Бьет – значит убивает
Бьет – значит убивает
Гульмира Кабышева
Проблема домашнего насилия в современном Казахстане приобрела ужасающие масштабы. Книга «Бьет – значит убивает» рассказывает о личном опыте жертвы домашнего насилия и освещает истории других женщин, столкнувшихся с избиением, манипуляциями и тиранией со стороны мужей.
Гульмира Кабышева детально раскрывает эмоциональные аспекты пережитого насилия и говорит о его влиянии на жертву, подчеркивая сложность процесса выздоровления и осознания происходящего. В книге также обсуждается отношение общества к домашнему насилию и негативные стереотипы, препятствующие женщинам обратиться за помощью.
Главная мысль заключается в значимости поддержки жертв насилия, осознании проблемы на уровне общества и необходимости изменения отношения к систематическому насилию над женщинами со стороны своих мужей. Автор призывает к осознанности, эмпатии и активной поддержке.
Гульмира Кабышева
Бьет – значит убивает
Введение
Моя книга посвящена женщинам. Женщинам, которые беспросветно запутались в себе и не понимают, как жить. Женщинам, которые считают, что избиение со стороны мужа – это норма, а даже если думают, что не норма, то долгие годы не могут расторгнуть брак с абьюзером. Восемь лет я вынашивала эту книгу, заново анализируя и проживая события своей жизни, о которых мне предстоит вам рассказать. Я относилась к ней как к ребенку, который должен сформироваться внутри, а после явиться миру. Теперь вы держите мою книгу – мою жизнь у себя в руках, и я могу лишь надеяться на то, что она поможет вам пережить и справиться с ужасными м последствиями домашнего насилия. Но больше всего я, конечно, надеюсь на то, что вы никогда не чувствовали на своем теле силу удара некогда любимой руки.
Большую часть своей жизни я была жертвой: все плохо, весь мир не мил, никто не понимает… И самое главное – просвета во всем этом не было видно. Я пережила сначала тяжелое детство, потом мучительный брак. Во всех эпизодах своей жизни я привыкла считать себя жертвой обстоятельств. Тяжелые, гнетущие, засасывающие меня в бездну горя и печали обстоятельства жизни. Казалось, что все события, происходящие в моей жизни, усиливали мое внутреннее непонимание мира. Мир плохой, враждебный, а будущее – туманно, неопределенно и вовсе не радужно. Света в конце тоннеля я не видела, продолжая кутаться в свои невеселые мысли, пока не осознала: проблема-то во мне, в моем внутреннем состоянии и взглядах на мир, в моей убежденности в том, что все плохо.
Проблема бытового насилия в современном Казахстане – очень актуальный и острый вопрос, который практически никак не решается на протяжении долгих лет. Вот уже пять лет я живу в Турции, наблюдая за новостями из Казахстана, где женщины до сих пор боятся, до сих пор живут в молчании. Казахских женщин все еще избивают и, к сожалению, убивают. Им все еще легче отмолчаться, нежели высказать свою точку зрения и отстоять свои права.
Откуда это все «растет»? Я часто задумываюсь над культурным аспектом роли женщины в тюркском обществе, пытаясь понять, что несет с собой средневековое наследие. Я выросла на западе Казахстана, где все традиции и обычаи должны были соблюдаться неукоснительно. Женщине отводилось место безмолвной служанки: всегда молчать, знать, что твое место на кухне, быть прилежной и послушной. Все остальное, выходящее за рамки правил и законов, каралось ?ятом.[1 - ?ят (каз.) – стыд.] Казахская женщина знает, сколько горя, скорби, отчаяния и страха в этом слове. Сколько в нем слез женщин, так и не решившихся переступить через законы и не нашедших в себе сил защитить себя. Если девушку украли замуж, то она уже не могла убежать. Часто будущая свекровь просто ложилась на порог и говорила: «Переступишь через меня – никогда счастливой не станешь!» Опять ?ят. Не это ли эмоциональное насилие, шантаж и манипуляции? Вот что происходило на культурном уровне, а зачастую и сейчас происходит на западе страны. Актау, Атырау, Мангистауская область все еще под влиянием этих традиций, и мне даже стыдно было признаваться в том, что я с запада Казахстана. А потом было стыдно признаваться, что у меня проблемы в семье, потому что в обществе принято: раз ты вышла замуж, все остальное – твои проблемы, сугубо личные. И разбираться со своими проблемами тоже нужно самой – не смей грузить родных, близких или знакомых. Раз есть муж, значит, проблемы семьи решать нужно только с ним. «Бьет? Сама виновата!» В таком вакууме и находятся наши женщины, когда не от кого и негде получить понимание и поддержку, когда защитить себя можешь только ты сама, да и то не всегда.
Раньше мужчина обязан был выплатить за девушку калым. Схожесть традиции с обычной покупкой вещи в магазине наложила свой отпечаток. Мужчины стали нашими хозяевами, а мы – их вещью. И спорить с культурными традициями было невозможно – это все равно что плыть против течения. Именно культурные особенности я считаю первоочередными, а вовсе не отсутствие эмоционального интеллекта или нехватки самообладания у мужчин, хотя и это тоже весомые причины.
«Заплатив» за женщину, мужчина волен делать с ней все что угодно. А женщина понимала, что надо терпеть: откуп мужа отдан родителям, вернуться домой будет стыдно, ведь во многих семьях раньше выдавали девушек замуж, чтобы не нести лишнюю финансовую нагрузку. А уж если с детства девочка привыкла к насилию в родительской семье, то это просто стало обыденностью в ее картине мира. «Все так живут, и я так буду», – думает она, продолжая терпеть насилие, и считает это нормой жизни. Как влияет результат бытового насилия на детей? Они вырастают с низкой самооценкой, разрешая обращаться с собой как с вещью, не защищая себя и свои права, а потом и сами аналогично относятся к другим людям, позволяя себе рукоприкладство, насилие и даже убийство… Это замкнутый порочный круг сансары, из которого выйти можно только через осознание масштаба этой народной боли.
Я верю, что моя книга сдвинет это ужасное «колесо» к нашему общему светлому будущему без насилия.
Если вдруг сейчас кто-то из женщин, как и я когда-то, находится в состоянии апатии, депрессии, безволия, подвергаясь бытовому насилию, пусть будет уверена в том, что решение есть. Если смогла я, сможешь и ты. Найди силы бороться за себя и свое будущее, чтобы оглянуться назад и поблагодарить себя за то, что все было не зря. А чтобы еще больше мотивировать и поддержать читательниц, в моей книге будет еще девять историй женщин, которые пережили бытовое насилие.
Пусть наши истории послужат для вас исцелением и поддержкой, помогут осознать, что домашнее насилие нужно и можно остановить. Терпеть совсем не обязательно. Бояться не нужно. Если он бьет, то он тебя убивает. И никак иначе быть просто не может. Своей книгой я хочу разрушить закоренелые устои и стереотипы: «бьет – значит любит», «бьет – значит сама виновата», «бьет, потому что провоцируешь», «бьет – и это нормально, так у всех». Нет и еще раз нет!
Я хочу, чтобы женщины Казахстана перестали себя обесценивать, научились себя уважать и понимали, что рукоприкладство и эмоциональное насилие – это ненормально. Первая потребность женщины в отношениях с мужчиной – быть в безопасности. Это в принципе потребность любого человека, неважно какого пола, возраста, и социального положения. Безопасность – это базовое право, данное нам с рождения.
Женщина должна не бояться открыто заявлять о своих правах, как и защищать их. Ни один мужчина не должен уйти от ответственности за свой поступок. Женщине необходимо осознать, что ее права защищены законом.
Не каждая женщина решится открыться перед обществом в том, что творится за стенами ее дома. Я тоже сталкивалась с непониманием со стороны близких людей и в социальных сетях, когда в Instagram и Facebook заявила о том, что десять лет семейной жизни я подвергалась насилию. Большая часть людей считает, что мое честное признание – это «сор из избы», который я вынесла на общее обозрение. Страшно, что многие в социальных сетях правда считают: «бьет – значит любит».
Я не медийная персона, у меня нет регалий, я не звезда, а простая женщина, которая хочет поделиться своей историей – тем, как освободиться от домашнего насилия и построить жизнь заново. Я обычная мама троих детей, пережившая побои, манипуляции, преследования и суды. Я избежала смерти, хотя могла оказаться очередной женщиной, которая не смогла выжить под натиском мужской жестокости. Все, что происходит, всегда к лучшему. Если бы не произошло все то, что было в моей жизни, я бы никогда не оказалась там, где нахожусь сейчас. Я не стала бы более осознанной, любящей и заботливой по отношению к себе и к миру. Я не стала бы более ответственной, и я бы не полюбила себя, не пришла к мысли, что никто, кроме меня, не способен сделать меня счастливой. Не знаю, где бы я сейчас была, если бы не начала работать над собой. Домашнее насилие на протяжении десяти лет брака подтолкнуло меня взглянуть на жизнь совершенно иначе.
Своей историей, опытом и сегодняшним взглядом на жизнь я готова поделиться с вами.
Часть I
Моя история
Глава 1. Детство, «разрисованное» синяками
Бьет – значит любит?
После уроков я возвращаюсь домой. Но, как только захожу в квартиру, слышу разгневанный голос отца:
– Ну сейчас я вам покажу!
Отец нервно сжимает кулаки и свирепо поглядывает на нас с братом. Я сразу напрягаюсь, потому что знаю, что нас ждет дальше. Смотрю на Жанибека – он тоже сильно напуган. Отец велит нам идти в зал. Входит сам и медленно закрывает за собой тяжелую скрипучую дверь. Он берет в руки свой потертый армейский ремень и приказывает нам повернуться лицом к стене. Мы с братишкой поворачиваемся и как по команде сжимаемся. Отец, недолго думая, замахивается ремнем и со всей дури начинает нас пороть. Да так, что звезда на золотой начищенной бляхе даже через одежду оставляет отметины на наших щуплых вздрагивающих телах.
Во время подобной безжалостной экзекуции из взрослых (кроме папы) в зал никто не входил – было запрещено. Мы, совсем дети, вынуждены были оставаться один на один с этим ужасом, нестерпимой болью и свирепым, разгневанным отцом. Мне было восемь лет, Жанибеку – всего шесть.
Детство принято считать чудесной, беззаботной порой, полной легкости и звонкого смеха. Но в моем случае редкие недолгие минуты детского счастья и радости быстро сменялись болью, обидой и слезами. Это было детство, «разрисованное» синяками, со «вкусом» боли и слез.
Одно время наш папа очень сильно пил. Он понимал, что это является проблемой, и поэтому закодировался. Во время его запоев бывало, что из окна нашей квартиры (мы жили на пятом этаже) вылетали журнальный столик, телевизор – всё, что ему попадалось под руку. В такие минуты мы с мамой постоянно убегали к соседям, прячась от разбушевавшегося отца.
Уже после того, как он закодировался, в нашей жизни начали происходить более страшные вещи. Если раньше, выпивая, он вымещал свою злость в основном на неодушевленных предметах, то после кодирования весь потенциал его неконтролируемой агрессии обрушивался на меня, брата и маму.
Отец нас бил буквально за всё: за то, что поругались с Жанибеком или вернулись поздно домой, за плохие оценки или вовсе без повода. Стегал ремнем или бил кулаком. А рука у него была тяжелая, натренированная – папа служил в ВДВ и был командиром пожарного взвода. И больше всего мы боялись именно медной пряжки его армейского ремня, которым он частенько нас пугал. Но когда его не было под рукой, в ход шло абсолютно всё – как-то отец, «воспитывая» нас, сломал пластмассовые трубки от пылесоса. И все эти кошмары происходили за наглухо закрытыми дверями. Мне от отца доставалось меньше, чем брату, потому что он учился намного хуже, но и мне мало не казалось. Невероятно тяжело вспоминать эти моменты. Это моя боль навсегда. И усугублялась она тем, что ее причинял близкий, родной мне человек, которого я, несмотря ни на что, очень любила. Даже больше, чем свою мать.
В атмосфере постоянных побоев и угроз, дикого страха и беспомощности мы и росли. Мама с отцом развелись, когда мне было примерно пять лет. Папа завел другую семью и разрывался между ею и нами. В итоге через три года мы стали жить под одной крышей: мама, мы с братом, отец, наша мачеха и ее дочь от другого брака Марика. Так мы прожили четыре года. И именно в этот период он не просто гонял нас по этажам, а начал нас избивать.
Если у папы было плохое настроение или появлялся повод наказать – доставалось всем. Например, провинилась его падчерица, но, чтобы ей было не так обидно, и нам с Жанибеком «доставалось на орехи» за компанию. И наоборот. То есть у отца к воспитанию детей был суровый, строго армейский подход: словно на плацу да с «розгами». Его метод строился в основном на принципе страха и наказании за малейшую провинность.
Часто я вспоминаю один случай. Мне было лет десять. Мачеха из заграничной поездки привезла мини-шоколадки Bounty. Нам, детям, понемногу их раздали, а остальные спрятали. Мне, ребенку, было очень интересно, куда же их положили. Когда взрослых не было дома, я начала поиски. Обнаружив конфеты на холодильнике, я, недолго думая, съела одну шоколадку. Позднее мачеха обнаружила «пропажу», и разразился жуткий скандал. Меня назвали воровкой и как следует проучили ремнем за то, что без спроса взяла эту крохотную шоколадку. Это может показаться странным – казалось, у меня должны были отбить всякую охоту до конфет, но Bounty и сегодня является одним из моих любимых батончиков. И, возможно, именно из-за того случая я никогда не прячу конфеты от своих детей.
Абсолютно любая, даже самая незначительная наша провинность или оплошность наказывалась. Один раз мы с ребятами со двора придумали устроить мини-пикник и решили его провести в другом микрорайоне, который находился через дорогу от нашего дома. И родители, обыскав соседние дворы, нас потеряли. Нас с братом и падчерицей отец очень жестоко избил в тот день, особенно меня, как старшую и несущую ответственность за Жанибека и Марику. Вместо того чтобы сказать нам, что они любят нас и переживали, родители обвинили нас в отсутствии стыда и совести, раз мы сбежали из дома.
Экзекуция за закрытыми дверьми продолжалась не пять-десять минут. «Воспитание» ремнем длилось не менее получаса. После чего отец, успокоившись, выходил и закрывал за собой дверь. Мы с Жанибеком и Марикой оставались в зале и лишь робко всхлипывали, сдерживая рвущиеся наружу рыдания. Мы даже плакать громко боялись, потому что, когда ревели, отец возвращался. И как ни в чем не бывало говорил: «Че ревете?..»
Один раз после очередного избиения я вышла погулять на улицу. Сажусь под горку на детской площадке и, посмотрев на свои ноги, понимаю, что они в синяках. Я сидела под горкой и рассматривала свои синяки, по цвету почти похожие на мою фиолетовую юбку. Синяки со временем заживали, но боль навсегда оставила глубокие раны на моем сердце.
Маму и мачеху отец тоже избивал, причем с особой жестокостью. Эти избиения сопровождались визгами и криками несчастных женщин. Неоднократно я пыталась заступиться за маму, но тут же отлетала в сторону. Один раз мы вернулись с Марикой с новогодней елки и застали ее маму, лежащую под одеялом в темной комнате и полностью покрытую синяками. При этом никто никогда полицию не вызывал и о побоях не заявлял. Все это происходило и оставалось за стенами нашей квартиры.
В нашей семье было в порядке вещей то, что папа бил маму, избивал нас, а мы зачастую жили в страхе, пытались прятаться от собственного отца. Насилие в нашей семье было практически повседневностью, обычным явлением. Я, маленькая и щупленькая девочка, относилась к постоянным запугиваниям и избиениям как к суровому, но неизбежному процессу воспитания. Но что руководило отцом в эти моменты?
– Нас воспитывали ремнем. Теперь и мы вас так воспитываем – ничего с вами не случится. Не сахарные, не растаете! – отец внушал нам то, что порка является старой семейной традицией. Поэтому насилие воспринималось нами нормой и даже не было попыток сбежать из дома. Я и думать боялась о побеге, потому что считала: он повлечет еще более тяжкие последствия. Хотелось только спрятаться.
Но что в подобной ситуации может сделать абсолютно беспомощный ребенок? Полностью зависимый от родителей, которому не могла помочь даже его мать, сама затравленная и связанная по рукам предрассудками уродливого «культурного» кода – пресловутого ?ят. И самое страшное – то, что нам, маленьким детям, эти побои и унижения, состояние страха и подавленности казались нормой. И эти «нормальные» модели поведения и взаимодействия в семье мы несли в свою дальнейшую жизнь, потому что другого отношения не знали, не видели. К счастью, сейчас я понимаю, что насилие, унижение – это совсем не норма. Что подобное чудовищное отношение к собственным детям, к своему партнеру – это не нормально, а противоестественно. Но к этому осознанию я шла долгие годы. К сожалению, мне самой пришлось оказаться в «шкуре» своей матери. А именно пройти через подобные нездоровые абьюзивные отношения со своим мужем и убедиться в том, насколько пагубно они влияют не только на мое состояние, но и на психику наших детей. Периодически у нас были передышки, потому что отец работал вахтовым методом (15 дней дома, 15 на работе). Не успевали мы дух перевести, как он возвращался, проверял дневники, и, если там были двойки, папа незамедлительно хватался за армейский ремень и начинал нас «воспитывать». Но если видел хорошие оценки – поощрял: «сменял гнев на милость», а «кнут на пряник» – мог дать денег или сказать доброе слово, похвалить. Удивительным образом в папе сочеталась неконтролируемая жестокость и доброта, желание нас поддержать, подсказать. Отец всегда мотивировал меня к учебе: чаще меня хвалил, поощрял больше, чем Жанибека и Марику, с которой дома мы очень часто дрались. Доходило даже до выдирания волос – настолько люто мы ненавидели друг друга. И отец всегда пытался примирить нас:
– В нашей семье все должны быть дружными, поэтому любите друг друга и не жалуйтесь. При этом он нас бил, в том числе за то, что мы дрались друг с другом, и избивал всех в нашей «дружной семье». Таким был мой отец. В нем словно уживалось два разных человека.
«Рабыня Изаура», или В плену жалости
Свое детство детством я назвать никак не могу. Череда постоянных побоев и требований соответствовать общепринятым стандартам лишь иногда сменялась короткими периодами передышки. Более того, когда мама с папой уже окончательно разошлись и разъехались (он остался со второй женой), почти все обязанности по дому легли на мои плечи (мне было двенадцать лет). Потому что мама уезжала на десятидневную вахту и ради нас, детей, не хотела бросать эту работу. Наоборот, она говорила, что работает там, чтобы прокормить нас, иждивенцев.
Первое время за нами присматривала эмоционально неустойчивая няня-алкоголичка, которая тоже неоднократно поднимала на меня руку и унижала. Я словно притягивала жестокость в свою жизнь. Затем с нами сидела мамина невестка (жена ее младшего брата), которая, возможно, в силу моего непростого, ершистого характера невзлюбила меня. Мы с братом буквально «переходили из рук в руки». В очередной мамин отъезд за нами уже приглядывала мамина сестра, у которой были проблемные дети. Мне было очень некомфортно находиться с ними и днем и ночью. Поэтому однажды я твердо заявила маме, что больше никаких нам нянек и «сиделок» не надо:
– Уезжаешь на вахту и уезжай. Но ни с кем нас, пожалуйста, не оставляй, мы хотим быть одни – сами справимся.
Тогда мне было почти четырнадцать лет. Мама согласилась и с тех пор спокойно уезжала на десятидневную вахту на месторождение Каламкас (Мангистауская область). Это примерно километров четырнадцать от Актау, в котором мы жили. Мама оставляла нам на продукты полторы тысячи тенге. Хорошо помню, как мы с Жанибеком пешком ходили на базар и оттуда тащили домой тяжеленные сумки с провизией. Затем я готовила нам еду. При этом еще нужно было успевать делать уроки, ходить в школу, присматривать за братом. Все домашние заботы лежали на моих плечах примерно до конца десятого класса, пока маму не перевели в Актау.
Мама руки никогда не распускала, если не считать пару пощечин. Но она, жестко манипулируя, оказывала на нас с братом не менее губительное психологическое давление.
– Бессовестные, вы хотите моей смерти? Постоянно как кошка с собакой! Да вы меня своим поведением в могилу сведете! – заламывая руки и хватаясь за сердце, мама постоянно пыталась вызвать в нас чувство жалости и вины. Тогда, конечно, я не знала и не понимала, что таким образом она манипулирует нами, и всячески старалась ей угодить.
Дети есть дети – мы с братом могли и повздорить, и подраться, и по дому что-то сделать не так. Если маме что-то было не по нраву, она сразу начинала причитать:
– Неблагодарные! Вы меня совсем не любите! Не жалеете! Я только приехала с работы, уставшая, а вы меня уже достали.
То есть, когда мама возвращалась с вахты, мы с Жанибеком должны были быть «тише воды, ниже травы» и «ходить на цыпочках», чтобы ей не мешать. А мы были всего лишь детьми – нам было тринадцать и одиннадцать лет соответственно. Заботиться о себе мы научились, но за время разлуки успевали соскучиться и элементарно нуждались в материнской любви, которой нам так не хватало. Вместо ожидаемого тепла и ласки нам доставались одни упреки и угрозы, которые взращивали в нас стойкое чувство вины.
Кроме того, мама всегда уделяла значительно больше внимания Жанибеку, чем мне. Кстати, и с братом, который тоже обижал меня, у меня отношения не сложились. И не наладились до сих пор. Возможно, потому что ему всегда доставалось от отца больше, чем мне.
Мне казалось, что мама и брат видели во мне только бесправную служанку, «рабыню Изауру» – на мне были уборка, готовка и прочие домашние заботы. Я так уставала и обижалась на них, что говорила: «Я от вас уеду, как только придет время». Мама до сих пор пытается манипулировать нами с Жанибеком, играя на жалости и называя неблагодарными. Только на меня ее манипуляции уже не влияют.
Ненормальная любовь
Несмотря ни на что, я любила своих родителей. Особенно папу. Мне казалось, «бьет – значит любит». Наказывает – значит переживает, хочет сделать из меня человека. Ребенок всегда нуждается в любви, в огромном ее количестве. И никого ближе родителей у детей нет. Поэтому в этих зачастую чудовищных проявлениях я пыталась найти хоть какие-то крупицы тепла. Наказания и избиения я принимала за выражение родительской любви. Но сейчас осознаю, что это было абсолютно неправильным, искаженным пониманием.
Папа уже не жил с нами, и, казалось, я должна была радоваться этому. Но нет. У меня была какая-то ненормальная любовь, патологическая привязанность к отцу-тирану. Я, будучи ребенком, тянулась к нему, хотела общаться. Мама запрещала. Она шантажировала меня тем, что, если узнает о нашей встрече с отцом, будет считать меня предательницей. Так и получилось. Несмотря на запрет мамы, я тайком бегала в папину вторую семью, чтобы увидеться с ним. Однажды мама узнала о том, что я была у отца:
– Предательница! Отец вас бросил, а мать пытается вас воспитать, еле концы с концами сводит. А ты предала меня, раз общаешься с ним. Ты плохая!
Это клеймо предательницы в глазах мамы осталось на мне до сих пор. Повторюсь, она всегда Жанибеку уделяла больше времени, чем мне. У нас же с ней были достаточно холодные отношения. Тепло, как бы странно это ни звучало, я получала только от отца. Лет до 27 я обвиняла маму в том, что она сама провоцировала папу на конфликты, и в том, что рассталась с ним.
В свою очередь, мама была на меня словно за что-то обижена. Я неоднократно просила ее назвать причину, на что она обижается, за что злится. Причину она никогда не называла, но своим поведением раз за разом выражала свою обиду, недовольство. Возможно, дело было в том, что отца я любила больше, чем маму. Она это чувствовала и не понимала моей привязанности к нему.
Спустя годы, когда я пыталась понять причины своих страданий и заново переживала травмы детства, я осознала, что уродливое, безжалостное и безразличное отношение родителей ко мне не было проявлением любви. Родители не принимали меня безусловно – просто по факту моего рождения. У них всегда имелись какие-то условия, требования, которым я сызмальства должна была соответствовать, чтобы заслужить право называться хорошей дочерью. А в эти шаблоны и рамки я далеко не всегда вписывалась. Поэтому примерно до тридцати лет росла с глубоким убеждением, что я неправильная, плохая дочь, не заслуживающая любви родителей. А значит, и не достойна ничьей любви.
Обижалась ли я на своих родителей? Винила ли их в чем-то? Ненавидела ли? Ровно настолько, насколько может обижаться и ненавидеть ребенок, который любит своих родителей. Но я еще пыталась найти оправдание их поступкам. Сейчас понимаю, что они воспитывали и любили нас так, как умели, повторяя воспитательные приемы, которым научились у своих родителей. Они росли в непростое, полуголодное время, и им тоже не хватало родительской любви. Более того, папе приходилось жить в интернате, потому что его маме (моей бабушке) было тяжело воспитывать пятерых детей. Пять дней в неделю отец жил в интернате и только на выходные самостоятельно ездил домой. Жили они в Волгоградской области. Мой отец, с детских лет оторванный от матери и отчего дома, был немало обделен материнским вниманием и теплом, поэтому и вырос недолюбленным. Чаще всего именно из-за недостатка в детстве материнской любви мужчина применяет насилие. Постоянно сравнивая, ассоциируя жену со своей матерью, абьюзер вымещает на ней неотработанные чувства к маме. «Недолюбленность – причина всех несчастий человека на земле».
Повзрослев, прорабатывая и осознавая свои детские травмы, я долго пыталась понять и простить своих родителей. Писала им письма прощения и благодарности. Становилось немного легче. Но однажды поняла, что нет смысла больше «перетряхивать скелеты в шкафу» и копаться в отношениях с родителями и прошлом: там «копать не перекопать». Неожиданно я осознала, прочувствовала, что мама и папа – они такие, какие есть. Я приняла своих родителей. Приняла и тот факт, что у меня было такое тяжелое детство. И то, что оно повлияло на мою психику, на мое восприятие любви и взаимоотношения с миром.
Я – это последняя буква в алфавите
Нездоровая обстановка в нашей семье максимально негативно влияла на мое общение со сверстниками и окружающими. Я совсем не умела встраиваться в социальную среду и была очень забитым, затравленным ребенком. Избегала людей. Боялась с кем-то познакомиться, общаться, сблизиться. Обычные дети на площадке легко, без особого труда знакомятся друг с другом, находят общий язык: пара минут – и они уже друзья на всю жизнь. А у меня с этим были огромные проблемы. Тогда я этого не осознавала, но была очень конфликтным, агрессивным ребенком – недолюбленной, закрытой дикаркой.
Я абсолютно не знала и не понимала, как выстраивать отношения с людьми, даже со сверстниками, потому что в нашей семье, живущей по сценарию «жертва–агрессор», отсутствовало это понимание. И как следствие, у меня были очень сложные отношения с одноклассниками и дворовыми ребятами. Меня постоянно обижали. Я была настолько асоциальна, что в тринадцать лет уже передралась со всеми девчонками и мальчишками во дворе. С дворовыми пацанами я дралась ввиду отсутствия понимания того, как вообще нужно общаться с мальчиками, мужчинами. Я видела в них опасность и пыталась себя защитить. Подобные отношения у меня складывались и с девчонками, с которыми раньше дружила. Они задевали меня (в школе и во дворе) очень часто. И я опять «оборонялась»: вела себя агрессивно, дерзила, за что они меня один раз очень сильно избили. Пять-шесть девчонок, решив меня проучить, набросились на меня. Но я отбивалась. Кто-то из моих одноклассников, узнав о том, что у моего отца было две жены, рассказывал другим, что я из ненормальной семьи, и призывал всех не общаться со мной.
Подобное неприятие, осуждение со стороны сверстников не могло не наложить отпечаток на взаимоотношения с социумом. Со мной не хотели общаться, и это было очень тяжело осознавать. С этим было очень сложно жить. Я настолько закрылась в себе, запретила себе чувствовать, потому что чувства у меня ассоциировались исключительно с болью. Но я хорошо научилась возводить «стены» непонимания и защиты – видимо, подсознательно всегда ждала нападения, агрессии от окружающих. Поэтому мне было намного комфортнее оставаться наедине с собой – я закрывалась в своей комнате, включала магнитофон и часами сидела одна. Мне даже никто не нужен был, потому что только наедине с собой мне было спокойно: никто в такие минуты на меня не нападал, не унижал, не мог причинить мне боль и не от кого было защищаться.
Сейчас, когда у меня растут две дочки и сын, я хорошо понимаю, что атмосфера в семье влияет абсолютно на всё. В том числе и на то, как ребенок общается со сверстниками, одноклассниками и на успеваемость в школе. Нельзя растить ребенка в нездоровых, токсичных отношениях. Это недопустимо!
Примерно лет до тридцати я не осознавала себя как личность. Я не понимала, кто я и что я. Родители и мачеха подпитывали это ощущение, внушая нам, что «Я – последняя буква в алфавите». Они говорили, что не надо якать, потому что, пока я живу в их доме и на их деньги, должна жить только по их правилам. Мачеха часто мне выговаривала: «Выскочек никто не любит!» Родители считали, что у меня очень сложный, неуправляемый характер. Но при этом никто из них не признавал, что «климат» в семье напрямую влияет на психику и поведение ребенка. Я не видела в себе личность, считая себя никудышным человеком, поэтому многие годы все мои попытки что-либо начать в отношениях и бизнесе не приводили к положительным результатам. До тех пор, пока я не разобралась со своей идентичностью, ценностью, не поняла, кто я есть и с какой целью пришла в этот мир. Сейчас, в тридцать семь лет, я осознаю, кто я, что я и точно знаю, чего хочу и к чему стремлюсь. Ясное понимание этого дает необыкновенную свободу, легкость и силы. Но тогда я абсолютно была растворена и все больше запутывалась в непрекращающихся проблемах, скандалах и страхах, за которыми не видела, не замечала саму себя. Позднее, когда я училась в Уральске в институте «Евразия» (факультет Переводческое дело), жила с папой и его второй семьей. К тому времени у них уже были общие дети – мои сводные сестра и брат. И я постоянно видела, как отец продолжал бить мачеху и падчерицу. Меня, как и двух младших детей, он тогда уже не трогал – папа перестал меня бить, когда они окончательно разошлись с мамой. За исключением одного случая…
Это произошло, когда я училась на первом курсе. Папа был на вахте. А с мачехой у нас постоянно возникали какие-то конфликты. Один раз я не выдерживаю нападок с ее стороны и, не предупредив, ухожу ночевать к своей подруге. Отец возвращается. Мачеха ему жалуется на меня, наговаривает и докладывает, что я не ночевала дома. В это время я сижу в своей комнате на подоконнике. Входит отец и хорошо знакомым мне движением закрывает дверь. Внутри меня все сжимается. Он медленно подходит и, нецензурно выражаясь, грубо, со злобой произносит:
– Чего тебе не хватает? Чего тебе не хватает?.. Это моя жена, прошу ее любить и жаловать. Не нравится – уходи!
Не дав мне опомниться, отец своей мощной ладонью со всего размаха наносит удар в челюсть. След от его ладони сменил здоровенный багровый синяк.
Живя с отцом и его второй женой, я постоянно испытывала ощущение, что нахожусь не там, где мне следует быть. Отчаянно хотелось убежать куда глаза глядят – сбежать от почти непрекращающихся истерик, скандалов и насилия. Но деваться было некуда, приходилось терпеть. Лишь на втором курсе я съехала от них, перебравшись в другую квартиру отца.
Прошли годы. Я сама уже стала матерью, и у меня было трое детей. Мы с отцом сидели у него дома и беседовали о жизни, как он тихо произнес:
– Доча, прости меня за все. Я был не прав. Я знаю, что виноват в том, что избивал тебя. Именно поэтому ты притянула к себе такого мужа.
Это было настолько неожиданно, потому что отец раньше никогда не просил у меня прощения. Ни за один свой удар. На глаза навернулись слезы:
– Папа, я простила тебя.
Кто знает, что бы произошло, если бы этот разговор состоялся на 12 лет раньше. Но, быть может, попроси отец у меня прощения еще до моего знакомства с будущим мужем, я бы не вышла замуж в 19 лет и в поисках любви не попала бы в «лапы» очередного тирана.
Глава 2. «Выйти замуж – не напасть…»
Будьте осторожны со своими желаниями
– они имеют свойство сбываться.
Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита
Самая обычная история
В ночном клубе, как обычно, шумно и дымно. В полумраке, освещенном лучами сверкающего диско-шара, на танцполе в такт зажигательной музыке беззаботно двигались молодые девчонки. Я пришла сюда исключительно для поддержки своей подруги Виктории – ей очень нравится диджей. Она буквально сохнет по нему. Вот и сейчас Вика, как обычно, заняв место у танцпола – прямо напротив пульта «повелителя музыки», не отрывает от него глаз. Тут меня окликает Наталья. Она подходит ко мне. Но не одна. С ней начальник охраны клуба, с которым Наташа встречается, и незнакомый мне парень.
– Гульмира, познакомься, это Кайрат! – Наташа практически кричит, прорываясь сквозь громкую музыку. – Кайрат, это Гульмира, моя подруга.
Мне улыбался крепкий, высокий симпатичный парень. И тут же в моей голове проносится невесть откуда взявшаяся мысль: «Вот бы он стал моим мужем!»
До сих пор не могу понять, что это было. «Шепот» кармы, «голос» судьбы или случайное желание глупой, неопытной девчонки-второкурсницы. Но так ли эта мысль была случайной? Так или иначе, к желаниям следует относиться осторожнее – «они имеют свойство сбываться».
Кайрат позвонил мне на следующий же день – предложил встретиться. Но я «сидела на чемоданах» – готовилась к отъезду домой в Актау на зимние каникулы (я училась на втором курсе). Когда я вернулась в Уральск, мы с Кайратом встретились, и началось наше более тесное знакомство. Даже не знаю, чем Кайрат меня «зацепил», но мы начали встречаться. И получилось так, что все быстро закрутилось-завертелось: свидания, признания. Казалось бы, мимолетная встреча в ночном клубе оказалась судьбоносной. С высоты своего опыта хочу предостеречь девушек, которые проводят время в ночных клубах в поисках легких знакомств. Это не то место, где нужно искать себе пару, спутника жизни.
Возможно, к отношениям с Кайратом меня подтолкнуло мое стойкое убеждение в том, что я никому не нужна. Мне казалось, что если сейчас я не выйду замуж, то навсегда останусь старой девой. Сейчас понимаю, что это верование было абсолютной глупостью. Но невольно его мне внушили мои родители и родственники, которые постоянно пророчили: «Ойбай! (что означало «О нет! Какой позор!») Да с твоим характером тебя замуж никто не возьмет! Никому ты не нужна будешь».
Во-вторых, мне хотелось избавиться от контроля отца и мачехи и начать совсем другую жизнь. Убегая от них и пытаясь всем доказать, что они были не правы – на самом деле я кому-то оказалась нужна, я угодила в капкан. Если бы тогда я знала, чем обернется знакомство с Кайратом, то бежала бы от него без оглядки. Но «нам не дано предугадать»…
Свадьбы не будет
На зимних каникулах, когда я уехала домой в Актау, то есть до тесного знакомства с Кайратом, мне приснился сон. Я стою на улице с ребенком на руках, и ко мне подходит сотрудник полиции. Он спрашивает меня:
– Чей это ребенок?
– Мужа моего.
– Фамилия у мужа какая?
– Бергариев.
Тогда я даже не планировала замуж. Но это был настолько яркий сон, что я его очень хорошо запомнила.
Тихим апрельским вечером мы сидели с Кайратом на лавочке в зеленом сквере. Он рассказывал мне разные истории из своей жизни:
– У нас во дворе было три друга с похожими фамилиями.
– Что это за фамилии? – интересуюсь я.
– Ергалиев, Нургалиев и Бергариев.
Я удивленно вскидываю глаза и уточняю:
– А какая твоя фамилия?
– Бергариев.
Меня словно током прошибает.
– Кайрат, ты понимаешь?.. Мне снилось… – я рассказываю ему тот самый сон.
Кайрат, естественно, мне не поверил, подумав, что я шучу, выдумываю. Мы посмеялись и забыли про это. Но с тех пор к своим снам я отношусь внимательно, прислушиваюсь к ним.
Ранней осенью мы с Кайратом начали готовиться к свадьбе. Это стало очень неожиданной новостью для наших с ним родителей. Мне было на тот момент 19 лет, ему 21 год. Я была еще студенткой, Кайрат только-только окончил институт и работал охранником уже в другом ночном клубе в городе Аксай. Моя мама поохала, но начала готовить мое приданое. За свадебным платьем мы ездили за 260 км в Самару, потому что в Уральске я ничего подходящего не могла найти. Накануне свадьбы, примерно за месяц, мне снится сон…
Мне приснилось, что его мама, которую я еще ни разу не видела, отменяет нашу свадьбу. Уже наяву Кайрат на мои сомнения ответил: «Нет, нет, ты что?.. Такого быть не может! Не переживай, мои родители простые люди. Проблем не будет».
За неделю до регистрации мама приезжает в Аксай – познакомиться с родителями будущего зятя и готовиться к свадьбе. Мама привезла мое приданое – ручной работы традиционные казахские корпешки (лоскутные одеяла). На первую встречу с моей будущей свекровью я пошла с группой поддержки: мама, моя двоюродная сестра и мамина подруга. Заходим в небольшой старый частный дом, волнуемся. И мама Кайрата практически с порога нам заявляет:
– Свадьбы не будет! Они очень молодые. Мой сын еще не все отработал, что я в него вложила. Ни о какой свадьбе речи не может быть!
Все происходило почти так же, как в моем недавнем сновидении. Сказать, что мы с родственниками были удивлены, – ничего не сказать. Слова свекрови прозвучали «как гром среди ясного неба», несмотря на предупреждение во сне. Даже Кайрат от неожиданности вытаращил глаза.
Мама строго сказала:
– Дочь, разворачивайся! Пойдем отсюда! Мы найдем тебе другого мужчину. Он не первый и не последний.
Возможно, мама даже была рада этому обстоятельству, поскольку не горела желанием выдавать меня замуж за Кайрата. Она понимала, что я собиралась создавать семью с мужчиной статусом ниже моего. Наш брак стал бы мезальянсом. Моя мама – инженер-геолог, папа – командир пожарного взвода. У Кайрата мать была медсестрой, отец – кочегаром.
Сейчас я бы на эту ситуацию махнула рукой, отреагировав, как мама: «Ты не первый и не последний». Но тогда это было для меня болезненным ударом – приданое подготовили, платье свадебное купили. Сбывалось пророчество моих родственников. Я совсем сникла: «Неужели и в самом деле замуж меня никто не возьмет?»
Ошарашенные неожиданным поворотом, мы вышли из дома родителей Кайрата. Он тут же выбежал за нами со словами:
– Гульмира, мы в любом случае распишемся, даже если свадьбы не будет.
Так и получилось. Мы с Кайратом поженились. Но на нашей росписи были мама, мамина подруга и его дядя с тетей, которые стали свидетелями на нашей «свадьбе». Свадебное платье, купленное «за тридевять земель», не пригодилось. На мне был пиджак цвета хаки и синие джинсы. На Кайрате – обычный серый свитер и черные джинсы.
Замужняя жизнь
Став мужем и женой, мы жили по соседству с его родителями – буквально в паре домов, но Кайрат перестал с ними общаться. Мы снимали комнатушку без удобств у его дяди – брата его мамы. Притом что у родителей Кайрата была трехкомнатная квартира. Но свекровь ее сдавала и не хотела, чтобы мы в ней жили. Наша съемная комнатка была плохонькой – с огромными щелями в полу, стекло в окне было наполовину разбито, залеплено целлофаном. Поэтому холодный ветер и стужа вольготно гуляли по нашему убогому жилищу. В Аксае (Западно-Казахстанская область) зима довольно холодная. Помню, как месяца два мы с Кайратом в тулупах и, в несколько слоев укрывшись корпешками, спали, прижавшись друг к другу.
Удобств никаких не было. Мы даже снег приносили с улицы, чтобы растаявшую воду использовать для стирки, по хозяйству. В таких суровых условиях мы жили три месяца, до тех пор, пока не произошло примирение с матерью Кайрата. Она предложила переехать в их квартиру, но при этом мы ее снимали, как чужие люди. Сын платил за проживание собственной матери! Материальное положение у нас с ним в те времена было довольно затруднительное. Чтобы хоть как-то сводить концы с концами, нам пришлось взять на подселение коллег Кайрата – четверых парней, которые в Аксае работали вахтовым методом и заезжали поочередно. Они занимали одну из спальных комнат. До сих пор помню этот смрад – запах пота и грязных носков, доносящийся из комнаты пацанов.
К этому времени муж уже работал ассистентом супервайзера на совместном казахстанско-итальянском предприятии Petrolvalves Kios Kazakhstan. Ему крупно повезло: без связей было нелегко найти такую работу. Его зарплата в 2006 году составляла на руки 22 тысячи тенге. Помню, на радостях мы купили в рассрочку на три месяца телевизор «с большим задом» стоимостью 21 тысяча тенге, почти как месячная зарплата Кайрата.
Тем временем я окончила третий курс (я продолжала учиться очно в Уральске, приезжая в Аксай на выходные). Началась производственная практика. Училась я на переводчика с английского и немецкого языков. Меня направили на практику в Уральск. И там я узнаю о своей беременности. Весь месяц практики у меня был жуткий токсикоз. Декан сказала мне, что после родов мне придётся взять академический отпуск. Шел второй семестр четвертого курса, оставалось всего около трех месяцев до сдачи госэкзаменов, но мне не дали окончить обучение со своими однокурсниками. Возможно, она это сделала преднамеренно, потому что я училась бесплатно по программе для детей сотрудников ТШО (Тенгизшевройл) «Орлята», а после академа обучение по этой программе не оплачивается. Поэтому, после того как я восстановилась, моим родителям пришлось оплатить последние полгода моего обучения. На следующий год я благополучно родила нашего первенца – дочку. Кайрат был этому рад. Все было хорошо. Единственное, на выписку приехали только он и моя мама. Его родителей и родственников не было: на тот момент у нас со свекровью были отвратительные отношения. Она появилась у нас дома спустя полтора месяца, до этого у нее не возникало желания хотя бы одним глазком взглянуть на внучку. Возможно, она была обижена на то, что мы назвали ребенка, по ее мнению, не тем именем.
Еще будучи в роддоме, я получила от свекрови записку: «Пожалуйста, не называйте дочку Кариной». А мы именно так ее и нарекли – так захотел мой муж, потому что это имя созвучно с его именем. Тем не менее Карина сейчас является любимой внучкой свекрови.
Когда малышке был годик, я отвезла ее к маме в Актау, потому что мне нужно было окончить институт. Мама все еще работала в офисе компании «Мангистаумунайгаз» в Актау, поэтому периодически она оставляла Карину с моим двоюродным братом и его невестой. Когда я писала дипломную работу, поняла, что ношу под сердцем второго ребенка.
Я защитилась, получила диплом и поехала за дочкой в Актау, которую не видела уже три месяца. Я помню, как подхожу к ней, хочу взять на ручки, а она меня не узнает. И мамой называет невесту моего двоюродного брата. У меня сердце от этого сжималось. Крошка бегает за этой девушкой и зовет: «Мама! Мама!», несмотря на то что мы с ней по Скайпу общались почти ежедневно. Бедняжка тогда немножко растерялась и первое время, видимо, не понимала, кто ее мама.
Кайрат, узнав про вторую незапланированную беременность, был настроен категорически:
– Делай аборт. Мы не потянем двоих детей – еле концы с концами сводим.
– Я не буду делать аборт. Это неправильно. Я буду рожать, – ответила я решительно.
Примерно месяца два у нас по поводу этого были бурные препирательства. До тех пор, пока муж не успокоился, – он понял, что спорить со мной бесполезно.
В то время нам действительно приходилось туго: мы в основном сидели на «дошираках», «роллтонах» и макаронах. Помню, как банку тушенки делили на четыре части и добавляли одну в макароны, чтобы у них был хоть какой-то вкус. Благо на тот момент Кайрату на работе за вредность ежедневно выдавали молоко, айран по 0,5 литра.
Но интересно то, что, когда я родила Камилу (так мы назвали нашу вторую дочку), Кайрат неожиданно организовал шикарную выписку. Особенно по сравнению с предельно скромной первой выпиской двухгодичной давности, когда нас с Кариной встретили, посадили в наш старенький Golf и повезли домой – даже не припомню, что были цветы. А в случае с Камилой были и цветы, и шампанское, и настоящее торжество: муж пригласил домой всех друзей и родственников.
«Нормальная» семья
Со стороны мы, должно быть, выглядели как нормальная, даже идеальная семья: муж приносит деньги в дом, жена-домохозяйка получает диплом, рожает детей. Но то, что творилось за закрытыми дверями, было ужасно. Когда я была беременна еще первой дочерью, у нас начались скандалы и даже побои с его стороны. Но это были только «цветочки», первые предвестники настоящего кошмара. Однажды, когда я была примерно на пятом месяце беременности вторым ребенком, у нас с мужем возникла обычная бытовая ссора. Я, лежа на полу на корпешке, смотрела телевизор и играла с Кариной, как Кайрат вдруг взорвался и начал меня пинать. И подобные ситуации возникали постоянно.
С детства я была приучена к хозяйству, умела готовить – к этому претензий у мужа не было никаких. Обед, ужин – всегда все было готово к его приходу. Кайрат к этому привык. Но с появлением детей я иногда не успевала приготовить обед вовремя: кормление, пеленки, недосып, послеродовая депрессия. Кайрату не хватало терпения и желания этого понять. Например, когда он возвращался домой, а ужин был не готов, он мог закатить истерику:
– Я работаю, а ты даже есть не приготовила. Почему?
– Я с ребенком целый день… – оправдывалась я.
Но он даже слушать не хотел о том, что дочка постоянно плакала, и я не могла от нее оторваться.
Для Кайрата это были несущественные отговорки. Он требовал того, чтобы я уделяла время именно ему. Причем ел он буквально тазиками. Даже мой папа удивлялся, говорил мужу: «Как можно прокормить тебя, проглота?» С детьми Кайрат мне не помогал. Но постоянно до ночи играл в «танчики». Но надо отдать мужу должное: он, пытаясь заработать больше денег, стал постоянно подменять сменщика, брать овертаймы (сверхурочная работа). Кайрат, чтобы прокормить нашу семью, работал не покладая рук. Он старался ради нас и, видимо, из-за нагрузок, напряжения его психика не выдерживала и требовала выплеска эмоций.
Кайрат почти все время был на работе, а я с детьми не всегда справлялась. С самого начала нашей семейной жизни абсолютно все домашние обязанности, банковские дела были на мне. Например, квартира свекрови, которую мы снимали, была на восьмом этаже, лифта не было. Мне, беременной, приходилось тащить наверх тяжеленные пакеты с продуктами. На мои жалобы и просьбы Кайрат отвечал: «Я зарабатываю деньги. Все остальное – не мои проблемы. Я все время на работе и дома имею право отдохнуть».
На тот момент мы с Кайратом были молодые, без семейного опыта. В багаже каждого из нас лежали шаблоны, сотканные из привычек, поведения, реакций наших родителей. Например, сейчас, когда я смотрю на 20-летних молодоженов, понимаю, что это еще дети. Эмоционально и психически незрелые личности, которые стремятся создать семью, не понимая, что это такое. И мы с Кайратом в этом смысле были именно такими, не готовыми к трудностям, ответственности, рождению и воспитанию детей. И, когда у нас появились дочери, мне пришлось очень быстро повзрослеть, осознать всю ответственность.
Когда Кайрат ударил меня первый раз, я почувствовала агрессию, злость, непонимание – за что? У меня такой характер, что молчать не буду. И, когда меня бьют, я также могу дать отпор: в ответ ударить или надерзить. Это обычная защитная реакция, навыки, приобретенные в детстве, – в схватках с дворовыми пацанами. По-другому я не знала, как поступать, поэтому защищалась от мужа как умела. Он, в свою очередь, недоумевал:
– Неужели ты не не могла промолчать, когда я тебя ударил?
– В смысле? По-твоему, я должна молчать, когда ты меня бьешь?
–Так ты со мной дерешься, поэтому мне хочется тебя еще сильнее ударить.
Такая логика никак не укладывалась в моем понимании. Молча снося удары, изображать «смирную овечку» до тех пор, пока муж не успокоится? А потом как ни в чем не бывало вместе пить чай? В представлении Кайрата подобная ситуация примерно так и должна была выглядеть. Молча глотать все обиды, слезы, побои и никому ни слова об этом не говорить. То есть, если он бьет, значит, так надо.
Какое-то время я относилась к рукоприкладству мужа как к норме. То есть допускала это, потому что раз папа бил меня и маму, то, значит, и мужу можно. С детства привыкая к подобной модели семейных отношений, женщина даже бессознательно может выбирать похожие отношения. Что и произошло в моем случае.
Да, бывает и так, что женщина сама лезет на рожон, провоцируя и испытывая на прочность свою вторую «половину»: ударит или нет. Не секрет и то, что некоторые из нас, не сдерживая собственных эмоций, первые могут наброситься на мужей с кулаками. Но по статистике «абсолютным большинством агрессоров» в ситуациях домашнего насилия являются именно мужчины. Зачастую, после того как мужчина первый раз поднял руку на свою женщину, она, погоревав, думает, что это случайность, недоразумение и больше никогда не повторится. Это иллюзия. Не обманывайтесь в том, что этот раз так и останется в прошлом – он повлечет за собой другие факты насильственного общения. Это я могу утверждать на все 100%. Если мужчина даже просто замахнулся, не ударив, – это уже сигнал о том, что он подошел к черте, за которой возможно всё.
Глава 3. Уйти нельзя остаться
Есть некоторые оскорбления <…>,
которые, при всей доброй воле, забыть нельзя-с.
Во всем есть черта, за которую перейти опасно;
ибо, раз переступив, воротиться назад невозможно.
Ф. М. Достоевский
Уйти, чтобы вернуться
Первый раз я пыталась уйти от Кайрата после того, как родилась Карина. Но это было связано не с нашими скандалами, а с его отношениями на стороне. Во время моей первой беременности муж встречался со своей бывшей девушкой. Об этом я узнала от ее «доброжелательных» сестер, которые присылали мне сообщения о том, что, оказывается, Кайрат ее любит, а я только мешаю их счастью. Я высказала все мужу, но он «отмазался», ответив, что это всё мои фантазии, и что у него с ней уже давно ничего нет. Я, отбиваясь от сестер «соперницы», гордо отвечала: «Он все равно со мной. И любит меня, раз возвращается ко мне». Как я тогда была глупа! Но, когда эта девушка через соцсети лично поздравила меня с рождением дочери, я собрала вещи и с малышкой уехала к маме. Примерно через три месяца я вернулась обратно.
Далее периодически и неоднократно, когда было невыносимо, я уходила от Кайрата, но все время возвращалась, мигрируя между Аксаем и Актау. Я возвращалась сама или с подачи моих родственников, которые говорили, что мой дом там, где муж: «Вышла замуж – живи в Аксае, а не в Актау». Так мы прожили с ним года три. Побои продолжались. Но если изначально на моем теле оставались едва заметные синяки от затрещин или ударов кулаком, то со временем Кайрат стал проявлять более грубые формы агрессии.
Когда уже Карине было три годика, Камиле – полтора, я решилась на развод. Вспыхнул очередной скандал, я в очередной раз собрала вещи и с детьми уехала к маме в Актау. Месяца два от мужа не было ни слуху ни духу – видимо, думал, что вернусь, как обычно, никуда не денусь. Но я подала документы на развод и на получение алиментов.
После окончания вуза я могла устроиться на работу в ТШО (Тенгизшевройл). Но академический отпуск «спутал все карты». К тому же Кайрат уже тогда говорил о том, что работать – не женское дело, тем более по вахтам. Мне было скучно сидеть дома, и еще в Аксае я начала делать на продажу украшения из полимерной глины, организовывала небольшие ярмарки для рукодельниц. Арендовав половину витрины в одном из магазинов, выставляла свои работы. На тот момент дети и это скромное творчество были моей отдушиной.
Помню, как забирала старшую дочку из садика (младшая была дома с няней) и вместе с ней возвращалась на этот «островок». Помимо этого, с дочерьми я ездила в Уральск продавать эти украшения. Я предлагала их в торговых центрах, салонах красоты – тогда такие изделия были в диковинку, их хорошо покупали. Кайрат был недоволен, потому что у меня появились пусть небольшие, но свои деньги. В Актау я продолжала заниматься рукоделием.
С одноклассницами я навестила свою классную руководительницу. Естественно, рассказала ей обо всем, поделилась переживаниями, сомнениями. На что она мне ответила: «Гульмира, ни в коем случае не сходись с ним снова. Человек, поднявший руку один раз, поднимет и второй, и третий. Не возвращайся к нему. Все будет хорошо – ты со всем справишься».
Когда Кайрат получил уведомление о разводе, он спохватился – понял, что на этот раз все действительно серьезно и я не шучу.
Причин для развода на самом деле было много. Одно из них было нежелание его матери делать ??далы?[2 - ??далы? (каз.) – национальный обряд сватовства у казахов.]. По нашим традициям сторона жениха должна была пригласить в гости родственников невесты и устроить для них дастархан с целью более близкого знакомства. В нашем случае этот процесс затянулся – мы прожили уже пять лет, но мать Кайрата ни в какую не хотела проводить ??далы?.
Мы с мужем (до моего ухода) думали провести этот обряд на свои деньги. Поэтому, осознав всю серьезность ситуации, он, сняв с депозита все накопленные деньги (около миллиона тенге), идет к своей матери и просит провести на них ??далы?. Но та продолжает противиться – ушла жена и ушла: «баба с возу – кобыле легче». Но Кайрат настроен решительно. Он прилетает в Актау и заявляется к нам с цветами, конфетами, подарками для детей и пылкими признаниями: люблю, жить без вас не могу, простите.
Я была в полном ступоре, потому что не знала, что мне делать. Моя мама тут же приняла сторону Кайрата: «Приехал же… Извинился… Ты о детях подумай. Как вы одни будете жить?» Я понимала, что она по-своему права и уже было пошла на попятную, как он на ночь глядя начинает выяснять: «Почему ты подала на развод? Значит, ты меня не любишь… Значит, у тебя кто-то есть…» Слово за слово, мы начинаем ссориться, и я, чтобы избежать скандала, выбегаю на темную улицу. Присев на лавочку у соседнего дома, тихо плачу.
На улице стояли наши дворовые пацаны, с которыми мы вместе росли, они видели меня, выбежавшую из подъезда в слезах. Один из них подходит ко мне спросить, что случилось. Я прошу у него закурить (нужно было успокоиться) и рассказываю все как есть – муж затеял скандал. Тем временем мой брат вместе с Кайратом выходят на мои поиски и среди ночи видят меня в компании какого-то пацана. Муж на тот момент весил около 120 килограммов. Метр восемьдесят. Здоровенный мужик. А тот парень, проявивший сочувствие, против него был совсем маленьким, щупленьким. Так Кайрат, прижав его к стенке, чуть не задавил своим весом бедолагу.
– Что у тебя с ней? – захрипел мой муж, ослепленный ревностью.
– Да ничего… Я подошел ее успокоить.
Отпустив пацана, Кайрат взялся за меня:
– Теперь понятно, дрянь, чем ты тут занималась, – ревность совсем затмила его разум.
Кайрата понесло. Он начал на меня замахиваться, а я – убегать. С выпученными от злости глазами он бежит за мной, я со всех ног – от него. Тогда я очень сильно испугалась. Ору на весь двор:
– Спасите! Помогите!
– Я тебя сейчас поймаю, шалава, – угрожающе ревет Кайрат.
И эти «догонялки» с дикими криками происходят посреди ночи в моем родном дворе. В том самом, который еще помнил, как я дралась с дворовыми мальчишками.
Через какое-то время я забегаю в наш подъезд. Преследователь – за мной. Но неожиданно он со словами: «Вы меня не любите. Я вам не нужен, поэтому буду спать здесь» – ложится на лестничный пролет. В тот момент мне это было абсолютно безразлично – пусть ложится, где хочет, главное, что он оставил меня в покое. Я, облегченно вздохнув, возвращаюсь домой, но мама отправляет меня к Кайрату, чтобы уговорить его подняться в квартиру. Мне потребовалось на уговоры часа два. Этот амбал, изображая из себя жертву, сначала на одной лестнице повалялся, потом поднялся чуть выше и отметился на другой.
Когда его дурь поутихла, он соизволил зайти в квартиру. Легли спать, и опять из Кайрата полились признания: «Люблю только тебя. Жить без тебя не могу. Ошибку свою признаю». В то время я еще верила его словам и еще испытывала к нему какие-то чувства.
На следующий день, выйдя на прогулку с Кайратом и детьми, мы встретили мою классную руководительницу. Она глазам своим не поверила. Отходим с ней в сторонку. Удивленная учительница спрашивает:
– Что он здесь делает?
– Приехал просить прощения, – отвечаю.
– Что ты решила?
– Сама не знаю, что делать, – я в самом деле была очень растеряна.
– Не сходись, потому что будет только хуже. Помяни мое слово.
Но учительницу я не послушала. На тот момент мне хотелось сохранить семью. Я хорошо помнила, как сама в свое время скучала по папе и обвиняла мать в разводе с ним. Поэтому считала неправильным то, что дочки будут расти без отца. Я решила вернуться к Кайрату ради детей – пусть какой есть, но, главное, они будут видеть его. Я забрала документы о разводе, но заявление о взыскании алиментов осталось актуальным. В тот период я не слышала ни себя, ни людей вокруг. Толком не понимала, что происходит. Пребывала в некой иллюзии, словно на эмоциональном уровне была зашорена от восприятия действительности.
Жизнь на «вулкане»
Мы вернулись в Аксай, и муж в лучших традициях искупления вины начал задаривать меня подарками. Покупать мое прощение на деньги, на которые мы хотели провести ??далы?. «Хочешь супердорогие сапоги? Хочешь новое платье, белье – пожалуйста! Всё, что ни пожелаешь, только будь со мной». Кайрат был сам на себя не похож. Подобные «реверансы», забота обо мне были не в его стиле – до этого муж никогда не тратился на меня.
Примерно через месяц к нам ненадолго приезжает моя мама – погостить, отметить Новый год и ее день рождения. После встречи Нового года мне стало плохо. Наутро я не могла встать с кровати, меня жутко тошнило. Я предположила, что отравилась икрой или рыбой с новогоднего стола. Но остальные при этом хорошо себя чувствовали. Я насторожилась. Тесты на беременность и дальнейшее УЗИ подтвердили мои опасения. Кайрат, казалось, даже был рад моей новой беременности и на этот раз мне не препятствовал.
Трудности во взаимопонимании с Кайратом никуда не делись, как и ссоры. Но после примирения он стал более сдержанным – побоев не было. Видимо, мой муж тогда впервые задумался о ценности семьи, отношений и, возможно, понял, что может потерять не только меня, но и детей. Он стал с ними проводить больше времени. Часто скандалы происходили именно из-за свекрови, которая выступала против третьего ребенка. Она сразу заявила, что не будет помогать нам с детьми: «Что хотите, то и делайте. Но на меня не рассчитывайте». После очередной склоки со свекровью я, будучи на седьмом месяце беременности, уехала в Актау. Решила рожать там, потому что в Аксае не было никого, кто бы мог мне помочь.
В Актау я спокойно родила сына Даниала. Кайрат, с которым мы не виделись три месяца, приехал только на нашу выписку из роддома. У казахов есть важный обряд ?ыр?ынан шы?ару[3 - ?ыр?ынан шы?ару (каз.) – выход из сорока дней.], который проводится по достижении младенцем 40 дней. Он, символизируя завершение переходного периода и настоящее рождение ребенка, считается священным и одним из главных событий в жизни человека. Моя мама в Актау провела этот праздник. Затем мы с детьми вернулись в Аксай.
Через некоторое время у нас появилось собственное жилье. Свекровь, надо отдать ей должное, продала квартиру, которую мы у нее снимали, а вырученные деньги разделила между Кайратом и его братом.
Мы, немного добавив своих, взяли в ипотеку жилье на девятом этаже в том же самом дворе.
Но эта квартира была после пожара, соответственно, находилась в жутком состоянии, местами требовала ремонта. Мы постепенно его сделали, но на протяжении полутора лет оставались какие-то мелочи, которые меня раздражали. Трое маленьких детей. По квартире кое-где раскиданы бесхозные стройматериалы. Кайрат постоянно на работе. Скорее всего, на эту неустроенность можно было закрыть глаза, но я с тремя детьми без чьей-либо помощи невероятно уставала. Еще и Даник был очень беспокойным. Он плакал с утра до вечера. Хотя внутричерепное давление у малыша было в норме. Иногда, когда Кайрат приходил с работы, я, совсем обессиленная, вручала ему ребенка: «Забирай своего сына». Именно на бытовом фоне, как у многих, у нас постоянно возникали конфликты. Так продолжалось примерно полтора года. Однажды во время очередной ссоры, когда я держала полуторагодовалого сына на руках, Кайрат абсолютно будничным тоном мне велит:
– Положи ребенка.
– Зачем?
– Я тебя побью.
Я отказываюсь:
– Я не отпущу его. За что ты собираешься меня бить?
– Ты заслужила.
При этих словах он со всей дури толкает меня с сыном на кровать. Я тут же вскакиваю и выбегаю в подъезд. Пытаюсь достучаться до соседей, чтобы попросить у них помощи. После этого случая я сказала Кайрату, что жить так больше не могу и не хочу, даже ради детей.
«Соломенная вдова»
Сразу, как только у старшей дочери начались летние каникулы (она окончила нулевой класс), мы с детьми в очередной раз уехали в Актау. Там моя тетя сдала нам квартиру. Я сразу же устроила Карину в школу.
Кайрат примерно полгода у нас не появлялся, но регулярно присылал деньги. Возможно, он бы и рад был приехать, навестить нас, тем более что дочки по нему скучали. Но муж был в плену предрассудков. Дело в том, что у казахов мужчину, который живет не в собственном доме, а у родственников своей жены, презрительно называют «??шы? к?йеу»[4 - ??шы? к?йеу (каз.) – зять-щенок.]. В русском языке есть подобное понятие «примак». На Руси, так же как и в Казахстане (особенно на западе), это положение считалось унизительным. Потому что примаки не являлись хозяевами в своем доме, были зятьями на побегушках. Кайрат сказал, что никогда в жизни не будет ??шы? к?йеу, поэтому к нам не приезжал.
Устроившись в Актау, я открыла торговую точку. У меня была отложена сумма, вырученная от реализации моих украшений и продажи старой машины, которую в свое время подарил нам мой папа. Это был мой стартовый капитал. Моя мама тоже мне помогла – на ее деньги были куплены авиабилеты в Пекин и обратно.
Я решила торговать китайским товаром для рукоделия, наладив прямые поставки. С этой целью мы с моим братом (каждый по своим делам) полетели в Китай для проверки партнеров, фабрики, качества товара. Ранее по неопытности я обожглась, получив из Китая 44 килограмма некачественной и неподходящей мне продукции, которую было сложно реализовать. Наученная горьким опытом, на этот раз я решила проверить все сама и выбрать то, что нужно. Меня все устроило, и я заказала первую партию.
Мой первый магазин был предельно скромный – «островок» площадью пять арендованных квадратных метров в небольшом пассаже. Кайрат дал мне денег на витрины, на которых я разместила натуральные камни, бусины и различные комплектующие для вышивки, бисероплетения, шитья, вязания. В Актау, в котором на тот момент было всего два подобных магазина, это было в диковинку. Женщины подходили к моим витринам, интересовались. В то время рукотворные изделия приобретали все большую ценность и интерес. В женщинах просыпалась творческая жилка, желание что-то сотворить своими руками. Поэтому у меня появились постоянные клиентки – предлагаемый мной ассортимент был востребован, бизнес стремительно развивался. Настолько, что иногда возникала очередь из покупательниц. В течение полугода я открыла вторую точку. Я разрывалась между школой, садиком и своими магазинами.
Но, видимо, я делала все правильно, потому что становилась более самостоятельной, независимой. Доходов хватало на оплату квартиры и садика, на аренду торговых точек, на одежду и питание. Поэтому постепенно я перестала обращаться за финансовой поддержкой к Кайрату. Его это насторожило. Он заподозрил неладное. А именно то, что у меня появился ухажер. Охваченной жуткой ревностью, он срочно примчался в Актау, чтобы контролировать меня и мой бизнес. Если я задерживалась на работе хотя бы на пять минут, начинались звонки: «Ты где? Ты с кем?» Кайрат, оскорбляя меня, бросал абсолютно необоснованные, нелепые обвинения в том, что я хожу не на работу, а, мягко говоря, на свидания со своим хахалем. Классика жанра. Вместо того чтобы приехать и забрать меня на машине с работы, Кайрат сидел дома, диктовал, как мне быть, и беспочвенно, грязно обвинял в изменах. Классика абьюзивного поведения, но тогда я этого не понимала.
Ультиматум
Несмотря на то что мы жили не у моей мамы, а снимали квартиру, друзья Кайрата начали над ним посмеиваться, называя ??шы? к?йеу. Он никак не мог с этим смириться. Но был еще один серьезный повод для недовольства мужа. Однажды, вернувшись домой с работы, я начала пересчитывать выручку – примерно 145 тысяч тенге. Не так уж и много, учитывая, что часть этих денег должна была пойти на закупку нового товара и зарплату продавцов. Но у Кайрата при виде этих банкнот глаза сразу кровью налились. Как так? Жена в день зарабатывает больше, чем он? Этот факт его очень сильно задел: видимо, он понимал, чувствовал, что я становлюсь независимой от него.
С этого дня муж начал сильно давить на меня, чтобы я оставила магазин своей матери. Кайрат ставит ультиматум: «Я не могу так жить. Давай уедем туда, где не будет ни твоих, ни моих родственников». Он предложил обосноваться на нейтральной территории – в Актобе – и начать все заново. Кайрат всячески манипулировал, мастерски играя на моих материнских чувствах: «Если ты не хочешь уезжать из Актау, значит, бизнес и деньги тебе дороже. А семья тебе вообще не нужна. Какая же ты мать после этого?» Не знаю, чем тогда думала, но я согласилась. Опять-таки во благо сохранения семьи, ради детей. Уже тогда можно было понять, что ничем хорошим это не закончится. Но по собственной глупости, наивности мне казалось, что в моих силах восстановить нашу семью, ведь детям так будет лучше.
К этому времени у меня было открыто уже три торговые точки – две в Актау (одна из них для мамы) и одна в Жанаозене (200 км от Актау). Пытаясь быть идеальной матерью и женой, я оставляю этот бизнес на маму, которая как раз вышла на пенсию. Мы с Кайратом и детьми уехали в Актобе в надежде спасти наши разваливающиеся отношения. В итоге у мамы не получилось следить за тремя магазинами сразу, две точки она закрывает, оставив один магазин в Актау. Постепенно и он приходит в упадок, как и наша с Кайратом жизнь. Наши надежды на лучшее будущее не оправдались, все становилось только хуже. Нельзя восстановить то, что уже превращалось в «руины». Есть восточная поговорка: «Из кувшина в чашку можно налить только то, что в нем было». Так и Кайрат не был наполнен содержимым, соответствующим моим ожиданиям, впрочем, как и я для него. Нашему браку тогда было около девяти лет.
Родственники Кайрата догадывались о том, что происходит в нашей семье. Но для них было нормой, что женщина «украшена» синяками: «ничего страшного, бьет – значит любит». Например, его тетя тоже подвергалась насилию со стороны своего мужа, и я постоянно видела ее то в синяках, то в слезах. Отца, с которым тогда мы не очень близко общались, я не посвящала в наши с Кайратом проблемы. Но у моей мамы на этот счет в какой-то степени развилась биполярка – смена настроения, мнений. Она то на мою сторону вставала: «Вот он скотина! Разводись немедленно!» То за него заступалась: «Ты что надумала? Не вздумай разводиться! Кайрат такой работящий, зарабатывает деньги». Мамины родственники ей вторили: «Детям нужен отец. Да кому ты будешь нужна с детьми?»
К счастью, детей Кайрат никогда не трогал, не срывал на них свое зло, как мой отец в свое время. Но при них мы ругались, муж мог пинать меня на их глазах. Сейчас я понимаю: таким образом, дети подвергались психологическому насилию, поскольку были свидетелями наших постоянных скандалов и драк. Но тогда моя зашоренность не позволяла мне это увидеть, осознать. В общей сложности мы прожили с мужем десять лет, и их нельзя назвать спокойными – это была жизнь на бурлящем «вулкане».
Но при всем этом и хороших моментов было достаточно. Особенно, после того как мы помирились, когда я первый раз подала на развод. Мы с детьми и друзьями путешествовали на машине по России. Были в Волгограде, на лыжных курортах Башкирии. Поэтому нельзя сказать, что все было плохо. Но скандалы и драки перечеркивали те хорошие моменты, которые у нас были. Раз за разом возвращаясь к Кайрату, я хваталась именно за эти радостные воспоминания, но неприятного, болезненного было гораздо больше.
Мы с ним совсем не понимали друг друга. Имея абсолютно разные точки зрения, зачастую не могли прийти к общему знаменателю. Поэтому практически все наши обсуждения велись на повышенных тонах.
Супруг мне часто говорил:
– Ты ведешь себя как мужик – настолько ты прямолинейна. Прешь как танк.
– Такой я человек! Я не могу юлить, вертеть, – оправдывалась я.
– Вот, если бы ты мной «юлила и вертела», то я был бы покладистым и послушным. И получаешь ты от меня за свою прямоту. Ты умная, ничего не скажу. Но мудрости в тебе «кот наплакал». Если бы ты была немножко помудрее…
Сама жизнь учила меня через супруга. Говорят, надо слушать то, что советуют наши близкие мужчины (отцы, мужья, братья) – зачастую они пытаются подсказать, над чем нам стоит поработать, что в себе изменить. Сейчас я понимаю, что тогда мне действительно не хватало именно женской мудрости: где-то промолчать, спокойно выслушать. Не упираться, доказывая свою правоту, и, задевая эго мужа, а пытаться понять его, найти компромисс. Но, скорее всего, тогда я не хотела никого замечать, кроме себя. Мне хотелось самоутвердиться в том, что я права. То были отголоски больного детского воспитания, недолюбленности. Прежде всего я пыталась доказать самой себе, что чего-то достойна.
Получалось, Кайрат не хотел мириться с моим характером и тем, что не может мной управлять, манипулировать, а я, в свою очередь, спорила с ним, отчаянно настаивая на своей правоте, давала отпор даже в драке. Когда он начинал меня бить, я «не подставляла другую щеку», а отвечала кулаками. Сопротивление – это напряжение, в то время как природа женщины – это расслабленность, гибкость, мягкость. Но до осознания этого мне было еще очень далеко.
Я никогда не видела в Кайрате проявлений отцовской любви, тепла к детям. Мой муж считал, что у него есть одна обязанность перед нами: «должен заработать и обеспечить». Сейчас я понимаю, что, скорее всего, он просто не умел любить. Он и я, мы оба были недолюбленными и не умели проявить свою любовь. Встретились и притянулись кармически два молодых человека, обделенных в детстве любовью, родительским теплом, и, как следствие, не умевших любить.
Недолюбленность, повторение родительских «сценариев», разные взгляды на жизнь, борьба характеров и неумение, нежелание понимать, принимать позицию другого – все это превращало нашу семейную жизнь в «пороховую бочку».
«Подарок»
Став предпринимателем, я почувствовала свободу, «крылья» за спиной. У меня появилось осознание того, что, оказывается, я на что-то в этой жизни способна. Могу самостоятельно зарабатывать деньги. Могу быть полезной, независимой. Это были первые «проблески» веры в себя, которой мне так не хватало с самого детства.
Постепенно я менялась. Мне требовались новые знания, ориентиры, возможности. В поисках этого я впервые в жизни оказалась на семидневном тренинге по личностному росту в Астане. На этом курсе, на котором поднималась и актуальная для меня тема семейного бытового насилия, я начала задумываться: а правильно ли я живу? С тем ли человеком? Я и раньше была недовольна нашими отношениями и даже сбегала от мужа. Но тем не менее возвращалась, пытаясь сохранить семью. Кайрат после переезда в Актобе продолжал работать вахтовым методом. И, когда он возвращался домой, все дни были наполнены непрекращающимися скандалами – пуще прежнего. Муж видел во мне перемены и злился еще больше. Он говорил, что мне на этих тренингах промывают мозги. Все дни, что он находился дома, я не могла дождаться его очередного отъезда. Мечтала о том, чтобы он поскорее уехал и в доме наступила тишина и спокойствие.
Через три месяца после первого тренинга я уехала на второй в Алматы. И в этот раз мой мир буквально перевернулся. Я вдруг четко поняла, что проживаю не свою жизнь. И то, что я не только мать и жена. Я нечто большее. У меня тогда на многое открылись глаза. И, главное, я поняла по-настоящему, что больше не хочу быть с этим человеком. Никогда. Не хочу быть жертвой. Но одновременно и понимала, что уйти от Кайрата навсегда будет не так просто.
Я возвращаюсь со второго тренинга, обновленная и решительная. Кайрат приезжает с вахты. Мы ложимся спать. Он обнимает меня, пытается склонить к исполнению супружеского долга. Но он мне уже настолько противен, что я отказываю: «Я не хочу». Кайрат взбешен и, оскорбляя, пытается взять меня силой. В итоге он порвал на мне футболку, поставил пару синяков, но своего так и не добился. Его не смущали ни дети, находившиеся в соседней комнате, ни мама, приехавшая погостить. На тот момент я хотела одного – развода. И стать истинным человеком. Самой собой. Проживать свою собственную жизнь, наполненную любовью и радостью, а не чужую, полную унижений, слез и боли. Поэтому Кайрату я сказала о своем твердом намерении развестись и в который раз уехала в Актау, забрав с собой сына. Обе дочери остались с отцом, поскольку должны были поехать на свадьбу его брата. В Актау я подала на развод, сообщив об этом мужу. Он подозрительно был спокоен. По-видимому, именно в этот момент в нем начали просыпаться его недюжинные маниакальные наклонности. Случилось так, что я потеряла свой айфон. И Кайрат делает красивый жест – покупает мне новый телефон, чтобы я всегда была с ним на связи: «Я не хочу, чтобы мать моих детей ходила без телефона». Тем временем я еду за дочками в Аксай, и муж торжественно вручает мне его. При этом Кайрат уговорил меня остаться и попробовать наладить отношения. Я согласилась, не подозревая о том, что получила от него далеко не простой подарок.
Однажды я возвращалась домой из офиса, который арендовала, являясь официальным представителем одной сетевой компании. Поскольку было поздно, коллега предложил меня подвезти. Звонит Кайрат.
– Ты где? – спрашивает он.
– Иду домой, – во избежание расспросов я не стала уточнять, что меня подвозит коллега.
– А что же ты так быстро передвигаешься, если идешь пешком? Я даже вздрагиваю – как он может знать о том, что я еду на машине? Потом он признался в том, что привязал свой Gmail к подаренному мне телефону. Поэтому он видел и контролировал абсолютно все мои переписки, фотографии и передвижения. Только больной, ненормальный человек мог устроить подобную слежку.
Коллега по офису Яна, знавшая о том, муж меня жутко ревнует и бьет, мне говорила:
– Гульмира, есть две полезные книги: «Трансерфинг реальности» и «Жизнь без ограничений». Обязательно прочти их.
– Да, спасибо, обязательно это сделаю, – кивнула я, но так их и не прочла.
Настает день нашего развода (в Актау). Я и Кайрат приходим в суд. Тогда не обратила внимание на то, что он был подозрительно спокойным. Началось слушание.
Судья спрашивает:
– Почему вы решили развестись?
– Разведите нас, пожалуйста. Он меня бьет, тиранит. Я больше не могу терпеть все это, – отвечаю я.
В ответ судья, настаивая на медиативном соглашении, оглашает:
– Я разводить вас не буду: у вас трое детей. Договаривайтесь между собой.
Для меня этот вердикт прозвучал как гром среди ясного неба. Как такое могло произойти? Смотрю на Кайрата – тот сияет. Я же была в полном ступоре, в ужасе, потому что не знала, что делать, и одновременно уже понимала, что мой муж был неадекватен. Как оказалось, Кайрат каким-то образом выяснил, какой именно судья ведет наше дело (даже я этого не знала), раздобыл номер его телефона и за моей спиной обо всем договорился с этим «жрецом» правосудия.
Ты только никуда не уходи…
После неудавшейся процедуры развода мы с Кайратом на его машине выехали в сторону Актобе. Официально мы еще были мужем и женой. И Кайрат считал, что у него есть на меня соответствующие права. В дороге завязывается ссора из-за его очередной необоснованной вспышки ревности. Помимо оскорблений он, совсем взбешенный, начинает мне угрожать тем, что я получу по заслугам за все, что сделала, за то, что подала на развод. Вдруг он резко тормозит. Вынимает ключ зажигания и начинает его лезвием мне угрожать. Напуганная, я выбегаю на трассу. Пытаюсь остановить проезжающие машины, но тщетно. Кайрат, повалив меня на землю, и, приставив к моему горлу острие ключа, совершенно спокойно произносит:
– Я сейчас прямо здесь этим ключом тебя зарежу.
Я ору что есть мочи. При этом ни одна машина не останавливается. Все видят, как здоровенный бугай повалил женщину на землю, но никто даже не пытается узнать, в чем дело, и помочь. Наша схватка длится минут пять или десять. Не помню, как именно, но каким-то чудом мне удается его успокоить. Мы садимся в машину и уже спокойно добираемся до нашей съемной квартиры в Актобе.
Проходит день-два. Дети играли в зале. Мы с Кайратом были в детской комнате, и опять началась потасовка. Недавняя ситуация повторяется. Он, повалив меня на пол, приставляет к моему горлу детский карандаш и будничным голосом произносит:
– Я сейчас этот карандаш в тебя воткну.
Я пытаюсь с ним бороться и успокоить его, но все бесполезно. Вдруг он меня отпускает:
– Ты только никуда не уходи. Я сейчас за ножницами схожу. Отрежу тебе волосы.
И в этот момент я понимаю, что у меня есть лишь какие-то доли секунды на размышления и действия. Молниеносно, босая, вся в ссадинах и синяках, вылетаю из квартиры и с нашего первого этажа взлетаю на четвертый. Стучусь к соседям и прошу о помощи. Они, охая, впускают меня и вызывают полицию.
Я вернулась в нашу квартиру только тогда, когда приехал полицейский. Как оказалось, Кайрат оставил детей одних и куда-то ушел. Я дала показания. Когда Кайрат вернулся, его увезли в полицию. В его отсутствие я съездила в морг, зафиксировала побои и получила заключение судмедэкспертизы. Кайрат трое суток не появлялся дома. Я думала, что он в полицейском участке, потому что по закону его должны были задержать на этот срок. Но, как выяснилось позднее, его отпустили уже через три часа, взяв предписание о том, что он не будет ко мне прикасаться. Кайрат бравировал:
– Это называется мужской солидарностью. Дорогая, что бы ты ни делала, меня не посадят, имей в виду. Ты от меня так просто не отвяжешься.
Кайрат уже не сдерживал себя, пребывая в иллюзии, что я никуда от него не денусь. Он откровенно глумился, принижая мою и без того низкую самооценку: «Куда ты пойдешь? Да еще с тремя детьми! Забудь! Я единственный, кому ты нужна. Ты в зеркало-то себя видела?» При этом муж, как я уже рассказывала, постоянно меня ревновал. Доходило до смешного.
Когда второй дочке был годик, я, наняв нянечку, вышла на работу. Я устроилась помощником директора аксайского филиала одного ТОО, связанного со светотехнической продукцией. Мне нужно было купить деловую одежду для офиса, и Кайрат на эти цели мне выделил скромные 17 тысяч тенге. На них я купила рубашки, юбки, какую-то обувь, чтобы более-менее прилично выглядеть.
В мои функции входили обязанности секретаря-переводчика, приемщика товара и частично бухгалтера. По контрактам мы поставляли крупные партии светотехнической продукции компаниям корпорации ABB (Asea Brown Boveri – шведско-швейцарская транснациональная корпорация, специализирующаяся в области электротехники и энергетического машиностроения). Проходит неделя. Вторая. Со всеми обязанностями я прекрасно справляюсь. Работа мне нравится.
Однажды утром собираюсь в офис, как Кайрат, покосившись на меня, подозрительно спрашивает:
– А для кого ты так наряжаешься? Для своего шефа?
– В смысле наряжаюсь? Я иду в офис.
Его подозрения были очень смешны, потому что в офисе в тот момент я сидела абсолютно одна: у нас был маленький филиал. А директор находился совсем в другом городе – Уральске. Но тем не менее могли зайти посетители, наши поставщики, поэтому мне следовало выглядеть достойно. Кайрат обо всем этом прекрасно знал, но все три месяца, что я там работала, доводил меня ревностью к шефу, который в офисе почти не появлялся. .
«Примирение»
Спустя некоторое время после того, как Кайрата задержала полиция, хитростью мне удалось уговорить его на то, чтобы он сам подал на развод. Не помню, что я ему тогда пообещала, но из той ситуации другого выхода я не видела. Муж, подав заявление на развод, уезжает на вахту. Началась процедура развода, назначают дату слушания. Кайрат в этот день в суд явиться не мог, поскольку был на вахте, но и не предупредил об этом суд. Я, предъявив заключение судмедэкспертизы о побоях, настояла на решении вопроса немедленно:
– У нас уже были две попытки развода. Все десять лет совместной жизни он меня бьет. Пожалуйста, на основании этого заключения (можете не подшивать его в дело) разведите нас. У нас трое детей, и я так больше не могу. Я не хочу с ним жить. Судья, посчитав неявку моего мужа неуважением к суду и войдя в мое положение, после первого же слушания нас развела. Это было большой удачей, потому что при наличии детей бракоразводный процесс может затянуться до полугода. Кайрат, согласившись на развод, на эту волокиту и рассчитывал. Он никак не ожидал, что нас могут сразу же развести, тем более с учетом его неявки.
Естественно, когда теперь уже почти бывший муж (закон вступал в силу через пять недель) об этом узнал, он пришел в ярость, считая этот развод недействительным. И между вахтами продолжал приезжать к нам, обосновывая это желанием видеться с детьми. Все это время он против моей воли настаивал на выполнении супружеского долга. Отпор я ему дать не могла, потому что очень его боялась.
Закон о разводе еще не вступил в силу, когда Кайрат в свой день рождения предложил помириться. У него был «чудесный» план:
– Я покупаю нам с тобой билеты в Дубай. Там мы с тобой миримся, а по возвращении заново сыграем свадьбу.
Это звучало словно бред, но Кайрат клятвенно заверил меня в том, что на этот раз все будет не просто хорошо, а идеально. Я не знаю, что мной тогда двигало. Может быть, страх. Возможно, желание ему верить и надежда на то, что все еще может наладиться. Или это был морок, наваждение. Но так или иначе, я соглашаюсь на эту поездку.
Мы должны были лететь ранним рейсом через Алматы, поэтому перед вылетом остановились в алматинском хостеле. У Кайрата неожиданно в очередной раз от ревности сносит крышу:
– Ты меня не любишь. Ты со мной развелась, потому что у тебя кто-то есть.
При этом его трясет, он набрасывается на меня и начинает колотить. Вместо того чтобы «включить» свои мозги и бежать со всех ног от этого кошмара, у меня активировалась программа жертвы – я начинаю плакать. Кайрат, в свою очередь, начинает меня успокаивать, заверяя в том, что этого больше не повторится.
В дьюти-фри аэропорта он покупает тональный крем, чтобы я замазала свои синяки. Мы прилетаем в Арабские Эмираты. Устраиваемся в шикарном отеле Rixos Bab Al Bahr в Рас-эль-Хайме. Солнце. Пальмы. Персидский залив. Золотой песок. «Ультра всё включено». Отдыхай да радуйся.
Но вместо примирения и наслаждения отдыхом меня ожидало ежедневное насилие. С издевательствами. Это был настоящий кошмар. Кайрат мстил мне за все. За то, что гулящая (по его мнению). За развод. За то, что разрушила нашу семью. На этот раз он не просто меня избивал. Кайрат применял насилие сексуального характера. В извращенной форме. Но этого ему было недостаточно.
Накануне отъезда он, придавив мои руки своими ногами, накрывает мое лицо подушкой и начинает меня душить. Я пытаюсь кричать, звать на помощь, на что он совершенно спокойно заявляет:
– Можешь орать сколько угодно. Здесь такие стены, что тебя никто не услышит. Тебя никто не услышит и на помощь не придет.
Кайрат убирает подушку и произносит:
– Ну что, хочешь со мной жить? Отвечай!
Затем снова накрывает меня подушкой:
– Что, сука, самостоятельности хочешь, да?
Эти «воспитательные» меры продолжались не менее получаса. Таким «сладким» было наше примирение. «Таким макаром» мы «налаживали» наши семейные отношения. После подобных измывательств Кайрат впадал в другую крайность. Приглашал меня в Dubai Mall и в знак примирения покупал мне то айфон последней модели, то сумочку, то дорогие часы.
– Прости меня, пожалуйста. Я был не прав. Сорвался… Но это ты меня довела. Такого больше никогда не повторится. Гульмира, я люблю тебя! Жить без тебя не могу! – одаривая меня подарками, Кайрат раз за разом «заводил старую пластинку».
Тогда у меня в голове была только одна мысль: «Только бы выжить!» Я молила Бога о том, чтобы поскорее закончился этот «райский» отдых, и вынашивала план побега.
Глава 4. Побег
Я НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
«Отдохнувшие», мы возвращаемся в Казахстан. Кайрат уезжает на вахту на пятнадцать дней. Тем временем я планирую побег. Кайрат, словно чувствуя это, блокирует мне доступ к моему новому телефону. В техподдержке мне ответили, что от владельца поступило заявление о том, что этот телефон был украден. Но в итоге доступ мне восстановили. Я подготовила детей к отъезду и попросила у Кайрата денег на текущие расходы. Но на самом деле мне не хватало на билеты на поезд, чтобы уехать к маме. Он ответил, что сегодня же вечером его человек привезет мне нужную сумму. В 9 часов вечера я вышла на улицу покурить и заодно выглядывала этого человека. Краем глаза вижу, как во двор въезжает большая черная машина, но не придаю этому значения. Докурив, захожу обратно домой. Проходит буквально минут пять, как Кайрат звонит на телефон и говорит: «Тот человек подъехал и остановился возле магазина. Выходи». Я предупреждаю детей о том, что сейчас вернусь. Быстро одеваюсь и открываю дверь. За дверью стоит он… Кайрат. Я замираю. Он врывается в квартиру. Затем отталкивает меня и закрывает изнутри дверь. Как выяснилось позже, он уже знал о нашем отъезде: дочки проговорились. Узнав об этом, он тут же (раньше положенного времени) отпрашивается с вахты и из Аксая мчится на машине в Актобе.
Потащив меня в спальню, Кайрат велит детям сидеть в зале и не высовываться.
– Где твой телефон? Отдай мне свой телефон, – орет он.
Телефон как раз был у меня в руках. Но я его не отдаю – это моя связь с внешним миром. Кайрат валит меня ничком на кровать. Ложится мне на спину и, засунув два своих пальца в мой рот, начинает тянуть его уголки в разные стороны, чтобы от боли я разжала свои пальцы и выпустила телефон, но перестарался, порвав мне губу. Отобрав телефон, он начинает в нем рыться, читать мои переписки. Я корчусь от боли, но понимаю, что сейчас будет еще хуже. Потому что с подружками я обсуждала Кайрата, просила у них совета, как мне быть. Говорила им, что больше так не могу и что мне нужно как-то от него уехать.
Увидев эти сообщения, он угрожающе ревет:
– Ах ты шалава… Значит, вот так ты со мной… Я тебя, значит, в Дубай вывез, а ты меня кинуть хочешь?! Так не пойдет…
И начинается следующий этап его истерии. Убедившись в том, что мы уже собираем вещи, он хватает наши документы и начинает их рвать – свидетельства о рождении, мой паспорт, удостоверение, диплом, аттестаты. Делает это с той целью, чтобы я не могла никак подтвердить свою личность и мы никуда не уехали. Между делом он меня избивает: то пощечину даст, то ударит, то отшвырнет. Я ору. Даю сдачи. В ход идет утюг – Кайрат его швыряет о стену. Это «светопреставление» длится примерно до полуночи. Напуганные дети все это время сидят в зале. У меня даже возможности не было выйти к ним, потому что Кайрат изнутри запер спальню на ключ. При любом моем малейшем движении к двери он мгновенно меня отталкивал. В один момент он вручает мне машинку для стрижки волос и совершенно спокойно произносит:
– Бери машинку и брейся налысо, чтобы ты никому не досталась. Брейся!
– Ты зачем трогаешь мои волосы? Это неправильно – я как-то пытаюсь с ним договориться. Но и хитрить уже не могу – разговора не избежать. Я пытаюсь с ним объясниться, а у самой дрожит рука с этой машинкой:
– Мы же с тобой уже не муж и жена. Нас официально развели. У тебя – своя жизнь, у меня – своя жизнь. Неужели ты не понимаешь, что я тебя уже не люблю? Я НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! При этих словах глаза моего бывшего мужа наливаются кровью, и, видимо, что-то переклинивает в его голове. Он опрокидывает меня на пол навзничь. Сев на меня сверху, обезумевший Кайрат применяет прием, как в Эмиратах, зажав мои руки своими ногами, чтобы я не могла закрывать свое лицо. И начинает меня бить. Причем не ладонями. Своими кулачищами начинает буквально месить меня. После второго удара я вырубаюсь. Часа в два ночи я очнулась. И ничего не понимаю. На полу валяются пряди моих волос. Я в крови. Кайрат что-то орет. Я его спрашиваю:
– А что произошло?
– А ты что, ничего не помнишь?
– Нет, – я трогаю свое лицо – оно все в крови.
– Ты себя в зеркало видела? – смеясь, спрашивает Кайрат.
Я встаю. Подхожу к зеркалу и в ужасе шарахаюсь от него. Вместо своего лица я вижу сине-красно-фиолетовое месиво. Там нет ни одного живого места. Вместо глаз узкие щелки и два синяка. Левая часть полностью в гематоме. Кровь течет из глаз, носа, отовсюду. Вместо моего каре – неровный «ежик»: Кайрат подстриг меня, пока я была в беспамятстве. Выхожу в коридор и вижу, что дети еще не спят. Два часа ночи. Мои дети в ужасе сидят на полу в темной комнате. Ко мне начал возвращаться разум. Первой моей мыслью было: «Нужно бежать!» Но как? Ключи от входной двери он куда-то выкинул или спрятал. Я не хотела пугать своим видом детей, поэтому, взяв из морозильника кусок замороженного мяса, приложила его к лицу и вернулась в комнату к Кайрату.
– Ты понимаешь, что ты от меня никуда не уйдешь? Что ты до последних своих дней будешь со мной. И что бы ты там ни делала, ты от меня никуда не уйдешь, потому что я тебя люблю. Ты должна быть со мной, ты моя жена, нас развели неправильно, – Кайрат был абсолютно неадекватен.
Я понимаю, что будет только хуже, если начну дальше объясняться, уговаривать, защищаться. Срабатывает инстинкт самосохранения, я начинаю ему поддакивать:
– Да, конечно, жаным. Да, конечно, ты меня любишь. Я тебя тоже люблю. Прости меня, пожалуйста, я была не права. Я сделаю все так, как ты хочешь.
И одновременно в голове крутится мысль: «Как сбежать?» Я понимаю, что Кайрат должен быть уставшим после дороги, потому что от Аксая до Актобе он проехал порядка 400 километров. То есть рано или поздно он захочет спать. Так и произошло. Я укладываю его на кровать, сажусь рядом. Мне очень плохо. Но сквозь слезы я ему поддакиваю: «Да. Да, Кайрат. Да. Все будет хорошо. Мы заживем новой жизнью. У нас все будет по-другому». В какой-то момент он вырубается, начинает храпеть. Засыпает крепким сном. Я медленно, тихонечко встаю и лихорадочно начинаю искать ключи посреди этого хаоса – разорванных документов, остриженных волос, луж крови. Ключи нахожу в спальне за оконной занавеской. Достаю их. И в этот момент Кайрат начинает шевелиться. Думаю: «Все, конец». Я аккуратно прячу ключ под свою подушку, а он просто переворачивается и храпит дальше. Это был идеальный момент, чтобы сбежать. Я иду к детям в комнату, которые не спали эту ночь. Единственное, спит Даник, ему всего 3–3,5 годика. Младшая дочка Камила, увидев меня, пришла в ужас. Она видит, что это не мама, а какое-то месиво. Я шепчу: «Тихо, тихо. Сейчас одеваемся. Молча выходим из дома». Тихонько бужу сына, беру его на руки. Дочки натягивают кофты. Я достаю ключи. На цыпочках мы пробираемся к двери. Открываю входную дверь и убегаем с детьми прочь. Мы даже квартиру не закрыли.
Пожалуйста, сделайте что-нибудь…
Первое мая. Почти 5 часов утра. Прохожие и водители мимо проезжающих машин, вытаращив глаза, смотрят на меня, женщину с окровавленным лицом, бегущую со всех ног с тремя детьми. Но ни один человек даже не остановился и не спросил, нужна ли помощь. Ни один! Около часа мы добирались до дома моей подружки Светы. Звоню ей по домофону – не отвечает. Звоню по телефону – не берет трубку. Кто-то выходит из подъезда, и мы забегаем в него. Поднимаемся на самый верхний этаж. Ждем, когда моя подруга перезвонит.
Тем временем Кайрат проснулся, увидел, что нас нет, и пытался до меня дозвониться. Но я поставила другую симку. В 7 часов утра Света мне перезванивает: «Что случилось?» Оказывается, у нее телефон был на беззвучном режиме. Она открывает нам дверь и не узнает меня. У нее в это время еще одна подруга Аим. Они обе в ужасе от моего вида. Детей отводят в другую комнату. Меня усаживают на кухне. Вызывают «скорую». Фотографируют на телефон. Говорят, что мне надо ехать в больницу. А у меня шоковое состояние: «Я не могу бросить детей. Они в шоке. Я не лягу на госпитализацию. С кем останутся дети?».
Приезжает «скорая». Аим берет меня за руку и едет со мной в больницу. Хорошо помню косые взгляды посетителей, пациентов больницы. Мне хотелось убежать, спрятаться ото всех. Медсестра врача, который меня принимал, записала мои данные. Направили на рентген, к окулисту. Тот назначил мне лекарства. Врач выписал заключение, выдал результаты рентгена, рецепты на лекарства. Сотрясения не оказалось. Врач сказал пить коагулянты и антибиотики, но, если что-то вдруг пойдет не так, сразу приехать в больницу. Аим тем временем сообщила нашему с ней коллеге о том, что у меня экстренная ситуация и нужна помощь. Он приезжает, мы едем в аптеку. Они покупают мне все выписанные лекарства, таблетки от гематом. Мы возвращаемся к Свете домой. Вечером того же дня звонит тетя Лена, жена маминого брата, и спрашивает:
– Гульмира, я слышала, что с тобой произошло. Ты где?
– У подруги.
– Послушай, твои дети сейчас в шоке. Им будет комфортнее у меня дома, нежели у подружки. Приезжайте. У меня дочки. Они будут вместе играть, отвлекутся. Я вас накормлю, напою. Все будет хорошо.
Мы с детьми приезжаем к тете. Она, охая и ахая, нас встречает, кормит и говорит:
– Примите душ, ложитесь, отдыхайте, высыпайтесь. Завтра утром мне нужно в больницу. Вы дома одни останетесь.
– Тетя Лена, спасибо вам за поддержку. Вы не представляете, как мне сейчас тяжело, – в тот день я излила ей всю душу и просила не рассказывать Кайрату то, что мы у нее.
На следующее утро я просыпаюсь от того, что тетя кому-то шепчет:
– Иди, она спит в той-то комнате. А я пошла.
Я вся сжалась от дурного предчувствия. Заходит он. Я в шоке. Как он здесь оказался? Как выяснилось позднее, тетя и Кайрат вместе придумали этот план, чтобы выманить меня. И она его впустила. А я поверила в ее искреннее желание мне помочь. Я настолько была в шоковом состоянии, что накануне даже не сообразила, откуда тетя Лена знает о случившемся. Я же никому не рассказывала, кроме подруг, коллеги и врачей. Но ее даже не смутил ни мой внешний вид, ни просьба не выдавать нас. Видимо, тетя искренне считала, что с Кайратом мне будет лучше.
Кайрат говорит мне:
– Одевайся. Поехали домой.
– Я с тобой никуда не поеду. Останусь здесь.
– Нет, ты поедешь со мной, – он поднимает детей и начинает их выпихивать на улицу.
– Идите, садитесь в машину. Она открыта.
Затем он вытаскивает меня из комнаты. В коридоре мы начинаем драться. А пол в нем выложен керамической плиткой и постелен коврик. Мы с Кайратом на нем и сцепились. Каким-то образом коврик соскальзывает. Я падаю на пол. Кайрат всем своим весом падает на мою ногу. Боль невероятная. Я ору:
– Встань. Ты сломал мне ногу.
– Дура, не ври. Я не мог сломать тебе ногу. Ты все врешь, симулируешь, – орет он, вытаскивая меня в тамбур подъезда.
На наши истошные крики выходит соседка, которая, увидев меня, ужаснулась. Она говорит Кайрату:
– Что ты делаешь? Как так можно? Неужели нельзя решить все по-человечески?
– Она разрушила семью. Развелась со мной. Забрала детей. Она меня оставила. Она проститутка, шалава. Бухает, гуляет. Посмотрите на ее лицо. Это она пьяная в баре подралась с девчонками, – безбожно врет Кайрат.
– Все равно так нельзя. Попробуйте решить это по-другому.
Я, еле удерживаясь на ноге, в истерике умоляю соседку:
– Вы же видите, в каком я состоянии. Теперь и ходить не могу – он сломал мне ногу. Не отдавайте меня ему, пожалуйста. Вызовите полицию. Сделайте что-нибудь.
Она смотрит на меня, но ничего не делает. Кайрат зловеще произносит:
– Ходить, говоришь, не можешь? Окей, я тебе сейчас помогу, – он хватает меня за капюшон спортивной куртки и тащит по лестнице вниз с третьего этажа.
У меня расквашенное полностью лицо. Практически лысая голова, а теперь еще и сломанная нога. Кайрат открывает подъездную дверь, швыряет меня на асфальт и говорит:
– Вставай!
– Я… я не могу встать.
– Вставай, вставай! Вон джип стоит, садись, поехали.
– Я не могу.
Он поднимает меня и запихивает в машину. И это все происходит на глазах наших детей. Кайрат заводит машину:
– Вот теперь мы едем домой.
Почти детективная история
Полтора месяца я лежала с гипсом и заново переосмысливала свою жизнь. У меня словно глаза открылись – я поняла, что все эти годы находилась в беспросветном состоянии жертвы. С подачи моих ближайших родственников и при моей низкой самооценке я постоянно думала: «Ну куда я пойду с тремя детьми? Кому я нужна? А он хоть и такой, но все-таки отец, муж, обеспечивает. Без него мы с голоду умрем». За эти полтора месяца в моем сознании происходят колоссальные изменения. Я в который раз не только понимаю, что не хочу больше жить такой жизнью и с этим тираном, не хочу подвергать опасности своих детей, но и ясно осознаю это. И я решаюсь на второй побег – осталось только дождаться, когда с моей ноги снимут гипс.
Когда его сняли, при помощи костыля я уже более-менее могла передвигаться, и одновременно у меня родился план побега. Кайрат как раз был на вахте. В то время с нами временно жил его отец (он развелся со свекровью), который контролировал меня, когда мужа не было. На следующий же день я сказала свекру, уходящему на работу, что выйду на свежий воздух, посижу на лавочке. На улице я сразу же забираю своих детей, играющих во дворе, и мы идем на автовокзал. Там я арендую минивэн Sharan, курсирующий по маршруту Аксай – Уральск, на котором мы добираемся до автовокзала Уральска. Это было моей главной ошибкой: бывший муж без труда вычислили меня. Но я еще об этом не подозревала.
Приехав на автовокзал Уральска, мы сразу же пересаживаемся на другую машину, которая ехала в Актобе. Там мы снимаем небольшой номер в гостинице при ж/д вокзале. На следующий день мы с детьми на поезде выезжаем в Актау к маме. Это была почти «макушка» лета.
Кайрат тем временем забил тревогу: свекор, вернувшись вечером со смены, увидел, что дома никого нет, и понял, что мы сбежали. Аксай – город маленький, и почти все друг друга знают через друзей, знакомых. Мой бывший муж обратился к водителям автовокзала и с легкостью выяснил, когда и куда выехала женщина с костылем и тремя детьми. Они тут же связались с водителями междугородних автобусов автовокзала Уральска и узнали, что далее мы отправились в Актобе. Он традиционно начал обзванивать всех моих родственников и допытываться, где я. В том числе позвонил моим брату и невестке, которые жили вместе с мамой, заверив их в том, что хочет восстановить семью, потому что любит нас. Те и признались, что я в Актау, можно сказать, сдали меня ему. Узнав от них о том, что Кайрат собирается выезжать за нами, я, испугавшись, впопыхах беру билеты на поезд в Астану. Мама поехала с нами.
Приехав в Астану, мы задержались на ж/д вокзале, подыскивая подходящую съемную квартиру и предполагая снять ее примерно на неделю, – мы планировали погулять по столице. Мы подбираем жилье недалеко от вокзала, берем такси и подъезжаем к нужному адресу. Нас уже ждала соседка хозяйки этой квартиры, расположенной на первом этаже. Каково же было мое удивление, когда мы, заселившись, не обнаружили постельного белья. Я поднимаюсь к этой соседке, которая обещает чуть позже занести все нужное.
Через 15–20 минут раздается стук в дверь.
– Кто там?
– Сосед, – слышу незнакомый мужской голос.
Я, подумав, что это муж или сын соседки принес нам белье, распахиваю дверь и столбенею. Тот парень, который назвался соседом, выскакивает из подъезда, а в квартиру вламывается бывший муж. Моему удивлению, смешанному с ужасом, не было предела: «Ну как так? Каким образом он оказался здесь, практически одновременно с нами?» Я до сих пор помню его бело-синее поло, джинсы. И вот он врывается в квартиру, закрывает дверь. Мама и дети тоже в шоке.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71996953?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
?ят (каз.) – стыд.
2
??далы? (каз.) – национальный обряд сватовства у казахов.
3
?ыр?ынан шы?ару (каз.) – выход из сорока дней.
4
??шы? к?йеу (каз.) – зять-щенок.
Гульмира Кабышева
Проблема домашнего насилия в современном Казахстане приобрела ужасающие масштабы. Книга «Бьет – значит убивает» рассказывает о личном опыте жертвы домашнего насилия и освещает истории других женщин, столкнувшихся с избиением, манипуляциями и тиранией со стороны мужей.
Гульмира Кабышева детально раскрывает эмоциональные аспекты пережитого насилия и говорит о его влиянии на жертву, подчеркивая сложность процесса выздоровления и осознания происходящего. В книге также обсуждается отношение общества к домашнему насилию и негативные стереотипы, препятствующие женщинам обратиться за помощью.
Главная мысль заключается в значимости поддержки жертв насилия, осознании проблемы на уровне общества и необходимости изменения отношения к систематическому насилию над женщинами со стороны своих мужей. Автор призывает к осознанности, эмпатии и активной поддержке.
Гульмира Кабышева
Бьет – значит убивает
Введение
Моя книга посвящена женщинам. Женщинам, которые беспросветно запутались в себе и не понимают, как жить. Женщинам, которые считают, что избиение со стороны мужа – это норма, а даже если думают, что не норма, то долгие годы не могут расторгнуть брак с абьюзером. Восемь лет я вынашивала эту книгу, заново анализируя и проживая события своей жизни, о которых мне предстоит вам рассказать. Я относилась к ней как к ребенку, который должен сформироваться внутри, а после явиться миру. Теперь вы держите мою книгу – мою жизнь у себя в руках, и я могу лишь надеяться на то, что она поможет вам пережить и справиться с ужасными м последствиями домашнего насилия. Но больше всего я, конечно, надеюсь на то, что вы никогда не чувствовали на своем теле силу удара некогда любимой руки.
Большую часть своей жизни я была жертвой: все плохо, весь мир не мил, никто не понимает… И самое главное – просвета во всем этом не было видно. Я пережила сначала тяжелое детство, потом мучительный брак. Во всех эпизодах своей жизни я привыкла считать себя жертвой обстоятельств. Тяжелые, гнетущие, засасывающие меня в бездну горя и печали обстоятельства жизни. Казалось, что все события, происходящие в моей жизни, усиливали мое внутреннее непонимание мира. Мир плохой, враждебный, а будущее – туманно, неопределенно и вовсе не радужно. Света в конце тоннеля я не видела, продолжая кутаться в свои невеселые мысли, пока не осознала: проблема-то во мне, в моем внутреннем состоянии и взглядах на мир, в моей убежденности в том, что все плохо.
Проблема бытового насилия в современном Казахстане – очень актуальный и острый вопрос, который практически никак не решается на протяжении долгих лет. Вот уже пять лет я живу в Турции, наблюдая за новостями из Казахстана, где женщины до сих пор боятся, до сих пор живут в молчании. Казахских женщин все еще избивают и, к сожалению, убивают. Им все еще легче отмолчаться, нежели высказать свою точку зрения и отстоять свои права.
Откуда это все «растет»? Я часто задумываюсь над культурным аспектом роли женщины в тюркском обществе, пытаясь понять, что несет с собой средневековое наследие. Я выросла на западе Казахстана, где все традиции и обычаи должны были соблюдаться неукоснительно. Женщине отводилось место безмолвной служанки: всегда молчать, знать, что твое место на кухне, быть прилежной и послушной. Все остальное, выходящее за рамки правил и законов, каралось ?ятом.[1 - ?ят (каз.) – стыд.] Казахская женщина знает, сколько горя, скорби, отчаяния и страха в этом слове. Сколько в нем слез женщин, так и не решившихся переступить через законы и не нашедших в себе сил защитить себя. Если девушку украли замуж, то она уже не могла убежать. Часто будущая свекровь просто ложилась на порог и говорила: «Переступишь через меня – никогда счастливой не станешь!» Опять ?ят. Не это ли эмоциональное насилие, шантаж и манипуляции? Вот что происходило на культурном уровне, а зачастую и сейчас происходит на западе страны. Актау, Атырау, Мангистауская область все еще под влиянием этих традиций, и мне даже стыдно было признаваться в том, что я с запада Казахстана. А потом было стыдно признаваться, что у меня проблемы в семье, потому что в обществе принято: раз ты вышла замуж, все остальное – твои проблемы, сугубо личные. И разбираться со своими проблемами тоже нужно самой – не смей грузить родных, близких или знакомых. Раз есть муж, значит, проблемы семьи решать нужно только с ним. «Бьет? Сама виновата!» В таком вакууме и находятся наши женщины, когда не от кого и негде получить понимание и поддержку, когда защитить себя можешь только ты сама, да и то не всегда.
Раньше мужчина обязан был выплатить за девушку калым. Схожесть традиции с обычной покупкой вещи в магазине наложила свой отпечаток. Мужчины стали нашими хозяевами, а мы – их вещью. И спорить с культурными традициями было невозможно – это все равно что плыть против течения. Именно культурные особенности я считаю первоочередными, а вовсе не отсутствие эмоционального интеллекта или нехватки самообладания у мужчин, хотя и это тоже весомые причины.
«Заплатив» за женщину, мужчина волен делать с ней все что угодно. А женщина понимала, что надо терпеть: откуп мужа отдан родителям, вернуться домой будет стыдно, ведь во многих семьях раньше выдавали девушек замуж, чтобы не нести лишнюю финансовую нагрузку. А уж если с детства девочка привыкла к насилию в родительской семье, то это просто стало обыденностью в ее картине мира. «Все так живут, и я так буду», – думает она, продолжая терпеть насилие, и считает это нормой жизни. Как влияет результат бытового насилия на детей? Они вырастают с низкой самооценкой, разрешая обращаться с собой как с вещью, не защищая себя и свои права, а потом и сами аналогично относятся к другим людям, позволяя себе рукоприкладство, насилие и даже убийство… Это замкнутый порочный круг сансары, из которого выйти можно только через осознание масштаба этой народной боли.
Я верю, что моя книга сдвинет это ужасное «колесо» к нашему общему светлому будущему без насилия.
Если вдруг сейчас кто-то из женщин, как и я когда-то, находится в состоянии апатии, депрессии, безволия, подвергаясь бытовому насилию, пусть будет уверена в том, что решение есть. Если смогла я, сможешь и ты. Найди силы бороться за себя и свое будущее, чтобы оглянуться назад и поблагодарить себя за то, что все было не зря. А чтобы еще больше мотивировать и поддержать читательниц, в моей книге будет еще девять историй женщин, которые пережили бытовое насилие.
Пусть наши истории послужат для вас исцелением и поддержкой, помогут осознать, что домашнее насилие нужно и можно остановить. Терпеть совсем не обязательно. Бояться не нужно. Если он бьет, то он тебя убивает. И никак иначе быть просто не может. Своей книгой я хочу разрушить закоренелые устои и стереотипы: «бьет – значит любит», «бьет – значит сама виновата», «бьет, потому что провоцируешь», «бьет – и это нормально, так у всех». Нет и еще раз нет!
Я хочу, чтобы женщины Казахстана перестали себя обесценивать, научились себя уважать и понимали, что рукоприкладство и эмоциональное насилие – это ненормально. Первая потребность женщины в отношениях с мужчиной – быть в безопасности. Это в принципе потребность любого человека, неважно какого пола, возраста, и социального положения. Безопасность – это базовое право, данное нам с рождения.
Женщина должна не бояться открыто заявлять о своих правах, как и защищать их. Ни один мужчина не должен уйти от ответственности за свой поступок. Женщине необходимо осознать, что ее права защищены законом.
Не каждая женщина решится открыться перед обществом в том, что творится за стенами ее дома. Я тоже сталкивалась с непониманием со стороны близких людей и в социальных сетях, когда в Instagram и Facebook заявила о том, что десять лет семейной жизни я подвергалась насилию. Большая часть людей считает, что мое честное признание – это «сор из избы», который я вынесла на общее обозрение. Страшно, что многие в социальных сетях правда считают: «бьет – значит любит».
Я не медийная персона, у меня нет регалий, я не звезда, а простая женщина, которая хочет поделиться своей историей – тем, как освободиться от домашнего насилия и построить жизнь заново. Я обычная мама троих детей, пережившая побои, манипуляции, преследования и суды. Я избежала смерти, хотя могла оказаться очередной женщиной, которая не смогла выжить под натиском мужской жестокости. Все, что происходит, всегда к лучшему. Если бы не произошло все то, что было в моей жизни, я бы никогда не оказалась там, где нахожусь сейчас. Я не стала бы более осознанной, любящей и заботливой по отношению к себе и к миру. Я не стала бы более ответственной, и я бы не полюбила себя, не пришла к мысли, что никто, кроме меня, не способен сделать меня счастливой. Не знаю, где бы я сейчас была, если бы не начала работать над собой. Домашнее насилие на протяжении десяти лет брака подтолкнуло меня взглянуть на жизнь совершенно иначе.
Своей историей, опытом и сегодняшним взглядом на жизнь я готова поделиться с вами.
Часть I
Моя история
Глава 1. Детство, «разрисованное» синяками
Бьет – значит любит?
После уроков я возвращаюсь домой. Но, как только захожу в квартиру, слышу разгневанный голос отца:
– Ну сейчас я вам покажу!
Отец нервно сжимает кулаки и свирепо поглядывает на нас с братом. Я сразу напрягаюсь, потому что знаю, что нас ждет дальше. Смотрю на Жанибека – он тоже сильно напуган. Отец велит нам идти в зал. Входит сам и медленно закрывает за собой тяжелую скрипучую дверь. Он берет в руки свой потертый армейский ремень и приказывает нам повернуться лицом к стене. Мы с братишкой поворачиваемся и как по команде сжимаемся. Отец, недолго думая, замахивается ремнем и со всей дури начинает нас пороть. Да так, что звезда на золотой начищенной бляхе даже через одежду оставляет отметины на наших щуплых вздрагивающих телах.
Во время подобной безжалостной экзекуции из взрослых (кроме папы) в зал никто не входил – было запрещено. Мы, совсем дети, вынуждены были оставаться один на один с этим ужасом, нестерпимой болью и свирепым, разгневанным отцом. Мне было восемь лет, Жанибеку – всего шесть.
Детство принято считать чудесной, беззаботной порой, полной легкости и звонкого смеха. Но в моем случае редкие недолгие минуты детского счастья и радости быстро сменялись болью, обидой и слезами. Это было детство, «разрисованное» синяками, со «вкусом» боли и слез.
Одно время наш папа очень сильно пил. Он понимал, что это является проблемой, и поэтому закодировался. Во время его запоев бывало, что из окна нашей квартиры (мы жили на пятом этаже) вылетали журнальный столик, телевизор – всё, что ему попадалось под руку. В такие минуты мы с мамой постоянно убегали к соседям, прячась от разбушевавшегося отца.
Уже после того, как он закодировался, в нашей жизни начали происходить более страшные вещи. Если раньше, выпивая, он вымещал свою злость в основном на неодушевленных предметах, то после кодирования весь потенциал его неконтролируемой агрессии обрушивался на меня, брата и маму.
Отец нас бил буквально за всё: за то, что поругались с Жанибеком или вернулись поздно домой, за плохие оценки или вовсе без повода. Стегал ремнем или бил кулаком. А рука у него была тяжелая, натренированная – папа служил в ВДВ и был командиром пожарного взвода. И больше всего мы боялись именно медной пряжки его армейского ремня, которым он частенько нас пугал. Но когда его не было под рукой, в ход шло абсолютно всё – как-то отец, «воспитывая» нас, сломал пластмассовые трубки от пылесоса. И все эти кошмары происходили за наглухо закрытыми дверями. Мне от отца доставалось меньше, чем брату, потому что он учился намного хуже, но и мне мало не казалось. Невероятно тяжело вспоминать эти моменты. Это моя боль навсегда. И усугублялась она тем, что ее причинял близкий, родной мне человек, которого я, несмотря ни на что, очень любила. Даже больше, чем свою мать.
В атмосфере постоянных побоев и угроз, дикого страха и беспомощности мы и росли. Мама с отцом развелись, когда мне было примерно пять лет. Папа завел другую семью и разрывался между ею и нами. В итоге через три года мы стали жить под одной крышей: мама, мы с братом, отец, наша мачеха и ее дочь от другого брака Марика. Так мы прожили четыре года. И именно в этот период он не просто гонял нас по этажам, а начал нас избивать.
Если у папы было плохое настроение или появлялся повод наказать – доставалось всем. Например, провинилась его падчерица, но, чтобы ей было не так обидно, и нам с Жанибеком «доставалось на орехи» за компанию. И наоборот. То есть у отца к воспитанию детей был суровый, строго армейский подход: словно на плацу да с «розгами». Его метод строился в основном на принципе страха и наказании за малейшую провинность.
Часто я вспоминаю один случай. Мне было лет десять. Мачеха из заграничной поездки привезла мини-шоколадки Bounty. Нам, детям, понемногу их раздали, а остальные спрятали. Мне, ребенку, было очень интересно, куда же их положили. Когда взрослых не было дома, я начала поиски. Обнаружив конфеты на холодильнике, я, недолго думая, съела одну шоколадку. Позднее мачеха обнаружила «пропажу», и разразился жуткий скандал. Меня назвали воровкой и как следует проучили ремнем за то, что без спроса взяла эту крохотную шоколадку. Это может показаться странным – казалось, у меня должны были отбить всякую охоту до конфет, но Bounty и сегодня является одним из моих любимых батончиков. И, возможно, именно из-за того случая я никогда не прячу конфеты от своих детей.
Абсолютно любая, даже самая незначительная наша провинность или оплошность наказывалась. Один раз мы с ребятами со двора придумали устроить мини-пикник и решили его провести в другом микрорайоне, который находился через дорогу от нашего дома. И родители, обыскав соседние дворы, нас потеряли. Нас с братом и падчерицей отец очень жестоко избил в тот день, особенно меня, как старшую и несущую ответственность за Жанибека и Марику. Вместо того чтобы сказать нам, что они любят нас и переживали, родители обвинили нас в отсутствии стыда и совести, раз мы сбежали из дома.
Экзекуция за закрытыми дверьми продолжалась не пять-десять минут. «Воспитание» ремнем длилось не менее получаса. После чего отец, успокоившись, выходил и закрывал за собой дверь. Мы с Жанибеком и Марикой оставались в зале и лишь робко всхлипывали, сдерживая рвущиеся наружу рыдания. Мы даже плакать громко боялись, потому что, когда ревели, отец возвращался. И как ни в чем не бывало говорил: «Че ревете?..»
Один раз после очередного избиения я вышла погулять на улицу. Сажусь под горку на детской площадке и, посмотрев на свои ноги, понимаю, что они в синяках. Я сидела под горкой и рассматривала свои синяки, по цвету почти похожие на мою фиолетовую юбку. Синяки со временем заживали, но боль навсегда оставила глубокие раны на моем сердце.
Маму и мачеху отец тоже избивал, причем с особой жестокостью. Эти избиения сопровождались визгами и криками несчастных женщин. Неоднократно я пыталась заступиться за маму, но тут же отлетала в сторону. Один раз мы вернулись с Марикой с новогодней елки и застали ее маму, лежащую под одеялом в темной комнате и полностью покрытую синяками. При этом никто никогда полицию не вызывал и о побоях не заявлял. Все это происходило и оставалось за стенами нашей квартиры.
В нашей семье было в порядке вещей то, что папа бил маму, избивал нас, а мы зачастую жили в страхе, пытались прятаться от собственного отца. Насилие в нашей семье было практически повседневностью, обычным явлением. Я, маленькая и щупленькая девочка, относилась к постоянным запугиваниям и избиениям как к суровому, но неизбежному процессу воспитания. Но что руководило отцом в эти моменты?
– Нас воспитывали ремнем. Теперь и мы вас так воспитываем – ничего с вами не случится. Не сахарные, не растаете! – отец внушал нам то, что порка является старой семейной традицией. Поэтому насилие воспринималось нами нормой и даже не было попыток сбежать из дома. Я и думать боялась о побеге, потому что считала: он повлечет еще более тяжкие последствия. Хотелось только спрятаться.
Но что в подобной ситуации может сделать абсолютно беспомощный ребенок? Полностью зависимый от родителей, которому не могла помочь даже его мать, сама затравленная и связанная по рукам предрассудками уродливого «культурного» кода – пресловутого ?ят. И самое страшное – то, что нам, маленьким детям, эти побои и унижения, состояние страха и подавленности казались нормой. И эти «нормальные» модели поведения и взаимодействия в семье мы несли в свою дальнейшую жизнь, потому что другого отношения не знали, не видели. К счастью, сейчас я понимаю, что насилие, унижение – это совсем не норма. Что подобное чудовищное отношение к собственным детям, к своему партнеру – это не нормально, а противоестественно. Но к этому осознанию я шла долгие годы. К сожалению, мне самой пришлось оказаться в «шкуре» своей матери. А именно пройти через подобные нездоровые абьюзивные отношения со своим мужем и убедиться в том, насколько пагубно они влияют не только на мое состояние, но и на психику наших детей. Периодически у нас были передышки, потому что отец работал вахтовым методом (15 дней дома, 15 на работе). Не успевали мы дух перевести, как он возвращался, проверял дневники, и, если там были двойки, папа незамедлительно хватался за армейский ремень и начинал нас «воспитывать». Но если видел хорошие оценки – поощрял: «сменял гнев на милость», а «кнут на пряник» – мог дать денег или сказать доброе слово, похвалить. Удивительным образом в папе сочеталась неконтролируемая жестокость и доброта, желание нас поддержать, подсказать. Отец всегда мотивировал меня к учебе: чаще меня хвалил, поощрял больше, чем Жанибека и Марику, с которой дома мы очень часто дрались. Доходило даже до выдирания волос – настолько люто мы ненавидели друг друга. И отец всегда пытался примирить нас:
– В нашей семье все должны быть дружными, поэтому любите друг друга и не жалуйтесь. При этом он нас бил, в том числе за то, что мы дрались друг с другом, и избивал всех в нашей «дружной семье». Таким был мой отец. В нем словно уживалось два разных человека.
«Рабыня Изаура», или В плену жалости
Свое детство детством я назвать никак не могу. Череда постоянных побоев и требований соответствовать общепринятым стандартам лишь иногда сменялась короткими периодами передышки. Более того, когда мама с папой уже окончательно разошлись и разъехались (он остался со второй женой), почти все обязанности по дому легли на мои плечи (мне было двенадцать лет). Потому что мама уезжала на десятидневную вахту и ради нас, детей, не хотела бросать эту работу. Наоборот, она говорила, что работает там, чтобы прокормить нас, иждивенцев.
Первое время за нами присматривала эмоционально неустойчивая няня-алкоголичка, которая тоже неоднократно поднимала на меня руку и унижала. Я словно притягивала жестокость в свою жизнь. Затем с нами сидела мамина невестка (жена ее младшего брата), которая, возможно, в силу моего непростого, ершистого характера невзлюбила меня. Мы с братом буквально «переходили из рук в руки». В очередной мамин отъезд за нами уже приглядывала мамина сестра, у которой были проблемные дети. Мне было очень некомфортно находиться с ними и днем и ночью. Поэтому однажды я твердо заявила маме, что больше никаких нам нянек и «сиделок» не надо:
– Уезжаешь на вахту и уезжай. Но ни с кем нас, пожалуйста, не оставляй, мы хотим быть одни – сами справимся.
Тогда мне было почти четырнадцать лет. Мама согласилась и с тех пор спокойно уезжала на десятидневную вахту на месторождение Каламкас (Мангистауская область). Это примерно километров четырнадцать от Актау, в котором мы жили. Мама оставляла нам на продукты полторы тысячи тенге. Хорошо помню, как мы с Жанибеком пешком ходили на базар и оттуда тащили домой тяжеленные сумки с провизией. Затем я готовила нам еду. При этом еще нужно было успевать делать уроки, ходить в школу, присматривать за братом. Все домашние заботы лежали на моих плечах примерно до конца десятого класса, пока маму не перевели в Актау.
Мама руки никогда не распускала, если не считать пару пощечин. Но она, жестко манипулируя, оказывала на нас с братом не менее губительное психологическое давление.
– Бессовестные, вы хотите моей смерти? Постоянно как кошка с собакой! Да вы меня своим поведением в могилу сведете! – заламывая руки и хватаясь за сердце, мама постоянно пыталась вызвать в нас чувство жалости и вины. Тогда, конечно, я не знала и не понимала, что таким образом она манипулирует нами, и всячески старалась ей угодить.
Дети есть дети – мы с братом могли и повздорить, и подраться, и по дому что-то сделать не так. Если маме что-то было не по нраву, она сразу начинала причитать:
– Неблагодарные! Вы меня совсем не любите! Не жалеете! Я только приехала с работы, уставшая, а вы меня уже достали.
То есть, когда мама возвращалась с вахты, мы с Жанибеком должны были быть «тише воды, ниже травы» и «ходить на цыпочках», чтобы ей не мешать. А мы были всего лишь детьми – нам было тринадцать и одиннадцать лет соответственно. Заботиться о себе мы научились, но за время разлуки успевали соскучиться и элементарно нуждались в материнской любви, которой нам так не хватало. Вместо ожидаемого тепла и ласки нам доставались одни упреки и угрозы, которые взращивали в нас стойкое чувство вины.
Кроме того, мама всегда уделяла значительно больше внимания Жанибеку, чем мне. Кстати, и с братом, который тоже обижал меня, у меня отношения не сложились. И не наладились до сих пор. Возможно, потому что ему всегда доставалось от отца больше, чем мне.
Мне казалось, что мама и брат видели во мне только бесправную служанку, «рабыню Изауру» – на мне были уборка, готовка и прочие домашние заботы. Я так уставала и обижалась на них, что говорила: «Я от вас уеду, как только придет время». Мама до сих пор пытается манипулировать нами с Жанибеком, играя на жалости и называя неблагодарными. Только на меня ее манипуляции уже не влияют.
Ненормальная любовь
Несмотря ни на что, я любила своих родителей. Особенно папу. Мне казалось, «бьет – значит любит». Наказывает – значит переживает, хочет сделать из меня человека. Ребенок всегда нуждается в любви, в огромном ее количестве. И никого ближе родителей у детей нет. Поэтому в этих зачастую чудовищных проявлениях я пыталась найти хоть какие-то крупицы тепла. Наказания и избиения я принимала за выражение родительской любви. Но сейчас осознаю, что это было абсолютно неправильным, искаженным пониманием.
Папа уже не жил с нами, и, казалось, я должна была радоваться этому. Но нет. У меня была какая-то ненормальная любовь, патологическая привязанность к отцу-тирану. Я, будучи ребенком, тянулась к нему, хотела общаться. Мама запрещала. Она шантажировала меня тем, что, если узнает о нашей встрече с отцом, будет считать меня предательницей. Так и получилось. Несмотря на запрет мамы, я тайком бегала в папину вторую семью, чтобы увидеться с ним. Однажды мама узнала о том, что я была у отца:
– Предательница! Отец вас бросил, а мать пытается вас воспитать, еле концы с концами сводит. А ты предала меня, раз общаешься с ним. Ты плохая!
Это клеймо предательницы в глазах мамы осталось на мне до сих пор. Повторюсь, она всегда Жанибеку уделяла больше времени, чем мне. У нас же с ней были достаточно холодные отношения. Тепло, как бы странно это ни звучало, я получала только от отца. Лет до 27 я обвиняла маму в том, что она сама провоцировала папу на конфликты, и в том, что рассталась с ним.
В свою очередь, мама была на меня словно за что-то обижена. Я неоднократно просила ее назвать причину, на что она обижается, за что злится. Причину она никогда не называла, но своим поведением раз за разом выражала свою обиду, недовольство. Возможно, дело было в том, что отца я любила больше, чем маму. Она это чувствовала и не понимала моей привязанности к нему.
Спустя годы, когда я пыталась понять причины своих страданий и заново переживала травмы детства, я осознала, что уродливое, безжалостное и безразличное отношение родителей ко мне не было проявлением любви. Родители не принимали меня безусловно – просто по факту моего рождения. У них всегда имелись какие-то условия, требования, которым я сызмальства должна была соответствовать, чтобы заслужить право называться хорошей дочерью. А в эти шаблоны и рамки я далеко не всегда вписывалась. Поэтому примерно до тридцати лет росла с глубоким убеждением, что я неправильная, плохая дочь, не заслуживающая любви родителей. А значит, и не достойна ничьей любви.
Обижалась ли я на своих родителей? Винила ли их в чем-то? Ненавидела ли? Ровно настолько, насколько может обижаться и ненавидеть ребенок, который любит своих родителей. Но я еще пыталась найти оправдание их поступкам. Сейчас понимаю, что они воспитывали и любили нас так, как умели, повторяя воспитательные приемы, которым научились у своих родителей. Они росли в непростое, полуголодное время, и им тоже не хватало родительской любви. Более того, папе приходилось жить в интернате, потому что его маме (моей бабушке) было тяжело воспитывать пятерых детей. Пять дней в неделю отец жил в интернате и только на выходные самостоятельно ездил домой. Жили они в Волгоградской области. Мой отец, с детских лет оторванный от матери и отчего дома, был немало обделен материнским вниманием и теплом, поэтому и вырос недолюбленным. Чаще всего именно из-за недостатка в детстве материнской любви мужчина применяет насилие. Постоянно сравнивая, ассоциируя жену со своей матерью, абьюзер вымещает на ней неотработанные чувства к маме. «Недолюбленность – причина всех несчастий человека на земле».
Повзрослев, прорабатывая и осознавая свои детские травмы, я долго пыталась понять и простить своих родителей. Писала им письма прощения и благодарности. Становилось немного легче. Но однажды поняла, что нет смысла больше «перетряхивать скелеты в шкафу» и копаться в отношениях с родителями и прошлом: там «копать не перекопать». Неожиданно я осознала, прочувствовала, что мама и папа – они такие, какие есть. Я приняла своих родителей. Приняла и тот факт, что у меня было такое тяжелое детство. И то, что оно повлияло на мою психику, на мое восприятие любви и взаимоотношения с миром.
Я – это последняя буква в алфавите
Нездоровая обстановка в нашей семье максимально негативно влияла на мое общение со сверстниками и окружающими. Я совсем не умела встраиваться в социальную среду и была очень забитым, затравленным ребенком. Избегала людей. Боялась с кем-то познакомиться, общаться, сблизиться. Обычные дети на площадке легко, без особого труда знакомятся друг с другом, находят общий язык: пара минут – и они уже друзья на всю жизнь. А у меня с этим были огромные проблемы. Тогда я этого не осознавала, но была очень конфликтным, агрессивным ребенком – недолюбленной, закрытой дикаркой.
Я абсолютно не знала и не понимала, как выстраивать отношения с людьми, даже со сверстниками, потому что в нашей семье, живущей по сценарию «жертва–агрессор», отсутствовало это понимание. И как следствие, у меня были очень сложные отношения с одноклассниками и дворовыми ребятами. Меня постоянно обижали. Я была настолько асоциальна, что в тринадцать лет уже передралась со всеми девчонками и мальчишками во дворе. С дворовыми пацанами я дралась ввиду отсутствия понимания того, как вообще нужно общаться с мальчиками, мужчинами. Я видела в них опасность и пыталась себя защитить. Подобные отношения у меня складывались и с девчонками, с которыми раньше дружила. Они задевали меня (в школе и во дворе) очень часто. И я опять «оборонялась»: вела себя агрессивно, дерзила, за что они меня один раз очень сильно избили. Пять-шесть девчонок, решив меня проучить, набросились на меня. Но я отбивалась. Кто-то из моих одноклассников, узнав о том, что у моего отца было две жены, рассказывал другим, что я из ненормальной семьи, и призывал всех не общаться со мной.
Подобное неприятие, осуждение со стороны сверстников не могло не наложить отпечаток на взаимоотношения с социумом. Со мной не хотели общаться, и это было очень тяжело осознавать. С этим было очень сложно жить. Я настолько закрылась в себе, запретила себе чувствовать, потому что чувства у меня ассоциировались исключительно с болью. Но я хорошо научилась возводить «стены» непонимания и защиты – видимо, подсознательно всегда ждала нападения, агрессии от окружающих. Поэтому мне было намного комфортнее оставаться наедине с собой – я закрывалась в своей комнате, включала магнитофон и часами сидела одна. Мне даже никто не нужен был, потому что только наедине с собой мне было спокойно: никто в такие минуты на меня не нападал, не унижал, не мог причинить мне боль и не от кого было защищаться.
Сейчас, когда у меня растут две дочки и сын, я хорошо понимаю, что атмосфера в семье влияет абсолютно на всё. В том числе и на то, как ребенок общается со сверстниками, одноклассниками и на успеваемость в школе. Нельзя растить ребенка в нездоровых, токсичных отношениях. Это недопустимо!
Примерно лет до тридцати я не осознавала себя как личность. Я не понимала, кто я и что я. Родители и мачеха подпитывали это ощущение, внушая нам, что «Я – последняя буква в алфавите». Они говорили, что не надо якать, потому что, пока я живу в их доме и на их деньги, должна жить только по их правилам. Мачеха часто мне выговаривала: «Выскочек никто не любит!» Родители считали, что у меня очень сложный, неуправляемый характер. Но при этом никто из них не признавал, что «климат» в семье напрямую влияет на психику и поведение ребенка. Я не видела в себе личность, считая себя никудышным человеком, поэтому многие годы все мои попытки что-либо начать в отношениях и бизнесе не приводили к положительным результатам. До тех пор, пока я не разобралась со своей идентичностью, ценностью, не поняла, кто я есть и с какой целью пришла в этот мир. Сейчас, в тридцать семь лет, я осознаю, кто я, что я и точно знаю, чего хочу и к чему стремлюсь. Ясное понимание этого дает необыкновенную свободу, легкость и силы. Но тогда я абсолютно была растворена и все больше запутывалась в непрекращающихся проблемах, скандалах и страхах, за которыми не видела, не замечала саму себя. Позднее, когда я училась в Уральске в институте «Евразия» (факультет Переводческое дело), жила с папой и его второй семьей. К тому времени у них уже были общие дети – мои сводные сестра и брат. И я постоянно видела, как отец продолжал бить мачеху и падчерицу. Меня, как и двух младших детей, он тогда уже не трогал – папа перестал меня бить, когда они окончательно разошлись с мамой. За исключением одного случая…
Это произошло, когда я училась на первом курсе. Папа был на вахте. А с мачехой у нас постоянно возникали какие-то конфликты. Один раз я не выдерживаю нападок с ее стороны и, не предупредив, ухожу ночевать к своей подруге. Отец возвращается. Мачеха ему жалуется на меня, наговаривает и докладывает, что я не ночевала дома. В это время я сижу в своей комнате на подоконнике. Входит отец и хорошо знакомым мне движением закрывает дверь. Внутри меня все сжимается. Он медленно подходит и, нецензурно выражаясь, грубо, со злобой произносит:
– Чего тебе не хватает? Чего тебе не хватает?.. Это моя жена, прошу ее любить и жаловать. Не нравится – уходи!
Не дав мне опомниться, отец своей мощной ладонью со всего размаха наносит удар в челюсть. След от его ладони сменил здоровенный багровый синяк.
Живя с отцом и его второй женой, я постоянно испытывала ощущение, что нахожусь не там, где мне следует быть. Отчаянно хотелось убежать куда глаза глядят – сбежать от почти непрекращающихся истерик, скандалов и насилия. Но деваться было некуда, приходилось терпеть. Лишь на втором курсе я съехала от них, перебравшись в другую квартиру отца.
Прошли годы. Я сама уже стала матерью, и у меня было трое детей. Мы с отцом сидели у него дома и беседовали о жизни, как он тихо произнес:
– Доча, прости меня за все. Я был не прав. Я знаю, что виноват в том, что избивал тебя. Именно поэтому ты притянула к себе такого мужа.
Это было настолько неожиданно, потому что отец раньше никогда не просил у меня прощения. Ни за один свой удар. На глаза навернулись слезы:
– Папа, я простила тебя.
Кто знает, что бы произошло, если бы этот разговор состоялся на 12 лет раньше. Но, быть может, попроси отец у меня прощения еще до моего знакомства с будущим мужем, я бы не вышла замуж в 19 лет и в поисках любви не попала бы в «лапы» очередного тирана.
Глава 2. «Выйти замуж – не напасть…»
Будьте осторожны со своими желаниями
– они имеют свойство сбываться.
Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита
Самая обычная история
В ночном клубе, как обычно, шумно и дымно. В полумраке, освещенном лучами сверкающего диско-шара, на танцполе в такт зажигательной музыке беззаботно двигались молодые девчонки. Я пришла сюда исключительно для поддержки своей подруги Виктории – ей очень нравится диджей. Она буквально сохнет по нему. Вот и сейчас Вика, как обычно, заняв место у танцпола – прямо напротив пульта «повелителя музыки», не отрывает от него глаз. Тут меня окликает Наталья. Она подходит ко мне. Но не одна. С ней начальник охраны клуба, с которым Наташа встречается, и незнакомый мне парень.
– Гульмира, познакомься, это Кайрат! – Наташа практически кричит, прорываясь сквозь громкую музыку. – Кайрат, это Гульмира, моя подруга.
Мне улыбался крепкий, высокий симпатичный парень. И тут же в моей голове проносится невесть откуда взявшаяся мысль: «Вот бы он стал моим мужем!»
До сих пор не могу понять, что это было. «Шепот» кармы, «голос» судьбы или случайное желание глупой, неопытной девчонки-второкурсницы. Но так ли эта мысль была случайной? Так или иначе, к желаниям следует относиться осторожнее – «они имеют свойство сбываться».
Кайрат позвонил мне на следующий же день – предложил встретиться. Но я «сидела на чемоданах» – готовилась к отъезду домой в Актау на зимние каникулы (я училась на втором курсе). Когда я вернулась в Уральск, мы с Кайратом встретились, и началось наше более тесное знакомство. Даже не знаю, чем Кайрат меня «зацепил», но мы начали встречаться. И получилось так, что все быстро закрутилось-завертелось: свидания, признания. Казалось бы, мимолетная встреча в ночном клубе оказалась судьбоносной. С высоты своего опыта хочу предостеречь девушек, которые проводят время в ночных клубах в поисках легких знакомств. Это не то место, где нужно искать себе пару, спутника жизни.
Возможно, к отношениям с Кайратом меня подтолкнуло мое стойкое убеждение в том, что я никому не нужна. Мне казалось, что если сейчас я не выйду замуж, то навсегда останусь старой девой. Сейчас понимаю, что это верование было абсолютной глупостью. Но невольно его мне внушили мои родители и родственники, которые постоянно пророчили: «Ойбай! (что означало «О нет! Какой позор!») Да с твоим характером тебя замуж никто не возьмет! Никому ты не нужна будешь».
Во-вторых, мне хотелось избавиться от контроля отца и мачехи и начать совсем другую жизнь. Убегая от них и пытаясь всем доказать, что они были не правы – на самом деле я кому-то оказалась нужна, я угодила в капкан. Если бы тогда я знала, чем обернется знакомство с Кайратом, то бежала бы от него без оглядки. Но «нам не дано предугадать»…
Свадьбы не будет
На зимних каникулах, когда я уехала домой в Актау, то есть до тесного знакомства с Кайратом, мне приснился сон. Я стою на улице с ребенком на руках, и ко мне подходит сотрудник полиции. Он спрашивает меня:
– Чей это ребенок?
– Мужа моего.
– Фамилия у мужа какая?
– Бергариев.
Тогда я даже не планировала замуж. Но это был настолько яркий сон, что я его очень хорошо запомнила.
Тихим апрельским вечером мы сидели с Кайратом на лавочке в зеленом сквере. Он рассказывал мне разные истории из своей жизни:
– У нас во дворе было три друга с похожими фамилиями.
– Что это за фамилии? – интересуюсь я.
– Ергалиев, Нургалиев и Бергариев.
Я удивленно вскидываю глаза и уточняю:
– А какая твоя фамилия?
– Бергариев.
Меня словно током прошибает.
– Кайрат, ты понимаешь?.. Мне снилось… – я рассказываю ему тот самый сон.
Кайрат, естественно, мне не поверил, подумав, что я шучу, выдумываю. Мы посмеялись и забыли про это. Но с тех пор к своим снам я отношусь внимательно, прислушиваюсь к ним.
Ранней осенью мы с Кайратом начали готовиться к свадьбе. Это стало очень неожиданной новостью для наших с ним родителей. Мне было на тот момент 19 лет, ему 21 год. Я была еще студенткой, Кайрат только-только окончил институт и работал охранником уже в другом ночном клубе в городе Аксай. Моя мама поохала, но начала готовить мое приданое. За свадебным платьем мы ездили за 260 км в Самару, потому что в Уральске я ничего подходящего не могла найти. Накануне свадьбы, примерно за месяц, мне снится сон…
Мне приснилось, что его мама, которую я еще ни разу не видела, отменяет нашу свадьбу. Уже наяву Кайрат на мои сомнения ответил: «Нет, нет, ты что?.. Такого быть не может! Не переживай, мои родители простые люди. Проблем не будет».
За неделю до регистрации мама приезжает в Аксай – познакомиться с родителями будущего зятя и готовиться к свадьбе. Мама привезла мое приданое – ручной работы традиционные казахские корпешки (лоскутные одеяла). На первую встречу с моей будущей свекровью я пошла с группой поддержки: мама, моя двоюродная сестра и мамина подруга. Заходим в небольшой старый частный дом, волнуемся. И мама Кайрата практически с порога нам заявляет:
– Свадьбы не будет! Они очень молодые. Мой сын еще не все отработал, что я в него вложила. Ни о какой свадьбе речи не может быть!
Все происходило почти так же, как в моем недавнем сновидении. Сказать, что мы с родственниками были удивлены, – ничего не сказать. Слова свекрови прозвучали «как гром среди ясного неба», несмотря на предупреждение во сне. Даже Кайрат от неожиданности вытаращил глаза.
Мама строго сказала:
– Дочь, разворачивайся! Пойдем отсюда! Мы найдем тебе другого мужчину. Он не первый и не последний.
Возможно, мама даже была рада этому обстоятельству, поскольку не горела желанием выдавать меня замуж за Кайрата. Она понимала, что я собиралась создавать семью с мужчиной статусом ниже моего. Наш брак стал бы мезальянсом. Моя мама – инженер-геолог, папа – командир пожарного взвода. У Кайрата мать была медсестрой, отец – кочегаром.
Сейчас я бы на эту ситуацию махнула рукой, отреагировав, как мама: «Ты не первый и не последний». Но тогда это было для меня болезненным ударом – приданое подготовили, платье свадебное купили. Сбывалось пророчество моих родственников. Я совсем сникла: «Неужели и в самом деле замуж меня никто не возьмет?»
Ошарашенные неожиданным поворотом, мы вышли из дома родителей Кайрата. Он тут же выбежал за нами со словами:
– Гульмира, мы в любом случае распишемся, даже если свадьбы не будет.
Так и получилось. Мы с Кайратом поженились. Но на нашей росписи были мама, мамина подруга и его дядя с тетей, которые стали свидетелями на нашей «свадьбе». Свадебное платье, купленное «за тридевять земель», не пригодилось. На мне был пиджак цвета хаки и синие джинсы. На Кайрате – обычный серый свитер и черные джинсы.
Замужняя жизнь
Став мужем и женой, мы жили по соседству с его родителями – буквально в паре домов, но Кайрат перестал с ними общаться. Мы снимали комнатушку без удобств у его дяди – брата его мамы. Притом что у родителей Кайрата была трехкомнатная квартира. Но свекровь ее сдавала и не хотела, чтобы мы в ней жили. Наша съемная комнатка была плохонькой – с огромными щелями в полу, стекло в окне было наполовину разбито, залеплено целлофаном. Поэтому холодный ветер и стужа вольготно гуляли по нашему убогому жилищу. В Аксае (Западно-Казахстанская область) зима довольно холодная. Помню, как месяца два мы с Кайратом в тулупах и, в несколько слоев укрывшись корпешками, спали, прижавшись друг к другу.
Удобств никаких не было. Мы даже снег приносили с улицы, чтобы растаявшую воду использовать для стирки, по хозяйству. В таких суровых условиях мы жили три месяца, до тех пор, пока не произошло примирение с матерью Кайрата. Она предложила переехать в их квартиру, но при этом мы ее снимали, как чужие люди. Сын платил за проживание собственной матери! Материальное положение у нас с ним в те времена было довольно затруднительное. Чтобы хоть как-то сводить концы с концами, нам пришлось взять на подселение коллег Кайрата – четверых парней, которые в Аксае работали вахтовым методом и заезжали поочередно. Они занимали одну из спальных комнат. До сих пор помню этот смрад – запах пота и грязных носков, доносящийся из комнаты пацанов.
К этому времени муж уже работал ассистентом супервайзера на совместном казахстанско-итальянском предприятии Petrolvalves Kios Kazakhstan. Ему крупно повезло: без связей было нелегко найти такую работу. Его зарплата в 2006 году составляла на руки 22 тысячи тенге. Помню, на радостях мы купили в рассрочку на три месяца телевизор «с большим задом» стоимостью 21 тысяча тенге, почти как месячная зарплата Кайрата.
Тем временем я окончила третий курс (я продолжала учиться очно в Уральске, приезжая в Аксай на выходные). Началась производственная практика. Училась я на переводчика с английского и немецкого языков. Меня направили на практику в Уральск. И там я узнаю о своей беременности. Весь месяц практики у меня был жуткий токсикоз. Декан сказала мне, что после родов мне придётся взять академический отпуск. Шел второй семестр четвертого курса, оставалось всего около трех месяцев до сдачи госэкзаменов, но мне не дали окончить обучение со своими однокурсниками. Возможно, она это сделала преднамеренно, потому что я училась бесплатно по программе для детей сотрудников ТШО (Тенгизшевройл) «Орлята», а после академа обучение по этой программе не оплачивается. Поэтому, после того как я восстановилась, моим родителям пришлось оплатить последние полгода моего обучения. На следующий год я благополучно родила нашего первенца – дочку. Кайрат был этому рад. Все было хорошо. Единственное, на выписку приехали только он и моя мама. Его родителей и родственников не было: на тот момент у нас со свекровью были отвратительные отношения. Она появилась у нас дома спустя полтора месяца, до этого у нее не возникало желания хотя бы одним глазком взглянуть на внучку. Возможно, она была обижена на то, что мы назвали ребенка, по ее мнению, не тем именем.
Еще будучи в роддоме, я получила от свекрови записку: «Пожалуйста, не называйте дочку Кариной». А мы именно так ее и нарекли – так захотел мой муж, потому что это имя созвучно с его именем. Тем не менее Карина сейчас является любимой внучкой свекрови.
Когда малышке был годик, я отвезла ее к маме в Актау, потому что мне нужно было окончить институт. Мама все еще работала в офисе компании «Мангистаумунайгаз» в Актау, поэтому периодически она оставляла Карину с моим двоюродным братом и его невестой. Когда я писала дипломную работу, поняла, что ношу под сердцем второго ребенка.
Я защитилась, получила диплом и поехала за дочкой в Актау, которую не видела уже три месяца. Я помню, как подхожу к ней, хочу взять на ручки, а она меня не узнает. И мамой называет невесту моего двоюродного брата. У меня сердце от этого сжималось. Крошка бегает за этой девушкой и зовет: «Мама! Мама!», несмотря на то что мы с ней по Скайпу общались почти ежедневно. Бедняжка тогда немножко растерялась и первое время, видимо, не понимала, кто ее мама.
Кайрат, узнав про вторую незапланированную беременность, был настроен категорически:
– Делай аборт. Мы не потянем двоих детей – еле концы с концами сводим.
– Я не буду делать аборт. Это неправильно. Я буду рожать, – ответила я решительно.
Примерно месяца два у нас по поводу этого были бурные препирательства. До тех пор, пока муж не успокоился, – он понял, что спорить со мной бесполезно.
В то время нам действительно приходилось туго: мы в основном сидели на «дошираках», «роллтонах» и макаронах. Помню, как банку тушенки делили на четыре части и добавляли одну в макароны, чтобы у них был хоть какой-то вкус. Благо на тот момент Кайрату на работе за вредность ежедневно выдавали молоко, айран по 0,5 литра.
Но интересно то, что, когда я родила Камилу (так мы назвали нашу вторую дочку), Кайрат неожиданно организовал шикарную выписку. Особенно по сравнению с предельно скромной первой выпиской двухгодичной давности, когда нас с Кариной встретили, посадили в наш старенький Golf и повезли домой – даже не припомню, что были цветы. А в случае с Камилой были и цветы, и шампанское, и настоящее торжество: муж пригласил домой всех друзей и родственников.
«Нормальная» семья
Со стороны мы, должно быть, выглядели как нормальная, даже идеальная семья: муж приносит деньги в дом, жена-домохозяйка получает диплом, рожает детей. Но то, что творилось за закрытыми дверями, было ужасно. Когда я была беременна еще первой дочерью, у нас начались скандалы и даже побои с его стороны. Но это были только «цветочки», первые предвестники настоящего кошмара. Однажды, когда я была примерно на пятом месяце беременности вторым ребенком, у нас с мужем возникла обычная бытовая ссора. Я, лежа на полу на корпешке, смотрела телевизор и играла с Кариной, как Кайрат вдруг взорвался и начал меня пинать. И подобные ситуации возникали постоянно.
С детства я была приучена к хозяйству, умела готовить – к этому претензий у мужа не было никаких. Обед, ужин – всегда все было готово к его приходу. Кайрат к этому привык. Но с появлением детей я иногда не успевала приготовить обед вовремя: кормление, пеленки, недосып, послеродовая депрессия. Кайрату не хватало терпения и желания этого понять. Например, когда он возвращался домой, а ужин был не готов, он мог закатить истерику:
– Я работаю, а ты даже есть не приготовила. Почему?
– Я с ребенком целый день… – оправдывалась я.
Но он даже слушать не хотел о том, что дочка постоянно плакала, и я не могла от нее оторваться.
Для Кайрата это были несущественные отговорки. Он требовал того, чтобы я уделяла время именно ему. Причем ел он буквально тазиками. Даже мой папа удивлялся, говорил мужу: «Как можно прокормить тебя, проглота?» С детьми Кайрат мне не помогал. Но постоянно до ночи играл в «танчики». Но надо отдать мужу должное: он, пытаясь заработать больше денег, стал постоянно подменять сменщика, брать овертаймы (сверхурочная работа). Кайрат, чтобы прокормить нашу семью, работал не покладая рук. Он старался ради нас и, видимо, из-за нагрузок, напряжения его психика не выдерживала и требовала выплеска эмоций.
Кайрат почти все время был на работе, а я с детьми не всегда справлялась. С самого начала нашей семейной жизни абсолютно все домашние обязанности, банковские дела были на мне. Например, квартира свекрови, которую мы снимали, была на восьмом этаже, лифта не было. Мне, беременной, приходилось тащить наверх тяжеленные пакеты с продуктами. На мои жалобы и просьбы Кайрат отвечал: «Я зарабатываю деньги. Все остальное – не мои проблемы. Я все время на работе и дома имею право отдохнуть».
На тот момент мы с Кайратом были молодые, без семейного опыта. В багаже каждого из нас лежали шаблоны, сотканные из привычек, поведения, реакций наших родителей. Например, сейчас, когда я смотрю на 20-летних молодоженов, понимаю, что это еще дети. Эмоционально и психически незрелые личности, которые стремятся создать семью, не понимая, что это такое. И мы с Кайратом в этом смысле были именно такими, не готовыми к трудностям, ответственности, рождению и воспитанию детей. И, когда у нас появились дочери, мне пришлось очень быстро повзрослеть, осознать всю ответственность.
Когда Кайрат ударил меня первый раз, я почувствовала агрессию, злость, непонимание – за что? У меня такой характер, что молчать не буду. И, когда меня бьют, я также могу дать отпор: в ответ ударить или надерзить. Это обычная защитная реакция, навыки, приобретенные в детстве, – в схватках с дворовыми пацанами. По-другому я не знала, как поступать, поэтому защищалась от мужа как умела. Он, в свою очередь, недоумевал:
– Неужели ты не не могла промолчать, когда я тебя ударил?
– В смысле? По-твоему, я должна молчать, когда ты меня бьешь?
–Так ты со мной дерешься, поэтому мне хочется тебя еще сильнее ударить.
Такая логика никак не укладывалась в моем понимании. Молча снося удары, изображать «смирную овечку» до тех пор, пока муж не успокоится? А потом как ни в чем не бывало вместе пить чай? В представлении Кайрата подобная ситуация примерно так и должна была выглядеть. Молча глотать все обиды, слезы, побои и никому ни слова об этом не говорить. То есть, если он бьет, значит, так надо.
Какое-то время я относилась к рукоприкладству мужа как к норме. То есть допускала это, потому что раз папа бил меня и маму, то, значит, и мужу можно. С детства привыкая к подобной модели семейных отношений, женщина даже бессознательно может выбирать похожие отношения. Что и произошло в моем случае.
Да, бывает и так, что женщина сама лезет на рожон, провоцируя и испытывая на прочность свою вторую «половину»: ударит или нет. Не секрет и то, что некоторые из нас, не сдерживая собственных эмоций, первые могут наброситься на мужей с кулаками. Но по статистике «абсолютным большинством агрессоров» в ситуациях домашнего насилия являются именно мужчины. Зачастую, после того как мужчина первый раз поднял руку на свою женщину, она, погоревав, думает, что это случайность, недоразумение и больше никогда не повторится. Это иллюзия. Не обманывайтесь в том, что этот раз так и останется в прошлом – он повлечет за собой другие факты насильственного общения. Это я могу утверждать на все 100%. Если мужчина даже просто замахнулся, не ударив, – это уже сигнал о том, что он подошел к черте, за которой возможно всё.
Глава 3. Уйти нельзя остаться
Есть некоторые оскорбления <…>,
которые, при всей доброй воле, забыть нельзя-с.
Во всем есть черта, за которую перейти опасно;
ибо, раз переступив, воротиться назад невозможно.
Ф. М. Достоевский
Уйти, чтобы вернуться
Первый раз я пыталась уйти от Кайрата после того, как родилась Карина. Но это было связано не с нашими скандалами, а с его отношениями на стороне. Во время моей первой беременности муж встречался со своей бывшей девушкой. Об этом я узнала от ее «доброжелательных» сестер, которые присылали мне сообщения о том, что, оказывается, Кайрат ее любит, а я только мешаю их счастью. Я высказала все мужу, но он «отмазался», ответив, что это всё мои фантазии, и что у него с ней уже давно ничего нет. Я, отбиваясь от сестер «соперницы», гордо отвечала: «Он все равно со мной. И любит меня, раз возвращается ко мне». Как я тогда была глупа! Но, когда эта девушка через соцсети лично поздравила меня с рождением дочери, я собрала вещи и с малышкой уехала к маме. Примерно через три месяца я вернулась обратно.
Далее периодически и неоднократно, когда было невыносимо, я уходила от Кайрата, но все время возвращалась, мигрируя между Аксаем и Актау. Я возвращалась сама или с подачи моих родственников, которые говорили, что мой дом там, где муж: «Вышла замуж – живи в Аксае, а не в Актау». Так мы прожили с ним года три. Побои продолжались. Но если изначально на моем теле оставались едва заметные синяки от затрещин или ударов кулаком, то со временем Кайрат стал проявлять более грубые формы агрессии.
Когда уже Карине было три годика, Камиле – полтора, я решилась на развод. Вспыхнул очередной скандал, я в очередной раз собрала вещи и с детьми уехала к маме в Актау. Месяца два от мужа не было ни слуху ни духу – видимо, думал, что вернусь, как обычно, никуда не денусь. Но я подала документы на развод и на получение алиментов.
После окончания вуза я могла устроиться на работу в ТШО (Тенгизшевройл). Но академический отпуск «спутал все карты». К тому же Кайрат уже тогда говорил о том, что работать – не женское дело, тем более по вахтам. Мне было скучно сидеть дома, и еще в Аксае я начала делать на продажу украшения из полимерной глины, организовывала небольшие ярмарки для рукодельниц. Арендовав половину витрины в одном из магазинов, выставляла свои работы. На тот момент дети и это скромное творчество были моей отдушиной.
Помню, как забирала старшую дочку из садика (младшая была дома с няней) и вместе с ней возвращалась на этот «островок». Помимо этого, с дочерьми я ездила в Уральск продавать эти украшения. Я предлагала их в торговых центрах, салонах красоты – тогда такие изделия были в диковинку, их хорошо покупали. Кайрат был недоволен, потому что у меня появились пусть небольшие, но свои деньги. В Актау я продолжала заниматься рукоделием.
С одноклассницами я навестила свою классную руководительницу. Естественно, рассказала ей обо всем, поделилась переживаниями, сомнениями. На что она мне ответила: «Гульмира, ни в коем случае не сходись с ним снова. Человек, поднявший руку один раз, поднимет и второй, и третий. Не возвращайся к нему. Все будет хорошо – ты со всем справишься».
Когда Кайрат получил уведомление о разводе, он спохватился – понял, что на этот раз все действительно серьезно и я не шучу.
Причин для развода на самом деле было много. Одно из них было нежелание его матери делать ??далы?[2 - ??далы? (каз.) – национальный обряд сватовства у казахов.]. По нашим традициям сторона жениха должна была пригласить в гости родственников невесты и устроить для них дастархан с целью более близкого знакомства. В нашем случае этот процесс затянулся – мы прожили уже пять лет, но мать Кайрата ни в какую не хотела проводить ??далы?.
Мы с мужем (до моего ухода) думали провести этот обряд на свои деньги. Поэтому, осознав всю серьезность ситуации, он, сняв с депозита все накопленные деньги (около миллиона тенге), идет к своей матери и просит провести на них ??далы?. Но та продолжает противиться – ушла жена и ушла: «баба с возу – кобыле легче». Но Кайрат настроен решительно. Он прилетает в Актау и заявляется к нам с цветами, конфетами, подарками для детей и пылкими признаниями: люблю, жить без вас не могу, простите.
Я была в полном ступоре, потому что не знала, что мне делать. Моя мама тут же приняла сторону Кайрата: «Приехал же… Извинился… Ты о детях подумай. Как вы одни будете жить?» Я понимала, что она по-своему права и уже было пошла на попятную, как он на ночь глядя начинает выяснять: «Почему ты подала на развод? Значит, ты меня не любишь… Значит, у тебя кто-то есть…» Слово за слово, мы начинаем ссориться, и я, чтобы избежать скандала, выбегаю на темную улицу. Присев на лавочку у соседнего дома, тихо плачу.
На улице стояли наши дворовые пацаны, с которыми мы вместе росли, они видели меня, выбежавшую из подъезда в слезах. Один из них подходит ко мне спросить, что случилось. Я прошу у него закурить (нужно было успокоиться) и рассказываю все как есть – муж затеял скандал. Тем временем мой брат вместе с Кайратом выходят на мои поиски и среди ночи видят меня в компании какого-то пацана. Муж на тот момент весил около 120 килограммов. Метр восемьдесят. Здоровенный мужик. А тот парень, проявивший сочувствие, против него был совсем маленьким, щупленьким. Так Кайрат, прижав его к стенке, чуть не задавил своим весом бедолагу.
– Что у тебя с ней? – захрипел мой муж, ослепленный ревностью.
– Да ничего… Я подошел ее успокоить.
Отпустив пацана, Кайрат взялся за меня:
– Теперь понятно, дрянь, чем ты тут занималась, – ревность совсем затмила его разум.
Кайрата понесло. Он начал на меня замахиваться, а я – убегать. С выпученными от злости глазами он бежит за мной, я со всех ног – от него. Тогда я очень сильно испугалась. Ору на весь двор:
– Спасите! Помогите!
– Я тебя сейчас поймаю, шалава, – угрожающе ревет Кайрат.
И эти «догонялки» с дикими криками происходят посреди ночи в моем родном дворе. В том самом, который еще помнил, как я дралась с дворовыми мальчишками.
Через какое-то время я забегаю в наш подъезд. Преследователь – за мной. Но неожиданно он со словами: «Вы меня не любите. Я вам не нужен, поэтому буду спать здесь» – ложится на лестничный пролет. В тот момент мне это было абсолютно безразлично – пусть ложится, где хочет, главное, что он оставил меня в покое. Я, облегченно вздохнув, возвращаюсь домой, но мама отправляет меня к Кайрату, чтобы уговорить его подняться в квартиру. Мне потребовалось на уговоры часа два. Этот амбал, изображая из себя жертву, сначала на одной лестнице повалялся, потом поднялся чуть выше и отметился на другой.
Когда его дурь поутихла, он соизволил зайти в квартиру. Легли спать, и опять из Кайрата полились признания: «Люблю только тебя. Жить без тебя не могу. Ошибку свою признаю». В то время я еще верила его словам и еще испытывала к нему какие-то чувства.
На следующий день, выйдя на прогулку с Кайратом и детьми, мы встретили мою классную руководительницу. Она глазам своим не поверила. Отходим с ней в сторонку. Удивленная учительница спрашивает:
– Что он здесь делает?
– Приехал просить прощения, – отвечаю.
– Что ты решила?
– Сама не знаю, что делать, – я в самом деле была очень растеряна.
– Не сходись, потому что будет только хуже. Помяни мое слово.
Но учительницу я не послушала. На тот момент мне хотелось сохранить семью. Я хорошо помнила, как сама в свое время скучала по папе и обвиняла мать в разводе с ним. Поэтому считала неправильным то, что дочки будут расти без отца. Я решила вернуться к Кайрату ради детей – пусть какой есть, но, главное, они будут видеть его. Я забрала документы о разводе, но заявление о взыскании алиментов осталось актуальным. В тот период я не слышала ни себя, ни людей вокруг. Толком не понимала, что происходит. Пребывала в некой иллюзии, словно на эмоциональном уровне была зашорена от восприятия действительности.
Жизнь на «вулкане»
Мы вернулись в Аксай, и муж в лучших традициях искупления вины начал задаривать меня подарками. Покупать мое прощение на деньги, на которые мы хотели провести ??далы?. «Хочешь супердорогие сапоги? Хочешь новое платье, белье – пожалуйста! Всё, что ни пожелаешь, только будь со мной». Кайрат был сам на себя не похож. Подобные «реверансы», забота обо мне были не в его стиле – до этого муж никогда не тратился на меня.
Примерно через месяц к нам ненадолго приезжает моя мама – погостить, отметить Новый год и ее день рождения. После встречи Нового года мне стало плохо. Наутро я не могла встать с кровати, меня жутко тошнило. Я предположила, что отравилась икрой или рыбой с новогоднего стола. Но остальные при этом хорошо себя чувствовали. Я насторожилась. Тесты на беременность и дальнейшее УЗИ подтвердили мои опасения. Кайрат, казалось, даже был рад моей новой беременности и на этот раз мне не препятствовал.
Трудности во взаимопонимании с Кайратом никуда не делись, как и ссоры. Но после примирения он стал более сдержанным – побоев не было. Видимо, мой муж тогда впервые задумался о ценности семьи, отношений и, возможно, понял, что может потерять не только меня, но и детей. Он стал с ними проводить больше времени. Часто скандалы происходили именно из-за свекрови, которая выступала против третьего ребенка. Она сразу заявила, что не будет помогать нам с детьми: «Что хотите, то и делайте. Но на меня не рассчитывайте». После очередной склоки со свекровью я, будучи на седьмом месяце беременности, уехала в Актау. Решила рожать там, потому что в Аксае не было никого, кто бы мог мне помочь.
В Актау я спокойно родила сына Даниала. Кайрат, с которым мы не виделись три месяца, приехал только на нашу выписку из роддома. У казахов есть важный обряд ?ыр?ынан шы?ару[3 - ?ыр?ынан шы?ару (каз.) – выход из сорока дней.], который проводится по достижении младенцем 40 дней. Он, символизируя завершение переходного периода и настоящее рождение ребенка, считается священным и одним из главных событий в жизни человека. Моя мама в Актау провела этот праздник. Затем мы с детьми вернулись в Аксай.
Через некоторое время у нас появилось собственное жилье. Свекровь, надо отдать ей должное, продала квартиру, которую мы у нее снимали, а вырученные деньги разделила между Кайратом и его братом.
Мы, немного добавив своих, взяли в ипотеку жилье на девятом этаже в том же самом дворе.
Но эта квартира была после пожара, соответственно, находилась в жутком состоянии, местами требовала ремонта. Мы постепенно его сделали, но на протяжении полутора лет оставались какие-то мелочи, которые меня раздражали. Трое маленьких детей. По квартире кое-где раскиданы бесхозные стройматериалы. Кайрат постоянно на работе. Скорее всего, на эту неустроенность можно было закрыть глаза, но я с тремя детьми без чьей-либо помощи невероятно уставала. Еще и Даник был очень беспокойным. Он плакал с утра до вечера. Хотя внутричерепное давление у малыша было в норме. Иногда, когда Кайрат приходил с работы, я, совсем обессиленная, вручала ему ребенка: «Забирай своего сына». Именно на бытовом фоне, как у многих, у нас постоянно возникали конфликты. Так продолжалось примерно полтора года. Однажды во время очередной ссоры, когда я держала полуторагодовалого сына на руках, Кайрат абсолютно будничным тоном мне велит:
– Положи ребенка.
– Зачем?
– Я тебя побью.
Я отказываюсь:
– Я не отпущу его. За что ты собираешься меня бить?
– Ты заслужила.
При этих словах он со всей дури толкает меня с сыном на кровать. Я тут же вскакиваю и выбегаю в подъезд. Пытаюсь достучаться до соседей, чтобы попросить у них помощи. После этого случая я сказала Кайрату, что жить так больше не могу и не хочу, даже ради детей.
«Соломенная вдова»
Сразу, как только у старшей дочери начались летние каникулы (она окончила нулевой класс), мы с детьми в очередной раз уехали в Актау. Там моя тетя сдала нам квартиру. Я сразу же устроила Карину в школу.
Кайрат примерно полгода у нас не появлялся, но регулярно присылал деньги. Возможно, он бы и рад был приехать, навестить нас, тем более что дочки по нему скучали. Но муж был в плену предрассудков. Дело в том, что у казахов мужчину, который живет не в собственном доме, а у родственников своей жены, презрительно называют «??шы? к?йеу»[4 - ??шы? к?йеу (каз.) – зять-щенок.]. В русском языке есть подобное понятие «примак». На Руси, так же как и в Казахстане (особенно на западе), это положение считалось унизительным. Потому что примаки не являлись хозяевами в своем доме, были зятьями на побегушках. Кайрат сказал, что никогда в жизни не будет ??шы? к?йеу, поэтому к нам не приезжал.
Устроившись в Актау, я открыла торговую точку. У меня была отложена сумма, вырученная от реализации моих украшений и продажи старой машины, которую в свое время подарил нам мой папа. Это был мой стартовый капитал. Моя мама тоже мне помогла – на ее деньги были куплены авиабилеты в Пекин и обратно.
Я решила торговать китайским товаром для рукоделия, наладив прямые поставки. С этой целью мы с моим братом (каждый по своим делам) полетели в Китай для проверки партнеров, фабрики, качества товара. Ранее по неопытности я обожглась, получив из Китая 44 килограмма некачественной и неподходящей мне продукции, которую было сложно реализовать. Наученная горьким опытом, на этот раз я решила проверить все сама и выбрать то, что нужно. Меня все устроило, и я заказала первую партию.
Мой первый магазин был предельно скромный – «островок» площадью пять арендованных квадратных метров в небольшом пассаже. Кайрат дал мне денег на витрины, на которых я разместила натуральные камни, бусины и различные комплектующие для вышивки, бисероплетения, шитья, вязания. В Актау, в котором на тот момент было всего два подобных магазина, это было в диковинку. Женщины подходили к моим витринам, интересовались. В то время рукотворные изделия приобретали все большую ценность и интерес. В женщинах просыпалась творческая жилка, желание что-то сотворить своими руками. Поэтому у меня появились постоянные клиентки – предлагаемый мной ассортимент был востребован, бизнес стремительно развивался. Настолько, что иногда возникала очередь из покупательниц. В течение полугода я открыла вторую точку. Я разрывалась между школой, садиком и своими магазинами.
Но, видимо, я делала все правильно, потому что становилась более самостоятельной, независимой. Доходов хватало на оплату квартиры и садика, на аренду торговых точек, на одежду и питание. Поэтому постепенно я перестала обращаться за финансовой поддержкой к Кайрату. Его это насторожило. Он заподозрил неладное. А именно то, что у меня появился ухажер. Охваченной жуткой ревностью, он срочно примчался в Актау, чтобы контролировать меня и мой бизнес. Если я задерживалась на работе хотя бы на пять минут, начинались звонки: «Ты где? Ты с кем?» Кайрат, оскорбляя меня, бросал абсолютно необоснованные, нелепые обвинения в том, что я хожу не на работу, а, мягко говоря, на свидания со своим хахалем. Классика жанра. Вместо того чтобы приехать и забрать меня на машине с работы, Кайрат сидел дома, диктовал, как мне быть, и беспочвенно, грязно обвинял в изменах. Классика абьюзивного поведения, но тогда я этого не понимала.
Ультиматум
Несмотря на то что мы жили не у моей мамы, а снимали квартиру, друзья Кайрата начали над ним посмеиваться, называя ??шы? к?йеу. Он никак не мог с этим смириться. Но был еще один серьезный повод для недовольства мужа. Однажды, вернувшись домой с работы, я начала пересчитывать выручку – примерно 145 тысяч тенге. Не так уж и много, учитывая, что часть этих денег должна была пойти на закупку нового товара и зарплату продавцов. Но у Кайрата при виде этих банкнот глаза сразу кровью налились. Как так? Жена в день зарабатывает больше, чем он? Этот факт его очень сильно задел: видимо, он понимал, чувствовал, что я становлюсь независимой от него.
С этого дня муж начал сильно давить на меня, чтобы я оставила магазин своей матери. Кайрат ставит ультиматум: «Я не могу так жить. Давай уедем туда, где не будет ни твоих, ни моих родственников». Он предложил обосноваться на нейтральной территории – в Актобе – и начать все заново. Кайрат всячески манипулировал, мастерски играя на моих материнских чувствах: «Если ты не хочешь уезжать из Актау, значит, бизнес и деньги тебе дороже. А семья тебе вообще не нужна. Какая же ты мать после этого?» Не знаю, чем тогда думала, но я согласилась. Опять-таки во благо сохранения семьи, ради детей. Уже тогда можно было понять, что ничем хорошим это не закончится. Но по собственной глупости, наивности мне казалось, что в моих силах восстановить нашу семью, ведь детям так будет лучше.
К этому времени у меня было открыто уже три торговые точки – две в Актау (одна из них для мамы) и одна в Жанаозене (200 км от Актау). Пытаясь быть идеальной матерью и женой, я оставляю этот бизнес на маму, которая как раз вышла на пенсию. Мы с Кайратом и детьми уехали в Актобе в надежде спасти наши разваливающиеся отношения. В итоге у мамы не получилось следить за тремя магазинами сразу, две точки она закрывает, оставив один магазин в Актау. Постепенно и он приходит в упадок, как и наша с Кайратом жизнь. Наши надежды на лучшее будущее не оправдались, все становилось только хуже. Нельзя восстановить то, что уже превращалось в «руины». Есть восточная поговорка: «Из кувшина в чашку можно налить только то, что в нем было». Так и Кайрат не был наполнен содержимым, соответствующим моим ожиданиям, впрочем, как и я для него. Нашему браку тогда было около девяти лет.
Родственники Кайрата догадывались о том, что происходит в нашей семье. Но для них было нормой, что женщина «украшена» синяками: «ничего страшного, бьет – значит любит». Например, его тетя тоже подвергалась насилию со стороны своего мужа, и я постоянно видела ее то в синяках, то в слезах. Отца, с которым тогда мы не очень близко общались, я не посвящала в наши с Кайратом проблемы. Но у моей мамы на этот счет в какой-то степени развилась биполярка – смена настроения, мнений. Она то на мою сторону вставала: «Вот он скотина! Разводись немедленно!» То за него заступалась: «Ты что надумала? Не вздумай разводиться! Кайрат такой работящий, зарабатывает деньги». Мамины родственники ей вторили: «Детям нужен отец. Да кому ты будешь нужна с детьми?»
К счастью, детей Кайрат никогда не трогал, не срывал на них свое зло, как мой отец в свое время. Но при них мы ругались, муж мог пинать меня на их глазах. Сейчас я понимаю: таким образом, дети подвергались психологическому насилию, поскольку были свидетелями наших постоянных скандалов и драк. Но тогда моя зашоренность не позволяла мне это увидеть, осознать. В общей сложности мы прожили с мужем десять лет, и их нельзя назвать спокойными – это была жизнь на бурлящем «вулкане».
Но при всем этом и хороших моментов было достаточно. Особенно, после того как мы помирились, когда я первый раз подала на развод. Мы с детьми и друзьями путешествовали на машине по России. Были в Волгограде, на лыжных курортах Башкирии. Поэтому нельзя сказать, что все было плохо. Но скандалы и драки перечеркивали те хорошие моменты, которые у нас были. Раз за разом возвращаясь к Кайрату, я хваталась именно за эти радостные воспоминания, но неприятного, болезненного было гораздо больше.
Мы с ним совсем не понимали друг друга. Имея абсолютно разные точки зрения, зачастую не могли прийти к общему знаменателю. Поэтому практически все наши обсуждения велись на повышенных тонах.
Супруг мне часто говорил:
– Ты ведешь себя как мужик – настолько ты прямолинейна. Прешь как танк.
– Такой я человек! Я не могу юлить, вертеть, – оправдывалась я.
– Вот, если бы ты мной «юлила и вертела», то я был бы покладистым и послушным. И получаешь ты от меня за свою прямоту. Ты умная, ничего не скажу. Но мудрости в тебе «кот наплакал». Если бы ты была немножко помудрее…
Сама жизнь учила меня через супруга. Говорят, надо слушать то, что советуют наши близкие мужчины (отцы, мужья, братья) – зачастую они пытаются подсказать, над чем нам стоит поработать, что в себе изменить. Сейчас я понимаю, что тогда мне действительно не хватало именно женской мудрости: где-то промолчать, спокойно выслушать. Не упираться, доказывая свою правоту, и, задевая эго мужа, а пытаться понять его, найти компромисс. Но, скорее всего, тогда я не хотела никого замечать, кроме себя. Мне хотелось самоутвердиться в том, что я права. То были отголоски больного детского воспитания, недолюбленности. Прежде всего я пыталась доказать самой себе, что чего-то достойна.
Получалось, Кайрат не хотел мириться с моим характером и тем, что не может мной управлять, манипулировать, а я, в свою очередь, спорила с ним, отчаянно настаивая на своей правоте, давала отпор даже в драке. Когда он начинал меня бить, я «не подставляла другую щеку», а отвечала кулаками. Сопротивление – это напряжение, в то время как природа женщины – это расслабленность, гибкость, мягкость. Но до осознания этого мне было еще очень далеко.
Я никогда не видела в Кайрате проявлений отцовской любви, тепла к детям. Мой муж считал, что у него есть одна обязанность перед нами: «должен заработать и обеспечить». Сейчас я понимаю, что, скорее всего, он просто не умел любить. Он и я, мы оба были недолюбленными и не умели проявить свою любовь. Встретились и притянулись кармически два молодых человека, обделенных в детстве любовью, родительским теплом, и, как следствие, не умевших любить.
Недолюбленность, повторение родительских «сценариев», разные взгляды на жизнь, борьба характеров и неумение, нежелание понимать, принимать позицию другого – все это превращало нашу семейную жизнь в «пороховую бочку».
«Подарок»
Став предпринимателем, я почувствовала свободу, «крылья» за спиной. У меня появилось осознание того, что, оказывается, я на что-то в этой жизни способна. Могу самостоятельно зарабатывать деньги. Могу быть полезной, независимой. Это были первые «проблески» веры в себя, которой мне так не хватало с самого детства.
Постепенно я менялась. Мне требовались новые знания, ориентиры, возможности. В поисках этого я впервые в жизни оказалась на семидневном тренинге по личностному росту в Астане. На этом курсе, на котором поднималась и актуальная для меня тема семейного бытового насилия, я начала задумываться: а правильно ли я живу? С тем ли человеком? Я и раньше была недовольна нашими отношениями и даже сбегала от мужа. Но тем не менее возвращалась, пытаясь сохранить семью. Кайрат после переезда в Актобе продолжал работать вахтовым методом. И, когда он возвращался домой, все дни были наполнены непрекращающимися скандалами – пуще прежнего. Муж видел во мне перемены и злился еще больше. Он говорил, что мне на этих тренингах промывают мозги. Все дни, что он находился дома, я не могла дождаться его очередного отъезда. Мечтала о том, чтобы он поскорее уехал и в доме наступила тишина и спокойствие.
Через три месяца после первого тренинга я уехала на второй в Алматы. И в этот раз мой мир буквально перевернулся. Я вдруг четко поняла, что проживаю не свою жизнь. И то, что я не только мать и жена. Я нечто большее. У меня тогда на многое открылись глаза. И, главное, я поняла по-настоящему, что больше не хочу быть с этим человеком. Никогда. Не хочу быть жертвой. Но одновременно и понимала, что уйти от Кайрата навсегда будет не так просто.
Я возвращаюсь со второго тренинга, обновленная и решительная. Кайрат приезжает с вахты. Мы ложимся спать. Он обнимает меня, пытается склонить к исполнению супружеского долга. Но он мне уже настолько противен, что я отказываю: «Я не хочу». Кайрат взбешен и, оскорбляя, пытается взять меня силой. В итоге он порвал на мне футболку, поставил пару синяков, но своего так и не добился. Его не смущали ни дети, находившиеся в соседней комнате, ни мама, приехавшая погостить. На тот момент я хотела одного – развода. И стать истинным человеком. Самой собой. Проживать свою собственную жизнь, наполненную любовью и радостью, а не чужую, полную унижений, слез и боли. Поэтому Кайрату я сказала о своем твердом намерении развестись и в который раз уехала в Актау, забрав с собой сына. Обе дочери остались с отцом, поскольку должны были поехать на свадьбу его брата. В Актау я подала на развод, сообщив об этом мужу. Он подозрительно был спокоен. По-видимому, именно в этот момент в нем начали просыпаться его недюжинные маниакальные наклонности. Случилось так, что я потеряла свой айфон. И Кайрат делает красивый жест – покупает мне новый телефон, чтобы я всегда была с ним на связи: «Я не хочу, чтобы мать моих детей ходила без телефона». Тем временем я еду за дочками в Аксай, и муж торжественно вручает мне его. При этом Кайрат уговорил меня остаться и попробовать наладить отношения. Я согласилась, не подозревая о том, что получила от него далеко не простой подарок.
Однажды я возвращалась домой из офиса, который арендовала, являясь официальным представителем одной сетевой компании. Поскольку было поздно, коллега предложил меня подвезти. Звонит Кайрат.
– Ты где? – спрашивает он.
– Иду домой, – во избежание расспросов я не стала уточнять, что меня подвозит коллега.
– А что же ты так быстро передвигаешься, если идешь пешком? Я даже вздрагиваю – как он может знать о том, что я еду на машине? Потом он признался в том, что привязал свой Gmail к подаренному мне телефону. Поэтому он видел и контролировал абсолютно все мои переписки, фотографии и передвижения. Только больной, ненормальный человек мог устроить подобную слежку.
Коллега по офису Яна, знавшая о том, муж меня жутко ревнует и бьет, мне говорила:
– Гульмира, есть две полезные книги: «Трансерфинг реальности» и «Жизнь без ограничений». Обязательно прочти их.
– Да, спасибо, обязательно это сделаю, – кивнула я, но так их и не прочла.
Настает день нашего развода (в Актау). Я и Кайрат приходим в суд. Тогда не обратила внимание на то, что он был подозрительно спокойным. Началось слушание.
Судья спрашивает:
– Почему вы решили развестись?
– Разведите нас, пожалуйста. Он меня бьет, тиранит. Я больше не могу терпеть все это, – отвечаю я.
В ответ судья, настаивая на медиативном соглашении, оглашает:
– Я разводить вас не буду: у вас трое детей. Договаривайтесь между собой.
Для меня этот вердикт прозвучал как гром среди ясного неба. Как такое могло произойти? Смотрю на Кайрата – тот сияет. Я же была в полном ступоре, в ужасе, потому что не знала, что делать, и одновременно уже понимала, что мой муж был неадекватен. Как оказалось, Кайрат каким-то образом выяснил, какой именно судья ведет наше дело (даже я этого не знала), раздобыл номер его телефона и за моей спиной обо всем договорился с этим «жрецом» правосудия.
Ты только никуда не уходи…
После неудавшейся процедуры развода мы с Кайратом на его машине выехали в сторону Актобе. Официально мы еще были мужем и женой. И Кайрат считал, что у него есть на меня соответствующие права. В дороге завязывается ссора из-за его очередной необоснованной вспышки ревности. Помимо оскорблений он, совсем взбешенный, начинает мне угрожать тем, что я получу по заслугам за все, что сделала, за то, что подала на развод. Вдруг он резко тормозит. Вынимает ключ зажигания и начинает его лезвием мне угрожать. Напуганная, я выбегаю на трассу. Пытаюсь остановить проезжающие машины, но тщетно. Кайрат, повалив меня на землю, и, приставив к моему горлу острие ключа, совершенно спокойно произносит:
– Я сейчас прямо здесь этим ключом тебя зарежу.
Я ору что есть мочи. При этом ни одна машина не останавливается. Все видят, как здоровенный бугай повалил женщину на землю, но никто даже не пытается узнать, в чем дело, и помочь. Наша схватка длится минут пять или десять. Не помню, как именно, но каким-то чудом мне удается его успокоить. Мы садимся в машину и уже спокойно добираемся до нашей съемной квартиры в Актобе.
Проходит день-два. Дети играли в зале. Мы с Кайратом были в детской комнате, и опять началась потасовка. Недавняя ситуация повторяется. Он, повалив меня на пол, приставляет к моему горлу детский карандаш и будничным голосом произносит:
– Я сейчас этот карандаш в тебя воткну.
Я пытаюсь с ним бороться и успокоить его, но все бесполезно. Вдруг он меня отпускает:
– Ты только никуда не уходи. Я сейчас за ножницами схожу. Отрежу тебе волосы.
И в этот момент я понимаю, что у меня есть лишь какие-то доли секунды на размышления и действия. Молниеносно, босая, вся в ссадинах и синяках, вылетаю из квартиры и с нашего первого этажа взлетаю на четвертый. Стучусь к соседям и прошу о помощи. Они, охая, впускают меня и вызывают полицию.
Я вернулась в нашу квартиру только тогда, когда приехал полицейский. Как оказалось, Кайрат оставил детей одних и куда-то ушел. Я дала показания. Когда Кайрат вернулся, его увезли в полицию. В его отсутствие я съездила в морг, зафиксировала побои и получила заключение судмедэкспертизы. Кайрат трое суток не появлялся дома. Я думала, что он в полицейском участке, потому что по закону его должны были задержать на этот срок. Но, как выяснилось позднее, его отпустили уже через три часа, взяв предписание о том, что он не будет ко мне прикасаться. Кайрат бравировал:
– Это называется мужской солидарностью. Дорогая, что бы ты ни делала, меня не посадят, имей в виду. Ты от меня так просто не отвяжешься.
Кайрат уже не сдерживал себя, пребывая в иллюзии, что я никуда от него не денусь. Он откровенно глумился, принижая мою и без того низкую самооценку: «Куда ты пойдешь? Да еще с тремя детьми! Забудь! Я единственный, кому ты нужна. Ты в зеркало-то себя видела?» При этом муж, как я уже рассказывала, постоянно меня ревновал. Доходило до смешного.
Когда второй дочке был годик, я, наняв нянечку, вышла на работу. Я устроилась помощником директора аксайского филиала одного ТОО, связанного со светотехнической продукцией. Мне нужно было купить деловую одежду для офиса, и Кайрат на эти цели мне выделил скромные 17 тысяч тенге. На них я купила рубашки, юбки, какую-то обувь, чтобы более-менее прилично выглядеть.
В мои функции входили обязанности секретаря-переводчика, приемщика товара и частично бухгалтера. По контрактам мы поставляли крупные партии светотехнической продукции компаниям корпорации ABB (Asea Brown Boveri – шведско-швейцарская транснациональная корпорация, специализирующаяся в области электротехники и энергетического машиностроения). Проходит неделя. Вторая. Со всеми обязанностями я прекрасно справляюсь. Работа мне нравится.
Однажды утром собираюсь в офис, как Кайрат, покосившись на меня, подозрительно спрашивает:
– А для кого ты так наряжаешься? Для своего шефа?
– В смысле наряжаюсь? Я иду в офис.
Его подозрения были очень смешны, потому что в офисе в тот момент я сидела абсолютно одна: у нас был маленький филиал. А директор находился совсем в другом городе – Уральске. Но тем не менее могли зайти посетители, наши поставщики, поэтому мне следовало выглядеть достойно. Кайрат обо всем этом прекрасно знал, но все три месяца, что я там работала, доводил меня ревностью к шефу, который в офисе почти не появлялся. .
«Примирение»
Спустя некоторое время после того, как Кайрата задержала полиция, хитростью мне удалось уговорить его на то, чтобы он сам подал на развод. Не помню, что я ему тогда пообещала, но из той ситуации другого выхода я не видела. Муж, подав заявление на развод, уезжает на вахту. Началась процедура развода, назначают дату слушания. Кайрат в этот день в суд явиться не мог, поскольку был на вахте, но и не предупредил об этом суд. Я, предъявив заключение судмедэкспертизы о побоях, настояла на решении вопроса немедленно:
– У нас уже были две попытки развода. Все десять лет совместной жизни он меня бьет. Пожалуйста, на основании этого заключения (можете не подшивать его в дело) разведите нас. У нас трое детей, и я так больше не могу. Я не хочу с ним жить. Судья, посчитав неявку моего мужа неуважением к суду и войдя в мое положение, после первого же слушания нас развела. Это было большой удачей, потому что при наличии детей бракоразводный процесс может затянуться до полугода. Кайрат, согласившись на развод, на эту волокиту и рассчитывал. Он никак не ожидал, что нас могут сразу же развести, тем более с учетом его неявки.
Естественно, когда теперь уже почти бывший муж (закон вступал в силу через пять недель) об этом узнал, он пришел в ярость, считая этот развод недействительным. И между вахтами продолжал приезжать к нам, обосновывая это желанием видеться с детьми. Все это время он против моей воли настаивал на выполнении супружеского долга. Отпор я ему дать не могла, потому что очень его боялась.
Закон о разводе еще не вступил в силу, когда Кайрат в свой день рождения предложил помириться. У него был «чудесный» план:
– Я покупаю нам с тобой билеты в Дубай. Там мы с тобой миримся, а по возвращении заново сыграем свадьбу.
Это звучало словно бред, но Кайрат клятвенно заверил меня в том, что на этот раз все будет не просто хорошо, а идеально. Я не знаю, что мной тогда двигало. Может быть, страх. Возможно, желание ему верить и надежда на то, что все еще может наладиться. Или это был морок, наваждение. Но так или иначе, я соглашаюсь на эту поездку.
Мы должны были лететь ранним рейсом через Алматы, поэтому перед вылетом остановились в алматинском хостеле. У Кайрата неожиданно в очередной раз от ревности сносит крышу:
– Ты меня не любишь. Ты со мной развелась, потому что у тебя кто-то есть.
При этом его трясет, он набрасывается на меня и начинает колотить. Вместо того чтобы «включить» свои мозги и бежать со всех ног от этого кошмара, у меня активировалась программа жертвы – я начинаю плакать. Кайрат, в свою очередь, начинает меня успокаивать, заверяя в том, что этого больше не повторится.
В дьюти-фри аэропорта он покупает тональный крем, чтобы я замазала свои синяки. Мы прилетаем в Арабские Эмираты. Устраиваемся в шикарном отеле Rixos Bab Al Bahr в Рас-эль-Хайме. Солнце. Пальмы. Персидский залив. Золотой песок. «Ультра всё включено». Отдыхай да радуйся.
Но вместо примирения и наслаждения отдыхом меня ожидало ежедневное насилие. С издевательствами. Это был настоящий кошмар. Кайрат мстил мне за все. За то, что гулящая (по его мнению). За развод. За то, что разрушила нашу семью. На этот раз он не просто меня избивал. Кайрат применял насилие сексуального характера. В извращенной форме. Но этого ему было недостаточно.
Накануне отъезда он, придавив мои руки своими ногами, накрывает мое лицо подушкой и начинает меня душить. Я пытаюсь кричать, звать на помощь, на что он совершенно спокойно заявляет:
– Можешь орать сколько угодно. Здесь такие стены, что тебя никто не услышит. Тебя никто не услышит и на помощь не придет.
Кайрат убирает подушку и произносит:
– Ну что, хочешь со мной жить? Отвечай!
Затем снова накрывает меня подушкой:
– Что, сука, самостоятельности хочешь, да?
Эти «воспитательные» меры продолжались не менее получаса. Таким «сладким» было наше примирение. «Таким макаром» мы «налаживали» наши семейные отношения. После подобных измывательств Кайрат впадал в другую крайность. Приглашал меня в Dubai Mall и в знак примирения покупал мне то айфон последней модели, то сумочку, то дорогие часы.
– Прости меня, пожалуйста. Я был не прав. Сорвался… Но это ты меня довела. Такого больше никогда не повторится. Гульмира, я люблю тебя! Жить без тебя не могу! – одаривая меня подарками, Кайрат раз за разом «заводил старую пластинку».
Тогда у меня в голове была только одна мысль: «Только бы выжить!» Я молила Бога о том, чтобы поскорее закончился этот «райский» отдых, и вынашивала план побега.
Глава 4. Побег
Я НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
«Отдохнувшие», мы возвращаемся в Казахстан. Кайрат уезжает на вахту на пятнадцать дней. Тем временем я планирую побег. Кайрат, словно чувствуя это, блокирует мне доступ к моему новому телефону. В техподдержке мне ответили, что от владельца поступило заявление о том, что этот телефон был украден. Но в итоге доступ мне восстановили. Я подготовила детей к отъезду и попросила у Кайрата денег на текущие расходы. Но на самом деле мне не хватало на билеты на поезд, чтобы уехать к маме. Он ответил, что сегодня же вечером его человек привезет мне нужную сумму. В 9 часов вечера я вышла на улицу покурить и заодно выглядывала этого человека. Краем глаза вижу, как во двор въезжает большая черная машина, но не придаю этому значения. Докурив, захожу обратно домой. Проходит буквально минут пять, как Кайрат звонит на телефон и говорит: «Тот человек подъехал и остановился возле магазина. Выходи». Я предупреждаю детей о том, что сейчас вернусь. Быстро одеваюсь и открываю дверь. За дверью стоит он… Кайрат. Я замираю. Он врывается в квартиру. Затем отталкивает меня и закрывает изнутри дверь. Как выяснилось позже, он уже знал о нашем отъезде: дочки проговорились. Узнав об этом, он тут же (раньше положенного времени) отпрашивается с вахты и из Аксая мчится на машине в Актобе.
Потащив меня в спальню, Кайрат велит детям сидеть в зале и не высовываться.
– Где твой телефон? Отдай мне свой телефон, – орет он.
Телефон как раз был у меня в руках. Но я его не отдаю – это моя связь с внешним миром. Кайрат валит меня ничком на кровать. Ложится мне на спину и, засунув два своих пальца в мой рот, начинает тянуть его уголки в разные стороны, чтобы от боли я разжала свои пальцы и выпустила телефон, но перестарался, порвав мне губу. Отобрав телефон, он начинает в нем рыться, читать мои переписки. Я корчусь от боли, но понимаю, что сейчас будет еще хуже. Потому что с подружками я обсуждала Кайрата, просила у них совета, как мне быть. Говорила им, что больше так не могу и что мне нужно как-то от него уехать.
Увидев эти сообщения, он угрожающе ревет:
– Ах ты шалава… Значит, вот так ты со мной… Я тебя, значит, в Дубай вывез, а ты меня кинуть хочешь?! Так не пойдет…
И начинается следующий этап его истерии. Убедившись в том, что мы уже собираем вещи, он хватает наши документы и начинает их рвать – свидетельства о рождении, мой паспорт, удостоверение, диплом, аттестаты. Делает это с той целью, чтобы я не могла никак подтвердить свою личность и мы никуда не уехали. Между делом он меня избивает: то пощечину даст, то ударит, то отшвырнет. Я ору. Даю сдачи. В ход идет утюг – Кайрат его швыряет о стену. Это «светопреставление» длится примерно до полуночи. Напуганные дети все это время сидят в зале. У меня даже возможности не было выйти к ним, потому что Кайрат изнутри запер спальню на ключ. При любом моем малейшем движении к двери он мгновенно меня отталкивал. В один момент он вручает мне машинку для стрижки волос и совершенно спокойно произносит:
– Бери машинку и брейся налысо, чтобы ты никому не досталась. Брейся!
– Ты зачем трогаешь мои волосы? Это неправильно – я как-то пытаюсь с ним договориться. Но и хитрить уже не могу – разговора не избежать. Я пытаюсь с ним объясниться, а у самой дрожит рука с этой машинкой:
– Мы же с тобой уже не муж и жена. Нас официально развели. У тебя – своя жизнь, у меня – своя жизнь. Неужели ты не понимаешь, что я тебя уже не люблю? Я НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! При этих словах глаза моего бывшего мужа наливаются кровью, и, видимо, что-то переклинивает в его голове. Он опрокидывает меня на пол навзничь. Сев на меня сверху, обезумевший Кайрат применяет прием, как в Эмиратах, зажав мои руки своими ногами, чтобы я не могла закрывать свое лицо. И начинает меня бить. Причем не ладонями. Своими кулачищами начинает буквально месить меня. После второго удара я вырубаюсь. Часа в два ночи я очнулась. И ничего не понимаю. На полу валяются пряди моих волос. Я в крови. Кайрат что-то орет. Я его спрашиваю:
– А что произошло?
– А ты что, ничего не помнишь?
– Нет, – я трогаю свое лицо – оно все в крови.
– Ты себя в зеркало видела? – смеясь, спрашивает Кайрат.
Я встаю. Подхожу к зеркалу и в ужасе шарахаюсь от него. Вместо своего лица я вижу сине-красно-фиолетовое месиво. Там нет ни одного живого места. Вместо глаз узкие щелки и два синяка. Левая часть полностью в гематоме. Кровь течет из глаз, носа, отовсюду. Вместо моего каре – неровный «ежик»: Кайрат подстриг меня, пока я была в беспамятстве. Выхожу в коридор и вижу, что дети еще не спят. Два часа ночи. Мои дети в ужасе сидят на полу в темной комнате. Ко мне начал возвращаться разум. Первой моей мыслью было: «Нужно бежать!» Но как? Ключи от входной двери он куда-то выкинул или спрятал. Я не хотела пугать своим видом детей, поэтому, взяв из морозильника кусок замороженного мяса, приложила его к лицу и вернулась в комнату к Кайрату.
– Ты понимаешь, что ты от меня никуда не уйдешь? Что ты до последних своих дней будешь со мной. И что бы ты там ни делала, ты от меня никуда не уйдешь, потому что я тебя люблю. Ты должна быть со мной, ты моя жена, нас развели неправильно, – Кайрат был абсолютно неадекватен.
Я понимаю, что будет только хуже, если начну дальше объясняться, уговаривать, защищаться. Срабатывает инстинкт самосохранения, я начинаю ему поддакивать:
– Да, конечно, жаным. Да, конечно, ты меня любишь. Я тебя тоже люблю. Прости меня, пожалуйста, я была не права. Я сделаю все так, как ты хочешь.
И одновременно в голове крутится мысль: «Как сбежать?» Я понимаю, что Кайрат должен быть уставшим после дороги, потому что от Аксая до Актобе он проехал порядка 400 километров. То есть рано или поздно он захочет спать. Так и произошло. Я укладываю его на кровать, сажусь рядом. Мне очень плохо. Но сквозь слезы я ему поддакиваю: «Да. Да, Кайрат. Да. Все будет хорошо. Мы заживем новой жизнью. У нас все будет по-другому». В какой-то момент он вырубается, начинает храпеть. Засыпает крепким сном. Я медленно, тихонечко встаю и лихорадочно начинаю искать ключи посреди этого хаоса – разорванных документов, остриженных волос, луж крови. Ключи нахожу в спальне за оконной занавеской. Достаю их. И в этот момент Кайрат начинает шевелиться. Думаю: «Все, конец». Я аккуратно прячу ключ под свою подушку, а он просто переворачивается и храпит дальше. Это был идеальный момент, чтобы сбежать. Я иду к детям в комнату, которые не спали эту ночь. Единственное, спит Даник, ему всего 3–3,5 годика. Младшая дочка Камила, увидев меня, пришла в ужас. Она видит, что это не мама, а какое-то месиво. Я шепчу: «Тихо, тихо. Сейчас одеваемся. Молча выходим из дома». Тихонько бужу сына, беру его на руки. Дочки натягивают кофты. Я достаю ключи. На цыпочках мы пробираемся к двери. Открываю входную дверь и убегаем с детьми прочь. Мы даже квартиру не закрыли.
Пожалуйста, сделайте что-нибудь…
Первое мая. Почти 5 часов утра. Прохожие и водители мимо проезжающих машин, вытаращив глаза, смотрят на меня, женщину с окровавленным лицом, бегущую со всех ног с тремя детьми. Но ни один человек даже не остановился и не спросил, нужна ли помощь. Ни один! Около часа мы добирались до дома моей подружки Светы. Звоню ей по домофону – не отвечает. Звоню по телефону – не берет трубку. Кто-то выходит из подъезда, и мы забегаем в него. Поднимаемся на самый верхний этаж. Ждем, когда моя подруга перезвонит.
Тем временем Кайрат проснулся, увидел, что нас нет, и пытался до меня дозвониться. Но я поставила другую симку. В 7 часов утра Света мне перезванивает: «Что случилось?» Оказывается, у нее телефон был на беззвучном режиме. Она открывает нам дверь и не узнает меня. У нее в это время еще одна подруга Аим. Они обе в ужасе от моего вида. Детей отводят в другую комнату. Меня усаживают на кухне. Вызывают «скорую». Фотографируют на телефон. Говорят, что мне надо ехать в больницу. А у меня шоковое состояние: «Я не могу бросить детей. Они в шоке. Я не лягу на госпитализацию. С кем останутся дети?».
Приезжает «скорая». Аим берет меня за руку и едет со мной в больницу. Хорошо помню косые взгляды посетителей, пациентов больницы. Мне хотелось убежать, спрятаться ото всех. Медсестра врача, который меня принимал, записала мои данные. Направили на рентген, к окулисту. Тот назначил мне лекарства. Врач выписал заключение, выдал результаты рентгена, рецепты на лекарства. Сотрясения не оказалось. Врач сказал пить коагулянты и антибиотики, но, если что-то вдруг пойдет не так, сразу приехать в больницу. Аим тем временем сообщила нашему с ней коллеге о том, что у меня экстренная ситуация и нужна помощь. Он приезжает, мы едем в аптеку. Они покупают мне все выписанные лекарства, таблетки от гематом. Мы возвращаемся к Свете домой. Вечером того же дня звонит тетя Лена, жена маминого брата, и спрашивает:
– Гульмира, я слышала, что с тобой произошло. Ты где?
– У подруги.
– Послушай, твои дети сейчас в шоке. Им будет комфортнее у меня дома, нежели у подружки. Приезжайте. У меня дочки. Они будут вместе играть, отвлекутся. Я вас накормлю, напою. Все будет хорошо.
Мы с детьми приезжаем к тете. Она, охая и ахая, нас встречает, кормит и говорит:
– Примите душ, ложитесь, отдыхайте, высыпайтесь. Завтра утром мне нужно в больницу. Вы дома одни останетесь.
– Тетя Лена, спасибо вам за поддержку. Вы не представляете, как мне сейчас тяжело, – в тот день я излила ей всю душу и просила не рассказывать Кайрату то, что мы у нее.
На следующее утро я просыпаюсь от того, что тетя кому-то шепчет:
– Иди, она спит в той-то комнате. А я пошла.
Я вся сжалась от дурного предчувствия. Заходит он. Я в шоке. Как он здесь оказался? Как выяснилось позднее, тетя и Кайрат вместе придумали этот план, чтобы выманить меня. И она его впустила. А я поверила в ее искреннее желание мне помочь. Я настолько была в шоковом состоянии, что накануне даже не сообразила, откуда тетя Лена знает о случившемся. Я же никому не рассказывала, кроме подруг, коллеги и врачей. Но ее даже не смутил ни мой внешний вид, ни просьба не выдавать нас. Видимо, тетя искренне считала, что с Кайратом мне будет лучше.
Кайрат говорит мне:
– Одевайся. Поехали домой.
– Я с тобой никуда не поеду. Останусь здесь.
– Нет, ты поедешь со мной, – он поднимает детей и начинает их выпихивать на улицу.
– Идите, садитесь в машину. Она открыта.
Затем он вытаскивает меня из комнаты. В коридоре мы начинаем драться. А пол в нем выложен керамической плиткой и постелен коврик. Мы с Кайратом на нем и сцепились. Каким-то образом коврик соскальзывает. Я падаю на пол. Кайрат всем своим весом падает на мою ногу. Боль невероятная. Я ору:
– Встань. Ты сломал мне ногу.
– Дура, не ври. Я не мог сломать тебе ногу. Ты все врешь, симулируешь, – орет он, вытаскивая меня в тамбур подъезда.
На наши истошные крики выходит соседка, которая, увидев меня, ужаснулась. Она говорит Кайрату:
– Что ты делаешь? Как так можно? Неужели нельзя решить все по-человечески?
– Она разрушила семью. Развелась со мной. Забрала детей. Она меня оставила. Она проститутка, шалава. Бухает, гуляет. Посмотрите на ее лицо. Это она пьяная в баре подралась с девчонками, – безбожно врет Кайрат.
– Все равно так нельзя. Попробуйте решить это по-другому.
Я, еле удерживаясь на ноге, в истерике умоляю соседку:
– Вы же видите, в каком я состоянии. Теперь и ходить не могу – он сломал мне ногу. Не отдавайте меня ему, пожалуйста. Вызовите полицию. Сделайте что-нибудь.
Она смотрит на меня, но ничего не делает. Кайрат зловеще произносит:
– Ходить, говоришь, не можешь? Окей, я тебе сейчас помогу, – он хватает меня за капюшон спортивной куртки и тащит по лестнице вниз с третьего этажа.
У меня расквашенное полностью лицо. Практически лысая голова, а теперь еще и сломанная нога. Кайрат открывает подъездную дверь, швыряет меня на асфальт и говорит:
– Вставай!
– Я… я не могу встать.
– Вставай, вставай! Вон джип стоит, садись, поехали.
– Я не могу.
Он поднимает меня и запихивает в машину. И это все происходит на глазах наших детей. Кайрат заводит машину:
– Вот теперь мы едем домой.
Почти детективная история
Полтора месяца я лежала с гипсом и заново переосмысливала свою жизнь. У меня словно глаза открылись – я поняла, что все эти годы находилась в беспросветном состоянии жертвы. С подачи моих ближайших родственников и при моей низкой самооценке я постоянно думала: «Ну куда я пойду с тремя детьми? Кому я нужна? А он хоть и такой, но все-таки отец, муж, обеспечивает. Без него мы с голоду умрем». За эти полтора месяца в моем сознании происходят колоссальные изменения. Я в который раз не только понимаю, что не хочу больше жить такой жизнью и с этим тираном, не хочу подвергать опасности своих детей, но и ясно осознаю это. И я решаюсь на второй побег – осталось только дождаться, когда с моей ноги снимут гипс.
Когда его сняли, при помощи костыля я уже более-менее могла передвигаться, и одновременно у меня родился план побега. Кайрат как раз был на вахте. В то время с нами временно жил его отец (он развелся со свекровью), который контролировал меня, когда мужа не было. На следующий же день я сказала свекру, уходящему на работу, что выйду на свежий воздух, посижу на лавочке. На улице я сразу же забираю своих детей, играющих во дворе, и мы идем на автовокзал. Там я арендую минивэн Sharan, курсирующий по маршруту Аксай – Уральск, на котором мы добираемся до автовокзала Уральска. Это было моей главной ошибкой: бывший муж без труда вычислили меня. Но я еще об этом не подозревала.
Приехав на автовокзал Уральска, мы сразу же пересаживаемся на другую машину, которая ехала в Актобе. Там мы снимаем небольшой номер в гостинице при ж/д вокзале. На следующий день мы с детьми на поезде выезжаем в Актау к маме. Это была почти «макушка» лета.
Кайрат тем временем забил тревогу: свекор, вернувшись вечером со смены, увидел, что дома никого нет, и понял, что мы сбежали. Аксай – город маленький, и почти все друг друга знают через друзей, знакомых. Мой бывший муж обратился к водителям автовокзала и с легкостью выяснил, когда и куда выехала женщина с костылем и тремя детьми. Они тут же связались с водителями междугородних автобусов автовокзала Уральска и узнали, что далее мы отправились в Актобе. Он традиционно начал обзванивать всех моих родственников и допытываться, где я. В том числе позвонил моим брату и невестке, которые жили вместе с мамой, заверив их в том, что хочет восстановить семью, потому что любит нас. Те и признались, что я в Актау, можно сказать, сдали меня ему. Узнав от них о том, что Кайрат собирается выезжать за нами, я, испугавшись, впопыхах беру билеты на поезд в Астану. Мама поехала с нами.
Приехав в Астану, мы задержались на ж/д вокзале, подыскивая подходящую съемную квартиру и предполагая снять ее примерно на неделю, – мы планировали погулять по столице. Мы подбираем жилье недалеко от вокзала, берем такси и подъезжаем к нужному адресу. Нас уже ждала соседка хозяйки этой квартиры, расположенной на первом этаже. Каково же было мое удивление, когда мы, заселившись, не обнаружили постельного белья. Я поднимаюсь к этой соседке, которая обещает чуть позже занести все нужное.
Через 15–20 минут раздается стук в дверь.
– Кто там?
– Сосед, – слышу незнакомый мужской голос.
Я, подумав, что это муж или сын соседки принес нам белье, распахиваю дверь и столбенею. Тот парень, который назвался соседом, выскакивает из подъезда, а в квартиру вламывается бывший муж. Моему удивлению, смешанному с ужасом, не было предела: «Ну как так? Каким образом он оказался здесь, практически одновременно с нами?» Я до сих пор помню его бело-синее поло, джинсы. И вот он врывается в квартиру, закрывает дверь. Мама и дети тоже в шоке.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71996953?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
?ят (каз.) – стыд.
2
??далы? (каз.) – национальный обряд сватовства у казахов.
3
?ыр?ынан шы?ару (каз.) – выход из сорока дней.
4
??шы? к?йеу (каз.) – зять-щенок.
Гульмира Кабышева
Тип: электронная книга
Жанр: Любовь и отношения
Язык: на русском языке
Стоимость: 490.00 ₽
Издательство: Автор
Дата публикации: 14.05.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Проблема домашнего насилия в современном Казахстане приобрела ужасающие масштабы. Книга «Бьет – значит убивает» рассказывает о личном опыте жертвы домашнего насилия и освещает истории других женщин, столкнувшихся с избиением, манипуляциями и тиранией со стороны мужей.