Очищение. Городские волки
Очищение. Городские волки
Александр Кленов
Каждый вечер, как только погаснут сумерки, ОН выходит на свою беспощадную охоту. И горе тем кто станет у него на пути. ОН не знает жалости. Его союзница ночь всегда скроет его в минуту опасности. Настанет час, и ОН обретёт верных союзников. И тогда наступит время Большой охоты.
Александр Кленов
Очищение. Городские волки
Волки – санитары леса.
«Ты сможешь что-нибудь изменить
только примером своей жизни.
ты ничего не изменишь, если
попытаешься принуждать людей
принять твои убеждения.»
Диалог с Клавдием
1 глава.
Вагон качнуло на повороте, и Павел открыл глаза. Он и не заметил, как задремал под мерный стук колёс в тихом и уютном, слегка подрагивающем на ходу, купе поезда. Сладкая парочка молодоженов, его попутчиков, сошла два часа назад. После того как за ними закрылась дверь, Павел остался в полном одиночестве. Он, наконец – то, смог вздохнуть свободно, потому, что в присутствии этих двух, молодых, безумно влюбленных друг в друга существ, то и дело между собой перешептывающихся и поминутно хихикающих, он чувствовал себя как то неловко.
Он явно ощущал себя лишним, находясь рядом с ними, и поэтому старательно делал вид, что ему безумно интересно смотреть в окно, на ежеминутно меняющиеся в нём картины природы.
Иногда, всё же, искоса поглядывая на них и про себя посмеиваясь, Павел прекрасно понимал, какие чувства владеют ими сейчас. И как неловко они себя ощущают в присутствии незнакомого им мужчины. Да – любовь, страсть, половодье чувств. И он такое когда-то проходил и был знаком с этой стороной жизни не понаслышке.
И парень, и девушка, словно светились изнутри от переполнявшего их счастья и нежности друг к другу, и, не смотря на то, что прошло уже два часа после их ухода, Павел все еще видел их своим мысленным взором и радовался за ту чистоту и искренность, которая исходила от них.
Да, все же приятно с таким вот хорошим настроением, приближаться к родному солнечному городу, городу который пришлось ему покинуть почти десять лет назад, но который, он, не смотря на все происки и коварства судьбы, никогда не забывал и верил, что рано или поздно вернется в него. В город своего детства и юности. В город, раскинувший свои утопающие в зелени кварталы по обе стороны широкой и лучшей в мире реки.
Разве мог он забыть эту, кажущуюся бесконечной, степь, раскинувшуюся с восточной окраины города, заканчивающуюся грядой скалистых гор, из-за вершин которых, каждое утро восходит солнце, являя горожанам не с чем несравнимую красоту утра, ту красоту, из-за которой город и получил когда–то свое название.
Да, прошло почти десять лет. Изменилось ли там что – ни будь за это время? Вполне возможно.
Неспешно размышляя, Павел вглядывался в окно на раскинувшийся вдоль железнодорожного полотна пейзаж своей малой родины.
Из приятных, ностальгических размышлений его вывел какой – то шум в коридоре вагона. Он повернулся к двери, которая казалось, только и ждала этого, потому как тут же распахнулась и взору Павла представилась толстая неопрятная цыганка лет под пятьдесят.
– Парень, кожаная куртка или пальто не надо? – бесцеремонно вторглась она во владения Павла. – Твой размер. Не дорого отдам. Посмотри?
От звука ее гортанного скрипучего голоса Павел ощутил какой–то неприятный привкус во рту. Он, конечно, мог бы что-нибудь ответить этой наряженной в цветное тряпье туше, но ограничился лишь тем, что одарил ее таким взглядом, что дверь тут, же захлопнулась и, он вновь остался в одиночестве.
От приятного настроения не осталось и следа. Теперь пред его мысленным взором, вместо, сияющих юной красотой лиц влюбленных, висело темное толстое рыло, украшенное двумя рядами золотых, явно давно нечищеных зубов.
«Ну, вот и приехал», – чуть ли не уныло подумал Павел, ощутив, как неуютно сразу стало в купе.
Он вновь повернулся к окну и уже без всяких мыслей стал смотреть сквозь стекло.
Впереди он увидел электровоз. Новый поворот. Еще немного и покажется река. Теплая, родная. Сколько летних часов, в детстве, вместе с приятелями он плескался в ее водах. Он ведь вполне серьезно тогда думал, что не сможет жить где–ни будь в другом месте, месте, где не будет этой реки, ее манящих плесов, задумчиво шуршащих камышей, стрекоз, порхающих вдоль берегов. Да мало ли еще чего!
И вот, поди – ж ты – десять лет! Как один день. Без любимой реки, без любимых улиц, скверов, парков. Без друзей.
Были, были за эти годы и другие улицы, и новые друзья, и другая жизнь. Много чего было. Но только сейчас, в этот момент, он вдруг почувствовал, что все это было не то, и недавнее прошлое, еще мгновение назад казавшееся лучшим временем его жизни, как-то сразу потускнело, стало холодным чужим и незначительным.
Может быть, оттого что он увидел, наконец- то, блеснувшую за поворотом реку, которая этим самым блеском словно приветствовала его после долгой разлуки.
Может быть от того, что он, с замиранием сердца, как нетерпеливый влюбленный ждал встречи с городом, которая произойдет всего через несколько минут. И чем ближе приближалась для него торжественная минута, тем большее волнение охватывало его.
Он был рад тому, что находился в купе сейчас один, и никто не мог видеть волнение отразившееся на его лице. «Ну, как мальчишка, право слово», – улыбнулся он радостному волнению, охватившему его, и хорошее настроение вновь вернулось к нему.
Дверь в купе снова распахнулась. На этот раз это была миловидная девушка проводница, у которой был такой вкусный чай.
– Мужчина не спите? – улыбнулась она Павлу. – Прибываем.
Павлу очень хотелось верить в то, что это была не обычная дежурная улыбка, а улыбка предназначенная именно ему. Да и сам голос ее звучал сейчас как торжественная музыка.
Держа в руке сумку с вещами, Павел спрыгнул с подножки вагона и впервые за долгие годы ощутил под ногами твердь родной земли. Вдохнув полной грудью, пьянящий утренний воздух он произнес:
– Ну вот, я дома.
– Счастливо вам, – раздался за спиной голос проводницы.
– И вам тоже, милая девушка, – улыбнулся ей Павел и, махнув на прощанье рукой, зашагал вдоль перрона к зданию вокзала.
Выйдя на привокзальную площадь, он огляделся.
А город то, за прошедшие годы, конечно же, изменился. Главным украшением площади, помимо явно недавно окрашенного здания вокзала были два современных «сарая» расположенных по обе стороны площади , один из которых был почему – то зеленым; другой же, состоял из стекла и алюминия. Над зеленым висела вывеска: «Шашлычная». Над стеклянным: «Чебуречная».
– Лихо! – присвистнул Павел. – Просто шедевры архитектуры. – А где же позвольте спросить «Блинная» и «Беляшная»? Или подобные названия теперь не в моде в русских городах?
Ему никто не ответил. Впрочем, он ни у кого и не спрашивал.
Осмотревшись, Павел увидел невдалеке стоящий автобус как раз нужного ему маршрута, и двинулся прямо к нему сопровождаемый разочарованными и полупрезрительными взглядами таксистов и частников поджидающих состоятельных пассажиров.
– «Нет, ребятки, сегодня вы на мне не заработаете, – весело подумал Павел. – Я лучше поеду родным русским автобусом».
Однако, подойдя к открытой двери автобуса, Павел чуть было, вновь не присвистнул.
На водительском сиденье вальяжно развалился небритый, заросший шерстью кавказец лет сорока лениво потягивающий сигарету «Русский стиль».
– Да что за черт! – в пол голоса ругнулся Павел. – Ну что за день сегодня. Да, что-то неважно встречает меня город родной. Может я не туда приехал?
– Мужчина, вы садиться будете? – оборвал его «веселые» мысли женский голос.
– А как же, – ответил Павел и, пройдя мимо не обратившего на него никакого внимания шофера, занял свободное место. Настроение вновь стало никакое.
Наконец автобус тронулся. Шофер – кавказец, как и положено, останавливал автобус на каждой остановке, открывал дверь и протягивал свою волосатую руку за платой за проезд. Но, ни разу Павел не услышал, чтобы тот хоть раз произнёс название остановки. Может быть, он их вообще не знал?
За окном мелькали знакомые, немного потускневшие в памяти виды города. Павел смотрел на них так, словно смотрел старый, много лет назад виденный, но порядком подзабытый фильм, пытаясь вспомнить отдельные эпизоды. Так же и он сейчас вспоминал отдельные эпизоды своей юности проведенной на этих улицах. Но теперь он не старался подробно вглядываться в мелькавшие в окне дома, улицы, проспекты, словно боясь увидеть в них что-то чужое противоестественное и не нужное в этом русском городе, расположенном в самом центре земли Русской. Он уже знал, что все равно увидит это чужое, потому, что оно уже пришло, вторглось в мир его детства, так же бесцеремонно и не прошено, как вторглось в мир и жизнь других людей, не считаясь с их мнением на этот счет. Мир, в который он вернулся, был уже совсем не тем миром, из которого он когда-то уехал.
Павел чуть было не проехал свою остановку, но вовремя спохватившись, ринулся к выходу.
Автобус остановился, дверь распахнулась. Жадная волосатая рука потянулась за деньгами. Павел в упор посмотрел на кавказца, который даже не повернул в его сторону голову.
– Ты по – русски то, говорить умеешь?
Кавказец взбрыкнул точно ужаленный и резко повернулся к Павлу. Взбешенный южный взгляд встретился с холодным и уверенным в себе взглядом севера. Что-то в этом бесстрастном взгляде было столь угрожающее и подавляющее, чего незваный пришелец давно уже не встречал в русских, забитых и уставших от «веселой» жизни глазах, что он, поневоле, сам от себя не ожидая, отвел свои темные очи в сторону и проворчал:
– Южная. – Потом добавил. – Остановка.
– Молодец, умеешь. – Павел бросил ему на ладонь положенную плату и вышел из автобуса.
Что собственно могло измениться за эти годы в его районе? Новых домов вроде бы не наблюдалось, а вот старые конечно несколько видоизменились. Впрочем, как и везде. Видоизменились они своими первыми этажами, в которых с каждым днем становилось все меньше и меньше жилых квартир. В освободившихся помещениях теперь вальяжно разместились всевозможные магазины и магазинчики, а так же компьютерные салоны, оболванивающие юные мозги, супер космическими игрушками. Ну и прочие заведения новых хозяев и хозяйчиков жизни, у которых хватило денег на открытие своих «шопов» и «салонов», но вот беда, не хватает на постройку своих собственных зданий, где можно было бы хранить и торговать тем, «что нажито непосильным трудом». Первые этажи домов и подвалы под пивнушки оказались куда дешевле. Интересно только куда делись люди, проживавшие когда–то на этих первых этажах и довольны ли они своей жизнью теперь?
Вот и в его районе, где он провёл своё детство и юность, появились такие же магазинчики, заметно преобразившие и украсившие былой «унылый совдеповский» вид района. Без этих очагов благоденствия и потребления район, как впрочем, и вся страна, вряд ли соответствовал бы новым веяниям жизни, временам процветания и расцвета, о которых с утра до вечера вещают сладкими голосами передовые проповедники новой жизни – телевизоры и радиоприемники.
Мельком взглянув на пестрые и не очень, вывески, висящие над дверями, и зовущими в новую жизнь магазинов и не заметив среди них хотя бы одной, со скромным названием «Книжный магазин», Павел, не спеша пошел вдоль улицы, посматривая на прохожих. Ему почему–то одновременно и хотелось и не хотелось встретить сейчас кого-то из старых знакомых, из своих приятелей юности. Может быть потому, что как-то неловко он себя чувствовал, словно побаивался встречи со своим прошлым, которое как ему казалось, ушло навсегда, поселившись в дебрях памяти, и вот теперь, благодаря обстоятельствам начало оживать и с каждым сделанным им шагом все ближе приближалось к нему. Его прошлое возвращалось и становилось реальностью.
Еще несколько шагов и он повернет в переулок, ведущий во двор, окруженный четырехэтажными домами с тихим сквериком посередине общего двора, с доминошным столом под сенью деревьев и … нет для доминошников еще, пожалуй рановато. Их время наступало ближе к вечеру.
Так и не встретив ни одного знакомого лица, Павел свернул во двор. Конечно, прошло десять лет, все проживающие в округе могли не один раз поменяться. Навсегда здесь останутся лишь только липы и тополя как вечные стражи. Только и они, конечно, изменились, стали больше, взрослее, вытянули свои кроны ближе к солнцу и подальше от повседневной прозы суетной жизни людей.
И все же, как Павел не был к ней готов, а встреча произошла неожиданно. Звук шагов за спиной, и «утробный крик»:
– Коваль! – и не успел он оглянуться, как что-то огромное навалилось на него всей массой, сжав его в своих объятиях.
Павел еле вырвался из цепких лап незнакомца бесцеремонно набросившегося на него. Перед ним стоял здоровенный детина, поигрывающий мускулами и хохотал:
– Ну что уставился, не узнаешь? Напрягись Паша!
– Севастьяныч? – чуть ли не по слогам произнес Павел. – Ты что ли?
– Да нет, дух святой! – не унимался детина. – Конечно же, я! А я тоже гляжу ты не ты? Я тебя ещё на остановке увидел!
– Так, а чего же сразу не подошел?
– Так не уверен был, все глазам своим не верил. Ну, думаю, если свернет во двор наш, значит он. Свернул!
– И ты мне поэтому от радости чуть шею не свернул.
– Прости братишка, это точно от радости.
– А с тобой то, что произошло?
– Ты о чем?
– Да о тебе. Ты же тощим был как жердь. Я только что твой рост узнаю.
– Да все нормально, братишка. Значит, говоришь, не вынесла душа, потянуло в родные места – перевел разговор Севастьяныч.
– Это точно, не вынесла. Севастьяныч! – Павел словно все еще не веря что встретил старого друга, дружески хлопнул того по мощному плечу. Он был искренне рад этой встрече. Перед ним невольно проносились картины их «боевой» юности. Сколько вина было тогда выпито, сколько драк на танцплощадках выстояли они спина к спине. Севаастьяныч, точнее Игорь Севастьянов был одним из тех, на кого всегда можно было положиться, тем, кто был готов ради дружбы на все.
– Ну так что Паша, ты в гости или…?
– Или. Думаю навсегда, Игорь. Не возражаешь?
– Да ты что! Буду только рад. Я тебя всегда помнил, да и наши все о тебе не забывали. Хотя конечно были мыслишки, что сгинул ты из этих мест навсегда. Жизнь–то, она видишь какая. Да и сами мы все со временем растерялись все. Разъехались кто куда.
– Да Игорёха, жизнь штука сложная. Ну, так долго мы еще будем здесь стоять?
– Как два тополя на Плющихе? Все понял. Приглашай к себе. Ключи-то за десять лет, надеюсь, не потерял?
– Да нет, не потерял, тем более что у меня их и не было. У тетки они, у Надежды. Она же за моим домом смотрела.
– Так что, ты сейчас к ней что ли? – удивленно спросил Игорь.
– Ну, нет, это успеется. Давай к тебе, надеюсь, никому там не помешаю?
– Да что ты! Я же один.
– А что так?
– Ладно, – махнул рукой Игорь. – Потом. Пошли, только сначала в магазин за горючим и за прочими радостями жизни. Эх, сейчас как напьемся!
– Злоупотребляешь?
– Ну что ты, – Игорь изобразил скромнягу, что при его внешности получилось довольно комично. – Только по великим праздникам. Если бы пил разве был бы таким? – Он потряс в воздухе своими ручищами
– Так ты что, спортом тут, без меня занимался?
– Да нет, – хохотнул Игорь. – Само выросло. Ты же знаешь меня. Сам то я в морду кому заехать, люблю, а вот когда мне…. – Игорь распахнул дверь подъезда. За разговором они подошли к дому, где жил Игорь. – Сейчас сумку свою положишь и в магазин. Эх, кого – еще позвать то? Рано еще, люди все деньги зарабатывают. Это у меня сегодня выходной удачно совпал с твоим приездом. Стоп! Андрей же у нас сегодня выходной.
– Это какой? – пытался вспомнить Павел. Одно имя ему мало что говорило.
– Да Андрюха Ветров! Вспомнил?! Он же хоть и на десяток лет нас младше был, а все время с нами табунился
– А, теперь вспомнил! Как он?
– Да ничего, в норме. Сам увидишь. Он тебя рад будет видеть.
– Я его тоже.
Игорь нажал кнопку мобильника.
– Алло Андрей, привет, как дела? …Выпить хочешь? … Да ладно знаю, знаю, что не хочешь. Но придется. Я тут тебе такой сюрприз приготовил, сам за рюмкой потянешься…. Какой? А ты рви ко мне, узнаешь. Не пожалеешь. Ну все, жду. – Игорь отключился.
– Ну все, Андрей сейчас будет. Пошли в магазин.
2 глава
Игорь и Павел уже расставляли приобретенные в магазине припасы, когда в дверь позвонили.
– Ну, вот и Андрюха пожаловал, – встрепенулся Игорь. – Так, посиди пока, а я его сейчас приведу.
Павел сел в кресло; со стороны входной двери ему слышны были голоса.
– Привет. Ну, что у тебя тут за сюрпризы?
– Андрей, – Павел улыбнулся, услышав голос вошедшего гостя.
– Не сюрпризы, а сюрприз. Я, между прочим, тебе один сюрприз обещал. Давай заходи.
В комнату вслед за хозяином вошел широкоплечий, светловолосый парень от которого так и веяло молодостью и здоровьем. После солнечной улицы глаза его еще не совсем привыкли к полумраку комнаты, и некто сидящий в кресле не показался ему знакомым.
– Ну? – обернулся Андрей к Игорю.
– Что, ну? Ты узнаешь этого дядю? – указал на сидящего Игорь.
– Да вроде нет, – пристальнее всмотрелся в незнакомца Андрей.
– Неужели я так сильно изменился? – Павел встал и подошел к новому гостю, – что меня и узнать нельзя?
– Постой, – от мелькнувшей догадки Андрей даже сделал шаг назад. – Не может быть. Павел что ли?
– Ну! – подбодрил его Игорь.
– Ну вот, даже имя помнишь, уже хорошо, – засмеялся Павел.
– Да не может быть, не верю, Павел! – пришедший, наконец, в себя Андрей, кинулся к Павлу с протянутой для приветствия рукой. – Вот так сюрприз.
– Приехал, значит. – Андрей повернулся к Игорю.
– Приехал, приехал. А я сам, когда увидел, не поверил. А он, вот он, нарисовался, не сотрешь.
– Да ребята, с вами можно инфаркт схватить, с такими шутками. Фу ты! – выдохнул полностью пришедший в себя Андрей.
– Молодой еще для инфаркта, – хлопнул его по плечу Игорь.
– Согласен. Приехал, всё – таки. Ну и ну. Долго тебя не было.
Для Андрея из всех парней, которых он знал в детстве, Павел был, пожалуй, самым уважаемым, другом о котором можно было мечтать, хотя для Павла, сам он был еще сопливый пацан. Хоть Павел и привечал его. Когда, благодаря стечению неблагоприятных обстоятельств Павел был вынужден уехать из города, Андрей сильно переживал по этому поводу. Потом, со временем всё как то позабылось, жизнь ведь на месте не стояла. И вот теперь, нежданно – негаданно, Павел взял да вдруг вернулся. Это ли не настоящий праздник! Прав был Игорь, – рука сама к рюмке тянется. Возвращаются видно старые времена, старые товарищи собираются вновь.
– Ну, так что? – потер ладони Игорь. – С приездом что ли.
– Давно пора, – кивнул Павел. – Приглашай хозяин за стол.
– А все готово.
Разлили и выпили по первой. Павел положил в рот ломтик копченого мяса, и наслаждением прожевав его, произнес:
– Вот теперь я чувствую, что я дома.
– Закрепим твои ощущения, – разлил по второй Игорь.
– За тебя Паша. За приезд.
– Идет.
Выпили по второй.
– Ну, и как тебе дома? – дружески подмигнул Игорь.
– Честно?
– Конечно!
– Так вот, если честно – не очень.
– А что так? – удивился Игорь. – А, ну да. Мы же из Москвы прибывши. Москва она конечно городам мать. – Саркастически добавил он.
– Не привык еще, наверное, – решил Андрей.
– Да нет други. Не в этом дело. Не в Москве. – Павел вдохнул. Разговор получался не отвлеченный.
– Ну ладно, Паша, – Игорь вновь потянулся к бутылке. – Не обижай город родной. Давай за него, за его красоту.
– Понимаете, я столько лет не был дома, столько лет не видел нашего города. Так по нему соскучился. А приехал и такое ощущение, что город наш не в центре России находится, а на Кавказе.
– А, вот ты о чем! – догадался Игорь. – Теперь понятно. А что в Москве их, что ли нет?
– Есть, конечно, полным – полно. Но то Москва, а это все-таки дом родной. Когда я уезжал, их здесь не было.
– Когда ты уезжал, мир другой был, а что до этих.… Так у нас до границы ближе, вот они и рвут сюда. А что поделаешь – СНГ, мать его!
Павлу вдруг вспомнился водитель автобуса.
– Андрей, у тебя как я помню отец вроде бы шофер? Как он?
–Да никак, – махнул рукой Андрей. – Как все. Сидит дома, да водочку иногда попивает.
– А что случилось? Ему ведь до пенсии еще далеко.
– До пенсии да, а вот до увольнения оказалось ближе.
– Сократили что ли? Я заметил, автобусов по городу много шныряет, значит, шофера нужны. – Он уже и сам все понял, но продолжал выспрашивать.
– Да не сократили его. Уволили.
– За что?
– За все хорошее. За безупречную и безаварийную работу. За непрерывный стаж. Еще за что?
– Да ты успокойся, я ведь не со зла.
– Да я спокоен. За это и уволили. Мастер … привязался, поспорили. А на следующее утро – получите расчет Степан Емельянович и катитесь к чертовой матери. И еще, с батей, нескольких человек заодно.
– Странно.
– Да ничего странного. Шофера давай бунтовать, митинговать, на смену идти отказывались в знак солидарности. Морду директору набили.
– Да ну?
– Ага. Только плохо все это кончилось.
– Милиция?
– Будет тебе милиция всякой мелочью заниматься. Эта сука – директор оказывается под бандитами уже ходил. Их и вызвал. Приехали эти мордовороты бритые с оружием и устроили побоище. Шофера за ключи и кувалды схватились, да куда против «волын» попрешь. И началось массовое увольнение. А оно и так, как позже выяснилось, готовилось. С бати, моего решили начать. Братки местные с черными договорились, их людям автопарк передать, что бы те работали и браткам отслюнивали. Знали твари, что шоферов бы они это делать не заставили. Вот теперь джигиты на автобусах по городу рысачат, а шофера по домам сидят тоску водкой глушат. А ментам все это по … Документы о передаче предприятия оформлены правильно и все.
– По началу даже, смешно было, – не впопад брякнул Игорь.
Павел удивленно посмотрел на него.
– Да, языка-то толком не знают. Орут: «Гавары где сайти надо!» Вот так и живем Паша в родном городе.
– Значит, городской транспорт у вас забрали? – резюмировал услышанное Павел.
– Таксисты еще сопротивляются, – продолжал Андрей. – Но у них своя банда. Так что война продолжается.
– На долго ли?
– А! – махнул рукой Игорь. – Что-то у нас разговор не веселый. Не праздничный. А у меня, между прочим друг приехал, а Андрей?
– А у меня, между прочим, тоже.
– Ну, так давайте за вашего друга что ли, – поднял бокал Павел.
– Точно! Скромненько и со вкусом! – воскликнул повеселевший Игорь. – Как говорят французы … Не помню, но в переводе это звучит так: «Вино налито, его надо выпить». Вперед!
Зазвенели бокалы.
– А кстати Паша, – отправил в рот кусок ветчины Игорь. Что же это ты столько лет пропадал где-то, а приехал один?
– Ты это о чем? – прикинулся непонимающим Павел.
– Да все о том же. Мог, к примеру, и жену с собой привезти.
– А-а-а – протянул Павел. – Ты об этом. Привез бы, если бы она была. Только вот знаешь, не обзавелся как-то.
– А я знаю почему, – Игорь обернулся к Андрею. – Догадался Андрюша? Краше наших девушек нет нигде. Вот видишь. Паша искал, искал, да так, не солоно хлебавши и вернулся.
– Тут ты прав Игорь, – согласился Павел, – лучше наших нет. Да и куда мне, по моей бродяжьей жизни. Ну а как вы тут по личной теме?
– Да у нас-то тут все в норме. Глянь на Андрея. Красавец парень и девушка у него хорошая и умная. На инязе учится в Москве. Поедет после учебы в Америку стажироваться и его с собой заберет. Будет у нас свой Андрей Американец.
– Серьезно?!
– Да ерунда это все, – поморщился Андрей. – Слушай ты его больше. Нужна мне эта Америка как собаке телевизор. Я в России жить хочу. На русской земле и с Юлькой.
– Ценю, – сказал Павел. – Как ты говоришь девушку зовут, Юля? Красиво. Ну что же поздравляю. А ты хвастун, как?
– А я что. Да ничего, – Игорь посмотрел сквозь рюмку. Гол как сокол и чист как вот эта жидкость. Хотя конечно пятнышко в биографии есть.
– Чего ты еще натворил Севастьяныч?
Игорь посмотрел на Андрея.
– Да женился он, – ответил за друга Андрея.
– Женился! – протянул Игорь голосом Райкина – правда, жену взял хорошую, красивую. Красивую, хорошую, что зря хаить. Но стер-в-у! Да ладно, в прошлом все. Тьфу – тьфу! Развелся я уже давным-давно и свободен как птица.
– Не повезло, значит?
– Как сказать. Для жизненного опыта пригодилось. Умнее стал. Ничего Паша, за меня не переживай. А тебе мы невесту найдём.
– Спасибо, я как-нибудь сам.
– Слушай, а может ты все Ирку забыть не можешь?
– Какую? – Спросил Андрей.
– Да ты не знаешь, мал еще был. А, Паша?
– Эх, куда ты хватил, – засмеялся Павел. – Забыл давно.
Перед мысленным взором Павла тут же предстала худенькая очаровашка Ира из 9 «Б», с которой у Павла был юношеский роман. Первая любовь закончившаяся ничем.
– Да нет, помню. Желаю ей всего наилучшего.
– Да у нее и так все хорошо. Муж, двое детей. А Шустрого помнишь?
– Кого, Шустрилу? Так она за него, что ли вышла?
– Сплюнь! Нет, конечно. Я просто так вспомнил. Помнишь, как он в школе спекулировал.
– Конечно, помню, дешевку эту.
– Он теперь не дешевка. Он мать его, крутой стал.
– Разбогател?
– Еще как. Олигарх хренов. Он, как ты уехал все свой бизнес делал. Купи – продай. Все шустрил. Да, если бы не его брат, тогда… – Игорь замолчал и стал разливать. Пили они из маленьких стопок, почти символически и несмотря на многочисленные тосты опьянели совсем немного.
Наблюдая за ним, Павел вновь мысленно увидел картины прошлого. Брат Шустрилы. Это за него тогда вступился Павел, не зная с кем связался, за что и чуть было не поплатился жизнью. Из-за этих Шустрил – старшего и младшего пришлось ему покинуть родной город, который в те далекие времена стремительно стали прибирать к рукам всевозможные братки. Вот с ними то и угораздило схлестнуться Павлу, когда у него на глазах стали бить младшего Шустрилу, не плохого в общем – то парня, но бывшим под полным влиянием старшего брата.
В той драке Павел умудрился пробить головы сразу двум боевикам группировки Кислого. Он только потом узнал кто они такие, когда уже было поздно.
Кислый – один из городских отморозков эпохи поздней перестройки, за своих парней обещал отомстить по полной. И отомстил бы, если бы Павел вовремя не покинул город, в котором в то время, все больше шалеющего от «свободы» , практически не было власти.
К этому времени Павел уже был сиротой.
За год до этих событий от болезни умерла мать. Отец не перенес разлуки с ней и сгорел за два месяца. Павел остался один, если не считать сестру матери вечно деятельную и не унывающую тетку Наталью. Но у нее была своя семья. Павел был практически один, если не считать друзей. Но что они могли сделать против вооруженных бандитов не боящихся ни кого и ни чего.
Жалел ли Павел о том, что все так случилось? Он не думал об этом, потому, что знал, что за старшего Шустрова, которого презирал за его махинации, за жадность к деньгам, он никогда бы не стал вступаться. Поделом. К младшему же всегда относился хорошо, за что и поплатился изгнанием из родных мест на целых десять лет.
Пришлось ему тогда, как трусу бежать из города.
Но не испытывал он за это ненависти к толстой и рыхлой фигуре старшего Шустрого. Так он тогда выглядел. А как выглядит сейчас? Кому это интересно?
– Да, брат, – продолжил Игорь. – Он и сейчас у Шустрого на поводу. А Кислого Паша, на следующий год уложили в перестрелке. Ты бы знал, что тут было. Дикий запад. Хотели мы тебе об этом сообщить, да кто же знал, где ты находишься.
– Да и поделом. Всех бы их вслед за Кислым.
– Давай за это. – Друзья с удовольствием чокнулись.
– Ну а сейчас как жизнь то, если не считать того, что я уже успел увидеть? – спросил Павел
– Да никак. Ничего хорошего. Поживешь здесь – увидишь. Своих бандитов как собак нерезаных, черных – стада. Менты не поймешь, чем занимаются – кого от кого защищают. Сколько раз видел их на ступеньках МВД. Стоят с чурковыми, ржут во всю глотку. Жизни радуются. Только что в засос не целуются. Вот так.
– Ты-то сам как? Где на кусок хлеба зарабатываешь?
– Да я Паша охранником. Как завод наш закрыли, пришлось к новым хозяевам идти наниматься. У нас тут огромный супермаркет есть. Меня как увидели, сразу взяли. Работаю сутки через трое. Правда я теперь бригадир смены.
– Крутым значит стал?
– Да брось ты! – отмахнулся Игорь, чуть ли не с досадой.
– Ладно, ладно, – засмеялся Павел. – Ну, а ты Андрей? А то Севастьяныч тебе слово не дает сказать.
– А я …. – начал было Андрей.
– Да он у нас спортсменами руководит. В спорткомплексе – администратором.
– И не болит же язык у человека, – проворчал Андрей, слегка обидевшись на то, что его перебили.
– Ты еще скажи, не болит ли голова у дятла! – хохотнул Игорь, просто переполненный хорошим настроением.
– А вообще хорошо-то как! Хорошо же сидим мужики! С возвращением Паша! – поднял он свою рюмку.
«Да, – подумал Павел – с возвращением», и поднял свою стопку. К ним присоединился Андрей.
Наговорились вдоволь. Лишь только когда начало темнеть, Павел стал собираться к тетке Наталье, не смотря на горячие протесты Игоря, который не хотел отпускать вновь обретённого друга, на ночь глядя. Но Павел настоял на своем – очень уж хотелось подышать вечерним воздухом и насладиться навеваемой с реки прохладой.
Друзья отстали от него только тогда, когда он сел в вызванное ими такси, и категорически не рекомендовали ему гулять в одиночестве по ночному городу.
Он ехал в Октябрьский район, уютно устроившись на заднем сиденье такси, и смотрел в окно. Таксист не доставал его праздной болтовней. Может, был не словоохотлив, а может как-то понял, что пассажир и так уже сегодня наговорился и хочет помолчать. Как бы-то ни было, Павел был благодарен ему за то, что тот не вторгался в его одиночество, нарушаемое разве, что вызовами диспетчеров к таксистам. Он молча смотрел на ночной город. Город своей юности.
Вновь заработала рация. Диспетчер вызывал какой-то номер к очередному клиенту. Как видно не смотря на трудности нынешних времен, работы таксистам хватало. Хотя может быть только в вечернее и ночное время, когда наступало время особой, скрытой от посторонних глаз жизни. Время тех, кто устав от добывания любыми способами денег в дневные часы, спешили избавиться от части их в какое – ни будь шикарное заведение с яркими огнями, музыкой, девочками, рулетками и прочими неотъемлемыми атрибутами новой жизни. Жизни не для всех.
Таксист внезапно затормозил:
– Вот черт! Приехали.
– Что там такое? – очнулся от своих мыслей Павел.
– Да, авария опять.
– Что, часто бывают?
– А то. Богатеньких буратин развелось. Деньги им девать некуда, понимаешь? Столько уродов себе иномарки купило! Как деньги завелись, сразу за руль лезут. А мозгов как дерьма от комара. Вот и результат. Будешь?
Водитель повернулся, сунул Павлу сигареты. Тот отказался.
– Да, – закуривая, продолжал свой монолог шофер. – Этих мордоворотов бритых столько сейчас развелось. Выпучат шары и несутся не разбирая дороги. Им телегу-то страшно доверить со старым мерином, а тут скорости реактивные. – Шофер сделал глубокую затяжку и выдохнул в открытое окно. – Столкнутся лбами, и давай пальцами крутить: «Ну ты попал!». Стрелки забивать. А один раз наблюдал – смех!
– Стрелку?
– Да нет, как они бозлаются. А машины в хлам! Откуда у людей деньги только такие берутся? Хотя известно откуда – не от станка. Да и какие это люди – так, мутанты бройлерные. – Водитель через зеркало заднего вида скосил глаза на пассажира, неизвестно ведь кто такой. Сидит, молчит. Сел почему-то сзади.
Павел понимал, почему вдруг прорвало молчавшего всю дорогу водителя. Тому просто хотелось снять с себя накопившуюся за день усталость и раздражительность от беспросветной жизни в тени ярких реклам. От необходимости целый день колесить по улицам в поисках клиентов не очень-то по нынешним временам жалующих такси. Колесить, что бы хоть как-то более- менее достойно содержать семью, отчаянно понимая, что жизнь с каждым днем все дороже, а дети все больше и потребности у них , тоже все больше. Так как живут они в этом же мире и не виноваты в том, что папа простой шофер, не может дать порой даже самого необходимого. А вокруг изо дня в день блеск реклам красивой жизни манящей и опьяняющей.
И от всего этого только больше и больше копится усталость, все больше и больше раздражения, и все сильнее хочется схватиться за кольцо воображаемой гранаты, которой, к сожалению нет, прижать ее к себе как можно туже и дернуть что есть силы за кольцо. И все. Тишина. Покой. Долгожданный, все примиряющий, избавляющий от необходимости тянуть каждодневную лямку лишь для того, чтобы существовать.
А если нет гранаты, то излить свою тоску хоть на кого-то, хоть на этого умника сидящего сзади. Ему-то, конечно, по барабану мои проблемы, ему сейчас хорошо. Коньячком от него, вон как попахивает. Ишь, как разомлел. А шоферу все легче, все есть ощущение, что хоть чуть-чуть да дернул за кольцо. И на том тебе жизнь спасибо.
– Цветы демократии, – произнес Павел, глядя через окно на перевернутые машины и на людей суетящихся возле них.
– Кто? – не понял шофер.
– Да мутанты, про которых ты говоришь.
– Это точно, цветы. Только в отличие от настоящих цветов, которыми хочется любоваться эти хочется затоптать. Вот только вряд ли. Скорее они нас. Сейчас их время.
– А должно быть время людей. Ну, что, я так полагаю это надолго. Как думаешь?
– Надолго. Вот черт! Что за день сегодня. Тебе вот до места не довез.
–Ничего. Пешком пройдусь. Отсюда не далеко. А ты брат черта–то поменьше по вечерам вспоминай. Глядишь, и все наладится. Сколько с меня?
Расплатившись с таксистом, Павел зашагал вдоль дороги мимо аварийного места, где группа мордоворотов с глянцевыми черепами выясняла кто из них прав. Все они были похожи друг на друга как однояйцевые близнецы.
Павел оглянулся. Справа от него начинался парк. Он вспомнил, что если пойти напрямки, через парк, то дорога к теткиному дому сократится вдвое, если не втрое.
Ну что же, где наша не пропадала. Павел свернул в темный массив парка. Сумку с вещами он оставил у Игоря, и шагать налегке среди темных силуэтов деревьев издающих густой ночной аромат было даже приятно. Пары того небольшого количества алкоголя, что принял он с друзьями за встречу, уже успели почти выветриться благодаря крепкому организму и хорошей закуске. Голова была ясной, перед мысленным взором проносились картины недавнего застолья и общения с Игорем и Андреем. Одним из примечательных моментов встречи было то, что не смотря на оживленный разговор, пили совсем не много, явно не увлекаясь. Из всего закупленного спиртного добрая половина осталась не тронутой. Неплохо! Не скатились парни в болото вслед за многими. Имеют головы на плечах, а не воронки для водки. И мыслят трезво, словом так, как и нужно.
А ведь о многом успели поговорить. Теперь картина жизни в родном городе становилась для Павла все яснее и ярче. Правда яркость эта ни глаз, ни душу не радовала. Пьянство повсеместное, бандитский произвол, беспредел милиции, буквальная пассивность местного населения пытающегося держаться лишь каждый своего края, своего угла, выжить в одиночку не понимая, что такой путь не приведет никуда.
А ведь завтра взойдет солнце, осветит своими лучами, все еще не смотря ни на что зеленые улицы, защебечут в их листве птицы, улицы заполнятся пестрыми горожанами, и будет казаться, что все хорошо вокруг. Что все сыты, довольны жизнью, что у всех всё есть.
«Хорошо, что хоть, кажется. Хорошо, что…» – размышления Павла прервал какой-то шум впереди в темноте.
Он уже достаточно глубоко проник в расположение парка. Вокруг было темно, тихо. Шум вечернего города заглушали стоящие стеной деревья – часовые тишины, которую нарушали лишь ночные насекомые. Шум впереди опять повторился. Павел услышал голоса. Два голоса, один из которых был женским. Неизвестно, что там происходило впереди, и можно было легко свернуть на боковую тропинку от греха подальше, но он лишь ускорил шаги, почуяв не доброе.
Вскоре он увидел впереди под тусклым и сиротливо светящим фонарем, на перекрестке парковых дорожек стояли двое. Вернее не просто стояли. Между ними происходила борьба, борьба между сильным и грузным мужчиной и женщиной, пытающейся вырвать свою руку из цепкой кисти мужчины.
– Послушайте, отпустите меня, меня дома ждут, – донесся до Павла молодой женский голос с умоляющими интонациями.
– Что, мамочка ждет? – мерзкий кавказский акцент резанул слух, и Павел невольно прибавил шаг. – Ждут – подождут. А ты пойдешь со мной. Я хочу с тобой поиграть.
Борьба между мужчиной и женщиной была предрешена. Что она могла сделать одна против наглой откормленной туши вбившей себе в голову, что русские, те, чью землю он сейчас топчет и чей хлеб он ест, люди второго сорта и с ними надо обращаться безжалостно.
– Я тебе руку сломаю сука! – начал терять терпение кавказец.
– Да отпустите меня! – уже громче крикнула женщина, которая увидела чей-то темный силуэт, приближающийся к насильнику сзади. Если это окажется его приятель, шансов на спасение не оставалось никаких.
Остановившись в метре от кавказца, Павел почувствовал, как хищная нервная улыбка стала растягивать его губы:
– Эй, дорогой, а может быть, ты со мной поиграешь? – спокойным, даже несколько веселым голосом произнес Павел.
Но его спокойный голос произвел на кавказца совсем не тот эффект. Он вдруг вздрогнул и замер, словно пытаясь сообразить, откуда это раздались какие-то слова. От неожиданности он даже ослабил хватку, чем тут же воспользовалась его жертва, отскочив от обоих на несколько шагов и с расширенными от страха глазами ставшая наблюдать за тем, что будет дальше. О том, что появилась возможность просто исчезнуть в темноте, ее парализованное пережитым ужасом сознание просто не давало ей знать.
– Э урод, я кажется, к тебе обращаюсь, – все так же спокойно продолжал Павел своим холодным взглядом сверлил мощную южную спину.
Кавказец резко повернулся и если бы освещение было чуть ярче Павел смог бы увидеть, как наливаются кровью его глаза. От него за версту разило кабаком. Сын Аллаха, безбожно нарушая суры Корана и заветы отцов, был пьян. Его рука стала медленно тянуться к внутреннему карману пиджака, что не ускользнуло от внимания Павла.
– Так что, поиграем? Я ведь страсть как люблю развлекаться с жирными кавказкими баранами.
Вместе с последним словом Павел что есть силы, зарядил ногой в пах своему противнику так и не успевшему добраться до своего кармана.
Из недр туши его противника наружу вырвался не то стон, не то обиженное хрюканье, которое Павел тут же оборвал мощным ударом сцепленных рук в шею противника. Тот безвольным мешком рухнул на асфальт.
Только тут Павел впервые обратил внимание на незнакомку, к которой так вовремя подоспел. В свете тусклого фонаря она показалась ему красивой, но разве в том было дело, какая у нее была внешность?
Он усмехнулся сам себе.
– Ну что, ты-то как? – как можно миролюбивее спросил напуганное существо.
– Что? – дрожащим голосом спросила она, не спуская с него широко раскрытых глаз.
– Да ты успокойся. Я спрашиваю, ты в порядке, ничего этот урод с тобой не сделал?
– Н-нет, а что?
– Да все хорошо. Ты где живешь-то?
– Здесь не далеко. Отпустите меня, пожалуйста.
Её слова больно резанули Павла. «Сволочь!», подумал он о кавказце.
– Да я же тебя не держу. Проводить могу, если хочешь.
– Не надо, я сама. Я пойду? – словно боясь спросить и все еще не веря, что все страшное для нее на сегодня кончилось, произнесла незнакомка.
– Конечно, конечно. Только не надо больше, милая девушка ходить одной по ночам. Видишь чего можно встретить, Павел ткнул носком туфли неподвижную тушу.
– Это случайно. Я у подруги задержалась, – она не знала, зачем это говорит.
– Я понимаю. Ладно, иди, тебе ведь кажется, мама дома ждет?
– А он? – вдруг спросила она.
– Кто? – Павел сразу даже не понял, что она говорит про кавказца.
–Он то? С ним все в порядке. Я о нем позабочусь.
– Но он жив?
– Конечно. Я разве похож на убийцу?
– Не знаю.
– И на том спасибо. Ладно, иди. Все будет хорошо.
Девушка исчезла в темноте, а Павел, слушая звук издающихся шагов, вновь усмехнулся.
Вот она – загадочная русская женская душа. Едва не став жертвой насильника, она уже беспокоится о его судьбе. О, русские женщины – воистину вы или святые или дуры! Павел огляделся по сторонам и прислушался. Вокруг все было тихо.
– Ну-с друг мой, теперь займемся тобой. – Он склонился над поверженным противником. – Что там у тебя в кармане? Чем ты так хотел меня удивить? Ого! – присвистнул Павел.
В руке у него оказался «Макаров», да еще и с полной обоймой.
– Да ты у нас не простая чурка. Вы бандит, да? – спросил Павел, не ожидая ответа. Из другого кармана он достал глушитель, и понял, что если бы эта скотина не был сильно пьян, еще неизвестно кто бы сейчас лежал на асфальте городского парка. Слава славянским Богам – они оберегли своего сына. А вот Аллах сегодня сплоховал. Всегда бы так!
Уже собираясь уходить, Павел как бы вспомнил:
– Да, вот что я еще хотел сказать тебе на прощанье. Жаль только, что ты не слышишь: «Нельзя всяким пришлым ублюдкам прикасаться к русским женщинам. Больно будет».
И как бы закрепляя сказанное, от души пнул бесчувственное тело своего врага. А потом добавил:
– Впрочем и местным выродкам это тоже не рекомендуется.
3 Глава
Прошло несколько дней. Павел все больше обживался в городе. Привыкал к новой – старой жизни, понемногу хозяйничал в квартире. Благодаря заботливым рукам тетки Натальи квартира за 10 лет не изменилась, не была в состоянии запустения или разрухи. Все эти годы она регулярно посещала квартиру, стирала пыль, убирала, в общем, относилась по хозяйски. Павел был приятно удивлен, войдя в квартиру и увидев на окнах свежие нарезные шторы. Он даже улыбнулся тому, что тетка не забыла, что он терпеть не мог, когда на окнах нет штор.
Все эти дни Павел мотался по городу, присматривался, встречался со старыми знакомыми и с теми, которых считал когда-то своими друзьями. Ему было интересно это общение с людьми, которых он знал раньше и которые теми же и остались в его памяти. Теперь же, всех их он открывал для себя как бы заново, ведь время изменило не только его, но и их, не только саму жизнь, но и отношение к ней.
Кто – то из них был рад его видеть, другим было все равно, а были и такие, которые узнав, что Павел был не чужд столице, искренне удивлялись его возвращению пусть в красивый но всё же провинциальный город.
У каждого из его былых знакомых теперь была своя жизнь, своя семья, интересы, проблемы; хотя у большинства и интересы и проблемы были одни – как выжить в этом веселом свободном мире равных возможностей.
В основном это были те, кто не вписался в струю новой жизни, не смог или не захотел приспособиться, извлечь выгоду из соблазнов, предложенных обывателю наступившей на него эпохой чистогана.
Пообщавшись с Павлом, выразив радость в связи с его приездом и пересказав дежурные новости, они вновь погружались в море своих проблем и повседневных забот.
Встретился Павел и с «Шустрилой» о котором ему напомнил в день приезда Игорь.
Как – то он оказался в районе, где Шустрый имел два современных павильона, земля вокруг которых была ухожена, заасфальтирована и зазеленена. Везде чувствовалась рука хозяина твердо знающего, что он вкладывает свои деньги и вкладывает так, чтобы деньги эти возвращались к нему назад.
Весь торговый комплекс был как бы отдельным городком, царством изобилия и потребления. Своим внешним видом, щитами реклам, музыкой плавно льющейся из репродукторов, он по- неволе притягивал взоры и мысли потенциальных покупателей.
Сзади раздался звук подъезжающего автомобиля. Павел, обернувшись, увидел как из остановившегося неподалеку роскошного авто, не спеша, словно ощущая собственную значимость и весомость в этом мире, вылез еще более раздобревший за последние годы хозяин всего того, что только что осматривал Павел. Михаил Яковлевич Корзун – нынешнее воплощение школьного спекулянта советских времен Шустрилы.
Теперь он был не Шустрила – тот был с вечно бегающими по сторонам глазами и трясущимися от жадности руками. Этот же являл собой воплощение надежды и опоры современной Российской демократии. Не было у него уже тех бегающих потных глазок. Теперь это были глаза уверенного в себе, крепкого хозяина жизни, весь вид которого выражал: «На свои, на свои гуляю!».
Глядя на это «явление», Павел неожиданно для себя вдруг вспомнил как давным – давно, в школьном туалете Шустрик подобострастно ухмыляясь, предлагал другим школьникам, попыхивающим дешевыми сигаретами, наручные часы «Ролекс» явно не фирменного производства, тем не менее, уверяющего заинтересовавшихся что они «почти настоящие». Что означает «почти настоящие» и сколько в действительности стоит настоящий «Ролекс» никто тогда понятия не имел, но Шустрячок всегда находил лохов готовых расстаться со своими деньгами.
" Черт! – подумал Павел. – А может быть вот так, в прокуренном школьном туалете и должен зарождаться настоящий бизнес".
И хотя мысль эта пронесшаяся в сознании была полна иронии он, тем не менее, сейчас воочию видел ее логическое завершение.
Скользнув по Павлу равнодушным взглядом, но тут же узнав его, Корзун конечно же был «рад» увидеть старого школьного приятеля. Он даже вальяжно похлопал Павла по плечу и поздравил с возвращением домой.
Вряд ли он забыл, кому был обязан Павел тем, что ему пришлось бежать из родного города, но и вспоминать об этом он явно не имел желание. Осознав же, что Павел и сам не собирается теребить прошлое и предъявлять счет, он и вовсе успокоился, тем более что постоянно находился под неусыпным присмотром двух накаченных добрых молодцев стоявших в паре метров у него за спиной.
– Удивляюсь я тебе Паша, – по-отечески, снисходительно пожурил его Корзун. – Столько лет прожить в центре, в самой Москве и вернуться сюда.
– Да вот, так получилось, – усмехаясь про себя, сказал Павел. Они не спеша шли по направлению к торговому центру.
– Я конечно понимаю, – тем же, едва ли не покровительственным тоном продолжал Шустрый.– В жизни может всякое случиться или, к примеру, тоска по родине заест, по местам детства там, юности. Но ради этого бросать столицу? Москву, на которой все завязано, где можно такие бабки делать, что тут никому и не снилось. Да, кстати, – Корзун не на минуту не забывал о том, ради чего он живет на земле, – ты там, в Москве, может, имеешь какие-то связи в коммерческих кругах?
Павел с иронией развел руками.
– Да, жаль. Столько лет и в пустую, – Корзун недоверчиво скосил на Павла глаза, – с Москвой завязать было бы очень даже полезно. Здесь у нас для делового человека простор не тот. Там все. Там главное. Только подобраться все как-то не досуг. Ну ты понимаешь, – красиво усмехнулся он толстыми губами.
«А может ты просто рылом не вышел?» – подумал Павел, но в слух сказал:
– Ну, Миша, какие твои годы. Умный человек везде себе дорогу пробьет.
Корзун по-своему воспринял его слова:
– Да пора уже.
Делано скучающим видом он осмотрелся вокруг, словно хотел сказать: «Как же мне все это надоело». Потом повернулся к Павлу и тот прочел в его глазах немой вопрос: «Ну а от меня–то ты что хочешь?».
В это время они проходили мимо убогой старушки, понуро стоящей с протянутой рукой и так резко контрастирующей со всей этой торжественной и праздничной из стекла, бетона и метала обстановкой вокруг, и выглядящей чуждо и даже враждебно каждодневному празднику жизни в котором казалось нет и не может быть места подобному убожеству.
Но все же оно было, стояло и молча протестовало против того, что оказалось за обочиной набиравшей обороты новой жизни. Против того, что оказалось подобно комку грязи, которую брезгливо стряхивают с шикарной обуви входящие в казино осенним дождливым вечером современные господа России.
Павел сунул руку в карман и нащупав монету, вынул ее. Оказался рубль. Положил его в старую сухонькую ладошку которая, протрудившись всю свою жизнь, получила за свои труды только возможность выставлять себя на всеобщий позор, потому, что другим способом уже не может прокормить свою хозяйку, которой почему-то все еще хочется жить.
Корзун же проходя мимо старушки, чуть не с раздражением отвернул в сторону свою самодовольную голову.
– Неплохо ты все же живешь Павел, – отреагировал он, спустя несколько шагов, на рубль. – А вот я не подаю принципиально. Кто у нас сейчас бедный и нищий? Нет, ты мне скажи. Да тот, кто не хочет мозгами шевелить, что бы работать и зарабатывать. А все почему? Потому что привыкли при Советах дурака валять – работать кое-как, пьянствовать. Потому что знали, профсоюз не бросит, выручит. Коммунистам важно было всему миру показать, что нищих и голодных у нас нет. Вот и тратили государственные средства на всю эту шваль. Один работает – семеро пьют. А зарплату всем поровну.
«Ты–то у нас пахарь» – подумал Павел. Его забавляли эти откровения Шустрого. Тот прочно вошел в роль хозяина и знатока жизни. Может быть, он, покоренный Москвой в тайне надеялся, что Павел от него что-то скрыл и совсем не тот за кого себя выдает. Вот ведь, старушонке целый рубль отвалил. Может и его, Корзуна, совсем не случайно встретил и сейчас прощупывает какие–то свои темы. Ох, не прост ты гость Московский. На всякий случай надо с тобой держаться на равных.
– Они думают, что ничего не изменилось для них. Что и сейчас можно на шарика проскочить. Не хотят, никак не хотят понять, что уже другое время – время равных возможностей. А время равных людей кануло в лету навсегда. Не дуркуй, работай и все у тебя будет. Шустри, крутись, делай деньги. Так в чем же дело? Да в том, что можно не работать совсем, не посадят за это, свобода пришла, вот они на радостях вообще работать бросили. Это вместо того, чтобы как раз и начать работать на себя – работать по-настоящему. А они на радостях начали ещё больше пить да гулять. Все трынь трава! А я не стал. Я сутками крутился, потому, что в отличие от некоторых понял, что пришло время людей с мозгами. Только не надо их водкой заливать, а шевелить, и шевелить правильно.
Они уже давно сидели в кафе, которое тоже принадлежало Корзуну. Он все еще не хотел расстаться с мыслью о «хитром московском госте» и располагал к себе; угощал его изысканным коньяком, который здесь держали специально для хозяина и его гостей, когда он соизволял навещать собственное кафе. Пузатую бутылку обступали блюда со столь же изысканными закусками, которые только подчеркивали вкус коньяка.
– Да брат, пришлось покрутиться, – продолжал Корзун, разливая в красивые коньячные рюмки очередную порцию душистого солнечного напитка. – Все деньги тогда, что были, в дело пустил. Начинал как все – челноком.
«Ну, начинал-то ты пожалуй со школьных туалетов», – безо всякого злорадства, мысленно подкорректировал его речь Павел.
– Гонял за товаром в Турцию, Польшу, да мало ли! Не доедал, не досыпал. – Корзун скосил на Павла глаза. – Сколько раз без копейки сидел – все в дело. А сколько наезжали, грабили, пока на ноги не встал, не обзавелся знакомством с нужными людьми. И что? А то, что ты видишь сейчас перед своими глазами. Вот результат всей той жизни, борьбы за существование. Главное для человека, что бы у него цель в жизни была. Нельзя без этого. Без этого смерть. У меня была цель, и я ее достиг, не смотря ни на какие обвалы и кризисы, ни на весь этот непрекращающийся бардак. Хотя честно тебе скажу – именно при бардаке и можно делать настоящее дело. Как это не цинично звучит. Ну да ты это знаешь.
«Интересно все же, за кого это он меня принимает, за своего что ли? – терялся в догадках Павел. – Этот вот, с виду простой жирный увалень, сидящий напротив него угощающий его своим коньяком и делящийся своей жизненной философией. А ведь чего-то он хочет».
– Все, у меня теперь есть на данном этапе. Но я не расслабляюсь, продолжаю работать. Работа для меня все. Для того чтобы и дети, и внуки мои будущие всласть пожили. И родители что бы ни в нужде жизнь окончили. А для такой жизни нужны и завязки и крыша надежная. А они у меня есть. Думаешь, легко все это досталось? Нет. Просто работать надо. А не надеяться на то, что все и так наладится. Не наладится и никто никому жизнь слаще не сделает. А не хочешь этого понять, тогда добро пожаловать на паперть.
– Но ведь это просто старушка.
– А, ты вон о чем. – Корзун кивнул головой в сторону улицы. – Я заметил, тебе не понравилось, что я не подал ей. Казалось бы, что там для меня этот рубль. Мелочь. И не жалко мне его. А не подал потому, что не хочу. Удивлен? Она что, одинокая что ли, эта бабка, не нажила детей и внуков, которые должны содержать ее теперь. Есть у нее и дети и внуки. Только наплевать им на нее, потому, что пьют с утра до ночи, а все что она таким способом зарабатывает они же ее родственнички, двуногие скоты у нее отнимут и пропьют. Скажешь, нет? Так почему же я за свой счет должен содержать каких-то уродов, не приносящих пользу ни себе ни другим. У меня лишних денег нет. Да не гляди ты на меня так Паша. Жалко мне ее, поверь жалко. Только толку от моей грошевой жалости мало. Вот столовую для стариков открыть, что бы они там нормально питались, а не детки их непутевые. Думал я об этом и не раз. Но ведь и там порядку не будет, разворуют, растащат все и неизвестно чем будут этих бабушек- дедушек потчевать. Не автоматчиков же там выставлять. Вот так Паша и живем в родном городе по уши в грязи. Только кому-то так и нравится, а я с себя сумел эту грязь смыть.
«Да Шустричок, старого времени не вернешь, тут ты прав», – думал Павел, шагая по улице. Даже сейчас, после того как он расстался с Корзуном, у которого всегда много неотложных дел, он все еще ощущал на языке вкус дорогого коньяка и слышал голос философствующего знатока жизни.
Да, у того была своя философия, пусть не совсем гладкая, в иных местах сомнительная, но своя, по-своему выстраданная. Вышедшая из своего собственного представления об окружающем мире. Может быть, Корзун действительно чувствовал себя уютно и уверенно в этом своем представлении и искренне верил в то, что раз смог он, то смогут и другие. Вот только действительно ли он хотел этого?
Хотят ли все эти новые господа и господинчики, чтобы все, как и они зажили в достатке и довольстве, что бы ни было нищих и голодных. Сомнительно. Какой смысл тогда будет в их борьбе за жизнь, в царапанье за сладкий кусок, когда для того, что бы вынырнуть на поверхность приходится и подсиживать и предавать, а то и, что греха таить – пускать кровь тем, кто стоит на пути, тем, кто мешает.
Законы бизнеса, ничего личного – говорят они поверженному врагу, который еще вчера был лучшим другом. Вот и Корзуну наверняка приходилось заниматься подобными делами, прежде чем он мог построить два этих роскошных, из стекла, современных сарая для отмывания своих и чужих денег под благим намерением облагодетельствования исстрадавшегося по роскошной жизни населения.
Хотя представить Корзуна в роли крутого мафиози творящего свой скорый суд конечно затруднительно. Малый хоть и крупноват, но трусоват, а вся его напыщенность и значимость, просто хорошо выученная роль. Всю грязную работу за таких вот господ, делают другие. Что он там сказал: «Надежная крыша?» Да, он так и сказал, и произнес это с гордостью. А ведь это означает только то, что он добровольно платит тем, кто под видом его надежной защиты и так бы забрал у него эти деньги, только силой. Вот что значит «крыша». Ну да бог с ним, с Корзуном. Это его жизнь, его понятия. Он сам себе выбрал эту дорогу.
А все-таки молодец Шустричок, сумел все-таки, как хороший серфер оседлать волну и не захлебнуться, не пойти ко дну как многие пытавшие счастья в дикие девяностые. «И все-таки за кого-то он меня принял. Не поверил тому, что я счел ему о себе рассказать. Умен, но не далек».
Посмотреть на Корзуна Павел решил после некоторых встреч со своими бывшими одноклассниками и приятелями юности. Все-таки их класс был одним из самых дружных в школе, которая в свое время в своих стенах видела еще гимназистов Николаевской России.
Старая добрая школа сильная своими традициями и опытными педагогами переживала сейчас не лучшие времена. Павел уже видел ее старые потрескавшиеся от времени стены сложенные еще из такого кирпича, который власть победившего пролетариата за семьдесят лет своего правления так и не смогла научиться делать. Но даже эти добрые кирпичи бессильны перед временем.
А что уже говорить о людях? Старые приятели конечно рады были повидаться с Павлом. Улыбались, бодро рассказывали о своем теперешнем житье, о подрастающих детях и любимых женах. Угощали Павла чем бог послал, с удовольствием отмечая его почти полное равнодушие к спиртному, вспоминая: «А помнишь, как перед дракой с Петровскими портвейн для храбрости на заднем дворе школы, из горла, помнишь?»
Смеялись, по-доброму вспоминая детские проделки. Но Павел видел, что та же самая искренняя радость не получается при переходе на разговор о днях сегодняшних и любимые жены начинают подозрительно зыркать глазами на своих красавцев мужей, если те уж слишком бодро говорят как им живется сегодня.
Разве можно гордиться тем, что приходится работать сразу на трех работах? Оказывается можно. «Видишь Павел, какой я молодец. Как четко устроился. А Володька, да ты его помнишь, не смог. Ему бедняге похуже». Нет-нет, но при таких разговорах заходила речь и о Корзуне. Все–таки он один из всего класса так взлетел. Одни им восхищались – мол, смотри какой молодец, ухватил судьбу за хвост. Другие были равнодушны – мол, у нас и своих забот полон рот. Третьи же о нем говорили откровенно враждебно и вовсе не потому, что Корзун лично им перешел дорогу. Просто со временем школьное презрение к его махинациям в сочетании с тем, что время изменилось, и наступила власть вот таких же Корзунов, выросло в намного более злобное, но, увы, бессильное чувство.
Самым интересным было то, что те, кто негативно относился к успехам Корзуна, были наименее успешными в новой жизни, хотя ждали от нее когда-то многого, с радостью во взорах шагали голосовать за первого, «истинно русского» президента – «надежду и опору обездоленного народа». Но сколько они не ждали, манна небесная так и не стала сыпаться на их головы, а в самих головах все больше копилась злость и раздражение за то, что клюнули на очередной обман, за то, что внесли и свою посильную лепту для прихода к власти всяческих Корзунов.
Может быть поэтому, при посещении их Павлом, они эти обманутые и обманувшиеся, с какой-то злодейской радостью, словно гранату из-за пояса, доставали из холодильника бутылку водки и предлагали жахнуть за все, а потом, удивляясь и одобряя его трезвость, сами и напивались, все более раздражались и, не стеснялись в выражениях.
Вот тогда Павел и решил лично увидеть и пообщаться с Шустриком, что бы понять, чем он так насолил своим бывшим одноклассникам и сделать свои выводы.
Жизнь же, тем не менее, продолжалась. С работой у Павла проблем не возникло. И Севастьяныч и Андрей предложили ему работу каждый у себя. Правда одну и туже – охранником. С подобной деятельностью Павлу уже приходилось сталкиваться в столице. Он отлично знал, что включает в себя эта работа, и умел ее делать профессионально. Немного поразмыслив, он принял предложение Андрея, так как быть сторожем у чужого добра не хотелось. Это он уже проходил. Правда, Игорю, чтобы не расстраивать хорошего человека, он о своих соображениях не сказал.
Зато предложение Андрея ему показалось интересным, схема обычная – сутки через трое, но это спортивный комплекс, где занимается молодежь, предпочитавшая спорт, вместо водки и дури. Молодежь трезвомыслящая. А Павлу это было нужно.
Через пару дней после приезда он вместе с Андреем приехал в спорткомплекс для ознакомления.
К приятному его удивлению спортивных молодых ребят в городе было не так уж и мало. «Значит жизнь, настоящая жизнь в городе, не смотря на «радости» новых времен продолжается», – отметил про себя Павел, наблюдая, как тренируются будущие чемпионы. Больше всего ему понравилась команда АЙКИДО. Ему всегда был симпатичен этот красивый и изящный способ убеждения противника в его неправоте. Павел и сам был не прочь заняться АЙКИДО, но как-то не получалось это у него по-жизни, и все на что он мог надеяться в трудную минуту – это на крепкость своих кулаков, которые не раз выручали своего хозяина на его не легком пути.
Да, интерес к спорту продолжал жить в родном городе. Не всей молодежи пришлось по душе «радость» ежедневного самоубийства себя алкоголем на парковых скамейках по вечерам, тупо вливая в себя литры пива и стаканы водки потому, что «стало можно», потому, что пришла наконец долгожданная «свобода».
В первый же день Павел посетил одну из тренировок молодых спортсменов. Стараясь не привлекать к себе внимания, он наблюдал за ловкими действиями русских парней и, всматриваясь в их лица, старался угадать, что привлекло их сюда, для чего ежедневно, до седьмого пота изнуряют они себя, старательно выполняя комплексы упражнений, оттачивая свое мастерство. Какие цели они преследуют в итоге. Ведь они нашли в себе мужество не опустится, не спиться как некоторые их сверстники. Для чего им эти каждодневные физические нагрузки – просто для здоровья или для того, чтобы попытаться пробить себе дорогу в большой спорт, стать мастерами. Но какой страны? Той, в которой им довелось родиться уже нет, и не нужны ей больше их спортивные подвиги и достижения. А той, в которой они живут сейчас, больше нужны банкиры и махинаторы всех мастей, да и то, к слову сказать, не она в них, а они в ней, в ее хитрых изворотливых законах позволяющих за кражу булки хлеба угодить в тюрьму, а за кражу состава пшеницы сесть в депутатское кресло.
И все это, спортивные мальчики прекрасно видят и понимают, и может быть, часть из них сознательно себя готовит для вступления в криминальное братство. Что бы стать простым рядовым боевиком и сложить свои буйные, молодые головы на очередной стрелке, прикрывая своими спортивными телами авторитетов, но все же, успеть хапнуть кусок красивой и вкусной жизни. Той, которую им обещает общество равных возможностей. Насладиться всеми достигнутыми благами, которые навалятся на них дождем изобилия и которые никогда не могли бы им дать их отцы и матери. Те, которые всю жизнь, с раннего утра, и в снег и в дождь отправлялись на свои заводы и фабрики лишь для того, что бы заработать себе пенсионный стаж. И хотя бы последние годы пожить спокойно.
Только вот не хотят нынешние дети, развращенные действительностью идти по родительским стопам. Они хотят все сразу и много. Вот и качают свои мышцы с утра до вечера, что бы предложить свои молодые тела и жизни тем, кто обеспечит им сладкую жизнь, хотя бы на несколько лет и заранее готовясь к собственным похоронам как к чему-то обычному и естественному.
Но все это будет потом, а сейчас это их настоящая жизнь, в которой пока еще только спортзал и единственный авторитет-тренер.
Только ведь не все же они пришли сюда за тем, что бы обеспечить себе подобное будущее. Есть же и другие, не свихнувшиеся от напора новой жизни, не позволившие оболванить себя новоявленным иудам с телевизионных экранов без устали вещающих сладкими голосами. И таких нормальных русских парней ищущих свой собственный путь в жизни здесь большинство.
Хотя бы потому, что это заведение все еще находилось на городском бюджете, а у бандитов, Павел был уверен в этом, в городе были свои «качалки».
Да и руководители комплекса, с которыми познакомил его Андрей, вызывали его доверие.
Подобное положение устраивало Павла. Он все больше убеждался, что не зря вернулся в родной город. Для вида поразмыслив о предложенной работе, он согласился.
Работы охранникам в спорткомплексе хватало. В сам комплекс и в оборудование деньги были вложены немалые, и все это внушительное хозяйство в течение дежурных суток нужно было не раз обойти проверить замки, сигнализацию, осуществлять правильный пропускной режим. Должность обещала быть суетливой, работы хватало, чего не скажешь о предложенной зарплате. Но как раз это Павла и не волновало. В этом мире он был один и никому ничего не был должен. Крыша над головой есть, а это главное. Себя одного он сможет содержать и на такую зарплату. Главным для него было само место работы.
4 глава
Свободные от службы вечера Павел обычно проводил с Игорем и с Андреем, частенько заглядывающих к нему на огонек. Тем для разговоров и дружеского общения было с избытком. О своей жизни, о жизни города, о происходящем в стране.
С каждым разом Павел все больше улавливал раздраженные нотки в голосах друзей, которые рассказывали ему о своем нынешнем житье-бытье. Он видел, что, несмотря на то, что они как-то пристроились в современной жизни и не бедствуют, не всё им нравится в этой новой действительности, не все происходящие вокруг перемены им по сердцу. И Игорь и Андрей не то что бы откровенно – враждебно отзывались о новых временах но отрицательные эмоции все же выплескивались из них время от времени. И это не ускользало от внимания Павла.
Как-то Игорь, этот здоровенный детина чуть ли с дрожью в голосе рассказал об одной женщине в самой простой, неброской одежде, которая зашла в торговый комплекс, где он работал, видно просто для того, что бы хоть для вида приобщиться к той роскошной жизни, что запросто позволяют себе сейчас многие. Как она, словно зачарованная встала перед огромной витриной, на которой в неоновом свете красовались все возможные копчености и прочие деликатесы, недоступные раньше простому советскому человеку, тут Игорь горько усмехнулся и добавил – как будто сейчас они стали доступны этим простым людям. Если только что посмотреть.
Вот и стояла она и смотрела на все это мясное счастье с космическими для ее кошелька ценами, чувствуя себя в этот миг абсолютно чужой и лишней, среди снующих тут и там обеспеченных граждан, с самодовольными лицами набивающих всевозможной снедью специально предназначенные для этого корзины на колесиках.
Игорь стоял всего в нескольких метрах от нее. Все видел и понимал, что творилось в душе этой женщины, честно работавшей всю свою жизнь и вероятно так же радостно, как и миллионы других встретившей Август. И так же как все эти миллионы понявшая, со временем, что это был не ее август. Август, открывший время снова только для избранных.
Наконец женщина отошла от прилавка и двинулась к выходу. Когда она проходила мимо Игоря, у того вырвалось:
– Что же вы ничего себе не купили мамаша? – спросил он ее чуть ли, не насмешливо.
Она вдруг отшатнулась как от удара, испуганно посмотрев на двухметрового верзилу и опустив голову, ускорила шаги к выходу. Когда она уже была в дверях, он вдруг со всей ясностью осознал, что сам того не желая, оскорбил своим бестактным вопросом эту незнакомую, в первый и последний раз виденную им женщину. «Урод!», чуть не взревел он сам на себя и кинулся к прилавку.
– Леночка, быстренько мне эту вырезку копченную. Быстрей давай, приятель заболтался, забыл купить, а дома у него женка, знаешь какая, у-у! Не то, что ты – лапуля.
Вырвав из рук удивленной молоденькой продавщицы вырезку и крикнув: «Деньги, как вернусь»,– кинулся к выходу.
Женщина уже подходила к остановке автобуса, но он ее сразу опознал в толпе. Увидя перед собой Игоря женщина удивленно остановилась.
– Извините меня, возьмите – это вам, – неловко, от волнения сам не понимая, что говорит, он так же неловко стал совать ей пакет.
– Что это? Что вам надо?
– Это, не волнуйтесь, это подарок, – он понимал, что несёт полную чушь.– От магазина.
– Какого магазина, да что вам надо? – Женщина стала в беспокойстве озираться по сторонам.
Если бы Игорь был в два раза меньше ростом и не с такой прической, она может и по-другому бы восприняла все происходящее, а такой, он вызывал у нее еще большее непонимание и страх.
– Что это? Что вы мне тут суете-то? Я, кажется, у вас ничего не украла.
– Нет, нет, да не бойтесь вы, это же просто подарок, возьмите… от меня.
– От кого?
На них уже обращали внимание, и внимание это было не в пользу Игоря.
– Вот! – он вдруг решительно вложил в руки опешившей женщине проклятый сверток и бросив толпе:
–Да забыла, просто в магазине. – «Оправдавшись» таким образом перед людьми окружившими их, он отправился назад в магазин. Теперь ему стало еще более неловко. Проклятый дурак! Проклятый сверток! Проклятый язык! Даже сейчас, когда Игорь, этот веселый неунывающий Севастьяныч, рассказывал эту историю Павлу и пораженному Андрею, впервые слышавшему об этом, он все еще переживал ее, пытаясь скрыть дрожь в кистях рук.
– Эх жизнь ты наша уродская! – выдохнул он. – Водки бы сейчас.
– Так налей, – предложил Павел, с удивлением открыв для себя нового Севастьяныча. – В холодильнике. Стаканы сам знаешь где.
«Да, не зря я вернулся в родной город. Не зря, – думал Павел, глядя, как нервно, одним махом влил, словно вогнал, в себя Игорь порцию холодной водки, словно принял анестезию от боли. Хорошая, чистая должность, неплохое жалование с барского стола. Казалось чего еще надо этому тридцати пятилетнему жизнерадостному увальню. Ну не повезло в семейной жизни, так ведь никому должен не остался, и не переживает по этому поводу. Нервы у мужика такие же, как его кулаки. Ну не любит «черных», а кто их вообще любит. А так? И вот поди ж ты, этот случай с незнакомой женщиной, появившейся в его жизни всего на несколько минут, столько времени уже переживает.
И Павел видел, что переживает он не за себя, не за свое поведение, не за дурацкий кусок мяса, а за то, что этот самый кусок в обществе изобилия и потребления подаренном стране новой властью, стал недоступен едва ли не значительной части населения. Отсюда и видимость изобилия – товар то лежит, а денег на его приобретение нет.
Кто-кто, а Игорь на своем посту наблюдает это постоянно. Всех этих холеных дамочек в сопровождении еще более ухоженных и капризных дочек подъезжающих к торговому комплексу на шикарных иномарках и не спеша прогуливающихся по многочисленным залам пока их мужья и отцы куют монету всеми доступными им способами, но явно не за токарными и фрезерными станками. Да собственно и пусть себе куют, кто им мешает, лишь бы не лились при этом чьи-то слезы, но почему же те, кто стоит за токарным и фрезерным станком, те, без изделий которых страна ну никак не может обойтись, в некоторых залах торгового комплекса могут появиться разве, что как на экскурсию, поглядеть на то, что подарила народу демократия. Разве что поглядеть. И обида за таких людей постепенно росла в душе Севастьяныча, потому, что и сам он был таким же как они, просто повезло ему немного сегодня, а что будет завтра, думать не хочется, потому, что вряд ли будет лучше.
Вот так постоянно изводил себя бесхитростными мужицкими размышлениями о жизни Игорь, не говоря никому о том, что творится в его душе, поддерживая и заботясь о своих престарелых родителях, на людях же изображая из себя рубаху парня ухватившего судьбу за хвост, рубящего по легкому деньги и небрежно поплевывающего по сторонам. Он все время словно ждал, верил, что что-то в его жизни должно произойти , что появится кто-то, кто оценит и поймет его мироощущения, тот, кому они будут близки.
Не Андрей Ветров, ни другие его приятели еще с детских времен, не стали ему настолько духовно близки, как вынырнувший из небытия Павел, Пашка Ковалев, о котором уже давно все вспоминали в прошедшем времени. Но только с самого его приезда, с той самой первой их вечеринки, Игорь неожиданно для себя обнаружил доверие к нему. И оно все больше возрастало с каждым днем.
Ему, почему то казалось, что Павел явно чего-то скрывал и недоговаривал, словно ждал какого то подходящего момента. И о своей столичной жизни был не многословен, больше слушал их с Андреем. Может, натворил там чего и скрылся, как когда-то скрылся из города. Жизнь ведь, как он, Игорь правильно заметил штука уродская. Все может случиться в любой момент с любым человеком, и надежной страховки от неприятностей ни у кого нет.
Но то, что его друг детства Павел мог скатиться до криминала и теперь заметал следы, Игорь поверить не мог, не веяло от него ничем подозрительным, да и времена сейчас такие, что подобным скорее хвастаются, чем скрывают.
Верил ему Игорь поэтому и откровенничал с ним не строя из себя сытенького приверженца нового строя как это делают другие охранники, его коллеги по работе, предпочитающие подкатывать к месту работы на поддержанных иномарках как полноправные представители новой шикарной жизни.
Но не только Игорь с удовольствием посещал по вечерам Павла предварительно как это принято у культурных людей, созваниваясь. Андрей тоже любил заглядывать к Павлу, попить кофе, поболтать о житье бытье. Как и Игорь, он не лез к Павлу с расспросами о его прошлой жизни, полагая, что тот сам расскажет эти подробности, если сочтет нужным.
Приходили конечно к Павлу и другие его бывшие приятели, иногда с женами и тогда становилось весело в его одинокой квартире. Но все это было изредка, скорее напоминало визиты вежливости, все-таки столько лет не виделись.
Самые же откровенные и интересные разговоры велись между ними тремя.
Как-то разговор повелся возле «любимой» темы. О кавказцах. Павел так ловко вывел на эту тему, что никто и не заметил. Поведение кавказцев в родном городе было для него всегда интересно. Слишком много их было на родных улицах и все бесцеремоннее с каждым днем они вели себя, уже давно не отдавая себе отчет кто они и на чьей земле они находятся. И тогда Андрей рассказал ему страшную историю которую Игорь, конечно же, знал.
Год назад, один кавказец, вечером на окраине города затащил в машину молоденькую девчонку, которая возвращалась домой от подруги. Вывез за город и, так как она сопротивлялась, избил, а потом изнасиловал. Утром ее нашли возвращавшиеся с ночной смены люди. Девчонка была вся избита и явно не в себе. Доставили в больницу, но было уже поздно, от пережитого потрясения произошли необратимые последствия, и девочка сошла с ума. Из всех родных у нее была только мать, которая и подала заявление куда следует. Однако те, кому следует, почему-то с расследованием не торопились, хотя уже вскоре выяснилось, что насильник, здоровенный детина, личность в определенных кругах известная и личность далеко небедная, который, оказывается, любил в свободное от своего бизнеса время развлекаться подобным образом. Вероятно, большой любитель пожить на русской земле, он, самих русских, считал людьми второго сорта, раз некоторых из них, (нужных) можно легко купить. Поэтому дело продолжало тянуться, а выродок продолжал спокойно раскатывать по улицам города на роскошной иномарке. Мать девочки без устали продолжала оббивать милицейские пороги и, видя, что от этого никакого толку, понесла заявление прокурору города. Но каково было ее потрясение, когда в кабинете прокурора она увидела хозяина кабинета, мирно сидевшего с тем самым насильником за коньяком. Увидев ее, кавказец сначала расхохотался, затем с матом выгнал несчастную женщину вон. Не дойдя даже до выхода прокуратуры, у нее случился серьезный приступ и ее едва довели до больницы. Но действенную помощь уже оказать не смогли. Не успели. И только после этого в городе стали поднимать шум.
Кавказец тут же тихо уехал на родину, прокурора перевели в другой город, поседевшую от горя мать свезли на кладбище, а несчастная сирота все томилась в сумасшедшем доме.
– Вот так мы живем здесь Павел. В правовом государстве, только права эти для избранных, – закончил Андрей свой печальный рассказ.
– Удавил бы эту тварь! – сжал кулаки Игорь. – Да где его теперь достанешь. – А ведь сколько случаев, о которых мы не знаем. Они ведь Павел каждый день, каждую ночь происходят при этом правовом беспределе.
– Ничего-ничего – произнес Павел. – Не будет же так вечно.
– Ты думаешь? – кинул на него взор Игорь.
– Уверен.
– Почему?
– Потому, что выхода у нас, у русских нет, или мы все сдохнем и лишь наш язык останется для общения между собой всех этих разноязычных пришельцев и тогда просто конец России, или мы начнем борьбу за свое существование. По другому никак, поверьте моему опыту.
Приятели с интересом помотрели Павла потому, что впервые слышали от него такие слова, но тот словно сказав что-то лишнее, замолчал.
– Да, если бы весь народ, сколько еще осталось–то нас?
– Об этом и не думай.
– Почему?
– А много ли встало на защиту той девочки? Ведь многие знали, может быть все. И что? С тех пор об этом помните только вы одни?
– Как же, все кто знал тогда, все и помнят.
– И что изменилось с тех пор? Вы каждый день бываете на улицах – что видите? Стоят на улицах с ними, смеются радостно, ложатся к ним в постель, проворачивают с ними всякие махинации, а то и откровенно работают на них. И все это русские. Да вот только русские ли? Имея имя Иван, вовсе не означает быть русским. В душе надо быть русским. По мировоззрению нужно быть русским. А у этих русских отобрали национальность, смешали всех в одну кучу, что бы ни понятно было кто русский, кто еврей, а кто армянин – всех в одну массу с непонятным названием «россияне» и что? Хоть кто-нибудь по всей стране возмутился, был хоть один бунт, протест? Все как миленькие покорно пошли и поменяли паспорта. А ты Игорь говоришь народ. Никогда ни один народ ничего не решал и не делал. Только отдельные его представители, сильные и мыслящие могли что-то сделать и повести за собой других. Ждать когда наш народ проснется и плюнет в ненавистную харю непрошенного гостя не приходится. Им вон потихоньку зарплату подбросили, особенно перед выборами, на пенсию копейки накинули они и возмущаются уже меньше. Опять надежда у них забрезжила, что все скоро станет хорошо, что все наладится. Да не наладится, вот в чем дело.
Павел откинулся в кресле.
Игорь и Андрей молчали. Таким они еще не видели своего друга, которого они, молча, про себя, сразу признали за старшего. Чувствовали что он уже не такой, как был раньше, что не прошли в его жизни в пустую эти десять лет, как считал со своей колокольни толстяк Корзун. Но Павел лишь молчал, больше слушал других. И вот немного приоткрылся. Как не обидны были его слова о русском народе, но понимали они, что правда в них есть и правда немалая. Что стало с нами, народом бунтарем, первопроходцем, исследователем. Сколько знаменитых на весь мир людей вышло из числа этого народа. Внёсших значительный вклад в развитие той же мировой науки и культуры. Куда все это делось, куда мы катимся и куда, в конце концов, прикатимся?
И Игорь и Андрей понимали конечно все это, и как-то по своему принимали, может быть потому, что не владели нужной информацией дающей иное представление о другой, не телевизионной жизни в стране, а судили обо всем со своей местной точки зрения. А Павел-то этой информацией может быть, все же владел. Потому-то приняли сейчас его слова, поняли. Может быть от кого-то своих, местных и не приняли, оставшись при своем мнении, а от него вот приняли. Он ведь для них стал старшим.
– Может, дерябнем? – предложил Игорь, поочередно глядя на обоих.
– Не советую прибегать к помощи этой отравы, – спокойно произнес Павел, пояснив. – Для облегчения. Это не выход. Это тупик.
В этот вечер Павел вышел на прогулку с особым чувством. Можно только представить себе, что творилось у него в душе после встречи с друзьями, после рассказа Андрея. Ни Андрей, ни Игорь, да и никто другой не знали, что после того как все они расходились по домам, Павел, с того самого первого, по приезду вечера, после столкновения в парке, каждый вечер с наступлением сумерек отправлялся на прогулку, возвращаясь далеко за полночь. Только лишь ночные дежурства прерывали его прогулки. Это было частью его, одного ему ведомого плана.
Однажды вечером, когда Павел и Игорь поджидали Андрея, тот придя, прямо с порога заявил:
–Ну, дела. Мы тут живем, живем, кофеек по утрам пьем, о делах наших скорбных судачим, а в городе-то что творится.
– Что случилось-то, толком расскажи, да садись ты, стоишь как оратор на митинге.
Андрей рухнул в кресло.
– Да никто толком не знает что там такое.
Игорь и Павел переглянулись.
– Вот, молодец. Поднял шум и не знает о чем.
– Да я–то знаю о чем. Просто черных кто-то в городе стал гасить.
– Убивать что ли?– удивился Павел. – С местной братвой наверное что то не поделили.
– Да нет, не убивать, просто дубасить, говорят до полусмерти.
– Кто говорит-то? По местному каналу вроде ничего не говорят такого.
– Если дальше так дело пойдет, то скажут. Обязательно. А говорит Лешка сержант, он в милиции работает. Говорит, в последнее время стали по утрам всяких хачиков с земли поднимать с различной степенью тяжести, ну вы поняли.
– Грабеж что ли начался с насилием?
– Нет. В том-то вся штука. При осмотре этих … все документы, даже деньги на месте, а морда разбита.
– Может месть за что-то?
– Ну конечно, там одного – двух за что-то, это понятно а тут по всему центральному району … тьфу, чуть не сказал трупов поразбросано.
– А жаль.
– Чего?
– Что не разбросано. И с чего бы это. Вы же сами говорили народ у нас тихий, забитый, мухи не обидит. И на тебе. Может, действительно, с местными бандюгами, что не поделили?
– Да кто его знает. Лешка, сосед мой, говорит – их менты всех на уши подняли, везде роют и если бы с группировками местными что было, уже было бы известно.
– С чего же вдруг такая ….? Я слышал у вас убийства вроде бы не редкость, и то власти землю носом не роют, а тут всего-то и делов, по голове настучали, даже деньги не взяли. Интересно.
– Так и мне интересно.
– Да? А вот я думаю – ничего интересного. Вы ведь сами говорили, стоят менты с чуркавыми на ступеньках ГОВД хохочут, жизни радуются. И теперь вот когда черным нерадостно стало, они к своей ментовской крыше кинулись. Денежки-то в них вложенные амортизации требуют. Да, видать из этих побитых, кто-то авторитетом был и теперь крови требует.
– Самих бы их кровью досыта напоить, гостечков дорогих – произнес Игорь.
Павел при разговоре с Андреем не заметил, что молчавший все время Севастьяныч как-то подозрительно поглядывает на него, словно пытается что-то понять. Что-то важное для себя одного.
– Ну вот, что други мои, – сказал Павел откинувшись в кресле с чашкой кофе: – А вы говорите все забитые, тихие. Значит, лопнуло у кого-то терпение. Значит не такие уж они хозяева здесь, если можно их как крыс давить.
– Ну, и? – Глядя на него в упор, спросил Игорь.
– Ну и, мы это поняли, поймут и другие. И задумаются. Слухи по городу циркулируют регулярно.
– О чем задумаются? – гнул свое Игорь.
– О том, что жизнь в городе может быть и другая, когда люди поверят в свои силы. Немцев когда-то тоже боялись, верили в их непобедимость, пока не собрались с духом и устроили им Сталинград и Курскую дугу. Сила для того и существует, чтобы ее уважали. В Германии Сталинград до сих пор с дрожью вспоминают. Вот так ребятки.
В тот вечер Павел отправился на суточное дежурство в спорткомплекс. Эта работа, если ее так можно было назвать, ему нравилась. Приятно было находиться в трезвом, здоровом обществе молодых людей, по юности своих лет переполненных амбициями надеждами и стремлениями. Приятно было нести ответственность за все это спортивное хозяйство, эти регулярные обходы и осмотры. Был в этом какой-то священный ритуал, дело чести что ли. От нерадивых охранников, которые приходили сюда случайно и ленились делать свою работу, избавлялись быстро. Особенно после двух, пусть незначительных, но краж. Поэтому коллектив охраны, в котором были люди и постарше и помладше Павла, теперь был слаженным и ответственным.
Все так же, в свободное от обходов время, Павел любил появляться в зале АЙКИДО, с удовольствием наблюдая за «кувырканиями» бойцов, а после смены приходил домой, отдыхал и отправлялся подышать вечерним воздухом.
В этот свободный для него вечер все было так же как обычно. Наступили сумерки, и Павел вышел из дверей подъезда. Но не успел он пересечь скверик, как из-за ближайшего дерева его окликнул голос.
– Друг! Возьми с собой.
От неожиданности он вздрогнул и обернувшись увидел приближающуюся к нему внушительную фигуру Севастьяныча.
– А, Игорь. Что не спится после дежурства.
–Тебе я вижу тоже, так что, возьмешь?
– Так я прогуляться только.
–Ну и я о том же. Вместе и подышим свежим воздухом.
Павел прищурившись посмотрел на Игоря:
– Ты что, серьезно решил составить мне компанию?
– Да решил. Рисково одному – то гулять. Вдвоем надежнее.
Они оба понимали, о чем говорили.
– Ты прав, вдвоем лучше.
– А что же раньше не звал?
– Всему свое время нужно. Я же об этом говорил как-то.
– Я думаю, это время наступает уже.
– Как догадался?
– До того, как ты вновь объявился, у нас такие «находки» по утрам с земли не поднимали. Плюс твои слова, кое какие, помнишь? И последнее – кошельки.
– Это кстати, главное. Все должны знать, что это не уголовщина. Это – возмездие. И оружие для него – страх. Нужно посеять среди них страх. Пусть боятся неведомого противника, наносящего им чувствительный удар. А если пока на этом этапе они будут думать на братков и завяжутся с ними, так нам это только на руку.
– Ну да. Пусть давят друг друга как крысы, туда им и дорога.
Они сидели на скамейке в сквере и тихо разговаривали. В одном из них появилась надежда, в другом еще больше уверенности в своих поступках, в правоте задуманного им.
Он вернулся в свой город. Он всегда помнил, что это его город и теперь хотел его себе вернуть. Себе, Севастьянычу, Андрею, знакомым и больше незнакомым людям, которые жили, живут, и будут тут жить. Все ещё только начиналось, но теперь он был не один. Теперь у него есть соратник.
– Значит страх?
– Страх Игорь, только страх, как бы этого не хотелось. Многие известные русские люди, которых я уважаю, в своей искренней вере в добро, заклинают не применять насилие. Целую философию выдвигают. Они надеются добром и христианской проповедью победить, вернее, убедить всю эту не только черную, но и белую мразь, высасывающую из России все соки, стать хорошими и совестливыми. И искренне верят в то, что это им удастся. А пока они надеются, каждый год нас становится всё меньше. Понимаешь? И это без войны, без бомбардировок. Под знаменем свободы, под лозунгами о красивой и сытой жизни, под ломящиеся от всевозможных товаров прилавки. А люди, простые люди почему то это не ценят, а просто мрут. Наши люди. Не их, тех, кто пришел незваными на нашу землю, не тех, кто заполнил собой всевозможные начальственные кабинеты. Они то, как раз, пользуясь нынешним безволием нашего народа, живут на всю катушку, грабят и обирают все вокруг. И вот ты, здоровый крепкий мужик скажи мне, ты веришь, то что все они умилятся, глядя на предложенный им православный крест, и пустив слезу раскаяния вернут все наворованное, добровольно уйдут из власти и отдадут себя под суд за свои «добрые» дела?
– Ну да, как же. Да все это я понимаю Паша. И то, что ты делаешь и для чего, тоже понимаю, иначе не был бы сейчас здесь с тобой, а пялился бы дома в «ящик». Ты думаешь, у меня у самого не возникало подобных мыслей, не сжимались кулаки. Информации у нас в городе нет, понимаешь? Что доброго можно узнать из этих газетных портянок. Одни голые сиськи с обложек висят. На вот, соси их и ни о чем не думай, свободный ты наш.
– Будет информация Игорек, я тебе обещаю. Правдивая и честная. Есть ещё честные и не оболваненные головы понимающие кто они и зачем пришли в этот мир. Ну, докурил свою отраву?
– Скажешь тоже, хотя …– Севастьяныч бросил окурок в урну. – Пойдем командир. Знаешь, Паша честно скажу, как на духу верил, что появится когда-нибудь лидер, ты или другой, в кого бы я поверил, тогда и в себя поверишь. Рад, что им оказался ты.
5 глава
Теперь их было двое, тех, кто добровольно патрулировал улицы родного города, встав на его защиту. Они не нападали на любого, лишь бы он был черным, но не упускали тех, кто вел себя слишком нагло и развязано на вечерних улицах по отношению к прохожим, не способным защитить себя.
Таких случаев хватало в избытке. Кавказцы трусливые поодиночке и при ясном дне, становились намного смелее и агрессивнее в группе, и особенно тогда когда их «горячая» кровь подогревалась русской водкой. Если днем они совершали свои торгово – мошеннические махинации, и, как шакалы в поиске добычи носились по городу, то вечером, ощущая свои набитые карманы деньгами, желали только одно – развлечения во всех доступных формах и заполняли собой рестораны и казино, как грибы поганки расплодившиеся в городе, и зазывающие своими яркими вывесками всяких сомнительных личностей, в свои увеселительные заведения, щедро подаренные все более расцветающей демократией, своему любимому народу.
И по вечерам вот возле таких «веселых» заведений любили толпиться сыны аллаха, гогоча во все горло, выкрикивая что-то своими неприятными гортанными голосами, задевая проходящих мимо людей, которые, не отвечая на дерзость, только распаляли пришельцев. Особенно доставалось молодым девушкам, чьи маршруты как нарочно проходили мимо подвыпивших компаний этих наглецов. Часто проходящих мимо девчонок они хватали за руки, пытаясь затащить в ресторан, а когда те вырывались и пускались на утек, орали им в след на своем языке явно что-то обидное.
Вот возле таких мест патрулировали теперь Павел и Игорь. Оставаясь в тени деревьев они зорко следили за действиями непрошенных гостей и когда надо, когда это было возможно словно молнии выскакивали из тьмы и …, гасили разгоряченные спиртным бараньи мозги, оставляя их владельцев неподвижно лежащими на асфальте.
Несколько раз таким же образом им пришлось разбираться не только с кавказцами. И среди местных было не мало всякой мрази, считающих, что им все стало можно. Однажды на глазах у друзей, когда они сидели на скамейке у входа в парк, тот самый, где Павел спас от насильника незнакомку, у обочины резко затормозила легковушка, и трое бритых мордоворотов выскочив из нее, набросились на только что прошедшую мимо Павла и Игоря девушку. Схватив за руки, они потащили ее к машине. Причем все это делалось без единого слова, словно оперативные работники производили задержание. Девушка от неожиданности и страха потеряла голос и братки уже почти затащили ее в машину, как две тени, которые до этого, казалось, безучастно сидели на скамейке подпрыгнув точно на пружинах, ринулись на троих оборзевших под покровом ночи «оперативников».
Ловкими ударами двое из них были в мгновенье распластаны на асфальте, а третьего Игорь припечатал так, что тот, казалось навсегда влип в кузов авто.
Успокоив, таким образом, больших любителей груповухи Павел и Игорь рты разинули от изумления, когда вдруг распахнулась водительская дверь и из нее кубарем выкатился четвертый любитель «клубнички». Только бросился он не на помощь своим приятелям, а словно заяц метнулся через дорогу, едва не угодив под колеса первому же мчащемуся по своим делам автомобилю, и скрылся в темноте на другой ее стороне. Это было так неожиданно, что оба едва не засмеялись, если бы рядом не было все еще дрожащей от потрясения молоденькой девушки.
– И что тебе такой крошке дома-то не сидится? – подойдя к ней, спросил Игорь.
– Ладно, не бойся. Пошли до остановки автобуса провожу. Пойдем? – обратился он к Павлу предусмотрительно, не называя имени, потому как свидетели их «подвигов» были почти всегда, и свидетели эти, конечно же, потом рассказывали о произошедшем с ними. И о неожиданных спасителях, наказавших негодяев. Только вот имена спасителей свидетелям было явно знать ни к чему. И так их рассказы всегда были расцвечены целыми эпизодами вымысла.
А Павлу это как раз и надо было. Ему ведь тогда, на скамейке при первом откровенном разговоре с Игорем пришлось слукавить и сделать это для того, чтобы подбодрить и так уже все решившего для себя Игоря. Не страх должен быть главным результатом его действий, а надежда на то, что горожане разнося слухи о неизвестных защитниках, наконец осознают, что нельзя всю жизнь прожить в раковине как улитка трясясь от страха, терпя унижения от подкупленного начальства, бесцеремонно выгоняющего их с работы и предоставляющих ее более дешевой, «южной» рабочей силе. Нельзя всю жизнь прожить сжав плечи и сгорбив спину, проходя мимо распоясавшейся пьяной сволочи независимо от того белая она или черная.
Он надеялся на то, что они, наконец, поймут, что если есть те, кто не боится, кто каждый вечер оставляет на асфальте в бессознательном состоянии разных выродков, то и они смогут что то сделать, и они могут гордо подняв голову начать сметать со своих улиц, из своей жизни, всю эту никому не нужную пришлую нечисть. Но для этого нужно было пробудить сознание людей. Ни листовки, ни транспаранты не смогут этого сделать, если не будут подкреплены конкретными делами, если не будет чувствоваться стоящая за ними сила.
Поэтому Павел не молол попусту языком сыпля лозунгами. А каждый вечер выходил на улицу. И поэтому к нему присоединился Игорь, подтверждая тем самым правоту Павла – сначала дело, потом агитация. Покажи, на что способен сам, а потом уже требуй чего-то от других.
Теперь, собираясь по вечерам в теплой компании друзей на квартире у Павла, и у него и у Игоря был вид заговорщиков. С видимым интересом слушали они рассказы Андрея, пересказанные ему его приятелем – милицейским сержантом. А так же рассказы других гостей забредавших на огонек,– о ночных стычках, о «пробитых головах» и «реках крови», текущих на мостовых. Слухи и сплетни делали свое дело, вселяя радость и надежду в одних и оставляя других равнодушными. А кого-то приводили в ярость, как например городское милицейское начальство, гоняющее без устали своих подчиненных в поисках негодяев, обижающих коммерсантов из южных республик, которые все делают для того, что бы граждане никогда не нуждались в свежих витаминах!
Как хохотал сержант, передавая Андрею эти слова главы ГОВД о «свежих витаминах».
И меры принимались. Теперь в местах, где наиболее часто появлялись пробитые головы, стали прогуливаться патрули с короткоствольными автоматами. Кого и от кого защищали они, по замыслу руководства милиции было не совсем ясно, но то, что они своим видом внушали уважение, было очевидно – количество хулиганов и правонарушений в центре стало заметно меньше, как и гогочущих возле открытых дверей ресторанов кавказцев и их корешей – местных братков.
Павел и Игорь могли лично убедиться во всем этом, посетив как-то вечером «любимые места своих вечерних прогулок». Теперь они могли радостно потереть руки – злачный центр города был теперь под более надежной охраной. Можно было обратить внимание на другие участки «фронта». И один из таких участков сам напомнил о себе. Как-то Игорь зазвал Павла в выходной день на рынок. В городе было три рынка и они, разумеется, пошли в тот, что ближе, тот, что они знали с детства.
Андрея они в свои деяния и планы все еще не посвятили. И вовсе не потому, что не доверяли ему, а просто хорошо, как оба считали, его знали. Его прямоту и честность и поэтому были не совсем уверены в том, как бы он отнесся к тому, чем они еще недавно занимались. К тому же у Андрея была любимая девушка, перед которой открывалась международная карьера. Не хотелось их обоих впутывать в свои дела.
То же самое было и с другими гостями, посещавшими иногда Павла. Большинство из них были надежными, не раз доказывающих прочность кулаков в потасовках на танцплощадках в юности. Но все они были женаты, у всех были дети. И волновали их сейчас совсем другие вопросы. У каждого из них была своя, особая жизнь. Свои планы и надежды. Вот и пусть каждый из них идет своим путём.
Ну а пока два добропорядочных гражданина, которых зовут Павел и Игорь отправились за покупками на рынок.
А рынок, так же как и все вокруг тоже изменился. Государственная и строго контролируемая частная торговля, которая обычно раньше давала о себе знать только по выходным дням, сейчас, с расцветом частного предпринимательства расцвела буйным цветом. Каждый день, в любой день недели, толпы народа (сейчас на работу вообще кто-нибудь ходит?), словно забродившее тесто перекатывались неспешными волнами по базарным рядам прицениваясь, ощупывая меряя и наконец, как им казалось, удачно сбавив цену покупали с явно показным, для продавцов, одолжением на лице. Те же в свою очередь делали точно такие же выражения на своих лицах, в результате и те, и другие в тайне считали друг друга одураченными. Невероятная по количеству денежная масса, перекачивалась из одних карманов в другие, а сам рынок являл собой самое доходное, бурное и никогда не затухающее «производство». Заводам и фабрикам еще советского строительства оставалось только тяжко вздыхать, завистливо поглядывая на своего процветающего соседа.
Уже подходя к воротам рынка, Павел и Игорь с пониманием переглянулись. У ворот, неутомимые труженики, все той же, «любимой» обоими, кавказской наружности обменивали валюту – самые лучшие и главные деньги на территории России. Холеные, упитанные морды «менял» никак не соответствовали телевизионным побасенкам о том, что к нам, в Россию едут только многодетные сельские труженики что бы «подработать» по мере сил для прокорма, оставленного на любимой родине, столь же любимого многочисленного семейства.
Эти-то вот, «труженики», наверное, и мотыгу в руках не держали, если вообще знают что это такое. А зачем им, они честные коммерсанты, в роскошных костюмах, в пестрых галстуках, охватывающих их волосатые шеи. Они заняты нелегким и ответственным делом – обеспечивают местных аборигенов «зеленью» или наоборот меняют ее на российские, никак не желающие окончательно сдавать свои позиции рубли.
Глядя на то, с какой ответственностью на лицах эти «труженики» отчитывали купюры очередному клиенту, и Павел, и Игорь, не сдержав улыбку, переглянулись. Только улыбка эта не предвещала ничего хорошего. У обоих было ощущение, что они вступают на территорию врага, с которым еще предстоит серьезное столкновение.
Рынок был, как и везде – смешанный. В нем можно было купить все, что душа пожелает, если конечно ее желание совпадало с возможностями принадлежащего ее хозяину кошелька, хотя в любой момент можно было и лишиться этого самого кошелька, зазевавшись на товары.
Продавали нём все, что угодно. Обувь, одежду, фрукты, овощи, музыкальные диски, ковры, мебель. Но Игорю всего то, надо было приобрести пару новых туфель. И он решил зазвать с собой Павла. Наконец через сутолоку и толчею они добрались до обувных рядов, все время, с неодобрением отмечая большое количество темных от природы лиц бойко зазывающих к себе покупателей. Кавказцы были здесь как рыбы в воде, потому, что занимались своим любимым делом – любимым может потому, что любая работа, особенно физическая была им явно чужда, если не сказать отвратительна. Об этом можно было судить по неизможденным от труда лицам их, по золотым безвкусным перстням украшающих их волосатые пальцы, по объемистым животам, обтянутым дорогими рубашками. Они зорко следили за своим товаром, улыбаясь потенциальным покупателям, вот только в глазах их не было искренней радости, в лучшем случае равнодушный, холодный азиатский блеск. И не для прокорма оставленных на любимой родине многочисленных детей, они тут толклись с утра до вечера, не для того, что бы кое- как свести концы с концами в это трудное время. Иначе не восставали бы из небытия вдоль Российских междугородних трасс роскошные каменные дворцы с шашлычными и ресторанами, которые явно строились не на «сиротские» деньги. И не подъезжали бы к ним по вечерам иномарки, набитые разномастными шлюхами, потерявшими всякое человеческое достоинство и больше не имеющими никакого морального права называться русскими женщинами.
Нет, ни ради снабжения «дорогого» русского соседа «свежими витаминами» как вещал для своих подчиненных, начальник городской милиции, приезжали, да не просто приезжали, а потоком текли через границу гости с юга. Да и не в гости они приезжали сюда, а для того, что бы осесть на этой земле прочно и навсегда. Пользуясь бардаком и беспределом, кровавой вакханалией вседозволенности нового «правового» государства эти кормильцы скупали все и всех что могли, что бы обеспечить себе здесь безбедное существование. У себя дома они этого сделать не могли. Их нищие страны давно уже были поделены на части своими баями и князьками зорко охраняющими наследство доставшееся им после развала Совдепии . Всем этим пришлым авантюристам желающим сыто жрать но не желающим ходить за плугом для воплощения в реальность своих желаний оставалась одна возможность – уставшая, безвольная, равнодушная ко всему Россия, где можно быстро сколотить капитал простым разбоем, а если трусоват, то начинать можно хотя бы с торговли. И вот такие «трусоватые» и заполняли российские рынки, раздавая взятки начальникам и вытесняя местных, сельских торговцев для которых вообще-то и создавались эти рынки.
Павел с Игорем придирчиво оглядывали обувь, а вокруг суетился тощий кавказец.
– Бери мужчина для тебя, аллахом клянусь – Италия.
– А эта твоя Италия не под Пекином находится? – Усмехался Игорь, проверяя, прошита подошва или просто приклеена, а нитки сверху так, для вида.
– Какой Пекин, слушай Италия, мамой клянусь. Пять пар было, одни остались. Бери, не пожалеешь. Видыш кожей пахнет. Настоящие!
Назойливость продавца, пытающегося всучить товар, который явно не был произведен в стране спагетти и къянти, раздражала, и Игорь крепился, что бы не заехать в «бубен» наглецу, понимая, что в данной ситуации ничем хорошим это для него не кончится. Сдерживало его так же ледяное спокойствие Павла обращавшего на посулы продавца не больше внимания, чем ленивая собака на назойливую муху.
Да, Павел был явным лидером, спокойно оценивающим ситуацию и действующим только наверняка. Игорь теперь всегда контролировал свое поведение, особенно находясь рядом с Павлом, боясь вспылить и натворить своими кулачищами такое, что потом долго будет ему аукаться.
– Ладно Игорь, – спокойным тоном произнес Павел. – Кончай торговаться. С твоим размером все равно ты здесь не купишь реальную обувь. Ты же видишь, это все ширпотреб. А деньги у тебя есть. Пошли в магазин.
Кавказец не пропустивший мимо ушей ни одного слова, особенно про «деньги», засуетился еще больше.
– Ладно, слушай. Не хочешь эта, не бери. Вот у меня другой есть. – с ловкостью фокусника, он словно из воздуха материализовал новую коробку.
– Это точно для тебя. – Он купился на вежливое к нему обращение, на солидно одетых клиентов, явно, по его мнению, не бедных и решил,– так и быть именно этим «урусам» уступить свой лучший товар.
– Ну а это что? – с иронией спросил Игорь. – Поди Франция? Фирма Жан Габен? – Он был уверен, что для этого торгаша Жан Габен и Пьер Карден соратники по модельному бизнесу.
– Нет, – замотал черной головой кавказец. – Италия.
– Опять!?
– Точно. Посмотри! Убьешь если вру!
– С удовольствием. – Чуть ли не промурлыкал Игорь, открыл коробку и заглянул вовнутрь. Так и непонятно к чему относилось его слово – к кавказцу или к товару. Да, эти туфли можно уже было и не ощупывать. Товар явно был превосходного качества.
– Что же т голову нам морочил. На дурака рассчитывал?
Тот молча улыбался.
– Ну и сколько ?
– 1800.
– А Скидка?
– Дорогой 1800, только для тебя. Извини, эта уже скидка, больше не могу, хороший товар.
– Да, я вижу. – Игорь протянул продавцу две тысячные купюры. – Бери и сдачи не надо. – Чем явно доставил удовольствие торгашу. – « Я сдачу выбитыми зубами возьму», – подумал про себя Игорь, засовывая в пакет покупку.
– Ну, что старшой, может по пиву? День хороший, да и покупку обмыть не мешает по русскому обычаю.
– Хороших обычаев надо придерживаться Игорь, – похлопал его по плечу Павел, делая ударение на слове « хороших». – Ладно, пошли.
Они двинулись в западную часть рынка, где обычно торговали холодным разливным пивом. Взяв по кружке, расположились в тени.
– Работы здесь непочатый край. – Сказал Павел, словно размышляя в слух.
– Это точно. – Игорь понял, что имел в виду друг.– Ну и как будем действовать на этот раз? Нас двоих явно не достаточно.
– Факт. Бойцы нужны.
– Есть задумки?
– Есть. Андрея пора привлекать.
– Ну, наконец-то, а то сторонимся его, боимся слово лишнее сказать. И это при Андрее – то. Он же свой.
– Знаю.
– И, что он?
– Игорь, у тебя, что пиво теплое? Ты забыл, где он работает?
– Точно, парни там что надо.
– И я о том же.
Весь этот разговор происходил будничным, даже несколько ленивым тоном и со стороны можно было подумать, что два прилично одетых бездельника лениво потягивая пиво, так же лениво перебрасываются словами, решая, куда же девать свое свободное время, чем же заняться в этот длиннющий бесконечный день. И только они двое понимали, какой важный разговор происходит сейчас между ними. Ведь они в свою войну собирались втягивать других людей, тех, у кого был свой жизненный путь, свои устремления и свои надежды. Но именно в эту минуту, уже решалась судьба их. Ничего еще не подозревающих, и живущих каждый своей, не связанной, ни с чьей другой жизнью.
Но все таки было одно, что свяжет да и уже связывало их во едино – их кровь, их земля и их общая родовая память. Потому, что не могут быть все, абсолютно уже все равнодушными зажравшимися циничными и развращенными. Павел не один день наблюдал за ними, за выражениями их лиц, за разговорами между собой, за затаёнными мыслями которые нет – нет, да и вырвутся наружу как крик души, как вопль отчаяния в пестром веселом, но бездуховном мире пытающемся сломить всякую волю к сопротивлению.
– Смотри-ка, а вот и наши. – Игорь указал куда–то в сторону.
– Кто? – не понял Павел, который думал о своем.
– Да вон, селяне. Эти-то точно продают плоды трудов своих. Может, подойдем помидорчиков купим?
– Что, витаминов свежих захотелось?
– Точно! – Хохотнул Игорь.
Они двинулись к прилавкам селян торгующих плодами земли русской, выросшими на деревенском приволье. Ряды эти как-то сиротливо, словно не родные жались к бетонному забору рынка и здесь не слышались гортанные крики зазывал, хотя и народу было не меньше, так как не всем была нужна «итальянская» обувь и «французские» джинсы. Очень многим хотелось похрустеть родной редиской и насладиться сочной прохладой важных пупырчатых огурцов.
– Ух ты, Паша, зелени – то свежей сколько! Заметь не американской. – сбалагурил Игорь.
– Ну ты, Олег Попов. – Слегка толкнул его в бок Павел и некстати вспомнил валютных менял. Ему было приятно видеть родные русские лица сельских тружеников, в большинстве своем, приближающихся к пожилому возрасту. Не личное изобилие, не желание избавиться от избытка излишков привело их в город в том возрасте, когда пора было думать о заслуженном отдыхе после не легкой трудовой жизни. Новые условия жизни сделали их, некогда нормальные пенсии смехотворными. Пенсии на которые не то что жить, умереть теперь было нельзя.
«Эх, трудяги вы, русские, – вздохнул про себя Павел – и за что вам это все? Чем вы то провинились и перед кем?»
Конечно, среди них были и такие, кому нравилось заниматься торговлей, нравилась вся эта суматошная рыночная жизнь. Они специально выращивали свой урожай для продажи и были в этой области специалистами. У обычных горожан, любящих копаться на своих приусадебных участках еще клубника не успела поспеть, а у торговцев она уже красовалась на прилавках крупная и спелая, щавель уже отцвел свое, став сухим и увядшим, а на рыночных лотках его сколько угодно. И хоть сейчас его в борщ или в пирожки. Много таких умельцев – профи среди огородников. На них и рынок держится и свежие овощи всегда на столе у желающих. И продают эти люди то, что сами заботливо вырастили и собрали, в отличие от горластых продавцов урюка, хурмы и прочих даров юга, которые в основной своей массе являются лишь перекупщиками товара, который за гроши скупают у своих же единоверцев всю жизнь трудящихся на земле.
Но в тех рядах, куда подошли Павел с Игорем, таких перекупщиков не было. Здесь все было свое, родное, заботливо с душой выращенное. Интересуясь ценами, приятели не спеша продвигались вдоль рядов. Цены были почему-то почти одинаковые у всех, словно это не рынок, а государственная торговля и неприятно удивляло то, что сбрасывали цену неохотно и не много. Что же это за рынок такой стал или, может, схватил за горло ненасытный змей алчности, когда за свой товар боишься потерять хоть один рубль. Куда потерялся веселый торг между покупателем и продавцом?
Они остановились возле одного из продавцов надежно укрывшегося за баррикадой из помидоров и огурцов.
– Здорово отец, – обратился к нему Игорь.
Пожилой с виду мужчина ответил, чуть ли не в тон: «Здорово сынок», – чем вызвал улыбку у обоих покупателей.
– Ну, как торговля?
– Да, так, помаленьку.
– А что же так? Товар что ли плохо расходится?
– Да, неважно.
– Странно Паша. – Игорь был сегодня явно в настроении от удачной покупки. – Такой хороший товар и никто не берет. Что же такое творится на свете.
– Товар у меня первый сорт, сынок, так ведь и цена немалая.
– Ну, ты меня батя, удивляешь. Как же так – цена тебе не нравится. Ты же ее сам назначаешь.
– Да вроде. – Неохотно сказал старик, скосив глаза на соседей по ремеслу прислушивающихся к их разговору.
– Ну, так снизь ее, и всех делов. Или боишься прогадать?
– Снизил бы если бы смог.
– А не можешь?
– Да, ты парень с луны свалился или издеваешься?! – Старик не разозлился, нет, он скорее был удивлен.
– Да нет, я не с луны, а вот на базаре, действительно бываю редко. Все больше по магазинам. Вот увидел твоих красавцев и подошел.
– Постой, отец, – вмешался в разговор Павел. – Почему цену не можешь снизить? Из-за конкуренции? Боишься, что остальные торговцы тебя побьют, если весь покупатель к тебе хлынет?
– Да нет, – усмехнулся старик. – Никто меня не побьет. Только вот цены ломать… Вы бы у меня уж купили чего-нибудь что ли. – Неожиданно предложил он. – А то больно на вопросы горазды. Из милиции что ли?
– Обижаешь.
– Ну, так как? – старик, который до этого времени сидел, встал.
– А что, наберу-ка Паша, себе огурчиков и помидорчиков. Тебя как звать-то отец?
– Меня Василием Пахомычем кличут.
– А меня Игорь, а его Павел. Ну, насыпай товар что ли.
Взяв по паре килограммов того и другого Игорь спросил:
– Ну, в итоге, сколько с меня?
Старик назвал цену.
– Действительно дороговато, вот ведь Паша как – жизнь у нас сейчас свободная и цены свободные, а приглядишься к ним нет, вроде дикие – все кусаются.
Павел, который все это время забавлялся поведением друга, предложил:
– Может еще пивка?
– А, ты вот о чем! – сообразил Игорь. – Да, малость на солнышке развезло. Лучше дружище овощи подержи, а я деньги пока достану. Так сколько говоришь Василий Пахомыч с меня?
Старик вдруг бегло посмотрел вокруг и снизил голос.
– Ладно, берите за …. Понравились вы мне.
Новая цена была, чуть ли не в два раза дешевле.
– Да ты что отец, обидеть нас хочешь? Мы твой труд уважаем. Держи все. Но старик взяв деньги отсчитал из них вторую цену, лишние вернул.
– Да не в убытке я, все нормально. Лучше детям своим мороженное купите.
Павел и Игорь удивленно переглянулись. Они явно чего-то не понимали.
– Да-а-а. – Протянул Пахомыч. – Видно вы действительно на базаре редкие гости. Ничего-то вы не знаете.
– Так может, просветишь, отец?
– Да нет ребята. Мне торговать надо. Пусть лучше другие. – Пахомыч всем своим видом показал, что разговор окончен.
6 глава
Когда они отошли от рядов Игорь спросил:
– Ты что нибудь понял ?
– Да как – то не очень.
– Что-то здесь не так.
– Думаю, кто-то на этих торговцев давит. И у них ут у них свои законы.
– А должны быть наши.
– Верно Игорек, Пахомыча мы им не отдадим.
– И других Пахомычей тоже. Ну, что нагрузились как две кумушки! – Воскликнул Игорь, кивнув на пакеты с овощами.
– Нет, а кто помидорчиков захотел, я что ли?
– Молчу, молчу. Давай-ка брат, Павел пойдем к дому короткой дорогой. Вон через те ряды. – Кивком головы указал направление.
Перед ними были шумные ряды «тружеников» знойного юга. После разговора с симпатичным Пахомычем как-то не хотелось вновь окунуться в этот неприятный им обоим мир, но огурцы и помидоры, комфортно разместившиеся в целлофановых пакетах явно хотели как можно скорее оказаться в блаженной прохладе холодильника и требовали короткой дороги.
Павел с Игорем уже почти прошли ряды кавказцев, как вдруг услышали за спиной какой-то шум. Обернувшись, они увидели, как в метрах 30 от них какой-то молодой парень бросился на лоток с фруктами, за которым восседал мордастый сын Аллаха и прямо на него опрокинул все содержимое лотка. Приятели, озадаченные увиденным, тут же остановились и решили посмотреть, чем все это закончится, а при необходимости, конечно же, вмешаться.
Тем временем, события разворачивались следующим образом. Хозяин лотка, лишившись в один миг товара, завопил истошным голосом. Тут же из толпы выскочили несколько «черных» и бросились на парня, но тот оказался не промах. Первый же подскочивший к нему, уткнулся разбитым носом в землю. Второй с воплем согнулся вдвое. Но продолжаться так долго не могло, перевес был явно на стороне «гостей», хотя парень, как сразу же оценил Павел, был не плохим бойцом.
– Ну что командир, – все более возбуждаясь видом драки сказал Игорь. – Теперь наш выход.
– Давай Игорек!
Они уже хотели бросить на землю все эти ставшие вдруг лишними помидоры, как парень, словно услышав их слова, стал отходить в их сторону.
А дальше случилось неожиданное. На разгоряченных кавказцев вдруг бросились русские женщины. В основном зрелого возраста. Женщины с криками накинулись на здоровых южан и стали рвать в клочья их одежду вместе с небритыми мордами, словно мстя за свое тяжелое безрадостное существование, доверху заполненное каждодневной работой, маленькими зарплатами, пьяницами мужьями, шалопаями детьми в конец отбившимся от рук.
Словно, наконец, после долгих поисков, найдя всех виновников своих бед, они вымещали на этих заросших щетиной и жиром торгашах свои давние накопившиеся за долгие годы обиды. А может быть, они просто были свидетелями того, что произошло между этим молодым русским парнем и кавказскими торговцами и поступали теперь по справедливости, вынеся свой приговор и тут же приводя его в действие.
Что может быть страшнее разъяренной женщины, уставшей от своей тяжелой женской доли? И кавказцы несмотря на свой южный и бешеный нрав быстро это поняли, потому, что забыв о парне стали отступать с почти жалобными воплями под защиту своих прилавков. И только один из них сумел вырваться из цепких женских рук, и продолжал преследовать парня.
Павел и Игорь стояли возле здания какого-то базарного магазинчика, и когда парень пробегал мимо них, схватили его за рукав.
– Давай за угол! – Павел почти силой толкнул его за угол магазинчика.
Игорь тут же передал свой пакет Павлу и почти грудью встретил подбежавшего кавказца.
– Куда спешишь молодец?
– Что? – опешил запыхавшийся от бега «черный».
– Потерял кого?
– А что, тебе что? – кавказцу явно не понравилась эта литая двухметровая фигура надвигающаяся на него.
– Мне что? Мне не нравится, что ты здесь бегаешь, пыль поднимаешь. Тебе что ноги переломать?
Кавказец беспокойно оглянулся и, не увидев за своей спиной поддержки, шагнул назад.
– Э, слюшай, я тебэ ничего не сделал.
– Зато я тебе сейчас сделаю, а ну бегом отсюда. Ну! – Игорь больше для острастки занес над головой торгаша свой пудовый кулак и тот тут же поспешно скрылся в толпе, которой явно нравилось все происходящее.
– Так его парень! – Крикнут кто-то.
– Выходи герой! – позвал парня Павел. – Этого урода здесь уже нет.
Парень появился из-за угла, с подозрением оглядывая своих неожиданных помощников.
– Это вы на что намекаете, на то, что я убегал?
– Да нет, что ты. Правильно сделал. Бессмысленно понапрасну подставлять свою голову. Она еще может пригодиться. Пойдем на всякий случай проводим тебя до выхода. Ну, рассказывай, чего это ты такой агрессивный, столько персиков в негодность привел.
– Да я бы не только персики! Твари! Какие твари!
– Это ты про черных?
– Про них, про черных. Совсем оборзели, совсем страх потеряли! Что хотят, то и делают!
– Цены что ли заламывают? – поинтересовался Павел.
– Какие цены! Смеешься что ли мужик! Представляешь, эта тварь на моих глазах молодой девчонке в наглую открыто предлагает: «Пошли со мной в подсобку, а потом я тебе бесплатно персиками угощу». Скотина безрогая ! Ну, я и дал ему персики бесплатные. Пусть теперь по земле их собирает и в задницу свою засовывает.
– Ну что, молодец! – повернулся Павел к Игорю, а тот добродушно похлопал парня по плечу.
– Тебя зовут как?
– Александр.
– Я Павел. А что Саня это была твоя девушка, которой он…?
– Нет, не моя. Она моя сестра.
– Понятно тогда.
– Да ничего вам не понятно. Сестра потому что русская. И я русский. Теперь понятно?
Если бы все еще не успокоившийся Александр знал, какую бурю ощущений вызвал он в душах своих новых знакомых этими словами, которые теперь уже твердо знали, что встретили своего. Александр был явно не из запуганных, задавленных и опустившихся, а из настоящих русских, уважающих свою кровь и не боявшихся в одиночку вступать в схватку с теми, кто пытается унизить ее.
– А сами-то кто будете. Не из братвы? Хотя нет, наверное. Вряд ли вы стали бы тогда мне помогать.
– Нет Александр, мы не из братвы. Мы тоже русские, – он сознательно сделал ударение на последнем слове.
– Это хорошо.
– Как же ты не побоялся один? Их же там как блох на собаке?
– Да сколько терпеть можно, сколько отворачиваться с видом, что это не мое дело. У меня большинство друзей таких гнилых: «Зачем тебе это надо, все равно ничего не изменишь, их вон сколько и т.д. …. Хотя, какие они друзья. – Он махнул рукой. Так дождемся, что они начнут нас прямо на улицах резать и насиловать. Твою мать! – В сердцах сплюнул Александр.
– Ты прав, нельзя им больше ничего спускать, а то действительно поздно будет.
– Если уже не поздно. Мало им побитых черепов в центре, все не уймутся.
Павел мысленно усмехнулся. «Пробитые черепа!». Слухи и сплетни делали свое дело. И как это и хотелось, делали правильно.
– А ты, что, знаешь их?
– Кого?
– Тех, кто черепа пробивал?
– Да, жаль, что нет, а то бы с удовольствием руку пожал бы.
– Ты серьезно?
– Серьезнее некуда. Ну, что, проводили, вот и выход. Дальше я сам.
– Сам ты много не сделаешь, – вложил в его последние слова иной смысл Павел.
– Да уж как-нибудь. В кустах сидеть не буду. Есть еще хорошие люди. – Александр сразу понял, что имел в виду Павел.
Терять из виду этого парня им явно не хотелось.
– Кстати, – Павел остановился. – А мы ведь тебе могли бы помочь. Ведь так, Игорь?
– А то!
– Чем это?
– Ты ведь кажется, хотел пожать кое-кому руку. Вот с этим мы бы и помогли тебе.
– Шутите?
– Мы что похожи на шутников?
– Так что?
– Идет!
– Давай встретимся. Да хоть сегодня вечером. Как?
– Хорошо. Мне одному приходить?
– А у тебя действительно есть верные люди?
– Есть кое-кто.
– Давай пока один. А там посмотрим. Улицу Южную знаешь?
– Ну!
– Кирпичный дом номер 25 и квартира тоже. Давай к девяти вечера подгребай.
– Хорошо.
Парень приветливо махнул им на прощанье и смешался с уличной толпою.
– Неплохая встреча, а Паша? – произнес, глядя в след удаляющему Александру, Игорь.
– Да, неожиданно даже. Неплохо мы с тобой, брат сегодня на базар сходили. Столько нужных впечатлений и встреч.
– Ну, что думаешь, придет?
– А почему нет? Если поверил, придет. А не верить нам, я думаю, мы ему повода не дали.
– Да, таких агитировать не надо, он сам кого хочешь с агитирует.
– Только что-то у него не совсем получается. Слышал же, как он сказал, что все друзья у него трусы.
– А у нас, что лучше?
– Ну, мы-то со своими друзьями еще не говорили. Только собираемся, и Андрей будет первым. Хотя я думаю, большинство бы из них тоже спрятались за свои семьи.
– Оно и понятно. У них дети, и они за них боятся. Ведь это же, по сути выступить открыто против существующего порядка. Да какого там порядка, скорее бардака!
– Вот-вот. Это Паша против закона себя поставить, со всеми так сказать вытекающими. Это нам с тобой терять нечего кроме своей совести.
– Молодец Игорь, растешь политически. Рад, что в тебе не ошибся.
– А я в тебе.
– Ладно, обменялись любезностями.
Тем временем они подошли к своему дому.
– Ну, так что, зря я твои помидоры тащил. Давай приглашай на салат.
– Да легко. Кстати поесть как раз бы не мешало. Пошли ко мне , по холостятски.
Вечером у Павла они ждали Александра и долго ломали головы приглашать сегодня Андрея или отложить на другой день. В нем они не сомневались. Но разговор все равно должен быть серьезным, а Александра они видели всего один раз. Парень им понравился – вроде бы настоящий русский, переживающий за свой народ. Но как пойдёт дальше, они пока не знали.
Ровно в 21-00 в дверь позвонили. Павел улыбнулся. Пунктуальность хорошая черта, надежная.
– Ну что? – войдя в комнату сказал Александр. – Звали, я пришел. Только я вижу вас всего двое?
– А ты сколько ожидал?
– Этого я не знаю, но вы обещали познакомить меня с теми…, – он сделал многозначительную паузу.
– Обещали, значит сделаем. Ты действительно все для себя решил? Действительно хочешь их увидеть?
– Да, я решил. Вы меня просто еще совсем не знаете и понятное дело сомневаетесь. Только я ведь сразу понял, что те происшествия в центре не уголовщина и не сведение счетов. Даже если бы по местному каналу стали говорить обратное. Я ждал, что что-то должно было случиться. Ну, надеялся, и вот, случилось. И ведь продуманно все было как.
– Наливай себе кофе Саша, давай, будь как дома. – Павел понимал, что парню просто необходимо выговориться, освободиться от захлестывающих его эмоций, которые до такой степени переполнили его, что он не выдержав, выплеснул их сегодня на рынке. Если бы не русские женщины, неизвестно, что бы стало с ним. Если бы всем вокруг было действительно наплевать друг на друга, сидел бы он сейчас здесь? Как-то, от благодарности этим незнакомым женщинам забывалось, что сами они уже готовы были вступиться за Александра и уже втроем бы они навели бы «порядок».
Александр в это время разговаривал с Игорем.
– Считаешь продумано?
– А то. Сам посуди. Все делали четко, ни разу не засветились. Насколько я знаю, в милиции нет даже примет этих «злодеев». – Саша улыбнулся. – И как правильно рассчитали. Не любят у нас в городе «висяков». Город-то у нас красивый, отдыхающие приезжают всякие. Зачем лишний шум. Лучше патрули выставить. А в патрулях кто? – Свои, местные. Вот «зверьки» хвосты и прижали. Вроде бы и их охраняют и в то же время от них. Попробуй теперь под дулом автомата поборзей. У автоматчика-то погоны. А за ними власть.
– Значит, слухами земля полнится, слава о неведомых героях по городу гуляет?
– Это точно, и кое – кому на пользу пошла. Не я ведь один хочу с ними познакомиться. Есть у меня еще пара знакомых и главное, очень полезных людей.
– Саша, но ведь нападения–то на пришлых прекратились пока.
– Ну и что. Там же сейчас тихо. Патрули на всю ночь. Правильно сделали, что затихарились.
– Может эти неведомые бойцы совсем прекратили свою деятельность, пошалили, мускулами поиграли да и успокоились?
– Вы думаете? Что-то не верится. Я размышлял над этим, но только… Да и всего-то пара недель прошла, как патрули появились, а старший в городе мент от вышестоящих благодарность получил за наведение порядка.
– Слушайте! – Воскликнул вдруг Александр . – А может это сами менты таким образом решили порядок навести? Это какая-то тайная операция.
– А ты сам-то в это веришь?
– Да нет, конечно. Я в этом городе всю жизнь живу, а эта глупая мысль мне только сейчас в голову пришла. Ну да как пришла, так и ушла. Нет, я уверен, стоит ждать продолжения. Пора город очищать от всякой мрази. Да и страну тоже…
– Ты прав, пора.
– Только надеяться на тех, кто на верху, смысла нет.
– Да, это точно. Болтуны продажные и не более того.
– Ты знаешь Александр, не зря мы с Павлом пошли сегодня на рынок. С таким интересным человеком судьба нас свела.
– Да ладно вам. Только вот время -то идет, а больше что – то никто не приходит, я уже и кофе опился. Где же эти, ваши?
– А никто и не придет Саша, – сказал Павел глядя на него в упор.
– Да, я кстати, уже догадался.
– О чем? О том, что никто не придет?
– Да нет, о том кто вы такие.
– И кто же?
– Вы те, кто бил этих «чёрных», – спокойно сказал Александр, глядя Павлу прямо в глаза.
– И не только черных.
– Знаю, у подонков цвет кожи значения не имеет.
– И когда же ты догадался?
– Да сейчас, по разговору. Сижу и думаю – они! Ведь не зря же говорят – что очень хочется, то и сбудется.
– И не жалеешь?
– Нет.
– Я к тому, что дела эти могут плохо кончиться. Для нас разумеется.
– Пугаете?
– Нет, предупреждаем. Ты парень хороший, только горячий больно.
– Но вы-то сами ведь не боитесь?
– У нас выхода уже нет.
– Ну, выход -то всегда есть.
– Да, стоит только наступить на горло собственной совести и чести и безучастно наблюдать, что творится на твоей родине.
– Согласен.
– А раз согласен, значит ты с нами. Значит, нам есть о чем поговорить.
Теперь их было уже трое.
7 глава
Андрей Ветров уже несколько дней не видел друзей. Все это время он был очень занят и ему ни до кого не было дела. Из Москвы, где она училась, приехала его Юлька, самая лучшая девушка на свете и теперь все свое свободное время Андрей проводил с ней с головой погруженный в свой роман. Они не могли насмотреться друг на друга, не могли наговориться, все время поражаясь про себя, как они вообще могли выдержать столько времени друг без друга, и оба отвечали на этот вопрос: «Потому, что мы любим!».
Юля приехала на отдых перед очередным курсом в свой город к родителям, которые так же тосковали по своей единственной дочери, но видели ее, к сожалению даже теперь лишь изредка. Почти все свое время она проводила с Андреем, для которой он тоже был лучшим человеком на свете.
Не один столичный франт, так и не смог вытеснить собой из ее души Андрея, её Андрюшку.
И вот теперь, наконец, они вместе. Ну и пусть что не надолго. Предстоящая неизбежная разлука только еще больше придавала остроты их отношениям, бесконечной нежности, которой они одаривали друг – друга. Но вот сегодня, Юлия вместе с родителями уехала на несколько дней отдыхать вверх по реке, по курортным местам. Отец ее был не последним человеком в городе. В его распоряжении был большой комфортабельный катер. На нем-то все семейство отправилось на отдых. Родителям так хотелось побыть наедине со своей дочкой, да и ей, как бы ни хотелось расставаться с Андреем, тоже нужно было помнить о дочернем долге перед любимыми родителями.
Они уехали, и Андрей точно очнулся, словно колдовство любовных чар снялось с него неведомой рукой и он, наконец, мог стать прежним Андреем, у которого были, да еще какие, друзья.
Конечно, за все эти дни что он провел с Юлькой он видел в спорткомплексе Павла, но ему было не до него, потому что и там любимая была с ним, и завидев Павла, он лишь приветливо махнул ему рукой, как старому знакомому и снова с головой погрузился в свой мир. Мир, в котором было место только для двоих – для него и для Юли.
Павел, увидев его с красивой темноволосой девушкой, сразу понял, кто она и только дружески про себя посмеивался над охватившим Андрея «любовным сумасшествием». Узнав от Игоря, что Юлия уехала на несколько дней, он и позвонил Андрею, пригласив его вечером к себе.
Когда наконец-то Андрей появился у Павла, там уже был Игорь. Только вчера они разговаривали со своим новым знакомым Александром засидевшись с ним до поздна, а сегодня предстоял разговор с Андреем.
– А вот и наш Ромео Капулетти, – приветствовал его Игорь.
– От Монтеки слышу. – добродушно парировал Андрей падая в кресло. – Ну, ребята! Это сон какой-то. И за что мне это? Игорь, ты не представляешь, она стала еще прекраснее! Ну куда уже лучше!? И она представь себе, любит! И кого? Меня! Я как в бреду. Еще немного и я наверное с ума бы сошел от счастья. Выпить бы чего-нибудь.
– Стакан холодной воды тебе сейчас как раз не повредит, – улыбнулся Павел.
– За шиворот! – хохотнул Игорь.
– Да, Павел, извини, я ведь забыл, что ты с ней не знаком, а я так и не познакомил вас. Я тебя вроде бы видел в спорткомплексе?
– Да ну!? – засмеялся Павел. К нему присоединился и Игорь.
– Да нет, точно видел, а ты даже не подошел.
– Не хотел тебе мешать, тебе ведь не до меня было.
– Это точно, простите друзья, совсем голову потерял. Но сейчас вроде бы все хорошо.
– Неужели нашлась?
– Кто?
– Голова.
– Да вот же она, – для убедительности Андрей обхватил свою голову руками под дружный хохот.
– Ну, слава Богу! – Игорь с Павлом, уже не раз переглянулись между собой, как бы спрашивая друг – друга, стоит ли Андрея сейчас вызывать на разговор. Но, все же решились.
– Ну, как вы тут без меня живете, холостяки? – спросил Андрей, размешивая себе кофе.
– Да живем, помаленьку, что наша жизнь холостятская. Да как там, кстати, твой приятель поживает или он тебе просто сосед?
– Ты это о ком?
– Ну, этот сержант милицейский.
– А, Леха! Нормально живет. Да, он, кстати, классный парень и разбирается что к чему. Он в органы то попал случайно. Как многие, дембельнулся, ну их и давай в милицию таскать – вербовать в свои ряды. Другие отказывались, а он взял и согласился, как будто за два года ему форма не надоела. Да так и остался. Он общительный, обзавелся нужными знакомствами в своих кругах, так что информацией владеет.
– Ты это к чему? – удивился Павел. У него было такое ощущение, что Андрей читает его мысли, потому что говорит именно то, что Павла и интересует. – Чудно!
– Да, я сам не знаю. Ты спросил, а я и рассказал.
– Да я хотел спросить как там по поводу происшествий всяких, что в городе творится?
– Да вроде ничего такого. Да! С тех пор, как патрули ввели, в центре стало тихо.
– Это как тихо?
– Ну, никто больше хулиганов не бьет, да и сами они заметно присмирели, не борзеют больше. Лешка говорит, что у них в ментуре парни даже несколько разочарованы.
– Это почему?
– Ну как же, получили оружие в руки, такое желание было показать кавказоидам кузькину мать, а те, с улиц попрятались.
– Так ведь это же для их охраны и были выставлены эти посты.
– Не для них, а для порядка. А вы знаете, сколько там, в милиции хороших парней, которых присяга давит и которым вся эта и черная и белая уголовная сволочь поперек горла стоит.
– Тихо говоришь, стало? – гнул свое Павел. – Так может, извели тех лиходеев?
– Никого не переловили. Да Лешка говорит, и ловить бы не стали, криминала-то нет.
– А пробитые головы?
– Головы не кошельки с валютой. Их-то никто не забирал, значит били за правое дело, так в милиции и говорят про меж себя.
Теперь Павел знал наверняка, что их с Игорем не ищут и не собираются это делать.
– Есть, значит, хорошие люди у нас в городе. А вы мне с Игорем говорили, что все опустились, значит не все? Значит для кого-то Россия не просто слово.
– Конечно. Но это когда сообща, вместе. Я уверен, что у тех бойцов невидимого фронта неплохая компания собралась, раз так все чисто обделывали. А прикиньте, одному восстание поднимать, это как будет выглядеть? Подскочить среди бела дня к какому-нибудь кавказцу или своему, «родному» негодяю – душителю, высказать ему все и двинуть в морду? И что будет? Просто уличное хулиганство, к которому запросто пришьют расовую неприязнь и упекут. Один ничего не добьешься.
– Ты думаешь?
– А ты? Интересно было бы с теми парнями поговорить.
– Да зачем тебе это, у тебя же Юля. Своя жизнь, любовь, наконец.
– Ты говори, да меру знай. Да, у меня любовь, но через нее я не забыл, кто я, и я хочу, что бы моя любимая жила в нормальной стране. Жила, а не существовала. И не надо говорить, что она имеет возможность перебраться на запад и меня с собой взять. Во-первых, как не крути, а я для ее отца зятек-то незавидный, а во-вторых, я как-то не представлю себе жизни вне России. Нет, честно, я пробовал, но как-то не радостные картины получались.
– Там значит, там, где все отлажено, нерадостно? А здесь, радостно?! – провоцировал Павел.
– И здесь не радостно, если все так и будем сидеть, сложа руки.
– Это как?
– Если в доме грязно, нужно взять веник и подмести.
– Значит Андрюша, ты веник не против взять?
– К чему вы все клоните не пойму? Толи смеетесь, толи подготавливаете меня к чему-то? – Андрей подозрительно стал посматривать на приятелей. Но те лишь улыбались.
– Ты серьезно хотел бы познакомиться с теми людьми?
– А вы, что, их знаете? – Андрей даже привстал в кресле.
– И не пожалеешь?
То, что дальше Андрей услышал, действительно потрясло его…
… – Как, всего двое?!
Двое. И не кто иной, как Павел и Игорь, те, на кого он равнялся в детстве. И это им он рассказывал о происшествиях в центре, а они, прикидываясь валенками, задавали глупые вопросы! Хороши же гуси лапчатые. Пожалели мальчонку, у него ведь любовь, ему не до того. Да, если бы они не были его друзьями, если бы не рисковали своими жизнями и свободой, ох, как бы он… обиделся на них! Ну да ладно, проехали.
Только теперь их уже было не двое, а больше. На днях они познакомят его с другими людьми, близкими им по духу.
На предложение же поговорить со спортсменами, проверить, кто, чем дышит, Андрей вообще откликнулся с радостью, тем более, что проблем с этим не было. Андрей, как толковый администратор спорткомплекса был уважаем среди молодых спортсменов и запросто общался с ними.
Что касается полученного им от Павла задания, то у него уже сейчас были наметки на счет кое-кого из тех ребят. Он уже давно прислушивался к их разговорам в раздевалках. Слышал их размышления о жизни. И все же нужно было этим делом серьезно заниматься, что бы ни наколоться на предателей и стукачей.
И Андрей взялся за дело. Спустя несколько дней, вновь появился Александр и не один. Как и обещал он привел с собой, еще одного человека из, как он говорил, «Нужных такому делу людей». И этот знакомый действительно оказался не простым недовольным. Перед Павлом сидел мужчина лет сорока, с уставшим от жизни лицом. Но под этой маской отрешенности жила вовсе не отрешенная, а деятельная и собранная личность, у которой были свои счеты с действительностью.
С действительностью, которую он был бы не прочь подорвать, что бы она не калечила больше души людей своей бездушностью и цинизмом. А сделать он это мог.
С внутренним ликованием узнал Павел, что Сергей Грачев, хороший знакомый Александра, прошел Афганистан, служил в разведке, не раз проводивший диверсионные операции и отлично разбирался в взрывном деле. Когда Александр сказал ему, что они не одни в своих размышлениях о будущем России, что он наконец вышел на тех, кто устраивал налёты в центре города, что они собирают под свои знамена настоящих русских, и нуждаются в нем, в Сергее, он не раздумывая согласился.
Потому, что взорвать этот мир ему как бывшему фронтовику мешало лишь отсутствие приказа и он ждал того, кто этот приказ мог бы дать.
Поговорив с Александром, он понял, что тот, кто может дать приказ, наконец-то появился и сам захотел в этом убедиться. Человека, не раз смотревшего в лицо смерти провести очень трудно и Сергей знал, что жизненный опыт подскажет ему, ошибся ли его молодой друг в своих новых знакомых или они действительно те, за кого себя выдают.
Вместе с Сашей он пошел на эту встречу, которая еще неизвестно чем могла закончиться. Первое, что на него произвело очень благоприятное впечатление – искренность, с которой его встретили и усадили за стол, на котором не было водки. Ему не предложили так с ходу за знакомство рвануть стакан за Россию мать!
И это тоже оценил Сергей, поняв, что люди, к которым он пришел, люди серьезные и настроены не шутки шутить. Не малую долю в этой уверенности сыграли подготовительные слова Саши, который от природы оказался всё же не плохим агитатором, да некоторое лукавство со стороны Павла, который в интересах дела и, согласовав это с Игорем, не сказал, сколько их на самом деле. Некоторая таинственность и недоговорённость не помешает, а наоборот поможет, решили они. Чем толще броня, тем лучше.
К тому уже начал в своем направлении действовать Андрей, да и по планам Павла их группа и не должна быть слишком большой. Он хорошо помнил завет великого русского полководца – «воюют не числом, а умением». Сергей действительно оказался опытным человеком. Он, понимая кто перед ним, не лез с вопросами кто, откуда, зачем. Правильно считая, что со временем, когда будет можно и нужно, он и так будет знать все. А во-вторых, из тех двоих с которыми его познакомил Саша, он, едва глянув обоим в глаза сразу почуял в Павле старшего и не просто старшего, а лидера вызывающего доверие. Такой взгляд мог иметь только человек искренне убежденный в своей правоте, тот, кто идет до конца и которому так же и веришь, – до конца.
Таким был его командир – капитан Семеновский, которого уважали и любили все и рядовые и офицеры. Он не кланялся пулям и учил этому своих солдат, ни лгал, ни трусил и был примером для всех. Попав в засаду специально устроенную для него душманами по указу своих заокеанских покровителей, этот, один из опытнейших военных просто подорвал себя гранатой и унес с собой десяток вражеских жизней. Пожав при знакомстве руку Павла, он вспомнил своего командира, едва взглянув в глаза своему новому знакомому.
Они уже больше часа сидели и разговаривали, вернее больше слушали Сергея, который не торопясь, перебирая в памяти минувшее, рассказывал им про себя.
– …А парню только двадцать, – рассказывал Сергей о своих друзьях афганцах. – Что хорошего видел в жизни, чему успел научиться? Да практически ни чему. После школы на фронт. Везде смех, да веселье, а он в окопы, исполнять интернациональный долг. И ведь верили в это. Многие сами стремились, воодушевляясь подвигами своих отцов и дедов. А что получили – костыли в эти свои двадцать лет и искалеченную психику. У него еще ни жены, ни детей, у него старики родители, которых он должен поддерживать. А чем он может их поддержать – только костылями! Вот и костыляет он в роскошные партийные кабинеты, в поисках лучшей доли. А в них уже перестройка и новое мышление. И встречают его сучьей фразой, украшенной издевательской ухмылкой на толстой роже: «Я тебя туда не посылал, вот помощи от меня и не жди. Много вас таких тут ходит». И ведь говорят это не наемникам, которые знают, на что идут. У тех хоть деньги за свое увечье есть по контракту. А говорят тому, кого послали на войну, которая не была нужна ни кому в нашей стране. Вот так вот. Мне то, как видите, повезло, целым вернулся. Поначалу конечно пил сильно. Глушил память, которая кошмарами возвращалась по ночам, потом со временем привык, что здесь уже не стреляют, приспособился. Девчонку хорошую встретил. Вроде бы все нормально. Как везде. Живи и радуйся. А не могу! Потому, что перед глазами костыли стоят! Моих товарищей, тех, кого не добила душманская пуля, и кого добил цинизм и равнодушие на родной земле. Которые десятками гибли здесь, от пьянства, от осознания своей ненужности. Здесь, где вокруг столько молодых и красивых, никогда не знавших свиста пуль над головой. Как же я ненавидел за всех них эти партийные перестроечные кабинеты, эти сытые рожи. Как мечтал о справедливом возмездии. И как же я радовался тогда, в девяносто первом году, когда посыпались эти рожи в тартарары. Думал – теперь за все ответите, нахлебаетесь. И что, ответили? Хлебнули? На смену одним сволочам пришли другие. Со свободой и вседозволенностью. Только вот свобода эта оказалась лишь у них одних. А народ как был дураком, так им и остался. Знаете, иногда мне хочется быть всемогущим, не на долго, на чуть-чуть. Чтобы воскресить тех троих, что в 91-вом, в пылу борьбы за «свободу» попали под гусеницы танков и которых с такой помпой, как новых великомучеников хоронили победители. И спросить у них, за что же вы отдали свои молодые жизни? Поглядите вокруг. Об этом ли вы мечтали, этого ли хотели себе и своей стране ? Так за что они отдали свои жизни? За новый обман, за новое надругательство над вечной верой нашей в справедливость. Вот за что… Знаете какой ад был там, в Афгане. Я в диверсионной группе служил. О бомбах и минах все знаю. Три раза к награде представляли, потому, что делал все как надо. И три раза мне награды не давали. Знали мой характер, знали, что не выдержу. Сорвусь. И напьюсь. Тогда желающих под мой кулак много было. Я ведь из чистоплюев. Не наживался на войне этой, не мародерствовал. А как напьюсь (мы так от малярии спасались), так сразу эти уроды, позорящие погоны, мне на глаза попадаются. Ну и получайте! А комиссар, козлиная рожа, потом блеет: «Ну вот Грачев мы тебя к ордену хотели, а ты… Недостоин ты». Да плевать мне на награды эти. Не подумайте, что я тут хвастаюсь или переживаю что не получил их. Я ведь из тех, кто верил в братскую помощь. Причем тут награды. Я ведь и в братву после дембеля не подался из-за своего чистоплюйства. Противно было. Фронтовик и на услужение к этим кровопийцам. Многие наши тогда к ним пошли, особенно из тех, кому я морду бил. Как на войне ловчили, так и тут стараются кусок по жирней оторвать. А я не могу, во имя сына своего, которому хочу честно в глаза смотреть. Думал, достаточно крови пролил, хватит, пора забыть все. Но нет, не получается, пока я там с одними черными воевал, другие черные в это время здесь землю нашу захватывали, наглея день ото дня. И все это происходит с молчаливого согласия Кремля, который предает наши земли и тех, кто веками жил на них. Дураки те, что думают – все образумится, все утрясется, все будет хорошо, только я – то знаю, не будет. Не пройдет сам по себе больной зуб, если его не лечить. Да что я вам -то об этом говорю. Вы сами все лучше меня знаете. Я боялся только одного, что не выдержу и сотворю какую-нибудь глупость, ну взорву что -нибудь. Душу облегчу. Но теперь знаю, есть кому отдать мне приказ. Не все в кусты попрятались, не все еще совесть свою пропили. Так что берите меня под свои знамена, если гожусь вам, если не нагородил здесь чего лишнего.
– Нет, ничего. Мы тебя внимательно слушали. Правильно ты все говорил. Вот только у тебя семья. А мы не в игрушки играть собираемся.
– Так и я сюда пришел не паровозики катать. Семья говоришь? Вот ради нее я сюда и пришел, ради своих детей, их будущего. Что бы было у них это будущее.
Павел протянул ему свою руку.
Разговор продолжался. Павел стал подробно расспрашивать Сергея о его военной специальности и тот все, что могло заинтересовать его новых друзей, рассказывал во всех деталях. Из его слов выходило, что он действительно классный специалист взрывного и диверсионного дела. Ведь ордена просто так ни кому не дают. Мало того, когда он сказал, что иногда хочется взорвать весь мир, он ни сколько не преувеличивал. Из подручных средств, которые легко приобрести в быту, он мог соорудить бомбу любого назначения и именно этим главным образом мог быть полезен своим новым знакомым и их замыслам.
– А вот пистолеты делать я не умею, – с улыбкой развел он руками.
– Ничего, оружие мы позаимствуем у наших врагов. Его у них в избытке, потому, что как бы смело они себя не вели, их всегда сопровождает страх перед честным народом. А мы должны увеличить этот страх до паники, до нервных колик, чтобы одно у тех только было на уме – бежать, зарыться куда-нибудь и не дышать. И не поганить больше наши улицы выхлопными газами своих иномарок и своим, таким же смрадным дыханием. Я говорю не только о кавказских пришельцах но и своих, так сказать «единокровных».
– Согласен.
Дальше Сергей предложил вот что, вернее даже поставил для пользы дела условие. Оказалось, что у него есть два надежных товарища, которые тоже далеко не чужды взрывному делу, прошли Афган, и имеют те же взгляды что и он. Сергей предложил, что бы они втроем были отдельной группой и занимались по мере необходимости своим делом и подчинялись через Сергея только Павлу. Чем меньше о них будут знать, тем лучше.
8 глава
Через несколько дней к Павлу зашел Андрей, и с хорошими новостями. Он осторожно пообщался со спортсменами и выяснил – кто, чем дышит. Среди них были и такие, кому действительно было не безразлично, что происходит вокруг и что творится в родном городе, и никто из них не хотел безучастно смотреть на все это. Эти парни были связаны между собой дружескими отношениями, которые возникли у них в спорткомплексе в результате общения и совместных тренировок.
Народ, тренирующийся в спорткомплексе, был разный. Много было таких, кому вообще на все было наплевать, кто-то тупо верил в победу демократии, а те, на кого обратил внимание Андрей, верили только в то, что если чего и можно добиться в этой жизни, то только силой. И не важно, добиваться для себя лично или для кого или чего другого.
Самим им для себя собственно ничего не надо было. Молодые и здоровые, они по – разному устраивались в этой жизни, но не могли принять ложь и цинизм творящийся вокруг. Как рассказал Андрей, они уже не раз собирались вместе, обсуждали происходящее в стране, в которой все больше углублялась пропасть между богатством и нищетой, о том, как алчность, желание нажиться, разбогатеть любой ценой толкало людей на любые даже самые гнусные и кровавые преступления. Да что там толкало. Толкает от безысходности, от загнанности в тупик, а эти «ловцы удачи» грабили и убивали сознательно и добровольно, в результате чего человеческая жизнь совершенно обесценилась, а попустительство властей и закона вообще лишало граждан какой-нибудь защиты от беспредела.
Вдруг оказалось, что эти молодые ребята уже и сами намеривались создать что то вроде группы по наведению порядка в городе, но всё это было лишь на уроне мечтаний и эмоций. И с каким интересом они восприняли гуляющие по городу слухи о расправах над оборзевшими пришельцами и «родными» бандитами. Приветствовали тех, кто не испугался всей этой сволочи, и сами были бы не прочь присоединиться к ним. Когда администратор Андрей Ветров, узнав об этом, сам предложил парням эту встречу, они сначала даже не поверили.
Разведкой проделанной Андреем, Павел был доволен, тот умело разузнав о настроении спортсменов из спорткомплекса, не навлек на себя ничьего излишнего любопытства и никто так пока и не подозревает, что один из охранников комплекса, а именно Павел Ковалев не просто охранник.
Другой момент, устроивший Павла, это то, что все парни были самостоятельны и каждый по своему устроен в жизни. Павел привык не вполне доверять совсем обездоленным и голодным. Да, голодный человек способен на отчаянные поступки, способен поддержать тех, кто за правду, но лишь до тех пор, пока голоден. Когда же перепадет ему что-то с барского стола, и он почувствует себя более – менее сносно, он может запросто тихо уйти из любого движения, забыть то, чем жил еще вчера, во имя чего боролся.
По большому счету ради этого и происходит борьба ради этих самых крох. Только крохи эти должны быть достойные человека, а не унижали бы его, как это происходит сейчас. Не должно и ни когда не будет, ни поголовно общества бедных, ни общества одних богатых. Каждый должен занимать свое место в общественном устройстве и заниматься своим делом при достойном уровне существования. Так же как никогда не будет общества одних умных или одних дураков. Всегда были и будут богатые и бедные, умные и дураки. Только не должно быть нищих и голодных среди тех, кто хочет и может трудиться и приносить пользу обществу. И пока будут среди людей те, кто готов бороться за такое общество, не смотря на то, что в его собственном кармане ветер не гуляет, не будет все потеряно. Не рухнет окончательно, а самый независимый народ в мире – славяне так и не станут, как бы это не хотели многие – рабами!
Об этом хотел поговорить Павел с молодыми спортсменами, которых и решил привлечь на свою сторону.
Назначили день встречи – день, когда Павел дежурил и после тренировок Андрей привел с десяток человек вместе с их тренером, тридцатилетним молодым мужчиной в зал, где обычно проводились совещания руководства спорткомплекса.
Все руководство к этому времени, за исключением Андрея Ветрова, благополучно отправились по домам, не подозревая, какой общественный заговор начинает вызревать в том месте, где обычно выковывалась молодая надежда спортивного мира, живущего по законам матчей, таймов и рекордов.
Павел уже был там и когда молодые спортсмены заходили в зал то с удивлением посматривали на мирно сидящего в углу охранника, которого, разумеется, не раз видели на своих тренировках, но который ни когда не вступал с ними в какие-нибудь разговоры. Он и сейчас сидел и с молчаливым любопытством разглядывал входящих, а те перешептывались между собой.
– А охранник тоже, что ли из наших или охранять нас здесь будет, что ли?
Наконец, когда все расселись, вышел Андрей.
– Ну что, все? Значит так братья, раз все – таки решили, раз вам надоело просто смотреть на то, что происходит вокруг, и вы хотите активных действий, то … – Андрей замялся. Ведь он не был профессиональным оратором и к тому же он всех парней пусть и шапочно, но знал, и не раз с ними дружески общался во время перерывов. Поэтому как-то и чувствовал себя неловко и понимал всю серьезность наступившего момента.
– Среди нас есть человек, которого вы не раз видели, но мало кто из вас знает – как его зовут. Это наш охранник Павел Петрович Ковалев. Но, он не просто охранник и не просто недавно приехал в наш город. Это его город. Он здесь родился и вырос, но обстоятельства… И вот теперь он вернулся. И именно с этим человеком я хотел вас сегодня познакомить.
Павел поднялся и вышел перед одиннадцатью парами внимательно и с интересом смотрящих на него глаз, ждущих, что скажет им этот обыкновенный вроде бы с виду молодой мужчина не раз наблюдавший со стороны за их тренировками, куда он будет звать их.
– Здравствуйте. Андрей мой старый друг, несмотря на его молодой возраст.
Все заулыбались. Некоторое напряжение сковывающее всех, спало:
– Он назвал вас всех братьями, но я надеюсь, если сегодня мы придём к единому мнению, то станем ещё и соратниками, делающими общее дело. И дело это – восстановление чести и достоинства родного и, не смотря ни на что, любимого города. Нашего города, который брошен на произвол судьбы, отдан на откуп всякой разномастной сволочи, творящей на его улицах все, что им заблагорассудится и уверенной, что теперь так будет всегда. Они уверены в этом с позиции своей, никем не ограниченной власти, а все остальные граждане этого города, всегда отдававшие городу свой труд и свою любовь, с позиции своего бессилия. Они, наши граждане опустили руки и молчаливо позволяют каким -то нелюдям, захватившим власть и чувствующим себя полноправными хозяевами, как в нашем городе, так и во всей стране, прикрывшись законом, который и писан под них, творить всё то, что они творят. Разрешать захватывать наши улицы азиатским и кавказским пришельцам. Которым нет никакого дела, ни до местного населения, ни до его культуры и обычаев. Смотреть сквозь пальцы на братву обирающую коммерсантов, и убивающих недовольных. Не замечать чиновничий произвол. А что при этом делают простые граждане? Спрятавшись в кокон своего бессилия, единственное, что делают эти граждане когда-то гордого и непобедимого народа так это то, что заливают себя суррогатной водкой, убивая себя десятками тысяч на радость врагам захватившими бразды правления в стране. Вы только вдумайтесь в эти цифры,– ежегодно, десятки тысяч россиян (хотя я очень не люблю это слово) гибнет от пьянства, от нищеты, от этой веселой свободной жизни. И большинство с этим смиряется и молча идет на заклание этой новой власти, оболванивающей мнимой свободой и столь же мнимой демократией, абсолютно не понимая того, что за этими словами скрывается, какие понятия? Вот именно – понятия, по ним мы сейчас и живем, вернее нас заставляют жить, убаюкивая TV ложью о все большем процветании. Я не оговорился. Это не законы – это понятия, принятые среди уголовников всех мастей, тех уголовников, которых когда -то легендарный Глеб Жеглов сажал, тех кто сейчас у власти и сами десятками отправляют людей туда, где им самим самое место. За какие-то неполных десять лет, страна стала похожа на огромную тюремную зону, где дети совершенно искренне стали мечтать о том, чтобы стать килерами или проститутками. И все это смакуется, все подогревается СМИ, выдается за истинное проявление свободы и культуры. Вы всё это прекрасно знаете и без меня, на примере своего города. Где наши тенистые парки, наши фонтаны – гордость города, где праздничная молодежь по вечерам, где песни под гитару. И почему вместо этого каждый вечер по всем городским скамейкам пьяная и обкуренная малолетняя сволочь, не имеющая ни каких интересов стремлений и желаний, кроме как, самых грязных. И все это делается открыто, нагло – смотрите какие мы свободные! Наши родители всю жизнь были рабами, выпивали на кухнях, а мы свободные люди,– пьем, где хотим и когда хотим. Эта ли жизнь нужна нам, русским? О таком ли будущем России мы все мечтали в не таком уж и далеком девяносто первом, когда окончательно развалилась старая система и которую как старую отслужившуюся мебель нужно было заменить на новую. Чего не произошло. О таком ли будущем вы мечтаете для своих детей, глядя на этих спившихся нелюдей шестнадцати – восемнадцати лет, которым одна дорога – в могилу. Ведь ни наркомания, ни алкоголизм не излечимы, поверьте моим словам, как бы ни врали вам новые хозяева жизни. Они сознательно нас убивают. Убивают в нас гордость, честь, оплевывая нашу культуру и историю, то богатейшее наследие, которое дал миру русский человек своим трудом и умом. А мы, я не говорю о присутствующих, бессознательно подчиняемся ИМ. В пьяном угаре, в равнодушии к собственной судьбе, добровольно кладем голову на плаху созданную для нас.
Павел сделал паузу, с удовлетворением, про себя отметив, что люди, собравшиеся здесь, слушают его внимательно и заинтересованно. По сути, он говорил банальные вещи и сам это понимал, но их необходимо было сказать, что бы дать понять всем присутствующим представление о себе, о своих мыслях, для ознакомления с теми, кто его сейчас слушал, потому, что надеялся, что они станут его единомышленниками. Ведь он собирался брать на себя ответственность за их дальнейшие действия, за их ближайшее будущее и в конце концов за их жизнь. Они должны поверить в его искренность и честность, как перед ними, так и перед самим собой. И сейчас он держал перед ними своеобразный экзамен, на то, что бы быть достойным возглавить, может быть зарождающееся в эти самые минуты городское русское сопротивление бездушному механизму под названием «суверенная российская демократия».
Сидящим в зале и слушающим его молодым парням все больше нравился этот по сути незнакомый им человек, которого они видели мельком, да и то вряд ли обращали на него должное внимание. Им импонировало то, что он говорит, и говорит убежденно, спокойно, без излишних эмоций, которые выдавали бы, если бы он был, порывистый, нервный характер. Нравилась им и убежденность его в собственных словах, в вере в то, что он знает то, что говорит сейчас и то, что будет делать в дальнейшем. В нем ощущался настоящий лидер, способный вести за собой. Ведь даже их тренер, присутствующий здесь, которому они привыкли подчиняться как старшему, с не меньшим интересом слушал Павла Петровича, как уже мысленно называли они выступающего перед ними, того кто произносил сейчас свою первую для них речь.
– Несколько лет я жил в Москве, – продолжал Павел. – И поверьте мне на слово, нигде в мире нет такой столицы, где бы засело столько проходимцев и откровенной сволочи. Им всем абсолютно наплевать и на страну, в которой они живут и которую грабят и на коренной народ. Русский народ который при нынешнем режиме, – при их режиме, стремительно вымирает и деградирует. Происходит всё это под видом реформ, которые, якобы, так необходимы. Ведь в любом понимании реформа – это то, что должно вести к улучшению. Реформы же проводимые на территории России ведут к разрушению. Мы им, видно, не нужны. Им нужна наша земля, наши богатства, наша покорность. Кстати не нужно обольщаться на счет наших неисчерпаемых недр – природных богатств. Нашими они остались только номинально. Их уже давно через нынешнюю элиту прибрали к рукам заокеанские хищники, посадив на них выдрессированных и натасканных сторожевых псов, которые в одночасье стали олигархами.
– Ну и как же теперь быть, если все продано? – спросил один из спортсменов.
– А чье это все? Кому принадлежат все богатства, все недра земли русской? Нам – коренному населению. А у нас спросил кто-нибудь, хотим мы это все продать или подарить чужому дяде? Не спросили, не сочли нужным. А раз так, значит все это остается нашим, сколько бы за это не положили в свой карман столичные дельцы. А все эти новые владельцы там, за океаном. Вот и пусть там « владеют», а приедут к нам, пусть попробуют попользоваться «своим». Как у них это получится?
Присутствующие одобрительно зашумели.
– Только так будет, если все это захотят. Один в поле не воин. Вы это прекрасно знаете. Невозможно одному с голыми руками переть на кирпичную стену. Нас здесь уже собралось больше десятка. Мы уже сила. На самом деле нас больше, – Павел сделал паузу, дав понять аудитории, что именно он хотел сказать этими словами. – Но чем больше нас будет, тем большего мы добьемся. Я не собираюсь призывать заниматься политикой, лезть во власть. Всё это грязное и бесперспективное дело годное лишь для тех, кто хочет побольше хапнуть. Наша цель – это освобождение родного города. Очищение его от всякой мрази, которую нужно загнать в такое глубокое подполье, чтобы она побоялась высунуться. Проходимцы не должны разъезжать по улицам на своих «мерсах», не должны быть хозяевами этих улиц, этого, нашего города. Вы уже поняли, что со всем этим можно бороться и даже привлекать для этого бездействующую власть, которая сама того не сознавая, уже начала работать на нас, вернее на нашу идею.
В зале раздались недоуменные возгласы.
– Да, это патрули, о которых еще месяц назад вы здесь и не смели мечтать. Они уже охраняют вечерний покой города. Черные, – Павел усмехнулся – да и белые, уже не хозяйничают в центре нашего города, не ведут себя так, как вели себя раньше. Но это только первый этап. Я хочу, что бы вы поняли сразу и навсегда – мы, если мы будем вместе и за одно, не криминальная бригада, которая хочет установить свой порядок. Мы за настоящий порядок, который бы обеспечивал спокойную, человеческую жизнь в нашем городе. Методы, которыми нам придется бороться за наш город, будут отличаться от пустозвонной трибунной болтовни. Потому, что наши враги не боятся слов, им не страшны ни какие митинги протеста. Они понимают только две вещи – боль и страх. Так они действуют против честных русских людей, и так же мы действуем, и будем продолжать, я уже надеюсь с вашей помощью, против них. Вы все здесь взрослые люди и должны понять, без крови нам не обойтись, как бы этого не хотелось. И вы должны быть готовы к этому. Я думаю, – тут он сделал паузу, и добавил. – Еще есть время уйти.
Павел замолчал. Молчали и все остальные, обдумывая сказанное им. Все понимали, что одно дело митинговать, говорить правильные слова, «глаголом жечь сердца людей». И совсем другое дело идти на улицы и очищать их от мусора. И так же было хорошо понятно, что все их устремления, все их чистые помыслы и святую борьбу могут просто объявить махровой уголовщиной, и соответственно поступать с ними по закону.
Еще было время дать задний ход, если Павел Петрович открыто сказал про это. Это еще не будет предательством, не будет малодушием. Романтика и кровь вещи трудно совместимые. Но все находящиеся здесь в этот вечер поняли, что по – другому будет уже нельзя, просто не получится. На боль надо отвечать болью. Никто не встал и не вышел из зала.
– Вот и хорошо. Я рад, что не ошибся в вас. Теперь я бы хотел продолжить, раз уже упомянул о незваных пришельцах. И именно с них мы и будем начинать, вернее уже начали. А вы будете продолжать. Вы станете ударной группой нашей организации. На вас будет лежать решение силовых вопросов. А уж силы, – Павел улыбнулся, – вам не занимать.
– Это точно! – воскликнул кто-то деланным баском.
– Так вот мы будем воевать, именно воевать с этими непрошенными и никому не нужными гостями на нашей земле, которые хлынули на нее как стая саранчи, с теми, кто пытается, а кое-кто уже и диктует свои варварские азиатские законы. Вы видите, что творится в нашем городе, который все больше становится похож на кишлак. – В зале раздался ропот. – Вы недовольны? А кто позволяет все это, кто позволяет им осквернять нашу землю. Да мы сами или такие же как и мы с нашего молчаливого согласия. Что нам говорят по TV: «Приезд всех этих кавказцев и азиатов просто необходимость, что у нас слишком много земли, мы не в силах ее обрабатывать. Почему то раньше, при царской скажем, России, подобный вопрос не стоял. Большинство русских трудились на земле, всем ее хватало, а урожаи, полученные с земли, вывозили на продажу в другие страны. Была лишняя, с позволения сказать, необработанная земля, так она ждала своего часа, ждала, когда придет на нее землепашец, уходит ее заботливыми руками, и она даст ему свой щедрый урожай. И не было тогда у правителей России желания уступать ее кому не попадя. Это наверно потому, что тогда было Русское правительство. А нынешнее правительство, вдруг выражает глубокую озабоченность по поводу пустующих земель, и по поводу того, что у нас не хватает рабочих рук ее обрабатывать. Как же их может хватить, если наши радетели тихо – мирно своими реформами, сокращают население из года в год. – Закончил Павел фразу под недовольный гул своих новых соратников. – А кого пускают на эти, якобы пустующие земли? Хлеборобов? Скотоводов? Нет. Проходимцев, которые уже угробили собственные страны и теперь лезут на нашу священную землю. Так для чего же? Работать? Попробуй их заставь. Не для того они сюда лезут, что бы превратить русскую землю в цветущий оазис. Хотя и есть среди них и честные труженики, но много таких, кто едет в Россию не на заработки. Тогда зачем? В лучшем случае торговать дешевым ширпотребом, а в худшем – воровать и убивать. Что они и делают. С каждым днем их становится все больше. Если русский народ, не выставит на их пути заслон, не даст им достойный отпор, число этих пришельцев превысит критическую массу. И тогда кровь потечет по нашим улицам. Но это уже будет не их, а наша кровь. Кровь славянских рабов, урусов, как они называют нас. Хотите вы такую жизнь, хотите такое будущее? Хотите, что бы к вашим дочерям прикасались их волосатые руки? Нет? Тогда мы должны нанести предупреждающий удар и выгнать пришельцев вон из нашего города. Помните слова великого сына России графа Суворова – воюют не числом, а умением и это умение должно быть с нами. Тренируйтесь, теперь вы знаете, куда нужно применить вашу силу и ловкость. Беседуйте с людьми, осторожно, привлекайте их на свою сторону. Мы должны пробудить город от спячки. Но только еще раз повторяю, – осторожность; до поры до времени не раскрывайтесь. Никто не должен знать кто вы. И главное не наделайте глупостей не ввязывайтесь в какой-нибудь конфликт. Ждите приказа, я буду координировать все ваши дальнейшие действия. Помните, не вы одни состоите в организации, другие люди работают по своим направлениям, на своих участках борьбы.
– Павел Петрович! – Поднял для вопроса руку тренер Юрий Долгов, который все это время сидел молча. – Как я понимаю, мы, в данный момент, сейчас, здесь, не создаем политическую партию?
– Правильно. Нам ни нужна, ни партия, ни политика. Все партии занимаются только одним – болтовней и демагогией, мечтая лишь о том, как пробраться в верховную власть. Каждая партия по-разному. А нам не нужна власть. Я имею в виду открытая власть. Ни власть, ни известность. Наша сила будет как раз в том, что бы быть как можно более незаметными. А наши дела будут говорить за нас самих. Болтологией и демагогическими лозунгами действуют те, кто хочет известности и славы. Никогда такие «действия» не изменят положение в стране. Что они проповедуют? Непротивление злу насилием. Покаяние, человеколюбие. Все это хорошие, но в данном случае лишь красивые слова, которыми просто обезоруживают нас, лишают зубов, гордости. Твердя с утра до вечера, что русский народ самый миролюбивый, самый добрый, самый терпеливый. Что он все вынесет, все вытерпит, всех простит, и, в конце концов, воспрянет. Но видели ли вы, когда – нибудь что бы восстал забитый, безвольный полутруп, тот, в который превращается наш народ, всё наше существование на собственной земле. Неужели вы думаете, что придете с иконой и братской любовью к главному энергетику и рыжий, пустив покаянную слезу, изменит свою политику, и возлюбит русский народ, который он ненавидит? Никогда этого не будет. Все эти слова о человеколюбии и доброте придуманы специально для нас, что бы мы так относились к ним – нынешним хозяевам. Вот ответ на ваш вопрос Юрий – мы станем, уже стали, городским партизанским отрядом истребления всякой нечисти. И если вы присоединитесь к нам, то станете одними из нас. Нас ни кто не должны знать в лицо, но нас должны бояться. Мы будем невидимы, но «они» должны ощущать наше дыхание рядом с собой ежесекундно. Мы должны быть хозяевами в городе, а через нас и люди, живущие здесь, работающие здесь, растящие своих детей. Время размышлений и колебаний для нас должно закончиться. Настало время готовиться к тому, что бы вернуть город его истинным хозяевам, а во главе его поставить настоящего мэра а не то, что мы имеем сейчас – марионетку и пьяницу. Вот наша цель, но для этого нужно как следует поработать, засучив рукава. Вся наша сила в объединении наших помыслов, вере, любви к своему отечеству, которое вот уже почти век топчут все кому не лень, но так и не могут сделать нас поголовно рабами. Не верьте разговорам о том, что от русских уже ничего не осталось, что Россия – это просто обозначение территории, а русский язык – некое новое эсперанто, что бы всей этой чужеродной сволочи было бы между собой, на чем изъясняться. Триста лет Россию мучила всякая татарва и ничего, выстояли. Выстоять нужно и сейчас. Нужно только бороться. Вот так, – Павел обвел взглядом аудиторию, отметив про себя, что смог завладеть их умами, дал этим, уже почти отчаявшимся молодым людям готовым уже натворить глупости, правильное направление и уже почти вложил в их руки символическое оружие борьбы. Он понимал, что даже если и сознательно сгустил сейчас краски, даже если, на самом деле, и не все пока так плохо вокруг, нужно было увлечь этих молодых парней своей идеей, сделать своими союзниками, иначе действительно будет поздно. И город окончательно попадёт под власть тайного и явного криминала.
– Мы будем время от времени встречаться здесь – продолжал он вслух. – За политическую подготовку, за реальные новости, происходящие в стране, буду отвечать я, как руководитель. За ваше физическое состояние и боеготовность как и прежде будет отвечать ваш тренер, Юрий. Все возникающие вопросы – через Андрея Ветрова, моего заместителя для вас. А теперь можно расходиться, Андрей, Юрий останьтесь. Да, и вот еще что, никаких стриженных под ноль голов. Вы не должны отличаться от остальных граждан. Помните, наша сила в нашей незаметности.
В этот вечер по опустевшим улицам города шло несколько молодых парней, с наслаждением вдыхая вечерний прохладный воздух. Каждый из них возвращался в свой дом, к своей семье, в свою жизнь. Но мысли у всех у них сейчас были примерно одинаковыми. Под впечатлением от встречи с лидером, в отличие от них твердо знающим, что надо делать и как это надо делать, и понимания того, что в жизни каждого из них наступил новый этап. То, что они теперь будут заниматься тем, к чему стремились в жарких спорах в раздевалках, при встрече друг с другом, наполняло их души новым отношением к себе. К своей жизни, которая уже не могла принадлежать только им самим. К родному городу, защитником которого они уже могли себя считать с этой минуты, с этой вот вечерней прогулки к дому.
9 глава
В это яркое солнечное утро, не предвещающее ничего кроме такого же ясного солнечного дня, Василий Пахомович, житель деревни Медведково встал как всегда рано. Вместе с женой своей, Верой Борисовной, пользуясь прохладой зарождающегося дня, вышел он на свои огороды. Они уже давно жили одни, в деревне, где проживали в основном такие же старики, и занимались частным хозяйством. Дети их – сын и дочь выросли и в поисках лучшей, а может быть просто легкой доли, разлетелись по городам обширной страны и давали о себе знать в основном через письма; да, вот дочь, пару лет назад, привозила внуков, что бы те наконец воочию увидели тех, кого все свое пока еще недолгое пребывание в этом мире, заочно звали дедушкой и бабушкой.
Сами дедушка и бабушка не могли насмотреться и нарадоваться на внуков кормили и поили их до отвала, дед брал их с собой на реку ловить рыбу и раков в затонах.
По началу, не знавшие никогда дикой природы, воспитанники пыльных городских улиц дичились и явно скучали по городу и своим друзьям. Но потом так вошли во вкус новой для себя жизни, начинающейся каждое утро с парного молока и весь день пахнущей яблокам, рекой, луговыми цветами, что уезжали, чуть ли не со слезами.
Старики с такими же слезами провожали их и дочку отдохнувшую, наконец, от семейных забот и своей нервной городской работы. И вот уже два года старики жили надеждой на новую встречу с внуками и, ожидая весточки от непутевого сына, который все колесил по стране, все ни как не мог ни где уже окончательно бросить якорь и свить свое гнездо.
Сложив созревшие огурцы и помидоры, прохладные и мокрые от росы, в ящики, Пахомыч и Вера Борисовна вдвоем, по ящику подносили их к старенькой, как и сами хозяева шестой модели Жигулей. Гордости хозяина, с удовольствием любившего поковыряться в моторе, с любовью относившегося к своему верному четырехколесному другу, который как верный конь, чувствующий заботу и ласку хозяина, никогда еще не подводил.
Наконец все было погружено, можно было отправляться в город на рынок, где теперь проводил дневное время Пахомыч, продавая горожанам плоды рук своих. Он любил землю, любил на ней работать, и она отвечала ему такой же любовью, щедро даря ему свои плоды. Хотелось ему, конечно, стать настоящим современным фермером, иметь большое налаженное хозяйство, а оно у него, уж точно было бы налаженным, но годы и не имеющиеся в руках средства не позволяли этого. Приходилось довольствоваться тем, что есть.
И так каждый день, туда свой товар, оттуда – товар городской и оставшуюся выручку. Василий Пахомыч опираясь на свой жизненный опыт, верил, что жить и жить достойно можно. При любом времени, при любом режиме, главное иметь на плечах трезвую голову и работящие руки и поменьше соваться в те дела, которые вовсе не нужны простому человеку. На все разговоры своих деревенских соседей о том, что мол, плохие времена наступили, нет к старикам никакого сострадания, Пахомыч с усмешкой отвечал: «А когда и где было почтение к старикам, к этим отжившим и отработавшим свое время на этой земле, кроме как от детей и внуков. Не нужно только становиться никому не нужной и никчемной рухлядью, скулить на разэтакую жизнь и жизнь сама к тебе повернется, и до конца дней будет согревать тебя своим теплом.
– Ну, что мать, поехал я, – как всегда перед выездом произнес Пахомыч, по привычке глянув сперва на жену, потом на все более поднимающееся из – за горизонта солнце и наконец, на дорогу ведущую из деревни, словно у всех троих выспрашивая для себя удачного дня.
– Ну, с Богом Василий Пахомыч! – перекрестила его на дорогу Вера Борисовна, радуясь все время про себя, что хоть Бога – то, наконец вернули в их жизнь, и как обычно, дождавшись пока зеленый корпус их «Жигулей» не скроется за таким же зеленым холмом, повернулась и не спеша пошла в дом заниматься своими привычными делами хозяйки дома.
А Пахомыч уже вырулил на трассу, ведущую в город. По ней в обе стороны неслись, не чета видавшей виды и годы его верной «лошадке», резвые современные « кони». В большинстве своем в заграничной упаковке, радующей глаз хозяев и наполняющей горечью души завистников.
Подождав удобного момента Пахомыч влился в поток мчащихся машин и на душе его сразу стало спокойно за свой «Жигуль», деревенские колдобины наконец закончились, ехать стало легко и уютно. Пожалуй, пора прибавить газу. Впереди уже показался город, но тут движение застопорилось. Впереди был перевернутый трейлер и несколько помятых легковушек.
– Ну, прямо как в детстве, – подумал Пахомыч, глядя из раскрытого окошка на последствия аварии, живо представив перед глазами яркие последствия бомбежки советскими самолетами дороги, на которой находилась немецкая отступающая колонна. Те же покореженные машины, вот только танков сползающих на обочину не хватает, да вместо немецких воплей слышится обильный русский мат, сопровождаемый угрозами. Да, такие времена сейчас – один стал круче другого. Не то, что раньше.
Все чаще и чаще вспоминал Пахомыч свое белорусское военное детство, когда жить было страшно, но интересно, когда они, будучи мальчишками, общались с врагами, остановившимися в их деревне на постой, и которые оказались не такими уж страшными и жестокими. Конечно в основном в те дни, когда им не напоминали о своем существовании партизаны. И тогда еще надо было посмотреть, от кого исходила более реальная угроза от пахнущих одеколоном немцев уходящих из деревни в лес или от заросших щетиной партизан выходящих из леса и тут же, по горячим следам, начинающих устанавливать свои порядки и свой суд.
Однако неспешное, по давней российской традиции, дорожное разбирательство порядком затянулось. И с той и с другой стороны скопилось уже немало машин, гудящих, требующих освобождения проезжей части.
– Не было бы жертв, – подумал Пахомыч и снова погрузился в воспоминания.
Почему то он все чаще и чаще стал вспоминать прошлое? Особенно свое фронтовое детство, свою зависть в конце затянувшейся войны, когда в родные дома стали возвращаться первые фронтовики с ранней сединой на висках и с позвякивающими на груди орденами и медалями. На которые белобрысый Васька мог смотреть часами, кусая до боли губы от отчаяния, что не успел по малолетству «популять» из автомата по «фрицам» как их все тогда называли. Уж он то дошел бы до самого Берлина, уж у него наград то было бы поболее. Вспоминал он и немецких солдат, угощавших его шоколадом. Говоривших на ломанном русском языке, что такой же вот белокурый Васька, только с другим именем, ждет его на далекой родине. А сам Васька не мог понять, что делают здесь эти солдаты, чужие люди, которых так боятся матери и старики. Если их дома ждут их Васьки, и почему сам Васька из-за этого не видит своего отца, вместе с другими ушедшего защищать Родину, но пропустивший в собственную деревню этих чужих дядек, жующих « шикалад» и весело пиликающих на губных гармониках.
Почему же Пахомыч так часто вспоминает ту, навсегда канувшую в небытие жизнь, словно невольно сравнивая ее с жизнью сегодняшней, в которой хоть и нет веселых немцев с засученными по локоть рукавами, забирающих каждое утро у селян «млеко» и «яйко», на прокорм доблестной германской армии; но, тем не менее, ощущение такое, что ты вновь в оккупации. В оккупации чужой, враждебной воли, навязанной русской душе. Ежедневно обливающей тебя помоями цинизма и разврата, не прикрытого равнодушия.
Нет немцев, нет оккупантов? Да полно те Василий Пахомыч, не вы ли сталкиваетесь с ними каждый день на рынке, не они ли ведут себя все развязанее и наглее, как подлинные захватчики. Только от них не пахнет одеколоном и шоколадкой вас, Василий Пахомыч, ни кто не угостит. Не дождетесь вы доброго слова от них, заросших щетиной, волосатых и смуглых пришельцев. А вот обобрать вас, заставить выполнить свои требования они могут. Законы рынка это называется. Только вот откуда взялись такие законы? Почему я не могу свою продукцию продать за ту цену, которую я считаю достойной, а вынужден запрашивать ту, которую диктует мне какой-нибудь небритый Саид. Тот, который за свою жизнь не вырастил ни одного, даже завалящего арбуза? И всё только по тому, что у него есть сила, пистолет в кармане, а его волосатую спину прикрывает, купленный им, нечистый на руку милиционер, позорящий доброе имя своих родителей, которые в это время тоже мучаются над бременем произвола такого же вот «Саида» или «Абрама» засевшего в начальском кабинете.
Это ли не оккупация, это ли не война на истребление, в которой военные действия ведутся почему-то только с одной стороны. Сколько же это может продолжаться? Сколько же можно терпеть подобную жизнь, подслащивая ее заморскими «сникерсами» и запивая «йогуртами» и «растишками» вместо варенцов и кефиров, которые для русского организма намного полезнее всякой демократической химии, радостно предлагаемой с экранов телевизора. Пахомыч сплюнул.
Ну вот, опять он за свое. Опять он треплет в бессилии свои старые нервы. Опять переживает за всех и вся. За чужих и своих внуков, которых ненаглядная доченька, как пить дать, каждое утро травит «растишками». От которых еще неизвестно что вырастет. Сколько же можно перемалывать в бессильном гневе одни и те же мысли, размышлять над тем, что происходит в стране, о том, откуда все это взялось и когда все это закончится.
Ну вот, кажется, освободилась дорога, убрали этот покореженный трейлер, можно ехать дальше, побольше обращать внимание на дорогу и поменьше думать о своей головной боли. Пахомыч нажал на газ и двинулся за остальными машинами, которые поминутно взревывали своими моторами, изголодавшись по скорости, так как чужой печальный пример опять не привел ни к каким результатам. Что же сегодня предстоит? А все то же, что и обычно. Опять к рядам подойдут два черных негодяя проверять цены в начале дня, а потом , в конце дня, забрать половину выручки у людей целый день простоявших в рыночной духоте, у людей, которые безропотно отдадут им свои честно вырученные за свой товар деньги.
Да, это оккупация и еще неизвестно, какая из них страшнее, та, которая давно закончилась или эта, что продолжается и все более ширится, а значит рано или поздно начнутся и боевые действия, иначе только гибель и рабство. Ну, нет! Сегодня я все-таки решусь, сегодня эти бараньи пастухи не увидят моих денег. Если молодежь их боится, то это их личное дело, пусть отвечают перед собственной совестью, а свою честь Пахомыч, сын военного детства больше не позволит марать этим человекообразным обезьянам. Хватит! Если молодым наплевать на свою честь и достоинство, то ему, прошедшему нелегкую жизнь и повидавшему всякое, не все равно, кем жить на своей земле. Сегодня он все – таки решится. Сегодня эти оккупанты не увидят его денег.
Он уже давно размышлял над вопросом, как выйти из этого ненавистного ига, но все не мог найти решение. Все, что он мог – это трудиться на собственной земле, но одними овощами сыт не будешь. Их надо превращать в деньги и сделать это можно только в городе. Из трех рынков, единственным подходящим был тот, на котором он и торговал. В два других нечего было и соваться. Они оба были вещевые, мебельные, строительные, в общем, к сельскому хозяйству, не имеющие ни какого отношения. Но за торговлю на рынке нужно было платить дань этим ненасытным пришельцам, давно прибравшим рынок к своим рукам. Всех нежелающих платить, они наказывали, уничтожая товар. В городе, на улицах тоже нельзя было пристроиться. Нужно специальное разрешение, да и «своих» хищников, желающих поживиться за чужой счет, было не мало.
И поэтому Пахомыч давно уже присмотрел на территории рынка, можно сказать на отшибе, хорошее местечко. Торговля там конечно будет с земли, но зато не надо уже будет платить за место в ряду. И вот сейчас, опять вспомнив детство, германских оккупантов, решил – все хватит! По обычной своей дороге Пахомыч въехал в город тут же окунувшись в шумную, хаотичную атмосферу вечного праздника потребления. Но старый, и опытный в жизни Пахомыч знал, что под маской веселья и беззаботности скрыты тысячи каких-то своих проблем и надежд и равнодушно скользил взглядом по поверхности пестрых реклам в радостно суетливом городском шуме.
Свернув в сторону рынка, он въехал в ворота и поставил машину на стоянку для всех приезжающих, уплатив обычную сумму охраннику. А затем двинулся на присмотренное им место для торговли, перед этим издали взглянув на торговые ряды.
Его обычное место было не занято и зияло среди ряда торговцев и их товаров, словно выбитый зуб.
– Вот и пусть пустует, – Подумал Пахомыч и пошел дальше. Место, что он облюбовал, было тоже ни кем не занято. Главной особенностью его было то, что находилось оно сразу за стоянкой, то есть не на открытом у входа на рынок месте и недалеко от его машины.
Встретив по дороге знакомого он попросил у него покараулить у этого места, а сам быстро перетаскал свои ящики. Наконец все разложив, он устроившись по удобнее, стал дожидаться покупателей.
По началу люди проходили мимо, словно не замечая его, так как видимо привыкли, что в этом месте никто не торгует. Но вот какая-то дамочка, спешившая по своим делам, небрежно спросив по ходу о цене, остановилась, привлеченная этой самой ценой, что оказалась ниже, чем у других и, набрав пару-тройку десятков самых сочных плодов, дамочка очень довольная покупкой поспешила дальше.
Но то ли базарный ветер услышал цены Пахомыча, то ли иная какая причина, но покупатель вдруг попер как рыба в прикормленном месте, и Пахомыч принялся за веселую торговлю, хотя никто с ним почти и не торговался. За те два часа, что он реализовал свой товар, никто к нему из «этих» так и не подошел, а после торговли, он просто собрав свои пустые ящики отнес их в машину, сел в нее и пересчитал вырученные деньги. В этот день заниматься подсчетом прибыли ему было особенно приятно, т.к. ни один рубль из этой суммы не попал в хищные лапы тех, кто кроме как отбирать чужое ничего не умел. Закончив это приятное занятие, Пахомыч бросил деньги в бардачок и запустил стартер. Через какое-то время, он, вырвавшись из душных объятий города, уже несся по мере возможностей своего железного скакуна в потоке других автомобилей, в сторону своего Медведково…
… Арсен и Салим смотрящие за рядами сельских торговцев и каждый вечер безжалостно обирающие их, были разозлены не на шутку. Сынок хромого Ахмеда, торгующего китайскими, но с итальянскими наклейками джинсами, вечно снующий по базару и примечающий все и везде рассказал, как какой-то русский Ака торгует в не положенном месте, а значит, не уплатил им, хозяевам этого базарного участка, их «законных денег».
Удивившись и выругавшись, они поспешили на место, указанное им сыном Ахмеда и действительно увидели старика во всю торгующего помидорами, луком, редисом.
Сначала решив, что это какой-то новенький, незнающий правил, Арсен предложил Салиму дождаться вечера и втолковать этому дедку, кто в доме хозяин и кому он чего должен. Но после, приглядевшись, они узнали в бойком торговце старика Пахомыча и удивились еще больше. Почему он разложился здесь, а не на своем обычном месте благо оно не было занято? В их примитивных, но жадных до добычи головах, не стразу зародилась мысль, что старик просто решил «кинуть» их. Этот неверный старый пес решил обмануть верных сынов Аллаха, не зная, что у них везде есть свои глаза и уши. Салим, как более горячий и поэтому менее сообразительный, хотел тут же накинуться на старика и учинить над ним расправу, но Арсен, который был старшим, пользуясь тем, что старик их не засек и очевидно не забывший ещё о той недавней стычке с русскими бабами, в которой его младший брат едва не лишился глаза, решил выждать и не нападать открыто.
Возле старика находились несколько покупателей, половина из которых были весьма крепкие на вид мужчины. Ждать пришлось не долго. Хитрый старик наверное сбросил цену. Раз его ящики так быстро опустели.
– Салим, – произнес Арсен, зорко наблюдая за стариком из укромного места. – Я придумал.
– Что?
– Потом скажу. Иди заводи машину и жди меня у входа на базар. Давай, чего встал.
Не «въехавший» Салим, не понявший зачем заводить машину, когда русский дед в каких-то двадцати метрах от них и возле него сейчас никого нет, ворча отправился выполнять приказ Арсена. Тот же убедившись в том, что старик действительно собрался уезжать, тоже двинулся к выходу с рынка и сел в поджидавшую его «SUBARU» синего цвета за рулем которой нервничал жаждущий расправы Салим. Они оба вспомнили, что им уже приходилось сталкиваться со строптивым стариком, когда он впервые приехал на рынок со своими помидорами и долго не мог понять, почему он должен платить каким-то, непонятной масти наглецам, утверждающим, что они здесь хозяева. Тогда, с молчаливого согласия остальных уже запуганных ими торговцев они буквально вырвали из рук старика его деньги, пригрозив в следующий раз проломить голову.
Позже они узнали, что старик подходил к рыночному сержанту милиции и пытался на них жаловаться, но прикормленный сержант лишь хмыкнул равнодушно и отошел от ничего не понимающего старика.
И вот теперь этот дед снова хочет «украсть их деньги». Только ничего у этого гяура не получится. Не для того Арсен и Салим покидали свой пыльный кишлак, что бы какие то русские дураки считали себя умнее их и пытались обмануть.
Увидев как из ворот рынка выехала зеленая «шестерка», Салим нажал на газ и двинул за ней.
– Ну, что, когда? – нетерпеливо спросил он у Арсена.
– Ты, что, сын осла не понимаешь? – вспылил наконец Арсен.– Не в городе же, в степи его поймаем.
Сзади довольно заржали еще двое «добрых» молодцев, которых Арсен на всякий случай прихватил для расправы над стариком.
– Смотри за светофором! Еще не хватало, что бы ты в кого-нибудь въехал и тогда мы не увидим ни старика, ни денег.
Салим поехал осторожно. Лишиться добычи ему вовсе не улыбаюсь особенно по своей вине. Он и так-то держится в группировке за счет землячества с Арсеном которого все уважали за ум, которого у самого Салима было в весьма скромном количестве. Но зато, если надо кому-нибудь сломать пару костей тут Салим был одним из первых, возмещая этим свою умственную ограниченность. И сейчас, он осторожно выруливая среди городского потока, мысленно представлял сцены мести, абсолютно не задумываясь не о возрасте старика, ни о том, что это не он у них, а они у него крали деньги.
Неверные псы не угодны Аллаху – это он знал твердо и, живя на чужой земле, поедая чужой хлеб, он не знал жалости.
«SUBARU» вырулила за черту города и понеслась по трассе. Здесь останавливать старика тоже было нельзя – слишком много свидетелей. Не упуская из виду его «шестерку», «мстители» упорно двигались за ним на некотором расстоянии.
Наконец от трассы свернула проселочная дорога и зеленый «жигуль» покатил по ней, поднимая клубы пыли.
Завыли, загоготали радостными, мало похожими на человеческие голоса преследователи, свернув на проселок и прибавив скорости не смотря на ухабы. Догнав «шестерку» в открытое окно стали орать обомлевшему от неожиданности старику.
– Стой! Останови, тебе говорят!
И обогнавши его и развернувшись остановились, перегородив дорогу.
Пахомыч вынужден был остановиться. Наблюдая, как с радостными криками из иномарки выскочили четыре азиата и, не спеша, словно предвкушая удовольствие, двинулись к его жигуленку.
– Выходи старик! – постучал по окну Арсен. – Ты уже приехал.
Не спеша открыв дверь, пожилой русский человек предстал перед четверкой разгоряченных погоней молодых и сильных преследователей.
– Ты что же старик, – хищно улыбался Арсен. – Свою торговлю решил открыть? Думал ты ушлый, а мы дураки, да?
– Тебя убить надо! – наскакивал из-за спины Арсена, Салим.
– Подожди Салим, не спеши. Ну что скажешь старик? Тебя как бы Пахомыч зовут, да?
– Меня зовут Василий Пахомович.
Четверо загоготали, видя как, старик пытается держаться с достоинством, хотя сами они вряд ли понимали, что это вообще такое.
– Что вам от меня надо? – Не обращая внимания на жеребячье ржание спросил старик, глядя прямо в раскосые глаза Арсена.
– То же, что и всегда. Наши деньги. Ты почему-то забыл заплатить сегодня. Наверно торговля была удачная, да?
Трое подельников Арсена снова заржали.
– У меня нет ваших денег.
– Как это? Всегда были, а сегодня нет. Или ты думал, что сменил место и нам уже ничего не должен? Там везде наша земля.
– А я вам и раньше ничего не был должен, вы просто отнимали у меня деньги силой.
– Да старик. Кто сильней, тот и прав. Твое время прошло, значит, тебе и платить всегда на нашей земле.
– Это земля русская, а не ваша.
– Что? – Завопил Салим. – Что ты сказал старый козел, русская? Я тебя сейчас накормлю этой землей, ты на ней подохнешь.
– Заткнись Салим! – оборвал его Арсен. – Мне нравится этот старик. Он держится как старый волк, а не как трусливый ишак. Мы не тронем тебя старик, но только сейчас. Где ты там держишь деньги? – Арсен бесцеремонно оттолкнул Пахомыча от машины, открыв дверцу, полез в бардачок. – Вот они, долги. За то, что ты вынудил ехать за тобой так далеко, сегодня мы заберем все.
Он передал стопку мятых купюр Салиму:.
– Салим, глянь, что у него в багажнике?
Верный Салим бросился выполнять приказ
– Тут канистра только! – выкрикнул он из-за открытого багажника.
– Бензин в ней есть?
– Есть, полно!
– Давай, сюда неси.
Взвесив в руке канистру и оставшись довольным, Арсен снова хищно оскалился.
– А за то, что ты не заплатил, мы спалим твою колымагу, и что бы я тебя на СВОЁМ базаре больше не видел.
Загоготавший от радости Салим чуть не вырвал канистру из рук старшего и что-то выкрикнув на своем языке, стал поливать «шестерку» и привязанные к крыше ящики.
– Хорошо будет гореть! По – русски,– завопил он доставая спички.
– Отойди старик, я не хочу твоей смерти. Ведь ты еще кому-то нужен, – Арсен оттеснил Пахомыча в сторону.
– Пали Салим.
Жадное пламя взметнулось в высь, пожирая корпус жигулей и Пахомычу послышался жалобный крик его погибающего в пламени «коня». Старые натруженные руки сами собой сжались в кулаки.
– Ничего, – сказал он, глядя в спину Арсена. – Бог, он все видит.
Арсен повернулся к нему:
. – Твой бог слабак, против нашего Аллаха. Иначе бы он защитил тебя. Эй! Хватит скакать! Поехали!
Вся четверка с радостными возбужденными лицами сели в «SUBARU» и покатили к трассе, оставив догорающий жигуленок, и сгорбившегося, и, казалось еще больше постаревшего от своей потери Пахомыча.
Жалел ли он теперь, глядя на догорающего друга, не раз выручавшего его, о своем поступке, о том, к чему это привело, о том, что он, в конце концов, проиграл, оставшись и без машины и без денег. Нет, в русской душе Василия Пахомыча было только одно чувство – он не ощущал себя проигравшим. Он чувствовал себя не побежденным.
10 глава
Теперь у Павла был небольшой отряд, состоящий из молодых крепких парней поверивших ему, принявших его идеи и признавших в нем руководителя. Большинство из них прошли службу в Вооруженных силах и знали не по наслышке, что такое дисциплина. Они отчетливо понимали, что сила их не только в кулаках и ловкости, но и в четкой организации, которую дает именно дисциплина. Теперь Павел часто общался с Юрием Долговым, руководителем этих десяти спортсменов, давая ему указания и принимая отчеты о проделанной работе.
Вновь возобновились ночные патрули по городу, только теперь патрулей было несколько в разных местах, и действовали они более умело и беспощаднее, чем их предшественники. Парни не зря свое свободное время проводили в спортзале, до автоматизма отрабатывая приемы борьбы. За это время Павел встречался и беседовал с каждым, узнавая его поближе. Теперь все они знали, для чего и во имя чего они будут обращать свой гнев, свою ловкость и силу. Одновременно они общались с разного рода людьми, выспрашивали их о житье бытье, о том, что творится в их районах. Через Павла им поступило четкое указание – собирать сведения, если можно задокументированные, о различного рода преступлениях нынешних городских хозяев и хозяйчиков против горожан, выявлять нарушения прав людей, но не вмешиваться в них, до поры до времени.
Все это, как говорил Павел, со временем пригодится, когда придет время расчета с теми, кто сейчас считает себя хозяином жизни, и тех, кто им ревностно служит. Так, что подпольный отряд действовал и, как следствие, по городу вновь поползли слухи о появлении на утренних улицах новых жертв нападений неизвестных. Жертв, которые после разбирательств, оказывались далеко не невинными овечками перед законом, а члены усилившихся милицейских патрулей в сердцах говорили про меж себя, что лучше бы эти, их «находки» не приходили бы в сознание, что приносило бы ощутимый урон преступному сообществу, разрастающемуся, на дрожжах демократии все больше и больше.
Хотя несомненная польза от этих « ночных разбоев» была, и без патрулей на улицах по вечерам стало намного тише, уменьшилось число пьющей молодежи на скамейках, людей стало тянуть на улицу просто подышать вечерним воздухом. Стала появляться уверенность, что где-то рядом находится неведомая охрана порядка, которая в нужный момент всегда придет на помощь.
Принимая отчеты от Долгова, Павел одобрительно улыбался, прекрасно понимая, что великая сила – людские слухи, делает половину этой необходимой в городе работы, для которой у него было слишком мало сил. Время от времени он собирал бойцов, проводил с ними занятия для укрепления не только боевого, но и морального духа, проводя с ними беседы о реальном положении вещей. Как-то он заговорил о таком понятии как свобода.
– Что такое свобода, кто мне может это объяснить? Да, это не понятное, но сладкое слово, которое бросили толпе как сахарную кость собаке, нате, облизывайтесь, лижите, приобщайтесь к великому благу – свободе, позабыв или специально не объяснив, что любая свобода имеет свои ограничения, иначе это уже не свобода, а бардак. Объявил Ельцин: «Россияне – вы свободны!». И началось. Во имя свободы полезли под танки, стали поднимать на штыки тех, кто стал сомневаться в правильности этой свободы, как было в девяносто третьем. И получили свободу разврата, распущенности, вседозволенности, дошло даже до того, что детям разрешили стучать на собственных родителей наказывавших свое чадо за непристойное поведение, и все это тоже свобода, открытая наконец то(!) для российского человека. Ну слава тебе, Господи! ВОТ И ДОЖИЛИ ДО СВЕТЛОГО ДНЯ – Свобода секса, которого у нас (как же нам было за это стыдно перед мировой цивилизацией), никогда у не было. Спасибо вам новые кремлевские мудрецы, уж теперь то мы оторвемся! И по телевизору покажем и в журналах напечатаем. И вот уже – порнография на всех углах, убивающая душу, втаптывающая в грязь само понятие любви, верности, чистоты. Все это тоже насаждается под вопли о свободе. Один из главных лозунгов свободы – обогащение любой ценой. А как его достичь – честным трудом? Попробуй это сделать при нынешнем режиме, если тебе чуждо понятие бизнеса, торгашества. Не получится, не разбогатеешь. Что остаётся? А вот что – не хочешь или можешь торговать, тогда грабь тех кто умеет, отбери силой то, что нажито другими. Делай деньги как можешь, как умеешь. Не важно, как ты их добудешь. Важно, что бы они у тебя были, и чем их больше, тем уважительнее к тебе будут относиться. А если на них окажется чья то кровь? Что же такого, всякое бывает. Кровь, можно и стереть рукавом. Вот такую свободу предлагают русскому народу всякие отщепенцы, всплывшие на поверхность сегодняшней жизни как … сами знаете что. Пользуйтесь возможностью вольготно пожить под знаменем такой свободы, забыв обо всем том, что составляет человеческую сущность, что делает человекообразного – человеком. Они сейчас говорят о возвращении духовности, которая якобы была утрачена. О возвращении Бога на Русскую землю. Открывают новые храмы, в которые сами не ходят. Потому, что не верят ни в какого бога, ибо как говорит их же, священное писание – невозможно одновременно служить богу и мамоне. То есть золотому тельцу вокруг которого и вертится вся нынешняя жизнь. Не знают они, да и откуда им знать, что подлинная свобода не может быть на улице, в кабаке или в игорном доме, а может быть, только в душе человека. Единение с Богом, ощущение его в себе, связь не разрывная с ним, с любовью которую он дал людям. И истинное, а не показное, равнодушие ко всем этим новым, так называемым «человеческим ценностям». Не допущение в свою душу зла, зависти, эгоизма и других смертных грехов, освобождение от них своих душ, вот что такое свобода. А кто вспоминает об этом в погоне за удовольствиями сегодняшнего дня? Но как же, в таком случае быть с тем, что задумали все мы, с тем, какую задачу мы поставили перед собой? Злую задачу. И мы будем злы, злы и беспощадны к тем, кто с цинизмом плюет в русскую душу, топит ее в прелестях демократического разложения. Мы добровольно взяли на себя обязанность творить насилие, и мы будем это делать. Если гниет палец, его хозяин не будет его холить и лелеять, терпя боль. Он будет его лечить, а если не поможет, удалит его совсем, для того, что бы тело осталось жить, для того, что бы, не распространилась по нему гниль, заражая кровь (и ведь ни кто не называет это насилием). Вот и мы будем заниматься такой хирургией, что бы ни загнивал наш город от всякой нечисти, а за нами, Бог даст, проснутся и в других городах. Я верю в это.
После каждой такой встречи с Павлом, молодые спортсмены получали новый заряд уверенности в правильности своего выбора, в том, что по другому не получиться. И вновь уходили в ночь, становясь невидимыми стражниками улиц охраняя их покой.
Все это давало свои результаты. По счастливой случайности почти у половины спортсменов, а так же у Сергея Грачева, были собственные машины, и передвижение по городу не было для них проблемой. Связь на случай экстренного сбора была через мобильники . Павел с удовольствием отмечал, что ни один человек за время после его первой встречи с ними не разочаровался в своем решении. Наоборот, группа стала еще более сплоченной, более собранной, словно понимая, что рано или поздно им предстоят серьезные дела, которые подвергнут их испытаниям на верность своим надеждам и устремлениям. Теперь у них появилась другая, тайная жизнь, которую они вели во имя жизни явной, во имя собственного будущего. И все это Павел прекрасно понимал, чувствуя их настроение, словно видел душу каждого из своих соратников, видя как осуществляется его мечта, которую он, столько лет скитаясь по чужим городам, решил осуществить, как только увидел чем и как живет его родной город. Он знал и верил в то что найдет на родных с детства улицах товарищей которые поймут и разделят с ним его убеждения и в то же время с горечью понимал, сколько же расплодилось тех, кому наплевать и на себя и на свою страну, тех, кто тупо топит себя в водке, думая, что этим спрячется от жизни, тех, кто добровольно идет в услужение новым хозяевам жизни – от простых уголовников до начальников новомодных офисов, непонятно чем занимающихся и какую пользу приносящих, и всевозможных фирмочек растущих ныне как на дрожжах. С грустью размышлял он и о здоровых и крепких мужчинах, надевших на себя камуфляж и с упоением вершителей судеб долбящих дубинками по головам беззащитных стариков, которые осмелились, открыто протестовать против произвола властей. Потому, что старики, калеки, пенсионеры сейчас никому не нужны и не хотят власть имущие трясти ради них своей мошной.
Павел не понимал, как можно не видеть всего этого, как можно бездумно жить и веселиться так, будто завтра наступит последний всемирный потоп, после которого ждет всех не суд божий, а всепоглощающая тьма и забвение. Как можно не видеть, что власть по стране держат проходимцы всех мастей, наваривающие ежедневно миллионы зеленых бумажек которые в России стали самыми главными деньгами, мерилом всего.
Павел, владеющий информацией лучше и больше чем его парни, щедро делился с ними на своих встречах, которые по старому можно было бы назвать политинформацией, с той лишь разницей, что эта информация была не дежурной, для «галочки» а жизненно важной.
Время от времени он куда-то звонил, с кем-то разговаривал и вот, однажды подъехав на машине, за рулем, которой сидел один из соратников, к утреннему московскому поезду получил от проводника несколько увесистых бандеролей. Это была российская патриотическая пресса так называемых независимых изданий. Теперь его соратники могли читать, а не только из уст руководителя знать, что происходит в стране, и как живут все те, кто не понял и не принял идеи так называемых реформаторов.
Пресса стала приходить регулярно и распространялась среди членов отряда, которые стали в свою очередь давать ее почитать своим знакомым, друзьям, иногда оставляя незаметно газеты на видных местах, которые подбирали прохожие, привлеченные необычными названиями статей.
Работа по оздоровлению атмосферы в городе продолжалась. Теперь уже на встречах с соратниками не нужно было акцентироваться на новостях, которые они и так уже могли узнать сами от авторов статей владеющих информацией лучше Павла, а посвящать встречи более узким, конкретным вопросам.
– Сегодня я хочу поговорить с вами об одной неприятной для русского уха штуке. Когда я был в Москве, то там, одно время, примыкал к одной из известных русских националистических организаций. Вижу, как некоторые из вас нервно заёрзали на своих местах и это не удивительно. Телевизионная пропаганда оболванивания работает превосходно. Русский национализм – нет более странного словосочетания для народа ещё не забывшего страшную войну, навязанную нам тоже националистами, но только немецкими. И вполне понятно неприятие этого слова у широких масс помнящих, что творили на нашей земле те националисты. И всё же понятие националист не немецкого происхождения и не означает звериную ненависть к иным народам. Так кто же это такие- националисты? Националист – это не подонок и не негодяй, как истерически визжит об этом нынешняя пресса, – их пресса, и их телевидение. Националист – это человек любящий свою родину, ее историю, историю ее побед и достижений. Тот, кто относится с уважением к своему народу, к его обычаям, к его вере. Вот самый простой способ сравнить демократа и националиста. Представьте огромное здание торговой базы, где есть все, что душе угодно. Ворота настежь. А у ворот спящий сторож. Человек, прохожий, пользуясь этим, входит в помещение этой базы и набивает свои карманы, наполняет свои мешки. Взваливает на себя сколько может, и выносит мимо спящего сторожа. Склад этот – Россия, спящий сторож – закон, а вор – демократ, который пользуясь таким вот дремлющим законом, тащит из страны все что можно, обогащая лично себя. И сколько таких демократов пытается проскочить мимо такого вот сторожа? А теперь представьте другую картину. У вас большая семья, много братьев и сестер. Хотите ли вы, положа руку на сердце, что бы в вашей семье, среди ваших братьев и сестер были наркоманы, проститутки, жулики. И будете ли вы, молча и безразлично смотреть на это, если они появятся? Нет! Вы будете бороться за каждого члена вашей семьи. Теперь, что касается вашей большой квартиры. Разумеется, любимой вашей квартиры, ухоженной, в которую вы вложили немало труда. В один прекрасный день в ней вдруг появится какое ни будь непонятное и не званное существо и на ломаном русском скажет: «Хозяин, мнэ здесь нравитца. Я буду здэсь жит. Отдай мнэ лучшую комнату, а сам перебирайся вместе с семьей в малэнкие». Потерпите ли вы такого незваного гостя, который вам совсем не нужен, пригласите ли его ласково в свой и так уже занятый им дом, будите ли с ним, почтительны и терпеливы, как представляют русский народ по всем каналам TV пытаясь вырвать у нас все зубы и поработить волю. И опять я отвечу, нет! А возьмете вы самую поганую метлу в руки и погоните эту нечисть из дому так, что бы он навсегда забыл дорогу к вам. Так вот, этот ваш дом – Россия, наша с вами историческая родина, а семья ваша многочисленная – это наш с вами народ, где каждый человек, ваш брат или сестра, ваши отец и мать. И если бы это понимало как можно больше наших с вами соплеменники, то к силовым методам борьбы за наше существование, за наше выживание, не пришлось бы нам прибегать. Ни один пришелец не смел бы хозяйничать на нашей земле, видя единство русского народа, его чистоту. Но, к сожалению, это не так. Спящее сознание, меркантильные интересы, мнимая свобода после сомнительного рабства, очень многим мешает осознать кто они и зачем они здесь на этой земле. Почему именно им довелось носить русские имена и жить на такой большой территории осиянной славной историей наших предков. Почти четыреста лет назад в 1612году, после смерти, а может и расчетливого убийства первого истинного царя Ивана IV Грозного, в России началась такая смута, которая привела буквально почти к ее исчезновению. То, что создал силою своего ума и своей воли Грозный царь, рассыпалось в прах. Казалось все, конец. Бояре как продажные девки, спасая свое добро, предались полякам и другой нечисти (ну чем не нынешние демократы), – сделал он паузу под смех соратников.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksandr-klenov-33358735/ochischenie-71734726/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Александр Кленов
Каждый вечер, как только погаснут сумерки, ОН выходит на свою беспощадную охоту. И горе тем кто станет у него на пути. ОН не знает жалости. Его союзница ночь всегда скроет его в минуту опасности. Настанет час, и ОН обретёт верных союзников. И тогда наступит время Большой охоты.
Александр Кленов
Очищение. Городские волки
Волки – санитары леса.
«Ты сможешь что-нибудь изменить
только примером своей жизни.
ты ничего не изменишь, если
попытаешься принуждать людей
принять твои убеждения.»
Диалог с Клавдием
1 глава.
Вагон качнуло на повороте, и Павел открыл глаза. Он и не заметил, как задремал под мерный стук колёс в тихом и уютном, слегка подрагивающем на ходу, купе поезда. Сладкая парочка молодоженов, его попутчиков, сошла два часа назад. После того как за ними закрылась дверь, Павел остался в полном одиночестве. Он, наконец – то, смог вздохнуть свободно, потому, что в присутствии этих двух, молодых, безумно влюбленных друг в друга существ, то и дело между собой перешептывающихся и поминутно хихикающих, он чувствовал себя как то неловко.
Он явно ощущал себя лишним, находясь рядом с ними, и поэтому старательно делал вид, что ему безумно интересно смотреть в окно, на ежеминутно меняющиеся в нём картины природы.
Иногда, всё же, искоса поглядывая на них и про себя посмеиваясь, Павел прекрасно понимал, какие чувства владеют ими сейчас. И как неловко они себя ощущают в присутствии незнакомого им мужчины. Да – любовь, страсть, половодье чувств. И он такое когда-то проходил и был знаком с этой стороной жизни не понаслышке.
И парень, и девушка, словно светились изнутри от переполнявшего их счастья и нежности друг к другу, и, не смотря на то, что прошло уже два часа после их ухода, Павел все еще видел их своим мысленным взором и радовался за ту чистоту и искренность, которая исходила от них.
Да, все же приятно с таким вот хорошим настроением, приближаться к родному солнечному городу, городу который пришлось ему покинуть почти десять лет назад, но который, он, не смотря на все происки и коварства судьбы, никогда не забывал и верил, что рано или поздно вернется в него. В город своего детства и юности. В город, раскинувший свои утопающие в зелени кварталы по обе стороны широкой и лучшей в мире реки.
Разве мог он забыть эту, кажущуюся бесконечной, степь, раскинувшуюся с восточной окраины города, заканчивающуюся грядой скалистых гор, из-за вершин которых, каждое утро восходит солнце, являя горожанам не с чем несравнимую красоту утра, ту красоту, из-за которой город и получил когда–то свое название.
Да, прошло почти десять лет. Изменилось ли там что – ни будь за это время? Вполне возможно.
Неспешно размышляя, Павел вглядывался в окно на раскинувшийся вдоль железнодорожного полотна пейзаж своей малой родины.
Из приятных, ностальгических размышлений его вывел какой – то шум в коридоре вагона. Он повернулся к двери, которая казалось, только и ждала этого, потому как тут же распахнулась и взору Павла представилась толстая неопрятная цыганка лет под пятьдесят.
– Парень, кожаная куртка или пальто не надо? – бесцеремонно вторглась она во владения Павла. – Твой размер. Не дорого отдам. Посмотри?
От звука ее гортанного скрипучего голоса Павел ощутил какой–то неприятный привкус во рту. Он, конечно, мог бы что-нибудь ответить этой наряженной в цветное тряпье туше, но ограничился лишь тем, что одарил ее таким взглядом, что дверь тут, же захлопнулась и, он вновь остался в одиночестве.
От приятного настроения не осталось и следа. Теперь пред его мысленным взором, вместо, сияющих юной красотой лиц влюбленных, висело темное толстое рыло, украшенное двумя рядами золотых, явно давно нечищеных зубов.
«Ну, вот и приехал», – чуть ли не уныло подумал Павел, ощутив, как неуютно сразу стало в купе.
Он вновь повернулся к окну и уже без всяких мыслей стал смотреть сквозь стекло.
Впереди он увидел электровоз. Новый поворот. Еще немного и покажется река. Теплая, родная. Сколько летних часов, в детстве, вместе с приятелями он плескался в ее водах. Он ведь вполне серьезно тогда думал, что не сможет жить где–ни будь в другом месте, месте, где не будет этой реки, ее манящих плесов, задумчиво шуршащих камышей, стрекоз, порхающих вдоль берегов. Да мало ли еще чего!
И вот, поди – ж ты – десять лет! Как один день. Без любимой реки, без любимых улиц, скверов, парков. Без друзей.
Были, были за эти годы и другие улицы, и новые друзья, и другая жизнь. Много чего было. Но только сейчас, в этот момент, он вдруг почувствовал, что все это было не то, и недавнее прошлое, еще мгновение назад казавшееся лучшим временем его жизни, как-то сразу потускнело, стало холодным чужим и незначительным.
Может быть, оттого что он увидел, наконец- то, блеснувшую за поворотом реку, которая этим самым блеском словно приветствовала его после долгой разлуки.
Может быть от того, что он, с замиранием сердца, как нетерпеливый влюбленный ждал встречи с городом, которая произойдет всего через несколько минут. И чем ближе приближалась для него торжественная минута, тем большее волнение охватывало его.
Он был рад тому, что находился в купе сейчас один, и никто не мог видеть волнение отразившееся на его лице. «Ну, как мальчишка, право слово», – улыбнулся он радостному волнению, охватившему его, и хорошее настроение вновь вернулось к нему.
Дверь в купе снова распахнулась. На этот раз это была миловидная девушка проводница, у которой был такой вкусный чай.
– Мужчина не спите? – улыбнулась она Павлу. – Прибываем.
Павлу очень хотелось верить в то, что это была не обычная дежурная улыбка, а улыбка предназначенная именно ему. Да и сам голос ее звучал сейчас как торжественная музыка.
Держа в руке сумку с вещами, Павел спрыгнул с подножки вагона и впервые за долгие годы ощутил под ногами твердь родной земли. Вдохнув полной грудью, пьянящий утренний воздух он произнес:
– Ну вот, я дома.
– Счастливо вам, – раздался за спиной голос проводницы.
– И вам тоже, милая девушка, – улыбнулся ей Павел и, махнув на прощанье рукой, зашагал вдоль перрона к зданию вокзала.
Выйдя на привокзальную площадь, он огляделся.
А город то, за прошедшие годы, конечно же, изменился. Главным украшением площади, помимо явно недавно окрашенного здания вокзала были два современных «сарая» расположенных по обе стороны площади , один из которых был почему – то зеленым; другой же, состоял из стекла и алюминия. Над зеленым висела вывеска: «Шашлычная». Над стеклянным: «Чебуречная».
– Лихо! – присвистнул Павел. – Просто шедевры архитектуры. – А где же позвольте спросить «Блинная» и «Беляшная»? Или подобные названия теперь не в моде в русских городах?
Ему никто не ответил. Впрочем, он ни у кого и не спрашивал.
Осмотревшись, Павел увидел невдалеке стоящий автобус как раз нужного ему маршрута, и двинулся прямо к нему сопровождаемый разочарованными и полупрезрительными взглядами таксистов и частников поджидающих состоятельных пассажиров.
– «Нет, ребятки, сегодня вы на мне не заработаете, – весело подумал Павел. – Я лучше поеду родным русским автобусом».
Однако, подойдя к открытой двери автобуса, Павел чуть было, вновь не присвистнул.
На водительском сиденье вальяжно развалился небритый, заросший шерстью кавказец лет сорока лениво потягивающий сигарету «Русский стиль».
– Да что за черт! – в пол голоса ругнулся Павел. – Ну что за день сегодня. Да, что-то неважно встречает меня город родной. Может я не туда приехал?
– Мужчина, вы садиться будете? – оборвал его «веселые» мысли женский голос.
– А как же, – ответил Павел и, пройдя мимо не обратившего на него никакого внимания шофера, занял свободное место. Настроение вновь стало никакое.
Наконец автобус тронулся. Шофер – кавказец, как и положено, останавливал автобус на каждой остановке, открывал дверь и протягивал свою волосатую руку за платой за проезд. Но, ни разу Павел не услышал, чтобы тот хоть раз произнёс название остановки. Может быть, он их вообще не знал?
За окном мелькали знакомые, немного потускневшие в памяти виды города. Павел смотрел на них так, словно смотрел старый, много лет назад виденный, но порядком подзабытый фильм, пытаясь вспомнить отдельные эпизоды. Так же и он сейчас вспоминал отдельные эпизоды своей юности проведенной на этих улицах. Но теперь он не старался подробно вглядываться в мелькавшие в окне дома, улицы, проспекты, словно боясь увидеть в них что-то чужое противоестественное и не нужное в этом русском городе, расположенном в самом центре земли Русской. Он уже знал, что все равно увидит это чужое, потому, что оно уже пришло, вторглось в мир его детства, так же бесцеремонно и не прошено, как вторглось в мир и жизнь других людей, не считаясь с их мнением на этот счет. Мир, в который он вернулся, был уже совсем не тем миром, из которого он когда-то уехал.
Павел чуть было не проехал свою остановку, но вовремя спохватившись, ринулся к выходу.
Автобус остановился, дверь распахнулась. Жадная волосатая рука потянулась за деньгами. Павел в упор посмотрел на кавказца, который даже не повернул в его сторону голову.
– Ты по – русски то, говорить умеешь?
Кавказец взбрыкнул точно ужаленный и резко повернулся к Павлу. Взбешенный южный взгляд встретился с холодным и уверенным в себе взглядом севера. Что-то в этом бесстрастном взгляде было столь угрожающее и подавляющее, чего незваный пришелец давно уже не встречал в русских, забитых и уставших от «веселой» жизни глазах, что он, поневоле, сам от себя не ожидая, отвел свои темные очи в сторону и проворчал:
– Южная. – Потом добавил. – Остановка.
– Молодец, умеешь. – Павел бросил ему на ладонь положенную плату и вышел из автобуса.
Что собственно могло измениться за эти годы в его районе? Новых домов вроде бы не наблюдалось, а вот старые конечно несколько видоизменились. Впрочем, как и везде. Видоизменились они своими первыми этажами, в которых с каждым днем становилось все меньше и меньше жилых квартир. В освободившихся помещениях теперь вальяжно разместились всевозможные магазины и магазинчики, а так же компьютерные салоны, оболванивающие юные мозги, супер космическими игрушками. Ну и прочие заведения новых хозяев и хозяйчиков жизни, у которых хватило денег на открытие своих «шопов» и «салонов», но вот беда, не хватает на постройку своих собственных зданий, где можно было бы хранить и торговать тем, «что нажито непосильным трудом». Первые этажи домов и подвалы под пивнушки оказались куда дешевле. Интересно только куда делись люди, проживавшие когда–то на этих первых этажах и довольны ли они своей жизнью теперь?
Вот и в его районе, где он провёл своё детство и юность, появились такие же магазинчики, заметно преобразившие и украсившие былой «унылый совдеповский» вид района. Без этих очагов благоденствия и потребления район, как впрочем, и вся страна, вряд ли соответствовал бы новым веяниям жизни, временам процветания и расцвета, о которых с утра до вечера вещают сладкими голосами передовые проповедники новой жизни – телевизоры и радиоприемники.
Мельком взглянув на пестрые и не очень, вывески, висящие над дверями, и зовущими в новую жизнь магазинов и не заметив среди них хотя бы одной, со скромным названием «Книжный магазин», Павел, не спеша пошел вдоль улицы, посматривая на прохожих. Ему почему–то одновременно и хотелось и не хотелось встретить сейчас кого-то из старых знакомых, из своих приятелей юности. Может быть потому, что как-то неловко он себя чувствовал, словно побаивался встречи со своим прошлым, которое как ему казалось, ушло навсегда, поселившись в дебрях памяти, и вот теперь, благодаря обстоятельствам начало оживать и с каждым сделанным им шагом все ближе приближалось к нему. Его прошлое возвращалось и становилось реальностью.
Еще несколько шагов и он повернет в переулок, ведущий во двор, окруженный четырехэтажными домами с тихим сквериком посередине общего двора, с доминошным столом под сенью деревьев и … нет для доминошников еще, пожалуй рановато. Их время наступало ближе к вечеру.
Так и не встретив ни одного знакомого лица, Павел свернул во двор. Конечно, прошло десять лет, все проживающие в округе могли не один раз поменяться. Навсегда здесь останутся лишь только липы и тополя как вечные стражи. Только и они, конечно, изменились, стали больше, взрослее, вытянули свои кроны ближе к солнцу и подальше от повседневной прозы суетной жизни людей.
И все же, как Павел не был к ней готов, а встреча произошла неожиданно. Звук шагов за спиной, и «утробный крик»:
– Коваль! – и не успел он оглянуться, как что-то огромное навалилось на него всей массой, сжав его в своих объятиях.
Павел еле вырвался из цепких лап незнакомца бесцеремонно набросившегося на него. Перед ним стоял здоровенный детина, поигрывающий мускулами и хохотал:
– Ну что уставился, не узнаешь? Напрягись Паша!
– Севастьяныч? – чуть ли не по слогам произнес Павел. – Ты что ли?
– Да нет, дух святой! – не унимался детина. – Конечно же, я! А я тоже гляжу ты не ты? Я тебя ещё на остановке увидел!
– Так, а чего же сразу не подошел?
– Так не уверен был, все глазам своим не верил. Ну, думаю, если свернет во двор наш, значит он. Свернул!
– И ты мне поэтому от радости чуть шею не свернул.
– Прости братишка, это точно от радости.
– А с тобой то, что произошло?
– Ты о чем?
– Да о тебе. Ты же тощим был как жердь. Я только что твой рост узнаю.
– Да все нормально, братишка. Значит, говоришь, не вынесла душа, потянуло в родные места – перевел разговор Севастьяныч.
– Это точно, не вынесла. Севастьяныч! – Павел словно все еще не веря что встретил старого друга, дружески хлопнул того по мощному плечу. Он был искренне рад этой встрече. Перед ним невольно проносились картины их «боевой» юности. Сколько вина было тогда выпито, сколько драк на танцплощадках выстояли они спина к спине. Севаастьяныч, точнее Игорь Севастьянов был одним из тех, на кого всегда можно было положиться, тем, кто был готов ради дружбы на все.
– Ну так что Паша, ты в гости или…?
– Или. Думаю навсегда, Игорь. Не возражаешь?
– Да ты что! Буду только рад. Я тебя всегда помнил, да и наши все о тебе не забывали. Хотя конечно были мыслишки, что сгинул ты из этих мест навсегда. Жизнь–то, она видишь какая. Да и сами мы все со временем растерялись все. Разъехались кто куда.
– Да Игорёха, жизнь штука сложная. Ну, так долго мы еще будем здесь стоять?
– Как два тополя на Плющихе? Все понял. Приглашай к себе. Ключи-то за десять лет, надеюсь, не потерял?
– Да нет, не потерял, тем более что у меня их и не было. У тетки они, у Надежды. Она же за моим домом смотрела.
– Так что, ты сейчас к ней что ли? – удивленно спросил Игорь.
– Ну, нет, это успеется. Давай к тебе, надеюсь, никому там не помешаю?
– Да что ты! Я же один.
– А что так?
– Ладно, – махнул рукой Игорь. – Потом. Пошли, только сначала в магазин за горючим и за прочими радостями жизни. Эх, сейчас как напьемся!
– Злоупотребляешь?
– Ну что ты, – Игорь изобразил скромнягу, что при его внешности получилось довольно комично. – Только по великим праздникам. Если бы пил разве был бы таким? – Он потряс в воздухе своими ручищами
– Так ты что, спортом тут, без меня занимался?
– Да нет, – хохотнул Игорь. – Само выросло. Ты же знаешь меня. Сам то я в морду кому заехать, люблю, а вот когда мне…. – Игорь распахнул дверь подъезда. За разговором они подошли к дому, где жил Игорь. – Сейчас сумку свою положишь и в магазин. Эх, кого – еще позвать то? Рано еще, люди все деньги зарабатывают. Это у меня сегодня выходной удачно совпал с твоим приездом. Стоп! Андрей же у нас сегодня выходной.
– Это какой? – пытался вспомнить Павел. Одно имя ему мало что говорило.
– Да Андрюха Ветров! Вспомнил?! Он же хоть и на десяток лет нас младше был, а все время с нами табунился
– А, теперь вспомнил! Как он?
– Да ничего, в норме. Сам увидишь. Он тебя рад будет видеть.
– Я его тоже.
Игорь нажал кнопку мобильника.
– Алло Андрей, привет, как дела? …Выпить хочешь? … Да ладно знаю, знаю, что не хочешь. Но придется. Я тут тебе такой сюрприз приготовил, сам за рюмкой потянешься…. Какой? А ты рви ко мне, узнаешь. Не пожалеешь. Ну все, жду. – Игорь отключился.
– Ну все, Андрей сейчас будет. Пошли в магазин.
2 глава
Игорь и Павел уже расставляли приобретенные в магазине припасы, когда в дверь позвонили.
– Ну, вот и Андрюха пожаловал, – встрепенулся Игорь. – Так, посиди пока, а я его сейчас приведу.
Павел сел в кресло; со стороны входной двери ему слышны были голоса.
– Привет. Ну, что у тебя тут за сюрпризы?
– Андрей, – Павел улыбнулся, услышав голос вошедшего гостя.
– Не сюрпризы, а сюрприз. Я, между прочим, тебе один сюрприз обещал. Давай заходи.
В комнату вслед за хозяином вошел широкоплечий, светловолосый парень от которого так и веяло молодостью и здоровьем. После солнечной улицы глаза его еще не совсем привыкли к полумраку комнаты, и некто сидящий в кресле не показался ему знакомым.
– Ну? – обернулся Андрей к Игорю.
– Что, ну? Ты узнаешь этого дядю? – указал на сидящего Игорь.
– Да вроде нет, – пристальнее всмотрелся в незнакомца Андрей.
– Неужели я так сильно изменился? – Павел встал и подошел к новому гостю, – что меня и узнать нельзя?
– Постой, – от мелькнувшей догадки Андрей даже сделал шаг назад. – Не может быть. Павел что ли?
– Ну! – подбодрил его Игорь.
– Ну вот, даже имя помнишь, уже хорошо, – засмеялся Павел.
– Да не может быть, не верю, Павел! – пришедший, наконец, в себя Андрей, кинулся к Павлу с протянутой для приветствия рукой. – Вот так сюрприз.
– Приехал, значит. – Андрей повернулся к Игорю.
– Приехал, приехал. А я сам, когда увидел, не поверил. А он, вот он, нарисовался, не сотрешь.
– Да ребята, с вами можно инфаркт схватить, с такими шутками. Фу ты! – выдохнул полностью пришедший в себя Андрей.
– Молодой еще для инфаркта, – хлопнул его по плечу Игорь.
– Согласен. Приехал, всё – таки. Ну и ну. Долго тебя не было.
Для Андрея из всех парней, которых он знал в детстве, Павел был, пожалуй, самым уважаемым, другом о котором можно было мечтать, хотя для Павла, сам он был еще сопливый пацан. Хоть Павел и привечал его. Когда, благодаря стечению неблагоприятных обстоятельств Павел был вынужден уехать из города, Андрей сильно переживал по этому поводу. Потом, со временем всё как то позабылось, жизнь ведь на месте не стояла. И вот теперь, нежданно – негаданно, Павел взял да вдруг вернулся. Это ли не настоящий праздник! Прав был Игорь, – рука сама к рюмке тянется. Возвращаются видно старые времена, старые товарищи собираются вновь.
– Ну, так что? – потер ладони Игорь. – С приездом что ли.
– Давно пора, – кивнул Павел. – Приглашай хозяин за стол.
– А все готово.
Разлили и выпили по первой. Павел положил в рот ломтик копченого мяса, и наслаждением прожевав его, произнес:
– Вот теперь я чувствую, что я дома.
– Закрепим твои ощущения, – разлил по второй Игорь.
– За тебя Паша. За приезд.
– Идет.
Выпили по второй.
– Ну, и как тебе дома? – дружески подмигнул Игорь.
– Честно?
– Конечно!
– Так вот, если честно – не очень.
– А что так? – удивился Игорь. – А, ну да. Мы же из Москвы прибывши. Москва она конечно городам мать. – Саркастически добавил он.
– Не привык еще, наверное, – решил Андрей.
– Да нет други. Не в этом дело. Не в Москве. – Павел вдохнул. Разговор получался не отвлеченный.
– Ну ладно, Паша, – Игорь вновь потянулся к бутылке. – Не обижай город родной. Давай за него, за его красоту.
– Понимаете, я столько лет не был дома, столько лет не видел нашего города. Так по нему соскучился. А приехал и такое ощущение, что город наш не в центре России находится, а на Кавказе.
– А, вот ты о чем! – догадался Игорь. – Теперь понятно. А что в Москве их, что ли нет?
– Есть, конечно, полным – полно. Но то Москва, а это все-таки дом родной. Когда я уезжал, их здесь не было.
– Когда ты уезжал, мир другой был, а что до этих.… Так у нас до границы ближе, вот они и рвут сюда. А что поделаешь – СНГ, мать его!
Павлу вдруг вспомнился водитель автобуса.
– Андрей, у тебя как я помню отец вроде бы шофер? Как он?
–Да никак, – махнул рукой Андрей. – Как все. Сидит дома, да водочку иногда попивает.
– А что случилось? Ему ведь до пенсии еще далеко.
– До пенсии да, а вот до увольнения оказалось ближе.
– Сократили что ли? Я заметил, автобусов по городу много шныряет, значит, шофера нужны. – Он уже и сам все понял, но продолжал выспрашивать.
– Да не сократили его. Уволили.
– За что?
– За все хорошее. За безупречную и безаварийную работу. За непрерывный стаж. Еще за что?
– Да ты успокойся, я ведь не со зла.
– Да я спокоен. За это и уволили. Мастер … привязался, поспорили. А на следующее утро – получите расчет Степан Емельянович и катитесь к чертовой матери. И еще, с батей, нескольких человек заодно.
– Странно.
– Да ничего странного. Шофера давай бунтовать, митинговать, на смену идти отказывались в знак солидарности. Морду директору набили.
– Да ну?
– Ага. Только плохо все это кончилось.
– Милиция?
– Будет тебе милиция всякой мелочью заниматься. Эта сука – директор оказывается под бандитами уже ходил. Их и вызвал. Приехали эти мордовороты бритые с оружием и устроили побоище. Шофера за ключи и кувалды схватились, да куда против «волын» попрешь. И началось массовое увольнение. А оно и так, как позже выяснилось, готовилось. С бати, моего решили начать. Братки местные с черными договорились, их людям автопарк передать, что бы те работали и браткам отслюнивали. Знали твари, что шоферов бы они это делать не заставили. Вот теперь джигиты на автобусах по городу рысачат, а шофера по домам сидят тоску водкой глушат. А ментам все это по … Документы о передаче предприятия оформлены правильно и все.
– По началу даже, смешно было, – не впопад брякнул Игорь.
Павел удивленно посмотрел на него.
– Да, языка-то толком не знают. Орут: «Гавары где сайти надо!» Вот так и живем Паша в родном городе.
– Значит, городской транспорт у вас забрали? – резюмировал услышанное Павел.
– Таксисты еще сопротивляются, – продолжал Андрей. – Но у них своя банда. Так что война продолжается.
– На долго ли?
– А! – махнул рукой Игорь. – Что-то у нас разговор не веселый. Не праздничный. А у меня, между прочим друг приехал, а Андрей?
– А у меня, между прочим, тоже.
– Ну, так давайте за вашего друга что ли, – поднял бокал Павел.
– Точно! Скромненько и со вкусом! – воскликнул повеселевший Игорь. – Как говорят французы … Не помню, но в переводе это звучит так: «Вино налито, его надо выпить». Вперед!
Зазвенели бокалы.
– А кстати Паша, – отправил в рот кусок ветчины Игорь. Что же это ты столько лет пропадал где-то, а приехал один?
– Ты это о чем? – прикинулся непонимающим Павел.
– Да все о том же. Мог, к примеру, и жену с собой привезти.
– А-а-а – протянул Павел. – Ты об этом. Привез бы, если бы она была. Только вот знаешь, не обзавелся как-то.
– А я знаю почему, – Игорь обернулся к Андрею. – Догадался Андрюша? Краше наших девушек нет нигде. Вот видишь. Паша искал, искал, да так, не солоно хлебавши и вернулся.
– Тут ты прав Игорь, – согласился Павел, – лучше наших нет. Да и куда мне, по моей бродяжьей жизни. Ну а как вы тут по личной теме?
– Да у нас-то тут все в норме. Глянь на Андрея. Красавец парень и девушка у него хорошая и умная. На инязе учится в Москве. Поедет после учебы в Америку стажироваться и его с собой заберет. Будет у нас свой Андрей Американец.
– Серьезно?!
– Да ерунда это все, – поморщился Андрей. – Слушай ты его больше. Нужна мне эта Америка как собаке телевизор. Я в России жить хочу. На русской земле и с Юлькой.
– Ценю, – сказал Павел. – Как ты говоришь девушку зовут, Юля? Красиво. Ну что же поздравляю. А ты хвастун, как?
– А я что. Да ничего, – Игорь посмотрел сквозь рюмку. Гол как сокол и чист как вот эта жидкость. Хотя конечно пятнышко в биографии есть.
– Чего ты еще натворил Севастьяныч?
Игорь посмотрел на Андрея.
– Да женился он, – ответил за друга Андрея.
– Женился! – протянул Игорь голосом Райкина – правда, жену взял хорошую, красивую. Красивую, хорошую, что зря хаить. Но стер-в-у! Да ладно, в прошлом все. Тьфу – тьфу! Развелся я уже давным-давно и свободен как птица.
– Не повезло, значит?
– Как сказать. Для жизненного опыта пригодилось. Умнее стал. Ничего Паша, за меня не переживай. А тебе мы невесту найдём.
– Спасибо, я как-нибудь сам.
– Слушай, а может ты все Ирку забыть не можешь?
– Какую? – Спросил Андрей.
– Да ты не знаешь, мал еще был. А, Паша?
– Эх, куда ты хватил, – засмеялся Павел. – Забыл давно.
Перед мысленным взором Павла тут же предстала худенькая очаровашка Ира из 9 «Б», с которой у Павла был юношеский роман. Первая любовь закончившаяся ничем.
– Да нет, помню. Желаю ей всего наилучшего.
– Да у нее и так все хорошо. Муж, двое детей. А Шустрого помнишь?
– Кого, Шустрилу? Так она за него, что ли вышла?
– Сплюнь! Нет, конечно. Я просто так вспомнил. Помнишь, как он в школе спекулировал.
– Конечно, помню, дешевку эту.
– Он теперь не дешевка. Он мать его, крутой стал.
– Разбогател?
– Еще как. Олигарх хренов. Он, как ты уехал все свой бизнес делал. Купи – продай. Все шустрил. Да, если бы не его брат, тогда… – Игорь замолчал и стал разливать. Пили они из маленьких стопок, почти символически и несмотря на многочисленные тосты опьянели совсем немного.
Наблюдая за ним, Павел вновь мысленно увидел картины прошлого. Брат Шустрилы. Это за него тогда вступился Павел, не зная с кем связался, за что и чуть было не поплатился жизнью. Из-за этих Шустрил – старшего и младшего пришлось ему покинуть родной город, который в те далекие времена стремительно стали прибирать к рукам всевозможные братки. Вот с ними то и угораздило схлестнуться Павлу, когда у него на глазах стали бить младшего Шустрилу, не плохого в общем – то парня, но бывшим под полным влиянием старшего брата.
В той драке Павел умудрился пробить головы сразу двум боевикам группировки Кислого. Он только потом узнал кто они такие, когда уже было поздно.
Кислый – один из городских отморозков эпохи поздней перестройки, за своих парней обещал отомстить по полной. И отомстил бы, если бы Павел вовремя не покинул город, в котором в то время, все больше шалеющего от «свободы» , практически не было власти.
К этому времени Павел уже был сиротой.
За год до этих событий от болезни умерла мать. Отец не перенес разлуки с ней и сгорел за два месяца. Павел остался один, если не считать сестру матери вечно деятельную и не унывающую тетку Наталью. Но у нее была своя семья. Павел был практически один, если не считать друзей. Но что они могли сделать против вооруженных бандитов не боящихся ни кого и ни чего.
Жалел ли Павел о том, что все так случилось? Он не думал об этом, потому, что знал, что за старшего Шустрова, которого презирал за его махинации, за жадность к деньгам, он никогда бы не стал вступаться. Поделом. К младшему же всегда относился хорошо, за что и поплатился изгнанием из родных мест на целых десять лет.
Пришлось ему тогда, как трусу бежать из города.
Но не испытывал он за это ненависти к толстой и рыхлой фигуре старшего Шустрого. Так он тогда выглядел. А как выглядит сейчас? Кому это интересно?
– Да, брат, – продолжил Игорь. – Он и сейчас у Шустрого на поводу. А Кислого Паша, на следующий год уложили в перестрелке. Ты бы знал, что тут было. Дикий запад. Хотели мы тебе об этом сообщить, да кто же знал, где ты находишься.
– Да и поделом. Всех бы их вслед за Кислым.
– Давай за это. – Друзья с удовольствием чокнулись.
– Ну а сейчас как жизнь то, если не считать того, что я уже успел увидеть? – спросил Павел
– Да никак. Ничего хорошего. Поживешь здесь – увидишь. Своих бандитов как собак нерезаных, черных – стада. Менты не поймешь, чем занимаются – кого от кого защищают. Сколько раз видел их на ступеньках МВД. Стоят с чурковыми, ржут во всю глотку. Жизни радуются. Только что в засос не целуются. Вот так.
– Ты-то сам как? Где на кусок хлеба зарабатываешь?
– Да я Паша охранником. Как завод наш закрыли, пришлось к новым хозяевам идти наниматься. У нас тут огромный супермаркет есть. Меня как увидели, сразу взяли. Работаю сутки через трое. Правда я теперь бригадир смены.
– Крутым значит стал?
– Да брось ты! – отмахнулся Игорь, чуть ли не с досадой.
– Ладно, ладно, – засмеялся Павел. – Ну, а ты Андрей? А то Севастьяныч тебе слово не дает сказать.
– А я …. – начал было Андрей.
– Да он у нас спортсменами руководит. В спорткомплексе – администратором.
– И не болит же язык у человека, – проворчал Андрей, слегка обидевшись на то, что его перебили.
– Ты еще скажи, не болит ли голова у дятла! – хохотнул Игорь, просто переполненный хорошим настроением.
– А вообще хорошо-то как! Хорошо же сидим мужики! С возвращением Паша! – поднял он свою рюмку.
«Да, – подумал Павел – с возвращением», и поднял свою стопку. К ним присоединился Андрей.
Наговорились вдоволь. Лишь только когда начало темнеть, Павел стал собираться к тетке Наталье, не смотря на горячие протесты Игоря, который не хотел отпускать вновь обретённого друга, на ночь глядя. Но Павел настоял на своем – очень уж хотелось подышать вечерним воздухом и насладиться навеваемой с реки прохладой.
Друзья отстали от него только тогда, когда он сел в вызванное ими такси, и категорически не рекомендовали ему гулять в одиночестве по ночному городу.
Он ехал в Октябрьский район, уютно устроившись на заднем сиденье такси, и смотрел в окно. Таксист не доставал его праздной болтовней. Может, был не словоохотлив, а может как-то понял, что пассажир и так уже сегодня наговорился и хочет помолчать. Как бы-то ни было, Павел был благодарен ему за то, что тот не вторгался в его одиночество, нарушаемое разве, что вызовами диспетчеров к таксистам. Он молча смотрел на ночной город. Город своей юности.
Вновь заработала рация. Диспетчер вызывал какой-то номер к очередному клиенту. Как видно не смотря на трудности нынешних времен, работы таксистам хватало. Хотя может быть только в вечернее и ночное время, когда наступало время особой, скрытой от посторонних глаз жизни. Время тех, кто устав от добывания любыми способами денег в дневные часы, спешили избавиться от части их в какое – ни будь шикарное заведение с яркими огнями, музыкой, девочками, рулетками и прочими неотъемлемыми атрибутами новой жизни. Жизни не для всех.
Таксист внезапно затормозил:
– Вот черт! Приехали.
– Что там такое? – очнулся от своих мыслей Павел.
– Да, авария опять.
– Что, часто бывают?
– А то. Богатеньких буратин развелось. Деньги им девать некуда, понимаешь? Столько уродов себе иномарки купило! Как деньги завелись, сразу за руль лезут. А мозгов как дерьма от комара. Вот и результат. Будешь?
Водитель повернулся, сунул Павлу сигареты. Тот отказался.
– Да, – закуривая, продолжал свой монолог шофер. – Этих мордоворотов бритых столько сейчас развелось. Выпучат шары и несутся не разбирая дороги. Им телегу-то страшно доверить со старым мерином, а тут скорости реактивные. – Шофер сделал глубокую затяжку и выдохнул в открытое окно. – Столкнутся лбами, и давай пальцами крутить: «Ну ты попал!». Стрелки забивать. А один раз наблюдал – смех!
– Стрелку?
– Да нет, как они бозлаются. А машины в хлам! Откуда у людей деньги только такие берутся? Хотя известно откуда – не от станка. Да и какие это люди – так, мутанты бройлерные. – Водитель через зеркало заднего вида скосил глаза на пассажира, неизвестно ведь кто такой. Сидит, молчит. Сел почему-то сзади.
Павел понимал, почему вдруг прорвало молчавшего всю дорогу водителя. Тому просто хотелось снять с себя накопившуюся за день усталость и раздражительность от беспросветной жизни в тени ярких реклам. От необходимости целый день колесить по улицам в поисках клиентов не очень-то по нынешним временам жалующих такси. Колесить, что бы хоть как-то более- менее достойно содержать семью, отчаянно понимая, что жизнь с каждым днем все дороже, а дети все больше и потребности у них , тоже все больше. Так как живут они в этом же мире и не виноваты в том, что папа простой шофер, не может дать порой даже самого необходимого. А вокруг изо дня в день блеск реклам красивой жизни манящей и опьяняющей.
И от всего этого только больше и больше копится усталость, все больше и больше раздражения, и все сильнее хочется схватиться за кольцо воображаемой гранаты, которой, к сожалению нет, прижать ее к себе как можно туже и дернуть что есть силы за кольцо. И все. Тишина. Покой. Долгожданный, все примиряющий, избавляющий от необходимости тянуть каждодневную лямку лишь для того, чтобы существовать.
А если нет гранаты, то излить свою тоску хоть на кого-то, хоть на этого умника сидящего сзади. Ему-то, конечно, по барабану мои проблемы, ему сейчас хорошо. Коньячком от него, вон как попахивает. Ишь, как разомлел. А шоферу все легче, все есть ощущение, что хоть чуть-чуть да дернул за кольцо. И на том тебе жизнь спасибо.
– Цветы демократии, – произнес Павел, глядя через окно на перевернутые машины и на людей суетящихся возле них.
– Кто? – не понял шофер.
– Да мутанты, про которых ты говоришь.
– Это точно, цветы. Только в отличие от настоящих цветов, которыми хочется любоваться эти хочется затоптать. Вот только вряд ли. Скорее они нас. Сейчас их время.
– А должно быть время людей. Ну, что, я так полагаю это надолго. Как думаешь?
– Надолго. Вот черт! Что за день сегодня. Тебе вот до места не довез.
–Ничего. Пешком пройдусь. Отсюда не далеко. А ты брат черта–то поменьше по вечерам вспоминай. Глядишь, и все наладится. Сколько с меня?
Расплатившись с таксистом, Павел зашагал вдоль дороги мимо аварийного места, где группа мордоворотов с глянцевыми черепами выясняла кто из них прав. Все они были похожи друг на друга как однояйцевые близнецы.
Павел оглянулся. Справа от него начинался парк. Он вспомнил, что если пойти напрямки, через парк, то дорога к теткиному дому сократится вдвое, если не втрое.
Ну что же, где наша не пропадала. Павел свернул в темный массив парка. Сумку с вещами он оставил у Игоря, и шагать налегке среди темных силуэтов деревьев издающих густой ночной аромат было даже приятно. Пары того небольшого количества алкоголя, что принял он с друзьями за встречу, уже успели почти выветриться благодаря крепкому организму и хорошей закуске. Голова была ясной, перед мысленным взором проносились картины недавнего застолья и общения с Игорем и Андреем. Одним из примечательных моментов встречи было то, что не смотря на оживленный разговор, пили совсем не много, явно не увлекаясь. Из всего закупленного спиртного добрая половина осталась не тронутой. Неплохо! Не скатились парни в болото вслед за многими. Имеют головы на плечах, а не воронки для водки. И мыслят трезво, словом так, как и нужно.
А ведь о многом успели поговорить. Теперь картина жизни в родном городе становилась для Павла все яснее и ярче. Правда яркость эта ни глаз, ни душу не радовала. Пьянство повсеместное, бандитский произвол, беспредел милиции, буквальная пассивность местного населения пытающегося держаться лишь каждый своего края, своего угла, выжить в одиночку не понимая, что такой путь не приведет никуда.
А ведь завтра взойдет солнце, осветит своими лучами, все еще не смотря ни на что зеленые улицы, защебечут в их листве птицы, улицы заполнятся пестрыми горожанами, и будет казаться, что все хорошо вокруг. Что все сыты, довольны жизнью, что у всех всё есть.
«Хорошо, что хоть, кажется. Хорошо, что…» – размышления Павла прервал какой-то шум впереди в темноте.
Он уже достаточно глубоко проник в расположение парка. Вокруг было темно, тихо. Шум вечернего города заглушали стоящие стеной деревья – часовые тишины, которую нарушали лишь ночные насекомые. Шум впереди опять повторился. Павел услышал голоса. Два голоса, один из которых был женским. Неизвестно, что там происходило впереди, и можно было легко свернуть на боковую тропинку от греха подальше, но он лишь ускорил шаги, почуяв не доброе.
Вскоре он увидел впереди под тусклым и сиротливо светящим фонарем, на перекрестке парковых дорожек стояли двое. Вернее не просто стояли. Между ними происходила борьба, борьба между сильным и грузным мужчиной и женщиной, пытающейся вырвать свою руку из цепкой кисти мужчины.
– Послушайте, отпустите меня, меня дома ждут, – донесся до Павла молодой женский голос с умоляющими интонациями.
– Что, мамочка ждет? – мерзкий кавказский акцент резанул слух, и Павел невольно прибавил шаг. – Ждут – подождут. А ты пойдешь со мной. Я хочу с тобой поиграть.
Борьба между мужчиной и женщиной была предрешена. Что она могла сделать одна против наглой откормленной туши вбившей себе в голову, что русские, те, чью землю он сейчас топчет и чей хлеб он ест, люди второго сорта и с ними надо обращаться безжалостно.
– Я тебе руку сломаю сука! – начал терять терпение кавказец.
– Да отпустите меня! – уже громче крикнула женщина, которая увидела чей-то темный силуэт, приближающийся к насильнику сзади. Если это окажется его приятель, шансов на спасение не оставалось никаких.
Остановившись в метре от кавказца, Павел почувствовал, как хищная нервная улыбка стала растягивать его губы:
– Эй, дорогой, а может быть, ты со мной поиграешь? – спокойным, даже несколько веселым голосом произнес Павел.
Но его спокойный голос произвел на кавказца совсем не тот эффект. Он вдруг вздрогнул и замер, словно пытаясь сообразить, откуда это раздались какие-то слова. От неожиданности он даже ослабил хватку, чем тут же воспользовалась его жертва, отскочив от обоих на несколько шагов и с расширенными от страха глазами ставшая наблюдать за тем, что будет дальше. О том, что появилась возможность просто исчезнуть в темноте, ее парализованное пережитым ужасом сознание просто не давало ей знать.
– Э урод, я кажется, к тебе обращаюсь, – все так же спокойно продолжал Павел своим холодным взглядом сверлил мощную южную спину.
Кавказец резко повернулся и если бы освещение было чуть ярче Павел смог бы увидеть, как наливаются кровью его глаза. От него за версту разило кабаком. Сын Аллаха, безбожно нарушая суры Корана и заветы отцов, был пьян. Его рука стала медленно тянуться к внутреннему карману пиджака, что не ускользнуло от внимания Павла.
– Так что, поиграем? Я ведь страсть как люблю развлекаться с жирными кавказкими баранами.
Вместе с последним словом Павел что есть силы, зарядил ногой в пах своему противнику так и не успевшему добраться до своего кармана.
Из недр туши его противника наружу вырвался не то стон, не то обиженное хрюканье, которое Павел тут же оборвал мощным ударом сцепленных рук в шею противника. Тот безвольным мешком рухнул на асфальт.
Только тут Павел впервые обратил внимание на незнакомку, к которой так вовремя подоспел. В свете тусклого фонаря она показалась ему красивой, но разве в том было дело, какая у нее была внешность?
Он усмехнулся сам себе.
– Ну что, ты-то как? – как можно миролюбивее спросил напуганное существо.
– Что? – дрожащим голосом спросила она, не спуская с него широко раскрытых глаз.
– Да ты успокойся. Я спрашиваю, ты в порядке, ничего этот урод с тобой не сделал?
– Н-нет, а что?
– Да все хорошо. Ты где живешь-то?
– Здесь не далеко. Отпустите меня, пожалуйста.
Её слова больно резанули Павла. «Сволочь!», подумал он о кавказце.
– Да я же тебя не держу. Проводить могу, если хочешь.
– Не надо, я сама. Я пойду? – словно боясь спросить и все еще не веря, что все страшное для нее на сегодня кончилось, произнесла незнакомка.
– Конечно, конечно. Только не надо больше, милая девушка ходить одной по ночам. Видишь чего можно встретить, Павел ткнул носком туфли неподвижную тушу.
– Это случайно. Я у подруги задержалась, – она не знала, зачем это говорит.
– Я понимаю. Ладно, иди, тебе ведь кажется, мама дома ждет?
– А он? – вдруг спросила она.
– Кто? – Павел сразу даже не понял, что она говорит про кавказца.
–Он то? С ним все в порядке. Я о нем позабочусь.
– Но он жив?
– Конечно. Я разве похож на убийцу?
– Не знаю.
– И на том спасибо. Ладно, иди. Все будет хорошо.
Девушка исчезла в темноте, а Павел, слушая звук издающихся шагов, вновь усмехнулся.
Вот она – загадочная русская женская душа. Едва не став жертвой насильника, она уже беспокоится о его судьбе. О, русские женщины – воистину вы или святые или дуры! Павел огляделся по сторонам и прислушался. Вокруг все было тихо.
– Ну-с друг мой, теперь займемся тобой. – Он склонился над поверженным противником. – Что там у тебя в кармане? Чем ты так хотел меня удивить? Ого! – присвистнул Павел.
В руке у него оказался «Макаров», да еще и с полной обоймой.
– Да ты у нас не простая чурка. Вы бандит, да? – спросил Павел, не ожидая ответа. Из другого кармана он достал глушитель, и понял, что если бы эта скотина не был сильно пьян, еще неизвестно кто бы сейчас лежал на асфальте городского парка. Слава славянским Богам – они оберегли своего сына. А вот Аллах сегодня сплоховал. Всегда бы так!
Уже собираясь уходить, Павел как бы вспомнил:
– Да, вот что я еще хотел сказать тебе на прощанье. Жаль только, что ты не слышишь: «Нельзя всяким пришлым ублюдкам прикасаться к русским женщинам. Больно будет».
И как бы закрепляя сказанное, от души пнул бесчувственное тело своего врага. А потом добавил:
– Впрочем и местным выродкам это тоже не рекомендуется.
3 Глава
Прошло несколько дней. Павел все больше обживался в городе. Привыкал к новой – старой жизни, понемногу хозяйничал в квартире. Благодаря заботливым рукам тетки Натальи квартира за 10 лет не изменилась, не была в состоянии запустения или разрухи. Все эти годы она регулярно посещала квартиру, стирала пыль, убирала, в общем, относилась по хозяйски. Павел был приятно удивлен, войдя в квартиру и увидев на окнах свежие нарезные шторы. Он даже улыбнулся тому, что тетка не забыла, что он терпеть не мог, когда на окнах нет штор.
Все эти дни Павел мотался по городу, присматривался, встречался со старыми знакомыми и с теми, которых считал когда-то своими друзьями. Ему было интересно это общение с людьми, которых он знал раньше и которые теми же и остались в его памяти. Теперь же, всех их он открывал для себя как бы заново, ведь время изменило не только его, но и их, не только саму жизнь, но и отношение к ней.
Кто – то из них был рад его видеть, другим было все равно, а были и такие, которые узнав, что Павел был не чужд столице, искренне удивлялись его возвращению пусть в красивый но всё же провинциальный город.
У каждого из его былых знакомых теперь была своя жизнь, своя семья, интересы, проблемы; хотя у большинства и интересы и проблемы были одни – как выжить в этом веселом свободном мире равных возможностей.
В основном это были те, кто не вписался в струю новой жизни, не смог или не захотел приспособиться, извлечь выгоду из соблазнов, предложенных обывателю наступившей на него эпохой чистогана.
Пообщавшись с Павлом, выразив радость в связи с его приездом и пересказав дежурные новости, они вновь погружались в море своих проблем и повседневных забот.
Встретился Павел и с «Шустрилой» о котором ему напомнил в день приезда Игорь.
Как – то он оказался в районе, где Шустрый имел два современных павильона, земля вокруг которых была ухожена, заасфальтирована и зазеленена. Везде чувствовалась рука хозяина твердо знающего, что он вкладывает свои деньги и вкладывает так, чтобы деньги эти возвращались к нему назад.
Весь торговый комплекс был как бы отдельным городком, царством изобилия и потребления. Своим внешним видом, щитами реклам, музыкой плавно льющейся из репродукторов, он по- неволе притягивал взоры и мысли потенциальных покупателей.
Сзади раздался звук подъезжающего автомобиля. Павел, обернувшись, увидел как из остановившегося неподалеку роскошного авто, не спеша, словно ощущая собственную значимость и весомость в этом мире, вылез еще более раздобревший за последние годы хозяин всего того, что только что осматривал Павел. Михаил Яковлевич Корзун – нынешнее воплощение школьного спекулянта советских времен Шустрилы.
Теперь он был не Шустрила – тот был с вечно бегающими по сторонам глазами и трясущимися от жадности руками. Этот же являл собой воплощение надежды и опоры современной Российской демократии. Не было у него уже тех бегающих потных глазок. Теперь это были глаза уверенного в себе, крепкого хозяина жизни, весь вид которого выражал: «На свои, на свои гуляю!».
Глядя на это «явление», Павел неожиданно для себя вдруг вспомнил как давным – давно, в школьном туалете Шустрик подобострастно ухмыляясь, предлагал другим школьникам, попыхивающим дешевыми сигаретами, наручные часы «Ролекс» явно не фирменного производства, тем не менее, уверяющего заинтересовавшихся что они «почти настоящие». Что означает «почти настоящие» и сколько в действительности стоит настоящий «Ролекс» никто тогда понятия не имел, но Шустрячок всегда находил лохов готовых расстаться со своими деньгами.
" Черт! – подумал Павел. – А может быть вот так, в прокуренном школьном туалете и должен зарождаться настоящий бизнес".
И хотя мысль эта пронесшаяся в сознании была полна иронии он, тем не менее, сейчас воочию видел ее логическое завершение.
Скользнув по Павлу равнодушным взглядом, но тут же узнав его, Корзун конечно же был «рад» увидеть старого школьного приятеля. Он даже вальяжно похлопал Павла по плечу и поздравил с возвращением домой.
Вряд ли он забыл, кому был обязан Павел тем, что ему пришлось бежать из родного города, но и вспоминать об этом он явно не имел желание. Осознав же, что Павел и сам не собирается теребить прошлое и предъявлять счет, он и вовсе успокоился, тем более что постоянно находился под неусыпным присмотром двух накаченных добрых молодцев стоявших в паре метров у него за спиной.
– Удивляюсь я тебе Паша, – по-отечески, снисходительно пожурил его Корзун. – Столько лет прожить в центре, в самой Москве и вернуться сюда.
– Да вот, так получилось, – усмехаясь про себя, сказал Павел. Они не спеша шли по направлению к торговому центру.
– Я конечно понимаю, – тем же, едва ли не покровительственным тоном продолжал Шустрый.– В жизни может всякое случиться или, к примеру, тоска по родине заест, по местам детства там, юности. Но ради этого бросать столицу? Москву, на которой все завязано, где можно такие бабки делать, что тут никому и не снилось. Да, кстати, – Корзун не на минуту не забывал о том, ради чего он живет на земле, – ты там, в Москве, может, имеешь какие-то связи в коммерческих кругах?
Павел с иронией развел руками.
– Да, жаль. Столько лет и в пустую, – Корзун недоверчиво скосил на Павла глаза, – с Москвой завязать было бы очень даже полезно. Здесь у нас для делового человека простор не тот. Там все. Там главное. Только подобраться все как-то не досуг. Ну ты понимаешь, – красиво усмехнулся он толстыми губами.
«А может ты просто рылом не вышел?» – подумал Павел, но в слух сказал:
– Ну, Миша, какие твои годы. Умный человек везде себе дорогу пробьет.
Корзун по-своему воспринял его слова:
– Да пора уже.
Делано скучающим видом он осмотрелся вокруг, словно хотел сказать: «Как же мне все это надоело». Потом повернулся к Павлу и тот прочел в его глазах немой вопрос: «Ну а от меня–то ты что хочешь?».
В это время они проходили мимо убогой старушки, понуро стоящей с протянутой рукой и так резко контрастирующей со всей этой торжественной и праздничной из стекла, бетона и метала обстановкой вокруг, и выглядящей чуждо и даже враждебно каждодневному празднику жизни в котором казалось нет и не может быть места подобному убожеству.
Но все же оно было, стояло и молча протестовало против того, что оказалось за обочиной набиравшей обороты новой жизни. Против того, что оказалось подобно комку грязи, которую брезгливо стряхивают с шикарной обуви входящие в казино осенним дождливым вечером современные господа России.
Павел сунул руку в карман и нащупав монету, вынул ее. Оказался рубль. Положил его в старую сухонькую ладошку которая, протрудившись всю свою жизнь, получила за свои труды только возможность выставлять себя на всеобщий позор, потому, что другим способом уже не может прокормить свою хозяйку, которой почему-то все еще хочется жить.
Корзун же проходя мимо старушки, чуть не с раздражением отвернул в сторону свою самодовольную голову.
– Неплохо ты все же живешь Павел, – отреагировал он, спустя несколько шагов, на рубль. – А вот я не подаю принципиально. Кто у нас сейчас бедный и нищий? Нет, ты мне скажи. Да тот, кто не хочет мозгами шевелить, что бы работать и зарабатывать. А все почему? Потому что привыкли при Советах дурака валять – работать кое-как, пьянствовать. Потому что знали, профсоюз не бросит, выручит. Коммунистам важно было всему миру показать, что нищих и голодных у нас нет. Вот и тратили государственные средства на всю эту шваль. Один работает – семеро пьют. А зарплату всем поровну.
«Ты–то у нас пахарь» – подумал Павел. Его забавляли эти откровения Шустрого. Тот прочно вошел в роль хозяина и знатока жизни. Может быть, он, покоренный Москвой в тайне надеялся, что Павел от него что-то скрыл и совсем не тот за кого себя выдает. Вот ведь, старушонке целый рубль отвалил. Может и его, Корзуна, совсем не случайно встретил и сейчас прощупывает какие–то свои темы. Ох, не прост ты гость Московский. На всякий случай надо с тобой держаться на равных.
– Они думают, что ничего не изменилось для них. Что и сейчас можно на шарика проскочить. Не хотят, никак не хотят понять, что уже другое время – время равных возможностей. А время равных людей кануло в лету навсегда. Не дуркуй, работай и все у тебя будет. Шустри, крутись, делай деньги. Так в чем же дело? Да в том, что можно не работать совсем, не посадят за это, свобода пришла, вот они на радостях вообще работать бросили. Это вместо того, чтобы как раз и начать работать на себя – работать по-настоящему. А они на радостях начали ещё больше пить да гулять. Все трынь трава! А я не стал. Я сутками крутился, потому, что в отличие от некоторых понял, что пришло время людей с мозгами. Только не надо их водкой заливать, а шевелить, и шевелить правильно.
Они уже давно сидели в кафе, которое тоже принадлежало Корзуну. Он все еще не хотел расстаться с мыслью о «хитром московском госте» и располагал к себе; угощал его изысканным коньяком, который здесь держали специально для хозяина и его гостей, когда он соизволял навещать собственное кафе. Пузатую бутылку обступали блюда со столь же изысканными закусками, которые только подчеркивали вкус коньяка.
– Да брат, пришлось покрутиться, – продолжал Корзун, разливая в красивые коньячные рюмки очередную порцию душистого солнечного напитка. – Все деньги тогда, что были, в дело пустил. Начинал как все – челноком.
«Ну, начинал-то ты пожалуй со школьных туалетов», – безо всякого злорадства, мысленно подкорректировал его речь Павел.
– Гонял за товаром в Турцию, Польшу, да мало ли! Не доедал, не досыпал. – Корзун скосил на Павла глаза. – Сколько раз без копейки сидел – все в дело. А сколько наезжали, грабили, пока на ноги не встал, не обзавелся знакомством с нужными людьми. И что? А то, что ты видишь сейчас перед своими глазами. Вот результат всей той жизни, борьбы за существование. Главное для человека, что бы у него цель в жизни была. Нельзя без этого. Без этого смерть. У меня была цель, и я ее достиг, не смотря ни на какие обвалы и кризисы, ни на весь этот непрекращающийся бардак. Хотя честно тебе скажу – именно при бардаке и можно делать настоящее дело. Как это не цинично звучит. Ну да ты это знаешь.
«Интересно все же, за кого это он меня принимает, за своего что ли? – терялся в догадках Павел. – Этот вот, с виду простой жирный увалень, сидящий напротив него угощающий его своим коньяком и делящийся своей жизненной философией. А ведь чего-то он хочет».
– Все, у меня теперь есть на данном этапе. Но я не расслабляюсь, продолжаю работать. Работа для меня все. Для того чтобы и дети, и внуки мои будущие всласть пожили. И родители что бы ни в нужде жизнь окончили. А для такой жизни нужны и завязки и крыша надежная. А они у меня есть. Думаешь, легко все это досталось? Нет. Просто работать надо. А не надеяться на то, что все и так наладится. Не наладится и никто никому жизнь слаще не сделает. А не хочешь этого понять, тогда добро пожаловать на паперть.
– Но ведь это просто старушка.
– А, ты вон о чем. – Корзун кивнул головой в сторону улицы. – Я заметил, тебе не понравилось, что я не подал ей. Казалось бы, что там для меня этот рубль. Мелочь. И не жалко мне его. А не подал потому, что не хочу. Удивлен? Она что, одинокая что ли, эта бабка, не нажила детей и внуков, которые должны содержать ее теперь. Есть у нее и дети и внуки. Только наплевать им на нее, потому, что пьют с утра до ночи, а все что она таким способом зарабатывает они же ее родственнички, двуногие скоты у нее отнимут и пропьют. Скажешь, нет? Так почему же я за свой счет должен содержать каких-то уродов, не приносящих пользу ни себе ни другим. У меня лишних денег нет. Да не гляди ты на меня так Паша. Жалко мне ее, поверь жалко. Только толку от моей грошевой жалости мало. Вот столовую для стариков открыть, что бы они там нормально питались, а не детки их непутевые. Думал я об этом и не раз. Но ведь и там порядку не будет, разворуют, растащат все и неизвестно чем будут этих бабушек- дедушек потчевать. Не автоматчиков же там выставлять. Вот так Паша и живем в родном городе по уши в грязи. Только кому-то так и нравится, а я с себя сумел эту грязь смыть.
«Да Шустричок, старого времени не вернешь, тут ты прав», – думал Павел, шагая по улице. Даже сейчас, после того как он расстался с Корзуном, у которого всегда много неотложных дел, он все еще ощущал на языке вкус дорогого коньяка и слышал голос философствующего знатока жизни.
Да, у того была своя философия, пусть не совсем гладкая, в иных местах сомнительная, но своя, по-своему выстраданная. Вышедшая из своего собственного представления об окружающем мире. Может быть, Корзун действительно чувствовал себя уютно и уверенно в этом своем представлении и искренне верил в то, что раз смог он, то смогут и другие. Вот только действительно ли он хотел этого?
Хотят ли все эти новые господа и господинчики, чтобы все, как и они зажили в достатке и довольстве, что бы ни было нищих и голодных. Сомнительно. Какой смысл тогда будет в их борьбе за жизнь, в царапанье за сладкий кусок, когда для того, что бы вынырнуть на поверхность приходится и подсиживать и предавать, а то и, что греха таить – пускать кровь тем, кто стоит на пути, тем, кто мешает.
Законы бизнеса, ничего личного – говорят они поверженному врагу, который еще вчера был лучшим другом. Вот и Корзуну наверняка приходилось заниматься подобными делами, прежде чем он мог построить два этих роскошных, из стекла, современных сарая для отмывания своих и чужих денег под благим намерением облагодетельствования исстрадавшегося по роскошной жизни населения.
Хотя представить Корзуна в роли крутого мафиози творящего свой скорый суд конечно затруднительно. Малый хоть и крупноват, но трусоват, а вся его напыщенность и значимость, просто хорошо выученная роль. Всю грязную работу за таких вот господ, делают другие. Что он там сказал: «Надежная крыша?» Да, он так и сказал, и произнес это с гордостью. А ведь это означает только то, что он добровольно платит тем, кто под видом его надежной защиты и так бы забрал у него эти деньги, только силой. Вот что значит «крыша». Ну да бог с ним, с Корзуном. Это его жизнь, его понятия. Он сам себе выбрал эту дорогу.
А все-таки молодец Шустричок, сумел все-таки, как хороший серфер оседлать волну и не захлебнуться, не пойти ко дну как многие пытавшие счастья в дикие девяностые. «И все-таки за кого-то он меня принял. Не поверил тому, что я счел ему о себе рассказать. Умен, но не далек».
Посмотреть на Корзуна Павел решил после некоторых встреч со своими бывшими одноклассниками и приятелями юности. Все-таки их класс был одним из самых дружных в школе, которая в свое время в своих стенах видела еще гимназистов Николаевской России.
Старая добрая школа сильная своими традициями и опытными педагогами переживала сейчас не лучшие времена. Павел уже видел ее старые потрескавшиеся от времени стены сложенные еще из такого кирпича, который власть победившего пролетариата за семьдесят лет своего правления так и не смогла научиться делать. Но даже эти добрые кирпичи бессильны перед временем.
А что уже говорить о людях? Старые приятели конечно рады были повидаться с Павлом. Улыбались, бодро рассказывали о своем теперешнем житье, о подрастающих детях и любимых женах. Угощали Павла чем бог послал, с удовольствием отмечая его почти полное равнодушие к спиртному, вспоминая: «А помнишь, как перед дракой с Петровскими портвейн для храбрости на заднем дворе школы, из горла, помнишь?»
Смеялись, по-доброму вспоминая детские проделки. Но Павел видел, что та же самая искренняя радость не получается при переходе на разговор о днях сегодняшних и любимые жены начинают подозрительно зыркать глазами на своих красавцев мужей, если те уж слишком бодро говорят как им живется сегодня.
Разве можно гордиться тем, что приходится работать сразу на трех работах? Оказывается можно. «Видишь Павел, какой я молодец. Как четко устроился. А Володька, да ты его помнишь, не смог. Ему бедняге похуже». Нет-нет, но при таких разговорах заходила речь и о Корзуне. Все–таки он один из всего класса так взлетел. Одни им восхищались – мол, смотри какой молодец, ухватил судьбу за хвост. Другие были равнодушны – мол, у нас и своих забот полон рот. Третьи же о нем говорили откровенно враждебно и вовсе не потому, что Корзун лично им перешел дорогу. Просто со временем школьное презрение к его махинациям в сочетании с тем, что время изменилось, и наступила власть вот таких же Корзунов, выросло в намного более злобное, но, увы, бессильное чувство.
Самым интересным было то, что те, кто негативно относился к успехам Корзуна, были наименее успешными в новой жизни, хотя ждали от нее когда-то многого, с радостью во взорах шагали голосовать за первого, «истинно русского» президента – «надежду и опору обездоленного народа». Но сколько они не ждали, манна небесная так и не стала сыпаться на их головы, а в самих головах все больше копилась злость и раздражение за то, что клюнули на очередной обман, за то, что внесли и свою посильную лепту для прихода к власти всяческих Корзунов.
Может быть поэтому, при посещении их Павлом, они эти обманутые и обманувшиеся, с какой-то злодейской радостью, словно гранату из-за пояса, доставали из холодильника бутылку водки и предлагали жахнуть за все, а потом, удивляясь и одобряя его трезвость, сами и напивались, все более раздражались и, не стеснялись в выражениях.
Вот тогда Павел и решил лично увидеть и пообщаться с Шустриком, что бы понять, чем он так насолил своим бывшим одноклассникам и сделать свои выводы.
Жизнь же, тем не менее, продолжалась. С работой у Павла проблем не возникло. И Севастьяныч и Андрей предложили ему работу каждый у себя. Правда одну и туже – охранником. С подобной деятельностью Павлу уже приходилось сталкиваться в столице. Он отлично знал, что включает в себя эта работа, и умел ее делать профессионально. Немного поразмыслив, он принял предложение Андрея, так как быть сторожем у чужого добра не хотелось. Это он уже проходил. Правда, Игорю, чтобы не расстраивать хорошего человека, он о своих соображениях не сказал.
Зато предложение Андрея ему показалось интересным, схема обычная – сутки через трое, но это спортивный комплекс, где занимается молодежь, предпочитавшая спорт, вместо водки и дури. Молодежь трезвомыслящая. А Павлу это было нужно.
Через пару дней после приезда он вместе с Андреем приехал в спорткомплекс для ознакомления.
К приятному его удивлению спортивных молодых ребят в городе было не так уж и мало. «Значит жизнь, настоящая жизнь в городе, не смотря на «радости» новых времен продолжается», – отметил про себя Павел, наблюдая, как тренируются будущие чемпионы. Больше всего ему понравилась команда АЙКИДО. Ему всегда был симпатичен этот красивый и изящный способ убеждения противника в его неправоте. Павел и сам был не прочь заняться АЙКИДО, но как-то не получалось это у него по-жизни, и все на что он мог надеяться в трудную минуту – это на крепкость своих кулаков, которые не раз выручали своего хозяина на его не легком пути.
Да, интерес к спорту продолжал жить в родном городе. Не всей молодежи пришлось по душе «радость» ежедневного самоубийства себя алкоголем на парковых скамейках по вечерам, тупо вливая в себя литры пива и стаканы водки потому, что «стало можно», потому, что пришла наконец долгожданная «свобода».
В первый же день Павел посетил одну из тренировок молодых спортсменов. Стараясь не привлекать к себе внимания, он наблюдал за ловкими действиями русских парней и, всматриваясь в их лица, старался угадать, что привлекло их сюда, для чего ежедневно, до седьмого пота изнуряют они себя, старательно выполняя комплексы упражнений, оттачивая свое мастерство. Какие цели они преследуют в итоге. Ведь они нашли в себе мужество не опустится, не спиться как некоторые их сверстники. Для чего им эти каждодневные физические нагрузки – просто для здоровья или для того, чтобы попытаться пробить себе дорогу в большой спорт, стать мастерами. Но какой страны? Той, в которой им довелось родиться уже нет, и не нужны ей больше их спортивные подвиги и достижения. А той, в которой они живут сейчас, больше нужны банкиры и махинаторы всех мастей, да и то, к слову сказать, не она в них, а они в ней, в ее хитрых изворотливых законах позволяющих за кражу булки хлеба угодить в тюрьму, а за кражу состава пшеницы сесть в депутатское кресло.
И все это, спортивные мальчики прекрасно видят и понимают, и может быть, часть из них сознательно себя готовит для вступления в криминальное братство. Что бы стать простым рядовым боевиком и сложить свои буйные, молодые головы на очередной стрелке, прикрывая своими спортивными телами авторитетов, но все же, успеть хапнуть кусок красивой и вкусной жизни. Той, которую им обещает общество равных возможностей. Насладиться всеми достигнутыми благами, которые навалятся на них дождем изобилия и которые никогда не могли бы им дать их отцы и матери. Те, которые всю жизнь, с раннего утра, и в снег и в дождь отправлялись на свои заводы и фабрики лишь для того, что бы заработать себе пенсионный стаж. И хотя бы последние годы пожить спокойно.
Только вот не хотят нынешние дети, развращенные действительностью идти по родительским стопам. Они хотят все сразу и много. Вот и качают свои мышцы с утра до вечера, что бы предложить свои молодые тела и жизни тем, кто обеспечит им сладкую жизнь, хотя бы на несколько лет и заранее готовясь к собственным похоронам как к чему-то обычному и естественному.
Но все это будет потом, а сейчас это их настоящая жизнь, в которой пока еще только спортзал и единственный авторитет-тренер.
Только ведь не все же они пришли сюда за тем, что бы обеспечить себе подобное будущее. Есть же и другие, не свихнувшиеся от напора новой жизни, не позволившие оболванить себя новоявленным иудам с телевизионных экранов без устали вещающих сладкими голосами. И таких нормальных русских парней ищущих свой собственный путь в жизни здесь большинство.
Хотя бы потому, что это заведение все еще находилось на городском бюджете, а у бандитов, Павел был уверен в этом, в городе были свои «качалки».
Да и руководители комплекса, с которыми познакомил его Андрей, вызывали его доверие.
Подобное положение устраивало Павла. Он все больше убеждался, что не зря вернулся в родной город. Для вида поразмыслив о предложенной работе, он согласился.
Работы охранникам в спорткомплексе хватало. В сам комплекс и в оборудование деньги были вложены немалые, и все это внушительное хозяйство в течение дежурных суток нужно было не раз обойти проверить замки, сигнализацию, осуществлять правильный пропускной режим. Должность обещала быть суетливой, работы хватало, чего не скажешь о предложенной зарплате. Но как раз это Павла и не волновало. В этом мире он был один и никому ничего не был должен. Крыша над головой есть, а это главное. Себя одного он сможет содержать и на такую зарплату. Главным для него было само место работы.
4 глава
Свободные от службы вечера Павел обычно проводил с Игорем и с Андреем, частенько заглядывающих к нему на огонек. Тем для разговоров и дружеского общения было с избытком. О своей жизни, о жизни города, о происходящем в стране.
С каждым разом Павел все больше улавливал раздраженные нотки в голосах друзей, которые рассказывали ему о своем нынешнем житье-бытье. Он видел, что, несмотря на то, что они как-то пристроились в современной жизни и не бедствуют, не всё им нравится в этой новой действительности, не все происходящие вокруг перемены им по сердцу. И Игорь и Андрей не то что бы откровенно – враждебно отзывались о новых временах но отрицательные эмоции все же выплескивались из них время от времени. И это не ускользало от внимания Павла.
Как-то Игорь, этот здоровенный детина чуть ли с дрожью в голосе рассказал об одной женщине в самой простой, неброской одежде, которая зашла в торговый комплекс, где он работал, видно просто для того, что бы хоть для вида приобщиться к той роскошной жизни, что запросто позволяют себе сейчас многие. Как она, словно зачарованная встала перед огромной витриной, на которой в неоновом свете красовались все возможные копчености и прочие деликатесы, недоступные раньше простому советскому человеку, тут Игорь горько усмехнулся и добавил – как будто сейчас они стали доступны этим простым людям. Если только что посмотреть.
Вот и стояла она и смотрела на все это мясное счастье с космическими для ее кошелька ценами, чувствуя себя в этот миг абсолютно чужой и лишней, среди снующих тут и там обеспеченных граждан, с самодовольными лицами набивающих всевозможной снедью специально предназначенные для этого корзины на колесиках.
Игорь стоял всего в нескольких метрах от нее. Все видел и понимал, что творилось в душе этой женщины, честно работавшей всю свою жизнь и вероятно так же радостно, как и миллионы других встретившей Август. И так же как все эти миллионы понявшая, со временем, что это был не ее август. Август, открывший время снова только для избранных.
Наконец женщина отошла от прилавка и двинулась к выходу. Когда она проходила мимо Игоря, у того вырвалось:
– Что же вы ничего себе не купили мамаша? – спросил он ее чуть ли, не насмешливо.
Она вдруг отшатнулась как от удара, испуганно посмотрев на двухметрового верзилу и опустив голову, ускорила шаги к выходу. Когда она уже была в дверях, он вдруг со всей ясностью осознал, что сам того не желая, оскорбил своим бестактным вопросом эту незнакомую, в первый и последний раз виденную им женщину. «Урод!», чуть не взревел он сам на себя и кинулся к прилавку.
– Леночка, быстренько мне эту вырезку копченную. Быстрей давай, приятель заболтался, забыл купить, а дома у него женка, знаешь какая, у-у! Не то, что ты – лапуля.
Вырвав из рук удивленной молоденькой продавщицы вырезку и крикнув: «Деньги, как вернусь»,– кинулся к выходу.
Женщина уже подходила к остановке автобуса, но он ее сразу опознал в толпе. Увидя перед собой Игоря женщина удивленно остановилась.
– Извините меня, возьмите – это вам, – неловко, от волнения сам не понимая, что говорит, он так же неловко стал совать ей пакет.
– Что это? Что вам надо?
– Это, не волнуйтесь, это подарок, – он понимал, что несёт полную чушь.– От магазина.
– Какого магазина, да что вам надо? – Женщина стала в беспокойстве озираться по сторонам.
Если бы Игорь был в два раза меньше ростом и не с такой прической, она может и по-другому бы восприняла все происходящее, а такой, он вызывал у нее еще большее непонимание и страх.
– Что это? Что вы мне тут суете-то? Я, кажется, у вас ничего не украла.
– Нет, нет, да не бойтесь вы, это же просто подарок, возьмите… от меня.
– От кого?
На них уже обращали внимание, и внимание это было не в пользу Игоря.
– Вот! – он вдруг решительно вложил в руки опешившей женщине проклятый сверток и бросив толпе:
–Да забыла, просто в магазине. – «Оправдавшись» таким образом перед людьми окружившими их, он отправился назад в магазин. Теперь ему стало еще более неловко. Проклятый дурак! Проклятый сверток! Проклятый язык! Даже сейчас, когда Игорь, этот веселый неунывающий Севастьяныч, рассказывал эту историю Павлу и пораженному Андрею, впервые слышавшему об этом, он все еще переживал ее, пытаясь скрыть дрожь в кистях рук.
– Эх жизнь ты наша уродская! – выдохнул он. – Водки бы сейчас.
– Так налей, – предложил Павел, с удивлением открыв для себя нового Севастьяныча. – В холодильнике. Стаканы сам знаешь где.
«Да, не зря я вернулся в родной город. Не зря, – думал Павел, глядя, как нервно, одним махом влил, словно вогнал, в себя Игорь порцию холодной водки, словно принял анестезию от боли. Хорошая, чистая должность, неплохое жалование с барского стола. Казалось чего еще надо этому тридцати пятилетнему жизнерадостному увальню. Ну не повезло в семейной жизни, так ведь никому должен не остался, и не переживает по этому поводу. Нервы у мужика такие же, как его кулаки. Ну не любит «черных», а кто их вообще любит. А так? И вот поди ж ты, этот случай с незнакомой женщиной, появившейся в его жизни всего на несколько минут, столько времени уже переживает.
И Павел видел, что переживает он не за себя, не за свое поведение, не за дурацкий кусок мяса, а за то, что этот самый кусок в обществе изобилия и потребления подаренном стране новой властью, стал недоступен едва ли не значительной части населения. Отсюда и видимость изобилия – товар то лежит, а денег на его приобретение нет.
Кто-кто, а Игорь на своем посту наблюдает это постоянно. Всех этих холеных дамочек в сопровождении еще более ухоженных и капризных дочек подъезжающих к торговому комплексу на шикарных иномарках и не спеша прогуливающихся по многочисленным залам пока их мужья и отцы куют монету всеми доступными им способами, но явно не за токарными и фрезерными станками. Да собственно и пусть себе куют, кто им мешает, лишь бы не лились при этом чьи-то слезы, но почему же те, кто стоит за токарным и фрезерным станком, те, без изделий которых страна ну никак не может обойтись, в некоторых залах торгового комплекса могут появиться разве, что как на экскурсию, поглядеть на то, что подарила народу демократия. Разве что поглядеть. И обида за таких людей постепенно росла в душе Севастьяныча, потому, что и сам он был таким же как они, просто повезло ему немного сегодня, а что будет завтра, думать не хочется, потому, что вряд ли будет лучше.
Вот так постоянно изводил себя бесхитростными мужицкими размышлениями о жизни Игорь, не говоря никому о том, что творится в его душе, поддерживая и заботясь о своих престарелых родителях, на людях же изображая из себя рубаху парня ухватившего судьбу за хвост, рубящего по легкому деньги и небрежно поплевывающего по сторонам. Он все время словно ждал, верил, что что-то в его жизни должно произойти , что появится кто-то, кто оценит и поймет его мироощущения, тот, кому они будут близки.
Не Андрей Ветров, ни другие его приятели еще с детских времен, не стали ему настолько духовно близки, как вынырнувший из небытия Павел, Пашка Ковалев, о котором уже давно все вспоминали в прошедшем времени. Но только с самого его приезда, с той самой первой их вечеринки, Игорь неожиданно для себя обнаружил доверие к нему. И оно все больше возрастало с каждым днем.
Ему, почему то казалось, что Павел явно чего-то скрывал и недоговаривал, словно ждал какого то подходящего момента. И о своей столичной жизни был не многословен, больше слушал их с Андреем. Может, натворил там чего и скрылся, как когда-то скрылся из города. Жизнь ведь, как он, Игорь правильно заметил штука уродская. Все может случиться в любой момент с любым человеком, и надежной страховки от неприятностей ни у кого нет.
Но то, что его друг детства Павел мог скатиться до криминала и теперь заметал следы, Игорь поверить не мог, не веяло от него ничем подозрительным, да и времена сейчас такие, что подобным скорее хвастаются, чем скрывают.
Верил ему Игорь поэтому и откровенничал с ним не строя из себя сытенького приверженца нового строя как это делают другие охранники, его коллеги по работе, предпочитающие подкатывать к месту работы на поддержанных иномарках как полноправные представители новой шикарной жизни.
Но не только Игорь с удовольствием посещал по вечерам Павла предварительно как это принято у культурных людей, созваниваясь. Андрей тоже любил заглядывать к Павлу, попить кофе, поболтать о житье бытье. Как и Игорь, он не лез к Павлу с расспросами о его прошлой жизни, полагая, что тот сам расскажет эти подробности, если сочтет нужным.
Приходили конечно к Павлу и другие его бывшие приятели, иногда с женами и тогда становилось весело в его одинокой квартире. Но все это было изредка, скорее напоминало визиты вежливости, все-таки столько лет не виделись.
Самые же откровенные и интересные разговоры велись между ними тремя.
Как-то разговор повелся возле «любимой» темы. О кавказцах. Павел так ловко вывел на эту тему, что никто и не заметил. Поведение кавказцев в родном городе было для него всегда интересно. Слишком много их было на родных улицах и все бесцеремоннее с каждым днем они вели себя, уже давно не отдавая себе отчет кто они и на чьей земле они находятся. И тогда Андрей рассказал ему страшную историю которую Игорь, конечно же, знал.
Год назад, один кавказец, вечером на окраине города затащил в машину молоденькую девчонку, которая возвращалась домой от подруги. Вывез за город и, так как она сопротивлялась, избил, а потом изнасиловал. Утром ее нашли возвращавшиеся с ночной смены люди. Девчонка была вся избита и явно не в себе. Доставили в больницу, но было уже поздно, от пережитого потрясения произошли необратимые последствия, и девочка сошла с ума. Из всех родных у нее была только мать, которая и подала заявление куда следует. Однако те, кому следует, почему-то с расследованием не торопились, хотя уже вскоре выяснилось, что насильник, здоровенный детина, личность в определенных кругах известная и личность далеко небедная, который, оказывается, любил в свободное от своего бизнеса время развлекаться подобным образом. Вероятно, большой любитель пожить на русской земле, он, самих русских, считал людьми второго сорта, раз некоторых из них, (нужных) можно легко купить. Поэтому дело продолжало тянуться, а выродок продолжал спокойно раскатывать по улицам города на роскошной иномарке. Мать девочки без устали продолжала оббивать милицейские пороги и, видя, что от этого никакого толку, понесла заявление прокурору города. Но каково было ее потрясение, когда в кабинете прокурора она увидела хозяина кабинета, мирно сидевшего с тем самым насильником за коньяком. Увидев ее, кавказец сначала расхохотался, затем с матом выгнал несчастную женщину вон. Не дойдя даже до выхода прокуратуры, у нее случился серьезный приступ и ее едва довели до больницы. Но действенную помощь уже оказать не смогли. Не успели. И только после этого в городе стали поднимать шум.
Кавказец тут же тихо уехал на родину, прокурора перевели в другой город, поседевшую от горя мать свезли на кладбище, а несчастная сирота все томилась в сумасшедшем доме.
– Вот так мы живем здесь Павел. В правовом государстве, только права эти для избранных, – закончил Андрей свой печальный рассказ.
– Удавил бы эту тварь! – сжал кулаки Игорь. – Да где его теперь достанешь. – А ведь сколько случаев, о которых мы не знаем. Они ведь Павел каждый день, каждую ночь происходят при этом правовом беспределе.
– Ничего-ничего – произнес Павел. – Не будет же так вечно.
– Ты думаешь? – кинул на него взор Игорь.
– Уверен.
– Почему?
– Потому, что выхода у нас, у русских нет, или мы все сдохнем и лишь наш язык останется для общения между собой всех этих разноязычных пришельцев и тогда просто конец России, или мы начнем борьбу за свое существование. По другому никак, поверьте моему опыту.
Приятели с интересом помотрели Павла потому, что впервые слышали от него такие слова, но тот словно сказав что-то лишнее, замолчал.
– Да, если бы весь народ, сколько еще осталось–то нас?
– Об этом и не думай.
– Почему?
– А много ли встало на защиту той девочки? Ведь многие знали, может быть все. И что? С тех пор об этом помните только вы одни?
– Как же, все кто знал тогда, все и помнят.
– И что изменилось с тех пор? Вы каждый день бываете на улицах – что видите? Стоят на улицах с ними, смеются радостно, ложатся к ним в постель, проворачивают с ними всякие махинации, а то и откровенно работают на них. И все это русские. Да вот только русские ли? Имея имя Иван, вовсе не означает быть русским. В душе надо быть русским. По мировоззрению нужно быть русским. А у этих русских отобрали национальность, смешали всех в одну кучу, что бы ни понятно было кто русский, кто еврей, а кто армянин – всех в одну массу с непонятным названием «россияне» и что? Хоть кто-нибудь по всей стране возмутился, был хоть один бунт, протест? Все как миленькие покорно пошли и поменяли паспорта. А ты Игорь говоришь народ. Никогда ни один народ ничего не решал и не делал. Только отдельные его представители, сильные и мыслящие могли что-то сделать и повести за собой других. Ждать когда наш народ проснется и плюнет в ненавистную харю непрошенного гостя не приходится. Им вон потихоньку зарплату подбросили, особенно перед выборами, на пенсию копейки накинули они и возмущаются уже меньше. Опять надежда у них забрезжила, что все скоро станет хорошо, что все наладится. Да не наладится, вот в чем дело.
Павел откинулся в кресле.
Игорь и Андрей молчали. Таким они еще не видели своего друга, которого они, молча, про себя, сразу признали за старшего. Чувствовали что он уже не такой, как был раньше, что не прошли в его жизни в пустую эти десять лет, как считал со своей колокольни толстяк Корзун. Но Павел лишь молчал, больше слушал других. И вот немного приоткрылся. Как не обидны были его слова о русском народе, но понимали они, что правда в них есть и правда немалая. Что стало с нами, народом бунтарем, первопроходцем, исследователем. Сколько знаменитых на весь мир людей вышло из числа этого народа. Внёсших значительный вклад в развитие той же мировой науки и культуры. Куда все это делось, куда мы катимся и куда, в конце концов, прикатимся?
И Игорь и Андрей понимали конечно все это, и как-то по своему принимали, может быть потому, что не владели нужной информацией дающей иное представление о другой, не телевизионной жизни в стране, а судили обо всем со своей местной точки зрения. А Павел-то этой информацией может быть, все же владел. Потому-то приняли сейчас его слова, поняли. Может быть от кого-то своих, местных и не приняли, оставшись при своем мнении, а от него вот приняли. Он ведь для них стал старшим.
– Может, дерябнем? – предложил Игорь, поочередно глядя на обоих.
– Не советую прибегать к помощи этой отравы, – спокойно произнес Павел, пояснив. – Для облегчения. Это не выход. Это тупик.
В этот вечер Павел вышел на прогулку с особым чувством. Можно только представить себе, что творилось у него в душе после встречи с друзьями, после рассказа Андрея. Ни Андрей, ни Игорь, да и никто другой не знали, что после того как все они расходились по домам, Павел, с того самого первого, по приезду вечера, после столкновения в парке, каждый вечер с наступлением сумерек отправлялся на прогулку, возвращаясь далеко за полночь. Только лишь ночные дежурства прерывали его прогулки. Это было частью его, одного ему ведомого плана.
Однажды вечером, когда Павел и Игорь поджидали Андрея, тот придя, прямо с порога заявил:
–Ну, дела. Мы тут живем, живем, кофеек по утрам пьем, о делах наших скорбных судачим, а в городе-то что творится.
– Что случилось-то, толком расскажи, да садись ты, стоишь как оратор на митинге.
Андрей рухнул в кресло.
– Да никто толком не знает что там такое.
Игорь и Павел переглянулись.
– Вот, молодец. Поднял шум и не знает о чем.
– Да я–то знаю о чем. Просто черных кто-то в городе стал гасить.
– Убивать что ли?– удивился Павел. – С местной братвой наверное что то не поделили.
– Да нет, не убивать, просто дубасить, говорят до полусмерти.
– Кто говорит-то? По местному каналу вроде ничего не говорят такого.
– Если дальше так дело пойдет, то скажут. Обязательно. А говорит Лешка сержант, он в милиции работает. Говорит, в последнее время стали по утрам всяких хачиков с земли поднимать с различной степенью тяжести, ну вы поняли.
– Грабеж что ли начался с насилием?
– Нет. В том-то вся штука. При осмотре этих … все документы, даже деньги на месте, а морда разбита.
– Может месть за что-то?
– Ну конечно, там одного – двух за что-то, это понятно а тут по всему центральному району … тьфу, чуть не сказал трупов поразбросано.
– А жаль.
– Чего?
– Что не разбросано. И с чего бы это. Вы же сами говорили народ у нас тихий, забитый, мухи не обидит. И на тебе. Может, действительно, с местными бандюгами, что не поделили?
– Да кто его знает. Лешка, сосед мой, говорит – их менты всех на уши подняли, везде роют и если бы с группировками местными что было, уже было бы известно.
– С чего же вдруг такая ….? Я слышал у вас убийства вроде бы не редкость, и то власти землю носом не роют, а тут всего-то и делов, по голове настучали, даже деньги не взяли. Интересно.
– Так и мне интересно.
– Да? А вот я думаю – ничего интересного. Вы ведь сами говорили, стоят менты с чуркавыми на ступеньках ГОВД хохочут, жизни радуются. И теперь вот когда черным нерадостно стало, они к своей ментовской крыше кинулись. Денежки-то в них вложенные амортизации требуют. Да, видать из этих побитых, кто-то авторитетом был и теперь крови требует.
– Самих бы их кровью досыта напоить, гостечков дорогих – произнес Игорь.
Павел при разговоре с Андреем не заметил, что молчавший все время Севастьяныч как-то подозрительно поглядывает на него, словно пытается что-то понять. Что-то важное для себя одного.
– Ну вот, что други мои, – сказал Павел откинувшись в кресле с чашкой кофе: – А вы говорите все забитые, тихие. Значит, лопнуло у кого-то терпение. Значит не такие уж они хозяева здесь, если можно их как крыс давить.
– Ну, и? – Глядя на него в упор, спросил Игорь.
– Ну и, мы это поняли, поймут и другие. И задумаются. Слухи по городу циркулируют регулярно.
– О чем задумаются? – гнул свое Игорь.
– О том, что жизнь в городе может быть и другая, когда люди поверят в свои силы. Немцев когда-то тоже боялись, верили в их непобедимость, пока не собрались с духом и устроили им Сталинград и Курскую дугу. Сила для того и существует, чтобы ее уважали. В Германии Сталинград до сих пор с дрожью вспоминают. Вот так ребятки.
В тот вечер Павел отправился на суточное дежурство в спорткомплекс. Эта работа, если ее так можно было назвать, ему нравилась. Приятно было находиться в трезвом, здоровом обществе молодых людей, по юности своих лет переполненных амбициями надеждами и стремлениями. Приятно было нести ответственность за все это спортивное хозяйство, эти регулярные обходы и осмотры. Был в этом какой-то священный ритуал, дело чести что ли. От нерадивых охранников, которые приходили сюда случайно и ленились делать свою работу, избавлялись быстро. Особенно после двух, пусть незначительных, но краж. Поэтому коллектив охраны, в котором были люди и постарше и помладше Павла, теперь был слаженным и ответственным.
Все так же, в свободное от обходов время, Павел любил появляться в зале АЙКИДО, с удовольствием наблюдая за «кувырканиями» бойцов, а после смены приходил домой, отдыхал и отправлялся подышать вечерним воздухом.
В этот свободный для него вечер все было так же как обычно. Наступили сумерки, и Павел вышел из дверей подъезда. Но не успел он пересечь скверик, как из-за ближайшего дерева его окликнул голос.
– Друг! Возьми с собой.
От неожиданности он вздрогнул и обернувшись увидел приближающуюся к нему внушительную фигуру Севастьяныча.
– А, Игорь. Что не спится после дежурства.
–Тебе я вижу тоже, так что, возьмешь?
– Так я прогуляться только.
–Ну и я о том же. Вместе и подышим свежим воздухом.
Павел прищурившись посмотрел на Игоря:
– Ты что, серьезно решил составить мне компанию?
– Да решил. Рисково одному – то гулять. Вдвоем надежнее.
Они оба понимали, о чем говорили.
– Ты прав, вдвоем лучше.
– А что же раньше не звал?
– Всему свое время нужно. Я же об этом говорил как-то.
– Я думаю, это время наступает уже.
– Как догадался?
– До того, как ты вновь объявился, у нас такие «находки» по утрам с земли не поднимали. Плюс твои слова, кое какие, помнишь? И последнее – кошельки.
– Это кстати, главное. Все должны знать, что это не уголовщина. Это – возмездие. И оружие для него – страх. Нужно посеять среди них страх. Пусть боятся неведомого противника, наносящего им чувствительный удар. А если пока на этом этапе они будут думать на братков и завяжутся с ними, так нам это только на руку.
– Ну да. Пусть давят друг друга как крысы, туда им и дорога.
Они сидели на скамейке в сквере и тихо разговаривали. В одном из них появилась надежда, в другом еще больше уверенности в своих поступках, в правоте задуманного им.
Он вернулся в свой город. Он всегда помнил, что это его город и теперь хотел его себе вернуть. Себе, Севастьянычу, Андрею, знакомым и больше незнакомым людям, которые жили, живут, и будут тут жить. Все ещё только начиналось, но теперь он был не один. Теперь у него есть соратник.
– Значит страх?
– Страх Игорь, только страх, как бы этого не хотелось. Многие известные русские люди, которых я уважаю, в своей искренней вере в добро, заклинают не применять насилие. Целую философию выдвигают. Они надеются добром и христианской проповедью победить, вернее, убедить всю эту не только черную, но и белую мразь, высасывающую из России все соки, стать хорошими и совестливыми. И искренне верят в то, что это им удастся. А пока они надеются, каждый год нас становится всё меньше. Понимаешь? И это без войны, без бомбардировок. Под знаменем свободы, под лозунгами о красивой и сытой жизни, под ломящиеся от всевозможных товаров прилавки. А люди, простые люди почему то это не ценят, а просто мрут. Наши люди. Не их, тех, кто пришел незваными на нашу землю, не тех, кто заполнил собой всевозможные начальственные кабинеты. Они то, как раз, пользуясь нынешним безволием нашего народа, живут на всю катушку, грабят и обирают все вокруг. И вот ты, здоровый крепкий мужик скажи мне, ты веришь, то что все они умилятся, глядя на предложенный им православный крест, и пустив слезу раскаяния вернут все наворованное, добровольно уйдут из власти и отдадут себя под суд за свои «добрые» дела?
– Ну да, как же. Да все это я понимаю Паша. И то, что ты делаешь и для чего, тоже понимаю, иначе не был бы сейчас здесь с тобой, а пялился бы дома в «ящик». Ты думаешь, у меня у самого не возникало подобных мыслей, не сжимались кулаки. Информации у нас в городе нет, понимаешь? Что доброго можно узнать из этих газетных портянок. Одни голые сиськи с обложек висят. На вот, соси их и ни о чем не думай, свободный ты наш.
– Будет информация Игорек, я тебе обещаю. Правдивая и честная. Есть ещё честные и не оболваненные головы понимающие кто они и зачем пришли в этот мир. Ну, докурил свою отраву?
– Скажешь тоже, хотя …– Севастьяныч бросил окурок в урну. – Пойдем командир. Знаешь, Паша честно скажу, как на духу верил, что появится когда-нибудь лидер, ты или другой, в кого бы я поверил, тогда и в себя поверишь. Рад, что им оказался ты.
5 глава
Теперь их было двое, тех, кто добровольно патрулировал улицы родного города, встав на его защиту. Они не нападали на любого, лишь бы он был черным, но не упускали тех, кто вел себя слишком нагло и развязано на вечерних улицах по отношению к прохожим, не способным защитить себя.
Таких случаев хватало в избытке. Кавказцы трусливые поодиночке и при ясном дне, становились намного смелее и агрессивнее в группе, и особенно тогда когда их «горячая» кровь подогревалась русской водкой. Если днем они совершали свои торгово – мошеннические махинации, и, как шакалы в поиске добычи носились по городу, то вечером, ощущая свои набитые карманы деньгами, желали только одно – развлечения во всех доступных формах и заполняли собой рестораны и казино, как грибы поганки расплодившиеся в городе, и зазывающие своими яркими вывесками всяких сомнительных личностей, в свои увеселительные заведения, щедро подаренные все более расцветающей демократией, своему любимому народу.
И по вечерам вот возле таких «веселых» заведений любили толпиться сыны аллаха, гогоча во все горло, выкрикивая что-то своими неприятными гортанными голосами, задевая проходящих мимо людей, которые, не отвечая на дерзость, только распаляли пришельцев. Особенно доставалось молодым девушкам, чьи маршруты как нарочно проходили мимо подвыпивших компаний этих наглецов. Часто проходящих мимо девчонок они хватали за руки, пытаясь затащить в ресторан, а когда те вырывались и пускались на утек, орали им в след на своем языке явно что-то обидное.
Вот возле таких мест патрулировали теперь Павел и Игорь. Оставаясь в тени деревьев они зорко следили за действиями непрошенных гостей и когда надо, когда это было возможно словно молнии выскакивали из тьмы и …, гасили разгоряченные спиртным бараньи мозги, оставляя их владельцев неподвижно лежащими на асфальте.
Несколько раз таким же образом им пришлось разбираться не только с кавказцами. И среди местных было не мало всякой мрази, считающих, что им все стало можно. Однажды на глазах у друзей, когда они сидели на скамейке у входа в парк, тот самый, где Павел спас от насильника незнакомку, у обочины резко затормозила легковушка, и трое бритых мордоворотов выскочив из нее, набросились на только что прошедшую мимо Павла и Игоря девушку. Схватив за руки, они потащили ее к машине. Причем все это делалось без единого слова, словно оперативные работники производили задержание. Девушка от неожиданности и страха потеряла голос и братки уже почти затащили ее в машину, как две тени, которые до этого, казалось, безучастно сидели на скамейке подпрыгнув точно на пружинах, ринулись на троих оборзевших под покровом ночи «оперативников».
Ловкими ударами двое из них были в мгновенье распластаны на асфальте, а третьего Игорь припечатал так, что тот, казалось навсегда влип в кузов авто.
Успокоив, таким образом, больших любителей груповухи Павел и Игорь рты разинули от изумления, когда вдруг распахнулась водительская дверь и из нее кубарем выкатился четвертый любитель «клубнички». Только бросился он не на помощь своим приятелям, а словно заяц метнулся через дорогу, едва не угодив под колеса первому же мчащемуся по своим делам автомобилю, и скрылся в темноте на другой ее стороне. Это было так неожиданно, что оба едва не засмеялись, если бы рядом не было все еще дрожащей от потрясения молоденькой девушки.
– И что тебе такой крошке дома-то не сидится? – подойдя к ней, спросил Игорь.
– Ладно, не бойся. Пошли до остановки автобуса провожу. Пойдем? – обратился он к Павлу предусмотрительно, не называя имени, потому как свидетели их «подвигов» были почти всегда, и свидетели эти, конечно же, потом рассказывали о произошедшем с ними. И о неожиданных спасителях, наказавших негодяев. Только вот имена спасителей свидетелям было явно знать ни к чему. И так их рассказы всегда были расцвечены целыми эпизодами вымысла.
А Павлу это как раз и надо было. Ему ведь тогда, на скамейке при первом откровенном разговоре с Игорем пришлось слукавить и сделать это для того, чтобы подбодрить и так уже все решившего для себя Игоря. Не страх должен быть главным результатом его действий, а надежда на то, что горожане разнося слухи о неизвестных защитниках, наконец осознают, что нельзя всю жизнь прожить в раковине как улитка трясясь от страха, терпя унижения от подкупленного начальства, бесцеремонно выгоняющего их с работы и предоставляющих ее более дешевой, «южной» рабочей силе. Нельзя всю жизнь прожить сжав плечи и сгорбив спину, проходя мимо распоясавшейся пьяной сволочи независимо от того белая она или черная.
Он надеялся на то, что они, наконец, поймут, что если есть те, кто не боится, кто каждый вечер оставляет на асфальте в бессознательном состоянии разных выродков, то и они смогут что то сделать, и они могут гордо подняв голову начать сметать со своих улиц, из своей жизни, всю эту никому не нужную пришлую нечисть. Но для этого нужно было пробудить сознание людей. Ни листовки, ни транспаранты не смогут этого сделать, если не будут подкреплены конкретными делами, если не будет чувствоваться стоящая за ними сила.
Поэтому Павел не молол попусту языком сыпля лозунгами. А каждый вечер выходил на улицу. И поэтому к нему присоединился Игорь, подтверждая тем самым правоту Павла – сначала дело, потом агитация. Покажи, на что способен сам, а потом уже требуй чего-то от других.
Теперь, собираясь по вечерам в теплой компании друзей на квартире у Павла, и у него и у Игоря был вид заговорщиков. С видимым интересом слушали они рассказы Андрея, пересказанные ему его приятелем – милицейским сержантом. А так же рассказы других гостей забредавших на огонек,– о ночных стычках, о «пробитых головах» и «реках крови», текущих на мостовых. Слухи и сплетни делали свое дело, вселяя радость и надежду в одних и оставляя других равнодушными. А кого-то приводили в ярость, как например городское милицейское начальство, гоняющее без устали своих подчиненных в поисках негодяев, обижающих коммерсантов из южных республик, которые все делают для того, что бы граждане никогда не нуждались в свежих витаминах!
Как хохотал сержант, передавая Андрею эти слова главы ГОВД о «свежих витаминах».
И меры принимались. Теперь в местах, где наиболее часто появлялись пробитые головы, стали прогуливаться патрули с короткоствольными автоматами. Кого и от кого защищали они, по замыслу руководства милиции было не совсем ясно, но то, что они своим видом внушали уважение, было очевидно – количество хулиганов и правонарушений в центре стало заметно меньше, как и гогочущих возле открытых дверей ресторанов кавказцев и их корешей – местных братков.
Павел и Игорь могли лично убедиться во всем этом, посетив как-то вечером «любимые места своих вечерних прогулок». Теперь они могли радостно потереть руки – злачный центр города был теперь под более надежной охраной. Можно было обратить внимание на другие участки «фронта». И один из таких участков сам напомнил о себе. Как-то Игорь зазвал Павла в выходной день на рынок. В городе было три рынка и они, разумеется, пошли в тот, что ближе, тот, что они знали с детства.
Андрея они в свои деяния и планы все еще не посвятили. И вовсе не потому, что не доверяли ему, а просто хорошо, как оба считали, его знали. Его прямоту и честность и поэтому были не совсем уверены в том, как бы он отнесся к тому, чем они еще недавно занимались. К тому же у Андрея была любимая девушка, перед которой открывалась международная карьера. Не хотелось их обоих впутывать в свои дела.
То же самое было и с другими гостями, посещавшими иногда Павла. Большинство из них были надежными, не раз доказывающих прочность кулаков в потасовках на танцплощадках в юности. Но все они были женаты, у всех были дети. И волновали их сейчас совсем другие вопросы. У каждого из них была своя, особая жизнь. Свои планы и надежды. Вот и пусть каждый из них идет своим путём.
Ну а пока два добропорядочных гражданина, которых зовут Павел и Игорь отправились за покупками на рынок.
А рынок, так же как и все вокруг тоже изменился. Государственная и строго контролируемая частная торговля, которая обычно раньше давала о себе знать только по выходным дням, сейчас, с расцветом частного предпринимательства расцвела буйным цветом. Каждый день, в любой день недели, толпы народа (сейчас на работу вообще кто-нибудь ходит?), словно забродившее тесто перекатывались неспешными волнами по базарным рядам прицениваясь, ощупывая меряя и наконец, как им казалось, удачно сбавив цену покупали с явно показным, для продавцов, одолжением на лице. Те же в свою очередь делали точно такие же выражения на своих лицах, в результате и те, и другие в тайне считали друг друга одураченными. Невероятная по количеству денежная масса, перекачивалась из одних карманов в другие, а сам рынок являл собой самое доходное, бурное и никогда не затухающее «производство». Заводам и фабрикам еще советского строительства оставалось только тяжко вздыхать, завистливо поглядывая на своего процветающего соседа.
Уже подходя к воротам рынка, Павел и Игорь с пониманием переглянулись. У ворот, неутомимые труженики, все той же, «любимой» обоими, кавказской наружности обменивали валюту – самые лучшие и главные деньги на территории России. Холеные, упитанные морды «менял» никак не соответствовали телевизионным побасенкам о том, что к нам, в Россию едут только многодетные сельские труженики что бы «подработать» по мере сил для прокорма, оставленного на любимой родине, столь же любимого многочисленного семейства.
Эти-то вот, «труженики», наверное, и мотыгу в руках не держали, если вообще знают что это такое. А зачем им, они честные коммерсанты, в роскошных костюмах, в пестрых галстуках, охватывающих их волосатые шеи. Они заняты нелегким и ответственным делом – обеспечивают местных аборигенов «зеленью» или наоборот меняют ее на российские, никак не желающие окончательно сдавать свои позиции рубли.
Глядя на то, с какой ответственностью на лицах эти «труженики» отчитывали купюры очередному клиенту, и Павел, и Игорь, не сдержав улыбку, переглянулись. Только улыбка эта не предвещала ничего хорошего. У обоих было ощущение, что они вступают на территорию врага, с которым еще предстоит серьезное столкновение.
Рынок был, как и везде – смешанный. В нем можно было купить все, что душа пожелает, если конечно ее желание совпадало с возможностями принадлежащего ее хозяину кошелька, хотя в любой момент можно было и лишиться этого самого кошелька, зазевавшись на товары.
Продавали нём все, что угодно. Обувь, одежду, фрукты, овощи, музыкальные диски, ковры, мебель. Но Игорю всего то, надо было приобрести пару новых туфель. И он решил зазвать с собой Павла. Наконец через сутолоку и толчею они добрались до обувных рядов, все время, с неодобрением отмечая большое количество темных от природы лиц бойко зазывающих к себе покупателей. Кавказцы были здесь как рыбы в воде, потому, что занимались своим любимым делом – любимым может потому, что любая работа, особенно физическая была им явно чужда, если не сказать отвратительна. Об этом можно было судить по неизможденным от труда лицам их, по золотым безвкусным перстням украшающих их волосатые пальцы, по объемистым животам, обтянутым дорогими рубашками. Они зорко следили за своим товаром, улыбаясь потенциальным покупателям, вот только в глазах их не было искренней радости, в лучшем случае равнодушный, холодный азиатский блеск. И не для прокорма оставленных на любимой родине многочисленных детей, они тут толклись с утра до вечера, не для того, что бы кое- как свести концы с концами в это трудное время. Иначе не восставали бы из небытия вдоль Российских междугородних трасс роскошные каменные дворцы с шашлычными и ресторанами, которые явно строились не на «сиротские» деньги. И не подъезжали бы к ним по вечерам иномарки, набитые разномастными шлюхами, потерявшими всякое человеческое достоинство и больше не имеющими никакого морального права называться русскими женщинами.
Нет, ни ради снабжения «дорогого» русского соседа «свежими витаминами» как вещал для своих подчиненных, начальник городской милиции, приезжали, да не просто приезжали, а потоком текли через границу гости с юга. Да и не в гости они приезжали сюда, а для того, что бы осесть на этой земле прочно и навсегда. Пользуясь бардаком и беспределом, кровавой вакханалией вседозволенности нового «правового» государства эти кормильцы скупали все и всех что могли, что бы обеспечить себе здесь безбедное существование. У себя дома они этого сделать не могли. Их нищие страны давно уже были поделены на части своими баями и князьками зорко охраняющими наследство доставшееся им после развала Совдепии . Всем этим пришлым авантюристам желающим сыто жрать но не желающим ходить за плугом для воплощения в реальность своих желаний оставалась одна возможность – уставшая, безвольная, равнодушная ко всему Россия, где можно быстро сколотить капитал простым разбоем, а если трусоват, то начинать можно хотя бы с торговли. И вот такие «трусоватые» и заполняли российские рынки, раздавая взятки начальникам и вытесняя местных, сельских торговцев для которых вообще-то и создавались эти рынки.
Павел с Игорем придирчиво оглядывали обувь, а вокруг суетился тощий кавказец.
– Бери мужчина для тебя, аллахом клянусь – Италия.
– А эта твоя Италия не под Пекином находится? – Усмехался Игорь, проверяя, прошита подошва или просто приклеена, а нитки сверху так, для вида.
– Какой Пекин, слушай Италия, мамой клянусь. Пять пар было, одни остались. Бери, не пожалеешь. Видыш кожей пахнет. Настоящие!
Назойливость продавца, пытающегося всучить товар, который явно не был произведен в стране спагетти и къянти, раздражала, и Игорь крепился, что бы не заехать в «бубен» наглецу, понимая, что в данной ситуации ничем хорошим это для него не кончится. Сдерживало его так же ледяное спокойствие Павла обращавшего на посулы продавца не больше внимания, чем ленивая собака на назойливую муху.
Да, Павел был явным лидером, спокойно оценивающим ситуацию и действующим только наверняка. Игорь теперь всегда контролировал свое поведение, особенно находясь рядом с Павлом, боясь вспылить и натворить своими кулачищами такое, что потом долго будет ему аукаться.
– Ладно Игорь, – спокойным тоном произнес Павел. – Кончай торговаться. С твоим размером все равно ты здесь не купишь реальную обувь. Ты же видишь, это все ширпотреб. А деньги у тебя есть. Пошли в магазин.
Кавказец не пропустивший мимо ушей ни одного слова, особенно про «деньги», засуетился еще больше.
– Ладно, слушай. Не хочешь эта, не бери. Вот у меня другой есть. – с ловкостью фокусника, он словно из воздуха материализовал новую коробку.
– Это точно для тебя. – Он купился на вежливое к нему обращение, на солидно одетых клиентов, явно, по его мнению, не бедных и решил,– так и быть именно этим «урусам» уступить свой лучший товар.
– Ну а это что? – с иронией спросил Игорь. – Поди Франция? Фирма Жан Габен? – Он был уверен, что для этого торгаша Жан Габен и Пьер Карден соратники по модельному бизнесу.
– Нет, – замотал черной головой кавказец. – Италия.
– Опять!?
– Точно. Посмотри! Убьешь если вру!
– С удовольствием. – Чуть ли не промурлыкал Игорь, открыл коробку и заглянул вовнутрь. Так и непонятно к чему относилось его слово – к кавказцу или к товару. Да, эти туфли можно уже было и не ощупывать. Товар явно был превосходного качества.
– Что же т голову нам морочил. На дурака рассчитывал?
Тот молча улыбался.
– Ну и сколько ?
– 1800.
– А Скидка?
– Дорогой 1800, только для тебя. Извини, эта уже скидка, больше не могу, хороший товар.
– Да, я вижу. – Игорь протянул продавцу две тысячные купюры. – Бери и сдачи не надо. – Чем явно доставил удовольствие торгашу. – « Я сдачу выбитыми зубами возьму», – подумал про себя Игорь, засовывая в пакет покупку.
– Ну, что старшой, может по пиву? День хороший, да и покупку обмыть не мешает по русскому обычаю.
– Хороших обычаев надо придерживаться Игорь, – похлопал его по плечу Павел, делая ударение на слове « хороших». – Ладно, пошли.
Они двинулись в западную часть рынка, где обычно торговали холодным разливным пивом. Взяв по кружке, расположились в тени.
– Работы здесь непочатый край. – Сказал Павел, словно размышляя в слух.
– Это точно. – Игорь понял, что имел в виду друг.– Ну и как будем действовать на этот раз? Нас двоих явно не достаточно.
– Факт. Бойцы нужны.
– Есть задумки?
– Есть. Андрея пора привлекать.
– Ну, наконец-то, а то сторонимся его, боимся слово лишнее сказать. И это при Андрее – то. Он же свой.
– Знаю.
– И, что он?
– Игорь, у тебя, что пиво теплое? Ты забыл, где он работает?
– Точно, парни там что надо.
– И я о том же.
Весь этот разговор происходил будничным, даже несколько ленивым тоном и со стороны можно было подумать, что два прилично одетых бездельника лениво потягивая пиво, так же лениво перебрасываются словами, решая, куда же девать свое свободное время, чем же заняться в этот длиннющий бесконечный день. И только они двое понимали, какой важный разговор происходит сейчас между ними. Ведь они в свою войну собирались втягивать других людей, тех, у кого был свой жизненный путь, свои устремления и свои надежды. Но именно в эту минуту, уже решалась судьба их. Ничего еще не подозревающих, и живущих каждый своей, не связанной, ни с чьей другой жизнью.
Но все таки было одно, что свяжет да и уже связывало их во едино – их кровь, их земля и их общая родовая память. Потому, что не могут быть все, абсолютно уже все равнодушными зажравшимися циничными и развращенными. Павел не один день наблюдал за ними, за выражениями их лиц, за разговорами между собой, за затаёнными мыслями которые нет – нет, да и вырвутся наружу как крик души, как вопль отчаяния в пестром веселом, но бездуховном мире пытающемся сломить всякую волю к сопротивлению.
– Смотри-ка, а вот и наши. – Игорь указал куда–то в сторону.
– Кто? – не понял Павел, который думал о своем.
– Да вон, селяне. Эти-то точно продают плоды трудов своих. Может, подойдем помидорчиков купим?
– Что, витаминов свежих захотелось?
– Точно! – Хохотнул Игорь.
Они двинулись к прилавкам селян торгующих плодами земли русской, выросшими на деревенском приволье. Ряды эти как-то сиротливо, словно не родные жались к бетонному забору рынка и здесь не слышались гортанные крики зазывал, хотя и народу было не меньше, так как не всем была нужна «итальянская» обувь и «французские» джинсы. Очень многим хотелось похрустеть родной редиской и насладиться сочной прохладой важных пупырчатых огурцов.
– Ух ты, Паша, зелени – то свежей сколько! Заметь не американской. – сбалагурил Игорь.
– Ну ты, Олег Попов. – Слегка толкнул его в бок Павел и некстати вспомнил валютных менял. Ему было приятно видеть родные русские лица сельских тружеников, в большинстве своем, приближающихся к пожилому возрасту. Не личное изобилие, не желание избавиться от избытка излишков привело их в город в том возрасте, когда пора было думать о заслуженном отдыхе после не легкой трудовой жизни. Новые условия жизни сделали их, некогда нормальные пенсии смехотворными. Пенсии на которые не то что жить, умереть теперь было нельзя.
«Эх, трудяги вы, русские, – вздохнул про себя Павел – и за что вам это все? Чем вы то провинились и перед кем?»
Конечно, среди них были и такие, кому нравилось заниматься торговлей, нравилась вся эта суматошная рыночная жизнь. Они специально выращивали свой урожай для продажи и были в этой области специалистами. У обычных горожан, любящих копаться на своих приусадебных участках еще клубника не успела поспеть, а у торговцев она уже красовалась на прилавках крупная и спелая, щавель уже отцвел свое, став сухим и увядшим, а на рыночных лотках его сколько угодно. И хоть сейчас его в борщ или в пирожки. Много таких умельцев – профи среди огородников. На них и рынок держится и свежие овощи всегда на столе у желающих. И продают эти люди то, что сами заботливо вырастили и собрали, в отличие от горластых продавцов урюка, хурмы и прочих даров юга, которые в основной своей массе являются лишь перекупщиками товара, который за гроши скупают у своих же единоверцев всю жизнь трудящихся на земле.
Но в тех рядах, куда подошли Павел с Игорем, таких перекупщиков не было. Здесь все было свое, родное, заботливо с душой выращенное. Интересуясь ценами, приятели не спеша продвигались вдоль рядов. Цены были почему-то почти одинаковые у всех, словно это не рынок, а государственная торговля и неприятно удивляло то, что сбрасывали цену неохотно и не много. Что же это за рынок такой стал или, может, схватил за горло ненасытный змей алчности, когда за свой товар боишься потерять хоть один рубль. Куда потерялся веселый торг между покупателем и продавцом?
Они остановились возле одного из продавцов надежно укрывшегося за баррикадой из помидоров и огурцов.
– Здорово отец, – обратился к нему Игорь.
Пожилой с виду мужчина ответил, чуть ли не в тон: «Здорово сынок», – чем вызвал улыбку у обоих покупателей.
– Ну, как торговля?
– Да, так, помаленьку.
– А что же так? Товар что ли плохо расходится?
– Да, неважно.
– Странно Паша. – Игорь был сегодня явно в настроении от удачной покупки. – Такой хороший товар и никто не берет. Что же такое творится на свете.
– Товар у меня первый сорт, сынок, так ведь и цена немалая.
– Ну, ты меня батя, удивляешь. Как же так – цена тебе не нравится. Ты же ее сам назначаешь.
– Да вроде. – Неохотно сказал старик, скосив глаза на соседей по ремеслу прислушивающихся к их разговору.
– Ну, так снизь ее, и всех делов. Или боишься прогадать?
– Снизил бы если бы смог.
– А не можешь?
– Да, ты парень с луны свалился или издеваешься?! – Старик не разозлился, нет, он скорее был удивлен.
– Да нет, я не с луны, а вот на базаре, действительно бываю редко. Все больше по магазинам. Вот увидел твоих красавцев и подошел.
– Постой, отец, – вмешался в разговор Павел. – Почему цену не можешь снизить? Из-за конкуренции? Боишься, что остальные торговцы тебя побьют, если весь покупатель к тебе хлынет?
– Да нет, – усмехнулся старик. – Никто меня не побьет. Только вот цены ломать… Вы бы у меня уж купили чего-нибудь что ли. – Неожиданно предложил он. – А то больно на вопросы горазды. Из милиции что ли?
– Обижаешь.
– Ну, так как? – старик, который до этого времени сидел, встал.
– А что, наберу-ка Паша, себе огурчиков и помидорчиков. Тебя как звать-то отец?
– Меня Василием Пахомычем кличут.
– А меня Игорь, а его Павел. Ну, насыпай товар что ли.
Взяв по паре килограммов того и другого Игорь спросил:
– Ну, в итоге, сколько с меня?
Старик назвал цену.
– Действительно дороговато, вот ведь Паша как – жизнь у нас сейчас свободная и цены свободные, а приглядишься к ним нет, вроде дикие – все кусаются.
Павел, который все это время забавлялся поведением друга, предложил:
– Может еще пивка?
– А, ты вот о чем! – сообразил Игорь. – Да, малость на солнышке развезло. Лучше дружище овощи подержи, а я деньги пока достану. Так сколько говоришь Василий Пахомыч с меня?
Старик вдруг бегло посмотрел вокруг и снизил голос.
– Ладно, берите за …. Понравились вы мне.
Новая цена была, чуть ли не в два раза дешевле.
– Да ты что отец, обидеть нас хочешь? Мы твой труд уважаем. Держи все. Но старик взяв деньги отсчитал из них вторую цену, лишние вернул.
– Да не в убытке я, все нормально. Лучше детям своим мороженное купите.
Павел и Игорь удивленно переглянулись. Они явно чего-то не понимали.
– Да-а-а. – Протянул Пахомыч. – Видно вы действительно на базаре редкие гости. Ничего-то вы не знаете.
– Так может, просветишь, отец?
– Да нет ребята. Мне торговать надо. Пусть лучше другие. – Пахомыч всем своим видом показал, что разговор окончен.
6 глава
Когда они отошли от рядов Игорь спросил:
– Ты что нибудь понял ?
– Да как – то не очень.
– Что-то здесь не так.
– Думаю, кто-то на этих торговцев давит. И у них ут у них свои законы.
– А должны быть наши.
– Верно Игорек, Пахомыча мы им не отдадим.
– И других Пахомычей тоже. Ну, что нагрузились как две кумушки! – Воскликнул Игорь, кивнув на пакеты с овощами.
– Нет, а кто помидорчиков захотел, я что ли?
– Молчу, молчу. Давай-ка брат, Павел пойдем к дому короткой дорогой. Вон через те ряды. – Кивком головы указал направление.
Перед ними были шумные ряды «тружеников» знойного юга. После разговора с симпатичным Пахомычем как-то не хотелось вновь окунуться в этот неприятный им обоим мир, но огурцы и помидоры, комфортно разместившиеся в целлофановых пакетах явно хотели как можно скорее оказаться в блаженной прохладе холодильника и требовали короткой дороги.
Павел с Игорем уже почти прошли ряды кавказцев, как вдруг услышали за спиной какой-то шум. Обернувшись, они увидели, как в метрах 30 от них какой-то молодой парень бросился на лоток с фруктами, за которым восседал мордастый сын Аллаха и прямо на него опрокинул все содержимое лотка. Приятели, озадаченные увиденным, тут же остановились и решили посмотреть, чем все это закончится, а при необходимости, конечно же, вмешаться.
Тем временем, события разворачивались следующим образом. Хозяин лотка, лишившись в один миг товара, завопил истошным голосом. Тут же из толпы выскочили несколько «черных» и бросились на парня, но тот оказался не промах. Первый же подскочивший к нему, уткнулся разбитым носом в землю. Второй с воплем согнулся вдвое. Но продолжаться так долго не могло, перевес был явно на стороне «гостей», хотя парень, как сразу же оценил Павел, был не плохим бойцом.
– Ну что командир, – все более возбуждаясь видом драки сказал Игорь. – Теперь наш выход.
– Давай Игорек!
Они уже хотели бросить на землю все эти ставшие вдруг лишними помидоры, как парень, словно услышав их слова, стал отходить в их сторону.
А дальше случилось неожиданное. На разгоряченных кавказцев вдруг бросились русские женщины. В основном зрелого возраста. Женщины с криками накинулись на здоровых южан и стали рвать в клочья их одежду вместе с небритыми мордами, словно мстя за свое тяжелое безрадостное существование, доверху заполненное каждодневной работой, маленькими зарплатами, пьяницами мужьями, шалопаями детьми в конец отбившимся от рук.
Словно, наконец, после долгих поисков, найдя всех виновников своих бед, они вымещали на этих заросших щетиной и жиром торгашах свои давние накопившиеся за долгие годы обиды. А может быть, они просто были свидетелями того, что произошло между этим молодым русским парнем и кавказскими торговцами и поступали теперь по справедливости, вынеся свой приговор и тут же приводя его в действие.
Что может быть страшнее разъяренной женщины, уставшей от своей тяжелой женской доли? И кавказцы несмотря на свой южный и бешеный нрав быстро это поняли, потому, что забыв о парне стали отступать с почти жалобными воплями под защиту своих прилавков. И только один из них сумел вырваться из цепких женских рук, и продолжал преследовать парня.
Павел и Игорь стояли возле здания какого-то базарного магазинчика, и когда парень пробегал мимо них, схватили его за рукав.
– Давай за угол! – Павел почти силой толкнул его за угол магазинчика.
Игорь тут же передал свой пакет Павлу и почти грудью встретил подбежавшего кавказца.
– Куда спешишь молодец?
– Что? – опешил запыхавшийся от бега «черный».
– Потерял кого?
– А что, тебе что? – кавказцу явно не понравилась эта литая двухметровая фигура надвигающаяся на него.
– Мне что? Мне не нравится, что ты здесь бегаешь, пыль поднимаешь. Тебе что ноги переломать?
Кавказец беспокойно оглянулся и, не увидев за своей спиной поддержки, шагнул назад.
– Э, слюшай, я тебэ ничего не сделал.
– Зато я тебе сейчас сделаю, а ну бегом отсюда. Ну! – Игорь больше для острастки занес над головой торгаша свой пудовый кулак и тот тут же поспешно скрылся в толпе, которой явно нравилось все происходящее.
– Так его парень! – Крикнут кто-то.
– Выходи герой! – позвал парня Павел. – Этого урода здесь уже нет.
Парень появился из-за угла, с подозрением оглядывая своих неожиданных помощников.
– Это вы на что намекаете, на то, что я убегал?
– Да нет, что ты. Правильно сделал. Бессмысленно понапрасну подставлять свою голову. Она еще может пригодиться. Пойдем на всякий случай проводим тебя до выхода. Ну, рассказывай, чего это ты такой агрессивный, столько персиков в негодность привел.
– Да я бы не только персики! Твари! Какие твари!
– Это ты про черных?
– Про них, про черных. Совсем оборзели, совсем страх потеряли! Что хотят, то и делают!
– Цены что ли заламывают? – поинтересовался Павел.
– Какие цены! Смеешься что ли мужик! Представляешь, эта тварь на моих глазах молодой девчонке в наглую открыто предлагает: «Пошли со мной в подсобку, а потом я тебе бесплатно персиками угощу». Скотина безрогая ! Ну, я и дал ему персики бесплатные. Пусть теперь по земле их собирает и в задницу свою засовывает.
– Ну что, молодец! – повернулся Павел к Игорю, а тот добродушно похлопал парня по плечу.
– Тебя зовут как?
– Александр.
– Я Павел. А что Саня это была твоя девушка, которой он…?
– Нет, не моя. Она моя сестра.
– Понятно тогда.
– Да ничего вам не понятно. Сестра потому что русская. И я русский. Теперь понятно?
Если бы все еще не успокоившийся Александр знал, какую бурю ощущений вызвал он в душах своих новых знакомых этими словами, которые теперь уже твердо знали, что встретили своего. Александр был явно не из запуганных, задавленных и опустившихся, а из настоящих русских, уважающих свою кровь и не боявшихся в одиночку вступать в схватку с теми, кто пытается унизить ее.
– А сами-то кто будете. Не из братвы? Хотя нет, наверное. Вряд ли вы стали бы тогда мне помогать.
– Нет Александр, мы не из братвы. Мы тоже русские, – он сознательно сделал ударение на последнем слове.
– Это хорошо.
– Как же ты не побоялся один? Их же там как блох на собаке?
– Да сколько терпеть можно, сколько отворачиваться с видом, что это не мое дело. У меня большинство друзей таких гнилых: «Зачем тебе это надо, все равно ничего не изменишь, их вон сколько и т.д. …. Хотя, какие они друзья. – Он махнул рукой. Так дождемся, что они начнут нас прямо на улицах резать и насиловать. Твою мать! – В сердцах сплюнул Александр.
– Ты прав, нельзя им больше ничего спускать, а то действительно поздно будет.
– Если уже не поздно. Мало им побитых черепов в центре, все не уймутся.
Павел мысленно усмехнулся. «Пробитые черепа!». Слухи и сплетни делали свое дело. И как это и хотелось, делали правильно.
– А ты, что, знаешь их?
– Кого?
– Тех, кто черепа пробивал?
– Да, жаль, что нет, а то бы с удовольствием руку пожал бы.
– Ты серьезно?
– Серьезнее некуда. Ну, что, проводили, вот и выход. Дальше я сам.
– Сам ты много не сделаешь, – вложил в его последние слова иной смысл Павел.
– Да уж как-нибудь. В кустах сидеть не буду. Есть еще хорошие люди. – Александр сразу понял, что имел в виду Павел.
Терять из виду этого парня им явно не хотелось.
– Кстати, – Павел остановился. – А мы ведь тебе могли бы помочь. Ведь так, Игорь?
– А то!
– Чем это?
– Ты ведь кажется, хотел пожать кое-кому руку. Вот с этим мы бы и помогли тебе.
– Шутите?
– Мы что похожи на шутников?
– Так что?
– Идет!
– Давай встретимся. Да хоть сегодня вечером. Как?
– Хорошо. Мне одному приходить?
– А у тебя действительно есть верные люди?
– Есть кое-кто.
– Давай пока один. А там посмотрим. Улицу Южную знаешь?
– Ну!
– Кирпичный дом номер 25 и квартира тоже. Давай к девяти вечера подгребай.
– Хорошо.
Парень приветливо махнул им на прощанье и смешался с уличной толпою.
– Неплохая встреча, а Паша? – произнес, глядя в след удаляющему Александру, Игорь.
– Да, неожиданно даже. Неплохо мы с тобой, брат сегодня на базар сходили. Столько нужных впечатлений и встреч.
– Ну, что думаешь, придет?
– А почему нет? Если поверил, придет. А не верить нам, я думаю, мы ему повода не дали.
– Да, таких агитировать не надо, он сам кого хочешь с агитирует.
– Только что-то у него не совсем получается. Слышал же, как он сказал, что все друзья у него трусы.
– А у нас, что лучше?
– Ну, мы-то со своими друзьями еще не говорили. Только собираемся, и Андрей будет первым. Хотя я думаю, большинство бы из них тоже спрятались за свои семьи.
– Оно и понятно. У них дети, и они за них боятся. Ведь это же, по сути выступить открыто против существующего порядка. Да какого там порядка, скорее бардака!
– Вот-вот. Это Паша против закона себя поставить, со всеми так сказать вытекающими. Это нам с тобой терять нечего кроме своей совести.
– Молодец Игорь, растешь политически. Рад, что в тебе не ошибся.
– А я в тебе.
– Ладно, обменялись любезностями.
Тем временем они подошли к своему дому.
– Ну, так что, зря я твои помидоры тащил. Давай приглашай на салат.
– Да легко. Кстати поесть как раз бы не мешало. Пошли ко мне , по холостятски.
Вечером у Павла они ждали Александра и долго ломали головы приглашать сегодня Андрея или отложить на другой день. В нем они не сомневались. Но разговор все равно должен быть серьезным, а Александра они видели всего один раз. Парень им понравился – вроде бы настоящий русский, переживающий за свой народ. Но как пойдёт дальше, они пока не знали.
Ровно в 21-00 в дверь позвонили. Павел улыбнулся. Пунктуальность хорошая черта, надежная.
– Ну что? – войдя в комнату сказал Александр. – Звали, я пришел. Только я вижу вас всего двое?
– А ты сколько ожидал?
– Этого я не знаю, но вы обещали познакомить меня с теми…, – он сделал многозначительную паузу.
– Обещали, значит сделаем. Ты действительно все для себя решил? Действительно хочешь их увидеть?
– Да, я решил. Вы меня просто еще совсем не знаете и понятное дело сомневаетесь. Только я ведь сразу понял, что те происшествия в центре не уголовщина и не сведение счетов. Даже если бы по местному каналу стали говорить обратное. Я ждал, что что-то должно было случиться. Ну, надеялся, и вот, случилось. И ведь продуманно все было как.
– Наливай себе кофе Саша, давай, будь как дома. – Павел понимал, что парню просто необходимо выговориться, освободиться от захлестывающих его эмоций, которые до такой степени переполнили его, что он не выдержав, выплеснул их сегодня на рынке. Если бы не русские женщины, неизвестно, что бы стало с ним. Если бы всем вокруг было действительно наплевать друг на друга, сидел бы он сейчас здесь? Как-то, от благодарности этим незнакомым женщинам забывалось, что сами они уже готовы были вступиться за Александра и уже втроем бы они навели бы «порядок».
Александр в это время разговаривал с Игорем.
– Считаешь продумано?
– А то. Сам посуди. Все делали четко, ни разу не засветились. Насколько я знаю, в милиции нет даже примет этих «злодеев». – Саша улыбнулся. – И как правильно рассчитали. Не любят у нас в городе «висяков». Город-то у нас красивый, отдыхающие приезжают всякие. Зачем лишний шум. Лучше патрули выставить. А в патрулях кто? – Свои, местные. Вот «зверьки» хвосты и прижали. Вроде бы и их охраняют и в то же время от них. Попробуй теперь под дулом автомата поборзей. У автоматчика-то погоны. А за ними власть.
– Значит, слухами земля полнится, слава о неведомых героях по городу гуляет?
– Это точно, и кое – кому на пользу пошла. Не я ведь один хочу с ними познакомиться. Есть у меня еще пара знакомых и главное, очень полезных людей.
– Саша, но ведь нападения–то на пришлых прекратились пока.
– Ну и что. Там же сейчас тихо. Патрули на всю ночь. Правильно сделали, что затихарились.
– Может эти неведомые бойцы совсем прекратили свою деятельность, пошалили, мускулами поиграли да и успокоились?
– Вы думаете? Что-то не верится. Я размышлял над этим, но только… Да и всего-то пара недель прошла, как патрули появились, а старший в городе мент от вышестоящих благодарность получил за наведение порядка.
– Слушайте! – Воскликнул вдруг Александр . – А может это сами менты таким образом решили порядок навести? Это какая-то тайная операция.
– А ты сам-то в это веришь?
– Да нет, конечно. Я в этом городе всю жизнь живу, а эта глупая мысль мне только сейчас в голову пришла. Ну да как пришла, так и ушла. Нет, я уверен, стоит ждать продолжения. Пора город очищать от всякой мрази. Да и страну тоже…
– Ты прав, пора.
– Только надеяться на тех, кто на верху, смысла нет.
– Да, это точно. Болтуны продажные и не более того.
– Ты знаешь Александр, не зря мы с Павлом пошли сегодня на рынок. С таким интересным человеком судьба нас свела.
– Да ладно вам. Только вот время -то идет, а больше что – то никто не приходит, я уже и кофе опился. Где же эти, ваши?
– А никто и не придет Саша, – сказал Павел глядя на него в упор.
– Да, я кстати, уже догадался.
– О чем? О том, что никто не придет?
– Да нет, о том кто вы такие.
– И кто же?
– Вы те, кто бил этих «чёрных», – спокойно сказал Александр, глядя Павлу прямо в глаза.
– И не только черных.
– Знаю, у подонков цвет кожи значения не имеет.
– И когда же ты догадался?
– Да сейчас, по разговору. Сижу и думаю – они! Ведь не зря же говорят – что очень хочется, то и сбудется.
– И не жалеешь?
– Нет.
– Я к тому, что дела эти могут плохо кончиться. Для нас разумеется.
– Пугаете?
– Нет, предупреждаем. Ты парень хороший, только горячий больно.
– Но вы-то сами ведь не боитесь?
– У нас выхода уже нет.
– Ну, выход -то всегда есть.
– Да, стоит только наступить на горло собственной совести и чести и безучастно наблюдать, что творится на твоей родине.
– Согласен.
– А раз согласен, значит ты с нами. Значит, нам есть о чем поговорить.
Теперь их было уже трое.
7 глава
Андрей Ветров уже несколько дней не видел друзей. Все это время он был очень занят и ему ни до кого не было дела. Из Москвы, где она училась, приехала его Юлька, самая лучшая девушка на свете и теперь все свое свободное время Андрей проводил с ней с головой погруженный в свой роман. Они не могли насмотреться друг на друга, не могли наговориться, все время поражаясь про себя, как они вообще могли выдержать столько времени друг без друга, и оба отвечали на этот вопрос: «Потому, что мы любим!».
Юля приехала на отдых перед очередным курсом в свой город к родителям, которые так же тосковали по своей единственной дочери, но видели ее, к сожалению даже теперь лишь изредка. Почти все свое время она проводила с Андреем, для которой он тоже был лучшим человеком на свете.
Не один столичный франт, так и не смог вытеснить собой из ее души Андрея, её Андрюшку.
И вот теперь, наконец, они вместе. Ну и пусть что не надолго. Предстоящая неизбежная разлука только еще больше придавала остроты их отношениям, бесконечной нежности, которой они одаривали друг – друга. Но вот сегодня, Юлия вместе с родителями уехала на несколько дней отдыхать вверх по реке, по курортным местам. Отец ее был не последним человеком в городе. В его распоряжении был большой комфортабельный катер. На нем-то все семейство отправилось на отдых. Родителям так хотелось побыть наедине со своей дочкой, да и ей, как бы ни хотелось расставаться с Андреем, тоже нужно было помнить о дочернем долге перед любимыми родителями.
Они уехали, и Андрей точно очнулся, словно колдовство любовных чар снялось с него неведомой рукой и он, наконец, мог стать прежним Андреем, у которого были, да еще какие, друзья.
Конечно, за все эти дни что он провел с Юлькой он видел в спорткомплексе Павла, но ему было не до него, потому что и там любимая была с ним, и завидев Павла, он лишь приветливо махнул ему рукой, как старому знакомому и снова с головой погрузился в свой мир. Мир, в котором было место только для двоих – для него и для Юли.
Павел, увидев его с красивой темноволосой девушкой, сразу понял, кто она и только дружески про себя посмеивался над охватившим Андрея «любовным сумасшествием». Узнав от Игоря, что Юлия уехала на несколько дней, он и позвонил Андрею, пригласив его вечером к себе.
Когда наконец-то Андрей появился у Павла, там уже был Игорь. Только вчера они разговаривали со своим новым знакомым Александром засидевшись с ним до поздна, а сегодня предстоял разговор с Андреем.
– А вот и наш Ромео Капулетти, – приветствовал его Игорь.
– От Монтеки слышу. – добродушно парировал Андрей падая в кресло. – Ну, ребята! Это сон какой-то. И за что мне это? Игорь, ты не представляешь, она стала еще прекраснее! Ну куда уже лучше!? И она представь себе, любит! И кого? Меня! Я как в бреду. Еще немного и я наверное с ума бы сошел от счастья. Выпить бы чего-нибудь.
– Стакан холодной воды тебе сейчас как раз не повредит, – улыбнулся Павел.
– За шиворот! – хохотнул Игорь.
– Да, Павел, извини, я ведь забыл, что ты с ней не знаком, а я так и не познакомил вас. Я тебя вроде бы видел в спорткомплексе?
– Да ну!? – засмеялся Павел. К нему присоединился и Игорь.
– Да нет, точно видел, а ты даже не подошел.
– Не хотел тебе мешать, тебе ведь не до меня было.
– Это точно, простите друзья, совсем голову потерял. Но сейчас вроде бы все хорошо.
– Неужели нашлась?
– Кто?
– Голова.
– Да вот же она, – для убедительности Андрей обхватил свою голову руками под дружный хохот.
– Ну, слава Богу! – Игорь с Павлом, уже не раз переглянулись между собой, как бы спрашивая друг – друга, стоит ли Андрея сейчас вызывать на разговор. Но, все же решились.
– Ну, как вы тут без меня живете, холостяки? – спросил Андрей, размешивая себе кофе.
– Да живем, помаленьку, что наша жизнь холостятская. Да как там, кстати, твой приятель поживает или он тебе просто сосед?
– Ты это о ком?
– Ну, этот сержант милицейский.
– А, Леха! Нормально живет. Да, он, кстати, классный парень и разбирается что к чему. Он в органы то попал случайно. Как многие, дембельнулся, ну их и давай в милицию таскать – вербовать в свои ряды. Другие отказывались, а он взял и согласился, как будто за два года ему форма не надоела. Да так и остался. Он общительный, обзавелся нужными знакомствами в своих кругах, так что информацией владеет.
– Ты это к чему? – удивился Павел. У него было такое ощущение, что Андрей читает его мысли, потому что говорит именно то, что Павла и интересует. – Чудно!
– Да, я сам не знаю. Ты спросил, а я и рассказал.
– Да я хотел спросить как там по поводу происшествий всяких, что в городе творится?
– Да вроде ничего такого. Да! С тех пор, как патрули ввели, в центре стало тихо.
– Это как тихо?
– Ну, никто больше хулиганов не бьет, да и сами они заметно присмирели, не борзеют больше. Лешка говорит, что у них в ментуре парни даже несколько разочарованы.
– Это почему?
– Ну как же, получили оружие в руки, такое желание было показать кавказоидам кузькину мать, а те, с улиц попрятались.
– Так ведь это же для их охраны и были выставлены эти посты.
– Не для них, а для порядка. А вы знаете, сколько там, в милиции хороших парней, которых присяга давит и которым вся эта и черная и белая уголовная сволочь поперек горла стоит.
– Тихо говоришь, стало? – гнул свое Павел. – Так может, извели тех лиходеев?
– Никого не переловили. Да Лешка говорит, и ловить бы не стали, криминала-то нет.
– А пробитые головы?
– Головы не кошельки с валютой. Их-то никто не забирал, значит били за правое дело, так в милиции и говорят про меж себя.
Теперь Павел знал наверняка, что их с Игорем не ищут и не собираются это делать.
– Есть, значит, хорошие люди у нас в городе. А вы мне с Игорем говорили, что все опустились, значит не все? Значит для кого-то Россия не просто слово.
– Конечно. Но это когда сообща, вместе. Я уверен, что у тех бойцов невидимого фронта неплохая компания собралась, раз так все чисто обделывали. А прикиньте, одному восстание поднимать, это как будет выглядеть? Подскочить среди бела дня к какому-нибудь кавказцу или своему, «родному» негодяю – душителю, высказать ему все и двинуть в морду? И что будет? Просто уличное хулиганство, к которому запросто пришьют расовую неприязнь и упекут. Один ничего не добьешься.
– Ты думаешь?
– А ты? Интересно было бы с теми парнями поговорить.
– Да зачем тебе это, у тебя же Юля. Своя жизнь, любовь, наконец.
– Ты говори, да меру знай. Да, у меня любовь, но через нее я не забыл, кто я, и я хочу, что бы моя любимая жила в нормальной стране. Жила, а не существовала. И не надо говорить, что она имеет возможность перебраться на запад и меня с собой взять. Во-первых, как не крути, а я для ее отца зятек-то незавидный, а во-вторых, я как-то не представлю себе жизни вне России. Нет, честно, я пробовал, но как-то не радостные картины получались.
– Там значит, там, где все отлажено, нерадостно? А здесь, радостно?! – провоцировал Павел.
– И здесь не радостно, если все так и будем сидеть, сложа руки.
– Это как?
– Если в доме грязно, нужно взять веник и подмести.
– Значит Андрюша, ты веник не против взять?
– К чему вы все клоните не пойму? Толи смеетесь, толи подготавливаете меня к чему-то? – Андрей подозрительно стал посматривать на приятелей. Но те лишь улыбались.
– Ты серьезно хотел бы познакомиться с теми людьми?
– А вы, что, их знаете? – Андрей даже привстал в кресле.
– И не пожалеешь?
То, что дальше Андрей услышал, действительно потрясло его…
… – Как, всего двое?!
Двое. И не кто иной, как Павел и Игорь, те, на кого он равнялся в детстве. И это им он рассказывал о происшествиях в центре, а они, прикидываясь валенками, задавали глупые вопросы! Хороши же гуси лапчатые. Пожалели мальчонку, у него ведь любовь, ему не до того. Да, если бы они не были его друзьями, если бы не рисковали своими жизнями и свободой, ох, как бы он… обиделся на них! Ну да ладно, проехали.
Только теперь их уже было не двое, а больше. На днях они познакомят его с другими людьми, близкими им по духу.
На предложение же поговорить со спортсменами, проверить, кто, чем дышит, Андрей вообще откликнулся с радостью, тем более, что проблем с этим не было. Андрей, как толковый администратор спорткомплекса был уважаем среди молодых спортсменов и запросто общался с ними.
Что касается полученного им от Павла задания, то у него уже сейчас были наметки на счет кое-кого из тех ребят. Он уже давно прислушивался к их разговорам в раздевалках. Слышал их размышления о жизни. И все же нужно было этим делом серьезно заниматься, что бы ни наколоться на предателей и стукачей.
И Андрей взялся за дело. Спустя несколько дней, вновь появился Александр и не один. Как и обещал он привел с собой, еще одного человека из, как он говорил, «Нужных такому делу людей». И этот знакомый действительно оказался не простым недовольным. Перед Павлом сидел мужчина лет сорока, с уставшим от жизни лицом. Но под этой маской отрешенности жила вовсе не отрешенная, а деятельная и собранная личность, у которой были свои счеты с действительностью.
С действительностью, которую он был бы не прочь подорвать, что бы она не калечила больше души людей своей бездушностью и цинизмом. А сделать он это мог.
С внутренним ликованием узнал Павел, что Сергей Грачев, хороший знакомый Александра, прошел Афганистан, служил в разведке, не раз проводивший диверсионные операции и отлично разбирался в взрывном деле. Когда Александр сказал ему, что они не одни в своих размышлениях о будущем России, что он наконец вышел на тех, кто устраивал налёты в центре города, что они собирают под свои знамена настоящих русских, и нуждаются в нем, в Сергее, он не раздумывая согласился.
Потому, что взорвать этот мир ему как бывшему фронтовику мешало лишь отсутствие приказа и он ждал того, кто этот приказ мог бы дать.
Поговорив с Александром, он понял, что тот, кто может дать приказ, наконец-то появился и сам захотел в этом убедиться. Человека, не раз смотревшего в лицо смерти провести очень трудно и Сергей знал, что жизненный опыт подскажет ему, ошибся ли его молодой друг в своих новых знакомых или они действительно те, за кого себя выдают.
Вместе с Сашей он пошел на эту встречу, которая еще неизвестно чем могла закончиться. Первое, что на него произвело очень благоприятное впечатление – искренность, с которой его встретили и усадили за стол, на котором не было водки. Ему не предложили так с ходу за знакомство рвануть стакан за Россию мать!
И это тоже оценил Сергей, поняв, что люди, к которым он пришел, люди серьезные и настроены не шутки шутить. Не малую долю в этой уверенности сыграли подготовительные слова Саши, который от природы оказался всё же не плохим агитатором, да некоторое лукавство со стороны Павла, который в интересах дела и, согласовав это с Игорем, не сказал, сколько их на самом деле. Некоторая таинственность и недоговорённость не помешает, а наоборот поможет, решили они. Чем толще броня, тем лучше.
К тому уже начал в своем направлении действовать Андрей, да и по планам Павла их группа и не должна быть слишком большой. Он хорошо помнил завет великого русского полководца – «воюют не числом, а умением». Сергей действительно оказался опытным человеком. Он, понимая кто перед ним, не лез с вопросами кто, откуда, зачем. Правильно считая, что со временем, когда будет можно и нужно, он и так будет знать все. А во-вторых, из тех двоих с которыми его познакомил Саша, он, едва глянув обоим в глаза сразу почуял в Павле старшего и не просто старшего, а лидера вызывающего доверие. Такой взгляд мог иметь только человек искренне убежденный в своей правоте, тот, кто идет до конца и которому так же и веришь, – до конца.
Таким был его командир – капитан Семеновский, которого уважали и любили все и рядовые и офицеры. Он не кланялся пулям и учил этому своих солдат, ни лгал, ни трусил и был примером для всех. Попав в засаду специально устроенную для него душманами по указу своих заокеанских покровителей, этот, один из опытнейших военных просто подорвал себя гранатой и унес с собой десяток вражеских жизней. Пожав при знакомстве руку Павла, он вспомнил своего командира, едва взглянув в глаза своему новому знакомому.
Они уже больше часа сидели и разговаривали, вернее больше слушали Сергея, который не торопясь, перебирая в памяти минувшее, рассказывал им про себя.
– …А парню только двадцать, – рассказывал Сергей о своих друзьях афганцах. – Что хорошего видел в жизни, чему успел научиться? Да практически ни чему. После школы на фронт. Везде смех, да веселье, а он в окопы, исполнять интернациональный долг. И ведь верили в это. Многие сами стремились, воодушевляясь подвигами своих отцов и дедов. А что получили – костыли в эти свои двадцать лет и искалеченную психику. У него еще ни жены, ни детей, у него старики родители, которых он должен поддерживать. А чем он может их поддержать – только костылями! Вот и костыляет он в роскошные партийные кабинеты, в поисках лучшей доли. А в них уже перестройка и новое мышление. И встречают его сучьей фразой, украшенной издевательской ухмылкой на толстой роже: «Я тебя туда не посылал, вот помощи от меня и не жди. Много вас таких тут ходит». И ведь говорят это не наемникам, которые знают, на что идут. У тех хоть деньги за свое увечье есть по контракту. А говорят тому, кого послали на войну, которая не была нужна ни кому в нашей стране. Вот так вот. Мне то, как видите, повезло, целым вернулся. Поначалу конечно пил сильно. Глушил память, которая кошмарами возвращалась по ночам, потом со временем привык, что здесь уже не стреляют, приспособился. Девчонку хорошую встретил. Вроде бы все нормально. Как везде. Живи и радуйся. А не могу! Потому, что перед глазами костыли стоят! Моих товарищей, тех, кого не добила душманская пуля, и кого добил цинизм и равнодушие на родной земле. Которые десятками гибли здесь, от пьянства, от осознания своей ненужности. Здесь, где вокруг столько молодых и красивых, никогда не знавших свиста пуль над головой. Как же я ненавидел за всех них эти партийные перестроечные кабинеты, эти сытые рожи. Как мечтал о справедливом возмездии. И как же я радовался тогда, в девяносто первом году, когда посыпались эти рожи в тартарары. Думал – теперь за все ответите, нахлебаетесь. И что, ответили? Хлебнули? На смену одним сволочам пришли другие. Со свободой и вседозволенностью. Только вот свобода эта оказалась лишь у них одних. А народ как был дураком, так им и остался. Знаете, иногда мне хочется быть всемогущим, не на долго, на чуть-чуть. Чтобы воскресить тех троих, что в 91-вом, в пылу борьбы за «свободу» попали под гусеницы танков и которых с такой помпой, как новых великомучеников хоронили победители. И спросить у них, за что же вы отдали свои молодые жизни? Поглядите вокруг. Об этом ли вы мечтали, этого ли хотели себе и своей стране ? Так за что они отдали свои жизни? За новый обман, за новое надругательство над вечной верой нашей в справедливость. Вот за что… Знаете какой ад был там, в Афгане. Я в диверсионной группе служил. О бомбах и минах все знаю. Три раза к награде представляли, потому, что делал все как надо. И три раза мне награды не давали. Знали мой характер, знали, что не выдержу. Сорвусь. И напьюсь. Тогда желающих под мой кулак много было. Я ведь из чистоплюев. Не наживался на войне этой, не мародерствовал. А как напьюсь (мы так от малярии спасались), так сразу эти уроды, позорящие погоны, мне на глаза попадаются. Ну и получайте! А комиссар, козлиная рожа, потом блеет: «Ну вот Грачев мы тебя к ордену хотели, а ты… Недостоин ты». Да плевать мне на награды эти. Не подумайте, что я тут хвастаюсь или переживаю что не получил их. Я ведь из тех, кто верил в братскую помощь. Причем тут награды. Я ведь и в братву после дембеля не подался из-за своего чистоплюйства. Противно было. Фронтовик и на услужение к этим кровопийцам. Многие наши тогда к ним пошли, особенно из тех, кому я морду бил. Как на войне ловчили, так и тут стараются кусок по жирней оторвать. А я не могу, во имя сына своего, которому хочу честно в глаза смотреть. Думал, достаточно крови пролил, хватит, пора забыть все. Но нет, не получается, пока я там с одними черными воевал, другие черные в это время здесь землю нашу захватывали, наглея день ото дня. И все это происходит с молчаливого согласия Кремля, который предает наши земли и тех, кто веками жил на них. Дураки те, что думают – все образумится, все утрясется, все будет хорошо, только я – то знаю, не будет. Не пройдет сам по себе больной зуб, если его не лечить. Да что я вам -то об этом говорю. Вы сами все лучше меня знаете. Я боялся только одного, что не выдержу и сотворю какую-нибудь глупость, ну взорву что -нибудь. Душу облегчу. Но теперь знаю, есть кому отдать мне приказ. Не все в кусты попрятались, не все еще совесть свою пропили. Так что берите меня под свои знамена, если гожусь вам, если не нагородил здесь чего лишнего.
– Нет, ничего. Мы тебя внимательно слушали. Правильно ты все говорил. Вот только у тебя семья. А мы не в игрушки играть собираемся.
– Так и я сюда пришел не паровозики катать. Семья говоришь? Вот ради нее я сюда и пришел, ради своих детей, их будущего. Что бы было у них это будущее.
Павел протянул ему свою руку.
Разговор продолжался. Павел стал подробно расспрашивать Сергея о его военной специальности и тот все, что могло заинтересовать его новых друзей, рассказывал во всех деталях. Из его слов выходило, что он действительно классный специалист взрывного и диверсионного дела. Ведь ордена просто так ни кому не дают. Мало того, когда он сказал, что иногда хочется взорвать весь мир, он ни сколько не преувеличивал. Из подручных средств, которые легко приобрести в быту, он мог соорудить бомбу любого назначения и именно этим главным образом мог быть полезен своим новым знакомым и их замыслам.
– А вот пистолеты делать я не умею, – с улыбкой развел он руками.
– Ничего, оружие мы позаимствуем у наших врагов. Его у них в избытке, потому, что как бы смело они себя не вели, их всегда сопровождает страх перед честным народом. А мы должны увеличить этот страх до паники, до нервных колик, чтобы одно у тех только было на уме – бежать, зарыться куда-нибудь и не дышать. И не поганить больше наши улицы выхлопными газами своих иномарок и своим, таким же смрадным дыханием. Я говорю не только о кавказских пришельцах но и своих, так сказать «единокровных».
– Согласен.
Дальше Сергей предложил вот что, вернее даже поставил для пользы дела условие. Оказалось, что у него есть два надежных товарища, которые тоже далеко не чужды взрывному делу, прошли Афган, и имеют те же взгляды что и он. Сергей предложил, что бы они втроем были отдельной группой и занимались по мере необходимости своим делом и подчинялись через Сергея только Павлу. Чем меньше о них будут знать, тем лучше.
8 глава
Через несколько дней к Павлу зашел Андрей, и с хорошими новостями. Он осторожно пообщался со спортсменами и выяснил – кто, чем дышит. Среди них были и такие, кому действительно было не безразлично, что происходит вокруг и что творится в родном городе, и никто из них не хотел безучастно смотреть на все это. Эти парни были связаны между собой дружескими отношениями, которые возникли у них в спорткомплексе в результате общения и совместных тренировок.
Народ, тренирующийся в спорткомплексе, был разный. Много было таких, кому вообще на все было наплевать, кто-то тупо верил в победу демократии, а те, на кого обратил внимание Андрей, верили только в то, что если чего и можно добиться в этой жизни, то только силой. И не важно, добиваться для себя лично или для кого или чего другого.
Самим им для себя собственно ничего не надо было. Молодые и здоровые, они по – разному устраивались в этой жизни, но не могли принять ложь и цинизм творящийся вокруг. Как рассказал Андрей, они уже не раз собирались вместе, обсуждали происходящее в стране, в которой все больше углублялась пропасть между богатством и нищетой, о том, как алчность, желание нажиться, разбогатеть любой ценой толкало людей на любые даже самые гнусные и кровавые преступления. Да что там толкало. Толкает от безысходности, от загнанности в тупик, а эти «ловцы удачи» грабили и убивали сознательно и добровольно, в результате чего человеческая жизнь совершенно обесценилась, а попустительство властей и закона вообще лишало граждан какой-нибудь защиты от беспредела.
Вдруг оказалось, что эти молодые ребята уже и сами намеривались создать что то вроде группы по наведению порядка в городе, но всё это было лишь на уроне мечтаний и эмоций. И с каким интересом они восприняли гуляющие по городу слухи о расправах над оборзевшими пришельцами и «родными» бандитами. Приветствовали тех, кто не испугался всей этой сволочи, и сами были бы не прочь присоединиться к ним. Когда администратор Андрей Ветров, узнав об этом, сам предложил парням эту встречу, они сначала даже не поверили.
Разведкой проделанной Андреем, Павел был доволен, тот умело разузнав о настроении спортсменов из спорткомплекса, не навлек на себя ничьего излишнего любопытства и никто так пока и не подозревает, что один из охранников комплекса, а именно Павел Ковалев не просто охранник.
Другой момент, устроивший Павла, это то, что все парни были самостоятельны и каждый по своему устроен в жизни. Павел привык не вполне доверять совсем обездоленным и голодным. Да, голодный человек способен на отчаянные поступки, способен поддержать тех, кто за правду, но лишь до тех пор, пока голоден. Когда же перепадет ему что-то с барского стола, и он почувствует себя более – менее сносно, он может запросто тихо уйти из любого движения, забыть то, чем жил еще вчера, во имя чего боролся.
По большому счету ради этого и происходит борьба ради этих самых крох. Только крохи эти должны быть достойные человека, а не унижали бы его, как это происходит сейчас. Не должно и ни когда не будет, ни поголовно общества бедных, ни общества одних богатых. Каждый должен занимать свое место в общественном устройстве и заниматься своим делом при достойном уровне существования. Так же как никогда не будет общества одних умных или одних дураков. Всегда были и будут богатые и бедные, умные и дураки. Только не должно быть нищих и голодных среди тех, кто хочет и может трудиться и приносить пользу обществу. И пока будут среди людей те, кто готов бороться за такое общество, не смотря на то, что в его собственном кармане ветер не гуляет, не будет все потеряно. Не рухнет окончательно, а самый независимый народ в мире – славяне так и не станут, как бы это не хотели многие – рабами!
Об этом хотел поговорить Павел с молодыми спортсменами, которых и решил привлечь на свою сторону.
Назначили день встречи – день, когда Павел дежурил и после тренировок Андрей привел с десяток человек вместе с их тренером, тридцатилетним молодым мужчиной в зал, где обычно проводились совещания руководства спорткомплекса.
Все руководство к этому времени, за исключением Андрея Ветрова, благополучно отправились по домам, не подозревая, какой общественный заговор начинает вызревать в том месте, где обычно выковывалась молодая надежда спортивного мира, живущего по законам матчей, таймов и рекордов.
Павел уже был там и когда молодые спортсмены заходили в зал то с удивлением посматривали на мирно сидящего в углу охранника, которого, разумеется, не раз видели на своих тренировках, но который ни когда не вступал с ними в какие-нибудь разговоры. Он и сейчас сидел и с молчаливым любопытством разглядывал входящих, а те перешептывались между собой.
– А охранник тоже, что ли из наших или охранять нас здесь будет, что ли?
Наконец, когда все расселись, вышел Андрей.
– Ну что, все? Значит так братья, раз все – таки решили, раз вам надоело просто смотреть на то, что происходит вокруг, и вы хотите активных действий, то … – Андрей замялся. Ведь он не был профессиональным оратором и к тому же он всех парней пусть и шапочно, но знал, и не раз с ними дружески общался во время перерывов. Поэтому как-то и чувствовал себя неловко и понимал всю серьезность наступившего момента.
– Среди нас есть человек, которого вы не раз видели, но мало кто из вас знает – как его зовут. Это наш охранник Павел Петрович Ковалев. Но, он не просто охранник и не просто недавно приехал в наш город. Это его город. Он здесь родился и вырос, но обстоятельства… И вот теперь он вернулся. И именно с этим человеком я хотел вас сегодня познакомить.
Павел поднялся и вышел перед одиннадцатью парами внимательно и с интересом смотрящих на него глаз, ждущих, что скажет им этот обыкновенный вроде бы с виду молодой мужчина не раз наблюдавший со стороны за их тренировками, куда он будет звать их.
– Здравствуйте. Андрей мой старый друг, несмотря на его молодой возраст.
Все заулыбались. Некоторое напряжение сковывающее всех, спало:
– Он назвал вас всех братьями, но я надеюсь, если сегодня мы придём к единому мнению, то станем ещё и соратниками, делающими общее дело. И дело это – восстановление чести и достоинства родного и, не смотря ни на что, любимого города. Нашего города, который брошен на произвол судьбы, отдан на откуп всякой разномастной сволочи, творящей на его улицах все, что им заблагорассудится и уверенной, что теперь так будет всегда. Они уверены в этом с позиции своей, никем не ограниченной власти, а все остальные граждане этого города, всегда отдававшие городу свой труд и свою любовь, с позиции своего бессилия. Они, наши граждане опустили руки и молчаливо позволяют каким -то нелюдям, захватившим власть и чувствующим себя полноправными хозяевами, как в нашем городе, так и во всей стране, прикрывшись законом, который и писан под них, творить всё то, что они творят. Разрешать захватывать наши улицы азиатским и кавказским пришельцам. Которым нет никакого дела, ни до местного населения, ни до его культуры и обычаев. Смотреть сквозь пальцы на братву обирающую коммерсантов, и убивающих недовольных. Не замечать чиновничий произвол. А что при этом делают простые граждане? Спрятавшись в кокон своего бессилия, единственное, что делают эти граждане когда-то гордого и непобедимого народа так это то, что заливают себя суррогатной водкой, убивая себя десятками тысяч на радость врагам захватившими бразды правления в стране. Вы только вдумайтесь в эти цифры,– ежегодно, десятки тысяч россиян (хотя я очень не люблю это слово) гибнет от пьянства, от нищеты, от этой веселой свободной жизни. И большинство с этим смиряется и молча идет на заклание этой новой власти, оболванивающей мнимой свободой и столь же мнимой демократией, абсолютно не понимая того, что за этими словами скрывается, какие понятия? Вот именно – понятия, по ним мы сейчас и живем, вернее нас заставляют жить, убаюкивая TV ложью о все большем процветании. Я не оговорился. Это не законы – это понятия, принятые среди уголовников всех мастей, тех уголовников, которых когда -то легендарный Глеб Жеглов сажал, тех кто сейчас у власти и сами десятками отправляют людей туда, где им самим самое место. За какие-то неполных десять лет, страна стала похожа на огромную тюремную зону, где дети совершенно искренне стали мечтать о том, чтобы стать килерами или проститутками. И все это смакуется, все подогревается СМИ, выдается за истинное проявление свободы и культуры. Вы всё это прекрасно знаете и без меня, на примере своего города. Где наши тенистые парки, наши фонтаны – гордость города, где праздничная молодежь по вечерам, где песни под гитару. И почему вместо этого каждый вечер по всем городским скамейкам пьяная и обкуренная малолетняя сволочь, не имеющая ни каких интересов стремлений и желаний, кроме как, самых грязных. И все это делается открыто, нагло – смотрите какие мы свободные! Наши родители всю жизнь были рабами, выпивали на кухнях, а мы свободные люди,– пьем, где хотим и когда хотим. Эта ли жизнь нужна нам, русским? О таком ли будущем России мы все мечтали в не таком уж и далеком девяносто первом, когда окончательно развалилась старая система и которую как старую отслужившуюся мебель нужно было заменить на новую. Чего не произошло. О таком ли будущем вы мечтаете для своих детей, глядя на этих спившихся нелюдей шестнадцати – восемнадцати лет, которым одна дорога – в могилу. Ведь ни наркомания, ни алкоголизм не излечимы, поверьте моим словам, как бы ни врали вам новые хозяева жизни. Они сознательно нас убивают. Убивают в нас гордость, честь, оплевывая нашу культуру и историю, то богатейшее наследие, которое дал миру русский человек своим трудом и умом. А мы, я не говорю о присутствующих, бессознательно подчиняемся ИМ. В пьяном угаре, в равнодушии к собственной судьбе, добровольно кладем голову на плаху созданную для нас.
Павел сделал паузу, с удовлетворением, про себя отметив, что люди, собравшиеся здесь, слушают его внимательно и заинтересованно. По сути, он говорил банальные вещи и сам это понимал, но их необходимо было сказать, что бы дать понять всем присутствующим представление о себе, о своих мыслях, для ознакомления с теми, кто его сейчас слушал, потому, что надеялся, что они станут его единомышленниками. Ведь он собирался брать на себя ответственность за их дальнейшие действия, за их ближайшее будущее и в конце концов за их жизнь. Они должны поверить в его искренность и честность, как перед ними, так и перед самим собой. И сейчас он держал перед ними своеобразный экзамен, на то, что бы быть достойным возглавить, может быть зарождающееся в эти самые минуты городское русское сопротивление бездушному механизму под названием «суверенная российская демократия».
Сидящим в зале и слушающим его молодым парням все больше нравился этот по сути незнакомый им человек, которого они видели мельком, да и то вряд ли обращали на него должное внимание. Им импонировало то, что он говорит, и говорит убежденно, спокойно, без излишних эмоций, которые выдавали бы, если бы он был, порывистый, нервный характер. Нравилась им и убежденность его в собственных словах, в вере в то, что он знает то, что говорит сейчас и то, что будет делать в дальнейшем. В нем ощущался настоящий лидер, способный вести за собой. Ведь даже их тренер, присутствующий здесь, которому они привыкли подчиняться как старшему, с не меньшим интересом слушал Павла Петровича, как уже мысленно называли они выступающего перед ними, того кто произносил сейчас свою первую для них речь.
– Несколько лет я жил в Москве, – продолжал Павел. – И поверьте мне на слово, нигде в мире нет такой столицы, где бы засело столько проходимцев и откровенной сволочи. Им всем абсолютно наплевать и на страну, в которой они живут и которую грабят и на коренной народ. Русский народ который при нынешнем режиме, – при их режиме, стремительно вымирает и деградирует. Происходит всё это под видом реформ, которые, якобы, так необходимы. Ведь в любом понимании реформа – это то, что должно вести к улучшению. Реформы же проводимые на территории России ведут к разрушению. Мы им, видно, не нужны. Им нужна наша земля, наши богатства, наша покорность. Кстати не нужно обольщаться на счет наших неисчерпаемых недр – природных богатств. Нашими они остались только номинально. Их уже давно через нынешнюю элиту прибрали к рукам заокеанские хищники, посадив на них выдрессированных и натасканных сторожевых псов, которые в одночасье стали олигархами.
– Ну и как же теперь быть, если все продано? – спросил один из спортсменов.
– А чье это все? Кому принадлежат все богатства, все недра земли русской? Нам – коренному населению. А у нас спросил кто-нибудь, хотим мы это все продать или подарить чужому дяде? Не спросили, не сочли нужным. А раз так, значит все это остается нашим, сколько бы за это не положили в свой карман столичные дельцы. А все эти новые владельцы там, за океаном. Вот и пусть там « владеют», а приедут к нам, пусть попробуют попользоваться «своим». Как у них это получится?
Присутствующие одобрительно зашумели.
– Только так будет, если все это захотят. Один в поле не воин. Вы это прекрасно знаете. Невозможно одному с голыми руками переть на кирпичную стену. Нас здесь уже собралось больше десятка. Мы уже сила. На самом деле нас больше, – Павел сделал паузу, дав понять аудитории, что именно он хотел сказать этими словами. – Но чем больше нас будет, тем большего мы добьемся. Я не собираюсь призывать заниматься политикой, лезть во власть. Всё это грязное и бесперспективное дело годное лишь для тех, кто хочет побольше хапнуть. Наша цель – это освобождение родного города. Очищение его от всякой мрази, которую нужно загнать в такое глубокое подполье, чтобы она побоялась высунуться. Проходимцы не должны разъезжать по улицам на своих «мерсах», не должны быть хозяевами этих улиц, этого, нашего города. Вы уже поняли, что со всем этим можно бороться и даже привлекать для этого бездействующую власть, которая сама того не сознавая, уже начала работать на нас, вернее на нашу идею.
В зале раздались недоуменные возгласы.
– Да, это патрули, о которых еще месяц назад вы здесь и не смели мечтать. Они уже охраняют вечерний покой города. Черные, – Павел усмехнулся – да и белые, уже не хозяйничают в центре нашего города, не ведут себя так, как вели себя раньше. Но это только первый этап. Я хочу, что бы вы поняли сразу и навсегда – мы, если мы будем вместе и за одно, не криминальная бригада, которая хочет установить свой порядок. Мы за настоящий порядок, который бы обеспечивал спокойную, человеческую жизнь в нашем городе. Методы, которыми нам придется бороться за наш город, будут отличаться от пустозвонной трибунной болтовни. Потому, что наши враги не боятся слов, им не страшны ни какие митинги протеста. Они понимают только две вещи – боль и страх. Так они действуют против честных русских людей, и так же мы действуем, и будем продолжать, я уже надеюсь с вашей помощью, против них. Вы все здесь взрослые люди и должны понять, без крови нам не обойтись, как бы этого не хотелось. И вы должны быть готовы к этому. Я думаю, – тут он сделал паузу, и добавил. – Еще есть время уйти.
Павел замолчал. Молчали и все остальные, обдумывая сказанное им. Все понимали, что одно дело митинговать, говорить правильные слова, «глаголом жечь сердца людей». И совсем другое дело идти на улицы и очищать их от мусора. И так же было хорошо понятно, что все их устремления, все их чистые помыслы и святую борьбу могут просто объявить махровой уголовщиной, и соответственно поступать с ними по закону.
Еще было время дать задний ход, если Павел Петрович открыто сказал про это. Это еще не будет предательством, не будет малодушием. Романтика и кровь вещи трудно совместимые. Но все находящиеся здесь в этот вечер поняли, что по – другому будет уже нельзя, просто не получится. На боль надо отвечать болью. Никто не встал и не вышел из зала.
– Вот и хорошо. Я рад, что не ошибся в вас. Теперь я бы хотел продолжить, раз уже упомянул о незваных пришельцах. И именно с них мы и будем начинать, вернее уже начали. А вы будете продолжать. Вы станете ударной группой нашей организации. На вас будет лежать решение силовых вопросов. А уж силы, – Павел улыбнулся, – вам не занимать.
– Это точно! – воскликнул кто-то деланным баском.
– Так вот мы будем воевать, именно воевать с этими непрошенными и никому не нужными гостями на нашей земле, которые хлынули на нее как стая саранчи, с теми, кто пытается, а кое-кто уже и диктует свои варварские азиатские законы. Вы видите, что творится в нашем городе, который все больше становится похож на кишлак. – В зале раздался ропот. – Вы недовольны? А кто позволяет все это, кто позволяет им осквернять нашу землю. Да мы сами или такие же как и мы с нашего молчаливого согласия. Что нам говорят по TV: «Приезд всех этих кавказцев и азиатов просто необходимость, что у нас слишком много земли, мы не в силах ее обрабатывать. Почему то раньше, при царской скажем, России, подобный вопрос не стоял. Большинство русских трудились на земле, всем ее хватало, а урожаи, полученные с земли, вывозили на продажу в другие страны. Была лишняя, с позволения сказать, необработанная земля, так она ждала своего часа, ждала, когда придет на нее землепашец, уходит ее заботливыми руками, и она даст ему свой щедрый урожай. И не было тогда у правителей России желания уступать ее кому не попадя. Это наверно потому, что тогда было Русское правительство. А нынешнее правительство, вдруг выражает глубокую озабоченность по поводу пустующих земель, и по поводу того, что у нас не хватает рабочих рук ее обрабатывать. Как же их может хватить, если наши радетели тихо – мирно своими реформами, сокращают население из года в год. – Закончил Павел фразу под недовольный гул своих новых соратников. – А кого пускают на эти, якобы пустующие земли? Хлеборобов? Скотоводов? Нет. Проходимцев, которые уже угробили собственные страны и теперь лезут на нашу священную землю. Так для чего же? Работать? Попробуй их заставь. Не для того они сюда лезут, что бы превратить русскую землю в цветущий оазис. Хотя и есть среди них и честные труженики, но много таких, кто едет в Россию не на заработки. Тогда зачем? В лучшем случае торговать дешевым ширпотребом, а в худшем – воровать и убивать. Что они и делают. С каждым днем их становится все больше. Если русский народ, не выставит на их пути заслон, не даст им достойный отпор, число этих пришельцев превысит критическую массу. И тогда кровь потечет по нашим улицам. Но это уже будет не их, а наша кровь. Кровь славянских рабов, урусов, как они называют нас. Хотите вы такую жизнь, хотите такое будущее? Хотите, что бы к вашим дочерям прикасались их волосатые руки? Нет? Тогда мы должны нанести предупреждающий удар и выгнать пришельцев вон из нашего города. Помните слова великого сына России графа Суворова – воюют не числом, а умением и это умение должно быть с нами. Тренируйтесь, теперь вы знаете, куда нужно применить вашу силу и ловкость. Беседуйте с людьми, осторожно, привлекайте их на свою сторону. Мы должны пробудить город от спячки. Но только еще раз повторяю, – осторожность; до поры до времени не раскрывайтесь. Никто не должен знать кто вы. И главное не наделайте глупостей не ввязывайтесь в какой-нибудь конфликт. Ждите приказа, я буду координировать все ваши дальнейшие действия. Помните, не вы одни состоите в организации, другие люди работают по своим направлениям, на своих участках борьбы.
– Павел Петрович! – Поднял для вопроса руку тренер Юрий Долгов, который все это время сидел молча. – Как я понимаю, мы, в данный момент, сейчас, здесь, не создаем политическую партию?
– Правильно. Нам ни нужна, ни партия, ни политика. Все партии занимаются только одним – болтовней и демагогией, мечтая лишь о том, как пробраться в верховную власть. Каждая партия по-разному. А нам не нужна власть. Я имею в виду открытая власть. Ни власть, ни известность. Наша сила будет как раз в том, что бы быть как можно более незаметными. А наши дела будут говорить за нас самих. Болтологией и демагогическими лозунгами действуют те, кто хочет известности и славы. Никогда такие «действия» не изменят положение в стране. Что они проповедуют? Непротивление злу насилием. Покаяние, человеколюбие. Все это хорошие, но в данном случае лишь красивые слова, которыми просто обезоруживают нас, лишают зубов, гордости. Твердя с утра до вечера, что русский народ самый миролюбивый, самый добрый, самый терпеливый. Что он все вынесет, все вытерпит, всех простит, и, в конце концов, воспрянет. Но видели ли вы, когда – нибудь что бы восстал забитый, безвольный полутруп, тот, в который превращается наш народ, всё наше существование на собственной земле. Неужели вы думаете, что придете с иконой и братской любовью к главному энергетику и рыжий, пустив покаянную слезу, изменит свою политику, и возлюбит русский народ, который он ненавидит? Никогда этого не будет. Все эти слова о человеколюбии и доброте придуманы специально для нас, что бы мы так относились к ним – нынешним хозяевам. Вот ответ на ваш вопрос Юрий – мы станем, уже стали, городским партизанским отрядом истребления всякой нечисти. И если вы присоединитесь к нам, то станете одними из нас. Нас ни кто не должны знать в лицо, но нас должны бояться. Мы будем невидимы, но «они» должны ощущать наше дыхание рядом с собой ежесекундно. Мы должны быть хозяевами в городе, а через нас и люди, живущие здесь, работающие здесь, растящие своих детей. Время размышлений и колебаний для нас должно закончиться. Настало время готовиться к тому, что бы вернуть город его истинным хозяевам, а во главе его поставить настоящего мэра а не то, что мы имеем сейчас – марионетку и пьяницу. Вот наша цель, но для этого нужно как следует поработать, засучив рукава. Вся наша сила в объединении наших помыслов, вере, любви к своему отечеству, которое вот уже почти век топчут все кому не лень, но так и не могут сделать нас поголовно рабами. Не верьте разговорам о том, что от русских уже ничего не осталось, что Россия – это просто обозначение территории, а русский язык – некое новое эсперанто, что бы всей этой чужеродной сволочи было бы между собой, на чем изъясняться. Триста лет Россию мучила всякая татарва и ничего, выстояли. Выстоять нужно и сейчас. Нужно только бороться. Вот так, – Павел обвел взглядом аудиторию, отметив про себя, что смог завладеть их умами, дал этим, уже почти отчаявшимся молодым людям готовым уже натворить глупости, правильное направление и уже почти вложил в их руки символическое оружие борьбы. Он понимал, что даже если и сознательно сгустил сейчас краски, даже если, на самом деле, и не все пока так плохо вокруг, нужно было увлечь этих молодых парней своей идеей, сделать своими союзниками, иначе действительно будет поздно. И город окончательно попадёт под власть тайного и явного криминала.
– Мы будем время от времени встречаться здесь – продолжал он вслух. – За политическую подготовку, за реальные новости, происходящие в стране, буду отвечать я, как руководитель. За ваше физическое состояние и боеготовность как и прежде будет отвечать ваш тренер, Юрий. Все возникающие вопросы – через Андрея Ветрова, моего заместителя для вас. А теперь можно расходиться, Андрей, Юрий останьтесь. Да, и вот еще что, никаких стриженных под ноль голов. Вы не должны отличаться от остальных граждан. Помните, наша сила в нашей незаметности.
В этот вечер по опустевшим улицам города шло несколько молодых парней, с наслаждением вдыхая вечерний прохладный воздух. Каждый из них возвращался в свой дом, к своей семье, в свою жизнь. Но мысли у всех у них сейчас были примерно одинаковыми. Под впечатлением от встречи с лидером, в отличие от них твердо знающим, что надо делать и как это надо делать, и понимания того, что в жизни каждого из них наступил новый этап. То, что они теперь будут заниматься тем, к чему стремились в жарких спорах в раздевалках, при встрече друг с другом, наполняло их души новым отношением к себе. К своей жизни, которая уже не могла принадлежать только им самим. К родному городу, защитником которого они уже могли себя считать с этой минуты, с этой вот вечерней прогулки к дому.
9 глава
В это яркое солнечное утро, не предвещающее ничего кроме такого же ясного солнечного дня, Василий Пахомович, житель деревни Медведково встал как всегда рано. Вместе с женой своей, Верой Борисовной, пользуясь прохладой зарождающегося дня, вышел он на свои огороды. Они уже давно жили одни, в деревне, где проживали в основном такие же старики, и занимались частным хозяйством. Дети их – сын и дочь выросли и в поисках лучшей, а может быть просто легкой доли, разлетелись по городам обширной страны и давали о себе знать в основном через письма; да, вот дочь, пару лет назад, привозила внуков, что бы те наконец воочию увидели тех, кого все свое пока еще недолгое пребывание в этом мире, заочно звали дедушкой и бабушкой.
Сами дедушка и бабушка не могли насмотреться и нарадоваться на внуков кормили и поили их до отвала, дед брал их с собой на реку ловить рыбу и раков в затонах.
По началу, не знавшие никогда дикой природы, воспитанники пыльных городских улиц дичились и явно скучали по городу и своим друзьям. Но потом так вошли во вкус новой для себя жизни, начинающейся каждое утро с парного молока и весь день пахнущей яблокам, рекой, луговыми цветами, что уезжали, чуть ли не со слезами.
Старики с такими же слезами провожали их и дочку отдохнувшую, наконец, от семейных забот и своей нервной городской работы. И вот уже два года старики жили надеждой на новую встречу с внуками и, ожидая весточки от непутевого сына, который все колесил по стране, все ни как не мог ни где уже окончательно бросить якорь и свить свое гнездо.
Сложив созревшие огурцы и помидоры, прохладные и мокрые от росы, в ящики, Пахомыч и Вера Борисовна вдвоем, по ящику подносили их к старенькой, как и сами хозяева шестой модели Жигулей. Гордости хозяина, с удовольствием любившего поковыряться в моторе, с любовью относившегося к своему верному четырехколесному другу, который как верный конь, чувствующий заботу и ласку хозяина, никогда еще не подводил.
Наконец все было погружено, можно было отправляться в город на рынок, где теперь проводил дневное время Пахомыч, продавая горожанам плоды рук своих. Он любил землю, любил на ней работать, и она отвечала ему такой же любовью, щедро даря ему свои плоды. Хотелось ему, конечно, стать настоящим современным фермером, иметь большое налаженное хозяйство, а оно у него, уж точно было бы налаженным, но годы и не имеющиеся в руках средства не позволяли этого. Приходилось довольствоваться тем, что есть.
И так каждый день, туда свой товар, оттуда – товар городской и оставшуюся выручку. Василий Пахомыч опираясь на свой жизненный опыт, верил, что жить и жить достойно можно. При любом времени, при любом режиме, главное иметь на плечах трезвую голову и работящие руки и поменьше соваться в те дела, которые вовсе не нужны простому человеку. На все разговоры своих деревенских соседей о том, что мол, плохие времена наступили, нет к старикам никакого сострадания, Пахомыч с усмешкой отвечал: «А когда и где было почтение к старикам, к этим отжившим и отработавшим свое время на этой земле, кроме как от детей и внуков. Не нужно только становиться никому не нужной и никчемной рухлядью, скулить на разэтакую жизнь и жизнь сама к тебе повернется, и до конца дней будет согревать тебя своим теплом.
– Ну, что мать, поехал я, – как всегда перед выездом произнес Пахомыч, по привычке глянув сперва на жену, потом на все более поднимающееся из – за горизонта солнце и наконец, на дорогу ведущую из деревни, словно у всех троих выспрашивая для себя удачного дня.
– Ну, с Богом Василий Пахомыч! – перекрестила его на дорогу Вера Борисовна, радуясь все время про себя, что хоть Бога – то, наконец вернули в их жизнь, и как обычно, дождавшись пока зеленый корпус их «Жигулей» не скроется за таким же зеленым холмом, повернулась и не спеша пошла в дом заниматься своими привычными делами хозяйки дома.
А Пахомыч уже вырулил на трассу, ведущую в город. По ней в обе стороны неслись, не чета видавшей виды и годы его верной «лошадке», резвые современные « кони». В большинстве своем в заграничной упаковке, радующей глаз хозяев и наполняющей горечью души завистников.
Подождав удобного момента Пахомыч влился в поток мчащихся машин и на душе его сразу стало спокойно за свой «Жигуль», деревенские колдобины наконец закончились, ехать стало легко и уютно. Пожалуй, пора прибавить газу. Впереди уже показался город, но тут движение застопорилось. Впереди был перевернутый трейлер и несколько помятых легковушек.
– Ну, прямо как в детстве, – подумал Пахомыч, глядя из раскрытого окошка на последствия аварии, живо представив перед глазами яркие последствия бомбежки советскими самолетами дороги, на которой находилась немецкая отступающая колонна. Те же покореженные машины, вот только танков сползающих на обочину не хватает, да вместо немецких воплей слышится обильный русский мат, сопровождаемый угрозами. Да, такие времена сейчас – один стал круче другого. Не то, что раньше.
Все чаще и чаще вспоминал Пахомыч свое белорусское военное детство, когда жить было страшно, но интересно, когда они, будучи мальчишками, общались с врагами, остановившимися в их деревне на постой, и которые оказались не такими уж страшными и жестокими. Конечно в основном в те дни, когда им не напоминали о своем существовании партизаны. И тогда еще надо было посмотреть, от кого исходила более реальная угроза от пахнущих одеколоном немцев уходящих из деревни в лес или от заросших щетиной партизан выходящих из леса и тут же, по горячим следам, начинающих устанавливать свои порядки и свой суд.
Однако неспешное, по давней российской традиции, дорожное разбирательство порядком затянулось. И с той и с другой стороны скопилось уже немало машин, гудящих, требующих освобождения проезжей части.
– Не было бы жертв, – подумал Пахомыч и снова погрузился в воспоминания.
Почему то он все чаще и чаще стал вспоминать прошлое? Особенно свое фронтовое детство, свою зависть в конце затянувшейся войны, когда в родные дома стали возвращаться первые фронтовики с ранней сединой на висках и с позвякивающими на груди орденами и медалями. На которые белобрысый Васька мог смотреть часами, кусая до боли губы от отчаяния, что не успел по малолетству «популять» из автомата по «фрицам» как их все тогда называли. Уж он то дошел бы до самого Берлина, уж у него наград то было бы поболее. Вспоминал он и немецких солдат, угощавших его шоколадом. Говоривших на ломанном русском языке, что такой же вот белокурый Васька, только с другим именем, ждет его на далекой родине. А сам Васька не мог понять, что делают здесь эти солдаты, чужие люди, которых так боятся матери и старики. Если их дома ждут их Васьки, и почему сам Васька из-за этого не видит своего отца, вместе с другими ушедшего защищать Родину, но пропустивший в собственную деревню этих чужих дядек, жующих « шикалад» и весело пиликающих на губных гармониках.
Почему же Пахомыч так часто вспоминает ту, навсегда канувшую в небытие жизнь, словно невольно сравнивая ее с жизнью сегодняшней, в которой хоть и нет веселых немцев с засученными по локоть рукавами, забирающих каждое утро у селян «млеко» и «яйко», на прокорм доблестной германской армии; но, тем не менее, ощущение такое, что ты вновь в оккупации. В оккупации чужой, враждебной воли, навязанной русской душе. Ежедневно обливающей тебя помоями цинизма и разврата, не прикрытого равнодушия.
Нет немцев, нет оккупантов? Да полно те Василий Пахомыч, не вы ли сталкиваетесь с ними каждый день на рынке, не они ли ведут себя все развязанее и наглее, как подлинные захватчики. Только от них не пахнет одеколоном и шоколадкой вас, Василий Пахомыч, ни кто не угостит. Не дождетесь вы доброго слова от них, заросших щетиной, волосатых и смуглых пришельцев. А вот обобрать вас, заставить выполнить свои требования они могут. Законы рынка это называется. Только вот откуда взялись такие законы? Почему я не могу свою продукцию продать за ту цену, которую я считаю достойной, а вынужден запрашивать ту, которую диктует мне какой-нибудь небритый Саид. Тот, который за свою жизнь не вырастил ни одного, даже завалящего арбуза? И всё только по тому, что у него есть сила, пистолет в кармане, а его волосатую спину прикрывает, купленный им, нечистый на руку милиционер, позорящий доброе имя своих родителей, которые в это время тоже мучаются над бременем произвола такого же вот «Саида» или «Абрама» засевшего в начальском кабинете.
Это ли не оккупация, это ли не война на истребление, в которой военные действия ведутся почему-то только с одной стороны. Сколько же это может продолжаться? Сколько же можно терпеть подобную жизнь, подслащивая ее заморскими «сникерсами» и запивая «йогуртами» и «растишками» вместо варенцов и кефиров, которые для русского организма намного полезнее всякой демократической химии, радостно предлагаемой с экранов телевизора. Пахомыч сплюнул.
Ну вот, опять он за свое. Опять он треплет в бессилии свои старые нервы. Опять переживает за всех и вся. За чужих и своих внуков, которых ненаглядная доченька, как пить дать, каждое утро травит «растишками». От которых еще неизвестно что вырастет. Сколько же можно перемалывать в бессильном гневе одни и те же мысли, размышлять над тем, что происходит в стране, о том, откуда все это взялось и когда все это закончится.
Ну вот, кажется, освободилась дорога, убрали этот покореженный трейлер, можно ехать дальше, побольше обращать внимание на дорогу и поменьше думать о своей головной боли. Пахомыч нажал на газ и двинулся за остальными машинами, которые поминутно взревывали своими моторами, изголодавшись по скорости, так как чужой печальный пример опять не привел ни к каким результатам. Что же сегодня предстоит? А все то же, что и обычно. Опять к рядам подойдут два черных негодяя проверять цены в начале дня, а потом , в конце дня, забрать половину выручки у людей целый день простоявших в рыночной духоте, у людей, которые безропотно отдадут им свои честно вырученные за свой товар деньги.
Да, это оккупация и еще неизвестно, какая из них страшнее, та, которая давно закончилась или эта, что продолжается и все более ширится, а значит рано или поздно начнутся и боевые действия, иначе только гибель и рабство. Ну, нет! Сегодня я все-таки решусь, сегодня эти бараньи пастухи не увидят моих денег. Если молодежь их боится, то это их личное дело, пусть отвечают перед собственной совестью, а свою честь Пахомыч, сын военного детства больше не позволит марать этим человекообразным обезьянам. Хватит! Если молодым наплевать на свою честь и достоинство, то ему, прошедшему нелегкую жизнь и повидавшему всякое, не все равно, кем жить на своей земле. Сегодня он все – таки решится. Сегодня эти оккупанты не увидят его денег.
Он уже давно размышлял над вопросом, как выйти из этого ненавистного ига, но все не мог найти решение. Все, что он мог – это трудиться на собственной земле, но одними овощами сыт не будешь. Их надо превращать в деньги и сделать это можно только в городе. Из трех рынков, единственным подходящим был тот, на котором он и торговал. В два других нечего было и соваться. Они оба были вещевые, мебельные, строительные, в общем, к сельскому хозяйству, не имеющие ни какого отношения. Но за торговлю на рынке нужно было платить дань этим ненасытным пришельцам, давно прибравшим рынок к своим рукам. Всех нежелающих платить, они наказывали, уничтожая товар. В городе, на улицах тоже нельзя было пристроиться. Нужно специальное разрешение, да и «своих» хищников, желающих поживиться за чужой счет, было не мало.
И поэтому Пахомыч давно уже присмотрел на территории рынка, можно сказать на отшибе, хорошее местечко. Торговля там конечно будет с земли, но зато не надо уже будет платить за место в ряду. И вот сейчас, опять вспомнив детство, германских оккупантов, решил – все хватит! По обычной своей дороге Пахомыч въехал в город тут же окунувшись в шумную, хаотичную атмосферу вечного праздника потребления. Но старый, и опытный в жизни Пахомыч знал, что под маской веселья и беззаботности скрыты тысячи каких-то своих проблем и надежд и равнодушно скользил взглядом по поверхности пестрых реклам в радостно суетливом городском шуме.
Свернув в сторону рынка, он въехал в ворота и поставил машину на стоянку для всех приезжающих, уплатив обычную сумму охраннику. А затем двинулся на присмотренное им место для торговли, перед этим издали взглянув на торговые ряды.
Его обычное место было не занято и зияло среди ряда торговцев и их товаров, словно выбитый зуб.
– Вот и пусть пустует, – Подумал Пахомыч и пошел дальше. Место, что он облюбовал, было тоже ни кем не занято. Главной особенностью его было то, что находилось оно сразу за стоянкой, то есть не на открытом у входа на рынок месте и недалеко от его машины.
Встретив по дороге знакомого он попросил у него покараулить у этого места, а сам быстро перетаскал свои ящики. Наконец все разложив, он устроившись по удобнее, стал дожидаться покупателей.
По началу люди проходили мимо, словно не замечая его, так как видимо привыкли, что в этом месте никто не торгует. Но вот какая-то дамочка, спешившая по своим делам, небрежно спросив по ходу о цене, остановилась, привлеченная этой самой ценой, что оказалась ниже, чем у других и, набрав пару-тройку десятков самых сочных плодов, дамочка очень довольная покупкой поспешила дальше.
Но то ли базарный ветер услышал цены Пахомыча, то ли иная какая причина, но покупатель вдруг попер как рыба в прикормленном месте, и Пахомыч принялся за веселую торговлю, хотя никто с ним почти и не торговался. За те два часа, что он реализовал свой товар, никто к нему из «этих» так и не подошел, а после торговли, он просто собрав свои пустые ящики отнес их в машину, сел в нее и пересчитал вырученные деньги. В этот день заниматься подсчетом прибыли ему было особенно приятно, т.к. ни один рубль из этой суммы не попал в хищные лапы тех, кто кроме как отбирать чужое ничего не умел. Закончив это приятное занятие, Пахомыч бросил деньги в бардачок и запустил стартер. Через какое-то время, он, вырвавшись из душных объятий города, уже несся по мере возможностей своего железного скакуна в потоке других автомобилей, в сторону своего Медведково…
… Арсен и Салим смотрящие за рядами сельских торговцев и каждый вечер безжалостно обирающие их, были разозлены не на шутку. Сынок хромого Ахмеда, торгующего китайскими, но с итальянскими наклейками джинсами, вечно снующий по базару и примечающий все и везде рассказал, как какой-то русский Ака торгует в не положенном месте, а значит, не уплатил им, хозяевам этого базарного участка, их «законных денег».
Удивившись и выругавшись, они поспешили на место, указанное им сыном Ахмеда и действительно увидели старика во всю торгующего помидорами, луком, редисом.
Сначала решив, что это какой-то новенький, незнающий правил, Арсен предложил Салиму дождаться вечера и втолковать этому дедку, кто в доме хозяин и кому он чего должен. Но после, приглядевшись, они узнали в бойком торговце старика Пахомыча и удивились еще больше. Почему он разложился здесь, а не на своем обычном месте благо оно не было занято? В их примитивных, но жадных до добычи головах, не стразу зародилась мысль, что старик просто решил «кинуть» их. Этот неверный старый пес решил обмануть верных сынов Аллаха, не зная, что у них везде есть свои глаза и уши. Салим, как более горячий и поэтому менее сообразительный, хотел тут же накинуться на старика и учинить над ним расправу, но Арсен, который был старшим, пользуясь тем, что старик их не засек и очевидно не забывший ещё о той недавней стычке с русскими бабами, в которой его младший брат едва не лишился глаза, решил выждать и не нападать открыто.
Возле старика находились несколько покупателей, половина из которых были весьма крепкие на вид мужчины. Ждать пришлось не долго. Хитрый старик наверное сбросил цену. Раз его ящики так быстро опустели.
– Салим, – произнес Арсен, зорко наблюдая за стариком из укромного места. – Я придумал.
– Что?
– Потом скажу. Иди заводи машину и жди меня у входа на базар. Давай, чего встал.
Не «въехавший» Салим, не понявший зачем заводить машину, когда русский дед в каких-то двадцати метрах от них и возле него сейчас никого нет, ворча отправился выполнять приказ Арсена. Тот же убедившись в том, что старик действительно собрался уезжать, тоже двинулся к выходу с рынка и сел в поджидавшую его «SUBARU» синего цвета за рулем которой нервничал жаждущий расправы Салим. Они оба вспомнили, что им уже приходилось сталкиваться со строптивым стариком, когда он впервые приехал на рынок со своими помидорами и долго не мог понять, почему он должен платить каким-то, непонятной масти наглецам, утверждающим, что они здесь хозяева. Тогда, с молчаливого согласия остальных уже запуганных ими торговцев они буквально вырвали из рук старика его деньги, пригрозив в следующий раз проломить голову.
Позже они узнали, что старик подходил к рыночному сержанту милиции и пытался на них жаловаться, но прикормленный сержант лишь хмыкнул равнодушно и отошел от ничего не понимающего старика.
И вот теперь этот дед снова хочет «украсть их деньги». Только ничего у этого гяура не получится. Не для того Арсен и Салим покидали свой пыльный кишлак, что бы какие то русские дураки считали себя умнее их и пытались обмануть.
Увидев как из ворот рынка выехала зеленая «шестерка», Салим нажал на газ и двинул за ней.
– Ну, что, когда? – нетерпеливо спросил он у Арсена.
– Ты, что, сын осла не понимаешь? – вспылил наконец Арсен.– Не в городе же, в степи его поймаем.
Сзади довольно заржали еще двое «добрых» молодцев, которых Арсен на всякий случай прихватил для расправы над стариком.
– Смотри за светофором! Еще не хватало, что бы ты в кого-нибудь въехал и тогда мы не увидим ни старика, ни денег.
Салим поехал осторожно. Лишиться добычи ему вовсе не улыбаюсь особенно по своей вине. Он и так-то держится в группировке за счет землячества с Арсеном которого все уважали за ум, которого у самого Салима было в весьма скромном количестве. Но зато, если надо кому-нибудь сломать пару костей тут Салим был одним из первых, возмещая этим свою умственную ограниченность. И сейчас, он осторожно выруливая среди городского потока, мысленно представлял сцены мести, абсолютно не задумываясь не о возрасте старика, ни о том, что это не он у них, а они у него крали деньги.
Неверные псы не угодны Аллаху – это он знал твердо и, живя на чужой земле, поедая чужой хлеб, он не знал жалости.
«SUBARU» вырулила за черту города и понеслась по трассе. Здесь останавливать старика тоже было нельзя – слишком много свидетелей. Не упуская из виду его «шестерку», «мстители» упорно двигались за ним на некотором расстоянии.
Наконец от трассы свернула проселочная дорога и зеленый «жигуль» покатил по ней, поднимая клубы пыли.
Завыли, загоготали радостными, мало похожими на человеческие голоса преследователи, свернув на проселок и прибавив скорости не смотря на ухабы. Догнав «шестерку» в открытое окно стали орать обомлевшему от неожиданности старику.
– Стой! Останови, тебе говорят!
И обогнавши его и развернувшись остановились, перегородив дорогу.
Пахомыч вынужден был остановиться. Наблюдая, как с радостными криками из иномарки выскочили четыре азиата и, не спеша, словно предвкушая удовольствие, двинулись к его жигуленку.
– Выходи старик! – постучал по окну Арсен. – Ты уже приехал.
Не спеша открыв дверь, пожилой русский человек предстал перед четверкой разгоряченных погоней молодых и сильных преследователей.
– Ты что же старик, – хищно улыбался Арсен. – Свою торговлю решил открыть? Думал ты ушлый, а мы дураки, да?
– Тебя убить надо! – наскакивал из-за спины Арсена, Салим.
– Подожди Салим, не спеши. Ну что скажешь старик? Тебя как бы Пахомыч зовут, да?
– Меня зовут Василий Пахомович.
Четверо загоготали, видя как, старик пытается держаться с достоинством, хотя сами они вряд ли понимали, что это вообще такое.
– Что вам от меня надо? – Не обращая внимания на жеребячье ржание спросил старик, глядя прямо в раскосые глаза Арсена.
– То же, что и всегда. Наши деньги. Ты почему-то забыл заплатить сегодня. Наверно торговля была удачная, да?
Трое подельников Арсена снова заржали.
– У меня нет ваших денег.
– Как это? Всегда были, а сегодня нет. Или ты думал, что сменил место и нам уже ничего не должен? Там везде наша земля.
– А я вам и раньше ничего не был должен, вы просто отнимали у меня деньги силой.
– Да старик. Кто сильней, тот и прав. Твое время прошло, значит, тебе и платить всегда на нашей земле.
– Это земля русская, а не ваша.
– Что? – Завопил Салим. – Что ты сказал старый козел, русская? Я тебя сейчас накормлю этой землей, ты на ней подохнешь.
– Заткнись Салим! – оборвал его Арсен. – Мне нравится этот старик. Он держится как старый волк, а не как трусливый ишак. Мы не тронем тебя старик, но только сейчас. Где ты там держишь деньги? – Арсен бесцеремонно оттолкнул Пахомыча от машины, открыв дверцу, полез в бардачок. – Вот они, долги. За то, что ты вынудил ехать за тобой так далеко, сегодня мы заберем все.
Он передал стопку мятых купюр Салиму:.
– Салим, глянь, что у него в багажнике?
Верный Салим бросился выполнять приказ
– Тут канистра только! – выкрикнул он из-за открытого багажника.
– Бензин в ней есть?
– Есть, полно!
– Давай, сюда неси.
Взвесив в руке канистру и оставшись довольным, Арсен снова хищно оскалился.
– А за то, что ты не заплатил, мы спалим твою колымагу, и что бы я тебя на СВОЁМ базаре больше не видел.
Загоготавший от радости Салим чуть не вырвал канистру из рук старшего и что-то выкрикнув на своем языке, стал поливать «шестерку» и привязанные к крыше ящики.
– Хорошо будет гореть! По – русски,– завопил он доставая спички.
– Отойди старик, я не хочу твоей смерти. Ведь ты еще кому-то нужен, – Арсен оттеснил Пахомыча в сторону.
– Пали Салим.
Жадное пламя взметнулось в высь, пожирая корпус жигулей и Пахомычу послышался жалобный крик его погибающего в пламени «коня». Старые натруженные руки сами собой сжались в кулаки.
– Ничего, – сказал он, глядя в спину Арсена. – Бог, он все видит.
Арсен повернулся к нему:
. – Твой бог слабак, против нашего Аллаха. Иначе бы он защитил тебя. Эй! Хватит скакать! Поехали!
Вся четверка с радостными возбужденными лицами сели в «SUBARU» и покатили к трассе, оставив догорающий жигуленок, и сгорбившегося, и, казалось еще больше постаревшего от своей потери Пахомыча.
Жалел ли он теперь, глядя на догорающего друга, не раз выручавшего его, о своем поступке, о том, к чему это привело, о том, что он, в конце концов, проиграл, оставшись и без машины и без денег. Нет, в русской душе Василия Пахомыча было только одно чувство – он не ощущал себя проигравшим. Он чувствовал себя не побежденным.
10 глава
Теперь у Павла был небольшой отряд, состоящий из молодых крепких парней поверивших ему, принявших его идеи и признавших в нем руководителя. Большинство из них прошли службу в Вооруженных силах и знали не по наслышке, что такое дисциплина. Они отчетливо понимали, что сила их не только в кулаках и ловкости, но и в четкой организации, которую дает именно дисциплина. Теперь Павел часто общался с Юрием Долговым, руководителем этих десяти спортсменов, давая ему указания и принимая отчеты о проделанной работе.
Вновь возобновились ночные патрули по городу, только теперь патрулей было несколько в разных местах, и действовали они более умело и беспощаднее, чем их предшественники. Парни не зря свое свободное время проводили в спортзале, до автоматизма отрабатывая приемы борьбы. За это время Павел встречался и беседовал с каждым, узнавая его поближе. Теперь все они знали, для чего и во имя чего они будут обращать свой гнев, свою ловкость и силу. Одновременно они общались с разного рода людьми, выспрашивали их о житье бытье, о том, что творится в их районах. Через Павла им поступило четкое указание – собирать сведения, если можно задокументированные, о различного рода преступлениях нынешних городских хозяев и хозяйчиков против горожан, выявлять нарушения прав людей, но не вмешиваться в них, до поры до времени.
Все это, как говорил Павел, со временем пригодится, когда придет время расчета с теми, кто сейчас считает себя хозяином жизни, и тех, кто им ревностно служит. Так, что подпольный отряд действовал и, как следствие, по городу вновь поползли слухи о появлении на утренних улицах новых жертв нападений неизвестных. Жертв, которые после разбирательств, оказывались далеко не невинными овечками перед законом, а члены усилившихся милицейских патрулей в сердцах говорили про меж себя, что лучше бы эти, их «находки» не приходили бы в сознание, что приносило бы ощутимый урон преступному сообществу, разрастающемуся, на дрожжах демократии все больше и больше.
Хотя несомненная польза от этих « ночных разбоев» была, и без патрулей на улицах по вечерам стало намного тише, уменьшилось число пьющей молодежи на скамейках, людей стало тянуть на улицу просто подышать вечерним воздухом. Стала появляться уверенность, что где-то рядом находится неведомая охрана порядка, которая в нужный момент всегда придет на помощь.
Принимая отчеты от Долгова, Павел одобрительно улыбался, прекрасно понимая, что великая сила – людские слухи, делает половину этой необходимой в городе работы, для которой у него было слишком мало сил. Время от времени он собирал бойцов, проводил с ними занятия для укрепления не только боевого, но и морального духа, проводя с ними беседы о реальном положении вещей. Как-то он заговорил о таком понятии как свобода.
– Что такое свобода, кто мне может это объяснить? Да, это не понятное, но сладкое слово, которое бросили толпе как сахарную кость собаке, нате, облизывайтесь, лижите, приобщайтесь к великому благу – свободе, позабыв или специально не объяснив, что любая свобода имеет свои ограничения, иначе это уже не свобода, а бардак. Объявил Ельцин: «Россияне – вы свободны!». И началось. Во имя свободы полезли под танки, стали поднимать на штыки тех, кто стал сомневаться в правильности этой свободы, как было в девяносто третьем. И получили свободу разврата, распущенности, вседозволенности, дошло даже до того, что детям разрешили стучать на собственных родителей наказывавших свое чадо за непристойное поведение, и все это тоже свобода, открытая наконец то(!) для российского человека. Ну слава тебе, Господи! ВОТ И ДОЖИЛИ ДО СВЕТЛОГО ДНЯ – Свобода секса, которого у нас (как же нам было за это стыдно перед мировой цивилизацией), никогда у не было. Спасибо вам новые кремлевские мудрецы, уж теперь то мы оторвемся! И по телевизору покажем и в журналах напечатаем. И вот уже – порнография на всех углах, убивающая душу, втаптывающая в грязь само понятие любви, верности, чистоты. Все это тоже насаждается под вопли о свободе. Один из главных лозунгов свободы – обогащение любой ценой. А как его достичь – честным трудом? Попробуй это сделать при нынешнем режиме, если тебе чуждо понятие бизнеса, торгашества. Не получится, не разбогатеешь. Что остаётся? А вот что – не хочешь или можешь торговать, тогда грабь тех кто умеет, отбери силой то, что нажито другими. Делай деньги как можешь, как умеешь. Не важно, как ты их добудешь. Важно, что бы они у тебя были, и чем их больше, тем уважительнее к тебе будут относиться. А если на них окажется чья то кровь? Что же такого, всякое бывает. Кровь, можно и стереть рукавом. Вот такую свободу предлагают русскому народу всякие отщепенцы, всплывшие на поверхность сегодняшней жизни как … сами знаете что. Пользуйтесь возможностью вольготно пожить под знаменем такой свободы, забыв обо всем том, что составляет человеческую сущность, что делает человекообразного – человеком. Они сейчас говорят о возвращении духовности, которая якобы была утрачена. О возвращении Бога на Русскую землю. Открывают новые храмы, в которые сами не ходят. Потому, что не верят ни в какого бога, ибо как говорит их же, священное писание – невозможно одновременно служить богу и мамоне. То есть золотому тельцу вокруг которого и вертится вся нынешняя жизнь. Не знают они, да и откуда им знать, что подлинная свобода не может быть на улице, в кабаке или в игорном доме, а может быть, только в душе человека. Единение с Богом, ощущение его в себе, связь не разрывная с ним, с любовью которую он дал людям. И истинное, а не показное, равнодушие ко всем этим новым, так называемым «человеческим ценностям». Не допущение в свою душу зла, зависти, эгоизма и других смертных грехов, освобождение от них своих душ, вот что такое свобода. А кто вспоминает об этом в погоне за удовольствиями сегодняшнего дня? Но как же, в таком случае быть с тем, что задумали все мы, с тем, какую задачу мы поставили перед собой? Злую задачу. И мы будем злы, злы и беспощадны к тем, кто с цинизмом плюет в русскую душу, топит ее в прелестях демократического разложения. Мы добровольно взяли на себя обязанность творить насилие, и мы будем это делать. Если гниет палец, его хозяин не будет его холить и лелеять, терпя боль. Он будет его лечить, а если не поможет, удалит его совсем, для того, что бы тело осталось жить, для того, что бы, не распространилась по нему гниль, заражая кровь (и ведь ни кто не называет это насилием). Вот и мы будем заниматься такой хирургией, что бы ни загнивал наш город от всякой нечисти, а за нами, Бог даст, проснутся и в других городах. Я верю в это.
После каждой такой встречи с Павлом, молодые спортсмены получали новый заряд уверенности в правильности своего выбора, в том, что по другому не получиться. И вновь уходили в ночь, становясь невидимыми стражниками улиц охраняя их покой.
Все это давало свои результаты. По счастливой случайности почти у половины спортсменов, а так же у Сергея Грачева, были собственные машины, и передвижение по городу не было для них проблемой. Связь на случай экстренного сбора была через мобильники . Павел с удовольствием отмечал, что ни один человек за время после его первой встречи с ними не разочаровался в своем решении. Наоборот, группа стала еще более сплоченной, более собранной, словно понимая, что рано или поздно им предстоят серьезные дела, которые подвергнут их испытаниям на верность своим надеждам и устремлениям. Теперь у них появилась другая, тайная жизнь, которую они вели во имя жизни явной, во имя собственного будущего. И все это Павел прекрасно понимал, чувствуя их настроение, словно видел душу каждого из своих соратников, видя как осуществляется его мечта, которую он, столько лет скитаясь по чужим городам, решил осуществить, как только увидел чем и как живет его родной город. Он знал и верил в то что найдет на родных с детства улицах товарищей которые поймут и разделят с ним его убеждения и в то же время с горечью понимал, сколько же расплодилось тех, кому наплевать и на себя и на свою страну, тех, кто тупо топит себя в водке, думая, что этим спрячется от жизни, тех, кто добровольно идет в услужение новым хозяевам жизни – от простых уголовников до начальников новомодных офисов, непонятно чем занимающихся и какую пользу приносящих, и всевозможных фирмочек растущих ныне как на дрожжах. С грустью размышлял он и о здоровых и крепких мужчинах, надевших на себя камуфляж и с упоением вершителей судеб долбящих дубинками по головам беззащитных стариков, которые осмелились, открыто протестовать против произвола властей. Потому, что старики, калеки, пенсионеры сейчас никому не нужны и не хотят власть имущие трясти ради них своей мошной.
Павел не понимал, как можно не видеть всего этого, как можно бездумно жить и веселиться так, будто завтра наступит последний всемирный потоп, после которого ждет всех не суд божий, а всепоглощающая тьма и забвение. Как можно не видеть, что власть по стране держат проходимцы всех мастей, наваривающие ежедневно миллионы зеленых бумажек которые в России стали самыми главными деньгами, мерилом всего.
Павел, владеющий информацией лучше и больше чем его парни, щедро делился с ними на своих встречах, которые по старому можно было бы назвать политинформацией, с той лишь разницей, что эта информация была не дежурной, для «галочки» а жизненно важной.
Время от времени он куда-то звонил, с кем-то разговаривал и вот, однажды подъехав на машине, за рулем, которой сидел один из соратников, к утреннему московскому поезду получил от проводника несколько увесистых бандеролей. Это была российская патриотическая пресса так называемых независимых изданий. Теперь его соратники могли читать, а не только из уст руководителя знать, что происходит в стране, и как живут все те, кто не понял и не принял идеи так называемых реформаторов.
Пресса стала приходить регулярно и распространялась среди членов отряда, которые стали в свою очередь давать ее почитать своим знакомым, друзьям, иногда оставляя незаметно газеты на видных местах, которые подбирали прохожие, привлеченные необычными названиями статей.
Работа по оздоровлению атмосферы в городе продолжалась. Теперь уже на встречах с соратниками не нужно было акцентироваться на новостях, которые они и так уже могли узнать сами от авторов статей владеющих информацией лучше Павла, а посвящать встречи более узким, конкретным вопросам.
– Сегодня я хочу поговорить с вами об одной неприятной для русского уха штуке. Когда я был в Москве, то там, одно время, примыкал к одной из известных русских националистических организаций. Вижу, как некоторые из вас нервно заёрзали на своих местах и это не удивительно. Телевизионная пропаганда оболванивания работает превосходно. Русский национализм – нет более странного словосочетания для народа ещё не забывшего страшную войну, навязанную нам тоже националистами, но только немецкими. И вполне понятно неприятие этого слова у широких масс помнящих, что творили на нашей земле те националисты. И всё же понятие националист не немецкого происхождения и не означает звериную ненависть к иным народам. Так кто же это такие- националисты? Националист – это не подонок и не негодяй, как истерически визжит об этом нынешняя пресса, – их пресса, и их телевидение. Националист – это человек любящий свою родину, ее историю, историю ее побед и достижений. Тот, кто относится с уважением к своему народу, к его обычаям, к его вере. Вот самый простой способ сравнить демократа и националиста. Представьте огромное здание торговой базы, где есть все, что душе угодно. Ворота настежь. А у ворот спящий сторож. Человек, прохожий, пользуясь этим, входит в помещение этой базы и набивает свои карманы, наполняет свои мешки. Взваливает на себя сколько может, и выносит мимо спящего сторожа. Склад этот – Россия, спящий сторож – закон, а вор – демократ, который пользуясь таким вот дремлющим законом, тащит из страны все что можно, обогащая лично себя. И сколько таких демократов пытается проскочить мимо такого вот сторожа? А теперь представьте другую картину. У вас большая семья, много братьев и сестер. Хотите ли вы, положа руку на сердце, что бы в вашей семье, среди ваших братьев и сестер были наркоманы, проститутки, жулики. И будете ли вы, молча и безразлично смотреть на это, если они появятся? Нет! Вы будете бороться за каждого члена вашей семьи. Теперь, что касается вашей большой квартиры. Разумеется, любимой вашей квартиры, ухоженной, в которую вы вложили немало труда. В один прекрасный день в ней вдруг появится какое ни будь непонятное и не званное существо и на ломаном русском скажет: «Хозяин, мнэ здесь нравитца. Я буду здэсь жит. Отдай мнэ лучшую комнату, а сам перебирайся вместе с семьей в малэнкие». Потерпите ли вы такого незваного гостя, который вам совсем не нужен, пригласите ли его ласково в свой и так уже занятый им дом, будите ли с ним, почтительны и терпеливы, как представляют русский народ по всем каналам TV пытаясь вырвать у нас все зубы и поработить волю. И опять я отвечу, нет! А возьмете вы самую поганую метлу в руки и погоните эту нечисть из дому так, что бы он навсегда забыл дорогу к вам. Так вот, этот ваш дом – Россия, наша с вами историческая родина, а семья ваша многочисленная – это наш с вами народ, где каждый человек, ваш брат или сестра, ваши отец и мать. И если бы это понимало как можно больше наших с вами соплеменники, то к силовым методам борьбы за наше существование, за наше выживание, не пришлось бы нам прибегать. Ни один пришелец не смел бы хозяйничать на нашей земле, видя единство русского народа, его чистоту. Но, к сожалению, это не так. Спящее сознание, меркантильные интересы, мнимая свобода после сомнительного рабства, очень многим мешает осознать кто они и зачем они здесь на этой земле. Почему именно им довелось носить русские имена и жить на такой большой территории осиянной славной историей наших предков. Почти четыреста лет назад в 1612году, после смерти, а может и расчетливого убийства первого истинного царя Ивана IV Грозного, в России началась такая смута, которая привела буквально почти к ее исчезновению. То, что создал силою своего ума и своей воли Грозный царь, рассыпалось в прах. Казалось все, конец. Бояре как продажные девки, спасая свое добро, предались полякам и другой нечисти (ну чем не нынешние демократы), – сделал он паузу под смех соратников.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksandr-klenov-33358735/ochischenie-71734726/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Александр Кленов
Тип: электронная книга
Жанр: Криминальные боевики
Язык: на русском языке
Стоимость: 149.00 ₽
Издательство: Автор
Дата публикации: 06.03.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Каждый вечер, как только погаснут сумерки, ОН выходит на свою беспощадную охоту. И горе тем кто станет у него на пути. ОН не знает жалости. Его союзница ночь всегда скроет его в минуту опасности. Настанет час, и ОН обретёт верных союзников. И тогда наступит время Большой охоты.