Случайные взгляды
Случайные взгляды
Рита Чебаторева
Их случайные взгляды в шумном кафе изменило все. Она —молодая студентка, ищущая вдохновение в серых буднях большого города. Он – загадочный незнакомец с обжигающим взглядом и тайнами, спрятанных глубоко в душе. Между ними вспыхивает искра, способная разжечь пламя страсти, но недопонимание с обоих сторон. Смогут ли они преодолеть все препятствия и построить любовь, которая сильнее боли и потерь?
История о втором шансе, исцеляющей силе искусства и двух сердцах, стремящихся друг к другу вопреки всему.
Рита Чебаторева
Случайные взгляды
Альбина ступала по жизни, словно по тонкой нити, натянутой между землёй и небом. Её душа была арфой, чьи струны звенели от каждого дуновения ветра, от каждого луча солнца, пробившегося сквозь облака. Она не просто жила – она пела, и песнь её была соткана из ароматов, звуков и слов, что кружились вокруг неё, точно лепестки в вихре весны. Её дни текли, как река, – то плавно, то с внезапными порогами, но всегда с мелодией, что звучала в глубине её сердца.
Всё начиналось с кухни – её маленького храма, где огонь плясал в очаге, а воздух дрожал от пряных шёпотов. Альбина любила готовить, как поэт любит свои строки: с трепетом, с предвкушением, с лёгкой тревогой, что вдохновение ускользнёт. Её пальцы, тонкие и ловкие, танцевали над доской, где нож пел свою песнь, рассекая травы и плоды. Лаванда вплеталась в тесто, корица сыпалась звёздами в кипящий котёл, а мёд стекал золотыми реками, обещая сладость каждому, кто вкусит её труд. Она не просто смешивала вкусы – она творила миры, где каждый кусочек был строфой, а каждый аромат – её признанием в любви к жизни. Её кухня пахла домом, которого, быть может, никогда не было, но который она создавала каждый раз, зажигая плиту.
Однажды вечером друзья собрались у неё – шумная компания, чьи голоса переплетались с потрескиванием дров в печи. На столе красовался пирог с яблоками и розмарином, суп с тыквой, от которого поднимался пар, точно облако снов, и травяной чай, заваренный с мятой и шиповником. «Альбина, ты колдунья!» – смеялся один из них, отламывая хрустящий кусок теста. «Нет, она поэтесса еды», – возражала другая, поднося ложку к губам. Альбина стояла у окна, глядя на них, и её сердце грелось от их слов. Она не искала похвалы, но в эти минуты чувствовала, что её труд – как мост, что соединяет её с другими. Они ели, смеялись, делились историями, а она думала, что, быть может, её блюда – это её способ сказать то, что она не решалась произнести вслух: «Я рада, что вы здесь. Я рада, что вы есть».
Но была у неё и другая песнь – та, что рождалась под смычком. Скрипка лежала в её руках, как живое существо, как птица, готовая взлететь. Когда Альбина касалась струн, время замирало: звук поднимался ввысь, то нежный, как утренний туман над полем, то яростный, как шторм, бьющий о скалы. Она играла не для похвалы, не для чужих ушей – она играла для себя, для той части души, что пряталась за словами. Мелодия текла, подобно реке, унося её туда, где нет ни стен, ни границ – только бесконечный простор, где она была свободна. Иногда, споткнувшись на сложном пассаже, она тихо смеялась, встряхивая головой, и её тёмные волосы падали на лицо, как занавес, скрывающий её смущение. Но в глубине глаз мерцала искра – гордость за каждый шаг, за каждый звук, что она вырвала у тишины. Скрипка была её исповедью: в ней звучали её радости, её печали, её мечты, что рвались наружу, как птицы из клетки.
Литература же была её небом – бескрайним, усыпанным звёздами, где каждая книга сияла, как созвездие. Альбина читала с жадностью ребёнка и мудростью старца: её пальцы гладили страницы, её губы шептали строки, а сердце билось в такт чужим судьбам. Она растворялась в романах, где герои любили и страдали, в стихах, где каждое слово было каплей росы на рассвете. Её комната утопала в книгах: старые тома с потёртой кожей соседствовали с новыми изданиями, а на столе всегда лежал раскрытый сборник, будто ждущий её возвращения. Она училась, чтобы стать преподавателем литературы, и в этой мечте был её свет. Она представляла себя в аудитории, полной молодых лиц, жаждущих знаний. Её голос, мягкий и глубокий, разливался бы по рядам, рассказывая о Достоевском, чьи герои борются с тьмой в себе, или о Ахматовой, чьи строки – как слёзы, застывшие в янтаре. Она хотела не просто учить, а зажигать – вести других по тропам слов, показывать, как в буквах прячется жизнь.
Иногда, сидя за учебниками, она мечтала о будущем. Её студенты, быть может, не сразу полюбят книги – кто-то будет зевать, кто-то рисовать в тетради. Но она знала: придёт день, когда одна строка – всего одна! – зажжёт в их глазах искру. Они вдруг поймут, что книга – это не пыльный переплёт, а дыхание, голос, что говорит с ними через века. И тогда они станут её соратниками в этом странствии по миру слов. Альбина улыбалась этим мыслям, и её пальцы невольно тянулись к карандашу, чтобы записать цитату, что тронула её в тот день. Она верила: литература – это дар, который она несёт в мир, и её долг – передать его дальше.
И всё же, среди этих страстей, был в её сердце уголок, где жило озеро. Оно лежало недалеко от старой квартиры – скромное, но бесконечно родное, как колыбельная, спетая матерью. Его воды были зеркалом её детства: в них отражались её первые шаги, её смех, её слёзы, упавшие в траву. Маленькая Альбина бегала к его берегам, босая, с растрёпанными косичками, и бросала камешки в воду, считая круги. Она сидела на прогретых солнцем камнях, болтая ногами, и смотрела, как облака плывут в его глубине. Озеро знало её секреты: как она однажды спрятала под ивой свою первую скрипку, боясь, что её игру услышат, как плакала там, когда потеряла любимую книгу. Оно было её первым слушателем, её первым другом.
В один из дней, когда лето дышало жаром, она пришла к озеру с тетрадкой и карандашом. Ей было двенадцать, и она решила написать стихотворение. Слова лились неровно, строки путались, но она сидела, пока солнце не скатилось за горизонт, и в итоге родились четыре строчки – простые, но её собственные. Озеро молчало, но ей казалось, что оно одобряет: лёгкий ветерок пробежал по воде, и рябь кивнула ей, как живая. С тех пор озеро стало её музой. Она возвращалась туда снова и снова – с книжкой, с мыслями, с тишиной, что была ей дороже слов.
Теперь, вдали от него, она носила его в себе – как талисман, как песнь, что звучит в груди, когда всё остальное молчит. Воспоминания о нём приходили к ней в тихие вечера: она закрывала глаза, и перед ней вставала его гладь, спокойная и вечная. Солнце золотило воду, ивы склонялись к поверхности, а в воздухе пахло травой и свободой. В горле вставал комок – сладкий, как любовь, и горький, как прощание. Она знала, что однажды вернётся туда, сядет на тот же камень и скажет озеру: «Я не забыла». И оно ответит ей своим вечным шёпотом.
Так жила Альбина – между кухней и скрипкой, между книгами и озёрной тишиной. Её дни были стихами, её чувства – мелодиями, а её мечты – звёздами, что вели её вперёд. Она не искала громкой славы, не гналась за шумным счастьем – ей хватало этих маленьких чудес, что она собирала, как цветы в поле. И в каждом её шаге, в каждом взгляде было что-то большее – обещание, что жизнь, как книга, ещё раскроет свои лучшие страницы. Она шла по этой дороге, лёгкая, как мотив, что звучит в утренней росе, и глубокая, как воды её озера, что ждали её возвращения.
Первая глава
Август в Москве обволакивал город мягким золотом. Солнце, уже не такое яростное, как в июле, лило свет на старые фасады, на липы вдоль бульваров, чьи листья начинали подрагивать предчувствием осени. Воздух был тёплым, но с лёгкой прохладой, что пробиралась ближе к вечеру, а в нём витали запахи спелых яблок с рынков, пыли от асфальта и сладковатого дыма от чьих-то костров за городом. Улицы гудели: трамваи звенели, прохожие спешили, но в этом шуме была какая-то лиричная усталость, словно город прощался с летом, не торопясь, но неотвратимо.
Альбина проснулась рано, когда лучи едва пробились сквозь её занавески, рисуя на полу дрожащие узоры. Её комната, маленькая, но уютная, пахла старыми книгами и вчерашним чаем с ромашкой. Она потянулась, чувствуя, как тело отзывается лёгкой истомой – август всегда приносил ей странное чувство, смесь умиротворения и тоски. Сегодня был день для неё самой: она решила сходить в музей, а потом встретиться с Августиной, своей подругой, чьё имя так созвучно этому месяцу. Альбина улыбнулась этой мысли, натягивая лёгкое платье цвета речной глины и завязывая волосы в небрежный пучок. Её день обещал быть тихим, но полным – как книга, которую читаешь медленно, смакуя каждую страницу.
На кухне она заварила кофе – чёрный, густой, с горчинкой, что бодрила её мысли. Пока он остывал, она замешивала тесто для булочек с корицей: ей нравилось начинать утро с этого ритуала. Её руки двигались уверенно, раскатывая мягкую массу, а в голове уже звучала мелодия – что-то из Вивальди, легкое и солнечное. Она напевала себе под нос, и кухня отвечала ей теплом, ароматом специй, треском масла на сковороде. Булочки поднялись в духовке, и Альбина, откусив кусочек, закрыла глаза от удовольствия – хрустящая корочка, сладость корицы, тепло, что растекалось по груди. Это был её маленький кусочек счастья перед тем, как выйти в мир.
Музей, куда она направилась, был небольшим, спрятанным в переулке у Арбата. Внутри пахло воском и временем, а свет лился через высокие окна, подсвечивая картины старых мастеров. Альбина бродила между полотен, её шаги гулко отдавались в тишине. Она остановилась у портрета девушки с лютней: её взгляд, полный задумчивой грусти, тронул Альбину. Она стояла долго, чувствуя, как в груди шевелится что-то тёплое и печальное. Ей захотелось взять скрипку и сыграть – прямо здесь, чтобы музыка оживила эту девушку, дала ей голос. Но вместо этого она достала блокнот и записала несколько строк: «Её глаза – как озеро в закат, где тишина скрывает сто историй». Музей подарил ей покой, но и оставил лёгкий след меланхолии, который она унесла с собой на улицы.
К часу дня она вышла наружу, щурясь от солнца. Августина ждала её в маленькой кофейне неподалёку, где столики стояли прямо на тротуаре, под тенью зонтов. Москва вокруг гудела: машины сигналили, голуби ворковали у фонтана, а ветер нёс обрывки чьих-то разговоров. Альбина вдохнула этот воздух – пыльный, живой, полный августовской спелости – и ускорила шаг. Её сердце билось чуть быстрее: встречи с Августиной всегда были как глоток воды после долгого пути.
Августина сидела у окна, её светлые кудрявые волосы блестели на солнце, а в руках она держала чашку с кофе. Она была яркой, как этот месяц: в ней бурлила энергия, но под ней пряталась глубина, которую Альбина ценила больше всего. Увидев подругу, Августина вскочила, расплескав каплю кофе на блюдце, и рассмеялась:
– Альбина! Наконец-то! Я уж думала, ты заблудилась в своих картинах.
Альбина улыбнулась, садясь напротив. Её голос, мягкий, но с ноткой тепла.
– Почти. Там была девушка с лютней, и я чуть не осталась её слушать навсегда.
Августина закатила глаза, но в них плясали искры веселья.
– Ты и твои фантазии! Закажи кофе, а то я уже на второй чашке, а ты ещё не начала.
Официант принёс Альбине латте – с пенкой, завёрнутой в спираль, и лёгким запахом ванили. Она обхватила чашку ладонями, чувствуя, как тепло греет пальцы, и посмотрела на подругу.
– Как твой день? – спросила она, отпивая глоток. Кофе был сладким, но с лёгкой горчинкой – как этот август.
Августина откинулась на спинку стула, её лицо озарилось улыбкой.
– О, я была на рынке утром. Купила персики – такие сочные, что сок тек по рукам. А ещё наткнулась на старика с гитарой, он играл что-то армянское. Я чуть не пустилась в пляс прямо там!
Альбина засмеялась, представляя эту сцену. Её подруга была такой – живой, как ветер, что носится по московским дворам.
– А ты? Что тебя тронуло в музее, кроме той лютни? – Августина наклонилась ближе, её глаза блестели любопытством.
Альбина задумалась, глядя на пенку в чашке. Её голос стал тише, словно она делилась тайной:
– Там было тихо. И картины… они будто шептались со мной. Я подумала о скрипке – как было бы здорово сыграть там, среди них. Чтобы музыка оживила их краски.
Августина кивнула, её лицо смягчилось.
– Ты всегда видишь больше, чем есть. Это твоя сила, знаешь? Я бы просто прошлась и забыла, а ты… ты живёшь в этом.
Альбина смущённо улыбнулась, но в груди разлилось тепло. Августина умела сказать то, что заставляло её чувствовать себя понятой. Они замолчали, слушая гул города: звон трамвая, смех детей у фонтана, шорох листьев, что ветер гнал по мостовой. Кофе остывал, но разговор тек дальше – о мелочах, о планах, о том, как Москва меняется с каждым днём.
– Скоро осень, – вдруг сказала Августина, глядя куда-то вдаль. – Чувствуешь? Воздух уже другой.
Альбина кивнула. Она чувствовала это – в лёгкой прохладе, в том, как солнце ложилось на землю мягче, чем раньше. Её сердце сжалось: август был красив, но он уходил, унося с собой лето.
– Да, – тихо ответила она. – Но я люблю это время. Оно как книга, которую дочитываешь с грустью, но знаешь, что впереди новая глава.
Августина посмотрела на неё, её взгляд стал серьёзнее.
– Ты и сама как книга, Альбина. Полная стихов и мелодий. Не теряй это, ладно?
Альбина не ответила, только улыбнулась, но слова подруги запали ей в душу. Они допили кофе, и Августина предложила пройтись до парка. Москва вокруг них дышала: липы роняли первые жёлтые листья, голуби клевали крошки у ларьков, а солнце клонилось к закату, окрашивая небо в персиковый свет. Альбина шла рядом с подругой, чувствуя, как день оставляет в ней след – тёплый, чуть горький, как её кофе, и бесконечно живой, как этот август.
Дома, вечером, она взяла скрипку. Окно было открыто, и ветер принёс запах реки и далёкого дыма. Она сыграла что-то своё – не из нот, а из сердца, где смешались музей, кофе с Августиной, шёпот Москвы. Мелодия плыла в ночь, и Альбина знала: этот день останется с ней, как ещё одна строка в её книге жизни.
Наутро после встречи с Августиной август в Москве проснулся чуть прохладнее, словно ночь оставила на городе свой лёгкий след. Солнце вставало медленно, лениво пробиваясь сквозь тонкую дымку, что висела над крышами. Альбина открыла глаза, чувствуя, как вчерашний день ещё звучит в ней – гул улиц, смех подруги, вкус ванильного кофе. Но сегодня её тянуло к тишине, к месту, что знало её лучше всех: к озеру у старого дома. Она решила отправиться туда, захватив книгу и чашку кофе, – этот ритуал был её способом вдохнуть день полной грудью.
Она встала, босая прошлась по холодному полу и зажгла плиту. Кухня встретила её привычным уютом: запахом вчерашних булочек, что остались в корзинке, и скрипом старого чайника. Альбина заварила кофе – крепкий, с горчинкой, как она любила, и налила его в термос, чтобы взять с собой. Её движения были неспешными, почти священными: она выбирала книгу с полки, словно рыцарь берёт меч перед походом. Сегодня её выбор пал на сборник стихов Цветаевой – строки резкие, как ветер, но тёплые, как угли в очаге. Она сунула книгу в сумку, надела лёгкий кардиган поверх платья и вышла навстречу утру.
Москва в этот час была ещё сонной. Улицы около её дома дышали покоем: трамваи звенели где-то вдали, дворники шуршали метлами, а липы вдоль дороги роняли первые жёлтые листья, что кружились в воздухе, как прощальные письма лета. Воздух пах сыростью и травой – ночью прошёл дождь, оставив после себя лужи, в которых отражалось небо. Альбина шла к озеру, чувствуя, как её шаги отзываются эхом в груди. Это было её место, её убежище, и каждый раз, возвращаясь туда, она словно возвращалась к себе.
Озеро открылось перед ней внезапно, за поворотом старого дома. Оно лежало в низине, окружённое ивами, чьи ветви склонялись к воде, точно длинные волосы, касающиеся зеркала. Поверхность блестела, отражая облака, что плыли лениво, как стада овец на небесном лугу. После дождя вода казалась живой: лёгкая рябь бежала по ней, шепча что-то на своём языке, а у берега покачивались камыши, словно кланяясь утру. Воздух здесь был другим – свежим, с ноткой земли и мокрой травы, и Альбина вдохнула его глубоко, закрыв глаза. Её сердце забилось чуть быстрее: озеро было её старым другом, молчаливым, но понимающим.
Она направилась к своей лавочке – деревянной, потёртой временем, с облупившейся краской, что стояла у самого края воды. Сколько часов она провела здесь? Сколько страниц перевернула, сколько мыслей отпустила в эти воды? Альбина села, поджав ноги, и достала термос. Отвинтив крышку, она налила кофе в маленькую кружку – пар поднялся вверх, смешиваясь с утренней прохладой, и она обхватила её ладонями, греясь. Первый глоток обжёг язык, но она улыбнулась: эта горчинка была её спутником, её маленьким якорем в этом плавном дне.
Книга легла на колени, и Альбина открыла её на случайной странице. Глаза пробежали по строкам Цветаевой: «Мне нравится, что вы больны не мной…» Она замерла, перечитывая. Слова резали, но в них была красота – острая, как осколок стекла, поймавший свет. Озеро перед ней молчало, но казалось, что оно слушает, что оно кивает ей рябью. Альбина читала медленно, шевеля губами, и её голос, тихий, сливался с шорохом листвы. Ветер подхватывал её волосы, играл ими, а она не замечала – она была там, в стихах, в их боли и их крылатости.
Время текло незаметно. Солнце поднялось выше, и его лучи легли на воду золотыми нитями. Где-то вдали закричала чайка, её голос пронзил тишину, и Альбина подняла глаза. Она смотрела на озеро, чувствуя, как в груди разливается тепло. Это место знало её с детства: она бегала сюда с потрёпанными книжками, сидела на этом же месте, болтая ногами, и мечтала о том, кем станет. Озеро видело её слёзы – когда она порвала струну на скрипке и думала, что никогда не научится играть, – и её радость, когда она впервые прочла роман, от которого не могла оторваться. Оно было её зеркалом, её исповедальней, и сидеть здесь с кофе и книгой было так естественно, как дышать.
Она отложила сборник и достала блокнот. Её рука потянулась к карандашу, и она начала писать – не стихи, а просто мысли, что рождались здесь, у воды. «Озеро помнит меня лучше, чем я сама. Оно хранит мои шаги, мои тени. Здесь я настоящая». Она остановилась, глядя на свои слова, и улыбнулась. Её пальцы замерли над страницей, а взгляд ушёл к горизонту, где лес вдали сливался с небом. Кофе в кружке остывал, но она не торопилась – ей было хорошо в этом одиночестве, в этом разговоре с собой и водой.
Час спустя тишину нарушил шорох шагов. Альбина обернулась: по тропинке шёл старик с удочкой, его лицо было морщинистым, как кора ивы. Он кивнул ей, и она ответила тем же – молчаливым приветствием тех, кто понимает ценность этого места. Старик сел у берега, закинул леску, и озеро приняло его, как принимало её. Альбина смотрела, как поплавок качается на воде, и думала о том, как странно переплетаются судьбы у этого маленького клочка земли. Она допила кофе, чувствуя, как его вкус смешивается с сыростью воздуха, и снова открыла книгу.
Цветаева пела ей о любви и разлуке, а озеро подпевало своим шёпотом. Альбина читала, пока солнце не начало клониться к западу, пока тени ив не легли на траву длинными полосами. Её сердце было полно: здесь, у воды, она чувствовала себя цельной, как будто все её кусочки – скрипка, кухня, литература – собирались воедино. Она закрыла книгу, положила её в сумку и встала, потягиваясь. Лавочка скрипнула, прощаясь, а озеро мигнуло ей на закате, как старый друг, что ждёт её завтра.
Москва встречала её вечерним гулом: машины гудели, окна домов загорались жёлтым светом, а ветер нёс запах жареных каштанов от ларька на углу. День у озера оставил в ней след – спокойный, глубокий, как его воды. Дома она зажжёт лампу, возьмёт скрипку и сыграет что-то своё, рождённое из строк Цветаевой и шороха волн. А озеро будет ждать её снова – терпеливое, вечное, как её любовь к нему.
После озера августовский день стал мягче, солнце клонилось к горизонту, заливая Москву золотым светом, что дрожал на листьях и стёклах окон. Альбина шла домой, ещё чувствуя шёпот воды в ушах и строки Цветаевой в груди. Её шаги были лёгкими, но в душе поселилось желание задержать этот день, продлить его покой. Она вспомнила маленькое кафе на углу своей улицы – уютное, с деревянными столами и запахом свежесмолотых зёрен, – и решила зайти туда. Кофе у озера был хорош, но остыл, а ей хотелось ещё одного глотка тепла перед тем, как вечер укроет город.
Кафе встретило её звоном колокольчика над дверью и гулом голосов. Внутри было людно: студенты шумели у окна, пара в углу шепталась над пирожными, а бармен гремел кофемашиной, наполняя воздух ароматом эспрессо. Альбина вдохнула этот запах – горький, с ноткой шоколада – и улыбнулась. Она любила такие места: в них было что-то живое, как в книгах, где каждая страница дышит. Подойдя к стойке, она заказала латте – с пенкой и каплей ванили, как вчера с Августиной. Бармен, парень с растрёпанной чёлкой, кивнул ей и через минуту протянул бумажный стаканчик, тёплый в её руках.
Она оглядела зал в поисках свободного места. У окна было занято, но в центре стоял маленький столик, одинокий и манящий. Альбина направилась к нему, держа кофе в одной руке, а сумку с книгой – в другой. Её мысли ещё витали у озера, и она не заметила, как кто-то шагнул ей навстречу. Она повернулась резко, чтобы обойти стул, и вдруг – толчок, вскрик, и горячая волна плеснула из стакана прямо на белую рубашку незнакомца перед ней.
– Ой! – вырвалось у неё, глаза расширились от ужаса. Кофе растекался тёмным пятном по ткани, а парень, высокий, с тёмными волосами и удивлённым взглядом, замер, глядя то на неё, то на свою испорченную одежду.
– Чёрт, горячо! – сказал он, отскакивая назад и встряхивая руками, словно это могло стряхнуть ожог. Его голос был звонким, с лёгкой хрипотцой, но в нём не было злости – только растерянность.
Альбина почувствовала, как жар заливает её лицо, сердце заколотилось, и она зажала рот ладонью.
– Простите! Господи, простите, я не хотела! Я не видела вас совсем! – Она суетилась, поставив стакан на стол и роясь в сумке в поисках салфеток. Её пальцы дрожали, а в голове крутилось: «Какой кошмар, какой стыд!»
Парень посмотрел на неё, и его губы дрогнули в улыбке – неуверенной, но тёплой.
– Да ладно, бывает. Главное, что я не сварился, – сказал он, принимая салфетку, которую она наконец выудила и протянула ему. Он стал вытирать пятно, но кофе уже впитался, оставив на рубашке мокрый след, от которого поднимался лёгкий пар.
Альбина стояла, не зная, куда деть руки. Её щёки горели, и она чувствовала себя героиней нелепой сцены из старой пьесы.
– Я правда не нарочно, – пробормотала она, глядя на него. – Это было так быстро, я просто… задумалась.
Он поднял глаза, и она заметила, что они у него тёмно-карие, с искрами смеха, которые он, кажется, сдерживал.
– Задумалась о чём? О том, как облить первого встречного кофе? – поддразнил он, но в его тоне была доброта, а не насмешка.
Она смущённо улыбнулась, опуская взгляд на свой стакан, где пена осела, а кофе остывал.
– Нет, о стихах. И об озере. Я там была сегодня, читала… – Она замялась, не зная, зачем вообще это говорит, но слова вырвались сами.
Парень кивнул, будто это объясняло всё, и бросил мокрую салфетку на стол.
– Ну, тогда я прощаю. Стихи и озеро – достойная причина. Меня зовут марк, кстати.
– Альбина, – ответила она, и её голос стал чуть твёрже. Ей вдруг захотелось исправить этот неловкий момент, сделать его чем-то большим, чем просто случайность. – Слушай, давай я куплю тебе кофе? Взамен… этого, – она кивнула на его рубашку.
Марк засмеялся – коротко, но искренне.
– Ты что, хочешь ещё раз меня облить? Нет уж, я сам. Но посидеть с тобой могу, если не против.
Альбина растерялась, но кивнула. Её сердце всё ещё стучало, но теперь не только от стыда – в этой встрече было что-то неожиданное, как строка, что вдруг рождается в голове без подготовки. Они сели за столик, и марк сходил за новым кофе – чёрным, без сахара, как он сказал, «чтобы не рисковать лишними пятнами». Альбина смотрела на него, пока он возвращался, и думала, что он похож на героя из книги – высокий, с лёгкой небрежностью в движениях и взглядом, который будто видел больше, чем говорил.
– Так что за озеро? – спросил он, садясь напротив и отпивая глоток. – И какие стихи?
Она обхватила свой стакан, чувствуя, как тепло возвращается к пальцам, и начала рассказывать. Её голос стал мягче, глаза заблестели.
– Оно недалеко отсюда. Я ходила туда с утра, сидела на лавочке, читала Цветаеву. Там так тихо, только вода шепчет и ветер в ивах… Я люблю там бывать, это как часть меня.
Марк слушал, чуть наклонив голову, и в его взгляде было что-то внимательное, почти тёплое.
– Цветаева, значит? – сказал он. – У неё всё как буря, правда? Я больше по Мандельштаму, но могу понять, почему она тебе подходит.
Альбина удивилась, её брови дрогнули.
– Ты читаешь поэзию?
– Иногда, – пожал он плечами. – Когда хочется понять, что вообще происходит в голове. А ты, похоже, живёшь в этом мире постоянно.
Августовский вечер мягко опускался на Москву, укутывая улицы в золотисто-розовый свет. Альбина всё ещё ощущала тепло кофе на пальцах и лёгкий стыд от того, как облила рубашку , но их разговор в кафе уже превратил неловкость в нечто тёплое и живое. Они сидели за столиком, когда дверь звякнула, и в зал вошёл парень – худощавый, с короткими светлыми волосами и лёгкой улыбкой, будто он заранее знал что-то смешное. Марк поднял руку, махнув ему.
– Габриэль! Сюда! – позвал он, и Альбина обернулась, чувствуя, как её любопытство растёт. Новый гость шёл к ним, бросив взгляд на пятно на рубашке марка, и его брови вопросительно поползли вверх.
– Это что, новый стиль? Кофейный авангард? – спросил Габриэль, садясь и ставя рюкзак на соседний стул. Его голос был звонким, с ноткой сарказма, но в глазах плясала дружеская теплота.
Марк закатил глаза, отпивая глоток своего чёрного кофе.
– Спроси у Альбины. Она решила, что я слишком чистый для этого мира.
Альбина смущённо улыбнулась, чувствуя, как щёки снова краснеют. Она подняла руки, словно защищаясь.
– Это был несчастный случай! Я правда не хотела, – сказала она, глядя на Габриэля, который уже хмыкнул, явно наслаждаясь ситуацией.
– Ну, начало знакомства многообещающее, – подмигнул Габриэль, протягивая ей руку. – Я Габриэль, друг этого пострадавшего. А ты, значит, Альбина, мастер кофейных атак?
– Просто Альбина, – ответила она, пожимая его ладонь. Её голос стал чуть мягче, но в нём появилась искренняя нотка. – И я уже извинилась. Даже кофе предлагала купить.
– Она щедрая, но я отказался, – вставил марк, откидываясь на спинку стула. – Не хотел рисковать второй рубашкой.
Габриэль засмеялся, и Альбина почувствовала, как напряжение окончательно уходит. Кафе гудело вокруг них: звон чашек, шорох страниц журнала у соседнего столика, аромат корицы от свежей выпечки. Она отхлебнула свой латте, слушая, как Габриэль и Марк перебрасываются шутками, и вдруг поймала себя на том, что ей уютно в этой компании – случайной, но уже почти своей.
– Так ты фотограф, да? – спросила она у Марка, возвращаясь к их разговору. – Это твоя работа или просто увлечение?
Марк кивнул, ставя чашку на стол.
– И то, и другое. Снимаю для души, иногда для заказов. Но вообще я учусь в медицинском, на втором курсе.
Альбина замерла, её глаза расширились, и она чуть не поперхнулась кофе. Она посмотрела на него, потом на его руки – длинные пальцы, которые она представляла с камерой, а не со скальпелем, – и не смогла скрыть удивления.
– В медицинском? Серьёзно? – вырвалось у неё. – Ты совсем не похож на врача!
Габриэль тут же расхохотался, хлопнув ладонью по столу, от чего чашки звякнули.
– О, это моя любимая реакция! Марк, расскажи ей, как ты чуть не упал в обморок на первой анатомичке!
Марк бросил на друга взгляд, полный притворной угрозы, но уголки его губ дрогнули.
– Не слушай его, он преувеличивает. Я просто… слегка побледнел. Это было один раз, и то из-за запаха.
– Слегка побледнел? – Габриэль повернулся к Альбине, его глаза блестели от веселья. – Он стоял у стола, держался за край и выглядел так, будто сейчас свалится прямо на препарированный труп. Препод даже сказал: «Марк, может, тебе в художники, а не в хирурги?»
Альбина засмеялась, представляя эту сцену, и посмотрела на марка с новым интересом.
– Но почему медицина? – спросила она, наклоняясь чуть ближе. – Ты же говорил про Мандельштама, про фото… Это всё так далеко от скальпелей.
Марк пожал плечами, его взгляд стал серьёзнее, но в нём мелькнула задумчивость.
– Не так далеко, как кажется. Медицина – это про людей, про их истории. Как в книгах, только живые. А фото… это мой способ их запомнить. Ну и, честно говоря, отец настоял. Он хирург, хотел, чтобы я пошёл по его стопам.
– И как тебе? – мягко спросила она, чувствуя, что за его лёгким тоном прячется что-то глубже.
– Иногда тяжело, – признался он, крутя чашку в руках. – Но есть моменты, когда понимаешь, что это не зря. Например, когда впервые зашиваешь шов, и он получается ровный. Это как… поймать кадр, только руками.
Габриэль хмыкнул, скрестив руки на груди.
– Слушай, Альбина, не верь ему, он романтик только на словах. На практике он однажды перепутал пинцет с зажимом и чуть не уронил их на пол в операционной.
– Это было на симуляции, и никто не пострадал! – возразил марк, ткнув Габриэля локтем. – А ты вообще молчи, ты на том же занятии спросил, можно ли кофе в стерильной зоне пить.
Альбина рассмеялась снова, чувствуя, как их перепалка наполняет воздух теплом. Её удивление сменилось любопытством: Марк, с его камерой и стихами, учился спасать жизни – это было странно, но красиво, как неожиданный поворот в книге.
– А ты, Габриэль? Тоже в медицинском? – спросила она, переводя взгляд на него.
– Ага, – кивнул он, ухмыляясь. – Но я проще. Марк тут мечтает о высоком, а я просто хочу стать терапевтом и не забывать имена пациентов. Ну и, может, открыть кофейню на пенсии – без таких вот кофейных атак, конечно.
Он подмигнул ей, и Альбина улыбнулась, пряча взгляд в чашке. Её сердце билось чуть быстрее: эта встреча, начавшаяся с неловкости, превратилась в разговор, который ей не хотелось заканчивать.
– Вы оба странные для врачей, – сказала она, глядя на них. – Я думала, медики – это всё про формулы и холодный расчёт.
– Это Габриэль про расчёт, он до сих пор считает, сколько чашек кофе выпил за неделю, – поддел Марк , и Габриэль тут же возразил:
– А ты считаешь, сколько раз чуть не провалил анатомию! Если бы не я, ты бы до сих пор путал локтевую кость с лучевой.
– Давай не будем про кости, – Марк повернулся к Альбине, его глаза смеялись. – Лучше скажи, что ещё читаешь, кроме Цветаевой. Может, у тебя вкус получше, чем у Габриэля, который кроме учебников ничего не открывал с первого курса.
– Эй, я читал «Гарри Поттера» на прошлой неделе! – возмутился Габриэль. – Это считается?
Альбина засмеялась, чувствуя, как их энергия кружит вокруг неё, как ветер у озера. Она рассказала про свои книги – про Достоевского, про Ахматову, – и Марк слушал, кивая, а Габриэль шутил, что такие имена звучат как диагнозы. Кафе потихоньку пустело, за окном зажглись фонари, и Москва укрылась вечерним светом. Альбина допила свой кофе, глядя на пятно на рубашке марк, и подумала, что эта случайность стала чем-то большим – началом истории, которую она ещё не дочитала.
Когда они вышли из кафе, Габриэль хлопнул Марка по плечу.
– Ну что, доктор-фотограф, теперь у тебя есть повод снять её озеро. Только не облей камеру кофе.
Марк улыбнулся Альбине, и в его взгляде было что-то мягкое, обещающее.
– Может, и сниму. Если она покажет дорогу.
Альбина кивнула, чувствуя, как август в её груди становится чуть теплее. Она пошла домой, а их голоса – спорящие, смеющиеся – ещё звучали в её ушах, как мелодия, которую она сыграет позже.
Утро пришло в Москву тихо, как гость, что не хочет будить хозяев. Август ещё держался, но в воздухе уже чувствовалась тонкая нить осени: прохлада скользила по стёклам, оставляя капли росы, а солнце вставало медленнее, будто нехотя расставалось с ночными тенями. Альбина проснулась от шороха ветра за окном – он играл с листьями липы, что росла у её дома, и этот звук был ей колыбельной и будильником разом. Она лежала, глядя в потолок, где дрожали блики света, и чувствовала, как вчерашний день всё ещё живёт в ней: смех Марка, голос Ильи, тёплый стыд от пролитого кофе. Это было странно – случайная встреча оставила в её душе след, как круги на воде от брошенного камня.
Она встала, босые ноги коснулись холодного пола, и по телу пробежала лёгкая дрожь. Её комната была маленьким миром: книги на полках, скрипка в футляре у стены, чашка с недопитым чаем на столе. Альбина потянулась, чувствуя, как тело отзывается приятной усталостью, и направилась на кухню. Утро требовало ритуала, и она начала его с кофе – чёрного, густого, с горчинкой, что будила её мысли. Пока вода грелась в чайнике, она открыла окно, впуская августовский воздух – свежий, с запахом мокрой травы и далёкого дыма. Москва за стеклом шевелилась: дворники мели тротуары, голуби ворковали у луж, а где-то вдали звенел трамвай, как утренний аккорд города.
Она заварила кофе, вдохнув его аромат, и решила испечь что-нибудь простое – лепёшки с мёдом и травами. Её руки замесили тесто: мука сыпалась белым облаком, розмарин добавлял терпкости, а мёд стекал с ложки золотыми каплями. Альбина любила этот процесс – он был её медитацией, её способом привести мысли в порядок. Пока лепёшки пеклись, она сидела у стола, держа чашку в ладонях, и смотрела, как пар поднимается к потолку. Вчерашний вечер всплывал перед глазами: Марк с его тёмными глазами и неожиданной медицинской судьбой, Габриэль с его шутками, их голоса, что смешивались с гулом кафе. Она улыбнулась, вспомнив, как удивилась, узнав, что Марк учится на врача. Это было так не похоже на него – фотографа, любителя поэзии, – но в то же время так подходило: в нём была чуткость, которая могла исцелять.
Духовка звякнула, и Альбина достала лепёшки – румяные, с хрустящей корочкой и сладким ароматом. Она отломила кусочек, попробовала, и тепло разлилось по груди. Еда была её языком любви – не только к другим, но и к себе. Она ела медленно, смакуя каждый укус, и думала о том, как странно переплетаются судьбы. Вчера она облила кофе незнакомца, а сегодня уже знала его имя, его мечты. Это было как строка из стихотворения – случайная, но точная.
После завтрака она взяла скрипку. Утро было слишком тихим, чтобы оставить его без музыки. Она открыла футляр, провела пальцами по гладкому дереву и натянула смычок. Первая нота – чистая, дрожащая – вырвалась в воздух, и Альбина закрыла глаза. Она играла что-то своё, рождённое из вчера: шёпот озера, звон чашек в кафе, голос Марка, когда он говорил о швах и кадрах. Мелодия текла, то мягкая, как утренний свет, то резкая, как её удивление от его слов. Её пальцы скользили по струнам, и она чувствовала, как музыка уносит её туда, где нет границ – только свобода, только звук. Она играла, пока не устала, и тогда опустила скрипку, улыбнувшись себе. Это было её утро – её способ сказать миру, что она здесь.
Потом она решила почитать. Книга Цветаевой всё ещё лежала на столе, открытая на той странице, что тронула её у озера. Альбина села у окна, подтянув колени к груди, и начала читать: «Мне нравится, что вы больны не мной…» Строки резали, но в них была сила, которая ей нравилась – как в жизни, где боль и красота идут рука об руку. Она читала медленно, шевеля губами, и свет падал на её лицо, мягкий и тёплый. За окном Москва просыпалась окончательно: машины гудели, дети кричали во дворе, а ветер нёс обрывки их смеха. Альбина отложила книгу, задумавшись. Её мысли вернулись к Марку – к его словам о медицине, о том, как он видит в ней истории. Она вдруг поняла, что хочет узнать больше: не только про его учёбу, но и про него самого.
Она встала, решив немного прогуляться. Утро было слишком хорошим, чтобы сидеть дома весь день. Надев лёгкий плащ и взяв сумку, она вышла на улицу. Воздух пах листьями и асфальтом, солнце грело лицо, и Альбина пошла к маленькому парку неподалёку. Там было тихо: старушки кормили голубей, дети рисовали мелом на дорожках, а ветер шуршал в кронах. Она села на скамейку, достала блокнот и начала писать – не стихи, а просто заметки о том, что чувствовала. «Утро пахнет мёдом и кофе. Вчера был Марк, сегодня – тишина. Почему я думаю о нём?» Она остановилась, глядя на свои слова, и засмеялась над собой. Это было глупо – думать о случайном знакомом, – но в то же время естественно, как мелодия, что приходит без спроса.
Позже она зашла в булочную на углу. Ей захотелось чего-то сладкого, и она купила круассан с миндалём – хрустящий, с лёгкой горчинкой орехов. Она ела его прямо на улице, сидя на бордюре, и смотрела, как Москва живёт своей жизнью. Прохожие спешили, голуби клевали крошки у её ног, а солнце поднималось выше, обещая тёплый день. Альбина чувствовала себя частью этого города – маленькой, но важной, как нота в его огромной симфонии.
Дома она решила разобрать книги. Её полки давно требовали порядка: старые тома теснились с новыми, закладки торчали из страниц, а пыль лежала тонким слоем на корешках. Она брала каждую книгу в руки, вспоминая, когда читала её, и улыбалась. Достоевский напомнил ей о зимних вечерах, Ахматова – о дождливых днях, а тоненький сборник Мандельштама вдруг заставил её подумать об Марке. Он говорил о нём вчера, и она решила перечитать несколько строк. «Камень, как прежде, выпал из рук…» – шептала она, и её голос дрожал от красоты слов. Ей захотелось спросить Марка, какие стихи его трогают больше всего, но она отогнала эту мысль. Это было слишком рано, слишком смело.
Август в Москве клонился к закату своего срока, но день всё ещё дышал теплом, мягким и золотым, как свет, что лился сквозь листья. Альбина проснулась с лёгким чувством ожидания, будто утро обещало ей что-то большее, чем кофе и скрипка. После вчерашнего дня, полного тишины и размышлений, её тянуло к озеру – к тому месту, где она всегда находила себя. Ей захотелось вернуться туда, посидеть на лавочке с книгой и вдохнуть его покой. Она встала, натянула лёгкое платье цвета речной воды и собрала сумку: термос с кофе, сборник стихов, блокнот. Её шаги были быстрыми, сердце билось чуть сильнее – озеро звало её, как старый друг.
Утро встретило её прохладой и запахом мокрой травы. Москва просыпалась медленно: дворы были пусты, только голуби шуршали у луж, да старушка с лейкой поливала цветы у подъезда. Альбина шла знакомой тропой, чувствуя, как ветер играет с её волосами, и улыбалась солнцу, что пробивалось сквозь облака. Озеро ждало её за поворотом старого дома, и когда она увидела его, сердце сжалось от нежности. Вода блестела, отражая небо, ивы склонялись к поверхности, а лёгкая рябь бежала от ветра, как шёпот. Это было её место – её зеркало, её тишина.
Она направилась к своей лавочке, но вдруг остановилась. У берега, чуть дальше, стояла фигура – высокая, с тёмными кудрявыми волосами, что вились, как облака перед грозой. Это был парень, и он смотрел на озеро, держа в руках камеру. Альбина замерла, её дыхание сбилось: она узнала его. Марк . Тот самый марк , чью рубашку она облила кофе вчера, чей голос звучал в её голове весь вечер. Он был здесь, у её озера, и это было так неожиданно, что она почувствовала, как кровь прилила к щекам.
Марк повернулся, будто почувствовал её взгляд, и их глаза встретились. Его лицо озарилось улыбкой – тёплой, чуть озорной, и он махнул ей рукой.
– Альбина? – позвал он, шагая навстречу. Его голос был низким, с той же хрипотцой, что она запомнила, но в нём было что-то новое – радость встречи.
Она кивнула, чувствуя, как смущение и любопытство борются в её груди. Её шаги стали медленнее, но она подошла ближе, держа термос в руках, как щит.
– Марк? Что ты тут делаешь? – спросила она, и её голос дрогнул от удивления.
Он пожал плечами, его кудри качнулись, и Альбина вдруг заметила, как они блестят на солнце – тёмные, густые, живые. Он был высоким, выше, чем ей показалось в кафе, и в его фигуре была лёгкая небрежность, которая ей сразу понравилась. Его кожа была чуть смуглее, чем у большинства москвичей, а глаза – тёмно-карие, с искрами, что вспыхивали, когда он улыбался.
– Ты же сказала, что озеро красиво на рассвете, – ответил он, поднимая камеру. – Я решил проверить. И не пожалел – посмотри, какой свет.
Альбина посмотрела на воду: солнце только поднялось, и его лучи рисовали золотые дорожки на поверхности. Она улыбнулась, чувствуя, как её удивление сменяется теплом.
– Ты правда пришёл ради этого? – спросила она, садясь на лавочку и жестом приглашая его присоединиться.
Он кивнул, присаживаясь рядом, и положил камеру на колени.
– Да. Люблю ловить такие моменты. А тут ещё и твоё озеро – оно как из стихов, которые ты читаешь.
Её сердце забилось быстрее. Она открыла термос, налила кофе в крышку и протянула ему, словно это могло скрыть её волнение.
– Вот, бери. Это не для рубашки, обещаю, – сказала она, и её губы дрогнули в улыбке.
Марк засмеялся, принимая чашку, и их пальцы случайно коснулись. Его рука была тёплой, и Альбина быстро отвела взгляд, чувствуя, как жар поднимается к лицу.
– Спасибо. Ты всегда с кофе ходишь сюда? – спросил он, отпивая глоток.
– Почти, – кивнула она. – Это мой ритуал. Кофе, книга, озеро. Здесь тихо, можно думать.
Он посмотрел на неё, и в его взгляде было что-то внимательное, почти мягкое.
– А о чём думаешь сегодня?
Она задумалась, глядя на воду. Её голос стал тише, словно она делилась тайной.
– О вчера. О том, как странно всё вышло. И о том, что ты врач, а я до сих пор не могу поверить.
Марк улыбнулся, и его кудри упали на лоб. Он откинул их назад быстрым движением, и Альбина вдруг поймала себя на том, что ей нравится эта его естественность.
– Ну, я не совсем врач ещё. И, кстати, я не совсем отсюда, – сказал он, и его глаза блеснули. – Я из Колумбии. Приехал сюда учиться два года назад.
Альбина замерла, её глаза расширились, и она повернулась к нему всем телом.
– Из Колумбии? – вырвалось у неё. – Серьёзно?
Он кивнул, и его улыбка стала шире.
– Да. Родился в Боготе. Отец хотел, чтобы я стал врачом, как он, и отправил меня сюда – говорит, тут лучшая медицинская школа. А я вот… половину времени с камерой бегаю.
Она смотрела на него, не в силах скрыть восхищения. Колумбия звучала как что-то далёкое, тёплое, полное солнца и ритмов, о которых она читала в книгах. Марк с его кудрями, смуглой кожей и лёгким акцентом, который она только теперь заметила, вдруг стал ещё интереснее. Ей понравился он – сразу, с первого взгляда здесь, у озера: высокий, с этими живыми волосами, с руками, которые могли держать и камеру, и скальпель. Её сердце стучало, и она не знала, что сказать, но слова вырвались сами.
– Это так неожиданно.В Колумбии. Там же совсем другой мир, да?
Он кивнул, глядя на озеро, и в его голосе появилась нотка ностальгии.
– Другой. Там жарко, шумно, всюду музыка. Кофе растёт прямо за домом, и горы такие, что дух захватывает. А тут… тут тише, но красиво по-своему. Как это озеро.
Альбина слушала, чувствуя, как его слова рисуют картинки в её голове. Ей захотелось расспросить его обо всём – о Боготе, о горах, о том, как он привыкал к Москве, – но она сдержалась, только улыбнулась.
– А ты скучаешь? – спросила она тихо.
– Иногда, – признался он, глядя на неё. – Но Москва мне нравится. И люди тут… интересные. Особенно те, кто обливает кофе с первого знакомства.
Она засмеялась, и её смущение растаяло. Они сидели у озера, пили кофе из одного термоса, и ветер шевелил ветви ив. Альбина достала книгу, показала ему Цветаеву, а он рассказал, что в Колумбии любил читать Гарсиа Маркеса – про его магический мир, где реальность и сны смешиваются. Разговор тёк легко, как вода перед ними, и она чувствовала, что этот высокий кудрявый парень из Колумбии уже не просто случайный знакомый. Ей нравилось, как он смотрит на озеро, как говорит, как его акцент мягко вплетается в слова.
Солнце поднялось выше, и марк взял камеру, сделав несколько снимков – воды, ив, её силуэта на фоне света. Альбина не возражала, только улыбалась, чувствуя, как утро становится чем-то большим. Когда они встали, чтобы уйти, он сказал:
– Я ещё вернусь сюда. Снимать. Может, с тобой?
Она кивнула, и её сердце дрогнуло. Озеро смотрело на них, молчаливое и вечное, а Москва ждала впереди, обещая новые строки в их книге.
Альбина вернулась домой с озера, чувствуя, как утро оставило в ней лёгкий след – тёплый, как солнечные блики на воде, и чуть тревожный, как ожидание мелодии, что ещё не сыграна. Москва за окном шумела, но её маленькая комната была тихой: скрипка лежала в футляре, книга Цветаевой осталась раскрытой, а пустой термос стоял на столе, напоминая о разговоре с Марком . Её сердце билось чуть быстрее, чем обычно, и она улыбнулась, вспомнив его кудри, его акцент, его слова о Колумбии. Она думала, что он попросит её номер там, у озера, но он ушёл, оставив только обещание написать когда-нибудь. Это было странно – смесь разочарования и надежды, – и она решила отпустить эту мысль, как лист на ветру.
Прошла неделя. Август уступал место первым намёкам осени: листья желтели на краях, ветер стал резче, а небо над Москвой порой хмурилось, обещая дождь. Альбина жила своей жизнью – готовила пироги с яблоками, играла на скрипке мелодии, рождённые из шёпота озера, читала книги, готовясь к будущим лекциям. Но каждый раз, когда её телефон мигал новым сообщением, она невольно вздрагивала, проверяя экран. Это были только друзья, уведомления от библиотеки, ничего от марка. Она злилась на себя за это ожидание – глупое, детское, – но не могла его заглушить. Его высокий силуэт, его кудри, его голос с лёгким акцентом то и дело всплывали в её памяти, как строки стихов, что не дают покоя.
В субботу она решила зайти в то самое кафе, где неделю назад облила его кофе. Ей захотелось вдохнуть тот же аромат, посидеть за тем же столиком, словно это могло вернуть тот день. Москва встретила её серым утром: облака висели низко, но дождь ещё не начался, и улицы пахли мокрым асфальтом и свежей выпечкой. Колокольчик над дверью кафе звякнул, и Альбина вошла, чувствуя, как тепло обволакивает её. Зал был полон: студенты шумели у окна, пара в углу делила пирог, а бармен гремел кофемашиной. Она заказала латте – с пенкой и ванилью, как тогда, – и села за столик в центре, доставая книгу. Её пальцы гладили страницы, но мысли были где-то ещё.
И тут она услышала его голос. Низкий, с той же хрипотцой, что она запомнила. Альбина подняла глаза и замерла: Марк стоял у стойки, держа в руках камеру и что-то говоря бармену. Его кудри были чуть растрёпаны, белая рубашка – новая, без пятен – сидела на нём свободно, и он выглядел так же, как в её воспоминаниях – высокий, живой, с этой колумбийской теплотой в каждом движении. Её сердце подпрыгнуло, и она быстро опустила взгляд, притворяясь, что читает. Её щёки запылали, и она мысленно отругала себя: «Спокойно, это просто совпадение».
Но он заметил её. Марк повернулся, его глаза нашли её через зал, и его лицо озарилось улыбкой – тёплой, чуть смущённой. Он взял свой кофе – чёрный, как всегда, – и пошёл к ней, шаги уверенные, но не торопливые.
– Альбина? – сказал он, останавливаясь у её столика. – Опять с кофе? Я в безопасности сегодня?
Она засмеялась, чувствуя, как напряжение уходит, и подняла глаза.
– Пока да. Привет, Марк. Садись, если хочешь.
Он кивнул и сел напротив, ставя чашку на стол. Его камера легла рядом, и Альбина заметила, как его пальцы чуть нервно теребят ремешок. Они заговорили – легко, как у озера: о погоде, о том, как он снимал закат на набережной, о её скрипке. Её сердце стучало, но она старалась казаться спокойной, хотя его присутствие – его кудри, его акцент – будило в ней что-то тёплое и тревожное.
Разговор тек, но она чувствовала, что он хочет сказать что-то ещё. Марк вдруг замолчал, глядя на свою чашку, и его пальцы замерли. Он откашлялся, и его голос стал чуть ниже.
– Слушай, Альбина… – начал он, поднимая глаза. Её дыхание сбилось: в его взгляде была смесь решимости и робости, и она поняла, что сейчас будет. – Я хотел спросить у тебя номер ещё там, у озера, но… как-то не решился. Можно теперь? Чтобы написать тебе, если что.
Ее сердце заколотилось так громко, что она удивилась, как он этого не слышит. Её щёки вспыхнули, и она закусила губу, пытаясь скрыть волнение. Он просил её номер – спустя неделю, здесь, в кафе, где всё началось. Ей это нравилось – слишком сильно, чтобы притворится равнодушной, – и она кивнула, чувствуя, как жар заливает лицо.
– Да, конечно, – сказала она, и её голос дрогнул. Она достала телефон, открыла контакты и протянула ему. – Введи свой, я тебе позвоню, чтобы ты мой сохранил.
Марк улыбнулся – широко, тепло, и его кудри качнулись, когда он взял её телефон. Его пальцы быстро набрали номер, и он вернул ей устройство, коснувшись её руки – случайно, но достаточно, чтобы её кожа вспыхнула.
– Готово, – сказал он, и его акцент стал заметнее, как будто волнение оживило его речь. – Теперь ты меня не потеряешь.
Она улыбнулась, чувствуя, как её смущение смешивается с радостью. Они допили кофе, и Марк ушёл, пообещав написать, а Альбина осталась за столиком, глядя на свой телефон. Её номер теперь был у него, и это было как новая строка в её книге – простая, но полная обещаний.
Дома она не выдержала. Её сердце всё ещё стучало, а пальцы дрожали от смеси восторга и неловкости. Она набрала номер Августины, её подруги, и прижала телефон к уху, шагая по комнате.
– Алло, Альбина? – голос Августины был звонким, с ноткой любопытства. – Что случилось? Ты звучишь как после концерта.
Альбина засмеялась, но её смех был нервным, и она упала на диван, подтянув колени к груди.
– Августина, я… я только что из кафе. Помнишь Марка? Которого я кофе облила?
– Того кудрявого? Конечно помню! Что с ним? – Августина явно оживилась, её тон стал игривым.
– Он был там. И… он попросил мой номер, – выпалила Альбина, и её голос стал выше. – Я так смутилась! Он сидел напротив, говорил про свои фото, а потом вдруг… вот так взял и спросил. Я чуть кофе снова не пролила, честно.
Августина расхохоталась, и Альбина услышала, как та хлопнула в ладоши.
– О, это судьба! Сначала ты его облила, теперь он твой номер взял. Альбина, ты влипла! Как он спросил? Ну, расскажи всё!
Альбина закрыла лицо рукой, чувствуя, как щёки горят.
– Он сказал, что хотел ещё у озера спросить, но не решился. А сегодня просто… посмотрел на меня и спросил. И я такая: «Да, конечно», а сама думаю – господи, что я делаю? Он из Колумбии, Августина! Высокий, кудрявый, с этими глазами… Я не знаю, что со мной творится!
– Ты влюбилась, вот что творится, – поддразнила Августина, и Альбина застонала, падая на подушки.
– Не говори так! Это просто… я не ожидала. И теперь он мне напишет, наверное, и я буду сидеть и краснеть над каждым словом.
– Ну и отлично, – хмыкнула Августина. – Пусть пишет. А ты играй ему на скрипке, раз он такой романтик. Слушай, он же фотограф, да? Может, он тебя снимет, и вы будете как в кино.
Альбина засмеялась, но её сердце дрогнуло. Она рассказала Августине всё – про его улыбку, про его акцент, про то, как он смотрел на неё, – и подруга слушала, подбадривая её шутками. Когда звонок закончился, Альбина легла на диван, глядя в потолок. Её смущение всё ещё жгло, но в нём было что-то сладкое, как мёд в её лепёшках. Она ждала его сообщения – и знала, что эта неделя была лишь началом.
Вторая глава
Декабрь накрыл город белым покрывалом, но это был не тот уютный снег из новогодних открыток. Он падал мокрыми, тяжелыми хлопьями, тут же превращаясь в слякоть под ногами прохожих. Мороз кусал щеки, а ветер завывал в переулках, унося с собой обрывки праздничных гирлянд, которые кто-то не успел закрепить. Улицы мигали огоньками, пахло хвоей и горячим шоколадом из ларьков, но для Альбины и Августины этот декабрь был холодным не только снаружи. Утро началось с привычной суеты: они снова опаздывали в университет, снова ругались из-за потерянных вещей, снова выбегали из квартиры, на ходу застегивая пальто.
– Где мой шарф? – крикнула Августина, роясь в куче вещей у двери. – Я без него замерзну!
– На стуле, под твоей сумкой, – бросила Альбина, уже натягивая сапоги. Ее голос был резким, усталым – последние недели она была сама не своя. Августина заметила это, но молчала. Что тут скажешь? Альбина носила свою тоску по Марке как тяжелый груз, и с каждым днем он становился только тяжелее.
Они выскочили на улицу, утопая в снегу. Дыхание вырывалось облачками пара, пальцы стыли, несмотря на перчатки. Университет был недалеко, но дорога казалась бесконечной из-за ветра, который бил прямо в лицо. И вот, почти у цели, у того же кафе "Теплый свет", Альбина замерла. Августина не сразу поняла, в чем дело, и налетела на нее, поскользнувшись на обледеневшем тротуаре.
– Альбин, ты чего? – выдохнула она, хватаясь за подругу, чтобы не упасть. – Мы же почти дошли!
– Смотри, – Альбина не шевелилась, ее взгляд был прикован к чему-то впереди. Августина проследила за ним и почувствовала, как желудок сжался в комок.
Марк. Он стоял у входа в кафе, в своей черной куртке с поднятым воротником, и снег оседал на его темных волосах. Рядом была та же девушка – Алина, с короткими светлыми волосами, теперь закутанная в яркий красный шарф. Они смеялись, держали в руках бумажные стаканчики с кофе, и пар от напитков смешивался с их дыханием. Марк наклонился к ней, что-то шепнул, и Алина звонко рассмеялась, ткнув его в плечо. Это выглядело так естественно, так… интимно.
Альбина побледнела, ее губы задрожали. Она стояла, словно окаменев, пока снег падал ей на лицо и таял на ресницах. Августина видела, как в ее глазах загорается что-то темное, опасное – смесь боли, гнева и отчаяния.
– Это он, да? – тихо спросила Августина, хотя ответ был ясен.
– Да, – Альбина сглотнула, ее голос был хриплым, будто она сдерживала крик. – И опять с ней. С этой… Алиной.
Она выплюнула имя, как будто оно обожгло ей язык. Августина хотела что-то сказать, но Альбина уже сорвалась с места, шагая прямо к кафе. Снег хрустел под ее сапогами, а пальто развевалось, как черный флаг. Августина бросилась следом, сердце колотилось от предчувствия беды.
– Марк! – крикнула Альбина, и ее голос разнесся над улицей, заглушая шум ветра. Он обернулся, удивленный, но не растерянный – в его глазах мелькнуло что-то вроде досады. Алина тоже посмотрела на Альбину, ее брови поползли вверх.
– Альбина? – Марк шагнул вперед, держа стаканчик в руке. – Ты что тут делаешь в такую погоду?
– Я? – она остановилась в шаге от него, ее дыхание было тяжелым, неровным. – А ты что делаешь? Опять с ней? Это что, теперь твоя традиция – пить кофе с этой… с этой девкой, пока я бегаю по городу, как дура?
Алина кашлянула, явно сдерживая смех, и поставила свой стаканчик на подоконник кафе.
– Слушай, я, кажется, опять лишняя, – сказала она, глядя на Марка. – Ты разберись тут, а я пойду.
– Нет, стой, – Марк схватил ее за рукав, но Алина мягко высвободилась и ушла, бросив напоследок насмешливый взгляд на Альбину. Это только подлило масла в огонь.
– Ты ее защищаешь? – Альбина шагнула ближе, ее голос дрожал от ярости. – Ты серьезно? После всего, что между нами было?
– Альбина, успокойся, – Марк нахмурился, его тон стал жестче. – Ты опять устраиваешь сцену.
Это просто кофе, ничего больше.
– Просто кофе? – она рассмеялась, но смех был горьким, почти истерическим. – Ты думаешь, я слепая? Я видела, как ты на нее смотрел! Как ты ей улыбался! Ты мне никогда так не улыбался, Марк! Никогда!
Он сжал челюсти, снег падал между ними, как белая завеса. Августина стояла в стороне, кусая губы, не зная, вмешиваться или нет. Альбина была на грани, ее руки дрожали, а глаза блестели от непролитых слез.
– Ты сама все придумала, – холодно сказал Марк. – Между нами ничего серьезного не было. Я тебе это сто раз говорил.
– Ничего серьезного? – Альбина задохнулась, будто он ударил ее. – А как же те вечера, когда ты приходил ко мне? Когда ты говорил, что я тебе нужна? Это что, было просто так?
– Я никогда не обещал тебе ничего, – он отвел взгляд, и это было хуже любых слов. – Ты сама все накрутила.
– Накрутила?! – она почти кричала, и прохожие начали оборачиваться. – Ты мне говорил, что я особенная! Ты держал меня за руку, ты… ты целовал меня, Марк! А теперь ты стоишь тут с ней и делаешь вид, что я никто?!
Он молчал, и это молчание разрывало Альбину на части. Она шагнула к нему, схватила за куртку, ее пальцы вцепились в ткань.
– Скажи мне правду! – потребовала она. – Кто она для тебя? Ты с ней спишь? Ты ее любишь?
– Альбина, отпусти, – Марк попытался отстраниться, но она держала крепко. – Ты ведешь себя как сумасшедшая.
– Сумасшедшая? – слезы наконец прорвались, побежали по ее щекам, смешиваясь со снегом. – Это ты сделал меня такой! Ты играл со мной, а я… я верила тебе, Марк! Я думала, ты…
Она осеклась, задохнувшись от рыданий. Августина больше не могла смотреть. Она подбежала, обняла Альбину за плечи, пытаясь оттащить.
– Альбин, хватит, – шептала она. – Пойдем, он не стоит этого.
Но Альбина вырвалась, ее взгляд был полон отчаяния.
– Нет, я хочу услышать! – крикнула она. – Скажи мне, Марк! Она лучше меня? Что в ней такого, чего нет во мне?
Марк смотрел на нее сверху вниз, и в его глазах не было ни капли жалости – только раздражение.
– Она не усложняет мне жизнь, – сказал он тихо, но каждое слово било, как нож. – А ты… ты слишком многого хочешь.
Альбина замерла. Ее руки медленно опустились, хватка ослабла. Снег падал ей на волосы, на лицо, но она больше не шевелилась. Августина чувствовала, как подруга дрожит, и сама едва сдерживала слезы.
– Я поняла, – наконец выдохнула Альбина, ее голос был пустым, мертвым. – Я для тебя ничего не значу. Никогда не значила.
Она повернулась и пошла прочь, не оглядываясь. Августина бросила на Марка злой взгляд, но он уже отвернулся, будто ничего не произошло. Снег продолжал падать, заглушая звуки шагов Альбины, а Августина побежала за ней, чувствуя, как холод пробирается под кожу – не только от декабрьского ветра, но и от того, что она только что видела.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71745904?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Рита Чебаторева
Их случайные взгляды в шумном кафе изменило все. Она —молодая студентка, ищущая вдохновение в серых буднях большого города. Он – загадочный незнакомец с обжигающим взглядом и тайнами, спрятанных глубоко в душе. Между ними вспыхивает искра, способная разжечь пламя страсти, но недопонимание с обоих сторон. Смогут ли они преодолеть все препятствия и построить любовь, которая сильнее боли и потерь?
История о втором шансе, исцеляющей силе искусства и двух сердцах, стремящихся друг к другу вопреки всему.
Рита Чебаторева
Случайные взгляды
Альбина ступала по жизни, словно по тонкой нити, натянутой между землёй и небом. Её душа была арфой, чьи струны звенели от каждого дуновения ветра, от каждого луча солнца, пробившегося сквозь облака. Она не просто жила – она пела, и песнь её была соткана из ароматов, звуков и слов, что кружились вокруг неё, точно лепестки в вихре весны. Её дни текли, как река, – то плавно, то с внезапными порогами, но всегда с мелодией, что звучала в глубине её сердца.
Всё начиналось с кухни – её маленького храма, где огонь плясал в очаге, а воздух дрожал от пряных шёпотов. Альбина любила готовить, как поэт любит свои строки: с трепетом, с предвкушением, с лёгкой тревогой, что вдохновение ускользнёт. Её пальцы, тонкие и ловкие, танцевали над доской, где нож пел свою песнь, рассекая травы и плоды. Лаванда вплеталась в тесто, корица сыпалась звёздами в кипящий котёл, а мёд стекал золотыми реками, обещая сладость каждому, кто вкусит её труд. Она не просто смешивала вкусы – она творила миры, где каждый кусочек был строфой, а каждый аромат – её признанием в любви к жизни. Её кухня пахла домом, которого, быть может, никогда не было, но который она создавала каждый раз, зажигая плиту.
Однажды вечером друзья собрались у неё – шумная компания, чьи голоса переплетались с потрескиванием дров в печи. На столе красовался пирог с яблоками и розмарином, суп с тыквой, от которого поднимался пар, точно облако снов, и травяной чай, заваренный с мятой и шиповником. «Альбина, ты колдунья!» – смеялся один из них, отламывая хрустящий кусок теста. «Нет, она поэтесса еды», – возражала другая, поднося ложку к губам. Альбина стояла у окна, глядя на них, и её сердце грелось от их слов. Она не искала похвалы, но в эти минуты чувствовала, что её труд – как мост, что соединяет её с другими. Они ели, смеялись, делились историями, а она думала, что, быть может, её блюда – это её способ сказать то, что она не решалась произнести вслух: «Я рада, что вы здесь. Я рада, что вы есть».
Но была у неё и другая песнь – та, что рождалась под смычком. Скрипка лежала в её руках, как живое существо, как птица, готовая взлететь. Когда Альбина касалась струн, время замирало: звук поднимался ввысь, то нежный, как утренний туман над полем, то яростный, как шторм, бьющий о скалы. Она играла не для похвалы, не для чужих ушей – она играла для себя, для той части души, что пряталась за словами. Мелодия текла, подобно реке, унося её туда, где нет ни стен, ни границ – только бесконечный простор, где она была свободна. Иногда, споткнувшись на сложном пассаже, она тихо смеялась, встряхивая головой, и её тёмные волосы падали на лицо, как занавес, скрывающий её смущение. Но в глубине глаз мерцала искра – гордость за каждый шаг, за каждый звук, что она вырвала у тишины. Скрипка была её исповедью: в ней звучали её радости, её печали, её мечты, что рвались наружу, как птицы из клетки.
Литература же была её небом – бескрайним, усыпанным звёздами, где каждая книга сияла, как созвездие. Альбина читала с жадностью ребёнка и мудростью старца: её пальцы гладили страницы, её губы шептали строки, а сердце билось в такт чужим судьбам. Она растворялась в романах, где герои любили и страдали, в стихах, где каждое слово было каплей росы на рассвете. Её комната утопала в книгах: старые тома с потёртой кожей соседствовали с новыми изданиями, а на столе всегда лежал раскрытый сборник, будто ждущий её возвращения. Она училась, чтобы стать преподавателем литературы, и в этой мечте был её свет. Она представляла себя в аудитории, полной молодых лиц, жаждущих знаний. Её голос, мягкий и глубокий, разливался бы по рядам, рассказывая о Достоевском, чьи герои борются с тьмой в себе, или о Ахматовой, чьи строки – как слёзы, застывшие в янтаре. Она хотела не просто учить, а зажигать – вести других по тропам слов, показывать, как в буквах прячется жизнь.
Иногда, сидя за учебниками, она мечтала о будущем. Её студенты, быть может, не сразу полюбят книги – кто-то будет зевать, кто-то рисовать в тетради. Но она знала: придёт день, когда одна строка – всего одна! – зажжёт в их глазах искру. Они вдруг поймут, что книга – это не пыльный переплёт, а дыхание, голос, что говорит с ними через века. И тогда они станут её соратниками в этом странствии по миру слов. Альбина улыбалась этим мыслям, и её пальцы невольно тянулись к карандашу, чтобы записать цитату, что тронула её в тот день. Она верила: литература – это дар, который она несёт в мир, и её долг – передать его дальше.
И всё же, среди этих страстей, был в её сердце уголок, где жило озеро. Оно лежало недалеко от старой квартиры – скромное, но бесконечно родное, как колыбельная, спетая матерью. Его воды были зеркалом её детства: в них отражались её первые шаги, её смех, её слёзы, упавшие в траву. Маленькая Альбина бегала к его берегам, босая, с растрёпанными косичками, и бросала камешки в воду, считая круги. Она сидела на прогретых солнцем камнях, болтая ногами, и смотрела, как облака плывут в его глубине. Озеро знало её секреты: как она однажды спрятала под ивой свою первую скрипку, боясь, что её игру услышат, как плакала там, когда потеряла любимую книгу. Оно было её первым слушателем, её первым другом.
В один из дней, когда лето дышало жаром, она пришла к озеру с тетрадкой и карандашом. Ей было двенадцать, и она решила написать стихотворение. Слова лились неровно, строки путались, но она сидела, пока солнце не скатилось за горизонт, и в итоге родились четыре строчки – простые, но её собственные. Озеро молчало, но ей казалось, что оно одобряет: лёгкий ветерок пробежал по воде, и рябь кивнула ей, как живая. С тех пор озеро стало её музой. Она возвращалась туда снова и снова – с книжкой, с мыслями, с тишиной, что была ей дороже слов.
Теперь, вдали от него, она носила его в себе – как талисман, как песнь, что звучит в груди, когда всё остальное молчит. Воспоминания о нём приходили к ней в тихие вечера: она закрывала глаза, и перед ней вставала его гладь, спокойная и вечная. Солнце золотило воду, ивы склонялись к поверхности, а в воздухе пахло травой и свободой. В горле вставал комок – сладкий, как любовь, и горький, как прощание. Она знала, что однажды вернётся туда, сядет на тот же камень и скажет озеру: «Я не забыла». И оно ответит ей своим вечным шёпотом.
Так жила Альбина – между кухней и скрипкой, между книгами и озёрной тишиной. Её дни были стихами, её чувства – мелодиями, а её мечты – звёздами, что вели её вперёд. Она не искала громкой славы, не гналась за шумным счастьем – ей хватало этих маленьких чудес, что она собирала, как цветы в поле. И в каждом её шаге, в каждом взгляде было что-то большее – обещание, что жизнь, как книга, ещё раскроет свои лучшие страницы. Она шла по этой дороге, лёгкая, как мотив, что звучит в утренней росе, и глубокая, как воды её озера, что ждали её возвращения.
Первая глава
Август в Москве обволакивал город мягким золотом. Солнце, уже не такое яростное, как в июле, лило свет на старые фасады, на липы вдоль бульваров, чьи листья начинали подрагивать предчувствием осени. Воздух был тёплым, но с лёгкой прохладой, что пробиралась ближе к вечеру, а в нём витали запахи спелых яблок с рынков, пыли от асфальта и сладковатого дыма от чьих-то костров за городом. Улицы гудели: трамваи звенели, прохожие спешили, но в этом шуме была какая-то лиричная усталость, словно город прощался с летом, не торопясь, но неотвратимо.
Альбина проснулась рано, когда лучи едва пробились сквозь её занавески, рисуя на полу дрожащие узоры. Её комната, маленькая, но уютная, пахла старыми книгами и вчерашним чаем с ромашкой. Она потянулась, чувствуя, как тело отзывается лёгкой истомой – август всегда приносил ей странное чувство, смесь умиротворения и тоски. Сегодня был день для неё самой: она решила сходить в музей, а потом встретиться с Августиной, своей подругой, чьё имя так созвучно этому месяцу. Альбина улыбнулась этой мысли, натягивая лёгкое платье цвета речной глины и завязывая волосы в небрежный пучок. Её день обещал быть тихим, но полным – как книга, которую читаешь медленно, смакуя каждую страницу.
На кухне она заварила кофе – чёрный, густой, с горчинкой, что бодрила её мысли. Пока он остывал, она замешивала тесто для булочек с корицей: ей нравилось начинать утро с этого ритуала. Её руки двигались уверенно, раскатывая мягкую массу, а в голове уже звучала мелодия – что-то из Вивальди, легкое и солнечное. Она напевала себе под нос, и кухня отвечала ей теплом, ароматом специй, треском масла на сковороде. Булочки поднялись в духовке, и Альбина, откусив кусочек, закрыла глаза от удовольствия – хрустящая корочка, сладость корицы, тепло, что растекалось по груди. Это был её маленький кусочек счастья перед тем, как выйти в мир.
Музей, куда она направилась, был небольшим, спрятанным в переулке у Арбата. Внутри пахло воском и временем, а свет лился через высокие окна, подсвечивая картины старых мастеров. Альбина бродила между полотен, её шаги гулко отдавались в тишине. Она остановилась у портрета девушки с лютней: её взгляд, полный задумчивой грусти, тронул Альбину. Она стояла долго, чувствуя, как в груди шевелится что-то тёплое и печальное. Ей захотелось взять скрипку и сыграть – прямо здесь, чтобы музыка оживила эту девушку, дала ей голос. Но вместо этого она достала блокнот и записала несколько строк: «Её глаза – как озеро в закат, где тишина скрывает сто историй». Музей подарил ей покой, но и оставил лёгкий след меланхолии, который она унесла с собой на улицы.
К часу дня она вышла наружу, щурясь от солнца. Августина ждала её в маленькой кофейне неподалёку, где столики стояли прямо на тротуаре, под тенью зонтов. Москва вокруг гудела: машины сигналили, голуби ворковали у фонтана, а ветер нёс обрывки чьих-то разговоров. Альбина вдохнула этот воздух – пыльный, живой, полный августовской спелости – и ускорила шаг. Её сердце билось чуть быстрее: встречи с Августиной всегда были как глоток воды после долгого пути.
Августина сидела у окна, её светлые кудрявые волосы блестели на солнце, а в руках она держала чашку с кофе. Она была яркой, как этот месяц: в ней бурлила энергия, но под ней пряталась глубина, которую Альбина ценила больше всего. Увидев подругу, Августина вскочила, расплескав каплю кофе на блюдце, и рассмеялась:
– Альбина! Наконец-то! Я уж думала, ты заблудилась в своих картинах.
Альбина улыбнулась, садясь напротив. Её голос, мягкий, но с ноткой тепла.
– Почти. Там была девушка с лютней, и я чуть не осталась её слушать навсегда.
Августина закатила глаза, но в них плясали искры веселья.
– Ты и твои фантазии! Закажи кофе, а то я уже на второй чашке, а ты ещё не начала.
Официант принёс Альбине латте – с пенкой, завёрнутой в спираль, и лёгким запахом ванили. Она обхватила чашку ладонями, чувствуя, как тепло греет пальцы, и посмотрела на подругу.
– Как твой день? – спросила она, отпивая глоток. Кофе был сладким, но с лёгкой горчинкой – как этот август.
Августина откинулась на спинку стула, её лицо озарилось улыбкой.
– О, я была на рынке утром. Купила персики – такие сочные, что сок тек по рукам. А ещё наткнулась на старика с гитарой, он играл что-то армянское. Я чуть не пустилась в пляс прямо там!
Альбина засмеялась, представляя эту сцену. Её подруга была такой – живой, как ветер, что носится по московским дворам.
– А ты? Что тебя тронуло в музее, кроме той лютни? – Августина наклонилась ближе, её глаза блестели любопытством.
Альбина задумалась, глядя на пенку в чашке. Её голос стал тише, словно она делилась тайной:
– Там было тихо. И картины… они будто шептались со мной. Я подумала о скрипке – как было бы здорово сыграть там, среди них. Чтобы музыка оживила их краски.
Августина кивнула, её лицо смягчилось.
– Ты всегда видишь больше, чем есть. Это твоя сила, знаешь? Я бы просто прошлась и забыла, а ты… ты живёшь в этом.
Альбина смущённо улыбнулась, но в груди разлилось тепло. Августина умела сказать то, что заставляло её чувствовать себя понятой. Они замолчали, слушая гул города: звон трамвая, смех детей у фонтана, шорох листьев, что ветер гнал по мостовой. Кофе остывал, но разговор тек дальше – о мелочах, о планах, о том, как Москва меняется с каждым днём.
– Скоро осень, – вдруг сказала Августина, глядя куда-то вдаль. – Чувствуешь? Воздух уже другой.
Альбина кивнула. Она чувствовала это – в лёгкой прохладе, в том, как солнце ложилось на землю мягче, чем раньше. Её сердце сжалось: август был красив, но он уходил, унося с собой лето.
– Да, – тихо ответила она. – Но я люблю это время. Оно как книга, которую дочитываешь с грустью, но знаешь, что впереди новая глава.
Августина посмотрела на неё, её взгляд стал серьёзнее.
– Ты и сама как книга, Альбина. Полная стихов и мелодий. Не теряй это, ладно?
Альбина не ответила, только улыбнулась, но слова подруги запали ей в душу. Они допили кофе, и Августина предложила пройтись до парка. Москва вокруг них дышала: липы роняли первые жёлтые листья, голуби клевали крошки у ларьков, а солнце клонилось к закату, окрашивая небо в персиковый свет. Альбина шла рядом с подругой, чувствуя, как день оставляет в ней след – тёплый, чуть горький, как её кофе, и бесконечно живой, как этот август.
Дома, вечером, она взяла скрипку. Окно было открыто, и ветер принёс запах реки и далёкого дыма. Она сыграла что-то своё – не из нот, а из сердца, где смешались музей, кофе с Августиной, шёпот Москвы. Мелодия плыла в ночь, и Альбина знала: этот день останется с ней, как ещё одна строка в её книге жизни.
Наутро после встречи с Августиной август в Москве проснулся чуть прохладнее, словно ночь оставила на городе свой лёгкий след. Солнце вставало медленно, лениво пробиваясь сквозь тонкую дымку, что висела над крышами. Альбина открыла глаза, чувствуя, как вчерашний день ещё звучит в ней – гул улиц, смех подруги, вкус ванильного кофе. Но сегодня её тянуло к тишине, к месту, что знало её лучше всех: к озеру у старого дома. Она решила отправиться туда, захватив книгу и чашку кофе, – этот ритуал был её способом вдохнуть день полной грудью.
Она встала, босая прошлась по холодному полу и зажгла плиту. Кухня встретила её привычным уютом: запахом вчерашних булочек, что остались в корзинке, и скрипом старого чайника. Альбина заварила кофе – крепкий, с горчинкой, как она любила, и налила его в термос, чтобы взять с собой. Её движения были неспешными, почти священными: она выбирала книгу с полки, словно рыцарь берёт меч перед походом. Сегодня её выбор пал на сборник стихов Цветаевой – строки резкие, как ветер, но тёплые, как угли в очаге. Она сунула книгу в сумку, надела лёгкий кардиган поверх платья и вышла навстречу утру.
Москва в этот час была ещё сонной. Улицы около её дома дышали покоем: трамваи звенели где-то вдали, дворники шуршали метлами, а липы вдоль дороги роняли первые жёлтые листья, что кружились в воздухе, как прощальные письма лета. Воздух пах сыростью и травой – ночью прошёл дождь, оставив после себя лужи, в которых отражалось небо. Альбина шла к озеру, чувствуя, как её шаги отзываются эхом в груди. Это было её место, её убежище, и каждый раз, возвращаясь туда, она словно возвращалась к себе.
Озеро открылось перед ней внезапно, за поворотом старого дома. Оно лежало в низине, окружённое ивами, чьи ветви склонялись к воде, точно длинные волосы, касающиеся зеркала. Поверхность блестела, отражая облака, что плыли лениво, как стада овец на небесном лугу. После дождя вода казалась живой: лёгкая рябь бежала по ней, шепча что-то на своём языке, а у берега покачивались камыши, словно кланяясь утру. Воздух здесь был другим – свежим, с ноткой земли и мокрой травы, и Альбина вдохнула его глубоко, закрыв глаза. Её сердце забилось чуть быстрее: озеро было её старым другом, молчаливым, но понимающим.
Она направилась к своей лавочке – деревянной, потёртой временем, с облупившейся краской, что стояла у самого края воды. Сколько часов она провела здесь? Сколько страниц перевернула, сколько мыслей отпустила в эти воды? Альбина села, поджав ноги, и достала термос. Отвинтив крышку, она налила кофе в маленькую кружку – пар поднялся вверх, смешиваясь с утренней прохладой, и она обхватила её ладонями, греясь. Первый глоток обжёг язык, но она улыбнулась: эта горчинка была её спутником, её маленьким якорем в этом плавном дне.
Книга легла на колени, и Альбина открыла её на случайной странице. Глаза пробежали по строкам Цветаевой: «Мне нравится, что вы больны не мной…» Она замерла, перечитывая. Слова резали, но в них была красота – острая, как осколок стекла, поймавший свет. Озеро перед ней молчало, но казалось, что оно слушает, что оно кивает ей рябью. Альбина читала медленно, шевеля губами, и её голос, тихий, сливался с шорохом листвы. Ветер подхватывал её волосы, играл ими, а она не замечала – она была там, в стихах, в их боли и их крылатости.
Время текло незаметно. Солнце поднялось выше, и его лучи легли на воду золотыми нитями. Где-то вдали закричала чайка, её голос пронзил тишину, и Альбина подняла глаза. Она смотрела на озеро, чувствуя, как в груди разливается тепло. Это место знало её с детства: она бегала сюда с потрёпанными книжками, сидела на этом же месте, болтая ногами, и мечтала о том, кем станет. Озеро видело её слёзы – когда она порвала струну на скрипке и думала, что никогда не научится играть, – и её радость, когда она впервые прочла роман, от которого не могла оторваться. Оно было её зеркалом, её исповедальней, и сидеть здесь с кофе и книгой было так естественно, как дышать.
Она отложила сборник и достала блокнот. Её рука потянулась к карандашу, и она начала писать – не стихи, а просто мысли, что рождались здесь, у воды. «Озеро помнит меня лучше, чем я сама. Оно хранит мои шаги, мои тени. Здесь я настоящая». Она остановилась, глядя на свои слова, и улыбнулась. Её пальцы замерли над страницей, а взгляд ушёл к горизонту, где лес вдали сливался с небом. Кофе в кружке остывал, но она не торопилась – ей было хорошо в этом одиночестве, в этом разговоре с собой и водой.
Час спустя тишину нарушил шорох шагов. Альбина обернулась: по тропинке шёл старик с удочкой, его лицо было морщинистым, как кора ивы. Он кивнул ей, и она ответила тем же – молчаливым приветствием тех, кто понимает ценность этого места. Старик сел у берега, закинул леску, и озеро приняло его, как принимало её. Альбина смотрела, как поплавок качается на воде, и думала о том, как странно переплетаются судьбы у этого маленького клочка земли. Она допила кофе, чувствуя, как его вкус смешивается с сыростью воздуха, и снова открыла книгу.
Цветаева пела ей о любви и разлуке, а озеро подпевало своим шёпотом. Альбина читала, пока солнце не начало клониться к западу, пока тени ив не легли на траву длинными полосами. Её сердце было полно: здесь, у воды, она чувствовала себя цельной, как будто все её кусочки – скрипка, кухня, литература – собирались воедино. Она закрыла книгу, положила её в сумку и встала, потягиваясь. Лавочка скрипнула, прощаясь, а озеро мигнуло ей на закате, как старый друг, что ждёт её завтра.
Москва встречала её вечерним гулом: машины гудели, окна домов загорались жёлтым светом, а ветер нёс запах жареных каштанов от ларька на углу. День у озера оставил в ней след – спокойный, глубокий, как его воды. Дома она зажжёт лампу, возьмёт скрипку и сыграет что-то своё, рождённое из строк Цветаевой и шороха волн. А озеро будет ждать её снова – терпеливое, вечное, как её любовь к нему.
После озера августовский день стал мягче, солнце клонилось к горизонту, заливая Москву золотым светом, что дрожал на листьях и стёклах окон. Альбина шла домой, ещё чувствуя шёпот воды в ушах и строки Цветаевой в груди. Её шаги были лёгкими, но в душе поселилось желание задержать этот день, продлить его покой. Она вспомнила маленькое кафе на углу своей улицы – уютное, с деревянными столами и запахом свежесмолотых зёрен, – и решила зайти туда. Кофе у озера был хорош, но остыл, а ей хотелось ещё одного глотка тепла перед тем, как вечер укроет город.
Кафе встретило её звоном колокольчика над дверью и гулом голосов. Внутри было людно: студенты шумели у окна, пара в углу шепталась над пирожными, а бармен гремел кофемашиной, наполняя воздух ароматом эспрессо. Альбина вдохнула этот запах – горький, с ноткой шоколада – и улыбнулась. Она любила такие места: в них было что-то живое, как в книгах, где каждая страница дышит. Подойдя к стойке, она заказала латте – с пенкой и каплей ванили, как вчера с Августиной. Бармен, парень с растрёпанной чёлкой, кивнул ей и через минуту протянул бумажный стаканчик, тёплый в её руках.
Она оглядела зал в поисках свободного места. У окна было занято, но в центре стоял маленький столик, одинокий и манящий. Альбина направилась к нему, держа кофе в одной руке, а сумку с книгой – в другой. Её мысли ещё витали у озера, и она не заметила, как кто-то шагнул ей навстречу. Она повернулась резко, чтобы обойти стул, и вдруг – толчок, вскрик, и горячая волна плеснула из стакана прямо на белую рубашку незнакомца перед ней.
– Ой! – вырвалось у неё, глаза расширились от ужаса. Кофе растекался тёмным пятном по ткани, а парень, высокий, с тёмными волосами и удивлённым взглядом, замер, глядя то на неё, то на свою испорченную одежду.
– Чёрт, горячо! – сказал он, отскакивая назад и встряхивая руками, словно это могло стряхнуть ожог. Его голос был звонким, с лёгкой хрипотцой, но в нём не было злости – только растерянность.
Альбина почувствовала, как жар заливает её лицо, сердце заколотилось, и она зажала рот ладонью.
– Простите! Господи, простите, я не хотела! Я не видела вас совсем! – Она суетилась, поставив стакан на стол и роясь в сумке в поисках салфеток. Её пальцы дрожали, а в голове крутилось: «Какой кошмар, какой стыд!»
Парень посмотрел на неё, и его губы дрогнули в улыбке – неуверенной, но тёплой.
– Да ладно, бывает. Главное, что я не сварился, – сказал он, принимая салфетку, которую она наконец выудила и протянула ему. Он стал вытирать пятно, но кофе уже впитался, оставив на рубашке мокрый след, от которого поднимался лёгкий пар.
Альбина стояла, не зная, куда деть руки. Её щёки горели, и она чувствовала себя героиней нелепой сцены из старой пьесы.
– Я правда не нарочно, – пробормотала она, глядя на него. – Это было так быстро, я просто… задумалась.
Он поднял глаза, и она заметила, что они у него тёмно-карие, с искрами смеха, которые он, кажется, сдерживал.
– Задумалась о чём? О том, как облить первого встречного кофе? – поддразнил он, но в его тоне была доброта, а не насмешка.
Она смущённо улыбнулась, опуская взгляд на свой стакан, где пена осела, а кофе остывал.
– Нет, о стихах. И об озере. Я там была сегодня, читала… – Она замялась, не зная, зачем вообще это говорит, но слова вырвались сами.
Парень кивнул, будто это объясняло всё, и бросил мокрую салфетку на стол.
– Ну, тогда я прощаю. Стихи и озеро – достойная причина. Меня зовут марк, кстати.
– Альбина, – ответила она, и её голос стал чуть твёрже. Ей вдруг захотелось исправить этот неловкий момент, сделать его чем-то большим, чем просто случайность. – Слушай, давай я куплю тебе кофе? Взамен… этого, – она кивнула на его рубашку.
Марк засмеялся – коротко, но искренне.
– Ты что, хочешь ещё раз меня облить? Нет уж, я сам. Но посидеть с тобой могу, если не против.
Альбина растерялась, но кивнула. Её сердце всё ещё стучало, но теперь не только от стыда – в этой встрече было что-то неожиданное, как строка, что вдруг рождается в голове без подготовки. Они сели за столик, и марк сходил за новым кофе – чёрным, без сахара, как он сказал, «чтобы не рисковать лишними пятнами». Альбина смотрела на него, пока он возвращался, и думала, что он похож на героя из книги – высокий, с лёгкой небрежностью в движениях и взглядом, который будто видел больше, чем говорил.
– Так что за озеро? – спросил он, садясь напротив и отпивая глоток. – И какие стихи?
Она обхватила свой стакан, чувствуя, как тепло возвращается к пальцам, и начала рассказывать. Её голос стал мягче, глаза заблестели.
– Оно недалеко отсюда. Я ходила туда с утра, сидела на лавочке, читала Цветаеву. Там так тихо, только вода шепчет и ветер в ивах… Я люблю там бывать, это как часть меня.
Марк слушал, чуть наклонив голову, и в его взгляде было что-то внимательное, почти тёплое.
– Цветаева, значит? – сказал он. – У неё всё как буря, правда? Я больше по Мандельштаму, но могу понять, почему она тебе подходит.
Альбина удивилась, её брови дрогнули.
– Ты читаешь поэзию?
– Иногда, – пожал он плечами. – Когда хочется понять, что вообще происходит в голове. А ты, похоже, живёшь в этом мире постоянно.
Августовский вечер мягко опускался на Москву, укутывая улицы в золотисто-розовый свет. Альбина всё ещё ощущала тепло кофе на пальцах и лёгкий стыд от того, как облила рубашку , но их разговор в кафе уже превратил неловкость в нечто тёплое и живое. Они сидели за столиком, когда дверь звякнула, и в зал вошёл парень – худощавый, с короткими светлыми волосами и лёгкой улыбкой, будто он заранее знал что-то смешное. Марк поднял руку, махнув ему.
– Габриэль! Сюда! – позвал он, и Альбина обернулась, чувствуя, как её любопытство растёт. Новый гость шёл к ним, бросив взгляд на пятно на рубашке марка, и его брови вопросительно поползли вверх.
– Это что, новый стиль? Кофейный авангард? – спросил Габриэль, садясь и ставя рюкзак на соседний стул. Его голос был звонким, с ноткой сарказма, но в глазах плясала дружеская теплота.
Марк закатил глаза, отпивая глоток своего чёрного кофе.
– Спроси у Альбины. Она решила, что я слишком чистый для этого мира.
Альбина смущённо улыбнулась, чувствуя, как щёки снова краснеют. Она подняла руки, словно защищаясь.
– Это был несчастный случай! Я правда не хотела, – сказала она, глядя на Габриэля, который уже хмыкнул, явно наслаждаясь ситуацией.
– Ну, начало знакомства многообещающее, – подмигнул Габриэль, протягивая ей руку. – Я Габриэль, друг этого пострадавшего. А ты, значит, Альбина, мастер кофейных атак?
– Просто Альбина, – ответила она, пожимая его ладонь. Её голос стал чуть мягче, но в нём появилась искренняя нотка. – И я уже извинилась. Даже кофе предлагала купить.
– Она щедрая, но я отказался, – вставил марк, откидываясь на спинку стула. – Не хотел рисковать второй рубашкой.
Габриэль засмеялся, и Альбина почувствовала, как напряжение окончательно уходит. Кафе гудело вокруг них: звон чашек, шорох страниц журнала у соседнего столика, аромат корицы от свежей выпечки. Она отхлебнула свой латте, слушая, как Габриэль и Марк перебрасываются шутками, и вдруг поймала себя на том, что ей уютно в этой компании – случайной, но уже почти своей.
– Так ты фотограф, да? – спросила она у Марка, возвращаясь к их разговору. – Это твоя работа или просто увлечение?
Марк кивнул, ставя чашку на стол.
– И то, и другое. Снимаю для души, иногда для заказов. Но вообще я учусь в медицинском, на втором курсе.
Альбина замерла, её глаза расширились, и она чуть не поперхнулась кофе. Она посмотрела на него, потом на его руки – длинные пальцы, которые она представляла с камерой, а не со скальпелем, – и не смогла скрыть удивления.
– В медицинском? Серьёзно? – вырвалось у неё. – Ты совсем не похож на врача!
Габриэль тут же расхохотался, хлопнув ладонью по столу, от чего чашки звякнули.
– О, это моя любимая реакция! Марк, расскажи ей, как ты чуть не упал в обморок на первой анатомичке!
Марк бросил на друга взгляд, полный притворной угрозы, но уголки его губ дрогнули.
– Не слушай его, он преувеличивает. Я просто… слегка побледнел. Это было один раз, и то из-за запаха.
– Слегка побледнел? – Габриэль повернулся к Альбине, его глаза блестели от веселья. – Он стоял у стола, держался за край и выглядел так, будто сейчас свалится прямо на препарированный труп. Препод даже сказал: «Марк, может, тебе в художники, а не в хирурги?»
Альбина засмеялась, представляя эту сцену, и посмотрела на марка с новым интересом.
– Но почему медицина? – спросила она, наклоняясь чуть ближе. – Ты же говорил про Мандельштама, про фото… Это всё так далеко от скальпелей.
Марк пожал плечами, его взгляд стал серьёзнее, но в нём мелькнула задумчивость.
– Не так далеко, как кажется. Медицина – это про людей, про их истории. Как в книгах, только живые. А фото… это мой способ их запомнить. Ну и, честно говоря, отец настоял. Он хирург, хотел, чтобы я пошёл по его стопам.
– И как тебе? – мягко спросила она, чувствуя, что за его лёгким тоном прячется что-то глубже.
– Иногда тяжело, – признался он, крутя чашку в руках. – Но есть моменты, когда понимаешь, что это не зря. Например, когда впервые зашиваешь шов, и он получается ровный. Это как… поймать кадр, только руками.
Габриэль хмыкнул, скрестив руки на груди.
– Слушай, Альбина, не верь ему, он романтик только на словах. На практике он однажды перепутал пинцет с зажимом и чуть не уронил их на пол в операционной.
– Это было на симуляции, и никто не пострадал! – возразил марк, ткнув Габриэля локтем. – А ты вообще молчи, ты на том же занятии спросил, можно ли кофе в стерильной зоне пить.
Альбина рассмеялась снова, чувствуя, как их перепалка наполняет воздух теплом. Её удивление сменилось любопытством: Марк, с его камерой и стихами, учился спасать жизни – это было странно, но красиво, как неожиданный поворот в книге.
– А ты, Габриэль? Тоже в медицинском? – спросила она, переводя взгляд на него.
– Ага, – кивнул он, ухмыляясь. – Но я проще. Марк тут мечтает о высоком, а я просто хочу стать терапевтом и не забывать имена пациентов. Ну и, может, открыть кофейню на пенсии – без таких вот кофейных атак, конечно.
Он подмигнул ей, и Альбина улыбнулась, пряча взгляд в чашке. Её сердце билось чуть быстрее: эта встреча, начавшаяся с неловкости, превратилась в разговор, который ей не хотелось заканчивать.
– Вы оба странные для врачей, – сказала она, глядя на них. – Я думала, медики – это всё про формулы и холодный расчёт.
– Это Габриэль про расчёт, он до сих пор считает, сколько чашек кофе выпил за неделю, – поддел Марк , и Габриэль тут же возразил:
– А ты считаешь, сколько раз чуть не провалил анатомию! Если бы не я, ты бы до сих пор путал локтевую кость с лучевой.
– Давай не будем про кости, – Марк повернулся к Альбине, его глаза смеялись. – Лучше скажи, что ещё читаешь, кроме Цветаевой. Может, у тебя вкус получше, чем у Габриэля, который кроме учебников ничего не открывал с первого курса.
– Эй, я читал «Гарри Поттера» на прошлой неделе! – возмутился Габриэль. – Это считается?
Альбина засмеялась, чувствуя, как их энергия кружит вокруг неё, как ветер у озера. Она рассказала про свои книги – про Достоевского, про Ахматову, – и Марк слушал, кивая, а Габриэль шутил, что такие имена звучат как диагнозы. Кафе потихоньку пустело, за окном зажглись фонари, и Москва укрылась вечерним светом. Альбина допила свой кофе, глядя на пятно на рубашке марк, и подумала, что эта случайность стала чем-то большим – началом истории, которую она ещё не дочитала.
Когда они вышли из кафе, Габриэль хлопнул Марка по плечу.
– Ну что, доктор-фотограф, теперь у тебя есть повод снять её озеро. Только не облей камеру кофе.
Марк улыбнулся Альбине, и в его взгляде было что-то мягкое, обещающее.
– Может, и сниму. Если она покажет дорогу.
Альбина кивнула, чувствуя, как август в её груди становится чуть теплее. Она пошла домой, а их голоса – спорящие, смеющиеся – ещё звучали в её ушах, как мелодия, которую она сыграет позже.
Утро пришло в Москву тихо, как гость, что не хочет будить хозяев. Август ещё держался, но в воздухе уже чувствовалась тонкая нить осени: прохлада скользила по стёклам, оставляя капли росы, а солнце вставало медленнее, будто нехотя расставалось с ночными тенями. Альбина проснулась от шороха ветра за окном – он играл с листьями липы, что росла у её дома, и этот звук был ей колыбельной и будильником разом. Она лежала, глядя в потолок, где дрожали блики света, и чувствовала, как вчерашний день всё ещё живёт в ней: смех Марка, голос Ильи, тёплый стыд от пролитого кофе. Это было странно – случайная встреча оставила в её душе след, как круги на воде от брошенного камня.
Она встала, босые ноги коснулись холодного пола, и по телу пробежала лёгкая дрожь. Её комната была маленьким миром: книги на полках, скрипка в футляре у стены, чашка с недопитым чаем на столе. Альбина потянулась, чувствуя, как тело отзывается приятной усталостью, и направилась на кухню. Утро требовало ритуала, и она начала его с кофе – чёрного, густого, с горчинкой, что будила её мысли. Пока вода грелась в чайнике, она открыла окно, впуская августовский воздух – свежий, с запахом мокрой травы и далёкого дыма. Москва за стеклом шевелилась: дворники мели тротуары, голуби ворковали у луж, а где-то вдали звенел трамвай, как утренний аккорд города.
Она заварила кофе, вдохнув его аромат, и решила испечь что-нибудь простое – лепёшки с мёдом и травами. Её руки замесили тесто: мука сыпалась белым облаком, розмарин добавлял терпкости, а мёд стекал с ложки золотыми каплями. Альбина любила этот процесс – он был её медитацией, её способом привести мысли в порядок. Пока лепёшки пеклись, она сидела у стола, держа чашку в ладонях, и смотрела, как пар поднимается к потолку. Вчерашний вечер всплывал перед глазами: Марк с его тёмными глазами и неожиданной медицинской судьбой, Габриэль с его шутками, их голоса, что смешивались с гулом кафе. Она улыбнулась, вспомнив, как удивилась, узнав, что Марк учится на врача. Это было так не похоже на него – фотографа, любителя поэзии, – но в то же время так подходило: в нём была чуткость, которая могла исцелять.
Духовка звякнула, и Альбина достала лепёшки – румяные, с хрустящей корочкой и сладким ароматом. Она отломила кусочек, попробовала, и тепло разлилось по груди. Еда была её языком любви – не только к другим, но и к себе. Она ела медленно, смакуя каждый укус, и думала о том, как странно переплетаются судьбы. Вчера она облила кофе незнакомца, а сегодня уже знала его имя, его мечты. Это было как строка из стихотворения – случайная, но точная.
После завтрака она взяла скрипку. Утро было слишком тихим, чтобы оставить его без музыки. Она открыла футляр, провела пальцами по гладкому дереву и натянула смычок. Первая нота – чистая, дрожащая – вырвалась в воздух, и Альбина закрыла глаза. Она играла что-то своё, рождённое из вчера: шёпот озера, звон чашек в кафе, голос Марка, когда он говорил о швах и кадрах. Мелодия текла, то мягкая, как утренний свет, то резкая, как её удивление от его слов. Её пальцы скользили по струнам, и она чувствовала, как музыка уносит её туда, где нет границ – только свобода, только звук. Она играла, пока не устала, и тогда опустила скрипку, улыбнувшись себе. Это было её утро – её способ сказать миру, что она здесь.
Потом она решила почитать. Книга Цветаевой всё ещё лежала на столе, открытая на той странице, что тронула её у озера. Альбина села у окна, подтянув колени к груди, и начала читать: «Мне нравится, что вы больны не мной…» Строки резали, но в них была сила, которая ей нравилась – как в жизни, где боль и красота идут рука об руку. Она читала медленно, шевеля губами, и свет падал на её лицо, мягкий и тёплый. За окном Москва просыпалась окончательно: машины гудели, дети кричали во дворе, а ветер нёс обрывки их смеха. Альбина отложила книгу, задумавшись. Её мысли вернулись к Марку – к его словам о медицине, о том, как он видит в ней истории. Она вдруг поняла, что хочет узнать больше: не только про его учёбу, но и про него самого.
Она встала, решив немного прогуляться. Утро было слишком хорошим, чтобы сидеть дома весь день. Надев лёгкий плащ и взяв сумку, она вышла на улицу. Воздух пах листьями и асфальтом, солнце грело лицо, и Альбина пошла к маленькому парку неподалёку. Там было тихо: старушки кормили голубей, дети рисовали мелом на дорожках, а ветер шуршал в кронах. Она села на скамейку, достала блокнот и начала писать – не стихи, а просто заметки о том, что чувствовала. «Утро пахнет мёдом и кофе. Вчера был Марк, сегодня – тишина. Почему я думаю о нём?» Она остановилась, глядя на свои слова, и засмеялась над собой. Это было глупо – думать о случайном знакомом, – но в то же время естественно, как мелодия, что приходит без спроса.
Позже она зашла в булочную на углу. Ей захотелось чего-то сладкого, и она купила круассан с миндалём – хрустящий, с лёгкой горчинкой орехов. Она ела его прямо на улице, сидя на бордюре, и смотрела, как Москва живёт своей жизнью. Прохожие спешили, голуби клевали крошки у её ног, а солнце поднималось выше, обещая тёплый день. Альбина чувствовала себя частью этого города – маленькой, но важной, как нота в его огромной симфонии.
Дома она решила разобрать книги. Её полки давно требовали порядка: старые тома теснились с новыми, закладки торчали из страниц, а пыль лежала тонким слоем на корешках. Она брала каждую книгу в руки, вспоминая, когда читала её, и улыбалась. Достоевский напомнил ей о зимних вечерах, Ахматова – о дождливых днях, а тоненький сборник Мандельштама вдруг заставил её подумать об Марке. Он говорил о нём вчера, и она решила перечитать несколько строк. «Камень, как прежде, выпал из рук…» – шептала она, и её голос дрожал от красоты слов. Ей захотелось спросить Марка, какие стихи его трогают больше всего, но она отогнала эту мысль. Это было слишком рано, слишком смело.
Август в Москве клонился к закату своего срока, но день всё ещё дышал теплом, мягким и золотым, как свет, что лился сквозь листья. Альбина проснулась с лёгким чувством ожидания, будто утро обещало ей что-то большее, чем кофе и скрипка. После вчерашнего дня, полного тишины и размышлений, её тянуло к озеру – к тому месту, где она всегда находила себя. Ей захотелось вернуться туда, посидеть на лавочке с книгой и вдохнуть его покой. Она встала, натянула лёгкое платье цвета речной воды и собрала сумку: термос с кофе, сборник стихов, блокнот. Её шаги были быстрыми, сердце билось чуть сильнее – озеро звало её, как старый друг.
Утро встретило её прохладой и запахом мокрой травы. Москва просыпалась медленно: дворы были пусты, только голуби шуршали у луж, да старушка с лейкой поливала цветы у подъезда. Альбина шла знакомой тропой, чувствуя, как ветер играет с её волосами, и улыбалась солнцу, что пробивалось сквозь облака. Озеро ждало её за поворотом старого дома, и когда она увидела его, сердце сжалось от нежности. Вода блестела, отражая небо, ивы склонялись к поверхности, а лёгкая рябь бежала от ветра, как шёпот. Это было её место – её зеркало, её тишина.
Она направилась к своей лавочке, но вдруг остановилась. У берега, чуть дальше, стояла фигура – высокая, с тёмными кудрявыми волосами, что вились, как облака перед грозой. Это был парень, и он смотрел на озеро, держа в руках камеру. Альбина замерла, её дыхание сбилось: она узнала его. Марк . Тот самый марк , чью рубашку она облила кофе вчера, чей голос звучал в её голове весь вечер. Он был здесь, у её озера, и это было так неожиданно, что она почувствовала, как кровь прилила к щекам.
Марк повернулся, будто почувствовал её взгляд, и их глаза встретились. Его лицо озарилось улыбкой – тёплой, чуть озорной, и он махнул ей рукой.
– Альбина? – позвал он, шагая навстречу. Его голос был низким, с той же хрипотцой, что она запомнила, но в нём было что-то новое – радость встречи.
Она кивнула, чувствуя, как смущение и любопытство борются в её груди. Её шаги стали медленнее, но она подошла ближе, держа термос в руках, как щит.
– Марк? Что ты тут делаешь? – спросила она, и её голос дрогнул от удивления.
Он пожал плечами, его кудри качнулись, и Альбина вдруг заметила, как они блестят на солнце – тёмные, густые, живые. Он был высоким, выше, чем ей показалось в кафе, и в его фигуре была лёгкая небрежность, которая ей сразу понравилась. Его кожа была чуть смуглее, чем у большинства москвичей, а глаза – тёмно-карие, с искрами, что вспыхивали, когда он улыбался.
– Ты же сказала, что озеро красиво на рассвете, – ответил он, поднимая камеру. – Я решил проверить. И не пожалел – посмотри, какой свет.
Альбина посмотрела на воду: солнце только поднялось, и его лучи рисовали золотые дорожки на поверхности. Она улыбнулась, чувствуя, как её удивление сменяется теплом.
– Ты правда пришёл ради этого? – спросила она, садясь на лавочку и жестом приглашая его присоединиться.
Он кивнул, присаживаясь рядом, и положил камеру на колени.
– Да. Люблю ловить такие моменты. А тут ещё и твоё озеро – оно как из стихов, которые ты читаешь.
Её сердце забилось быстрее. Она открыла термос, налила кофе в крышку и протянула ему, словно это могло скрыть её волнение.
– Вот, бери. Это не для рубашки, обещаю, – сказала она, и её губы дрогнули в улыбке.
Марк засмеялся, принимая чашку, и их пальцы случайно коснулись. Его рука была тёплой, и Альбина быстро отвела взгляд, чувствуя, как жар поднимается к лицу.
– Спасибо. Ты всегда с кофе ходишь сюда? – спросил он, отпивая глоток.
– Почти, – кивнула она. – Это мой ритуал. Кофе, книга, озеро. Здесь тихо, можно думать.
Он посмотрел на неё, и в его взгляде было что-то внимательное, почти мягкое.
– А о чём думаешь сегодня?
Она задумалась, глядя на воду. Её голос стал тише, словно она делилась тайной.
– О вчера. О том, как странно всё вышло. И о том, что ты врач, а я до сих пор не могу поверить.
Марк улыбнулся, и его кудри упали на лоб. Он откинул их назад быстрым движением, и Альбина вдруг поймала себя на том, что ей нравится эта его естественность.
– Ну, я не совсем врач ещё. И, кстати, я не совсем отсюда, – сказал он, и его глаза блеснули. – Я из Колумбии. Приехал сюда учиться два года назад.
Альбина замерла, её глаза расширились, и она повернулась к нему всем телом.
– Из Колумбии? – вырвалось у неё. – Серьёзно?
Он кивнул, и его улыбка стала шире.
– Да. Родился в Боготе. Отец хотел, чтобы я стал врачом, как он, и отправил меня сюда – говорит, тут лучшая медицинская школа. А я вот… половину времени с камерой бегаю.
Она смотрела на него, не в силах скрыть восхищения. Колумбия звучала как что-то далёкое, тёплое, полное солнца и ритмов, о которых она читала в книгах. Марк с его кудрями, смуглой кожей и лёгким акцентом, который она только теперь заметила, вдруг стал ещё интереснее. Ей понравился он – сразу, с первого взгляда здесь, у озера: высокий, с этими живыми волосами, с руками, которые могли держать и камеру, и скальпель. Её сердце стучало, и она не знала, что сказать, но слова вырвались сами.
– Это так неожиданно.В Колумбии. Там же совсем другой мир, да?
Он кивнул, глядя на озеро, и в его голосе появилась нотка ностальгии.
– Другой. Там жарко, шумно, всюду музыка. Кофе растёт прямо за домом, и горы такие, что дух захватывает. А тут… тут тише, но красиво по-своему. Как это озеро.
Альбина слушала, чувствуя, как его слова рисуют картинки в её голове. Ей захотелось расспросить его обо всём – о Боготе, о горах, о том, как он привыкал к Москве, – но она сдержалась, только улыбнулась.
– А ты скучаешь? – спросила она тихо.
– Иногда, – признался он, глядя на неё. – Но Москва мне нравится. И люди тут… интересные. Особенно те, кто обливает кофе с первого знакомства.
Она засмеялась, и её смущение растаяло. Они сидели у озера, пили кофе из одного термоса, и ветер шевелил ветви ив. Альбина достала книгу, показала ему Цветаеву, а он рассказал, что в Колумбии любил читать Гарсиа Маркеса – про его магический мир, где реальность и сны смешиваются. Разговор тёк легко, как вода перед ними, и она чувствовала, что этот высокий кудрявый парень из Колумбии уже не просто случайный знакомый. Ей нравилось, как он смотрит на озеро, как говорит, как его акцент мягко вплетается в слова.
Солнце поднялось выше, и марк взял камеру, сделав несколько снимков – воды, ив, её силуэта на фоне света. Альбина не возражала, только улыбалась, чувствуя, как утро становится чем-то большим. Когда они встали, чтобы уйти, он сказал:
– Я ещё вернусь сюда. Снимать. Может, с тобой?
Она кивнула, и её сердце дрогнуло. Озеро смотрело на них, молчаливое и вечное, а Москва ждала впереди, обещая новые строки в их книге.
Альбина вернулась домой с озера, чувствуя, как утро оставило в ней лёгкий след – тёплый, как солнечные блики на воде, и чуть тревожный, как ожидание мелодии, что ещё не сыграна. Москва за окном шумела, но её маленькая комната была тихой: скрипка лежала в футляре, книга Цветаевой осталась раскрытой, а пустой термос стоял на столе, напоминая о разговоре с Марком . Её сердце билось чуть быстрее, чем обычно, и она улыбнулась, вспомнив его кудри, его акцент, его слова о Колумбии. Она думала, что он попросит её номер там, у озера, но он ушёл, оставив только обещание написать когда-нибудь. Это было странно – смесь разочарования и надежды, – и она решила отпустить эту мысль, как лист на ветру.
Прошла неделя. Август уступал место первым намёкам осени: листья желтели на краях, ветер стал резче, а небо над Москвой порой хмурилось, обещая дождь. Альбина жила своей жизнью – готовила пироги с яблоками, играла на скрипке мелодии, рождённые из шёпота озера, читала книги, готовясь к будущим лекциям. Но каждый раз, когда её телефон мигал новым сообщением, она невольно вздрагивала, проверяя экран. Это были только друзья, уведомления от библиотеки, ничего от марка. Она злилась на себя за это ожидание – глупое, детское, – но не могла его заглушить. Его высокий силуэт, его кудри, его голос с лёгким акцентом то и дело всплывали в её памяти, как строки стихов, что не дают покоя.
В субботу она решила зайти в то самое кафе, где неделю назад облила его кофе. Ей захотелось вдохнуть тот же аромат, посидеть за тем же столиком, словно это могло вернуть тот день. Москва встретила её серым утром: облака висели низко, но дождь ещё не начался, и улицы пахли мокрым асфальтом и свежей выпечкой. Колокольчик над дверью кафе звякнул, и Альбина вошла, чувствуя, как тепло обволакивает её. Зал был полон: студенты шумели у окна, пара в углу делила пирог, а бармен гремел кофемашиной. Она заказала латте – с пенкой и ванилью, как тогда, – и села за столик в центре, доставая книгу. Её пальцы гладили страницы, но мысли были где-то ещё.
И тут она услышала его голос. Низкий, с той же хрипотцой, что она запомнила. Альбина подняла глаза и замерла: Марк стоял у стойки, держа в руках камеру и что-то говоря бармену. Его кудри были чуть растрёпаны, белая рубашка – новая, без пятен – сидела на нём свободно, и он выглядел так же, как в её воспоминаниях – высокий, живой, с этой колумбийской теплотой в каждом движении. Её сердце подпрыгнуло, и она быстро опустила взгляд, притворяясь, что читает. Её щёки запылали, и она мысленно отругала себя: «Спокойно, это просто совпадение».
Но он заметил её. Марк повернулся, его глаза нашли её через зал, и его лицо озарилось улыбкой – тёплой, чуть смущённой. Он взял свой кофе – чёрный, как всегда, – и пошёл к ней, шаги уверенные, но не торопливые.
– Альбина? – сказал он, останавливаясь у её столика. – Опять с кофе? Я в безопасности сегодня?
Она засмеялась, чувствуя, как напряжение уходит, и подняла глаза.
– Пока да. Привет, Марк. Садись, если хочешь.
Он кивнул и сел напротив, ставя чашку на стол. Его камера легла рядом, и Альбина заметила, как его пальцы чуть нервно теребят ремешок. Они заговорили – легко, как у озера: о погоде, о том, как он снимал закат на набережной, о её скрипке. Её сердце стучало, но она старалась казаться спокойной, хотя его присутствие – его кудри, его акцент – будило в ней что-то тёплое и тревожное.
Разговор тек, но она чувствовала, что он хочет сказать что-то ещё. Марк вдруг замолчал, глядя на свою чашку, и его пальцы замерли. Он откашлялся, и его голос стал чуть ниже.
– Слушай, Альбина… – начал он, поднимая глаза. Её дыхание сбилось: в его взгляде была смесь решимости и робости, и она поняла, что сейчас будет. – Я хотел спросить у тебя номер ещё там, у озера, но… как-то не решился. Можно теперь? Чтобы написать тебе, если что.
Ее сердце заколотилось так громко, что она удивилась, как он этого не слышит. Её щёки вспыхнули, и она закусила губу, пытаясь скрыть волнение. Он просил её номер – спустя неделю, здесь, в кафе, где всё началось. Ей это нравилось – слишком сильно, чтобы притворится равнодушной, – и она кивнула, чувствуя, как жар заливает лицо.
– Да, конечно, – сказала она, и её голос дрогнул. Она достала телефон, открыла контакты и протянула ему. – Введи свой, я тебе позвоню, чтобы ты мой сохранил.
Марк улыбнулся – широко, тепло, и его кудри качнулись, когда он взял её телефон. Его пальцы быстро набрали номер, и он вернул ей устройство, коснувшись её руки – случайно, но достаточно, чтобы её кожа вспыхнула.
– Готово, – сказал он, и его акцент стал заметнее, как будто волнение оживило его речь. – Теперь ты меня не потеряешь.
Она улыбнулась, чувствуя, как её смущение смешивается с радостью. Они допили кофе, и Марк ушёл, пообещав написать, а Альбина осталась за столиком, глядя на свой телефон. Её номер теперь был у него, и это было как новая строка в её книге – простая, но полная обещаний.
Дома она не выдержала. Её сердце всё ещё стучало, а пальцы дрожали от смеси восторга и неловкости. Она набрала номер Августины, её подруги, и прижала телефон к уху, шагая по комнате.
– Алло, Альбина? – голос Августины был звонким, с ноткой любопытства. – Что случилось? Ты звучишь как после концерта.
Альбина засмеялась, но её смех был нервным, и она упала на диван, подтянув колени к груди.
– Августина, я… я только что из кафе. Помнишь Марка? Которого я кофе облила?
– Того кудрявого? Конечно помню! Что с ним? – Августина явно оживилась, её тон стал игривым.
– Он был там. И… он попросил мой номер, – выпалила Альбина, и её голос стал выше. – Я так смутилась! Он сидел напротив, говорил про свои фото, а потом вдруг… вот так взял и спросил. Я чуть кофе снова не пролила, честно.
Августина расхохоталась, и Альбина услышала, как та хлопнула в ладоши.
– О, это судьба! Сначала ты его облила, теперь он твой номер взял. Альбина, ты влипла! Как он спросил? Ну, расскажи всё!
Альбина закрыла лицо рукой, чувствуя, как щёки горят.
– Он сказал, что хотел ещё у озера спросить, но не решился. А сегодня просто… посмотрел на меня и спросил. И я такая: «Да, конечно», а сама думаю – господи, что я делаю? Он из Колумбии, Августина! Высокий, кудрявый, с этими глазами… Я не знаю, что со мной творится!
– Ты влюбилась, вот что творится, – поддразнила Августина, и Альбина застонала, падая на подушки.
– Не говори так! Это просто… я не ожидала. И теперь он мне напишет, наверное, и я буду сидеть и краснеть над каждым словом.
– Ну и отлично, – хмыкнула Августина. – Пусть пишет. А ты играй ему на скрипке, раз он такой романтик. Слушай, он же фотограф, да? Может, он тебя снимет, и вы будете как в кино.
Альбина засмеялась, но её сердце дрогнуло. Она рассказала Августине всё – про его улыбку, про его акцент, про то, как он смотрел на неё, – и подруга слушала, подбадривая её шутками. Когда звонок закончился, Альбина легла на диван, глядя в потолок. Её смущение всё ещё жгло, но в нём было что-то сладкое, как мёд в её лепёшках. Она ждала его сообщения – и знала, что эта неделя была лишь началом.
Вторая глава
Декабрь накрыл город белым покрывалом, но это был не тот уютный снег из новогодних открыток. Он падал мокрыми, тяжелыми хлопьями, тут же превращаясь в слякоть под ногами прохожих. Мороз кусал щеки, а ветер завывал в переулках, унося с собой обрывки праздничных гирлянд, которые кто-то не успел закрепить. Улицы мигали огоньками, пахло хвоей и горячим шоколадом из ларьков, но для Альбины и Августины этот декабрь был холодным не только снаружи. Утро началось с привычной суеты: они снова опаздывали в университет, снова ругались из-за потерянных вещей, снова выбегали из квартиры, на ходу застегивая пальто.
– Где мой шарф? – крикнула Августина, роясь в куче вещей у двери. – Я без него замерзну!
– На стуле, под твоей сумкой, – бросила Альбина, уже натягивая сапоги. Ее голос был резким, усталым – последние недели она была сама не своя. Августина заметила это, но молчала. Что тут скажешь? Альбина носила свою тоску по Марке как тяжелый груз, и с каждым днем он становился только тяжелее.
Они выскочили на улицу, утопая в снегу. Дыхание вырывалось облачками пара, пальцы стыли, несмотря на перчатки. Университет был недалеко, но дорога казалась бесконечной из-за ветра, который бил прямо в лицо. И вот, почти у цели, у того же кафе "Теплый свет", Альбина замерла. Августина не сразу поняла, в чем дело, и налетела на нее, поскользнувшись на обледеневшем тротуаре.
– Альбин, ты чего? – выдохнула она, хватаясь за подругу, чтобы не упасть. – Мы же почти дошли!
– Смотри, – Альбина не шевелилась, ее взгляд был прикован к чему-то впереди. Августина проследила за ним и почувствовала, как желудок сжался в комок.
Марк. Он стоял у входа в кафе, в своей черной куртке с поднятым воротником, и снег оседал на его темных волосах. Рядом была та же девушка – Алина, с короткими светлыми волосами, теперь закутанная в яркий красный шарф. Они смеялись, держали в руках бумажные стаканчики с кофе, и пар от напитков смешивался с их дыханием. Марк наклонился к ней, что-то шепнул, и Алина звонко рассмеялась, ткнув его в плечо. Это выглядело так естественно, так… интимно.
Альбина побледнела, ее губы задрожали. Она стояла, словно окаменев, пока снег падал ей на лицо и таял на ресницах. Августина видела, как в ее глазах загорается что-то темное, опасное – смесь боли, гнева и отчаяния.
– Это он, да? – тихо спросила Августина, хотя ответ был ясен.
– Да, – Альбина сглотнула, ее голос был хриплым, будто она сдерживала крик. – И опять с ней. С этой… Алиной.
Она выплюнула имя, как будто оно обожгло ей язык. Августина хотела что-то сказать, но Альбина уже сорвалась с места, шагая прямо к кафе. Снег хрустел под ее сапогами, а пальто развевалось, как черный флаг. Августина бросилась следом, сердце колотилось от предчувствия беды.
– Марк! – крикнула Альбина, и ее голос разнесся над улицей, заглушая шум ветра. Он обернулся, удивленный, но не растерянный – в его глазах мелькнуло что-то вроде досады. Алина тоже посмотрела на Альбину, ее брови поползли вверх.
– Альбина? – Марк шагнул вперед, держа стаканчик в руке. – Ты что тут делаешь в такую погоду?
– Я? – она остановилась в шаге от него, ее дыхание было тяжелым, неровным. – А ты что делаешь? Опять с ней? Это что, теперь твоя традиция – пить кофе с этой… с этой девкой, пока я бегаю по городу, как дура?
Алина кашлянула, явно сдерживая смех, и поставила свой стаканчик на подоконник кафе.
– Слушай, я, кажется, опять лишняя, – сказала она, глядя на Марка. – Ты разберись тут, а я пойду.
– Нет, стой, – Марк схватил ее за рукав, но Алина мягко высвободилась и ушла, бросив напоследок насмешливый взгляд на Альбину. Это только подлило масла в огонь.
– Ты ее защищаешь? – Альбина шагнула ближе, ее голос дрожал от ярости. – Ты серьезно? После всего, что между нами было?
– Альбина, успокойся, – Марк нахмурился, его тон стал жестче. – Ты опять устраиваешь сцену.
Это просто кофе, ничего больше.
– Просто кофе? – она рассмеялась, но смех был горьким, почти истерическим. – Ты думаешь, я слепая? Я видела, как ты на нее смотрел! Как ты ей улыбался! Ты мне никогда так не улыбался, Марк! Никогда!
Он сжал челюсти, снег падал между ними, как белая завеса. Августина стояла в стороне, кусая губы, не зная, вмешиваться или нет. Альбина была на грани, ее руки дрожали, а глаза блестели от непролитых слез.
– Ты сама все придумала, – холодно сказал Марк. – Между нами ничего серьезного не было. Я тебе это сто раз говорил.
– Ничего серьезного? – Альбина задохнулась, будто он ударил ее. – А как же те вечера, когда ты приходил ко мне? Когда ты говорил, что я тебе нужна? Это что, было просто так?
– Я никогда не обещал тебе ничего, – он отвел взгляд, и это было хуже любых слов. – Ты сама все накрутила.
– Накрутила?! – она почти кричала, и прохожие начали оборачиваться. – Ты мне говорил, что я особенная! Ты держал меня за руку, ты… ты целовал меня, Марк! А теперь ты стоишь тут с ней и делаешь вид, что я никто?!
Он молчал, и это молчание разрывало Альбину на части. Она шагнула к нему, схватила за куртку, ее пальцы вцепились в ткань.
– Скажи мне правду! – потребовала она. – Кто она для тебя? Ты с ней спишь? Ты ее любишь?
– Альбина, отпусти, – Марк попытался отстраниться, но она держала крепко. – Ты ведешь себя как сумасшедшая.
– Сумасшедшая? – слезы наконец прорвались, побежали по ее щекам, смешиваясь со снегом. – Это ты сделал меня такой! Ты играл со мной, а я… я верила тебе, Марк! Я думала, ты…
Она осеклась, задохнувшись от рыданий. Августина больше не могла смотреть. Она подбежала, обняла Альбину за плечи, пытаясь оттащить.
– Альбин, хватит, – шептала она. – Пойдем, он не стоит этого.
Но Альбина вырвалась, ее взгляд был полон отчаяния.
– Нет, я хочу услышать! – крикнула она. – Скажи мне, Марк! Она лучше меня? Что в ней такого, чего нет во мне?
Марк смотрел на нее сверху вниз, и в его глазах не было ни капли жалости – только раздражение.
– Она не усложняет мне жизнь, – сказал он тихо, но каждое слово било, как нож. – А ты… ты слишком многого хочешь.
Альбина замерла. Ее руки медленно опустились, хватка ослабла. Снег падал ей на волосы, на лицо, но она больше не шевелилась. Августина чувствовала, как подруга дрожит, и сама едва сдерживала слезы.
– Я поняла, – наконец выдохнула Альбина, ее голос был пустым, мертвым. – Я для тебя ничего не значу. Никогда не значила.
Она повернулась и пошла прочь, не оглядываясь. Августина бросила на Марка злой взгляд, но он уже отвернулся, будто ничего не произошло. Снег продолжал падать, заглушая звуки шагов Альбины, а Августина побежала за ней, чувствуя, как холод пробирается под кожу – не только от декабрьского ветра, но и от того, что она только что видела.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71745904?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Рита Чебаторева
Тип: электронная книга
Жанр: Короткие любовные романы
Язык: на русском языке
Стоимость: 229.00 ₽
Издательство: Автор
Дата публикации: 09.03.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Их случайные взгляды в шумном кафе изменило все. Она —молодая студентка, ищущая вдохновение в серых буднях большого города. Он – загадочный незнакомец с обжигающим взглядом и тайнами, спрятанных глубоко в душе. Между ними вспыхивает искра, способная разжечь пламя страсти, но недопонимание с обоих сторон. Смогут ли они преодолеть все препятствия и построить любовь, которая сильнее боли и потерь?