Побег в никуда: Апокалипсис по расписанию (с бонусным бредом в подарок)
Побег в никуда: Апокалипсис по расписанию (с бонусным бредом в подарок)
Андрей Фричко
Петербург здесь – не город, а зеркало, отражающее трещины в душах тех, кто застрял между дном и пропастью. Герои этих историй – беглецы от самих себя. Они живут в хостелах, воняющих клопами и отчаянием, в коммуналках с плесенью вместо обоев, в подвалах, где воздух пропитан дешёвым джином и ложью.
Сборник рассказов
«Побег в никуда» – это хроники дна, написанные на стыке бреда и откровения. Здесь Невский проспект глотает трамваи, кокаин рисует спирали на стенах сознания, а дружба держится на ржавых гвоздях взаимного презрения.
Стиль прозы – как удар под дых: резкий, нервный, пропитанный психоделическим гулом. Это Достоевский на скорости, замешанный на кодеине и ярости поколения, потерявшего парашюты. Город здесь – соучастник безумия, где дождь разъедает надежды, а побег оборачивается петлей.
Сборник не даёт ответов. Он – крик в туман, дневник тех, кто стал призраком в собственном жизненном сюжете. Для тех, кто не боится увидеть в луже своё отражение.
Андрей Фричко
Побег в никуда: Апокалипсис по расписанию (с бонусным бредом в подарок)
Часть 1
Вахта в Москве или как надежда исчезла.
ДНЕВНИК МОСКОВСКОЙ ВАХТЫ
Записки сортировщика отчаяния
-–
Февраль, 2023. 5:47 утра.
Последние 5000 рублей жгли карман, словно гребаный динамит, готовый рвануть в любой момент. Билет на автобус до Москвы – не побег, а капитуляция. Город возможностей? Да, если ваша возможность – стать пушечным мясом для инфоцыган, торгующих воздухом, или шестеркой в подпольном цеху, где пахнет потом и разбитыми мечтами .
Вокзал встретил меня ледяным дыханием. Снег – не белый, а серый, как лицо менеджера из HR.
-–
День 1. Офис «Золотые перспективы».
Коридоры завалены чемоданами призраков – таких же, как я. Сорок пар глаз, пустых, как бутылки после дешевой водки. Девушка за столом улыбалась так, будто тренировалась перед зеркалом: губы вверх, душа – в пропасть.
– Осталось два места. Сортировщик на маркетплейсе.
– Что делать?
– Жить, – блеснула она зубами, похожими на надгробия.
-–
День 7. Комната 8?8.
Восемь тел, восемь запахов: дезинфекция, перегар, страх. Сосед слева – парень из Дагестана, шепчет по ночам о кирпичах и долгах. Справа – студент-философ, который теперь верит только в силу энергетиков.
Работа: 12 часов, конвейер, коробки с надписью «Хрупкое». Ирония? Да. Мои кости трещат громче, чем китайский пластик. Бесплатная еда – десять кусков хлеба и суп, который пахнет тюремной баландой. После смены – крекеры из автомата. Они хрустят, как мои последние иллюзии .
-–
День 14. Бунт желудка и души.
Мне не доплатили. В кармане – 4000 рублей. Начальник ухмыляется: «Не нравится? Беги».
Москва – это гигантский нарратив лжи. Инфоцыгане в костюмах за 100к рубят правду-матку на камеру: «Как заработать миллион за день!». Их студии пахнут деньгами и кокаином.
--
ГЛАВА ВТОРАЯ. ФИНАЛЬНЫЙ ВЫДОХ
«Москва: инструкция по исчезновению»
-–
День 15. Хостел. Клетка для кроликов.
Последние 3000 рублей превратились в четыре дня в комнате, где пахло сыростью и чужими поражениями. Сосед – парень с акцентом, который резал «спасибо» как «спасИбо». Обучение официантскому ремеслу: «Неси тарелки, улыбайся, не гадь в холодильник». Вечером он сунул мне таблетку, будто пропуск в закрытый клуб:
– Хочешь раскумариться?
Ответил «да» раньше, чем осознал, что это билет в один конец.
-–
День 16. Подпольная аптека.
Железная дверь в центре Москвы – как портал в ад, только вместо чертей – бабка с лицом таможенника. На полках: вода «Святой источник» и лирика, упакованная в газету «Правда». Глотаю пять штук. Тело плывёт, будто меня вывернули наизнанку и бросили в кипяток.
Москва плыла, как гнилой айсберг в море амфетаминового дыма. Пять таблеток лирики – и я стал сейсмографом, дрожащим от каждого шага по этому асфальтовому пеклу. Дворы сжимались, как кишки бетонного монстра, а узбеки – их было трое, или тридцать? – пронеслись мимо, сверкнув зубами и кривыми взглядами. Они знают, – подумал я, впиваясь ногтями в ладони. Сейчас вырвут горло, как псы. Но они растворились, оставив за собой шлейф махорочного дыма и мою паранойю, липкую, как смола.
Хостел врос в стену, как гриб-паразит. За стойкой – кансьержка, существо с лицом куклы Барби, которую забыли в микроволновке. Ее глаза – два лезвия. «Ключ», – сказала она, и я ждал, что ее челюсть треснет. Только тронь меня, пиявка, – бормотал я про себя, чувствуя, как адреналин стучит в висках. Отгрызу ухо, брошу его тебе в прокуренные легкие, посмотрим, закашляешь ли ты кровью.
На кухне пахло тлением и надеждой. Холодильник гудел, как умирающий космический корабль. Внутри – пакет кефира с чужой фамилией и багет, твердый, как дубинка ОМОНа. Я впился зубами в хлеб, крошки падали на пол, словно пепел после взрыва. Кефир тек по горлу – холодный, кислый, как слезы клоуна, который понял, что цирк сгорел.
Кровать была капсулой для самоуничтожения. Пружины впились в ребра, матрас шептал: Ты уже труп, просто еще не начал вонять. Потолок кружился, рисуя спирали – может, это карта побега? Или просто галлюцинация, пока мозг размазывается по черепу, как варенье по асфальту.
Где-то за стеной смеялись. Или плакали.
Спал, прижав к груди украденный из столовой нож.
-–
День 19. Алтуфьево. Ковчег для лузеров.
Комната. Соседи за стеной – два гомика, стонущие под дешёвый техно. Дверь подпираю тумбочкой, словно готовлюсь к зомби-апокалипсису. Новый сосед – парень в кроссовках с дыркой на пятке. Просыпаюсь от храпа: он спит на полу, свернувшись калачиком, как пёс. Утром его вышвыривают. «Здесь даже отбросы не задерживаются», – думаю, жуя вчерашний хлеб.
-–
День 21. Ресторан «Цирк».
Перевели в центр. Шеф-повар – мужик с татуировкой «Бог ненавидит слабаков» на шее. Коллега тычет пальцем в официанток:
– Тут три гея, две лесбиянки… цирк уродов!
Смотрю на него: лицо – как мокрая губка, глаза – две прокисшие вишни. «Главный урод здесь – ты», – не говорю вслух. Разносил борщи, притворяясь человеком.
-–
День 28. Последняя смена.
Украл два стакана Jack Daniel's – бокалы звенели, как мои нервы. В сумку запихнул йогурт с черникой. «Это не кража. Это компенсация за сломанную психику», – рационализирую, пока бегу к автобусу.
-–
Эпилог. Дорога домой.
Автобус. Сиденье впивается в рёбра. В кармане – 500 рублей и чек из аптеки. Месяц Москвы выжег душу, оставив пепел. За окном – серое небо, одинаковое и там, и здесь.
Оказалось, всё просто: чтобы выжить, надо стать призраком. Невидимым. Без запаха. Без имени.
Москва не съела меня. Она пережевала – и выплюнула обратно.
-–
«Москва не оставляет шрамов. Она стирает кожу. И ты даже не кричишь – ты уже привык».
-–
P.P.S. Если найдёте эти стаканы – верните шефу. Пусть подавится.
Часть 2
ПРОЛОГ I: КАМЕНЬ, КОТОРЫЙ УКАЗАЛ НА ДНО
Сочи. Город-призрак, застрявший между морем и горами, как прокисший бутерброд в зубах пьяного туриста. Октябрьский воздух висел тяжёлым одеялом, пропитанным запахом гниющих водорослей и чьей-то несбывшейся мечты о курортном романе. Меня звали Андреем, но это имя теперь казалось чужим – как бирка на трупе в морге.
Увольнение из отеля «Альфа» я встретил с облегчением. Последние полгода я выливал в себя дешёвый ром, наблюдая, как богатые ублюдки в панамах за 10 тысяч рублей размазывают по стейкам икру, которую им приносили на серебряных подносах. «Стойка бара – это фронт, – думал я тогда, – а я – солдат, стреляющий в себя из шота за шотом». В тот день, когда менеджер с лицом пластикового манекена сказал «ты уволен», я выпил залпом весю текилу из бутылки под стойкой. Мир превратился в калейдоскоп из осколков стекла и смеха горничных.
Бабавоз приехал на рассвете. Его «Жигули» цвета ржавой крови вползли во двор, скрипя тормозами, будто старик, сползающий в могилу. Мы молча загрузили чемоданы – вернее, два рюкзака и пластиковый пакет из «Пятёрочки». Дед, сдавший нам комнату, напоминал гнома из ада: сгорбленный, с глазами-щелями, он ковырялся в своём царстве из холодильников, стиральных машин и прочего металлолома, словно собирал армию для восстания машин.
Комната на втором этаже пахла сыростью и смертью тараканов. Балкон, заваленный окурками, смотрел во двор – на свалку, где дед каждое утро проводил ритуалы, стуча молотком по железу. «Он или чинит, или разговаривает с демонами», – подумал я. Кровать была одна, узкая, как гроб для близнецов. Мы легли, не раздеваясь. Бабавоз повернулся к стене, я – к окну. Холод пробирал до костей, будто в комнате жил призрак, высасывающий тепло.
– Ты плачешь? – спросил я, услышав хлюпанье.
– Нет. Это аллергия на эту помойку, – пробурчал он, указывая на плесень в углу.
На следующее утро голод сводил желудок в узел. Деньги кончились. Мы бродили по двору, словно зомби, пока я не заметил камень. Он лежал не так – слишком ровно, слишком нарочито, будто его положила рука параноика, прячущего последнюю надежду.
– Хочешь фокус? – я подмигнул Бабавозу, отковыривая камень ногтем.
Под ним был свёрток. Белый порошок блестел, как снег в аду.
– Это… сахар? – Бабавоз потрогал его, оставив жирный отпечаток.
– Сахар мечты, – я фыркнул.
Тараканы на кухне смотрели на нас свысока, пока мы нюхали дорожки через купюру в 50 рублей. «Стоп, – подумал я. – Это же 50 рублей… Чья-то сопля осталась на Ленине».
Кокаин ударил в мозг, как молот. Мир заиграл красками: зелёные пятна на стенах стали танцевать, голос деда за окном превратился в рок-балладу на языке троллей.
– Надо позвать Машу, – сказал я, ощущая, как слова вылетают изо рта радужными пузырями.
ПРОЛОГ II: 12 ЧАСОВ ДО ТОГО, КАК МИР СТАЛ ПЛОСКИМ
Маша приехала в платье, которое кричало «Я – грех в материальной форме». Её губы были красными, как сигнальная ракета, волосы пахли дешёвым шампунем и авантюрой.
– Ты знаешь, как умер мой хомяк? – она упала на кровать, рассыпая порошок по простыне.
Мы слушали историю трижды. В первый раз хомяк взорвался от переедания семечек. Во второй – ушёл в секту веганов и покончил с собой, не выдержав лицемерия. В третий – его съел кот-рецидивист по кличке Сталин.
– А потом я встретила его в астрале, – Маша закатила глаза, нюхая очередную дорожку. – Он сказал, что Вселенная – это желудок Бога, а мы – непереваренные крошки.
Бабавоз сидел на краю кровати, лицо жёлтое, как газетная бумага. Его пальцы дёргались, будто ловили невидимых мух.
– Я не вывозжу, – прошипел он. – Она… как радио с разряженными батарейками.
Но Маша не умолкала. Она говорила о родителях-алкоголиках, о школе, где учительница биологии пыталась соблазнить её креветкой из аквариума, о том, как однажды продала почку за билет на концерт «Ленинграда».
– Может, встречаться? – она вдруг встала, поправляя чулок, который сползал, как надежда.
Мы шли к автовокзалу через рынок, где торговали китайским ширпотребом и душами. Маша цеплялась за мою руку, её голос звенел, как разбитое стекло:
– Представь: я буду готовить тебе борщ, а ты будешь бить посуду в припадках творчества!
Я молчал. Её слова смешивались с рёвом автобусов, криками таксистов, воем собаки, прикованной к ларьку с шаурмой.
– Ответь! – она остановилась, и в её глазах мелькнула тень того хомяка, который всё ещё искал выход из желудка Бога.
А что, если… Мысль ударила, как ток. Что если мы встретились до того, как я узнал, что любовь – это просто химия в мозгу, или после, когда уже не осталось нейронов для веры?
– Я… не знаю, – выдавил я.
Она уехала на автобусе, который пах соляркой и апельсиновым дезодорантом. Я смотрел, как её лицо тает за грязным стеклом, и вдруг понял: кокаин кончился.
ЭПИЛОГ БЕЗ НАЗВАНИЯ
Мы проспали 16 часов. Проснулись от того, что дед стучал молотком по холодильнику, выбивая ритм похоронного марша.
Бабавоз копался в торбе, где лежали:
– пустой свёрток;
– смятая пачка «Беломора»;
– презерватив с истёкшим сроком годности;
– ключ от квартиры, которой у нас не было.
– Есть? – он повернулся, и я увидел в его глазах ту же пустоту, что и в торбе.
Солнце било в окно, разрезая комнату на полосы. В одной – я, в другой – он. Где-то между нами висел вопрос Маши, как нож, забытый на проволоке.
– Может, сходим к деду? – я кивнул вниз. – У него там стиралка с мотором… Мясо в морозилке?
Бабавоз фыркнул. Дед в это время завёл бензопилу. Звук разорвал тишину, будто он пилил само время.
Мы легли обратно. Холод пробирал сильнее. Я закрыл глаза, и передо мной поплыли образы:
– Маша, кормящая хомяка, который ест свой хвост.
– Дед, строящий из холодильников Вавилонскую башню.
– Бабавоз, плачущий в стену, из которой сочится чёрная смола.
Голод, холод, торба… Всё как было. Всё как будет.
Где-то за стеной взвыла бензопила. Или это смеялся Бог, наблюдая, как две крысы в клетке жуют собственные хвосты?
Часть 3
ПРОЛОГ: СОЧИ – ГОРОД, ГДЕ ДАЖЕ ПАЛЬМЫ ПЬЮТ
Просыпаюсь от того, что язык прилип к нёбу, как алкаш к стойке бара в «счастливый час». Голова гудит, будто в ней поселился рой пчел, жующих кокаин вместо мёда. Бабавоз лежит рядом, лицом в подушку – кажется, он пытается задохнуться, чтобы не видеть этот бред. В комнате пахнет плесенью и поражением.
Думаю: «Почему потолок не падает? Он же видел, что мы тут творим».
Денег нет. Бабавоз уползает на подработку в магазин «Светлячок», где продают просрочку и иллюзии. Я остаюсь гнить на матрасе, слушая, как тараканы за плинтусом обсуждают мои кости:
– «Он опять проиграл…»
– «Нет, просто забыл, как дышать».
ГЛАВА I: ЗАЖИГАЛКА, БУЛКИ И СИГАРЕТЫ, КОТОРЫЕ МЫ СЪЕЛИ
Бабавоз возвращается с деньгами, пахнущими потом и унижением. Покупаем булки, дошираки и сигареты «Прима» – пачку, которая пахнет картоном и концом света.
Думаю: «Сигареты – это как обещания. Сначала зажигаешь, потом вдыхаешь пепел».
По дороге жрём, как звери. Крошки падают под ноги, голуби смотрят с презрением:
– «Даже мы не настолько отчаянные».
Бабавоз молчит. Я знаю, о чём он думает: «Зачем мы взяли зажигалку? Чтобы поджечь этот ад? Или себя?»
ГЛАВА II: САНЯ – ЛЖЕЦ, КОТОРЫЙ НЕ УМЕЕТ МОЛЧАТЬ
На следующий день Бабавоз бросает фразу, как гранату:
– Звонил Саня.
Саня. Человек, который врёт, даже когда молчит. Помню, как он клялся, что был любовником Алсу:
– «Она звала меня „мой татарский принц“… Нет, „мой башкирский вулкан“!»
– Нахуй Саня? – спрашиваю, но Бабавоз уже ухмыляется:
– Он едет.
Саня является в кожанке, купленной на «Авито» у вора-неудачника. Лицо – маска клоуна, который забыл, как смеяться.
Думаю: «Он как рентген. Просвечивает насквозь, но видит только брехню».
ГЛАВА III: НОВАЯ ИСТОРИЯ САНИ – «КАК Я СТАЛ ЗВЕЗДОЮ РЭПА»
Саня вваливается в комнату, как ураган из бреда:
– Братишки! Я записал трек с Тимати!
Бабавоз напрягается, будто у него в желудке завелась змея.
– Тимати? Тот, что с «Black Star»?
– Ну да! Мы тусили на его яхте, курили траву…
– Какую траву? Подорожник? – я вставляю, зная, что Бабавоз вот-вот взорвется.
Саня игнорирует:
– Он сказал: «Саня, ты гений!». Потом мы поругались из-за бабы…
– Из-за бабы? – Бабавоз хрипит.
– Ну да. Его бывшая хотела меня.
Бабавоз вскакивает, опрокидывая стул:
– Ты… ты даже врать толком не умеешь! Где трек?
– У меня украли флешку! – Саня разводит руками. – В метро.
Думаю: «Его истории – как фейерверк. Ярко, громко, а потом только дым и вонь».
Бабавоз хватает Санину куртку:
– Иди нахуй! Или я тебя выкину с балкона!
– Попробуй! – Саня ухмыляется. – Я же умею летать.
ГЛАВА IV: ЧЕТЫРЕ ДНЯ АДА – КОГДА БРЕД СТАЛ НОРМОЙ
Саня спит у нас. Его храп – звук бензопилы в руках маньяка. Каждую ночь Бабавоз точит нож, бормоча:
– Разрежем. Выбросим в море…
Думаю: «Море далеко. А холодильник деда близко. Там уже лежат старые иллюзии».
Саня плодит истории:
История вторая: «Как я выиграл Оскар»
– Меня пригласили в Голливуд! Сыграл бандита…
– Бандита? – перебиваю я. – Ты же даже воровать не умеешь.
– Режиссёр плакал! Говорил: «Это гениально!».
– А где статуэтка? – Бабавоз бьёт кулаком по столу.
– Украли. В аэропорту.
Бабавоз хватает нож. Саня прячется за меня:
– Андрей, он же шутит!
Думаю: «Он как вирус. Заражает бредом, чтобы выжить. А мы – антитела, которые атакуют сами себя».
«БАЛКОННЫЙ БЛЮЗ: НОЧЬ, СИГАРЕТЫ И МОЛЧАНИЕ БОГА»
Балкон. 3 часа ночи. Воздух холодный, как взгляд бывшей любовницы. Мы с Бабавозом сидим на пластиковых стульях, курим «Приму» – сигареты, которые пахнут картоном и поражением. Внизу, во дворе деда, ржавые холодильники блестят под луной, как гробы для надежд.
– Ты веришь в Бога? – внезапно спрашивает Бабавоз. Его голос хрипит, будто он проглотил наждак.
Думаю: «Бог? Если он есть, то сидит сейчас на таком же балконе. Курит. Смотрит вниз. И ржёт».
– Нет, – говорю я, выпуская дым кольцами. – Но если бы верил, то молился бы коньяку.
Бабавоз хрипит – то ли смеётся, то ли кашляет. Его сигарета тлеет, как красный глаз циклопа.
– Я вот верю, – он тычет окурком в темноту. – В Бога-клоуна. Он сидит на облаке, жрёт попкорн и смотрит, как мы тут дерёмся с тараканами за крохи.
Тень от пальмы на соседнем участке ползёт по двору, будто чья-то рука тянется к последней бутылке. Где-то скрипит флюгер – старый, сломанный петух, который давно забыл, как кричать.
– Помнишь Машу? – я бросаю окурок вниз. Он падает, как метеор для тараканов. – Спросила, может, встречаться.
Бабавоз молчит. Потом произносит:
– Любовь – это как доширак. Вроде бы тепло, а потом понимаешь – это просто химия.
Думаю: «Он прав. Мы все – химия. Кокаин в венах, никотин в лёгких, алкоголь в мозгу. И ни капли души».
Где-то завывает собака. Или это ветер в трубах дедовых холодильников?
– Саня сегодня говорил, что летал на Марс, – хмурюсь. – Там, блять, пески и тараканы с лазерами.
Бабавоз хватается за вторую сигарету. Зажигалка чиркает, вспыхивая на миг – в его глазах мелькает что-то, похожее на боль.
Думаю: «Мы все – этот двор. Дед копошится в нас каждое утро, ищет, что ещё можно спасти. Но спасать уже нечего».
Луна висит над крышами, как сигаретный ожог на чёрной простыне неба. Мы курим. Молчим. Где-то падает банка – может, кошка, может, чья-то судьба.
– Поехали в Питер, – говорю я.
– Зачем? – Бабавоз давит окурок ботинком.
– Чтобы найти новый балкон. Или спрыгнуть со старого.
Он фыркает. Встаёт, шаркая ногами. Уходит в комнату, оставляя дверь открытой. Холод вползает внутрь, как призрак.
Думаю: «Питер… Там лужи глубже. И дождь смывает не только грязь, но и лица».
Докурваю сигарету до фильтра. Пепел падает на рукав, оставляя серое пятно – ещё одна метка на карте безнадёги.
ГЛАВА V: ДОРОГА В ПИТЕР – ПОБЕГ ИЛИ ПЕТЛЯ?
– Поехали в Питер! Там всё изменится!
Думаю: «Питер… Город, где даже туман лжёт».
Покупаем билеты на поезд. Плацкарт пахнет столетием пота. Саня орёт:
– Это как «Ориент-экспресс», только с вонищей!
Прячемся от него в туалете, жуём доширак. Саня ломится в дверь:
– Братья! Тут вайфай есть?
Думаю: «Он как радио. Даже на частоте помех вещает»
Вокзал. Мрамор, дождь, тени пассажиров – как призраки в метро. Саня кричит:
– Всё! Здесь начнётся новая жизнь!
Думаю: «Новая жизнь? Мы даже старую не потушили».
Идём к ларьку. Мужик в фартуке суёт нам бутерброды с «ветчиной», похожей на кожу старьёвщика.
– Тридцать рублей, – говорит он.
Думаю: «Сколько стоит конец света? Дешевле».
Саня плюёт в лужу:
– Это дерьмо!
– Нет, – усмехаюсь. – Дерьмо полезнее.
Бабавоз молча жуёт. Саня поднимает выброшенный бутерброд:
– Всё равно вкусно.
Мы смеёмся. Даже Бабавоз. Потому что плакать нечем.
ЭПИЛОГ: НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ И ПРИЗРАКИ
Бредём по мокрому асфальту. Саня орёт:
– Смотри! Это же Дворцовый мост!
– Нет, – говорю я. – Это мост в никуда.
Бабавоз закуривает. Саня поёт «Катюшу». Дождь смывает всё, кроме одного вопроса:
«А что, если мечта – это просто долгий отходняк от реальности?»
КОНЕЦ? НЕТ. ЭТО ПРОСТО ПАУЗА МЕЖДУ КАТАРСИСАМИ.
Часть 4
«Призраки на Херсонской: Дневник беглеца из подполья»
Найдено в разорванном блокноте под скамейкой у Сенной площади. Страницы пропитаны запахом дешёвого виски и отчаяния. Возможно, художественный вымысел. Или нет.
Пролог: Последний шанс перед пропастью
Петербург – город, где даже воздух лжёт. Он обещает величие куполов Исаакия, а давит смогом сгоревших надежд. Я, Андрей, к этому моменту уже забыл, зачем сюда приехал. Сочи? Пляж с грязным песком и туристами, похожими на варёных раков? Да и хуй с ним. Здесь, в подвалах и парадных, я искал не работу – способ забыть, что жизнь давно превратилась в дурной анекдот. Бабавоз, мой друг-алкоголик с лицом разбитого кирпича, утверждал, что «здесь можно слиться с серостью и стать невидимкой». Саня Врун, как всегда, врал: «Мой прадед строил этот город! Он замурован в стену Петропавловки!» Мы верили ему ровно настолько, насколько нужно, чтобы не сойти с ума сразу.
Глава 1: Хостел как метафора экзистенциального кризиса
Хостел на Марата. Комната №7. Клопы остались, но стали фоном, как тиканье часов в доме сумасшедшего. Саня, наш личный трикстер, каждое утро начинал с новым бредом:
– Вчера ко мне во сне приходил Распутин! Говорил, что я – реинкарнация Менделеева!
Бабавоз реагировал предсказуемо: швырял в него кроссовком и рычал: «Реинкарнация долбоёба!»
Но главное – мысли. Они лезли в голову, как тараканы в сахарницу:
«Что, если этот хостел – чистилище? Мы уже мертвы, а клопы – наши грехи?»
«Саня – демон-провокатор. Он кормится нашей злостью».
«Бабавоз… Кто он? Бывший зэк? Несостоявшийся поэт? Или просто пьяное зеркало меня самого?»
По ночам я выходил курить на пожарную лестницу. Петербург висел в тумане, как грязная марля. Где-то там бродили призраки Достоевского и Довлатова, смеялись над нами. «Вы – статисты в чужой пьесе», – шептали они.
Глава 2: BBQ Bar – чистилище с соусом тартар
Цокольный этаж. Бар Раджеша. Индус с лицом, словно вырезанным из обугленного сандалового дерева, стал моим работодателем, гуру и проклятием. Клиенты:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/andrey-frichko/pobeg-v-nikuda-71721367/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Андрей Фричко
Петербург здесь – не город, а зеркало, отражающее трещины в душах тех, кто застрял между дном и пропастью. Герои этих историй – беглецы от самих себя. Они живут в хостелах, воняющих клопами и отчаянием, в коммуналках с плесенью вместо обоев, в подвалах, где воздух пропитан дешёвым джином и ложью.
Сборник рассказов
«Побег в никуда» – это хроники дна, написанные на стыке бреда и откровения. Здесь Невский проспект глотает трамваи, кокаин рисует спирали на стенах сознания, а дружба держится на ржавых гвоздях взаимного презрения.
Стиль прозы – как удар под дых: резкий, нервный, пропитанный психоделическим гулом. Это Достоевский на скорости, замешанный на кодеине и ярости поколения, потерявшего парашюты. Город здесь – соучастник безумия, где дождь разъедает надежды, а побег оборачивается петлей.
Сборник не даёт ответов. Он – крик в туман, дневник тех, кто стал призраком в собственном жизненном сюжете. Для тех, кто не боится увидеть в луже своё отражение.
Андрей Фричко
Побег в никуда: Апокалипсис по расписанию (с бонусным бредом в подарок)
Часть 1
Вахта в Москве или как надежда исчезла.
ДНЕВНИК МОСКОВСКОЙ ВАХТЫ
Записки сортировщика отчаяния
-–
Февраль, 2023. 5:47 утра.
Последние 5000 рублей жгли карман, словно гребаный динамит, готовый рвануть в любой момент. Билет на автобус до Москвы – не побег, а капитуляция. Город возможностей? Да, если ваша возможность – стать пушечным мясом для инфоцыган, торгующих воздухом, или шестеркой в подпольном цеху, где пахнет потом и разбитыми мечтами .
Вокзал встретил меня ледяным дыханием. Снег – не белый, а серый, как лицо менеджера из HR.
-–
День 1. Офис «Золотые перспективы».
Коридоры завалены чемоданами призраков – таких же, как я. Сорок пар глаз, пустых, как бутылки после дешевой водки. Девушка за столом улыбалась так, будто тренировалась перед зеркалом: губы вверх, душа – в пропасть.
– Осталось два места. Сортировщик на маркетплейсе.
– Что делать?
– Жить, – блеснула она зубами, похожими на надгробия.
-–
День 7. Комната 8?8.
Восемь тел, восемь запахов: дезинфекция, перегар, страх. Сосед слева – парень из Дагестана, шепчет по ночам о кирпичах и долгах. Справа – студент-философ, который теперь верит только в силу энергетиков.
Работа: 12 часов, конвейер, коробки с надписью «Хрупкое». Ирония? Да. Мои кости трещат громче, чем китайский пластик. Бесплатная еда – десять кусков хлеба и суп, который пахнет тюремной баландой. После смены – крекеры из автомата. Они хрустят, как мои последние иллюзии .
-–
День 14. Бунт желудка и души.
Мне не доплатили. В кармане – 4000 рублей. Начальник ухмыляется: «Не нравится? Беги».
Москва – это гигантский нарратив лжи. Инфоцыгане в костюмах за 100к рубят правду-матку на камеру: «Как заработать миллион за день!». Их студии пахнут деньгами и кокаином.
--
ГЛАВА ВТОРАЯ. ФИНАЛЬНЫЙ ВЫДОХ
«Москва: инструкция по исчезновению»
-–
День 15. Хостел. Клетка для кроликов.
Последние 3000 рублей превратились в четыре дня в комнате, где пахло сыростью и чужими поражениями. Сосед – парень с акцентом, который резал «спасибо» как «спасИбо». Обучение официантскому ремеслу: «Неси тарелки, улыбайся, не гадь в холодильник». Вечером он сунул мне таблетку, будто пропуск в закрытый клуб:
– Хочешь раскумариться?
Ответил «да» раньше, чем осознал, что это билет в один конец.
-–
День 16. Подпольная аптека.
Железная дверь в центре Москвы – как портал в ад, только вместо чертей – бабка с лицом таможенника. На полках: вода «Святой источник» и лирика, упакованная в газету «Правда». Глотаю пять штук. Тело плывёт, будто меня вывернули наизнанку и бросили в кипяток.
Москва плыла, как гнилой айсберг в море амфетаминового дыма. Пять таблеток лирики – и я стал сейсмографом, дрожащим от каждого шага по этому асфальтовому пеклу. Дворы сжимались, как кишки бетонного монстра, а узбеки – их было трое, или тридцать? – пронеслись мимо, сверкнув зубами и кривыми взглядами. Они знают, – подумал я, впиваясь ногтями в ладони. Сейчас вырвут горло, как псы. Но они растворились, оставив за собой шлейф махорочного дыма и мою паранойю, липкую, как смола.
Хостел врос в стену, как гриб-паразит. За стойкой – кансьержка, существо с лицом куклы Барби, которую забыли в микроволновке. Ее глаза – два лезвия. «Ключ», – сказала она, и я ждал, что ее челюсть треснет. Только тронь меня, пиявка, – бормотал я про себя, чувствуя, как адреналин стучит в висках. Отгрызу ухо, брошу его тебе в прокуренные легкие, посмотрим, закашляешь ли ты кровью.
На кухне пахло тлением и надеждой. Холодильник гудел, как умирающий космический корабль. Внутри – пакет кефира с чужой фамилией и багет, твердый, как дубинка ОМОНа. Я впился зубами в хлеб, крошки падали на пол, словно пепел после взрыва. Кефир тек по горлу – холодный, кислый, как слезы клоуна, который понял, что цирк сгорел.
Кровать была капсулой для самоуничтожения. Пружины впились в ребра, матрас шептал: Ты уже труп, просто еще не начал вонять. Потолок кружился, рисуя спирали – может, это карта побега? Или просто галлюцинация, пока мозг размазывается по черепу, как варенье по асфальту.
Где-то за стеной смеялись. Или плакали.
Спал, прижав к груди украденный из столовой нож.
-–
День 19. Алтуфьево. Ковчег для лузеров.
Комната. Соседи за стеной – два гомика, стонущие под дешёвый техно. Дверь подпираю тумбочкой, словно готовлюсь к зомби-апокалипсису. Новый сосед – парень в кроссовках с дыркой на пятке. Просыпаюсь от храпа: он спит на полу, свернувшись калачиком, как пёс. Утром его вышвыривают. «Здесь даже отбросы не задерживаются», – думаю, жуя вчерашний хлеб.
-–
День 21. Ресторан «Цирк».
Перевели в центр. Шеф-повар – мужик с татуировкой «Бог ненавидит слабаков» на шее. Коллега тычет пальцем в официанток:
– Тут три гея, две лесбиянки… цирк уродов!
Смотрю на него: лицо – как мокрая губка, глаза – две прокисшие вишни. «Главный урод здесь – ты», – не говорю вслух. Разносил борщи, притворяясь человеком.
-–
День 28. Последняя смена.
Украл два стакана Jack Daniel's – бокалы звенели, как мои нервы. В сумку запихнул йогурт с черникой. «Это не кража. Это компенсация за сломанную психику», – рационализирую, пока бегу к автобусу.
-–
Эпилог. Дорога домой.
Автобус. Сиденье впивается в рёбра. В кармане – 500 рублей и чек из аптеки. Месяц Москвы выжег душу, оставив пепел. За окном – серое небо, одинаковое и там, и здесь.
Оказалось, всё просто: чтобы выжить, надо стать призраком. Невидимым. Без запаха. Без имени.
Москва не съела меня. Она пережевала – и выплюнула обратно.
-–
«Москва не оставляет шрамов. Она стирает кожу. И ты даже не кричишь – ты уже привык».
-–
P.P.S. Если найдёте эти стаканы – верните шефу. Пусть подавится.
Часть 2
ПРОЛОГ I: КАМЕНЬ, КОТОРЫЙ УКАЗАЛ НА ДНО
Сочи. Город-призрак, застрявший между морем и горами, как прокисший бутерброд в зубах пьяного туриста. Октябрьский воздух висел тяжёлым одеялом, пропитанным запахом гниющих водорослей и чьей-то несбывшейся мечты о курортном романе. Меня звали Андреем, но это имя теперь казалось чужим – как бирка на трупе в морге.
Увольнение из отеля «Альфа» я встретил с облегчением. Последние полгода я выливал в себя дешёвый ром, наблюдая, как богатые ублюдки в панамах за 10 тысяч рублей размазывают по стейкам икру, которую им приносили на серебряных подносах. «Стойка бара – это фронт, – думал я тогда, – а я – солдат, стреляющий в себя из шота за шотом». В тот день, когда менеджер с лицом пластикового манекена сказал «ты уволен», я выпил залпом весю текилу из бутылки под стойкой. Мир превратился в калейдоскоп из осколков стекла и смеха горничных.
Бабавоз приехал на рассвете. Его «Жигули» цвета ржавой крови вползли во двор, скрипя тормозами, будто старик, сползающий в могилу. Мы молча загрузили чемоданы – вернее, два рюкзака и пластиковый пакет из «Пятёрочки». Дед, сдавший нам комнату, напоминал гнома из ада: сгорбленный, с глазами-щелями, он ковырялся в своём царстве из холодильников, стиральных машин и прочего металлолома, словно собирал армию для восстания машин.
Комната на втором этаже пахла сыростью и смертью тараканов. Балкон, заваленный окурками, смотрел во двор – на свалку, где дед каждое утро проводил ритуалы, стуча молотком по железу. «Он или чинит, или разговаривает с демонами», – подумал я. Кровать была одна, узкая, как гроб для близнецов. Мы легли, не раздеваясь. Бабавоз повернулся к стене, я – к окну. Холод пробирал до костей, будто в комнате жил призрак, высасывающий тепло.
– Ты плачешь? – спросил я, услышав хлюпанье.
– Нет. Это аллергия на эту помойку, – пробурчал он, указывая на плесень в углу.
На следующее утро голод сводил желудок в узел. Деньги кончились. Мы бродили по двору, словно зомби, пока я не заметил камень. Он лежал не так – слишком ровно, слишком нарочито, будто его положила рука параноика, прячущего последнюю надежду.
– Хочешь фокус? – я подмигнул Бабавозу, отковыривая камень ногтем.
Под ним был свёрток. Белый порошок блестел, как снег в аду.
– Это… сахар? – Бабавоз потрогал его, оставив жирный отпечаток.
– Сахар мечты, – я фыркнул.
Тараканы на кухне смотрели на нас свысока, пока мы нюхали дорожки через купюру в 50 рублей. «Стоп, – подумал я. – Это же 50 рублей… Чья-то сопля осталась на Ленине».
Кокаин ударил в мозг, как молот. Мир заиграл красками: зелёные пятна на стенах стали танцевать, голос деда за окном превратился в рок-балладу на языке троллей.
– Надо позвать Машу, – сказал я, ощущая, как слова вылетают изо рта радужными пузырями.
ПРОЛОГ II: 12 ЧАСОВ ДО ТОГО, КАК МИР СТАЛ ПЛОСКИМ
Маша приехала в платье, которое кричало «Я – грех в материальной форме». Её губы были красными, как сигнальная ракета, волосы пахли дешёвым шампунем и авантюрой.
– Ты знаешь, как умер мой хомяк? – она упала на кровать, рассыпая порошок по простыне.
Мы слушали историю трижды. В первый раз хомяк взорвался от переедания семечек. Во второй – ушёл в секту веганов и покончил с собой, не выдержав лицемерия. В третий – его съел кот-рецидивист по кличке Сталин.
– А потом я встретила его в астрале, – Маша закатила глаза, нюхая очередную дорожку. – Он сказал, что Вселенная – это желудок Бога, а мы – непереваренные крошки.
Бабавоз сидел на краю кровати, лицо жёлтое, как газетная бумага. Его пальцы дёргались, будто ловили невидимых мух.
– Я не вывозжу, – прошипел он. – Она… как радио с разряженными батарейками.
Но Маша не умолкала. Она говорила о родителях-алкоголиках, о школе, где учительница биологии пыталась соблазнить её креветкой из аквариума, о том, как однажды продала почку за билет на концерт «Ленинграда».
– Может, встречаться? – она вдруг встала, поправляя чулок, который сползал, как надежда.
Мы шли к автовокзалу через рынок, где торговали китайским ширпотребом и душами. Маша цеплялась за мою руку, её голос звенел, как разбитое стекло:
– Представь: я буду готовить тебе борщ, а ты будешь бить посуду в припадках творчества!
Я молчал. Её слова смешивались с рёвом автобусов, криками таксистов, воем собаки, прикованной к ларьку с шаурмой.
– Ответь! – она остановилась, и в её глазах мелькнула тень того хомяка, который всё ещё искал выход из желудка Бога.
А что, если… Мысль ударила, как ток. Что если мы встретились до того, как я узнал, что любовь – это просто химия в мозгу, или после, когда уже не осталось нейронов для веры?
– Я… не знаю, – выдавил я.
Она уехала на автобусе, который пах соляркой и апельсиновым дезодорантом. Я смотрел, как её лицо тает за грязным стеклом, и вдруг понял: кокаин кончился.
ЭПИЛОГ БЕЗ НАЗВАНИЯ
Мы проспали 16 часов. Проснулись от того, что дед стучал молотком по холодильнику, выбивая ритм похоронного марша.
Бабавоз копался в торбе, где лежали:
– пустой свёрток;
– смятая пачка «Беломора»;
– презерватив с истёкшим сроком годности;
– ключ от квартиры, которой у нас не было.
– Есть? – он повернулся, и я увидел в его глазах ту же пустоту, что и в торбе.
Солнце било в окно, разрезая комнату на полосы. В одной – я, в другой – он. Где-то между нами висел вопрос Маши, как нож, забытый на проволоке.
– Может, сходим к деду? – я кивнул вниз. – У него там стиралка с мотором… Мясо в морозилке?
Бабавоз фыркнул. Дед в это время завёл бензопилу. Звук разорвал тишину, будто он пилил само время.
Мы легли обратно. Холод пробирал сильнее. Я закрыл глаза, и передо мной поплыли образы:
– Маша, кормящая хомяка, который ест свой хвост.
– Дед, строящий из холодильников Вавилонскую башню.
– Бабавоз, плачущий в стену, из которой сочится чёрная смола.
Голод, холод, торба… Всё как было. Всё как будет.
Где-то за стеной взвыла бензопила. Или это смеялся Бог, наблюдая, как две крысы в клетке жуют собственные хвосты?
Часть 3
ПРОЛОГ: СОЧИ – ГОРОД, ГДЕ ДАЖЕ ПАЛЬМЫ ПЬЮТ
Просыпаюсь от того, что язык прилип к нёбу, как алкаш к стойке бара в «счастливый час». Голова гудит, будто в ней поселился рой пчел, жующих кокаин вместо мёда. Бабавоз лежит рядом, лицом в подушку – кажется, он пытается задохнуться, чтобы не видеть этот бред. В комнате пахнет плесенью и поражением.
Думаю: «Почему потолок не падает? Он же видел, что мы тут творим».
Денег нет. Бабавоз уползает на подработку в магазин «Светлячок», где продают просрочку и иллюзии. Я остаюсь гнить на матрасе, слушая, как тараканы за плинтусом обсуждают мои кости:
– «Он опять проиграл…»
– «Нет, просто забыл, как дышать».
ГЛАВА I: ЗАЖИГАЛКА, БУЛКИ И СИГАРЕТЫ, КОТОРЫЕ МЫ СЪЕЛИ
Бабавоз возвращается с деньгами, пахнущими потом и унижением. Покупаем булки, дошираки и сигареты «Прима» – пачку, которая пахнет картоном и концом света.
Думаю: «Сигареты – это как обещания. Сначала зажигаешь, потом вдыхаешь пепел».
По дороге жрём, как звери. Крошки падают под ноги, голуби смотрят с презрением:
– «Даже мы не настолько отчаянные».
Бабавоз молчит. Я знаю, о чём он думает: «Зачем мы взяли зажигалку? Чтобы поджечь этот ад? Или себя?»
ГЛАВА II: САНЯ – ЛЖЕЦ, КОТОРЫЙ НЕ УМЕЕТ МОЛЧАТЬ
На следующий день Бабавоз бросает фразу, как гранату:
– Звонил Саня.
Саня. Человек, который врёт, даже когда молчит. Помню, как он клялся, что был любовником Алсу:
– «Она звала меня „мой татарский принц“… Нет, „мой башкирский вулкан“!»
– Нахуй Саня? – спрашиваю, но Бабавоз уже ухмыляется:
– Он едет.
Саня является в кожанке, купленной на «Авито» у вора-неудачника. Лицо – маска клоуна, который забыл, как смеяться.
Думаю: «Он как рентген. Просвечивает насквозь, но видит только брехню».
ГЛАВА III: НОВАЯ ИСТОРИЯ САНИ – «КАК Я СТАЛ ЗВЕЗДОЮ РЭПА»
Саня вваливается в комнату, как ураган из бреда:
– Братишки! Я записал трек с Тимати!
Бабавоз напрягается, будто у него в желудке завелась змея.
– Тимати? Тот, что с «Black Star»?
– Ну да! Мы тусили на его яхте, курили траву…
– Какую траву? Подорожник? – я вставляю, зная, что Бабавоз вот-вот взорвется.
Саня игнорирует:
– Он сказал: «Саня, ты гений!». Потом мы поругались из-за бабы…
– Из-за бабы? – Бабавоз хрипит.
– Ну да. Его бывшая хотела меня.
Бабавоз вскакивает, опрокидывая стул:
– Ты… ты даже врать толком не умеешь! Где трек?
– У меня украли флешку! – Саня разводит руками. – В метро.
Думаю: «Его истории – как фейерверк. Ярко, громко, а потом только дым и вонь».
Бабавоз хватает Санину куртку:
– Иди нахуй! Или я тебя выкину с балкона!
– Попробуй! – Саня ухмыляется. – Я же умею летать.
ГЛАВА IV: ЧЕТЫРЕ ДНЯ АДА – КОГДА БРЕД СТАЛ НОРМОЙ
Саня спит у нас. Его храп – звук бензопилы в руках маньяка. Каждую ночь Бабавоз точит нож, бормоча:
– Разрежем. Выбросим в море…
Думаю: «Море далеко. А холодильник деда близко. Там уже лежат старые иллюзии».
Саня плодит истории:
История вторая: «Как я выиграл Оскар»
– Меня пригласили в Голливуд! Сыграл бандита…
– Бандита? – перебиваю я. – Ты же даже воровать не умеешь.
– Режиссёр плакал! Говорил: «Это гениально!».
– А где статуэтка? – Бабавоз бьёт кулаком по столу.
– Украли. В аэропорту.
Бабавоз хватает нож. Саня прячется за меня:
– Андрей, он же шутит!
Думаю: «Он как вирус. Заражает бредом, чтобы выжить. А мы – антитела, которые атакуют сами себя».
«БАЛКОННЫЙ БЛЮЗ: НОЧЬ, СИГАРЕТЫ И МОЛЧАНИЕ БОГА»
Балкон. 3 часа ночи. Воздух холодный, как взгляд бывшей любовницы. Мы с Бабавозом сидим на пластиковых стульях, курим «Приму» – сигареты, которые пахнут картоном и поражением. Внизу, во дворе деда, ржавые холодильники блестят под луной, как гробы для надежд.
– Ты веришь в Бога? – внезапно спрашивает Бабавоз. Его голос хрипит, будто он проглотил наждак.
Думаю: «Бог? Если он есть, то сидит сейчас на таком же балконе. Курит. Смотрит вниз. И ржёт».
– Нет, – говорю я, выпуская дым кольцами. – Но если бы верил, то молился бы коньяку.
Бабавоз хрипит – то ли смеётся, то ли кашляет. Его сигарета тлеет, как красный глаз циклопа.
– Я вот верю, – он тычет окурком в темноту. – В Бога-клоуна. Он сидит на облаке, жрёт попкорн и смотрит, как мы тут дерёмся с тараканами за крохи.
Тень от пальмы на соседнем участке ползёт по двору, будто чья-то рука тянется к последней бутылке. Где-то скрипит флюгер – старый, сломанный петух, который давно забыл, как кричать.
– Помнишь Машу? – я бросаю окурок вниз. Он падает, как метеор для тараканов. – Спросила, может, встречаться.
Бабавоз молчит. Потом произносит:
– Любовь – это как доширак. Вроде бы тепло, а потом понимаешь – это просто химия.
Думаю: «Он прав. Мы все – химия. Кокаин в венах, никотин в лёгких, алкоголь в мозгу. И ни капли души».
Где-то завывает собака. Или это ветер в трубах дедовых холодильников?
– Саня сегодня говорил, что летал на Марс, – хмурюсь. – Там, блять, пески и тараканы с лазерами.
Бабавоз хватается за вторую сигарету. Зажигалка чиркает, вспыхивая на миг – в его глазах мелькает что-то, похожее на боль.
Думаю: «Мы все – этот двор. Дед копошится в нас каждое утро, ищет, что ещё можно спасти. Но спасать уже нечего».
Луна висит над крышами, как сигаретный ожог на чёрной простыне неба. Мы курим. Молчим. Где-то падает банка – может, кошка, может, чья-то судьба.
– Поехали в Питер, – говорю я.
– Зачем? – Бабавоз давит окурок ботинком.
– Чтобы найти новый балкон. Или спрыгнуть со старого.
Он фыркает. Встаёт, шаркая ногами. Уходит в комнату, оставляя дверь открытой. Холод вползает внутрь, как призрак.
Думаю: «Питер… Там лужи глубже. И дождь смывает не только грязь, но и лица».
Докурваю сигарету до фильтра. Пепел падает на рукав, оставляя серое пятно – ещё одна метка на карте безнадёги.
ГЛАВА V: ДОРОГА В ПИТЕР – ПОБЕГ ИЛИ ПЕТЛЯ?
– Поехали в Питер! Там всё изменится!
Думаю: «Питер… Город, где даже туман лжёт».
Покупаем билеты на поезд. Плацкарт пахнет столетием пота. Саня орёт:
– Это как «Ориент-экспресс», только с вонищей!
Прячемся от него в туалете, жуём доширак. Саня ломится в дверь:
– Братья! Тут вайфай есть?
Думаю: «Он как радио. Даже на частоте помех вещает»
Вокзал. Мрамор, дождь, тени пассажиров – как призраки в метро. Саня кричит:
– Всё! Здесь начнётся новая жизнь!
Думаю: «Новая жизнь? Мы даже старую не потушили».
Идём к ларьку. Мужик в фартуке суёт нам бутерброды с «ветчиной», похожей на кожу старьёвщика.
– Тридцать рублей, – говорит он.
Думаю: «Сколько стоит конец света? Дешевле».
Саня плюёт в лужу:
– Это дерьмо!
– Нет, – усмехаюсь. – Дерьмо полезнее.
Бабавоз молча жуёт. Саня поднимает выброшенный бутерброд:
– Всё равно вкусно.
Мы смеёмся. Даже Бабавоз. Потому что плакать нечем.
ЭПИЛОГ: НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ И ПРИЗРАКИ
Бредём по мокрому асфальту. Саня орёт:
– Смотри! Это же Дворцовый мост!
– Нет, – говорю я. – Это мост в никуда.
Бабавоз закуривает. Саня поёт «Катюшу». Дождь смывает всё, кроме одного вопроса:
«А что, если мечта – это просто долгий отходняк от реальности?»
КОНЕЦ? НЕТ. ЭТО ПРОСТО ПАУЗА МЕЖДУ КАТАРСИСАМИ.
Часть 4
«Призраки на Херсонской: Дневник беглеца из подполья»
Найдено в разорванном блокноте под скамейкой у Сенной площади. Страницы пропитаны запахом дешёвого виски и отчаяния. Возможно, художественный вымысел. Или нет.
Пролог: Последний шанс перед пропастью
Петербург – город, где даже воздух лжёт. Он обещает величие куполов Исаакия, а давит смогом сгоревших надежд. Я, Андрей, к этому моменту уже забыл, зачем сюда приехал. Сочи? Пляж с грязным песком и туристами, похожими на варёных раков? Да и хуй с ним. Здесь, в подвалах и парадных, я искал не работу – способ забыть, что жизнь давно превратилась в дурной анекдот. Бабавоз, мой друг-алкоголик с лицом разбитого кирпича, утверждал, что «здесь можно слиться с серостью и стать невидимкой». Саня Врун, как всегда, врал: «Мой прадед строил этот город! Он замурован в стену Петропавловки!» Мы верили ему ровно настолько, насколько нужно, чтобы не сойти с ума сразу.
Глава 1: Хостел как метафора экзистенциального кризиса
Хостел на Марата. Комната №7. Клопы остались, но стали фоном, как тиканье часов в доме сумасшедшего. Саня, наш личный трикстер, каждое утро начинал с новым бредом:
– Вчера ко мне во сне приходил Распутин! Говорил, что я – реинкарнация Менделеева!
Бабавоз реагировал предсказуемо: швырял в него кроссовком и рычал: «Реинкарнация долбоёба!»
Но главное – мысли. Они лезли в голову, как тараканы в сахарницу:
«Что, если этот хостел – чистилище? Мы уже мертвы, а клопы – наши грехи?»
«Саня – демон-провокатор. Он кормится нашей злостью».
«Бабавоз… Кто он? Бывший зэк? Несостоявшийся поэт? Или просто пьяное зеркало меня самого?»
По ночам я выходил курить на пожарную лестницу. Петербург висел в тумане, как грязная марля. Где-то там бродили призраки Достоевского и Довлатова, смеялись над нами. «Вы – статисты в чужой пьесе», – шептали они.
Глава 2: BBQ Bar – чистилище с соусом тартар
Цокольный этаж. Бар Раджеша. Индус с лицом, словно вырезанным из обугленного сандалового дерева, стал моим работодателем, гуру и проклятием. Клиенты:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/andrey-frichko/pobeg-v-nikuda-71721367/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Андрей Фричко
Тип: электронная книга
Жанр: Контркультура
Язык: на русском языке
Стоимость: 159.00 ₽
Издательство: Автор
Дата публикации: 03.03.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Петербург здесь – не город, а зеркало, отражающее трещины в душах тех, кто застрял между дном и пропастью. Герои этих историй – беглецы от самих себя. Они живут в хостелах, воняющих клопами и отчаянием, в коммуналках с плесенью вместо обоев, в подвалах, где воздух пропитан дешёвым джином и ложью.