Главная страница | Стимпанк | Дети, сотканные ветром

Дети, сотканные ветром
Артём Ерёмин
От неминуемой гибели мальчика по имени Лев спас подземный караван. Вёл его филин со встроенным в шею радио, которое вещало голосом давно погибшего волшебника.
Так мальчик покинул родной Петербург и отправился за Пелену, где жили потомки цивилизации, которая ради власти над Пространством и Временем разрушила свой мир.
Силу пара и магии Лев познает в Соборе Трёх Мастеров – месте, где обучаются отпрыски благородных родов, а управляет им могущественная ведьма. Мальчик вынужден скрывать своё прошлое, ведь пришельцы из-за Пелены не должны оживлять автоматонов, править ветром и зажигать свет в камне – янтаре с запечатанным внутри разумным древом.
Само рождение Льва в чужом мире – это чей-то ход в теневой войне. Однако, пока под его сердцем пылает камень, он будет сражаться.

Артём Ерёмин
Дети, сотканные ветром

Пролог.
Говорят, что нынешний человек не способен распознать чуда, даже если оно свалится прямо к его ногам.
Признаться, и некий мистер Борман был из тех, кто под давлением высоток, скребущих серое небо, отчаянно не замечал на что он вот-вот наступит…
– У-ф-ф! – пропыхтел мистер Борман, задрав ногу, будто вздумал в пример цапли уснуть посреди тротуара.
Тирада, грянувшая далее, по громогласности и жару могла быть обращена к несправедливому и тоталитарному порядку, процветающему на нашей планете. К удивлению прохожих, предметом проклятий дородного мужчины оказался раскисший под дождём шарик мороженого.
На светофоре зелёный человечек бодро затопал на месте. Мистер Борман же ушёл с пути пешеходов, так как сам любил напомнить в приличном, по его предвзятому мнению, обществе, что теперешний люд технология научила совершать при ходьбе тысячу операций, при этом отучив их смотреть под ноги.
Он потратил пять одноразовых салфеток на ботинок и ещё три, чтобы стереть с шеи пот, выступивший от проделанного труда. Далее мистер Борман рассержено вклинился в поток людей.
«Дети, – думал он, перебираясь на противоположную сторону улицы, – маленькие провокаторы! Мелкие манипуляторы, – кипел он от негодования. – Кто тот безвольный родитель, который на каприз пакостника купил в такою рань мороженое? Наверное, ведёт отпрыска к себе на работу, сберегая пару центов на нянях».
– Если кто из моих, – заподозрил вдруг мистер Борман. – Уволю!
Свернув в пустой проулок перед зданием офиса, он гнев сменил на милость.
– Что-то ты с утра завёлся, генерал. Подрежу только премиальные.
От собственного великодушия Борман взбодрился и расцвёл, отчего вновь не разобрал, на что вот-вот наступит.
– У-ф-ф!
Наш мистер едва не распластался у мусорных баков. Он рассвирепел было, однако сейчас у его ног лежал человек.
– Куда ни плюнь, везде грязь соберёшь на подошву, – оценил Борман обстановку.
Всё-таки приглядевшись, он понял – этот экземпляр необычный. Впрочем, с детства приученный не обращать внимания на подобный круг людей, Борман мог не заметить, как изменились с годами бездомные.
– Чего ты тут разлёгся, приятель?! – отнюдь не дружественным тоном спросил мистер. – Не даёшь порядочным людям добраться до работы.
При виде нелепых попыток бездомного высвободиться из нескольких слоёв одежды, на Бормана накатывало любимое желание промыть кому-либо полость черепа.
– А-а-а, лишь ты, полый, – в конце концов щетинистое и заспанное лицо отреагировало на нависшее над ним массивное тело.
– О, эмигрант, – утвердился в выводе мистер Борман. – Что ты себе позволяешь?! Здесь общественное место! Тут вам не как у вас там!
Его поучения мало задевали бездомного старика. Одной рукой он что-то пытался нащупать на разномастной «постели». Левую же стыдливо прятал под одеждой.
Мистер Борман, понимая, что большего участия ему не заслужить, замолк. В тишине безлюдного проулка он осмелился на то, чему так долго сопротивлялся. Мистер принюхался.
Верно, что бездомный – странноватый мужичок. Ни запаха перегара, ни иного постороннего смрада. В воздухе витал явный дух чернил, тот самый из детства. Наш будущий мистер тогда любил опустошать пасту из шариковых ручек на стулья девочек, которые дразнили его в школе.
Над головой прошмыгнула птичья тень, и Борман вспомнил, что запаздывает на работу. Он не рисковал оставлять без присмотра офис полный бездельников.
– Эх, приятель, задержал ты меня. Вот тебе пятёрка, – щедрость мистера Бормана сегодня была безгранична. – Купи газету и найди себе работу.
Бродяга отвлёкся от поисков и удивлённо взглянул на человека в дождевом плаще.
– Зачем мне твоя бумага, полый? – на ломанном произношении вещал бездомный. – И работа, что работа? Моё призвание – библиотекарь. Ныне же я в изгнании.
«Так и знал, библиотекари только прикидываются образованными людьми», – подумал мистер Борман.
Он небрежно махнул на прощание:
– Бывай. И знай, настоящее призвание отяжеляет карман.
В доказательство того, что у него-то с весом кармана всё в порядке, он подтянул ремень на штанах. Бездомный библиотекарь хотел было возразить, как вдруг замер, растеряв остатки сна. Костлявой трясущейся рукой указал на кого-то за спиной Бормана.
– Знаешь, приятель, куда засунь свой палец? – нахмурился мистер.
Библиотекарь, не желая слышать точный адрес, рванул с места, колыша подолом балахона. Борман оглянулся и никого не увидел у выхода с проулка и столба электропередачи.
– Ничего не поменялось. Все они чокнутые.
Пройдя пару шагов, мистер Борман заметил странный предмет, откатившийся от ночлежки библиотекаря. Использовав четыре одноразовых салфетки, мужчина поднял с асфальта круглый футляр.
За спиной то ли гаркнуло, то ли ухнуло, а сердцем Борман был отнюдь не молод. Подскочив на месте, он увидел на обвисших электропроводах большую птицу.
– Какой же ты породы, горлодёр?! – мужчина робко оглядел проулок и тихо добавил: – Свихнулся библиотекарь, ему и не заметить пропажи.
На вытянутой руке, словно та источала зловоние, мистер Борман донёс «находку», как он хотел представить всем футляр, до двери здания офиса.
– За что я плачу аренду, Гюнтер? – с типичным для себя приветствием он вошёл в холл и указал на лифт с табличкой «Простите, у нас ремонт».
Охранник натянуто улыбнулся и снова погрузился в сияние экрана телефона. Не переставая проклинать современную экологию, которая глубоко засела в лёгких, наш мистер добрался до пятого этажа, где располагался его кабинет. Влиться с головой в дела, какие повторяешь каждый день из года в год, не составляло труда, и лишь что-то посильнее землетрясения могло отвлечь мистера Бормана от своих обычных занятий. В утренней суматохе, обеде, незаконченных обязанностях и лёгком перекусе был забыт в углу кабинета старинный футляр.
– Не видать тебе моего места, Вескель. Слышал! Ни тебе и никому другому, – грозил закрывающейся двери мистер Борман.
Он в упоение победителя растянулся в кресле и смахнул салфеткой крапинки пота с раскрасневшегося лба. Здесь наш мистер с удивлением опознал за шкафом футляр. Вспомнив утро, он нажал кнопку вызова секретаря и проговорил слащавым голосом:
– Милочка, принесите-ка одноразовые перчатки.
Вскоре под светом настольной лампы мистер Борман в позе хирурга из любимого сериала готовился потрошить футляр, словно переросшую куколку бабочки.
Крышка легко подалась, и мистера Бормана обдул засевший внутри запах. Мужчина чихнул и протёр выступившие слёзы, накатившие заодно с волной жара. В груди трепетало сердце. Давно с ним такого не случалось, точно в руки ему попало ещё непознанное и властное. Как было в первую поездку за рулём отцовской машины, как в первый рабочий день во главе фирмы.
Опустошив тубус, мистер Борман завалил стол пергаментами с витиеватыми печатями и рисунками, газетными вырезками тех времён, когда о цветной типографии и не помышляли. Одни свитки выглядели ветхими – буквы на высохшей земле пустынь.
– Старый пройдоха! – воскликнул Борман, понимая всю значимость находки. – Какой музей ты разорил?
Мужчина зажмурился, глаза сдавило напряжение. Тем временем по кабинету летала звонкая тишина, что перекрывала шум из офиса. И только мистер Борман помечтал о скором благородном поступке и положенной награде, как на пожелтевшем свитке, попавшемся на глаза, прочёл он на родном ему языке:
– Сквозил дух мятежный в ущельях Пастилата.
Наш мистер нахмурился и, взяв то, что рассматривал ранее, упёрся в него взглядом.
– Ракон, упавший камнем за Завесой, последним был Не Спавшим Змеем.
Мистер Борман, хихикнув, сдавил глаза. Что с ними? Зрение никогда его не подводило, ни один разгильдяй в офисе не оставался незамеченным. Найдя в аптечке лечебные капли, мужчина залил ими глаза, и далее с полной серьёзностью и тучностью сдвинутых бровей, принялся перебирать все свитки, обрывки и просто измятые бумажки. Едва успевал он взглянуть на пергамент, как незнакомая письменность менялась, а предложения преображались, словно подстраиваясь под читателя. Некоторые же свитки жухли точно осенние листки и рассыпались прахом.
– Под твою защиту прибегаю, Пресвятая… – пролепетал Борман то, что казалось юнцом позабыто.
Галстук стянул шею ошейником. Откуда-то из проулка донёсся хохот бездомного библиотекаря.
– Нет же, просто птица.
За окном пронеслась крылатая тень.
– Что-то мне нездоровиться, – Борман обтёр лицо.
Он замер над кнопкой вызова секретаря, когда заметил в футляре торчавшую петлю. Потянув за «хвостик», мужчина вытащил старый кассетный диктофон. С сомнением, даже надеясь на то, что батарейки разряжены, Борман нажал на кнопку.
С тем ломаным акцентом в кабинете сбивчиво заговорил бездомный библиотекарь:
– »Теперь оставляю заметки для себя, и, возможно, для тебя мой слушатель. В своей первой вылазке повезло наткнуться на мальчишку с таким хитроумным устройством. С трудом сошлись в цене. Пришлось отдать перстень. Царский подарок за годы службы. Какой-то придворный подхалим за него предлагал мне дом в Озёрном граде«.
Борман не мог не похвалить мальчишку за столь выгодную сделку. Он отошёл к окну, в которое хлестал осенний дождь, спугнув тем самым мокрую птицу. Голос библиотекаря наполнился гневом:
– Бес бы побрал этот кусок железа! Безделушка напоминала о том, как меня пнули из моей же библиотеки. Труд всей жизни… Ну, хватит. Хоть насчёт шифра не нужно волноваться. Этот язык в нашем мире понимает только пара достойных мужей, которым доверяю. Надеюсь, запись попала к вам, судари.
Я узнал, что жизнь моя им неинтересна. Им память моя нужна, оттого оставляю зацепки везде, где удастся. В местах милых сердцу. Так будет сподручней, если они найдут меня. Склеить воедино историю, в которую вовлёк себя, и отныне тебя, мой слушатель.
Мне не сразу пришло в голову куда я угодил. Всё стало ясно после исчезновения Якова Млечного. Тут-то я и наступил на одну из нитей, которая подала тревожный сигнал в самое логово. Тогда от меня отвернулись старые соратники. Я кожей чувствовал, как сжимается кольцо вокруг меня.
Теперь же о важном. О том что удалось раскопать в моём изгнании:
Первое, оно и самое явное. Паутина обширна, её плели не один десяток лет. Пропажа нескольких прорицателей должна была всколыхнуть окружение царя. Но кто-то продолжал настраивать поддельный штиль. Предатели уже в царской свите. Хотя «уже» здесь неуместно, они всегда дремлют у трона.
Второе – это верные и целеустремлённые последователи «Паутины». Таких нужно вербовать с ранних лет. Их верность не что иное, как жизнь по заветам, которые прививаются в неокрепшее сознание. Это культ, подобный тем какие процветали в краях диких пепельных, который так некстати разогнал светлейший дед нашего владыки. Теперь вполне по разуму разгадать безупречное место для вербовки. И горе нам на головы, ведь не уберегли то место непорочным…
Третье… неожиданное. Кто-то мешает и мне и «Паутине». Проявило себя сообщество, чьи методы отчаянные и наглые. Малая группа, так как их давно бы раскрыли. Их цели туманны. Я хочу извести «Паутину», сжечь её! У них же другие намерения…
А теперь последнее и самое печальное. Мир Полых попал под влияния Паутины. Боюсь, это ее главная цель в теневой войне.
Голос библиотекаря пропал, уступив место поющему дуэту, которым воображение приписывало химическую завивку на голове и блестящие, как рыбьи хвосты, штаны.
– Полых? Так ты меня называл, старый обманщик, – мистер Борман порядком удивился тем, что до сих пор не разошёлся в проклятиях от такого грошового одурачивания.
Он уже собирался выключить запись, как музыка резко прервалась. У Бормана пробежался холодок по спине от перемены в голосе старика. Тяжёлое дыхание через хрип:
– Меня выследили… Или же это обыкновенное предательство. Так мне и надо. Хорошо, что вовремя обменял тот перстень. Его полагается носить на левой руке, хе. Зато теперь я знаю ту силу, что мешает мне и Паутине. Знаком с их вожаком. Мёртв, как бы не так! Если только частично. Мой ученик, ты многое отдал, дабы обладать такой мощью. Возжелал в одиночку сразиться со всем миром?
Найденное мной в маяке… Нет слишком опасно рассказывать. Я спрячу это.
Вновь весёлая пара запела о своей любви к себе и ко всему остальному. Почесав за ухом, Борман был готов отправить диктофон в мусорное ведро, а весь бумажный ворох на столе в излюбленный шредер. И всё же история, творящаяся за окном кабинета, а может за пределами нашей реальности, пробралась через хмурые брови мужчины к мальчишке, верующему когда-то, что под его кроватью живет остроухий народец.
Скоро библиотекарь вновь перебил диско слащавой парочки. Усталый голос измученного человека заполнил кабинет:
– И наконец, шестое. Совсем небольшое замечание в моём расследовании. Что-то произошло на стороне полых. Этим летом. Сразу две противоборствующие организации выделили силы на поиски. Вероятно, цель какой-то артефакт. Я попытаюсь собрать больше сведений.
Что до полых, то трудно предположить, будто они что-то почувствовали.
Наши пустотелые братья… Не они ли виновники грядущей беды? Может её причина?
Всё же я перестал сомневаться в том, что полые способны ныне уловить значимые изменения в их мире и около. В своём пространстве немилые нам родичи возвели культуру иллюзий. Наши знания о них нуждаются в пересмотре. Хоть что-то полезное библиотеки я вынесу из своего бегства. Иллюзии везде: в газетах, радио, в запертых картинках. А за идеи, привитые горсткой давно почивших хитрецов, полые готовы вгрызаться друг другу в глотку. В опасном мире я скрываюсь.
Однако сильнее, чем страх разоблачения, мучит меня пресность мира за Пеленой. По ночам снится, будто я рыба на холодном песке и тщетно глотаю воздух. Моя искра ноет, ей не по силам разжечь чары.
Мистер Борман закатил глаза и выключил диктофон.
– Чокнутый, – тихо подвёл он итог.
И всё же сердце не отпускало. Борман рассмотрел кабинет вроде знакомый ему до каждой мелочи, но сама обстановка, возведённая им за десяток лет, разом поменялась – отнюдь не враждебной. Зато в городе, по другую сторону окна чудилось иное.
В дверь осторожно постучалась миловидная секретарша. По кабинету пронёсся сквозняк, и Бормана передёрнуло. Девушка с дежурной улыбкой сообщила, что все сотрудники разошлись по домам.
– Милочка, и вы ступайте. Я сегодня задержусь, – произнёс Борман точно между дремой и пробуждением.
Кабинет возвратил свой заурядный дух, будто внезапно празднество завершилось, и гости разъехались по домам.
Мистер Борман встряхнул головой, желая отринуть те мысли, что пришли после слов библиотекаря. Пергаменты на столе вновь покрыла неизвестная письменность.
«Очередная провокация шарлатанов, – решил мистер Борман. – Не стоит оно того, чтобы выставлять себя дураком. Чудеса умерли, старина, тогда, когда закончилось детство. Приключения ушли на плоский экран телевизора».
Когда мистер Борман, по обычаю, последним выходил из офиса, он окинул взором место, где был и смелым, и сильным. К стеклу окна дождь прибил крупное перо птицы. Может той самой с переулка.
Очередной раз встряхнув головой, чтобы груз усталости придавил иные мысли, мужчина вышел за дверь.
– Что за электрическое безумие? – проронил Борман.
Освещение лестничной площадки трепетало. Торговый автомат шумно выплюнул банку газировки. Жуткое предчувствие пробежалось по телу мистера Бормана, и он поспешил к выходу. Радостной подмогой послужил лифт, который томился на этаже.
– Как чудно, – проворковал наш мистер с металлическим табло и нажал цифру один.
И вправду чудным назвали его спуск в утренних газетах. Ведь лифт был обесточен и нуждался в полной замене. Скупой некролог послужит эпилогом занятной, но короткой истории знакомства мистера Бормана с миром сокрытом в изломах Пространства и Времени.

Глава 1. Осколки жизни.
Тысячи событий предшествуют нашим делам и сражениям, и куда больше творят наши поступки. Оттого нелегко во всяком сказе избрать его начало. Ведь только тогда, когда время и место выбрано правильно, то былое и настоящее без труда соткутся в полотно, именуемое Судьбой.
Тем летним днём небывалая для Санкт-Петербурга жара обещала задержаться, и ночи её не растворить. Под вечер поток автомобилей возрос и закупорил старинные улицы. Конец рабочего дня гнал их домой. И людей, запертых в стекле и металле, лишь раззадоривала мысль о нём. Наглость возрастала, и один молодчик рванул из затора по тротуару. Вера в собственные рефлексы и превосходство престижной марки машины гнала его по тропам пешехода. В предчувствие очередной победы он увеличил громкость аудиосистемы и поздно заметил, как из-за угла здания выступил подросток.
Взвизгнули тормоза! В блестящий капот ударились ладони, выставленные в защиту. Молодчика бросило в жар. Посрамлённый небывалым нахальством, он хотел было выйти и наподдать мальчишке, что встал на пути. Однако дверца упёрлась в стоящий рядом автомобиль.
– Тебе свезло, сопляк! Катись, пока я не вылез! – кричал молодчик из окна машины под насмешки других водителей.
Черноволосый худой парень отстранённо оглядел проулок, будто только сейчас понял, что заблудился. К удивлению и глупым смешкам водителей мальчик в поисках пути обратился к наручному компасу. На запястье прибор советского образца крепил разноцветный плетёный ремешок. Дрожащие пальцы чуть задержались на ярких нитях.
– Свалил бы ты с дороги! – с меньшим напором проорал молодчик.
Что-то в облике мальчишки утихомирило гнев. Остальные водители также притихли.
Мальчик же без спешки подбил носок поношенных кроссовок и двинулся через лабиринт автомобильного затора. Компас вёл его домой. Или, вернее, к тому, что от него осталось.
Ещё долго улочки исторического центра терпели пробку из машин – вставшую поперёк горла кость. Отхаркиваясь понемногу, дороги освободились только тогда, когда солнце принялось плавить окна закатными лучами. В то время на границе промышленного района мальчик с компасом достиг цели. Старая коммуналка – чахлый муравейник из бурого кирпича ожидал следующий день. И хотя мир вокруг перестраивался и ускорялся, красный дом со своим бытом остался верным выходцем из ушедшей эпохи.
Мальчику оставалось преодолеть запустелую стройку, когда перед ним выскочил пожилой сторож.
– Шпана, – пробрюзжал он. – Ремня бы хорошего задать вам и вашим непутёвым родителям.
Мальчик обернулся, и задор старика сдуло. Сторож хотел было разгорячиться, но безразличный взгляд подростка спутал все мысли.
– Ну, это… – промямлил старик. – Ступай уже.
Мальчик и без позволения шёл прочь, ему хотелось скрыться с улицы, не видеть подвыпивших в жару гуляк, не вдыхать дух мусорных баков. Более ему опротивели стены самого красного дома, однако средство, в котором он нуждался, лежало внутри.
Во дворе было людно, что странно для позднего вечера. Из раскрытых окон не доносятся голоса зарубежных сериалов, не буянила молодёжь в телешоу. Постояльцы коммуналки почуяли настоящую интригу в живой судьбе, которая происходила под их носом. У сломанных качелей они не замечали мальчика, что, впрочем, делали по своему обыкновению.
– Представляете, какая мать эта Софья Лукина? – одна женщина с нетерпением оповещала соседей о сути истории. – Жила так, будто не было у неё ребёнка.
Двое сыновей хозяйки Харьковой о чём-то оживлённо перешёптывались поодаль.
«Теперь они примутся за двор всерьёз» – подумал мальчик.
Только Софья Лукина не спускала им недетские проступки, не давала обложить данью местную детвору, пока их родителям, что трепались о ней, не было дела до домочадцев.
Из душного двора мальчик проскочил в сырой подъезд. Штукатурка здесь давно отвалилась, зато стены не расписаны похабной живописью. По этажам глухо рикошетила брань, то явилась сама хозяйка Харькова, прослышав новость. И стоило мальчику приблизиться к средоточию разгрома, как негодование вылилось с удвоенной силой:
– Объявился! Где тебя шатало?! Где ключ от комнаты?!
В полумраке женщина преграждала коридор. Когда гнев она перевела на мальчика, остальные постояльцы скрылись в комнатах, пережидать грозовую тучу, у которой в волосах торчала пара забытых бигуди. Спешила поживиться чем-нибудь, сообразил мальчик.
– Ты оглох?! Ключ, живо! – бас Харьковой уронил крупицы извёстки с потолка. – Заявилась наша достопочтенная милиция и нехило удивилась, прослышав о тебе. Учти, я твою мать покрывать не стану! О якшанье с бандитами не смолчу. Ну же, показывай, чего вы от меня прятали за дверью!
Мальчик понимал, ему бы стоило оробеть для вида перед хозяйкой его убежища, которая, имея толику власти, не упускала случая втаптывать до плинтуса своих постояльцев. Однако же он выпрямился и как делала Софья Лукина, твёрдо посмотрел в глаза Харьковой.
С трудом раскрывая пересохшие губы, он произнёс:
– Вам здесь нечем разжиться. Мама умерла, и у меня больше не осталось ничего ценного.
Осознание правоты собственных слов едва не склонило мальчика на пол. Повезло, что хозяйка Харькова не заметила слабость, так способность верещать пересилила прочие чувства:
– Ах, заговорил! Голос прорезался, а так ходил за мамкиной юбкой, шорохов боялся! Не дождётся тебя приют, не будет у тебя новой семьи! Наговорю про вашу семейку! Уж я смогу! Приютила под боком змеиный выводок.
Мальчик протиснулся в комнату. Дверь поддалась без ключа, нужно было лишь приподнять заедающий замок. Мальчик оказался в собственном царстве и молил кого-то об одиночестве.
– Такие помешанные никому не нужны! Ни приличному обществу, ни государству, – голос хозяйки барабанил в дверь. – Не надо милиции, за тобой санитаров вызову!
Мольберт убран, кисти разбросаны и краски засохли на палитре. Мальчик упал на колени среди картин, сжал в зубах плетёный браслет, чтобы никто не услышал.
Яркие, полуживые холсты заставляли стены и без того крошечной комнаты. И всё же люди, живущие здесь, никогда бы не подумали избавиться от них. Картины были такой же опорой их вселенной, как солнце и воздух опорой мира за окном.
Напившись водой до дурноты, мальчик рухнул на разложенное кресло. Запах мамы, оставшийся на подушке, окутывал, даровал покой, в котором так нуждался её сын.
После ухода хозяйки Харьковой безмолвие завладело этажом. Стало чересчур тихо, и Лев укрылся от тишины подушкой.
Как признали многие, кто имел хоть какое-то отношение к семейству Лукиных – всё кончилось слишком скоро.
Болезнь прогрессировала, но Софья продолжала рисовать портреты на площади. Пришлось отказаться от реставрации картин в музеи, уменьшить и без того небольшой заработок семьи. И в один дождливый, продираемый колким ветром день Софья сломалась.
– Ваша болезнь сильно подъела иммунитет, – подвёл итог врач. – Возможно, что-то удастся исправить.
– Как мало надежды в вашем «возможно», – сказал дедушка Мавлет.
Последний верный друг семьи Лукиных – задорный неунывающий старик. Оттого страшнее было видеть, как поникли его плечи и как надломился голос.
– Увы, я не кудесник, – сухо сказал врач. – Без элементарных документов вас не пустят на порог больницы. Не говоря уже о дорогостоящем лечении.
– Мы что-нибудь придумаем, – ответил дедушка Мавлет.
Софья, пригладив волосы сыну, подтвердила:
– Да, Лёвушка. Обязательно придумаем.
И Лев верил. Однако ни в одной из больниц Петербурга не нашлось места для Софьи Лукиной. Неделю её сын метался по улицам родного города. Он видел цену на чеках, которые дедушка Мавлет приносил из аптек. Значит, полагал мальчик, нужны более дорогие лекарства.
Лев добывал деньги одним доступным ему способом. Он продавал свой мир, выстроенный в маленькой комнате. Пока слабость затуманивала сознание его мамы, мальчик выносил из дома любимые холсты, потрёпанные книги и старые виниловые пластинки, служившие когда-то его единственными друзьями. Музыка расходилась по рукам быстрее, чем чудные рисованные истории. Поздно мальчику открыли глаза на истинную стоимость пластинок. Не ведая, он предлагал людям самим определить цену кусочков его жизни, и они, как правило, обманывали.
Софья Лукина бранила сына за подобные вылазки. Дедушка Мавлет убеждал Льва в том, что куда сильнее маме помогут забота и любовь. Мальчик тогда впервые засомневался в словах взрослых.
Вчерашней ночью всё закончилось.
– Надеюсь, ты не будешь походить на отца.
Лев встрепенулся, он не заметил, как заснул за столом с граммофоном. Игла скребла пустые дорожки последней непроданной пластинки советских композиторов. Софья испуганно закрыла губы руками. Лев понял: мама говорила с ним, когда он дремал, не желая быть услышанной.
– Как стыдно, – прошептала Софья. – Запомнишь меня сломанной куклой.
– Ты поправишься, и я забуду, что видел. Будешь прежней.
– Строгой?
– Нет же. Будешь сильной и красивой.
Софья Лукина мучительно улыбнулась. Даже крошечная радость отдавалась болью. Болезнь высушила Софью, и в чертах не узнавалась прежняя гордость.
– Я загубила тебе детство.
– Зачем ты так говоришь? – плакал Лев.
– Без родных, без друзей.
Ей трудно было дышать, острый кашель кромсал слух мальчика.
– Прости, я ошиблась. Думала, что делала для твоего блага. Возомнила себя стойкой…
Лев прижался к маме. Пусть она успокоится, не изводится понапрасну.
– Всё пройдёт, – он шептал ей на ухо. Стены комнаты тонки, а соседи ждали развязки в семействе Лукиных. – Ты будешь снова рисовать, а я пойду в школу или найду работу. Ты же меня всему научила. Письмо и математика – это же просто. Дедушка Мавлет говорит, что я умнее его внуков. Он даст работу, и ты не будешь рисовать туристов на площади. У нас будут все документы. Нужные и ненужные. У нас будет дом. Отдельный от всех и комнаты большие. Для твоих картин.
Софья отстранила от себя сына. В глазах появилось спокойствие.
– Да, Лёвушка, отдала тебе все свои знания, – с последней улыбкой сказала она. – И всё же рано или поздно приходится идти в одиночку.
– Не говори так. Мне страшно. Ты не должна меня бросать.
Теперь Софья прикрыла ему губы пальцем:
– Ищи мужество во всём, что тебя окружает. В несправедливости, во лжи мира. Противься им, и тебе откроется другая лучшая часть света. Видишь книги, я учила тебя поглощать знания, так как оно могущественно. Слышишь прекрасную музыку, она научит тебя совладать с самим собой, упорядочит тебя. Видишь картины?
Лев обвёл взглядом холсты, которые помнил до последнего мазка. Удивительный мир, восхитительная мечта. Они служили ему мечтой, которая помогала пережить бедность. Особенно та картина, накрытая простынёй. Вероятно, до обострения болезни Софья в чувствах спрятала её.
Лев, соскочив с кровати, решительно скинул простыню. Живые краски, отблески солнечного света, наброшенные на холст. Вот юная Софья в объятьях незнакомца. Волосы девушки раскидал ветер и спрятал под ними лицо мужчины.
– Это мой отец? – Лев всегда знал ответ. – Столько лет прошло, и ты его продолжаешь любить. Если так, то он не должен быть плохим. Тогда почему он нас бросил?
Софья Лукина помотала головой и опустила босые ноги на холодный пол. Лев попытался вернуть её под плед.
– Лёвушка, знание о нём погубит тебя, – пальцы Софьи впились в плечо сыну. Лев ужаснулся, она теряла сознание. – И всё же помни мои картины, как помню я, ведь они память моя.
Софья Лукина ослабла, и лапы мучительного бреда вырвали маму из рук сына. На его крики соседи вызвали неотложку. Они забрали Софью Лукину, а Лев провёл самую страшную ночь в жизни. Только он и его нерушимое одиночество в большом доме, в большом городе и в самой большой стране.
Утром дедушка Мавлет забрал Льва на своём дряхлом «Жигули», и старость была безгранична в его голосе. Мир сошёл с ума. Метались в никуда прохожие, они кричали на малопонятном языке. Сама земля то крутилась неистово, то затормаживала потоки машин на дорогах Петербурга.
В больнице сообщили о причинах запуска болезни. Сердобольная медсестра обличила врачей в недосмотре, о ненужных людях причитал дедушка Мавлет. Однако главное Лев расслышал, когда все забыли о нём:
– Что ж, однозначно приют.
– Вы правы, и всё-таки этот мальчик – незаурядный случай. Нигде не прописан, в школе не числился. У него даже справки о рождении нет.
– Опять попалась неблагополучная семья. Слышал, Лукина имела отличные характеристики в школе искусств Перми. Однако после совершеннолетия пропадает из поля зрения родных. Готов поспорить, молодая девушка решила попытать счастья в одной из столиц. И вдруг нежелательная беременность. Одна-одинёшенька в мегаполисе. Хоть и честный, скудный заработок. Явно вину она перекладывала на собственного ребёнка…
– Замолчите, – устало откликнулся третий голос. – Вы ничего не знаете. Софья была чудесной матерью.
– Пусть так, – после неловкого молчания согласился человек. – И всё же придётся попотеть, чтобы создать нового гражданина. Вот только нужен он кому-то. Как вы считаете?
– Я слишком стар, чтобы забрать его к себе, – тихо признался дедушка Мавлет. – И всего-то продаю сувениры у Адмиралтейства. Теперь там будет так пусто… Что до Льва, то его рождение – самая тёмная тайна, с которой я встречался.
В последовавшем молчании несколько взрослых пришли к единому выводу.
– Хорошо. Приют так приют. Мне нужно подготовить бланки. Кстати, где мальчик?
Мальчика же уносила от них безумная идея.
«Появился в мире незаметно и также, – решил Лев, – исчезну из него. Из подлого мира, который забрал столько радости. Он ускользнул из больницы и, плутая в улицах Санкт-Петербурга, пошёл домой. Или к тому, что от него осталось.
…Тук, тук…
В дверь робко постучали, но на Льва звук подействовал как выстрел из пушки. И неспроста: следующие удары снесли дверь с петель. Соображая в темноте, как надолго он выпал из действительности, Лев не сразу уразумел происходящее. В его комнату вломились.
– Соблюдайте спокойствие, товарищи квартиранты! Ложная тревога! Отправляйтесь по койкам!
В потёмках коридора наглый фальцет отнюдь не подразумевал иной выбор своим приказам. В то время грузный человек нашёл выключатель и кулаком зажёг лампочку, свесившую с потолка.
В дверном проёме находились двое человек, схожих только в хищном взгляде, шарящем по комнате.
– Привет, – голос второго мужчины был под стать его весу. – Помнишь меня, небось?
Лев, в самом деле, знал людей, которые вторглись в его убежище. Пока он справлялся с оцепенением, они принялись грубо и увлечённо перебирать картины его мамы.
В раннем возрасте Льва Софья брала его с собой на площадь, где он любил резвиться среди голубей. До тех пор, пока не появились эти самые взрослые. Они были на площади и раньше, прохаживались среди торговых ларьков, но их тогда не занимала работа Софьи. В маме Льва часто признавали особенную красавицу. Пусть то клиенты, чьи портреты им приходились по вкусу, пусть то бабушки, торговавшие сувенирами в лотках. Софья Лукина была украшение площади, пока на неё не пал взгляд Громилы с синей татуировкой на запястье. Лев слышал, как иногда бабушки называли их «бандитами».
Однажды Громила хотел подарить Льву игрушечный автомат. Софья в ответ обругала верзилу, собрала весь скарб и увела сына домой. Лев бы сам не взял игрушку, хоть и мечтал, чтобы у него появилась вещь, какая есть у других мальчиков. Он чувствовал в мужчине что-то плохое. Каждым сантиметром кожи ощущал, как колит злоба, застрявшая в груди Громилы.
– Небось, перепугался до чёртиков? – проговорил Громила и в отклик раздался мерзкий смешок.
Подельник близко не походил на товарища: тощий, с выпирающими скулами, роднившими его с ящерицей. Он сторожил проём коридора, и Лев мечтал, чтобы за его спиной мелькнули лица соседей.
– Не вздумай выть! Вопли меня бесят, – предостерёг Тощий.
Громила открыл окно и показательно отправил в него окурок.
– Прекрасный вид. Запущенная стройка, куча мусора, – Громила сделал театральную паузу, вновь подкурив сигарету. – Понятно, почему милашка Софья отказалась от моей квартиры в центре.
Хоть кто-нибудь, прошу, вызовите полицию, молил про себя мальчик.
– Знаешь… э-э, Лев, если не ошибаюсь.
– Р-р-р! – прорычал Тощий и заржал.
– Лев, я ведь мог стать тебе отцом. Если б не треклятая гордость твоей матери! – в стену влетел кулак, как молот, насаженный на синее запястье. – Нет же, она всё сторонилась, выпендривалась! И видишь, Львёнок, чем всё закончилось. Так просто и без красок она зачахла.
Мальчик вскочил с кресла. Громила одобрительно ухмыльнулся.
– О-о-о, – съехидничал Тощий. – Рискни, пацан.
Желудок Льва саднило и ногу свело судорогой, точно само тело хотело вырваться отсюда. И вдруг надежда на помощь выплыла за спиной у Тощего. Мальчик помыслить не мог, как сильно обрадуется хозяйке Харьковой. Вооружённая фонариком, она прибыла на шум, в надежде наказать монетой разбушевавшихся постояльцев.
– Здрасте, – издевательски приветствовал её Тощий.
Никто бы не поверил глазам, когда хозяйка Харькова, при виде двух мужчин и мальчика, готового кинуться на них, начала сдуваться. Лев даже уверен, что слышал, как выходит из неё воздух.
– Кто вы, дамочка? – осведомился Громила, туша сигарету об пол. Порча коммунального имущества однозначно бы покоробило Харькову, будь она при храбрости.
– Хозяйка, – сорвалась на писк женщина.
– Правда? Плохо же вы ведёте своё хозяйство. Плохо.
– Я исправлюсь, товарищи.
– Верю в вас, – подбодрил её Громила. – Ну, нам пора. Вот только заберём одну вещь. На память, так сказать.
– Каждый, кто знал Софью, вправе взять себе ее частичку, – подлащивалась хозяйка. – Мы так любили её. Впрямь как дочь.
Харькова сама рада уйти, но Тощий умело гипнотизировал её взглядом.
– И я любил. Уважал, хотя мог получить силой мою дорогую Софью, – Громила рыскал по комнате. – Вы ничего плохого не подумайте, она тоже ко мне неровно дышала.
– Как иначе. Солидный мужчина, – подначивал Тощий и указал на Льва. – Вырастил бы из котёнка солдата.
Харьковой оставался один удел – одобрительно кивать. Всё обойдётся, мыслил Лев, они не посмеют ничего дурного в доме полном людей. И беда прошла бы стороной, да только Громила победно выгреб из картин тот единственный холст, что нёс живую и молодую Софью Лукину.
– Вот видите, как мы были близки. В своих картинах Софья и мне место нашла, – указывал Громила на незнакомца, чьё лицо нежно прятали волосы прекрасной девы.
– Ты врёшь! Мама не тебя рисовала! – ядовитая смесь заполнила голову мальчика.
– Кого тогда? Твоего сбежавшего отца?
– Она бы тебя не полюбила! Никогда!
– Придержите львёнка! Я за себя не в ответе. В приюте тебя быстро уму-разуму научат.
Тощий толкнул мальчика, и тот налетел на мольберт, разодрав локоть. Тогда Лев, точно в дыму, схватил первое, что попалось под руку – кружку с загустевшей краской, и запустил её в полёт.
Брошенный наугад снаряд влетел точно в широкий затылок.
Будто не веря, Громила дотронулся до измазанной в рыжий цвет головы, потом посмотрел на кружку, удравшую в коридор. Наконец, мужчина убедился в том, что его голова пострадала от прямого столкновения с ржавой посудиной, а одежда безвозвратно испорчена. Всё так же медленно он повернулся и не увидел никого, кроме худого мальчика с торжеством на лице.
Яростный рёв срикошетил от заплесневелых стен. Хозяйка Харькова, пискнув перед обмороком, раскисла на полу, когда в шершавых тисках сдавили шею Льву. Мальчик видел гримасу Громилы, изрыгающую слюну заодно с ругательствами. Руки Тощего пытался разорвать захват подельника. Затем мир застелила муть. Свист в ушах смолкал. Только мысли продолжали кричать.
Помоги… мама. Защити меня!
Словно спустя долгий отрезок времени мир преобразился. Линии перед глазами вились вокруг людей, заполняли узорами комнату. В груди рядом с сердцем появилось тепло, согревающее внутренности. Оно расширялось. Вмиг тепло передалось костям. Всплеск даровал освобождение. Свет с лазурными отблесками перекрыл очертания комнаты. Казалось, что ничего не осталось в мире кроме него, но вскоре свет начал гаснуть, выявляя контуры разрушенного помещения.
Мальчик повалился набок. Зрение отказывалось сфокусироваться на чём-то одном, но изменения в обстановке нельзя было не заметить. Комнату будто шкатулку встряхнули и перемешали в ней содержимое. Стол, стулья, порванные холсты валялись по углам. В воздухе парили перья, пыль и капельки краски. Единственная лампочка мерцала в агонии, прежде чем безвозвратно потухнуть.
Внимание мальчика привлекло перевёрнутое кресло. Оно пошевелилось, под ним оказался Тощий. То ли краска, то ли кровь блестела на его лице. Громила лежал рядом, однако ликовать Лев попросту не мог. От вида разломанных картин Софьи Лукиной подгибались колени.
Нерешительно, как из нор, появились соседи, и, выказывая недюжинную льстивость, принялись оживлять нелюбимую хозяйку. Та уже сама спешила в сознание.
– Санитаров… быстрее, – пролопотала она и указала на Льва. – Схватите чудовище.
Все соседи смотрели на мальчика, и тот понял: их ничем не проймёшь. Они боялись его. Лев попытался выскочить из комнаты, но когтистые пальцы Харьковой вцепились ему в руку. С криком мальчик рванул от неё, на ладонь каким-то образом попал компас. Цветной браслет же остался у хозяйки на память о Софьи Лукиной. За мгновение Лев оказался в подъезде, затем на улице. Приближался вой полицейских сирен, соседи всё же осмелились вызвать законников. Только теперь, как подсказывало чутьё мальчика, ему суждено понести наказание. Он обошёл красный дом, подпирая его стены, и вышел на строительную площадку, намереваясь покинуть улицу окольными путями.
Лев боялся, что небывалая усталость не позволит далеко уйти, но побег закончился куда быстрее. В ночи мальчик не разглядел черноту на земле, и его нога не нашла опоры. Срываясь в бездну, Лев не закричал и не разбудил дремавшего в сторожке деда.
Его некому было спасти в целом мире. Тем не менее вести о бедах семьи Лукиных летели далеко за пределы людского мироздания. Сквозь трещины Пространства и Времени.

Глава 2. Туда, куда ушло волшебство.
Каждый вечер ровно в семь, старый сторож, подчиняясь нажитому распорядку, обходил строительную площадку и попутно сдирал с забора листовки или заклеивал ими же нецензурную роспись. На отведённом ему участке ценнее деревянного ограждения ничего не было. Только забор, который закрывал гору строительного мусора. Тем не менее, на удивление старика, куча более чем любая новостройка привлекала множество людей с фотоаппаратами и прочего подозрительного народца.
Они появились вслед за первым блоком драгоценного забора. Толпа перекрыла въезд бульдозерам, десятки куриных яиц перевелись не по назначению. «Руки прочь от наследия великого прошлого» – гласил их лозунг. Однако размалёванные плакаты протестующих оказались на прочность слабее, чем десяток удальцов, под командованием человека в большой чёрной машине. Именно с его мановения руки из приоткрытого окна, техника за день сгребла «наследие» в одну бесформенную и лишённую всяких прикрас кучу.
И затем гласу ущемлённого народа стало тесно в одной части города, и недовольство по всей стране разлилось по неведомым старику сетям, что привело к остановке строительства гипермаркета.
– Раньше-то правильней было, – раз за разом сторож возвращался к одной мысли. – В том самом прошлом чьё наследие людишки защищают, их спрашивать бы не стали. За ночь подчистили, и к утру возвели бы фундамент.
Вчерашняя жара терзала его допоздна, духота сегодняшнего дня учащала сердцебиение. После скорого обследования забора старик, не удостоив взгляда строительную площадку, ринулся в сторожевую будку. Разложив рабочий инвентарь: фонарик, карандаш, новые кроссворды, он опустился на табуретку и с отдышкой принял вахту.
– Скоро будет дождь, – обнадёжил себя старик.
Украдкой он выглянул в окошко, выходящее на красный дом – обитель разгильдяйства. По его мнению, лучше бы застройщики разорили «наследие» по соседству, тогда бы горожане только поблагодарили их. Как, впрочем, и местная полиция, которая регулярно посещала неблагополучный дом, что сторож перестал обращать внимание на звук зазывных сирен.
– Чтоб их, – выругался старик, заметив две знакомые фигуры, тайком курящие. – Я блокаду пережил, вас и подавно пересилю. Этаких детей воспитали, что порядочного человека им в радость изводить.
Старик достал мобильный телефон, подаренный ему детьми, и, поставил на видное место. Он стал ждать, когда экран загорится, ждать как прошедшие дни на протяжении недели. Мог бы сам позвонить, да чего им мешать вечером в выходные. Оборвав раздумье, он попробовал вздремнуть, ведь скоро будет дождь. В непогоду шпана носа не покажет.
Дождь накрапывал с ночного неба.
Дважды Лев приходил в себя. В первый раз неведомая сила когтистой лапой возвращала его в мир дурных снов, но потом такой милости ему никто не уготовил. Боль почти не волновала. Помимо неё в темноте мальчика окружали вещи пострашнее. Собственные мысли будто просочились из головы и заполнили колодец до краёв. Их вес давил на грудь, и порой Лев едва не задыхался.
Все врут, твердя, что память есть последняя вещь, какую у нас можно забрать. Мальчик восстанавливал мозаику вчерашнего дня, словно за отдельным кусочком воспоминаний ему приходилось идти в бакалею на соседнюю улицу. Больница простиралась одним тягостным пластом, за ней гнетущая жарой дорога домой, после память рвётся и путается.
Под собой Лев нащупал брезент и тонкие полоски. Кто-то содрал у колодца сигнальную ленту и сбросил её вниз. Его смутные догадки были верны. Сыновья хозяйки Харьковой, не ведая, провели последнюю и лучшую из своих козней, которыми обильно насыщали жизнь Льва.
Да, западня на славу, высотой в три роста мальчика. Установить лестницу в колодце не успели, так скоро свернулась стройка. Лев пробовал звать на помощь и голос срывался на хрип. Горло помнило на себе пальцы верзилы. Тогда он собрал влагу с брезента и прополоскал рот. Голос не вернулся, зато накатила рвота. Опорожнившись организм подарил обманчивую лёгкость и непреодолимое желание закрыть глаза, и его воле мальчик не смел перечить. Он представлял себя древним мамонтом и ждал, когда сверху твёрдая рука, наконец-то, запустит милосердное копьё.
Казалось, одно мгновение заморозилось в его склепе, если бы капли дождя, лупящие по бетону, не отсчитывали время в особенном такте. Где-то на границе яви и грёз трепетал бумажными крыльями мотылёк. От резвых взмахов мгла отступала, словно едкий дым, обнажив красивое дерево и неясный образ. Постепенно человек приобрёл изящные линии телосложения, тёмные волосы укрывали плечи.
– Очнись.
Лев открыл глаза. Чернота темницы разбавилась, будто краски прошедшего сна запоздало покидали реальность. Дыхание сбилось, мальчик сжал грудную клетку, в которой вспыхнула надежда сиянием ярче чем свет, стелившейся по округлым стенам. Лев потянулся навстречу, боясь спугнуть, но свет решительно ворвался к нему.
– Вот же он! – воскликнул кто-то чудным говором.
– Схоронился на славу, шкет.
– Расступись, дай глянуть.
Лев не на шутку испугался. За слепящей пеленой возник не сочетавшийся с ночью гомон.
– Вынимай/пропавший/клад, – прозвучавший приказ вовсе сломал воображение Льва. – Доколе/не обнаружил/враг?
– Чего лопочешь? Не ты ли твердил, будто по такому пустяку мы не суетились.
– Мнимые/мастера дела. Не ведаете/истину/тишина/дороже/злато.
– Извиняй, какие есть! Умные бы сюда не сунулись.
– Довольно, препираться, – кто-то раздражённо вмешался. – Вытащим парнишку, и полдела одолеем.
Лев вжался в стену, наружу ему расхотелось. Однако на поверхности шли бурное приготовление к его спасению, хлюпали ноги, неразборчиво ворчали, и через минуту на дно колодца свесилась верёвка.
– Чего раздумываешь?! Хватай!
Яркий свет мешал различить обладателей удивительной речи.
– Гляди-ка, не собирается вылезать.
– Видать, ему там по вкусу.
– Агась, норка-то приличная, только с крышей беда.
– Брысь! – владелец раздражённого голоса вновь навис над колодцем. Его тон звучал убедительней всех. – Держись за верёвку, парнишка! Нам сверху виднее, что никто прочий тебя спасать не торопится.
Лев бесполезно пытался увидеть лицо женщины, которая разбудила его. Почему она замолчала, ведь ей он вмиг поверит. Свет поглаживал холодные бетонные стены. Мальчик обмотался верёвкой и зажмурился.
– Держись! – предупредили с поверхности, и Льва утянуло к свету.
От скорого подъёма закружилась голова. Поднявшим мальчика могучим рукам пришлось обхватить его, чтобы он вновь не свалился в злосчастный колодец.
– Вроде косточки целы, и лицо не измято, – кто-то добро похлопал по плечу Льва, и у того колени подогнулись. – Хотя присядь-ка на сумку.
Мир постепенно уравновесился для Льва, но сомнения отпустили не сразу. Ведь то, что предстало перед ним ни с чем другим сравнить нельзя. Его спасителями оказались широкоплечие и низкорослые существа в тяжёлых одеждах, никак не подходящих для прогулки в летнюю ночь. Почти похожи на людей, если бы только на их свекольных головах, каким-то образом не закрепились круглые глаза со стеклянным блеском. Двое рядом с ним, ещё пара сматывала канат у походных носилок, а последний держал бумажный фонарь, чей свет давно бы привлёк любопытство жителей красного дома.
– Этот парень? – крепыш с фонарём обернулся к парочке с носилками.
К изумлению Льва, спрашивал он не их. Среди катушек и медных коробов, набросанных на носилках, в шерстяной попоне куталось пернатое существо.
Потрёпанная голова большого филина кивнула.
Что до конца убивало в мальчике надежду на реальность происходящего так это круглые очки на птице. Два тёмных блюдца на ободке.
– Моё имя Лев. Я – Лев Лукин, – мальчику казалось важным, чтобы смотрящие на него создания, наконец, осознали, что обманулись. Правда, он понятие не имел, как и зачем они докатились до такой ошибки.
– Здорово, что ты в своём уме, – сказал хмурый крепыш у носилок и продолжил с едва скрываемой угрозой. – Мы-то сами скупы на имена.
– Агась, зови нас, как вздумается, – подхватил здоровяк со вздёрнутым кончиком носа и таким же задиристым голосом. – Только без всяких: обрубышей, пучеглазых. От «тупого коротышки» мы тоже в восторге не будем.
Лев осунулся, и мысли, затаившиеся в глубине мозга, вылились в пару слов:
– Вы гномы.
– Гноммы? – непонимающе протянуло создание рядом с мальчиком.
– Ты что оглох, он же сказал «хтомы»? – подхватил Задира.
– Видать, что-то обидное, – вставил Хмурый.
– Хватит! – перебил их рассерженный крепыш и, стало ясно, кто был главным в шумной братии. – Мы, младой, от рождения народ чудь. И никто из нас не слыхивал про тех, кого ты гномами величаешь. То есть называют полые, а ты не из их числа, раз нас послали за тобой. Знаешь ли, дельце это весьма опасное, чтобы попусту трепаться до утра.
– Опасность/сокрыта/невеждам, – обратился сидящий в носилках филин.
От его речи у Льва подгибались колени. Она походила на неисправное радио. Слова, заряженные разной интонацией, набегали друг на друга.
–Время/после/болтовне.
Лицо Главаря покривилось в свете фонаря. Видимо, он не терпел подобного пренебрежения к себе, но выбрал более мирный тон, чем прежде:
– Понимаю вашу расторопность, пернатый друг. Всё же если мои жизненные ценности порой расходятся с линией закона, то это не повод считать, что у меня нет убеждений. Я отказываюсь выкрадывать парнишку из его родного мира, не объяснив всю шумиху, что мы подняли нынче.
– Понадобиться/ускорение, – провещал, не раскрывая клюва, филин.
Хмурый чудь отчего-то почесал квадратный кулак, а Задира оценил глубину колодца. Главарь, упустив из вида их знаки, понимающе кивнул и приблизился ко Льву. Мальчик попятился от него, и Добряк, поддерживая его за плечи, мягко сказал:
– Не робей, мы не хотим тебе зла.
– Рассказ выдастся долгим. Посмолить успеем, – Хмурый достал курительную трубку.
Филин испустил белый шум, и даже его наполнил неодобрением.
– Пернатый сударь прав. Мы скрыты от глаз полых, и всё же не надейтесь, что нам так повезёт с их носом, – Главарь обвёл всех взглядом, какой отбивает желание на разные вольности и после обратился на мальчика: – Вряд ли, младой, ты очутился в такой замечательной яме от хорошей жизни. Наш караван, сделав небольшой крюк, явился помочь тебе.
Главарь чуди, словно вырубленный из скалы, стоял перед Львом. Ростом был он немного выше мальчика, но в довесок с уверенным голосом его внушительность впечатляла.
– Вернее, помочь хотят те, чьего посланника видишь в тех потешных очках. Вот только тебе одному решать, пойдёшь ли ты с нами. Подумай хорошенько, что ждёт тебя, если останешься здесь. Остались ли в этом мире те кто дорог тебе?
– Моя мама… – хрипло ответил Лев. – Вчера её не стало.
Чуди насторожились, даже с Задиры сошла улыбка.
– Мы не знали, – проговорил Добряк.
Главарь почесал подбородок, оценивая новое положение дел, и продолжил:
– Остались ли вещи, что нужны тебе по ту сторону Пелены?
– Нет, – ответил Лев, вспоминая разрушенную комнату, где прожил двенадцать лет.
– Есть ли что-то другое, что держит тебя здесь?
– Не знаю. Нет, – мысли Льва путались, он очарованно глядел на фонарь в руке чуди, по коже от его свечения шло тёплое покалывание. – И что значит ваше «по ту сторону»?
На вопрос мальчика Главарь лишь многозначительно кивнул остальным, те принялись снаряжаться в путь.
– Что ж выдвигаемся, младой.
Добряк, не отпускавший мальчика, засуетился и вытащил из-за пазухи фляжку.
– Тебе в дорогу. Глотни и вмиг наберёшь силёнок, – сказал он, и как только Лев с жадностью припал к горлу фляжки, добавил: – Не подумай, будто там сопли.
– Как знать, даже мы не выжали из него рецепт бодрящего бульона, – подмигнул тот, кому мальчик присвоил прозвище Задира.
Разрываясь между жаждой и недоверием, Лев робко отпил и остановился, лишь когда густая влага осталась на донышке. Казалось, она пробралась в ноги и заполнила там образовавшиеся пустоты, ударила в голову, прогнав из неё туман. Заработавший мозг немедля породил сомнения, за ними явился и страх.
– Вы забираете меня под землю из-за случившегося с тем громилой?!
Оживление Льва застопорило ход группы.
– То-то удивлялся, что всё шло гладко, – Хмурый обратился к Задире.
– Я разозлился, когда он хотел забрать картину! Ту единственную… – мальчик закашлял, боль в горле усилилась.
– Ни перед кем не объясняйся, Лев, – попытался успокоить Добряк.
– Когда они накинулись на меня, я ничего не делал.
– Да, младой. Не делал ты ничего запредельно громко, – на лице Главаря и остальной чуди появилась улыбка. – Весть о твоём неделанье только зарождается. И кое-кто уже потерял спокойствие в этом и нашем мире. Полагаю, скоро они сообразят, что от дома удрал ты не так далеко.
– А те двое?
– Живые/будут помнить/мышонка/до погребения, – вставил филин, словно требуя прекращения развернувшейся сцены. – Настойчиво/продолжить/путь.
Задира без причины достал мешок, как раз под размер филина, и с детским ожиданием посмотрел на главаря, но тот покачал головой.
– Выступаем. Пернатый прав.
Шествие остановилось так же скоро, как в прошлый раз. Никакому бодрящему бульону не восстановить Льву силы, которые отнял колодец. Добряк подсадил его к себе на спину.
– Не проспи всё путешествие, – подбодрил мальчика чудь.
– Может, мне надо заснуть, чтобы проснуться, – Лев оглянулся на колодец, в чувствах будто что-то оставил в нём, однако темнота скрывала дно. – Куда же мы идём?
– Туда/где/прячется/волшебство! – изрёк филин.
Лев посмотрел на него, но тот уже клювом завернул потуже шаль. Через секунду чуди взялись за носилки, не забыв встряхнуть непонятное оборудование и пернатого наездника.
– В добрый путь, караван, – объявил Главарь.
Под светом чудесного фонаря они двинулись к выходу с запустелых развалин…
Старик плохо спал на посту. В дрёме ему мерещились чудные голоса, шептавшие на неизвестном языке. Наконец, взяв над собой верх, он схватил верное оружие – ржавые грабли и вышел из будки.
– Дрянные мальчишки, – выругался он, осматривая ночь.
Полупустые дождевые тучи укрывали небо. Утром солнце разгонит их, и в город вновь придёт духота. Вечером сторож соберёт себе еду и отправится на пост. Так будет изо дня в день, пока не кончится лето, пока не кончится жизнь в старике. И всё же сегодняшняя ночь отложится в его памяти без ясной на то причины.
«Удивительная ночь», – подумал старик.
Лампа на его будке предупреждающе замигала, словно указывала дедушке на нарушителей. Однако старик опустил грабли…
Морщинистое лицо пригладил свет волшебного фонаря, но не тронул его глаза. Их укрывала тень, в них не отразились странники, несущие носилки с говорящим филином и мальчика, что до вчерашнего дня жил по соседству.

Глава 3. Караван подземелья.
Отряд чуди целенаправленно продвигался по предутреннему Петербургу. Главарь вёл соратников по безлюдным скверам, перебежками через проезжую часть. Единожды, завидев вдалеке машину, моющую тротуары, они бросились наутёк, что едва не привело к потере филина, успевшего на скаку ухватиться за снаряжение.
Когда чуди замедлились, от носилок разошлось тихое шипение неисправного радио.
– Ты всё ещё с нами, пернатый, – с досадой пробубнил Хмурый.
Чуди не прятали волнения и, едва не срываясь на бег, спешили скрыться в тенях городского парка. Шумным дыханием они подгоняли друг друга, а Молчун то ли под тяжестью носилок, то ли от бремени внушительного живота пыхтел просто неистово. Впрочем, невозмутимому Главарю, лишь воздев кулак, удавалось закупорить воздух в лёгких соратников. Так делал он, замечая впереди опасность. Так сделал он, заприметив группу бездомных на летней веранде. Главарь как можно выше поднял фонарь, увеличивая круг света, который не подпускал к ним сумеречную серость чужеродного мира. Крепыши словно утиный выводок прижались друг к другу. Только Задира, заложив пальцы за пояс, с вызовом глядел в сторону людей.
– Шевелись, – осадил его Главарь. – За геройство монет не накинут.
Вдобавок Хмурый одарил Задиру подзатыльником, и тот весь оставшийся путь со старанием обиженного ребёнка ждал возможности поквитаться.
Лев со спины Добряка тайком следил за своими спасителями. Отпали все сомнения и пришлось признать, что виной появления существ из сказок послужило отнюдь не воображение. Кто-то живой и материальный послал их ему на выручку. Такие диковинные существа, а от одного вида филина Лев жался к Добряку, точно мышонок. Не понять из-за чёрных очков бодрствовала птица или спала на носилках, как положено сородичам поутру.
Даже свинцовые тучи, которые надавили на Петербург, не помешают скоро рассвести новому дню. Хотя Лев полагал, что чудь это обстоятельство не волновало, и они подсознательно жались к фонарю, горящему на посохе их предводителя.
У торговых киосков завершающий зелёный парк караван застопорился.
– Эх, почти пробились, – обронил Добряк.
Тут Лев понял, куда чуди держат путь. Как бы они себя ни называли, их гномья натура сомнению не подлежала. Любые сказания расписывали дома гномов как крепости под землёй, а в Петербурге есть лишь один благопристойный способ спуститься туда. Вот только препятствием у дверей метрополитена оказалась запозднившаяся братия футбольных болельщиков, отпугивающая ранних посетителей. Неизвестно что подарили им их любимцы, повод праздновать или же запивать горе, но одно ясно: на входе вестибюля метро они окопались надолго.
– Будем прорываться, агась? – потряс Задира топориком.
Словно в ответ болельщики, подпирая друг друга, загорланили спортивный гимн.
Главарь покачал головой, и ретивый крепыш облегченно выдохнул.
– Спешите/день/надвигается, – филин в нетерпении ёрзал на носилках.
Его речи с металлическим потрескиванием не произвели на караван желаемого впечатления. Хмурый не удержался от насмешки:
– Был ли ты в бою, пернатый? Мне думается, тебе мышей на подносе приносили, пока ты книжки учился перелистывать. О полых не зря ходят жуткие байки. Чую, выкрутасами твоего фонаря их не проймёшь.
– Уловка/фонарь/жизнь/бережёт, – филин поправил очки, мимолётом продемонстрировав когти явно не для чтения заточенные. – Солнце/тени/сожрёт. По какой цене/свет/иного мира.
Теперь его слова возымели результат.
– Ты о чём болтаешь, старые перья? – не смекнул Задира.
– Фонарь не скроет нас при дневном свете, – догадался Добряк.
Молчун и Хмурый, не сговариваясь, скинули носилки. Над филином навис командир.
– Ах, ты, безмозглая птица! – остервенел Главарь. – Чего ты раньше молчал, что твоя игрушка полезна только в темноте?
– Лучше бы тебе, пернатый, отыскать доводы поубедительней, – Хмурый поменялся на глазах, напущенная суровость перешла в болезненную отстранённость.
Филин стряхнул шаль с крыльев и, будто смакуя всеобщее внимание, заговорил:
–Пустая/земля/опасна/зато/цена/пригожа.
– Отдал бы долю, чтобы отсидеть нынешнюю ночь в кабаке, – грустно сказал Добряк. – Однако же былое не воротишь. На что у нас не осталось времени, так это на распри.
Главарь нервно мерил шагами носилки, все взоры обратились к нему:
– Под фонарём мы невидимые, и, может статься, неслышимые. Однако, если же столкнёмся с пустыми, они вышвырнут нас из круга света. Считай пропал. Шесть полых на пятёрку чуди! Не в каждой песне сыщется такой скверный расклад.
– Если выманить их? – вдруг спросил Лев, да так, что вся бравая дружина вздрогнула. – Они не такие страшные, какими вы их представляете. Вас бы они испугались сильнее.
Караванщики недоумевали. Поняв, что смущается под их взглядами, Лев спустился со спины Добряка.
– Мои три бывших благоверных любили привирать будто я страшнее беззубого вепря, – произнёс Хмурый, явно принимая такое сравнение за салют в сторону своей мужественности. – Всё же у меня сохранилась надежда обзавестись четвёртой. Ну и просто не хочется, чтобы из меня вытащили всю мою чудскую сущность. Однако ж, парень, тебя я готов выслушать. В передрягах со здешними полыми опыта тебе не занимать.
Под одобрительный гомон спутников Лев подобрал камень и швырнул его по направлению к болельщикам. Тот половины расстояния не преодолел.
– Что-то в таком духе, – опустил мальчик плечи. – Мы же как-никак невидимые.
– Младой на выдумку хорош, – оскалился Главарь.
Хмельная компания раззадорилась отвратительнее прежнего: перевернули мусорную урну, окурки сигарет фейерверком запустили в небо, а самый обессиленный из них задремал, облокотившись на перила. Зачинщик, что хрипло скандировал неприличную речёвку, метнул початую бутылку в ближайший киоск.
В ответ на них посыпалась придорожная галька.
Взвизгивая под обстрелом, фанаты кинулись к парку, разыскивая наглецов, бросивших им вызов. Однако, не найдя никого живого, они глупо чесали ушибленные места, и только зачинщик грозил безлюдной улице. Она расплатилась с ним банками из-под газировки, летевшими от мигающего фонаря. Хулиганы взвыли от боли и бросились врассыпную.
Под прикрытием обстрела неуёмного Задиры караван перебежал ко входу в метро, как вдруг лестницу им преградил проснувшийся дебошир. Не понимая, отчего улепетывают его приятели, он принялся размахивать руками в поисках врага.
– Берегись, – сдержал всех Главарь. – Не прикасайтесь к нему.
Задира нацелил было камень в бестолковый лоб, как Хмурый, вытащил из-за пазухи курительную трубку и подсунул её дебоширу под нос. Сражённый небывалым приступом чиха хулиган перелетел через перила.
– Ты прав, малой, – прошептал довольный собой Хмурый. – Что чаровники, что полые одинаковы. Слеплены из одного постного теста.
В вестибюле сонная контролёрша подняла бровь на хлопнувшие двери. Ей было невдомёк, что за долгие годы службы у неё под носом прошмыгнуло сразу шестеро безбилетников, не считая вредной птицы. От массивности Молчуна турникет опасливо заскулили, и крепыши в спешке дотащили его за носилки до самого эскалатора, где в их рядах вновь случилось смятение. Чуди тихо ругались и толкались, словно боялись потерять равновесия, а когда очутились внизу дали дёру по пустому коридору.
Освещение метрополитена тем временем сходило с ума. Рекламные экраны кривились, банкоматы зло пищали, когда караван мимо них проносил свет из иного мира.
На пустой платформе чуди перевели дух. Неподалёку размеренно жужжал пылесос уборщика, и только полицейский патруль нёс дозор у автомата с кофе. Их заспанные глаза не отражали непрошеных гостей Петербурга.
Лев отчего-то счёл, что они будут ожидать поезд, но караванщики столпились на краю платформы у невзрачной двери с кодовым замком. Главарь замешкался, свободной рукой обыскивая карманы. Его секундная неуверенность привела к волнению среди остальных. Задира был готов запустить пальцы в бесчисленные одежды командира. Тот, щёлкнув ему по лбу, поднял над собой клочок бумаги. Лев разобрал на нём витиеватый почерк, цифры будто переплетала виноградная лоза.
Главарь вдавил шифр в замок и дверь отворилась. Чуди по очереди прошмыгнули в узкий коридор, ограждённый решёткой от путей. Фонарь над головами каравана, оставшись без соперничества электрических ламп, залился уверенным светом и заставил трепетать аварийные огни.
– Чую родной дух, – сообщил Задира. – Ныне попроще станет, агась? Вот бы у меня завалялась фляжка сбитня да полдюжины жареных голубей.
Едва он мечтательно причмокнул, как послышался нарастающий рёв, и, таща за собой порывы воздуха, поезд прижал к стене чудь.
Вихрь украл дыхание, но всё же Лев не отвёл глаз. В окнах поезда он напрасно пытался зацепиться за каждое лицо-вспышку. Ему хотелось отложить в памяти воспоминание о сонных людях, чья жизнь тиха и размерена. Быть может там, куда его ведут ему более не суждено увидеть человека. Такая будущность не пугала. Похоже, у чувств есть предельный запас и страх попросту истощил сам себя.
– Говоришь дома уже? – бурчал Хмурый. – Мне же померещилось будто ты, как мои портки, вслед за той громадиной чуть не улетел.
Звучно щёлкнуло. Дверь с облупленной надписью: «Не влезай!» поддалась командиру, и караван двинулся по туннелю, запущенному и затхлому. Вскоре заплесневелая плитка на стенах начала пропадать, её каплей за каплей сдирали грунтовые воды. Туннель расширялся перед путниками, на полу встречались рытвины и глыбы камней. Потолок терял правильные очертания, скоро свет фонаря перестал до него дотягиваться. Как, впрочем, и до некоторых попутчиков, Задира ушёл далеко вперёд, как полагается разведчику, Молчун и Хмурый под весом носилок уступали остальным в прыти.
– Разве свет фонаря не оберегает вас? – мальчик шепнул на ухо Добряку.
– Он был нашим спасением наверху, – весело ответил чудь. – Здесь же нам скрываться ни к чему. Народу чуди не страшна темень подземелий, где пересекаются миры. Нас бережёт проверенное снаряжение и опыт. Как твоё здравие?
– С виду мальчишка хрупче обсидиана, – откликнулся позади Хмурый. – Однако удар держит. Отдал бы половину доли, лишь бы посмотреть, как он уделал волшбой тех полых.
Впереди Задира улюлюкал ему в поддержку.
Лев попробовал оценить своё состояние. В теле явно происходила борьба неведомых сил, словно цепи отяжеляли конечности. Однако мальчику опротивело играть роль мешка на спине Добряка. Он вежливо попросил поставить его на пол.
Казалось, ноги лишились костей. Пройдя немного при помощи Добряка, Лев почувствовал приятную боль, наполнявшую мышцы.
– Так там наверху вы были в опасности?
– В смертельной, причём, – ответил Хмурый. – Не в обиду, малой, но если бы мы знали прореху в чарах фонаря, то хорошенько взвесили бы все «за» и «не стоит соваться» перед тем, как идти тебе на выручку.
Он неуклюже поправил носилки на плечах и выбил филина из удобного положения. Очевидно, не один Хмурый точил зуб на учёного пугача, потому тот гордо промолчал.
– Теперь-то все трудности позади, – примирительно сказал Добряк. – Можем расслабиться. Нет мочи всё время поджидать за каждым углом полого.
– Почему вы так боитесь нас? – недоумевал Лев.
– Ну, не тебя. Ты же не из числа полых, как я мыслю. Да и вовсе мы не страшимся. Хотя те рассказы, что про них твердят… Впрочем, кому я лепечу. Неспроста же мы тебя в яме отыскали.
Мальчик вдруг вспомнил голос в колодце:
– Женщина? Она разбудила меня, перед тем как вы пришли.
– Тебе явно привиделось. Там никого за версту не было. Мы же своих старух для общего покоя не посвящаем в тёмные дела.
– Тёмные? – с подозрением переспросил мальчик.
– Сам-то трезвонишь как вредная баба, – прорычал Хмурый.
Похоже, все чуди прислушивались к разговору, и даже филин направил очки на мальчика. Под взглядом пугача Лев ощущал себя его добычей, что дрожала в траве. Его впрямь пробрал озноб – от холода подземелья не спасала летняя рубашка.
– Мы караван, какой скитается от Осколка к Осколку, – сообщил Главарь, решив поставить точку на вопросе об их работе. – Как бы ни крыл нас филин, мы первейшие знатоки подземных стыков, и мастера тайных дел. Что-то забрать, что-то доставить без бумажной волокиты.
– Так я для вас посылка?
– Мы возвращаем тебя на родину, парень. Зайчонка выпускаем на зелёный луг. Считаю, не будет ничего постыдного, если за определённый риск мы озолотимся парой монет.
После наступила тишина, Лев боролся с мыслями, что мешали выловить из головы догадки стоящие внимания. Точно в подтверждении многих из них, за стеной пронёсся поезд метро. Подземелье колыхнулось и с верхней темноты посыпались камни.
– Мой дом всегда был рядом с тем колодцем.
– Не каждого ребёнка чаровники переправляют через Пелену, – Главарь лукаво глянул на филина, который недовольно поёрзал хвостом между тюков. – Не каждый ребёнок в мире полых взрывает комнату силой, о какой не слыхивали пару веков.
Задира и Хмурый принялись препираться, кто бы больше отдал монет за то, чтобы посмотреть на Льва при таком действии. Сам же мальчик за любую цену готов был стереть вчерашний день из воспоминаний.
Подземелье разрослось карманом, естественные колонны тут перемежались с обтёсанными подпорками. В центре нашедшая выемку вода образовывала большую лужу. Такое место само собой склоняло к привалу, и командир каравана, поставив фонарь на валун, объявил об остановке.
– Отныне, пернатый, ты как-нибудь своим ходом, – с нетерпением сказал Хмурый.
Он и Молчун бесцеремонно сбросили носилки с плеч, однако филин успел взлететь. Пожилой пугач взмыл к потолку, его мощные крылья привели в движение залежный воздух. Старость видна в её бездействии, теперь же в полёте филин впечатлял. Он сел на разрушенную колонну, стянул с глаз очки и замер, глядя на караван, и будто нарочито обходил вниманием мальчика.
– Ух-х! – болезненно выдохнул Хмурый.
Задира вернул приятелю задолженный ещё на поверхности подзатыльник. Оба приняли боевую стойку, чем не на шутку обеспокоили Льва. Кто знает, как чуди привыкли разрешать междоусобные трения. Только после того, как крепыши повалились в борцовских объятиях, смех Задиры раскрыл их дурачество.
– Переведите дух, поделитесь впечатлениями, – заявил Главарь. – Путь до дому долог и меня не прельщает провести его, выслушивая ваши жалобы и сопливую радость.
– По мне, так мы уже дома, – неожиданно пророкотал Молчун.
– Как сказать, – добавил Добряк. – Дом всё-таки там, где беснуются парочка спиногрызов, где любимое кресло. Где запах родной, где вся обстановка так и подмывает улизнуть в кабак.
Лев мог бы не согласиться с ним. Для него дом то место, где тебя ждут, куда тянет сердце, как бы удобно ты ни прижился в другом месте. Стены комнаты в красном доме продолжали окружать прежнее наполнение, но более при мыслях о нем нутро мальчика не трепетало.
– Славная работа требует славного дымка, – сообщил запыхавшийся Хмурый, забивая табаком крепкую трубку.
От него взметнулось маленькое облако, затем ещё одно. Белёсое кольцо Хмурый метко направил в сторону филина. Тот поморщился. Смутная человеческая мимика пугающе часто проскакивала среди клюва и оперения. Остальные чуди присоединились к затее Хмурого, трубка переходила из рук в руки.
Лев отошёл к луже, чтобы не утонуть в табачном тумане. Софья Лукина всегда одаривала красочным словцом мужчин, смолящих сигарету рядом с её сыном, от которого те проглатывали дым.
Едва отражение Льва легло на лужу неожиданный ее обитатель – бледная рыба ушла на дно, взбаламутив воду. Постепенно рябь утихла и обнажила на тёмной глади нечёткий облик черноволосого мальчика.
Холод резал и Лев обхватил плечи руками. В кармане рубашки жалобно хрустнул компас. Сломался он либо в борьбе с верзилой, либо при падении в колодец. Уже не имело значения. Для мальчика болезненней стало осознание того, что он ничего не захватил на память о маме.
Лев едва сдержал чувства, пробирающийся к горлу. Главарь застал врасплох, накинув ему на плечи тяжёлую куртку. За их спиной крепыши делились ужасами, что испытали на поверхности и восхваляли мальчика за хитрость у метро. Похоже, только старший караванщик понимал, что больше чем в похвале и жалости Лев нуждается в толике объяснений.
– Слыхал, у чаровников есть поверье, что тех, кто плохо вёл себя, чудища утаскивают под землю, – начал Главарь. – Может у их собратьев ходят подобные небылицы. Поджилки небось трясутся?
– Бывало страшнее, – честно признался мальчик. – Мне всё равно, что будет дальше.
– Обычно так говорят те, кто прожил чуток дольше.
– Извините, мне моих лет хватит.
Чудь нахмурился, он что-то пытался высмотреть в безразличии мальчика.
– Всё-таки страх часто полезен. Он заставляет любить жизнь… Ступай, отведай наш скудный стол, младой. Наберись сил. Думается, вскоре тебе придётся возводить жизнь сызнова. Отделаться одними мозолями редко кому удаётся.
Добряк достал из рюкзака пару мехов с молоком, завёрнутые в широкий лист овсяные лепёшки и гору сухого инжира. От предложенного угощения филин повёл клювом, его пай замял Молчун.
– Опостылели сухари да козья кормёжка, – проворчал Хмурый, запивая кусок, какой встал поперёк горла.
– В следующий раз прихвачу пару мешков угля и бочку солений, – обиделся Добряк. – Посмотрим, насколько под их тяжестью ты приблизишься к земле, коротыш.
Сам же Лев не мог проглотить даже крошку, повреждённую шею будто пронизывали спицы. Чтобы не огорчить добродушного крепыша, мальчик спрятал лепёшку в карман. Дождавшись, когда на лицах попутчиков проступит расслабленная отстранённость, он выложил то, что вертелось на языке с начала их знакомства:
– Простите за вопрос… Я буду жить под землёй как вы?
Дружеский рёв прокатился по подземелью. Добряк первым сподобился унять хохот и ответить:
– Ныне глубоко под землю даже нашего брата не загнать. Всем подавай удобства, жёнам ярмарки. Редкие чуди по устоям предков селятся. Я же две полные луны с трудом терплю в туннелях между мирами.
– Ага, там без свечки искал бы стакан медовухи! – подхватил разговор Задира.
– Сейчас бы того самого, – посмаковал воспоминание Добряк. – Ты, Лев, не тревожься. Жить будешь среди родичей – чаровников. Они тоже любят эти самые дела: деревья, птичек, да чтоб солнышко пекло. В точности, как у тебя было наверху, только малость спокойнее.
– Да, наш мир замечательный. Правда, несколько разобранный в сравнении с тем, что мы видели, – от съеденной пищи Хмурый выглядел суровей. – На то он зовётся Осколочным.
– Ага, Расколоченный, Разбросанный по закоулкам, – пояснил Задира и забросил в рот инжир. – Раф-фдолбанный, расколоф-фмаченный…
Чуди наперебой принялись подбирать новые слова, продолжая цепочку Задиры. Главарь же наблюдал за реакцией Льва и только, умяв лепёшку, вступил в беседу:
– У нашего дома много названий, но суть его одна. Осколки – это разрозненные земли, разбросанные среди скомканного пространства. Среди мёртвой пустоши, где мирам не отлепиться друг от друга. Края, наполненные остатками жизни, словно выпали из цельного мира и ограждены Пеленой. Вроде бы и ненароком эта Пелена придумана, так как явление она строго вселенское и никому не под силу её изменить, но с задачей не пускать к нам чужеродный мир и полых вполне справляется. Без фонаря бы каравану худо пришлось в твоей родной среде. Тем же существам, среди которых ты жил, как раз благодать. Мы их, как ты понял, зовём полыми. Чаровники с ними кровь от крови, за исключением крупиц мощи, доставшейся им от предков. Это… благословение, – на лице Главаря проскочила недобрая ухмылка, – даёт им право худо-бедно существовать в мире за Пеленой. Лишь существовать. Как записано древними мудрецами – чаровники не рождаются среди полых. И вот гляжу на тебя и меня раздирают сомнение.
– Тогда как же я могу оказаться тем самым? – спросил Лев. – Чаровником?
– Извиняй, младой, вопросы неоплаченные по договору мы пропускаем мимо ушей. Вряд ли я взялся бы искать на них ответ. Может статься, ты исключение, а может слухи о тебе враньё. Полагаю, наш пернатый друг испытает тебя. Ведь не пристало такому, как он привести на Осколки извечного недруга своих создателей.
Лев не смотрел на филина, ощущая, как два жёлтых глаза обследуют его самого. Мальчик обратил всё внимание на мирно мерцающий фонарь. Его свет будто покусывал теплом. В точности как настоящий костёр, только источником света не являлся огонь.
– Фонарь волшебный, – догадался Лев.
– Самый что ни на есть, – подтвердил Главарь. – В нём больше волшбы, чем сыщется ныне в городах чаровников. Переносной карманный Осколок. Никто из полых тебя не замечает под его светом.
– Ага, глядишь, он на чаровников подействует, – размечтался Задира. – Ему цены не будет при нашем ремесле.
Командир каравана поднялся и отряхнул ладони от воображаемых крошек лепешки. Остальные с неохотой последовали его примеру.
– Чем быстрее отправимся в путь, тем скорее мы выпустим вас с птичкой на свежий воздух, – сказал Главарь, не пояснив, для кого, это будет большим облегчением. Он подошёл к носилкам и вытащил рюкзак. – Для тебя припасли, младой. Платье да обувка под стать чаровникам. Свою же одежду выкинь.
Лев без пререканий и сожалений повиновался, свободная одежда из сукна лучше справилась с холодом подземелья. С тех же носилок каждый чудь вытащил себе по герметичному масляному фонарю и другому оснащению. Диковинные приборы они вешали на грудь, соединив каждый тонкой цепью. Так получилась единая связка каравана, и к звукам подземелья добавился тихий треск исходящей из медных коробов. Главарь в придачу подвесил на посох странный инструмент из десятка разноцветных металлических колец, вращающихся вокруг призмы. Как понял Лев, он помогал каравану в навигации.
Замыкающий цепь Добряк снарядился чем-то вроде ледоруба, вот только наконечник его слишком тонок для работы со льдом.
– Как велики дороги подземелья, так и много в них укромных мест, где может притаиться что-то злющее, – пояснил он мальчику.
Напоследок каждый чудь накинул на голову кольчужный капюшон. Их группа приобрела облик боевого отряда.
– В добрый путь, караван, – приказал командир.
Долгое время они шли вдоль туннелей метро. Лев слышал, как проносятся за каменной стеной поезда, напичканные ничего не подозревающими людьми. Потом путь пошёл вверх, и как бы ни старался Лев цепляться за знакомые с детства звуки, их напрочь перекрыло гудение подземного царства и шаркающий ход каравана.
Мальчик все глаза продрал, глубоко в темноте ему мерещились радужные переливы. Муть покрыло зрение и возвратилось головокружение. Добряк посоветовал Льву не озираться по сторонам:
– Пространство меж мирами насылает дурные видения в голову. Недаром мы прихватили с собой родной свет.
Мальчик теперь не отводил взгляд от фонаря и мечтал, чтобы у него выросли крылья. Пугач, по его мнению, был обделён участью спотыкания и перескакивания узких расщелин, попадавшихся на пути. Всё же нельзя не заметить, как прежняя лёгкость филина сошла. На зауженных участках он усиленно работал крыльями и на лапах перескакивал те места, где потолок нависал над головами. Ему много лет, решил Лев, возможно, даже по человеческим меркам. Наверное, гордость не позволила филину принять помощь Добряка и Задиры, которых настал черёд нести поклажу каравана.
Подземелье начало наполняться свежим воздухом. Где-то маленькие ручейки пробивались в камнях, в некоторых разветвлениях потустороннее стенал ветер, будто бестелесное существо оплакивало печали. На одной из развилок под такой вой караван остановился, и Лев ощутил, как недоброе чувство разрасталось в груди.
– Ну, младой, пора прощаться, – объявил Главарь. – Как прописано в договоре остальной путь вы одолеете сами.
– Разве вы не хотели выйти наружу? – Лев не думал остаться единственным попутчиком говорящей птицы. В противовес ей неказистые крепыши с тёмными тайнами казались понятливее.
– Выйдем, да только подальше от Края чаровников.
– Таких, как мы, не больно-то жалуют, – ответил Добряк. – Нам милы наши дороги под землёй.
Он всунул мальчику фляжку бодрящего бульона и куль инжира. Филин то ли кашлянул, то ли высморкался, тем самым остановив Главаря.
– Ах да, чудесный дар пора и вернуть, – отряхнул он пыль с фонаря. – Хотя признаться, он сослужил бы нам хорошую службу.
– Без них/сомнений, – согласился филин.
– Однако фонарь я не доверю твоим когтям, а отдам парню, – твёрдо сказал Главарь. – Бери, младой, кажется, он принадлежит тебе. Так бодро фонарь засиял тогда, когда мы оказались у той ямы. Без него мы бы тебя сто лет искали.
Филин прищуренным взглядом мозолил фонарь, и вдруг без разговоров сорвался и улетел в туннель. Лев, приняв его поступок за позволение, взял ценную вещь.
– Даже не распрощался, – проронил Задира. – Разве мы с ним плохо обращались? Это же он нас чуть не угробил, агась.
Лев не мог заставить себя идти следом за пугачом. Он поглядел на чудь, Главарь кивком указал ему путь:
– Двигай за пернатым скрягой. У нашего каравана нет для тебя ответов.
Когда чуди выдвинулись в туннель, Лев прокричал им вслед:
– Спасибо, что вытащили меня из колодца!
Караван замялся в тесном проходе, на каждом из чуди читалось изумление. Главарь же сохранил свою мрачную улыбку:
– Нам, младой, вправду отвалили немало злата за тебя. Ведь дело попалось темнее тёмного. И за твою учтивость, ценную для таких, как мы, караван подарит один важный, но бесплатный совет. Знай, чаровники ныне подешевле своих предков будут. Слабее, да кровь пожиже. Потому-то валят все беды на полых. Безопаснее тебе будет притвориться, что не был по ту сторону Пелены. А если дело обернётся скверно, поспрашивай караван Валорда в кабаках, что держит какой-нибудь проныра из народа чудь. Как-никак ты тоже старался, чтобы мы все вернулись домой.
– Агась, поможем так, что никто и клюва не подточит, – согласился Задира, ему вторили остальные.
– Чего застряли?! В добрый путь, караван.
Караван ушёл своим путём, а мальчик своим. Он уже не слышал их голоса, когда наткнулся на горящие в темноте глаза.
– Раздумал/мышонок, – процитировал кого-то филин. – Всё ли равно/оба/двоя/не ведаем/обратной дороги.

Глава 4. Коридоры судеб.
В то время, когда по Санкт-Петербургу принялись разгуливать существа похожие на гномов, где-то на изломах пространства мёртвое море стремилось уничтожить последнее напоминание о людях у её берегов. Волны били высокий утёс, и морская пена окропляла одинокое строение. То был ветхий маяк, какой не познал электричества и позабыл жар кострища. Он простоял без дела сотни лет с того ветреного дня, как его бухта приняла сражение за собственные жизни и за чужое золото. Грабители ударяли по торговым судам с кровожадным рвением, и в итоге мало кто уплыл домой. Дно морское усыпало монетами, словно майское поле зерном. Маяк же как сквозь землю провалился, что, впрочем, было недалеко от истины.
Скрытый за Пеленой, он более не оберегает моряков, заросла тропа смотрителя. Тем страннее было видеть небывалое количество гостей, которое привлёк сегодня крохотный край потухшего в веках маяка.
Трое мужей мчались на свирепых животных. У древнего сооружения они придержали зверей, однако изменчивый нрав ездовых послужил причиной падения одного из всадников. Кошачья порода сказывалась, и даже такие огромные коты предпочли бы находиться вдалеке от неспокойной воды. Остальные же мужчины, ловко спрыгнув на землю, не удосужились поднять из грязи товарища, который запутался в слоях собственной одежды. Вместо этого они стянули с седла изогнутые клинки и гладкие посохи, а затем соединили их в механическом замке. Сноровка, с которой один из них разминался с оружием, выдавала в нём умелого воителя, а для осведомлённых лиц – принадлежность к высокому сословию. Презрение же, с каким оба воина осматривали попутчика, говорило о чуждости старика к их рядам.
– Судя по тому, сколько раз ты оказывался на земле, сударь, могу предположить, что верховая езда не входит в ваши увлечения, – соизволил приободрить упавшего старший воин.
– Ваше благородие, я на память готов поведать всю историю барсов, от Раскола до приручения их горскими волхвами, – посетовал худосочный старик, отряхивая грязь. – Впрочем книжных знаний мало, чтобы разъезжать на них.
– Ха! Сдаётся мне, барсы не выносят пыльный запах твоей непыльной работы, господин библиотекарь? – рассмеялся второй вояка.
Старик заставил себя улыбнуться. Впрочем, ему не впервой проглатывать язвительные выпады попутчиков. Эти два острых копья в умелых руках жизненно необходимы. Да огромные кошки, какой бы ужас ни внушали, служили завидной защитой. Ведь собственная жизнь последние три десятилетия сводила его только с призрачными опасностями, записанными на бумаге кем-то другим.
Старик даже помыслить не мог, как скоро его мирной жизни придёт конец. Ведь он являлся тем самым библиотекарем, на чей ночлег в будущем к неудобству и трагичной гибели наткнётся тучный начальник агентства по продажам.
– Верно, ваше благородие, – согласился библиотекарь. – Оттого я являюсь ярым приверженцем пеших прогулок.
– На тропах, где хозяйничает чудь, наши барсы незаменимы. Ничто так не отбивает желания сидеть в засаде, как приход таких милашек. Посторонних они почуют за версту.
– Тут и двух вразрез не сыщешь, – пробурчал молодой воин, разминаясь с оружием. – На что нам позабытый всеми Край? Недостойный даже записи в дорожной грамоте.
Библиотекарь хотел ответить, но беззастенчивый ветер накрыл его собственным плащом. Защитники, посмеиваясь, бесцеремонно потащили попутчика внутрь маяка, оставив больших кошек нервно поглядывать на море.
Люди строили маяк с усердием и благими намерениями, и, преодолев изломы миров, его стены закрепили мощные чары. Так, одинокий сторож крохотного Края простоял куда дольше, чем ему было отмерено, и гибель сулило лишь море, которое подтачивало камень под ним…
…И гром, который совпал с появлением на утёсе пешего человека.
Была ли виновата буря, запутавшая нити запаха, или страх перед водой, но кошки почуяли путника у подхода к маяку. Грудь за накидкой из дешёвого сукна стянула лёгкая кираса, чей парадный блеск и россыпь инкрустаций смыло когда-то огнём. Шляпа с обвисшими полями рвалась с головы. Придерживая её, мужчина шёл вслепую. И всё-таки маловероятно, чтобы он не слышал рычания потревоженных зверей. Кошки раздирали когтями почву, но даже когда расстояние сократилось до прыжка, бестии не бросились на беспечную жертву.
Только в редкое мгновение, когда смолкали удары моря, слышался голос незнакомца. Напряжённые мышцы зверей под кольцевидным узором шкур слабели.
Смельчак, не поднимая головы, протянул руку к зверю, и тот принял ласку.
Помимо бесстрашия, кого угодно поразил бы смех незнакомца, когда он принимал возвратную нежность хищников. Совершенно несмешной, искусственный, будто вылетевший из глиняного сосуда.
Буря сорвала шляпу, словно давая большим кошкам разглядеть перед ними лик чужака, стянутый багровыми и фиолетовыми лентами. Жуткое переплетение из благородных цветов походило на перевязку ужасных ран. Человек отстранил зверей, и те, с завидным послушанием отошли поодаль.
Прибой сотрясал каменные стены.
Мрак внутри маяка загустел, пропитанный страхом. Каждая тварь, расселившаяся по закоулкам здания, исторгала его. Притаившись, зверьки и гады слушали бурю за стенами. Их маленькие сердца затихли, когда вошёл человек. Что-то скверное он нёс на себе.
Для незнакомца мрак оказался не помехой, и, не боясь, когда осыпалась пыль и скрипуче выли деревянные балки, он поднялся на верхний этаж.
– Старик спятил, – донёсся голос. – Скоро руины смоет в пучину! И нас заодно!
– Перестань! Бояться надо не бури, а мерзавцев, которые охотятся за книгочеем.
Мужчина без лица остановился на границе потёмок, он будто сам был растворён в темноте и чувствовал, как обжигает её свет. По совне, кривое лезвие которой горело в огне, мужчина понял, с кем придётся столкнуться. С наслаждением отмечая, что пребывание в дрожащем маяке не доставляло царским опричникам удовольствия, он достал из-под кирасы предмет, контуры которого вились по руке клубком змей.
Один из стражей продолжал грязно браниться:
– Как у старика хватило наглости забрать моё оружие!
– Терпи. Командир чётко приказ слушаться умника, пока он выполняет своё дело. Ну, опосля сочтёмся с ним… Не суйся!
И без предостережения рука молодого опричника безвольно скользнула по двери. Он скривился от боли и склонился на колени. То же произошло с его напарником, но гримаса мучения продержалась дольше и, выронив затухающую совню, воин съехал по стене.
Охраняемая дверь вела на верхушку маяка, где встарь полыхало пламя. Небо рвали яркие вспышки, буря переступила через порог.
Посреди кострища сидел растрёпанный старик. Рядом горел клинок, которым он разобрал каменную кладку под слоем древнего пепла и птичьего помёта. Тужась над замком найденного цилиндра, библиотекарь ликовал, как ликовала вокруг природа. Восторг не сошёл с лица, даже когда он заметил человека, стоящего у лестницы.
– Я отыскал его, – объявил старик, запоздало понимая кто перед ним.
Он сцапал горящее копьё и направил в грудь противнику.
– Так ты самолично явился за мной!
– Бесполезно, – тихо произнёс человек, и ветер не тронул его слова.
– Вы ничего от меня не получите! – старику же приходилось орать. Он крепче сжимал оружие и ненавистью разжигал лезвие ярче.
– Бессмысленно, – незнакомец протянул руку, и пламя на клинке угасло. – Огонь – это Наша стихия. Ты разве забыл, Мастер?
Перепуганный старик растерянно попятился назад. Доля секунды и человек в маске выбил из его рук оружие – последнюю преграду между ними. Библиотекарь съёжился, прижав к груди цилиндр.
– Скажи, кто предал меня?! – жалобно спросил он.
– Зачем тебе земные разочарования в ином мире?
– Затем, что я и под куполом преисподней найду предателя!
– Так вот куда ведёт тебя последний путь. В отличие от остальных, Мы с самого начала считали тебя повинным.
Библиотекарь с диким криком запустил цилиндр в противника. Незнакомец легко увернулся, но следом алая лента лизнула его голову. Он отступил и присел на колено.
Старик уже твёрдо стоял на ногах с вернувшимся ликованием, в руке он сжимал хлыст, пульсировавший рубиновым сиянием.
Лоскуты, скрывавшие лицо незнакомца, один за другим упали на плечи.
– Так кто же выдал меня, Миазм?!
– Миазм? Так теперь, ты Нас именуешь, мастер.
– Для тебя нет имени, убийца отца!
– ОТЦА! – возглас незнакомца перекрыл шквал бури.
Библиотекарю понадобилась вся воля, чтобы не упасть на колени перед бывшим учеником.
– Отец тоже был их рабом. И предателем, – продолжил Миазм. – Рано или поздно все предают, невинных нет. Отчего же лишь тому, кого ты знал некогда, достался истинный лик?
Старик взвил хлыст. Красное сияние осветило обезображенную им маску на лице Миазма. И вдруг твердь под ногами завибрировала. Замешательство библиотекаря позволило незнакомцу перекатиться в сторону. Старик послал вслед удар, но хлыст лизнул «темноту», исходящую от Миазма. Завязался короткий бой. Всплески чар, молнии небес и накаты волн: всё смешалось в единый натиск бури. Неясный сгусток материи, словно щупальца, вырвался из общего завихрения и прошёл сквозь руку библиотекаря. Старик пронзительно вскрикнул, его оружие, стукнувшись об пол, сбежало с маяка вместе с потоком воды.
– Ты ведь даже не надеялся победить Нас, мастер, – мужчина в Маске подошёл вплотную к дрожащему от боли старику.
Небо озарило маяк и падающее в морскую пучину тело.
Мужчина в обезображенной маске поднял цилиндр. Буря нагнетала дождь, но он не замечал ничего кроме клейма на новеньком изделии.
– Смастерено в Краю Утренних Рос. Наши фляжки сохранят тепло и вкус вашего сбитня, – прочитал человек. Его смех посреди бури пугал. – Сохранят тепло дома! Ты обхитрил меня, мастер!
– Гляжу, вы весело проводите время без нас! – с насмешкой прокричали за спиной. – Очередной кирпичик нашей победы ушёл на дно со старикашкой?!
– Едва ли, – сказал мужчина, не оборачиваясь на две фигуры. – То, что здесь было замуровано, отныне потеряно для всех. Буря вытолкнет мастера и его находку с Осколков.
Та самая буря вдруг замолкла. Она обтекала троицу на вершине маяка, точно не желала вмешиваться в их разговор.
– Пусть хоть бес приберёт! Ты не должен в одиночку сбегать от нас, – голос женщины не походил ни на один из тех, что слышали стены маяка. Он одинаково мог развратить мужское сердце и успокоить плач грудного ребёнка. – Только втроём нам никакая буря нипочём.
Женщина вышла к кострищу, голову её покрывал изящный платок. В возникшем куполе спокойствия её сапожки звонко цокали об древний камень. Она ласково провела пальцами по искалеченной маске мужчины.
– Позволяешь калечить вас. Теряешь сноровку? Твёрдость? – спросил второй гость, взобравшись на парапет, внизу его поджидали острые скалы.
– Всё осталось при Нас. Особенно твёрдость, – мужчина в маске отступил от женщины.
– Тогда почему я заканчиваю за тебя работу? – судя по смеху человека, такая колкость должна развеселить остальных.
– У Нас нет незавершённых дел.
– Как же те миленькие кошечки с двумя твердолобыми бойцами?
Под широкополой шляпой лицо человека укрывала грязно-жёлтая маска, которая изображала ненасытный оскал. В вытянутой руке он держал два расколотых зеркала в железной оправе.
– Прости. Я хотела помешать…
Женщина вглядывалась в глазные прорези изувеченной маски. Мужчина сделал предостерегающий знак:
– Мы желали избежать ненужных жертв, вот почему ушли без вас.
Тон убийцы наполнился недоброй примесью:
– Скорее один ты желал избежать!
Основания маяка вновь пришло в движение, и человек в обезображенной маске примирительно поднял ладонь:
– Оставим склоки на более сухую пору. Ступайте вниз.
– Что ты задумал? – с недоверием спросил убийца.
– Зажечь в последний раз огни на маяке.
– Большущий факел?! Мне по нраву, когда вы в форме, – и человек разошёлся хихиканьем, в точности подходящим маске.
Загадочная кампания собралась спускаться, когда, схватившись за левую руку, мужчина в маске замер.
– Что случилось? – голос женщины звучал обеспокоенно.
– Ничего. Просто так давно…
Мужчина стянул перчатку с левой руки, с серой и искалеченной, и попытался достать что-то из ладони, так же с опаской вынимают занозу. Предвидя вопрос женщины, он бездушно проронил:
– Давние раны. Куда важнее сейчас выбрать отсюда.
На лестнице мужчина в маске замедлился и стянул мокрую перчатку теперь с правой живой руки, оплетённой тонкими трубками. Вмиг указательный и средний палец покрыло пламенем, но звука боли не слетели с его уст.
Он поднёс горящую руку к лицу, осветив маску. Нелегко было утверждать по теперешнему состоянию, что она из себя представляла. Внезапно поверхность маски в сопровождение с тонким жужжанием пришла в движение. Мелкие существа в норах застонали, мрак болезненно сжался. Огонь на длани потух, и всё же звук продолжал мучить. И когда всё закончилось, каждая тварь в собственной норе облегчённо перевела дыхание. Впрочем, мужчина не был исключением, пальцы на правой руке, где мгновение назад играло пламя, походили на истлевшие угли костра.
Он быстро привёл дыхание в порядок и несколько успокоил дрожь. Из трубок на руке засочился огненный сок и перста разгорелись заново. Мужчина прикоснулся к стене. На каменной перегородке мгновенно разрослась огненная волна.
Мыши, змеи и те, кто успел застопорить сознание, ринулись к выходу. Огонь быстро покрывал камень, металл и дерево, вспыхивающее в один миг. Пламя жалило и отрывало кусочки. Человек, спускаясь по винтовой лестнице, проводил по стене горящей дланью. Пожар тянулся за ним словно на привязи.
Оказавшись на земле, живность не утруждал себя взглянуть на горящий маяк, который, как и предполагал человек в безумной маске, полыхал словно факел. Последний свет, излучаемый им, озарял происходящее вокруг неистовство природы. Пламя взрывалось ввысь и выбрасывало хлопья пепла, которые сбивал наземь дождь.
Возможно, час, а может, десять минут, продолжалась агония последнего напоминания о той эпохе, когда корабли шли к бухте в надежде на обретения нового дома. Удар грома. Конструкция не выдержала и обломилась у основания. Маяк полетел в пенящуюся пропасть.
И без того крохотный Край разом опустел. Труд и чувства, вложенные в маяк, оказались слабее разрушающего огня чьей-то ненависти и желания скрыть улики.

Дорога обходилась без резких перепадов, однако неумолимо шла вверх, отбирая последние силы. Стены пещеры разбежались от путников, и Льву чрезвычайно не хватало света одинокого фонаря на космическую пустоту подземелья. Ему порой казалось, что лёгкие будто работали вхолостую. И только недовольные возгласы филина выводили из ступора. По птичьему мнению, мальчика бросало из одной крайности в другую. От сонной медлительности до недопустимой торопливости, от докучливой любознательности до подозрительной молчаливости.
Обитая где-то на границе света и тьмы, пугач был невидим. Только движение воздуха над головой, от которого пробегали мурашки по коже, выдавало его манёвры.
«Чересчур часто он возвращается, – думал Лев. – Проверяет, идёт ли кто следом? Ползёт ли?».
От таких мыслей к горлу подскочил комок и вновь перекрыл доступ к воздуху.
–Тянется/подобно/улитке, – за кругом света мерцали жёлтые глазищи. – Поправка/отныне/ты/без дома/как слизняк.
Глаза потухли, не дожидаясь разгневанного вопля мальчика. Лев готов был запустить фонарь в мелькнувшую тень, но вовремя осознал губительность этой затеи. К тому же разум очистился и вернулось дыхание, что у Льва даже получилось перекусить на ходу. Так, заряженный сушёным инжиром и негодованием мальчик не замечал, как преодолеваются очередные сотни метров, до тех пор, пока свет фонаря не упёрся в отвесную стену. Каменный склон удивлял неестественной чистотой. Ни грязного пятнышка, лишь цельная красноватая порода, уходящая вверх.
В скором времени по всей высоте стены забелела кривая полоса. Словно огромный клин расколол глыбу и сформировал своеобразный коридор, наполненный туманом. На его стенах без видимого порядка разбросало сотни глубоких чёрных отверстий.
– До встречи/на той стороне, – объявил филин, собрав фразу из восторженной первой половины и скорбной второй.
Лев не дал птице оторваться от земли:
– Один я туда не сунусь!
Филин демонстративно расправил крылья:
– Воробья/облик/ты увидел.
Действительно, разлом у основания сужался так, что в коридор едва протиснулся бы взрослый человек. Размах же крыльев филина гораздо шире. Вариант с прогулкой пешим ходом мальчик откинул сразу; вряд ли лапы пугача стерпят его до конца коридора.
– Я понесу вас.
Некоторое время понадобилось птице для того, чтобы исказить морду в десятках недовольных гримасах, набрюзжаться вволю про старые кости. Для птицы у филина оказались чересчур обширные знания о людских болезнях. Наконец, оценив непоколебимость мальчика, пугач согласился.
Лев подвесил фонарь на сумку и вздёрнул её вперёд. Он обхватил филина, и тот вцепился в сумку когтями, тем самым, ослабив нагрузку на руки.
– Далеко ли нам брести? – спросил Лев, вместо вопроса о том, как можно летать с таким весом.
Филин что-то проворчал и, как только они зашли в коридор, усыпанный дырами, добавил:
– Снова они.
Послышалась возня. С обеих сторон из нор друг за другом лениво высовывались чьи-то крошечные головки.
– Не трусь, – произнёс филин, почуяв трепет мальчика. – Пищат/только и всего/мелочь/глупый.
Лев рассмотрел мокрый нос и хохолок крошек. Подошвы, словно намагниченные с трудом отрывались от земли. Всё тело хотело повернуть обратно, выбежать из каменного коридора и нестись без оглядки в дом из красных стен.
«И найти там пустоту и разруху, – убеждал себя мальчик. – Дороги домой больше нет, как самого дома».
И действительно, обернувшись, Лев уже не различил вход в коридор.
Наверху из норок появлялись всё новые любопытные мордашки. Зверьки провожали гостей писком и скрежетом когтей. От бледного тумана, забравшегося на стены, кидало в дрожь. Поглотив свет фонаря, теперь он сам являлся источником нежного лунного сияния. Вился и сплетал узоры перед мальчиком. Лев то и дело отцеплял руку от филина, дабы убедиться в том, что стены не смыкаются.
Сухой туман сделался непроницаемым и скрыл норы, но возрастающий гомон зверьков не давал забыть о них. Помимо прочего, филин постоянно переминался с лапы на лапу, устраивался удобнее. От его веса мышцы рук забились, и лямка сумки болезненно натёрла шею Льву.
Когда туман впереди потемнел, писк и скрежет зверьков возросли многократно, тем самым кромсая остатки уверенности в мальчике.
Цап-царап! Тонкие как иглы коготки настойчиво скребли камень.
Лев перестал надеяться на то, что его ушным перепонкам суждено выбраться целыми. Он хотел закрыть уши и не смог оторвать руки от филина. Шум не переставал усиливаться.
«Нет, не пытка! Зверьки готовятся напасть, – догадался мальчик. – Сколько их?! Сотня, тысяча?! Они растерзают нас на кусочки».
– А-а-а-а! – взвизгнул мальчик. Его крик ужаса потонул в лавине мучительной какофонии.
Лев от неожиданности обрушился на землю, вовремя освободив хватку и дав филину взлететь. Лёжа, мальчик обхватил голову, не понимая, что кричит он один. Туман остался позади, не осмеливаясь пересечь невидимую границу. Лев вознёс бы руки к небесам, но боялся несвоевременно оторвать их от ушей. Не владея собственным смехом, он искал глазами филина.
– Только пищать умеют? Они же едва не напали на нас!
Филин чуть поодаль приводил себя в порядок. Лев чувствовал, как ему приходилось туго в коридоре, и тем не менее проявлять жалость не намеревался. Своими недомолвками пугач второй раз за день подталкивал попутчиков к опасности.
Вынырнув из взлохмаченного оперения, глаза пугача уставились на мальчика. Филин не понимал причины его взволнованности.
– Чуйка/волшбы/довесок малый/жалким тушкам, – вещал он.
– Вы всё-таки проверяли меня. Я же могу быть не тем, кто вам нужен, – Лев не сомневался: задержись они в коридоре подольше, их растащили бы в норы по кусочкам. – Это испытание, которое…
– Прошёл/наравне, – перебил его филин. – Запомни/отбрось сомнения. Охрану/дурила/сила могучая/которая/не овладеешь/ты. Вправду/не мыслил я/кроху/волшбы/отыщут/в тебе.
Хоть филин и изъяснялся словами, будто вырванными из спектакля одного актёра, по птичьим гримасам и ужимкам легко угадывались его эмоции.
Лев покачал головой, в которой продолжали бродить отголоски туманного коридора. На чёткое объяснение и моральную поддержку в птичьем черепе, по-видимому, места не хватало. Зрение свыкалось с отсутствием светлого тумана, и теперешняя обстановка постепенно выявлялась. Постамент, на котором сидел филин, подозрительно походил на автомат для продажи газированной воды.
Лев осел на пол. Перед ним и вправду покосился аппарат с выцветшей надписью, которая завлекала в летнюю жару детишек. Теперь в него деловито упёрся манекен, одетый вразрез нормам.
– Для чего так расставлено? – спросил мальчик, глядя на сценку, воссозданную у него под боком.
Филин нехотя перевёл взгляд на чучела, глядящие угольками на пустой аквариум, последний жилец, которого белел на дне костями.
– Продолжим/опаздываем, – произнёс он, вместо ответа.
Тело изнывало от усталости и боли, и всё же Лев не перечил. Ему желалось как можно скорее покинуть несуразных экспонатов подземной галереи. К тому же свет бумажного фонаря ослабевал. Падение выбило дно, и из него выпал знакомый шнур.
Та же затейливая манера плетения, те же излюбленные цвета тесьмы: лазурный, оранжевый, изумрудный. Подобный браслет остался в другом мире, сорванный наращёнными когтями хозяйки Харьковой.
Рука мальчика зависла над шнуром в нерешительности.
– Не страшись/женщине/родившей тебя/принадлежал, – объявил филин.
От услышанного пальцы мальчика сомкнулись на шнуре и, потянув за неё, он вытащил камень, испускающий свет.
«Нет, – изумился Лев, – он сам был застывшей каплей солнечной росы».
Невероятными усилиями свет высвобождался из заточения прозрачной темницы. Лев будто мог ощутить его, разогнать словно морозное дыхание.
– Ух ты, – только и сумел выдавить мальчик.
Он положил камень между ладонями, и его тело втянуло в себя всё сияние, обнажив источник, державшийся в простенькой медной оплётке.
– Янтарь! И в нём крохотное дерево?
Лев в восторге осматривал мирные блики, гуляющие по венам на руках, и не заметил, как с морды филина сошло напряжение.
– Вы ошибаетесь. Маме не по карману… Я о таком в жизни не слышал.
– Воистину/подобия/не сыщешь.
Красоту янтаря Лев видел в его зелёном оттенке и заключённом внутри ростке дерева, хотя и казавшемся неуклюжим и хилым. С двумя сухими крохотными листочками росток походил на растеньице засушливых степей.
– Тут отколот кусочек. Хотя и таким он стоит огромных денег. Да что я говорю, камень же волшебный. Вы точно ошибаетесь.
Филин взъерошился. Похоже, обвинение в промашке он принимал близко к своему крошечному сердцу.
– Возмутительно/глупый/мышонок. Софье/дар/хранителя/сокровища.
Филин ухнул, что впервые сблизило его с лесным необразованным братом. Собственные слова показались ему неожиданными.
– Вы знали мою маму? – Лев выпрямился в полный рост, янтарь повис на тесьме и, лишённый прикосновения с телом, вновь налился медленным светом. – Кто дал янтарь моей маме? Мой отец? Ваш хозяин?
Филина передёрнуло, оперение на нём вздулось, и глаза сощурились. Нешуточная угроза исходила от крылатого хищника.
– Незнание/мира/спасёт/дурака. Прощу/единый раз.
Мальчик не нашёл достойного ответа и только кивнул в знак того, что уяснил, какую допустил неосторожность. Просто он привык видеть на ярмарках Петербурга, дивных пташек, заключённых в клетку. Везде и всегда рядом с ними находился владелец, готовый ублажать слух покупателя, лишь бы выручить за товар больше денег. Этот же филин – особенная птица, вольная и приспособленная к человеческому мышлению, поэтому Лев не терпел встреч с его неподвижными глазами.
Теперь под светом фонаря и без шали проявились огрехи в его облике. Ржавые цвета в окраске пугача проступали из-за пожилого возраста. Некоторое оперение местами обожжено, кое-где выпирали старые травмы, и уши оказались неравной длины, и ни одно из них не было целым. Лев присмотрелся к шее пугача, на что тот втянул голову глубже плеч. Мальчик потупил взгляд, он и сам не понял, почему вдруг испытал стыд. Под перьями в шее филина пряталась решётка, похожая на радиоприёмник.
Видимо, благодаря этому приспособлению птица овладела человеческой речью. Желал ли этого сам филин?
Впредь Лев решил быть рассудительней. Мало ли что творится в пернатой голове.
– Извините, – начал он. – Ведь я вправду ничего не знаю о вашем мире. Не знаю ваше имя, и в какое странное место мы пришли.
– Имя/избрано/Дуромор, – надменно сообщил филин, всецело полагая, что на мальчика известие произведёт нужный эффект. Он с прищуром осмотрел обстановку. – Странный/кавардак.
Не предупреждая, пугач перелетел на другой конец зала, набитого ветхим старьём. Лучезарный янтарь прогнал тени, и сцены с чучелами переставали казаться Льву жуткими. Они скорее походили на несуразную пародию на повседневность.
Впрочем, как мальчик отметил про себя, с появлением пылающего камня сомнения и страхи рассеялись. И всё же главной особенностью янтаря было то, что когда-то им владела мама. Вплетённая в удивительную историю, которая происходила со Львом, она после смерти подарила сыну надежду на хороший исход.
Филин ожидал мальчика на винтовой лестнице, тянущейся к потолку.
– Выведет/путников/город чаровников, – поведал пугач. – Снаружи/не разговаривай/незнакомцев.
– Мы разве выйдем наверх не вместе? – переполошился Лев.
– Птице/место/небе. Нет/толпе. Ищи/мой след/на крышах.
Дуромор взлетел, по обычаю, не вдаваясь в подробности, в которых так нуждался мальчик. Сделав вираж, он выпалил, прежде чем исчезнуть:
– Береги/камень/чужих рук!
Перескакивая ступени, Лев добрался до верха. Следы филина виднелись на горке слежавшегося пепла, который завалил пол низкого прохода в светлую комнату. Осторожными шажками, чтобы не запачкать себя в саже, Лев пролез в него и тут же зацепился курткой за что-то. От неловкого движения послышался хруст швов, а далее громоподобно застучала складывающаяся лестница. В спину Льву ударила стена, и он уткнулся лицом в пепел.
– Чудесно, – угрюмо произнёс мальчик, вылезая в комнату. – Филину будет то ещё удовольствие.
Отныне закрытый проход был скрыт внутри большого котла, значительную часть содержимого, которого Лев выволок наружу.
В руке затрепетал и погас янтарь.
– Теперь ты дома, – понял мальчик и засунул камень в карман куртки.
После такого количества виданных странностей, закопчённый подвал с углём и оконцем под потолком казался заурядным и приветливым. Отряхнувшись по мере сил, мальчик поднялся к выходу и очутился за высоким прилавком, на котором восседал медный кассовый аппарат. И только он указывал на прошлое узкого помещения, потому как в остальном его заполняли гам с улицы и грузно плывущая пыль в лучах заколоченной витрины. Хотя была ещё лестница, ведущая на верхний этаж.
Лев, не сомневаясь, что и там поселилась разруха, поспешил заявить о своём присутствии:
– Извините! Прошу прощения, я здесь немного наследил! – сообщил мальчик и понял, что зря беспокоится, так как основная часть пола ушла на замену стекла в витрине. – Меня привёл сюда филин! Большой филин.
Звук его голоса, проскакав по лестничному маршу, пропал на втором этаже, схваченный кем-то. Будто кто-то загородил дверной проём наверху. Лев попятился к выходу и через широкую щель в витрине заметил на карнизе соседнего здания филина.
Поправив когтями тёмные очки, пугач расправил крылья.
– Постой!
Лев выбежал на улицу и едва успел отпрыгнуть от мчащегося во всю прыть человека. Не переставая повторять «опоздаю, опоздаю» чудак нёсся вверх по тесному проулку, держа одной рукой соломенную шляпу, а другой – кипу бумаги. Прохожие благоразумно расступались перед бегуном, они не испытывали подобной нужды и двигались с лёгкой торопливостью. Люди кидались друг с другом фразами, быстро в пример походке переговаривались, а их продолговатые тени ложились на камни, которых солнце щедро осыпало бликами. И даже лёгкая примесь запахов сухого пергамента и чернил, не позволяющая назвать воздух чистым, не мешали воробьям на фронтонах домов восторгаться утром.
Здания на улице жались друг к другу, и из-за выставленных верхних этажей не разглядеть пернатый хвост пугача. Скованная постройками дорога кривилась по холму, и Лев принял спуск по улице за более лёгкую задачу.
Люди расступались перед ним, видя его измазанную в саже одежду. Женщины отводили в сторону подолы пышных юбок, а один из мужчин поднял трость в защиту, словно грязь со Льва могла наброситься на него.
Мальчику полсотни шагов не пришлось сделать. На вымощенной дорожке между камнями застряло коричневое перо крупной птицы. Его слегка теребил ветерок. Вероятно, оно слетело с крыла хозяина минутой назад, потому не успела попасть под ботинок прохожих.
Лев присел, чтобы подобрать его, как вдруг на перо опустился растрёпанный веник метлы. Мальчик, знакомый со скверным характером дворников, решил поскорее извиниться. Однако, подняв взгляд, он не обнаружил на деревянной голове лица. Перед ним высилась конструкция, которая сжимала в четырёх руках метлу.
Мальчик медленно привстал, машинально вытянув из-под прутьев перо. Механизм неодобрительно затрясся. Лев же, подавляя на подходе крик, попятился назад. Медно-деревянное устройство, перемещаясь невысокими прыжками, пошло в наступление на человека, посмевшего отобрать принадлежавший ей трофей…
Бегство Льва вновь оказалось недолгим. Оглянувшись, чтобы заметить за спиной метлу, он налетел на что-то крупное. Рядом с ним, задержавшись на мгновение в воздухе, упала метла.
– Так кто же теперь отстирает мой мундир?! – последнее, что услышал Лев.
Мальчик потерял сознание, закончив первый из череды невообразимых дней новой жизни.

Глава 5. Под чужими звёздами.
Шёпот… Тихий до неузнаваемости, он что-то пытался поведать, и его непостижимость притягивала. Увидеть бы человека, чьи уста изливали его. Вот бы свет ослаб на мгновение.
В таком странном месте отсутствовало что-либо похожее на солнце или огонь. Свет сквозь изумрудное сито листьев заполнял пространство вокруг, словно плотная дымка. Казалось, открой дверь, сквозняк разгонит его по углам.
Когда шёпот затих, только боль, отяжелявшая тело, убедила Льва в пробуждении. Другие чувства вернулись к нему позже. Под собой он ощутил мягкую перину, среди комнатной утвари различил чан с водой, ночной горшок и корзину с чуть влажными полотенцами.
Мрак в голове гудел и кружился, на языке залёг вкус полыни, отчего тошнота усиливалась. Лев заставил себя встать и перейти к дальней стене. Через парочку открытых стёклышек, из которых подобно пчелиным сотам собиралось окно, просачивался ночная прохлада.
Мальчик в отчаяние привалился к стеклу. За оконными ячейками широко растянулся незнакомый город. В тёмных очертаниях домов не горели окна, огни текли лишь по кривым улочкам с фонарями. Однако под неполной бледной луной и необычайно сочными звёздами очертания крыш и пики башен выделялись отчётливо.
Чужой город. Чужие звёзды и одинокая луна, глядящая на него с вышины своей тропы.
Сияние ночной хозяйки небосвода вдруг напомнили мальчику о светоносном камне. В поисках янтаря Лев напрасно истратил последние силы.
Тени в комнате тянулись к единственной двери, она оказалась заперта. Только глиняный кувшин на столе с прохладной водой не дал окончательно поникнуть. Мальчик припал к нему с жадностью и после разошёлся болезненным кашлем. Горло продолжала саднить тупой болью.
Нужно прилечь, сообразил Лев, головокружение успокоится, будет проще придумать, как выбраться из заточения. Надо непременно разыскать филина, и хорошо бы ему пробудить свою маленькую птичью совесть. Как же глупо он поступил, улетев посреди толпы невиданных чаровников.
«Главное – не уснуть, а злость на бывшего проводника в подмогу», – решил мальчик.
Следующее пробуждение в отсутствие ярких грёз и кошмаров пришло вяло и нехотя. Сонный мозг, забыв о том, что его вместилище находится за пределами красного дома, по обыкновению попытался захватить голоса соседей и ор телевизоров. При солнечном свете удалось рассмотреть комнату. С просевшими углами, со стенами, отделанными деревянными панелями, и не раз налаженной мебелью – она не выглядела тем страшным местом, которое представлял себе мальчик. Здесь было светлее и просторнее, чем в комнатке красного дома, которую разрушила неведомая сила. Потолок не покрывала плесень, не торчал пучками электрический кабель. Телевизор здесь вряд ли отыщется.
Кувшин, нагретый утренним солнцем, мальчик оставил нетронутым, не рискуя тратить силы на борьбу со рвотой. Кто-то был настолько любезен, что вычистил сапоги от сажи. Обувшись, Лев потянул ручку двери, на этот раз та подчинилась.
По узкому коридору гулял ветерок, выход на балкон был распахнут, и мальчик, который позарез нуждался в любых сведениях, не упустил возможности посмотреть на город. Однако вид с балкона оказался скуп, взгляду не протиснуться дальше одной улочки.
Зато какие диковинные дома! Те, кто построил их, позабыли об основах не только зодчества, но и самих притяжений и симметрий. Каждый дом являлся творением чьих-то причуд, желательно ярко раскрашенных. Только гребни их крыш одинаково загибались дугой, пытаясь достать небо острым коньком. Лишь одна из построек выделялась из сумасбродного настроения улицы. Она выглядела как… бобровая плотина.
Лев почуял движение под балконом и метнулся в коридор, боясь быть замеченным. Внизу в уютном саду старушка прислонила к яблоне ножницы и подошла к скамейке, чтобы забрать стоящую на ней корзину с падалицей.
Мягко переступая по цветистым коврам, мальчик достиг лестничной площадки в тот момент, когда на первом этаже прошла та женщина. Через секунду за ней с задранным хвостом промелькнула белая кошка в окружение также вздыбленных котят.
По массивной лестнице с резными перилами мальчик прокрался на первый этаж, где уже разносилась напеваемая женщиной мелодия. Сообразив, что та занялась делом, Лев выступил в проём, напустив на себя самый уверенный при его самочувствии вид.
Низкорослая старушка безмятежно мыла посуду в деревянном корыте, напевая знакомый только ей мотив. В тесной кухне помимо чугунной плиты, дальний угол занимала белая печь и, разинув рот, ожидала стряпню. Посередине стоял неподъёмный деревянный стол, который запросто уместил бы многочисленную братию.
Лев, не зная, как выдать своё появление без испуга и неловкости, наблюдал за работой хозяйки до той поры, пока она с чистой посудой не отошла к буфету. Напущенный непреклонный вид сошёл с мальчика, как дождь по водостоку. Корыто с грязной посудой шевелило складными усами в искристой пене. Словно руководясь головой огромного таракана, усики, как юркого зверька, гоняли мочалку по торчащим из воздушной массы тарелкам.
Мысли Льва смешались в одну лужу, со дна которой вынырнуло «нужно бежать». Однако толстый серый кот с чёрным пятном на голове, проскочив у него между ног, запрыгнул на один из шкафчиков.
Зазвенела керамика.
– Проповедник, не проказничай! Ух! – старушка обнаружила оцепеневшего в проходе мальчика. – Как чудесно. Не надеялась, что ты так быстро оправишься. Иль всё же позабыла в свои-то годы, что такое молодость. Ведь юному телу не пристало хворать и находиться в покое. Ну же, милый мальчик, не стесняйся…
Хозяйка уловила боязливый взгляд Льва на «тараканьих» усах корыта.
– Беда с испорченными автоматонами. Мои же чары отменного качества, и всё же… – старушка цокнула, и усики бросили мочалку в прощальный кувырок. – Так лучше, милый?
Голос подвёл Льва. Разницы он не почувствовал: присутствие человека, способного управлять на расстоянии механизмами, его нисколько не успокаивало.
– Всё-таки я огорошена, с каким успехом ты встал на ноги, – старушка привлекла внимание гостя, который обследовал кухню в поиске остальных самодвижущихся частей.
– Да, – подтвердил он, частично понимая, о каком успехе шла речь. – Могу спросить вас кое о чём?
– О нет, милок. Не так скоро! Уж поверь, первым делом тебе надобно подкрепиться. Вопросы же припаси для его благородия Боремира. Городовой Боремир Сухой, – повторила старушка, не удовлетворившись реакцией мальчика. – Он принёс тебя ко мне бесчувственного. К слову, надо и нам познакомиться. Все зовут меня Баба Яра.
– Лев Лукин, очень приятно.
– Не стоит лукавить, милок! Могу сообразить, как ты себя чувствуешь, проснувшись неведомо где. Отведаешь завтрака, Лев… Лукин? Какое занятное имя.
– Наверное, я откажусь, – ответил мальчик, подозревая, как на него подействует пища.
– Ничего. Раз ты так бойко пришёл в сознание, то, надо полагать, с выздоровлением сладишь также проворно.
– Выздоровлением?
– Из многолюдной толпы ты нашёл Боремира Сухого, причём налетев на него в буквальном смысле. Он же обезвредил испорченного автоматона, а тебя, милок, перенёс сюда. Мы оба решили, что лучшим местом для твоего пробуждения будет мой дом, нежели койка при казарме. Уверяю, на моё врачевание никто пока не жаловался. Я полночи корпела над тобой, когда ты пребывал за явью. Наладила все порванные нити.Лицо Льва изменилось не в лучшую сторону, и старушка поспешила объясниться: – Так бывает, когда необузданные чары высвобождаются.
– Чары… – Лев натужно закашлял, горло не давало о себе забыть.
– Синяки-то на шее поправить – ерунда. Сперва, милок, расскажи, где живёшь. Откуда родом?
Ступор Льва заставил хозяйку дома осторожно продолжить:
– Надо бы известить родных, ведь день прошёл, как ты залёг без памяти. Только скажи их имена, а я пошлю весточку.
Лев поник головой, вернувшись мыслями к разгромленной комнате красного дома. Баба Яра настойчиво ожидала ответа. Ничего не придумав, мальчик решил сказать правду:
– У меня нет дома. Я потерял сознание в день… приезда в ваш город.
Полуправду.
После неловкой заминки Баба Яра, покружив у буфета, достала посуду:
– Приготовлю морс, милок. Вреда от него никакого, а наслаждение гарантировано. Будь добр, присядь.
Лев не решался опуститься на стул, до тех пор, пока у него не закружилась голова от наблюдения за хозяйкой, чьё хождение вскоре закончилось объёмным стаканом густой ягодной смеси. Мальчик ожидал, что она воспользуется проделками, какими заставила усики корыта двигаться, но к счастью или сожалению, морс был приготовлен обычным способом.
Обычный морс из рук необычной старушки. Она одного роста со Львом, а он оставался невысок для своих лет. Стан её полон, одежда чиста и опрятна: синее платье и передник с вышивкой степного поля. Оставался загадкой для мальчика точный возраст хозяйки и некоторая особенность. На солнечном свете, струящемся из широкого окна, или в затемнённых углах кухни внешность её разнилась. Небольшими деталями и всё же преображавшими её.
– Простите…
Мальчик вдруг засомневался в правильности принятого им обращения, и Баба Яра своевременно поддержала:
– Бабушка. Этак, полагаю, будет верно. Хотя с нашей-то разницей в морщинах я тебе в прабабки гожусь. А какая женщина не склонна к ухищрениям со своими годами?
Беззаботное стремление хозяйки завязать беседу подбадривало так, что мальчик попытался напрямую выяснить, что ей известно о нём и его недавнем провожатом:
– Простите, бабушка. Там, где меня подобрали, рядом не видели большой птицы?
– Большой? – удивилась Баба Яра. – Его благородие не упомянул о подобном. Ты потерял птицу?
– Нет, – разочарованно выдохнул мальчик.
– Пей, не стесняйся.
Баба Яра ждала, когда Лев испробует напиток. Он же, измученный горечью и сухостью во рту, не стремился выпить морс. Больше всего на кухне его настораживала безобидная, на любой другой взгляд, печь. Ведь всем знакомы сказки о ведьмах, запекавших детей в пирогах?
– Несмотря на то, как ты резво выздоравливаешь, я опасаюсь за осложнения. Твоя комната заранее приготовлена для одного гостя. Его приезд намечается через пару дней, так что есть время подготовить другую.
– Я не задержусь у вас надолго, – остановил её Лев. – Спасибо вам за всё, но не уверен, что останусь ещё на одну ночь.
– И куда же ты пойдёшь, милок? – встрепенулась старушка.
– Я должен разыскать кое-кого
Мальчик встал из-за стола. От небольшого усилия в глазах помутилось, его повело в сторону.
– Ах, говорила про покой, и сама же позволяю тебе волноваться, – Баба Яра подхватила Льва за локоть. – Потерпи малость.
Хозяйка дома потянула гостя из кухни мимо лестницы в комнату, объединённую с прихожей. Она была обставлена с невиданной пышностью, притом глаз сразу улавливал излишества различной утвари и устилавших пол ковров. Десяток кресел и диванов приводили мальчика в недоумение.
– Почистила твою куртку. Не приложи я пару уловок с ядрёной пеной, это далось бы мне тяжело, – гордо сообщила Баба Яра.
Старушка провела Льва в дальний угол к камину и взяла с полки мешочек из грубой ткани.
– Когда ты упал бесчувственным, твой камень выкатился из кармана. Не волнуйся, городовой Боремир Сухой сведущ в подобных делах, дабы не прикасаться к нему.
Она положила мешочек в ладони мальчика. Поклажа холодила руку, ткань прошивали металлические нити. Лев торопко развязал шнур и увидел янтарь. Лёгкое чувство то ли радости, то ли облегчения пробежало дрожью по телу мальчика, и он впервые открыто заглянул в глаза Бабе Яре.
– Похоже, камень дорог тебе, – улыбнулась она.
– Он помогал осветить путь и принадлежит… близкому мне человеку, – мальчик не сумел под сказанным представить маму.
– Твой янтарь словно вобрал в себя лучик солнца. Впредь носи его ближе к телу и будь осторожен, показывая незнакомцам. Мешочек пригодится, янтарь в нём будет скрыт от назойливого любопытства. Теперь-ка выйдем на свежий воздух. Думаю, ты захочешь узнать о том месте, куда тебя занесло, – проговорила Баба Яра и в прихожей добавила со светлой улыбкой: – Представлю тебя моим дивным соседям.
Затея знакомства с другими чаровниками вызывала у мальчика нытьё под ложечкой, но перечить хозяйке приюта он не осмелился. К тому же под рукой находился лучезарный камень. Из всех приключившихся с ним событий, только янтарь не отдавался горькими мыслями и необъяснимо зажигал уверенность.
Выходя из дому, Лев заметил над дверью венок из сушёных трав, отчего в памяти закопошились полузабытые мамины суеверия.
Уютный небольшой сад был равномерно засажен фруктовыми деревьями. Между ними кучно расположились привлекательная скамейка, сарай, где теснилась насыпь угля, и дорожка изогнутым ручьём, впадающая в мощёную дорогу.
– Красивый двор, – несмело поделился Лев. – И улица удивительная.
– Так считаешь? – удивлённо спросила хозяйка.
Мальчик испугался оплошности – ведь для подобных Бабе Яре такие дома могут считаться обыкновенными. К облегчению он заметил в её улыбке иронию.
– Тупик на «Носу у мельника» – наследие давней молодости. Той, когда моё поколение казалось мне однотипным и серым. Не мне одной, как видишь.
Между тем они переступили за калитку. Лев замечал людей пожилого возраста в цветниках.
– У нас время проходит по-особенному, никак в других частях города. Порой, кажется, будто оно здесь струится, – старушка взглянула на Льва, словно желая непременно услышать его мнение. Тот пожал плечами, ничего такого не ощутив. – Да и правильно, нам старикам никакой суматохи не надо, она, как правило, дело молодых.
Внезапно в доме на другой стороне улочки распахнулись ставни. Из окна показался мятый ночной колпак, и мальчик различил под ним сонное лицо старичка с криво надетыми на нос очками.
– Добрый день, Даниил! – по-молодецки Баба Яра поприветствовала колпак. – О чём сегодня говорят нам звёзды?!
На такой странный вопрос старичок возбуждённо взмахнул руками и торжественно сообщил:
– Ныне ночью я вновь уловил музыку. Звёзды чем-то взволнованы или же обрадованы. Представляешь себе, Антонина, они пели. Красиво и тревожно точь-в-точь как зов коралловых коров. Надобно быть настороже – космос подаёт знаки. А сопляки в обсерватории решительно замалчивает об… Ух, что за юный всплеск с тобой?
Большие заспанные глаза под колпаком просветлели, завидев на улице чужака. Лев от внезапного внимания чудаковатого старичка пошатнулся, и бережно положенная на плечо рука Бабы Яры успокоила его.
– Эту звёздочку, мой встревоженный сосед, зовут Лев! Он проведёт у меня седмицу другую.
– А-а, подмастерье Трёх Мастеров! – убеждённо произнёс старичок. – Ну что ж, буду рад вас видеть на крыше сегодня ночью. Новому поколению необходимо прививать уважение к звездословию.
– Боюсь, что мы никак не сможем. Поправляем здоровье, понимаешь ли.
– Жаль, мои соглядатаи за небом. Тем не менее, мальчик, запомни: звездословие – древнейшее учение, с ним пересекаются многие дисциплины. Одним только звёздам видны нити судеб.
После такого послания колпак внезапно всосался в окно, и Лев свободно выдохнул.
– Такие у меня изумительные соседи! Даниил Гвалт – выдающийся звездочёт. Всю ночь просиживает у себя наверху и наблюдает за светилами, – она указала на пристройку, на крыше дома, которая поразительно напоминала ночной колпак владельца.
Баба Яра замолкла, наверное, давая Льву выбрать: смеяться ли над старичком в помятом колпаке или же презрительно фыркнуть. Однако мальчик переместился в личные переживания куда глубже, обдумывая знание полученные о мире, в который его привёл подземный караван и говорящий филин. Одно он никак не опровергнет: где-то по другую сторону некой границы расположилась родина, и она откликалась неприятной болью в груди. Даже мысль о том, что он один посреди неизвестного общества не страшила. Может, виной служила Баба Яра? Или осознание одиночества? Так как ему не за что было зацепиться в прошлом, оставалось только создавать будущее.
– Если хочешь, мы вернёмся домой, – произнесла она, рассматривая шею мальчика. – Мне нужно смазать твои кровоподтёки, которые тебе не к лицу. Да и горячая ванна будет уместнее, чем знакомство с древними бабками.
За входной дверью дома их поджидал кот. При появлении на пороге хозяйки он серой тенью удалился на кухню.
– Кажется, я ему не понравился.
– Не переживай. Проповедник мой главный помощник и хозяин дома в моё отсутствие, оттого и подозрительный, – с немалой долей гордости заявила старая дама. – Разное бывает: мыши покажутся, молодняк нашалит. Он же управу на всех сыщет.
– Молодняк? – переспросил Лев, ранее собственными глазами видевший белую кошку с котятами.
– Подожди немного, и от них отбоя не будет. Просто мои питомцы любят, как и их хозяйка, появляться, где они хотят и перед кем хотят.
Лев ничуть не удивился такой странности, видимо, на удивление у него не осталось чувств, которые он безгранично тратил последние дни.
Ванная располагалась на втором этаже у лестничной площадки. На дальней стене стрельчатые окна пропускали мягкий свет с улицы. По перегородкам вились трубы и были завешаны всевозможными предметами для бани: ковши, веники и полки с цветными кусками мыла. Центр комнаты занимала глубокая деревянная ванна. В сторонке от остальной обстановки косился старый шкаф с умывальником.
– Моя обитель чистоты, – задорно объявила Баба Яра и перед уходом загадочно добавила: – Если понадобится помощь – попроси.
Желание купаться Лев не выискал у себя, хотя необходимость была явная. Стоило бы удивиться, отчего хозяйка не расспросила о том, где мальчик с головы до подошвы измазался в саже.
Рассудив, что холодная ванна настроение не прибавит, мальчик разделся и забрался в ванну.
– Впрямь без помощи не обойтись, – понял он, оценивая, насколько запах гари въелся в кожу.
Внезапно гудение труб перекрыла череда шорохов и ударов. В рывке мальчик осел в воду и втянул в лёгкие нехилую порцию. Пожилой шкаф с умывальником встрепенулся, пробудившись ото сна. Из него полезли телескопические щупальца и устремились к дверкам под раковиной, по другую сторону которых нечто желало вырваться наружу. Открыв шкафчик, «рука» умывальника вынула взъерошенную мочалку и выпустила её в ванну. Попав в родную среду, мочалка накинулась на кусок мыла и подобно щуке гоняла его вокруг оробевшего мальчика. Тем временем шкаф принял командование на себя, беспрестанно побрякивая крышкой чугунного умывальника. Его «рука» протянулась к полкам и оплела берестяную коробку. Высыпав из неё в ванну меловой порошок, шкаф потянул висевшую над головой мальчика верёвку.
– Ого! – только мог воскликнуть Лев.
Клубы пара вырвались из-под ванны, температура неумолимо повышалась. Умывальник, не внимая жалобным протестам, успокоился только тогда, когда объекта его стараний покрыла ароматная пена, и матовые стёкла на окнах запотели. Следом за дело взялась мочалка с плавниками. Щекоча Льва, она скользила по телу, пока жертва не объявила:
– Достаточно! Хватит помогать!
От слов мальчика мочалка замерла и всплыла оглушённой рыбой. Лев, недолго думая, выпрыгнул из воды, позабыв об умывальнике, который шагнул ему навстречу. Перепуганное худое лицо замаячило перед Львом. В запотевшем зеркале умывальника мальчик не сразу узнал себя. Страхи Бабы Яры из-за его здоровья теперь казались обоснованными. Грязь колодца и сажа смылись с кожи, явив бледность и тёмные синяки под глазами. Распаренное тело загудело тупой болью, каждая косточка напоминала о себе. Драка в красном доме, заточение в колодце, и переход с караваном не дались задаром.
Лев улыбнулся отражению, оно его не расстроило. Худоба и болезненный вид не были для него только теперешним состоянием. Были бы кости, а мясо нарастёт, говаривал дед Мавлет про сына Софьи Лукиной, и та грустно соглашалась с ним. Лев же им в опровержение часы напролёт полосовал лёд зимних катков, обгоняя более крепких сверстников. И пусть сейчас в отражении его глаза помутнели, но пройдёт время, и они станут прежними темно-карими под густыми бровями, какими одарила мама. Впрочем, он был едва ли не полной её копией и люди на площади, где Софья рисовала портреты, умилялись при виде пригожего и чистоплотного ребёнка. Нередко от них мальчику перепадало сладкой выпечкой. В такие моменты он радовался своей внешности, однако часто она доставляла неприятности. Во дворе красного дома его величали маменькиным сынком. При встрече братья Харьковы измывались над ним, предлагая ему вплести в волосы бантики. Лев не терпел обиды и уже после, рассматривая ссадины и потрёпанную одежду, усмехался оттого, что теперь в нём не осталось опрятности и смазливости.
Мальчик ощутил небывалый стыд. Ведь мама подарила ему безвозмездно столько чудес: жизнь, заботу и любовь. Что его внешность, если не доказательство того, как совсем недавно жила на свете Софья Лукина.
Старый умывальник бережно укрыл полотенцем, и Лев, убедившись, что никакой предмет в ванной комнате не возражал, оделся и вышел.
Под дверью караулил Проповедник.
– Следишь, – подразнил мальчик кота и юркнул к себе в комнату.
Час или два Лев провёл у окна, всматриваясь в чужой город. Целый город, спрятавшийся в закромах пространства.
Когда из сада донёсся шум весёлого переполоха, Лев привычным манёвром незаметно пристроился у балкона. Причиной оживления на улице послужил приезжий торговец. Причиной же недовольства Бабы Яры оказались её кошки, которые не отставали от него ни на метр. Пожилой мужчина по внешнему виду и кошачьей любви был рыбаком. У калитки стоял трёхколёсный механизм. Остовом он походил на дворника с метлой, только его руки крутили переднее колесо. На спине он вёз тюки и связки вяленой рыбы.
Тёмный румянец на обветренных щеках рыбака выделялся даже с балкона. Он был бы рад остаться за разговором с Бабой Ярой, но на улицу выходили новые покупатели. Поправив выдающиеся усы и нахлобучив фуражку, торговец откланялся. Моложавой походке всячески мешали кошачьи ласки, и, перебравшись к дороге, он выкинул в сад запасённую в кармане рыбёшку. Уловка сработала, котята метнулись за добычей. Проповедник, наблюдавший со стороны, понял, что игра не стоит свеч, и перебрался за спину хозяйки. Та уже приготовила поучительную речь для хвостатых проказников.
Лев не сразу осознал, что улыбается, глядя на соперничество котят. Это место не худшее, какое могло ожидать его после побега из красного дома.
Рыбак подудел в маленький горн и отправился к очередному приветливому дворику. Повозка, скрипя металлическими суставами, отправилась следом.
– Присаживайся, милок, – приветствовала Баба Яра, когда Лев часом позже спустился на кухню. На стене висела связка рыбы, но кроме Проповедника её никто не сторожил. – Напеку завтра пирогов. Пока же перекусим кашей. Петро уже пару лет снабжает нашу улочку свежей рыбой.
– Далеко ли он живёт? – обронил Лев.
– Ты имел в виду в каком Крае? – переспросила Баба Яра. – Край Под Потухшей Горой, пригожий уголок на Снежной Ветви. Славится своими рыбными фермами.
Баба Яра усадила гостя за стол, сама же устроилась с противоположной стороны. Лев от непривычки чувствовал неудобство: стол, неотъемлемая часть домашнего уюта, казался ему громадным и ненужным. В красном доме была общая и редко пустующая кухня. После того как Лев справлялся с учёбой, он готовил простенький ужин до прихода мамы. Они кушали у себя в комнате за письменным столом. Уже неделю мальчик ничего не готовил.
– Думаю, пока ты не восстановился, разумнее начать с облегчённого питания. Да и мне пойдёт в пользу. В нынешнее время значимость того, что попадает к нам в живот, только возросла. Я даже даром бы не решилась кормить кошек тем, чем запружены городские забегаловки… Тебе не по вкусу стряпня, милок? – обеспокоилась Баба Яра, заметив, как мальчик бесцельно покручивал ложку.
– Простите, бабушка. Я отвык от такого, – признался он.
Несколько ложек каши с успехом заполнили космическую пустоту в подростковом желудке, возникшую с уходом тошноты. Орудовал Лев, как и сама его покровительница, деревянными приборами. Он осмотрел навесные шкафчики и убедился в том, что в доме предпочитают красивую расписную посуду. Осенняя тема с насыщенными красными и золотистыми цветами на чёрном. Уклон на бархатный сезон года проявлялся во всём убранстве дома. Мальчику было в новинку окружающее его пространство, но что странно: ни еда, ни язык, ни пристрастие хозяйки к узорам на занавесках не вызывали отчуждение. Скорей Лев питал к ним чувство чего-то знакомого по родному миру.
– Остались умельцы. Старые, слеповатые и с пропадающим опытом, – проговорила старушка, глядя, как её гость осматривал резьбу на ложке. – Ныне хорошие хозяева за железом и камнем сидят и кушают серебром да фарфором. Мне же всё нипочём: к чему матушка приучила, оттого не отвыкну.
В благодарность Лев намерился вымыть посуду, однако, настораживали коварно притаившиеся усики в корыте, поэтому радушной хозяйке не пришлось уговаривать его возложить на неё сей труд. По её же наставлению он перешёл в зал, где вся мебель образовала бы под заголовком «На любой вкус» толстенький каталог. Мальчик не переставал недоумевать, зачем хозяйке столько всего. Желудок после недуга будто скукожился и теперь с трудом занялся едой, отчего на Льва не ко времени напустилась сонливость. Выбрав полуовальный диванчик, он поборол порыв растянуться на нём и задремать.
Из-под дивана выставлялась газета, растерзанная когтями и зубами невиданного семейства кошек. На Проповедника такой проступок Лев и не думал свалить – уж больно солидный по виду он кот. По уцелевшему заголовку на бумаге мальчик понял, что письменность, в отличие от речи чаровников, не похожа ни на одну из его родного мира.
– Ох, сорванцы! Даже не успела выписать рецепты солений, – расстроилась подошедшая Баба Яра и, заметив заголовок, прочитала: – Совет цехов отстоял право на тайны появления своих разработках… Хм, если так пойдёт и дальше, то всех ремесленников под себя подожмут. И светлейшим умам за собственные изобретения от ворья и гроша не получить.
Лев что-то понимающе промямлил и передал старушке ворох бумаги.
– Опять с детьми о политике болтаю, – опомнилась она. – Пусть взрослые решаются между собой, но, не забывая, что и после них будет кому жить.
– Пожалуй, я хотел бы завтра уйти, бабушка, – набравшись храбрости, высказался Лев.
Старушка ощупью нашла кресло и опустилась в него с потерянным видом. – С твоим-то самочувствием. Разве не говорила, что оповещу тех, кто за тебя волнуется. Только дай их имена, и вмиг они будут извещены.
Имена. Ноша Льва не давила бы подобно горе, знай он, что кому-то небезразличен.
– У меня вправду никого нет.
– Милок, мне тяжко будет осознавать то, что я бросила на произвол судьбы мальчишку, нуждающегося вправе на выбор. Видел ли ты, Лев, сколько ребят на улице пропадают от неурядиц и трудностей? Как много из них погружаются на дно той топи, что зовётся преступностью? Тебя принесли ко мне грязного и ослабленного. Синяки на шее о многом могут поведать, и главное о том, что тебе нужно безопасное место. Ты скрываешь то, что притянуло тебя в город, но позволь помочь, даже если я буду в неведении от твоей цели.
Искренность Бабы Яры усмирила мальчика.
– Послушай, Лев, давай-ка наделаем кучу съестного, да заберёмся на крышу к деду Даниилу. Чувствую, наведём мы там шороху среди звёзд.
Разумеется, Лев отказался от приглашения. Тогда Баба Яра принесла душистую мазь и густо покрыла ею шею мальчика. Жар заиграл на лице, и остаток времени до сна они провели в беседе о привычках соседей, о рецептах травяных настоев, которые помогут оправиться быстрее. В разговоре Бабы Яры мир выглядел таким же привычным, как по другую сторону неведомой границы.
К тому времени, когда солнце склонилось к крышам диковинных домов, мальчик был окончательно вымотан, переполнявшими его тяжёлыми мыслями. Ему казалось, что он ощущает их земной вес, и если тряхнёт головой, то услышит грузное перекатывание. Впрочем, эта тяжесть вскоре и прибила мальчика к подушке.
Лёгкая чудесная мелодия, исходящая будто из стен комнаты, сопроводила Льва в дрёму.

Глава 6. На крыше.
Лев попытался перевернуться набок, как вдруг кто-то, зарываясь в бельё, протрусил по его спине и спрыгнул. После воздух в комнате перестал выдавать чьё-либо присутствие. Мальчик проверил под кроватью, столом и комодом – пушистый хулиган исчез, не сделав по полу и двух шагов.
Лев прислушался, он жаждал звуков, что разбавят тишину.
Старые дома обретают душу, говаривала мама. По сравнению с ними любая новостройка – это хранилище одного воздуха. Красная коммуналка была неизменно возбуждённой. Шёпот, крики и смех денно и нощно наполняли шахты вентиляции. Дом Бабы Яры же имел мирную натуру. Он спал вместе с хозяйкой, тихо дышал, отчего иногда стены поскрипывали.
Утро пришло заодно с истаявшими тучами. Через ячейки окна виднелся значительный кусок хмурого неба и ковра из крыш домов. Пасмурность не портила город, а наоборот делала его цельным. Или так мерещилось, поразмыслил мальчик, ведь личную печаль легче нести тогда, когда и погода откликается на неё.
Дабы пригубить утренний час, Лев провёл пересчёт скудного имущества, между делом припоминая мысль, какую сотворил сон и прогнал пушистый гость. К рюкзаку, фляжке, сломанному компасу и одежде чуди добавилась хорошо сохранившаяся овсяная лепёшка.
– Негусто.
В коридоре заскрипели половицы, и забарабанили мягкие лапки. Отворив дверь, Лев наткнулся лишь на Проповедника. Тогда мальчик предложил ему подсохшее лакомство Добряка. Кот принюхался, и чтобы не стеснять усатого караульного, Лев вышел на балкон.
Тупик на «Носу у мельника» посапывал порывами ветра. На другой стороне дороги, в колпачной пристройке на крыше потух свет. Наверное, чудаковатый старичок только-только закончил трудиться.
Услышал ли он этой ночью музыку звёзд?
Неожиданно для себя Лев почувствовал любопытство к тому, что может открыться в новом месте. Мозг, опомнившись, уничтожил его мыслью: я здесь не по своей воле, я здесь чужой.
Мальчик быстро озяб и вернулся в комнату. Лепёшка и серый кот пропали. Отсутствие надзирателя подбивало желание пройтись по дому. Из четырёх дверей на втором этаже не похоже, чтобы одна из них вела в комнату хозяйки. Тем не менее, мягко ступая, дабы не потревожить ничей сон, Лев спустился в гостиную.
Прозвучал короткий бой часов, таившихся под лестницей. После острыми щелчками механизм завёлся заново.
Лев принюхался. Травяной запах, пронизывающий тонкими нитями дом, усиливался у часов. Мальчик приблизился к двери под лестницей и занёс руку над дверным замком. Сквозь замочную скважину задувал воздух, будто чьё-то дыхание. Лев в нерешительности отошёл от двери. Мало ли кто обитает в чулане под лестницей.
После двух ночей здорового сна и заботы престарелой чаровницы чувства воскресли, и вместе с ними неуверенность в причине, по которой Лев находился здесь. Знания, какие удалось уловить из разговоров каравана, составляли скудный запас. С ними не уйдёшь далеко от приюта, где терпят причуды юного гостя.
В переполненной мебелью гостиной мальчик выбрал кресло по вкусу.
– Ах, моё потёртое, – сказала Баба Яра. – Удобное и приятное на ощупь место, для тех, кому ценен домашний уют.
Она вышла из кухни в халате и тёплых тапочках.
– Сперва думал сесть туда, – мальчик указал на ампирное кресло с резным подлокотником.
– Не более чем прикрас в облик. Как посижу, в нём спину заламывает. Давно бы с ним рассталась, но ко мне заходят гости, которым стульчик впору. Недаром же я изъездила все Осколки в поисках утвари под стать любому гостю.
– Правда?
Хозяйка слабо улыбнулась будто поднадоевшей шутке:
– Правда всегда нескладней. С уходом мужа в моё владение достался никчёмно большой дом, и я пыталась заполнить его пустоту, – она обвела рукой комнату. – Получалось в основном ненужным барахлом. Была слабоумна, вздумала человека заменить вещами. В то время друзья весьма помогли мне, их усердием в доме стало просторнее.
– Ваши друзья часто навещают вас?
– Нет. Почти все они ушли вслед за мужем.
– Простите.
– Ничего. Где бы ни странствовали друзья, они всегда найдут приют в моих мыслях и снах.
У Льва внутри что-то болезненно ёкнуло. Яркое сновидение грелось в голове и будто бы ждало, чтобы о нём вспомнили. Мальчику захотелось рассказать, что и ему порой снятся странные сны.
– Наверняка я вас разбудил? – взамен поинтересовался он.
– Куда там, милок. Просиживала ранний час в кабинете. И раз никто в доме не лежебока, придумаю-ка нам завтрак.
Баба Яра потрепала гостя за волосы. Нудящий ком в груди, от которого мальчику не спалось, распался. Он не понимал, отчего старушка, вселяющая покой другим, сама искала спасение за коврами и подсвечниками.
После завтрака Лев сослался на недомогание и отправился к себе в комнату. Уже привычная, она четырьмя стенами успокаивала, даровала чувство защищённости. До встречи с деревянным дворником у мальчика в голове была ясная цель и перед глазами пернатый хвост проводника.
Теперь же?
На грудь мягко давил камень. Лев достал его на свет. Янтарь чуть блеснул, и деревце внутри будто дрогнуло.
Теперь же у него есть ключ к прошлому мамы и временное убежище. О таком после побега из красного дома мальчик помыслить не смел.
– Единственный в своём роде, – прокрутил Лев янтарь. – Значит, есть с чего начать.
Подобная мысль обрадовала мальчика. Оставалось найти сведения о камне. Вот только наполнение его комнаты было скудным на любые знания о мире чаровников.
По коридору разнёсся скрежет.
– Ух, надоеды! Хвосты вам отдавить, чтоб неповадно было?!
Лев выглянул за дверь. Баба Яра вытаскивала кресло из комнаты по соседству, а хвостатых жильцов уже и след простыл.
– Я помогу, бабушка, – Лев закатал рукава и на предостерегающий жест хозяйки твёрдо возразил: – От безделья голова идёт кругом.
– Ты прав, милок. Порядок в жилище – почин порядка в голове. Помнишь, болтала о просторе в доме? – Баба Яра пристыженно улыбалась. – Я немного слукавила.
– Ого, – обронил Лев. Соседняя комната оказалась под завязку забита ветхим хламом.
Немало времени ушло на перетаскивание ненужного имущества в сад, где должен был свершиться над ним суд. Настрой Бабы Яры сулил топор и огонь. Хотя часто твёрдость в ней пропадала, и Лев замечал, как хозяйка украдкой перетаскивала очередную вазу в другую комнату. Что до него самого, то он, изрядно пропотев и измазавшись в пыли, радовался ясности ума, пришедшей во время уборки. Какая, к сожалению, испарилась, когда в комнату ворвалась бадья с водой. Носясь за хозяйкой словно, радостный пёс с паучьими ногами, она подставлялась под швабру.
Заметив испуг мальчика, старушка дотронулась до гребня в волосах и бросила бадье:
– Тише ты!
Ходячий механизм потерял рабочий пыл, и в ту секунду янтарь под рубашкой Льва мигнул. Баба Яра удивлённо опустила швабру так, что ноги бадьи разошлись по сторонам.
– Откликается на мои чары, – выговорила она.
Лев готов был поспорить, как сам их ощутил. Яркие точки или же волны прошли сквозь его тело. Он достал из-за пазухи камень. В сумраке комнаты его зеленоватое свечение тускнело.
– Янтарь притягивает к себе свет, – в потёмках Баба Яра вновь преобразилась, а её голос отвердел. – Подобные силы существуют только в космосе, и они отнюдь не ручные. Заряжай свой камень время от времени. Впрочем, как и себя, милок. Не вечно же тебе пребывать под крышей.
– Вы что-нибудь знаете о подобных камнях, бабушка?
Старушка мрачно нахмурилась:
– Кое-что… Пока ступай во двор, с полами я управлюсь.
Солнце заливало сад мерцающим светом, что напомнило Льву вчерашний сон.
– Уже два раза я был там, – прошептал мальчик, подставляя янтарь под лучи, льющиеся сквозь яблоневую листву.
Тут он и заметил особенность жилища Бабы Яры. Дом мал в сравнении с соседскими. Мальчик прикинул размеры его комнаты с другими на втором этаже и охнул. Они попросту не могли уместиться в стенах покосившегося домика. По словам хозяйки, у неё также имелась мастерская, и окон её спальни Лев не заметил.
Обойдя жилище в безуспешных поисках намёка на потайной этаж, Лев вернулся к завалу старой утвари, который уже привлёк соседское внимание. У калитки стоял сухопарый мужичек, чьи брови когда-то повисли в удивлении и не захотели опускаться обратно. Мальчик не успел испугаться, как явилась хозяйка и незаметно указала на янтарь. Лев без промедления засунул его под рубаху.
– Гляжу, госпожа, затеяли вы приборку! – помахал мужчина у калитки.
– Здравствуй, сосед! – поприветствовала Баба Яра. – Намереваюсь всё пустить в топку, но жалостно. Забирайте. Вам оно нелишне, особенно после той оказии с вашим домом.
Сосед в знак согласия покивал головой, и нагрузив себя хламом, поспешил восвояси.
– Задача разрешилась сама собой, – обрадовалась хозяйка. – Полагаю, к вечеру двор удастся освободить.
Лев, видя, куда направляется мужичек со стульями, спросил её:
– Что случилось с его домом?
– Перемудрил наш сосед и на сей раз его обитель словно всосала внутрь.
Обыденность тона Бабы Яры подсказывала, что её соседям свойственно периодически разрушать собственные жилища, так же как слышать музыку звёзд. При подобных мыслях Лев отбивал от пыли старый ковёр, когда к ним подошли соседи неожиданно привычной наружности пожилой пары.
– Смотри, Флор, наша соседка обзавелась подмастерьем, – объявила женщина. – Вот бы и нам найти помощника в дом.
– Не завидуй, Дина, – обнял её муж. – Я всю жизнь орудовал пером, однако нашёл же общий язык с бройлерной машиной, заодно с молотком поупражнялся.
– Говорила же, милок, что твоё появление наделает шуму, – улыбнулась Баба Яра и Лев против воли залился краской.
– Хорошая прялка, Антонина, – подметила Дина. – Ручная.
– Редкая ныне вещица, да. Жаль поломана…
– Её можно починить. Нужны только инструменты, – приценился Лев.
– Уже впрямь завидую, Флор! – воскликнула Дина.
Мальчик зарделся пуще прежнего.
– Дома всё постоянно ломалось, приходилось как-то выкручиваться, – сказал он и нисколько не привирал. В красном доме жило много стариков без поддержки государства или же собственных детей. Лев не ленился в очередной раз починить часы старушке из соседнего подъезда.
– Здорово, а я покуда займусь обедом, – предложила Баба Яра и пригрозила соседям. – Не смейте завлекать Льва на чай, пусть придержит место в животе.
К калитке подходили другие чаровники. Совершенно разные, но Лев не видел в них чужеродности. Скоро мальчик понял, что соседей Бабы Яры больше, чем хлам заинтриговал он сам. Однако Лев усердно копошился над ветхим имуществом, дабы его не отвлекали расспросами. Гора мебели таяла на глазах, благодаря усердию соседа с удивлённым лицом. Последний предмет, какой поддавался починке – треснутая ступа ушла к Дине и Флору под цветочный горшок, и мальчик, распрощавшись, поспешил со двора.
Не успел Лев заступить за порог кухни, как под ногами проскочили кошачьи тени. Их бегство вызвала печь, которая пыхтела сажей на хозяйку. Баба Яра уже потушила огонь и тряпкой выгоняла дым через окно.
– Удивила всех стряпнёй, – в расстройстве она присела на стул. – С весны печи не касалась, и вот как рухлядь мстит.
– Если труба забилась, то чем-то тяжёлым на верёвке я бы мог прочистить её, – предложил Лев.
– Верно, неспроста ты был вымазан с ног до головы сажей, – недолгая улыбка сошла с лица хозяйки, она тревожно теребила ветошь. – Признаюсь, когда тебя принесли, твой вид и янтарь навевали на мысль о тёмных делишках. Его благородие Боремир был уверен, что ты связан с кражами домов, какие участились летом. Подлецы разных мастей давненько взялись обучать сироток залазить через каминные трубы к состоятельным хозяевам. Теперь-то я вижу, что ты не жертва воров. Камень, безусловно, твой.
Лев был ошарашен. Он понимал, что с такими подозрениями редкий человек откроет дверь страждущему.
– Спасибо вам за помощь, – искренне проговорил мальчик.
– Поблагодаришь городового Сухого, когда он будет стеречь нашу улочку. Ему придётся туго, если кто-то прознает про тебя. Что до меня, то я выгодно нашла себе помощника. Будь осторожен на крыше, милок.
На стороне дома, где располагалась кухня, стояла лестница, захваченная в плен кустарником малины. Там же Лев нашёл булыжник, который послужил бы утяжелителем. Подъём не составил труда, Лев по коньку мансарды вскарабкался на крышу. Собственность Бабы Яры давно требовала ремонта. Местами глиняная черепица, горящая всеми оттенками оранжевого, приютила под собой мох, а кое-где ростки деревьев.
От навязчивого ветра и глаз соседей Лев укрылся за печной трубой. Тупик на «Носу у Мельника» находился на холме, благодаря чему мальчику открылся вид на едва ли не весь город. С родным Петербургом, конечно же, не сравнить по масштабам, однако плотность застроек поражала. Самые широкие улочки не выдержали бы двухстороннего потока машин. Дома умудрились зайти даже в реку, делящую город пополам. Словно на деревянных ходулях они укрылись у двух огромных мостов, которых облепили жилые постройки.
Вдруг помимо колкой и настроенной сверх меры архитектуры мальчик увидел над башнями с «луковыми» шапками воздушные шары.
– Пожарные, – прошептал Лев. – Помни картины мои, они память моя.
И он помнил пожарных, как мотыльки, подлетавших к огню, на небольшом ярком холсте, который был продан им за бесценок.
– Почему ты молчала об этом?
Слова подхватил ветер.
«Неужели, – думал Лев, – всё мамино творчество, которое было для меня окном в прекрасный мир, не оставалось лишь её фантазией?».
Софья Лукина красками на холсте запечатлела путешествие, которое выпало на её долю.
Настырный ветер загудел об печную трубу, и Лев увидел внутри неё набросанный хворост и мусор.
– Вот в чём дело.
Баба Яра так давно не пользовалась печью, что в трубе под чугунным зонтом соорудили убежище от непогоды. Опутанное паутиной гнездо хранило три небольших яйца. Видимо, их мама улетела из дома и тоже не возвратилась обратно. Лев вытащил плетёное жильё из трубы, с трудом сдерживая дрожащие плечи. Встреча с караваном и открытие мира, затаённого от людей, приглушили горечь утраты. Та часть мальчика, что боялась признать правду, подавила остальные мысли, потому как происходящее тогда и сейчас не укладывались в рамки действительности. Мозг Льва был уверен, что Софья Лукина жива и просто ушла на петербуржскую площадь рисовать портреты туристов.
В столь ветреный день глаза высохли быстро. На уютной улочке изредка появлялись пожилые чаровники, не замечая подростка на крыше, который сам был к ним безразличен. И оттого необычнее было ощущение, пробившее тело Льва, когда к тупику поднялся некий господин, заметный в своей стати. Лёгкая хромота не мешала изящным манерам в походке. На худом теле он носил тёмный сюртук сдержанного покроя, однако щегольства в мелочах господин не чурался. Чем дальше мужчина углублялся в улицу, тем слышнее становился ритм, отбиваемый его тростью, и тем понятнее для Льва была конечная цель его пути.
У калитки сада Бабы Яры господин обстучал трость и снял с головы шляпу. Лев в попытке нырнуть за трубу сдвинул брошенное гнездо и только огромными усилиями остановил его на полпути с крыши, зато пара черепиц устремились вниз.
– Моё почтение! – заслышал мальчик голос. – Могу я узнать, пребывает ли у себя госпожа Вежда?!
Мужчина прохаживался по саду и высматривал того, кто едва не скинул на его голову глиняные осколки. Поборов трусливое желание, затаиться за трубой, Лев накренился вниз и отозвался:
– Извините, я не знаю кто это!
И только Лев понял, что «госпожой Веждой» могут звать его добрую хозяйку, как черепица под ногой поползла вниз. Мальчик с лёгкостью выровнялся, однако янтарь, выскочив из-под сорочки, едва не слетел с шеи.
– Осторожно! – прокричал господин снизу.
Лев готов был убедить его в своей безопасности, но, увидев выражение лица мужчины, подумал, что с земли всё выглядело на порядок страшнее. Гость поднёс монокль к глазам, видимо, намереваясь лучше рассмотреть Льва.
Тем временем дверь дома распахнулась и на пороге показалась хозяйка.
– Милости просим, сударь, – коротко приветствовала она мужчину и переключилась на Льва. – С тобой всё в порядке, милок!
Баба Яра выглядела взволнованной, но отнюдь не так испугана, как мужчина с тростью.
– Всё в порядке, я спускаюсь, – успокоил мальчик.
Он хотел переждать появление гостя в своей комнате, но как только очутился на земле, его поманила хозяйка. Мужчина устроился на скамейке под яблоней, а стоявшая рядом Баба Яра выглядела раздосадованной.
– Ещё раз прошу простить меня, – проговорил мужчина.
– Отказ от моего вишнёвого чая требует куда больших извинений, – Баба Яра при приближении Льва сразу поменялась в лице. – Позвольте представить вам моего работника – Льва. Умелец на все руки. Лев, господин перед тобой не кто иной, как сам Феоктист, именуемый Киноварным. Простите мою нескромность, если вы против того, как вас величают.
Гость сухо улыбнулся:
– К такому имени я привык. Вы же простите мне любопытство, госпожа. Неужели вы встали на стезю вольного мастера?
Хозяйка рассмеялась:
– Не вас одного ввели в заблуждение, сударь. Лев помогает мне исключительно по хозяйству, с которым по возрасту мне не управиться. Ныне я даже не помыслю обучать молодёжь.
– Жаль, – сказал гость. – Сам бы не преминул случаем напроситься в ученики.
– Вы мне льстите, сударь? Неужели дело, с которым к нам пожаловали настолько серьёзное. Быть может, оно требует частного разговора?
Гость взглянул на Льва, словно оценивая. Рука мальчика дёрнулась к янтарю под рубахой, но он вовремя спохватился. Весь облик Киноварного противоположен добродушным соседям Бабы Яры. Никакая вещь в его наряде не выбивалась из общего впечатления, и он смутно напоминал Льву кого-то. Тёмно-русые волосы с плохо запрятанной сединой теряли сочность уже на бровях, а заострённая бородка по окраске граничила с рыжими тонами. И только когда господин вложил во внутренний карман монокль с изящной оправой, в памяти всплыл портрет вальяжно восседающего на кресле писателя.
– Совсем того не требует, – ответил мужчина и отвёл взгляд от мальчика.
– Вам нездоровится? Вы бледны, – интересовалась Баба Яра.
– Кому как не вам, госпожа, знать, какая наступила пора.
– Ваша правда, для Поверенного Собора открытие врат – самое сумасбродное время. К тому же вы вряд ли пожаловали к нам прямиком из Собора.
Гость устало усмехнулся:
– Мне месяц не доводилось гулять под тенью Трезубца. Своё послание отправил вам, находясь на Центральном вокзале, со Снежной ветки пересаживался на Закатную. Провёл день в Краю поместья Коркуновых, и через нору Липы прибыл в Златолужье.
– Внушительный срок в разъездах, – покачала головой старушка. – Зря рассчитывала узнать о делах мастерских.
– Скорей вы, госпожа, более осведомлены в обстановке башни, чем ваш покорный слуга.
– До меня доходят лишь неизменное сетование стариков о том, что подмастерья пошли пожиже.
Они оба посмеялись будто давней шутке. Баба Яра выдержала паузу, прежде чем продолжить:
– Что и говорить, крюк через нору Липы странный выбор. Неудобный и опасный путь, хотя Управление Маревой дорогой убеждает в обратном.
– Зато самый короткий, госпожа. Главы Собора посчитали, что мне необходимо как можно скорей очутиться в вашем Крае. И это как раз относиться к предмету моего появления.
– Я уж решила, вы соскучились по моему чаю. Что же хотят от меня Главы Собора, – интонация Бабы Яры на последние слова показались Льву наигранными.
– Главы наслышаны о том, что по пути в Собор у вас останавливается один из наших подмастерьев.
– Внук моей бывшей ученицы.
– Поэтому мы бы хотели, госпожа Вежда, попросить вас приютить до открытия врат нескольких особых подмастерьев. Как вы, вероятно, слышали…
– Возрождается страта Ветра. Буквально вчера прочитала в газете. Кажется, там писалось так: «Мальчики тринадцати вёсен по роду немощные, но по умению одарённые объявлены в набор, какой проводит Собор».
– Именно. За четыре дня до открытия врат мы продолжаем разыскивать тех, кто нам подходит. В скором времени соискатели страты Ветра будут стекаться к ближайшим станциям края Трезубца. Вы же знаете Собор не в ответе за тех детей, кто ещё не является подмастерьем. У многих из отроков не будет средств на постоялый двор.
– Вполне в духе Собора. Дать цель, но не предложить возможность достичь её. Тогда прошу, сударь, передайте Главам Собора… – Баба Яра встряхнула головой, словно отмахнулась от надоедливой мухи. – Скажите Кагорте, что будущие подмастерья будут обеспечены всем необходимым. Ради подобной мелочи не стоило лично приезжать, сударь. С вашей занятостью следовало бы послать просьбу с рассыльным.
– В указах Глав Собора в отношении вас редко имеется место для самовольства.
– Меня прельщает особливая забота, – серьёзность гостя не сочеталась с улыбкой хозяйки. Она перевела взгляд на Льва и будто что-то вспомнила. – Ах да. В любое другое время я бы исполнила вашу просьбу бескорыстно, любезный друг. Сейчас же прошу рассмотреть мольбу старой женщины.
Киноварный с готовностью согласился.
– Тогда скоро ждите от меня весточки, сударь.
Поднявшись со скамейки, гость поклонился:
– На днях мои дела вновь привлекут меня в царский град. Буду всецело в вашем распоряжении, госпожа.
Баба Яра тоже поклонилась:
– В таком случае ждём к чаю без предварительной договорённости.
Когда хозяйка ушла проводить гостя, Лев завалился на скамейку. От напряжения выступил пот, и рука сама поднялась к камню на шее.
– С такими нужно быть настороже, – сделал вывод мальчик и уловил на себе взгляд мужчины за забором.
Феоктист Киноварный тщательно протёр монокль платком и только тогда отошёл от калитки. Некоторое время слышалось выстукивание трости, но переживание от встречи с ним давило на Льва намного дольше.
– Выходит, ждём-с гостей, – по-доброму сказала Баба Яра, подошедшая под яблоню. – Завтра освободим из-под завалов ещё пару комнат.

Глава 7. Город за Пеленой.
– Сегодня заботы улажу до полудня, – объявила Баба Яра. – Затем отправлюсь на вокзал встречать важного, оттого что привередливого, гостя. Могу и тебя прихватить с собой.
– Я бы лучше остался дома, бабушка, – робко отозвался Лев.
Два дня ушло на расчистку комнат, и он успел обжиться в доме на «Носу у мельника». Даже повышенное участие со стороны соседей не тревожило его замкнутый мирок.
Ответ мальчика не убедил старушку:
– Конечно, будет сказано не к моей скромности, но не сыскать тебе лучшей проводницы по Златолужью, чем та, что сама служит его ветхой достопримечательностью.
Такой хрупкий довод заставил Льва одуматься, ведь деваться ему некуда. Однажды придётся выйти в общество чаровников. Чем же нынешний день не краше?
Всё утро Баба Яра занималась делами. Лев же у себя в комнате собирался волей, смелостью и выдумкой, чтобы не оплошать при первой вылазке в чужое общество. Встреча с прыгающим механизмом с метлой в расчёт не шла, так как походила на дурной сон. Даже с выбором одежды мальчик определился только к обеду. Рубашку от чуди он заменил сорочкой и потёртым свитером – подарком Флоры и Дина за починенное барахло. Баба Яра же облачилась в свободное синее платье и вязаную оранжевую кофту. Волосы прибрала кверху своим гребнем, а руки заняла глубокой корзиной. Кто видел её в кухонном переднике, тот подтвердит, что в походе по городу Баба Яра выглядела иначе.
– Пора, – отчеканила она.
За порог их проводил Проповедник, с таким довольным видом, что Лев уверился в неудаче подкупа лепёшкой. Выступив за калитку, они направились к выходу из тупика.
– Почему такое название улицы? – спросил мальчик, подметив табличку на незнакомой ему письменности.
– Мало кто помнит, – старушка прищурилась на ту же надпись, – что на месте города раньше золотилось море хлеба. Мельницы рассыпались по нему островами. Выстроенная на этом холме ветрянка принадлежала заметному хлебоделу. Есть даже песня о его выдающемся носе. Старая-престарая. В наш же век, ко всеобщему стыду, городу никак не прокормить себя.
В хмурый полдень на схваченной садами улочке царило безлюдье. Лев не огорчился, если бы тоже творилось и в городе. Он прошёл по «носу мельника» ровным шагом и замешкался только у прорехи между домами. Там в странном изломанном сооружении, словно вывернутом наизнанку, жил мужчина с застывшим на лице удивлением.
– Стулья и шкафы будто вросли в стены, – сказал Лев.
– Немудрено, ведь хозяин обожает всяческие шумные практики. То и дело услышишь хлопки, – бескрасочным тоном поведала бабушка, будто о пресытивших всех проказах нерадивого соседа. – При последнем неудачном опыте обстановка его дома как бы… запуталась в пространстве. Быть может, послужит уроком, и соседушка построит дом попрочней.
Долго всматриваться в развалины не пришлось, улица резко покатилась вниз на неширокую дорогу.
– Обычно я добираюсь до вокзала прочими путями. С тобой же прокатимся на трамвае, – известила Баба Яра, обыскивая сумочку.
– Какой сегодня день? – спросил Лев, завидев многочисленных прохожих на пути.
– Если я при памяти нынче наступила неделя. Под конец седмицы от люда на улице будет не протолкнуться.
Чем дальше они отдалялись от дома, где всецело хозяйничал кот с пятном на макушке, тем быстрее Лев терял волю двигаться. «Нос мельника» чётко разграничивался с привычными каменными сооружениями, отделанными разноцветной глиной. Улочки сужались из-за вынесенных на них эркеров и палисадников, ограждённых виноградной лозой. Если на пути попадались закусочная, то столики с проголодавшими гуляками выходили на тротуары. Вся здешняя теснота по меркам Льва подталкивала к ненужной близости с чаровниками. Он то и дело замечал на себе взоры прохожих, но к облегчению отметил, что основное внимание привлекала его спутница. Мужчины в возрасте не упускали случая приподнять шляпы перед Бабой Ярой, и та одаряла их лучезарным приветствием.
К слову, увлечение чаровников головными уборами приводило в ступор. Котелки, фуражки, напёрстки. Каждый мужчина в достатке укрывал свою шевелюру и непременно подбивал козырёк при виде хорошенькой девушки или же натягивал его на брови, желая уединение в тесноте забегаловки. На мощёных дорогах выделялся блеск сапог щёголей, и им в противовес Лев замечал в толпе босые ноги.
– Мы недалеко от центральных улиц. Ближе к мостам суматоха набирает силу, – сообщила бабушка. – Как бы всем ни приелось слышать, наш город – край-мечта. Сюда устремлены грёзы многих чаровников, и нет дорог, которые не вели бы в Златолужье. Море возможностей и реки, желающих ими воспользоваться. Однако, – Баба Яра сердобольно посмотрела на мальчика, и тот догадался, что предостережение назначалось ему, – он стребует втройне.
Лев оглянулся и не увидел, чтобы эта опасность кого-то волновала на опрятных каменных дорожках. Повсюду его окружали чаровники. Взрослые и юные. В одиночку или целыми семьями. Кое-где в толпе мальчик замечал скачущие устройства наподобие дворника с метлой, и тогда он прижимался к Бабе Яре.
Так, под руку они дошли до трамвайных путей. Над головой гаркнула механическая птица. Лев успел заметить, как двухголовый фонарь, на котором она сидела, затушил в одном шаре изумрудное пламя и взвил рубиновое в другом.
– Железная дорога – лучшее средство для беглого осмотра Златолужья. К тому же нам ехать на окраину города.
Из-за поворота, стуча о шпалы, к ним подкатился паровой тягач. Он тащил за собой два голубых вагона, под завязку забитых народом. Мальчика не прельщало находиться в замкнутом пространстве с чаровниками, однако участь остаться одному на улице казалась неприглядней. Бабе Яре уступила место молоденькая девушка в пышном платье и мимолётом улыбнулась Льву. Тот, заливаясь румянцем, пристроился рядом с попечительницей у заднего окна.
Вагон тронулся и быстро набрал скорость.
Баба Яра достала из сумки два жетона и любезно попросила передать их усатому мужчине в служебном кителе. Тот медным аппаратом на груди проделал по три отверстия в каждом билете.
По правое плечо возник речной канал. И вскоре опасения мальчика оправдались: без всякого предупреждения трамвай завернул к воде. В сером ребристом отражении канала можно было различить, как голубая стрела ускорилась и, точно играя в салки, гналась за бледным солнечным диском. От подобного вида у мальчика закружилась голова, и он обрадовался, когда под рельсами вновь возникла мостовая.
С полудюжины раз поезд останавливался и выпускал чаровников, довольных глотку свежего воздуха, а взамен поглощал новых пассажиров. Баба Яра и Лев же следовали до конечной станции.
Вагон на секунду опустел и тут же заполнился с лихвой, прежде чем отправиться обратно. Баба Яра и Лев некоторое время наблюдали затем, как их недавние спутники рассасываются по обширной площади из жёлтого кирпича.
– Как тебе город, милый? – поинтересовалась старушка.
Мальчик честно признался, что подробно ни к чему не присматривался. Зато умолчал о том, что боялся даже пошевелиться, ожидая подвоха со стороны чужаков.
Мерить площадь шагами они не стали. По словам Бабы Яры, их уже заждались. На пути находилась обветренная статуя мужчины на цельном малахитовом постаменте.
– Узнаешь одного из Старцев-Ткачей?
– Не очень, – смутился Лев.
– И впрямь вид у него получился заумным.
Конструкция здания вокзала из стекла и камня напоминала четвертинку яблока, внутреннее же пространство состояло из просторного зала, похожего на крытый парк. Новоприбывшие после изнуряющей дороги прогуливались посреди зелени редких деревьев, а будущие пассажиры располагались у фонтана и товарных лавок. Среди путников в неведомые земли Лев замечал мужчин в форменной одежде. Строгий фасон кителя и предвзятый взгляд выдавал представителей правопорядка.
С одним из них Льву удалось столкнуться в первый день.
– Он где-то здесь, – сказала Баба Яра, вглядываясь в толпу. – Милый, постой тут, я вмиг его разыщу. Только не уходи.
Куда бы он ушёл? Повсюду шныряли автоматоны на плетёном шаре и кое-где выпрыгивали из толпы уборщики. Не хватало, чтобы он нарвался на них во второй раз.
Мальчик не переставал поражаться миру чаровником. Их общество будто забуксовало в позапрошлом веке и выглядело для него шествием любителей кружевных платьев, тросточек и пышных усов. Тем не менее в ограниченном пространстве они добились едва ли не всех удобств людской цивилизации, а их архитектура изумляла. И это помимо подобных роботам механизмов, работающих на неведомой энергии, к которым Льву нужно спешно привыкать.
У чаровников даже существует железная дорога. Внезапно мысли Льва угодили в тупик. Чуди утверждали, будто мир за Пеленой расколот, и его осколки разбросаны далеко друг от друга. Как же тогда им удалось связать друг с другом куски земель?
Лев задрал голову к лучам солнца, которые просочились за край бледно-серых туч и теперь струились по стеклянным витражам. Он загляделся, сделал лишний шаг и уткнулся в бок долговязому мужчине.
– Простите меня, – скорбно произнёс тот.
– И вы меня, – поспешил извиниться Лев и протёр глаза.
Продолговатое лицо мужчины выделялось серостью, точно сегодняшнее небо въелось в кожу. Он нахмурился и, не дав мальчику опомниться, развернулся к выходу.
– Что-то случилось? – обеспокоилась подошедшая Баба Яра, и к облегчению Льва её кожа оказалась обычного цвета.
– Ничего.
– Коли так, познакомься с Матфеем, подмастерьем Собора Трёх.
Позади неё находился крупный парень. Взлохмаченные волосы, пушистый свитер с длинным воротом и большая обувь – он напоминал пробудившегося от спячки медвежонка и оттого сильно недовольного. Поддерживая чемодан, парень откровенно обошёл Льва любыми проявлениями внимания.
– Привет, меня зовут Лев.
– Я рад, – ответил Матфей голосом, отстающим от тела во взрослении.
Не разъяснив причины радости, он протопал к выходу.
Баба Яра притворно поправила гребень у себя в волосах и ухмыльнулась, словно обращаясь ко Льву: «Я же предупреждала». Они вышли на площадь, и старушка предложила отдохнуть на скамейке у монумента заумного старца. Матфей напрасно возражал.
– Насколько бы мы ни опоздали, путь я и Лев проделали долгий, – отрезала старушка.
Матфей с показным недовольством устроился на собственном чемодане. Баба Яра отнюдь не теряла веселья и добродушия, даже тогда, когда оба её спутника хмурились.
– Полагаю, про события молодой жизни ты поведаешь по приезде домой, – обратилась она к Матфею, который явно не помышлял об этом. – Пока же подкрепимся.
Она достала из сумочки свёрток. В нём оказалась несколько крупных плиток чего-то чёрного.
– Вы без сладкого никуда не выходите, – Матфей излил набивший оскомину факт.
– Никто не знает, когда станет надобно поправить настроение, – Баба Яра раздала каждому по равноценному куску.
Матфей, измолотив зубами, проглотил дольку как горькую пилюлю. Лев же последовал примеру старушки и тщательно пережёвывал. Язык обволокло мягкой сладостью, и нос забил дурманящий аромат. Неужели они и над едой колдуют, заподозрил он.
– Следом за перекусом, спустимся к каналу, – заявила Баба Яра. – У вокзала много занятных лавок с редким товаром, потому часок прошу выделить мне для кое-каких покупок.
– Чувствую «кое-какие покупки» распространяться на полгорода, – сварливо проговорил Матфей. – В моём чемодане я не солому везу.
– Ты же чаровник, крохотка. Чему вас учат в Соборе?
– Я только на третьем году. И чему нас обучают вам лучше меня известно.
Баба Яра щёлкнула пальцами по гребню, который удерживал седую копну волос, и вытащила из сумки тонкую нить. Подвязав ручку чемодана, она передала свободный конец «поводка» сварливцу. Кожаные бока чемодана надулись, и он, словно воздушный шар, переплыл под контроль Матфея. Лев поперхнулся шоколадом.
– Здорово, – покривился привереда. – Вы всегда готовы удивить прохожих.
– Разве удивит кого-нибудь малость пространственных чар и прикладных познаний в воздухоплавании, – обелилась старушка.
– Угу.
В другой раз, когда довелось услышать Матфея, они стояли перед нужной лавкой, расположенной у подножия холма рядом с набережной:
– Ради чего мы тащились в такую даль?
– Только здесь соседушка посоветовала приобретать приправы для осенних солёностей.
– Я внутрь не зайду, – отпихнулся Матфей. – Пропахну до косточек, что хоть запекай в печи.
– Как пожелаете. Мы ещё увидим, с каким усердием ты будешь в Ряженье уплетать мои приготовления. Лев, милый, покарауль нашего ненавистника пряностей.
Из раскрытой двери лавки подуло отголосками душистых долин, которые окончательно выветрили мысли из головы Льва. Между двумя подростками у фасада магазина образовалась пустота, точно так же как противоположные берега теряют связывающий их мост. В неловком молчании каждый разглядывал прохожих во всех подробностях.
Через узкую улочку пролетело прерывистое гудение. Лев выступил из-за угла лавки, чтобы рассмотреть ухоженную набережную. В паркий час между днём и вечером она пустовала. Река в этом месте расширялась, образуя озеро.
Вновь донеслись гудки – это две встречных баржи приветствовали друг друга. На них большими садками люди и автоматоны вылавливали мусор. И только сейчас Лев распознал в тёмном холме на другом берегу громадное нагромождение зданий. Высокие и разномастные, связанные между собой переходами. Вид у многоярусных трущоб был мрачный.
– Сточные воды, – неожиданно заговорил Матфей. – Большая часть Златолужья, о которой стараются не вспоминать. Бывал там?
– Не приходилось.
– Тогда откуда ты?
– Я не имею постоянного дома.
Привереду ответ устроил и Лев посчитал, что ловко нашёл замену хрупкой «издалека».
– Я из Громграда. Про него хоть слыхал? – без надежды спросил Матфей.
– Кажется.
– Там осенью хорошо. Отец работы закончил.
Матфей молча уставился на плывущий в воздухе чемодан на нитке, и трудно было понять, сожалеет ли он о чём-то.
– Тебе нравится учиться в Соборе Трёх? – спросил Лев.
– Разумеется. Многое стерпишь ради подобных возможностей.
Разговор исчерпывал себя, Лев пугался своих скудных знаний.
Компашка молодых чаровников, спускаясь к набережной, в открытую посмеивалась над парящим чемоданом. Матфей же выказывал потрясающее безразличие ко всему окружающему, что нельзя было сказать о его спутнике. Околачиваясь под витринами, Лев испытывал себя точно под пытливым взглядом покупателей, близких к тому, чтобы обнаружить обман.
Он уже надумал зайти в магазин, как вниз по улице пронеслась запряжённая медным автоматоном повозка и напустила запах жжёного масла. Матфей, проследил за ней до того, как она исчезла из виду, и обратился на вершину дороги. Он чего-то ждал.
Вскоре показались всадники. Надменно переваливаясь из стороны в сторону, они вырастали в поле зрения. Когда удалось рассмотреть под ними животных, у Льва выступила холодная испарина на спине. С холма спускались гигантские кошки, нёсшие на себе воинов в глухих шлемах.
Прохожие, кто не успел укрыться за прилавками магазинов, инстинктивно замерли. За полсотни метров от себя мальчик слышал, как горячий воздух, клокоча, выходит из кошачьих лёгких, будто бы все прочие звуки испуганно сжались.
– Выпендрежники, – процедил Матфей.
Упрямство и страх боролись в привереде, оттого Лев сильнее вжался в дверь магазина. Скрипнули петли, и он опрокинулся за порог.
– Живо внутрь, – скомандовала Баба Яра. – Матфей, не стой столбом или же решил сразить их взглядом!
Подстёгнутый приказом парень с вызовом посмотрел на старушку, но покорился. Баба Яра рассердилась до неузнаваемости, и к облегчению ребят причиной тому не были они.
Внутри лавка пропиталась продаваемым товаром настолько, что першило в носу, а обстановкой она походила на кладовку с развешанными вениками трав и кульками специй. В углу у кассового аппарата автоматон вяло отщипывал с латунных весов у себя на груди излишки сушёных корней.
– Прибыль на неделю отпугнут. Наш район благопристойный, жуликов мы извели.
У витрины толпились несколько покупателей и усатый продавец, которому принадлежала недовольная речь. – Разве можно сплошь всех считать преступниками?
Низенькая женщина то ли пискнула, то ли чихнула. Она что-то пыталась выгрести из своей сумки.
– Кажется, я дома забыла грамоту гражданина, – прошептала она продавцу, однако в безмолвном напряжении, её страх слышали все.
– Не бойтесь, я поручусь за вас, как за постоянную покупательницу, – выпрямился хозяин лавки и для пущей солидности пригладил усы.
Льва пробрал холод. Он оглянулся на Бабу Яру, та у кассы, собирала в пакет купленные пряности. Заметив его озабоченность, она произнесла:
– Эти вряд ли опустятся до бумажной проверки. Причина их появления куда расчётливее. Примерно, как жевать чеснок осенью, дабы не словить насморк.
Матфей глумливо скривил лицо и, потянув за собой чемодан, примкнул к наблюдателям.
– Идут, – выдохнул кто-то.
Под окнами лавки прошествовала пара кошачьих наездников. Бурую шерсть на упругих телах трепал ветерок. Один из всадников обернулся на магазин пряностей, исследуя лица прячущихся за стеклом чаровников. Лев, к удивлению, заметил на его кольчуге овальное зеркало в грубой оправе.
– Кто эти животные? – спросил он минутой позже, пока их проводница расплачивалась у кассы.
– Ну, ты и темень, – ответил Матфей.– Грозные кошки – снежные барсы. Не правда ли, от одного их вида желудок вскипает. Однако по жестокости они уступают своим хозяевам.
– Почему?
– Разве тебе понравится, когда твой разум попадёт к ним в руки? Видал их украшение на шее? Говорят, если зеркало опричника не отражает свет, значит, в нём заточен тот, кого они сочли за опасного преступника или лазутчика из-за Пелены. Надеюсь, ты не из их числа.
Только теперь мальчик трезво осознал, какие опасности скрываются за неизвестностью мира чаровников.
Покупатели продолжали боязливо перешёптываться, когда Баба Яра и ребята вышли из магазина. Она уложилась в отведённое ей для покупок время, итогом которого послужили три полных сетки, две из них по настоянию Льва перекочевали ему в руки. Неся увесистую кладь, он вспомнил старого филина и их путешествие через подземный коридор. Мальчик не прочь свести пугача с Матфеем, всю дорогу выказывающий недовольство.
Кто бы первый свихнулся от обоюдного брюзжания?
Обратный путь прошли без происшествий, и поезд благополучно доставил всех троих до знакомой остановки. Проповедник, как и предполагал Лев, блаженно не мурлыкал при их возвращении и, завидев второго постояльца, живо удалился.
– Сдаётся мне, он не забыл прошлое лето, – объяснил Матфей.
– Скорей всего зимние каникулы свежи в памяти. Когда ты хотел зельем вывести ему пятно на голове.
– То зелье, которое готовил по вашим наставлениям?
– Полагала, что варил ты средство против седины.
Баба Яра улыбнулась, и Матфей чуть не ответил ей тем же. Лев окончательно убедился, что хозяйку дома и её постояльца, определённо, связывают тёплые отношения. Даже если кто-нибудь из двоих старательно избегает выражать их, узы между ними ощущаются как материальные.
– Умойтесь и переоденьтесь, мальчишки. В шесть жду к столу. Как же всё-таки утомляет суматоха. Наш оплот покоя точно создан ей в противовес, – с блаженством хозяйка обулась в тапочки.
– Также веселью и долгому сну, – подлил желчи сварливец.
Лев направился на второй этаж. Голова – чугунок, набитый кашей, слабо переваривала увиденные чудеса. Грань миров стёрлась. Живое красочное общество людей с удивительными способностями создало собственный мир где-то за ширмой, невидимой для глаза. Они возвели потрясающий город, начиненный невероятной технологией.
Засев у себя в комнате, Лев услышал в коридоре голос Матфея.
– Между прочим, чемодан в таком состоянии ненадежен для хранения вещей!
Раскат пронёсся по коридору – чемодан обрушился всей своей возвращённой тяжестью.
– Ну, спасибо!
– Пустяки, крохотка!
Лев улыбнулся, но стоило в доме воцариться тишине, как к нему возвратились прежние тяжёлые чувства, будто поджидавшие его в комнате.
Вечером, когда солнце, так и не показавшись за день, легло на западе и заморосил дождь, в доме разожгли камин. Баба Яра пришла в комнату Льва и сообщила, что ей будет приятно, если он присоединится к беседе. Мальчик же, сославшись на самочувствие, хотел побыть в стороне от любых проявлений чего-то необычного. Однако вскоре после ухода хозяйки из-под пола послышалась музыка.
Манимый печальной мелодией, мальчик выбрался на первый этаж. Лампы не зажгли, и на обширную комнату едва хватало каминного огня. Жильцы дома, те же мотыльки, тянулись к свету. Даже Проповедник, забравшись на спинку кресла хозяйки, не побрезгал обществом Матфея, который после ужина вёл себя снисходительней.
Появление Льва оборвало музыку. Загадочный инструмент Баба Яра завернула в ткань и положила на полку камина.
– Присаживайся, милый, тут будет теплее, – начала Баба Яра, её голос не нёс ничего тяжёлого: грустного и не в меру оживлённого. – Много лет я провожу последний час перед сном в вольной беседе, даже если собеседниками мне приходятся лишь кошки. Каждый день достоин собственной эпитафии. Ведь когда закрываешь глаза на любимой подушке, ты отщипываешь кусочек от своей жизни. Столь мрачное знание вам, молодым, необходимо запомнить. Заполняйте каждый день чувствами и новым опытом. Примите советы проржавевшей рухляди.
Чем сильнее прислушивался Лев к словам Бабы Яры, тем скорее слабело напряжение. В жарком мерцании мерещились шнырявшие под мебелью кошачьи хвосты. Матфей совсем обмяк в кресле.
– Слова нуждаются в определённом месте, – сказала хозяйка, заметив эффект, оказанный её речью.
– И времени, – продолжил Матфей. – У меня же для них не осталось сил, бабушка.
Старушка улыбнулась и сняла с полки камина продолговатый свёрток.
– В таком случае давайте музицировать, – одобрила она. – Звуки, несущие чувства, легче воспринимаются нами, чем слова из рукописей.
В ткани прятались несколько деревянных дудок. Выбор Бабы Яры пал на свирель, похожую на пастушью, простую в изготовлении и нехитрую в использование. Музыка же, изливающаяся из неё, отозвалась внутри радужными ощущениями.
Поначалу Баба Яра приноравливалась к инструменту, и в мелодии рвались швы, связывавшие её как одно целое. Однако скоро подростки перестали различать моменты, когда старушка набирала в грудь воздух, затем чтобы превратить его в разное настроение.
Первая мелодия походила на летнее утро, свежая как умытая росой трава. После неё зазвучал мотив развесёлой пирушки, где не было места ни хмельной дерзости, ни ругательствам и показным разговорам. В следующий раз воображение Льва перенесло его в родной Петербург. Он вспомнил потерянную жизнь в красном доме, а когда очнулся, мелодия повела по песку, и вокруг вольно гулял ветер.
Благие струйки музыки разорвались, когда в дверь дома настойчиво заколотили. Реальность накатила темнотой на улице и кропившим дождём.
Все уставились в дальний угол от камина, где находилась прихожая. В дверь от души долбили, пытаясь перебить игравшую доселе музыку. Баба Яра замерла со свирелью у груди, она безуспешно вспоминала тех, кто мог посетить её в столь поздний час. Только когда перебрала всевозможные варианты, старушка направилась к двери. Лев и Матфей проследили за ней, оба ощущая себя беспардонно разбуженными от сладостного сна.
– Кого же ночь принесла?! – потребовала Баба Яра.
Барабанная дробь прекратилась, и сипловатый голос ответил:
– Помилуй, госпожа! Прими к своему порогу Герберта.
Хозяйка сошла на милость; переносная лампа, висевшая в прихожей, вспыхнула сама собой.
– Герберт?! Что же ты тарабанишь, как бес баловной.
Когда дверь отворилась, на пороге обозначилась фигура худого мужчины. Такого высокого, что шляпа на нём не пролазила в дверной проём.
– Фонарщик, – узнал его Матфей.
Мужчина сутулился и скромно оглядывал прихожую. Заметив ребят, он осмелел.
– Так заходи, раз надумал стучаться, – подстрекала его Баба Яра.
Фонарщик обернулся назад и махнул кому-то рукой.
– Шёл, значит, к вам на улицу, и гляжу, мальчуган по шпалам идёт. Говорит, учиться приехал и ваш адрес знает. Как быть, госпожа? Примите его или же что прикажете с ним делать?
– Что, что делать! Конечно, веди сюда! Нет разницы ученик он или нет.
Герберт отстранился, и под его рукой возник мальчик с рюкзаком на плечах. Баба Яра с причитанием чуть ли не насильно вволокла его в прихожую. Черноволосый курчавый парень поглядывал на фонарщика, как будто спрашивая его дозволения.
– Тот адрес, что ты мне дал. Дошёл всё-таки, – подбодрил его Герберт и передал хозяйке скомканный конверт.
Баба Яра, не заглянув в него, спрятала в передник и помогла разуться мальчику.
– Есть ли ещё какие-нибудь вещи?
– Нет. Один рюкзак, и тот повис без груза, – ответил Герберт.
– Ты приехал раньше, чем я думала. Как же в ночь не побоялся ходить по улицам?
– Простите меня, сударыня. Если пожелаете, я приду завтра, – сказал парень и Лев поверил в его намерение.
– Куда же ты пойдёшь сейчас! – встрепенулась Баба Яра. – Неужто под чьей-нибудь дверью вздумал ночевать.
Она сняла с мальчишки вымокшие рюкзак и куртку, с которыми тот не хотел расставаться. В дверях продолжал стоять Герберт, ночной воздух добрался до камина и теребил пламя.
– Вот и славно. Передаю его вам, госпожа, так мне накладно не будет. Темень какая сегодня. Фонари зажгу, да домой буду пробираться, – Герберт, пригнувшись, достал рукой до плеча черноволосого мальчика. – Бывай, гуляка.
Поблагодарив долговязого фонарщика, хозяйка защёлкнула затворы на двери.
– Подозреваю, тебя зовут Вий, – уточнила старушка. – Замёрз? Проходи к камину и познакомься с ребятами.
– Матфей, – первым откликнулся сварливец.
Лев в знак приветствия поднял ладонь, а сам тем временем подумал, что, если новобранцы Собора будут регулярно пребывать, тогда дом придётся покинуть. Он полагал, что сверстники куда легче вытянут из него правду, и на снисхождения в таком полоумном возрасте полагаться не приходится.
– Вий Гончар, – представился мальчик.
Он прятал глаза и, словно стягивая на лоб, приглаживал кудри. Старушка, заметив его движения, придержала ему руку и приподняла чёлку. Лев успел различить на коже мальчика тёмную ссадину. Баба Яра охнула, её ладони машинально заскользили по плечам Вия, ища другие раны.
– Кто… – она осеклась. – Ребята на сегодня хватит, ступайте по кроватям.
Матфей попытался что-то высказать, однако, под твёрдым взглядом старушки, предпочёл подавиться недовольством.
– Как ты думаешь, кто его так? – осмелился спросить Лев, когда он и Матфей поднимались по лестнице.
– Откуда мне знать. Вероятно, потому он приехал раньше срока. Получив приглашение от Собора, в низах редко кто задерживается. Грамота с печатью трёхголовой башни, как средство против многих бед. Ладно, спи. Завтра будет видно, кто кем является.
Матфей зашёл к себе в комнату, и Лев, ощущая противоположную опустошению чистоту в мыслях и теле, вышел на балкон. В тот самый момент высокий мужчина с цилиндром на голове, воспламенил раздвижным посохом последний на улице фонарь.
– Надеюсь, что не будет, – закончил мальчик.

Глава 8. Тишина убежища.
Желание что-то предпринять на корню губила лень. Мальчик предавался бездействию, даже когда взволнованный голос хозяйки возвестил о прибытии очередного подмастерья Собора.
Четыре прошедших дня после расставания с говорящим филином исчерпали себя без нужной пользы и лишних потрясений. Впереди ещё один и с уже присущем для себя обычаем Лев повертел янтарь, висевший на изголовье кровати. Камень – ядро его надежд и смелости.
Он едва успел заправить постель, как за ним поднялись. В дверь соизволили постучать, когда её наполовину распахнули. Лев растерялся, увидев паренька, чьё появление вчера обеспокоило хозяйку дома.
– Ты всё готов проспать! Матфей и Клим ждут нас завтракать, – Вий по-хозяйски вышел на середину комнаты. – Клим приехал утром. Как и я, он новобранец страты Ветра. Вроде бы его край зовётся долом или полем. Клим с Кленового Поля. Да, так он и представился. К слову, Матфей говорит, ты носишь родовое имя.
Лев пытался вникнуть в суть разговора, долго прикидываться невеждой не удастся:
– Лукин. Ты про него?
– Ага. Откуда оно у тебя, – Вий посмаковал недоверчивую ухмылку. – И откуда ты сам?
– У меня нет постоянного дома.
Вий понятливо покачал головой и уставился в пол. Лев полагал, что потушил его настырность, но, похоже, откровение привело к более откровенному ответу:
– Отстойник номер шесть на ветви Бликов – вот моя родина. И предки мои, что они есть, что их нет, ничего не меняет.
Лев взглянул на лоб парня. Бабе Яре как-то удалось вывести ссадину. Наверняка теми же мазями, какими она смазывала его шею. Вий заметил, куда целился Лев и перевёл взгляд в сторону. Ярко-синие глаза будто застопорились на кровати.
– Ух ты!
Парень так резко потянулся к янтарю на изголовье, что Лев от испуга ударил его по руке. Вий отскочил назад. Смущение спустя неловкий миг он заменил презрительной усмешкой.
– Врун ещё и скряга, – бросил Вий. – Спускайся, Баба Яра ждёт.
– Дело не… – не сумел закончить Лев и взглядом проводил за дверь нового знакомого.
«Никому не доверять камень», – последние слова Дуромор возникли в памяти и навязчивой мухой болтались в голове.
Кухня, которая понравилась в первый день, потеряла уют для Льва. Сказывалось напряжение, с каким он садился за стол к завтракающим ребятам. Хозяйка возилась у чугунной плиты, набивая деревянный короб углем:
– Милок, еда в котелке. В кувшине молоко, – Баба Яра цвела радушием. Она радовалась, что в её дом наехало столько гостей. – Ягоды на столе привёз Клим. Как же давно я не гуляла по лесу, мальчишки. Ох, грибы из теплицы не сравнятся с лесными. Пожалуй, парочку не брошу в кашу, пусть пахнут хвойной чащобой.
Матфей покривился от слов хозяйки и, отодвинув миску тушёных овощей, обратился к Климу:
– Твой дед владеет пастбищами, и всё-таки ты причислен к страте Ветра, – его недоумение скорее походило на упрёк.
Лев задержался над котелком и украдкой посмотрел на упитанного парня с густой русой шевелюрой. Вий, допивая молоко, также прислушался, и было с чего. Речь Клима звучала тихо и зачастую невнятно.
– Д-дедушка говорит, дабы управиться с хозяйством хватит и д-десятка чар, которым сам меня обучить, – сообщил он, тыча вилкой варёную морковь. – Платить за б-бесполезное знание дед не намерен.
– Тогда у него где-то завалялось царское дозволение, – усмехнулся привереда. – Закон жёстко карает самовольное обучение.
Баба Яра постучала пальцами по его голове:
– Крохотка, от пересудов о законах за столом чиновники язву зарабатывают. Подкрепитесь как следует, мальчишки, нас ждёт долгая охота. С каждым годом собирать первогодок всё накладней.
– Тогда нам нужны деньги? – спросил Вий. Наспех уехавший из дома, он вряд ли располагал какими-то средствами.
– Не беспокойся, дорогой, Собор сполна возместит мои затраты. Не то меня волнует, – хозяйка посмотрела на Льва. – Милый, если желаешь, останься дома. Нет причин тебя таскать по базару.
– Хорошо.
Обстоятельство, по которому Лев избежал тесного общения с чаровниками-подростками, подняло его утреннее настроение, что не скрылось от ребят. Когда он спускался провожать хозяйку и её подопечных, новобранцы Собора нетерпеливо толпились в прихожей и о чём-то оживлённо перешёптывались. Заметив Льва, они сразу замолкли. Только Клим посмотрел на него с толикой пристыженности.
Природа потеплела, и Баба Яра нарядилась в летнее закрытое платье, да и ребята, кроме Матфея, надели льняные рубашки и шерстяные кепки. Придира неизменно находился в свитере, как медвежонок в собственной шкуре.
– Милый, не давай баловать котятам, – последний раз наставляла Баба Яра.
Когда они вышли в сад под поливающее лучами солнце, и Лев остался один в доме, чувство облегчения, которое он ждал, уступило место обиде. Знакомой, разъедающей внутренности, которая приходила к мальчику множество раз за детство, проведённое во дворе красного дома.
Впрочем, он никогда не находил общий язык со сверстниками, так с чего должен понравиться детям, выросшим в ином мире.
Время в одиночестве шло медленно, разум от безделья выдавал несвойственные Льву желания. Ему представился случай выявить загадки и странности приюта, помимо старого умывальника и неуловимого хвостатого семейства. Однако стоило обдумать направление поисков, как на пути вырос Проповедник. Лев предпочёл спрятаться у себя в комнате от кошачьих подозрительных глаз. Хотя после знакомства с филином Дуромором, он готов приписывать людские повадки чуть ли не подсвечнику и настольным часам.
– Где же тебя носят дряхлые крылья? – сердился мальчик на пугача.
Как бы сильно Лев ни злился, тяжёлая на характер птица оставалась исходной точкой его мечтаний. Вот-вот Дуромор прилетит и раскроет тайны, что сопутствуют ему при жизни. Расскажет историю янтаря и его мамы или же отведёт к человеку, у которого найдутся ответы. Тот человек будет очень похож на самого Льва. Пригретый подобной надеждой и лучами солнца через ячеистое окно мальчик задремал. Недолго продлилась сладкое забвение, вскоре тепло растворило жуткое предчувствие, рождённое на краю грёз и яви. Тишина стала его источником.
Её Лев не терпел с детства. Он задержал дыхание, и голова к облегчению начала забиваться звуками дома: потрескиванием деревянных перекрытий, перебежками мягких лап на чердаке и бряканьем труб в ванной. Не находя себе место в комнате, он подскочил к окну. Ему вчера удалось пройтись по городу, но тогда взор притуплялся страхом. Теперь же скупого вида из окна не хватало. Желание вновь пройтись по улочкам города чаровников пересилило боязнь к его жителям. Даже выпрыгивающий из памяти дворник с деревянной головой не так пугал.
Часы под лестницей пробили полдень.
Кипа газет в гостиной, сперва казавшаяся напрасной затеей, заинтересовала Льва. Среди незнакомых букв в них печатались добротные иллюстрации, а в жёлтом вкладыше – схемы странных механизмов.
– Каталога покупок, – догадался мальчик.
Прихватив с кухни краюшку рыбного пирога, Лев обложился газетами на полу. Механизмы на жёлтых страницах разнообразием не отличались. В основном были конструкции, предназначенные для быта: дворники, носильщики багажа и товаров, а также для работы в саду. Были и те, для которых мальчик не придумал применения.
Лев решил во что бы то ни стало выучить письменность чаровников. Для него оставалось загадкой, почему их язык ничуть не отличался от его родного.
Часы пробили два удара. Лев почувствовал его как в прошлый раз.
Мальчик боязливо подошёл к окну гостиной. Феоктист, именуемый Киноварным, ожидал у калитки с поднятой в приветствии шляпой.
Прятаться было бесполезно.
– Добрый день, хозяйки нет дома! – сообщил Лев с порога, надеясь спровадить гостя восвояси.
– Досадно, – мужчина отбил трость, стряхивая с наконечника землю. – Полагаю, моё скорое известие о приезде задержалось в пути. Трудно распоряжаться расписанием в преддвериях открытия врат. Всё же дела мои совпали с посещением Златолужья, а не откликнутся на просьбу госпожи Вежды было бы непочтительно и опрометчиво. Могу ли надеяться на то, что ты передашь хозяйке мой ответ?
Лев кивнул. Гость же продолжал тихонько обстукивать тростью порог дома, и мальчик запоздало опомнился:
– Проходите.
Поблагодарив, мужчина уверенно перешагнул порог. Какое же было удивление Льва, когда возникший в прихожей Проповедник подтолкнул носом пару тапочек. Такая услужливость кота успокоила мальчика. Киноварный явно был частым гостем в доме Бабы Яры.
К тому моменту в гостиной любая поверхность, что умело отражать, переливалась колкими искрами. Киноварный без промедлений устроился на ампирном кресле с резным подлокотником. Протерев линзу монокля, он вооружил им левый глаз.
– Быть может, госпожа Вежда успеет к нашей беседе, – сказал гость и указал на софу напротив себя. – Втроём мы бы быстрее пришли к решению вопроса.
Мальчик послушно уселся, между ними оказался только чайный столик. Лицо Льва охватил жар, будто через монокль сила взгляда Киноварного возрастала. Он вспомнил насекомых, которым не повезло в ясный день попасть под лупу братьев Харьковых.
Всё же гость передумал испепелять мальчика и, сняв монокль, заговорил:
– Итак, юноша, как самочувствие?
– Хорошо… то есть так себе.
– По словам госпожи Вежды, поправка идёт бодро, – сдержанно улыбнулся гость. Левая рука в воздухе плавно вырисовывала моноклем невидимые узоры, остальное же тело находилось в каменной неподвижности. – Также она поведала о том, что ты раскрыл о себе после пробуждения.
– Баба Яра рассказала вам обо мне? – Льва кольнула обида. – Когда?
– Между нами есть особые средства связи. Именно так я узнал, что прибыл раньше срока Вий и что, двое соискателей, к сожалению, не прибудут. Прошу извинить госпожу Вежду. Она поняла, как мне будет любопытна твоя история, и как тяжело тебе будет отвечать на личные вопросы дважды.
– Тогда вы теперь всё про меня знаете, – солгал Лев, рассчитывая тем самым уйти от ненужных вопросов. Он подумал, что проявил себя грубым и заносчивым, ведь гость, возможно, ждёт от ребёнка покладистости.
Киноварный пригладил бородку, прищуриваясь на окно:
– Ты, вероятно, не знаешь, что госпожа Вежда в расчёте на появление гостей никогда не снимает с плиты чайник. Пожалуй, заварю нам по чашке. Не против, Проповедник?
Он поднялся с кресла и, покривив смешно лицо, дал понять, что забота о чае ему по силам. Кот проводил гостя на кухню, и мальчик остался один в комнате с избытком пустующих мест. Его удивила ребяческая гримаса мужчины, которого после их разговора с Бабой Ярой представлял важным человеком. И всё-таки напряжение не спадало, ведь Льву предстоит обороняться расплывчатыми фразами в то время, когда сам он ждал спасательный круг, погружаясь в омут неведения.
Гость, заправляя в чужом доме, поставил перед мальчиком чашку чая с бесформенным куском сахара на блюдце. Мягкий вишнёвый запах заполнил комнату.
– Госпожа Вежда сообщила в послании, что мальчик без роду потерял сознания посреди многолюдной толпы. Подорожных и прочих грамот нет, зато есть побои на теле и истощение от неумелого чарования, – Феоктист Киноварный расслабленно помешивал ложкой чай, будто не видя, как изменился в лице мальчик. – Могу только предположить, каким доводом следовал городовой Боремир Сухой, когда принёс тебя к госпоже Вежде. А вот измышление хозяйки этого гостеприимного дома мне вполне понятны. Десятки людей каждый день незаконно пробираются в Златолужье в поисках лучшей доли. Многих выдворяют на родину. Некоторым удаётся задержаться подольше, избегая ока и длани закона. Иных же город затягивает в свои глубины, и там они исчезают навек. Ненужные сироты – лишние рты, которых община сплавляет с глаз долой, приходятся удобоваримой пищей для тёмных закоулков Златолужья.
От услышанных слов Лев ощутил холодок на коже. Гость отпил чай и, посмаковав на языке его вкус, продолжил:
– И даже к ним власть не приемлет поблажек. Потому госпожа Вежда торопится найти выход из твоего бедственного положения. По её признанию, она зашла в тупик и сознаётся в теперешних скудных возможностях. Боремир Сухой передал вас под её опеку с одним условием – разузнать о твоей причастности к чему-либо преступному. К сожалению, в отделе Порядка наблюдается острая нехватка городовых, способных к подобному сочувствию. Тебе, юноша, повезло наткнуться на одного из немногих. Поэтому ты отблагодаришь счастливый случай, городового Боремира и, конечно же, свою радушную покровительницу, если будешь честен со мной.
Тон Киноварного не давил, не подстрекал, но Лев понял, как скуден его выбор.
– Если Златолужье не родной тебе край, то как ты попал в город без сопутствующих грамот?
Всё тело подмывало мальчика на бегство, но взгляд гостя приковывал к софе.
– Мне помогли, – ответил Лев. Чай оказался как раз к случаю, иссохшие губы с трудом разлипались. – Извините, они хорошо обращались со мной.
– Понимаю.
Неловкую заминку Феоктист Киноварный потратил, чтобы пригладить и без того острую бородку. Неразговорчивость Льва огорчала его, а напирать он, казалось, не намерен.
– Ты прибыл из родного Края один?
– В городе у меня есть знакомый, – Лев сомневался, открыть ли то, что его спутником была говорящая птица. – Мы расстались перед тем, как на меня напал…
– Зачарованный автоматон. Вряд ли в том происшествии присутствует злой умысел.
Гость принял расслабленную позу, дав мыслям самим найти истолкование и явить на слух более правдоподобное из них.
– Городовой в высшем чине, в особенности Боремир Сухой, непременно распознаёт вредоносные чары. Вероятнее поведение автоматона сводится к заурядному фабричному изъяну. Касаемо же попутчика: весьма подозрительно, что он не явился на выручку. Стоит полагать, ему безынтересна ваша дальнейшая судьба.
– Наверное, вы правы. И всё-таки он единственный, кто мне поможет.
– К слову, госпожа Вежда и теперь я представляем собой завидную подмогу. Однако прежде желательно бы знать причину твоего проникновения в город?
Пока мальчик бешено размышлял над судьбоносным вопросом, его собеседник тактично пережидал, всматриваясь то в него, то, проникая взглядом сквозь кофейную обивку софы.
Лев снял с шеи янтарь, и гость заинтригованно оторвался от кресла.
– Для этого.
Насыщенное полуденным солнцем освещение комнаты заиграло в янтаре зелёными бликами. Лев попытался объясниться, но Феоктист опередил его:
– Изумительно, – гармоничным движением он выдвинулся вперёд и поднял к глазам монокль. Киноварный оказался так близко к мальчику, что тот рассмотрел в деталях его морщины. – Выдающееся творение.
– Мне сказали единственное.
– Допустимо. Мало кому удаётся увидеть вживую корень дерева Лада. Добыть его, не подвергая гибели, и подавно. Госпожа Вежда знает, как меня увлекают подобного толка предметы. Воистину неповторимый образец… И недаром Боремира Сухого волнует то, как дорогостоящий блюститель оказался у мальчика низшего сословия. Сдаётся мне, наш городовой смекнул, как повлияет подобная драгоценность на менее благородных сослуживцев, и потому он отнёс тебя под крыло госпожи Вежды.
Диван показался Льву жутко неудобным, место под ним будто постепенно нагревали.
– Он принадлежал моей маме.
– Бесспорно. Не хотелось тебя пугать. То, что камень достался по наследству, оспаривать никому не удастся. Так сложилось, что подобные орудия создавались не для общего пользования. Зачастую они переходили по кровным узам или же особому ритуалу. Только представь, как меня и госпожу Вежду, поразило, насколько легко между вами образовалась связь.
– Почему?
Мальчик сжал камень, надеясь, понять причину удивления гостя. Однако ничего не происходило, и янтарь оставался таким же тёплым и светлым.
– Без нужного образования тебе будет сложно вникнуть. Надеюсь, никто не прикасался к янтарю.
– Вий утром едва не дотронулся. И я, – Льву сделалось совестно, – оттолкнул его.
– Что ж, Вий обязан тебя поблагодарить. Ведь в большинстве случаев калечится разум.
Лев неосознанно расслабил руку, в которой держал янтарь. Уверен ли был Дуромор, сидя на автомате с газировкой, что камень не изувечит его?
– Полагаю, юноша, в роду у тебя есть выдающиеся чаровники, – объявив сей факт, Киноварный принял первичную позу в кресле.
Лев неосознанно помотал головой. Мама, чьё здоровье так легко сожрала болезнь, не могла быть кем-то подобным. Разве обладай частичкой той мощи, что заставляет ожить бездушные вещи, позволила бы она преследовать себя хозяйке Харьковой, сплетникам-соседям и бандитам.
– Очевидно, госпожа Вежда права – причины твоего появления в Златолужье весьма любопытны.
– Простите? – обескураженный Лев, пребывая в бурном потоке мыслей, словно со дна расслышал бархатный голос гостя.
– Разве ты не ищешь человека, которому принадлежал камень?
Лев попросту шёл за говорящим филином, потому как за спиной разрушалась его прежняя жизнь.
– Да, – в конце концов, согласился он.
Благодаря подсказке Лев осознал череду мотивов, из-за которых пришлось довериться каравану чуди, а не забиться в колодец, в надежде, что странные существа оставят его покое.
Найти отца и узнать, почему он и мама оказались по разные стороны Пелены.
– Боюсь, проку от камня мало, – слова Феоктиста Киноварного прозвучали приговором, и это после того, как он выложил дорожку к мечте Льва. – Подобные предметы ценны, и стоимость их исчисляется не одними деньгами. О них не кричат на перекрёстках. Зачастую наличие таковых блюстителей скрывают и используют по необходимости. Выбор Златолужья самый разумный. Край известен людьми, придвинувшихся к силе прародителей. Где, если не здесь искать следы пребывания этого камня?
– Так надежда есть?
– Слабая. Тем не менее раз я напросился в помощники, то приложу все усилия для борьбы с твоим злоключением. Место моей службы знаменито громадной библиотекой. Возможно, в ней отыщутся личности, хоть как-то связанные с янтарём. Поразительно. Может статься, что он принадлежит к эпохе до Раскола! На подобные изыскания уйдут недели, потому в будущем я хочу знать о месте твоего пребывания.
Вдруг Льва настигло неприятное озарение: он ведь даже не задумывался над тем, где ему придётся ночевать во время поиска. Да и как добывать еду, если не разыщется Дуромор.
– Дело осложняется, – нахмурился гость. – Сокрытие ребёнка без должных грамот даже на уважаемое имя госпожи Вежды бросит тень. Хотя были ли времена, когда её беспокоили подобные пустяки?
Лев взглянул в окно. Славно было бы познавать мир чаровников под крылом не задающей вопросы Бабы Яры. Но что, если по «Носу мельника» будут выхаживать те огромные кошки со всадниками, не уступающими им в жестокости?
– Везде нужны документы, – тихо подытожил мальчик.
– По крайней мере, следует доказать свою полезность обществу Края.
Откуда-то из-под стола выполз рыжий котёнок со знакомым хвостом и немедля накинулся на ноги гостя.
– Вот и ты, разбойник, – мужчина повёл носком тапка, разогревая пыл игривого котёнка.
Оставив через минуту игры, гость продолжил с не проскакивавшей до того серьёзностью:
– Поживи у госпожи Вежды, по возможности ограничивай лазанье по крышам и выходы в город, – Киноварный сжал губы, делая ударение на том, что здесь и сейчас нет даже намёка на шутку. – Понимаю мысль хозяйки столь гостеприимного дома. Ведь я как никак Поверенный Собора Трёх Мастеров. В одну из моих обязанностей входит розыск одарённых детей на Осколках. И наличие янтаря делает тебя, юноша, соискателем на место подмастерья Собора.
Сахар никак не растворялся в чае, и Лев лихорадочно дробил его ложкой. Будь перед ним взбалмошный сосед Бабы Яры или же чуди, он счёл бы их слова безумием. Однако из уст Феоктиста Киноварного сумасшествие звучало обоснованным явлением.
– Камень просто зажигает свет в темноте, – как во сне проговорил Лев. – Неужели, моя одарённость сводится к доставшемуся по наследству камню?
– Твой дар заключён в его ношение. Представь, янтарь для многих, кто возьмётся за него, сделается подобным гранитному валуну. Согласишься на обучение в Соборе и, возможно, ты не только не замедлишь поиски, но и ускоришь их.
– Я не готов. К тому же, наверное, уже поздно?
– К сожалению, двоим соискателям не прибыть к сроку, – посетовал гость. – Я не намерен упустить два шанса, которые дадут отроку путь к достойному образованию. Тем более, не желаю, чтобы такой потрясающий инструментарий послужил причиной чьих-то бед. В узких улочках Златолужья слухи о столь дорогой вещи живо достигают самых тёмных мест.
Мальчик рассеянно покачал головой:
– Неплохо бы посоветоваться с Бабой Ярой.
Киноварный расслабился в кресле, словно сделав всё, что от него требовалось:
– Справедливо. Ведь сдаётся мне, наше чаепитие прошло так, как было ею запланировано.
Киноварный встал, мягко отпихнув заскучавшего котёнка, и достал из внутреннего кармана медные угловатые часы, совершенно неуместный к облику франта.
–Засиделись, – отметил мужчина и направился в прихожую. – Городовой Боремир Сухой будет оповещён о твоей невиновности. Мне же необходимо завершить дело, по которому я прибыл в Златолужье и предложить оставшееся место отпрыску одного благородного, но находящегося ныне в плачевном состоянии семейства. Путь же до Сточных вод проходит едва ли не через весь город и…
Феоктист Киноварный замер с глупым недоумением, которое в очередной раз сбило у Льва впечатление о нём как о серьёзной и пугающей личности.
– Боюсь, что такое расстояние не преодолеть в одном ботинке. Проповедник?!
Из кухни, волоча в зубах пропавший ботинок, появился кот с небывалым для него виноватым видом. Гость милостиво улыбнулся и погладил его по голове:
– Понимаю, старина. Ох, уж молодёжь.
Он повернулся к мальчику, надев на лицо маску непреложной серьёзности.
– Юноша, прошу хорошо обдумать моё предложение. Собор одаривает подмастерьев множеством преимуществ по сравнению с теми, кто живёт в городе незаконно. Понимаю, времени крайне мало. Сообщи о решении госпоже Вежде. Уверен, она найдёт средства, дабы уведомить меня до полуночи. Надеюсь, до скорой встречи… Лев.
Лев не был уверен, что застанет вечер в этом доме.
Киноварный вышел в сад и некоторое время рассматривал чудные дома, перед тем как отправиться вниз по улице. Лев же долго не покидал гостиную, обескураженный развитием своего пребывания в чужом мире. Разговор с господином, который казался более таинственной персоной, чем сердечная Баба Яра, оставил множество вопросов без ответов.
В неподвижной атмосфере зала только котёнок резал ходом солнечный свет. Оставшийся без жертвы, он крадучись двинулся на ноги мальчика, но его перехватил Проповедник и, держа за загривок, утащил оробевшего проказника. Даже коты здесь чересчур умные и оттого подозрительны, подумал Лев и вдруг испытал стыд. Нужно рассказать Бабе Яре всю правду, или же бежать пока возможно.
Однако при появлении хозяйки дома у Льва скрутило внутренности. Баба Яра зашла запыхавшаяся, но радостная. Ребят отяжеляли полные рюкзаки и усталость, но по их виду легко понять, что в прогулке им было весело.
– Не скучали? – спросила Баба Яра у Льва и оказавшегося рядом Проповедника.
Вий усмехнулся и с облегчением скинул рюкзак, чтобы волоком перетащить к себе в комнату. Само собой, он будет долго дуться. Лев не станет оправдываться за то, что он спас ему жизнь.
Вплоть до вечера Баба Яра хлопотала по дому, и Лев не выкрал у неё и минутки для того, чтобы сообщить о приходе Киноварного. Говорить при сверстниках он не решался.
На ужине хозяйка устроила маленькое торжество и вдобавок подарила будущим подмастерьям Собора по свитеру.
– Когда зимние ветра пронзят башню насквозь, тёплая кофта напомнит вам про последние деньки лета, – Баба Яра подняла кружку с морсом. Будущие подмастерья откликнулись на её жест. – Может, вы даже вспомните меня.
– Музыкальных посиделок и впрямь будет не хватать, – пробубнил Матфей, чем растрогал хозяйку.
– Тогда занимайте места поудобней! Вечер только начался.
Лев, сославшись на недомогание, поднялся к себе в комнату.
Я же не такой, как они, мне не место рядом с ними, думал он, когда донеслась снизу мелодия.
К закату зазвучали чудесные мотивы. Через перекрытие музыка без проблем добиралась до слуха, выплетая узоры в голове. Сегодня Баба Яра не играла печальных мелодий, и Лев, прислушиваясь, наполнялся смелостью. Он не заметил, как задремал. Ему снился сон, где веки его окаменели и сквозь них пытался пробиться зеленоватый свет. Перед пробуждением краски превратились в жутковатую разведённую тушь.
Баба Яра гладила его по волосам. Мальчика окружал запах высушенных цветов и дрожжей. Загрубевшие с возрастом руки отдавали ласку неуверенно, словно отвыкли от такого применения. Лев принялся моргать как можно резче, точно хотел отогнать чувства, что оставила дрема. Однако нежность старушки напомнила о времени, когда его мама цвела. Он зарылся лицом в подушку, и наволочка сделалась сырой.
Баба Яра теперь не решалась дотрагиваться до него.
– Как жаль, что господин Киноварный, не повстречался мне, – сказала бабушка.
Лев понял, что был дураком, а Киноварный прав. Баба Яра устроила их чаепитие наедине.
– Похоже, он не предложил того, что тебя было желанно.
– Я не знаю, как быть, бабушка, – наконец сказал Лев, потирая глаза, которые болели от света лампы Бабы Яры. – Вы научите меня пользоваться камнем?
– Нет, милый. Нельзя, и не потому, что закон запрещает. Просто ты не сможешь всё время находиться в моём доме. Не запрёшься в себе, словно сегодня в комнате. Ребята между собой считают тебя зазнайкой.
– Ещё вруном и скрягой.
– Да. Но они добрые мальчишки, хоть Вий бывает резок, а Клим зарывается в себя. Надеюсь, в Соборе они будут держаться вместе.
Баба Яра встала с постели. Уже в двери Лев остановил её:
– В Соборе мне было бы безопаснее, чем в Златолужье?
– Защита и обучение – это то, для чего задумывался Собор Трёх. Я лечила твоё тело, пока ты был без сознания. Я видела подобные увечья много раз. Тебе надлежит научиться защищаться от собственных чар.
Лев посмотрел в окно. Луна взобралась высоко, ночь перевалила за середину.
– Теперь всё равно. Я опоздал.
– Да, – тихо сказала Баба Яра. – Поспи, завтра мы что-нибудь придумаем.

Глава 9. Трёхголовая башня.
Утром последнего дня лета Лев робко вышел на балкон. Троица подмастерьев, возглавляемая Матфеем, шла прочь с «Носа мельника». Клим и привереда тащили здоровенные чемоданы. Вий в сравнении с ними двигался налегке. Когда они скрылись из виду, Лев предположил, что вот-вот почувствует покой на душе. Однако ощущение неуверенности и ранний холодок осени напомнили о том, что ему также придётся покинуть убежище Бабы Яры.
Он глубоко вздохнул, чистый воздух расправил рёбра. Болезнь и слабость отступили.
Манящий дух доносился из кухни. В печи на тлеющих углях шипел чугунок. Баба Яра перебирала яблоки, изредка вырезая червей и гниль. Лев без позволения подсел рядом, и вместе они принялись подчищать падалицу, которая, судя по набухающему тесту в корзине, станет начинкой пирогов.
– Настряпала ребятам в дорожку и с непривычки переусердствовала, – улыбнулась Баба Яра. – Что не съедим, разнесём по соседушкам. Весь околоток сыт будет благодаря тебе.
– Не знаю, как по-другому отблагодарить за приют. Бабушка, – впервые без стеснения обратился Лев, – я тоже скоро уйду.
Теперь даже хозяйка поверила в его решимость.
Недаром мальчик полночи обдумывал следующий шаг, который был шагом назад. Нужно разыскать караван Валорда, ведь чуди обещали помочь.
Баба Яра зациклилась на одном яблоке и искромсала его полностью, так и не найдя, где спрятался червяк:
– Как досадно, что господин Феоктист окромя учёбы в Соборе ничего не предложил. Уверена, он будет раздосадован, что не смог тебе помочь.
– Угу, – Лев дотронулся до камня, висевшего под рубашкой. – Похоже, его сильно волновал янтарь. Неужели он настолько дорогой?
Баба Яра осмотрела кухню, будто ища в деревянной посуде сравнимую ценность. Ничего не отыскав, она грустно ответила:
– Весьма, и тем он опасен для тебя. Потому я попросила подмоги у господина Феоктиста. Сама-то давно отошла от дел и растеряла настырность. Имя моё уже не отзывается эхом, – Баба Яра напрасно изрезала очередное несчастное яблоко. – Всё же его желание направить тебя под защиту Собора – спорный выбор.
– Думал, одобрите, бабушка. Вы помогли Вию и Климу.
– Знаешь, милок, Собор прослыл своей неоднозначностью. По большей части Башня Трёх – мастерская, выпускающая влиятельных зодчих и ведунов. По сути – закрытая община, присоединиться к которой удаётся только одарённым. Если такое понятие не опошлилось вконец. Власть притягивает большую власть. Теперича в Соборе легко заполучить место влиянием благородных родов и угодными услугами. И всё же страта Ветра особенная. Видишь ли, главная беда детства не в его скоротечности, а в том, что из всех клочков жизни эту можно украсть. Страта Ветра задумывалась как отдушина для ребят, так быстро повзрослевших. Дикий огонь мечется в их глазах, ветра бушуют в голове. Для детей с такими напастями, как у Клима и Вия Собор будет подходящим местом.
– Вы не хотите, чтобы я учился с ними? – недоумевал мальчик.
– Думается, из тебя бы вышел превосходный подмастерье. Хотя откуда мне знать, сама не училась там.
– Тогда как вы научились тому, что можете с умывальником?
– Ха! Та чугунная голова досталась по наследству, – улыбнулась старушка. – Мне же в свой век повезло повстречать учителей без министерских степеней, знаменитых чаровников доселе незабытого прошлого. Однако нынче без образования никуда. Время требует.
Лев, недолго думая, решил действовать напрямую, и перед тем, как оставить приют, разузнать больше сведений о чаровниках:
– На что вообще способно волшебство?
– Волшебство? – удивилась Баба Яра. – Вряд ли подобное слово уместно. Ты мал и не ведаешь всей истории Раскола.
– Бабушка, я даже не знаю из-за чего мир… сломался.
Хозяйка дома заботливо всмотрелась в мальчика:
– Не ты один, милок. Существуют десятки предположений разного сорта правдоподобности, чьи ярые приверженцы всячески используют их, дабы наладить для себя благоприятные условия в обществе. Кто пеняет на зарвавшихся предков, а кто соседей за Пеленой. Легче же обвинить чужеродное влияние причиной всех бед. Эх, времена нынче лихие. Если забродили умы у простолюдинов, то виной всему не подъём налогов и разгильдяйство помещиков, а лазутчики и подстрекатели полых. Уж как газетные писаки подыгрывают! Клевета, расследования, от которых цена за поимку шпиков из-за Пелены возросла, что даже добрый люд уходит из семей ради охоты за наживой… Ты порезался, милый?
– Царапина, – оправдался Лев, засунув палец рот.
– Даже в цвете лица поменялся, – Баба Яра печально вздохнула. – Грустная тема, милый.
Лев молча согласился, вспоминая предостережения чуди. «Чаровники подешевле своих предков будут».
– Куда грустнее, когда в вину неведомым силам ставят упадок волшбы. Молодёжь во всём готова полагаться на фабричные штучки. Печально, ведь главной причиной вырождения – леность. Нежелание совершенствоваться. Использовать чары взашей не научишь. Что-что, а человеку под силу запереть их в себе. И само сокрытие потребует здоровье умственное и телесное.
С яблоками покончили, и Лев уселся завтракать. Он доедал корочку хрустящего хлеба с вареньем, когда за окном раздался звон велосипедного колокольчика и в дверь трижды постучались.
– Хм, молочник прибудет только завтра, – недоумевала хозяйка по пути в прихожую.
Шпион из-за Пелены! Вот кем я буду для них, размышлял Лев.
– Милок, к тебе пришли! – донеслось до мальчика.
– Филин?! – выдохнул он.
Отчего-то такая мысль казалась самой правдоподобной и желанной. Однако в прихожей, вытянувшись по струнке, ожидал паренёк со странным оборудованием, повисшим на животе. Взгляд его метался от хозяйки дома до Льва.
– Вы и есть: Лев Лукин, хилой наружности отрок, временно пребывающий на «Носу у мельника, девять»? – отчеканил он, пытаясь удержать взгляд от Бабы Яры.
– Я, – неуверенно ответил Лев.
Устройство парня внезапно заскрежетало, и мальчик отшатнулся, боясь взрыва.
– Отлично! – сказал парень и передал только напечатанный листок. – Вам грамота. Благодарим за доверие к посыльной службе Гарольда Доходчивого! Скорость – наше достояние.
Почтальон после глубокого поклона попятился за калитку, не отводя заворожённых глаз от Бабы Яры. За пределами сада он вскочил на ржавое подобие самоката и звонко оповестил улицу о своём отбытии.
Лев повертел неуверенно послание и передал хозяйке.
– Собор Трёх Мастеров объявляет наём прислуги на должность трубочиста… О, как!
Баба Яра напрягала зрение, будто не веря глазам.
– Свободным трубочистам явиться к вратам башни до первого дня осени. При себе иметь хвалебное письмо от бывшего нанимателя. С уважением, Глава Собора Трёх Мастеров и наставник зодчих Бор.
Лев от недоверия вглядывался в лист бумаги, будто мог распознать в незнакомых буквах смысл.
– Посыльное письмо служит заменой подорожной грамоты до места проведения отбора, – хозяйка заново пробежалась по листу, ища изъян, и после расслабленно улыбнулась. – Слава о тебе разносится быстро.
– Значит, так стать полезным обществу, – догадался мальчик. Теперь у него будут все нужные документы и шанс раскрыть тайну маминого янтаря.
– Тебе решать, милок, как поступить. Только знай времени в обрез…
Последующий час Лев припоминал смутно. Голова прояснилась лишь тогда, когда ему пришлось окрикивать людей на станции, чтобы они придержали дверь поезда.
– У меня же ничего при себе нет, – сидя в вагоне, не успокаивался Лев.
– Не тревожься. Новые наниматели обеспечат всем необходимым, как устроишься, – обнадёживала Баба Яра и, поняв, что мальчику не помогут речи, неумело потрепала по голове. – Важные решения надобно принимать стремительно, пока страхи и сомнения запаздывают.
Златолужье проскакивало за окнами тесными улицами, вдали набухали бесформенные трущобы Сточных вод. Лев ощупал себя и сумку. Янтарь, куртка и сломанный компас на месте. Вот бы, выходя из дому, и смелость можно было прихватить с собой.
Поезд добрался до стеклянного вокзала, когда мальчик с десяток раз порывался выскочить из него. Баба Яра, заметив настрой подопечного, заботливо взяла его под руку. Всюду сновали торопящиеся чаровники, и Лев со старушкой влились в их движения. Иногда среди людского потока перекатывались на плетёном шаре автоматоны, нагруженные тюками и чемоданами. От услуг одного Баба Яра отмахнулась у входа под стеклянный навес.
– Осталась минутка для сочинительства твоей похвалы, – сказала она, глядя на расписание поездов под вычурными вокзальными часами.
Добыть бумагу и чернила с её напором было проще простого. Набросав пару строчек, Баба Яра выдернула из гребня седой волос и положила на лист. Волос спаялся с бумагой.
– Моё заверение, – пояснила старушка. – Вступив на должность, ты получишь грамоту, разрешающие выезжать по делам Собора. Буду рада, если заглянешь в гости.
Приветливое настроение Бабы Яры освещало им путь в толпе, пока в сутолоке у кассы не произошло то, чего Лев боялся с самого начала. Молодой клерк недоверчиво скакал глазами то на мальчика, то на приглашение Собора:
– Не мал ли ты для старшого трубочиста? Да и где остальные грамоты?
Баба Яра подозрительно сощурилась и осмотрела прыщавого молодчика в строгом кителе, словно сомневаясь в правомерности самого его существования.
– Вы намекаете, будто я, Антонина Марьяна Вежда, женщина хоть и преклонного возраста, но до сих пор не путающая кочерги с зонтом, ошиблась в оценке этого юного дарования? К тому же обвиняете Собор Трёх Мастеров в том, что они приглашают на работу кого попало?!
– Я просто… – молодчик осунулся, его фуражка спала на глаза.
Лев не знал, до чего может быть строга Баба Яра. Он был благодарен пожилому работнику вокзала, который помешал воспалиться ссоре.
– Прошу вас, госпожа Вежда. Поезд «Златолужье-Изымяречной-Собор», – старший чиновник вырвал билеты из рук молодчика и передал Бабе Яре. – Сегодня мы рады вам предложить два купона на бесплатные прохладительные напитки в честь окончания лета.
– Воздержимся, – гордо ответила Баба Яра. – Теперь позвольте откланяться, нельзя заставлять поезд ждать.
– О, я сообщу проводнику, чтобы продлил посадку до самого отбытия.
Баба Яра почтительно улыбнулась старшему работнику, наградив его за понимание.
Уже у выхода на перрон Лев услышал, как у кассы в громкой форме проходил инструктаж, из которого заглавным был вопрос: «Ты знаешь, кто она, сопляк?». Причём мальчик согласился бы поучаствовать в нём. Спросить у самой Бабы Яры ему не хватало духа.
Поезд до Собора не походил на городских сородичей. В голове задумавшего его конструктора смешались чудные идеи для глубоководных аппаратов и робкие мечты о покорении космоса. Состав из вагонов-капсул опирался на монорельс. Сам тягач по форме напоминал пулю или таран. Судя по повреждениям на металлической обшивке, он не раз пробивал неведомые барьеры. Однако несмотря на пошарпанный вид, поезд всем обликом выказывал свою скорость и надёжность.
– Отбытие через две минуты, госпожа. Извольте занять места согласно вашим билетам, – чопорно объявил проводник, встретив Бабу Яру и Льва у люка первого вагона.
Зайдя внутрь капсулы, Лев постыдился своей пыльной обуви. По настольным лампам на журнальных столиках и креслам с мягкими подлокотниками он догадался, отчего только их двоих встретил столь церемониальный проводник.
В вагоне находился один попутчик. Мужчина из-под газеты продолжительно рассматривал Бабу Яру и, уже после того, как его осенило, привстал для приветствия. Спутница Льва, видимо, привыкшая к подобным реакциям, коротко кивнула в ответ.
Проводник с усилием затворил люк вагона, отрезав вокзальный шум. Возникшая тишина вызвала мурашки по телу Льва. Баба Яра привычно устроилась в кресле, с облегчением выдохнув, и тут же ёкнула:
– Кусок угля, а не пирожки моим соседям. Совсем запамятовала наказать Проповеднику следить за тестом.
Лев не удивился подобному доверию. Он даже представил, как кот блаженствует, сообразив, что все гости выдворены из дома.
Не из любопытства, а из-за смятения мальчик подошёл к иллюминатору. Земля за ним начала свой бег. Заскрежетал внутренний каркас вагона. Поезд, на радость Льву, шумно набирал ход. Монорельса впереди пропадала в хмари с радужным отливом, которая мальчику запомнилась с подземного коридора.
– Милый, держись крепче, – сквозь скрежет металла донёсся голос Бабы Яры.
Многоцветные переливы неумолимо приближались и вдруг…
Поезд, точно пробив снежную стену, ворвался в туман, та граница и называлась Пеленой.
Лев глупо открывал рот, хватаясь за уши. Слух возвратился с шипением воздушных клапанов, которые выравнивали давление в капсуле. Теперь поезд шёл мягко, конструкция вагона подвывала только при недолгих вибрациях.
За толстым стеклом иллюминатора цвета потускнели. Из дневного неба высосали синеву, и в его теперешней серости проявились невообразимо яркие звёзды. Будто, пойманные на крючок, размазанные огоньки всеми силами пытались вырваться из плена. Солнце же вовсе потеряло свои контуры.
– Давно я не путешествовала за пределами града царского. Слышала, мир по ту сторону Пелены изменился. Может статься, увижу чего-нибудь занятного в мареве, – заявила Баба Яра.
Лев боялся обернуться на её голос и выдать свой ужас. Вот как, значит, выглядит мир за пределами обжитых чаровниками земель. За границей Осколков, на которых приютилось волшебство.
– Смотри, Лев, вон что-то несётся! – воскликнула старушка.
Мираж. Иначе мальчик бы не назвал пятно, поравнявшееся с поездом. Оно походило на отражение автомобиля в реке.
– Они нас тоже видели? – спросил Лев, когда машина осталась позади.
– Вряд ли. Твои глаза уловили излучение иного измерения, враждебного нашему… как говорят великие умы. Не тревожься, вагон хорошо защищён для езды по Маревой дороге. Нам и пустоши нипочём.
Время, в отличие от поезда, шло вяло. Лев неотрывно смотрел в иллюминатор и порой замечал мелькавшие постройки, дым заводских труб. Баба Яра тем временем увлеклась вязанием, мальчик завидовал её умиротворению. В задней части вагона шелестела газета, а в передней проводник сонно клевал головой.
Как много неизвестного в мире Осколков, и как опасно незнание. Ходящие механизмы, путешествие в междумирье. Какие новые открытия вновь ужаснут его? И вместо того, чтобы зарыться в уютную норку, он мчался к ним навстречу.
Темнота обрушилась на поезд. Его бесшумный ход вновь перешёл в металлический скрежет. Проводник, поправив съехавшую во сне фуражку, принялся готовить чемодан.
Единственный попутчик поравнялся с креслом Бабы Яры и положил на её стол газету.
– Счастливого пути, сударыня, – сказал он и направился к проводнику, который вручил ему багаж.
Мальчик, вцепившись в кресло, с надеждой смотрел на свою попутчицу, но та лишь читала вполголоса предложенную ей газету:
– Внучатая племянница заявила об исчезновении своего родственника из казённой квартиры, предоставленного тому Приказом царской библиотеки. Господин Иммануил заимел известность при неоднозначных… Тебя укачивает, милый?
– Добро пожаловать в Изымиречной край, – осведомил проводник, когда поезд застопорился. – Прибытие в точности до биения сердца.
Станция «Изымиречная» находилась под землёй, кроме перрона и смотрителя, махающего фонарём, мальчик ничего не разглядел. Недолгая остановка не предоставила нового пассажира. Проводник подал горячий увар, и поезд продолжил путь.
Потеряв меру времени, Лев изнемогал от ожидания. Пару раз Баба Яра пыталась подбодрить, а он отвечал ей невпопад. Только вновь вспыхнувшие в иллюминаторах краски успокоили его. Поезд прибыл в Край Собора.
Состав, поднатужившись, взобрался на холм, и к небу поднялась тяжёлая, тёмная башня, похожая на изломанный трезубец. Теперь, куда бы ни завернула железная нить, величественное строение оставалось в видимости.
– Поставь башню Собора в центре Златолужья, и единственным местом, куда не заглянет назойливый трезубый силуэт, будет её же крыша. И передай Вию с Климом, чтобы не удумали с неё летать. Их не только исключат, так я отшлёпаю как следует, – пригрозила Баба Яра.
Вскоре поезд остановился у одинокого домика. Полнотелый смотритель приветствовал новоприбывших на перроне.
– Прошу, не забывайте свои вещи! Служба маревой дороги не несёт за них ответственности! – огласил смотритель.
Лев удивился, увидев, как из вагонов вываливались с полтора десятка чаровников и едва ли не каждый обременённый огромным скарбом. В основном это были молодые ребята и одинакового между ними были не только сюртуки и платья, но и спешность, с какой они надвигались на смотрителя.
Баба Яра придержала Льва в конце очереди, образовавшейся у выхода с перрона. Смотритель зарывался в документы новоприбывших, одобряя приезд ударом широкой печати. Когда настал черёд пассажиров первого класса, покрасневшие вмиг щёки мужчины затрепетали, как желе.
– О–о! Госпожа… – вымолвил смотритель и машинально снял свой кепи.
– Добрый день, дражайший Остап, – Баба Яра одарила его светлой улыбкой. – Вы всё такой же, время и труд вас бережёт. Хотя позвольте поспорить, сегодня смахнули с себя седьмой пот.
– Мне ли жаловаться, госпожа. День Открытия Врат в Соборе – тот редкостный случай, когда мне удаётся отработать, как подобает. Летом день ото дня не отличишь. Никакой гость к нам не жаловал.
– Вижу, ваша избушка совсем окосела, – Баба Яра указала на домик с облупленной синей краской на стенах.
– Не судите строго, госпожа. Вкладываю в неё все силы и монеты из собственного кармана, – обелился толстячек, теребя кепи. – Боюсь, распри нашего руководства и глав Собора продержатся дольше, чем стены моего поста.
– Видимо, отчуждённость Собора от остальных Осколков не ослабилась.
– Разладилось пуще прежнего, моя госпожа, – едва ли не шёпотом произнёс Остап и внезапно вспомнил о наличии второго путника. – Не сочтите за нахальство. Могу ли я узнать, что привело вас в Край Собора спустя столько лет? Неужели вы привезли своего подмастерье?
Баба Яра погладила по волосам Льва затем, чтобы вселить в него уверенность или же найти подходящее ему представление.
– Я лишь бывший наниматель этого юнца. Желаю убедиться в том, что моему работнику будут обеспечены по прибытии в Собор все условия. Вот ознакомьтесь с нашими документами.
– Нет нужды, госпожа.
– Вы пренебрегаете своими обязанностями? – со всей серьёзностью вопросила Баба Яра.
Смотритель покраснел пуще прежнего и, нахлобучив на голову кепи, принялся за связку бумаг.
– Всё в порядке, – сообщил позже Остап.
Часы на столбе, у которого прошла проверка, затрезвонили, и поезд, выдув из-под себя облако пыли, двинулся в обратный путь.
– Так и быть, подожду следующей отправки, – сказала старушка. – Ещё успею промочить горло травяным настоем хозяйки Гуслины.
Баба Яра указала Льву на симпатичные постройки, расположенные в лесочке. По ярким вывескам легко определялись лавки и постоялый двор.
– Поезд прибудет ровно в два, госпожа, – отчеканил Остап и достал отточенным действием часы, похожие на будильник. – Вам же известно, в день открытия врат добавляются рейсы со смежных станций.
– Всё же придержите для меня поезд.
– К сожалению, не в моих силах, госпожа, – ответил Остап, напустив на себя вид человека дела. – Маревая дорога держится на точности…
– До биения сердца! – весело закончила старушка и повела Льва за собой.
Со станции шла длинная аллея, зажатая хвоей. Впереди виднелись немалой высоты ворота. Где-то полпути до стен Баба Яра присела на край засохшего фонтана, только сейчас проявился её пожилой возраст.
– Конец! Похоже, выдохлась.
Трёхглавую башню теперь можно было рассмотреть в подробностях. Вряд ли она прижилась бы в центре Златолужья или где-нибудь в ином месте. Казалось, что она совсем из другой эпохи и давила на сознание.
– Сады цветут здесь силою и властью, – пропела Баба Яра, а после тяжело вздохнула. – Дальше ты сам, милый, а я отдохну и отправлюсь ближе к дому.
– Вы разве не пойдёте?!
– Для меня Собор закрыл свои врата навсегда. Не страшись Трезубца, Лев, ведь многие находят в нём то, что долго искали. Жаль, ты идёшь внутрь без накидки новобранца – это традиция Собора, которая показывает, что юнец только начал приобщаться к тайнам знаний, хранящихся в величественной башне.
– Мне будет не хватать вас, бабушка, – неожиданно для себя произнёс Лев.
Глаза старушки заблестели, и из-за поднятых бровей все морщины перебрались на лоб:
– Заруби себе на носу, милок: пожилые женщины не любят быть растроганными средь бела дня.
Лев и сам оставался сейчас на нервах:
– Вы помогали мне, не спросив, откуда у меня янтарь и зачем пришёл в ваш город.
– Все мы кого-нибудь ищем, милый. Я попрошу старых приятелей присмотреть за тобой. За твоим здоровьем нужен надзор. И знай, Собор бережёт тех, кого укрывает крылом. Держи гостинцы, трубочист, и ступай.
Баба Яра передала Льву кусочки колотого шоколада, завёрнутого в платок. Распрощались они без слов, и только мальчик оглядывался назад.
У распахнутых ворот находилась сторожка, в её тени прятались сутулый мужчина с собакой.
– Простите, – обратился к ним мальчик.
Мужчина с длинным пером в шляпе нехотя оторвался от записей. Даже дворняга у его ног ленно смотрела на Льва. По территории Собора блуждал невнятный далёкий голос, похожий на поздравительную речь.
– Глянь, Репей, этот не из подмастерьев, – прищурился на мальчика привратник. – Чей будешь, малец?
– Моё имя Лев. Меня пригласили на отбор трубочистов.
– П-ф-ф, трубочист, – раскашлялся привратник, вновь указывая дворняги на Льва. – Сроду подобного не видал. Толстосумы напрочь распоясались, скоро каждому по няньке выделят.
Собака на его слова задрала лапу и принялась гонять блох по брюху.
Мужчина мельком взглянул на бумаги Льва и махнул рукой в сторону башни:
– Ладно, заходи, и так торжества пропустил. Залётные с царского двора, кажись, всех в сон уложил.
Привратник состроил брезгливую гримасу, и Лев изобразил понимающую ухмылку, как тут же собака вскочила и залаяла на него. Мальчик попятился, но упёрся во что-то позади себя. На него напирал самоходный механизм, с уймой навьюченных чемоданов. Его бесшумность и замысловатая гравировка на металлических деталях наводили на мысль о том, что этот автоматон мало кому по карману.
– Чего вы здесь застряли?! Пытаетесь отогнать попрошаек, привратник?
На Льва с насмешкой метил статный юноша в небрежно расстёгнутом сюртуке. За его спиной притаилась девушка с заалевшими щеками, выделявшимся ярче из-за светлого платья и белой накидки на плечах.
Лев, не решаясь на ссору с чаровником на две головы выше, отступил. Юноша воспринял его ход как дань уважения к себе.
– Аскольд Миронов. Думаю, вы меня помните, – бросил он привратнику. – Если мне случится опоздать на свою же напутствующую речь для первогодка, то вам придётся отвечать перед моим куратором.
Привратник прокрутил в руках их грамоты, при этом исподлобья косясь на девушку, отчего та сильнее смущалась.
– На каком вы поезде явились?
– К чему расспросы? Конечно же, на том, который привёз этого… – юноша не сумел наделить Льва каким-либо обозначением. – Само собой, вагоны у нас были разные.
Лев на перроне никого не запомнил с таким самодовольным и нахальным лицом. Тем более, в вагоне первого класса.
– Добро пожаловать за стены Трёх мастеров, – вяло приветствовал привратник и вернул парочке их грамоты.
Юноша, надменно кивнув, увёл девушку за ворота. Механизм беззвучно последовал за ними.
– Так, ты заходишь? – спросил привратник у замершего мальчика. – Лев Трубочист.
Лев обернулся на пустую аллею и после вступил за врата. Стена захватывала земли с большим прудом, рощами и оканчивалась у подножия малой сопки, клочками покрытой растительностью, но зато обильно посыпанной валунами. По склону возвышенности стелился дым, будто в честь праздника разожгли костры, но, как догадался Лев, это через расщелины из недр пробивался пар. Вымощенные камнем тропы ответвлялись во все направления от главной дороги, ведущей к белой террасе дворца. Широкое черновато-коричневое строение с ромбовидными окнами и цветными витражами совершенно не сочеталось с древней башней, к которой было пристроено. Его три этажа казались сплющенными рядом высотой «Трезубцы».
На полпути до террасы Лев различил, как на неё из дворца хлынула толпа. Кое-где поблёскивали синие атласные накидки.
Нахальный юноша, распрощавшись с девушкой, вклинился в скопище подростков. Его сразу окружили сверстники. Лев же замедлился перед скоплением чаровников, гудевшего от смеха и приветствий. Подростки, сошедшие вместе после разлуки, делились в стайки и захватывали каждый угол мраморной террасы.
Не испытывая в жизни ничего подобного, Лев понимал, что долгожданная встреча с друзьями сулила радость, так же как солнце и свежий воздух сегодня предвещали веселье, отчего ему становилось только хуже. Ведь он не желал причислять себя к остальным детям и тем более к их обществу. Придя сюда, он руководствовался холодной расчётливостью, следовал под защиту Феоктиста Киноварного и поддержку в поисках.
Лев пристроился у дерева в полусотне шагов от толпы. Он надеялся, что могучий ствол укроет его от излишнего внимания так же, как зелёная крона спасает от солнечных лучей. Подмастерья не желали расходиться, и мальчик прятался от них до тех пор, пока врата Собора вновь не пустили с десяток новоприбывших.
Они прибыли на том поезде, на котором отправилась домой Баба Яра, додумался Лев.
Дом на мирной улочке, тихий и безопасный…
– Посвящение пройдёт в старом саду, – застал врасплох женский голос. – Советую поскорее встретиться с куратором вашей страты. Кто явился без накидки новобранца, тот рискует навлечь на себя серьёзное взыскание.
Сердце Льва ударилось о стену сковавшей её коробки. То ли от внезапности, то ли от осознания того, что перед ним стоит самая красивая женщина, какую он когда-либо видел.
– Я не подмастерье, – ответил Лев и почувствовал, как кровь из онемевших ног наполняет лицо.
Молодая женщина с огненно-рыжими волосами удивлённо оглядела мальчика.
– Прошу прощения. Тогда кто же? Вряд ли Собору понадобился ещё один леший, дабы следить за всеми из-за дерева.
Лев не осмеливался смотреть на красивую чаровницу в мужской одежде и дорожной сумкой.
– Ну, хорошо. Передай мне свою грамоту.
Женщина смилостивилась над робеющим мальчиком, видимо, уразумев причину нахлынувшей на него застенчивости. Губы беззвучно проговаривали приглашения Льва, и они постепенно изогнулись в чарующую улыбку.
– Моя вина! В вас так сложно разглядеть знатока копоти и гари.
Тембр её голоса щекотал слух Льва, и ему желалось, услышать смех, но женщина, подобрав сумку, строго проговорила:
– Вам нужен господин Феоктист. Держитесь поближе к новобранцам. Именно Поверенный Собора проведёт посвящение.
Чаровница прошла мимо учеников, некоторые девочки приветственно махали ей, а старшие ребята заглядывались на неё, как и Лев, пока она не поднялась на террасу. Мальчик поймал себя на том, что уже который раз его любопытство побороло опасения. Благодаря огненным локонам оно зацепилось дольше, а отклик камня на груди не переставал напоминать Льву, что по смелости он творит что-то ранее запредельное для него.
Из дворца продолжали вываливаться ученики, Лев искал в синих накидках Вия и Клима. Однако первым его нашёл Матфей, шедший со стороны пруда.
На нём небрежно висел сюртук подмастерья, а на брюках трепетала паутина. Подпрыгивающей походкой он пробрался через невысокий кустарник, хотя рядом пролегала аккуратная тропинка.
– Мог бы удивиться твоему присутствию, но тут же замешена Баба Яра, – без вступлений заявил Матфей. – Не хватило накидки?
Лев рассмотрел большие и грязные ботинки привереды. Похоже, тот вместо торжественной части предпочитал прогулку вдоль пруда.
– Я не подмастерье.
– Сейчас-то я озадачен, – съязвил Матфей.
– Надо же, ты успел! – удивление выдало приближение Клима.
Вий от него отставал на шаг. Они оба закутались в синие накидки. Пухлые щёки Клима рдели. Вий, хотя и продолжал дуться на Льва, всё же выглядел раскованней. Похоже, они получили то, к чему шли: кто по рельсам в ночи, кто через ферму и упрямого деда.
– Ты вступаешь в должность местного трубочиста, – Вий указал на пригласительное, которое мальчик держал в руках. – Знавал мальчишек, бегавших в помощниках у трубочистов. Они не были такими опрятными и смазливыми.
Лев засунул послание в сумку и с вызовом посмотрел на курчавого паренька, искавшего хоть какую-то возможность уколоть его.
– Видимо, банный автоматон Бабы Яры постарался на славу, – высказался Матфей.
Вий чересчур громко рассмеялся, и Льву захотелось огреть сумкой его курчавую голову. Теперь он не боялся детей чаровников. Они такие же, как он и ничего не смыслят в чарах. И всё же, если ему будет чуточку легче прижиться с ними, Лев стерпит многое и в друзья ни к кому набиваться не станет.
– Б-будет вам, – призвал Клим, его речевой порок становился более заметен из-за волнения. – Глядите, по нашу душу идут.
В оживлённой толпе шла низенькая дама и навзрыд призывала новобранцев следовать за ней. Матфей, сославшись на безотложные дела, двинулся куда-то в сторону от толпы.
– Ты разве не идёшь, Лев? – обернулся Клим, когда они двинулись за женщиной. – Поверенный будет в старом саду.
– Думаешь, мы укусим? – ухмыльнулся Вий.
Лев, понимая, что противоречит здравому смыслу из-за ребяческого противостояния, пошёл следом.
За дворцом находились несколько построек, окружённых елями и соснами, где-то шумела падающая вода, остальное пространство усеяли фонари и летние учебные веранды. У железной двери здания, сооружённого из матового стекла, толпились дети.
– Если бы оранжерею старого сада и дворец п-построили в городе, то они казались бы нам очень красивыми и большими. Но она всё п-портит, – Клим на ходу заглядывал на чёрные шпили трёхглавой башни. Их не один век подпаливали бушевавшие здесь грозы. – Со всем влиянием Собора разве нельзя было в-возвести школу в не таком… впечатляющем месте.
Лев тщательней осмотрел башню. Её загадочная старость и незыблемая мощь подтверждали то, как незначительны его познания в истории Осколков. Множество труб подобно лозе сорняка, обвивали древние стены. Кое-где свешивались подъёмники и лебёдки кранов, как грибы высоко наросли строительные леса. Все ухищрения чаровников казались чуждыми: трубы сгниют, подъёмники опадут на землю, а башня будет стоять века.
– Небось, только тут каждому магистру нашёлся кабинет с красивым видом, – поддержал Вий. – Ставлю последний грош на то, что Кагорта забрала себе самую высокую башню. Сейчас, поди, следит за теми, кто без спросу разгуливает по лужайкам.
Его правдоподобный тон заставил ребят всмотреться в узкие прорези башни по пути к стеклянному сооружению. Стены оранжереи излучали изумрудный свет, будто внутри находилась зелёная луна.
– Вы последние? – с раздражением спросил их парень с длинными волосами, убранными в хвост.
– Нет, там ещё один, – за них ответила золотоволосая девочка.
К ним бежал парень, удерживая атласную накидку в руках. За его спиной лаяла собака привратника, гнавшая его от ворот.
– Прошу прощение, – с достоинством извинился он, когда приткнулся к сверстникам.
После непродолжительного недовольства все разговоры оборвались. Похоже, многим не терпелось войти в оранжерею. Льву бы частичку их желания. Некоторое время сотня детей провела в молчании, вслушиваясь в шаги за стенками старого сада. Вскоре плотная дверь со стоном и натугой отворилась.
Бежать! Пока никто на него не смотрит, мелькнуло у Льва.

Глава 10. Молодой трубочист.
Роптание осязаемой волной разошлось по толпе. Феоктист Киноварный, зажав трость в локте, творил моноклем солнечных зайцев.
– Следуйте за мной, подмастерья, – наконец-то произнёс он.
Гомон детей усилился разом. Неуклюже толкая друг друга, они ступили на щебёночную дорожку оранжереи, увлекая Льва внутрь, чему он запоздало воспротивился.
– Заходи же, – зашипели на него со всех сторон.
– Слыхал, Поверенный жутко строг!
– Из-за тебя всем влетит!
За последним в шествии Климом двери сами собой захлопнулись, и тот подпрыгнул от испуга.
– Прищемил чего? – поинтересовался Вий, проглотив смешок.
Против ожиданий стеклянное сооружение внутри себя укрывало темень. За оградами у стен расползлась ломаная и запахнутая в мох растительность. Цепкая зелень пробралась даже на потолок, недотягиваясь только до середины свода, под которым покоились останки дерева. У Льва создалось впечатление, будто за мгновение он перенёсся в сердце дремучего леса.
В ниспадающем с потолка луче тепла Киноварный развернулся к оробевшим детям:
– Прошу, образуйте круг.
Ребята, точно мотыльки у фонаря, захватили в осаду дерево, чьи корни замурованы в камень. Многие из них опасливо озирались по сторонам.
– Перед вами Старый Сад – кусочек Края Собора, который предстал перед Храбрыми Скитальцами. Он сохранён таким, каким его увидели наши пращуры, дабы показать потомкам, как под силу им было вернуть из запустения потерянные земли. И оставили иссохшее тело, – Киноварный указал тростью на распростёртую корягу, – дабы донести до нас то, как опасно злоупотребляли они стремлением покорить природу.
За спинами обособленной шайки подростков в потёмках послышался шорох. Парень с хвостиком поспешил увести от ограждения подружку, и их приятели потянулись следом.
– Так чем же погибшее дерево знатней прочих?! – воскликнул Поверенный Собора, как бы удивляясь личному недоумению.
Льву выдалось оказаться в паре шагов от вчерашнего гостя, однако Феоктист Киноварный, ища ответ, обошёл его взглядом точно безликую утварь.
– Это д-дерево Ладо! – выкрикнул Клим, чем напугал ребят, и себя в том числе.
– Ну, ты задал петуха, – шёпотом оценил Вий.
Феоктист Киноварный закинул под бровь монокль, дабы лучше рассмотреть стеснительного новобранца:
– Да, сударь, вы правы! Жертвами нашей небрежности и чёрствости нередко делаются самые дивные вещи в природе. Пожалуй, у вас возник вопрос: так, при чём здесь посвящение? При чём тут вы, не видавшие и дешёвых фокусов?!
У взволнованных юнцов не нашлось ответа, как и предполагалось Поверенным.
– А притом, что ныне забота за то, какими чаровниками вам суждено стать, ляжет на нас. Ваших учителей. Мы рискуем, доверяя вам мощь, на которой держится башня Трёх. Без неё остальные люди слабые и управляемые, вводимые в заблуждения, сомнения и страхи. Смешайте её с опытом, праведным любопытством и получите истинное чудо. И эта мощь не что иное, как знание! – Киноварный кружил перед ребятами, переходя на властный крик, под его ногами скрипел щебень. – Теперь же волей трёх Мастеров я дарую вам право обучаться в Соборе! И лишь годы покажут, как вы приложите знания: во благо… иль во зло.
Лев неожиданно осознал, что ухватился за янтарь, висевший на груди. Он сиял под одеждой. Мальчик попробовал укрыться в толпе, однако никто не захотел становиться вместо него перед Поверенным Собора.
– Эй! Ты мне ногу отдавил, – отозвался голос с хрипотцой. – Смотри, что надумал этот хлыщ…
Лев повернулся и понял, что после напряжённой тишины, подростков огорошила перемена Киноварного. Он, обходя новобранцев, запел вполне добротно и с воодушевлением:
«Волхвов и чудодеев отчий дом
Творит негаснущий огонь
И льёт потоки грозных вод.
Ветра кичливые трубят в горны,
И во благо всем сады цветут,
Там силою и властью…»
Замкнув круг, Феоктист Киноварный вновь остановился перед Львом. В сумраке оранжереи казалось, будто столб света, проходя с потолка, накалял останки дерева. Вот-вот и оно воспламенится.
– Теперь вы подмастерья Собора! Поздравляю, господа! – торжественно объявил Поверенный, однако никто не откликнулся, и это было им вновь предвидено. – Мои куцые обязанности на том не исчерпаны. Позвольте ознакомить вас с частностями. Надобно напомнить о том, что структура Собора разделена на ветви подмастерьев и группу самих учителей и мастеров. Также Собор отличается от тех казённых домов, где вы получили основы гражданина родного Края. Иными словами, здесь не будет письменности и летописи. Однако существует возможность углубления в данные дисциплины по желанию.
Спиной Лев ощутил оживление.
– Выписывать денежные письма я, и на улице научусь. Не томи, переходи к молниям и взрывам, – прошептал тот, кому Лев отдавил ноги. Вий одобрительно усмехнулся.
– При поступлении вы были распределены по ветвям Собора сообразно вашим сословиям, – продолжал Киноварный. – Рад сообщить, что после долгого перерыва к Огню и Воде присоединяется страта Ветра.
Лев заметил заинтересованное ёрзание в толпе. Отдельные ребята вертели головами, точно хотели высмотреть в окружавших их сверстниках диковинную вещь.
– Если кого-то тревожит мысль о различиях между стратами, то спешу заверить – ваше обучение и обязанности ничем не рознятся от прочих стихий. Быть может, за исключением особых чар и чувства гордости за собственную стихию. Напоминаю, Собор Трёх мастеров – старое и уважаемое учреждение. В нём собраны подмастерья, обладающие выдающимися способностями…
– Выдающимися кошельками отцов, – напомнил о себе шёпот позади Льва.
– Собор поможет раскрыть их вам в полной мере. Предупреждаю, выбранный вами путь нелёгок. Некоторые споткнутся, не осилив и половины. Но под конец обучения Собор дарует вам крылья, на которых вы воспарите высоко.
– Где будем без опаски гадить на прочих неучей, – ввернул всё тот же голос. Лев, не выдержав, хотел было оглянуться, но на него предостерегающе цыкнули.
Киноварный тем временем достал из кармана сюртука часы:
– Пора подвести черту. На выходе вас ожидают кураторы страт. И запомните напоследок, подмастерья: Собор – ваш новый дом, где вы защищены и почитаемы. Не нужно совершать действий, перечащих его правилам и свободе других жильцов.
Поверенный, поникнув головой, указал на отворившуюся дверь.
Вне оранжереи подмастерья щурились и потирали застывшие руки. Поодаль от входа стояли три взрослых чаровника, и среди них с благонравно заплетёнными волосами та красивая женщина, только мужская одежда сменилась на строгую длинную юбку и сорочку с высоким воротником. Дети, по-видимому, зная, кто из них какую страту представляет, разделились в три потока. Лев неуверенно двинулся за Климом к щуплому мужчине в засаленной жилетке. Тот обильно зазывал их, размахивая руками, под насмешки окружающих:
– Страта Ветра! Сюда, мальчики!
– Да видим мы, – попытался прервать его писк парень, хриплый голос которого выдавал в нём любителя едких примечаний.
Когда вокруг нервного куратора образовалась группа подростков, он принялся пересчитывать их, словно птенцов:
– Три, пять… двадцать пять. Так много?! Ты почему с поклажей? – указал он на сумку Льва. – Побоялся автоматонам доверить?
– Почтённый Гораг, – раздалось позади ребят, и куратора склонился, будто из него резко вытащили позвоночник. Мимо них шёл Киноварный. – Прошу вас позаботиться о нашем новом трубочисте. Расположите его поблизости у корпуса Ветра. Я пошлю за ним, когда освобожусь.
Новобранцы, до того удивляясь мальчишке без накидки, вмиг потеряли к нему интерес. Чему Лев остался только рад.
Страта Ветра и новоиспечённый трубочист выдвинулась к террасе дворца. По сравнению с другими стратами, группа, возглавляемая куратором Горагом, была малочисленней вдвое.
– Эй, у нас нет ни одной девчонки, – с обидой осматривался остряк.
– Были бы они, что толку? Любая страта разделена на мальчиков и девочек, даже уроки у них разные, – пожимал плечами его приятель.
– Наверное, в качестве наказания парней отправляют на уроки шитья и танцев, – присоединился к их разговору Вий.
– Не зарекайся, тут танцы вхожи в обязательный урок. Богатым щёголям не пристало на светских сходках оттаптывать ноги бабуль. Кстати, будем знакомы, я Пимен. Все зовут меня Сорокой, – протрещал парень и указал на приятеля. – Это Игнат.
– Ты ед-два не опоздал на посвящение, Игнат, – обратился Клим.
– Приглашение получил вчера вечером. Чтоб дела уладить, ночь ушла. Повезло запрыгнуть в закрывающийся люк поезда, – ответил статный парень, лицо которого сохранило признаки исцелённой оспы.
– Ты и Лев п-просто счастливчики. Он вообще получил п-приглашение утром. Теперь будет работать в Соборе трубочистом.
– Знавал я пару трубочистов, – озлобился Пимен. – Ни во что не ставили сирот, каких брали в помощники, хотя те гробили за них здоровье. Тебе повезло так быстро перескочить на должность повыше.
– Собор всем д-дает право на лучшую жизнь, – на счастливой волне продолжал Клим.
– Ты, видать, толком не слышал о Соборе, – ухмыльнулся Пимен. – Житие среди тех, кому с пелёнок всё дозволяли, скоро не покажется таким распрекрасным. Слыхали их говор? Не извольте, господа. Помилуйте, сударыня. Как будто у них уже чин небесный рядом с царём.
– И к нам так обращаются. Господин Феоктист меня сударем назвал.
– Угу, тот щёголь везде блеснёт манерами. Кто другой, знай, что ты из вьюнов, нарёк бы тебя пылью дорожной.
– Пимен прав, – поддержал Игнат. – Лучше обойтись без слащавых надежд. Здешние наши ровесники приходятся родней тем, о ком мы только в газетах читали. Собор на том и держится, что бывшие подмастерья ближе к царю, чем его собственная рубашка. А брезгливое обращение с завтрашними правителями рано или поздно выйдет боком. Мы же другое дело, на нас ставки никто не делает, – видя изменение на лице Льва, Игнат недоумевал. – Вы что думали иначе?
– И д-дед так говаривал, – потеряв спокойствие, Клим утратил чёткость речи.
– Шагайте молча и постройтесь, наконец, в пары, – по волнению куратора стало заметно, что ему нечасто доводилось руководить. – Вы разбрелись будто тараканы!
Остальная страта Ветра ликовала. Они на ходу разглядывали восхитительный дворец, где будут жить, мечтали оказаться на крыше башни, смеялись над поведением куратора. Лев же от слов Игната забеспокоился не на шутку. Наличие денег везде оставалось тем качеством человека, которое влияло на благосклонность окружающих. У него же наличие сбережений выходило в минус.
По просторному холлу дворца шествовал праздник юности. По всем углам скучились подростки: они смеялись, подтрунивали над другими. Несколько ребят старшего возраста нагло уселись на резные перила мощной центральной лестницы. Заметив кого-то, они съехали по поручням вниз.
– Шикарно здесь устроились, – озирался по сторонам Вий.
– Как вы уже знаете, на первом этаже за лестницей находится обеденный зал. Вечером там состоится торжественный приём, – заговорил куратор, воспользовавшись тем, что ребята загляделись на убранство дворца. – После семи часов в Соборе запрещено порожнее брожение подмастерьев, а в девять – полный запрет.
Пимен негромко ругался, видимо, таким способом приученный высказывать изумление. Клим крутился точно с прибитыми пятками и рассматривал высокий потолок, разрисованный малопонятными сценами. Самым сдержанным, по мнению Льва, оставался Игнат. Тот лишь скромно улыбнулся ему, но улыбка разом погасла, когда он заметил, как отставшего от страты Вия окружали трое ребят с лестницы. Одним из них был наглый юноша, которого Лев повстречал у ворот.
– На последний год Киноварный мне усладу приволок. Рад знакомству, вьюны, – наглец протянул руку для рукопожатия. Казалось, его искренности не было предела. – Аскольд из рода Мироновых.
Вий нерешительно ответил на приветствие, однако парень изворотливо отмахнулся ладонью, стряхнув с накидки вьюна цветочный пух.
– Осторожно, если разворошить их, то они завоняют пуще прежнего, – заржал приятель Миронова.
– Видел, как на вазы глядят? Ключник глазом не моргнёт, как они перетащат их к себе в норы, – поддержал его другой. – Хорошо, что наш корпус защищён от них.
– От их блох сомневаюсь, что чары спасут.
Лицо Вия вспыхнуло, он замешкался, и на выручку пришёл Игнат:
– Мы не хотим вам ничем мешать.
Аскольд, взглянув на разглагольствующего в стороне куратора, зло проговорил:
– Я очень хочу, чтобы вы мне мешали. Как-никак я за вас деньги плачу, будьте добры потешать меня. Хотя вряд ли вы и полгода протянете. К Ряженью Собор будет вычищен от грязи.
– Любишь грязь чистить, начни со своего языка, – вспылил Вий.
Желудок Льва свело, он понимал, во что может выплеснуться ссора.
– Простите, куратор, здесь вазы стоят для мусора?! – окликнул он.
– Что за невежество! – встрепенулся куратор. – О, Аскольд, чем могу быть любезен?
Наглец выпрямился и обиженно сжал губы:
– Ничем, учитель. Просто напутствую ваших подопечных.
– Добрый совет пойдёт им на пользу. Хватит разбредаться, идёмте в корпус.
Страта Ветра поспешно тронулась с места, но Миронов схватил Вия за плечо:
– Ничего, у нас с вами месяцы впереди. Сейчас я только советую прочитать вам Негласное послесловие.
– Г-где нам его достать? – кое-как Клим справился со своим языком.
– Ни одна бумага не сод-д-держит его слов, – передразнил Миронов и к нему вернулась надменность. – Сам воздух Собора пропитан им, и он откроется всякому подмастерью, – Миронов отпустил Вия и окликнул Льва. – Я слышал про тебя, ябеда. Не обнадёживай себя, на прислугу управу найти проще.
Мысль о том, что недобрая встреча лишь начало будущих проблем, разошлась по страте, прежде чем они добрались до двери корпуса. В ряды подмастерьев Ветра прокралась обеспокоенность.
– Справились бы без взрослых, – сказал Вий.
Лев не верил ушам. Ему казалось, что заслуживал он лишь благодарность. Лев оглядел остальных: Игнат был мрачен, Пимен обозлён, и только Клим непонимающе пожал плечами.
На погибель надежд о красивых и уютных комнатах ребят вывели к оголённой каменной стене. Здесь начиналась башня.
– У других страт спальни во дворце, – негодовал Вий.
– Не забывай, у них койки оплачены позолоченными монетами, – похлопал его по спине Игнат.
– Ха! У нас же всего-то выдающимися способностями! – хохотнул Пимен.
Куратор Гораг провёл ребят к невзрачному закоулку в стороне от узких лестниц башни:
– Важное правило Собора: подмастерья могут пребывать лишь в корпусе своей страты. Вход охраняют механизмы, схожие чарами со стихией страты. В вашем случае ветер. Так что трубочисту придётся подождать снаружи.
Лев ощутил порывы прохлады, исходящего из пустого проёма, над которым высился барельеф птицы с человеческим лицом.
– Увидимся, Лев, – попрощался Клим.
Один за другим ребята нырнули в обдуваемый ветром проход, и Лев остался один.
Время шло, в закоулок корпуса Ветра иногда доносилось общее волнение из парадной. В остальном дворец под башней был огромен, и детям из других страт незачем сюда идти. Однако неприязнь, какую мальчик увидел в старших подмастерьях, могла в любой момент пригнать их сюда. Наедине с неуютными мыслями ожидание показалось Льву нестерпимо долгим.
Куратор Гораг спешно выскочил из ветреного прохода, недовольно бормоча что–то под нос. Обделённый его вниманием, Лев прикрыл глаза, забившись в угол.
– Что я здесь забыл…
Робкие шаги он заслышал слишком поздно. Перед ним встал тощий мальчишка с серостью на лице. От неожиданности Лев отшатнулся.
– Прошу простить, я не пугать намерен. Сложно иначе ходить.
– Кто ты такой?
В вопросе Лев выдал отнюдь не своё незнание, а страх. Кожа парня при навалившихся из окна солнечных лучах выглядела болезненно-бледной. Лев припомнил день, когда на вокзале Златолужья видел человека с теми же особенностями.
– Я послан вести молодого трубочиста к кабинету господина Поверенного. Позволь мне проводить тебя.
Лев шёл по дворцу, украдкой озираясь на проводника. Его кожа в тёмных коридорах приобрела иной вид. Бледность уступила матовой серости. В руках он нёс мантию новобранца.
Наверное, я его обидел, подумал Лев.
– Почему тебя не было в Старом саду?
– Причина ясна всем.
– Не для меня.
Мальчишка глянул на Льва, будто только понял, что как следует не рассмотрел собеседника.
– Я пробуждён отблесками луны. Я лунси, – ответил он и, вероятно, посчитав, что говорит избитость, замолчал вплоть до двери кабинета на втором этаже дворца. – Здесь ожидают нового трубочиста.
– Меня зовут Лев. Рад знакомству, – проговорил Лев, когда лунси развернулся уходить.
Удивление на миг задержалось на лице пепельного оттенка, после парень тихо проговорил:
– Имя мне дано – Дым.
Лев, постучав в дверь, осторожно вошёл в просторную аудиторию. В багровом полумраке по центру находился стол, за которым сидел Феоктист Киноварный.
– Вот и ты, – спокойно проговорил он. – Нужно покончить с нашим делом поскорей.
У Льва сердце радостно подскочило к горлу. Быстрым шагом мальчик приблизился к столу, как вдруг у окна заметил человека, поправляющего драпировку, которая и придавала кабинету багряные тона.
– Так ты принёс его с собой? – осведомился Феоктист, не отрываясь от кипы бумаг.
Лев робко дотронулся до янтаря под рубашкой. Человек раскрыл окно, и стена света навалилась на стол Поверенного.
– Что именно простите? – переспросил Лев.
– Хвалебное письмо от прежнего хозяина, – такая заминка, похоже, удивила Киноварного, что он отложил свёрток.
– Да… с собой.
Покопавшись в сумке, Лев передал Киноварному измятую записку Бабы Яры. Мужчина после беглого прочтения отложил её в сторону и осмотрел мальчика, словно настало время пристально оценить вещь перед покупкой.
– Как долго ты проработал у госпожи Вежды?
– Чуть-чуть, – севшим голосом ответил Лев. Он не понимал перемены, случившейся с бывшим гостем Бабы Яры.
– Хм. Её письмо весьма содержательно описывает твои способности, – Киноварный вновь взглянул на мальчика и выдохнул, будто решил пустить всё на самотёк. – Златолужье более тёплый край. Земле Собора присущи густые туманы, снежные метели и трубочисты здесь нужнее. Подготовительный сезон упущен. Хоть во дворец тепло поступает от котельной, в нём также есть комнаты с каминами. В башне же дымоотводов сотни, воздушных проходов не счесть. Надеюсь, ты управишься к первым заморозкам. Считай, до той поры у тебя испытательный срок.
Холодный взгляд Киноварного лишал мальчика дара речи.
– Нет смысла скрывать – твоя личность послужила поводом для споров. И так как время на исходе, а другие претенденты не добрались до нас, тебе разрешено заступить на должность соборного трубочиста. Позволь представить Каспара, – Поверенный указал на мужчину у окна. – Он ключник Собора и имеет полное главенство над прислугой. По всем вытекающим из работы трудностям обращайся к его милости.
Мужчина у окна продолжал молчать, а Киноварный завершил свою напутствующую речь:
– Каспар, соизвольте проводить нашего трубочиста в котельную.
Только теперь Каспар выступил к столу. Кряжистый мужчина, с бритой головой и тонкими усами. Под просторным сюртуком рубашка обтягивала мощную грудь. Одет он опрятно, но отнюдь не так безупречно, как Киноварный. Впрочем, по мнению Льва, пока никому из чаровников с Поверенным не тягаться.
В руках Каспара держал серебряное блюдце.
– Простите мне забывчивость, – среагировал Киноварный. – Так как корпусы и многие мастерские находятся под охраной защитных устройств. Для свободного прохода необходимо несколько твоих волос.
Руки Льва дрожали, потому не сразу получилось выдрать хоть что-то с головы. И когда на блюдце очутился скупой клок волос, Каспар вывалил их на белоснежный платок и спрятал за пазухой.
– В некоторые мастерские нужно будет особое распоряжение Каспара. Такие, как цеха волхвования и закрытые отделения библиотеки. В основном же твоё поприще будет находиться в общем доступе. Наилучшего вам дня.
Лев был сражён поведением Киноварного, тот даже головы не поднял, когда они вышли из его кабинета.
Дело в постороннем мужчине, успокаивал мальчик себя. У нас ещё будет возможность поговорить с глазу на глаз.
– Поспешим, мне необходимо следить за приготовлением к торжеству, – строго поторопил Каспар.
– Простите, смогу ли я вновь переговорить с господином Феоктистом? – едва поспевая за ключником, спросил Лев.
И того хватило, чтобы Каспар резко остановился.
– Думается, года через два, – ответил мужчина. – Поверенный Собора – голос за вратами. Он зачастую в разъездах, и его обязанности, которые касаются тебя, закончились. Даже твоё увольнение, скорее всего, пройдёт им незамеченным.
Лев не верил его словам. Он как в тумане двинулся по коридору, но тут же наскочил на ладонь ключника.
– Ещё одна незначительная мелочь, – холодно произнёс тот. – Не желаю знать, где ты рос, но, похоже, мне придётся заняться твоим воспитанием. Ко мне полагается обращаться никак не ниже «ваша милость». Мастеров называй мастерами, учителей – учителями. Если видишь перед собой незнакомца прилично одетого, то для первого обращения подойдёт и «сударь». И ни в коем случае не путай, если не собираешься подставить спину под розги. Поторопимся.
Они прошли мимо входа корпуса Ветра, дальше которого располагалась широкая каменная лестница. Её разветвления углублялись в подвалы башни, ключник повёл Льва по самой пологой.
– Не советую плутать по подвальной части Трезубца, – говорил на ходу Каспар. – Случалось, что подмастерья, возвращаясь с арены, терялись в необжитых корпусах. Позже тебе выдадут схему этажей. В остальные подробности тебя посвятит Вапула.
– Ваша милость, и где я найду этого Вапулу? – через десяток шагов спросил Лев.
– Разумеется, в котельной. Он редко покидает её. Благодаря ему мастерские в полной мере обслуживаются паром. Однако дикарский нрав котельщика зачастую приносит неудобства. Приготовься к тому, что его обязанности, где необходимо соприкасаться с другими службами, перейдут к тебе. На таком условии настояли Главы, открывая должность трубочиста.
Тем временем они подошли к массивной металлической двери. Было слышно, как она сдерживает гул по ту сторону. Каспар притянул к себе небольшой раструб, выходящий из стены, и проговорил в него:
– Вапула, открой дверь.
Ответа не последовало даже после нескольких повторений. Ключник нервно поправил ворот рубашки и поднёс широченные ладони ко рту. Льву подумалось, будто он молится, как вдруг Каспар заткнул раструб руками.
– Живо открой! – грянуло за дверью.
Довольный Каспар принял ожидающую позу. Не прошло полминуты, как двери отворились и из них высунулась чудная голова, с большими обвисшими ушами.
– С прекрасным солнечным днём, Вапула, – ухмыльнулся Каспар.
Сперва вид котельщика показался Льву нелепым и даже прибитым. Однако, когда существо распознало ключника, на его морде появилось недовольство и злой оскал.
– Чего вам? – потребовал Вапула.
– Хочу представить тебе твоего помощника, – проглотив грубость, ответил ключник. – Лев – трубочист. Главы определили его в котельную.
Недобрый прищур, которым Вапула одарил Льва, давал понять, что при том решении явно позабыли узнать его мнение.
– Если же он не захочет тут жить? – в надежде спросил котельщик.
– Тогда Поверенный найдёт нам нового трубочиста.
Голова существа наполовину исчезла в проёме, внутри ней явно велась борьба.
– Он мне по нраву. Не скрывает, как боится меня, – прохрипел Вапула наконец. – Пусть поживёт денёк, а там посмотрим.
– Так и порешили, – сказал Каспар и удалился.
Лев с испугом осознал, что был передан в полное подчинение ушастому созданию. За дверью находилось просторное помещение, бывшее складом. Уголь, металлические резервуары и непонятный мусор валялись где попало. На стенах переплетались трубы разного размера, кое-где из них сквозил пар.
– Закрывай двери и проходи, – пробурчал Вапула и, видя нерешимость мальчика, повторил на высоких тонах: – Проходи же!
В сравнении с чудью из каравана род Вапулы был ближе к людям. Даже цвет кожи не так отличается, как серость лунси. Желтоват и грязен, как у тех, о ком мама Льва говорила, что кровь у них алкоголем разбавлена. Ростом он был ниже мальчика, возможно, так казалось из-за покатых плеч и сутулости. И всё же, несмотря на кажущуюся хилость, Вапула пугал. Под его мешковатой одеждой крепкие жилы, а на крючковатых длинных пальцах ногти неспроста заострённые.
– Наверху каморка, которой не пользуюсь, – указал Вапула на винтовую лестницу, ведущую под потолок. – С крысами и клопами как-нибудь сладишь.
– Извините, ваша милость, а как? – робко спросил Лев.
– Какой я тебе «милость», – огрызнулся котельщик. – С вредителями сам разберёшься, мне они не мешают. Бери с них пример, иначе я живо управу на тебя найду.
Посмеиваясь над «милостью», он потопал к дальнему проходу, из которого доносился весь шум.
Выбора не оставили, и Лев отправился в своё новое убежище. Каморка оказалась помещением в несколько раз больше комнаты, где он жил с мамой. Среди кип изгрызенных бумаг нашлась и узкая кровать, и письменный стол, и даже комнатка с умывальником и подобием канализации. В каменной стене была выложена вентиляция, которая поднималась из подвала на улицу. Блёклое освещение давала стоящая на треноги трубка с клубящейся в ней мутно-молочной жидкостью.
Лев разглядывал каморку с навязчивой тщательностью, будто выискивал то, что непременно убедит его в правильности пути, который он выбрал. Однако желание оказаться в уютной комнате с окном из разноцветных стёклышек разгоралось всё ярче. Лев достал янтарь и тот приветливо подмигнул ему. Мальчик хотел бы ответить тем же, но подвывающий желудок настроение не прибавлял. Прощальный подарок Бабы Яры пришёлся впору, и Лев, сохраняя как можно дольше сладкий вкус на языке, поедал шоколад и более приятного действа не предвидел.
Вдруг на дверь один за другим посыпались удары. Когда Лев отворил её, мимо головы просвистел кусок угля.
– Эй, Сажа! – надрывался снизу Вапула. – Забирай шмотьё и жратву, пока я не отправил её в топку!
У входа в котельную кто-то оставил подушки с одеялом, корзину и свёрток одежды. Лев перенёс их в комнату и поспешил закрыться в каморке, заметив, как Вапула противно ухмыльнулся. Ну и пусть, думал Лев, они оба поняли, что дружба у них не выйдет.
Одежду, подаренную караваном и соседями Бабы Яры, Лев решил придержать для обратного пути из Собора и потому сразу переоделся. Из всего наряда лишь серая хлопчатая рубаха подошла по росту, рукава куртки с высоким воротником пришлось подогнуть, а штаны натянуть на живот. Весь наряд шился из тяжёлого сукна, что, надев ремень с крупной пряжкой, Лев недоумевал, как при таком весе ползать по крышам. Он был даже согласен отстричь для удобства половину пузатых медных пуговиц.
Мальчик вновь оглядел каморку, любое прикосновение с местной обстановкой извозит в пыли его новый наряд. Как говорила Баба Яра: хочешь привести голову в порядок – займись уборкой. В случае Льва ему на роду написано оказаться в котельной Собора.
Набравшись храбрости, он вышел к Вапуле, который продолжал опустошать корзину с ужином. На вежливую просьбу о швабре и ведре котельщик недоверчиво сузил глаза. Причина же навести чистоту и вовсе показалась ему наглым обманом. Однако спустя минуту молчаливого ожидания мальчика, Вапула едва не рыча нашёл и ведро, и швабру. Благо горячая вода вместе с паром била из любого крана и щели. И после мальчик обрушил на свою обитель пенящуюся месть и всепоглощающую швабру. Он устранил тёмные подтёки на стенах, отмыл пол от масляных пятен. Вычистил из углов мышиный помёт и одержал верх над паутиной. Сопротивляясь бумажным оползням, заложил несколько башен из свёртков с непонятными чертежами.
Через пару часов удовлетворённый порядком Лев поддался уговорам желудка и принялся за осмотр корзины. Помимо простецкой еды в ней лежали мелочи для обихода, вроде зубного порошка. Самым вкусным в ужине показался свежий хлеб, мальчик открыл пузатую бутылку, чтобы утолить жажду. Приторная тягучая жидкость обожгла горло.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/artem-eremin/deti-sotkannye-vetrom-71752117/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.