Стать Роуэн
Стать Роуэн
Nina Brock
Роуэн – не просто студентка юридического факультета с репутацией бунтарки. Она – опора для больной матери, строгий наставник для младшей сестры-оторвы и человек, который не может позволить себе быть слабым. Мир не делает скидок, и чудес она давно не ждёт. Но что делать, если твой главный враг прячется не снаружи, а внутри тебя?
Это история не о героизме. Это история о простой девушке, которая учится жить, даже когда кажется, что сил больше нет.
Nina Brock
Стать Роуэн
I
Всё началось с утра. Такого самого банального – с яркими солнечными лучами, бьющимся в окна, и трелями птиц, которые, казалось, старательно пытались перекричать друг друга. Роуэн, как обычно, проспала.
Не потому, что кто-то виноват. Она вообще не любила отговорки. Просто… снова. То ли в полудрёме выключила будильник, то ли у самого бедняги сжалось механическое сердце, и он решил дать этой вечно невысыпающейся особе поспать ещё пять минуточек. Ну а дальше по классике: минуточки превратились в час.
Она подскочила, зацепилась ногой за край одеяла, чуть не грохнулась и почти выругалась. Почти – потому что мама ещё спала. А время, как назло, мчалось быстрее мысли. Сейчас всё сводилось к одному – запертая ванная, звук фена за дверью, музыка на всю громкость и разрывающийся от терпения мочевой пузырь.
– Зара, открой! Мне срочно надо! – голос звучал ровно настолько сдержанно, насколько это было для неё возможно.
– Подожди. Я волосы сушу. У тебя ж короткие, что тебе – водой брызнулся, и готово, – донеслось в ответ.
Роуэн глубоко вдохнула. Посчитала до пяти. Потом до десяти. Будто воздух мог растворить нарастающее раздражение и, заодно, саму Зару – хотя бы на пару минут. Примерно так же, как исчезает надежда на нормальный день.
– Ты что, решила высушить волосы до состояния веника? – пробурчала она, прижав лоб к холодной двери. – Или тебе просто нравится выводить меня из себя?
Изнутри донеслись музыка, щелчок лака и ленивый голос: – Я привожу себя в порядок. Это важно. Не всем же, как тебе: проснулась – и в чём попало бегом на улицу.
Роуэн промолчала. Потому что знала – скажет хоть слово, и остановиться будет уже невозможно. А день только начинался.
Щелчок замка. Дверь приоткрылась. В щели показалось лицо сестры – сияющее, накрашенное, самодовольное до такой степени, что Роуэн впервые за утро всерьёз задумалась, не заехать ли ему феном.
– Вэлкам! – радостно объявила Зара и скользнула мимо, оставив за собой шлейф сладкого фруктового аромата и ехидное, почти ласковое: – Кстати, у тебя сзади что-то торчит… А нет, это просто твои волосы. Как у медузы из мультика.
Роуэн захлопнула дверь. Глубоко выдохнула. И, наконец, осталась в тишине.
Ванна дышала теплом, зеркала давно сдались под натиском пара, а воздух – густо пропитан клубничным шампунем. Тем самым, который Роуэн на дух не выносила, но времени выбирать другой не было. Да и смысла – тоже. Правило в доме работало чётко: одна покупает – обе пользуются. И обе потом ворчат.
Она бросила взгляд в зеркало. Один глаз прищурен, второй – выпучен, как у совы. Волосы напоминали стиль "неделя без мытья". На щеке отпечаток подушки так старательно вжился в кожу, что казалось, он намерен остаться там до обеда.
– Просто шедевр. Выгляжу так, будто меня вытащили из канавы, – буркнула Роуэн и включила воду.
Через двадцать минут – на пять больше запланированного, потому что кофейник, видимо, решил сыграть в односторонние отношения и окончательно сдох, – она вылетела из дома. В одной руке термос с недопитым кофе, в другой – сумка, а в зубах уныло зажат кусочек вчерашнего тоста. Масло не спасло его ни вкус, ни текстуру, но он всё равно был съеден – не выкидывать же добро.
На остановке автобус, как назло, ушёл прямо перед её носом. Роуэн молча провожала взглядом заднюю фару, затем опустилась на скамью.
– Один-ноль. В пользу вселенной, как всегда.
Она прислонилась лбом к прохладному стеклу и сделала глоток кофе. Горький – сахар закончился, молоко протухло, но всяко лучше, чем ничего.
Пока ждала следующий автобус, лениво листала уведомления. Письмо с пометкой "СРОЧНО"от начальницы – уже третье за неделю, напоминающее о том самом злополучном отчёте, который никак не сводился из-за криво настроенной кассы. И два сообщения. Одно от старосты, предсказуемое, – нотация о её вечной безответственности, даже открывать не хотелось. И мамино, тёплое, заботливое: "Доброе утро, милая. Ты не забыла взять зонт? Обещали дождь."
Роуэн подняла взгляд к небу. Голубое, безмятежное, как рекламный буклет. Солнце било по глазам. И зонт, разумеется, остался дома.
– Чёрт… Спасибо, мама, – выдохнула она. – Теперь дождь точно будет.
И как только успела подумать, что хуже утро уже не станет, экран вспыхнул новым сообщением. От Зары. Короткое: "А я сегодня не вернусь."
Она замерла, пару секунд просто уставившись на экран, прежде чем пальцы сами набрали ответ: "Что это значит?"
Но телефон молчал. Ни слова в ответ, ни точки, ни смайлика.
Пока она сидела, прикусив губу и обдумывая, что вообще происходит, автобус наконец подъехал. Прыгнула в него на последних секундах, почти влетела, едва не сбив дверью ремешок сумки. И в голове крутилась одна и та же мысль: "Почему бы хоть раз не дать мне начать день спокойно? Почему вселенная всегда делает мне подножку? Два-ноль, чёрт тебя побери."
Ответа, конечно, не последовало. Ни от Зары, ни от вселенной. Только пенсионер с затяжным кашлем за спиной да группа школьников впереди, слушающих музыку на весь салон. Роуэн молча вытащила проводные наушники, впихнула их в уши и уставилась в окно.
Через несколько остановок автобус встал намертво. Пробка – плотная, вязкая, как манная каша. Стрелка времени беспощадно ползла вперёд, а пара уже началась шесть минут назад.
Роуэн глубоко выдохнула и пробормотала: – Три-ноль. Скоро пенальти начнутся.
Есть у людей особые дни – когда всё валится из рук и расписание забито под завязку так, что на сон остаются жалкие крохи, а про нормальную еду можно забыть. У Роуэн таких дней было семь в неделю.
И вот сегодня у неё первой парой стоял семинар по судебной практике. И вёл его профессор Чемберс. Тот самый Чемберс, чьё хобби заключалось в одном: вылавливать опоздавших и объяснять им, что чужое время – ценнее их собственного существования. Как бы ей хотелось хотя бы раз опровергнуть эту его бредовую теорию.
Автобус, наконец, дёрнулся с места. Роуэн выскочила на своей остановке так резко, что едва не снесла школьницу с розовым рюкзаком. Бросила рассеянное "извините", хотя куда больше хотелось огрызнуться, чтобы не стояла столбом. Но времени на споры не было – она рванула дальше.
На третьем этаже наконец остановилась, пытаясь сбить с лица предательское, сбившееся дыхание. Одёрнула куртку, втянула в себя воздух и, не торопясь, скользнула в аудиторию почти неслышно, хотя прекрасно понимала: поздно. Опоздание уже прилипло к ней так же прочно, как утренний свет, сочащийся сквозь жалюзи. Профессор заметил её задолго до того, как она добрела до своего места. Не удостоив взглядом, он что-то буркнул по-французски – в той манере, когда терпение у него лопалось с хрустом тонкой кожуры перезревшего плода. И, будто её вовсе не существовало, вернулся к своей лекции.
Роуэн опустилась на стул, разложила перед собой тетрадь, вытащила ручку. Изобразила готовность слушать, готовность писать – но мысли, как нарочно, разбегались, не складываясь даже в простые слова. Где-то на самом краю сознания крутилось одно-единственное имя: Зара. Вечно одна и та же история. Сначала обрывочное, глупое сообщение без объяснений, потом сутки тишины. А после – как по расписанию – звонок. Либо из участка, либо от какого-нибудь её мутного знакомого с прокуренным голосом и неизменной, до тошноты знакомой фразой: "Она не хотела, чтобы ты переживала".
Будто от этого становилось легче.
Переживания были постоянными. С момента пробуждения и до той минуты, когда глаза слипались от усталости. День за днём. По кругу.
Семинар тянулся своим чередом. Чемберс неторопливо рассуждал, вовлекая студентов, разбрасывая вопросы, а Роуэн с трудом боролась с желанием просто уткнуться лбом в парту. Она уставилась на пустую строчку в тетради. Ручка безвольно висела в пальцах. Слова, что появлялись на доске, ускользали сквозь сознание, не оставляя следов. Голос профессора давно превратился в ровный фоновый гул, что-то среднее между гудением вентиляции и занудным подспудным бормотанием юридической лексики.
Она невольно составляла в голове список: после семинара – в библиотеку, затем в магазин. Там – смена до полуночи, и снова домой. А утром всё по новой.
– Мисс Холлис, – спокойно, но отчётливо донеслось с кафедры.
Сердце ухнуло в живот. Фамилия повисла в воздухе, вытеснив из головы любые остатки мыслей. Пара однокурсников обернулась, заранее предвкушая зрелище.
Чемберс не повышал голос. Никогда. Он просто ждал. Глядел на Роуэн с лёгким прищуром, будто что-то измеряя.
– Скажите, что вам известно о деле State v. Norman? – Произнёс он с ленивым любопытством. – Если вы, конечно, в курсе, о чём речь.
Секунда. Другая. В аудитории послышались приглушённые смешки. Один – особенно мерзкий – справа. Слева щёлкнула ручка – кто-то уже приготовился отвечать, подстраховываясь на случай, если Холлис с треском вылетит.
Но она просто сжала пальцы до побелевших костяшек. И когда её взгляд случайно скользнул по лицам тех, кто заранее приготовился наблюдать её провал, что-то в голове наконец щёлкнуло.
– Ну? – Чемберс чуть наклонился вперёд. – Мисс Холлис? По вашему выражению лица я подозреваю, вы размышляете о чём-то куда более захватывающем, чем судебная практика.
– Вовсе нет, – коротко отрезала она, выпрямилась и начала: – Речь идёт о Джуди Норман. Её судили за убийство второй степени. Три выстрела в голову мужа, когда тот спал. На суде миссис Норман рассказала, что её муж физически и морально злоупотреблял ею на протяжении последних двадцати лет.
Она сделала паузу. Голос был низким, чуть хрипловатым.
– Но в 1989 году суд признал: в момент выстрела угрозы не было. А значит, это не самооборона.
Чемберс кивнул. Почти одобрительно.
– И как, по-вашему, миссис Норман следовало поступить, чтобы её действия сочли законными?
– Подождать, потерпеть, – голос Роуэн звучал сухо, почти буднично. – В идеале – умереть. Тогда, может, и оправдали бы. Посмертно.
В аудитории прошуршали. Не громко, но ощутимо. Кто-то вскинул брови, кто-то усмехнулся. Чемберс не шелохнулся.
– Любопытное обобщение, – проговорил он спокойно. – Но с чего вы взяли, что это имеет отношение к закону?
Роуэн не сразу ответила. Почувствовала, как сжались пальцы. Ещё немного – и ногти врежутся в ладонь. Она открыла рот, не зная, что скажет. Но сказала: – Потому что присяжные осудили не убийство. Они осудили страх. Осудили бессилие. И осудили само право защищаться, если никто другой этого не делает.
Чемберс молча откинулся в кресле. Некоторое время смотрел на неё поверх очков, затем медленно снял их, вытер линзы. Над губами скользнула усмешка – тонкая, почти тень.
– Вы решили говорить о страхе, мисс Холлис, – произнёс он. – Но вы ведь понимаете, что закон не оперирует эмоциями. Только фактами.
– Закон – возможно, нет. Но люди – да, – Роуэн чуть приподняла подбородок. – Мы живём в эмоциях. Дышим ими. И если закон не учитывает этого – он бесполезен. Потому что если система смотрит на насилие и ничего не делает, значит, она его допускает.
– Эмоции – шаткое основание для правосудия. Сегодня – испуганная женщина. Завтра – кто-то, "почувствовавший"угрозу в чужом взгляде. Скользкая дорожка, не так ли?
– Разве суд – не то место, где контекст значит всё? – Роуэн не отвела взгляда. – Или мы живём в мире, где удар – просто удар? Где пятнадцать лет страха не приравниваются к одной ночи безнаказанности?
Профессор чуть кивнул, внимательно наблюдая.
– То есть, по-вашему, справедливо строить судебную практику на чьих-то… внутренних ощущениях?
– Нет, – спокойно отозвалась Роуэн. – Если под "внутренними ощущениями"вы понимаете состояние человека, которого пинали до рвоты, запирали в комнате, размахивали ножом у лица ребёнка, то дело не в эмоциях. Дело в системной угрозе. В том, кто опаснее: тот, кто выжил, или тот, кто годами пользовался бездействием других?
Пауза. В зале кто-то перестал писать. Кто-то выпрямился в кресле.
– Её вина не в том, что она убила, а в том, что сделала это тогда, когда угроза ещё не была зафиксирована. Когда это красиво не вписывалось в рапорт. Она защищалась в тот момент, когда могла. А не тогда, когда всем было удобно.
Чемберс молчал. Но не от равнодушия. Он слушал по-настоящему.
– Закон требует конкретный факт: угроза жизни – здесь и сейчас, – наконец напомнил он. – А в её случае мистер Норман спал. Где же угроза?
– В том, что она знала, что будет после. – Голос дрогнул, но Роуэн справилась. – Знала, что каждое "прости"заканчивается синяком, каждое "я исправлюсь"– больничной койкой. Она жила в реальности, где ночь сама по себе была угрозой. И "он спал"звучит безопасно только для тех, кто никогда не просыпался от собственного крика.
На губах у Чемберса снова промелькнула тень усмешки. Лёгкая, тёплая. Но исчезла так же быстро.
– Допустим, суд её оправдал бы, – сказал он медленно. – Не боитесь, что сотни других начнут выносить приговоры в собственной постели?
Роуэн задумалась. Секунду. Две. А потом – тихо: – Я боюсь другого… Боюсь, что сотни людей будут продолжать жить с мыслью: если завтра их убьют, никто даже не удивится. Потому что "так бывает". Потому что они не были идеальными жертвами.
Наступила тишина. Длинная, вязкая. Чемберс, впервые за всё занятие, не нашёл, что сказать сразу. Только после паузы неторопливо положил ручку на стол и протянул: – Пожалуй, не тот ответ, который я ожидал услышать от будущего адвоката.
Роуэн не ответила. Ни словом, ни ухмылкой. Только пальцы чуть крепче вцепились в край стола. В груди медленно пульсировало то странное, новое ощущение – когда говоришь не то, что "правильно", не то, что хотят услышать, а то, что нельзя не сказать. И это зачли за ошибку.
Чемберс приподнял подбородок и, не отводя взгляда, добавил: – Однако… похоже, мы всё-таки нашли способ пробудить ваш интерес к праву, мисс Холлис.
В аудитории кто-то тихо усмехнулся, кто-то неловко заёрзал на месте, но Роуэн не обернулась.
– Он у меня был всегда, – пожала плечами.
Пауза.
– Холлис, вы когда-нибудь думали стать судьёй?
Фраза прозвучала спокойно, без сарказма. Но в интонации скользнула лёгкая леность, как будто сам Чемберс понимал, насколько абсурдно звучит это предложение.
Роуэн подняла взгляд. Улыбнулась краешком губ – тем самым, которым обычно отвечают на издёвку, когда не хочется ввязываться, но и молчать – тоже не вариант.
– Судьёй? – переспросила она, хмыкнув. – Я скорее присяжного застрелю, чем вынесу приговор без эмоций.
По аудитории прокатился сдержанный смешок.
Чемберс чуть склонил голову. Не одобрительно, скорее задумчиво.
– Тогда, возможно, политиком, – продолжил он. – С вашими речами и темпераментом вам либо законы писать, либо митинг вести.
– Не дай бог, – отозвалась Роуэн шёпотом. А вслух, чуть громче: – Учитывая зарплату юриста-практиканта, оба варианта звучат заманчиво.
Чемберс усмехнулся почти по-настоящему. На лице промелькнула та самая редкая тень – когда строгий человек вдруг что-то признаёт. Вслух или про себя – уже не имело значения.
– Несмотря на эмоциональность и страстность ответа, – сказал он, обращаясь ко всей аудитории, – мисс Холлис выдала один из самых комплексных разборов, что я слышал за последние годы. Потому что действовала не линейно. Потому что поняла: реальность – это живая, непредсказуемая материя. И пока вы не научитесь хотя бы видеть это, – он сделал паузу, – вы не юристы. Вы просто зубрящее поколение, которое не задумывается, как термины работают за пределами учебника.
Когда семинар подошёл к концу, Роуэн поднялась одной из последних. Тетрадь так и осталась почти чистой – пара небрежных каракулей, зачёркнутая строчка и номер страницы из учебника, к которому она, скорее всего, так и не вернётся. Времени на это точно не будет.
Проходящая мимо староста, бросила на Холлис взгляд. Короткий, уставший, и абсолютно пустой. Ни удивления, ни разочарования. Просто привычное смирение: Холлис всегда где-то на своей волне. Ни слова, ни укоров. Наверное, поняла, что спорить с Роуэн – занятие бессмысленное, как учить камень плавать.
Но профессор, разумеется, сдаваться не собирался.
– Мисс Холлис, – окликнул он, когда она уже почти дотянулась до дверной ручки.
Роуэн остановилась и обернулась. Где-то внутри всё нехотя сжалось, как перед встречей со стоматологом.
– Опять, – усомнился он негромко. Без взгляда и пафоса протянул зачётный лист. – Ваше присутствие на занятиях всё больше напоминает случайную акцию, а задания – настоящим издевательством над здравым смыслом. Вы ведь понимаете, что без системной работы ни один талант не спасёт?
Она взяла лист.
– Понимаю.
– И?
– И работаю над этим, – ответила она, стараясь говорить спокойно.
Профессор впервые за всё время посмотрел прямо. Долго. Изучающе. В его взгляде было меньше раздражения, чем ей хотелось бы, и больше усталости, чем она ожидала. Затем он выдохнул, коротко качнул головой: – Постарайтесь не сжечь свой потенциал. Второго шанса жизнь выдаёт редко.
Роуэн кивнула, повернулась и ушла. Без реплик напоследок, потому что знала: стоит открыть рот – обязательно сорвётся.
Следующие пары пролетели, как сквозняк: что-то машинально записывала, кое-где подчёркивала, пару раз клюнула носом, борясь с предательской сонливостью на профессиональной этике. Мозг включил автопилот, а день рассыпался, как сквозь дырявое сито.
К обеду небо затянуло свинцовыми облаками, и с него посыпалась мелкая, противная морось – липкая, будто сама природа решила добавить в список её раздражителей очередной пункт. Роуэн наскоро доела нечто, отдалённо напоминающее сэндвич из автомата, и потащилась в библиотеку. Надо взяться за дипломную работу заранее, чтобы не повторить прошлогодний крах, когда она писала курсовую за ночь, литрами заливаясь кофе, проклиная всё от учебника до собственной тупости, а потом ещё неделю жалела о каждой строчке.
Села за стол у окна, разложила тетрадь, включила учебный компьютер – тот привычно зафырчал, как старый кот. Натянула капюшон, чтобы хоть чуть заглушить окружающий мир, и принялась читать материалы по теме.
На удивление, голова начала соображать. Не идеально – мысли по-прежнему ускользали, но она цеплялась за суть, за структуру, за строчки из документов, и вскоре уже печатала. Не ради оценки. Просто чтобы выговориться. Через дело. Через закон. Через то, что в этой жизни хотя бы иногда поддаётся логике.
Время растаяло незаметно. Часы на экране показали 17:22.
– Чёрт, – выдохнула Роуэн и поспешно начала закрывать вкладки.
До начала смены оставалось чуть больше получаса, а путь до магазина занимал минимум двадцать минут, если без транспорта – а автобус, как назло, ходил нерегулярно.
Выскочила из библиотеки, закидывая сумку через плечо, зацепила шарф и рванула вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Морось, конечно же, усилилась. На остановке – пусто. Табло мигало временем прибытия, но цифры скакали, как курсы валют: шесть минут, потом тринадцать, потом снова шесть. Очередной привет от вселенной.
Роуэн махнула рукой и побежала. Дорога до магазина не казалась длинной, когда злость разгоняла кровь. Она ненавидела опаздывать. Даже сюда – на эту подработку за кассой, где смена тянулась до полуночи, а зарплаты едва хватало на оплату счетов, учёбу, скромные продукты и лекарства для мамы.
Влетела в магазин с запыхавшимся "я на месте", не сняв капюшон. За прилавком скучал Дэнни – студент-экономист с вечно уставшими глазами и странной привычкой складывать шоколадки по цвету упаковки. Он молча кивнул, как будто говорил: "ты как всегда", и протянул ей бейдж.
– У тебя пятнадцать минут опоздания, – буркнул он, подмигивая. – Но я скажу, что ты просто выбирала прикид под цвет кассового аппарата.
– Ещё одно слово – и я сверну тебе шею этим самым аппаратом, – выдохнула Роуэн, не без привычной иронии.
Дэнни хмыкнул и ушёл в подсобку.
Работа началась, как обычно: хруст сканера, запах просроченной выпечки и скучные лица. Пара бабушек, ворчащих на рост цен, парень с пакетом энергетиков и молодая мама, которая вечно забывает пин-код. Обычный вечер, где надо быть одновременно вежливой, собранной и терпеливой – то есть кем угодно, кроме самой Роуэн.
Часы сменяли друг друга. Она стояла в своей привычной сбитой стойке – одна нога напряжена, другая отдыхает. Говорила по минимуму, улыбалась через раз, но отслеживала всё. Каждую мелочь. Любая копеечка имела значение, особенно в конце месяца.
В короткий перерыв, выйдя покурить, уставилась в экран телефона. Новости, пустые уведомления. Маме – короткое: "Скоро буду. Всё норм."Грейс уже давно писала мало. А Зара, разумеется, молчала.
Ближе к десяти в магазин забежал пёс – мокрый, дрожащий, с обвисшими ушами и ошейником. Роуэн вышла из-за стойки, взяла поводок и вывела его обратно на улицу. Нашла номер на бирке, позвонила. Хозяин приехал минут через двадцать, благодарил, нёс какую-то ерунду про "ангела в худи", на что Роуэн фыркнула. Ангел из неё – как из кефира шампанское.
К полуночи в зале осталась только Роуэн. Свет притушен, и только за кассой тускло мигал монитор. Она закончила пересчёт выручки, щёлкнула по кнопке на кассе – чек с итоговой суммой медленно выполз, как язык у ленивой ящерицы. Оторвала, сунула в журнал и потянулась. Плечи ныли, глаза щипало от усталости. Осталось дождаться нескольких минут – и домой. Горячий душ, полутёплый суп и, если повезёт, пара часов сна.
Дверь с тихим щелчком разъехалась в стороны. Роуэн даже не сразу подняла взгляд – решила, что кто-то просто забыл зонт или запоздал за пачкой сигарет. Но звук шагов – неуверенно тяжёлых, размеренных и размашистых – заставил её насторожиться. Подняла глаза. Первая мысль всплыла без особого энтузиазма: "Ну почему людям так нравится вламываться перед самым закрытием?"
Но стоило задержать взгляд на вошедших, как эта мысль растворилась. Не покупатели.
Четверо. Все как на подбор – парни лет по тридцать с хвостиком. Один – рыжеватый, в рваных ярких джинсах, другой – в тёмной куртке. Третий – хмурый, в спортивных штанах. И тот, что шёл первым, – высокий, ухоженный до отвращения, с широким оскалом и взглядом, в котором скользила приторная вежливость. Волосы уложены, пальцы унизаны кольцами. Голос – липкий, скользкий.
Он неспешно пересёк зал, лениво прогуливаясь вдоль стеллажей, будто выбирал сыр к вину. Остальные держались за спиной, не разбредаясь, но и не маяча слишком близко. Опытная компания. Не первые сутки вместе.
– Добрый вечер, – напевно бросил тот, что в центре, остановившись у кассы. – У вас тут уютно. Почти как дома. Так и тянет тапочки надеть.
Роуэн посмотрела на него, не меняя выражения лица.
– По акции только шоколад. Тапочек не завозили.
– Как жаль, – протянул он, растягивая слова. Улыбка ползла по лицу, как пятно разлитого масла. – А погода сегодня, кстати, так себе. Моросит. Но это ведь не страшно, правда?
Роуэн не ответила. Скрестила руки на груди и просто смотрела, как он скользит взглядом по товарам, по потолку, по ней. Взгляд был ленивый, расслабленный. Он не смотрел, он просто тянул время.
– Иногда дождь – это даже приятно, – продолжал он, не глядя ни на кого конкретно. – Смягчает углы. Смывает всякое. Ну, например, долги. Или плохое настроение. Дождь ведь честный. Не то что люди.
– Если вам хочется обсудить метеоусловия – на соседней улице есть бар, – Роуэн подалась чуть вперёд, в голосе сдержанная ровность. – Там даже пиво наливают. У нас максимум – минералка и сухари.
Он хмыкнул.
– А ты, смотрю, остроумная. Особенно для кассира, – бросил он, окинув взглядом прилавки и стены.
Один из тех, что стояли чуть в стороне, усмехнулся, другой медленно засунул руки в карманы и сделал шаг ближе к прилавку. Парень в центре, не теряя ухмылки, подошёл почти вплотную, наклонился. От него пахло смесью табака, мяты и тяжёлого, удушливо дорогого мускуса.
– Ты ведь не из тех, кто пугается с пол-оборота, верно? Это видно сразу. Взгляд – как у бойцов. Говорят, ты кулаками работаешь не хуже, чем словами.
На секунду у Роуэн дёрнулось веко. Едва заметно.
– Хотите что-то купить – покупайте. Или выходите. Мы закрываемся.
Он усмехнулся, сжав губы, словно только этого и ждал.
– Быстро, чётко, без прелюдий. Уважаю, – кивнул он одобрительно.
Повернулся к полке, вытащил шоколадку, вернулся. Положил её на ленту, не отводя взгляда.
– Значит, сильная. Это видно. Такой взгляд не купишь.
– Это не товар, – коротко бросила Роуэн, не моргнув.
Он склонил голову чуть набок, почти лениво.
– Знаешь, недавно я видел похожий взгляд. Очень похожий. Только моложе. Тоньше. Такая… артистичная.
Он говорил так, будто обсуждал меню в кафе. Легко, с насмешливой улыбкой.
Роуэн медленно пробила товар. Писк сканера разрезал тишину, как иголка лопает воздушный шар. Она не вздрогнула. Просто пальцы чуть сильнее вдавились в корпус кассы.
Имя не прозвучало, но его тень уже заполнила воздух. Густая, вязкая. И до отвратительного знакомая.
– Она хорошо играет? – лениво продолжил он, поворачивая голову к своим дружкам.
– Пела неплохо, – отозвался тот, что в спортивках, с мерзкой ухмылкой.
– Жалко, когда такие таланты не умеют держать слово. А ведь обещания – это, знаешь ли, серьёзная вещь. Особенно, когда за ними стоят… вложения.
Парень по центру кивнул одному из своих, и тот усмехнулся, как по команде.
Роуэн стояла неподвижно, будто земля под ногами на секунду стала скользкой, как лёд. Пальцы всё ещё лежали на кассе, а в голове уже сшивалась картинка. Без деталей. Только контуры. Но и этого хватило.
– Два доллара пятьдесят, – сказала она.
Он протянул карту, дождался сигнала терминала и, не спеша, убрал её обратно в бумажник. Лицо – всё то же расслабленное, будто между ними шла беседа о погоде.
– Говорят, у артистов душа – нараспашку, – продолжил он. – Для них музыка – вдохновение. А для меня – инвестиции. Просто иногда кто-то путает сцену с игрой в напёрстки. И выходит так, что кто-то остаётся в минусе… а кто-то – очень даже при своих.
Он взял шоколадку, сунул в карман и улыбнулся чуть шире. Почти добродушно. Почти.
– Удивительное совпадение, правда?
– Вы уверены, что не ошиблись адресом? – сухо спросила Роуэн, стараясь держать голос ровным, несмотря на то, как внутри всё сжалось.
– Вовсе нет, – ответил он, опуская руки в карманы. – Просто мы, как это называется… расширяем круг общения. Когда один источник теряется – переходишь к другому. Близкому. – Он усмехнулся. – Семейному.
У Роуэн задребезжали нервы. Она умела читать людей. Умела слышать между строк. И сейчас всё, что звучало в его голосе – это не намёк. Это был сигнал.
Перед уходом он подошёл ближе. На этот раз – почти впритык. Потянулся и, прежде чем она успела отшатнуться, легко похлопал её по голове. Снисходительно. Будто перед ним была не девушка, а собака, которая только что принесла палку.
– До скорой встречи, Роуэн, – сказал он почти ласково.
И ушёл.
Дверь за ним медленно закрылась. Остальные трое вывалились следом, всё так же негромко переговариваясь. Чек мигал невостребованной цифрой, пока Роуэн стояла, не двигаясь. Не от прикосновения. От имени.
Только когда свет над кассой моргнул, она вздрогнула. Взяла чек, будто пытаясь вернуть себе контроль. Скомкала его и швырнула в урну.
Он назвал её по имени.
Руки трясло – не от страха. От злости. Чистой, резкой, обжигающей. От той самой дрожи, когда ты ещё не знаешь деталей, но уже понимаешь: начинается что-то плохое.
Имя. Бейдж на её форме был чужой – "Лора". Она надела его наспех, когда потеряла свой месяц назад. Он не мог этого знать. Не должен был знать.
И Зара. Чёртова Зара.
Опять.
Роуэн обошла кассу, резко вылетела за дверь и окинула взглядом улицу. Пусто. Ни на тротуаре, ни на парковке. Только морось, тусклый свет фонаря и отражение в лужах. Внутри всё кипело. Телефон вылетел из кармана быстрее, чем она успела сообразить. Набрала номер. Гудки. Один. Второй. Пятый. Автоответчик. Стиснув зубы сильнее, она набрала снова. В ответ – тишина.
– Блядь, – выдохнула Роуэн, и кулак сжался так, что ногти впились в ладонь.
Сняла жилетку с чужим бейджем и швырнула её в ящик подсобки. Заперла магазин, направилась в сторону остановки.
Душ и суп отменялись. Теперь нужно было думать. Быстро. И чётко. Потому что, похоже, Зара опять влипла. Только на этот раз по-крупному.
II
Роуэн шла быстро, почти бегом, прижимая капюшон к голове, будто тот мог заслонить от взгляда, который она всё ещё чувствовала на себе. Морось липла к щекам, щипала глаза, но вытирать было некогда. Она то и дело оборачивалась, как параноик: улицы почти пустые, редкие машины шуршали по мокрому асфальту, но тревога держала за горло. Не хотелось вести за собой хвост. Не хотелось вообще вести кого-то к себе домой.
К подъезду подошла ближе к полвторому. Дверь открыла ключом, стараясь не шуметь, но скрип всё равно предательски прокряхтел. В квартире пахло супом и лекарствами – запах, давно ставший частью их быта. Свет на кухне ещё горел.
Грейс сидела за столом в старом тёплом халате, с кружкой в руках. Волосы, каштановые, с давно поседевшими висками, были небрежно скручены в пучок. Лицо – уставшее, но спокойное. Почти. Если не считать глаз.
– Ты чего так долго? – спросила она негромко. В голосе не упрёк – только тревога.
Роуэн остановилась на пороге. Сделала вдох, усмирила голос, натянула ту самую вымученную улыбку, которую оттачивала годами.
– Касса опять зависла, пришлось пересчитывать вручную. Да ещё поставка задержалась – до последнего разгружала, – ответила она, сбрасывая рюкзак у стены. – А Зара сказала, что ночует у Лизы. Помнишь её? Такая высокая, с голубыми волосами.
Грейс кивнула, но взгляд не смягчился. Сомнение повисло между ними, тяжёлое, а вслух так и не прозвучавшее.
– Лиза не брала трубку. Я пару раз звонила, – тихо добавила мама.
– У неё вечно то звук выключен, то телефон валяется где попало, – Роуэн пожала плечами. – Завтра с утра наберу, ладно?
Грейс слабо улыбнулась. Без веры. Просто чтобы не спорить.
– Ты хоть поешь?
– Не хочу, – коротко отрезала Роуэн. – Хватит сил только до кровати дойти.
Мать лишь кивнула и снова уткнулась в кружку. Она всегда так делала, когда понимала: что-то не так. Но настаивать не решалась.
Роуэн прошла в комнату, стараясь не хлопнуть дверью. Полумрак, лёгкий беспорядок, знакомый запах духов и лака. Всё на своих местах. Кроме Зары.
Села на кровать, повесила взгляд в одну точку. Минуту. Две. А потом выхватила телефон и снова набрала номер.
– Ответь… ну пожалуйста… – шептала она в пустоту.
Гудки. Автоответчик. Снова и снова. Она писала сообщения. Короткие, бессмысленные, спонтанные.
"Ты где?"
"Ответь мне."
"Зара, чёрт побери, просто напиши хоть что-то!"
В какой-то момент, выдохнув всё разом, Роуэн уткнулась лицом в подушку. Не потому что плакала, просто устала. До ломоты в костях. До звона в висках. Тело просило сна, но внутри будто кто-то выдернул шнур из розетки. Ни покоя, ни тишины. Только пульс в ушах и голос в голове.
Его голос.
"Артистичная. Душа – нараспашку. Семейный…"
Резко вскочила, словно кто-то дёрнул за ниточку, и начала ходить по комнате. Туда-сюда. В одном и том же ритме. Потом опустилась на пол, прижалась спиной к прохладной стене, сжала кулаки, уставилась в экран телефона. Бессмысленно. Мысли путались, крутились, сбивались на полуслове. Она не знала, где Зара. С кем. Жива ли вообще. А главное – он знает о ней. Он её видел. Или слышал. Или говорил с ней.
Что, если…
– Твою мать, – выдохнула Роуэн, стискивая кулаки до боли.
Тревога накатывала волнами. Пальцы дрожали, как у школьника на первом экзамене. То вставала, то снова садилась, хваталась за телефон и в сотый раз набирала номер. В ответ – гудки. Пустота.
Два часа.
Три.
Четыре.
Ближе к пяти утра она уже металась по комнате, как раненый зверь. Пачка сигарет давно закончилась, а вместе с ней и терпение. Хотелось кого-то ударить. Или хотя бы заорать. Громко. От души. Но за стеной спала мама, и Роуэн знала: стоит только поднять голос – Грейс выйдет. А этого она не хотела. Не сейчас.
Когда в голове начали складываться картинки – тяжёлые мужские руки на горле, кольца, врезающиеся в нежную кожу, и его голос, такой вежливый, липкий, с этими сальными намёками – стало понятно: больше терпеть нечего.
– Всё, – коротко бросила она, вскакивая и хватая телефон с ключами. – Поеду в полицию, иначе с ума сойду.
Роуэн уже натянула куртку, когда в замке щёлкнул ключ. Дверь открылась медленно, почти неслышно. Она застыла. Сердце упало куда-то под плиты пола. На пороге стояла Зара.
Мокрые русые волосы сбились в клочья, через плечо болталась кожаная сумка. Из неё торчала грифельная папка и наушники. Лицо чуть осунувшееся, но без синяков. Губы обветренные, глаза уставшие.
Зара даже не успела закрыть дверь – просто застыла, встретившись взглядом с сестрой.
– Ты…
Роуэн не договорила. Подошла. Молча оглядела её с ног до головы. Пальцы дрогнули сами собой – она схватила сестру за запястье, развернула к свету. Рассматривала кожу. Лицо. Шею.
– Да всё со мной нормально, – фыркнула Зара, дёргая руку. – Блин, ты серьёзно?
– Где ты была? – голос сорвался на глухую, сдержанную ярость. – Почему не отвечала? Почему…
– Тихо ты, мать не разбуди, – буркнула Зара, запинаясь.
Ботинки насквозь мокрые. Лицо чуть бледное. И запах… Сигареты. Духи. И чужой одеколон. Внутри у Роуэн что-то щёлкнуло. Она схватила Зару за шкирку и молча протащила в комнату.
Закрыв дверь на щеколду, опёрлась на неё плечом, стараясь выровнять дыхание. Зара дёрнулась, пробовала вырваться, шипела, но без особого рвения. Видно было – понимала: пахнет жареным.
– Ты хоть догадываешься, – голос Роуэн срезал тишину, – кого я сегодня видела?
– Нет. И, знаешь, не хочу, – бросила Зара, скидывая сумку на пол и упрямо глядя сестре в лицо. – Отстань, ладно? Я просто провела вечер с друзьями. Не твоё дело.
– Не моё? – голос Роуэн опустился на опасный шёпот. – А чьё тогда? Мамино?
Зара опустила глаза, но только на секунду. Подбородок тут же вскинулся обратно.
– Ты опять за своё, – процедила она. – Всю жизнь одно и то же. Я не ты. И не обязана жить, как ты.
– Это не про жизнь. Это про то, что ты влипла. По уши. – Роуэн шагнула ближе. – Он приходил в магазин. Говорил о тебе, будто ты ему что-то должна. И моё имя знал.
Зара побледнела.
– Что?..
– Ага, – кивнула Роуэн. – Вновь деньги? Решила левый контракт подписать, как всегда – не глядя, а теперь соскочить?
Зара вжалась в стену. Плечи чуть повело, но взгляд упрямый, по-прежнему нахальный.
– Это не твоё дело.
– Ты мне сестра, чёрт возьми, – выдохнула Роуэн. – Всё, что с тобой происходит – моё дело. Хоть ты бейся, хоть крутись, хоть упрямься.
– Я не ребёнок, – прошептала Зара.
– Тогда веди себя не как идиотка.
Молчание. В комнате стало слышно, как на кухне капает вода с крана в оставленную кружку.
Роуэн выдохнула тяжело, упёрлась руками в колени. Сил не осталось даже стоять. Сердце колотилось в горле, в голове всё крутилось одно: хватит. Хватит играть в эти вечные догонялки с чужими ошибками.
Она подняла голову, устало посмотрела на сестру: – Скажи мне одно. Насколько всё серьёзно?
Зара отвела взгляд. Губы дрогнули. В глазах не слёзы – что-то похуже. Та самая смесь из вины и упрямства.
– Я думала, всё будет по-другому, – выдавила она. – Думала, будет красиво: сцена, песни, клипы… А потом начались эти вечеринки. Сначала вроде ничего, но позже… начали требовать. Подписать что-то ещё. Встретиться с кем-то. Я отказалась. Тогда и пошли угрозы. Я не думала, что они дойдут до тебя.
– Не думала она, – глухо бросила Роуэн.
Зара не выдержала – села на пол, обхватив колени руками. Вся бравада слетела, осталась только усталость и какая-то почти детская беспомощность.
– Мне было страшно, – шепнула она. – Я подумала, если исчезну, они отстанут.
– Нет, Зара. Такие не отстают. Такие всегда находят способ. Через кого угодно.
Молчание снова повисло в воздухе. Часы на кухне негромко тикали, за стеной поскрипывала кровать – мама, наверное, перевернулась на другой бок.
Роуэн медленно опустилась рядом. Просто села. Уставилась в ту же пустую точку, что и сестра.
– Утром пойдём в полицию, – сказала она негромко, спокойно.
– Но…
– Никаких "но". Поговорим с офицером Лэйн. Она меня знает. Всё объясним, а потом покажешь бумаги, контракт. Всё, что у тебя есть. Они наверняка не с первой жертвой так работают. А я найду, как.
Зара молчала. Только плечи подрагивали. Роуэн скользнула взглядом – и только тогда поняла: та всё-таки плачет. Тихо. Беззвучно. И от этого было только хуже.
– Прости, – прошептала Зара, сжав кулаки. – Я не хотела тебя втягивать. Думала, справлюсь сама.
Роуэн прикрыла глаза, выдохнула.
– Я тоже. Всю жизнь думаю, что справлюсь.
Она медленно обняла сестру за плечи, сдерживая дрожь в голосе.
– Но мы не супергерои, Зара. Просто две упрямые дурочки, которые пытаются выжить. А одному – это как пить яд ложкой. Лучше уж вдвоём.
– Спасибо, – выдавила Зара, запинаясь.
Ночь прошла мимо. Роуэн так и не смогла уснуть. Даже лёжа. Просто смотрела в потолок, слушала, как на соседней кровати Зара уснула довольно быстро, закутавшись в одеяло с головой. Роуэн не злилась. Не обижалась. Просто не могла расслабиться. Всё внутри было натянуто, как струна. Ни сна, ни покоя. Только сухой, зудящий шум в висках и одна мысль: что дальше?
К утру даже не поняла, когда поднялась с кровати. Всё – будто на автопилоте. Написала старосте: "Не будет меня. Простыла. Разберусь потом."Ответа не ждала. Достаточно было серой галочки "прочитано".
Зара проснулась неожиданно бодрой, как будто несколько часов сна на время вытеснили страх. Завязала волосы в хвост, накинула худи, прикрыла глаза от утреннего света.
– Готова? – тихо спросила Роуэн, застёгивая куртку.
– Нет. Но поехали, – буркнула Зара.
Маме ничего не сказали.
Полицейский участок встретил всё тем же видом: облезлая вывеска, выцветшие жалюзи, запах кофе, бумаги и чужой, въевшейся в стены запах одежды. Роуэн стояла у стойки, упрямо вцепившись пальцами в гладкую столешницу, и ждала. Зара держалась чуть позади, теребя ремешок сумки и переминаясь с ноги на ногу.
– Холлис? – знакомый голос раздался за спиной. – Я уж начала думать, куда ты пропала.
Эмбер Лэйн была невысокой, крепкой женщиной лет сорока пяти с голосом, будто она каждый выходной спорит на футбольных трибунах. Волосы – коротко стриженные, чёрные, уже с сединой у висков. Лицо – строгое, вечная складка между бровями. Но с Роуэн у них была своя, странная, негласная симпатия. Кто-то вроде проблемной девчонки, но не совсем безнадёжной.
– У нас серьёзное дело, – коротко сказала Роуэн. – Это Зара. Моя сестра. Надо поговорить с глазу на глаз.
Лэйн посмотрела на Зару. Та крепче вцепилась в лямку сумки и кивнула.
– Кабинет свободен. Дайте мне пять минут на кофе – и я вся ваша.
В кабинете Зара сидела ссутулившись, теребя край рукава. Роуэн устроилась чуть сзади, сжимая и разжимая пальцы под столом, сдерживаясь, чтобы не влезать. Лэйн молча слушала, изредка делая пометки.
– Его имя – Брэд Гамильтон, правильно? – уточнила она, не поднимая глаз.
– Да, – кивнула Зара, сжав губы. – Месяца два назад мы с группой играли в пабе. У нас старая команда, ещё школьная. После выступления к нам подошёл этот Брэд. Сказал, у него свой лейбл, что он ищет новые лица, и предложил сотрудничество. Я сначала отказалась, не хотела в это лезть. Но Винс… ну, Винсент. Мой бывший. Тогда мы вроде ещё держались как друзья. Он настоял. Уговаривал, говорил: шанс, дура, не упусти. Ну, я и согласилась.
– И дальше? – спокойно уточнила Лэйн.
– Сначала всё было нормально. Записи, фотосъёмки. Потом начались вечеринки. Всех девчонок с лейбла туда тянули. Думала, что просто тусовки, но потом поняла: если не явишься, прощайся с карьерой. Говорили прямо. Брэд… с одними был вежлив, с другими нет. Со мной держался ровно. Смотрел, говорил, что у меня талант. Но потом начались намёки. Личные "обязательства". Я отказалась.
– Когда это было? – уточнила Лэйн.
– Чуть больше месяца назад. Он вроде как отстал. Я даже думала – пронесло. Но на днях он снова написал. Я не отвечала, игнорила. А потом началось. Звонки. Следить кто-то стал.
Лэйн нахмурилась, взгляд всё тяжелел.
– Контракт с собой?
Зара молча кивнула, вытащила из сумки сложенные вчетверо листы. Бумаги мятые, но подписи – чёткие, как будто только вчера ставили. В одном из пунктов чёрным по белому: при отказе от условий артист обязан компенсировать "ущерб репутации и затратам"компании. Цифры – с запятой, долларовые. Десятки тысяч.
Лэйн изучала бумаги долго, молча, потом отложила на край стола.
– Здесь нет ничего, за что можно зацепиться, – спокойно, но жёстко отрезала она. – Всё чисто. Грязно по сути, но по бумаге – ни к чему не придерёшься. Ни угроз, ни свидетелей, ни доказательств.
Зара резко встала.
– То есть он может и дальше творить что хочет, а мы будем сидеть и ждать, пока не найдут тело?
– Я этого не говорила, – Лэйн устало провела рукой по лицу. – Я говорю, что на бумаге – пусто. Могу поговорить с ребятами, пошарить по каналам, может, что-то всплывёт. Но это не быстро. И без гарантий.
– Значит… – Зара с трудом сдерживала голос, каждое слово давалось с усилием. – Он может знать личные данные, пугать людей и ходить по городу, как ни в чём не бывало?
– Пока что – да, – коротко подтвердила Лэйн. – С таким контрактом и без свидетелей это максимум повод для заявления. Больше – вряд ли. Ты же понимаешь, как работает система. Особенно, если такие, как он, держат кошелёк в нужном кармане.
Зара уже набрала в лёгкие воздух, готовая сорваться, но Роуэн её остановила. Тихо, без лишних слов. Подошла ближе, положила ладонь на плечо.
– Она права, – сказала ровно. – У нас на руках пусто. Я посмотрела контракт – мутный, но не противозаконный. Платежи шли официально. Сообщений с угрозами нет, только звонки, но и те без записи. Если сунемся в суд – могут повернуть против тебя. Скажут: клевета.
– Я просто хотела вырваться, – шёпотом выдохнула Зара. – Я не думала, что он…
– Никто не думает, – мягко, но чётко ответила Лэйн. – Сейчас главное – хоть что-то. Ты говорила, у него были люди. Помнишь их лица?
Зара кивнула. Быстро, почти машинально.
– Помню.
– Тогда сегодня сделаем фотороботы. И если он появится снова – сразу сообщайте. Нужно поймать его не на словах. На деле.
Опрос прошёл быстро. Ощутимо быстрее, чем Роуэн ожидала. Самое долгое – фотороботы. Зара, несмотря на нервы, описывала лица точно. Руки дрожали, но голос держался ровно. Может, усталость делала своё. Когда последний силуэт был утверждён и отправлен на печать, часы показали почти одиннадцать.
– Можешь успеть на пары, – заметила Лэйн, поднимаясь со стула и собирая бумаги.
– Не хочу, – отрезала Роуэн. – Всё равно в голове пусто. Лучше поработаю. Больше толку.
Начальнице она написала ещё когда Зара давала показания. Ответ пришёл почти сразу, что было редкостью: "Если есть силы – приходи. Джонсон вялый сегодня, дрыхнет на ходу. Отпускаю его домой."
На выходе из участка Зара шла рядом. Ближе, чем обычно. Не держалась за руку, не просила слов. Просто шла, старалась не отставать. А когда они вошли домой, нос тут же встретил привычный запах: ромашковый чай, подогретая гречка и лёгкая кислинка лекарств. Грейс сидела на кухне, закутавшись в старую вязаную кофту, кружка в руках. Очки сползли на нос, взгляд цеплял дочерей с мягкой, тихой настороженностью.
– Вы чего так рано? – спросила она, отставляя кружку. – У вас же… ну, это… учёба ведь, да? Или уже каникулы?
Зара не ответила. Лишь проскользнула на кухню, вытащила из хлебницы кусок булки, откусила и сразу положила обратно. Больше для вида, чем из голода. Потом ушла в комнату, закрыв за собой дверь. Щелчок защёлки прозвучал громче, чем хотелось.
Роуэн осталась на месте. Куртку не сняла.
– Старосте написала, что не приду. Простыла, – сказала она спокойно.
Грейс кивнула, но внимательный взгляд остался на дочери.
– А… Зара?
– Её отпустили. С расписанием что-то. – Роуэн стянула куртку и повесила на спинку стула. – Она не голодна, как видишь. А я бы поела чего-нибудь.
Грейс поднялась со стула медленно, словно тело не слушалось. Шаркнула тапками, открыла холодильник. Задержалась у него дольше, чем нужно, затем достала кастрюлю. Улыбнулась – как-то не к месту, слишком широко.
– Я вчера варила суп. С этими… зелёными такими… чечевицей. Ты его любишь, помнишь? – Она обернулась, чуть подрагивая бровями, будто искала подтверждение.
Роуэн кивнула, уселась за стол, сцепила пальцы. Смотрела, как пар с остывшей кружки рассеивается в тишине.
– Ты точно не заболела? – тихо спросила Грейс, не оборачиваясь. – Глаза какие-то… тёмные. И губы у тебя сжаты. Ты так делаешь, когда тебе… ну, не по себе. Или, когда злишься.
Роуэн вдохнула. Медленно выдохнула. Ответа не последовало. Тишина ответила за неё.
Суп поставили на плиту. Ложка стучала по краю кастрюли. Грейс тихонько помешивала, а потом, как бы между делом, спросила: – Сегодня ведь твоя… твой день? Смена твоя? Или нет?.. Четверг же?
– Четверг, – отозвалась Роуэн. – Всё верно. Моя смена.
– А-а, точно… – кивнула Грейс, будто напоминала это больше себе, чем дочери.
Она замолчала, но в её взгляде что-то продолжало крутиться. Слова, которые не решались вылететь. Вопросы, на которые она знала ответ, но всё равно хотела услышать подтверждение.
– Вы с Зарой сегодня… какие-то не такие. Обычно кто-то… – всё-таки сказала она, а после задумалась, чуть шевеля губами. – …да хлопает чем-то. Или закричит.
Роуэн усмехнулась. Почти машинально. Уголки губ дёрнулись без разрешения. Грейс поставила перед ней тарелку.
– У тебя руки дрожат, – заметила она, чуть тише. – Тебе холодно? Может… как его… разболелась?
– Всё нормально, мам. – Роуэн взяла ложку. – Просто ночь была тяжёлая. Сон странный. Не бери в голову.
Грейс смотрела чуть дольше, чем нужно. Потом медленно села напротив, прижала ладони к кружке.
– Ты всегда так говоришь. "Всё нормально". А глаза… такие же, как у твоего отца. Всё выдают.
Роуэн замерла.
Грейс тут же спохватилась, хлопнула себя по лбу.
– Прости. Я… не хотела. Просто упрямые вы обе. И сильные. Я всегда думала: может, я что-то сделала не так. Я всю жизнь молчу, а вы… всё время говорите. Кричите. Может, так и надо. Чтобы… видно было, что вы есть. Что вы настоящие.
– Мам, – голос Роуэн стал мягким, но коротким. – Всё хорошо.
– Ага… – кивнула Грейс, опуская взгляд. – Просто если не говорить вслух… оно никуда не уходит. Лишь тихонько… как будто… прячется. А потом – бац, и уже не понимаешь, откуда столько боли.
Роуэн не ответила. Доела суп. Медленно, через силу. Потом встала, убрала посуду, включила воду.
Через несколько минут уже стояла в прихожей, застёгивая куртку. Рюкзак положила у обувницы, проверила телефон, ключи, бумажник. Всё на месте.
Грейс стояла в дверях кухни, куталась в свой вязаный кардиган, чуть покачиваясь на пятках. Смотрела с той самой мягкой печалью, от которой Роуэн всегда хотелось уйти куда подальше.
Из комнаты Зары донёсся топот босых ног, и через пару секунд она выскочила в коридор.
– Где этот проклятый рюкзак? – буркнула, оглядываясь. – Я же оставляла его здесь…
Роуэн не успела сказать ни слова – Зара уже схватила её сумку и заглянула внутрь.
– Эй! – Роуэн дёрнулась вперёд. – Ты с ума сошла? Это мои вещи!
– У тебя вечно всё на полу валяется. Думала, мой.
Зара отступила, даже не попытавшись извиниться.
– Ты когда вообще в последний раз думала? – процедила Роуэн сквозь зубы.
– Ой, всё, – фыркнула Зара и скрылась обратно в комнате, хлопнув дверью.
Что-то пробурчав себе под нос, Роуэн накинула рюкзак, коротко попрощалась и вышла. Грейс слабо улыбнулась им вслед. Тихо, по-своему, потому что всё это уже много раз видела.
Смена началась, как и всегда. Те же лица, те же маршруты. Мужчина с газетой и бутылкой воды. Молодая пара, спорящая у прилавка. Школьники с жвачками и дешёвой выпечкой. Всё шло своим чередом. Но внутри у Роуэн сидел сжатый в тугой узел ком. Невидимый, но ощутимый. Периодически она бросала взгляд на вход, проверяла камеры, водила глазами по залу. Всё было тихо. Слишком тихо. Даже глупая морось за окном больше не казалась раздражающей – наоборот. Она, как плохая примета, намекала: это только пауза. Пока.
Прошёл час. Потом другой. В магазине было спокойно. Даже Дэнни, проспав утро, подкатил ближе к закрытию с чашкой кофе в руках и привычной ухмылкой: – Готовься, Холлис. Сегодня снова ты – звезда кассы.
– Я всегда звезда. Просто фан-клуб у меня скучный, – буркнула Роуэн, не поднимая глаз от сканера.
Так прошёл вечер. Потом следующий. Потом ещё один. Никто не возвращался. Ни Брэд, ни его компания. Ни ухмылок, ни скользких голосов, ни запаха мускуса с мятой. Только утро, универ, касса. Цифры, пластик упаковок и бесконечный писк сканера. Роуэн ждала, когда паранойя пройдёт. Но она просто перекочевала в улицы, в скрип половиц, в сообщения от Зары: "Буду поздно".
Пока та снова не начала пропадать.
Роуэн всё чаще ловила себя на том, что открывает ноутбук не только ради лекций. Искала материалы. Читала статьи, любые юридические публикации, касающихся таких случаев. Перекидывала ссылки из одной вкладки в другую. Контракты. Лейблы. Судебные дела. Пыталась нащупать хоть что-то о Гамильтоне. Однако прямых упоминаний – почти ноль. Подозрительно мало.
Она вспомнила, как Чемберс однажды сказал: "Один из самых комплексных разборов. Действовала не линейно". И впервые за долгое время приняла это как руководство к действию.
Теперь вечера выглядели иначе. После смены она больше не засыпала в маршрутке, а утыкалась в экран. Листала базы, выписывала фамилии, читала чужие истории. Случаи, где женщины обвиняли продюсеров. Кто-то исчезал, кто-то проигрывал дела. Кто-то – выигрывал, если находились те, кто был готов говорить.
Она завела отдельный список имён. Иногда на сайтах писала короткие комментарии, анонимные. Будто стажёр-юрист спрашивает совета для дипломной работы.
Пока одни пары тонули в монотонных лекциях, Роуэн строчила пометки на полях:
"Подписное обязательство".
"Компенсация за имиджевые потери".
"Давление в рамках устного соглашения".
В той же самой тетради, где на первых страницах ещё можно было разобрать каракули времён "поесть некогда, какой к чёрту закон". Теперь это было по-другому. Теперь она собирала улики. Пусть в руках была всего одна нитка – но Роуэн знала: чем дольше тянешь, тем крепче становится петля.
III
В ту ночь последний покупатель пробурчал своё "спасибо", двери за ним закрылись, и магазин наконец выдохся.
Дэнни ушёл минут за тридцать до конца смены. На складе всё ещё торчали недоразобранные коробки, но он, прикрыв глаза ладонью, буркнул: – Если я ещё раз вдохну запах китайской пластмассы, меня госпитализируют.
Роуэн усмехнулась и махнула ему рукой: – Проваливай, пока цел.
В любом случае, разгрузкой теперь никто не занимался. Поставка сорвалась в последний момент, сместили на утро.
Когда всё стихло, Роуэн вышла на задний двор – туда, где курили все, кому было наплевать на вывеску "не курить". Зажгла сигарету, прижала пальцами к губам. Холод пробирал до костей. Бетон под ногами был сырой, листья налипали на ботинки. Воздух висел тяжёлый, с примесью сырости и дешёвого табака.
Телефон в кармане внезапно вспыхнул вибрацией. Не сообщение от Зары. Не звонок. На экране – уведомление с форума, где Роуэн иногда под разными именами забрасывала вопросы юристам и активистам. Новое личное сообщение. Аватар – чёрный квадрат. Имя – просто "гость".
"Я читала твои вопросы. Знаю, о ком ты. Он сделал это и со мной. Я могу рассказать, только лично. Без полиции, без имён и фамилий. Не хочу, чтобы он знал. Но, думаю, ты должна услышать."
Роуэн застыла. Пальцы соскользнули с сигареты, но та осталась тлеть между ними. Сердце стучало в висках. И прежде чем мозг успел выдать хоть одно "а если ловушка?", пальцы уже начали печатать ответ.
"Хорошо. Спасибо, что написала. Где удобно встретиться?"
Ответ не заставил себя ждать. Сообщение всплыло на экране через пару минут.
"Город – Элленсбург. Кофейня 'Amber’s Cup'. Это в центре. Вход со стороны старого театра. Мне так спокойнее."
Элленсбург. Почти три часа на автобусе, если без пересадок. Маленький город, тот же штат. Роуэн сразу поняла: место выбрано не просто так. Вряд ли "гость"там жила. Скорее – пряталась. Она задумалась. Расписание в универе забито под завязку, но суббота была свободна. Смена на работе тоже соскочила сама собой – начальница ещё на прошлой неделе обещала не ставить ничего.
"Суббота. Подходит?"– написала Роуэн.
Ответ пришёл сразу: "Да. 7 pm. И пожалуйста… не бери с собой никого. Никаких фото. Никаких записей. Просто поговорим. Это всё, чего я хочу."
И тут же чат исчез, будто сработал таймер. Аватар сменился на серый круг, а имя – на "удалённый пользователь".
Роуэн моргнула. Раз. Второй. Воздух будто стал вязким, тягучим, липким. Она опустила взгляд на сигарету – забыла, что держала её всё это время. От неё остался один пепел и фильтр.
Вернулась в магазин, выключила терминал, подтянула коробку с мелочью, машинально проверяя, всё ли на месте. Оторвала от рекламного буклета клочок бумаги, вытащила из рюкзака ручку и написала: "Элленсбург. 'Amber’s Cup'. 7pm . Суббота."Сложила бумажку, аккуратно сунула в карман куртки. Уже дома – спрятала в потайной угол папки с лекциями. Туда, где даже Зара не полезет. Скучно ей там. Бумаги и ничего интересного.
Ночью долго ворочалась. Четыре дня. Четыре чёртовых дня до этой встречи. Без телефона. Без гарантий. Без малейшего понимания, кто там по ту сторону. Но отступать она уже не собиралась.
Время тянулось медленно, но суббота всё же наступила. Утро началось с привычной, тихой лжи.
Роуэн поднялась позже обычного, собрала рюкзак, переоделась в джинсы и серую водолазку. Поверх – старая коричневая куртка. Волосы собирать не пришлось – короткие. Ни косметики, ни украшений. Ничего, что могло бы выделить из толпы.
– Я сегодня не вернусь, – сказала она за поздним завтраком, подливая маме чай. – Девчонки затащили на какой-то вечер. С ночёвкой. Отдохну немного.
Грейс подняла взгляд и на секунду замерла. В глазах мелькнуло то самое выражение, редкое и почти вымершее: лёгкая радость с примесью облегчения.
– Правда? – переспросила она, будто не до конца поверив. – Ты ведь совсем не отдыхаешь.
– Вот и пора бы, – натянуто улыбнулась Роуэн. – Я напишу, если что.
Грейс кивнула. Уже через секунду продолжила перебирать список покупок, собираясь поехать на рынок. Поток – к соседке: та снова звала на чай, заодно и помочь с банками.
Заре Роуэн кинула ту же реплику: "С друзьями, ночёвка, не жди". В ответ лишь сдавленное "угу", даже не отрываясь от экрана телефона.
Перед выходом Грейс проводила её до двери, протянула перчатки – старые, потёртые, ещё со времён старшей школы.
– Ты будь аккуратна, ладно? – мягко сказала она, поправляя ей капюшон. – Если станет не по себе – просто уходи. В этом нет ничего плохого.
Роуэн стиснула губы. Кивнула. Потом обняла мать крепко, коротко. Почти по-мужски. Она не любила все эти нежности, но знала: для мамы это важно.
Дорога до Элленсбурга заняла почти три с половиной часа. Пересадка в маленьком городке у закусочной. Автобус трясся на кочках, скрипел всеми болтами, пах соляркой и чужими телами. Роуэн уставилась в окно и листала блокнот в телефоне: только распечатки статей, заметки по делу, пара номеров, оставленных кем-то в комментариях. Все без ответа.
Кофейня "Amber’s Cup"была спрятана прямо за старым театром с облезлой лепниной и выцветшей афишей прошлого сезона. Над дверью мигал неон – тусклый, как старый ночник. Внутри тёплый свет пробивался сквозь матовые окна. Полупустой зал. Идеально.
Но Роуэн не зашла сразу.
Она остановилась у угла, прижалась спиной к стене, закурила. Медленно. Следила за каждым, кто проходил мимо, кто заходил и выходил. Мужчины с детьми. Пожилая пара. Девушка с книгой. Трое подростков с рюкзаками. Всё мимо.
И ровно в семь вечера она её увидела.
Та вошла с опущенной головой, в чёрной куртке, капюшон сняла только внутри. Светло-каштановые волосы, мягкие черты. Лет двадцать три, может, чуть старше. Невысокая. Ничем не приметная. Не серая мышь, но из тех, кого на следующий день уже вряд ли вспомнишь.
Девушка заняла самый дальний угол, ближе к стене. Подальше от окон. Скоро перед ней поставили чашку.
Это была она. Без сомнений.
Роуэн дождалась, пока сигарета догорит до фильтра, сбросила окурок в урну. Поправила волосы. И, как ни в чём не бывало, вошла внутрь. Колокольчик звякнул. Воздух внутри пах корицей, кофе и чем-то сладким – скорее всего, штруделем.
Она обошла витрину, прошла в сторону того самого угла и остановилась напротив девушки.
– Гость? – спросила тихо.
Незнакомка подняла голову. Серые глаза, настороженные, но внимательные.
– Ты… с форума?
Кивок.
– Тогда садись, – голос дрогнул, почти неуловимо. – Пока я не передумала.
Роуэн села напротив, положила рюкзак на колени. Держалась ровно, взгляд не прятала, но напряжение ощущалось до кончиков пальцев. Она не доставала телефон, не искала блокнот. Просто ждала.
Девушка сделала глоток кофе, поставила чашку обратно. Пальцы дрожали, хоть она и пыталась это спрятать, сжав ладони в замок.
– Я не могу назвать имя, – начала она наконец. – Ни своё, ни его. Но если ты дошла до этого – ты и так всё понимаешь. Я читала твои вопросы. Видела, как ты спрашиваешь. И поняла: ты не ищешь сенсацию. Ты ищешь правду.
Роуэн снова кивнула.
Незнакомка оглянулась через плечо. Движение резкое, на автомате, как у человека, который давно привык ждать удара в спину.
– Он нашёл меня два года назад. На концерте. Я тогда была солисткой в маленькой группе. Мы играли в клубе. После выступления он подошёл и сказал, что у меня запоминающийся голос. Что ищет "не таких, как все". Предложил контракт. Всё выглядело чисто. Даже бумаги были официальные.
Она замолчала, опустила глаза. Пальцы чуть сильнее вжались в ткань кофты.
– Сначала всё действительно было нормально. Записи, сессии, концерты. Он даже подарил мне педаль эффектов – просто так. Улыбался. Поддерживал. Я думала: наконец. А потом начались "встречи". Неофициальные. Так называемые вечеринки. Сначала вроде бы просто шумные посиделки – все пили, улыбались, обнимались. Но потом я стала замечать: некоторые не возвращаются. И тогда одна девочка сказала мне тихо: "Лучше не дёргайся. Здесь с характерами долго не живут".
Роуэн незаметно сжала кулак в кармане рюкзака.
– А потом он стал подходить ближе. Разговоры стали… другими. Жесты – слишком личными. Я отстранялась, а он улыбался и говорил: "Ты не поняла. Это часть контракта. Это ради продвижения. Хочешь успех – не тормози".
Она сглотнула.
– Я испугалась. Подписала ещё один документ. Он сказал, что это просто уточнение условий.
– Ты знала, что именно подписываешь? – тихо спросила Роуэн.
– Нет. До сих пор не знаю. Но после этого началось настоящее давление. Жёсткое. И я понимала, что если не буду делать, как он хочет, то умру. Я терпела, а потом он стал подсовывать меня "особенным клиентам". Они…
– Не нужно, – перебила Роуэн, и девушка замолчала.
Она снова оглянулась, будто проверяя, не подслушивает ли кто-то, а потом уставилась в чашку.
– В итоге я сбежала. Ночью. Сменила номер, имя. Даже цвет волос. Я думала, он не отстанет. Но, кажется, ему было всё равно. Или он просто нашёл кого-то нового. А потом я наткнулась на твои сообщения и поняла, что ты действительно пытаешься что-то сделать.
Теперь в её взгляде не было страха. Только усталость. И лёгкая тень благодарности.
– Я решила, что лучше сказать, пока ещё могу. Пока не отвыкла говорить. Полиция… – она слабо усмехнулась. – Полиции нужны улики. А он слишком хорошо умеет заметать следы.
Роуэн медленно выдохнула. Первый раз за всё это время.
– Есть ещё кто-нибудь? – спросила она.
– Думаю, да, – кивнула девушка. – Просто они… молчат. И, наверное, будут молчать. Здесь либо остаёшься, либо уходишь – только уже без права на нормальную жизнь.
Роуэн чуть прикрыла глаза, а потом достала из кармана ту самую бумажку. Развернула. Нашла в рюкзаке ручку.
– Запиши всё, что помнишь. Имена. Даты. Места. Даже если кажется неважным. Всё может пригодиться.
– Ты адвокат?
– Почти, – коротко ответила Роуэн. – Но пока этого хватит.
И она протянула ей ручку. А внутри, впервые за долгое время, почувствовала: дело сдвинулось с мёртвой точки.
Ночь она провела в дешёвом мотеле на окраине. Самый обычный. Комната пахла затхлым бельём и моющим средством, но Роуэн было всё равно. Ей нужна была не мягкая кровать, а тишина.
Она не спала. Просто лежала, уставившись в потолок, пока за окном не начало сереть. Раз за разом прокручивала в голове рассказ той девушки. Перематывала каждую фразу. Слушала между строк. И снова – паузы. Именно там пряталась правда.
К утру у неё выстроилась мысль. Почти схема. Не доказательство – зацепка. Пункт про "юридические уточнения". Навязчиво повторяемое "репутационные издержки". Эти слова не случайны. За ними всегда что-то прячется. Теперь у неё был первый кирпич. Первый голос.
В 6:15 утра она уже сидела на автовокзале. Сумка на коленях, в ладони сжата та самая бумажка из кофейни. Пара имён. Даты. Название клуба в Такоме. Три инициала. И короткая фраза: "Он называл это золотым кругом".
"Грязное, но не по закону. Если капнуть глубже…"
К половине девятого Роуэн уже выходила из автобуса. Домой не пошла. Просто достала телефон и написала матери: "Приеду к обеду. Всё хорошо. Обнимаю."И сразу направилась к полицейскому участку.
На входе привычно пахло кофе и бумажной пылью. Всё те же облезлые плакаты о правах, всё та же женщина у стойки, кивающая в сторону служебных кабинетов.
– Офицер Лэйн у себя?
– У себя. Стучись.
Роуэн не стала стучаться. Просто открыла дверь.
Лэйн сидела за столом, с чашкой кофе и папкой в руках. Подняла голову. Не удивилась. Только взгляд стал чуть жёстче.
– Холлис?
– Есть кое-что, что тебе стоит прочитать.
Роуэн подошла к столу, развернула сложенный лист и положила перед ней.
– Это не заявление. Не доказательство. Пока. Но это – свидетель. Прямое описание. Имена на обратной стороне.
Лэйн молча взяла листок. Пробежала глазами. Губы сжались в тонкую линию.
– Она готова говорить официально?
– Пока нет. Но она знает больше, и если я найду других – мы это докажем.
Лэйн смотрела на лист долго. Потом перевела взгляд на Роуэн.
– Ты понимаешь, куда лезешь?
– Да, – спокойно.
– Ладно, – выдохнула Лэйн. – Оставь это у меня. Я кое-что проверю. И если вдруг решишь подать документы официально – дверь открыта. И носи при себе что-то острое. На всякий случай.
Роуэн чуть усмехнулась.
И вышла.
После этого случая прошла неделя. Смена за сменой. Пара за парой. Всё слилось в одну длинную, замыленную ленту – лекции, работа, поиск следов Гамильтона. Тихие звонки матери, редкие разговоры с Зарой. Та снова стала возвращаться поздно. Сначала с извинениями, затем с отговорками. А после и вовсе с упрямым молчанием. В переписке – всё чаще: "щас", "потом", "не могу говорить". Роуэн не давила. Перестала спрашивать. Просто отметила про себя: между ними опять растёт стена. Та самая, старая, знакомая.
В пятницу, под вечер, магазин гудел, как улей. Поставки, сменщики, новенькая, которая вечно путалась с терминалом. Дэнни пропал где-то на складе. Всё снова свалилось на Роуэн. Она не жаловалась, просто делала. Молча, чётко. Без лишних слов.
К десяти вечера вымоталась. Новенькую давно отпустили. Посетителей становилось меньше, касса – наконец тише. Дэнни щёлкал ручкой где-то у стеллажей, строя глазки паре школьниц, а Роуэн позволила себе впервые за вечер глоток воды и короткую передышку. Села за кассой, прислонилась к стене, закрыла глаза.
И тут – скрип. Тихий. Едва слышный. Так тихо, что можно было бы списать на ветер.
Но Роуэн открыла глаза. Встала. Лениво, без спешки.
– Добрый вечер, – бросила ровно, привычно.
И сразу же выпрямилась. Замерла. Узнала эту походку. Неторопливую, плавную. Чёрное пальто поверх белой рубашки. Такие же чёрные волосы.
Он.
Мужчина не ответил, прошёл мимо, будто просто искал товар. Задержался у полки с журналами, взял один, раскрыл. Ни разу не посмотрел в её сторону. Ни одного взгляда. Но Роуэн не сводила с него глаз. Стояла, будто вросла в пол. Ни шороха, ни вздоха.
Через несколько мгновений он подошёл к кассе, положил на ленту бутылку воды и тот самый журнал. Молча. Протянул карту. Руки ухоженные, тонкие пальцы. Кольцо на мизинце.
Роуэн провела платёж, всё так же не сводя с него взгляда.
– Пакет нужен? – голос сухой, ровный.
– Нет.
Низкий голос, бархатный. С лёгкой тягучей манерой.
Он взял покупки и только тогда посмотрел на неё. Прямо, долго. А потом двинулся ближе. Почти в упор. Роуэн не успела отступить. Просто замерла.
– Я ведь говорил, что мы ещё встретимся, – шепнул он. – Запомни, Роуэн, мне не нравится твоё упрямство.
Отодвинулся. Не спеша ушёл, как будто и правда просто пришёл за водой.
Где-то сбоку Дэнни щёлкнул ручкой и присвистнул: – Чувак будто из фильма вышел. Ты видела, как он смотрел?
Роуэн не ответила. Жевала щёку изнутри, пока в животе опять сжимался тот самый знакомый ком.
– Эй, с тобой всё нормально? – Дэнни отлип от полки и подошёл ближе, прищурившись. – Ты как-то… странно замолчала. И бледная как мел.
Промолчав, Роуэн повернулась вполоборота, бросив взгляд, который обычно означал: "не начинай". Но Дэнни, как обычно, решил поиграть в угадайку.
– Ты точно в порядке? Он тебя зна—
– Дэнни, – перебила она жёстко. – Хочешь помочь – проверь срок годности на йогуртах. Или проваливай.
Он вскинул руки в притворной капитуляции.
– Всё, понял. Не кипятись. Уже ухожу.
И правда ушёл, покачивая головой и что-то бормоча про "странных тёток".
Роуэн дождалась, пока его шаги окончательно стихли, и только тогда пошла в подсобку. Медленно. Без суеты. Закрыла за собой дверь, щёлкнула тусклый верхний свет. Металлические стеллажи, картонные коробки, запах моющих средств и мокрого картона – всё это вдруг показалось самым безопасным местом на земле. Почти уютным.
Она опустилась на пластиковый ящик, вытащила телефон. Пальцы чуть дрожали. Открыла записи с камер, отмотала назад, нашла нужный фрагмент. Вот он: заходит, медленно проходит между стеллажами, берёт бутылку воды, журнал, подходит к кассе. Пауза. Ближе.
Бинго. Свет лёг под удачным углом – его лицо засветилось на экране, как на витрине.
Роуэн открыла чат с офицером Лэйн. Пальцы скользнули по экрану быстро, почти машинально: "Он приходил. 9:52 pm. Камера захватила лицо."
Прикрепила видео, добавила: "Угроз не было, только намёк. Сказал, что мы ещё встретимся. И что ему не нравится моё упрямство."
Отправила. Сделала вдох. Потом ещё один. Телефон мигнул: "Прочитано". Минута тишины. Затем всплыло сообщение: "Скинула по базе. Пусто. Ни ордена, ни судимости, ни царапин на репутации. Но лицо сохранила. Ты всё правильно сделала. Будь осторожна, Холлис. Если он появится снова – не геройствуй. Сразу звони."
Роуэн долго смотрела в экран, но отвечать не стала. Просто выключила телефон и опустила голову на ладони. Тишина подсобки укутала её, как старый тёплый плед. Впервые за день можно было дышать. Пусть и с усилием.
Когда смена закончилась, город уже замер в той самой полночной тишине – плотной, как ватное одеяло. Роуэн шла медленно. Не от усталости – просто не хотелось тащить домой то, что гудело под кожей. Телефон в кармане был выключен. Не потому что сел, просто не хотелось читать больше ни слова. Единственное, чего ей сейчас хотелось – услышать голос. Мама.
Грейс, как обычно, сидела на кухне, закутавшись в свой старенький кардиган. Телевизор фоном бубнил какие-то новости, она на них не смотрела.
– Привет, – тихо сказала Роуэн, стягивая куртку. – Ты чего опять не спишь?
– А я… ждала тебя, – улыбнулась мама, грея ладони о кружку.
Роуэн уселась на стул, сбросила рюкзак.
– А Зара дома?
Грейс кивнула, но тут же покачала головой.
– Кажется, ушла. Говорила, что у неё то ли репетиция, то ли ночёвка у девочки той… с волосами… как же её… они были такие яркие. Синие? Нет, подожди…
– Голубые, – подсказала Роуэн. – Лиза.
– Вот-вот, Лиза.
Роуэн поднялась, налила воды.
– Я сейчас переоденусь и лягу. Ты тоже ложись, поздно уже.
– Ты поела хоть?
– Не хочу. Правда.
Грейс кивнула. Подошла, слабо улыбнулась.
– Тогда хоть яблочко возьми. Ты у нас тоненькая, как ниточка.
Роуэн взяла фрукт, кивнула и ушла в комнату. Но, открыв дверь, остановилась.
Зара лежала на кровати. На плече – мягкое оранжевое пятно от лампы. В ушах наушники, в руках её потёртый, но любимый блокнот. Что-то писала или рисовала – из-за тусклого света ночника было не разобрать.
– Что застыла, будто привидение увидела? – отозвалась Зара, не поднимая головы.
– Мама сказала, что тебя нет, – откусила яблоко Роуэн и бросила рюкзак на стул.
Зара пожала плечами, перевернула страницу.
– Маме вообще кажется, что вчера был вторник. А на прошлой неделе спросила, как у меня прошёл выпускной, – усмехнулась, но как-то вяло. – Хотя он был два года назад.
Роуэн прислонилась к спинке стула. Половину яблока доесть не смогла – аппетит пропал. Просто молча смотрела на сестру. Внутри опять всплывало то самое ощущение. Не злость. Не тревога. Что-то глубже. Тяжёлое, вязкое беспокойство, которое давно стало привычным.
– Знаешь, – наконец выдохнула она. – Кажется, дело всё-таки сдвинулось.
Зара подняла глаза. Осторожный взгляд, как у человека, который не верит, но хочет.
– Серьёзно?
– Серьёзно, – кивнула Роуэн. – Пока тонко, но уже есть за что зацепиться. Думаю, скоро будет, куда копать.
Зара села, поджав под себя ноги. На лице впервые за долгое время – не безразличная маска. Что-то похожее на надежду.
– Это… классно, Ро. Правда. Хоть что-то. А то ты всё бегаешь, носишься, а результата ноль. А теперь…
Она замолчала, просто выдохнула.
– Ты крутая, если что.
– Ну, это мы и так знали, – хмыкнула Роуэн.
Улыбка вышла настоящей. Такой, что в глазах что-то мягко растаяло.
Зара кивнула, снова завернулась в плед, но теперь отложила блокнот на прикроватную тумбу.
– Только ты, пожалуйста, сильно не рви жилы, ладно? Не надо тащить всё одной, как обычно.
– Постараюсь, – тихо ответила Роуэн.
Зара зевнула, спрятала лицо в подушку, а потом, не глядя, буркнула: – Если тебя всё-таки грохнут, я, конечно, поплачу. Но только если у меня не будет гастролей.
Роуэн фыркнула, сбрасывая джинсы и натягивая старые домашние штаны.
– Вот только не забудь написать завещание, – продолжила Зара уже полусонно. – Оставь мне свою коллекцию футболок и ноут, а то ты вечно пароли меняешь и прячешь, а мне потом ковыряться. Сто лет ведь уйдёт.
– Ага, – усмехнулась Роуэн, укладываясь в постель. – В заметках в папке "не читать"– всё, что тебе нужно. И список паролей, и объяснение, как выключается чайник.
– Отлично, – выдохнула Зара и уже почти провалилась в сон. – Спи, о великая мученица справедливости. И не храпи. А то опять утащу у тебя плед.
– Только попробуй, – проворчала Роуэн и выключила ночник.
Тишина.
Только голос. Тот самый, скользкий и чужой. Он всё ещё жил где-то на дне памяти. Но впервые за долгое время страх не давил на грудь. Он просто был. Как дождь за окном – привычный и бесконечный.
И в ту ночь Роуэн уснула быстро. Без тревоги. Без привычного замирания при каждом уведомлении. Просто слушала, как этажом ниже скрипит дверь, как в ванной капает кран. И уже через пару минут провалилась в сон.
А на полке у её кровати, прижатая книгой по юриспруденции, всё так же лежала та самая бумажка из кофейни. Помятая, с каплей яблочного сока на краю. И список имён на обороте.
IV
Прошло четыре дня.
Зара продолжала ускользать. Не нагло, не дерзко – просто возвращалась позже, чем обещала. Но возвращалась. И этого, пожалуй, было достаточно.
А вот Грейс, как ни странно, выглядела чуть бодрее. Смеялась, перебирая старые фотографии, звонила кому-то из соседей, предлагала помощь. Иногда, правда, сбивалась в датах. Могла спросить, ела ли Роуэн суп – хотя варила рис. Или вдруг, задумавшись, спрашивала, как там Зара на первом курсе… и тут же хлопала себя по лбу: – Ой.
Роуэн не поправляла. Просто кивала и наливала чай. Она вообще почти перестала лезть – ни к одной, ни к другой. Слишком многое горело у неё самой.
Офицер Лэйн молчала. Наверняка что-то делала, но Роуэн не торопила. Смысл требовать от человека невозможного, когда всё держится на косвенных догадках и смазанных деталях. Так что искала сама. Сквозь усталость и вечную нехватку времени. Пять минут – в автобусе, десять – между парами. Иногда вместо обеда. Листала документы, читала чужие истории, выискивала любую нитку, за которую можно было бы уцепиться.
А по вечерам вместо сна – ноутбук, бумаги, записи. Имена, адреса, обрывки фраз. Некоторые совпадали с рассказами той самой девушки из кофейни. Остальные пока молчали.
На третий вечер, около часа ночи, телефон завибрировал. Она всё ещё сидела за ноутбуком, проверяя налоговые выписки какого-то продюсерского центра. Фамилия Hamiltonснова мелькнула в списке, но это ничего не дало.
Экран сотового опять загорелся. Сообщение было не от Зары или Лэйн.
Неизвестный номер.
"Привет, Ро. Ты там как?"
Одной этой фразы хватило. Всё было ясно без подписи.
Ларри.
Семь месяцев тишины. Ни "привет", ни случайного "какдела", ни даже пьяного "прочти"в три ночи.
Роуэн уставилась в экран. Несколько секунд. И не почувствовала ровным счётом ничего. Ни злости. Ни боли. Ни даже сожаления. Просто лёгкое, насмешливое безразличие. Положила телефон обратно. Взяла чашку. Вернулась к документам.
Прошло две минуты – снова уведомление.
"Просто хотел знать, жива ли. Не злишься, надеюсь?"
Она выдохнула. Медленно. Без раздражения.
С Ларри всё было просто. Почти четыре года – без планов, без обещаний. Секс, пицца, случайные разговоры ни о чём. Он исчезал, потом появлялся снова, как будто ничего не случилось. И она не ждала. Никогда не удерживала. Семь месяцев назад он ушёл в тишину, и вот – объявился. Очередное подтверждение: все они одинаковые.
Мужчины.
Она не ответила. Голова была занята другим. Через несколько таких же сообщений – настойчивых, явно пьяных – выключила телефон и швырнула его на подушку. Села ровнее. Усмехнулась.
Наверное, её самая большая ошибка – это то, как легко она всегда относилась к людям. Особенно к мужчинам. Никто не задерживался, никто и не пытался. Она не держала. Не цеплялась. Чаще сама уходила, не оставляя за собой даже следа. Так было проще. Встречи – постель – расставание. Без чувств. Без планов. Без ненужных вопросов. Ей хватило отца. Хватило его тяжёлого голоса, вечных обвинений, кулаков по столу и этой одной-единственной фразы: "Ты делаешь из дочери истеричку".
С тех пор ни один мужчина не казался ей достойным, чтобы поверить в то самое слово. "Любовь". Биологическая необходимость, не более. Так проще, понятнее.
Роуэн откинулась на спинку стула, потёрла глаза. Потом потянулась за тетрадью, снова открыла список. И вгляделась в имена. Читать дальше оказалось куда сложнее, чем час назад. Глаза резало, буквы скакали, а в висках настойчиво гудело, будто кто-то включил старый трансформатор.
Но одна фамилия всё-таки зацепилась. Скромный сайт музыкального агентства из Сиэтла. Пара сухих строк: "Сотрудничали с независимыми артистами и представителями лейблов". И среди них – инициалы: В.Н.
Клик. Архивные новости. Снимок с размытой пресс-конференции: пятеро на сцене. Лица расплывчаты, но одно – знакомо до зуда в костяшках пальцев. Линия подбородка, ровно выбритая щека, профиль, который уже выжегся в памяти.
"Брэд, ты всё-таки паскуда без фантазии,"– скользнула мысль. Роуэн записала ссылку на листке и наконец позволила себе рухнуть на кровать.
Сил не осталось. Ни мыслей, ни желания. Телефон валялся экраном вниз, и на удивление – не вызывал больше ни злости, ни тревоги, а потому и сон пришёл быстро.
Следующее утро опять началось с беготни. Автобус, очередное опоздание, кофе из автомата. Университет жил своей привычной, слегка разбитой жизнью: кто-то сдавал проекты, кто-то ссорился у деканата, кто-то, как всегда, игнорировал звонки и пары. Но у Чемберса на четвёртом курсе игнор – это уже приговор.
Роуэн проскользнула в здание факультета за минуту до звонка и, не сбавляя шага, плюхнулась на свободное место.
Чемберс уже стоял у стола, расстёгивая тёмный кейс с папками. Вокруг – знакомый фон: панели с дисплеями, проекторы, камеры. Всё до противного аккуратно расставлено – свет, акустика, даже стулья. Почти как в настоящем зале суда. Без права на ошибку. Всё фиксируется. Всё анализируется. Всё оборачивается против тебя.
– Холлис, – раздалось неожиданно громко. – К доске.
Она подняла взгляд. Профессор смотрел поверх очков, держа в руках папку с красной пометкой "учебное дело". Не абстракция – бумага, штампы, подшивки. Судебный симулятор. Один из тех, где не спрячешься за чьими-то ответами и не протиснешься на "авось". Здесь каждую фразу ловили микрофоны, каждое движение писали камеры. Всё фиксируется, а потом разбирается на части.
– Дело по статье RCW 9A.44.079. Изнасилование несовершеннолетней. Обвиняемый – молодой человек, девятнадцать лет. Потерпевшая – пятнадцать. Обстоятельства… спорные, – Чемберс щёлкнул папкой по столу. – Ваша роль, Холлис, – защита обвиняемого. Пятнадцать минут на подготовку.
– Прекрасно, – глухо выдохнула она, больше себе, чем вслух. – Парень обвинён, девочка страдает, а я должна выгораживать подонка.
– Мисс Холлис? – Чемберс вскинул брови. – Какие-то вопросы? Или, может, возражения?
– А если я откажусь? – сухо буркнула Роуэн, поднимаясь с места.
– Тогда, – профессор медленно убрал папку под локоть, – я с удовольствием расскажу группе, сколько раз вы сами провоцировали подобные темы в своих работах. И, уверяю вас, это будет честно.
Сдержанно усмехнувшись – больше по привычке, чем от настроения, – Роуэн забрала дело и уселась за ближайший терминал. Экран мигнул. Пошли протоколы, допросы, фрагменты переписок. Не реальность, но слишком уж близко.
"Встречались около трёх месяцев. Родители девушки утверждают, что отношения были скрыты. Переписки частично удалены. Половой акт подтверждён. Обвиняемый настаивает на согласии."
Текст плыл. Глаза резало. Она щёлкала по вкладкам, делая вид, что читает, а в голове гудело. Не от волнения. От привычной, вязкой усталости. Последние недели сон был роскошью: четыре часа – если повезёт. Всё чаще – ничего. Концентрация ускользала, как мыло из мокрых рук.
Чемберс сидел чуть в стороне, наблюдая, как она листает материалы, как сутулится, как тусклый свет от лампы отражается в пустом, уставшем взгляде.
Пятнадцать минут. Ровно. Она поднялась. Пальцы всё ещё сжимали папку. Движения – чуть заторможенные. Подошла к кафедре, встала. Поток замер. Кто-то включил запись. В зале стало тихо, как в настоящем суде.
– Ваша честь, – голос дрогнул, но выровнялся, – мы ходатайствуем о пересмотре обстоятельств дела, поскольку имеются основания полагать, что между обвиняемым и потерпевшей были… взаимные отношения.
Тишина. Пауза затянулась. Слишком долгая.
– А более чёткая формулировка? – голос Чемберса резанул ровно посередине.
– Я… – Роуэн закусила губу. – Обвиняемый утверждает, что половой акт произошёл по обоюдному согласию. И хотя потерпевшая несовершеннолетняя, разница в возрасте не превышает рамок, подходящих под статус Romeo and Julietв некоторых шта—
– В нашемштате, мисс Холлис, – отчеканил Чемберс, – такая поправка не применяется к лицам младше шестнадцати. Это ваша первая ошибка.
Она замерла. Ошибка была очевидной. Знала бы, если бы читала как следует. Вчера. Позавчера. Хоть когда-нибудь.
– Продолжайте, – бросил он. – Или уже сдаётесь?
Пальцы сильнее вжались в края папки.
– Потерпевшая не была принуждена. Признаков насилия нет. Поведение после инцидента не указывает на травматическую реакцию…
– Стоп, – жёстко. – Вы сейчас намекаете на то, что у жертвы должны быть "правильные"эмоции?
Слова застряли. Губы приоткрылись, но голос не вышел. В зале тишина, группа затаила дыхание. Кто-то начал писать, кто-то наблюдать с интересом.
– Это не то, что я…
– Но именно это вы и сказали, – отрезал Чемберс. – Запись идёт. Каждое слово – на плёнке.
Он щёлкнул папкой, медленно поднял взгляд. Почти спокойно.
– У вас отличный голос, Холлис. Чёткий взгляд. Хорошая интонация. Но юридическая база – дырявая, как студенческая курсовая за одну ночь. В жизни вас сожрут. И никто даже не подавится.
Она молчала. Щёки жгло. Не от стыда. От злости.
Чемберс подошёл ближе, присел на край стола. Смотрел прямо.
– У вас есть мозги. Есть чутьё. Но если вы и дальше будете думать, что с таким багажом знаний можно что-то выиграть в суде – вы уже проиграли. Не дело. Себя.
Он встал. Кивнул следующему. Смена ролей.
А Роуэн вернулась на своё место. Села. Молча. Гнева хватало. Унижения – нет. Всё было ровно. Холодно. Правильно. Он был прав. И именно это злило больше всего.
После пар Роуэн вышла из здания, не оглядываясь. Рюкзак за плечом, красная шапка, из-под которой выбивались волосы цвета горького шоколада, сдвинута на затылок. Голова кипела – но не от лекций. Хотелось хоть на минуту сменить обстановку, выбраться из этого замкнутого круга: Чемберс, суд, ошибки, чёртово дело.
Она свернула в сторону, подальше от привычного маршрута. До работы было ещё почти час. Не думая, шагнула в сторону закусочной на углу. Кофе там был отвратительный, но дешёвый и бодрый. Как раз то, что нужно, чтобы выдохнуть.
Тротуар шуршал под ногами мокрыми листьями. Небо, низкое и тяжёлое, снова обещало дождь. Ветер цеплялся за края куртки, дёргал за прядки волос. Роуэн шла быстро, не замечая ни людей, ни машин. Мысли перекрывали всё.
Рядом – резкое торможение. Машина. Серый седан.
Тело сработало быстрее головы – она напряглась, шагнула вперёд, уже готовая бежать. Но стекло на пассажирской стороне опустилось, и голос, знакомый до противного, прозвучал с этой ленивой бархатной хрипотцой, пропитанной сигаретами и недосыпом: – Ну, не убегай. Я не кусаю. Хотя мог бы.
Ларри.
Он сидел, как всегда, развалившись – вальяжно, небрежно. Тёмная футболка с логотипом старой группы, волосы чуть взлохмачены, на лице та самая полуулыбка, от которой когда-то у Зары подкашивались ноги.
Роуэн остановилась. Не подошла. Просто смотрела. Ровно. Без эмоций.
– Ты серьёзно? – Голос был таким же, как взгляд.
– А что? – Он пожал плечами. – Ты же не отвечала. Подумал, может… стоит увидеться. Поговорить.
– После того, как ты слинял по-тихому? – Голос спокойный, без срывов.
Он развёл руками.
– Много всего навалилось. Работа. Переезд. Вся эта суета.
Роуэн не сдвинулась с места. Смотрела на него, как на случайную тень на стене. Лицо ровное, внутри – раздражение, которое царапало под рёбрами.
– И ты решил, что я, конечно же, буду счастлива снова видеть твою рожу?
– Ну брось, Ро, – усмехнулся он, как будто между ними и не было семи месяцев пустоты. – Я же не исчез навсегда. Просто… перегорело. Потом стало как-то неловко писать. А потом ещё хуже – будто надо объясняться.
– Ага. Зато сейчас, значит, как по щелчку – "привет, детка", да?
Он фыркнул.
– Ты же знаешь, я никогда так тебя не называл.
– Вот это и спасло тебе кое-что между ног, – парировала Роуэн и уже сделала шаг в сторону, намереваясь уйти.
– Ты всё ещё работаешь в том магазинчике? – крикнул он ей вслед. – Я мог бы подбросить.
Она остановилась. Медленно обернулась. Взгляд – будто нож в горло.
– Я, по-твоему, из тех, кто просто так прыгает в тачки к бывшим?
Ларри усмехнулся, завёл мотор и резко сорвался с места, припарковавшись в ближайшем кармане. Пока она снова зашагала дальше, он уже догонял её в пару длинных шагов.
– Слушай, – начал он, пристраиваясь сбоку, будто они так и ходят вместе каждый день, – я подумал… может, по кофейку? Не этот картонный квас, а что-то нормальное. Поговорим.
– Ага, – кивнула Роуэн, не сбавляя шаг. – Напомни, в каком месте нашей с тобой прекрасной истории ты заслужил право звать меня на кофе?
– Я и не говорю, что заслужил. Я прошу.
Улыбка на его лице была той самой, которую она помнила наизусть. В этой полуулыбке всегда прятались тысячи "прости", "ну давай ещё раз", "я был мудаком, но сейчас всё иначе". Раньше такие штуки действовали. Теперь – только раздражали.
– Ну вот, как обычно, – протянула она, закатывая глаза. – Ты исчезаешь, потом вылезаешь из ниоткуда и лезешь с этой своей дешёвой попыткой изобразить раскаяние. Не ново, Ларри.
– Я просто хотел поговорить. Без драмы, – выдал он, стараясь не отставать от её шага. – Мы же взрослые люди.
– Смешно слышать это от того, кто перестал писать только потому, что ему стало неловко.
– Ну ты ведь и не страдала особо. Не искала, не звонила.
– Новость века, – отрезала она. – Я не страдаю по каждому мудаку, с которым делила постель.
Они миновали несколько перекрёстков. Ларри не отставал, держался вплотную, бросая на неё косые взгляды – ища в её лице что-то, хоть отдалённо похожее на прежнее тепло. Но там было пусто. Только ровное, вымеренное "отстань".
– Помнишь, как мы шарились здесь после концерта? – попытался он разрядить остановку. – Ты тогда ещё сказала, что не ходишь на свидания, а через десять минут уже сидела у меня на капоте.
– Я и тогда была не в себе, – спокойно отозвалась Роуэн. – А сейчас в здравом уме. Так что не жди повторений.
– Мне кажется, или ты стала злее?
– Нет, Ларри. Я просто устала. И ты – не исключение. Ты часть этой усталости.
Они подошли к закусочной на углу. Пластиковая вывеска с облупившейся краской и погасшей буквой "О". Роуэн направилась внутрь. Ларри замешкался, сложил руки на груди и скривился.
– До сих пор ходишь в это говнище? – усмехнулся он. – Серьёзно, Ро, у тебя всё ещё плохо с выбором мест.
– Серьёзно, Ларри, у тебя всё ещё плохо с пониманием чужих намёков, – парировала она. – Я сюда иду не за атмосферой, а за кофе, который не требует кредита на оплату.
Он закатил глаза.
– Могли бы сгонять в нормальное место. Я теперь могу позволить себе даже не смотреть на цены. Представляешь?
Роуэн коротко усмехнулась.
– С каких это пор у тебя водятся деньги? Ты же всегда жил по бартеру: я тебе – секс, ты мне – диск с "Металликой".
– Не настолько я был…
– Настолько. И ещё чуть-чуть сверху, – отрезала она.
Ларри рассмеялся.
– Всё та же Холлис. Даже не верится, как я по тебе соскучился.
Она промолчала. Подошла к стойке, заказала самый дешёвый чёрный кофе. Он, как и положено, выбрал латте. С карамелью, взбитым молоком и всей этой приторной мишурой, которая всегда, как ей казалось, компенсировала взрослым мальчикам отсутствие вкуса.
– Давай я заплачу, – предложил он, подмигнув. – Чисто как извинение за свои… несовершенства.
– Оставь деньги тем, кого ещё успеешь облапошить, – ответила она и, забрав стакан, направилась к выходу.
Ларри пошёл следом. С чашкой латте и с тем самым странным, будто слегка наигранным выражением лица – ни то упрямым, ни то по-детски уверенным. Будто вся эта встреча – не ссора, а прелюдия.
Роуэн шла молча. Делая вид, что не замечает, как он старается подстроиться под её шаг, как выдыхает с показной лёгкостью, как время от времени оглядывается, будто они и правда просто идут вместе, как раньше.
– Я, кстати, думал, ты меня вообще не вспомнишь, – сказал он спустя минуту. – Наверное, у тебя таких, как я, очередь была.
– Нет, – отозвалась она, не оборачиваясь. – Просто стандарты были низкими.
– Холодно, Ро.
– Тебе нравится горячее? У тебя же есть латте.
Он усмехнулся. Почти по-настоящему. Раньше этот её тон казался ему огнём – живым, дерзким, цепким. Теперь – просто стеной.
– Если серьёзно… – начал он, а она внутренне закатила глаза. – Ты, похоже, совсем ушла в работу. Универ, смены. Всё по-прежнему?
Она кивнула.
– Уже заменила меня, да? – продолжил он.
– Конечно.
– С кем?
– С тишиной, Ларри. Она не задаёт дурацких вопросов.
Поворот. Переход. Дальше – знакомый квартал. Магазин маячил впереди – тот самый, с облезлой стеной и выцветшим баннером. Здесь всё было по-прежнему. Даже фонари.
– Слушай, – снова начал Ларри, когда они подошли ближе. – Я знаю, что тогда был мудаком. И да, ты не та, кто ждёт извинений. Ты вообще не из тех, кто кого-то прощает. Ты сама себе закон. Просто… мне хотелось сказать, что я скучал.
Роуэн остановилась. Подошла к двери, но не открыла. Повернулась к нему.
– Знаешь, что самое смешное, Ларри? Если бы ты написал не через семь месяцев. Не после того, как я забыла твой запах. Не тогда, когда тебе стало скучно и пусто. Может быть – я бы ответила.
Он молчал.
– А сейчас ты – просто призрак. Такой же, как все. Появился, чтобы вспомнить, как было, и проверить, осталась ли я лёгкой добычей. А я – напоминаю: катись к чёрту.
Она открыла дверь и вошла, не оборачиваясь.
А он остался стоять. На ветру. С остывшей чашкой латте и пустым вопросом в глазах. Вопросом, который уже давно не заслуживал ответа.
Вечерняя смена началась с привычного писка сканера и скрипа дверей. Свет в зале мерцал, будто сам магазин не высыпался уже третью неделю. Дэнни, как обычно, полулежал на табурете, ковыряясь зубочисткой в зубах, уставившись в экран телефона.
– Ну привет, моя звезда ритейла, – протянул он, лениво сползая с места. – Я тут уже выложился на максимум: три транзакции и ни одного пенсионера не послал. Думаю, заслужил медаль.
– Только если в форме тапка в лицо, – буркнула Роуэн, перебирая бейджики.
– За что мне такая любовь? – изобразил он обиду, хватаясь за грудь. – Я ведь даже хотел принести тебе шоколадку.
– Сожри её сам. Подачки мне не нужны.
Дэнни усмехнулся, театрально махнул рукой и, как обычно, удалился с напускным достоинством, бормоча что-то про "токсичную атмосферу"и "ущемление прав мужчин в рабочей среде".
Роуэн осталась одна. Погрузилась в работу, как будто это было нечто большее, чем просто смена. Сканер – пик. Ценники. Пластик. Бумаги. Покупатели. Одни и те же лица, одни и те же фразы. В голове всё ещё звенел голос Ларри, но не от эмоций. Бывшие – как гниль на стенах: могут долго не напоминать о себе, а потом снова полезть наружу.
Прошло несколько часов. Дверь скрипнула.
Он вернулся.
Ларри вошёл не спеша, с тем видом, будто здесь он был постоянным покупателем. В руках – бумажный пакет. На лице – та самая довольная, немного ленивая улыбка. Подошёл к кассе, выложил покупки аккуратно: лапша в коробке, мини-пончики и бутылка колы.
– Помню, ты это хавала ночами. Говорила, что пища чемпионов, – сказал он с той же бархатной ухмылкой, глядя исподлобья.
Роуэн смотрела молча. Долго. И почти – почти – ощутила знакомый укол дежавю. Но даже это чувство растворилось быстрее, чем она успела моргнуть.
– Я выросла, Ларри, – спокойно бросила она. – И желудок мой тоже.
Он пожал плечами.
– Могу съездить ещё за чем-нибудь. Может, ты хо—
– Перестань, – отрезала она.
Закатила глаза, но выгонять его не стала. Может, потому что он не мешал. Может, просто слишком устала, чтобы спорить.
Ларри остался до конца смены. Не лез. Не ныл. Сел у запасного выхода на подоконник и тихо листал ленту в телефоне, перекидывался парой слов с постоянными покупателями. Вёл себя так, будто был здесь кем-то вроде сторожа.
К полуночи магазин опустел. Последний парень вышел с пачкой чипсов и дежурным "спасибо". Двери закрылись. Тишина повисла, как глухая завеса.
Роуэн выключила терминал и вышла на задний двор. Курить. Это была её личная пауза между работой и домом. Единственное место, где можно было дышать.
Холодный воздух впился в лицо. Она прикурила, сделала глубокий вдох, почти уже позволила себе расслабиться – и тут.
Свет.
Резкий, белый. Гудение мотора.
Фары вырвались из-за угла и осветили двор. Роуэн прижалась к стене, вглядываясь сквозь свет, пытаясь разглядеть номер, марку, хоть что-то. Но фары не гасли. Только слепили. А потом – щёлк. Свет исчез.
Машина осталась стоять. Салон – тёмный. Лица – не видно.
Холод скользнул вдоль позвоночника. Не Брэд. Слишком далеко, слишком темно, чтобы быть уверенной. Но кто-то из его шайки. Их присутствие не спутаешь. Это чувство не обманешь: когда по коже кто-то медленно ведёт лезвием. Едва касаясь.
Сигарета дрожала в пальцах. Половина догорела, но затяжки так и не случилось. Роуэн бросила окурок. Развернулась. Зашла внутрь. Закрыла засов. Замок щёлкнул. В груди сдавило. Не страх. Злость. Бессильная, тупая, давящая злость.
Ларри поднял голову: – Всё нормально?
– Да, – бросила она. Слишком быстро. Слишком резко.
Он уже понял: если Роуэн начинает быстро двигаться, она или в ярости, или в панике.
Сбросив перчатки на стол, она выдернула ключи, выключила систему, собрала выручку, мельком проверила камеры. Внутри – только она и Ларри.
– Уже всё? – спросил он, когда она подошла к двери.
– Всё.
– Ты точно в порядке?
Она кивнула, не глядя.
На улице накинула капюшон. Огляделась – быстро, как будто оценивала, будет ли дождь. Но на деле небо её не интересовало. Ей нужна была та самая машина.
И она её увидела.
Чёрный внедорожник стоял на углу квартала. Далеко, но не слишком. Достаточно, чтобы понять – наблюдают. Те же выключенные фары. Те же тени за стёклами.
– Эй, Ро, – голос Ларри прозвучал сдержанно, почти мягко. – Я ведь предлагал. Давай подвезу. Уже поздно.
Роуэн собиралась отмахнуться. Уже открыла рот, чтобы съязвить, но взгляд снова упал на машину. Она всё ещё стояла. Не двигалась. Ждала. И вдруг стало ясно: сегодня Роуэн не хочет идти одна. Не в этот раз.
– Ладно, – выдохнула она. – Только не строй иллюзий. Это ничего не значит.
Ларри не ответил, только кивнул. Щёлкнул замком. Открыл перед ней дверь.
– Садись.
И она села. Не потому что хотела. Потому что в тот момент рядом с ним было чуть безопаснее. Пусть и ненадолго. Пусть всего на пару кварталов.
Она устроилась в кресле, захлопнула дверь и, не думая, скользнула взглядом по зеркалу заднего вида. Улица осталась позади. Магазин стоял пустой, полусонный, как и всегда в это время. А машина у перекрёстка так и не сдвинулась. Фары – тишина. И почему-то это настораживало больше, чем если бы кто-то вышел.
Ждать всегда хуже, чем действовать.
– Всё хорошо? – спросил Ларри, заводя мотор.
– Просто езжай, – коротко ответила Роуэн.
Он кивнул. Плавно вырулил, свернул на основную дорогу и вписался в поток. Музыку не включал. Зато начал говорить: – Помнишь, как мы с тобой катались через весь город, чтобы найти ту лавку с винилом? Ты тогда ещё сцепилась с продавцом из-за обложки, а потом сама же его уговорила на скидку.
– Это был не винил. Старый сборник Nirvana, – сухо поправила она. – И ты забыл, что я ещё у него сигареты выбила.
– Точно, – усмехнулся он. – И я тогда подумал: "Чёрт, вот это баба".
– А потом слился через три месяца. Красавчик.
Он вжал плечи, выдохнул.
– Ты же знаешь… у меня тогда было сложное время.
– У тебя всегда было "сложное время", Ларри. Странно только, что оно вечно совпадало с датами твоих запоев и слащавых истерик.
– Я ведь не от хорошей жизни, Ро…
– Перестань, – обрезала она. – Я не твой психотерапевт.
Он замолчал. Машина двигалась дальше. Тихо, ровно. Шины лениво скользили по влажному асфальту, свет фонарей мелькал на капоте, будто застрял на одном и том же кадре.
Роуэн снова глянула в зеркало. Пусто. Ни фар, ни теней. Только Ларри за рулём, бессмысленно бормочущий о прошлом, которое она уже вычеркнула.
– Я тут подумал… может, ну его, всё это дерьмо. Оставить. Попробовать начать как-то заново. Не с нуля, но… по-человечески, – выдохнул он.
Роуэн повернула голову. Смотрела на него пару секунд. Почти с сочувствием. Почти. Но потом усмешка сдвинула это выражение с лица.
– Ты хочешь, чтобы я опять прыгнула в этот аттракцион под названием "нервный Ларри"? Где по пятницам – крики, по субботам – философия, а в воскресенье ты объявляешь меня "смыслом жизни"и блюёшь в раковину?
– Это не смешно, – буркнул он.
– Да? А мне уже смешно. Потому что я тебя пережила. И не потому что стала равнодушной. Просто ты – предсказуемый. А предсказуемое скучно. А скучное… уже не нужно.
Он замолчал. Смотрел перед собой, пытаясь подобрать что-то, что уже не звучало бы банально. Но опоздал.
Машина затормозила у подъезда.
– Спасибо за подвоз, – бросила она, отстёгивая ремень. – И за пончики. Жаль только, что фантазии хватило ровно на то, что я ела лет в двадцать. Хоть бы суши купил.
– Ро…
Она уже открыла дверь.
– Не жди. Я больше не та, кто бегает за прошлым. Даже если оно приносит еду.
И ушла, не оборачиваясь.
V
В ту ночь Роуэн не искала ничего. Не открывала старые вкладки. Не ковырялась в списках. Не писала Лэйн. Без звонков. Без уведомлений. Без привычного хриплого: "Ро, ты чего?"– просто тишина. Глухая, приятная, как ватное одеяло после недели без сна.
Она рухнула на кровать, даже не переодевшись. Ботинки скинула одной ногой. Телефон завалился между подушками, экраном вниз. Забылась быстро, почти мгновенно. Впервые за долгое время позволила себе роскошь: спать. Без мыслей. Без ожидания. Без страха. Просто сон. Чистый, ровный, как белый шум.
Будильник прозвенел в 6:45, но глаза открылись раньше. В 6:37. Тело решило дать фору. Восемь минут покоя. Редкость.
На кухне пахло подгоревшими тостами и перекипевшим молоком. Грейс снова забыла выключить плиту. Из её комнаты доносился довольный голос – старый припев с её юности. Тот самый, что она помнила наизусть. И никогда не забывала.
День начался тихо. Без катастроф. Даже автобус пришёл вовремя. В университете никто не орал, не терял документы, не срывался. Чемберс сегодня работал с другой группой. В коридорах – меньше суеты. Даже кофе из автомата оказался чуть менее мерзким, чем обычно. Почти терпимым.
Пары пролетели незаметно. Материал лёг в голову без лишнего сопротивления. И даже работа отменилась: начальница написала, что новенькой нужно дать простор. Освоиться. Сообщение – без смайликов, почти сухое. Деловое.
Сначала Роуэн выругалась про себя. Потом выдохнула. Свободный вечер. Непривычно.
Она пошла в библиотеку. Не за новыми именами, не за записями. И не за уликами по Гамильтону – он уже приелся до боли в зубах. Нет. Просто закрыть пробелы по факультативу. Вцепиться в сравнительный анализ, забить пустоты, выровнять слабые места. Хотелось доказать Чемберсу, что его самодовольство – не аксиома. Ни криком, ни позой. Только текстом. Только аргументами.
На стол легли книги. Сначала две. Потом три. Ещё распечатка с прошлогодней лекции, той самой, что она когда-то пропустила из-за подготовки к сессии. Ручка скользила по полям, страницы заполнялись стрелками, подчёркиваниями, абзацами. Спина ныла. Глаза уставали, но внутри было странное, выверенное удовольствие: наконец-то всё, что она отложила, возвращалось на место.
Даже курсовую подтянула. Два абзаца вычеркнула. Три переписала. Больше смысла, меньше воды.
Вечером – домой. Тихо. Без Зары. Грейс копалась в ящике под телевизором, потом снова искала очки, которые были на голове. Ничего нового.
Лэйн продолжала молчать. И, странно, Роуэн это уже не тревожило. Затишье – тоже результат.
Легла пораньше. Без ноутбука, без фонового видео. Просто – под пледом. В темноте. В тишине. И уснула быстро.
Следующий день пролетел так же ровно. Пары – как по маслу. Мозг впервые ловил материал без борьбы. Рука автоматически записывала нужное. Голова работала, тело – уставало, но честно держало ритм. В библиотеке её уже начали узнавать. Всё шло правильно. Даже слишком правильно.
После занятий – короткая прогулка. Воздух пах озоном, небо было чистым. Впервые с начала осени. Люди спешили кто куда: домой, на встречи, просто по своим маршрутам. Роуэн шла медленно. И впервые за долгое время поймала чувство, которое почти забыла: спокойствие. Казалось, будто всё под контролем.
Но когда свернула на знакомую улицу, сердце дёрнуло. В конце квартала стояла машина. Чёрный внедорожник. Те же тени за стёклами. Те же выключенные фары. Он был здесь.
Роуэн сбавила шаг. Сдержанно. Будто случайно. Взгляд скользнул по номерам, по марке. Запомнила. Настолько, насколько хватило нервов. Потом быстрее нырнула в магазин.
Тёплый свет встретил её вспышкой – короткой, ослепляющей. Внутри – Дэнни. С видом человека, пережившего стихийное бедствие. Светло-русые волосы торчали в разные стороны, в одной руке – стакан дешёвого кофе, в другой – пластиковая папка, из которой вываливались чеки.
– О, моя госпожа Холлис! Богиня сарказма и пассивной агрессии! – Протянул он с тем самым вымученным тоном, когда от усталости хочется либо выть, либо смеяться. – Я уж думал, что ты больше не придёшь. Погибну тут, как герой, павший под натиском чужой тупости.
– Что, новенькая напортачила? – лениво бросила Роуэн, перекидывая рюкзак на плечо.
– Она тут устроила такое шоу! Один чек – четыре возврата. Как-то умудрилась выдать скидку на товар, который даже не пробила. Наш горе кассир плакала, система завывала, а я чуть было не уволился. Ещё и дед с утра наорал за вчерашнее хамство. Какой душевный подъём! Хоть бы "спасибо"сказала, неблагодарная!
– Спасибо, что не уволился, – фыркнула Роуэн, перехватывая у него планшет.
– Тебе плевать, как у меня дела, да?
– Если бы не было плевать, я бы спросила.
– Невежа, – буркнул он, сдаваясь. – Я с семи утра тут. Латте не пил. Жизнь – боль. Ладно, удачи, солнышко. Я в берлогу.
– Мой герой, – усмехнулась она, надевая бейджик.
Дэнни ушёл в подсобку, напевая под нос что-то из старых поп-хитов, а через несколько минут выкатился обратно, уже прилизанный и бодрый. Помахал на прощание и исчез.
Роуэн осталась одна. Достала из рюкзака тетрадь, вырвала листок. Марка – новая Toyota Sequoia. Номера – вашингтонские. Сначала запомнила не полностью, но по кускам сложила: что-то вроде CVM-9235. Записала. Аккуратно сложила. Убрала обратно.
Работа началась сама собой. Без усилий. Руки двигались на автомате, сканер пикал, корзины катились, покупатели говорили свои стандартные фразы. Всё будто по сценарию. Как будто ничего не было. Как будто она не видела машину, не запоминала номер. Не чувствовала тот холод, что вонзился между лопаток. Мозг работал. Тело двигалось. Всё привычно. Всё ровно. Даже спор двух студентов за последнюю банку энергетика казался почти домашним.
Но чем ближе к закрытию, тем громче становилось то самое внутреннее жужжание. То, что она так старалась не слушать. Под кожей – дрожь. Незаметная, но нарастающая. Организм знал раньше головы: что-то не так. Кто-то снаружи ждал. Наблюдал. Поджидал. А она была здесь. Как на ладони.
К 10:30 pm это стало почти невыносимо. Пальцы начали дрожать сильнее. Сердце колотилось, как будто собиралось выломать себе выход. Последние покупатели казались медленнее обычного. Кто-то перебирал мелочь, кто-то пересчитывал купоны, кто-то задавал вопросы, которые в другое время показались бы до смешного простыми.
Но не сегодня.
– Может, вы уже научитесь обслуживать, как нормальный человек? – вскинулась женщина лет пятидесяти, с опухшим лицом и сумкой на колёсах.
– Может, вы научитесь не быть стервой на ровном месте? – выдохнула Роуэн, бросая товар в пакет чуть сильнее, чем следовало.
– Что вы себе позволяете?!
– То же, что и вы, мэм. Только без лицемерия.
Женщина фыркнула и выхватила покупки, удалилась с таким видом, будто её унизили на глазах всей нации. Остальные молчали. Даже следующая в очереди женщина с фиолетовой сумкой просто вздохнула. Без комментариев.
Роуэн стояла, вцепившись в край прилавка. Пальцы побелели. Виски покрывал холодный пот. В груди давило, как будто кто-то положил бетонную плиту. Это чувство она знала наизусть. Оно было с ней всегда. Когда отец заходил в комнату в плохом настроении. Когда телефон звонил посреди ночи. Когда почтовый ящик ломился от писем с отказами.
Но сейчас было хуже. Потому что теперь за этим стояли глаза. Реальные.
Закрыв кассу, Роуэн вышла в подсобку. Холодный свет полоснул по глазам. Взяла телефон. Сообщений – ноль. Лэйн не писала. Тишина. Глянула в экран камеры. Машина подъехала к самому входу. Фары – выключены. Движений – ноль.
Глубокий вдох.
Потом второй.
– Ты справишься. Ты всегда справлялась, – тихо, больше для себя.
Но пальцы продолжали дрожать.
Впервые ей не хотелось выходить на задний двор. Не хотелось курить. Просто стояла, прислонившись к металлическому шкафу, глядя в тусклый свет подсобки. Всё внутри сжималось. Тело готовилось к бегству, а мозг – к просчёту маршрута.
И первым, кого она решила набрать, была Лэйн. Наверное, потому что больше и некому. Кнопка вызова. Один гудок. Второй. Третий. Автоответчик.
– Чёрт, – выдохнула Роуэн, опуская телефон.
Открыла чат. Пальцы сжались до хруста, но текст напечатался быстро, почти на автомате: "Машина снова у магазина. Чёрная Sequoia, CVM-9235. Стоят у входа с начала смены. Фары выключены."
Дышать стало труднее. Паника подкрадывалась медленно, вползала, съедая остатки контроля.
Ещё одно сообщение – сразу следом: "Закрываюсь. Выхожу не через фасад. Гео отправляю."
Метка ушла. Палец завис над кнопкой блокировки, но мысль набрать кому-то ещё – промелькнула и так же быстро исчезла.
Телефон ушёл в карман. Бейдж –на стол. Проверила, что фасадная дверь закрыта. Свет в зале погашен. Тихо, почти на цыпочках, Роуэн подошла ко второй двери. К заднему выходу. Пальцы вцепились в связку ключей. Холодный металл обжёг ладонь. Щёлк. Замок провёрнут. Ручка опустилась. Медленно, бесшумно. Дверь открылась.
Двор встретил её тьмой, мокрым бетоном и холодом. Воздух пах асфальтом и дождём. Она ступала осторожно, будто по стеклянному полу. Шаг. Ещё один. Дверь аккуратно прикрыта. Осталось только запереть. И тут – звук.
Мотор.
Глухой, протяжный, знакомый до мурашек.
Сердце вздрогнуло, метнулось куда-то вверх, а потом сжалось – будто кто-то сжал его изнутри. Голова дёрнулась сама, почти без участия разума.
Свет – за углом. Мотор – ближе. Машина объезжала здание. Медленно. Как хищник, выслеживающий добычу.
Тело натянулось до предела. Помощи не будет. Никто не подхватит. Никто не остановит. Только она. Как всегда. Дыхание сбилось. Почти паника. Роуэн вжалась в стену, пальцы дрожали, ключи скользнули между ладоней. Щёлк – замок. Всё. Дверь заперта.
Фары вырвались из-за угла и срезали темноту. Слепили. Роуэн шагнула в сторону. Почти не дыша. Пятки едва касались земли. Вдоль стены, за угол. Мимо баков. К бетонной стене.
Тупик.
Но справа – узкая щель между гаражами. Тёмная, серая – единственный путь. Она втиснулась боком, прижимаясь к шершавому бетону. Дыхание сбивалось, грудная клетка ходила ходуном, как у зверя, загнанного в угол.
Машина остановилась. Щелчок дверцы. Потом второй. Голоса.
– Сука опять слиняла.
– Я ж говорил, твой план – дерьмо. Не такая она простая, эта девочка с кассы.
– Завались, умник.
– Садись в тачку. Я в переулки. Она здесь где-то. Далеко не ушла.
Шаги. Ровные, тяжёлые, уверенные.
Роуэн затаилась, прижавшись к стене. Сквозь щель между гаражами донёсся хруст гравия. Один из них свернул в переулок. Искал.
"Сейчас найдёт. Сейчас…"
Тело взорвалось раньше мыслей. Без плана. Без расчёта. Просто рвануло вперёд. Из темноты – в темноту. Мимо баков, под арку, через узкий проём между заборами. Плечо с размаху стукнулось о железную балку. Боль резанула, но ноги продолжали нести.
Ветер хлестал по лицу, лёгкие горели, сердце било в виски. В голове одна мысль: "Быстрее. Выбраться. Выжить".
Сзади крик: – Она здесь!
Роуэн не обернулась. Ни разу.
Свет фонарей мелькнул впереди – мутный, слабый. Она рванула туда, зигзагами, по узким дворам, скользя между углами. Один поворот. Второй. Неизвестная улица.
И вдруг – резкая хватка за плечо. Рывок.
Роуэн закричала, почти взвыла. Реакция сработала быстрее разума. Локоть – в живот. Пятка – по голени. Разворот. Рука чужая – в залом. Всё на автомате. Словно тренировки бокса были не шесть лет назад, а вчера.
– Ай, блин, Ро! Это я! Ларри! Отпусти, мать твою!
Роуэн застыла. Дышала часто, стиснув чужое запястье до белых костяшек. Плечо упиралось в его бок, колено вдавливалось в рёбра. Только сейчас поняла – он не сопротивляется.
– Ларри?.. – выдохнула, отпуская.
Отступила на шаг. Руки всё ещё дрожали. Ларри присел на асфальт, зажимая живот.
– Ты охренел?! – взорвалась она. – Что ты вообще тут делаешь?
Он поморщился, потёр запястье, ухмыльнулся как-то криво, нервно.
– Хотел тебя встретить, чёрт побери. Не думал, что встреча будет с ударом по яйцам в придачу.
Роуэн вытерла лицо рукавом, попыталась выровнять дыхание.
– Ты… идиот. Да пошёл ты. Я могла тебя прибить, понял?
– Понял я, понял, – Ларри выдохнул, приподнялся, всё ещё морщась, и подошёл ближе. Уже без ухмылки, просто всматриваясь: – Это они? Те, из-за кого ты тогда вышла из подсобки белее мела?
Роуэн молчала. Потом медленно качнула головой: – Не сейчас.
Он понял. Без вопросов.
– Поехали, – сказал тихо. – Пожалуйста.
Она не ответила. Даже не посмотрела на него. Просто стояла. Дышала тяжело, будто после удара. В груди всё ещё теснилась паника.
Оглянулась. Тёмный, мокрый двор. Переулки, мусорные баки, серые стены. Ветер. И её дрожащие руки – в грязи. Сбоку жгло, только сейчас почувствовала: ссадина. Пальцы сбиты, ногти в пыли. Сердце колотилось так, будто пыталось выскочить.
Стало тише. Но не легче. Казалось, что если обернуться, кто-то всё равно выйдет из тени.
– Блядство, – выдохнула она, запрокинув голову.
Ларри подошёл ближе. Медленно. Осторожно. Как к дикому зверю, который ещё не решил: нападать или бежать. Потом просто обнял. Пальцы коснулись её плеч – тёплые, чуть влажные. Его волосы прилипли к шее, куртка пахла дождём и сигаретами.
Роуэн не шевелилась. Не оттолкнула. Просто замерла. На секунду дышать стало легче, словно можно было, хоть ненадолго, перестать держать одной.
Вспомнилось вдруг: старый диван у него дома, лапша в пластиковых коробках, фильмы, под которые они оба засыпали. Его рука на талии. Его голос – хриплый, фальшивый, когда пел под гитару, а потом ворчал, что она опять съела все чипсы, но покупал ещё. Тихие, обычные вечера, когда было вроде и прикольно.
Но память не грела. Быстро потухла.
Резким движением Роуэн шагнула назад, вырвалась.
– Только не начинай, Ларри. Без этих твоих "я рядом"и "всё будет хорошо". Мне это не нужно.
Он отступил, подняв руки ладонями вверх.
– Я не собирался. Ладно. Молчу.
– Поехали, – отрезала она. – Отвези меня домой. И всё. Ты – такси. Только бесплатное и с паршивым плейлистом. Ясно?
Ларри усмехнулся коротко: – Понял шеф. Без глупостей.
Они пошли молча. Не торопясь. До парковки, что была в квартале от магазина.
Роуэн шла чуть позади. Голова гудела. Всё тело – как в тисках. Слишком многое произошло за короткий промежуток времени. Она устала и всё ещё не знала, правильно ли поступает. Но сейчас – с ним, потому что одной было бы хуже.
Только сев в машину, Роуэн по-настоящему поняла, как сильно промокла и замёрзла. Ларри, как обычно, попытался включить джентльмена – вытащил с заднего сиденья старую кофту и протянул.
Но Ларри был Ларри. Выше себя не прыгал. Понюхал ткань, поморщился и, как всегда, выдал: – Не обессудь. Стирать времени не было, но вроде не воняет. Наверное.
Роуэн медленно повернула к нему голову. Без злости. Без сарказма. Просто посмотрела.
– Ларри, ты кретин.
– Да, – кивнул он, будто соглашался с чем-то очевидным. – Зато не зануда.
Кофту она не взяла. Просто застегнула куртку до подбородка и отвернулась к окну. Так было привычнее.
Некоторое время ехали молча. Ларри лениво листал плейлист, пытался найти хоть что-то не бесившее. Не нашёл. Остановился на каком-то инструментале – редкость для него. Гитара звучала негромко, под шум мокрых шин.
Роуэн молчала. В груди всё ещё гудело. Не страх. Осадок. Тяжёлый, вязкий, как свинец. Только когда город начал выскальзывать из-под фар, она спросила: – Как ты там оказался?
Голос был ровный. Спокойный. Просто вопрос.
Ларри выдохнул. Смотрел на дорогу. Отвечать не торопился.
– Говорил же, хотел тебя встретить. Поговорить.
Пауза. Секунда. Другая.
– Я был там и вчера, – добавил он тише. – Думал, твоя смена. Хотел… ну, знаешь, как в кино: стою такой, ты выходишь, удивляешься, а я говорю что-то умное… Но тебя не было. Зато была тачка. Чёрная. Та самая. Я её запомнил.
Он сжал руль сильнее, крепче. Продолжил: – Тогда показалось странным. Они ждали. Уехали, когда поняли, что не ты магазин закрываешь. А сегодня – снова. Только уже ближе. Как будто знали, что ты выйдешь. Как будто ждали.
Роуэн не перебивала. Внимательно слушала.
– Я встал на соседней улице, ждал. Почти час. А потом понял, что ты не с той стороны выходишь. Тогда побежал. Видел, как они двинулись следом. И слышал, как ты… зашуршала где-то в переулке. Тогда и рванул.
Тишина.
Он усмехнулся, чуть перекосившись.
– Ну, а дальше ты знаешь. В твоей версии я – мешок для битья.
Роуэн не улыбнулась. Не сказала "спасибо". Просто смотрела в окно. Город размазывался под дождём, превращая огни в расплывчатые пятна. Но где-то глубоко под усталостью, под страхом, под привычным раздражением мелькнула одна мысль: "Иногда даже самый отбитый человек может оказаться не в том месте, но в нужное время".
Яркие высотки, блики фонарей и широкая пустая дорога сменились старым кварталом. Облупленные стены, покосившаяся табличка с номером, кривой балкон. Дождь почти стих. Остались редкие капли, которые лениво стекали по лобовому.
Роуэн подняла взгляд. В окне кухни горел тусклый свет. Грейс опять забыла выключить.
Ларри заглушил мотор. Сидел, не двигаясь, словно надеялся, что она скажет что-то ещё. Или передумает, останется.
Роуэн расстегнула ремень, потянулась к двери.
– Спасибо, – сухо.
Пауза. Потом, не оборачиваясь: – И давай договоримся: ты меня сегодня не спасал. Просто оказался рядом. Случайно.
Ларри кивнул. Почти серьёзно.
– Понял.
– И хватит пытаться что-то вернуть, – добавила она, уже с нажимом. – "Мы"осталось в прошлом. Если забудешь – в следующий раз опять по рёбрам получишь.
Он слабо улыбнулся.
– Ладно, Ро. Как скажешь.
Роуэн вышла, дверь захлопнулась глухо. В машине снова стало тихо.
Ларри так и остался сидеть за рулём. Смотрел, как она исчезает в подъезде. Не оглянулась. Дверь за ней захлопнулась. Только тогда он включил фары и медленно выехал на дорогу. Без музыки.
Квартира встретила привычным запахом: чай, лекарства и тепло остывшего ужина. Пахло домом. Пахло усталостью.
– Мама? – негромко позвала Роуэн, сбрасывая ботинки.
Ответ прозвучал из кухни, тихо, почти шёпотом: – Он опять злился. Ты ведь знаешь его. Он не любит, когда ты вмешиваешься. А ты опять с этим тоном…
Грейс сидела на своём месте, в халате, с чашкой перед собой. Глаза смотрели куда-то сквозь. Лицо – уставшее, но сосредоточенное.
– Кто злился? – Роуэн замерла на пороге.
– Ну… отец, конечно, – Грейс медленно повернулась. Будто удивилась вопросу. – Сегодня утром. Ты опять ему нагрубила. Из-за этих слухов. Ты же знаешь, как он не любит, когда о нас говорят.
Роуэн замерла. На секунду в лёгких стало пусто. Медленно подошла, присела рядом, положила ладонь на мамино запястье.
– Мам… его уже нет. Давно. Он умер.
Грейс моргнула. Посмотрела на дочь так, будто впервые увидела. Потом отвела взгляд. Губы дрогнули, но слов не нашлось.
Тишина только сжала сильнее.
Роуэн встала. Подошла к шкафчику у окна, выдвинула нижний ящик. Пластиковый кейс с таблетками лежал на месте. Всё аккуратно разложено: утро, обед, вечер. День за днём. Подписано. По порядку.
И почти всё – нетронуто.
Только первая ячейка была пуста. Остальное – как лежало, так и осталось.
Грудь сжало. В горле защипало. Пальцы провели по блистерам, как будто проверяя – правда это или нет.
– Чёрт, – выдохнула она тихо. – Просто… чёрт.
Лоб уткнулся в дверцу шкафа. Всё внутри щёлкнуло. Переломилось. Перелилось. Накрыло.
Злость пришла первой. Резкая, обжигающая. На Зару. Потому что это была её обязанность. Их маленький, простой договор. Роуэн держала своё слово: тянула работу, учёбу, ночные смены, влачила свои нервы на пределе, лишь бы эта система держалась. И всё, чего просила взамен, – чтобы Зара приходила днём и давала таблетки. Просто… таблетки.
А потом злость на себя. Липкая, тяжёлая. Потому что снова увязла в чужих делах. В этой борьбе с Гамильтоном, в помощи сестре, в работе. Снова поставила всё вперёд, а дом оставила в конце списка. Потому что снова решила, что можно доверять. Пусть и не кому-то чужому, а самой близкой.
И вот итог: мать разговаривает с призраками, а таблетки пылятся в коробке.
Роуэн выпрямилась. Вдавила таблетку из блистера, поймала её в ладонь, налила воды и вернулась к столу.
– Мам, – сказала тихо. Голос дрожал. – Надо выпить это.
Грейс послушно взяла стакан. Запила. Даже не поморщилась. Улыбнулась и пошла мыть кружку, словно всё было как всегда.
Роуэн смотрела ей вслед. Так долго, что в горле встал ком, а в глазах защипало. Ничего не сказала. Просто ушла в ванную, закрыла дверь и села на край ванны, уперев локти в колени. Только теперь позволила себе дрожать. Грудь судорожно заходила. Дышать стало тяжело. Только теперь позволила себе признать, что боится.
И всё равно не смогла заплакать. Только сидела, слушала собственное дыхание и чувствовала, как всё вокруг начинает рассыпаться. Тихо. С лёгким хрустом. Пока она снова и снова пытается чинить чужие миры.
VI
Несколько пропущенных и одно сообщение от Лэйн пришло ещё ночью – короткое, сухое, как всегда. Роуэн заметила его только на парах, когда пыталась сосредоточиться на сравнительном разборе гражданского и уголовного права штата Вашингтон и не уронить лицо в тетрадь.
"Видела. Всё в порядке?"– писала Лэйн.
Роуэн долго не отвечала. Листала старые лекции, делала вид, что слушает, даже нашла в себе силы ответить на вопрос о разнице между деликтом и преступлением. Только потом набрала: "Жива. Выбежала через переулки. Сработало."
Ответ прилетел почти сразу: "Найди камеры. Любые. Переулки, парковки, магазины. Нужны доказательства. И, ради бога, купи себе что-то острое или хотя бы едкое. Баллон, кастет – не важно. Хватит играть в бессмертную."
Роуэн чуть усмехнулась – впервые за утро.
"Если я кого-нибудь этим 'что-то'случайно убью, ты потом будешь меня в суде выгораживать? Справку принесёшь, что это была самооборона?"
Ответа не последовало. Лэйн то ли не оценила шутку, то ли просто промолчала. Или, как обычно, зарылась в работу. Её стиль.
После пар Роуэн не пошла в магазин. Ни сил, ни желания. От одной мысли о ярком свете кассовой зоны, о скрипе двери и чьём-то взгляде – желудок сжимало в узел. Она написала начальнице, что заболела. Сухо. Пару слов о температуре и головной боли. Без извинений. И впервые – без привычного чувства вины.
Зара всё так же молчала. Третий день подряд. Ни звонка, ни сообщения. Ни даже пустого "как вы?".
Роуэн несколько раз брала телефон, набирала номер. Стирала. Писала фразы. Удаляла. Хотелось наорать. Сказать, что мать – не игрушка. Что таблетки – это не мармелад, и они не должны оставаться нетронутыми в ячейках. Что нельзя вот так исчезать. Просто нельзя.
Но не написала. Потому что знала: если сорвётся – добьёт. А Зара и так всё больше отдаляется от семьи.
Вместо смены был врач. Старую карточку вытащила из ящика, записала Грейс к неврологу. Ближайшая дата – через три дня. Казалось бы, немного. Но Роуэн уже знала, как долго тянется каждая минута, когда счёт идёт не на дни, а на часы. Когда каждый час может увести мать ещё дальше.
День полз, как в патоке. Всё через силу. Голова гудела. Тело – ватное. А вечером – библиотека. Тот самый стол у окна, с плохим вай-фаем и трещиной в деревянной кромке. Папки, конспекты, книги по доказательствам и правовому регулированию. Никаких списков. Никакого Гамильтона. Вчера хватило. Сегодня – только учебники. Только то, за что она платила сама.
Впервые за много дней Роуэн вернулась домой так рано. По пути зашла в магазин. Взяла банку мёда, мягкое печенье и зефир в сахарной пудре. Мелочи, ерунда. Но Грейс такое любила. Особенно зефир. Ещё до болезни – всегда прятала пару штук в серванте и ела тайком, как маленькая девочка.
Подъезд встретил привычной духотой и запахом старого деревянного пола. Рука сама нащупала ключи, замок щёлкнул. Внутри было тихо. Слишком тихо.
– Мам? – позвала Роуэн, проходя в кухню. – Я тебе кое-что принесла. Помнишь зефир, который ты любишь?
Никто не ответил.
Она заглянула в комнату. В другую. Телевизор выключен. Кресло – пустое. Кофта, которую Грейс обычно накидывала на плечи, аккуратно висела на спинке стула. Телефон лежал на столе.
Удар в грудь. Холодный, резкий.
– Мама?! – голос сорвался.
Сердце зашлось в панике.
"Где она? Телефон же на верёвке. Она не могла просто снять… Она без него не уходит, никогда."
Мелькнула мысль о Гамильтоне. Быстрая, едкая, как ожог.
Роуэн бросилась в подъезд. Глянула вверх – пусто. Вниз – ни звука. Соскользнула по ступеням, чуть не оступившись. Выскочила на улицу, оглядываясь по сторонам. Детская площадка была пустой, вокруг ни души. Только когда обогнула дом, заметила знакомый силуэт. Недалеко от школы, у забора.
– Мама!
Грейс стояла, слегка покачиваясь. Рядом – мужчина лет тридцати. Зелёная куртка, руки в карманах, лицо спокойное. Он что-то говорил. Тихо. А Грейс кивала и смотрела не на него, а куда-то вверх. На небо или, может, на дерево. Лицо было удивлённо-умиротворённым, как у человека, который вспомнил что-то важное, но не может это назвать.
Роуэн подбежала. Схватилась за руку – морщинистую, прохладную.
– Мам! – выдохнула. – Господи…
Грейс обернулась. Улыбнулась.
– Закат… Ты только посмотри, как он… разлился. Или растаял. Он ведь… такой, как был тогда. Там… где скамейка пол яблоней. Ты ещё совсем маленькая была. Или это не ты?.. Но я точно помню, что… кто-то всегда приходил смотреть на него. Это же сегодня, правда?
– Ты ушла одна? – голос дрожал. – Почему ты не сказала? Телефон оставила, мама! Я пришла, а тебя нет. Чуть с ума не сошла!
Мужчина отступил на шаг. Показал жестом – я тут ни при чём.
– Простите, – спокойно сказал он. – Увидел её у дороги. Она шла медленно, смотрела вверх, почти не замечая машин. Я из сорокового дома. Проводил сюда, вдруг помощь понадобится.
– Всё в порядке, милая. – вмешалась Грейс, уже тише. – Я просто… шла, шла, и вот оно – светлое. Так хорошо стало. Хотела позвать тебя, но не помнила, как…
Роуэн смотрела на неё долго. На лицо – уставшее, немного рассеянное. На руки, сжимающие пустой листок, откуда-то вырванный.
Только потом выдохнула.
– Пойдём домой, ладно? Я кое-что для тебя принесла.
Грейс кивнула. Посмотрела на бумагу в руке, будто впервые увидела её. Потом – на закат. И только потом на дочь.
– Я что-то… забыла. Но очень хотела зефир. Так хотела, что… наверное, и вышла. Прямо целый день о нём думала, представляешь?
Роуэн улыбнулась, не без горечи.
– Я купила его, мам. Он дома.
Грейс просияла, как ребёнок. Мужчина кивнул и улыбнулся. Коротко, по-человечески.
– Хорошего вечера, – бросил он и направился к дому.
– Спасибо, – ответила Роуэн, крепче обнимая мамино плечо.
А потом осторожно повела Грейс обратно.
Следующие два дня Роуэн на работу не выходила. Остатки стыда растворились в усталости. Сейчас было не до смен и не до клиентов с купонами. После универа – сразу домой. Аптека, овсянка, стирка. И каждый час – к матери. Просто проверить. Дыхание, взгляд, мысли. Просто смотреть, как Грейс медленно пьёт чай или листает старый журнал. Всё чаще – без смысла.
Зара не появлялась. Ни звонка, ни сообщения. Только на третий день, перед приёмом у врача, загорелся незнакомый номер. Голос – удивительно бодрый.
– Ро! Привет! Тут такой ад! Но охренеть как круто, ты бы видела!
Роуэн замерла у окна. Телефон вцепился в ладонь.
– Где ты?
– В Лос-Анджелесе. Сорвалось всё – и я поехала. Тут одна продюсерка, прикинь, позвала. Выступать буду. На телике! Представляешь?
Роуэн молчала пару секунд. Потом ровно, почти без эмоций: – Ты уехала. Просто взяла – и уехала. Без слов. Без сообщения. Мать одна. Таблетки нетронуты. Мы же договаривались.
– Ро… ну, не начинай. У меня тут всё на грани. Это шанс. Я не могу всё время… Ты не понимаешь. Я тоже хочу жить. Не сидеть с ней до конца.
– А я, по-твоему, живу?
Тишина.
– Я потом напишу. Мне в студию. Правда. Прости, ладно? Всё наладится. Вот увидишь. Всё будет по-другому.
Щелчок. Гудки.
Дальше – клиника. Врач был внимательный, спокойный. Проговорил долго. Спрашивал. Переспрашивал. Записывал. Сравнивал. Грейс отвечала обрывками. Путала имена, забывала название бытовых вещей. Речь – бедная, с паузами, с трудом подбирала слова, часто заменяя их описаниями или жестами.
Врач сложил руки, посмотрел прямо на Роуэн: – Прогрессия очевидна. Старая схема не держит. Надо менять. Другие препараты. Дополнительное обследование. Возможно – госпитализация. Или хотя бы стационарный дневной уход.
Роуэн кивала, будто понимала. На деле – просто старалась не заплакать.
– И кто-то должен быть рядом. Постоянно. Не просто присматривать. Наблюдать.
– Поняла, – выдавила она.
Врач открыл ящик, достал буклет. Положил на стол.
– С учётом вашего положения, мисс Холлис, рекомендую рассмотреть дневной пансионат. Это место – не худший вариант. Если подать заявку через соцслужбу, часть затрат компенсируют.
Роуэн кивнула. Не глядя.
Он сдвинул к ней ещё один лист.
– Если предпочтёте домашний уход, у нас есть список сиделок. Все с допуском. График – разный, цена – тоже. Если оформите статус сопровождающего, будет шанс получить субсидию. Но бюрократии – выше крыши.
Роуэн не сказала ни слова. Пальцы сжали край бумаги, но взгляд всё равно был прикован к матери.
Грейс сидела напротив, поправляла ворот кофты и улыбалась врачу так, будто речь шла не о ней. Или она понимала. Но по-своему.
– Мы не можем просто дать ей таблетки и надеяться, что всё замедлится, – мягко добавил врач. – Это уже не та стадия. Вы должны быть готовы к ухудшению. Постепенному, но постоянному.
– Поняла, – повторила Роуэн. Тихо. Без цвета.
Врач сказал всё. Больше – не его дело. Он сделал максимум. Подсказал, рассказал, предложил. Бумаги, списки, скидки, телефоны. А дальше – её решение. Её ответственность. Её мать.
Роуэн не помнила, как вышла из кабинета. Только то, как держала Грейс за руку и как шла с ней по коридору, где пахло хлоркой, автоматным кофе и болью, которая тут была настолько привычной, что её даже не называли вслух. Грейс шагала медленно, будто всё происходящее касалось кого-то другого. Время от времени окидывала взглядом прохожих, искала среди них знакомое лицо.
На улице дул ветер. Мягкий, но цепкий. Пронизывающий до костей. Роуэн застегнула куртку на матери, аккуратно подогнула рукав. Улыбнулась, с усилием.
– У нас сегодня… суббота? – спросила Грейс.
Роуэн кивнула: – Суббота.
– Значит, будет суп.
– Будет, – отозвалась она, бережно подхватывая маму под локоть. – Только сначала зайдём в аптеку.
Сказала это тем же тоном, каким в детстве говорила сама Грейс, беря маленькую Роуэн за руку у карусели: "Пойдём. Нам домой".
Дома Грейс приготовила суп. После обеда Роуэн уговорила её выпить таблетки и включила старую запись с пластинки – ту самую, которую когда-то ради смеха сделала Зара, когда сломался телевизор. На записи их голоса звучали ярче, живее. Словно в тот момент не было ни болезни, ни усталости, ни долгов. Только смех, глупые фразы и то самое чувство, когда всё – просто хорошо.
А потом – кухня. Тетрадь. Ноутбук. Папка с буклетами. Роуэн молча разложила всё на столе, как на вскрытии. Сиделки, графики, цены, компенсации. Без поэзии. Только факты. Она считала, складывала, перепроверяла. Результат был один.
Если отправить Грейс хотя бы на дневное пребывание в пансионат – придётся больше работать. Намного больше. Искать место, где платят не по часам, а по остаткам сил. Где никто не спросит, как она. Где просто будут ставить задачи. И требовать.
И даже тогда – еле-еле хватит.
А если сиделка – придётся вычеркнуть что-то другое. Скорее всего – университет. Или хотя бы часть курсов. С объяснениями. С вечными пересдачами. С оправданиями.
Ни один из вариантов не был щадящим. Ни один – не был лёгким. Но выбора не оставалось.
Роуэн выдохнула. Провела ладонью по бумагам, как будто ждала от них ответа. Подумала о зачётах, о сессии, о Чемберсе. О тех, кто будет говорить: "Надо было раньше думать". И о том, что они никогда не поймут. Как когда жизнь не спрашивает, готова ли ты. Просто кидает вперёд, как камень в воду. И ты всё тонешь, и тонешь, и тонешь.
Грейс не хотела уезжать. Решительно и упрямо, как в те редкие моменты, когда вдруг показывалась та самая стержневая часть характера. Та, которую мир почти не знал.
– Пансионат? – она поморщилась, как от горького лекарства. – Нет, Ро. Не надо. Я лучше дома. Тут стены мои. Всё родное.
– Мам…
– Я буду пить всё. Все таблетки. Вовремя. Сама. Обещаю. И я больше не уйду.... Слово даю. Если я уеду… я погибну. Понимаешь? Там всё чужое.
Роуэн молчала. Смотрела на её пальцы – тонкие, бледные. На её лицо, осунувшееся. И думала: она правда не приживётся. Как пересаженное растение.
В тот вечер они сидели молча. Долго. Потом ели фасоль с гречкой. Потом – чай. Потом снова молчали. А когда Роуэн поднялась и прошлась по кухне кругами, всё стало ясно. Другого варианта не было.
Сиделка.
Следующие две недели вылетели из обычного времени. Ни университета. Ни смен. Ни дешёвого кофе в пластиковых стаканах. Только дом – клиника – обратно. Звонки, анкеты, собеседования. Врачи, документы, списки. Всё ради одного: найти новую работу и человека, который останется рядом с Грейс, когда Роуэн не сможет.
Начальнице она сказала, что желает уволиться, но готова отработать пару смен до зарплаты. Параллельно подтвердили диагноз. Теперь уже официально.
– Семантическая деменция
, – сказал врач. Голос ровный, как у человека, который уже тысячу раз произносил это слово. – Лобно-височная дегенерация. Семь лет назад точно определить не получалось, потому что всё было слишком обобщённым и сомнительным. Теперь, наконец, без сомнений.
Роуэн кивала. Слово за словом врезались в сознание.
– Почему? – спросила она.
Врач пожал плечами – с тем самым человеческим участием, которое так редко встречается в клиниках.
– Мы до сих пор не знаем. Иногда генетика. Иногда травмы. Иногда условия. Чаще всего – всё вместе. А бывает просто случай.
Он говорил мягко, почти на грани шёпота, но в голове Роуэн звучало лишь одно.
Двадцать лет под одной крышей с человеком, который мог ударить за недожаренный тост. За не ту рубашку. За чужой взгляд. И она – молчала. Потому что однажды в полиции сказали: "Без тела – нет дела". С тех пор тело Грейс берегла, а голос прятала.
Роуэн знала, помнила. Видела своими юными глазами. И ненавидела. За страх, за бессилие. За годы, когда мать не жила – выживала. И теперь расплачиваться приходилось всё той же Грейс.
План лечения составили быстро. Новый курс препаратов, нейропсихолог, обязательный дневной контроль. Анализы, МРТ, логопед. Игры, карточки, чтение вслух. Цена – почти четыре тысячи в месяц. С субсидией – около двух. На сиделку, к счастью, нашлась льгота – городская программа поддержки малоимущих семей, в которую Грейс наконец удалось включить спустя множество справок и проверок. Большую часть стоимости покрывало государство, а оставшаяся сумма – около шестисот долларов в месяц – всё ещё давила по карману, но была хотя бы не катастрофой.
Вернувшись домой, Роуэн села за стол. Просто сидела, уставившись в пустую чашку. Рядом – расчёты, брошюры, телефоны. Мозг всё ещё отказывался воспринимать это как реальность.
Две с половиной тысячи были за гранью.
На карточке – жалкие триста шестьдесят долларов, которых хватит только на коммуналку и аптеку. В кошельке – горсть мелочи. Нужна была работа. Не подработка. Не смены за кассой. Работа.
Вечером, сидя на кухне в старом худи и носках с протёртым большим пальцем, Роуэн открыла сайт с вакансиями. Вбила в поиск: "полный день", "без опыта", "гибкий график". Всё, что не требовало диплома.
Пролистала десятки объявлений: доставка, клининг, склад, ночные смены в приютах и медцентрах. Одно встречалось чаще других: "Производственно-складской комплекс". Щёлкнула: "Требуются сотрудники зоны упаковки и логистики. Полный день. Гибкий график. Возможны ночные смены. Оплата от $23 в час. Премии. Без опыта. Обучение на месте."
От 23 в час. Около десяти часов смены. В месяц может выходить примерно четыре с половиной тысячи. Даже с вычетами и налогообложением всё равно хватит. А если брать дополнительные часы, то даже останется на учёбу.
Без лишних колебаний она нажала "откликнуться". Прикрепила шаблонное резюме. В графе "опыт"просто написала: "Работа с клиентами, стрессоустойчивость, ответственность. Готова учиться."
Ответ пришёл через два часа: "Приглашаем на собеседование. Завтра. 09:00. Адрес: Сиэтл, юго-восточный индустриальный район. Вход с торца. Указать фамилию на входе."
На следующее утро Роуэн проснулась за десять минут до будильника. На автомате заварила кофе, переоделась в старые джинсы – единственные, что успели высохнуть. Белая футболка, вылинявший кардиган, тот самый – сшитый когда-то Грейс. Поверх – тёплая куртка. И красная шапка. Старая. Родная.
Дорога до юго-востока заняла больше часа. Промзона встретила запахом мокрого бетона и гулом тяжёлых машин. Серые корпуса, пустые стены. Никаких вывесок. Только ангары с металлическими дверями.
Адрес совпал. Чёрная табличка, потёртые цифры. Вход с торца.
– На собеседование? – охранник оторвал взгляд от монитора.
– Да. Роуэн Холлис.
– Проходите. Третья дверь справа.
Внутри было прохладно. Пахло деревом, свежей краской и пылью. Просторное помещение, без пафоса. Просто место, где люди делают работу.
За дверью номер три – стол, пара стульев и мужчина. Сидел, склонившись над бумагами. Волосы русые, чуть светлые, растрёпанные, как будто расчёску давно заменил на собственную ладонь. На нём была простая серая водолазка. Ни пиджака, ни галстука.
Он поднял взгляд, мельком, без эмоций. Но Роуэн всё равно узнала.
Сосед. Тот самый, что тогда встретил Грейс и спокойно сказал: "Простите, я живу в сороковом доме".
Сегодня, ровно так же, как и тогда, он показался ей просто мужчиной постарше. Плечи широкие, руки крепкие, с огрубевшей кожей – рабочие, не офисные. Куртка тёмная, висела на спинке стула. Лицо – ровное, спокойное. Только глаза выбивались из всей этой картины. Чистые, слишком яркие для такого лица. Изумрудные, как под светом лампы разрезанный камень.
– Мисс Холлис? – уточнил он. Голос ровный, чуть глухой.
Роуэн не сразу поняла, что сказала вслух: – Это вы?..
Он кивнул. Легко, без удивления.
– Закат, – произнёс спокойно.
И не добавил ничего лишнего.
– Вот так встреча, – выдохнула Роуэн. – Неужели вы здесь работаете?
– Угу, – отозвался он, не вдаваясь в подробности.
Затем указал на стул.
– Тогда у нас выходит странное знакомство, – сказала она, усаживаясь напротив, – Я пришла устраиваться на работу. В соседний ангар.
– Знаю, – отозвался он всё так же спокойно. – Ваш отклик пришёл вчера вечером. Я его сам выбрал.
Она чуть прищурилась.
– Потому что в графе указали "стрессоустойчива", – добавил он, поворачивая к ней монитор. – И ещё потому, что в резюме не было ни одной грамматической ошибки. Это сейчас редкость.
– Приятно знать, что грамотность ещё кому-то важна, – усмехнулась Роуэн, чуть склонив голову, будто всерьёз задумалась. – Обычно хватает одной строчки: "без судимостей".
– Я не настолько непритязателен, – отозвался он. Уголки губ едва заметно дрогнули, но улыбкой это назвать было сложно.
Роуэн откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди.
– И как вас звать, начальник без пиджака?
– Роберт Вандерлейн.
– Солидно, – хмыкнула она. – Прямо фамилия с баночки элитного кофе.
– Или с логотипа на грузовике.
Роберт откинулся в кресле и сложил руки перед собой, глядя на неё с тем самым выражением, что обычно бывает у людей, которые давно устали слушать, но вежливо продолжают. Ждал, что она скажет дальше.
Роуэн наклонилась вперёд, упёршись локтями в стол.
– Ладно, давайте так. Мне двадцать четыре. Студентка, четвёртый курс. Денег нет, сил нет, времени – тоже. Могу работать на износ, спать по три часа, питаться овсянкой и не ныть. Почти.
Роберт чуть вскинул брови.
– Я иногда ворчу, – добавила она. – Но это терапевтично.
– Понял, – кивнул он сдержанно. – Если ворчание без ущерба для смены – допустимо.
– Что конкретно нужно будет делать?
– Погрузка, маркировка, сбор заказов. Иногда разгрузка, если кто-то не выйдет. Первое время – с наставником. Дальше – по расписанию. Бывают ночные смены. Бывают переносы. Иногда форс-мажоры.
– То есть весело, – кивнула Роуэн. – А что с графиком? Я учусь. Нужно хотя бы два дня в неделю – свободных. Или хотя бы так, чтобы утром успевать на пары.
Он слушал внимательно. Не просто кивая для вида – запоминал. Взвешивал.
– Смены ставим вручную. Если заранее предупредите – подстроим. Не идеально, но решаемо. У нас тут ребята и с академий работают, и пара студентов. Так что прецеденты были.
– Уже неплохо. А коллектив?
– Разный. От молчунов до душнил. Но держаться можно.
– Отлично. Значит, буду душной, чтоб не выбиваться из общей температуры по цеху.
Роберт выдохнул через нос. Это было почти похоже на смех. Почти.
– Видно, что с людьми работали. Цинизм – это нормально. Особенно на складе.
– Особенно когда тебе угрожают консервной банкой из-за не пробившегося купона, – отозвалась Роуэн. – У меня даже шрам есть. Психоз за восемьдесят девять центов.
Он не стал спрашивать, правда это или шутка. Просто кивнул, записал что-то в тетрадь и спокойно сказал: – Обучение в пятницу. Девять утра. Если пройдёте, то на следующей неделе можно выходить.
Роуэн замерла на секунду.
– А можно перенести? В пятницу – последний день в магазине. Обещала отработать смену.
Роберт взглянул в тетрадь, коротко листнул страницу.
– Суббота. Десять утра. Подойдёт?
– Подойдёт, – кивнула она без раздумий.
– Записал, – ответил он, потом поднял взгляд и чуть задержался на ней. – Тогда до встречи.
Роуэн встала, перекинула рюкзак через плечо.
– Спасибо. За то, что не попросили рассказать о себе в трёх прилагательных. Я бы точно провалилась.
– Не сомневаюсь, – усмехнулся он. – Вы больше похожи на человека, который бросит в собеседующего степлер, чем скажет "целеустремлённая".
– Слишком точно. Даже пугает.
У двери она обернулась на секунду.
– До свидания.
– До субботы, мисс Холлис.
Дверь закрылась мягко.
VII
К магазину Роуэн подошла за десять минут до начала смены. В этот раз – без спешки. Без привычного "ещё бы пять минут сна". За пару дней удалось хоть немного выспаться, восстановиться и даже подлатать пробелы в конспектах, особенно по судебной практике. Желание утереть нос Чемберсу всё ещё держалось бодро.
Она шла не спеша, всматриваясь в улицы. Зимний вечер тянулся лениво, как плёнка старого фильма. Углы домов плавились в мягком свете фонарей, асфальт посерел под тонким слоем свежего снега. Воздух пах декабрьской прохладой.
Но главное – тишина. Ни внедорожника, ни фар, ни тех самых теней за стеклом. Только припаркованный мотоцикл Дэнни, вечно грязный и такой же вечно надутый.
Роуэн окинула взглядом переулки, фасад, тротуары. Пусто. Похоже, сегодня она была просто кассиром. Без привычного жужжания под кожей. Без стратегии "выжить любой ценой". Без всей этой погони через переулки.
Она даже позволила себе выдохнуть полной грудью и улыбнуться. Даже плечи оттаяли, будто тело вспомнило, каково это – быть расслабленным. Может, это было временно. Может, кого-то и вправду отпугнуло внимание. Или Лэйн уже где-то нащупала нужный след. Но в эту минуту Роуэн позволила себе просто жить.
Дверь магазина, чуть скособоченная, привычно заныла.
– Я в трауре, Ро! – протянул Дэнни с видом забытого под дождём ребёнка. Разве что не хватало в руках плюшевого медведя.
– И тебе привет, – отозвалась она, снимая шарф.
– Думал, больше тебя не увижу! Представлял, как ты сбегаешь в Париж или уходишь в монашки.
– Разочарую, – фыркнула Роуэн. – Монастырь меня не взял. Слишком много матов в резюме.
– Ну конечно, – драматично выдохнул он, – даже святые не выдержали бы твоего сарказма.
Она кивнула на склад: – А ты чего такой кислый?
Дэнни ткнул пальцем в журнал учёта, как будто тот был виноват во всех его бедах.
– Сегодня уходит легенда. Этот магазин уже никогда не будет прежним.
– Хватит, – отмахнулась она, стягивая рюкзак. – Ты в отпуск просился уже пятый раз за полгода.
– Но ты же единственная, кто прикрывал, когда я "случайно"засыпал в подсобке, потому что играл в Call of Dutyдо рассвета.
– Это был акт сострадания. Причём разовый.
– Ну вот и запишу на обложку корпоративной летописи: "Магазин, который покинула великая Роуэн Холлис, а потом пришла налоговая и всё закрыла".
Роуэн усмехнулась, надела бейдж.
– Если начнёте думать головой, а не той частью тела, на которой сидите, вы все тут выживете. Даже без моего таланта угадывать цены на товары и вычислять ворующих подростков по обуви.
– Вот именно, талантище! Ты же как терминатор, только вместо дробовика – сканер и взгляд, от которого даже собака вернула бы украденную колбасу.
– Не драматизируй. Я ухожу, а не умираю.
– А я страдаю. Имею право.
Роуэн накинула жилетку, рюкзак закинула в шкафчик. Приняла смену. Дэнни задержался на секунду, замер, потом выдохнул: – Но серьёзно, Ро… Я знаю, как ты ненавидела это место, но всё это время держала его на плаву. Нас держала. Меня особенно. В каком-то своём… странном, постироничном стиле. Здесь будет не хватать твоих истеричных швыряний чеков и того, как ты материшь сканер, когда он глючит.
Роуэн вздохнула. Тихо. И даже с мягкой улыбкой.
– А мне будет не хватать этого вонючего кофе перед сменой. И того, как ты каждый день называешь меня "богиней пассивной агрессии".
Она подошла ближе, хлопнула его по плечу.
– Спасибо, Дэнни. Без шуток.
Он вскинул брови.
– Ты что, реально это сказала? Спасибо? Это точно Роуэн Холлис?
– Не вынуждай меня передумать.
– Всё-всё. Иди уже. Касса ждёт. И эти, как их… люди.
Дэнни, накинув куртку и привычно напевая под нос какую-то меланхоличную попсовую строчку, скрылся за дверью. Роуэн осталась одна.
Последняя смена. И от этой мысли не было ни тяжести, ни сожаления. Наоборот – дышать стало легче.
Она прошла за кассу, поставила рабочую корзину под стойку, машинально проверила чековую ленту. Всё было на месте. Всё готово. Она начинала смены не в первый и не в сотый раз. Но сегодня – в последний.
За окном свет тускнел, фонари гудели чуть громче обычного. Покупателей почти не было. Один школьник. Пожилой мужчина. И всё. Пятница. Вечер. А тишина такая, будто город вымер. То ли погода. То ли вселенная дала передышку.
Разобрав товар, Роуэн опустилась на табурет у кассы. Положила локоть на стойку, достала из рюкзака распечатку по судебной практике. Те самые заметки, что ещё недавно пылились под ворохом билетов. Пробежала глазами по абзацам. Пара формулировок вызвали раздражение. Несколько – откровенную зевоту. Но мысли начали крутиться легче, чем она ожидала.
– Чемберс, готовься, – пробормотала она, обводя маркером важную фразу. – В этот раз я тебя закопаю не кулаками, а прецедентом.
Ещё несколько страниц. Список дел. Покупателей всё не было.
Роуэн вытащила телефон, открыла старое сообщение от Лэйн: "Найди камеры, любые". Пролистала до нужной даты. До нужного времени. Камера на фасаде показывала убогое разрешение и скверный угол, но машина была. Припарковалась, стояла. Без водителя.
Быстро обрезала фрагмент, сохранила. И сразу отправила Лэйн с короткой подписью: "Фасад. С 10:04 pm до 12:07 am. Они. Слева от входа."
Ответа не ждала. И не нужно было.
Время тянулось, как жвачка. За весь вечер – с десяток человек. Кто-то брал молоко, кто-то чай. Один парень попытался украсть шоколадку, но под взглядом Роуэн молча выложил её рядом с кассой и пробормотал: – Извините.
Перед самым закрытием забежала женщина в мятой длинной юбке, с рассеянным взглядом. Купила три банки кошачьего корма. Уже почти вышла, но вдруг обернулась: – И сигареты. Любые.
Роуэн молча протянула пачку, быстро пробила. Женщина швырнула купюру, сгребла сдачу и исчезла так же внезапно, как появилась.
– Вам тоже хорошего вечера, – бросила Роуэн в пустоту.
Касса. Отчёт. Погасить свет. Вытереть стойку. Как сотни раз до этого. И теперь – в последний.
Но перед тем, как выключить свет, она выглянула в окно. Пусто. Ни машин, ни фар. Никакого Sequio. Только снег и темнота.
Обогнув здание, она вышла во двор. Та же картина. Ни машин, ни голосов. Только урны, кирпичная стена и ветер, кружащий мусор по мокрому бетону. Роуэн постояла, вгляделась в тени между гаражами. Проверила парковку за углом. Пусто.
– Ну и славно, – пробормотала она.
Тело всё ещё держало напряжение, хотя ум вроде бы уже отпустил.
Вернулась внутрь. Закрыла двери. Проверила замки. Свет – выключен. Терминал – обесточен. Всё по инструкции. Всё знакомо. Всё в последний раз.
Уходя, она ещё раз оглянулась. На витрины, на полки с товарами. На кофемашину, которая стабильно лила кофе мимо стакана. На кассу, на своё место. И только тогда, закрывая дверь, поняла: с этим куском жизни она действительно прощается.
Щелчок замка. Магазин остался позади.
Последний автобус уходил по расписанию в 12:30 am. Роуэн, как обычно, успевала: ровно семь минут по дворам, мимо подворотен, вдоль бетонной стены колледжа и через маленький парк к остановке. Дорога, знакомая до каждой выбоины на тротуаре.
Руки в карманах, воротник поднят. Зима, хоть и не щипала по-настоящему, всё равно цепко хваталась за кожу. Фонари моргали усталым, выцветшим светом. Снег – свежий, мелкий – ложился на капюшон, плечи, на выбившиеся из-под шапки пряди волос.
Она шла и думала о тетрадке, оставленной на кухне. Там – записи, которые держали её на плаву. Курсовая. Планы по лечению Грейс. Как замедлить прогрессию болезни. Уже мысленно дошла до двери: поставит чайник, проверит, как мама, скинет рюкзак и – если повезёт – горячая вода и ванна.
И вдруг – рывок.
Куртку дёрнуло назад так резко, что ноги вылетели вперёд. Земля встретила её жёстко – в бок, в плечо, в колено. Скользкие крошки льда впились в ладонь. Где-то треснул шов на куртке.
– Чёрт, – выдохнула она, не успев даже толком осознать.
Пальцы соскользнули по мокрому бетону, а тело потащило назад. По асфальту. Через лужи, по грязи. В переулок.
– Допрыгалась, сучка, – голос был низкий, глухой. Чужой.
Роуэн вцепилась в бортик мусорного бака, резко встала. Развернулась. Первый удар – в корпус. Второй – сразу следом. Колено подогнулось, но она успела ответить. Старая память вспыхнула, как спичка, что долго не зажигалась, но всё же дала искру. Левый боковой – по шее, а правый – в корпус. Удар локтем – вверх, в лицо. Мужчина отшатнулся.
– Тварь, – зарычал он сквозь зубы.
Шаги. Тяжёлые. Второй уже подбегал. Роуэн сорвалась с места – не на бег, а в прыжок. Подсечка – на уровне колена. Кулак – в живот ближайшему. Второй успел схватить за плечи. Рванул. Она крутанулась, выставила ногу – пыталась сбить с ног, но вес сделал своё. Её бросило в сторону. Спина ударилась о кирпичную стену.
– Отпусти, ублюдок, – зашипела она и врезала коленом в пах.
Тот согнулся на долю секунды, но этого хватило, чтобы вырваться.
Побежала.
Тело двигалось на автомате. Поворот. Мимо стены. Мимо мусорного бака. Прыжок через выбоину – нога подвернулась. Асфальт резко приблизился. Падение. Встать. Рывок вперёд.
Не успела.
Кто-то схватил сзади. Резко. Жёстко. Руки заломило. Удар кулаком пришёлся в бок. Второй – по спине. Дыхание выбило. Мир качнулся. Тело швырнули обратно на землю. Роуэн успела выставить руку. Плечо хрустнуло. Ладонь обожгло асфальтом.
– Нехрен выпендриваться, сучка, – прошипел кто-то сверху.
Снова подняться. Шатаясь, на негнущихся ногах, пошла в клинч. Зубы стиснуты. В голове – вата. Кулак вперёд – удар. Слабый, почти вхолостую. Плечо – бесполезное. Вторая рука не слушалась.
Доля секунды. Прилетел ответный удар в висок. Острый, гулкий. Потом – в рёбра. Ещё раз. Ещё. Она снова отлетела к стене. В ушах звенело.
Локоть – в нос. Нога – в колено. Удар в живот. Ещё один, по бокам. Воздух выбило окончательно. Перед глазами мелькнуло, заплясали звёзды. Мгновение, и всё посерело. На этот раз – уже не встала.
– Дура, – зарычал второй. – Сиди спокойно, мразь!
Роуэн закашлялась. Кто-то хватанул за волосы, усадил на колени. Руки дрожали. Пальцы вцепились в холодный тротуар, посыпанный осколками стекла. Вкус железа забил рот. Голова качнулась вниз.
Мир раскачивался. Снег. И алые капли на белом. Откуда – уже не разобрать. То ли бровь, то ли нос. Или, может, где-то внутри. Мысли оказались сухими, чужими. Не страх, просто догадки.
Она смотрела на эти капли. Слишком яркие, манящие. Глаза не могли оторваться. В голове звенело, она почти не работала. Роуэн сидела, как в молитве, только не к Богу. Мысли скакали обрывками: "Лишь бы вернуться. Домой… Мама не справится. Без меня – нет. Пожалуйста… не сейчас. Пусть хватит крови, чтобы дойти. Хоть чуть-чуть…"
Снег ложился на кожу. Кровь капала. Рот чуть приоткрыт. Холод обжигал зубы, ладони липли к асфальту.
Где-то вдали – звук. Хлопок дверцы. Шаги. Медленные, хищные. Смех. Нервный, хриплый. Кто-то присел на корточки. Роуэн не поднимала головы – сил не было. Только слышала дыхание. Ровное. Спокойное. Почти ленивое. И чёрные брюки. Лакированные туфли. Мир плыл, линии расплывались, но эти туфли въелись в глаза.
– Ну надо же, – голос рядом раздался почти с усмешкой. – Как долго ты от меня бегала. Похвально.
Он усмехнулся. Тихо. Театрально.
– Ро-у-эн, – растянул имя, будто пробовал на вкус. С нажимом на первую гласную. Медленно, с толикой удовольствия. – Это ж что надо было курить, чтобы назвать так девочку?
Пальцы – тонкие, в перчатках – легко приподняли прядь волос с её щеки.
– Твоя мама? Или… папочка?
Губы у него растянулись в усмешке. Она не видела, но знала это точно. Чувствовала. Хищник улыбается именно так, когда добыча уже не может бежать, и остаётся лишь сомкнуть челюсти.
Одно слово ударило сильнее, чем все удары до этого.
Папа.
Память – коварная дрянь. Не спрашивает, просто приходит. Врывается, распахивает двери, поднимает пыль.
Щелчок. Короткая вспышка. Хлопок двери. Кухня. Крик. Всполохи гнева, как гроза посреди ночи. Маленькая Роуэн стояла в дверях. Босиком. В ночной рубашке с выцветшим рисунком. И молчала.
– Она опять это сделала! – кружка с глухим стуком врезалась в раковину. Треск фаянса. – Опять!
– ***, прошу тебя, тише… Она же ребёнок, – голос матери звучал глухо.
– Ребёнок? – голос взвился. – Это не ребёнок. Это ходячее недоразумение! Девчонка, которая только и делает, что выводит меня из себя. Потому что ты её балуешь. Всё с рук сходит!
Роуэн стояла тихо. Её никто не замечал. Или делали вид, что не замечают.
– А знаешь, почему она такая? – он рассмеялся. Коротко, будто всерьёз понял что-то важное. – Потому что девочка. Потому что ты родила не того.
– ***, прошу…
– Я хотел сына, – бросил он. – Врачи ведь говорили – мальчик. Я даже имя придумал. Роуэн. Сильное имя. Для пацана. А ты… знала всё и родила это. Даже имя не изменила! Вот и растим теперь твою "дочь"с этим поганым именем.
Дверь хлопнула напоследок. Громче, чем его крик.
А Роуэн тогда затаилась. Спина прямая, как у солдата. Холодное лицо. Пусто внутри. Имя, как ржавый замок на горле. В голове звенело одно и то же: "Родила это".
Тогда она впервые поняла: ждали не её. Ждали кого-то другого. Сильнее. Мужественнее.
Он хотел сына, а получил её.
И теперь – снова это имя. В грязном переулке, сквозь кровь и снег.
– Ну конечно, – усмехнулся Брэд, уловив перемену в её взгляде. – Только вменяемый отец мог так испоганить ребёнку жизнь.
Она моргнула. Мир по-прежнему плыл, но теперь – с чем-то горячим внутри. Голову ещё качало, но дыхание начало возвращаться. Медленно, с хрипами, но возвращалось.
– Даже не знаю, – снова заговорил он, лениво. – Ты ведь могла быть кем угодно. Личико у тебя, к слову, ничего такое. – Пальцы сжались на её подбородке, приподнимая лицо. – И фигурка. Только характер – невыносимый.
Она молчала. Смотрела сквозь него. Сквозь пелену. Сквозь красные разводы на снегу. Тело подгибалось, но внутри всё оживало. Как пепел, где всё ещё тлеет уголь.
Он отпустил подбородок. Гладкая кожа перчаток скользнули по скуле, по следу крови. Словно он трогал вещь.
– Ро-у-эн, – протянул почти нежно, – нужно отдать тебе должное. Ты меня о-очень впечатлила. Сначала не верил, когда шептали, мол, старшая Холлис – не девочка, а мужик в женской шкуре. А теперь… увидел собственными глазами.
Он усмехнулся.
– Ты хороша, Роу-э-эн.
Имя растягивал, будто смаковал.
– Ну только глянь на себя: щуплая, вечно с этим взглядом "не подходи – укушу". Но ты, чёрт побери, чуть не угробила моих ребят. Хоть и худая, как велосипедная рама, – ухмыльнулся. – Малышка, да ты ведь почти победила.
Он хохотнул. Без злости. И без настоящего веселья. Просто отметил, как человек, который уважает только силу. Потом поднялся, закурил.
Но у Роуэн сил почти не осталось. Тело ныло. Она сумела лишь сжать кулаки и медленно поднять голову.
– Смотри-ка, – выдохнула хрипло. Кровь скользнула по подбородку. – Ты даже выговорил моё имя правильно. А я думала, твой интеллект застрял где-то между бутылкой виски и купленным дипломом.
Брэд завис на долю секунды. Сделал длинную затяжку. Дым медленно растёкся в воздухе. Потом хмыкнул, покачал головой.
– Я ведь скучал по этому взгляду и языку, – сказал спокойно. – Ни одна тварь ещё не смотрела на меня вот так. Снизу – и всё равно сверху.
Он снова присел. Ближе. Стянул перчатку. Костяшки пальцев – натёрты, сбиты. Не от случайной драки. Привычка бить. Часто.
У Роуэн когда-то были такие же. Только слишком много времени прошло. Пыл осел. Вынуждено.
– Без шуток, – выдохнул он медленно. – Ты могла бы стать одной из нас. Даже не обычной шавкой для грязной работы. Я бы тебе дал лучше. Больше. Без этой твоей нищеты и вечной беготни. Потому что ты не как остальные. Не визжишь, не плачешь. Упёртая, грязная – но настоящая. Я уважаю это.
Посмотрел на неё с тем самым взглядом, от которого у Роуэн в детстве сводило желудок. Оценивающе. Не как на человека – как на материал.
– Но знаешь, что с тобой не так? – тихо продолжил Брэд. – Ты слишком… хорошая.
Он выдохнул дым, коротко усмехнулся.
– Не в смысле правильная. Это бы тебя не спасло. Ты просто добрая, Холлис. Вот в этом твоя слабость.
Она не ответила. Только смотрела. Ровно, без дрожи.
– Ты лезешь спасать всех. Мать, сестру. Бездомную шавку на трассе. Бабку на остановке. Даже этих уродов, – он кивнул в сторону двоих, – не добила, когда могла.
Он не ждал ответа. Только выдержал паузу.
– Потому что тебе кажется, что ты ничего не стоишь. Что ты – никто. И вот ты тащишь этот мир на себе. Ползёшь, рвёшься в мясо. Лишь бы кому-то было легче. Даже если от тебя уже ничего не осталось.
Он выпрямился. Взгляд стал ровнее. Холоднее.
– Ты не злая, Роуэн. Не стерва, как твоя сестра. Не дикая, как любишь казаться. Ты – удобная. Готовая умереть, чтобы кто-то другой выжил.
Он замолчал, устало вздыхая.
– И это не героизм, – добавил уже тише. – Это тяга к самоуничтожению. В этом вы с матерью одинаковые.
На этих словах он остановился. Молчание повисло в воздухе. Тягучее, как морозный дым. Слишком долго.
Роуэн зажмурилась. Не от страха, а от усилия собрать себя по кускам. Медленно подняла голову. И снова – тот самый взгляд. Прямой. Упрямый.
– Спасибо, – прохрипела она. – За бесплатный сеанс психотерапии. Обычно за такие откровения дерут по сотне баксов в час. А тут – прямо в переулке. С кровью. Практично.
Один из тех двоих, коренастый, с приплюснутой переносицей и мясистыми кулаками, раздражённо фыркнул. Подошёл. Резким движением развернул её за ворот. И ударил. Голову мотнуло в сторону. Щелчок. Глухой, короткий. Скулы свело от резкой боли. Роуэн снова рухнула в снег. Очередная порция крови с тёплым солёным привкусом во рту. Не закричала. Только тихий, хриплый стон сорвался с губ.
В эту секунду Брэд вдохнул. Глубоко. Спокойно. Почти со свистом. Он не кричал, даже не повысил голос. Просто выбросил окурок, поднял взгляд на подельника и сделал несколько шагов в его сторону. Один удар – быстрый, чёткий, точно в челюсть.
Хрусть.
Мужик отлетел к мусорному баку, завалился на бок, закашлялся. Воздух вырывался сквозь стиснутые зубы.
Бред подошёл ближе. Ещё один удар – в живот. Следом – ногой по рёбрам. И короткое движение коленом. Глухой хрип. Мужчина сложился пополам, как сломанная кукла.
– Кто тебе разрешал? – спокойно спросил Гамильтон.
Тишина. Только хрип и снег, скрипящий под ботинками. Изуродованное лицо было вдавлено в него.
Брэд выпрямился. Достал платок и вытер кровь с пальцев, даже не взглянув на того, кого только что калечил. Ровным движением махнул второму. Без слов. Тот сразу понял. Быстрым шагом вернулся к машине, припаркованной в конце переулка. Через минуту снова появился. В руках – помятый конверт. Достал из внутреннего кармана, протянул Брэду. Тот взял его, не вскрывая. Молча, без эмоций.
И от этой тишины, от этого выверенного спокойствия Роуэн казалось, что здравый смысл скоро окончательно сдаст позиции. Ещё немного – и она просто сорвётся. Или сойдёт с ума.
Брэд неторопливо достал сигарету. Щёлкнул зажигалкой. Огонёк вспыхнул на фоне серого неба и тлеющего ужаса. А после снова присел на корточки, рядом.
– Не дрожишь, – усмехнулся он. – Молодец.
Рука с сигаретой медленно потянулась вперёд. Пепел осыпался прямо на снег. Вторая рука – с ножом. Лезвие мягко коснулось её шеи, но он не надавил, не провёл.
Роуэн застыла. Ни звука, ни вздоха. Только сердце, которое вдруг стало слышно так отчётливо, как будто мир вокруг замолчал.
Грейс.
Образ вынырнул сразу. Тёплая кружка в руках. Дрожащие пальцы на пуговице. Неловкая, вымученная улыбка. Пустой, растерянный взгляд.
Если сейчас всё закончится – никто не будет с ней рядом. Некому будет заботиться. Грейс останется одна.
"Я не могу умереть. Не сейчас."
Брэд внимательно смотрел. Видел, как она дышит. Как стискивает зубы. Как молчит, хотя каждая клетка кричит: бей, оттолкни, вырвись.
Он коротко хохотнул. Не громко. Почти тепло.
Убрал нож.
– Убить тебя, Холлис… это было бы слишком благородно.
Поднялся. Достал из внутреннего кармана помятый конверт и бросил его перед ней.
– Открой.
Роуэн медленно разорвала край. Пальцы дрожали. Бумаги внутри были плотные, сухие, с лёгким запахом табака, дорогого мускуса и мяты.
Договор.
Сумма.
Подписи.
И дата. Через две недели.
Брэд сделал новую затяжку и выдохнул дым в сторону.
– Знакомься. Долг твоей маленькой принцессы. Рок-звезда с голосом и мозгом воробья. Она ведь не сказала тебе, да?
Он усмехнулся, щурясь от дыма.
– Я мог бы потребовать всё в срок. По правилам. Но знаешь, что? Ты меня впечатлила. Вся в крови, на коленях – и ещё умудряешься шутить. Это… красиво.
Он указал на строку в документе.
– Дата меняется. Теперь у тебя три месяца. До середины марта. Время и место – прежние. Приедешь с деньгами, полной суммой. Без торга и отсрочек.
Он наклонился ниже и произнёс почти шёпотом: – Если опоздаешь – пеняй на себя.
Выдохнул дым ей прямо в лицо. Насмешливо.
– И если решишь слинять, как твоя сестричка… которая сейчас в Лос-Анджелесе отрывается. Песенки. Тусовки. Такая сладенькая…
Пауза.
– По её тоненькой шее этот ножик пройдёт первым. А потом…
Он задержал дыхание. Уголки губ дёрнулись в тугой ухмылке. Наслаждался паузой.
– Потом я доберусь до вашей мамочки. Грейс, да? Милая, забывчивая Грейс. Ты ведь не хочешь, чтобы последний звук, который она услышит в жизни, был её собственный хрип?
Роуэн не ответила. Не отвела взгляда. Ни дрогнула. Просто продолжала сидеть – почти неподвижно, почти смиренно. Будто бы её уже не было. Только пульс под кожей. Только стук сердца.
Брэд смотрел на неё ещё пару секунд. Потом коротко хмыкнул.
– Молчишь? Ну… ладно. Ты и так всё поняла.
Он шагнул ближе. Её тело дёрнулось на автомате, но дальше просто не хватило сил. Просто не хватило.
Куртки на ней уже не было. Видимо, сдёрнули ещё тогда, в самом начале. Остался только старый свитер. Серовато-зелёный, с вытянутыми локтями и мелкими катышками. Тот самый, который Грейс когда-то сшила вручную, по выкройке из журнала десятилетней давности. Тот самый, который Роуэн вчера натянула на собеседование.
– Хорошая тряпка, – пробормотал Брэд, скользя взглядом по ткани. – Старая, наверное.
Он взял Роуэн за руку – не грубо, но с той самой пугающей, размеренной аккуратностью, от которой веяло чем-то по-настоящему опасным. Поднял. Медленно закатал рукав. И вдруг – без пафоса, без угрозы – прижал тлеющий край сигареты к коже.
Шипение. Резкий, едкий запах горелой плоти. Боль вспыхнула так внезапно, так отчётливо, что вырвала из Роуэн первый громкий звук. Не просто стон – крик. Гортанный, рваный. Тело дёрнулось. Руки, ноги – всё сразу. Инстинкт, голое животное желание вырваться.
Брэд отпустил. Просто разжал пальцы. Даже не пытался удержать.
– Чтобы не забыла, – сказал тихо, привычно растягивая слова.
И повернулся без спешки. Будто только что отдал мелочь кассиру. Сделал несколько шагов к выходу из переулка. Остановился.
– Ах да… совсем забыл, – протянул он, не оборачиваясь. – Если вдруг решишь втянуть в это кого-то… вроде той самой офицерши… не удивляйся, когда вычитаешь в новостях о чьей-то пропаже.
Пауза была короткой. Он даже не стал ждать ответа. Просто бросил через плечо, всё так же не оборачиваясь: – Забери его.
Второй подошёл, молча подхватил под руки того, что до сих пор стонал и пытался встать, опираясь на стену. Поволок к машине. Мотор завёлся почти сразу. Фары вспыхнули, на секунду вырезали светом всё вокруг. Роуэн зажмурилась. Тело дрожало. Рука горела.
Гул мотора. Скрип шин.
Потом – тишина.
И только тогда, спустя несколько долгих секунд, до неё медленно начало доходить: всё закончилось. Никто больше не держит. Никто не дышит ей в лицо. Никто не стоит за спиной.
Она осталась жива.
Несколько долгих минут Роуэн просто сидела, как пустая оболочка. Голова опущена, рука с ожогом безвольно лежала на коленях. Дышала часто, коротко, будто боялась: вдохни глубже – и мир окончательно развалится.
Хотя он уже развалился.
Она медленно подняла голову. Холодный воздух резал лицо. Веки ныли от удара, губы опухли. Рёбра отзывались тупой, глухой болью, а в голове крутилась одна мысль, короткая и упрямая: "Только бы не сломаны. Завтра ещё добраться до обучения, иначе… не примут".
С усилием, почти на четвереньках, она поднялась. Опёрлась о стену. Колени дрожали, дыхание сбивалось, в висках стучало. Каждый сантиметр тела отзывался болью. Она зажала обожжённую руку, кожа на месте ожога была покрасневшая, вздутая.
Оглянулась. Куртка валялась у самого мусорного бака, в который, кажется, кто-то влетел из тех мужиков.
Медленно подошла. Осторожно, шаг за шагом. Наклонилась – резкий укол боли прострелил бок. Подняла куртку. Ткань разодрана, молния вывернута, рукава в лохмотьях. Подклад пропитан грязью и кровью. Носить её уже было нельзя.
Она осторожно опустилась обратно, под себя, прижавшись спиной к холодной кирпичной стене. Ледяная, но лучше, чем снова в асфальт лицом. Куртку прижала к груди – не столько от холода, сколько как щит. Бесполезный.
Нащупала в кармане мятую пачку сигарет. Почти пустую. Вытащила одну, зажигалка сработала только с третьего раза. Пламя мигнуло, обожгло пальцы. Сделала затяжку. Глубокую. Через боль.
А потом по щеке скатилось что-то тёплое. Роуэн моргнула. Провела пальцами. Слёзы. Неожиданно горячие. Живые. Противные.
– Чёрт, – выдохнула шёпотом, будто извиняясь.
Одна. Потом ещё. Они текли, щекотали кожу, обжигали. А дальше – как будто прорвало. Всё, что держала внутри: удары, страх, бессилие, злость, одиночество. Всё вылилось разом. Без слов. Без попытки сдержаться.
В груди сдавило так, что рот сам открылся, и вырвался сдавленный, жалобный стон. Потом хрип. И всхлип. Без объяснений. Только голая человеческая боль. Сырая, реальная.
Плечи трясло, зубы стучали. Сигарета выпала из пальцев, оставив на асфальте тонкую дорожку дыма. Роуэн захлёбывалась, задыхалась, но не пыталась остановиться. Уже не хотела.
Она просто плакала.
Впервые.
Не тихо. Не украдкой. Не в подушку, как обычно. По-настоящему. Изо всех сил, как ребёнок, потерявший свой мир.
Каждый вдох вырывал остатки сил, заставляя тело дрожать всё сильнее. Внутри всё горело, и она не сопротивлялась. Впервые позволила себе сломаться. Без оправданий. Без страха, что кто-то увидит. Потому что больше не могла не плакать.
VIII
Такси остановилось у до боли знакомого дома. Водитель коротко бросил через плечо: – Держитесь.
И тут же уехал.
Роуэн подошла к подъезду, чуть прихрамывая. Рюкзак волочился в руке. Куртки больше не было – разорванную она выкинула там, в переулке. Обожжённая рука саднила, будто под кожей остался уголёк. При этом Роуэн почти ничего не чувствовала. Побитая, но живая – и этого было достаточно.
Остановилась перед дверью. Скрипучей, облупленной, ржавой. Дверью, что видела её пьяной, злой, в истерике, уставшей. Но сегодня – пустой. Совсем.
Она смотрела на металл, чуть согнувшись – не от слабости, от боли в рёбрах. Несколько секунд. Потом медленно шагнула, прижалась лбом к холодной поверхности. Глубоко вдохнула. Выдохнула. И замерла.
Слёз не было.
Просто стояла. Минуту, может две. Потом осторожно опустилась вниз, обхватив бок, прислонилась спиной к кирпичной стене. Рюкзак соскользнул, глухо стукнув об бетон. Рука осталась на боку, будто сдерживала что-то хрупкое внутри. Пальцы вцепились в ткань. Дрожь шла не от холода, не от страха. Просто тело не знало, куда деть это напряжение.
Подняла глаза. Двор – пуст. Фонари размывали светом мутное небо. Снег падал медленно, тяжёлыми хлопьями ложился на ступеньки, на крышу мусорки. И на её ботинки. На носках – засохшая кровь. Чья? Уже неважно.
Роуэн сидела молча и смотрела, как падает снег. Ни мыслей о том, что было. Ни страха перед тем, что будет. Ни даже злости. Только снег. Только тишина. Только боль – где-то глубже синяков, глубже ожога. Там, где, наверное, у других что-то вроде души. И что-то там сегодня обвалилось окончательно, и дышать приходилось через это.
Поднялась, когда ноги начали неметь. В квартире было темно, Грейс не проснулась. Роуэн сбросила обувь – ни шарфа, ни куртки не было – и босиком прошла в ванную. Постояла у косяка. Вдохнула. Щёлкнула выключателем. Свет резанул глаза. Лицо в зеркале, на удивление, почти целое. Высохшие дорожки крови, ссадина на скуле, припухлость у виска. Губы не тронуты, а вот тело…
Сняла кардиган, осталась в майке – некогда белой, теперь в пятнах крови и грязи. На боку – тусклые синяки, расползающиеся пятнами. Осторожно ткнула пальцами. Боль, но без хруста. Жить можно.
На спине – царапины. На ногах – ссадины. Со стороны – как будто упала с лестницы, но только она знала правду. И знала одно: завтра нужно идти дальше. Прямо. Не ссутулиться. Не охать. Никому не дать заметить.
Душ включила резко. Холодная вода ударила по коже, вырвав сдавленный всхлип. Через секунду пошла горячая. Смывала пыль, кровь, улицу. Всё – кроме того, что застряло внутри. Уже через пару минут снова смотрела в зеркало. Роуэн не позволила себе стоять под водой долго – привычка, экономия. Лицо оставалось пустым, и только глаза – тугие, как натянутые струны.
Перекись. Йод. Бинты. Быстро, чётко. Ссадины зажглись болью, но она молчала. Ожог – хуже всего: кожа темнела, вздувалась. Паники не было, ведь когда-то отец уже прожигал ей кожу – тогда, когда кто-то обвинил её в краже. И тогда она тоже молчала.
Аккуратно обработала ожог. Скулы сжались, брови сошлись. Ни звука. И вдруг – щёлк. Рука без предупреждения врезалась в зеркало. Хруст. Стекло рассыпалось осколками. Один впился в ладонь. Боли почти не почувствовала, только вспышку злости. Резкую, острую, мимолётную. Капля крови скатилась в раковину. Тёмная, густая. Роуэн выдохнула. Снова перекись. Йод. Бинт. Порез неглубокий – кровь остановилась быстро.
Грейс не проснулась ни на звон стекла, ни на шорох бинта, ни на плеск воды. Спала где-то там, в своём затуманенном, тёплом мире. И за это Роуэн была почти благодарна. Объяснять не хотелось. Ни сейчас, ни потом.
Она вышла из ванной, закутавшись в старое полотенце. Воздух за дверью резал лёгкие – холодный, будто скребли изнутри. У окна остановилась. Босыми ступнями на холодном полу. Смотрела, как снег медленно оседает на стекле. Тишина будто дышала, даже часы тикали тише обычного. Вытерла волосы, закрыла глаза. Хотелось забыть. Этот день, эти месяцы. Саму себя. Но снег всё падал – ровно, равнодушно.
Через минуту натянула джинсы, свитер с высоким горлом – прикрыть следы. Куртка была разодрана, достала старую: демисезонную, с вытертыми локтями и заедающим замком. И сидела на своей кровати, глядя в огоньки за окном, пока не пришла сиделка. Роуэн не стала ждать, пока Грейс откроет глаза, просто кивнула вошедшей девушке – и ушла. На часах чуть за восемь, а до склада два часа. Она пошла пешком.
Ветер был резким, но не пронизывал. Снег хрустел под подошвами. Город просыпался нехотя: редкие прохожие, запотевшие стёкла кофеен, запах свежего хлеба. Роуэн не смотрела по сторонам, просто шагала. Просто дышала холодным воздухом. Почти через час – автобус. Двадцать минут в тесной и шумной давке, и она у индустриального района. Склад встретил непривычным запахом: дерево, пыль, железо. Сегодня – проще, тише. Роберта не было, и слава богу. Никаких случайных встреч, никаких разговоров. Хотелось просто работать. Без мыслей.
Обучением занималась женщина лет тридцати пяти. Высокая, собранная, со светлыми волосами в аккуратном пучке и ногтями без сколов – будто её случайно занесло сюда из офиса какой-нибудь корпорации. Но держалась уверенно, спокойно. Без лишней важности.
– Роуэн, да? – коротко глянула в список, кивнула, протянула холеную руку: – Эллисон. Но все зовут меня Эля. Или "Эй, где сканер"– что, сразу говорю: хреновая идея. В общем, разберёшься.
Роуэн сжала протянутую ладонь, коротко кивнула, ни слова.
– Пошли. Вводный займёт час-полтора. С понедельника – в бой.
Они двинулись по длинному бетонному коридору. Лампы моргали, воздух гудел. Сквозняк тянул где-то под потолком. Здание казалось живым. Холодным, большим.
– Здесь всё стандартно, – говорила Эллисон, не оборачиваясь. – Три зоны, миллион коробок и тонна недовольства. Главное – не сдохнуть в первую неделю. Как бег: пока бежишь – дышать легче.
Роуэн молчала. Ни кивка, ни вздоха, только чуть сузила взгляд. Эллисон это заметила, ухмыльнулась: – Начнёшь с приёмки. Там проще. Меньше беготни, больше втыкания в экран. Хотя… как повезёт.
Они вошли в цех. Всё пахло пылью и картоном, воздух тяжёлый. Люди – серые, одинаковые. Эллисон же как маячок: уверенная, приземлённая.
– Правило первое: при доставщиках без мата. Даже если хочется. Особенно если очень хочется.
Они остановились у зоны сортировки. В углу гудела техника. Пара работников возились у дальнего стеллажа. Эллисон показала туда кивком: – Вот твоя территория. Сканы, штрихкоды, сверка. Не тупи, не паникуй и не делай вид, что поняла, если не поняла. Спрашивай, иначе улетишь вместе с коробками.
Протянула пропуск.
Роуэн взяла, пальцы чуть дрогнули. Эллисон это снова заметила.
– Нервничаешь?
– Нет, – отрезала Роуэн. И правда: не страх. Усталость.
Эллисон не настаивала. Только качнула головой.
– Склад – как брак, – сказала через пару шагов. – Сначала терпишь, потом начинаешь разговаривать с коробками. Через месяц: либо сбежишь, либо подпишешься на ночные.
Роуэн всё так же молчала. Ни ухмылки, ни комментария, но взгляд чуть мягче. Эллисон коснулась её плеча пальцем: – С юмором у нас туговато, да?
– Не до смеха, – буркнула Роуэн, чуть прищурившись.
Эллисон фыркнула.
– Ладно. Держи темп и будет норм. Ошибёшься – переделаешь, устанешь – отдохнёшь. Загнёшься… ну, тут сложнее. У нас медик один, и он по выходным бухает.
Она сделала шаг, потом повернулась: – И запомни: не молчи, если тяжело. Это место не про гордость или героизм. Здесь важно держать баланс.
Роуэн кивнула почти машинально, но внутри что-то отозвалось. Как хлопок. Как будто кто-то сказал правду, не пытаясь при этом завоевать её расположение.
Эллисон ухмыльнулась шире: – Пошли. Покажу, как не косячить… ну, или хотя бы делать это красиво.
***
До самого выхода со склада Роуэн держалась ровно. Боль в рёбрах стучала под кожей, мешала сосредоточиться, но она упрямо держала лицо. Лишь за воротами позволила себе расслабиться: ссутулилась, выдохнула, скривилась. Наконец без свидетелей.
После обучения – прямиком в больницу. Больничный нужен был не ради отдыха, а ради университета. Ради бумаги. Врач, осмотрев синяки, сказал, что переломов нет, но покой телу не помешает. Если бы он знал, что покоя всё равно не будет – только смены, только деньги.
Вернулась под вечер, когда сиделка уже собиралась уходить. Грейс оставалась на кухне – в том же старом халате, с той же кружкой чая. Волосы чуть растрёпаны, взгляд усталый, но ясный. И, как всегда, первое, что она заметила: лицо.
– Что с тобой? – нахмурилась. – У тебя висок…
Роуэн замерла. Мельком подумала соврать. И соврала: – Споткнулась на складе. Там порог дурацкий. Влетела в стойку. Всё нормально, врач посмотрел.
Грейс подняла брови чуть выше. Не давила, но чувствовала.
– Ро…
– Мам, – перебила. Резче, чем хотела. – Всё нормально. Я жива. Не в больнице, не в морге, а, значит, всё окей.
Грейс промолчала. Только губы сжались, а глаза потемнели.
Роуэн поймала этот взгляд, выдохнула: – Прости. Я… просто вымоталась.
Подошла ближе, коснулась худого плеча. Грейс будто съёжилась за последние месяцы, стала меньше. Она кивнула. Поняла не всё, но как всегда – приняла.
Выходные они провели вместе. Впервые за долгое время. Уборка, радио на фоне, запах лимонного моющего. Роуэн протирала полки, а Грейс раскладывала старые письма, пытаясь вспомнить, от кого. Несколько раз улыбнулась. Один раз даже засмеялась. Тихо, по-настоящему. И ради этого стоило ждать. Потом – прогулка. Не в аптеку, не в клинику, просто парк. Медленно, шаг за шагом Грейс шла, уткнувшись в шарф, а Роуэн держала её за руку крепко, но ненавязчиво. В тот день не было разговоров про деньги, болезни, Зару. Только воздух, снег, женщина, которая когда-то смеялась громко, и девочка, которая так и не научилась плакать вслух.
Дни после – сплошная работа. С утра до вечера без пропусков, без опозданий. Как будто кто-то запустил механизм и забыл выключить. Роуэн рано входила в склад, поздно уходила, и за окном – только вечер, только холод.
С Эллисон пересекались каждый день. Не по инициативе Роуэн, та держалась в стороне, но Эллисон, кажется, привыкла быть в курсе. Минимум раз за смену подходила, спрашивала коротко: "Всё норм?"Говорила быстро, без лишних слов, с той самой иронией – как напоминание: "Эй, расслабься. Это всего лишь работа". Они могли бы встретиться и на обеде, но Роуэн его не брала. Завтрак – кофе и бутерброд наспех, ещё дома. Ужин – если повезёт, снова дома. Если нет – пустой чай.
Однажды Эллисон, взглянув из-за терминала, сказала: – Ты опять без обеда?
Роуэн, не отрываясь от экрана, ответила ровно: – Лучше быть голодной, чем вяло-жующей.
Эллисон хмыкнула. Не спорила. Лишь посмотрела чуть внимательнее: на острые скулы, на сжатые губы, на взгляд, который вроде бы упёрся в монитор, а на самом деле смотрел куда-то далеко. Потом молча развернулась и ушла.
***
Конверт от Брэда валялся в рюкзаке как заноза. Или нож, вонзённый в бок. Так называемое напоминание, от которого не избавишься, пока не вытащишь. Но Роуэн не спешила. Не из страха – просто знала, что там. Знала этот запах: чужой, грязный.
И осмелилась лишь ночью посреди недели, перед сменой. Квартира погрузилась в полумрак, Грейс уже спала. Роуэн разорвала край, достала бумаги, пробежала глазами. Всё, как ожидала: условия, подписи, формальное описание "работы"Зары. Про музыку немного, а вот запах грязных денег и проданных тел ненавязчиво окутывал. Не удивилась, лишь крепче сжала зубы.
А потом – сумма.
Сто тысяч долларов.
Красивая цифра. Ровная, как камень, висящий над головой. И ты не знаешь – рухнет сейчас или подождёт. Такую не заработать. Ни за три месяца, ни за шесть, ни за год. Не в её условиях, даже если не спать. Даже если сдохнуть.
Склад платил двадцать пять в час. Двенадцать часов, а иногда меньше. После налогов – четыре тысячи. Максимум шесть, если тянуть ночные по тридцать пять. И всё равно не хватит.
Значит, кредит.
***
Пятница. Эллисон заходила с обходом. Роуэн перехватила её первой.
– Эл, – коротко, без лишнего, – с понедельника можно на ночные?
Эллисон удивилась: – Уже?
– Мне нужны часы. И ставка выше.
– Там тяжело, график жёсткий. Многие не выдерживают.
– Я не "многие", – глухо отрезала Роуэн.
Эллисон хмыкнула.
– Ладно. Но помни, что я говорила про дока. Не сдохни.
Ответа не последовало. Только кивок. И спина, исчезающая в коридоре.
На следующий день Роуэн обошла четыре банка. Снег, ветер, два слоя одежды – и ни одного "да". Первый отказ: "нестабильный доход". Второй: "нет кредитной истории". Третий почти согласился – но ставка двадцать два процента. Без отсрочек. Она развернулась и вышла, даже не ответив. Под вечер нашла отделение на углу старого квартала. Без вывесок, без рекламы. Обшарпанная дверь, табличка на стекле, но нормальная репутация – это она проверила заранее. Подготовилась.
Менеджер оторвался от монитора, глянул поверх очков: – Простите, сколько вы указали?
– Сто тысяч, – чётко повторила Роуэн. – Срок от пяти до десяти лет. Фиксированная ставка, без штрафов за досрочку.
Положила папку на стол, подтолкнула к нему. Мужчина замялся.
– Доход официальный. От шестидесяти часов в неделю. Все выплаты через счёт. Документы внутри.
Он полистал бумаги. Медленно, будто нарочно.
– Залога нет, – напомнил. – И кредитной истории. Это риск для банка.
– Понимаю, – кивнула. – Но у меня нечего забирать, а это, хоть и звучит парадоксально, остаётся лучшим стимулом возвращать деньги. Уйти некуда, занять не у кого. Так что либо выплачу, либо… – пожала плечами, – просто не доживу до просрочки. В любом случае риск минимальный.
Он приподнял бровь. Продолжил листать.
– Восемнадцать процентов. Ниже не получится. Это минимум по вашей заявке.
– С учётом страховки?
– Уже включена. Без скрытых платежей. Решение – за андеррайтерами. Ответ будет в течение пары рабочих дней.
Он закрыл папку. На лице мелькнул лёгкий интерес, неформальный.
– Для человека без кредитной истории вы слишком хорошо ориентируетесь в терминах.
Пауза.
– Если будут правки – вернусь, – спокойно сказала Роуэн. – Но предупреждаю: читать по диагонали не умею.
Менеджер едва заметно усмехнулся: – Похоже, вы всё уже просчитали.
***
Понедельник резал холодом. Воздух бил по лицу, словно тонкое лезвие. Роуэн шагала в университет, сутулившись, всё в той же куртке с протёртыми локтями. Новую купить не вышло. Боль в боку давно срослась с ней – как что-то своё, привычное. Мази лишь чуть притупляли, помогая не выпасть из ритма.
Первая пара – судебная практика. Чемберс. Когда-то он казался невыносимым. Этот его прищур, голос – будто ты лично похоронил его карьеру, а теперь он измывается над тобой. Но сегодня Роуэн не хотела спорить, не хотела дерзить или показывать зубы. Хотела одного: чтобы он посмотрел. И понял.
Вошла ровно к началу. Без спешки. Села ближе к центру – не пряталась, но и в глаза не лезла.
Чемберс начал без лишних вступлений. Разрезал тему, будто скальпелем: прецеденты, аргументы, статьи. Кто не читал – вылетал без разговоров. Только звучало его любимое: – Негоден для профессии.
И всё, следующий.
Роуэн держалась. Не блистала, но и не выпадала. Ловила темп, пытаясь не отставать.
Под конец Чемберс замер у доски. Вот она: его пауза. В этот момент было видно, кто думает, а кто просто отсиживается, ожидая звонка.
– Представьте, – наконец заговорил. – Мать-одиночка. Трое детей. Страховки нет. У младшей – редкое заболевание, а потому нужна срочная операция. Государство предлагает очередь. Ожидание – минимум полгода.
Он пошёл вдоль рядов, медленно.
– Женщина берёт деньги у частника. Неофициально, без бумаг. Проценты – конские. И уже через два месяца уже следуют угрозы, визиты. После она ворует из кассы магазина, где работает. Двадцать семь тысяч, и всё – на лечение. Через три дня её ловят, приговаривают к шести годам заключения. Без возможности на условное.
Обернулся: – Где здесь справедливость?
Тишина. Давящая, густая. Кто-то мял ручку, кто-то дёрнулся поднять руку, но тут же опустил. Другой попробовал: начал – сбился.
– Эмоции, – отрезал Чемберс. – Вы не филантропы. Вы адвокаты.
Ещё один попытался расписать по пунктам. В ответ сухое: – Это не алгебра, а жизнь. Но вы продолжаете думать формулами.
Пауза. Взгляд по залу. Профессор уже собирался закрыть тему, и тогда, ближе к центру, поднялась рука.
Роуэн.
Чемберс посмотрел на неё без иронии или раздражения. Спокойно. Как будто перед ним – новая задача со сноской. Ждал.
Она встала медленно. Сердце билось под горлом глухо, но в этот раз это был не страх. Что-то другое. Что-то холодное, вытягивающее позвоночник, ставящее плечи ровно.
– Я… – голос дрогнул. Первое слово сорвалось сухо, грубо.
Но она осталась стоять, и впервые внутри – пусто. Чисто. Без привычных импульсов "замолчи"или "не лезь". Только она и мысль.
– С точки зрения закона… справедливость есть, – сказала твёрже, чем ожидала. – Женщина нарушила нормы осознанно. Объективно – состава для смягчения нет.
Взгляд держала выше лиц, на условной точке. В груди ещё слабо отзывалась старая привычка искать одобрения, но впервые за долгое время она её глушила – и это получалось.
– Но если говорить не просто о букве, а о цели закона, о его функции… – пауза. Глубокая. – Тогда вопрос справедливости становится шире.
Чемберс молчал. Зал – тоже.
– Закон – это инструмент. И, как любой инструмент, его можно использовать правильно, по назначению. А можно превратить в оружие против тех, кого он должен защищать.
Раньше бы на этом моменте Роуэн замолчала. Испугалась бы, что слишком увлеклась. Но сейчас мысли шли чётко, цеплялись друг за друга как звенья цепи.
– Закон сработал. Формально, – сцепила пальцы на краю стола. – Но сработал против человека, у которого не было выбора. И если система не отражает жизнь, она начинает работать вхолостую, обособляясь от реальности.
Голос стал ниже. Спокойнее. Уже не просто звук, а что-то выточенное зарождающимся пониманием.
– Дело о спасательной шлюпке…– Быстро нашла точку опоры в примере. – Моряки убили слабейшего, чтобы выжить. Они сочли свой поступок необходимостью, но суд отказал им в оправдании, поскольку они сделали осознанный выбор. Там речь шла о расчёте. Здесь – нет.
Она втянула воздух, будто собираясь с силами: – Эта женщина не выбирала между жизнью одного и смертью другого. Она спасала своих детей, и её поступок – не стратегия, не холодный расчёт. Это отчаяние. Тупик.
Зал потонул в тишине. Роуэн впервые почувствовала, что её слушают не из сочувствия, не потому что "девочка пытается", а потому что её слова имеют вес, формулируют суть.
– Если закон становится машиной, штампующей решения без оглядки на контекст… – взгляд прямо на Чемберса, – это уже не защита общества. Это бездушный автомат.
Профессор прищурился. Вслушивался.
– То есть, по-вашему, закон должен быть гибким? – спросил наконец.
Роуэн покачала головой: – Нет. Не гибким, не оправдывающим всё подряд, но… различающим ошибку и неизбежность. Когда закон этого не видит, он теряет справедливость. А строгость без понимания – это не сила. Это слепота.
Замолчала. Выпрямилась. Руки всё ещё держали край парты, но пальцы не дрожали.
Чемберс смотрел молча. Долго. Потом кивнул – медленно, чуть заметно, и в его взгляде мелькнуло что-то новое. Не просто интерес. Возможно, уважение. Затем повернулся к залу. Голос сухой, ровный: – Остальные. К среде изучить дело Дэниела МакНотена. На следующей паре посмотрим, кто здесь думает, а кто только заучивает.
Папка захлопнулась с коротким стуком. Зал наполнился голосами, шорохами, скрипами. Студенты начали собирать вещи, а Роуэн сидела. Не шевелилась, просто слушала. Себя. Впервые за долгое время внутри не было злости. Не было страха. Не было этой изматывающей, давящей вины. Только ровное, тихое ощущение: сейчас она была такой, какой всегда хотела стать. И это чувство било сильнее любой оценки.
– Холлис.
Голос с кафедры прозвучал спокойно, будто мимоходом. Роуэн вздрогнула и лишь сейчас заметила: аудитория пуста. Никого – только она и Чемберс.
Он сидел за столом, глядя поверх очков. Взгляд ровный, нейтральный, но под этой спокойной водой таилась ледяная глубина, цепляющая.
– Сегодня, – сказал он прямо, без вступлений, – вы впервые говорили своим голосом. Не чужими лозунгами и штампами.
Голос будничный, словно он обсуждал расписание на завтра.
– До этого, – продолжил, чуть склонив голову, – вы хватались за эмоции. Жалость, гнев… Всё, как по учебнику жертвы. – Слово прозвучало тихо, почти ласково, но почему-то больно кольнуло. – Вы молчали там, где стоило говорить, и орали, где нужно было держать голову холодной.
Откинулся на спинку кресла, скрестил руки.
– А сегодня сделали шаг. Без шума, без истерики. Только по сути.
Роуэн резко напряглась, как будто кто-то дёрнул за внутреннюю пружину. Чувствовала себя собакой, которой протянули руку – но она ждёт удара. На лице та же натянутая полуулыбка. Холодная, привычная. Защита.
– Спасибо за бесплатный психоанализ, профессор, – отрезала, собирая вещи. – Что дальше? Запишете на реабилитацию?
Сарказм вылетел остро, автоматически, но Чемберс даже не моргнул.
– Можете продолжать язвить, а можете продолжать говорить, как сегодня, – сказал спокойно. – Решать вам.
Ни давления, ни упрёка. Очевидный факт. Просто сухой, как вердикт судьи или диагноз врача.
Профессор вытянулся к столу, из бумажника достал визитку, положил на край.
– Думаю, мой номер у вас где-то был. Если потеряли… – короткая пауза, лёгкий взгляд, – …иногда полезно иметь план Б. Даже если презираете саму мысль, что он может понадобиться.
Визитка осталась лежать. Чемберс раскрыл папку, перелистнул пару страниц. Всё ясно: разговор окончен. Без уговоров, без "подумайте". Просто оставил ей право на выбор.
Роуэн сидела пару секунд. Внутри что-то скреблось. Глупая, упрямая часть шептала: "Вставай. Уходи. И даже не вздумай трогать это". Но другая – та, что сегодня наконец прорвалась наружу – знала: это не слабость. Не капитуляция. Это обычная страховка. Маленькая, простая. Но, может, именно та, что когда-нибудь спасёт.
Она ничего не сказала. Собрала вещи, поднялась, протянула руку. Забрала визитку. И вышла молча.
IX
Дли сливались в одно серое полотно: ящики, отчёты, холодный кофе, автобус, лекарства. Всё будто замедлилось. Даже снег за окном падал медленнее, вязко, тяжело. Дома было по-прежнему тихо, как и на работе: тела в оранжевых жилетах двигались молча. Только скрип тележек, гул вентиляции и редк
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/nina-brock/stat-rouen-71906692/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Nina Brock
Роуэн – не просто студентка юридического факультета с репутацией бунтарки. Она – опора для больной матери, строгий наставник для младшей сестры-оторвы и человек, который не может позволить себе быть слабым. Мир не делает скидок, и чудес она давно не ждёт. Но что делать, если твой главный враг прячется не снаружи, а внутри тебя?
Это история не о героизме. Это история о простой девушке, которая учится жить, даже когда кажется, что сил больше нет.
Nina Brock
Стать Роуэн
I
Всё началось с утра. Такого самого банального – с яркими солнечными лучами, бьющимся в окна, и трелями птиц, которые, казалось, старательно пытались перекричать друг друга. Роуэн, как обычно, проспала.
Не потому, что кто-то виноват. Она вообще не любила отговорки. Просто… снова. То ли в полудрёме выключила будильник, то ли у самого бедняги сжалось механическое сердце, и он решил дать этой вечно невысыпающейся особе поспать ещё пять минуточек. Ну а дальше по классике: минуточки превратились в час.
Она подскочила, зацепилась ногой за край одеяла, чуть не грохнулась и почти выругалась. Почти – потому что мама ещё спала. А время, как назло, мчалось быстрее мысли. Сейчас всё сводилось к одному – запертая ванная, звук фена за дверью, музыка на всю громкость и разрывающийся от терпения мочевой пузырь.
– Зара, открой! Мне срочно надо! – голос звучал ровно настолько сдержанно, насколько это было для неё возможно.
– Подожди. Я волосы сушу. У тебя ж короткие, что тебе – водой брызнулся, и готово, – донеслось в ответ.
Роуэн глубоко вдохнула. Посчитала до пяти. Потом до десяти. Будто воздух мог растворить нарастающее раздражение и, заодно, саму Зару – хотя бы на пару минут. Примерно так же, как исчезает надежда на нормальный день.
– Ты что, решила высушить волосы до состояния веника? – пробурчала она, прижав лоб к холодной двери. – Или тебе просто нравится выводить меня из себя?
Изнутри донеслись музыка, щелчок лака и ленивый голос: – Я привожу себя в порядок. Это важно. Не всем же, как тебе: проснулась – и в чём попало бегом на улицу.
Роуэн промолчала. Потому что знала – скажет хоть слово, и остановиться будет уже невозможно. А день только начинался.
Щелчок замка. Дверь приоткрылась. В щели показалось лицо сестры – сияющее, накрашенное, самодовольное до такой степени, что Роуэн впервые за утро всерьёз задумалась, не заехать ли ему феном.
– Вэлкам! – радостно объявила Зара и скользнула мимо, оставив за собой шлейф сладкого фруктового аромата и ехидное, почти ласковое: – Кстати, у тебя сзади что-то торчит… А нет, это просто твои волосы. Как у медузы из мультика.
Роуэн захлопнула дверь. Глубоко выдохнула. И, наконец, осталась в тишине.
Ванна дышала теплом, зеркала давно сдались под натиском пара, а воздух – густо пропитан клубничным шампунем. Тем самым, который Роуэн на дух не выносила, но времени выбирать другой не было. Да и смысла – тоже. Правило в доме работало чётко: одна покупает – обе пользуются. И обе потом ворчат.
Она бросила взгляд в зеркало. Один глаз прищурен, второй – выпучен, как у совы. Волосы напоминали стиль "неделя без мытья". На щеке отпечаток подушки так старательно вжился в кожу, что казалось, он намерен остаться там до обеда.
– Просто шедевр. Выгляжу так, будто меня вытащили из канавы, – буркнула Роуэн и включила воду.
Через двадцать минут – на пять больше запланированного, потому что кофейник, видимо, решил сыграть в односторонние отношения и окончательно сдох, – она вылетела из дома. В одной руке термос с недопитым кофе, в другой – сумка, а в зубах уныло зажат кусочек вчерашнего тоста. Масло не спасло его ни вкус, ни текстуру, но он всё равно был съеден – не выкидывать же добро.
На остановке автобус, как назло, ушёл прямо перед её носом. Роуэн молча провожала взглядом заднюю фару, затем опустилась на скамью.
– Один-ноль. В пользу вселенной, как всегда.
Она прислонилась лбом к прохладному стеклу и сделала глоток кофе. Горький – сахар закончился, молоко протухло, но всяко лучше, чем ничего.
Пока ждала следующий автобус, лениво листала уведомления. Письмо с пометкой "СРОЧНО"от начальницы – уже третье за неделю, напоминающее о том самом злополучном отчёте, который никак не сводился из-за криво настроенной кассы. И два сообщения. Одно от старосты, предсказуемое, – нотация о её вечной безответственности, даже открывать не хотелось. И мамино, тёплое, заботливое: "Доброе утро, милая. Ты не забыла взять зонт? Обещали дождь."
Роуэн подняла взгляд к небу. Голубое, безмятежное, как рекламный буклет. Солнце било по глазам. И зонт, разумеется, остался дома.
– Чёрт… Спасибо, мама, – выдохнула она. – Теперь дождь точно будет.
И как только успела подумать, что хуже утро уже не станет, экран вспыхнул новым сообщением. От Зары. Короткое: "А я сегодня не вернусь."
Она замерла, пару секунд просто уставившись на экран, прежде чем пальцы сами набрали ответ: "Что это значит?"
Но телефон молчал. Ни слова в ответ, ни точки, ни смайлика.
Пока она сидела, прикусив губу и обдумывая, что вообще происходит, автобус наконец подъехал. Прыгнула в него на последних секундах, почти влетела, едва не сбив дверью ремешок сумки. И в голове крутилась одна и та же мысль: "Почему бы хоть раз не дать мне начать день спокойно? Почему вселенная всегда делает мне подножку? Два-ноль, чёрт тебя побери."
Ответа, конечно, не последовало. Ни от Зары, ни от вселенной. Только пенсионер с затяжным кашлем за спиной да группа школьников впереди, слушающих музыку на весь салон. Роуэн молча вытащила проводные наушники, впихнула их в уши и уставилась в окно.
Через несколько остановок автобус встал намертво. Пробка – плотная, вязкая, как манная каша. Стрелка времени беспощадно ползла вперёд, а пара уже началась шесть минут назад.
Роуэн глубоко выдохнула и пробормотала: – Три-ноль. Скоро пенальти начнутся.
Есть у людей особые дни – когда всё валится из рук и расписание забито под завязку так, что на сон остаются жалкие крохи, а про нормальную еду можно забыть. У Роуэн таких дней было семь в неделю.
И вот сегодня у неё первой парой стоял семинар по судебной практике. И вёл его профессор Чемберс. Тот самый Чемберс, чьё хобби заключалось в одном: вылавливать опоздавших и объяснять им, что чужое время – ценнее их собственного существования. Как бы ей хотелось хотя бы раз опровергнуть эту его бредовую теорию.
Автобус, наконец, дёрнулся с места. Роуэн выскочила на своей остановке так резко, что едва не снесла школьницу с розовым рюкзаком. Бросила рассеянное "извините", хотя куда больше хотелось огрызнуться, чтобы не стояла столбом. Но времени на споры не было – она рванула дальше.
На третьем этаже наконец остановилась, пытаясь сбить с лица предательское, сбившееся дыхание. Одёрнула куртку, втянула в себя воздух и, не торопясь, скользнула в аудиторию почти неслышно, хотя прекрасно понимала: поздно. Опоздание уже прилипло к ней так же прочно, как утренний свет, сочащийся сквозь жалюзи. Профессор заметил её задолго до того, как она добрела до своего места. Не удостоив взглядом, он что-то буркнул по-французски – в той манере, когда терпение у него лопалось с хрустом тонкой кожуры перезревшего плода. И, будто её вовсе не существовало, вернулся к своей лекции.
Роуэн опустилась на стул, разложила перед собой тетрадь, вытащила ручку. Изобразила готовность слушать, готовность писать – но мысли, как нарочно, разбегались, не складываясь даже в простые слова. Где-то на самом краю сознания крутилось одно-единственное имя: Зара. Вечно одна и та же история. Сначала обрывочное, глупое сообщение без объяснений, потом сутки тишины. А после – как по расписанию – звонок. Либо из участка, либо от какого-нибудь её мутного знакомого с прокуренным голосом и неизменной, до тошноты знакомой фразой: "Она не хотела, чтобы ты переживала".
Будто от этого становилось легче.
Переживания были постоянными. С момента пробуждения и до той минуты, когда глаза слипались от усталости. День за днём. По кругу.
Семинар тянулся своим чередом. Чемберс неторопливо рассуждал, вовлекая студентов, разбрасывая вопросы, а Роуэн с трудом боролась с желанием просто уткнуться лбом в парту. Она уставилась на пустую строчку в тетради. Ручка безвольно висела в пальцах. Слова, что появлялись на доске, ускользали сквозь сознание, не оставляя следов. Голос профессора давно превратился в ровный фоновый гул, что-то среднее между гудением вентиляции и занудным подспудным бормотанием юридической лексики.
Она невольно составляла в голове список: после семинара – в библиотеку, затем в магазин. Там – смена до полуночи, и снова домой. А утром всё по новой.
– Мисс Холлис, – спокойно, но отчётливо донеслось с кафедры.
Сердце ухнуло в живот. Фамилия повисла в воздухе, вытеснив из головы любые остатки мыслей. Пара однокурсников обернулась, заранее предвкушая зрелище.
Чемберс не повышал голос. Никогда. Он просто ждал. Глядел на Роуэн с лёгким прищуром, будто что-то измеряя.
– Скажите, что вам известно о деле State v. Norman? – Произнёс он с ленивым любопытством. – Если вы, конечно, в курсе, о чём речь.
Секунда. Другая. В аудитории послышались приглушённые смешки. Один – особенно мерзкий – справа. Слева щёлкнула ручка – кто-то уже приготовился отвечать, подстраховываясь на случай, если Холлис с треском вылетит.
Но она просто сжала пальцы до побелевших костяшек. И когда её взгляд случайно скользнул по лицам тех, кто заранее приготовился наблюдать её провал, что-то в голове наконец щёлкнуло.
– Ну? – Чемберс чуть наклонился вперёд. – Мисс Холлис? По вашему выражению лица я подозреваю, вы размышляете о чём-то куда более захватывающем, чем судебная практика.
– Вовсе нет, – коротко отрезала она, выпрямилась и начала: – Речь идёт о Джуди Норман. Её судили за убийство второй степени. Три выстрела в голову мужа, когда тот спал. На суде миссис Норман рассказала, что её муж физически и морально злоупотреблял ею на протяжении последних двадцати лет.
Она сделала паузу. Голос был низким, чуть хрипловатым.
– Но в 1989 году суд признал: в момент выстрела угрозы не было. А значит, это не самооборона.
Чемберс кивнул. Почти одобрительно.
– И как, по-вашему, миссис Норман следовало поступить, чтобы её действия сочли законными?
– Подождать, потерпеть, – голос Роуэн звучал сухо, почти буднично. – В идеале – умереть. Тогда, может, и оправдали бы. Посмертно.
В аудитории прошуршали. Не громко, но ощутимо. Кто-то вскинул брови, кто-то усмехнулся. Чемберс не шелохнулся.
– Любопытное обобщение, – проговорил он спокойно. – Но с чего вы взяли, что это имеет отношение к закону?
Роуэн не сразу ответила. Почувствовала, как сжались пальцы. Ещё немного – и ногти врежутся в ладонь. Она открыла рот, не зная, что скажет. Но сказала: – Потому что присяжные осудили не убийство. Они осудили страх. Осудили бессилие. И осудили само право защищаться, если никто другой этого не делает.
Чемберс молча откинулся в кресле. Некоторое время смотрел на неё поверх очков, затем медленно снял их, вытер линзы. Над губами скользнула усмешка – тонкая, почти тень.
– Вы решили говорить о страхе, мисс Холлис, – произнёс он. – Но вы ведь понимаете, что закон не оперирует эмоциями. Только фактами.
– Закон – возможно, нет. Но люди – да, – Роуэн чуть приподняла подбородок. – Мы живём в эмоциях. Дышим ими. И если закон не учитывает этого – он бесполезен. Потому что если система смотрит на насилие и ничего не делает, значит, она его допускает.
– Эмоции – шаткое основание для правосудия. Сегодня – испуганная женщина. Завтра – кто-то, "почувствовавший"угрозу в чужом взгляде. Скользкая дорожка, не так ли?
– Разве суд – не то место, где контекст значит всё? – Роуэн не отвела взгляда. – Или мы живём в мире, где удар – просто удар? Где пятнадцать лет страха не приравниваются к одной ночи безнаказанности?
Профессор чуть кивнул, внимательно наблюдая.
– То есть, по-вашему, справедливо строить судебную практику на чьих-то… внутренних ощущениях?
– Нет, – спокойно отозвалась Роуэн. – Если под "внутренними ощущениями"вы понимаете состояние человека, которого пинали до рвоты, запирали в комнате, размахивали ножом у лица ребёнка, то дело не в эмоциях. Дело в системной угрозе. В том, кто опаснее: тот, кто выжил, или тот, кто годами пользовался бездействием других?
Пауза. В зале кто-то перестал писать. Кто-то выпрямился в кресле.
– Её вина не в том, что она убила, а в том, что сделала это тогда, когда угроза ещё не была зафиксирована. Когда это красиво не вписывалось в рапорт. Она защищалась в тот момент, когда могла. А не тогда, когда всем было удобно.
Чемберс молчал. Но не от равнодушия. Он слушал по-настоящему.
– Закон требует конкретный факт: угроза жизни – здесь и сейчас, – наконец напомнил он. – А в её случае мистер Норман спал. Где же угроза?
– В том, что она знала, что будет после. – Голос дрогнул, но Роуэн справилась. – Знала, что каждое "прости"заканчивается синяком, каждое "я исправлюсь"– больничной койкой. Она жила в реальности, где ночь сама по себе была угрозой. И "он спал"звучит безопасно только для тех, кто никогда не просыпался от собственного крика.
На губах у Чемберса снова промелькнула тень усмешки. Лёгкая, тёплая. Но исчезла так же быстро.
– Допустим, суд её оправдал бы, – сказал он медленно. – Не боитесь, что сотни других начнут выносить приговоры в собственной постели?
Роуэн задумалась. Секунду. Две. А потом – тихо: – Я боюсь другого… Боюсь, что сотни людей будут продолжать жить с мыслью: если завтра их убьют, никто даже не удивится. Потому что "так бывает". Потому что они не были идеальными жертвами.
Наступила тишина. Длинная, вязкая. Чемберс, впервые за всё занятие, не нашёл, что сказать сразу. Только после паузы неторопливо положил ручку на стол и протянул: – Пожалуй, не тот ответ, который я ожидал услышать от будущего адвоката.
Роуэн не ответила. Ни словом, ни ухмылкой. Только пальцы чуть крепче вцепились в край стола. В груди медленно пульсировало то странное, новое ощущение – когда говоришь не то, что "правильно", не то, что хотят услышать, а то, что нельзя не сказать. И это зачли за ошибку.
Чемберс приподнял подбородок и, не отводя взгляда, добавил: – Однако… похоже, мы всё-таки нашли способ пробудить ваш интерес к праву, мисс Холлис.
В аудитории кто-то тихо усмехнулся, кто-то неловко заёрзал на месте, но Роуэн не обернулась.
– Он у меня был всегда, – пожала плечами.
Пауза.
– Холлис, вы когда-нибудь думали стать судьёй?
Фраза прозвучала спокойно, без сарказма. Но в интонации скользнула лёгкая леность, как будто сам Чемберс понимал, насколько абсурдно звучит это предложение.
Роуэн подняла взгляд. Улыбнулась краешком губ – тем самым, которым обычно отвечают на издёвку, когда не хочется ввязываться, но и молчать – тоже не вариант.
– Судьёй? – переспросила она, хмыкнув. – Я скорее присяжного застрелю, чем вынесу приговор без эмоций.
По аудитории прокатился сдержанный смешок.
Чемберс чуть склонил голову. Не одобрительно, скорее задумчиво.
– Тогда, возможно, политиком, – продолжил он. – С вашими речами и темпераментом вам либо законы писать, либо митинг вести.
– Не дай бог, – отозвалась Роуэн шёпотом. А вслух, чуть громче: – Учитывая зарплату юриста-практиканта, оба варианта звучат заманчиво.
Чемберс усмехнулся почти по-настоящему. На лице промелькнула та самая редкая тень – когда строгий человек вдруг что-то признаёт. Вслух или про себя – уже не имело значения.
– Несмотря на эмоциональность и страстность ответа, – сказал он, обращаясь ко всей аудитории, – мисс Холлис выдала один из самых комплексных разборов, что я слышал за последние годы. Потому что действовала не линейно. Потому что поняла: реальность – это живая, непредсказуемая материя. И пока вы не научитесь хотя бы видеть это, – он сделал паузу, – вы не юристы. Вы просто зубрящее поколение, которое не задумывается, как термины работают за пределами учебника.
Когда семинар подошёл к концу, Роуэн поднялась одной из последних. Тетрадь так и осталась почти чистой – пара небрежных каракулей, зачёркнутая строчка и номер страницы из учебника, к которому она, скорее всего, так и не вернётся. Времени на это точно не будет.
Проходящая мимо староста, бросила на Холлис взгляд. Короткий, уставший, и абсолютно пустой. Ни удивления, ни разочарования. Просто привычное смирение: Холлис всегда где-то на своей волне. Ни слова, ни укоров. Наверное, поняла, что спорить с Роуэн – занятие бессмысленное, как учить камень плавать.
Но профессор, разумеется, сдаваться не собирался.
– Мисс Холлис, – окликнул он, когда она уже почти дотянулась до дверной ручки.
Роуэн остановилась и обернулась. Где-то внутри всё нехотя сжалось, как перед встречей со стоматологом.
– Опять, – усомнился он негромко. Без взгляда и пафоса протянул зачётный лист. – Ваше присутствие на занятиях всё больше напоминает случайную акцию, а задания – настоящим издевательством над здравым смыслом. Вы ведь понимаете, что без системной работы ни один талант не спасёт?
Она взяла лист.
– Понимаю.
– И?
– И работаю над этим, – ответила она, стараясь говорить спокойно.
Профессор впервые за всё время посмотрел прямо. Долго. Изучающе. В его взгляде было меньше раздражения, чем ей хотелось бы, и больше усталости, чем она ожидала. Затем он выдохнул, коротко качнул головой: – Постарайтесь не сжечь свой потенциал. Второго шанса жизнь выдаёт редко.
Роуэн кивнула, повернулась и ушла. Без реплик напоследок, потому что знала: стоит открыть рот – обязательно сорвётся.
Следующие пары пролетели, как сквозняк: что-то машинально записывала, кое-где подчёркивала, пару раз клюнула носом, борясь с предательской сонливостью на профессиональной этике. Мозг включил автопилот, а день рассыпался, как сквозь дырявое сито.
К обеду небо затянуло свинцовыми облаками, и с него посыпалась мелкая, противная морось – липкая, будто сама природа решила добавить в список её раздражителей очередной пункт. Роуэн наскоро доела нечто, отдалённо напоминающее сэндвич из автомата, и потащилась в библиотеку. Надо взяться за дипломную работу заранее, чтобы не повторить прошлогодний крах, когда она писала курсовую за ночь, литрами заливаясь кофе, проклиная всё от учебника до собственной тупости, а потом ещё неделю жалела о каждой строчке.
Села за стол у окна, разложила тетрадь, включила учебный компьютер – тот привычно зафырчал, как старый кот. Натянула капюшон, чтобы хоть чуть заглушить окружающий мир, и принялась читать материалы по теме.
На удивление, голова начала соображать. Не идеально – мысли по-прежнему ускользали, но она цеплялась за суть, за структуру, за строчки из документов, и вскоре уже печатала. Не ради оценки. Просто чтобы выговориться. Через дело. Через закон. Через то, что в этой жизни хотя бы иногда поддаётся логике.
Время растаяло незаметно. Часы на экране показали 17:22.
– Чёрт, – выдохнула Роуэн и поспешно начала закрывать вкладки.
До начала смены оставалось чуть больше получаса, а путь до магазина занимал минимум двадцать минут, если без транспорта – а автобус, как назло, ходил нерегулярно.
Выскочила из библиотеки, закидывая сумку через плечо, зацепила шарф и рванула вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Морось, конечно же, усилилась. На остановке – пусто. Табло мигало временем прибытия, но цифры скакали, как курсы валют: шесть минут, потом тринадцать, потом снова шесть. Очередной привет от вселенной.
Роуэн махнула рукой и побежала. Дорога до магазина не казалась длинной, когда злость разгоняла кровь. Она ненавидела опаздывать. Даже сюда – на эту подработку за кассой, где смена тянулась до полуночи, а зарплаты едва хватало на оплату счетов, учёбу, скромные продукты и лекарства для мамы.
Влетела в магазин с запыхавшимся "я на месте", не сняв капюшон. За прилавком скучал Дэнни – студент-экономист с вечно уставшими глазами и странной привычкой складывать шоколадки по цвету упаковки. Он молча кивнул, как будто говорил: "ты как всегда", и протянул ей бейдж.
– У тебя пятнадцать минут опоздания, – буркнул он, подмигивая. – Но я скажу, что ты просто выбирала прикид под цвет кассового аппарата.
– Ещё одно слово – и я сверну тебе шею этим самым аппаратом, – выдохнула Роуэн, не без привычной иронии.
Дэнни хмыкнул и ушёл в подсобку.
Работа началась, как обычно: хруст сканера, запах просроченной выпечки и скучные лица. Пара бабушек, ворчащих на рост цен, парень с пакетом энергетиков и молодая мама, которая вечно забывает пин-код. Обычный вечер, где надо быть одновременно вежливой, собранной и терпеливой – то есть кем угодно, кроме самой Роуэн.
Часы сменяли друг друга. Она стояла в своей привычной сбитой стойке – одна нога напряжена, другая отдыхает. Говорила по минимуму, улыбалась через раз, но отслеживала всё. Каждую мелочь. Любая копеечка имела значение, особенно в конце месяца.
В короткий перерыв, выйдя покурить, уставилась в экран телефона. Новости, пустые уведомления. Маме – короткое: "Скоро буду. Всё норм."Грейс уже давно писала мало. А Зара, разумеется, молчала.
Ближе к десяти в магазин забежал пёс – мокрый, дрожащий, с обвисшими ушами и ошейником. Роуэн вышла из-за стойки, взяла поводок и вывела его обратно на улицу. Нашла номер на бирке, позвонила. Хозяин приехал минут через двадцать, благодарил, нёс какую-то ерунду про "ангела в худи", на что Роуэн фыркнула. Ангел из неё – как из кефира шампанское.
К полуночи в зале осталась только Роуэн. Свет притушен, и только за кассой тускло мигал монитор. Она закончила пересчёт выручки, щёлкнула по кнопке на кассе – чек с итоговой суммой медленно выполз, как язык у ленивой ящерицы. Оторвала, сунула в журнал и потянулась. Плечи ныли, глаза щипало от усталости. Осталось дождаться нескольких минут – и домой. Горячий душ, полутёплый суп и, если повезёт, пара часов сна.
Дверь с тихим щелчком разъехалась в стороны. Роуэн даже не сразу подняла взгляд – решила, что кто-то просто забыл зонт или запоздал за пачкой сигарет. Но звук шагов – неуверенно тяжёлых, размеренных и размашистых – заставил её насторожиться. Подняла глаза. Первая мысль всплыла без особого энтузиазма: "Ну почему людям так нравится вламываться перед самым закрытием?"
Но стоило задержать взгляд на вошедших, как эта мысль растворилась. Не покупатели.
Четверо. Все как на подбор – парни лет по тридцать с хвостиком. Один – рыжеватый, в рваных ярких джинсах, другой – в тёмной куртке. Третий – хмурый, в спортивных штанах. И тот, что шёл первым, – высокий, ухоженный до отвращения, с широким оскалом и взглядом, в котором скользила приторная вежливость. Волосы уложены, пальцы унизаны кольцами. Голос – липкий, скользкий.
Он неспешно пересёк зал, лениво прогуливаясь вдоль стеллажей, будто выбирал сыр к вину. Остальные держались за спиной, не разбредаясь, но и не маяча слишком близко. Опытная компания. Не первые сутки вместе.
– Добрый вечер, – напевно бросил тот, что в центре, остановившись у кассы. – У вас тут уютно. Почти как дома. Так и тянет тапочки надеть.
Роуэн посмотрела на него, не меняя выражения лица.
– По акции только шоколад. Тапочек не завозили.
– Как жаль, – протянул он, растягивая слова. Улыбка ползла по лицу, как пятно разлитого масла. – А погода сегодня, кстати, так себе. Моросит. Но это ведь не страшно, правда?
Роуэн не ответила. Скрестила руки на груди и просто смотрела, как он скользит взглядом по товарам, по потолку, по ней. Взгляд был ленивый, расслабленный. Он не смотрел, он просто тянул время.
– Иногда дождь – это даже приятно, – продолжал он, не глядя ни на кого конкретно. – Смягчает углы. Смывает всякое. Ну, например, долги. Или плохое настроение. Дождь ведь честный. Не то что люди.
– Если вам хочется обсудить метеоусловия – на соседней улице есть бар, – Роуэн подалась чуть вперёд, в голосе сдержанная ровность. – Там даже пиво наливают. У нас максимум – минералка и сухари.
Он хмыкнул.
– А ты, смотрю, остроумная. Особенно для кассира, – бросил он, окинув взглядом прилавки и стены.
Один из тех, что стояли чуть в стороне, усмехнулся, другой медленно засунул руки в карманы и сделал шаг ближе к прилавку. Парень в центре, не теряя ухмылки, подошёл почти вплотную, наклонился. От него пахло смесью табака, мяты и тяжёлого, удушливо дорогого мускуса.
– Ты ведь не из тех, кто пугается с пол-оборота, верно? Это видно сразу. Взгляд – как у бойцов. Говорят, ты кулаками работаешь не хуже, чем словами.
На секунду у Роуэн дёрнулось веко. Едва заметно.
– Хотите что-то купить – покупайте. Или выходите. Мы закрываемся.
Он усмехнулся, сжав губы, словно только этого и ждал.
– Быстро, чётко, без прелюдий. Уважаю, – кивнул он одобрительно.
Повернулся к полке, вытащил шоколадку, вернулся. Положил её на ленту, не отводя взгляда.
– Значит, сильная. Это видно. Такой взгляд не купишь.
– Это не товар, – коротко бросила Роуэн, не моргнув.
Он склонил голову чуть набок, почти лениво.
– Знаешь, недавно я видел похожий взгляд. Очень похожий. Только моложе. Тоньше. Такая… артистичная.
Он говорил так, будто обсуждал меню в кафе. Легко, с насмешливой улыбкой.
Роуэн медленно пробила товар. Писк сканера разрезал тишину, как иголка лопает воздушный шар. Она не вздрогнула. Просто пальцы чуть сильнее вдавились в корпус кассы.
Имя не прозвучало, но его тень уже заполнила воздух. Густая, вязкая. И до отвратительного знакомая.
– Она хорошо играет? – лениво продолжил он, поворачивая голову к своим дружкам.
– Пела неплохо, – отозвался тот, что в спортивках, с мерзкой ухмылкой.
– Жалко, когда такие таланты не умеют держать слово. А ведь обещания – это, знаешь ли, серьёзная вещь. Особенно, когда за ними стоят… вложения.
Парень по центру кивнул одному из своих, и тот усмехнулся, как по команде.
Роуэн стояла неподвижно, будто земля под ногами на секунду стала скользкой, как лёд. Пальцы всё ещё лежали на кассе, а в голове уже сшивалась картинка. Без деталей. Только контуры. Но и этого хватило.
– Два доллара пятьдесят, – сказала она.
Он протянул карту, дождался сигнала терминала и, не спеша, убрал её обратно в бумажник. Лицо – всё то же расслабленное, будто между ними шла беседа о погоде.
– Говорят, у артистов душа – нараспашку, – продолжил он. – Для них музыка – вдохновение. А для меня – инвестиции. Просто иногда кто-то путает сцену с игрой в напёрстки. И выходит так, что кто-то остаётся в минусе… а кто-то – очень даже при своих.
Он взял шоколадку, сунул в карман и улыбнулся чуть шире. Почти добродушно. Почти.
– Удивительное совпадение, правда?
– Вы уверены, что не ошиблись адресом? – сухо спросила Роуэн, стараясь держать голос ровным, несмотря на то, как внутри всё сжалось.
– Вовсе нет, – ответил он, опуская руки в карманы. – Просто мы, как это называется… расширяем круг общения. Когда один источник теряется – переходишь к другому. Близкому. – Он усмехнулся. – Семейному.
У Роуэн задребезжали нервы. Она умела читать людей. Умела слышать между строк. И сейчас всё, что звучало в его голосе – это не намёк. Это был сигнал.
Перед уходом он подошёл ближе. На этот раз – почти впритык. Потянулся и, прежде чем она успела отшатнуться, легко похлопал её по голове. Снисходительно. Будто перед ним была не девушка, а собака, которая только что принесла палку.
– До скорой встречи, Роуэн, – сказал он почти ласково.
И ушёл.
Дверь за ним медленно закрылась. Остальные трое вывалились следом, всё так же негромко переговариваясь. Чек мигал невостребованной цифрой, пока Роуэн стояла, не двигаясь. Не от прикосновения. От имени.
Только когда свет над кассой моргнул, она вздрогнула. Взяла чек, будто пытаясь вернуть себе контроль. Скомкала его и швырнула в урну.
Он назвал её по имени.
Руки трясло – не от страха. От злости. Чистой, резкой, обжигающей. От той самой дрожи, когда ты ещё не знаешь деталей, но уже понимаешь: начинается что-то плохое.
Имя. Бейдж на её форме был чужой – "Лора". Она надела его наспех, когда потеряла свой месяц назад. Он не мог этого знать. Не должен был знать.
И Зара. Чёртова Зара.
Опять.
Роуэн обошла кассу, резко вылетела за дверь и окинула взглядом улицу. Пусто. Ни на тротуаре, ни на парковке. Только морось, тусклый свет фонаря и отражение в лужах. Внутри всё кипело. Телефон вылетел из кармана быстрее, чем она успела сообразить. Набрала номер. Гудки. Один. Второй. Пятый. Автоответчик. Стиснув зубы сильнее, она набрала снова. В ответ – тишина.
– Блядь, – выдохнула Роуэн, и кулак сжался так, что ногти впились в ладонь.
Сняла жилетку с чужим бейджем и швырнула её в ящик подсобки. Заперла магазин, направилась в сторону остановки.
Душ и суп отменялись. Теперь нужно было думать. Быстро. И чётко. Потому что, похоже, Зара опять влипла. Только на этот раз по-крупному.
II
Роуэн шла быстро, почти бегом, прижимая капюшон к голове, будто тот мог заслонить от взгляда, который она всё ещё чувствовала на себе. Морось липла к щекам, щипала глаза, но вытирать было некогда. Она то и дело оборачивалась, как параноик: улицы почти пустые, редкие машины шуршали по мокрому асфальту, но тревога держала за горло. Не хотелось вести за собой хвост. Не хотелось вообще вести кого-то к себе домой.
К подъезду подошла ближе к полвторому. Дверь открыла ключом, стараясь не шуметь, но скрип всё равно предательски прокряхтел. В квартире пахло супом и лекарствами – запах, давно ставший частью их быта. Свет на кухне ещё горел.
Грейс сидела за столом в старом тёплом халате, с кружкой в руках. Волосы, каштановые, с давно поседевшими висками, были небрежно скручены в пучок. Лицо – уставшее, но спокойное. Почти. Если не считать глаз.
– Ты чего так долго? – спросила она негромко. В голосе не упрёк – только тревога.
Роуэн остановилась на пороге. Сделала вдох, усмирила голос, натянула ту самую вымученную улыбку, которую оттачивала годами.
– Касса опять зависла, пришлось пересчитывать вручную. Да ещё поставка задержалась – до последнего разгружала, – ответила она, сбрасывая рюкзак у стены. – А Зара сказала, что ночует у Лизы. Помнишь её? Такая высокая, с голубыми волосами.
Грейс кивнула, но взгляд не смягчился. Сомнение повисло между ними, тяжёлое, а вслух так и не прозвучавшее.
– Лиза не брала трубку. Я пару раз звонила, – тихо добавила мама.
– У неё вечно то звук выключен, то телефон валяется где попало, – Роуэн пожала плечами. – Завтра с утра наберу, ладно?
Грейс слабо улыбнулась. Без веры. Просто чтобы не спорить.
– Ты хоть поешь?
– Не хочу, – коротко отрезала Роуэн. – Хватит сил только до кровати дойти.
Мать лишь кивнула и снова уткнулась в кружку. Она всегда так делала, когда понимала: что-то не так. Но настаивать не решалась.
Роуэн прошла в комнату, стараясь не хлопнуть дверью. Полумрак, лёгкий беспорядок, знакомый запах духов и лака. Всё на своих местах. Кроме Зары.
Села на кровать, повесила взгляд в одну точку. Минуту. Две. А потом выхватила телефон и снова набрала номер.
– Ответь… ну пожалуйста… – шептала она в пустоту.
Гудки. Автоответчик. Снова и снова. Она писала сообщения. Короткие, бессмысленные, спонтанные.
"Ты где?"
"Ответь мне."
"Зара, чёрт побери, просто напиши хоть что-то!"
В какой-то момент, выдохнув всё разом, Роуэн уткнулась лицом в подушку. Не потому что плакала, просто устала. До ломоты в костях. До звона в висках. Тело просило сна, но внутри будто кто-то выдернул шнур из розетки. Ни покоя, ни тишины. Только пульс в ушах и голос в голове.
Его голос.
"Артистичная. Душа – нараспашку. Семейный…"
Резко вскочила, словно кто-то дёрнул за ниточку, и начала ходить по комнате. Туда-сюда. В одном и том же ритме. Потом опустилась на пол, прижалась спиной к прохладной стене, сжала кулаки, уставилась в экран телефона. Бессмысленно. Мысли путались, крутились, сбивались на полуслове. Она не знала, где Зара. С кем. Жива ли вообще. А главное – он знает о ней. Он её видел. Или слышал. Или говорил с ней.
Что, если…
– Твою мать, – выдохнула Роуэн, стискивая кулаки до боли.
Тревога накатывала волнами. Пальцы дрожали, как у школьника на первом экзамене. То вставала, то снова садилась, хваталась за телефон и в сотый раз набирала номер. В ответ – гудки. Пустота.
Два часа.
Три.
Четыре.
Ближе к пяти утра она уже металась по комнате, как раненый зверь. Пачка сигарет давно закончилась, а вместе с ней и терпение. Хотелось кого-то ударить. Или хотя бы заорать. Громко. От души. Но за стеной спала мама, и Роуэн знала: стоит только поднять голос – Грейс выйдет. А этого она не хотела. Не сейчас.
Когда в голове начали складываться картинки – тяжёлые мужские руки на горле, кольца, врезающиеся в нежную кожу, и его голос, такой вежливый, липкий, с этими сальными намёками – стало понятно: больше терпеть нечего.
– Всё, – коротко бросила она, вскакивая и хватая телефон с ключами. – Поеду в полицию, иначе с ума сойду.
Роуэн уже натянула куртку, когда в замке щёлкнул ключ. Дверь открылась медленно, почти неслышно. Она застыла. Сердце упало куда-то под плиты пола. На пороге стояла Зара.
Мокрые русые волосы сбились в клочья, через плечо болталась кожаная сумка. Из неё торчала грифельная папка и наушники. Лицо чуть осунувшееся, но без синяков. Губы обветренные, глаза уставшие.
Зара даже не успела закрыть дверь – просто застыла, встретившись взглядом с сестрой.
– Ты…
Роуэн не договорила. Подошла. Молча оглядела её с ног до головы. Пальцы дрогнули сами собой – она схватила сестру за запястье, развернула к свету. Рассматривала кожу. Лицо. Шею.
– Да всё со мной нормально, – фыркнула Зара, дёргая руку. – Блин, ты серьёзно?
– Где ты была? – голос сорвался на глухую, сдержанную ярость. – Почему не отвечала? Почему…
– Тихо ты, мать не разбуди, – буркнула Зара, запинаясь.
Ботинки насквозь мокрые. Лицо чуть бледное. И запах… Сигареты. Духи. И чужой одеколон. Внутри у Роуэн что-то щёлкнуло. Она схватила Зару за шкирку и молча протащила в комнату.
Закрыв дверь на щеколду, опёрлась на неё плечом, стараясь выровнять дыхание. Зара дёрнулась, пробовала вырваться, шипела, но без особого рвения. Видно было – понимала: пахнет жареным.
– Ты хоть догадываешься, – голос Роуэн срезал тишину, – кого я сегодня видела?
– Нет. И, знаешь, не хочу, – бросила Зара, скидывая сумку на пол и упрямо глядя сестре в лицо. – Отстань, ладно? Я просто провела вечер с друзьями. Не твоё дело.
– Не моё? – голос Роуэн опустился на опасный шёпот. – А чьё тогда? Мамино?
Зара опустила глаза, но только на секунду. Подбородок тут же вскинулся обратно.
– Ты опять за своё, – процедила она. – Всю жизнь одно и то же. Я не ты. И не обязана жить, как ты.
– Это не про жизнь. Это про то, что ты влипла. По уши. – Роуэн шагнула ближе. – Он приходил в магазин. Говорил о тебе, будто ты ему что-то должна. И моё имя знал.
Зара побледнела.
– Что?..
– Ага, – кивнула Роуэн. – Вновь деньги? Решила левый контракт подписать, как всегда – не глядя, а теперь соскочить?
Зара вжалась в стену. Плечи чуть повело, но взгляд упрямый, по-прежнему нахальный.
– Это не твоё дело.
– Ты мне сестра, чёрт возьми, – выдохнула Роуэн. – Всё, что с тобой происходит – моё дело. Хоть ты бейся, хоть крутись, хоть упрямься.
– Я не ребёнок, – прошептала Зара.
– Тогда веди себя не как идиотка.
Молчание. В комнате стало слышно, как на кухне капает вода с крана в оставленную кружку.
Роуэн выдохнула тяжело, упёрлась руками в колени. Сил не осталось даже стоять. Сердце колотилось в горле, в голове всё крутилось одно: хватит. Хватит играть в эти вечные догонялки с чужими ошибками.
Она подняла голову, устало посмотрела на сестру: – Скажи мне одно. Насколько всё серьёзно?
Зара отвела взгляд. Губы дрогнули. В глазах не слёзы – что-то похуже. Та самая смесь из вины и упрямства.
– Я думала, всё будет по-другому, – выдавила она. – Думала, будет красиво: сцена, песни, клипы… А потом начались эти вечеринки. Сначала вроде ничего, но позже… начали требовать. Подписать что-то ещё. Встретиться с кем-то. Я отказалась. Тогда и пошли угрозы. Я не думала, что они дойдут до тебя.
– Не думала она, – глухо бросила Роуэн.
Зара не выдержала – села на пол, обхватив колени руками. Вся бравада слетела, осталась только усталость и какая-то почти детская беспомощность.
– Мне было страшно, – шепнула она. – Я подумала, если исчезну, они отстанут.
– Нет, Зара. Такие не отстают. Такие всегда находят способ. Через кого угодно.
Молчание снова повисло в воздухе. Часы на кухне негромко тикали, за стеной поскрипывала кровать – мама, наверное, перевернулась на другой бок.
Роуэн медленно опустилась рядом. Просто села. Уставилась в ту же пустую точку, что и сестра.
– Утром пойдём в полицию, – сказала она негромко, спокойно.
– Но…
– Никаких "но". Поговорим с офицером Лэйн. Она меня знает. Всё объясним, а потом покажешь бумаги, контракт. Всё, что у тебя есть. Они наверняка не с первой жертвой так работают. А я найду, как.
Зара молчала. Только плечи подрагивали. Роуэн скользнула взглядом – и только тогда поняла: та всё-таки плачет. Тихо. Беззвучно. И от этого было только хуже.
– Прости, – прошептала Зара, сжав кулаки. – Я не хотела тебя втягивать. Думала, справлюсь сама.
Роуэн прикрыла глаза, выдохнула.
– Я тоже. Всю жизнь думаю, что справлюсь.
Она медленно обняла сестру за плечи, сдерживая дрожь в голосе.
– Но мы не супергерои, Зара. Просто две упрямые дурочки, которые пытаются выжить. А одному – это как пить яд ложкой. Лучше уж вдвоём.
– Спасибо, – выдавила Зара, запинаясь.
Ночь прошла мимо. Роуэн так и не смогла уснуть. Даже лёжа. Просто смотрела в потолок, слушала, как на соседней кровати Зара уснула довольно быстро, закутавшись в одеяло с головой. Роуэн не злилась. Не обижалась. Просто не могла расслабиться. Всё внутри было натянуто, как струна. Ни сна, ни покоя. Только сухой, зудящий шум в висках и одна мысль: что дальше?
К утру даже не поняла, когда поднялась с кровати. Всё – будто на автопилоте. Написала старосте: "Не будет меня. Простыла. Разберусь потом."Ответа не ждала. Достаточно было серой галочки "прочитано".
Зара проснулась неожиданно бодрой, как будто несколько часов сна на время вытеснили страх. Завязала волосы в хвост, накинула худи, прикрыла глаза от утреннего света.
– Готова? – тихо спросила Роуэн, застёгивая куртку.
– Нет. Но поехали, – буркнула Зара.
Маме ничего не сказали.
Полицейский участок встретил всё тем же видом: облезлая вывеска, выцветшие жалюзи, запах кофе, бумаги и чужой, въевшейся в стены запах одежды. Роуэн стояла у стойки, упрямо вцепившись пальцами в гладкую столешницу, и ждала. Зара держалась чуть позади, теребя ремешок сумки и переминаясь с ноги на ногу.
– Холлис? – знакомый голос раздался за спиной. – Я уж начала думать, куда ты пропала.
Эмбер Лэйн была невысокой, крепкой женщиной лет сорока пяти с голосом, будто она каждый выходной спорит на футбольных трибунах. Волосы – коротко стриженные, чёрные, уже с сединой у висков. Лицо – строгое, вечная складка между бровями. Но с Роуэн у них была своя, странная, негласная симпатия. Кто-то вроде проблемной девчонки, но не совсем безнадёжной.
– У нас серьёзное дело, – коротко сказала Роуэн. – Это Зара. Моя сестра. Надо поговорить с глазу на глаз.
Лэйн посмотрела на Зару. Та крепче вцепилась в лямку сумки и кивнула.
– Кабинет свободен. Дайте мне пять минут на кофе – и я вся ваша.
В кабинете Зара сидела ссутулившись, теребя край рукава. Роуэн устроилась чуть сзади, сжимая и разжимая пальцы под столом, сдерживаясь, чтобы не влезать. Лэйн молча слушала, изредка делая пометки.
– Его имя – Брэд Гамильтон, правильно? – уточнила она, не поднимая глаз.
– Да, – кивнула Зара, сжав губы. – Месяца два назад мы с группой играли в пабе. У нас старая команда, ещё школьная. После выступления к нам подошёл этот Брэд. Сказал, у него свой лейбл, что он ищет новые лица, и предложил сотрудничество. Я сначала отказалась, не хотела в это лезть. Но Винс… ну, Винсент. Мой бывший. Тогда мы вроде ещё держались как друзья. Он настоял. Уговаривал, говорил: шанс, дура, не упусти. Ну, я и согласилась.
– И дальше? – спокойно уточнила Лэйн.
– Сначала всё было нормально. Записи, фотосъёмки. Потом начались вечеринки. Всех девчонок с лейбла туда тянули. Думала, что просто тусовки, но потом поняла: если не явишься, прощайся с карьерой. Говорили прямо. Брэд… с одними был вежлив, с другими нет. Со мной держался ровно. Смотрел, говорил, что у меня талант. Но потом начались намёки. Личные "обязательства". Я отказалась.
– Когда это было? – уточнила Лэйн.
– Чуть больше месяца назад. Он вроде как отстал. Я даже думала – пронесло. Но на днях он снова написал. Я не отвечала, игнорила. А потом началось. Звонки. Следить кто-то стал.
Лэйн нахмурилась, взгляд всё тяжелел.
– Контракт с собой?
Зара молча кивнула, вытащила из сумки сложенные вчетверо листы. Бумаги мятые, но подписи – чёткие, как будто только вчера ставили. В одном из пунктов чёрным по белому: при отказе от условий артист обязан компенсировать "ущерб репутации и затратам"компании. Цифры – с запятой, долларовые. Десятки тысяч.
Лэйн изучала бумаги долго, молча, потом отложила на край стола.
– Здесь нет ничего, за что можно зацепиться, – спокойно, но жёстко отрезала она. – Всё чисто. Грязно по сути, но по бумаге – ни к чему не придерёшься. Ни угроз, ни свидетелей, ни доказательств.
Зара резко встала.
– То есть он может и дальше творить что хочет, а мы будем сидеть и ждать, пока не найдут тело?
– Я этого не говорила, – Лэйн устало провела рукой по лицу. – Я говорю, что на бумаге – пусто. Могу поговорить с ребятами, пошарить по каналам, может, что-то всплывёт. Но это не быстро. И без гарантий.
– Значит… – Зара с трудом сдерживала голос, каждое слово давалось с усилием. – Он может знать личные данные, пугать людей и ходить по городу, как ни в чём не бывало?
– Пока что – да, – коротко подтвердила Лэйн. – С таким контрактом и без свидетелей это максимум повод для заявления. Больше – вряд ли. Ты же понимаешь, как работает система. Особенно, если такие, как он, держат кошелёк в нужном кармане.
Зара уже набрала в лёгкие воздух, готовая сорваться, но Роуэн её остановила. Тихо, без лишних слов. Подошла ближе, положила ладонь на плечо.
– Она права, – сказала ровно. – У нас на руках пусто. Я посмотрела контракт – мутный, но не противозаконный. Платежи шли официально. Сообщений с угрозами нет, только звонки, но и те без записи. Если сунемся в суд – могут повернуть против тебя. Скажут: клевета.
– Я просто хотела вырваться, – шёпотом выдохнула Зара. – Я не думала, что он…
– Никто не думает, – мягко, но чётко ответила Лэйн. – Сейчас главное – хоть что-то. Ты говорила, у него были люди. Помнишь их лица?
Зара кивнула. Быстро, почти машинально.
– Помню.
– Тогда сегодня сделаем фотороботы. И если он появится снова – сразу сообщайте. Нужно поймать его не на словах. На деле.
Опрос прошёл быстро. Ощутимо быстрее, чем Роуэн ожидала. Самое долгое – фотороботы. Зара, несмотря на нервы, описывала лица точно. Руки дрожали, но голос держался ровно. Может, усталость делала своё. Когда последний силуэт был утверждён и отправлен на печать, часы показали почти одиннадцать.
– Можешь успеть на пары, – заметила Лэйн, поднимаясь со стула и собирая бумаги.
– Не хочу, – отрезала Роуэн. – Всё равно в голове пусто. Лучше поработаю. Больше толку.
Начальнице она написала ещё когда Зара давала показания. Ответ пришёл почти сразу, что было редкостью: "Если есть силы – приходи. Джонсон вялый сегодня, дрыхнет на ходу. Отпускаю его домой."
На выходе из участка Зара шла рядом. Ближе, чем обычно. Не держалась за руку, не просила слов. Просто шла, старалась не отставать. А когда они вошли домой, нос тут же встретил привычный запах: ромашковый чай, подогретая гречка и лёгкая кислинка лекарств. Грейс сидела на кухне, закутавшись в старую вязаную кофту, кружка в руках. Очки сползли на нос, взгляд цеплял дочерей с мягкой, тихой настороженностью.
– Вы чего так рано? – спросила она, отставляя кружку. – У вас же… ну, это… учёба ведь, да? Или уже каникулы?
Зара не ответила. Лишь проскользнула на кухню, вытащила из хлебницы кусок булки, откусила и сразу положила обратно. Больше для вида, чем из голода. Потом ушла в комнату, закрыв за собой дверь. Щелчок защёлки прозвучал громче, чем хотелось.
Роуэн осталась на месте. Куртку не сняла.
– Старосте написала, что не приду. Простыла, – сказала она спокойно.
Грейс кивнула, но внимательный взгляд остался на дочери.
– А… Зара?
– Её отпустили. С расписанием что-то. – Роуэн стянула куртку и повесила на спинку стула. – Она не голодна, как видишь. А я бы поела чего-нибудь.
Грейс поднялась со стула медленно, словно тело не слушалось. Шаркнула тапками, открыла холодильник. Задержалась у него дольше, чем нужно, затем достала кастрюлю. Улыбнулась – как-то не к месту, слишком широко.
– Я вчера варила суп. С этими… зелёными такими… чечевицей. Ты его любишь, помнишь? – Она обернулась, чуть подрагивая бровями, будто искала подтверждение.
Роуэн кивнула, уселась за стол, сцепила пальцы. Смотрела, как пар с остывшей кружки рассеивается в тишине.
– Ты точно не заболела? – тихо спросила Грейс, не оборачиваясь. – Глаза какие-то… тёмные. И губы у тебя сжаты. Ты так делаешь, когда тебе… ну, не по себе. Или, когда злишься.
Роуэн вдохнула. Медленно выдохнула. Ответа не последовало. Тишина ответила за неё.
Суп поставили на плиту. Ложка стучала по краю кастрюли. Грейс тихонько помешивала, а потом, как бы между делом, спросила: – Сегодня ведь твоя… твой день? Смена твоя? Или нет?.. Четверг же?
– Четверг, – отозвалась Роуэн. – Всё верно. Моя смена.
– А-а, точно… – кивнула Грейс, будто напоминала это больше себе, чем дочери.
Она замолчала, но в её взгляде что-то продолжало крутиться. Слова, которые не решались вылететь. Вопросы, на которые она знала ответ, но всё равно хотела услышать подтверждение.
– Вы с Зарой сегодня… какие-то не такие. Обычно кто-то… – всё-таки сказала она, а после задумалась, чуть шевеля губами. – …да хлопает чем-то. Или закричит.
Роуэн усмехнулась. Почти машинально. Уголки губ дёрнулись без разрешения. Грейс поставила перед ней тарелку.
– У тебя руки дрожат, – заметила она, чуть тише. – Тебе холодно? Может… как его… разболелась?
– Всё нормально, мам. – Роуэн взяла ложку. – Просто ночь была тяжёлая. Сон странный. Не бери в голову.
Грейс смотрела чуть дольше, чем нужно. Потом медленно села напротив, прижала ладони к кружке.
– Ты всегда так говоришь. "Всё нормально". А глаза… такие же, как у твоего отца. Всё выдают.
Роуэн замерла.
Грейс тут же спохватилась, хлопнула себя по лбу.
– Прости. Я… не хотела. Просто упрямые вы обе. И сильные. Я всегда думала: может, я что-то сделала не так. Я всю жизнь молчу, а вы… всё время говорите. Кричите. Может, так и надо. Чтобы… видно было, что вы есть. Что вы настоящие.
– Мам, – голос Роуэн стал мягким, но коротким. – Всё хорошо.
– Ага… – кивнула Грейс, опуская взгляд. – Просто если не говорить вслух… оно никуда не уходит. Лишь тихонько… как будто… прячется. А потом – бац, и уже не понимаешь, откуда столько боли.
Роуэн не ответила. Доела суп. Медленно, через силу. Потом встала, убрала посуду, включила воду.
Через несколько минут уже стояла в прихожей, застёгивая куртку. Рюкзак положила у обувницы, проверила телефон, ключи, бумажник. Всё на месте.
Грейс стояла в дверях кухни, куталась в свой вязаный кардиган, чуть покачиваясь на пятках. Смотрела с той самой мягкой печалью, от которой Роуэн всегда хотелось уйти куда подальше.
Из комнаты Зары донёсся топот босых ног, и через пару секунд она выскочила в коридор.
– Где этот проклятый рюкзак? – буркнула, оглядываясь. – Я же оставляла его здесь…
Роуэн не успела сказать ни слова – Зара уже схватила её сумку и заглянула внутрь.
– Эй! – Роуэн дёрнулась вперёд. – Ты с ума сошла? Это мои вещи!
– У тебя вечно всё на полу валяется. Думала, мой.
Зара отступила, даже не попытавшись извиниться.
– Ты когда вообще в последний раз думала? – процедила Роуэн сквозь зубы.
– Ой, всё, – фыркнула Зара и скрылась обратно в комнате, хлопнув дверью.
Что-то пробурчав себе под нос, Роуэн накинула рюкзак, коротко попрощалась и вышла. Грейс слабо улыбнулась им вслед. Тихо, по-своему, потому что всё это уже много раз видела.
Смена началась, как и всегда. Те же лица, те же маршруты. Мужчина с газетой и бутылкой воды. Молодая пара, спорящая у прилавка. Школьники с жвачками и дешёвой выпечкой. Всё шло своим чередом. Но внутри у Роуэн сидел сжатый в тугой узел ком. Невидимый, но ощутимый. Периодически она бросала взгляд на вход, проверяла камеры, водила глазами по залу. Всё было тихо. Слишком тихо. Даже глупая морось за окном больше не казалась раздражающей – наоборот. Она, как плохая примета, намекала: это только пауза. Пока.
Прошёл час. Потом другой. В магазине было спокойно. Даже Дэнни, проспав утро, подкатил ближе к закрытию с чашкой кофе в руках и привычной ухмылкой: – Готовься, Холлис. Сегодня снова ты – звезда кассы.
– Я всегда звезда. Просто фан-клуб у меня скучный, – буркнула Роуэн, не поднимая глаз от сканера.
Так прошёл вечер. Потом следующий. Потом ещё один. Никто не возвращался. Ни Брэд, ни его компания. Ни ухмылок, ни скользких голосов, ни запаха мускуса с мятой. Только утро, универ, касса. Цифры, пластик упаковок и бесконечный писк сканера. Роуэн ждала, когда паранойя пройдёт. Но она просто перекочевала в улицы, в скрип половиц, в сообщения от Зары: "Буду поздно".
Пока та снова не начала пропадать.
Роуэн всё чаще ловила себя на том, что открывает ноутбук не только ради лекций. Искала материалы. Читала статьи, любые юридические публикации, касающихся таких случаев. Перекидывала ссылки из одной вкладки в другую. Контракты. Лейблы. Судебные дела. Пыталась нащупать хоть что-то о Гамильтоне. Однако прямых упоминаний – почти ноль. Подозрительно мало.
Она вспомнила, как Чемберс однажды сказал: "Один из самых комплексных разборов. Действовала не линейно". И впервые за долгое время приняла это как руководство к действию.
Теперь вечера выглядели иначе. После смены она больше не засыпала в маршрутке, а утыкалась в экран. Листала базы, выписывала фамилии, читала чужие истории. Случаи, где женщины обвиняли продюсеров. Кто-то исчезал, кто-то проигрывал дела. Кто-то – выигрывал, если находились те, кто был готов говорить.
Она завела отдельный список имён. Иногда на сайтах писала короткие комментарии, анонимные. Будто стажёр-юрист спрашивает совета для дипломной работы.
Пока одни пары тонули в монотонных лекциях, Роуэн строчила пометки на полях:
"Подписное обязательство".
"Компенсация за имиджевые потери".
"Давление в рамках устного соглашения".
В той же самой тетради, где на первых страницах ещё можно было разобрать каракули времён "поесть некогда, какой к чёрту закон". Теперь это было по-другому. Теперь она собирала улики. Пусть в руках была всего одна нитка – но Роуэн знала: чем дольше тянешь, тем крепче становится петля.
III
В ту ночь последний покупатель пробурчал своё "спасибо", двери за ним закрылись, и магазин наконец выдохся.
Дэнни ушёл минут за тридцать до конца смены. На складе всё ещё торчали недоразобранные коробки, но он, прикрыв глаза ладонью, буркнул: – Если я ещё раз вдохну запах китайской пластмассы, меня госпитализируют.
Роуэн усмехнулась и махнула ему рукой: – Проваливай, пока цел.
В любом случае, разгрузкой теперь никто не занимался. Поставка сорвалась в последний момент, сместили на утро.
Когда всё стихло, Роуэн вышла на задний двор – туда, где курили все, кому было наплевать на вывеску "не курить". Зажгла сигарету, прижала пальцами к губам. Холод пробирал до костей. Бетон под ногами был сырой, листья налипали на ботинки. Воздух висел тяжёлый, с примесью сырости и дешёвого табака.
Телефон в кармане внезапно вспыхнул вибрацией. Не сообщение от Зары. Не звонок. На экране – уведомление с форума, где Роуэн иногда под разными именами забрасывала вопросы юристам и активистам. Новое личное сообщение. Аватар – чёрный квадрат. Имя – просто "гость".
"Я читала твои вопросы. Знаю, о ком ты. Он сделал это и со мной. Я могу рассказать, только лично. Без полиции, без имён и фамилий. Не хочу, чтобы он знал. Но, думаю, ты должна услышать."
Роуэн застыла. Пальцы соскользнули с сигареты, но та осталась тлеть между ними. Сердце стучало в висках. И прежде чем мозг успел выдать хоть одно "а если ловушка?", пальцы уже начали печатать ответ.
"Хорошо. Спасибо, что написала. Где удобно встретиться?"
Ответ не заставил себя ждать. Сообщение всплыло на экране через пару минут.
"Город – Элленсбург. Кофейня 'Amber’s Cup'. Это в центре. Вход со стороны старого театра. Мне так спокойнее."
Элленсбург. Почти три часа на автобусе, если без пересадок. Маленький город, тот же штат. Роуэн сразу поняла: место выбрано не просто так. Вряд ли "гость"там жила. Скорее – пряталась. Она задумалась. Расписание в универе забито под завязку, но суббота была свободна. Смена на работе тоже соскочила сама собой – начальница ещё на прошлой неделе обещала не ставить ничего.
"Суббота. Подходит?"– написала Роуэн.
Ответ пришёл сразу: "Да. 7 pm. И пожалуйста… не бери с собой никого. Никаких фото. Никаких записей. Просто поговорим. Это всё, чего я хочу."
И тут же чат исчез, будто сработал таймер. Аватар сменился на серый круг, а имя – на "удалённый пользователь".
Роуэн моргнула. Раз. Второй. Воздух будто стал вязким, тягучим, липким. Она опустила взгляд на сигарету – забыла, что держала её всё это время. От неё остался один пепел и фильтр.
Вернулась в магазин, выключила терминал, подтянула коробку с мелочью, машинально проверяя, всё ли на месте. Оторвала от рекламного буклета клочок бумаги, вытащила из рюкзака ручку и написала: "Элленсбург. 'Amber’s Cup'. 7pm . Суббота."Сложила бумажку, аккуратно сунула в карман куртки. Уже дома – спрятала в потайной угол папки с лекциями. Туда, где даже Зара не полезет. Скучно ей там. Бумаги и ничего интересного.
Ночью долго ворочалась. Четыре дня. Четыре чёртовых дня до этой встречи. Без телефона. Без гарантий. Без малейшего понимания, кто там по ту сторону. Но отступать она уже не собиралась.
Время тянулось медленно, но суббота всё же наступила. Утро началось с привычной, тихой лжи.
Роуэн поднялась позже обычного, собрала рюкзак, переоделась в джинсы и серую водолазку. Поверх – старая коричневая куртка. Волосы собирать не пришлось – короткие. Ни косметики, ни украшений. Ничего, что могло бы выделить из толпы.
– Я сегодня не вернусь, – сказала она за поздним завтраком, подливая маме чай. – Девчонки затащили на какой-то вечер. С ночёвкой. Отдохну немного.
Грейс подняла взгляд и на секунду замерла. В глазах мелькнуло то самое выражение, редкое и почти вымершее: лёгкая радость с примесью облегчения.
– Правда? – переспросила она, будто не до конца поверив. – Ты ведь совсем не отдыхаешь.
– Вот и пора бы, – натянуто улыбнулась Роуэн. – Я напишу, если что.
Грейс кивнула. Уже через секунду продолжила перебирать список покупок, собираясь поехать на рынок. Поток – к соседке: та снова звала на чай, заодно и помочь с банками.
Заре Роуэн кинула ту же реплику: "С друзьями, ночёвка, не жди". В ответ лишь сдавленное "угу", даже не отрываясь от экрана телефона.
Перед выходом Грейс проводила её до двери, протянула перчатки – старые, потёртые, ещё со времён старшей школы.
– Ты будь аккуратна, ладно? – мягко сказала она, поправляя ей капюшон. – Если станет не по себе – просто уходи. В этом нет ничего плохого.
Роуэн стиснула губы. Кивнула. Потом обняла мать крепко, коротко. Почти по-мужски. Она не любила все эти нежности, но знала: для мамы это важно.
Дорога до Элленсбурга заняла почти три с половиной часа. Пересадка в маленьком городке у закусочной. Автобус трясся на кочках, скрипел всеми болтами, пах соляркой и чужими телами. Роуэн уставилась в окно и листала блокнот в телефоне: только распечатки статей, заметки по делу, пара номеров, оставленных кем-то в комментариях. Все без ответа.
Кофейня "Amber’s Cup"была спрятана прямо за старым театром с облезлой лепниной и выцветшей афишей прошлого сезона. Над дверью мигал неон – тусклый, как старый ночник. Внутри тёплый свет пробивался сквозь матовые окна. Полупустой зал. Идеально.
Но Роуэн не зашла сразу.
Она остановилась у угла, прижалась спиной к стене, закурила. Медленно. Следила за каждым, кто проходил мимо, кто заходил и выходил. Мужчины с детьми. Пожилая пара. Девушка с книгой. Трое подростков с рюкзаками. Всё мимо.
И ровно в семь вечера она её увидела.
Та вошла с опущенной головой, в чёрной куртке, капюшон сняла только внутри. Светло-каштановые волосы, мягкие черты. Лет двадцать три, может, чуть старше. Невысокая. Ничем не приметная. Не серая мышь, но из тех, кого на следующий день уже вряд ли вспомнишь.
Девушка заняла самый дальний угол, ближе к стене. Подальше от окон. Скоро перед ней поставили чашку.
Это была она. Без сомнений.
Роуэн дождалась, пока сигарета догорит до фильтра, сбросила окурок в урну. Поправила волосы. И, как ни в чём не бывало, вошла внутрь. Колокольчик звякнул. Воздух внутри пах корицей, кофе и чем-то сладким – скорее всего, штруделем.
Она обошла витрину, прошла в сторону того самого угла и остановилась напротив девушки.
– Гость? – спросила тихо.
Незнакомка подняла голову. Серые глаза, настороженные, но внимательные.
– Ты… с форума?
Кивок.
– Тогда садись, – голос дрогнул, почти неуловимо. – Пока я не передумала.
Роуэн села напротив, положила рюкзак на колени. Держалась ровно, взгляд не прятала, но напряжение ощущалось до кончиков пальцев. Она не доставала телефон, не искала блокнот. Просто ждала.
Девушка сделала глоток кофе, поставила чашку обратно. Пальцы дрожали, хоть она и пыталась это спрятать, сжав ладони в замок.
– Я не могу назвать имя, – начала она наконец. – Ни своё, ни его. Но если ты дошла до этого – ты и так всё понимаешь. Я читала твои вопросы. Видела, как ты спрашиваешь. И поняла: ты не ищешь сенсацию. Ты ищешь правду.
Роуэн снова кивнула.
Незнакомка оглянулась через плечо. Движение резкое, на автомате, как у человека, который давно привык ждать удара в спину.
– Он нашёл меня два года назад. На концерте. Я тогда была солисткой в маленькой группе. Мы играли в клубе. После выступления он подошёл и сказал, что у меня запоминающийся голос. Что ищет "не таких, как все". Предложил контракт. Всё выглядело чисто. Даже бумаги были официальные.
Она замолчала, опустила глаза. Пальцы чуть сильнее вжались в ткань кофты.
– Сначала всё действительно было нормально. Записи, сессии, концерты. Он даже подарил мне педаль эффектов – просто так. Улыбался. Поддерживал. Я думала: наконец. А потом начались "встречи". Неофициальные. Так называемые вечеринки. Сначала вроде бы просто шумные посиделки – все пили, улыбались, обнимались. Но потом я стала замечать: некоторые не возвращаются. И тогда одна девочка сказала мне тихо: "Лучше не дёргайся. Здесь с характерами долго не живут".
Роуэн незаметно сжала кулак в кармане рюкзака.
– А потом он стал подходить ближе. Разговоры стали… другими. Жесты – слишком личными. Я отстранялась, а он улыбался и говорил: "Ты не поняла. Это часть контракта. Это ради продвижения. Хочешь успех – не тормози".
Она сглотнула.
– Я испугалась. Подписала ещё один документ. Он сказал, что это просто уточнение условий.
– Ты знала, что именно подписываешь? – тихо спросила Роуэн.
– Нет. До сих пор не знаю. Но после этого началось настоящее давление. Жёсткое. И я понимала, что если не буду делать, как он хочет, то умру. Я терпела, а потом он стал подсовывать меня "особенным клиентам". Они…
– Не нужно, – перебила Роуэн, и девушка замолчала.
Она снова оглянулась, будто проверяя, не подслушивает ли кто-то, а потом уставилась в чашку.
– В итоге я сбежала. Ночью. Сменила номер, имя. Даже цвет волос. Я думала, он не отстанет. Но, кажется, ему было всё равно. Или он просто нашёл кого-то нового. А потом я наткнулась на твои сообщения и поняла, что ты действительно пытаешься что-то сделать.
Теперь в её взгляде не было страха. Только усталость. И лёгкая тень благодарности.
– Я решила, что лучше сказать, пока ещё могу. Пока не отвыкла говорить. Полиция… – она слабо усмехнулась. – Полиции нужны улики. А он слишком хорошо умеет заметать следы.
Роуэн медленно выдохнула. Первый раз за всё это время.
– Есть ещё кто-нибудь? – спросила она.
– Думаю, да, – кивнула девушка. – Просто они… молчат. И, наверное, будут молчать. Здесь либо остаёшься, либо уходишь – только уже без права на нормальную жизнь.
Роуэн чуть прикрыла глаза, а потом достала из кармана ту самую бумажку. Развернула. Нашла в рюкзаке ручку.
– Запиши всё, что помнишь. Имена. Даты. Места. Даже если кажется неважным. Всё может пригодиться.
– Ты адвокат?
– Почти, – коротко ответила Роуэн. – Но пока этого хватит.
И она протянула ей ручку. А внутри, впервые за долгое время, почувствовала: дело сдвинулось с мёртвой точки.
Ночь она провела в дешёвом мотеле на окраине. Самый обычный. Комната пахла затхлым бельём и моющим средством, но Роуэн было всё равно. Ей нужна была не мягкая кровать, а тишина.
Она не спала. Просто лежала, уставившись в потолок, пока за окном не начало сереть. Раз за разом прокручивала в голове рассказ той девушки. Перематывала каждую фразу. Слушала между строк. И снова – паузы. Именно там пряталась правда.
К утру у неё выстроилась мысль. Почти схема. Не доказательство – зацепка. Пункт про "юридические уточнения". Навязчиво повторяемое "репутационные издержки". Эти слова не случайны. За ними всегда что-то прячется. Теперь у неё был первый кирпич. Первый голос.
В 6:15 утра она уже сидела на автовокзале. Сумка на коленях, в ладони сжата та самая бумажка из кофейни. Пара имён. Даты. Название клуба в Такоме. Три инициала. И короткая фраза: "Он называл это золотым кругом".
"Грязное, но не по закону. Если капнуть глубже…"
К половине девятого Роуэн уже выходила из автобуса. Домой не пошла. Просто достала телефон и написала матери: "Приеду к обеду. Всё хорошо. Обнимаю."И сразу направилась к полицейскому участку.
На входе привычно пахло кофе и бумажной пылью. Всё те же облезлые плакаты о правах, всё та же женщина у стойки, кивающая в сторону служебных кабинетов.
– Офицер Лэйн у себя?
– У себя. Стучись.
Роуэн не стала стучаться. Просто открыла дверь.
Лэйн сидела за столом, с чашкой кофе и папкой в руках. Подняла голову. Не удивилась. Только взгляд стал чуть жёстче.
– Холлис?
– Есть кое-что, что тебе стоит прочитать.
Роуэн подошла к столу, развернула сложенный лист и положила перед ней.
– Это не заявление. Не доказательство. Пока. Но это – свидетель. Прямое описание. Имена на обратной стороне.
Лэйн молча взяла листок. Пробежала глазами. Губы сжались в тонкую линию.
– Она готова говорить официально?
– Пока нет. Но она знает больше, и если я найду других – мы это докажем.
Лэйн смотрела на лист долго. Потом перевела взгляд на Роуэн.
– Ты понимаешь, куда лезешь?
– Да, – спокойно.
– Ладно, – выдохнула Лэйн. – Оставь это у меня. Я кое-что проверю. И если вдруг решишь подать документы официально – дверь открыта. И носи при себе что-то острое. На всякий случай.
Роуэн чуть усмехнулась.
И вышла.
После этого случая прошла неделя. Смена за сменой. Пара за парой. Всё слилось в одну длинную, замыленную ленту – лекции, работа, поиск следов Гамильтона. Тихие звонки матери, редкие разговоры с Зарой. Та снова стала возвращаться поздно. Сначала с извинениями, затем с отговорками. А после и вовсе с упрямым молчанием. В переписке – всё чаще: "щас", "потом", "не могу говорить". Роуэн не давила. Перестала спрашивать. Просто отметила про себя: между ними опять растёт стена. Та самая, старая, знакомая.
В пятницу, под вечер, магазин гудел, как улей. Поставки, сменщики, новенькая, которая вечно путалась с терминалом. Дэнни пропал где-то на складе. Всё снова свалилось на Роуэн. Она не жаловалась, просто делала. Молча, чётко. Без лишних слов.
К десяти вечера вымоталась. Новенькую давно отпустили. Посетителей становилось меньше, касса – наконец тише. Дэнни щёлкал ручкой где-то у стеллажей, строя глазки паре школьниц, а Роуэн позволила себе впервые за вечер глоток воды и короткую передышку. Села за кассой, прислонилась к стене, закрыла глаза.
И тут – скрип. Тихий. Едва слышный. Так тихо, что можно было бы списать на ветер.
Но Роуэн открыла глаза. Встала. Лениво, без спешки.
– Добрый вечер, – бросила ровно, привычно.
И сразу же выпрямилась. Замерла. Узнала эту походку. Неторопливую, плавную. Чёрное пальто поверх белой рубашки. Такие же чёрные волосы.
Он.
Мужчина не ответил, прошёл мимо, будто просто искал товар. Задержался у полки с журналами, взял один, раскрыл. Ни разу не посмотрел в её сторону. Ни одного взгляда. Но Роуэн не сводила с него глаз. Стояла, будто вросла в пол. Ни шороха, ни вздоха.
Через несколько мгновений он подошёл к кассе, положил на ленту бутылку воды и тот самый журнал. Молча. Протянул карту. Руки ухоженные, тонкие пальцы. Кольцо на мизинце.
Роуэн провела платёж, всё так же не сводя с него взгляда.
– Пакет нужен? – голос сухой, ровный.
– Нет.
Низкий голос, бархатный. С лёгкой тягучей манерой.
Он взял покупки и только тогда посмотрел на неё. Прямо, долго. А потом двинулся ближе. Почти в упор. Роуэн не успела отступить. Просто замерла.
– Я ведь говорил, что мы ещё встретимся, – шепнул он. – Запомни, Роуэн, мне не нравится твоё упрямство.
Отодвинулся. Не спеша ушёл, как будто и правда просто пришёл за водой.
Где-то сбоку Дэнни щёлкнул ручкой и присвистнул: – Чувак будто из фильма вышел. Ты видела, как он смотрел?
Роуэн не ответила. Жевала щёку изнутри, пока в животе опять сжимался тот самый знакомый ком.
– Эй, с тобой всё нормально? – Дэнни отлип от полки и подошёл ближе, прищурившись. – Ты как-то… странно замолчала. И бледная как мел.
Промолчав, Роуэн повернулась вполоборота, бросив взгляд, который обычно означал: "не начинай". Но Дэнни, как обычно, решил поиграть в угадайку.
– Ты точно в порядке? Он тебя зна—
– Дэнни, – перебила она жёстко. – Хочешь помочь – проверь срок годности на йогуртах. Или проваливай.
Он вскинул руки в притворной капитуляции.
– Всё, понял. Не кипятись. Уже ухожу.
И правда ушёл, покачивая головой и что-то бормоча про "странных тёток".
Роуэн дождалась, пока его шаги окончательно стихли, и только тогда пошла в подсобку. Медленно. Без суеты. Закрыла за собой дверь, щёлкнула тусклый верхний свет. Металлические стеллажи, картонные коробки, запах моющих средств и мокрого картона – всё это вдруг показалось самым безопасным местом на земле. Почти уютным.
Она опустилась на пластиковый ящик, вытащила телефон. Пальцы чуть дрожали. Открыла записи с камер, отмотала назад, нашла нужный фрагмент. Вот он: заходит, медленно проходит между стеллажами, берёт бутылку воды, журнал, подходит к кассе. Пауза. Ближе.
Бинго. Свет лёг под удачным углом – его лицо засветилось на экране, как на витрине.
Роуэн открыла чат с офицером Лэйн. Пальцы скользнули по экрану быстро, почти машинально: "Он приходил. 9:52 pm. Камера захватила лицо."
Прикрепила видео, добавила: "Угроз не было, только намёк. Сказал, что мы ещё встретимся. И что ему не нравится моё упрямство."
Отправила. Сделала вдох. Потом ещё один. Телефон мигнул: "Прочитано". Минута тишины. Затем всплыло сообщение: "Скинула по базе. Пусто. Ни ордена, ни судимости, ни царапин на репутации. Но лицо сохранила. Ты всё правильно сделала. Будь осторожна, Холлис. Если он появится снова – не геройствуй. Сразу звони."
Роуэн долго смотрела в экран, но отвечать не стала. Просто выключила телефон и опустила голову на ладони. Тишина подсобки укутала её, как старый тёплый плед. Впервые за день можно было дышать. Пусть и с усилием.
Когда смена закончилась, город уже замер в той самой полночной тишине – плотной, как ватное одеяло. Роуэн шла медленно. Не от усталости – просто не хотелось тащить домой то, что гудело под кожей. Телефон в кармане был выключен. Не потому что сел, просто не хотелось читать больше ни слова. Единственное, чего ей сейчас хотелось – услышать голос. Мама.
Грейс, как обычно, сидела на кухне, закутавшись в свой старенький кардиган. Телевизор фоном бубнил какие-то новости, она на них не смотрела.
– Привет, – тихо сказала Роуэн, стягивая куртку. – Ты чего опять не спишь?
– А я… ждала тебя, – улыбнулась мама, грея ладони о кружку.
Роуэн уселась на стул, сбросила рюкзак.
– А Зара дома?
Грейс кивнула, но тут же покачала головой.
– Кажется, ушла. Говорила, что у неё то ли репетиция, то ли ночёвка у девочки той… с волосами… как же её… они были такие яркие. Синие? Нет, подожди…
– Голубые, – подсказала Роуэн. – Лиза.
– Вот-вот, Лиза.
Роуэн поднялась, налила воды.
– Я сейчас переоденусь и лягу. Ты тоже ложись, поздно уже.
– Ты поела хоть?
– Не хочу. Правда.
Грейс кивнула. Подошла, слабо улыбнулась.
– Тогда хоть яблочко возьми. Ты у нас тоненькая, как ниточка.
Роуэн взяла фрукт, кивнула и ушла в комнату. Но, открыв дверь, остановилась.
Зара лежала на кровати. На плече – мягкое оранжевое пятно от лампы. В ушах наушники, в руках её потёртый, но любимый блокнот. Что-то писала или рисовала – из-за тусклого света ночника было не разобрать.
– Что застыла, будто привидение увидела? – отозвалась Зара, не поднимая головы.
– Мама сказала, что тебя нет, – откусила яблоко Роуэн и бросила рюкзак на стул.
Зара пожала плечами, перевернула страницу.
– Маме вообще кажется, что вчера был вторник. А на прошлой неделе спросила, как у меня прошёл выпускной, – усмехнулась, но как-то вяло. – Хотя он был два года назад.
Роуэн прислонилась к спинке стула. Половину яблока доесть не смогла – аппетит пропал. Просто молча смотрела на сестру. Внутри опять всплывало то самое ощущение. Не злость. Не тревога. Что-то глубже. Тяжёлое, вязкое беспокойство, которое давно стало привычным.
– Знаешь, – наконец выдохнула она. – Кажется, дело всё-таки сдвинулось.
Зара подняла глаза. Осторожный взгляд, как у человека, который не верит, но хочет.
– Серьёзно?
– Серьёзно, – кивнула Роуэн. – Пока тонко, но уже есть за что зацепиться. Думаю, скоро будет, куда копать.
Зара села, поджав под себя ноги. На лице впервые за долгое время – не безразличная маска. Что-то похожее на надежду.
– Это… классно, Ро. Правда. Хоть что-то. А то ты всё бегаешь, носишься, а результата ноль. А теперь…
Она замолчала, просто выдохнула.
– Ты крутая, если что.
– Ну, это мы и так знали, – хмыкнула Роуэн.
Улыбка вышла настоящей. Такой, что в глазах что-то мягко растаяло.
Зара кивнула, снова завернулась в плед, но теперь отложила блокнот на прикроватную тумбу.
– Только ты, пожалуйста, сильно не рви жилы, ладно? Не надо тащить всё одной, как обычно.
– Постараюсь, – тихо ответила Роуэн.
Зара зевнула, спрятала лицо в подушку, а потом, не глядя, буркнула: – Если тебя всё-таки грохнут, я, конечно, поплачу. Но только если у меня не будет гастролей.
Роуэн фыркнула, сбрасывая джинсы и натягивая старые домашние штаны.
– Вот только не забудь написать завещание, – продолжила Зара уже полусонно. – Оставь мне свою коллекцию футболок и ноут, а то ты вечно пароли меняешь и прячешь, а мне потом ковыряться. Сто лет ведь уйдёт.
– Ага, – усмехнулась Роуэн, укладываясь в постель. – В заметках в папке "не читать"– всё, что тебе нужно. И список паролей, и объяснение, как выключается чайник.
– Отлично, – выдохнула Зара и уже почти провалилась в сон. – Спи, о великая мученица справедливости. И не храпи. А то опять утащу у тебя плед.
– Только попробуй, – проворчала Роуэн и выключила ночник.
Тишина.
Только голос. Тот самый, скользкий и чужой. Он всё ещё жил где-то на дне памяти. Но впервые за долгое время страх не давил на грудь. Он просто был. Как дождь за окном – привычный и бесконечный.
И в ту ночь Роуэн уснула быстро. Без тревоги. Без привычного замирания при каждом уведомлении. Просто слушала, как этажом ниже скрипит дверь, как в ванной капает кран. И уже через пару минут провалилась в сон.
А на полке у её кровати, прижатая книгой по юриспруденции, всё так же лежала та самая бумажка из кофейни. Помятая, с каплей яблочного сока на краю. И список имён на обороте.
IV
Прошло четыре дня.
Зара продолжала ускользать. Не нагло, не дерзко – просто возвращалась позже, чем обещала. Но возвращалась. И этого, пожалуй, было достаточно.
А вот Грейс, как ни странно, выглядела чуть бодрее. Смеялась, перебирая старые фотографии, звонила кому-то из соседей, предлагала помощь. Иногда, правда, сбивалась в датах. Могла спросить, ела ли Роуэн суп – хотя варила рис. Или вдруг, задумавшись, спрашивала, как там Зара на первом курсе… и тут же хлопала себя по лбу: – Ой.
Роуэн не поправляла. Просто кивала и наливала чай. Она вообще почти перестала лезть – ни к одной, ни к другой. Слишком многое горело у неё самой.
Офицер Лэйн молчала. Наверняка что-то делала, но Роуэн не торопила. Смысл требовать от человека невозможного, когда всё держится на косвенных догадках и смазанных деталях. Так что искала сама. Сквозь усталость и вечную нехватку времени. Пять минут – в автобусе, десять – между парами. Иногда вместо обеда. Листала документы, читала чужие истории, выискивала любую нитку, за которую можно было бы уцепиться.
А по вечерам вместо сна – ноутбук, бумаги, записи. Имена, адреса, обрывки фраз. Некоторые совпадали с рассказами той самой девушки из кофейни. Остальные пока молчали.
На третий вечер, около часа ночи, телефон завибрировал. Она всё ещё сидела за ноутбуком, проверяя налоговые выписки какого-то продюсерского центра. Фамилия Hamiltonснова мелькнула в списке, но это ничего не дало.
Экран сотового опять загорелся. Сообщение было не от Зары или Лэйн.
Неизвестный номер.
"Привет, Ро. Ты там как?"
Одной этой фразы хватило. Всё было ясно без подписи.
Ларри.
Семь месяцев тишины. Ни "привет", ни случайного "какдела", ни даже пьяного "прочти"в три ночи.
Роуэн уставилась в экран. Несколько секунд. И не почувствовала ровным счётом ничего. Ни злости. Ни боли. Ни даже сожаления. Просто лёгкое, насмешливое безразличие. Положила телефон обратно. Взяла чашку. Вернулась к документам.
Прошло две минуты – снова уведомление.
"Просто хотел знать, жива ли. Не злишься, надеюсь?"
Она выдохнула. Медленно. Без раздражения.
С Ларри всё было просто. Почти четыре года – без планов, без обещаний. Секс, пицца, случайные разговоры ни о чём. Он исчезал, потом появлялся снова, как будто ничего не случилось. И она не ждала. Никогда не удерживала. Семь месяцев назад он ушёл в тишину, и вот – объявился. Очередное подтверждение: все они одинаковые.
Мужчины.
Она не ответила. Голова была занята другим. Через несколько таких же сообщений – настойчивых, явно пьяных – выключила телефон и швырнула его на подушку. Села ровнее. Усмехнулась.
Наверное, её самая большая ошибка – это то, как легко она всегда относилась к людям. Особенно к мужчинам. Никто не задерживался, никто и не пытался. Она не держала. Не цеплялась. Чаще сама уходила, не оставляя за собой даже следа. Так было проще. Встречи – постель – расставание. Без чувств. Без планов. Без ненужных вопросов. Ей хватило отца. Хватило его тяжёлого голоса, вечных обвинений, кулаков по столу и этой одной-единственной фразы: "Ты делаешь из дочери истеричку".
С тех пор ни один мужчина не казался ей достойным, чтобы поверить в то самое слово. "Любовь". Биологическая необходимость, не более. Так проще, понятнее.
Роуэн откинулась на спинку стула, потёрла глаза. Потом потянулась за тетрадью, снова открыла список. И вгляделась в имена. Читать дальше оказалось куда сложнее, чем час назад. Глаза резало, буквы скакали, а в висках настойчиво гудело, будто кто-то включил старый трансформатор.
Но одна фамилия всё-таки зацепилась. Скромный сайт музыкального агентства из Сиэтла. Пара сухих строк: "Сотрудничали с независимыми артистами и представителями лейблов". И среди них – инициалы: В.Н.
Клик. Архивные новости. Снимок с размытой пресс-конференции: пятеро на сцене. Лица расплывчаты, но одно – знакомо до зуда в костяшках пальцев. Линия подбородка, ровно выбритая щека, профиль, который уже выжегся в памяти.
"Брэд, ты всё-таки паскуда без фантазии,"– скользнула мысль. Роуэн записала ссылку на листке и наконец позволила себе рухнуть на кровать.
Сил не осталось. Ни мыслей, ни желания. Телефон валялся экраном вниз, и на удивление – не вызывал больше ни злости, ни тревоги, а потому и сон пришёл быстро.
Следующее утро опять началось с беготни. Автобус, очередное опоздание, кофе из автомата. Университет жил своей привычной, слегка разбитой жизнью: кто-то сдавал проекты, кто-то ссорился у деканата, кто-то, как всегда, игнорировал звонки и пары. Но у Чемберса на четвёртом курсе игнор – это уже приговор.
Роуэн проскользнула в здание факультета за минуту до звонка и, не сбавляя шага, плюхнулась на свободное место.
Чемберс уже стоял у стола, расстёгивая тёмный кейс с папками. Вокруг – знакомый фон: панели с дисплеями, проекторы, камеры. Всё до противного аккуратно расставлено – свет, акустика, даже стулья. Почти как в настоящем зале суда. Без права на ошибку. Всё фиксируется. Всё анализируется. Всё оборачивается против тебя.
– Холлис, – раздалось неожиданно громко. – К доске.
Она подняла взгляд. Профессор смотрел поверх очков, держа в руках папку с красной пометкой "учебное дело". Не абстракция – бумага, штампы, подшивки. Судебный симулятор. Один из тех, где не спрячешься за чьими-то ответами и не протиснешься на "авось". Здесь каждую фразу ловили микрофоны, каждое движение писали камеры. Всё фиксируется, а потом разбирается на части.
– Дело по статье RCW 9A.44.079. Изнасилование несовершеннолетней. Обвиняемый – молодой человек, девятнадцать лет. Потерпевшая – пятнадцать. Обстоятельства… спорные, – Чемберс щёлкнул папкой по столу. – Ваша роль, Холлис, – защита обвиняемого. Пятнадцать минут на подготовку.
– Прекрасно, – глухо выдохнула она, больше себе, чем вслух. – Парень обвинён, девочка страдает, а я должна выгораживать подонка.
– Мисс Холлис? – Чемберс вскинул брови. – Какие-то вопросы? Или, может, возражения?
– А если я откажусь? – сухо буркнула Роуэн, поднимаясь с места.
– Тогда, – профессор медленно убрал папку под локоть, – я с удовольствием расскажу группе, сколько раз вы сами провоцировали подобные темы в своих работах. И, уверяю вас, это будет честно.
Сдержанно усмехнувшись – больше по привычке, чем от настроения, – Роуэн забрала дело и уселась за ближайший терминал. Экран мигнул. Пошли протоколы, допросы, фрагменты переписок. Не реальность, но слишком уж близко.
"Встречались около трёх месяцев. Родители девушки утверждают, что отношения были скрыты. Переписки частично удалены. Половой акт подтверждён. Обвиняемый настаивает на согласии."
Текст плыл. Глаза резало. Она щёлкала по вкладкам, делая вид, что читает, а в голове гудело. Не от волнения. От привычной, вязкой усталости. Последние недели сон был роскошью: четыре часа – если повезёт. Всё чаще – ничего. Концентрация ускользала, как мыло из мокрых рук.
Чемберс сидел чуть в стороне, наблюдая, как она листает материалы, как сутулится, как тусклый свет от лампы отражается в пустом, уставшем взгляде.
Пятнадцать минут. Ровно. Она поднялась. Пальцы всё ещё сжимали папку. Движения – чуть заторможенные. Подошла к кафедре, встала. Поток замер. Кто-то включил запись. В зале стало тихо, как в настоящем суде.
– Ваша честь, – голос дрогнул, но выровнялся, – мы ходатайствуем о пересмотре обстоятельств дела, поскольку имеются основания полагать, что между обвиняемым и потерпевшей были… взаимные отношения.
Тишина. Пауза затянулась. Слишком долгая.
– А более чёткая формулировка? – голос Чемберса резанул ровно посередине.
– Я… – Роуэн закусила губу. – Обвиняемый утверждает, что половой акт произошёл по обоюдному согласию. И хотя потерпевшая несовершеннолетняя, разница в возрасте не превышает рамок, подходящих под статус Romeo and Julietв некоторых шта—
– В нашемштате, мисс Холлис, – отчеканил Чемберс, – такая поправка не применяется к лицам младше шестнадцати. Это ваша первая ошибка.
Она замерла. Ошибка была очевидной. Знала бы, если бы читала как следует. Вчера. Позавчера. Хоть когда-нибудь.
– Продолжайте, – бросил он. – Или уже сдаётесь?
Пальцы сильнее вжались в края папки.
– Потерпевшая не была принуждена. Признаков насилия нет. Поведение после инцидента не указывает на травматическую реакцию…
– Стоп, – жёстко. – Вы сейчас намекаете на то, что у жертвы должны быть "правильные"эмоции?
Слова застряли. Губы приоткрылись, но голос не вышел. В зале тишина, группа затаила дыхание. Кто-то начал писать, кто-то наблюдать с интересом.
– Это не то, что я…
– Но именно это вы и сказали, – отрезал Чемберс. – Запись идёт. Каждое слово – на плёнке.
Он щёлкнул папкой, медленно поднял взгляд. Почти спокойно.
– У вас отличный голос, Холлис. Чёткий взгляд. Хорошая интонация. Но юридическая база – дырявая, как студенческая курсовая за одну ночь. В жизни вас сожрут. И никто даже не подавится.
Она молчала. Щёки жгло. Не от стыда. От злости.
Чемберс подошёл ближе, присел на край стола. Смотрел прямо.
– У вас есть мозги. Есть чутьё. Но если вы и дальше будете думать, что с таким багажом знаний можно что-то выиграть в суде – вы уже проиграли. Не дело. Себя.
Он встал. Кивнул следующему. Смена ролей.
А Роуэн вернулась на своё место. Села. Молча. Гнева хватало. Унижения – нет. Всё было ровно. Холодно. Правильно. Он был прав. И именно это злило больше всего.
После пар Роуэн вышла из здания, не оглядываясь. Рюкзак за плечом, красная шапка, из-под которой выбивались волосы цвета горького шоколада, сдвинута на затылок. Голова кипела – но не от лекций. Хотелось хоть на минуту сменить обстановку, выбраться из этого замкнутого круга: Чемберс, суд, ошибки, чёртово дело.
Она свернула в сторону, подальше от привычного маршрута. До работы было ещё почти час. Не думая, шагнула в сторону закусочной на углу. Кофе там был отвратительный, но дешёвый и бодрый. Как раз то, что нужно, чтобы выдохнуть.
Тротуар шуршал под ногами мокрыми листьями. Небо, низкое и тяжёлое, снова обещало дождь. Ветер цеплялся за края куртки, дёргал за прядки волос. Роуэн шла быстро, не замечая ни людей, ни машин. Мысли перекрывали всё.
Рядом – резкое торможение. Машина. Серый седан.
Тело сработало быстрее головы – она напряглась, шагнула вперёд, уже готовая бежать. Но стекло на пассажирской стороне опустилось, и голос, знакомый до противного, прозвучал с этой ленивой бархатной хрипотцой, пропитанной сигаретами и недосыпом: – Ну, не убегай. Я не кусаю. Хотя мог бы.
Ларри.
Он сидел, как всегда, развалившись – вальяжно, небрежно. Тёмная футболка с логотипом старой группы, волосы чуть взлохмачены, на лице та самая полуулыбка, от которой когда-то у Зары подкашивались ноги.
Роуэн остановилась. Не подошла. Просто смотрела. Ровно. Без эмоций.
– Ты серьёзно? – Голос был таким же, как взгляд.
– А что? – Он пожал плечами. – Ты же не отвечала. Подумал, может… стоит увидеться. Поговорить.
– После того, как ты слинял по-тихому? – Голос спокойный, без срывов.
Он развёл руками.
– Много всего навалилось. Работа. Переезд. Вся эта суета.
Роуэн не сдвинулась с места. Смотрела на него, как на случайную тень на стене. Лицо ровное, внутри – раздражение, которое царапало под рёбрами.
– И ты решил, что я, конечно же, буду счастлива снова видеть твою рожу?
– Ну брось, Ро, – усмехнулся он, как будто между ними и не было семи месяцев пустоты. – Я же не исчез навсегда. Просто… перегорело. Потом стало как-то неловко писать. А потом ещё хуже – будто надо объясняться.
– Ага. Зато сейчас, значит, как по щелчку – "привет, детка", да?
Он фыркнул.
– Ты же знаешь, я никогда так тебя не называл.
– Вот это и спасло тебе кое-что между ног, – парировала Роуэн и уже сделала шаг в сторону, намереваясь уйти.
– Ты всё ещё работаешь в том магазинчике? – крикнул он ей вслед. – Я мог бы подбросить.
Она остановилась. Медленно обернулась. Взгляд – будто нож в горло.
– Я, по-твоему, из тех, кто просто так прыгает в тачки к бывшим?
Ларри усмехнулся, завёл мотор и резко сорвался с места, припарковавшись в ближайшем кармане. Пока она снова зашагала дальше, он уже догонял её в пару длинных шагов.
– Слушай, – начал он, пристраиваясь сбоку, будто они так и ходят вместе каждый день, – я подумал… может, по кофейку? Не этот картонный квас, а что-то нормальное. Поговорим.
– Ага, – кивнула Роуэн, не сбавляя шаг. – Напомни, в каком месте нашей с тобой прекрасной истории ты заслужил право звать меня на кофе?
– Я и не говорю, что заслужил. Я прошу.
Улыбка на его лице была той самой, которую она помнила наизусть. В этой полуулыбке всегда прятались тысячи "прости", "ну давай ещё раз", "я был мудаком, но сейчас всё иначе". Раньше такие штуки действовали. Теперь – только раздражали.
– Ну вот, как обычно, – протянула она, закатывая глаза. – Ты исчезаешь, потом вылезаешь из ниоткуда и лезешь с этой своей дешёвой попыткой изобразить раскаяние. Не ново, Ларри.
– Я просто хотел поговорить. Без драмы, – выдал он, стараясь не отставать от её шага. – Мы же взрослые люди.
– Смешно слышать это от того, кто перестал писать только потому, что ему стало неловко.
– Ну ты ведь и не страдала особо. Не искала, не звонила.
– Новость века, – отрезала она. – Я не страдаю по каждому мудаку, с которым делила постель.
Они миновали несколько перекрёстков. Ларри не отставал, держался вплотную, бросая на неё косые взгляды – ища в её лице что-то, хоть отдалённо похожее на прежнее тепло. Но там было пусто. Только ровное, вымеренное "отстань".
– Помнишь, как мы шарились здесь после концерта? – попытался он разрядить остановку. – Ты тогда ещё сказала, что не ходишь на свидания, а через десять минут уже сидела у меня на капоте.
– Я и тогда была не в себе, – спокойно отозвалась Роуэн. – А сейчас в здравом уме. Так что не жди повторений.
– Мне кажется, или ты стала злее?
– Нет, Ларри. Я просто устала. И ты – не исключение. Ты часть этой усталости.
Они подошли к закусочной на углу. Пластиковая вывеска с облупившейся краской и погасшей буквой "О". Роуэн направилась внутрь. Ларри замешкался, сложил руки на груди и скривился.
– До сих пор ходишь в это говнище? – усмехнулся он. – Серьёзно, Ро, у тебя всё ещё плохо с выбором мест.
– Серьёзно, Ларри, у тебя всё ещё плохо с пониманием чужих намёков, – парировала она. – Я сюда иду не за атмосферой, а за кофе, который не требует кредита на оплату.
Он закатил глаза.
– Могли бы сгонять в нормальное место. Я теперь могу позволить себе даже не смотреть на цены. Представляешь?
Роуэн коротко усмехнулась.
– С каких это пор у тебя водятся деньги? Ты же всегда жил по бартеру: я тебе – секс, ты мне – диск с "Металликой".
– Не настолько я был…
– Настолько. И ещё чуть-чуть сверху, – отрезала она.
Ларри рассмеялся.
– Всё та же Холлис. Даже не верится, как я по тебе соскучился.
Она промолчала. Подошла к стойке, заказала самый дешёвый чёрный кофе. Он, как и положено, выбрал латте. С карамелью, взбитым молоком и всей этой приторной мишурой, которая всегда, как ей казалось, компенсировала взрослым мальчикам отсутствие вкуса.
– Давай я заплачу, – предложил он, подмигнув. – Чисто как извинение за свои… несовершенства.
– Оставь деньги тем, кого ещё успеешь облапошить, – ответила она и, забрав стакан, направилась к выходу.
Ларри пошёл следом. С чашкой латте и с тем самым странным, будто слегка наигранным выражением лица – ни то упрямым, ни то по-детски уверенным. Будто вся эта встреча – не ссора, а прелюдия.
Роуэн шла молча. Делая вид, что не замечает, как он старается подстроиться под её шаг, как выдыхает с показной лёгкостью, как время от времени оглядывается, будто они и правда просто идут вместе, как раньше.
– Я, кстати, думал, ты меня вообще не вспомнишь, – сказал он спустя минуту. – Наверное, у тебя таких, как я, очередь была.
– Нет, – отозвалась она, не оборачиваясь. – Просто стандарты были низкими.
– Холодно, Ро.
– Тебе нравится горячее? У тебя же есть латте.
Он усмехнулся. Почти по-настоящему. Раньше этот её тон казался ему огнём – живым, дерзким, цепким. Теперь – просто стеной.
– Если серьёзно… – начал он, а она внутренне закатила глаза. – Ты, похоже, совсем ушла в работу. Универ, смены. Всё по-прежнему?
Она кивнула.
– Уже заменила меня, да? – продолжил он.
– Конечно.
– С кем?
– С тишиной, Ларри. Она не задаёт дурацких вопросов.
Поворот. Переход. Дальше – знакомый квартал. Магазин маячил впереди – тот самый, с облезлой стеной и выцветшим баннером. Здесь всё было по-прежнему. Даже фонари.
– Слушай, – снова начал Ларри, когда они подошли ближе. – Я знаю, что тогда был мудаком. И да, ты не та, кто ждёт извинений. Ты вообще не из тех, кто кого-то прощает. Ты сама себе закон. Просто… мне хотелось сказать, что я скучал.
Роуэн остановилась. Подошла к двери, но не открыла. Повернулась к нему.
– Знаешь, что самое смешное, Ларри? Если бы ты написал не через семь месяцев. Не после того, как я забыла твой запах. Не тогда, когда тебе стало скучно и пусто. Может быть – я бы ответила.
Он молчал.
– А сейчас ты – просто призрак. Такой же, как все. Появился, чтобы вспомнить, как было, и проверить, осталась ли я лёгкой добычей. А я – напоминаю: катись к чёрту.
Она открыла дверь и вошла, не оборачиваясь.
А он остался стоять. На ветру. С остывшей чашкой латте и пустым вопросом в глазах. Вопросом, который уже давно не заслуживал ответа.
Вечерняя смена началась с привычного писка сканера и скрипа дверей. Свет в зале мерцал, будто сам магазин не высыпался уже третью неделю. Дэнни, как обычно, полулежал на табурете, ковыряясь зубочисткой в зубах, уставившись в экран телефона.
– Ну привет, моя звезда ритейла, – протянул он, лениво сползая с места. – Я тут уже выложился на максимум: три транзакции и ни одного пенсионера не послал. Думаю, заслужил медаль.
– Только если в форме тапка в лицо, – буркнула Роуэн, перебирая бейджики.
– За что мне такая любовь? – изобразил он обиду, хватаясь за грудь. – Я ведь даже хотел принести тебе шоколадку.
– Сожри её сам. Подачки мне не нужны.
Дэнни усмехнулся, театрально махнул рукой и, как обычно, удалился с напускным достоинством, бормоча что-то про "токсичную атмосферу"и "ущемление прав мужчин в рабочей среде".
Роуэн осталась одна. Погрузилась в работу, как будто это было нечто большее, чем просто смена. Сканер – пик. Ценники. Пластик. Бумаги. Покупатели. Одни и те же лица, одни и те же фразы. В голове всё ещё звенел голос Ларри, но не от эмоций. Бывшие – как гниль на стенах: могут долго не напоминать о себе, а потом снова полезть наружу.
Прошло несколько часов. Дверь скрипнула.
Он вернулся.
Ларри вошёл не спеша, с тем видом, будто здесь он был постоянным покупателем. В руках – бумажный пакет. На лице – та самая довольная, немного ленивая улыбка. Подошёл к кассе, выложил покупки аккуратно: лапша в коробке, мини-пончики и бутылка колы.
– Помню, ты это хавала ночами. Говорила, что пища чемпионов, – сказал он с той же бархатной ухмылкой, глядя исподлобья.
Роуэн смотрела молча. Долго. И почти – почти – ощутила знакомый укол дежавю. Но даже это чувство растворилось быстрее, чем она успела моргнуть.
– Я выросла, Ларри, – спокойно бросила она. – И желудок мой тоже.
Он пожал плечами.
– Могу съездить ещё за чем-нибудь. Может, ты хо—
– Перестань, – отрезала она.
Закатила глаза, но выгонять его не стала. Может, потому что он не мешал. Может, просто слишком устала, чтобы спорить.
Ларри остался до конца смены. Не лез. Не ныл. Сел у запасного выхода на подоконник и тихо листал ленту в телефоне, перекидывался парой слов с постоянными покупателями. Вёл себя так, будто был здесь кем-то вроде сторожа.
К полуночи магазин опустел. Последний парень вышел с пачкой чипсов и дежурным "спасибо". Двери закрылись. Тишина повисла, как глухая завеса.
Роуэн выключила терминал и вышла на задний двор. Курить. Это была её личная пауза между работой и домом. Единственное место, где можно было дышать.
Холодный воздух впился в лицо. Она прикурила, сделала глубокий вдох, почти уже позволила себе расслабиться – и тут.
Свет.
Резкий, белый. Гудение мотора.
Фары вырвались из-за угла и осветили двор. Роуэн прижалась к стене, вглядываясь сквозь свет, пытаясь разглядеть номер, марку, хоть что-то. Но фары не гасли. Только слепили. А потом – щёлк. Свет исчез.
Машина осталась стоять. Салон – тёмный. Лица – не видно.
Холод скользнул вдоль позвоночника. Не Брэд. Слишком далеко, слишком темно, чтобы быть уверенной. Но кто-то из его шайки. Их присутствие не спутаешь. Это чувство не обманешь: когда по коже кто-то медленно ведёт лезвием. Едва касаясь.
Сигарета дрожала в пальцах. Половина догорела, но затяжки так и не случилось. Роуэн бросила окурок. Развернулась. Зашла внутрь. Закрыла засов. Замок щёлкнул. В груди сдавило. Не страх. Злость. Бессильная, тупая, давящая злость.
Ларри поднял голову: – Всё нормально?
– Да, – бросила она. Слишком быстро. Слишком резко.
Он уже понял: если Роуэн начинает быстро двигаться, она или в ярости, или в панике.
Сбросив перчатки на стол, она выдернула ключи, выключила систему, собрала выручку, мельком проверила камеры. Внутри – только она и Ларри.
– Уже всё? – спросил он, когда она подошла к двери.
– Всё.
– Ты точно в порядке?
Она кивнула, не глядя.
На улице накинула капюшон. Огляделась – быстро, как будто оценивала, будет ли дождь. Но на деле небо её не интересовало. Ей нужна была та самая машина.
И она её увидела.
Чёрный внедорожник стоял на углу квартала. Далеко, но не слишком. Достаточно, чтобы понять – наблюдают. Те же выключенные фары. Те же тени за стёклами.
– Эй, Ро, – голос Ларри прозвучал сдержанно, почти мягко. – Я ведь предлагал. Давай подвезу. Уже поздно.
Роуэн собиралась отмахнуться. Уже открыла рот, чтобы съязвить, но взгляд снова упал на машину. Она всё ещё стояла. Не двигалась. Ждала. И вдруг стало ясно: сегодня Роуэн не хочет идти одна. Не в этот раз.
– Ладно, – выдохнула она. – Только не строй иллюзий. Это ничего не значит.
Ларри не ответил, только кивнул. Щёлкнул замком. Открыл перед ней дверь.
– Садись.
И она села. Не потому что хотела. Потому что в тот момент рядом с ним было чуть безопаснее. Пусть и ненадолго. Пусть всего на пару кварталов.
Она устроилась в кресле, захлопнула дверь и, не думая, скользнула взглядом по зеркалу заднего вида. Улица осталась позади. Магазин стоял пустой, полусонный, как и всегда в это время. А машина у перекрёстка так и не сдвинулась. Фары – тишина. И почему-то это настораживало больше, чем если бы кто-то вышел.
Ждать всегда хуже, чем действовать.
– Всё хорошо? – спросил Ларри, заводя мотор.
– Просто езжай, – коротко ответила Роуэн.
Он кивнул. Плавно вырулил, свернул на основную дорогу и вписался в поток. Музыку не включал. Зато начал говорить: – Помнишь, как мы с тобой катались через весь город, чтобы найти ту лавку с винилом? Ты тогда ещё сцепилась с продавцом из-за обложки, а потом сама же его уговорила на скидку.
– Это был не винил. Старый сборник Nirvana, – сухо поправила она. – И ты забыл, что я ещё у него сигареты выбила.
– Точно, – усмехнулся он. – И я тогда подумал: "Чёрт, вот это баба".
– А потом слился через три месяца. Красавчик.
Он вжал плечи, выдохнул.
– Ты же знаешь… у меня тогда было сложное время.
– У тебя всегда было "сложное время", Ларри. Странно только, что оно вечно совпадало с датами твоих запоев и слащавых истерик.
– Я ведь не от хорошей жизни, Ро…
– Перестань, – обрезала она. – Я не твой психотерапевт.
Он замолчал. Машина двигалась дальше. Тихо, ровно. Шины лениво скользили по влажному асфальту, свет фонарей мелькал на капоте, будто застрял на одном и том же кадре.
Роуэн снова глянула в зеркало. Пусто. Ни фар, ни теней. Только Ларри за рулём, бессмысленно бормочущий о прошлом, которое она уже вычеркнула.
– Я тут подумал… может, ну его, всё это дерьмо. Оставить. Попробовать начать как-то заново. Не с нуля, но… по-человечески, – выдохнул он.
Роуэн повернула голову. Смотрела на него пару секунд. Почти с сочувствием. Почти. Но потом усмешка сдвинула это выражение с лица.
– Ты хочешь, чтобы я опять прыгнула в этот аттракцион под названием "нервный Ларри"? Где по пятницам – крики, по субботам – философия, а в воскресенье ты объявляешь меня "смыслом жизни"и блюёшь в раковину?
– Это не смешно, – буркнул он.
– Да? А мне уже смешно. Потому что я тебя пережила. И не потому что стала равнодушной. Просто ты – предсказуемый. А предсказуемое скучно. А скучное… уже не нужно.
Он замолчал. Смотрел перед собой, пытаясь подобрать что-то, что уже не звучало бы банально. Но опоздал.
Машина затормозила у подъезда.
– Спасибо за подвоз, – бросила она, отстёгивая ремень. – И за пончики. Жаль только, что фантазии хватило ровно на то, что я ела лет в двадцать. Хоть бы суши купил.
– Ро…
Она уже открыла дверь.
– Не жди. Я больше не та, кто бегает за прошлым. Даже если оно приносит еду.
И ушла, не оборачиваясь.
V
В ту ночь Роуэн не искала ничего. Не открывала старые вкладки. Не ковырялась в списках. Не писала Лэйн. Без звонков. Без уведомлений. Без привычного хриплого: "Ро, ты чего?"– просто тишина. Глухая, приятная, как ватное одеяло после недели без сна.
Она рухнула на кровать, даже не переодевшись. Ботинки скинула одной ногой. Телефон завалился между подушками, экраном вниз. Забылась быстро, почти мгновенно. Впервые за долгое время позволила себе роскошь: спать. Без мыслей. Без ожидания. Без страха. Просто сон. Чистый, ровный, как белый шум.
Будильник прозвенел в 6:45, но глаза открылись раньше. В 6:37. Тело решило дать фору. Восемь минут покоя. Редкость.
На кухне пахло подгоревшими тостами и перекипевшим молоком. Грейс снова забыла выключить плиту. Из её комнаты доносился довольный голос – старый припев с её юности. Тот самый, что она помнила наизусть. И никогда не забывала.
День начался тихо. Без катастроф. Даже автобус пришёл вовремя. В университете никто не орал, не терял документы, не срывался. Чемберс сегодня работал с другой группой. В коридорах – меньше суеты. Даже кофе из автомата оказался чуть менее мерзким, чем обычно. Почти терпимым.
Пары пролетели незаметно. Материал лёг в голову без лишнего сопротивления. И даже работа отменилась: начальница написала, что новенькой нужно дать простор. Освоиться. Сообщение – без смайликов, почти сухое. Деловое.
Сначала Роуэн выругалась про себя. Потом выдохнула. Свободный вечер. Непривычно.
Она пошла в библиотеку. Не за новыми именами, не за записями. И не за уликами по Гамильтону – он уже приелся до боли в зубах. Нет. Просто закрыть пробелы по факультативу. Вцепиться в сравнительный анализ, забить пустоты, выровнять слабые места. Хотелось доказать Чемберсу, что его самодовольство – не аксиома. Ни криком, ни позой. Только текстом. Только аргументами.
На стол легли книги. Сначала две. Потом три. Ещё распечатка с прошлогодней лекции, той самой, что она когда-то пропустила из-за подготовки к сессии. Ручка скользила по полям, страницы заполнялись стрелками, подчёркиваниями, абзацами. Спина ныла. Глаза уставали, но внутри было странное, выверенное удовольствие: наконец-то всё, что она отложила, возвращалось на место.
Даже курсовую подтянула. Два абзаца вычеркнула. Три переписала. Больше смысла, меньше воды.
Вечером – домой. Тихо. Без Зары. Грейс копалась в ящике под телевизором, потом снова искала очки, которые были на голове. Ничего нового.
Лэйн продолжала молчать. И, странно, Роуэн это уже не тревожило. Затишье – тоже результат.
Легла пораньше. Без ноутбука, без фонового видео. Просто – под пледом. В темноте. В тишине. И уснула быстро.
Следующий день пролетел так же ровно. Пары – как по маслу. Мозг впервые ловил материал без борьбы. Рука автоматически записывала нужное. Голова работала, тело – уставало, но честно держало ритм. В библиотеке её уже начали узнавать. Всё шло правильно. Даже слишком правильно.
После занятий – короткая прогулка. Воздух пах озоном, небо было чистым. Впервые с начала осени. Люди спешили кто куда: домой, на встречи, просто по своим маршрутам. Роуэн шла медленно. И впервые за долгое время поймала чувство, которое почти забыла: спокойствие. Казалось, будто всё под контролем.
Но когда свернула на знакомую улицу, сердце дёрнуло. В конце квартала стояла машина. Чёрный внедорожник. Те же тени за стёклами. Те же выключенные фары. Он был здесь.
Роуэн сбавила шаг. Сдержанно. Будто случайно. Взгляд скользнул по номерам, по марке. Запомнила. Настолько, насколько хватило нервов. Потом быстрее нырнула в магазин.
Тёплый свет встретил её вспышкой – короткой, ослепляющей. Внутри – Дэнни. С видом человека, пережившего стихийное бедствие. Светло-русые волосы торчали в разные стороны, в одной руке – стакан дешёвого кофе, в другой – пластиковая папка, из которой вываливались чеки.
– О, моя госпожа Холлис! Богиня сарказма и пассивной агрессии! – Протянул он с тем самым вымученным тоном, когда от усталости хочется либо выть, либо смеяться. – Я уж думал, что ты больше не придёшь. Погибну тут, как герой, павший под натиском чужой тупости.
– Что, новенькая напортачила? – лениво бросила Роуэн, перекидывая рюкзак на плечо.
– Она тут устроила такое шоу! Один чек – четыре возврата. Как-то умудрилась выдать скидку на товар, который даже не пробила. Наш горе кассир плакала, система завывала, а я чуть было не уволился. Ещё и дед с утра наорал за вчерашнее хамство. Какой душевный подъём! Хоть бы "спасибо"сказала, неблагодарная!
– Спасибо, что не уволился, – фыркнула Роуэн, перехватывая у него планшет.
– Тебе плевать, как у меня дела, да?
– Если бы не было плевать, я бы спросила.
– Невежа, – буркнул он, сдаваясь. – Я с семи утра тут. Латте не пил. Жизнь – боль. Ладно, удачи, солнышко. Я в берлогу.
– Мой герой, – усмехнулась она, надевая бейджик.
Дэнни ушёл в подсобку, напевая под нос что-то из старых поп-хитов, а через несколько минут выкатился обратно, уже прилизанный и бодрый. Помахал на прощание и исчез.
Роуэн осталась одна. Достала из рюкзака тетрадь, вырвала листок. Марка – новая Toyota Sequoia. Номера – вашингтонские. Сначала запомнила не полностью, но по кускам сложила: что-то вроде CVM-9235. Записала. Аккуратно сложила. Убрала обратно.
Работа началась сама собой. Без усилий. Руки двигались на автомате, сканер пикал, корзины катились, покупатели говорили свои стандартные фразы. Всё будто по сценарию. Как будто ничего не было. Как будто она не видела машину, не запоминала номер. Не чувствовала тот холод, что вонзился между лопаток. Мозг работал. Тело двигалось. Всё привычно. Всё ровно. Даже спор двух студентов за последнюю банку энергетика казался почти домашним.
Но чем ближе к закрытию, тем громче становилось то самое внутреннее жужжание. То, что она так старалась не слушать. Под кожей – дрожь. Незаметная, но нарастающая. Организм знал раньше головы: что-то не так. Кто-то снаружи ждал. Наблюдал. Поджидал. А она была здесь. Как на ладони.
К 10:30 pm это стало почти невыносимо. Пальцы начали дрожать сильнее. Сердце колотилось, как будто собиралось выломать себе выход. Последние покупатели казались медленнее обычного. Кто-то перебирал мелочь, кто-то пересчитывал купоны, кто-то задавал вопросы, которые в другое время показались бы до смешного простыми.
Но не сегодня.
– Может, вы уже научитесь обслуживать, как нормальный человек? – вскинулась женщина лет пятидесяти, с опухшим лицом и сумкой на колёсах.
– Может, вы научитесь не быть стервой на ровном месте? – выдохнула Роуэн, бросая товар в пакет чуть сильнее, чем следовало.
– Что вы себе позволяете?!
– То же, что и вы, мэм. Только без лицемерия.
Женщина фыркнула и выхватила покупки, удалилась с таким видом, будто её унизили на глазах всей нации. Остальные молчали. Даже следующая в очереди женщина с фиолетовой сумкой просто вздохнула. Без комментариев.
Роуэн стояла, вцепившись в край прилавка. Пальцы побелели. Виски покрывал холодный пот. В груди давило, как будто кто-то положил бетонную плиту. Это чувство она знала наизусть. Оно было с ней всегда. Когда отец заходил в комнату в плохом настроении. Когда телефон звонил посреди ночи. Когда почтовый ящик ломился от писем с отказами.
Но сейчас было хуже. Потому что теперь за этим стояли глаза. Реальные.
Закрыв кассу, Роуэн вышла в подсобку. Холодный свет полоснул по глазам. Взяла телефон. Сообщений – ноль. Лэйн не писала. Тишина. Глянула в экран камеры. Машина подъехала к самому входу. Фары – выключены. Движений – ноль.
Глубокий вдох.
Потом второй.
– Ты справишься. Ты всегда справлялась, – тихо, больше для себя.
Но пальцы продолжали дрожать.
Впервые ей не хотелось выходить на задний двор. Не хотелось курить. Просто стояла, прислонившись к металлическому шкафу, глядя в тусклый свет подсобки. Всё внутри сжималось. Тело готовилось к бегству, а мозг – к просчёту маршрута.
И первым, кого она решила набрать, была Лэйн. Наверное, потому что больше и некому. Кнопка вызова. Один гудок. Второй. Третий. Автоответчик.
– Чёрт, – выдохнула Роуэн, опуская телефон.
Открыла чат. Пальцы сжались до хруста, но текст напечатался быстро, почти на автомате: "Машина снова у магазина. Чёрная Sequoia, CVM-9235. Стоят у входа с начала смены. Фары выключены."
Дышать стало труднее. Паника подкрадывалась медленно, вползала, съедая остатки контроля.
Ещё одно сообщение – сразу следом: "Закрываюсь. Выхожу не через фасад. Гео отправляю."
Метка ушла. Палец завис над кнопкой блокировки, но мысль набрать кому-то ещё – промелькнула и так же быстро исчезла.
Телефон ушёл в карман. Бейдж –на стол. Проверила, что фасадная дверь закрыта. Свет в зале погашен. Тихо, почти на цыпочках, Роуэн подошла ко второй двери. К заднему выходу. Пальцы вцепились в связку ключей. Холодный металл обжёг ладонь. Щёлк. Замок провёрнут. Ручка опустилась. Медленно, бесшумно. Дверь открылась.
Двор встретил её тьмой, мокрым бетоном и холодом. Воздух пах асфальтом и дождём. Она ступала осторожно, будто по стеклянному полу. Шаг. Ещё один. Дверь аккуратно прикрыта. Осталось только запереть. И тут – звук.
Мотор.
Глухой, протяжный, знакомый до мурашек.
Сердце вздрогнуло, метнулось куда-то вверх, а потом сжалось – будто кто-то сжал его изнутри. Голова дёрнулась сама, почти без участия разума.
Свет – за углом. Мотор – ближе. Машина объезжала здание. Медленно. Как хищник, выслеживающий добычу.
Тело натянулось до предела. Помощи не будет. Никто не подхватит. Никто не остановит. Только она. Как всегда. Дыхание сбилось. Почти паника. Роуэн вжалась в стену, пальцы дрожали, ключи скользнули между ладоней. Щёлк – замок. Всё. Дверь заперта.
Фары вырвались из-за угла и срезали темноту. Слепили. Роуэн шагнула в сторону. Почти не дыша. Пятки едва касались земли. Вдоль стены, за угол. Мимо баков. К бетонной стене.
Тупик.
Но справа – узкая щель между гаражами. Тёмная, серая – единственный путь. Она втиснулась боком, прижимаясь к шершавому бетону. Дыхание сбивалось, грудная клетка ходила ходуном, как у зверя, загнанного в угол.
Машина остановилась. Щелчок дверцы. Потом второй. Голоса.
– Сука опять слиняла.
– Я ж говорил, твой план – дерьмо. Не такая она простая, эта девочка с кассы.
– Завались, умник.
– Садись в тачку. Я в переулки. Она здесь где-то. Далеко не ушла.
Шаги. Ровные, тяжёлые, уверенные.
Роуэн затаилась, прижавшись к стене. Сквозь щель между гаражами донёсся хруст гравия. Один из них свернул в переулок. Искал.
"Сейчас найдёт. Сейчас…"
Тело взорвалось раньше мыслей. Без плана. Без расчёта. Просто рвануло вперёд. Из темноты – в темноту. Мимо баков, под арку, через узкий проём между заборами. Плечо с размаху стукнулось о железную балку. Боль резанула, но ноги продолжали нести.
Ветер хлестал по лицу, лёгкие горели, сердце било в виски. В голове одна мысль: "Быстрее. Выбраться. Выжить".
Сзади крик: – Она здесь!
Роуэн не обернулась. Ни разу.
Свет фонарей мелькнул впереди – мутный, слабый. Она рванула туда, зигзагами, по узким дворам, скользя между углами. Один поворот. Второй. Неизвестная улица.
И вдруг – резкая хватка за плечо. Рывок.
Роуэн закричала, почти взвыла. Реакция сработала быстрее разума. Локоть – в живот. Пятка – по голени. Разворот. Рука чужая – в залом. Всё на автомате. Словно тренировки бокса были не шесть лет назад, а вчера.
– Ай, блин, Ро! Это я! Ларри! Отпусти, мать твою!
Роуэн застыла. Дышала часто, стиснув чужое запястье до белых костяшек. Плечо упиралось в его бок, колено вдавливалось в рёбра. Только сейчас поняла – он не сопротивляется.
– Ларри?.. – выдохнула, отпуская.
Отступила на шаг. Руки всё ещё дрожали. Ларри присел на асфальт, зажимая живот.
– Ты охренел?! – взорвалась она. – Что ты вообще тут делаешь?
Он поморщился, потёр запястье, ухмыльнулся как-то криво, нервно.
– Хотел тебя встретить, чёрт побери. Не думал, что встреча будет с ударом по яйцам в придачу.
Роуэн вытерла лицо рукавом, попыталась выровнять дыхание.
– Ты… идиот. Да пошёл ты. Я могла тебя прибить, понял?
– Понял я, понял, – Ларри выдохнул, приподнялся, всё ещё морщась, и подошёл ближе. Уже без ухмылки, просто всматриваясь: – Это они? Те, из-за кого ты тогда вышла из подсобки белее мела?
Роуэн молчала. Потом медленно качнула головой: – Не сейчас.
Он понял. Без вопросов.
– Поехали, – сказал тихо. – Пожалуйста.
Она не ответила. Даже не посмотрела на него. Просто стояла. Дышала тяжело, будто после удара. В груди всё ещё теснилась паника.
Оглянулась. Тёмный, мокрый двор. Переулки, мусорные баки, серые стены. Ветер. И её дрожащие руки – в грязи. Сбоку жгло, только сейчас почувствовала: ссадина. Пальцы сбиты, ногти в пыли. Сердце колотилось так, будто пыталось выскочить.
Стало тише. Но не легче. Казалось, что если обернуться, кто-то всё равно выйдет из тени.
– Блядство, – выдохнула она, запрокинув голову.
Ларри подошёл ближе. Медленно. Осторожно. Как к дикому зверю, который ещё не решил: нападать или бежать. Потом просто обнял. Пальцы коснулись её плеч – тёплые, чуть влажные. Его волосы прилипли к шее, куртка пахла дождём и сигаретами.
Роуэн не шевелилась. Не оттолкнула. Просто замерла. На секунду дышать стало легче, словно можно было, хоть ненадолго, перестать держать одной.
Вспомнилось вдруг: старый диван у него дома, лапша в пластиковых коробках, фильмы, под которые они оба засыпали. Его рука на талии. Его голос – хриплый, фальшивый, когда пел под гитару, а потом ворчал, что она опять съела все чипсы, но покупал ещё. Тихие, обычные вечера, когда было вроде и прикольно.
Но память не грела. Быстро потухла.
Резким движением Роуэн шагнула назад, вырвалась.
– Только не начинай, Ларри. Без этих твоих "я рядом"и "всё будет хорошо". Мне это не нужно.
Он отступил, подняв руки ладонями вверх.
– Я не собирался. Ладно. Молчу.
– Поехали, – отрезала она. – Отвези меня домой. И всё. Ты – такси. Только бесплатное и с паршивым плейлистом. Ясно?
Ларри усмехнулся коротко: – Понял шеф. Без глупостей.
Они пошли молча. Не торопясь. До парковки, что была в квартале от магазина.
Роуэн шла чуть позади. Голова гудела. Всё тело – как в тисках. Слишком многое произошло за короткий промежуток времени. Она устала и всё ещё не знала, правильно ли поступает. Но сейчас – с ним, потому что одной было бы хуже.
Только сев в машину, Роуэн по-настоящему поняла, как сильно промокла и замёрзла. Ларри, как обычно, попытался включить джентльмена – вытащил с заднего сиденья старую кофту и протянул.
Но Ларри был Ларри. Выше себя не прыгал. Понюхал ткань, поморщился и, как всегда, выдал: – Не обессудь. Стирать времени не было, но вроде не воняет. Наверное.
Роуэн медленно повернула к нему голову. Без злости. Без сарказма. Просто посмотрела.
– Ларри, ты кретин.
– Да, – кивнул он, будто соглашался с чем-то очевидным. – Зато не зануда.
Кофту она не взяла. Просто застегнула куртку до подбородка и отвернулась к окну. Так было привычнее.
Некоторое время ехали молча. Ларри лениво листал плейлист, пытался найти хоть что-то не бесившее. Не нашёл. Остановился на каком-то инструментале – редкость для него. Гитара звучала негромко, под шум мокрых шин.
Роуэн молчала. В груди всё ещё гудело. Не страх. Осадок. Тяжёлый, вязкий, как свинец. Только когда город начал выскальзывать из-под фар, она спросила: – Как ты там оказался?
Голос был ровный. Спокойный. Просто вопрос.
Ларри выдохнул. Смотрел на дорогу. Отвечать не торопился.
– Говорил же, хотел тебя встретить. Поговорить.
Пауза. Секунда. Другая.
– Я был там и вчера, – добавил он тише. – Думал, твоя смена. Хотел… ну, знаешь, как в кино: стою такой, ты выходишь, удивляешься, а я говорю что-то умное… Но тебя не было. Зато была тачка. Чёрная. Та самая. Я её запомнил.
Он сжал руль сильнее, крепче. Продолжил: – Тогда показалось странным. Они ждали. Уехали, когда поняли, что не ты магазин закрываешь. А сегодня – снова. Только уже ближе. Как будто знали, что ты выйдешь. Как будто ждали.
Роуэн не перебивала. Внимательно слушала.
– Я встал на соседней улице, ждал. Почти час. А потом понял, что ты не с той стороны выходишь. Тогда побежал. Видел, как они двинулись следом. И слышал, как ты… зашуршала где-то в переулке. Тогда и рванул.
Тишина.
Он усмехнулся, чуть перекосившись.
– Ну, а дальше ты знаешь. В твоей версии я – мешок для битья.
Роуэн не улыбнулась. Не сказала "спасибо". Просто смотрела в окно. Город размазывался под дождём, превращая огни в расплывчатые пятна. Но где-то глубоко под усталостью, под страхом, под привычным раздражением мелькнула одна мысль: "Иногда даже самый отбитый человек может оказаться не в том месте, но в нужное время".
Яркие высотки, блики фонарей и широкая пустая дорога сменились старым кварталом. Облупленные стены, покосившаяся табличка с номером, кривой балкон. Дождь почти стих. Остались редкие капли, которые лениво стекали по лобовому.
Роуэн подняла взгляд. В окне кухни горел тусклый свет. Грейс опять забыла выключить.
Ларри заглушил мотор. Сидел, не двигаясь, словно надеялся, что она скажет что-то ещё. Или передумает, останется.
Роуэн расстегнула ремень, потянулась к двери.
– Спасибо, – сухо.
Пауза. Потом, не оборачиваясь: – И давай договоримся: ты меня сегодня не спасал. Просто оказался рядом. Случайно.
Ларри кивнул. Почти серьёзно.
– Понял.
– И хватит пытаться что-то вернуть, – добавила она, уже с нажимом. – "Мы"осталось в прошлом. Если забудешь – в следующий раз опять по рёбрам получишь.
Он слабо улыбнулся.
– Ладно, Ро. Как скажешь.
Роуэн вышла, дверь захлопнулась глухо. В машине снова стало тихо.
Ларри так и остался сидеть за рулём. Смотрел, как она исчезает в подъезде. Не оглянулась. Дверь за ней захлопнулась. Только тогда он включил фары и медленно выехал на дорогу. Без музыки.
Квартира встретила привычным запахом: чай, лекарства и тепло остывшего ужина. Пахло домом. Пахло усталостью.
– Мама? – негромко позвала Роуэн, сбрасывая ботинки.
Ответ прозвучал из кухни, тихо, почти шёпотом: – Он опять злился. Ты ведь знаешь его. Он не любит, когда ты вмешиваешься. А ты опять с этим тоном…
Грейс сидела на своём месте, в халате, с чашкой перед собой. Глаза смотрели куда-то сквозь. Лицо – уставшее, но сосредоточенное.
– Кто злился? – Роуэн замерла на пороге.
– Ну… отец, конечно, – Грейс медленно повернулась. Будто удивилась вопросу. – Сегодня утром. Ты опять ему нагрубила. Из-за этих слухов. Ты же знаешь, как он не любит, когда о нас говорят.
Роуэн замерла. На секунду в лёгких стало пусто. Медленно подошла, присела рядом, положила ладонь на мамино запястье.
– Мам… его уже нет. Давно. Он умер.
Грейс моргнула. Посмотрела на дочь так, будто впервые увидела. Потом отвела взгляд. Губы дрогнули, но слов не нашлось.
Тишина только сжала сильнее.
Роуэн встала. Подошла к шкафчику у окна, выдвинула нижний ящик. Пластиковый кейс с таблетками лежал на месте. Всё аккуратно разложено: утро, обед, вечер. День за днём. Подписано. По порядку.
И почти всё – нетронуто.
Только первая ячейка была пуста. Остальное – как лежало, так и осталось.
Грудь сжало. В горле защипало. Пальцы провели по блистерам, как будто проверяя – правда это или нет.
– Чёрт, – выдохнула она тихо. – Просто… чёрт.
Лоб уткнулся в дверцу шкафа. Всё внутри щёлкнуло. Переломилось. Перелилось. Накрыло.
Злость пришла первой. Резкая, обжигающая. На Зару. Потому что это была её обязанность. Их маленький, простой договор. Роуэн держала своё слово: тянула работу, учёбу, ночные смены, влачила свои нервы на пределе, лишь бы эта система держалась. И всё, чего просила взамен, – чтобы Зара приходила днём и давала таблетки. Просто… таблетки.
А потом злость на себя. Липкая, тяжёлая. Потому что снова увязла в чужих делах. В этой борьбе с Гамильтоном, в помощи сестре, в работе. Снова поставила всё вперёд, а дом оставила в конце списка. Потому что снова решила, что можно доверять. Пусть и не кому-то чужому, а самой близкой.
И вот итог: мать разговаривает с призраками, а таблетки пылятся в коробке.
Роуэн выпрямилась. Вдавила таблетку из блистера, поймала её в ладонь, налила воды и вернулась к столу.
– Мам, – сказала тихо. Голос дрожал. – Надо выпить это.
Грейс послушно взяла стакан. Запила. Даже не поморщилась. Улыбнулась и пошла мыть кружку, словно всё было как всегда.
Роуэн смотрела ей вслед. Так долго, что в горле встал ком, а в глазах защипало. Ничего не сказала. Просто ушла в ванную, закрыла дверь и села на край ванны, уперев локти в колени. Только теперь позволила себе дрожать. Грудь судорожно заходила. Дышать стало тяжело. Только теперь позволила себе признать, что боится.
И всё равно не смогла заплакать. Только сидела, слушала собственное дыхание и чувствовала, как всё вокруг начинает рассыпаться. Тихо. С лёгким хрустом. Пока она снова и снова пытается чинить чужие миры.
VI
Несколько пропущенных и одно сообщение от Лэйн пришло ещё ночью – короткое, сухое, как всегда. Роуэн заметила его только на парах, когда пыталась сосредоточиться на сравнительном разборе гражданского и уголовного права штата Вашингтон и не уронить лицо в тетрадь.
"Видела. Всё в порядке?"– писала Лэйн.
Роуэн долго не отвечала. Листала старые лекции, делала вид, что слушает, даже нашла в себе силы ответить на вопрос о разнице между деликтом и преступлением. Только потом набрала: "Жива. Выбежала через переулки. Сработало."
Ответ прилетел почти сразу: "Найди камеры. Любые. Переулки, парковки, магазины. Нужны доказательства. И, ради бога, купи себе что-то острое или хотя бы едкое. Баллон, кастет – не важно. Хватит играть в бессмертную."
Роуэн чуть усмехнулась – впервые за утро.
"Если я кого-нибудь этим 'что-то'случайно убью, ты потом будешь меня в суде выгораживать? Справку принесёшь, что это была самооборона?"
Ответа не последовало. Лэйн то ли не оценила шутку, то ли просто промолчала. Или, как обычно, зарылась в работу. Её стиль.
После пар Роуэн не пошла в магазин. Ни сил, ни желания. От одной мысли о ярком свете кассовой зоны, о скрипе двери и чьём-то взгляде – желудок сжимало в узел. Она написала начальнице, что заболела. Сухо. Пару слов о температуре и головной боли. Без извинений. И впервые – без привычного чувства вины.
Зара всё так же молчала. Третий день подряд. Ни звонка, ни сообщения. Ни даже пустого "как вы?".
Роуэн несколько раз брала телефон, набирала номер. Стирала. Писала фразы. Удаляла. Хотелось наорать. Сказать, что мать – не игрушка. Что таблетки – это не мармелад, и они не должны оставаться нетронутыми в ячейках. Что нельзя вот так исчезать. Просто нельзя.
Но не написала. Потому что знала: если сорвётся – добьёт. А Зара и так всё больше отдаляется от семьи.
Вместо смены был врач. Старую карточку вытащила из ящика, записала Грейс к неврологу. Ближайшая дата – через три дня. Казалось бы, немного. Но Роуэн уже знала, как долго тянется каждая минута, когда счёт идёт не на дни, а на часы. Когда каждый час может увести мать ещё дальше.
День полз, как в патоке. Всё через силу. Голова гудела. Тело – ватное. А вечером – библиотека. Тот самый стол у окна, с плохим вай-фаем и трещиной в деревянной кромке. Папки, конспекты, книги по доказательствам и правовому регулированию. Никаких списков. Никакого Гамильтона. Вчера хватило. Сегодня – только учебники. Только то, за что она платила сама.
Впервые за много дней Роуэн вернулась домой так рано. По пути зашла в магазин. Взяла банку мёда, мягкое печенье и зефир в сахарной пудре. Мелочи, ерунда. Но Грейс такое любила. Особенно зефир. Ещё до болезни – всегда прятала пару штук в серванте и ела тайком, как маленькая девочка.
Подъезд встретил привычной духотой и запахом старого деревянного пола. Рука сама нащупала ключи, замок щёлкнул. Внутри было тихо. Слишком тихо.
– Мам? – позвала Роуэн, проходя в кухню. – Я тебе кое-что принесла. Помнишь зефир, который ты любишь?
Никто не ответил.
Она заглянула в комнату. В другую. Телевизор выключен. Кресло – пустое. Кофта, которую Грейс обычно накидывала на плечи, аккуратно висела на спинке стула. Телефон лежал на столе.
Удар в грудь. Холодный, резкий.
– Мама?! – голос сорвался.
Сердце зашлось в панике.
"Где она? Телефон же на верёвке. Она не могла просто снять… Она без него не уходит, никогда."
Мелькнула мысль о Гамильтоне. Быстрая, едкая, как ожог.
Роуэн бросилась в подъезд. Глянула вверх – пусто. Вниз – ни звука. Соскользнула по ступеням, чуть не оступившись. Выскочила на улицу, оглядываясь по сторонам. Детская площадка была пустой, вокруг ни души. Только когда обогнула дом, заметила знакомый силуэт. Недалеко от школы, у забора.
– Мама!
Грейс стояла, слегка покачиваясь. Рядом – мужчина лет тридцати. Зелёная куртка, руки в карманах, лицо спокойное. Он что-то говорил. Тихо. А Грейс кивала и смотрела не на него, а куда-то вверх. На небо или, может, на дерево. Лицо было удивлённо-умиротворённым, как у человека, который вспомнил что-то важное, но не может это назвать.
Роуэн подбежала. Схватилась за руку – морщинистую, прохладную.
– Мам! – выдохнула. – Господи…
Грейс обернулась. Улыбнулась.
– Закат… Ты только посмотри, как он… разлился. Или растаял. Он ведь… такой, как был тогда. Там… где скамейка пол яблоней. Ты ещё совсем маленькая была. Или это не ты?.. Но я точно помню, что… кто-то всегда приходил смотреть на него. Это же сегодня, правда?
– Ты ушла одна? – голос дрожал. – Почему ты не сказала? Телефон оставила, мама! Я пришла, а тебя нет. Чуть с ума не сошла!
Мужчина отступил на шаг. Показал жестом – я тут ни при чём.
– Простите, – спокойно сказал он. – Увидел её у дороги. Она шла медленно, смотрела вверх, почти не замечая машин. Я из сорокового дома. Проводил сюда, вдруг помощь понадобится.
– Всё в порядке, милая. – вмешалась Грейс, уже тише. – Я просто… шла, шла, и вот оно – светлое. Так хорошо стало. Хотела позвать тебя, но не помнила, как…
Роуэн смотрела на неё долго. На лицо – уставшее, немного рассеянное. На руки, сжимающие пустой листок, откуда-то вырванный.
Только потом выдохнула.
– Пойдём домой, ладно? Я кое-что для тебя принесла.
Грейс кивнула. Посмотрела на бумагу в руке, будто впервые увидела её. Потом – на закат. И только потом на дочь.
– Я что-то… забыла. Но очень хотела зефир. Так хотела, что… наверное, и вышла. Прямо целый день о нём думала, представляешь?
Роуэн улыбнулась, не без горечи.
– Я купила его, мам. Он дома.
Грейс просияла, как ребёнок. Мужчина кивнул и улыбнулся. Коротко, по-человечески.
– Хорошего вечера, – бросил он и направился к дому.
– Спасибо, – ответила Роуэн, крепче обнимая мамино плечо.
А потом осторожно повела Грейс обратно.
Следующие два дня Роуэн на работу не выходила. Остатки стыда растворились в усталости. Сейчас было не до смен и не до клиентов с купонами. После универа – сразу домой. Аптека, овсянка, стирка. И каждый час – к матери. Просто проверить. Дыхание, взгляд, мысли. Просто смотреть, как Грейс медленно пьёт чай или листает старый журнал. Всё чаще – без смысла.
Зара не появлялась. Ни звонка, ни сообщения. Только на третий день, перед приёмом у врача, загорелся незнакомый номер. Голос – удивительно бодрый.
– Ро! Привет! Тут такой ад! Но охренеть как круто, ты бы видела!
Роуэн замерла у окна. Телефон вцепился в ладонь.
– Где ты?
– В Лос-Анджелесе. Сорвалось всё – и я поехала. Тут одна продюсерка, прикинь, позвала. Выступать буду. На телике! Представляешь?
Роуэн молчала пару секунд. Потом ровно, почти без эмоций: – Ты уехала. Просто взяла – и уехала. Без слов. Без сообщения. Мать одна. Таблетки нетронуты. Мы же договаривались.
– Ро… ну, не начинай. У меня тут всё на грани. Это шанс. Я не могу всё время… Ты не понимаешь. Я тоже хочу жить. Не сидеть с ней до конца.
– А я, по-твоему, живу?
Тишина.
– Я потом напишу. Мне в студию. Правда. Прости, ладно? Всё наладится. Вот увидишь. Всё будет по-другому.
Щелчок. Гудки.
Дальше – клиника. Врач был внимательный, спокойный. Проговорил долго. Спрашивал. Переспрашивал. Записывал. Сравнивал. Грейс отвечала обрывками. Путала имена, забывала название бытовых вещей. Речь – бедная, с паузами, с трудом подбирала слова, часто заменяя их описаниями или жестами.
Врач сложил руки, посмотрел прямо на Роуэн: – Прогрессия очевидна. Старая схема не держит. Надо менять. Другие препараты. Дополнительное обследование. Возможно – госпитализация. Или хотя бы стационарный дневной уход.
Роуэн кивала, будто понимала. На деле – просто старалась не заплакать.
– И кто-то должен быть рядом. Постоянно. Не просто присматривать. Наблюдать.
– Поняла, – выдавила она.
Врач открыл ящик, достал буклет. Положил на стол.
– С учётом вашего положения, мисс Холлис, рекомендую рассмотреть дневной пансионат. Это место – не худший вариант. Если подать заявку через соцслужбу, часть затрат компенсируют.
Роуэн кивнула. Не глядя.
Он сдвинул к ней ещё один лист.
– Если предпочтёте домашний уход, у нас есть список сиделок. Все с допуском. График – разный, цена – тоже. Если оформите статус сопровождающего, будет шанс получить субсидию. Но бюрократии – выше крыши.
Роуэн не сказала ни слова. Пальцы сжали край бумаги, но взгляд всё равно был прикован к матери.
Грейс сидела напротив, поправляла ворот кофты и улыбалась врачу так, будто речь шла не о ней. Или она понимала. Но по-своему.
– Мы не можем просто дать ей таблетки и надеяться, что всё замедлится, – мягко добавил врач. – Это уже не та стадия. Вы должны быть готовы к ухудшению. Постепенному, но постоянному.
– Поняла, – повторила Роуэн. Тихо. Без цвета.
Врач сказал всё. Больше – не его дело. Он сделал максимум. Подсказал, рассказал, предложил. Бумаги, списки, скидки, телефоны. А дальше – её решение. Её ответственность. Её мать.
Роуэн не помнила, как вышла из кабинета. Только то, как держала Грейс за руку и как шла с ней по коридору, где пахло хлоркой, автоматным кофе и болью, которая тут была настолько привычной, что её даже не называли вслух. Грейс шагала медленно, будто всё происходящее касалось кого-то другого. Время от времени окидывала взглядом прохожих, искала среди них знакомое лицо.
На улице дул ветер. Мягкий, но цепкий. Пронизывающий до костей. Роуэн застегнула куртку на матери, аккуратно подогнула рукав. Улыбнулась, с усилием.
– У нас сегодня… суббота? – спросила Грейс.
Роуэн кивнула: – Суббота.
– Значит, будет суп.
– Будет, – отозвалась она, бережно подхватывая маму под локоть. – Только сначала зайдём в аптеку.
Сказала это тем же тоном, каким в детстве говорила сама Грейс, беря маленькую Роуэн за руку у карусели: "Пойдём. Нам домой".
Дома Грейс приготовила суп. После обеда Роуэн уговорила её выпить таблетки и включила старую запись с пластинки – ту самую, которую когда-то ради смеха сделала Зара, когда сломался телевизор. На записи их голоса звучали ярче, живее. Словно в тот момент не было ни болезни, ни усталости, ни долгов. Только смех, глупые фразы и то самое чувство, когда всё – просто хорошо.
А потом – кухня. Тетрадь. Ноутбук. Папка с буклетами. Роуэн молча разложила всё на столе, как на вскрытии. Сиделки, графики, цены, компенсации. Без поэзии. Только факты. Она считала, складывала, перепроверяла. Результат был один.
Если отправить Грейс хотя бы на дневное пребывание в пансионат – придётся больше работать. Намного больше. Искать место, где платят не по часам, а по остаткам сил. Где никто не спросит, как она. Где просто будут ставить задачи. И требовать.
И даже тогда – еле-еле хватит.
А если сиделка – придётся вычеркнуть что-то другое. Скорее всего – университет. Или хотя бы часть курсов. С объяснениями. С вечными пересдачами. С оправданиями.
Ни один из вариантов не был щадящим. Ни один – не был лёгким. Но выбора не оставалось.
Роуэн выдохнула. Провела ладонью по бумагам, как будто ждала от них ответа. Подумала о зачётах, о сессии, о Чемберсе. О тех, кто будет говорить: "Надо было раньше думать". И о том, что они никогда не поймут. Как когда жизнь не спрашивает, готова ли ты. Просто кидает вперёд, как камень в воду. И ты всё тонешь, и тонешь, и тонешь.
Грейс не хотела уезжать. Решительно и упрямо, как в те редкие моменты, когда вдруг показывалась та самая стержневая часть характера. Та, которую мир почти не знал.
– Пансионат? – она поморщилась, как от горького лекарства. – Нет, Ро. Не надо. Я лучше дома. Тут стены мои. Всё родное.
– Мам…
– Я буду пить всё. Все таблетки. Вовремя. Сама. Обещаю. И я больше не уйду.... Слово даю. Если я уеду… я погибну. Понимаешь? Там всё чужое.
Роуэн молчала. Смотрела на её пальцы – тонкие, бледные. На её лицо, осунувшееся. И думала: она правда не приживётся. Как пересаженное растение.
В тот вечер они сидели молча. Долго. Потом ели фасоль с гречкой. Потом – чай. Потом снова молчали. А когда Роуэн поднялась и прошлась по кухне кругами, всё стало ясно. Другого варианта не было.
Сиделка.
Следующие две недели вылетели из обычного времени. Ни университета. Ни смен. Ни дешёвого кофе в пластиковых стаканах. Только дом – клиника – обратно. Звонки, анкеты, собеседования. Врачи, документы, списки. Всё ради одного: найти новую работу и человека, который останется рядом с Грейс, когда Роуэн не сможет.
Начальнице она сказала, что желает уволиться, но готова отработать пару смен до зарплаты. Параллельно подтвердили диагноз. Теперь уже официально.
– Семантическая деменция
, – сказал врач. Голос ровный, как у человека, который уже тысячу раз произносил это слово. – Лобно-височная дегенерация. Семь лет назад точно определить не получалось, потому что всё было слишком обобщённым и сомнительным. Теперь, наконец, без сомнений.
Роуэн кивала. Слово за словом врезались в сознание.
– Почему? – спросила она.
Врач пожал плечами – с тем самым человеческим участием, которое так редко встречается в клиниках.
– Мы до сих пор не знаем. Иногда генетика. Иногда травмы. Иногда условия. Чаще всего – всё вместе. А бывает просто случай.
Он говорил мягко, почти на грани шёпота, но в голове Роуэн звучало лишь одно.
Двадцать лет под одной крышей с человеком, который мог ударить за недожаренный тост. За не ту рубашку. За чужой взгляд. И она – молчала. Потому что однажды в полиции сказали: "Без тела – нет дела". С тех пор тело Грейс берегла, а голос прятала.
Роуэн знала, помнила. Видела своими юными глазами. И ненавидела. За страх, за бессилие. За годы, когда мать не жила – выживала. И теперь расплачиваться приходилось всё той же Грейс.
План лечения составили быстро. Новый курс препаратов, нейропсихолог, обязательный дневной контроль. Анализы, МРТ, логопед. Игры, карточки, чтение вслух. Цена – почти четыре тысячи в месяц. С субсидией – около двух. На сиделку, к счастью, нашлась льгота – городская программа поддержки малоимущих семей, в которую Грейс наконец удалось включить спустя множество справок и проверок. Большую часть стоимости покрывало государство, а оставшаяся сумма – около шестисот долларов в месяц – всё ещё давила по карману, но была хотя бы не катастрофой.
Вернувшись домой, Роуэн села за стол. Просто сидела, уставившись в пустую чашку. Рядом – расчёты, брошюры, телефоны. Мозг всё ещё отказывался воспринимать это как реальность.
Две с половиной тысячи были за гранью.
На карточке – жалкие триста шестьдесят долларов, которых хватит только на коммуналку и аптеку. В кошельке – горсть мелочи. Нужна была работа. Не подработка. Не смены за кассой. Работа.
Вечером, сидя на кухне в старом худи и носках с протёртым большим пальцем, Роуэн открыла сайт с вакансиями. Вбила в поиск: "полный день", "без опыта", "гибкий график". Всё, что не требовало диплома.
Пролистала десятки объявлений: доставка, клининг, склад, ночные смены в приютах и медцентрах. Одно встречалось чаще других: "Производственно-складской комплекс". Щёлкнула: "Требуются сотрудники зоны упаковки и логистики. Полный день. Гибкий график. Возможны ночные смены. Оплата от $23 в час. Премии. Без опыта. Обучение на месте."
От 23 в час. Около десяти часов смены. В месяц может выходить примерно четыре с половиной тысячи. Даже с вычетами и налогообложением всё равно хватит. А если брать дополнительные часы, то даже останется на учёбу.
Без лишних колебаний она нажала "откликнуться". Прикрепила шаблонное резюме. В графе "опыт"просто написала: "Работа с клиентами, стрессоустойчивость, ответственность. Готова учиться."
Ответ пришёл через два часа: "Приглашаем на собеседование. Завтра. 09:00. Адрес: Сиэтл, юго-восточный индустриальный район. Вход с торца. Указать фамилию на входе."
На следующее утро Роуэн проснулась за десять минут до будильника. На автомате заварила кофе, переоделась в старые джинсы – единственные, что успели высохнуть. Белая футболка, вылинявший кардиган, тот самый – сшитый когда-то Грейс. Поверх – тёплая куртка. И красная шапка. Старая. Родная.
Дорога до юго-востока заняла больше часа. Промзона встретила запахом мокрого бетона и гулом тяжёлых машин. Серые корпуса, пустые стены. Никаких вывесок. Только ангары с металлическими дверями.
Адрес совпал. Чёрная табличка, потёртые цифры. Вход с торца.
– На собеседование? – охранник оторвал взгляд от монитора.
– Да. Роуэн Холлис.
– Проходите. Третья дверь справа.
Внутри было прохладно. Пахло деревом, свежей краской и пылью. Просторное помещение, без пафоса. Просто место, где люди делают работу.
За дверью номер три – стол, пара стульев и мужчина. Сидел, склонившись над бумагами. Волосы русые, чуть светлые, растрёпанные, как будто расчёску давно заменил на собственную ладонь. На нём была простая серая водолазка. Ни пиджака, ни галстука.
Он поднял взгляд, мельком, без эмоций. Но Роуэн всё равно узнала.
Сосед. Тот самый, что тогда встретил Грейс и спокойно сказал: "Простите, я живу в сороковом доме".
Сегодня, ровно так же, как и тогда, он показался ей просто мужчиной постарше. Плечи широкие, руки крепкие, с огрубевшей кожей – рабочие, не офисные. Куртка тёмная, висела на спинке стула. Лицо – ровное, спокойное. Только глаза выбивались из всей этой картины. Чистые, слишком яркие для такого лица. Изумрудные, как под светом лампы разрезанный камень.
– Мисс Холлис? – уточнил он. Голос ровный, чуть глухой.
Роуэн не сразу поняла, что сказала вслух: – Это вы?..
Он кивнул. Легко, без удивления.
– Закат, – произнёс спокойно.
И не добавил ничего лишнего.
– Вот так встреча, – выдохнула Роуэн. – Неужели вы здесь работаете?
– Угу, – отозвался он, не вдаваясь в подробности.
Затем указал на стул.
– Тогда у нас выходит странное знакомство, – сказала она, усаживаясь напротив, – Я пришла устраиваться на работу. В соседний ангар.
– Знаю, – отозвался он всё так же спокойно. – Ваш отклик пришёл вчера вечером. Я его сам выбрал.
Она чуть прищурилась.
– Потому что в графе указали "стрессоустойчива", – добавил он, поворачивая к ней монитор. – И ещё потому, что в резюме не было ни одной грамматической ошибки. Это сейчас редкость.
– Приятно знать, что грамотность ещё кому-то важна, – усмехнулась Роуэн, чуть склонив голову, будто всерьёз задумалась. – Обычно хватает одной строчки: "без судимостей".
– Я не настолько непритязателен, – отозвался он. Уголки губ едва заметно дрогнули, но улыбкой это назвать было сложно.
Роуэн откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди.
– И как вас звать, начальник без пиджака?
– Роберт Вандерлейн.
– Солидно, – хмыкнула она. – Прямо фамилия с баночки элитного кофе.
– Или с логотипа на грузовике.
Роберт откинулся в кресле и сложил руки перед собой, глядя на неё с тем самым выражением, что обычно бывает у людей, которые давно устали слушать, но вежливо продолжают. Ждал, что она скажет дальше.
Роуэн наклонилась вперёд, упёршись локтями в стол.
– Ладно, давайте так. Мне двадцать четыре. Студентка, четвёртый курс. Денег нет, сил нет, времени – тоже. Могу работать на износ, спать по три часа, питаться овсянкой и не ныть. Почти.
Роберт чуть вскинул брови.
– Я иногда ворчу, – добавила она. – Но это терапевтично.
– Понял, – кивнул он сдержанно. – Если ворчание без ущерба для смены – допустимо.
– Что конкретно нужно будет делать?
– Погрузка, маркировка, сбор заказов. Иногда разгрузка, если кто-то не выйдет. Первое время – с наставником. Дальше – по расписанию. Бывают ночные смены. Бывают переносы. Иногда форс-мажоры.
– То есть весело, – кивнула Роуэн. – А что с графиком? Я учусь. Нужно хотя бы два дня в неделю – свободных. Или хотя бы так, чтобы утром успевать на пары.
Он слушал внимательно. Не просто кивая для вида – запоминал. Взвешивал.
– Смены ставим вручную. Если заранее предупредите – подстроим. Не идеально, но решаемо. У нас тут ребята и с академий работают, и пара студентов. Так что прецеденты были.
– Уже неплохо. А коллектив?
– Разный. От молчунов до душнил. Но держаться можно.
– Отлично. Значит, буду душной, чтоб не выбиваться из общей температуры по цеху.
Роберт выдохнул через нос. Это было почти похоже на смех. Почти.
– Видно, что с людьми работали. Цинизм – это нормально. Особенно на складе.
– Особенно когда тебе угрожают консервной банкой из-за не пробившегося купона, – отозвалась Роуэн. – У меня даже шрам есть. Психоз за восемьдесят девять центов.
Он не стал спрашивать, правда это или шутка. Просто кивнул, записал что-то в тетрадь и спокойно сказал: – Обучение в пятницу. Девять утра. Если пройдёте, то на следующей неделе можно выходить.
Роуэн замерла на секунду.
– А можно перенести? В пятницу – последний день в магазине. Обещала отработать смену.
Роберт взглянул в тетрадь, коротко листнул страницу.
– Суббота. Десять утра. Подойдёт?
– Подойдёт, – кивнула она без раздумий.
– Записал, – ответил он, потом поднял взгляд и чуть задержался на ней. – Тогда до встречи.
Роуэн встала, перекинула рюкзак через плечо.
– Спасибо. За то, что не попросили рассказать о себе в трёх прилагательных. Я бы точно провалилась.
– Не сомневаюсь, – усмехнулся он. – Вы больше похожи на человека, который бросит в собеседующего степлер, чем скажет "целеустремлённая".
– Слишком точно. Даже пугает.
У двери она обернулась на секунду.
– До свидания.
– До субботы, мисс Холлис.
Дверь закрылась мягко.
VII
К магазину Роуэн подошла за десять минут до начала смены. В этот раз – без спешки. Без привычного "ещё бы пять минут сна". За пару дней удалось хоть немного выспаться, восстановиться и даже подлатать пробелы в конспектах, особенно по судебной практике. Желание утереть нос Чемберсу всё ещё держалось бодро.
Она шла не спеша, всматриваясь в улицы. Зимний вечер тянулся лениво, как плёнка старого фильма. Углы домов плавились в мягком свете фонарей, асфальт посерел под тонким слоем свежего снега. Воздух пах декабрьской прохладой.
Но главное – тишина. Ни внедорожника, ни фар, ни тех самых теней за стеклом. Только припаркованный мотоцикл Дэнни, вечно грязный и такой же вечно надутый.
Роуэн окинула взглядом переулки, фасад, тротуары. Пусто. Похоже, сегодня она была просто кассиром. Без привычного жужжания под кожей. Без стратегии "выжить любой ценой". Без всей этой погони через переулки.
Она даже позволила себе выдохнуть полной грудью и улыбнуться. Даже плечи оттаяли, будто тело вспомнило, каково это – быть расслабленным. Может, это было временно. Может, кого-то и вправду отпугнуло внимание. Или Лэйн уже где-то нащупала нужный след. Но в эту минуту Роуэн позволила себе просто жить.
Дверь магазина, чуть скособоченная, привычно заныла.
– Я в трауре, Ро! – протянул Дэнни с видом забытого под дождём ребёнка. Разве что не хватало в руках плюшевого медведя.
– И тебе привет, – отозвалась она, снимая шарф.
– Думал, больше тебя не увижу! Представлял, как ты сбегаешь в Париж или уходишь в монашки.
– Разочарую, – фыркнула Роуэн. – Монастырь меня не взял. Слишком много матов в резюме.
– Ну конечно, – драматично выдохнул он, – даже святые не выдержали бы твоего сарказма.
Она кивнула на склад: – А ты чего такой кислый?
Дэнни ткнул пальцем в журнал учёта, как будто тот был виноват во всех его бедах.
– Сегодня уходит легенда. Этот магазин уже никогда не будет прежним.
– Хватит, – отмахнулась она, стягивая рюкзак. – Ты в отпуск просился уже пятый раз за полгода.
– Но ты же единственная, кто прикрывал, когда я "случайно"засыпал в подсобке, потому что играл в Call of Dutyдо рассвета.
– Это был акт сострадания. Причём разовый.
– Ну вот и запишу на обложку корпоративной летописи: "Магазин, который покинула великая Роуэн Холлис, а потом пришла налоговая и всё закрыла".
Роуэн усмехнулась, надела бейдж.
– Если начнёте думать головой, а не той частью тела, на которой сидите, вы все тут выживете. Даже без моего таланта угадывать цены на товары и вычислять ворующих подростков по обуви.
– Вот именно, талантище! Ты же как терминатор, только вместо дробовика – сканер и взгляд, от которого даже собака вернула бы украденную колбасу.
– Не драматизируй. Я ухожу, а не умираю.
– А я страдаю. Имею право.
Роуэн накинула жилетку, рюкзак закинула в шкафчик. Приняла смену. Дэнни задержался на секунду, замер, потом выдохнул: – Но серьёзно, Ро… Я знаю, как ты ненавидела это место, но всё это время держала его на плаву. Нас держала. Меня особенно. В каком-то своём… странном, постироничном стиле. Здесь будет не хватать твоих истеричных швыряний чеков и того, как ты материшь сканер, когда он глючит.
Роуэн вздохнула. Тихо. И даже с мягкой улыбкой.
– А мне будет не хватать этого вонючего кофе перед сменой. И того, как ты каждый день называешь меня "богиней пассивной агрессии".
Она подошла ближе, хлопнула его по плечу.
– Спасибо, Дэнни. Без шуток.
Он вскинул брови.
– Ты что, реально это сказала? Спасибо? Это точно Роуэн Холлис?
– Не вынуждай меня передумать.
– Всё-всё. Иди уже. Касса ждёт. И эти, как их… люди.
Дэнни, накинув куртку и привычно напевая под нос какую-то меланхоличную попсовую строчку, скрылся за дверью. Роуэн осталась одна.
Последняя смена. И от этой мысли не было ни тяжести, ни сожаления. Наоборот – дышать стало легче.
Она прошла за кассу, поставила рабочую корзину под стойку, машинально проверила чековую ленту. Всё было на месте. Всё готово. Она начинала смены не в первый и не в сотый раз. Но сегодня – в последний.
За окном свет тускнел, фонари гудели чуть громче обычного. Покупателей почти не было. Один школьник. Пожилой мужчина. И всё. Пятница. Вечер. А тишина такая, будто город вымер. То ли погода. То ли вселенная дала передышку.
Разобрав товар, Роуэн опустилась на табурет у кассы. Положила локоть на стойку, достала из рюкзака распечатку по судебной практике. Те самые заметки, что ещё недавно пылились под ворохом билетов. Пробежала глазами по абзацам. Пара формулировок вызвали раздражение. Несколько – откровенную зевоту. Но мысли начали крутиться легче, чем она ожидала.
– Чемберс, готовься, – пробормотала она, обводя маркером важную фразу. – В этот раз я тебя закопаю не кулаками, а прецедентом.
Ещё несколько страниц. Список дел. Покупателей всё не было.
Роуэн вытащила телефон, открыла старое сообщение от Лэйн: "Найди камеры, любые". Пролистала до нужной даты. До нужного времени. Камера на фасаде показывала убогое разрешение и скверный угол, но машина была. Припарковалась, стояла. Без водителя.
Быстро обрезала фрагмент, сохранила. И сразу отправила Лэйн с короткой подписью: "Фасад. С 10:04 pm до 12:07 am. Они. Слева от входа."
Ответа не ждала. И не нужно было.
Время тянулось, как жвачка. За весь вечер – с десяток человек. Кто-то брал молоко, кто-то чай. Один парень попытался украсть шоколадку, но под взглядом Роуэн молча выложил её рядом с кассой и пробормотал: – Извините.
Перед самым закрытием забежала женщина в мятой длинной юбке, с рассеянным взглядом. Купила три банки кошачьего корма. Уже почти вышла, но вдруг обернулась: – И сигареты. Любые.
Роуэн молча протянула пачку, быстро пробила. Женщина швырнула купюру, сгребла сдачу и исчезла так же внезапно, как появилась.
– Вам тоже хорошего вечера, – бросила Роуэн в пустоту.
Касса. Отчёт. Погасить свет. Вытереть стойку. Как сотни раз до этого. И теперь – в последний.
Но перед тем, как выключить свет, она выглянула в окно. Пусто. Ни машин, ни фар. Никакого Sequio. Только снег и темнота.
Обогнув здание, она вышла во двор. Та же картина. Ни машин, ни голосов. Только урны, кирпичная стена и ветер, кружащий мусор по мокрому бетону. Роуэн постояла, вгляделась в тени между гаражами. Проверила парковку за углом. Пусто.
– Ну и славно, – пробормотала она.
Тело всё ещё держало напряжение, хотя ум вроде бы уже отпустил.
Вернулась внутрь. Закрыла двери. Проверила замки. Свет – выключен. Терминал – обесточен. Всё по инструкции. Всё знакомо. Всё в последний раз.
Уходя, она ещё раз оглянулась. На витрины, на полки с товарами. На кофемашину, которая стабильно лила кофе мимо стакана. На кассу, на своё место. И только тогда, закрывая дверь, поняла: с этим куском жизни она действительно прощается.
Щелчок замка. Магазин остался позади.
Последний автобус уходил по расписанию в 12:30 am. Роуэн, как обычно, успевала: ровно семь минут по дворам, мимо подворотен, вдоль бетонной стены колледжа и через маленький парк к остановке. Дорога, знакомая до каждой выбоины на тротуаре.
Руки в карманах, воротник поднят. Зима, хоть и не щипала по-настоящему, всё равно цепко хваталась за кожу. Фонари моргали усталым, выцветшим светом. Снег – свежий, мелкий – ложился на капюшон, плечи, на выбившиеся из-под шапки пряди волос.
Она шла и думала о тетрадке, оставленной на кухне. Там – записи, которые держали её на плаву. Курсовая. Планы по лечению Грейс. Как замедлить прогрессию болезни. Уже мысленно дошла до двери: поставит чайник, проверит, как мама, скинет рюкзак и – если повезёт – горячая вода и ванна.
И вдруг – рывок.
Куртку дёрнуло назад так резко, что ноги вылетели вперёд. Земля встретила её жёстко – в бок, в плечо, в колено. Скользкие крошки льда впились в ладонь. Где-то треснул шов на куртке.
– Чёрт, – выдохнула она, не успев даже толком осознать.
Пальцы соскользнули по мокрому бетону, а тело потащило назад. По асфальту. Через лужи, по грязи. В переулок.
– Допрыгалась, сучка, – голос был низкий, глухой. Чужой.
Роуэн вцепилась в бортик мусорного бака, резко встала. Развернулась. Первый удар – в корпус. Второй – сразу следом. Колено подогнулось, но она успела ответить. Старая память вспыхнула, как спичка, что долго не зажигалась, но всё же дала искру. Левый боковой – по шее, а правый – в корпус. Удар локтем – вверх, в лицо. Мужчина отшатнулся.
– Тварь, – зарычал он сквозь зубы.
Шаги. Тяжёлые. Второй уже подбегал. Роуэн сорвалась с места – не на бег, а в прыжок. Подсечка – на уровне колена. Кулак – в живот ближайшему. Второй успел схватить за плечи. Рванул. Она крутанулась, выставила ногу – пыталась сбить с ног, но вес сделал своё. Её бросило в сторону. Спина ударилась о кирпичную стену.
– Отпусти, ублюдок, – зашипела она и врезала коленом в пах.
Тот согнулся на долю секунды, но этого хватило, чтобы вырваться.
Побежала.
Тело двигалось на автомате. Поворот. Мимо стены. Мимо мусорного бака. Прыжок через выбоину – нога подвернулась. Асфальт резко приблизился. Падение. Встать. Рывок вперёд.
Не успела.
Кто-то схватил сзади. Резко. Жёстко. Руки заломило. Удар кулаком пришёлся в бок. Второй – по спине. Дыхание выбило. Мир качнулся. Тело швырнули обратно на землю. Роуэн успела выставить руку. Плечо хрустнуло. Ладонь обожгло асфальтом.
– Нехрен выпендриваться, сучка, – прошипел кто-то сверху.
Снова подняться. Шатаясь, на негнущихся ногах, пошла в клинч. Зубы стиснуты. В голове – вата. Кулак вперёд – удар. Слабый, почти вхолостую. Плечо – бесполезное. Вторая рука не слушалась.
Доля секунды. Прилетел ответный удар в висок. Острый, гулкий. Потом – в рёбра. Ещё раз. Ещё. Она снова отлетела к стене. В ушах звенело.
Локоть – в нос. Нога – в колено. Удар в живот. Ещё один, по бокам. Воздух выбило окончательно. Перед глазами мелькнуло, заплясали звёзды. Мгновение, и всё посерело. На этот раз – уже не встала.
– Дура, – зарычал второй. – Сиди спокойно, мразь!
Роуэн закашлялась. Кто-то хватанул за волосы, усадил на колени. Руки дрожали. Пальцы вцепились в холодный тротуар, посыпанный осколками стекла. Вкус железа забил рот. Голова качнулась вниз.
Мир раскачивался. Снег. И алые капли на белом. Откуда – уже не разобрать. То ли бровь, то ли нос. Или, может, где-то внутри. Мысли оказались сухими, чужими. Не страх, просто догадки.
Она смотрела на эти капли. Слишком яркие, манящие. Глаза не могли оторваться. В голове звенело, она почти не работала. Роуэн сидела, как в молитве, только не к Богу. Мысли скакали обрывками: "Лишь бы вернуться. Домой… Мама не справится. Без меня – нет. Пожалуйста… не сейчас. Пусть хватит крови, чтобы дойти. Хоть чуть-чуть…"
Снег ложился на кожу. Кровь капала. Рот чуть приоткрыт. Холод обжигал зубы, ладони липли к асфальту.
Где-то вдали – звук. Хлопок дверцы. Шаги. Медленные, хищные. Смех. Нервный, хриплый. Кто-то присел на корточки. Роуэн не поднимала головы – сил не было. Только слышала дыхание. Ровное. Спокойное. Почти ленивое. И чёрные брюки. Лакированные туфли. Мир плыл, линии расплывались, но эти туфли въелись в глаза.
– Ну надо же, – голос рядом раздался почти с усмешкой. – Как долго ты от меня бегала. Похвально.
Он усмехнулся. Тихо. Театрально.
– Ро-у-эн, – растянул имя, будто пробовал на вкус. С нажимом на первую гласную. Медленно, с толикой удовольствия. – Это ж что надо было курить, чтобы назвать так девочку?
Пальцы – тонкие, в перчатках – легко приподняли прядь волос с её щеки.
– Твоя мама? Или… папочка?
Губы у него растянулись в усмешке. Она не видела, но знала это точно. Чувствовала. Хищник улыбается именно так, когда добыча уже не может бежать, и остаётся лишь сомкнуть челюсти.
Одно слово ударило сильнее, чем все удары до этого.
Папа.
Память – коварная дрянь. Не спрашивает, просто приходит. Врывается, распахивает двери, поднимает пыль.
Щелчок. Короткая вспышка. Хлопок двери. Кухня. Крик. Всполохи гнева, как гроза посреди ночи. Маленькая Роуэн стояла в дверях. Босиком. В ночной рубашке с выцветшим рисунком. И молчала.
– Она опять это сделала! – кружка с глухим стуком врезалась в раковину. Треск фаянса. – Опять!
– ***, прошу тебя, тише… Она же ребёнок, – голос матери звучал глухо.
– Ребёнок? – голос взвился. – Это не ребёнок. Это ходячее недоразумение! Девчонка, которая только и делает, что выводит меня из себя. Потому что ты её балуешь. Всё с рук сходит!
Роуэн стояла тихо. Её никто не замечал. Или делали вид, что не замечают.
– А знаешь, почему она такая? – он рассмеялся. Коротко, будто всерьёз понял что-то важное. – Потому что девочка. Потому что ты родила не того.
– ***, прошу…
– Я хотел сына, – бросил он. – Врачи ведь говорили – мальчик. Я даже имя придумал. Роуэн. Сильное имя. Для пацана. А ты… знала всё и родила это. Даже имя не изменила! Вот и растим теперь твою "дочь"с этим поганым именем.
Дверь хлопнула напоследок. Громче, чем его крик.
А Роуэн тогда затаилась. Спина прямая, как у солдата. Холодное лицо. Пусто внутри. Имя, как ржавый замок на горле. В голове звенело одно и то же: "Родила это".
Тогда она впервые поняла: ждали не её. Ждали кого-то другого. Сильнее. Мужественнее.
Он хотел сына, а получил её.
И теперь – снова это имя. В грязном переулке, сквозь кровь и снег.
– Ну конечно, – усмехнулся Брэд, уловив перемену в её взгляде. – Только вменяемый отец мог так испоганить ребёнку жизнь.
Она моргнула. Мир по-прежнему плыл, но теперь – с чем-то горячим внутри. Голову ещё качало, но дыхание начало возвращаться. Медленно, с хрипами, но возвращалось.
– Даже не знаю, – снова заговорил он, лениво. – Ты ведь могла быть кем угодно. Личико у тебя, к слову, ничего такое. – Пальцы сжались на её подбородке, приподнимая лицо. – И фигурка. Только характер – невыносимый.
Она молчала. Смотрела сквозь него. Сквозь пелену. Сквозь красные разводы на снегу. Тело подгибалось, но внутри всё оживало. Как пепел, где всё ещё тлеет уголь.
Он отпустил подбородок. Гладкая кожа перчаток скользнули по скуле, по следу крови. Словно он трогал вещь.
– Ро-у-эн, – протянул почти нежно, – нужно отдать тебе должное. Ты меня о-очень впечатлила. Сначала не верил, когда шептали, мол, старшая Холлис – не девочка, а мужик в женской шкуре. А теперь… увидел собственными глазами.
Он усмехнулся.
– Ты хороша, Роу-э-эн.
Имя растягивал, будто смаковал.
– Ну только глянь на себя: щуплая, вечно с этим взглядом "не подходи – укушу". Но ты, чёрт побери, чуть не угробила моих ребят. Хоть и худая, как велосипедная рама, – ухмыльнулся. – Малышка, да ты ведь почти победила.
Он хохотнул. Без злости. И без настоящего веселья. Просто отметил, как человек, который уважает только силу. Потом поднялся, закурил.
Но у Роуэн сил почти не осталось. Тело ныло. Она сумела лишь сжать кулаки и медленно поднять голову.
– Смотри-ка, – выдохнула хрипло. Кровь скользнула по подбородку. – Ты даже выговорил моё имя правильно. А я думала, твой интеллект застрял где-то между бутылкой виски и купленным дипломом.
Брэд завис на долю секунды. Сделал длинную затяжку. Дым медленно растёкся в воздухе. Потом хмыкнул, покачал головой.
– Я ведь скучал по этому взгляду и языку, – сказал спокойно. – Ни одна тварь ещё не смотрела на меня вот так. Снизу – и всё равно сверху.
Он снова присел. Ближе. Стянул перчатку. Костяшки пальцев – натёрты, сбиты. Не от случайной драки. Привычка бить. Часто.
У Роуэн когда-то были такие же. Только слишком много времени прошло. Пыл осел. Вынуждено.
– Без шуток, – выдохнул он медленно. – Ты могла бы стать одной из нас. Даже не обычной шавкой для грязной работы. Я бы тебе дал лучше. Больше. Без этой твоей нищеты и вечной беготни. Потому что ты не как остальные. Не визжишь, не плачешь. Упёртая, грязная – но настоящая. Я уважаю это.
Посмотрел на неё с тем самым взглядом, от которого у Роуэн в детстве сводило желудок. Оценивающе. Не как на человека – как на материал.
– Но знаешь, что с тобой не так? – тихо продолжил Брэд. – Ты слишком… хорошая.
Он выдохнул дым, коротко усмехнулся.
– Не в смысле правильная. Это бы тебя не спасло. Ты просто добрая, Холлис. Вот в этом твоя слабость.
Она не ответила. Только смотрела. Ровно, без дрожи.
– Ты лезешь спасать всех. Мать, сестру. Бездомную шавку на трассе. Бабку на остановке. Даже этих уродов, – он кивнул в сторону двоих, – не добила, когда могла.
Он не ждал ответа. Только выдержал паузу.
– Потому что тебе кажется, что ты ничего не стоишь. Что ты – никто. И вот ты тащишь этот мир на себе. Ползёшь, рвёшься в мясо. Лишь бы кому-то было легче. Даже если от тебя уже ничего не осталось.
Он выпрямился. Взгляд стал ровнее. Холоднее.
– Ты не злая, Роуэн. Не стерва, как твоя сестра. Не дикая, как любишь казаться. Ты – удобная. Готовая умереть, чтобы кто-то другой выжил.
Он замолчал, устало вздыхая.
– И это не героизм, – добавил уже тише. – Это тяга к самоуничтожению. В этом вы с матерью одинаковые.
На этих словах он остановился. Молчание повисло в воздухе. Тягучее, как морозный дым. Слишком долго.
Роуэн зажмурилась. Не от страха, а от усилия собрать себя по кускам. Медленно подняла голову. И снова – тот самый взгляд. Прямой. Упрямый.
– Спасибо, – прохрипела она. – За бесплатный сеанс психотерапии. Обычно за такие откровения дерут по сотне баксов в час. А тут – прямо в переулке. С кровью. Практично.
Один из тех двоих, коренастый, с приплюснутой переносицей и мясистыми кулаками, раздражённо фыркнул. Подошёл. Резким движением развернул её за ворот. И ударил. Голову мотнуло в сторону. Щелчок. Глухой, короткий. Скулы свело от резкой боли. Роуэн снова рухнула в снег. Очередная порция крови с тёплым солёным привкусом во рту. Не закричала. Только тихий, хриплый стон сорвался с губ.
В эту секунду Брэд вдохнул. Глубоко. Спокойно. Почти со свистом. Он не кричал, даже не повысил голос. Просто выбросил окурок, поднял взгляд на подельника и сделал несколько шагов в его сторону. Один удар – быстрый, чёткий, точно в челюсть.
Хрусть.
Мужик отлетел к мусорному баку, завалился на бок, закашлялся. Воздух вырывался сквозь стиснутые зубы.
Бред подошёл ближе. Ещё один удар – в живот. Следом – ногой по рёбрам. И короткое движение коленом. Глухой хрип. Мужчина сложился пополам, как сломанная кукла.
– Кто тебе разрешал? – спокойно спросил Гамильтон.
Тишина. Только хрип и снег, скрипящий под ботинками. Изуродованное лицо было вдавлено в него.
Брэд выпрямился. Достал платок и вытер кровь с пальцев, даже не взглянув на того, кого только что калечил. Ровным движением махнул второму. Без слов. Тот сразу понял. Быстрым шагом вернулся к машине, припаркованной в конце переулка. Через минуту снова появился. В руках – помятый конверт. Достал из внутреннего кармана, протянул Брэду. Тот взял его, не вскрывая. Молча, без эмоций.
И от этой тишины, от этого выверенного спокойствия Роуэн казалось, что здравый смысл скоро окончательно сдаст позиции. Ещё немного – и она просто сорвётся. Или сойдёт с ума.
Брэд неторопливо достал сигарету. Щёлкнул зажигалкой. Огонёк вспыхнул на фоне серого неба и тлеющего ужаса. А после снова присел на корточки, рядом.
– Не дрожишь, – усмехнулся он. – Молодец.
Рука с сигаретой медленно потянулась вперёд. Пепел осыпался прямо на снег. Вторая рука – с ножом. Лезвие мягко коснулось её шеи, но он не надавил, не провёл.
Роуэн застыла. Ни звука, ни вздоха. Только сердце, которое вдруг стало слышно так отчётливо, как будто мир вокруг замолчал.
Грейс.
Образ вынырнул сразу. Тёплая кружка в руках. Дрожащие пальцы на пуговице. Неловкая, вымученная улыбка. Пустой, растерянный взгляд.
Если сейчас всё закончится – никто не будет с ней рядом. Некому будет заботиться. Грейс останется одна.
"Я не могу умереть. Не сейчас."
Брэд внимательно смотрел. Видел, как она дышит. Как стискивает зубы. Как молчит, хотя каждая клетка кричит: бей, оттолкни, вырвись.
Он коротко хохотнул. Не громко. Почти тепло.
Убрал нож.
– Убить тебя, Холлис… это было бы слишком благородно.
Поднялся. Достал из внутреннего кармана помятый конверт и бросил его перед ней.
– Открой.
Роуэн медленно разорвала край. Пальцы дрожали. Бумаги внутри были плотные, сухие, с лёгким запахом табака, дорогого мускуса и мяты.
Договор.
Сумма.
Подписи.
И дата. Через две недели.
Брэд сделал новую затяжку и выдохнул дым в сторону.
– Знакомься. Долг твоей маленькой принцессы. Рок-звезда с голосом и мозгом воробья. Она ведь не сказала тебе, да?
Он усмехнулся, щурясь от дыма.
– Я мог бы потребовать всё в срок. По правилам. Но знаешь, что? Ты меня впечатлила. Вся в крови, на коленях – и ещё умудряешься шутить. Это… красиво.
Он указал на строку в документе.
– Дата меняется. Теперь у тебя три месяца. До середины марта. Время и место – прежние. Приедешь с деньгами, полной суммой. Без торга и отсрочек.
Он наклонился ниже и произнёс почти шёпотом: – Если опоздаешь – пеняй на себя.
Выдохнул дым ей прямо в лицо. Насмешливо.
– И если решишь слинять, как твоя сестричка… которая сейчас в Лос-Анджелесе отрывается. Песенки. Тусовки. Такая сладенькая…
Пауза.
– По её тоненькой шее этот ножик пройдёт первым. А потом…
Он задержал дыхание. Уголки губ дёрнулись в тугой ухмылке. Наслаждался паузой.
– Потом я доберусь до вашей мамочки. Грейс, да? Милая, забывчивая Грейс. Ты ведь не хочешь, чтобы последний звук, который она услышит в жизни, был её собственный хрип?
Роуэн не ответила. Не отвела взгляда. Ни дрогнула. Просто продолжала сидеть – почти неподвижно, почти смиренно. Будто бы её уже не было. Только пульс под кожей. Только стук сердца.
Брэд смотрел на неё ещё пару секунд. Потом коротко хмыкнул.
– Молчишь? Ну… ладно. Ты и так всё поняла.
Он шагнул ближе. Её тело дёрнулось на автомате, но дальше просто не хватило сил. Просто не хватило.
Куртки на ней уже не было. Видимо, сдёрнули ещё тогда, в самом начале. Остался только старый свитер. Серовато-зелёный, с вытянутыми локтями и мелкими катышками. Тот самый, который Грейс когда-то сшила вручную, по выкройке из журнала десятилетней давности. Тот самый, который Роуэн вчера натянула на собеседование.
– Хорошая тряпка, – пробормотал Брэд, скользя взглядом по ткани. – Старая, наверное.
Он взял Роуэн за руку – не грубо, но с той самой пугающей, размеренной аккуратностью, от которой веяло чем-то по-настоящему опасным. Поднял. Медленно закатал рукав. И вдруг – без пафоса, без угрозы – прижал тлеющий край сигареты к коже.
Шипение. Резкий, едкий запах горелой плоти. Боль вспыхнула так внезапно, так отчётливо, что вырвала из Роуэн первый громкий звук. Не просто стон – крик. Гортанный, рваный. Тело дёрнулось. Руки, ноги – всё сразу. Инстинкт, голое животное желание вырваться.
Брэд отпустил. Просто разжал пальцы. Даже не пытался удержать.
– Чтобы не забыла, – сказал тихо, привычно растягивая слова.
И повернулся без спешки. Будто только что отдал мелочь кассиру. Сделал несколько шагов к выходу из переулка. Остановился.
– Ах да… совсем забыл, – протянул он, не оборачиваясь. – Если вдруг решишь втянуть в это кого-то… вроде той самой офицерши… не удивляйся, когда вычитаешь в новостях о чьей-то пропаже.
Пауза была короткой. Он даже не стал ждать ответа. Просто бросил через плечо, всё так же не оборачиваясь: – Забери его.
Второй подошёл, молча подхватил под руки того, что до сих пор стонал и пытался встать, опираясь на стену. Поволок к машине. Мотор завёлся почти сразу. Фары вспыхнули, на секунду вырезали светом всё вокруг. Роуэн зажмурилась. Тело дрожало. Рука горела.
Гул мотора. Скрип шин.
Потом – тишина.
И только тогда, спустя несколько долгих секунд, до неё медленно начало доходить: всё закончилось. Никто больше не держит. Никто не дышит ей в лицо. Никто не стоит за спиной.
Она осталась жива.
Несколько долгих минут Роуэн просто сидела, как пустая оболочка. Голова опущена, рука с ожогом безвольно лежала на коленях. Дышала часто, коротко, будто боялась: вдохни глубже – и мир окончательно развалится.
Хотя он уже развалился.
Она медленно подняла голову. Холодный воздух резал лицо. Веки ныли от удара, губы опухли. Рёбра отзывались тупой, глухой болью, а в голове крутилась одна мысль, короткая и упрямая: "Только бы не сломаны. Завтра ещё добраться до обучения, иначе… не примут".
С усилием, почти на четвереньках, она поднялась. Опёрлась о стену. Колени дрожали, дыхание сбивалось, в висках стучало. Каждый сантиметр тела отзывался болью. Она зажала обожжённую руку, кожа на месте ожога была покрасневшая, вздутая.
Оглянулась. Куртка валялась у самого мусорного бака, в который, кажется, кто-то влетел из тех мужиков.
Медленно подошла. Осторожно, шаг за шагом. Наклонилась – резкий укол боли прострелил бок. Подняла куртку. Ткань разодрана, молния вывернута, рукава в лохмотьях. Подклад пропитан грязью и кровью. Носить её уже было нельзя.
Она осторожно опустилась обратно, под себя, прижавшись спиной к холодной кирпичной стене. Ледяная, но лучше, чем снова в асфальт лицом. Куртку прижала к груди – не столько от холода, сколько как щит. Бесполезный.
Нащупала в кармане мятую пачку сигарет. Почти пустую. Вытащила одну, зажигалка сработала только с третьего раза. Пламя мигнуло, обожгло пальцы. Сделала затяжку. Глубокую. Через боль.
А потом по щеке скатилось что-то тёплое. Роуэн моргнула. Провела пальцами. Слёзы. Неожиданно горячие. Живые. Противные.
– Чёрт, – выдохнула шёпотом, будто извиняясь.
Одна. Потом ещё. Они текли, щекотали кожу, обжигали. А дальше – как будто прорвало. Всё, что держала внутри: удары, страх, бессилие, злость, одиночество. Всё вылилось разом. Без слов. Без попытки сдержаться.
В груди сдавило так, что рот сам открылся, и вырвался сдавленный, жалобный стон. Потом хрип. И всхлип. Без объяснений. Только голая человеческая боль. Сырая, реальная.
Плечи трясло, зубы стучали. Сигарета выпала из пальцев, оставив на асфальте тонкую дорожку дыма. Роуэн захлёбывалась, задыхалась, но не пыталась остановиться. Уже не хотела.
Она просто плакала.
Впервые.
Не тихо. Не украдкой. Не в подушку, как обычно. По-настоящему. Изо всех сил, как ребёнок, потерявший свой мир.
Каждый вдох вырывал остатки сил, заставляя тело дрожать всё сильнее. Внутри всё горело, и она не сопротивлялась. Впервые позволила себе сломаться. Без оправданий. Без страха, что кто-то увидит. Потому что больше не могла не плакать.
VIII
Такси остановилось у до боли знакомого дома. Водитель коротко бросил через плечо: – Держитесь.
И тут же уехал.
Роуэн подошла к подъезду, чуть прихрамывая. Рюкзак волочился в руке. Куртки больше не было – разорванную она выкинула там, в переулке. Обожжённая рука саднила, будто под кожей остался уголёк. При этом Роуэн почти ничего не чувствовала. Побитая, но живая – и этого было достаточно.
Остановилась перед дверью. Скрипучей, облупленной, ржавой. Дверью, что видела её пьяной, злой, в истерике, уставшей. Но сегодня – пустой. Совсем.
Она смотрела на металл, чуть согнувшись – не от слабости, от боли в рёбрах. Несколько секунд. Потом медленно шагнула, прижалась лбом к холодной поверхности. Глубоко вдохнула. Выдохнула. И замерла.
Слёз не было.
Просто стояла. Минуту, может две. Потом осторожно опустилась вниз, обхватив бок, прислонилась спиной к кирпичной стене. Рюкзак соскользнул, глухо стукнув об бетон. Рука осталась на боку, будто сдерживала что-то хрупкое внутри. Пальцы вцепились в ткань. Дрожь шла не от холода, не от страха. Просто тело не знало, куда деть это напряжение.
Подняла глаза. Двор – пуст. Фонари размывали светом мутное небо. Снег падал медленно, тяжёлыми хлопьями ложился на ступеньки, на крышу мусорки. И на её ботинки. На носках – засохшая кровь. Чья? Уже неважно.
Роуэн сидела молча и смотрела, как падает снег. Ни мыслей о том, что было. Ни страха перед тем, что будет. Ни даже злости. Только снег. Только тишина. Только боль – где-то глубже синяков, глубже ожога. Там, где, наверное, у других что-то вроде души. И что-то там сегодня обвалилось окончательно, и дышать приходилось через это.
Поднялась, когда ноги начали неметь. В квартире было темно, Грейс не проснулась. Роуэн сбросила обувь – ни шарфа, ни куртки не было – и босиком прошла в ванную. Постояла у косяка. Вдохнула. Щёлкнула выключателем. Свет резанул глаза. Лицо в зеркале, на удивление, почти целое. Высохшие дорожки крови, ссадина на скуле, припухлость у виска. Губы не тронуты, а вот тело…
Сняла кардиган, осталась в майке – некогда белой, теперь в пятнах крови и грязи. На боку – тусклые синяки, расползающиеся пятнами. Осторожно ткнула пальцами. Боль, но без хруста. Жить можно.
На спине – царапины. На ногах – ссадины. Со стороны – как будто упала с лестницы, но только она знала правду. И знала одно: завтра нужно идти дальше. Прямо. Не ссутулиться. Не охать. Никому не дать заметить.
Душ включила резко. Холодная вода ударила по коже, вырвав сдавленный всхлип. Через секунду пошла горячая. Смывала пыль, кровь, улицу. Всё – кроме того, что застряло внутри. Уже через пару минут снова смотрела в зеркало. Роуэн не позволила себе стоять под водой долго – привычка, экономия. Лицо оставалось пустым, и только глаза – тугие, как натянутые струны.
Перекись. Йод. Бинты. Быстро, чётко. Ссадины зажглись болью, но она молчала. Ожог – хуже всего: кожа темнела, вздувалась. Паники не было, ведь когда-то отец уже прожигал ей кожу – тогда, когда кто-то обвинил её в краже. И тогда она тоже молчала.
Аккуратно обработала ожог. Скулы сжались, брови сошлись. Ни звука. И вдруг – щёлк. Рука без предупреждения врезалась в зеркало. Хруст. Стекло рассыпалось осколками. Один впился в ладонь. Боли почти не почувствовала, только вспышку злости. Резкую, острую, мимолётную. Капля крови скатилась в раковину. Тёмная, густая. Роуэн выдохнула. Снова перекись. Йод. Бинт. Порез неглубокий – кровь остановилась быстро.
Грейс не проснулась ни на звон стекла, ни на шорох бинта, ни на плеск воды. Спала где-то там, в своём затуманенном, тёплом мире. И за это Роуэн была почти благодарна. Объяснять не хотелось. Ни сейчас, ни потом.
Она вышла из ванной, закутавшись в старое полотенце. Воздух за дверью резал лёгкие – холодный, будто скребли изнутри. У окна остановилась. Босыми ступнями на холодном полу. Смотрела, как снег медленно оседает на стекле. Тишина будто дышала, даже часы тикали тише обычного. Вытерла волосы, закрыла глаза. Хотелось забыть. Этот день, эти месяцы. Саму себя. Но снег всё падал – ровно, равнодушно.
Через минуту натянула джинсы, свитер с высоким горлом – прикрыть следы. Куртка была разодрана, достала старую: демисезонную, с вытертыми локтями и заедающим замком. И сидела на своей кровати, глядя в огоньки за окном, пока не пришла сиделка. Роуэн не стала ждать, пока Грейс откроет глаза, просто кивнула вошедшей девушке – и ушла. На часах чуть за восемь, а до склада два часа. Она пошла пешком.
Ветер был резким, но не пронизывал. Снег хрустел под подошвами. Город просыпался нехотя: редкие прохожие, запотевшие стёкла кофеен, запах свежего хлеба. Роуэн не смотрела по сторонам, просто шагала. Просто дышала холодным воздухом. Почти через час – автобус. Двадцать минут в тесной и шумной давке, и она у индустриального района. Склад встретил непривычным запахом: дерево, пыль, железо. Сегодня – проще, тише. Роберта не было, и слава богу. Никаких случайных встреч, никаких разговоров. Хотелось просто работать. Без мыслей.
Обучением занималась женщина лет тридцати пяти. Высокая, собранная, со светлыми волосами в аккуратном пучке и ногтями без сколов – будто её случайно занесло сюда из офиса какой-нибудь корпорации. Но держалась уверенно, спокойно. Без лишней важности.
– Роуэн, да? – коротко глянула в список, кивнула, протянула холеную руку: – Эллисон. Но все зовут меня Эля. Или "Эй, где сканер"– что, сразу говорю: хреновая идея. В общем, разберёшься.
Роуэн сжала протянутую ладонь, коротко кивнула, ни слова.
– Пошли. Вводный займёт час-полтора. С понедельника – в бой.
Они двинулись по длинному бетонному коридору. Лампы моргали, воздух гудел. Сквозняк тянул где-то под потолком. Здание казалось живым. Холодным, большим.
– Здесь всё стандартно, – говорила Эллисон, не оборачиваясь. – Три зоны, миллион коробок и тонна недовольства. Главное – не сдохнуть в первую неделю. Как бег: пока бежишь – дышать легче.
Роуэн молчала. Ни кивка, ни вздоха, только чуть сузила взгляд. Эллисон это заметила, ухмыльнулась: – Начнёшь с приёмки. Там проще. Меньше беготни, больше втыкания в экран. Хотя… как повезёт.
Они вошли в цех. Всё пахло пылью и картоном, воздух тяжёлый. Люди – серые, одинаковые. Эллисон же как маячок: уверенная, приземлённая.
– Правило первое: при доставщиках без мата. Даже если хочется. Особенно если очень хочется.
Они остановились у зоны сортировки. В углу гудела техника. Пара работников возились у дальнего стеллажа. Эллисон показала туда кивком: – Вот твоя территория. Сканы, штрихкоды, сверка. Не тупи, не паникуй и не делай вид, что поняла, если не поняла. Спрашивай, иначе улетишь вместе с коробками.
Протянула пропуск.
Роуэн взяла, пальцы чуть дрогнули. Эллисон это снова заметила.
– Нервничаешь?
– Нет, – отрезала Роуэн. И правда: не страх. Усталость.
Эллисон не настаивала. Только качнула головой.
– Склад – как брак, – сказала через пару шагов. – Сначала терпишь, потом начинаешь разговаривать с коробками. Через месяц: либо сбежишь, либо подпишешься на ночные.
Роуэн всё так же молчала. Ни ухмылки, ни комментария, но взгляд чуть мягче. Эллисон коснулась её плеча пальцем: – С юмором у нас туговато, да?
– Не до смеха, – буркнула Роуэн, чуть прищурившись.
Эллисон фыркнула.
– Ладно. Держи темп и будет норм. Ошибёшься – переделаешь, устанешь – отдохнёшь. Загнёшься… ну, тут сложнее. У нас медик один, и он по выходным бухает.
Она сделала шаг, потом повернулась: – И запомни: не молчи, если тяжело. Это место не про гордость или героизм. Здесь важно держать баланс.
Роуэн кивнула почти машинально, но внутри что-то отозвалось. Как хлопок. Как будто кто-то сказал правду, не пытаясь при этом завоевать её расположение.
Эллисон ухмыльнулась шире: – Пошли. Покажу, как не косячить… ну, или хотя бы делать это красиво.
***
До самого выхода со склада Роуэн держалась ровно. Боль в рёбрах стучала под кожей, мешала сосредоточиться, но она упрямо держала лицо. Лишь за воротами позволила себе расслабиться: ссутулилась, выдохнула, скривилась. Наконец без свидетелей.
После обучения – прямиком в больницу. Больничный нужен был не ради отдыха, а ради университета. Ради бумаги. Врач, осмотрев синяки, сказал, что переломов нет, но покой телу не помешает. Если бы он знал, что покоя всё равно не будет – только смены, только деньги.
Вернулась под вечер, когда сиделка уже собиралась уходить. Грейс оставалась на кухне – в том же старом халате, с той же кружкой чая. Волосы чуть растрёпаны, взгляд усталый, но ясный. И, как всегда, первое, что она заметила: лицо.
– Что с тобой? – нахмурилась. – У тебя висок…
Роуэн замерла. Мельком подумала соврать. И соврала: – Споткнулась на складе. Там порог дурацкий. Влетела в стойку. Всё нормально, врач посмотрел.
Грейс подняла брови чуть выше. Не давила, но чувствовала.
– Ро…
– Мам, – перебила. Резче, чем хотела. – Всё нормально. Я жива. Не в больнице, не в морге, а, значит, всё окей.
Грейс промолчала. Только губы сжались, а глаза потемнели.
Роуэн поймала этот взгляд, выдохнула: – Прости. Я… просто вымоталась.
Подошла ближе, коснулась худого плеча. Грейс будто съёжилась за последние месяцы, стала меньше. Она кивнула. Поняла не всё, но как всегда – приняла.
Выходные они провели вместе. Впервые за долгое время. Уборка, радио на фоне, запах лимонного моющего. Роуэн протирала полки, а Грейс раскладывала старые письма, пытаясь вспомнить, от кого. Несколько раз улыбнулась. Один раз даже засмеялась. Тихо, по-настоящему. И ради этого стоило ждать. Потом – прогулка. Не в аптеку, не в клинику, просто парк. Медленно, шаг за шагом Грейс шла, уткнувшись в шарф, а Роуэн держала её за руку крепко, но ненавязчиво. В тот день не было разговоров про деньги, болезни, Зару. Только воздух, снег, женщина, которая когда-то смеялась громко, и девочка, которая так и не научилась плакать вслух.
Дни после – сплошная работа. С утра до вечера без пропусков, без опозданий. Как будто кто-то запустил механизм и забыл выключить. Роуэн рано входила в склад, поздно уходила, и за окном – только вечер, только холод.
С Эллисон пересекались каждый день. Не по инициативе Роуэн, та держалась в стороне, но Эллисон, кажется, привыкла быть в курсе. Минимум раз за смену подходила, спрашивала коротко: "Всё норм?"Говорила быстро, без лишних слов, с той самой иронией – как напоминание: "Эй, расслабься. Это всего лишь работа". Они могли бы встретиться и на обеде, но Роуэн его не брала. Завтрак – кофе и бутерброд наспех, ещё дома. Ужин – если повезёт, снова дома. Если нет – пустой чай.
Однажды Эллисон, взглянув из-за терминала, сказала: – Ты опять без обеда?
Роуэн, не отрываясь от экрана, ответила ровно: – Лучше быть голодной, чем вяло-жующей.
Эллисон хмыкнула. Не спорила. Лишь посмотрела чуть внимательнее: на острые скулы, на сжатые губы, на взгляд, который вроде бы упёрся в монитор, а на самом деле смотрел куда-то далеко. Потом молча развернулась и ушла.
***
Конверт от Брэда валялся в рюкзаке как заноза. Или нож, вонзённый в бок. Так называемое напоминание, от которого не избавишься, пока не вытащишь. Но Роуэн не спешила. Не из страха – просто знала, что там. Знала этот запах: чужой, грязный.
И осмелилась лишь ночью посреди недели, перед сменой. Квартира погрузилась в полумрак, Грейс уже спала. Роуэн разорвала край, достала бумаги, пробежала глазами. Всё, как ожидала: условия, подписи, формальное описание "работы"Зары. Про музыку немного, а вот запах грязных денег и проданных тел ненавязчиво окутывал. Не удивилась, лишь крепче сжала зубы.
А потом – сумма.
Сто тысяч долларов.
Красивая цифра. Ровная, как камень, висящий над головой. И ты не знаешь – рухнет сейчас или подождёт. Такую не заработать. Ни за три месяца, ни за шесть, ни за год. Не в её условиях, даже если не спать. Даже если сдохнуть.
Склад платил двадцать пять в час. Двенадцать часов, а иногда меньше. После налогов – четыре тысячи. Максимум шесть, если тянуть ночные по тридцать пять. И всё равно не хватит.
Значит, кредит.
***
Пятница. Эллисон заходила с обходом. Роуэн перехватила её первой.
– Эл, – коротко, без лишнего, – с понедельника можно на ночные?
Эллисон удивилась: – Уже?
– Мне нужны часы. И ставка выше.
– Там тяжело, график жёсткий. Многие не выдерживают.
– Я не "многие", – глухо отрезала Роуэн.
Эллисон хмыкнула.
– Ладно. Но помни, что я говорила про дока. Не сдохни.
Ответа не последовало. Только кивок. И спина, исчезающая в коридоре.
На следующий день Роуэн обошла четыре банка. Снег, ветер, два слоя одежды – и ни одного "да". Первый отказ: "нестабильный доход". Второй: "нет кредитной истории". Третий почти согласился – но ставка двадцать два процента. Без отсрочек. Она развернулась и вышла, даже не ответив. Под вечер нашла отделение на углу старого квартала. Без вывесок, без рекламы. Обшарпанная дверь, табличка на стекле, но нормальная репутация – это она проверила заранее. Подготовилась.
Менеджер оторвался от монитора, глянул поверх очков: – Простите, сколько вы указали?
– Сто тысяч, – чётко повторила Роуэн. – Срок от пяти до десяти лет. Фиксированная ставка, без штрафов за досрочку.
Положила папку на стол, подтолкнула к нему. Мужчина замялся.
– Доход официальный. От шестидесяти часов в неделю. Все выплаты через счёт. Документы внутри.
Он полистал бумаги. Медленно, будто нарочно.
– Залога нет, – напомнил. – И кредитной истории. Это риск для банка.
– Понимаю, – кивнула. – Но у меня нечего забирать, а это, хоть и звучит парадоксально, остаётся лучшим стимулом возвращать деньги. Уйти некуда, занять не у кого. Так что либо выплачу, либо… – пожала плечами, – просто не доживу до просрочки. В любом случае риск минимальный.
Он приподнял бровь. Продолжил листать.
– Восемнадцать процентов. Ниже не получится. Это минимум по вашей заявке.
– С учётом страховки?
– Уже включена. Без скрытых платежей. Решение – за андеррайтерами. Ответ будет в течение пары рабочих дней.
Он закрыл папку. На лице мелькнул лёгкий интерес, неформальный.
– Для человека без кредитной истории вы слишком хорошо ориентируетесь в терминах.
Пауза.
– Если будут правки – вернусь, – спокойно сказала Роуэн. – Но предупреждаю: читать по диагонали не умею.
Менеджер едва заметно усмехнулся: – Похоже, вы всё уже просчитали.
***
Понедельник резал холодом. Воздух бил по лицу, словно тонкое лезвие. Роуэн шагала в университет, сутулившись, всё в той же куртке с протёртыми локтями. Новую купить не вышло. Боль в боку давно срослась с ней – как что-то своё, привычное. Мази лишь чуть притупляли, помогая не выпасть из ритма.
Первая пара – судебная практика. Чемберс. Когда-то он казался невыносимым. Этот его прищур, голос – будто ты лично похоронил его карьеру, а теперь он измывается над тобой. Но сегодня Роуэн не хотела спорить, не хотела дерзить или показывать зубы. Хотела одного: чтобы он посмотрел. И понял.
Вошла ровно к началу. Без спешки. Села ближе к центру – не пряталась, но и в глаза не лезла.
Чемберс начал без лишних вступлений. Разрезал тему, будто скальпелем: прецеденты, аргументы, статьи. Кто не читал – вылетал без разговоров. Только звучало его любимое: – Негоден для профессии.
И всё, следующий.
Роуэн держалась. Не блистала, но и не выпадала. Ловила темп, пытаясь не отставать.
Под конец Чемберс замер у доски. Вот она: его пауза. В этот момент было видно, кто думает, а кто просто отсиживается, ожидая звонка.
– Представьте, – наконец заговорил. – Мать-одиночка. Трое детей. Страховки нет. У младшей – редкое заболевание, а потому нужна срочная операция. Государство предлагает очередь. Ожидание – минимум полгода.
Он пошёл вдоль рядов, медленно.
– Женщина берёт деньги у частника. Неофициально, без бумаг. Проценты – конские. И уже через два месяца уже следуют угрозы, визиты. После она ворует из кассы магазина, где работает. Двадцать семь тысяч, и всё – на лечение. Через три дня её ловят, приговаривают к шести годам заключения. Без возможности на условное.
Обернулся: – Где здесь справедливость?
Тишина. Давящая, густая. Кто-то мял ручку, кто-то дёрнулся поднять руку, но тут же опустил. Другой попробовал: начал – сбился.
– Эмоции, – отрезал Чемберс. – Вы не филантропы. Вы адвокаты.
Ещё один попытался расписать по пунктам. В ответ сухое: – Это не алгебра, а жизнь. Но вы продолжаете думать формулами.
Пауза. Взгляд по залу. Профессор уже собирался закрыть тему, и тогда, ближе к центру, поднялась рука.
Роуэн.
Чемберс посмотрел на неё без иронии или раздражения. Спокойно. Как будто перед ним – новая задача со сноской. Ждал.
Она встала медленно. Сердце билось под горлом глухо, но в этот раз это был не страх. Что-то другое. Что-то холодное, вытягивающее позвоночник, ставящее плечи ровно.
– Я… – голос дрогнул. Первое слово сорвалось сухо, грубо.
Но она осталась стоять, и впервые внутри – пусто. Чисто. Без привычных импульсов "замолчи"или "не лезь". Только она и мысль.
– С точки зрения закона… справедливость есть, – сказала твёрже, чем ожидала. – Женщина нарушила нормы осознанно. Объективно – состава для смягчения нет.
Взгляд держала выше лиц, на условной точке. В груди ещё слабо отзывалась старая привычка искать одобрения, но впервые за долгое время она её глушила – и это получалось.
– Но если говорить не просто о букве, а о цели закона, о его функции… – пауза. Глубокая. – Тогда вопрос справедливости становится шире.
Чемберс молчал. Зал – тоже.
– Закон – это инструмент. И, как любой инструмент, его можно использовать правильно, по назначению. А можно превратить в оружие против тех, кого он должен защищать.
Раньше бы на этом моменте Роуэн замолчала. Испугалась бы, что слишком увлеклась. Но сейчас мысли шли чётко, цеплялись друг за друга как звенья цепи.
– Закон сработал. Формально, – сцепила пальцы на краю стола. – Но сработал против человека, у которого не было выбора. И если система не отражает жизнь, она начинает работать вхолостую, обособляясь от реальности.
Голос стал ниже. Спокойнее. Уже не просто звук, а что-то выточенное зарождающимся пониманием.
– Дело о спасательной шлюпке…– Быстро нашла точку опоры в примере. – Моряки убили слабейшего, чтобы выжить. Они сочли свой поступок необходимостью, но суд отказал им в оправдании, поскольку они сделали осознанный выбор. Там речь шла о расчёте. Здесь – нет.
Она втянула воздух, будто собираясь с силами: – Эта женщина не выбирала между жизнью одного и смертью другого. Она спасала своих детей, и её поступок – не стратегия, не холодный расчёт. Это отчаяние. Тупик.
Зал потонул в тишине. Роуэн впервые почувствовала, что её слушают не из сочувствия, не потому что "девочка пытается", а потому что её слова имеют вес, формулируют суть.
– Если закон становится машиной, штампующей решения без оглядки на контекст… – взгляд прямо на Чемберса, – это уже не защита общества. Это бездушный автомат.
Профессор прищурился. Вслушивался.
– То есть, по-вашему, закон должен быть гибким? – спросил наконец.
Роуэн покачала головой: – Нет. Не гибким, не оправдывающим всё подряд, но… различающим ошибку и неизбежность. Когда закон этого не видит, он теряет справедливость. А строгость без понимания – это не сила. Это слепота.
Замолчала. Выпрямилась. Руки всё ещё держали край парты, но пальцы не дрожали.
Чемберс смотрел молча. Долго. Потом кивнул – медленно, чуть заметно, и в его взгляде мелькнуло что-то новое. Не просто интерес. Возможно, уважение. Затем повернулся к залу. Голос сухой, ровный: – Остальные. К среде изучить дело Дэниела МакНотена. На следующей паре посмотрим, кто здесь думает, а кто только заучивает.
Папка захлопнулась с коротким стуком. Зал наполнился голосами, шорохами, скрипами. Студенты начали собирать вещи, а Роуэн сидела. Не шевелилась, просто слушала. Себя. Впервые за долгое время внутри не было злости. Не было страха. Не было этой изматывающей, давящей вины. Только ровное, тихое ощущение: сейчас она была такой, какой всегда хотела стать. И это чувство било сильнее любой оценки.
– Холлис.
Голос с кафедры прозвучал спокойно, будто мимоходом. Роуэн вздрогнула и лишь сейчас заметила: аудитория пуста. Никого – только она и Чемберс.
Он сидел за столом, глядя поверх очков. Взгляд ровный, нейтральный, но под этой спокойной водой таилась ледяная глубина, цепляющая.
– Сегодня, – сказал он прямо, без вступлений, – вы впервые говорили своим голосом. Не чужими лозунгами и штампами.
Голос будничный, словно он обсуждал расписание на завтра.
– До этого, – продолжил, чуть склонив голову, – вы хватались за эмоции. Жалость, гнев… Всё, как по учебнику жертвы. – Слово прозвучало тихо, почти ласково, но почему-то больно кольнуло. – Вы молчали там, где стоило говорить, и орали, где нужно было держать голову холодной.
Откинулся на спинку кресла, скрестил руки.
– А сегодня сделали шаг. Без шума, без истерики. Только по сути.
Роуэн резко напряглась, как будто кто-то дёрнул за внутреннюю пружину. Чувствовала себя собакой, которой протянули руку – но она ждёт удара. На лице та же натянутая полуулыбка. Холодная, привычная. Защита.
– Спасибо за бесплатный психоанализ, профессор, – отрезала, собирая вещи. – Что дальше? Запишете на реабилитацию?
Сарказм вылетел остро, автоматически, но Чемберс даже не моргнул.
– Можете продолжать язвить, а можете продолжать говорить, как сегодня, – сказал спокойно. – Решать вам.
Ни давления, ни упрёка. Очевидный факт. Просто сухой, как вердикт судьи или диагноз врача.
Профессор вытянулся к столу, из бумажника достал визитку, положил на край.
– Думаю, мой номер у вас где-то был. Если потеряли… – короткая пауза, лёгкий взгляд, – …иногда полезно иметь план Б. Даже если презираете саму мысль, что он может понадобиться.
Визитка осталась лежать. Чемберс раскрыл папку, перелистнул пару страниц. Всё ясно: разговор окончен. Без уговоров, без "подумайте". Просто оставил ей право на выбор.
Роуэн сидела пару секунд. Внутри что-то скреблось. Глупая, упрямая часть шептала: "Вставай. Уходи. И даже не вздумай трогать это". Но другая – та, что сегодня наконец прорвалась наружу – знала: это не слабость. Не капитуляция. Это обычная страховка. Маленькая, простая. Но, может, именно та, что когда-нибудь спасёт.
Она ничего не сказала. Собрала вещи, поднялась, протянула руку. Забрала визитку. И вышла молча.
IX
Дли сливались в одно серое полотно: ящики, отчёты, холодный кофе, автобус, лекарства. Всё будто замедлилось. Даже снег за окном падал медленнее, вязко, тяжело. Дома было по-прежнему тихо, как и на работе: тела в оранжевых жилетах двигались молча. Только скрип тележек, гул вентиляции и редк
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/nina-brock/stat-rouen-71906692/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Nina Brock
Тип: электронная книга
Жанр: Современная русская литература
Язык: на русском языке
Стоимость: 149.00 ₽
Издательство: Автор
Дата публикации: 30.04.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Роуэн – не просто студентка юридического факультета с репутацией бунтарки. Она – опора для больной матери, строгий наставник для младшей сестры-оторвы и человек, который не может позволить себе быть слабым. Мир не делает скидок, и чудес она давно не ждёт. Но что делать, если твой главный враг прячется не снаружи, а внутри тебя?