Главная страница | Современная русская литература | Фуэте для полковника

Фуэте для полковника
Татьяна Васильевна Бронзова
В новом романе Татьяны Бронзовой – две главные героини. Обе девушки – танцовщицы кордебалета Большого театра. Одна из них – честный и духовно светлый человек, а вторая – хитрый и практичный агент КГБ. В Париже судьбы обеих девушек тесно переплетаются. Что победит – долг или чувства? Как каждая из них поступит в тех сложных обстоятельствах, в которых они оказались? Ведь у каждого поступка есть своя цена…

Татьяна Бронзова
Фуэте для полковника


© Бронзова Т. В., 2014
© ООО Бослен, издание на русском языке, 2014
© Разумов И. Ю., иллюстрации, художественное оформление, 2014
* * *
Omnia vincit amor, et noc cedamus amori. (Любовь побеждает всё, и мы покоряемся любви.)


Пролог
МОСКВА, май 1992 года
Заглянув в почтовый ящик, Вера Константиновна невольно вскрикнула от радости. Письмо! Конечно, от Леночки! Дрожащими руками она достала конверт, села в лифт и нетерпеливо нажала на кнопку шестого этажа. Скорей бы добраться домой! Скорей бы прочесть! Казалось, что кабина плыла вверх медленнее обычного, ключ от квартиры, как назло, никак не мог попасть в нужные пазы, а когда дверь наконец была побеждена, то прямо перед Верой Константиновной предстала соседка с половой тряпкой в руках.
– Ты чего так рано сегодня освободилась в своем театре? На часах только начало третьего, – сердито заявила она. – Я ещё не успела вымыть.
– И что прикажешь мне делать? Отправляться обратно на работу?
– Да ладно тебе обиды строить! Только вытирай ноги как следует и сиди в комнате, пока не закончу, – проворчала соседка, бросив тряпку ей под ноги.
Не споря, Вера Константиновна тщательно протёрла подошвы туфель о мокрую ткань и, оставляя влажные следы на паркете, прошла к себе.
За чистотой общих помещений в квартире они следили по очереди. Одну неделю Вера Константиновна, другую – соседка.
Подойдя к письменному столу, Вера Константиновна нетерпеливо достала из сумочки конверт, аккуратно вскрыла его маленьким ножичком для резки бумаг, вынула сложенные вдвое листки, исписанные крупным почерком дочери, и с наслаждением принялась читать.
«Здравствуй, дорогая моя мамочка! Сразу сообщаю тебе радостную новость. Сегодня мы получили визы в Россию на всю семью с 12 июня по 12 июля. Так что совсем скоро увидимся. Жду не дождусь встречи. Как только куплю билеты, сразу буду тебе звонить…»
От счастья на глаза Веры Константиновны выступили слёзы. Неужели она всё-таки встретится с дочерью, познакомится с её мужем Дмитрием, увидит внучку Матильду! Сердце переполнилось радостью. Дождалась-таки! Ведь тридцать четыре года прошло с тех пор, как она видела в последний раз свою единственную дочь. Целых тридцать четыре года! И вот, наконец-то, новая власть разрешила ей приехать. Правда, с установлением этой самой власти распался Советский Союз, пенсия превратилась в пыль, а перспективы дальнейшей жизни пугали, но сейчас всё это отошло на задний план. Главным было только то, что скоро, совсем скоро она увидит свою девочку!

Вера Константиновна хорошо помнила, как тридцать четыре года назад провожала Леночку на гастроли в Париж. Как она тогда гордилась, что для таких ответственных выступлений за границей руководство выбрало среди других танцовщиц и её дочку. Было раннее майское утро. Таксист, который должен был отвезти Леночку к Большому театру, откуда всех актёров уже автобусами отправляли в аэропорт, приехал вовремя. Вера Константиновна помогла вынести чемодан на улицу. Водитель легко подхватил его и загрузил в багажник.
– Когда будешь гулять по Парижу, следи за сумкой, – сказала Вера Константиновна. – Я читала, что там мотоциклисты их прямо из рук вырывают.
– Ну что ты говоришь, мама!
– Я знаю, о чём говорю! – обиженно ответила мать. – И берегись сквозняков. Не заметишь, как простудишься.
– Какие сквозняки? – целуя её, засмеялась Леночка.
– Ладно! Садись в машину. А то ещё опоздаешь.
– Не опоздаю. Тут до театра ехать всего минут пять.
Мать и дочь ещё раз крепко обнялись и поцеловались.
– Ты только не скучай, – усаживаясь на сиденье рядом с водителем, сказала Леночка. – Время пролетит быстро.
– Буду скучать! – улыбнулась Вера Константиновна, пряча набежавшую слезу.
Тогда ей даже в голову не могло прийти, что виделись они в последний раз!
Буквально через пару недель началось что-то невообразимое. Веру Константиновну вызвали в Комитет государственной безопасности к следователю Леонову. Тот встретил её довольно любезно, вежливо пригласил присесть около стола, но затем сообщил такое, что она чуть не потеряла сознание. Её дочь, Елена Петровна Савельева, предав свою Родину, бежала в Париже, даже не закончив гастроли!
– Возможно, она вам позвонит сама или кого-то попросит, – вкрадчиво говорил следователь. – Обязательно выясните, у кого она там прячется! Обязательно!
– Прячется? Зачем? Леночка не могла ничего подобного сделать! Не могла! Вы ошибаетесь! – плохо понимая, что от неё хотят, да и вообще не соображая, что, собственно, происходит, лепетала Вера Константиновна.
Леонов встал, отошёл к небольшому столику в углу кабинета, накапал в стакан валерьянки, разбавил водой из графина и, подойдя к женщине, вложил стакан в её руку.
– Выпейте, – заботливо приказал он.
Вера Константиновна машинально выпила и, слабо улыбнувшись, подняла глаза на следователя.
– Вот увидите, вы ошиблись, – с уверенностью произнесла она.
– Мы никогда не ошибаемся, – мягко ответил следователь, но в его голосе Вере Константиновне почудилась скрытая угроза. – Запомните, мы на вас очень надеемся, – продолжил он. – Только узнав адрес, где скрывается ваша дочь, мы сможем ей помочь. Ведь вы хотите, чтобы мы помогли ей?
– Конечно, – неуверенно ответила мать.
Как она покинула здание на Лубянке и каким образом добралась до своего дома, Вера Константиновна помнила плохо. Всё было как во сне. Но когда она вошла в квартиру, около телефона, висящего в коридоре, крутился какой-то человек.
– Нам провод меняют, – поведала соседка, стоящая рядом с мастером.
– Зачем? – удивилась Вера Константиновна.
– Да не беспокойся! Бесплатно меняют. Говорят, какая-то новая модефи… Фу ты чёрт! Слово мудреное.
– Модификация, – вяло произнес мастер. – И не провод меняем, а подключение.
Вера Константиновна не стала вступать в разговор. Ей сейчас было не до новых подключений телефонного аппарата. Она прошла к себе и, чувствуя страшную усталость, прикорнула на диване, подтянув колени к подбородку. Перед ней возникла Леночка. Весёлая, беззаботная. Она почему-то убегала, а мать пыталась её догнать. Но никак не могла. А поймать её почему-то было очень важно. Леночка убегала от неё всё дальше и дальше. Вера Константиновна выбилась из сил. Бежать становилось всё труднее. И тут вдруг она поняла, что ей никогда не догнать дочь. Она в ужасе закричала. Леночка тоже что-то кричала в ответ, только Вера Константиновна не могла понять что. В страхе она проснулась. Оказалось, это были крики соседей.
Соседи были очень беспокойные и шумные. Муж работал слесарем на заводе и каждый вечер возвращался домой пьяный. Жена ругалась. Он отвечал ей тем же. Ребёнок плакал. Вероятней всего, и сейчас пьяный муж, вернувшись с работы, гонялся за своей благоверной. Удивительным образом, она умела так изворачиваться, что его кулак крайне редко достигал своей цели, но зато крику при этом было очень много! Вера Константиновна взглянула на часы. Девять вечера. Очень хотелось пить. Она подошла к буфету. В графине пусто. Пока соседи выясняли отношения, носясь по квартире, выходить на кухню не хотелось. Наконец всё стихло. Это означало, что муж утихомирился и пошел спать, закончив свой ритуал по воспитанию жены. Теперь можно было спокойно выйти. Соседка звонила кому-то по телефону. Она всегда кому-то звонила, после того как получала несколько пинков от супружника. Надо же было несчастной женщине выговориться, жалуясь на свою незавидную судьбу. Вера Константиновна знала, что эти разговоры всегда заканчивались причитаниями:
– Да знаю я: раз бьет, значит, любит. Конечно, терплю, а что делать.
Вера Константиновна налила воду в чайник и включила газовую горелку.
– Ты представляешь, – возмущённо заявила соседка, появившись в дверях кухни, – совершенно стало невозможно разговаривать с этим новым подключением. Я сама, как эхо, слышу свой голос! Что за хрень! Завтра же буду жаловаться на телефонный узел!
Несколько дней подряд Вере Константиновне постоянно звонил следователь Леонов, интересуясь, не дала ли Елена о себе знать каким-нибудь другим способом, кроме как звонком по телефону. И каждый раз все их разговоры в действительности, как эхо, были слышны где-то вдалеке.
А через несколько дней следователь Леонов вдруг так же неожиданно исчез из её жизни, как и появился. Почему-то его уже перестало волновать, где находится её дочь. «Конечно, они тогда ошиблись!» – подумала Вера Константиновна, но самой выяснять у этой организации что-либо побоялась, впрочем, как и узнавать о Леночке где-нибудь ещё. Не накликать бы излишними вопросами беды! Мать решила терпеливо дожидаться возвращения Большого театра с гастролей. И вот наконец этот день настал. Труппа вернулась. Только Леночки среди них не было!
Это был сильный удар. Значит, правда? Осталась?! Как же так? Как такое могло произойти?
Вскоре в их квартире появился и тот самый телефонный мастер, который подключал им «новую модификацию».
– Ну, наконец-то! Почти месяц добивалась вашего прихода, – бушевала соседка. – Это что же за новшества такие! Этого придурка, что изобрел вашу модефи…, тьфу, её мать… какую-то там – ацию, посадить надо за вредительство! Больше ни за что не дам трогать наш телефон!
С этого дня телефон вновь стал работать без всякого отзвука.
– Ну, наконец-то, – радовалась соседка. – А то как в горах разговаривали!
Соседка была крикливая, довольно скандальная, но, надо отдать ей должное, только раз спросила о Леночке.
– А твоя-то когда домой вернётся?
– Пока не знаю. Лето проведёт у моей подруги на Украине, а возможно, и вообще там в театре останется, – не зная, что отвечать, соврала Вера Константиновна.
– Это что же, она из Парижу прямо в Киев отправилась?
– Ну да. В Киев.
– В Киев так в Киев. Там жизнь неплохая.
Больше соседка о Леночке не заговаривала. Может, этот вопрос её больше не волновал, а может, она просто боялась его поднимать? Ведь вполне возможно, что и её тогда на Лубянку таскали.
За то лето Вера Константиновна выплакала немало слёз! Каждый день с волнением открывала она почтовый ящик. Вдруг придёт хоть какая-нибудь весточка. Но ничего не было. Только газета «Правда», которую выписывал на заводе сосед, и «Вечерняя Москва», которую выписывала она сама. А в сентябре месяце, когда в театре оперетты, где Вера Константиновна работала концертмейстером, начался новый сезон, её неожиданно вызвали на проходную. Почему-то безутешная мать в ту же секунду почувствовала, что это связано с дочерью.
Вера Константиновна быстро спустилась по лестнице и, пройдя коридорами, вышла к служебному входу. Там, опираясь о стену напротив гардероба, стояла хрупкая симпатичная девушка. Лёгкие туфли без каблука, плотная узкая юбка, облегающая вязаная кофта. По ее фигуре и постановке ног Вера Константиновна сразу поняла, что она танцовщица.
– Вы Вера Константиновна Савельева? – спросила девушка, отстранившись от стены и шагнув ей навстречу.
– Да.
– У вас есть время?
– Есть. Полчаса есть, – ответила женщина, взглянув на часы.
– Меня зовут Тина. Мы жили с вашей Леной в одном номере гостиницы в Париже. Давайте выйдем.
Только когда они, молча пройдя по Кузнецкому Мосту, завернули в небольшой скверик напротив «Пассажа», девушка остановилась и огляделась. Здесь было пусто. Лишь в самом конце аллеи, уже на выходе в Дмитровский переулок, пожилой мужчина выгуливал фокстерьера, который резво бегал по газону, играя с палкой.
– Поклянитесь, что вы никогда никому не скажете о том, что видели меня сегодня, и о том, что сейчас услышите, – неожиданно произнесла незнакомка.
– Никому и никогда, – тут же поклялась Вера Константиновна, и её сердце замерло в предчувствии чего-то самого ужасного. В волнении она схватила девушку за руку. – Леночка жива? Жива?
– Конечно, жива! – воскликнула Тина. – Успокойтесь! Она жива и здорова!
– Слава Богу, – выдохнула Вера Константиновна и, отпустив руку девушки, задала тот вопрос, который мучил её несколько месяцев. – Как же всё это произошло? Я совсем не понимаю! Почему она вдруг захотела остаться?
– Ну, что вы! Она-то как раз и не хотела. Совсем не хотела. Её вынудили.
– Вынудили? – удивлённо вскрикнула мать.
– Пожалуйста, говорите тише, – заволновалась Тина и огляделась. Но вокруг, как и прежде, никого не было. Только фокстерьер в конце аллеи продолжал бегать за палкой, которую кидал ему хозяин. Тина глубоко набрала в лёгкие воздух, как будто хотела прыгнуть с вышки в воду, затем с шумом выдохнула и прошептала:
– Её хотели арестовать.
– Арестовать? Кто? – испуганно прошептала вслед за девушкой Вера Константиновна.
– КГБ, конечно. Леночке пришлось бежать. Понимаете?
– Понимаю, – почти беззвучно произнесла мать, и на её глаза навернулись слезы. – Они как-то узнали, что она в анкете написала неправду? Да? Они узнали, что её отец не сын доктора Савельева, а принадлежит древнему роду князей Белозерских?
– Ну надо же! – в свою очередь сильно удивилась Тина, изумлённо подняв брови. – Нет! Дело не в этом. Всё было совсем не так! Совсем не так.
– Не так?
– Да. Не так. Но мне кажется, что и сама Леночка была не в курсе своего происхождения?
– Конечно, нет, – растерянно ответила Вера Константиновна, недоумевая, как же она так просто взяла и выдала девушке страшную семейную тайну. – Об этом я одна знаю. Пётр ещё в первый год войны на фронте погиб, так что теперь выходит, что я одна… А Леночка… Я ей об этом никогда не рассказывала. Зачем?.. Нет-нет… Я одна!.. А вот теперь ещё и вы, – тревожно добавила она.
Тина на несколько секунд крепко сжала ладони Веры Константиновны.
– Насчёт меня не волнуйтесь! Я могила. Я никогда… Никому… Клянусь вам!
Вера Константиновна как-то сразу поверила ей. Эта девушка, пришедшая к ней, рискуя своей жизнью, не могла никого предать.
– Скажите мне, Тина, – смахнув слезу со щеки, прошептала Вера Константиновна. – Если дело не в происхождении, то почему её хотели арестовать? За что? Что такого она могла сделать?
– Она влюбилась.
– Влюбилась?
– Ну да. Влюбилась!
– Разве за это арестовывают? – почти задохнулась от удивления Вера Константиновна.

Часть первая. Крушение иллюзий



Глава 1
МОСКВА, 1958 год
Зима в этот год выдалась морозной. Уже несколько дней градусник термометра показывал минус двадцать шесть. В большом сером доме на Лубянской площади, с грозной вывеской «Комитет государственной безопасности СССР», была своя котельная. Истопники старались, не жалея угля. Чугунные батареи пылали. Работники изнывали в своих кабинетах от жары. Все форточки были распахнуты настежь.
Генерал Павлов Сергей Львович, вернувшись с экстренного заседания, вызвал к себе полковника Кудряшова и, сев за огромный письменный стол, стоящий в глубине кабинета, расстегнул ворот кителя. Жарко! Генерал достал из пачки «Беломорканала» папиросу, прикурил от серебряной трофейной зажигалки и, жадно сделав первую затяжку, выпустил из своих лёгких густой едкий дым. На заседании курить не разрешалось, и Павлов с трудом дождался его окончания. Теперь же, откинувшись на спинку кресла и вытянув ноги под столом, он не спеша наслаждался крепким табачком. Хорошо! Но это блаженное одиночество длилось недолго. Дверь открылась, и на пороге возник адъютант Сараев.
– Товарищ генерал, к вам пол… – начал было он, но Павлов прервал его на полуслове.
– Проси, – приказал он, быстро застёгивая китель на все пуговицы.
Адъютант посторонился, пропуская в кабинет Кудряшова, и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
– Проходи, Евгений Петрович, – приветствовал генерал входящего. – Садись.
Их связывала давняя дружба. Вместе они окончили школу НКВД в начале тридцатых годов, вместе сыграли свадьбу, женившись на двух неразлучных подружках, вместе бок о бок служили на благо Родины, как в мирное время, так и во время войны. Почти одновременно получали друзья повышения и отличия по службе. Вот только в тысяча девятьсот пятьдесят четвёртом году Павлов опередил друга и удостоился звания генерала, а Кудряшов так и застрял в полковниках. Его жена была этим крайне недовольна. Ей тоже хотелось стать генеральшей, и она была уверена в том, что её мужа обошли несправедливо. Кудряшов в глубине души вполне разделял её мнение, но его дружеские отношения с Павловым были все так же крепки, и разница в звёздочках на погонах им не мешала.
– В мае балет Большого театра летит в Париж, – сообщил генерал. – Только что получил разнарядку. Труппу повезёшь ты.
«В Париж, так в Париж», – подумал полковник, удобно расположившись в кресле около стола. Ещё во время учебы в школе НКВД он специализировался для работы с использованием французского языка, а потому совсем не удивился, что выбор везти Большой театр на гастроли в эту страну пал именно на него.
– Бросал бы ты курить, – глядя на то, как друг выпустил из своих лёгких очередной столб едкого дыма, посоветовал Кудряшов. – Бери пример с меня. Я уже год, как не травлю свой организм.
– Ты бросил, потому что тебе врачи запретили, а я абсолютно здоров.
– Лучше бросить самому, чем ждать, пока тебе запретят.
– А я всё-таки подожду, – хитро прищурился генерал и жадно вдохнул следующую порцию никотина в лёгкие.
Не торопясь, он открыл верхний ящик письменного стола, достал папку и протянул полковнику.
– Держи. Здесь список отъезжающих. Твоими подопечными являются только актеры и балетмейстеры. Всеми другими службами театра будут заниматься майор Прохоров и подполковник Сычев.
– Ясно.
– Смотри в оба, чтобы никто не сбежал. Париж для этих балетных, что Мекка для мусульманина.
Полковник удивлённо взглянул на друга:
– Это почему же?
– Да потому, что там искусство русского балета ценится очень высоко. Главный балетмейстер «Гранд Опера» и тот – наш бывший, – генерал сделал небольшую паузу и, стряхнув пепел с кончика папиросы, пытливо взглянул на друга сквозь очки. – В Париже осела и небезызвестная Матильда Кшесинская. Слышал, небось, про такую?
– Кто ж про неё не слышал! А она разве ещё жива?
– Жива. Только теперь она зовётся великой княгиней Романовской-Красинской. С самого начала карьеры водила шуры-муры с Романовыми и умудрилась-таки, сучка, одного из них на себе женить!
– Видать, была большая искусница по этому делу, – усмехнулся полковник.
– Нельзя допустить, чтобы твои подопечные встретились там с этой «искусницей», – строго прервал его генерал. – Да и вообще будь начеку! Не исключено, что кто-нибудь из солистов способен предать Родину и остаться. А ведь наши танцоры – очень дорогой товар.
Увидев, что Кудряшов погрузился в изучение списков, генерал встал, подошёл к окну и приоткрыл плотно задёрнутую штору. Из открытой форточки подуло морозным ветром. Большими хлопьями шёл снег. Часы показывали только начало пятого, но, как всегда зимой, в это время уже зажглись фонари и был ясно виден хорошо подсвеченный монумент Дзержинского, стоящий посреди Лубянской площади с большой снежной шапкой на голове. «Целый день валит снег, – подумал Павлов. – Валит и валит! А ведь через пару часов домой ехать». Ехать от Лубянки было недалеко, но только квартира, в которой проживал генерал, находилась в самой глубине длиннющего двора, и он был уверен, что дворник опять не успеет прочистить там дорожку для машины. Перспектива тащиться пешком от ворот в такую метель портила и без того не радужное настроение. Павлов вернулся в своё кресло и затушил остаток папиросы в большой хрустальной пепельнице.
– Ведь этим балетным никакого иностранного языка знать не надо, – продолжил он, и в его голосе чувствовалось явное раздражение. – Эти стрекозлы, мать их, разговаривают со зрителем исключительно ногами, руками и такими умопомрачительными прыжками, что диву даёшься! А кто их всему этому научил? Мы! Так и работать они должны на нас, а не украшать труппу всяких там зарубежных театров. Ясно?
– Ясно, – откликнулся полковник.
– Вот и хорошо, – произнёс генерал и устало откинулся в кресле.
Тяжёлая у него работа. Столько анкетных данных надо хранить в голове, вовремя учуять врагов, вовремя обезвредить. А страна-то ох какая огромная: от Тихого океана до Атлантического!
– Если я не ошибаюсь, два года назад Плисецкая устраивала в министерстве культуры разбирательство по поводу того, что её не взяли на гастроли в Лондон? – неожиданно спросил полковник.
– Нет, не ошибаешься, – подтвердил генерал. – А что?
– Да вот, вижу, что она вновь отсутствует в списке, – захлопнул папку Кудряшов. – Значит, опять будет ходить в министерство.
– Пусть ходит. Её отец был репрессирован и расстрелян, мать долгое время находилась в ссылке. Я не уверен, что Плисецкая любит свою Родину так же беззаветно, как мы с тобой. Кроме того, старший брат её отца эмигрировал после революции в Америку, и его сыновья со своими семьями обосновались в Нью-Йорке. Так что у неё ТАМ ещё и родственников полно.
– Тогда конечно, – согласился полковник. – А ведь я видел её «Умирающего лебедя» на правительственном концерте. Ну, чисто птица! Действительно, может стать, как ты выразился, украшением любой труппы мира!
– То-то и оно! Решено, что Париж будут очаровывать хорошо проверенные нами примы Уланова и Лепешинская. За них волноваться нечего. Возраст у них давно не тот, чтобы начинать жизнь танцовщицы заново в другой стране, – Павлов издал короткий смешок. – Одной сорок девять лет, другой сорок два. А? Каково? Обеим, по балетным меркам, уже пора на пенсию.
– Что же это мы таких пенсионерок вывозим во Францию? Неужели, кроме них, в театре никого нет? – удивился полковник.
– Не волнуйся! Танцуют они до сих пор что надо! Уланова в свои сорок семь покорила Лондон два года назад.
– Так теперь-то ей почти пятьдесят!
– Ну и что? Из зала этого совершенно не видно. Сходи. Посмотри спектакли с её участием, – посоветовал генерал. – А Лепешинская у нас вообще, так сказать, вне конкурса. Ты знаешь, кто у неё за спиной? Начальник Генерального штаба Объединённых вооруженных сил государств Варшавского договора генерал Антонов. А? Каково? Это не шуточки!
– Ах да! – воскликнул полковник и, через короткую паузу, пожав плечами, неуверенно произнёс: – Но мне кажется, этот факт для французов неважен. Ведь они придут смотреть на балерину, а не на жену начальника штаба.
– Не беспокойся. Как балерина она тоже в полном порядке. На одной ноге вертится в таком быстром темпе, что дух захватывает.
– Никогда не любил и не понимал балета. Теперь придётся перед гастролями походить, посмотреть, изучить, так сказать, обстановку, – обречённо вздохнул полковник.
– Зато сколько радости ты доставишь своей половине! – рассмеялся генерал.
– Это точно, – улыбнулся Кудряшов, представив счастливое лицо жены, когда он положит перед ней на стол билеты в Большой.
– Ну, а Плисецкую, чтобы не обижалась, мы тоже уважим. Когда одна часть труппы уедет на гастроли в Париж, она с другой частью отправится в Прагу на вечер артистов балета Большого театра. Вот там и покажет свою красоту, молодость и талант. Тоже ведь заграница, – сказал генерал и, лукаво подмигнув, добавил: – Но… своя! Оттуда никто никуда не денется. А теперь, друг мой, вернёмся, как говорится, к нашим баранам.
– Что ж! Труппа большая. Думаю, надо будет командировать немалое количество сотрудников, – высказал свои соображения полковник.
– На заботу о своих людях партия денег не пожалеет, – заверил его Павлов. – Но очень-то не расходись, наши люди среди танцовщиков тоже есть.
– Вижу. Но их тут не так и много. Всего пятеро отмечены галочкой.
– Это только среди актёров пятеро, – сказал генерал и через небольшую паузу добавил тихим голосом так, как будто решил поделиться с другом самым сокровенным: – Меня беспокоит в этой поездке одна фамилия. Очень беспокоит. Фадеечев. Молод. Талантлив. Во время лондонских гастролей произвёл такое впечатление на англичан, что теперь они хотят снимать его на своём телевидении в балете «Жизель».
– И что? Он будет сниматься? – удивлённо поднял брови Кудряшов.
– Вероятней всего, да, – поведал генерал. – В ноябре. Чтобы не давать повода для политического зубоскальства на Западе, есть мнение отпустить.
– И правильно. Казна пополнится валютой, – одобрительно кивнул полковник. – Ведь на Западе, как мне известно, платят приличные гонорары.
– Так вот, чтобы мы не потеряли эти гонорары, ты, мой дорогой, не должен потерять самого танцовщика в Париже.
– А зачем он едет в Париж? Было бы лучше подстраховаться и, на всякий случай, заменить его другим актёром.
– Правильно мыслишь. Мы так и хотели сделать, но ничего из этого не вышло, – генерал развёл руками. – Французский импресарио твёрдо стоит на своём. В Лондоне юноша произвёл сенсацию, и теперь его обязательно хотят видеть в Париже. Пришлось уступить! Организуй там всё так, чтобы твои люди с этого парня глаз не спускали!
Генерал сдвинул очки на кончик носа и посмотрел на полковника в упор своими колючими серыми глазами:
– Смотри! Если хоть один человек останется на Западе, тебе не сносить головы! Никакая наша дружба не поможет!
Полковник Кудряшов хорошо понимал, что это означало. Крепко сжимая в руках полученную от генерала папку, он молча покинул кабинет, тихо прикрыв за собой массивную дубовую дверь.

Глава 2
Леночка Савельева была счастлива. Неожиданно для себя, она попала в списки гастрольной поездки во Францию. Побывать в этой волшебной стране всегда было её мечтой, и теперь эта мечта превращается в реальность.
После окончания балетного училища с её курса в Большой театр взяли всего четверых выпускников. Савельева попала в это число. Может, потому, что она была москвичкой и перед администрацией не вставал вопрос о её прописке, а может, действительно именно её талант привлёк внимание главного балетмейстера, но, так или иначе, девушка была зачислена в труппу кордебалета. Подругу Леночки по училищу Иру Пушкареву распределили в Театр оперы и балета имени Станиславского и Немировича-Данченко. Обе девушки радовались, что остались в Москве, и хоть работать им приходилось в разных театрах, но они могли довольно часто видеться. Ведь театры располагались буквально в пяти минутах ходьбы друг от друга!
Шёл к концу уже второй сезон работы в Большом, но Леночка пока выдвинулась только в корифейки. Так называют тех, кто стоит в начале кордебалетного ряда, чтобы помочь остальным держать строй и синхронность в движениях. А между тем подруга уже выходила на сцену в партиях на четверых, троих, а в одном из балетов даже на двух танцовщиц, а это означало, что она прочно заняла место в труппе как «вторая солистка» и ожидала, что в следующем сезоне её переведут в разряд «первых». Эти уже строго танцевали по две, как бы соревнуясь друг с другом в одинаковых па. Следующим разрядом по служебной лестнице, к которой стремились танцовщицы, была «солистка», исполняющая в балетах в основном партии подруг главных героинь, а вот сами главные партии доставались уже «балеринам». Обычно в театре «балерин» было не более шести-семи человек.
– Вот увидишь, я буду не я, если через пару сезонов не получу главную роль, – говорила Ирина.
– Счастливая, – завидовала ей Леночка. – А я даже никого пригласить на спектакль не могу. Ведь, пока знакомые будут искать меня среди кордебалета, представление закончится.
– Зато ты танцуешь в лучшем театре страны, – отвечала ей Ира. – Выйти на сцену Большого театра мечтает каждая!
– Но и добиться чего-то в этом театре чрезвычайно трудно. Такие интриги! Меня всего-то выдвинули в корифейки, так на следующий же день я в своих пуантах нашла иголку. Хорошо, нас в училище приучили проверять туфли, прежде чем их надеть.
– А что ты думаешь? В нашем театре по-другому? – горячо воскликнула Ира. – Везде одинаково. У нас знаешь какую гадость проделали с одной солисткой? Запихали ей булавки прямо в пачку вокруг талии, так она еле дотанцевала свою вариацию. Разделась – вся исколота и в крови!
– Какая подлость! – возмутилась Леночка.
– Так вот, чтобы с тобой не проделывали подобных «подлостей», надо искать сильного покровителя! Он тебя и защитит, и продвинуться поможет, а то так и будешь колыхаться в общей массе у воды.
Выражение «у воды» означало танцевать в кордебалете на заднем плане. Там во многих спектаклях на кулисе были нарисованы река или озеро. Кто и когда первым дал это определение танцовщицам-неудачницам, неизвестно, но только говорилось так ещё с восемнадцатого века и передавалось из поколения в поколение.
– Ну, знаешь! Это ты уже с перебором. У воды я никогда не танцевала. С самого начала меня ставят в первый ряд.
– Кто бы сомневался! Но тебе ни в какой ряд не надо. Тебе срочно нужен покровитель! И не обижайся!
– Я и не обижаюсь, – вздохнула Леночка. – Только у меня даже на примете никого нет. Вот ты счастливая. Тебе повезло!
И правда. У самой-то Ирины такой покровитель появился сразу же после окончания училища. И не какой-нибудь там, а помощник секретаря Московского горкома партии, возглавляющий отдел по культуре! Дирекция театра его ух как боялась. Потому-то карьера Пушкаревой и шла в гору довольно быстро.
– Всё потому, что ты слишком щепетильна, – продолжала вразумлять подругу Ирина. – Надо на всё смотреть проще.
– Ну не могу я встречаться с тем, кого не люблю. Я же тебе рассказывала, как меня обхаживает балетмейстер Серов. Но я даже представить не могу, чтобы с ним поцеловаться, а уж о чём-то другом и говорить нечего!
– Ну и дура! Эту твою «любовь» можно до скончания века ждать! А Серов, между прочим, очень талантливый и влиятельный человек. Он в нашем театре два балета поставил.
– Но ему уже пятьдесят восемь лет!
– Ну и что? Не семьдесят же пять!
– Но он женат!
– Это совсем не довод, чтобы лишать себя карьеры. Или ты не хочешь стать балериной?!
– Конечно, хочу. Что за вопрос?!
– Ну, так и учись, как другие делают: находят себе влиятельных генералов и живут припеваючи. Бери пример хоть с Лепешинской. С самого начала карьеры у неё был генерал НКВД. Неудивительно, что она сразу имела в театре всё. Думаешь, она этого генерала любила? Черта с два! Как только его арестовали, она тут же себе другого влиятельного генерала нашла. И теперь снова в полном порядке, – продолжала наставлять подругу Ирина.
– Ну, ты скажешь! Лепешинская! У неё Сталинских, Ленинских и Государственных премий знаешь сколько? Вся грудь в орденах! Она в нашем театре большой авторитет! Её все боятся.
– Вот потому у неё и премии, и боятся её, что у неё всегда сильные люди за спиной. А что ты думаешь, ты не так талантлива, как она? И, кроме того, ты красива. У тебя ноги длинные, подъём идеальный, руки – одно загляденье, – нахваливала подругу Ирина. – А у неё? Да, если бы не эти генералы, танцевала бы она со своей фигурой до самой пенсии у воды!
– Нет, нет. Ты к ней несправедлива. Она очень даже хорошая танцовщица, и техника у неё высокая, – бросилась защищать балерину Леночка.
– Да ладно, бог с ней! – отмахнулась Ирина. – Я ведь это только к тому, чтобы ты взялась за ум и нашла себе влиятельного покровителя. О карьере думай!
– А как же Уланова? Ведь у неё за спиной нет мужа-генерала?
– Уланова не в счёт. Она гений! – отрезала подруга.
Леночка, конечно, страстно мечтала стать балериной. Ей так хотелось, чтобы весь зал смотрел только на неё, восторженно следил, затаив дыхание, за её актерской игрой, выраженной в танце, а потом неистово рукоплескал, крича «браво!».
«Наверно, надо послушаться Иришку и переступить черту!» – думала девушка, но момент, когда надо эту черту переступить, она всё оттягивала и оттягивала.
Как-то так получилось, что в отличие от своих подруг Леночка ещё никогда не была влюблена. Ни один из тех юношей, кто пытался за ней ухаживать, не задевал её сердца. Мама успокаивала:
– Ты вся в меня. Я ведь тоже долго не могла влюбиться. А как столкнулась с твоим папой в консерватории, так сразу сердечко ёкнуло. Такая тёплая волна по всему телу прошлась! Подожди. И твоё время придет!
Леночке очень хотелось верить в то, что однажды и она увидит такого человека, от которого её сердечко ёкнет. Только когда же это произойдёт? Ведь ей уже девятнадцать! Где же он бродит, этот человек? Почему никак не зайдёт на ту территорию, где ходит она?
– А ты своего покровителя тоже не любишь? – спросила Леночка подругу. – Ты с ним только ради карьеры?
– Ну почему же. Он мне по-своему нравится, а любовь эта ещё никому ничего хорошего не принесла. Помнишь нашу Аню Туркалову?
– Конечно.
– Ну, и что дала ей любовь? Вышла замуж за своего студента-архитектора, а его распределили в тьму-таракань, где и балета-то нет! Кончилось тем, что он строит новый город, она преподает строителям бальные танцы и при этом пишет, что счастлива! Любовь!!! Ты такую судьбу хочешь?
– Нет. Не хочу. Я без балета жить не смогу.
* * *
Каждое утро Савельева ходила на экзерсис в класс Анастасьевой Галины Львовны. Ежедневная разминка всегда держала её в форме, мастерство оттачивалось, только применить его было негде. Анастасьева считала, что Савельева делает большие успехи. Девушка была трудолюбива, упорна, очень музыкальна, талантлива и хороша собой. Галина Львовна подготовила с ней и танцовщиком Александровым па-де-де из «Лебединого озера». Время было тяжёлое, зарплата в театре маленькая, и многие артисты участвовали в сборных концертах, подрабатывая, как говорится, «на хлеб насущный». Деньги были небольшие, но всё-таки прибавка к зарплате получалась существенная. Участвовала в таких концертах и Савельева. И дело было не только в деньгах. Эти выступления были для Леночки ещё и огромной отдушиной. Ведь именно там она выходила на сцену, ощущая себя полноценной актрисой. Балериной! И, когда зал дружно разражался шквалом оваций во время её исполнения классических тридцати двух фуэте или высоких прыжков, которые ей легко удавались, Леночка была счастлива и буквально летала по сцене, смело кидаясь в руки своему партнёру, на высокую поддержку.
Галина Львовна не раз заявляла в театре о том, чтобы обратили внимание на эту талантливую и очень работящую девушку, но балетмейстеры только отмахивались.
– У нас все талантливые. С какой стати надо отодвинуть других и дать ей зелёный свет? Она что? Дочка Хрущёва?
У них были свои протеже. А эта Савельева вела себя больно независимо. Пока хватит с неё и того, что она стала корифейкой.
* * *
Когда в середине марта вывесили списки актёров, занятых в гастрольной поездке, Леночка буквально летала от счастья. Это была её первая поездка за границу и сразу – Париж!
Вся балетная труппа столпилась около доски объявлений, изучая фамилии счастливчиков. Актёры были в таком возбуждении, какого не бывает даже при премьерах. Те, кто не увидел себя в списках, возмущались несправедливостью, ощущая себя изгоями, и в закулисных разговорах между собой обливали грязью тех, кто ехал. Те же, кто попал в список, громко радовались, чувствуя себя избранными, обнимались, как близкие люди, хотя таковыми никогда не являлись, и уже начинали отсчитывать дни до вылета во Францию.
Но до этого дня отлёта надо было пройти много разных кабинетов, прослушать бесконечные наставления, подписать множество бумаг и, прежде всего, заполнить анкету в несколько листов. В этой анкете каждый должен был правдиво написать все данные не только о себе, но и обо всех своих родных, как ближайших, так и дальних. А вопросы были один другого заковыристее: «привлекался ли кто из родственников к суду», «был ли репрессирован», «находился ли в плену во время войны», «жил ли на территории, оккупированной фашистами» и так далее на четырёх страницах убористым шрифтом.
Лена Савельева легко заполнила анкету. Из всех родственников после войны в живых остались только они с мамой.
Её отец Петр Аркадьевич Савельев, скрипач, очень талантливый музыкант, ушел на фронт осенью сорок первого года и вскоре погиб. Леночка помнила его урывками, ведь ей было тогда чуть больше трёх лет. А может, и вообще не помнила и его образ сложился только из рассказов матери да фотографий, оставшихся в семейном альбоме. Один снимок, который родители сделали перед отправкой отца на фронт, всегда висел в рамочке над маминой кроватью. Оба они были очень серьёзные и смотрели прямо в объектив камеры.
Мама, тоже музыкант, работала концертмейстером в Театре оперетты. Окончила Московскую консерваторию по классу рояля. Именно там она когда-то и столкнулась в коридоре со своим будущим мужем. Ко времени их знакомства Пётр Савельев был полным сиротой. Братьев и сестёр у него не было, его мать умерла при родах, а отец, который так и не женился, скончался от обширного инфаркта, когда сын учился на первом курсе. Ни о каких других родственниках своего отца Леночка никогда не слышала.
Дедушка и бабушка со стороны мамы были до войны ведущими актерами балетной труппы Московского театра оперетты. Им не было равных в исполнении зажигательного венгерского «чардаша» и цыганских плясок. Они всегда участвовали в сборных правительственных концертах, и оба носили звание заслуженных артистов. Буквально перед самой войной театр послал ходатайство о присвоении им звания народных артистов, но получить его они так и не успели. В грузовик, на котором актеры ехали с концертной бригадой на фронт, попала бомба. В живых не осталось никого. Внучка помнила их смутно. Мама была единственной дочерью у своих родителей, а потому и с этой стороны никаких тёть и дядь у Леночки не было.
Быстро заполнив анкету, Савельева отправилась сдавать её в партком театра. Парторг внимательно прочитал все заполненные листочки и тяжело вздохнул.
– Это что же, у тебя, кроме мамы, никого из родных больше и нет?
– Нет.
– Да! Многих людей война унесла. А ты, значит, с мамой не эвакуировалась?
– Мы в Москве остались. Ведь не вся труппа уехала. Здесь тоже спектакли играли.
– Бабушка с дедушкой остались с вами?
– Да. Только они погибли во время поездки на фронт с концертной бригадой.
– А мама на фронт не ездила?
– Нет. Я ещё совсем маленькая была, поэтому её на передовую не посылали, – объяснила Леночка. – Я всегда с мамой в театре находилась, когда она работала. Даже реквизиторам во время спектакля помогала, – гордо добавила она.
– Молодцом! – улыбнулся парторг. – А дедушка со стороны отца?
– Аркадий Игнатьевич Савельев был врачом. Но я его никогда не видела. Он умер ещё до того, как мама с папой познакомились.
– А бабушка со стороны отца?
– Она умерла при родах моего папы. Дедушка больше так и не женился.
– Бывает, – произнес парторг. – Вот только почему-то номер свидетельства о смерти своего дедушки Аркадия Игнатьевича Савельева ты указываешь, а вот бабушки нет. Только дата.
– Просто у нас такого документа дома нет. Вероятно, потому, что во время Гражданской войны у дедушки многие документы сгорели во время пожара и он все бумаги восстанавливал заново, а вот о смерти жены, как видно, не стал. Зачем? И, действительно, вы первый, кому это понадобилось.
– Это не мне надо, а так положено, – поправил Леночку парторг. – Ну, ладно. Надеюсь, это уже действительно не имеет значения. Припиши только рядом с датой смерти Валентины Николаевны Савельевой: «Умерла при родах сына в такой-то больнице».
– А я не знаю, в какой больнице, – растерялась Леночка.
– Как не знаешь? – рассмеялся парторг. – В той, где родила, там и скончалась.
– И как я сама не догадалась?! – удивилась девушка и своим аккуратным крупным почерком вывела рядом с датой смерти бабушки то, что значилось в графе о рождении отца: «Родильное отделение городской больницы Великих Лук».
– Ну вот, – довольный тем, что помог девушке правильно заполнить анкету, произнес парторг. – Теперь у тебя всё в порядке. Осталось только характеристику от комитета комсомола принести и получить поручительство за тебя двоих членов партии.
– Простите, а в чём должны поручиться за меня члены партии? – недоумённо спросила Леночка.
– В том, что ты не уронишь честь советского человека за границей.
– Конечно, не уроню, – горячо сказала девушка.
– Вот и хорошо. Я тебе верю, – улыбнулся ей парторг. – Но это должно быть зафиксировано на бумаге твоими товарищами. А если что-то у тебя пойдёт не так, что я, конечно, совершенно исключаю, то за твои неправомерные советскому человеку действия будут отвечать твои поручители. Так что ты уж постарайся! Не подведи людей!
– Но у меня нет товарищей среди членов партии. Мои друзья сплошь комсомольцы, – растерялась Леночка. – У кого же мне взять эти поручительства? – А может, вы дадите мне одно? – глядя на парторга своими невинными зелёными глазами, спросила девушка. – Я вас не подведу! Честное комсомольское!
– Ладно, уговорила, – вдруг согласился Яковлев. – Дам. А второе возьми у Кузнецова Павла Егоровича. Скажи, что я посоветовал.
– Огромное спасибо, – обрадовалась Леночка.
Заслуженный артист Кузнецов Павел Егорович, исполняющий в театре партии миманса, был замом Яковлева и, естественно, увидев первую рекомендацию, подписанную самим парторгом, не задумываясь, поставил свою закорючку.
* * *
– А я сегодня уже анкету для выезда сдала, – похвасталась Леночка маме за вечерним чаем. – Представляешь, даже партийные рекомендации получила.
– Это зачем? – удивилась Вера Константиновна.
– Так положено, – важно ответила дочь. – Надо, чтобы за каждого отъезжающего кто-то из членов партии поручился.
– Понятно.
– А некоторые до сих пор ещё заполняют все эти листки, – рассмеялась Леночка. – У Кати Новиковой, например, целых шесть родных теток! Представляешь, сколько информации несчастная Новикова должна написать о них, их мужьях и многочисленных двоюродных сёстрах и братьях? Тут не один день понадобится!
– Это что же? – удивилась Вера Константиновна. – Даже о них надо докладывать?
– А как же! Вдруг кто-нибудь из них сидит или в секретной организации работает. Хуже всего, если во время войны в оккупации был или в плену. В этой анкете очень подробно обо всех родственниках расспрашивают, – сказала Леночка и, сделав глоток чая, добавила: – Я, мамочка, сегодня впервые подумала, как хорошо, что нас с тобой только двое!
– Это очень плохо, доченька, что нас с тобой двое, – грустно ответила Вера Константиновна.
– Конечно, плохо, – тут же согласилась дочь. – Но когда заполняешь такие анкеты, это невольно приходит на ум. У Зайцевой, например, родной дядя уехал в двадцатом году за рубеж и сейчас живёт в Австралии. Все просто уверены, что её из-за этого никогда никуда не выпустят.
– Так, может, ей лучше не надо и совсем о нём упоминать? – осторожно спросила мать.
– Как же она может не написать, если в анкете есть такой вопрос: «Проживает ли кто из ваших родственников за границей?», – удивилась Леночка. – Если Зайцева напишет «Нет», а потом выяснится, что она соврала, ведь её могут даже арестовать.
– Арестовать?
– Ну конечно! Нам когда анкеты выдавали, предупредили, что указанные неверные сведения могут повлечь за собой серьёзную судебную ответственность. Ведь это обман государства!
– Тогда конечно, – согласилась мать. – Государство обманывать нельзя!
* * *
В эту ночь Вера Константиновна долго не могла уснуть. Она в ужасе думала о том, что могло бы произойти, если бы Леночка узнала правду о своём отце. Ведь её девочка такая честная. Уж точно не стала бы скрываться, врать! Всё выложила бы, как есть, в этой анкете. Загубила бы себе жизнь. «Хорошо, что я так ничего ей и не рассказала», – думала Вера Константиновна, беспокойно ворочаясь в постели. Всегда чувствовала, что не надо этого делать. Она одна должна хранить эту тайну в себе и умереть вместе с ней. Никто никогда не узнает, что её муж был совсем даже не Савельев, а принадлежал древнему роду князей Белозерских.
Пётр рассказал ей о себе ещё перед свадьбой. Как сделал предложение, так и рассказал.
– Теперь ты знаешь всё, – сказал он. – Решай, выходить тебе за меня или нет.
Конечно, она вышла. Ведь она так любила его! А тайна, которая связала их с того дня на всю жизнь, заключалась в том, что жил Пётр по поддельным документам. Произошло это так.
В апреле семнадцатого года в поместье князя Белозерского неожиданно объявились солдаты. Ворвавшись в дом с устрашающими криками, они согнали всех, кто там был, в малую столовую, приставили к двери часового и, пока все в страхе терялись в догадках, что их ждёт, беспрепятственно бродили по помещениям и прихватывали себе что кому понравится в княжеских покоях. Прошло несколько часов, прежде чем к пленникам зашел солдат, видно, взявший на себя командование в этой непонятно каким образом сформированной бригаде. Отличался от других он только каракулевой папахой, устрашающим наганом да громким голосом, которым отдавал свои приказы.
– Слуги могут быть свободны, – объявил он. – Князю и всем его родным оставаться на месте!
Насмерть перепуганный персонал стал быстро покидать комнату. Семейный доктор Аркадий Игнатьевич Савельев прижал к себе шестилетнего сына князя и двинулся на выход.
– Ты кто такой? – остановил его командир, подозрительно глядя на более чем приличный костюм мужчины.
– Я земский врач. А это мой сын Пётр, – врал Аркадий Игнатьевич. – Я оказался здесь из-за болезни одного из слуг князя. А вот сына мне пришлось взять с собой. Не с кем оставить. Жена умерла от чахотки месяц назад.
– Ладно, можешь ехать домой, – сочувственно проговорил начальник и, повернувшись к часовому у дверей, произнёс: – Пропустить!
Маленький Петя невольно оглянулся. Отец одобрительно слегка кивнул ему головой, мать приподняла руку, как бы прощаясь, и доктор, крепко держа мальчика за плечо, вышел. Больше Пётр никогда не видел своих родителей.
Князь Белозерский, княгиня и их старший сын Борис были в тот же день расстреляны во дворе солдатами. А кем были эти солдаты? Кому служили? Большевикам? Меньшевикам? А может, это были просто бежавшие с фронта дезертиры? Почему они решили уничтожить семью князей Белозерских? Какая ненависть накопилась в них против дворянства? Аркадий Игнатьевич так и не понял. Наступило страшное время. Время полного беззакония и стихийного безрассудства. Сила была у тех, кто держал в руках оружие. Убивали в домах, убивали на улицах! Грабили! Народ делал Революцию!
А в октябре, когда уже после победы большевиков доктору Савельеву стало понятно, что людям княжеского рода в этой стране вообще не выжить, он обратился за помощью к хорошему другу, главному врачу больницы в Великих Луках. И тот, войдя в положение, выслал ему липовую справку, подтверждающую рождение 8 декабря 1911 года мальчика у мещанки Валентины Николаевны Савельевой, скончавшейся во время родов. В графе «отец» было записано: Аркадий Игнатьевич Савельев. Эта справка, выданная якобы взамен сгоревших документов, дала возможность доктору узаконить своё отцовство и вдовство. Аркадий Игнатьевич действительно стал мальчику заботливым отцом и полюбил его как родного. Пётр относился к нему так же. Образы же настоящих родителей со временем постепенно почти стёрлись из его памяти. Лишь изредка он вдруг совершенно ясно видел свою мать. Ему даже казалось, что он слышит шелест её платья, ощущает запах её духов. Совсем смутно ещё помнился отец, а вот образ старшего брата исчез совершенно. Он не мог вспомнить даже его лица.
– Это совершенно нормально, – успокаивал его Аркадий Игнатьевич. – Виделись вы не часто. Ведь князь Борис учился в московском военном училище и в имение приезжал только на каникулы.
– Значит, когда солдаты ворвались к нам в дом, у моего брата были каникулы?
– Нет. Просто в Москве было неспокойно. Гимназию закрыли.
– Выходит, если бы её не закрыли, брат был бы сейчас жив?
– Возможно. Что уж теперь.
Вот так и получилось, что урождённый князь Пётр Владимирович Белозерский стал носить чужое отчество и чужую фамилию. Проще сказать, жил по поддельным документам. Так разве можно было об этом где-либо говорить? Конечно, нет!
Вера Константиновна тяжело вздыхала, вспоминая мужа. Как же мало успела она насладиться своим женским счастьем. Всего-то четыре года прожили они вместе! Счастливых четыре года. И вдруг ранним летним утром сорок первого всё в одночасье рухнуло. Война! Вначале всем казалось, что легендарная Красная армия быстро остановит противника, но с каждым днём вести с фронта приходили всё тревожнее и тревожнее, и вот, уже в сентябре месяце, Пётр получил повестку.
– Не понимаю, – разволновалась молодая жена. – Почему тебя призывают на фронт? Ведь ты, кроме скрипки, в своих руках никогда ничего не держал. Разве ты умеешь стрелять?
– Пока нет, – отвечал Пётр. – Но ты не беспокойся, Верочка. Этому быстро учат.
– Военных в стране, что ли, мало? У нас же огромная армия, зачем музыкантов-то забирать? – упрямо продолжала она. – Надо куда-то сходить! Надо добиться отсрочки.
– Мне не нравится этот разговор! – произнёс Пётр. – Ты хочешь, чтобы другие воевали, а я дома отсиживался?
– Не отсиживался, а играл с оркестром! Как же они без тебя?
– Не только без меня. У нас из оркестра всю молодёжь призвали.
– И кто же там остался? – удивилась Вера.
– Женский состав и те, кому за сорок.
Бедный, бедный Пётр. Он погиб в первом же бою. Разве мог он выжить в той кровавой бойне? Будь проклята эта война!

Глава 3
После того как все необходимые документы отъезжающих на гастроли во Францию были полностью сданы, с ними провели беседу в министерстве культуры.
Женщина, одетая в строгий костюм коричневого цвета и с торчащими в разные стороны от шестимесячной завивки волосами, сначала вещала о величии социалистического искусства, а затем стала учить актеров, как надо себя вести в чуждой среде капитализма, чтобы не уронить достоинство советского человека.
– Нигде не упоминайте, что в нашей стране сейчас трудно с продовольствием и промышленными товарами. Вы же понимаете, что после окончания войны прошло всего двенадцать лет. Страна ещё не оправилась от разрухи. Советский Союз принял самый большой удар от гитлеровской Германии, но мы не должны жаловаться. Советский человек горд! – вещала женщина. – Скромно промолчите, когда увидите изобилие товаров на прилавках. А то некоторые не могут сдержать своих эмоций и начинают громко ахать и удивляться. Сдержитесь! У нас тоже скоро будет так же. Надо только немного подождать, – твердо пообещала женщина. – Избегайте разговоров о зарплатах, так как не в деньгах счастье, – сказала она и вдруг, высоко подняв голову, с пафосом провозгласила: – Восхваляйте советский строй, единственно справедливый строй, при котором можно быть истинно счастливым и свободным человеком.
Женщина говорила ещё что-то, но Леночка отвлеклась и в своих мечтах перенеслась в Париж.
«Мы прилетим туда двадцать пятого мая, – думала она. – Там уже будут цвести каштаны. Наверно, это очень красиво».
В ушах зазвучала музыка Чайковского, и она, вообразив себя заколдованным лебедем, поплыла по глади пруда Люксембургского сада. Ещё маленькой девочкой видела она на старинной открытке этот пруд с фонтаном посередине, прямо перед ним – дворец. Леночка всегда мечтала там оказаться. Теперь это становилось реальностью. Как в детстве, так и сейчас увидела она принца, выходящего из дворца, а лебедь, выпорхнув на берег, превратился в прекрасную девушку. Воображение унесло Елену далеко-далеко…
Вдруг громкий и властный голос женщины с шестимесячной завивкой на голове вернул её в кабинет:
– Ну, вот и всё, о чём я должна была вас предупредить, – женщина вздохнула, как будто сожалела, что их встреча закончилась. – Теперь я прошу подойти ко мне и расписаться в том, что каждый несёт личную ответственность перед страной за нарушения тех правил, о которых я говорила.
Актёры выстроились в очередь к столу, глубоко веря в то, что всё это делается только для их же блага. В полном доверии к власти предержащей, каждый поставил свою подпись на листе, даже не прочитав, что там было написано.
Женщина из министерства культуры осталась довольна. Свою миссию на пути тех, кому предстояло увидеть процветающую жизнь в загнивающем капитализме, она выполнила успешно.
А в стране в это время действительно было тяжело. Везде стояли очереди. Из обихода совсем исчезло слово «купил». Вместо него говорили: «достал». «Доставали» по блату из-за прилавка, «доставали» на черном рынке, и даже если покупали какой-то товар официально в магазине, все равно его «доставали». Причем про этот товар с прилавка почему-то говорилось, что его туда «выбросили».
– Клава, – сообщала с важным видом одна хозяйка другой, – в нашем гастрономе кур выбросили! Я очередь заняла. Посмотри за моим Ванькой!
– А мне кур не надо, что ли? – взволнованно отвечала Клава. – Забирай своего Ваньку с собой.
И, отстояв в очереди часа полтора, счастливая хозяйка возвращалась с сыном домой.
– Смотри, чего я сегодня достала, – показывала она вернувшемуся с работы мужу двух тощих куриц. – В руки только по одной давали, а я, спасибо Клавке, ещё и Ваньку с собой в магазин прихватила.
Так, с появлением дефицита, в оборот русской речи прочно вошли старые слова с новым точным значением.
Жить было тяжело, но люди терпели. А многие из них настолько привыкли к трудностям, что уже воспринимали их как норму. Главное, чтобы войны больше не было!
* * *
Дирекция театра собрала отъезжающих во Францию в мае, сразу после Дня Победы. Заместитель директора по организационным вопросам заявил, что жить в Париже творческая и постановочная части будут в разных гостиницах, что суточные будут выдаваться каждые пять дней и они будут небольшие. В связи с малыми выплатами заместитель директора посоветовал взять с собой немного консервов.
– И сухарей, – громко сказал кто-то из глубины зала.
Все засмеялись.
– Не надо смеяться, – сказал заместитель директора. – Товарищ правильно говорит. И мешочек сухарей. Только помните, что вес чемодана не должен превышать двадцати килограммов.
– А какие у нас будут суточные? – робко спросила костюмер Прокофьева.
– Об этом вам будет сообщено по прибытии, – недовольно поморщился заместитель. – Денежными вопросами я не занимаюсь. Только организационными.
Он действительно не знал, какую сумму выплатит им за гастроли французский импресарио. Знал только, что основную часть этих денег, как всегда, заберут в пользу государства, а остальную поделят на суточные. И эта остальная часть будет маленькой. Очень маленькой.
– Не суточные, а «шуточные», – тихо прошептала Тина Волкова, сидящая рядом с Леночкой. – Два года назад, в Лондоне, нам давали такие крохи, что для того, чтобы купить приличные туфли, надо было пять дней голодать.
– Голодать? – испугалась Леночка.
– Ну, это я так выразилась. Фигурально! Ведь мы, естественно, привезли с собой из Москвы еду. А вот эти самые суточные за пять дней были как раз на то, чтобы купить туфли.
Тина уже восемь лет танцевала в кордебалете. Может, когда-нибудь она чего-то и хотела добиться, но, выйдя замуж, смирилась со своим положением в театре, родила дочку и была вполне счастлива, тем более что после того, как обзавелась семьей, её стали брать на гастроли за рубеж. Женатых, да ещё имеющих детей, выпускали из страны охотно. Ведь здесь, на Родине, оставался такой дорогой для каждой матери залог!
– Жить в гостинице будете по двое. Договоритесь между собой и подайте пожелания в репертуарную контору, – сделал следующее объявление заместитель директора.
– Ты не возражаешь, если я поселюсь с тобой? – наклонилась к Лене Тина.
– Конечно, нет, – обрадовалась Леночка.
Тине было двадцать шесть лет. Симпатичная молодая женщина была весёлой собеседницей, никогда не участвовала ни в каких интригах, может, потому что не рвалась в солистки, и Лена сразу подумала, что жить с ней в одном гостиничном номере будет комфортно.
– Актёрской труппе обязательно иметь вечерний туалет, – продолжал свой инструктаж заместитель директора по оргвопросам. – Во время приёмов не набрасываться на еду, как будто вы с голодного края. Ничего со стола в сумочки и карманы не класть! Вести себя достойно! Если кто будет замечен в обратном, больше на гастроли за рубеж не поедет! Никогда!
Все знали, что в заграничных поездках жизнь не сладкая, но, тем не менее, были готовы на любые лишения, лишь бы своими глазами увидеть этот волшебный неведомый мир.
* * *
За три дня до отлёта, последнюю беседу в этой огромной цепи подготовки людей к встрече с капиталистическим миром провёл полковник КГБ Кудряшов Евгений Петрович. В конце своей наставляющей речи он строго приказал:
– Во-первых, ходить по городу впятером. В крайнем случае, вчетвером. Если кто-то затеряется во время прогулки, вся ответственность ляжет на остальных!
Во-вторых, отказываться под приличными и неоспоримыми предлогами от индивидуальных встреч с французскими подданными или другими иностранцами.
В-третьих, избегать общений с эмигрантами. Во время приёмов быть бдительными и не идти ни с кем на близкие контакты.
В-четвертых, не поддерживать разговоры, порочащие советский образ жизни.
В-пятых, не называть никому свой номер в отеле. Не давать ничьих номеров телефона и адресов в Москве.
Нарушившим хотя бы одно из этих правил полковник обещал суровое наказание. Какое конкретно, он не сказал, но тем, кто сидел сейчас перед ним, почему-то стало жутковато.
Наконец все, кому было положено, провели свой массированный инструктаж, вложив в головы отъезжающих смутный страх от встречи с неведомым. Казалось, что их посылают не на гастроли во Францию, а вообще на другую планету к неизученным цивилизациям. По мере приближения дня вылета волнение всё увеличивалось. В чемоданы были положены быстро сшитые или взятые напрокат у друзей вечерние туалеты, уложены банки с консервами, дефицитная копченая колбаса, мешочки с сухарями, сырки «Дружба», конфеты, пачки с краснодарским чаем, а также кипятильник с жестяной литровой кружкой.
Ранним утром двадцать пятого мая тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года самолет, поднявшись в воздух вместе с гастрольной группой Большого театра, взял курс на Париж. Переживания каждого, что на каком-то этапе проверок его могут вычеркнуть из списка, остались позади. Они летят, и ничто не может им помешать! Все находились в состоянии эйфории. А как же иначе? Теперь-то они уж точно увидят другой мир! Мир, полный загадочного и таинственного существования людей в капиталистическом обществе. Мир, которым их так пугали.

Глава 4
ПАРИЖ, 1958 год
Елизавета, горничная в доме Матильды Кшесинской, трудилась, не покладая рук, начищая чёрные туфельки-лодочки, отпаривая платье и оживляя крупный белоснежный жемчуг на длинной нитке бус, перебирая его в руках. Хозяйка давно его не надевала, а этот камень, по её определению, любил человеческое тепло и только от прикосновения с кожей приобретал блеск.
– Сегодня вечером я еду в театр, – сообщила ей после завтрака Матильда Феликсовна. – Приготовь мое чёрное платье от Шанель.
«Наконец-то, – обрадовалась Лиза. – Но почему же опять черное? Сколько лет можно носить траур?!»
Вот уже два года, как княгиня похоронила своего мужа, но до сих пор нигде не бывала. Выезжала она только для проведения занятий в своей балетной студии или в собор Александра Невского на улице Дарю. Несмотря на то что великий князь Андрей Владимирович Романов завещал похоронить его в семейной усыпальнице города Контрексевиль на юге Франции, где уже лежали его мать и брат Борис, Матильда медлила с этим, поместив гроб с телом супруга в склепе нижней церкви русского собора в Париже. Ездить в Контрексевиль было далеко, а до улицы Дарю всего десять минут на такси. Часто навещать мужа, молясь около его гроба, было для неё утешением. Так она и жила вот уже два года: дом, церковь и балетная школа, в которой княгиня не могла не появляться, так как существовала только на то, что получала от своих учеников.
Но теперь, когда впервые за всё время после революционного семнадцатого года, в Париж приехала на гастроли балетная труппа Большого театра из Москвы, Матильда решила нарушить своё двухгодичное затворничество. Всё, что касалось балета, а особенно русского, не могло оставить её равнодушной. Что она увидит сегодня на сцене? Что эти Советы сделали с русским искусством танца? С трепетом одевалась она, готовясь к выезду в Гранд-опера.
– Лиза, – вскрикнула от боли Матильда, когда та, закрепляя венецианскую сеточку на причёске, не очень удачно вколола шпильку. – Осторожней!
– Извините, княгиня, – испугалась горничная.
Елизавета поступила сюда на службу вместе с мужем Георгием Грамматиковым почти сразу после своей свадьбы в тридцать восьмом году. Выходцам из семьи обедневших русских дворян в эмиграции было престижно работать в доме младшего брата главы императорского дома. Елизавета совмещала работу горничной и поварихи, а Георгий был камердинером при великом князе и садовником. Любитель растений, он быстро превратил небольшое пространство вокруг дома в красивый цветущий сад. За годы службы Грамматиковы очень сблизились с хозяевами и, когда в пятьдесят шестом году великий князь Андрей Владимирович скончался, переживали так, будто потеряли родного человека, и всячески старались поддержать глубоко страдающую Матильду Феликсовну и её сына.
Елизавета осторожно вынула так неудачно вколотую шпильку и аккуратно закрепила сеточку снова в этом же месте. Матильда с удовлетворением осмотрела себя в зеркале. Её волосы, выкрашенные в глубокий чёрный цвет, были собраны в пучок на затылке, платье облегало до сих пор стройную фигуру, а длинная нитка белого жемчуга, ярко выделяющаяся на чёрном фоне, удлиняла её рост и смотрелась изысканно. Чёрные лодочки на маленьком каблучке и маленькая лакированная сумочка делали её наряд абсолютно законченным. Через два месяца ей исполнится уже восемьдесят шесть лет, но в зеркальном отражении на неё смотрела женщина моложе этого возраста. Матильда улыбнулась. Она была довольна собой.
– Скажи Владимиру, что я готова, – проговорила она, слегка спрыснув себя любимыми духами «Шанель № 5», которые ежегодно получала в подарок от Коко в день своего рождения.
– Он уже ждёт вас в гостиной, – откликнулась Лиза.
Сын Матильды и великого князя Андрея Владимировича Романова сидел на мягком большом диване, просматривая газеты. Услышав шаги на лестнице, он обернулся и невольно загляделся на мать: она шла с прямой спиной, высоко подняв голову, и была грациозна, как всегда. Возраст выдавали только медлительность шага да ещё то, как крепко она держалась за перила, осторожно переходя от ступеньки к ступеньке. Владимир поднялся навстречу.
– Мамочка, сегодня ты особенно прекрасна! – произнёс он, протянув ей руку. – У тебя так сияют глаза!
– Наверно, от волнения. Говорят, Большой у них теперь стал главным театром, а моя Мариинка в Петербурге довольствуется лишь вторым местом.
– Ну, конечно! Раз перенесли столицу, то и статус театров изменился. Так что, мамочка, всё произошло естественным путем. Главные театры Российского государства всегда были там, где находилось его правительство.
– Что ж, увидим, до чего это правительство довело балет и что осталось от нашей русской школы танца. Два года назад Лондон был без ума от их Улановой, – по дороге в прихожую рассуждала княгиня. – Но сейчас-то ей уже сорок девять, а мы идём смотреть в её исполнении тринадцатилетнюю Джульетту! Представляешь? В наше время молодым исполнительницам тоже было нелегко пробиться на сцену, но всё-таки не до такой степени.
– Я не сомневаюсь, мы с тобой получим удовольствие от музыки Прокофьева, – не стал поддерживать разговор о возрасте Владимир.
Напоминать маме, что она сама до сорока пяти танцевала в театре партии молодых героинь и только разразившаяся в стране Революция прекратила её выступления, было бы бестактно.
– Кстати, – Матильда остановилась в прихожей напротив зеркала и взяла из рук Лизы изящную маленькую чёрную шляпку. – Мне позвонили после обеда по телефону из дирекции Гранд-опера и передали, что органы КГБ запретили пускать меня за кулисы.
– Почему? – удивился Владимир.
Княгиня не спеша надела шляпку и с удовлетворением посмотрела на себя в зеркало.
– Точно не могу тебе ответить, но думаю, что советским актерам нельзя со мной общаться потому, что я вдова великого князя Андрея Владимировича Романова. Мы с тобой принадлежим царской династии, а они свергли эту власть и, вероятно, очень сожалеют, что не всю фамилию ещё физически уничтожили, – проговорила она, и в её голосе явно звучала гордость за принадлежность к самой высшей династии бывшей Российской империи.
– Но откуда в Париже КГБ? – продолжал удивляться Владимир.
– Мне сказали, что их много приехало вместе с труппой.
– Это всё дурно пахнет. Будем держаться от них подальше, – решительно заявил сын. – И не переживай! Ведь ты никого из этих танцовщиков не знаешь, и тебе не с кем там видеться.
– Все равно это возмутительно! Крайне неприятная ситуация! Как будто я прокаженная или больна тифом!
Матильда нервно передернула плечами.
– Мамочка, не надо так волноваться. Бог с ними! Вспомни о приятном. О письме из Клина, например. А это означает, что на Родине тебя помнят не только как великую княгиню Романову, но и как великую балерину Кшесинскую.
– Да, помнят как о музейном экспонате в выставочном зале! – грустно улыбаясь, пошутила княгиня.
Год назад Матильда получила письмо от директора музея Петра Ильича Чайковского в Клину. Он обратился к ней с просьбой прислать какие-нибудь фотографии и воспоминания об участии в балетах великого композитора. Матильде было приятно, что там, где она когда-то блистала на сцене, её имя не забыли, но сегодняшний звонок из дирекции её обескуражил. Она ясно поняла. Да. Её действительно не забыли на Родине! Не забыли, что она была любовницей цесаревича Николая, не забыли, что в эмиграции она стала женой великого князя Андрея Владимировича Романова, не забыли, что она родила сына, который мог бы претендовать при особых обстоятельствах на русский престол.
– Неужели они всё ещё боятся нас? – удивлённо посмотрел на неё Владимир.
– Одно упоминание нашей фамилии заставляет КГБ нервничать. Значит, в их стране не так уж всё стабильно, как они того хотят, если до сих пор боятся наследников короны, – заключила Матильда, надевая перчатки.
Мать и сын вышли из дома. Ещё ласково пригревало солнце, хотя время было уже вечернее. Тенистой аллеей своего цветущего сада они вышли к калитке и, миновав её, сели в ожидавшее их такси.
– В Гранд-опера, – обратился к шофёру Владимир, садясь рядом с великой княгиней на заднем сиденье.
Матильда ехала молча. Звонок из дирекции взволновал её, но ещё большее волнение она испытывала от предвкушения увидеть сейчас балет бывшего императорского, а теперь большевистского театра.
– Мама, ты только посмотри, что творится, – прервал её мысли сын, как только такси остановилось.
Матильда Феликсовна выглянула в окно машины и сразу увидела огромную толпу, запрудившую всё пространство перед входом в театр. Это были желающие купить лишний билетик. Счастливчики же, имеющие этот вожделенный кусочек бумаги с указанным рядом и местом в зале, еле протискивались к входу. Покинув машину, Володя одной рукой крепко держал маму под руку, а другой охранял её от натиска людей.
– Такого ажиотажа около Гранд-опера я вообще не помню, – произнесла Матильда.
Наконец они вошли в театр и поднялись по великолепной, сверкающей от золота и хрусталя лестнице в фойе. Великая княгиня встретила много знакомых лиц. Весь цвет Парижа и, конечно, русской эмиграции, казалось, собрался здесь.
– Матильда Феликсовна, как я рад вас видеть, – бросился к ней Никита Рунге, главный редактор модного журнала на русском языке. – Нашим читателям будет очень интересно ваше мнение о спектаклях Большого театра. Вы дадите нам интервью?
– Возможно, – уклончиво ответила Матильда и, опираясь на руку сына, прошла в ложу.
Сейчас ей ни с кем не хотелось общаться. Удобно устроившись в кресле, она осмотрела зал. Зрители рассаживались по местам, громко переговариваясь, музыканты в оркестровой яме настраивали инструменты, и весь этот шум голосов и музыкальных звуков сливался в тот гул, который она так любила. Это была своеобразная прелюдия спектакля. Но вот какофония внезапно прекратилась. Это означало, что появился дирижер, и, приветствуя его, музыканты встали со своих мест. Зал дружно взорвался аплодисментами. Дирижер же, слегка опустив голову, торопливо прошёл к своему пульту, поклонился публике, затем, повернувшись к ней спиной, одним движением руки посадил музыкантов, постучал палочкой о пюпитр, и в театре наступила полная тишина. В общем, всё было как обычно перед началом представления, но каждый раз этот ритуал приводил Матильду в трепетно-волнительное состояние. Свет стал медленно уходить, оставляя зал в полумраке, и из оркестровой ямы, по мановению дирижерской палочки, зазвучала увертюра, завораживая зрителей чарующими звуками музыки Прокофьева. Через некоторое время занавес лениво обнажил сцену, освещённую софитами, и свет в зале погас полностью. Спектакль начался!
Буквально с первых же минут Матильда была очарована музыкой, а затем и красотой танца. Все высокотехничные сложные движения плавно переходили одно в другое, точно передавая внутреннее состояние героев. А сама Джульетта-Уланова настолько увлекла княгиню в свой мир переживаний, что Матильда совсем забыла, сколько актрисе лет. Перед ней была очаровательная, хрупкая девочка, готовая скорее умереть, чем жить без любимого. То, что происходило на сцене, напоминало волшебство. Музыка, танец, эмоции – всё сплелось воедино, создав удивительную гармонию.
Когда спектакль закончился и занавес закрылся, в зале повисла тишина. Только секунд через десять публика буквально взорвала её шквалом аплодисментов. При выходе исполнителей на поклоны все поднялись со своих мест. В зале творилось что-то невообразимое. Нескончаемо слышались крики «браво». У многих текли по щекам слёзы. Никто не скрывал эмоций. Вместе со всеми плакала и Матильда.
– Володя, позвони завтра же Рунге, я дам его журналу интервью, – обратилась она к сыну и, увидев, что его глаза тоже увлажнены, положила свою ладонь на его руку в знак солидарности.
– Обязательно, мама, позвоню, – произнёс он с чувством. – Теперь я полностью разделяю твоё негодование. Я и сам хотел бы передать всем за кулисами то чувство восхищения, которое испытал. Как чудовищно, что мы не можем этого сделать!
– А ты знаешь, – встрепенулась Матильда. – Я ведь получила приглашение от парижской мэрии на завтрашний прием, – вспомнила она красивый конверт, поданный ей вчера горничной Лизой, и счастливая улыбка осветило её лицо. – Они устраивают ужин в честь русских артистов. Я не принимаю ни от кого приглашений вот уже два года, но сейчас я изменю своё решение. Мы с тобой будем на этом приёме! Я снимаю траур!

Глава 5
Леночка Савельева с Тиной Волковой поселились вместе и практически не расставались. На время прогулок по городу, так как гулять можно было минимум вчетвером, к ним присоединились ещё две девушки из соседнего номера, Катя Новикова и Вика Шиманова. Вика после окончания училища отрабатывала в театре третий сезон и за это время успела стать неформальным лидером и главной заводилой среди танцовщиц кордебалета, организовав братство «Двадцать третий лебедь». Она не только активно отстаивала их право показа в сольных номерах, но и добилась для некоторых даже звания вторых солисток. Все относились к Шимановой с большим уважением за её принципиальность и весёлый характер.
– Вот человек! – говорили в театре. – Всё только за других беспокоится, а о себе совсем не думает.
Леночка была рада, что теперь может поближе сойтись с Шимановой, с которой ей всегда хотелось подружиться. Савельева хорошо помнила Вику ещё по училищу. Та училась на год старше, жила на пансионе и в последний год перед выпуском выбиралась секретарём комсомольской организации. До этих гастролей девушки мало сталкивалась по жизни. Теперь же все четверо, во время прогулок по Парижу, получали огромное удовольствие не только от знакомства с древним городом, но и от общения друг с другом.
Когда актёры выходили из гостиницы, там всегда посменно дежурил один из кэгэбэшников.
– Куда путь держите? – вежливо спрашивал он, осмотрев группу и записывая их фамилии в блокнот.
Вернуться в отель надо было в той же компании, а потому в группе все зорко следили друг за другом, не дай бог, кто-то потеряется!
Каждое утро всех вывозили автобусом в театр для занятия у станка, потом некоторые оставались на репетицию, а тех, кто был свободен, отвозили обратно в отель. До спектакля, разбившись на группы, артисты могли гулять по городу.
Леночка вместе с подругами наслаждалась Парижем. Девушки любовались дворцами, гуляли вдоль берегов Сены, с восторгом глядели на ажурную конструкцию Эйфелевой башни, не имея возможности подняться на неё или посетить какие-нибудь музеи. Ведь везде надо было платить за вход, а девушки были не готовы к тому, чтобы тратить свои суточные на билеты.
– Может, всё-таки сходим в Лувр. Так хочется увидеть «Мону Лизу»! – предложила Лена, когда они оказались рядом с дворцом.
– Посмотришь её на фото, – тут же парировала Катя. – У меня есть. Приедем в Москву, дам.
– Фотографию я видела, – грустно вздохнула Леночка. – Хочется увидеть оригинал.
Пока не получалось у Леночки и побывать в Люксембургском саду, который она видела на старинной открытке. Девушки не горели вместе с ней этим желанием, а отрываться от коллектива она не имела права. Ходить-то везде надо было вчетвером!
«Как же всё это глупо! Как будто нас связали одной цепью, и мы не можем её разорвать, – думала Леночка. – Почему мы должны делать все одно и то же? Ведь могут же быть у людей разные желания?»
Зато абсолютно единодушно подружки решили дойти до собора Парижской Богоматери.
– Надо обязательно увидеть место действия в балете «Эсмеральда», – решили они.
От их гостиницы идти туда было далеко. Танцовщицы оставили это путешествие на выходной день. Ноги у них настолько уставали во время прогулок, что выходить вечером на сцену, да ещё на пуантах, было трудно. К счастью, у кордебалета партии были несложные, и это спасало. На другой выходной день был намечен поход и в известный для всех художников мира район Парижа: Монмартр.
Совместные прогулки сдружили четвёрку настолько, что они стали вместе питаться, объединив привезённые из Москвы запасы.
Суточные им выдали сначала на первые пять дней. Они действительно были, по правильному определению Тины Волковой, – «шуточные», но на них всё-таки можно было купить себе кое-что в дешёвом магазине «Тати» на бульваре Рошешуар. Артистов кордебалета отвезли туда на том же автобусе, на котором возили в театр, и дали тридцать минут на «всё про всё».
– Почему так мало? – возмутилась одна из девушек. – Всё-таки надо не только выбрать вещи, но и примерить.
– Чего ты пищишь? – ответила другая. – Какие такие вещи? Дай бог, на что-нибудь одно денег хватит.
– Не надо спорить! – прервал их разговор администратор. – Всё успеете! И прошу никого не опаздывать!
Во время обратной дороги в отель юноши и девушки показывали друг другу свои приобретения, хвастаясь обновкой.
– Как ты разглядел эту курточку? – с явным чувством зависти удивлялся один артист, разглядывая покупку другого. – Я ничего такого не видел.
– Вот и хорошо, – радовался обладатель куртки. – А то как сиамские близнецы ходили бы по Москве.
Тине хватило денег, чтобы купить дочке красивое платье, которое стоило так же, как модная юбка-колокол, приобретённая Леночкой.
– Детские вещи у них стоят столько же, сколько для взрослых, – возмущалась Тина. – Почему? Ведь ткани-то идет меньше!
– Этим капиталистам лишь бы денег побольше с покупателей содрать. Детское, недетское – им всё равно, – со знанием дела заявил один из парней.
– А я уверена, что здесь дело не в количестве ткани, а в работе! Вы посмотрите, это же чудо что за платье! Я бы сама такое надела! – любовалась покупкой Тины одна из танцовщиц.
– Не болтай ерунду! Как это может цена не зависеть от количества ткани? – не унимался парень.
– Не понимаю, зачем вообще покупать за границей вещи детям, если у самих задница голая! – недоумевала другая девушка.
– А я ничего не стал покупать. Получу ещё франки на пять дней, объединю с этими и тогда приобрету что-нибудь стоящее, – поделился своими соображениями один из танцовщиков кордебалета, устраиваясь на сиденье автобуса с пустыми руками.
– Тогда какого чёрта ты с нами ездил, умник? – спросил другой.
– Так. Цены посмотреть, – важно ответил парень.
Таких умников оказалось несколько. В их числе была и Вика Шиманова. Она приглядела себе плащ, но чтобы купить его, надо было получить все суточные за время гастролей. Дорого, конечно, но зато такой вещи уж точно ни у кого не будет! А Вика любила красиво одеваться!
* * *
С первых же дней в Париже Леночка поняла, о чём предупреждала их дама из министерства. Товаров в магазинах было действительно много, и стоило больших трудов спрятать своё восхищение перед этим богатством ассортимента.
Как-то, гуляя по городу, девушки из интереса заглянули в супермаркет и обомлели! Там не было продавщиц! Все ходили со взятой при входе корзинкой по залам и набирали в неё нужные продукты. Сколько хочешь, столько и бери, лишь бы денег на кассе хватило. А уж чего тут только не было! И при этом никаких очередей. Никто не толкается. Все предельно друг с другом вежливы. «Неужели и у нас такое будет?» – мечтательно подумала Леночка. Как вкопанная остановилась она вместе с подругами у витрины с сырами, она даже не догадывалась, что такие сорта существуют!
– Девчонки, а давайте купим кусочек этого голубого сыра. Скинемся и купим! – предложила Тина Волкова.
– С ума сошла! – возразила Катя. – Я им сразу же подавлюсь, как только подумаю, что именно этих франков мне потом не хватит на платье.
– Я тоже поперхнусь этим заплесневелым сыром! – засмеялась Вика. – Мне позарез нужен плащ на осень.
– Ну, и я воздержусь, – вздохнула Леночка, глядя на голубой сыр. – Женщина из министерства обещала, что у нас тоже скоро всё будет. Подождем!
– Кстати! У нас завтра приём в мэрии, – встрепенулась Тина. – Там покушаем вволю всяких сыров! Наверно, и этот «голубой» будет.
Довольные тем, что им не надо тратиться, а сыр они и вправду завтра попробуют, девушки поторопились в отель. Скоро отъезд на спектакль, а надо ещё при помощи кипятильника успеть сварить супчик из тушёнки и попить чаю с сухариками!
* * *
Жизнь в Париже балерин и солистов немного отличалась от жизни артистов кордебалета. Суточные-то у них были такие же, но руководство театра возило их на приёмы, устраиваемые меценатами, практически через день. Кроме того, Уланова и Лепешинская ездили на легковой машине, а солистов возили в небольшом автобусе то на экскурсию по городу, то в Лувр за счёт посольства. Естественно, и тех и других постоянно сопровождали работники «в штатском».
– Смотрите, опять их сегодня куда-то повезут на ужин, – зло сказал танцовщик кордебалета Егор, выглянув из окна гримёрки и видя солистов, выходящих из микроавтобуса, в вечерних туалетах. – А мы только консервами да копчёной колбасой питаемся! Интересно, что им там подают?
Конечно, социального равенства в театре никогда не было и в Москве, но то, что дома принималось как данность, здесь, в Париже, раздражало. Леночка же, в отличие от других, относилась к этому спокойно. Она понимала, что та высокая техника, которую показывали на сцене солисты, была бы невозможна после длительной пешей прогулки или после того скудного «обеда», который они могли себе позволить, орудуя консервным ножом и кипятильником. Леночка не знала только того, что ей, как и вообще всем без исключения, были положены не эти жалкие суточные, которые им выдавал администратор, а хороший гонорар, позволяющий и нормальное питание, и такси, и покупки. Не знала, что деньги, полученные от импресарио, у них просто-напросто конфисковало родное государство. Ох, как верхушке руководства была нужна валюта для своих собственных нужд!
* * *
День приёма у мэра был для балетных выходным, а потому утром девушки, старательно изучив карту, совершили дальнюю прогулку к собору Парижской Богоматери, расположенному на острове Сите. Набравшись впечатлений и вернувшись в отель, они только попили чаю и устало повалились на кровати в номерах отдохнуть хоть полчасика. Сегодня они решили не тратить свои запасы еды, ведь их вечером будут кормить! Немного полежав, Леночка пошла в душ. Ноги гудели от нахоженных километров. Встав под струю воды, она почувствовала, как усталость постепенно стала отступать, и минут через пятнадцать вышла из ванной, завернувшись в банное полотенце, бодрой и свежей.
– Тина! Вставай! – радостно произнесла она. – Я как заново родилась!
Пока Тина принимала душ, Лена нанесла на лицо лёгкий макияж и достала своё вечернее платье, которое ей срочно сшила перед отъездом подруга мамы, заведующая пошивочным цехом в Театре оперетты. Она сама купила материал, продумала фасон и не приняла никаких возражений.
– В этом наряде ты положишь всех француженок на лопатки! – сказала закройщица.
Длина облегающего стройную фигуру девушки платья доходила лишь до колена, открывая её красивые ноги, у лифа был четырёхугольный вырез, выгодно подчеркивающий её высокую грудь, а зелёный цвет шёлка шел к её изумрудным глазам. Замысел удался на славу! Леночка действительно в этом наряде была неотразима. Свои медно-рыжие волосы она гладко зачесала назад и, свернув на затылке в довольно объёмный пучок, прихватила шпильками. Простота причёски не портила общего впечатления от её облика, а даже наоборот, придавала ему строгое благородство. Шею обхватывало мамино янтарное ожерелье.
– Да ты просто красавица! – ахнула Тина, выйдя из душа. – Носи всегда зелёное. Тебе очень идёт!

Глава 6
На следующий день после посещения театра Матильда проснулась, как обычно, в семь утра.
«Надо позвонить в дирекцию. Пусть помогут мне с местами на “Жизель”, – подумала она, хотя хорошо знала, что билеты на все дни гастрольных представлений Большого театра уже давно распроданы. – Должна же у них быть бронь!»
Сильное эмоциональное впечатление от увиденного вчера спектакля «Ромео и Джульетта» не оставляло её. Она заранее купила ещё билеты на «Лебединое озеро», но на балет Адана ничего не заказывала. Матильда хорошо помнила Анну Павлову в роли Жизели и до сих пор была абсолютно уверена, что никто не сможет достичь её трагического мастерства и неземной лёгкости. Но теперь княгине страстно захотелось посмотреть и на Уланову. Она покорила её вчера своим артистизмом, эмоциональностью и нежной женственностью; Матильде показалось даже, что балерина и пола касалась намного реже, чем это было предписано законом Ньютона. А в образе речной нимфы именно этот факт мог бы производить чрезвычайно необыкновенный эффект! Кроме того, приятельница, которую Матильда встретила вчера в театре, говорила ей об интересной трактовке роли Альберта молодым танцовщиком Николаем Фадеечевым.
– Я его видела два года назад в Лондоне, – говорила она. – Потрясающий актёр! Этот балет теперь можно смело называть «Альберт и Жизель».
Матильда нажала на кнопку звонка около кровати.
Через несколько минут в спальне появилась горничная с лёгким завтраком, состоящим из кофе и круассана.
– Доброе утро, княгиня, – произнесла Лиза.
– Доброе утро, – откликнулась Матильда, вдыхая нежный аромат кофе.
Поставив поднос на маленький столик, горничная направилась к окнам и раздвинула шторы. Ласковое утреннее солнце моментально осветило спальню, внеся с собой радостное настроение.
– Вы поедете сегодня к своим ученикам в студию?
– Нет, – приподнявшись на подушках, ответила Матильда. – Сегодня я буду отдыхать, чтобы к вечеру прекрасно выглядеть, если это ещё возможно в моём возрасте.
Горничная вопросительно взглянула на хозяйку.
– Я не успела тебе вчера сказать. Я иду на приём к мэру, – сообщила ей княгиня.
– Тогда мы с вами сделаем всё, чтобы прекрасно выглядеть! – искренне порадовалась Лиза тому, что хозяйка начинает снова светскую жизнь. – Приготовить чёрное платье от Шанель?
– Нет! Розовый костюм и кофточку из белого шифона! Я снимаю траур.
– Наконец-то! Ведь уже два года прошло, Матильда Феликсовна, – перекрестилась горничная. – А к этому костюму, как раньше бывало, подготовить туфельки и сумочку из розовой замши?
– Именно, – воскликнула Матильда, почувствовав, как краски жизни снова возвращаются к ней. – И бусы из розового жемчуга. На белом шифоне они смотрятся великолепно!
– И серёжки с жемчужными подвесками?
– И серёжки!
– Розовый цвет очень освежает. Не сомневайтесь, вы будете выглядеть прекрасно!
– Надеюсь.
Княгиня встала и, удобно устроившись в кресле, сделала первый глоток из кофейной чашки.
– Мне всегда очень шёл розовый цвет, – похвасталась она. – У меня в юности было нежное розовое платье. Как я была в нем хороша! Мой крёстный, как только увидел меня в нем, так и назвал меня «розовым бутончиком». Ох и натворила же я в тот день бед!
– Что же вы могли натворить? – удивилась Лиза.
– Отбила у одной девушки жениха. Зачем я это сделала, и сама не знала. Потом никак не могла от него избавиться. Вот такой нехороший поступок есть на моей совести.
Матильда немного помолчала, предаваясь воспоминаниям, и, улыбнувшись, добавила:
– Мне в тот день четырнадцать лет исполнилось.
– Четырнадцать лет? – засмеялась Лиза. – Так вы были совсем ребёнком. А детям любой грех прощается!
– Ну, каким же ребенком? – запротестовала Матильда. – Вот шекспировской Джульетте по пьесе вообще тринадцать лет. А какая любовь! Ты бы видела, что вчера творилось в зале! Все рыдали.
– Так то в пьесе, – отозвалась горничная, выходя из спальни.
Матильда выпила кофе с круассаном, сделала небольшую разминку у станка, установленного для неё в спальне, приняла контрастный душ и, надев шёлковую утреннюю блузу, села за письменное бюро записать в дневник свои впечатления от вчерашнего дня.
Неожиданно её мысли прервал стук в дверь.
– Вова, это ты?
– Да, мамочка. Можно?
– Входи, дорогой, – радостно отозвалась Матильда.
У неё с утра было прекрасное настроение. Какой-то необыкновенный творческий подъем, которого она давно не испытывала, и она хорошо понимала, что её теперешнее состояние связано с тем восторгом, который она испытала вчера.
– Доброе утро, – целуя мать в щечку, произнёс сын. – Что пишешь?
– Свои ощущения от спектакля.
– Кстати, я уже отзвонил Рунге. Он готов взять у тебя интервью хоть сегодня.
– Нет, милый, – возразила мать. – Сегодня я иду на приём. Я не могу столько встреч делать в один день. У меня уже не тот возраст.
– А может, ты вообще дашь свой отзыв только после того, как посмотришь и другие балеты?
– Хорошая идея, – согласилась княгиня.
– И ещё, – Володя устроился в кресле около маленького столика, с которого Лиза уже убрала поднос, поставив вместо него вазу с только что срезанным в саду букетом сирени. – Сын графа Измайлова узнал, что ты получила приглашение на сегодняшний приём, и просит разрешения тебя сопровождать.
– А почему он, а не ты? – удивилась мать.
Она хорошо знала Дмитрия Измайлова. Володя с юности дружил с его отцом, и до траура Измайловы часто бывали у них в доме. Сейчас Диме было лет двадцать пять. Он недавно окончил факультет журналистики и работал в одном крупном издании.
– Дмитрий просит, чтобы я уступил ему честь быть твоим спутником. Он очень хочет пообщаться с русскими актерами.
– Но ты же тоже хотел? – напомнила сыну княгиня.
– Ему важнее, – вдыхая терпкий запах сирени, произнёс Владимир. Он протянул руку и слегка коснулся нежных цветков. – Этот запах всегда возвращает меня в детство, на нашу дачу в Стрельне, – с ностальгией произнёс он.
– Теперь там, вероятней всего, какое-нибудь высшее советское начальство в лице бывшей кухарки, нюхает нашу сирень, если, конечно, кусты ещё сохранились, – шутливо ответила Матильда, но в её голосе чувствовались лёгкие печальные нотки.
– Извини, мама, – поняв, что напомнил о неприятном, смутился Володя.
– Ладно, всё это давно пережито. Так почему Дмитрию важнее встреча с русскими, чем тебе?
– Ему срочно нужен материал для статьи о гастролях Большого театра, а он никак не может пробиться к актёрам. Органы КГБ регулируют все их встречи с журналистами, и ему отказывают.
– Чем же им не угодил Дмитрий Измайлов? – удивилась Матильда.
– Я думаю, как раз своей фамилией. Эмигрантов и их детей эти органы не жалуют. А у Мити есть интересная концепция статьи. Он считает, что сегодняшние гастроли сродни второму пришествию Дягилевских «Русских сезонов». Во всяком случае, город взбудоражен не меньше, чем в то время.
– Неплохо! – ухватилась за идею Матильда. – Можно так даже назвать статью. Ну, или что-нибудь в этом роде. Будет броско!
– Вот видишь, он парень талантливый, – обрадовался Владимир. – Надо ему помочь.
– Я всегда знала, что ты добрый мальчик. Я согласна! Пусть моим спутником будет граф.
– Пойду позвоню ему, порадую твоим решением, – заторопился «добрый мальчик», которому, между тем, уже было пятьдесят шесть лет.
– Не моим, а твоим решением, – поправила было его мать, но Вовы и след простыл, а вместо него она увидела на пороге Лизу.
– Мадам, ваша массажистка пришла, – доложила она.
– Скажи, что я приму её через пятнадцать минут, – ответила Матильда и, повернувшись к бюро, стала быстро дописывать свои впечатления о «Джульетте».
Массаж всего тела, а особенно икр ног она привыкла делать с тех пор, как поступила на императорскую сцену. Матильда давно не танцевала, но лёгкий массаж продолжала принимать ежедневно. После него она ощущала себя моложе и не так быстро уставала.
* * *
Дмитрий заехал за княгиней на своей машине ровно в шесть вечера. Владимир проводил их до калитки, пожелал приятно провести вечер, наказал Измайлову опекать маму и не упускать её из виду, даже если он отойдёт от неё по своим репортёрским делам.
– Я буду вашим верным и преданным пажом, ваша светлость, – учтиво проговорил юноша, помогая Матильде устроиться на переднем сиденье своего небольшого «Рено».

Глава 7
Леночка ещё никогда не была на приёмах такого масштаба. Красивый интерьер зала, в котором собрали всех приглашённых для приветствия артистов, поражал своей торжественностью. Обилие цветов в вазах, расставленных около диванов и кресел, стоящих вдоль стен, придавало залу праздничный вид. Среди женщин в роскошных платьях и шикарно одетых мужчин сновали официанты в белых смокингах, разносящие напитки на подносах.
Но вот троекратно прозвучал звук трубы, привлекая общее внимание, и в зал вошёл мэр Парижа со своей супругой. Это был невысокий седовласый человек с крупным носом, который нисколько не портил его приветливого лица. Жена, гордо подняв голову, семенила рядом с мужем в узком, облегающем стройную фигуру платье, одаривая присутствующих обворожительной улыбкой. Все почтительно расступились, и мэр прошёл к небольшому подиуму, сооружённому невдалеке от дверей, ведущих в банкетный зал. В своей короткой речи он выразил общую радость парижан от выступлений выдающихся русских актёров и высказал пожелание видеть русское искусство как можно чаще на сценах Парижа. В ответ на его приветствие директор Большого театра поблагодарил лично мэра и парижскую публику за оказанный тёплый прием. Следом за ним вышла Ольга Лепешинская. На ней был элегантный чёрный костюм с узкой юбкой, прикрывающий колени, а на лацкане пиджака красовались многочисленные ордена. Только кружевной воротник белой блузы оживлял её необыкновенно строгий наряд. Лепешинская говорила много. Это была лекция о развитии советского искусства в целом, а затем пространное повествование о том, как Советский Союз возрождается после войны и какую роль в этом играет коммунистическая партия во главе с её руководителем Никитой Сергеевичем Хрущёвым. Ольга Васильевна говорила, переводчик переводил, все терпеливо слушали.
Леночка вспомнила о генералах этой балерины, про которых ей рассказывала подруга в Москве, и впервые посмотрела на неё просто как на женщину.
«Нет, Ира не права. Не такая уж у неё плохая фигура. Может, только ноги коротковаты, – подумала она. – А вот речи говорить она действительно любит! Не остановить!»
– Простите, – прервал её мысли тихий мужской голос. – Вы не подскажете, какие ордена на груди у Лепешинской?
Леночка обернулась и увидела, что за её спиной стоит молодой человек.
– Я точно не знаю, – растерялась она. – Я в них плохо разбираюсь.
И в этот самый момент её сердце вдруг ёкнуло и тёплая волна обдала всё тело. Что это?! Неужели он?! Тот самый, кого она так долго ждала?! Молодого человека она раньше никогда не видела. Но он явно был не из тех, кто постоянно их здесь охранял. Эти-то точно знали все существующие ордена, выдаваемые советским правительством. Тогда кто же он? Одет элегантно. Даже бабочка вместо галстука! Может быть, он из посольства? Любопытство распирало её, но спросить было неудобно.
– Вы ведь из русской труппы? – прошептал незнакомец.
– Да, – ответила Леночка и, решив, что теперь тоже может поинтересоваться, спросила: – А вы кто?
– Дмитрий Измайлов. У меня в газете колонка об искусстве.
– Так вы журналист! – обрадовалась девушка. Она знала, что с ними приехали какие-то корреспонденты освещать в московской прессе гастроли театра, но сама с ними ещё не сталкивалась. – А меня зовут Лена. Лена Савельева.
«Интересно, из какой он газеты? – подумала она. – Судя по возрасту, наверняка из “Комсомольской правды”».
– Вы недавно окончили училище? – снова задал вопрос молодой человек.
– Да. Два года назад. Пока танцую в кордебалете.
– О! Я уверен, что у вас будет блестящее будущее.
– А вы ясновидящий? – улыбнулась Леночка.
– Иногда. Если удаётся подключиться к биополю того, кому предсказываю.
– Вы хотите сказать, что вошли в моё биополе?
– Неужели вы это не чувствуете? – таинственно прошептал Дмитрий.
Леночка действительно стала что-то ощущать: то ли его биополе, то ли просто его дыхание на своей шее. Её волнение усилилось ещё больше.
– Хочется верить, что ваше предсказание сбудется, – слегка смущаясь, ответила она.
– Непременно! – заверил её «предсказатель».
Леночка, конечно, ничему не поверила, но всё равно было приятно. Тина Волкова, стоящая рядом, с интересом следила за их перешёптываниями, но что-либо услышать ей было трудно из-за громко говорящей в микрофон Лепешинской.
«Вот, разошлась, – сердилась на неё Тина. – И когда только иссякнет её словесный энтузиазм? Есть хочется!» В этом с ней были солидарны многие актёры.
Приглашённые с французской стороны тоже притомились слушать активного партийного деятеля в лице балерины, не совсем понимая, какое отношение строительство коммунизма имеет к сегодняшнему вечеру, посвященному искусству балета.
Наконец народная артистка замолчала. Присутствующие поаплодировали, и мэр широким жестом пригласил всех пройти в банкетный зал. Тут же, как по волшебству, двери распахнулись, и оттуда пахнуло такими необыкновенно вкусными ароматами, возбуждающими аппетит, что гости сразу один за другим стали плавно перетекать из зала приветствий в просторное помещение с красиво уставленными едой столами.
– Пошли! – дала команду Леночке Тина и устремилась вперёд.
– Простите, – придержал Савельеву за локоть юноша. – Вы не будете возражать, если мы пойдём туда вместе?
– Конечно, нет, – радостно ответила Лена. Самымстрашным для неё было бы сейчас потерять его в этой толпе.
– Дело в том, что я здесь не один, и мне хотелось бы сначала познакомить вас с одной очаровательной мадам, которую я сопровождаю.
– Мадам? – растерялась девушка. – Но я не говорю по-французски. Хотя многое понимаю. Ведь все движения в балете называются по-французски, но, к сожалению, я не говорю, – закончила наконец она свою сложно выстроенную тираду.
Ей было стыдно. Столько лет они учили в училище французский язык, а говорили все как один плохо. Почему их так странно учили?
– А вам и не надо говорить по-французски. Она русская, – сказал Дмитрий, подводя Леночку к великой княгине, сидящей в окружении друзей и почитателей.
– Матильда Феликсовна, – обратился к ней юноша. – Позвольте вам представить молодое дарование Большого театра Елену Савельеву.
– Очень приятно, – царственно протянула руку Матильда.
– Мне тоже, – пожала руку Леночка, совершенно не понимая, с кем она только что познакомилась.
* * *
Каждый день полковник Кудряшов Евгений Петрович проводил в большом напряжении. Уследить за передвижениями всех членов актёрской труппы было очень сложно. По ночам полковник сидел, просматривая отчёты своих сотрудников за день, потом аккуратно складывал всё в папочку и только после этого ложился спать. Этих пухлых папочек у него за прошедшую неделю накопилось уже много, и пора было их переправлять с диппочтой в Москву. По утрам полковник вставал рано, кипятильником грел воду в стакане, заваривал крепкий чай, отрезал кусок сырокопчёной колбасы, привезённой из дома, и завтракал за столиком около окна, глядя на улицу. Суточные, которые он получал от своей организации, были мизерные, а жена заказала привезти какое-нибудь нарядное платье. «Ведь из самой Франции», – мечтательно сказала она. Приходилось экономить. Хорошо, хоть свои ребята из посольства кормили его частенько обедом у себя в столовой, да иногда после спектаклей он ездил на ужины к меценатам вместе с солистами. В общем, тяжёлая была жизнь у полковника Кудряшова в Париже!
А тут ещё волнений прибавилось: большой приём в мэрии! Полковник вместе с представителем посольства поехал в администрацию города. Диктовать, кого приглашать, а кого нет с французской стороны, он, конечно, не мог, но поставить одно условие он был в силе. Кудряшов твёрдо потребовал, чтобы на приёме не было никого из бывшей царской семьи.
– Это принципиально! Вы сами хорошо должны это понимать! – заявил он.
Организаторы приняли к сведению требование страны Советов, но не очень точно поняли этот ультиматум. Кшесинская стала относиться к царской семье только в двадцать первом году, выйдя замуж за великого князя Андрея Владимировича уже во Франции, и мэрия сочла нужным пригласить её как известную русскую балерину.
В день приёма полковник мобилизовал всех своих сотрудников на сопровождение труппы, которую организованно привезли на автобусах. Зал для приветствия актёров постепенно заполнялся приглашёнными парижанами, среди которых были, в основном, актёры, литераторы, музыканты и другие представители искусства.
«Нет. Наши девушки красивее!» – гордо думал Кудряшов, поглядывая на француженок и невольно сравнивая их со своими подопечными. Но вполне возможно, что в полковнике просто говорил патриотизм.
Внезапно к нему приблизился майор Николаев и, указав на пожилую даму в элегантном розовом костюме, которую молодой человек усаживал в кресло, тихо спросил:
– Вы знаете, кто это?
– Нет, – недоумённо ответил тот.
Вокруг женщины в розовом быстро образовался круг то ли её почитателей, то ли знакомых.
– Я так понимаю, что это какая-то известная личность, – заключил полковник.
– Да. Эта личность – её светлость великая княгиня Романовская – Красинская, она же балерина Матильда Кшесинская, собственной персоной.
«Вот чёрт! – выругался про себя полковник. Непроизвольно Евгений Петрович отметил её изящество, необыкновенную женственность, плавность в движениях и какую-то царственность в повороте головы. – А ведь ей уже хорошо за восемьдесят!» – восхищённо подумал он, любуясь тем, как прямо она держит спину.
Что же теперь делать? Генерал предупреждал его и особо заострял внимание на этой даме.
Когда после приветственных речей мэр пригласил всех пройти в банкетный зал, полковник в удивлении увидел, как юноша, который в своё время усаживал великую княгиню в кресло, теперь подвёл к ней танцовщицу кордебалета. Кудряшов запамятовал её фамилию. Всех по именам ведь не упомнишь! Он был сосредоточен на солистах, а этих знал только в лицо. Теперь получается, что возникает и с кордебалетом проблема?!
– Николаев, помнишь фамилию этой девушки?
– Никак нет. За кордебалет отвечает капитан Егоров.
– Ну так узнай. И ещё выясни, кто этот молодой человек. Явно, что он не сын Кшесинской. Тот много старше.
– Может, внук?
– Никаких внуков у неё нет.
– Ясно, товарищ полковник.
– Ну, а раз ясно, иди и выполняй.
Кудряшов видел, как юноша подал руку княгине, та легко поднялась, и они вместе с девушкой из кордебалета направились в сторону банкетного зала. Евгений Петрович обратил внимание, что Матильда Феликсовна была очень маленького роста.
«Наверно, метр пятьдесят два, – намётанным глазом отметил он про себя. – От силы пятьдесят три сантиметра. Такая же крошка, как наша Уланова!»
Он огляделся и, увидев одного из своих людей, сделал ему знак рукой.
– Передайте лейтенанту Соколову, чтобы срочно нашёл меня, – приказал он подошедшему к нему сотруднику.
Глядя вслед медленно удаляющейся от него легендарной балерине, полковник был уверен, что молодой и талантливый работник его ведомства лейтенант Соколов обязательно придумает, как устранить эту неожиданную «помеху», возникшую в его безупречной до этого дня отчётности перед генералом.

Глава 8
Матильда была в прекрасном настроении. На приеме было много знакомых, кого она давно не видела, и много балетоманов, которые помнили и почитали её. Она с удовольствием общалась с ними, выслушивая комплименты в свой адрес. Матильда любила быть в центре внимания и теперь наслаждалась этим в полной мере. И хотя изначально княгиня пришла сюда исключительно для того, чтобы познакомиться с мадам Улановой и выказать ей своё восхищение, теперь была рада, что выбралась из дома и сняла траур. Она обожала бывать в обществе! Но сегодня у неё был ещё и особый кураж! Органы КГБ запретили актёрам встречаться с ней, а она все равно встретится! Нарушать запреты и делать всё по-своему всегда было её слабостью! Посмотрим, господа-товарищи, кто кого?!
Как только великая княгиня появилась на пороге банкетного зала, её тут же проводили к столу мэра, около которого стояла вся элита Большого театра. По просьбе Матильды её представили Улановой. Советская балерина оказалась выпускницей того же училища, которое ещё во второй половине девятнадцатого века оканчивала она сама, и Матильде было приятно услышать, что там при большевистской власти почти ничего не изменилось.
– Только когда я училась, танцевальные представления давали в дополнение после водевиля. Так что можно смело сказать, что я стояла у истоков рождения балета как самостоятельного вида искусства, – проговорила Матильда и с улыбкой добавила: – Видите, какая я древняя?
– Да. Вам довелось много повидать и долго пожить, но, тем не менее, вы очень хорошо выглядите! – вступила в разговор стоящая рядом женщина, недавно державшая длинную речь на приветствии актеров. – Разрешите представиться: народная артистка Советского Союза, орденоносец, лауреат государственных, ленинских и сталинских премий, прима-балерина Большого театра Лепешинская Ольга Васильевна.
– Очень приятно, – откликнулась Матильда и улыбнулась. – А вот у меня нет стольких громких званий. В наше время всё было проще.
– Тем не менее в Ленинградском театральном музее есть целая витрина, посвящённая вам, – сказала Галина Сергеевна Уланова, желая сгладить возникшую неловкость. – В Московском музее, я знаю, тоже что-то есть, но я там ещё не была.
– А я была, – снова вступила в разговор Лепешинская и гордо добавила: – И в вашем дворце в Ленинграде тоже была. Зачем вам нужен был такой большой дом? – недоумённо покачала она головой, поддевая на вилку кусочек отварной осетрины. – Я даже не понимаю, как можно было там жить одной!?
– Я жила там с сыном, – сдержанно и с вежливой улыбкой на устах ответила Матильда.
– А теперь там помещается Музей революции, – доложила ей Ольга Васильевна и отправила рыбку в рот. – Вы знаете, что до переезда правительства в Москву в вашем доме долгое время жил Владимир Ильич Ленин с супругой Надеждой Константиновной Крупской?
– Что ж! Таков парадокс, – слабо усмехнулась княгиня. – Мне рассказывали, что Ленин не только удобно устроился со своей женой в моём доме, но ещё и ездил на моем «роллс-ройсе».
Уланова, почувствовав назревающую остроту в разговоре, решила срочно перевести беседу в другую плоскость.
– В училище я училась в классе Вагановой, – быстро сказала она своим мягким, нежным голосом, прежде чем Лепешинская смогла отреагировать на слова Матильды. – Вы ведь в одно время работали с ней в театре?
– Да. У неё всегда была отличная техника, – так же с удовольствием переменила тему княгиня. – Вероятно, Агриппина стала очень хорошим педагогом, раз вырастила такую исключительную балерину, как вы.
Вдруг молодой мужчина, проходящий мимо с бокалом красного вина, споткнулся, бокал опрокинулся, и вино вылилось на белоснежную блузку, запачкав при этом и всю правую полу розового пиджака. Матильда ахнула от неожиданности.
– Какой ужас! – воскликнул молодой мужчина по-французски. – Прошу прощения. Я такой неловкий!
В его глазах было столько страдания, что Матильда тут же решила его успокоить:
– Ничего, ничего.
– Я испортил вам весь вечер, – продолжал сокрушаться молодой француз. Слёзы стояли в его глазах.
– Что ж теперь делать? – улыбнулась княгиня. – Всё бывает.
Потом, спокойно и даже весело, Матильда произнесла по-русски уже для Улановой:
– При нашем первом знакомстве великий князь Андрей Владимирович Романов тоже случайно опрокинул на меня бокал красного вина. Спустя много лет я стала его женой. Так что для меня это хорошая примета.
– Вы верите в приметы? – спросила Галина Сергеевна.
– О да! Верю, – улыбаясь, ответила княгиня.
Дмитрий стоял невдалеке вместе с Еленой, повернувшись лицом к Матильде, и она постоянно ловила на себе его взгляды. Вот и теперь, взглянув на княгиню и быстро поняв, что он видит на её костюме совсем не отсвет заката, юноша в тревоге направился в её сторону.
– Что произошло?
– Ничего страшного, дорогой. Это всего лишь красное вино…
Матильда хотела показать ему того человека, который опрокинул на неё бокал, но его уже и след простыл. Виновник сбежал, как нашкодивший школьник.
– Странно, – удивилась княгиня.
– Он стоял ко мне спиной, но немного я всё же его рассмотрела, – произнесла Уланова. – Лицо его мне показалось знакомым. Не могу понять, где я могла его видеть раньше? Ведь он француз?
– Вначале я тоже так подумала, но сейчас я уже не уверена, – заколебалась Матильда. – Он так странно исчез… Французы всегда галантны в подобных ситуациях.
– Конечно, он француз, – вставила свою реплику Лепешинская. – Даже не сомневайтесь. Наши мужчины не пьют красного вина. Они пьют водку!
– Какое тонкое замечание! – рассмеялась Кшесинская. – Но кем бы он ни был, мне надо ехать домой, – добавила она, указав на испачканный костюм.
– Очень жаль. Мне было приятно пообщаться с вами, – расстроилась Галина Сергеевна.
– Мне тоже. Но собственно я и пришла-то сегодня только ради того, чтобы выразить вам своё восхищение. И, слава Богу, я это успела сделать.
В ответ Уланова слегка наклонила голову и приложила правую руку к сердцу. Кшесинская очень хорошо знала, что означает этот жест на языке балета, и в точности повторила его, глядя на балерину.
– Может, ещё когда-нибудь увидимся? – улыбнулась Уланова.
– Это как Бог даст, – ответила Матильда, намекая то ли на свой возраст, то ли на препятствия, которые строились Страной Советов между ними. – Но прежде чем я покину вас, мне бы хотелось представить вам моего молодого друга, – княгиня взяла Дмитрия за руку и поставила перед Улановой. – Дмитрий Измайлов. Ведёт колонку новостей культуры в газете, и, если бы вы дали ему интервью…
–…я был бы счастлив, – благодарно пожав руку княгини, закончил её фразу юноша. – Я видел вас в «Джульетте», и я потрясён!
– Все мои интервью регулируются нашей дирекцией, поэтому я даже не знаю, будет ли у меня время, – неуверенно ответила Галина Сергеевна.
– Умоляю вас. Мне будет достаточно полчаса! – молитвенно сложил руки Митя, и Уланова вдруг решилась.
– Хорошо, приходите ко мне в гостиницу завтра в одиннадцать утра.
– Вы подарили мне крылья, – воскликнул молодой человек.
Галина Сергеевна рассмеялась:
– Что ж, до завтра, товарищ Икар.
– До завтра, – поцеловал ей руку Дмитрий.
Юноше очень не хотелось покидать этот зал, где было столько интересного материала для статьи и где судьба свела его с очаровательной рыжеволосой девушкой, но он был обязан отвезти великую княгиню домой!
– Я только попрощаюсь с Еленой. Я быстро, – шепнул он Матильде.
– Как жалко ваш костюм! – начала сокрушаться Ольга Васильевна Лепешинская, как только Измайлов отошёл. – Давайте насыпем на эти винные пятна соль. Будет легче отстирать.
– Не стоит, – отказалась от её услуг Матильда.
– Соль впитает в себя жидкость, иначе вино глубоко проникнет в волокна ткани, и вы потеряете этот дивный наряд. Я уверена, что он очень дорогой.
– Ничего не стоит дороже денег, – вежливо улыбнулась княгиня, вспомнив старую русскую поговорку.
– Как вам будет угодно, – вздохнула Ольга Васильевна и затем добавила с чувством восхищения: – Кстати, фасон вашего наряда необыкновенно красив и элегантен. И ткань изумительная.
– Это одна из последних моделей дома Коко Шанель, – слукавив, посвятила балерину в тонкости моды Матильда. На самом деле этот костюм был приобретён три года назад, но зачем об этом говорить?!
– Из последней коллекции? Так это ужасно дорогая вещь! – всплеснула руками Лепешинская. – Этого француза надо было заставить заплатить!
– Не стоит, – улыбнулась Матильда.
Костюм был из твида с розовыми прожилками и состоял из узкой юбки и жакета без воротника, обшитого розовой тесьмой. Та же тесьма вместе с золотыми пуговками украшала и клапаны на карманах. Этот фасон, несмотря на прошедшие годы после его показа на дефиле, оставался до сих пор в моде, и, мало того, Матильда была уверена, что останется в моде надолго, как и маленькое чёрное платье, признанный шедевр Коко. Завтра Лиза отнесёт костюм в химчистку, и он опять будет как новый, но, тем не менее, исчезновение француза было для Матильды очень странным. Может быть, он тоже решил, что она будет требовать с него компенсацию?
– А вы молодец! У вас, вероятно, очень беззаботный и весёлый характер, раз вы смеясь реагируете на неприятности, – сказала Ольга Васильевна.
– Это слишком мелкие неприятности, – усмехнулась княгиня.
– Ну, конечно, – тут же спохватилась Лепешинская, и её лицо выразило крайнюю степень сочувствия. – Что стоит потеря костюма по сравнению с потерей всего вашего огромного состояния в России!!!
Матильда промолчала. Эта балерина была права, но не знала главного. Самая большая потеря произошла не тогда в семнадцатом, а всего лишь два года назад. С потерей мужа произошло полное опустошение в её жизни. С этой потерей ничто не могло сравниться!
Вернулся Дмитрий, и великая княгиня в сопровождении графа пошла к выходу.
* * *
Леночка загрустила. Дмитрий так неожиданно покинул её, да и с этой загадочной Матильдой Феликсовной она не успела пообщаться: как только они вошли в зал, мадам тут же увели к столу мэра.
– А мы устроимся с вами недалеко, – сказал ей тогда Измайлов. – Друг моего отца поручил мне обеспечить здесь комфортность его маме, и я обещал, что не буду упускать её из вида, – и, оглянувшись, добавил, саркастически усмехаясь: – Насколько это вообще возможно сделать на фуршете, да ещё при таком скоплении народа.
Люди толпились кучками. Все что-то жевали, громко разговаривая. В зале было шумно. Все разговоры сливались в один непрекращающийся гул, как будто кто-то расшевелил пчелиный улей. Раздобыв тарелки, молодые люди подошли к столам. Леночка положила себе всего понемногу – в её тарелке оказались свежие овощи, отварной язык, гусиный паштет и салат с креветками.
– Вы меня извините, но я ужасно голодная, – сказала девушка.
Они встали так, чтобы Дмитрий мог хорошо видеть Матильду Феликсовну.
– Мы с девчонками, – говорила Елена, жадно заглатывая салат, – вчера были в продовольственном магазине. Вы были здесь в продовольственном магазине?
– Бывал.
– Ну, тогда вы меня понимаете. Но ведь скоро и у нас так же будет? Правда?
Измайлов чувствовал, что Лена принимает его за московского журналиста, но разубеждать её ему не хотелось. Ведь так она будет более откровенной. Но и врать ей ему тоже не хотелось, поэтому он промолчал, неопределённо пожав плечами.
– Мы видели в продаже голубой сыр. Купить его, конечно, не могли. Зачем же тратить на него франки, если можно попробовать его здесь. Правильно? – говорила она, продолжая жевать. – Но я что-то сыров вообще не вижу.
– Сыры подаются на фруктовом столе. Но этот голубой, о котором вы говорите, кстати, не такой уж и дорогой.
– Вы что? – чуть не подавилась паштетом Леночка. – Хочется же и одежду какую-нибудь купить.
Только тут Леночка заметила, что на тарелке у Дмитрия лежали всего лишь небольшой кусочек белой рыбы и две маслинки.
– Почему вы ничего не едите? – удивилась она, и вдруг её осенило. – У вас, журналистов, наверно, большие суточные?!
– А у вас маленькие? У вас же гонорар?
– Какой гонорар, что вы? Девчонки наши суточные совершенно справедливо называют «шуточные». У нас каждый франк на счету!
Слово за слово, и Дмитрий много интересного узнал о жизни советских актёров в Париже.
«Какая милая девушка, – любуясь Леночкой, думал Измайлов. – Такая красивая, искренняя. Видно, тяжёлая у них там жизнь».
– Вы хотите что-нибудь на горячее? – спросил он, поняв, что она давно нормально не питалась.
– Да! Очень.
– Мясо или рыбу?
– Рыбу.
– Стойте здесь. Сейчас принесу.
Дмитрий вернулся быстро. В его руках была большая тарелка, на которой лежали целиком небольших размеров рыбка и несколько мелких картофелин, от которых шёл пар.
– Вот. Это форель.
– Вы волшебник! – восхищённо сказала Леночка, принимая из рук Измайлова вожделенное блюдо.
– Очень вкусно, – прикрыв глаза от наслаждения, проговорила она, медленно прожёвывая эту «пищу богов».
Митя получал удовольствие, наблюдая за ней. Девушка определенно ему очень нравилась! Нехотя он перевел взгляд на великую княгиню и вдруг увидел на её белоснежной кофте и костюме яркие красные разводы.
– Извините, я сейчас, – тревожно сказал юноша.
Девушка посмотрела ему вслед. «Наверняка это красное вино, – с досадой подумала она. – И сейчас эта мадам, скорее всего, попросит Дмитрия проводить её домой».
Так и получилась. Измайлов вернулся, нехотя попрощался, взяв у Леночки номер её комнаты в отеле и отбыл. Как же так? Её сердце впервые отреагировало на кого-то, а он взял и исчез?! Когда он теперь объявится? Какое отношение он имеет к этой таинственной Матильде Феликсовне и её сыну?
Леночка так расстроилась, что потеряла аппетит. Машинально взяв ещё один кусочек рыбки и отправив в рот ещё одну картошечку, она поставила тарелку на стол.
Вечер только начинался, а у неё уже напрочь было испорчено настроение.
– Так вот ты где! – подошла к ней Тина вместе с балетмейстером Серовым. – А Никита Павлович меня всё время спрашивает: «Где ты потеряла свою подружку? Где наша Леночка Савельева?» Вот мы с ним и пошли тебя искать. И посмотри, что у меня тут на тарелке? Голубой сыр! Пробуй!
Было видно, что Тина немного пьяна.
– Вы сегодня особенно обворожительны, Леночка, – сделал комплимент Серов, давно положивший глаз на танцовщицу. – Девочки! Давайте вместе выпьем!
Балетмейстер махнул рукой проходящему официанту. Тот подошел к ним с подносом, уставленным разными напитками.
– Я буду шампанское, – решительно сказала Леночка. «Почему же не выпить, коль так погано на душе? – решила она про себя. – Может, распогодится!»
Выпили. Закусили голубым сыром.
– И действительно, ничего особенного, – констатировала Леночка.
– Вот и я говорю, – поддержала её Тина. – Хорошо, что мы тогда на него не потратились.
Неожиданно рядом оказались Катя с Викой.
– Ой, девчонки! А мы вас искали, – радостно воскликнула Вика Шиманова.
– Я сегодня абсолютно счастлива! – обняла Леночку слегка пьяненькая Катя. – Наелась вволю! Всё, о чем мечтала! И свежих овощей, и фруктов всяких-всяких!!! Даже этот их знаменитый гусиный паштет, как там его?
– Фуа-гра, – подсказала Вика.
– Да-да! Фуа-гра…
– Подожди, Катя, – прервала её Вика. – Пусть нам лучше Савельева расскажет о том симпатичном молодом человеке, который обхаживал её в зале приветствия. Очень интересно, кто такой? Откуда взялся? И куда, кстати, пропал?
– Да, действительно, – спохватилась Тина. – Куда делся незнакомец?
– Что ещё за незнакомец? – заинтересовался балетмейстер и вдруг шутливо прокричал: – Я вызываю его на дуэль!
– Да ладно вам, – отмахнулась Леночка. Она уже выпила бокал шампанского и взяла с подноса проходящего официанта второй. – Это журналист. Из Москвы. Я думаю, что он из «Комсомольской правды».
– Ты даже не знаешь, как его зовут?! – изумилась Вика.
– Почему это не знаю. Знаю. Дмитрий Измайлов его зовут!
– И куда же он делся? – оглядываясь, спросила Тина.
– Уехал!
– Девочки, ну что за допрос, – возмутился балетмейстер Серов. – Леночке он не понравился, и она прогнала этого журналиста. Правильно я говорю? – обратился он к Елене.
– Правильно, – подтвердила она и с жадностью осушила второй бокал. Пузырьки ударили в нос. В носу что-то защекотало, и Леночка громко чихнула два раза подряд.
– Ну вот, видите, я сказал правду, – обрадовался Никита Павлович.
– А женщина, с которой он был? – спросила Вика Шиманова. – Она тоже журналистка?
– Я не знаю, кто она такая, – искренне ответила слегка опьяневшая Леночка. – Какая-то Матильда Феликсовна. Один француз пролил на её костюм красное вино, а она решила, что не может находиться в таком виде на людях! Вот Дмитрий и повез её домой.
– А почему Дмитрий повез? – удивилась Шиманова.
– Не знаю. Ну, вроде он тут за ней приглядывал. Опекал по просьбе её сына.
– Подождите, девчонки! – воскликнул балетмейстер. – Я знаю об одной Матильде Феликсовне. Была такая в Петербурге балерина. Кстати, имя-то редкое, да и отчество тоже заковыристое, чтобы было такое совпадение. Так, может, это была она? Кшесинская? – у Никиты Павловича Серова округлились глаза от волнения и перехватило дыхание. – Неужели здесь была сама Матильда Феликсовна Кшесинская?! Как бы я хотел на неё посмотреть. Это же легенда русского балета!
Девочки переглянулись. Конечно, они слышали об этой балерине.
– Но ведь она танцевала в прошлом веке? – ужаснулась Катя. – Ей, должно быть, за сто лет.
– Лет ей действительно много, но не сто, – не совсем уверенно сказал балетмейстер. – Она и в двадцатом веке много танцевала.
– Я что-то слышала о её романах с членами царской семьи, – тут же откликнулась Шиманова. – Вы не в курсе? – обратилась она к Серову.
– Да! Конечно! – воскликнул он. – Она же была любовницей Николая Второго до того, как он стал императором.
– Как интересно! Расскажите, Никита Павлович, – разволновалась Катя, обожающая любовные истории. – Пожалуйста!
– Да я, в общем-то, толком ничего и не знаю, – растерялся балетмейстер. – Только сам факт.
– Какая же я глупая! – с досадой сказала Леночка. – Почему я сама не сопоставила её имя и отчество с этой фамилией? Никита Павлович абсолютно прав! Матильда Феликсовна может быть только одна! Безусловно, это была Кшесинская!
Находясь почти в шоковом состоянии, все взяли с подноса проходящего мимо официанта по бокалу вина, молча чокнулись и залпом выпили.
* * *
Полковник был доволен. Всё очень натурально получилось. Лейтенанту Соколову надо благодарность за находчивость вынести. Тут и его безупречное знание французского языка пригодилось, и занятия актёрским мастерством!
«Да! Талантливые ребята у нас работают!» – удовлетворённо потёр руки Кудряшов.
Как только Кшесинская уехала домой, у него сразу поднялось настроение.
«Теперь можно и расслабиться», – решил полковник.
На радостях он выпил подряд две рюмки водки и только начал закусывать хорошим куском жареного мяса, как рядом с ним неожиданно вырос капитан Егоров.
– Девушку, которой вы интересовались, зовут Елена Савельева. Второй год в театре после окончания московского балетного училища. Отец – скрипач. Погиб на фронте. Мать – пианистка в Театре оперетты. Из родных больше никого нет, – тихо доложил он.
У капитана была манера слегка растягивать в словах ударные гласные. В детстве он заикался и прошел курс лечения, во время которого его научили говорить именно так. Заикание давно прошло, а манера говорить осталась.
– Проследите за ней, – приказал полковник.
– Уже взята под контроль моим агентом в женской части кордебалета.
– Молодцом! Пусть твоя танцовщица выяснит, что это за молодой человек заинтересовался Савельевой и какое отношение он имеет к Кшесинской, – облегчённо вздохнул Кудряшов.
– Девушка уже работает в этом направлении, – сообщил капитан и, отойдя от полковника, взял сразу три рюмки у проходящего мимо официанта. Действительно, чего мелочиться-то. Теперь и он мог расслабиться. Заслужил!
* * *
Матильда вернулась домой утомлённой, но в хорошем настроении, невзирая на испачканный костюм. Эти фуршеты, конечно, уже были не для её возраста. Лиза помогла княгине раздеться и принять ванну.
– Взбей повыше подушки, – попросила её Матильда. – Я хочу почитать перед сном.
Накануне Вова принёс ей книгу Уильяма Сарояна «Приключения Весли Джексона». Раньше Матильда ничего не читала этого автора, и ей не терпелось узнать, действительно ли он так хорош, как расписывал его сын.
– Очень талантливый американец, – сказал Володя. – Герои у него эксцентричные, порой даже наивные, а потому часто попадают в разные трагические ситуации. Но при этом, мамочка, всё проникнуто таким добрым юмором, на грани с сентиментальностью, что я уверен, тебе понравится.
Устроившись в постели на высоких подушках с книгой в руке, Матильда с удовлетворением подумала о том, что сегодня ей всё-таки удалось обойти стороной запрет КГБ! Она, вопреки их желаниям, познакомилась с Улановой, имела возможность с ней пообщаться, и мало того, свела её с Димой Измайловым.
«Интересно, а были ли эти самые “органы” на приёме?» – подумала она.
Ну конечно! Обязательно были, в этом нет сомнения. Вот только как выглядят эти люди? Наверняка у них должны быть злые колючие глаза, и при этом они никогда не улыбаются, а все время только оглядываются в поисках врагов, поджав губы. Матильда постаралась припомнить хоть одного подобного человека на своём пути и поняла, что рядом с ней таких монстров не было. Значит, они просто её проворонили? О, да! Она сегодня провела КГБ и победила! Она всегда побеждала! Самой главной её победой в далекой молодости был, конечно, будущий император Николай, её дорогой Ники, но вершиной её жизни, безусловно, стало сегодняшнее имя: её светлость великая княгиня Романова! Правда, официально ей дали фамилию Романовская-Красинская, но довольно часто она делала вид, что ошибается. Она представлялась как Романова! Именно Романова! Так ей нравилось больше. Жаль только, что ни отец, ни мать не дожили до этого её триумфа!
Улыбнувшись воспоминаниям о своих жизненных приключениях, Матильда надела очки, раскрыла книгу и слегка поправила бра, чтобы свет падал прямо на страницы.
Что ж, Весли Джексон, давай почитаем и о твоих приключениях.

Глава 9
На следующий день после приёма у мэра Дима Измайлов с большим букетом белых роз ровно в одиннадцать часов утра, как и договаривались, постучал в номер Галины Сергеевны Улановой.
– Войдите, – раздался приятный голос.
Балерина, в лёгком платье из крепдешина, поднялась навстречу из глубокого кресла, стоящего у окна.
– Рад вас видеть в таком красивом обрамлении, – подразумевая цветы, заполнявшие её номер, сказал юноша.
Вазы стояли на всех столиках, на подоконниках и полу, создавая некоторые трудности в передвижении. Целуя ей руку, Дмитрий протянул свой букет.
– А это мой вклад в вашу оранжерею.
– Благодарю, – прозвучал нежный голос балерины.
Из другого кресла, стоящего около журнального столика, поднялся приятного вида пожилой мужчина со светлыми волосами, подёрнутыми сединой. Его приветливое лицо располагало к себе, а на губах блуждало подобие улыбки.
– Разрешите представиться, – обратился он к юноше. – Евгений Петрович Кудряшов.
Мужчина протянул руку.
– Дмитрий Измайлов, – пожимая крепкую и крупную ладонь, ответил Митя.
– Вы репортёр? – поинтересовался мужчина.
– Журналист, – поправил его Измайлов. – Я пишу статью о гастролях русского балета, но без интервью с мадам Улановой эта статья будет не полной.
– Понимаю, – ответил Кудряшов и снова сел в кресло. – Вы довольно чисто говорите по-русски. Странно. Ведь вы родились в Париже?
– Да. Но нянька у меня была русская, родители с детства говорили со мной только по-русски, да и до сих пор общаются со мной только на русском языке.
– И кто же ваши родители? Фамилия у вас такая звучная. Мне даже кажется, что я её где-то слышал, – задумался ненадолго полковник. – Ах да! В Москве есть район Измайлово. Вы, как я полагаю, князь, а измайловский парк и дворец принадлежали раньше вашей семье?
– Отвечаю вам «нет» сразу на оба вопроса. Во-первых, я не князь, а граф. Во-вторых, в селе Измайлово находилась подмосковная летняя резиденция императора. И парк, и дворец принадлежали Романовым, а наше поместье было более чем в двухстах верстах к югу от Москвы. Но какое это теперь имеет значение? – широко и приветливо улыбнулся мужчине Дмитрий.
– Действительно, никакого! – усмехнулся Кудряшов. – Приступайте к своей работе, а я тихонько посижу здесь. Надеюсь, я вам не помешаю? – обратился он к Галине Сергеевне.
– Что вы, Евгений Петрович! – замахала руками балерина.
Перед тем как отвечать на любой вопрос, который задавал ей журналист, Уланова бросала взгляд на мужчину, как бы спрашивая его: «Можно?», и только после этого начинала говорить. «Кто он? – задавался вопросом журналист. – Её секретарь? А может, человек КГБ, контролирующий ответы своих подопечных?» Во всяком случае, если он и был из «органов», то Диме его присутствие не мешало. Он не собирался задавать никаких провокационных вопросов, даже если бы этого загадочного Евгения Петровича и не было в комнате. Измайлова интересовала только личная жизнь балерины, начиная с детства, а также то, как в дальнейшем Галина Уланова думает строить свою жизнь. Не собирается ли на пенсию? Свой возраст она не скрывала, а потому Дмитрий не счёл этот вопрос бестактным. Нормально его восприняла и сама балерина.
– Выйдя на пенсию, буду больше уделять времени дому, – рассмеялась она.
– У вас большая семья?
– К сожалению, нет. Только я и муж, – ответила Уланова с лёгкой грустинкой в голосе, но тут же, словно стряхнув с себя какие-то неприятные воспоминания, улыбнулась. – Он один стоит десятерых. Очень требовательный. Может, потому, что очень талантливый.
– Простите, он тоже из мира искусства?
– О да. Работал у самого Станиславского. Был актёром. Потом создал свою студию. А сейчас руководит Театром Моссовета. Завадский Юрий Александрович, – гордо произнесла она имя мужа. – Но хочу вам сказать, что в этом году я ещё на пенсию не собираюсь! – кокетливо взглянула на Дмитрия Уланова. – Следующий зимний сезон точно проведу на сцене.
– Я рад! – искренне воскликнул Дмитрий.
Неожиданно интервью было прервано.
– Вы достаточно помучили нашу приму, – поднялся с кресла Кудряшов, взглянув на часы. – Галина Сергеевна говорила, что вы обещали уложиться в полчаса. Так вот, молодой человек, ваше время давно истекло.
Балерина тоже сразу поднялась и заторопилась.
– Да. Извините, – сказала она.
– Не смею задерживать, – убрал свой блокнот в сумку Дмитрий. – Последнее пожелание, если возможно… – проговорил он, посмотрев сначала на балерину, потом на мужчину.
– Какое? – напрягся Кудряшов.
– Мне хотелось бы сфотографировать мадам Уланову в номере среди этого изобилия цветов.
– А, – сразу расслабился мужчина. – Это пожалуйста. Только поскорее. У нас своё расписание.
Дмитрий сделал несколько фотографий и, довольный проделанной работой, вышел в коридор. Его поразило то, что такого уровня балерина жила не в номере люкс, чего, безусловно, заслуживала, а в номере пусть и более просторном, чем обычный, но всё-таки состоящем всего лишь из одной комнаты. Было в этом что-то противоестественное! Хитрый журналист просто обязан был сделать эти фото! И он их сделал! Он сумел запечатлеть на плёнке гениальную балерину не только на фоне цветов, но и на фоне стоящей тут же кровати и бельевого шкафа. Пусть читатели знают, как скромны великие советские артисты!
Покончив со статьёй, Измайлов направился к лифту. Теперь он собирался осуществить своё самое сильное желание со вчерашнего вечера: увидеться с Леночкой! Вместе с ним в лифт сел какой-то молодой человек, непонятно откуда вдруг появившийся.
– На выход? – бодро спросил он по-русски.
– Нет-нет. Мне на второй этаж, – ответил Дима.
«Наверно, кто-нибудь из труппы, – подумал он. – Странно только, почему он обратился ко мне по-русски. Ведь он меня не знает». Но забивать себе голову подобными вопросами юноша не стал и спокойно вышел на втором этаже. Он видел, как молодой человек, приветливо улыбнувшись на прощание, слегка задержался, явно наблюдая, в какой номер он пойдёт, а затем лифт поехал вниз.
«Какой любопытный», – подумал Дмитрий и постучал в дверь. Раздался девичий голос:
– Войдите!
* * *
Леночка застыла в изумлении. Она-то боялась, что вообще больше не увидит Дмитрия в Париже, а он на следующее же утро после своего исчезновения уже стоял перед ней.
– Какое счастье, что вы застали нас дома, – воскликнула она, не скрывая своей радости. – А мы буквально только что вошли в номер после утренней разминки. Как же хорошо, что мы не сразу пошли гулять!
– Я Тина Волкова, – протянула Дмитрию руку девушка, стоящая за спиной Савельевой. – Лена говорила, вы журналист из «Комсомольской правды». Так?
– Надо же! – удивился Дмитрий. – Почему именно из «Комсомольской»?
– Я так решила из-за вашего возраста. В других газетах, мне кажется, работают журналисты более преклонных лет. Ну, в общем, те, конечно, кому давали бы командировку за границу, – смутившись оттого, что не попала в цель, и окончательно запутавшись в своих объяснениях по этому поводу, Лена с улыбкой предложила: – Давайте забудем про это.
– Так куда вы собрались? – обрадовался её предложению Дмитрий, быстро меняя тему разговора. Он не хотел сейчас говорить им, что он француз. Девушки наверняка замкнутся. «Скажу потом», – решил юноша.
– Времени у нас немного, – деловито поведала Тина. – Мы можем позволить себе только немного побродить здесь где-нибудь недалеко.
– Да, – поддержала подругу Лена. – А то ноги устают, а ведь вечером нам надо встать на пуанты.
– У меня машина, – обрадовался, что может помочь девушкам, Дмитрий. – Куда хотите!
– Вам ещё и машину дают? – удивилась Леночка.
– Дают – не дают, а у меня есть, – выкрутился из неловкой ситуации Измайлов.
– Тогда поехали в Люксембургский сад! – воскликнула Лена.
– Только мы не одни, – засомневалась Тина. – Мы ходим всегда вчетвером. А вам разрешают ездить по Парижу одному?
– Кто разрешает? – удивился Дмитрий.
– Как кто? С вами разве не проводили инструктаж перед отъездом? – в свою очередь удивилась Тина.
– Какой инструктаж?
– Какие же вы, журналисты, счастливые люди, – искренне позавидовала Леночка. – С вами и беседы по всем инстанциям не ведутся, и суточные большие дают, и машину предоставляют, да ещё и разрешают одному выходить из гостиницы на улицу! А нас перед отъездом целый месяц по разным ведомствам гоняли, и ходить по городу нам положено только вчетвером. Кстати, – обрадовалась она, – и втроем можно, а нас как раз трое!
– Ты всё перепутала. Можно вчетвером или впятером, – сказала Тина, укоризненно взглянув на Леночку. – И девчонки нас уже ждут.
– Извини, – смутилась Лена. Ей вообще хотелось бы сейчас остаться с Дмитрием совсем одной, но придётся опять тащиться всем кагалом.
– Вы тогда сходите за девушками, а мы вас здесь подождём, – предложил Измайлов Тине.
– Только вы учтите, их номер рядом, так что мы быстро, – хитро подмигнув юноше, сообщила та и скрылась за дверью.
Когда молодые люди остались одни, Дмитрий подошел к Елене и взял её за руку.
– Я этой ночью никак не мог уснуть. Всё думал о вас.
– Я тоже. Я очень боялась, что мы больше не увидимся, а ведь я даже не знаю, где мне вас в Москве искать, – ответила она, приходя в странное волнение, которого ранее никогда не испытывала.
– А вам по вашим инструкциям разрешают знакомиться с французами? – осторожно спросил он, поражаясь искренностью девушки и той простотой, с которой она это говорила.
– Нет. Что вы! А то мы больше никогда за границу не поедем, если будем общаться с ними. Да и языка мы не знаем.
Дмитрию стало тревожно за Леночку. Он её обманывает, а у неё от общения с ним могут быть неприятности, но и расставаться с ней ему тоже не хотелось. «Признаюсь сегодня после спектакля», – решил он. Отпустив её руку, Дмитрий достал блокнот, быстро что-то написал, вырвал листок и протянул Лене.
– Вот. Возьмите. Это номер моего телефона. На всякий случай.
– Спасибо, – улыбнулась она юноше и, даже не взглянув, спрятала бумажку в наружный карман своего чемодана, стоящего тут же на специальной подставке у дверей. – Вы тоже запишите мой телефон. Мы с вами в Москве обязательно встретимся.
Дима записал.
– А вот и мы, – открывая дверь, проговорила Тина, входя с Катей и Викой.

Глава 10
Как только они спустились в холл гостиницы, Шиманова тут же направилась к мужчине, сидящему на диванчике около выхода.
– Она сообщает ему, куда мы отправляемся, – пояснила Леночка, заметя внимательный взгляд Дмитрия.
– Вы это делаете каждый раз, когда покидаете отель?
– Практически да. А вы разве нет? – удивилась Катя.
– Нет.
– А в каком вы отеле? – поинтересовалась Тина.
– Давайте подождём вашу Вику на улице, – перевёл тему Измайлов и, подхватив Леночку, вышел наружу.
«Рено» Дмитрия стоял недалеко от входа. Он посадил Леночку рядом с собой на переднем сиденье, а когда открыл дверцу сзади, чтобы усадить Тину с Катей и уже подоспевшую к ним Шиманову, ему показалось, что рядом со швейцаром стоит тот самый парень, с которым он не так давно ехал в лифте. Молодой человек то ли наблюдал, как девушки рассаживались в машине, то ли просто смотрел в их сторону.
Во время прогулки Вика слишком много и настырно задавала Измайлову различные вопросы, которые он с трудом оставлял без прямого ответа, обходя их при помощи шуток. Казалось, ещё немного, и он будет разоблачён.
– Шиманова, что с тобой? Оставь человека в покое! – удивились такому странному поведению подруги девушки. – Какое нам всем дело, на какой улице в Москве живёт Дмитрий.
– Как вы правы! – воскликнул юноша. – А то я знаю, как одной любопытной Варваре…
– Прищемили нос в трамвае, – рассмеялись девушки.
– Ладно. Сдаюсь и замолкаю. Но вы всё же удивительно скрытный человек, Дмитрий, – хитро подмигнула ему Вика, и ему на секунду показалось, что она знает, кто он есть на самом деле. «Не может быть. Откуда?» – отогнал он от себя эту мысль.
Леночка была счастлива. Рядом с ней был человек, которого она так долго ждала, и, мало того, она ещё увидела картинку со старинной открытки воочию, как и мечтала. Но увиденное слегка её разочаровало. Озеро оказалось просто большим фонтаном, по которому плавали не лебеди, а толстые серые утки, дворец был совсем маленьким, но, тем не менее, во всём этом было что-то сказочное. После Люксембургского сада Дима провёз их по Латинскому кварталу мимо Сорбонны и Пантеона, затем к Дому инвалидов, где, объяснив девушкам, что вход туда бесплатный, провёл внутрь и показал могилу Наполеона.
– Сегодня у нас просто потрясающий день, – восхищённо заявила Катя, когда они вышли на улицу.
– Это правда, – поддержала её Тина. – Только теперь нам с девчонками уже пора в отель. Ведь до отъезда на спектакль надо успеть пообедать.
– Могу я вас чем-нибудь угостить? – тут же предложил Дмитрий, зная из откровений Елены на вчерашнем банкете, что они отправятся сейчас открывать привезённые с собой из Москвы консервы.
– Нет, – быстро сказала Вика Шиманова тоном, не терпящим возражения. – Это совсем ни к чему.
– Вика права, – поддержала подругу Тина. – Откуда у вас столько денег?
Дмитрий не стал спорить.
– Когда я снова увижу вас? – спросил он Леночку, помогая ей выйти из машины около отеля. – Я должен вам обязательно кое-что рассказать. Даже скорее кое в чём признаться. Может, сегодня после спектакля?
– Хорошо. Встретимся в нашем холле. Здесь есть места, где можно спокойно поговорить, – счастливо улыбнулась ему Леночка, но на душе у неё стало неспокойно. В чём он хочет признаться? Может, он женат? Тогда она немедленно просто умрёт от разрыва сердца! Хотя нет! Кольца на его пальце она не видела.
* * *
Как только девушки вошли в номер, Тина сразу достала баночку сардин в масле, Катя налила в большую кружку воды и, опустив в неё кипятильник, включила его в розетку, Лена накрыла стол небольшой скатеркой, приготовила мешочек с сухарями и положила конфеты к чаю, а Вика расставила стаканы и вилки.
– Очень мне понравился твой Дмитрий, – сказала Тина. – Симпатичный и, по-моему, очень добрый. Даже хотел нас угостить чем-то на свои суточные.
– Мне тоже он очень понравился! – подхватила Катя. – Если он тебе ни к чему, я с удовольствием заберу себе.
– Да ладно тебе, – погрозила Кате консервным ножом Тина. – Только попробуй.
– А он не показался вам несколько странным? – вдруг спросила Шиманова. – Ни на один мой вопрос так и не ответил.
– И правда, – задумалась Тина и даже перестала открывать крышку. – Ведь, в сущности, мы так и не знаем, от какой газеты он здесь работает, в каком отеле живёт, откуда у него машина?
– Машину ему, наверно, в посольстве выдали, – бросилась на защиту Дмитрия Леночка. – А остальное нас не должно касаться. Может, ему нельзя говорить, где он живёт и где работает. Может, он спецкор?
– Хочешь сказать, что он на секретной службе? – спросила Вика и вдруг расхохоталась.
– А почему бы и нет, – сердито остановила её Тина. – Что тут смешного?

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71777401?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.