Путешествие из Шикмоны в Милет или Вторая из Стихий
Путешествие из Шикмоны в Милет или Вторая из Стихий
Яков Романович Равиц
Вначале я планировал это как главу в книге "Третий Элемент", возможно это так и будет, но затея разобраться с Фалесом, первым из философов оказалась гораздо сложнее, чем просто глава. Это невозможно сделать не оказавшись физически в так называемом осевом времени и не отправившись в Милет. Отправляемся из Тель Шикмоны на финикийском корабле. Да, еще, в этой книге у меня есть соавтор, его зовут Chat, а Фамилия GPT.
Яков Равиц
Путешествие из Шикмоны в Милет или Вторая из Стихий
Тель Шикмона
Вы когда-нибудь медитировали на берегу моря?
Ты очищаешь свой ум от всех мыслей, чтобы остаться исключительно с самим собой. Но мысли не сдаются и стараются пролезть обратно через любую случайно открывшуюся щелочку. Тогда ты начинаешь следить за пенным прибоем, мерно ударяющим в берег, для этого не нужны мысли, нужно просто наблюдать, как он надвигается, поглощая песок, а потом, потеряв свою силу откатывается назад и ни одна волна не повторяет предыдущую. Постепенно прибой смывает все твои мысли, и ты остаёшься наедине с ним. По сути, ты им становишься, потому что «я» это то, что остается, когда смывается последняя мысль. Странная вещь этот прибой, он одновременно и хаотичен, и неизменен, вода накатывает на берег, а берег упрямо возвращает ее назад. Волна отдает свою энергию берегу и обессилев отползает, но за ней приходит новая, полная силы и в надежде что-то изменить и снова наползает на берег, но также точно, потеряв свою энергию исчезает в небытии.
Волны бывают разные, некоторые плавно накатывают на берег и мягко достигнув своего предела, на миг останавливаются и так же мягко уходят в небытие. Есть такие, которые накатывают со всей мощи и затопив гладкое пространство, омытое предыдущими волнами, идут дальше, поглощая шероховатое пространство сухого берега, но и они исчезают, оставляя о себе лишь краткую память в виде высыхающей полоски мокрого песка. Бывает, что волна грозно идет издалека, поблескивая полупрозрачной стеной зеленой воды и пенной верхушкой, но обрушившись на берег неожиданно спотыкается сама о себя или о свою предшественницу и, породив бессмысленный пенный хаос, исчезает в водоворотах.
Кто-то из древних, считал воду основой Мира, кто же это был? Ах да, его звали Фалес. Фалес из Милета, кстати это был не просто кто-то, а первый из философов, в те времена их называли мудрецами. Любопытно, почему же он взял за основу Мира воду, а не берег, или скажем того, кто сидит, подобно мне, и смотрит на прибой. Сплавать бы в Милет, спросить, только как, преодолеть расстояние тут будет недостаточно, прошло столько лет!
– Лет? – раздался рядом тихий задумчивый голос. Я вздрогнул, хотя уже минут пять, наверное, никого не замечал рядом. Передо мной стоял странный человек, одетый так, словно прибыл из какого-то другого времени или даже, пожалуй, из другого мира: его длинная мантия черного цвета свисала до земли, и странный блеск исходил от золотой пряжки на поясе. Лицо было укрыто тенью капюшона, но глаза сверкали, словно две голубые звезды, устремленные на меня.
– Прошло столько лет, говоришь? – повторил он. Ты хочешь задать вопросы Фалесу? Это не так уж и сложно, как ты думаешь.
Я молча смотрел на него, все еще не понимая, как реагировать. Сначала пришла мысль, что это шутка или, может быть, чей-то розыгрыш. Но ведь я ничего не говорил, значит незнакомец оказался способен прочесть мои мысли. Затем я увидел, что над морем стоит уже не солнце, а ярко-желтая луна. Прибой стих, и светлая дорожка от луны к берегу почти застыла, слегка подрагивая от случайных всплесков.
– Кто вы? – спросил я, хотя, возможно, должен был задать более умный вопрос.
– Шварценблюм, – ответил он дружелюбно. —Я иногда гуляю тут по берегу при полной луне. В паре миль от берега, на дне, вон в той стороне, покоится старое турецкое судно. В силу некоторых обстоятельств я к нему сильно привязан. Но это лирика, в данный момент важно то, что я могу тебе помочь. Ты выразил желание встретиться с мудрецом?
– Но ведь он умер две с половиной тысячи лет назад! – возразил я, как же мы сможем с ним встретиться. Ты предполагаешь отправиться с мир мертвых или вернуться во времени. Но ведь это невозможно!
– Да, ваши ученые, несомненно, правы, во времени действительно нельзя двигаться вспять, скорость света, энтропия, искривление четырехмерного континуума и все такое. Но ты знаешь, они ведь ничего не знают о самой природе движения, еще меньше они знают о природе хаоса. Иногда не нужно ломиться в запертую дверь, если открыта форточка. Во времени есть так называемые перекрестки, то есть моменты выбора, выбор есть точка соединения порядка и хаоса. Те, кто умеют выходить из пространства в измерения хаоса, могут просто перепрыгнуть на эти перекрестки. Естественно для приобретения подобных навыков нужны долгие годы упорных тренировок. Тебе повезло, потому что у меня было достаточно времени, хорошие учителя, и я знаю некоторые перекрестки, которые вполне подойдут для нашей затеи.
Ну что же, сказал я, похоже мне действительно сильно повезло, что ты оказался рядом. Я готов.
– Тогда идем, сказал Шварценблюм, здесь неподалеку есть прекрасная бухта, мы отправимся из нее в Милет на надежном финикийском судне. Правда сегодня это не совсем бухта, берег сильно изменился. Вы называете это место Шикмоной, это рядом с пляжем Бат-Галим, на котором мы сейчас находимся, минут 20 прогулки вдоль моря по удобной асфальтированной дорожке. Я уже выбрал «перекресток», это 28 мая 585 года до рождества Христова, это день, когда Фалес предсказал солнечное затмение и тем поверг в шок своих соотечественников. Некоторые называют это время осевым. Прошел год с тех пор, как Иерусалим был сожжен и разрушен и теперь он лежит в груде развалин, а жителей его либо убили, либо угнали в Ассирию, но над Шикмоной, сегодня, будет прекрасное, безоблачное, почти, летнее утро.
В бухте стоит судно, готовящееся к дальнему переходу, завтра оно оправляется в Милет. Думаю, за пару золотых монет мы с капитаном договоримся. Знаешь, а ведь ты везунчик, смотри, как все у нас сходится.
Через двадцать минут ходьбы песчаный пляж Бат-Галим остался далеко позади, и за зданием института моря передо нами открылись следы древнего города. Остатки стен и строений были пропитаны тысячелетиями времени, и, хотя от них остались лишь очертания, каждый камень мог бы рассказать множество удивительных историй. Когда-то здесь был шумный портовый город.
– пошли!!!– Слушай, сказал Шварценблюм, я ведь застал тебя за медитацией, возможно, ты бы мог немного облегчить мне задачу, если не хочешь, чтобы мне пришлось тащить тебя как бревно. – конечно, говори, что делать. – подними руки и впитывай энергию ветерка, – прекрасно., знаешь, где находится третий глаз. – да, ответил я, это приблизительно в районе лба. – сосредоточься на третьем глазе. – теперь сдвинь внимание на макушку. – а теперь… сдвинь внимание еще выше. – прекрасно, дай руку
С восточной стороны небо уже начинало светлеть и на фоне намечающейся зари четко выделялись пятнышки двух маленьких облаков. В бухте мерно покачивались на волнах три корабля, два округлых и один длинный и остроносый. В воздухе явственно ощущался слабый запах соли, моря и тухлой рыбы, смешанный с ароматами каких-то смол и полевой травы. По узким улочкам, вымощенным крупными камнями, тянулись каналы для дождевой воды. Они сходились к цитадели, которая возвышалась над городом, словно страж.
Приморский городок просыпался. На порог одного из крайних домов вышел молодой мужчина, а за ним женщина, что-то ему сказавшая на певучем семитском диалекте с совсем небольшой примесью гортанных звуков. Язык был как будто знаком, и я неожиданно выхватил два знакомых мне ивритских слова, «возьми» и «еда».
– Да, сказал Шварценблюм, местный диалект один из семитских, также как ханаанский и иврит, и при некоторой тренировке ты вполне смог бы на нем общаться.
От невозможности происходящего стала кружиться голова. Проснулся инстинкт самосохранения, грубо намекнувший, что все его индикаторы зашкаливают и он, инстинкт, требует немедленно вернуться в привычную обстановку, я сделал шаг назад, но это уже ничего не изменило в окружающей реальности.
– Этот воздух… этот ветерок с моря – сказал я, глубоко вдохнув, – это же воздух далекой древности, две с половиной тысячи лет до моего рождения?
– Именно так, – ответил Шварценблюм. – но ты все еще находишься на перекрестке, теперь с него необходимо сойти. Здесь не стоят, сюда приходят сделать выбор. Врата времени уже схлопнулись, а ты, войдя в эту реальность, никак не можешь оставаться в своей. Таковы правила игры, если ты будешь здесь торчать, это всего лишь вопрос времени, когда оно заметит тебя и выкинет из реальности… совсем. Чем дальше мы пойдем, тем глубже ты будешь погружаться в этот мир, а он – становиться твоим настоящим.
– Улыбнись пошире, подбодрил Шварценблюм, нас ждет прекрасное морское путешествие полное опасностей, самыми банальными из которых могут оказаться бури, пираты и разгневанные боги. Но не забывай, что ты путешествуешь с одним из лучших магов, так что пираты и бури это лишь немного экзотики, не гневи богов и все у нас будет в порядке.
– Если бы я знал, как их гневить, тогда я бы также знал, как их не гневить, хмыкнул я, но я не знаю ни того, ни другого. Там, где я вырос с богами была довольно мутная история.
–В конце тебя ждет заслуженная награда, беседа с Фалесом, и поверь, самые знаменитые ученые охотно дали бы отрубить себе левую руку и ухо в придачу, чтобы оказаться на твоем месте. – Идем в бухту, нам нужен вон тот корабль, завтра он отплывает в Милет. Капитана зовут Маттан, он из Тира.
Финикийский Корабль
Мы подошли ближе к кораблям, и я почувствовал, как этот странный мир далекого прошлого становится всё более реальным, а тот, из которого я прибыл уходит в небытие. Древняя гавань Шикмоны просыпалась. Чуть поодаль, справа от кораблей, рыбаки тянули свои сети с ночным уловом, слышались крики чаек, и запах рыбы наполнил воздух.
Рядом с причалом покачивался на волнах длинный и узкий корабль с округлыми бортами и острым носом, изящно вырезанным, как будто из цельного куска дерева. В каждой детали чувствовалась рука мастера и мудрость веков мореплавания. Корабль был как бы слит с морем и со своим предназначением, он излучал ощущение надежности, продуманности и, несомненно, мог бы рассказать многое про ярость волн и ветра, у далеких и загадочных берегов Западной Африки и туманного Альбиона.
– Это и есть корабль, на котором мы отправимся? – спросил я, внимательно разглядывая искусно вырезанные символы на его бортах.
– Да, это он, – кивнул Шварценблюм. – финикийцы не имеют себе равных в море. Этот корабль – лучшее что есть, такие корабли могут спокойно выдерживать длительные путешествия вокруг Африканского континента. Все, что будет ходить по морям на ближайшую тысячу лет – лишь копии с небольшими вариациями.
Маттан уже знает, что мы идем с ним. Но не забывай, что люди и их понятия, в этом времени, сильно отличаются от твоей эпохи, будь осторожен с тем, что говоришь. Они могут не понять тебя, если начнешь говорить о вещах, которые для них звучат как магия. Даже хуже, они могут понять тебя неверно, первое время просто слушай.
Мы подошли к причалу, и нас встретил Маттан, капитан корабля. Он был выше меня, с кожей, обожженной солнцем, густой бородой и внимательными черными глазами, полными спокойной уверенности. Кивнув нам, он на краткий миг скользнул взглядом по моему лицу, перевел взгляд на Шварценблюма и заговорил на певучем ханаанском, речь его была мне почти понятна.
– Ты знаешь правила, грек? – спросил он, глядя на Шварценблюма. – Плата заранее, и ты и твой друг – часть команды.
– Условия ясны, Маттан. Мы справимся, кивнул Шварценблюм, доставая из складок своей мантии небольшую кожаную сумку и протягивая Матану две золотые монетки.
– Золотые греческие статеры, уважительно произнес Маттан, рассматривая золото, и сожалением отдавая его назад. Я люблю держать в руках греческое золото, но предпочту местное серебро. Тирские шекели, их охотно берут и здесь и в Египте, и у Израиля, и в Газе и не все сделки настолько крупны, чтобы пользоваться золотом, в обычной торговле лучше иметь серебро.
Чуть подумав, Шварценблюм извлек из кошелька 20 тирских серебряных монет и протянул Маттану. Маттан принял монеты и, наконец, пристально взглянул на меня внимательным пронизывающим взглядом. Он явно ожидал увидеть кого-то более привычного и что-то в моем облике его смутило. Он кивнул, но продолжал изучать меня.
– Ты откуда? – спросил он наконец, переходя на грубоватый ивритский диалект.
Сказать ему правду, что я родился далеко на Востоке, за Ассирией, Эламом и Урарту в месте, которое через две с половиной тысячи лет будет называться Узбекистан, я явно не мог. Это было бы слишком экстраординарно, и он стал бы закидывать меня вопросами, на которые я не знал ответов. Мельком взглянув на Шварценблюма, я начал рассказ.
– Меня довольно сильно кидало по миру. Мои предки из Галилеи и там же я родился, но после того, как нашу землю захватил Саргон, часть семьи увели в Ассирию, я слышал, что они живут где-то очень далеко на Востоке, у дальних границ царства Ашур, дальше, чем земля Урарту. Часть семьи вместе со мной перебралась на Юг в Иерихон, что возле Шалема. Но беды этом не окончились. В прошлом году туда пришел Навуходоносор с большим войском и Шалем был осажден, взят и разрушен до основания, а Храм Соломона сожжен. Воины бежали по улицам и убивали всех подряд, я не знаю, что произошло с отцом, матерью, братьями и сестрами я же, волей судьбы, снова оказался на Севере и поселился в Мегиддо.
«Я слышал об этом, – Сказал Маттан со вздохом, – беды преследуют твой народ как стая злых волков. Впрочем, досталось всем, но мой родной Тир, хвала Баалу выстоял в осаде. Навуходоносор обломал об него свои зубы и навряд ли в ближайшее время попробует еще раз. Значит, ты один из тех, кто поклоняется Яхве. Как твое имя?»
– Яков, ответил я.
– Итак Яков, Золотом ты можешь заплатить за свое путешествие мне, но море и боги не принимают золото в оплату за ветер. Все на этом корабле работают, и ты не исключение. В ночной вахте участвуют все, часть ночей ты будешь сидеть вместе с кем-нибудь из команды, кого я назначу в ночь, и составлять кампанию, чтобы он не уснул. Если будет сильный ветер, ты будешь помогать подтягивать паруса. Если ветер стихнет – готовься к веслу. Все ясно?
– Да, ответил я, все ясно, капитан, нет проблем, я справлюсь.
– Далее Яков, насколько я знаю сынов Израиля, ты должен молиться Яхве утром вечером и перед каждой едой, но если будешь так делать, то выбери для этого какое-нибудь укромное место. Мы не беспокоим Баала, Эля и Астарту по пустякам, во-первых, чтобы их не утомлять, а во-вторых, мы не хотим, чтобы они отслеживали и контролировали каждый наш шаг, поэтому ваше чрезмерное упорство и надоедливость в почитании своего бога нам претит. Я думаю, что ваша жизнь не была бы столь насыщена несчастьями, если бы вы просто дали своему богу отдохнуть от вас и подумать о чем-то кроме вашей назойливой любви, в том числе о вашем благе. Подумай, что было бы, если бы твой сын, по десять раз в день ложился бы у тебя на пути и просил благословения, ведь тогда ты бы шагу не смог ступить. Эта прилипчивость, вместе с тем, то, что вы в порыве сыновьей любви, порой, не слишком почитаете наших богов, может настроить против тебя членов команды.
– Перед отплытием мы принесем жертву Баалу, потому что от его благосклонности зависит, насколько спокойным и удачным будет наше путешествие. Мы всегда возносим молитвы Баалу, повелителю грома и дождя, когда отплываем. Он даёт нам ветер для парусов и защищает от шторма. Море ужасно и беспощадно в момент гнева. Если забыть про жертву, некому будет там за нас заступиться и волны могут поглотить корабль в одно мгновение.
– Несомненно капитан, я понимаю твои сомнения, – сказал я, – ты совершенно прав, и я тут на твоей стороне, пусть на небе властвуют боги, на корабле владыка ты, только ты сможешь вернуть нас на желанный берег, если море и боги встанут против нас. Все твои команды будут исполнены, как веления неба. Мы всецело вручаем свою судьбу в твои руки. Я ни разу не обращусь к Яхве во все время пути, пока не сойду на берег. Если пожелаешь я буду благословлять утро и каждую еду твоим именем.
– Нет, не стоит, добродушно ответил Матан с улыбкой и в глубине его черных глаз неожиданно промелькнул агатово-коричневый отсвет, можешь продолжать докучать своему богу, когда сойдем в Милете на берег.
– Ну что же, улыбаясь сказал мне Шварценблюм, когда Матан удалился, ты делаешь успехи и прекрасно выпутался из ситуации, особенно если учесть, что ты не знаешь и трех слов из «Биркат аохэль» и не отличишь «Шма Исраеэль» от «Шахарит».
– Но тебе предстоит еще одна возможность продемонстрировать свою находчивость. Помнишь, какой интересный сегодня день? день битвы Алиатта, царя Лидии и Астиага, царя Мидии, дедушки персидского царя Кира.
– Да, помню в этот день Фалес предсказал солнечное затмение, что повергло в изумление его соотечественников, потому что солнечное затмение люди древности интерпретировали исключительно, как гнев богов. Сражение Алиатта и Астиага произошло где-то на территории современной Турции. Лидийцы под руководством Алиатта II и мидийцы под командованием Астиага воевали несколько лет, но, когда они сошлись в очередном сражении около реки Галлис произошло солнечное затмение, которое повергло в ужас оба войска, воины восприняли его как знамение богов, указывающее на необходимость остановить войну. В итоге Лидия и Мидия заключили мир, который был скреплен браком между членами королевских домов.
– Не ожидал от тебя таких познаний, ты неплохо подготовился к встрече с Фалесом.
– Послушай, а когда это затмение начнется.
– Часа через три.
– Получается, что нам осталось жить три часа? Даже если мы принесем богу Яхве целого быка это не поможет, насколько я понимаю природу явления отменить затмение невозможно, не разрушив при этом Вселенную, а на такое Яхве из-за нас не пойдет. Когда начнется затмение все будут в шоке, и капитан и все без исключения члены команды непременно решат, что это гнев Баала, А что может вызвать его гнев, как не намерение взять на борт странных чужеземцев, и не улыбайся, хоть ты и маг, тебя через три часа тоже поволокут на алтарь, чтобы задобрить богов и смыть с себя вину. На обоих принесут в жертву Баалу!
– Получается так.
– Подожди, дай подумать, тут ясно одно, если не делать ничего, то свершится именно то, что я сейчас описал, надо как-то упредить ситуацию.
– Бежим, если мы сейчас же отправимся на Запад, то за три часа мы успеем уйти достаточно далеко, они нас уже не догонят. Мы пройдем 10-15 километров и будем где-то в районе Ягура, смотря по состоянию дорог, не имею понятия, насколько они были хороши две с половиной тысячи лет назад.
– Хотя, возможно все это как-то преподать в выгодном свете, это рискованно, но надо подумать. Ладно, давай пока подготовим почву для благоприятного исхода, хотя всех последствий я просчитать не могу. Идем искать Матана.
Матан находился в трюме своего корабля, пытаясь компактно пристроить три новых тюка с товаром.
«Матан», —сказал я, «извини, что вновь тебя потревожил, но есть одна вещь, которая не дает мне покоя и я бы хотел с тобой поделиться. Этой ночью мне снился очень странный сон. Во сне мне явился Яхве и сказал, что не пройдет и дня, как я от него отрекусь и за это он накажет меня, скрыв Солнце с небес, но так как я стремлюсь к мудрости он меня простит и в знак прощения вернет Солнце на небосвод и будет способствовать мне в моем пути. Так что, если вдруг что-нибудь случится с Солнцем не принимай это чересчур трагично, оно вернется на небосвод, и нам обещано покровительство.»
– Матан нахмурился, – ты слишком впечатлителен и многословен, твои сны являются плодом переживаний перед далеким морским путешествием, так что впредь не беспокой меня по пустякам. у меня есть важные дела, дай мне ими заниматься, если ты мне понадобишься я сам тебя найду.
– Прости капитан. По-видимому, этот сон лишь отражение моих страхов, до конца дня я смогу в этом убедиться. «Я лишь хотел предупредить.», —сказал я и не дав ему опомнится вышел.
– Он, конечно, будет думать, что я сумасшедший, пока не начнет гаснуть Солнце. Посмотрим тогда, как они тогда запрыгают. Пошли, погуляем по городу.
– Неплохо, сказал Шварценблюм, но знай, когда ты станешь пророком у тебя не будет отбоя от просьб, так что не повышай ставки, потом будет трудно спускаться обратно на землю.
– Знаешь, я хотел бы прикупить немного знаменитой пурпурной ткани, которой славится Финикия. Продадим его в Милете, чтобы у меня был такой же кошелек как у тебя и в нем звенело серебро и золото. Одолжишь мне немного на стартап?
Базар
Пыльная, поросшая свежей весенней травой дорога вела прямо к рынку Шикмоны. Рынок оживал под лучами поднимающегося над горизонтом солнца. Лавки из грубо сколоченных досок были усыпаны товарами: горками сушеной рыбы, сверкающими бронзовыми украшениями и амфорами, пахнувшими вином и маслом. Продавцы кричали, зазывая покупателей и на их голоса накладывался гомон толпы, а в воздухе витали ароматы сушеной рыбы, специй и свежевыпеченного хлеба. Рядом кто-то спорил с торговцем, пытаясь сбить цену на дюжину голубей в плетеной клетке. У одной из лавок, в лучах утреннего света переливались пурпуром знаменитые финикийские ткани. Мы подошли к прилавку, и я пощупал грубоватую ткань.
– Это лучший финикийский пурпур, господин. В Элладе Один такой отрез может сделать тебя богатым.
– Сколько за один?
– Всего двадцать тирских шекелей, господин. Я сошел с ума, если предлагаю такую цену.
– Шварценблюм, шепнул я, сколько в Греции может стоить такой отрез.
– В переводе на тирское серебро шекелей пятьдесят-шестьдесят.
–Можешь одолжить мне пожалуйста 60 тирских шекелей, я отдам тебе 80, когда продам товар в Милете.
– В тебе чувствуется деловая хватка, Яков – Улыбнулся Шварценблюм. – в твое время весь Мир уже поделен между корпорациями и в нем уже нет такого первозданного рынка как здесь, где смелый и решительный человек может преуспеть в одиночку. Возможно, тебе здесь понравится, и ты решишь остаться. Со временем разбогатеешь, купишь собственный корабль, заделаешься морским волком и будешь возить с Кипра медь, из Альбиона олово, в Африку железо и бронзу, а обратно слоновую кость. Но мне все-же следует тебя кое чему научить, это не супермаркет, здесь не принято брать товар без торговли.
– Двадцать шекелей? Это слишком много. Говорят, в Карфагене такие ткани стоят вдвое дешевле.
– В Карфагене, может, и дешевле, сказал продавец, хитро улыбнувшись, но пока ты доберешься туда, и твой кошелек, и твои силы будут на исходе. У меня – лучший пурпур Шикмоны. Но раз уж ты так настойчив, давай 18 шекелей.
– Ну что же, это просто наглядный пример, не жадничай, Яков, бери. В Греции за это заплатят втрое больше.
Мы двинулись дальше, углубляясь в оживленный рынок и оглядывая разноцветные шатры, под которыми торговцы продавали самые диковинные вещи. Стройная женщина с глиняным кувшином на плече медленно проходила мимо, а за ней торопился мальчик, неся корзину, полную фруктов. На соседнем прилавке горкой лежали бронзовые браслеты и серебряные кольца, сияя в лучах солнца. Рядом стоял кузнец с мощными руками, покрытыми копотью, что-то объясняющий покупателю.
Мы подошли к другому прилавку, где в корзинах лежали груды гранатов, винограда, сушёного инжира, фиников и миндаля. Продавец в широкополой шляпе энергично предлагал свой товар.
– Гранаты! Самые сочные! Попробуй, господин! Или, может, сушёный инжир?
Шварценблюм протянул руку и взял виноградину. Он съел её с явным удовольствием и тихо заметил: – Спелый! Этот виноград пахнет солнцем.
Воздух был полон запахов: пряные ароматы сушеной рыбы и соли смешивались с дымом от жареного мяса и легким благоуханием трав, которые продавала старуха на углу. В плетёной корзине лежали охапки лаванды и мяты. Их аромат наполнял воздух, перемешиваясь с запахом гранатов.
Шварценблюм с удовольствием втянул в себя воздух. «Лаванда для ритуалов», —произнес он с улыбкой, или для того, чтобы радовать глаз. Боги любят красоту. Посмотри на вон тот прилавок, похоже там есть кое-что, что нам нужно, ты же не забыл о жертве для Баала.
У стойки стоял пожилой торговец с добрым лицом. Рядом в плетеных клетках сидели голуби, а на полках были разложены дюжины кувшинов с вином.
– Мне нужно принести жертву Баалу перед дальним морским путешествием, – сказал я, обращаясь к торговцу на иврите. Что посоветуете?
– Баал любит дары, которые пахнут потом и трудом. Голубь – хороший выбор для обычного жертвоприношения. Если хочешь задобрить его больше – возьми кувшин вина.
«Что скажешь», —спросил Яков, обращаясь к Шварценблюму, что они обычно приносят в жертву?
– Быков, козлов, овец… Но вряд ли тебе стоит тратиться на такое. – Возьми голубя, Яков – этого будет достаточно, чтобы не привлечь лишнего внимания. Баал оценит символику, а твой кошелек – экономию.
– Хорошо. Возьму голубя, сколько с меня, – спросил я, обращаясь к торговцу
– Две серебряные монеты за голубя, господин. Хороший выбор. Баал услышит твою просьбу, придержит бурю и отведет пиратов.
– Два тирских шекеля за голубя, тебе не кажется, что это безумно дорого? мы сейчас за 18 шекелей купили рулон пурпурной ткани.
– Это недоразумение господин, я имел в виду две монетки греческого серебра, два статера. Ты просто меня неправильно понял, за тирский шекель я продал бы целую дюжину.
– Я протянул две маленькие серебряные монетки, поданные мне Шварценблюмом, а торговец в свою очередь вытащил голубя из клетки, и ловко обрезал ему перья на крыльях, перевязал ножки и отдал мне.
– Мне претит жестокость и убийство, но, к сожалению, этот голубь должен умереть, чтобы даровать мне жизнь, – сказал я, обращаясь к Шварценблюму. А что будет с голубем, его не убьют с особой жестокостью?
– Нет, господин, – ответил за Шварценблюма торговец. Ты, наверное, из далеких мест и не знаешь местных обычаев. Голубя принесут на алтарь, обнажат нож, и одним быстрым движением обезглавят. Кровь должна пролиться на камень, пролитие крови завершает договор и, если Баал принял жертву, договор уже не имеет обратного хода и должен быть исполнен, боги не умеют лгать.
– А что будет с его мясом?
– Иногда жрецы забирают мясо, чтобы разделить с участниками ритуала. Но если жертва мала, как голубь, её сжигают целиком. Так наше подношение Баалу поднимается вместе с дымом к небу.
Видишь, Яков, – сказал Шварценблюм. Мясо нужно тебе, но не богам, они питаются верой, страхом и надеждой смертных, приносящих жертву.
Все это несправедливо, сказал я когда мы отошли от прилавка, – но проблема в том, что пожирание лежит в основе нашего Мира. Это было всегда, хищник и жертва, было до нас и будет после нас. Смерть одного становится жизнью другого, и жизнь другого возможна лишь потому, что кто-то уступил ему место, и ресурс. В мое время мы едим мясо, не задумываясь, что кто-то убил животное, просто у нас не принято говорить о подобных вещах, покупаем готовые колбаски и не мараем собственные руки кровью. Не думаю, что нам сильно нравится в это вникать, просто так работает небесная инженерия, а кто мы такие, чтобы противиться воле богов, мы просто добавляем в этот договор немного своих маленьких глупостей или баним слишком откровенные ролики.
Мы вышли из людной части рынка, и запах жареного мяса стал всё сильнее. На углу стояла простая лавка, над которой дымились глиняные жаровни, от них поднимался дым, смешанный с аппетитными запахами жареного мяса, свежего хлеба и специй. Над жаровнями, стоял мужчина средних лет с тёмной кожей и короткой бородой. Его лицо светилось от жара и работы, а руки ловко управлялись с ножом и деревянной ложкой.
– Ты это чувствуешь? – спросил Шварценблюм, втягивая носом ароматный воздух. – Это лучшее приглашение на обед. Идём.
Мы подошли к прилавку, где были разложены миски с мелко нарезанным мясом, пропитанным специями, куски хлеба, и амфоры с вином.
– Что угодно, господа? – спросил хозяин заведения, приветливо взглянув на нас, но тут же вернулся к своему делу, переворачивая мясо на горячем камне.
– У нас есть тушёная козлятина с травами, жареное мясо ягненка, жареная рыба, свежий хлеб.
Я посмотрел на жаровню: на камне, посыпанном крупной солью, шкворчали кусочки мяса, покрытые золотистой корочкой. Вокруг мяса лежали пучки каких-то трав – их аромат пробуждал аппетит.
– Что за приправы ты используешь? – спросил я.
– Тимьян, кориандр, лавровый лист для мяса, а для остроты – немного сушёного перца, – пояснил торговец, переворачивая мясо лопаткой. – А вот для рыбы – это другое дело. Там базилик и чеснок.
– Возьми немного всего, Яков, – предложил Шварценблюм, вытаскивая монеты из своей кожаной сумки. – Нам нужно подкрепиться.
– Сколько стоит? – спросил я.
– Хлеб – половина статера, порция козлятины – два статера, а за рыбу возьму полтора, – ответил торговец, добавляя свежий хлеб в корзину. – Если возьмёте ещё кувшин вина, отдам его за три.
Шварценблюм усмехнулся: – Всё это за шесть статеров? Не слишком ли много?
Торговец, не отрываясь от жаровни, поднял глаза: – «свежее мясо мне привозят из Галилеи, угли для очага с горы Кармель, лавровый лист прибыл из Греции, а вино из Иудеи, все наивысшего качества. Должен же кто-то соединить это все в прекрасное блюдо и при этом заработать пару статеров».
Мы рассмеялись, и я кивнул: – Хорошо, давай. Пусть Баал благословит твой очаг.
Торговец с улыбкой быстро уложил куски мяса, свежий хлеб и рыбу в простые глиняные миски, а затем достал небольшой кувшин с красным вином и две глиняные кружки, поставив их перед нами.
– Кушайте на здоровье, господа. Уверен, что ваши ноги снова приведут вас ко мне, если снова будете в Шикмоне.
– Ешь, Яков, – сказал Шварценблюм, разламывая кусок хлеба. – Мы с тобой отправляемся в Милет, а для этого нужны силы. Этот Мир создан для того, чтобы мы научились наслаждаться такими простыми радостями жизни, как еда.
Я попробовал тушёное мясо – оно оказалось нежным и ароматным, с легкой кислинкой от специй. Вино было терпким, но прекрасно дополняло блюдо.
– Если Баал так любит жертвы, как говорит наш торговец, то, наверное, он бы оценил и это? – сказал я, наливая в кружку темно-красное вино.
– Вполне возможно, – отозвался Шварценблюм. – Но тогда мы останемся голодными. Богам своё, а смертным – своё.
Мы приступили к еде, наслаждаясь вкусом хорошо приготовленного мяса, жадно откусывая большие куски от не менее хорошо выпеченного хлеба. Временами мы поливали еду соусом, пахнущим кориандром и лавровым листом и запивали все это кисловатым вином. Лето было еще в самом начале и воздух с моря был свеж и приятен и колыхал высокую зеленую траву.
Слева от нас расположилась семья: мужчина с загорелым лицом, его жена и двое детей. Они делились куском хлеба и плоской миской с тушёной рыбой. Мальчик лет восьми жадно уплетал рыбу, а его младшая сестра сидела, рядом, нахохлившись и отказывалась от еды.
Отец, поглаживая девочку по голове, тихо сказал: – Ешь, маленькая. Баал услышит нашу молитву, и ты снова будешь бегать по полям. Помнишь, как мы собирали гранаты прошлой осенью?
Отец поднял кусочек рыбы и поднёс его к губам девочки: – Вот, только маленький кусочек, чтобы Баал знал, что ты готова выздоравливать.
Девочка посмотрела на отца с тревогой и, наконец, осторожно взяла рыбу. Отец улыбнулся, словно впервые за долгое время увидел проблеск надежды. Мальчик кивнул и попытался передать сестре кусочек хлеба, но она лишь крепче прижалась к отцу.
– Папа, а Баал услышит нашу просьбу? – спросил мальчик, указывая на голубя в клетке рядом.
– Конечно, услышит, – ответил мужчина, устало улыбаясь. – Мы принесём жертву, и твоя сестричка снова будет здорова, будет с тобой играть и бегать наперегонки.
Отец, пытаясь скрыть усталость, снова погладил дочь по голове: – Баал всегда слышит детей. Тебе нужно только немного терпения.
Девочка посмотрела на голубя в клетке, её глаза наполнились надеждой.
Скажи, спросил я Шварценблюма, – ты же не простой человек и имеешь доступ к силам. Почему все сделано так, ну как бы сказать, негармонично. Что говорят там, наверху, в тонком мире, неужели Творец был настолько плохим инженером. Как-то не очень приятно быть в роли подопытных кроликов.
– В мире нет ничего совершенного, Яков, – сказал Шварценблюм, разламывая кусок хлеба. – Даже боги и силы обычно не могут договориться между собой. Представь, что они строили этот мир, как люди строят дома: кто-то спешил закончить класть полы, понадеялся на того, кто будет шпаклевать стену и оставил кусочек недоделанным, кто-то решил, что уголок окна можно оставить кривым, а кто-то просто устал. Вот и имеем: на одном конце Мира гранаты и инжир, на другом – голод и бедствия.
– По сути твои слова надо понимать так, что не было никакого единого Творца. Но почему в это время, в котором мы сейчас находимся теории единства растут как грибы после дождя. Начали иудеи со своим единым Богом, продолжил Фалес со стихией воды, которая лежит, точнее течет в основе мира. На подходе Пифагор со своей теорией чисел и это только цветочки, ягодки еще впереди. Я понимаю, что каждый шаг делается на новом месте и нельзя дважды войти в ту же реку, но если кто-то все же пытается, то он, будучи индивидом, неделим по определению.
– Семантика, ухмыльнулся Шварценблюм. Тот, кто впервые применил слово «индивид» в смысле неделимости, скорее всего сам прекрасно понимал, насколько оно спорно, человек постоянно находится в состоянии борьбы страстей, желаний и нравоучений. Все в Мире меняется и течет и, приступая к следующему шагу, ты уже не тот, кто делал предыдущий и чем дальше ты идешь, тем сильнее изменяешься.
– Фалес считает, что стихия воды порождает все что есть во всем его разнообразии. – возразил я.
– В этом мы с ним расходимся, – ответил Шварценблюм. – Я довольно известный авторитет в мире магии, Доктор черной и белой магий, почетный член нескольких уважаемых университетов. Свою известность я получил благодаря нескольким работам в области стихий, которые приняты в качестве базовых книг для изучающих магию. Само наше путешествие стало возможным благодаря моим познаниям в области стихии хаоса.
– Фалес думает, что одна субстанция, сама по себе, как бы она ни была универсальна, способна объяснить всё. Но даже своих учеников и последователей он не смог в этом убедить. Ты же знаешь, что ученик Фалеса, Анаксимен, возьмет за основы мира воздух, Анаксагор – беспредельное, а ххх- огонь,
Вспомни свою медитацию на берегу моря, каждая волна в чем-то отличается от всех остальных, как вода может объяснить эти различия? Никак! Я же вижу мир как мозаичное полотно, созданное из множества красок, где каждая краска борется за своё место. Если бы Творец был бы совершенно единым и абсолютно мудрым, как утверждают твои соотечественники, то Мир был бы совершенен, как идеальный кристалл горного Хрусталя, но тогда в нем отсутствовало бы разнообразие и любое действие в таком мире было бы его разрушением. Но, к счастью, это не так.
– Это та же проблема, что волнует в твое время физиков-космологов, изучающих Вселенную. Им непонятно, как получилось, что Мир несет в себе столько разнообразия, если исходить из их теории о том, что Вселенная произошла из точки, не имеющей различий по определению. В этой теории нет объяснения, как разнообразие вошло в этот мир, в котором мы сидим сейчас за столом и наслаждаемся тушеной козлятиной.
– Давай добавим к воде Хаос, – парировал я. —, тогда Фалес мог бы сказать, что вся эта сложность – лишь рябь хаоса на поверхности воды, что творит мир и держит его в гармонии.
Ты прав, Яков, – согласился Шварценблюм, – хаос это одна из творящих сил мироздания, но даже хаос не может объяснить всего. Мир – это не застывший монолит, а огромное полотно, на котором каждый оставляет свой отпечаток. Мы не просто смотрим на него, мы – мы часть этого рисунка, хотим мы того или нет, часть рисунка, обладающая собственной свободной волей.
– Далеко не факт, что силам тонкого мира так уж безразлично то, что люди о них думают. В последнее время, благодаря технологиям вы сами превращаетесь в реальную силу. Так что можете принять участие в работе, беритесь за мастерок и шпаклюйте те места, которые вам видятся недоработанными. Не нужно смотреть на мир, как на нечто неизменное, ведь, по сути, он таковым не является. Твои соотечественники тоже пытаются, по-своему, изменить Мир, наматывая каждый день на голову и левую руку тфилин. Пока, к сожалению, им удалось притянуть к себе лишь массу бед и несчастий, результат несколько разочаровывает, но отрицательный результат тоже результат, главное получить опыт. Шварценблюм широко и добродушно улыбнулся.
На рыночной площади что-то происходило, у каменного постамента стала собираться толпа. Два коренастых стражника с копьями и мечами у пояса привели какого-то человека со связанными руками, а двое других принесли и поставили на землю стол и три стула, на которых тут-же воссели старейшины в белых туниках.
«Ты обвиняешься в краже мешка зерна из лавки Ахирама, – сказал один из старейшин, сидевший на правом стуле – Что скажешь в свое оправдание?»
– Я голодал, господин! – произнес человек со связанными руками, – У меня трое детей, и им нечего есть!
– Он вор! Если не наказать его, завтра все будут воровать! – выкрикнул человек, стоящий по другую сторону от старейшин, по-видимому, тот самый торговец, у которого и был украден мешок зерна.
– Тише. Мы вынесем решение. – выкрикнул другой старейшина с суровым обветренным лицом, сидевший слева.
Толпа замерла, ожидая вердикта. После короткого совещания, старейшина, сидевший в центре, обвёл толпу тяжёлым взглядом. медленно поднявшись, произнес: – Пусть он вернет украденное зерно. А чтобы понести наказание, он будет работать на лавку Ахирама в течение трех дней. Его морщины, будто вырезанные солнцем, ветром и временем в каменной скале, говорили больше любых слов: он знал, что любой вердикт принесёт разногласия и голос его зазвучал как сталь.
Толпа начала гудеть. Одни кивали, соглашаясь с решением, другие возмущённо шептались:
– Три дня? Он заслуживает большего! Если бы меня так судили, я бы каждый день крал. Работать всего три дня? Да это подарок!
Женщина в простом платье подняла руки к небу: – Пусть Баал смилостивится! Это несправедливо! У него трое детей!
– А если я украду у тебя, – перебил её мужчина в плаще, – ты скажешь то же самое?
– Ахирам очень богат, а это всего лишь мешок зерна.
Шварценблюм улыбнулся: – Видишь, Яков, как трудно угодить всем. Даже когда суд справедлив, найдутся те, кто останется недоволен. Нелегко быть судьей, а хорошим судьей во сто раз труднее. В твоё время судьи носят чёрные мантии и проводят годы, чтобы решить один вопрос. Законы понимают только те, кто сам их писал. Здесь же всё быстро, ясно и по делу. В этом городе судьи решают, что выгодно для всех. Нет долгих разбирательств, нет сложных законов, которые надо изучать пятнадцать-двадцать лет. Главное – сохранить порядок и торговлю.
Шварценблюм встал, стряхнул крошки с одежды и сказал: – Пойдем, Яков, задав вопрос о едином мы приобщились к величайшей мудрости, той самой из-за которой о Фалесе будут помнить через две с половиной тысячи лет, а о судьях, что только что вершили здесь правосудие – нет. Давай пока удовольствуемся этим и пойдем к кораблю. Небо уже готовится к неотвратимому. Скоро начнется затмение, мир погрузится в тени, и каждый решит для себя, что это: гнев богов или их благословение. Принесем же в жертву Баалу нашего голубя и будем надеяться на его милость.
Жертва
Подойдя к причалу, мы обнаружили, что с кораблем явно что-то происходит, Пара маленьких парусов на мачтах уже были подняты, их полотна слегка шевелились под слабым утренним бризом. На палубе суетились несколько матросов, проверяя крепления. Один из них, стоя на перекладине мачты, осторожно пробирался вдоль реи, держа в руке моток верёвки.
– Смотри, как он завязывает узлы, – тихо сказал Шварценблюм, указывая на моряка. – Ты, рожденный в стране равнин и степей, конечно, видел в своей жизни сильный ветер, бывает, что он давит на грудь и не дает вдохнуть, но, поверь, ты не способен себе представить, что происходит, когда, в море, налетает бешенный шторм и, неожиданно для себя, сталкивается с сопротивлением паруса. Эти верёвки обязаны выдержать подобный удар ветра, но один неправильно завязанный узел – и в бурю, парус, вместо того чтобы вести корабль вперед начнет метаться из стороны в сторону, как разъяренный зверь. Такой взбесившийся парус делает корабль неуправляемым, а когда кто-то осмелится к нему приблизиться, чтобы закрепить, он может убить одним ударом или, дернувшись, разрезать веревкой до кости. Я говорю это тебе, чтобы ты понял, какова цена небрежности в море и что такое команда корабля.
Ещё один матрос стоял у подножия мачты, держа в руках нечто, похожее на кусок холста. Он внимательно осматривал его, проверяя на свет, нет ли дыр или слабых мест. Затем, крикнув что-то на певучем местном диалекте, он поднял руку. Кто-то сверху ответил ему, и вскоре парус был опущен вниз. Они начали проверку швов, проводя пальцами по каждой строчке, словно читая тайный текст, вплетённый в ткань.
Матан, стоя на палубе, наблюдал за всем этим с напряженным выражением лица. Он что-то выкрикнул, указывая на другой парус. Один из моряков бросился к нему, подтягивая толстую верёвку. Парус резко натянулся, раздувая мощную грудь под лёгким ветром. Ещё несколько матросов засуетились, помогая укрепить его на месте.
– Они готовят корабль к переменчивому морю, – продолжил Шварценблюм. —Каждый парус должен быть идеально натянут, чтобы ловить ветер. Видишь того парня на мачте? Он проверяет, чтобы шкоты – это такие верёвки, которыми управляют парусами – не были изношены.
Между тем, двое матросов подняли самый большой парус, крепя его к верхней рее. Грубое и плотное полотно медленно разворачивалось, как гигантское крыло, пока ветер не поймал его и не надул лёгкой волной. Парус зашумел в порывах легкого бриза, и стал бить, как большой барабан, пока матросы не подтянули его и не зафиксировали.
Справившись с подготовкой парусов, матросы начали грузить товар. На причале уже стояли груды товаров, ожидая своего часа. Среди них выделялись бочки, очевидно наполненные вином из Иудеи или Галилеи: их деревянные стенки были покрыты свежей смолой, которая источала терпкий запах. Рядом лежали плотные тюки, обёрнутые в ткань, с привязанными к ним палочками папируса. У края причала аккуратно сложили мешки с зерном, привезённым из плодородных долин Египта. На корзинах с финиками, привезёнными из Иудеи, сияло солнце, подчёркивая их медовый блеск.
Матросы принялись переносить грузы с берега на корабль. Двое из них принялись устанавливать толстую верёвку на деревянной лебёдке, а двое других, спустившись, начали обвязывать вторым концом веревки бочку, стоявшую недалеко от нас.
Шварценблюм, наблюдая за работой матросов, мягко коснулся моего плеча и кивнул в сторону лебёдки.
– Видишь, Яков, – начал он с привычной улыбкой наставника, – это простейший, но крайне эффективный механизм, известный человеку с древних времён. Лебёдка использует принцип рычага и трения. Те двое наверху вращают барабан, наматывая на него верёвку. Чем больше радиус барабана и длиннее рычаг, тем легче поднимать тяжести. Это позволяет одной паре рук поднимать вес, который, без лебёдки, не смогли бы поднять и пятеро.
Шварценблюм указал на крепление лебёдки к палубе.
– А ещё обрати внимание на основу. Она должна быть закреплена надёжно, чтобы лебёдка не сорвалась под тяжестью. Малейшая ошибка в установке – и весь механизм может обрушиться. Всё это – точная работа, хотя и выглядит грубой.
Один из матросов, обвязывавших бочку, услышав рассуждения Шварценблюма едко ухмыльнулся, – смотри, сказал, обращаясь к своему старшему товарищу, – этот грек с другом иудеем, сейчас начнут учить нас как обвязывать бочку. – Кто эти двое? Зачем они с нами плывут?
– Оставь их в покое, Ашер. Они заплатили Матану за место на корабле, если он их взял, значит так надо и они этого заслуживают.Старший матрос, коренастый мужчина с серьёзным взглядом, покачал головой:
Ашер хмыкнул и ничего не ответил, вернувшись к обвязке бочки. Через некоторое время он встал и махнул двум матросам сверху, что стояли у лебедки и стали дружно тянуть веревку. Бугры мышц на их мускулистых телах заходили под потной кожей в такт ритму. Веревка было скользнула по бокам бочки, но затем, сжавшись, плотно обхватила ее мертвой хваткой. Бочка с вином медленно поднялась и зависла над палубой, слегка покачиваясь, пока её осторожно не опустили на деревянные балки.
– Осторожнее, не разбейте! – крикнул Матан с палубы, нахмурив брови. Его голос звучал как раскат грома, подавляя шум суеты. – Если хоть одна бочка треснет, я вычту из вашего жалования!
– Не волнуйся, друг. Я готов взять весла, если ветер стихнет, а мой спутник умеет читать звезды. Мы принесем пользу команде. Ашер заморгал и неожиданно расплылся в извиняющейся улыбке.Шварценблюм подошел ближе к Ашеру и сказал, глядя ему прямо в глаза:
– Колдовал? – спросил я.
Да, – ответил Шварценблюм, самую малость, напомнил ему, что в мире существует любовь к ближнему. Он явно забыл значение своего имени и слишком увлекся своим раздражением.
Работа спорилась, каждый матрос знал своё место: один направлял верёвки, другой аккуратно размещал груз в трюме, третий проверял, чтобы тяжелые мешки с зерном не давили на более хрупкие тюки с папирусом.
– Этот корабль загружают, как шахматную доску, – заметил Шварценблюм, указав на мешки с зерном. – Сначала кладут то, что понадобится не сразу, а сверху то, что будет нужно в пути. Видишь финики? Они на самом верху, чтобы их можно было продать или съесть на первой остановке.
Двое грузчиков, задыхаясь от напряжения, втащили на корабль длинный деревянный ящик. На его боках виднелись отпечатки пальм и нечёткий штамп, свидетельствующий о финикийском происхождении. Шварценблюм обернулся и заметил: – Этот ящик явно не простой. Возможно, там инструменты или редкие товары. В Милете они будут стоить целое состояние.
Причал кипел жизнью: торговцы пытались всучить ещё один товар капитану, дети бегали вдогонку вокруг бочек, а вдалеке женщины прощались со своими мужьями, которые готовились к отплытию. Крики чаек перекликались с гулом голосов и скрипом телег.
Маттан спустился на причал и обратив на нас внимание кратко бросил: – Вы прибыли вовремя, больше никуда не уходите, возможно корабль уйдет в море уже сегодня.
На причале собралась команда и несколько местных жителей, привлечённых предстоящим ритуалом. Матан, стоя в центре небольшой площадки рядом с алтарём из грубо обработанного камня, обратился к присутствующим:
– Баал, владыка небес и бурь, услышь нас! Даруй нам ветер, чтобы наши паруса наполнились, и дай нам спокойное море, чтобы оно привело нас обратно к нашим домам.
Матросы подхватили слова капитана, и их голоса, как раскаты грома, слились в единый хор. Один из матросов, держа клетку с голубем, шагнул вперёд и передал птицу Матану. Тот осторожно достал голубя, прижимая его к груди, словно давая почувствовать теплоту своих намерений.
Между тем, затмение уже набирало силу, солнечный свет слабел посреди ясного дня и не замечать этого стало уже невозможно. На причале повисло напряжённое молчание. Матросы, которые ещё минуту назад загружали последние бочки, подняли головы к небу. Некоторые застыли на месте, будто бы парализованные увиденным.
– Что это? – раздался встревоженный голос одного из матросов. Солнечный свет постепенно становился всё более тусклым. Тень поползла по земле, погружая мир в тревожную полутьму. Несколько человек опустились на колени, шепча молитвы Баалу.
Матан, стоящий у алтаря с голубем в руках, резко обернулся и посмотрел на небо, затем на меня. Его обычно уверенное лицо теперь было искажено беспокойством. Он поднял руку, призывая к тишине.
– Это знамение, – пробормотал кто-то из матросов. – Баал гневается!
– Тише! – прорычал Матан, – Жертва ещё не завершена., но в его голосе отдалось внутреннее напряжение. Яков, повтори всем то, что ты мне рассказывал сегодня утром!
– Это твой момент, Яков. Помни, что ты говорил Матану о своём сне. Стань тем, кто объяснит это явление. Здесь и сейчас, иначе затмение может обернуться против нас.Шварценблюм шагнул ближе ко мне, его голос был спокойным, но тихим:
Я набрал воздуха в грудь и шагнул к алтарю. Все взгляды обратились на меня.
– Слушайте меня! – начал я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Это не гнев Баала. Это знак, что Яхве обещал дать мне прошлой ночью во сне. Небеса закрываются для того, чтобы испытать нашу решимость, но солнце вернётся. Яхве обещал присоединится Баалу и вместе с ним, незримо сопровождать корабль, все боги будут благоволить нашему пути. Не бойтесь, это знак их защиты, а не гнева.
Матан задержал дыхание, затем сжал губы и коротко кивнул, словно принимая мои слова. Затем он поднял глаза к небу и на мгновение замер, будто вслушиваясь в ответ, быстрым движением извлёк из пояса нож, поднял голубя выше и срезал ему горло одним движением. Короткий взмах – и птица замерла в его руках. Кровь упала на камень, растекаясь тёмным пятном по шероховатой поверхности и сильный порыв ветера, словно в подтверждение, прошелестел над причалом.
– Прими нашу жертву, Баал! – воскликнул Матан, воздевая руки. – мы доверяемся тебе и вручаем наши жизни в твои руки. Морской ветер усилился и захлопал в парусах, словно подтверждая, что молитва была услышана. Матан громко произнёс:
– Баал принял нашу жертву! Мы доверимся богам!
Солнце скрылось полностью, но через минуту с противоположной стороны снова показался его блестящий край. Лёгкий ветер принёс ощущение движения, как будто время вновь пошло вперёд. Люди продолжали шептаться, но многие опустили головы, принимая объяснение. Матросы начали медленно возвращаться к работе, всё ещё бросая тревожные взгляды на небо.
Я стоял, переваривая происходящее и наблюдая, как матросы возвращались к своим делам, а Матан, закончив ритуал, обратился к нам:
– Теперь всё готово. Завтра на рассвете мы выходим в море. Возвращайтесь на корабль, чтобы к утру быть на своём месте. Баал дарует нам попутный ветер, но нам нужно быть готовыми к тому, что он может испытать нашу стойкость. А тебе, Яков придется мне кое-что объяснить, когда я приду к вам в каюту сегодня вечером.
Шварценблюм мягко подтолкнул меня в сторону корабля: – Ты сыграл эту партию мастерски, Яков. Баал принял жертву, теперь он должен выполнить свою часть договора, нас ждет Милет.
– Этот ритуал прост, – продолжил Шварценблюм, – но в нём есть древняя мощь. Для них кровь – это жизнь, а её проливание – дар силам, в которым они верят. В твоём времени это кажется варварством, но, Яков, разве мы тоже не вносим плату за каждый наш шаг в этом мире? Мы приносим жертвы тем же самым богам своей собственной кровью, временем … и жизнью.
Вскоре солнце начало клониться к горизонту, заливая море золотым светом и окрашивая закат в мягкие оттенки оранжевого и розового. Ветер становился прохладнее, обдувая паруса и принося с собой свежесть, смешанную с еще не окрепшим, весенним запахом моря.
Ночь Вол
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/yakov-romanovich-rav/puteshestvie-iz-shikmony-v-milet-ili-vtoraya-iz-stihi-71769886/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Яков Романович Равиц
Вначале я планировал это как главу в книге "Третий Элемент", возможно это так и будет, но затея разобраться с Фалесом, первым из философов оказалась гораздо сложнее, чем просто глава. Это невозможно сделать не оказавшись физически в так называемом осевом времени и не отправившись в Милет. Отправляемся из Тель Шикмоны на финикийском корабле. Да, еще, в этой книге у меня есть соавтор, его зовут Chat, а Фамилия GPT.
Яков Равиц
Путешествие из Шикмоны в Милет или Вторая из Стихий
Тель Шикмона
Вы когда-нибудь медитировали на берегу моря?
Ты очищаешь свой ум от всех мыслей, чтобы остаться исключительно с самим собой. Но мысли не сдаются и стараются пролезть обратно через любую случайно открывшуюся щелочку. Тогда ты начинаешь следить за пенным прибоем, мерно ударяющим в берег, для этого не нужны мысли, нужно просто наблюдать, как он надвигается, поглощая песок, а потом, потеряв свою силу откатывается назад и ни одна волна не повторяет предыдущую. Постепенно прибой смывает все твои мысли, и ты остаёшься наедине с ним. По сути, ты им становишься, потому что «я» это то, что остается, когда смывается последняя мысль. Странная вещь этот прибой, он одновременно и хаотичен, и неизменен, вода накатывает на берег, а берег упрямо возвращает ее назад. Волна отдает свою энергию берегу и обессилев отползает, но за ней приходит новая, полная силы и в надежде что-то изменить и снова наползает на берег, но также точно, потеряв свою энергию исчезает в небытии.
Волны бывают разные, некоторые плавно накатывают на берег и мягко достигнув своего предела, на миг останавливаются и так же мягко уходят в небытие. Есть такие, которые накатывают со всей мощи и затопив гладкое пространство, омытое предыдущими волнами, идут дальше, поглощая шероховатое пространство сухого берега, но и они исчезают, оставляя о себе лишь краткую память в виде высыхающей полоски мокрого песка. Бывает, что волна грозно идет издалека, поблескивая полупрозрачной стеной зеленой воды и пенной верхушкой, но обрушившись на берег неожиданно спотыкается сама о себя или о свою предшественницу и, породив бессмысленный пенный хаос, исчезает в водоворотах.
Кто-то из древних, считал воду основой Мира, кто же это был? Ах да, его звали Фалес. Фалес из Милета, кстати это был не просто кто-то, а первый из философов, в те времена их называли мудрецами. Любопытно, почему же он взял за основу Мира воду, а не берег, или скажем того, кто сидит, подобно мне, и смотрит на прибой. Сплавать бы в Милет, спросить, только как, преодолеть расстояние тут будет недостаточно, прошло столько лет!
– Лет? – раздался рядом тихий задумчивый голос. Я вздрогнул, хотя уже минут пять, наверное, никого не замечал рядом. Передо мной стоял странный человек, одетый так, словно прибыл из какого-то другого времени или даже, пожалуй, из другого мира: его длинная мантия черного цвета свисала до земли, и странный блеск исходил от золотой пряжки на поясе. Лицо было укрыто тенью капюшона, но глаза сверкали, словно две голубые звезды, устремленные на меня.
– Прошло столько лет, говоришь? – повторил он. Ты хочешь задать вопросы Фалесу? Это не так уж и сложно, как ты думаешь.
Я молча смотрел на него, все еще не понимая, как реагировать. Сначала пришла мысль, что это шутка или, может быть, чей-то розыгрыш. Но ведь я ничего не говорил, значит незнакомец оказался способен прочесть мои мысли. Затем я увидел, что над морем стоит уже не солнце, а ярко-желтая луна. Прибой стих, и светлая дорожка от луны к берегу почти застыла, слегка подрагивая от случайных всплесков.
– Кто вы? – спросил я, хотя, возможно, должен был задать более умный вопрос.
– Шварценблюм, – ответил он дружелюбно. —Я иногда гуляю тут по берегу при полной луне. В паре миль от берега, на дне, вон в той стороне, покоится старое турецкое судно. В силу некоторых обстоятельств я к нему сильно привязан. Но это лирика, в данный момент важно то, что я могу тебе помочь. Ты выразил желание встретиться с мудрецом?
– Но ведь он умер две с половиной тысячи лет назад! – возразил я, как же мы сможем с ним встретиться. Ты предполагаешь отправиться с мир мертвых или вернуться во времени. Но ведь это невозможно!
– Да, ваши ученые, несомненно, правы, во времени действительно нельзя двигаться вспять, скорость света, энтропия, искривление четырехмерного континуума и все такое. Но ты знаешь, они ведь ничего не знают о самой природе движения, еще меньше они знают о природе хаоса. Иногда не нужно ломиться в запертую дверь, если открыта форточка. Во времени есть так называемые перекрестки, то есть моменты выбора, выбор есть точка соединения порядка и хаоса. Те, кто умеют выходить из пространства в измерения хаоса, могут просто перепрыгнуть на эти перекрестки. Естественно для приобретения подобных навыков нужны долгие годы упорных тренировок. Тебе повезло, потому что у меня было достаточно времени, хорошие учителя, и я знаю некоторые перекрестки, которые вполне подойдут для нашей затеи.
Ну что же, сказал я, похоже мне действительно сильно повезло, что ты оказался рядом. Я готов.
– Тогда идем, сказал Шварценблюм, здесь неподалеку есть прекрасная бухта, мы отправимся из нее в Милет на надежном финикийском судне. Правда сегодня это не совсем бухта, берег сильно изменился. Вы называете это место Шикмоной, это рядом с пляжем Бат-Галим, на котором мы сейчас находимся, минут 20 прогулки вдоль моря по удобной асфальтированной дорожке. Я уже выбрал «перекресток», это 28 мая 585 года до рождества Христова, это день, когда Фалес предсказал солнечное затмение и тем поверг в шок своих соотечественников. Некоторые называют это время осевым. Прошел год с тех пор, как Иерусалим был сожжен и разрушен и теперь он лежит в груде развалин, а жителей его либо убили, либо угнали в Ассирию, но над Шикмоной, сегодня, будет прекрасное, безоблачное, почти, летнее утро.
В бухте стоит судно, готовящееся к дальнему переходу, завтра оно оправляется в Милет. Думаю, за пару золотых монет мы с капитаном договоримся. Знаешь, а ведь ты везунчик, смотри, как все у нас сходится.
Через двадцать минут ходьбы песчаный пляж Бат-Галим остался далеко позади, и за зданием института моря передо нами открылись следы древнего города. Остатки стен и строений были пропитаны тысячелетиями времени, и, хотя от них остались лишь очертания, каждый камень мог бы рассказать множество удивительных историй. Когда-то здесь был шумный портовый город.
– пошли!!!– Слушай, сказал Шварценблюм, я ведь застал тебя за медитацией, возможно, ты бы мог немного облегчить мне задачу, если не хочешь, чтобы мне пришлось тащить тебя как бревно. – конечно, говори, что делать. – подними руки и впитывай энергию ветерка, – прекрасно., знаешь, где находится третий глаз. – да, ответил я, это приблизительно в районе лба. – сосредоточься на третьем глазе. – теперь сдвинь внимание на макушку. – а теперь… сдвинь внимание еще выше. – прекрасно, дай руку
С восточной стороны небо уже начинало светлеть и на фоне намечающейся зари четко выделялись пятнышки двух маленьких облаков. В бухте мерно покачивались на волнах три корабля, два округлых и один длинный и остроносый. В воздухе явственно ощущался слабый запах соли, моря и тухлой рыбы, смешанный с ароматами каких-то смол и полевой травы. По узким улочкам, вымощенным крупными камнями, тянулись каналы для дождевой воды. Они сходились к цитадели, которая возвышалась над городом, словно страж.
Приморский городок просыпался. На порог одного из крайних домов вышел молодой мужчина, а за ним женщина, что-то ему сказавшая на певучем семитском диалекте с совсем небольшой примесью гортанных звуков. Язык был как будто знаком, и я неожиданно выхватил два знакомых мне ивритских слова, «возьми» и «еда».
– Да, сказал Шварценблюм, местный диалект один из семитских, также как ханаанский и иврит, и при некоторой тренировке ты вполне смог бы на нем общаться.
От невозможности происходящего стала кружиться голова. Проснулся инстинкт самосохранения, грубо намекнувший, что все его индикаторы зашкаливают и он, инстинкт, требует немедленно вернуться в привычную обстановку, я сделал шаг назад, но это уже ничего не изменило в окружающей реальности.
– Этот воздух… этот ветерок с моря – сказал я, глубоко вдохнув, – это же воздух далекой древности, две с половиной тысячи лет до моего рождения?
– Именно так, – ответил Шварценблюм. – но ты все еще находишься на перекрестке, теперь с него необходимо сойти. Здесь не стоят, сюда приходят сделать выбор. Врата времени уже схлопнулись, а ты, войдя в эту реальность, никак не можешь оставаться в своей. Таковы правила игры, если ты будешь здесь торчать, это всего лишь вопрос времени, когда оно заметит тебя и выкинет из реальности… совсем. Чем дальше мы пойдем, тем глубже ты будешь погружаться в этот мир, а он – становиться твоим настоящим.
– Улыбнись пошире, подбодрил Шварценблюм, нас ждет прекрасное морское путешествие полное опасностей, самыми банальными из которых могут оказаться бури, пираты и разгневанные боги. Но не забывай, что ты путешествуешь с одним из лучших магов, так что пираты и бури это лишь немного экзотики, не гневи богов и все у нас будет в порядке.
– Если бы я знал, как их гневить, тогда я бы также знал, как их не гневить, хмыкнул я, но я не знаю ни того, ни другого. Там, где я вырос с богами была довольно мутная история.
–В конце тебя ждет заслуженная награда, беседа с Фалесом, и поверь, самые знаменитые ученые охотно дали бы отрубить себе левую руку и ухо в придачу, чтобы оказаться на твоем месте. – Идем в бухту, нам нужен вон тот корабль, завтра он отплывает в Милет. Капитана зовут Маттан, он из Тира.
Финикийский Корабль
Мы подошли ближе к кораблям, и я почувствовал, как этот странный мир далекого прошлого становится всё более реальным, а тот, из которого я прибыл уходит в небытие. Древняя гавань Шикмоны просыпалась. Чуть поодаль, справа от кораблей, рыбаки тянули свои сети с ночным уловом, слышались крики чаек, и запах рыбы наполнил воздух.
Рядом с причалом покачивался на волнах длинный и узкий корабль с округлыми бортами и острым носом, изящно вырезанным, как будто из цельного куска дерева. В каждой детали чувствовалась рука мастера и мудрость веков мореплавания. Корабль был как бы слит с морем и со своим предназначением, он излучал ощущение надежности, продуманности и, несомненно, мог бы рассказать многое про ярость волн и ветра, у далеких и загадочных берегов Западной Африки и туманного Альбиона.
– Это и есть корабль, на котором мы отправимся? – спросил я, внимательно разглядывая искусно вырезанные символы на его бортах.
– Да, это он, – кивнул Шварценблюм. – финикийцы не имеют себе равных в море. Этот корабль – лучшее что есть, такие корабли могут спокойно выдерживать длительные путешествия вокруг Африканского континента. Все, что будет ходить по морям на ближайшую тысячу лет – лишь копии с небольшими вариациями.
Маттан уже знает, что мы идем с ним. Но не забывай, что люди и их понятия, в этом времени, сильно отличаются от твоей эпохи, будь осторожен с тем, что говоришь. Они могут не понять тебя, если начнешь говорить о вещах, которые для них звучат как магия. Даже хуже, они могут понять тебя неверно, первое время просто слушай.
Мы подошли к причалу, и нас встретил Маттан, капитан корабля. Он был выше меня, с кожей, обожженной солнцем, густой бородой и внимательными черными глазами, полными спокойной уверенности. Кивнув нам, он на краткий миг скользнул взглядом по моему лицу, перевел взгляд на Шварценблюма и заговорил на певучем ханаанском, речь его была мне почти понятна.
– Ты знаешь правила, грек? – спросил он, глядя на Шварценблюма. – Плата заранее, и ты и твой друг – часть команды.
– Условия ясны, Маттан. Мы справимся, кивнул Шварценблюм, доставая из складок своей мантии небольшую кожаную сумку и протягивая Матану две золотые монетки.
– Золотые греческие статеры, уважительно произнес Маттан, рассматривая золото, и сожалением отдавая его назад. Я люблю держать в руках греческое золото, но предпочту местное серебро. Тирские шекели, их охотно берут и здесь и в Египте, и у Израиля, и в Газе и не все сделки настолько крупны, чтобы пользоваться золотом, в обычной торговле лучше иметь серебро.
Чуть подумав, Шварценблюм извлек из кошелька 20 тирских серебряных монет и протянул Маттану. Маттан принял монеты и, наконец, пристально взглянул на меня внимательным пронизывающим взглядом. Он явно ожидал увидеть кого-то более привычного и что-то в моем облике его смутило. Он кивнул, но продолжал изучать меня.
– Ты откуда? – спросил он наконец, переходя на грубоватый ивритский диалект.
Сказать ему правду, что я родился далеко на Востоке, за Ассирией, Эламом и Урарту в месте, которое через две с половиной тысячи лет будет называться Узбекистан, я явно не мог. Это было бы слишком экстраординарно, и он стал бы закидывать меня вопросами, на которые я не знал ответов. Мельком взглянув на Шварценблюма, я начал рассказ.
– Меня довольно сильно кидало по миру. Мои предки из Галилеи и там же я родился, но после того, как нашу землю захватил Саргон, часть семьи увели в Ассирию, я слышал, что они живут где-то очень далеко на Востоке, у дальних границ царства Ашур, дальше, чем земля Урарту. Часть семьи вместе со мной перебралась на Юг в Иерихон, что возле Шалема. Но беды этом не окончились. В прошлом году туда пришел Навуходоносор с большим войском и Шалем был осажден, взят и разрушен до основания, а Храм Соломона сожжен. Воины бежали по улицам и убивали всех подряд, я не знаю, что произошло с отцом, матерью, братьями и сестрами я же, волей судьбы, снова оказался на Севере и поселился в Мегиддо.
«Я слышал об этом, – Сказал Маттан со вздохом, – беды преследуют твой народ как стая злых волков. Впрочем, досталось всем, но мой родной Тир, хвала Баалу выстоял в осаде. Навуходоносор обломал об него свои зубы и навряд ли в ближайшее время попробует еще раз. Значит, ты один из тех, кто поклоняется Яхве. Как твое имя?»
– Яков, ответил я.
– Итак Яков, Золотом ты можешь заплатить за свое путешествие мне, но море и боги не принимают золото в оплату за ветер. Все на этом корабле работают, и ты не исключение. В ночной вахте участвуют все, часть ночей ты будешь сидеть вместе с кем-нибудь из команды, кого я назначу в ночь, и составлять кампанию, чтобы он не уснул. Если будет сильный ветер, ты будешь помогать подтягивать паруса. Если ветер стихнет – готовься к веслу. Все ясно?
– Да, ответил я, все ясно, капитан, нет проблем, я справлюсь.
– Далее Яков, насколько я знаю сынов Израиля, ты должен молиться Яхве утром вечером и перед каждой едой, но если будешь так делать, то выбери для этого какое-нибудь укромное место. Мы не беспокоим Баала, Эля и Астарту по пустякам, во-первых, чтобы их не утомлять, а во-вторых, мы не хотим, чтобы они отслеживали и контролировали каждый наш шаг, поэтому ваше чрезмерное упорство и надоедливость в почитании своего бога нам претит. Я думаю, что ваша жизнь не была бы столь насыщена несчастьями, если бы вы просто дали своему богу отдохнуть от вас и подумать о чем-то кроме вашей назойливой любви, в том числе о вашем благе. Подумай, что было бы, если бы твой сын, по десять раз в день ложился бы у тебя на пути и просил благословения, ведь тогда ты бы шагу не смог ступить. Эта прилипчивость, вместе с тем, то, что вы в порыве сыновьей любви, порой, не слишком почитаете наших богов, может настроить против тебя членов команды.
– Перед отплытием мы принесем жертву Баалу, потому что от его благосклонности зависит, насколько спокойным и удачным будет наше путешествие. Мы всегда возносим молитвы Баалу, повелителю грома и дождя, когда отплываем. Он даёт нам ветер для парусов и защищает от шторма. Море ужасно и беспощадно в момент гнева. Если забыть про жертву, некому будет там за нас заступиться и волны могут поглотить корабль в одно мгновение.
– Несомненно капитан, я понимаю твои сомнения, – сказал я, – ты совершенно прав, и я тут на твоей стороне, пусть на небе властвуют боги, на корабле владыка ты, только ты сможешь вернуть нас на желанный берег, если море и боги встанут против нас. Все твои команды будут исполнены, как веления неба. Мы всецело вручаем свою судьбу в твои руки. Я ни разу не обращусь к Яхве во все время пути, пока не сойду на берег. Если пожелаешь я буду благословлять утро и каждую еду твоим именем.
– Нет, не стоит, добродушно ответил Матан с улыбкой и в глубине его черных глаз неожиданно промелькнул агатово-коричневый отсвет, можешь продолжать докучать своему богу, когда сойдем в Милете на берег.
– Ну что же, улыбаясь сказал мне Шварценблюм, когда Матан удалился, ты делаешь успехи и прекрасно выпутался из ситуации, особенно если учесть, что ты не знаешь и трех слов из «Биркат аохэль» и не отличишь «Шма Исраеэль» от «Шахарит».
– Но тебе предстоит еще одна возможность продемонстрировать свою находчивость. Помнишь, какой интересный сегодня день? день битвы Алиатта, царя Лидии и Астиага, царя Мидии, дедушки персидского царя Кира.
– Да, помню в этот день Фалес предсказал солнечное затмение, что повергло в изумление его соотечественников, потому что солнечное затмение люди древности интерпретировали исключительно, как гнев богов. Сражение Алиатта и Астиага произошло где-то на территории современной Турции. Лидийцы под руководством Алиатта II и мидийцы под командованием Астиага воевали несколько лет, но, когда они сошлись в очередном сражении около реки Галлис произошло солнечное затмение, которое повергло в ужас оба войска, воины восприняли его как знамение богов, указывающее на необходимость остановить войну. В итоге Лидия и Мидия заключили мир, который был скреплен браком между членами королевских домов.
– Не ожидал от тебя таких познаний, ты неплохо подготовился к встрече с Фалесом.
– Послушай, а когда это затмение начнется.
– Часа через три.
– Получается, что нам осталось жить три часа? Даже если мы принесем богу Яхве целого быка это не поможет, насколько я понимаю природу явления отменить затмение невозможно, не разрушив при этом Вселенную, а на такое Яхве из-за нас не пойдет. Когда начнется затмение все будут в шоке, и капитан и все без исключения члены команды непременно решат, что это гнев Баала, А что может вызвать его гнев, как не намерение взять на борт странных чужеземцев, и не улыбайся, хоть ты и маг, тебя через три часа тоже поволокут на алтарь, чтобы задобрить богов и смыть с себя вину. На обоих принесут в жертву Баалу!
– Получается так.
– Подожди, дай подумать, тут ясно одно, если не делать ничего, то свершится именно то, что я сейчас описал, надо как-то упредить ситуацию.
– Бежим, если мы сейчас же отправимся на Запад, то за три часа мы успеем уйти достаточно далеко, они нас уже не догонят. Мы пройдем 10-15 километров и будем где-то в районе Ягура, смотря по состоянию дорог, не имею понятия, насколько они были хороши две с половиной тысячи лет назад.
– Хотя, возможно все это как-то преподать в выгодном свете, это рискованно, но надо подумать. Ладно, давай пока подготовим почву для благоприятного исхода, хотя всех последствий я просчитать не могу. Идем искать Матана.
Матан находился в трюме своего корабля, пытаясь компактно пристроить три новых тюка с товаром.
«Матан», —сказал я, «извини, что вновь тебя потревожил, но есть одна вещь, которая не дает мне покоя и я бы хотел с тобой поделиться. Этой ночью мне снился очень странный сон. Во сне мне явился Яхве и сказал, что не пройдет и дня, как я от него отрекусь и за это он накажет меня, скрыв Солнце с небес, но так как я стремлюсь к мудрости он меня простит и в знак прощения вернет Солнце на небосвод и будет способствовать мне в моем пути. Так что, если вдруг что-нибудь случится с Солнцем не принимай это чересчур трагично, оно вернется на небосвод, и нам обещано покровительство.»
– Матан нахмурился, – ты слишком впечатлителен и многословен, твои сны являются плодом переживаний перед далеким морским путешествием, так что впредь не беспокой меня по пустякам. у меня есть важные дела, дай мне ими заниматься, если ты мне понадобишься я сам тебя найду.
– Прости капитан. По-видимому, этот сон лишь отражение моих страхов, до конца дня я смогу в этом убедиться. «Я лишь хотел предупредить.», —сказал я и не дав ему опомнится вышел.
– Он, конечно, будет думать, что я сумасшедший, пока не начнет гаснуть Солнце. Посмотрим тогда, как они тогда запрыгают. Пошли, погуляем по городу.
– Неплохо, сказал Шварценблюм, но знай, когда ты станешь пророком у тебя не будет отбоя от просьб, так что не повышай ставки, потом будет трудно спускаться обратно на землю.
– Знаешь, я хотел бы прикупить немного знаменитой пурпурной ткани, которой славится Финикия. Продадим его в Милете, чтобы у меня был такой же кошелек как у тебя и в нем звенело серебро и золото. Одолжишь мне немного на стартап?
Базар
Пыльная, поросшая свежей весенней травой дорога вела прямо к рынку Шикмоны. Рынок оживал под лучами поднимающегося над горизонтом солнца. Лавки из грубо сколоченных досок были усыпаны товарами: горками сушеной рыбы, сверкающими бронзовыми украшениями и амфорами, пахнувшими вином и маслом. Продавцы кричали, зазывая покупателей и на их голоса накладывался гомон толпы, а в воздухе витали ароматы сушеной рыбы, специй и свежевыпеченного хлеба. Рядом кто-то спорил с торговцем, пытаясь сбить цену на дюжину голубей в плетеной клетке. У одной из лавок, в лучах утреннего света переливались пурпуром знаменитые финикийские ткани. Мы подошли к прилавку, и я пощупал грубоватую ткань.
– Это лучший финикийский пурпур, господин. В Элладе Один такой отрез может сделать тебя богатым.
– Сколько за один?
– Всего двадцать тирских шекелей, господин. Я сошел с ума, если предлагаю такую цену.
– Шварценблюм, шепнул я, сколько в Греции может стоить такой отрез.
– В переводе на тирское серебро шекелей пятьдесят-шестьдесят.
–Можешь одолжить мне пожалуйста 60 тирских шекелей, я отдам тебе 80, когда продам товар в Милете.
– В тебе чувствуется деловая хватка, Яков – Улыбнулся Шварценблюм. – в твое время весь Мир уже поделен между корпорациями и в нем уже нет такого первозданного рынка как здесь, где смелый и решительный человек может преуспеть в одиночку. Возможно, тебе здесь понравится, и ты решишь остаться. Со временем разбогатеешь, купишь собственный корабль, заделаешься морским волком и будешь возить с Кипра медь, из Альбиона олово, в Африку железо и бронзу, а обратно слоновую кость. Но мне все-же следует тебя кое чему научить, это не супермаркет, здесь не принято брать товар без торговли.
– Двадцать шекелей? Это слишком много. Говорят, в Карфагене такие ткани стоят вдвое дешевле.
– В Карфагене, может, и дешевле, сказал продавец, хитро улыбнувшись, но пока ты доберешься туда, и твой кошелек, и твои силы будут на исходе. У меня – лучший пурпур Шикмоны. Но раз уж ты так настойчив, давай 18 шекелей.
– Ну что же, это просто наглядный пример, не жадничай, Яков, бери. В Греции за это заплатят втрое больше.
Мы двинулись дальше, углубляясь в оживленный рынок и оглядывая разноцветные шатры, под которыми торговцы продавали самые диковинные вещи. Стройная женщина с глиняным кувшином на плече медленно проходила мимо, а за ней торопился мальчик, неся корзину, полную фруктов. На соседнем прилавке горкой лежали бронзовые браслеты и серебряные кольца, сияя в лучах солнца. Рядом стоял кузнец с мощными руками, покрытыми копотью, что-то объясняющий покупателю.
Мы подошли к другому прилавку, где в корзинах лежали груды гранатов, винограда, сушёного инжира, фиников и миндаля. Продавец в широкополой шляпе энергично предлагал свой товар.
– Гранаты! Самые сочные! Попробуй, господин! Или, может, сушёный инжир?
Шварценблюм протянул руку и взял виноградину. Он съел её с явным удовольствием и тихо заметил: – Спелый! Этот виноград пахнет солнцем.
Воздух был полон запахов: пряные ароматы сушеной рыбы и соли смешивались с дымом от жареного мяса и легким благоуханием трав, которые продавала старуха на углу. В плетёной корзине лежали охапки лаванды и мяты. Их аромат наполнял воздух, перемешиваясь с запахом гранатов.
Шварценблюм с удовольствием втянул в себя воздух. «Лаванда для ритуалов», —произнес он с улыбкой, или для того, чтобы радовать глаз. Боги любят красоту. Посмотри на вон тот прилавок, похоже там есть кое-что, что нам нужно, ты же не забыл о жертве для Баала.
У стойки стоял пожилой торговец с добрым лицом. Рядом в плетеных клетках сидели голуби, а на полках были разложены дюжины кувшинов с вином.
– Мне нужно принести жертву Баалу перед дальним морским путешествием, – сказал я, обращаясь к торговцу на иврите. Что посоветуете?
– Баал любит дары, которые пахнут потом и трудом. Голубь – хороший выбор для обычного жертвоприношения. Если хочешь задобрить его больше – возьми кувшин вина.
«Что скажешь», —спросил Яков, обращаясь к Шварценблюму, что они обычно приносят в жертву?
– Быков, козлов, овец… Но вряд ли тебе стоит тратиться на такое. – Возьми голубя, Яков – этого будет достаточно, чтобы не привлечь лишнего внимания. Баал оценит символику, а твой кошелек – экономию.
– Хорошо. Возьму голубя, сколько с меня, – спросил я, обращаясь к торговцу
– Две серебряные монеты за голубя, господин. Хороший выбор. Баал услышит твою просьбу, придержит бурю и отведет пиратов.
– Два тирских шекеля за голубя, тебе не кажется, что это безумно дорого? мы сейчас за 18 шекелей купили рулон пурпурной ткани.
– Это недоразумение господин, я имел в виду две монетки греческого серебра, два статера. Ты просто меня неправильно понял, за тирский шекель я продал бы целую дюжину.
– Я протянул две маленькие серебряные монетки, поданные мне Шварценблюмом, а торговец в свою очередь вытащил голубя из клетки, и ловко обрезал ему перья на крыльях, перевязал ножки и отдал мне.
– Мне претит жестокость и убийство, но, к сожалению, этот голубь должен умереть, чтобы даровать мне жизнь, – сказал я, обращаясь к Шварценблюму. А что будет с голубем, его не убьют с особой жестокостью?
– Нет, господин, – ответил за Шварценблюма торговец. Ты, наверное, из далеких мест и не знаешь местных обычаев. Голубя принесут на алтарь, обнажат нож, и одним быстрым движением обезглавят. Кровь должна пролиться на камень, пролитие крови завершает договор и, если Баал принял жертву, договор уже не имеет обратного хода и должен быть исполнен, боги не умеют лгать.
– А что будет с его мясом?
– Иногда жрецы забирают мясо, чтобы разделить с участниками ритуала. Но если жертва мала, как голубь, её сжигают целиком. Так наше подношение Баалу поднимается вместе с дымом к небу.
Видишь, Яков, – сказал Шварценблюм. Мясо нужно тебе, но не богам, они питаются верой, страхом и надеждой смертных, приносящих жертву.
Все это несправедливо, сказал я когда мы отошли от прилавка, – но проблема в том, что пожирание лежит в основе нашего Мира. Это было всегда, хищник и жертва, было до нас и будет после нас. Смерть одного становится жизнью другого, и жизнь другого возможна лишь потому, что кто-то уступил ему место, и ресурс. В мое время мы едим мясо, не задумываясь, что кто-то убил животное, просто у нас не принято говорить о подобных вещах, покупаем готовые колбаски и не мараем собственные руки кровью. Не думаю, что нам сильно нравится в это вникать, просто так работает небесная инженерия, а кто мы такие, чтобы противиться воле богов, мы просто добавляем в этот договор немного своих маленьких глупостей или баним слишком откровенные ролики.
Мы вышли из людной части рынка, и запах жареного мяса стал всё сильнее. На углу стояла простая лавка, над которой дымились глиняные жаровни, от них поднимался дым, смешанный с аппетитными запахами жареного мяса, свежего хлеба и специй. Над жаровнями, стоял мужчина средних лет с тёмной кожей и короткой бородой. Его лицо светилось от жара и работы, а руки ловко управлялись с ножом и деревянной ложкой.
– Ты это чувствуешь? – спросил Шварценблюм, втягивая носом ароматный воздух. – Это лучшее приглашение на обед. Идём.
Мы подошли к прилавку, где были разложены миски с мелко нарезанным мясом, пропитанным специями, куски хлеба, и амфоры с вином.
– Что угодно, господа? – спросил хозяин заведения, приветливо взглянув на нас, но тут же вернулся к своему делу, переворачивая мясо на горячем камне.
– У нас есть тушёная козлятина с травами, жареное мясо ягненка, жареная рыба, свежий хлеб.
Я посмотрел на жаровню: на камне, посыпанном крупной солью, шкворчали кусочки мяса, покрытые золотистой корочкой. Вокруг мяса лежали пучки каких-то трав – их аромат пробуждал аппетит.
– Что за приправы ты используешь? – спросил я.
– Тимьян, кориандр, лавровый лист для мяса, а для остроты – немного сушёного перца, – пояснил торговец, переворачивая мясо лопаткой. – А вот для рыбы – это другое дело. Там базилик и чеснок.
– Возьми немного всего, Яков, – предложил Шварценблюм, вытаскивая монеты из своей кожаной сумки. – Нам нужно подкрепиться.
– Сколько стоит? – спросил я.
– Хлеб – половина статера, порция козлятины – два статера, а за рыбу возьму полтора, – ответил торговец, добавляя свежий хлеб в корзину. – Если возьмёте ещё кувшин вина, отдам его за три.
Шварценблюм усмехнулся: – Всё это за шесть статеров? Не слишком ли много?
Торговец, не отрываясь от жаровни, поднял глаза: – «свежее мясо мне привозят из Галилеи, угли для очага с горы Кармель, лавровый лист прибыл из Греции, а вино из Иудеи, все наивысшего качества. Должен же кто-то соединить это все в прекрасное блюдо и при этом заработать пару статеров».
Мы рассмеялись, и я кивнул: – Хорошо, давай. Пусть Баал благословит твой очаг.
Торговец с улыбкой быстро уложил куски мяса, свежий хлеб и рыбу в простые глиняные миски, а затем достал небольшой кувшин с красным вином и две глиняные кружки, поставив их перед нами.
– Кушайте на здоровье, господа. Уверен, что ваши ноги снова приведут вас ко мне, если снова будете в Шикмоне.
– Ешь, Яков, – сказал Шварценблюм, разламывая кусок хлеба. – Мы с тобой отправляемся в Милет, а для этого нужны силы. Этот Мир создан для того, чтобы мы научились наслаждаться такими простыми радостями жизни, как еда.
Я попробовал тушёное мясо – оно оказалось нежным и ароматным, с легкой кислинкой от специй. Вино было терпким, но прекрасно дополняло блюдо.
– Если Баал так любит жертвы, как говорит наш торговец, то, наверное, он бы оценил и это? – сказал я, наливая в кружку темно-красное вино.
– Вполне возможно, – отозвался Шварценблюм. – Но тогда мы останемся голодными. Богам своё, а смертным – своё.
Мы приступили к еде, наслаждаясь вкусом хорошо приготовленного мяса, жадно откусывая большие куски от не менее хорошо выпеченного хлеба. Временами мы поливали еду соусом, пахнущим кориандром и лавровым листом и запивали все это кисловатым вином. Лето было еще в самом начале и воздух с моря был свеж и приятен и колыхал высокую зеленую траву.
Слева от нас расположилась семья: мужчина с загорелым лицом, его жена и двое детей. Они делились куском хлеба и плоской миской с тушёной рыбой. Мальчик лет восьми жадно уплетал рыбу, а его младшая сестра сидела, рядом, нахохлившись и отказывалась от еды.
Отец, поглаживая девочку по голове, тихо сказал: – Ешь, маленькая. Баал услышит нашу молитву, и ты снова будешь бегать по полям. Помнишь, как мы собирали гранаты прошлой осенью?
Отец поднял кусочек рыбы и поднёс его к губам девочки: – Вот, только маленький кусочек, чтобы Баал знал, что ты готова выздоравливать.
Девочка посмотрела на отца с тревогой и, наконец, осторожно взяла рыбу. Отец улыбнулся, словно впервые за долгое время увидел проблеск надежды. Мальчик кивнул и попытался передать сестре кусочек хлеба, но она лишь крепче прижалась к отцу.
– Папа, а Баал услышит нашу просьбу? – спросил мальчик, указывая на голубя в клетке рядом.
– Конечно, услышит, – ответил мужчина, устало улыбаясь. – Мы принесём жертву, и твоя сестричка снова будет здорова, будет с тобой играть и бегать наперегонки.
Отец, пытаясь скрыть усталость, снова погладил дочь по голове: – Баал всегда слышит детей. Тебе нужно только немного терпения.
Девочка посмотрела на голубя в клетке, её глаза наполнились надеждой.
Скажи, спросил я Шварценблюма, – ты же не простой человек и имеешь доступ к силам. Почему все сделано так, ну как бы сказать, негармонично. Что говорят там, наверху, в тонком мире, неужели Творец был настолько плохим инженером. Как-то не очень приятно быть в роли подопытных кроликов.
– В мире нет ничего совершенного, Яков, – сказал Шварценблюм, разламывая кусок хлеба. – Даже боги и силы обычно не могут договориться между собой. Представь, что они строили этот мир, как люди строят дома: кто-то спешил закончить класть полы, понадеялся на того, кто будет шпаклевать стену и оставил кусочек недоделанным, кто-то решил, что уголок окна можно оставить кривым, а кто-то просто устал. Вот и имеем: на одном конце Мира гранаты и инжир, на другом – голод и бедствия.
– По сути твои слова надо понимать так, что не было никакого единого Творца. Но почему в это время, в котором мы сейчас находимся теории единства растут как грибы после дождя. Начали иудеи со своим единым Богом, продолжил Фалес со стихией воды, которая лежит, точнее течет в основе мира. На подходе Пифагор со своей теорией чисел и это только цветочки, ягодки еще впереди. Я понимаю, что каждый шаг делается на новом месте и нельзя дважды войти в ту же реку, но если кто-то все же пытается, то он, будучи индивидом, неделим по определению.
– Семантика, ухмыльнулся Шварценблюм. Тот, кто впервые применил слово «индивид» в смысле неделимости, скорее всего сам прекрасно понимал, насколько оно спорно, человек постоянно находится в состоянии борьбы страстей, желаний и нравоучений. Все в Мире меняется и течет и, приступая к следующему шагу, ты уже не тот, кто делал предыдущий и чем дальше ты идешь, тем сильнее изменяешься.
– Фалес считает, что стихия воды порождает все что есть во всем его разнообразии. – возразил я.
– В этом мы с ним расходимся, – ответил Шварценблюм. – Я довольно известный авторитет в мире магии, Доктор черной и белой магий, почетный член нескольких уважаемых университетов. Свою известность я получил благодаря нескольким работам в области стихий, которые приняты в качестве базовых книг для изучающих магию. Само наше путешествие стало возможным благодаря моим познаниям в области стихии хаоса.
– Фалес думает, что одна субстанция, сама по себе, как бы она ни была универсальна, способна объяснить всё. Но даже своих учеников и последователей он не смог в этом убедить. Ты же знаешь, что ученик Фалеса, Анаксимен, возьмет за основы мира воздух, Анаксагор – беспредельное, а ххх- огонь,
Вспомни свою медитацию на берегу моря, каждая волна в чем-то отличается от всех остальных, как вода может объяснить эти различия? Никак! Я же вижу мир как мозаичное полотно, созданное из множества красок, где каждая краска борется за своё место. Если бы Творец был бы совершенно единым и абсолютно мудрым, как утверждают твои соотечественники, то Мир был бы совершенен, как идеальный кристалл горного Хрусталя, но тогда в нем отсутствовало бы разнообразие и любое действие в таком мире было бы его разрушением. Но, к счастью, это не так.
– Это та же проблема, что волнует в твое время физиков-космологов, изучающих Вселенную. Им непонятно, как получилось, что Мир несет в себе столько разнообразия, если исходить из их теории о том, что Вселенная произошла из точки, не имеющей различий по определению. В этой теории нет объяснения, как разнообразие вошло в этот мир, в котором мы сидим сейчас за столом и наслаждаемся тушеной козлятиной.
– Давай добавим к воде Хаос, – парировал я. —, тогда Фалес мог бы сказать, что вся эта сложность – лишь рябь хаоса на поверхности воды, что творит мир и держит его в гармонии.
Ты прав, Яков, – согласился Шварценблюм, – хаос это одна из творящих сил мироздания, но даже хаос не может объяснить всего. Мир – это не застывший монолит, а огромное полотно, на котором каждый оставляет свой отпечаток. Мы не просто смотрим на него, мы – мы часть этого рисунка, хотим мы того или нет, часть рисунка, обладающая собственной свободной волей.
– Далеко не факт, что силам тонкого мира так уж безразлично то, что люди о них думают. В последнее время, благодаря технологиям вы сами превращаетесь в реальную силу. Так что можете принять участие в работе, беритесь за мастерок и шпаклюйте те места, которые вам видятся недоработанными. Не нужно смотреть на мир, как на нечто неизменное, ведь, по сути, он таковым не является. Твои соотечественники тоже пытаются, по-своему, изменить Мир, наматывая каждый день на голову и левую руку тфилин. Пока, к сожалению, им удалось притянуть к себе лишь массу бед и несчастий, результат несколько разочаровывает, но отрицательный результат тоже результат, главное получить опыт. Шварценблюм широко и добродушно улыбнулся.
На рыночной площади что-то происходило, у каменного постамента стала собираться толпа. Два коренастых стражника с копьями и мечами у пояса привели какого-то человека со связанными руками, а двое других принесли и поставили на землю стол и три стула, на которых тут-же воссели старейшины в белых туниках.
«Ты обвиняешься в краже мешка зерна из лавки Ахирама, – сказал один из старейшин, сидевший на правом стуле – Что скажешь в свое оправдание?»
– Я голодал, господин! – произнес человек со связанными руками, – У меня трое детей, и им нечего есть!
– Он вор! Если не наказать его, завтра все будут воровать! – выкрикнул человек, стоящий по другую сторону от старейшин, по-видимому, тот самый торговец, у которого и был украден мешок зерна.
– Тише. Мы вынесем решение. – выкрикнул другой старейшина с суровым обветренным лицом, сидевший слева.
Толпа замерла, ожидая вердикта. После короткого совещания, старейшина, сидевший в центре, обвёл толпу тяжёлым взглядом. медленно поднявшись, произнес: – Пусть он вернет украденное зерно. А чтобы понести наказание, он будет работать на лавку Ахирама в течение трех дней. Его морщины, будто вырезанные солнцем, ветром и временем в каменной скале, говорили больше любых слов: он знал, что любой вердикт принесёт разногласия и голос его зазвучал как сталь.
Толпа начала гудеть. Одни кивали, соглашаясь с решением, другие возмущённо шептались:
– Три дня? Он заслуживает большего! Если бы меня так судили, я бы каждый день крал. Работать всего три дня? Да это подарок!
Женщина в простом платье подняла руки к небу: – Пусть Баал смилостивится! Это несправедливо! У него трое детей!
– А если я украду у тебя, – перебил её мужчина в плаще, – ты скажешь то же самое?
– Ахирам очень богат, а это всего лишь мешок зерна.
Шварценблюм улыбнулся: – Видишь, Яков, как трудно угодить всем. Даже когда суд справедлив, найдутся те, кто останется недоволен. Нелегко быть судьей, а хорошим судьей во сто раз труднее. В твоё время судьи носят чёрные мантии и проводят годы, чтобы решить один вопрос. Законы понимают только те, кто сам их писал. Здесь же всё быстро, ясно и по делу. В этом городе судьи решают, что выгодно для всех. Нет долгих разбирательств, нет сложных законов, которые надо изучать пятнадцать-двадцать лет. Главное – сохранить порядок и торговлю.
Шварценблюм встал, стряхнул крошки с одежды и сказал: – Пойдем, Яков, задав вопрос о едином мы приобщились к величайшей мудрости, той самой из-за которой о Фалесе будут помнить через две с половиной тысячи лет, а о судьях, что только что вершили здесь правосудие – нет. Давай пока удовольствуемся этим и пойдем к кораблю. Небо уже готовится к неотвратимому. Скоро начнется затмение, мир погрузится в тени, и каждый решит для себя, что это: гнев богов или их благословение. Принесем же в жертву Баалу нашего голубя и будем надеяться на его милость.
Жертва
Подойдя к причалу, мы обнаружили, что с кораблем явно что-то происходит, Пара маленьких парусов на мачтах уже были подняты, их полотна слегка шевелились под слабым утренним бризом. На палубе суетились несколько матросов, проверяя крепления. Один из них, стоя на перекладине мачты, осторожно пробирался вдоль реи, держа в руке моток верёвки.
– Смотри, как он завязывает узлы, – тихо сказал Шварценблюм, указывая на моряка. – Ты, рожденный в стране равнин и степей, конечно, видел в своей жизни сильный ветер, бывает, что он давит на грудь и не дает вдохнуть, но, поверь, ты не способен себе представить, что происходит, когда, в море, налетает бешенный шторм и, неожиданно для себя, сталкивается с сопротивлением паруса. Эти верёвки обязаны выдержать подобный удар ветра, но один неправильно завязанный узел – и в бурю, парус, вместо того чтобы вести корабль вперед начнет метаться из стороны в сторону, как разъяренный зверь. Такой взбесившийся парус делает корабль неуправляемым, а когда кто-то осмелится к нему приблизиться, чтобы закрепить, он может убить одним ударом или, дернувшись, разрезать веревкой до кости. Я говорю это тебе, чтобы ты понял, какова цена небрежности в море и что такое команда корабля.
Ещё один матрос стоял у подножия мачты, держа в руках нечто, похожее на кусок холста. Он внимательно осматривал его, проверяя на свет, нет ли дыр или слабых мест. Затем, крикнув что-то на певучем местном диалекте, он поднял руку. Кто-то сверху ответил ему, и вскоре парус был опущен вниз. Они начали проверку швов, проводя пальцами по каждой строчке, словно читая тайный текст, вплетённый в ткань.
Матан, стоя на палубе, наблюдал за всем этим с напряженным выражением лица. Он что-то выкрикнул, указывая на другой парус. Один из моряков бросился к нему, подтягивая толстую верёвку. Парус резко натянулся, раздувая мощную грудь под лёгким ветром. Ещё несколько матросов засуетились, помогая укрепить его на месте.
– Они готовят корабль к переменчивому морю, – продолжил Шварценблюм. —Каждый парус должен быть идеально натянут, чтобы ловить ветер. Видишь того парня на мачте? Он проверяет, чтобы шкоты – это такие верёвки, которыми управляют парусами – не были изношены.
Между тем, двое матросов подняли самый большой парус, крепя его к верхней рее. Грубое и плотное полотно медленно разворачивалось, как гигантское крыло, пока ветер не поймал его и не надул лёгкой волной. Парус зашумел в порывах легкого бриза, и стал бить, как большой барабан, пока матросы не подтянули его и не зафиксировали.
Справившись с подготовкой парусов, матросы начали грузить товар. На причале уже стояли груды товаров, ожидая своего часа. Среди них выделялись бочки, очевидно наполненные вином из Иудеи или Галилеи: их деревянные стенки были покрыты свежей смолой, которая источала терпкий запах. Рядом лежали плотные тюки, обёрнутые в ткань, с привязанными к ним палочками папируса. У края причала аккуратно сложили мешки с зерном, привезённым из плодородных долин Египта. На корзинах с финиками, привезёнными из Иудеи, сияло солнце, подчёркивая их медовый блеск.
Матросы принялись переносить грузы с берега на корабль. Двое из них принялись устанавливать толстую верёвку на деревянной лебёдке, а двое других, спустившись, начали обвязывать вторым концом веревки бочку, стоявшую недалеко от нас.
Шварценблюм, наблюдая за работой матросов, мягко коснулся моего плеча и кивнул в сторону лебёдки.
– Видишь, Яков, – начал он с привычной улыбкой наставника, – это простейший, но крайне эффективный механизм, известный человеку с древних времён. Лебёдка использует принцип рычага и трения. Те двое наверху вращают барабан, наматывая на него верёвку. Чем больше радиус барабана и длиннее рычаг, тем легче поднимать тяжести. Это позволяет одной паре рук поднимать вес, который, без лебёдки, не смогли бы поднять и пятеро.
Шварценблюм указал на крепление лебёдки к палубе.
– А ещё обрати внимание на основу. Она должна быть закреплена надёжно, чтобы лебёдка не сорвалась под тяжестью. Малейшая ошибка в установке – и весь механизм может обрушиться. Всё это – точная работа, хотя и выглядит грубой.
Один из матросов, обвязывавших бочку, услышав рассуждения Шварценблюма едко ухмыльнулся, – смотри, сказал, обращаясь к своему старшему товарищу, – этот грек с другом иудеем, сейчас начнут учить нас как обвязывать бочку. – Кто эти двое? Зачем они с нами плывут?
– Оставь их в покое, Ашер. Они заплатили Матану за место на корабле, если он их взял, значит так надо и они этого заслуживают.Старший матрос, коренастый мужчина с серьёзным взглядом, покачал головой:
Ашер хмыкнул и ничего не ответил, вернувшись к обвязке бочки. Через некоторое время он встал и махнул двум матросам сверху, что стояли у лебедки и стали дружно тянуть веревку. Бугры мышц на их мускулистых телах заходили под потной кожей в такт ритму. Веревка было скользнула по бокам бочки, но затем, сжавшись, плотно обхватила ее мертвой хваткой. Бочка с вином медленно поднялась и зависла над палубой, слегка покачиваясь, пока её осторожно не опустили на деревянные балки.
– Осторожнее, не разбейте! – крикнул Матан с палубы, нахмурив брови. Его голос звучал как раскат грома, подавляя шум суеты. – Если хоть одна бочка треснет, я вычту из вашего жалования!
– Не волнуйся, друг. Я готов взять весла, если ветер стихнет, а мой спутник умеет читать звезды. Мы принесем пользу команде. Ашер заморгал и неожиданно расплылся в извиняющейся улыбке.Шварценблюм подошел ближе к Ашеру и сказал, глядя ему прямо в глаза:
– Колдовал? – спросил я.
Да, – ответил Шварценблюм, самую малость, напомнил ему, что в мире существует любовь к ближнему. Он явно забыл значение своего имени и слишком увлекся своим раздражением.
Работа спорилась, каждый матрос знал своё место: один направлял верёвки, другой аккуратно размещал груз в трюме, третий проверял, чтобы тяжелые мешки с зерном не давили на более хрупкие тюки с папирусом.
– Этот корабль загружают, как шахматную доску, – заметил Шварценблюм, указав на мешки с зерном. – Сначала кладут то, что понадобится не сразу, а сверху то, что будет нужно в пути. Видишь финики? Они на самом верху, чтобы их можно было продать или съесть на первой остановке.
Двое грузчиков, задыхаясь от напряжения, втащили на корабль длинный деревянный ящик. На его боках виднелись отпечатки пальм и нечёткий штамп, свидетельствующий о финикийском происхождении. Шварценблюм обернулся и заметил: – Этот ящик явно не простой. Возможно, там инструменты или редкие товары. В Милете они будут стоить целое состояние.
Причал кипел жизнью: торговцы пытались всучить ещё один товар капитану, дети бегали вдогонку вокруг бочек, а вдалеке женщины прощались со своими мужьями, которые готовились к отплытию. Крики чаек перекликались с гулом голосов и скрипом телег.
Маттан спустился на причал и обратив на нас внимание кратко бросил: – Вы прибыли вовремя, больше никуда не уходите, возможно корабль уйдет в море уже сегодня.
На причале собралась команда и несколько местных жителей, привлечённых предстоящим ритуалом. Матан, стоя в центре небольшой площадки рядом с алтарём из грубо обработанного камня, обратился к присутствующим:
– Баал, владыка небес и бурь, услышь нас! Даруй нам ветер, чтобы наши паруса наполнились, и дай нам спокойное море, чтобы оно привело нас обратно к нашим домам.
Матросы подхватили слова капитана, и их голоса, как раскаты грома, слились в единый хор. Один из матросов, держа клетку с голубем, шагнул вперёд и передал птицу Матану. Тот осторожно достал голубя, прижимая его к груди, словно давая почувствовать теплоту своих намерений.
Между тем, затмение уже набирало силу, солнечный свет слабел посреди ясного дня и не замечать этого стало уже невозможно. На причале повисло напряжённое молчание. Матросы, которые ещё минуту назад загружали последние бочки, подняли головы к небу. Некоторые застыли на месте, будто бы парализованные увиденным.
– Что это? – раздался встревоженный голос одного из матросов. Солнечный свет постепенно становился всё более тусклым. Тень поползла по земле, погружая мир в тревожную полутьму. Несколько человек опустились на колени, шепча молитвы Баалу.
Матан, стоящий у алтаря с голубем в руках, резко обернулся и посмотрел на небо, затем на меня. Его обычно уверенное лицо теперь было искажено беспокойством. Он поднял руку, призывая к тишине.
– Это знамение, – пробормотал кто-то из матросов. – Баал гневается!
– Тише! – прорычал Матан, – Жертва ещё не завершена., но в его голосе отдалось внутреннее напряжение. Яков, повтори всем то, что ты мне рассказывал сегодня утром!
– Это твой момент, Яков. Помни, что ты говорил Матану о своём сне. Стань тем, кто объяснит это явление. Здесь и сейчас, иначе затмение может обернуться против нас.Шварценблюм шагнул ближе ко мне, его голос был спокойным, но тихим:
Я набрал воздуха в грудь и шагнул к алтарю. Все взгляды обратились на меня.
– Слушайте меня! – начал я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Это не гнев Баала. Это знак, что Яхве обещал дать мне прошлой ночью во сне. Небеса закрываются для того, чтобы испытать нашу решимость, но солнце вернётся. Яхве обещал присоединится Баалу и вместе с ним, незримо сопровождать корабль, все боги будут благоволить нашему пути. Не бойтесь, это знак их защиты, а не гнева.
Матан задержал дыхание, затем сжал губы и коротко кивнул, словно принимая мои слова. Затем он поднял глаза к небу и на мгновение замер, будто вслушиваясь в ответ, быстрым движением извлёк из пояса нож, поднял голубя выше и срезал ему горло одним движением. Короткий взмах – и птица замерла в его руках. Кровь упала на камень, растекаясь тёмным пятном по шероховатой поверхности и сильный порыв ветера, словно в подтверждение, прошелестел над причалом.
– Прими нашу жертву, Баал! – воскликнул Матан, воздевая руки. – мы доверяемся тебе и вручаем наши жизни в твои руки. Морской ветер усилился и захлопал в парусах, словно подтверждая, что молитва была услышана. Матан громко произнёс:
– Баал принял нашу жертву! Мы доверимся богам!
Солнце скрылось полностью, но через минуту с противоположной стороны снова показался его блестящий край. Лёгкий ветер принёс ощущение движения, как будто время вновь пошло вперёд. Люди продолжали шептаться, но многие опустили головы, принимая объяснение. Матросы начали медленно возвращаться к работе, всё ещё бросая тревожные взгляды на небо.
Я стоял, переваривая происходящее и наблюдая, как матросы возвращались к своим делам, а Матан, закончив ритуал, обратился к нам:
– Теперь всё готово. Завтра на рассвете мы выходим в море. Возвращайтесь на корабль, чтобы к утру быть на своём месте. Баал дарует нам попутный ветер, но нам нужно быть готовыми к тому, что он может испытать нашу стойкость. А тебе, Яков придется мне кое-что объяснить, когда я приду к вам в каюту сегодня вечером.
Шварценблюм мягко подтолкнул меня в сторону корабля: – Ты сыграл эту партию мастерски, Яков. Баал принял жертву, теперь он должен выполнить свою часть договора, нас ждет Милет.
– Этот ритуал прост, – продолжил Шварценблюм, – но в нём есть древняя мощь. Для них кровь – это жизнь, а её проливание – дар силам, в которым они верят. В твоём времени это кажется варварством, но, Яков, разве мы тоже не вносим плату за каждый наш шаг в этом мире? Мы приносим жертвы тем же самым богам своей собственной кровью, временем … и жизнью.
Вскоре солнце начало клониться к горизонту, заливая море золотым светом и окрашивая закат в мягкие оттенки оранжевого и розового. Ветер становился прохладнее, обдувая паруса и принося с собой свежесть, смешанную с еще не окрепшим, весенним запахом моря.
Ночь Вол
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/yakov-romanovich-rav/puteshestvie-iz-shikmony-v-milet-ili-vtoraya-iz-stihi-71769886/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Яков Равиц
Тип: электронная книга
Жанр: Историческая фантастика
Язык: на русском языке
Стоимость: 149.00 ₽
Издательство: Автор
Дата публикации: 26.03.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Вначале я планировал это как главу в книге "Третий Элемент", возможно это так и будет, но затея разобраться с Фалесом, первым из философов оказалась гораздо сложнее, чем просто глава. Это невозможно сделать не оказавшись физически в так называемом осевом времени и не отправившись в Милет. Отправляемся из Тель Шикмоны на финикийском корабле. Да, еще, в этой книге у меня есть соавтор, его зовут Chat, а Фамилия GPT.