Главная страница | Попаданцы | Хозяйка приюта. Чудо под Новый год

Хозяйка приюта. Чудо под Новый год
Анна Жнец
Дом-развалюха, ненужные никому малыши, вороватый персонал, что выдирает из детских рук последнюю краюху хлеба. И я в теле жестокой директрисы сиротского приюта.
Наведу порядок. Разворошу змеиное гнездо. Подарю обездоленным крошкам заботу и любовь. И этого раненого красавца, брошенного умирать на моем крыльце, надо выходить.
Пусть без денег пережить суровую зиму тяжело, но я справлюсь. Скоро Новый год, а это время чудес.

Анна Жнец
Хозяйка приюта. Чудо под Новый год

Аннотация:
Дом-развалюха, ненужные никому малыши, вороватый персонал, что выдирает из детских рук последнюю краюху хлеба. И я в теле жестокой директрисы сиротского приюта.
Наведу порядок. Разворошу змеиное гнездо. Подарю обездоленным крошкам заботу и любовь. И этого раненого красавца, брошенного умирать на моем крыльце, надо выходить.
Пусть без денег пережить суровую зиму тяжело, но я справлюсь. Скоро Новый год, а это время чудес.

Глава 1. Ветхий дом, голодные дети
– Что это? – я заглянула в котел, в котором бурлила серая клейкая масса по консистенции не гуще воды. – Вы собираетесь кормить этим детей? Теперь понятно, почему все они маленькие, хилые и постоянно болеют. С таким питанием недолго протянуть ноги.
И добавила про себя: «Возмутительно!»
Повариха с озадаченным видом поправила колпак на голове и посмотрела на меня сквозь клубы пара, что поднимались от горячей каши.
– Но это же было ваше распоряжение – экономить продукты. Вы сами сказали, что это отрепье не заслуживает ни масла, ни мяса.
К щекам прилил мучительный жар. Стало неприятно находиться в этом теле, словно душа, что побывала в нем до меня, успела замарать его своей грязью.
– И правильно, – продолжила повариха, прежде чем я успела ответить. – Нечего баловать их. Нормальные дети от достойных родителей заслуживают всего самого лучшего – это вне всяких сомнений, с этим никто не спорит. Но это же не нормальные дети! Это яблоко от яблони. Будущие воры, пьяницы и продажные девки. Чем меньше их доживет до взрослого возраста, тем чище будут улицы нашего Шаборо?.
– Линара!
– Правду ведь говорю, госпожа, – захлопала глазами повариха, искренне не понимая причин моего возмущения. – Одни дети – цветы, другие – сорняки. Нет здесь отпрысков благородных семейств. Кто-то попал сюда, потому что родители упились до смерти. Кого-то оставили на крыльце нашей «Милосердной Мариты», потому что не могли прокормить. Прочих сбыли с рук гулящие девки, чтобы скрыть последствия своего позора. А сколько младенцев принесли к нашему порогу блудницы с красного квартала! Рожают, как кошки, и всех тащат к нам.
– Линара, прикуси язык, – процедила я сквозь зубы, с трудом сдерживая гнев. – Не смей говорить так о наших воспитанниках. Все дети невинны и не отвечают за грехи родителей. Из каждого можно вырастить достойного члена общества.
Поймав мой сердитый взгляд, повариха склонилась над котлом и принялась активно мешать черпаком кашу.
– Добавь побольше масла, – велела я. – Чтобы было вкуснее и сытнее. Сегодня же составлю меню на неделю, и ты будешь ему следовать.
– Неужто проверка к нам едет? – Линара улыбнулась хитро и понимающе. Я без труда прочитала на лице ее мысли: «А-а-а, ясно теперь, чего вы добренькой такой стали. Надо ревизору пустить пыль в глаза, иначе денежек вас лишат да с высокой должности снимут».
– Да, именно. Поэтому старайся, а то шкуру с тебя спущу.
Я решила, что выводы Линары мне на руку, и не стала ее разубеждать.
Большой кусок масла полетел в котел и украсил серую размазню желтыми блестящими лужицами. Так-то лучше.
Оставив повариху заниматься завтраком, я спустилась в кладовую и взяла оттуда буханку белого хлеба, головку сыра и немного конфет – пусть дети порадуются.
В городе было не без добрых людей. Его Сиятельство граф Лареман регулярно снабжал сирот сладостями, но все угощения проходили мимо детских ртов. Конфеты, шоколад, ягоды в сахаре – то, что не оседало в карманах Сибилл Шевьер, бывшей хозяйки моего тела, делили между собой служащие приюта.
– Госпожа, – неободрительно покачала головой повариха, когда я встала рядом с ней за кухонным столом и принялась делать бутерброды, чтобы подать к завтраку вместе с кашей. – Куда этим голодранцам такая роскошь? И масло! И сыр! Хватило бы краюхи черного хлеба, а вы им пшеничный. Даже я такой не всякую неделю ем.
– Уймись, Линара, – цыкнула я на нее и добавила с многозначительным видом: – Проверка.
Волшебное слово «проверка» заставило повариху заткнуться. Я решила, что буду использовать это заклинание и впредь, чтобы аккуратно наводить в приюте свои порядки и при этом не вызывать подозрений.
В трапезном зале стоял дубарь. За окнами ревел студеный ветер и сугробы лежали выше человеческого роста, а трубы отопления были едва теплыми. Городское управление снабжало «Милосердную Мариту» углем, но его запасов едва хватало, чтобы пережить зиму.
Оконные рамы давно прогнили. Сквозь щели в комнаты задувал ветер. По коридорам гуляли сквозняки, оттого сироты постоянно мучались соплями и кашлем. На ледяном полу не было ковров, а у воспитанников – приличной обуви. При таком раскладе простуды не избежать.
Линара расставляла по столам тарелки. Женщиной она была тучной, хромала на одну ногу, поэтому едва двигалась. С видом, будто отрывает еду от сердца, повариха оставляла рядом с каждой миской бутерброд и конфету в бумажной обертке. При этом она что-то едва слышно ворчала себе под нос.
Я решила сама позвать воспитанников к завтраку и, кутаясь в шаль, принялась подниматься по темной скрипящей лестнице.
Всего под крышей «Милосердной Мариты» собралось двадцать детей. Самому старшему было одиннадцать, самой маленькой – пять. Сироты жили в спальнях по семь человек, и холод в этих спальнях царил такой же собачий, как и в столовой на первом этаже. Надо было что-то с этим делать. Срочно!
«Хорошая еда, теплая одежда, нормальная обувь, ремонт дома, обучение, – строила я планы, пока шла по коридору с обшарпанными стенами и пятнами плесени на потолке. – Где взять на все это деньги? Финансирования явно не хватает, да и персонал привык воровать».
Перед тем, как постучать в дверь ближайшей спальни, я глубоко вздохнула.
Бедные, никому не нужные дети до дрожи боялись директрису сиротского приюта Сибилл Шевьер. Они знали ее как крикливую мегеру, не гнушающуюся брать в руки розги. Мне предстояло изменить их мнение о себе.

Глава 2. Маленький сюрприз, большой сюрприз
Куцые одеяльца не защищали от холода, и дети спали в одежде, старой и усыпанной разноцветными заплатками, – в штанах, в платьях и в штопанных-перештопанных чулках.
Три деревянные кровати стояли вдоль одной стены и четыре вдоль другой. На каждой койке лежал тюфяк, набитый соломой, и, когда дети зашевелились, проснувшись от дверного стука, комнату наполнил сухой шорох.
В конце прохода, образованного двумя рядами кроватей, светлел прямоугольник окна. Черная рама разделяла стекло на четыре одинаковых квадрата. За этими квадратами крупными хлопьями валил снег.
– Доброе утро, – сказала я. – Умывайтесь и спускайтесь завтракать.
Я старалась говорить мягко и ласково, но, услышав голос вечно злой директрисы, дети резко подскочили на своих матрасах. Солома под ними зашуршала громче.
Все сироты резко повернули лица к двери и замерли испуганными мышками.
– Умывайтесь и завтракать, – повторила я.
Никто не шелохнулся. Семь пар глаз тревожно блестели в полумраке спальни.
Собираться дети начали, только когда я вышла в коридор.
В следующей комнате жили мальчики. Они оказались смелее своих соседок и после моих слов сразу построились в очередь к умывальнику – жестяному тазу с холодной водой. Тумба с ним притаилась в дальнем углу в глубокой тени.
Дожидаясь своей очереди, чтобы умыть лицо и руки, дети зябко ежились и переступали с ноги на ногу. Многие, как цапли, стояли то на одной ноге, то на другой, потому что пол был ледяным, а их башмаки – дырявыми. И даже если обувь была целой, холод без труда прогрызал тонкие, почти картонные подметки.
То и дело из очереди, из-за стены, из глубины дома доносился чей-то надрывный кашель.
Сердце сжалось, когда старший из мальчиков поднял на руки малыша лет пяти, чтобы тот мог дотянуться до умывальника.
Я обошла три общие спальни и спустилась в трапезный зал. Дети уже рассаживались по столам. С голодными лицами они тянулись к каше и вдруг замечали рядом с миской бутерброд, а еще конфету. Наблюдать за их реакцией на этот небольшой сюрприз оказалось не радостно, а больно.
Тощая девочка, повязавшая голову платком, как старушка, при виде угощения шумно вздохнула. Затем она воровато покосилась на повариху и спрятала конфету в карман платья, а бутерброд целиком затолкала в рот, пока не передумали и не отобрали.
Зашуршали бумажные обертки. Тут я осознала свою оплошность. Дети спешили прикончить сладость и только потом принимались за бутерброд и кашу.
Сначала я хотела остановить их, сказать, что конфета – это на десерт, но поняла, что только напугаю малышей своим окриком.
Что ж, учту свою ошибку и впредь не стану подавать вкусности одновременно с нормальной едой.
Холод крепчал. Снаружи ветер закручивал снежные вихри и вскоре за окнами стало белым-бело. Свечи мы экономили и не зажигали даже пасмурными зимними днями, оттого столовая тонула в полумраке, ибо света от окон было недостаточно.
Сегодня в трапезном зале царило оживление. Вкусный завтрак поднял детям настроение, и они начали переговариваться за столом, хотя обычно ели в полном молчании.
– Ишь, расшумелись, – поджала губы Линара.
Вдруг снаружи раздался шум.
Мне показалось, что под окном столовой кто-то прошел, поскрипывая слежавшимся снегом.
– Да нет, вряд ли, – хмыкнула повариха, когда я поделилась с ней своим предположением.
Я прислушалась к гулу ветра и вскоре за воем метели уловила звук, похожий на стон.
– Неужто младенца подкинули на крыльцо? – недовольно цокнула языком Линара.
Я взглянула в окно, ужаснулась непогоде и со всех ног кинулась к парадной двери. В такую пургу хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, а тут слабого новорожденного малыша бросили замерзать на пороге чужого дома.
Околеет же! Его, небось, не в шкуры завернули, а, как обычно, – в тонкие пеленки, а те, возможно, уже и мокрые насквозь.
– А может, пусть? – поймала меня за руку повариха и посмотрела долгим красноречивым взглядом исподлобья. – Лишний рот.
Далеко не сразу я поняла, на что она намекает, а когда сообразила, задохнулась от возмущения. Притвориться глухими и найти подкидыша, когда он замерзнет до смерти, – каким черствым сердцем надо обладать, чтобы предложить такое?
Закипая от гнева, я отняла у Линары свою руку и распахнула дверь. В холл ворвалось облако снежной крупы, ветер окатил меня холодом и взметнул полы моей юбки.
Я ожидала увидеть на пороге плетеную корзинку с шевелящимся свертком, но на запорошенном крыльце лежал человек в черном пальто. Мужчина.
– Пьяный, что ль? – раздраженно запыхтела за моим плечом повариха.
А если и пьяный, не оставлять же его здесь коченеть?
Незнакомец то ли спал, то ли потерял сознание. Он лежал на боку, согнув ноги. Длинные черные волосы закрывали его лицо.
С трудом я перевернула мужчину на спину и поразилась красоте его черт. Бледная кожа, внешность аристократа – прямой нос, высокие, выраженные скулы, волевой подбородок с ямочкой. Широкие угольные брови посеребрил иней. На черных ресницах, длинных и пушистых, как у девушки, лежали снежинки. Под белыми сомкнутыми веками двигались глазные яблоки.
– Он совсем замерз, – шепнула я, глянув на посиневшие губы незнакомца. – Надо скорее занести его в дом.
– Оборванца с улицы? – возмутилась Линара, а потом посмотрела на мужчину внимательнее и продолжила уже совсем другим тоном: – Впрочем, одежда у него дорогая, лицо холеное. Видно, знатный господин. Может, золота нам отсыплет за свое спасение. Давайте, госпожа, помогу вам затащить его в тепло.

Глава 3. Раненый незнакомец, первая помощь
– Возьмите его за руки, – скомандовала повариха, – а я за ноги.
Пока мы пытались затянуть незнакомца под крышу «Милосердной Мариты», ветер задувал в холл сквозь открытую настежь дверь. Глядя на это безобразие, я недовольно морщилась. Каких денег и усилий стоило протопить этот старый дом, а сейчас он стремительно терял драгоценное тепло – и всё из-за нашей медлительности.
Я бы и рада поторопиться, но бессознательный мужчина был тяжел, очень тяжел. Было видно, что под всеми этими объемными зимними тряпками он худой, зато высокий и плечистый. Учитывая, что мышцы весят больше жира, он, наверное, состоял из одних стальных мышц.
– Ох, не управимся вдвоем, – взвыла Линара, вся красная от напряжения.
Наконец мы перетащили нашего безвольного гостя через порог, и, к моему облегчению, смогли закрыть входную дверь, отрезав порывы кусачего, студеного ветра. Теперь нас ждал подъем на второй этаж. Я в отчаянии взглянула на крутую лестницу, убегающую во мрак. Проследив за моим взглядом, Линара тяжело вздохнула.
– Надо позвать Джораха, – выдала она.
– Если он еще не упился вусмерть.
– Утро ведь, не успел.
Джорах работал в «Милосердной Марите» зимой и поздней осенью – кочегарил в угольной котельной при доме, занимался мелким ремонтом, чистил двор от снега и помогал таскать тяжести, например, полные ведра горячей воды из кухни в банную.
Работник из Джораха был неважный, но другого при наших скудных финансах мы позволить себе не могли. Только этого любителя прикладываться к бутылке.
Покончив с завтраком, дети покидали столовую и замирали в дверях с открытыми ртами. Всем было любопытно, что за темная фигура распласталась на полу холла в луже талого снега. Я разогнала сирот по спальням, а самого старшего, Тима, отправила в котельную за помощью.
Джорах явился весь синий, помятый и пропахший яблочной настойкой. Наш кочегар едва держался на ногах. Я очень сомневалась, что этими дрожащими руками он удержит хотя бы вилку, не говоря уже о здоровенном мужике без сознания. Однако Джорах меня удивил.
Втроем мы кое-как подняли замерзшего незнакомца на второй этаж и отнесли в свободную спальню.
– Надо бы привести его в чувство, – Линара согнулась и уперла руки в колени. На ее обрюзгшем лице блестел пот. Дыхание вырывалось из груди с прерывистым свистом.
– Сначала осмотрим его. Вдруг ранен.
– Ага, и карманы пальто проверим. Может, кошель найдем или какую другую ценность. Скажем, что воры его обчистили. Поди докажи обратное.
Я посмотрела на Линару с укоризной, но мой взгляд ее совершенно не устыдил.
– А что? – насупилась повариха. – Просто так я что ль его сюда волокла, с больным-то бедром? Всякая помощь требует благодарности.
Я покачала головой.
Рубашка под суконным пальто была в странных бурых пятнах, на ощупь – какая-то неприятно жесткая, шершавая, заскорузлая.
Да это же засохшая кровь!
Вскоре я нашла подтверждение своей страшной догадки – прореху в шерстяной ткани, сквозь которую была видна рана, красная и воспаленная. Похоже, беднягу ударили ножом в бок.
К счастью, к тому моменту, как незнакомец попал в мои руки, кровотечение успело закрыться, но бедняга все равно нуждался в помощи. Оставлять все, как есть, в надежде, что само заживет, было нельзя.
– Тим, – позвала я мальчика-сироту, – принеси мне таз чистой воды, Джорах тащи сюда свою яблочную настойку, Линара…
Я посмотрела на повариху, которая до сих пор не могла отдышаться. Гонять по лестницам толстуху с больным бедром было бесчеловечно, так что за бинтами и нитками я отправилась сама, оставив повариху присматривать за раненым.
Прежде мне не доводилось зашивать раны, а у Сибилл Шевьер такой опыт был. Без присмотра дети часто попадали в неприятности, калечились, а услуги докторов стоили дорого. Директриса экономила и лечила воспитанников в меру своих сил. Об этом было стыдно и неприятно вспоминать, но ей нравилось причинять боль, оттого и не гнушалась она штопать рассеченные лбы и разбитые колени.
Когда я вернулась с аптечкой в спальню, наш гость все еще был без сознания. В который раз я невольно поразилась его утонченной красоте. Никогда не видела таких привлекательных мужчин. Даже в кино. Контраст белой матовой кожи и угольно-черных волос, бровей, ресниц просто завораживал.
– Ну я пойду? – спросила Линара и, не дождавшись ответа, похромала к выходу.
Мы с больным остались в спальне одни.
Снаружи закручивалась метель. То и дело слышался короткий дробный стук – это ветер бросал в оконные стекла снежную крупу.
Ножницами я разрезала на мужчине испорченную рубаху и кое-как избавила его от окровавленных тряпок. Рану промыла водой, обработала яблочной настойкой, которую Джорах с трудом оторвал от сердца. Воняло от бутылки так, что закладывало нос. Затем зажгла свечу и сунула иголку в огонь.
В теории и воспоминаниях Сибилл все было просто, но, когда пришло время заняться делом, мои руки дрогнули. Стало не по себе. Понадобилось несколько минут, чтобы собраться с духом.
– Господи, помоги мне, – шепнула я в тишину спальни.
Просто представь, что зашиваешь подушку.
Радовало, что пациент без сознания и не надо бояться причинить ему боль.
Зажав пальцами края раны, я воткнула иголку с ниткой в плоть.
И тут же мужчина на постели дернулся, застонал и распахнул глаза.
– Где я? Кто вы? Что вы со мной делаете? – прохрипел он, отыскав меня взглядом.
Его ресницы были мокрыми от растаявшего снега и слиплись иголочками. Зрачки казались неестественно широкими, наверное, от боли. Черными озерами они затопили радужку, оставив лишь узкий ободок зелени по краям.
Проклятье! Теперь, когда больной пришел в себя, зашивать рану будет еще сложнее и физически, и морально.
– Не волнуйтесь. Вы в приюте «Милосердной Мариты». Мы вам поможем.
Незнакомец шумно дышал. Его грудь тяжело вздымалась и опадала. Взгляд прожигал насквозь. Мужчина смотрел хмуро, словно недовольный тем, что я сижу так близко, практически нависаю над ним, но отстраниться я не могла, потому что держала иголку и уже успела сделать первый стежок.
– Как вас зовут? – спросила я, надеясь, что удастся сбыть беднягу родным. Пусть сами о нем заботятся. Как верно заметила Линара, наш великовозрастный подкидыш явно не из простых. Судя по одежде, деньги у него есть, а значит, он может оплатить работу хорошего лекаря.
Мужчина на постели открыл рот, словно собирался назвать мне свое имя, и застыл. Его изящные черные брови сошлись на переносице. На лбу проступила глубокая морщинка. Выглядел он как человек, который мучительно пытается что-то вспомнить.
– Меня зовут… – красавец брюнет нахмурился еще больше. – Зовут…
С протяжным вздохом он откинулся на подушку, и я почувствовала, как дернулась нитка, продетая в иголку, что я держала в руке.
– Ш-ш-ш, – зашипел мой пациент, потревожив рану, а затем простонал с обреченным видом: – Не помню. Я ничего не помню.
Ну дела.
Ситуация осложнилась. Похоже, на руках у меня был не просто раненый, а раненый с амнезией. Такого, даже подлечив, на улицу не выставишь – пропадет.
Мужчина морщил лоб, кусал губы, тер пальцами переносицу. Наверное, усиленно копался в своей дырявой памяти.
– Надо зашить рану, – вздохнула я, предвкушая неприятную обязанность. – Потерпите. Вот, выпейте.
Свободной рукой я потянулась к бутылке с яблочной настойкой нашего кочегара – какая-никакая анестезия.
С брезгливым видом незнакомец покрутил бутылку перед лицом, принюхался к янтарной жидкости внутри и скривился.
– Мерзость.
Но все-таки хлебнул из горлышка. Острый кадык на белой шее дернулся вверх-вниз.
– Приступайте.
Его голова опустилась на подушку. Длинные черные волосы рассыпались по белоснежной наволочке. Пальцы стиснули простыню.
«Не просто богатый, – подумала я, украдкой рассматривая своего пациента. – Знатный. Не какой-нибудь зажиточный лавочник, сколотивший состояние на продаже булок, а дворянин».
Это было видно.
Даже потеряв память, незнакомец вел себя с уверенностью человека, привыкшего, чтобы ему подчинялись. Взгляд – властный, исполненный гордости, тон – командный и не терпящий возражений. В каждом жесте мужчины сквозило глубокое чувство собственного достоинства. Так ведут себя сильные мира сего. Те, кто твердо стоят на ногах. Люди с титулом и огромным состоянием. Богачи не в первом и не во втором поколении.
И все же этот человек здесь – под крышей «Милосердной Мариты», в убогой комнатушке с сырыми стенами, раненый, уязвимый и нуждающийся в моей помощи.
Со вздохом я принялась за лечение.
Я боялась, что мой пациент, изнеженный аристократ, будет кричать и дергаться от боли, но мужчина не издал ни звука и ни разу не шелохнулся. Когда, закончив зашивать рану, я подняла на него взгляд, то увидела, что он прикусил губу до крови. Его лицо было мертвенно-бледным, на лбу от напряжения вздулись вены.
– Всё, – шепнула я, и незнакомец облегченно прикрыл глаза.
Складывая швейные принадлежности обратно в аптечку, я обнаружила, что у меня трясутся руки.
Еще бы! Это вам не чулок заштопать.
Метель снаружи усилилась. Ветер ревел в дымоходных трубах, просачивался сквозняком сквозь щели в гнилых оконных рамах. Потоки воздуха гуляли над полом, забирались под юбку и холодили щиколотки.
Наш безымянный гость обмяк на постели без сил и готовился погрузиться в сон. Бинтуя рану, я нечаянно задела его ладони – ледяные!
– Вам надо согреться, а то простудитесь или того хуже.
– Да, холодно, – отозвался раненый сонным голосом и поежился.
Я укрыла его до подбородка тонким лоскутным одеялом – добротных пуховых в «Милосердной Марите» отродясь не было.
За спиной с противным скрипом приотворилась дверь. В темную щель просунулось круглое лицо с обвисшими щеками – Линара.
– Руки ему растереть надобно, – сказала повариха и окинула больного расчетливым взглядом, словно в мыслях прикидывала, сколько золота спросит с него за свою заботу. – И супу горячего. Со вчерашнего бобовая похлебка осталась. Принести?
Пробовала я ее похлебку. Гадость редкостная. Не уверена, что наш высокородный гость согласится ее откушать даже с голодовки. Да и спит он почти.
– Чаю сделай. А еще возьми у Джораха пустые бутылки и налей в них горячую воду. Положим в постель. Будет грелка.
Линара кивнула.
– А руки ему всё ж разотрите, госпожа, – голос поварихи потонул в скрипе старых дверных петель.
Я с сомнением посмотрела на своего пациента. Под ветхим одеялом, сшитым из кусков разных старых тряпок, он весь дрожал.
– Можно? – я осторожно коснулась его ледяной руки.
Мужчина слабо кивнул.

Глава 4. Детский труд, учеба вместо работы
Было неловко растирать в ладонях руки незнакомого мужчины, благо тот почти спал и не обращал на меня внимания. Пальцы у него были длинные и тонкие, как у пианиста, кожа – нежная и гладкая, словно у девицы. Что тут скажешь: аристократ. Откуда взяться мозолям, если всю тяжелую работу за тебя выполняют слуги?
Укрытый до подбородка разноцветным одеялом, наш усталый дворянин смежил веки. На бледные щеки упала тень от густых ресниц.
Красив! Аж до неприличия. Настолько, что хочется любоваться и любоваться им, будто чудесной картиной или скульптурой.
Постепенно его ледышки согрелись, кожа потеплела, а потом явилась Линара и принесла две бутылки с кипятком. Пришлось обернуть их тканью, чтобы пациент нечаянно не обжегся во сне. Одну бутылку я устроила у него в ногах, другую – под боком.
В комнату боязливо, на цыпочках вошел Тим и протянул мне глиняную кружку, над которой клубился дымок.
– Чаю? – предложила я гостю, но мужчина на кровати только что-то неразборчиво промычал, не разомкнув глаз. – Ладно, отдыхайте. Загляну к вам позже.
– Ну что он сказал? – стоило выйти за дверь, Линара набросилась на меня с вопросами. – Кто он? Барон? Баронет? Ну явно же какая-то важная птица. Надеюсь, он изъявил желание щедро отблагодарить нас за помощь? Если сам не додумался – с господами это бывает, можно аккуратно ему намекнуть.
Я плотнее закуталась в наброшенный на плечи платок и начала спускаться по лестнице, держась за перила.
– Боюсь, ты будешь разочарована, Линара. Наш гость ничего не помнит о себе, даже имени.
– Как!
Судя по звуку, повариха за моей спиной всплеснула руками.
– Ну ничего, – добавила она спустя какое-то время, – вспомнит.
У подножия лестницы стояли, понурив головы, две хорошенькие девчушки лет восьми, одетые в шапки и поношенные тулупы. Обе курносые, белокурые, прозрачные от недоедания. Явно двойняшки.
– Мы готовы, госпожа Шевьер, – пискнула одна, не поднимая на меня глаз. Ее соседка шмыгнула носом.
– К чему готовы? – нахмурилась я.
– Как это к чему? К работе, – раздался позади голос Линары. – Что-то вы, госпожа, стали больно забывчивой. Вева, – кивнула она на малышку слева, – с понедельника по субботу работает в лавке мадмуазель Гвенадет. А Инес, – указала она на девочку справа, – в доме мадмуазель Реко.
Тут я вспомнила одну вещь и задохнулась от возмущения. Хозяйка «Милосердной Мариты» и ее прихвостни нещадно эксплуатировали детский труд. Не жалели даже пятилетних малышей! Летом отправляли своих воспитанников вспахивать чужие огороды и смотреть за живностью, зимой отдавали в услужение зажиточным горожанам. Для тех – экономия, ведь ребенку можно платить меньше, а нагружать работой почти как взрослого. А для Сибилл Шевьер – несколько лишних золотых в месяц.
По законам королевства сирот в заведениях, подобных нашей «Марите», должны обучать чтению, письму, счету, а вместо этого несчастные дети пахали от зари до зари и не видели ни копейки – все заработанное директриса опускала себе в карман. Эти деньги шли не на нужды приюта, а на ее собственные – хорошая еда, дорогие наряды, драгоценности.
Кстати! Драгоценности!
Кажется, я придумала, где достать средства на ремонт этой развалюхи, насквозь продуваемой ветрами.
– Так, – обернулась я к Линаре, – передай мадмуазель Гвенадет и мадмуазель Реко, что девочки к ним больше не придут. И ни к кому не придут. С этого дня дети в «Милосердной Марите» будут обучаться грамоте и другим наукам, как им и полагается. Ни о какой работе в поле или в чужих домах не может быть и речи.
Инес и Вева переглянулись.
Повариха вытаращила на меня глаза:
– Но госпожа Сибилл! Как же так! Мы же договорились! Зачем этому отрепью грамота? Все равно толку с них не будет. Девки вырастут – и пойдут по рукам: прямая дорога в красный квартал. А эти гадкие сорванцы – будущие пьяницы да карманники. Научились считать до десяти, могут написать свое имя – хватит с них.
Я покачала головой.
«Конечно, в красный квартал, конечно, в карманники, – хотелось закричать мне. – Вы же у них собственными руками отбираете шанс на нормальную жизнь. Если с самого детства твердить ребенку, что у него нет будущего, его и не будет».
Но сказала я другое. То, что для таких, как Линара, было аргументом.
– Закон запрещает нанимать на работу детей младше двенадцати лет. Если кто-нибудь узнает, что мы… – я замолчала и посмотрела на нее многозначительным взглядом, позволив самой додумать мою мысль. – Проверка. Помнишь? Со дня на день ждем королевского ревизора.
Повариха побледнела до синевы и повторила дрожащим голосом:
– Ревизора…
– Да, ревизора.
С моего разрешения девочки побежали обратно в спальню. Было видно, что им не терпится поделиться новостью с подружками и обсудить перемены, наступившие в «Милосердной Марите»: теперь вместо того, чтобы мести двор, доить коз, таскать из колодца воду, они станут обучаться школьной грамоте.
– И книжки читать сможем. Представляешь? – услышала я восторженный возглас одной из воспитанниц. – Про принцесс и рыцарей!
По-утиному переваливаясь с ноги на ногу, повариха отправилась на кухню – варить суп на говяжьей косточке.
А я, когда распогодилось, засобиралась в гости к Сибилл Шевьер. Жила она не в приюте, а снимала комнату в гостином доме рядом с почтовым трактом. Надо было поискать ее сбережения, а еще посмотреть, какие из вещей можно продать, чтобы обеспечить сирот едой и нормальной зимней одеждой.

Глава 5. История Сибилл Шевьер, беда с раненым
Сибилл Шевьер родилась в семье зажиточного торговца. Ее отец, рыжий пухлощекий гигант, держал мясную лавку и был уважаемым жителем Шаборо. Ее мать, изящная шатенка с яркими синими глазами, обладала редкой для этих мест красотой и передала эту красоту дочери.
Наверное, поэтому изящная, как статуэтка, Сибилл Шевьер не желала довольствоваться судьбой, которая с детства уготовлена девицам ее положения. Вести хозяйство, коптить колбасу на продажу, помогать родителям за прилавком, а когда придет час, отдать свою молодость, красоту и трудолюбивые руки такому же, как ее отец, грубому мужлану среднего достатка.
Выйти замуж, нарожать детишек и продолжить пахать от зари до зари, но уже не на отца, а на супруга – нет, это было не для нее. Сибилл считала себя птицей высокого полета. Она была уверена, что заслуживает большего.
В какой-то степени я ее понимала. Уважаемый всеми добряк господин Шевьер, этот рыжий весельчак, душа любой компании, за закрытыми ставнями поколачивал красавицу жену на глазах детей. Просто так. Для профилактики. Ибо сам был горбат, плешив, за годы семейной жизни наел объемное брюхо, которое колыхалось над поясом штанов, а его супруга произвела на свет четверых и осталась свежа, как майская роза.
Если жена хороша собой, считал господин Шевьер, ее надо учить уму-разуму, чтобы смотрела в пол, а не по сторонам, чтобы глаз не смела поднять и во всем слушалась мужа – тогда брак будет крепким и дети вырастут достойными людьми.
Сам господин Шевьер гульнуть налево любил и большого греха в этом не видел. Все-таки боги создали женщин и мужчин разными. Женщины по природе своей тихие, скромные, верные, а у мужчин кровь кипит и желания плотские выхода требуют. Так что своими похождениями господин Шевьер гордился, а тех девиц, которых валял по кровати, презирал: фу, шваль, раздвигает ноги без кольца на пальце.
В общем, ничего удивительного, что, насмотревшись на пример матери, юная Сибилл решила плыть против течения. Методы она, правда, выбрала не самые достойные. Единственным ее козырем была красота, и Сибилл использовала ее на полную катушку, чтобы пробиться наверх и стать независимой.
Начала она с того, что украла у родителей деньги, сбежала из дома и соблазнила какого-то мелкого дворянина. С каждым годом ее любовники становились богаче и влиятельнее. В конце концов, карабкаясь по постелям, эта расчетливая девица добралась до должности директрисы сиротского приюта «Милосердной Мариты».
Сейчас ей было двадцать восемь – не девочка, по местным меркам. Красота Сибилл чуть подувяла, интерес к ней со стороны знатных мужчин начал угасать. Впрочем, пригревшись на теплом, сытном местечке, она решила, что покровители ей больше не нужны. Теперь она сама могла обеспечить себя всем необходимым.
На собственное жилье Сибилл пока не накопила и снимала просторные покои на постоялом дворе мадмуазель Коззет. Ночевать в холодном унылом доме приюта, где зябко от сырости и гуляют промозглые сквозняки, она не собиралась, хотя и обустроила себе там личную комнату.
Сейчас я стояла посреди ее съемной спальни и осматривалась по сторонам, пытаясь вспомнить, где бывшая хозяйка моего тела хранит деньги. Память показывала кукиш.
Ладно, поиграем в сыщиков и пороемся для начала в ее шкатулках.
Звонких монет я так и не нашла, зато в одном из ящиков комода обнаружила сундучок, полный украшений. Золотые кольца, браслеты, серьги с камнями. Все это можно было продать, а на вырученные деньги купить что-то более нужное и полезное.
Далее тщательной ревизии подвергся шкаф. Тот был до отказа забит роскошными платьями. Как и всякая женщина, Сибилл Шевьер любила наряжаться. Некоторая ее одежда выглядела совсем новой, только-только пошитой, еще не знавшей но?ски. С ней я решила поступить так же, как и с драгоценностями.
Или вот обувь. Продам эти бархатные туфельки, в которых выйти можно только на бал, и куплю добротные детские ботинки на меху. Минус один сопливый кашляющий ребенок в приюте.
В «Милосердную Мариту» я вернулась в хорошем расположении духа. Надо было убедиться, что Линара приготовила нормальный обед, а то раньше она варила еду в двух котлах: для нас нажористый суп на мясной косточке, а для сирот – постную похлебку из одних только овощей.
Ветер стих. На синем небе сияло солнце. Орудуя лопатой, Джорах прокладывал в глубоком снегу тропинку от калитки до крыльца. Заметив меня, он выпрямился и оперся локтем на черенок.
– Там это, – кочегар сдвинул шапку набок и почесал лоб, – мужик тот, на которого вы мою настойку извели… Худо ему.
– Что значит худо?
Хорошее настроение испарилось вмиг. Под ложечкой засосало. Сердце ускорило ритм.
– Помереть готовится, – пожал плечами Джорах и вернулся к своему занятию. Лопата с хрустом вгрызлась в снег.
Подхватив юбки, я рванула к дому.
– Линара!
Сама не заметила, как взлетела по лестнице на второй этаж.
Повариха встретила меня в дверях спальни, где лежал раненый. От выражения ее лица меня бросило в пот.
– Что с ним?
Руки тряслись. В висках грохотала кровь.
– Сами поглядите, госпожа, – повариха посторонилась, пропустив меня в комнату.
Раненый извивался на простынях и тихо постанывал. Его глаза были закрыты, лицо блестело от пота, пальцы комкали одеяло. Он тяжело дышал и время от времени что-то бормотал себе под нос. Бредил?
Опустившись на край постели, я коснулась лба мужчины и одернула руку – горячий, как печка.
Значит, рана все-таки воспалилась и начался жар. Что теперь делать? Есть в этом мире антибиотики?
– Линара?
Повариха топталась в дверях, но, услышав, что ее зовут, подошла ближе и встала за моей спиной.
– Госпожа?
– Надо звать доктора. Сколько стоят их услуги?
Карманы моего пальто были набиты украшениями из дома Сибилл Шевьер, и я отчаянно пыталась сообразить, хватит ли на лечение денег, вырученных с их продажи. Золотыми серьгами с врачом не расплатишься – сначала надо бежать к ювелиру. Но есть ли у нас столько времени?
– Нет, нет, нет, не надо, – шептал бедняга, горящий в лихорадке, и мотал влажной головой из стороны в сторону.
Что ему снилось? Не момент ли нападения?
– Лекарь на весь Шаборо один, – ответила Линара, косясь на раненого, – и он к кому попало не ходит. Но можно позвать знахарку из лесу. Толковая баба. Поумнее всех этих ученых гордецов.
Знахарка! Это хорошо. Очень хорошо! В отличие от доктора, она, скорее всего, согласится взять за свою работу драгоценностями.
– Отправь Джораха за знахаркой. И… – тут мне в голову пришла мысль. – Где пальто этого мужчины? Надо посмотреть нет ли в карманах кошелька. Нам бы сейчас очень пригодились лишние деньги.
– Уже?, госпожа, – повариха грузно переступила с ноги на ногу. – Нету там ничегошеньки. Пусто. На вора, почитай, нарвался месье, поэтому и получил ножом в бок.
– Ясно. Тогда беги за Джорахам.
Глянув, как Линара ковыляет со своим больным бедром до двери, я подорвалась с места, и сама бросилась вниз, в заснеженный двор, где сейчас орудовал лопатой наш кочегар. Сироты, привлеченные шумом, высунулись из своих спален и смотрели, как я бегу по коридору.
* * *
До прихода знахарки я сидела рядом с больным и обтирала его лоб влажной тряпкой. Ветер за окном завывал все яростнее, солнце спряталось за серыми облаками, с неба крупными хлопьями повалил снег, и я очень переживала, что начнется метель и задержит помощь.
Мужчина на постели продолжал бредить, звал некоего Августина, обвинял кого-то в предательстве, стонал и с мучительным выражением на лице сводил брови.
Вдруг он распахнул глаза и сел на постели, напугав меня своей неожиданной прытью. Я даже отшатнулась.
Стеклянные, горящие нездоровым блеском глаза слепо уставились поверх моей головы.
– Как ты могла? – прохрипел раненый в тишину комнаты и резко схватил мою руку, держащую холодный компресс. – Ответь!
Я приоткрыла рот.
Хватка на моем запястье усилилась, и тут случилось нечто странное и пугающее. Ни с того ни с сего на меня навалилась ватная слабость. Голова закружилась, руки и ноги налились тяжестью. Захотелось вытянуться на кровати рядом с больным и уступить охватившей меня дремоте.
Мужчина моргнул и посмотрел на меня вполне осмысленно.
– Простите, – шумно вздохнул он и разжал капкан своих пальцев. – Простите, я не хотел.
Опустив веки, раненый упал обратно на подушки и забылся спокойным здоровым сном. Я же ощущала себя так, словно из меня вытянули все силы.
Жар спал. Мой таинственный пациент задышал ровнее и перестал метаться по кровати. Лоб, однако, был еще горячий. И эти жуткие круги под запавшими глазами…
Услышав двойные шаги на лестнице, я встала с постели и обнаружила, что меня пошатывает от слабости. С таким успехом помощь понадобится не этому странному незнакомцу, а мне.
Будто в тумане, я дошла до двери и распахнула ее.
Линара привела знахарку. В моем воображении слово «знахарка» непостижимым образом трансформировалось в «ведьму», а при упоминании леса, в котором эта знахарка жила, я отчего-то представила себе избушку на курьих ножках. Словом, я ожидала встретить эдакую бабу-ягу из русских народных сказок и очень удивилась, увидев перед собой обычную женщину средних лет – моложавую и аккуратно одетую.
В руках знахарка держала крынку – в такие обычно наливают молоко, однако в нашем случае внутри глиняных стенок плескался целебный отвар. Похоже, это была смесь природных антибиотиков, приготовленных особым способом. Я уловила запахи липы, ромашки, мяты. Неужели мне предлагали лечить лихорадку обычным травяным чаем?
– Это не обычный чай, – оскорбилась женщина, назвавшаяся мадмуазель Софьен. – А заговоренный! Я заварила его при полной луне и тридцать три раза прочитала над ним волшебные слова. Если не поможет это средство, то не поможет уже ничто.
Она говорила так уверенно, что Линара слушала ее, открыв рот, я же изо всех сил пыталась не удариться в панику. Местная медицина повергла меня в шок и ужас.
Наша гостья велела принести из кухни столовую ложку и, зачерпнув немного жидкости, напоила больного своим лекарством. Затем из холщовой сумки, с которой пришла, она достала полотенце: в ткань был завернут кусочек зеленого, заплесневелого хлеба.
У меня пропал дар речи. Огромными глазами я смотрела на то, как знахарка с умным видом прикладывает этот испорченный цветущий хлеб к зашитой ране на боку пациента.
Нет, я знала, что пенициллин получают из плесени, но… Варварские методы этой дамы хотя бы кому-нибудь помогли?
– Теперь ему обязательно полегчает, – заявила мадмуазель Софьен и несколько раз кивнула в подтверждении своих слов. – А если нет, такова воля богов. Кто же станет спорить с богами? Коли хотят они забрать к себе человеческую душу, ничего с этим не поделаешь.
– Истина, – согласилась Линара.
Я покачала головой.
Господи, куда я попала? Что за жуткий мир?
– И последнее, тоже очень надежное средство, – сказала знахарка. – Слушайте, что вам надо сделать.
Восхищенная работой этой шарлатанки, Линара вся обратилась в слух. Я же лишь скептически фыркнула, оставив всякую надежду дождаться нормального лечения для раненого мужчины. Метод с заплесневелой коркой хлеба меня просто убил.
– Во-первых, – мадмуазель Софьен глядела на нас снисходительно, с высоты своего профессионального опыта, – необходимо повесить на шею больного ожерелье из головок чеснока. Это обязательно. Во время болезни человек уязвим, и в него может вселиться злой дух, а запах чеснока, как известно, отпугивает нечисть. Во-вторых, надо положить под кровать два скрещенных кухонных ножа и каждый день трижды говорить на растущую луну: «Сгинь напасть, сгинь».
– Сгинь напасть, сгинь, – повторила Линара, словно пытаясь запомнить слова знахарки.
Та, видя ее старательность и внимание, довольно кивнула.
– И обязательно окуривайте больного дымом, не ленитесь.
– Окуривать дымом, – занесла повариха в мысленный блокнот.
– Да, именно. С вас две серебрушки.
Что-о-о? Две серебрушки? За чай с липой и корку хлеба, покрытую плесенью? За совет насчет чеснока и скрещенных под кроватью ножей? Да это же грабеж средь бела дня!
Заметив, как моя грудь приподнялась от возмущения, Линара поспешила остановить возможный скандал.
– Госпожа, – обратилась она ко мне, – надо быть благодарной мадмуазель Софьен. Она вошла в наше бедственное положение и взяла за свои труды совсем небольшую плату. Лекарь затребовал бы в три-четыре раза больше.
– Возможно, он и лечение назначил бы толковое, а в методах этой госпожи я очень сомневаюсь.
Настала очередь мадмуазель Софьен задохнуться от негодования.
– Ну знаете ли… – она оскорбленно поджала губы.
– Что вы, госпожа Сибилл, – подлетела ко мне Линара. – Знаете, сколько людей мадмуазель Софьен поставила на ноги. Да на нее весь Шаборо молится! Особенно, те, кто победнее и не могут позволить себе вызвать дуктора.
Докторов повариха отчего-то называла дукторами, коверкая первую гласную этого слова.
Выслушав речь своей заступницы, знахарка вздернула подбородок и посмотрела на меня с чувством превосходства во взгляде, затем протянула мне руку раскрытой ладонью вверх и повторила:
– Две серебрушки.
А мне так не хотелось расставаться с деньгами, вернее, с украшениями, за которые эти деньги можно было выручить. Старое здание приюта требовало ремонта. Зима ожидалась лютая – надо было купить теплую обувь для малышей и двадцать пуховых одеял, чтобы дети не мерзли по ночам в своих постельках. Кроме того, не мешало бы затариться углем, чтобы трубы жарили, а не были едва теплыми. И еще – но то уж из разряда фантастики – заказать новые оконные рамы, чтобы тепло, которое мы с трудом нагнали в дом, не уходило обратно сквозь щели в гнилом дереве.
Когда на счету каждая монетка, платить за услуги шарлатанки – преступление. Тем более знахарка ничем не помогла раненому. Если тому станет хуже, придется топать на поклон к единственному городскому врачу и снова доставать кошелек.
– У меня нет денег, – пожала я плечами, – но могу предложить за работу это серебряное кольцо.
Я подошла к своему пальто, брошенному на спинку стула, и вытащила из кармана упомянутую вещицу.
Колечко было тоненькое и вряд ли стоило дорого.
Мадмуазель Софьен взглянула на него брезгливо, будто своим предложением я ее оскорбила.
– Против украшений ничего не имею, – сказала она. – Готова взять в качестве платы серьги в ваших ушах.
Только сейчас я сообразила, что на мне и правда есть серьги. Аккуратные золотые капельки (подарок бывшего любовника) Сибилл Шевьер не снимала даже перед сном и до того привыкла к ним, что перестала ощущать на ушах.
– Но они стоят дороже двух серебрушек, – коснулась я своих проколотых мочек.
– Платите, – знахарка уперла руки в бока, – а то пожалуюсь главе городской стражи. Он у меня в долгу. Не далее как вчера я вылечила ему застуженную поясницу.
Угроза была серьезной, проблемы с местной полицией мне были ни к чему, я заколебалась.
– У меня есть кольцо помассивнее этого. Как раз по весу двух серебрушек.
– Нет, хочу ваши серьги – и точка.
Вот стерва!
Из вредности ведь встала в позу, потому что обиделась на мои слова о ее некомпетентности. Вот тебе первый урок – держи язык за зубами.
Золотых сережек было жалко до слез. В этих изящных капельках я видела не драгоценности, способные украсить личико модницы, а новую курточку для замерзшего ребенка или несколько килограммов мяса, которыми я бы кормила сирот целую неделю.
– Но вы ведь ничего не сделали для больного, – вздохнула я, – этот ваш хлеб с плесенью…
– Госпожа, ему лучше! – прервал мою речь голос поварихи. – Поглядите-ка, ему лучше! Лечение помогло!
Линара склонялась над раненым. К моему удивлению, месье незнакомец и правда стал выглядеть здоровее. Сошел чахоточный румянец, круги под глазами рассосались, лоб был холодным. Чудеса!
Неужто чай липовый помог? Или заплесневелый хлеб?
– Что я говорила, – ухмыльнулась знахарка. – Ваши серьги, ну!

Глава 6. Школа герцога, неприятная встреча
С фактами не поспоришь. Раненому и правда полегчало. Пришлось скрепя сердце отдать знахарке золотые серьги Сибилл Шевьер.
В другой ситуации я бы, может, поторговалась, но слабость и головная боль превратили меня в вареный овощ. Если нашему безымянному гостю стало лучше, то мое состояние, наоборот, ухудшалось с каждой секундой. Поэтому я поспешила выпроводить мадмуазель шаманку за дверь и закрылась в своей спальне на втором этаже.
Неужели заболела? Не дай бог! С местной медициной лучше себя беречь, иначе либо разоришься на лечении, либо протянешь ноги, пытаясь исцелить ангину или пневмонию плесенью с зеленого хлеба.
К счастью, мои опасения оказались напрасными. Два часа глубокого сна быстро поставили меня на ноги. С кровати я поднялась бодрая и полная сил.
Успела как раз к обеду. Когда я спустилась по лестнице, воспитанники уже сидели за столами, а Линара, переваливаясь, как утка, разносила тарелки с едой.
Я прошла на кухню и заглянула в котел: под чугунной крышкой дышали паром золотистые щи на говяжьей косточке. Страшась проверки, которая могла нагрянуть в любой момент, повариха постаралась на славу. Остатки капусты она пустила на пирожки, которые собиралась подать на второе.
В столовой снова царило оживление. Дети радовались вкусному обеду и удивленно переглядывались, словно спрашивая друг у друга, как долго продлится такое везение. Мясной суп! Пышные сочные пирожки! Для бедных сирот, привыкших довольствоваться объедками, это было королевское пиршество.
– А когда ждать ревизора? – спросила Линара, вытирая мокрые руки о передник.
– То мне неведомо, – напустила я туману. – Проверка будет внезапной.
Повариха недовольно цокнула языком.
После обеда я попросила детей не расходиться, остаться в трапезном зале, потому что эта комната была достаточно большой, чтобы вместить всех сирот, к тому же – одной из самых теплых и, благодаря наличию столов, могла заменить нам школьный класс. Пришло время примерить на себя роль учительницы.
Выяснилось, что почти никто из малышей не умеет читать, до десяти считают почти все, а вот до ста – единицы, написать свое имя могут только белокурые девчушки Вева и Инес да старший мальчуган Тим, которому, между прочим, уже одиннадцать. По местным законам, в следующем году он должен будет покинуть приют и отправиться в самостоятельное плаванье. Дети в этом мире взрослеют рано, впрочем, как и во всех остальных мирах, если у них нет поддержки в лице родителей или близких.
На первый взгляд, картина рисовалась печальная, но на самом деле у каждого человека в этих краях был шанс подняться довольно высоко, даже если родился он в нищей семье или вырос в приюте подобном нашему. И все благодаря его светлости герцогу Маркусу Денье.
Этот добрейший души человек построил при храме святого Лита школу для способных, но бедных детей. Брали туда не всех подряд, а только самых одаренных, после сдачи экзаменов. Поэтому так важно было научить сирот грамоте, чтобы после они могли попытать удачу и продолжить обучение за счет герцогской казны.
Для таких, как Тим, это был билет в счастливое сытое будущее, чуть ли не единственный шанс выбиться в люди. Так что Линара ошибалась, говоря, будто у сирот одна дорога: мальчикам – в разбойники, девочкам – в бордель. Нет. Выпускники школы святого Лита становились жрецами, писарями, более смышленых брали секретарями, менее – дворецкими и лакеями в богатые дома.
Получишь образование – с голода не помрешь, на кривую дорожку не ступишь, побираться на улицы не отправишься. Поэтому, когда Сибилл Шевьер вместо школы посылала детей батрачить на чужих дядь и теть, она ставила крест на их будущем.
Я собиралась исправить ее ошибку. Хотела дать детям шанс поступить в школу под покровительством герцога Маркуса Денье, вырасти, обрести достойную профессию и больше никогда ни в чем не нуждаться.
Однако, оценив знания и умения своих учеников, я приуныла. Все было очень, очень запущено, а у Тима до экзаменов оставался лишь год. Попробуй наверстай школьную программу!
И ни учебников, ни канцелярии в нужном объеме.
На все нужны были деньги.
С этой мыслью ближе к вечеру я засобиралась в Шаборо. В центре рядом с рыночной площадью был небольшой ювелирный магазинчик, где госпожа Сибилл покупала свои драгоценности. Возможно, хозяин согласится принять их назад, выплатив мне половину стоимости. Украшения не новые, ношеные, на многое я не рассчитывала.
До города решила идти пешком – экономить. Было еще светло, ветер к этому времени стих, снег скрипел под ногами, а еще падал с неба, но не летел в глаза колючей дробью, а неторопливо кружился в воздухе крупными ажурными хлопьями, и это зрелище радовало глаз. Словом, путь был неблизкий, но прогулка доставляла удовольствие.
Впрочем, вскоре мое хорошее настроение улетучилось. Уже в Шаборо на пересечении двух шумных улиц рядом со мной затормозила черная карета с огромными колесами. Из окошка высунулся молодой господин в темном котелке.
– Мадмуазель Сибилл! Какая встреча! Должен признать, я по вам скучал. Куда вы торопитесь? Позвольте подвезти вас.
И мужчина распахнул передо мной дверцу своего роскошного экипажа.
Этого кареглазого красавца с каштановыми кудрями и гусарскими усами я узнала сразу. И, в отличие от него, нашей встрече была ой как не рада.
– Благодарю, месье, но мне недалеко, да и прогулки на свежем воздухе полезны, – я обошла распахнутую дверцу кареты и ускорила шаг.
Застрекотали колеса, зацокали копыта лошадей по расчищенной от снега мостовой. Повозка медленно катилась рядом. Из окошка на меня с обаятельной улыбкой смотрел ее хозяин.
– Сибилл, – мужчина отбросил в сторону вежливые расшаркивания и перешел на «ты», – знаю, что поступил с тобой скверно, однако словами не передать, как я об этом сожалею. Давай забудем все дурное и снова обретем радость в объятиях друг друга. Заглянем в ювелирную лавку. В качестве извинения куплю тебе новое золотое колечко.
Услышав «ювелирная лавка», я вздрогнула, ибо туда сейчас и направлялась.
Как отвязаться от этого назойливого типа? Пристал как банный лист!
Вести беседы с этим мужчиной мне было неприятно. Перед мысленным взором в красках стояла безобразная сцена их с Сибилл расставания. После того, что натворил, пытаться подкупить женщину золотой побрякушкой…
Я поджала губы.
Месье что-то говорил. Карета так и следовала за мной по пятам. Повинуясь приказу хозяина, кучер подстраивал лошадей под мой шаг.
Сойти бы с дороги, да повсюду огромные сугробы.
– Ну, Сибилл, не упрямься. Я же знаю, как ты любишь драгоценности. Хочешь, к колечку куплю тебе красивую брошь?
– Тому, что вы сделали, господин, нет оправдания. Пожалуйста, не пытайтесь загладить свою вину. Наши пути разошлись навсегда.
– Ух ты, – воскликнул месье в карете, – какая же ты, Сибилл, стала гордячка. Нашла себе нового покровителя?
Этот вопрос я оставила без ответа, только выше вздернула подбородок. Впереди, на повороте, показался знакомый дом из серого камня – там, на первом этаже, располагался ювелирный магазин господина Торо.
Если после всех этих разговоров о примирительных подарках, о золотых кольцах и брошках, я сверну в лавку с украшениями, что подумает об этом мой усатый преследователь? Обыкновенное совпадение, но не углядит ли он в нем намек?
Я резко остановилась. Карета по инерции проехала немного вперед и тоже затормозила.
Очень не хотелось прокладывать тропинку сквозь стену полуметровых сугробов, но выбора не было. Пытаясь сбежать от бывшего спонсора, я двинулась напрямик к кондитерской. Пережду там, пока экипаж месье Жака не скроется из вида.
Пока брела к лавке по заметенному тротуару, снег осел на подоле юбки и набился в голенища низких сапожек. Проклятье! Холодно, неприятно. А все из-за этого приставучего гада.
В магазинчике было натоплено, и комья снега в моей обуви начали таять – привет, мокрые ноги! С некоторых пор в этом мире у меня появилась фобия – заболеть и лицом к лицу столкнуться с суровой местной медициной. Не приведи Господь!
Кондитерская выглядела уютно. В воздухе пахло ванилью и шоколадом. На прилавках рядами были выставлены сладости: хрустальные розетки с конфетами, горки белого зефира, фигурные корзинки с воздушным кремом и другие пирожные – бисквиты, промазанные взбитыми сливками, эклеры с блестящей помадкой, трубочки со сгущенкой, кольца из песочного теста, посыпанные орешками. Здесь было столько всего, что разбегались глаза.
Я остановилась напротив большой витрины, выходящей на улицу. Ее украшал трехъярусный белый торт с розовыми цветами из масляного крема.
За спиной звякнул колокольчик, висящий над дверью, и в лавку ворвался поток морозного воздуха. Раздались приближающиеся шаги. Я почувствовала позади чужое присутствие.
– Сибилл, тебе от меня не сбежать.
Чертов Жак!
С чего он вдруг воспылал страстью к бывшей любовнице? Ведь сам разорвал их связь. Сначала изменил Сибилл с какой-то молоденькой артисткой из театра, а когда хозяйка моего тела застукала их вместе и закатила скандал, отвесил ей звонкую пощечину – чтобы не орала и не портила ему нервы. На том история их корыстной любви и завершилась. Сибилл, кстати, успела проникнуться к этому красивому, но гнилому человеку искренними чувствами.
– Пожалуйста, – взмолилась я. – Оставьте меня в покое.
– Только вспомни, дорогая, как хорошо нам было вместе, – рука, затянутая в перчатку, легонько коснулась моего плеча, и меня всю передернуло.
– Не смейте! – зашипела я, косясь на редких посетителей лавки. – Даже не вздумайте.
Оставаться в кондитерской больше не было смысла. За стеклом витрины, украшенной тортом, я видела, как сгущаются на улице сумерки и усиливается снегопад. Надо было скорее заканчивать дела в Шаборо, ловить экипаж и возвращаться домой.
Морщась из-за мокрых чулок, я вышла под снег и зашагала к ювелирному магазинчику. Мерзавец Жак следовал за мной тенью, чередуя сладкие обещания с комплиментами моей неземной красоте. Я совершенно не представляла, как его отвадить.
Прочитав вывеску на двери, напротив которой я остановилась, месье оживился, заухмылялся.
– О, Сибилл, ты все же решила принять мое предложение.
– Нет, я здесь по делу. Никаких подарков мне от вас не надо.
Под хищным взглядом моего бывшего покровителя я направилась к прилавку, за которым стоял сам господин Торо – низкий пузатый мужичок с седыми бакенбардами и в пенсне. За спиной раздавались шаги Жака.
Как представила, что придется торговаться с ювелиром на его глазах, так сделалось дурно. Не хотелось, чтобы этот человек знал, в какое тяжелое материальное положение попала Сибилл Шевьер. Сразу ведь поймет, что у меня проблемы с деньгами, раз я вынуждена распродавать свое золото.
– Добрый вечер, госпожа Сибилл, господин, – поклонился ювелир мне и моему спутнику.
Глаза за стеклами пенсне зажглись корыстным интересом. Похоже, месье решил, что я пришла сюда с очередным поклонником, чтобы выбрать себе подарок. Для бывшей хозяйки моего тела это была обычная практика. Сколько раз Сибилл стояла у этого прилавка в компании того или иного мужчины, примеряя кольца, серьги, колье. Никогда эта дамочка не покидала ювелирную лавку без покупки, но сегодня я собиралась не покупать, а продавать.
Пока я думала, как начать неловкий для меня разговор, в мои планы попытался вмешаться прилипала Жак.
– Месье, – обратился он к хозяину магазина, – будьте добры, подберите моей спутнице брошь под стать ее красоте. Что-нибудь крупное и с драгоценными камнями.
Ювелир оживился и уже полез под прилавок, где хранил самые дорогие украшения.
Пылая щеками, я поспешили его остановить:
– Месье Торо, не надо. Не надо брошь.
– Хочешь что-нибудь другое, милая моя? – Жак попытался взять меня за руку. Я отшатнулась от него с негодованием.
Ну что за несносный тип!
– Месье Торо…
Наши взгляды с ювелиром встретились, и мужчина вежливо улыбнулся. Весь его вид буквально кричал о том, что он рад угождать постоянной клиентке.
– Месье Торо, – повторила я, сглотнув пересохшим горлом, и покосилась на бывшего любовника Сибилл Шевеьер. Жак не сводил с меня глаз. Очень не хотелось поднимать столь деликатную тему в его присутствии. – Можем мы поговорить наедине?
Я с надеждой посмотрела на дверь за спиной ювелира. Та, вероятно, вела в подсобное помещение. Мужчина проследил за моим взглядом и неловко переступил с ноги на ногу.
– Боюсь, мадмуазель, я не могу оставить лавку без присмотра.
На его губах мелькнула извиняющаяся улыбка.
Проклятье!
Я снова искоса взглянула на Жака, тяжело вздохнула и полезла в карман пальто за драгоценностями, которые хотела продать.
– Скажите, пожалуйста, месье, примите ли вы у меня эти украшения и, если да, сколько готовы за них заплатить?
Я аккуратно разложила на прилавке золотые цепочки и браслеты.
Седые брови ювелира взлетели вверх, лицо вытянулось. Вылупившись на меня, он часто-часто заморгал.
Рядом закашлялась моя усатая пиявка:
– Сибилл…
Взгляд Жака я ощущала физически.
– Хм, – господин Торо выглядел разочарованным. Дернув плечом, он обратил внимание на украшения, которые я достала из кармана.
– Я покупала их у вас.
– Да, помню-помню, – хозяин лавки все равно полез в ящик за увеличительным стеклом и тщательно осмотрел под лупой каждое звено золотой цепочки. – Я возьму эту. Готов дать вам за нее…
Озвученная сумма оказалась на треть больше той, на которую я рассчитывала. Хватит, чтобы купить угля на неделю и какой-нибудь нужной мелочевки в дом.
– И этот браслет тоже.
А деньги за браслет пойдут на покупку пуховых одеял для малышей.
Внутри потеплело, будто суровая зима за окном вдруг сменилась жарким летом. Настроение портил только пристальный взгляд Жака. Краем глаза я заметила на его губах снисходительно-насмешливую улыбку.
– Вижу, у тебя проблемы, Сибилл, – сказал он, когда я спрятала вырученные монетки в кошель.
Не удостоив его ответом, я поспешила к выходу.
– Видимо, дела совсем плохи, раз ты распродаешь свое добро, – нагнал меня Жак на улице. Вместе мы побрели по снегопаду. Я вертела головой, высматривая на дороге свободный экипаж. Мимо прошел мужчина в синей униформе фонарщика. Нагруженный под завязку, он тащил в руках переставную лестницу, длинный шест и переносной светильник, от которого зажигал уличные фонари.
– Неужели красотка Сибилл Шевьер осталась без покровителя? – не унимался Жак. – А знаешь, я не удивлен. Время идет, ты не молодеешь, женская красота увядает быстро. Уже не так пользуешься спросом, да?
Как же он меня раздражал! Интеллигентка во мне готовилась уступить место моему внутреннему Васе грузчику, хорошо знакомому с крепкими выражениями. Я держалась из последних сил, чтобы не нагрубить этому засранцу.
К счастью, в конце улицы мелькнула черная длинная повозка омнибуса, и, подобрав юбки, я поспешила занять место в общественном транспорте, который ходил очень-очень редко. Дошла бы домой пешком, если бы не Жак и не темнота.
В окнах приюта горел свет. В холле меня встретила Линара. По выражению ее лица я сразу поняла: что-то случилось.
Не успела я открыть рот, как повариха обрушила на меня новость, слова богу, хорошую.
– Раненный месье очнулся.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71749231?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.