Ника & Ник
Ника & Ник
Марк Арен
«Расследовать любое преступление – нелегкая работа. Она осложняется многократно, когда в деле замешаны…» – так думал следователь из захолустного российского городка Меликьян, приступая к расследованию загадочного убийства. Но он и предположить не мог, что в деле замешаны зарубежные секретные службы, стремящиеся предать забвению тайну рокового вклада царской семьи в Федеральную резервную систему Соединенных Штатов; а также внук Николая II, а значит, и наследник этого вклада; а еще потомки свидетелей событий вековой давности, что знают: прямой наследник короны Российской империи существует и жив… Жив, здоров, успешен и влюблен, а потому обязан уцелеть во всех перипетиях этих захватывающих, таинственных и опасных приключений.
В погоне за ответами мы вместе с героями объедем полмира, перемещаясь из смутного 1918-го года в лихие девяностые – так мы раскроем тайну спасения цесаревича и младших великих княжон и задумаемся о возможной роли во всем этом Сталина и географа Пржевальского.
Книга, которая не отпустит вас до самой последней страницы, увлекательная история, которая так и «просится» на экран.
Марк Арен
Ника & Ник
© ООО Издательство «Питер», 2025
* * *
Ни в одной сказке нет женщины, за которую сражались бы дольше и отчаяннее, чем я сражался за тебя с самим собой.
Франц Кафка. «Дневники»[1 - Пер. с нем. Е.А. Кацевой.]
Вместо предисловия
Весна сорок пятого, в отличие от советских войск, неохотно вступала в окрестности Кёнигсберга. Но достаточно было прошуметь первому весеннему дождю, как в одну ночь опушились липы и тысячами зеленых побегов пробилась к солнцу трава.
– Весной пахнет, как дома! – блаженно улыбаясь, шумно, словно мехами, втянул ноздрями воздух стоящий на посту юный солдат.
– А весной везде одинаково пахнет, – облокотившись о перекрывающий дорогу самодельный шлагбаум, стал крутить самокрутку его напарник, пожилой сержант. – К примеру, вот я, – продолжил он, аккуратно отсыпая щепоткой махорку, – третью весну на фронте.
Встречал ее в разных краях. А пахнет она везде одинаково. Вопрос к тебе имею: почему?
Молодой солдат скосил на него недоверчивый взгляд:
– А ты знаешь?
– А как не знать? – покачав головой, добродушно хмыкнул старый солдат. – Вот ты, Харитонов, к примеру, младенцев нюхал?
– Ну, нюхал… – не зная, к чему тот клонит, неуверенно протянул Харитонов.
– Ну и как они пахнут? – продолжил допытываться напарник.
– Как надо, так и пахнут, – уклончиво ответил ему Харитонов.
– Ты хвостом не крути, отвечай! – прикрикнул старший сержант. – Одинаково али нет?
– Ну, ясное дело, – Харитонов пожал плечами. – Чего же с них взять… Младенец, он и есть младенец, – и, пользуясь случаем, блеснул навыком немецкого языка: – Киндер.
– Вот и весна так, – удовлетворенно кивнул пожилой напарник. – Потому что природа рождается…
Вдруг, визжа резиной, из-за поворота на дорогу вылетела легковая машина.
– Гляди-ка, – кивнул на нее старший сержант.
– Шибко идет, – поправив автомат, ответил ему Харитонов.
– Дай-ка предупредительный…
Харитонов вскинул оружие, и предрассветную тишину вспорол сухой треск автоматной очереди. Однако машина продолжала мчаться прямо на них.
– Тикает! – выпучив глаза, заорал Харитонов. И в тот же миг он увидел, что машина, не снижая скорости, сбила шлагбаум и умчалась вдаль.
Со словами «врешь, не уйдешь» старший по званию, щелчком отбросив окурок, вскинул винтовку и, прицелившись, выстрелил вслед удаляющейся машине. Та, резко вильнув, съехала с дороги и уткнулась капотом в растущее на обочине дерево.
– Поди-ка проверь, – сказал Харитонову его напарник.
Держа наперевес оружие, тот бросился исполнять приказ. Добежав до машины и держа на прицеле салон, он рывком открыл водительскую дверь, и оттуда мешком вывалилось тело немецкого офицера. Убедившись, что в салоне никого больше нет, Харитонов повернулся и крикнул сержанту: – Капут!
– Ясен пень, – хмыкнул напарник, – оружие захвати. Да курево… если есть. – И вполголоса, словно сам себе, добавил: – ему уже ни к чему, а в хозяйстве сгодится…
Вытащив из кобуры убитого пистолет, сунув его себе за пояс и взяв лежащие рядом с фуражкой папиросы, Харитонов хотел уже было бежать обратно, как вдруг заметил выпавший из машины красивый портфель, прикованный к запястью убитого офицера. Отстрелив браслет и на ходу разглядывая находку, Харитонов вернулся к разбитому шлагбауму. Взяв папиросы, сержант кивнул на портфель:
– А это что?
– Известно что – по?ртфель! – важно ответил Харитонов.
– И на кой он тебе? – удивился напарник.
– Как на кой? Война закончится, на работу буду носить! – рукавом оттирая с портфеля росу, сказал Харитонов.
– Ну ты даешь, Харитонов! – усмехнулся сержант, – министром, что ли, работать будешь?
– Будет надо, смогу и министром! – насупился Харитонов.
– Ну-ну! Оружие фрица не забудь сдать, министр! – доставая папиросу из пачки, с усмешкой ответил ему напарник. – А я покамест проверю курево, чем там баловался покойник.
Чиркнув зажигалкой, он прикурил, глубоко затянувшись, ноздрями выдохнул дым и, с прищуром взглянув на папиросу, со знанием дела сказал:
– А табачок-то знатный!
Глава 1
В России 1996 год встречали с необычным чувством. Война в Чечне, рост протестных настроений и избрание «левых» в Думу придавали интригу предстоящим выборам президента страны. Все понимали: что-то произойдет. И хотя никто не мог предсказать ничего определенного, в воздухе витало ожидание чего-то великого.
А вот Ника Кузнецова не ждала никаких перемен. Не ждала и не хотела. Потому что, потеряв мужа, она разучилась ждать, а оставшись одна, успела к своему одиночеству привыкнуть. Временами, правда, ее навещала хандра, которую могла побороть лишь смена обстановки. И поэтому, едва заметив своих верных спутниц – апатию и беспричинную грусть, она убегала от них, ища спасения в чужих городах и весях. Благо отец заботился о том, чтобы она жила в достатке, а на кафедре всегда можно было найти коллегу, готового ее подменить. Ну а если к тому же подворачивалась научная конференция, то, к вящему удовольствию Ники, смена обстановки проходила с толикой пользы.
Поэтому, когда за спиною утомительной череды новогодних праздников замаячила подкрадывающаяся меланхолия, она без колебаний купила билет и, воспользовавшись традиционным приглашением японских коллег, умчалась от нее на край света, в Токио, на ежегодный научный конгресс.
Приезжая сюда, она всякий раз останавливалась в одном и том же отеле. И не беда, что отсюда было неудобно добираться до университета, зато рядом с ним был православный храм, и, если ей случалось задерживаться на выходные, то на воскресную службу она приходила сюда. Конечно, вблизи университета традиционно размещалось много отелей и в выходные в Токио с транспортом нет никаких проблем, но Ника желала соблюсти привычный распорядок воскресного дня. Не торопясь прийти в храм, спокойно отстоять службу, подпевая маленькому хору, и, самое главное, не растерять то благостное состояние души, которое охватывало ее после богослужения. А этому могли помешать суета сабвэя и шум токийской толпы.
Честно говоря, Ника не считала себя истовой христианкой. Да, она посещала храм, но не ходила на исповедь и не причащалась. Она любила церковное пение, сама пыталась подпевать, но так и не выучила ни одного тропаря. Слушая чтение Евангелия, она вся изнутри трепетала, пребывая в состоянии «благоговейного непонимания», как выразился как-то один знакомый дьякон. Но если не удавалось достичь нужного настроения, ее понемногу начинала охватывать скука.
Вот и сейчас, слушая монотонный речитатив священника, она из-под опущенного платка украдкой оглядывала соседей. Прихожан в этой церкви было немного, и поэтому знакомое лицо она приметила сразу. То был высокий, чуть седоватый мужчина, на первый взгляд лет сорока с небольшим, в темном элегантном пальто. Аккуратная бородка обрамляла его доброе лицо. Голубые глаза глянули на Нику приветливо. Мужчина слегка ей поклонился и вновь обратил свой взор к алтарю.
Едва она задумалась о том, где же могла его видеть, как сразу вспомнила: на конгрессе. Тотчас в ее памяти всплыла его уместная реплика по поводу регламента, а вместе с ней и имя: Ник Вертер, Ник. Он представлял университет Афин. Ей еще тогда бросилась в глаза очевидная несуразица между англосаксонским именем и еврейской фамилией, отменным, почти без акцента, японском языком и откровенно славянской внешностью этого грека. Впрочем, и то и другое в равной степени не укладывались в Никины представления о том, как должен зваться и выглядеть греческий социолог, но тем не менее этот человек ей запомнился, и это было более чем странно, поскольку хорошей зрительной памятью она похвастаться не могла. К примеру, ей никак не удавалось запомнить лица студентов, если занятия проходили не чаще раза в неделю, и некоторые из ее подопечных этим нахально пользовались, сдавая друг за дружку коллоквиумы, экзамены и зачеты.
После окончания службы она задержалась у иконы Николая Чудотворца и попыталась настроиться на молитвенный лад, но не получилось – мысли почему-то путались и рвались. Вздохнув и перекрестившись, Ника с поклоном вышла из храма и вновь увидела того же мужчину. Он стоял во дворе под аркой ворот, и падавший снег успел тонкой лентой осесть на полях его шляпы. Ника сразу обратила внимание, что она ему очень к лицу, и тут же пожалела, что вместо плаща сегодня надела куртку. Почему-то она подумала, что в куртке будет нелепо смотреться рядом с этим импозантным мужчиной. «Да с чего я взяла, что мы окажемся рядом?» – рассердилась она, поймав себя на этой мысли, и тут же услышала, как он ее окликнул, причем по-русски:
– Вероника Николаевна? Позволите вас проводить?
Она повернулась к нему, завязывая тесемки капюшона, и попыталась изобразить удивление:
– Добрый день, господин Вертер. У вас отменное произношение для грека.
– Да какой из меня грек? – улыбнулся Вертер, – в Греции я последние десять лет. Да и то урывками, от конференции к семинару. Дома я в основном пишу и редко где бываю, поэтому есть города, в которых я ориентируюсь не хуже, чем Афинах. К примеру, вот Токио – здесь я могу ходить с закрытыми глазами, и если вас что-то интересует, то можете всецело мной располагать.
– А я вот нет, – пожав плечами, с сожалением ответила Ника. – В который раз бываю в Токио и каждый раз пытаюсь найти букинистические лавки. Но не нашла ни здесь, ни в центре.
– За этим дело не станет, – улыбнулся Ник и деловито осведомился: – Вы книголюб или коллекционер? А может, вас интересует литература по специальности? Русская, японская, иностранная?
– Разве женщина может предугадать, с чем выйдет из магазина?
– Даже если он книжный? – удивился Ник.
– А какая нам разница? – пожав плечами, ответила Ника.
– В таком случае, сочту за честь быть вашим гидом в экскурсии по книжным лавкам Токио, – сказал Ник, галантно предложив ей «ручку крендельком». И, тут же меняя тему, словно ее согласие – вопрос уже решенный, спросил:
– А вы слышали про цундоку? – и сам же сразу ответил: – Это сугубо японское понятие, которое означает «покупать книги и не читать их».
– Обычно я предпочитаю побыть одна после службы… – начала было Ника, но, тряхнув головой, словно отметая сомнения, закончила, – но книги того стоят, идемте!
– Тогда нам сюда, – сказал Ник, указывая вправо, – поедем наземкой. В любом случае до станции Сенгоку отсюда ближе, чем до электрички. Пять минут прогулочным шагом.
«Я знаю», – хотела ответить Ника, но промолчала. Честно говоря, она себя не узнавала. С тех пор как осталась одна, она научилась мгновенно строить стену между собой и любым мужчиной, стремящимся сократить выдерживаемую ею дистанцию. Но в данном случае так почему-то не произошло. Она попыталась объяснить происходящее тем, что в том не было и особой нужды – ведь через несколько часов она улетит домой в Петербург и никогда больше не увидит этого русского грека. Так почему же не воспользоваться моментом и не исполнить давнишние планы? Когда еще она найдет того, кто знает город?
И действительно, для Ника не составляло особого труда ориентироваться в Токио.
Едва они вышли со станции Нихонбаси, как прямо перед собой Ника увидала книжный супермаркет «Марудзэн», о котором столько слышала и куда давно хотела попасть. А ведь она часто здесь проезжала!
Ник был на редкость предупредителен. На первом этаже «Марудзэна» продавались канцелярские товары, и по идее задерживаться там им не было нужды, но Ника остановилась, как зачарованная. Ее всегда удивляло, что в век сплошной компьютеризации люди не только не отказались от карандаша и ручки, но и, наоборот, производят их во все большем количестве и в самых невиданных формах. Но здесь ее задержали не они – хотя и трудно было пройти мимо керамических чернильниц и подлинных гусиных перьев. Нет, Ника надолго застряла там, где продавались краски, бумага и кисти. Их выбор не поддавался описанию…
– Рисуете? – спросил Ник.
– Пытаюсь, – призналась она, вертя в руках набор колонковых кистей. – Сестра у меня – настоящая художница. Она и график, и скульптор.
– Завидую, – вздохнул Ник и, перехватив ее вопросительный взгляд, поспешил пояснить: – Я в смысле того, что у меня нет ни сестры, ни брата, а только целая армия кузенов, кузин. Да и то благодаря приемным родителям…
Поскольку на первых двух этажах продавались японские книги, а на третьем располагалось нечто вроде клуба джентльменов, они сразу поднялись на четвертый этаж.
– Вот здесь, – сказал Ник, подводя ее к стеллажам, стоящим в центре зала, – я пропадаю часами. Видите ту полку? Там собраны прижизненные издания. Рекомендую взглянуть. Хотите побродить в одиночестве?
– Вы угадали, – сказала Ника, а сама подумала: «Вот хитрец! Как ловко от меня отделался, чтобы самому уединиться».
Однако увидев томик Игоря Северянина, а рядом – гумилевский «Путь конквистадоров», она и сама забыла обо всем. И было с чего: здесь на полке, выстроившись в ряд, стояли книги, изданные в начале прошлого века. Пробежав пальцами по их корешкам, словно по клавишам фортепиано, Ника наткнулась на поэму Андрея Белого «Первое свидание». Сама не зная почему, она раскрыла книгу и поймала себя на мысли, что сделала это исключительно под впечатлением от их знакомства с Ником. И в ту же секунду за ее спиной раздались шаги. Оглянувшись, она увидела Ника. Он направлялся к ней, листая на ходу небольшую брошюру. Побоявшись, что, увидев книгу, Ник все поймет, Ника спрятала руки за спину. Но тот был настолько поглощен своей находкой, что ничего не заметил и, подойдя к ней, сказал:
– Взгляните-ка, что я нашел. Это «Основы России» англичанина Беринга. Он написал эту книгу в 1914 году – после того как несколько лет прожил в России. Тут есть любопытнейший пассаж, позвольте, я вам зачитаю. Вот здесь… Итак, он пишет: «…не было, пожалуй, еще никогда такого периода, когда Россия более процветала бы материально, чем в настоящий момент или когда огромное большинство народа имело, казалось бы, меньше оснований для недовольства». А вот еще… – сказал он, перелистав несколько страниц, – «…у случайного наблюдателя могло бы явиться искушение воскликнуть: да чего же большего еще может желать русский народ?!» И еще он пишет, что этим самым недовольством Россию заражали интеллигентские круги, – с грустью захлопнул книгу Ник и, только теперь заметив что-то в руках у Ники, спросил:
– А вы что откопали?
– Да так, – смутившись, ответила Ника. – Андрей Белый…
– А-а-а, «Первое свидание», – заглянув ей за спину и увидев обложку, протянул Ник, и внимательно посмотрел Нике в глаза, да так, словно пытался заглянуть ей в душу.
– Эта книжка стоит здесь не первый год – продолжил он, – и просят за нее не так уж много…
– И почему же вы ее не купили? – пряча глаза, спросила Ника.
– А я не поклонник Бориса Бугаева, – ответил Ник, – его поэзия меня не трогает, а словесные эксперименты кажутся безрезультатными. И хотя я собираю подобные книги, эту я никогда не куплю. Потому что тогда она не достанется тому, кто ее ищет. Ведь кто-то любит его стихи, верно? Вот вы любите?
– Вообще-то я предпочитаю прозу, – ответила Ника.
– Прозу Андрея Белого? – удивился Ник.
– Да нет же. К примеру, Булгакова. Но вы увиливаете от ответа! – взглянув на него, сказала Ника.
– Отнюдь, – улыбнулся ей Ник, – просто рано или поздно поклонник его таланта встретится с этой книгой. И я не хочу этой встрече помешать. Даже за счет полноты моей коллекции. Вас устраивает такое объяснение?
– Пожалуй, оно чересчур многословное, – подумав, сказала Ника. – Хотя и вполне откровенное. Но почему вы так уверены, что ее обязательно кто-то купит?
– Иначе бы она здесь не стояла, – кивнув на полку, сказал Ник.
– Верите в предопределенность? – вопросительно взглянула на него Ника.
– Да, – сказал он, глядя на нее чуть серьезнее, чем бы ей хотелось. Ника немного смутилась, но не отвела взгляда.
– Кажется, теория вероятности против вас, – слегка усмехнувшись, сказала она, – в Токио не так много поклонников русской поэзии. Во всяком случае меньше, чем один на миллион. И книжке этой придется ждать до окончания веков.
– И тем не менее я все же верю в предопределенность, – ответил он. – Не могла же теория вероятности предсказать, что сегодня в Токио встретятся два поклонника русской словесности.
– Что ж, – сказала она, – раз так, пускай ждет, – и, положив книжку на полку, продолжила: – но хочу вам заметить, что по теории вероятности наша встреча вполне закономерна. Русских на свете много, они мобильны, и их встречи в самых отдаленных уголках мира перестали кого-либо удивлять. Посему не надо подменять банальную статистику метафизической предопределенностью.
Ник поднял вверх руки:
– Сдаюсь. Вы победили. И как побежденный предлагаю вам трофей. В виде обеда. Вы какую кухню предпочитаете?
– Свою, домашнюю – растерянно ответила Ника, слегка оторопев от такого внезапного перехода.
«Только что все было так невинно и мило, говорили о книжках, наметился даже философский спор – и вдруг нате вам: “давайте поужинаем”», – подумала она и вновь поймала на себе его взгляд.
– Не пытайтесь искать в моем приглашении какого-либо подтекста, – словно угадав ее мысли, сказал Ник. – Нас ожидает не романтический ужин, а банальный ланч. Ведь время обеденное, я хочу подкрепиться, приглашаю и вас. Заранее говорю, что никаких изысков не намечается. В такие храмы гурманов, как «Канда» и «Мицутани», мы не пойдем. Сказать по правде, восточные рецепты не услаждают мой русский желудок. Вы можете есть что угодно, что же касается меня, то я буду есть просто мясо. Жареное мясо. Причем – с хлебом. Сейчас никто не ест хлеб. А я ем. Хлеб, пироги, любую выпечку.
Слушая его, Ника поймала себя на мысли, что их обед – дело уже решенное. И еще она поняла, почему так легко и неожиданно для себя после воскресной службы пустилась «во все тяжкие». Находясь рядом с ним, она погружалась в неизведанную доселе нирвану. Он обладал каким-то волшебным магнетизмом, каким природа наделяет избранных и которому она была не в силах противостоять. Он словно источал какой-то невидимый свет, мерцающий в его бездонных глазах и искрящийся в его доброй улыбке. С ним было хорошо. С ним было удивительно легко и просто.
– Вы коварный искуситель, – рассмеялась она. – Я так надеялась сбросить здесь лишний вес. Тоскуя по корочке черного хлеба, питаюсь одним только рисом.
– Есть тут один пекарь, – заговорщицки оглянувшись по сторонам, перешел на шепот Ник, – он получает ржаную муку из Сибири и астраханскую соль. Так вот он печет такой хлеб, который не отведаете даже в Москве.
– Вообще-то я из Петербурга, – чуть заносчиво заметила Ника.
– И в Петербурге тоже, – сказал Ник и, подхватив Нику под локоток, увлек ее за собой.
– Кстати, – сказал он деловито, – здесь неподалеку – магазин «Иссэйдо», там можно купить японские гравюры. Не древние, конечно. Девятнадцатый век. Но приемлемые по цене. Если хотите, заглянем туда завтра после «раздачи слонов» на конгрессе.
– Не обещаю, – уклончиво ответила Ника, решив не говорить, что скоро уезжает.
– Только не принимайте меня за книжного червя, – продолжал занимать ее разговорами Ник, – я знаю и другие места. Хотите, заглянем в старейшую пивную? Ее основали немцы. За пиво не ручаюсь, но компанию вы там застанете отменную.
Переводчики, философы, критики…
Эскалаторы, бесчисленные ленты бегущих дорожек, подземные переходы, напольные иллюминаторы, в которых видны запруженные развязки автомобильных дорог, – таков он, Токио, – огромный город, где можно бродить часами, так и не увидев клочка неба над головой. Ника была несказанно рада тому, что у нее оказался такой проводник.
Обычно ей приходилось подолгу стоять у информационных стендов, прокладывая в голове маршрут в какое-то новое место. А теперь всего-то и дел, что поспевать за саженными шагами Ника…
Они сошли с электрички где-то на берегу – Ника ощутила запах водорослей и рыбы.
– Здесь рыбный рынок? – спросила она, оглядываясь.
– Нет. Запах – из порта. Ведь мы уже в Иокогаме. Прошу вас сюда, – ответил Ник, подавая ей руку.
Они спустились с платформы, свернули в тесную улочку, и через пару минут перед Никой открылась набережная. Из-за тесно стоящих кораблей моря практически не было видно. Чайки кружили над стрелами кранов и мачтами кораблей. Ника полезла было в сумочку за камерой, но Ник потянул ее в сторону:
– Нам сюда. Полюбуемся на морские виды с другой точки.
Вот где пригодился ее капюшон! Едва они завернули за угол, как их обдал снежным зарядом такой сильный порыв ветра, что им пришлось повернуться к нему спиной, а Нику еще и придерживать рукой шляпу. Рядом, вскидывая пену о бетонные плиты, билась серая волна. Впереди виднелось стоящее прямо на берегу судно: ярко-красное днище, блестящий бронзовый винт и пологая в три пролета лестница, ведущая вдоль белоснежного борта к верхней палубе.
Они поднялись наверх, где их с поклонами встретил улыбчивый старый японец. Непрерывно говоря что-то приветливое и радостное, он открыл перед ними двери, и Ник первым стал спускаться по трапу, устланному ковровой дорожкой. Оказывается, в чреве судна разместилось уютное кафе. Через большие иллюминаторы Ника видела кусочек моря, где на волнах качались крупные чайки. Ник произнес пару слов по-японски, на что встретивший их старик вновь разразился длинной речью.
– Здесь не принято предлагать меню, – сказал Ник. – Как вы поняли, сегодня мы будем есть жареную свинину с тушеной капустой. Хотя я могу и ошибаться…
– Вы не ошиблись, он сказал именно так. Впрочем, мне все равно, – улыбнулась Ника. – Хоть с капустой, хоть без капусты. Здесь чудесно.
Только сейчас она обратила внимание, как широко Ник ставит ноги, стоя на палубе, и спросила:
– Вы моряк?
Он удивленно поднял брови:
– Почему вы спросили?
Вместо ответа Ника обвела взглядом помещение, украшенное сухими морскими звездами, кораллами и огромными ракушками. На дверях красовались старинные штурвалы, а в иллюминаторы заглядывали пролетающие чайки.
– А, понимаю, – начал было Ник, но вдруг замер, будто увидел за спиной у Ники Годзиллу. Ника мгновенно напряглась, не смея даже шелохнуться.
– Не оборачивайтесь! – глядя ей за спину, многозначительно понизив голос, произнес Ник, – за вашей спиной… долгожданная свинина!
Уронив голову набок, Ника шумно вздохнула…
Старик-японец присел за соседний столик и, подперев кулаком щеку, блаженно улыбаясь, следил за тем, как Ник разделывал мясо.
– Ваши женщины немножко похожи на тамагочи, – прерывая молчание, сказал он по-японски, обращаясь к Нику. – Чтобы они были довольны, их нужно водить в рестораны, делать подарки…
Ник от неожиданности выронил нож и, густо покраснев, виновато взглянул на Нику. Она прыснула смехом, зажав рукой рот. А старик, кряхтя, поднял с пола нож, покачал головой, сходил на кухню, откуда принес на деревянном блюде неказистый черный кирпичик, усыпанный тмином и еще какими-то зернышками. И Ник нареза?л тонкие ломтики по одному, то подавая их Нике, то забирая себе, да так и разрезал весь кирпич до самой последней тоненькой корки, которую Ника, поправ все мыслимые нормы этикета, стащила с блюда и спрятала в сумочку.
– Заначка? Правильно, – одобрительно кивнул Ник.
– Сейчас не справлюсь, – призналась она, – а перед сном погрызу.
День пролетел как одно мгновенье. После обеда они вновь бродили по книжным развалам, с увлечением копаясь на пыльных стеллажах и полках, радуясь каждой удачной находке, словно старатели, откопавшие золотой самородок. У стороннего наблюдателя могло сложиться впечатление, что это два книжных червя, дорвавшиеся до вожделенных книжных кущ и жаждущие, найдя очередную невзрачную книжку, вдохнуть с нее благородную пыль веков. Объявление диктора, прервавшее звучащую в магазине негромкую музыку, заставило Ника взглянуть на часы.
– Ника, – окликнул он ее по имени, – вы кофе любите?
– Чур, угощаю я.
– Но ведь это моя идея, – возразил Ник.
– Идея ваша, – кивнула Ника, – зато очередь моя. Куда пойдем?
– Есть тут неплохое местечко… – начал было Ник.
– А что бы вы сказали, – прищурившись, перебила его Ника, – если я предложила бы вам выпить кофе в кафе Харуки Мураками?!
По лицу Ника было видно, что это оказалось для него сюрпризом.
– Ну что, показать вам кафе Мураками? – довольная произведенным эффектом, спросила его Ника.
– Ваша взяла! – подняв руки вверх, ответил он.
– Тогда за мной, – сказала Ника.
Где-то что-то перепутав и поплутав, она тем не менее нашла то, что искала. Когда же, попив кофе, обильно сдобренный духом самого Мураками, они вышли на улицу, в окнах ближайших домов стали один за другим зажигаться огни.
– Мне пора, – с сожалением сказала Ника. – Как быстро пролетело время! У меня такое ощущение, будто после службы прошла всего лишь пара часов. А ведь на самом-то деле прошел целый день.
– Спасибо, что вы разделили его со мной, – обнажив голову, сказал Ник и поцеловал ей руку.
– Спасибо вам, – улыбнулась Ника, – я думала, что знаю этот город, но ваш Токио оказался много милей.
– Позволите проводить вас до дома? – спросил Ник.
– Не беспокойтесь, – покачала головой Ника. – Я живу рядом и, если честно, хотела бы побыть немножко одна.
– Что ж, не буду вас неволить. Тем более что это не последняя наша встреча и, если мы чего-то недоговорили, мы исправим это в следующий раз, – двусмысленно, как ей показалось, сказал Ник.
– Прощайте, – улыбнувшись, ответила Ника и, помахав ему рукой, неспешно пошла к своей остановке. Но не успела она сделать и десяток шагов, как кто-то взял ее под руку. Вскрикнув от неожиданности, она остановилась как вкопанная. Это был Ник.
– Вы меня опять напугали! – с трудом переводя дух, сказала Ника.
– Прошу прощения, – сказал Ник, – но за вами по пятам следуют два подозрительных типа, которых я сегодня пару раз уже видел. С точки зрения теории вероятности случайность этого ничтожно мала. И поэтому, хотите вы того или нет, но я вас на улице одну не оставлю.
К его удивлению, Ника скорее смутилась, чем испугалась…
Они еще долго бродили по набережной, и Ника ловила себя на мысли о том, что, гуляя с Ником, она все время вспоминает прогулки с отцом. Редкие прогулки. Отец давно уже жил в Москве, дома бывал редко, последний раз, может, в прошлом году.
«Значит, я вспоминаю не отца и не прогулки, а свое состояние в тот момент. Точнее, те чувства, – пыталась анализировать происходящее Ника. – Что это были за чувства?
Теплота. Защищенность. Надежность. Привязанность. Почему я вспоминаю об этом сейчас? Потому что испытываю то же чувство. С человеком, которого вижу в первый и в последний раз. Абсурд! А если не в последний? А если мы встретимся снова на каком-то конгрессе? Да хотя бы и здесь на будущий год… Что же, по теории вероятности это вполне возможно. Хотя… Он наверняка опять заговорит о предопределенности…. Да нет, не заговорит. Он меня даже не вспомнит».
Глава 2
Свою заначку Ника съела где-то над Сибирью. Смахнув с себя невидимые крошки, она решила чуточку вздремнуть и проснулась, когда объявили о том, что самолет подлетает к Петербургу. Потянувшись, она взглянула на часы. «Пленарное заседание конгресса уже началось, – подумалось ей, – и сейчас начнется подведение итогов с вручением памятных наград, как выразился Ник, “раздача слонов”. Он сейчас, наверное, оглядывается вокруг и ищет, в каком же ряду зала сидит его вчерашняя спутница, и ни за что не догадается, что она сидит в третьем ряду самолета. Ничего, поищет, поищет, да и забудет. Наверняка забудет».
Относительно себя ей казалось… Нет, не казалось, а она хотела убедить себя в том, что уже через пару дней она и не вспомнит о токийских прогулках. Но прошла неделя, другая, и, однажды увидев на экране отца, Ника сразу же вспомнила Ника. И поняла, что все это время тайком от себя думала о нем и даже скучала. Отец слушал доклад какого-то министра с таким же выражением лица, какое было у Ника, когда тот говорил о книге Беринга: серьезное, немного расстроенное. Торопливо схватившись за пульт, она увеличила громкость.
Хотя в углу экрана светилась надпись «прямой эфир», Ника знала, что трансляция таких заседаний идет с паузой в несколько минут. Редакторы успевали вычистить из записи какие-нибудь погрешности или непарламентские выражения, которыми славился лидер фракции либерал-демократов. По словам отца, из трансляции иногда вырезались изрядные куски, особенно если говорилось о каких-то проблемах. Посему выступления докладчиков казались зрителям однообразными, а обсуждения – пресными. И поэтому передачу «парламентского часа» никто не смотрел.
Но вот отец, поморщившись, поднял карандаш, останавливая гладкую речь министра:
– Я сразу понял, что вы вошли в роль, и не стал бы мешать, но у нас много дел, и поэтому я вас все же прерву.
Министр обреченно замолчал, понимая, что такое предисловие не может сулить ничего хорошего. Замолчал и отец. С каменным лицом он смотрел на лежащие перед ним бумаги, но Ника знала, что на самом-то деле он пытается совладать с собою и считает до десяти. По всей видимости, это помогло не очень, потому что буквально через пару мгновений он поднял голову и, в упор взглянув на чиновника, спросил:
– Скажите, я похож на идиота?
На несчастного министра жалко было смотреть.
– Нет, – ответил он еле слышно.
– А тогда на кого была рассчитана ваша речь о том, что ваше доблестное министерство «приложит все усилия для ускорения решения вопроса по стабилизации производства стройматериалов»? Может, вы держите за идиотов наш комитет? А может, народ, что случайно зашел на этот канал? – сказав это, отец кивнул на горящие рубиновыми глазка?ми телекамеры.
Министр отрицательно покачал головой.
– Странно… – пожал плечами его безжалостный визави. – Отрицая и то и другое, вы лишаете ситуацию интриги, а меня, соответственно, выбора. И поэтому не остается ничего иного, как считать… Впрочем, не будем вас больше мучить, а целесообразность вашего дальнейшего пребывания в правительстве мы обсудим на втором профильном комитете.
Бледный министр на полусогнутых ногах покинул заседание, а отец, обратившись к председателю промышленного комитета, спросил:
– Может, вы знаете, сумеем ли мы до начала весны возобновить работу этого цементного завода? Конкретно: да или нет?
«Вот-вот, – подумала Ника, – фраза вполне в духе Ника».
Она не стала слушать ответ депутата и выключила телевизор, потому что захотела увидеть кое-что более живописное, чем кремлевские интерьеры. Ника поудобнее устроилась в кресле с камерой в руках и стала просматривать видео, снятое во время прогулки по набережной Иокогамы. Море, чайки, корабли, японцы. И снова море. Ни в одном кадре не было Ника. И только иногда за кадром слышался его голос.
– Что и требовалось доказать, – сказала себе Ника. – У них даже голоса похожи. Нет, у меня не психоз. Они действительно очень похожи, вот и все.
Она могла бы сказать что-нибудь еще столь же убедительное. Но в квартире не было никого, и ей некого было убеждать. И не перед кем оправдываться в том, что она уже две недели постоянно думает о человеке, которого случайно встретила на другом конце света. И которого больше никогда не увидит.
* * *
На следующий день у нее была лекция в университете. Войдя в аудиторию, она заметила, что студенты слишком оживлены. Оборачивались то и дело к верхним рядам и как-то странно поглядывали на Нику. Но она быстро наладила рабочую атмосферу, заставив их под диктовку записывать длинные цитаты о тонкостях японской социологии из Тиэ Наканэ. Звонок прозвенел, как всегда, некстати. Сказав: «На сегодня все. До следующей недели», она села за свой стол, а студенты, в одиночку и группками, потянулись к выходу. Очень скоро в аудитории установилась тишина. Но Нике показалось, что в зале кто-то есть. Она подняла голову и едва не вскрикнула от неожиданности.
С самого последнего ряда ей улыбался Ник.
– Прекрасная лекция, – сказал он, поднимаясь. – Никогда не думал, что можно так интересно рассказывать о практике применения оператора return[2 - Термин из программирования.] между лидерами и сублидерами социальных групп. У вас дар трибуна.
– Вы прятались. Вы подглядывали и подслушивали, – стала укорять его Ника, пытаясь за деланной обидой скрыть охватившее ее волнение.
– Я же не виноват, что ваши студенты такие рослые. За их широкими спинами можно спрятать добрую половину Афин. А потом еще говорят, что в России вырождается молодежь! – он спустился к ее столу и остановился с поклоном. – Ну, здравствуйте, Ника. Как видите, ваша теория вероятности продолжает действовать. Мы снова встретились. И вновь – случайно. Да-да, я совершенно случайно очутился в Петербурге, со мной совершенно случайно оказался диплом, которым вас наградили на следующий день после вашего совершенно случайного исчезновения, я совершенно случайно узнал о том, что у вас лекция и, наконец, совершенно случайно оказался здесь.
С этими словами он передал ей памятный диплом прошедшего конгресса и добавил:
– Единственное, что не было случайным в этой череде случайностей, так это то, что дипломом наградили именно вашу работу.
Ника выхватила у него диплом, и они, смеясь, вышли в вестибюль. Там, сидя на подоконнике, болтал ногами мужчина в черном плаще, провожая взглядом всех проходящих мимо студенток.
Завидев их, он соскочил с подоконника и шагнул им навстречу.
– Разрешите представить моего афинского коллегу, – обращаясь к Нике, сказал Ник. – Его зовут Артем Ким.
Широкое узкоглазое лицо Кима осталось непроницаемо спокойным, и только губы чуть дрогнули, изображая улыбку. Он был невысокого роста и, судя по всему, из-за этого комплексовал, чем, вероятно, и объяснялась непомерная длина его плаща. Церемонно наклонив голову и по-военному щелкнув каблуками, Артем произнес:
– Вероника Николаевна, я счастлив встретиться с вами и сочту за честь получить ваш автограф.
Едва завершив фразу, он, словно фокусник, незаметным движением извлек из-под плаща ее последнюю книгу «Теория японца: социологический аспект». В другой руке у него вдруг оказался наготове фломастер. И Нике не оставалось ничего иного, как расписаться на первой странице.
Победоносно взглянув на Ника, Артем спрятал книгу во внутренний карман плаща, на что Ник, с явным неудовольствием наблюдавший за этой сценкой, не преминул заметить:
– И этот человек называл себя моим другом! Вот вам типичный образчик азиатского коварства.
– Не ссорьтесь, мой автограф того, право, не стоит, – сказала она и, взглянув на Артема, спросила: – А какую цель преследуете здесь вы?
– Что касается меня, то я никого и ничего не преследую, – сразу нашелся Артем, хотя ответ и прозвучал двусмысленно, – мне нужно было посетить несколько частных выставок, вот я и напросился в попутчики Нику…
Начальная фраза Артема смутила Ника, и это не ускользнуло от Никиных глаз. Но, не подав виду, она спросила:
– А что за выставки?
– Не столько выставки, сколько просто коллекции, – ответил Ник, оправившись от смущения. – Хотим обойти несколько адресов. Договориться с владельцами. Возможно, удастся собрать и настоящую выставку. Тема, возможно, заинтересует и вас. «Невидимая Россия».
– «Невидимая Россия»? – подняв брови, спросила Ника.
– То есть картины, написанные по памяти, – пояснил Ник. – Например, у Федора Васильева есть несколько рязанских пейзажей, которые он создал в Крыму во время лечения. Или вот еще пример – этюды облаков Архипа Куинджи. Я уж не говорю о Шишкине или позднем Саврасове…
– Почему только частные коллекции? А Академия художеств? А запасники Русского музея, вы о них не подумали? – удивилась Ника.
– Подумать-то подумали. Да кто нас туда пустит? – ответил Ким.
– Моя сестра Аня, – ответила Ника. – Я постараюсь вам помочь.
Созвонившись с сестрой, Ника уладила все за пять минут и прямо из университета повела своих гостей в Академию художеств.
Стояла та самая погода, из-за которой Петербург слывет местом, малопригодным для жизни. Пронизывающий ветер гнал по брусчатке поземку и раскачивал фонари, уже понемногу тлеющие мертвенным светом, потому как надвигались ранние сумерки. Ник взял Нику под руку, и она, невольно прижавшись к нему от ветра, вновь ощутила знакомое по Токио пьянящее ощущение спокойствия и комфорта.
Артем шагал впереди, и полы его плаща развевались и хлопали, как крылья.
Прохожих на набережной не было, точнее, почти не было. Над плотным потоком машин висела дымка, сквозь которую на другом берегу желтело здание Адмиралтейства…
В вестибюле их встретила Аня. В синем рабочем халате с засохшими каплями гипса и красок, да еще и в косынке, туго охватывающей волосы, она меньше всего походила на профессора Академии художеств.
Ника представила ей Артема и Ника.
– А вы знаете, что у нас тут хранятся рисунки Брюллова? – спросила Аня, стягивая желтые резиновые перчатки. – Итальянского периода, с видами Петербурга, написаны по памяти. Я даже бросила мастерскую, как только вспомнила о них. Идемте, посмотрим вместе. Меня заинтриговало название вашей выставки. Думаю, зритель к вам пойдет косяком, как рыба на нерест.
Они задержались в хранилище рисунков до позднего вечера, пытаясь отыскать все этюды Брюллова. Попутно нашлось множество других замечательных работ, как живописных, так и графических, вполне отвечающих идее проекта. Артем, не переставая, уточнял и развивал замысел выставки, который все более захватывал воображение Ани, и она, несмотря на поздний час, стала обзванивать всех, кто мог бы принять в ней участие. А Ника и Ник бродили вдоль стен, увешанных картинами выпускников Академии. Они почти все время молчали. Трудно сказать, думал ли о чем-то Ник, в то время как Ника убеждала себя не думать о нем…
Расставаясь, они договорились на следующий день отправиться всем вместе в Рождествено. Там в усадьбе Набокова была выставлена самая большая коллекция ученических работ Федора Васильева. Чтобы не тратить время на лишние переезды, Ника решила заночевать у сестры. Живя в одном городе и даже в одном районе, они редко встречались в последнее время. И поэтому, оказавшись вдвоем, сестры всю ночь проболтали на кухне. Говорили обо всем. Но только к концу разговора Аня, как бы невзначай, спросила:
– Он женат?
– Кто? – сделала вид, что не понимает, Ника.
– Не прикидывайся, – взглянув на сестру, сказала Аня.
– А зачем мне знать? – отмахнулась Ника.
– Он влюблен в тебя, – накрыв рукою Никину ладонь, сказала Аня, – я это вижу. Смотри не обожгись. Потому как на сей раз тебе нравится это. Нравится не потому, что в тебя влюблены. О нет, это было бы для тебя слишком просто. А потому, что в тебя влюбился именно он. Не Пашка Мельников, не Деев, не Артем. А Ник. Да господи, о чем я говорю! Ты не поверишь, но за эту пару дней у тебя изменились глаза.
Ника вопросительно посмотрела на сестру.
– Да, да, – тебе это просто не видно. И я знаю, почему это так. Потому, что он тот, кто тебе нужен. Именно это написано в твоих глазах. Возможно, умом ты этого пока не поняла. Но душой уже знаешь. А глаза – это зеркало. Говорят же, что цена настоящего мужчины проявляется в спокойствии в глазах его женщины. Вот они, наконец, у тебя успокоились. Значит, это твой мужчина.
– А раньше какие были мои глаза? – спросила ее Ника.
– Как у потерянной собаки, – ответила Аня и тут же продолжила: – но это лирика! Будь бдительна и осторожна и, главное, не обожгись!
– Не бойся, не обожгусь, – ответила Ника. – А обожгусь – согреюсь.
Аня удивленно взглянула на сестру. Такой она видела ее впервые.
Утром Ник с Артемом заехали за ними на арендованном стареньком джипе. Как обычно, за ними увязалась охрана, и когда машина отъехала от дома, Ник глянул в зеркало и сказал:
– Кажется, за нами «хвост».
– Следят, но не за нами, – ответила Ника, – а за тем, чтобы с нами чего не случилось.
– В России телохранители есть даже у профессоров и художниц? – подняв брови, спросил Ник, прибавив газу. Поминутно косясь в боковое зеркало, он довольно уверенно выбрался из центра. Артем, сидя рядом с ним, вертел головой, словно ребенок, впервые попавший в большой город. И все спрашивал, поворачиваясь к Ане: «А это что за дом? Модерн? Неужели новодел? Но вот это здание, это же точно модерн? Как, тоже переделка?» А она рассказывала, как были загублены все памятники архитектуры, от которых остались только фасады, да и те изрядно обновленные.
Промчавшись по шоссе, джип сбросил скорость и плавно покатился к посту ГАИ, стоящему на городской границе. И здесь идущий у них по пятам «гелендваген» ушел в отрыв. Ник тоже ударил по газам, но Ника коснулась его плеча:
– Не надо. Они знают, что делают.
Миновав мост, они поехали по шоссе, то разгоняясь на ровных участках, то снижая скорость там, где дорожное полотно было разбито, словно после обстрела. За сугробами на обочинах чернели голые деревья с обрезанными ветками. Вид за окнами был угрюмым, неприветливым. Наверное, чтобы сгладить впечатление, Аня принялась рассказывать, как красиво выглядят окрестности Петербурга весной, а еще лучше – осенью. Особенно карельское направление с сопками и озерами.
В Рождествено Ник вышел из машины, счастливо улыбаясь.
– Хорошо-то как! – глубоко вздохнув, сказал он и, разведя руки, словно желая обнять все, что их окружало – и укрытую снежным покрывалом равнину, и вековые сосны подле старинной церкви, и нарядный голубой особняк с белыми колоннами, возвышающийся на холме за речкой, и саму речку, застывшую среди белых обрывов, – продолжил:
Иду к тебе. Другого нет пути,
Как по заснеженной равнине
Идти к тебе. Чтоб душу обрести,
Достигнув жизни середину.
Мороз легко всю речку взял в полон,
Пройду по льду на берег правый,
Отмерю до земли поклон
Церквушке в соснах одноглавой.
Имен не счесть, кто был тебе родней,
И тех, кто кончил жизнь на плахе
Во тьме веков. Ведь счет ведешь от дней
И славы внуков Мономаха.
За восемь с половиной сотен лет
Вода вскипела и остыла,
Но помнишь ты принявших смерть
От лютой конницы Батыя.
Терпеть и ждать, что день прогонит ночь.
Век позади, его сменяет новый.
Нам помогал несчастья превозмочь
Лик Господа, написанный Рублевым.
Иду к тебе. Другого нет пути.
На сердце робкая надежда.
Чтоб не пропасть, чтоб душу обрести
Я на коленях каюсь, грешный[3 - Стихотворение «Покрова на Нерли» (Петров Н.В., 2008).].
Ника и сама любила это место, и ее почему-то не удивило, что Рождествено так приглянулось и Нику, словно так оно и должно быть.
– Воздух-то какой чистый! А ведь уже весной пахнет. Господи, как здесь хорошо… – блаженно улыбаясь, сказал Ник, пригоршней зачерпнув и поднеся к лицу снег.
– Да, здесь хорошо, – ответила Ника, беря его под руку, чтобы спуститься к речке. И ей на самом деле было хорошо. По-настоящему хорошо, не так, как часто бывает у всех и у каждого по поводу какого-то события или какой-то удачи, но потом проходит, не оставив за собой и следа, а хорошо так, что кажется, будто это навеки. И только одно смущало душу: она понимала, что ей хорошо оттого, что рядом Ник. И понимая это, еще и еще раз просила себя держаться от него подальше. Как можно подальше… Но то было похоже на глас вопиющего в пустыне…
* * *
Прошло несколько дней. Они продолжали встречаться. Если у Ники не было занятий, то днем они ходили по музеям и выставкам, а вечером, если позволяла погода, гуляли по городу, если природа бывала против, шли в театр или в кафе. С Артемом и Аней, реже – вдвоем. В один из вечеров, когда погода не особенно располагала к прогулкам, изучив театральную афишу, Ника сказала:
– Как насчет того, чтобы посмотреть современное? Возможно, это не Чехов, но ведь и он когда-то был Антошей Чехонте. Ну если уж очень не понравится, уйдем!
Через полчаса они были в театре. И как уже не раз с ними бывало, бумажка на кассе гласила: «Билетов нет». Но стоило Нике позвонить сестре, как тут же, словно по мановению волшебной палочки, у кассирши нашлись билеты на два места в первом ряду. Скучая в ожидании звонка и разглядывая вместе с Никой развешанные по стенам портреты артистов, Ник вдруг заметил, что многие из фланирующих в фойе зрителей, поглядывая на них, перешептываются друг с другом.
– Почему на нас смотрят? Вы кинозвезда? – озадачено спросил ее Ник.
– Наверное, это мои студенты, – смутившись, ответила Ника.
– Странно, – удивился Ник, – многие из них намного старше вас.
– Ну и что же? Многие из них заочники или учатся на вечернем, – ответила Ника и, услышав звонок, увлекла его в зал.
Спектакль был сырой. Ник откровенно скучал и от нечего делать исподтишка наблюдал за ней. Вдруг перед самым занавесом на антракт события на сцене вновь привлекли его внимание. По замыслу режиссера, один из героев пьесы, почувствовав себя плохо, распластался перед Никой и Ником на самом краю сцены, а двое других собрались было перенести его на стоящую рядом скамью. Но не успели они наклониться, как Ник, встав с места, занес ногу на сцену, всем своим видом показывая, будто хочет на нее влезть. Актеры оцепенели. Ситуацию спасла Ника. Прошипев:
– Вы куда? – она обхватила его за талию и усадила обратно в кресло.
– Так помочь! Вон какой он здоровый! Эти двое не справятся, – начал оправдываться Ник, кивнув в сторону лежащего напротив них актера, который с ужасом смотрел на него.
– Кому помочь?! Это театр, не цирк! – прошипела Ника.
– Так ведь театр, как и любое искусство, пробуждает в нас добрые помыслы, в том числе стремление помочь ближним, – стал оправдываться Ник.
Через пару минут, когда дали занавес и они вышли в фойе, все косились уже на него.
– Ну о-о-очень ценная находка с подсадным актером из первого ряда, о-о-очень! – втолковывал своей даме человек с шевелюрой Альберта Эйнштейна.
– Вы этого хотели, да? С вами нельзя появляться на людях. На нас снова смотрят, но теперь из-за вас! – дернула его за рукав Ника.
– Я предлагаю покинуть театр, чтобы все подумали, что я и в самом деле подсадной актер, и поужинать, – предложил Ник, – если нам не удалось насладиться духовной пищей, будем надеяться, что в ресторане нам повезет чуточку больше, чем здесь.
Уже через четверть часа они сидели в небольшом уютном ресторанчике, коих великое множество в центре Петербурга, и под тихую музыку пили хорошее итальянское вино, заедая его удивительно свежим и нежным карпаччо. Он смотрел на нее и тонул в ее глазах-озерах, а она благосклонно позволяла ему утопать…
* * *
По традиции в Северной столице давался бал Дворянского собрания Санкт-Петербурга. Дамы готовились к нему с исключительной серьезностью, и предметом их особых забот были наряды, которые подбирались за несколько месяцев. Не придающая этому особого значения Ника позвонила Ане, и та привезла с собой чуть не весь свой выходной гардероб.
У сестер были не только похожие фигуры, но и одинаковый вкус. В итоге все же, едва не поссорившись из-за платья, они пошли на компромисс: старшей достаются украшения, а младшая выбирает себе наряд.
Впрочем, оглядев критическим взглядом Нику, Аня сняла с шеи ожерелье и надела его на сестру:
– Ладно. Тебе оно нужнее. Артема нет, он на встрече по выставке, а, впрочем, даже если бы и был, мне с ним все равно ничего не светит, а у тебя, может, что-нибудь и получится.
– Не получится, – сказала Ника.
– Он занят? То есть, я хотела сказать, женат?
– Я занята, – ответила Ника.
– Занята? Кем? – удивилась Аня.
– Собой, – любуясь бриллиантами, ответила Ника.
– Сколько ему? – продолжала допытываться Аня и сама же ответила: – На мой наметанный взгляд больше сорока не дашь. Разведен?
– Нет. Говорит, некогда было жениться. То одно, то другое, – повернувшись спиной к сестре, ответила Ника.
– Знакомые сказки. Отдай его мне. А заодно и красное платье.
– Не дам, – Ника как ножом отрезала.
– Его или платье?
– Ни его, ни платье.
– Смотри не обожгись, – усмехнулась сестра.
Глава 3
Из-за технических проблем организаторы бала перенесли его в самый последний момент, и так получилось, что Аня об этом не знала. В результате, когда сестры и сопровождающий их Ник – Артем срочно умчался по какому-то делу – вместе с другими неосведомленными гостями, потоптавшись у ворот Константиновского дворца, все же узнали, куда перенесли «этот чертов бал» и приехали к «Гранд Отелю», праздник был в самом разгаре.
Едва Ник под руку с Никой и Аней появился в холле, как сразу все повернулись к ним, вынудив сестер многозначительно переглянуться; от их внимания не ускользнуло то, с каким интересом посмотрели на их кавалера прочие дамы.
Зал ресторана, свободный от столиков, превратился этим вечером в бальную залу. Гости, стоя парами и группами, опоясали его стены живым шумным кольцом. Оркестр играл попурри из Кальмана. «Дворянские» балы всегда славились музыкальным разнообразием, и Ника не удивилась, заметив в дальнем углу зала замысловатую конструкцию из множества световых и акустических установок, вокруг которых деловито копошилось несколько одинаково одетых людей, готовя, видимо, сюрприз в лице приезжего артиста. На другом краю вдоль стены прогуливались с гитарами и трубами усачи в сомбреро.
– Будет весело, – кивнув в их сторону, сказал Ник. – Как вам латиноамериканские танцы?
– Я смогу только румбу, а вот с Аней можете все, – поспешила ответить за двоих Ника и сконфузилась, поймав на себе выразительный взгляд сестры.
Ник хотел ей что-то ответить, но в этот миг прозвучали призывные звуки мазурки Хлопицкого, и несколько стоящих по соседству пар, манерно раскланявшись, направились к центру зала. Поймав взгляд Ника, Аня глазами указала ему на сестру. Тот, оправив фрак, подошел к Нике и, сухо щелкнув каблуками, кивнул головой. Сделав скромный книксен, Ника протянула ему руку, и они присоединились к парам. Первой в шеренге стояла оперная дива с сыном. Затем – польский морской атташе с паненкой. За ними – один из владельцев «Зенита» с дочкой. После – известный актер неизвестно с кем, и так далее, и так далее, и так далее… Стороннему наблюдателю могло показаться, что ожила картинка, столь красочно описанная когда-то классиком. Расправив воображаемые усы, консул пошел во второй паре с тем неповторимым шиком, с каким этот танец танцуют поляки. Услышав раздающиеся вокруг охи да ахи, Ника огляделась по сторонам. Вдоль стен яблоку было негде упасть. Все, кто совсем еще недавно неспешно фланировал в вестибюле или же вел беседы в фойе, услышав первые аккорды, вернулись в зал посмотреть танец. Какой-то мужчина с лысой, как бильярдный шар, головой топал ногою, словно на параде, и преимущественно невпопад. Другой, уже прилично пьяный, пытался дирижировать тростью, да так энергично, что создавал большую нервозность среди стоящих рядом с ним гостей. Лишь некоторые дамы, в силу объективных обстоятельств оставшиеся без кавалеров, наблюдали за мазуркой с таким отсутствующим видом, с каким обычно стоят за прилавком продавщицы сельпо. С умилением на танцующих смотрели лишь те, кто в силу своего преклонного возраста относился с умилением ко всему на свете.
Однако очень скоро танцоры подустали. Словно позабыв, что мазурку исполняют на цыпочках, плавно и кругообразно разводя ногами, они выделывали ими черт знает что. Вместо того чтобы, к примеру, делать pas de Basques[4 - Шаг в бальных танцах.], они галопом неслись вперед, доскакав до умозрительного угла, стучали каблуком и, повернувшись, вприпрыжку уносились дальше.
Танец меж тем уже набрал обороты. Вскоре пришло время делать фигуру pas de Pouvoir[5 - То же.]. В этой фигуре одна из дам садится на середине круга и, выбрав в доверенные другую даму, шепчет ей на ухо имя того, с кем бы она желала танцевать. Ее партнер подводит к ним поодиночке других кавалеров, и посвященная в тайну доверенная дама отказывает им всем, пока очередь не доходит до известного ей избранника. В середину круга села оперная дива и выбрала себе в подруги даму с глазами, полными печали. А юноша пустился отыскивать ее избранника. После того как он подвел к матушке с полдюжины танцоров, на которых та даже не смотрела и которым доверенная дама с печальными глазами отказывала с улыбкой Джоконды, очередь, наконец, дошла до Ника. И не успел он подойти к певице, как та, зардевшись, встала ему навстречу. Легкая тень промелькнула по Никиному лицу, и это не осталось незамеченным для взглянувшего на нее из-под бровей Ника. Проводив даму к сыну и вручив ее по принадлежности, Ник вернулся к Нике и, поцеловав ей руку, встал рядом с ней.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71722768?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Сноски
1
Пер. с нем. Е.А. Кацевой.
2
Термин из программирования.
3
Стихотворение «Покрова на Нерли» (Петров Н.В., 2008).
4
Шаг в бальных танцах.
5
То же.
Марк Арен
«Расследовать любое преступление – нелегкая работа. Она осложняется многократно, когда в деле замешаны…» – так думал следователь из захолустного российского городка Меликьян, приступая к расследованию загадочного убийства. Но он и предположить не мог, что в деле замешаны зарубежные секретные службы, стремящиеся предать забвению тайну рокового вклада царской семьи в Федеральную резервную систему Соединенных Штатов; а также внук Николая II, а значит, и наследник этого вклада; а еще потомки свидетелей событий вековой давности, что знают: прямой наследник короны Российской империи существует и жив… Жив, здоров, успешен и влюблен, а потому обязан уцелеть во всех перипетиях этих захватывающих, таинственных и опасных приключений.
В погоне за ответами мы вместе с героями объедем полмира, перемещаясь из смутного 1918-го года в лихие девяностые – так мы раскроем тайну спасения цесаревича и младших великих княжон и задумаемся о возможной роли во всем этом Сталина и географа Пржевальского.
Книга, которая не отпустит вас до самой последней страницы, увлекательная история, которая так и «просится» на экран.
Марк Арен
Ника & Ник
© ООО Издательство «Питер», 2025
* * *
Ни в одной сказке нет женщины, за которую сражались бы дольше и отчаяннее, чем я сражался за тебя с самим собой.
Франц Кафка. «Дневники»[1 - Пер. с нем. Е.А. Кацевой.]
Вместо предисловия
Весна сорок пятого, в отличие от советских войск, неохотно вступала в окрестности Кёнигсберга. Но достаточно было прошуметь первому весеннему дождю, как в одну ночь опушились липы и тысячами зеленых побегов пробилась к солнцу трава.
– Весной пахнет, как дома! – блаженно улыбаясь, шумно, словно мехами, втянул ноздрями воздух стоящий на посту юный солдат.
– А весной везде одинаково пахнет, – облокотившись о перекрывающий дорогу самодельный шлагбаум, стал крутить самокрутку его напарник, пожилой сержант. – К примеру, вот я, – продолжил он, аккуратно отсыпая щепоткой махорку, – третью весну на фронте.
Встречал ее в разных краях. А пахнет она везде одинаково. Вопрос к тебе имею: почему?
Молодой солдат скосил на него недоверчивый взгляд:
– А ты знаешь?
– А как не знать? – покачав головой, добродушно хмыкнул старый солдат. – Вот ты, Харитонов, к примеру, младенцев нюхал?
– Ну, нюхал… – не зная, к чему тот клонит, неуверенно протянул Харитонов.
– Ну и как они пахнут? – продолжил допытываться напарник.
– Как надо, так и пахнут, – уклончиво ответил ему Харитонов.
– Ты хвостом не крути, отвечай! – прикрикнул старший сержант. – Одинаково али нет?
– Ну, ясное дело, – Харитонов пожал плечами. – Чего же с них взять… Младенец, он и есть младенец, – и, пользуясь случаем, блеснул навыком немецкого языка: – Киндер.
– Вот и весна так, – удовлетворенно кивнул пожилой напарник. – Потому что природа рождается…
Вдруг, визжа резиной, из-за поворота на дорогу вылетела легковая машина.
– Гляди-ка, – кивнул на нее старший сержант.
– Шибко идет, – поправив автомат, ответил ему Харитонов.
– Дай-ка предупредительный…
Харитонов вскинул оружие, и предрассветную тишину вспорол сухой треск автоматной очереди. Однако машина продолжала мчаться прямо на них.
– Тикает! – выпучив глаза, заорал Харитонов. И в тот же миг он увидел, что машина, не снижая скорости, сбила шлагбаум и умчалась вдаль.
Со словами «врешь, не уйдешь» старший по званию, щелчком отбросив окурок, вскинул винтовку и, прицелившись, выстрелил вслед удаляющейся машине. Та, резко вильнув, съехала с дороги и уткнулась капотом в растущее на обочине дерево.
– Поди-ка проверь, – сказал Харитонову его напарник.
Держа наперевес оружие, тот бросился исполнять приказ. Добежав до машины и держа на прицеле салон, он рывком открыл водительскую дверь, и оттуда мешком вывалилось тело немецкого офицера. Убедившись, что в салоне никого больше нет, Харитонов повернулся и крикнул сержанту: – Капут!
– Ясен пень, – хмыкнул напарник, – оружие захвати. Да курево… если есть. – И вполголоса, словно сам себе, добавил: – ему уже ни к чему, а в хозяйстве сгодится…
Вытащив из кобуры убитого пистолет, сунув его себе за пояс и взяв лежащие рядом с фуражкой папиросы, Харитонов хотел уже было бежать обратно, как вдруг заметил выпавший из машины красивый портфель, прикованный к запястью убитого офицера. Отстрелив браслет и на ходу разглядывая находку, Харитонов вернулся к разбитому шлагбауму. Взяв папиросы, сержант кивнул на портфель:
– А это что?
– Известно что – по?ртфель! – важно ответил Харитонов.
– И на кой он тебе? – удивился напарник.
– Как на кой? Война закончится, на работу буду носить! – рукавом оттирая с портфеля росу, сказал Харитонов.
– Ну ты даешь, Харитонов! – усмехнулся сержант, – министром, что ли, работать будешь?
– Будет надо, смогу и министром! – насупился Харитонов.
– Ну-ну! Оружие фрица не забудь сдать, министр! – доставая папиросу из пачки, с усмешкой ответил ему напарник. – А я покамест проверю курево, чем там баловался покойник.
Чиркнув зажигалкой, он прикурил, глубоко затянувшись, ноздрями выдохнул дым и, с прищуром взглянув на папиросу, со знанием дела сказал:
– А табачок-то знатный!
Глава 1
В России 1996 год встречали с необычным чувством. Война в Чечне, рост протестных настроений и избрание «левых» в Думу придавали интригу предстоящим выборам президента страны. Все понимали: что-то произойдет. И хотя никто не мог предсказать ничего определенного, в воздухе витало ожидание чего-то великого.
А вот Ника Кузнецова не ждала никаких перемен. Не ждала и не хотела. Потому что, потеряв мужа, она разучилась ждать, а оставшись одна, успела к своему одиночеству привыкнуть. Временами, правда, ее навещала хандра, которую могла побороть лишь смена обстановки. И поэтому, едва заметив своих верных спутниц – апатию и беспричинную грусть, она убегала от них, ища спасения в чужих городах и весях. Благо отец заботился о том, чтобы она жила в достатке, а на кафедре всегда можно было найти коллегу, готового ее подменить. Ну а если к тому же подворачивалась научная конференция, то, к вящему удовольствию Ники, смена обстановки проходила с толикой пользы.
Поэтому, когда за спиною утомительной череды новогодних праздников замаячила подкрадывающаяся меланхолия, она без колебаний купила билет и, воспользовавшись традиционным приглашением японских коллег, умчалась от нее на край света, в Токио, на ежегодный научный конгресс.
Приезжая сюда, она всякий раз останавливалась в одном и том же отеле. И не беда, что отсюда было неудобно добираться до университета, зато рядом с ним был православный храм, и, если ей случалось задерживаться на выходные, то на воскресную службу она приходила сюда. Конечно, вблизи университета традиционно размещалось много отелей и в выходные в Токио с транспортом нет никаких проблем, но Ника желала соблюсти привычный распорядок воскресного дня. Не торопясь прийти в храм, спокойно отстоять службу, подпевая маленькому хору, и, самое главное, не растерять то благостное состояние души, которое охватывало ее после богослужения. А этому могли помешать суета сабвэя и шум токийской толпы.
Честно говоря, Ника не считала себя истовой христианкой. Да, она посещала храм, но не ходила на исповедь и не причащалась. Она любила церковное пение, сама пыталась подпевать, но так и не выучила ни одного тропаря. Слушая чтение Евангелия, она вся изнутри трепетала, пребывая в состоянии «благоговейного непонимания», как выразился как-то один знакомый дьякон. Но если не удавалось достичь нужного настроения, ее понемногу начинала охватывать скука.
Вот и сейчас, слушая монотонный речитатив священника, она из-под опущенного платка украдкой оглядывала соседей. Прихожан в этой церкви было немного, и поэтому знакомое лицо она приметила сразу. То был высокий, чуть седоватый мужчина, на первый взгляд лет сорока с небольшим, в темном элегантном пальто. Аккуратная бородка обрамляла его доброе лицо. Голубые глаза глянули на Нику приветливо. Мужчина слегка ей поклонился и вновь обратил свой взор к алтарю.
Едва она задумалась о том, где же могла его видеть, как сразу вспомнила: на конгрессе. Тотчас в ее памяти всплыла его уместная реплика по поводу регламента, а вместе с ней и имя: Ник Вертер, Ник. Он представлял университет Афин. Ей еще тогда бросилась в глаза очевидная несуразица между англосаксонским именем и еврейской фамилией, отменным, почти без акцента, японском языком и откровенно славянской внешностью этого грека. Впрочем, и то и другое в равной степени не укладывались в Никины представления о том, как должен зваться и выглядеть греческий социолог, но тем не менее этот человек ей запомнился, и это было более чем странно, поскольку хорошей зрительной памятью она похвастаться не могла. К примеру, ей никак не удавалось запомнить лица студентов, если занятия проходили не чаще раза в неделю, и некоторые из ее подопечных этим нахально пользовались, сдавая друг за дружку коллоквиумы, экзамены и зачеты.
После окончания службы она задержалась у иконы Николая Чудотворца и попыталась настроиться на молитвенный лад, но не получилось – мысли почему-то путались и рвались. Вздохнув и перекрестившись, Ника с поклоном вышла из храма и вновь увидела того же мужчину. Он стоял во дворе под аркой ворот, и падавший снег успел тонкой лентой осесть на полях его шляпы. Ника сразу обратила внимание, что она ему очень к лицу, и тут же пожалела, что вместо плаща сегодня надела куртку. Почему-то она подумала, что в куртке будет нелепо смотреться рядом с этим импозантным мужчиной. «Да с чего я взяла, что мы окажемся рядом?» – рассердилась она, поймав себя на этой мысли, и тут же услышала, как он ее окликнул, причем по-русски:
– Вероника Николаевна? Позволите вас проводить?
Она повернулась к нему, завязывая тесемки капюшона, и попыталась изобразить удивление:
– Добрый день, господин Вертер. У вас отменное произношение для грека.
– Да какой из меня грек? – улыбнулся Вертер, – в Греции я последние десять лет. Да и то урывками, от конференции к семинару. Дома я в основном пишу и редко где бываю, поэтому есть города, в которых я ориентируюсь не хуже, чем Афинах. К примеру, вот Токио – здесь я могу ходить с закрытыми глазами, и если вас что-то интересует, то можете всецело мной располагать.
– А я вот нет, – пожав плечами, с сожалением ответила Ника. – В который раз бываю в Токио и каждый раз пытаюсь найти букинистические лавки. Но не нашла ни здесь, ни в центре.
– За этим дело не станет, – улыбнулся Ник и деловито осведомился: – Вы книголюб или коллекционер? А может, вас интересует литература по специальности? Русская, японская, иностранная?
– Разве женщина может предугадать, с чем выйдет из магазина?
– Даже если он книжный? – удивился Ник.
– А какая нам разница? – пожав плечами, ответила Ника.
– В таком случае, сочту за честь быть вашим гидом в экскурсии по книжным лавкам Токио, – сказал Ник, галантно предложив ей «ручку крендельком». И, тут же меняя тему, словно ее согласие – вопрос уже решенный, спросил:
– А вы слышали про цундоку? – и сам же сразу ответил: – Это сугубо японское понятие, которое означает «покупать книги и не читать их».
– Обычно я предпочитаю побыть одна после службы… – начала было Ника, но, тряхнув головой, словно отметая сомнения, закончила, – но книги того стоят, идемте!
– Тогда нам сюда, – сказал Ник, указывая вправо, – поедем наземкой. В любом случае до станции Сенгоку отсюда ближе, чем до электрички. Пять минут прогулочным шагом.
«Я знаю», – хотела ответить Ника, но промолчала. Честно говоря, она себя не узнавала. С тех пор как осталась одна, она научилась мгновенно строить стену между собой и любым мужчиной, стремящимся сократить выдерживаемую ею дистанцию. Но в данном случае так почему-то не произошло. Она попыталась объяснить происходящее тем, что в том не было и особой нужды – ведь через несколько часов она улетит домой в Петербург и никогда больше не увидит этого русского грека. Так почему же не воспользоваться моментом и не исполнить давнишние планы? Когда еще она найдет того, кто знает город?
И действительно, для Ника не составляло особого труда ориентироваться в Токио.
Едва они вышли со станции Нихонбаси, как прямо перед собой Ника увидала книжный супермаркет «Марудзэн», о котором столько слышала и куда давно хотела попасть. А ведь она часто здесь проезжала!
Ник был на редкость предупредителен. На первом этаже «Марудзэна» продавались канцелярские товары, и по идее задерживаться там им не было нужды, но Ника остановилась, как зачарованная. Ее всегда удивляло, что в век сплошной компьютеризации люди не только не отказались от карандаша и ручки, но и, наоборот, производят их во все большем количестве и в самых невиданных формах. Но здесь ее задержали не они – хотя и трудно было пройти мимо керамических чернильниц и подлинных гусиных перьев. Нет, Ника надолго застряла там, где продавались краски, бумага и кисти. Их выбор не поддавался описанию…
– Рисуете? – спросил Ник.
– Пытаюсь, – призналась она, вертя в руках набор колонковых кистей. – Сестра у меня – настоящая художница. Она и график, и скульптор.
– Завидую, – вздохнул Ник и, перехватив ее вопросительный взгляд, поспешил пояснить: – Я в смысле того, что у меня нет ни сестры, ни брата, а только целая армия кузенов, кузин. Да и то благодаря приемным родителям…
Поскольку на первых двух этажах продавались японские книги, а на третьем располагалось нечто вроде клуба джентльменов, они сразу поднялись на четвертый этаж.
– Вот здесь, – сказал Ник, подводя ее к стеллажам, стоящим в центре зала, – я пропадаю часами. Видите ту полку? Там собраны прижизненные издания. Рекомендую взглянуть. Хотите побродить в одиночестве?
– Вы угадали, – сказала Ника, а сама подумала: «Вот хитрец! Как ловко от меня отделался, чтобы самому уединиться».
Однако увидев томик Игоря Северянина, а рядом – гумилевский «Путь конквистадоров», она и сама забыла обо всем. И было с чего: здесь на полке, выстроившись в ряд, стояли книги, изданные в начале прошлого века. Пробежав пальцами по их корешкам, словно по клавишам фортепиано, Ника наткнулась на поэму Андрея Белого «Первое свидание». Сама не зная почему, она раскрыла книгу и поймала себя на мысли, что сделала это исключительно под впечатлением от их знакомства с Ником. И в ту же секунду за ее спиной раздались шаги. Оглянувшись, она увидела Ника. Он направлялся к ней, листая на ходу небольшую брошюру. Побоявшись, что, увидев книгу, Ник все поймет, Ника спрятала руки за спину. Но тот был настолько поглощен своей находкой, что ничего не заметил и, подойдя к ней, сказал:
– Взгляните-ка, что я нашел. Это «Основы России» англичанина Беринга. Он написал эту книгу в 1914 году – после того как несколько лет прожил в России. Тут есть любопытнейший пассаж, позвольте, я вам зачитаю. Вот здесь… Итак, он пишет: «…не было, пожалуй, еще никогда такого периода, когда Россия более процветала бы материально, чем в настоящий момент или когда огромное большинство народа имело, казалось бы, меньше оснований для недовольства». А вот еще… – сказал он, перелистав несколько страниц, – «…у случайного наблюдателя могло бы явиться искушение воскликнуть: да чего же большего еще может желать русский народ?!» И еще он пишет, что этим самым недовольством Россию заражали интеллигентские круги, – с грустью захлопнул книгу Ник и, только теперь заметив что-то в руках у Ники, спросил:
– А вы что откопали?
– Да так, – смутившись, ответила Ника. – Андрей Белый…
– А-а-а, «Первое свидание», – заглянув ей за спину и увидев обложку, протянул Ник, и внимательно посмотрел Нике в глаза, да так, словно пытался заглянуть ей в душу.
– Эта книжка стоит здесь не первый год – продолжил он, – и просят за нее не так уж много…
– И почему же вы ее не купили? – пряча глаза, спросила Ника.
– А я не поклонник Бориса Бугаева, – ответил Ник, – его поэзия меня не трогает, а словесные эксперименты кажутся безрезультатными. И хотя я собираю подобные книги, эту я никогда не куплю. Потому что тогда она не достанется тому, кто ее ищет. Ведь кто-то любит его стихи, верно? Вот вы любите?
– Вообще-то я предпочитаю прозу, – ответила Ника.
– Прозу Андрея Белого? – удивился Ник.
– Да нет же. К примеру, Булгакова. Но вы увиливаете от ответа! – взглянув на него, сказала Ника.
– Отнюдь, – улыбнулся ей Ник, – просто рано или поздно поклонник его таланта встретится с этой книгой. И я не хочу этой встрече помешать. Даже за счет полноты моей коллекции. Вас устраивает такое объяснение?
– Пожалуй, оно чересчур многословное, – подумав, сказала Ника. – Хотя и вполне откровенное. Но почему вы так уверены, что ее обязательно кто-то купит?
– Иначе бы она здесь не стояла, – кивнув на полку, сказал Ник.
– Верите в предопределенность? – вопросительно взглянула на него Ника.
– Да, – сказал он, глядя на нее чуть серьезнее, чем бы ей хотелось. Ника немного смутилась, но не отвела взгляда.
– Кажется, теория вероятности против вас, – слегка усмехнувшись, сказала она, – в Токио не так много поклонников русской поэзии. Во всяком случае меньше, чем один на миллион. И книжке этой придется ждать до окончания веков.
– И тем не менее я все же верю в предопределенность, – ответил он. – Не могла же теория вероятности предсказать, что сегодня в Токио встретятся два поклонника русской словесности.
– Что ж, – сказала она, – раз так, пускай ждет, – и, положив книжку на полку, продолжила: – но хочу вам заметить, что по теории вероятности наша встреча вполне закономерна. Русских на свете много, они мобильны, и их встречи в самых отдаленных уголках мира перестали кого-либо удивлять. Посему не надо подменять банальную статистику метафизической предопределенностью.
Ник поднял вверх руки:
– Сдаюсь. Вы победили. И как побежденный предлагаю вам трофей. В виде обеда. Вы какую кухню предпочитаете?
– Свою, домашнюю – растерянно ответила Ника, слегка оторопев от такого внезапного перехода.
«Только что все было так невинно и мило, говорили о книжках, наметился даже философский спор – и вдруг нате вам: “давайте поужинаем”», – подумала она и вновь поймала на себе его взгляд.
– Не пытайтесь искать в моем приглашении какого-либо подтекста, – словно угадав ее мысли, сказал Ник. – Нас ожидает не романтический ужин, а банальный ланч. Ведь время обеденное, я хочу подкрепиться, приглашаю и вас. Заранее говорю, что никаких изысков не намечается. В такие храмы гурманов, как «Канда» и «Мицутани», мы не пойдем. Сказать по правде, восточные рецепты не услаждают мой русский желудок. Вы можете есть что угодно, что же касается меня, то я буду есть просто мясо. Жареное мясо. Причем – с хлебом. Сейчас никто не ест хлеб. А я ем. Хлеб, пироги, любую выпечку.
Слушая его, Ника поймала себя на мысли, что их обед – дело уже решенное. И еще она поняла, почему так легко и неожиданно для себя после воскресной службы пустилась «во все тяжкие». Находясь рядом с ним, она погружалась в неизведанную доселе нирвану. Он обладал каким-то волшебным магнетизмом, каким природа наделяет избранных и которому она была не в силах противостоять. Он словно источал какой-то невидимый свет, мерцающий в его бездонных глазах и искрящийся в его доброй улыбке. С ним было хорошо. С ним было удивительно легко и просто.
– Вы коварный искуситель, – рассмеялась она. – Я так надеялась сбросить здесь лишний вес. Тоскуя по корочке черного хлеба, питаюсь одним только рисом.
– Есть тут один пекарь, – заговорщицки оглянувшись по сторонам, перешел на шепот Ник, – он получает ржаную муку из Сибири и астраханскую соль. Так вот он печет такой хлеб, который не отведаете даже в Москве.
– Вообще-то я из Петербурга, – чуть заносчиво заметила Ника.
– И в Петербурге тоже, – сказал Ник и, подхватив Нику под локоток, увлек ее за собой.
– Кстати, – сказал он деловито, – здесь неподалеку – магазин «Иссэйдо», там можно купить японские гравюры. Не древние, конечно. Девятнадцатый век. Но приемлемые по цене. Если хотите, заглянем туда завтра после «раздачи слонов» на конгрессе.
– Не обещаю, – уклончиво ответила Ника, решив не говорить, что скоро уезжает.
– Только не принимайте меня за книжного червя, – продолжал занимать ее разговорами Ник, – я знаю и другие места. Хотите, заглянем в старейшую пивную? Ее основали немцы. За пиво не ручаюсь, но компанию вы там застанете отменную.
Переводчики, философы, критики…
Эскалаторы, бесчисленные ленты бегущих дорожек, подземные переходы, напольные иллюминаторы, в которых видны запруженные развязки автомобильных дорог, – таков он, Токио, – огромный город, где можно бродить часами, так и не увидев клочка неба над головой. Ника была несказанно рада тому, что у нее оказался такой проводник.
Обычно ей приходилось подолгу стоять у информационных стендов, прокладывая в голове маршрут в какое-то новое место. А теперь всего-то и дел, что поспевать за саженными шагами Ника…
Они сошли с электрички где-то на берегу – Ника ощутила запах водорослей и рыбы.
– Здесь рыбный рынок? – спросила она, оглядываясь.
– Нет. Запах – из порта. Ведь мы уже в Иокогаме. Прошу вас сюда, – ответил Ник, подавая ей руку.
Они спустились с платформы, свернули в тесную улочку, и через пару минут перед Никой открылась набережная. Из-за тесно стоящих кораблей моря практически не было видно. Чайки кружили над стрелами кранов и мачтами кораблей. Ника полезла было в сумочку за камерой, но Ник потянул ее в сторону:
– Нам сюда. Полюбуемся на морские виды с другой точки.
Вот где пригодился ее капюшон! Едва они завернули за угол, как их обдал снежным зарядом такой сильный порыв ветра, что им пришлось повернуться к нему спиной, а Нику еще и придерживать рукой шляпу. Рядом, вскидывая пену о бетонные плиты, билась серая волна. Впереди виднелось стоящее прямо на берегу судно: ярко-красное днище, блестящий бронзовый винт и пологая в три пролета лестница, ведущая вдоль белоснежного борта к верхней палубе.
Они поднялись наверх, где их с поклонами встретил улыбчивый старый японец. Непрерывно говоря что-то приветливое и радостное, он открыл перед ними двери, и Ник первым стал спускаться по трапу, устланному ковровой дорожкой. Оказывается, в чреве судна разместилось уютное кафе. Через большие иллюминаторы Ника видела кусочек моря, где на волнах качались крупные чайки. Ник произнес пару слов по-японски, на что встретивший их старик вновь разразился длинной речью.
– Здесь не принято предлагать меню, – сказал Ник. – Как вы поняли, сегодня мы будем есть жареную свинину с тушеной капустой. Хотя я могу и ошибаться…
– Вы не ошиблись, он сказал именно так. Впрочем, мне все равно, – улыбнулась Ника. – Хоть с капустой, хоть без капусты. Здесь чудесно.
Только сейчас она обратила внимание, как широко Ник ставит ноги, стоя на палубе, и спросила:
– Вы моряк?
Он удивленно поднял брови:
– Почему вы спросили?
Вместо ответа Ника обвела взглядом помещение, украшенное сухими морскими звездами, кораллами и огромными ракушками. На дверях красовались старинные штурвалы, а в иллюминаторы заглядывали пролетающие чайки.
– А, понимаю, – начал было Ник, но вдруг замер, будто увидел за спиной у Ники Годзиллу. Ника мгновенно напряглась, не смея даже шелохнуться.
– Не оборачивайтесь! – глядя ей за спину, многозначительно понизив голос, произнес Ник, – за вашей спиной… долгожданная свинина!
Уронив голову набок, Ника шумно вздохнула…
Старик-японец присел за соседний столик и, подперев кулаком щеку, блаженно улыбаясь, следил за тем, как Ник разделывал мясо.
– Ваши женщины немножко похожи на тамагочи, – прерывая молчание, сказал он по-японски, обращаясь к Нику. – Чтобы они были довольны, их нужно водить в рестораны, делать подарки…
Ник от неожиданности выронил нож и, густо покраснев, виновато взглянул на Нику. Она прыснула смехом, зажав рукой рот. А старик, кряхтя, поднял с пола нож, покачал головой, сходил на кухню, откуда принес на деревянном блюде неказистый черный кирпичик, усыпанный тмином и еще какими-то зернышками. И Ник нареза?л тонкие ломтики по одному, то подавая их Нике, то забирая себе, да так и разрезал весь кирпич до самой последней тоненькой корки, которую Ника, поправ все мыслимые нормы этикета, стащила с блюда и спрятала в сумочку.
– Заначка? Правильно, – одобрительно кивнул Ник.
– Сейчас не справлюсь, – призналась она, – а перед сном погрызу.
День пролетел как одно мгновенье. После обеда они вновь бродили по книжным развалам, с увлечением копаясь на пыльных стеллажах и полках, радуясь каждой удачной находке, словно старатели, откопавшие золотой самородок. У стороннего наблюдателя могло сложиться впечатление, что это два книжных червя, дорвавшиеся до вожделенных книжных кущ и жаждущие, найдя очередную невзрачную книжку, вдохнуть с нее благородную пыль веков. Объявление диктора, прервавшее звучащую в магазине негромкую музыку, заставило Ника взглянуть на часы.
– Ника, – окликнул он ее по имени, – вы кофе любите?
– Чур, угощаю я.
– Но ведь это моя идея, – возразил Ник.
– Идея ваша, – кивнула Ника, – зато очередь моя. Куда пойдем?
– Есть тут неплохое местечко… – начал было Ник.
– А что бы вы сказали, – прищурившись, перебила его Ника, – если я предложила бы вам выпить кофе в кафе Харуки Мураками?!
По лицу Ника было видно, что это оказалось для него сюрпризом.
– Ну что, показать вам кафе Мураками? – довольная произведенным эффектом, спросила его Ника.
– Ваша взяла! – подняв руки вверх, ответил он.
– Тогда за мной, – сказала Ника.
Где-то что-то перепутав и поплутав, она тем не менее нашла то, что искала. Когда же, попив кофе, обильно сдобренный духом самого Мураками, они вышли на улицу, в окнах ближайших домов стали один за другим зажигаться огни.
– Мне пора, – с сожалением сказала Ника. – Как быстро пролетело время! У меня такое ощущение, будто после службы прошла всего лишь пара часов. А ведь на самом-то деле прошел целый день.
– Спасибо, что вы разделили его со мной, – обнажив голову, сказал Ник и поцеловал ей руку.
– Спасибо вам, – улыбнулась Ника, – я думала, что знаю этот город, но ваш Токио оказался много милей.
– Позволите проводить вас до дома? – спросил Ник.
– Не беспокойтесь, – покачала головой Ника. – Я живу рядом и, если честно, хотела бы побыть немножко одна.
– Что ж, не буду вас неволить. Тем более что это не последняя наша встреча и, если мы чего-то недоговорили, мы исправим это в следующий раз, – двусмысленно, как ей показалось, сказал Ник.
– Прощайте, – улыбнувшись, ответила Ника и, помахав ему рукой, неспешно пошла к своей остановке. Но не успела она сделать и десяток шагов, как кто-то взял ее под руку. Вскрикнув от неожиданности, она остановилась как вкопанная. Это был Ник.
– Вы меня опять напугали! – с трудом переводя дух, сказала Ника.
– Прошу прощения, – сказал Ник, – но за вами по пятам следуют два подозрительных типа, которых я сегодня пару раз уже видел. С точки зрения теории вероятности случайность этого ничтожно мала. И поэтому, хотите вы того или нет, но я вас на улице одну не оставлю.
К его удивлению, Ника скорее смутилась, чем испугалась…
Они еще долго бродили по набережной, и Ника ловила себя на мысли о том, что, гуляя с Ником, она все время вспоминает прогулки с отцом. Редкие прогулки. Отец давно уже жил в Москве, дома бывал редко, последний раз, может, в прошлом году.
«Значит, я вспоминаю не отца и не прогулки, а свое состояние в тот момент. Точнее, те чувства, – пыталась анализировать происходящее Ника. – Что это были за чувства?
Теплота. Защищенность. Надежность. Привязанность. Почему я вспоминаю об этом сейчас? Потому что испытываю то же чувство. С человеком, которого вижу в первый и в последний раз. Абсурд! А если не в последний? А если мы встретимся снова на каком-то конгрессе? Да хотя бы и здесь на будущий год… Что же, по теории вероятности это вполне возможно. Хотя… Он наверняка опять заговорит о предопределенности…. Да нет, не заговорит. Он меня даже не вспомнит».
Глава 2
Свою заначку Ника съела где-то над Сибирью. Смахнув с себя невидимые крошки, она решила чуточку вздремнуть и проснулась, когда объявили о том, что самолет подлетает к Петербургу. Потянувшись, она взглянула на часы. «Пленарное заседание конгресса уже началось, – подумалось ей, – и сейчас начнется подведение итогов с вручением памятных наград, как выразился Ник, “раздача слонов”. Он сейчас, наверное, оглядывается вокруг и ищет, в каком же ряду зала сидит его вчерашняя спутница, и ни за что не догадается, что она сидит в третьем ряду самолета. Ничего, поищет, поищет, да и забудет. Наверняка забудет».
Относительно себя ей казалось… Нет, не казалось, а она хотела убедить себя в том, что уже через пару дней она и не вспомнит о токийских прогулках. Но прошла неделя, другая, и, однажды увидев на экране отца, Ника сразу же вспомнила Ника. И поняла, что все это время тайком от себя думала о нем и даже скучала. Отец слушал доклад какого-то министра с таким же выражением лица, какое было у Ника, когда тот говорил о книге Беринга: серьезное, немного расстроенное. Торопливо схватившись за пульт, она увеличила громкость.
Хотя в углу экрана светилась надпись «прямой эфир», Ника знала, что трансляция таких заседаний идет с паузой в несколько минут. Редакторы успевали вычистить из записи какие-нибудь погрешности или непарламентские выражения, которыми славился лидер фракции либерал-демократов. По словам отца, из трансляции иногда вырезались изрядные куски, особенно если говорилось о каких-то проблемах. Посему выступления докладчиков казались зрителям однообразными, а обсуждения – пресными. И поэтому передачу «парламентского часа» никто не смотрел.
Но вот отец, поморщившись, поднял карандаш, останавливая гладкую речь министра:
– Я сразу понял, что вы вошли в роль, и не стал бы мешать, но у нас много дел, и поэтому я вас все же прерву.
Министр обреченно замолчал, понимая, что такое предисловие не может сулить ничего хорошего. Замолчал и отец. С каменным лицом он смотрел на лежащие перед ним бумаги, но Ника знала, что на самом-то деле он пытается совладать с собою и считает до десяти. По всей видимости, это помогло не очень, потому что буквально через пару мгновений он поднял голову и, в упор взглянув на чиновника, спросил:
– Скажите, я похож на идиота?
На несчастного министра жалко было смотреть.
– Нет, – ответил он еле слышно.
– А тогда на кого была рассчитана ваша речь о том, что ваше доблестное министерство «приложит все усилия для ускорения решения вопроса по стабилизации производства стройматериалов»? Может, вы держите за идиотов наш комитет? А может, народ, что случайно зашел на этот канал? – сказав это, отец кивнул на горящие рубиновыми глазка?ми телекамеры.
Министр отрицательно покачал головой.
– Странно… – пожал плечами его безжалостный визави. – Отрицая и то и другое, вы лишаете ситуацию интриги, а меня, соответственно, выбора. И поэтому не остается ничего иного, как считать… Впрочем, не будем вас больше мучить, а целесообразность вашего дальнейшего пребывания в правительстве мы обсудим на втором профильном комитете.
Бледный министр на полусогнутых ногах покинул заседание, а отец, обратившись к председателю промышленного комитета, спросил:
– Может, вы знаете, сумеем ли мы до начала весны возобновить работу этого цементного завода? Конкретно: да или нет?
«Вот-вот, – подумала Ника, – фраза вполне в духе Ника».
Она не стала слушать ответ депутата и выключила телевизор, потому что захотела увидеть кое-что более живописное, чем кремлевские интерьеры. Ника поудобнее устроилась в кресле с камерой в руках и стала просматривать видео, снятое во время прогулки по набережной Иокогамы. Море, чайки, корабли, японцы. И снова море. Ни в одном кадре не было Ника. И только иногда за кадром слышался его голос.
– Что и требовалось доказать, – сказала себе Ника. – У них даже голоса похожи. Нет, у меня не психоз. Они действительно очень похожи, вот и все.
Она могла бы сказать что-нибудь еще столь же убедительное. Но в квартире не было никого, и ей некого было убеждать. И не перед кем оправдываться в том, что она уже две недели постоянно думает о человеке, которого случайно встретила на другом конце света. И которого больше никогда не увидит.
* * *
На следующий день у нее была лекция в университете. Войдя в аудиторию, она заметила, что студенты слишком оживлены. Оборачивались то и дело к верхним рядам и как-то странно поглядывали на Нику. Но она быстро наладила рабочую атмосферу, заставив их под диктовку записывать длинные цитаты о тонкостях японской социологии из Тиэ Наканэ. Звонок прозвенел, как всегда, некстати. Сказав: «На сегодня все. До следующей недели», она села за свой стол, а студенты, в одиночку и группками, потянулись к выходу. Очень скоро в аудитории установилась тишина. Но Нике показалось, что в зале кто-то есть. Она подняла голову и едва не вскрикнула от неожиданности.
С самого последнего ряда ей улыбался Ник.
– Прекрасная лекция, – сказал он, поднимаясь. – Никогда не думал, что можно так интересно рассказывать о практике применения оператора return[2 - Термин из программирования.] между лидерами и сублидерами социальных групп. У вас дар трибуна.
– Вы прятались. Вы подглядывали и подслушивали, – стала укорять его Ника, пытаясь за деланной обидой скрыть охватившее ее волнение.
– Я же не виноват, что ваши студенты такие рослые. За их широкими спинами можно спрятать добрую половину Афин. А потом еще говорят, что в России вырождается молодежь! – он спустился к ее столу и остановился с поклоном. – Ну, здравствуйте, Ника. Как видите, ваша теория вероятности продолжает действовать. Мы снова встретились. И вновь – случайно. Да-да, я совершенно случайно очутился в Петербурге, со мной совершенно случайно оказался диплом, которым вас наградили на следующий день после вашего совершенно случайного исчезновения, я совершенно случайно узнал о том, что у вас лекция и, наконец, совершенно случайно оказался здесь.
С этими словами он передал ей памятный диплом прошедшего конгресса и добавил:
– Единственное, что не было случайным в этой череде случайностей, так это то, что дипломом наградили именно вашу работу.
Ника выхватила у него диплом, и они, смеясь, вышли в вестибюль. Там, сидя на подоконнике, болтал ногами мужчина в черном плаще, провожая взглядом всех проходящих мимо студенток.
Завидев их, он соскочил с подоконника и шагнул им навстречу.
– Разрешите представить моего афинского коллегу, – обращаясь к Нике, сказал Ник. – Его зовут Артем Ким.
Широкое узкоглазое лицо Кима осталось непроницаемо спокойным, и только губы чуть дрогнули, изображая улыбку. Он был невысокого роста и, судя по всему, из-за этого комплексовал, чем, вероятно, и объяснялась непомерная длина его плаща. Церемонно наклонив голову и по-военному щелкнув каблуками, Артем произнес:
– Вероника Николаевна, я счастлив встретиться с вами и сочту за честь получить ваш автограф.
Едва завершив фразу, он, словно фокусник, незаметным движением извлек из-под плаща ее последнюю книгу «Теория японца: социологический аспект». В другой руке у него вдруг оказался наготове фломастер. И Нике не оставалось ничего иного, как расписаться на первой странице.
Победоносно взглянув на Ника, Артем спрятал книгу во внутренний карман плаща, на что Ник, с явным неудовольствием наблюдавший за этой сценкой, не преминул заметить:
– И этот человек называл себя моим другом! Вот вам типичный образчик азиатского коварства.
– Не ссорьтесь, мой автограф того, право, не стоит, – сказала она и, взглянув на Артема, спросила: – А какую цель преследуете здесь вы?
– Что касается меня, то я никого и ничего не преследую, – сразу нашелся Артем, хотя ответ и прозвучал двусмысленно, – мне нужно было посетить несколько частных выставок, вот я и напросился в попутчики Нику…
Начальная фраза Артема смутила Ника, и это не ускользнуло от Никиных глаз. Но, не подав виду, она спросила:
– А что за выставки?
– Не столько выставки, сколько просто коллекции, – ответил Ник, оправившись от смущения. – Хотим обойти несколько адресов. Договориться с владельцами. Возможно, удастся собрать и настоящую выставку. Тема, возможно, заинтересует и вас. «Невидимая Россия».
– «Невидимая Россия»? – подняв брови, спросила Ника.
– То есть картины, написанные по памяти, – пояснил Ник. – Например, у Федора Васильева есть несколько рязанских пейзажей, которые он создал в Крыму во время лечения. Или вот еще пример – этюды облаков Архипа Куинджи. Я уж не говорю о Шишкине или позднем Саврасове…
– Почему только частные коллекции? А Академия художеств? А запасники Русского музея, вы о них не подумали? – удивилась Ника.
– Подумать-то подумали. Да кто нас туда пустит? – ответил Ким.
– Моя сестра Аня, – ответила Ника. – Я постараюсь вам помочь.
Созвонившись с сестрой, Ника уладила все за пять минут и прямо из университета повела своих гостей в Академию художеств.
Стояла та самая погода, из-за которой Петербург слывет местом, малопригодным для жизни. Пронизывающий ветер гнал по брусчатке поземку и раскачивал фонари, уже понемногу тлеющие мертвенным светом, потому как надвигались ранние сумерки. Ник взял Нику под руку, и она, невольно прижавшись к нему от ветра, вновь ощутила знакомое по Токио пьянящее ощущение спокойствия и комфорта.
Артем шагал впереди, и полы его плаща развевались и хлопали, как крылья.
Прохожих на набережной не было, точнее, почти не было. Над плотным потоком машин висела дымка, сквозь которую на другом берегу желтело здание Адмиралтейства…
В вестибюле их встретила Аня. В синем рабочем халате с засохшими каплями гипса и красок, да еще и в косынке, туго охватывающей волосы, она меньше всего походила на профессора Академии художеств.
Ника представила ей Артема и Ника.
– А вы знаете, что у нас тут хранятся рисунки Брюллова? – спросила Аня, стягивая желтые резиновые перчатки. – Итальянского периода, с видами Петербурга, написаны по памяти. Я даже бросила мастерскую, как только вспомнила о них. Идемте, посмотрим вместе. Меня заинтриговало название вашей выставки. Думаю, зритель к вам пойдет косяком, как рыба на нерест.
Они задержались в хранилище рисунков до позднего вечера, пытаясь отыскать все этюды Брюллова. Попутно нашлось множество других замечательных работ, как живописных, так и графических, вполне отвечающих идее проекта. Артем, не переставая, уточнял и развивал замысел выставки, который все более захватывал воображение Ани, и она, несмотря на поздний час, стала обзванивать всех, кто мог бы принять в ней участие. А Ника и Ник бродили вдоль стен, увешанных картинами выпускников Академии. Они почти все время молчали. Трудно сказать, думал ли о чем-то Ник, в то время как Ника убеждала себя не думать о нем…
Расставаясь, они договорились на следующий день отправиться всем вместе в Рождествено. Там в усадьбе Набокова была выставлена самая большая коллекция ученических работ Федора Васильева. Чтобы не тратить время на лишние переезды, Ника решила заночевать у сестры. Живя в одном городе и даже в одном районе, они редко встречались в последнее время. И поэтому, оказавшись вдвоем, сестры всю ночь проболтали на кухне. Говорили обо всем. Но только к концу разговора Аня, как бы невзначай, спросила:
– Он женат?
– Кто? – сделала вид, что не понимает, Ника.
– Не прикидывайся, – взглянув на сестру, сказала Аня.
– А зачем мне знать? – отмахнулась Ника.
– Он влюблен в тебя, – накрыв рукою Никину ладонь, сказала Аня, – я это вижу. Смотри не обожгись. Потому как на сей раз тебе нравится это. Нравится не потому, что в тебя влюблены. О нет, это было бы для тебя слишком просто. А потому, что в тебя влюбился именно он. Не Пашка Мельников, не Деев, не Артем. А Ник. Да господи, о чем я говорю! Ты не поверишь, но за эту пару дней у тебя изменились глаза.
Ника вопросительно посмотрела на сестру.
– Да, да, – тебе это просто не видно. И я знаю, почему это так. Потому, что он тот, кто тебе нужен. Именно это написано в твоих глазах. Возможно, умом ты этого пока не поняла. Но душой уже знаешь. А глаза – это зеркало. Говорят же, что цена настоящего мужчины проявляется в спокойствии в глазах его женщины. Вот они, наконец, у тебя успокоились. Значит, это твой мужчина.
– А раньше какие были мои глаза? – спросила ее Ника.
– Как у потерянной собаки, – ответила Аня и тут же продолжила: – но это лирика! Будь бдительна и осторожна и, главное, не обожгись!
– Не бойся, не обожгусь, – ответила Ника. – А обожгусь – согреюсь.
Аня удивленно взглянула на сестру. Такой она видела ее впервые.
Утром Ник с Артемом заехали за ними на арендованном стареньком джипе. Как обычно, за ними увязалась охрана, и когда машина отъехала от дома, Ник глянул в зеркало и сказал:
– Кажется, за нами «хвост».
– Следят, но не за нами, – ответила Ника, – а за тем, чтобы с нами чего не случилось.
– В России телохранители есть даже у профессоров и художниц? – подняв брови, спросил Ник, прибавив газу. Поминутно косясь в боковое зеркало, он довольно уверенно выбрался из центра. Артем, сидя рядом с ним, вертел головой, словно ребенок, впервые попавший в большой город. И все спрашивал, поворачиваясь к Ане: «А это что за дом? Модерн? Неужели новодел? Но вот это здание, это же точно модерн? Как, тоже переделка?» А она рассказывала, как были загублены все памятники архитектуры, от которых остались только фасады, да и те изрядно обновленные.
Промчавшись по шоссе, джип сбросил скорость и плавно покатился к посту ГАИ, стоящему на городской границе. И здесь идущий у них по пятам «гелендваген» ушел в отрыв. Ник тоже ударил по газам, но Ника коснулась его плеча:
– Не надо. Они знают, что делают.
Миновав мост, они поехали по шоссе, то разгоняясь на ровных участках, то снижая скорость там, где дорожное полотно было разбито, словно после обстрела. За сугробами на обочинах чернели голые деревья с обрезанными ветками. Вид за окнами был угрюмым, неприветливым. Наверное, чтобы сгладить впечатление, Аня принялась рассказывать, как красиво выглядят окрестности Петербурга весной, а еще лучше – осенью. Особенно карельское направление с сопками и озерами.
В Рождествено Ник вышел из машины, счастливо улыбаясь.
– Хорошо-то как! – глубоко вздохнув, сказал он и, разведя руки, словно желая обнять все, что их окружало – и укрытую снежным покрывалом равнину, и вековые сосны подле старинной церкви, и нарядный голубой особняк с белыми колоннами, возвышающийся на холме за речкой, и саму речку, застывшую среди белых обрывов, – продолжил:
Иду к тебе. Другого нет пути,
Как по заснеженной равнине
Идти к тебе. Чтоб душу обрести,
Достигнув жизни середину.
Мороз легко всю речку взял в полон,
Пройду по льду на берег правый,
Отмерю до земли поклон
Церквушке в соснах одноглавой.
Имен не счесть, кто был тебе родней,
И тех, кто кончил жизнь на плахе
Во тьме веков. Ведь счет ведешь от дней
И славы внуков Мономаха.
За восемь с половиной сотен лет
Вода вскипела и остыла,
Но помнишь ты принявших смерть
От лютой конницы Батыя.
Терпеть и ждать, что день прогонит ночь.
Век позади, его сменяет новый.
Нам помогал несчастья превозмочь
Лик Господа, написанный Рублевым.
Иду к тебе. Другого нет пути.
На сердце робкая надежда.
Чтоб не пропасть, чтоб душу обрести
Я на коленях каюсь, грешный[3 - Стихотворение «Покрова на Нерли» (Петров Н.В., 2008).].
Ника и сама любила это место, и ее почему-то не удивило, что Рождествено так приглянулось и Нику, словно так оно и должно быть.
– Воздух-то какой чистый! А ведь уже весной пахнет. Господи, как здесь хорошо… – блаженно улыбаясь, сказал Ник, пригоршней зачерпнув и поднеся к лицу снег.
– Да, здесь хорошо, – ответила Ника, беря его под руку, чтобы спуститься к речке. И ей на самом деле было хорошо. По-настоящему хорошо, не так, как часто бывает у всех и у каждого по поводу какого-то события или какой-то удачи, но потом проходит, не оставив за собой и следа, а хорошо так, что кажется, будто это навеки. И только одно смущало душу: она понимала, что ей хорошо оттого, что рядом Ник. И понимая это, еще и еще раз просила себя держаться от него подальше. Как можно подальше… Но то было похоже на глас вопиющего в пустыне…
* * *
Прошло несколько дней. Они продолжали встречаться. Если у Ники не было занятий, то днем они ходили по музеям и выставкам, а вечером, если позволяла погода, гуляли по городу, если природа бывала против, шли в театр или в кафе. С Артемом и Аней, реже – вдвоем. В один из вечеров, когда погода не особенно располагала к прогулкам, изучив театральную афишу, Ника сказала:
– Как насчет того, чтобы посмотреть современное? Возможно, это не Чехов, но ведь и он когда-то был Антошей Чехонте. Ну если уж очень не понравится, уйдем!
Через полчаса они были в театре. И как уже не раз с ними бывало, бумажка на кассе гласила: «Билетов нет». Но стоило Нике позвонить сестре, как тут же, словно по мановению волшебной палочки, у кассирши нашлись билеты на два места в первом ряду. Скучая в ожидании звонка и разглядывая вместе с Никой развешанные по стенам портреты артистов, Ник вдруг заметил, что многие из фланирующих в фойе зрителей, поглядывая на них, перешептываются друг с другом.
– Почему на нас смотрят? Вы кинозвезда? – озадачено спросил ее Ник.
– Наверное, это мои студенты, – смутившись, ответила Ника.
– Странно, – удивился Ник, – многие из них намного старше вас.
– Ну и что же? Многие из них заочники или учатся на вечернем, – ответила Ника и, услышав звонок, увлекла его в зал.
Спектакль был сырой. Ник откровенно скучал и от нечего делать исподтишка наблюдал за ней. Вдруг перед самым занавесом на антракт события на сцене вновь привлекли его внимание. По замыслу режиссера, один из героев пьесы, почувствовав себя плохо, распластался перед Никой и Ником на самом краю сцены, а двое других собрались было перенести его на стоящую рядом скамью. Но не успели они наклониться, как Ник, встав с места, занес ногу на сцену, всем своим видом показывая, будто хочет на нее влезть. Актеры оцепенели. Ситуацию спасла Ника. Прошипев:
– Вы куда? – она обхватила его за талию и усадила обратно в кресло.
– Так помочь! Вон какой он здоровый! Эти двое не справятся, – начал оправдываться Ник, кивнув в сторону лежащего напротив них актера, который с ужасом смотрел на него.
– Кому помочь?! Это театр, не цирк! – прошипела Ника.
– Так ведь театр, как и любое искусство, пробуждает в нас добрые помыслы, в том числе стремление помочь ближним, – стал оправдываться Ник.
Через пару минут, когда дали занавес и они вышли в фойе, все косились уже на него.
– Ну о-о-очень ценная находка с подсадным актером из первого ряда, о-о-очень! – втолковывал своей даме человек с шевелюрой Альберта Эйнштейна.
– Вы этого хотели, да? С вами нельзя появляться на людях. На нас снова смотрят, но теперь из-за вас! – дернула его за рукав Ника.
– Я предлагаю покинуть театр, чтобы все подумали, что я и в самом деле подсадной актер, и поужинать, – предложил Ник, – если нам не удалось насладиться духовной пищей, будем надеяться, что в ресторане нам повезет чуточку больше, чем здесь.
Уже через четверть часа они сидели в небольшом уютном ресторанчике, коих великое множество в центре Петербурга, и под тихую музыку пили хорошее итальянское вино, заедая его удивительно свежим и нежным карпаччо. Он смотрел на нее и тонул в ее глазах-озерах, а она благосклонно позволяла ему утопать…
* * *
По традиции в Северной столице давался бал Дворянского собрания Санкт-Петербурга. Дамы готовились к нему с исключительной серьезностью, и предметом их особых забот были наряды, которые подбирались за несколько месяцев. Не придающая этому особого значения Ника позвонила Ане, и та привезла с собой чуть не весь свой выходной гардероб.
У сестер были не только похожие фигуры, но и одинаковый вкус. В итоге все же, едва не поссорившись из-за платья, они пошли на компромисс: старшей достаются украшения, а младшая выбирает себе наряд.
Впрочем, оглядев критическим взглядом Нику, Аня сняла с шеи ожерелье и надела его на сестру:
– Ладно. Тебе оно нужнее. Артема нет, он на встрече по выставке, а, впрочем, даже если бы и был, мне с ним все равно ничего не светит, а у тебя, может, что-нибудь и получится.
– Не получится, – сказала Ника.
– Он занят? То есть, я хотела сказать, женат?
– Я занята, – ответила Ника.
– Занята? Кем? – удивилась Аня.
– Собой, – любуясь бриллиантами, ответила Ника.
– Сколько ему? – продолжала допытываться Аня и сама же ответила: – На мой наметанный взгляд больше сорока не дашь. Разведен?
– Нет. Говорит, некогда было жениться. То одно, то другое, – повернувшись спиной к сестре, ответила Ника.
– Знакомые сказки. Отдай его мне. А заодно и красное платье.
– Не дам, – Ника как ножом отрезала.
– Его или платье?
– Ни его, ни платье.
– Смотри не обожгись, – усмехнулась сестра.
Глава 3
Из-за технических проблем организаторы бала перенесли его в самый последний момент, и так получилось, что Аня об этом не знала. В результате, когда сестры и сопровождающий их Ник – Артем срочно умчался по какому-то делу – вместе с другими неосведомленными гостями, потоптавшись у ворот Константиновского дворца, все же узнали, куда перенесли «этот чертов бал» и приехали к «Гранд Отелю», праздник был в самом разгаре.
Едва Ник под руку с Никой и Аней появился в холле, как сразу все повернулись к ним, вынудив сестер многозначительно переглянуться; от их внимания не ускользнуло то, с каким интересом посмотрели на их кавалера прочие дамы.
Зал ресторана, свободный от столиков, превратился этим вечером в бальную залу. Гости, стоя парами и группами, опоясали его стены живым шумным кольцом. Оркестр играл попурри из Кальмана. «Дворянские» балы всегда славились музыкальным разнообразием, и Ника не удивилась, заметив в дальнем углу зала замысловатую конструкцию из множества световых и акустических установок, вокруг которых деловито копошилось несколько одинаково одетых людей, готовя, видимо, сюрприз в лице приезжего артиста. На другом краю вдоль стены прогуливались с гитарами и трубами усачи в сомбреро.
– Будет весело, – кивнув в их сторону, сказал Ник. – Как вам латиноамериканские танцы?
– Я смогу только румбу, а вот с Аней можете все, – поспешила ответить за двоих Ника и сконфузилась, поймав на себе выразительный взгляд сестры.
Ник хотел ей что-то ответить, но в этот миг прозвучали призывные звуки мазурки Хлопицкого, и несколько стоящих по соседству пар, манерно раскланявшись, направились к центру зала. Поймав взгляд Ника, Аня глазами указала ему на сестру. Тот, оправив фрак, подошел к Нике и, сухо щелкнув каблуками, кивнул головой. Сделав скромный книксен, Ника протянула ему руку, и они присоединились к парам. Первой в шеренге стояла оперная дива с сыном. Затем – польский морской атташе с паненкой. За ними – один из владельцев «Зенита» с дочкой. После – известный актер неизвестно с кем, и так далее, и так далее, и так далее… Стороннему наблюдателю могло показаться, что ожила картинка, столь красочно описанная когда-то классиком. Расправив воображаемые усы, консул пошел во второй паре с тем неповторимым шиком, с каким этот танец танцуют поляки. Услышав раздающиеся вокруг охи да ахи, Ника огляделась по сторонам. Вдоль стен яблоку было негде упасть. Все, кто совсем еще недавно неспешно фланировал в вестибюле или же вел беседы в фойе, услышав первые аккорды, вернулись в зал посмотреть танец. Какой-то мужчина с лысой, как бильярдный шар, головой топал ногою, словно на параде, и преимущественно невпопад. Другой, уже прилично пьяный, пытался дирижировать тростью, да так энергично, что создавал большую нервозность среди стоящих рядом с ним гостей. Лишь некоторые дамы, в силу объективных обстоятельств оставшиеся без кавалеров, наблюдали за мазуркой с таким отсутствующим видом, с каким обычно стоят за прилавком продавщицы сельпо. С умилением на танцующих смотрели лишь те, кто в силу своего преклонного возраста относился с умилением ко всему на свете.
Однако очень скоро танцоры подустали. Словно позабыв, что мазурку исполняют на цыпочках, плавно и кругообразно разводя ногами, они выделывали ими черт знает что. Вместо того чтобы, к примеру, делать pas de Basques[4 - Шаг в бальных танцах.], они галопом неслись вперед, доскакав до умозрительного угла, стучали каблуком и, повернувшись, вприпрыжку уносились дальше.
Танец меж тем уже набрал обороты. Вскоре пришло время делать фигуру pas de Pouvoir[5 - То же.]. В этой фигуре одна из дам садится на середине круга и, выбрав в доверенные другую даму, шепчет ей на ухо имя того, с кем бы она желала танцевать. Ее партнер подводит к ним поодиночке других кавалеров, и посвященная в тайну доверенная дама отказывает им всем, пока очередь не доходит до известного ей избранника. В середину круга села оперная дива и выбрала себе в подруги даму с глазами, полными печали. А юноша пустился отыскивать ее избранника. После того как он подвел к матушке с полдюжины танцоров, на которых та даже не смотрела и которым доверенная дама с печальными глазами отказывала с улыбкой Джоконды, очередь, наконец, дошла до Ника. И не успел он подойти к певице, как та, зардевшись, встала ему навстречу. Легкая тень промелькнула по Никиному лицу, и это не осталось незамеченным для взглянувшего на нее из-под бровей Ника. Проводив даму к сыну и вручив ее по принадлежности, Ник вернулся к Нике и, поцеловав ей руку, встал рядом с ней.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71722768?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Сноски
1
Пер. с нем. Е.А. Кацевой.
2
Термин из программирования.
3
Стихотворение «Покрова на Нерли» (Петров Н.В., 2008).
4
Шаг в бальных танцах.
5
То же.
Марк Арен
Тип: электронная книга
Жанр: Современные детективы
Язык: на русском языке
Стоимость: 0.90 ₽
Издательство: Айлиб
Дата публикации: 11.03.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: «Расследовать любое преступление – нелегкая работа. Она осложняется многократно, когда в деле замешаны…» – так думал следователь из захолустного российского городка Меликьян, приступая к расследованию загадочного убийства. Но он и предположить не мог, что в деле замешаны зарубежные секретные службы, стремящиеся предать забвению тайну рокового вклада царской семьи в Федеральную резервную систему Соединенных Штатов; а также внук Николая II, а значит, и наследник этого вклада; а еще потомки свидетелей событий вековой давности, что знают: прямой наследник короны Российской империи существует и жив… Жив, здоров, успешен и влюблен, а потому обязан уцелеть во всех перипетиях этих захватывающих, таинственных и опасных приключений.