Рука Короля Солнца
Рука Короля Солнца
Дж. Т. Грейтхаус
Fanzon. Век магии. Главные новинки зарубежного фэнтезиДоговор и Узор #1
Номинант Британской премии фэнтези.
Вэнь Ольха – дитя двух миров.
Отцовская линия из поколения в поколение хранит гордую преданность и служение богоподобному сиенскому императору. Предполагается, что и Ольха будет следовать этой традиции, сдав императорские экзамены и изучив разрешенные виды магии. А если он будет служить с честью, укрепив славу своей семьи, – занять самый могущественный пост в Сиене и называться Рукой императора.
Но от матери он унаследовал неповиновение империи, историю диких богов и магии, тех, кого не могут контролировать имперские колдуны.
Стоя перед главным выбором своей жизни, Ольха понимает: конфликт между империей и сопротивлением – только начало войны, которая охватит небо и землю, богов и людей. И что он способен склонить чашу весов к окончательной победе той стороны, которая сможет принять его как своего…
«Оригинальное фэнтези, наполненное магией и культурой, история героя, разрывающегося между двумя именами, двумя семьями и двумя определениям добра и зла». – Кевин Джей Андерсон
«Восхитительное повествование и четкая характеристика персонажей создают захватывающую эпопею о противоречивой преданности и опасных амбициях». – Энтони Райан
«Перед вами не нежная история восхождения мальчика к власти. Наоборот, тот путь, который он проделает к вершине, вгрызаясь ногтями в слои империи, поглотит и сотрет половину его личности. Блестяще рассказанная и захватывающая с первых страниц книга наполнена магией, ошибками и их безжалостными последствиями». – Андреа Стюард
«Выдающийся дебютный роман с отличным построением мира и оригинальной магической системой, а также сюжетными поворотами, которые не дадут вам оторваться от чтения до поздней ночи. Но главное, что по-настоящему заставляет его сиять, это главный герой – мне очень понравилось его развитие на протяжении всей истории. Ольха – это персонаж, за которым я буду с интересом следить на протяжении всего цикла». – Майкл Мамей
«Отличная история о взрослении глупого мальчика, который стремиться разгадать секреты магии и, возможно, сделать что-то хорошее в процессе». – Ник Мартелл
«Хорошо написанный, заставляющий задуматься и оставляющий приятное впечатление, “Рука Короля Солнца” – впечатляющий дебют, продолжение которого я очень жду». – Лисбет Кэмпбелл
«Завораживающий роман с потрясающими героями, захватывающим построением мира и увлекательным повествованием. Без сомнений, это лучший дебют года. Даже больше, это лучший дебют из всех, которые я когда-либо читал». – Novel Notions
«Великолепно… Характеры персонажей, которые вышли из под пера автора, его проза и создание мира – абсолютный триумф». – The Fantasy Hive
«Отличная комбинация классического и современного фэнтези с мрачным оттенком отчаяния». – Grimdark Magazine
«Приятный роман, который отдает дань уважения традициям и мифологиям, которые во многом легли в его основу». – Quill to Live
«Насыщенный культурными аллюзиями, погруженный в войну и политические интриги… но прокладывающий свой собственный путь в жанре». – FanFiAddict
«Этот роман является фантастическим миром магии с богатой историей, что прекрасно вписывается в жанр, но одновременно с этим он смело переворачивает некоторые привычные тропы с ног на голову». – Дон Фогель
Дж. Т. Грейтхаус
Рука Короля Солнца
J. T. Greathouse
The Hand Of The Sun King
© Jeremy Te Grotenhuis, 2021
© В. Гольдич, И. Оганесова, перевод на русский язык, 2025
© Издание на русском языке, оформление ООО «Издательство „Эксмо“», 2025
Посвящается Ханне.
Я сказал, что хочу быть писателем.
А ты все равно вышла за меня.
Я не могу представить большего жеста любви
Часть I. Ученик
Глава 1. Обретение имени
Бабушка разбудила меня посреди ночи и велела помалкивать. Она повела меня через лес по полузабытым тропам, неизвестным сиенским солдатам. Под моими обутыми в сандалии ногами ломались ветки, влажный подлесок щекотал икры. Крики сов и лисиц разносились в прохладном темном воздухе. С безоблачного неба лился яркий свет луны и звезд, отчего ночь казалась холоднее. Сонная растерянность сменилась страхом.
Знала ли мать, что бабушка меня увела? И куда мы шли? Мне хотелось задать эти вопросы, но я не осмеливался. Мою бабушку окружала аура таинственности, и, хотя она жила под одной с нами крышей, бабушка казалась мне существом из окутанного тенями мифа.
Несколькими ночами ранее я лежал без сна, завернувшись в шелк и хлопок, и слушал, как бабушка с матерью спорили по другую сторону стены из промасленной бумаги. Утром мой отец уехал по делам, и присутствие бабушки заполнило пустоту, которая после этого образовалась. Она открыто поносила сиенцев, а мать, которая была замужем за сиенцем, в свою очередь, возражала против ее обобщений и неприкрытой ненависти.
У меня не вызвало удивления то, что бабушка стала жить с нами, под кровом сиенца, с дочерью, которую презирала, и зятем, которого ненавидела. Но я был маленьким мальчиком, мало знал о Сиене и совсем ничего о народе бабушки и их богах, и мне не приходило в голову, что я стану орудием в долгой и горькой войне между ними.
– Ты и твой брат получили имена в возрасте шести лет, однако твоему сыну уже восемь, но он так еще и не назван, – сказала бабушка, и ее голос слегка приглушила бумажная стена.
– Когда мы получали имена, это не являлось преступлением, – ответила моя мать. – И не представляло опасности.
Их разговор казался мне лишенным смысла. У меня было имя, Вэнь Ольха, которое дал мне отец в соответствии с семейными традициями своего клана и преемственностью собственного имени – Вэнь Палисандр. Зачем мне еще одно?
– Если не сейчас, то никогда, – резко сказала бабушка. – И ему ничего не останется, как служить завоевателям. Неужели ты бы хотела, чтобы он стал бюрократом империи и занимался подсчетами выгоды, которую можно получить от налогов с голодающих деревенских жителей, неспособных ничего заплатить? Именно на этот путь направляет его твой муж.
В голосе матери послышались слезы.
– Ты не получишь моего сына для своей войны.
– Значит, лучше сделать из него врага богов? Врага собственной семьи?
Сверчки заполнили наступившую тишину. Мне больше не хотелось спать, меня взволновали разговоры про богов и войну. Я знал только одного бога – императора Сиены, чьи ритуалы я начал изучать в прошлом году с наставником. Я видел демонстрацию его могущества на праздновании Нового года, когда сиенские волшебники – Руки императора – метали сферы радужного пламени и они танцевали между звездами. Я боготворил императора и благоговел перед мудрецами вместе с отцом, как он со своим отцом и так далее до самой туманной глубины веков. О каких богах говорила бабушка?
– Я не стану заставлять его сражаться, – сказала бабушка. – Неужели ты откажешь сыну в праве на половину его наследия?
Я не услышал ответа матери, но, когда шел в лес вслед за бабушкой, спотыкаясь и не до конца проснувшись, по едва заметной тропе, я понял, о чем, возможно, шла речь.
В чаще перед нами появились связанные между собой бревна. Тропа вела к ивовым воротам, старым и хрупким, заброшенным много лет назад, однако их охраняли три каменных волка. Один стоял посреди тропы. Остальные сидели с двух сторон от ворот.
– Храм Пламени, – сказала бабушка и указала на двух одинаковых волков. – Окара и его сестра Толлу. Их мать, Волчица Атери, подруга огня. Запомни их имена, мальчик.
Я всегда был для нее мальчиком. Она никогда не называла меня моим сиенским именем.
Мы с бабушкой прошли мимо волков. Я шарахнулся от них, однако запомнил имена, как она велела. Атери стояла, опустив голову, приготовившись к атаке. Толлу выглядела спокойной и гордой, с укороченной морды смотрели пронзительные глаза; Окара показался мне самым страшным из всех. На его морде я видел многочисленные шрамы, один из которых пересекал правый глаз, волк злобно скалил зубы. Позднее бабушка рассказала мне истории про этих странных богов – о мудрости Атери, благородстве Толлу и коварстве и жестокости Окары. В ту ночь она провела меня за руку – крепко, но нежно, – мимо волков-богов, через ворота, в храм.
Лунный свет смягчал красную и желтую краски Храма Пламени. Бумажные ширмы давно повесили на окна, и бо?льшую их часть покрывали дыры, а одна образовалась после упавшего стебля бамбука. Колония летучих лисиц цеплялась за скобы в потолке и наблюдала за нами блестящими глазами. Внутри сильно пахло гуано.
Бабушка подвела меня по ступенькам к алтарю в центре храма. Она распустила волосы, и ее рыжие, тронутые сединой локоны упали на плечи.
Как у всех детей сиенцев, голова у меня была выбрита по бокам.
Бабушка нахмурилась и развязала мой пучок волос, так похожих на ее, но тщательно расчесанных по настоянию отца, – они рассыпались и щекотали уши.
Бабушка рукой стерла с алтаря накопившуюся за годы пыль, но не стала наводить в храме порядок, что резко контрастировало с ритуальной любовью сиенцев к чистоте, отличавшей и моего отца. Наши богослужения были связаны с ароматическими палочками, изящными резными и раскрашенными идолами, а также храмами, которые убирали, полировали, чистили и раскрашивали старательные монахи.
В сознании сиенцев богослужение не могло начаться, пока мудрецам не будет оказана заслуженная честь и их не пригласят в священное место.
Религия бабушки была связана не с известными мне обрядами и ритуалами, а концентрировалась вокруг огня и крови. Она велела мне сесть на каменную поверхность алтаря и достала из сумки нож из черного стекла. Почувствовав мой страх, бабушка поджала губы и положила нож на алтарь рядом со мной.
Ее запрещенные законом действия, неподвижность и тишина ночи, а также необычность других артефактов, которые она вынула из сумки – глиняная чаша, кисточка для письма, лист рисовой бумаги, закупоренная тыква и свиток из деревянных планок, перевязанных кожаной лентой, – вызвали у меня тревогу. И вновь я спросил себя, зачем бабушка меня сюда привела; мне захотелось спрятаться под свое любимое одеяло и чтобы эти странные предметы оказались лишь сном.
Она отошла к задней части алтаря и открыла маленькую медную дверь – это был единственный металл, который я видел в храме, – посмотрела в темноту за дверью, и ее взгляд показался мне отрешенным, морщины вокруг глаз стали отчетливее – бабушка что-то вспоминала.
– Прежде, – тихо заговорила она, – ведьма ухаживала за алтарем днем и ночью. Прежде здесь горело Первое Пламя, зажженное от огня, что отличал человека от животных. Теперь остались лишь холодные угли и пепел.
Бабушка принялась складывать поленья в очаг, а потом протянула руку в темноту. Я наклонился через край алтаря, пытаясь понять, куда исчезает ее рука.
Она щелкнула пальцами, и в этот момент тропа моей жизни изменилась. Я в первый раз ощутил пьянящий трепет магии. Мою грудь наполнил лихорадочный жар, который пробежал по ребрам и плечам и дальше вниз по спине. Зернистая структура дерева и камня стала четкой, как писание древнего бога.
Это острое ощущение заставило меня вспомнить один из первых уроков моего наставника, Коро Ха, который состоялся в прошлом году. Мы изучали мою генеалогию, список предков отца, уходивший к первым представителям нашей семьи. Один из множества текстов, которые мне предстояло выучить наизусть перед имперскими экзаменами.
Хотя мой отец был купцом среднего статуса, наше семейное древо в своих корнях имело могущественных и влиятельных людей. Величайший из них, Вэнь Могучий-Дуб, являлся Рукой императора, волшебником и генералом, участвовавшим в покорении повелителей лошадей степи Гирзан. Мне казалось невозможным, что я, сын купца, мог проследить своих предков до столь ошеломляющих высот власти.
– А я смогу стать Рукой императора? – спросил я у Коро Ха.
– Может быть, если будешь упорно трудиться. – Его позабавили мои детские амбиции. – Тропа в будущее не определена.
– А ты мог бы им стать? – спросил я.
Он в ответ рассмеялся.
– Нет, не думаю. И я бы не хотел такой чести, даже если бы мне ее предложили.
Его ответ меня смутил. Мой отец всегда говорил о наших предках, выставляя их примером, к которому мы должны стремиться. Его миссия в жизни состояла в том, чтобы приблизить нашу семью к прежним высотам, а для этого требовалось богатство – именно его он добивался – и престиж. Он говорил, что его я смогу обрести при помощи образования и на службе империи.
– А почему ты не хотел бы стать Рукой императора? – спросил я у Коро Ха. – Ведь не существует большей чести?
– За власть всегда приходится платить, – ответил Коро Ха. – Я слышал, хотя и не знаю, так ли это, что в обмен за дар владения магией император может видеть глазами Руки. А некоторые даже утверждают, что император слышит эхо каждой его мысли. В любом случае я предпочитаю выбирать собственную тропу в мире. Власть есть бремя, которое я не хочу взваливать на свои плечи.
– Но это же просто отговорка, – сказал я. – Если бы ты обладал властью, то не позволил бы себе ее упустить. Ты потерпел поражение, а теперь делаешь вид, что не хочешь ею обладать. Я же одержу победу, восстановлю семью Вэнь и стану величайшим волшебником из всех, когда-либо служивших империи.
– Неужели? – спросил Коро Ха, которого развеселили обвинения семилетнего ученика. – Даже более великим, чем сам император?
Его вопрос заставил меня задуматься.
– Нет, вторым после него, – заявил я.
Коро Ха рассмеялся.
– Ну, в таком случае нам пора вернуться к занятиям, – сказал он.
Из очага донеслось потрескивание горящего сухого дерева, каменный алтарь подо мной начал нагреваться и отвлек меня от воспоминаний. Моя родословная всегда фокусировалась на стороне отца, но теперь я понял, что она сильна и у моей матери. Моя бабушка не была Рукой императора, но она владела магией. Правильный маленький сиенец сбежал бы от такой ереси и предал бабушку отцу.
Однако амбиции уже пустили во мне корни – и отец стал тому причиной, – но я не слишком близко к сердцу принимал его желание восстановить славу семьи. Его планы на меня являлись бременем, которое я нес с того самого момента, как стал достаточно взрослым, чтобы ощущать давление его надежд.
Я старался достойно нести это бремя, но только как сын, который выполняет свой долг. Однако щелчка пальцев бабушки оказалось достаточно, чтобы в моей душе что-то изменилось, а в сердце зажглось пламя. Я желал подобной власти так же сильно, как сделать следующий вдох. Когда она сотворила завиток пламени, я на мгновение почувствовал структуру, объединявшую и управлявшую всеми вещами, и ее заклинание пронеслось сквозь меня, точно сама свобода. Ничего подобного, обладавшего такой правдой и силой, я еще не встречал в своей короткой жизни – и никогда не встречу, даже читая самые важные тома канона Сиены. Разве я мог мечтать о чем-то другом?
Бабушка откупорила тыкву и налила чистый, крепкий алкоголь в чашу, развязала деревянные дощечки, и ее губы начали произносить незнакомые мне слова, пока она их изучала. На дощечках были начертаны диковинные символы, меньшего размера и не такие сложные, как сиенские логограммы, которые я изучал с Коро Ха. Последние три дощечки оказались пустыми.
– Дай мне руку, – сказала бабушка. – Ту, которой ты пишешь.
Узор шрамов, шедших вдоль линий ее правой ладони, слегка светился, точно лунное сияние на тихой воде. Прежде я никогда этого не замечал. Я невольно прижал ладони к коленям.
– Успокойся, мальчик, – сказала она. – Я не стану делать с тобой ничего из того, что не делали в свое время со мной или с твоей мамой.
Страх перед ножом мне мешал, но она предлагала мне заглянуть за вуаль тайны, которую носила всю мою жизнь. Более того, она дала мне вкусить магии, тем самым разбудив жажду большего – жажду, которая со временем приведет меня к высотам репутации и безднам катастрофы.
Я протянул правую руку. Бабушка сделала один надрез, и я закричал, но она крепко держала мое запястье. Кровь капала с моей ладони в чашу с алкоголем. Наконец она меня отпустила, я отстранился от нее и посмотрел на рану. Она была неглубокой и шла вдоль центральной складки ладони. Шрам будет незаметен, если его не станет искать знающий человек.
– Посмотри сюда, мальчик, – сказала бабушка. – Я знаю, что тебе больно, но ты должен смотреть. Твоя мать не станет тебя учить. Однажды у тебя будут собственные дети. Я не могу заставить тебя дать им правильные имена, а к тому времени я, скорее всего, умру, но пусть Окара съест мою печень, если я не сделаю все, что в моих силах, чтобы сохранить наши обычаи. А теперь смотри. И запоминай.
Я отвел взгляд от раны. Бабушка серьезно кивнула и подождала, когда я кивну ей в ответ, прежде чем продолжать. Она разрезала свой большой палец кончиком ножа и смешала нашу кровь и алкоголь при помощи кисточки для письма. Затем она провела кисточкой по одной из чистых дощечек. Кровь и алкоголь впитались в дерево.
Она прижала рисовую бумагу к дощечке, сняла ее и расправила на алтаре. Я наклонился поближе, пытаясь понять, куда она смотрит.
– Вот. – Она указала пальцем на одно неровное пятно, потом на другое. – Твое имя.
Окровавленным кончиком ножа она вырезала на дощечке два символа, немного похожих на пятна на бумаге. Затем бабушка произнесла что-то на невнятном невыразительном языке и попросила меня повторить. Я не понимал произнесенных мной звуков, но они резонировали во мне, как могущество, которое я ощутил, когда она сотворила пламя.
– Таково твое истинное имя, мальчик. Глупый-Пес. Полагаю, у богов есть чувство юмора. – Она указала на другие дощечки.
– Вот мое имя, Сломанная-Ветка. Думаю, это пророчество. И твоей матери, хотя она потеряла на него право, когда вышла замуж за сиенца. – Символы на дощечке были стерты. – И твой дядя, Хитрый-Лис.
Мой взгляд задержался на третьем имени, которое разбудило воспоминание из самого раннего детства. Однажды, когда отец куда-то уехал по делам, странный, взъерошенный мужчина явился в наш дом. Моя мать отсылала нищих с добрыми словами, давала им несколько монеток и чашку риса, но когда она увидела того мужчину у ворот наших владений, ее охватил гнев и она застыла на месте.
– Ты осмелился прийти в мой дом? – потребовала она ответа, а я наблюдал за их разговором с порога гостиной. – Неужели ты устал ночевать в пещерах и кустах, где за тобой охотятся, как за лисом?
Мужчина улыбнулся, показав сломанный зуб.
– Я считал, что любовь к семье является одной из главных ценностей сиенцев. Ты больше не любишь брата?
– Здесь ничего для тебя нет, – ответила моя мать. – Уходи, пока я не отправила гонца в гарнизон.
Он поднял руки и вытащил из рукава листок бумаги.
– Передай это от меня маме.
– Я не собираюсь делать тебе одолжений, – поджав губы, заявила мама.
– Ну, тогда скажи, чтобы она соблюдала осторожность, – попросил он, – и что мы перебираемся на Север, в Грейфрост, если она пожелает к нам присоединиться.
– Я не стану этого делать, – твердо сказала мама.
– В таком случае ты подвергнешь себя опасности, – резко сказал он, и в его глазах загорелся гнев. – Себя и своего сына. Меня будут искать, и, хотя ты предпочла бы забыть о том, что я твой брат, сиенцы это будут помнить всегда.
Когда мужчина повернулся и ушел, мама меня обняла и принялась шепотом успокаивать, хотя страх испытывала она, а не я.
Через три дня в наши владения пришел патруль сиенцев и солдаты все обыскали. Ногти матери впились в мои плечи, когда солдаты открывали ее сундуки и разбрасывали по дому вещи.
– Ты имела какие-то контакты с повстанцем по имени Хитрый-Лис? – потребовал ответа капитан.
«Нет», – ответила моя мать. А известно ли ей что-то о местонахождении беглой ведьмы Сломанная-Ветка? «Нет», – ответила моя мать – и тут она была честна, потому что в тот день, когда нас посетил грязный мужчина, бабушка исчезла и не появлялась целую неделю после того, как солдаты ушли, строго приказав матери сразу сообщать о появлении членов ее семьи.
Я был тогда совсем маленьким и не понял, почему моих дядю и бабушку разыскивали солдаты или почему мама разрешала бабушке жить с нами, а брату отказалась помочь.
Я лишь знал, что после возвращения отца, когда он узнал от управляющего о том, что произошло в его отсутствие, он заявил, что вышвырнет бабушку из своего поместья.
– Она стареет, – умоляла мама, пока я прятался в углу, сдерживая слезы, понимая, что они только вызовут гнев отца. – Мой долг в том, чтобы о ней заботиться. Она ни для кого не будет угрозой. Ее преследуют за преступления, совершенные много лет назад!
Отец смягчился, но обещал, что, если солдаты еще раз обыщут поместье, колодец его сочувствия иссякнет навсегда. В следующие четыре года солдаты больше к нам не приходили, и временами казалось, будто отец забыл о том, что под нашей крышей жила беглянка, – во всяком случае, делал вид, что забыл.
Бабушка немного помолчала, изучая имена своего сына и дочери, потом сложила все дощечки и сказала:
– Нужно еще кое-что сделать.
Она положила испачканный кровью листок рисовой бумаги на поверхность алкоголя, подожгла его при помощи свечи с алтаря и подождала, когда пепел осядет на дно чаши. Затем она сделала несколько больших глотков смеси крови, пепла и алкоголя, после чего предложила выпить из чаши мне. После того как я выполнил ее просьбу, она заставила меня повторить молитву обретения имени. Слова для меня оставались бессмысленными, я произносил их на ее языке, который тогда еще даже не начинал учить.
Мне тогда и в голову не пришло, что наши скромные имена, вырезанные на дереве и запечатанные кровью, однажды прозвучат в принадлежащих империи огромных залах с колоннами.
Глава 2. Обучение
В течение следующих четырех лет бабушка рассказывала мне о культуре своего народа – теперь уже нашего, ведь я получил огненное имя. Она учила меня найэни – родному языку нашей страны, и просила всегда говорить с ней на нем, когда мы оставались вдвоем. Под покровом темноты мы занимались Железным танцем, используя штыри вместо мечей. Она учила меня названиям звезд и умению читать ручьи в лесу после дождя. По ночам я наслаждался ее тайными знаниями.
По контрасту мое сиенское образование стало тяжелым трудом. Коро Ха, мой наставник, был родом из Тоа-Алона, далекой бедной провинции империи, находившейся на южной окраине. На моего отца произвели впечатление его высокий рейтинг и рекомендательные письма, и он нанял его для того, чтобы Коро Ха подготовил меня к имперским экзаменам, которые мне предстояло сдавать в Найэне, когда мне исполнится семнадцать лет. Коро Ха взялся за эту работу с удовольствием и делал ее исключительно эффективно.
Через два года я научился читать 10 000 сиенских логограмм и писать половину из них по памяти. Через три года мог цитировать афоризмы мудреца Путника-на-Узком-Пути – достаточно было назвать страницу и строку. Через четыре составлял комментарии к классической поэзии – а потом переделывал их дюжины раз, пока они не удовлетворяли высоким требованиям Коро Ха.
– Он прилежный ребенок, – сказал Коро Ха отцу, когда мне исполнилось двенадцать, – только немного сонный.
Мы сидели в беседке, выходившей на скромные сады нашего поместья.
Отец вернулся домой на короткий срок между своими путешествиями купца и воспользовался этим, чтобы выяснить, каковы мои успехи. Он и Коро Ха сидели за низким столиком, а я стоял рядом на коленях.
Колени у меня болели, но я не мог жаловаться в присутствии отца.
Я страстно желал его одобрения, ведь, если он считал, что мои занятия продвигаются вполне успешно, он был добр ко мне – и моей матери доставалось меньше неприятных слов за время его недолгого пребывания дома.
Отец погладил тонкие косички бороды и внимательно посмотрел на меня.
Я постарался не смотреть на Коро Ха в поисках поддержки. Запах табака от отцовской трубки смешивался с тонким ароматом чая из хризантем. Коро Ха наполнил первую чашку для отца, потом свою из глиняного чайника и отставил его в сторону, чтобы слуга налил в него кипящую воду. На подносе стояла третья, пустая чашка.
– Каковы три столпа общества? – спросил отец.
– Отношения между отцом и сыном, мужем и женой и старшим братом с младшим, – сразу ответил я.
Это был один из главных законов, начало любого экзамена.
– Что есть император по отношению к своему народу? – продолжал отец.
– Он отец всем.
– Если народ голодает, каков долг императора?
– Накормить народ.
– Если императору что-то грозит, в чем состоит долг его народа?
– Защищать его.
– Если народ подвергает себя опасности, в чем долг императора?
– Указать верный путь.
Отец кивнул и наполнил мою чашу. Я сделал глоток и встретил его одобрительный взгляд.
– Ты хорошо усвоил принципы, – сказал отец.
– Если позволите, Мастер Вен, – сказал Коро Ха с легким поклоном.
Он повернулся ко мне и заговорил с отстраненным выражением, как и положено наставнику с учеником-сиенцем – отношение старшего брата сиенца к младшему.
– Если продолжить серию вопросов твоего отца, позволь предложить тебе дилемму, – сказал Коро Ха. – Каковы отношения императора с министрами?
– Император должен управлять министрами, как муж, а министры давать ему советы, как жена, – ответил я.
– Когда министра тревожит руководство императора, в чем состоит его долг?
– Жена может мягко укорять мужа и предложить ему новый курс, так и министр имеет право давать советы императору.
– А если император отвергнет совет? – спросил Коро Ха.
– Министр должен принять волю императора.
– А если император не прав?
Я едва не подавился чаем. И посмотрел на Коро Ха, забыв о правилах приличия. Во время наших уроков мы обходили стороной подобные вопросы. Он ставил эксперименты, и я принимал роль жены дурака, пьяницы или младшего брата, вынужденного сохранять верность старшему брату – тирану, или министра, которому император поручил нечто отвратительное. Эти эксперименты были самым интересным в обучении Коро Ха, но я сомневался, что мой отец их бы поддержал.
– Вэнь Ольха? – заговорил Коро Ха. – Если тебе требуется конкретный пример, давай предположим, что император ввел слишком тяжелый налог в одной из своих провинций. Что, если он нарушил свой долг отца народа и в результате провинция будет голодать? Что, если после того, как императору сообщат о его ошибке, он откажется уменьшить налог? Что следует сделать министру в таком случае?
Его вопрос изрядно меня удивил. Коро Ха, как и всякий разумный человек, знал, что голод и нищета царят на севере Найэна, где до сих пор продолжалось восстание моего дяди, о котором бабушка не раз говорила, когда порицала империю. Неужели он заметил какие-то следы моих ночных уроков? Мешки под глазами и синяки на руках?
Или он видел, как мы с бабушкой выскальзывали из сада в лунном свете? Возможно, он уловил какие-то подводные течения моих мыслей или нюансы в сочинениях и разговорах?
– Правильны или ошибочны действия императора, известно лишь вечным божествам, – сказал я, посмотрев наставнику в глаза. – Только они могут в чем-то упрекнуть императора, исполняя роль отцов. Министр не смеет так поступать, ведь жена не может восстать против мужа.
Коро Ха вздернул подбородок и удовлетворенно улыбнулся. Он посмотрел на отца и вернулся к роли подчиненного.
– Для своего возраста мальчик все прекрасно понимает.
– Да, – согласился отец.
Он указал на соседний с собой стул, я сел и стал пить чай вместе с ними, изо всех сил стараясь не смотреть на Коро Ха. Потом отец стал задавать вопросы на другие темы: о моей матери, о чтении классических произведений, об истории – Коро Ха сказал, что у меня к ней склонность. Таким образом, отец исполнил свой долг следить и вести за собой наш дом, несмотря на долгие отсутствия.
Отец прекрасно ко мне относился, когда я был маленьким. У меня остались смутные детские воспоминания, не до конца оформившиеся и почти мифические, – как я под теплым летним солнцем ездил у него на плечах по саду. О его усах, которые щекотали мою щеку, когда он качал меня на колене и рассказывал глупые истории, полные бессмысленных рифм. Но по мере того, как его торговля расширялась, счастливые дни становились все более редкими, а с появлением Коро Ха мне требовалось их заслужить.
Когда мы допили чай, отец нас отпустил. Коро Ха и я поклонились ему и задом вышли из его кабинета. На садовой дорожке, когда отец уже нас не видел, я бросил на Коро Ха холодный взгляд.
– Только не надо дуться, Вэнь Ольха, – сказал Коро Ха. – Твой отец остался доволен твоим ответом, разве не так?
– Я не думаю, что ему понравился ваш вопрос, – сказал я. – Во всяком случае, мне он совсем не понравился.
– Разве ученику подобает быть недовольным наставником?
– А что, если я бы сказал, что министру следует восстать против императора? Как ты думаешь, ты бы сохранил свое место в нашем доме?
– Почти наверняка, – ответил Коро Ха. – Я получил очень хорошие рекомендации. Если бы ты плохо ответил, твой отец остался бы недоволен, а я позаботился бы о том, чтобы ты в следующий раз давал правильные ответы.
Я скрестил руки на груди и продолжал идти вслед за ним. Он спрятал кисти в рукава своих одеяний. Солнечный свет пробивался сквозь листву женьшеня, и на тропинке свет смешивался с тенью.
В ветвях деревьев чирикали птицы. Журчал ручей, протекавший через наш сад. До меня донесся плеск карпа, который охотился на водомерок.
– Вы пытались поставить меня в трудное положение? – спросил я.
Коро Ха покачал головой.
– Всю жизнь тебе будут задавать подобные вопросы, Вэнь Ольха, и не имеет значения, сколько раз ты прежде давал правильные ответы. Такие вопросы проверяют не только твои знания, но и верность. Хорошее образование и имя помогают, но у тебя не такая кожа, неправильные волосы и не все в порядке с материнской линией. Я хочу, чтобы ты добился успеха, несмотря ни на что. Иногда ценой успеха станет унижение или предательство собственного сердца. Твой отец это понимает.
Я убежал от него в свою комнату, заперся и не выходил до конца дня. Бабушка научила меня быть гордым и считать, что все, чему меня учит Коро Ха, есть лишь препятствия и недостатки. Более того, я был уверен, что обязательно познаю тайны магии, которые существовали как по отцовской, так и по материнской линии. К тому же я помнил ошеломляющее, подобное удару грома, понимание устройства мира, когда она щелкнула пальцами и зажгла огонь.
Четыре года спустя я все еще стремился снова познать это ощущение, точно мечтающий заполнить пустой желудок нищий, которого преследуют воспоминания о последней трапезе.
В ту ночь бабушка разбудила меня, постучав в мое окно.
Я встал, надел штаны и рубашку из домотканого хлопка – простую одежду, хорошо пропускавшую прохладный летний ветер, – проскользнул по коридорам и встретился с ней в саду. Как и всегда, мы отправились в Храм Пламени.
Бабушка продолжила свои уроки историями о первых героях Найэна, которые правили мелкими королевствами до появления Королей Солнца. Она вела пальцами по рунам, и я читал истории о Хрупкой Сове, которая не могла охотиться или сражаться, но сумела обмануть дракона и заставить его разделить с ней тайну письменности; о Коричневой Собаке, подружившейся с лисом-демоном и научившейся изменять форму, становясь любым зверем; о Железном Клыке, в своих снах встретившем богов волков и с их помощью создавшем из разных городов Найэна королевство, простиравшееся по всей длине нашего острова.
По сравнению с уроками Коро Ха занятия с бабушкой всегда захватывали мое воображение. Литература сиенцев, по моему опыту, состояла из рассуждений о морали и аналогий. По контрасту, истории Найэна наполняли приключения, страсть и – самое главное – магия. Финал сиенских повестей легко предсказать, если понимаешь правила и доктрину. А в сказаниях бабушки постоянно возникали самые неожиданные повороты, а также легенды о стойкости и мужестве. Тем не менее они казались мне пустой тратой времени и лишь сильнее возбуждали стремление к магии.
Когда история Железного Клыка подошла к концу, бабушка сложила книги в сундук, стоявший рядом с алтарем, и мы перешли к занятиям Железным танцем. Мы продолжали использовать штыри вместо затупленного железа, ведь синяк на лице или руке легче объяснить, чем сломанную руку. В храме разгуливало эхо наших ударов, меня наполняли энергия и дикость, и я получал удовольствие, давая выход энергии, сосредоточившись только на следующем взмахе ее оружия, а мои руки и ноги реагировали словно сами по себе.
Мы закончили занятие, сильно вспотев. Я изучал обычный набор синяков, а бабушка разглядывала свой локоть, куда пришелся один из моих ударов. Она сказала, чтобы я сел на край алтаря, и протянула мне тыкву с водой.
– Ты делаешь успехи, – проговорила она, слегка задыхаясь.
Я улыбнулся и выпятил грудь. Гордость – еще одно чувство, которое, по правилам хорошего тона, считалось сиенцами неуместным.
– Настанет день, когда я буду лучше, чем ты, – заявил я.
– Неужели? – Она усмехнулась.
– Да! – Я вытер рот и протянул ей тыкву. В темноте я увидел сеть белых шрамов на ее руке. – И тогда ты начнешь учить меня магии, хочешь ты того или нет.
Я ожидал выговора. Почти каждую ночь я просил ее научить меня тайнам ее искусства, указывая на какие-то новые умения, которыми мне удалось овладеть. И всякий раз она мне категорически отказывала. Но в ту ночь, когда она пила воду из тыквы, бабушка внимательно посмотрела на меня, точно впервые задумалась над моей просьбой.
– Ты еще не готов учиться, – наконец ответила она, поставив тыкву между нами, и я уже собрался высказать ей свое неудовольствие, когда она встала. – Но, быть может, ты готов смотреть.
Я ощутил волнение в груди, которое быстро распространилось до кончиков пальцев рук и ног. Мне с трудом удалось подавить желание броситься вперед, и я последовал за ней во двор за Храмом Пламени. Он зарос побегами ивы, в том числе и пересохший фонтан, который находился в его центре. Возле фонтана стояла одинокая беседка. Бабушка опустилась на колени напротив нее, и я видел лишь силуэт на фоне тусклого света лунного полумесяца.
– Смотри внимательно, Глупый-Пес, – сказала она. – Я не стану тебе ничего больше показывать до тех пор, пока ты не будешь готов учиться самостоятельно. Только боги знают, когда это произойдет, – с такой пустой и глупой головой, как у тебя.
Между тем в моей пустой и глупой голове зрел план. Я вспомнил порыв силы, который почувствовал, когда она зажгла очаг и дала мне имя: все мое тело наполнило тепло, я остро ощутил окружающий мир и восторг свободы. И, хотя в тот момент она спрятала от меня руку, а сама оставалась в тени, я подумал, что смогу понять ее магию только на основе чувства.
Воздух наполнился ароматом жженой корицы. Мои чувства обострились, превратив каждый камень во дворе, каждую ветку, каждый шорох в ивах в нечто бесконечно сложное и важное. Пока я смотрел, сила напоила кости бабушки, окутала и изменила ее плоть. Я закрыл глаза и сосредоточился на маслянисто-железном ощущении волшебства, которое она творила, и изменениях в ткани мира.
Меня окатил отпечаток ее заклинания, кожу стало покалывать, а мышцы начали сжиматься в ритме ее превращения. Когда оно закончилось, я ощутил внезапный холод, словно меня окатили ледяной водой, и услышал хлопанье крыльев.
Я открыл глаза. На гнилых скобах беседки устроился орел. Я знал, что это бабушка, потому что чувствовал продолжение ее силы. Но со стороны казалось, будто там сидит птица.
Я смотрел на нее, и мной овладел благоговейный страх, подобный задержанному вдоху. Я наполовину верил, что она читала мои мысли или почувствовала мои прикосновения, когда я следил за узором ее магии, ведь я не знал пределов ее могущества. Она молча наблюдала за мной, потом спрыгнула на землю и исчезла в темноте.
Сворачивание ее магии оказалось быстрее, чем изменение. В конечном счете вещи хотят быть тем, чем являются, и это верно относительно людей в большей степени, чем что-то другое. После того как бабушка вернулась в прежнюю форму, запах гари и тревожная сила магии окружали ее, точно табачный дым.
– Сегодня ты видел достаточно, мальчик, – сказала она. – Ты просишь старую женщину слишком о многом, вредный щенок. У меня болят колени. Отнеси меня обратно в дом.
Несколько дней спустя в беседке у пруда, где Коро Ха часто давал мне уроки, мы с ним повторяли Классику Высокой веры, главный текст религии сиенцев. В отличие от историй бабушки, прятавших мораль в мифе, сиенцы передавали ее, как и все остальное, через духовность: афоризмы и указания. Ближе всего к богам находился император, чье имя никогда не менялось, он построил империю из отдельных сиенских королевств при помощи изначальных божеств. До Сиены существовал лишь хаос, и цивилизацию создали мудрецы – первые Голоса императора.
Я был совсем маленьким, и мне удалось примирить две мифологии, которым меня учили, – моей бабушки и сиенцев, – объединив ее волчьих богов и изначальных божеств. Они являлись предшественниками императора, и их забыли только потому, что он занял их место, как сын однажды заменяет отца.
По мере того как я становился старше, я начал понимать, что религия бабушки являлась не проявлением эксцентризма, а преступлением в глазах сиенцев. Ее храм сохранился только благодаря тому, что сиенцы его просто не нашли и боги не помогали императору, а были его врагами.
В тот день я наткнулся на цитату мудреца Ю Несущего-Огонь в Классике Высокой веры: «Там, где ты видишь народную веру, знай, что она произошла из благоговейного трепета перед небесными телами, в неведении сил природы и страхе перед зверями мира. Отнесем то, что можно спасти, к высокой вере; и уничтожим все, что приводит к отклонениям от нее.
И тогда невежественного можно будет привести к знанию, а отклонения – к согласию с волей императора».
Я положил книгу. У меня родился вопрос, который мне хотелось задать, но я не знал, как отреагирует на него Коро Ха. В свои двенадцать лет я уже считал себя очень умным и старался формулировать свои вопросы так, чтобы скрыть источник любопытства.
– Я не хочу обвинять великого мудреца в непоследовательности, – сказал я, – но если религия народа есть всего лишь невежественный миф, то как можно что-то спасти?
Глаза Коро Ха загорелись, точно тлеющие угли под порывом ветра.
– Интересный вопрос, – ответил он. – Ты будешь удовлетворен, если я отвечу, что Ю Несущий-Огонь прежде всего хотел установить социальный контроль над необразованными массами и его гораздо меньше волновали правильные духовные практики?
Нет, меня такой ответ не устраивал, поскольку мой наставник попытался обойти скрытую остроту моего вопроса.
– Однако он изменил свой трактат…
– Я знаю название его трактата, Ольха, – сказал Коро Ха. – Но даже в классике может быть двойная цель. Религия – это политика, литература, философия и так далее. Способность воспринимать и толковать переплетения классики будет ключом твоего успеха на имперских экзаменах. – Он постучал по следующей странице книги. – А теперь продолжай. Если только ты не считаешь себя готовым отложить текст и написать эссе, в котором ты объяснишь все его сложные вопросы?
– Я задаю вопросы потому, что не понимаю, – ответил я.
– Ладно, – сказал Коро Ха. – Ты хотел еще что-то спросить?
Я медленно вдохнул, как учила меня бабушка перед началом Железного танца, и внимательно посмотрел на Коро Ха. И мне пришлось напомнить себе то, о чем я постоянно забывал: он, как и я, не был настоящим сиенцем. Несмотря на образование и мастерское владение имперской доктриной, его темная кожа и вьющиеся волосы свидетельствовали о том, что его детство было похоже на мое.
– Моя бабушка рассказывает мне разные истории, – начал я.
– О, – сказал Коро Ха, поставил свою чашку, сложил руки и наклонился вперед, словно приготовился получить удар. – Я подумал… если – и когда – у нас возникнет такой разговор, о какого рода историях идет речь?
Я пожал плечами, пытаясь выглядеть расслабленным – в самом крайнем случае устыдившимся, – однако рассчитывая, что он не заметит охватившего меня волнения. Некоторые из ее историй, несомненно, потребовали бы уничтожения, если бы Ю Несущий-Огонь принимал решение.
– Герои и много чего еще, – сказал я. – Главным образом приключения. Но в них участвуют боги. Волки умеют говорить… Такие вот вещи.
– И тебе нравятся эти истории? – спросил Коро Ха.
– Ну, они… – Следующее слово я постарался выбрать особенно тщательно. Завораживают – показывало мою слишком большую вовлеченность; забавные — не стоило того, чтобы о них упоминать… – Странные, но интригующие.
– И ты хочешь знать, стоит их принять или уничтожить?
– Они несут в себе мораль, которая далеко не всегда противоречит имперской доктрине, – сказал я, слишком быстро переходя к обороне. – И мне любопытно, есть ли в них толика правды.
Правды, подобной той, что я ощутил в своей плоти и костях, когда пробуждалась сила бабушки.
– Тебя интересует магия, – сказал Коро Ха.
Лед коснулся моей спины, но сочувственное выражение лица Коро Ха не помогло его растопить.
– Я помню такие истории, Ольха, – продолжал он. – В Тоа-Алоне их рассказывали, хотя империя правила там еще более жестко, чем здесь. Были и другие. Народные предания о Гирзанской степи, даже в центральных районах Сиены. Складывается впечатление, что легенды каким-то образом всегда выживают. В больших городах империи их даже можно найти в книгах. Не слишком респектабельное чтение, но и не преступное.
– Значит, они безобидны? – спросил я.
– Я бы не стал называть их безобидными. Как мы уже установили, литература есть политика и так далее. Но те, кто обычно такое читают, не заглядывают в глубины, которые таятся за этими преданиями.
Я сделал еще один глубокий вдох, удивляясь уже тому, что мы вообще ведем эту беседу, – оставалось надеяться, что Коро Ха не решил устроить мне тщательно подготовленную ловушку.
– А магия? – спросил я.
– Большинство людей не ищут магии, – сказал Коро Ха. – Некоторые умения, которые описываются в легендах, вполне могут существовать – или существовали прежде, – но кто сейчас может уверенно утверждать, что является мифом, а что – правдой? В любом случае в империи таким даром обладают только Руки и Голоса. – Он широко улыбнулся. – Насколько я помню, ты собирался стать вторым величайшим волшебником империи. Тогда я думал, что это детские фантазии.
Меня разозлили его слова, я посчитал их за насмешку.
– Ты хочешь сказать, что у меня ничего не выйдет? – сердито спросил я.
– О нет, Ольха. Ты вполне на такое способен. Но перед тобой очень долгая дорога, если магия станет твоей целью. – Он наклонился вперед и постучал по следующей странице. – Дорога, на которую ты не сможешь ступить, если не сосредоточишься на своих занятиях.
* * *
Ночью, как и во многие последующие ночи, я лежал без сна, вспоминая о силе моей бабушки. Магия способна изменить мир. Ее могущество не вызывало у меня сомнений. Она не нуждалась в доводах или вере – магия существовала. И не имело значения, приму я доктрину сиенцев или мифы Найэна, моя бабушка будет способна зажигать огонь и менять форму.
Это единственное, что я мечтал понять ради самой магии, а не потому, что власти решили обязать меня ее изучать. Как только я ею овладею, я смогу делать с ней то, что пожелаю, не связанный с мечтами отца о восстановлении семьи Вэнь или желанием бабушки освободить Найэн от власти империи.
Две противостоящие ветви моей семьи – я чувствовал, что должен в равной степени каждой из них, – невозможно было примирить. Служить одной из них значило предать другую. Но магия предлагала мне путь – сбежать от удушающих противоречий и отыскать собственную дорогу в мире. Все четыре года я жил, наполненный этим страстным желанием. Сколько лет еще пройдет, прежде чем император выберет меня в качестве Руки или бабушка посчитает, что я готов к обучению?
Слишком много – так я решил.
Слабеющая нить моего терпения длилась только до следующей ночи, в которую бабушка не появилась.
Когда луна уже стояла высоко в небе, но я так и не услышал стука в окно, я выскользнул из дома в теплую ночь.
Прежде я никогда не приходил в Храм Пламени один. Оскаленные зубы волчьих богов меня пугали. Я постарался не смотреть в их сторону и отбросить мысль о том, что они могли рассказать о моем приходе бабушке. Конечно, они были каменными, но, если женщина способна превратиться в орла, все остальное перестает быть тем, чем кажется, разве не так?
Я опустился на колени там, где стояла она, перед беседкой и руслом высохшего ручья. Стрекотали сверчки и квакали лягушки. Ветер шумел в соседней бамбуковой роще. Земля под моими коленями и ногами была влажной и холодной. Я сделал глубокий вдох и уловил диковинное эхо ощущения маслянистого железа магии бабушки. Оно было растворено в мире вокруг меня в виде постоянного прилива и отлива энергии. Одно переходило в другое. Мгновения и возможности, соответствовавшие узору мира, сменяли друг друга.
Я задрожал в такт ритму этого потока.
Мной овладело волнение: внезапно я почувствовал, что стою выше и в стороне от узора мира и всего в нем, в том числе собственного тела. Все принадлежало мне, все могло измениться в соответствии с моей волей, словно мир стал листом рисовой бумаги, а предметы и события были лишь частями истории, которую следовало написать. Я же парил над ними с кисточкой в руках.
Не понимая, что делаю, я потянулся – откуда-то из самых глубин самого себя – и написал свою волю миру, повторяя значки, которые, как я видел, делала бабушка, когда превратилась в орла.
Если магия бабушки была каллиграфией мастера, то моя обладала уровнем ребенка, копошащегося в пыли.
Все мышцы моего тела сжались, разум наполнился паникой и ужасом, и мной овладела абсолютная уверенность в том, что я сейчас умру, как если бы я спрыгнул с высокого обрыва в пропасть. Я помню лишь поток боли, которая тащила меня обратно в тело, а я отчаянно кричал под воздействием своего неудачного заклинания. Конечности, которые не знали, являются они крыльями или руками, ногами или когтями. Пустые кости трещали и изгибались под давлением мощных мышц, которым требовался более сильный скелет. Передо мной мелькали участки заросшей тропинки, по которой я брел обратно к дому.
Я и сам не знаю, как далеко мне удалось пройти на моих сломанных конечностях.
Я пришел в себя в объятиях бабушки, в собственной комнате и в своем теле. Ее лицо будто парило надо мной, бледное и напряженное. Она прижала меня к груди и принялась раскачиваться, шепча благодарность богам. Никогда прежде бабушка не выказывала мне такой любви.
– Ах ты глупый, глупый мальчишка! – прошептала она. – Мне не следовало тебе показывать… – Но, как ты… такое просто невозможно! Во всяком случае пока, без меток колдуньи!
Я пытался попросить прощения, но язык мне не повиновался. Бабушка отпустила меня и вложила в мои руки чашку с теплым чаем. Он был горьким и имел какой-то лекарственный вкус, я едва не раскашлялся, но бабушка заставила меня выпить его до конца. И вскоре я почувствовал, как теплая волна наполнила мой пустой желудок, успокаивая боль в мышцах и костях.
– Ты будешь очень сильно болен в течение следующих нескольких дней, – сказала она, наливая еще одну чашку чая. – И станешь испытывать ужасный голод, но твой желудок позволит тебе пить лишь чай и слабый бульон, так что тебе придется с ним смириться.
– Мне очень жаль, – пробормотал я, когда ко мне вернулся голос. – Я подумал…
– Ты не думал, – перебила меня бабушка. – Твои амбиции и самоуверенность помешали тебе думать. Никогда больше так не поступай.
Несмотря на сердитые слова, она сидела рядом со мной, пока я плакал, содрогаясь от воспоминаний о том, каким ужасающим существом был совсем недавно.
– Мне следовало быть осторожнее, – прошептала она. – Нельзя было тебе ничего показывать. Боги! Даже твой дядя не обладал такой чувствительностью к магии. – Она посмотрела в окно – лунный свет исчез, наступила полная темнота перед рассветом. – Мне пора уходить. Твоя мать и наставник будут встревожены из-за твоей внезапной болезни, так что им не стоит знать еще и о моем ночном визите.
Я схватил ее за руку. Она посмотрела на меня, и ее лицо стало жестким. Несмотря на страдания, перенесенные мной этой ночью, больше всего я боялся, что моя глупость лишит меня того, чего я хотел более всего: тайной власти и запрещенной магии. Сейчас мне особенно сильно хотелось ими овладеть. До этого момента моя жизнь была ограничена с одной стороны отцом, а с другой – бабушкой, но я на мгновение увидел узор всех вещей, а моя воля владела всем сразу – я мог изменять мир по своему желанию.
Да, первая попытка привела к ужасным последствиям, но я не сомневался, что со временем, после упорных тренировок, сумею овладеть этими силами и понять смысл, таящийся в их глубинах. Мой юный разум еще не встречал проблемы, которую не смог бы решить.
– Ты будешь меня учить? – спросил я, не в силах скрыть отчаяния.
Бабушка вырвала руку.
– Разве у меня остается какой-то выбор?
Глава 3. Шрамы
В течение всего первого дня моего выздоровления я спал, просыпался и снова засыпал, а моя мать сидела рядом, то и дело трогая мой лоб тыльной стороной ладони. Такого физического контакта у нас не было с раннего детства, когда я жил в ее спальне, до того как перебрался в свою комнату в восточном крыле дома в соответствии с традициями сиенцев. По представлениям сиенцев, матери и сыновья должны сохранять дистанцию, ведь проявления нежности помешают сыну принять роль отца – императора своего маленького царства. Правила хорошего тона диктовали, что моей матери следовало отправлять ко мне служанок с подносами чая и имбирными пирожными, чтобы, вернувшись, они рассказывали ей о моем состоянии. Но моя мать – как мне стало очевидно в эти дни – не была сиенкой.
Весь первый и бо?льшую часть следующего дня мама провела со мной, и они вместе с бабушкой сделали все, чтобы заменить нашу сиенскую кухарку. Вместо роскошных блюд, на которых меня вырастили, я питался так же, как моя мать и дядя, когда они болели в детстве: слабый, слегка подсоленный бульон из морских водорослей и сушеной рыбы; легкий чай из диких цветов, собранных мамой в лесу возле нашего поместья; немного клейкого риса и сушеных фиников, завернутых в бамбуковые листья и выдержанных на пару, – пища найэни, которую я прежде никогда не пробовал, но именно она, по мнению матери и бабушки, должна была помочь мне поправиться.
Между тем Коро Ха больше тревожило не мое здоровье, а вред, который мог принести долгий перерыв в занятиях. Бабушка сумела от него избавиться в первый день, но во второй он преодолел ее оборону и устроил плацдарм на письменном столе, который стоял в углу моей комнаты. Оттуда он атаковал при помощи од и стихотворений из сиенских книг, классической религии и разнообразными трактатами по управлению государством и философии, заставив маму отступить. Находиться в комнате наедине – если не считать больного ребенка – с мужчиной, не являвшимся моим отцом, – на это ее отваги не хватило.
Любые правила можно нарушать только до определенного предела.
На третий день Коро Ха меня победил. Я снова начал заниматься, хотя уроки часто прерывались из-за того, что я терял сознание и далеко не сразу приходил в себя, как если бы мое тело внезапно выросло и душа больше не могла правильно его наполнять.
Через шесть дней диета найэни охладила огонь в моих костях, но я все еще не мог встать на ноги. На седьмой день я снова потерял сознание, а ночью услышал, как спорят мать и бабушка, что часто бывало во времена моего детства.
– Что с ним случилось? – резко потребовала ответа мама, голос которой был полон тревоги.
– Требуется время, чтобы прогнать грязный ветер из его тела, – ответила бабушка. – Он начал больше есть, и лихорадка прекратилась…
– Но у него слабость и кружится голова! – воскликнула мама, и я не сомневался, что она бросала на бабушку гневные взгляды. – Так или иначе, но это нам не по силам.
– Вовсе нет, – возразила бабушка. – Прояви терпение.
– Но тогда ты должна мне рассказать, – заявила мама достаточно громко, так, что ее могли услышать все в поместье. Она понизила голос, но его по-прежнему переполнял гнев. – Я позволила тебе поставить на нем метку. Я согласилась на то, чтобы он узнал нашу историю. Но я не давала тебе разрешения учить его твоей магии.
– Это и твоя магия, если бы ты того захотела, – сказала бабушка.
– Что. С ним. Произошло?
Я никогда не слышал такой ярости в голосе матери, даже в тот раз, когда нас восемь лет назад навестил мой дядя, незваный и непрошеный. Очевидно, бабушка также рассердилась – последовала долгая пауза, но потом она заговорила:
– Он прикоснулся к магии, которую ему не следовало трогать, не говоря уже о том, чтобы использовать, – сказала бабушка. – Даже Хитрый-Лис…
– Не говори о моем брате! – Я услышал резкий вдох и выдох, словно кто-то собрался начать Железный танец.
Когда моя мать снова заговорила, ее голос стал спокойным и уверенным, как клинок.
– Ему необходим врач. Я пошлю за ним. А тебе следует помалкивать. Если тебе это не нравится, можешь покинуть мой дом.
– Ничего ему не говори, – предупредила меня бабушка утром восьмого дня моей болезни. – Ни о том, что мы делали в храме, и, главное, что привело к… болезни, как нам следует ее называть. Если тебе придется отвечать на вопросы, скажи что-нибудь невнятное о холодном ветре и насморке. О том, что бабушка может вылечить при помощи супа и чая.
Когда я выпил чай, который она принесла, бабушка собрала пустые чашки и поспешно вышла из комнаты, что-то бормоча про безмозглых сиенских врачей и их бесполезные лекарства, которые они применяют божественным методом проб и ошибок.
Меня уже однажды осматривал сиенский врач, который во время своих бесконечных путешествий по империи часто проезжал через соседний город Поляна Пепла. В шесть лет я заболел оспой – впрочем, не я один, заразились и другие дети. Врач приехал в город, но мой отец утроил его обычную плату, чтобы он остался в гостевой комнате, пока я не поправлюсь.
В его отсутствие в Поляне Пепла умерла дюжина детей.
Я смутно помню того врача. Однако Доктор Шо произвел на меня сильное впечатление. Я запомнил его умные глаза и узловатые руки, когда он приехал лечить мою непонятную болезнь, и позднее, когда моя жажда тайного знания снова привела меня к нему.
Босые ноги Доктора Шо были мозолистыми и покрыты трещинами. Копна волос, собранная в пучок, закрывала шею, растрепанная борода не скрывала рот с тонкими губами. В блестящих, выразительных глазах отсутствовала рассудительность, характерная для сиенцев, и они так блестели тайным знанием, что мне стало страшно.
Если он поймет причину моей болезни, то секреты бабушки будут раскрыты, моего отца и мать обвинят в укрытии ведьмы и нас всех казнят.
Доктор Шо проверил пульс, сжав мое запястье. Я старался дышать медленно и ровно, чтобы успокоить трепетавшее сердце, надеясь, что он ничего не заметит. Он сделал паузу, потом надавил сильнее и снова сделал паузу. Затем принялся бормотать себе под нос, бегло набросал что-то на листке бумаги и открыл сундучок, который принес с собой. Каждое его отделение было не больше моей ладони, на табличках я увидел логограммы, обозначавшие растение или минерал, а снаружи сундучок украшали рисунки виноградной лозы и лесных животных. Пальцы Доктора Шо метались от одного отделения к другому, он наполнял бумажные кулечки щепотками разных ингредиентов.
Два самых больших пакетика он положил на мой письменный стол.
– Здесь травяные супы, – сказал он. – Смешайте их с бульоном. Принимать утром и еще один раз в течение трех дней. В течение этих же дней, – продолжал он, взяв два других пакетика поменьше, – нужно пить этот чай утром, а этот – вечером. На второй день, если ты не сможешь встать с постели, нужно сделать иглоукалывание и массаж. Потом, если твой стул будет пахнуть как гнилье, немедленно пошлите за мной. Если ты сможешь встать с постели, отправляйся погулять в сад. На четвертый день ничего не ешь утром, потом мясо и хлеб вечером. После чего ты должен поправиться.
Все это время он писал указания на листке бумаги, который вручил мне.
– Я также все объясню твоей матери. Если вы не пошлете за мной, я вернусь через шесть дней за второй половиной платы.
Я с удивлением посмотрел на него. И это после того, как он просто пощупал мой пульс?
Быстрота и уверенность, с которой он сделал свои выводы, поражали не меньше, чем магия. Я пытался придумать, что сказать, пока он закрывал свой сундучок, опасаясь, что он мог знать причину моего состояния и молчание только подтвердит его подозрения. Я призвал все свое мужество, чтобы поблагодарить его, но прикусил язык, чтобы не спросить, чем же болен.
– Оставь благодарность при себе, – сказал он. – Мне заплатили. – С этими словами он забросил сундучок за спину, застегнул ремни, которые его там удерживали, и надел широкополую коническую шляпу. На пороге он посмотрел на меня через плечо. – Тебе придется встретиться с кое-чем гораздо хуже, чем я, если ты будешь и дальше заниматься столь же опасными вещами, – предупредил он и ушел.
Я старательно выполнял все инструкции, не желая вызвать раздражение человека, который сумел понять причину моей болезни практически без усилий. Часть его лекарств оказались довольно противными, другие – кислыми, а травяные супы солеными, как море, но после того как на второй день я сумел подняться на ноги, бабушка с огромной неохотой пробормотала что-то про уважение к старому доктору.
Коро Ха повел меня на неспешную прогулку по саду. На Лунном Мосту нас встретила мама, которую переполняло счастье от того, что я выздоровел, – она обняла меня, чем нарушила все правила отношений между матерью и сыном.
Доктор Шо вернулся на шестой день, невозмутимо меня осмотрел, кивнул, забрал у матери пригоршню серебряных монет в качестве платы и ушел, не сказав ни единого слова.
Как только я снова смог ходить, Коро Ха с удвоенной энергией возобновил наши уроки. Хотя имперские экзамены мне предстояло сдавать только через четыре с лишним года, казалось, он считал, что каждый день, который я не провел в напряженных занятиях, станет тяжким камнем на моей шее. По утрам мы повторяли классику и диалектику, а днем занимались каллиграфией, сочиняли эссе и писали стихи.
Я не спал бо?льшую часть ночи, дожидаясь стука в окно.
Но так его и не услышал. Однако до меня долетали обрывки частых ссор между мамой и бабушкой, чьи голоса больше не были такими громкими, как в ночь появления Доктора Шо, поэтому мне удавалось уловить сквозь деревянные и бумажные стены лишь отдельные приглушенные слова. В моем воображении они спорили относительно продолжения бабушкиных уроков. Бабушка обещала научить меня магии, но маму до ужаса напугала моя болезнь и – так я решил – она запретила бабушке это делать.
Воображаемый конфликт заставил меня презирать мать. Я все еще ее любил, смутно, но сильно, как в детстве, однако ее вид начал вызывать у меня раздражение. Когда она поздравляла меня с успехами, достигнутыми с Коро Ха, ее похвала жалила меня, как крапива.
Мое отчуждение постоянно росло, пока не переполнило разум и не перешло в подсознание, что привело к ужасному сну, вернувшему меня в ту жуткую ночь в лесу, когда я с трудом тащил домой свое изуродованное тело, бессильно пытаясь закричать, пугаясь каждой тени и взглядов каменных волчьих богов.
Я резко проснулся, отбросил в сторону пропитанное потом одеяло и стал проверять конечности, чтобы убедиться, что я по-прежнему остаюсь человеком.
Когда отчаянные биения моего сердца наконец стали затихать, я услышал знакомый стук в окно.
– Глупый-Пес! – прошептала бабушка с другой стороны экрана из промасленной бумаги. – Встретимся в саду. Нам нужно многое обсудить, а у нас всего одна ночь.
* * *
Мы вместе прошли через лес по тропинке, ведущей в Храм Пламени, где бабушка снова остановилась возле статуи Окары. Я с тревогой ждал, мне отчаянно хотелось узнать, почему это будет наша последняя ночь и чему она меня научит во время своего урока.
Меня охватило чувство взаимосвязанности всех вещей. Я не пытался прикоснуться к магии с той ночи, когда превратил себя в нечто мерзкое, но мое стремление овладеть ею только усилилось. Я понял, что одной ночи будет недостаточно, чтобы обучить меня всему, что необходимо. Данная мысль омрачала мое настроение, точно темная туча.
Мы подошли к ступеням, ведущим в храм.
Бабушка села и жестом показала, чтобы я устроился рядом.
– Я ухожу, – наконец сказала она. Ее взгляд стал отстраненным, словно она смотрела туда, куда ей предстояло уйти. Морщины на ее лице и руках стали еще более заметными, и я вдруг понял, что она уже очень старая. – На Севере все еще идут сражения, – продолжала она. – Твоего дядю, Хитрого-Лиса, поймали, и он оказался в очень трудном положении. Завтра я отправлюсь к нему.
Дядя для меня оставался именем, репутацией и грязным силуэтом. Однако один или два раза – когда мои занятия с Коро Ха шли далеко не самым лучшим образом, а экзамены казались непобедимым чудовищем, – я мечтал о том, чтобы сбежать из поместья отца, забыть о долге перед семьей Вэнь и отправиться в горы, чтобы присоединиться к нему. И вот теперь бабушка говорила, что она сама намерена так поступить.
– Не пытайся следовать за мной, – приказала она, возможно почувствовав мое желание. – Ты знаешь слишком мало, чтобы принести хоть какую-то пользу. Читай книги, которые здесь спрятаны. Изучай нашу историю. Учи своих детей. Это будет последним уроком, который я обязана тебе преподать.
Она вошла в храм и вернулась с обсидиановым ножом, который использовала, когда дала мне имя. Бабушка протянула ко мне ладонь, и я вложил в нее свою руку. Она мягко прижала кончик ножа к шраму, оставшемуся после наречения именем.
Я сдержал крик, когда она трижды рассекла мою ладонь вдоль шедших по ней линий. Одновременно я почувствовал гудение могущества, словно в узоре мира прошло единое биение сердца. А когда оно смолкло, все мои чувства притупились. Я зажмурился и потянулся к потоку энергии, который ощутил в момент перед изменением. Осталось лишь ощущение тепла и силы под ранами, оставленными бабушкой на моей руке. Отсутствие узора подействовало на меня как отсечение конечности, и я посмотрел на бабушку, чувствуя боль предательства, пытаясь замаскировать панику и одновременно стремясь удержать хотя бы толику силы, которой владел.
– Эти отметки ведьмы – знак нашего договора с богами, – сказала она. – Без них ты никогда не сможешь овладеть магией. Ты попытался вырезать фигурку из нефрита, использовав топор дровосека. Если бы ты решил зажечь пламя, то, скорее всего, сжег бы весь лес.
Хотя ее слова должны были меня успокоить, они произвели прямо противоположный эффект. Я не понял, что она сделала, но уже познал безграничную свободу, когда потянулся к магии, – а потом ее внезапно ограничили пактом, о котором она говорила. Возможно, как утверждала бабушка, эти ограничения меня защитят. Но, даже если и так, она выбрала защиту, как и все остальное в моей жизни, – другие постоянно делали за меня выбор. Мне хотелось закричать, схватить нож и срезать метки, которые она мне оставила, в надежде, что так я сумею вернуть себе свободу.
Но, если я собирался изучать магию – любую магию, – именно бабушка должна была меня учить. Кто еще на это способен? В результате, как потом не раз случалось в моей дальнейшей жизни, я проглотил гнев и разочарование, и мысли о том, что меня предали. Я стану подбирать крупицы полезной правды от бабушки и использовать их, чтобы отыскать путь к глубинной мощи, которую мне уже довелось испытать, – ту, что она у меня отняла несколькими быстрыми ударами ножа.
Она налила чистый алкоголь на рану и завязала мне руку, которая стала похожа на дубинку из пропитанной кровью ткани. Закончив, она вошла в храм, чтобы вернуть обсидиановый нож в стоявший возле алтаря шкафчик с книгами и свитками – остатками ее культуры. Когда она вернулась, я увидел ее надежды и страхи, связанные воедино в морщинах лица.
– Когда ты родился, – сказала она, нарушив тишину, – я сражалась с желанием ненавидеть тебя так же, как до сих пор пытаюсь побороть ненависть к твоей матери. Она была слишком юной, когда появились сиенцы. Она забыла, что они сделали с твоим дедом. Или никогда в это не верила. Хитрый-Лис, твой дядя… он помнит. Когда они пришли, нам обещали богатство и культуру. Шелка, оперу, иностранные деликатесы. Удивительное оружие – волнистую сталь, которая рассекала наши мечи, превращала частоколы в дрова.
Они дешево продавали эти вещи, а в качестве платы забирали не серебро – а наши души.
Я баюкал руку, но очень скоро забыл о боли, настолько меня поразили ее слова.
Даже обида и боль от предательства стали утихать, когда я слушал ее рассказ. Она никогда столько не говорила о себе и совсем не вспоминала про моего деда.
Ее пальцы – покрытые мозолями, как у крестьянина или солдата, – теребили края рукавов.
– Именно твой дед являлся ведьмаком деревенского храма, а не я, – продолжала бабушка. – Я была всего лишь хозяйкой таверны. Люди шли к нему, чтобы он помолился, а ко мне – за выпивкой, песнями и старыми легендами. Я была еще и рассказчицей.
Она покачала головой и замолчала на некоторое время, а потом ее взгляд вернулся к настоящему и ко мне.
– Вот что важно: пришли сиенцы. Их было немного, странствующие торговцы – вроде твоего отца; сначала они появились в городах, потом в поселках и деревнях. Их интересовали вещи, которые казались нам безобидными. Наши легенды. И наша история.
Карты дорог. Твой дед много времени проводил в таверне, отвечал на бесчисленные вопросы о наших богах, но держал в тайне нашу магию, он был мудрым человеком. В те дни Найэн воевал сам с собой. Три лорда соперничали в борьбе за трон Солнечного короля. Если не считать угрозы набора в армию и обременительные налоги, нас, простых людей, мало занимало, кто из них одержит победу. Однако сиенцев это заинтересовало.
Вскоре в наш городок прибыли новые купцы, а вместе с ними солдаты, чтобы защищать наши караваны. И до нас стали доходить слухи, что сиенцы перестали посещать север и запад страны, территории, принадлежавшие конкурентам нашего лорда. Они предложили солдат и свое удивительное оружие, чтобы быстро закончить войну, и наш лорд – пусть он вечно горит в огне – ответил им согласием. Но, конечно, когда конкуренты были устранены, легионы сиенцев продолжили завоевание нашей страны.
Она тяжело вздохнула.
– Стали появляться слухи об исчезнувших ведьмах, ограбленных и сожженных храмах. Мы приготовились к отъезду, но опоздали. Они пришли за твоим дедом, когда мы надевали заплечные мешки. Мы смотрели, Хитрый-Лис и я, как их волшебники связывали его цепями света. – Она сглотнула, заморгала и снова вздохнула. – Вместо того чтобы позволить им пленить себя, а вместе с ним и его магию, дед поступил так, как все ведьмаки Найэна, когда их окружали со всех сторон: призвал пламя, которое наполнило храм. И он сгорел, вместе с дедом, дотла.
– Лучше умереть, чем позволить империи завладеть нашими тайнами. – Ее голос дрогнул, и она снова сглотнула. – Через три месяца я родила твою мать, в таверне, в чужой деревне, далеко от дома, где нанесла себе метки ведьмы и попыталась вырастить моих детей так, как того хотел их отец, – хотя он был не только мудрым, но и глупым человеком.
Она потерла лицо тыльной стороной ладони и продолжала:
– Они лжецы, Глупый-Пес. И чтобы выжить, нам тоже пришлось стать лжецами. Я зарабатывала на жизнь, занимаясь починкой сетей, а Хитрый-Лис на некоторое время стал рыбаком – до восстания. Никогда я не испытывала такой гордости и страха, как когда он присоединился к повстанцам. – Она указала ножом на мою перевязанную руку. – Наверное, до того дня, когда ты попытался применить магию без отметок. Если сможешь, воздержись от этого. Ты уже ощутил могущество, и оно столь же привлекательно, как крепкая выпивка. Хуже того, ты полон любопытства и обладаешь достаточными способностями, чтобы учиться самостоятельно. Будь осторожен.
Шрамы не позволят тебе снова превратиться в чудовище, но существуют и другие опасности, столь же серьезные и тягостные. Не ищи их. И любой ценой старайся держать свои способности в тайне. Если станет известно, что ты ведьмак, сиенцы пытками узнают у тебя все тайны – и только потом позволят тебе умереть. – Она посмотрела на небо, где начали тускнеть звезды и заходила луна.
Скоро наступит рассвет, и закончится наш последний урок.
– Теперь я почти жалею, что начала тебя учить, – прошептала бабушка и встала.
Я последовал ее примеру. Она коснулась моего плеча и посмотрела на окровавленную повязку.
– Придумай историю. Скажи, будто ты что-то строгал и у тебя соскочил нож.
Мы шли в мрачном молчании и расстались в саду нашего поместья. Бабушка меня обняла. Моя перевязанная рука оказалась между нами, создавая неловкость. Я прикусил язык, чтобы не закричать и не отстраниться.
Внезапно мной овладел страх перед ее уходом. Она была настоящей опорой в моей жизни, окном в другую половину наследия, наставником, жизненно важным для постижения мира. И моим единственным способом изучения магии, пусть и в усеченном виде, ограниченном ее беспокойством за меня.
– Ты не должна уходить, – напряженно сказал я.
Она улыбнулась мне и с редкой нежностью поцеловала в голову.
– Не дай умереть нашим обычаям, – прошептала она, потом отпустила меня и быстро пошла в сторону женского крыла дома.
Я задержался в саду до тех пор, пока ее силуэт не исчез за бумажными стенами.
Вместо того чтобы последовать совету бабушки – я никогда в жизни не резал себе руки, – я разбил фарфоровую тарелку на подносе с завтраком и испачкал кровью большого пальца осколки. Управительница принялась причитать, а Коро Ха отругал меня за неосторожность, но больше всего его встревожил вред, который я причинил своей пишущей руке.
– Ты разбил тарелку и теперь, возможно, никогда не сможешь снова писать! – Его бровь дрогнула от огорчения. – Какой смысл во всех моих усилиях, если ты не будешь сдавать имперские экзамены?
Для Коро Ха мои достижения имели огромное значение. Если я хорошо сдам экзамены, он сможет рассчитывать на должность в семье с высоким статусом – возможно, даже в доме Руки или Голоса. Многие такие семьи выделяли содержание и постоянные покои для наставника, который приводил их сыновей к успеху. Если я больше не смогу писать, он утратит надежду на повышение и пенсию.
– Ну, ладно, посмотрим, как у тебя все заживет, – наконец сказал он. – А пока займемся ораторским искусством и цитированием.
Я успел процитировать половину «Классики потоков и долин», когда над садом пролетел орел с темно-рыжими перьями. Я споткнулся, и слова поэмы вылетели у меня из головы, когда я смотрел, как птица исчезает за кронами деревьев, и размышлял о том, была ли это моя бабушка, и если так, то увижу ли я ее еще когда-нибудь. Коро Ха заставил меня начать снова, но мои мысли продолжали путаться, и он закончил урок задолго до наступления ужина.
Моя бабушка ушла, а вместе с ней и тропа, по которой могла пойти моя жизнь. И хотя она поддержала мое стремление учиться самостоятельно, я знал, что без ее уравновешивающего участия Коро Ха и мой отец поведут меня к своему пониманию моего будущего.
И любой альтернативный путь со временем потускнеет.
В ту ночь я сидел на постели и изучал ладонь. Как и говорила бабушка, раны затянулись. Кровь, испачкавшая бинты, стала сухой и темной, а шрамы под ними – бледными и тонкими. Они чесались и горели, когда я сгибал руку, но у меня не было корки, которая могла потрескаться. Коро Ха никогда бы не поверил, что я поранил руку утром.
Я запаниковал. Мать и наставник будут искать зазубренный шрам, оставшийся от осколков тарелки, а не ритуальные отметки! Я не мог разбить еще одну – это вызвало бы слишком много вопросов, – а ножа у меня в комнате не было. Конечно, они имелись на кухне, но наследник дома не должен бродить по крылу слуг посреди ночи, чтобы не давать повода для ненужных сплетен.
Существовал только один нож, который я мог использовать, не привлекая внимания. Я прокрался в сад и зашагал по знакомой тропинке. Когда я в прошлый раз шел по ней один, это привело к катастрофе. А сейчас в доме не было той, что могла меня спасти.
Волчьи боги смотрели, как я поднимался по ступенькам в храм.
Каменные глаза наблюдали за мной без одобрения или упрека. Если они помнили, как я приходил сюда один, виду они не подали.
Я провел рукой по верхней части алтаря. Огонь, разожженный бабушкой в очаге, все еще горел. Нож лежал там, где она его оставила, среди книг и свитков из бамбуковых дощечек, в маленьком сундуке возле алтаря. Я дважды видел, как бабушка творила магию с помощью обсидианового ножа, но сейчас он был для меня самым обычным инструментом.
Старая черная кожа на рукояти вытерлась от долгого использования человеком, чьи костяшки пальцев были расположены дальше друг от друга, чем у меня. Я неловко взял нож в левую руку и принялся изучать правую, пытаясь решить, где именно сделать разрез. Верхняя часть ладони – под большим пальцем и выше шрама наречения именем – оставалась чистой и показалась мне самым подходящим местом для раны, полученной при попытке поймать осколок разбившейся тарелки.
Стиснув зубы, я ударил ножом по ладони, достаточно глубоко, но так, чтобы серьезно не повредить руку. Рана получилась длинной и неровной, шедшей от начала большого пальца под средним, и я подумал, что мне посочувствует даже самый закаленный в боях воин. Кроме того, рана отвлекала даже мой знающий взгляд от тонких шрамов, нанесенных бабушкой. После того как я перевязал рану той же тканью, я положил нож на место и вышел из храма.
И в этот момент почувствовал, как волосы у меня на затылке встали дыбом, но когда повернулся, то увидел только каменные глаза волчьих богов, которые спокойно на меня смотрели. На следующее утро Коро Ха запаниковал, увидев свежую кровь. Он снял повязку с моей руки и приложил припарку из лекарственных растений и минеральное масло. Закончив, он вложил кисточку для письма в мою левую руку.
– Я надеюсь, что ты получишь удовольствие от письма, мальчик, – сказал он. – В ближайшие дни тебе придется много этим заниматься.
Глава 4. Экзамены
Только тишина ночью, когда она должна была бы спорить с моей матерью, сказала мне, что бабушка ушла.
Отец, мать и Коро Ха не обмолвились об этом ни единым словом. Возможно, думали, что, если мы не будем о ней говорить, сиенцам не придет в голову, что мы столько лет прятали ее в нашем доме.
В течение следующих трех лет я самостоятельно, насколько мог, учился магии, но ведьмины отметки делали мои усилия незначительными и слабыми.
Я больше не парил над миром, точно кисточка над чистым листом бумаги, обладая свободой написать на нем все, что пожелаю. Теперь всякий раз, когда я обращался к магии, я ощущал в себе только силу призвать огонь и изменить форму. Но без наставлений бабушки я осмеливался лишь зажечь свечу.
И неудивительно, что, по мере того как начали приближаться экзамены, я перестал отвлекаться на ее уроки. Единственная дорога, которая привела бы меня к освоению магии, лежала в не слишком реальной вероятности того, что я стану Рукой императора.
Если бы бабушка узнала, что мои мысли – не говоря уже о надеждах – направлены в сторону этой возможности, она пришла бы в такую ярость, что мне пришлось бы опасаться за свою жизнь. Однако после многих лет по большей части неудач в попытках освоить магию, которые сдерживали ведьмины отметки, вырезанные на моей ладони бабушкой перед тем, как она меня покинула, чтобы принять участие в своей войне, меня уже не занимало ни то, что она могла подумать, ни ее надежды и планы. Когда пришло мое время отправиться в столицу, чтобы сдать имперские экзамены, я не был в храме уже больше года.
Отец принял решение остаться дома за день до моего отъезда. Он не стал задавать мне вопросы, как часто бывало в моей юности, а вместо этого отвел в маленькую семейную часовню, которая находилась в дальнем углу сада.
Мы протерли алтари святых, отполировали золотые лица розовым маслом, зажгли благовония у ног и поставили на стол фрукты и сладкий рис. Покончив с делами, мы опустились на колени перед лакированной табличкой, на которой были вырезаны имена наших самых выдающихся древних родственников. Отец попросил у них помощи, а также чтобы они направляли мой язык и кисть во время экзаменов. Я произнес собственную молитву, обратившись к Вену Могучему-Дубу, чтобы он показал мне, как стать Рукой императора. Когда мы поднялись с колен, отец тепло сжал мое плечо – чего я не видел от него со времен раннего детства.
– Хорошо, что у тебя есть амбиции, – сказал он, – но чтобы восстановить репутацию нашей семьи, потребуется несколько поколений. Мои родители – да покоятся они рядом с нашими величайшими предками – ступили на этот путь, когда продали свою жалкую ферму, чтобы купить мой первый корабль. Я исполнил свой долг и позаботился о твоем образовании. Теперь твоя очередь.
Тебе лишь требуется получить незначительный пост, но такой, который даст возможность нанять для твоих сыновей по-настоящему прекрасных наставников. Возможно, один из них или твоих внуков займет истинно высокое положение.
– Разумеется, – проговорил я. – Но, если вспомнить слова мудреца Путника-на-Узком-Пути, разве не лучше стремиться к вершине горы, чем остановиться у ее подножия.
Отец улыбнулся, ему нравилось, когда я цитировал мудрецов, и повел меня в садовый павильон. В тот вечер мы с ним впервые вместе пили вино.
Я не стал ему говорить, что его и мои цели больше не совпадали и я не хотел быть всего лишь камнем на дороге к восстановлению репутации семьи. Я скрыл от него свое решение двигаться вперед до тех пор, пока не окажусь на самой вершине горы, и уверенность в том, что только там я мог надеяться добиться понимания силы, которую использовал и которая чудом меня не уничтожила.
Утром отец вернулся к своим кораблям, а мы с Коро Ха отправились в столицу. Несмотря на то что мой отец являлся купцом и много разъезжал по стране, я ни разу не покидал уютный уголок, где вырос, и потому меня невероятно волновала перспектива попасть в город Восточной крепости. Впрочем, путешествие оказалось совсем не таким приятным, как я рассчитывал.
На Большом пути, объединявшем Найэн с севера на юг, по-прежнему остались следы сиенского вторжения. Все три дня нашего путешествия слугам, которые несли паланкин, приходилось преодолевать глубокие колеи и торчавшие из земли камни. Я пытался читать, но текст подпрыгивал и дергался у меня в руках, а когда Коро Ха решил попрактиковаться в словесных разделах экзамена, на каждой кочке и яме у меня стучали зубы. Один раз я даже прикусил язык и почувствовал во рту вкус крови.
К концу третьего дня наш паланкин пополз совсем медленно, и я открыл окно, решив, что мы уже прибыли в столицу, но, несмотря на то что мы проехали в городские ворота, на этом наше продвижение вперед практически остановилось. Теперь носильщики пробирались через бесконечное море молодых лиц, одни выглядывали в окна паланкинов, другие путники шли пешком по пыльной дороге.
Коро Ха почувствовал мое беспокойство и, когда наш паланкин пробирался по улицам Восточной крепости, принялся рассказывать о великолепных блюдах, оперных спектаклях и экскурсиях по городу, которые последуют за моими экзаменами. Я никогда не бывал в опере и не пробовал заморские деликатесы из дальних уголков империи, но Коро Ха утверждал, что они будут на банкете у губернатора в честь тех, кто успешно сдаст экзамены. И хотя его истории меня отвлекали, неприятное, ноющее ощущение в желудке никуда не девалось.
Мой отец договорился, что мы остановимся у его делового партнера. Господин Йат являлся владельцем медных рудников, и корабли отца нередко доставляли руду на материк Сиены.
Господин Йат поприветствовал нас и приказал стюарду показать нам наши комнаты, а затем проводить в домашние бани. Когда мы помылись и переоделись, господин Йат присоединился к нам в небольшом дворике, где для нас накрыли трапезу, состоявшую из жареного лосося в устричном соусе, тушеных овощей, риса с жасмином и моркови, обжаренной в масле с красным перцем.
– Я помню, когда Чертополох, мой второй сын, сдавал экзамены, – сказал господин Йат и, блеснув золотым зубом, отправил в рот кусок рыбы. – Девять лет назад. Я сам отвез его в Главную крепость, чтобы он не сбежал и не потратил карманные деньги на материковые соблазны. Бедняга чуть не обделался, так он волновался, но сейчас служит писарем у какого-то генерала в Тоа-Алоне. Твой отец самый поразительный мастер своего дела из всех, с кем я знаком. Если у тебя хотя бы половина его мозгов – даже если другая испорчена восточной кровью, – ты все сдашь.
Меня возмутили его слова, но я не мог ничего сказать хозяину дома, поскольку это считалось дурным тоном. Господин Йат налил нам сливового вина, мягкого и сладкого, которое приятно отвлекло меня от беспокойных мыслей. Я довольно быстро осушил свою чашу, но, когда господин Йат собрался снова ее наполнить, Коро Ха перевернул свою вверх дном и со значением посмотрел на мою.
– Завтра тебе потребуется ясная голова, – сказал он.
– Пусть мальчик немного повеселится, – заявил господин Йат, перевернул чашу Коро Ха и наполнил ее вином. – Расслабленный ум отличается быстротой! Я не помню, кто из мудрецов это сказал, но уверен, что кто-то из них определенно такое говорил.
Коро Ха отодвинул чашу.
– Прошу меня простить, господин Йат. Мы благодарны вам за гостеприимство, но молодому мастеру Вену – и не важно, испорчена у него кровь или нет, – суждено стать больше чем младшим писарем у какого-то генерала на задворках империи.
С этими словами он встал, поклонился хозяину и выжидательно на меня посмотрел. Вино уже ударило мне в голову, но я знал, что, когда у моего наставника такое выражение лица, лучше подчиниться. Господин Йат принялся бормотать что-то насчет того, что помочь моему отцу для него огромное удовольствие, пожелал мне успеха на экзаменах и наполнил свою чашу вином.
Когда мы вошли в вестибюль гостевого крыла, Коро Ха остановился, и я испугался, что он решил в последний раз прогнать меня по всем заданиям, но он взял шкатулку с кистями, которую мама подарила мне в честь предстоящих экзаменов. Она была невероятно красивой, покрыта лаком и разрисована ветками ольхи. Коро Ха протянул ее мне, и я взял шкатулку в руки, чувствуя значимость момента, как и когда бабушка дала мне имя.
– Мы будем тобой гордиться, Вэнь Ольха, – сказал Коро Ха. – Хороших тебе снов.
Но той ночью я лежал без сна, вспоминая и повторяя сотни лекций и афоризмов, которые знал наизусть, волнуясь по поводу дюжин возможных вопросов для эссе, а также опасаясь, что кто-то из экзаменаторов поймет, что означают шрамы на моей правой руке. Мне удалось ненадолго уснуть, но меня мучили кошмары. Несмотря на то что я мечтал забыть ту ночь, когда я обратился к магии, не имея ведьминых отметок на руке, что привело меня к ужасным последствиям, мое спавшее сознание вытащило наружу воспоминание о том, как я долго, мучительно полз по заросшей травой тропе. Я чувствовал на себе каменные глаза волчьих богов, словно они следовали за мной через лес. А их слова, произнесенные шепотом, выплывали из теней на его границе.
– Этот?
– Недостоин.
– Провал.
Я допивал четвертую чашку черного чая, когда Коро Ха проснулся.
Его взгляд остановился на мешках у меня под глазами. Что могло быть ужаснее утром перед экзаменом? Я ожидал, что он меня отчитает или, того хуже, попытается успокоить. Но мой наставник положил руку мне на плечо и улыбнулся.
– Думаю, мы все ужасно спим перед экзаменом. Но никто не отменял надежду.
Вскоре я стоял среди кандидатов, выстроившихся плечом к плечу на выложенном мрамором дворе под огромным залом для аудиенций во дворце губернатора. На флагштоках трепетали знамена, и ароматный дым поднимался над бронзовыми курильницами, расставленными на верхней площадке лестницы, находившейся прямо перед нами. Пот пропитал наши шелковые одеяния и войлочные остроконечные шапки.
Губернатор в сопровождении двух помощников прошел между двумя столбами у входа в зал для аудиенций. Он также ради столь знаменательного события надел остроконечную шапку и развевавшееся одеяние ученого, но, в отличие от нас, на его рукавах и спереди на шапке были вышиты два золотых крыла, означавших, что он получил высшие оценки на имперских экзаменах.
Под шапкой на лбу серебряными чернилами был нарисован знак, и даже издалека я узнал имперскую тетраграмму: четыре логограммы, образовавшие квадрат, а все вместе означали неизменное имя императора. Когда мрачный взгляд губернатора остановился на мне и задержался на мгновение, у меня возникло ощущение, будто я привлек его особое внимание.
Неужели он увидел на моем лице тень сходства с печально знаменитым дядей?
Я невольно задержал дыхание, а когда его взгляд переместился, услышал, как стоявшие рядом со мной молодые люди тоже с облегчением выдохнули.
– Юноши Найэна, – крикнул губернатор, и его голос эхом отразился от стен двора, – сегодня вас ждут величайшая честь и испытание, которые выпадают мужчине. Впервые самые яркие умы вашей провинции будут возвышены до выдающейся службы на благо нашей империи. Но из вас только один получит высшее звание Руки императора.
Он выставил перед собой правую руку, шрамы на которой имели форму такой же тетраграммы, как и на лбу.
– Эта рука с печатью творит свои дела неизменным именем императора. Через нее он вершит правосудие. Ее могут получить только губернаторы, генералы и ученые, и теперь пришло время одному из ваших сограждан – рожденному в Найэне, который является младшим приемным сыном императора, – возвыситься до статуса Руки. Один из вас закончит испытание, получив печать. Помните об этом, и пусть данное знание вдохновит вас на достижение высоких результатов.
Тетраграмма у него на руке засияла серебристым светом, на кончиках пальцев появился белый огонь, а когда он сжал их в кулак, вспыхнул, точно молния, и тут же погас. Юноши вокруг меня приветствовали его восторженными криками, мы привыкли к подобным демонстрациям во время новогодних фестивалей, и они создавали радостное настроение праздника. Только я один молчал. Я тоже видел такие представления, но никогда прежде не находился настолько близко, чтобы почувствовать магию так же, как колдовство бабушки. Когда она зажгла пламя, у меня возникло ощущение, будто моя кожа горит в лихорадке.
Когда она меняла его направление, у меня начинали болеть все мышцы. Единственное, что объединяло две магии – ее и губернатора, – это легкий запах горящей корицы и резкое обострение всех моих чувств. Однако его заклинания казались более абстрактными и одновременно тяжелыми, как будто с неба падали каменные стены, чтобы изменить рисунок мира.
Писарь выкрикнул мое имя, потом еще раз, возвращая мои мысли к настоящему. Я последовал за ним вместе с семью другими кандидатами, которые болтали между собой, в то время как я размышлял над своими ощущениями, которые вызвала у меня магия губернатора.
– Какое потрясающее зрелище! – сказал парень рядом со мной. Он улыбнулся, и на его веснушчатых щеках появились ямочки. Из-под шляпы выбивались темно-рыжие кудри. – Скоро один из нас будет обладать таким же могуществом. Как тебе это?
Прежде чем я смог ему ответить, мы вошли в широкий павильон, выходивший на пруд с лотосами. Лицом к нему по кругу стояло восемь столов. Писарь выкрикивал наши имена и показывал, куда нам следовало сесть. И вскоре все заняли свои места.
Мы расставили на столах чернильные камни и пресс-папье и стали взволнованно ждать появления прокторов.
У меня отчаянно дрожали руки, я стал делать глубокие вдохи, чтобы немного успокоиться, и решил разложить кисти и смочить чернильный камень.
От его ритмичного скрипа и шороха бумаги, когда я принялся расправлять листы для сочинения и придавливать их двойным грузом, у меня вдруг заболели зубы. Я опустил в чернила кончик кисти из меха горностая и с облегчением обнаружил, что у меня больше не дрожат пальцы, хотя я ощущал приближение провала, от мысли о котором внутри все сжималось и кружилась голова.
Нам сообщили, что мы должны начать экзамен описанием своей родословной. Поэтому следующие несколько часов мне предстояло, стоя на коленях, составить рассказ о своем происхождении – уделяя особое внимание таким членам семьи, как Вэнь Могучий-Дуб, который сдал имперский экзамен, – сдержанным языком, чтобы продемонстрировать смирение, даже если я гордился своими предками.
Меня подвела рука, и задрожавшие пальцы испортили строчку в начале сочинения. Я знал, что неровная буква ни в коей мере не повлияет на смысл того, что я написал, но прокторы будут оценивать не только содержание, но и почерк.
Я огляделся по сторонам в ужасе оттого, что в самом начале экзамена споткнулся на таком знакомом и простом упражнении, в котором столько времени практиковался.
Я уже не сомневался, что эта ошибка решила мою судьбу и сдавать экзамен дальше совершенно бесполезно. Один из других кандидатов – гораздо более способный, чем я, уничтоживший свое будущее неверным движением дрожащих пальцев, – станет Рукой императора, заслужив шанс на свободу, которого навсегда лишился я.
Где-то в стороне раздался приглушенный крик, и проктор с суровым, точно меч палача, лицом, словно ураган, промчался через павильон.
– Что происходит? – прошипел он.
Я медленно оглянулся через плечо. Проктор навис над кандидатом, который сидел, опустив голову на грудь, а его плечи сотрясались от рыданий, которые он безуспешно пытался сдерживать.
– Объясни свое поведение! – потребовал проктор.
Тихий шорох кистей для каллиграфии стих, все стали прислушиваться к разговору.
– Я… Я… – всхлипывал юноша.
Затем, не говоря больше ни слова, он вскочил и помчался прочь из павильона, оставив за спиной кисти, чернила и свое будущее.
Проктор обвел суровым взглядом помещение.
– Я не сомневаюсь, что вы все обладаете духовной стойкостью, чтобы вернуться к своему заданию. Или мне следует сделать запись, что ваши глаза оторвались от собственной работы, – возможно, чтобы найти вдохновение в сочинении соседа.
Я послушно выполнил его указание, радуясь, что по крайней мере не поддался панике и не бросился бежать, как тот кандидат, и сконцентрировался на чистом листе рядом со слегка испорченным началом сочинения. У меня не было другого пути – только вперед.
Я закрыл глаза и сосредоточился сначала на кончиках пальцев, потом сухожилиях и костях руки, на венах на запястьях. Перешел к локтям, к плечам, потом ребрам. Наконец к сердцу. Прислушался к его биениям, почувствовал, что они становятся медленнее. Установочное упражнение, которое исполняется перед богами Найэна в начале Железного танца. Я думал только о следующем слове, затем предложении, странице.
После краткого описания занятия моего отца я почистил кисть и вернул ее в футляр – сигнал для одного из прокторов, что он может забрать мой свиток. На меня снизошло спокойствие, шорох кистей других кандидатов начал стихать, они заканчивали описание своих родословных.
Высоко в небе над садом закричал орел.
Всю неделю, по мере того как продолжались экзамены, я был уверен, что потерплю неудачу, и постепенно отказался от надежды возвыситься до статуса Руки императора и получить шанс открыто и без страха изучать магию.
Первый и второй дни я быстро сочинял эссе и комментарии, заканчивая работу раньше тех, кто сидел рядом, уверенный в том, что упустил какой-то ключевой момент, очевидный всем остальным. На третий и четвертый дни во время устных экзаменов я нередко впадал в ступор и давал ответ только после того, как прокторы в третий раз повторяли вопрос.
В пятый и последний день нас по одному заводили в маленький павильон, изолированный от остального сада аркой базальтовых колонн с севера и бамбуковой рощей с юга. Там меня ждали два проктора – круглолицый евнух с розовой кожей уроженца юга Сиены, принимавший участие в одном из моих устных экзаменов, и мужчина, которого я не знал, но золотые перья, вышитые на рукавах его одеяния, указывали на то, что он занял первое место во время своих испытаний. Он улыбнулся мне сквозь клочковатую бороду – казалось, все ученые их носили, – жестом предложил сесть, и я увидел проблеск тетраграммы, выжженной на его ладони.
Я сжал правую руку в кулак, постаравшись засунуть его как можно дальше в рукав.
Мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы сесть на стул, вместо того чтобы броситься бежать из сада и попытать счастья в горах. У меня не вызывало сомнений, что Руке императора не было никакой нужды обращать на меня особое внимание, если только он не знал про моего дядю, бабушку или метки, вырезанные на ладони.
– Добрый день, Вэнь Ольха, – сказал проктор, которого я узнал. – Позволь представить тебе Вестника Доу, Руку императора. Он попросил разрешения присутствовать на твоем финальном устном экзамене.
Я так низко поклонился, что чуть не стукнулся лбом о стол.
– Вы оказываете мне честь, Рука-Вестник. Пусть будет у вас впереди тысяча мирных лет, а у императора еще десять тысяч.
Маг кивнул, принимая мое приветствие, затем откинулся на спинку стула и сложил руки на коленях. И хотя он сидел расслабленно, точно легкомысленный студент, его блестящие умные глаза смотрели на меня не мигая.
– Я уверен, что ты отлично справишься, – сказал он мне небрежно, как будто мы уже были близкими друзьями, а затем повернулся к проктору:
– Прошу вас, начинайте.
Проктор достал свиток из рукава и начал его разворачивать.
– Юный мастер Вен, – проговорил он. – Этот раздел экзамена посвящен твоему умению анализировать литературное произведение, а также знанию имперской идеологии. Я прочту тебе текст, а ты должен его оценить: сначала тематическое значение и литературные достоинства, а затем качества с точки зрения произведения, которое имеет смысл распространить в империи.
Проктор начал читать, но мое внимание было полностью сосредоточено на Руке. Я знал, какие правила использует проктор, но вот по каким параметрам будет оценивать меня Рука-Вестник? Я не сомневался, что он меня в чем-то подозревал – возможно, в том, что я практиковал запрещенную магию, или в симпатии к моим сомнительным родственникам, – а мой ответ либо подтвердит, либо развеет его подозрения.
Проктор читал обычную дидактическую историю про купца, его жену, деловые интересы вдали от дома, долгое отсутствие, которое привело к интрижкам, скандалу и тому подобное.
Понять аналогии было совсем несложно тому, кто разбирался в имперских доктринах.
– Фу! – вмешался Рука-Вестник в тот момент, когда я уже собрался начать отвечать. – Неужели кого-то действительно интересует неверность жен купцов? – Он наклонился ко мне, глаза у него блестели, а на губах промелькнула улыбка. – У меня есть история получше. Уверен, ты никогда ее не слышал. Мастер проктор, вы мне позволите?
– Разумеется, Рука-Вестник, – заикаясь, проговорил проктор. – Если я вас оскорбил…
– Все в порядке, никаких обид, – заверил его Рука-Вестник, – просто, раз уж мне приходится в этом участвовать, я хочу хотя бы получить удовольствие. Ты готов, Вэнь Ольха?
Мысли у меня путались, я попытался понять, какую историю собрался рассказать мне Рука-Вестник, потом сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.
– Я готов, – сказал я.
– Великолепно! – воскликнул Рука-Вестник.
Вот история, которую он рассказал.
Давным-давно в далеком уголке империи родился необычный кот. У него имелся гибкий зачаток пятого когтя, который он использовал как большой палец. Он жил в доме провинциального судьи и зарабатывал себе на пропитание тем, что ловил мышей.
Однако этот кот отличался практичностью, как и большинство животных в те дни, и его не удовлетворяла столь приземленная роль в жизни. А потому для собственного развития он присутствовал на занятиях сына судьи с его наставником. Мальчик был ленивым, и очень часто кот первым находил правильный ответ.
«Ужасно несправедливо, что этот мальчишка станет имперским служащим, в то время как мне приходится тратить свои умственные способности на ловлю мышей, – подумал кот однажды. – Если бы я получил образование и отправился сдавать экзамены, уверен, я бы добился успеха».
С помощью гибкого пятого когтя кот брал палочку точно так же, как мальчик кисточку, и, слушая указания наставника, вскоре научился писать.
Однажды мальчик заметил, как кот что-то выводит на земле, и встал из-за стола, чтобы за ним понаблюдать.
– Не отвлекайся, мальчик! – крикнул ему наставник.
– Посмотрите! Кот пишет то же, что и я, – сказал мальчик.
Наставник нахмурился, глядя на кота, который с вызовом помахал хвостом.
– Он просто царапает когтями землю.
– Но у него почерк лучше, чем у меня, – возразил мальчик.
Наставник прогнал кота и ногой стер то, что он написал.
– Кот не будет сдавать имперские экзамены, – заявил наставник. – А вот тебе они предстоят. И, видят боги, я сделаю все, чтобы ты добился успеха.
Кот отошел к зарослям кустарника на краю сада, присел и хмуро посмотрел на ненавистного наставника.
– Какая несправедливость! – возмутился он, обращаясь к небу.
– И что ты тут стонешь? – раздался нежный голосок, мелькнул на солнце оранжевый мех, и на стену взобралась лисица. Она оскалилась и проговорила: – Ты нарушаешь мой дневной сон.
Кот, слишком возмущенный несправедливым положением вещей, совсем не испугался и рассказал о том, что с ним произошло.
– Если бы я мог отправиться на экзамены, я бы доказал всем, что они ошибаются, – заявил он. – Им придется признать, что коты тоже могут служить империи.
– Ну, – сказала лисица, – с моей помощью ты мог бы это сделать.
У кота ее слова вызвали сомнения, и он выгнул спину. Лисы были эгоистичными существами, но обладали магическим даром: способностью превращать вещи в то, чем они не являлись.
– У тебя нет никаких причин мне помогать, – сказал кот. – Чего ты хочешь взамен?
– Ничего особенного, – ответила она. – Когда ты займешь высокое положение в империи, ты должен сделать так, чтобы я вышла замуж за юношу из аристократического семейства. А я за это изменю твой внешний вид. Но, помни, мое заклинание будет действовать только до тех пор, пока ты скрываешь свою истинную природу.
Кот задумался. В конце концов, он собирался признаться, кто он такой на самом деле, чтобы доказать, что неразумно обучать только людских детей. Но решил, что может отложить свои откровения до тех пор, пока не выполнит свою часть сделки.
– Хорошо, – сказал он. – Преврати меня в человека.
В следующее мгновение ветерок с запахом корицы толкнул кота на землю, и, когда он пришел в себя, оказалось, что он стоит не на четырех лапах, а на двух ногах, обутых в сандалии. Он превратился в молодого аристократа. Лисица также изменилась, ее рыжий мех сменило яркое шелковое платье, а морду с длинным носом – круглое привлекательное личико.
Воспользовавшись хитростью и коварством, лисица сумела убедить судью, что она третья жена его дальнего, забытого кузена, недавно овдовела и ей некуда идти. Она привела с собой сына – кота – в надежде найти убежище в доме великодушного родственника.
К концу недели она стала любовницей судьи, а кот – товарищем и соучеником его сына.
У кота мальчишка вызывал отвращение, но он решил все вытерпеть для достижения своей цели и направил все силы на чтение книг и письмо. Вскоре он превзошел сына судьи, заслужив множество похвал, в то время как его «товарищ» покрыл себя позором.
– Я учу твоего кузена всего месяц, – говорил наставник, – и посмотри, насколько он лучше тебя!
Когда объявили дату следующих имперских экзаменов, наставник зарегистрировал на них кота, заявив, что сыну судьи требуется еще три года для подготовки. Кот ужасно собой гордился. Как смутился бы наставник, узнав, что его звездным учеником являлся кот, над чьим письмом он посмеялся. Коту отчаянно хотелось открыть всем свою истинную природу, но он помнил предупреждение лисицы и помалкивал.
Начало экзамена приближалось, и наставник с котом отправились в районную столицу, где пять тяжелейших дней вместе с остальными молодыми кандидатами кот сражался с заданиями. В конце концов он не только сдал экзамены, но стал первым среди всех.
Отмщенный и ликующий кот ждал в саду губернатора своего назначения. Теперь ему оставалось подняться достаточно высоко по служебной лестнице, чтобы выполнить условие лисицы. Он считал, что было бы глупо открыть всем свою истинную природу, не выполнив обещание.
Но, когда кот увидел тетраграмму на лбу губернатора, он не смог справиться с амбициями. Ведь губернатор являлся Голосом, а потому все, что он видел и слышал, видел и слышал император. Кот решил, что, вне всякого сомнения, доброжелательный император оценит его способности, даже если он ему откроется. Он получит гораздо больше удовлетворения, если поднимется по карьерной лестнице в своем истинном обличье, а не в том, каким наделила его лисица.
Кот встал, чтобы принять назначение, трижды поклонился губернатору, словно стоял перед самим императором.
– В твоей скромности нет нужды, – сказал Голос. – Ты прекрасно справился с экзаменами.
Сердце отчаянно колотилось в груди кота. Зачем зря тратить время, когда цель так близка?
– Если это правда, в таком случае не имеет значения, являюсь ли я человеком, коим кажусь, поскольку на самом деле я кот, – сказал он.
В воздухе разлился запах корицы, и заклинание лисицы рассеялось.
И кот обнаружил, что он стоит на одежде, которая упала на землю.
– О, боги, демон! – вскричал один из прокторов.
Сад наполнил запах страха, и кот прижал уши.
– Нет! – крикнул он. – Я могу все объяснить!
Но Голос императора услышал только отчаянное мяуканье.
Взмахнув рукой, он опутал кота колдовским светом.
Стражи губернатора посадили кота в клетку в дальней части сада. Когда дверца захлопнулась и щелкнул замок, кота охватило глубочайшее отчаяние. Часы упорных занятий, договор с лисицей, все было зря.
– И как я теперь получу мужа-аристократа, кот? – спросила лисица.
Она сидела на стене, и ее янтарные глаза горели огнем.
– Прошу тебя, освободи меня, – взмолился кот, вскочив на ноги. – Мы можем попробовать снова! Я обязательно сдам экзамены во второй раз.
– Думаю, ничего не выйдет, – ответила лисица. – Ты никогда не сможешь стать человеком, потому что хочешь быть котом, который ведет себя как человек. Но мир этого никогда не примет.
И она исчезла в облаке рыжего меха.
Кота убили на рассвете, его сердце и пятый палец вырезали и передали ученым, изучавшим демонологию.
Голос императора лично отправился, чтобы арестовать любовницу судьи, но хитрую лисицу так и не нашли.
Рука-Вестник сложил руки на груди и откинулся на спинку стула, на губах его играла улыбка.
– Как тебе моя история, мастер Вен?
Проктор с озадаченным видом за нами наблюдал. История, которую рассказал Рука-Вестник, была совершенно необычной и больше походила на народную сказку или легенды, что рассказывают возле костра, чем высокую сиенскую литературу.
А я чувствовал себя так, будто стоял на краю пропасти. Я не сомневался, что результаты моих экзаменов зависели от моих следующих слов. Вне зависимости от моего статуса Рука-Вестник увлек меня в сторону от обычных способов оценки, предложив взамен решить сложную задачу. И почему именно эту?
Его история не имела особого смысла в качестве аллегории сиенской доктрины, но напомнила необычную мыслительную задачу, которую нередко предлагал мне Коро Ха, и его предупреждение о том, что моя лояльность будет постоянно подвергаться проверке из-за происхождения – и я должен проходить тесты безупречно, не оставляя места сомнениям, если хочу стать Рукой императора. В конце концов, империя ни за что не даст потенциальному врагу столь могущественное оружие, как магия.
Я понял, что сейчас мне предложено именно такое испытание. А вместе с этим осознанием стала ясна цель данной истории.
– Эта история предназначена для детей, чтобы познакомить их простыми словами с грубой правдой жизни. Она практически не обладает литературными достоинствами, но ее тема бесценна и понятна тем, кто стоит перед выбором, кому отдать свою лояльность. Ни одного провинциального студента не следует допускать до экзаменов, не познакомив с ней.
Проктор фыркнул, прижал руку к губам и смущенно покраснел.
Улыбка Руки-Вестника стала шире – слегка, но достаточно.
– Проктор Лин, пожалуйста, запиши, что мастер Вэнь обладает безупречным пониманием имперской доктрины, – сказал он. – А также отметь, что он руководствуется практическими соображениями в том, что касается литературы, и тонкой оценкой проблем, существующих в дальних провинциях империи. И добавь, что он получил мои самые высокие рекомендации, а также твои.
Проктор нахмурился и смущенно открыл рот, но сделал соответствующие записи, как было велено. Рука императора встал, убрал кисти рук в рукава и поклонился.
– Я надеюсь, тебя ждет прекрасное будущее, – сказал он.
Некоторые мгновения остаются в памяти, и мы возвращаемся к ним всю жизнь. Аромат лаванды будет вызывать у меня воспоминания о первом романтическом чувстве, оглушительный грохот и запах горелого камня бутылки с зажигательной смесью останутся со мной навсегда. Таким же моментом была ночь, когда бабушка дала мне имя, и та, когда я попытался свернуть с пути и она вырезала на моей ладони ведьминские отметки. Улыбка и силуэт шагавшего прочь от меня Руки-Вестника стали еще одним таким мгновением.
Глава 5. Висящий фонарь
Приглашение на банкет во дворце губернатора принесли в дом господина Йата до того, как я там появился. Еще не было сделано никаких официальных заявлений, и Коро Ха объяснил мне, что финальные таблицы находятся в стадии составления.
– Но имена студентов, показавших выдающиеся результаты, уже известны, – сказал он, с гордостью читая и перечитывая мое приглашение.
После необычного испытания, предложенного мне Рукой-Вестником, я предполагал, что должен получить высокую оценку. И тем не менее испытал облегчение, увидев свое имя на конверте с печатью губернатора.
Когда спустились сумерки, у ворот скромного дома господина Йата нас ждал паланкин. Мы надели свои лучшие, яркие одежды, изысканно скроенные и украшенные вышивкой.
Коро Ха настоял на том, чтобы я распустил волосы, и они спадали на плечи, как у Руки-Вестника, в соответствии с современной сиенской модой. По дороге в особняк губернатора он сам то и дело резкими движениями пытался поправить свои вьющиеся волосы, но они прятались под шапочкой наставника.
В течение последних пяти дней в особняке царила торжественная и сдержанная атмосфера; сейчас же ее сменили веселье и яркие цвета. На веревках, натянутых между воротами и залом для приемов, висели бумажные фонарики, которые расцвечивали мраморные плитки площади в красно-золотые тона. Слуги выкатили наружу бронзовые жаровни для благовоний и расставили их по периметру сада, и их головокружительные ароматы мешались с запахами сливового вина и великолепных деликатесов.
Стюард проводил нас с Коро Ха на наши места, мое – ближе к началу длинного стола, рядом с другими добившимися успеха кандидатами, а Коро Ха – в конце, вместе с прокторами и наставниками. На столах уже стояли маленькие блюда с арахисом, политым уксусом, и капустой, замаринованной в остром перечном соусе, напитки лились рекой.
– И снова привет! – поздоровался со мной сидевший справа юноша и широко мне улыбнулся. Какая удача, что мы оба сдали экзамены. Я Лу Чистая-Река.
– Вэнь Ольха, – представился я и слегка поклонился.
Я заметил, что его одежда сшита из более грубого материала, чем моя, и к тому же вышла из моды. В сочетании с цветом кожи – скорее как у моей бабушки, чем у меня, – это вызвало у меня вопрос: каким образом он получил право сдавать имперские экзамены, – и я спросил, чем занимался его отец.
– О, он обычный фермер, – ответил Лу Чистая-Река. – Когда я был маленьким, каждое хозяйство в нашей деревне выделило определенную сумму на образование самого способного ребенка. – Он ухмыльнулся и показал на себя. – И они не зря потратили свои деньги, верно?
– Тебе повезло, – сказал я. – Представляешь, что было бы, если бы ты потерпел неудачу?
– Ха! Если бы я сейчас не сидел здесь, я бы уже, наверное, бросился вниз с самой высокой скалы.
Мы рассмеялись, и напряжение, которое копилось во мне на протяжении нескольких лет, наконец отступило. Это была реальность. Я сдал экзамены. И через месяц, возможно, начну изучать магию в качестве ученика Руки императора.
– За то, чтобы нам не пришлось совершать самоубийство! – радостно объявил я и поднес к губам чашу со сливовым вином.
Другие успешные кандидаты – всего пятнадцать человек – меня с энтузиазмом поддержали, и мы осушили наши чаши.
Самые невероятные блюда, деликатесы из разных уголков империи сменяли друг друга на нашем столе, более изысканные и восхитительно вкусные, чем те, что готовили на кухне моего отца, экзотические и возбуждавшие мои не слишком искушенные, но пытливые аппетиты: угри, тушенные в густом соусе из сои, сахара и соли; корнеплоды, тонко нарезанные и зажаренные в остром масле чили; сочная запеченная козлятина; сырая рыба, которую подавали на подушке из жемчужного риса; грушевое вино, такое сладкое, что рядом с ним мед казался кислым; и еще множество напитков из яблок, слив, ячменного солода, сорго и даже молока кобылиц.
Пир сопровождали поразительные представления. Сначала перед нами выступила оперная певица, чей мелодичный голос парил между потолочными балками, заставив все разговоры смолкнуть, и мы слушали ее, охваченные благоговением.
Затем появились кружившиеся под бой барабанов и цитр танцоры с привязанными к пальцам лентами. Когда они покинули сцену, их сменил высокий мужчина в длинном плаще из черного бархата с белой шелковой подкладкой.
На голове у него была корона с множеством подобных рогам оленя зубцов, спускавшихся на лоб, и красно-желтая маска на лице. Он склонился в глубоком поклоне, и бело-черные складки плаща набежали друг на друга, точно волны, создавая рисунок, струящийся точно живой.
– Меняющий лицо! – прошептал Чистая-Река. – Мне рассказывал мой наставник. Он видел их после того, как сдал свои экзамены в Центральной крепости. Они выступают только по приказу императора.
Оркестр заиграл на тростниковых дудочках и скрипках медленную пронзительную мелодию, Меняющий лицо сделал несколько неспешных шагов к краю сцены, каждое его движение сопровождали наклон головы и взмах плаща. Позолота на короне вспыхивала в сиянии ламп, установленных на сцене.
Развернув плащ с белой подкладкой, Меняющий лицо провел рукой над маской, которая исчезла, а на ее месте появилась другая – серебристо-голубая с нарисованным на ней оскалом летучей лисицы. Все вокруг одновременно вскрикнули, не успев понять, что произошло – вспышка цвета, взмах руки и шорох шелка.
Под действием вина я подумал, что, возможно, Меняющий лицо использовал какой-то вид магии, но не почувствовал ни лихорадочного жара, ни приятных мурашек или даже жесткого ощущения магии губернатора. Значит, это всего лишь трюк, хотя такой быстрый и тщательно замаскированный, что я даже представить не мог, в чем он заключался.
Музыка стала громче и быстрее, а шаги Меняющего лицо стремительнее и сложнее. К концу представления он с такой скоростью менял маски, что мне удавалось заметить только одну из трех, все остальные превратились в калейдоскоп красок и форм.
Наконец последняя маска исчезла, и мы увидели его лицо. Он низко поклонился и покинул сцену под аплодисменты, от которых дрожал зал еще долгое время после того, как он ушел.
Меняющий лицо стал последним номером в развлекательной программе, и, когда он покинул зал, к нам присоединились члены ученой элиты Найэна. Они двигались вдоль стола, по очереди приглашая нас присоединиться к их сообществам. Сначала шли писари, многие ненамного старше нас, следом за ними – мелкие представители бюрократии, затем магистраты сельских поселений и потом двух крупных городов Найэна – Крепости Заходящего-Солнца и Крепости Морской-Стены.
В конце к нам присоединились четыре магистрата, правивших Восточной крепостью. В юрисдикции каждого находилась четверть города, и у каждого на правой руке имелась императорская тетраграмма. Я делал глубокие вдохи, чтобы у меня прояснилось в голове, и постарался произвести наилучшее впечатление. Если я не занял первое место по итогам экзаменов, я мог рассчитывать получить назначение в кабинет одного из них. А если я сумею себя там как следует проявить, возможно, когда-нибудь стану учеником колдуна.
Один из светил, Рука-Нефрит, наклонился ко мне, когда называл свое имя.
– До меня дошел слух, – прошептал он мне на ухо, – слуги болтают, будто Рука-Вестник провел один из твоих экзаменов, это правда?
– О, на самом деле не произошло ничего особенного, – ответил я с притворным видом, как учил меня Коро Ха вести себя рядом с теми, кто занимал более высокое положение, – вероятно, ему стало скучно и он решил развлечься, послушав мое жалкое представление.
– Какой острый ум! – заявил Рука-Нефрит. – Кто твой наставник, мальчик?
Я кивком показал на Коро Ха. Рука-Нефрит заговорщически мне улыбнулся, сказал, что вскоре его племянник приступит к обучению и, шаркая, направился к моему наставнику. Остальные наблюдали за происходящим широко раскрытыми глазами, а Коро Ха едва не лишился чувств, когда увидел, что к нему приближается Рука императора.
Чистая-Река хлопнул меня по спине.
– Не забудь про нас, когда будешь стоять рядом с Троном тысяч Рук.
Я скромно рассмеялся, мысленно представив, что, если ступлю на золотую дорогу, лежавшую передо мной, его слова могут оказаться пророческими.
Губернатор, Голос Золотой-Зяблик шли последними, замыкал шествие Рука-Вестник. Они низко нам поклонились, словно мы уже стали уважаемыми слугами императора.
– Теперь я могу сообщить, что пятнадцать соискателей, иными словами – вы все, признаны достойными нести гражданскую службу во имя императора, – объявил он. – Мы должны поблагодарить ваших наставников за бесчисленные часы, которые они потратили на то, чтобы превратить ваши умы в яркие драгоценности цивилизации.
Он снова поклонился, на сей раз дальнему концу стола, и мы последовали его примеру. Коро Ха, который сиял от гордости, поймал мой взгляд.
– Некоторые из вас, – продолжал губернатор, – до сих пор жили в этой развивающейся провинции как бедные сыновья крестьян. Да будет вам известно, что не имеет значения, откуда вы приехали, – если вы будете упорно трудиться, перед вами откроется дорога в Северную столицу и к подножию Трона тысячи Рук.
Мы принялись аплодировать, а губернатор сделал шаг назад, уступая место Руке-Вестнику.
– Говорят, что волк является животным – покровителем Найэна, – начал Вестник. – На этих землях, точно враждующие стаи в темном лесу, сражались многие королевства. Конкуренция, как писал философ Трудности-Запада, принадлежавший к школе аскетизма, делает незначительных людей великими. Возможно, воинственная природа ваших предков, очищенная годами лишений, позволит вам добиться выдающихся успехов на императорской службе. Возможно. Но помните, юные ученые Найэна, вы больше не волки. Вы гончие, усмиренные и обученные империей верности – добродетели, которая делает гончую полезной, в то время как волк представляет собой опасность.
Он замолчал. Его глаза, умные и прищуренные, остановились на мне.
– А теперь, – продолжил он и перевел от меня взгляд, – давайте вспомним слова мудреца и поэта по имени Вздыхающая-Ива:
Тропа к победе полита слезами,
Золотой мост неумолим,
Ваша кровь отмечает дорогу к концу пути,
Мой друг, подними свою чашу и отдохни!
Мы приветствовали его слова радостными криками, пили и наслаждались вкусной едой. Когда слуги убрали наши тарелки, Голос Золотой-Зяблик и Рука-Вестник пожелали нам спокойной ночи. Вскоре за ними последовали четыре магистрата Восточной крепости, и в зале остались только мы, пятнадцать кандидатов, и наши наставники.
Ко мне подошел Коро Ха и легко прикоснулся к моему плечу.
– Нам пора отправляться спать, юный мастер Вен, – сказал он. – Тебе следует достойно выглядеть, когда ты будешь получать свое назначение.
– Но я не устал, – возразил я.
– Ты устал, – заверил меня Коро Ха. – Но вино…
Его голос превратился в тягучий гул, который вплетался в шум разговоров и музыку, и я хмуро посмотрел на чашу с вином, которую держал в руке. Я вышел на золотую дорогу и был рядом – так восхитительно близко! – к великолепному будущему в качестве Руки императора, изучению магии, могуществу менять мир по собственному разумению.
По крайней мере, мне хватило здравого смысла встать и отвести Коро Ха в дальний угол зала, прежде чем снова заговорить.
– По меньшей мере теперь мы с тобой обладаем почти одинаковым статусом, – заявил я. – И я больше не ребенок, которому говорят, когда ему следует спать, есть и пить.
– Это так, – не стал спорить Коро Ха, постаравшись говорить спокойно, – но я считаю, что сейчас пришло время умеренности.
Я был не настолько пьян, чтобы не испытывать стыд, но он быстро уступил место гневу. Комната вращалась вокруг Коро Ха, словно он превратился в центр большого колеса.
– Я против, – заявил я. – Завтра, возможно, я стану Рукой императора. Какое мне дело до советов обычного наставника?
Несколько кандидатов, стоявших неподалеку, перестали разговаривать и стали прислушиваться к нашему спору. Я вернулся на свое место за столом и вынул пробку из новой бутылки грушевого вина. Коро Ха мгновение на меня смотрел, а затем, не сказав больше ни слова, вышел из зала.
– Ольха, ты должен пойти с нами! – вскричал Лу Чистая-Река, широко улыбаясь, и с такой силой стукнул меня по спине, что я сделал несколько шагов назад и замахал руками, чтобы сохранить равновесие.
Мне казалось, будто главные ворота раскачивались у меня над головой. Ха Желтый-Камень – толстый юноша, распевавший непристойные народные баллады, – пригласил нас с Чистой-Рекой продолжить развлечения в городе.
– Я должен вернуться к господину Йату, – пробормотал я.
Желтый-Камень закатил глаза, а Чистая-Река схватил меня за плечи и покачал головой.
– Ольха, Ольха, Ольха. Мы не вечно будем молодыми и красивыми.
– Мой кузен говорит, что певички в Восточной крепости самые красивые в Найэне, – заявил Желтый-Камень, погладив кошелек, висевший у него на поясе.
В конце банкета нам всем выдали по тридцать медных монет – месячная плата простого рабочего. Я спрятал свои в левый рукав, где мог их придерживать так, чтобы они не звенели. Даже под парами спиртного мне не отказал здравый смысл.
Мои новые друзья предлагали мне соблазны, которым пытался сопротивляться мой юный, пропитанный алкоголем ум. Оперная певица взволновала меня своей красотой и голосом, а теперь еще Чистая-Река и Желтый-Камень наполнили мысли картинами внутренних покоев, сброшенных на пол вуалей и одежды. И наконец мой здравый смысл пал под натиском юношеских желаний.
Один из стражей у ворот – благородная душа, если можно так сказать, – попытался убедить нас дождаться наших паланкинов. Но Желтый-Камень рассмеялся и сделал грубый жест, потом положил одну руку на плечо Чистой-Реки, а другую – на мои плечи и повел нас за собой на улицу. Масляные лампы отбрасывали мерцавший свет на булыжную мостовую.
Молодые люди прогуливались группами, переходя от одного питейного заведения к другому. Многих из них я видел на церемонии открытия, которая проходила накануне. Они шутили, кричали и бахвалились, радуясь удовольствиям этой ночи и лелея раны от разбитых надежд. Вокруг царила безумная и одновременно мрачная атмосфера, пропитанная парами алкоголя и маслянистым дымом.
– Сюда, – сказал Желтый-Камень и потянул нас с Чистой-Рекой за собой. – В «Доме бабочек» самые красивые девушки в Найэне! – Вслед за ним мы свернули за угол и зашагали по боковой улице, где расстояние между фонарями было больше, а свет более тусклым.
– А поближе к особняку губернатора нет хороших мест? – спросил Чистая-Река.
– «Дом бабочек» не бросается в глаза, – не сдавался Желтый-Камень. – И от этого он более заманчивый! Мы уже близко. – Он заглянул в переулок, где не было фонарей, только тени и горы мусора. – Или… нам следовало свернуть налево?
– Давайте вернемся, – предложил Чистая-Река и попытался оттащить его от переулка. Но Желтый-Камень повалился вперед, словно его перестали держать ноги, и Чистая-Река заворчал, когда он всем своим весом навалился нам на плечи. – Вино в его желудке наконец ударило в голову, – пробормотал он. – Вот дерьмо! Мне следовало быть внимательнее. И вообще, где, черт подери, мы находимся?
Я принялся оглядываться в поисках какой-либо вывески или знака, чтобы сориентироваться, и вдруг увидел, что через улицу в нашу сторону направляются три темные фигуры. Один из них оказался в свете единственного уличного фонаря, и в руке у него что-то блеснуло.
Я попытался закричать, но паника сдавила мне горло, и я стал хватать Чистую-Реку, пока он не повернулся ко мне. Мужчина с ножом приближался, а его спутники обошли нас справа и слева, зажав у входа в переулок.
– Мы отлично слышали, как звенят монеты на твоем поясе, – заявил мужчина, угрожая ножом Чистой-Реке. – Давай их сюда, а еще роскошную шелковую одежду, и, может быть, мы поступим благородно и не станем вас убивать.
Мысль о том, чтобы вернуться голышом и без денег к Коро Ха после моего выступления в банкетном зале превратила страх в ярость. Я сжал пальцы левой руки на кошельке, превратив медные монеты в тяжелое оружие.
– Побыстрее! Раздевайтесь и бросайте кошельки на землю!
Я выпустил плечо Желтого-Камня и бросился вперед. Три шага Железного танца сократили расстояние между мной и громилой с ножом. Он замахнулся, я нырнул вниз, выбросил вверх руку, и мой кошель рассек ему щеку, точно тяжелая дубинка. Он упал, из носа полилась кровь, а монеты рассыпались из порвавшегося кошелька.
Кто-то схватил мою правую руку и заломил ее за спину. Я взвыл и принялся вырываться, но у меня ничего не получилось. И тогда, охваченный отчаянием, под действием алкоголя, почти не думая, я потянулся к единственному имевшемуся у меня оружию.
Меня наполнил лихорадочный жар, который сжег пары спиртного с легкостью, рожденной магией. Я вызвал огонь – вспышка горячего воздуха, света и запах обожженной плоти наполнили воздух, грабитель заорал и выпустил меня. Я повернулся и увидел, как двое других бросились бежать, причем за одним из них стелился огненный след.
Чистая-Река смотрел на меня, потрясенный увиденным. Или напуганный до ужаса.
– Давай выбираться отсюда, – сказал я, не в силах справиться с дрожью в голосе.
Чистая-Река кивнул, продолжая на меня смотреть, я видел вопросы в его глазах, но отвернулся, будучи не в силах на них ответить.
Мы поставили нашего товарища на ноги. Ему каким-то непостижимым образом удалось проспать нападение грабителей, хотя несколько сильных пощечин довольно быстро привели его в чувство.
– Ф-ф-фух! – фыркнул он. – О! И где это мы? Ах, да! Певички! Уже совсем близко…
– Да пошел ты со своими певичками! – рявкнул Чистая-Река. – Мы отведем тебя домой, мерзкий пьяница.
Мы снова подхватили его с двух сторон и, стараясь не терять времени, быстро пошли прочь. С каждым новым шагом внутри у меня все сжималось – от выпитого, от так и не отпустившего страха и от осознания того, что Чистой-Реке достаточно сказать всего пару слов Руке-Вестнику, одному из прокторов – вообще кому бы то ни было, – и светлый путь, лежавший передо мной, превратится в тюремную камеру, если не клинок палача.
Желтый-Камень находился не в том состоянии, чтобы внятно объяснить, где он остановился, поэтому мы сгрузили его в тесной комнатушке, которую делили Чистая-Река и его наставник. Чистая-река предложил проводить меня к господину Йату, и я согласился. Когда мы вышли с постоялого двора, я схватил его за руку и притянул к себе.
– Сегодня я спас тебе жизнь, – твердо сказал я. – Не будь меня, вы с Желтым-Камнем сейчас истекали бы кровью в том переулке или вас захватили бы грабители, чтобы получить выкуп, который твоя деревня никогда не смогла бы заплатить. После того как я нанес удар первому головорезу, двое других сбежали. И больше ничего не произошло. Ты понял?
Он тряхнул головой, делая вид, что озадачен.
– Ольха, ты забыл. Один из них так перепугался, что сбил на землю зажженный фонарь.
Я не сводил с него глаз, словно старательное изучение его лица сказало бы мне, намерен ли он сохранить мою тайну.
– Поэтому его одежда загорелась, – добавил Чистая-Река. – Разве ты забыл, как все было?
Я выпустил его руку.
– Конечно. – Мне даже удалось слабо улыбнуться. – Неуклюжий придурок.
– Нам с Желтым-Камнем повезло, что ты оказался рядом, – продолжал Чистая-Река, и внутри у меня все сжалось. – Ты здорово придумал, когда использовал свой кошель в качестве дубинки! Они настоящие трусы, испугались полупьяного парня, который прогнал их, размахивая кошельком с монетами.
– Да, трусы, – не стал спорить с ним я. – Наверное, мой наставник не находит себе места от беспокойства за меня. Дальше я сам найду дорогу. До свидания, Чистая-Река. Надеюсь, завтра выяснится, что твое имя занимает одну из первых строчек в списке.
Он кивнул мне.
– Уверен, что с твоим так и будет, Ольха.
В конце улицы я оглянулся. Чистая-Река стоял в дверях и наблюдал за мной, и я почувствовал, что моя тайна подобна натянутой между нами проволоке.
Коро Ха, разумеется, оказался прав. Какую ужасную глупость я совершил: мало того что напился, так еще и отправился посреди ночи гулять по незнакомому городу. Я подумал, что он наверняка не спит, дожидаясь меня, а когда увидит мою грязную одежду и узнает, что я лишился денег, поймет, что произошло. Я не сомневался, что меня ждет лекция, которая затянется до самого рассвета.
У ворот меня встретил один из стюардов господина Йата и проводил внутрь с облегчением на лице.
– Я боялся, что с вами случилось нечто ужасное, мастер Вен! – сказал он.
– Коро Ха спит?
– Он сказал, что очень устал после тяжелой недели, и попросил разбудить его, а также вас, когда рассветет.
Стюард посмотрел в окно. Я проследил за его взглядом и увидел, что едва различимый свет солнца уже начал пробиваться сквозь защитный экран.
– Было бы замечательно, – сказал я.
Я отправился в постель и лежал без сна, позволив мыслям блуждать в тишине и покое. Коро Ха лег спать. Хотел ли он показать, что доверяет мне, несмотря на то что настоятельно требовал, чтобы я ушел с банкета вместе с ним? Или его забота о моей безопасности отступила на задний план, раз образование, а следовательно, наши отношения «наставник-ученик» закончились?
Стюард вернулся, чтобы меня разбудить, и я спустился на завтрак, где увидел Коро Ха, который приподнял бровь, когда я уселся за стол.
Слуги принесли подносы с приготовленными на пару пирожками со свининой и нарезанные фрукты.
У меня болела голова, желудок сжимался от одного вида пищи, и я попросил принести рисовой каши и соевого молока.
– Как прошла ночь? – спросил Коро Ха.
Я отправил в рот ложку каши, которая оказалась безвкусной, но вполне устроила мой желудок. Ответ был готов сорваться с моего языка, слова – превратиться в предложения, мне отчаянно хотелось рассказать ему о том, что произошло ночью. Я знал, что если кто-то и готов выслушать меня с сочувствием, так это Коро Ха, – точнее, мог бы выслушать, если бы я столь равнодушно не отмахнулся от его совета и под воздействием алкоголя не подверг опасности все, чего мы с ним добились.
– Коро Ха… – начал я, подняв голову от миски с кашей.
Он посмотрел на меня, держа чашку с чаем возле губ.
– Что?
Я молчал. Я мог извиниться, но я не знал, будет ли этого достаточно, чтобы заделать трещину, возникшую между нами? Я опасался неизбежного выговора, отчего пропасть между нами станет еще шире, если он отреагирует слишком резко а я не смогу сдержаться. То, что я собирался ему сказать, умерло у меня на языке.
– Я больше никогда не буду столько пить, – пробормотал я.
Коро Ха пил свой чай маленькими глотками.
– Полагаю, некоторые уроки невозможно выучить с помощью наставников или книг, – только и сказал он.
Глава 6. Результаты
После дюжины чашек чая, темного и густого, точно чернила, мы с Коро Ха оделись, как подобало ученым, в черные шелковые плащи королевского покроя, с высоким воротом, поверх белых льняных рубашек. Коро Ха дополнил свой костюм столой, говорившей о его положении и украшенной тетраграммой: четыре символа в форме квадрата. Первый изображал мужчину, стоящего на коленях возле письменного стола, и означал «Ученый Второго уровня».
Многие из тех, кто имел такое же звание, служили в региональном правительстве, однако Коро Ха решил стать наставником.
Три других символа не были настоящими логограммами, а являлись фонетическими рунами, которые используются для обучения детей чтению.
Такими символами часто записывали иностранные имена, хотя большинство ученых с такими именами предпочитали переводить их на сиенский язык, когда создавали свои тетраграммы. Коро Ха являлся редким исключением.
Я никогда не спрашивал Коро Ха о причинах столь необычных решений – мне казалось, что задавать вопросы о его прошлом неприлично. Но сейчас пожалел об этом. Я понимал, что, когда я получу свое назначение, наши отношения изменятся. Если я также заработал Второй уровень, мы станем равны – будем братьями в науке. Если же я превзошел его и мне присудят Первый уровень, ему придется ответить на любой мой вопрос, пусть даже и не слишком вежливый.
Раздумывая над этим, я впервые понял, насколько сильно изменится моя жизнь. Я больше не буду «молодым мастером Веном», сыном купца средней руки, а стану ученым, достойным человеком, заслуживающим уважения. А если Рука-Вестник сделает меня своим учеником, мне суждено быть одним из самых важных людей в империи.
Я тряхнул головой, прогоняя эту высокомерную, глупую мысль. Как бы сильно я ни хотел стать Рукой императора, наверняка был другой кандидат, который сдал экзамены лучше меня, у которого все в порядке с первой логограммой родословной. И он не поджег человека накануне ночью.
У ворот нас встретили стюарды и проводили во двор.
Мы расселись так же, как на церемонии открытия, однако я колебался, когда стюард показал мне на свободное место рядом с Чистой-Рекой, который явился раньше меня. Напряжение между нами никуда не делось, хотя я решил сделать вид, что все в порядке.
– Доброе утро, Чистая-Река, – поздоровался я, усаживаясь рядом с ним. – Хорошо спал?
– Ольха! – Он посмотрел на меня и улыбнулся. – По крайней мере, я спал лучше, чем Желтый-Камень. Бедняга проснулся в ужасе, точно испуганный жеребенок, стал вопить и требовать, чтобы ему объяснили, кто я такой и куда его привел. Когда он наконец успокоился, он вылетел с постоялого двора и помчался прочь. Надеюсь, он успел добраться домой и одеться для церемонии.
– Поделом ему, если не успеет, – заявил я.
– Не будь таким жестокосердным, – сказал Чистая-Река. – Глупость юности заставила нас отправиться ночью на улицу, и только чудесное вмешательство мудрецов помогло без происшествий добраться до дома. – Он с невинным видом улыбнулся, но его слова были слишком близки к истине.
– Ты не забыл, что тот тип налетел на фонарь? – спросил я.
Чистая-Река взмахнул рукавами и фыркнул.
– Это совсем не смешно.
Прежде чем я успел ему возразить, раздался звон цимбал и гудение цитры, и на мраморный помост из приемного зала вышел строй прокторов, на головы которых с балкона из перевернутых корзин посыпались лепестки хризантем. Возглавляли процессию Голос Золотой-Зяблик и Рука-Вестник, их сто?лы украшали по две тетраграммы у каждого. Слева – личные печати, первый символ изображал руку, поднятую в приветствии в адрес логограммы король (внутри открытого рта в случае Голоса Золотого-Зяблика), а справа, как и на телах, – неизменное имя императора. Серебряный свет лился из тетраграммы на лбу губернатора, и я ощутил тяжесть магии. Сам император глазами своего Голоса будет наблюдать наши назначения на должности.
Чистая-Река наклонился ко мне и прошептал:
– А как тебе история про кота, у которого было пять пальцев, Ольха?
Я медленно к нему повернулся и нацепил на лицо выражение полной озадаченности.
– Не ты один слышал эту историю, – продолжал Чистая-Река. – Нас было трое, но Рука-Вестник выберет только одного. Если речь пойдет о тебе и обо мне, я думаю, тебе следует поблагодарить Руку-Вестника за оказанную честь и вежливо отказаться.
– Что? – прошептал я. – Почему? Никто в здравом уме не отказывается от такого предложения.
– Рано или поздно тебя все равно раскроют, даже если я буду молчать, – продолжал он, как будто меня не слышал. – Говорят, император знает мысли своих Рук – мысли и все их тайны. – Он смотрел на меня и улыбался. – Если тебя поймают – а тебя обязательно поймают, – пострадает вся провинция. Неужели ты думаешь, что империя снова будет проводить экзамены в Найэне, если первый из нас, кто станет Рукой императора, окажется предателем?
– Я не предатель!
– На той улице не было подвесных фонарей. Ты предал империю в тот момент, когда начал обучаться колдовству и принял решение не выдавать своего наставника. С другой стороны, наверное, ты его предаешь, соглашаясь служить империи. – Он пожал плечами. – В любом случае ты предатель.
Меня охватил гнев. Естественно, он был прав. Если я приму имперское назначение, я выступлю против бабушки. Да, она меня бросила, но я выбрал сиенский путь не из-за того, что не поверил ее рассказам о жестокости и угнетении, но и не потому, что считал – как утверждала имперская доктрина, – что сиенское завоевание несет миру цивилизацию и добро. Даже мой наставник Коро Ха – если вспомнить его тонкие вопросы, граничившие с государственной изменой, – так не думал.
Если я соглашусь служить сиенцам, я отброшу все, чему, рискуя жизнью, меня учила бабушка, словно это не более чем бесполезная пыль. Однако служба империи – это единственный путь, который мне открыт, – по крайней мере тот, что приведет меня к магии.
Я заставил себя прогнать чувство вины и стыда, которые пытался навязать мне Чистая-Река, и стал смотреть на помост перед нами. Слуги закрепили на золотой стойке широкий, изысканно вышитый свиток, но не стали развязывать ленту, что его удерживала в свернутом состоянии. Губернатор и Рука-Вестник шагнули на край помоста, а музыканты сыграли заключительную триумфальную ноту.
– Лучшие и самые талантливые представители этой молодой провинции нашей великой империи! – гнусаво возвестил Голос Золотой-Зяблик. – Сегодня мы празднуем успех нескольких из вас. А также напоминаем остальным, что империя великодушно дает второй шанс.
Дальше он заверил тех, чьи имена не попали в свиток, что они получат право снова сдать экзамен через три года. Затем, таким же гнусавым голосом, принялся рассказывать впечатляющую историю мужчины, который провалил экзамены три раза подряд, но в конце концов сдал их и стал членом Восточной академии, величайшего научного заведения империи.
Его слова, лишенные для меня смысла, точно назойливые мухи, жужжали в ушах, и я сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. У меня не было никакой возможности оказать давление на Чистую-Реку, ничего, что я мог бы использовать против него, если он станет угрожать мне разоблачением.
– Я спас тебе жизнь, – сказал я, надеясь тронуть его моральные чувства.
– Верно, – не стал спорить он и улыбнулся еще шире. – Я бы уже мог открыть твою тайну, но именно по этой причине молчу. И в ответ предлагаю спасти твою. Тебя казнят, как только твой секрет станет известен, а они его узнают, когда пометят тебя тетраграммой и император заглянет в самые темные уголки твоего сознания. Если тебе предложат стать учеником, откажись, и я никому ничего не скажу.
Губернатор махнул рукой в сторону свитка.
– Итак, давайте узнаем результаты экзаменов.
Свиток развернулся. Все имена, кроме пятнадцати, были записаны черными чернилами. Четырнадцать – красными. И одно – золотом.
Имя Чистой-Реки занимало строчку в красном списке, сразу под моим.
– Они узнают, – прошептал Чистая-Река, – и убьют тебя.
Губернатор назвал первое имя в красном списке – Желтый-Камень.
Он мгновенно забыл про похмелье и быстро взобрался на помост, чтобы получить серебряную столу и медальон – знаки его назначения. Я оглянулся через плечо и увидел, что Коро Ха, сияя гордой улыбкой, смотрит на меня. Если бы я сделал то, чего требовал Чистая-Река, как я смог бы объяснить свой отказ наставнику или отцу, да и вообще кому бы то ни было?
Тринадцать лет назад имперские солдаты обыскивали наш дом, рассчитывая поймать печально знаменитого бандита по имени Хитрый-Лис. Возможно, тринадцать лет – достаточный срок, чтобы те события стерлись из памяти, но мой отказ стать учеником Руки-Вестника вызовет повышенный интерес к моей семье. И, даже если не будет никакого наказания, кто в империи согласится торговать с моим отцом, когда станет известно, что он женат на сестре главаря восстания?
Губернатор выкрикнул седьмое имя.
– У тебя заканчивается время, Ольха, – прошептал Чистая-Река. – Отступись.
В темном лесу моя бабушка позволила мне попробовать вкус магии, но она меня бросила. Теперь же сама империя предлагала стать учеником. Я мечтал об этом знании больше, чем о престиже и власти или восстановлении репутации моей семьи. И я решил, что готов рискнуть, несмотря на угрозы амбициозного, коварного крестьянина.
– Нет, – сказал я.
Губернатор назвал двенадцатое имя. Чистая-Река сделал глубокий вдох и кивнул.
– Хорошо. Ты доказал, что недостоин высокой чести. Каков урок истории про кота, если не то, что мы должны знать свое место и не метить туда, куда не можем дотянуться? Думаю, скоро мы увидимся на твоей казни.
– Колдовство перестало открыто практиковаться еще до моего рождения, – сказал я, прогнав ярость. – Разве в нашей деревне есть ведьма? Или кто-то, ублажающий богов? Ты слишком хорошо образован, чтобы закрывать глаза на такие вещи. А как насчет твоих родителей? Если ты меня сдашь, ты и сам станешь подозреваемым.
– Ха! – рявкнул Чистая-Река.
Сидевший рядом с нами наставник сердито на него оглянулся, и он склонил голову, извиняясь, затем наградил меня хмурым взглядом.
– Пустая угроза, основанная на праздных размышлениях. Кроме того, мне не потребуется ничего говорить. Как только они пометят твою руку, императору все станет известно.
– Это всего лишь глупые слухи, – возразил я, призвав всю свою уверенность.
Что мог знать сын фермера про связь императора с его Руками?
– Даже если слухи вранье, на твоей правой руке имеются соответствующие метки. – Он наклонился совсем близко и прошептал: – Ведь, наделяя человека колдовством, ему делают надрезы на ладони, так? Рука-Вестник сражался с ведьмами, он поймет, что означают твои шрамы. Тебе придется отказаться, Ольха, или ты умрешь.
Однако в его рассуждениях имелся серьезный недостаток. Я вспомнил историю про моего деда, которую рассказала мне бабушка, о том, что он умер в вызванном им самим пламени. Если каждая ведьма или ведьмак в Найэне скорее умрет, чем попадет в плен к врагу, и им по силам с собой покончить, когда их загонят в угол, в таком случае рисунок шрамов, указывающих на то, кто они есть, является тайной для империи точно так же, как и сама найэнская магия.
Значит, существовала вероятность, пусть и небольшая, что Рука-Вестник не распознает мои шрамы. И никто из Рук императора.
– Возможно, – сказал я и посмотрел на Чистую-Реку таким же взглядом. – И тем не менее.
Он широко раскрыл глаза, услышав холод в моем голосе, а я продолжил, наклонившись к нему: – Там висел фонарь. И больше ничего.
Губернатор выкрикнул имя Чистой-Реки, он заморгал, словно выныривая из сна, и поспешил к помосту. Прошептал ли он что-то Руке-Вестнику, когда поклонился, чтобы принять свою столу? Я решил, что это не имело значения. Его слово против моего. Мое происхождение значительно выше. Я занял более почетное место. Однако мои шрамы и родня добавят вес его обвинениям.
Чистая-Река вернулся на свое место, напряженно сел и стал смотреть прямо перед собой.
– Наконец, мы с удовольствием приглашаем первую Руку императора, родившегося в Найэне, – провозгласил губернатор. – Вэнь Ольха, сын Вена Палисандра, потомок великого генерала Вена Могучего-Дуба, который и сам являлся Рукой императора.
Все провожали меня взглядами, когда я, стараясь выглядеть уверенно, шел к помосту. Дойдя до него, я три раза поклонился: сначала губернатору, затем Руке-Вестнику и, наконец, тем, кто сидел внизу. Лицо Коро Ха сияло, точно солнце.
Чистая-Река сидел с полуприкрытыми глазами, выражения которых я не смог прочитать.
– Благодаря выдающимся знаниям ты опередил всех своих товарищей, – сказал губернатор. Свет по-прежнему стекал с его лба, и я почувствовал давление колдовства, которое связывало его мысли с императором и давало ему право говорить от имени империи. – Рука-Вестник великодушно избрал тебя своим учеником. У него ты научишься канонам колдовства и под его руководством начнешь направлять свои глубокие таланты на управление и защиту империи.
Рука-Вестник выступил вперед. Он держал печать, выплавленную из золота и украшенную изображением свернувшихся львов-змей.
– Эта печать наделит тебя властью и привилегиями, – сказал он с важным видом, и в его голосе не было даже намека на легкомысленные, игривые интонации, с которыми он рассказывал историю про кота с пятью пальцами. Однако уголок рта чуть пополз вверх, когда он продолжил: – Ты будешь носить неизменное имя императора, ключ к законам колдовства. Протяни руку, чтобы обрести эту честь.
Пальцы моей правой руки сжались в кулак, и я представил, как Чистая-Река наблюдает за происходящим снизу и ждет моего падения в тот момент, когда я покажу Руке-Вестнику свои шрамы.
Одновременно меня посетила неожиданная и пугающая мысль: метки, которые бабушка вырезала на моей ладони, изменили ощущение магии, сдерживая ее. Что произойдет, если поверх них появится имперская тетраграмма? Я уже знал, какую опасность представляет слепое использование магии. Я посмотрел Руке-Вестнику в глаза, надел самое честное и открытое выражение на лицо и протянул ему левую руку.
Улыбка Руки-Вестника погасла.
– Что ты творишь? – прошипел он. – Это должна быть правая рука.
– Я умею писать левой, – заверил я его.
Он в изумлении открыл рот и посмотрел на губернатора, но я не сдавался.
– Ваши Превосходительства, почему знак Руки императора стоит на правой руке, если не потому, что они ею пишут? Составляют эдикты и творят правосудие кистью так же, как защищают империю с помощью колдовства. Ладонь, которая держит кисть, должна быть отмечена, чтобы именем императора наделить властью действия Руки.
Я надеялся, что Рука-Вестник сумеет увидеть здравый смысл между нетрадиционными рассуждениями и своими представлениями о мире.
– И ты умеешь писать левой рукой? – спросил он.
– Да, умею, – ответил я.
Рука-Вестник повернулся к прокторам, которые ровными рядами стояли на коленях на краю помоста. Внутри у меня все сжалось.
– Кто из вас проводил письменный экзамен мастера Вена? – спросил он, и трое из них подняли руки.
Рука-Вестник махнул самому молодому из них.
– Скажи мне, какой рукой мастер Вэнь держал кисть?
Молодой проктор внимательно на меня посмотрел.
– Ваше Превосходительство. Я не помню, чтобы кто-то из кандидатов использовал левую руку.
– Это сразу стало бы заметно, если бы кто-то из них так поступил, верно? Не увидеть такое было бы невозможно?
– Очень необычная практика, Ваше Превосходительство.
– Спасибо.
Молодой проктор поклонился, а Рука-Вестник повернулся ко мне, и я увидел подозрение в его глазах. Я же стоял спокойно, продолжая протягивать ему левую руку. Среди замерших зрителей прокатился шепот.
– Ты! – рявкнул Рука-Вестник, наставив палец на следующего проктора, немолодого ученого с лохматой бородой и лысиной. – Мастер Вэнь использовал во время экзамена правую или левую руку?
Проктор откашлялся.
– Я не стал бы терпеть отклонений от ритуала и кодекса, если бы молодой человек стал писать эссе левой рукой, поскольку, как говорил великий философ морали Ха Вьюрок-в-Тростниках…
– Спасибо, проктор, – перебил его Рука-Вестник.
Пожилой проктор возмущенно откашлялся и снова уселся на пятки, а Рука-Вестник сделал еще один шаг вперед.
Он оказался так близко, что я уловил запах чая, специй и мяса в его дыхании.
У меня разбегались мысли, но в голове поселилась пустота, как в эпицентре бури.
– Ты! – еще громче выкрикнул Рука-Вестник и указал на третьего проктора. – Тот же вопрос.
Третий проктор наградил меня суровым взглядом.
– Он писал правой рукой.
– Спасибо! – Рука-Вестник коротко ему поклонился и резко развернулся лицом ко мне.
– Ты готов опротестовать показания трех ученых, наблюдавших за тем, как проходил твой экзамен, точно ястреб, который следит за полевой мышью?
В зале воцарилась оглушительная тишина.
– Нет, Ваше Превосходительство, – ответил я. – Я не говорил, что писал экзамен левой рукой, лишь сказал, что могу и использую ее, а также что она лучше подходит для службы императору.
– Новые детали! Значит, ты умеешь писать обеими руками? Редкий талант.
– Не талант, а умение, – поклонившись, проговорил я. – Ему научил меня мой наставник, посвятив этому долгие часы.
– С какой стати твой наставник решил потратить время на столь необычные вещи?
– Чтобы я мог служить императору, даже если я лишусь одной руки, что чуть не произошло со мной в детстве.
Выражение лица Руки-Вестника мимолетно изменилось – недоверие уступило место любопытству.
– Объясни.
– Когда я был ребенком, плохо обработанная тарелка развалилась у меня в правой руке на несколько осколков, – начал я. – Мой великодушный и многострадальный наставник не хотел, чтобы я бездельничал, пока она заживала, и стал учить меня пользоваться левой. Это происшествие помогло ему понять, что в нашем беспокойном мире возможность продолжать работу даже после потери столь важного инструмента, как пишущая рука, будет иметь огромное значение. После того как я выздоровел, он заставлял меня писать каждое упражнение дважды – правой и левой рукой. И вскоре даже мой отец не мог определить, какую из них я использовал.
В зале снова послышался шепот, и мне стало интересно, о чем в этот момент думал Коро Ха. Скорее всего, проклинал меня за глупость и хвастовство.
– Мой долг дать императору лучшее, на что я способен, – продолжал я. – И, если выбирать между изуродованной правой рукой и безупречной левой, я остановлюсь на левой.
– Какая дурацкая история! – вскричал Голос Золотой-Зяблик и принялся раздраженно размахивать длинными рукавами. – Правая рука является естественным инструментом письма, левая служит для поддержки локтя правой. Так утверждают все трактаты по каллиграфии.
– Звучит странно, – вмешался Рука-Вестник. – Но указывает на редкое качество.
– Какое качество? – возмущенно спросил губернатор. – Это указывает на отклонение.
– Когда вся семья собирается за обеденным столом, разве не должен сын сначала предложить лучшие куски отцу? Разве он поступит неправильно, если нальет ему первую чашку чая – пусть нередко горького, – а не обслужит прежде гостей? Мастер Вэнь продемонстрировал нам, что он прекрасно знаком с понятием уважения. – Намек на улыбку снова появился на лице Руки-Вестника. – Если его история правдива.
– Это правда, Ваше Превосходительство. Мой наставник может подтвердить все, что я сказал.
– А также мои глаза.
Рука-Вестник сжал пальцами мое правое запястье, я на мгновение потерял равновесие, но сдержал крик, когда он вздернул мой рукав, открыл правую руку и принялся внимательно изучать ладонь. Я уже не сомневался, что он назовет меня предателем и тайным ведьмаком. Хватило бы у меня храбрости вызвать пламя и покончить с собой прямо на помосте вместо того, чтобы позволить империи узнать секреты, ради сохранения которых умер мой дед?
Рука-Вестник подозвал одного из слуг.
– Принеси бумагу, кисть и чернила, – приказал он. – А также сочинения мастера Вена.
Он отпустил меня, а слуги бросились в приемную и вернулись со столом. Рука-Вестник велел мне встать на колени. Один из прокторов протянул запечатанную воском лакированную шкатулку с моим именем на крышке.
– Первый документ здесь – твоя родословная, – сказал Рука-Вестник и прикоснулся пальцами к крышке шкатулки. – Ты воспроизведешь ее левой рукой. Если ты говоришь правду, я не увижу никакой разницы между тем, что ты написал шесть дней назад, и тем, что напишешь сейчас.
Слуги приготовили стол, чернильную палочку, точильный камень, кисти, кувшин с водой – инструменты, которыми я пользовался всю свою жизнь. Я почувствовал, как дрожат мои руки, когда налил на камень воду и начал стачивать чернила. Мои пальцы заскользили по кисти, как будто она не была самым знакомым в мире предметом.
Рука-Вестник спрятал кисти рук в рукава, а я приступил к его заданию. Я сосредоточился на странице, на каждой строчке и логограмме, и мои пальцы обрели знакомую уверенную легкость, формируя слова, которые я писал множество раз. Волоски кисти гладко заскользили по бумаге, замерли и выпрямились, когда я закончил последнее предложение.
Рука-Вестник заглянул через мое плечо, стал читать и задышал быстрее. Затем он махнул рукой слуге, который держал запечатанную шкатулку с моими сочинениями. Воск треснул, скрипнули петли крышки, зашуршала бумага, и я услышал короткое, резкое восклицание.
– Мои извинения, мастер Вен, – сказал он. – Мне не следовало сомневаться в словах того, кто продемонстрировал столь великолепные результаты на всех испытаниях.
Он бросил на землю первую написанную мной родословную с небольшой помаркой в самом начале, той самой, из-за которой я боялся провалить экзамен, затем сложил новую и убрал ее в шкатулку.
– Ты правильно поступил, предлагая нам левую руку. Она лучше правой.
Потом он опустился на колени по другую сторону стола и улыбнулся – он хмурился, но все равно это была улыбка, – и, глядя мне в глаза, поклонился.
– Ты будешь достойным, хотя и необычным учеником, – заметил он.
С этими словами он снова достал печать с именем императора, взял меня за левую руку, повернул ее ладонью вверх и сказал:
– Вэнь Ольха, я награждаю тебя печатью и называю Рукой императора.
Глава 7. Признание
На следующий день я приготовился к возвращению домой, чтобы поблагодарить родителей, отпраздновать мой успех, попрощаться с ними и собрать свои вещи, чтобы жить и учиться у Руки-Вестника, в резиденции губернатора. Но перед отъездом Рука-Вестник дважды меня предупредил.
– Магия оставляет следы в узоре мира, подобно лодке на тихом озере, – сказал он. – Ты почувствуешь, как они пузырятся под поверхностью твоего сознания. Не тянись к ним. Ты еще не готов. Если ты попытаешься применять магию, то станешь опасен для самого себя и других, точно начинающий ходить ребенок с мечом в руках.
Я чувствовал эти следы с тех пор, как мне исполнилось восемь, но тетраграмма внесла нечто новое: источник силы. На самом деле, в меньшей степени родник, нежели гейзер, и я ощутил прилив и пульсации в тот самый миг, когда золотая печать коснулась моей руки.
– Кроме того, я должен тебя предупредить: несмотря на то, что ты успешно сдал имперские экзамены, ты все еще можешь потерпеть неудачу. Ты получил могущество, потому что мы посчитали тебя достойным, но, если окажется, что это не так, ты будешь его лишен. Ценой твоей неудачи станет левая рука и ссылка в дальний угол империи. Тебе очень повезло, что ты способен писать двумя руками.
Пока он говорил, по спине у меня пробежал холод – уж слишком не вязались его слова с кротким выражением лица. Я поклонился, поблагодарил его за предупреждение и сел в паланкин, который должен был отвезти меня домой в последний раз за многие последующие годы.
Курьеры разъезжались по всей империи с результатами первых экзаменов, которые прошли в Найэне.
Всего через несколько дней после нашего с Коро Ха возвращения домой в поместье прибыл отец. Он сиял от гордости, когда обнял меня и крикнул стюардам и слугам, чтобы они начали приготовления к празднику.
– Мне не следовало сомневаться в тебе, Ольха, – сказал он. – Как только я услышал о твоем успехе, то немедленно продал в Северной столице все товары, которые смог, – за часть их истинной цены, – и сразу поспешил домой. – Он с восхищением посмотрел на серебряную тетраграмму на моей левой руке. – Подумать только, мой сын… Рука императора!
«Интересно, – подумал я, – поспешил бы он домой, если бы я не добился такого успеха на экзаменах?» Потом отец повернулся к Коро Ха, обнял его и заявил, что мой наставник стоил всех денег, заплаченных ему за десять лет моего обучения.
Моя мать плакала тихими счастливыми слезами, но старалась не смотреть на мою тетраграмму. Разумеется, до нее доходили те же слухи, которые Чистая-Река использовал в качестве угрозы, и она знала об уроках моей бабушки. Я хотел ее успокоить, сказать, что ни разу не почувствовал, как чужие глаза смотрели на мир моими глазами или чужого присутствия в мыслях, лишь ощутил новый прилив силы, – но мать никогда открыто не признавала мое наследие найэнов, не говоря уже о магии бабушки. Некоторые вещи мы хотели, но не могли произнести вслух, и после того как она меня поздравила, повисло неловкое молчание.
Несколько следующих дней я провел, собирая вещи. В наше поместье постоянно прибывали друзья моего отца, они заняли все свободное пространство, и вскоре в доме не осталось ни одной пустой комнаты, а отец хвастался, что даже гостиница в ближайшей деревне Поляна Пепла заполнена гостями, которым не хватило места в доме. За день до того, как мне предстояло отправиться в Восточную крепость и начать обучение, наши слуги – с помощью девушек найэни, нанятых в деревне, – установили в саду длинные столы и скамьи для пяти дюжин гостей.
Отец приказал достать из подвала все бочки и пыльные бутылки с вином, а также нанял женщин из деревни, чтобы они сплели из диких цветов венок, в центре которого поместили мое имя из желтых хризантем, ярких, точно золото.
К полудню гости заняли свои места, наполнив наше поместье шумом и разговорами. Отец посадил меня одного за стол, стоявший на помосте, рядом с садовой беседкой, а сам ходил среди гостей, подводил их по очереди к беседке, где каждый улыбался, склонив голову, и восхищался серебряными линиями на моей ладони, а отец повторял:
– Позвольте познакомить вас с моим сыном, Рукой-Ольха!
Лица и имена исчезали из моей памяти, как только отец уводил очередного гостя обратно к столам, уставленным пирожными в форме рук с имперской тетраграммой. Я поискал взглядом Коро Ха – или даже господина Йата, его я хотя бы знал, пусть нас и не связывали дружеские отношения, но не нашел ни того, ни другого. Разумеется, я оценил огромные расходы, на которые пошел отец, организовав праздник, чтобы показать свое расположение ко мне, но чувствовал себя одиноким и использованным – как будто отец хвастался самоцветом из своей сокровищницы.
Быть может, если бы я рассматривал свой успех так же, как отец – считая первым шагом к восстановлению репутации нашей семьи, – я бы не испытывал такого отвращения оттого, что он всячески выставлял меня напоказ. Однако для меня должность Руки императора являлась лишь способом получения магии, которая – как меня предупреждал Рука-Вестник – ограничивала меня своими собственными законами и правилами.
Впрочем, я был готов проявить терпение, ведь теперь обещание магии стало ближе, чем когда-либо прежде. Но я твердо решил, что не стану посвящать свою жизнь реализации амбиций отца, возвеличиванию империи или участию в восстании бабушки.
Пока я принимал уважительные поклоны и поздравления и пожимал руки незнакомцев – прикрывая маской вежливости растущее разочарование, – во мне росла решимость: как только я овладею магией достаточно хорошо, то воспользуюсь свободой, которую она дает, чтобы создать третью тропу.
На сад спустились сумерки, когда отец закончил представлять меня гостям. Бочки и бутылки быстро пустели в свете сотен светильников с имперской тетраграммой, начертанной золотыми чернилами. Отец заставил меня рассказать обо всех блюдах, которыми потчевали в особняке губернатора тех, кто успешно сдал экзамены, чтобы повторить это меню. Конечно, наша кухня бледнела по сравнению с кухней Голоса Золотого-Зяблика, и я, покраснев от смущения, отодвинул в сторону тарелку с полусырым угрем.
Я пытался утопить свои переживания в вине, что лишь их усиливало и заставляло пить еще больше. К тому моменту, когда отец, продолжавший горделиво жестикулировать, подарил мне лаковую панель с изображением родословной нашей семьи, в конце которой он добавил мое имя, написанное крупными, бросавшимися в глаза символами, я был уже сильно пьян.
Я улыбался и кивал, пытаясь вспомнить время, когда начал учить свою родословную с Коро Ха. Вот Вэнь Могучий-Дуб, ставший для меня образцом, – именно его заслуги заставили меня подумать, что я смогу овладеть магией. Тот семилетний мальчик был бы рад увидеть свое имя, гордо написанное рядом с именами своих уважаемых предков, но сейчас мне хотелось только одного: чтобы вечер поскорее закончился и я смог вернуться к Руке-Вестнику и начать обучение.
Другие незначительные ритуалы должны были возвеличить мое имя и достижения, но лишь еще сильнее меня смутили. Мне пришлось встать и процитировать по памяти высказывания мудрецов. Потом отец принес копии моих экзаменационных эссе и заставил меня их прочитать, что я и сделал, пока не поднял взгляд и не увидел, что гости, которые не были заняты тихой беседой, смотрели на меня остекленевшими глазами – им стало скучно, и они ничего не понимали.
Нет, здесь собрались совсем не те образованные люди, с которыми я обедал в Восточной Крепости. Вокруг меня сидели друзья моего отца: купцы и местные землевладельцы – богатые, но менее важные для империи, по утверждению Путника-на-Узком-Пути, родом из этой далекой части Найэна, где пустил корни мой отец только по той причине, что именно тут ему удалось дешево построить свои впечатляющие владения. Я поискал глазами отца и увидел, что он сидел с каким-то другим торговцем, они сблизили головы и о чем-то говорили, пока я читал свое эссе.
Мое смущение превратилось в отвращение, и я прекратил чтение на середине предложения, а отец и гости разразились не слишком дружными аплодисментами, после чего возобновили свои разговоры. Я сел и допил вино, встал и молча ушел в свои покои.
По пути я наконец нашел Коро Ха, который стоял на берегу мелкого пруда в саду, в одной руке он держал трубку, в другой – чашу с вином. Громкие звуки праздника доносились сюда приглушенно, а пруд освещала лишь луна. Коро Ха еще не увидел меня, и я наблюдал, как он смотрел на пруд, потягивал вино, медленно затягивался и выпускал колечки дыма. Прежде он никогда не курил. Или просто скрывал это от своего ученика?
Наконец он повернулся и увидел меня.
– Ольха! – воскликнул он, закашлялся и закрыл рот. Когда он пришел в себя, Коро Ха спрятал трубку в ладони и опустил руку – возможно, надеялся, что я ее не заметил. – Твой отец потратил столько денег ради тебя. Тебе следует там быть.
– Не ради меня, – ответил я. – Я для него лишь повод похвастаться. Он делал один круг за другим, завязывал новые торговые контакты и укреплял старые, пока я читал гостям отрывки из своих экзаменационных эссе.
Я протянул руку к трубке. Коро Ха приподнял брови. Прежде он не стал бы потакать подобным порокам.
Но сейчас не мог мне отказать, ведь я стал Рукой императора.
– Тебе это кажется оскорбительным, – спокойно сказал Коро Ха и протянул мне трубку.
– Да, – ответил я. – Впрочем, я могу ошибаться. Мой отец не получил хорошего образования. Как и все эти люди.
Я поднес трубку к губам, втянул в себя едкий дым – и мне тут же пришлось сделать хриплый выдох. Коро Ха прикрыл рот рукой, скрывая смех, а я еще долго плевался и кашлял, вернув ему трубку.
– Есть у него образование или нет, он остается твоим отцом, – сказал Коро Ха. – Ты знаешь первые афоризмы. И прекрасно понимаешь, чем ты ему обязан.
– Мое новое положение все меняет, – сказал я. – Отныне я Рука императора. Разве теперь я не стал его старшим братом в иерархии империи?
Коро Ха вздохнул и предложил мне свою чашу с вином. Я выпил. Вино оказалось не слишком крепким и разведенным водой – и принесло облегчение моему горевшему горлу.
– Ты амбициозен, Ольха, и очень неплохо этим воспользовался, – сказал Коро Ха, – но постарайся наслаждаться своими успехами по мере их достижения. Глаз, который всегда ищет следующий поворот тропы, не видит красоты леса.
– Какой мудрец это сказал? – спросил я.
– Коро Ха, – с улыбкой ответил он.
Я рассмеялся и вернул ему чашу.
– Достойная мудрость из надежного источника.
– О, тут у меня нет уверенности, – ответил он. – Я всего лишь наставник, а ты – Рука императора, очень скоро тебя начнут обучать тайному знанию и магическому искусству.
– Тем не менее я должен поблагодарить тебя за мой успех, – сказал я. – Без твоего руководства я бы так и остался глупым сыном простого торговца.
– Вовсе нет, – возразил Коро Ха. – Работа художника хороша настолько, насколько хорош исходный материал. Как однажды заметил Путник-по-Узкому-Пути: «Великая резьба равна качеству нефрита».
Его слова наполнили мою грудь и опустились в желудок. Всю свою жизнь я старался соответствовать стандартам Коро Ха. Он постоянно толкал меня вперед, ругал за ошибки, упрекал в глупости. И никогда не делал комплиментов.
И сейчас, когда время, проведенное нами вместе, подошло к концу, я расставался с человеком, к которому был гораздо ближе, чем к отцу, и я страстно желал связать наши умы и сердца. Я хотел, чтобы Коро Ха понял, как много он для меня значит, узнал о моих разочарованиях и благодарности, пока я не отправился учиться дальше, а он не отбыл к следующему ученику. Однако я все еще чувствовал возникшую между нами пропасть – следствие моего глупого пьянства.
Я уже потерял навсегда первого человека, который во времена моего детства имел огромное значение. Меня покинула бабушка, но что плохого сделал мне Коро Ха, чтобы я так грубо с ним обошелся?
И если он иногда вел себя сурово по отношению ко мне, то лишь из-за того, что верил в мой конечный успех на имперских экзаменах, который должен был привести меня к успешной жизни в империи. Да, ему платили за то, что он меня учил, но он мог бы это делать более жестко и менее тщательно. История о кошке с пятым пальцем могла закончиться гораздо хуже, если бы он не подготовил меня к подозрениям, которые всегда будут вызывать моя темная кожа и вьющиеся волосы.
Все эти мысли перемешались с вином и ударили мне в голову, где стало расти странное, болезненное давление, искавшее возможности вырваться наружу, – но слова от меня ускользали, когда мы стояли рядом в наступившем неловком молчании.
Я понимал, что должен вскрыть нарыв, не позволив нехватке слов лишить меня шанса принести Коро Ха извинения. Ведь он всегда обращался со мной с добротой и уважением, больше, чем кто-либо другой в моей жизни.
– Я сожалею, – выпалил я.
Он помолчал, держа чашу с вином у губ и нахмурив лоб.
– Я отвратительно себя повел во время праздника у губернатора, – продолжал я, стараясь поскорее произнести все нужные слова, опасаясь, что потом у меня не хватит на это мужества. – Ты был прав. Я напился и совершил глупость, которая едва не стоила всего. Мне следовало внять твоему совету, несмотря на то что я показал лучший, чем у тебя, результат на экзаменах.
И вновь наступила неловкая тишина. Коро Ха смотрел на меня, и выражение его лица постепенно смягчалось.
– Все в порядке, Ольха, – мягко сказал он. – Я также был молодым и глупым.
– Вовсе нет, – возразил я. – Ты мой наставник. Ты увидел во мне лучшее. А я в ответ повел себя с тобой как с последним слугой и не послушал твоего совета.
– Так и было, и я тебя прощаю. – Он улыбнулся и засунул в рот трубку. – У тебя будут другие учителя, Ольха. Они увидят в тебе то же, что и я. А теперь выпей со мной. Нам предстоит досидеть до конца праздника твоего отца.
Часть II. Ученик
Глава 8. Первые уроки
Я поселился в гостевом доме в восточной части сада Голоса Золотого-Зяблика, который Рука-Вестника получил на все время своего пребывания в Найэне. Наши комнаты выходили на искусственное озеро, где зимородки вили гнезда на высоком пористом камне, часто ныряя в воду за мелкой рыбешкой. На юге находились бамбуковые рощи и искусственные скалы, остававшиеся на заднем плане во время имперских экзаменов. На севере тянулись заросшие травой поля, похожие на гирзанские степи, – там сыновья губернатора, Иволга и Крыло, ежедневно получали уроки верховой езды.
Самой маленькой была западная часть сада, плоская песчаная поверхность, усеянная камнями, где Голос занимался созерцанием. В сердце сада располагался большой дом губернатора и его семьи, закрытый даже для Руки-Вестника и меня, туда мы могли попасть только по приглашению.
Рука-Вестник не стал тратить время и сразу приступил к нашим урокам. Он велел мне изучать карты до тех пор, пока я не смог определять границы всех провинций и оценивать их значимость для империи: Найэн, гористый остров, защищал восточное побережье империи; Тоа-Алон, богатая золотом страна с джунглями, покрывавшими мраморные предгорья Столпов Богов, гор, которые формировали южную границу Сиены. На севере простирались огромные равнины для лошадей и крупного рогатого скота, доходившие до тундры, где до сих пор бродили гирзанские племена. На западе находились Пустыни Батира и город-оазис Ан-Забат, мост между Сиеной и далекими землями, источник диковинок и роскоши, населенный непокорными говорящими-с-ветром.
В Центральной части, богатой заросшими лесом горами с залежами серы и холмистыми равнинами, выращивали пшеницу и просо.
Когда я овладел картами, Рука-Вестник предложил мне экономические задачи. Коро Ха тренировал мой разум структурами классических ссылок и сложностями языка, а Рука-Вестник учил логике и тактике торговли: как управлять кредитными линиями, продавать избытки товаров, скопившихся на складах, уравновешивать налоги и тарифы, чтобы поощрять торговлю и препятствовать затовариванию складов.
– У тебя хорошая голова для подобных вещей, – сказал он мне однажды, изучив мою работу. – Я замолвлю за тебя словечко в Бюро Экономики. Возможно, закончив обучение, ты сможешь получить полезную практику в качестве министра торговли в каком-нибудь отдаленном городе.
Я не сумел скрыть разочарования, и по его губам промелькнула уже хорошо знакомая мне призрачная улыбка.
– Тебе не нравится такая идея?
– Не мне давать оценку таким вещам, – ответил я.
Рука-Вестник небрежно отмахнулся от моих слов.
– Ольха, ты Рука императора. В стране не найдется и тысячи людей выше тебя чином.
– Но вы мой наставник, – сказал я. – Я буду делать то, что вы посчитаете правильным.
– Ну, я считаю, что будет лучше, если ты расскажешь мне, как ты относишься к идее стать министром торговли.
Это было чем-то новым. Ни отец, ни бабушка, ни Коро Ха никогда не спрашивали, что я думаю о своем будущем.
Улыбка на губах Руки-Вестника никак не отразилась в глазах, и я не мог понять выражения его лица.
– Я думал, что мои обязанности Руки императора окажутся… – я поискал нужное слово, – более уникальными.
– Уникальными в каком смысле? – Кажется, я уловил смех в его голосе.
В течение двух месяцев я старался забыть про тетраграмму на моей ладони и глубины нового могущества, которые она мне открывала. Я думал, что Рука-Вестник начнет учить меня волшебству, когда наступит правильное время. Но он дразнил меня земными вещами. Быть может, я слишком осторожничал? Как должен вести себя человек, впервые получивший такую силу?
– Только мы среди всех слуг императора способны пользоваться магией, – сказал я. – И я думал, что буду ее изучать, а не занимать бюрократическую должность, которую способен принять любой успешный кандидат.
– Понятно! – воскликнул Рука-Вестник и поднялся из-за стола, за которым сидел в комнате отдыха. – Пойдем, Ольха, я кое-что тебе покажу.
Сбитый с толку, но не собираясь протестовать – ведь мне впервые предстояло сделать шаг к знаниям, которыми я стремился обладать, – я молча последовал за Рукой-Вестником. Он повел меня по круговой тропе, шедшей вдоль искусственного озера, и я уловил запахи сена, навоза и конского пота, когда мы огибали заросший соснами холм на северном берегу. Сыновья губернатора учились ездить на лошади вместе со своим инструктором верховой езды, заставляя повиноваться молодого жеребца.
Рука-Вестник указал в сторону лошади.
– Я представляю тебе мир – чтобы ты его обдумал.
Иволга, старший из двух мальчиков, перевел жеребца в легкий галоп, а я с сомнением посмотрел на Руку-Вестника.
– Конечно, не в буквальном смысле, – сказал Рука-Вестник, – но, как и юный жеребец, мир полон энергии. Он мечется, бросается то в одну сторону, то в другую, не желая стоять на месте. Если оставить его в покое, он помчится вперед и вся накопленная им энергия превратится в хаос и разрушение.
Жеребец заржал и встал на дыбы. Иволга развернулся и натянул поводья, возвращая лошадь под свой контроль.
– Тот, кто держит поводья, может направить энергию в нужную сторону, – продолжал Вестник. – Конечно, мир есть зверь с множеством голов и поводьев. Военная сила. Торговля и экономика. Культура. Социальная структура. Магия. Существует огромное количество рук, которые тянутся к поводьям, – их столько, что мир не знает, куда бежать, и мы оказываемся в том самом хаосе, где зверь сам принимает решения.
История – это повесть о множестве королей и богов, которые желают завладеть поводьями мира, тянут их то в одну, то в другую сторону, и слабые становятся жертвами хаоса, возникающего в результате соперничества. Обещание империи есть обещание порядка. Один король. Один бог. Один император. И мы, множество его Рук, сжимающих поводья его именем.
– Именно по этой причине я должен изучать экономику? – спросил я.
– Среди прочих вещей, – ответил он, и его голос снова стал шутливым. – Например, изучать верховую езду.
Не дожидаясь моей реакции, он зашагал через поле, и полы его длинного плаща заскользили по влажной траве. Я поспешил за ним, стараясь скрыть разочарование.
Хотя Иволга был такого же возраста, что и я, в первые месяцы моего ученичества у Руки-Вестника мы редко проводили время вместе. Пока я сидел, уткнувшись носом в географию и экономику, Иволга занимался стрельбой из лука, фехтованием и борьбой с отцовской гвардией – когда не тренировался в верховой езде. Читал он в основном биографии великих генералов или трактаты о лидерстве и тактике, но еще чаще романтические описания эпохи героев Сиены.
Когда Иволга увидел, что мы с Рукой-Вестником идем к нему через поле, Иволга пустил жеребца шагом и подъехал к нам.
– О, наш уважаемый гость вышел на солнечный свет, – сказал он. – Как я могу вам служить, юный Рука императора?
Я уловил насмешку в его голосе, но не смог решить, следует ли мне отнестись к ней как к дружескому подшучиванию или прямому оскорблению.
– Привет, молодой мастер Иволга, – сказал Рука-Вестник. – Не знаю, согласитесь ли вы мне помочь. Рука-Ольха никогда не ездил на лошади – и нам следует это исправить.
– Отец едет верхом, когда ведет за собой солдат, – задумчиво ответил Иволга, – но я думал, что большинство Рук передвигается в паланкинах и сражается в шелковых одеждах.
Рука-Вестник рассмеялся, но я почувствовал себя оскорбленным.
– Мы больше чем просто ученые, – сказал я, – как только что объяснил мне Рука-Вестник.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/dzh-t-greythaus/ruka-korolya-solnca-71923306/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Дж. Т. Грейтхаус
Fanzon. Век магии. Главные новинки зарубежного фэнтезиДоговор и Узор #1
Номинант Британской премии фэнтези.
Вэнь Ольха – дитя двух миров.
Отцовская линия из поколения в поколение хранит гордую преданность и служение богоподобному сиенскому императору. Предполагается, что и Ольха будет следовать этой традиции, сдав императорские экзамены и изучив разрешенные виды магии. А если он будет служить с честью, укрепив славу своей семьи, – занять самый могущественный пост в Сиене и называться Рукой императора.
Но от матери он унаследовал неповиновение империи, историю диких богов и магии, тех, кого не могут контролировать имперские колдуны.
Стоя перед главным выбором своей жизни, Ольха понимает: конфликт между империей и сопротивлением – только начало войны, которая охватит небо и землю, богов и людей. И что он способен склонить чашу весов к окончательной победе той стороны, которая сможет принять его как своего…
«Оригинальное фэнтези, наполненное магией и культурой, история героя, разрывающегося между двумя именами, двумя семьями и двумя определениям добра и зла». – Кевин Джей Андерсон
«Восхитительное повествование и четкая характеристика персонажей создают захватывающую эпопею о противоречивой преданности и опасных амбициях». – Энтони Райан
«Перед вами не нежная история восхождения мальчика к власти. Наоборот, тот путь, который он проделает к вершине, вгрызаясь ногтями в слои империи, поглотит и сотрет половину его личности. Блестяще рассказанная и захватывающая с первых страниц книга наполнена магией, ошибками и их безжалостными последствиями». – Андреа Стюард
«Выдающийся дебютный роман с отличным построением мира и оригинальной магической системой, а также сюжетными поворотами, которые не дадут вам оторваться от чтения до поздней ночи. Но главное, что по-настоящему заставляет его сиять, это главный герой – мне очень понравилось его развитие на протяжении всей истории. Ольха – это персонаж, за которым я буду с интересом следить на протяжении всего цикла». – Майкл Мамей
«Отличная история о взрослении глупого мальчика, который стремиться разгадать секреты магии и, возможно, сделать что-то хорошее в процессе». – Ник Мартелл
«Хорошо написанный, заставляющий задуматься и оставляющий приятное впечатление, “Рука Короля Солнца” – впечатляющий дебют, продолжение которого я очень жду». – Лисбет Кэмпбелл
«Завораживающий роман с потрясающими героями, захватывающим построением мира и увлекательным повествованием. Без сомнений, это лучший дебют года. Даже больше, это лучший дебют из всех, которые я когда-либо читал». – Novel Notions
«Великолепно… Характеры персонажей, которые вышли из под пера автора, его проза и создание мира – абсолютный триумф». – The Fantasy Hive
«Отличная комбинация классического и современного фэнтези с мрачным оттенком отчаяния». – Grimdark Magazine
«Приятный роман, который отдает дань уважения традициям и мифологиям, которые во многом легли в его основу». – Quill to Live
«Насыщенный культурными аллюзиями, погруженный в войну и политические интриги… но прокладывающий свой собственный путь в жанре». – FanFiAddict
«Этот роман является фантастическим миром магии с богатой историей, что прекрасно вписывается в жанр, но одновременно с этим он смело переворачивает некоторые привычные тропы с ног на голову». – Дон Фогель
Дж. Т. Грейтхаус
Рука Короля Солнца
J. T. Greathouse
The Hand Of The Sun King
© Jeremy Te Grotenhuis, 2021
© В. Гольдич, И. Оганесова, перевод на русский язык, 2025
© Издание на русском языке, оформление ООО «Издательство „Эксмо“», 2025
Посвящается Ханне.
Я сказал, что хочу быть писателем.
А ты все равно вышла за меня.
Я не могу представить большего жеста любви
Часть I. Ученик
Глава 1. Обретение имени
Бабушка разбудила меня посреди ночи и велела помалкивать. Она повела меня через лес по полузабытым тропам, неизвестным сиенским солдатам. Под моими обутыми в сандалии ногами ломались ветки, влажный подлесок щекотал икры. Крики сов и лисиц разносились в прохладном темном воздухе. С безоблачного неба лился яркий свет луны и звезд, отчего ночь казалась холоднее. Сонная растерянность сменилась страхом.
Знала ли мать, что бабушка меня увела? И куда мы шли? Мне хотелось задать эти вопросы, но я не осмеливался. Мою бабушку окружала аура таинственности, и, хотя она жила под одной с нами крышей, бабушка казалась мне существом из окутанного тенями мифа.
Несколькими ночами ранее я лежал без сна, завернувшись в шелк и хлопок, и слушал, как бабушка с матерью спорили по другую сторону стены из промасленной бумаги. Утром мой отец уехал по делам, и присутствие бабушки заполнило пустоту, которая после этого образовалась. Она открыто поносила сиенцев, а мать, которая была замужем за сиенцем, в свою очередь, возражала против ее обобщений и неприкрытой ненависти.
У меня не вызвало удивления то, что бабушка стала жить с нами, под кровом сиенца, с дочерью, которую презирала, и зятем, которого ненавидела. Но я был маленьким мальчиком, мало знал о Сиене и совсем ничего о народе бабушки и их богах, и мне не приходило в голову, что я стану орудием в долгой и горькой войне между ними.
– Ты и твой брат получили имена в возрасте шести лет, однако твоему сыну уже восемь, но он так еще и не назван, – сказала бабушка, и ее голос слегка приглушила бумажная стена.
– Когда мы получали имена, это не являлось преступлением, – ответила моя мать. – И не представляло опасности.
Их разговор казался мне лишенным смысла. У меня было имя, Вэнь Ольха, которое дал мне отец в соответствии с семейными традициями своего клана и преемственностью собственного имени – Вэнь Палисандр. Зачем мне еще одно?
– Если не сейчас, то никогда, – резко сказала бабушка. – И ему ничего не останется, как служить завоевателям. Неужели ты бы хотела, чтобы он стал бюрократом империи и занимался подсчетами выгоды, которую можно получить от налогов с голодающих деревенских жителей, неспособных ничего заплатить? Именно на этот путь направляет его твой муж.
В голосе матери послышались слезы.
– Ты не получишь моего сына для своей войны.
– Значит, лучше сделать из него врага богов? Врага собственной семьи?
Сверчки заполнили наступившую тишину. Мне больше не хотелось спать, меня взволновали разговоры про богов и войну. Я знал только одного бога – императора Сиены, чьи ритуалы я начал изучать в прошлом году с наставником. Я видел демонстрацию его могущества на праздновании Нового года, когда сиенские волшебники – Руки императора – метали сферы радужного пламени и они танцевали между звездами. Я боготворил императора и благоговел перед мудрецами вместе с отцом, как он со своим отцом и так далее до самой туманной глубины веков. О каких богах говорила бабушка?
– Я не стану заставлять его сражаться, – сказала бабушка. – Неужели ты откажешь сыну в праве на половину его наследия?
Я не услышал ответа матери, но, когда шел в лес вслед за бабушкой, спотыкаясь и не до конца проснувшись, по едва заметной тропе, я понял, о чем, возможно, шла речь.
В чаще перед нами появились связанные между собой бревна. Тропа вела к ивовым воротам, старым и хрупким, заброшенным много лет назад, однако их охраняли три каменных волка. Один стоял посреди тропы. Остальные сидели с двух сторон от ворот.
– Храм Пламени, – сказала бабушка и указала на двух одинаковых волков. – Окара и его сестра Толлу. Их мать, Волчица Атери, подруга огня. Запомни их имена, мальчик.
Я всегда был для нее мальчиком. Она никогда не называла меня моим сиенским именем.
Мы с бабушкой прошли мимо волков. Я шарахнулся от них, однако запомнил имена, как она велела. Атери стояла, опустив голову, приготовившись к атаке. Толлу выглядела спокойной и гордой, с укороченной морды смотрели пронзительные глаза; Окара показался мне самым страшным из всех. На его морде я видел многочисленные шрамы, один из которых пересекал правый глаз, волк злобно скалил зубы. Позднее бабушка рассказала мне истории про этих странных богов – о мудрости Атери, благородстве Толлу и коварстве и жестокости Окары. В ту ночь она провела меня за руку – крепко, но нежно, – мимо волков-богов, через ворота, в храм.
Лунный свет смягчал красную и желтую краски Храма Пламени. Бумажные ширмы давно повесили на окна, и бо?льшую их часть покрывали дыры, а одна образовалась после упавшего стебля бамбука. Колония летучих лисиц цеплялась за скобы в потолке и наблюдала за нами блестящими глазами. Внутри сильно пахло гуано.
Бабушка подвела меня по ступенькам к алтарю в центре храма. Она распустила волосы, и ее рыжие, тронутые сединой локоны упали на плечи.
Как у всех детей сиенцев, голова у меня была выбрита по бокам.
Бабушка нахмурилась и развязала мой пучок волос, так похожих на ее, но тщательно расчесанных по настоянию отца, – они рассыпались и щекотали уши.
Бабушка рукой стерла с алтаря накопившуюся за годы пыль, но не стала наводить в храме порядок, что резко контрастировало с ритуальной любовью сиенцев к чистоте, отличавшей и моего отца. Наши богослужения были связаны с ароматическими палочками, изящными резными и раскрашенными идолами, а также храмами, которые убирали, полировали, чистили и раскрашивали старательные монахи.
В сознании сиенцев богослужение не могло начаться, пока мудрецам не будет оказана заслуженная честь и их не пригласят в священное место.
Религия бабушки была связана не с известными мне обрядами и ритуалами, а концентрировалась вокруг огня и крови. Она велела мне сесть на каменную поверхность алтаря и достала из сумки нож из черного стекла. Почувствовав мой страх, бабушка поджала губы и положила нож на алтарь рядом со мной.
Ее запрещенные законом действия, неподвижность и тишина ночи, а также необычность других артефактов, которые она вынула из сумки – глиняная чаша, кисточка для письма, лист рисовой бумаги, закупоренная тыква и свиток из деревянных планок, перевязанных кожаной лентой, – вызвали у меня тревогу. И вновь я спросил себя, зачем бабушка меня сюда привела; мне захотелось спрятаться под свое любимое одеяло и чтобы эти странные предметы оказались лишь сном.
Она отошла к задней части алтаря и открыла маленькую медную дверь – это был единственный металл, который я видел в храме, – посмотрела в темноту за дверью, и ее взгляд показался мне отрешенным, морщины вокруг глаз стали отчетливее – бабушка что-то вспоминала.
– Прежде, – тихо заговорила она, – ведьма ухаживала за алтарем днем и ночью. Прежде здесь горело Первое Пламя, зажженное от огня, что отличал человека от животных. Теперь остались лишь холодные угли и пепел.
Бабушка принялась складывать поленья в очаг, а потом протянула руку в темноту. Я наклонился через край алтаря, пытаясь понять, куда исчезает ее рука.
Она щелкнула пальцами, и в этот момент тропа моей жизни изменилась. Я в первый раз ощутил пьянящий трепет магии. Мою грудь наполнил лихорадочный жар, который пробежал по ребрам и плечам и дальше вниз по спине. Зернистая структура дерева и камня стала четкой, как писание древнего бога.
Это острое ощущение заставило меня вспомнить один из первых уроков моего наставника, Коро Ха, который состоялся в прошлом году. Мы изучали мою генеалогию, список предков отца, уходивший к первым представителям нашей семьи. Один из множества текстов, которые мне предстояло выучить наизусть перед имперскими экзаменами.
Хотя мой отец был купцом среднего статуса, наше семейное древо в своих корнях имело могущественных и влиятельных людей. Величайший из них, Вэнь Могучий-Дуб, являлся Рукой императора, волшебником и генералом, участвовавшим в покорении повелителей лошадей степи Гирзан. Мне казалось невозможным, что я, сын купца, мог проследить своих предков до столь ошеломляющих высот власти.
– А я смогу стать Рукой императора? – спросил я у Коро Ха.
– Может быть, если будешь упорно трудиться. – Его позабавили мои детские амбиции. – Тропа в будущее не определена.
– А ты мог бы им стать? – спросил я.
Он в ответ рассмеялся.
– Нет, не думаю. И я бы не хотел такой чести, даже если бы мне ее предложили.
Его ответ меня смутил. Мой отец всегда говорил о наших предках, выставляя их примером, к которому мы должны стремиться. Его миссия в жизни состояла в том, чтобы приблизить нашу семью к прежним высотам, а для этого требовалось богатство – именно его он добивался – и престиж. Он говорил, что его я смогу обрести при помощи образования и на службе империи.
– А почему ты не хотел бы стать Рукой императора? – спросил я у Коро Ха. – Ведь не существует большей чести?
– За власть всегда приходится платить, – ответил Коро Ха. – Я слышал, хотя и не знаю, так ли это, что в обмен за дар владения магией император может видеть глазами Руки. А некоторые даже утверждают, что император слышит эхо каждой его мысли. В любом случае я предпочитаю выбирать собственную тропу в мире. Власть есть бремя, которое я не хочу взваливать на свои плечи.
– Но это же просто отговорка, – сказал я. – Если бы ты обладал властью, то не позволил бы себе ее упустить. Ты потерпел поражение, а теперь делаешь вид, что не хочешь ею обладать. Я же одержу победу, восстановлю семью Вэнь и стану величайшим волшебником из всех, когда-либо служивших империи.
– Неужели? – спросил Коро Ха, которого развеселили обвинения семилетнего ученика. – Даже более великим, чем сам император?
Его вопрос заставил меня задуматься.
– Нет, вторым после него, – заявил я.
Коро Ха рассмеялся.
– Ну, в таком случае нам пора вернуться к занятиям, – сказал он.
Из очага донеслось потрескивание горящего сухого дерева, каменный алтарь подо мной начал нагреваться и отвлек меня от воспоминаний. Моя родословная всегда фокусировалась на стороне отца, но теперь я понял, что она сильна и у моей матери. Моя бабушка не была Рукой императора, но она владела магией. Правильный маленький сиенец сбежал бы от такой ереси и предал бабушку отцу.
Однако амбиции уже пустили во мне корни – и отец стал тому причиной, – но я не слишком близко к сердцу принимал его желание восстановить славу семьи. Его планы на меня являлись бременем, которое я нес с того самого момента, как стал достаточно взрослым, чтобы ощущать давление его надежд.
Я старался достойно нести это бремя, но только как сын, который выполняет свой долг. Однако щелчка пальцев бабушки оказалось достаточно, чтобы в моей душе что-то изменилось, а в сердце зажглось пламя. Я желал подобной власти так же сильно, как сделать следующий вдох. Когда она сотворила завиток пламени, я на мгновение почувствовал структуру, объединявшую и управлявшую всеми вещами, и ее заклинание пронеслось сквозь меня, точно сама свобода. Ничего подобного, обладавшего такой правдой и силой, я еще не встречал в своей короткой жизни – и никогда не встречу, даже читая самые важные тома канона Сиены. Разве я мог мечтать о чем-то другом?
Бабушка откупорила тыкву и налила чистый, крепкий алкоголь в чашу, развязала деревянные дощечки, и ее губы начали произносить незнакомые мне слова, пока она их изучала. На дощечках были начертаны диковинные символы, меньшего размера и не такие сложные, как сиенские логограммы, которые я изучал с Коро Ха. Последние три дощечки оказались пустыми.
– Дай мне руку, – сказала бабушка. – Ту, которой ты пишешь.
Узор шрамов, шедших вдоль линий ее правой ладони, слегка светился, точно лунное сияние на тихой воде. Прежде я никогда этого не замечал. Я невольно прижал ладони к коленям.
– Успокойся, мальчик, – сказала она. – Я не стану делать с тобой ничего из того, что не делали в свое время со мной или с твоей мамой.
Страх перед ножом мне мешал, но она предлагала мне заглянуть за вуаль тайны, которую носила всю мою жизнь. Более того, она дала мне вкусить магии, тем самым разбудив жажду большего – жажду, которая со временем приведет меня к высотам репутации и безднам катастрофы.
Я протянул правую руку. Бабушка сделала один надрез, и я закричал, но она крепко держала мое запястье. Кровь капала с моей ладони в чашу с алкоголем. Наконец она меня отпустила, я отстранился от нее и посмотрел на рану. Она была неглубокой и шла вдоль центральной складки ладони. Шрам будет незаметен, если его не станет искать знающий человек.
– Посмотри сюда, мальчик, – сказала бабушка. – Я знаю, что тебе больно, но ты должен смотреть. Твоя мать не станет тебя учить. Однажды у тебя будут собственные дети. Я не могу заставить тебя дать им правильные имена, а к тому времени я, скорее всего, умру, но пусть Окара съест мою печень, если я не сделаю все, что в моих силах, чтобы сохранить наши обычаи. А теперь смотри. И запоминай.
Я отвел взгляд от раны. Бабушка серьезно кивнула и подождала, когда я кивну ей в ответ, прежде чем продолжать. Она разрезала свой большой палец кончиком ножа и смешала нашу кровь и алкоголь при помощи кисточки для письма. Затем она провела кисточкой по одной из чистых дощечек. Кровь и алкоголь впитались в дерево.
Она прижала рисовую бумагу к дощечке, сняла ее и расправила на алтаре. Я наклонился поближе, пытаясь понять, куда она смотрит.
– Вот. – Она указала пальцем на одно неровное пятно, потом на другое. – Твое имя.
Окровавленным кончиком ножа она вырезала на дощечке два символа, немного похожих на пятна на бумаге. Затем бабушка произнесла что-то на невнятном невыразительном языке и попросила меня повторить. Я не понимал произнесенных мной звуков, но они резонировали во мне, как могущество, которое я ощутил, когда она сотворила пламя.
– Таково твое истинное имя, мальчик. Глупый-Пес. Полагаю, у богов есть чувство юмора. – Она указала на другие дощечки.
– Вот мое имя, Сломанная-Ветка. Думаю, это пророчество. И твоей матери, хотя она потеряла на него право, когда вышла замуж за сиенца. – Символы на дощечке были стерты. – И твой дядя, Хитрый-Лис.
Мой взгляд задержался на третьем имени, которое разбудило воспоминание из самого раннего детства. Однажды, когда отец куда-то уехал по делам, странный, взъерошенный мужчина явился в наш дом. Моя мать отсылала нищих с добрыми словами, давала им несколько монеток и чашку риса, но когда она увидела того мужчину у ворот наших владений, ее охватил гнев и она застыла на месте.
– Ты осмелился прийти в мой дом? – потребовала она ответа, а я наблюдал за их разговором с порога гостиной. – Неужели ты устал ночевать в пещерах и кустах, где за тобой охотятся, как за лисом?
Мужчина улыбнулся, показав сломанный зуб.
– Я считал, что любовь к семье является одной из главных ценностей сиенцев. Ты больше не любишь брата?
– Здесь ничего для тебя нет, – ответила моя мать. – Уходи, пока я не отправила гонца в гарнизон.
Он поднял руки и вытащил из рукава листок бумаги.
– Передай это от меня маме.
– Я не собираюсь делать тебе одолжений, – поджав губы, заявила мама.
– Ну, тогда скажи, чтобы она соблюдала осторожность, – попросил он, – и что мы перебираемся на Север, в Грейфрост, если она пожелает к нам присоединиться.
– Я не стану этого делать, – твердо сказала мама.
– В таком случае ты подвергнешь себя опасности, – резко сказал он, и в его глазах загорелся гнев. – Себя и своего сына. Меня будут искать, и, хотя ты предпочла бы забыть о том, что я твой брат, сиенцы это будут помнить всегда.
Когда мужчина повернулся и ушел, мама меня обняла и принялась шепотом успокаивать, хотя страх испытывала она, а не я.
Через три дня в наши владения пришел патруль сиенцев и солдаты все обыскали. Ногти матери впились в мои плечи, когда солдаты открывали ее сундуки и разбрасывали по дому вещи.
– Ты имела какие-то контакты с повстанцем по имени Хитрый-Лис? – потребовал ответа капитан.
«Нет», – ответила моя мать. А известно ли ей что-то о местонахождении беглой ведьмы Сломанная-Ветка? «Нет», – ответила моя мать – и тут она была честна, потому что в тот день, когда нас посетил грязный мужчина, бабушка исчезла и не появлялась целую неделю после того, как солдаты ушли, строго приказав матери сразу сообщать о появлении членов ее семьи.
Я был тогда совсем маленьким и не понял, почему моих дядю и бабушку разыскивали солдаты или почему мама разрешала бабушке жить с нами, а брату отказалась помочь.
Я лишь знал, что после возвращения отца, когда он узнал от управляющего о том, что произошло в его отсутствие, он заявил, что вышвырнет бабушку из своего поместья.
– Она стареет, – умоляла мама, пока я прятался в углу, сдерживая слезы, понимая, что они только вызовут гнев отца. – Мой долг в том, чтобы о ней заботиться. Она ни для кого не будет угрозой. Ее преследуют за преступления, совершенные много лет назад!
Отец смягчился, но обещал, что, если солдаты еще раз обыщут поместье, колодец его сочувствия иссякнет навсегда. В следующие четыре года солдаты больше к нам не приходили, и временами казалось, будто отец забыл о том, что под нашей крышей жила беглянка, – во всяком случае, делал вид, что забыл.
Бабушка немного помолчала, изучая имена своего сына и дочери, потом сложила все дощечки и сказала:
– Нужно еще кое-что сделать.
Она положила испачканный кровью листок рисовой бумаги на поверхность алкоголя, подожгла его при помощи свечи с алтаря и подождала, когда пепел осядет на дно чаши. Затем она сделала несколько больших глотков смеси крови, пепла и алкоголя, после чего предложила выпить из чаши мне. После того как я выполнил ее просьбу, она заставила меня повторить молитву обретения имени. Слова для меня оставались бессмысленными, я произносил их на ее языке, который тогда еще даже не начинал учить.
Мне тогда и в голову не пришло, что наши скромные имена, вырезанные на дереве и запечатанные кровью, однажды прозвучат в принадлежащих империи огромных залах с колоннами.
Глава 2. Обучение
В течение следующих четырех лет бабушка рассказывала мне о культуре своего народа – теперь уже нашего, ведь я получил огненное имя. Она учила меня найэни – родному языку нашей страны, и просила всегда говорить с ней на нем, когда мы оставались вдвоем. Под покровом темноты мы занимались Железным танцем, используя штыри вместо мечей. Она учила меня названиям звезд и умению читать ручьи в лесу после дождя. По ночам я наслаждался ее тайными знаниями.
По контрасту мое сиенское образование стало тяжелым трудом. Коро Ха, мой наставник, был родом из Тоа-Алона, далекой бедной провинции империи, находившейся на южной окраине. На моего отца произвели впечатление его высокий рейтинг и рекомендательные письма, и он нанял его для того, чтобы Коро Ха подготовил меня к имперским экзаменам, которые мне предстояло сдавать в Найэне, когда мне исполнится семнадцать лет. Коро Ха взялся за эту работу с удовольствием и делал ее исключительно эффективно.
Через два года я научился читать 10 000 сиенских логограмм и писать половину из них по памяти. Через три года мог цитировать афоризмы мудреца Путника-на-Узком-Пути – достаточно было назвать страницу и строку. Через четыре составлял комментарии к классической поэзии – а потом переделывал их дюжины раз, пока они не удовлетворяли высоким требованиям Коро Ха.
– Он прилежный ребенок, – сказал Коро Ха отцу, когда мне исполнилось двенадцать, – только немного сонный.
Мы сидели в беседке, выходившей на скромные сады нашего поместья.
Отец вернулся домой на короткий срок между своими путешествиями купца и воспользовался этим, чтобы выяснить, каковы мои успехи. Он и Коро Ха сидели за низким столиком, а я стоял рядом на коленях.
Колени у меня болели, но я не мог жаловаться в присутствии отца.
Я страстно желал его одобрения, ведь, если он считал, что мои занятия продвигаются вполне успешно, он был добр ко мне – и моей матери доставалось меньше неприятных слов за время его недолгого пребывания дома.
Отец погладил тонкие косички бороды и внимательно посмотрел на меня.
Я постарался не смотреть на Коро Ха в поисках поддержки. Запах табака от отцовской трубки смешивался с тонким ароматом чая из хризантем. Коро Ха наполнил первую чашку для отца, потом свою из глиняного чайника и отставил его в сторону, чтобы слуга налил в него кипящую воду. На подносе стояла третья, пустая чашка.
– Каковы три столпа общества? – спросил отец.
– Отношения между отцом и сыном, мужем и женой и старшим братом с младшим, – сразу ответил я.
Это был один из главных законов, начало любого экзамена.
– Что есть император по отношению к своему народу? – продолжал отец.
– Он отец всем.
– Если народ голодает, каков долг императора?
– Накормить народ.
– Если императору что-то грозит, в чем состоит долг его народа?
– Защищать его.
– Если народ подвергает себя опасности, в чем долг императора?
– Указать верный путь.
Отец кивнул и наполнил мою чашу. Я сделал глоток и встретил его одобрительный взгляд.
– Ты хорошо усвоил принципы, – сказал отец.
– Если позволите, Мастер Вен, – сказал Коро Ха с легким поклоном.
Он повернулся ко мне и заговорил с отстраненным выражением, как и положено наставнику с учеником-сиенцем – отношение старшего брата сиенца к младшему.
– Если продолжить серию вопросов твоего отца, позволь предложить тебе дилемму, – сказал Коро Ха. – Каковы отношения императора с министрами?
– Император должен управлять министрами, как муж, а министры давать ему советы, как жена, – ответил я.
– Когда министра тревожит руководство императора, в чем состоит его долг?
– Жена может мягко укорять мужа и предложить ему новый курс, так и министр имеет право давать советы императору.
– А если император отвергнет совет? – спросил Коро Ха.
– Министр должен принять волю императора.
– А если император не прав?
Я едва не подавился чаем. И посмотрел на Коро Ха, забыв о правилах приличия. Во время наших уроков мы обходили стороной подобные вопросы. Он ставил эксперименты, и я принимал роль жены дурака, пьяницы или младшего брата, вынужденного сохранять верность старшему брату – тирану, или министра, которому император поручил нечто отвратительное. Эти эксперименты были самым интересным в обучении Коро Ха, но я сомневался, что мой отец их бы поддержал.
– Вэнь Ольха? – заговорил Коро Ха. – Если тебе требуется конкретный пример, давай предположим, что император ввел слишком тяжелый налог в одной из своих провинций. Что, если он нарушил свой долг отца народа и в результате провинция будет голодать? Что, если после того, как императору сообщат о его ошибке, он откажется уменьшить налог? Что следует сделать министру в таком случае?
Его вопрос изрядно меня удивил. Коро Ха, как и всякий разумный человек, знал, что голод и нищета царят на севере Найэна, где до сих пор продолжалось восстание моего дяди, о котором бабушка не раз говорила, когда порицала империю. Неужели он заметил какие-то следы моих ночных уроков? Мешки под глазами и синяки на руках?
Или он видел, как мы с бабушкой выскальзывали из сада в лунном свете? Возможно, он уловил какие-то подводные течения моих мыслей или нюансы в сочинениях и разговорах?
– Правильны или ошибочны действия императора, известно лишь вечным божествам, – сказал я, посмотрев наставнику в глаза. – Только они могут в чем-то упрекнуть императора, исполняя роль отцов. Министр не смеет так поступать, ведь жена не может восстать против мужа.
Коро Ха вздернул подбородок и удовлетворенно улыбнулся. Он посмотрел на отца и вернулся к роли подчиненного.
– Для своего возраста мальчик все прекрасно понимает.
– Да, – согласился отец.
Он указал на соседний с собой стул, я сел и стал пить чай вместе с ними, изо всех сил стараясь не смотреть на Коро Ха. Потом отец стал задавать вопросы на другие темы: о моей матери, о чтении классических произведений, об истории – Коро Ха сказал, что у меня к ней склонность. Таким образом, отец исполнил свой долг следить и вести за собой наш дом, несмотря на долгие отсутствия.
Отец прекрасно ко мне относился, когда я был маленьким. У меня остались смутные детские воспоминания, не до конца оформившиеся и почти мифические, – как я под теплым летним солнцем ездил у него на плечах по саду. О его усах, которые щекотали мою щеку, когда он качал меня на колене и рассказывал глупые истории, полные бессмысленных рифм. Но по мере того, как его торговля расширялась, счастливые дни становились все более редкими, а с появлением Коро Ха мне требовалось их заслужить.
Когда мы допили чай, отец нас отпустил. Коро Ха и я поклонились ему и задом вышли из его кабинета. На садовой дорожке, когда отец уже нас не видел, я бросил на Коро Ха холодный взгляд.
– Только не надо дуться, Вэнь Ольха, – сказал Коро Ха. – Твой отец остался доволен твоим ответом, разве не так?
– Я не думаю, что ему понравился ваш вопрос, – сказал я. – Во всяком случае, мне он совсем не понравился.
– Разве ученику подобает быть недовольным наставником?
– А что, если я бы сказал, что министру следует восстать против императора? Как ты думаешь, ты бы сохранил свое место в нашем доме?
– Почти наверняка, – ответил Коро Ха. – Я получил очень хорошие рекомендации. Если бы ты плохо ответил, твой отец остался бы недоволен, а я позаботился бы о том, чтобы ты в следующий раз давал правильные ответы.
Я скрестил руки на груди и продолжал идти вслед за ним. Он спрятал кисти в рукава своих одеяний. Солнечный свет пробивался сквозь листву женьшеня, и на тропинке свет смешивался с тенью.
В ветвях деревьев чирикали птицы. Журчал ручей, протекавший через наш сад. До меня донесся плеск карпа, который охотился на водомерок.
– Вы пытались поставить меня в трудное положение? – спросил я.
Коро Ха покачал головой.
– Всю жизнь тебе будут задавать подобные вопросы, Вэнь Ольха, и не имеет значения, сколько раз ты прежде давал правильные ответы. Такие вопросы проверяют не только твои знания, но и верность. Хорошее образование и имя помогают, но у тебя не такая кожа, неправильные волосы и не все в порядке с материнской линией. Я хочу, чтобы ты добился успеха, несмотря ни на что. Иногда ценой успеха станет унижение или предательство собственного сердца. Твой отец это понимает.
Я убежал от него в свою комнату, заперся и не выходил до конца дня. Бабушка научила меня быть гордым и считать, что все, чему меня учит Коро Ха, есть лишь препятствия и недостатки. Более того, я был уверен, что обязательно познаю тайны магии, которые существовали как по отцовской, так и по материнской линии. К тому же я помнил ошеломляющее, подобное удару грома, понимание устройства мира, когда она щелкнула пальцами и зажгла огонь.
Четыре года спустя я все еще стремился снова познать это ощущение, точно мечтающий заполнить пустой желудок нищий, которого преследуют воспоминания о последней трапезе.
В ту ночь бабушка разбудила меня, постучав в мое окно.
Я встал, надел штаны и рубашку из домотканого хлопка – простую одежду, хорошо пропускавшую прохладный летний ветер, – проскользнул по коридорам и встретился с ней в саду. Как и всегда, мы отправились в Храм Пламени.
Бабушка продолжила свои уроки историями о первых героях Найэна, которые правили мелкими королевствами до появления Королей Солнца. Она вела пальцами по рунам, и я читал истории о Хрупкой Сове, которая не могла охотиться или сражаться, но сумела обмануть дракона и заставить его разделить с ней тайну письменности; о Коричневой Собаке, подружившейся с лисом-демоном и научившейся изменять форму, становясь любым зверем; о Железном Клыке, в своих снах встретившем богов волков и с их помощью создавшем из разных городов Найэна королевство, простиравшееся по всей длине нашего острова.
По сравнению с уроками Коро Ха занятия с бабушкой всегда захватывали мое воображение. Литература сиенцев, по моему опыту, состояла из рассуждений о морали и аналогий. По контрасту, истории Найэна наполняли приключения, страсть и – самое главное – магия. Финал сиенских повестей легко предсказать, если понимаешь правила и доктрину. А в сказаниях бабушки постоянно возникали самые неожиданные повороты, а также легенды о стойкости и мужестве. Тем не менее они казались мне пустой тратой времени и лишь сильнее возбуждали стремление к магии.
Когда история Железного Клыка подошла к концу, бабушка сложила книги в сундук, стоявший рядом с алтарем, и мы перешли к занятиям Железным танцем. Мы продолжали использовать штыри вместо затупленного железа, ведь синяк на лице или руке легче объяснить, чем сломанную руку. В храме разгуливало эхо наших ударов, меня наполняли энергия и дикость, и я получал удовольствие, давая выход энергии, сосредоточившись только на следующем взмахе ее оружия, а мои руки и ноги реагировали словно сами по себе.
Мы закончили занятие, сильно вспотев. Я изучал обычный набор синяков, а бабушка разглядывала свой локоть, куда пришелся один из моих ударов. Она сказала, чтобы я сел на край алтаря, и протянула мне тыкву с водой.
– Ты делаешь успехи, – проговорила она, слегка задыхаясь.
Я улыбнулся и выпятил грудь. Гордость – еще одно чувство, которое, по правилам хорошего тона, считалось сиенцами неуместным.
– Настанет день, когда я буду лучше, чем ты, – заявил я.
– Неужели? – Она усмехнулась.
– Да! – Я вытер рот и протянул ей тыкву. В темноте я увидел сеть белых шрамов на ее руке. – И тогда ты начнешь учить меня магии, хочешь ты того или нет.
Я ожидал выговора. Почти каждую ночь я просил ее научить меня тайнам ее искусства, указывая на какие-то новые умения, которыми мне удалось овладеть. И всякий раз она мне категорически отказывала. Но в ту ночь, когда она пила воду из тыквы, бабушка внимательно посмотрела на меня, точно впервые задумалась над моей просьбой.
– Ты еще не готов учиться, – наконец ответила она, поставив тыкву между нами, и я уже собрался высказать ей свое неудовольствие, когда она встала. – Но, быть может, ты готов смотреть.
Я ощутил волнение в груди, которое быстро распространилось до кончиков пальцев рук и ног. Мне с трудом удалось подавить желание броситься вперед, и я последовал за ней во двор за Храмом Пламени. Он зарос побегами ивы, в том числе и пересохший фонтан, который находился в его центре. Возле фонтана стояла одинокая беседка. Бабушка опустилась на колени напротив нее, и я видел лишь силуэт на фоне тусклого света лунного полумесяца.
– Смотри внимательно, Глупый-Пес, – сказала она. – Я не стану тебе ничего больше показывать до тех пор, пока ты не будешь готов учиться самостоятельно. Только боги знают, когда это произойдет, – с такой пустой и глупой головой, как у тебя.
Между тем в моей пустой и глупой голове зрел план. Я вспомнил порыв силы, который почувствовал, когда она зажгла очаг и дала мне имя: все мое тело наполнило тепло, я остро ощутил окружающий мир и восторг свободы. И, хотя в тот момент она спрятала от меня руку, а сама оставалась в тени, я подумал, что смогу понять ее магию только на основе чувства.
Воздух наполнился ароматом жженой корицы. Мои чувства обострились, превратив каждый камень во дворе, каждую ветку, каждый шорох в ивах в нечто бесконечно сложное и важное. Пока я смотрел, сила напоила кости бабушки, окутала и изменила ее плоть. Я закрыл глаза и сосредоточился на маслянисто-железном ощущении волшебства, которое она творила, и изменениях в ткани мира.
Меня окатил отпечаток ее заклинания, кожу стало покалывать, а мышцы начали сжиматься в ритме ее превращения. Когда оно закончилось, я ощутил внезапный холод, словно меня окатили ледяной водой, и услышал хлопанье крыльев.
Я открыл глаза. На гнилых скобах беседки устроился орел. Я знал, что это бабушка, потому что чувствовал продолжение ее силы. Но со стороны казалось, будто там сидит птица.
Я смотрел на нее, и мной овладел благоговейный страх, подобный задержанному вдоху. Я наполовину верил, что она читала мои мысли или почувствовала мои прикосновения, когда я следил за узором ее магии, ведь я не знал пределов ее могущества. Она молча наблюдала за мной, потом спрыгнула на землю и исчезла в темноте.
Сворачивание ее магии оказалось быстрее, чем изменение. В конечном счете вещи хотят быть тем, чем являются, и это верно относительно людей в большей степени, чем что-то другое. После того как бабушка вернулась в прежнюю форму, запах гари и тревожная сила магии окружали ее, точно табачный дым.
– Сегодня ты видел достаточно, мальчик, – сказала она. – Ты просишь старую женщину слишком о многом, вредный щенок. У меня болят колени. Отнеси меня обратно в дом.
Несколько дней спустя в беседке у пруда, где Коро Ха часто давал мне уроки, мы с ним повторяли Классику Высокой веры, главный текст религии сиенцев. В отличие от историй бабушки, прятавших мораль в мифе, сиенцы передавали ее, как и все остальное, через духовность: афоризмы и указания. Ближе всего к богам находился император, чье имя никогда не менялось, он построил империю из отдельных сиенских королевств при помощи изначальных божеств. До Сиены существовал лишь хаос, и цивилизацию создали мудрецы – первые Голоса императора.
Я был совсем маленьким, и мне удалось примирить две мифологии, которым меня учили, – моей бабушки и сиенцев, – объединив ее волчьих богов и изначальных божеств. Они являлись предшественниками императора, и их забыли только потому, что он занял их место, как сын однажды заменяет отца.
По мере того как я становился старше, я начал понимать, что религия бабушки являлась не проявлением эксцентризма, а преступлением в глазах сиенцев. Ее храм сохранился только благодаря тому, что сиенцы его просто не нашли и боги не помогали императору, а были его врагами.
В тот день я наткнулся на цитату мудреца Ю Несущего-Огонь в Классике Высокой веры: «Там, где ты видишь народную веру, знай, что она произошла из благоговейного трепета перед небесными телами, в неведении сил природы и страхе перед зверями мира. Отнесем то, что можно спасти, к высокой вере; и уничтожим все, что приводит к отклонениям от нее.
И тогда невежественного можно будет привести к знанию, а отклонения – к согласию с волей императора».
Я положил книгу. У меня родился вопрос, который мне хотелось задать, но я не знал, как отреагирует на него Коро Ха. В свои двенадцать лет я уже считал себя очень умным и старался формулировать свои вопросы так, чтобы скрыть источник любопытства.
– Я не хочу обвинять великого мудреца в непоследовательности, – сказал я, – но если религия народа есть всего лишь невежественный миф, то как можно что-то спасти?
Глаза Коро Ха загорелись, точно тлеющие угли под порывом ветра.
– Интересный вопрос, – ответил он. – Ты будешь удовлетворен, если я отвечу, что Ю Несущий-Огонь прежде всего хотел установить социальный контроль над необразованными массами и его гораздо меньше волновали правильные духовные практики?
Нет, меня такой ответ не устраивал, поскольку мой наставник попытался обойти скрытую остроту моего вопроса.
– Однако он изменил свой трактат…
– Я знаю название его трактата, Ольха, – сказал Коро Ха. – Но даже в классике может быть двойная цель. Религия – это политика, литература, философия и так далее. Способность воспринимать и толковать переплетения классики будет ключом твоего успеха на имперских экзаменах. – Он постучал по следующей странице книги. – А теперь продолжай. Если только ты не считаешь себя готовым отложить текст и написать эссе, в котором ты объяснишь все его сложные вопросы?
– Я задаю вопросы потому, что не понимаю, – ответил я.
– Ладно, – сказал Коро Ха. – Ты хотел еще что-то спросить?
Я медленно вдохнул, как учила меня бабушка перед началом Железного танца, и внимательно посмотрел на Коро Ха. И мне пришлось напомнить себе то, о чем я постоянно забывал: он, как и я, не был настоящим сиенцем. Несмотря на образование и мастерское владение имперской доктриной, его темная кожа и вьющиеся волосы свидетельствовали о том, что его детство было похоже на мое.
– Моя бабушка рассказывает мне разные истории, – начал я.
– О, – сказал Коро Ха, поставил свою чашку, сложил руки и наклонился вперед, словно приготовился получить удар. – Я подумал… если – и когда – у нас возникнет такой разговор, о какого рода историях идет речь?
Я пожал плечами, пытаясь выглядеть расслабленным – в самом крайнем случае устыдившимся, – однако рассчитывая, что он не заметит охватившего меня волнения. Некоторые из ее историй, несомненно, потребовали бы уничтожения, если бы Ю Несущий-Огонь принимал решение.
– Герои и много чего еще, – сказал я. – Главным образом приключения. Но в них участвуют боги. Волки умеют говорить… Такие вот вещи.
– И тебе нравятся эти истории? – спросил Коро Ха.
– Ну, они… – Следующее слово я постарался выбрать особенно тщательно. Завораживают – показывало мою слишком большую вовлеченность; забавные — не стоило того, чтобы о них упоминать… – Странные, но интригующие.
– И ты хочешь знать, стоит их принять или уничтожить?
– Они несут в себе мораль, которая далеко не всегда противоречит имперской доктрине, – сказал я, слишком быстро переходя к обороне. – И мне любопытно, есть ли в них толика правды.
Правды, подобной той, что я ощутил в своей плоти и костях, когда пробуждалась сила бабушки.
– Тебя интересует магия, – сказал Коро Ха.
Лед коснулся моей спины, но сочувственное выражение лица Коро Ха не помогло его растопить.
– Я помню такие истории, Ольха, – продолжал он. – В Тоа-Алоне их рассказывали, хотя империя правила там еще более жестко, чем здесь. Были и другие. Народные предания о Гирзанской степи, даже в центральных районах Сиены. Складывается впечатление, что легенды каким-то образом всегда выживают. В больших городах империи их даже можно найти в книгах. Не слишком респектабельное чтение, но и не преступное.
– Значит, они безобидны? – спросил я.
– Я бы не стал называть их безобидными. Как мы уже установили, литература есть политика и так далее. Но те, кто обычно такое читают, не заглядывают в глубины, которые таятся за этими преданиями.
Я сделал еще один глубокий вдох, удивляясь уже тому, что мы вообще ведем эту беседу, – оставалось надеяться, что Коро Ха не решил устроить мне тщательно подготовленную ловушку.
– А магия? – спросил я.
– Большинство людей не ищут магии, – сказал Коро Ха. – Некоторые умения, которые описываются в легендах, вполне могут существовать – или существовали прежде, – но кто сейчас может уверенно утверждать, что является мифом, а что – правдой? В любом случае в империи таким даром обладают только Руки и Голоса. – Он широко улыбнулся. – Насколько я помню, ты собирался стать вторым величайшим волшебником империи. Тогда я думал, что это детские фантазии.
Меня разозлили его слова, я посчитал их за насмешку.
– Ты хочешь сказать, что у меня ничего не выйдет? – сердито спросил я.
– О нет, Ольха. Ты вполне на такое способен. Но перед тобой очень долгая дорога, если магия станет твоей целью. – Он наклонился вперед и постучал по следующей странице. – Дорога, на которую ты не сможешь ступить, если не сосредоточишься на своих занятиях.
* * *
Ночью, как и во многие последующие ночи, я лежал без сна, вспоминая о силе моей бабушки. Магия способна изменить мир. Ее могущество не вызывало у меня сомнений. Она не нуждалась в доводах или вере – магия существовала. И не имело значения, приму я доктрину сиенцев или мифы Найэна, моя бабушка будет способна зажигать огонь и менять форму.
Это единственное, что я мечтал понять ради самой магии, а не потому, что власти решили обязать меня ее изучать. Как только я ею овладею, я смогу делать с ней то, что пожелаю, не связанный с мечтами отца о восстановлении семьи Вэнь или желанием бабушки освободить Найэн от власти империи.
Две противостоящие ветви моей семьи – я чувствовал, что должен в равной степени каждой из них, – невозможно было примирить. Служить одной из них значило предать другую. Но магия предлагала мне путь – сбежать от удушающих противоречий и отыскать собственную дорогу в мире. Все четыре года я жил, наполненный этим страстным желанием. Сколько лет еще пройдет, прежде чем император выберет меня в качестве Руки или бабушка посчитает, что я готов к обучению?
Слишком много – так я решил.
Слабеющая нить моего терпения длилась только до следующей ночи, в которую бабушка не появилась.
Когда луна уже стояла высоко в небе, но я так и не услышал стука в окно, я выскользнул из дома в теплую ночь.
Прежде я никогда не приходил в Храм Пламени один. Оскаленные зубы волчьих богов меня пугали. Я постарался не смотреть в их сторону и отбросить мысль о том, что они могли рассказать о моем приходе бабушке. Конечно, они были каменными, но, если женщина способна превратиться в орла, все остальное перестает быть тем, чем кажется, разве не так?
Я опустился на колени там, где стояла она, перед беседкой и руслом высохшего ручья. Стрекотали сверчки и квакали лягушки. Ветер шумел в соседней бамбуковой роще. Земля под моими коленями и ногами была влажной и холодной. Я сделал глубокий вдох и уловил диковинное эхо ощущения маслянистого железа магии бабушки. Оно было растворено в мире вокруг меня в виде постоянного прилива и отлива энергии. Одно переходило в другое. Мгновения и возможности, соответствовавшие узору мира, сменяли друг друга.
Я задрожал в такт ритму этого потока.
Мной овладело волнение: внезапно я почувствовал, что стою выше и в стороне от узора мира и всего в нем, в том числе собственного тела. Все принадлежало мне, все могло измениться в соответствии с моей волей, словно мир стал листом рисовой бумаги, а предметы и события были лишь частями истории, которую следовало написать. Я же парил над ними с кисточкой в руках.
Не понимая, что делаю, я потянулся – откуда-то из самых глубин самого себя – и написал свою волю миру, повторяя значки, которые, как я видел, делала бабушка, когда превратилась в орла.
Если магия бабушки была каллиграфией мастера, то моя обладала уровнем ребенка, копошащегося в пыли.
Все мышцы моего тела сжались, разум наполнился паникой и ужасом, и мной овладела абсолютная уверенность в том, что я сейчас умру, как если бы я спрыгнул с высокого обрыва в пропасть. Я помню лишь поток боли, которая тащила меня обратно в тело, а я отчаянно кричал под воздействием своего неудачного заклинания. Конечности, которые не знали, являются они крыльями или руками, ногами или когтями. Пустые кости трещали и изгибались под давлением мощных мышц, которым требовался более сильный скелет. Передо мной мелькали участки заросшей тропинки, по которой я брел обратно к дому.
Я и сам не знаю, как далеко мне удалось пройти на моих сломанных конечностях.
Я пришел в себя в объятиях бабушки, в собственной комнате и в своем теле. Ее лицо будто парило надо мной, бледное и напряженное. Она прижала меня к груди и принялась раскачиваться, шепча благодарность богам. Никогда прежде бабушка не выказывала мне такой любви.
– Ах ты глупый, глупый мальчишка! – прошептала она. – Мне не следовало тебе показывать… – Но, как ты… такое просто невозможно! Во всяком случае пока, без меток колдуньи!
Я пытался попросить прощения, но язык мне не повиновался. Бабушка отпустила меня и вложила в мои руки чашку с теплым чаем. Он был горьким и имел какой-то лекарственный вкус, я едва не раскашлялся, но бабушка заставила меня выпить его до конца. И вскоре я почувствовал, как теплая волна наполнила мой пустой желудок, успокаивая боль в мышцах и костях.
– Ты будешь очень сильно болен в течение следующих нескольких дней, – сказала она, наливая еще одну чашку чая. – И станешь испытывать ужасный голод, но твой желудок позволит тебе пить лишь чай и слабый бульон, так что тебе придется с ним смириться.
– Мне очень жаль, – пробормотал я, когда ко мне вернулся голос. – Я подумал…
– Ты не думал, – перебила меня бабушка. – Твои амбиции и самоуверенность помешали тебе думать. Никогда больше так не поступай.
Несмотря на сердитые слова, она сидела рядом со мной, пока я плакал, содрогаясь от воспоминаний о том, каким ужасающим существом был совсем недавно.
– Мне следовало быть осторожнее, – прошептала она. – Нельзя было тебе ничего показывать. Боги! Даже твой дядя не обладал такой чувствительностью к магии. – Она посмотрела в окно – лунный свет исчез, наступила полная темнота перед рассветом. – Мне пора уходить. Твоя мать и наставник будут встревожены из-за твоей внезапной болезни, так что им не стоит знать еще и о моем ночном визите.
Я схватил ее за руку. Она посмотрела на меня, и ее лицо стало жестким. Несмотря на страдания, перенесенные мной этой ночью, больше всего я боялся, что моя глупость лишит меня того, чего я хотел более всего: тайной власти и запрещенной магии. Сейчас мне особенно сильно хотелось ими овладеть. До этого момента моя жизнь была ограничена с одной стороны отцом, а с другой – бабушкой, но я на мгновение увидел узор всех вещей, а моя воля владела всем сразу – я мог изменять мир по своему желанию.
Да, первая попытка привела к ужасным последствиям, но я не сомневался, что со временем, после упорных тренировок, сумею овладеть этими силами и понять смысл, таящийся в их глубинах. Мой юный разум еще не встречал проблемы, которую не смог бы решить.
– Ты будешь меня учить? – спросил я, не в силах скрыть отчаяния.
Бабушка вырвала руку.
– Разве у меня остается какой-то выбор?
Глава 3. Шрамы
В течение всего первого дня моего выздоровления я спал, просыпался и снова засыпал, а моя мать сидела рядом, то и дело трогая мой лоб тыльной стороной ладони. Такого физического контакта у нас не было с раннего детства, когда я жил в ее спальне, до того как перебрался в свою комнату в восточном крыле дома в соответствии с традициями сиенцев. По представлениям сиенцев, матери и сыновья должны сохранять дистанцию, ведь проявления нежности помешают сыну принять роль отца – императора своего маленького царства. Правила хорошего тона диктовали, что моей матери следовало отправлять ко мне служанок с подносами чая и имбирными пирожными, чтобы, вернувшись, они рассказывали ей о моем состоянии. Но моя мать – как мне стало очевидно в эти дни – не была сиенкой.
Весь первый и бо?льшую часть следующего дня мама провела со мной, и они вместе с бабушкой сделали все, чтобы заменить нашу сиенскую кухарку. Вместо роскошных блюд, на которых меня вырастили, я питался так же, как моя мать и дядя, когда они болели в детстве: слабый, слегка подсоленный бульон из морских водорослей и сушеной рыбы; легкий чай из диких цветов, собранных мамой в лесу возле нашего поместья; немного клейкого риса и сушеных фиников, завернутых в бамбуковые листья и выдержанных на пару, – пища найэни, которую я прежде никогда не пробовал, но именно она, по мнению матери и бабушки, должна была помочь мне поправиться.
Между тем Коро Ха больше тревожило не мое здоровье, а вред, который мог принести долгий перерыв в занятиях. Бабушка сумела от него избавиться в первый день, но во второй он преодолел ее оборону и устроил плацдарм на письменном столе, который стоял в углу моей комнаты. Оттуда он атаковал при помощи од и стихотворений из сиенских книг, классической религии и разнообразными трактатами по управлению государством и философии, заставив маму отступить. Находиться в комнате наедине – если не считать больного ребенка – с мужчиной, не являвшимся моим отцом, – на это ее отваги не хватило.
Любые правила можно нарушать только до определенного предела.
На третий день Коро Ха меня победил. Я снова начал заниматься, хотя уроки часто прерывались из-за того, что я терял сознание и далеко не сразу приходил в себя, как если бы мое тело внезапно выросло и душа больше не могла правильно его наполнять.
Через шесть дней диета найэни охладила огонь в моих костях, но я все еще не мог встать на ноги. На седьмой день я снова потерял сознание, а ночью услышал, как спорят мать и бабушка, что часто бывало во времена моего детства.
– Что с ним случилось? – резко потребовала ответа мама, голос которой был полон тревоги.
– Требуется время, чтобы прогнать грязный ветер из его тела, – ответила бабушка. – Он начал больше есть, и лихорадка прекратилась…
– Но у него слабость и кружится голова! – воскликнула мама, и я не сомневался, что она бросала на бабушку гневные взгляды. – Так или иначе, но это нам не по силам.
– Вовсе нет, – возразила бабушка. – Прояви терпение.
– Но тогда ты должна мне рассказать, – заявила мама достаточно громко, так, что ее могли услышать все в поместье. Она понизила голос, но его по-прежнему переполнял гнев. – Я позволила тебе поставить на нем метку. Я согласилась на то, чтобы он узнал нашу историю. Но я не давала тебе разрешения учить его твоей магии.
– Это и твоя магия, если бы ты того захотела, – сказала бабушка.
– Что. С ним. Произошло?
Я никогда не слышал такой ярости в голосе матери, даже в тот раз, когда нас восемь лет назад навестил мой дядя, незваный и непрошеный. Очевидно, бабушка также рассердилась – последовала долгая пауза, но потом она заговорила:
– Он прикоснулся к магии, которую ему не следовало трогать, не говоря уже о том, чтобы использовать, – сказала бабушка. – Даже Хитрый-Лис…
– Не говори о моем брате! – Я услышал резкий вдох и выдох, словно кто-то собрался начать Железный танец.
Когда моя мать снова заговорила, ее голос стал спокойным и уверенным, как клинок.
– Ему необходим врач. Я пошлю за ним. А тебе следует помалкивать. Если тебе это не нравится, можешь покинуть мой дом.
– Ничего ему не говори, – предупредила меня бабушка утром восьмого дня моей болезни. – Ни о том, что мы делали в храме, и, главное, что привело к… болезни, как нам следует ее называть. Если тебе придется отвечать на вопросы, скажи что-нибудь невнятное о холодном ветре и насморке. О том, что бабушка может вылечить при помощи супа и чая.
Когда я выпил чай, который она принесла, бабушка собрала пустые чашки и поспешно вышла из комнаты, что-то бормоча про безмозглых сиенских врачей и их бесполезные лекарства, которые они применяют божественным методом проб и ошибок.
Меня уже однажды осматривал сиенский врач, который во время своих бесконечных путешествий по империи часто проезжал через соседний город Поляна Пепла. В шесть лет я заболел оспой – впрочем, не я один, заразились и другие дети. Врач приехал в город, но мой отец утроил его обычную плату, чтобы он остался в гостевой комнате, пока я не поправлюсь.
В его отсутствие в Поляне Пепла умерла дюжина детей.
Я смутно помню того врача. Однако Доктор Шо произвел на меня сильное впечатление. Я запомнил его умные глаза и узловатые руки, когда он приехал лечить мою непонятную болезнь, и позднее, когда моя жажда тайного знания снова привела меня к нему.
Босые ноги Доктора Шо были мозолистыми и покрыты трещинами. Копна волос, собранная в пучок, закрывала шею, растрепанная борода не скрывала рот с тонкими губами. В блестящих, выразительных глазах отсутствовала рассудительность, характерная для сиенцев, и они так блестели тайным знанием, что мне стало страшно.
Если он поймет причину моей болезни, то секреты бабушки будут раскрыты, моего отца и мать обвинят в укрытии ведьмы и нас всех казнят.
Доктор Шо проверил пульс, сжав мое запястье. Я старался дышать медленно и ровно, чтобы успокоить трепетавшее сердце, надеясь, что он ничего не заметит. Он сделал паузу, потом надавил сильнее и снова сделал паузу. Затем принялся бормотать себе под нос, бегло набросал что-то на листке бумаги и открыл сундучок, который принес с собой. Каждое его отделение было не больше моей ладони, на табличках я увидел логограммы, обозначавшие растение или минерал, а снаружи сундучок украшали рисунки виноградной лозы и лесных животных. Пальцы Доктора Шо метались от одного отделения к другому, он наполнял бумажные кулечки щепотками разных ингредиентов.
Два самых больших пакетика он положил на мой письменный стол.
– Здесь травяные супы, – сказал он. – Смешайте их с бульоном. Принимать утром и еще один раз в течение трех дней. В течение этих же дней, – продолжал он, взяв два других пакетика поменьше, – нужно пить этот чай утром, а этот – вечером. На второй день, если ты не сможешь встать с постели, нужно сделать иглоукалывание и массаж. Потом, если твой стул будет пахнуть как гнилье, немедленно пошлите за мной. Если ты сможешь встать с постели, отправляйся погулять в сад. На четвертый день ничего не ешь утром, потом мясо и хлеб вечером. После чего ты должен поправиться.
Все это время он писал указания на листке бумаги, который вручил мне.
– Я также все объясню твоей матери. Если вы не пошлете за мной, я вернусь через шесть дней за второй половиной платы.
Я с удивлением посмотрел на него. И это после того, как он просто пощупал мой пульс?
Быстрота и уверенность, с которой он сделал свои выводы, поражали не меньше, чем магия. Я пытался придумать, что сказать, пока он закрывал свой сундучок, опасаясь, что он мог знать причину моего состояния и молчание только подтвердит его подозрения. Я призвал все свое мужество, чтобы поблагодарить его, но прикусил язык, чтобы не спросить, чем же болен.
– Оставь благодарность при себе, – сказал он. – Мне заплатили. – С этими словами он забросил сундучок за спину, застегнул ремни, которые его там удерживали, и надел широкополую коническую шляпу. На пороге он посмотрел на меня через плечо. – Тебе придется встретиться с кое-чем гораздо хуже, чем я, если ты будешь и дальше заниматься столь же опасными вещами, – предупредил он и ушел.
Я старательно выполнял все инструкции, не желая вызвать раздражение человека, который сумел понять причину моей болезни практически без усилий. Часть его лекарств оказались довольно противными, другие – кислыми, а травяные супы солеными, как море, но после того как на второй день я сумел подняться на ноги, бабушка с огромной неохотой пробормотала что-то про уважение к старому доктору.
Коро Ха повел меня на неспешную прогулку по саду. На Лунном Мосту нас встретила мама, которую переполняло счастье от того, что я выздоровел, – она обняла меня, чем нарушила все правила отношений между матерью и сыном.
Доктор Шо вернулся на шестой день, невозмутимо меня осмотрел, кивнул, забрал у матери пригоршню серебряных монет в качестве платы и ушел, не сказав ни единого слова.
Как только я снова смог ходить, Коро Ха с удвоенной энергией возобновил наши уроки. Хотя имперские экзамены мне предстояло сдавать только через четыре с лишним года, казалось, он считал, что каждый день, который я не провел в напряженных занятиях, станет тяжким камнем на моей шее. По утрам мы повторяли классику и диалектику, а днем занимались каллиграфией, сочиняли эссе и писали стихи.
Я не спал бо?льшую часть ночи, дожидаясь стука в окно.
Но так его и не услышал. Однако до меня долетали обрывки частых ссор между мамой и бабушкой, чьи голоса больше не были такими громкими, как в ночь появления Доктора Шо, поэтому мне удавалось уловить сквозь деревянные и бумажные стены лишь отдельные приглушенные слова. В моем воображении они спорили относительно продолжения бабушкиных уроков. Бабушка обещала научить меня магии, но маму до ужаса напугала моя болезнь и – так я решил – она запретила бабушке это делать.
Воображаемый конфликт заставил меня презирать мать. Я все еще ее любил, смутно, но сильно, как в детстве, однако ее вид начал вызывать у меня раздражение. Когда она поздравляла меня с успехами, достигнутыми с Коро Ха, ее похвала жалила меня, как крапива.
Мое отчуждение постоянно росло, пока не переполнило разум и не перешло в подсознание, что привело к ужасному сну, вернувшему меня в ту жуткую ночь в лесу, когда я с трудом тащил домой свое изуродованное тело, бессильно пытаясь закричать, пугаясь каждой тени и взглядов каменных волчьих богов.
Я резко проснулся, отбросил в сторону пропитанное потом одеяло и стал проверять конечности, чтобы убедиться, что я по-прежнему остаюсь человеком.
Когда отчаянные биения моего сердца наконец стали затихать, я услышал знакомый стук в окно.
– Глупый-Пес! – прошептала бабушка с другой стороны экрана из промасленной бумаги. – Встретимся в саду. Нам нужно многое обсудить, а у нас всего одна ночь.
* * *
Мы вместе прошли через лес по тропинке, ведущей в Храм Пламени, где бабушка снова остановилась возле статуи Окары. Я с тревогой ждал, мне отчаянно хотелось узнать, почему это будет наша последняя ночь и чему она меня научит во время своего урока.
Меня охватило чувство взаимосвязанности всех вещей. Я не пытался прикоснуться к магии с той ночи, когда превратил себя в нечто мерзкое, но мое стремление овладеть ею только усилилось. Я понял, что одной ночи будет недостаточно, чтобы обучить меня всему, что необходимо. Данная мысль омрачала мое настроение, точно темная туча.
Мы подошли к ступеням, ведущим в храм.
Бабушка села и жестом показала, чтобы я устроился рядом.
– Я ухожу, – наконец сказала она. Ее взгляд стал отстраненным, словно она смотрела туда, куда ей предстояло уйти. Морщины на ее лице и руках стали еще более заметными, и я вдруг понял, что она уже очень старая. – На Севере все еще идут сражения, – продолжала она. – Твоего дядю, Хитрого-Лиса, поймали, и он оказался в очень трудном положении. Завтра я отправлюсь к нему.
Дядя для меня оставался именем, репутацией и грязным силуэтом. Однако один или два раза – когда мои занятия с Коро Ха шли далеко не самым лучшим образом, а экзамены казались непобедимым чудовищем, – я мечтал о том, чтобы сбежать из поместья отца, забыть о долге перед семьей Вэнь и отправиться в горы, чтобы присоединиться к нему. И вот теперь бабушка говорила, что она сама намерена так поступить.
– Не пытайся следовать за мной, – приказала она, возможно почувствовав мое желание. – Ты знаешь слишком мало, чтобы принести хоть какую-то пользу. Читай книги, которые здесь спрятаны. Изучай нашу историю. Учи своих детей. Это будет последним уроком, который я обязана тебе преподать.
Она вошла в храм и вернулась с обсидиановым ножом, который использовала, когда дала мне имя. Бабушка протянула ко мне ладонь, и я вложил в нее свою руку. Она мягко прижала кончик ножа к шраму, оставшемуся после наречения именем.
Я сдержал крик, когда она трижды рассекла мою ладонь вдоль шедших по ней линий. Одновременно я почувствовал гудение могущества, словно в узоре мира прошло единое биение сердца. А когда оно смолкло, все мои чувства притупились. Я зажмурился и потянулся к потоку энергии, который ощутил в момент перед изменением. Осталось лишь ощущение тепла и силы под ранами, оставленными бабушкой на моей руке. Отсутствие узора подействовало на меня как отсечение конечности, и я посмотрел на бабушку, чувствуя боль предательства, пытаясь замаскировать панику и одновременно стремясь удержать хотя бы толику силы, которой владел.
– Эти отметки ведьмы – знак нашего договора с богами, – сказала она. – Без них ты никогда не сможешь овладеть магией. Ты попытался вырезать фигурку из нефрита, использовав топор дровосека. Если бы ты решил зажечь пламя, то, скорее всего, сжег бы весь лес.
Хотя ее слова должны были меня успокоить, они произвели прямо противоположный эффект. Я не понял, что она сделала, но уже познал безграничную свободу, когда потянулся к магии, – а потом ее внезапно ограничили пактом, о котором она говорила. Возможно, как утверждала бабушка, эти ограничения меня защитят. Но, даже если и так, она выбрала защиту, как и все остальное в моей жизни, – другие постоянно делали за меня выбор. Мне хотелось закричать, схватить нож и срезать метки, которые она мне оставила, в надежде, что так я сумею вернуть себе свободу.
Но, если я собирался изучать магию – любую магию, – именно бабушка должна была меня учить. Кто еще на это способен? В результате, как потом не раз случалось в моей дальнейшей жизни, я проглотил гнев и разочарование, и мысли о том, что меня предали. Я стану подбирать крупицы полезной правды от бабушки и использовать их, чтобы отыскать путь к глубинной мощи, которую мне уже довелось испытать, – ту, что она у меня отняла несколькими быстрыми ударами ножа.
Она налила чистый алкоголь на рану и завязала мне руку, которая стала похожа на дубинку из пропитанной кровью ткани. Закончив, она вошла в храм, чтобы вернуть обсидиановый нож в стоявший возле алтаря шкафчик с книгами и свитками – остатками ее культуры. Когда она вернулась, я увидел ее надежды и страхи, связанные воедино в морщинах лица.
– Когда ты родился, – сказала она, нарушив тишину, – я сражалась с желанием ненавидеть тебя так же, как до сих пор пытаюсь побороть ненависть к твоей матери. Она была слишком юной, когда появились сиенцы. Она забыла, что они сделали с твоим дедом. Или никогда в это не верила. Хитрый-Лис, твой дядя… он помнит. Когда они пришли, нам обещали богатство и культуру. Шелка, оперу, иностранные деликатесы. Удивительное оружие – волнистую сталь, которая рассекала наши мечи, превращала частоколы в дрова.
Они дешево продавали эти вещи, а в качестве платы забирали не серебро – а наши души.
Я баюкал руку, но очень скоро забыл о боли, настолько меня поразили ее слова.
Даже обида и боль от предательства стали утихать, когда я слушал ее рассказ. Она никогда столько не говорила о себе и совсем не вспоминала про моего деда.
Ее пальцы – покрытые мозолями, как у крестьянина или солдата, – теребили края рукавов.
– Именно твой дед являлся ведьмаком деревенского храма, а не я, – продолжала бабушка. – Я была всего лишь хозяйкой таверны. Люди шли к нему, чтобы он помолился, а ко мне – за выпивкой, песнями и старыми легендами. Я была еще и рассказчицей.
Она покачала головой и замолчала на некоторое время, а потом ее взгляд вернулся к настоящему и ко мне.
– Вот что важно: пришли сиенцы. Их было немного, странствующие торговцы – вроде твоего отца; сначала они появились в городах, потом в поселках и деревнях. Их интересовали вещи, которые казались нам безобидными. Наши легенды. И наша история.
Карты дорог. Твой дед много времени проводил в таверне, отвечал на бесчисленные вопросы о наших богах, но держал в тайне нашу магию, он был мудрым человеком. В те дни Найэн воевал сам с собой. Три лорда соперничали в борьбе за трон Солнечного короля. Если не считать угрозы набора в армию и обременительные налоги, нас, простых людей, мало занимало, кто из них одержит победу. Однако сиенцев это заинтересовало.
Вскоре в наш городок прибыли новые купцы, а вместе с ними солдаты, чтобы защищать наши караваны. И до нас стали доходить слухи, что сиенцы перестали посещать север и запад страны, территории, принадлежавшие конкурентам нашего лорда. Они предложили солдат и свое удивительное оружие, чтобы быстро закончить войну, и наш лорд – пусть он вечно горит в огне – ответил им согласием. Но, конечно, когда конкуренты были устранены, легионы сиенцев продолжили завоевание нашей страны.
Она тяжело вздохнула.
– Стали появляться слухи об исчезнувших ведьмах, ограбленных и сожженных храмах. Мы приготовились к отъезду, но опоздали. Они пришли за твоим дедом, когда мы надевали заплечные мешки. Мы смотрели, Хитрый-Лис и я, как их волшебники связывали его цепями света. – Она сглотнула, заморгала и снова вздохнула. – Вместо того чтобы позволить им пленить себя, а вместе с ним и его магию, дед поступил так, как все ведьмаки Найэна, когда их окружали со всех сторон: призвал пламя, которое наполнило храм. И он сгорел, вместе с дедом, дотла.
– Лучше умереть, чем позволить империи завладеть нашими тайнами. – Ее голос дрогнул, и она снова сглотнула. – Через три месяца я родила твою мать, в таверне, в чужой деревне, далеко от дома, где нанесла себе метки ведьмы и попыталась вырастить моих детей так, как того хотел их отец, – хотя он был не только мудрым, но и глупым человеком.
Она потерла лицо тыльной стороной ладони и продолжала:
– Они лжецы, Глупый-Пес. И чтобы выжить, нам тоже пришлось стать лжецами. Я зарабатывала на жизнь, занимаясь починкой сетей, а Хитрый-Лис на некоторое время стал рыбаком – до восстания. Никогда я не испытывала такой гордости и страха, как когда он присоединился к повстанцам. – Она указала ножом на мою перевязанную руку. – Наверное, до того дня, когда ты попытался применить магию без отметок. Если сможешь, воздержись от этого. Ты уже ощутил могущество, и оно столь же привлекательно, как крепкая выпивка. Хуже того, ты полон любопытства и обладаешь достаточными способностями, чтобы учиться самостоятельно. Будь осторожен.
Шрамы не позволят тебе снова превратиться в чудовище, но существуют и другие опасности, столь же серьезные и тягостные. Не ищи их. И любой ценой старайся держать свои способности в тайне. Если станет известно, что ты ведьмак, сиенцы пытками узнают у тебя все тайны – и только потом позволят тебе умереть. – Она посмотрела на небо, где начали тускнеть звезды и заходила луна.
Скоро наступит рассвет, и закончится наш последний урок.
– Теперь я почти жалею, что начала тебя учить, – прошептала бабушка и встала.
Я последовал ее примеру. Она коснулась моего плеча и посмотрела на окровавленную повязку.
– Придумай историю. Скажи, будто ты что-то строгал и у тебя соскочил нож.
Мы шли в мрачном молчании и расстались в саду нашего поместья. Бабушка меня обняла. Моя перевязанная рука оказалась между нами, создавая неловкость. Я прикусил язык, чтобы не закричать и не отстраниться.
Внезапно мной овладел страх перед ее уходом. Она была настоящей опорой в моей жизни, окном в другую половину наследия, наставником, жизненно важным для постижения мира. И моим единственным способом изучения магии, пусть и в усеченном виде, ограниченном ее беспокойством за меня.
– Ты не должна уходить, – напряженно сказал я.
Она улыбнулась мне и с редкой нежностью поцеловала в голову.
– Не дай умереть нашим обычаям, – прошептала она, потом отпустила меня и быстро пошла в сторону женского крыла дома.
Я задержался в саду до тех пор, пока ее силуэт не исчез за бумажными стенами.
Вместо того чтобы последовать совету бабушки – я никогда в жизни не резал себе руки, – я разбил фарфоровую тарелку на подносе с завтраком и испачкал кровью большого пальца осколки. Управительница принялась причитать, а Коро Ха отругал меня за неосторожность, но больше всего его встревожил вред, который я причинил своей пишущей руке.
– Ты разбил тарелку и теперь, возможно, никогда не сможешь снова писать! – Его бровь дрогнула от огорчения. – Какой смысл во всех моих усилиях, если ты не будешь сдавать имперские экзамены?
Для Коро Ха мои достижения имели огромное значение. Если я хорошо сдам экзамены, он сможет рассчитывать на должность в семье с высоким статусом – возможно, даже в доме Руки или Голоса. Многие такие семьи выделяли содержание и постоянные покои для наставника, который приводил их сыновей к успеху. Если я больше не смогу писать, он утратит надежду на повышение и пенсию.
– Ну, ладно, посмотрим, как у тебя все заживет, – наконец сказал он. – А пока займемся ораторским искусством и цитированием.
Я успел процитировать половину «Классики потоков и долин», когда над садом пролетел орел с темно-рыжими перьями. Я споткнулся, и слова поэмы вылетели у меня из головы, когда я смотрел, как птица исчезает за кронами деревьев, и размышлял о том, была ли это моя бабушка, и если так, то увижу ли я ее еще когда-нибудь. Коро Ха заставил меня начать снова, но мои мысли продолжали путаться, и он закончил урок задолго до наступления ужина.
Моя бабушка ушла, а вместе с ней и тропа, по которой могла пойти моя жизнь. И хотя она поддержала мое стремление учиться самостоятельно, я знал, что без ее уравновешивающего участия Коро Ха и мой отец поведут меня к своему пониманию моего будущего.
И любой альтернативный путь со временем потускнеет.
В ту ночь я сидел на постели и изучал ладонь. Как и говорила бабушка, раны затянулись. Кровь, испачкавшая бинты, стала сухой и темной, а шрамы под ними – бледными и тонкими. Они чесались и горели, когда я сгибал руку, но у меня не было корки, которая могла потрескаться. Коро Ха никогда бы не поверил, что я поранил руку утром.
Я запаниковал. Мать и наставник будут искать зазубренный шрам, оставшийся от осколков тарелки, а не ритуальные отметки! Я не мог разбить еще одну – это вызвало бы слишком много вопросов, – а ножа у меня в комнате не было. Конечно, они имелись на кухне, но наследник дома не должен бродить по крылу слуг посреди ночи, чтобы не давать повода для ненужных сплетен.
Существовал только один нож, который я мог использовать, не привлекая внимания. Я прокрался в сад и зашагал по знакомой тропинке. Когда я в прошлый раз шел по ней один, это привело к катастрофе. А сейчас в доме не было той, что могла меня спасти.
Волчьи боги смотрели, как я поднимался по ступенькам в храм.
Каменные глаза наблюдали за мной без одобрения или упрека. Если они помнили, как я приходил сюда один, виду они не подали.
Я провел рукой по верхней части алтаря. Огонь, разожженный бабушкой в очаге, все еще горел. Нож лежал там, где она его оставила, среди книг и свитков из бамбуковых дощечек, в маленьком сундуке возле алтаря. Я дважды видел, как бабушка творила магию с помощью обсидианового ножа, но сейчас он был для меня самым обычным инструментом.
Старая черная кожа на рукояти вытерлась от долгого использования человеком, чьи костяшки пальцев были расположены дальше друг от друга, чем у меня. Я неловко взял нож в левую руку и принялся изучать правую, пытаясь решить, где именно сделать разрез. Верхняя часть ладони – под большим пальцем и выше шрама наречения именем – оставалась чистой и показалась мне самым подходящим местом для раны, полученной при попытке поймать осколок разбившейся тарелки.
Стиснув зубы, я ударил ножом по ладони, достаточно глубоко, но так, чтобы серьезно не повредить руку. Рана получилась длинной и неровной, шедшей от начала большого пальца под средним, и я подумал, что мне посочувствует даже самый закаленный в боях воин. Кроме того, рана отвлекала даже мой знающий взгляд от тонких шрамов, нанесенных бабушкой. После того как я перевязал рану той же тканью, я положил нож на место и вышел из храма.
И в этот момент почувствовал, как волосы у меня на затылке встали дыбом, но когда повернулся, то увидел только каменные глаза волчьих богов, которые спокойно на меня смотрели. На следующее утро Коро Ха запаниковал, увидев свежую кровь. Он снял повязку с моей руки и приложил припарку из лекарственных растений и минеральное масло. Закончив, он вложил кисточку для письма в мою левую руку.
– Я надеюсь, что ты получишь удовольствие от письма, мальчик, – сказал он. – В ближайшие дни тебе придется много этим заниматься.
Глава 4. Экзамены
Только тишина ночью, когда она должна была бы спорить с моей матерью, сказала мне, что бабушка ушла.
Отец, мать и Коро Ха не обмолвились об этом ни единым словом. Возможно, думали, что, если мы не будем о ней говорить, сиенцам не придет в голову, что мы столько лет прятали ее в нашем доме.
В течение следующих трех лет я самостоятельно, насколько мог, учился магии, но ведьмины отметки делали мои усилия незначительными и слабыми.
Я больше не парил над миром, точно кисточка над чистым листом бумаги, обладая свободой написать на нем все, что пожелаю. Теперь всякий раз, когда я обращался к магии, я ощущал в себе только силу призвать огонь и изменить форму. Но без наставлений бабушки я осмеливался лишь зажечь свечу.
И неудивительно, что, по мере того как начали приближаться экзамены, я перестал отвлекаться на ее уроки. Единственная дорога, которая привела бы меня к освоению магии, лежала в не слишком реальной вероятности того, что я стану Рукой императора.
Если бы бабушка узнала, что мои мысли – не говоря уже о надеждах – направлены в сторону этой возможности, она пришла бы в такую ярость, что мне пришлось бы опасаться за свою жизнь. Однако после многих лет по большей части неудач в попытках освоить магию, которые сдерживали ведьмины отметки, вырезанные на моей ладони бабушкой перед тем, как она меня покинула, чтобы принять участие в своей войне, меня уже не занимало ни то, что она могла подумать, ни ее надежды и планы. Когда пришло мое время отправиться в столицу, чтобы сдать имперские экзамены, я не был в храме уже больше года.
Отец принял решение остаться дома за день до моего отъезда. Он не стал задавать мне вопросы, как часто бывало в моей юности, а вместо этого отвел в маленькую семейную часовню, которая находилась в дальнем углу сада.
Мы протерли алтари святых, отполировали золотые лица розовым маслом, зажгли благовония у ног и поставили на стол фрукты и сладкий рис. Покончив с делами, мы опустились на колени перед лакированной табличкой, на которой были вырезаны имена наших самых выдающихся древних родственников. Отец попросил у них помощи, а также чтобы они направляли мой язык и кисть во время экзаменов. Я произнес собственную молитву, обратившись к Вену Могучему-Дубу, чтобы он показал мне, как стать Рукой императора. Когда мы поднялись с колен, отец тепло сжал мое плечо – чего я не видел от него со времен раннего детства.
– Хорошо, что у тебя есть амбиции, – сказал он, – но чтобы восстановить репутацию нашей семьи, потребуется несколько поколений. Мои родители – да покоятся они рядом с нашими величайшими предками – ступили на этот путь, когда продали свою жалкую ферму, чтобы купить мой первый корабль. Я исполнил свой долг и позаботился о твоем образовании. Теперь твоя очередь.
Тебе лишь требуется получить незначительный пост, но такой, который даст возможность нанять для твоих сыновей по-настоящему прекрасных наставников. Возможно, один из них или твоих внуков займет истинно высокое положение.
– Разумеется, – проговорил я. – Но, если вспомнить слова мудреца Путника-на-Узком-Пути, разве не лучше стремиться к вершине горы, чем остановиться у ее подножия.
Отец улыбнулся, ему нравилось, когда я цитировал мудрецов, и повел меня в садовый павильон. В тот вечер мы с ним впервые вместе пили вино.
Я не стал ему говорить, что его и мои цели больше не совпадали и я не хотел быть всего лишь камнем на дороге к восстановлению репутации семьи. Я скрыл от него свое решение двигаться вперед до тех пор, пока не окажусь на самой вершине горы, и уверенность в том, что только там я мог надеяться добиться понимания силы, которую использовал и которая чудом меня не уничтожила.
Утром отец вернулся к своим кораблям, а мы с Коро Ха отправились в столицу. Несмотря на то что мой отец являлся купцом и много разъезжал по стране, я ни разу не покидал уютный уголок, где вырос, и потому меня невероятно волновала перспектива попасть в город Восточной крепости. Впрочем, путешествие оказалось совсем не таким приятным, как я рассчитывал.
На Большом пути, объединявшем Найэн с севера на юг, по-прежнему остались следы сиенского вторжения. Все три дня нашего путешествия слугам, которые несли паланкин, приходилось преодолевать глубокие колеи и торчавшие из земли камни. Я пытался читать, но текст подпрыгивал и дергался у меня в руках, а когда Коро Ха решил попрактиковаться в словесных разделах экзамена, на каждой кочке и яме у меня стучали зубы. Один раз я даже прикусил язык и почувствовал во рту вкус крови.
К концу третьего дня наш паланкин пополз совсем медленно, и я открыл окно, решив, что мы уже прибыли в столицу, но, несмотря на то что мы проехали в городские ворота, на этом наше продвижение вперед практически остановилось. Теперь носильщики пробирались через бесконечное море молодых лиц, одни выглядывали в окна паланкинов, другие путники шли пешком по пыльной дороге.
Коро Ха почувствовал мое беспокойство и, когда наш паланкин пробирался по улицам Восточной крепости, принялся рассказывать о великолепных блюдах, оперных спектаклях и экскурсиях по городу, которые последуют за моими экзаменами. Я никогда не бывал в опере и не пробовал заморские деликатесы из дальних уголков империи, но Коро Ха утверждал, что они будут на банкете у губернатора в честь тех, кто успешно сдаст экзамены. И хотя его истории меня отвлекали, неприятное, ноющее ощущение в желудке никуда не девалось.
Мой отец договорился, что мы остановимся у его делового партнера. Господин Йат являлся владельцем медных рудников, и корабли отца нередко доставляли руду на материк Сиены.
Господин Йат поприветствовал нас и приказал стюарду показать нам наши комнаты, а затем проводить в домашние бани. Когда мы помылись и переоделись, господин Йат присоединился к нам в небольшом дворике, где для нас накрыли трапезу, состоявшую из жареного лосося в устричном соусе, тушеных овощей, риса с жасмином и моркови, обжаренной в масле с красным перцем.
– Я помню, когда Чертополох, мой второй сын, сдавал экзамены, – сказал господин Йат и, блеснув золотым зубом, отправил в рот кусок рыбы. – Девять лет назад. Я сам отвез его в Главную крепость, чтобы он не сбежал и не потратил карманные деньги на материковые соблазны. Бедняга чуть не обделался, так он волновался, но сейчас служит писарем у какого-то генерала в Тоа-Алоне. Твой отец самый поразительный мастер своего дела из всех, с кем я знаком. Если у тебя хотя бы половина его мозгов – даже если другая испорчена восточной кровью, – ты все сдашь.
Меня возмутили его слова, но я не мог ничего сказать хозяину дома, поскольку это считалось дурным тоном. Господин Йат налил нам сливового вина, мягкого и сладкого, которое приятно отвлекло меня от беспокойных мыслей. Я довольно быстро осушил свою чашу, но, когда господин Йат собрался снова ее наполнить, Коро Ха перевернул свою вверх дном и со значением посмотрел на мою.
– Завтра тебе потребуется ясная голова, – сказал он.
– Пусть мальчик немного повеселится, – заявил господин Йат, перевернул чашу Коро Ха и наполнил ее вином. – Расслабленный ум отличается быстротой! Я не помню, кто из мудрецов это сказал, но уверен, что кто-то из них определенно такое говорил.
Коро Ха отодвинул чашу.
– Прошу меня простить, господин Йат. Мы благодарны вам за гостеприимство, но молодому мастеру Вену – и не важно, испорчена у него кровь или нет, – суждено стать больше чем младшим писарем у какого-то генерала на задворках империи.
С этими словами он встал, поклонился хозяину и выжидательно на меня посмотрел. Вино уже ударило мне в голову, но я знал, что, когда у моего наставника такое выражение лица, лучше подчиниться. Господин Йат принялся бормотать что-то насчет того, что помочь моему отцу для него огромное удовольствие, пожелал мне успеха на экзаменах и наполнил свою чашу вином.
Когда мы вошли в вестибюль гостевого крыла, Коро Ха остановился, и я испугался, что он решил в последний раз прогнать меня по всем заданиям, но он взял шкатулку с кистями, которую мама подарила мне в честь предстоящих экзаменов. Она была невероятно красивой, покрыта лаком и разрисована ветками ольхи. Коро Ха протянул ее мне, и я взял шкатулку в руки, чувствуя значимость момента, как и когда бабушка дала мне имя.
– Мы будем тобой гордиться, Вэнь Ольха, – сказал Коро Ха. – Хороших тебе снов.
Но той ночью я лежал без сна, вспоминая и повторяя сотни лекций и афоризмов, которые знал наизусть, волнуясь по поводу дюжин возможных вопросов для эссе, а также опасаясь, что кто-то из экзаменаторов поймет, что означают шрамы на моей правой руке. Мне удалось ненадолго уснуть, но меня мучили кошмары. Несмотря на то что я мечтал забыть ту ночь, когда я обратился к магии, не имея ведьминых отметок на руке, что привело меня к ужасным последствиям, мое спавшее сознание вытащило наружу воспоминание о том, как я долго, мучительно полз по заросшей травой тропе. Я чувствовал на себе каменные глаза волчьих богов, словно они следовали за мной через лес. А их слова, произнесенные шепотом, выплывали из теней на его границе.
– Этот?
– Недостоин.
– Провал.
Я допивал четвертую чашку черного чая, когда Коро Ха проснулся.
Его взгляд остановился на мешках у меня под глазами. Что могло быть ужаснее утром перед экзаменом? Я ожидал, что он меня отчитает или, того хуже, попытается успокоить. Но мой наставник положил руку мне на плечо и улыбнулся.
– Думаю, мы все ужасно спим перед экзаменом. Но никто не отменял надежду.
Вскоре я стоял среди кандидатов, выстроившихся плечом к плечу на выложенном мрамором дворе под огромным залом для аудиенций во дворце губернатора. На флагштоках трепетали знамена, и ароматный дым поднимался над бронзовыми курильницами, расставленными на верхней площадке лестницы, находившейся прямо перед нами. Пот пропитал наши шелковые одеяния и войлочные остроконечные шапки.
Губернатор в сопровождении двух помощников прошел между двумя столбами у входа в зал для аудиенций. Он также ради столь знаменательного события надел остроконечную шапку и развевавшееся одеяние ученого, но, в отличие от нас, на его рукавах и спереди на шапке были вышиты два золотых крыла, означавших, что он получил высшие оценки на имперских экзаменах.
Под шапкой на лбу серебряными чернилами был нарисован знак, и даже издалека я узнал имперскую тетраграмму: четыре логограммы, образовавшие квадрат, а все вместе означали неизменное имя императора. Когда мрачный взгляд губернатора остановился на мне и задержался на мгновение, у меня возникло ощущение, будто я привлек его особое внимание.
Неужели он увидел на моем лице тень сходства с печально знаменитым дядей?
Я невольно задержал дыхание, а когда его взгляд переместился, услышал, как стоявшие рядом со мной молодые люди тоже с облегчением выдохнули.
– Юноши Найэна, – крикнул губернатор, и его голос эхом отразился от стен двора, – сегодня вас ждут величайшая честь и испытание, которые выпадают мужчине. Впервые самые яркие умы вашей провинции будут возвышены до выдающейся службы на благо нашей империи. Но из вас только один получит высшее звание Руки императора.
Он выставил перед собой правую руку, шрамы на которой имели форму такой же тетраграммы, как и на лбу.
– Эта рука с печатью творит свои дела неизменным именем императора. Через нее он вершит правосудие. Ее могут получить только губернаторы, генералы и ученые, и теперь пришло время одному из ваших сограждан – рожденному в Найэне, который является младшим приемным сыном императора, – возвыситься до статуса Руки. Один из вас закончит испытание, получив печать. Помните об этом, и пусть данное знание вдохновит вас на достижение высоких результатов.
Тетраграмма у него на руке засияла серебристым светом, на кончиках пальцев появился белый огонь, а когда он сжал их в кулак, вспыхнул, точно молния, и тут же погас. Юноши вокруг меня приветствовали его восторженными криками, мы привыкли к подобным демонстрациям во время новогодних фестивалей, и они создавали радостное настроение праздника. Только я один молчал. Я тоже видел такие представления, но никогда прежде не находился настолько близко, чтобы почувствовать магию так же, как колдовство бабушки. Когда она зажгла пламя, у меня возникло ощущение, будто моя кожа горит в лихорадке.
Когда она меняла его направление, у меня начинали болеть все мышцы. Единственное, что объединяло две магии – ее и губернатора, – это легкий запах горящей корицы и резкое обострение всех моих чувств. Однако его заклинания казались более абстрактными и одновременно тяжелыми, как будто с неба падали каменные стены, чтобы изменить рисунок мира.
Писарь выкрикнул мое имя, потом еще раз, возвращая мои мысли к настоящему. Я последовал за ним вместе с семью другими кандидатами, которые болтали между собой, в то время как я размышлял над своими ощущениями, которые вызвала у меня магия губернатора.
– Какое потрясающее зрелище! – сказал парень рядом со мной. Он улыбнулся, и на его веснушчатых щеках появились ямочки. Из-под шляпы выбивались темно-рыжие кудри. – Скоро один из нас будет обладать таким же могуществом. Как тебе это?
Прежде чем я смог ему ответить, мы вошли в широкий павильон, выходивший на пруд с лотосами. Лицом к нему по кругу стояло восемь столов. Писарь выкрикивал наши имена и показывал, куда нам следовало сесть. И вскоре все заняли свои места.
Мы расставили на столах чернильные камни и пресс-папье и стали взволнованно ждать появления прокторов.
У меня отчаянно дрожали руки, я стал делать глубокие вдохи, чтобы немного успокоиться, и решил разложить кисти и смочить чернильный камень.
От его ритмичного скрипа и шороха бумаги, когда я принялся расправлять листы для сочинения и придавливать их двойным грузом, у меня вдруг заболели зубы. Я опустил в чернила кончик кисти из меха горностая и с облегчением обнаружил, что у меня больше не дрожат пальцы, хотя я ощущал приближение провала, от мысли о котором внутри все сжималось и кружилась голова.
Нам сообщили, что мы должны начать экзамен описанием своей родословной. Поэтому следующие несколько часов мне предстояло, стоя на коленях, составить рассказ о своем происхождении – уделяя особое внимание таким членам семьи, как Вэнь Могучий-Дуб, который сдал имперский экзамен, – сдержанным языком, чтобы продемонстрировать смирение, даже если я гордился своими предками.
Меня подвела рука, и задрожавшие пальцы испортили строчку в начале сочинения. Я знал, что неровная буква ни в коей мере не повлияет на смысл того, что я написал, но прокторы будут оценивать не только содержание, но и почерк.
Я огляделся по сторонам в ужасе оттого, что в самом начале экзамена споткнулся на таком знакомом и простом упражнении, в котором столько времени практиковался.
Я уже не сомневался, что эта ошибка решила мою судьбу и сдавать экзамен дальше совершенно бесполезно. Один из других кандидатов – гораздо более способный, чем я, уничтоживший свое будущее неверным движением дрожащих пальцев, – станет Рукой императора, заслужив шанс на свободу, которого навсегда лишился я.
Где-то в стороне раздался приглушенный крик, и проктор с суровым, точно меч палача, лицом, словно ураган, промчался через павильон.
– Что происходит? – прошипел он.
Я медленно оглянулся через плечо. Проктор навис над кандидатом, который сидел, опустив голову на грудь, а его плечи сотрясались от рыданий, которые он безуспешно пытался сдерживать.
– Объясни свое поведение! – потребовал проктор.
Тихий шорох кистей для каллиграфии стих, все стали прислушиваться к разговору.
– Я… Я… – всхлипывал юноша.
Затем, не говоря больше ни слова, он вскочил и помчался прочь из павильона, оставив за спиной кисти, чернила и свое будущее.
Проктор обвел суровым взглядом помещение.
– Я не сомневаюсь, что вы все обладаете духовной стойкостью, чтобы вернуться к своему заданию. Или мне следует сделать запись, что ваши глаза оторвались от собственной работы, – возможно, чтобы найти вдохновение в сочинении соседа.
Я послушно выполнил его указание, радуясь, что по крайней мере не поддался панике и не бросился бежать, как тот кандидат, и сконцентрировался на чистом листе рядом со слегка испорченным началом сочинения. У меня не было другого пути – только вперед.
Я закрыл глаза и сосредоточился сначала на кончиках пальцев, потом сухожилиях и костях руки, на венах на запястьях. Перешел к локтям, к плечам, потом ребрам. Наконец к сердцу. Прислушался к его биениям, почувствовал, что они становятся медленнее. Установочное упражнение, которое исполняется перед богами Найэна в начале Железного танца. Я думал только о следующем слове, затем предложении, странице.
После краткого описания занятия моего отца я почистил кисть и вернул ее в футляр – сигнал для одного из прокторов, что он может забрать мой свиток. На меня снизошло спокойствие, шорох кистей других кандидатов начал стихать, они заканчивали описание своих родословных.
Высоко в небе над садом закричал орел.
Всю неделю, по мере того как продолжались экзамены, я был уверен, что потерплю неудачу, и постепенно отказался от надежды возвыситься до статуса Руки императора и получить шанс открыто и без страха изучать магию.
Первый и второй дни я быстро сочинял эссе и комментарии, заканчивая работу раньше тех, кто сидел рядом, уверенный в том, что упустил какой-то ключевой момент, очевидный всем остальным. На третий и четвертый дни во время устных экзаменов я нередко впадал в ступор и давал ответ только после того, как прокторы в третий раз повторяли вопрос.
В пятый и последний день нас по одному заводили в маленький павильон, изолированный от остального сада аркой базальтовых колонн с севера и бамбуковой рощей с юга. Там меня ждали два проктора – круглолицый евнух с розовой кожей уроженца юга Сиены, принимавший участие в одном из моих устных экзаменов, и мужчина, которого я не знал, но золотые перья, вышитые на рукавах его одеяния, указывали на то, что он занял первое место во время своих испытаний. Он улыбнулся мне сквозь клочковатую бороду – казалось, все ученые их носили, – жестом предложил сесть, и я увидел проблеск тетраграммы, выжженной на его ладони.
Я сжал правую руку в кулак, постаравшись засунуть его как можно дальше в рукав.
Мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы сесть на стул, вместо того чтобы броситься бежать из сада и попытать счастья в горах. У меня не вызывало сомнений, что Руке императора не было никакой нужды обращать на меня особое внимание, если только он не знал про моего дядю, бабушку или метки, вырезанные на ладони.
– Добрый день, Вэнь Ольха, – сказал проктор, которого я узнал. – Позволь представить тебе Вестника Доу, Руку императора. Он попросил разрешения присутствовать на твоем финальном устном экзамене.
Я так низко поклонился, что чуть не стукнулся лбом о стол.
– Вы оказываете мне честь, Рука-Вестник. Пусть будет у вас впереди тысяча мирных лет, а у императора еще десять тысяч.
Маг кивнул, принимая мое приветствие, затем откинулся на спинку стула и сложил руки на коленях. И хотя он сидел расслабленно, точно легкомысленный студент, его блестящие умные глаза смотрели на меня не мигая.
– Я уверен, что ты отлично справишься, – сказал он мне небрежно, как будто мы уже были близкими друзьями, а затем повернулся к проктору:
– Прошу вас, начинайте.
Проктор достал свиток из рукава и начал его разворачивать.
– Юный мастер Вен, – проговорил он. – Этот раздел экзамена посвящен твоему умению анализировать литературное произведение, а также знанию имперской идеологии. Я прочту тебе текст, а ты должен его оценить: сначала тематическое значение и литературные достоинства, а затем качества с точки зрения произведения, которое имеет смысл распространить в империи.
Проктор начал читать, но мое внимание было полностью сосредоточено на Руке. Я знал, какие правила использует проктор, но вот по каким параметрам будет оценивать меня Рука-Вестник? Я не сомневался, что он меня в чем-то подозревал – возможно, в том, что я практиковал запрещенную магию, или в симпатии к моим сомнительным родственникам, – а мой ответ либо подтвердит, либо развеет его подозрения.
Проктор читал обычную дидактическую историю про купца, его жену, деловые интересы вдали от дома, долгое отсутствие, которое привело к интрижкам, скандалу и тому подобное.
Понять аналогии было совсем несложно тому, кто разбирался в имперских доктринах.
– Фу! – вмешался Рука-Вестник в тот момент, когда я уже собрался начать отвечать. – Неужели кого-то действительно интересует неверность жен купцов? – Он наклонился ко мне, глаза у него блестели, а на губах промелькнула улыбка. – У меня есть история получше. Уверен, ты никогда ее не слышал. Мастер проктор, вы мне позволите?
– Разумеется, Рука-Вестник, – заикаясь, проговорил проктор. – Если я вас оскорбил…
– Все в порядке, никаких обид, – заверил его Рука-Вестник, – просто, раз уж мне приходится в этом участвовать, я хочу хотя бы получить удовольствие. Ты готов, Вэнь Ольха?
Мысли у меня путались, я попытался понять, какую историю собрался рассказать мне Рука-Вестник, потом сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.
– Я готов, – сказал я.
– Великолепно! – воскликнул Рука-Вестник.
Вот история, которую он рассказал.
Давным-давно в далеком уголке империи родился необычный кот. У него имелся гибкий зачаток пятого когтя, который он использовал как большой палец. Он жил в доме провинциального судьи и зарабатывал себе на пропитание тем, что ловил мышей.
Однако этот кот отличался практичностью, как и большинство животных в те дни, и его не удовлетворяла столь приземленная роль в жизни. А потому для собственного развития он присутствовал на занятиях сына судьи с его наставником. Мальчик был ленивым, и очень часто кот первым находил правильный ответ.
«Ужасно несправедливо, что этот мальчишка станет имперским служащим, в то время как мне приходится тратить свои умственные способности на ловлю мышей, – подумал кот однажды. – Если бы я получил образование и отправился сдавать экзамены, уверен, я бы добился успеха».
С помощью гибкого пятого когтя кот брал палочку точно так же, как мальчик кисточку, и, слушая указания наставника, вскоре научился писать.
Однажды мальчик заметил, как кот что-то выводит на земле, и встал из-за стола, чтобы за ним понаблюдать.
– Не отвлекайся, мальчик! – крикнул ему наставник.
– Посмотрите! Кот пишет то же, что и я, – сказал мальчик.
Наставник нахмурился, глядя на кота, который с вызовом помахал хвостом.
– Он просто царапает когтями землю.
– Но у него почерк лучше, чем у меня, – возразил мальчик.
Наставник прогнал кота и ногой стер то, что он написал.
– Кот не будет сдавать имперские экзамены, – заявил наставник. – А вот тебе они предстоят. И, видят боги, я сделаю все, чтобы ты добился успеха.
Кот отошел к зарослям кустарника на краю сада, присел и хмуро посмотрел на ненавистного наставника.
– Какая несправедливость! – возмутился он, обращаясь к небу.
– И что ты тут стонешь? – раздался нежный голосок, мелькнул на солнце оранжевый мех, и на стену взобралась лисица. Она оскалилась и проговорила: – Ты нарушаешь мой дневной сон.
Кот, слишком возмущенный несправедливым положением вещей, совсем не испугался и рассказал о том, что с ним произошло.
– Если бы я мог отправиться на экзамены, я бы доказал всем, что они ошибаются, – заявил он. – Им придется признать, что коты тоже могут служить империи.
– Ну, – сказала лисица, – с моей помощью ты мог бы это сделать.
У кота ее слова вызвали сомнения, и он выгнул спину. Лисы были эгоистичными существами, но обладали магическим даром: способностью превращать вещи в то, чем они не являлись.
– У тебя нет никаких причин мне помогать, – сказал кот. – Чего ты хочешь взамен?
– Ничего особенного, – ответила она. – Когда ты займешь высокое положение в империи, ты должен сделать так, чтобы я вышла замуж за юношу из аристократического семейства. А я за это изменю твой внешний вид. Но, помни, мое заклинание будет действовать только до тех пор, пока ты скрываешь свою истинную природу.
Кот задумался. В конце концов, он собирался признаться, кто он такой на самом деле, чтобы доказать, что неразумно обучать только людских детей. Но решил, что может отложить свои откровения до тех пор, пока не выполнит свою часть сделки.
– Хорошо, – сказал он. – Преврати меня в человека.
В следующее мгновение ветерок с запахом корицы толкнул кота на землю, и, когда он пришел в себя, оказалось, что он стоит не на четырех лапах, а на двух ногах, обутых в сандалии. Он превратился в молодого аристократа. Лисица также изменилась, ее рыжий мех сменило яркое шелковое платье, а морду с длинным носом – круглое привлекательное личико.
Воспользовавшись хитростью и коварством, лисица сумела убедить судью, что она третья жена его дальнего, забытого кузена, недавно овдовела и ей некуда идти. Она привела с собой сына – кота – в надежде найти убежище в доме великодушного родственника.
К концу недели она стала любовницей судьи, а кот – товарищем и соучеником его сына.
У кота мальчишка вызывал отвращение, но он решил все вытерпеть для достижения своей цели и направил все силы на чтение книг и письмо. Вскоре он превзошел сына судьи, заслужив множество похвал, в то время как его «товарищ» покрыл себя позором.
– Я учу твоего кузена всего месяц, – говорил наставник, – и посмотри, насколько он лучше тебя!
Когда объявили дату следующих имперских экзаменов, наставник зарегистрировал на них кота, заявив, что сыну судьи требуется еще три года для подготовки. Кот ужасно собой гордился. Как смутился бы наставник, узнав, что его звездным учеником являлся кот, над чьим письмом он посмеялся. Коту отчаянно хотелось открыть всем свою истинную природу, но он помнил предупреждение лисицы и помалкивал.
Начало экзамена приближалось, и наставник с котом отправились в районную столицу, где пять тяжелейших дней вместе с остальными молодыми кандидатами кот сражался с заданиями. В конце концов он не только сдал экзамены, но стал первым среди всех.
Отмщенный и ликующий кот ждал в саду губернатора своего назначения. Теперь ему оставалось подняться достаточно высоко по служебной лестнице, чтобы выполнить условие лисицы. Он считал, что было бы глупо открыть всем свою истинную природу, не выполнив обещание.
Но, когда кот увидел тетраграмму на лбу губернатора, он не смог справиться с амбициями. Ведь губернатор являлся Голосом, а потому все, что он видел и слышал, видел и слышал император. Кот решил, что, вне всякого сомнения, доброжелательный император оценит его способности, даже если он ему откроется. Он получит гораздо больше удовлетворения, если поднимется по карьерной лестнице в своем истинном обличье, а не в том, каким наделила его лисица.
Кот встал, чтобы принять назначение, трижды поклонился губернатору, словно стоял перед самим императором.
– В твоей скромности нет нужды, – сказал Голос. – Ты прекрасно справился с экзаменами.
Сердце отчаянно колотилось в груди кота. Зачем зря тратить время, когда цель так близка?
– Если это правда, в таком случае не имеет значения, являюсь ли я человеком, коим кажусь, поскольку на самом деле я кот, – сказал он.
В воздухе разлился запах корицы, и заклинание лисицы рассеялось.
И кот обнаружил, что он стоит на одежде, которая упала на землю.
– О, боги, демон! – вскричал один из прокторов.
Сад наполнил запах страха, и кот прижал уши.
– Нет! – крикнул он. – Я могу все объяснить!
Но Голос императора услышал только отчаянное мяуканье.
Взмахнув рукой, он опутал кота колдовским светом.
Стражи губернатора посадили кота в клетку в дальней части сада. Когда дверца захлопнулась и щелкнул замок, кота охватило глубочайшее отчаяние. Часы упорных занятий, договор с лисицей, все было зря.
– И как я теперь получу мужа-аристократа, кот? – спросила лисица.
Она сидела на стене, и ее янтарные глаза горели огнем.
– Прошу тебя, освободи меня, – взмолился кот, вскочив на ноги. – Мы можем попробовать снова! Я обязательно сдам экзамены во второй раз.
– Думаю, ничего не выйдет, – ответила лисица. – Ты никогда не сможешь стать человеком, потому что хочешь быть котом, который ведет себя как человек. Но мир этого никогда не примет.
И она исчезла в облаке рыжего меха.
Кота убили на рассвете, его сердце и пятый палец вырезали и передали ученым, изучавшим демонологию.
Голос императора лично отправился, чтобы арестовать любовницу судьи, но хитрую лисицу так и не нашли.
Рука-Вестник сложил руки на груди и откинулся на спинку стула, на губах его играла улыбка.
– Как тебе моя история, мастер Вен?
Проктор с озадаченным видом за нами наблюдал. История, которую рассказал Рука-Вестник, была совершенно необычной и больше походила на народную сказку или легенды, что рассказывают возле костра, чем высокую сиенскую литературу.
А я чувствовал себя так, будто стоял на краю пропасти. Я не сомневался, что результаты моих экзаменов зависели от моих следующих слов. Вне зависимости от моего статуса Рука-Вестник увлек меня в сторону от обычных способов оценки, предложив взамен решить сложную задачу. И почему именно эту?
Его история не имела особого смысла в качестве аллегории сиенской доктрины, но напомнила необычную мыслительную задачу, которую нередко предлагал мне Коро Ха, и его предупреждение о том, что моя лояльность будет постоянно подвергаться проверке из-за происхождения – и я должен проходить тесты безупречно, не оставляя места сомнениям, если хочу стать Рукой императора. В конце концов, империя ни за что не даст потенциальному врагу столь могущественное оружие, как магия.
Я понял, что сейчас мне предложено именно такое испытание. А вместе с этим осознанием стала ясна цель данной истории.
– Эта история предназначена для детей, чтобы познакомить их простыми словами с грубой правдой жизни. Она практически не обладает литературными достоинствами, но ее тема бесценна и понятна тем, кто стоит перед выбором, кому отдать свою лояльность. Ни одного провинциального студента не следует допускать до экзаменов, не познакомив с ней.
Проктор фыркнул, прижал руку к губам и смущенно покраснел.
Улыбка Руки-Вестника стала шире – слегка, но достаточно.
– Проктор Лин, пожалуйста, запиши, что мастер Вэнь обладает безупречным пониманием имперской доктрины, – сказал он. – А также отметь, что он руководствуется практическими соображениями в том, что касается литературы, и тонкой оценкой проблем, существующих в дальних провинциях империи. И добавь, что он получил мои самые высокие рекомендации, а также твои.
Проктор нахмурился и смущенно открыл рот, но сделал соответствующие записи, как было велено. Рука императора встал, убрал кисти рук в рукава и поклонился.
– Я надеюсь, тебя ждет прекрасное будущее, – сказал он.
Некоторые мгновения остаются в памяти, и мы возвращаемся к ним всю жизнь. Аромат лаванды будет вызывать у меня воспоминания о первом романтическом чувстве, оглушительный грохот и запах горелого камня бутылки с зажигательной смесью останутся со мной навсегда. Таким же моментом была ночь, когда бабушка дала мне имя, и та, когда я попытался свернуть с пути и она вырезала на моей ладони ведьминские отметки. Улыбка и силуэт шагавшего прочь от меня Руки-Вестника стали еще одним таким мгновением.
Глава 5. Висящий фонарь
Приглашение на банкет во дворце губернатора принесли в дом господина Йата до того, как я там появился. Еще не было сделано никаких официальных заявлений, и Коро Ха объяснил мне, что финальные таблицы находятся в стадии составления.
– Но имена студентов, показавших выдающиеся результаты, уже известны, – сказал он, с гордостью читая и перечитывая мое приглашение.
После необычного испытания, предложенного мне Рукой-Вестником, я предполагал, что должен получить высокую оценку. И тем не менее испытал облегчение, увидев свое имя на конверте с печатью губернатора.
Когда спустились сумерки, у ворот скромного дома господина Йата нас ждал паланкин. Мы надели свои лучшие, яркие одежды, изысканно скроенные и украшенные вышивкой.
Коро Ха настоял на том, чтобы я распустил волосы, и они спадали на плечи, как у Руки-Вестника, в соответствии с современной сиенской модой. По дороге в особняк губернатора он сам то и дело резкими движениями пытался поправить свои вьющиеся волосы, но они прятались под шапочкой наставника.
В течение последних пяти дней в особняке царила торжественная и сдержанная атмосфера; сейчас же ее сменили веселье и яркие цвета. На веревках, натянутых между воротами и залом для приемов, висели бумажные фонарики, которые расцвечивали мраморные плитки площади в красно-золотые тона. Слуги выкатили наружу бронзовые жаровни для благовоний и расставили их по периметру сада, и их головокружительные ароматы мешались с запахами сливового вина и великолепных деликатесов.
Стюард проводил нас с Коро Ха на наши места, мое – ближе к началу длинного стола, рядом с другими добившимися успеха кандидатами, а Коро Ха – в конце, вместе с прокторами и наставниками. На столах уже стояли маленькие блюда с арахисом, политым уксусом, и капустой, замаринованной в остром перечном соусе, напитки лились рекой.
– И снова привет! – поздоровался со мной сидевший справа юноша и широко мне улыбнулся. Какая удача, что мы оба сдали экзамены. Я Лу Чистая-Река.
– Вэнь Ольха, – представился я и слегка поклонился.
Я заметил, что его одежда сшита из более грубого материала, чем моя, и к тому же вышла из моды. В сочетании с цветом кожи – скорее как у моей бабушки, чем у меня, – это вызвало у меня вопрос: каким образом он получил право сдавать имперские экзамены, – и я спросил, чем занимался его отец.
– О, он обычный фермер, – ответил Лу Чистая-Река. – Когда я был маленьким, каждое хозяйство в нашей деревне выделило определенную сумму на образование самого способного ребенка. – Он ухмыльнулся и показал на себя. – И они не зря потратили свои деньги, верно?
– Тебе повезло, – сказал я. – Представляешь, что было бы, если бы ты потерпел неудачу?
– Ха! Если бы я сейчас не сидел здесь, я бы уже, наверное, бросился вниз с самой высокой скалы.
Мы рассмеялись, и напряжение, которое копилось во мне на протяжении нескольких лет, наконец отступило. Это была реальность. Я сдал экзамены. И через месяц, возможно, начну изучать магию в качестве ученика Руки императора.
– За то, чтобы нам не пришлось совершать самоубийство! – радостно объявил я и поднес к губам чашу со сливовым вином.
Другие успешные кандидаты – всего пятнадцать человек – меня с энтузиазмом поддержали, и мы осушили наши чаши.
Самые невероятные блюда, деликатесы из разных уголков империи сменяли друг друга на нашем столе, более изысканные и восхитительно вкусные, чем те, что готовили на кухне моего отца, экзотические и возбуждавшие мои не слишком искушенные, но пытливые аппетиты: угри, тушенные в густом соусе из сои, сахара и соли; корнеплоды, тонко нарезанные и зажаренные в остром масле чили; сочная запеченная козлятина; сырая рыба, которую подавали на подушке из жемчужного риса; грушевое вино, такое сладкое, что рядом с ним мед казался кислым; и еще множество напитков из яблок, слив, ячменного солода, сорго и даже молока кобылиц.
Пир сопровождали поразительные представления. Сначала перед нами выступила оперная певица, чей мелодичный голос парил между потолочными балками, заставив все разговоры смолкнуть, и мы слушали ее, охваченные благоговением.
Затем появились кружившиеся под бой барабанов и цитр танцоры с привязанными к пальцам лентами. Когда они покинули сцену, их сменил высокий мужчина в длинном плаще из черного бархата с белой шелковой подкладкой.
На голове у него была корона с множеством подобных рогам оленя зубцов, спускавшихся на лоб, и красно-желтая маска на лице. Он склонился в глубоком поклоне, и бело-черные складки плаща набежали друг на друга, точно волны, создавая рисунок, струящийся точно живой.
– Меняющий лицо! – прошептал Чистая-Река. – Мне рассказывал мой наставник. Он видел их после того, как сдал свои экзамены в Центральной крепости. Они выступают только по приказу императора.
Оркестр заиграл на тростниковых дудочках и скрипках медленную пронзительную мелодию, Меняющий лицо сделал несколько неспешных шагов к краю сцены, каждое его движение сопровождали наклон головы и взмах плаща. Позолота на короне вспыхивала в сиянии ламп, установленных на сцене.
Развернув плащ с белой подкладкой, Меняющий лицо провел рукой над маской, которая исчезла, а на ее месте появилась другая – серебристо-голубая с нарисованным на ней оскалом летучей лисицы. Все вокруг одновременно вскрикнули, не успев понять, что произошло – вспышка цвета, взмах руки и шорох шелка.
Под действием вина я подумал, что, возможно, Меняющий лицо использовал какой-то вид магии, но не почувствовал ни лихорадочного жара, ни приятных мурашек или даже жесткого ощущения магии губернатора. Значит, это всего лишь трюк, хотя такой быстрый и тщательно замаскированный, что я даже представить не мог, в чем он заключался.
Музыка стала громче и быстрее, а шаги Меняющего лицо стремительнее и сложнее. К концу представления он с такой скоростью менял маски, что мне удавалось заметить только одну из трех, все остальные превратились в калейдоскоп красок и форм.
Наконец последняя маска исчезла, и мы увидели его лицо. Он низко поклонился и покинул сцену под аплодисменты, от которых дрожал зал еще долгое время после того, как он ушел.
Меняющий лицо стал последним номером в развлекательной программе, и, когда он покинул зал, к нам присоединились члены ученой элиты Найэна. Они двигались вдоль стола, по очереди приглашая нас присоединиться к их сообществам. Сначала шли писари, многие ненамного старше нас, следом за ними – мелкие представители бюрократии, затем магистраты сельских поселений и потом двух крупных городов Найэна – Крепости Заходящего-Солнца и Крепости Морской-Стены.
В конце к нам присоединились четыре магистрата, правивших Восточной крепостью. В юрисдикции каждого находилась четверть города, и у каждого на правой руке имелась императорская тетраграмма. Я делал глубокие вдохи, чтобы у меня прояснилось в голове, и постарался произвести наилучшее впечатление. Если я не занял первое место по итогам экзаменов, я мог рассчитывать получить назначение в кабинет одного из них. А если я сумею себя там как следует проявить, возможно, когда-нибудь стану учеником колдуна.
Один из светил, Рука-Нефрит, наклонился ко мне, когда называл свое имя.
– До меня дошел слух, – прошептал он мне на ухо, – слуги болтают, будто Рука-Вестник провел один из твоих экзаменов, это правда?
– О, на самом деле не произошло ничего особенного, – ответил я с притворным видом, как учил меня Коро Ха вести себя рядом с теми, кто занимал более высокое положение, – вероятно, ему стало скучно и он решил развлечься, послушав мое жалкое представление.
– Какой острый ум! – заявил Рука-Нефрит. – Кто твой наставник, мальчик?
Я кивком показал на Коро Ха. Рука-Нефрит заговорщически мне улыбнулся, сказал, что вскоре его племянник приступит к обучению и, шаркая, направился к моему наставнику. Остальные наблюдали за происходящим широко раскрытыми глазами, а Коро Ха едва не лишился чувств, когда увидел, что к нему приближается Рука императора.
Чистая-Река хлопнул меня по спине.
– Не забудь про нас, когда будешь стоять рядом с Троном тысяч Рук.
Я скромно рассмеялся, мысленно представив, что, если ступлю на золотую дорогу, лежавшую передо мной, его слова могут оказаться пророческими.
Губернатор, Голос Золотой-Зяблик шли последними, замыкал шествие Рука-Вестник. Они низко нам поклонились, словно мы уже стали уважаемыми слугами императора.
– Теперь я могу сообщить, что пятнадцать соискателей, иными словами – вы все, признаны достойными нести гражданскую службу во имя императора, – объявил он. – Мы должны поблагодарить ваших наставников за бесчисленные часы, которые они потратили на то, чтобы превратить ваши умы в яркие драгоценности цивилизации.
Он снова поклонился, на сей раз дальнему концу стола, и мы последовали его примеру. Коро Ха, который сиял от гордости, поймал мой взгляд.
– Некоторые из вас, – продолжал губернатор, – до сих пор жили в этой развивающейся провинции как бедные сыновья крестьян. Да будет вам известно, что не имеет значения, откуда вы приехали, – если вы будете упорно трудиться, перед вами откроется дорога в Северную столицу и к подножию Трона тысячи Рук.
Мы принялись аплодировать, а губернатор сделал шаг назад, уступая место Руке-Вестнику.
– Говорят, что волк является животным – покровителем Найэна, – начал Вестник. – На этих землях, точно враждующие стаи в темном лесу, сражались многие королевства. Конкуренция, как писал философ Трудности-Запада, принадлежавший к школе аскетизма, делает незначительных людей великими. Возможно, воинственная природа ваших предков, очищенная годами лишений, позволит вам добиться выдающихся успехов на императорской службе. Возможно. Но помните, юные ученые Найэна, вы больше не волки. Вы гончие, усмиренные и обученные империей верности – добродетели, которая делает гончую полезной, в то время как волк представляет собой опасность.
Он замолчал. Его глаза, умные и прищуренные, остановились на мне.
– А теперь, – продолжил он и перевел от меня взгляд, – давайте вспомним слова мудреца и поэта по имени Вздыхающая-Ива:
Тропа к победе полита слезами,
Золотой мост неумолим,
Ваша кровь отмечает дорогу к концу пути,
Мой друг, подними свою чашу и отдохни!
Мы приветствовали его слова радостными криками, пили и наслаждались вкусной едой. Когда слуги убрали наши тарелки, Голос Золотой-Зяблик и Рука-Вестник пожелали нам спокойной ночи. Вскоре за ними последовали четыре магистрата Восточной крепости, и в зале остались только мы, пятнадцать кандидатов, и наши наставники.
Ко мне подошел Коро Ха и легко прикоснулся к моему плечу.
– Нам пора отправляться спать, юный мастер Вен, – сказал он. – Тебе следует достойно выглядеть, когда ты будешь получать свое назначение.
– Но я не устал, – возразил я.
– Ты устал, – заверил меня Коро Ха. – Но вино…
Его голос превратился в тягучий гул, который вплетался в шум разговоров и музыку, и я хмуро посмотрел на чашу с вином, которую держал в руке. Я вышел на золотую дорогу и был рядом – так восхитительно близко! – к великолепному будущему в качестве Руки императора, изучению магии, могуществу менять мир по собственному разумению.
По крайней мере, мне хватило здравого смысла встать и отвести Коро Ха в дальний угол зала, прежде чем снова заговорить.
– По меньшей мере теперь мы с тобой обладаем почти одинаковым статусом, – заявил я. – И я больше не ребенок, которому говорят, когда ему следует спать, есть и пить.
– Это так, – не стал спорить Коро Ха, постаравшись говорить спокойно, – но я считаю, что сейчас пришло время умеренности.
Я был не настолько пьян, чтобы не испытывать стыд, но он быстро уступил место гневу. Комната вращалась вокруг Коро Ха, словно он превратился в центр большого колеса.
– Я против, – заявил я. – Завтра, возможно, я стану Рукой императора. Какое мне дело до советов обычного наставника?
Несколько кандидатов, стоявших неподалеку, перестали разговаривать и стали прислушиваться к нашему спору. Я вернулся на свое место за столом и вынул пробку из новой бутылки грушевого вина. Коро Ха мгновение на меня смотрел, а затем, не сказав больше ни слова, вышел из зала.
– Ольха, ты должен пойти с нами! – вскричал Лу Чистая-Река, широко улыбаясь, и с такой силой стукнул меня по спине, что я сделал несколько шагов назад и замахал руками, чтобы сохранить равновесие.
Мне казалось, будто главные ворота раскачивались у меня над головой. Ха Желтый-Камень – толстый юноша, распевавший непристойные народные баллады, – пригласил нас с Чистой-Рекой продолжить развлечения в городе.
– Я должен вернуться к господину Йату, – пробормотал я.
Желтый-Камень закатил глаза, а Чистая-Река схватил меня за плечи и покачал головой.
– Ольха, Ольха, Ольха. Мы не вечно будем молодыми и красивыми.
– Мой кузен говорит, что певички в Восточной крепости самые красивые в Найэне, – заявил Желтый-Камень, погладив кошелек, висевший у него на поясе.
В конце банкета нам всем выдали по тридцать медных монет – месячная плата простого рабочего. Я спрятал свои в левый рукав, где мог их придерживать так, чтобы они не звенели. Даже под парами спиртного мне не отказал здравый смысл.
Мои новые друзья предлагали мне соблазны, которым пытался сопротивляться мой юный, пропитанный алкоголем ум. Оперная певица взволновала меня своей красотой и голосом, а теперь еще Чистая-Река и Желтый-Камень наполнили мысли картинами внутренних покоев, сброшенных на пол вуалей и одежды. И наконец мой здравый смысл пал под натиском юношеских желаний.
Один из стражей у ворот – благородная душа, если можно так сказать, – попытался убедить нас дождаться наших паланкинов. Но Желтый-Камень рассмеялся и сделал грубый жест, потом положил одну руку на плечо Чистой-Реки, а другую – на мои плечи и повел нас за собой на улицу. Масляные лампы отбрасывали мерцавший свет на булыжную мостовую.
Молодые люди прогуливались группами, переходя от одного питейного заведения к другому. Многих из них я видел на церемонии открытия, которая проходила накануне. Они шутили, кричали и бахвалились, радуясь удовольствиям этой ночи и лелея раны от разбитых надежд. Вокруг царила безумная и одновременно мрачная атмосфера, пропитанная парами алкоголя и маслянистым дымом.
– Сюда, – сказал Желтый-Камень и потянул нас с Чистой-Рекой за собой. – В «Доме бабочек» самые красивые девушки в Найэне! – Вслед за ним мы свернули за угол и зашагали по боковой улице, где расстояние между фонарями было больше, а свет более тусклым.
– А поближе к особняку губернатора нет хороших мест? – спросил Чистая-Река.
– «Дом бабочек» не бросается в глаза, – не сдавался Желтый-Камень. – И от этого он более заманчивый! Мы уже близко. – Он заглянул в переулок, где не было фонарей, только тени и горы мусора. – Или… нам следовало свернуть налево?
– Давайте вернемся, – предложил Чистая-Река и попытался оттащить его от переулка. Но Желтый-Камень повалился вперед, словно его перестали держать ноги, и Чистая-Река заворчал, когда он всем своим весом навалился нам на плечи. – Вино в его желудке наконец ударило в голову, – пробормотал он. – Вот дерьмо! Мне следовало быть внимательнее. И вообще, где, черт подери, мы находимся?
Я принялся оглядываться в поисках какой-либо вывески или знака, чтобы сориентироваться, и вдруг увидел, что через улицу в нашу сторону направляются три темные фигуры. Один из них оказался в свете единственного уличного фонаря, и в руке у него что-то блеснуло.
Я попытался закричать, но паника сдавила мне горло, и я стал хватать Чистую-Реку, пока он не повернулся ко мне. Мужчина с ножом приближался, а его спутники обошли нас справа и слева, зажав у входа в переулок.
– Мы отлично слышали, как звенят монеты на твоем поясе, – заявил мужчина, угрожая ножом Чистой-Реке. – Давай их сюда, а еще роскошную шелковую одежду, и, может быть, мы поступим благородно и не станем вас убивать.
Мысль о том, чтобы вернуться голышом и без денег к Коро Ха после моего выступления в банкетном зале превратила страх в ярость. Я сжал пальцы левой руки на кошельке, превратив медные монеты в тяжелое оружие.
– Побыстрее! Раздевайтесь и бросайте кошельки на землю!
Я выпустил плечо Желтого-Камня и бросился вперед. Три шага Железного танца сократили расстояние между мной и громилой с ножом. Он замахнулся, я нырнул вниз, выбросил вверх руку, и мой кошель рассек ему щеку, точно тяжелая дубинка. Он упал, из носа полилась кровь, а монеты рассыпались из порвавшегося кошелька.
Кто-то схватил мою правую руку и заломил ее за спину. Я взвыл и принялся вырываться, но у меня ничего не получилось. И тогда, охваченный отчаянием, под действием алкоголя, почти не думая, я потянулся к единственному имевшемуся у меня оружию.
Меня наполнил лихорадочный жар, который сжег пары спиртного с легкостью, рожденной магией. Я вызвал огонь – вспышка горячего воздуха, света и запах обожженной плоти наполнили воздух, грабитель заорал и выпустил меня. Я повернулся и увидел, как двое других бросились бежать, причем за одним из них стелился огненный след.
Чистая-Река смотрел на меня, потрясенный увиденным. Или напуганный до ужаса.
– Давай выбираться отсюда, – сказал я, не в силах справиться с дрожью в голосе.
Чистая-Река кивнул, продолжая на меня смотреть, я видел вопросы в его глазах, но отвернулся, будучи не в силах на них ответить.
Мы поставили нашего товарища на ноги. Ему каким-то непостижимым образом удалось проспать нападение грабителей, хотя несколько сильных пощечин довольно быстро привели его в чувство.
– Ф-ф-фух! – фыркнул он. – О! И где это мы? Ах, да! Певички! Уже совсем близко…
– Да пошел ты со своими певичками! – рявкнул Чистая-Река. – Мы отведем тебя домой, мерзкий пьяница.
Мы снова подхватили его с двух сторон и, стараясь не терять времени, быстро пошли прочь. С каждым новым шагом внутри у меня все сжималось – от выпитого, от так и не отпустившего страха и от осознания того, что Чистой-Реке достаточно сказать всего пару слов Руке-Вестнику, одному из прокторов – вообще кому бы то ни было, – и светлый путь, лежавший передо мной, превратится в тюремную камеру, если не клинок палача.
Желтый-Камень находился не в том состоянии, чтобы внятно объяснить, где он остановился, поэтому мы сгрузили его в тесной комнатушке, которую делили Чистая-Река и его наставник. Чистая-река предложил проводить меня к господину Йату, и я согласился. Когда мы вышли с постоялого двора, я схватил его за руку и притянул к себе.
– Сегодня я спас тебе жизнь, – твердо сказал я. – Не будь меня, вы с Желтым-Камнем сейчас истекали бы кровью в том переулке или вас захватили бы грабители, чтобы получить выкуп, который твоя деревня никогда не смогла бы заплатить. После того как я нанес удар первому головорезу, двое других сбежали. И больше ничего не произошло. Ты понял?
Он тряхнул головой, делая вид, что озадачен.
– Ольха, ты забыл. Один из них так перепугался, что сбил на землю зажженный фонарь.
Я не сводил с него глаз, словно старательное изучение его лица сказало бы мне, намерен ли он сохранить мою тайну.
– Поэтому его одежда загорелась, – добавил Чистая-Река. – Разве ты забыл, как все было?
Я выпустил его руку.
– Конечно. – Мне даже удалось слабо улыбнуться. – Неуклюжий придурок.
– Нам с Желтым-Камнем повезло, что ты оказался рядом, – продолжал Чистая-Река, и внутри у меня все сжалось. – Ты здорово придумал, когда использовал свой кошель в качестве дубинки! Они настоящие трусы, испугались полупьяного парня, который прогнал их, размахивая кошельком с монетами.
– Да, трусы, – не стал спорить с ним я. – Наверное, мой наставник не находит себе места от беспокойства за меня. Дальше я сам найду дорогу. До свидания, Чистая-Река. Надеюсь, завтра выяснится, что твое имя занимает одну из первых строчек в списке.
Он кивнул мне.
– Уверен, что с твоим так и будет, Ольха.
В конце улицы я оглянулся. Чистая-Река стоял в дверях и наблюдал за мной, и я почувствовал, что моя тайна подобна натянутой между нами проволоке.
Коро Ха, разумеется, оказался прав. Какую ужасную глупость я совершил: мало того что напился, так еще и отправился посреди ночи гулять по незнакомому городу. Я подумал, что он наверняка не спит, дожидаясь меня, а когда увидит мою грязную одежду и узнает, что я лишился денег, поймет, что произошло. Я не сомневался, что меня ждет лекция, которая затянется до самого рассвета.
У ворот меня встретил один из стюардов господина Йата и проводил внутрь с облегчением на лице.
– Я боялся, что с вами случилось нечто ужасное, мастер Вен! – сказал он.
– Коро Ха спит?
– Он сказал, что очень устал после тяжелой недели, и попросил разбудить его, а также вас, когда рассветет.
Стюард посмотрел в окно. Я проследил за его взглядом и увидел, что едва различимый свет солнца уже начал пробиваться сквозь защитный экран.
– Было бы замечательно, – сказал я.
Я отправился в постель и лежал без сна, позволив мыслям блуждать в тишине и покое. Коро Ха лег спать. Хотел ли он показать, что доверяет мне, несмотря на то что настоятельно требовал, чтобы я ушел с банкета вместе с ним? Или его забота о моей безопасности отступила на задний план, раз образование, а следовательно, наши отношения «наставник-ученик» закончились?
Стюард вернулся, чтобы меня разбудить, и я спустился на завтрак, где увидел Коро Ха, который приподнял бровь, когда я уселся за стол.
Слуги принесли подносы с приготовленными на пару пирожками со свининой и нарезанные фрукты.
У меня болела голова, желудок сжимался от одного вида пищи, и я попросил принести рисовой каши и соевого молока.
– Как прошла ночь? – спросил Коро Ха.
Я отправил в рот ложку каши, которая оказалась безвкусной, но вполне устроила мой желудок. Ответ был готов сорваться с моего языка, слова – превратиться в предложения, мне отчаянно хотелось рассказать ему о том, что произошло ночью. Я знал, что если кто-то и готов выслушать меня с сочувствием, так это Коро Ха, – точнее, мог бы выслушать, если бы я столь равнодушно не отмахнулся от его совета и под воздействием алкоголя не подверг опасности все, чего мы с ним добились.
– Коро Ха… – начал я, подняв голову от миски с кашей.
Он посмотрел на меня, держа чашку с чаем возле губ.
– Что?
Я молчал. Я мог извиниться, но я не знал, будет ли этого достаточно, чтобы заделать трещину, возникшую между нами? Я опасался неизбежного выговора, отчего пропасть между нами станет еще шире, если он отреагирует слишком резко а я не смогу сдержаться. То, что я собирался ему сказать, умерло у меня на языке.
– Я больше никогда не буду столько пить, – пробормотал я.
Коро Ха пил свой чай маленькими глотками.
– Полагаю, некоторые уроки невозможно выучить с помощью наставников или книг, – только и сказал он.
Глава 6. Результаты
После дюжины чашек чая, темного и густого, точно чернила, мы с Коро Ха оделись, как подобало ученым, в черные шелковые плащи королевского покроя, с высоким воротом, поверх белых льняных рубашек. Коро Ха дополнил свой костюм столой, говорившей о его положении и украшенной тетраграммой: четыре символа в форме квадрата. Первый изображал мужчину, стоящего на коленях возле письменного стола, и означал «Ученый Второго уровня».
Многие из тех, кто имел такое же звание, служили в региональном правительстве, однако Коро Ха решил стать наставником.
Три других символа не были настоящими логограммами, а являлись фонетическими рунами, которые используются для обучения детей чтению.
Такими символами часто записывали иностранные имена, хотя большинство ученых с такими именами предпочитали переводить их на сиенский язык, когда создавали свои тетраграммы. Коро Ха являлся редким исключением.
Я никогда не спрашивал Коро Ха о причинах столь необычных решений – мне казалось, что задавать вопросы о его прошлом неприлично. Но сейчас пожалел об этом. Я понимал, что, когда я получу свое назначение, наши отношения изменятся. Если я также заработал Второй уровень, мы станем равны – будем братьями в науке. Если же я превзошел его и мне присудят Первый уровень, ему придется ответить на любой мой вопрос, пусть даже и не слишком вежливый.
Раздумывая над этим, я впервые понял, насколько сильно изменится моя жизнь. Я больше не буду «молодым мастером Веном», сыном купца средней руки, а стану ученым, достойным человеком, заслуживающим уважения. А если Рука-Вестник сделает меня своим учеником, мне суждено быть одним из самых важных людей в империи.
Я тряхнул головой, прогоняя эту высокомерную, глупую мысль. Как бы сильно я ни хотел стать Рукой императора, наверняка был другой кандидат, который сдал экзамены лучше меня, у которого все в порядке с первой логограммой родословной. И он не поджег человека накануне ночью.
У ворот нас встретили стюарды и проводили во двор.
Мы расселись так же, как на церемонии открытия, однако я колебался, когда стюард показал мне на свободное место рядом с Чистой-Рекой, который явился раньше меня. Напряжение между нами никуда не делось, хотя я решил сделать вид, что все в порядке.
– Доброе утро, Чистая-Река, – поздоровался я, усаживаясь рядом с ним. – Хорошо спал?
– Ольха! – Он посмотрел на меня и улыбнулся. – По крайней мере, я спал лучше, чем Желтый-Камень. Бедняга проснулся в ужасе, точно испуганный жеребенок, стал вопить и требовать, чтобы ему объяснили, кто я такой и куда его привел. Когда он наконец успокоился, он вылетел с постоялого двора и помчался прочь. Надеюсь, он успел добраться домой и одеться для церемонии.
– Поделом ему, если не успеет, – заявил я.
– Не будь таким жестокосердным, – сказал Чистая-Река. – Глупость юности заставила нас отправиться ночью на улицу, и только чудесное вмешательство мудрецов помогло без происшествий добраться до дома. – Он с невинным видом улыбнулся, но его слова были слишком близки к истине.
– Ты не забыл, что тот тип налетел на фонарь? – спросил я.
Чистая-Река взмахнул рукавами и фыркнул.
– Это совсем не смешно.
Прежде чем я успел ему возразить, раздался звон цимбал и гудение цитры, и на мраморный помост из приемного зала вышел строй прокторов, на головы которых с балкона из перевернутых корзин посыпались лепестки хризантем. Возглавляли процессию Голос Золотой-Зяблик и Рука-Вестник, их сто?лы украшали по две тетраграммы у каждого. Слева – личные печати, первый символ изображал руку, поднятую в приветствии в адрес логограммы король (внутри открытого рта в случае Голоса Золотого-Зяблика), а справа, как и на телах, – неизменное имя императора. Серебряный свет лился из тетраграммы на лбу губернатора, и я ощутил тяжесть магии. Сам император глазами своего Голоса будет наблюдать наши назначения на должности.
Чистая-Река наклонился ко мне и прошептал:
– А как тебе история про кота, у которого было пять пальцев, Ольха?
Я медленно к нему повернулся и нацепил на лицо выражение полной озадаченности.
– Не ты один слышал эту историю, – продолжал Чистая-Река. – Нас было трое, но Рука-Вестник выберет только одного. Если речь пойдет о тебе и обо мне, я думаю, тебе следует поблагодарить Руку-Вестника за оказанную честь и вежливо отказаться.
– Что? – прошептал я. – Почему? Никто в здравом уме не отказывается от такого предложения.
– Рано или поздно тебя все равно раскроют, даже если я буду молчать, – продолжал он, как будто меня не слышал. – Говорят, император знает мысли своих Рук – мысли и все их тайны. – Он смотрел на меня и улыбался. – Если тебя поймают – а тебя обязательно поймают, – пострадает вся провинция. Неужели ты думаешь, что империя снова будет проводить экзамены в Найэне, если первый из нас, кто станет Рукой императора, окажется предателем?
– Я не предатель!
– На той улице не было подвесных фонарей. Ты предал империю в тот момент, когда начал обучаться колдовству и принял решение не выдавать своего наставника. С другой стороны, наверное, ты его предаешь, соглашаясь служить империи. – Он пожал плечами. – В любом случае ты предатель.
Меня охватил гнев. Естественно, он был прав. Если я приму имперское назначение, я выступлю против бабушки. Да, она меня бросила, но я выбрал сиенский путь не из-за того, что не поверил ее рассказам о жестокости и угнетении, но и не потому, что считал – как утверждала имперская доктрина, – что сиенское завоевание несет миру цивилизацию и добро. Даже мой наставник Коро Ха – если вспомнить его тонкие вопросы, граничившие с государственной изменой, – так не думал.
Если я соглашусь служить сиенцам, я отброшу все, чему, рискуя жизнью, меня учила бабушка, словно это не более чем бесполезная пыль. Однако служба империи – это единственный путь, который мне открыт, – по крайней мере тот, что приведет меня к магии.
Я заставил себя прогнать чувство вины и стыда, которые пытался навязать мне Чистая-Река, и стал смотреть на помост перед нами. Слуги закрепили на золотой стойке широкий, изысканно вышитый свиток, но не стали развязывать ленту, что его удерживала в свернутом состоянии. Губернатор и Рука-Вестник шагнули на край помоста, а музыканты сыграли заключительную триумфальную ноту.
– Лучшие и самые талантливые представители этой молодой провинции нашей великой империи! – гнусаво возвестил Голос Золотой-Зяблик. – Сегодня мы празднуем успех нескольких из вас. А также напоминаем остальным, что империя великодушно дает второй шанс.
Дальше он заверил тех, чьи имена не попали в свиток, что они получат право снова сдать экзамен через три года. Затем, таким же гнусавым голосом, принялся рассказывать впечатляющую историю мужчины, который провалил экзамены три раза подряд, но в конце концов сдал их и стал членом Восточной академии, величайшего научного заведения империи.
Его слова, лишенные для меня смысла, точно назойливые мухи, жужжали в ушах, и я сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. У меня не было никакой возможности оказать давление на Чистую-Реку, ничего, что я мог бы использовать против него, если он станет угрожать мне разоблачением.
– Я спас тебе жизнь, – сказал я, надеясь тронуть его моральные чувства.
– Верно, – не стал спорить он и улыбнулся еще шире. – Я бы уже мог открыть твою тайну, но именно по этой причине молчу. И в ответ предлагаю спасти твою. Тебя казнят, как только твой секрет станет известен, а они его узнают, когда пометят тебя тетраграммой и император заглянет в самые темные уголки твоего сознания. Если тебе предложат стать учеником, откажись, и я никому ничего не скажу.
Губернатор махнул рукой в сторону свитка.
– Итак, давайте узнаем результаты экзаменов.
Свиток развернулся. Все имена, кроме пятнадцати, были записаны черными чернилами. Четырнадцать – красными. И одно – золотом.
Имя Чистой-Реки занимало строчку в красном списке, сразу под моим.
– Они узнают, – прошептал Чистая-Река, – и убьют тебя.
Губернатор назвал первое имя в красном списке – Желтый-Камень.
Он мгновенно забыл про похмелье и быстро взобрался на помост, чтобы получить серебряную столу и медальон – знаки его назначения. Я оглянулся через плечо и увидел, что Коро Ха, сияя гордой улыбкой, смотрит на меня. Если бы я сделал то, чего требовал Чистая-Река, как я смог бы объяснить свой отказ наставнику или отцу, да и вообще кому бы то ни было?
Тринадцать лет назад имперские солдаты обыскивали наш дом, рассчитывая поймать печально знаменитого бандита по имени Хитрый-Лис. Возможно, тринадцать лет – достаточный срок, чтобы те события стерлись из памяти, но мой отказ стать учеником Руки-Вестника вызовет повышенный интерес к моей семье. И, даже если не будет никакого наказания, кто в империи согласится торговать с моим отцом, когда станет известно, что он женат на сестре главаря восстания?
Губернатор выкрикнул седьмое имя.
– У тебя заканчивается время, Ольха, – прошептал Чистая-Река. – Отступись.
В темном лесу моя бабушка позволила мне попробовать вкус магии, но она меня бросила. Теперь же сама империя предлагала стать учеником. Я мечтал об этом знании больше, чем о престиже и власти или восстановлении репутации моей семьи. И я решил, что готов рискнуть, несмотря на угрозы амбициозного, коварного крестьянина.
– Нет, – сказал я.
Губернатор назвал двенадцатое имя. Чистая-Река сделал глубокий вдох и кивнул.
– Хорошо. Ты доказал, что недостоин высокой чести. Каков урок истории про кота, если не то, что мы должны знать свое место и не метить туда, куда не можем дотянуться? Думаю, скоро мы увидимся на твоей казни.
– Колдовство перестало открыто практиковаться еще до моего рождения, – сказал я, прогнав ярость. – Разве в нашей деревне есть ведьма? Или кто-то, ублажающий богов? Ты слишком хорошо образован, чтобы закрывать глаза на такие вещи. А как насчет твоих родителей? Если ты меня сдашь, ты и сам станешь подозреваемым.
– Ха! – рявкнул Чистая-Река.
Сидевший рядом с нами наставник сердито на него оглянулся, и он склонил голову, извиняясь, затем наградил меня хмурым взглядом.
– Пустая угроза, основанная на праздных размышлениях. Кроме того, мне не потребуется ничего говорить. Как только они пометят твою руку, императору все станет известно.
– Это всего лишь глупые слухи, – возразил я, призвав всю свою уверенность.
Что мог знать сын фермера про связь императора с его Руками?
– Даже если слухи вранье, на твоей правой руке имеются соответствующие метки. – Он наклонился совсем близко и прошептал: – Ведь, наделяя человека колдовством, ему делают надрезы на ладони, так? Рука-Вестник сражался с ведьмами, он поймет, что означают твои шрамы. Тебе придется отказаться, Ольха, или ты умрешь.
Однако в его рассуждениях имелся серьезный недостаток. Я вспомнил историю про моего деда, которую рассказала мне бабушка, о том, что он умер в вызванном им самим пламени. Если каждая ведьма или ведьмак в Найэне скорее умрет, чем попадет в плен к врагу, и им по силам с собой покончить, когда их загонят в угол, в таком случае рисунок шрамов, указывающих на то, кто они есть, является тайной для империи точно так же, как и сама найэнская магия.
Значит, существовала вероятность, пусть и небольшая, что Рука-Вестник не распознает мои шрамы. И никто из Рук императора.
– Возможно, – сказал я и посмотрел на Чистую-Реку таким же взглядом. – И тем не менее.
Он широко раскрыл глаза, услышав холод в моем голосе, а я продолжил, наклонившись к нему: – Там висел фонарь. И больше ничего.
Губернатор выкрикнул имя Чистой-Реки, он заморгал, словно выныривая из сна, и поспешил к помосту. Прошептал ли он что-то Руке-Вестнику, когда поклонился, чтобы принять свою столу? Я решил, что это не имело значения. Его слово против моего. Мое происхождение значительно выше. Я занял более почетное место. Однако мои шрамы и родня добавят вес его обвинениям.
Чистая-Река вернулся на свое место, напряженно сел и стал смотреть прямо перед собой.
– Наконец, мы с удовольствием приглашаем первую Руку императора, родившегося в Найэне, – провозгласил губернатор. – Вэнь Ольха, сын Вена Палисандра, потомок великого генерала Вена Могучего-Дуба, который и сам являлся Рукой императора.
Все провожали меня взглядами, когда я, стараясь выглядеть уверенно, шел к помосту. Дойдя до него, я три раза поклонился: сначала губернатору, затем Руке-Вестнику и, наконец, тем, кто сидел внизу. Лицо Коро Ха сияло, точно солнце.
Чистая-Река сидел с полуприкрытыми глазами, выражения которых я не смог прочитать.
– Благодаря выдающимся знаниям ты опередил всех своих товарищей, – сказал губернатор. Свет по-прежнему стекал с его лба, и я почувствовал давление колдовства, которое связывало его мысли с императором и давало ему право говорить от имени империи. – Рука-Вестник великодушно избрал тебя своим учеником. У него ты научишься канонам колдовства и под его руководством начнешь направлять свои глубокие таланты на управление и защиту империи.
Рука-Вестник выступил вперед. Он держал печать, выплавленную из золота и украшенную изображением свернувшихся львов-змей.
– Эта печать наделит тебя властью и привилегиями, – сказал он с важным видом, и в его голосе не было даже намека на легкомысленные, игривые интонации, с которыми он рассказывал историю про кота с пятью пальцами. Однако уголок рта чуть пополз вверх, когда он продолжил: – Ты будешь носить неизменное имя императора, ключ к законам колдовства. Протяни руку, чтобы обрести эту честь.
Пальцы моей правой руки сжались в кулак, и я представил, как Чистая-Река наблюдает за происходящим снизу и ждет моего падения в тот момент, когда я покажу Руке-Вестнику свои шрамы.
Одновременно меня посетила неожиданная и пугающая мысль: метки, которые бабушка вырезала на моей ладони, изменили ощущение магии, сдерживая ее. Что произойдет, если поверх них появится имперская тетраграмма? Я уже знал, какую опасность представляет слепое использование магии. Я посмотрел Руке-Вестнику в глаза, надел самое честное и открытое выражение на лицо и протянул ему левую руку.
Улыбка Руки-Вестника погасла.
– Что ты творишь? – прошипел он. – Это должна быть правая рука.
– Я умею писать левой, – заверил я его.
Он в изумлении открыл рот и посмотрел на губернатора, но я не сдавался.
– Ваши Превосходительства, почему знак Руки императора стоит на правой руке, если не потому, что они ею пишут? Составляют эдикты и творят правосудие кистью так же, как защищают империю с помощью колдовства. Ладонь, которая держит кисть, должна быть отмечена, чтобы именем императора наделить властью действия Руки.
Я надеялся, что Рука-Вестник сумеет увидеть здравый смысл между нетрадиционными рассуждениями и своими представлениями о мире.
– И ты умеешь писать левой рукой? – спросил он.
– Да, умею, – ответил я.
Рука-Вестник повернулся к прокторам, которые ровными рядами стояли на коленях на краю помоста. Внутри у меня все сжалось.
– Кто из вас проводил письменный экзамен мастера Вена? – спросил он, и трое из них подняли руки.
Рука-Вестник махнул самому молодому из них.
– Скажи мне, какой рукой мастер Вэнь держал кисть?
Молодой проктор внимательно на меня посмотрел.
– Ваше Превосходительство. Я не помню, чтобы кто-то из кандидатов использовал левую руку.
– Это сразу стало бы заметно, если бы кто-то из них так поступил, верно? Не увидеть такое было бы невозможно?
– Очень необычная практика, Ваше Превосходительство.
– Спасибо.
Молодой проктор поклонился, а Рука-Вестник повернулся ко мне, и я увидел подозрение в его глазах. Я же стоял спокойно, продолжая протягивать ему левую руку. Среди замерших зрителей прокатился шепот.
– Ты! – рявкнул Рука-Вестник, наставив палец на следующего проктора, немолодого ученого с лохматой бородой и лысиной. – Мастер Вэнь использовал во время экзамена правую или левую руку?
Проктор откашлялся.
– Я не стал бы терпеть отклонений от ритуала и кодекса, если бы молодой человек стал писать эссе левой рукой, поскольку, как говорил великий философ морали Ха Вьюрок-в-Тростниках…
– Спасибо, проктор, – перебил его Рука-Вестник.
Пожилой проктор возмущенно откашлялся и снова уселся на пятки, а Рука-Вестник сделал еще один шаг вперед.
Он оказался так близко, что я уловил запах чая, специй и мяса в его дыхании.
У меня разбегались мысли, но в голове поселилась пустота, как в эпицентре бури.
– Ты! – еще громче выкрикнул Рука-Вестник и указал на третьего проктора. – Тот же вопрос.
Третий проктор наградил меня суровым взглядом.
– Он писал правой рукой.
– Спасибо! – Рука-Вестник коротко ему поклонился и резко развернулся лицом ко мне.
– Ты готов опротестовать показания трех ученых, наблюдавших за тем, как проходил твой экзамен, точно ястреб, который следит за полевой мышью?
В зале воцарилась оглушительная тишина.
– Нет, Ваше Превосходительство, – ответил я. – Я не говорил, что писал экзамен левой рукой, лишь сказал, что могу и использую ее, а также что она лучше подходит для службы императору.
– Новые детали! Значит, ты умеешь писать обеими руками? Редкий талант.
– Не талант, а умение, – поклонившись, проговорил я. – Ему научил меня мой наставник, посвятив этому долгие часы.
– С какой стати твой наставник решил потратить время на столь необычные вещи?
– Чтобы я мог служить императору, даже если я лишусь одной руки, что чуть не произошло со мной в детстве.
Выражение лица Руки-Вестника мимолетно изменилось – недоверие уступило место любопытству.
– Объясни.
– Когда я был ребенком, плохо обработанная тарелка развалилась у меня в правой руке на несколько осколков, – начал я. – Мой великодушный и многострадальный наставник не хотел, чтобы я бездельничал, пока она заживала, и стал учить меня пользоваться левой. Это происшествие помогло ему понять, что в нашем беспокойном мире возможность продолжать работу даже после потери столь важного инструмента, как пишущая рука, будет иметь огромное значение. После того как я выздоровел, он заставлял меня писать каждое упражнение дважды – правой и левой рукой. И вскоре даже мой отец не мог определить, какую из них я использовал.
В зале снова послышался шепот, и мне стало интересно, о чем в этот момент думал Коро Ха. Скорее всего, проклинал меня за глупость и хвастовство.
– Мой долг дать императору лучшее, на что я способен, – продолжал я. – И, если выбирать между изуродованной правой рукой и безупречной левой, я остановлюсь на левой.
– Какая дурацкая история! – вскричал Голос Золотой-Зяблик и принялся раздраженно размахивать длинными рукавами. – Правая рука является естественным инструментом письма, левая служит для поддержки локтя правой. Так утверждают все трактаты по каллиграфии.
– Звучит странно, – вмешался Рука-Вестник. – Но указывает на редкое качество.
– Какое качество? – возмущенно спросил губернатор. – Это указывает на отклонение.
– Когда вся семья собирается за обеденным столом, разве не должен сын сначала предложить лучшие куски отцу? Разве он поступит неправильно, если нальет ему первую чашку чая – пусть нередко горького, – а не обслужит прежде гостей? Мастер Вэнь продемонстрировал нам, что он прекрасно знаком с понятием уважения. – Намек на улыбку снова появился на лице Руки-Вестника. – Если его история правдива.
– Это правда, Ваше Превосходительство. Мой наставник может подтвердить все, что я сказал.
– А также мои глаза.
Рука-Вестник сжал пальцами мое правое запястье, я на мгновение потерял равновесие, но сдержал крик, когда он вздернул мой рукав, открыл правую руку и принялся внимательно изучать ладонь. Я уже не сомневался, что он назовет меня предателем и тайным ведьмаком. Хватило бы у меня храбрости вызвать пламя и покончить с собой прямо на помосте вместо того, чтобы позволить империи узнать секреты, ради сохранения которых умер мой дед?
Рука-Вестник подозвал одного из слуг.
– Принеси бумагу, кисть и чернила, – приказал он. – А также сочинения мастера Вена.
Он отпустил меня, а слуги бросились в приемную и вернулись со столом. Рука-Вестник велел мне встать на колени. Один из прокторов протянул запечатанную воском лакированную шкатулку с моим именем на крышке.
– Первый документ здесь – твоя родословная, – сказал Рука-Вестник и прикоснулся пальцами к крышке шкатулки. – Ты воспроизведешь ее левой рукой. Если ты говоришь правду, я не увижу никакой разницы между тем, что ты написал шесть дней назад, и тем, что напишешь сейчас.
Слуги приготовили стол, чернильную палочку, точильный камень, кисти, кувшин с водой – инструменты, которыми я пользовался всю свою жизнь. Я почувствовал, как дрожат мои руки, когда налил на камень воду и начал стачивать чернила. Мои пальцы заскользили по кисти, как будто она не была самым знакомым в мире предметом.
Рука-Вестник спрятал кисти рук в рукава, а я приступил к его заданию. Я сосредоточился на странице, на каждой строчке и логограмме, и мои пальцы обрели знакомую уверенную легкость, формируя слова, которые я писал множество раз. Волоски кисти гладко заскользили по бумаге, замерли и выпрямились, когда я закончил последнее предложение.
Рука-Вестник заглянул через мое плечо, стал читать и задышал быстрее. Затем он махнул рукой слуге, который держал запечатанную шкатулку с моими сочинениями. Воск треснул, скрипнули петли крышки, зашуршала бумага, и я услышал короткое, резкое восклицание.
– Мои извинения, мастер Вен, – сказал он. – Мне не следовало сомневаться в словах того, кто продемонстрировал столь великолепные результаты на всех испытаниях.
Он бросил на землю первую написанную мной родословную с небольшой помаркой в самом начале, той самой, из-за которой я боялся провалить экзамен, затем сложил новую и убрал ее в шкатулку.
– Ты правильно поступил, предлагая нам левую руку. Она лучше правой.
Потом он опустился на колени по другую сторону стола и улыбнулся – он хмурился, но все равно это была улыбка, – и, глядя мне в глаза, поклонился.
– Ты будешь достойным, хотя и необычным учеником, – заметил он.
С этими словами он снова достал печать с именем императора, взял меня за левую руку, повернул ее ладонью вверх и сказал:
– Вэнь Ольха, я награждаю тебя печатью и называю Рукой императора.
Глава 7. Признание
На следующий день я приготовился к возвращению домой, чтобы поблагодарить родителей, отпраздновать мой успех, попрощаться с ними и собрать свои вещи, чтобы жить и учиться у Руки-Вестника, в резиденции губернатора. Но перед отъездом Рука-Вестник дважды меня предупредил.
– Магия оставляет следы в узоре мира, подобно лодке на тихом озере, – сказал он. – Ты почувствуешь, как они пузырятся под поверхностью твоего сознания. Не тянись к ним. Ты еще не готов. Если ты попытаешься применять магию, то станешь опасен для самого себя и других, точно начинающий ходить ребенок с мечом в руках.
Я чувствовал эти следы с тех пор, как мне исполнилось восемь, но тетраграмма внесла нечто новое: источник силы. На самом деле, в меньшей степени родник, нежели гейзер, и я ощутил прилив и пульсации в тот самый миг, когда золотая печать коснулась моей руки.
– Кроме того, я должен тебя предупредить: несмотря на то, что ты успешно сдал имперские экзамены, ты все еще можешь потерпеть неудачу. Ты получил могущество, потому что мы посчитали тебя достойным, но, если окажется, что это не так, ты будешь его лишен. Ценой твоей неудачи станет левая рука и ссылка в дальний угол империи. Тебе очень повезло, что ты способен писать двумя руками.
Пока он говорил, по спине у меня пробежал холод – уж слишком не вязались его слова с кротким выражением лица. Я поклонился, поблагодарил его за предупреждение и сел в паланкин, который должен был отвезти меня домой в последний раз за многие последующие годы.
Курьеры разъезжались по всей империи с результатами первых экзаменов, которые прошли в Найэне.
Всего через несколько дней после нашего с Коро Ха возвращения домой в поместье прибыл отец. Он сиял от гордости, когда обнял меня и крикнул стюардам и слугам, чтобы они начали приготовления к празднику.
– Мне не следовало сомневаться в тебе, Ольха, – сказал он. – Как только я услышал о твоем успехе, то немедленно продал в Северной столице все товары, которые смог, – за часть их истинной цены, – и сразу поспешил домой. – Он с восхищением посмотрел на серебряную тетраграмму на моей левой руке. – Подумать только, мой сын… Рука императора!
«Интересно, – подумал я, – поспешил бы он домой, если бы я не добился такого успеха на экзаменах?» Потом отец повернулся к Коро Ха, обнял его и заявил, что мой наставник стоил всех денег, заплаченных ему за десять лет моего обучения.
Моя мать плакала тихими счастливыми слезами, но старалась не смотреть на мою тетраграмму. Разумеется, до нее доходили те же слухи, которые Чистая-Река использовал в качестве угрозы, и она знала об уроках моей бабушки. Я хотел ее успокоить, сказать, что ни разу не почувствовал, как чужие глаза смотрели на мир моими глазами или чужого присутствия в мыслях, лишь ощутил новый прилив силы, – но мать никогда открыто не признавала мое наследие найэнов, не говоря уже о магии бабушки. Некоторые вещи мы хотели, но не могли произнести вслух, и после того как она меня поздравила, повисло неловкое молчание.
Несколько следующих дней я провел, собирая вещи. В наше поместье постоянно прибывали друзья моего отца, они заняли все свободное пространство, и вскоре в доме не осталось ни одной пустой комнаты, а отец хвастался, что даже гостиница в ближайшей деревне Поляна Пепла заполнена гостями, которым не хватило места в доме. За день до того, как мне предстояло отправиться в Восточную крепость и начать обучение, наши слуги – с помощью девушек найэни, нанятых в деревне, – установили в саду длинные столы и скамьи для пяти дюжин гостей.
Отец приказал достать из подвала все бочки и пыльные бутылки с вином, а также нанял женщин из деревни, чтобы они сплели из диких цветов венок, в центре которого поместили мое имя из желтых хризантем, ярких, точно золото.
К полудню гости заняли свои места, наполнив наше поместье шумом и разговорами. Отец посадил меня одного за стол, стоявший на помосте, рядом с садовой беседкой, а сам ходил среди гостей, подводил их по очереди к беседке, где каждый улыбался, склонив голову, и восхищался серебряными линиями на моей ладони, а отец повторял:
– Позвольте познакомить вас с моим сыном, Рукой-Ольха!
Лица и имена исчезали из моей памяти, как только отец уводил очередного гостя обратно к столам, уставленным пирожными в форме рук с имперской тетраграммой. Я поискал взглядом Коро Ха – или даже господина Йата, его я хотя бы знал, пусть нас и не связывали дружеские отношения, но не нашел ни того, ни другого. Разумеется, я оценил огромные расходы, на которые пошел отец, организовав праздник, чтобы показать свое расположение ко мне, но чувствовал себя одиноким и использованным – как будто отец хвастался самоцветом из своей сокровищницы.
Быть может, если бы я рассматривал свой успех так же, как отец – считая первым шагом к восстановлению репутации нашей семьи, – я бы не испытывал такого отвращения оттого, что он всячески выставлял меня напоказ. Однако для меня должность Руки императора являлась лишь способом получения магии, которая – как меня предупреждал Рука-Вестник – ограничивала меня своими собственными законами и правилами.
Впрочем, я был готов проявить терпение, ведь теперь обещание магии стало ближе, чем когда-либо прежде. Но я твердо решил, что не стану посвящать свою жизнь реализации амбиций отца, возвеличиванию империи или участию в восстании бабушки.
Пока я принимал уважительные поклоны и поздравления и пожимал руки незнакомцев – прикрывая маской вежливости растущее разочарование, – во мне росла решимость: как только я овладею магией достаточно хорошо, то воспользуюсь свободой, которую она дает, чтобы создать третью тропу.
На сад спустились сумерки, когда отец закончил представлять меня гостям. Бочки и бутылки быстро пустели в свете сотен светильников с имперской тетраграммой, начертанной золотыми чернилами. Отец заставил меня рассказать обо всех блюдах, которыми потчевали в особняке губернатора тех, кто успешно сдал экзамены, чтобы повторить это меню. Конечно, наша кухня бледнела по сравнению с кухней Голоса Золотого-Зяблика, и я, покраснев от смущения, отодвинул в сторону тарелку с полусырым угрем.
Я пытался утопить свои переживания в вине, что лишь их усиливало и заставляло пить еще больше. К тому моменту, когда отец, продолжавший горделиво жестикулировать, подарил мне лаковую панель с изображением родословной нашей семьи, в конце которой он добавил мое имя, написанное крупными, бросавшимися в глаза символами, я был уже сильно пьян.
Я улыбался и кивал, пытаясь вспомнить время, когда начал учить свою родословную с Коро Ха. Вот Вэнь Могучий-Дуб, ставший для меня образцом, – именно его заслуги заставили меня подумать, что я смогу овладеть магией. Тот семилетний мальчик был бы рад увидеть свое имя, гордо написанное рядом с именами своих уважаемых предков, но сейчас мне хотелось только одного: чтобы вечер поскорее закончился и я смог вернуться к Руке-Вестнику и начать обучение.
Другие незначительные ритуалы должны были возвеличить мое имя и достижения, но лишь еще сильнее меня смутили. Мне пришлось встать и процитировать по памяти высказывания мудрецов. Потом отец принес копии моих экзаменационных эссе и заставил меня их прочитать, что я и сделал, пока не поднял взгляд и не увидел, что гости, которые не были заняты тихой беседой, смотрели на меня остекленевшими глазами – им стало скучно, и они ничего не понимали.
Нет, здесь собрались совсем не те образованные люди, с которыми я обедал в Восточной Крепости. Вокруг меня сидели друзья моего отца: купцы и местные землевладельцы – богатые, но менее важные для империи, по утверждению Путника-на-Узком-Пути, родом из этой далекой части Найэна, где пустил корни мой отец только по той причине, что именно тут ему удалось дешево построить свои впечатляющие владения. Я поискал глазами отца и увидел, что он сидел с каким-то другим торговцем, они сблизили головы и о чем-то говорили, пока я читал свое эссе.
Мое смущение превратилось в отвращение, и я прекратил чтение на середине предложения, а отец и гости разразились не слишком дружными аплодисментами, после чего возобновили свои разговоры. Я сел и допил вино, встал и молча ушел в свои покои.
По пути я наконец нашел Коро Ха, который стоял на берегу мелкого пруда в саду, в одной руке он держал трубку, в другой – чашу с вином. Громкие звуки праздника доносились сюда приглушенно, а пруд освещала лишь луна. Коро Ха еще не увидел меня, и я наблюдал, как он смотрел на пруд, потягивал вино, медленно затягивался и выпускал колечки дыма. Прежде он никогда не курил. Или просто скрывал это от своего ученика?
Наконец он повернулся и увидел меня.
– Ольха! – воскликнул он, закашлялся и закрыл рот. Когда он пришел в себя, Коро Ха спрятал трубку в ладони и опустил руку – возможно, надеялся, что я ее не заметил. – Твой отец потратил столько денег ради тебя. Тебе следует там быть.
– Не ради меня, – ответил я. – Я для него лишь повод похвастаться. Он делал один круг за другим, завязывал новые торговые контакты и укреплял старые, пока я читал гостям отрывки из своих экзаменационных эссе.
Я протянул руку к трубке. Коро Ха приподнял брови. Прежде он не стал бы потакать подобным порокам.
Но сейчас не мог мне отказать, ведь я стал Рукой императора.
– Тебе это кажется оскорбительным, – спокойно сказал Коро Ха и протянул мне трубку.
– Да, – ответил я. – Впрочем, я могу ошибаться. Мой отец не получил хорошего образования. Как и все эти люди.
Я поднес трубку к губам, втянул в себя едкий дым – и мне тут же пришлось сделать хриплый выдох. Коро Ха прикрыл рот рукой, скрывая смех, а я еще долго плевался и кашлял, вернув ему трубку.
– Есть у него образование или нет, он остается твоим отцом, – сказал Коро Ха. – Ты знаешь первые афоризмы. И прекрасно понимаешь, чем ты ему обязан.
– Мое новое положение все меняет, – сказал я. – Отныне я Рука императора. Разве теперь я не стал его старшим братом в иерархии империи?
Коро Ха вздохнул и предложил мне свою чашу с вином. Я выпил. Вино оказалось не слишком крепким и разведенным водой – и принесло облегчение моему горевшему горлу.
– Ты амбициозен, Ольха, и очень неплохо этим воспользовался, – сказал Коро Ха, – но постарайся наслаждаться своими успехами по мере их достижения. Глаз, который всегда ищет следующий поворот тропы, не видит красоты леса.
– Какой мудрец это сказал? – спросил я.
– Коро Ха, – с улыбкой ответил он.
Я рассмеялся и вернул ему чашу.
– Достойная мудрость из надежного источника.
– О, тут у меня нет уверенности, – ответил он. – Я всего лишь наставник, а ты – Рука императора, очень скоро тебя начнут обучать тайному знанию и магическому искусству.
– Тем не менее я должен поблагодарить тебя за мой успех, – сказал я. – Без твоего руководства я бы так и остался глупым сыном простого торговца.
– Вовсе нет, – возразил Коро Ха. – Работа художника хороша настолько, насколько хорош исходный материал. Как однажды заметил Путник-по-Узкому-Пути: «Великая резьба равна качеству нефрита».
Его слова наполнили мою грудь и опустились в желудок. Всю свою жизнь я старался соответствовать стандартам Коро Ха. Он постоянно толкал меня вперед, ругал за ошибки, упрекал в глупости. И никогда не делал комплиментов.
И сейчас, когда время, проведенное нами вместе, подошло к концу, я расставался с человеком, к которому был гораздо ближе, чем к отцу, и я страстно желал связать наши умы и сердца. Я хотел, чтобы Коро Ха понял, как много он для меня значит, узнал о моих разочарованиях и благодарности, пока я не отправился учиться дальше, а он не отбыл к следующему ученику. Однако я все еще чувствовал возникшую между нами пропасть – следствие моего глупого пьянства.
Я уже потерял навсегда первого человека, который во времена моего детства имел огромное значение. Меня покинула бабушка, но что плохого сделал мне Коро Ха, чтобы я так грубо с ним обошелся?
И если он иногда вел себя сурово по отношению ко мне, то лишь из-за того, что верил в мой конечный успех на имперских экзаменах, который должен был привести меня к успешной жизни в империи. Да, ему платили за то, что он меня учил, но он мог бы это делать более жестко и менее тщательно. История о кошке с пятым пальцем могла закончиться гораздо хуже, если бы он не подготовил меня к подозрениям, которые всегда будут вызывать моя темная кожа и вьющиеся волосы.
Все эти мысли перемешались с вином и ударили мне в голову, где стало расти странное, болезненное давление, искавшее возможности вырваться наружу, – но слова от меня ускользали, когда мы стояли рядом в наступившем неловком молчании.
Я понимал, что должен вскрыть нарыв, не позволив нехватке слов лишить меня шанса принести Коро Ха извинения. Ведь он всегда обращался со мной с добротой и уважением, больше, чем кто-либо другой в моей жизни.
– Я сожалею, – выпалил я.
Он помолчал, держа чашу с вином у губ и нахмурив лоб.
– Я отвратительно себя повел во время праздника у губернатора, – продолжал я, стараясь поскорее произнести все нужные слова, опасаясь, что потом у меня не хватит на это мужества. – Ты был прав. Я напился и совершил глупость, которая едва не стоила всего. Мне следовало внять твоему совету, несмотря на то что я показал лучший, чем у тебя, результат на экзаменах.
И вновь наступила неловкая тишина. Коро Ха смотрел на меня, и выражение его лица постепенно смягчалось.
– Все в порядке, Ольха, – мягко сказал он. – Я также был молодым и глупым.
– Вовсе нет, – возразил я. – Ты мой наставник. Ты увидел во мне лучшее. А я в ответ повел себя с тобой как с последним слугой и не послушал твоего совета.
– Так и было, и я тебя прощаю. – Он улыбнулся и засунул в рот трубку. – У тебя будут другие учителя, Ольха. Они увидят в тебе то же, что и я. А теперь выпей со мной. Нам предстоит досидеть до конца праздника твоего отца.
Часть II. Ученик
Глава 8. Первые уроки
Я поселился в гостевом доме в восточной части сада Голоса Золотого-Зяблика, который Рука-Вестника получил на все время своего пребывания в Найэне. Наши комнаты выходили на искусственное озеро, где зимородки вили гнезда на высоком пористом камне, часто ныряя в воду за мелкой рыбешкой. На юге находились бамбуковые рощи и искусственные скалы, остававшиеся на заднем плане во время имперских экзаменов. На севере тянулись заросшие травой поля, похожие на гирзанские степи, – там сыновья губернатора, Иволга и Крыло, ежедневно получали уроки верховой езды.
Самой маленькой была западная часть сада, плоская песчаная поверхность, усеянная камнями, где Голос занимался созерцанием. В сердце сада располагался большой дом губернатора и его семьи, закрытый даже для Руки-Вестника и меня, туда мы могли попасть только по приглашению.
Рука-Вестник не стал тратить время и сразу приступил к нашим урокам. Он велел мне изучать карты до тех пор, пока я не смог определять границы всех провинций и оценивать их значимость для империи: Найэн, гористый остров, защищал восточное побережье империи; Тоа-Алон, богатая золотом страна с джунглями, покрывавшими мраморные предгорья Столпов Богов, гор, которые формировали южную границу Сиены. На севере простирались огромные равнины для лошадей и крупного рогатого скота, доходившие до тундры, где до сих пор бродили гирзанские племена. На западе находились Пустыни Батира и город-оазис Ан-Забат, мост между Сиеной и далекими землями, источник диковинок и роскоши, населенный непокорными говорящими-с-ветром.
В Центральной части, богатой заросшими лесом горами с залежами серы и холмистыми равнинами, выращивали пшеницу и просо.
Когда я овладел картами, Рука-Вестник предложил мне экономические задачи. Коро Ха тренировал мой разум структурами классических ссылок и сложностями языка, а Рука-Вестник учил логике и тактике торговли: как управлять кредитными линиями, продавать избытки товаров, скопившихся на складах, уравновешивать налоги и тарифы, чтобы поощрять торговлю и препятствовать затовариванию складов.
– У тебя хорошая голова для подобных вещей, – сказал он мне однажды, изучив мою работу. – Я замолвлю за тебя словечко в Бюро Экономики. Возможно, закончив обучение, ты сможешь получить полезную практику в качестве министра торговли в каком-нибудь отдаленном городе.
Я не сумел скрыть разочарования, и по его губам промелькнула уже хорошо знакомая мне призрачная улыбка.
– Тебе не нравится такая идея?
– Не мне давать оценку таким вещам, – ответил я.
Рука-Вестник небрежно отмахнулся от моих слов.
– Ольха, ты Рука императора. В стране не найдется и тысячи людей выше тебя чином.
– Но вы мой наставник, – сказал я. – Я буду делать то, что вы посчитаете правильным.
– Ну, я считаю, что будет лучше, если ты расскажешь мне, как ты относишься к идее стать министром торговли.
Это было чем-то новым. Ни отец, ни бабушка, ни Коро Ха никогда не спрашивали, что я думаю о своем будущем.
Улыбка на губах Руки-Вестника никак не отразилась в глазах, и я не мог понять выражения его лица.
– Я думал, что мои обязанности Руки императора окажутся… – я поискал нужное слово, – более уникальными.
– Уникальными в каком смысле? – Кажется, я уловил смех в его голосе.
В течение двух месяцев я старался забыть про тетраграмму на моей ладони и глубины нового могущества, которые она мне открывала. Я думал, что Рука-Вестник начнет учить меня волшебству, когда наступит правильное время. Но он дразнил меня земными вещами. Быть может, я слишком осторожничал? Как должен вести себя человек, впервые получивший такую силу?
– Только мы среди всех слуг императора способны пользоваться магией, – сказал я. – И я думал, что буду ее изучать, а не занимать бюрократическую должность, которую способен принять любой успешный кандидат.
– Понятно! – воскликнул Рука-Вестник и поднялся из-за стола, за которым сидел в комнате отдыха. – Пойдем, Ольха, я кое-что тебе покажу.
Сбитый с толку, но не собираясь протестовать – ведь мне впервые предстояло сделать шаг к знаниям, которыми я стремился обладать, – я молча последовал за Рукой-Вестником. Он повел меня по круговой тропе, шедшей вдоль искусственного озера, и я уловил запахи сена, навоза и конского пота, когда мы огибали заросший соснами холм на северном берегу. Сыновья губернатора учились ездить на лошади вместе со своим инструктором верховой езды, заставляя повиноваться молодого жеребца.
Рука-Вестник указал в сторону лошади.
– Я представляю тебе мир – чтобы ты его обдумал.
Иволга, старший из двух мальчиков, перевел жеребца в легкий галоп, а я с сомнением посмотрел на Руку-Вестника.
– Конечно, не в буквальном смысле, – сказал Рука-Вестник, – но, как и юный жеребец, мир полон энергии. Он мечется, бросается то в одну сторону, то в другую, не желая стоять на месте. Если оставить его в покое, он помчится вперед и вся накопленная им энергия превратится в хаос и разрушение.
Жеребец заржал и встал на дыбы. Иволга развернулся и натянул поводья, возвращая лошадь под свой контроль.
– Тот, кто держит поводья, может направить энергию в нужную сторону, – продолжал Вестник. – Конечно, мир есть зверь с множеством голов и поводьев. Военная сила. Торговля и экономика. Культура. Социальная структура. Магия. Существует огромное количество рук, которые тянутся к поводьям, – их столько, что мир не знает, куда бежать, и мы оказываемся в том самом хаосе, где зверь сам принимает решения.
История – это повесть о множестве королей и богов, которые желают завладеть поводьями мира, тянут их то в одну, то в другую сторону, и слабые становятся жертвами хаоса, возникающего в результате соперничества. Обещание империи есть обещание порядка. Один король. Один бог. Один император. И мы, множество его Рук, сжимающих поводья его именем.
– Именно по этой причине я должен изучать экономику? – спросил я.
– Среди прочих вещей, – ответил он, и его голос снова стал шутливым. – Например, изучать верховую езду.
Не дожидаясь моей реакции, он зашагал через поле, и полы его длинного плаща заскользили по влажной траве. Я поспешил за ним, стараясь скрыть разочарование.
Хотя Иволга был такого же возраста, что и я, в первые месяцы моего ученичества у Руки-Вестника мы редко проводили время вместе. Пока я сидел, уткнувшись носом в географию и экономику, Иволга занимался стрельбой из лука, фехтованием и борьбой с отцовской гвардией – когда не тренировался в верховой езде. Читал он в основном биографии великих генералов или трактаты о лидерстве и тактике, но еще чаще романтические описания эпохи героев Сиены.
Когда Иволга увидел, что мы с Рукой-Вестником идем к нему через поле, Иволга пустил жеребца шагом и подъехал к нам.
– О, наш уважаемый гость вышел на солнечный свет, – сказал он. – Как я могу вам служить, юный Рука императора?
Я уловил насмешку в его голосе, но не смог решить, следует ли мне отнестись к ней как к дружескому подшучиванию или прямому оскорблению.
– Привет, молодой мастер Иволга, – сказал Рука-Вестник. – Не знаю, согласитесь ли вы мне помочь. Рука-Ольха никогда не ездил на лошади – и нам следует это исправить.
– Отец едет верхом, когда ведет за собой солдат, – задумчиво ответил Иволга, – но я думал, что большинство Рук передвигается в паланкинах и сражается в шелковых одеждах.
Рука-Вестник рассмеялся, но я почувствовал себя оскорбленным.
– Мы больше чем просто ученые, – сказал я, – как только что объяснил мне Рука-Вестник.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/dzh-t-greythaus/ruka-korolya-solnca-71923306/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Дж. Т. Грейтхаус
Тип: электронная книга
Жанр: Зарубежное фэнтези
Язык: на русском языке
Стоимость: 0.90 ₽
Издательство: Эксмо
Дата публикации: 02.05.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Номинант Британской премии фэнтези.