Primavera
Primavera
Сабина Ткачук
Четыре героини. Четыре взгляда на мир. Четыре судьбы, что сплетены воедино. Возможность посмотреть на ситуацию под другим углом.
Виктория богата и популярна, и каждый мечтает быть на ее месте. Но так ли все хорошо, на самом деле? Какую тайну скрывает ее отец? И как знать, чем может обернуться раскрытие секрета одним заинтересованным лицом. Скелеты выходят из шкафа. Возмездие близко, а жизнь, меж тем, продолжается".
Сабина Ткачук
Primavera
Введение
Наша история начинается в одном большом городе, расположенном близ горного озера, с видом на лес, раскинувшийся на несколько километров. Основное место действия – школа «Аврелия» для детей богатых и влиятельных родителей. Данное учебное заведение находится в самом благополучном районе города, получает ежегодное финансирование как от попечителей, так и от руководства страны. Отсюда выпускаются лишь лучшие из лучших: будущие владельцы семейного бизнеса, научные деятели и политики.
В этой школе на первое место ставятся амбиции, а также раскрытие личностного потенциала. Если вы хотите стать успешным и достичь величия, то это заведение для вас. Будьте готовы бороться за место под солнцем, ибо здесь каждый сам за себя.
Что ж, теперь, когда вы знаете о том, как обстоят дела, я расскажу вам о главных героях нашей истории.
Кристен Элизабет Темо, шестнадцать лет[1]. Девушка из многодетной семьи. У нее золотистые локоны, голубые глаза и очаровательная улыбка. Тот самый человек, на которого вы посмотрите и ослепнете от яркости, поэтому обязательно подготовьте солнцезащитные очки. Она чересчур наивная и добрая. Не согласна с фразой «Цель оправдывает средства», не желает идти по головам других и старается быть достойным человеком.
Виктория Эбигейл Мария Рейн Пурит[2], семнадцать лет. Единственная наследница многомиллиардной корпорации. Седьмая представительница своей семьи. Когда-то ее предки имели графский титул. Они давно его лишились, однако же все равно гордятся своим происхождением. Пуриты сохранили фамилию и деньги, благодаря которым смогли начать бизнес. У Виктории зеленые глаза и каштановые волосы.
Беатрис Лилиан Аделия Бьен[3], семнадцать лет. Старшая дочь и наследница фармацевтической компании. Ее фамилия не имеет древних корней, и сама она является третьей ее представительницей, считая основателя бизнеса, однако есть в ней самой нечто величественное. На голове не хватает короны для завершения образа. У нее прямые черные волосы и карие глаза. Вполне может составить конкуренцию Виктории в борьбе за звание самой красивой девушки школы. Всегда выглядит эффектно, балансируя между распущенностью и официальностью.
Кларисса Роуз Летиция Бьен, пятнадцать лет. Младшая сестра Беатрис и потенциальная наследница компании. Незаметная, но тоже фигура одиозная, раз мы с вами упоминаем ее здесь. Уверяю, в конце она удивит вас. У нее мягкие, почти детские черты лица и невысокий рост. Нет в ней ни изящества, ни очарования ее сестры. Одна только фамилия выдает в ней принадлежность к семье Бьен. Но постойте, не сбрасывайте ее со счетов, заклеймив званием серой мыши; серые у нее только глаза, а сама она довольно неоднозначный персонаж, который себя еще проявит.
Итак, мы с вами познакомились с героями повествования, я верю, что они вам понравятся, а может, привлекли уже сейчас. За время написания книги они стали для меня чем-то большим, чем просто буквами на экране. Надеюсь, сие творение придется вам по душе. Приятного чтения.
[1] На момент начала произведения. Под конец первой части ей исполняется семнадцать.
[2] Фамилия пишется так же, как французское слово «Purete», но читается иначе. В переводе означает «чистота».
[3] «Bien» в переводе с французского означает «хороший».
Часть I
Глава 1. Кристен Элизабет Темо
Как часто мы представляем свою жизнь, и как редко наше будущее совпадает с желаемыми планами. Почему? Неизбежно сталкиваясь с реальностью, мечты рассыпаются, как карточный домик, снесенный легким порывом ветра.
Печально, если грезы были светлыми, а в итоге все обернулось кошмаром, но до чего же прекрасно, когда случается обратное.
Серая обыденность, приевшаяся многим людям: обычный детский садик, среднестатистическая школа, а что потом? Колледж или, если повезет, университет и, разумеется, работа.
У нее не было амбиций и иллюзий, что она добьется в жизни каких-то высот. Ее родители едва сводили концы с концами. Они работали не покладая рук, чтобы прокормить немаленькую семью. У них не было лишних денег на то, чтобы дать ей билет в лучшую жизнь, поэтому она старательно училась, чтобы поступить в колледж.
Кристен с детства была обделена заботой. Она дарила окружающим людям свою любовь, тем самым пытаясь компенсировать пустоту, что зияла внутри нее. Поразительно, как порой мы можем заботиться о других, когда о нас никто не заботится. В раннем возрасте она пришла к выводу, что любое внимание к себе должно быть заслужено: хорошими оценками, помощью или чем-либо еще. Ей так хотелось иметь значение, хоть для кого-то. Чтобы было кому написать в час ночи, чтобы кто-то спрашивал, как у нее дела, не из вежливости, а действительно желая узнать. Ей хотелось, чтобы кому-то было не плевать на нее. Ведь никто не жаждет быть одиноким, верно? Но желание помогать окружающим сыграло с ней злую шутку. Она даже не подозревала, что люди лишь использовали ее. Она довольствовалась их фальшивыми улыбками и грелась в отблесках притворного дружелюбия. Ей бы хоть крупицу тепла и любви. Все, чего она когда-либо хотела, – это быть кем-то.
Средний, недолюбленный ребенок. В школе невзрачная, но милая девочка, которая всегда поможет и, если нужно, отдаст последнее. Но кто поступил бы так же? Кто пожертвовал бы чем-либо ради нее? В ней было столько света, который грел всех, кроме нее самой, и жила она лишь верой в лучшее будущее.
Половина класса воспользовалась ее ответами на контрольной по истории, но, когда учительница отчего-то решила, что списала она, все промолчали. Конечно, ведь собственные оценки им дороже. Кристен не стала оправдываться. Она была готова переписать собственную, честно написанную работу, чтобы и дальше прикрывать одноклассников. Ребят, которые предали ее не задумываясь.
Кристен свято верила в то, что ее когда-нибудь полюбят, что жизнь у нее будет счастливой и что работать она будет там, где ее помощь пригодится. Главное для нее – это быть нужной. Она всегда с удовольствием выполняла поручения учителей, добровольно сидела с младшими детьми и не претендовала на что-то большое. Кристен вполне устраивала ее жизнь. В этой серости были стабильность и понимание того, чего следует ожидать в дальнейшем.
Однако, как говорилось ранее, мы не можем все предусмотреть и предсказать будущее наперед. Порой жизнь делает неожиданный поворот, и хорошо, если мы можем к этому приспособиться и двигаться дальше как ни в чем не бывало. Хуже, если одно событие меняет привычную жизнь, переворачивая все вверх дном.
Так случилось, когда Кристен встретила свою будущую лучшую подругу, яркую, смелую девочку с неуемной энергией. Не похожую ни на кого другого. Вики была тем человеком, что хохочет как сумасшедший. Смех ее при этом был заразительным и приятным. Она была из тех, кто танцует под дождем и поет посреди многолюдной улицы. Она проживала каждую секунду, а не тратила свою жизнь впустую.
Они стали болтать по телефону обо всем на свете до самого утра, гулять, неожиданно срываться из города, чтобы устроить пикник. Кристен нравилось иметь значение. Нравилось, что кто-то общается с ней, не требуя ничего взамен. Жизнь перестала быть серой.
С того судьбоносного момента минуло несколько лет. Ныне Кристен учится в школе «Аврелия», не предназначенной для столь заурядных личностей, как она.
Во многом ее переводу сюда поспособствовала подруга. Виктория не спрашивала ничьего мнения, поставив всех, в том числе и своего отца, перед фактом. Кристен предложили стипендию, а она была так очарована, восхищена и признательна, что согласилась без раздумий.
Выбор, который мы делаем, влияет на нашу дальнейшую жизнь. Едва переступив порог «Аврелии», она превратилась в изгоя. Все учащиеся считали своим долгом сказать ей какую-нибудь гадость. Они шептались у нее за спиной или бросали в глаза обидное: «Собачка Пурит. Наследнице огромной корпорации не к лицу общаться с нищенкой». Разумеется, все эти разговоры прекращались, когда Виктория появлялась в поле их зрения, однако тут же начинались вновь, как только она уходила.
Кристен прекрасно понимала, что она здесь чужая, но по какой-то причине не могла забрать документы и вернуться в старую школу. «Неблагодарная, – мысленно корила она себя. – Разве лучших друзей бросают?» После подобных раздумий она оставалась, не смея и помыслить об уходе. Твердила, что окружающие просто злые и избалованные ребята, но в этом нет их вины. Оправдывала самые ужасные слова в свой адрес и молча сносила насмешки. Она терпела и не жаловалась подруге, пока все не зашло слишком далеко.
К сожалению, некоторых людей нужно осаживать сразу, поскольку вседозволенность развращает любого и даже самый милый человек может стать отъявленным негодяем, если вовремя не принять меры. От оскорблений ребята постепенно перешли к издевательствам. Почему нет? Ведь им за это ничего не будет. А если никакого наказания не последует, то можно поступать как заблагорассудится.
Все началось с того, что ее вещи спрятали и ей пришлось искать их по всей школе, искренне надеясь, что они находятся в здании, а не в ближайшем мусорном баке, например. Никто не комментировал это и не вмешивался, но почти у каждого на лице играла злорадная усмешка.
В другой раз парень задел ее плечом так сильно, что она врезалась спиной в стену. Это было больно и обидно. Никто не подумал заступиться за нее. Окружающие прятали смешки за кашлем, а она сдерживала слезы.
Однажды на физкультуре ее затылок встретился с баскетбольным мячом. Инвентарь прилетел с другого конца зала. Девушка, швырнувшая в нее мяч, фальшиво улыбнулась и извинилась, но не выглядела виноватой. Кристен упала, и никто не помог ей подняться. Какое-то время она лежала на полу. К счастью, она отделалась тупой болью в области затылка и парочкой синяков. Никаких сотрясений и шишек.
Все эти издевательства были явлениями редкими. Она вполне могла закрыть на них глаза и стерпеть. Реальные проблемы начались, когда на нее обратила внимание Беатрис Бьен. Она была старше и училась в другом классе, однако каким-то волшебным образом умудрялась оказываться рядом, когда никого не было.
Она одна, а Бьен с сестрой неспешно направляются к ней, словно случайно тут очутившись. Кристен со вздохом признала, что пустая рекреационная – не слишком надежное место. Прилюдно обычно следовало ожидать только оскорблений и насмешек, с молчаливого одобрения окружающих. Но что будет сейчас? На всякий случай девушка приготовилась к худшему, ибо ждать хорошего не приходилось.
– О, Темо! – всплеснула руками Беатрис с наигранным удивлением и с милой улыбочкой продолжила: – Как неожиданно, что ты снова одна! Не волнуйся, я исправлю эту досадную оплошность.
В ее карих глазах заметна издевка, ее губы искривлены в ухмылке, но даже так она остается ужасно привлекательной. Такой хорошенькой, что плеваться хочется от досады.
Бьен приближались нарочито медленно, пока Кристен молча молила всех известных ей богов о том, чтобы девушки развернулись и ушли куда угодно, лишь бы подальше от нее. Беатрис, не получив ответа, с присущей ей небрежностью в голосе добавила:
– Кстати, а где эта досадная оплошность снова шляется?
– Не называй ее так, – неприязненно поежилась Кристен и, найдя в себе остатки храбрости или безрассудства, произнесла: – Она не какая-то ошибка.
– Ну да, она конкретная ошибка… – довольно громко пробормотала Беатрис и, окинув ее оценивающим взглядом, спросила: – Так где твой полуразумный сиамский близнец?
– У нее важные дела, – ответила Темо, нарочно игнорируя часть с оскорблениями, зная, что любая попытка спорить обернется лишь большим потоком издевок со стороны Бьен. – Придет сюда, как освободится.
– Какая досада, – протянула Беатрис с наигранной грустью. – Какая досада, что мы никак не освободимся от ее общества.
– Ты пришла поговорить об этом? – Кристен все еще не совсем понимала сути этого диалога. Смысла в нем не было никакого.
– А может, я просто зашла поздороваться, – притворно обиженным голосом произнесла Беатрис. – Может, беспокоюсь о том, какое пагубное влияние на тебя оказывает эта неуловимая птица.
– Птица? – вырвалось у Темо, окончательно утратившей суть происходящего.
– Обломинго, – будничным тоном ответила Беатрис и страдальчески вздохнула. – Только начинаешь надеяться, что потерялась, а она возвращается. Разве не облом?
– Нет. Занятия уже закончились, – нахмурилась Кристен. Она попыталась перевести тему, чтобы спровадить Бьен. – Разве вам не пора домой?
– Отчего же ты тогда здесь? – поинтересовалась Беатрис, рассматривая ее, как зверушку в зоопарке. – Priss[1] команды соответствующей не отдала?
– Какой еще команды? – непонимающе переспросила Темо.
– «К ноге», например, – съязвила девушка и сложила руки на груди. – Пока вижу, что был дан «голос».
– Почему ты вечно ко мне цепляешься? – Ее тихий вопрос прогремел в пустом коридоре, давя на и без того расшатанные нервы. – Что я тебе сделала?
– Ничего. – И в этом спокойном тоне Беатрис сквозил намек на что-то большее, но, к сожалению, Кристен не могла понять, что именно. – Я лишь помогаю осознать, что это место не для тебя. Попробуй выйти и зайти в другую дверь, может, удастся попасть в Алфею[2].
– Это уже не твое дело, – сказала Темо и выпрямилась. Сколько можно повторять одно и то же? Из раза в раз твердят, что она неуместна и что ей здесь не рады. Им всем не надоело? – Не тебе решать, где мое место.
Бьен приблизилась к ней. Бежать? Не имеет смысла – догонит, и тогда ей точно несдобровать. Кричать? А толку? Кто ее услышит в этой пустой рекреационной? А если и услышат, то сомнительно, что помогут, скорее, прихватят попкорн, чтобы понаблюдать за происходящим. Ждать Вики? Неплохой вариант, вот только когда она придет? Бьен не убьет ее в школе, верно?
Беатрис подходит почти вплотную, улыбаясь так широко, что страшно становится, ведь в глазах у нее нет ничего, кроме полного безразличия, будто перед ней и не живой человек вовсе.
– Дорогая, кажется, ты не поняла, – прошептала она безмятежно, однако насмешка в ее голосе все еще была ощутима. – Это наш мир, а не твой. Ты всегда будешь здесь чужой, и тебе лучше поскорее убраться обратно в страну фей и радужных единорогов, пока еще жива.
Бьен действительно верит в то, что говорит? Они живут в одной стране, дышат одним и тем же воздухом, в конце концов. Откуда в ней и в других столько уверенности в том, что они особенные? Темо силится понять, отчего богатые ребята считают себя чуть ли не новой веткой развития человечества. Хотя причина в том, что так проще самоутверждаться и унижать других. Одно дело – гнобить равного себе по статусу, а совсем иное – того, кто ниже. Гораздо проще разделить в своем сознании людей на своих и чужих, чтобы не мучиться виной, не иметь проблем с совестью и, более того, не жить с мыслью, что то же самое может случиться с ними.
– Благодарю за совет, однако не стоит указывать другим, что нужно делать, – ответила Кристен. Она старалась быть вежливой, но слова вырвались из нее раньше, чем она успела их обдумать. – Разве твоя мама не говорила тебе этого в детстве?
Беатрис смотрит на нее, чуть склонив голову, и неожиданно смеется, совсем тихо, недолго, но почти искренне. Бьен фальшивая насквозь, но от нее опасностью веет за милю, это ощущается на интуитивном, бессознательном уровне. Такую тронешь – и сгоришь дотла, но Темо молчать не может, и без того сдерживается часто.
Беатрис успокаивается, и на ее лице появляется ухмылка, высокомерная и злобная. В следующий момент Кристен ощущает боль в правой щеке, а в глазах пляшут огоньки. Рука у Бьен тяжелая, пощечину та отвесила хорошую, ударила, видимо, наотмашь, ничуть не церемонясь. Но за что? Раньше она никогда ее не била.
– Скажешь мне еще раз такое – и ударю в два раза сильнее, – пообещала девушка почти ласково, невозмутимо отбрасывая локон волос, упавший ей на лицо. – Надеюсь, ты запомнила. Научись следить за своей речью.
– Да что я такого сказала? – недоуменно вопросила Темо и возмущенно добавила: – Ты не можешь отвечать рукоприкладством на обычные слова.
На сей раз пощечина более сильная, и пальцы смыкаются на ее подбородке, поднимая его вверх, злые глаза вглядываются в нее.
– Наивная дура. Как видишь, небо не рухнуло, – процедила Беатрис с заметным раздражением. – И получила ты за дело, даже если этого не поняла.
– Ты тоже говорила мне неприятные вещи, – неуверенно пробормотала Кристен после того, как Бьен отпустила ее и отошла.
– Какая я злодейка, – насмешливо протянула она и презрительно хмыкнула. – Мои слова – это моя ответственность, а за твои отвечает кто, если не ты сама? Сиамский близнец?
– Нет, просто… – растерялась от такого напора Темо, но ее безжалостно перебили:
– Просто – что? – грубо уточнила Беатрис. – Ты не способна получить по роже за то, что язык за зубами не удержала?
– Прости, я не думала, что тебя это заденет, – извинилась Кристен сама не понимая за что. Она ощутила вину за сказанное. Ей было ужасно неловко и стыдно.
– Очаровательная наивность, – фыркнула девушка. Из нее вырвался смешок. – Это так нелепо, что даже забавно.
Бьен отвернулась от нее. Разве она не обиделась? Может, стоило выразиться иначе? Впрочем, главное, что она больше не злится и не отвешивает пощечины.
– Пожалуй, нам пора, – задумчиво протянула Беатрис, обращаясь к своей сестре, которая не проронила за все это время ни слова. – Потеряшка скоро явится.
Подтверждая ее правоту, дверь открылась – и в рекреационную вошла девушка. У нее немало занятий, но по ее виду этого не скажешь. Виктория Пурит плавно приближается к ним, расслабленная, будто и дел никаких не было, и воодушевленная, словно пребывание в школе ее радовало.
У Вики имелось чувство юмора. Она была самой популярной девушкой в школе, преуспевала в учебе и занимала первое место в рейтинге учащихся. Бьен смотрелась блекло на ее фоне и, кажется, страшно ей завидовала, однако ничего не могла сделать. Отец Виктории – очень влиятельная персона, и никто в здравом уме не решится перейти ему дорогу. Поэтому Беатрис приходилось сдерживаться, утопая в собственном бессилии. Ведь тронуть Пурит – значит выкопать себе могилу.
– Великие Бьен боятся меня? – раздался насмешливый голос. – Я польщена.
Кристен улыбнулась, почувствовав себя гораздо лучше, чем прежде. Теперь ей ничто не угрожает и можно расслабиться.
– Конечно, боимся, Пурит, – закатила глаза Беатрис и ехидно добавила: – Случайно не тебя просили позировать для «Чужого»?[3] Ты поэтому такая смелая?
– Смелая. Мне вечное сопровождение не нужно, – рассмеялась Виктория, указывая на Клариссу, похожую на безмолвного охранника. – И прекрати зажимать Кристен по углам.
– На чужое не претендую, – хмыкнула Беатрис, демонстративно поднимая руки. – К тому же блондинистые Микки Маусы не в моем вкусе.
– В твоем вкусе только зеркало, – насмешливо фыркнула Виктория. – Это твой единственный спутник жизни, потому что другие на тебя не посмотрят. Прекрати донимать Кристен!
– Единственный – это здорово, – невозмутимо парировала Беатрис и язвительно добавила: – А вот множеством я бы не гордилась, но тебя всегда привлекали большие цифры.
– Аккуратнее, Бьен, – с нахальной улыбкой сказала Вики, но в голосе ее мелькнули первые признаки гнева. – Мне ничего не стоит вышвырнуть вас из школы.
– Твоему отцу, ты хотела сказать, – поправила Бьен, сложив руки на груди. – Сама-то ты ничего из себя не представляешь.
– Это ты ничего не стоишь, – презрительно усмехнулась Виктория. – Наследница чего ты там? Магазина? Второсортной компании? На твоем месте я бы поостереглась открывать рот. У тебя нет столько денег.
– Осторожнее, Пурит, – прошипела Беатрис яростно, но в глазах ее полное безразличие, пустое и холодное, почти бездушное, оттого еще более пугающее. Кристен ежится от этого взгляда, – Когда-нибудь папочки не будет рядом, чтобы защитить тебя.
– Пустые угрозы, – отмахнулась Вики, прекрасно зная, что Бьен не посмеет ее тронуть. Губы ее растягиваются в ухмылке. – Вот же я, стою перед тобой. Ударь. Заставь взять слова назад, заставь жалеть, чего ты? Сейчас моего отца тут нет.
– Не сегодня, – спустя пару секунд молчания произнесла Беатрис и, фыркнув, сказала, обращаясь к сестре: – Пойдем.
– О да, иди к своему папаше. Попроси его выделить деньги на пистолет для твоей охраны. Может, удастся накопить! – крикнула им вслед Виктория и расхохоталась, когда Бьен, не оборачиваясь, ушли, хлопнув дверью.
Как мало некоторым людям надо для счастья. Очередная победа в словесной перепалке. Разве подумала она в тот момент о своей подруге? Вряд ли. Но в глазах Темо она была героем, спасшим ее от злой Бьен.
– Ты в порядке? – спросила Вики, и Кристен уловила в ее голосе нотки тревоги. – Что ей здесь было нужно?
– Все нормально, – пожала плечами Темо. Вспоминать о произошедшем не хотелось, впрочем, как и думать о том, что так задело Бьен. – Не знаю, зачем она приходила.
Виктория была не самым наблюдательным человеком, однако и дурой она не являлась. Она отдавала себе отчет в том, что Беатрис не из тех людей, кто заходит поздороваться. Вики внимательно осмотрела ее и остановила свой взор на покрасневшей щеке.
– Это что? – Она поджала губы и глубоко вздохнула, чтобы не закричать. – Эта сука тебя ударила?
– Да, но… – Кристен попыталась объяснить, но подруга перебила:
– Мне стоило прибить ее, пока она была здесь! – воскликнула Виктория, раскрасневшись от злости, и, обернувшись на дверь, решительно добавила: – Впрочем, они вряд ли далеко ушли.
– Да стой же ты! – Темо схватила ее за руку, не позволяя сдвинуться с места. – Я это заслужила.
Подруга изумленно таращится на нее, словно не веря своим ушам. Будто вот-вот выпрыгнет оператор с камерой и заявит, что это не более чем розыгрыш. Но Кристен молчит какое-то время, а после начинает рассказывать. Беатрис, кажется, задели слова о матери, но почему? Может, Бьен сочла это оскорблением и разозлилась? Или манера речи была похожа на ту, что использует Вики, и это походило на издевку? Надо было извиниться еще раз, так, на всякий случай.
– Свои обиды пусть держит при себе, – уже более спокойно, но все еще возмущенно сказала Виктория. – Эта дрянь забыла свое место.
По всей видимости, она сочла это личным оскорблением. Ее глаза недобро блеснули, и она, наверное, уже что-то задумала. Кристен насторожилась. Пурит была очень мстительной и злопамятной, а что еще хуже, ей никогда не нужен был повод для ссоры с Беатрис. В какой-то степени эта ненависть была странной. Сейчас она наверняка думает, что имеет право злиться и что месть в данном случае будет оправданной. Кристен не успела вымолвить и слова, как вдруг подруга расслабилась.
– Пойдем в парк? – спросила Вики с мягкой улыбкой на лице, без какого-либо намека на ярость. – Тебе полезно бывать на свежем воздухе.
Виктория заботливо заправляет ей выбившуюся прядь за ухо и ласково проводит рукой по покрасневшей коже, которую потом они обязательно обработают лечебной мазью, чтобы не осталось синяка.
Темо тепло улыбается в ответ. Как она посмела подумать о ней в таком ключе? Виктория ведь никогда не давала ей повода: заботится, заступается за нее, следит, чтобы с ней все было в порядке, волнуется. Они лучшие друзья.
Кристен, толком не знавшая любви, верила, что Вики – лучшее, что может быть в ее жизни. Она боготворила ее, хотя та совершенно не заслуживала подобного к себе отношения. Но это казалось правильным. Несмотря на всю непохожесть, этим двоим было действительно комфортно и весело друг с другом, и кто бы что ни говорил, но они являлись друзьями, пусть и с совершенно разными взглядами на жизнь.
«Ты спасаешь всех, но кто спасет тебя?» Кристен не переставала надеяться, что однажды в ее жизни появится неравнодушный человек. И в конце концов она встретила свою подругу, которая была готова слушать ее, поддерживать и находиться рядом. Бедная, она так идеализировала ее, позабыв о том, что мир вокруг вовсе не сказка, а люди далеко не идеальны.
Кристен всегда стремилась быть хорошим человеком. Осознанно или нет, но у нее получалось. Только в подруги она выбрала девушку, что всегда была собой, не пытаясь вылепить из себя нечто иное. Плохо ли это? Спорный вопрос на самом деле. Не все качества нужно гордо нести и выставлять напоказ. Темо же и вовсе делала вид, будто недостатков у Виктории нет, а быть может, и верила в это. Она достаточно наивна, чтобы делить мир на белое и белое, которое притворяется черным.
К сожалению, порой мы настолько любим и дорожим человеком, что закрываем глаза на его отрицательные черты. Пурит жила так, как привыкла: брала от жизни все, не отдавая ничего взамен, делая исключение только для близких. Можно ли назвать такого человека хорошим? Вряд ли, но она была такой для Темо.
Мы не можем знать, что будет дальше, но мы можем жить сейчас. Иначе в погоне за будущим мы упустим возможность наслаждаться настоящим.
Глава 2. Кларисса Роуз Бьен
Бывают люди, которых вы не заметите, даже если будете находиться с ними в одном помещении несколько часов. Или забудете имя такого собеседника буквально через минуту после знакомства. Этакие люди-невидимки. Они вроде есть, и вы точно помните, что такой человек существует, но спустя полчаса вы с трудом вспомните голос или внешность и непременно зададитесь вопросом: а разговаривал ли вообще этот человек? Называл ли свое имя? Кто он? Но тут же выбросите это из головы, поскольку у вас найдутся дела поинтереснее, чем думать о ком-то настолько невзрачном и блеклом.
Это люди на последней парте, или та самая одноклассница, которую вы с трудом вспоминаете, открыв альбом, или тот мальчик, что сказал около десятка слов за все школьные годы. Вы знаете, о ком я, но вам совершенно не стыдно за то, что вы о них забыли. Ведь так? Вы скажете, что этот человек сам ничего не сделал, а я отвечу, что это вы не потрудились его узнать.
Кларисса была как раз из тех самых людей-невидимок. Она почти не разговаривала, и голос ее был столь тихим и спокойным, что расслышать ее с первого раза являлось большим достижением. Она была незаметной, и никто не стремился с ней общаться, предпочитая не обращать на нее внимания. У нее никогда не было друзей. Люди бы и вовсе забыли, что она существует, если бы не ее «великолепная» сестра.
О да, Беатрис Бьен, вторая обсуждаемая всеми персона после Пурит. Некоторое время многие хотели с ней дружить, однако она оттолкнула всех, очевидно считая их недостойными своей компании. Она была надменной и, видит Бог, той еще стервой, но было в ней и нечто пугающее, отчего люди не смели оскорблять ее в лицо, осуждая тихо, в уголке, озираясь по сторонам. Кларисса никогда не понимала почему. Что в ней такого особенного? Ничего. Уж она-то знала ей цену. Беатрис не более чем высокомерная и избалованная девчонка, полагающая, что она одна на свете такая распрекрасная и талантливая. Оттого она и цеплялась к Темо, завидуя, что кто-то посмел иметь столь высокие баллы. Одно дело – такая же выскочка Пурит, и совсем иное – нищенка без родословной за спиной. Бедная Беатрис! Очевидно, ее эго и самооценка очень страдали от этого.
Как вы считаете, наша жизнь предопределена изначально или мы сами творим свою судьбу? Как знать, какое событие может стать решающим. Отправной точкой, разделяющий мир на до и после. Когда мы можем управлять, а в какие моменты жизнь решает за нас? И кто в таком случае творец? Кто управляет происходящим? Мы или все же цепочка случайных событий? Не думаю, что человечество когда-либо получит ответ на этот вопрос.
Большую часть своей жизни Кларисса чувствовала себя лишней, в том числе и дома. Ее семья вела себя с ней холодно и отстраненно, словно она была для них чужой, но никто не объяснял ей почему.
Лицо отца, всегда серьезное и отстраненное, мигом преображалось, стоило ему столкнуться с ней взглядом. Он поджимал губы и отворачивался, будто одно существование Клариссы вызывало в нем нескрываемое отвращение. Беатрис, в свою очередь, смотрела на нее либо с безразличием, либо со снисхождением. Не было у них ни любви, ни тепла для нее. Но она никогда не понимала, что сделала не так.
Кларисса сидит в своей комнате, на старой кровати, купленной, наверное, еще в период раннего детства, поскольку отец редко выделял на нее деньги. Вещи ей покупались строго по необходимости, в те моменты, когда она не могла довольствоваться чужими. Одежда донашивалась за Беатрис. Гаджеты либо доставались от нее, либо вручались ей отцом, неизменно ворчащим при этом о бессмысленных тратах. Он старался экономить на ней как мог: приносил устаревшую технику из компании, почти не пишущие ручки, сточенные карандаши. Почти все, что у нее было, не принадлежало ей лично. У нее были только старый плюшевый медведь, несколько детских фотографий и розовое платье в шкафу, которое никто не решился выбросить. Вот то, что она могла называть своим.
Она вспоминает, что когда-то давно все было немного иначе. Жизнь казалась такой беззаботной и счастливой. Ей было тогда не больше пяти, но она помнит, как сестра читала ей на ночь сказки, иногда оставаясь с ней. Как та заплетала ей косички неумелыми детскими руками. Помнит, как позже, когда нужно было готовиться к школе, Беатрис учила ее писать и читать, терпеливо повторяя снова и снова одну и ту же информацию. Вечерами сестра приходила к ней, и они вместе смотрели мультики. Лишь со временем Кларисса поняла, что Трис не любила их и смотрела только ради нее. И что игрушек у сестры она никогда не видела, хотя у нее самой они когда-то были. У Беатрис она помнит лишь множество книг. Она постоянно читала. В сентябре, в день рождения Клэр, она часто мрачнела и позволяла себе грустить в одиночестве, но все равно защищала от особенно злого в этот день отца. Клариссе до сих пор непонятна причина подобного поведения.
Сейчас все спокойнее: отец остается допоздна на работе, а потом приходит пьяный, Беатрис же уезжает куда-то на весь день и возвращается с непонятным блеском в глазах. В год, когда Клариссе было около семи лет, привычная жизнь навсегда изменилась.
В тот день сестра провожала ее в школу с затаенной тоской в глазах, но пообещала, что они обязательно посмотрят какой-нибудь мультик вечером. Когда Клэр вернулась домой, с радостной улыбкой подбежав к сестре, чтобы рассказать ей о своих достижениях на уроке рисования, то столкнулась с безжизненным взглядом, от которого мурашки бежали по всему телу. Беатрис заявила, что она слишком взрослая, чтобы и дальше с ней нянчиться, что у нее есть дела поважнее, нежели выслушивать детские восторги. И просто ушла. Кларисса ничего не поняла. Она рыдала всю ночь, а после долго ходила за сестрой хвостом, прося прощения за все, что только можно. Клялась быть лучше, но в ответ получала равнодушное: «Отстань, ты мне мешаешь. Мне нет дела до твоей жизни».
И мир Клариссы поделился на до и после. До, где у нее не было любящего отца, но была сестра, которая заботилась о ней и всегда находилась рядом. И после, когда Клэр осталась совсем одна при живой семье.
Беатрис с каждым годом становилась все хуже. Ее сердце будто черствело и становилось холодным, как в сказке о Снежной королеве. Быть может, ей попал осколок в глаз? Кларисса не знала. Но со временем решила, что эта девушка просто не могла быть ее сестрой. Ее сестра мягко улыбалась краешками губ, через силу смотрела мультики и скрывала печаль. Беатрис Бьен не улыбалась вовсе, она растягивала губы в ухмылке или в ледяной улыбке, от которой мурашки бежали по спине. Беатрис Бьен никогда не грустила, не теряла самообладания и не делала ничего для других, живя лишь для себя. У Беатрис Бьен, кажется, и не было сестры вовсе.
И теперь никто не защищал ее. Когда Кларисса стала старше, отец перешел к открытым оскорблениям. «Лучше бы ты никогда не рождалась», – бывало, говорил мужчина, не скрывая неприязни. «Займись делом. Принеси, наконец, пользу», – добавлял он, отправляя ее перебирать бумажки или проверять цифры в отчетах компании. «Ты бесполезная», – слышала она в свой адрес по сотне раз в месяц, а бывало, и за день.
Что же до старшей… На нее он смотрел с гордостью, представляя гостям как свою талантливую дочь. Нарочно при этом забывая о младшей. «Старшая красавица, а эта так, в довесок». Дополнение, которое не отличалось ни красотой, ни умом своей блистательной сестры.
Надо признать, Беатрис действительно получала хорошие оценки по всем предметам, которые взяла. У нее имелись музыкальные способности, но отчего-то на скрипке она играла редко. Она увлекалась стрельбой. Непонятно только зачем. Может, сбрасывала злость? Не важно, но отчасти похвала была заслуженной. Вот только отец никогда не говорил, что у него есть еще один ребенок. Клариссу он не упоминал ни разу, будто ее не существовало вовсе. Пока старшая сестра получала овации, младшей было предписано сидеть в своей комнате и не высовываться. «Чтобы не позорить меня и Беатрис перед многочисленными гостями», – пояснял он обычно, захлопывая дверь. Она слышала, как внизу люди смеялись, но никогда не была частью этого веселья. Как будто и не член семьи вовсе.
Может, так и есть? Когда Кларисса была маленькой, она считала себя приемной и надеялась, что кто-нибудь ее заберет. Лет в девять она думала, что Беатрис рассказали правду про Клэр, поэтому она изменила к ней свое отношение. Зачем ей заботиться о чужом человеке? Но, как оказалось, они все-таки являлись ее родственниками, что было немного разочаровывающим. Потому что вел себя родной отец так, словно растил смертельного врага.
Кларисса помнит, как в один из дней он позвал ее к себе в кабинет, велев взять с собой альбом.
Девочка идет с радостной улыбкой, она желает признания от отца и охотно показывает ему рисунок с какой-то зверушкой. Учительница поставила ей высший балл за него. «Мисс Труман говорит, у меня талант», – гордо произносит Клэр, пока отец держит в руках ее работу. Он внимательно вглядывается, но не в рисунок, его глаза направлены на нее. Девочка искренне надеется, что вот оно: он наконец похвалит ее, скажет, что она молодец, что достойна фамилии Бьен и не просто занимает место. Вместо этого отец разрывает рисунок на мелкие кусочки, швыряя их в лицо маленькой Клэр. «Твоя учительница безмозглая дура, а ты бесполезное существо, которое ничего не добьется в жизни. Если я еще раз увижу, что ты рисуешь, то выпорю ремнем и выброшу все твои игрушки. Надеюсь, твоего ума хватит, чтобы запомнить мои слова», – выпаливает он и, грубо схватив ее за шиворот, бесцеремонно выкидывает в коридор.
Как рисунок мог вызвать столько ненависти? В будущем она поняла, что дело не в искусстве. В большинстве случаев он попросту придирался к ней, и в этом не было никакого смысла, кроме получения удовлетворения от унижения беспомощного человека. Тем не менее Кларисса не пыталась даже узоры делать на полях. Ей не хотелось вызвать гнев отца. Беатрис спокойно занималась стрельбой, читала книги, изучала языки и делала все, что только заблагорассудится. Это бесило.
В глазах отца она единственная наследница и любимая дочь. Его милая принцесса, но Кларисса знала ей цену: самовлюбленная придурочная психопатка, вот кто она. Какой семейный бизнес? Разве она хоть что-то в нем смыслит? Все, чего достойна эта девушка, – смирительная рубашка и койка в палате с мягкими стенами, но кто станет слушать Клэр? Да и не пыталась она озвучить свои мысли вслух. Отец бил ее и за меньшее.
Что же дальше? В школе «Аврелия» Беатрис неожиданно столкнулась с проблемой: она перестала быть самой умной и более не занимала первое место, как привыкла, и Кларисса втайне испытывала злое удовлетворение от этого. Наконец-то хоть кто-то сказал папиной принцессе «нет». Вот только длилось это счастье недолго. Девушка быстро нашла себе жертву, которая не могла дать сдачи. Это было низко, но чему удивляться? Беатрис давно демонстрировала безразличие к окружающим и отсутствие какого-либо сострадания, так отчего ей быть доброй сейчас?
Кларисса могла лишь посочувствовать Темо. Она не в силах ей помочь. Пожалуй, это было трусостью с ее стороны – стоять, не вмешиваясь, но как иначе? Защитить Кристен – значит попасть под удар. Вот только у Темо есть влиятельная подруга, а у нее нет никого, кроме себя. Зачем рисковать своей шкурой ради человека, которого и без нее есть кому спасать?
Мы не всегда можем поступать так, как нам хочется. Иногда нужно думать о последствиях. Ничего личного. Каждый сам за себя. Кларисса выбирает вечно уживаться со своей совестью, нежели один раз поступить правильно, а потом побираться по помойкам. Кто ей тогда поможет? Кристен? Сомнительно. Порой стоит поступиться принципами, как бы плохо это ни звучало.
Кларисса завидует Виктории Пурит из-за ее яркости, открытости, свободы. Пурит всегда притягивала людей своим обаянием, искренностью, харизмой.
Кларисса немного ей восхищалась и хотела такую жизнь: делать что вздумается, быть популярной, иметь друзей. У Виктории Пурит есть все, о чем только можно мечтать. У Клариссы Бьен нет ничего, кроме горечи.
Ее размышления прерывает грохот снаружи. Она так погрузилась в свои мысли, что не сразу услышала стук в дверь. Непозволительная роскошь и неосмотрительная ошибка с ее стороны. Быстро вскочив с кровати, она поспешила выйти, поскольку отец – а это наверняка был он – по какой-то причине никогда не заходил в ее комнату.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает мужчина без приветствия. Он смотрит презрительно и явно злится. – Разве я не велел тебе разобраться с бумагами, ты, бесполезная бестолочь?
– Прошу прощения, отец, – смиренно отвечает Кларисса, низко опустив голову и глядя в пол. – Сейчас же займусь.
– Уж постарайся, – шипит он сквозь зубы.
Он может ударить ее в любой момент, если ему не понравится ответ или тон. Она проглатывает обиду и молчит. Она знает, как его бесят ее болтовня и слезы. Отец бросает взгляд на часы, что находятся у него на руке, и добавляет:
– У тебя не больше двух часов на это. Вечером ко мне придут важные люди, документы нужны к этому времени. И если ты, ничтожество, не справишься, то пожалеешь, что появилась на свет. Ты поняла?!
– Да, отец, – спокойно говорит она, но внутри взрывается. Бесполезная? А где, собственно, прохлаждается его драгоценная Беатрис? Отчего же его принцесса ничем не занята? Уж она-то, наверное, приносит огромную пользу, тратя деньги и ничего не делая для компании.
– Правила помнишь? – презрительно уточняет он и, не дождавшись ее ответа, продолжает: – Зная, что ты тупая, повторюсь: вниз не спускаться, на глаза никому не показываться и в комнате своей не шуметь. Запомнила, дрянь?
– Да, – покорно шепчет Кларисса, подавляя опасное, но заманчивое желание выругаться.
– Тогда какого черта ты еще здесь?! – рычит отец. Должно быть, разочарован, что не нашел повода для того, чтобы ударить ее или наказать. – Тебе особое приглашение нужно? Вон пошла, и чтоб я тебя не видел!
Кларисса разворачивается и уходит, спиной чувствуя на себе тяжелый взгляд, полный ненависти. Если бы она посмела сделать шаг до этого, то он счел бы это неповиновением и ужасной дерзостью. «Не смей поворачиваться ко мне спиной, когда я с тобой разговариваю, тварь!» – взвизгнул бы он, а затем последовала бы пощечина. Если бы она позволила себе спросить разрешения, то столкнулась бы с насмешливым: «Ты что, настолько тупая, что не можешь понять, когда убраться? Может, мне еще говорить, когда тебе жевать, а когда дышать? До чего безмозглая!» Или, если у него скверное настроение: «Заткнись! Еще раз откроешь свой поганый рот не по делу, и я тебе так всыплю, что ты неделю будешь жрать стоя!» Она знала, чего от него ожидать. Она научилась улавливать малейшие изменения в его настроении.
Перебирая бумаги, девушка в очередной раз размышляла: почему к ней так относятся? Она делает все, что от нее требуют, не грубит, вечно находится в тени, не просит благодарности, а в ответ получает лишь презрение и ненависть. Почему? Может, ей стоит быть похожей на Беатрис? Насмехаться над всеми вокруг, ходить задрав нос и гордиться фамилией, как титулом. «Еще б ты что-то делала», – мрачно думает Кларисса. Такой ей стоит быть, чтобы на нее наконец обратили внимание? Нет. Это того не стоит, да и нашел бы отец все равно причину придраться.
Он ненавидел ее с детства. Было ли хоть когда-то иначе, она не знает. Может, при маме. Про мать ей никто ничего не рассказывал. Это всегда было запретной темой. Единственное, что Кларисса смогла выяснить за много лет, – это ее имя и то, что они имеют внешнее сходство. «Мама бы любила меня», – мысленно твердила себе маленькая Клэр каждый раз, когда отец кричал на нее или бил.
«Она бы не позволила так со мной обращаться», – успокаивала себя девушка, обнимая плюшевого медведя и плача в одиночестве. Пусть сейчас все плохо, но когда-нибудь станет лучше. Она узнает правду, возможно, съедет от этой чертовой семейки, и все наладится. Вряд ли, на самом деле, но убедить себя в обратном проще. Она справится, и они еще услышат ее имя.
Глава 3. Виктория Эбигейл Пурит
Мы действительно делаем выбор или это лишь видимость нашей свободы? Что есть жизнь на самом деле? А что мы подразумеваем под словом «свобода»? Это право выбора или право выбирать? Например, вы вольны выбрать собственный путь, но у вас нет на это средств. А у иного человека куча денег, однако он вынужден сидеть со своими мечтами ровно так же, как и вы. Разве не забавно?
Виктория родилась с серебряной ложкой во рту. У нее было все, о чем можно мечтать: самая лучшая одежда, игрушки, гаджеты. Отец не жалел денег для своего бесценного чада.
На одно Рождество он подарил ей кукольный домик и диадему, инкрустированную бриллиантами. Ее прихотям потакали и исполняли по первому зову. Новую приставку до официального выхода? Пожалуйста. Золотые карты?[4] Без проблем. Телевизор производства Yalos Diamond стоимостью больше сотни тысяч евро?[5] Легко. Она никогда не испытывала нужды в чем-либо, да и не представляла, как это – жить иначе. Но она ничего не ценила. Только требовала еще больше и больше, потому что всерьез считала, что так и должно быть.
Сперва занятия бальными танцами у первоклассного учителя, затем уроки плавания. И то и другое Виктория впоследствии бросила. Пробовала ходить на фехтование, но заскучала. Капризная принцесса. Столько начинаний, огромный потенциал, и ни одно дело она не довела до конца, кроме разве что изучения иностранных языков.
Виктория Пурит. Единственная наследница огромной корпорации. Шесть поколений ее семьи трудились, чтобы добиться успеха, и она знала, что когда-нибудь продолжит их дело. Она произносила свою фамилию с гордостью, но осознавала ли когда-либо, чего стоит это величие? Вряд ли. Ей нравилось хвастаться, а не задумываться об ответственности.
Отец, хоть и был скуп на эмоции, обожал ее до безумия. Сильно баловал, не выпускал за пределы особняка до одиннадцати лет и прощал любые шалости.
Однажды сказка закончилась. Отец посчитал ее достаточно взрослой для того, чтобы начать готовить к управлению корпорацией. «Ты должна оправдывать статус наследницы», – сказал он ей в день ее тринадцатилетия. Виктория, привыкшая к безделью, неожиданно столкнулась с кучей требований и обязанностей.
Ей терпеливо разъясняли тонкости ведение бизнеса, следили за ее поведением в обществе и заставляли заучивать предметы, которые пригодятся ей в будущем, наизусть.
Позволить вести себе иначе она могла лишь в школе, да и то настолько, насколько ей разрешили. Все чаще Виктория ощущала себя связанной по рукам и ногам. У нее было все, кроме выбора.
Она помнит, как однажды, лет в четырнадцать, принесла тест по экономике. Она получила девяносто пять баллов, и это был один из лучших результатов. Только одно омрачало ее восторг: Беатрис Бьен получила сто. Отец ознакомился с ее результатом и скривился от цифр так, словно увидел проходной балл. Для него этого было недостаточно. И никакие возражения не принимались.
– Твои оценки никуда не годятся, – качает он головой с нескрываемым разочарованием.
– Но это хороший результат! – возмущается Виктория.
Как он смеет разговаривать с ней так пренебрежительно и смотреть столь опечаленно, словно она худшая в школе? Да, ей неприятно быть на втором месте, но, в конце концов, это не критично, и он мог бы похвалить ее вместо того, чтобы поглядывать с явным неодобрением.
– Но не отличный, – твердо отвечает отец и раздраженно потирает переносицу. Он встает, поворачивается к окну, сжимает руки в кулаки и цедит презрительно: – Какая-то наследница вчерашних торговцев лучше, чем ты. Ты Пурит. Первое место твое по праву рождения, тебе следует больше учиться.
– Я и учусь! – обиженно кричит она.
Ей не нравилась учеба, обычно не хватало терпения, усидчивости или интереса к предмету, но она старалась, понимая, как это важно. Отец никогда не ценил ее усилия, а только требовал большего.
– Я сказал – учиться, а не пререкаться со мной, Виктория, – строго произносит мужчина.
На секунду ей становится стыдно за свое детское поведение, ведь, в конце концов, он заботится о ее будущем, о престиже их семьи, и она хочет извиниться, но все эти желания рушатся, когда он добавляет:
– Исправишь оценки в течение недели. Я многое позволял тебе, и одно допускаю сейчас, не заставляй меня принимать меры. Разговор окончен.
С тех пор она занимает первое место. Лучшая в учебе, в спорте, да и вообще во всем. Номер один. Пурит. Звучит так гордо и естественно, правда? А за фасадом – отвращение и одиночество. Гордился ли отец теперь? Иногда она видела на его лице скупую улыбку; может, он любил ее, но корпорация всегда была для него важнее. Он хотел, чтобы она соответствовала. И она оправдывала его ожидания. Но не совсем.
Виктория училась, много времени уделяя чтению учебников, прохождению тестов и переделыванию некоторых заданий. Она из кожи вон лезла ради отличных оценок, но… Беатрис Бьен была лучшей. Эта стерва всегда идеально отвечала на вопросы преподавателей. Она ни разу не готовилась к урокам заранее, и Виктория была готова поклясться, что той не приходилось когда-либо прикладывать и треть усилий, которые тратит она сама. Чертова Бьен всегда все выполняла с легкостью, изяществом и простотой, словно с рождения обладала всевозможными навыками и умениями. В ее голову как будто была внедрена библиотека.
Виктория помнит, как лет в пятнадцать она торжествующе улыбалась, глядя на работу, за которую получила сто баллов. Наконец-то. Но, обернувшись, она столкнулась с таким снисходительно-понимающим взглядом Беатрис. Она всмотрелась в ее лист, увидела девяносто девять и поняла: Бьен позволила ей быть первой. И все старания рассыпались как карточный домик, потому что она только казалась лучшей, но никогда ей не являлась. А Бьен улыбалась так спокойно, словно ее ничуть не заботило происходящее. Гребаная идеальная Беатрис, которую ей перестали ставить в пример, все еще была на первом месте и всегда будет, только теперь об этом знают лишь двое.
После этого Виктория стала ходить на вечеринки, отчасти как протест отцу, ведь сколько еще она может притворяться идеальной, когда на самом деле это далеко не так? Ей хотелось быть собой.
Иногда на тусовки она брала с собой Кристен, но чаще сбегала туда в одиночку. Ей пришлось закончить с этим примерно через неделю после своего шестнадцатилетия. В тот день она поехала одна в какую-то богом забытую хибару – веселиться с едва знакомыми ребятами из старших классов, и черт знает, что там было. Кажется, они играли в «Правда или действие» и танцевали, и она очень много пила, даже не глядя, что именно. Потеряла контроль над собой, отключилась, и никто не нашел ничего лучше, чем вызвать такси и запихнуть ее внутрь. А если этот водитель был маньяком? К счастью, ей не довелось узнать. Охрана отца подоспела к тому моменту, когда такси только отъехало от дома.
Отец не кричал на нее, но смотрел так укоризненно-разочарованно, что хотелось пойти и выпрыгнуть из ближайшего окна или удавиться, да хоть бы и галстуком, лишь бы не видеть это выражение лица. Она зашла слишком далеко и осознавала это. Отличная была бы концовка ее жизни: Виктория Пурит умирает от алкоголя в шестнадцать лет черт знает где. Это определенно не то, к чему она стремилась. Она решила не пить вовсе, просто на всякий случай.
Не все так мрачно в ее жизни, как кажется на первый взгляд. У нее есть лучшая, хотя правильнее сказать – единственная, подруга. Кристен была наивной и доброй девчонкой, верящей в любовь и мечтающей помогать людям. Так нелепо. Ей было лет двенадцать, не больше, когда они познакомились. Виктория сбежала от охраны отца, чтобы повеселиться, как те ребята, которых она часто видела на детской площадке, когда проезжала мимо. Ей тоже хотелось покататься на качелях, поиграть в песке, испачкать эту дорогую одежду, в конце концов. Там она и встретила Темо. Та понятия не имела, кто она, и хотела узнать только Вики, не будущую владелицу корпорации, не дочь того самого Пурита, а ее саму. После примерно двух часов общения девочка протянула ей руку и с неуверенной, но искренней улыбкой предложила: «Давай будем друзьями». Друзьями? У Пуритов их никогда не было. Либо будущие партнеры по бизнесу, либо всякие подлизы. Но Кристен не нуждалась ни в ее деньгах, ни в статусе. Она была такой счастливой и беззаботной, с растрепанными волосами, в дешевом свитере и в джинсах, заляпанных грязью и песком. Нелепость.
Виктория думала секунд пять, прежде чем пожала протянутую руку и кивнула, расплываясь в улыбке. В груди потеплело. Подруга. Неужели теперь она будет не одна? Почему такая солнечная девочка вообще предложила ей дружбу? Разве она стоит того? Даже спустя столько лет непонятно. Они общались около полугода, переписываясь в социальных сетях и созваниваясь по телефону.
В тринадцать, когда отец взялся за ее воспитание как наследницы Пурит, она потребовала от него оплатить обучение подруги в школе «Аврелия» в обмен на свое послушание и следование указаниям. Сказать, что тот был не в восторге, было бы преуменьшением века. Он пришел в бешенство от ее выходки, упрямства, с которым она отстаивала свою позицию, и ультиматума, который она посмела ему выставить: либо Кристен, мнения которой она даже не спрашивала, будет учиться вместе с ней, либо идеальную наследницу он ни за что не получит. Они ругались, наверное, неделю, прежде чем отец сдался и согласился на ее условия. В прессе этот жест он выставил как акт благотворительности, что даже прибавило ему очков в обществе.
Виктория же столкнулась с той стороной, которую до этого не замечала: лицемерие, снобизм, презрение. Люди говорили, что это огромная милость для такой нищенки, как Темо. Шептали, что наследница перебесится: «Переходный возраст, вы понимаете». Снисходительно качали головой, улыбались и смотрели на нее на мероприятиях как на маленькую неразумную девочку. Это раздражало. Все чаще хотелось уехать, бросив все, чтобы никогда больше не видеть эти надменные лица. Однако ей слишком нравилась ее жизнь.
Потом в сторону Кристен она начала слышать насмешки и в школе, сперва редкие, безобидные, затем более жестокие. Ребята трусливо замолкали, стоило ей войти в класс или появиться в коридоре. С ней никто не хотел ссориться. Так было до Бьен. Точнее, до того момента, как Беатрис решила действовать открыто. И ведь чертовка ничего не делала ей лично, все так же позволяя быть первой, все так же снисходительно улыбаясь на общих уроках, все так же выбешивая своей идеальностью, но теперь та цеплялась к ее лучшей подруге.
Однажды отец решил с ней это обсудить. Он отозвал ее в сторону во время работы с документами в офисе и посмотрел сверху вниз, словно на провинившегося ребенка.
– Слышал о твоем конфликте с Бьен, – начал разговор он, мигом становясь серьезным. – Что я говорил о поведении, недостойном человека твоего положения?
– Но отец! – возмущенно вспыхнула она. В конце концов, это лицемерно с его стороны. Он сам тот еще сноб. – Я просто показываю ей ее место.
– Ты позоришь нас, – вздохнул он, сжав челюсти. На его лице появились первые признаки раздражения. – Люди скажут, что я воспитал избалованную пигалицу без грамма ума. Что ты устроила?
– Ничего такого. Беатрис слишком высокого мнения о себе и смеет открывать рот в мою сторону, – протараторила Виктория, обижаясь на замечание отца. Почему она не может позволить себе даже такую малость? Ей что, надо молчать все время, как гребаной леди? – Я просто опускаю ее с небес на землю.
– Ты недалеко от нее ушла в плане высокого самомнения, – сдержанно произнес он и продолжил, чеканя каждое слово: – До меня дошли интересные сведения. То, что ты Пурит, не означает, что нужно кричать об этом на каждом углу. Это не делает тебе чести. Я хотел, чтобы ты чувствовала ответственность, зная, с чем тебе предстоит столкнуться в будущем, а не мнила себя бессмертной. Иногда мне кажется, что лучше бы моей дочерью была Беатрис. Подумать только, Бьен оказалась куда сообразительнее. Что только я упустил в твоем воспитании?
– Отец…
– Помолчи, Виктория, – прервал ее он со скрытым недовольством в голосе. – Ты попросила взять в школу твою подругу, и я уступил, хотя считал, что ей там не место. И теперь я получил этому подтверждение. Все твои конфликты с Бьен происходят из-за этой девчонки, что куда ниже нас. Она не принесла ни тебе, ни мне ничего, кроме проблем. Ты можешь делать все что угодно, пока это не затрагивает мою репутацию. Мне плевать, что говорит Беатрис, это не моя забота. Ты не должна опускаться до подобных бесед и вести себя как плебейка, позоря фамилию. Я очень в тебе разочарован. Ты унаследовала от своих предков все, кроме мозгов.
С этими словами отец выходит из кабинета, оставляя ее в одиночестве. Чертова Беатрис Бьен даже сейчас на шаг впереди! Какая разница, что она настоящая сука, да, папа? Это неважно, ведь у нее оценки отличные, она всегда знает, что сказать, и выходит сухой из воды. Удачливая паскуда, словно в детстве в «Феликс Фелицис»[6] купалась. Разве это справедливо – отчитывать ее за то, что она защищала подругу? Как она должна была поступить? Промолчать? Предложить Бьен выпить чаю и завести светский разговор о погоде? Она поступила так, как считала правильным, и ей ничуть не стыдно за это.
Теперь приходилось следить за языком. Она не имела права ослушаться отца и бунтовать могла только у себя в комнате. Виктория старалась издеваться в безлюдных местах, чтобы не было лишних свидетелей, поэтому не препятствовала прогулкам Кристен по школе. Так у нее появлялась возможность оскорбить Беатрис. Отомстить ей: за учебу, за ухмылку, за вечное ощущение того, что она сделала недостаточно, и за подругу. Отец запретил ей попадаться и позорить семью – что же, она не будет.
Подруга – единственный ее выбор за много лет. Настоящая подруга, а не кучка обожателей. Она не позволит, чтобы с ней что-то случилось. Она о ней позаботится.
Что же это? Судьба или случай? Выбор или предопределенность? Виктория считает, что все расписано и мы вольны немногое менять в своей жизни. Она цепляется за Кристен как за видимость свободы, не понимая, что делает. Девочка, что не знает, чего хочет. Вечно неопределившаяся. Ее бросает из крайности в крайность. Она осознает важность корпорации, но при этом ставит свои желания выше. Девочка, обижающаяся на правду, избалованная, не привыкшая к отказам, страдающая от долга, но одновременно наслаждающаяся своим статусом. Она хочет быть наследницей, но не желает нести ответственность.
Бывает так, что человек находится не на своем месте. Родился не в той семье. Именно это случилось с Викторией. Такие, как она, плохо просчитывают ходы наперед. Живут моментом, счастливые до безумия, но быстро перегорают. Ей бы так жить. Слишком уж свободолюбивая. Может, она бы путешествовала по миру, спала в мотелях и играла на гитаре, попивая кофе из кружки. Ее эстетика – это движение, огонь, танцы на улицах и безудержный смех. Таких людей не заставишь сидеть в офисе, не для того они рождены. Вот только у нее нет выбора. Что из этого выйдет? Покажет лишь время.
Глава 4. Кристен Элизабет Темо
Мы часто забываем, насколько окружающий мир несовершенен и полон несправедливости. Зачастую люди живут не оглядываясь по сторонам, не задумываясь над тем, что происходит и какое значение мы имеем, а ведь порой хватает одного человека для того, чтобы изменить несколько жизней. Реальная жизнь – это не сказка со счастливым концом, где каждый получает то, о чем мечтает. Вы можете быть бесконечно прекрасным человеком и жить хуже какого-нибудь богатого эгоцентричного ублюдка, и вы так и умрете в нищете, а он доживет до глубокой старости, купаясь в деньгах.
Мы живем в мире, где никому нет до нас никакого дела. Вы будете лежать на холодном асфальте, а прохожие лишь окинут вас безразличным взглядом и пройдут мимо, потому что у них, несомненно, найдутся более важные дела, чем помощь вам, а вы что ж, справляйтесь как-нибудь самостоятельно, не то наше доброе общество того и гляди обвинит вас в привлечении внимания. Или, упаси господь, в том, что вы злонамеренно отвлекаете добропорядочных граждан от их размеренной жизни своим нытьем и пустыми проблемами. Что вы, в самом деле, подняться не в состоянии? Только мешаете своим несчастным видом. Встаньте сейчас же и не морочьте людям головы. И постыдитесь: лежать на земле – это моветон, вам так любой человек скажет, вы что, не в курсе?
Быть добрым в наше время – непозволительная роскошь, а благородным – и подавно. Почему? Потому что вас непременно запомнят и постараются этим воспользоваться. Вашу вежливость сочтут за фальшь. Вашу доброту – за слабость, а ваше умение прощать назовут скрытой злопамятностью. А ведь существуют на свете личности, которые совершенно искренне помогают другим, не ожидая ничего в ответ, и интересуются самочувствием, потому что им не все равно. Они способны отдать вам всего себя, без остатка, чтобы помочь, но у них нет никого. Обычно такие люди одиноки и лишь растрачивают себя на других. Эту ситуацию хорошо описывает цитата: «Ты спасешь каждого, но кто спасет тебя?»
Тем ценнее самоотверженные люди. Мы забываем, как это – думать об окружающих, беспокоиться о ком-то, кроме себя. Утрирую? Оглядитесь вокруг. Посчитайте тех, кто спрашивает, как у вас дела, действительно желая получить ответ, и вы увидите. Много тех, для кого этот вопрос дежурный. Понаблюдайте. Вы очень удивитесь, как мало тех, кому не плевать на ваши проблемы и мнение.
Кристен относилась к тому редкому, почти вымирающему виду людей, умеющих прощать и надеяться на лучшее вопреки всему. Такие, получая пощечину, не подставляют другую щеку, нет, они прикладывают лед к покраснению и едят шоколадку, расплываясь в улыбке буквально через пару минут, ведь зачем зацикливаться на плохом, когда в жизни столько прекрасного?
Вот и сейчас девушка уже выкинула из головы произошедший случай с Беатрис, переключившись на разговор с подругой.
Они шли по парку. Легкий ветерок нежно трепал их волосы, вдалеке щебетали птички, по небу неслись белые облака. Кристен вдыхает свежий воздух, расплываясь в блаженной улыбке. Как можно не восхищаться всем этим? Могла ли она не любить этот мир, когда он наполнен прекрасными вещами? Музыка, еда, вдохновляющая литература…
Одна природа стоит того, чтобы просыпаться каждое утро.
В парке был поющий фонтан, переливающийся всеми цветами радуги. Немалое количество всевозможных деревьев, аккуратно расположенных вокруг. Уютные скамеечки, скульптуры знаменитых людей, учившихся когда-то в школе «Аврелия». Милые клумбы с цветами. Больше всего ей нравились ромашки и сирень, расцветающая ближе к весне. Сейчас деревья стоят с пожелтевшими, полопавшимися листьями, однако цветы все еще не пожухли и все так же радуют глаз.
Кристен оторвалась от размышлений, услышав, как Виктория, заскучав, стала напевать какую-то песню. Она подошла ближе, чтобы разобрать слова, но это был незнакомый ей язык:
«O partigiano, portami via,
O bella ciao, bella ciao,
bella ciao ciao ciao!
O partigiano, portami via,
Che mi sento di morir»[7].
Голос у нее был чудесный, завораживающий, и Темо с удовольствием слушала. Звучало очень красиво. Виктория всегда была такой непостоянной.
Сейчас поет, покачиваясь в такт музыке, а в следующий момент уже отстраняется от мира, буквально уходя в себя. Переменчивая, совсем как погода. Порой она хмурилась, а в следующее мгновение принималась хохотать, вспомнив нечто забавное. Она была самым удивительным человеком, которого ей приходилось встречать.
– Прекрасная песня, – говорит Кристен и подмечает, как подруга чуть вздрагивает от неожиданности. Она улыбается и спрашивает с любопытством: – О чем в ней поется?
– Это песня времен войны. – На лице Вики появляется мягкая улыбка, которую тут же сменяет игривая насмешка. – А поется там про одну красотку вроде тебя.
– Не смешно, – ворчит Темо, понимая, что подруга снова подшучивает над ней. Впрочем, как обычно. – Песня явно не об этом.
– О, так ты выучила итальянский? – приподнимая бровь, интересуется Вики и фыркает. – А испанский знаешь, Te amo?
В этом вся Виктория. Помнится, Кристен однажды сожгла печенье в микроволновке, и подруга подкалывала ее примерно месяц, прежде чем успокоилась. А недавно она услышала одну из песен Рианны и сочла безумно уморительным, что название похоже на ее фамилию.
Темо вспоминает, как год назад летом они ездили за город посмотреть одну заброшенную и полуразрушенную достопримечательность. Раньше это был дом одного купца, но во время войны он частично сгорел, и сохранился только парадный фасад, довольно внушительная и впечатляющая его часть, оставшаяся доживать свой век, поскольку никто не собирался реставрировать когда-то величественное здание. Когда они приехали, Кристен сразу восхитилась остатками былого великолепия и немного загрустила от мысли, что все это так и останется разрушенным. А Виктория спокойно наблюдать не могла. Она сразу залезла на самый верх и стала идти по узкой дорожке, которая раньше, видимо, служила соединением двух частей дома. Она была до того узкой, что на нее едва мог ступить один человек. У Кристен сердце екнуло от того, как подруга ловко залезла, прошлась по этой дорожке и добралась до самого края здания, где раньше были окна, по всей видимости, чердака. Однако на этом она не остановилась. Легким движением, словно находилась на твердой земле, Виктория обернулась, помахала ей рукой и медленно опустилась на каменные остатки подоконника, а возможно, стены – сложно сказать сейчас; но Пурит расположилась на развалинах так, будто это был не старый кирпич, а лежак на пляже, и крикнула, чтобы ее сфотографировали. Не зря же они тащились сюда. И когда Кристен трясущимися от страха руками сделала несколько фотографий, Виктория, прищурившись от яркого солнца, встала с присущим ей изяществом и так же легко прошествовала обратно, словно совсем не боялась упасть и разбиться к черту. Она будто не заметила этой высоты в добрых пятнадцать метров. И все, что подруга сказала ей после этого сумасшествия, было: «Выдыхай».
– О чем задумалась? – спрашивает Вики. – Беспокоишься о случившемся?
– Нет, – качает головой Кристен, замечая, что они уже вышли из парка и идут по улице. – А о чем размышляла ты?
– О Беатрис, – мигом мрачнеет подруга и чуть поджимает губы. – Ее нужно поставить на место, чтобы эта сучка даже не смотрела в твою сторону.
– Спасибо, что заботишься обо мне, Вики, – широко улыбается Кристен. В очередной раз придя к выводу, что ей очень повезло ее встретить. Кто бы еще думал о ней, пытался защитить? Никому не было бы до нее дела. – Ты всегда спасаешь меня.
– Разве могу я тебя бросить? – игриво интересуется подруга, но в следующий момент хмуро добавляет: – Ты заслуживаешь большего. Таких ситуаций быть не должно.
– Меня не сильно любят в школе, – пожимает плечами Кристен. Она недостаточно хороша для них и, естественно, не знаменита, что тоже играет свою роль. – Бьен просто показывает это более открыто.
– Это не значит, что я позволю ей относиться к тебе подобным образом, – рычит Вики, и Темо невольно вздрагивает от ее тона. Заметив это, Виктория смягчается и тепло произносит: – Не беспокойся ни о чем.
– Беатрис, как и ты, очень красивая, – грустно бормочет девушка. – А я заурядная и не богатая, что делает меня мишенью для остальных. Я никто и всегда буду никем в их глазах.
– Не смей так говорить! – Вики сильно сжимает ее плечи и ощутимо встряхивает. – Ты стоишь тысячи таких, как Беатрис. И ты самый прекрасный человек, которого я знаю. Ты лучше всех, кто здесь учится. Знаешь, у этой конченой Бьен, может, и куча денег, но у нее никогда не будет способности сопереживать, как у тебя, а это гораздо более ценно, потому что деньги ты можешь заработать, а человеком нужно родиться.
– Спасибо, – неуверенно шепчет Кристен.
Может ли сказанное быть правдой? Вряд ли Вики врет, но что, если это попытка утешить ее? Что в ней, Кристен, такого особенного? Она никак не может быть лучше Беатрис и уж тем более Виктории. Почему они вообще дружат? Она качает головой, отгоняя эти мысли. Нельзя о таком думать. «Будь благодарна», – мысленно напоминает себе она. Никто не обязан с ней нянчиться и заботиться о ее благополучии.
Бьен, наверное, просто срывает на ней свою злость. Вероятно, у нее какие-то проблемы – например, требовательные родители, которые не говорят ей о том, как любят ее. Люди не становятся плохими без причины. Кристен уверена, что за ненавистью к ней стоит что-то серьезное. И как можно мстить Бьен, если у нее и без того жизнь, должно быть, нелегкая? Пощечина неприятная, однако зачем на этом зацикливаться? Она уже ее простила. Когда-нибудь Беатрис надоест издеваться. Стоит только подождать немного. Не убьет же она ее, в самом деле.
– Вики, – зовет Кристен, – пообещай не мстить им.
– Клариссе – пожалуйста, – фыркает подруга, – но Беатрис получит по заслугам.
– Ты хороший человек, Вики, – совершенно искренне выпаливает Темо. – Не надо. Я знаю, что ты выше этого.
– Но не Беатрис, – с присущим ей упрямством говорит девушка. Она складывает руки на груди, явно собираясь отстаивать свою позицию.
– Вики, забудь, о ней. – Кристен мягко улыбается, дотрагиваясь до ее руки, тем самым пытаясь успокоить. – Пообещай не делать глупостей.
– Глупостей? – уточняет Виктория. На ее лице появляется хитрая ухмылка. Она прикладывает правую руку к груди и торжественно обещает: – Хорошо, я клянусь.
– Правда? – Темо радостно смеется, сжимает подругу в крепких объятиях и шепчет: – Я знала, что ты поступишь правильно.
Вот только понятие это у каждого свое. Мы можем очаровательно заблуждаться. Искренне верить в ложь. Отрицать правду. Пока мы живем, считая свои убеждения незыблемыми, то стоим на твердой почве. Начинаем сомневаться – падаем. Кристен столкнется с реальностью когда-нибудь, но не сейчас. Однажды жизнь все расставит по своим местам.
Глава 5. Виктория Эбигейл Пурит
Мы никогда в итоге не получаем того, что хотим. Жизнь – не сказка, где росчерк волшебной палочки магическим образом решает все проблемы. В реальности все свои желания мы воплощаем сами, и только степень нашей успешности влияет на скорость воплощения желаний. Если у вас что-то не получается, то вы можете винить в этом только себя. Жаловаться на высшие силы – удел слабых.
Виктория с раннего детства слышала от отца истории об успешных людях и о том, как важно быть усердным, амбициозным и упрямым, чтобы добиваться целей. И неважно, каким путем. «Моралью озабочены только неудачники. Если хочешь что-то получить – будь готова идти по головам других», – сказал он, когда ей было около восьми лет. И она хорошо запомнила эти слова, заучив их так же, как и семейный девиз: «Natus vincere». Рожденные побеждать, и имечко ей отец выбрал соответствующее. Виктория знала, что способна на большее. Она была уверена в том, что в будущем превзойдет своих славных предков, потому что не обременена какими-либо принципами. Но жизнь внесла свои коррективы.
Виктория начала меняться, когда встретила Кристен: осознавать, что не все средства хороши и некоторые способы достижения целей недопустимы и кощунственны, что она не хотела бы добиться славы бесчестным путем и что принцип «Никаких не стесняясь путей» – не для нее. Вот только бизнес, как и политика, редко строится на справедливости. Ее мир немного дрогнул. Она не желала притворяться и отыгрывать роль всю жизнь, ей претили фальшь и лицемерие, но разве у нее есть выбор?
Виктория, как и многие люди, полагала, что деньги и власть сделают ее счастливой. Только они не приносили особого удовлетворения. Статус, конечно, открывает многие двери, но открыв их, мы задаемся вопросом, а стоило ли? Может, раньше было лучше? Власть не так уж безгранична, а ответственности оказалось куда больше, чем она предполагала. Свободы, которую девушка рисовала в своей голове, никогда не существовало. Да и что такое свобода в принципе? Право выбора? У богатых его еще меньше, чем у бедных. Пресса, мнение окружающих, люди, только и ждущие ее провала.
Но жизнь не всегда была такой. Когда Виктория была маленькой, отец находил время, чтобы поиграть с ней, а пару раз они даже устраивали марафон по «Звездным войнам», объедаясь пиццей и мороженым. Это было так давно, что иногда кажется не воспоминанием, а сном. Чем взрослее она становилась, тем меньше он уделял ей внимания, предпочитая заниматься делами. Ее оставляли на нянек, а после девяти лет – на приставленную охрану. Отец стал возвращаться поздно, уставшим, и ему не особо было интересно, как у нее дела, и тем более у него не было желания выслушивать ее восторженные рассказы о том, что она сделала за день. У нее было много игрушек, наверное, втрое больше, чем у любых других детей, но порой ей становилось тоскливо.
Охрана выполняла четко поставленную задачу: следить за тем, чтобы с ней ничего не случилось. Гуляли они чаще всего рядом с особняком, а если и случалось выбираться за его пределы, то с ней всегда кто-то находился рядом, и ни один ребенок не мог к ней приблизиться. Общаться было запрещено. Папа твердил, что это исключительно для ее же безопасности. До двенадцати лет она обучалась на дому, но, как и любому ребенку, ей было скучно. Отец думал, что дает ей все, при этом не давая ничего. В конце концов это привело к тому, что в один день она просто сбежала от охраны, и удивительно, что ей потребовалось для этого столько времени.
Когда-то у нее была мать, но она ушла от них очень давно. Виктории было около двух лет тогда, поэтому она ее даже не помнит. В детстве ей было интересно, что эта за женщина на фотографии? Любила ли она ее? Сожалела, что бросила? Но спустя время папа объяснил, что Мария – так звали ее мать – сделала то, что от нее требовалось: родила здорового наследника. Более в ней не нуждались. Родители не любили друг друга, их брак был исключительно по договоренности, что не редкость в их кругах.
Сперва Виктории было обидно, что у многих детей есть оба родителя, а ей достался лишь один, но затем она свыклась с тем, что в ее жизни нет матери. Если так лучше для династии, значит, не ей судить. Со временем она стала ощущать безразличие, смотря на женщину с фотографии, на которую все равно была ничуть не похожа. Виктория была истинной Пурит, как внешне, так и внутренне. Но иногда ее охватывало чувство одиночества. Порой ей хотелось, чтобы у нее была мать или брат с сестрой, однако в подобные секунды слабости она тут же брала себя в руки.
От мыслей ее отвлек стук в дверь. Отец зашел серьезный, как никогда прежде, и тяжело рухнул в кресло, стоящее напротив большой двуспальной кровати. Он привычно потер рукой переносицу. По этому жесту Виктория поняла, что разговор предстоит нелегкий. Вмиг растеряв обыкновенную веселость, она нахмурилась и села на черный кожаный диван, находящийся рядом с креслом, чтобы внимательно выслушать то, что скажет ей отец.
– Ты должна кое-что сделать, – без предисловий начал он. – Это очень важно для корпорации, и я не предоставляю тебе право выбора. Так что, пожалуйста, избавь меня от жалоб и нытья. Прими мои дальнейшие указания и выполни все в лучшем виде. Это ясно?
– Да, отец, – напряженно выдавила Виктория, скрестив руки на груди.
Ей уже не нравились его слова. Что он мог от нее потребовать? Шпионить за кем-то? Подставить кого-то в школе, чтобы иметь преимущество? В любом случае вряд ли это что-то хорошее, раз он упомянул, чтобы она не жаловалась. Скорее всего, это нечто ужасное и бесчестное, но это явно важно, поэтому она покорно спросила:
– Что за задача?
– Ты должна начать встречаться с Маркосом Северочезом, – произнес отец, встретившись с ней взглядом. – Мне не важны методы. У тебя есть месяц, чтобы заставить его влюбиться. Делай что хочешь, даю полную свободу действий в этом плане. Главное – результат. Насчет репутации не волнуйся. При необходимости я все улажу.
– Но отец! – возмущенно закричала Виктория. – Ты не можешь продать меня какому-то выродку, как подзаборную шлюху!
– Выбирай выражения, пожалуйста, – прошипел мужчина, и теперь он выглядел крайне раздраженным.
Она знала этот тон: так обычно общаются со своевольными подчиненными, находящимися в полушаге от увольнения. Ей совсем не нравится, что с ней разговаривают как с человеком второго сорта. Он поправил галстук на шее и, вздохнув, продолжил:
– Я не спрашивал твоего мнения и в дальнейшем попрошу воздержаться от подобных высказываний. Ты сделаешь как я велю. Я не прошу, а требую. Нам нужно, чтобы его родители согласились сотрудничать. Тебе разъяснить, что это значит, или хватит мозгов понять самой?
– Я понимаю, – пробормотала она. Ее подбородок вздернулся, руки сложились на груди в безмолвном протесте, и слова зазвучали с недюжинным упрямством в голосе: – Я не хочу этого делать!
– Мне плевать на твои желания, – безразлично отозвался он и, видимо осознав, что таким образом сделает только хуже, мягко продолжил: – У тебя есть определенные обязанности. Деньги не берутся с неба. Вся твоя одежда, гаджеты и драгоценности куплены мною. Ты тратишь огромные суммы, никогда не задумываясь о том, откуда они берутся. Теперь ты сможешь осознать ценность денег. Считай это работой во благо корпорации и опытом по достижению целей. Я же учил тебя не чураться любых методов, помнишь? К тому же требуется повстречаться с ним только до подписания контракта.
Такой же тон у него был, когда она капризничала в детстве. Что дальше? Он предложит ей мороженое, если согласится? Или добавит: «Будь умницей, сделай это для папы, ты же знаешь, как это важно». Что-то в этой жизни не меняется.
– Он мне не нравится, – недовольно высказалась Виктория и добавила еще более уперто, чем раньше: – Я не желаю опускаться до подобного. Может, у меня и есть долг дочери и наследницы, но это ниже моего достоинства.
– Боже, – обреченно выдохнул отец и, откинувшись на спинку кресла, приложил руку ко лбу. – Стоило заняться твоим воспитанием раньше. Это бизнес. В будущем тебе придется делать много неприятных вещей. Чего ты ожидала? Жить вечно как принцесса, не прикладывая усилий? По-твоему, я всегда поступаю как хочу? Будь моя воля, твоя подружка никогда бы не переступила порог школы. Я плачу немалые деньги за нее по твоей прихоти. Я трачу деньги на журналистов, чтобы твое поведение не стало достоянием общественности. И я пополняю твою карту баснословными суммами, которыми ты разбрасываешься. Теперь, пожалуйста, прекрати пререкаться, выбрось из головы нелепые мысли о «достоинстве», потому что никто не лишает тебя чести, и иди выполнять то, что велено. Мальчик из приличной семьи, так что если ты правильно разыграешь карты, то останешься в выигрыше. Не заставляй меня применять меры. Ты выполнишь мое требование в любом случае. Послушаешься сейчас – и, возможно, получишь награду, заупрямишься – и я выкину твою Темо к чертовой матери. Понятно?
– Да, отец, – процедила девушка и буквально выдавила из себя следующее: – Все будет сделано в лучшем виде.
– Уж постарайся.
С этими словами отец покинул ее комнату. Виктория в сердцах кинула первую попавшуюся вещь в стену. Кружка разбилась. «Ничего, купим новую», – устало подумала она и, поднявшись с дивана, почти прыгнула на кровать, заправленную дорогим атласным покрывалом бордового цвета.
Кто бы мог подумать, что он подарит ее какому-то никчемному парню, словно зверушку из магазина. Продал ее, как какую-нибудь вазу. И кому? Кретину этому несчастному! Маркос. Разве достоин он находиться рядом с ней? Нет. Конечно, она легко влюбит его в себя, вряд ли понадобится больше недели. Но почему отец не оставил ей выбора? Как он смеет распоряжаться ее жизнью? Требовать подобные вещи, при этом упрекая в растратах. Лицемер. Сам откупается от нее, чтобы не тратить время, и теперь попрекает. И, будто этого мало, он снова использует подругу в качестве рычага давления. Отец всегда манипулировал ею, только в детстве это хотя бы выглядело как забота.
Что сказать Кристен? Правду нельзя говорить ни в коем случае. Соврать? Держать отношения втайне? Виктория лежала на кровати, глядя на выкрашенный в голубой цвет потолок, и размышляла над тем, как все объяснить. Вмешивать подругу в дела корпорации не стоит. Это не ее дело.
Что обычно говорят в таких случаях? Влюбилась? В принципе, у Кристен нет причин ей не верить. Сложнее будет обмануть Беатрис. Эта стерва поймет и не упустит шанса все испортить. Как бы убрать ее с дороги так, чтобы отец не узнал?
Виктория прошлась задумчивым взглядом по комнате, остановив свой взор на светлом кофейном столике возле дивана. Записная книжка. «Кажется, у меня есть идея». У нее появилась мысль, как можно отвлечь Бьен и к тому же отомстить за подругу. Двойная польза.
Пурит встала с удобной и мягкой кровати, взяла в руки новенький мобильник и включила первую попавшуюся песню. «Power»[8], – машинально отметила она и увеличила громкость.
Что же, как учил отец, из всего надо уметь извлекать выгоду. Возможно, этот парень станет полезен не только своими родителями. Во всяком случае, необходимо увидеть в нем нечто большее, чем балласт. Нужно обратить внимание на его хорошие качества, если таковые, конечно, имеются, иначе терпеть его возле себя будет трудно. Что же до Кристен, то ей не нужно знать правду, и этого Маркоса на всякий случай она будет держать от нее как можно дальше. Виктория его заранее ненавидела и презирала. За что? За одно только существование. За одну лишь мысль, что придется тратить на него свое время. За то, что она будет меньше общаться со своей подругой. За то, что этот убогий не виноват и даже не знает, какую подлость ему предстоит пережить.
И почему жизнь не может быть чуточку проще? Разве Виктория так много просит? В последнее время она слышит от отца лишь упреки и речи о долге. Обязана, обязана, обязана. И никакой благодарности в ответ. Только еще больше требований. Наследница. Все ее достижения автоматически считались недостаточными. Чего он от нее хочет? Что, черт возьми, ей нужно совершить, чтобы он, наконец, назвал ее достойной? Звезду с неба притащить? Единорога найти? Создать машину времени? Вряд ли бы его это удивило. Снова толкнул бы целую речь о том, какая Беатрис умница, красавица и вообще идеальная дочь, в отличие от нее. Надоел. Удочерил бы уже эту Бьен проклятую, если она ему так нравится, та бы только счастлива была, все ей фамилия Пурит покоя не дает, а Виктория бы преспокойно себе жила в свое удовольствие без всех этих нравоучений. Но это невозможно.
За все в этом мире нужно платить. И, чтобы что-то получить, надо что-то отдать. У Виктории была роскошная жизнь, и, по правде говоря, она являлась довольно эгоистичным человеком, не привыкшим думать о ком-то, кроме себя, что неудивительно, учитывая, что большую часть времени у нее не было друзей, и, соответственно, не было опыта и понимания, как должны выстраиваться нормальные отношения. Даже сейчас она бесилась оттого, что отец использовал ее, а не оттого, что это аморально по отношению к парню. Мысль о низости поступка быстро улетучилась из ее головы. В первую очередь для нее было важно, чтобы Кристен осталась в школе. За все есть плата. Ты получаешь не меньше и не больше того, что уже отдал. Виктория получила подругу авансом.
Глава 6. Кларисса Роуз Бьен
Она сидит на кровати, неспешно перебирая волосы, наслаждаясь моментом тишины и одиночества. Ранние подъемы являются почти единственным временем, когда она предоставлена самой себе. Беатрис еще спит, отец уже уехал по делам, и Кларисса может спокойно погрузиться в свои мысли.
Многие люди мечтают о богатстве, славе или о вечной любви. Она же желает лишь свободы. Чтобы ее наконец оставили в покое. Убраться бы подальше из этого дома, города, страны, да только куда пойти? На что жить? Действительно никчемная. Ни разу не работала, не считая заданий, данных ей отцом, но ведь это опытом не назовешь? Кому такой работник нужен? Что она может предложить? Школу и то не окончила. Кормить и одевать ее даром не будут. Остается лишь сидеть здесь и ждать. Чего именно – не совсем понятно. Какая у нее цель? Получить образование, наверное. А потом? Сбежать не оглядываясь. Однако ее вряд ли отпустят. Довольно ироничная ситуация: ее не любят, видеть не хотят, но и прощаться не собираются. Клэр должна стать опорой для Беатрис. «Точнее, делать все за нее», – мысленно поправляет девушка. Кому нужна такая жизнь?
Чего бы она хотела? Кем бы стала, имея выбор? Может, художницей? Ей нравится искусство. Может, у нее есть талант, да только она об этом никогда не узнает благодаря отцу, который ясно дал понять, как он относится к рисованию.
«Скажи спасибо, что не в приюте», – часто твердит он, а Кларисса только язык прикусывает почти до крови, чтобы не ляпнуть запальчиво: «Там было бы лучше, чем здесь». Да и где угодно, если честно, но нельзя озвучить эти мысли. За такое побить могут, наказать сильно, уж лучше молчать скрепя сердце. Ненавидеть их всех, порой желая смерти. И чем она это заслужила?
На прошлой неделе они потеряли нескольких важных инвесторов, которые бы принесли им большие деньги. Клариссе пришлось почти два часа терпеть недовольство и яростное бессилие отца, а потом судорожно перебирать документы, чтобы найти лазейку. И знаете, где была его любимая дочурка Беатрис, из-за которой, собственно, они и лишились инвесторов? Шлялась непонятно где. Кларисса не спала до трех часов ночи, пытаясь понять, как исправить урон, нанесенный этой принцессой, а та явилась домой, равнодушно приняв информацию, что их компания потеряла кучу денег. По ее, черт возьми, вине. Пурит отомстила за свою подружку так, что оставалось лишь проклинать за находчивость. У Клариссы была призрачная надежда, что на этот раз отец примет меры, но он вновь предпочел спихнуть большинство проблем на нее, а что же до своей старшей дочери… Не прозвучало ни одного упрека или укора. Он не повысил на нее голос и не наказал. В общем, сделал вид, будто все совершенно в порядке, а Кларисса едва не дымилась от негодования и несправедливости. Как такое может быть? Беатрис снова творит что хочет, приходит домой когда вздумается, наносит урон компании и выходит сухой из воды? Ее даже не отчитали за это. Да по какой причине ей позволена такая вольность? На эти вопросы Кларисса, видимо, никогда не найдет ответы.
Но апогей абсурда в жизни Клариссы случился за два дня до этого. Союз Виктории и Маркоса. Странно получилось. Еще месяц назад Виктория тряслась над своей подругой, даже не смотря в сторону Северочеза, а сейчас они с ним встречаются. Не нужно быть гением, чтобы что-то заподозрить. Политический ход? Возможно. Только ходит эта парочка до противного счастливая. Тайные встречи, мол, у них были, а тут решили объявить о своих отношениях всей школе. Примечательно в этом то, что Темо удивилась вместе со всеми, а значит, ничего не знала.
Кларисса спокойно стояла на кухне, попивая чай из стакана, оставшегося, кажется, еще с тех времен, когда у нее была полноценная семья. Словно в прошлой и такой далекой жизни. Вдруг она услышала жуткий грохот, заставивший ее поежиться и чуть не пролить на себя чай. Папина принцесса соизволила явиться, и она была чем-то страшно недовольна, раз хлопала дверью с такой силой. Впрочем, не ее дело. Кларисса вздыхает, делая очередной глоток.
– Что ты здесь делаешь? – раздается холодный голос.
Она вздрагивает и оборачивается. Разумеется, это Беатрис. Кто же это еще мог быть? Но, надо признать, интонация у нее иногда была точь-в-точь как у отца.
– Привет, – неуверенно бормочет Кларисса в ответ, не зная, что предпринять. Не хочется нарваться на неприятности. Она едва не заикается, когда выпаливает: – Я сейчас уйду.
– Засунь себе свое приветствие в задницу, Клэри, – произносит Беатрис довольно грубо и уже разворачивается, чтобы удалиться, как вдруг приглядывается к ее руке и замечает стакан. – Это что?
– Чай, – отвечает Кларисса, не совсем понимая вопроса.
– Мне плевать, что ты пьешь, – закатывая глаза, чеканит психованная особа и подходит ближе, хватая ее за запястье. – Мы же велели тебе не прикасаться к этим вещам.
Слово «этим» она выделяет со свистящим придыханием, словно говорит о каком-то священном Граале или, наоборот, об ужасных и таинственных вещах, которые никогда не должны быть обнаружены человечеством. Кларисса медленно переводит взгляд на свою руку.
Стакан как стакан, что в нем такого? Спрятали бы на чердаке, если он такой особенный.
– На нем не написано, что он неприкасаемый, – не может удержаться от язвительного комментария Кларисса. – И вообще, если его нельзя трогать, то могли бы его просто убрать, чтобы его никто не взял случайно.
– Ох, мы забыли спросить тебя, Клэри. – В притворном раскаянии она прикладывает свободную руку к груди и, усмехнувшись, продолжает с изрядной долей желчи: – Не твое собачье дело, где и что у нас находится, а стакан… Что же, ты права, нечего ему здесь делать.
Беатрис легко вырывает у нее стакан и сжимает его, почти раздавливая. Кларисса видит, как несколько маленьких стеклышек врезаются ей в кожу, оставляя немного капелек крови. У Беатрис глаза сейчас темные от злости, и Клэр подавляет желание съязвить, инстинктивно пятясь назад. Сумасшедшая.
Чокнутая забирает стакан с собой и спускается в подвал. Она поднимается на кухню снова за десятком разных кружек, прихватив с собой парочку тарелок. Кларисса не спрашивает зачем, сдавленно дыша от страха, который испытала, глядя в глаза этой словно чужой девушки. А потом она слышит выстрелы из подвала. Один за другим. Кларисса позволяет себе спуститься и посмотреть только тогда, когда Беатрис наконец успокаивается и уходит в свою комнату с мрачной, но немного безразличной улыбкой, будто она все эмоции потратила там, внизу, ведя настоящий бой. Кларисса спускается и видит кучу осколков, но самое главное – стакан, разбитый, судя по всему, самым первым. Она аккуратно собирает то, что от него осталось, воровато озираясь, опасаясь, что кто-то может стать свидетелем этого, и забирает как одну из памятных вещей о том времени, когда она, как ей кажется, была любима.
Любопытна реакция Беатрис. Маркос – парень мягкий и неконфликтный. Чем этот слюнтяй и подкаблучник может угрожать? Кларисса не понимала, почему та злится. По привычке? Просто потому, что это касается Пурит? Вряд ли. Должны быть причины. Неизвестно какие, но вот что вызывает недоумение: значит, когда Виктория принесла их компании проблемы, папина принцесса лишь пожала плечами, а когда Виктория стала встречаться с парнем, Беатрис расстреляла часть посуды, явно представляя кого-то на месте этих несчастных чашек. Но почему? Что у нее за странные приоритеты? Лучше б о деньгах так думала, это бы хоть принесло пользу. Кто знает, что на уме у психопатов? Чего ради пытаться их понять?
Звенит будильник в комнате Беатрис, вырывая ее из пучины мыслей. Время спокойствия закончилось, здравствуй, новый день, полный бессмысленности. Кларисса надевает черную блузку, аккуратно проводит расческой по русым волосам, подмечая, что те немного отросли, и ждет, когда ее высочество соберется и будет готово к отбытию в школу. Обычно это занимало достаточное количество времени. Беатрис могла проторчать в душе час, а то и все полтора, а от вопросов отмахнуться, сказав, что задумалась. Она могла в последнюю секунду перед выходом пойти наверх и переодеться или решить, что ее прическа недостаточно идеальна и ее срочно необходимо переделать. Никогда не торопилась, ни о чем не волновалась, но, надо признать, в школу они еще ни разу не опаздывали. Однако несколько раз им приходилось гнать на машине с такой скоростью, что это было больше похоже на попытку самоубийства.
Неожиданно дверь открылась, и в комнату зашла Беатрис. Она всегда выглядела идеально и сейчас стояла в красной блузке с глубоким вырезом, открывающим вид на ее ключицы, в узком черном пиджаке и плотно сидящих брюках, подчеркивающих бедра. Ее вид был почти вызывающим, но не настолько, чтобы упрекнуть в развратности. Этим утром было в ней и нечто иное, делающее ее похожей на человека, а не принцессу с картинки. В данный момент она стояла без привычного макияжа, волосы не были уложены, а сама она казалась сонной и такой… обычной. Уголки губ Клариссы едва заметно приподнялись. Она встала с кровати, полагая, что они поедут в школу.
– Задумалась, Клэри? – поинтересовалась Беатрис чуть охрипшим голосом. – Не знала, что ты умеешь.
– Иначе бы мне не доверили документы, – спокойно парировала Кларисса и, еще раз окинув ту взглядом, полюбопытствовала: – Ты собираешься идти в таком виде?
– А тебя что-то смущает? – вскинув брови, с почти игривой улыбкой спросила Беатрис.
Эмоции. Она сейчас была так похожа на себя прошлую, что у Клариссы болезненно екнуло сердце, но, будто придя к той же мысли, девушка вмиг подобралась:
– Я пришла сюда не за тем, чтобы обсуждать с тобой свой гардероб.
Теперь они точно опоздают. Вздохнув, Кларисса опустилась обратно на кровать, приготовившись внимательно слушать очередной «великий» план.
– Это касается Темо, – торжественно произнесла Беатрис. Клэр едва сдержала смешок. Нет никакой интриги в том, что жертвой в очередной раз станет она. – У нее, оказывается, есть дневник.
– И что? – спросила Кларисса, мысленно гадая, как она вообще об этом узнала и откуда получила информацию. – Предлагаешь обыскать ее сумку и шкафчик?
– Еще скажи, что ее саму, – фыркнула Беатрис, очевидно позабавленная этой версией, и насмешливо добавила: – Ты такая глупая. Разумеется, нет. Мы не будем устраивать обыск. Хотя если у тебя есть такое желание, то я не стану осуждать.
– Тогда что? – нахмурилась Кларисса, проигнорировав последнее предложение. – Какой план?
– Я подкупила одного человека, – невозмутимо поведала Беатрис, словно болтала о погоде, а не о предстоящем буллинге. – Он передаст дневник, и мы прочтем его в школе.
– Очень увлекательно. – Скептицизм в голосе Клэр можно было потрогать руками. Она не могла понять, зачем им нужна какая-то тетрадка. Интересно, должно быть, читать, как кто-то поел, посмотрел фильм или погулял с подругой. Темо не похожа на человека с увлекательной жизнью. – Что ты надеешься там увидеть?
– Да какая разница, – пренебрежительно махнула рукой Беатрис. – Тот человек должен оставить дневник в коридоре, чтобы его обнаружили после ланча. Мы будем идти из столовой, и я будто случайно замечу бесхозный предмет. Возьму его, обозначу владельца и начну читать перед собравшейся толпой. Твоя задача – удержать Темо.
Подло и низко. Но кто Кларисса такая, чтобы говорить об этом? Разве ее мнение учитывается? Принимается к сведению? Нет. Лучше молчать.
– Темо стоит понять, что ее историю писал Кинг, а не Кэрролл. И она сама скорее подобие Кэрри, а не Алисы[9], – протянула Беатрис с холодным блеском в глазах. Вылитая психопатка, как только не замечает никто вокруг? Она равнодушно и безразлично обрекает девчонку на унижение, наказывая ее за дружбу с одной богатой выскочкой. – Так что ей полезно столкнуться с реальностью, в том числе и с тем, что ее рыцарь без коня и без доспехов не поспеет вовремя.
– Пурит догадается, что это сделала ты, – осторожно подметила Кларисса. Нет, ну не могла же Беатрис быть настолько самоуверенной, чтобы не учесть этого? Или она считает Викторию настолько недалекой? – Это плохая идея.
– Закрой рот, – бесцеремонно посоветовала Беатрис. Она твердой походкой направилась к двери и, остановившись, добавила: – Мне плевать, нравится тебе это или нет. Твоя задача – следить, чтобы святоша не сбежала. Поплачешь над своими моральными принципами дома, Клэри.
Господи, опять придется участвовать в каком-то театре абсурда. Невольно. Вся жизнь под этим лозунгом. Ударить бы Беатрис по ее хорошенькому лицу хоть раз, стереть чертову насмешку, увидеть стекающую по губам кровь. Как же порой хотелось схватить папину принцессу за волосы и приложить головой о стену со всей дури, но нельзя, к сожалению. Только пальцем тронь. И отчего Пурит не сделает хоть что-нибудь? Защитница. Как же. Вечно бросает свою подругу, а потом приходит в самый распоследний момент с таким пафосным видом, что лишь оркестра на заднем плане не хватает. Беатрис и Виктория. Если посмотреть, они в чем-то похожи: эгоистичные, избалованные и надменные дрянные девчонки. Только в одной хорошие чувства остались. Вот и вся разница на самом деле.
Остается лишь верить в лучшее. Кларисса вздыхает, подхватывает сумку с пола и спускается вслед за Беатрис. «Надеюсь, сегодня никто не умрет».
Глава 7. Кристен Элизабет Темо
Бывают дни, когда сама судьба посылает нам знаки в надежде донести до нас нужную информацию и оказать посильную помощь. Иногда нам нужно остаться дома, чтобы не навлечь на себя неприятности или не столкнуться с ужасным разочарованием. Всегда ли мы внимаем этим подсказкам? Опаздывая куда-то, разве мы думаем о том, что, может, нам вообще не стоит туда идти? Всегда ли нас опутывает липкое чувство тревоги, словно шепчущее нам: «Что-то должно пойти не так», – и если да, то всегда ли мы его слушаем? Нет, обычно человек списывает все на плохой день или собственную несобранность. Если вы трижды пропустили нужный вам автобус, вам в тапки нагадил кот, а затем вы еще застряли в лифте, то стоит как минимум задуматься, а как максимум – остаться дома.
Утро Кристен началось не с кофе, а с крика: «Боже, я опаздываю в школу!» Она судорожно бегала по комнате, одновременно собирая вещи, неуклюже одеваясь и пытаясь дозвониться до подруги. По какой-то причине будильник, до этого прекрасно работавший, не прозвенел, и девушка только чудом проснулась, пусть и поздно, но с возможностью успеть на занятия. Теперь она спешно жевала тост, проклиная чертов будильник. Разбираться в причинах, почему тот вдруг вышел из строя, не было времени.
До Вики удалось дозвониться спустя десяток безуспешных попыток. И, к полному разочарованию Кристен, подруга ничем не могла ей помочь. У нее имелись не терпящие отлагательств дела. Они смогут встретиться лишь после второго или третьего урока. Звезды сошлись не в пользу Кристен: добираться придется своим ходом. Обычно Вики заезжала за ней на своей машине, однако именно в этот день по закону подлости та оказалась занята. Хотя правильнее подметить, что в последнее время она была занята почти всегда. С тех пор, как у нее появился парень.
Когда Кристен узнала, что Виктория встречается с Маркосом, то сперва подумала, что это шутка. Ничто не предвещало, но неожиданно случилось. Подруга рассказала ей об этом как о свершившемся факте, чем ввела в неподдельный ступор. Как? Когда? Почему? Возникло множество вопросов. «Любовь», – ответила Виктория так, будто это все объясняло. «Черта с два», – хотела сказать Темо. Она могла быть наивной, но уж точно не тупой. Если Виктория скрывала отношения, значит, у нее были причины. Может, она боялась осуждения? Кристен стоило ее поддержать, а не возмущенно открывать и закрывать рот, но как еще она могла отреагировать? Это было в высшей степени неожиданно и неправдоподобно, о чем она не преминула сказать. Потом ее замучила совесть. Что она за подруга такая? Кристен нашла в себе силы выразить радость, обнимая Викторию и принимая ее выбор, но в душе все равно ощущала обиду. Потому что Вики ей ничего не рассказала, потому что утаивала важную информацию, потому что не доверяла ей. И это оседало некой горечью внутри, хоть Темо и пыталась подавить в себе эти чувства.
В школу девушка в итоге пришла с опозданием, но, к счастью, учительница не заметила ее отсутствия или не обратила внимания. Сложно понять. Здесь никогда не ругали за то, что кого-то нет на уроке, или за то, что ученик опоздал. Потому ли, что все здесь богатые наследники и часто уезжают по делам, или, быть может, потому что всем безразлично – она не знала, но сейчас это сыграло ей на руку. Она спокойно села на свое место и выдохнула.
Кристен задумалась над тем, что в последнее время родители были слишком заняты, работая практически без выходных. Когда последний раз они вообще собирались вместе? Наверное, месяца три назад. А когда она их видела? Возможно, неделю назад. Родители уходили рано утром и возвращались поздно ночью. Их успевала застать только старшая сестра, Кассиопея, да и то далеко не всегда. Вот сегодня Кристен опоздала в школу, а кто об этом знает? И не вспомнить, когда последний раз родители ее ругали или хвалили за что-то. Папа работал в Центральной дирекции уголовной полиции, и его могли вызвать даже в выходной, а мама была востребованным хирургом. Раньше, когда Кристен еще являлась младшей в семье, они ездили на пикник за город, смотрели фильмы по вечерам или играли в настольные игры. Когда появился пятый ребенок, им стало не хватать денег, и пришлось искать дополнительные источники заработка. Сперва им помогал старший сын, но когда он уехал учиться, в бюджете снова образовалась дыра, и сейчас они вынуждены работать на износ.
Погрузившись в размышления, девушка даже не заметила, как пролетело два урока.
Кристен, как и большинство ребят, выходила из столовой. Подруга прислала СМС, что почти освободилась, и это вмиг вызвало улыбку на лице. Она чувствовала себя гораздо безопаснее рядом с ней, чем в одиночестве, и мысль, что они скоро встретятся, позволила ей немного расслабиться. Но запомните: жизнь ударяет вас тогда, когда вы теряете бдительность.
За спиной слышатся шаги, но девушка не обращает на них внимания и спокойно идет дальше. Над ухом раздается знакомый смешок, через секунду кто-то сильно толкает ее в спину, и она падает. Рухнуть со всего своего роста на пол – это достаточно больно. До ее слуха доносится хохот ребят, которые до этого шли по своим делам, а сейчас обернулись на звук и смеялись от самого факта ее падения. Ведь это так весело, когда кто-то теряет равновесие и земля притягивает несчастного в свои объятия. Гравитация, бессердечная сука[10].
Темо приподнимается, медленно вставая на ноги, и морщится от неприятных ощущений. На нее внимательно смотрят окружающие, будто на диковинную зверушку в зоопарке. И молчат. Она не знает, кто ее толкнул, но грохот привлек к ней слишком много ненужного внимания.
Кристен собирается уйти, пока никто не придумал какую-нибудь очередную пакость, как вдруг ее взгляд падает на подоконник, где лежит серая, ничем не примечательная тетрадка с наклеенной звездочкой посередине. Она сглатывает. Сложно не узнать то, что видишь почти каждый день, но почему ее дневник здесь? Каким образом он попал сюда? Она качает головой и делает шаг в направлении подоконника, чтобы вернуть свою вещь, но не успевает.
Беатрис Бьен замечает тетрадку и оказывается гораздо быстрее.
– Ты, Темо, ведешь дневник? – насмешливо интересуется она спустя несколько секунд изучения находки. – Неосмотрительно оставлять его здесь. Тем более с твоим ограниченным бюджетом.
Ребята смеются. Кристен не собирается ждать развязки. Она поворачивается, чтобы уйти, но ее тут же хватают чьи-то руки сзади, не давая сделать даже шага. Кларисса, конечно же. Стоило смотреть по сторонам и предвидеть нечто подобное.
– Народ всегда ждет хлеба и зрелищ, – торжественно произносит Беатрис, привлекая внимание всех присутствующих. – Мы уже ели, а ответственность за развлечения взяла на себя Темо. Как вам идея прочесть то, что я держу в руках?
Никогда до этого ей не было так страшно, как сейчас. «Она не может. Это подло и низко даже для нее», – размышляет Кристен. А все остальные? Неужели они согласятся на подобное? Это уже чересчур. Реальность безжалостна. Ребята поддержали идею Бьен. Им, судя по всему, совершенно плевать на моральные стороны этого вопроса и чувства одной девушки.
Кристен пытается вырваться. Она замечает, как Беатрис наблюдает за ней, будто за копошащимся насекомым, которое выжило по нелепому стечению обстоятельств и теперь барахтается в попытке выбраться. Кажется, ей не так интересен дневник, как ее реакция.
– Бедная Темо, – притворно печальным тоном сетует Беатрис, качая головой, наигранно сочувствуя. – Должно быть, тебя мало кормили в детстве.
– Вы не имеете права меня удерживать, – сердито бурчит Кристен, высоко вскидывая подбородок в нелепой попытке спрятать собственный страх.
– Ты к Клэр на «вы»? Я лично к тебе даже пальцем не притронулась, – фыркает Бьен и, на секунду задумавшись, насмешливо протягивает: – Расскажешь нам, что еще я не могу?
Кларисса, видимо, опасаясь очередной попытки побега, сжимает ее руки сильнее, чем прежде. И зачем только? Она и до этого ничего не могла поделать, а теперь у нее синяки останутся. «Почему никто не поможет мне? Хоть кто-нибудь может вмешаться? Достаточно одного человека».
– Помогите мне! – кричит Кристен в отчаянии, решив, что стоит попытаться воззвать к их совести. – Пожалуйста. Это аморально. Помогите!
Но вместо помощи услышала лишь сардонический смех.
– Никто не поможет тебе, Темо, – ласково сообщает Беатрис. Лицо ее искажает ухмылка. – Твоей подружки здесь нет, а всем остальным плевать, что с тобой будет. Я окажу тебе услугу и раскрою глаза. Я могла бы прямо сейчас забить тебя ногами – и ни один из этих людей не вмешался бы. Более того, они бы соврали твоей драгоценной Виктории, что с тобой приключился несчастный случай. Упала с лестницы, например. Ты ведь такая неуклюжая, правда? Постоянно спотыкаешься и падаешь. Клариссе даже приходится тебя удерживать от страстных объятий с полом.
– Ты врешь! – восклицает девушка, не веря, что это правда. Уж с Бьен станется соврать. Сейчас она искусно играет на публику, и каждое ее слово, четко выверенное и насквозь лживое, имеет двойное, а то и тройное дно.
– Нет, я тут единственная, кто говорит тебе правду. Однажды ты это осознаешь, – сообщает Беатрис с безразличием в голосе.
Кристен не воспринимает ее слова всерьез. Если Беатрис верит в то, что говорит, то она ошибается. Кто-нибудь из этой толпы сообщил бы правду, уличил бы Бьен в обмане или вмешался. Просто сейчас они не видят угрозы ее жизни. Вот и все. А девушка тем временем открывает тетрадь, пробегая глазами по тексту.
– «Мне так одиноко порой. И я часто думаю, правильно ли сделала, что согласилась пойти в эту школу. Мне здесь не место».
Беатрис начинает читать ее дневник так, словно участвует в театральной постановке. Она меняла выражение лица, тембр голоса, жестикулировала и, конечно, не стеснялась комментировать:
– Скажу тебе откровенно, Кристен. Ты сделала ужасный выбор, и я рада, что в твоей светлой головке появилась мысль об этом.
Толпа смеется. Никто, кажется, и не думает вмешаться. Все стоят в ожидании продолжения.
– «Моя лучшая подруга Вики начала встречаться с Маркосом», – продолжает читать Беатрис как ни в чем не бывало. – «Я не понимаю, почему это случилось. Она не питала к нему положительных чувств, я думала над этим все выходные, и мне кажется, что это шутка. Вики нравится разыгрывать меня, но на сей раз у нее не получилось. Скорее Бьен начнет называть меня по имени, чем Вики сойдется с Маркосом».
Толпа хохочет пуще прежнего. Девушка отчетливо осознала: ей никто не поможет. Она оставляет бесполезные попытки вырваться. Какой в этом смысл? Кристен молчит, сжимая кулаки от злости, бессилия и обиды.
– О, ты во мне сомневалась? Как ни странно, но я помню, как тебя зовут, – насмехается Бьен, подходя к ней ближе. – Темо, мне жаль, что она выбрала не тебя. Хотя подожди. Любой встречался бы с кем угодно, если альтернативой являешься ты.
Толпа смеется и даже аплодирует. Кристен заметила, как глаза Беатрис вспыхнули, но непонятно отчего. Та радуется? Злится? У этой девушки редко горели глаза, они по большей части оставались пустыми, но сейчас Кристен видела в них жизнь, какие-то проблески эмоций, но каких?
– Ты, Темо, ужасно наивна. Твой дневник – сплошная ересь, – спокойно произносит Бьен, глядя будто сквозь нее. Она захлопывает тетрадь и швыряет ее на пол, – В жизни не бывает «и жили они долго и счастливо».
– Если мы не живем для чего-то, мы умрем ни за что[11], – цитирует Кристен, и ей становится немного жаль Беатрис. Потому что как бы мир ни был несправедлив и жесток, он все еще прекрасен, и остается лишь посочувствовать тем, кто этого не замечает. – У меня есть надежда на светлое будущее.
– Только надежда у тебя и есть, – хмыкает Бьен, но без особого энтузиазма, словно задумавшись о чем-то своем. – Ты цепляешься за эту веру, думая, что это спасет тебя, но жизнь еще не раз разочарует. Не строй иллюзий, иначе в конце концов это тебя разрушит.
– Тогда я скажу за это спасибо, – улыбается Кристен. Она верит в то, что говорит. И никакая Беатрис не способна поколебать это. – Happiness can be found even in the darkest of times, if one only remembers to turn on the light[12].
– Иронично, – усмехается чему-то понятному лишь ей одной Бьен. – Прячься за своими книгами, если угодно, но однажды тебе все равно придется столкнуться с реальностью. Считай это первым уроком.
Находиться в центре внимания неприятно. Темо с трудом берет себя в руки, поднимает взгляд на Беатрис и натянуто улыбается. Кларисса уже не держит ее, отступая в сторону. Кристен уже собирается что-то сказать – возможно, о том, насколько это был отвратительный поступок, – но вдруг слышит знакомый голос в конце коридора.
– И что тут за столпотворение? – интересуется Виктория и, вскидывая бровь, шутит: – Я задержалась всего на два урока, ребята, а вы уже меня встречаете?
– Да, Пурит, ковровую дорожку постелить не успели, – язвит Беатрис и закатывает глаза. – Можешь вернуться еще через пару часов, чтобы мы это исправили. Оркестр заказать нужно?
– Закажи, Бьен, если у вас еще остались деньги, – насмешливо парирует Вики и, наконец замечая Кристен, направляется к ней.
Ребята расступаются, давая ей дорогу. Наконец-то этот кошмар закончился. Темо хочется уйти отсюда как можно скорее. Она не может больше чувствовать на себе эти презрительные взгляды. Никто не помог ей; пусть Бьен ничего не сделали ей физически, но это все равно было ужасно унизительно, а они просто стояли и слушали. Все закончилось, а их смех до сих пор стоит у нее в ушах.
– Что он здесь делает? – Виктория замечает дневник и аккуратно поднимает его с пола. Она наконец понимает, почему здесь такая толпа. – Крис?
– Я не знаю, – тихо бормочет Кристен. Ей ужасно неловко. Напряжение, которое она испытывала все это время, потихоньку рассеивается, и она начинает дрожать от пережитого.
– Это же ты, Беатрис, – шипит Вики. Она хмурится, поворачиваясь к Бьен. – Ты подкинула его сюда!
– Естественно. Еще в чем-то обвинить хочешь? Может, в том, что я твой йогурт с утра съела или любимую кружку разбила? А может, подругу твою лично на предмет сторонних вещей обыскала? Ты не стесняйся, – саркастично протягивает девушка.
Тишину, возникшую после этих слов, прерывает неожиданный кашель Клариссы. Бьен поворачивается к ней, окидывая нечитаемым взглядом, и безразлично пожимает плечами:
– Я была в столовой вместе со всеми, а дневник… Кто знает, может Темо выронила его по пути.
– Ты знала, что примерно в это время все будут возвращаться на занятия и кто-то непременно заметит тетрадь, и ты сделала вид, будто случайно его обнаружила, – озвучивает выводы Виктория, ее руки сжимаются в кулаки, явно чтобы не ударить Бьен. – Но это ты подкинула его сюда.
– Я? Кажется, у тебя помешательство. – Беатрис почти натурально разыгрывает удивление на предъявленные ей обвинения, и Кристен могла бы ей поверить, но в последней фразе услышала нотки тщательно скрываемого ехидства. – Мне лестно, что ты так оцениваешь мои умственные способности, но приписывать подобное – уже чересчур. По-твоему, я похожа на вора, что рыщет по чужим сумкам в поисках злосчастных тетрадок? Или ты полагаешь, это настолько интересное чтиво, что все только и мечтают его заполучить? Ничего там нет. Секретики не прельщают, сахара столько, что скорее разовьется диабет, а здравый смысл у нее умер в мучениях, если вообще когда-либо рождался. И я бы распечатала дневник, чтобы всем хватило. У меня нет привычки разбрасываться вещами. А Темо стоит быть аккуратнее.
И как же правдоподобно звучали ее слова. Бьен – великолепная актриса. Очень достоверная игра. Собравшихся ребят она точно убедила. В ее голосе проскальзывало и изумление, и искреннее недоумение. Она не виновата и вообще мимо проходила, и дневник тоже не она брала. Кристен могла бы ей поверить, если бы не знала ее. Она казалась честной, открытой и невинной, несмотря на внешний вид. Но было то, что выдавало эту девушку в большинстве случаев, нужно лишь приглядеться, – глаза. Они всегда были пустыми, как и сейчас. «За красивыми глазами скрывается дьявол. За красивыми словами паутина из лжи и обмана», – думает она. От нее веет опасностью, и Темо ничуть ей не верит.
– Она его даже не брала! – возмущается Вики и задыхается от этой вопиющей наглости. – И если ты рассчитываешь выйти из этого победительницей, то сильно ошибаешься!
– Ты уже ее вещи проверяешь? – уточняет Беатрис и, взмахнув рукой, язвительно протягивает: – Будь добра, избавь нас от подробностей. Что же насчет победы… На твое имя не претендую, дорогуша. Слишком сомнительное соседство с именами Кадм и Пирр[13]. Можешь гордиться, что ходишь со щитом[14].
Она разворачивается и уходит, оставляя последнее слово за собой. Ребята, поняв, что шоу окончено, разошлись по кабинетам.
Вики обнимает Кристен, медленно гладит ее по голове и шепчет, что она рядом. Она умеет быть чуткой и понимающей. Сейчас эти качества кажутся незаменимыми. Темо не замечает, как начинает плакать, избавляясь от накопившихся эмоций. Подруга молчит и не задает вопросов. Она прижимает ее к себе, даря долгожданное чувство безопасности. Кристен больше не одна.
Иногда нам нужно следовать знакам, которые посылает нам судьба, чтобы не оказаться в неприятной, а порой и ужасной ситуации. Нужно было остаться дома, чтобы избежать проблем. Теперь поздно, и переиграть назад не получится. Бедная, наивная девочка, что сейчас льнет к подруге в поисках защиты и утешения. Разве знает она, что будет дальше? Догадывается ли, что ее вера в лучшее – не более чем блажь, которая вскоре рассыплется и развеется по ветру? Нет, не будем ее разубеждать, хотя, пожалуй, поставим Беатрис «отлично» за старания. Развенчивание мифов и разрушение чьих-то надежд – дело нелегкое. Пять с плюсом, Бьен, за неустанные попытки.
Глава 8. Виктория Эбигейл Пурит
Быть хорошим или плохим другом – это такой же выбор, как и все остальное в жизни. Все зависит от вашей вовлеченности и прилагаемых усилий, поскольку любые отношения требуют того, чтобы в них вкладывались.
Недостаточно называть себя другом, нужно оправдывать это звание, иначе это начнет походить на паразитизм или сосуществование.
Хотите быть настоящим другом, а не фальшивым? Искренне заботьтесь и думайте о другом человеке, а не только о себе. Виктория являлась примером не самой лучшей подруги. Виной ли тому воспитание или длительное одиночество вкупе с неумением выстраивать здоровые отношения, неизвестно. Что выросло, то выросло. Человек, совершающий поспешные действия, упрямый, видящий только одну точку зрения, свою, как исключительно верную. Вы можете быть уверены в том, что подобный индивид не бросит вас в какой-то момент ради собственных идей и планов? Во всем нужно знать меру.
Здоровый эгоизм предполагает заботу о себе без ущерба окружающим людям. Человек не ставит себя выше других и учитывает интересы родных и близких. При эгоцентризме люди не признают чужого мнения, для них его попросту не существует. Интересы они учитывают в первую очередь свои и об остальных либо думают в последнюю очередь, либо не думают вовсе. Себя они ставят выше прочих.
Никогда не поздно научиться жить по-человечески. Виктория задумалась о том, что, возможно, что-то сделала не так. Не сейчас, а гораздо раньше. Сложившаяся ситуация явно была следствием ошибок.
Ажиотаж вокруг Кристен не стихал, наоборот, набирал обороты. Пурит полагала, что во всем виновата Бьен, но, как показала практика, дело было не только в ней. Попустительство, невмешательство взрослых, жесткость других ребят и, ладно, ее собственные самоуверенность и недальновидность. Они учились в одной школе, а она ничего не знала об издевательствах. Шутки – это одно, но унижения – совсем другое. Ее подругу чуть ли не травили прямо у нее под носом, а она не заметила.
В последнее время у нее было мало времени, и, к удовольствию ее отца, она много внимания уделяла парню, практически не общаясь с Кристен. Виктория чувствовала бессильную злость, обиду и усталость. Ей пришлось приложить некоторые усилия, чтобы влюбить в себя этого парня.
За своими заботами и проблемами она совершенно забыла о Беатрис и о том, что подруге требуется защита. Теперь Пурит ощущала некую ответственность за произошедшее. Не успела, не была рядом, не помогла. Опоздала. Все это можно было предотвратить. У нее было время и было предостаточно возможностей, но она предпочла бессмысленные препирательства с Бьен, самобичевание по поводу того, что отец заставляет ее – о ужас! – заниматься делами, и злость с пассивной завистью по поводу успехов Беатрис. Лучше задуматься поздно, чем никогда, да?
Виктория еще не чувствовала себя виноватой, только забытая и глубоко спрятанная совесть скреблась на задворках сознания, пытаясь достучаться до эгоцентричного разума. И до девушки доходили лишь слабые отголоски этого душераздирающего крика бессильной и слабой совести, но даже эти попытки внесли разлад и сомнения в ход мыслей самоуверенной Пурит, заставив ее зябко пожать плечами и хотя бы задуматься над тем, что она, возможно, сделала что-то не так и – какой шок! – была не права.
Сложившаяся ситуация ей не нравится, но она не может отмотать время назад. Черт! В этом есть доля ее вины, немного, но чего уж теперь жалеть? Больше волнует другой вопрос. Откуда Бьен взяла дневник? Вряд ли Беатрис настолько одержима, что пробралась в квартиру Темо, а это значит, что тетрадь ей кто-то передал. Логично предположить, что этот человек живет в квартире с Кристен. Виктория сразу отмела родителей, но был старший брат… как там его? Кристоф? Кристофер? Впрочем, неважно, он слишком взрослый для этого, к тому же он учится в военном колледже и может вообще не знать о существовании Бьен. Кто еще? Кеннет? Слишком юн. Ему едва одиннадцать исполнилось, хотя… Стоит приглядеться. Кимберли? Вот уж совсем не смешно, ей лет семь. Кто остается? Кассиопея, старшая сестра Кристен. Да, помнится, она крайне завидовала тому, что не она учится в престижной школе. Могло ли это послужить причиной? Вполне. Люди предавали и за меньшее.
Виктория переводит свой взгляд на притихшую подругу, подмечая чуть опухшие глаза, высохшие слезы и все еще дрожащие руки. Истерика случилась позднее, что неудивительно, поскольку девушка держалась все это время, не позволяя никому из этих уродов увидеть ее слабость. Как поступить? Если бы она не болтала с Маркосом, которого ей так «вовремя» подсунул отец, то была бы рядом и этого бы не случилось.
Беатрис с каждым разом заходит все дальше и дальше. Она, кажется, уже и не видит границ из-за своей вседозволенности. Знает, что никто ее не накажет: ни учителя, ни директор, даже ее чертов отец не приструнит. Виктория уверена в том, что дневник там оказался не случайно. Она его либо сама туда положила, либо его кто-то подбросил. Затем она разыграла сцену, а эта куча придурков ей, естественно, поверила. И теперь она в их глазах несчастная жертва обстоятельств, которую чокнутая Вики злостно обвинила. Хороша чертовка, надо признать. Жаль, что она сама не столь дальновидна и сперва высказалась, а затем уже осознала, как это выглядело со стороны.
Пурит влиятельнее, одно ее слово – и Бьен ждет взыскание и месяц наказаний в школьной библиотеке, да только Виктория пока лишь дочь своего отца, ничего из себя не представляющая, и указывать никому не может. Бесит. Пока она занята этим глупым мальчишкой, Беатрис ходит по школе как гребаная королева. Откуда столько спеси у вчерашних торговцев?
Раньше все казалось простым: она богата и может все. Сейчас пришло осознание, что она никто без помощи отца. Даже школьницу тронуть не смеет без его позволения. Может, послать батеньку к черту? Все равно у него нет других наследников, кроме нее, и он не посмеет лишить ее прав. Ей необходимо поставить Беатрис Бьен на место, хотя бы ради Кристен. Что ее жизнь значит без подруги? Снова сплошная рутина, наполненная одиночеством.
– Кристен, – заметив, что подруга успокоилась, говорит Виктория, – тебе лучше?
– Вроде, – неуверенно пожимая плечами, отвечает та и выглядит действительно неплохо. Во всяком случае, ее больше не трясет, как пять минут назад. – Спасибо.
– Не стоит, – отмахивается девушка и заговорщически шепчет: – Думаю, нам пора устроить вечеринку на двоих.
– Вики! – возмущается Темо. – Сейчас уроки. Ты только недавно пришла в школу. Мы не можем просто взять и уйти.
– Можем, и уже уходим. – Виктория с улыбкой наблюдает за тем, как строгость на лице подруги сменяется растерянностью.
– Разве у тебя не будет проблем? – задумчиво уточняет Кристен. В школе существовало определенное количество допустимых прогулов.
– Брось, всем плевать, тем более я – Пурит, – парирует она наигранно гордо. – Мы давно не проводили время вместе. Посидим, посмотрим кино, будем есть всякую дрянь. Нам будет так весело вдвоем.
– Звучит заманчиво, – улыбается Темо, принимая поражение, но тут же хмуро добавляет: – Это только потому, что я плохо себя чувствую. В ином случае мы бы остались.
– Конечно, ангелочек, – смеется Виктория, левой рукой заправляя за ухо прядь упавших на лицо волос. – И вовсе не потому, что сама хочешь прогулять. Кстати, мы идем к тебе.
– Почему? – удивляется Кристен. – Мы ведь всегда отдыхаем в вашем фамильном особняке. Ты говорила, что это лучше, чем ютиться у нас.
– Считай, что я передумала. У отца сегодня деловые партнеры, – врет она и невинно продолжает: – А твоим родителям я уже прислала сертификаты в ресторан. Якобы они выиграли их в лотерею.
– Вики! – возмущается девушка, останавливаясь, чтобы посмотреть ей в глаза. – Зачем? Тебе обязательно каждый раз устраивать шоу?
– Обязательно, – подтверждает Виктория. Она показывает язык и, подмигнув, добавляет: – К тому же наблюдать за твоей реакцией очень весело.
Подруга пытается ее ударить, но Пурит легко уворачивается. Они идут, переговариваясь, к школьной парковке, где припаркована ее машина.
– Нам нужно заехать в магазин, – сообщает Виктория, привлекая внимание Кристен. По большей части задумка с подарками – это повод, чтобы поговорить с каждым Темо в доме. – Не идти же в гости с пустыми руками.
– Не надо, – смущается подруга. Она не любила жить за чужой счет, но Пурит нравилось тратить деньги. – У нас все есть.
– Охотно верю, – фыркает Виктория и закатывает глаза. – Я могу себе это позволить. Легко быть щедрой, когда у тебя есть деньги.
– Мне неловко, – признается Кристен. Она вздыхает и сдается, зная, что спорить бесполезно. – Только не бери слишком дорогое.
Пурит послушно кивает, отмечая про себя, что понятия о том, что дорого, а что нет, у них совершенно разные и подруга не уточняла, по каким критериям нужно оценивать. Соответственно, она может купить что угодно.
Также она размышляет о Беатрис. Какую цель она преследовала, прилюдно унижая Кристен? Самоутверждение? Возможно, как приятный бонус, но не конечный результат. Демонстрация власти? Вероятно. Показать, что она может безнаказанно чморить подругу Виктории? А может, Беатрис психопатка, которой нравится издеваться над другими? Сомнительно, учитывая ее интеллектуальные способности. Нет, тут явно был какой-то план. Она все предугадала и все предусмотрела. Для обычного унижения слишком продуманно. Но тогда чего она хотела? Пурит немного нервировало то, что она не совсем понимала, что происходит. Однако сейчас нужно сосредоточиться на выяснении личности предателя, об остальном она поразмыслит позже.
Виктория – друг посредственный, но сейчас она старается стать лучше, чтобы считаться кем-то настоящим. Поаплодируем ее начинаниям, потому что она впервые не так зациклена на Бьен и уже немного думает о подруге. Определенно успех для такого эгоцентричного человека. Посмотрим, получится ли у нее в дальнейшем стать подругой, а не фальшивкой, коей она является ныне. Зваться другом может каждый, а вот быть им на самом деле получается не у всех.
Глава 9. Кристен Элизабет Темо
Иногда в нашей жизни плохие моменты случаются не потому, что мы этого заслуживаем. Вовсе нет. Ведь даже в сказках судьба героев нелегка и наполнена испытаниями. Так чего ожидать от реальности?
Все, что есть у некоторых людей, – это надежда и вера в лучшее, что когда-нибудь они, как и принцессы из мультика, получат свой счастливый конец. Так и живут, преодолевая трудности, все ожидая принца не белом коне, который их спасет. Наивные слюнтяи, даже жалко их немного. Хочешь чего-то добиться в жизни? Строй свое светлое будущее сам, никто не сделает этого за тебя.
Мир не делится на черное и белое, а вся эта извечная борьба бобра с ослом – это не более чем фикция.
Жизнь нередко дает нам уроки, и чаще всего неприятности случаются именно с хорошими людьми – возможно, чтобы проверить их, а возможно, чтобы разбить их розовые очки, если те излишне радужно воспринимают этот мир. Кристен ощущала некое разочарование. Она действительно верила, что Беатрис не пойдет на такую подлость, как прилюдное чтение дневника, что остальные ребята не станут стоять там и смеяться над ней. Это было гнусно с их стороны, и она до последнего думала, что кто-нибудь точно вмешается, но, кажется, им всем действительно было плевать… Не так. Они наслаждались устроенным шоу, и им было интересно, что будет дальше. Отец всегда учил ее, что нужно оставаться хорошим человеком, и она им являлась и верила в то, что порядочность важнее всего. Добро всегда побеждает, не так ли? Но почему тогда никто не попытался помочь? Если в учащихся есть сострадание, то отчего же они не вмешались? Даже те, кто не смеялся, наблюдали, не сказав и слова в ее защиту.
Отец говорил: «Будь открыта людям, и они откроются тебе». Вот только все отворачивались.
Он учил: «Хорошие люди не отвечают оскорблением на оскорбление и не унижают других». Вот только, оказывается, терпеть издевки молча – это то еще испытание, которое никто не оценит.
Отец твердил, что нужно не сходить с правильного пути, не желать обидчикам зла и всегда верить в лучшее. Сейчас Кристен впервые сомневалась в его словах. Она чувствовала жуткую обиду. За что с ней так? Чем она заслужила подобное отношение? Разве это честно? Девушка отмахивается от этих мыслей, зарывая их где-то в глубине сознания. Значит, все это не зря, так нужно для чего-то. Она верит, что потом точно станет лучше.
Кристен откровенно скучает, пока воодушевленная Вики бегает по торговому центру, куда они заехали, чтобы купить подарки, и периодически подходит к ней, протягивая очередную безделушку со словами: «Тебе нравится?» И прежде, чем она успевает открыть рот или кивнуть, подруга уже бормочет: «Пожалуй, мы это возьмем», – и снова носится как метеор, рассматривая витрины с различными товарами. Хорошо, наверное, когда есть столько денег, что не надо думать о завтрашнем дне.
Кристен замечает и другое: как бы Вики ни улыбалась сейчас, она о чем-то размышляет, и, скорее всего, шопинг отвлекает ее от тревожных мыслей. Они слишком давно знакомы, чтобы она не обратила на это внимание. Только что это за мысли? О чем? План как отомстить?
В тот раз, когда Беатрис отвесила ей пощечину, у Бьен возникли неприятности. Их отец потерял несколько инвесторов и не смог заключить пару важных сделок. Все это тихонечко обсуждали девушки в раздевалке, а Темо услышала. Не надо быть гением, чтобы увидеть связь. Девушка спросила об этом свою подругу, сперва мягко, потом более настойчиво, но та упорно отмахивалась и делала вид, что не имеет к произошедшему никакого отношения. Доказательств не было, но все – и ученики, и Бьен, и Кристен – были уверены, что в этом замешана Виктория Пурит. А кто еще? Это не могло быть совпадением. Бесчестный и гнусный поступок. Разве отец Бьен виноват в поступке дочери? Было ли равноценно за удар по лицу лишать людей средств к существованию? Ударила бы тогда Беатрис в ответ. Темо мысленно возмущалась, но ничего не говорила подруге, поскольку та не признавала свою вину. Если она не желает брать на себя ответственность, то какой смысл пытаться от нее этого добиться?
Единственное, чего Кристен никак не могла понять, так это каким образом у Беатрис оказался ее дневник. Она неведомым путем пробралась к ней в дом? Но даже это не объяснило бы, откуда Бьен вообще о нем узнала. О его существовании знало ограниченное количество лиц. Кажется, не за горами нервный срыв.
Какое счастье, что сейчас они наконец ехали к ней домой после двух часов блужданий по торговому центру. Все из-за того, что Вики не привыкла мелочиться. Кажется, если бы Кристен попросила у нее хлеба, тот был бы испечен лично французским пекарем и доставлен ей в алмазной посуде. Не иначе. Иногда траты доходили до абсурдного, и больше от желания выделиться, нежели от реальной необходимости в той или иной вещи. Нет, подруга знала цену деньгам, но порой ей хотелось продемонстрировать всем, что они у нее есть. Например, однажды она купила галстук Kiton[15] из кашемира с тончайшим шелком, поносила его несколько минут и… просто выбросила, посчитав недостаточно хорошим. А потом купила себе другой, Hofmann And Co AG[16], на который некоторым пришлось бы работать десять лет без отдыха, пришла в школу один раз и потеряла его, хотя на самом деле нарочно оставила в парке, поскольку он ей разонравился. И сколько раз Темо была свидетельницей бездумных трат и разбазаривания дорогих вещей…
Кристен оторвалась от размышлений, когда увидела, что они подъехали. Ее семья живет в многоэтажном доме далеко от центра города, но еще не на его окраине. Это вполне приличный район для среднего класса. Их квартира находится на десятом этаже, занимает пять комнат, две из которых выходят окнами на маленький парк.
Вики еще никогда не была у нее в гостях, поскольку в этом не было никакой необходимости. Подруга всегда приглашала ее к себе в особняк, не спрашивая мнения. Сейчас она неожиданно изъявила желание сменить обстановку. Кристен отбросила мысли о странности поступка. Это ведь Вики. Никогда не знаешь, что у нее в голове.
Они поднимаются на лифте с кучей пакетов, и девушка открывает дверь, гостеприимно пропуская подругу вперед.
Едва они разуваются, как Кристен сносит ураган под именем Кимберли. Младшая сестра повисает на ней, обнимая словно коала, и рассказывает о прошедшем дне: о том, что она нарисовала, что ела на обед, как у нее дела в школе и что нового она сегодня узнала. И только выдав ей эту информацию почти на одном дыхании, Кимберли замечает Вики и смущенно прячется за спину сестры.
Девочка застенчиво рассматривает незнакомку. Вики расплывается в очаровательной улыбке и здоровается, протягивая Кимберли пакет с игрушками, купленными для нее. Она говорит, что с удовольствием посмотрела бы ее рисунки, ведь такая милая принцесса наверняка отлично рисует. Сестра смущается еще больше, но кивает, убегая в свою комнату, чтобы принести альбом.
– Не знала, что ты так хорошо ладишь с детьми, – шепчет Кристен, когда они идут в гостиную.
– У меня много талантов, – самодовольно отвечает Виктория и подмигивает ей.
Гостиная небольшая и совмещена с кухней, но подруга делает вид, будто совсем не стеснена малым для нее пространством. Кеннет подскакивает с чуть потертого, но мягкого коричневого дивана и широко улыбается, пока не замечает за ее спиной Вики. Он останавливается и неловко мнется, не зная, как себя вести. Ему почти одиннадцать: уже не маленький, но еще не взрослый. У него волосы чуть темнее, чем у Кристен, серые глаза и неуемное любопытство во взгляде. Кеннет берет себя в руки и скромно здоровается. Вики протягивает ему ладонь и обращается как со взрослым. Мальчик оттаивает, начинает увлеченно задавать вопросы и рассматривать подарки, не переставая за них благодарить.
– Кажется, у тебя есть еще одна сестра, – полувопросительно произносит Вики, поворачивая голову. – Где она?
– Кэсси в комнате, – выпаливает Кеннет раньше, чем Кристен успевает открыть рот. – Она просила ее не беспокоить.
– Все же я зайду к ней, – говорит подруга. – Нужно поздороваться.
– Что ты задумала? – окинув подругу подозрительным взглядом, интересуется Кристен.
– Ничего, – пожимает плечами она и закатывает глаза. – Просто занесу подарки. Боже, я не собираюсь ее убивать, Крис.
– Хорошо, сейчас я проведу тебя к ней, – кивает Кристен и встает, чтобы показать дорогу. – Поздороваешься, и пойдем выберем фильм для просмотра.
Комната Кассиопеи раньше принадлежала Кристоферу, но после того, как он уехал, досталась ей. Ремонт делать не стали, поэтому комната осталась в серо-голубых тонах, с коллекционными машинками на верхних полках и грамотами, развешанными на стене. Когда они заходят, сестра лежит на кровати, слушая музыку в наушниках, и не сразу замечает чье-то присутствие. У нее играет какая-то попса, она покачивает ногой в такт песне, а плед, которым была заправлена кровать, давно упал от ее телодвижений.
– Кэс, Кэсси! – зовет Кристен сестру, пока та наконец не оборачивается.
Она рывком снимает наушники с головы и лениво встает.
– Ясмин, – раздраженно цедит Кассиопея и со злостью добавляет: – Сколько раз повторять? Меня зовут Ясмин!
Она сжимает двумя пальцами свой подбородок и смотрит на Кристен свысока.
– Кассиопея, додумались же предки, – ворчит сестра, постукивая пальцами по бедру. – Спасибо, хоть не Вальбурга, как чокнутая из того дурацкого фильма.
– Из «Гарри Поттера», – машинально подмечает Кристен. – И прости, пожалуйста, я забыла.
– Неважно, – отмахивается Кэсси и, поджав губы, повторяет: – Если имеешь наглость врываться в мою комнату, то вбей в свою пустую голову, что мое имя Ясмин. Сколько еще мне надо тебе напоминать, бестолочь?
– Прости, – виновато бормочет Кристен и так же тихо добавляет, не глядя на девушку: – Как по мне, Кассиопея красивое имя.
– А мне плевать на твое мнение! – выпаливает сестра, снова начиная злиться. – Тебя они назвали нормально, так что, будь добра, заткнись и проваливай отсюда на хрен. И не забудь закрыть за собой дверь.
Кристен неловко переминается с ноги на ногу, не зная, что еще сказать. Она проходится нервным взглядом по комнате и вдруг обнаруживает знакомый ей предмет на столе. Свою кружку в ало-золотых цветах Гриффиндора. Сложно не узнать.
– Почему моя кружка здесь? – с непониманием в голосе спрашивает девушка.
– Потому что я ее взяла, тупица, – закатывает глаза Кассиопея.
– Но это моя кружка, – хмурится Кристен и поднимает глаза, пристально глядя на сестру. – Ты не имела права ее брать.
– Какая разница? – фыркает та, складывая руки на груди и пренебрежительным тоном высказывая: – Твоего здесь ничего нет. У нас все общее. А я твоя старшая сестра, которая заботилась о тебе много лет, пока ты не подросла, так что будь благодарна за это.
– Если что-то делаешь, то делай это от чистого сердца, – произносит молчащая до этого Виктория. Ее голос холоднее льда. – Много чести помогать родственникам. Должно быть, ты очень этим гордишься. Памятник еще себе не поставила?
– И кого ты еще сюда притащила? – спрашивает Кэсси, обращая внимание на Вики. Она смерила ее уничижительным взглядом и повернулась к сестре. – Богом клянусь, Крис, в следующий раз зайдешь в комнату без стука или с незнакомцами – и я вышвырну тебя в коридор за волосы.
– Ты этого не сделаешь. – Кристен оборачивается и видит состояние Вики. Она улыбается, но явно сдерживает гнев. Руки ее сжаты в кулаки, а сама улыбка больше похожа на оскал. – Иначе за волосы выкинут тебя, и не только из этой комнаты. А я Виктория Пурит, неприятно познакомиться.
– Вики, – растерянно шепчет девушка, не зная, что предпринять.
– Кристен, выйди отсюда. Мы с твоей сестрой побеседуем.
Воздух кажется тяжелым. Подруга перестает улыбаться. Она взбешена и не скрывает этого. Еще немного – и ее трясти от ярости начнет.
– Вики, – испуганно бормочет Кристен и хватает ее за руку, чтобы увести. – Не надо, пойдем, пожалуйста, Кэсси не серьезно, пойдем попьем чаю.
– Иди приготовь его, а я поболтаю с твоей сестрой. – Виктория с легкостью вырывает свою руку, отмахиваясь от подруги, как от назойливой мухи, ее челюсти сжимаются. – Мне плевать, была она серьезна или нет. Я сказала – выйди, закрой дверь и иди готовить чай.
– Не приказывай мне, я твоя подруга, а не служанка, – обижается Кристен и предпринимает вторую попытку ее образумить: – Пойдем отсюда, это не твое дело.
– Все в порядке, Кристи, – вмешивается старшая сестра с ехидцей в голосе. – Если твоя подружка хочет поболтать, то пусть. Малолетние богачки меня не пугают. Забирай свою кружку и вали варить чай для этой принцесски, если ее высочество, конечно, оценит твои дешевые старания.
Кристен забирает кружку и уходит, оставляя их наедине. Это был далеко не первый раз, когда сестра брала ее вещи. Она легко могла померить ее обувь без спроса, а потом сообщить об этом постфактум. Она всегда твердила, что у Кристен нет ничего своего, вечно попрекала за жадность и припоминала, что готовила ей каши и варила супы, когда она была маленькой и родители были заняты. «Неблагодарная». И Кристен становилось стыдно. Действительно, чего это она? Жалко ей, что ли, печенья, которое та съела без разрешения? Трудно ей, что ли, помыть за всеми посуду после сложного дня в школе? Но был один момент, который до сих пор вызывал у нее негодование.
Однажды сестра взяла ее шарф без разрешения, а потом потеряла его. Кристен узнала об этом совершенно случайно, когда не нашла свою вещь на месте и начала поиски. Перевернув весь дом с ног на голову, она наконец услышала, что Кэсси его где-то оставила. Кристен разозлилась. А сестра лишь смерила ее презрительным взглядом и фыркнула: «Это всего лишь шарф, чего ты устраиваешь трагедию? Твоя подружка купит тебе новый». И просто развернулась и ушла, даже не извинившись. Этот шарф был подарком, и хоть подруга потом приобрела ей другой, поскольку Кристен виновато сообщила о пропаже, но тот шарф все равно был ей дорог и сестра не имела права так поступать.
Кассиопея всегда была чуть высокомерной, и у нее бывали моменты наплевательского отношения ко всем и вся, но они вполне нормально общались, насколько это было возможно. Проблемы начались, когда Кристен познакомилась с Вики и спустя время перешла в школу «Аврелия». С того момента общение с сестрой стало постепенно ухудшаться. А сама Кассиопея все чаще мечтала вслух о дорогих вещах, домах и связях. Она тянулась к жизни, которой не имела. Это не мешало Кэсси огрызаться и быть надменной, так, словно она являлась как минимум наследницей состояния или принцессой далекой страны. Все привыкли и считали это частью ее личности. Кристен не обижалась, полагая, что сестра злится на нее за то, что не может учиться вместе с ней. Время шло, и пропасть меж ними только росла. Стипендия была одна, как ей рассказывала Вики, и для поступления требовались высокие баллы по всем предметам. Старшая сестра же не преуспевала в учебе, и Кристен не могла этого изменить. Каждый заслуживает шанса, однако для этого надо трудиться.
Кассиопея ненавидела свое имя, используя второе, часто запиралась в комнате, слушая музыку, почти ни с кем не разговаривала и смотрела на среднюю сестру так, словно та была ее злейшим врагом. Кристен переживала по этому поводу, но не верила, что все настолько плохо и что родной человек способен ее ненавидеть. Родители ничем не могли помочь. Большую часть времени они работали, потом уделяли внимание Кимберли, затем Кеннету, слушали об успехах Кристен, а на почти взрослую Кэсси у них оставались минуты, а то и секунды. Вполне понятно, хоть и грустно.
Девушка ставит большой черный чайник на плиту, доливает воду, достает из пакета купленный чай, заваривает его и раскладывает пирожные, парочку из которых отдает младшему брату и сестре, которые смотрят мультики по телевизору.
Когда чай уже готов, Кристен переносит кружки на стол в гостиной и с беспокойством смотрит на часы: пятнадцать минут. Она вздыхает и направляется в комнату Кассиопеи, чтобы забрать подругу и удостовериться, что они обе живы.
Дверь чуть приоткрыта, и она видит, как сестра сидит у подножия кровати, а над ней возвышается Виктория, которая почему-то не помогает ей встать, а, напротив, словно препятствует. Нет, наверное, показалось.
– Что здесь происходит? – спрашивает Кристен, обращая на себя внимание. – Что вы делаете?
– Все в порядке, Крис. – Вики поворачивается, и ее лицо вмиг озаряется мягкой улыбкой, предназначенной только ей. – Мы заболтались и потеряли счет времени.
– Кэс, почему ты на полу? – обеспокоенно интересуется Кристен и тут же исправляется, неловко бормоча: – Прости. Ясмин.
– Все в порядке, я просто упала, – пожимает плечами Кассиопея и, неуверенно улыбнувшись, добавляет: – Извини за то, что сказала тебе. Называй меня так, как привыкла.
Глаза Кристен расширяются от удивления, а рот чуть приоткрывается. Она не ослышалась? Кэсси извинилась? Девушка оказывается в таком шоке от подобного отношения, что не замечает, как Виктория подходит к ней, хватает за плечо и уводит из комнаты.
– Что ты сделала? – спрашивает Кристен. – Что произошло? Она явно не сама упала.
– Нет, она упала, – мило улыбается Вики. – И ударилась немного. Споткнулась о пакет с подарками.
Кристен хватает подругу за подбородок и напряженно вглядывается ей в глаза, чтобы понять, врет она или нет. Уж слишком неправдоподобно звучит эта история.
– Крис, я польщена твоим вниманием, – протягивает Виктория. В ней нет даже намека на смущение, хотя выглядят они, наверное, двусмысленно: стоят почти вплотную, рука Кристен держит ее за подбородок, и их лица в сантиметре друг от друга, – но иногда люди… просто спотыкаются и падают.
– Да? И что же вы так долго обсуждали? – язвительно вопрошает Кристен, но от подруги все же отходит. – Сорта чая?
– Тебя, – спокойно отвечает она.
– Что? – Подозрительность исчезает, сменяясь растерянностью. – В смысле?
– Она считает, что тебе не место в школе. – Вики пожимает плечами и смеется. – Беспокоилась, что ты можешь быть недостаточно хороша для всех этих богатеньких детишек.
– Я же не одна, – потрясенно бормочет Кристен. – И она правда волновалась за меня все это время?
– Да, прости, Крис. – Вики виновато опускает голову, словно сболтнула лишнего. Она кладет руку ей на плечо и добавляет: – Мы побеседовали, и я ее заверила, что у тебя все хорошо, нет поводов для беспокойства. Думаю, она общалась с тобой так, чтобы ты была готова дать отпор, но теперь в этом нет необходимости.
– Ты убедила ее в этом за пятнадцать минут? – недоверчиво уточняет Кристен. Она годами не могла достучаться до сестры, и теперь подруга уверяет, что смогла сделать невозможное за несколько минут? – Вики, скорее всего, она просто притворилась.
– Уверяю, она исправится. – И звучит это скорее зловеще, чем дружелюбно. – Мы пойдем пить чай? Или тебе нравится стоять в темном коридоре?
– Пойдем, конечно, я уже все приготовила, – кивает Кристен.
Сестра ведь могла упасть? Споткнуться или, например, неудачно сесть на кровать? Вики не стала бы ей врать? И Кэсси все поняла, даже извинилась, чего не делала много лет. Может, у подруги действительно талант к переговорам? Нужно быть благодарной.
– Спасибо тебе.
– За что? – удивляется девушка. Она поправляет прическу, придирчиво рассматривая себя в зеркале, и сейчас стоит, чуть растрепанная, с изумленным видом. – Я всего лишь побеседовала с ней.
– Нет. – Кристен качает головой, подходя ближе, чтобы обнять Вики, показав этим жестом, как много для нее это значило и как она ей признательна. – Ты вернула мне сестру.
Они идут пить остывший чай с пирожными и до самой ночи смотрят фильмы, болтая о всяких глупостях, позабыв о Бьен, о школе и о проблемах с семьей. Они наслаждаются сегодняшним днем и не думают о том, что будет завтра. Во всяком случае, Кристен не обременена ничем и с удовольствием наблюдает, как Гарри на экране получает свою первую палочку. В этот момент она и сама чувствует нечто волшебное.
Вики уезжает почти в час ночи, а девушка продолжает сидеть с улыбкой до ушей, думая, какая ее подруга замечательная и как ей повезло, что они встретились.
Глава 10. Виктория Эбигейл Пурит
Порой незнание чего-то – это благо, дарованное не каждому. Не вся правда будет для вас полезной, а некоторая может и вовсе уничтожить. Вы, должно быть, слышали про ложь во спасение? Врачи врут пациенту, что тот поправится, чтобы у него оставалась надежда и он мог оставаться в счастливом неведении. Кому нужна правда в этом случае? Сообщить ее, чтобы человек доживал, мысленно считая секунды до смерти? Никому не станет легче от такой честности, напротив, она породит проблемы. Я не приучаю вас врать, ложь – это все-таки плохо, но бывают моменты, когда правду стоит сохранить в тайне.
Виктория немного завидует беззаботности подруги. Она может позволить себе не беспокоиться о каких-то вещах, может быть честна с окружающими и не думать, насколько этот мир и люди в нем неидеальны.
Кристен всегда надеется на лучшее и во всех старается найти нечто хорошее. Она бы и Бьен простила, если бы та решила исправиться. Но подобные ей не меняются. Беатрис из тех людей, что способны идти по головам других ради достижения своих целей. В их обществе так принято. Буквально с рождения каждого из них учат: «Ты должен быть на шаг впереди, иначе кто-то другой займет твое место. Либо побеждаешь, либо умираешь. Третьего не дано».
В школе «Аврелия» все в основном являлись одиночками. Они могли общаться, но не дружить, поскольку прекрасно понимали: все они здесь конкуренты друг другу в будущем. Потому у Виктории и не было друзей, кроме Кристен. Отец счел девушку неопасной и позволил «играться», пока они не завершат обучение. Но этого Темо не знает.
У Виктории есть целый список того, что Кристен никогда не узнает. Например, что учатся они здесь больше для того, чтобы установить связи, нежели для получения реальных знаний.
Кристен не узнает, что она в школе не по стипендии, а только благодаря финансированию отца Пурит. Оценки – это, безусловно, важно, поскольку совсем бездарностей здесь не держат, однако деньги в приоритете.
Кристен не узнает правду и о ее «парне». Маркос ужасно милый, но надоедливый, и Викторию тошнит от его заботы, от сообщений по утрам, от его постоянного внимания. Он был таким… идеальным, и это раздражало ее больше всего на свете. Ее не мучила совесть по поводу того, что она его использует. Нет, чем лучше он был, тем сильнее была ее ненависть к нему.
Он подарил ей лилии, и она с очаровательной улыбкой соврала, что любит розы, в глупой надежде, что больше он ничего покупать не станет. Но как бы не так. Он извинился и в следующий раз принес букет из ста роз, который она выбросила, как только появилась возможность. Маркос был вежлив, обходителен, интересовался, как у нее дела, и всегда был готов выслушать. Чертов принц из сказки. Так хотелось съязвить и пощечину отвесить наотмашь, чтобы стереть его улыбку с лица. Но ей приходилось притворяться милой, увлеченной, влюбленной девушкой. Что ж, она играла свою роль идеально.
Кристен не знает, что Виктория улыбается утром одноклассникам, размышляя, кто из них может быть полезен в будущем. Днем она сидит с Маркосом в библиотеке или в столовой, переговариваясь, целуясь мимолетно, в душе испытывая отвращение и мысленно подавляя ругательства. А вечером она разбивает очередную кружку, плачет в подушку от отчаяния и, когда приходит отец, покорно желает ему доброй ночи, затем все повторяется снова. Это жизнь, ничего не поделаешь.
Кристен не знает, что Виктории уже тошно от такого количества вранья в ее жизни. Она почти не чувствует себя собой. «Девочка в зеркале, кем ты стала?» Всматривается в знакомые черты и не узнает. Словно вместо нее стоит другая девушка, сестра-близнец, а она теперь невольный зритель.
У этой Вики из зеркала улыбка насквозь фальшивая, холодная, неестественная, будто и не человеческая даже, а кукольная. У нее мешки под глазами от недосыпа и выплаканных слез, но все это скрыто несколькими слоями тональника. У нее смех наигранно чистый, как у актрисы из ситкома, но этого, кажется, никто не замечает. Эта девушка ничуть не похожа на нее настоящую, и Виктория страстно желает, чтобы она проснулась и это все оказалось затянувшимся кошмаром.
Самое главное, чего Кристен не знает и никогда, ни при каких обстоятельствах не узнает, – что ее предала собственная сестра.
Виктория заходит вслед за подругой в комнату Кассиопеи и, пользуясь моментом, осматривается, обращая внимание на брошенные наушники, а также смартфон, совсем новый, последней модели. Откуда у девушки из многодетной и небогатой семьи на него деньги? Кристен этого не заметила, оно и к лучшему.
Виктории все становится ясно, когда ее взгляд натыкается на пакет с надписью «Gucci», выглядывающий из приоткрытого шкафа. Неудивительно, что Кассиопея поторопилась спрятать вещи. У ее родителей непременно бы возникли вопросы. Виктория слушает беседу и понимает: эта девушка – беспринципная мразь, и она явно ненавидит свою сестру. Пурит приходит к неутешительному выводу: Кассиопея продала Бьен дневник Кристен.
Она буквально велит подруге выйти, не задумываясь о том, что это звучит грубо. Извиниться можно и позднее, сейчас важнее поговорить со старшей Темо. Любой человек заслуживает лучшей участи, чем быть преданным семьей. «Ха, Кэс бы поладила с моим отцом. Они отлично продают своих родичей», – мелькает совсем невеселая и неуместная мысль. Но девушка успокаивается.
Все оказывается таким банальным, что зубы сводит. Зависть. Бедная Кассиопея, она так хотела в школу для богатеньких деток, желала дружить с крутыми ребятами, носить красивые вещи, быть популярной. А всего этого удостоилась ее младшая сестра, а не она. И ее совсем не волновало, что реальности это ничуть не соответствовало. Ей казалось, что сестра украла ее мечту. Как же так? Ведь в Кристен нет ничего выдающегося. Кассиопея Ясмин Темо куда лучше, чем эта бледная немочь Кристен. У нее и имя звездное, старомодное, под стать богатым аристократам. Она куда достойнее. Родители от мечтаний и амбиций старшей дочери отмахнулись. «Мы целыми днями на работе. Если хочешь чего-то добиться, иди работать, а не сиди дома», – вот что они ей ответили, и она посчитала это несправедливостью. Своей обожаемой, по ее мнению, Кристен они такого не говорили. Та могла гулять со своей подружкой сколько угодно, и ее не упрекали. Учится она хорошо наверняка благодаря деньгам. Разве может эта бестолочь быть умной? Нет. И, будто злостной кражи жизни, что должна была принадлежать ей, было мало, последовало еще одно событие. Кассиопее поручили следить за Кимберли. Это нечестно.
Когда она прочла в дневнике сестры про Бьен, то сразу смекнула, как может получить себе друзей и новые вещи. Уж она-то не дура-сестрица, она использует эту возможность и компанию подберет получше, чем эта шаболда Вики. И конечно, она не упустила свой шанс. Нашла способ связаться с этой Беатрис и взамен получила то, что должно было принадлежать ей по праву. Всего-то и надо было выключить будильник сестры, чтобы та опоздала в школу и не обратила внимания на свои вещи, а потом подкинуть тетрадку. Бьен же каким-то образом смогла сделать так, чтобы ее пропустили внутрь здания. Вот что поведала девушка Пурит.
Виктория слушала эту историю и поражалась. Кристен является родной сестрой этой, иначе не скажешь, твари. Она даже сейчас, рассказывая все это, не чувствовала за собой никакой вины. Более того, она, кажется, действительно верила в свою избранность, исключительность, в то, что она заслуживает чуть ли не звезды с небес. Откуда в ней столько спеси? Чем больше слов произносила Кассиопея, видимо впервые найдя собеседника, тем мрачнее становилась Пурит. С такой семьей никаких врагов не надо.
В конце концов Виктория не выдерживает и толкает девушку. Та от неожиданности отшатывается, цепляется за пакет и грузно падает на пол, ударяясь затылком о стенку шкафа. Она шипит от боли, а Пурит напряженно прислушивается и, убедившись, что подруга не идет сюда, начинает приглушенно говорить:
– Мне плевать на твои внутренние проблемы и комплексы неполноценности, но это не должно касаться Кристен. Ты не обязана ее любить, хотя она до сих пор находит оправдания всем твоим словам и поступкам. Она замечательный человек, лучше, чем ты когда-либо будешь, и не заслуживает такой сестры. Ей в школе совсем не сладко, как ты представляешь, так что не усложняй ей жизнь.
– Ты не у себя дома, priss, чтобы мне указывать, – язвит Кассиопея, потирая ушибленный затылок. Она нагло ухмыляется, словно не сидит сейчас на полу после сильного удара, и тем же тоном добавляет: – Твоя речь – дерьмо, dickhead[17], такое же, как и ты. Не трать мое время и проваливай на хрен со своими чертовыми приказами.
– Нет, это ты, кажется, не поняла. – Виктория зловеще улыбается, внутренне сдерживая злость. Она выдыхает и с убежденностью в голосе говорит: – Мой отец – один из самых влиятельных людей в мире. Думаешь, твоя покровительница тебя спасет? Все, что у тебя есть, – это дорогие игрушки, тридцать сребреников[18] и тонна зависти. Хочешь себе такого врага, как я? Впереди жизнь долгая, и я не всегда буду лишь дочерью своего отца. Если ты не сделаешь как велено, то ни один университет или колледж тебя не примет, уж я постараюсь. Кристен моя подруга, а ты никто. Если понадобится, то бесполезной немочью станет великая Ясмин, которая уже сейчас способна только на кражи, предательства и оскорбления.
– Пустые угрозы! – восклицает девушка на полу. Она приподнимает голову, окидывает ее насмешливым взглядом и презрительно фыркает: – Ты всего лишь избалованная сучка с манией величия и комплексом бога. Теперь понятно, почему она выбрала тебя. Вы друг друга стоите. Обе незаслуженно значимые, в центре внимания, а на деле блеклые, никчемные. You suck or you`ll be suck all your life[19].
Виктория замахивается и отвешивает пощечину, не пожалев на нее сил. Еще никогда она не была так зла на кого-то, как сейчас.
– Рискнешь проверить, говорю ли я правду? – Пурит почти мурлычет эти слова.
Она в шаге от того, чтобы взорваться, но ей не привыкать притворяться. Как бы ни хотелось, но она не может избить эту самоуверенную и беспринципную дрянь, что назвала ее никчемной. Да как она только посмела? У Бьен была странная тяга к каламбурам, и, возможно, старшая Темо сочла это чем-то крутым после мимолетного общения с ней, однако нужно понимать, что ей и до Беатрис – как до Луны пешком. К тому же Бьен не опускалась до подобной похабщины. У Кассиопеи с Кристен точно одни родители? Иначе неясно, как этот завистливый и непристойный гном-переросток позволил себе такие вульгарные ругательства в ее адрес. У нее что, нет даже намека на инстинкт самосохранения? Или она настолько безмозглая, что не думает, что с ней что-то может случиться? Виктория вздыхает, постепенно успокаиваясь:
– Давай почитаем, что пишут про мою семью в интернете. Ты можешь не бояться меня пока что, хотя настанет день, когда я стану совершеннолетней, и память у меня хорошая, но тебе стоит опасаться моего отца.
Виктория берет в руки свой телефон, присаживаясь рядом, чтобы быть с Кассиопей на одном уровне, и быстро находит в интернете несколько статей, сперва про доходы и рейтинги на мировом рынке. Она испытывает гордость, глядя на эти цифры, несмотря на то что в этом нет ее заслуги. Когда-нибудь эта корпорация будет принадлежать ей, и цифры вырастут вместе с ней. После пары статей о том, сколько на самом деле у них денег, она натыкается взглядом на одну, касающуюся судебного процесса. Нет, таких статей встречалось немало, поскольку разбирательства были частым явлением, однако эта конкретная статья выделялась своим заголовком. В нем было указано на несчастный случай на дороге.
Виктория начинает читать ее вслух, чтобы старшая Темо могла узнать обо всем, что там написано:
– «Дамиан Игнасио Пурит отказался от комментариев по данному происшествию. Его адвокат заявляет, что дело закрыто, невиновность его подзащитного абсолютно доказана и нет оснований для повторного рассмотрения. Однако мы подозреваем, что расследование проведено не было, а улики с места преступления либо заведомо испорчены, либо сфабрикованы. У нас есть веские причины полагать, что доказанная невиновность мистера Пурита не более чем фикция. Когда в деле замешаны большие деньги, не стоит и думать о правосудии. Родственники потерпевшей стороны от обвинений отказались».
Виктория хмурится. Она впервые об этом слышит. Отец никогда ей не рассказывал о судебных разбирательствах. Она не помнит ничего подобного. В статье не указано, что конкретно произошло, нет имен этих родственников и чего-либо, за что можно зацепиться, но у нее создается ощущение, что доля правды в этом есть. Странно, ей было около пяти лет тогда, и в то время он уделял ей много внимания. Как мог ее заботливый и участливый папа совершить нечто ужасное? Происшествие на дороге. Явно кого-то сбил. Возможно, смертельно. Как он мог убить человека, пойти домой к своей дочери и смотреть с ней мультики как ни в чем не бывало? Она может поверить, что нынешний, строгий отец способен на такое, но ее добрый папа…
– Твой отец убийца и лжец, – цедит Кассиопея, но уже без привычной спеси, словно задумавшись над чем-то, – Да, это повод для гордости. Кого еще пришлось прибить твоей семейке, чтобы обрести богатство?
– Смотри, чтобы ты не стала следующей, – хладнокровно парирует Виктория. Она не особо верит написанному в статье, но это отличная возможность запугать идиотку Кэсс. – Как видишь, мой отец довольно влиятелен, поэтому настоятельно рекомендую выполнить мою маленькую просьбу в отношении Кристен. В конце концов, автомобильные аварии не редкость, стоит быть осмотрительнее, правда?
Кассиопея молчит. Снова пробегает взглядом по открытой вкладке и явно представляет, что с ней тоже может произойти несчастный случай, который будет очень даже подстроенным, но никто этого не докажет. Пурит буквально видит этот мыслительный процесс и замечает страх на лице от осознания, что от нее могут с легкостью избавиться и никто ее не спасет. Так стоит ли ссориться с сестрой ради этого?
Кассиопея слабо кивает. Виктория улыбается, понимая, что одержала победу.
Кристен этого не узнает. Бьен тоже будет молчать. Она была уверена. Почему? Не настолько она подлая, да и момент упущен. Виктории противно от самой себя и жаль, что постоянно приходится врать подруге. Но это ведь для ее же блага, верно? Тогда почему на душе все равно гадко?
Виктория идет по парку, сбивчиво нажимая буквы на клавиатуре телефона. Она нервно смеется, думая, что начинает быть похожей на Беатрис. Она поправляет ворот клетчатой рубашки и, засунув руку в карман джинсов, спешно направляется в ближайший сквер, чтобы посидеть в нем, наслаждаясь тишиной и одиночеством.
Неожиданно кто-то хватает ее за плечо, разворачивает к себе и сгребает в объятия. «Маркос», – поджав губы, догадывается девушка. Подняв голову, она встречается взглядом с карими глазами своего прилипчивого парня. Он приветливо улыбается, радуясь встрече как ребенок, и она видит, как его глаза сияют. От этого ее начинает мутить и хочется оттолкнуть его от себя, послав как можно дальше, но Виктория лишь выдавливает смешок и обнимает его в ответ.
– Привет. – Единственное достоинство Маркоса состоит в блаженном неведении относительно нее: он не замечает ни холода в голосе, ни фальшивой улыбки. Впору табличку вешать с надписью «Великий слепой». – Ты меня напугал.
– Прости, малыш, – извиняется парень, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Я подошел слишком незаметно. Виноват.
– Ничего. – Виктория растягивает губы в широкой улыбке, подавляя порыв закатить глаза. – Рада тебя видеть. Ты что-то хотел?
– Разве я не могу просто поздороваться со своей девушкой?
Он так влюбленно на нее смотрит, когда произносит эти слова, что ей хочется заорать ему в лицо: «Очнись, ты мне неинтересен», – но она молчит.
– Увидел тебя и подошел спросить, что мы наденем на бал.
Виктория едва не хлопает себя по лбу. Бал. Конечно! Она совсем о нем забыла. Совсем не удивительно, учитывая происходящие события, требовавшие ее внимания, однако это нисколько ее не оправдывает. Каждый год среди старшеклассников выбирают короля и королеву на основе голосования. Получить корону – это огромная честь, поскольку это является подтверждением популярности. Если тебя избрали, то, значит, сочли самым лучшим. В этот раз, скорее всего, выберут ее и Маркоса. Мероприятие состоится совсем скоро. Надо срочно начинать готовиться.
– Я еще не решила, милый, – ласково говорит Виктория, касаясь его темных волос. Теперь ей удается врать так же легко, как дышать, и это совсем не повод для гордости. – Никак не могу выбрать.
– Осталась неделя, – мягко напоминает Маркос, и она сдерживается, чтобы не съязвить в ответ, а хочется. У нее так и вертится на языке: «Да хоть три дня – без королевы не начнут», – но она должна быть милой, чтобы не нарушить обещание отцу. – Поторопись, пожалуйста.
– Это требует времени. Не дави на меня, дорогой, – шепчет Виктория с улыбкой, прекрасно зная, что это грубая манипуляция, которую тот, впрочем, все равно не заметит. Он такой наивный придурок.
– Да, конечно, прости, – кивает парень, целуя ее руку. Он всегда с ней соглашается, никогда не спорит и просит прощения даже когда не виноват. Если бы она велела ему спрыгнуть с моста, то он, скорее всего, спросил бы, с какого именно. – Просто это важное событие, малыш.
– Я знаю, – нежно произносит Пурит, проводя ладонью по его щеке, подавляя раздражение внутри. Ей не хочется нянчиться с ним, не хочется быть милой и сдерживаться постоянно. Ее так достало притворяться для него той, кем она никогда не являлась, а больше всего раздражало то, что он не замечал, что девушки, в которую он влюблен, никогда не существовало. – Только хочу, чтобы все было идеально.
– Ты уже идеальна, – искренне выпаливает Маркос, и она видит восхищение в его глазах. В такие моменты ей немного неуютно и неловко, а еще грустно, потому что он любит не ее. Ее он вообще не знает. Поэтому она не чувствует своей вины за то, что использует его. – Только постарайся сообщить мне хотя бы за полчаса до бала.
Виктория послушно смеется, словно это была великолепная шутка, и улыбается ему.
– Рад был тебя встретить, но мне пора, – опечаленно вздыхает он и наклоняется, чтобы поцеловать ее в щеку. Он крепко обнимает, будто боится, что она исчезнет.
Как бы ей хотелось действительно испариться, хотя бы на недельку, чтобы отдохнуть и побыть собой.
– Я люблю тебя, Вики.
– Я тебя тоже.
Девушка очаровательно улыбается ему, вспоминая, что Кристен так сокращает ее имя, и это вызывает в ней одновременно и чувство горечи, и чувство радости. Она единственное настоящее в ее жизни. И Пурит даже не знала, какое подруга имеет значение для нее, пока не пришлось притворяться кем-то другим, жить с чувством одиночества и ежедневной тоской, что человеку возле тебя достаточно притворства: он слышал, но не слушал, совсем не понимал ее, но считал, что знает о ней все.
– Увидимся завтра.
Виктория облегченно выдыхает, когда он скрывается за ближайшим поворотом. Играть любящую девушку оказалось утомительнее, чем она предполагала. Приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не только он, но и остальные верили в искренность ее чувств и намерений. Ее раздражало в парне все: начиная от щенячьего восторга в глазах и заканчивая привычкой давать ей уменьшительно-ласкательные прозвища. Почему она? Даже ведь стараться особо не пришлось, чтобы влюбить его в себя. Чертов придурок.
Она тяжело вздыхает и направляется домой. Желание идти в сквер исчезло. Сейчас все, чего хочется, – это лечь спать и не проснуться. И почему жизнь не может быть чуточку проще? Повезло все-таки Кристен: незнание – это величайшая роскошь и благо, которое она ей подарила. Втягивать подругу во все свои проблемы было бы неправильно, так считала Виктория. Зачем ей такая ужасная правда? Пусть эта светлая девочка улыбается дальше, пусть думает, что у Виктории все в порядке и что она счастлива в отношениях. Толку-то от правды? Кристен ей ничем не сможет помочь, только мучиться начнет, переживать, разочаруется в мире. Зачем такая честность? В данном случае лучше соврать. Соврать и решать свои проблемы самостоятельно. Она ведь Пурит и должна со всем справиться, как бы ей ни было сейчас паршиво. Банально выговориться некому. И как страшно быть окруженной людьми, но при этом ощущать вязкое чувство одиночества, что пронизывает до самых костей. Как страшно держать мысли в себе, когда они грозят вырваться наружу неудержимым потоком и снести все вокруг. Как страшно, что слова душат и немой крик застревает, звеня лишь на задворках разума, а никто и не замечает изменений. Как страшно… Вспоминаются строки:
«Впервые «помни»,
«вдумайся»,
«забудь».
И нет «когда».
А сплошь —
«когда-нибудь».
И все дается малою ценой.
Вернуться б к той черте,
где я был мной.
Вернуться б к той черте…
А где она?
Какими вьюгами заметена?»[20]
Теперь еще и бал, на котором тоже нужно выглядеть безукоризненно. Боже, храни королеву.
Глава 11. Кларисса Роуз Бьен
Время летит быстро, и событие, которое казалось таким далеким, практически нереальным, случается столь скоро, что ты оказываешься к нему не готов.
Кларисса, конечно, знала о бале, но он ее нисколько не интересовал, напротив, будь на то ее воля, она бы осталась дома в одиночестве. Почему? Она никогда не чувствовала себя частью всего этого. Спасибо ее семейке. Отец постарался сделать все, чтобы у нее всегда было ощущение ненужности и непричастности к чему-то подобному. Лишняя. Никчемная. «Кому ты нужна?» – его извечный насмешливый вопрос. Довольно сложно вписаться в общество, постоянно думая о том, что ты не заслуживаешь ничего, кроме оскорблений. И пусть сейчас она поняла, что дело не в ней, а в том, что отец попросту великовозрастный мудак, но веселиться со всеми ей было все еще сложно.
Но кто спрашивал ее мнения? Она всегда была никем. И за неделю до бала ее поставили перед фактом, что она идет, поскольку не имеет права позорить семью. Чем на сей раз? Он не посчитал нужным объяснить, а она не стала уточнять, прекрасно зная, какая за этим последует реакция. Нелепость. Будто все эти годы он не делал вид, что для него существует только его замечательная Беатрис. Многие люди, наверное, и не знали, что Кларисса существует, пока она не пошла в школу. И что? Теперь он решил, что ей нужно выйти в люди? Прекрасно, стоило подождать десяток лет. Возможно, через двадцать он даже назовет ее дочерью, шепотом и украдкой, оглядываясь по сторонам, а спустя лет сорок и вовсе в завещании укажет… Хотя нет, это уж совсем фантастика, право слово. И почему сейчас? Раньше ведь позволял сидеть дома, пропуская разные мероприятия. Ретроградный Меркурий, Козерог в Марсе, полнолуние? Интересно, что на него подействовало? Знать бы, чтобы заранее обводить такие даты в календаре как особо опасные из-за его неожиданных решений.
Отец велел ей взять какое-нибудь старое платье Беатрис, коих у той было немало, ведь не могла же его принцесса посещать приемы в одном и том же, какой был бы позор, а выбрасывать тоже жалко. Поэтому выбор был широкий, на любой вкус и размер, поскольку платья скопились за несколько лет, и Кларисса могла бы что-то подобрать себе, и даже относительно новое, но в ней все равно поднялись злость и обида. Почему ей вечно нужно донашивать с чужого плеча? Беатрис купят новое платье для бала, а Клариссе, значит, нужно выбрать что-то из ее вещей? Почему? Почему ей почти никогда не покупают ничего, что принадлежало бы только ей? Разве она не заслуживает даже одного несчастного платья на вечер? Это что, такая большая покупка, учитывая, что на нее и так не тратятся? Она хочет новое платье, а не донашивать за кем-то старое.
– Что ты сказала? – переспросил отец, отложив газету в сторону. Его глаза опасно сузились, и Кларисса осознала, что последнее предложение брякнула вслух. – Мне ведь послышалось?
Она могла бы подтвердить, сейчас у нее есть шанс выкрутиться, соврав, что пошутила или что он ее не так понял, но… Знаете, ей ничуть не хотелось этого делать.
– Нет, – твердо сказала она, сжав вилку в левой руке. – Я хочу новое платье для бала.
– Неблагодарная дрянь, – процедил мужчина сквозь зубы, и только приличие не позволило ему встать со стула, чтобы подойти и ударить ее. Она знала, что во время завтрака он воздержится от удара, а вот потом, если вспомнит, то точно несдобровать. – Ты живешь в этом доме, ешь еду, купленную за мои деньги, ничего не делаешь – и еще смеешь что-то требовать?! Платья Беатрис для тебя уже, значит, недостаточно хороши?!
Ей хотелось взорваться от негодования. Ничего не делает? Его изнеженная принцесса ничем не занята. Какого черта? Попросить одну несчастную тряпку – это теперь немыслимое требование, ради которого надо так орать? Своей принцессе он никогда и ни в чем не отказывал. Не стоило, наверное, пытаться вести диалог, но… как же ей хотелось другого к себе отношения.
– Они хороши отец, но… – замялась Кларисса и подняла на него взгляд. – Почти все мои вещи от Беатрис. Мне бы хотелось хоть раз надеть что-то купленное лишь для меня.
– Скажи спасибо, что ты вообще живешь здесь, – презрительно прошипел он, так, словно она уже сейчас должна начать молиться и кланяться ему в ноги за такую, несомненно, роскошную жизнь. – Ты не заслуживаешь ничего из того, что тебе дано. Для такой, как ты, и платья Беатрис уже слишком много.
– Я тоже твоя дочь, – тихо пробормотала она, пожалуй впервые озвучивая это вслух.
Ей обидно, потому что он никогда не любил ее и сейчас доказывает это. Почему она всегда недостаточно хороша? Почему он не может хоть немного любить ее? Ей бы хватило и четверти той любви, что достается Беатрис, но получает она лишь ненависть.
– Ты ничуть на меня не похожа, – холодно отрезал отец, глядя на нее как на совершенно постороннего человека, каким-то образом проникшего в дом. – Запомни раз и навсегда. Дочь у меня только одна, а ты ошибка, которая не должна была рождаться.
Кларисса ощущает, как что-то разбивается внутри нее, и чувствует боль в груди. Наверное, ей стоило привыкнуть за столько лет.
– Хватит, – неожиданно раздался голос Беатрис, и они с отцом синхронно повернулись в сторону двери.
Девушка стояла, опираясь на стену. Она окинула Клариссу безразличным взглядом и произнесла:
– Клэри, иди отсюда, хочется позавтракать без твоих утренних истерик.
– Но я… – начала Кларисса, но ее тут же перебили.
– Ты оглохла? Или не поняла простой просьбы? – озлобленно спросил отец, и она давно не видела его таким взбешенным. Его лицо раскраснелось от гнева. Его руки тряслись от ярости. Голос сорвался на крик. – Беатрис, кажется, ясно выразилась, но для особо одаренных повторю: пошла вон!
Кларисса поспешно ушла из столовой, пока ее не вышвырнули за волосы силой. Такое однажды было. Именно по этой причине она обычно старается молчать, однако сегодня в нее будто бес вселился и заставил высказаться. А может, ей просто осточертело постоянно кивать, как послушный болванчик. Она не тупая, она заслуживает того же, что есть у Беатрис. Той можно приходить домой когда вздумается, спускаться к завтраку в любое время, и он даже не спрашивает, где она была, почему опоздала. Сегодня ее высочеству не угодила ругань с утра, сразу начала с «до свидания», причем в грубой форме; да, сама вежливость и порядочность, действительно дочь своего отца. И спасибо, господи, что она, Кларисса, ничуть не похожа на эту семейку.
На следующий день она находит на своей кровати платье черного, ее любимого, цвета. Средней длины, без рукавов, с чуть открытым верхом. Кларисса померила – оно сидело идеально и очень ей шло. Она улыбалась, разглядывая себя в зеркало: русые волосы рассыпались по плечам. Она уже решила, что соберет их в аккуратную прическу, оставив пару прядок свободными. Ее платье новое, она точно знала. Только откуда? Отец бы не купил его ей, даже если бы это был вопрос жизни и смерти. Значит, Беатрис. Жалость? Сомнительно для такой, как она. Наверняка приобрела его, чтобы принизить ее при случае. Да, точно станет насмехаться и припоминать, что сделала великодушный подарок, поклоняйтесь ей теперь за это, с нее станется. Но отказаться… Кларисса подумала над этим. Была ли она готова терпеть унизительные комментарии? «Да, если это означает, что у нее будет платье, которое она сможет назвать своим». Кларисса слабо улыбается. Теперь она отчасти готова к балу.
Они с Беатрис находятся в душном зале, окруженные толпой веселых подростков. Зал украшен темно-синими и белыми шарами, висящими под потолком, серебристые ленточки струятся вдоль окон, а в разных концах зала стоят столы, ломящиеся от дорогих закусок и напитков. Все это пока никого не интересует, в отличие от главного события года – объявления короля и королевы. Вот чего все ждут затаив дыхание, не смея отрываться ни на фуршет, ни на танцы, ни даже на болтовню.
За окном льет дождь и сверкает молния, а ученики стоят неровными рядами в помещении в ожидании начала мероприятия. Такие красивые, нарядные, счастливые. Кларисса оглядывается по сторонам, старательно копируя их улыбки, чтобы не выделяться так явно. Она смотрит в окно, как никогда прежде мечтая оказаться снаружи. Кларисса почти чувствует призрачный запах озона, ощущает на себе приятные капли дождя, а потом до ее плеча дотрагивается Беатрис, и волшебный момент разрушается. Кларисса снова оказывается в душном зале с толпой перевозбужденных подростков.
– Не спи, Клэри, – ехидно протягивает девушка и, наклоняясь поближе, добавляет: – Пропустишь все веселье.
– Ты что-то задумала? – устало вздыхая, интересуется Кларисса. – Снова унизишь Темо?
– Не сегодня, – спокойно отвечает Беатрис и вдруг улыбается. Искренне. Она не видела у нее такой улыбки с тех пор, как была маленькой. – Тебе очень идет это платье.
Кларисса удивленно рассматривает ее, пытаясь понять, о чем она думает, но не может. Беатрис улыбается так ярко, что ей и самой хочется улыбнуться, забыть обо всех проблемах и просто расслабиться, но она одергивает себя. Эта девушка не ее сестра, больше нет. Не стоит обманываться и вестись на ее речи, наверняка та что-то замыслила, или это очередная издевка, только более скрытая. Она не тот человек, что может с удовольствием провести время на подобном мероприятии, при этом не сделав ничего дурного.
Музыка становится тише, ведущий выходит на сцену, чтобы объявить короля и королеву. Толпа оглушительно ревет, Беатрис лениво хлопает в ладоши, а Кларисса не совсем понимает, что она здесь делает. Она чужая среди этого веселья.
Зал замирает, ожидая оглашения результатов голосования. Королем ожидаемо оказывается Маркос Северочез. Ребята аплодируют, кто-то свистит, а парень с черными, чуть вьющимися волосами уже поднимается на сцену, мягко улыбаясь кому-то в толпе. Беатрис, стоящая рядом, закатывает глаза, шипя такое ненавистное ей имя. Маркос довольно симпатичный парень, надо признать, у него широкие плечи, высокий рост и карие глаза. Можно поверить, что в него влюбилась Виктория.
– Королевой бала становится… – Ведущий делает паузу, еще раз вглядываясь в бумагу, будто не уверенный в том, что видит. – …Беатрис Бьен.
И все молчат, будто разом оглохнув. Никто, абсолютно никто не аплодирует. Никому из них и не пришло бы в голову голосовать за нее, они могут издеваться все вместе над Темо, но выберут все равно Пурит. Поскольку дураков нет с ней связываться. Точнее, не было – до этого момента. Все смотрят в их сторону, ошеломленные, не понимающие, как такое могло произойти.
– Как ты это сделала? – шепчет Кларисса, опасливо озираясь по сторонам. – Никто ведь не голосовал за тебя.
– Заткнись! – грубо обрывает Беатрис, но на ее лице появляется торжествующая ухмылка, и следом она добавляет фразу, вызывающую лишь недоумение и тонну вопросов: – Главное, что Пурит снова на втором месте.
Она направляется к сцене, чтобы получить незаслуженную корону. И каждый знает об этом, но Беатрис это, кажется, ничуть не смущает. Вероятно, у нее получилось подтасовать результаты. Каким образом? Не важно. Главное, что теперь у нее будут проблемы. Интуиция не подвела. Толпа неожиданно расступается, но вовсе не за тем, чтобы пропустить Беатрис. Они дают дорогу Виктории.
Надо отдать должное этой девушке: злость, которую она испытывает – а Кларисса уверена, что та в ярости, – она не показывает ни единой чертой лица, идет к ним так плавно и гордо, словно вышла за короной, а не к изрядно надоевшей сопернице. Только бы не очередной скандал, господи, как ей это надоело! Может, они наконец поубивают друг друга? В глубине души Кларисса на это надеется.
Пурит улыбается, как и положено, скрывая эмоции, не устраивая скандал прилюдно, хотя все, должно быть, только этого и ждут. Клариссе не будет жаль, если она случайно укокошит Беатрис, скорее, скажет ей за это спасибо.
– Пойдем поболтаем, – предлагает Виктория таким приторно-сладким тоном, что у всех зубы сводит. – Наедине. О моей короне и твоей отчаянной попытке ее забрать.
– Так уж отчаянно, если прозвучало мое имя, – насмешливо протягивает Бьен, приподнимая бровь. – Твое – почетное второе место. Я полагаю, тебе хорошо известно о нем, да, и научись проигрывать достойно.
– Ты это слово недавно выучила? – смеется Виктория. Она складывает руки на груди и спокойно парирует: – Ты всегда действуешь подло, не тебе говорить про достоинство. Пойдем выйдем и побеседуем.
– Не знала, что подкупать инвесторов и саботировать некоторые проекты – это честно, Пурит, – ехидно подмечает Беатрис, и Кларисса понимает, что она имеет в виду, но удивляется. Ей все-таки было до этого дело? – Впрочем, вашей семье свойственно пренебрегать законами и ставить себя выше прочих. Тебе не корона нужна, а кадуцей. Ты была бы ближе к истине[21].
– Дорогая, по себе людей не судят. Если у вас еще остались деньги, обратись к психологу, чтобы осколки твоей самооценки склеили воедино, – усмехается Виктория, но Кларисса успевает заметить изменения. Она нервно дернулась, прежде чем снова высокомерно ухмыльнулась. Замечание явно попало в точку. Почему никто этого не видит? О чем речь? Беатрис о чем-то знает, но молчит, не говоря об этом прямо. И при чем тут семья? – Не волнуйся, убивать не собираюсь, поболтаем с тобой как леди, покажу тебе значение этого слова в словаре. Пойдешь сама или ваше королевское высочество нужно тащить силой?
Беатрис серьезно думала, что ей просто так отдадут корону? Что Пурит станет спокойно смотреть на это и не вмешается? Если да, то она не только чокнутая, но и дура каких мало. Нарвалась. И поделом, совсем не жаль. «От отца достанется», – с досадой понимает Кларисса.
Кристен Темо подбегает в тот момент, когда Беатрис, фыркнув, соглашается побеседовать с Викторией. Правильный выбор. Хватило ума. Ведь за нее заступаться не станут, а у Пурит есть парень, готовый сделать для нее все что угодно по щелчку пальцев. Удивительно, как только не влез, зато, конечно, явилась Темо, будто жить без своей подруги не в состоянии. Чего ей на месте не стоится?
Виктория мягко, но настойчиво велит Кристен оставаться в зале. «И не лезть не в свое дело», – мысленно добавляет Кларисса, не решившись это озвучить. Зато не сдерживается Беатрис и выдает язвительный комментарий о неспособности Темо существовать отдельно от ненаглядной Пурит. И в кои-то веки Кларисса с ней полностью согласна. Одна надежда на то, что Виктория вправит Беатрис мозги, а если повезет, то покалечит. А Кларисса? Отец все равно будет недоволен, все равно ее накажет, так пусть хоть эти две золотые девочки-принцессы подерутся и выяснят, наконец, отношения. Своими поступками портят жизнь – и себе, и окружающим.
Кларисса участвовать в этой беседе не рвется, прекрасно понимая, что это личные разборки. К тому же только этой чокнутой ведомо, как выжить в подобной ситуации. Пожалуй, надо выпить за упокой.
Танцы начинаются, когда Беатрис и Виктория уходят «поболтать». Никто даже не думает идти за ними. Во-первых, это значит пропустить бал, который все ждали столько времени, а во-вторых, никому нет дела до драки, которая с большой вероятностью грянет за закрытыми дверями. Не чай же они пить пошли, в самом деле. О какой светской беседе может идти речь, когда две девушки люто ненавидят друг друга, а одна из них только что украла корону у второй на глазах. Правильно. Ни о какой.
Кларисса выныривает из мыслей, обращая внимание на стоящую рядом Кристен, которая находится в полном недоумении, и едва не прикладывает руку ко лбу.
«Пурит – эгоистка, лишь о короне да о разборках с Беатрис думает. Лучшую подругу оставила без присмотра. В одиночестве. Парня своего могла бы попросить приглядеть за ней. Темо же могут побить, унизить, в конце концов, и директор пальцем не пошевельнет, чтобы ей помочь. У Виктории мозгов нет совсем, что ли?» – раздражено размышляет Кларисса.
Она трет переносицу двумя пальцами и тяжело вздыхает. Она, конечно, не нанималась нянькой кому-либо, и с Кристен они не друзья, не приятели даже, но отчего-то, глядя на нее, сердце сжимается. Наивная, глупая и беззащитная. Словно брошенная хозяином собака. Жалко ее становится, как того пса из фильма. Поэтому Клэр прикрывает глаза, принимает решение и, протягивая Темо руку, выпаливает:
– Давай потанцуем.
Кто-то включает медленную песню, в которой безошибочно узнается Сlaire Guerreso – Ashes, и ребята разбредаются по парам. Кристен растерянно мнется, будто не совсем понимая, что предпринять и как реагировать на неожиданное предложение.
– Почему я? – спрашивает она, справившись с эмоциями. У нее румянец на щеках, несмотря на твердость голоса. – Разве вы с сестрой не ненавидите меня?
– Беатрис – возможно, – хмыкает Кларисса, отмечая, что та наконец стала использовать мозг по назначению и задавать правильные вопросы. – Мы можем забыть в этот день о фамилиях и просто потанцевать?
Темо думает с полминуты, забавно хмурясь, чуть смущенно закусывая губу, наверняка не привыкшая к положительному вниманию от кого-то, кроме подруги, а потом ее лицо озаряет такая детская, счастливая улыбка, что Клариссе хочется погладить ее по голове, как щенка, и рассмеяться, но она сдерживает этот порыв. Выбранной модели следует придерживаться.
– Хорошо, – кивает Кристен, и в ее глазах будто зажигается огонек. – Мы можем потанцевать.
Они кружат в танце некоторое время, действительно забывая о происходящем вокруг, веселясь, как и все находящиеся в зале. Кто-то неумело пытается вальсировать, кто-то пьет напитки, болтая с одноклассниками, кто-то целуется украдкой.
Про Бьен и Пурит вспоминают лишь Клэр и Маркос, оставшийся без пары и примостившийся в углу зала, одиноко поглядывая на празднующих.
– Держать тебя за руки приятнее, чем их заламывать. – Кларисса выпаливает первое, что приходит ей в голову, дабы не затягивать и без того неловкое молчание, однако тут же жалеет о сказанном. Какая же она идиотка. И надо было ляпнуть такую глупость. Лучше бы и дальше молчала.
– Спасибо, – полувопросительно бормочет Кристен, не знающая, была ли это шутка, над которой необходимо смеяться, или необдуманная фраза.
– Эм, я имею в виду… – Кларисса запинается, пытаясь сформулировать мысль так, чтобы снова не звучать странно.
«Веди себя нормально», – мысленно призывает она, но вместо этого начинает тараторить:
– Я имею в виду не то, чтобы мне было приятно заламывать тебе руки. Нет. Нет, мне этого не хотелось.
Темо молчит, давая ей возможность бессвязно бормотать, и, господи, лучше бы она остановила ее прежде, чем Кларисса провалится под пол от стыда.
– У тебя такая нежная кожа, – продолжает Клэр, на сей раз в попытке сделать какой-нибудь комплимент, но у нее нет ни малейшего понятия о том, как заставить это работать. – Я еще тогда заметила.
«Боже, замолчи. Ты абсурдна и закапываешься еще глубже с каждым произнесенным словом. Прекрати болтать, пока она не сочла тебя невменяемой чудилой», – велела она себе и захлопнула рот.
– Ты наблюдательна, – отмирает Кристен, и на ее лице возникает милая улыбка, словно она услышала нечто забавное. – И на моей коже еще очень хорошо остаются синяки.
– Я об этом не знала, – протягивает Кларисса и, пытаясь поддержать беседу, выдает очередной шедевр своего многострадального разума: – Тебе очень идет синий.
Темо вопросительно вскидывает бровь, не зная, как относиться к подобному изречению. Ее можно понять. Она действительно это сказала? «Тебе очень идет синий»? Прекрасно. С таким же успехом можно заявить, что пощечина ей к лицу, поскольку красный цвет подходит для ее бледной кожи. Бьен мысленно отвешивает себе оплеуху и вручает приз за бестолковость.
Теперь они снова танцуют в тишине, и это не кажется таким уж неловким, как раньше. Она с удивлением обнаруживает, что танцевать с кем-то… приятно. Песня давно сменилась другой, но она не вслушивается в строчки, растворяясь в уюте этого момента и ощущении тепла от чужого тела. Такое забытое чувство. Объятия восхитительны. Она бы прижалась еще ближе, но приличие не позволяло ей этого. Что же, она отлично умела довольствоваться малым.
– Как ты живешь со всем этим? – задает Кларисса интересующий ее вопрос. – Имею в виду, как ты справляешься с насмешками Беатрис и с взглядами окружающих?
Ей всегда было любопытно, откуда в этой девчонке столько силы, чтобы в течение долгого времени стойко переносить издевки и презрение учащихся, а также жить с осознанием, что никто не поможет, кроме подруги. Как ей не страшно ходить сюда каждый день? Почему она все еще не перевелась? Клэр бы так не смогла. Она, наоборот, мечтала уйти из дома и избавиться от отца, а казалось, что она более стойкая, чем Темо.
– Люди веками ненавидели тех, кто не похож на них, – пожимает плечами Кристен. – Я не хочу бояться всю жизнь, ожидая, когда со мной что-то случится, потому что рано или поздно каждый сталкивается с неприятностями. Здесь моя лучшая подруга, и если мне нужно терпеть насмешки, чтобы быть с ней, то это не самая высокая цена.
– То есть все это ради Виктории? – пораженно уточняет Кларисса. Смогла бы она терпеть что-то ради Беатрис? Нет. Не добровольно. – И тебе не обидно? Не хочется отомстить?
– Не только из-за Вики, поскольку в этой школе очень хорошая программа, но в основном я решила остаться из-за нее, – произносит Кристен. – Я не умею долго злиться на людей. К тому же большинство ребят мне ничего не сделали, а твою сестру осталось потерпеть всего пару лет, и мы больше никогда не встретимся. Не хочу кому-то мстить. Это неправильно.
И она улыбается, немного натянуто, но искренне.
– Ты либо святая, либо наивная дура, – качает головой Кларисса, но немного завидует ее силе духа, легкости, с которой она смогла простить учащихся, даже Беатрис, и тому, что она способна широко улыбаться, несмотря на трудности.
«Кажется, я понимаю, что Пурит в ней нашла», – приходит мысль.
– Возможно, – весело смеется девушка, не отрицая, и задумчиво протягивает: – А ты не такая язвительная, как Беатрис.
– Прости ее, пожалуйста, – мрачнеет Кларисса при ее упоминании. И добавляет про себя: «Ты не заслуживаешь подобного», – но говорит: – Она немного высокомерная. – И вовсе не немного, а слишком уж надменная, но нельзя ведь так открыто высказывать негатив о Беатрис, как бы этого ни хотелось.
– Вики тоже иногда заносит, – с очаровательной улыбкой сообщает Кристен, кажется принимая извинения.
Кларисса отмечает, с какой нежностью она отзывается о своей подруге. «Хотела бы я, чтобы кто-то любил меня. Хотела бы я, чтобы у кого-то также в глазах плескалось незамутненное счастье от одного лишь упоминания обо мне. Хотела бы я быть кем-то значимым», – с грустью думает она и решается было задать вопрос на тему любви, но Темо, вспомнив причину, по которой они танцуют вместе, чуть хмурится и спрашивает с трогательным волнением:
– Как считаешь, они в порядке? Может, надо их найти?
– Не вздумай их искать, им сейчас не надо мешать, – предупреждает Клэр, а то ведь и впрямь пойдет и нарвется на неприятности. – Уверена, что до убийства не дойдет. Они разберутся.
– Я переживаю, – признается Кристен, поджимая губы и обнимая себя руками за плечи. – Все из-за дурацкой короны.
– Короны… – шепотом повторяет Кларисса, и в ее голове зажигается лампочка. – Кажется, у меня есть идея.
Удивительно, как эта простая мысль не посетила ее раньше. Беатрис подтасовала результаты, это ясно, но раскрыть обман элементарно. Проголосовавшие находятся в этом зале. Следовательно, можно попросить их назвать претендента еще раз. Им нужно лишь озвучить свой выбор.
Одно дело – подозрения, а другое – доказательства. Кларисса не любит Пурит, но что ж, Беатрис ей не нравится еще больше. И та заслужила щелчок по носу. Но лучше не указывать себя как инициатора. Можно ими выставить Маркоса и Темо. Кристен, вероятно, пострадает, но это допустимая жертва.
– Поговори с Северочезом, – шепотом подсказывает Кларисса. Несмотря на то что из-за музыки их и так невозможно подслушать, она все равно опасается говорить громче. – Тебя он послушает. Пусть убедит ребят поучаствовать в этой затее.
Кристен кивает и расплывается в улыбке. Она выглядит воодушевленной, явно не осознавая, к каким последствиям это может привести. Беатрис будет в бешенстве, даже Виктория не стала устраивать публичную казнь, решив все обсудить с глазу на глаз, за закрытыми дверями.
«Я поступаю низко», – мелькает в голове Бьен мысль, но ее тут же перебивает другая: «Беатрис заслужила, а Темо и так за что-нибудь попадет. Другой такой возможности может не быть». И желание мести оказывается сильнее. Потому что она не святоша Кристен и прощать никого не собирается.
На удивление, все проходит достаточно гладко: потому ли, что Пурит – общая любимица, а Маркос пользуется популярностью, или потому, что многие в зале в подвыпившем состоянии и были согласны на все что угодно, но идею единогласно одобрили. Когда двери открылись и в зал вошли две девушки, диджей поставил Prom Queen, а толпа приветственно загомонила.
– Мы не принимаем Беатрис Бьен! – выкрикивают несколько человек.
– Мы не голосовали за нее, – высказывается парочка парней, а вслед им звучат аплодисменты.
– Виктория Пурит! – звучит со всех сторон. – Да здравствует королева Виктория!
Кричали они все громче и громче, кто-то начал топать ногами, кто-то свистел или аплодировал. Они скандировали ее имя и улыбались. Беатрис и Пурит замерли. Они были ошеломлены и удивлены. Осознание пришло к ним не сразу. Кларисса наблюдает, как глаза Виктории загораются, и она торжествующе ухмыляется. Беатрис не выглядит разъяренной. Она кажется отстраненной. Как будто ее нисколько не волнует происходящее вокруг. Она не выглядит опечаленной. Скорее безразличной. Но почему?
«Виктория!» – орет народ, пока она идет мимо них, словно настоящая королева. Прямая спина, приподнятый подбородок, и только улыбка выдает в ней обычную веселящуюся девушку. На ее голову надевают корону, и отовсюду слышатся восторженные возгласы: «Королева Пурит!»
Некоторые даже в шутку отвешивают ей поклоны, пока она благодарит всех за оказанную честь.
У Беатрис растрепанные волосы и синяк на скуле, который она плохо замазала тональником. Кларисса со злорадством замечает, как руки у нее сжимаются в кулаки. Взбесилась-таки. Наконец-то. Неприятно быть в центре такого внимания, верно? Кларисса торжествует не меньше Пурит. Папина принцесса получила по заслугам и в кои-то веки проиграла. И никто даже не заподозрил невзрачную девушку, находящуюся в тени своей старшей сестры. Кристен вряд ли будет доказывать обратное, да и кто ей поверит? Неплохой получился бал. Не страшно, если отец накажет. Это того стоило. Она подмигивает Темо, пока никто не видит.
«Шалость удалась», – думает Кларисса, попивая вино. Совсем не замечая в глазах Беатрис безразличие и зияющую пустоту. Не замечая, что бесится та наигранно, для публики, чтобы казаться оскорбленной и побежденной, так правдоподобно, чтобы поверили все, в том числе Пурит. Не замечает она и того, что Беатрис все прекрасно поняла, только молчит и дает всем почувствовать себя королями в этот день.
Глава 12. Беатрис Лилиан Бьен
Беатрис с раннего детства была не такой, как все. Ей было сложно объяснить, что такое мораль и зачем она нужна. Она редко демонстрировала привязанность к близким. Почти никогда не проявляла нежность к своим родителям, не требовала внимания и предпочитала одиночество.
Ее мать очень рано осознала, что серьезность дочери – это отнюдь не черта характера. Сложно было не заметить неладное.
Беатрис никогда не чувствовала своей вины. Родители объяснили ей, что нужно просить прощения. Она так и не поняла, что нужно сопереживать людям и раскаиваться в содеянном, а не извиняться с фальшивой улыбкой на лице. Будучи ребенком, она все интерпретировала по-своему. В ее понимании это выглядело так: если на тебя кто-то обиделся, нужно сказать: «Прости». Можно научить человека действовать определенным образом, но нельзя заставить его испытывать нужные эмоции. Сострадание и чуткость были ей чужды так же, как и многие другие чувства. К шести годам слово «прости» срывалось с ее губ так естественно, что никто не сомневался в ее искреннем раскаянии.
Став старше, она научилась отыгрывать нужные эмоции, вроде стыда или сожаления, однако внутри все еще ничего не чувствовала и не понимала, почему должна. Ей нужно было играть роль и придерживаться образа. В ее сознании нравственность была не более чем еще одним правилом регулирования работы общества.
Некоторым от рождения дано больше, чем другим. Беатрис всегда была умнее своих сверстников, и ее родители очень гордились ею, особенно отец. Она рано научилась ходить, а свое первое слово сказала в три месяца. В год, к полному восторгу близких, она начала читать, сперва неуверенно, но еще через полгода вполне сносно. В три года она уже играла на фортепиано и пела на английском – втором, неофициальном языке их страны. К четырем годам она выучила еще два, немецкий и французский, и решила обратить внимание на изучение испанского. В пять лет приступила к игре на скрипке, выучив к тому времени не только испанский, но и итальянский. У нее была феноменальная память, близкая к эйдетической, позволяющая ей запоминать и усваивать огромные пласты информации. Все, за что бы она ни бралась, давалось ей легко. Ее называли чудо-ребенком, юным дарованием и гением. Ей пророчили великое будущее. Родители не давили на нее, не торопили и позволяли самостоятельно выбирать себе занятия. Им хотелось, чтобы у нее было детство. Для Беатрис Бьен были открыты все дороги. У нее был светлый ум. Ее ждало прекрасное будущее.
Одно событие навсегда изменило ее жизнь. А через несколько лет она узнала информацию, определившую ее судьбу. В тот день она сделала выбор. С тех пор все, что имеет для нее значения, – это добиться поставленной цели. Во что бы то ни стало.
Всего лишь два события – и человек, изначально рожденный с огромным потенциалом, теряет какие-либо шансы на нормальную жизнь. На великое будущее, которое было ей предначертано благодаря талантам и гениальности. Каково это – похоронить все свои начинания, чтобы стать кем-то другим? И личность ее сформировалась под безразличное осознание: кроме этой цели, у нее ничего нет и уже не будет.
Беатрис воспринимает жизнь как игру, шахматную партию, если хотите. И большинство людей в ней пешки, глупые и управляемые, их не жалко пустить в расход, когда того требуют обстоятельства. Она испытывает ни с чем не сравнимый восторг, когда все идет согласно сценарию. Она дергает за ниточки в нужный момент, и марионетки послушно делают то, что ей нужно. И как превосходно они заблуждаются, полагая, что их порывы – это личная инициатива, а не навязанная мысль; как очаровательно они верят, что вольны в своем выборе.
Милашка Темо была такой фигурой на доске, хоть и сама этого не осознавала. Кто вообще решил, что она ей интересна? По большому счету плевать Бьен на нее хотела, но Кристен являлась частью плана. Она была отличным прикрытием, чтобы никто не догадался об истинных намерениях Бьен. Беатрис играет четко выверенную роль высокомерной забияки, да так хорошо, что временами сама начинает верить. Люди думают, у нее какие-то проблемы с самооценкой, раз она, как шакал, нападает на слабых вроде бедненькой Темо. Самоутверждается за ее счет, ибо не способна тронуть богатеньких детишек. Не рискует откусить больше пирога, чем сможет проглотить. На эти шалости в отношении Микки Мауса смотрели снисходительно. Эта девчонка для них словно бельмо на глазу. Некоторые одобряют ее поведение, считая, что она права в своем стремлении продемонстрировать превосходство той, кто, по их мнению, стоит на десятки ступеней ниже. Какие предсказуемые люди, полагающие, что знают ее.
Большую часть времени Беатрис ничего не чувствовала. Она практически не испытывала эмоций, всегда оставалась хладнокровной, трезво мыслящей и невозмутимой, за исключением нескольких моментов, выводивших ее из равновесия. Она не любила в привычном понимании людей, поскольку не знала, что испытывает, и пустота являлась для нее обыденностью. Если в ней просыпалось нечто отдаленно похожее на вину, то она злилась, не понимая, откуда взялась эта странная горечь и ощущение неправильности. Она воспринимала это как недомогание или болезнь. Любые отголоски эмоций становились для нее большим потрясением, поэтому она их так презирала, а чувства считала чем-то низменным и недостойным. К матери была привязана, о своей сестре обещала заботиться, но любила ли она их? У нее не было ответа.
Надо признать, не все так уж ошибались на ее счет. Пурит периодически явно что-то подозревает, но такие мысли, судя по всему, надолго в ее голове не задерживаются. К тому же любые зачатки здравого смысла уничтожает ее самоуверенность. Когда-нибудь это бахвальство и чрезмерное самодовольство выйдет ей боком. Но у Бьен мало развлечений. Виктория предсказуема до абсурдного, но у нее забавная реакция. Беатрис даже почти что-то чувствовала. И Кристен, эта мультяшная зверушка, обладающая проницательностью и мозгами и так досадно спускающая свой потенциал в унитаз. Это же надо, замечать фальшь и наигранность с ее стороны – и все равно доверчиво оставаться в пустой рекреационной, когда любой человек бежал бы сломя голову. От подруги, что ли, безрассудством заразилась? Инфантильность у них одна на двоих. Кто знает, что они там друг другу еще передали. Но уж лучше бы хламидии, чем фатовство.
Интереснее всего наблюдать не за Пинки и Брейном[22], а за сестрой. Такая вся обиженная, непонятая, нелюбимая, на лице – вечное вселенское несчастье. И ведь верит, что это совсем не заметно. Беатрис сидит в первом ряду партера, наблюдая пьесу «Как Клэри дуется на мир за то, что папочка ее отверг». Порой возникает страстное желание встряхнуть ее, чтобы в голове что-то зашевелилось. Живет в своей вселенной, искренне считая себя жертвой, а на деле плевать хотела на всех, кроме себя.
«Папочка не любит? Какая невероятная досада, малышка Клэри, но мир не вертится вокруг тебя. Стоит немного оглядеться и понять, что ты не единственная на белом свете. Но жалеть себя всегда гораздо проще, чем что-то делать».
Кларисса единственная воспринимает происходящее не как представление, а как реальность. «Глупышка, неужели тебе совсем не досталось ума? Неужели ты так и не сможешь оценить по достоинству всю проделанную работу? Неужели никогда не станешь частью чего-то большего? Грустно, но не критично. Полагаю, мы как-нибудь переживем».
Однако маленькая сестра смогла ее удивить. Кларисса подала надежды в день бала, когда так легко подставила Кристен. Всерьез рассчитывала, что Беатрис столь глупа и поверит в то, что инициатором была Темо? Да ей бы и в голову не пришло провернуть подобное. Не оттого, что наивна, а оттого, что не способна на подлость, а значит, ее надоумил тот, кто жаждал мести, публичного унижения и всеобщих издевок, но при этом хотел остаться в тени, чтобы не нести ответственность. Нетрудно догадаться, у кого был мотив.
«Клэри, я почти восхищена, – с улыбкой удовлетворения думает Беатрис. – Это так гнусно, бесчестно и аморально. Предать собственную сестру и подставить под удар другого человека. Какая прелесть. Теперь бы еще семейные ценности привить». Такого развития событий она не предусмотрела, но уже нашла в этом плюсы. Пурит окончательно поверит в свою безупречность и популярность и почувствует себя спокойнее и увереннее. Тем более корона – единственное ее собственное достижение. Теперь она не будет так пристально следить за ней и немного выпустит из виду свою драгоценную Темо. И тут уже может случиться что угодно. Насколько ребята превозносят эту богатую позерку, настолько же возненавидят ее подругу.
Беатрис хохочет. Давно ей не было так весело. Она лениво берет дротики с лакированного стола из красного дерева, за которым сидит, и швыряет в дверь, на которой висит большая мишень. «В яблочко!» – усмехается она, наклоняется, выдвигая верхний ящик, и достает серебряный нож-бабочку. Она задумывается, вертя его в руках. «Люди – это цель и средство достижения цели. Зачем вообще кто-то думает о чувствах других? Привязанности делают их слабее и неосмотрительнее. Они становятся менее осторожными. У них появляется уязвимое место. Мишень». С этими мыслями она прицеливается и бросает нож, попадая ровно в центр.
– Беатрис! – В комнату, не постучавшись, заходит отец. На нем, как обычно, темные брюки и белая, чуть помятая рубашка, черные волосы пребывают в беспорядке, будто он никогда не касался их расческой. – Как все прошло?
– Лучше, чем предполагалось, – честно отвечает она, складывая руки на груди. – Немного не по плану, конечно, но крайне удачно.
– Что пошло не так? – интересуется он, присаживаясь в кресло. Он вдруг осекся. – Откуда у тебя синяк?
– Из школы принесла, – невинным тоном сообщает Беатрис. – Мне кажется, очень гармонирует с моей блузкой. Оставлю его на какое-то время.
– Хорошо, – цедит отец сквозь зубы и формулирует вопрос иначе, стараясь быть более конкретным: – Кто тебя ударил?
– Девушка, – воодушевленно произносит она. – Я так рада, что ты спросил. Никто не оценил этот удар по достоинству, а ты сразу обратил внимание. Молодец. По-моему, прекрасно получилось, как считаешь?
– Беатрис, – раздраженно шипит он, ничуть не хуже какой-нибудь ядовитой гадюки. Как легко его вывести из себя. – Скажи, пожалуйста, кто тебя ударил?
– Раз ты так просишь… – наигранно задумывается она. – Этот шедевр на моем лице – дело рук Виктории.
– Пурит?! – возмущается отец и продолжает гневное разглагольствование: – Это отродье посмело тебя ударить? Да кем себя возомнила эта шваль?! Я надеюсь, ты заставила ее пожалеть об этом?
– Разумеется, нет, – отвечает Беатрис, глядя на него как на недоумка, коим он и является. Надо же быть таким недалеким, чтобы не догадаться самому. – Я вела себя безукоризненно. Как и подобает человеку моего статуса. Если Виктория считает нормальным распускать руки, это лишь демонстрирует ее невоспитанность и несдержанность.
– Да. Да, ты права, – восторженно выпаливает он, и на его лице снова возникло это раболепное обожание, преклонение перед ее умом. – Не стоит ей уподобляться. Приличные люди никого не бьют. Но все же… так несправедливо, что на твоем лице синяк, а с этого звереныша даже волоска не упало.
Ей хотелось ударить его головой о стол, чтобы остатки серого вещества в его почти пустой башке наконец зашевелились и заработали. Неужели так сложно понять, что Виктория преподнесла ей поистине царский подарок? Вся школа видела на лице Бьен синяк и совершенно невредимую Пурит. В любой момент можно выставить ее не как заносчивую богачку, а как неуравновешенную гордячку, что уже берегов не видит от своей вседозволенности.
– Это было даже приятно, – с едва заметной улыбкой протягивает Беатрис и, заметив недоуменный взгляд отца, поясняет: – Она не понимает, что меня следует опасаться. Она не боится. И это так… волнительно. Первый человек, что дерзнул ударить меня… Я нахожу это забавным.
– Не делай из этого привычку, – нервно бормочет он, откидываясь на спинку кресла. – Синяки тебе не идут.
– Какая досада, – притворно печально сетует она и добавляет: – Это разовая акция. Более на мне не появится отметин.
– Хорошо, – кивает отец и, мигом подобравшись, спрашивает: – Что пошло не по плану? Помимо твоего внешнего вида.
– Кларисса выступила с инициативой, – рассказывает Беатрис с нескрываемым довольством. – Устроила демарш с целью моего публичного унижения, а идею и ответственность переложила на Темо.
– Мелкая дрянь! – шипит он, сжимая руки в кулаки. Секунду он молчит, а после торжествующе произносит: – Я говорил тебе, что не стоило тратиться на нее. Ты купила ей платье – и вот ее благодарность!
– О нет, это вполне в духе нашей семьи, – краешком губ улыбается Беатрис. Привычно отстраненной улыбкой, необходимой лишь для создания определенного образа. – К тому же из ее поступка можно извлечь выгоду. Теперь никто не посчитает меня угрозой, и я смогу заняться делами, оставив Темо на какое-то время.
– И все же эту паршивку нужно наказать как следует! – Отец краснеет от гнева.
Девушка в очередной раз думает, как ей повезло родиться особенной. Она лучше других, возможно, она – новый этап развития человечества, где эмоции не будут властвовать над сознанием, где люди будут уравновешенны и рациональны. Мужчина напротив нее представлял собой жалкое зрелище. Он совершенно не контролировал себя из-за пелены ненависти.
– Нужно избавиться от нее. Она может испортить весь план!
– Это мой план, – напоминает Беатрис. – Клэри своими действиями оказала мне услугу, так что мы не будем ее наказывать, это ясно?
– Как хочешь, – немного растерянно и расстроенно говорит отец.
Он раздосадован тем, что у него отняли весомую причину придраться к младшей дочери. Она знала, что он никогда не любил Клэри так, как обожал ее. Беатрис была его отрадой и гордостью с самого первого вздоха. Она покорила его и внешним сходством, и своим феноменальным развитием. Клариссе не повезло родиться обычным ребенком. Отец ждал, что она будет проявлять те же способности, что были у Беатрис.
«Почему она еще не ходит? Беатрис в ее возрасте уже могла бегать… С ней все в порядке? Беатрис уже читать могла, а она только научилась связно говорить… Беатрис в ее возрасте знала несколько языков, а эта все еще к игрушкам тянется».
Пока была мама, это упоминалось вскользь, как бы выражая опасение, не нужно ли обратиться к врачу, точно ли все нормально, но никакой агрессии он не проявлял. Со временем он ее возненавидел – возможно, перенеся всю скопившуюся злость на маленькую девочку.
– Лучше дай ей какое-нибудь задание. В последнее время она стала слишком смелой и своевольной. Сейчас это сыграло на руку, а в дальнейшем может выйти боком, – велит Беатрис.
Да, это выход. Глупая сестра будет иметь меньше времени на то, чтобы лезть в чужие дела, а отец уймется, «приструнив» строптивицу.
– Я тебя понял, – кивает мужчина. Он что-то обдумывает, наверное прикидывая, какое поручение можно дать Клэри. – Ты точно уверена, что справишься?
– Только вперед! – цитирует она девиз семьи. Девушка пожимает плечами и не удерживается от ехидного замечания: – Или могу и тебе помочь с переходным состоянием.
– Прекрати, Беатрис, – говорит отец, ничуть не пугаясь. – Оставь свои ужимки для недалеких одноклассников.
– Тогда прекрати задавать дурацкие вопросы! – рявкает Беатрис. Она ненавидела, когда в ее действиях начинали сомневаться. – Мы это уже не раз обсуждали.
– И будем обсуждать столько, сколько понадобится, – произносит он. – Это все очень серьезно, и я волнуюсь за тебя.
– Ты перестал быть авторитетом, когда она умерла, – напоминает ему Беатрис, вскидывая подбородок вверх. – Это мой план, и более не ставь мои действия под сомнения. Я знаю, на что иду, и за меня не нужно беспокоиться.
Отец поднимается с кресла, пристально вглядывается в нее, будто пытаясь вызвать у нее чувство стыда – все-таки он ее родитель и она, наверное, должна его уважать, – но ей все равно. Его уважать не за что. Он хмурится, понимая, что его любимая дочь так наплевательски относится к нему, и уходит, чтобы наверняка накричать на Клэри, загрузив ее делами.
Осталось немного до финального действия первого акта, и в нужный час ее рука не дрогнет, не должна, а младшей сестре лучше не мешаться под ногами. Сейчас нужно тщательно все перепроверить и продумать. Отец в чем-то прав, как бы ее это ни раздражало. Необходимо принять во внимание и всякие форс-мажорные ситуации, чтобы в итоге поставить мат.
Что же, посмотрим, шоу начинается. «Поживем – увидим, а выживем – учтем».
Глава 13. Виктория Эбигейл Пурит
Виктория сделала выбор, изменивший не только ее жизнь, но и жизнь нескольких других людей, еще в двенадцать лет, когда решила сбежать от своих охранников, чтобы погулять. Знала ли она, во что это выльется потом? Вовсе нет. Но если бы она вернулась назад во времени, то все равно бы позволила этому случиться. Эта глупая детская выходка позволила ей познакомиться с Кристен и в конце концов подружиться с ней.
Только лучше ли это было для самой Кристен? Она могла бы прожить счастливую жизнь: без насмешек, издевок и снисходительных взглядов. Она никогда бы не познакомилась с Бьен и, возможно, даже не знала бы об их существовании. Кассиопея не испытывала бы такого чувства зависти к сестре, и их отношения были бы менее напряженными. Все было бы иначе. Милая девочка с яркой улыбкой и заразительным смехом имела бы много друзей. Учителя любили бы ее за усердие и ответственность. Она бы играла с одноклассниками в настольные игры. Смотрела бы мультики в компании ребят, а не мягких игрушек. Она бы могла помогать людям, как того и хотела, и некоторые бы восхищались ее добротой и благородством. Полная школа знакомых, приятелей, хороших друзей. Долгие прогулки, понятные только избранным шутки и никаких разочарований в жизни. Эта девочка росла бы в домашней обстановке, где ее сестра никогда бы не стала ее ненавидеть, где общество не издевалось бы над ней и где ей бы не пришлось сомневаться в собственной вере.
Виктория прокручивает это у себя в голове и ощущает неприятную горечь, будто она своим появлением все разрушила. Отняла у хорошего человека шанс на лучшее будущее и эгоистично удерживала возле себя. Она бы не стала ничего менять. Не пожелала бы. Потому что ее жизнь стала ярче с появлением подруги. Ее жизнь стала менее одинокой и серой. А Кристен наивная. Не понимает, что Пурит она нужна сильнее, чем та ей. Темо сможет без нее, и более того, проблем у нее будет меньше, а вот Виктория останется одна, в окружении людей, которых интересует не она сама, а то, что она может им дать.
Беатрис. Может, она стала мразью из-за вседозволенности? По причине того, что никто не мог одернуть ее, потому что у нее была жертва, до которой было дело только одному человеку. «Нет, чушь, – качает головой девушка. – Она родилась редкостной стервой, а не стала ею из-за каких-то обстоятельств». Тем не менее доля истины в этих рассуждениях есть.
Репутация Беатрис строится на ее пассивной агрессии, но… кого бы она задирала, не будь Темо? Своих одноклассников? Вовсе нет. Она не дура, хотя в последнем Виктория начинает сомневаться. Уж слишком очевидно глупым был последний ее поступок. Подтасовать результаты, чтобы стать королевой, и ради чего? Неужели Беатрис действительно верила, что все с этим согласятся? Что она смирится? Бьен, должно быть, совсем с ума сошла, если даже отчасти так считала. Но было неожиданно приятно узнать, что все в школе выбрали королевой ее. Они выкрикивали ее имя дюжину раз, и это был восхитительный момент. Корона принадлежала ей по праву рождения. Отец и мать были королем и королевой бала, а до них ими были ее дедушка и бабушка. Пурит – это не просто фамилия, это статус, которого надо придерживаться с детства.
И, само собой, она разозлилась, когда не услышала свое имя, но устраивать скандал при всех посчитала излишним. Поэтому они с Бьен болтали наедине, без лишних зрителей. Виктория, не отличаясь терпением и покладистостью, перешла к ругательствам, как только вышла из зала. Ей тоже, в свою очередь, пришлось выслушать от Беатрис массу язвительных комментариев, половину из которых она не понимала, но осознавала, что ее оскорбили. Среди этой тонны сарказма отчетливо звучало обвинение: «Well, this is your victory. I wouldn’t call it a good nest egg, but I think you are bad egg»[23] И что ж, возможно, этого не следовало делать, но она ударила наглую суку по ее нахальной роже, испытывая при этом ни с чем не сравнимое удовольствие. Удар получился достаточно сильным, но мразь даже не дернулась, отчего возникло желание приложить ее головой об стену, чтобы аж искры из глаз посыпались и ехидная улыбка с лица стерлась, но это было бы чересчур.
Надо признать, претензия у Бьен была обоснованной, хоть и недоказуемой. Они потеряли несколько потенциальных инвесторов, и, естественно, Беатрис винила в этом Викторию. И она была права. Пурит заплатила нескольким людям за отказ от сотрудничества. Пусть и с молчаливого одобрения отца, но она сделала это, отомстив за пощечину, которую та отвесила ее подруге. Чувствовала ли она свою вину? Нет. Бесспорно, было нечестно сводить личные счеты таким образом, но разве обижать Кристен честно? Справедливо? Так что они заслужили.
Однако после выходных по пути в школу Викторию не отпускало чувство беспокойства. Она пыталась убедить себя, что все это разыгравшееся воображение, когда каждый встреченный школьник улыбался ей, поднимая руку в приветственном жесте, но безуспешно. Все смотрели на нее с восторгом, будто она являлась их кумиром. Популярная и до этого, она словно стала еще куда более обожаемой, чем раньше. Несколько раз приходилось останавливаться, чтобы обсудить прическу, одобрить или, наоборот, раскритиковать чью-то одежду и дать совет. Многим неожиданно стало интересно ее мнение на той или иной счет.
Как оказалось, чутье вопило не случайно, и интуиция ее не подвела. Идя по коридору, Виктория неожиданно услышала шум в одном кабинете и прошла бы мимо, поскольку ее урок находился в другой части школы, но, услышав знакомый голос, она развернулась и подошла ближе. Она приоткрыла дверь, чтобы убедиться, что ей не почудилось.
Спиной к ней стояли три девушки, окружив Кристен. Они даже не потрудились запереться или хотя бы плотно закрыть за собой дверь, настолько беспечными или самоуверенными были они в своем желании… сделать что? Пурит нахмурилась, занимая наблюдательную позицию, чтобы узнать, чего они хотят от ее подруги.
– Что же в тебе такого, Темо? – спрашивает одна, и Виктория узнает ее. Алексис. Иногда у них были занятия по политологии вместе. – Ни таланта, ни внешности.
– Обычная девчонка, – протягивает вторая, и, кажется, ее зовут Мелани, а может, Маргарет, она никогда не интересовалась ее именем. – Не понимаю, что Пурит в тебя нашла.
– Никакая ты не особенная, – вторит им третья, чье имя Виктория не может вспомнить даже примерно, но непременно узнает потом. – Дворняжка, которая находится тут по милости своей хозяйки.
– Да, я обычная, как и большинство людей на этой планете, – парирует Кристен, опустив подбородок. – И, мне кажется, наша дружба с Вики – это не ваше дело.
– Тебе кажется, – смеется Алексис, запрокинув голову, и прядь красных волос выбивается из ее прически. – Это наше дело, когда всякие отбросы якшаются с приличными людьми, когда учатся не в своей убогой школе для бедных и смеют открывать рот. Ты слишком дерзкая, солнышко, и тебя нужно проучить.
Она толкает ее к двум другим девушкам, которые расступаются, позволяя Кристен упасть на пол. Они ухмыляются, будто все происходящее является чем-то очень смешным. Мирта подходит к подоконнику, берет стаканчик с какой-то жидкостью и выливает его на сидящую на полу Темо. Виктория сжимает руки в кулаки, но сдерживает свой порыв вмешаться. Она видит, как кофейный напиток стекает по светлым волосам Кристен и капли падают на ее белую рубашку, образуя ужасное и несмываемое пятно.
– Теперь ты выглядишь лучше, – хохочут они, пока Пурит давит жгучее желание разбить им носы, а третья продолжает: – Достойно звания убогой нищенки, которой ты и являешься.
– Отчего же с тобой так носятся? – задумчиво спрашивает Алексис, хватая Кристен за подбородок и пристально вглядываясь. – Свет на тебе, что ли, клином сошелся?
– На помойке он родился, – напевает Меган, очевидно вспомнив какую-то идиотскую песню, и все считают это уморительной шуткой, поскольку хохочут как в последний раз. – Беатрис, Виктория, теперь еще Кларисса. Может, ты шлюха отменная?
Как они смеют называть ее так? И это Кристен? Светлую, добрую девочку, которая даже не целовалась ни разу в своей жизни? Этого ребенка, который мультики смотрит и обожает Гарри Поттера? Пурит разрывается между желанием зайти и заставить этих мразей жалеть о сказанном и желанием посмотреть, что будет дальше. В итоге она решает еще немного понаблюдать.
– Брось, – усмехается Алексис и продолжает: – Такая чмошница даже в виде подстилки не смотрится. Уж слишком жалкая и уродливая.
– Хватит! – произносит Кристен тихо, но твердо. Она успела подняться, хотя ноги ее немного дрожат то ли от страха, то ли от сдерживаемой обиды. – Я не сделала вам ничего плохого.
– Какая дура. Она еще смеет открывать рот и спорить с нами, – протягивает третья девушка и неожиданно ударяет Темо в скулу, отчего та отшатывается, но не падает. Остальные снова окружают ее. – Знай свое место, собачонка. Оно среди твоих родителей-нищебродов.
– Да, и, чтобы ты об этом не забывала, мы приготовили подарок.
С этими словами Молли подходит к сумке, лежавшей на одном из столов, и достает оттуда несколько яиц.
Виктория напрягается, понимая, что она достала их явно не для того, чтобы начать жонглировать или готовить омлет, но все происходит так быстро, что она не успевает отреагировать. Она застыла на месте не в силах пошевелиться. Девушки меж тем разбили яйца о голову Кристен и еще размазали ей их по лицу и волосам. Но будто этого было мало, третья девушка сделала несколько снимков.
– Так ты и должна выглядеть, – сардонически усмехается Алексис, рассматривая результат их «трудов». – А фото мы разошлем по школе и, возможно, городу. Страна должна знать своих уродов.
– Правильно, Хоггорм![24] – одобрительно восклицает Мэдди. – Пусть это чувырло предстанет в истинном обличии.
– У меня, может, и нет столько денег, сколько у вас, но это не делает меня хуже, – бормочет Кристен, поднимая голову.
На ее рубашке пятно, волосы чуть слиплись из-за напитка и яичной массы, местами в них осталась скорлупа, которую девушка не убрала, и у нее уже покраснела щека после удара, но она стоит так, словно ничего не произошло. На ее лице играет легкая улыбка, когда она начинает говорить о подруге, о том, что дружба – это нечто большее, чем они трое способны понять. В ее голосе воодушевление и вера. Это вызывает восхищение. Однако от ее следующих слов Пурит становится стыдно.
– И я буду в этой школе, потому что Вики хочет, чтобы я была здесь.
Конечно, все из-за нее. Виктория чувствует себя настоящей сволочью в этот момент, отчетливо осознавая, что поступает вовсе не по-дружески. Врет о многих вещах в своей жизни, часто уходит, оставляя Кристен одну, угрожает ее сестре. И сейчас стоит, не вмешиваясь, чтобы услышать, что скажут девушки. Да уж, отличная подруга, столько времени наблюдала, как унижают Кристен, еще бы попкорн прихватила для полного комплекта. Хотела узнать, что дальше будет? Молодец, подождала бы еще немного – может быть, они бы ее избили ногами или позвали парней, чтобы… Нет, об этом лучше не думать. Виктория токсичная. Не отношением, а своим существованием. Она отравляет своей подруге жизнь, но это еще одна вещь, которую той знать не следует.
– И что здесь происходит? – интересуется Виктория, заходя в кабинет и привлекая внимание присутствующих. – Вы себя бессмертными почувствовали?
Девушки напряженно переглядываются, явно испугавшись ее появления. Она подходит к ним, останавливается в нескольких шагах и складывает руки на груди. Как ей хотелось убить их в этот момент.
– А мы тут с Темо поболтать решили, – нервно врет Мередит. Она старается выглядеть непринужденно, но руки ее подрагивают. – Дружеская беседа.
– О, то есть это теперь так называется? – вскидывает бровь Пурит, сдерживая злость, она трет переносицу. – Хорошо.
Она подходит ближе и хватает обидчицу за волосы, чуть оттягивая назад.
– Давай поболтаем, – шипит Виктория, намеренно причиняя боль.
У нее было острое желание ударить ее о стену, несколько раз, за каждое слово, сказанное в адрес Кристен, но, к сожалению, этого нельзя было делать. Отец будет крайне недоволен. Хоть он и сможет замять это дело, но зачем создавать лишние проблемы?
– Отпусти ее, – велит Алексис, пытаясь казаться уверенной, но Пурит слышит, как ее голос срывается. – Или у тебя будут неприятности.
– От тебя, что ли?
Виктория отталкивает девушку от себя, демонстративно вытирая руки, будто успела испачкаться, бросает взгляд на подругу, которая неловко мнется позади девушек, и с усмешкой протягивает:
– Дорогуша, ты, кажется, забыла, кто я. Мне не нужны деньги моего отца, чтобы превратить ваши жизни в ад, но я могу подумать над тем, чтобы ими воспользоваться.
Троица снова переглядывается, осознавая происходящее. Конечно, связываться с ней не то же самое, что унижать Кристен в пустом кабинете. Наверняка они уже мысленно представили «великолепные» перспективы, не только свои, но и родителей. Тем более пример с Бьен был довольно ярким и его еще иногда обсуждали. Никому не хотелось бы оказаться на их месте.
– Что ты хочешь? – вздыхает Алексис. В ее взгляде ярость пополам с обреченностью.
– Вы не особенные, нищенки, – с мстительной издевкой произносит Виктория, ощущая в этот момент превосходство над ними. Кто они по сравнению с ней? Повелительным тоном она добавляет: – Достаточно извиниться, удалить фотографии и дать деньги на новую рубашку.
– Мы не нищенки! – возмущается третья девушка, с короткими рыжими волосами. – И не обязаны покупать твоей болонке одежду.
– Ты будешь нищенкой, как и твоя родня, если сейчас же не закроешь рот, – говорит ей Пурит без прежнего самодовольства. Это обещание. Серьезное и вполне выполнимое. – И вы сделаете то, что я сказала. Вы испортили, и вы возместите ущерб. Иначе будете побираться по помойкам в поисках еды. Можешь проверить, способна ли я на это.
С явным недовольством они просят прощения. Они швыряют по сотне евро на новую рубашку. И после кивка Кристен Виктория милостиво разрешает им удалиться. Злые, но совершенно бессильные, они уходят, напоследок громко хлопнув дверью, даже не подозревая, как им повезло. Все могло закончиться куда печальнее для них, чем пустые слова, в искренность которых, кажется, не верила даже Темо. Только вот им самим, вероятно, казалось ужасно унизительным извиняться перед «собачкой». Как же. Им ведь по статусу не положено, да только кто их спрашивал? Пусть скажут спасибо и проваливают. Пурит как-нибудь потом придумает, как им отомстить, сейчас ей не до этого.
Виктория снимает свою клетчатую рубашку, накинутую поверх черной футболки, и с натянутой улыбкой протягивает ее подруге. Не будет же она ходить в нынешней, испорченной одежде? Тем более это меньшее, что Пурит может для нее сделать. Все это произошло по ее вине. Виктория не способна всегда быть рядом, чтобы защитить Темо, но и без нее никак. Почему все так сложно? Отчего эти трое ни с того ни с сего напали на Кристен? Из зависти? У них есть все, о чем только можно мечтать. Зачем им придираться к Темо? К светлой, доброй девушке, которая никогда никого не трогает. Самоутверждение? В этом случае они бы унизили ее прилюдно. Раньше ведь такого не случалось. Что поменялось теперь? Ответ приходит внезапно: Бьен.
Виктория мысленно хлопает себя по лбу. И как она сразу не догадалась? Беатрис в последнее время вела себя тихо, не цеплялась к Кристен, не ухмылялась. Пурит решила, что это от пережитого на балу, но что, если она не была огорчена? Это ведь Бьен, которая легко притворялась и всегда была на шаг впереди; такой человек не мог не предвидеть подобный исход, а значит, все было спланировано. И кто был с Кристен? Ее чертова сестра. Где одна стерва, там и вторая. Беатрис не стала трогать Темо, потому что знала, что это непременно сделает кто-то другой. А она-то, дура, гадала, зачем ей нужно было устраивать это представление. Затем, чтобы Виктория возгордилась и в итоге снова оказалась на втором месте.
Все, чего хотелось сейчас, это спокойствия. Надо брать себя в руки. Она Виктория Пурит. Самая популярная девчонка в школе. Признанная публично, абсолютно всеми, и это она вторая? Глупости какие лезут в голову. Распустила нюни, как десятилетняя размазня. Что с того, что она не распознала план Беатрис? Кто знает, может, эта сука вообще ведьма с даром предвидения. Она бы не удивилась, узнав, что Бьен проводит ритуалы и приносит в жертву девственниц и младенцев. В конце концов, главное, что Виктория вообще догадалась, что же до остального, то разве она не способна взять свою жизнь под контроль? Отец не так ее воспитывал. Если она не может справиться с мелкими жизненными неурядицами и выдержать испытания, то как собирается руководить целой корпорацией? Ну нет. Пуриты не сдаются.
Виктория поправляет футболку, засовывает руки в карманы джинсов и уверенно улыбается подруге в ее клетчатой рубашке, которая висит на ней, как на вешалке. Они выходят из кабинета, и Пурит мысленно убеждает себя: «Все хорошо, все наладится. У меня все получится. Пока ты жив, все возможно».
Им с Кристен пришлось задержаться в школе. Они убрали скорлупу и отмыли большую часть ее волос. Только после этого они попрощались и разошлись по домам. Им пришлось потратить минимум полтора часа на то, чтобы привести Темо в порядок. Какое счастье, что эта троица принесла яйца, а не клей или, не дай бог, кислоту. С таких идиоток сталось бы.
Виктория входит в особняк, вздыхает, закрывает за собой дверь и поднимается в свою комнату. Она надеется побыть в одиночестве, послушать музыку и поразмыслить о происходящем. Может, она поступает неправильно? Или ей, наоборот, стоит расслабиться и жить сегодняшнем днем? Жаль, никто не в силах ей помочь. Никто не даст ей совет, как лучше поступить. Порой тяжело держать все внутри себя, не имея возможности дать эмоциям выход, а голоса в голове все кричат. Они преследуют, словно беспризорное привидение, и нашептывают: «Это твоя вина, твоя, ничья больше, это все из-за тебя. Ты приносишь несчастья. Ты разрушаешь все, к чему притрагиваешься. Ты токсичная эгоистка». Что она делает со своей жизнью? Да, и заслужила ли она свободу, не приложив усилий? В этом мире нужно добиваться всего, покоя в том числе.
Девушка так погрузилась в свои размышления, что не сразу заметила появление отца. Он вежливо постукивал по уже открытой двери, тем самым пытаясь привлечь ее внимание. Удивительная учтивость с его стороны. Либо все хорошо, либо очень плохо, если он столь сдержан.
– Виктория, – здоровается он, поправляя серый твидовый пиджак. – До меня дошли сведения о сегодняшнем инциденте.
– Я все урегулировала, – недовольно бурчит она. Не хватало еще, чтобы отец ее отчитывал. – Этого больше не повторится.
– Повторится. Я предупреждал тебя, что от этой девчонки будут проблемы. – Мужчина хмурится, двумя пальцами трет переносицу и явно сдерживает злость. – Когда конфликты были с Бьен, я закрывал глаза, но теперь что? Сразу трое. Это в твоем понимании контроль? Ты не справляешься.
– Отец, я обсудила все…
– Ты запугала их, – перебивает он, не желая слушать. – Ты даже не попыталась с ними договориться. Не попыталась выстроить диалог. Я тебя этому не учил.
– Это не так! – возмущается девушка. В конце концов, как она должна была поступить? Выразить им благодарность? Предложить им всем выпить кофе в знак дружбы? – Лишь заставила их извиниться.
– Виктория, никто не будет воспринимать всерьез человека, который не ведет переговоры, а сразу переходит к оскорблениям, рукоприкладству и угрозам. Разве я никогда не объяснял тебе этого?
Он говорит размеренно, но в его голосе заметно разочарование. В ней. Будто все его надежды и мечты о будущем неожиданно рухнули.
– Но отец…
– Мы с тобой уже беседовали на тему твоей подружки. Ты попросила, и я уступил, пошел на поводу твоей прихоти. Все-таки все мы были молодыми, считая, что дружбу и любовь можно совместить с бизнесом. Однако ты продолжаешь меня позорить и ведешь себя как несдержанная пигалица. Я говорил тебе, что ей не место в этой школе, и я предупреждал, видит Бог, что я пытался вразумить тебя не один раз, но ты на редкость упряма, а мне надоело решать твои проблемы. Поэтому я принял решение, исходя из сложившейся ситуации: твоя подружка перейдет учиться в другую школу. Может, без нее ты наконец повзрослеешь.
Виктория сидела ошеломленная услышанным. Она чувствовала ярость, но в то же время понимала, что отец сказал ей правду. Она не справлялась, не могла помочь Кристен, не контролировала свои эмоции. Голоса кричали в ее голове: «Он прав, ты хреновая подруга и такая же ужасная дочь. Ты позор семьи Пурит, поступи правильно, хоть раз в жизни». Но что она будет делать без нее? Снова эти фальшивые улыбки и куча лицемеров вокруг? Одиночество в толпе? Жить без искреннего смеха, не танцевать на улице вдвоем, не есть всякую дешевую дрянь? Отказаться от всего, к чему успела привыкнуть? Это справедливо? Почему она должна лишиться того, с кем ей комфортно? Почему она должна отказаться от той, кто делает ее счастливой, и остаться одной? «Потому что ты делаешь только хуже», – звучит противный голос в голове. И она делает выбор.
– Ты прав. – Виктория прикусывает губу, тихо произнося такие горькие слова. – Это было ошибкой, отец. Ей будет лучше в другой школе. Но у меня есть условие.
– Какое? – с любопытством спрашивает он, наклоняясь вперед. Она редко соглашается с ним, чаще всего споря или устраивая истерики, чтобы добиться своего.
– Я хочу, чтобы у нее было будущее, – говорит девушка. Она уже разрушила настоящее. – Оплати ей учебу в хорошем колледже. Взамен я перестану с ней общаться, вычеркну из своей жизни, будто ее никогда не существовало, и стану наследницей, которой ты мог бы гордиться. Обещаю.
– Ты не вправе просить у меня чего-то подобного, Виктория. Не после всех твоих ошибок, чудом сохранивших нам репутацию. Но если это действительно навсегда избавит нас от нее, от малейшего упоминания о ней, то я готов открыть на ее имя счет с определенной суммой, – задумчиво потирая подбородок, протягивает мужчина. Он складывает руки на груди и продолжает, конечно выставляя свои условия: – Однако мне недостаточно одного твоего обещания. Ты откажешься от нее публично. Признаешь, что все это был подростковый максимализм, мои агенты подготовят соответствующую речь, найдешь новую компанию, подходящую твоему статусу, и скажешь, что Темо никогда не была твоей подругой. Убедишь окружающих, что она ничего для тебя не значит.
– Но это неправда! – возмущается девушка. Кристен всегда имела для нее значение, с того момента, как они встретились, а за столько лет она стала кем-то особенным. Как он смеет требовать от нее такое?
– Мы заключаем сделку, и это мои условия. Тебе давно пора понять, что в жизни не все так просто. Иногда нужно чем-то жертвовать, и да, Виктория, врать. К тому же ей это пойдет на пользу. Так ты убережешь ее от лишнего внимания и опасности. Не забывай, что кто-нибудь может воспользоваться твоей привязанностью и добраться до тебя через нее.
Отец встает, поправляет пиджак и направляется к выходу. Он выглядит довольным беседой. Он останавливается у самой двери, поворачивается к ней и добавляет:
– Однажды ты скажешь мне спасибо. Вики, поверь, я люблю тебя, но эта дружба погубила бы вас обеих. Можете видеться чаще, пока есть время. После экзаменов ты попрощаешься с ней и дашь интервью.
Он уходит, а Виктория слышит, как внутри нее что-то разбивается и с грохотом летит вниз, рассыпаясь на тысячи осколков. Она обнимает подушку и с удивлением обнаруживает, что по ее щекам стекают… нет, бегут слезы. Это был бескорыстный поступок, но почему ей так тяжело? Отец сдержит обещание, Кристен получит билет в светлое будущее, и ей будет лучше без Пурит в ее жизни. Но при одной лишь мысли о том, что через два месяца все закончится, у Виктории сжимается сердце. Наверное, впервые в своей жизни она думала не о себе, когда принимала решение, однако чувство гордости она не испытывала. Виктория знала, что поступила правильно, но она чувствовала невообразимую боль, словно в один момент часть ее жизни разрушилась. А голоса в голове перестали кричать.
Глава 14. Кларисса Роуз Бьен
Вы когда-нибудь задумывались, насколько цинично и лицемерно наше общество? Как оно судит каждого, но никогда не отвечает за себя? Как громко оно осуждает ваши взгляды, одежду, поступки, при этом совершенно ничего о вас не зная. Самое страшное, что людям этого достаточно. Хватит вашего имени. Вы можете быть самым прекрасным человеком на свете, и этого никто не узнает. Ведь как мишень для сплетен вы намного предпочтительнее.
Кому нужен ваш богатый внутренний мир? Вы серьезно рассчитывали на снисхождение, понимание и принятие? Большинство постарается осудить вас при первой возможности. Когда у вас все хорошо, они улыбнутся, столь дружелюбно и ярко, что вы не заметите подвоха. Они скажут, что нет лучше и достойнее человека, чем вы, но когда совершите ошибку, уверяю, все эти «добрые» личности непременно вспомнят все ваши оговорки или неловкие моменты, а некоторые еще и сочинят то, чего не было. Не дай боже вам когда-нибудь попасть в беду, потому что вы, имеющий приятелей, вмиг станете одиноким, а все вдруг окажутся ужасно занятыми, еще и вас эгоистом назовут, потому что «как вы посмели иметь проблемы», ведь вы не такой же, равный им человек, а робот. Запомните: вы достояние общественности, у вас нет ни выбора, ни собственного мнения, и никаких неприятностей у вас быть не должно. Вы обязаны быть со всеми милым и доброжелательным и всегда соглашаться, вот тогда, возможно, вас сочтут приемлемым.
Люди легко вешают ярлыки на других, так естественно, словно осуждать – это нормально, но если вы спросите меня, то это не так. И вам нужно следить за своей жизнью, позволив окружающим творить то, что они хотят. Над некоторыми общество довлеет даже больше.
Кларисса не имела друзей, никто не хотел общаться с той «странной семейкой», а если появлялись дети, которым было плевать на ее фамилию, то вскоре они узнавали о существовании Беатрис и о том, каким «чудесным» человеком она являлась. Все они ждали того момента, когда Клэр оступится и станет такой же. Они шепчутся за спиной, косятся на переменах, и на их губах блуждает усмешка. Им все равно, кем она является, они не ждут от нее ничего хорошего. У Клариссы плохая репутация по праву рождения, и никакое чудо не сможет изменить это в глазах людей. И если она совершит ошибку, то наверняка услышит: «Чего вы ожидали, она же Бьен». Бьен, будто фамилия – это приговор. Будто она не может быть хорошим человеком. Словно не личность с собственным характером, а копия своей семьи.
В отличие от Беатрис, ей хотелось дружить, смеяться вместе с ребятами, быть кем-то. Какое-то время она даже желала стать доброжелательной и самоотверженной, чтобы окружающие осознали, как ошибались на ее счет, но… это было бессмысленно. Никто не дал ей даже шанса. Во всех ее действиях и словах они искали скрытый смысл или подтекст. «Эгоистка», – говорили ей. Кларисса пыталась помогать людям, но в ответ получала пренебрежительное: «Ты делаешь это для себя, чтобы почувствовать себя лучше». И тогда она смирилась и бросила эти попытки.
Мы становимся привычными к отношению других. От безразличия и непринятия еще никто не добрел, напротив, душа таких черствела, а сами они либо становились жадными до внимания, либо, наоборот, закрывались, не желая контактировать с обществом, которое выбросило их, как ненужный мусор, будто они никогда ничего не значили. В любом из этих и иных вариантов человек принимает реалии и считает подобное нормой. Живет с навязанными комплексами и по созданному сценарию, существует с травмами и отклонениями. Ничто не разрушает нас лучше, чем люди.
Кларисса начала заботиться о себе. У нее получалось скрывать свои эмоции, мириться с совестью и думать лишь о личной выгоде. Единственный человек, который заговорил с ней, несмотря на то что имел полное основание не доверять, – это Кристен Темо. Глупое, наивное создание, но за столько лет лишь она не осудила ее, не оскорбила ее из-за Беатрис, а осталась рядом с ней на балу и общалась так, будто это было нечто естественное. Клариссе даже немного жаль, что пришлось ее подставить. Она этого не заслуживала, но все мы люди, и, как известно, все мы лицемеры.
От наказания Клариссу эта предусмотрительность не спасла, однако все могло быть гораздо хуже, если бы она не повесила вину на Кристен. Отец нагрузил ее работой по самый край: перепроверить данные в отчетах, чтобы указанные цифры сошлись. У нее практически не осталось времени на себя, поскольку результаты проверки должны были быть готовы в срок, и она сидела до самой ночи, пока Беатрис сладко спала в своей постели, смотря десятый сон. Во всяком случае, отец не оскорбил ее, не ударил и даже не лишил карманных денег, как это обычно бывало. Он просто загрузил ее работой, так что она не успевала думать о происходящем вокруг и в итоге выпала из жизни на целую неделю.
Когда Клэр вернулась в школу, то заметила всеобщее оживление. Практически каждый восхвалял Пурит. Она поднялась на недостижимую до этого вершину популярности, и почти все подходили к ней поболтать, хвастались знакомством с ней и клялись, что они скоро станут друзьями. Она стала местной знаменитостью, то ли из-за того, что была выбрана столь нестандартным способом, то ли оттого, что они сами за нее проголосовали и теперь демонстрировали восхищение, которого ранее не наблюдалось.
Но насколько все почитали Пурит, настолько же презирали и смеялись над Бьен, в большей степени над Беатрис. Некоторые были достаточно смелыми, чтобы говорить ей об этом в лицо. Удивительно, что та только поднимала голову, рассеяно разглядывала человека, а потом лениво усмехалась, редко давая ответ. Она витала в каких-то своих мыслях. Беатрис была задумчивой, часто машинально прикусывала губу или наматывала локон на палец, сидела возле окна в полной тишине, не обращая ни на что внимание. И это пугало. Кларисса подозревала, что она замыслила нечто недоброе и вскоре отомстит Виктории и ее подруге.
Они с Беатрис идут по коридору. Некоторые имеют наглость провожать их насмешливыми взглядами. Молчаливое осуждение. С чего бы ни начинался разговор, он всегда сводился к балу. Каково было удивление Клариссы, когда, завернув в пустую, как казалось, часть школы, они заметили одиноко стоящую Темо, слушающую музыку в наушниках.
В последнее время Пурит ни на шаг не отходила от своей подруги – после инцидента, устроенного тремя девчонками. Более того, по слухам, она попросила Маркоса поболтать с парнями, чтобы те даже не дышали в сторону Кристен. Ее опасения были здравыми, поскольку далеко не все считали, что эта девчонка не стоит их внимания, напротив, имелись ублюдки, которым нравилась идея, что они могут безнаказанно поиздеваться над той, кто не способен дать им отпор. Неизвестно, что именно сделал Северочез, однако он явно перестарался, поскольку мужское население восприняло фразу «не дышать в ее сторону» буквально. Они шарахались от Кристен, словно та была заразной, и лишний раз не поднимали на нее глаз. Вот только оставались девушки, которые молчали лишь в присутствии самой Виктории, а стоило ей хоть на секунду отойти, то сразу же смотрели презрительно и шептали гадости; а уж если им дать больше времени… Пурит старалась держаться поближе к подруге, чем крайне раздражала некоторых учащихся, оттого желание достать Темо увеличивалось в геометрической прогрессии. Неужели Виктория расслабилась? Прошла всего неделя, не может же она быть настолько беспечной? Или ее терпения хватило лишь на семь дней? Тогда остается посочувствовать бедной девочке, которую точно кто-нибудь убьет в этой школе. Кларисса прекрасно понимала, к чему могут привести агрессия окружающих и их неумение останавливаться вовремя.
Но проблема была в том, что Беатрис тоже заметила Кристен. «Господи, у нее рефлекс, что ли? Вижу Темо – привет, проблемы?» – взвыла внутри Кларисса. Сейчас начнется очередная разборка. Все было хорошо, пока Беатрис не обращала ни на кого внимания. Почему она внезапно очнулась, да еще именно в тот момент, когда эта девчонка в коридоре одна? Совпадение? Или очередной «гениальный» план? В любом случае это явная карма какая-то для нее самой, потому что еще одну неделю с кучей бумаг и отчетов она точно не переживет.
– Темо, – доброжелательным тоном поприветствовала Беатрис и приблизилась к ней. – Как твои дела?
– Все нормально, – пробормотала Кристен. Она вынула наушники и отключила музыку на экране смартфона. Она смотрит настороженно, явно не ожидая чего-то хорошего. – Тебе что-то нужно?
– Решила справиться о твоем здоровье, – дружелюбно ответила Беатрис и развела руками. – Слышала о том, что какие-то девушки тебя унижали. Сожалею.
«Сожалеет, как же. Скорее уж ей жаль, что она лично этого не видела, а фотки заставила удалить Пурит. Экая досада, должно быть, не увидеть Темо в яйцах и скорлупе», – мысленно съязвила Кларисса. Может, это и вовсе было спланировано? И нападение, и эта встреча? С этой чокнутой сталось бы устроить подобное.
– Спасибо, – неловко пробурчала Темо, явно чувствуя себя не в своей тарелке. – Это все?
– А где же наша Диана Де Пуатье?[25] Неужто оставила тебя одну? – спросила Беатрис с притворным сочувствием, в котором отчетливо слышались ехидные нотки. – Или у нее снова нет на тебя времени?
– Она скоро придет, – ответила Кристен. – Так что тебе лучше уйти.
Кларисса удивилась этой оговорке, которую, кажется, заметила только она одна. Она сказала «тебе», а не «вам». На краю сознания заворочалась потревоженная совесть, заворчав угрюмо: «А ты ее подставила», – и девушке стало немного стыдно от осознания, что она поступила подло. Она незаметно поежилась, но тут же успокоила себя: «Так было нужно». Она убеждала себя, что поступила правильно и что ей пришлось пожертвовать моралью. Совесть, тихо вздохнув, умерла внутри нее, оставив после себя лишь остатки сомнений.
– Уже спешит на помощь? – почти ласково поинтересовалась Беатрис, только глаза ее остались холодными, безразличными, словно и без души вовсе, – Да уж. В вашей команде ты явно Лоис Лейн[26], вечно вляпываешься в неприятности, а потом ждешь, когда Stupidgirl[27] спасет тебя. При всем при этом ты умудряешься болтать о свете своей души. Удобная вера. Тоже так хочу. Сперва пафосно уверять окружающих в надежде и чистых помыслах, а потом прятаться за чужую спину, не неся никакой ответственности.
– Это неправда! – воскликнула Кристен. – Я не отвечаю злом на зло исходя из понимания того, что это неправильно, а не из страха или нежелания держать ответ. Я не собираюсь опускаться до уровня тех, кто способен лишь оскорблять других.
– Опускаться, – на удивление безмятежно повторила Беатрис. Кларисса покосилась на нее с недоумением. Что в этом слове такого? Она уже хотела поинтересоваться, но не успела, поскольку та продолжила: – Каждый раз все твои проблемы решает Виктория. А кто ты без нее?
– Человек. Возможно, даже лучший, чем ты.
Со стороны Темо это было смело, но весьма опрометчиво. Сильно же ее довели, раз она не боится быть избитой.
– И ты, видимо, в это веришь, – сквозь смех выдавила из себя Беатрис. Видимо, ответ ее и впрямь развеселил, поскольку смех на сей раз был не наигранным. – Думай так дальше, дорогуша, но однажды ты столкнешься с правдой.
– Какой еще правдой? – возмутилась Кристен. – Что ты несешь вообще?
– Истину и просвещение, – проникновенно поделилась Беатрис и холодно добавила: – Твоя подруга не всегда рядом, чтобы защитить тебя. Смотри, чтобы не стало слишком поздно.
И тон ее был настолько ледяным, что Клэр ощутимо вздрогнула. Было что-то жуткое в ее словах, словно обещание какого-то маньяка.
– Она всегда приходит вовремя, – пожала плечами Темо, кажется не заметив, насколько пугающей была девушка напротив нее.
– Ты так думаешь? – усмехнулась Беатрис и, покачав головой, с улыбкой добавила: – Святая простота… Я могла бы убить тебя прямо в этом коридоре, знаешь? Впечатать в эти прелестные шкафчики и душить, пока твое лицо не посинеет и ты не начнешь задыхаться, судорожно хватаясь за утекающую из твоего тела жизнь, а я бы только наблюдала за твоей предсмертной агонией. Несколько минут. Никто бы не успел тебе помочь.
Все это время Кларисса стояла, не в силах пошевелиться, и наблюдала за происходящим. Беатрис говорила все это равнодушным тоном, с безумной, совершенно ненормальной улыбкой, неестественной и оттого еще более жуткой. Чувствовала ли она хоть что-то в этот момент? Кларисса знала, что Беатрис поехавшая, но чтобы настолько?! Угрожать убить в школьном коридоре, когда в любое время может явиться Пурит? У нее вообще существуют какие-либо границы дозволенного? Опасения? Или она мнит себя героиней книги, где автор отводит все проблемы? Психопатка. Отец серьезно собирается сделать ее главой компании? Да она же всех несогласных перестреляет или придушит, учитывая сказанное. Нормальные люди не говорят о чьей-то смерти с таким будничным безразличием, словно ведут разговор о погоде или обсуждают забавные новости. Нормальные люди не ходят с нарисованным оскалом, словно заимствованным у поехавшего маньяка. И нормальные люди уж точно не сообщают человеку о том, что могут его убить. Будет ли странно, если Кларисса воскликнет: «Я знала, что ты сумасшедшая! Уже много лет знала – и была права!»
– Твоя подруга так же смертна, как и ты, – ледяным тоном подметила Беатрис. – Тебе не место в этой школе, и однажды ты поблагодаришь меня за то, что я делаю, потому что я единственная, кто говорит тебе правду. Ты никчемна. У тебя есть только святая уверенность в том, что ты «выше» прочих, что ты такая вся чистая, непорочная и благородная. Знаешь, кто ты без своей подружки? Девчонка, считающая, что она ангел в стане дьявола. Как ты только молиться на себя не начала? Хотя, может, за тебя это делает Виктория? Кстати, можешь передать ей привет.
Темо кивает в ответ, отрешенно, будто находится совсем в другом мире. Она молчит и смотрит в пол, явно напуганная и шокированная тем, что ей наговорила эта психованная стерва. Кристен ничуть не похожа на ту девушку, с которой Кларисса танцевала на балу.
Клэр стало ее жаль, и внутри даже обеспокоенно шевельнулось сострадание, давно забытое и отвергнутое. Оно шептало: «Скажи ей что-нибудь, обними – посмотри, как ей плохо», – но собственный эгоизм снова одержал победу. Она благоразумно промолчала, ни на миллиметр не сдвинувшись с места. Зачем ей неприятности? Темо есть кому помочь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71825887?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Сабина Ткачук
Четыре героини. Четыре взгляда на мир. Четыре судьбы, что сплетены воедино. Возможность посмотреть на ситуацию под другим углом.
Виктория богата и популярна, и каждый мечтает быть на ее месте. Но так ли все хорошо, на самом деле? Какую тайну скрывает ее отец? И как знать, чем может обернуться раскрытие секрета одним заинтересованным лицом. Скелеты выходят из шкафа. Возмездие близко, а жизнь, меж тем, продолжается".
Сабина Ткачук
Primavera
Введение
Наша история начинается в одном большом городе, расположенном близ горного озера, с видом на лес, раскинувшийся на несколько километров. Основное место действия – школа «Аврелия» для детей богатых и влиятельных родителей. Данное учебное заведение находится в самом благополучном районе города, получает ежегодное финансирование как от попечителей, так и от руководства страны. Отсюда выпускаются лишь лучшие из лучших: будущие владельцы семейного бизнеса, научные деятели и политики.
В этой школе на первое место ставятся амбиции, а также раскрытие личностного потенциала. Если вы хотите стать успешным и достичь величия, то это заведение для вас. Будьте готовы бороться за место под солнцем, ибо здесь каждый сам за себя.
Что ж, теперь, когда вы знаете о том, как обстоят дела, я расскажу вам о главных героях нашей истории.
Кристен Элизабет Темо, шестнадцать лет[1]. Девушка из многодетной семьи. У нее золотистые локоны, голубые глаза и очаровательная улыбка. Тот самый человек, на которого вы посмотрите и ослепнете от яркости, поэтому обязательно подготовьте солнцезащитные очки. Она чересчур наивная и добрая. Не согласна с фразой «Цель оправдывает средства», не желает идти по головам других и старается быть достойным человеком.
Виктория Эбигейл Мария Рейн Пурит[2], семнадцать лет. Единственная наследница многомиллиардной корпорации. Седьмая представительница своей семьи. Когда-то ее предки имели графский титул. Они давно его лишились, однако же все равно гордятся своим происхождением. Пуриты сохранили фамилию и деньги, благодаря которым смогли начать бизнес. У Виктории зеленые глаза и каштановые волосы.
Беатрис Лилиан Аделия Бьен[3], семнадцать лет. Старшая дочь и наследница фармацевтической компании. Ее фамилия не имеет древних корней, и сама она является третьей ее представительницей, считая основателя бизнеса, однако есть в ней самой нечто величественное. На голове не хватает короны для завершения образа. У нее прямые черные волосы и карие глаза. Вполне может составить конкуренцию Виктории в борьбе за звание самой красивой девушки школы. Всегда выглядит эффектно, балансируя между распущенностью и официальностью.
Кларисса Роуз Летиция Бьен, пятнадцать лет. Младшая сестра Беатрис и потенциальная наследница компании. Незаметная, но тоже фигура одиозная, раз мы с вами упоминаем ее здесь. Уверяю, в конце она удивит вас. У нее мягкие, почти детские черты лица и невысокий рост. Нет в ней ни изящества, ни очарования ее сестры. Одна только фамилия выдает в ней принадлежность к семье Бьен. Но постойте, не сбрасывайте ее со счетов, заклеймив званием серой мыши; серые у нее только глаза, а сама она довольно неоднозначный персонаж, который себя еще проявит.
Итак, мы с вами познакомились с героями повествования, я верю, что они вам понравятся, а может, привлекли уже сейчас. За время написания книги они стали для меня чем-то большим, чем просто буквами на экране. Надеюсь, сие творение придется вам по душе. Приятного чтения.
[1] На момент начала произведения. Под конец первой части ей исполняется семнадцать.
[2] Фамилия пишется так же, как французское слово «Purete», но читается иначе. В переводе означает «чистота».
[3] «Bien» в переводе с французского означает «хороший».
Часть I
Глава 1. Кристен Элизабет Темо
Как часто мы представляем свою жизнь, и как редко наше будущее совпадает с желаемыми планами. Почему? Неизбежно сталкиваясь с реальностью, мечты рассыпаются, как карточный домик, снесенный легким порывом ветра.
Печально, если грезы были светлыми, а в итоге все обернулось кошмаром, но до чего же прекрасно, когда случается обратное.
Серая обыденность, приевшаяся многим людям: обычный детский садик, среднестатистическая школа, а что потом? Колледж или, если повезет, университет и, разумеется, работа.
У нее не было амбиций и иллюзий, что она добьется в жизни каких-то высот. Ее родители едва сводили концы с концами. Они работали не покладая рук, чтобы прокормить немаленькую семью. У них не было лишних денег на то, чтобы дать ей билет в лучшую жизнь, поэтому она старательно училась, чтобы поступить в колледж.
Кристен с детства была обделена заботой. Она дарила окружающим людям свою любовь, тем самым пытаясь компенсировать пустоту, что зияла внутри нее. Поразительно, как порой мы можем заботиться о других, когда о нас никто не заботится. В раннем возрасте она пришла к выводу, что любое внимание к себе должно быть заслужено: хорошими оценками, помощью или чем-либо еще. Ей так хотелось иметь значение, хоть для кого-то. Чтобы было кому написать в час ночи, чтобы кто-то спрашивал, как у нее дела, не из вежливости, а действительно желая узнать. Ей хотелось, чтобы кому-то было не плевать на нее. Ведь никто не жаждет быть одиноким, верно? Но желание помогать окружающим сыграло с ней злую шутку. Она даже не подозревала, что люди лишь использовали ее. Она довольствовалась их фальшивыми улыбками и грелась в отблесках притворного дружелюбия. Ей бы хоть крупицу тепла и любви. Все, чего она когда-либо хотела, – это быть кем-то.
Средний, недолюбленный ребенок. В школе невзрачная, но милая девочка, которая всегда поможет и, если нужно, отдаст последнее. Но кто поступил бы так же? Кто пожертвовал бы чем-либо ради нее? В ней было столько света, который грел всех, кроме нее самой, и жила она лишь верой в лучшее будущее.
Половина класса воспользовалась ее ответами на контрольной по истории, но, когда учительница отчего-то решила, что списала она, все промолчали. Конечно, ведь собственные оценки им дороже. Кристен не стала оправдываться. Она была готова переписать собственную, честно написанную работу, чтобы и дальше прикрывать одноклассников. Ребят, которые предали ее не задумываясь.
Кристен свято верила в то, что ее когда-нибудь полюбят, что жизнь у нее будет счастливой и что работать она будет там, где ее помощь пригодится. Главное для нее – это быть нужной. Она всегда с удовольствием выполняла поручения учителей, добровольно сидела с младшими детьми и не претендовала на что-то большое. Кристен вполне устраивала ее жизнь. В этой серости были стабильность и понимание того, чего следует ожидать в дальнейшем.
Однако, как говорилось ранее, мы не можем все предусмотреть и предсказать будущее наперед. Порой жизнь делает неожиданный поворот, и хорошо, если мы можем к этому приспособиться и двигаться дальше как ни в чем не бывало. Хуже, если одно событие меняет привычную жизнь, переворачивая все вверх дном.
Так случилось, когда Кристен встретила свою будущую лучшую подругу, яркую, смелую девочку с неуемной энергией. Не похожую ни на кого другого. Вики была тем человеком, что хохочет как сумасшедший. Смех ее при этом был заразительным и приятным. Она была из тех, кто танцует под дождем и поет посреди многолюдной улицы. Она проживала каждую секунду, а не тратила свою жизнь впустую.
Они стали болтать по телефону обо всем на свете до самого утра, гулять, неожиданно срываться из города, чтобы устроить пикник. Кристен нравилось иметь значение. Нравилось, что кто-то общается с ней, не требуя ничего взамен. Жизнь перестала быть серой.
С того судьбоносного момента минуло несколько лет. Ныне Кристен учится в школе «Аврелия», не предназначенной для столь заурядных личностей, как она.
Во многом ее переводу сюда поспособствовала подруга. Виктория не спрашивала ничьего мнения, поставив всех, в том числе и своего отца, перед фактом. Кристен предложили стипендию, а она была так очарована, восхищена и признательна, что согласилась без раздумий.
Выбор, который мы делаем, влияет на нашу дальнейшую жизнь. Едва переступив порог «Аврелии», она превратилась в изгоя. Все учащиеся считали своим долгом сказать ей какую-нибудь гадость. Они шептались у нее за спиной или бросали в глаза обидное: «Собачка Пурит. Наследнице огромной корпорации не к лицу общаться с нищенкой». Разумеется, все эти разговоры прекращались, когда Виктория появлялась в поле их зрения, однако тут же начинались вновь, как только она уходила.
Кристен прекрасно понимала, что она здесь чужая, но по какой-то причине не могла забрать документы и вернуться в старую школу. «Неблагодарная, – мысленно корила она себя. – Разве лучших друзей бросают?» После подобных раздумий она оставалась, не смея и помыслить об уходе. Твердила, что окружающие просто злые и избалованные ребята, но в этом нет их вины. Оправдывала самые ужасные слова в свой адрес и молча сносила насмешки. Она терпела и не жаловалась подруге, пока все не зашло слишком далеко.
К сожалению, некоторых людей нужно осаживать сразу, поскольку вседозволенность развращает любого и даже самый милый человек может стать отъявленным негодяем, если вовремя не принять меры. От оскорблений ребята постепенно перешли к издевательствам. Почему нет? Ведь им за это ничего не будет. А если никакого наказания не последует, то можно поступать как заблагорассудится.
Все началось с того, что ее вещи спрятали и ей пришлось искать их по всей школе, искренне надеясь, что они находятся в здании, а не в ближайшем мусорном баке, например. Никто не комментировал это и не вмешивался, но почти у каждого на лице играла злорадная усмешка.
В другой раз парень задел ее плечом так сильно, что она врезалась спиной в стену. Это было больно и обидно. Никто не подумал заступиться за нее. Окружающие прятали смешки за кашлем, а она сдерживала слезы.
Однажды на физкультуре ее затылок встретился с баскетбольным мячом. Инвентарь прилетел с другого конца зала. Девушка, швырнувшая в нее мяч, фальшиво улыбнулась и извинилась, но не выглядела виноватой. Кристен упала, и никто не помог ей подняться. Какое-то время она лежала на полу. К счастью, она отделалась тупой болью в области затылка и парочкой синяков. Никаких сотрясений и шишек.
Все эти издевательства были явлениями редкими. Она вполне могла закрыть на них глаза и стерпеть. Реальные проблемы начались, когда на нее обратила внимание Беатрис Бьен. Она была старше и училась в другом классе, однако каким-то волшебным образом умудрялась оказываться рядом, когда никого не было.
Она одна, а Бьен с сестрой неспешно направляются к ней, словно случайно тут очутившись. Кристен со вздохом признала, что пустая рекреационная – не слишком надежное место. Прилюдно обычно следовало ожидать только оскорблений и насмешек, с молчаливого одобрения окружающих. Но что будет сейчас? На всякий случай девушка приготовилась к худшему, ибо ждать хорошего не приходилось.
– О, Темо! – всплеснула руками Беатрис с наигранным удивлением и с милой улыбочкой продолжила: – Как неожиданно, что ты снова одна! Не волнуйся, я исправлю эту досадную оплошность.
В ее карих глазах заметна издевка, ее губы искривлены в ухмылке, но даже так она остается ужасно привлекательной. Такой хорошенькой, что плеваться хочется от досады.
Бьен приближались нарочито медленно, пока Кристен молча молила всех известных ей богов о том, чтобы девушки развернулись и ушли куда угодно, лишь бы подальше от нее. Беатрис, не получив ответа, с присущей ей небрежностью в голосе добавила:
– Кстати, а где эта досадная оплошность снова шляется?
– Не называй ее так, – неприязненно поежилась Кристен и, найдя в себе остатки храбрости или безрассудства, произнесла: – Она не какая-то ошибка.
– Ну да, она конкретная ошибка… – довольно громко пробормотала Беатрис и, окинув ее оценивающим взглядом, спросила: – Так где твой полуразумный сиамский близнец?
– У нее важные дела, – ответила Темо, нарочно игнорируя часть с оскорблениями, зная, что любая попытка спорить обернется лишь большим потоком издевок со стороны Бьен. – Придет сюда, как освободится.
– Какая досада, – протянула Беатрис с наигранной грустью. – Какая досада, что мы никак не освободимся от ее общества.
– Ты пришла поговорить об этом? – Кристен все еще не совсем понимала сути этого диалога. Смысла в нем не было никакого.
– А может, я просто зашла поздороваться, – притворно обиженным голосом произнесла Беатрис. – Может, беспокоюсь о том, какое пагубное влияние на тебя оказывает эта неуловимая птица.
– Птица? – вырвалось у Темо, окончательно утратившей суть происходящего.
– Обломинго, – будничным тоном ответила Беатрис и страдальчески вздохнула. – Только начинаешь надеяться, что потерялась, а она возвращается. Разве не облом?
– Нет. Занятия уже закончились, – нахмурилась Кристен. Она попыталась перевести тему, чтобы спровадить Бьен. – Разве вам не пора домой?
– Отчего же ты тогда здесь? – поинтересовалась Беатрис, рассматривая ее, как зверушку в зоопарке. – Priss[1] команды соответствующей не отдала?
– Какой еще команды? – непонимающе переспросила Темо.
– «К ноге», например, – съязвила девушка и сложила руки на груди. – Пока вижу, что был дан «голос».
– Почему ты вечно ко мне цепляешься? – Ее тихий вопрос прогремел в пустом коридоре, давя на и без того расшатанные нервы. – Что я тебе сделала?
– Ничего. – И в этом спокойном тоне Беатрис сквозил намек на что-то большее, но, к сожалению, Кристен не могла понять, что именно. – Я лишь помогаю осознать, что это место не для тебя. Попробуй выйти и зайти в другую дверь, может, удастся попасть в Алфею[2].
– Это уже не твое дело, – сказала Темо и выпрямилась. Сколько можно повторять одно и то же? Из раза в раз твердят, что она неуместна и что ей здесь не рады. Им всем не надоело? – Не тебе решать, где мое место.
Бьен приблизилась к ней. Бежать? Не имеет смысла – догонит, и тогда ей точно несдобровать. Кричать? А толку? Кто ее услышит в этой пустой рекреационной? А если и услышат, то сомнительно, что помогут, скорее, прихватят попкорн, чтобы понаблюдать за происходящим. Ждать Вики? Неплохой вариант, вот только когда она придет? Бьен не убьет ее в школе, верно?
Беатрис подходит почти вплотную, улыбаясь так широко, что страшно становится, ведь в глазах у нее нет ничего, кроме полного безразличия, будто перед ней и не живой человек вовсе.
– Дорогая, кажется, ты не поняла, – прошептала она безмятежно, однако насмешка в ее голосе все еще была ощутима. – Это наш мир, а не твой. Ты всегда будешь здесь чужой, и тебе лучше поскорее убраться обратно в страну фей и радужных единорогов, пока еще жива.
Бьен действительно верит в то, что говорит? Они живут в одной стране, дышат одним и тем же воздухом, в конце концов. Откуда в ней и в других столько уверенности в том, что они особенные? Темо силится понять, отчего богатые ребята считают себя чуть ли не новой веткой развития человечества. Хотя причина в том, что так проще самоутверждаться и унижать других. Одно дело – гнобить равного себе по статусу, а совсем иное – того, кто ниже. Гораздо проще разделить в своем сознании людей на своих и чужих, чтобы не мучиться виной, не иметь проблем с совестью и, более того, не жить с мыслью, что то же самое может случиться с ними.
– Благодарю за совет, однако не стоит указывать другим, что нужно делать, – ответила Кристен. Она старалась быть вежливой, но слова вырвались из нее раньше, чем она успела их обдумать. – Разве твоя мама не говорила тебе этого в детстве?
Беатрис смотрит на нее, чуть склонив голову, и неожиданно смеется, совсем тихо, недолго, но почти искренне. Бьен фальшивая насквозь, но от нее опасностью веет за милю, это ощущается на интуитивном, бессознательном уровне. Такую тронешь – и сгоришь дотла, но Темо молчать не может, и без того сдерживается часто.
Беатрис успокаивается, и на ее лице появляется ухмылка, высокомерная и злобная. В следующий момент Кристен ощущает боль в правой щеке, а в глазах пляшут огоньки. Рука у Бьен тяжелая, пощечину та отвесила хорошую, ударила, видимо, наотмашь, ничуть не церемонясь. Но за что? Раньше она никогда ее не била.
– Скажешь мне еще раз такое – и ударю в два раза сильнее, – пообещала девушка почти ласково, невозмутимо отбрасывая локон волос, упавший ей на лицо. – Надеюсь, ты запомнила. Научись следить за своей речью.
– Да что я такого сказала? – недоуменно вопросила Темо и возмущенно добавила: – Ты не можешь отвечать рукоприкладством на обычные слова.
На сей раз пощечина более сильная, и пальцы смыкаются на ее подбородке, поднимая его вверх, злые глаза вглядываются в нее.
– Наивная дура. Как видишь, небо не рухнуло, – процедила Беатрис с заметным раздражением. – И получила ты за дело, даже если этого не поняла.
– Ты тоже говорила мне неприятные вещи, – неуверенно пробормотала Кристен после того, как Бьен отпустила ее и отошла.
– Какая я злодейка, – насмешливо протянула она и презрительно хмыкнула. – Мои слова – это моя ответственность, а за твои отвечает кто, если не ты сама? Сиамский близнец?
– Нет, просто… – растерялась от такого напора Темо, но ее безжалостно перебили:
– Просто – что? – грубо уточнила Беатрис. – Ты не способна получить по роже за то, что язык за зубами не удержала?
– Прости, я не думала, что тебя это заденет, – извинилась Кристен сама не понимая за что. Она ощутила вину за сказанное. Ей было ужасно неловко и стыдно.
– Очаровательная наивность, – фыркнула девушка. Из нее вырвался смешок. – Это так нелепо, что даже забавно.
Бьен отвернулась от нее. Разве она не обиделась? Может, стоило выразиться иначе? Впрочем, главное, что она больше не злится и не отвешивает пощечины.
– Пожалуй, нам пора, – задумчиво протянула Беатрис, обращаясь к своей сестре, которая не проронила за все это время ни слова. – Потеряшка скоро явится.
Подтверждая ее правоту, дверь открылась – и в рекреационную вошла девушка. У нее немало занятий, но по ее виду этого не скажешь. Виктория Пурит плавно приближается к ним, расслабленная, будто и дел никаких не было, и воодушевленная, словно пребывание в школе ее радовало.
У Вики имелось чувство юмора. Она была самой популярной девушкой в школе, преуспевала в учебе и занимала первое место в рейтинге учащихся. Бьен смотрелась блекло на ее фоне и, кажется, страшно ей завидовала, однако ничего не могла сделать. Отец Виктории – очень влиятельная персона, и никто в здравом уме не решится перейти ему дорогу. Поэтому Беатрис приходилось сдерживаться, утопая в собственном бессилии. Ведь тронуть Пурит – значит выкопать себе могилу.
– Великие Бьен боятся меня? – раздался насмешливый голос. – Я польщена.
Кристен улыбнулась, почувствовав себя гораздо лучше, чем прежде. Теперь ей ничто не угрожает и можно расслабиться.
– Конечно, боимся, Пурит, – закатила глаза Беатрис и ехидно добавила: – Случайно не тебя просили позировать для «Чужого»?[3] Ты поэтому такая смелая?
– Смелая. Мне вечное сопровождение не нужно, – рассмеялась Виктория, указывая на Клариссу, похожую на безмолвного охранника. – И прекрати зажимать Кристен по углам.
– На чужое не претендую, – хмыкнула Беатрис, демонстративно поднимая руки. – К тому же блондинистые Микки Маусы не в моем вкусе.
– В твоем вкусе только зеркало, – насмешливо фыркнула Виктория. – Это твой единственный спутник жизни, потому что другие на тебя не посмотрят. Прекрати донимать Кристен!
– Единственный – это здорово, – невозмутимо парировала Беатрис и язвительно добавила: – А вот множеством я бы не гордилась, но тебя всегда привлекали большие цифры.
– Аккуратнее, Бьен, – с нахальной улыбкой сказала Вики, но в голосе ее мелькнули первые признаки гнева. – Мне ничего не стоит вышвырнуть вас из школы.
– Твоему отцу, ты хотела сказать, – поправила Бьен, сложив руки на груди. – Сама-то ты ничего из себя не представляешь.
– Это ты ничего не стоишь, – презрительно усмехнулась Виктория. – Наследница чего ты там? Магазина? Второсортной компании? На твоем месте я бы поостереглась открывать рот. У тебя нет столько денег.
– Осторожнее, Пурит, – прошипела Беатрис яростно, но в глазах ее полное безразличие, пустое и холодное, почти бездушное, оттого еще более пугающее. Кристен ежится от этого взгляда, – Когда-нибудь папочки не будет рядом, чтобы защитить тебя.
– Пустые угрозы, – отмахнулась Вики, прекрасно зная, что Бьен не посмеет ее тронуть. Губы ее растягиваются в ухмылке. – Вот же я, стою перед тобой. Ударь. Заставь взять слова назад, заставь жалеть, чего ты? Сейчас моего отца тут нет.
– Не сегодня, – спустя пару секунд молчания произнесла Беатрис и, фыркнув, сказала, обращаясь к сестре: – Пойдем.
– О да, иди к своему папаше. Попроси его выделить деньги на пистолет для твоей охраны. Может, удастся накопить! – крикнула им вслед Виктория и расхохоталась, когда Бьен, не оборачиваясь, ушли, хлопнув дверью.
Как мало некоторым людям надо для счастья. Очередная победа в словесной перепалке. Разве подумала она в тот момент о своей подруге? Вряд ли. Но в глазах Темо она была героем, спасшим ее от злой Бьен.
– Ты в порядке? – спросила Вики, и Кристен уловила в ее голосе нотки тревоги. – Что ей здесь было нужно?
– Все нормально, – пожала плечами Темо. Вспоминать о произошедшем не хотелось, впрочем, как и думать о том, что так задело Бьен. – Не знаю, зачем она приходила.
Виктория была не самым наблюдательным человеком, однако и дурой она не являлась. Она отдавала себе отчет в том, что Беатрис не из тех людей, кто заходит поздороваться. Вики внимательно осмотрела ее и остановила свой взор на покрасневшей щеке.
– Это что? – Она поджала губы и глубоко вздохнула, чтобы не закричать. – Эта сука тебя ударила?
– Да, но… – Кристен попыталась объяснить, но подруга перебила:
– Мне стоило прибить ее, пока она была здесь! – воскликнула Виктория, раскрасневшись от злости, и, обернувшись на дверь, решительно добавила: – Впрочем, они вряд ли далеко ушли.
– Да стой же ты! – Темо схватила ее за руку, не позволяя сдвинуться с места. – Я это заслужила.
Подруга изумленно таращится на нее, словно не веря своим ушам. Будто вот-вот выпрыгнет оператор с камерой и заявит, что это не более чем розыгрыш. Но Кристен молчит какое-то время, а после начинает рассказывать. Беатрис, кажется, задели слова о матери, но почему? Может, Бьен сочла это оскорблением и разозлилась? Или манера речи была похожа на ту, что использует Вики, и это походило на издевку? Надо было извиниться еще раз, так, на всякий случай.
– Свои обиды пусть держит при себе, – уже более спокойно, но все еще возмущенно сказала Виктория. – Эта дрянь забыла свое место.
По всей видимости, она сочла это личным оскорблением. Ее глаза недобро блеснули, и она, наверное, уже что-то задумала. Кристен насторожилась. Пурит была очень мстительной и злопамятной, а что еще хуже, ей никогда не нужен был повод для ссоры с Беатрис. В какой-то степени эта ненависть была странной. Сейчас она наверняка думает, что имеет право злиться и что месть в данном случае будет оправданной. Кристен не успела вымолвить и слова, как вдруг подруга расслабилась.
– Пойдем в парк? – спросила Вики с мягкой улыбкой на лице, без какого-либо намека на ярость. – Тебе полезно бывать на свежем воздухе.
Виктория заботливо заправляет ей выбившуюся прядь за ухо и ласково проводит рукой по покрасневшей коже, которую потом они обязательно обработают лечебной мазью, чтобы не осталось синяка.
Темо тепло улыбается в ответ. Как она посмела подумать о ней в таком ключе? Виктория ведь никогда не давала ей повода: заботится, заступается за нее, следит, чтобы с ней все было в порядке, волнуется. Они лучшие друзья.
Кристен, толком не знавшая любви, верила, что Вики – лучшее, что может быть в ее жизни. Она боготворила ее, хотя та совершенно не заслуживала подобного к себе отношения. Но это казалось правильным. Несмотря на всю непохожесть, этим двоим было действительно комфортно и весело друг с другом, и кто бы что ни говорил, но они являлись друзьями, пусть и с совершенно разными взглядами на жизнь.
«Ты спасаешь всех, но кто спасет тебя?» Кристен не переставала надеяться, что однажды в ее жизни появится неравнодушный человек. И в конце концов она встретила свою подругу, которая была готова слушать ее, поддерживать и находиться рядом. Бедная, она так идеализировала ее, позабыв о том, что мир вокруг вовсе не сказка, а люди далеко не идеальны.
Кристен всегда стремилась быть хорошим человеком. Осознанно или нет, но у нее получалось. Только в подруги она выбрала девушку, что всегда была собой, не пытаясь вылепить из себя нечто иное. Плохо ли это? Спорный вопрос на самом деле. Не все качества нужно гордо нести и выставлять напоказ. Темо же и вовсе делала вид, будто недостатков у Виктории нет, а быть может, и верила в это. Она достаточно наивна, чтобы делить мир на белое и белое, которое притворяется черным.
К сожалению, порой мы настолько любим и дорожим человеком, что закрываем глаза на его отрицательные черты. Пурит жила так, как привыкла: брала от жизни все, не отдавая ничего взамен, делая исключение только для близких. Можно ли назвать такого человека хорошим? Вряд ли, но она была такой для Темо.
Мы не можем знать, что будет дальше, но мы можем жить сейчас. Иначе в погоне за будущим мы упустим возможность наслаждаться настоящим.
Глава 2. Кларисса Роуз Бьен
Бывают люди, которых вы не заметите, даже если будете находиться с ними в одном помещении несколько часов. Или забудете имя такого собеседника буквально через минуту после знакомства. Этакие люди-невидимки. Они вроде есть, и вы точно помните, что такой человек существует, но спустя полчаса вы с трудом вспомните голос или внешность и непременно зададитесь вопросом: а разговаривал ли вообще этот человек? Называл ли свое имя? Кто он? Но тут же выбросите это из головы, поскольку у вас найдутся дела поинтереснее, чем думать о ком-то настолько невзрачном и блеклом.
Это люди на последней парте, или та самая одноклассница, которую вы с трудом вспоминаете, открыв альбом, или тот мальчик, что сказал около десятка слов за все школьные годы. Вы знаете, о ком я, но вам совершенно не стыдно за то, что вы о них забыли. Ведь так? Вы скажете, что этот человек сам ничего не сделал, а я отвечу, что это вы не потрудились его узнать.
Кларисса была как раз из тех самых людей-невидимок. Она почти не разговаривала, и голос ее был столь тихим и спокойным, что расслышать ее с первого раза являлось большим достижением. Она была незаметной, и никто не стремился с ней общаться, предпочитая не обращать на нее внимания. У нее никогда не было друзей. Люди бы и вовсе забыли, что она существует, если бы не ее «великолепная» сестра.
О да, Беатрис Бьен, вторая обсуждаемая всеми персона после Пурит. Некоторое время многие хотели с ней дружить, однако она оттолкнула всех, очевидно считая их недостойными своей компании. Она была надменной и, видит Бог, той еще стервой, но было в ней и нечто пугающее, отчего люди не смели оскорблять ее в лицо, осуждая тихо, в уголке, озираясь по сторонам. Кларисса никогда не понимала почему. Что в ней такого особенного? Ничего. Уж она-то знала ей цену. Беатрис не более чем высокомерная и избалованная девчонка, полагающая, что она одна на свете такая распрекрасная и талантливая. Оттого она и цеплялась к Темо, завидуя, что кто-то посмел иметь столь высокие баллы. Одно дело – такая же выскочка Пурит, и совсем иное – нищенка без родословной за спиной. Бедная Беатрис! Очевидно, ее эго и самооценка очень страдали от этого.
Как вы считаете, наша жизнь предопределена изначально или мы сами творим свою судьбу? Как знать, какое событие может стать решающим. Отправной точкой, разделяющий мир на до и после. Когда мы можем управлять, а в какие моменты жизнь решает за нас? И кто в таком случае творец? Кто управляет происходящим? Мы или все же цепочка случайных событий? Не думаю, что человечество когда-либо получит ответ на этот вопрос.
Большую часть своей жизни Кларисса чувствовала себя лишней, в том числе и дома. Ее семья вела себя с ней холодно и отстраненно, словно она была для них чужой, но никто не объяснял ей почему.
Лицо отца, всегда серьезное и отстраненное, мигом преображалось, стоило ему столкнуться с ней взглядом. Он поджимал губы и отворачивался, будто одно существование Клариссы вызывало в нем нескрываемое отвращение. Беатрис, в свою очередь, смотрела на нее либо с безразличием, либо со снисхождением. Не было у них ни любви, ни тепла для нее. Но она никогда не понимала, что сделала не так.
Кларисса сидит в своей комнате, на старой кровати, купленной, наверное, еще в период раннего детства, поскольку отец редко выделял на нее деньги. Вещи ей покупались строго по необходимости, в те моменты, когда она не могла довольствоваться чужими. Одежда донашивалась за Беатрис. Гаджеты либо доставались от нее, либо вручались ей отцом, неизменно ворчащим при этом о бессмысленных тратах. Он старался экономить на ней как мог: приносил устаревшую технику из компании, почти не пишущие ручки, сточенные карандаши. Почти все, что у нее было, не принадлежало ей лично. У нее были только старый плюшевый медведь, несколько детских фотографий и розовое платье в шкафу, которое никто не решился выбросить. Вот то, что она могла называть своим.
Она вспоминает, что когда-то давно все было немного иначе. Жизнь казалась такой беззаботной и счастливой. Ей было тогда не больше пяти, но она помнит, как сестра читала ей на ночь сказки, иногда оставаясь с ней. Как та заплетала ей косички неумелыми детскими руками. Помнит, как позже, когда нужно было готовиться к школе, Беатрис учила ее писать и читать, терпеливо повторяя снова и снова одну и ту же информацию. Вечерами сестра приходила к ней, и они вместе смотрели мультики. Лишь со временем Кларисса поняла, что Трис не любила их и смотрела только ради нее. И что игрушек у сестры она никогда не видела, хотя у нее самой они когда-то были. У Беатрис она помнит лишь множество книг. Она постоянно читала. В сентябре, в день рождения Клэр, она часто мрачнела и позволяла себе грустить в одиночестве, но все равно защищала от особенно злого в этот день отца. Клариссе до сих пор непонятна причина подобного поведения.
Сейчас все спокойнее: отец остается допоздна на работе, а потом приходит пьяный, Беатрис же уезжает куда-то на весь день и возвращается с непонятным блеском в глазах. В год, когда Клариссе было около семи лет, привычная жизнь навсегда изменилась.
В тот день сестра провожала ее в школу с затаенной тоской в глазах, но пообещала, что они обязательно посмотрят какой-нибудь мультик вечером. Когда Клэр вернулась домой, с радостной улыбкой подбежав к сестре, чтобы рассказать ей о своих достижениях на уроке рисования, то столкнулась с безжизненным взглядом, от которого мурашки бежали по всему телу. Беатрис заявила, что она слишком взрослая, чтобы и дальше с ней нянчиться, что у нее есть дела поважнее, нежели выслушивать детские восторги. И просто ушла. Кларисса ничего не поняла. Она рыдала всю ночь, а после долго ходила за сестрой хвостом, прося прощения за все, что только можно. Клялась быть лучше, но в ответ получала равнодушное: «Отстань, ты мне мешаешь. Мне нет дела до твоей жизни».
И мир Клариссы поделился на до и после. До, где у нее не было любящего отца, но была сестра, которая заботилась о ней и всегда находилась рядом. И после, когда Клэр осталась совсем одна при живой семье.
Беатрис с каждым годом становилась все хуже. Ее сердце будто черствело и становилось холодным, как в сказке о Снежной королеве. Быть может, ей попал осколок в глаз? Кларисса не знала. Но со временем решила, что эта девушка просто не могла быть ее сестрой. Ее сестра мягко улыбалась краешками губ, через силу смотрела мультики и скрывала печаль. Беатрис Бьен не улыбалась вовсе, она растягивала губы в ухмылке или в ледяной улыбке, от которой мурашки бежали по спине. Беатрис Бьен никогда не грустила, не теряла самообладания и не делала ничего для других, живя лишь для себя. У Беатрис Бьен, кажется, и не было сестры вовсе.
И теперь никто не защищал ее. Когда Кларисса стала старше, отец перешел к открытым оскорблениям. «Лучше бы ты никогда не рождалась», – бывало, говорил мужчина, не скрывая неприязни. «Займись делом. Принеси, наконец, пользу», – добавлял он, отправляя ее перебирать бумажки или проверять цифры в отчетах компании. «Ты бесполезная», – слышала она в свой адрес по сотне раз в месяц, а бывало, и за день.
Что же до старшей… На нее он смотрел с гордостью, представляя гостям как свою талантливую дочь. Нарочно при этом забывая о младшей. «Старшая красавица, а эта так, в довесок». Дополнение, которое не отличалось ни красотой, ни умом своей блистательной сестры.
Надо признать, Беатрис действительно получала хорошие оценки по всем предметам, которые взяла. У нее имелись музыкальные способности, но отчего-то на скрипке она играла редко. Она увлекалась стрельбой. Непонятно только зачем. Может, сбрасывала злость? Не важно, но отчасти похвала была заслуженной. Вот только отец никогда не говорил, что у него есть еще один ребенок. Клариссу он не упоминал ни разу, будто ее не существовало вовсе. Пока старшая сестра получала овации, младшей было предписано сидеть в своей комнате и не высовываться. «Чтобы не позорить меня и Беатрис перед многочисленными гостями», – пояснял он обычно, захлопывая дверь. Она слышала, как внизу люди смеялись, но никогда не была частью этого веселья. Как будто и не член семьи вовсе.
Может, так и есть? Когда Кларисса была маленькой, она считала себя приемной и надеялась, что кто-нибудь ее заберет. Лет в девять она думала, что Беатрис рассказали правду про Клэр, поэтому она изменила к ней свое отношение. Зачем ей заботиться о чужом человеке? Но, как оказалось, они все-таки являлись ее родственниками, что было немного разочаровывающим. Потому что вел себя родной отец так, словно растил смертельного врага.
Кларисса помнит, как в один из дней он позвал ее к себе в кабинет, велев взять с собой альбом.
Девочка идет с радостной улыбкой, она желает признания от отца и охотно показывает ему рисунок с какой-то зверушкой. Учительница поставила ей высший балл за него. «Мисс Труман говорит, у меня талант», – гордо произносит Клэр, пока отец держит в руках ее работу. Он внимательно вглядывается, но не в рисунок, его глаза направлены на нее. Девочка искренне надеется, что вот оно: он наконец похвалит ее, скажет, что она молодец, что достойна фамилии Бьен и не просто занимает место. Вместо этого отец разрывает рисунок на мелкие кусочки, швыряя их в лицо маленькой Клэр. «Твоя учительница безмозглая дура, а ты бесполезное существо, которое ничего не добьется в жизни. Если я еще раз увижу, что ты рисуешь, то выпорю ремнем и выброшу все твои игрушки. Надеюсь, твоего ума хватит, чтобы запомнить мои слова», – выпаливает он и, грубо схватив ее за шиворот, бесцеремонно выкидывает в коридор.
Как рисунок мог вызвать столько ненависти? В будущем она поняла, что дело не в искусстве. В большинстве случаев он попросту придирался к ней, и в этом не было никакого смысла, кроме получения удовлетворения от унижения беспомощного человека. Тем не менее Кларисса не пыталась даже узоры делать на полях. Ей не хотелось вызвать гнев отца. Беатрис спокойно занималась стрельбой, читала книги, изучала языки и делала все, что только заблагорассудится. Это бесило.
В глазах отца она единственная наследница и любимая дочь. Его милая принцесса, но Кларисса знала ей цену: самовлюбленная придурочная психопатка, вот кто она. Какой семейный бизнес? Разве она хоть что-то в нем смыслит? Все, чего достойна эта девушка, – смирительная рубашка и койка в палате с мягкими стенами, но кто станет слушать Клэр? Да и не пыталась она озвучить свои мысли вслух. Отец бил ее и за меньшее.
Что же дальше? В школе «Аврелия» Беатрис неожиданно столкнулась с проблемой: она перестала быть самой умной и более не занимала первое место, как привыкла, и Кларисса втайне испытывала злое удовлетворение от этого. Наконец-то хоть кто-то сказал папиной принцессе «нет». Вот только длилось это счастье недолго. Девушка быстро нашла себе жертву, которая не могла дать сдачи. Это было низко, но чему удивляться? Беатрис давно демонстрировала безразличие к окружающим и отсутствие какого-либо сострадания, так отчего ей быть доброй сейчас?
Кларисса могла лишь посочувствовать Темо. Она не в силах ей помочь. Пожалуй, это было трусостью с ее стороны – стоять, не вмешиваясь, но как иначе? Защитить Кристен – значит попасть под удар. Вот только у Темо есть влиятельная подруга, а у нее нет никого, кроме себя. Зачем рисковать своей шкурой ради человека, которого и без нее есть кому спасать?
Мы не всегда можем поступать так, как нам хочется. Иногда нужно думать о последствиях. Ничего личного. Каждый сам за себя. Кларисса выбирает вечно уживаться со своей совестью, нежели один раз поступить правильно, а потом побираться по помойкам. Кто ей тогда поможет? Кристен? Сомнительно. Порой стоит поступиться принципами, как бы плохо это ни звучало.
Кларисса завидует Виктории Пурит из-за ее яркости, открытости, свободы. Пурит всегда притягивала людей своим обаянием, искренностью, харизмой.
Кларисса немного ей восхищалась и хотела такую жизнь: делать что вздумается, быть популярной, иметь друзей. У Виктории Пурит есть все, о чем только можно мечтать. У Клариссы Бьен нет ничего, кроме горечи.
Ее размышления прерывает грохот снаружи. Она так погрузилась в свои мысли, что не сразу услышала стук в дверь. Непозволительная роскошь и неосмотрительная ошибка с ее стороны. Быстро вскочив с кровати, она поспешила выйти, поскольку отец – а это наверняка был он – по какой-то причине никогда не заходил в ее комнату.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает мужчина без приветствия. Он смотрит презрительно и явно злится. – Разве я не велел тебе разобраться с бумагами, ты, бесполезная бестолочь?
– Прошу прощения, отец, – смиренно отвечает Кларисса, низко опустив голову и глядя в пол. – Сейчас же займусь.
– Уж постарайся, – шипит он сквозь зубы.
Он может ударить ее в любой момент, если ему не понравится ответ или тон. Она проглатывает обиду и молчит. Она знает, как его бесят ее болтовня и слезы. Отец бросает взгляд на часы, что находятся у него на руке, и добавляет:
– У тебя не больше двух часов на это. Вечером ко мне придут важные люди, документы нужны к этому времени. И если ты, ничтожество, не справишься, то пожалеешь, что появилась на свет. Ты поняла?!
– Да, отец, – спокойно говорит она, но внутри взрывается. Бесполезная? А где, собственно, прохлаждается его драгоценная Беатрис? Отчего же его принцесса ничем не занята? Уж она-то, наверное, приносит огромную пользу, тратя деньги и ничего не делая для компании.
– Правила помнишь? – презрительно уточняет он и, не дождавшись ее ответа, продолжает: – Зная, что ты тупая, повторюсь: вниз не спускаться, на глаза никому не показываться и в комнате своей не шуметь. Запомнила, дрянь?
– Да, – покорно шепчет Кларисса, подавляя опасное, но заманчивое желание выругаться.
– Тогда какого черта ты еще здесь?! – рычит отец. Должно быть, разочарован, что не нашел повода для того, чтобы ударить ее или наказать. – Тебе особое приглашение нужно? Вон пошла, и чтоб я тебя не видел!
Кларисса разворачивается и уходит, спиной чувствуя на себе тяжелый взгляд, полный ненависти. Если бы она посмела сделать шаг до этого, то он счел бы это неповиновением и ужасной дерзостью. «Не смей поворачиваться ко мне спиной, когда я с тобой разговариваю, тварь!» – взвизгнул бы он, а затем последовала бы пощечина. Если бы она позволила себе спросить разрешения, то столкнулась бы с насмешливым: «Ты что, настолько тупая, что не можешь понять, когда убраться? Может, мне еще говорить, когда тебе жевать, а когда дышать? До чего безмозглая!» Или, если у него скверное настроение: «Заткнись! Еще раз откроешь свой поганый рот не по делу, и я тебе так всыплю, что ты неделю будешь жрать стоя!» Она знала, чего от него ожидать. Она научилась улавливать малейшие изменения в его настроении.
Перебирая бумаги, девушка в очередной раз размышляла: почему к ней так относятся? Она делает все, что от нее требуют, не грубит, вечно находится в тени, не просит благодарности, а в ответ получает лишь презрение и ненависть. Почему? Может, ей стоит быть похожей на Беатрис? Насмехаться над всеми вокруг, ходить задрав нос и гордиться фамилией, как титулом. «Еще б ты что-то делала», – мрачно думает Кларисса. Такой ей стоит быть, чтобы на нее наконец обратили внимание? Нет. Это того не стоит, да и нашел бы отец все равно причину придраться.
Он ненавидел ее с детства. Было ли хоть когда-то иначе, она не знает. Может, при маме. Про мать ей никто ничего не рассказывал. Это всегда было запретной темой. Единственное, что Кларисса смогла выяснить за много лет, – это ее имя и то, что они имеют внешнее сходство. «Мама бы любила меня», – мысленно твердила себе маленькая Клэр каждый раз, когда отец кричал на нее или бил.
«Она бы не позволила так со мной обращаться», – успокаивала себя девушка, обнимая плюшевого медведя и плача в одиночестве. Пусть сейчас все плохо, но когда-нибудь станет лучше. Она узнает правду, возможно, съедет от этой чертовой семейки, и все наладится. Вряд ли, на самом деле, но убедить себя в обратном проще. Она справится, и они еще услышат ее имя.
Глава 3. Виктория Эбигейл Пурит
Мы действительно делаем выбор или это лишь видимость нашей свободы? Что есть жизнь на самом деле? А что мы подразумеваем под словом «свобода»? Это право выбора или право выбирать? Например, вы вольны выбрать собственный путь, но у вас нет на это средств. А у иного человека куча денег, однако он вынужден сидеть со своими мечтами ровно так же, как и вы. Разве не забавно?
Виктория родилась с серебряной ложкой во рту. У нее было все, о чем можно мечтать: самая лучшая одежда, игрушки, гаджеты. Отец не жалел денег для своего бесценного чада.
На одно Рождество он подарил ей кукольный домик и диадему, инкрустированную бриллиантами. Ее прихотям потакали и исполняли по первому зову. Новую приставку до официального выхода? Пожалуйста. Золотые карты?[4] Без проблем. Телевизор производства Yalos Diamond стоимостью больше сотни тысяч евро?[5] Легко. Она никогда не испытывала нужды в чем-либо, да и не представляла, как это – жить иначе. Но она ничего не ценила. Только требовала еще больше и больше, потому что всерьез считала, что так и должно быть.
Сперва занятия бальными танцами у первоклассного учителя, затем уроки плавания. И то и другое Виктория впоследствии бросила. Пробовала ходить на фехтование, но заскучала. Капризная принцесса. Столько начинаний, огромный потенциал, и ни одно дело она не довела до конца, кроме разве что изучения иностранных языков.
Виктория Пурит. Единственная наследница огромной корпорации. Шесть поколений ее семьи трудились, чтобы добиться успеха, и она знала, что когда-нибудь продолжит их дело. Она произносила свою фамилию с гордостью, но осознавала ли когда-либо, чего стоит это величие? Вряд ли. Ей нравилось хвастаться, а не задумываться об ответственности.
Отец, хоть и был скуп на эмоции, обожал ее до безумия. Сильно баловал, не выпускал за пределы особняка до одиннадцати лет и прощал любые шалости.
Однажды сказка закончилась. Отец посчитал ее достаточно взрослой для того, чтобы начать готовить к управлению корпорацией. «Ты должна оправдывать статус наследницы», – сказал он ей в день ее тринадцатилетия. Виктория, привыкшая к безделью, неожиданно столкнулась с кучей требований и обязанностей.
Ей терпеливо разъясняли тонкости ведение бизнеса, следили за ее поведением в обществе и заставляли заучивать предметы, которые пригодятся ей в будущем, наизусть.
Позволить вести себе иначе она могла лишь в школе, да и то настолько, насколько ей разрешили. Все чаще Виктория ощущала себя связанной по рукам и ногам. У нее было все, кроме выбора.
Она помнит, как однажды, лет в четырнадцать, принесла тест по экономике. Она получила девяносто пять баллов, и это был один из лучших результатов. Только одно омрачало ее восторг: Беатрис Бьен получила сто. Отец ознакомился с ее результатом и скривился от цифр так, словно увидел проходной балл. Для него этого было недостаточно. И никакие возражения не принимались.
– Твои оценки никуда не годятся, – качает он головой с нескрываемым разочарованием.
– Но это хороший результат! – возмущается Виктория.
Как он смеет разговаривать с ней так пренебрежительно и смотреть столь опечаленно, словно она худшая в школе? Да, ей неприятно быть на втором месте, но, в конце концов, это не критично, и он мог бы похвалить ее вместо того, чтобы поглядывать с явным неодобрением.
– Но не отличный, – твердо отвечает отец и раздраженно потирает переносицу. Он встает, поворачивается к окну, сжимает руки в кулаки и цедит презрительно: – Какая-то наследница вчерашних торговцев лучше, чем ты. Ты Пурит. Первое место твое по праву рождения, тебе следует больше учиться.
– Я и учусь! – обиженно кричит она.
Ей не нравилась учеба, обычно не хватало терпения, усидчивости или интереса к предмету, но она старалась, понимая, как это важно. Отец никогда не ценил ее усилия, а только требовал большего.
– Я сказал – учиться, а не пререкаться со мной, Виктория, – строго произносит мужчина.
На секунду ей становится стыдно за свое детское поведение, ведь, в конце концов, он заботится о ее будущем, о престиже их семьи, и она хочет извиниться, но все эти желания рушатся, когда он добавляет:
– Исправишь оценки в течение недели. Я многое позволял тебе, и одно допускаю сейчас, не заставляй меня принимать меры. Разговор окончен.
С тех пор она занимает первое место. Лучшая в учебе, в спорте, да и вообще во всем. Номер один. Пурит. Звучит так гордо и естественно, правда? А за фасадом – отвращение и одиночество. Гордился ли отец теперь? Иногда она видела на его лице скупую улыбку; может, он любил ее, но корпорация всегда была для него важнее. Он хотел, чтобы она соответствовала. И она оправдывала его ожидания. Но не совсем.
Виктория училась, много времени уделяя чтению учебников, прохождению тестов и переделыванию некоторых заданий. Она из кожи вон лезла ради отличных оценок, но… Беатрис Бьен была лучшей. Эта стерва всегда идеально отвечала на вопросы преподавателей. Она ни разу не готовилась к урокам заранее, и Виктория была готова поклясться, что той не приходилось когда-либо прикладывать и треть усилий, которые тратит она сама. Чертова Бьен всегда все выполняла с легкостью, изяществом и простотой, словно с рождения обладала всевозможными навыками и умениями. В ее голову как будто была внедрена библиотека.
Виктория помнит, как лет в пятнадцать она торжествующе улыбалась, глядя на работу, за которую получила сто баллов. Наконец-то. Но, обернувшись, она столкнулась с таким снисходительно-понимающим взглядом Беатрис. Она всмотрелась в ее лист, увидела девяносто девять и поняла: Бьен позволила ей быть первой. И все старания рассыпались как карточный домик, потому что она только казалась лучшей, но никогда ей не являлась. А Бьен улыбалась так спокойно, словно ее ничуть не заботило происходящее. Гребаная идеальная Беатрис, которую ей перестали ставить в пример, все еще была на первом месте и всегда будет, только теперь об этом знают лишь двое.
После этого Виктория стала ходить на вечеринки, отчасти как протест отцу, ведь сколько еще она может притворяться идеальной, когда на самом деле это далеко не так? Ей хотелось быть собой.
Иногда на тусовки она брала с собой Кристен, но чаще сбегала туда в одиночку. Ей пришлось закончить с этим примерно через неделю после своего шестнадцатилетия. В тот день она поехала одна в какую-то богом забытую хибару – веселиться с едва знакомыми ребятами из старших классов, и черт знает, что там было. Кажется, они играли в «Правда или действие» и танцевали, и она очень много пила, даже не глядя, что именно. Потеряла контроль над собой, отключилась, и никто не нашел ничего лучше, чем вызвать такси и запихнуть ее внутрь. А если этот водитель был маньяком? К счастью, ей не довелось узнать. Охрана отца подоспела к тому моменту, когда такси только отъехало от дома.
Отец не кричал на нее, но смотрел так укоризненно-разочарованно, что хотелось пойти и выпрыгнуть из ближайшего окна или удавиться, да хоть бы и галстуком, лишь бы не видеть это выражение лица. Она зашла слишком далеко и осознавала это. Отличная была бы концовка ее жизни: Виктория Пурит умирает от алкоголя в шестнадцать лет черт знает где. Это определенно не то, к чему она стремилась. Она решила не пить вовсе, просто на всякий случай.
Не все так мрачно в ее жизни, как кажется на первый взгляд. У нее есть лучшая, хотя правильнее сказать – единственная, подруга. Кристен была наивной и доброй девчонкой, верящей в любовь и мечтающей помогать людям. Так нелепо. Ей было лет двенадцать, не больше, когда они познакомились. Виктория сбежала от охраны отца, чтобы повеселиться, как те ребята, которых она часто видела на детской площадке, когда проезжала мимо. Ей тоже хотелось покататься на качелях, поиграть в песке, испачкать эту дорогую одежду, в конце концов. Там она и встретила Темо. Та понятия не имела, кто она, и хотела узнать только Вики, не будущую владелицу корпорации, не дочь того самого Пурита, а ее саму. После примерно двух часов общения девочка протянула ей руку и с неуверенной, но искренней улыбкой предложила: «Давай будем друзьями». Друзьями? У Пуритов их никогда не было. Либо будущие партнеры по бизнесу, либо всякие подлизы. Но Кристен не нуждалась ни в ее деньгах, ни в статусе. Она была такой счастливой и беззаботной, с растрепанными волосами, в дешевом свитере и в джинсах, заляпанных грязью и песком. Нелепость.
Виктория думала секунд пять, прежде чем пожала протянутую руку и кивнула, расплываясь в улыбке. В груди потеплело. Подруга. Неужели теперь она будет не одна? Почему такая солнечная девочка вообще предложила ей дружбу? Разве она стоит того? Даже спустя столько лет непонятно. Они общались около полугода, переписываясь в социальных сетях и созваниваясь по телефону.
В тринадцать, когда отец взялся за ее воспитание как наследницы Пурит, она потребовала от него оплатить обучение подруги в школе «Аврелия» в обмен на свое послушание и следование указаниям. Сказать, что тот был не в восторге, было бы преуменьшением века. Он пришел в бешенство от ее выходки, упрямства, с которым она отстаивала свою позицию, и ультиматума, который она посмела ему выставить: либо Кристен, мнения которой она даже не спрашивала, будет учиться вместе с ней, либо идеальную наследницу он ни за что не получит. Они ругались, наверное, неделю, прежде чем отец сдался и согласился на ее условия. В прессе этот жест он выставил как акт благотворительности, что даже прибавило ему очков в обществе.
Виктория же столкнулась с той стороной, которую до этого не замечала: лицемерие, снобизм, презрение. Люди говорили, что это огромная милость для такой нищенки, как Темо. Шептали, что наследница перебесится: «Переходный возраст, вы понимаете». Снисходительно качали головой, улыбались и смотрели на нее на мероприятиях как на маленькую неразумную девочку. Это раздражало. Все чаще хотелось уехать, бросив все, чтобы никогда больше не видеть эти надменные лица. Однако ей слишком нравилась ее жизнь.
Потом в сторону Кристен она начала слышать насмешки и в школе, сперва редкие, безобидные, затем более жестокие. Ребята трусливо замолкали, стоило ей войти в класс или появиться в коридоре. С ней никто не хотел ссориться. Так было до Бьен. Точнее, до того момента, как Беатрис решила действовать открыто. И ведь чертовка ничего не делала ей лично, все так же позволяя быть первой, все так же снисходительно улыбаясь на общих уроках, все так же выбешивая своей идеальностью, но теперь та цеплялась к ее лучшей подруге.
Однажды отец решил с ней это обсудить. Он отозвал ее в сторону во время работы с документами в офисе и посмотрел сверху вниз, словно на провинившегося ребенка.
– Слышал о твоем конфликте с Бьен, – начал разговор он, мигом становясь серьезным. – Что я говорил о поведении, недостойном человека твоего положения?
– Но отец! – возмущенно вспыхнула она. В конце концов, это лицемерно с его стороны. Он сам тот еще сноб. – Я просто показываю ей ее место.
– Ты позоришь нас, – вздохнул он, сжав челюсти. На его лице появились первые признаки раздражения. – Люди скажут, что я воспитал избалованную пигалицу без грамма ума. Что ты устроила?
– Ничего такого. Беатрис слишком высокого мнения о себе и смеет открывать рот в мою сторону, – протараторила Виктория, обижаясь на замечание отца. Почему она не может позволить себе даже такую малость? Ей что, надо молчать все время, как гребаной леди? – Я просто опускаю ее с небес на землю.
– Ты недалеко от нее ушла в плане высокого самомнения, – сдержанно произнес он и продолжил, чеканя каждое слово: – До меня дошли интересные сведения. То, что ты Пурит, не означает, что нужно кричать об этом на каждом углу. Это не делает тебе чести. Я хотел, чтобы ты чувствовала ответственность, зная, с чем тебе предстоит столкнуться в будущем, а не мнила себя бессмертной. Иногда мне кажется, что лучше бы моей дочерью была Беатрис. Подумать только, Бьен оказалась куда сообразительнее. Что только я упустил в твоем воспитании?
– Отец…
– Помолчи, Виктория, – прервал ее он со скрытым недовольством в голосе. – Ты попросила взять в школу твою подругу, и я уступил, хотя считал, что ей там не место. И теперь я получил этому подтверждение. Все твои конфликты с Бьен происходят из-за этой девчонки, что куда ниже нас. Она не принесла ни тебе, ни мне ничего, кроме проблем. Ты можешь делать все что угодно, пока это не затрагивает мою репутацию. Мне плевать, что говорит Беатрис, это не моя забота. Ты не должна опускаться до подобных бесед и вести себя как плебейка, позоря фамилию. Я очень в тебе разочарован. Ты унаследовала от своих предков все, кроме мозгов.
С этими словами отец выходит из кабинета, оставляя ее в одиночестве. Чертова Беатрис Бьен даже сейчас на шаг впереди! Какая разница, что она настоящая сука, да, папа? Это неважно, ведь у нее оценки отличные, она всегда знает, что сказать, и выходит сухой из воды. Удачливая паскуда, словно в детстве в «Феликс Фелицис»[6] купалась. Разве это справедливо – отчитывать ее за то, что она защищала подругу? Как она должна была поступить? Промолчать? Предложить Бьен выпить чаю и завести светский разговор о погоде? Она поступила так, как считала правильным, и ей ничуть не стыдно за это.
Теперь приходилось следить за языком. Она не имела права ослушаться отца и бунтовать могла только у себя в комнате. Виктория старалась издеваться в безлюдных местах, чтобы не было лишних свидетелей, поэтому не препятствовала прогулкам Кристен по школе. Так у нее появлялась возможность оскорбить Беатрис. Отомстить ей: за учебу, за ухмылку, за вечное ощущение того, что она сделала недостаточно, и за подругу. Отец запретил ей попадаться и позорить семью – что же, она не будет.
Подруга – единственный ее выбор за много лет. Настоящая подруга, а не кучка обожателей. Она не позволит, чтобы с ней что-то случилось. Она о ней позаботится.
Что же это? Судьба или случай? Выбор или предопределенность? Виктория считает, что все расписано и мы вольны немногое менять в своей жизни. Она цепляется за Кристен как за видимость свободы, не понимая, что делает. Девочка, что не знает, чего хочет. Вечно неопределившаяся. Ее бросает из крайности в крайность. Она осознает важность корпорации, но при этом ставит свои желания выше. Девочка, обижающаяся на правду, избалованная, не привыкшая к отказам, страдающая от долга, но одновременно наслаждающаяся своим статусом. Она хочет быть наследницей, но не желает нести ответственность.
Бывает так, что человек находится не на своем месте. Родился не в той семье. Именно это случилось с Викторией. Такие, как она, плохо просчитывают ходы наперед. Живут моментом, счастливые до безумия, но быстро перегорают. Ей бы так жить. Слишком уж свободолюбивая. Может, она бы путешествовала по миру, спала в мотелях и играла на гитаре, попивая кофе из кружки. Ее эстетика – это движение, огонь, танцы на улицах и безудержный смех. Таких людей не заставишь сидеть в офисе, не для того они рождены. Вот только у нее нет выбора. Что из этого выйдет? Покажет лишь время.
Глава 4. Кристен Элизабет Темо
Мы часто забываем, насколько окружающий мир несовершенен и полон несправедливости. Зачастую люди живут не оглядываясь по сторонам, не задумываясь над тем, что происходит и какое значение мы имеем, а ведь порой хватает одного человека для того, чтобы изменить несколько жизней. Реальная жизнь – это не сказка со счастливым концом, где каждый получает то, о чем мечтает. Вы можете быть бесконечно прекрасным человеком и жить хуже какого-нибудь богатого эгоцентричного ублюдка, и вы так и умрете в нищете, а он доживет до глубокой старости, купаясь в деньгах.
Мы живем в мире, где никому нет до нас никакого дела. Вы будете лежать на холодном асфальте, а прохожие лишь окинут вас безразличным взглядом и пройдут мимо, потому что у них, несомненно, найдутся более важные дела, чем помощь вам, а вы что ж, справляйтесь как-нибудь самостоятельно, не то наше доброе общество того и гляди обвинит вас в привлечении внимания. Или, упаси господь, в том, что вы злонамеренно отвлекаете добропорядочных граждан от их размеренной жизни своим нытьем и пустыми проблемами. Что вы, в самом деле, подняться не в состоянии? Только мешаете своим несчастным видом. Встаньте сейчас же и не морочьте людям головы. И постыдитесь: лежать на земле – это моветон, вам так любой человек скажет, вы что, не в курсе?
Быть добрым в наше время – непозволительная роскошь, а благородным – и подавно. Почему? Потому что вас непременно запомнят и постараются этим воспользоваться. Вашу вежливость сочтут за фальшь. Вашу доброту – за слабость, а ваше умение прощать назовут скрытой злопамятностью. А ведь существуют на свете личности, которые совершенно искренне помогают другим, не ожидая ничего в ответ, и интересуются самочувствием, потому что им не все равно. Они способны отдать вам всего себя, без остатка, чтобы помочь, но у них нет никого. Обычно такие люди одиноки и лишь растрачивают себя на других. Эту ситуацию хорошо описывает цитата: «Ты спасешь каждого, но кто спасет тебя?»
Тем ценнее самоотверженные люди. Мы забываем, как это – думать об окружающих, беспокоиться о ком-то, кроме себя. Утрирую? Оглядитесь вокруг. Посчитайте тех, кто спрашивает, как у вас дела, действительно желая получить ответ, и вы увидите. Много тех, для кого этот вопрос дежурный. Понаблюдайте. Вы очень удивитесь, как мало тех, кому не плевать на ваши проблемы и мнение.
Кристен относилась к тому редкому, почти вымирающему виду людей, умеющих прощать и надеяться на лучшее вопреки всему. Такие, получая пощечину, не подставляют другую щеку, нет, они прикладывают лед к покраснению и едят шоколадку, расплываясь в улыбке буквально через пару минут, ведь зачем зацикливаться на плохом, когда в жизни столько прекрасного?
Вот и сейчас девушка уже выкинула из головы произошедший случай с Беатрис, переключившись на разговор с подругой.
Они шли по парку. Легкий ветерок нежно трепал их волосы, вдалеке щебетали птички, по небу неслись белые облака. Кристен вдыхает свежий воздух, расплываясь в блаженной улыбке. Как можно не восхищаться всем этим? Могла ли она не любить этот мир, когда он наполнен прекрасными вещами? Музыка, еда, вдохновляющая литература…
Одна природа стоит того, чтобы просыпаться каждое утро.
В парке был поющий фонтан, переливающийся всеми цветами радуги. Немалое количество всевозможных деревьев, аккуратно расположенных вокруг. Уютные скамеечки, скульптуры знаменитых людей, учившихся когда-то в школе «Аврелия». Милые клумбы с цветами. Больше всего ей нравились ромашки и сирень, расцветающая ближе к весне. Сейчас деревья стоят с пожелтевшими, полопавшимися листьями, однако цветы все еще не пожухли и все так же радуют глаз.
Кристен оторвалась от размышлений, услышав, как Виктория, заскучав, стала напевать какую-то песню. Она подошла ближе, чтобы разобрать слова, но это был незнакомый ей язык:
«O partigiano, portami via,
O bella ciao, bella ciao,
bella ciao ciao ciao!
O partigiano, portami via,
Che mi sento di morir»[7].
Голос у нее был чудесный, завораживающий, и Темо с удовольствием слушала. Звучало очень красиво. Виктория всегда была такой непостоянной.
Сейчас поет, покачиваясь в такт музыке, а в следующий момент уже отстраняется от мира, буквально уходя в себя. Переменчивая, совсем как погода. Порой она хмурилась, а в следующее мгновение принималась хохотать, вспомнив нечто забавное. Она была самым удивительным человеком, которого ей приходилось встречать.
– Прекрасная песня, – говорит Кристен и подмечает, как подруга чуть вздрагивает от неожиданности. Она улыбается и спрашивает с любопытством: – О чем в ней поется?
– Это песня времен войны. – На лице Вики появляется мягкая улыбка, которую тут же сменяет игривая насмешка. – А поется там про одну красотку вроде тебя.
– Не смешно, – ворчит Темо, понимая, что подруга снова подшучивает над ней. Впрочем, как обычно. – Песня явно не об этом.
– О, так ты выучила итальянский? – приподнимая бровь, интересуется Вики и фыркает. – А испанский знаешь, Te amo?
В этом вся Виктория. Помнится, Кристен однажды сожгла печенье в микроволновке, и подруга подкалывала ее примерно месяц, прежде чем успокоилась. А недавно она услышала одну из песен Рианны и сочла безумно уморительным, что название похоже на ее фамилию.
Темо вспоминает, как год назад летом они ездили за город посмотреть одну заброшенную и полуразрушенную достопримечательность. Раньше это был дом одного купца, но во время войны он частично сгорел, и сохранился только парадный фасад, довольно внушительная и впечатляющая его часть, оставшаяся доживать свой век, поскольку никто не собирался реставрировать когда-то величественное здание. Когда они приехали, Кристен сразу восхитилась остатками былого великолепия и немного загрустила от мысли, что все это так и останется разрушенным. А Виктория спокойно наблюдать не могла. Она сразу залезла на самый верх и стала идти по узкой дорожке, которая раньше, видимо, служила соединением двух частей дома. Она была до того узкой, что на нее едва мог ступить один человек. У Кристен сердце екнуло от того, как подруга ловко залезла, прошлась по этой дорожке и добралась до самого края здания, где раньше были окна, по всей видимости, чердака. Однако на этом она не остановилась. Легким движением, словно находилась на твердой земле, Виктория обернулась, помахала ей рукой и медленно опустилась на каменные остатки подоконника, а возможно, стены – сложно сказать сейчас; но Пурит расположилась на развалинах так, будто это был не старый кирпич, а лежак на пляже, и крикнула, чтобы ее сфотографировали. Не зря же они тащились сюда. И когда Кристен трясущимися от страха руками сделала несколько фотографий, Виктория, прищурившись от яркого солнца, встала с присущим ей изяществом и так же легко прошествовала обратно, словно совсем не боялась упасть и разбиться к черту. Она будто не заметила этой высоты в добрых пятнадцать метров. И все, что подруга сказала ей после этого сумасшествия, было: «Выдыхай».
– О чем задумалась? – спрашивает Вики. – Беспокоишься о случившемся?
– Нет, – качает головой Кристен, замечая, что они уже вышли из парка и идут по улице. – А о чем размышляла ты?
– О Беатрис, – мигом мрачнеет подруга и чуть поджимает губы. – Ее нужно поставить на место, чтобы эта сучка даже не смотрела в твою сторону.
– Спасибо, что заботишься обо мне, Вики, – широко улыбается Кристен. В очередной раз придя к выводу, что ей очень повезло ее встретить. Кто бы еще думал о ней, пытался защитить? Никому не было бы до нее дела. – Ты всегда спасаешь меня.
– Разве могу я тебя бросить? – игриво интересуется подруга, но в следующий момент хмуро добавляет: – Ты заслуживаешь большего. Таких ситуаций быть не должно.
– Меня не сильно любят в школе, – пожимает плечами Кристен. Она недостаточно хороша для них и, естественно, не знаменита, что тоже играет свою роль. – Бьен просто показывает это более открыто.
– Это не значит, что я позволю ей относиться к тебе подобным образом, – рычит Вики, и Темо невольно вздрагивает от ее тона. Заметив это, Виктория смягчается и тепло произносит: – Не беспокойся ни о чем.
– Беатрис, как и ты, очень красивая, – грустно бормочет девушка. – А я заурядная и не богатая, что делает меня мишенью для остальных. Я никто и всегда буду никем в их глазах.
– Не смей так говорить! – Вики сильно сжимает ее плечи и ощутимо встряхивает. – Ты стоишь тысячи таких, как Беатрис. И ты самый прекрасный человек, которого я знаю. Ты лучше всех, кто здесь учится. Знаешь, у этой конченой Бьен, может, и куча денег, но у нее никогда не будет способности сопереживать, как у тебя, а это гораздо более ценно, потому что деньги ты можешь заработать, а человеком нужно родиться.
– Спасибо, – неуверенно шепчет Кристен.
Может ли сказанное быть правдой? Вряд ли Вики врет, но что, если это попытка утешить ее? Что в ней, Кристен, такого особенного? Она никак не может быть лучше Беатрис и уж тем более Виктории. Почему они вообще дружат? Она качает головой, отгоняя эти мысли. Нельзя о таком думать. «Будь благодарна», – мысленно напоминает себе она. Никто не обязан с ней нянчиться и заботиться о ее благополучии.
Бьен, наверное, просто срывает на ней свою злость. Вероятно, у нее какие-то проблемы – например, требовательные родители, которые не говорят ей о том, как любят ее. Люди не становятся плохими без причины. Кристен уверена, что за ненавистью к ней стоит что-то серьезное. И как можно мстить Бьен, если у нее и без того жизнь, должно быть, нелегкая? Пощечина неприятная, однако зачем на этом зацикливаться? Она уже ее простила. Когда-нибудь Беатрис надоест издеваться. Стоит только подождать немного. Не убьет же она ее, в самом деле.
– Вики, – зовет Кристен, – пообещай не мстить им.
– Клариссе – пожалуйста, – фыркает подруга, – но Беатрис получит по заслугам.
– Ты хороший человек, Вики, – совершенно искренне выпаливает Темо. – Не надо. Я знаю, что ты выше этого.
– Но не Беатрис, – с присущим ей упрямством говорит девушка. Она складывает руки на груди, явно собираясь отстаивать свою позицию.
– Вики, забудь, о ней. – Кристен мягко улыбается, дотрагиваясь до ее руки, тем самым пытаясь успокоить. – Пообещай не делать глупостей.
– Глупостей? – уточняет Виктория. На ее лице появляется хитрая ухмылка. Она прикладывает правую руку к груди и торжественно обещает: – Хорошо, я клянусь.
– Правда? – Темо радостно смеется, сжимает подругу в крепких объятиях и шепчет: – Я знала, что ты поступишь правильно.
Вот только понятие это у каждого свое. Мы можем очаровательно заблуждаться. Искренне верить в ложь. Отрицать правду. Пока мы живем, считая свои убеждения незыблемыми, то стоим на твердой почве. Начинаем сомневаться – падаем. Кристен столкнется с реальностью когда-нибудь, но не сейчас. Однажды жизнь все расставит по своим местам.
Глава 5. Виктория Эбигейл Пурит
Мы никогда в итоге не получаем того, что хотим. Жизнь – не сказка, где росчерк волшебной палочки магическим образом решает все проблемы. В реальности все свои желания мы воплощаем сами, и только степень нашей успешности влияет на скорость воплощения желаний. Если у вас что-то не получается, то вы можете винить в этом только себя. Жаловаться на высшие силы – удел слабых.
Виктория с раннего детства слышала от отца истории об успешных людях и о том, как важно быть усердным, амбициозным и упрямым, чтобы добиваться целей. И неважно, каким путем. «Моралью озабочены только неудачники. Если хочешь что-то получить – будь готова идти по головам других», – сказал он, когда ей было около восьми лет. И она хорошо запомнила эти слова, заучив их так же, как и семейный девиз: «Natus vincere». Рожденные побеждать, и имечко ей отец выбрал соответствующее. Виктория знала, что способна на большее. Она была уверена в том, что в будущем превзойдет своих славных предков, потому что не обременена какими-либо принципами. Но жизнь внесла свои коррективы.
Виктория начала меняться, когда встретила Кристен: осознавать, что не все средства хороши и некоторые способы достижения целей недопустимы и кощунственны, что она не хотела бы добиться славы бесчестным путем и что принцип «Никаких не стесняясь путей» – не для нее. Вот только бизнес, как и политика, редко строится на справедливости. Ее мир немного дрогнул. Она не желала притворяться и отыгрывать роль всю жизнь, ей претили фальшь и лицемерие, но разве у нее есть выбор?
Виктория, как и многие люди, полагала, что деньги и власть сделают ее счастливой. Только они не приносили особого удовлетворения. Статус, конечно, открывает многие двери, но открыв их, мы задаемся вопросом, а стоило ли? Может, раньше было лучше? Власть не так уж безгранична, а ответственности оказалось куда больше, чем она предполагала. Свободы, которую девушка рисовала в своей голове, никогда не существовало. Да и что такое свобода в принципе? Право выбора? У богатых его еще меньше, чем у бедных. Пресса, мнение окружающих, люди, только и ждущие ее провала.
Но жизнь не всегда была такой. Когда Виктория была маленькой, отец находил время, чтобы поиграть с ней, а пару раз они даже устраивали марафон по «Звездным войнам», объедаясь пиццей и мороженым. Это было так давно, что иногда кажется не воспоминанием, а сном. Чем взрослее она становилась, тем меньше он уделял ей внимания, предпочитая заниматься делами. Ее оставляли на нянек, а после девяти лет – на приставленную охрану. Отец стал возвращаться поздно, уставшим, и ему не особо было интересно, как у нее дела, и тем более у него не было желания выслушивать ее восторженные рассказы о том, что она сделала за день. У нее было много игрушек, наверное, втрое больше, чем у любых других детей, но порой ей становилось тоскливо.
Охрана выполняла четко поставленную задачу: следить за тем, чтобы с ней ничего не случилось. Гуляли они чаще всего рядом с особняком, а если и случалось выбираться за его пределы, то с ней всегда кто-то находился рядом, и ни один ребенок не мог к ней приблизиться. Общаться было запрещено. Папа твердил, что это исключительно для ее же безопасности. До двенадцати лет она обучалась на дому, но, как и любому ребенку, ей было скучно. Отец думал, что дает ей все, при этом не давая ничего. В конце концов это привело к тому, что в один день она просто сбежала от охраны, и удивительно, что ей потребовалось для этого столько времени.
Когда-то у нее была мать, но она ушла от них очень давно. Виктории было около двух лет тогда, поэтому она ее даже не помнит. В детстве ей было интересно, что эта за женщина на фотографии? Любила ли она ее? Сожалела, что бросила? Но спустя время папа объяснил, что Мария – так звали ее мать – сделала то, что от нее требовалось: родила здорового наследника. Более в ней не нуждались. Родители не любили друг друга, их брак был исключительно по договоренности, что не редкость в их кругах.
Сперва Виктории было обидно, что у многих детей есть оба родителя, а ей достался лишь один, но затем она свыклась с тем, что в ее жизни нет матери. Если так лучше для династии, значит, не ей судить. Со временем она стала ощущать безразличие, смотря на женщину с фотографии, на которую все равно была ничуть не похожа. Виктория была истинной Пурит, как внешне, так и внутренне. Но иногда ее охватывало чувство одиночества. Порой ей хотелось, чтобы у нее была мать или брат с сестрой, однако в подобные секунды слабости она тут же брала себя в руки.
От мыслей ее отвлек стук в дверь. Отец зашел серьезный, как никогда прежде, и тяжело рухнул в кресло, стоящее напротив большой двуспальной кровати. Он привычно потер рукой переносицу. По этому жесту Виктория поняла, что разговор предстоит нелегкий. Вмиг растеряв обыкновенную веселость, она нахмурилась и села на черный кожаный диван, находящийся рядом с креслом, чтобы внимательно выслушать то, что скажет ей отец.
– Ты должна кое-что сделать, – без предисловий начал он. – Это очень важно для корпорации, и я не предоставляю тебе право выбора. Так что, пожалуйста, избавь меня от жалоб и нытья. Прими мои дальнейшие указания и выполни все в лучшем виде. Это ясно?
– Да, отец, – напряженно выдавила Виктория, скрестив руки на груди.
Ей уже не нравились его слова. Что он мог от нее потребовать? Шпионить за кем-то? Подставить кого-то в школе, чтобы иметь преимущество? В любом случае вряд ли это что-то хорошее, раз он упомянул, чтобы она не жаловалась. Скорее всего, это нечто ужасное и бесчестное, но это явно важно, поэтому она покорно спросила:
– Что за задача?
– Ты должна начать встречаться с Маркосом Северочезом, – произнес отец, встретившись с ней взглядом. – Мне не важны методы. У тебя есть месяц, чтобы заставить его влюбиться. Делай что хочешь, даю полную свободу действий в этом плане. Главное – результат. Насчет репутации не волнуйся. При необходимости я все улажу.
– Но отец! – возмущенно закричала Виктория. – Ты не можешь продать меня какому-то выродку, как подзаборную шлюху!
– Выбирай выражения, пожалуйста, – прошипел мужчина, и теперь он выглядел крайне раздраженным.
Она знала этот тон: так обычно общаются со своевольными подчиненными, находящимися в полушаге от увольнения. Ей совсем не нравится, что с ней разговаривают как с человеком второго сорта. Он поправил галстук на шее и, вздохнув, продолжил:
– Я не спрашивал твоего мнения и в дальнейшем попрошу воздержаться от подобных высказываний. Ты сделаешь как я велю. Я не прошу, а требую. Нам нужно, чтобы его родители согласились сотрудничать. Тебе разъяснить, что это значит, или хватит мозгов понять самой?
– Я понимаю, – пробормотала она. Ее подбородок вздернулся, руки сложились на груди в безмолвном протесте, и слова зазвучали с недюжинным упрямством в голосе: – Я не хочу этого делать!
– Мне плевать на твои желания, – безразлично отозвался он и, видимо осознав, что таким образом сделает только хуже, мягко продолжил: – У тебя есть определенные обязанности. Деньги не берутся с неба. Вся твоя одежда, гаджеты и драгоценности куплены мною. Ты тратишь огромные суммы, никогда не задумываясь о том, откуда они берутся. Теперь ты сможешь осознать ценность денег. Считай это работой во благо корпорации и опытом по достижению целей. Я же учил тебя не чураться любых методов, помнишь? К тому же требуется повстречаться с ним только до подписания контракта.
Такой же тон у него был, когда она капризничала в детстве. Что дальше? Он предложит ей мороженое, если согласится? Или добавит: «Будь умницей, сделай это для папы, ты же знаешь, как это важно». Что-то в этой жизни не меняется.
– Он мне не нравится, – недовольно высказалась Виктория и добавила еще более уперто, чем раньше: – Я не желаю опускаться до подобного. Может, у меня и есть долг дочери и наследницы, но это ниже моего достоинства.
– Боже, – обреченно выдохнул отец и, откинувшись на спинку кресла, приложил руку ко лбу. – Стоило заняться твоим воспитанием раньше. Это бизнес. В будущем тебе придется делать много неприятных вещей. Чего ты ожидала? Жить вечно как принцесса, не прикладывая усилий? По-твоему, я всегда поступаю как хочу? Будь моя воля, твоя подружка никогда бы не переступила порог школы. Я плачу немалые деньги за нее по твоей прихоти. Я трачу деньги на журналистов, чтобы твое поведение не стало достоянием общественности. И я пополняю твою карту баснословными суммами, которыми ты разбрасываешься. Теперь, пожалуйста, прекрати пререкаться, выбрось из головы нелепые мысли о «достоинстве», потому что никто не лишает тебя чести, и иди выполнять то, что велено. Мальчик из приличной семьи, так что если ты правильно разыграешь карты, то останешься в выигрыше. Не заставляй меня применять меры. Ты выполнишь мое требование в любом случае. Послушаешься сейчас – и, возможно, получишь награду, заупрямишься – и я выкину твою Темо к чертовой матери. Понятно?
– Да, отец, – процедила девушка и буквально выдавила из себя следующее: – Все будет сделано в лучшем виде.
– Уж постарайся.
С этими словами отец покинул ее комнату. Виктория в сердцах кинула первую попавшуюся вещь в стену. Кружка разбилась. «Ничего, купим новую», – устало подумала она и, поднявшись с дивана, почти прыгнула на кровать, заправленную дорогим атласным покрывалом бордового цвета.
Кто бы мог подумать, что он подарит ее какому-то никчемному парню, словно зверушку из магазина. Продал ее, как какую-нибудь вазу. И кому? Кретину этому несчастному! Маркос. Разве достоин он находиться рядом с ней? Нет. Конечно, она легко влюбит его в себя, вряд ли понадобится больше недели. Но почему отец не оставил ей выбора? Как он смеет распоряжаться ее жизнью? Требовать подобные вещи, при этом упрекая в растратах. Лицемер. Сам откупается от нее, чтобы не тратить время, и теперь попрекает. И, будто этого мало, он снова использует подругу в качестве рычага давления. Отец всегда манипулировал ею, только в детстве это хотя бы выглядело как забота.
Что сказать Кристен? Правду нельзя говорить ни в коем случае. Соврать? Держать отношения втайне? Виктория лежала на кровати, глядя на выкрашенный в голубой цвет потолок, и размышляла над тем, как все объяснить. Вмешивать подругу в дела корпорации не стоит. Это не ее дело.
Что обычно говорят в таких случаях? Влюбилась? В принципе, у Кристен нет причин ей не верить. Сложнее будет обмануть Беатрис. Эта стерва поймет и не упустит шанса все испортить. Как бы убрать ее с дороги так, чтобы отец не узнал?
Виктория прошлась задумчивым взглядом по комнате, остановив свой взор на светлом кофейном столике возле дивана. Записная книжка. «Кажется, у меня есть идея». У нее появилась мысль, как можно отвлечь Бьен и к тому же отомстить за подругу. Двойная польза.
Пурит встала с удобной и мягкой кровати, взяла в руки новенький мобильник и включила первую попавшуюся песню. «Power»[8], – машинально отметила она и увеличила громкость.
Что же, как учил отец, из всего надо уметь извлекать выгоду. Возможно, этот парень станет полезен не только своими родителями. Во всяком случае, необходимо увидеть в нем нечто большее, чем балласт. Нужно обратить внимание на его хорошие качества, если таковые, конечно, имеются, иначе терпеть его возле себя будет трудно. Что же до Кристен, то ей не нужно знать правду, и этого Маркоса на всякий случай она будет держать от нее как можно дальше. Виктория его заранее ненавидела и презирала. За что? За одно только существование. За одну лишь мысль, что придется тратить на него свое время. За то, что она будет меньше общаться со своей подругой. За то, что этот убогий не виноват и даже не знает, какую подлость ему предстоит пережить.
И почему жизнь не может быть чуточку проще? Разве Виктория так много просит? В последнее время она слышит от отца лишь упреки и речи о долге. Обязана, обязана, обязана. И никакой благодарности в ответ. Только еще больше требований. Наследница. Все ее достижения автоматически считались недостаточными. Чего он от нее хочет? Что, черт возьми, ей нужно совершить, чтобы он, наконец, назвал ее достойной? Звезду с неба притащить? Единорога найти? Создать машину времени? Вряд ли бы его это удивило. Снова толкнул бы целую речь о том, какая Беатрис умница, красавица и вообще идеальная дочь, в отличие от нее. Надоел. Удочерил бы уже эту Бьен проклятую, если она ему так нравится, та бы только счастлива была, все ей фамилия Пурит покоя не дает, а Виктория бы преспокойно себе жила в свое удовольствие без всех этих нравоучений. Но это невозможно.
За все в этом мире нужно платить. И, чтобы что-то получить, надо что-то отдать. У Виктории была роскошная жизнь, и, по правде говоря, она являлась довольно эгоистичным человеком, не привыкшим думать о ком-то, кроме себя, что неудивительно, учитывая, что большую часть времени у нее не было друзей, и, соответственно, не было опыта и понимания, как должны выстраиваться нормальные отношения. Даже сейчас она бесилась оттого, что отец использовал ее, а не оттого, что это аморально по отношению к парню. Мысль о низости поступка быстро улетучилась из ее головы. В первую очередь для нее было важно, чтобы Кристен осталась в школе. За все есть плата. Ты получаешь не меньше и не больше того, что уже отдал. Виктория получила подругу авансом.
Глава 6. Кларисса Роуз Бьен
Она сидит на кровати, неспешно перебирая волосы, наслаждаясь моментом тишины и одиночества. Ранние подъемы являются почти единственным временем, когда она предоставлена самой себе. Беатрис еще спит, отец уже уехал по делам, и Кларисса может спокойно погрузиться в свои мысли.
Многие люди мечтают о богатстве, славе или о вечной любви. Она же желает лишь свободы. Чтобы ее наконец оставили в покое. Убраться бы подальше из этого дома, города, страны, да только куда пойти? На что жить? Действительно никчемная. Ни разу не работала, не считая заданий, данных ей отцом, но ведь это опытом не назовешь? Кому такой работник нужен? Что она может предложить? Школу и то не окончила. Кормить и одевать ее даром не будут. Остается лишь сидеть здесь и ждать. Чего именно – не совсем понятно. Какая у нее цель? Получить образование, наверное. А потом? Сбежать не оглядываясь. Однако ее вряд ли отпустят. Довольно ироничная ситуация: ее не любят, видеть не хотят, но и прощаться не собираются. Клэр должна стать опорой для Беатрис. «Точнее, делать все за нее», – мысленно поправляет девушка. Кому нужна такая жизнь?
Чего бы она хотела? Кем бы стала, имея выбор? Может, художницей? Ей нравится искусство. Может, у нее есть талант, да только она об этом никогда не узнает благодаря отцу, который ясно дал понять, как он относится к рисованию.
«Скажи спасибо, что не в приюте», – часто твердит он, а Кларисса только язык прикусывает почти до крови, чтобы не ляпнуть запальчиво: «Там было бы лучше, чем здесь». Да и где угодно, если честно, но нельзя озвучить эти мысли. За такое побить могут, наказать сильно, уж лучше молчать скрепя сердце. Ненавидеть их всех, порой желая смерти. И чем она это заслужила?
На прошлой неделе они потеряли нескольких важных инвесторов, которые бы принесли им большие деньги. Клариссе пришлось почти два часа терпеть недовольство и яростное бессилие отца, а потом судорожно перебирать документы, чтобы найти лазейку. И знаете, где была его любимая дочурка Беатрис, из-за которой, собственно, они и лишились инвесторов? Шлялась непонятно где. Кларисса не спала до трех часов ночи, пытаясь понять, как исправить урон, нанесенный этой принцессой, а та явилась домой, равнодушно приняв информацию, что их компания потеряла кучу денег. По ее, черт возьми, вине. Пурит отомстила за свою подружку так, что оставалось лишь проклинать за находчивость. У Клариссы была призрачная надежда, что на этот раз отец примет меры, но он вновь предпочел спихнуть большинство проблем на нее, а что же до своей старшей дочери… Не прозвучало ни одного упрека или укора. Он не повысил на нее голос и не наказал. В общем, сделал вид, будто все совершенно в порядке, а Кларисса едва не дымилась от негодования и несправедливости. Как такое может быть? Беатрис снова творит что хочет, приходит домой когда вздумается, наносит урон компании и выходит сухой из воды? Ее даже не отчитали за это. Да по какой причине ей позволена такая вольность? На эти вопросы Кларисса, видимо, никогда не найдет ответы.
Но апогей абсурда в жизни Клариссы случился за два дня до этого. Союз Виктории и Маркоса. Странно получилось. Еще месяц назад Виктория тряслась над своей подругой, даже не смотря в сторону Северочеза, а сейчас они с ним встречаются. Не нужно быть гением, чтобы что-то заподозрить. Политический ход? Возможно. Только ходит эта парочка до противного счастливая. Тайные встречи, мол, у них были, а тут решили объявить о своих отношениях всей школе. Примечательно в этом то, что Темо удивилась вместе со всеми, а значит, ничего не знала.
Кларисса спокойно стояла на кухне, попивая чай из стакана, оставшегося, кажется, еще с тех времен, когда у нее была полноценная семья. Словно в прошлой и такой далекой жизни. Вдруг она услышала жуткий грохот, заставивший ее поежиться и чуть не пролить на себя чай. Папина принцесса соизволила явиться, и она была чем-то страшно недовольна, раз хлопала дверью с такой силой. Впрочем, не ее дело. Кларисса вздыхает, делая очередной глоток.
– Что ты здесь делаешь? – раздается холодный голос.
Она вздрагивает и оборачивается. Разумеется, это Беатрис. Кто же это еще мог быть? Но, надо признать, интонация у нее иногда была точь-в-точь как у отца.
– Привет, – неуверенно бормочет Кларисса в ответ, не зная, что предпринять. Не хочется нарваться на неприятности. Она едва не заикается, когда выпаливает: – Я сейчас уйду.
– Засунь себе свое приветствие в задницу, Клэри, – произносит Беатрис довольно грубо и уже разворачивается, чтобы удалиться, как вдруг приглядывается к ее руке и замечает стакан. – Это что?
– Чай, – отвечает Кларисса, не совсем понимая вопроса.
– Мне плевать, что ты пьешь, – закатывая глаза, чеканит психованная особа и подходит ближе, хватая ее за запястье. – Мы же велели тебе не прикасаться к этим вещам.
Слово «этим» она выделяет со свистящим придыханием, словно говорит о каком-то священном Граале или, наоборот, об ужасных и таинственных вещах, которые никогда не должны быть обнаружены человечеством. Кларисса медленно переводит взгляд на свою руку.
Стакан как стакан, что в нем такого? Спрятали бы на чердаке, если он такой особенный.
– На нем не написано, что он неприкасаемый, – не может удержаться от язвительного комментария Кларисса. – И вообще, если его нельзя трогать, то могли бы его просто убрать, чтобы его никто не взял случайно.
– Ох, мы забыли спросить тебя, Клэри. – В притворном раскаянии она прикладывает свободную руку к груди и, усмехнувшись, продолжает с изрядной долей желчи: – Не твое собачье дело, где и что у нас находится, а стакан… Что же, ты права, нечего ему здесь делать.
Беатрис легко вырывает у нее стакан и сжимает его, почти раздавливая. Кларисса видит, как несколько маленьких стеклышек врезаются ей в кожу, оставляя немного капелек крови. У Беатрис глаза сейчас темные от злости, и Клэр подавляет желание съязвить, инстинктивно пятясь назад. Сумасшедшая.
Чокнутая забирает стакан с собой и спускается в подвал. Она поднимается на кухню снова за десятком разных кружек, прихватив с собой парочку тарелок. Кларисса не спрашивает зачем, сдавленно дыша от страха, который испытала, глядя в глаза этой словно чужой девушки. А потом она слышит выстрелы из подвала. Один за другим. Кларисса позволяет себе спуститься и посмотреть только тогда, когда Беатрис наконец успокаивается и уходит в свою комнату с мрачной, но немного безразличной улыбкой, будто она все эмоции потратила там, внизу, ведя настоящий бой. Кларисса спускается и видит кучу осколков, но самое главное – стакан, разбитый, судя по всему, самым первым. Она аккуратно собирает то, что от него осталось, воровато озираясь, опасаясь, что кто-то может стать свидетелем этого, и забирает как одну из памятных вещей о том времени, когда она, как ей кажется, была любима.
Любопытна реакция Беатрис. Маркос – парень мягкий и неконфликтный. Чем этот слюнтяй и подкаблучник может угрожать? Кларисса не понимала, почему та злится. По привычке? Просто потому, что это касается Пурит? Вряд ли. Должны быть причины. Неизвестно какие, но вот что вызывает недоумение: значит, когда Виктория принесла их компании проблемы, папина принцесса лишь пожала плечами, а когда Виктория стала встречаться с парнем, Беатрис расстреляла часть посуды, явно представляя кого-то на месте этих несчастных чашек. Но почему? Что у нее за странные приоритеты? Лучше б о деньгах так думала, это бы хоть принесло пользу. Кто знает, что на уме у психопатов? Чего ради пытаться их понять?
Звенит будильник в комнате Беатрис, вырывая ее из пучины мыслей. Время спокойствия закончилось, здравствуй, новый день, полный бессмысленности. Кларисса надевает черную блузку, аккуратно проводит расческой по русым волосам, подмечая, что те немного отросли, и ждет, когда ее высочество соберется и будет готово к отбытию в школу. Обычно это занимало достаточное количество времени. Беатрис могла проторчать в душе час, а то и все полтора, а от вопросов отмахнуться, сказав, что задумалась. Она могла в последнюю секунду перед выходом пойти наверх и переодеться или решить, что ее прическа недостаточно идеальна и ее срочно необходимо переделать. Никогда не торопилась, ни о чем не волновалась, но, надо признать, в школу они еще ни разу не опаздывали. Однако несколько раз им приходилось гнать на машине с такой скоростью, что это было больше похоже на попытку самоубийства.
Неожиданно дверь открылась, и в комнату зашла Беатрис. Она всегда выглядела идеально и сейчас стояла в красной блузке с глубоким вырезом, открывающим вид на ее ключицы, в узком черном пиджаке и плотно сидящих брюках, подчеркивающих бедра. Ее вид был почти вызывающим, но не настолько, чтобы упрекнуть в развратности. Этим утром было в ней и нечто иное, делающее ее похожей на человека, а не принцессу с картинки. В данный момент она стояла без привычного макияжа, волосы не были уложены, а сама она казалась сонной и такой… обычной. Уголки губ Клариссы едва заметно приподнялись. Она встала с кровати, полагая, что они поедут в школу.
– Задумалась, Клэри? – поинтересовалась Беатрис чуть охрипшим голосом. – Не знала, что ты умеешь.
– Иначе бы мне не доверили документы, – спокойно парировала Кларисса и, еще раз окинув ту взглядом, полюбопытствовала: – Ты собираешься идти в таком виде?
– А тебя что-то смущает? – вскинув брови, с почти игривой улыбкой спросила Беатрис.
Эмоции. Она сейчас была так похожа на себя прошлую, что у Клариссы болезненно екнуло сердце, но, будто придя к той же мысли, девушка вмиг подобралась:
– Я пришла сюда не за тем, чтобы обсуждать с тобой свой гардероб.
Теперь они точно опоздают. Вздохнув, Кларисса опустилась обратно на кровать, приготовившись внимательно слушать очередной «великий» план.
– Это касается Темо, – торжественно произнесла Беатрис. Клэр едва сдержала смешок. Нет никакой интриги в том, что жертвой в очередной раз станет она. – У нее, оказывается, есть дневник.
– И что? – спросила Кларисса, мысленно гадая, как она вообще об этом узнала и откуда получила информацию. – Предлагаешь обыскать ее сумку и шкафчик?
– Еще скажи, что ее саму, – фыркнула Беатрис, очевидно позабавленная этой версией, и насмешливо добавила: – Ты такая глупая. Разумеется, нет. Мы не будем устраивать обыск. Хотя если у тебя есть такое желание, то я не стану осуждать.
– Тогда что? – нахмурилась Кларисса, проигнорировав последнее предложение. – Какой план?
– Я подкупила одного человека, – невозмутимо поведала Беатрис, словно болтала о погоде, а не о предстоящем буллинге. – Он передаст дневник, и мы прочтем его в школе.
– Очень увлекательно. – Скептицизм в голосе Клэр можно было потрогать руками. Она не могла понять, зачем им нужна какая-то тетрадка. Интересно, должно быть, читать, как кто-то поел, посмотрел фильм или погулял с подругой. Темо не похожа на человека с увлекательной жизнью. – Что ты надеешься там увидеть?
– Да какая разница, – пренебрежительно махнула рукой Беатрис. – Тот человек должен оставить дневник в коридоре, чтобы его обнаружили после ланча. Мы будем идти из столовой, и я будто случайно замечу бесхозный предмет. Возьму его, обозначу владельца и начну читать перед собравшейся толпой. Твоя задача – удержать Темо.
Подло и низко. Но кто Кларисса такая, чтобы говорить об этом? Разве ее мнение учитывается? Принимается к сведению? Нет. Лучше молчать.
– Темо стоит понять, что ее историю писал Кинг, а не Кэрролл. И она сама скорее подобие Кэрри, а не Алисы[9], – протянула Беатрис с холодным блеском в глазах. Вылитая психопатка, как только не замечает никто вокруг? Она равнодушно и безразлично обрекает девчонку на унижение, наказывая ее за дружбу с одной богатой выскочкой. – Так что ей полезно столкнуться с реальностью, в том числе и с тем, что ее рыцарь без коня и без доспехов не поспеет вовремя.
– Пурит догадается, что это сделала ты, – осторожно подметила Кларисса. Нет, ну не могла же Беатрис быть настолько самоуверенной, чтобы не учесть этого? Или она считает Викторию настолько недалекой? – Это плохая идея.
– Закрой рот, – бесцеремонно посоветовала Беатрис. Она твердой походкой направилась к двери и, остановившись, добавила: – Мне плевать, нравится тебе это или нет. Твоя задача – следить, чтобы святоша не сбежала. Поплачешь над своими моральными принципами дома, Клэри.
Господи, опять придется участвовать в каком-то театре абсурда. Невольно. Вся жизнь под этим лозунгом. Ударить бы Беатрис по ее хорошенькому лицу хоть раз, стереть чертову насмешку, увидеть стекающую по губам кровь. Как же порой хотелось схватить папину принцессу за волосы и приложить головой о стену со всей дури, но нельзя, к сожалению. Только пальцем тронь. И отчего Пурит не сделает хоть что-нибудь? Защитница. Как же. Вечно бросает свою подругу, а потом приходит в самый распоследний момент с таким пафосным видом, что лишь оркестра на заднем плане не хватает. Беатрис и Виктория. Если посмотреть, они в чем-то похожи: эгоистичные, избалованные и надменные дрянные девчонки. Только в одной хорошие чувства остались. Вот и вся разница на самом деле.
Остается лишь верить в лучшее. Кларисса вздыхает, подхватывает сумку с пола и спускается вслед за Беатрис. «Надеюсь, сегодня никто не умрет».
Глава 7. Кристен Элизабет Темо
Бывают дни, когда сама судьба посылает нам знаки в надежде донести до нас нужную информацию и оказать посильную помощь. Иногда нам нужно остаться дома, чтобы не навлечь на себя неприятности или не столкнуться с ужасным разочарованием. Всегда ли мы внимаем этим подсказкам? Опаздывая куда-то, разве мы думаем о том, что, может, нам вообще не стоит туда идти? Всегда ли нас опутывает липкое чувство тревоги, словно шепчущее нам: «Что-то должно пойти не так», – и если да, то всегда ли мы его слушаем? Нет, обычно человек списывает все на плохой день или собственную несобранность. Если вы трижды пропустили нужный вам автобус, вам в тапки нагадил кот, а затем вы еще застряли в лифте, то стоит как минимум задуматься, а как максимум – остаться дома.
Утро Кристен началось не с кофе, а с крика: «Боже, я опаздываю в школу!» Она судорожно бегала по комнате, одновременно собирая вещи, неуклюже одеваясь и пытаясь дозвониться до подруги. По какой-то причине будильник, до этого прекрасно работавший, не прозвенел, и девушка только чудом проснулась, пусть и поздно, но с возможностью успеть на занятия. Теперь она спешно жевала тост, проклиная чертов будильник. Разбираться в причинах, почему тот вдруг вышел из строя, не было времени.
До Вики удалось дозвониться спустя десяток безуспешных попыток. И, к полному разочарованию Кристен, подруга ничем не могла ей помочь. У нее имелись не терпящие отлагательств дела. Они смогут встретиться лишь после второго или третьего урока. Звезды сошлись не в пользу Кристен: добираться придется своим ходом. Обычно Вики заезжала за ней на своей машине, однако именно в этот день по закону подлости та оказалась занята. Хотя правильнее подметить, что в последнее время она была занята почти всегда. С тех пор, как у нее появился парень.
Когда Кристен узнала, что Виктория встречается с Маркосом, то сперва подумала, что это шутка. Ничто не предвещало, но неожиданно случилось. Подруга рассказала ей об этом как о свершившемся факте, чем ввела в неподдельный ступор. Как? Когда? Почему? Возникло множество вопросов. «Любовь», – ответила Виктория так, будто это все объясняло. «Черта с два», – хотела сказать Темо. Она могла быть наивной, но уж точно не тупой. Если Виктория скрывала отношения, значит, у нее были причины. Может, она боялась осуждения? Кристен стоило ее поддержать, а не возмущенно открывать и закрывать рот, но как еще она могла отреагировать? Это было в высшей степени неожиданно и неправдоподобно, о чем она не преминула сказать. Потом ее замучила совесть. Что она за подруга такая? Кристен нашла в себе силы выразить радость, обнимая Викторию и принимая ее выбор, но в душе все равно ощущала обиду. Потому что Вики ей ничего не рассказала, потому что утаивала важную информацию, потому что не доверяла ей. И это оседало некой горечью внутри, хоть Темо и пыталась подавить в себе эти чувства.
В школу девушка в итоге пришла с опозданием, но, к счастью, учительница не заметила ее отсутствия или не обратила внимания. Сложно понять. Здесь никогда не ругали за то, что кого-то нет на уроке, или за то, что ученик опоздал. Потому ли, что все здесь богатые наследники и часто уезжают по делам, или, быть может, потому что всем безразлично – она не знала, но сейчас это сыграло ей на руку. Она спокойно села на свое место и выдохнула.
Кристен задумалась над тем, что в последнее время родители были слишком заняты, работая практически без выходных. Когда последний раз они вообще собирались вместе? Наверное, месяца три назад. А когда она их видела? Возможно, неделю назад. Родители уходили рано утром и возвращались поздно ночью. Их успевала застать только старшая сестра, Кассиопея, да и то далеко не всегда. Вот сегодня Кристен опоздала в школу, а кто об этом знает? И не вспомнить, когда последний раз родители ее ругали или хвалили за что-то. Папа работал в Центральной дирекции уголовной полиции, и его могли вызвать даже в выходной, а мама была востребованным хирургом. Раньше, когда Кристен еще являлась младшей в семье, они ездили на пикник за город, смотрели фильмы по вечерам или играли в настольные игры. Когда появился пятый ребенок, им стало не хватать денег, и пришлось искать дополнительные источники заработка. Сперва им помогал старший сын, но когда он уехал учиться, в бюджете снова образовалась дыра, и сейчас они вынуждены работать на износ.
Погрузившись в размышления, девушка даже не заметила, как пролетело два урока.
Кристен, как и большинство ребят, выходила из столовой. Подруга прислала СМС, что почти освободилась, и это вмиг вызвало улыбку на лице. Она чувствовала себя гораздо безопаснее рядом с ней, чем в одиночестве, и мысль, что они скоро встретятся, позволила ей немного расслабиться. Но запомните: жизнь ударяет вас тогда, когда вы теряете бдительность.
За спиной слышатся шаги, но девушка не обращает на них внимания и спокойно идет дальше. Над ухом раздается знакомый смешок, через секунду кто-то сильно толкает ее в спину, и она падает. Рухнуть со всего своего роста на пол – это достаточно больно. До ее слуха доносится хохот ребят, которые до этого шли по своим делам, а сейчас обернулись на звук и смеялись от самого факта ее падения. Ведь это так весело, когда кто-то теряет равновесие и земля притягивает несчастного в свои объятия. Гравитация, бессердечная сука[10].
Темо приподнимается, медленно вставая на ноги, и морщится от неприятных ощущений. На нее внимательно смотрят окружающие, будто на диковинную зверушку в зоопарке. И молчат. Она не знает, кто ее толкнул, но грохот привлек к ней слишком много ненужного внимания.
Кристен собирается уйти, пока никто не придумал какую-нибудь очередную пакость, как вдруг ее взгляд падает на подоконник, где лежит серая, ничем не примечательная тетрадка с наклеенной звездочкой посередине. Она сглатывает. Сложно не узнать то, что видишь почти каждый день, но почему ее дневник здесь? Каким образом он попал сюда? Она качает головой и делает шаг в направлении подоконника, чтобы вернуть свою вещь, но не успевает.
Беатрис Бьен замечает тетрадку и оказывается гораздо быстрее.
– Ты, Темо, ведешь дневник? – насмешливо интересуется она спустя несколько секунд изучения находки. – Неосмотрительно оставлять его здесь. Тем более с твоим ограниченным бюджетом.
Ребята смеются. Кристен не собирается ждать развязки. Она поворачивается, чтобы уйти, но ее тут же хватают чьи-то руки сзади, не давая сделать даже шага. Кларисса, конечно же. Стоило смотреть по сторонам и предвидеть нечто подобное.
– Народ всегда ждет хлеба и зрелищ, – торжественно произносит Беатрис, привлекая внимание всех присутствующих. – Мы уже ели, а ответственность за развлечения взяла на себя Темо. Как вам идея прочесть то, что я держу в руках?
Никогда до этого ей не было так страшно, как сейчас. «Она не может. Это подло и низко даже для нее», – размышляет Кристен. А все остальные? Неужели они согласятся на подобное? Это уже чересчур. Реальность безжалостна. Ребята поддержали идею Бьен. Им, судя по всему, совершенно плевать на моральные стороны этого вопроса и чувства одной девушки.
Кристен пытается вырваться. Она замечает, как Беатрис наблюдает за ней, будто за копошащимся насекомым, которое выжило по нелепому стечению обстоятельств и теперь барахтается в попытке выбраться. Кажется, ей не так интересен дневник, как ее реакция.
– Бедная Темо, – притворно печальным тоном сетует Беатрис, качая головой, наигранно сочувствуя. – Должно быть, тебя мало кормили в детстве.
– Вы не имеете права меня удерживать, – сердито бурчит Кристен, высоко вскидывая подбородок в нелепой попытке спрятать собственный страх.
– Ты к Клэр на «вы»? Я лично к тебе даже пальцем не притронулась, – фыркает Бьен и, на секунду задумавшись, насмешливо протягивает: – Расскажешь нам, что еще я не могу?
Кларисса, видимо, опасаясь очередной попытки побега, сжимает ее руки сильнее, чем прежде. И зачем только? Она и до этого ничего не могла поделать, а теперь у нее синяки останутся. «Почему никто не поможет мне? Хоть кто-нибудь может вмешаться? Достаточно одного человека».
– Помогите мне! – кричит Кристен в отчаянии, решив, что стоит попытаться воззвать к их совести. – Пожалуйста. Это аморально. Помогите!
Но вместо помощи услышала лишь сардонический смех.
– Никто не поможет тебе, Темо, – ласково сообщает Беатрис. Лицо ее искажает ухмылка. – Твоей подружки здесь нет, а всем остальным плевать, что с тобой будет. Я окажу тебе услугу и раскрою глаза. Я могла бы прямо сейчас забить тебя ногами – и ни один из этих людей не вмешался бы. Более того, они бы соврали твоей драгоценной Виктории, что с тобой приключился несчастный случай. Упала с лестницы, например. Ты ведь такая неуклюжая, правда? Постоянно спотыкаешься и падаешь. Клариссе даже приходится тебя удерживать от страстных объятий с полом.
– Ты врешь! – восклицает девушка, не веря, что это правда. Уж с Бьен станется соврать. Сейчас она искусно играет на публику, и каждое ее слово, четко выверенное и насквозь лживое, имеет двойное, а то и тройное дно.
– Нет, я тут единственная, кто говорит тебе правду. Однажды ты это осознаешь, – сообщает Беатрис с безразличием в голосе.
Кристен не воспринимает ее слова всерьез. Если Беатрис верит в то, что говорит, то она ошибается. Кто-нибудь из этой толпы сообщил бы правду, уличил бы Бьен в обмане или вмешался. Просто сейчас они не видят угрозы ее жизни. Вот и все. А девушка тем временем открывает тетрадь, пробегая глазами по тексту.
– «Мне так одиноко порой. И я часто думаю, правильно ли сделала, что согласилась пойти в эту школу. Мне здесь не место».
Беатрис начинает читать ее дневник так, словно участвует в театральной постановке. Она меняла выражение лица, тембр голоса, жестикулировала и, конечно, не стеснялась комментировать:
– Скажу тебе откровенно, Кристен. Ты сделала ужасный выбор, и я рада, что в твоей светлой головке появилась мысль об этом.
Толпа смеется. Никто, кажется, и не думает вмешаться. Все стоят в ожидании продолжения.
– «Моя лучшая подруга Вики начала встречаться с Маркосом», – продолжает читать Беатрис как ни в чем не бывало. – «Я не понимаю, почему это случилось. Она не питала к нему положительных чувств, я думала над этим все выходные, и мне кажется, что это шутка. Вики нравится разыгрывать меня, но на сей раз у нее не получилось. Скорее Бьен начнет называть меня по имени, чем Вики сойдется с Маркосом».
Толпа хохочет пуще прежнего. Девушка отчетливо осознала: ей никто не поможет. Она оставляет бесполезные попытки вырваться. Какой в этом смысл? Кристен молчит, сжимая кулаки от злости, бессилия и обиды.
– О, ты во мне сомневалась? Как ни странно, но я помню, как тебя зовут, – насмехается Бьен, подходя к ней ближе. – Темо, мне жаль, что она выбрала не тебя. Хотя подожди. Любой встречался бы с кем угодно, если альтернативой являешься ты.
Толпа смеется и даже аплодирует. Кристен заметила, как глаза Беатрис вспыхнули, но непонятно отчего. Та радуется? Злится? У этой девушки редко горели глаза, они по большей части оставались пустыми, но сейчас Кристен видела в них жизнь, какие-то проблески эмоций, но каких?
– Ты, Темо, ужасно наивна. Твой дневник – сплошная ересь, – спокойно произносит Бьен, глядя будто сквозь нее. Она захлопывает тетрадь и швыряет ее на пол, – В жизни не бывает «и жили они долго и счастливо».
– Если мы не живем для чего-то, мы умрем ни за что[11], – цитирует Кристен, и ей становится немного жаль Беатрис. Потому что как бы мир ни был несправедлив и жесток, он все еще прекрасен, и остается лишь посочувствовать тем, кто этого не замечает. – У меня есть надежда на светлое будущее.
– Только надежда у тебя и есть, – хмыкает Бьен, но без особого энтузиазма, словно задумавшись о чем-то своем. – Ты цепляешься за эту веру, думая, что это спасет тебя, но жизнь еще не раз разочарует. Не строй иллюзий, иначе в конце концов это тебя разрушит.
– Тогда я скажу за это спасибо, – улыбается Кристен. Она верит в то, что говорит. И никакая Беатрис не способна поколебать это. – Happiness can be found even in the darkest of times, if one only remembers to turn on the light[12].
– Иронично, – усмехается чему-то понятному лишь ей одной Бьен. – Прячься за своими книгами, если угодно, но однажды тебе все равно придется столкнуться с реальностью. Считай это первым уроком.
Находиться в центре внимания неприятно. Темо с трудом берет себя в руки, поднимает взгляд на Беатрис и натянуто улыбается. Кларисса уже не держит ее, отступая в сторону. Кристен уже собирается что-то сказать – возможно, о том, насколько это был отвратительный поступок, – но вдруг слышит знакомый голос в конце коридора.
– И что тут за столпотворение? – интересуется Виктория и, вскидывая бровь, шутит: – Я задержалась всего на два урока, ребята, а вы уже меня встречаете?
– Да, Пурит, ковровую дорожку постелить не успели, – язвит Беатрис и закатывает глаза. – Можешь вернуться еще через пару часов, чтобы мы это исправили. Оркестр заказать нужно?
– Закажи, Бьен, если у вас еще остались деньги, – насмешливо парирует Вики и, наконец замечая Кристен, направляется к ней.
Ребята расступаются, давая ей дорогу. Наконец-то этот кошмар закончился. Темо хочется уйти отсюда как можно скорее. Она не может больше чувствовать на себе эти презрительные взгляды. Никто не помог ей; пусть Бьен ничего не сделали ей физически, но это все равно было ужасно унизительно, а они просто стояли и слушали. Все закончилось, а их смех до сих пор стоит у нее в ушах.
– Что он здесь делает? – Виктория замечает дневник и аккуратно поднимает его с пола. Она наконец понимает, почему здесь такая толпа. – Крис?
– Я не знаю, – тихо бормочет Кристен. Ей ужасно неловко. Напряжение, которое она испытывала все это время, потихоньку рассеивается, и она начинает дрожать от пережитого.
– Это же ты, Беатрис, – шипит Вики. Она хмурится, поворачиваясь к Бьен. – Ты подкинула его сюда!
– Естественно. Еще в чем-то обвинить хочешь? Может, в том, что я твой йогурт с утра съела или любимую кружку разбила? А может, подругу твою лично на предмет сторонних вещей обыскала? Ты не стесняйся, – саркастично протягивает девушка.
Тишину, возникшую после этих слов, прерывает неожиданный кашель Клариссы. Бьен поворачивается к ней, окидывая нечитаемым взглядом, и безразлично пожимает плечами:
– Я была в столовой вместе со всеми, а дневник… Кто знает, может Темо выронила его по пути.
– Ты знала, что примерно в это время все будут возвращаться на занятия и кто-то непременно заметит тетрадь, и ты сделала вид, будто случайно его обнаружила, – озвучивает выводы Виктория, ее руки сжимаются в кулаки, явно чтобы не ударить Бьен. – Но это ты подкинула его сюда.
– Я? Кажется, у тебя помешательство. – Беатрис почти натурально разыгрывает удивление на предъявленные ей обвинения, и Кристен могла бы ей поверить, но в последней фразе услышала нотки тщательно скрываемого ехидства. – Мне лестно, что ты так оцениваешь мои умственные способности, но приписывать подобное – уже чересчур. По-твоему, я похожа на вора, что рыщет по чужим сумкам в поисках злосчастных тетрадок? Или ты полагаешь, это настолько интересное чтиво, что все только и мечтают его заполучить? Ничего там нет. Секретики не прельщают, сахара столько, что скорее разовьется диабет, а здравый смысл у нее умер в мучениях, если вообще когда-либо рождался. И я бы распечатала дневник, чтобы всем хватило. У меня нет привычки разбрасываться вещами. А Темо стоит быть аккуратнее.
И как же правдоподобно звучали ее слова. Бьен – великолепная актриса. Очень достоверная игра. Собравшихся ребят она точно убедила. В ее голосе проскальзывало и изумление, и искреннее недоумение. Она не виновата и вообще мимо проходила, и дневник тоже не она брала. Кристен могла бы ей поверить, если бы не знала ее. Она казалась честной, открытой и невинной, несмотря на внешний вид. Но было то, что выдавало эту девушку в большинстве случаев, нужно лишь приглядеться, – глаза. Они всегда были пустыми, как и сейчас. «За красивыми глазами скрывается дьявол. За красивыми словами паутина из лжи и обмана», – думает она. От нее веет опасностью, и Темо ничуть ей не верит.
– Она его даже не брала! – возмущается Вики и задыхается от этой вопиющей наглости. – И если ты рассчитываешь выйти из этого победительницей, то сильно ошибаешься!
– Ты уже ее вещи проверяешь? – уточняет Беатрис и, взмахнув рукой, язвительно протягивает: – Будь добра, избавь нас от подробностей. Что же насчет победы… На твое имя не претендую, дорогуша. Слишком сомнительное соседство с именами Кадм и Пирр[13]. Можешь гордиться, что ходишь со щитом[14].
Она разворачивается и уходит, оставляя последнее слово за собой. Ребята, поняв, что шоу окончено, разошлись по кабинетам.
Вики обнимает Кристен, медленно гладит ее по голове и шепчет, что она рядом. Она умеет быть чуткой и понимающей. Сейчас эти качества кажутся незаменимыми. Темо не замечает, как начинает плакать, избавляясь от накопившихся эмоций. Подруга молчит и не задает вопросов. Она прижимает ее к себе, даря долгожданное чувство безопасности. Кристен больше не одна.
Иногда нам нужно следовать знакам, которые посылает нам судьба, чтобы не оказаться в неприятной, а порой и ужасной ситуации. Нужно было остаться дома, чтобы избежать проблем. Теперь поздно, и переиграть назад не получится. Бедная, наивная девочка, что сейчас льнет к подруге в поисках защиты и утешения. Разве знает она, что будет дальше? Догадывается ли, что ее вера в лучшее – не более чем блажь, которая вскоре рассыплется и развеется по ветру? Нет, не будем ее разубеждать, хотя, пожалуй, поставим Беатрис «отлично» за старания. Развенчивание мифов и разрушение чьих-то надежд – дело нелегкое. Пять с плюсом, Бьен, за неустанные попытки.
Глава 8. Виктория Эбигейл Пурит
Быть хорошим или плохим другом – это такой же выбор, как и все остальное в жизни. Все зависит от вашей вовлеченности и прилагаемых усилий, поскольку любые отношения требуют того, чтобы в них вкладывались.
Недостаточно называть себя другом, нужно оправдывать это звание, иначе это начнет походить на паразитизм или сосуществование.
Хотите быть настоящим другом, а не фальшивым? Искренне заботьтесь и думайте о другом человеке, а не только о себе. Виктория являлась примером не самой лучшей подруги. Виной ли тому воспитание или длительное одиночество вкупе с неумением выстраивать здоровые отношения, неизвестно. Что выросло, то выросло. Человек, совершающий поспешные действия, упрямый, видящий только одну точку зрения, свою, как исключительно верную. Вы можете быть уверены в том, что подобный индивид не бросит вас в какой-то момент ради собственных идей и планов? Во всем нужно знать меру.
Здоровый эгоизм предполагает заботу о себе без ущерба окружающим людям. Человек не ставит себя выше других и учитывает интересы родных и близких. При эгоцентризме люди не признают чужого мнения, для них его попросту не существует. Интересы они учитывают в первую очередь свои и об остальных либо думают в последнюю очередь, либо не думают вовсе. Себя они ставят выше прочих.
Никогда не поздно научиться жить по-человечески. Виктория задумалась о том, что, возможно, что-то сделала не так. Не сейчас, а гораздо раньше. Сложившаяся ситуация явно была следствием ошибок.
Ажиотаж вокруг Кристен не стихал, наоборот, набирал обороты. Пурит полагала, что во всем виновата Бьен, но, как показала практика, дело было не только в ней. Попустительство, невмешательство взрослых, жесткость других ребят и, ладно, ее собственные самоуверенность и недальновидность. Они учились в одной школе, а она ничего не знала об издевательствах. Шутки – это одно, но унижения – совсем другое. Ее подругу чуть ли не травили прямо у нее под носом, а она не заметила.
В последнее время у нее было мало времени, и, к удовольствию ее отца, она много внимания уделяла парню, практически не общаясь с Кристен. Виктория чувствовала бессильную злость, обиду и усталость. Ей пришлось приложить некоторые усилия, чтобы влюбить в себя этого парня.
За своими заботами и проблемами она совершенно забыла о Беатрис и о том, что подруге требуется защита. Теперь Пурит ощущала некую ответственность за произошедшее. Не успела, не была рядом, не помогла. Опоздала. Все это можно было предотвратить. У нее было время и было предостаточно возможностей, но она предпочла бессмысленные препирательства с Бьен, самобичевание по поводу того, что отец заставляет ее – о ужас! – заниматься делами, и злость с пассивной завистью по поводу успехов Беатрис. Лучше задуматься поздно, чем никогда, да?
Виктория еще не чувствовала себя виноватой, только забытая и глубоко спрятанная совесть скреблась на задворках сознания, пытаясь достучаться до эгоцентричного разума. И до девушки доходили лишь слабые отголоски этого душераздирающего крика бессильной и слабой совести, но даже эти попытки внесли разлад и сомнения в ход мыслей самоуверенной Пурит, заставив ее зябко пожать плечами и хотя бы задуматься над тем, что она, возможно, сделала что-то не так и – какой шок! – была не права.
Сложившаяся ситуация ей не нравится, но она не может отмотать время назад. Черт! В этом есть доля ее вины, немного, но чего уж теперь жалеть? Больше волнует другой вопрос. Откуда Бьен взяла дневник? Вряд ли Беатрис настолько одержима, что пробралась в квартиру Темо, а это значит, что тетрадь ей кто-то передал. Логично предположить, что этот человек живет в квартире с Кристен. Виктория сразу отмела родителей, но был старший брат… как там его? Кристоф? Кристофер? Впрочем, неважно, он слишком взрослый для этого, к тому же он учится в военном колледже и может вообще не знать о существовании Бьен. Кто еще? Кеннет? Слишком юн. Ему едва одиннадцать исполнилось, хотя… Стоит приглядеться. Кимберли? Вот уж совсем не смешно, ей лет семь. Кто остается? Кассиопея, старшая сестра Кристен. Да, помнится, она крайне завидовала тому, что не она учится в престижной школе. Могло ли это послужить причиной? Вполне. Люди предавали и за меньшее.
Виктория переводит свой взгляд на притихшую подругу, подмечая чуть опухшие глаза, высохшие слезы и все еще дрожащие руки. Истерика случилась позднее, что неудивительно, поскольку девушка держалась все это время, не позволяя никому из этих уродов увидеть ее слабость. Как поступить? Если бы она не болтала с Маркосом, которого ей так «вовремя» подсунул отец, то была бы рядом и этого бы не случилось.
Беатрис с каждым разом заходит все дальше и дальше. Она, кажется, уже и не видит границ из-за своей вседозволенности. Знает, что никто ее не накажет: ни учителя, ни директор, даже ее чертов отец не приструнит. Виктория уверена в том, что дневник там оказался не случайно. Она его либо сама туда положила, либо его кто-то подбросил. Затем она разыграла сцену, а эта куча придурков ей, естественно, поверила. И теперь она в их глазах несчастная жертва обстоятельств, которую чокнутая Вики злостно обвинила. Хороша чертовка, надо признать. Жаль, что она сама не столь дальновидна и сперва высказалась, а затем уже осознала, как это выглядело со стороны.
Пурит влиятельнее, одно ее слово – и Бьен ждет взыскание и месяц наказаний в школьной библиотеке, да только Виктория пока лишь дочь своего отца, ничего из себя не представляющая, и указывать никому не может. Бесит. Пока она занята этим глупым мальчишкой, Беатрис ходит по школе как гребаная королева. Откуда столько спеси у вчерашних торговцев?
Раньше все казалось простым: она богата и может все. Сейчас пришло осознание, что она никто без помощи отца. Даже школьницу тронуть не смеет без его позволения. Может, послать батеньку к черту? Все равно у него нет других наследников, кроме нее, и он не посмеет лишить ее прав. Ей необходимо поставить Беатрис Бьен на место, хотя бы ради Кристен. Что ее жизнь значит без подруги? Снова сплошная рутина, наполненная одиночеством.
– Кристен, – заметив, что подруга успокоилась, говорит Виктория, – тебе лучше?
– Вроде, – неуверенно пожимая плечами, отвечает та и выглядит действительно неплохо. Во всяком случае, ее больше не трясет, как пять минут назад. – Спасибо.
– Не стоит, – отмахивается девушка и заговорщически шепчет: – Думаю, нам пора устроить вечеринку на двоих.
– Вики! – возмущается Темо. – Сейчас уроки. Ты только недавно пришла в школу. Мы не можем просто взять и уйти.
– Можем, и уже уходим. – Виктория с улыбкой наблюдает за тем, как строгость на лице подруги сменяется растерянностью.
– Разве у тебя не будет проблем? – задумчиво уточняет Кристен. В школе существовало определенное количество допустимых прогулов.
– Брось, всем плевать, тем более я – Пурит, – парирует она наигранно гордо. – Мы давно не проводили время вместе. Посидим, посмотрим кино, будем есть всякую дрянь. Нам будет так весело вдвоем.
– Звучит заманчиво, – улыбается Темо, принимая поражение, но тут же хмуро добавляет: – Это только потому, что я плохо себя чувствую. В ином случае мы бы остались.
– Конечно, ангелочек, – смеется Виктория, левой рукой заправляя за ухо прядь упавших на лицо волос. – И вовсе не потому, что сама хочешь прогулять. Кстати, мы идем к тебе.
– Почему? – удивляется Кристен. – Мы ведь всегда отдыхаем в вашем фамильном особняке. Ты говорила, что это лучше, чем ютиться у нас.
– Считай, что я передумала. У отца сегодня деловые партнеры, – врет она и невинно продолжает: – А твоим родителям я уже прислала сертификаты в ресторан. Якобы они выиграли их в лотерею.
– Вики! – возмущается девушка, останавливаясь, чтобы посмотреть ей в глаза. – Зачем? Тебе обязательно каждый раз устраивать шоу?
– Обязательно, – подтверждает Виктория. Она показывает язык и, подмигнув, добавляет: – К тому же наблюдать за твоей реакцией очень весело.
Подруга пытается ее ударить, но Пурит легко уворачивается. Они идут, переговариваясь, к школьной парковке, где припаркована ее машина.
– Нам нужно заехать в магазин, – сообщает Виктория, привлекая внимание Кристен. По большей части задумка с подарками – это повод, чтобы поговорить с каждым Темо в доме. – Не идти же в гости с пустыми руками.
– Не надо, – смущается подруга. Она не любила жить за чужой счет, но Пурит нравилось тратить деньги. – У нас все есть.
– Охотно верю, – фыркает Виктория и закатывает глаза. – Я могу себе это позволить. Легко быть щедрой, когда у тебя есть деньги.
– Мне неловко, – признается Кристен. Она вздыхает и сдается, зная, что спорить бесполезно. – Только не бери слишком дорогое.
Пурит послушно кивает, отмечая про себя, что понятия о том, что дорого, а что нет, у них совершенно разные и подруга не уточняла, по каким критериям нужно оценивать. Соответственно, она может купить что угодно.
Также она размышляет о Беатрис. Какую цель она преследовала, прилюдно унижая Кристен? Самоутверждение? Возможно, как приятный бонус, но не конечный результат. Демонстрация власти? Вероятно. Показать, что она может безнаказанно чморить подругу Виктории? А может, Беатрис психопатка, которой нравится издеваться над другими? Сомнительно, учитывая ее интеллектуальные способности. Нет, тут явно был какой-то план. Она все предугадала и все предусмотрела. Для обычного унижения слишком продуманно. Но тогда чего она хотела? Пурит немного нервировало то, что она не совсем понимала, что происходит. Однако сейчас нужно сосредоточиться на выяснении личности предателя, об остальном она поразмыслит позже.
Виктория – друг посредственный, но сейчас она старается стать лучше, чтобы считаться кем-то настоящим. Поаплодируем ее начинаниям, потому что она впервые не так зациклена на Бьен и уже немного думает о подруге. Определенно успех для такого эгоцентричного человека. Посмотрим, получится ли у нее в дальнейшем стать подругой, а не фальшивкой, коей она является ныне. Зваться другом может каждый, а вот быть им на самом деле получается не у всех.
Глава 9. Кристен Элизабет Темо
Иногда в нашей жизни плохие моменты случаются не потому, что мы этого заслуживаем. Вовсе нет. Ведь даже в сказках судьба героев нелегка и наполнена испытаниями. Так чего ожидать от реальности?
Все, что есть у некоторых людей, – это надежда и вера в лучшее, что когда-нибудь они, как и принцессы из мультика, получат свой счастливый конец. Так и живут, преодолевая трудности, все ожидая принца не белом коне, который их спасет. Наивные слюнтяи, даже жалко их немного. Хочешь чего-то добиться в жизни? Строй свое светлое будущее сам, никто не сделает этого за тебя.
Мир не делится на черное и белое, а вся эта извечная борьба бобра с ослом – это не более чем фикция.
Жизнь нередко дает нам уроки, и чаще всего неприятности случаются именно с хорошими людьми – возможно, чтобы проверить их, а возможно, чтобы разбить их розовые очки, если те излишне радужно воспринимают этот мир. Кристен ощущала некое разочарование. Она действительно верила, что Беатрис не пойдет на такую подлость, как прилюдное чтение дневника, что остальные ребята не станут стоять там и смеяться над ней. Это было гнусно с их стороны, и она до последнего думала, что кто-нибудь точно вмешается, но, кажется, им всем действительно было плевать… Не так. Они наслаждались устроенным шоу, и им было интересно, что будет дальше. Отец всегда учил ее, что нужно оставаться хорошим человеком, и она им являлась и верила в то, что порядочность важнее всего. Добро всегда побеждает, не так ли? Но почему тогда никто не попытался помочь? Если в учащихся есть сострадание, то отчего же они не вмешались? Даже те, кто не смеялся, наблюдали, не сказав и слова в ее защиту.
Отец говорил: «Будь открыта людям, и они откроются тебе». Вот только все отворачивались.
Он учил: «Хорошие люди не отвечают оскорблением на оскорбление и не унижают других». Вот только, оказывается, терпеть издевки молча – это то еще испытание, которое никто не оценит.
Отец твердил, что нужно не сходить с правильного пути, не желать обидчикам зла и всегда верить в лучшее. Сейчас Кристен впервые сомневалась в его словах. Она чувствовала жуткую обиду. За что с ней так? Чем она заслужила подобное отношение? Разве это честно? Девушка отмахивается от этих мыслей, зарывая их где-то в глубине сознания. Значит, все это не зря, так нужно для чего-то. Она верит, что потом точно станет лучше.
Кристен откровенно скучает, пока воодушевленная Вики бегает по торговому центру, куда они заехали, чтобы купить подарки, и периодически подходит к ней, протягивая очередную безделушку со словами: «Тебе нравится?» И прежде, чем она успевает открыть рот или кивнуть, подруга уже бормочет: «Пожалуй, мы это возьмем», – и снова носится как метеор, рассматривая витрины с различными товарами. Хорошо, наверное, когда есть столько денег, что не надо думать о завтрашнем дне.
Кристен замечает и другое: как бы Вики ни улыбалась сейчас, она о чем-то размышляет, и, скорее всего, шопинг отвлекает ее от тревожных мыслей. Они слишком давно знакомы, чтобы она не обратила на это внимание. Только что это за мысли? О чем? План как отомстить?
В тот раз, когда Беатрис отвесила ей пощечину, у Бьен возникли неприятности. Их отец потерял несколько инвесторов и не смог заключить пару важных сделок. Все это тихонечко обсуждали девушки в раздевалке, а Темо услышала. Не надо быть гением, чтобы увидеть связь. Девушка спросила об этом свою подругу, сперва мягко, потом более настойчиво, но та упорно отмахивалась и делала вид, что не имеет к произошедшему никакого отношения. Доказательств не было, но все – и ученики, и Бьен, и Кристен – были уверены, что в этом замешана Виктория Пурит. А кто еще? Это не могло быть совпадением. Бесчестный и гнусный поступок. Разве отец Бьен виноват в поступке дочери? Было ли равноценно за удар по лицу лишать людей средств к существованию? Ударила бы тогда Беатрис в ответ. Темо мысленно возмущалась, но ничего не говорила подруге, поскольку та не признавала свою вину. Если она не желает брать на себя ответственность, то какой смысл пытаться от нее этого добиться?
Единственное, чего Кристен никак не могла понять, так это каким образом у Беатрис оказался ее дневник. Она неведомым путем пробралась к ней в дом? Но даже это не объяснило бы, откуда Бьен вообще о нем узнала. О его существовании знало ограниченное количество лиц. Кажется, не за горами нервный срыв.
Какое счастье, что сейчас они наконец ехали к ней домой после двух часов блужданий по торговому центру. Все из-за того, что Вики не привыкла мелочиться. Кажется, если бы Кристен попросила у нее хлеба, тот был бы испечен лично французским пекарем и доставлен ей в алмазной посуде. Не иначе. Иногда траты доходили до абсурдного, и больше от желания выделиться, нежели от реальной необходимости в той или иной вещи. Нет, подруга знала цену деньгам, но порой ей хотелось продемонстрировать всем, что они у нее есть. Например, однажды она купила галстук Kiton[15] из кашемира с тончайшим шелком, поносила его несколько минут и… просто выбросила, посчитав недостаточно хорошим. А потом купила себе другой, Hofmann And Co AG[16], на который некоторым пришлось бы работать десять лет без отдыха, пришла в школу один раз и потеряла его, хотя на самом деле нарочно оставила в парке, поскольку он ей разонравился. И сколько раз Темо была свидетельницей бездумных трат и разбазаривания дорогих вещей…
Кристен оторвалась от размышлений, когда увидела, что они подъехали. Ее семья живет в многоэтажном доме далеко от центра города, но еще не на его окраине. Это вполне приличный район для среднего класса. Их квартира находится на десятом этаже, занимает пять комнат, две из которых выходят окнами на маленький парк.
Вики еще никогда не была у нее в гостях, поскольку в этом не было никакой необходимости. Подруга всегда приглашала ее к себе в особняк, не спрашивая мнения. Сейчас она неожиданно изъявила желание сменить обстановку. Кристен отбросила мысли о странности поступка. Это ведь Вики. Никогда не знаешь, что у нее в голове.
Они поднимаются на лифте с кучей пакетов, и девушка открывает дверь, гостеприимно пропуская подругу вперед.
Едва они разуваются, как Кристен сносит ураган под именем Кимберли. Младшая сестра повисает на ней, обнимая словно коала, и рассказывает о прошедшем дне: о том, что она нарисовала, что ела на обед, как у нее дела в школе и что нового она сегодня узнала. И только выдав ей эту информацию почти на одном дыхании, Кимберли замечает Вики и смущенно прячется за спину сестры.
Девочка застенчиво рассматривает незнакомку. Вики расплывается в очаровательной улыбке и здоровается, протягивая Кимберли пакет с игрушками, купленными для нее. Она говорит, что с удовольствием посмотрела бы ее рисунки, ведь такая милая принцесса наверняка отлично рисует. Сестра смущается еще больше, но кивает, убегая в свою комнату, чтобы принести альбом.
– Не знала, что ты так хорошо ладишь с детьми, – шепчет Кристен, когда они идут в гостиную.
– У меня много талантов, – самодовольно отвечает Виктория и подмигивает ей.
Гостиная небольшая и совмещена с кухней, но подруга делает вид, будто совсем не стеснена малым для нее пространством. Кеннет подскакивает с чуть потертого, но мягкого коричневого дивана и широко улыбается, пока не замечает за ее спиной Вики. Он останавливается и неловко мнется, не зная, как себя вести. Ему почти одиннадцать: уже не маленький, но еще не взрослый. У него волосы чуть темнее, чем у Кристен, серые глаза и неуемное любопытство во взгляде. Кеннет берет себя в руки и скромно здоровается. Вики протягивает ему ладонь и обращается как со взрослым. Мальчик оттаивает, начинает увлеченно задавать вопросы и рассматривать подарки, не переставая за них благодарить.
– Кажется, у тебя есть еще одна сестра, – полувопросительно произносит Вики, поворачивая голову. – Где она?
– Кэсси в комнате, – выпаливает Кеннет раньше, чем Кристен успевает открыть рот. – Она просила ее не беспокоить.
– Все же я зайду к ней, – говорит подруга. – Нужно поздороваться.
– Что ты задумала? – окинув подругу подозрительным взглядом, интересуется Кристен.
– Ничего, – пожимает плечами она и закатывает глаза. – Просто занесу подарки. Боже, я не собираюсь ее убивать, Крис.
– Хорошо, сейчас я проведу тебя к ней, – кивает Кристен и встает, чтобы показать дорогу. – Поздороваешься, и пойдем выберем фильм для просмотра.
Комната Кассиопеи раньше принадлежала Кристоферу, но после того, как он уехал, досталась ей. Ремонт делать не стали, поэтому комната осталась в серо-голубых тонах, с коллекционными машинками на верхних полках и грамотами, развешанными на стене. Когда они заходят, сестра лежит на кровати, слушая музыку в наушниках, и не сразу замечает чье-то присутствие. У нее играет какая-то попса, она покачивает ногой в такт песне, а плед, которым была заправлена кровать, давно упал от ее телодвижений.
– Кэс, Кэсси! – зовет Кристен сестру, пока та наконец не оборачивается.
Она рывком снимает наушники с головы и лениво встает.
– Ясмин, – раздраженно цедит Кассиопея и со злостью добавляет: – Сколько раз повторять? Меня зовут Ясмин!
Она сжимает двумя пальцами свой подбородок и смотрит на Кристен свысока.
– Кассиопея, додумались же предки, – ворчит сестра, постукивая пальцами по бедру. – Спасибо, хоть не Вальбурга, как чокнутая из того дурацкого фильма.
– Из «Гарри Поттера», – машинально подмечает Кристен. – И прости, пожалуйста, я забыла.
– Неважно, – отмахивается Кэсси и, поджав губы, повторяет: – Если имеешь наглость врываться в мою комнату, то вбей в свою пустую голову, что мое имя Ясмин. Сколько еще мне надо тебе напоминать, бестолочь?
– Прости, – виновато бормочет Кристен и так же тихо добавляет, не глядя на девушку: – Как по мне, Кассиопея красивое имя.
– А мне плевать на твое мнение! – выпаливает сестра, снова начиная злиться. – Тебя они назвали нормально, так что, будь добра, заткнись и проваливай отсюда на хрен. И не забудь закрыть за собой дверь.
Кристен неловко переминается с ноги на ногу, не зная, что еще сказать. Она проходится нервным взглядом по комнате и вдруг обнаруживает знакомый ей предмет на столе. Свою кружку в ало-золотых цветах Гриффиндора. Сложно не узнать.
– Почему моя кружка здесь? – с непониманием в голосе спрашивает девушка.
– Потому что я ее взяла, тупица, – закатывает глаза Кассиопея.
– Но это моя кружка, – хмурится Кристен и поднимает глаза, пристально глядя на сестру. – Ты не имела права ее брать.
– Какая разница? – фыркает та, складывая руки на груди и пренебрежительным тоном высказывая: – Твоего здесь ничего нет. У нас все общее. А я твоя старшая сестра, которая заботилась о тебе много лет, пока ты не подросла, так что будь благодарна за это.
– Если что-то делаешь, то делай это от чистого сердца, – произносит молчащая до этого Виктория. Ее голос холоднее льда. – Много чести помогать родственникам. Должно быть, ты очень этим гордишься. Памятник еще себе не поставила?
– И кого ты еще сюда притащила? – спрашивает Кэсси, обращая внимание на Вики. Она смерила ее уничижительным взглядом и повернулась к сестре. – Богом клянусь, Крис, в следующий раз зайдешь в комнату без стука или с незнакомцами – и я вышвырну тебя в коридор за волосы.
– Ты этого не сделаешь. – Кристен оборачивается и видит состояние Вики. Она улыбается, но явно сдерживает гнев. Руки ее сжаты в кулаки, а сама улыбка больше похожа на оскал. – Иначе за волосы выкинут тебя, и не только из этой комнаты. А я Виктория Пурит, неприятно познакомиться.
– Вики, – растерянно шепчет девушка, не зная, что предпринять.
– Кристен, выйди отсюда. Мы с твоей сестрой побеседуем.
Воздух кажется тяжелым. Подруга перестает улыбаться. Она взбешена и не скрывает этого. Еще немного – и ее трясти от ярости начнет.
– Вики, – испуганно бормочет Кристен и хватает ее за руку, чтобы увести. – Не надо, пойдем, пожалуйста, Кэсси не серьезно, пойдем попьем чаю.
– Иди приготовь его, а я поболтаю с твоей сестрой. – Виктория с легкостью вырывает свою руку, отмахиваясь от подруги, как от назойливой мухи, ее челюсти сжимаются. – Мне плевать, была она серьезна или нет. Я сказала – выйди, закрой дверь и иди готовить чай.
– Не приказывай мне, я твоя подруга, а не служанка, – обижается Кристен и предпринимает вторую попытку ее образумить: – Пойдем отсюда, это не твое дело.
– Все в порядке, Кристи, – вмешивается старшая сестра с ехидцей в голосе. – Если твоя подружка хочет поболтать, то пусть. Малолетние богачки меня не пугают. Забирай свою кружку и вали варить чай для этой принцесски, если ее высочество, конечно, оценит твои дешевые старания.
Кристен забирает кружку и уходит, оставляя их наедине. Это был далеко не первый раз, когда сестра брала ее вещи. Она легко могла померить ее обувь без спроса, а потом сообщить об этом постфактум. Она всегда твердила, что у Кристен нет ничего своего, вечно попрекала за жадность и припоминала, что готовила ей каши и варила супы, когда она была маленькой и родители были заняты. «Неблагодарная». И Кристен становилось стыдно. Действительно, чего это она? Жалко ей, что ли, печенья, которое та съела без разрешения? Трудно ей, что ли, помыть за всеми посуду после сложного дня в школе? Но был один момент, который до сих пор вызывал у нее негодование.
Однажды сестра взяла ее шарф без разрешения, а потом потеряла его. Кристен узнала об этом совершенно случайно, когда не нашла свою вещь на месте и начала поиски. Перевернув весь дом с ног на голову, она наконец услышала, что Кэсси его где-то оставила. Кристен разозлилась. А сестра лишь смерила ее презрительным взглядом и фыркнула: «Это всего лишь шарф, чего ты устраиваешь трагедию? Твоя подружка купит тебе новый». И просто развернулась и ушла, даже не извинившись. Этот шарф был подарком, и хоть подруга потом приобрела ей другой, поскольку Кристен виновато сообщила о пропаже, но тот шарф все равно был ей дорог и сестра не имела права так поступать.
Кассиопея всегда была чуть высокомерной, и у нее бывали моменты наплевательского отношения ко всем и вся, но они вполне нормально общались, насколько это было возможно. Проблемы начались, когда Кристен познакомилась с Вики и спустя время перешла в школу «Аврелия». С того момента общение с сестрой стало постепенно ухудшаться. А сама Кассиопея все чаще мечтала вслух о дорогих вещах, домах и связях. Она тянулась к жизни, которой не имела. Это не мешало Кэсси огрызаться и быть надменной, так, словно она являлась как минимум наследницей состояния или принцессой далекой страны. Все привыкли и считали это частью ее личности. Кристен не обижалась, полагая, что сестра злится на нее за то, что не может учиться вместе с ней. Время шло, и пропасть меж ними только росла. Стипендия была одна, как ей рассказывала Вики, и для поступления требовались высокие баллы по всем предметам. Старшая сестра же не преуспевала в учебе, и Кристен не могла этого изменить. Каждый заслуживает шанса, однако для этого надо трудиться.
Кассиопея ненавидела свое имя, используя второе, часто запиралась в комнате, слушая музыку, почти ни с кем не разговаривала и смотрела на среднюю сестру так, словно та была ее злейшим врагом. Кристен переживала по этому поводу, но не верила, что все настолько плохо и что родной человек способен ее ненавидеть. Родители ничем не могли помочь. Большую часть времени они работали, потом уделяли внимание Кимберли, затем Кеннету, слушали об успехах Кристен, а на почти взрослую Кэсси у них оставались минуты, а то и секунды. Вполне понятно, хоть и грустно.
Девушка ставит большой черный чайник на плиту, доливает воду, достает из пакета купленный чай, заваривает его и раскладывает пирожные, парочку из которых отдает младшему брату и сестре, которые смотрят мультики по телевизору.
Когда чай уже готов, Кристен переносит кружки на стол в гостиной и с беспокойством смотрит на часы: пятнадцать минут. Она вздыхает и направляется в комнату Кассиопеи, чтобы забрать подругу и удостовериться, что они обе живы.
Дверь чуть приоткрыта, и она видит, как сестра сидит у подножия кровати, а над ней возвышается Виктория, которая почему-то не помогает ей встать, а, напротив, словно препятствует. Нет, наверное, показалось.
– Что здесь происходит? – спрашивает Кристен, обращая на себя внимание. – Что вы делаете?
– Все в порядке, Крис. – Вики поворачивается, и ее лицо вмиг озаряется мягкой улыбкой, предназначенной только ей. – Мы заболтались и потеряли счет времени.
– Кэс, почему ты на полу? – обеспокоенно интересуется Кристен и тут же исправляется, неловко бормоча: – Прости. Ясмин.
– Все в порядке, я просто упала, – пожимает плечами Кассиопея и, неуверенно улыбнувшись, добавляет: – Извини за то, что сказала тебе. Называй меня так, как привыкла.
Глаза Кристен расширяются от удивления, а рот чуть приоткрывается. Она не ослышалась? Кэсси извинилась? Девушка оказывается в таком шоке от подобного отношения, что не замечает, как Виктория подходит к ней, хватает за плечо и уводит из комнаты.
– Что ты сделала? – спрашивает Кристен. – Что произошло? Она явно не сама упала.
– Нет, она упала, – мило улыбается Вики. – И ударилась немного. Споткнулась о пакет с подарками.
Кристен хватает подругу за подбородок и напряженно вглядывается ей в глаза, чтобы понять, врет она или нет. Уж слишком неправдоподобно звучит эта история.
– Крис, я польщена твоим вниманием, – протягивает Виктория. В ней нет даже намека на смущение, хотя выглядят они, наверное, двусмысленно: стоят почти вплотную, рука Кристен держит ее за подбородок, и их лица в сантиметре друг от друга, – но иногда люди… просто спотыкаются и падают.
– Да? И что же вы так долго обсуждали? – язвительно вопрошает Кристен, но от подруги все же отходит. – Сорта чая?
– Тебя, – спокойно отвечает она.
– Что? – Подозрительность исчезает, сменяясь растерянностью. – В смысле?
– Она считает, что тебе не место в школе. – Вики пожимает плечами и смеется. – Беспокоилась, что ты можешь быть недостаточно хороша для всех этих богатеньких детишек.
– Я же не одна, – потрясенно бормочет Кристен. – И она правда волновалась за меня все это время?
– Да, прости, Крис. – Вики виновато опускает голову, словно сболтнула лишнего. Она кладет руку ей на плечо и добавляет: – Мы побеседовали, и я ее заверила, что у тебя все хорошо, нет поводов для беспокойства. Думаю, она общалась с тобой так, чтобы ты была готова дать отпор, но теперь в этом нет необходимости.
– Ты убедила ее в этом за пятнадцать минут? – недоверчиво уточняет Кристен. Она годами не могла достучаться до сестры, и теперь подруга уверяет, что смогла сделать невозможное за несколько минут? – Вики, скорее всего, она просто притворилась.
– Уверяю, она исправится. – И звучит это скорее зловеще, чем дружелюбно. – Мы пойдем пить чай? Или тебе нравится стоять в темном коридоре?
– Пойдем, конечно, я уже все приготовила, – кивает Кристен.
Сестра ведь могла упасть? Споткнуться или, например, неудачно сесть на кровать? Вики не стала бы ей врать? И Кэсси все поняла, даже извинилась, чего не делала много лет. Может, у подруги действительно талант к переговорам? Нужно быть благодарной.
– Спасибо тебе.
– За что? – удивляется девушка. Она поправляет прическу, придирчиво рассматривая себя в зеркале, и сейчас стоит, чуть растрепанная, с изумленным видом. – Я всего лишь побеседовала с ней.
– Нет. – Кристен качает головой, подходя ближе, чтобы обнять Вики, показав этим жестом, как много для нее это значило и как она ей признательна. – Ты вернула мне сестру.
Они идут пить остывший чай с пирожными и до самой ночи смотрят фильмы, болтая о всяких глупостях, позабыв о Бьен, о школе и о проблемах с семьей. Они наслаждаются сегодняшним днем и не думают о том, что будет завтра. Во всяком случае, Кристен не обременена ничем и с удовольствием наблюдает, как Гарри на экране получает свою первую палочку. В этот момент она и сама чувствует нечто волшебное.
Вики уезжает почти в час ночи, а девушка продолжает сидеть с улыбкой до ушей, думая, какая ее подруга замечательная и как ей повезло, что они встретились.
Глава 10. Виктория Эбигейл Пурит
Порой незнание чего-то – это благо, дарованное не каждому. Не вся правда будет для вас полезной, а некоторая может и вовсе уничтожить. Вы, должно быть, слышали про ложь во спасение? Врачи врут пациенту, что тот поправится, чтобы у него оставалась надежда и он мог оставаться в счастливом неведении. Кому нужна правда в этом случае? Сообщить ее, чтобы человек доживал, мысленно считая секунды до смерти? Никому не станет легче от такой честности, напротив, она породит проблемы. Я не приучаю вас врать, ложь – это все-таки плохо, но бывают моменты, когда правду стоит сохранить в тайне.
Виктория немного завидует беззаботности подруги. Она может позволить себе не беспокоиться о каких-то вещах, может быть честна с окружающими и не думать, насколько этот мир и люди в нем неидеальны.
Кристен всегда надеется на лучшее и во всех старается найти нечто хорошее. Она бы и Бьен простила, если бы та решила исправиться. Но подобные ей не меняются. Беатрис из тех людей, что способны идти по головам других ради достижения своих целей. В их обществе так принято. Буквально с рождения каждого из них учат: «Ты должен быть на шаг впереди, иначе кто-то другой займет твое место. Либо побеждаешь, либо умираешь. Третьего не дано».
В школе «Аврелия» все в основном являлись одиночками. Они могли общаться, но не дружить, поскольку прекрасно понимали: все они здесь конкуренты друг другу в будущем. Потому у Виктории и не было друзей, кроме Кристен. Отец счел девушку неопасной и позволил «играться», пока они не завершат обучение. Но этого Темо не знает.
У Виктории есть целый список того, что Кристен никогда не узнает. Например, что учатся они здесь больше для того, чтобы установить связи, нежели для получения реальных знаний.
Кристен не узнает, что она в школе не по стипендии, а только благодаря финансированию отца Пурит. Оценки – это, безусловно, важно, поскольку совсем бездарностей здесь не держат, однако деньги в приоритете.
Кристен не узнает правду и о ее «парне». Маркос ужасно милый, но надоедливый, и Викторию тошнит от его заботы, от сообщений по утрам, от его постоянного внимания. Он был таким… идеальным, и это раздражало ее больше всего на свете. Ее не мучила совесть по поводу того, что она его использует. Нет, чем лучше он был, тем сильнее была ее ненависть к нему.
Он подарил ей лилии, и она с очаровательной улыбкой соврала, что любит розы, в глупой надежде, что больше он ничего покупать не станет. Но как бы не так. Он извинился и в следующий раз принес букет из ста роз, который она выбросила, как только появилась возможность. Маркос был вежлив, обходителен, интересовался, как у нее дела, и всегда был готов выслушать. Чертов принц из сказки. Так хотелось съязвить и пощечину отвесить наотмашь, чтобы стереть его улыбку с лица. Но ей приходилось притворяться милой, увлеченной, влюбленной девушкой. Что ж, она играла свою роль идеально.
Кристен не знает, что Виктория улыбается утром одноклассникам, размышляя, кто из них может быть полезен в будущем. Днем она сидит с Маркосом в библиотеке или в столовой, переговариваясь, целуясь мимолетно, в душе испытывая отвращение и мысленно подавляя ругательства. А вечером она разбивает очередную кружку, плачет в подушку от отчаяния и, когда приходит отец, покорно желает ему доброй ночи, затем все повторяется снова. Это жизнь, ничего не поделаешь.
Кристен не знает, что Виктории уже тошно от такого количества вранья в ее жизни. Она почти не чувствует себя собой. «Девочка в зеркале, кем ты стала?» Всматривается в знакомые черты и не узнает. Словно вместо нее стоит другая девушка, сестра-близнец, а она теперь невольный зритель.
У этой Вики из зеркала улыбка насквозь фальшивая, холодная, неестественная, будто и не человеческая даже, а кукольная. У нее мешки под глазами от недосыпа и выплаканных слез, но все это скрыто несколькими слоями тональника. У нее смех наигранно чистый, как у актрисы из ситкома, но этого, кажется, никто не замечает. Эта девушка ничуть не похожа на нее настоящую, и Виктория страстно желает, чтобы она проснулась и это все оказалось затянувшимся кошмаром.
Самое главное, чего Кристен не знает и никогда, ни при каких обстоятельствах не узнает, – что ее предала собственная сестра.
Виктория заходит вслед за подругой в комнату Кассиопеи и, пользуясь моментом, осматривается, обращая внимание на брошенные наушники, а также смартфон, совсем новый, последней модели. Откуда у девушки из многодетной и небогатой семьи на него деньги? Кристен этого не заметила, оно и к лучшему.
Виктории все становится ясно, когда ее взгляд натыкается на пакет с надписью «Gucci», выглядывающий из приоткрытого шкафа. Неудивительно, что Кассиопея поторопилась спрятать вещи. У ее родителей непременно бы возникли вопросы. Виктория слушает беседу и понимает: эта девушка – беспринципная мразь, и она явно ненавидит свою сестру. Пурит приходит к неутешительному выводу: Кассиопея продала Бьен дневник Кристен.
Она буквально велит подруге выйти, не задумываясь о том, что это звучит грубо. Извиниться можно и позднее, сейчас важнее поговорить со старшей Темо. Любой человек заслуживает лучшей участи, чем быть преданным семьей. «Ха, Кэс бы поладила с моим отцом. Они отлично продают своих родичей», – мелькает совсем невеселая и неуместная мысль. Но девушка успокаивается.
Все оказывается таким банальным, что зубы сводит. Зависть. Бедная Кассиопея, она так хотела в школу для богатеньких деток, желала дружить с крутыми ребятами, носить красивые вещи, быть популярной. А всего этого удостоилась ее младшая сестра, а не она. И ее совсем не волновало, что реальности это ничуть не соответствовало. Ей казалось, что сестра украла ее мечту. Как же так? Ведь в Кристен нет ничего выдающегося. Кассиопея Ясмин Темо куда лучше, чем эта бледная немочь Кристен. У нее и имя звездное, старомодное, под стать богатым аристократам. Она куда достойнее. Родители от мечтаний и амбиций старшей дочери отмахнулись. «Мы целыми днями на работе. Если хочешь чего-то добиться, иди работать, а не сиди дома», – вот что они ей ответили, и она посчитала это несправедливостью. Своей обожаемой, по ее мнению, Кристен они такого не говорили. Та могла гулять со своей подружкой сколько угодно, и ее не упрекали. Учится она хорошо наверняка благодаря деньгам. Разве может эта бестолочь быть умной? Нет. И, будто злостной кражи жизни, что должна была принадлежать ей, было мало, последовало еще одно событие. Кассиопее поручили следить за Кимберли. Это нечестно.
Когда она прочла в дневнике сестры про Бьен, то сразу смекнула, как может получить себе друзей и новые вещи. Уж она-то не дура-сестрица, она использует эту возможность и компанию подберет получше, чем эта шаболда Вики. И конечно, она не упустила свой шанс. Нашла способ связаться с этой Беатрис и взамен получила то, что должно было принадлежать ей по праву. Всего-то и надо было выключить будильник сестры, чтобы та опоздала в школу и не обратила внимания на свои вещи, а потом подкинуть тетрадку. Бьен же каким-то образом смогла сделать так, чтобы ее пропустили внутрь здания. Вот что поведала девушка Пурит.
Виктория слушала эту историю и поражалась. Кристен является родной сестрой этой, иначе не скажешь, твари. Она даже сейчас, рассказывая все это, не чувствовала за собой никакой вины. Более того, она, кажется, действительно верила в свою избранность, исключительность, в то, что она заслуживает чуть ли не звезды с небес. Откуда в ней столько спеси? Чем больше слов произносила Кассиопея, видимо впервые найдя собеседника, тем мрачнее становилась Пурит. С такой семьей никаких врагов не надо.
В конце концов Виктория не выдерживает и толкает девушку. Та от неожиданности отшатывается, цепляется за пакет и грузно падает на пол, ударяясь затылком о стенку шкафа. Она шипит от боли, а Пурит напряженно прислушивается и, убедившись, что подруга не идет сюда, начинает приглушенно говорить:
– Мне плевать на твои внутренние проблемы и комплексы неполноценности, но это не должно касаться Кристен. Ты не обязана ее любить, хотя она до сих пор находит оправдания всем твоим словам и поступкам. Она замечательный человек, лучше, чем ты когда-либо будешь, и не заслуживает такой сестры. Ей в школе совсем не сладко, как ты представляешь, так что не усложняй ей жизнь.
– Ты не у себя дома, priss, чтобы мне указывать, – язвит Кассиопея, потирая ушибленный затылок. Она нагло ухмыляется, словно не сидит сейчас на полу после сильного удара, и тем же тоном добавляет: – Твоя речь – дерьмо, dickhead[17], такое же, как и ты. Не трать мое время и проваливай на хрен со своими чертовыми приказами.
– Нет, это ты, кажется, не поняла. – Виктория зловеще улыбается, внутренне сдерживая злость. Она выдыхает и с убежденностью в голосе говорит: – Мой отец – один из самых влиятельных людей в мире. Думаешь, твоя покровительница тебя спасет? Все, что у тебя есть, – это дорогие игрушки, тридцать сребреников[18] и тонна зависти. Хочешь себе такого врага, как я? Впереди жизнь долгая, и я не всегда буду лишь дочерью своего отца. Если ты не сделаешь как велено, то ни один университет или колледж тебя не примет, уж я постараюсь. Кристен моя подруга, а ты никто. Если понадобится, то бесполезной немочью станет великая Ясмин, которая уже сейчас способна только на кражи, предательства и оскорбления.
– Пустые угрозы! – восклицает девушка на полу. Она приподнимает голову, окидывает ее насмешливым взглядом и презрительно фыркает: – Ты всего лишь избалованная сучка с манией величия и комплексом бога. Теперь понятно, почему она выбрала тебя. Вы друг друга стоите. Обе незаслуженно значимые, в центре внимания, а на деле блеклые, никчемные. You suck or you`ll be suck all your life[19].
Виктория замахивается и отвешивает пощечину, не пожалев на нее сил. Еще никогда она не была так зла на кого-то, как сейчас.
– Рискнешь проверить, говорю ли я правду? – Пурит почти мурлычет эти слова.
Она в шаге от того, чтобы взорваться, но ей не привыкать притворяться. Как бы ни хотелось, но она не может избить эту самоуверенную и беспринципную дрянь, что назвала ее никчемной. Да как она только посмела? У Бьен была странная тяга к каламбурам, и, возможно, старшая Темо сочла это чем-то крутым после мимолетного общения с ней, однако нужно понимать, что ей и до Беатрис – как до Луны пешком. К тому же Бьен не опускалась до подобной похабщины. У Кассиопеи с Кристен точно одни родители? Иначе неясно, как этот завистливый и непристойный гном-переросток позволил себе такие вульгарные ругательства в ее адрес. У нее что, нет даже намека на инстинкт самосохранения? Или она настолько безмозглая, что не думает, что с ней что-то может случиться? Виктория вздыхает, постепенно успокаиваясь:
– Давай почитаем, что пишут про мою семью в интернете. Ты можешь не бояться меня пока что, хотя настанет день, когда я стану совершеннолетней, и память у меня хорошая, но тебе стоит опасаться моего отца.
Виктория берет в руки свой телефон, присаживаясь рядом, чтобы быть с Кассиопей на одном уровне, и быстро находит в интернете несколько статей, сперва про доходы и рейтинги на мировом рынке. Она испытывает гордость, глядя на эти цифры, несмотря на то что в этом нет ее заслуги. Когда-нибудь эта корпорация будет принадлежать ей, и цифры вырастут вместе с ней. После пары статей о том, сколько на самом деле у них денег, она натыкается взглядом на одну, касающуюся судебного процесса. Нет, таких статей встречалось немало, поскольку разбирательства были частым явлением, однако эта конкретная статья выделялась своим заголовком. В нем было указано на несчастный случай на дороге.
Виктория начинает читать ее вслух, чтобы старшая Темо могла узнать обо всем, что там написано:
– «Дамиан Игнасио Пурит отказался от комментариев по данному происшествию. Его адвокат заявляет, что дело закрыто, невиновность его подзащитного абсолютно доказана и нет оснований для повторного рассмотрения. Однако мы подозреваем, что расследование проведено не было, а улики с места преступления либо заведомо испорчены, либо сфабрикованы. У нас есть веские причины полагать, что доказанная невиновность мистера Пурита не более чем фикция. Когда в деле замешаны большие деньги, не стоит и думать о правосудии. Родственники потерпевшей стороны от обвинений отказались».
Виктория хмурится. Она впервые об этом слышит. Отец никогда ей не рассказывал о судебных разбирательствах. Она не помнит ничего подобного. В статье не указано, что конкретно произошло, нет имен этих родственников и чего-либо, за что можно зацепиться, но у нее создается ощущение, что доля правды в этом есть. Странно, ей было около пяти лет тогда, и в то время он уделял ей много внимания. Как мог ее заботливый и участливый папа совершить нечто ужасное? Происшествие на дороге. Явно кого-то сбил. Возможно, смертельно. Как он мог убить человека, пойти домой к своей дочери и смотреть с ней мультики как ни в чем не бывало? Она может поверить, что нынешний, строгий отец способен на такое, но ее добрый папа…
– Твой отец убийца и лжец, – цедит Кассиопея, но уже без привычной спеси, словно задумавшись над чем-то, – Да, это повод для гордости. Кого еще пришлось прибить твоей семейке, чтобы обрести богатство?
– Смотри, чтобы ты не стала следующей, – хладнокровно парирует Виктория. Она не особо верит написанному в статье, но это отличная возможность запугать идиотку Кэсс. – Как видишь, мой отец довольно влиятелен, поэтому настоятельно рекомендую выполнить мою маленькую просьбу в отношении Кристен. В конце концов, автомобильные аварии не редкость, стоит быть осмотрительнее, правда?
Кассиопея молчит. Снова пробегает взглядом по открытой вкладке и явно представляет, что с ней тоже может произойти несчастный случай, который будет очень даже подстроенным, но никто этого не докажет. Пурит буквально видит этот мыслительный процесс и замечает страх на лице от осознания, что от нее могут с легкостью избавиться и никто ее не спасет. Так стоит ли ссориться с сестрой ради этого?
Кассиопея слабо кивает. Виктория улыбается, понимая, что одержала победу.
Кристен этого не узнает. Бьен тоже будет молчать. Она была уверена. Почему? Не настолько она подлая, да и момент упущен. Виктории противно от самой себя и жаль, что постоянно приходится врать подруге. Но это ведь для ее же блага, верно? Тогда почему на душе все равно гадко?
Виктория идет по парку, сбивчиво нажимая буквы на клавиатуре телефона. Она нервно смеется, думая, что начинает быть похожей на Беатрис. Она поправляет ворот клетчатой рубашки и, засунув руку в карман джинсов, спешно направляется в ближайший сквер, чтобы посидеть в нем, наслаждаясь тишиной и одиночеством.
Неожиданно кто-то хватает ее за плечо, разворачивает к себе и сгребает в объятия. «Маркос», – поджав губы, догадывается девушка. Подняв голову, она встречается взглядом с карими глазами своего прилипчивого парня. Он приветливо улыбается, радуясь встрече как ребенок, и она видит, как его глаза сияют. От этого ее начинает мутить и хочется оттолкнуть его от себя, послав как можно дальше, но Виктория лишь выдавливает смешок и обнимает его в ответ.
– Привет. – Единственное достоинство Маркоса состоит в блаженном неведении относительно нее: он не замечает ни холода в голосе, ни фальшивой улыбки. Впору табличку вешать с надписью «Великий слепой». – Ты меня напугал.
– Прости, малыш, – извиняется парень, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Я подошел слишком незаметно. Виноват.
– Ничего. – Виктория растягивает губы в широкой улыбке, подавляя порыв закатить глаза. – Рада тебя видеть. Ты что-то хотел?
– Разве я не могу просто поздороваться со своей девушкой?
Он так влюбленно на нее смотрит, когда произносит эти слова, что ей хочется заорать ему в лицо: «Очнись, ты мне неинтересен», – но она молчит.
– Увидел тебя и подошел спросить, что мы наденем на бал.
Виктория едва не хлопает себя по лбу. Бал. Конечно! Она совсем о нем забыла. Совсем не удивительно, учитывая происходящие события, требовавшие ее внимания, однако это нисколько ее не оправдывает. Каждый год среди старшеклассников выбирают короля и королеву на основе голосования. Получить корону – это огромная честь, поскольку это является подтверждением популярности. Если тебя избрали, то, значит, сочли самым лучшим. В этот раз, скорее всего, выберут ее и Маркоса. Мероприятие состоится совсем скоро. Надо срочно начинать готовиться.
– Я еще не решила, милый, – ласково говорит Виктория, касаясь его темных волос. Теперь ей удается врать так же легко, как дышать, и это совсем не повод для гордости. – Никак не могу выбрать.
– Осталась неделя, – мягко напоминает Маркос, и она сдерживается, чтобы не съязвить в ответ, а хочется. У нее так и вертится на языке: «Да хоть три дня – без королевы не начнут», – но она должна быть милой, чтобы не нарушить обещание отцу. – Поторопись, пожалуйста.
– Это требует времени. Не дави на меня, дорогой, – шепчет Виктория с улыбкой, прекрасно зная, что это грубая манипуляция, которую тот, впрочем, все равно не заметит. Он такой наивный придурок.
– Да, конечно, прости, – кивает парень, целуя ее руку. Он всегда с ней соглашается, никогда не спорит и просит прощения даже когда не виноват. Если бы она велела ему спрыгнуть с моста, то он, скорее всего, спросил бы, с какого именно. – Просто это важное событие, малыш.
– Я знаю, – нежно произносит Пурит, проводя ладонью по его щеке, подавляя раздражение внутри. Ей не хочется нянчиться с ним, не хочется быть милой и сдерживаться постоянно. Ее так достало притворяться для него той, кем она никогда не являлась, а больше всего раздражало то, что он не замечал, что девушки, в которую он влюблен, никогда не существовало. – Только хочу, чтобы все было идеально.
– Ты уже идеальна, – искренне выпаливает Маркос, и она видит восхищение в его глазах. В такие моменты ей немного неуютно и неловко, а еще грустно, потому что он любит не ее. Ее он вообще не знает. Поэтому она не чувствует своей вины за то, что использует его. – Только постарайся сообщить мне хотя бы за полчаса до бала.
Виктория послушно смеется, словно это была великолепная шутка, и улыбается ему.
– Рад был тебя встретить, но мне пора, – опечаленно вздыхает он и наклоняется, чтобы поцеловать ее в щеку. Он крепко обнимает, будто боится, что она исчезнет.
Как бы ей хотелось действительно испариться, хотя бы на недельку, чтобы отдохнуть и побыть собой.
– Я люблю тебя, Вики.
– Я тебя тоже.
Девушка очаровательно улыбается ему, вспоминая, что Кристен так сокращает ее имя, и это вызывает в ней одновременно и чувство горечи, и чувство радости. Она единственное настоящее в ее жизни. И Пурит даже не знала, какое подруга имеет значение для нее, пока не пришлось притворяться кем-то другим, жить с чувством одиночества и ежедневной тоской, что человеку возле тебя достаточно притворства: он слышал, но не слушал, совсем не понимал ее, но считал, что знает о ней все.
– Увидимся завтра.
Виктория облегченно выдыхает, когда он скрывается за ближайшим поворотом. Играть любящую девушку оказалось утомительнее, чем она предполагала. Приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не только он, но и остальные верили в искренность ее чувств и намерений. Ее раздражало в парне все: начиная от щенячьего восторга в глазах и заканчивая привычкой давать ей уменьшительно-ласкательные прозвища. Почему она? Даже ведь стараться особо не пришлось, чтобы влюбить его в себя. Чертов придурок.
Она тяжело вздыхает и направляется домой. Желание идти в сквер исчезло. Сейчас все, чего хочется, – это лечь спать и не проснуться. И почему жизнь не может быть чуточку проще? Повезло все-таки Кристен: незнание – это величайшая роскошь и благо, которое она ей подарила. Втягивать подругу во все свои проблемы было бы неправильно, так считала Виктория. Зачем ей такая ужасная правда? Пусть эта светлая девочка улыбается дальше, пусть думает, что у Виктории все в порядке и что она счастлива в отношениях. Толку-то от правды? Кристен ей ничем не сможет помочь, только мучиться начнет, переживать, разочаруется в мире. Зачем такая честность? В данном случае лучше соврать. Соврать и решать свои проблемы самостоятельно. Она ведь Пурит и должна со всем справиться, как бы ей ни было сейчас паршиво. Банально выговориться некому. И как страшно быть окруженной людьми, но при этом ощущать вязкое чувство одиночества, что пронизывает до самых костей. Как страшно держать мысли в себе, когда они грозят вырваться наружу неудержимым потоком и снести все вокруг. Как страшно, что слова душат и немой крик застревает, звеня лишь на задворках разума, а никто и не замечает изменений. Как страшно… Вспоминаются строки:
«Впервые «помни»,
«вдумайся»,
«забудь».
И нет «когда».
А сплошь —
«когда-нибудь».
И все дается малою ценой.
Вернуться б к той черте,
где я был мной.
Вернуться б к той черте…
А где она?
Какими вьюгами заметена?»[20]
Теперь еще и бал, на котором тоже нужно выглядеть безукоризненно. Боже, храни королеву.
Глава 11. Кларисса Роуз Бьен
Время летит быстро, и событие, которое казалось таким далеким, практически нереальным, случается столь скоро, что ты оказываешься к нему не готов.
Кларисса, конечно, знала о бале, но он ее нисколько не интересовал, напротив, будь на то ее воля, она бы осталась дома в одиночестве. Почему? Она никогда не чувствовала себя частью всего этого. Спасибо ее семейке. Отец постарался сделать все, чтобы у нее всегда было ощущение ненужности и непричастности к чему-то подобному. Лишняя. Никчемная. «Кому ты нужна?» – его извечный насмешливый вопрос. Довольно сложно вписаться в общество, постоянно думая о том, что ты не заслуживаешь ничего, кроме оскорблений. И пусть сейчас она поняла, что дело не в ней, а в том, что отец попросту великовозрастный мудак, но веселиться со всеми ей было все еще сложно.
Но кто спрашивал ее мнения? Она всегда была никем. И за неделю до бала ее поставили перед фактом, что она идет, поскольку не имеет права позорить семью. Чем на сей раз? Он не посчитал нужным объяснить, а она не стала уточнять, прекрасно зная, какая за этим последует реакция. Нелепость. Будто все эти годы он не делал вид, что для него существует только его замечательная Беатрис. Многие люди, наверное, и не знали, что Кларисса существует, пока она не пошла в школу. И что? Теперь он решил, что ей нужно выйти в люди? Прекрасно, стоило подождать десяток лет. Возможно, через двадцать он даже назовет ее дочерью, шепотом и украдкой, оглядываясь по сторонам, а спустя лет сорок и вовсе в завещании укажет… Хотя нет, это уж совсем фантастика, право слово. И почему сейчас? Раньше ведь позволял сидеть дома, пропуская разные мероприятия. Ретроградный Меркурий, Козерог в Марсе, полнолуние? Интересно, что на него подействовало? Знать бы, чтобы заранее обводить такие даты в календаре как особо опасные из-за его неожиданных решений.
Отец велел ей взять какое-нибудь старое платье Беатрис, коих у той было немало, ведь не могла же его принцесса посещать приемы в одном и том же, какой был бы позор, а выбрасывать тоже жалко. Поэтому выбор был широкий, на любой вкус и размер, поскольку платья скопились за несколько лет, и Кларисса могла бы что-то подобрать себе, и даже относительно новое, но в ней все равно поднялись злость и обида. Почему ей вечно нужно донашивать с чужого плеча? Беатрис купят новое платье для бала, а Клариссе, значит, нужно выбрать что-то из ее вещей? Почему? Почему ей почти никогда не покупают ничего, что принадлежало бы только ей? Разве она не заслуживает даже одного несчастного платья на вечер? Это что, такая большая покупка, учитывая, что на нее и так не тратятся? Она хочет новое платье, а не донашивать за кем-то старое.
– Что ты сказала? – переспросил отец, отложив газету в сторону. Его глаза опасно сузились, и Кларисса осознала, что последнее предложение брякнула вслух. – Мне ведь послышалось?
Она могла бы подтвердить, сейчас у нее есть шанс выкрутиться, соврав, что пошутила или что он ее не так понял, но… Знаете, ей ничуть не хотелось этого делать.
– Нет, – твердо сказала она, сжав вилку в левой руке. – Я хочу новое платье для бала.
– Неблагодарная дрянь, – процедил мужчина сквозь зубы, и только приличие не позволило ему встать со стула, чтобы подойти и ударить ее. Она знала, что во время завтрака он воздержится от удара, а вот потом, если вспомнит, то точно несдобровать. – Ты живешь в этом доме, ешь еду, купленную за мои деньги, ничего не делаешь – и еще смеешь что-то требовать?! Платья Беатрис для тебя уже, значит, недостаточно хороши?!
Ей хотелось взорваться от негодования. Ничего не делает? Его изнеженная принцесса ничем не занята. Какого черта? Попросить одну несчастную тряпку – это теперь немыслимое требование, ради которого надо так орать? Своей принцессе он никогда и ни в чем не отказывал. Не стоило, наверное, пытаться вести диалог, но… как же ей хотелось другого к себе отношения.
– Они хороши отец, но… – замялась Кларисса и подняла на него взгляд. – Почти все мои вещи от Беатрис. Мне бы хотелось хоть раз надеть что-то купленное лишь для меня.
– Скажи спасибо, что ты вообще живешь здесь, – презрительно прошипел он, так, словно она уже сейчас должна начать молиться и кланяться ему в ноги за такую, несомненно, роскошную жизнь. – Ты не заслуживаешь ничего из того, что тебе дано. Для такой, как ты, и платья Беатрис уже слишком много.
– Я тоже твоя дочь, – тихо пробормотала она, пожалуй впервые озвучивая это вслух.
Ей обидно, потому что он никогда не любил ее и сейчас доказывает это. Почему она всегда недостаточно хороша? Почему он не может хоть немного любить ее? Ей бы хватило и четверти той любви, что достается Беатрис, но получает она лишь ненависть.
– Ты ничуть на меня не похожа, – холодно отрезал отец, глядя на нее как на совершенно постороннего человека, каким-то образом проникшего в дом. – Запомни раз и навсегда. Дочь у меня только одна, а ты ошибка, которая не должна была рождаться.
Кларисса ощущает, как что-то разбивается внутри нее, и чувствует боль в груди. Наверное, ей стоило привыкнуть за столько лет.
– Хватит, – неожиданно раздался голос Беатрис, и они с отцом синхронно повернулись в сторону двери.
Девушка стояла, опираясь на стену. Она окинула Клариссу безразличным взглядом и произнесла:
– Клэри, иди отсюда, хочется позавтракать без твоих утренних истерик.
– Но я… – начала Кларисса, но ее тут же перебили.
– Ты оглохла? Или не поняла простой просьбы? – озлобленно спросил отец, и она давно не видела его таким взбешенным. Его лицо раскраснелось от гнева. Его руки тряслись от ярости. Голос сорвался на крик. – Беатрис, кажется, ясно выразилась, но для особо одаренных повторю: пошла вон!
Кларисса поспешно ушла из столовой, пока ее не вышвырнули за волосы силой. Такое однажды было. Именно по этой причине она обычно старается молчать, однако сегодня в нее будто бес вселился и заставил высказаться. А может, ей просто осточертело постоянно кивать, как послушный болванчик. Она не тупая, она заслуживает того же, что есть у Беатрис. Той можно приходить домой когда вздумается, спускаться к завтраку в любое время, и он даже не спрашивает, где она была, почему опоздала. Сегодня ее высочеству не угодила ругань с утра, сразу начала с «до свидания», причем в грубой форме; да, сама вежливость и порядочность, действительно дочь своего отца. И спасибо, господи, что она, Кларисса, ничуть не похожа на эту семейку.
На следующий день она находит на своей кровати платье черного, ее любимого, цвета. Средней длины, без рукавов, с чуть открытым верхом. Кларисса померила – оно сидело идеально и очень ей шло. Она улыбалась, разглядывая себя в зеркало: русые волосы рассыпались по плечам. Она уже решила, что соберет их в аккуратную прическу, оставив пару прядок свободными. Ее платье новое, она точно знала. Только откуда? Отец бы не купил его ей, даже если бы это был вопрос жизни и смерти. Значит, Беатрис. Жалость? Сомнительно для такой, как она. Наверняка приобрела его, чтобы принизить ее при случае. Да, точно станет насмехаться и припоминать, что сделала великодушный подарок, поклоняйтесь ей теперь за это, с нее станется. Но отказаться… Кларисса подумала над этим. Была ли она готова терпеть унизительные комментарии? «Да, если это означает, что у нее будет платье, которое она сможет назвать своим». Кларисса слабо улыбается. Теперь она отчасти готова к балу.
Они с Беатрис находятся в душном зале, окруженные толпой веселых подростков. Зал украшен темно-синими и белыми шарами, висящими под потолком, серебристые ленточки струятся вдоль окон, а в разных концах зала стоят столы, ломящиеся от дорогих закусок и напитков. Все это пока никого не интересует, в отличие от главного события года – объявления короля и королевы. Вот чего все ждут затаив дыхание, не смея отрываться ни на фуршет, ни на танцы, ни даже на болтовню.
За окном льет дождь и сверкает молния, а ученики стоят неровными рядами в помещении в ожидании начала мероприятия. Такие красивые, нарядные, счастливые. Кларисса оглядывается по сторонам, старательно копируя их улыбки, чтобы не выделяться так явно. Она смотрит в окно, как никогда прежде мечтая оказаться снаружи. Кларисса почти чувствует призрачный запах озона, ощущает на себе приятные капли дождя, а потом до ее плеча дотрагивается Беатрис, и волшебный момент разрушается. Кларисса снова оказывается в душном зале с толпой перевозбужденных подростков.
– Не спи, Клэри, – ехидно протягивает девушка и, наклоняясь поближе, добавляет: – Пропустишь все веселье.
– Ты что-то задумала? – устало вздыхая, интересуется Кларисса. – Снова унизишь Темо?
– Не сегодня, – спокойно отвечает Беатрис и вдруг улыбается. Искренне. Она не видела у нее такой улыбки с тех пор, как была маленькой. – Тебе очень идет это платье.
Кларисса удивленно рассматривает ее, пытаясь понять, о чем она думает, но не может. Беатрис улыбается так ярко, что ей и самой хочется улыбнуться, забыть обо всех проблемах и просто расслабиться, но она одергивает себя. Эта девушка не ее сестра, больше нет. Не стоит обманываться и вестись на ее речи, наверняка та что-то замыслила, или это очередная издевка, только более скрытая. Она не тот человек, что может с удовольствием провести время на подобном мероприятии, при этом не сделав ничего дурного.
Музыка становится тише, ведущий выходит на сцену, чтобы объявить короля и королеву. Толпа оглушительно ревет, Беатрис лениво хлопает в ладоши, а Кларисса не совсем понимает, что она здесь делает. Она чужая среди этого веселья.
Зал замирает, ожидая оглашения результатов голосования. Королем ожидаемо оказывается Маркос Северочез. Ребята аплодируют, кто-то свистит, а парень с черными, чуть вьющимися волосами уже поднимается на сцену, мягко улыбаясь кому-то в толпе. Беатрис, стоящая рядом, закатывает глаза, шипя такое ненавистное ей имя. Маркос довольно симпатичный парень, надо признать, у него широкие плечи, высокий рост и карие глаза. Можно поверить, что в него влюбилась Виктория.
– Королевой бала становится… – Ведущий делает паузу, еще раз вглядываясь в бумагу, будто не уверенный в том, что видит. – …Беатрис Бьен.
И все молчат, будто разом оглохнув. Никто, абсолютно никто не аплодирует. Никому из них и не пришло бы в голову голосовать за нее, они могут издеваться все вместе над Темо, но выберут все равно Пурит. Поскольку дураков нет с ней связываться. Точнее, не было – до этого момента. Все смотрят в их сторону, ошеломленные, не понимающие, как такое могло произойти.
– Как ты это сделала? – шепчет Кларисса, опасливо озираясь по сторонам. – Никто ведь не голосовал за тебя.
– Заткнись! – грубо обрывает Беатрис, но на ее лице появляется торжествующая ухмылка, и следом она добавляет фразу, вызывающую лишь недоумение и тонну вопросов: – Главное, что Пурит снова на втором месте.
Она направляется к сцене, чтобы получить незаслуженную корону. И каждый знает об этом, но Беатрис это, кажется, ничуть не смущает. Вероятно, у нее получилось подтасовать результаты. Каким образом? Не важно. Главное, что теперь у нее будут проблемы. Интуиция не подвела. Толпа неожиданно расступается, но вовсе не за тем, чтобы пропустить Беатрис. Они дают дорогу Виктории.
Надо отдать должное этой девушке: злость, которую она испытывает – а Кларисса уверена, что та в ярости, – она не показывает ни единой чертой лица, идет к ним так плавно и гордо, словно вышла за короной, а не к изрядно надоевшей сопернице. Только бы не очередной скандал, господи, как ей это надоело! Может, они наконец поубивают друг друга? В глубине души Кларисса на это надеется.
Пурит улыбается, как и положено, скрывая эмоции, не устраивая скандал прилюдно, хотя все, должно быть, только этого и ждут. Клариссе не будет жаль, если она случайно укокошит Беатрис, скорее, скажет ей за это спасибо.
– Пойдем поболтаем, – предлагает Виктория таким приторно-сладким тоном, что у всех зубы сводит. – Наедине. О моей короне и твоей отчаянной попытке ее забрать.
– Так уж отчаянно, если прозвучало мое имя, – насмешливо протягивает Бьен, приподнимая бровь. – Твое – почетное второе место. Я полагаю, тебе хорошо известно о нем, да, и научись проигрывать достойно.
– Ты это слово недавно выучила? – смеется Виктория. Она складывает руки на груди и спокойно парирует: – Ты всегда действуешь подло, не тебе говорить про достоинство. Пойдем выйдем и побеседуем.
– Не знала, что подкупать инвесторов и саботировать некоторые проекты – это честно, Пурит, – ехидно подмечает Беатрис, и Кларисса понимает, что она имеет в виду, но удивляется. Ей все-таки было до этого дело? – Впрочем, вашей семье свойственно пренебрегать законами и ставить себя выше прочих. Тебе не корона нужна, а кадуцей. Ты была бы ближе к истине[21].
– Дорогая, по себе людей не судят. Если у вас еще остались деньги, обратись к психологу, чтобы осколки твоей самооценки склеили воедино, – усмехается Виктория, но Кларисса успевает заметить изменения. Она нервно дернулась, прежде чем снова высокомерно ухмыльнулась. Замечание явно попало в точку. Почему никто этого не видит? О чем речь? Беатрис о чем-то знает, но молчит, не говоря об этом прямо. И при чем тут семья? – Не волнуйся, убивать не собираюсь, поболтаем с тобой как леди, покажу тебе значение этого слова в словаре. Пойдешь сама или ваше королевское высочество нужно тащить силой?
Беатрис серьезно думала, что ей просто так отдадут корону? Что Пурит станет спокойно смотреть на это и не вмешается? Если да, то она не только чокнутая, но и дура каких мало. Нарвалась. И поделом, совсем не жаль. «От отца достанется», – с досадой понимает Кларисса.
Кристен Темо подбегает в тот момент, когда Беатрис, фыркнув, соглашается побеседовать с Викторией. Правильный выбор. Хватило ума. Ведь за нее заступаться не станут, а у Пурит есть парень, готовый сделать для нее все что угодно по щелчку пальцев. Удивительно, как только не влез, зато, конечно, явилась Темо, будто жить без своей подруги не в состоянии. Чего ей на месте не стоится?
Виктория мягко, но настойчиво велит Кристен оставаться в зале. «И не лезть не в свое дело», – мысленно добавляет Кларисса, не решившись это озвучить. Зато не сдерживается Беатрис и выдает язвительный комментарий о неспособности Темо существовать отдельно от ненаглядной Пурит. И в кои-то веки Кларисса с ней полностью согласна. Одна надежда на то, что Виктория вправит Беатрис мозги, а если повезет, то покалечит. А Кларисса? Отец все равно будет недоволен, все равно ее накажет, так пусть хоть эти две золотые девочки-принцессы подерутся и выяснят, наконец, отношения. Своими поступками портят жизнь – и себе, и окружающим.
Кларисса участвовать в этой беседе не рвется, прекрасно понимая, что это личные разборки. К тому же только этой чокнутой ведомо, как выжить в подобной ситуации. Пожалуй, надо выпить за упокой.
Танцы начинаются, когда Беатрис и Виктория уходят «поболтать». Никто даже не думает идти за ними. Во-первых, это значит пропустить бал, который все ждали столько времени, а во-вторых, никому нет дела до драки, которая с большой вероятностью грянет за закрытыми дверями. Не чай же они пить пошли, в самом деле. О какой светской беседе может идти речь, когда две девушки люто ненавидят друг друга, а одна из них только что украла корону у второй на глазах. Правильно. Ни о какой.
Кларисса выныривает из мыслей, обращая внимание на стоящую рядом Кристен, которая находится в полном недоумении, и едва не прикладывает руку ко лбу.
«Пурит – эгоистка, лишь о короне да о разборках с Беатрис думает. Лучшую подругу оставила без присмотра. В одиночестве. Парня своего могла бы попросить приглядеть за ней. Темо же могут побить, унизить, в конце концов, и директор пальцем не пошевельнет, чтобы ей помочь. У Виктории мозгов нет совсем, что ли?» – раздражено размышляет Кларисса.
Она трет переносицу двумя пальцами и тяжело вздыхает. Она, конечно, не нанималась нянькой кому-либо, и с Кристен они не друзья, не приятели даже, но отчего-то, глядя на нее, сердце сжимается. Наивная, глупая и беззащитная. Словно брошенная хозяином собака. Жалко ее становится, как того пса из фильма. Поэтому Клэр прикрывает глаза, принимает решение и, протягивая Темо руку, выпаливает:
– Давай потанцуем.
Кто-то включает медленную песню, в которой безошибочно узнается Сlaire Guerreso – Ashes, и ребята разбредаются по парам. Кристен растерянно мнется, будто не совсем понимая, что предпринять и как реагировать на неожиданное предложение.
– Почему я? – спрашивает она, справившись с эмоциями. У нее румянец на щеках, несмотря на твердость голоса. – Разве вы с сестрой не ненавидите меня?
– Беатрис – возможно, – хмыкает Кларисса, отмечая, что та наконец стала использовать мозг по назначению и задавать правильные вопросы. – Мы можем забыть в этот день о фамилиях и просто потанцевать?
Темо думает с полминуты, забавно хмурясь, чуть смущенно закусывая губу, наверняка не привыкшая к положительному вниманию от кого-то, кроме подруги, а потом ее лицо озаряет такая детская, счастливая улыбка, что Клариссе хочется погладить ее по голове, как щенка, и рассмеяться, но она сдерживает этот порыв. Выбранной модели следует придерживаться.
– Хорошо, – кивает Кристен, и в ее глазах будто зажигается огонек. – Мы можем потанцевать.
Они кружат в танце некоторое время, действительно забывая о происходящем вокруг, веселясь, как и все находящиеся в зале. Кто-то неумело пытается вальсировать, кто-то пьет напитки, болтая с одноклассниками, кто-то целуется украдкой.
Про Бьен и Пурит вспоминают лишь Клэр и Маркос, оставшийся без пары и примостившийся в углу зала, одиноко поглядывая на празднующих.
– Держать тебя за руки приятнее, чем их заламывать. – Кларисса выпаливает первое, что приходит ей в голову, дабы не затягивать и без того неловкое молчание, однако тут же жалеет о сказанном. Какая же она идиотка. И надо было ляпнуть такую глупость. Лучше бы и дальше молчала.
– Спасибо, – полувопросительно бормочет Кристен, не знающая, была ли это шутка, над которой необходимо смеяться, или необдуманная фраза.
– Эм, я имею в виду… – Кларисса запинается, пытаясь сформулировать мысль так, чтобы снова не звучать странно.
«Веди себя нормально», – мысленно призывает она, но вместо этого начинает тараторить:
– Я имею в виду не то, чтобы мне было приятно заламывать тебе руки. Нет. Нет, мне этого не хотелось.
Темо молчит, давая ей возможность бессвязно бормотать, и, господи, лучше бы она остановила ее прежде, чем Кларисса провалится под пол от стыда.
– У тебя такая нежная кожа, – продолжает Клэр, на сей раз в попытке сделать какой-нибудь комплимент, но у нее нет ни малейшего понятия о том, как заставить это работать. – Я еще тогда заметила.
«Боже, замолчи. Ты абсурдна и закапываешься еще глубже с каждым произнесенным словом. Прекрати болтать, пока она не сочла тебя невменяемой чудилой», – велела она себе и захлопнула рот.
– Ты наблюдательна, – отмирает Кристен, и на ее лице возникает милая улыбка, словно она услышала нечто забавное. – И на моей коже еще очень хорошо остаются синяки.
– Я об этом не знала, – протягивает Кларисса и, пытаясь поддержать беседу, выдает очередной шедевр своего многострадального разума: – Тебе очень идет синий.
Темо вопросительно вскидывает бровь, не зная, как относиться к подобному изречению. Ее можно понять. Она действительно это сказала? «Тебе очень идет синий»? Прекрасно. С таким же успехом можно заявить, что пощечина ей к лицу, поскольку красный цвет подходит для ее бледной кожи. Бьен мысленно отвешивает себе оплеуху и вручает приз за бестолковость.
Теперь они снова танцуют в тишине, и это не кажется таким уж неловким, как раньше. Она с удивлением обнаруживает, что танцевать с кем-то… приятно. Песня давно сменилась другой, но она не вслушивается в строчки, растворяясь в уюте этого момента и ощущении тепла от чужого тела. Такое забытое чувство. Объятия восхитительны. Она бы прижалась еще ближе, но приличие не позволяло ей этого. Что же, она отлично умела довольствоваться малым.
– Как ты живешь со всем этим? – задает Кларисса интересующий ее вопрос. – Имею в виду, как ты справляешься с насмешками Беатрис и с взглядами окружающих?
Ей всегда было любопытно, откуда в этой девчонке столько силы, чтобы в течение долгого времени стойко переносить издевки и презрение учащихся, а также жить с осознанием, что никто не поможет, кроме подруги. Как ей не страшно ходить сюда каждый день? Почему она все еще не перевелась? Клэр бы так не смогла. Она, наоборот, мечтала уйти из дома и избавиться от отца, а казалось, что она более стойкая, чем Темо.
– Люди веками ненавидели тех, кто не похож на них, – пожимает плечами Кристен. – Я не хочу бояться всю жизнь, ожидая, когда со мной что-то случится, потому что рано или поздно каждый сталкивается с неприятностями. Здесь моя лучшая подруга, и если мне нужно терпеть насмешки, чтобы быть с ней, то это не самая высокая цена.
– То есть все это ради Виктории? – пораженно уточняет Кларисса. Смогла бы она терпеть что-то ради Беатрис? Нет. Не добровольно. – И тебе не обидно? Не хочется отомстить?
– Не только из-за Вики, поскольку в этой школе очень хорошая программа, но в основном я решила остаться из-за нее, – произносит Кристен. – Я не умею долго злиться на людей. К тому же большинство ребят мне ничего не сделали, а твою сестру осталось потерпеть всего пару лет, и мы больше никогда не встретимся. Не хочу кому-то мстить. Это неправильно.
И она улыбается, немного натянуто, но искренне.
– Ты либо святая, либо наивная дура, – качает головой Кларисса, но немного завидует ее силе духа, легкости, с которой она смогла простить учащихся, даже Беатрис, и тому, что она способна широко улыбаться, несмотря на трудности.
«Кажется, я понимаю, что Пурит в ней нашла», – приходит мысль.
– Возможно, – весело смеется девушка, не отрицая, и задумчиво протягивает: – А ты не такая язвительная, как Беатрис.
– Прости ее, пожалуйста, – мрачнеет Кларисса при ее упоминании. И добавляет про себя: «Ты не заслуживаешь подобного», – но говорит: – Она немного высокомерная. – И вовсе не немного, а слишком уж надменная, но нельзя ведь так открыто высказывать негатив о Беатрис, как бы этого ни хотелось.
– Вики тоже иногда заносит, – с очаровательной улыбкой сообщает Кристен, кажется принимая извинения.
Кларисса отмечает, с какой нежностью она отзывается о своей подруге. «Хотела бы я, чтобы кто-то любил меня. Хотела бы я, чтобы у кого-то также в глазах плескалось незамутненное счастье от одного лишь упоминания обо мне. Хотела бы я быть кем-то значимым», – с грустью думает она и решается было задать вопрос на тему любви, но Темо, вспомнив причину, по которой они танцуют вместе, чуть хмурится и спрашивает с трогательным волнением:
– Как считаешь, они в порядке? Может, надо их найти?
– Не вздумай их искать, им сейчас не надо мешать, – предупреждает Клэр, а то ведь и впрямь пойдет и нарвется на неприятности. – Уверена, что до убийства не дойдет. Они разберутся.
– Я переживаю, – признается Кристен, поджимая губы и обнимая себя руками за плечи. – Все из-за дурацкой короны.
– Короны… – шепотом повторяет Кларисса, и в ее голове зажигается лампочка. – Кажется, у меня есть идея.
Удивительно, как эта простая мысль не посетила ее раньше. Беатрис подтасовала результаты, это ясно, но раскрыть обман элементарно. Проголосовавшие находятся в этом зале. Следовательно, можно попросить их назвать претендента еще раз. Им нужно лишь озвучить свой выбор.
Одно дело – подозрения, а другое – доказательства. Кларисса не любит Пурит, но что ж, Беатрис ей не нравится еще больше. И та заслужила щелчок по носу. Но лучше не указывать себя как инициатора. Можно ими выставить Маркоса и Темо. Кристен, вероятно, пострадает, но это допустимая жертва.
– Поговори с Северочезом, – шепотом подсказывает Кларисса. Несмотря на то что из-за музыки их и так невозможно подслушать, она все равно опасается говорить громче. – Тебя он послушает. Пусть убедит ребят поучаствовать в этой затее.
Кристен кивает и расплывается в улыбке. Она выглядит воодушевленной, явно не осознавая, к каким последствиям это может привести. Беатрис будет в бешенстве, даже Виктория не стала устраивать публичную казнь, решив все обсудить с глазу на глаз, за закрытыми дверями.
«Я поступаю низко», – мелькает в голове Бьен мысль, но ее тут же перебивает другая: «Беатрис заслужила, а Темо и так за что-нибудь попадет. Другой такой возможности может не быть». И желание мести оказывается сильнее. Потому что она не святоша Кристен и прощать никого не собирается.
На удивление, все проходит достаточно гладко: потому ли, что Пурит – общая любимица, а Маркос пользуется популярностью, или потому, что многие в зале в подвыпившем состоянии и были согласны на все что угодно, но идею единогласно одобрили. Когда двери открылись и в зал вошли две девушки, диджей поставил Prom Queen, а толпа приветственно загомонила.
– Мы не принимаем Беатрис Бьен! – выкрикивают несколько человек.
– Мы не голосовали за нее, – высказывается парочка парней, а вслед им звучат аплодисменты.
– Виктория Пурит! – звучит со всех сторон. – Да здравствует королева Виктория!
Кричали они все громче и громче, кто-то начал топать ногами, кто-то свистел или аплодировал. Они скандировали ее имя и улыбались. Беатрис и Пурит замерли. Они были ошеломлены и удивлены. Осознание пришло к ним не сразу. Кларисса наблюдает, как глаза Виктории загораются, и она торжествующе ухмыляется. Беатрис не выглядит разъяренной. Она кажется отстраненной. Как будто ее нисколько не волнует происходящее вокруг. Она не выглядит опечаленной. Скорее безразличной. Но почему?
«Виктория!» – орет народ, пока она идет мимо них, словно настоящая королева. Прямая спина, приподнятый подбородок, и только улыбка выдает в ней обычную веселящуюся девушку. На ее голову надевают корону, и отовсюду слышатся восторженные возгласы: «Королева Пурит!»
Некоторые даже в шутку отвешивают ей поклоны, пока она благодарит всех за оказанную честь.
У Беатрис растрепанные волосы и синяк на скуле, который она плохо замазала тональником. Кларисса со злорадством замечает, как руки у нее сжимаются в кулаки. Взбесилась-таки. Наконец-то. Неприятно быть в центре такого внимания, верно? Кларисса торжествует не меньше Пурит. Папина принцесса получила по заслугам и в кои-то веки проиграла. И никто даже не заподозрил невзрачную девушку, находящуюся в тени своей старшей сестры. Кристен вряд ли будет доказывать обратное, да и кто ей поверит? Неплохой получился бал. Не страшно, если отец накажет. Это того стоило. Она подмигивает Темо, пока никто не видит.
«Шалость удалась», – думает Кларисса, попивая вино. Совсем не замечая в глазах Беатрис безразличие и зияющую пустоту. Не замечая, что бесится та наигранно, для публики, чтобы казаться оскорбленной и побежденной, так правдоподобно, чтобы поверили все, в том числе Пурит. Не замечает она и того, что Беатрис все прекрасно поняла, только молчит и дает всем почувствовать себя королями в этот день.
Глава 12. Беатрис Лилиан Бьен
Беатрис с раннего детства была не такой, как все. Ей было сложно объяснить, что такое мораль и зачем она нужна. Она редко демонстрировала привязанность к близким. Почти никогда не проявляла нежность к своим родителям, не требовала внимания и предпочитала одиночество.
Ее мать очень рано осознала, что серьезность дочери – это отнюдь не черта характера. Сложно было не заметить неладное.
Беатрис никогда не чувствовала своей вины. Родители объяснили ей, что нужно просить прощения. Она так и не поняла, что нужно сопереживать людям и раскаиваться в содеянном, а не извиняться с фальшивой улыбкой на лице. Будучи ребенком, она все интерпретировала по-своему. В ее понимании это выглядело так: если на тебя кто-то обиделся, нужно сказать: «Прости». Можно научить человека действовать определенным образом, но нельзя заставить его испытывать нужные эмоции. Сострадание и чуткость были ей чужды так же, как и многие другие чувства. К шести годам слово «прости» срывалось с ее губ так естественно, что никто не сомневался в ее искреннем раскаянии.
Став старше, она научилась отыгрывать нужные эмоции, вроде стыда или сожаления, однако внутри все еще ничего не чувствовала и не понимала, почему должна. Ей нужно было играть роль и придерживаться образа. В ее сознании нравственность была не более чем еще одним правилом регулирования работы общества.
Некоторым от рождения дано больше, чем другим. Беатрис всегда была умнее своих сверстников, и ее родители очень гордились ею, особенно отец. Она рано научилась ходить, а свое первое слово сказала в три месяца. В год, к полному восторгу близких, она начала читать, сперва неуверенно, но еще через полгода вполне сносно. В три года она уже играла на фортепиано и пела на английском – втором, неофициальном языке их страны. К четырем годам она выучила еще два, немецкий и французский, и решила обратить внимание на изучение испанского. В пять лет приступила к игре на скрипке, выучив к тому времени не только испанский, но и итальянский. У нее была феноменальная память, близкая к эйдетической, позволяющая ей запоминать и усваивать огромные пласты информации. Все, за что бы она ни бралась, давалось ей легко. Ее называли чудо-ребенком, юным дарованием и гением. Ей пророчили великое будущее. Родители не давили на нее, не торопили и позволяли самостоятельно выбирать себе занятия. Им хотелось, чтобы у нее было детство. Для Беатрис Бьен были открыты все дороги. У нее был светлый ум. Ее ждало прекрасное будущее.
Одно событие навсегда изменило ее жизнь. А через несколько лет она узнала информацию, определившую ее судьбу. В тот день она сделала выбор. С тех пор все, что имеет для нее значения, – это добиться поставленной цели. Во что бы то ни стало.
Всего лишь два события – и человек, изначально рожденный с огромным потенциалом, теряет какие-либо шансы на нормальную жизнь. На великое будущее, которое было ей предначертано благодаря талантам и гениальности. Каково это – похоронить все свои начинания, чтобы стать кем-то другим? И личность ее сформировалась под безразличное осознание: кроме этой цели, у нее ничего нет и уже не будет.
Беатрис воспринимает жизнь как игру, шахматную партию, если хотите. И большинство людей в ней пешки, глупые и управляемые, их не жалко пустить в расход, когда того требуют обстоятельства. Она испытывает ни с чем не сравнимый восторг, когда все идет согласно сценарию. Она дергает за ниточки в нужный момент, и марионетки послушно делают то, что ей нужно. И как превосходно они заблуждаются, полагая, что их порывы – это личная инициатива, а не навязанная мысль; как очаровательно они верят, что вольны в своем выборе.
Милашка Темо была такой фигурой на доске, хоть и сама этого не осознавала. Кто вообще решил, что она ей интересна? По большому счету плевать Бьен на нее хотела, но Кристен являлась частью плана. Она была отличным прикрытием, чтобы никто не догадался об истинных намерениях Бьен. Беатрис играет четко выверенную роль высокомерной забияки, да так хорошо, что временами сама начинает верить. Люди думают, у нее какие-то проблемы с самооценкой, раз она, как шакал, нападает на слабых вроде бедненькой Темо. Самоутверждается за ее счет, ибо не способна тронуть богатеньких детишек. Не рискует откусить больше пирога, чем сможет проглотить. На эти шалости в отношении Микки Мауса смотрели снисходительно. Эта девчонка для них словно бельмо на глазу. Некоторые одобряют ее поведение, считая, что она права в своем стремлении продемонстрировать превосходство той, кто, по их мнению, стоит на десятки ступеней ниже. Какие предсказуемые люди, полагающие, что знают ее.
Большую часть времени Беатрис ничего не чувствовала. Она практически не испытывала эмоций, всегда оставалась хладнокровной, трезво мыслящей и невозмутимой, за исключением нескольких моментов, выводивших ее из равновесия. Она не любила в привычном понимании людей, поскольку не знала, что испытывает, и пустота являлась для нее обыденностью. Если в ней просыпалось нечто отдаленно похожее на вину, то она злилась, не понимая, откуда взялась эта странная горечь и ощущение неправильности. Она воспринимала это как недомогание или болезнь. Любые отголоски эмоций становились для нее большим потрясением, поэтому она их так презирала, а чувства считала чем-то низменным и недостойным. К матери была привязана, о своей сестре обещала заботиться, но любила ли она их? У нее не было ответа.
Надо признать, не все так уж ошибались на ее счет. Пурит периодически явно что-то подозревает, но такие мысли, судя по всему, надолго в ее голове не задерживаются. К тому же любые зачатки здравого смысла уничтожает ее самоуверенность. Когда-нибудь это бахвальство и чрезмерное самодовольство выйдет ей боком. Но у Бьен мало развлечений. Виктория предсказуема до абсурдного, но у нее забавная реакция. Беатрис даже почти что-то чувствовала. И Кристен, эта мультяшная зверушка, обладающая проницательностью и мозгами и так досадно спускающая свой потенциал в унитаз. Это же надо, замечать фальшь и наигранность с ее стороны – и все равно доверчиво оставаться в пустой рекреационной, когда любой человек бежал бы сломя голову. От подруги, что ли, безрассудством заразилась? Инфантильность у них одна на двоих. Кто знает, что они там друг другу еще передали. Но уж лучше бы хламидии, чем фатовство.
Интереснее всего наблюдать не за Пинки и Брейном[22], а за сестрой. Такая вся обиженная, непонятая, нелюбимая, на лице – вечное вселенское несчастье. И ведь верит, что это совсем не заметно. Беатрис сидит в первом ряду партера, наблюдая пьесу «Как Клэри дуется на мир за то, что папочка ее отверг». Порой возникает страстное желание встряхнуть ее, чтобы в голове что-то зашевелилось. Живет в своей вселенной, искренне считая себя жертвой, а на деле плевать хотела на всех, кроме себя.
«Папочка не любит? Какая невероятная досада, малышка Клэри, но мир не вертится вокруг тебя. Стоит немного оглядеться и понять, что ты не единственная на белом свете. Но жалеть себя всегда гораздо проще, чем что-то делать».
Кларисса единственная воспринимает происходящее не как представление, а как реальность. «Глупышка, неужели тебе совсем не досталось ума? Неужели ты так и не сможешь оценить по достоинству всю проделанную работу? Неужели никогда не станешь частью чего-то большего? Грустно, но не критично. Полагаю, мы как-нибудь переживем».
Однако маленькая сестра смогла ее удивить. Кларисса подала надежды в день бала, когда так легко подставила Кристен. Всерьез рассчитывала, что Беатрис столь глупа и поверит в то, что инициатором была Темо? Да ей бы и в голову не пришло провернуть подобное. Не оттого, что наивна, а оттого, что не способна на подлость, а значит, ее надоумил тот, кто жаждал мести, публичного унижения и всеобщих издевок, но при этом хотел остаться в тени, чтобы не нести ответственность. Нетрудно догадаться, у кого был мотив.
«Клэри, я почти восхищена, – с улыбкой удовлетворения думает Беатрис. – Это так гнусно, бесчестно и аморально. Предать собственную сестру и подставить под удар другого человека. Какая прелесть. Теперь бы еще семейные ценности привить». Такого развития событий она не предусмотрела, но уже нашла в этом плюсы. Пурит окончательно поверит в свою безупречность и популярность и почувствует себя спокойнее и увереннее. Тем более корона – единственное ее собственное достижение. Теперь она не будет так пристально следить за ней и немного выпустит из виду свою драгоценную Темо. И тут уже может случиться что угодно. Насколько ребята превозносят эту богатую позерку, настолько же возненавидят ее подругу.
Беатрис хохочет. Давно ей не было так весело. Она лениво берет дротики с лакированного стола из красного дерева, за которым сидит, и швыряет в дверь, на которой висит большая мишень. «В яблочко!» – усмехается она, наклоняется, выдвигая верхний ящик, и достает серебряный нож-бабочку. Она задумывается, вертя его в руках. «Люди – это цель и средство достижения цели. Зачем вообще кто-то думает о чувствах других? Привязанности делают их слабее и неосмотрительнее. Они становятся менее осторожными. У них появляется уязвимое место. Мишень». С этими мыслями она прицеливается и бросает нож, попадая ровно в центр.
– Беатрис! – В комнату, не постучавшись, заходит отец. На нем, как обычно, темные брюки и белая, чуть помятая рубашка, черные волосы пребывают в беспорядке, будто он никогда не касался их расческой. – Как все прошло?
– Лучше, чем предполагалось, – честно отвечает она, складывая руки на груди. – Немного не по плану, конечно, но крайне удачно.
– Что пошло не так? – интересуется он, присаживаясь в кресло. Он вдруг осекся. – Откуда у тебя синяк?
– Из школы принесла, – невинным тоном сообщает Беатрис. – Мне кажется, очень гармонирует с моей блузкой. Оставлю его на какое-то время.
– Хорошо, – цедит отец сквозь зубы и формулирует вопрос иначе, стараясь быть более конкретным: – Кто тебя ударил?
– Девушка, – воодушевленно произносит она. – Я так рада, что ты спросил. Никто не оценил этот удар по достоинству, а ты сразу обратил внимание. Молодец. По-моему, прекрасно получилось, как считаешь?
– Беатрис, – раздраженно шипит он, ничуть не хуже какой-нибудь ядовитой гадюки. Как легко его вывести из себя. – Скажи, пожалуйста, кто тебя ударил?
– Раз ты так просишь… – наигранно задумывается она. – Этот шедевр на моем лице – дело рук Виктории.
– Пурит?! – возмущается отец и продолжает гневное разглагольствование: – Это отродье посмело тебя ударить? Да кем себя возомнила эта шваль?! Я надеюсь, ты заставила ее пожалеть об этом?
– Разумеется, нет, – отвечает Беатрис, глядя на него как на недоумка, коим он и является. Надо же быть таким недалеким, чтобы не догадаться самому. – Я вела себя безукоризненно. Как и подобает человеку моего статуса. Если Виктория считает нормальным распускать руки, это лишь демонстрирует ее невоспитанность и несдержанность.
– Да. Да, ты права, – восторженно выпаливает он, и на его лице снова возникло это раболепное обожание, преклонение перед ее умом. – Не стоит ей уподобляться. Приличные люди никого не бьют. Но все же… так несправедливо, что на твоем лице синяк, а с этого звереныша даже волоска не упало.
Ей хотелось ударить его головой о стол, чтобы остатки серого вещества в его почти пустой башке наконец зашевелились и заработали. Неужели так сложно понять, что Виктория преподнесла ей поистине царский подарок? Вся школа видела на лице Бьен синяк и совершенно невредимую Пурит. В любой момент можно выставить ее не как заносчивую богачку, а как неуравновешенную гордячку, что уже берегов не видит от своей вседозволенности.
– Это было даже приятно, – с едва заметной улыбкой протягивает Беатрис и, заметив недоуменный взгляд отца, поясняет: – Она не понимает, что меня следует опасаться. Она не боится. И это так… волнительно. Первый человек, что дерзнул ударить меня… Я нахожу это забавным.
– Не делай из этого привычку, – нервно бормочет он, откидываясь на спинку кресла. – Синяки тебе не идут.
– Какая досада, – притворно печально сетует она и добавляет: – Это разовая акция. Более на мне не появится отметин.
– Хорошо, – кивает отец и, мигом подобравшись, спрашивает: – Что пошло не по плану? Помимо твоего внешнего вида.
– Кларисса выступила с инициативой, – рассказывает Беатрис с нескрываемым довольством. – Устроила демарш с целью моего публичного унижения, а идею и ответственность переложила на Темо.
– Мелкая дрянь! – шипит он, сжимая руки в кулаки. Секунду он молчит, а после торжествующе произносит: – Я говорил тебе, что не стоило тратиться на нее. Ты купила ей платье – и вот ее благодарность!
– О нет, это вполне в духе нашей семьи, – краешком губ улыбается Беатрис. Привычно отстраненной улыбкой, необходимой лишь для создания определенного образа. – К тому же из ее поступка можно извлечь выгоду. Теперь никто не посчитает меня угрозой, и я смогу заняться делами, оставив Темо на какое-то время.
– И все же эту паршивку нужно наказать как следует! – Отец краснеет от гнева.
Девушка в очередной раз думает, как ей повезло родиться особенной. Она лучше других, возможно, она – новый этап развития человечества, где эмоции не будут властвовать над сознанием, где люди будут уравновешенны и рациональны. Мужчина напротив нее представлял собой жалкое зрелище. Он совершенно не контролировал себя из-за пелены ненависти.
– Нужно избавиться от нее. Она может испортить весь план!
– Это мой план, – напоминает Беатрис. – Клэри своими действиями оказала мне услугу, так что мы не будем ее наказывать, это ясно?
– Как хочешь, – немного растерянно и расстроенно говорит отец.
Он раздосадован тем, что у него отняли весомую причину придраться к младшей дочери. Она знала, что он никогда не любил Клэри так, как обожал ее. Беатрис была его отрадой и гордостью с самого первого вздоха. Она покорила его и внешним сходством, и своим феноменальным развитием. Клариссе не повезло родиться обычным ребенком. Отец ждал, что она будет проявлять те же способности, что были у Беатрис.
«Почему она еще не ходит? Беатрис в ее возрасте уже могла бегать… С ней все в порядке? Беатрис уже читать могла, а она только научилась связно говорить… Беатрис в ее возрасте знала несколько языков, а эта все еще к игрушкам тянется».
Пока была мама, это упоминалось вскользь, как бы выражая опасение, не нужно ли обратиться к врачу, точно ли все нормально, но никакой агрессии он не проявлял. Со временем он ее возненавидел – возможно, перенеся всю скопившуюся злость на маленькую девочку.
– Лучше дай ей какое-нибудь задание. В последнее время она стала слишком смелой и своевольной. Сейчас это сыграло на руку, а в дальнейшем может выйти боком, – велит Беатрис.
Да, это выход. Глупая сестра будет иметь меньше времени на то, чтобы лезть в чужие дела, а отец уймется, «приструнив» строптивицу.
– Я тебя понял, – кивает мужчина. Он что-то обдумывает, наверное прикидывая, какое поручение можно дать Клэри. – Ты точно уверена, что справишься?
– Только вперед! – цитирует она девиз семьи. Девушка пожимает плечами и не удерживается от ехидного замечания: – Или могу и тебе помочь с переходным состоянием.
– Прекрати, Беатрис, – говорит отец, ничуть не пугаясь. – Оставь свои ужимки для недалеких одноклассников.
– Тогда прекрати задавать дурацкие вопросы! – рявкает Беатрис. Она ненавидела, когда в ее действиях начинали сомневаться. – Мы это уже не раз обсуждали.
– И будем обсуждать столько, сколько понадобится, – произносит он. – Это все очень серьезно, и я волнуюсь за тебя.
– Ты перестал быть авторитетом, когда она умерла, – напоминает ему Беатрис, вскидывая подбородок вверх. – Это мой план, и более не ставь мои действия под сомнения. Я знаю, на что иду, и за меня не нужно беспокоиться.
Отец поднимается с кресла, пристально вглядывается в нее, будто пытаясь вызвать у нее чувство стыда – все-таки он ее родитель и она, наверное, должна его уважать, – но ей все равно. Его уважать не за что. Он хмурится, понимая, что его любимая дочь так наплевательски относится к нему, и уходит, чтобы наверняка накричать на Клэри, загрузив ее делами.
Осталось немного до финального действия первого акта, и в нужный час ее рука не дрогнет, не должна, а младшей сестре лучше не мешаться под ногами. Сейчас нужно тщательно все перепроверить и продумать. Отец в чем-то прав, как бы ее это ни раздражало. Необходимо принять во внимание и всякие форс-мажорные ситуации, чтобы в итоге поставить мат.
Что же, посмотрим, шоу начинается. «Поживем – увидим, а выживем – учтем».
Глава 13. Виктория Эбигейл Пурит
Виктория сделала выбор, изменивший не только ее жизнь, но и жизнь нескольких других людей, еще в двенадцать лет, когда решила сбежать от своих охранников, чтобы погулять. Знала ли она, во что это выльется потом? Вовсе нет. Но если бы она вернулась назад во времени, то все равно бы позволила этому случиться. Эта глупая детская выходка позволила ей познакомиться с Кристен и в конце концов подружиться с ней.
Только лучше ли это было для самой Кристен? Она могла бы прожить счастливую жизнь: без насмешек, издевок и снисходительных взглядов. Она никогда бы не познакомилась с Бьен и, возможно, даже не знала бы об их существовании. Кассиопея не испытывала бы такого чувства зависти к сестре, и их отношения были бы менее напряженными. Все было бы иначе. Милая девочка с яркой улыбкой и заразительным смехом имела бы много друзей. Учителя любили бы ее за усердие и ответственность. Она бы играла с одноклассниками в настольные игры. Смотрела бы мультики в компании ребят, а не мягких игрушек. Она бы могла помогать людям, как того и хотела, и некоторые бы восхищались ее добротой и благородством. Полная школа знакомых, приятелей, хороших друзей. Долгие прогулки, понятные только избранным шутки и никаких разочарований в жизни. Эта девочка росла бы в домашней обстановке, где ее сестра никогда бы не стала ее ненавидеть, где общество не издевалось бы над ней и где ей бы не пришлось сомневаться в собственной вере.
Виктория прокручивает это у себя в голове и ощущает неприятную горечь, будто она своим появлением все разрушила. Отняла у хорошего человека шанс на лучшее будущее и эгоистично удерживала возле себя. Она бы не стала ничего менять. Не пожелала бы. Потому что ее жизнь стала ярче с появлением подруги. Ее жизнь стала менее одинокой и серой. А Кристен наивная. Не понимает, что Пурит она нужна сильнее, чем та ей. Темо сможет без нее, и более того, проблем у нее будет меньше, а вот Виктория останется одна, в окружении людей, которых интересует не она сама, а то, что она может им дать.
Беатрис. Может, она стала мразью из-за вседозволенности? По причине того, что никто не мог одернуть ее, потому что у нее была жертва, до которой было дело только одному человеку. «Нет, чушь, – качает головой девушка. – Она родилась редкостной стервой, а не стала ею из-за каких-то обстоятельств». Тем не менее доля истины в этих рассуждениях есть.
Репутация Беатрис строится на ее пассивной агрессии, но… кого бы она задирала, не будь Темо? Своих одноклассников? Вовсе нет. Она не дура, хотя в последнем Виктория начинает сомневаться. Уж слишком очевидно глупым был последний ее поступок. Подтасовать результаты, чтобы стать королевой, и ради чего? Неужели Беатрис действительно верила, что все с этим согласятся? Что она смирится? Бьен, должно быть, совсем с ума сошла, если даже отчасти так считала. Но было неожиданно приятно узнать, что все в школе выбрали королевой ее. Они выкрикивали ее имя дюжину раз, и это был восхитительный момент. Корона принадлежала ей по праву рождения. Отец и мать были королем и королевой бала, а до них ими были ее дедушка и бабушка. Пурит – это не просто фамилия, это статус, которого надо придерживаться с детства.
И, само собой, она разозлилась, когда не услышала свое имя, но устраивать скандал при всех посчитала излишним. Поэтому они с Бьен болтали наедине, без лишних зрителей. Виктория, не отличаясь терпением и покладистостью, перешла к ругательствам, как только вышла из зала. Ей тоже, в свою очередь, пришлось выслушать от Беатрис массу язвительных комментариев, половину из которых она не понимала, но осознавала, что ее оскорбили. Среди этой тонны сарказма отчетливо звучало обвинение: «Well, this is your victory. I wouldn’t call it a good nest egg, but I think you are bad egg»[23] И что ж, возможно, этого не следовало делать, но она ударила наглую суку по ее нахальной роже, испытывая при этом ни с чем не сравнимое удовольствие. Удар получился достаточно сильным, но мразь даже не дернулась, отчего возникло желание приложить ее головой об стену, чтобы аж искры из глаз посыпались и ехидная улыбка с лица стерлась, но это было бы чересчур.
Надо признать, претензия у Бьен была обоснованной, хоть и недоказуемой. Они потеряли несколько потенциальных инвесторов, и, естественно, Беатрис винила в этом Викторию. И она была права. Пурит заплатила нескольким людям за отказ от сотрудничества. Пусть и с молчаливого одобрения отца, но она сделала это, отомстив за пощечину, которую та отвесила ее подруге. Чувствовала ли она свою вину? Нет. Бесспорно, было нечестно сводить личные счеты таким образом, но разве обижать Кристен честно? Справедливо? Так что они заслужили.
Однако после выходных по пути в школу Викторию не отпускало чувство беспокойства. Она пыталась убедить себя, что все это разыгравшееся воображение, когда каждый встреченный школьник улыбался ей, поднимая руку в приветственном жесте, но безуспешно. Все смотрели на нее с восторгом, будто она являлась их кумиром. Популярная и до этого, она словно стала еще куда более обожаемой, чем раньше. Несколько раз приходилось останавливаться, чтобы обсудить прическу, одобрить или, наоборот, раскритиковать чью-то одежду и дать совет. Многим неожиданно стало интересно ее мнение на той или иной счет.
Как оказалось, чутье вопило не случайно, и интуиция ее не подвела. Идя по коридору, Виктория неожиданно услышала шум в одном кабинете и прошла бы мимо, поскольку ее урок находился в другой части школы, но, услышав знакомый голос, она развернулась и подошла ближе. Она приоткрыла дверь, чтобы убедиться, что ей не почудилось.
Спиной к ней стояли три девушки, окружив Кристен. Они даже не потрудились запереться или хотя бы плотно закрыть за собой дверь, настолько беспечными или самоуверенными были они в своем желании… сделать что? Пурит нахмурилась, занимая наблюдательную позицию, чтобы узнать, чего они хотят от ее подруги.
– Что же в тебе такого, Темо? – спрашивает одна, и Виктория узнает ее. Алексис. Иногда у них были занятия по политологии вместе. – Ни таланта, ни внешности.
– Обычная девчонка, – протягивает вторая, и, кажется, ее зовут Мелани, а может, Маргарет, она никогда не интересовалась ее именем. – Не понимаю, что Пурит в тебя нашла.
– Никакая ты не особенная, – вторит им третья, чье имя Виктория не может вспомнить даже примерно, но непременно узнает потом. – Дворняжка, которая находится тут по милости своей хозяйки.
– Да, я обычная, как и большинство людей на этой планете, – парирует Кристен, опустив подбородок. – И, мне кажется, наша дружба с Вики – это не ваше дело.
– Тебе кажется, – смеется Алексис, запрокинув голову, и прядь красных волос выбивается из ее прически. – Это наше дело, когда всякие отбросы якшаются с приличными людьми, когда учатся не в своей убогой школе для бедных и смеют открывать рот. Ты слишком дерзкая, солнышко, и тебя нужно проучить.
Она толкает ее к двум другим девушкам, которые расступаются, позволяя Кристен упасть на пол. Они ухмыляются, будто все происходящее является чем-то очень смешным. Мирта подходит к подоконнику, берет стаканчик с какой-то жидкостью и выливает его на сидящую на полу Темо. Виктория сжимает руки в кулаки, но сдерживает свой порыв вмешаться. Она видит, как кофейный напиток стекает по светлым волосам Кристен и капли падают на ее белую рубашку, образуя ужасное и несмываемое пятно.
– Теперь ты выглядишь лучше, – хохочут они, пока Пурит давит жгучее желание разбить им носы, а третья продолжает: – Достойно звания убогой нищенки, которой ты и являешься.
– Отчего же с тобой так носятся? – задумчиво спрашивает Алексис, хватая Кристен за подбородок и пристально вглядываясь. – Свет на тебе, что ли, клином сошелся?
– На помойке он родился, – напевает Меган, очевидно вспомнив какую-то идиотскую песню, и все считают это уморительной шуткой, поскольку хохочут как в последний раз. – Беатрис, Виктория, теперь еще Кларисса. Может, ты шлюха отменная?
Как они смеют называть ее так? И это Кристен? Светлую, добрую девочку, которая даже не целовалась ни разу в своей жизни? Этого ребенка, который мультики смотрит и обожает Гарри Поттера? Пурит разрывается между желанием зайти и заставить этих мразей жалеть о сказанном и желанием посмотреть, что будет дальше. В итоге она решает еще немного понаблюдать.
– Брось, – усмехается Алексис и продолжает: – Такая чмошница даже в виде подстилки не смотрится. Уж слишком жалкая и уродливая.
– Хватит! – произносит Кристен тихо, но твердо. Она успела подняться, хотя ноги ее немного дрожат то ли от страха, то ли от сдерживаемой обиды. – Я не сделала вам ничего плохого.
– Какая дура. Она еще смеет открывать рот и спорить с нами, – протягивает третья девушка и неожиданно ударяет Темо в скулу, отчего та отшатывается, но не падает. Остальные снова окружают ее. – Знай свое место, собачонка. Оно среди твоих родителей-нищебродов.
– Да, и, чтобы ты об этом не забывала, мы приготовили подарок.
С этими словами Молли подходит к сумке, лежавшей на одном из столов, и достает оттуда несколько яиц.
Виктория напрягается, понимая, что она достала их явно не для того, чтобы начать жонглировать или готовить омлет, но все происходит так быстро, что она не успевает отреагировать. Она застыла на месте не в силах пошевелиться. Девушки меж тем разбили яйца о голову Кристен и еще размазали ей их по лицу и волосам. Но будто этого было мало, третья девушка сделала несколько снимков.
– Так ты и должна выглядеть, – сардонически усмехается Алексис, рассматривая результат их «трудов». – А фото мы разошлем по школе и, возможно, городу. Страна должна знать своих уродов.
– Правильно, Хоггорм![24] – одобрительно восклицает Мэдди. – Пусть это чувырло предстанет в истинном обличии.
– У меня, может, и нет столько денег, сколько у вас, но это не делает меня хуже, – бормочет Кристен, поднимая голову.
На ее рубашке пятно, волосы чуть слиплись из-за напитка и яичной массы, местами в них осталась скорлупа, которую девушка не убрала, и у нее уже покраснела щека после удара, но она стоит так, словно ничего не произошло. На ее лице играет легкая улыбка, когда она начинает говорить о подруге, о том, что дружба – это нечто большее, чем они трое способны понять. В ее голосе воодушевление и вера. Это вызывает восхищение. Однако от ее следующих слов Пурит становится стыдно.
– И я буду в этой школе, потому что Вики хочет, чтобы я была здесь.
Конечно, все из-за нее. Виктория чувствует себя настоящей сволочью в этот момент, отчетливо осознавая, что поступает вовсе не по-дружески. Врет о многих вещах в своей жизни, часто уходит, оставляя Кристен одну, угрожает ее сестре. И сейчас стоит, не вмешиваясь, чтобы услышать, что скажут девушки. Да уж, отличная подруга, столько времени наблюдала, как унижают Кристен, еще бы попкорн прихватила для полного комплекта. Хотела узнать, что дальше будет? Молодец, подождала бы еще немного – может быть, они бы ее избили ногами или позвали парней, чтобы… Нет, об этом лучше не думать. Виктория токсичная. Не отношением, а своим существованием. Она отравляет своей подруге жизнь, но это еще одна вещь, которую той знать не следует.
– И что здесь происходит? – интересуется Виктория, заходя в кабинет и привлекая внимание присутствующих. – Вы себя бессмертными почувствовали?
Девушки напряженно переглядываются, явно испугавшись ее появления. Она подходит к ним, останавливается в нескольких шагах и складывает руки на груди. Как ей хотелось убить их в этот момент.
– А мы тут с Темо поболтать решили, – нервно врет Мередит. Она старается выглядеть непринужденно, но руки ее подрагивают. – Дружеская беседа.
– О, то есть это теперь так называется? – вскидывает бровь Пурит, сдерживая злость, она трет переносицу. – Хорошо.
Она подходит ближе и хватает обидчицу за волосы, чуть оттягивая назад.
– Давай поболтаем, – шипит Виктория, намеренно причиняя боль.
У нее было острое желание ударить ее о стену, несколько раз, за каждое слово, сказанное в адрес Кристен, но, к сожалению, этого нельзя было делать. Отец будет крайне недоволен. Хоть он и сможет замять это дело, но зачем создавать лишние проблемы?
– Отпусти ее, – велит Алексис, пытаясь казаться уверенной, но Пурит слышит, как ее голос срывается. – Или у тебя будут неприятности.
– От тебя, что ли?
Виктория отталкивает девушку от себя, демонстративно вытирая руки, будто успела испачкаться, бросает взгляд на подругу, которая неловко мнется позади девушек, и с усмешкой протягивает:
– Дорогуша, ты, кажется, забыла, кто я. Мне не нужны деньги моего отца, чтобы превратить ваши жизни в ад, но я могу подумать над тем, чтобы ими воспользоваться.
Троица снова переглядывается, осознавая происходящее. Конечно, связываться с ней не то же самое, что унижать Кристен в пустом кабинете. Наверняка они уже мысленно представили «великолепные» перспективы, не только свои, но и родителей. Тем более пример с Бьен был довольно ярким и его еще иногда обсуждали. Никому не хотелось бы оказаться на их месте.
– Что ты хочешь? – вздыхает Алексис. В ее взгляде ярость пополам с обреченностью.
– Вы не особенные, нищенки, – с мстительной издевкой произносит Виктория, ощущая в этот момент превосходство над ними. Кто они по сравнению с ней? Повелительным тоном она добавляет: – Достаточно извиниться, удалить фотографии и дать деньги на новую рубашку.
– Мы не нищенки! – возмущается третья девушка, с короткими рыжими волосами. – И не обязаны покупать твоей болонке одежду.
– Ты будешь нищенкой, как и твоя родня, если сейчас же не закроешь рот, – говорит ей Пурит без прежнего самодовольства. Это обещание. Серьезное и вполне выполнимое. – И вы сделаете то, что я сказала. Вы испортили, и вы возместите ущерб. Иначе будете побираться по помойкам в поисках еды. Можешь проверить, способна ли я на это.
С явным недовольством они просят прощения. Они швыряют по сотне евро на новую рубашку. И после кивка Кристен Виктория милостиво разрешает им удалиться. Злые, но совершенно бессильные, они уходят, напоследок громко хлопнув дверью, даже не подозревая, как им повезло. Все могло закончиться куда печальнее для них, чем пустые слова, в искренность которых, кажется, не верила даже Темо. Только вот им самим, вероятно, казалось ужасно унизительным извиняться перед «собачкой». Как же. Им ведь по статусу не положено, да только кто их спрашивал? Пусть скажут спасибо и проваливают. Пурит как-нибудь потом придумает, как им отомстить, сейчас ей не до этого.
Виктория снимает свою клетчатую рубашку, накинутую поверх черной футболки, и с натянутой улыбкой протягивает ее подруге. Не будет же она ходить в нынешней, испорченной одежде? Тем более это меньшее, что Пурит может для нее сделать. Все это произошло по ее вине. Виктория не способна всегда быть рядом, чтобы защитить Темо, но и без нее никак. Почему все так сложно? Отчего эти трое ни с того ни с сего напали на Кристен? Из зависти? У них есть все, о чем только можно мечтать. Зачем им придираться к Темо? К светлой, доброй девушке, которая никогда никого не трогает. Самоутверждение? В этом случае они бы унизили ее прилюдно. Раньше ведь такого не случалось. Что поменялось теперь? Ответ приходит внезапно: Бьен.
Виктория мысленно хлопает себя по лбу. И как она сразу не догадалась? Беатрис в последнее время вела себя тихо, не цеплялась к Кристен, не ухмылялась. Пурит решила, что это от пережитого на балу, но что, если она не была огорчена? Это ведь Бьен, которая легко притворялась и всегда была на шаг впереди; такой человек не мог не предвидеть подобный исход, а значит, все было спланировано. И кто был с Кристен? Ее чертова сестра. Где одна стерва, там и вторая. Беатрис не стала трогать Темо, потому что знала, что это непременно сделает кто-то другой. А она-то, дура, гадала, зачем ей нужно было устраивать это представление. Затем, чтобы Виктория возгордилась и в итоге снова оказалась на втором месте.
Все, чего хотелось сейчас, это спокойствия. Надо брать себя в руки. Она Виктория Пурит. Самая популярная девчонка в школе. Признанная публично, абсолютно всеми, и это она вторая? Глупости какие лезут в голову. Распустила нюни, как десятилетняя размазня. Что с того, что она не распознала план Беатрис? Кто знает, может, эта сука вообще ведьма с даром предвидения. Она бы не удивилась, узнав, что Бьен проводит ритуалы и приносит в жертву девственниц и младенцев. В конце концов, главное, что Виктория вообще догадалась, что же до остального, то разве она не способна взять свою жизнь под контроль? Отец не так ее воспитывал. Если она не может справиться с мелкими жизненными неурядицами и выдержать испытания, то как собирается руководить целой корпорацией? Ну нет. Пуриты не сдаются.
Виктория поправляет футболку, засовывает руки в карманы джинсов и уверенно улыбается подруге в ее клетчатой рубашке, которая висит на ней, как на вешалке. Они выходят из кабинета, и Пурит мысленно убеждает себя: «Все хорошо, все наладится. У меня все получится. Пока ты жив, все возможно».
Им с Кристен пришлось задержаться в школе. Они убрали скорлупу и отмыли большую часть ее волос. Только после этого они попрощались и разошлись по домам. Им пришлось потратить минимум полтора часа на то, чтобы привести Темо в порядок. Какое счастье, что эта троица принесла яйца, а не клей или, не дай бог, кислоту. С таких идиоток сталось бы.
Виктория входит в особняк, вздыхает, закрывает за собой дверь и поднимается в свою комнату. Она надеется побыть в одиночестве, послушать музыку и поразмыслить о происходящем. Может, она поступает неправильно? Или ей, наоборот, стоит расслабиться и жить сегодняшнем днем? Жаль, никто не в силах ей помочь. Никто не даст ей совет, как лучше поступить. Порой тяжело держать все внутри себя, не имея возможности дать эмоциям выход, а голоса в голове все кричат. Они преследуют, словно беспризорное привидение, и нашептывают: «Это твоя вина, твоя, ничья больше, это все из-за тебя. Ты приносишь несчастья. Ты разрушаешь все, к чему притрагиваешься. Ты токсичная эгоистка». Что она делает со своей жизнью? Да, и заслужила ли она свободу, не приложив усилий? В этом мире нужно добиваться всего, покоя в том числе.
Девушка так погрузилась в свои размышления, что не сразу заметила появление отца. Он вежливо постукивал по уже открытой двери, тем самым пытаясь привлечь ее внимание. Удивительная учтивость с его стороны. Либо все хорошо, либо очень плохо, если он столь сдержан.
– Виктория, – здоровается он, поправляя серый твидовый пиджак. – До меня дошли сведения о сегодняшнем инциденте.
– Я все урегулировала, – недовольно бурчит она. Не хватало еще, чтобы отец ее отчитывал. – Этого больше не повторится.
– Повторится. Я предупреждал тебя, что от этой девчонки будут проблемы. – Мужчина хмурится, двумя пальцами трет переносицу и явно сдерживает злость. – Когда конфликты были с Бьен, я закрывал глаза, но теперь что? Сразу трое. Это в твоем понимании контроль? Ты не справляешься.
– Отец, я обсудила все…
– Ты запугала их, – перебивает он, не желая слушать. – Ты даже не попыталась с ними договориться. Не попыталась выстроить диалог. Я тебя этому не учил.
– Это не так! – возмущается девушка. В конце концов, как она должна была поступить? Выразить им благодарность? Предложить им всем выпить кофе в знак дружбы? – Лишь заставила их извиниться.
– Виктория, никто не будет воспринимать всерьез человека, который не ведет переговоры, а сразу переходит к оскорблениям, рукоприкладству и угрозам. Разве я никогда не объяснял тебе этого?
Он говорит размеренно, но в его голосе заметно разочарование. В ней. Будто все его надежды и мечты о будущем неожиданно рухнули.
– Но отец…
– Мы с тобой уже беседовали на тему твоей подружки. Ты попросила, и я уступил, пошел на поводу твоей прихоти. Все-таки все мы были молодыми, считая, что дружбу и любовь можно совместить с бизнесом. Однако ты продолжаешь меня позорить и ведешь себя как несдержанная пигалица. Я говорил тебе, что ей не место в этой школе, и я предупреждал, видит Бог, что я пытался вразумить тебя не один раз, но ты на редкость упряма, а мне надоело решать твои проблемы. Поэтому я принял решение, исходя из сложившейся ситуации: твоя подружка перейдет учиться в другую школу. Может, без нее ты наконец повзрослеешь.
Виктория сидела ошеломленная услышанным. Она чувствовала ярость, но в то же время понимала, что отец сказал ей правду. Она не справлялась, не могла помочь Кристен, не контролировала свои эмоции. Голоса кричали в ее голове: «Он прав, ты хреновая подруга и такая же ужасная дочь. Ты позор семьи Пурит, поступи правильно, хоть раз в жизни». Но что она будет делать без нее? Снова эти фальшивые улыбки и куча лицемеров вокруг? Одиночество в толпе? Жить без искреннего смеха, не танцевать на улице вдвоем, не есть всякую дешевую дрянь? Отказаться от всего, к чему успела привыкнуть? Это справедливо? Почему она должна лишиться того, с кем ей комфортно? Почему она должна отказаться от той, кто делает ее счастливой, и остаться одной? «Потому что ты делаешь только хуже», – звучит противный голос в голове. И она делает выбор.
– Ты прав. – Виктория прикусывает губу, тихо произнося такие горькие слова. – Это было ошибкой, отец. Ей будет лучше в другой школе. Но у меня есть условие.
– Какое? – с любопытством спрашивает он, наклоняясь вперед. Она редко соглашается с ним, чаще всего споря или устраивая истерики, чтобы добиться своего.
– Я хочу, чтобы у нее было будущее, – говорит девушка. Она уже разрушила настоящее. – Оплати ей учебу в хорошем колледже. Взамен я перестану с ней общаться, вычеркну из своей жизни, будто ее никогда не существовало, и стану наследницей, которой ты мог бы гордиться. Обещаю.
– Ты не вправе просить у меня чего-то подобного, Виктория. Не после всех твоих ошибок, чудом сохранивших нам репутацию. Но если это действительно навсегда избавит нас от нее, от малейшего упоминания о ней, то я готов открыть на ее имя счет с определенной суммой, – задумчиво потирая подбородок, протягивает мужчина. Он складывает руки на груди и продолжает, конечно выставляя свои условия: – Однако мне недостаточно одного твоего обещания. Ты откажешься от нее публично. Признаешь, что все это был подростковый максимализм, мои агенты подготовят соответствующую речь, найдешь новую компанию, подходящую твоему статусу, и скажешь, что Темо никогда не была твоей подругой. Убедишь окружающих, что она ничего для тебя не значит.
– Но это неправда! – возмущается девушка. Кристен всегда имела для нее значение, с того момента, как они встретились, а за столько лет она стала кем-то особенным. Как он смеет требовать от нее такое?
– Мы заключаем сделку, и это мои условия. Тебе давно пора понять, что в жизни не все так просто. Иногда нужно чем-то жертвовать, и да, Виктория, врать. К тому же ей это пойдет на пользу. Так ты убережешь ее от лишнего внимания и опасности. Не забывай, что кто-нибудь может воспользоваться твоей привязанностью и добраться до тебя через нее.
Отец встает, поправляет пиджак и направляется к выходу. Он выглядит довольным беседой. Он останавливается у самой двери, поворачивается к ней и добавляет:
– Однажды ты скажешь мне спасибо. Вики, поверь, я люблю тебя, но эта дружба погубила бы вас обеих. Можете видеться чаще, пока есть время. После экзаменов ты попрощаешься с ней и дашь интервью.
Он уходит, а Виктория слышит, как внутри нее что-то разбивается и с грохотом летит вниз, рассыпаясь на тысячи осколков. Она обнимает подушку и с удивлением обнаруживает, что по ее щекам стекают… нет, бегут слезы. Это был бескорыстный поступок, но почему ей так тяжело? Отец сдержит обещание, Кристен получит билет в светлое будущее, и ей будет лучше без Пурит в ее жизни. Но при одной лишь мысли о том, что через два месяца все закончится, у Виктории сжимается сердце. Наверное, впервые в своей жизни она думала не о себе, когда принимала решение, однако чувство гордости она не испытывала. Виктория знала, что поступила правильно, но она чувствовала невообразимую боль, словно в один момент часть ее жизни разрушилась. А голоса в голове перестали кричать.
Глава 14. Кларисса Роуз Бьен
Вы когда-нибудь задумывались, насколько цинично и лицемерно наше общество? Как оно судит каждого, но никогда не отвечает за себя? Как громко оно осуждает ваши взгляды, одежду, поступки, при этом совершенно ничего о вас не зная. Самое страшное, что людям этого достаточно. Хватит вашего имени. Вы можете быть самым прекрасным человеком на свете, и этого никто не узнает. Ведь как мишень для сплетен вы намного предпочтительнее.
Кому нужен ваш богатый внутренний мир? Вы серьезно рассчитывали на снисхождение, понимание и принятие? Большинство постарается осудить вас при первой возможности. Когда у вас все хорошо, они улыбнутся, столь дружелюбно и ярко, что вы не заметите подвоха. Они скажут, что нет лучше и достойнее человека, чем вы, но когда совершите ошибку, уверяю, все эти «добрые» личности непременно вспомнят все ваши оговорки или неловкие моменты, а некоторые еще и сочинят то, чего не было. Не дай боже вам когда-нибудь попасть в беду, потому что вы, имеющий приятелей, вмиг станете одиноким, а все вдруг окажутся ужасно занятыми, еще и вас эгоистом назовут, потому что «как вы посмели иметь проблемы», ведь вы не такой же, равный им человек, а робот. Запомните: вы достояние общественности, у вас нет ни выбора, ни собственного мнения, и никаких неприятностей у вас быть не должно. Вы обязаны быть со всеми милым и доброжелательным и всегда соглашаться, вот тогда, возможно, вас сочтут приемлемым.
Люди легко вешают ярлыки на других, так естественно, словно осуждать – это нормально, но если вы спросите меня, то это не так. И вам нужно следить за своей жизнью, позволив окружающим творить то, что они хотят. Над некоторыми общество довлеет даже больше.
Кларисса не имела друзей, никто не хотел общаться с той «странной семейкой», а если появлялись дети, которым было плевать на ее фамилию, то вскоре они узнавали о существовании Беатрис и о том, каким «чудесным» человеком она являлась. Все они ждали того момента, когда Клэр оступится и станет такой же. Они шепчутся за спиной, косятся на переменах, и на их губах блуждает усмешка. Им все равно, кем она является, они не ждут от нее ничего хорошего. У Клариссы плохая репутация по праву рождения, и никакое чудо не сможет изменить это в глазах людей. И если она совершит ошибку, то наверняка услышит: «Чего вы ожидали, она же Бьен». Бьен, будто фамилия – это приговор. Будто она не может быть хорошим человеком. Словно не личность с собственным характером, а копия своей семьи.
В отличие от Беатрис, ей хотелось дружить, смеяться вместе с ребятами, быть кем-то. Какое-то время она даже желала стать доброжелательной и самоотверженной, чтобы окружающие осознали, как ошибались на ее счет, но… это было бессмысленно. Никто не дал ей даже шанса. Во всех ее действиях и словах они искали скрытый смысл или подтекст. «Эгоистка», – говорили ей. Кларисса пыталась помогать людям, но в ответ получала пренебрежительное: «Ты делаешь это для себя, чтобы почувствовать себя лучше». И тогда она смирилась и бросила эти попытки.
Мы становимся привычными к отношению других. От безразличия и непринятия еще никто не добрел, напротив, душа таких черствела, а сами они либо становились жадными до внимания, либо, наоборот, закрывались, не желая контактировать с обществом, которое выбросило их, как ненужный мусор, будто они никогда ничего не значили. В любом из этих и иных вариантов человек принимает реалии и считает подобное нормой. Живет с навязанными комплексами и по созданному сценарию, существует с травмами и отклонениями. Ничто не разрушает нас лучше, чем люди.
Кларисса начала заботиться о себе. У нее получалось скрывать свои эмоции, мириться с совестью и думать лишь о личной выгоде. Единственный человек, который заговорил с ней, несмотря на то что имел полное основание не доверять, – это Кристен Темо. Глупое, наивное создание, но за столько лет лишь она не осудила ее, не оскорбила ее из-за Беатрис, а осталась рядом с ней на балу и общалась так, будто это было нечто естественное. Клариссе даже немного жаль, что пришлось ее подставить. Она этого не заслуживала, но все мы люди, и, как известно, все мы лицемеры.
От наказания Клариссу эта предусмотрительность не спасла, однако все могло быть гораздо хуже, если бы она не повесила вину на Кристен. Отец нагрузил ее работой по самый край: перепроверить данные в отчетах, чтобы указанные цифры сошлись. У нее практически не осталось времени на себя, поскольку результаты проверки должны были быть готовы в срок, и она сидела до самой ночи, пока Беатрис сладко спала в своей постели, смотря десятый сон. Во всяком случае, отец не оскорбил ее, не ударил и даже не лишил карманных денег, как это обычно бывало. Он просто загрузил ее работой, так что она не успевала думать о происходящем вокруг и в итоге выпала из жизни на целую неделю.
Когда Клэр вернулась в школу, то заметила всеобщее оживление. Практически каждый восхвалял Пурит. Она поднялась на недостижимую до этого вершину популярности, и почти все подходили к ней поболтать, хвастались знакомством с ней и клялись, что они скоро станут друзьями. Она стала местной знаменитостью, то ли из-за того, что была выбрана столь нестандартным способом, то ли оттого, что они сами за нее проголосовали и теперь демонстрировали восхищение, которого ранее не наблюдалось.
Но насколько все почитали Пурит, настолько же презирали и смеялись над Бьен, в большей степени над Беатрис. Некоторые были достаточно смелыми, чтобы говорить ей об этом в лицо. Удивительно, что та только поднимала голову, рассеяно разглядывала человека, а потом лениво усмехалась, редко давая ответ. Она витала в каких-то своих мыслях. Беатрис была задумчивой, часто машинально прикусывала губу или наматывала локон на палец, сидела возле окна в полной тишине, не обращая ни на что внимание. И это пугало. Кларисса подозревала, что она замыслила нечто недоброе и вскоре отомстит Виктории и ее подруге.
Они с Беатрис идут по коридору. Некоторые имеют наглость провожать их насмешливыми взглядами. Молчаливое осуждение. С чего бы ни начинался разговор, он всегда сводился к балу. Каково было удивление Клариссы, когда, завернув в пустую, как казалось, часть школы, они заметили одиноко стоящую Темо, слушающую музыку в наушниках.
В последнее время Пурит ни на шаг не отходила от своей подруги – после инцидента, устроенного тремя девчонками. Более того, по слухам, она попросила Маркоса поболтать с парнями, чтобы те даже не дышали в сторону Кристен. Ее опасения были здравыми, поскольку далеко не все считали, что эта девчонка не стоит их внимания, напротив, имелись ублюдки, которым нравилась идея, что они могут безнаказанно поиздеваться над той, кто не способен дать им отпор. Неизвестно, что именно сделал Северочез, однако он явно перестарался, поскольку мужское население восприняло фразу «не дышать в ее сторону» буквально. Они шарахались от Кристен, словно та была заразной, и лишний раз не поднимали на нее глаз. Вот только оставались девушки, которые молчали лишь в присутствии самой Виктории, а стоило ей хоть на секунду отойти, то сразу же смотрели презрительно и шептали гадости; а уж если им дать больше времени… Пурит старалась держаться поближе к подруге, чем крайне раздражала некоторых учащихся, оттого желание достать Темо увеличивалось в геометрической прогрессии. Неужели Виктория расслабилась? Прошла всего неделя, не может же она быть настолько беспечной? Или ее терпения хватило лишь на семь дней? Тогда остается посочувствовать бедной девочке, которую точно кто-нибудь убьет в этой школе. Кларисса прекрасно понимала, к чему могут привести агрессия окружающих и их неумение останавливаться вовремя.
Но проблема была в том, что Беатрис тоже заметила Кристен. «Господи, у нее рефлекс, что ли? Вижу Темо – привет, проблемы?» – взвыла внутри Кларисса. Сейчас начнется очередная разборка. Все было хорошо, пока Беатрис не обращала ни на кого внимания. Почему она внезапно очнулась, да еще именно в тот момент, когда эта девчонка в коридоре одна? Совпадение? Или очередной «гениальный» план? В любом случае это явная карма какая-то для нее самой, потому что еще одну неделю с кучей бумаг и отчетов она точно не переживет.
– Темо, – доброжелательным тоном поприветствовала Беатрис и приблизилась к ней. – Как твои дела?
– Все нормально, – пробормотала Кристен. Она вынула наушники и отключила музыку на экране смартфона. Она смотрит настороженно, явно не ожидая чего-то хорошего. – Тебе что-то нужно?
– Решила справиться о твоем здоровье, – дружелюбно ответила Беатрис и развела руками. – Слышала о том, что какие-то девушки тебя унижали. Сожалею.
«Сожалеет, как же. Скорее уж ей жаль, что она лично этого не видела, а фотки заставила удалить Пурит. Экая досада, должно быть, не увидеть Темо в яйцах и скорлупе», – мысленно съязвила Кларисса. Может, это и вовсе было спланировано? И нападение, и эта встреча? С этой чокнутой сталось бы устроить подобное.
– Спасибо, – неловко пробурчала Темо, явно чувствуя себя не в своей тарелке. – Это все?
– А где же наша Диана Де Пуатье?[25] Неужто оставила тебя одну? – спросила Беатрис с притворным сочувствием, в котором отчетливо слышались ехидные нотки. – Или у нее снова нет на тебя времени?
– Она скоро придет, – ответила Кристен. – Так что тебе лучше уйти.
Кларисса удивилась этой оговорке, которую, кажется, заметила только она одна. Она сказала «тебе», а не «вам». На краю сознания заворочалась потревоженная совесть, заворчав угрюмо: «А ты ее подставила», – и девушке стало немного стыдно от осознания, что она поступила подло. Она незаметно поежилась, но тут же успокоила себя: «Так было нужно». Она убеждала себя, что поступила правильно и что ей пришлось пожертвовать моралью. Совесть, тихо вздохнув, умерла внутри нее, оставив после себя лишь остатки сомнений.
– Уже спешит на помощь? – почти ласково поинтересовалась Беатрис, только глаза ее остались холодными, безразличными, словно и без души вовсе, – Да уж. В вашей команде ты явно Лоис Лейн[26], вечно вляпываешься в неприятности, а потом ждешь, когда Stupidgirl[27] спасет тебя. При всем при этом ты умудряешься болтать о свете своей души. Удобная вера. Тоже так хочу. Сперва пафосно уверять окружающих в надежде и чистых помыслах, а потом прятаться за чужую спину, не неся никакой ответственности.
– Это неправда! – воскликнула Кристен. – Я не отвечаю злом на зло исходя из понимания того, что это неправильно, а не из страха или нежелания держать ответ. Я не собираюсь опускаться до уровня тех, кто способен лишь оскорблять других.
– Опускаться, – на удивление безмятежно повторила Беатрис. Кларисса покосилась на нее с недоумением. Что в этом слове такого? Она уже хотела поинтересоваться, но не успела, поскольку та продолжила: – Каждый раз все твои проблемы решает Виктория. А кто ты без нее?
– Человек. Возможно, даже лучший, чем ты.
Со стороны Темо это было смело, но весьма опрометчиво. Сильно же ее довели, раз она не боится быть избитой.
– И ты, видимо, в это веришь, – сквозь смех выдавила из себя Беатрис. Видимо, ответ ее и впрямь развеселил, поскольку смех на сей раз был не наигранным. – Думай так дальше, дорогуша, но однажды ты столкнешься с правдой.
– Какой еще правдой? – возмутилась Кристен. – Что ты несешь вообще?
– Истину и просвещение, – проникновенно поделилась Беатрис и холодно добавила: – Твоя подруга не всегда рядом, чтобы защитить тебя. Смотри, чтобы не стало слишком поздно.
И тон ее был настолько ледяным, что Клэр ощутимо вздрогнула. Было что-то жуткое в ее словах, словно обещание какого-то маньяка.
– Она всегда приходит вовремя, – пожала плечами Темо, кажется не заметив, насколько пугающей была девушка напротив нее.
– Ты так думаешь? – усмехнулась Беатрис и, покачав головой, с улыбкой добавила: – Святая простота… Я могла бы убить тебя прямо в этом коридоре, знаешь? Впечатать в эти прелестные шкафчики и душить, пока твое лицо не посинеет и ты не начнешь задыхаться, судорожно хватаясь за утекающую из твоего тела жизнь, а я бы только наблюдала за твоей предсмертной агонией. Несколько минут. Никто бы не успел тебе помочь.
Все это время Кларисса стояла, не в силах пошевелиться, и наблюдала за происходящим. Беатрис говорила все это равнодушным тоном, с безумной, совершенно ненормальной улыбкой, неестественной и оттого еще более жуткой. Чувствовала ли она хоть что-то в этот момент? Кларисса знала, что Беатрис поехавшая, но чтобы настолько?! Угрожать убить в школьном коридоре, когда в любое время может явиться Пурит? У нее вообще существуют какие-либо границы дозволенного? Опасения? Или она мнит себя героиней книги, где автор отводит все проблемы? Психопатка. Отец серьезно собирается сделать ее главой компании? Да она же всех несогласных перестреляет или придушит, учитывая сказанное. Нормальные люди не говорят о чьей-то смерти с таким будничным безразличием, словно ведут разговор о погоде или обсуждают забавные новости. Нормальные люди не ходят с нарисованным оскалом, словно заимствованным у поехавшего маньяка. И нормальные люди уж точно не сообщают человеку о том, что могут его убить. Будет ли странно, если Кларисса воскликнет: «Я знала, что ты сумасшедшая! Уже много лет знала – и была права!»
– Твоя подруга так же смертна, как и ты, – ледяным тоном подметила Беатрис. – Тебе не место в этой школе, и однажды ты поблагодаришь меня за то, что я делаю, потому что я единственная, кто говорит тебе правду. Ты никчемна. У тебя есть только святая уверенность в том, что ты «выше» прочих, что ты такая вся чистая, непорочная и благородная. Знаешь, кто ты без своей подружки? Девчонка, считающая, что она ангел в стане дьявола. Как ты только молиться на себя не начала? Хотя, может, за тебя это делает Виктория? Кстати, можешь передать ей привет.
Темо кивает в ответ, отрешенно, будто находится совсем в другом мире. Она молчит и смотрит в пол, явно напуганная и шокированная тем, что ей наговорила эта психованная стерва. Кристен ничуть не похожа на ту девушку, с которой Кларисса танцевала на балу.
Клэр стало ее жаль, и внутри даже обеспокоенно шевельнулось сострадание, давно забытое и отвергнутое. Оно шептало: «Скажи ей что-нибудь, обними – посмотри, как ей плохо», – но собственный эгоизм снова одержал победу. Она благоразумно промолчала, ни на миллиметр не сдвинувшись с места. Зачем ей неприятности? Темо есть кому помочь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71825887?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Сабина Ткачук
Тип: электронная книга
Жанр: Русская драматургия
Язык: на русском языке
Стоимость: 199.00 ₽
Издательство: Автор
Дата публикации: 28.03.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Четыре героини. Четыре взгляда на мир. Четыре судьбы, что сплетены воедино. Возможность посмотреть на ситуацию под другим углом.