Главная страница | Эротические романы | Нити судьбы. Волк

Нити судьбы. Волк
Валерия Журавлева
Рада привыкла не обращать внимания на свои раны, сама преодолевать трудности. Но все меняется, когда судьба сводит ее с ним – человеком, который способен изменить всё!
В легком и нежном романтическом танце они погружаются в мир эмоций и нежности, даже не подозревая, что это станет новым этапом в их жизни. Он станет для неё источником надежды, а она – для него чем-то гораздо большим!
Это история о том, как два сердца, полные шрамов, могут найти утешение и счастье друг в друге. Сможет ли Рада позволить себе снова довериться? Сможет ли он подарить ей искренние чувства?

Валерия Журавлева
Нити судьбы. Волк

Глава 1

– Да пошёл ты, урод! – выплёвываю каждое слово, глядя на его наглую жирную морду.
– Да я тебе не заплачу ничего, за что? Дура! – пенится он, его лицо красное, слюни летят.
– Засунь свои копейки себе в задницу! – разворачиваюсь к шефу и машу руками. – Твоя богадельня закроется через два месяца, с чем тебя, недомерок, и поздравляю!
Кидаю в бумажный пакет свои вещи: кружку, рамку с фотографией мамы, пару открыток с надписями о том, что мечты сбываются, увлажняющий крем для рук с запахом шоколада и неразвернутую пачку печенья Oreo.
– Я, я, я! – пенится импотент, не зная, что сказать.
– Что ты? Ну что? – смотрю в его поросячьи глазки.
– Да я тебе в трудовой такое напишу! – злится пузатый коротышка.
– Ты? – надеваю кожаную куртку и черный шарф с розовыми цветами. – Послушай сюда, – подхожу к нему вплотную, – я проработала на тебя год. Неужели ты думал, что я дура и не сделала пару скринов твоей черной бухгалтерии?
Наши глаза на одном уровне. Губки у мудака дрожат от волнения и ненависти.
– Подписывай, рассчитай меня по полной и расходимся по-хорошему, – говорю спокойно, глядя в его глаза. Мне нечего терять. Таких дядей было слишком много в моей жизни, и, кажется, я знаю, на какие точки давить. Хотя возможно ли раздавить желе? Все они за сорок мечтают, чтобы их любили, чтобы в ноги им кланялись, пока дома ждут дети и жена – которую они в самом лучшем случае выбрали из—за влюблённости, в худшем – из соображений выгодного наследства. Мечтают трахнуть девок помоложе, пуская слюну, но только обязательно за любовь, так как на бабки жадные. Гребанные куркули, импотенты с потеющими руками.
– Подожди три минуты! – визжит он, словно телка.
– Три минуты? У меня больше нет времени! – смотрю на свои серебряные часы от Gucci, как напоминание о том, что я тоже когда-то была одной из этих глупых девочек, которые искали счастье на пару ночей.
Стою посреди небольшого кабинета, рассчитанного на пять человек. Старые суки за своими столами мечтали о том, как я наконец покину их террариум, и внимание шефа будет только им. Сегодня у них даже корпоратив намечается. Сидят полдня, мажут свои приторно сладкие лица, но не мне их осуждать.
– Вот, возьми, – гордо сует мне в руки потрепанную трудовую книжку и деньги.
– Если тут что-то не так…
– Всё так, я тебя не обидел бы. Удачи тебе, – улыбается он.
– Приятно было с вами работать, – лживо скалюсь. – Пока, красотки, удачи вам! – машу им на прощание и выхожу из протухшего кабинета, пропахшего старческим потом, приторными духами и другой бякой.
– Удачно оставаться, Пал Палыч! – улыбаюсь приветливому старичку в форме охранника.
– Радослава, дочка, что такая счастливая? Ушла всё—таки от этого торгаша? – приговаривает он. Не любит нашего шефа, который каждую бумажку на парадной высматривает. Людмилу Петровну обижать нельзя – она любовь Пал Палыча.
– Ушла, – отдаю пропуск. – Счастлива, как слон! – выкладываю пачку печенья. – Это вам с Конфеткой, чай пить, – улыбаюсь.
– Ну у кого я теперь буду спрашивать, как мне свою Конфетку охмурить? – грустно улыбается он, списывая мой пропуск в журнале.
– Пишите, звоните, если что, я тоже буду скучать, – обнимаю его через белую стойку и ухожу прочь из этого высоченного стеклянного здания.
На улице стоит прекрасная погода, в декабре светит солнце. Немыслимо! Достаю из пакета рамку и с силой выкидываю её в большую мусорную корзину у входа. Свобода. Чувство самое прекрасное в моей жизни. Несмотря на то, что в декабре, как правило, работу не найти, в январе тем более, а мне надо как-то прожить эти два месяца на сто тысяч плюс коммуналка. Я не привыкла оставаться без денег.
Снова начинается нервозность, пытаюсь отогнать прочь негативные мысли, повторяя мантру: "Мне везёт, мне всегда везёт, непременно везёт".
Сажусь в свой красный Опель и пишу Гошику сообщение:
“Доби свободен”, прикладываю фото трудовой.
“Заезжай на студию, поболтаем.”
Выруливаю с парковки и мчу к другу, мой красненький жучок постукивает. Чёрт, ещё одна проблема. Придётся ехать к Алику и терпеть его слюнявые комплименты. Я пока к этому не готова.
– Пожалуйста, не сейчас, малыш, – глажу по рулю, коря себя за то, что однажды отказалась от подаренной BMW. Всё это из—за тупой малолетней принципиальности. Знала бы я тогда, что по-другому в жизни не бывает, гребла бы подарки обеими руками. Кому я вру? Себе? Это же была любовь, – вздыхаю, и от безысходности накрывает волна переживаний.
На очередном светофоре закрываю глаза, надуваю щеки и пытаюсь прогнать табун мурашек и мысли о несбывшихся мечтах. Сзади кто-то сигналит, я вздрагиваю и возвращаюсь в реальность.
– Ты с ума сошла в такой куртке ездить? – встречает меня друг.
– Гош, ну Гош, – канючу, расклеилась как мямля. – Всё плохо, – иду в руки к большому черному парню.
– Так, малыш, скажи мне, если нужен гашиш! – переводит он всё в свои реперные шуточки.
– Прекращай, большой брат! – бью его по твёрдому животу.
– Не видел тебя сто лет и сто зим из—за этой паскудной работы. Сколько он тебе заплатил? Не больше, чем скряга предыдущий? – садится за установку.
– Гош, прекращай, – сажусь на диванчик рядом. – Как-то просто не складывается.
– У тебя мать пять лет почти не складывается. Как тогда отыграла свой последний сет? Этот праститут увёз тебя во Францию, и всё пошло по одному месту, – цокает, надевает одно черное ухо и что-то проигрывает, регулируя настройки.
– Гош, ну Гош, – пересаживаюсь ближе, подлаживаю своё лицо, – твоя подружка здесь, – лезу ледяными руками под его белоснежную толстовку, расписанную на заказ.
– Ааааа! – отпрыгивает, визжа, как истинный афро. Голосок у него, конечно, отпад, но что он забыл в этой богом забытой стране, пока его родители прекрасно поживают во Франции?
– Тут ты пока не найдёшь другую тупую работу, – обиженно говорит, поправляя свою бордовую бейсболку.
– Она меня кормит, – надуваю щеки.
– Волкова, кому ты заливаешь? В двадцать лет тебя отлично кормила музыка, это твоё призвание. Я хочу знать, почему ты тогда исчезла, Рада, – вешает наушники на шею и проницательно на меня смотрит.
– Гош, в жизни всё меняется, мы должны быть серьёзными, – пытаюсь оправдаться, не затрагивая самую больную для меня тему.
– Нет, Волкова, не должны. Мы должны идти по своему пути, а не уныть от ерунды. Ты могла бы уже качать мировые площадки, – злится он, морщит лоб. – Я вижу это в людях и особенно в тех, кто приходит сюда писать. У единиц из них есть такой талант, а ты просто отказываешься от него – это ебаное богохульство! – ставит точку, качая головой.
– Ебаное богохульство, – повторяю полушёпотом. – Не упоминай имя Господа всуе, милый, – строю гримасу божьей дочери.
Не то чтобы мы высмеивали веру или как-то пренебрежительно к ней относились. Мы с этим чернокожим парнем, вернее мулатом, раньше по воскресеньям посещали храм, и наша поездка в Петербург к Исаакиевскому собору, конечно, останется в памяти как один из волшебных и значимых дней. Стыдно, что я так пропала, но словно контролировать боль внутри себя я научилась только сейчас, спустя, казалось бы, немного лет, но прошла вечность. Время, наверное, начинать жить, отпустив всё.
– Мы не виделись год, может, больше. Все твои переписки и короткие голосовые – я скучал, – сгребает меня в свои тёплые объятия. – Ты похудела, синяки под глазами, – тяжело вздыхает, не отпуская меня, позволяя почувствовать вкус свежих духов и мятной жвачки.
– Ну всё, будет время передохнуть, ещё были бы деньги, – отвожу взгляд.
– Есть одна тема, я никого ещё не предложил, а сам на этот вечер занят. Платят хорошо, две сотни за полночь. Приехала, отыграла – и уехала, – его глаза блестят, он пытается заинтересовать, сложив пухлые губы трубочкой.
– Две сотни, говоришь? – закусываю губу, прикидывая, что могу спрятаться за париком и гримом.
– Твой последний сет, тот, что ты скидывала мне, когда была в Париже с этим женатым мудаком, идеален. Я просто внес пару современных корректировок. Отыграй, а? – складывает руки в молитвенной позе, у него круглые карие глаза. Двести тысяч и какой-то непонятный кураж после увольнения делают меня слегка безрассудной.
– Хорошо, отыграю. Скинешь мне с корректировками? Когда нужно выступить? – смотрю на свой белый френч и начинаю думать о чем-то чёрном и длинном. Нужно прийти в себя, если хочу хорошо отыграть. Парик с каре у меня есть, как и откровенный наряд.
– 23 числа, за неделю до Нового года, клуб приличный, дяди, которые платят, тоже. Если нужна охрана – скажи, – счастливый черт.
– Нет, я не хочу привлекать внимание. Пусть скинут контакты администратора, выделят одно гримерное место, а оплата – на карту, – говорю серьёзно, вставая со стула. – Сразу говорю, высматривать меня не надо, ни с кем разговаривать не буду, пусть даже не пытаются подойти, – тычу в друга указательным пальцем. – Понял? Полная конфиденциальность.
– Понял, понял, мисс секретность, – самодовольно улыбается. Рад, засранец, что уговорил меня на выступление.
– До встречи, – хлопаю его по плечу. – Господь, как я скучала по тебе, ментальный брат, – прижимаю его голову к себе и смачно целую в лоб. Как же мне этого не хватало.
– Все мы братья и сестры, – складывает руки перед собой, прикрывая глаза.
– Но я тебе чуточку роднее, признай, – подмигиваю.
– Как отметишь Новый год? – с досадой спрашивает.
– Одна, не хочу тусовок, – обрубаю сразу, зная ведь, что позовет.
– Рад, давай к моим в Ниццу? А? – улыбается. – Мама накроет стол, папа ёлку, брат звезду, – подмигивает. – Они по тебе соскучились.
– Документы успеем сделать? – прикидываю, что это был бы неплохой вариант. Безумно скучаю по его матери. Стройная негритянка пятидесяти лет, даже сейчас она выглядит как модель, а дядя Марк – самый влюблённый мужчина на свете, маленький пузатый русский француз с залысиной. Тяжело вздыхаю.
– С Ольгой Васильевной полетим? – вспоминаю бабушку Гоши, ворчливую старушку, которая норовит кого-нибудь подпихнуть своим костылём.
– Она там уже, – цокает, манерно закатив глаза, – строит их там.
– Когда же ты созреешь, Гастон? – надуваю губы, зная, как друг не любит своё имя.
– Ой, ну прекрати, – отмахивается, нервно сводя брови на переносице. Ещё бы, его всё детство дразнили в садике и начальной школе. Аими—Гастон Морель – для меня это было самое красивое словосочетание в мире. Порой, будучи маленькой девочкой, я мечтала, чтобы у меня тоже была такая красивая фамилия, от которой он отказывается, прикидываясь Зайцевым. А я что? Волкова в честь отца, который ни секунды не провёл со мной, потому что был занят наркотиками и скитанием по тюрьмам. Мама? А что мама? Она быстро нашла себе другого, родила ему правильного ребенка, тех, кто не мечтает петь. Таких, которые, как она любит считать деньги, но судьба слишком насмешлива. Как говорится: "за что боролась, на то и напоролась". От чего ушла, к тому и вернулась – в дыру деревенскую, где и спилась. Дядя Гена, конечно, урод конченный, отобрал у неё всё, запретил видеться с сыном и забрал деньги, за которыми она так беспощадно охотилась. Так я и осталась одна, но я благодарна ей за то, что настояла и оплатила МГУ. Это прокормило меня.
– А мне нравится. Вообще не понимаю, зачем ты взял это дурацкое имя – Гоша, – кривляюсь. – Гоша, а мог быть Газ или вообще Гастон, – пожимаю плечами. – Очень эротично звучит. А какую ассоциацию можно было сделать на "Красавице и Чудовище", эх…
– А мне нравится Волкова. Чего ты не волчица? А? – дотошно акает.
– Всё, поняла, не лезу, – вскидываю руки.
– Давай попробуем улететь, я соскучилась, – пожимает плечами; они вышлют нам пригласительные. – Надо на визы подать.
– Я буду рада, – в голове считаю суммы, что могу потратить за новогодние выходные и то, что нам вряд ли удастся так быстро оформить документы без знакомых в посольстве.
– И купи себе уже пуховик, – с укором смотрит на меня.
– Так точно, – подмигиваю и исчезаю.
До машины бегу трусцой – холодно, конечно. Я словно очнулась с этим увольнением. Словно не было пяти лет вовсе, не было этого женатого урода с миллионами подарков и обещаний. Нет злости совершенно. До дома добираюсь одновременно с доставкой суши. Позволяю открыть шампанское и вылакать за вечер бутылку, съесть целый сет и пойти примерять шортики и майки в сеточку. Хм. Не поправилась ни на грамм – отлично. Тигровая шубка из искусственного меха будет отличным дополнением.
Странное чувство страха перед неизведанным. Перед будущим. Страшно остановиться в первый раз почти за четыре года, посмотреть вперёд, взять ответственность за то, что произошло, признать, что многое пережито, и, наверное, пора жить дальше, делая то, что хочется. Прохожусь по маленькому гардеробу 2*2. Здесь всё от него: все вещи, украшения, сумки, шарфы, шляпки, костюмы, а я всё это время ношу лишь черные джинсы и пару рубашек, что купила на распродажах. Ну, не дура ли? Дура! Здесь нарядов на сотни тысяч. Пора бы уже пользоваться. Хорошо в 25 лет хватило мозгов не выкинуть к чертям, а как хотелось сжечь. Примеряю черный костюм с длинными брюками—трубами и пиджаком – на голое тело очень даже эротично. А тут и белье есть. Достаю коробки. Хватит жалеть себя, хватит. Я за всё это очень дорого заплатила, слишком. Слезы покатились по щекам. Чёрт, надо купаться и идти спать, иначе привет, очередная бессонная ночь.
Скидываю вещи и побрякушки, запираю всё в шкафу и иду в свою небольшую светлую ванную, чтобы принять душ и смыть с себя эти годы.
В кровати накатывает тоска, страх и осознание, что мечты не сбываются, что это реальность, которую нужно принять и в которой надо жить. По своей тупости и упертости, чертовой правильности, я прогнала последние годы. Кому нужны были эти жертвы из моих мечт? Кому нужна была моя любовь? Никому, никому, Радослава. Всё просто. Захотел, использовал, оплатил свои развлечения, что ты хотела?
Так и засыпаю, пытаясь простить себя и отпустить мысли о нём. Но как можно забыть мой первый Париж?

Глава 2

Три года назад, Париж
Радослава

Париж… Тяжело вздыхаю. Лёгкие будто наполняются свинцом. А мне точно нужен кислород без него? А могу ли я дышать? Уже и не помню, когда моё дыхание было лёгким и уверенным. Разве что в той поездке.
Я до сих пор помню этот сладкий запах выпечки, кофе и его духов, запах кожаного салона в новом авто и геля для душа с ментолом, незащищённый, голый, страстный секс, кружевное бельё, ужин на Эйфелевой башне.
За окном красивые улочки, а я не могу вылезти из кровати номера с потрясающими видами на сверкающую башню.
– Ну, куда ты? – тянет меня за руку обратно на белые простыни.
– Давид, – пищу, – прекрати, я хочу увидеть Париж, – поворачиваюсь к нему и вывожу узоры по контуру его татуировок.
– Всё, что тебе нужно – это Эйфелева башня. Вон она, – указывает за окно.
– Но я хочу посмотреть на людей и… – не знаю, как объяснить, боюсь, кажется, здесь "музыку" заказывает он.
– Увидишь, у меня сегодня встреча буквально на 20 минут, дальше ресторан, – убирает мои волосы за ухо.
– Вместе? – краснею. Он что, представит меня кому-то? Кажется, к этому я никогда не буду готова.
– Да, – поднимается с кровати, не стесняясь своей наготы. – Иди сюда, – поднимает меня на руки и закруживает.
– Дав, Дав, голова кружится… – цепляюсь за него, заливаясь смехом.
– Пройдёмся по магазинам, купим тебе красивое платье и кружево для этих малышек, – удерживает указательными пальцами мою грудь второго размера.
Мне всегда казалось, что она у меня маленькая и никто в жизни на неё не позарится, но только не он. Кажется, это его любимая часть моего тела, он боготворит два этих холмика. С ним я полюбила своё тело, каждую его часть. С этим мужчиной я чувствую себя богиней.
– Давид, – осматриваю его: красивые шоколадные глаза, темнее моих в разы. Короткие, торчащие ежиком волосы и его мускулы. – Сколько времени ты проводишь в зале? – невольно вырывается из меня восхищение.
– Ахахах… очень много, – поднимает меня под голую задницу.
– Я мокрая там, – шепчу, прекрасно ощущая жар его члена.
– Ага, я чувствую, – делает пару глубоких вдохов и рычит как племенной индеец.
– Я краснею, ты невозможен, – прячу глаза, в то время как он медленно опускает меня киской на своё каменное член.
– Давид, – шепчу от испуга.
На весу – это абсолютно другие ощущения. Это как чувствовать только его член и ничего больше. Использовать его плечи как спасательный круг.
– Нравится? – улыбается. Для него секс как гребанный спорт, трахается как чертов станок, неустанно, неумолимо, сутками, придумывая разные способы для экзекуции оргазмами.
– Ты вообще устаешь когда-нибудь? – откидываю голову назад и улетаю.
– Не с тобой, – надрывно шепчет, усаживая меня на себя. – Давай, поработай, – опирается одной рукой о кровать, а второй проводит по моему пылающему телу – шея, грудь, талия, живот, бедро и киска. Он умело доводит меня до оргазма своими пальцами, подбадривает меня шлепками по бедру, пока я любуюсь собой в зеркале.
Кажется, что мы отдельно, но вместе. Это вообще реально? Хватаю его за горло, бью по щеке, заставляя посмотреть на себя, и вижу тёмные глаза зверя. Расфокусируюсь, не могу сосредоточиться. Он настолько сладкий, мужественный, красивый, жёсткий – это сводит с ума. Обвожу точёные черты лица: узкий лоб, острые скулы, широкий подбородок, засовываю пару пальцев в его рот, глажу кончик языка и нарываюсь на блаженное покусывание.
– Ааааа, – шепчу, заворожённая им и его рельефным мощным телом. Его движения снизу быстрые, плавные. Он не трахается, он просто играет на чертовом фортепиано моих эрогенных точек.
Злюсь, хочу поймать оргазм, который он у меня отбирает. Издаю рык и ускользаю, ерзая на нём, ловлю улыбку и тихий смех. Зверю, хватаю за подбородок и набрасываюсь на желанные губы, кусаю, лижу, ловлю стоны и смех. Кончаю, дрожу как чертов вибратор на нём, падаю в руку, заставляя его закончить, заставляю отпустить себя и раствориться, смачно выругаться.
– Сука, – откидывается на кровать вместе со мной.
– Жарко, – переворачиваюсь на нём.
– Рада, – серьёзно. Сжимаюсь от волнения и страха. Кажется, что он подозревает меня в шлюховатости после таких сцен. Да и какая к чёрту разница, если так ярко.
– Ммм? – смотрю в белый потолок.
– Собирайся, пройдёмся по магазинам и поужинаем в красивом месте, – целует мою руку.
– Хорошо, – встаю с кровати, одергиваю себя, чтобы не закутаться в простынь. Рядом с этим мужчиной все чувства в тысячу раз острее. Перед этим мужчиной мне определённо стеснительно до дрожи в пальцах на ногах, ни с кем другим так не краснела.
В ванной слышу его разговор на каком-то из языков, которые мне недоступны. Мужчина слишком мило общается, и это меня нервирует. Заставляет думать, что он кокетничает со своей любовницей или просто какой-то девкой. Не замечаю, как делаю яркий макияж: стрелки, бордовая помада, румяна. Выхожу голышом в комнату и иду к гардеробу, чтобы надеть единственное платье: короткое черное с длинными рукавами. Натягиваю черные колготки в горошек, коричневые замшевые ботфорты с острым носом и длинное пальто на плечи. Волосы в тугой хвост – такой тугой, что мозг сдавливает.
– Оперативно, – осматривает меня. – Что, злая такая, кисунь? – щёлкает по носу и получает в ответ по руке.
– А ты чего такой милый, дедуль? – поднимаю глаза. От злости лоб напряжён и болит.
– Понятно, – усмехается, отводя глаза. – Сестра.
– Ммм… Сестра у тебя итальянка или…? – звуки ревности вырываются неконтролируемо.
– Это был испанский, детка, прекрати, Рад, – скалится самодовольный кретин.
– У тебя есть пять минут, – смотрю на свою пустую руку, – или я иду совращать французов.
– Иди, – с самодовольной ухмылкой указывает на дверь.
– Да пошёл ты, – шепчу ему в лицо. Сейчас мы на равных, и я слишком зла. Разворачиваюсь на каблуках, хватаю тёплый коричневый шарф и выхожу за дверь.
Стоя в лифте, я, конечно, уже остываю. К чему приревновала? Дура. Смеюсь. Если уж ушла, то куда возвращаться? Выхожу на улицу, вечерний город приветствует огнями фар. Вот бы сейчас, конечно, показать своё тупое Я, нахрен уйти или уехать. Одергиваю себя, думая, что с таким взрослым мужчиной это явно будет перебор. Опираюсь о капот его тачки – очередного серого BMW i8, кажется. Наигранно дую пухлые губы, сложив перед собой руки. Готовлюсь играть вредину, когда он выйдет. Но сама уже готова сдать заднюю. Переборщила я с посылом, переборщила. Не пугаюсь, когда замки на дверях щелкают.
– Прошло десять, – пафосно отодвигаю рукав и смотрю на отсутствие часов.
– Садись, – резко открывает вверх свою дверь и усаживается.
Стою как вкопанная. Если он сейчас не извинится, я зайду обратно и буду как дура сидеть в холле, потому что мозгов не хватило взять документы.
– Сама не сядешь? Нет? – смотрит на меня из открытого окна.
Борюсь с собой из последних сил, чтобы не гаркнуть в ответ и не послать его ко всем чертям собачьим.
– Нет, – бубню себе под нос, отхожу от машины и поднимаю голову вверх, выпуская пар изо рта. Прохладно, пальцы слегка окоченели.
Проходит молчаливая минута, прежде чем он выходит из авто, подходит и приглашает меня сесть.
– Благодарю, – наигранно скалюсь, щуря глаза.
– Ой, лиса, садись, – цокает, ухмыляется, приподняв бровь.
– Ну так уж, – стыдливо пожимаю плечами, усаживаюсь в низком авто.
Терпеть не могу ложиться на сиденье, но должна признать, быстро привыкаешь к роскоши и легкости. В машине становится тепло, и я расслабляюсь, позволяя себе откинуться на спинку и наблюдать быстро сменяющиеся картинки за окном. Вот бы так всегда. Ехать на пассажирском, с ним, злиться на него и получать поглаживания по коленке, пока он разговаривает по телефону – сейчас он довольно—таки грубо высказывает своё мнение.
– Красивый язык, – пытаюсь расслышать слова песни, но все мои попытки понять французский провалены.
– Она поёт о любви, о потере, – быстро бросает чёрный телефон, непринуждённо ведя свой BMW.
– Ты знаешь французский? – мне становится не по себе. С каждой минутой он всё больше и больше напоминает киборга. Разве возможно столько всего знать и уметь?
– Lui c'еtait tout mon monde. Et bien plus que ?a. J'esp?re le revoir. L?—bas dans l'au—del?, – прекрасно подпевает.
– Ты идеален, – не скрываю восторга. – Чего ты не умеешь или не знаешь?
– Не знаю, что творится в твоей прекрасной головушке, крошка, – подмигивает мне.
– Научишь меня этой песне? – разворачиваюсь к нему полностью. – Пожалуйста, пожалуйста.
– Если будешь себя хорошо вести, – смеётся, прибавляя газа.
– Невыносим, – отворачиваюсь. Украдкой слежу за ним.
Одет, как всегда, в бренды: чёрные укороченные брюки со стрелками, синяя рубашка, неформальный пиджак в тон брюкам, поверх тёмно—серое мешковатое пальто. На руке красуются часы с бриллиантами, какие-то кожаные браслеты. В просвете расстегнутой рубашки виднеется кожаный шнурок с подобием креста; я даже не уверена, что это, несколько перстней с чёрными камнями. Вряд ли это серебро, скорее платина. Мажор.
Выбирать с ним бельё оказалось очень интересно и познавательно. Этот мужчина о видах кружева и фасонах знает явно больше, чем я. Даже умудряется удивить консультантов в магазине. У него блестящий вкус; в бутиках он как рыба в воде, нет никаких вопросов про размер – будешь или нет? Ощущаю себя открыто и весело, примеряя очередной подобранный лук. Хватило двух раз одернуть с себя в попытках посмотреть на цену, и больше не хочется. Веду себя как маленькая девочка в магазине игрушек: дую губы, когда не нравится, и активно киваю, когда наш вкус совпадает.
Замечаю, что мужчина настолько увлечён, что пару раз сбрасывает назойливого абонента, который звонит и звонит. Конечно, в маленький багажник ни черта не помещается. Заканчиваем всё ужином на Эйфелевой башне. От восторга ничего не соображаю; от улыбки сводит скулы. Довольно пью шампанское, закусывая десертом.
– Довольна? – берёт салфетку, чтобы вытереть мне уголок губ.
– Да, Давид, спасибо, – шепчу со слезами на глазах. – Это волшебно, прямо в сердце, – указываю на правую грудь.
– Слева, малышка, – хохочет по-доброму, указывая на своё.
– Даааа, – киваю, – спасибо, – запиваю сладким шампанским.
– У меня для тебя кое—что ещё есть, не дотерплю до дома, – достаёт откуда-то небольшую чёрную коробку.
Моё сердце бухается в пятки, дрожь разносится по телу. Это же не кольцо? Боже милостивый, если он сейчас сделает мне предложение, я умру от счастья – моё вибрирующее сердце разлетится. Моргаю, пытаясь прогнать слёзы счастья и восторга и придумать, как следует реагировать. Все сумасшедше визжат и прыгают на руки. Так и сделаю, точно!
– Открой, – ставит мне коробку под нос.
На крышке чёрным по белому написано "GUCCI". Нет, не кольцо, точно не кольцо. Смотрю на счастливого мужчину, который закусив губу, ждёт моей реакции.
– Ух, – вытираю ладони о платье и дрожащими пальцами развязываю узкую чёрную ленту, открываю коробку.
– Теперь будешь по ним сверять, – мужчина улыбается.
– Ага, – застыла, осматриваю часы. Конечно, они стоят минимум сотню, и это бесспорно крутой подарок, только вот что делать с тем, что я надумала себе?
– Не нравятся? – удивлён, улыбка исчезла с его лица.
Отмираю. Чёрт, это "GUCCI", да хоть "Sunlite".
– Я в восторге, – достаю холодные серебристые часы. – Очень красиво, – устраиваю их на руке, справляюсь с застёжкой и показываю ему. – Это чтобы я всегда помнила о тебе, смотря на время?
– Ага, я на это и рассчитывал, – отводит глаза, кажется, сам не доволен, ожидал что-то другое? И хотел другого?
– Давид, – встаю и подхожу к нему. – Всё это волшебно, спасибо, мы можем потанцевать, пока играет маэстро, – указываю на мужчину за чёрным роялем.
– Рад, я люблю тебя, – серьёзно смотрит в глаза. Первое признание в любви. – Но в этом ты похожа на распутную девку, а я на твоего сутенёра или, хуже того, кто тебя снял.
– Ладно, – хихикаю и иду на своё место.
Металл быстро согрелся, и я перестала замечать его тяжесть. Насытившись и напившись, счастливо еду домой под полюбившуюся мелодию, только на этот раз пытаюсь повторять слова вслух. Давид смеётся и учит меня, как правильно ставить язык и картавить. А я просто по уши влюблена в него.
Пока он разговаривает по телефону, принимаю душ и заваливаюсь на чистые простыни в одном халате. Размышляю о том, что меня напугала собственная реакция. Я ожидала от него кольцо? Что хуже? Ожидание? Или огорчение? Так и засыпаю с мыслями, а просыпаюсь среди ночи, зажатая в тиски сильных рук; от его тела сумасшедший жар, и если бы я не знала, что это его стандартная температура, подняла бы на уши весь отель. Чёртов оборотень. Пытаюсь уснуть, до утра мне точно не удастся не разбудить его.
В голову приходит идея с миксом французской песни. Не выдерживаю и выбираюсь. Мужчина всего лишь недовольно ворчит что-то, подминая под себя мою подушку.
Борюсь с желанием поцеловать его. Голая, иду в гардероб. Надеваю его белую рубашку и серые спортивные стринги. Завязываю дулю на голове. Выхожу из спальни в холл, усаживаюсь за круглый стол, надеваю большие наушники и начинаю творить, как позволяет мой ноутбук. Полностью погружена в процесс и не замечаю, как мужчина в одних белых боксерах входит в комнату, садится напротив меня и что-то говорит.
– Детка, ты меня слышишь? – щёлкает пальцами.
Снимаю наушники, протираю глаза и замечаю, что за окном начало светать.
– Соня, – глажу его щетину, почесывая шею.
– Я? – улыбается. Сейчас он не обременён ничем и кажется милым и спокойным. – Это тебе не спится.
– Я делала это, – закусываю губу, снимаю наушники и даю ему. Волнительно; обычно я никому не показываю сырой материал.
Он удивляется, берёт наушники, надевает и старается вслушаться; глаза бегают по комнате, смотрит куда угодно, только не на меня. Начинает дергать ногой под столом, стучит пальцами по столу в такт музыки. Принимаю это за хороший знак.
– Рад, это круто, – восхищённо кладёт наушники на стол.
– Это сыро, у этого малыша не хватает мощности, да и пару инструментов нужно, плюс хотелось бы свой голос добавить.
О чём-то задумался, смотря в окно на туман. Взял телефон и ушёл в другую комнату. Как это понимать? Включаю программу, потирая уставшие глаза. Позволяю себе посмотреть на башню и насладиться моментом: я здесь пишу музыку с мужчиной, в которого влюблена, и он сказал "люблю". Восторг. Это всё кажется таким важным, а я пытаюсь вписать в себя каждый момент, каждую мелочь, эмоцию, вздох, его улыбку.
– Собирайся, у тебя 15 минут, – вышел ко мне абсолютно свежий. – Завтракаем в дороге.
– Куда? – не понимаю.
– Давай! Шевели своими аппетитными булками, малышка. Всё узнаешь, – говорит что-то задумчиво.
Через пятнадцать минут мы уже мчим в его авто с кофе и круассанами. Не понимаю, зачем он взял мой ноутбук. Но когда мы входим в небольшое помещение, становится понятно – это студия звукозаписи.
– Давид? – ошарашена.
– Что, Давид? – шепчет самодовольно.
Оба одеты в спортивные костюмы чёрного цвета, большие ботинки, пальто, шарф, чёрные шапки с отворотом.
– Привет, – с нами здоровается высокий худой блондин.
– Привет, – удивлена, что он говорит по-русски.
– Я Мартин, Рада и Давид, – указывает на нас. – Вы от Яра?
– Да, приятно познакомиться, – приветливо киваю, понятия не имея, кто такой Ярослав, но сейчас уже всё равно.
– Я к вашим услугам, – указывает на студию.
– Что я буду тут делать? – спрашиваю у мужчин, словно дурочка.
– Писать, – сует мне в руки ноутбук. – Детка, я на день арендовал это место. Помогу тебе с языком, а этот парень, Мартин, поможет с, как это у вас называется, инструментом.
– Давид, – кидаюсь ему на шею. – Это лучший подарок, лучший!
Вот исправленный текст с комментариями к исправлениям:

—–

Через полчаса меня поглощает работа. Давид принимает все доставки: еды, нового ноутбука, старается не отвлекаться на свой телефон, и к концу дня мы пишем мой голос на французском, стоя вместе за стеклом. Это слишком интимно – впустить его в себя физически, ничто по сравнению с этим, показать ему себя изнутри полностью. Я пропала.
На обратном пути мы слушаем уже готовый трек, отмечая, как всё идеально получилось.
Этот вечер в ванной особенный, мы словно слились, полностью. Бесповоротно, понимая друг друга на интуитивном уровне, без слов: только взгляды и прикосновения. Он пробрался ко мне в душу – это всё больше, чем брендовые часы и шмотки, о которых я когда-то мечтала ночами; это больше, чем рестораны, больше, чем башня.

Глава 3

Наши дни, Москва
Давид

Москва. Чувствую себя в этом городе незваным гостем, а вернее – обязанным.
Долго же я тут не был: года четыре, не меньше. В дотошных пафосных клубах, в уличных давках.
Я для них словно ряженый итальянский педик, чертовы ублюдки фальшиво скалятся, а за спиной ведут двойную игру. Устал делать вид, будто я тупой, не понимающий кретин.
Смерть отца – взваливать на себя дерьмо, которое он предпочитал годами не разгребать. Семья. Мой подрастающий светловолосый и светлоглазый волчонок, ничего от меня не перенял – ни грамма схожести, всё мамино. И женщина, с которой "хорошо" до тошноты. Я всё ещё никак не могу открыть конверт с результатами теста. Надо отдать Бесу должное: исполнил чисто и даже не заглянул.
– Дав, Ола, – машет еле стоящий на ногах Эльдар, вернее, висящей на одной из грудастых телок. Наряжен в брендовое шмотьё разных цветов – ни вкуса, ни запаха, лишь бы дорого, лишь бы показать наличие денег, которые он спускает на наркоту и шлюх.
– Ола, – наигранно улыбаюсь с чашкой кофе в руках.
– Сегодня у меня такая ца—ца выступает, – разваливается на диване, позволяя телкам тереться о него.
– Хороший у тебя клуб, – осматриваюсь по сторонам.
Денег, конечно, в это блядство немерено вбухано. Современный дизайн, состоящий практически из одних зеркал, сцена диджея посередине, камеры, свет, музыка, стойки для танцовщиц – а уж сколько он слил на этих длинноногих красавиц, которые приносят ему миллионы от засаленных мужиков.
– Я ему про цыпу, а он мне про клуб, – усмехается, – совсем ты семейный стал?
Раздражаюсь. Раз этому уроду хочется похвастаться, почему бы ему не позволить?
– Ииии? – смотрю на золотые часы, поздно.
Сын прислал видео, как они с Бесом учатся водить Cayenne на механике. На заднем сиденье – счастливый белый пес.
Мой пацан не признается, что мы с 12 лет гоняем на моём BMW.
Странное чувство появляется, когда смотрю на этого мужика. Зависть, что ли?
Жена – обзавидуешься. Мирка везде с ним, с возрастом вообще расцвела, пацаны мелкие от неё в восторге. Детей – полный дом. Собаки. Родители под боком. А вспомнишь всё дерьмо, что было между ними – и сразу любые чувства, кроме сожаления, отпадают.
– Забыл, как зовут, но обещали, что играет так, оргии заводит прямо на танцполе, – тычет лениво пальцем на экран.
– Известный кто-то? – делаю вид, что мне интересно, пытаясь рассмотреть, что там происходит на экране. Операторы работают хорошо: ноги, жопы, сиськи – хоть бы одно лицо показали.
– Неа, но рекомендовал Гошик, наш местный, – закидывает очередной бокал.
– И ты так легко пустил неизвестную девку без проб в твоей постели? – хмыкнул. Он урод тот ещё, конечно, но нужно отдать ему должное: в ведении клубов он знает толк.
– Так ещё не вечер, Тугуш, не вечер, – скалится, одергивая свою измятую рубашку. Свин натуральный, хоть бы пуговицы застегнул.
Откидываюсь назад на кожаную спинку дивана. И что я здесь забыл? Домой просто не хочется. В Москве закрыться в квартире означает пустить в свою голову воспоминания, которые вот уже три года из головы не идут. Признаться себе, что при всём могуществе – это всё дерьмо, в котором я участвовать не хочу. Сука, сколько раз за ебаных четыре года я пожалел обо всём? Тысячи? Надо улетать, иначе я точно заявлюсь к ней. Уже представляю, как слежу за её подъездом. Стоп! Стоп! Стоп!
Размышления прерывает девичий голос; кажется, в полной тишине она поёт на французском языке, такие до боли в сердце знакомые слова. Эта песня – наша песня. Это не может быть она, не может быть.
Сердце сейчас выпрыгнет. Кинул кружку на стол, чтобы попытаться унять дрожь в руках. Пытаюсь высмотреть в экране источник голоса, но не могу ждать; в груди, словно тысяча ножевых ударов разом – от злости зубы свело.
Голос повышается на октаву, и оператор показывает её лицо: яркие ореховые глаза, сетчатая чёрная кофта, какие-то побрякушки на шее, искусственные короткие чёрные волосы. Каре француженке ей идёт. Сомнений нет: в груди всё сжалось, не могу дышать.
– Понравилась? – хрюкает Эльдар, толкает меня в плечо и заставляет отвлечься, – не убьёшь же меня? Ты чего такой злой? – заправляется дорожкой, никого не стесняясь.
– Фу, блять, ты хоть бы в кабинет ушёл или в сортир, – презрительно произношу.
К нам подсаживается Майор.
– Отвали, – вытирает нос, – лучше глянь, что за цыпа; член встаёт только от голоса, а представляешь, что она на нём вытворяет?
– А ты что забыл? – Майор плеснул себе в стакан виски и соль мне на рану. Сукин сын, неужели ты сейчас будешь поднимать этот разговор? Закипаю.
– В смысле? – свин потянулся за закуской.
– Года четыре назад ты ебал её с друзьями, – мент смотрит исподлобья на меня, на мою реакцию; что же я сделаю?
Паскуда. Сейчас бы прям ему в глотку вцепился голыми руками.
– Слушай, за столько-то лет их были сотни, но такую бы точно запомнил, – стал
вглядываться в танцпол.
– Ты бы нюхал меньше, может, быть, помнил бы больше, – Дэм смотрит на меня, – ты же тоже с ней развлекался, – тычет пальцем.
– Вот тебе новость: я с Волком одну бабу ебал, – смеётся, слюни летят в разные стороны.
Фу. Трясёт. Были бы мы в Испании, уже бы не разговаривали.
– Я бы на твоём месте так не восхищался; смотри на него, – рассмеялся Майор, – он же её по Парижам мотал.
А вот это ты зря, очень зря. Значит, ты ушлёпок решил, что если у меня проблемы, я тебя не накажу? Зря. Остываю и скорее собираюсь, чтобы не наделать сгоряча того, о чём буду жалеть.
– Хорошего вечера, друзья, – холодно, встаю.
Пожалеешь, ох ты пожалеешь, друг мой. Я тебя не трону, но знаю того, кто мне должен. Член короткий свой жрать будешь.
– Да ладно, Дав, ты что, обиделся? – завопил.
– Тамбовский волк тебе, Дав, друг мой. Увидимся на сделке, надеюсь, товар хороший будет; если ещё раз краденых привезёшь, я тебя на аукцион выставлю, – подхожу ближе, возвышаясь над его ничтожной жирной тушей, – никто с тобой дел иметь не захочет. Прошу, не отнимай зря моё время.
– Давид Робертович, – вступился Майор.
Конченый, строит добродетель. Это действует только на таких зажравшихся придурков, но не на меня. Ебаный тупой ментовской манипулятор.
– Рот закрой, – перевожу взгляд на него, – слюни ему лучше подотри и убери от него порошок, иначе он до сделки не доживёт; хотя может, это и к лучшему, – разворачиваюсь и ухожу прочь.
Черный ход. Мой BMW седан металлик. Звонок на телефон. Ну только этого не хватает; смотрю на экран – сын. Слава богу. Этот мальчик способен меня отвлечь.
– Привет, па, – настраивает видео, совсем уже взрослый; восемнадцать недавно исполнилось.
– Привет, рулевой, – губы дергаются в попытке улыбнуться. Правильный сын и в кого он вырос среди нас-то? Сам права получу, сам машину куплю. Сам учиться пойду. Но хоть тут Вольная повлияла.
– Это восторг, пап, вообще, прости, но я за руль BMW больше сяду, – смеётся пацан, и у меня от сердца отлегло; вся злость ушла, растворилась.
– Вот так да? Все детство проездил, а тут разок за Porsche сел, – рассматриваю его, сзади Тари с собакой беседует о чём-то на итальянском. Слышно, как Амирана отчитывает Тимура.
– Блин, пап, я по тебе соскучился и по сестре. Ты скоро приедешь? Мы успеем пересечься до моего отлёта в Москву?
– Не знаю, Мот, а почему сам не хочешь поехать к ним? – задаю самый глупый вопрос, делая вид, будто не знаю, что у них с Адель натянутые отношения.
– Не хочу, пап, без тебя мне не нравится там, – чешет затылок, – атмосфера напряжённая.
– Я понял, – отрезаю, – постараюсь вернуться.
– Это дядя Давид? – голубоглазый пристроился к брату сзади, – Привет, дядя Давид.
– Привет, Тариэл, – не могу не улыбаться, как у этих двоих получилось такое чудо?
– А где мама?
– Гуляет с Булочкой, у нас скоро пополнение, – треплю брата за волосы.
За кадром грузинские ругательства, психи, хлопок дверьми. Ох и достаётся им от Тимура. Зачем только Мирка ему про маму рассказала? Как лучше хотела, дуреха. В этой женщине никогда не умрёт справедливость.
Ребята что-то рассказывали, но я засмотрелся на маленькую девочку с пышными бедрами. Пытается завести свой красный Опель.
– Па, ты вообще слушаешь?
– Извини, сын, мне пора, давай позже, – кладу телефон рядом и наблюдаю, как она садится в такси.
Чёрт бы меня дернул ехать за ней. То ли это я так семейством вдохновился, то ли захотел рану в груди расковырять. На чистых эмоциях, желании дотронуться, ощутить вновь её тело, её любовь, доезжаю до старенькой девятиэтажки. Не переехала значит, не спилась, не снюхалась, с папиками не трахается, раз на старой тачке ездит. Выходя из такси со своими большими сумками, оглядывается. Кутается в кожаную куртку. Да, крошка, в декабре прохладно.
В лихорадке выскакиваю из машины, чтобы успеть придержать ногой старую дверь подъезда.
Седьмой этаж. Коричневая дверь. Счастлив как мальчишка. Эта эйфория – до боли сладкое знакомое чувство. Неужели она? Не знаю, сколько маюсь у двери: пять минут или полчаса. Набираюсь смелости. Стучу, не знаю почему игнорирую звонок. В груди трепет; шатает меня из стороны в сторону, словно я пьяный. Разносит внутри.
Дверь открывается.
– Ты? – удивляется, чиста как ангел. Измучена, нет грима на лице, не сияет; в руках стакан со странно пахнущей жидкостью.
– Я, я, Рада, что с тобой? – всматриваюсь в исхудавшее лицо: одни губы, скулы да шоколадные глаза. Синяки от усталости? Или тут что-то похлеще порошка? Машинально смотрю на руки, но натыкаюсь только на длинный рукав шелкового лилового халата. Чёрт, столько лет не видел, а такое ощущение, будто их не было. Словно я вчера дверь за собой закрыл.
– А что со мной? – медленно, заторможенно осматривает свои ноги, подносит стакан к пухлым губам и делает глоток.
Да что с ней? Губы дрожат? Кусает щеку со внутренней стороны? Держится, чтобы не заплакать? Может, мужик дома? Или ждала кого-то другого? Кто-то напугал?
– Рада, я хочу поговорить, – трясет всего от вожделения; хочу её, её тело, чувства, до трясучки хочу, снова увидеть улыбку, удивление, проснуться с ней в Париже, трахаться до звёзд в глазах и услышать её “люблю”.
– О чем нам говорить? – первая слеза прокатилась ножом по моему сердцу. Вздыхает тяжело, полы халата чуть расходятся. – Зачем ты только приехал? Зачем?
– Ну хватит плакать, Рада, будто нам не о чем говорит, – дергаюсь к ней, захожу в маленький коридорчик.
Девушка пятится назад, оступается, подхватываю её.
– Давид, Давид, – смотрит на меня, – я так скучала, – шепчет, глазами шарит по моему лицу. Держит стакан между нами.
– Что это? – морщу нос от запаха какой-то травы.
– Пустырник, – гладит меня по плечу.
– Ооооооо, – хватаю стакан и ставлю на небольшой комод: ещё помню, как расставлена мебель. Словно я был вчера в её квартире.
– Давид, не надо, не трогай меня, – дрожит, но не отталкивает.
– Я не могу, – закрываю глаза, даю ей возможность оттолкнуть меня, даю себе возможность передумать и не делать того, о чем пожалею.
– Давид, – вздыхает, решается и набрасывается на мои губы с поцелуем; становится к стене, закрывает дверь на два оборота. Этот сладкий поцелуй с горьким привкусом передает все смешанные эмоции.
– Крошка, – дергаю за бантик, и шелк открывает её идеальные упругие груди. Как я мечтал о них, о ней, о том, что эти ноги снова меня обнимут, пока я несу её в кровать. Сколько раз в приступах ненависти я прокручивал эту ночь в голове: нашу первую ночь вместе, без моих побегов.
Хватаю маленькие горошинки сосков, лижу, целую, сосу, глажу плоский живот. Красавица в своей манере прячет руки к груди и старается не смотреть, как я расправляюсь с одеждой. Целует в губы, обхватывает мой член рукой, и всё, я готов на всё ради неё. О какой защите может идти речь? О чем вообще сейчас может идти речь? Всё в ней. Жажда.
Вхожу в неё с трудом – узкая, мокрая, пытается отодвинуться.
– Давид, – шепчет на ухо, даёт поцеловать себя, выгибает спину, подставляя каждый участок своей груди и шеи.
– Как же я скучал по тебе, малышка, – целую её повсюду, до куда могу достать, сплетаю наши пальцы.
Стонет, цепляется, не выпускает меня. И я теряюсь в ощущениях, в ней, держу её в руках, пока она позволяет себе не сдерживаться и кончает; затем я в неё, не заботясь ни о чем. Мне похуй; кажется, за все время, что я был вдали от неё, я решил, что изменю всё. Эта встреча лишь мой запрос, лишь шанс, знамение, что пора, вот сейчас принять решение. Я простил ей всё, что было. Ненавидел сначала, но простил. Сегодня это не имеет значения; я задышал полной грудью только рядом с этой женщиной.
Не разговариваем, вымотаны, Рада истощена. Встаю, чтобы пройти в ванну и взять полотенце, поухаживать за ней. Это моё самое любимое занятие в жизни – ухаживать за ней, смотреть, как она стесняется.
– Давид, – сопит, прижимается ко мне во сне, пока я встречаю ранний рассвет.
– Радослава, – обнимаю.
Меня потряхивает от картинок прошлого, но ничего вокруг в её маленькой светлой комнате не говорит о том, что она продолжила этот путь, развратной бляди. Ничего не говорит о том, что у неё кто-то есть. Да уж, а тело не говорит о том, что она ебется в групповушке каждый день. Что это было тогда? Наркота? Молодость? Пьёт таблетки? Точно встречается с кем-то. Ненарочно злюсь, пытаясь вновь прогнать картинки прошлого. Беру телефон, чтобы заказать завтрак. Три пропущенных от Адель; всё это время она явно чувствует эту пропасть между нами, звонит по сотни раз, дома выряжается в разные кружевные тряпки, строит из себя идеальную жену. Да только я бы хотел любить это всё, но не могу, увы.
Странно понять это спустя столько времени. Понять, что, возможно, мой выбор был неправильным. Это страшно.

***

– Рад? Крошка, – нервничаю, как дурак с подносом у кровати. Но с ней по-другому не получается.
Открывает глаза, морщится от яркого солнечного света, потягивается как кошка, показывая мне все свои прелести: бледную кожу, что натянуто обтягивает бедра, татуировки, которые тщательно осмотрел; новой не появилось.
– Давид? – от испуга заматывается в простыню. – Сколько же я проспала?
– Часов двенадцать проспала; я взял на смелость заказать завтрак, – устраиваю поднос на её коленях.
– Вкусно пахнет, – упирается взглядом в еду.
– Что тут моё? – указывает на сырники и омлет.
– Всё твое, – сажусь напротив. – Ты вообще когда последний раз ела нормально?
– Вчера что-то ела, – поднимает глаза на меня, и это взгляд тяжелее свинца.
– Ела она, – намазываю тост маслом, подношу к её губам.
Смотрит сначала на него, потом на меня, недоверчиво; оно и понятно. Взрослый дурень, сам должен понимать: секс он и в Африке секс, не обязывает к любви.
– Почему не ушёл? – осторожно кусает, запивает соком.
– Хотел пообедать с тобой, – с удовольствием поедаю оставшийся кусок.
Рада поперхнулась.
– Четыре года, не многовато? Как думаешь?
– Если ты меня пустила в свою постель, то думаю, что нет, – беру салфетку и вытираю её подбородок, подмечая её улыбку.
Вспоминаю, что колкости в адрес друг друга – это наш способ коммуникации. И сам улыбаюсь как дурачок.
– Ты продолжаешь выступать? – решил нарушить молчание.
– Да, уволилась с работы пару недель назад, вот решила поработать, пока предлагают, – уплетает омлет за обе щеки.
– Я думал, ты давно добилась известности, так мечтала, горела этим, – ловлю её взгляд, какой-то больной, ненавистный.
– Когда-то, – снова опускает взгляд в тарелку и молча продолжает трапезу, пока я не слышу тихое шмыгание носом.
– Радочка, что случилось? – убираю поднос, двигаюсь ближе, заключая её лицо в плен ладоней.
– Уходи, Волк, – закусывает губу, жмуря глаза от боли. – Просто уходи, не лезь мне в душу, не нужно, потрахались и будет.
А меня режет её “Волк”; наизнанку выворачивает, никогда меня так не называла.
– Дай хоть помогу тебе: деньгами, работой, только скажи, – начинает трясти, не могу, выть готов от её состояния, разрывает.
– Почему ты думаешь, что, явившись сюда через столько времени, ты способен что-то изменить и чем-то помочь? – трясётся, вырывается из плена моих рук, вытирает щеки. – Уже не можешь, Давид, уже ничего не вернуть. Спасибо, я сама, – криво улыбается и яростно жестикулирует руками.

– Хм, сама, конечно! Рад, позволь помочь, не противься, я же не обижу, – покрываюсь мурашками от её холода, её отстраненной улыбки. – Почему ты ведёшь себя как обозленный волчонок?
Настроение этой крошки меняется в секунду: по глазам можно наблюдать, как протекают все мыслительные процессы. Глаза загораются и гаснут.
– Ты ошибся, – тихо смеётся, прикусывая нижнюю губу. – Как взрослая волчица.
Её высказывание заставляет меня невольно улыбнуться. Волчица, а как же, самая натуральная.
– Я люблю тебя, Тугушев. А теперь одевайся и уходи к чертям собачьим или к своей жене, – злится, ревнует. Без добавлений, встала и пошла в ванную комнату. – Чтобы я вышла – тебя не было, обещаю, жене ничего не скажу, встреч требовать не буду, – грубо хлопнула дверью.
Улыбаюсь на её реакцию, дурак. Вот тебе на. А я что? Что могу сделать? Меня в Испании ждёт семейная вилла и ебаный бизнес. Надо сейчас разобраться с этим всем, но неделя здесь у меня есть, а может, больше. Понервирую её чуть—чуть своим присутствием, но чуть позже; пусть соскучится, подумает. Нехотя одеваюсь, беру ключи и телефон, в прихожей беру второй комплект ключей от квартиры намеренно; вернусь позже, так просто её не оставлю теперь.
Еду в машине, пахну ей; в телефоне отыскиваю нашу песню, включаю, вспоминая, чего мне стоило одно осеннее знакомство.

Москва, осень, три года назад

Клуб заполняет множество людей, и за пультом стоит известный молодой диджей. У меня нет желания подниматься к шумным группам, среди которых, похоже, Майор с размахом отмечает покупку заведения. Мира укатила к лежачему Бесу, чтобы его развеселить. Столько шума из—за пары пуль! Стыдно признавать, но пару дней в Испании с Вольной были пожалуй, лучшими воспоминаниями, хотя что прошло – то прошло. Я даже не допускаю мысли, что мужик не выкарабкается. Сажусь за забитый бар, достаю телефон, чтобы посмотреть, что прислал сын. Он развлекается с братьями. Всё время кажется, что он мой, родной мальчик – так похож на меня и в то же время совершенно другой, правильный, чистый. Гордость переполняет.
Передо мной оказывается кружка с кофе, а рядом – едва уловимый запах свежих духов.
– Виски с колой, пожалуйста, – доносится звонкий голос девушки.
Позволяю себе наблюдать за ней: кожаные штаны, длинная черная шелковая блузка на одно плечо. На плече виднеется лямка от кружевного лифчика и татуировка – возможно, цветы или какое-то животное; чтобы рассмотреть, хочется снять с неё кофту. Волосы черные, прямые, до лопаток. Прямой нос, пухлые губы – на вид ей лет 20, не больше.
– Понравилась? – спрашивает она с прекрасным голосом.
– А? – отвечаю, отрываясь от мыслей и глядя на неё. Шоколадные глаза внимательно исследуют меня, и её губы расплываются в улыбке.
– Вы так смотрите, – говорит, отхлебнув коктейль и приподняв одну темную бровь.
– Вы красивая, – говорю, что пришло на ум.
– Вы смешной, однако, – удивленно моргает.
– Давид, – говорю своё имя, сам не знаю, почему.
– Рада, – отвечает она с улыбкой, облизывая губы.
– Я тоже рад, – удивляюсь её дерзости.
– Ну так всегда, – хохочет, запрокидывая голову, – я Радослава.
– Извини, – смеюсь, повторяя за ней.
– Бывает, – разворачивается ко мне, строит мне глаза.
– Вы одна? – спрашиваю, хотя не знаю, зачем это делаю.
– Ага, отыграла своё, теперь на арене маэстро Гоша, – театрально закатывает глаза.
– Вы, значит, Лилит? – спрашиваю и удивляюсь, как легко запомнил имя предыдущего исполнителя и её голос.
– Ага, она самая, – закусывает губу, и у меня моментально встает член. Черт возьми. На других не встает, а на ней – пожалуйста.
– Странный псевдоним для такой красивой девушки. Вы не любите младенцев? – пытаюсь вспомнить историю её персонажа, но это выходит не очень.
– Что за стереотипы, – цокает и театрально закатывает глаза. – Это потому что эта дама отказалась принять господство и значимость Адама? – допивает свой напиток. Я киваю бармену, чтобы он налил второй.
– Значит, вы считаете, что во всём виноваты мужчины? – позволяю себе открыто смотреть на неё.
– Давайте по-честному, – наклоняется ближе ко мне, опираясь на локти.
– Он не смог любить её. Или признаться в любви к ней, пожертвовав своей гордостью, тоже не смог? Нашел себе благородную молчаливую Еву, которая тоже не без греха, – охотно принимает второй бокал. – Так ведь в жизни и бывает. Вот вы думаете, что поступаете правильно, полагаясь на разум, но в конечном счёте нужно слушать сердце. – Поднимает указательный палец вверх. – Но кто же виноват, что вы часто путаете благородный источник чувств с членом?
Говорит с уверенностью, опираясь подбородком на ладонь.
– Ого, – восхищаюсь. Это что-то знакомое.
– Ага, а куда потом деваться влюблённым девушкам? Взять хотя бы Малефисенту – её-то вы точно видели? – снова разворачивается ко мне.
– Да, что-то такое смотрел, кажется, с сыном, – вспоминаю один из вечеров с моим парнем.
– Значит, у вас есть дети, – разочарованно вздыхает. – А жена?
– Нет, я в разводе, – слова вырываются из уст прежде, чем я успеваю их обдумать. Судорожно проверяю наличие кольца на пальце и с облегчением вздыхаю, когда вспоминаю, что оставил его в гардеробе.
– Ммм, – допивает второй коктейль и, похоже, принимает какое-то решение, поднимает на меня блестящие глаза. – Может, потанцуем?
– Танцевать? – удивляюсь. – Неужели я похож на того, кто умеет это делать?
– А я похожа? – встаёт с места и, виляя бедрами, шагает в толпу. Затем поворачивается ко мне и начинает танцевать.
Я заворожён этой незнакомкой. Как так? Она явно соблазняет меня, водя руками по своим аппетитным формам и облизывая губы. Я вижу все её горячие движения и ощущаю запах возбуждения, витающий в воздухе. Поднимаюсь со стула, хватаю телефон и ключи и иду к ней. Мы практически одного роста.
– Давид, – стонет, закусывая губу и проводя пальцами с черным маникюром по моей щеке, и меня тянет.
Нападаю на неё с поцелуем, впиваюсь в губы и шею, пока она царапает мою шею.
– Поехали, – рычу ей в ухо.
И вот, через пять минут мы мчим по пустым улицам Москвы в ближайший отель. Без слов – только поцелуи, касания, секс, много секса. Я не устаю с ней и хочу до безумия. Мы занимаемся любовью как звери на всех поверхностях. Девочка – огонь, такого у меня точно ещё не было. Неожиданно вспоминаю, что она может быть чьей-то подсадной уткой, но это уже потом. Тем более отчёт о событиях уже готовят, разочарования будут завтра. Заканчиваем в кровати, не отлипая друг от друга, засыпаем – не могу расцепить наши руки. Утром это желание никуда не уходит, несмотря на то, что она слегка смущена, а я нет.
Пока красотка принимает душ, смотрю, что нарыли парни.
Волкова Радослава Николаевна,25 лет. У отца длинный послужной список из статей: наркотики, воровство, проституция. Вау! Но девочка абсолютно чиста – на неё оформлена квартира и старенький Хундай. Мать нормальная, второй раз вышла замуж за какого-то малого бизнесмена. У неё есть брат – 12 лет. Девочка училась в МГУ на экономическом, бюджете. Неплохо. Занимается музыкой. Значит, она чиста, может, с парнем поругалась и ко мне в койку прыгнула?
– А может, ни с кем не ругалась, а ты ей просто понравился? – стоит напротив, завернутая в белое полотенце. Свежая, юная, щеки а—ля наливное грехоподобное яблочко.
– Может быть, – подмигиваю.
– Так оно и есть. Не то чтобы я прыгала в койку каждому, кто мне нравится, – отворачивает глаза, явно нервничая.
– Я взрослый, Рада. Ты молода и любишь хороший секс, – успокаиваю себя, хотя где-то в глубине чувствую зависть.
– В сравнении с тобой я дилетант, – игриво показывает зубки.
– Ахахах, – подхожу к ней и целую губы просто потому, что хочу.
– Ты невероятен, у меня не было мужчин, – сбивчиво шепчет, подбирая слова, – таких мужчин. Я имела в виду, что попала в десятку, когда решила “будь что будет”, – добавляет шёпотом.
– Да, я тоже, – отвечаю, понимая, что она никого не обманывала, оправдывая свой легкомысленный поступок.
– Давид, – гладит меня по груди и животу.
– Давай завтракать, – в последний раз укрываю её губы, провожу руками по её стройным бедрам и отступаю назад с болезненным стояком.
– Мммм… – стонет. – А потом домой.
– Домой? – у меня не было в планах её отпускать. Я забыл о разводе и хочу увезти её с собой. Забыл, черт меня подери.
– Да, надо подготовиться к следующему выступлению, – принимается за омлет.
– Выступление, значит не школьница. Уже хорошо, – смеюсь.
– Ццц, – цокает, намазывая тост маслом и подает мне, затем мажет второй, улыбаясь и что-то обдумывая в своей голове.
– Спасибо, – ошеломлён тем, как она просто ухаживает. Но для меня этот жест значит больше, чем просто учтивость. Хочу быть рядом, узнать о ней всё, что возможно.

Глава 4

Москва, наши дни
Радослава

Дура. Только я стала за пультом, как всё перед глазами поплыло: прошлое, настоящее, упущенные возможности и сожаления. Мне так захотелось оказаться рядом с ним, хотя бы на секунду. Вдохнуть полной грудью и расслабиться так, как могла только с ним. И кто бы мог подумать, что мечты сбудутся так быстро?

Напичкать себя успокоительными – не самый лучший выход, но для сердца и нервов это полезно.
Переспать с ним… О чём я вообще думала? Зажмуриваю глаза от стыда.
Господи, раны только начали затягиваться. Я лишь недавно перестала мечтать о нём по ночам и высматривать его в каждом новомодном BMW.

Обнимаю себя, вздрагивая, когда получаю СМС с переводом крупной суммы на счёт. Злюсь. Это оскорбление просто зашкаливает. Козёл.
Смотрю в окно – там стоит моя красная красавица. Улыбаюсь. Затем снова смотрю на экран. Считаю нули в сумме и становится тошно. Хочу закатить скандал, сказать, что он превращает меня в шлюху. Несколько раз пытаюсь набрать номер, но сбрасываю.
Лучше не говорить и не видеться. Как бы это ни звучало и ни делало больно, но этих денег хватит, чтобы уехать на время отсюда, а если продать машину и квартиру – то навсегда. И нечего здесь разыгрывать драму! Не маленькая уже!

А может, рискнуть? Уехать в дом в деревне, где никто меня не знает. Там может быть деревенский парень – и жизнь могла бы повернуться в новое русло. Мир стал бы казаться другим. Просто семья, быт, жизнь, дети, работа бухгалтером.
Смотрю на доставку любимых блюд из ресторана и горько улыбаюсь. Он не забыл, что я как обезумевшая люблю запечённую рыбу и креветки с гребешками. А ещё эти синнабоны с карамелью и пеканами, латте с пенкой и грибной суп.
Ну, Радослава Николаевна, есть точно грешно выбрасывать. Еда здесь ни при чём. Улыбаюсь самой себе и собственным мыслям.

А после ночи секса хочется есть, однозначно. Делаю глоток тёплого кофе и смакую пенку с молочным вкусом.
Дура дурой, но он помнит, до мелочей помнит. И я тоже помню тот день, когда узнала его тайну. И уже не раз пожалела о своих радикальных решениях.

***Москва, 3 года назад***

– Дав, ну пожалуйста, – тяну, целуя сладкие губы, измазанные горьким шоколадом. – Фииии… я не люблю горький!
– Моя молочная девочка, – смеется, берёт мои груди в обе руки и целует поочередно.
– Ахахахах… Фууу… это ведь не смешно! – облизываю свои губы.
– Слазь, Рад, мне нужно собираться, – с грустью потягивается.
– Почему ты никогда не берёшь меня с собой? – надуваю губы, словно маленькая девочка. Не хочу показывать свою ревность, но подозрения изводят меня.

После раздельного Нового года и пары недель ожидания я всерьёз задумалась о «влиятельной» женщине в его жизни. Если бы у меня были знакомые в полиции или паспортном столе, я бы уже давно получила все ответы.
А может, дело не в знакомых? Может, я боюсь узнать правду? Что я буду с ней делать?

Но спустя две недели этот мужчина снова здесь. Ублажает и балует меня подарками, миллионами цветов и страстным сексом.
Я осматриваю его красивое лицо: прямой нос, узкие губы, бантиком, широкий подбородок и мощные плечи. Я люблю его.
– Собирайся, крошка, – подмигивает мне, вставая с кровати.
– Серьёзно? – удивлённо осматриваю его красивое, накаченное тело.
– Да, у тебя тысяча нарядов, пора выгулять что-то, – открывает гардероб, чтобы достать свой синий костюм и белую рубашку.

Мне нравится, как он по-свойски ведёт себя в моём доме. Наверняка, потому что купил сюда всё: вазы, новую огромную кровать с самым удобным матрасом, светильники и всякие мелочи – ооочень дорогие мелочи.
Встаю и нагло прохожу мимо него, строя глазки. Он рыкает в мою сторону, смешно морща лицо.
– Я хочу надеть платье, – достаю серебристое короткое платье.
– Хороший выбор, – что-то печатает в телефоне.
На радостях надеваю платье и высокие сапоги на устойчивом каблуке, чтобы не выглядеть выше него. Сверху черное пальто, маленькая сумочка Шанель. Черные стрелки, бронзовые румяна и каре – вот, что нужно.

– Вау, крошка! – с удивлением на лице присвистнул мужчина в черном пальто.
– Нравится? – улыбаюсь, счастливая дурочка, делая полный оборот, красуясь.
– Чёрт, ты сводишь меня с ума, – его глаза потемнели, взгляд расфокусировался. – Радка, такая разная, хочу тебя всегда! – шепчет, словно заворожённый.
– Поехали, дядя! – щелкаю его по носу.
– Иди, давай, умница—разумница, – шлепает меня по заду, догоняя: – рулишь сегодня ты.

– Оу! На той серебристой малышке? – визжу от счастья, ловя ключи от новомодного купе.
– Мне нравится, когда ты за рулём, ты сексуальная, – зажимает меня в лифте, дышит в шею, но не целует. Эти дурные манипуляции сводят с ума.
– Не дразни, – толкаю его в грудь, облизывая губы в красной матовой помаде.
– А я и не дразню, – подмигивает и выходит в просторный холл, не дожидаясь меня.
– Самоуверенный папик, – бурчу себе под нос.

– Что ты сказала? – разворачивается возле машины.
– Говорю: как же я мечтала об этой малышке, – паясничаю, щелкаю по кнопке и ложусь в приятное спортивное кресло.
Кожаный запах, урчащий мотор, занятой мужчина справа вечно в своём телефоне, огни Москвы. Кайф. Не хочу, чтобы это заканчивалось, но что-то мне подсказывает, что ничто не вечно.

Тогда я наслаждалась. Впервые в жизни почувствовала вкус реальной свободы: когда ты любишь, любима и затрахана до степени «ни о чем не могу думать». И греха не скрывать: я свободна финансово и давно позабыла о том, чтобы думать, на что купить еду, что надеть или куда пойти работать. Я за рулём крутой тачки, о которой когда-то мечтала.

В клубе играет типичный сет Славика. Давно парень из тени не выходил. Мы поднимаемся на второй этаж и садимся за столик с какими-то серьёзными дядьями. Мне становится не по себе – прячусь за мужчину, пока он пожимает всем руки.
Дура, нужно было остаться дома! Когда пришел страх, весь кураж исчез, и пришла реальность: и деньги не твои, и тачка не твоя, и он поиграет, оставив тебя там, где была.

Конечно же, они не называют имен, только кидают на меня косые взгляды. Выглядят угрожающе. Один рыжий, второй жирный, у третьего безумные голубые глаза. Хватываюсь за бокал с шампанским и пытаюсь не замечать, как меня осматривают. Взгляды сальные, словно я какая-то шлюха. Даже пить не хочется, да и шампанское кислое. Хорошо, что вокруг вьются девочки, и у рыжего одна прямо на коленях.
Дура! Зачем поперлась? Ругаю себя.

– Добрый вечер, – за стол присаживается высокий мужчина. Он не пожимает руки и ни на кого не смотрит с каким-то мнением, но вокруг будто всё останавливается: атмосфера меняется с неприятной и грязной на напряжённую и пугающую. Я боюсь его и в то же время он интересен, я не могу просто отвести глаз.
– Давид? – поворачивается к мужчине, и в свете прожектора виден его длинный шрам на лице, рассекающий бровь и заканчивающийся на щеке. О, ужас! Страх ещё сильнее сковывает меня, сердце начинает биться чаще.

– Амиран, – мой мужчина улыбается. – Рад тебя видеть. Как парни? Как Мирослава Витальевна?
Может быть, Мирослава – это мать его сына? Пытаюсь вспомнить его рассказы.
– Хорошо, через пару недель встретимся в горах, – не обращает внимания на меня. – Жена спрашивала, сможешь ли ты взять на себя ещё и Тимура? Лыжи, доски – не наше. – Он улыбается, когда говорит о женщине. Боже, как давно я такого не видела! Это тронуло меня, кольнуло в сердце. Этот мужчина вызывает во мне бурю противоречивых чувств.

– Хорошо, научу твоих парней, – Дав ухмыляется. – Я рад, мужик, что ты не всемогущ.
– Ну это как сказать, – серьёзно почесывает мощный подбородок.
– Дэм, у тебя тут красиво, хорошо получилось, – отпивает кофе.
– Не жалеешь, что твоя баба всё продала? – голубоглазый высокий мужчина со злостью спрашивает, явно пытаясь задеть.
– Жалею, что ты жив и бизнес у тебя идёт хорошо, – спокойно отвечает мужчина со шрамом, и все вокруг замолкают.
– Ладно, парни, мне с вами поговорить надо, не при бабе, – на ломаном русском говорит рыжий.
– Хорошо, мне как раз нужно бар проверить, – мужчины встают, и за ними тянется Давид.
"И я?" – безмолвно смотрю вверх.
– Останься тут, детка, я скоро, – подмигнул мне, погладив щеку.
– Хорошо, – нервно прикрываю голые ноги руками. Парик – это хорошая идея, укрыться от всех.
– Ты кто? – кивает жирный. Пуговицы на его синей рубашке вот—вот разлетятся.
– Рада, – искусственно улыбаюсь.
– Сколько стоишь? Хотя какая разница. Дельце для тебя есть, плачу вдвое, – брезгливо кидает в мою сторону, проливая виски на свою рубашку.
– Что? – прикидываюсь, что не понимаю, хотя ком в горле застрял.
– Жена свою нигде не таскает, а в тебе значит что-то есть, – ухмыляется, осматривая мои ноги. – Раз он не стесняется брать тебя с собой, показывать друзьям – десять—штука.

Не слышу, что говорят дальше. Жена. Чёрт. Не может быть. Не подаю виду, поправляю черную челку.
– Извините, вы, наверное, неправильно поняли, – нервно, трясущимися руками хватаю сумку.
Он хватает за ремешок моей сумки: – Да сядь ты, ну сколько в три раза больше? Тебе-то разница какая: ебёшься с ним – ебись, просто сливай мне ин—вор—ма—ци—ю…

– Пусти—те! – пытаюсь вырвать сумку из его рук.
– Смотри, не пожалей потом, – говорит угрожающе, глядя из—под лба. – Таких, как ты, не жалко пустить в расход.

Вырываю сумку из его рук и мчусь вниз по лестнице на улицу, забыв о пальто и о том, что холодно. Моё сердце колотится.
Сажусь в машину и, дергающейся ногой, давлю на газ. Жена? Жена, бл…ь, жена! Пустить в расход?! Чувствую себя тупой. На светофоре открываю бардачок и нахожу какой-то телефон, такой же, как у него. На экране фото белокурого стройного ангела возле большого дома: несколько пропущенных и СМС от “Адель”.
– **Дура! Дура! Дура!** – стучу по рулю, ловлю сигнал. Мокрые от слёз щеки вытираю рукавом. Внутри всё скрутило в узел. Не знаю, как долго я ехала домой, но, поднявшись на дрожащих ногах в квартиру, открываю дверь и вижу его.

– **Рада, я не хотел!** – взволнованно смотрит на меня, растрепанный, будто бежал сюда.

– **Ты, ты, ты!** – кидаю сумку на пол. **Ебаный мудак!** – налетаю на него с кулаками, бью со всей силы по щеке и отшатываюсь к стене, потирая горящую ладонь. Замечаю свои порванные колготки и дрожащие руки. Слова в голове совсем не формулируются.

– **Ты урод, Тугушев, самый настоящий урод!** – закусываю губу. **Я не прощу тебя!** – шепчу, шмыгая носом. **Сукааа!** Меня тошнит от тебя, от себя тошнит! – ору, лицо болит от напряжения и попыток сдержать слёзы. Срываю парик и верхнюю одежду. Всё летит на пол: серьги, браслеты, цепочки.

– **Да, прости ты меня! Давай просто успокоимся и поговорим!** – кричит, разводя руками.

– **Иди нахуй!** – выплевываю ему в лицо, подскочив почти вплотную. **Я спала с женатым мужчиной! Я пропахла этим дерьмом!** – рыдания вырываются комьями. **Тупая баба, которую не жалко пустить в расход?! Ты разрушил меня! Мою жизнь!** – срываюсь на крик. Всю трясёт. Ощущение, что мир рушится под ногами. Вскакиваю и иду куда-то: кухня, ванна, гардероб – не соображаю, главное двигаться. Если сейчас остановлюсь – умру, упаду на пол, свернусь и заживо похороню себя под чувством предательства, страха и безысходности.

– **Рада, прости меня. Что ты хочешь? Крошка. Машину? Целый автопарк?** – идёт за мной.

– Машину? Машину?! – зверею, силой сжимаю ключ от когда-то желанного, а теперь ненавистного BMW и со всей дури бросаю брелок ему в лицо, оставляя на губе кровоподтёк.

– Детка, да я виноват! – орёт, машет головой. – Да! Понравилась ты мне. Влюбился я! Радка, влюбился!**

– Иди нахуй! Нахуй! Слышишь меня?! Ебанный лжец! Волк! Ты волк?! – хриплю, указывая на него пальцем. Губы свело от презрения.

Подходя ближе, шепчу ему на ухо:

– **Ты не волк, Тугушев. Волк – это про мужчин, которые преданы своей волчице, а ты – кабель,** – отшатываюсь от него. **Пошёл вон из моего дома,** – смотрю на него и не вижу ничего из—за слёз. **Ключи забери, не заберёшь – я сяду в неё и разобьюсь к чёртовой матери,** – тычу в него пальцем.

– **Рада, подумай хорошо, не горячись. Всё решаемо. Я буду здесь, в городе…** – смотрит мне в глаза, спокоен. Думает о чём-то пару секунд, а потом, пошатываясь, выходит из квартиры, оставляя ключи на белом комоде.

– **Боже,** – падаю на холодный пол. Мой мир стал ярким после той ночи, он стал другим. Первая любовь всегда так больно? Почему я решила, что со мной будет иначе? От этой грязи, от этого греха теперь не отмыться никогда, ни за что.

***Москва. Наши дни.***

– **Радака, что случилось?** – знакомый приятный голос.
Я дергаюсь, но потом замечаю, что нахожусь в обьятиях мужчины.
– **Как ты тут?** – удивляюсь, а сам вопрос сразу отпадает. Как? Как, ему разве слово преграда?
– **Вспомнилось мне, Тугушев, ваше разочарование века,** – прячу глаза, сейчас стыдно это произносить.
Ненависть уходит, гордость становится тяжёлым грузом. А вот любовь, если хотя бы капелька была, никуда не исчезает. Я молилась за него всё это время, мечтала быть рядом и ненавидела. А сейчас какая уже разница? Если я, кроме как о нём, ни о ком больше думать не могу? Если я все эти годы не жила?

– **Я понимаю,** – тяжело вздыхает. – **Я тут цветы привёз,** – указывает на шикарный букет белых роз.

– **Давид,** – отвожу глаза, моргаю, чтобы не заплакать.

– **Прости, Рад, я знаю, что это не придёт сразу. Просто дай мне шанс. Всё ради тебя. Я только с тобой,** – гладит меня по голове, осторожничая, подбирая слова и действия.

– **Время покажет, Тугушев,** – кривлю его фамилию.

– **Покажет. А сейчас собирайся, поужинаем в ресторане,** – заботливо вытирает мои щеки.

Глава 5

Давид

Смотрю, как она спит. Кажется, совсем девчонкой с вздернутым носом и пухлыми губами. Щёки розовые после горячей ванны.
– **Твою ж мать!** – тихо выругался.
Как же меня так угораздило?
Подавляю горький смех.
Влюбился.
Момент, который я никогда не забуду: её глаза, её смех, её танец передо мной, наш секс в гостинице. Чёрт, я ведь не изменял. Никогда не изменял себе и своим привычкам ровно до той ночи в клубе. Сколько их, вечно разных, вьётся рядом?

Взрослого, тридцатипятилетнего мужика заставили бежать чувства к молоденькой, взбалмошной, чувствительной девочке. Хотя какая она взбалмошная? Это просто заноза в заднице.
С ней все чувства оголены, и не прикроешь плащом равнодушия. Она тащит сердце к себе якорями, и она даже не подозревает об этом.

– **Ты не спишь?** – шепчет, приоткрыв глаза.
– **Спи,** – отвечаю еле слышно, гладя её по щеке, наблюдая, как она снова проваливается в сон.
Жалею ли я о упущенном времени?
Да, определённо. Если уж честно, я не молодею. Вопрос возраста немного меня тревожит.
Жалею, что тогда не поговорил с ней, не объяснил свои чувства. Вместо этого просто уехал, нашёл причину и уехал. А мог развязать войну, придушить, убить, измотать. Но всё, что я чувствовал после её поступка, – это боль, пустота и разочарование. Я говорил себе, что это невозможно, невозможно любить её. Я ведь любил Адель. Любил же?

Она появилась в момент, когда я окончательно потерял Вольную.
Вольная. Её фамилия вызывает улыбку, поднимаю с кровати и отправляюсь за сигаретами. И в этом вся она: женщина, которая всё знает наперёд. Женщина, к дому которой я иду, когда мне плохо, когда я потерян, и когда мне хорошо. Лана, моя Лана… тяжело вздыхаю. Эта потеря далась мне непросто.
Сигарета подкуливается, и, вспоминая наше Рождество в Альпах, я понимаю, что хочу не её, а как у неё: полный дом мужчин, собак, любви. Как вообще жизнь дала мне шанс быть в этом? Быть большой частью этого семейства? Я хочу снова почувствовать то время, когда мы были вместе, когда строили нашу жизнь.

Приоткрываю окно, впуская холодный воздух, сажусь на небольшой коричневый пуф и покрываюсь мурашками от стужи.
Чёрт. Радка младше меня на десять лет. Смеюсь. Точно сдурел. Но ни с кем ещё такого не было – ярко. Просто взглядом. Просто: вроде как и должно было так случиться, не иначе. Именно в тот момент, когда я распланировал свою жизнь на десятилетия вперёд. Да уж, "хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах".
Холодные пальцы касаются моих рук и забирают половину сигареты.

– **Чего не спишь?** – шепчет богиня в белой простыне. Волосы растрепаны.
– **Не хочу,** – пожимаю плечами, открыто любуюсь ею.
– **Радка, бросай сигарету в пепельницу, не женское это дело,** – ворчу, как старый дед. Член встал при виде нее только от мысли, что я могу сейчас прямо здесь устроить родео.

– **Что?** – сдерживает улыбку, нарочно затягивается, играет со мной.
– **Ничего,** – ухмыляюсь. Все мысли из головы, как ветром сдуло – хочу её.
– **Рассветает,** – поднимается на носочки, прикрывает глаза и вдыхает полной грудью, показывая мне свою длинную шею.
– **Рад, ты ведь меня любишь?** – вырывается из груди, давлюсь усмешкой.

Зачем мне её одобрение? Зачем подтверждение? А правда в том, что жить я без этого не могу.
– **Тугушев,** – краснеет, улыбается, прячет глаза.
– **Да, я ненавижу тебя!** – заливается смехом. – **Ты женатый черт, который врет своей жене.** – Поднимает одну бровь и смотрит на меня с презрением.

Возбуждение, как рукой сняло. Становится тошно от себя самого, желчь подкатывает к горлу, и за правду хочется свернуть её шею, а себе за слабость.
– **Извини, но о какой любви ты говоришь?** – усмехается. – **Тугушев,** – тяжело вздыхает, заходит обратно, волоча за собой простынь.
– **И о какой, и—ди—от,** – провожу руками по лысой голове и чешу бороду. Но то, что она явно ко мне не равнодушна – это факт.
Не знаю, сколько я ещё так сижу, вспоминая свою жизнь. Как думал, что её измены никогда не заденут меня за живое, а на самом деле вырезали из меня всё. Я же не дышал эти три года. Работа – да и только.
Вот улучшенная версия вашего текста с пояснениями к изменениям:

—–

***
Все утро ворочался рядом с ней, не мог уснуть нормально. Заказал завтрак, который превратился в обед, и подумал обо всём.
– **Рад, как нам наладить отношения?** – улыбаюсь, намазывая круассан маслом, кладу ветчину и передаю ей.
– **Ого,** – чёрные брови поднимаются вверх. – **Это ты?** – кусает круассан и смотрит в свой телефон, улыбается.
– **Что там?** – рявкаю, ревность долбит в голову хуже молотка.
– **Явно не муж,** – смотрит с претензией и что-то печатает.
– **Рад, язва,** – делаю бутерброд для себя.
– **Какую заслужил,** – кривится, показывает мне язык и подносит телефон к уху.
– **Ты бы хоть отошла, будешь при мне со своими любовниками говорить?** – сам не осознаю, что несу.
Машет головой, словно считает меня дураком.
– **Да, дружочек,** – улыбается с набитым ртом.
– **Совсем без шансов?** – надувает губы. – **Ладно, есть у меня один вариант,** – поднимает глаза на меня и кладёт телефон обратно на стол.
– **Что нужно тебе и твоему любовнику?** – делаю вид, будто мне всё равно, но чувствую, что это у меня не получается. Облизываю пальцы от творожного сыра. Из—за злости даже не получаю удовольствия от завтрака.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71968486?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.