Книготорговец из Кабула
Книготорговец из Кабула
Осне Сейерстад
В начале 2002 года норвежская журналистка Осне Сейерстад поселилась в доме афганского торговца книгами, чтобы написать книгу о нем и его семье – женах, детях, братьях и других родственниках.
Она провела в Кабуле первую весну после падения режима и писала обо всем, что видела вокруг. В центре ее внимания оказалась повседневная жизнь этого закрытого от чужаков общества. Сейерстад рассказывает о непростой участи афганцев и их надеждах на будущее, которое они пытаются строить среди руин.
Эта честная и яркая книга читается как самый увлекательный роман.
Осне Сейерстад
Книготорговец из Кабула
© 2002, ?sne Seierstad All rights reserved
© Турунтаева А. С., перевод на русский язык, 2023
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Эвербук», 2024
Migozarad.
(Это пройдет.)
Граффити на стене кабульской чайханы
Предисловие
Султан Хан был одним из первых, с кем я познакомилась в Кабуле, когда приехала туда в ноябре 2001 года. До этого я провела шесть недель со штабом Северного альянса, в пустыне на границе с Таджикистаном, в горах Гиндукуш, в долине Паншир, в степях к северу от Кабула. Северный альянс теснил Талибан, а я везде следовала за ними, спала на каменном полу, в землянках, жила на линии фронта. Путешествовала в кузове грузовиков, на военном транспорте, на лошади и пешком.
После падения режима талибов вместе с силами Северного альянса я вошла в Кабул. И там в одном книжном магазине увидела элегантного седовласого человека. После недель, проведенных в пыли и пороховом дыму, когда все разговоры вертелись исключительно вокруг вопросов военной тактики и наступления, было большим облегчением полистать книги и поболтать о литературе и истории. В магазине Султана Хана полки завалены книгами на разных языках, сборниками стихов, афганских легенд, книгами по истории, романами. Он оказался умелым продавцом: покидая его магазин, я унесла с собой семь книг. Я нередко заглядывала к нему, когда у меня выдавалась свободная минутка, – посмотреть на книги, пообщаться с интересным книготорговцем. Он был афганский патриот, с которым родина частенько обходилась несправедливо.
«Сначала мои книги сожгли коммунисты, потом магазин разграбили моджахеды, а после пришли талибы и опять всё пожгли».
Однажды он пригласил меня к себе домой на ужин. На полу вокруг роскошной скатерти сидела его семья: одна из жен, сыновья, сестры, брат, мать и парочка двоюродных братьев.
Султан рассказывал разные истории, сыновья шутили и смеялись. Царила непринужденная атмосфера, да и еда выгодно отличалась от спартанского рациона, который я делила в горах с командующими Северного альянса. Но я быстро заметила, что женщины почти ничего не говорят. Юная красавица жена Султана со своим младенцем тихонько сидела у дверей, не раскрывая рта. Другой его жены в тот вечер не было. Остальные женщины отвечали на вопросы, принимали похвалы своему кулинарному искусству, но сами никаких разговоров не заводили.
Уходя, я сказала себе: это ведь Афганистан. Интересно было бы написать книгу об этой семье.
На следующий день я пришла к Султану в магазин и поделилась своими мыслями.
– Большое спасибо, – только и сказал он.
– Но это значит, что мне придется жить у вас в доме.
– Добро пожаловать.
– Я буду везде ходить с вами, жить вашей жизнью. Рядом с тобой, твоими женами, сестрами, сыновьями.
– Добро пожаловать, – повторил он.
И вот туманным февральским утром я переехала к ним. Все, что у меня было с собой из вещей, – это мой компьютер, записные книжки, ручки, спутниковая рация и то, что было на мне. Остальное пропало по пути – где-то в Узбекистане. Меня встретили с распростертыми объятиями, а афганские платья оказались очень удобными. Мне постелили циновку на полу рядом с юной Лейлой, которой дали задание следить за тем, чтобы мне было хорошо.
«Ты будешь моим ребенком, – сказала мне эта девятнадцатилетняя девушка в первый вечер. – Я буду о тебе заботиться», – заверила она меня и вскакивала каждый раз, когда я просыпалась.
Султан приказал семье исполнять все мои желания. И добавил при этом, что нарушивший приказ будет наказан. Но об этом я узнала много позже.
Дни напролет мне подавали еду и чай. Постепенно меня стали посвящать в жизнь семьи. Самое интересное я узнавала из их рассказов, а не из ответов на свои вопросы. Они не всегда имели желание общаться, когда у меня был наготове блокнот, зато могли разговориться в автобусе, во время похода на базар или ночью, лежа на соседней циновке. Большинство ответов пришли сами собой, причем на такие вопросы, какие у меня не хватило бы фантазии придумать.
Эта книга написана в форме художественного произведения, но в ее основе лежат реальные истории, в которых я участвовала сама или которые узнала из первых рук. Когда я описываю мысли и чувства своих героев, то опираюсь на их же собственные рассказы или мои представления о том, что они могли чувствовать в тот момент.
По большей части описанное происходило на моих глазах – события в квартире, путешествие в Пешавар и Лахор, паломничество, походы на базар, свадьба и приготовления к ней, посещения хамама (бани), школы, министерства образования, охота за «Аль-Каидой», разговоры в полиции и тюрьме.
Кое о чем я узнала от других, например о судьбе Джамили, и эскападах Рахимуллы, и о Мансуре и его подружках из магазина. Эти истории были мне рассказаны задним числом.
Вся семья была осведомлена, что я живу в ней с целью написать книгу. Если что-то, по мнению хозяев, не подлежало публикации, мне об этом сразу сообщали. Тем не менее я изменила имена всех действующих лиц. Никто меня об этом не просил, просто мне показалось, что так будет лучше.
Мои будни протекали так же, как и у всех в семье. Просыпалась я на рассвете под вопли детей и приказы мужчин. Вставала в очередь в ванную или пробиралась туда после всех. Если везло, мылась теплой водой, но быстро привыкла обходиться чашкой холодной воды, выплеснутой в лицо. Днем я либо была дома с женщинами, ходила с ними в гости к родственникам и на базар, либо шла с Султаном и его сыновьями в магазин, гуляла с ними по городу или путешествовала. Вечером я ужинала с семьей, а перед сном пила зеленый чай.
Я была гостьей, но очень быстро привязалась к хозяевам. Они были щедрыми и открытыми, а то, как они обо мне заботились, словами не описать. Мы провели вместе немало хороших минут, но я еще в жизни ни на кого так не злилась, как на семью Хан, и редко с кем так ссорилась, как с ними. И никогда еще мне так сильно не хотелось ударить кого-то, как некоторых из них.
Причина моей злости всегда была одна и та же – обращение мужчин с женщинами. Превосходство мужчин считалось настолько естественным, что редко кто пытался его оспорить. Для большинства было совершенно очевидно, что женщины глупее мужчин, что мозгов у них меньше и мыслить логически они толком не умеют.
Меня воспринимали как своего рода двуполое существо. Будучи западной женщиной, я могла общаться как со слабым, так и с сильным полом. Будь я мужчиной, мне бы никто не позволил жить в семье, бок о бок с женщинами Султана, иначе пошли бы всякие слухи. И в то же время моя принадлежность к женщинам или, скорее, двуполым существам не мешала мне в общении с мужчинами. Во время праздников, отмечаемых раздельно, я была единственной, кто мог свободно ходить из мужских комнат в женские и обратно.
Мне не надо было соблюдать суровые требования, что предъявляются к одежде афганских женщин, и я могла ходить куда хочу. Все равно я частенько надевала паранджу, прежде всего, чтобы меня не трогали. Западная женщина на улицах Кабула привлекает к себе слишком много ненужного внимания. Под покровом паранджи я могла смотреть на кого угодно сколько захочу, не рискуя, что в ответ начнут пялиться на меня. Я могла украдкой наблюдать за членами семьи, не привлекая внимания. Приятно было ощущать себя невидимкой, потому что в Кабуле почти нет мест, где человек мог бы остаться в одиночестве.
Я носила паранджу еще и затем, чтобы на своей шкуре прочувствовать, каково это – быть афганской женщиной. Каково это, пробираться в конец автобуса к трем последним рядам, предназначенным для женщин, когда салон почти пуст. Каково это – забиваться в багажник такси, потому что на заднем сиденье устроился мужчина. Каково это – чувствовать на себе взгляды мужчин и получить от прохожего свой первый комплимент за то, что ты «высокая и привлекательная паранджа».
А как я со временем ее возненавидела! За то, что давит на голову, вызывая головную боль. За то, что сквозь сеточку из ниток плохо видно. За то, что в парандже ужасно душно, быстро начинаешь потеть, и все время надо смотреть под ноги, чтобы не наступить на подол. За то, что она собирает пыль, очень быстро пачкается и ужасно мешает. С каким облегчением я ее снимала, возвращаясь домой!
Я носила паранджу также из соображений личной безопасности. Когда ездила с Султаном по ненадежной дороге в Джалалабад. Когда надо было переночевать на грязном пограничном пункте. Когда мы выходили на улицу поздно вечером. Как правило, афганские женщины не носят с собой пачку долларов и ноутбук, так что грабители обычно не трогают одетых в паранджу.
Я бы хотела подчеркнуть, что это рассказ об одной-единственной афганской семье. Есть и много миллионов других. Семью Хан даже не назовешь типичной. Они в известном смысле представители среднего класса, если это выражение вообще применимо к Афганистану. Среди них есть образованные люди, многие умеют писать и читать. Денег им хватает, и голодать они не голодают.
Типичная афганская семья живет в деревне, это тьма людей, ни один из которых не умеет ни писать, ни читать, каждый их день посвящен борьбе за выживание. Я решила написать книгу именно о семье Хан не потому, что считала ее типичной, просто у меня возникло такое желание.
Я попала в Кабул в первую весну после свержения Талибана. Той весной начали пробиваться первые робкие ростки надежды. Люди радовались, что талибов больше нет и не надо бояться, что тебя остановит на улице религиозная полиция, женщины снова могли выходить в город без сопровождения мужчин, могли учиться, девочки получили возможность пойти в школу. Однако десятилетия разочарований не прошли бесследно. Кто поручился бы, что станет лучше?
К концу весны, по мере того как в стране стал потихоньку устанавливаться мир, рос и оптимизм. Люди строили планы на будущее, все больше женщин оставляли паранджу дома, кто-то устроился на работу, возвращались беженцы.
Режим лихорадило: как и раньше, за власть боролись старое и новое, полевые командиры и местные племенные вожди. Посреди всего этого хаоса балансировал президент Хамид Карзай, пытаясь выработать какой-нибудь политический курс. Он был популярен в народе, но за ним не стояло ни партии, ни войска – и это в стране, переполненной оружием и противоборствующими фракциями.
Обстановка в Кабуле была довольно мирной, хотя за это время и убили двух министров, а на одного было совершено покушение. Простые люди тоже пока не чувствовали себя в безопасности. Многие уповали на иностранных солдат, что патрулировали улицы. Без них опять начнется гражданская война, говорили люди.
Я записывала все, что видела и слышала. Получилась книга впечатлений о весне в Кабуле, о тех, кто пытается сбросить с себя оковы зимы и вдохнуть полной грудью, и о тех, кто по-прежнему обречен «глотать пыль», как выразилась бы Лейла.
Осне Сейерстад
Осло, 1 августа 2002 года
Сватовство
Когда Султан Хан решил, что пришло время подыскать себе новую жену, никто не хотел ему помочь. Сначала он обратился к матери.
«Хватит с тебя и одной жены», – сказала она.
Тогда он пошел к старшей сестре. «Но мне так нравится твоя жена», – проговорила та. Тот же самый ответ он получил и от остальных сестер.
«Это позор для Шарифы», – объявила ему тетя.
А Султан нуждался в помощи, потому что жених не имеет права просить руки девушки сам. Согласно афганским обычаям, сватовством занимается одна из родственниц, она должна приглядеться к девушке и убедиться, что та трудолюбива, хорошо воспитана и вообще подходящая пара для жениха. Но ни одна женщина из семьи Султана не хотела заняться сватовством.
Султан присмотрел трех девушек, что могли бы подойти на роль его жены. Все они были здоровые и красивые и принадлежали к его клану. В семье Султана не принято заключать браки с чужаками, считается, что разумнее и надежнее выбрать будущего супруга из числа родственников, чаще всего это бывают двоюродные братья и сестры.
Султан решил начать с шестнадцатилетней Сони. Эта черноволосая девушка с темными миндалевидными глазами и пышными, несмотря на юность, формами слыла работящей. Семья ее не могла похвастать богатством и состояла в достаточно близком родстве с семьей Султана. Сонина бабушка по матери приходилась сестрой бабушке Султана.
И пока Султан обдумывал, как бы посвататься к избраннице без помощи своих женщин, первая жена Султана оставалась в счастливом неведении, что все мысли ее мужа занимает девочка, родившаяся в год их свадьбы. Шарифа начала стареть: как и Султану, ей уже перевалило за пятьдесят. Человеку в положении Султана пора было подыскать себе новую жену.
«Иди сам», – посоветовал в конце концов его брат.
Обдумав все как следует, Султан понял, что ничего другого не остается, и отправился в гости к семье своей юной избранницы. Родители приняли его с распростертыми объятиями. Султана считали щедрым человеком, поэтому родственники всегда рады были видеть его у себя. Мать Сони вскипятила воды и приготовила чай. Они сидели в гостиной на плоских подушках, разложенных вдоль стены, обменивались вежливыми фразами и передавали приветы родственникам, пока Султан не решил, что пора приступить к делу.
– Один мой друг хочет жениться на вашей Соне, – сказал он родителям.
К ним уже не в первый раз приходили сваты. Их дочь славилась красотой и трудолюбием, но родители считали, что она еще слишком молода. Сонин отец не мог работать. У него отнялись ноги, после того как он получил удар ножом в спину в драке. За красавицу дочь можно было получить хороший выкуп, и родители ждали более выгодных предложений.
– Он богат, – продолжал Султан. – Он занимается тем же, что и я, – книготорговлей. Он образованный человек и имеет троих сыновей. Только его жена состарилась.
– В каком состоянии его зубы? – тут же спросили родители, желая узнать возраст жениха.
– Примерно в таком же, как у меня, – ответил Султан. – Судите сами.
Старый, решили родители. Но это не обязательно недостаток. Чем старше мужчина, тем б ольшую цену можно запросить за дочь. Выкуп за невесту зависит от возраста, красоты, рабочих навыков и статуса семьи.
Когда Султан Хан изложил свое предложение, родители, как и следовало ожидать, ответили:
– Она еще слишком молода.
Другой ответ означал бы, что они готовы задешево продать дочь неизвестному богачу, о котором Султан говорил с такой теплотой. Не следует показывать свою заинтересованность. Но они знали, что Султан придет еще, потому что Соня молода и красива.
На следующий день он пришел и посватался опять. Тот же самый разговор, тот же самый ответ. Но на этот раз ему позволили встретиться с Соней, которую он в последний раз видел девочкой.
В знак уважения к старшему родственнику она поцеловала ему руку, а он благословил ее поцелуем в голову. Соня почувствовала напряжение в воздухе и сжалась под оценивающим взглядом дяди Султана.
– Я нашел тебе богатого жениха. Что ты думаешь по этому поводу? – спросил он.
Соня опустила глаза. Ответить значило бы нарушить все приличия. Молодая девушка не должна думать о женихах.
На третий день Султан пришел снова и теперь изложил предложения жениха. А жених предлагал кольцо, колье, серьги и браслет – все из красного золота. Одежды – сколько невеста пожелает. Триста килограммов риса, сто пятьдесят килограммов пищевого жира, корову, пару овец и пятнадцать миллионов афгани (приблизительно три тысячи крон[1 - Около 13 200 рублей. – Примеч. пер.]).
Отец Сони был более чем доволен ценой и захотел встретиться с таинственным человеком, предложившим такой богатый выкуп за дочь. Султан к тому же еще и уверил Сониных родителей, что жених принадлежит к их клану, хотя им так и не удалось выяснить, из какой он семьи или припомнить, что они где-либо его видели.
«Завтра, – сказал Султан, – вам передадут его фотографию».
На следующий день тетя Султана, за небольшую взятку, отправилась в дом невесты, чтобы рассказать, кто же все-таки сватается к Соне. Она передала родителям фотографию Султана Хана и строгое требование за час решить, отдают за него дочь или нет. Если согласятся, он будет очень благодарен, если нет, то это не омрачит отношений между семьями. Последнее, на что ему хочется тратить время, – это бесконечные переговоры и «может быть».
Родители согласились еще до того, как истек час. Им нравился Султан, нравились его деньги и положение. Соня сидела на чердаке и плакала. Когда тайна личности жениха была раскрыта и родители решили принять его предложение, к ней поднялся брат ее отца. «Твоей руки просит дядя Султан, – сказал он. – Ты согласна?»
Соня не проронила ни слова. Она сидела вся в слезах, закутавшись в шаль и низко опустив голову.
«Твои родители приняли сватовство, – сообщил дядя. – Для тебя это последняя возможность высказать свое мнение».
Девушка была напугана до смерти и как будто застыла, не в силах пошевелить языком. Она знала, что не хочет замуж за Султана, но знала также, что обязана повиноваться воле родителей. Став женой Султана, она поднимется на несколько ступенек вверх по общественной лестнице. Богатый выкуп поможет решить большинство семейных проблем. За эти деньги родители купят братьям хороших жен.
Соня молчала. Тем самым судьба ее была решена: молчание – это знак согласия. Был заключен договор и назначен день свадьбы.
Султан пошел домой рассказать семье великую новость. Его жена Шарифа, мать и сестры сидели на полу вокруг большого подноса с рисом и шпинатом. Шарифа решила, что он шутит, засмеялась и отпустила шутку в ответ. Мать тоже посмеялась над шуткой Султана. Она и представить себе не могла, что он посватается без ее согласия. Сестры сидели как громом пораженные.
Никто не хотел верить, пока Султан не показал фартук и сласти, что жених получает от родителей невесты в знак помолвки.
Шарифа плакала двадцать дней напролет. «Что я тебе сделала? Какой позор! Чем я тебе не угодила?»
Султан попросил ее взять себя в руки. Никто в семье не поддержал его, даже сыновья. Но никто не осмеливался возражать. Воля Султана превыше всего.
Шарифа была безутешна. Больнее всего ее задевало то, что избранница мужа неграмотна, даже одного класса школы не окончила. Сама Шарифа имела диплом учителя персидского. «Что есть у нее, чего нет у меня?» – всхлипывала она.
Султан не обращал внимания на слезы жены.
Никому не хотелось приходить на празднование помолвки. Но Шарифе пришлось мужественно проглотить стыд и нарядиться для вечеринки.
«Я хочу, чтобы все видели: ты согласна и поддерживаешь меня во всем. В будущем мы все будем жить под одной крышей, и я должен показать, что мы рады Соне», – объявил муж. Шарифа всегда подчинялась его воле, вот и теперь, когда дошло до самого страшного, что только могло случиться с верной женой, она отдала его другой. Он даже потребовал, чтобы именно она надела кольца им с Соней на пальцы.
Двадцать дней спустя помолвка была торжественно отпразднована. Шарифа изо всех сил старалась ничем не выдать своего горя. Ее родственницы со своей стороны делали все, чтобы ей это не удалось. «Какой кошмар! – говорили они. – Просто отвратительно с его стороны. Ты, наверное, ужасно себя чувствуешь».
Через два месяца после помолвки, накануне празднования мусульманского Нового года, сыграли свадьбу. Но на свадьбу Шарифа не пришла.
«Я не могу», – сказала она мужу.
Родственницы поддержали ее. Ни одна не купила себе к свадьбе нового платья, и ни одна не накрасилась так, как полагается на большой праздник. Прически у них были самые простые, а улыбки натянутые – в знак уважения к отвергнутой жене, что больше не будет делить постель с Султаном Ханом. Это станет уделом юной, перепуганной невесты. Но все они будут жить под одним кровом, пока смерть не разлучит их.
Костер из книг
Промозглым ноябрьским вечером 1999 года кольцевая развязка у Шархай-э-Садарат в Кабуле несколько часов была озарена веселым костром. Вокруг толпились дети, и красные отсветы пламени играли на их забавных чумазых мордашках. Уличные мальчишки спорили, кто осмелится подойти к огню ближе всех. Взрослые лишь украдкой поглядывали на пламя и спешили пройти мимо. Так было безопаснее. Потому что любому становилось ясно: огонь разожгли не уличные сторожа, чтобы погреться, это костер во славу Божию.
Вот съежилось в огне и превратилось в пепел платье без рукавов, принадлежавшее королеве Сорайе. Сгорели ее белые пышные руки и серьезное лицо. Вместе с ней сгорел ее муж, король Аманулла[2 - Аманулла (Аманулла-хан, 1892–1960) – афганский король в 1919–1929, свергнут в результате мятежа, эмигрировал. – Примеч. пер.] со всеми своими орденами. Целая королевская династия трещала на костре, а также маленькие девочки в афганских народных костюмах, моджахеды на конях и крестьяне с кандагарского рынка.
Тем ноябрьским днем религиозная полиция на совесть поработала в книжном магазине Султана Хана. Все книги с изображением живых существ, будь то люди или животные, сбросили с полок и оттащили на костер. Пожелтевшие старинные тома, невинные открытки и толстые словари стали жертвой пламени.
Вместе с детьми у костра стояли пешие стражи из религиозной полиции, вооруженные розгами, длинными палками и автоматами Калашникова. Эти люди считали врагами народа всех, кто любил картины, книги, скульптуру, музыку, танец, кино и свободомыслие.
В тот день их интересовали только картины, а точнее, картинки. Они не обращали внимания на еретические тексты, даже если те находились прямо у них перед глазами. Полицейские не умели читать и не могли отличить правоверное учение Талибана от клеветнических писаний еретиков. Но зато они отличали картинки от букв, а живые существа – от вещей.
И вот от книг остался один пепел, а ветер разнес его по улице, и он смешался с грязью и нечистотами Кабула. Книготорговца, лишившегося нескольких любимых книг, два талиба вывели на улицу и загнали в машину. Полицейские закрыли и опечатали дверь магазина, а Султан оказался в тюрьме за антиисламскую деятельность.
К счастью, вооруженные тупицы не догадались заглянуть за полки, думал арестованный. Там находился хитроумно устроенный тайник, где хранились самые крамольные книги. Их он доставал, только когда о них спрашивали особо, да и то если спрашивающий вызывал доверие.
Султан давно ожидал ареста. Многие годы он торговал запрещенными книгами, картинами и рукописями. Часто к нему заглядывали стражи порядка, угрожали, брали несколько книг и уходили. Он получал угрозы и со стороны высших чинов Талибана, его даже вызывали к министру культуры – так новые власти пытались склонить предприимчивого книготорговца на свою сторону.
Султан Хан был готов продавать издания Талибана. Человек свободомыслящий, он полагал, что каждый голос имеет право быть услышанным. Но помимо мрачного учения талибов он хотел распространять и книги по истории, научные публикации, труды по исламу и, конечно же, романы и стихи. Для Талибана же всякая дискуссия была ересью, а сомнение – грехом. Все, что выходило за рамки вызубривания Корана, было лишним или даже опасным. Когда осенью 1996 года Талибан пришел к власти, места всех светских специалистов в министерствах заняли муллы. Они управляли всеми учреждениями, начиная с Центрального банка и закачивая университетами. Их целью было воссоздать общество, что существовало на Аравийском полуострове в седьмом веке, во времена пророка Мухаммеда. Даже когда Талибан вел переговоры с зарубежными нефтяными компаниями, за столом переговоров сидели муллы, не имеющие никаких технических знаний.
Султан чувствовал, что под властью Талибана страна становится все более мрачной, бедной и закрытой. Правительство препятствовало любой попытке модернизации, оно не имело ни малейшего желания ни понять, ни принять идеи наподобие прогресса или экономического развития. Талибы избегали научных дискуссий, где бы те ни велись – в исламском мире или на Западе. Их манифесты представляли собой в первую очередь убогий перечень требований, определяющих, как люди должны одеваться или прикрываться, как мужчинам следует почитать время молитвы, как женщины должны быть изолированы от общества. Они плохо ориентировались в истории ислама и афганской истории. Да им это было и не нужно.
Султан сидел в машине между невежественными талибами и проклинал про себя несчастную судьбу своей страны, которой управляют либо военные, либо муллы. Сам он был верующим мусульманином, но умеренного толка. Каждое утро он молился Аллаху, но остальные четыре призыва к молитве обычно пропускал мимо ушей, если только религиозная полиция не загоняла его и других в ближайшую мечеть, когда заставала на улице. Он без особой охоты, но все же соблюдал пост во время Рамадана и в этот месяц не ел ничего от восхода до заката, во всяком случае не на глазах у других. Он был верен двум своим женам, растил детей добрыми богобоязненными мусульманами и держал их в ежовых рукавицах. К талибам он испытывал одно лишь презрение, считая их невежественными священнослужителями из крестьян. Лидеры Талибана действительно происходили из беднейших районов страны с самым низким уровнем грамотности.
За арестом Султана стояло министерство по укреплению добродетели и борьбе с грехом, больше известное как министерство морали. Во время допроса Султан поглаживал себя по бороде – длиной с кулак, как и предписывалось Талибаном. Он поправил шальвар-камиз[3 - Шальвар-камиз – традиционная одежда мусульман, состоящая из широких шаровар и длинной свободной рубахи. – Примеч. пер.], пошитые тоже в полном соответствии с указаниями талибов: рубаха закрывает колени, штаны закрывают лодыжки – и высокомерно ответил: «Вы можете сжечь мои книги, можете испортить мне жизнь и даже убить меня, но вам ни за что не удастся уничтожить историю Афганистана».
Книги для Султана были жизнью. История и книги – они захватили его с того самого дня, когда он впервые пошел в школу. Его детство пришлось на пятидесятые годы двадцатого века, он родился и вырос в бедной семье в деревне Дех-Худайдад на окраине Кабула. Отец и мать были неграмотными, но им удалось наскрести денег на образование сына. Султан был старшим сыном, естественно, что все сбережения пошли именно на него. Его старшая сестра ни разу не переступила порога школы и не научилась ни читать, ни писать, только кое-как определять время по часам. Но в любом случае дочь – отрезанный ломоть, ее судьба – выйти замуж.
А вот Султан должен был стать великим человеком. Но с самого начала возникли препятствия, например отсутствие обуви. Маленький Султан отказывался идти в школу босым. Мать просто выкидывала его за порог дома.
«Все ты можешь. Нечего глупости говорить!» – и с этими словами она давала ему подзатыльник.
Вскоре он сам заработал себе на ботинки; учась в школе, он работал полный день. Чтобы помочь семье, каждый день перед началом уроков и после их окончания до самых сумерек он занимался обжигом кирпичей. Потом стал подрабатывать в магазине. Родителям он говорил, что его зарплата в два раза меньше, чем была на самом деле. Сэкономленное тратил на книги.
Книготорговлей он занялся еще будучи подростком. В это время он начал учиться на инженера, но с учебниками было туго. Однажды он поехал с дядей в Тегеран и на одном из обширных городских книжных рынков случайно нашел все нужные книги. Он купил сразу несколько комплектов и по возвращении в Кабул продал их однокурсникам вдвое дороже. Так произошло боевое крещение книготорговца.
Инженер Султан участвовал в возведении двух зданий в Кабуле, но потом библиомания взяла свое. И снова в роли искусителя выступил Тегеран с его книжными развалами. Деревенский парень бродил между рядами книг, что были выставлены на продажу в персидской метрополии, смотрел на них – старые и новые, древние и современные, натыкаясь на труды, о существовании которых никогда не подозревал. Он ящиками закупал персидскую поэзию, книги по искусству, истории и то, что продавалось лучше всего, – учебники для инженеров.
Султан открыл маленький книжный магазинчик в центре Кабула, посреди кебабных и лавок пряностей. На дворе были семидесятые годы, время, когда страна колебалась между старым и новым. Во главе государства стоял либеральный, правда, несколько ленивый регент Захир Шах[4 - Захир Шах (Захир Шах Мухаммед, р. 1914) – король Афганистана с ноября 1933 по июль 1973 г. – Примеч. пер.], и его вялые попытки модернизации страны вызывали острую критику со стороны духовенства. Когда с десяток мулл выразили официальный протест против того, что женщины из королевской семьи появляются в обществе без паранджи, диссидентов посадили в тюрьму.
Количество университетов и прочих учебных заведений постоянно росло, чему сопутствовали студенческие демонстрации. Власти сурово расправлялись с демонстрантами, доходило и до кровопролития. Хотя до проведения общенародных выборов было еще далеко, именно в это время возникло невероятное множество партий и политических группировок самого широкого спектра, от ультралевых до религиозно-фундаменталистических. Эти группировки вступили в борьбу друг с другом, и положение в стране становилось все нестабильнее. После трех лет засухи наступил экономический спад, и в 1973 году, когда в стране разразился страшный голод, воспользовавшись отъездом Захир Шаха в Италию на медицинскую консультацию, двоюродный брат короля Дауд[5 - Дауд (Дауд Мухаммед, 1908–1978) – глава государства и премьер-министр с 1973 до февраля 1977 г., президент Афганистана с февраля 1977 г. – Примеч. пер.] совершил государственный переворот и отменил монархию.
Режим президента Дауда был гораздо более суровым, чем предыдущий. Но книжный бизнес Султана процветал. Он торговал книгами и журналами, что выпускали различные политические группировки, начиная с марксистов и заканчивая фундаменталистами. Султан жил с родителями в деревне и каждое утро отправлялся на велосипеде в свою лавку в Кабуле, а вечером возвращался обратно. Единственное, что омрачало его жизнь, – разговоры о женитьбе, которые не уставала заводить мать. Она вечно надоедала ему, предлагая все новых невест – то какую-нибудь двоюродную сестру, то соседскую девушку. Султан же в то время крутил любовь с несколькими женщинами одновременно и не испытывал никакого желания остепениться. Он хотел быть свободным человеком, ездить по делам в Тегеран, Ташкент и Москву. В Москве у него жила русская подруга по имени Людмила.
Первую ошибку он совершил за несколько месяцев до вторжения Советского Союза, которое произошло в декабре 1979 года. В Кабуле тогда уже правил ярый коммунист Нур Мухаммед Тараки[6 - Нур Мухаммед Тараки (1917–1979), по профессии журналист, в 1965 г. организовал просоветскую Народно-демократическую партию Афганистана (НДПА). Лидер Саурской революции 1978 г., в результате которой стал президентом Революционного совета. В сентябре 1979 г. смещен своим заместителем Хафизуллой Амином в результате переворота и тайно задушен. – Примеч. пер.]. В ходе переворота президент Дауд и вся его семья до последнего младенца были убиты. Тюрьмы были переполнены, десятки тысяч политических оппонентов арестованы, подвергнуты пыткам и казнены.
Коммунисты хотели установить контроль над всей страной и нейтрализовать исламистские группировки. Тогда против режима поднялись моджахеды – святые воины – и начали вооруженную борьбу, что позднее превратилась в безжалостную партизанскую войну с Советским Союзом.
Моджахеды представляли широкий спектр идеологий и политических направлений. Каждая из их группировок издавала манифесты с призывами к джихаду – священной войне против правительства безбожников – и в поддержку исламизации страны. В ответ режим закрутил гайки, запретив публиковать и распространять материалы с изложением их идеологии и тем самым выступив против всех потенциальных сторонников моджахедов.
Султан же продавал как писания коммунистов, так и святых воинов. К тому же, как заядлый коллекционер, он покупал сразу несколько экземпляров каждой книги, что попадалась ему под руку, чтобы потом продать подороже. Султан видел свой долг в том, чтобы дать людям возможность приобрести все, что им хочется читать. Публикации из числа запрещенных хранились у него под прилавком.
Донос не заставил себя долго ждать. У одного из клиентов при аресте нашли запрещенные книги, приобретенные в лавке Султана. Во время обыска магазина полиция обнаружила и другую нелегальную литературу. Тогда-то и запылал первый книжный костер. Султана подвергли допросу с пристрастием, жестоко избили и на год отправили в тюрьму. Он сидел в отделении для политзаключенных, где действовал строгий запрет на книги, бумагу и письменные принадлежности. Долгие месяцы Султан был вынужден разглядывать голые стены. Потом ему удалось подкупить охранника, поделившись с ним едой, которую каждую неделю передавала мать, и теперь раз в неделю он тайком получал с воли книги. За высокими тюремными стенами интерес Султана к афганской культуре и истории вырос еще больше, он с увлечением погрузился в изучение персидской поэзии и трагической истории своей страны. К моменту выхода на свободу он совершенно уверился в своем призвании: его долг – распространять знания об афганской культуре и истории. Он продолжал торговать запрещенными книгами, кем бы те ни издавались – исламистским партизанским движением или маоистской коммунистической оппозицией, но теперь действовал с большей осторожностью.
Власти держали его под присмотром, и через пять лет последовал второй арест. Снова у Султана появилась возможность пофилософствовать за решеткой, окунувшись в персидскую поэзию. На сей раз к прежним обвинениям прибавилось новое – в мелкобуржуазности. Слово «мелкобуржуазный» было самым страшным ругательством в лексиконе коммунистов. Вина Султана заключалась в том, что он зарабатывал на жизнь как капиталист.
В то время, невзирая на трудности военного положения, просоветский режим пытался разрушить старую, племенную, структуру общества и направить страну к светлому коммунистическому будущему. Коллективизация на селе обернулась массовыми страданиями. Бедные крестьяне отказывались обрабатывать наделы, изъятые у богачей, потому что ислам запрещает засевать украденную землю. Деревня восстала, и коммунистические проекты переустройства общества провалились. Властям пришлось пойти на попятный, потому что все их силы стала забирать война, за десять лет унесшая жизни полутора миллионов афганцев.
Когда «мелкобуржуазный элемент» снова вышел на свободу, ему было уже тридцать пять лет. Война с Советским Союзом, бушевавшая в сельских районах, практически не затронула Кабул. Здесь жизнь с ее привычными заботами шла своим чередом. На этот раз матери удалось склонить сына к браку. Избранницу ее звали Шарифа, это была привлекательная и умная женщина и к тому же дочь генерала. Шарифа и Султан поженились, пошли дети – трое сыновей и дочь, все с разницей в два года.
В 1989 году Советский Союз вывел войска из Афганистана, и люди надеялись, что наконец-то наступит мир. Но моджахеды не собирались складывать оружие, пока в Кабуле сидит просоветское правительство. В 1992 году они взяли Кабул, и разразилась гражданская война. Квартира, которую семья Султана купила в «советском» жилом квартале Микрорайон, оказалась прямо на линии фронта, между двумя противоборствующими сторонами. Стены сотрясались от ударов ракет, в окна попадали пули, а по двору разъезжали танки. Пролежав ничком на полу целую неделю, Султан дождался, когда дождь из гранат утихнет на пару часов, и уехал с семьей в Пакистан.
Пока он был в Пакистане, его книжный магазин разграбили, как и общественную библиотеку. Ценные книги продавали коллекционерам за гроши или обменивали на танки, патроны и гранаты. Султану тоже удалось купить несколько книг, украденных из государственной библиотеки, когда он ненадолго приехал в Кабул посмотреть, что сталось с магазином. Это была самая выгодная сделка в его жизни: за пару десятков долларов он приобрел книги многовековой давности, в том числе и старинную узбекскую рукопись, за которую позже правительство Узбекистана предложило ему двадцать пять тысяч долларов. Ему в руки попал также экземпляр великой эпической поэмы его любимого поэта Фирдоуси «Шахнаме», принадлежавший лично Захир Шаху. Множество ценных сочинений купил Султан за смешные деньги у грабителей, которые не умели даже прочесть названия книг.
После четырех лет постоянных бомбардировок Кабул представлял собой груду руин. Свыше пятидесяти тысяч жителей погибли. Проснувшись утром 27 сентября 1996 года, кабульцы с удивлением поняли, что перестрелки прекратились. Накануне вечером Ахмад Шах Масуд[7 - Ахмад Шах Масуд (1953–2001) – афганский полевой командир, министр обороны Афганистана. – Примеч. пер.] со своими войсками ушел в долину Паншир. В дни гражданской войны на афганскую столицу ежедневно падало до тысячи ракет, теперь же стояла мертвая тишина.
На дорожном указателе рядом с президентским дворцом висело два трупа. Одно из тел, принадлежавшее крупному мужчине, с головы до пят было покрыто кровью. Его кастрировали, переломали пальцы, на лице и теле виднелись следы побоев, во лбу зияло пулевое отверстие. Второго всего-навсего застрелили и повесили и в знак презрения набили карманы афгани – местной валютой. Это были бывший президент Мухаммед Наджибулла и его брат. Наджибулла в Афганистане считался личностью одиозной. Во время советской оккупации он служил главой тайной полиции, по его приказам казнили восемьдесят тысяч врагов народа. С 1986 по 1992 год он, при поддержке русских, занимал пост президента. В 1992 году власть захватили моджахеды, президентом стал Бурхануддин Раббани, министром обороны – Масуд, а бывшего президента посадили под домашний арест и содержали в здании кабульского представительства ООН.
Когда войска Талибана заняли восточную часть Кабула, правительство моджахедов решило бежать из города, и Масуд предложил своему знаменитому пленнику бежать с ними. Наджибулла боялся выезжать за пределы столицы, опасаясь за свою жизнь, и решил остаться под охраной ООН. К тому же, будучи пуштуном, он надеялся, что сможет найти общий язык с талибами, большинство из которых тоже принадлежало к этому народу. На следующее утро все охранники исчезли. Над мечетями развевались флаги священного для талибов белого цвета.
Кабульцы толпились вокруг дорожного указателя на площади Ариана, не веря своим глазам. Взглянув на повешенных, они молча расходились по домам. Война закончилась. Началась другая война – против человеческих увлечений.
Талибы установили закон и порядок, но одновременно повели безжалостную борьбу против афганского искусства, против культуры. Они не только сожгли книги Султана, но и заявились с топорами в руках в Национальный музей под предводительством собственного министра культуры.
На тот момент в музее уже мало чего осталось. Все, что можно было унести, растащили за время гражданской войны: сосуды периода завоеваний Александра Македонского; мечи, которыми местные племена, должно быть, встречали монголов во главе с Чингисханом; персидские миниатюры и золотые монеты. Большинство этих сокровищ осело по коллекциям неведомых собирателей всего мира. Только небольшую их часть удалось спрятать, прежде чем началось массовое разграбление.
Сохранилось лишь несколько огромных изваяний афганских королей и принцев, а также статуи Будды тысячелетней давности и фрески. В музее бойцы Талибана взялись за дело с той же методичностью, что и в магазине Султана. Музейные работники в слезах смотрели на то, как талибы расправляются с чудом уцелевшими произведениями искусства. А талибы рубили налево и направо, пока не остались только голые пьедесталы в облаках мраморной пыли и груды черепков. На уничтожение свидетельств тысячелетней истории у талибов ушло всего полдня. После их вандальского нашествия в музее уцелела одна каменная доска с украшенной орнаментом цитатой из Корана. Ее министр культуры счел за благо не трогать.
Хранители стояли посреди обломков и смотрели вслед покидающим музей палачам искусства. Это было похуже, чем находиться на линии фронта во время гражданской войны. Потом осколки аккуратно собрали, подмели каменную пыль. Фрагменты разложили по ящикам и пометили. Ящики поставили в подвал, надеясь когда-нибудь заново склеить скульптуры.
За полгода до падения Талибана были взорваны и огромные статуи Будды на плато Бамиан. Этим колоссам, ценнейшим образцам культурного наследия Афганистана, было почти две тысячи лет. Взрывчатки заложили столько, что скульптуры буквально разлетелись в пыль – даже осколков не осталось.
Вот в какое время Султан Хан пытался сохранить для потомков остатки афганской культуры. После памятного аутодафе на автомобильной развязке ему удалось за взятки выбраться из тюрьмы, и в тот же день он взломал печати на дверях своего магазина. Он смотрел на остатки своих сокровищ и плакал. Закрашивал в книгах тушью все изображения живых существ, почему-то не замеченные стражами порядка. Всё лучше, чем если бы книги сожгли. Потом Султану пришла в голову более удачная идея: он стал заклеивать картинки своими визитными карточками. Тем самым он как бы ставил на книги свой экслибрис, сохраняя возможность когда-нибудь снова открыть изображения миру. Может быть, такие времена все же наступят.
Но режим не ослаблял давления. С годами пуританский курс правительства стал только строже, а стремление привести жизнь в стране в соответствие с правилами времен пророка Мухаммеда – упорнее. Султана опять вызвали к министру культуры. «Ты в опасности, – сказал тот. – И я не могу тебя защитить».
Тогда-то, летом 2001 года, Султан и решил покинуть страну. Он обратился в канадское посольство за визой для себя, двух своих жен, сыновей и дочери. В то время жены с детьми жили в Пакистане и уже успели испытать на себе все прелести беженского существования. Но Султан отлично осознавал, что бросить книги свыше его сил. В его собственности находилось уже три книжных магазина в Кабуле. Одним управлял его младший брат, другим – старший сын, шестнадцатилетний Мансур, третьим – он сам.
На полках была выставлена только незначительная доля имеющихся у него книг. Б ольшая же часть, почти десять тысяч томов, была спрятана по кабульским чердакам. Он не мог позволить себе потерять коллекцию, что собирал более тридцати лет. Он не мог позволить талибам или другим безумным воителям уничтожить душу Афганистана. К тому же в сердце своем книготорговец вынашивал один план, а вернее, мечту. Он поклялся себе, что когда Талибан падет и в Афганистане установится достойный доверия режим, отдаст всю свою коллекцию в дар разграбленной публичной библиотеке, что еще на его памяти насчитывала сотни тысяч книг. А можно основать собственную библиотеку и стать почетным хранителем фондов, думал он.
Поскольку его жизнь находилась под угрозой, Султан Хан с семьей получил канадскую визу. Но так и не уехал. Его жены паковали чемоданы и готовились к отъезду, а он выискивал всевозможные отговорки, чтобы отъезд отложить. То ему должны были прислать книги, то кто-то грозился напасть на магазин, а потом умер родственник. Все время что-то мешало.
И вот наступило 11 сентября. Когда с неба посыпались бомбы, Султан уехал к женам в Пакистан. Он наказал Юнусу, младшему, еще неженатому брату, остаться в Кабуле и присмотреть за книгами.
Талибан пал спустя всего два месяца после терактов в США, и Султан одним из первых вернулся в Кабул. Наконец-то он мог выставить все книги, какие ему хотелось. Он мог продавать труды по истории с закрашенными картинками иностранцам в качестве сувениров, мог отклеить визитные карточки с изображений живых существ. Мог снова показать миру белые руки королевы Сорайи и завешанную медалями грудь короля Амануллы.
Однажды утром он стоял в магазине с чашкой дымящегося чая в руках и смотрел на пробуждение Кабула. Пока он размышлял над тем, как бы получше осуществить свою мечту, на ум пришли строчки любимого поэта Фирдоуси: «Чтобы добиться успеха, иногда надо быть ягненком, а иногда – волком». «Настало время мне быть волком», – подумал Султан.
Преступление и наказание
Со всех сторон в столб летели камни, и большинство достигало своей цели. Женщина не издавала ни звука, но вскоре послышались крики в толпе. Один крепкий мужчина нашел особо пригодный для дела камень, большой и острый, и, тщательно прицелившись, метнул его женщине прямо в живот. Удар был столь силен, что сквозь паранджу показалась первая за все время кровь. Это-то и вызвало возгласы одобрения в толпе. Другой такой же камень попал женщине в плечо. Опять показалась кровь, и послышались рукоплескания.
Джеймс А. Мишенер. Караваны
Шарифа, покинутая жена, живет в Пешаваре, не ведая покоя. Она знает, что Султан может заявиться в любое время, но он никогда не берет на себя труда заранее сообщить о своем отъезде из Кабула, так что Шарифа ждет его днями напролет.
Каждый день она готовит обед в расчете на появление мужа. Жирный цыпленок, шпинат, который так любит муж, домашний зеленый соус чили. На кровати лежит чистая, свежевыглаженная одежда. Почта аккуратно разложена в коробке.
Время идет. Цыпленка убирают в холодильник, шпинат разогревают, чтобы доесть, баночку с чили ставят обратно в шкафчик. Шарифа подметает пол, стирает шторы, вытирает вечную пыль. Сев, вздыхает, немного всплакнет. Не то чтобы она скучала по мужу, но ей недостает прежней жизни – жизни жены преуспевающего книготорговца, уважаемой и почитаемой матери его сыновей и дочери. Избранной.
Временами она начинает его ненавидеть – за то, что испортил ей жизнь, отобрал детей и опозорил перед людьми.
Прошло восемнадцать лет с тех пор, как Султан и Шарифа поженились, и два года – с тех пор, как он взял себе жену номер два. Шарифа живет как в разводе, только не имеет свободы разведенной женщины. Султан по-прежнему все решает за нее. Он велел ей жить в Пакистане и присматривать за домом, где хранятся самые ценные его книги. Здесь у него есть компьютер и телефон, отсюда он может отправлять клиентам посылки с книгами и получать заказы по электронной почте. В Кабуле, где не работают ни телефон, ни Интернет, ни почта, все это невозможно. Шарифа живет в Пешаваре, потому что так удобно Султану.
Шарифа никогда не задумывалась о разводе. Если развод происходит по инициативе женщины, та лишается всех прав. Дети остаются с отцом, он даже может запретить им встречаться с матерью. Она становится позором для семьи, нередко отверженной, вся ее собственность достается мужу. В случае развода Шарифе пришлось бы переехать к одному из братьев.
В начале девяностых, во время гражданской войны, и несколько лет правления Талибана вся семья Хан жила в Пешаваре, в районе Хайатабад, девять из десяти жителей которого – афганцы. Но потом один за другим члены семьи возвратились в Кабул – братья, сестры, Султан, Соня, сыновья. Сначала шестнадцатилетний Мансур, потом двенадцатилетний Аймал, наконец, четырнадцатилетний Экбал. Остались только Шарифа с младшей дочерью Шабнам. Они надеются, что Султан скоро заберет и их в Кабул, домой, к семье и друзьям. Султан постоянно обещает им это, но все время находится что-то, что ему мешает. Ветхий дом в Пешаваре, призванный служить временным убежищем от афганских бед, превратился для Шарифы в тюрьму. Она не может покинуть его без разрешения мужа.
Первый год после второй женитьбы мужа Шарифа жила вместе с ним и его новой женой. Соня казалась Шарифе глупой и ленивой. Возможно, ленивой она не была, но Султан не разрешал ей и пальцем пошевелить. Шарифа готовила, подавала еду, стирала, заправляла постели. Первое время Султан мог на целый день запереться с Соней, только изредка требуя чая или воды. Из комнаты доносились шепот и смех, а иногда звуки, которые были для Шарифы что нож острый.
Она проглотила ревность и превратилась в образцовую жену. Родственницы и подруги говорили ей, что она могла бы занять первое место на конкурсе первых жен. Никто ни разу не слышал, чтобы она пожаловалась на небрежение мужа, поссорилась с Соней или злословила о ней.
По окончании медового месяца Султан покинул спальню и занялся делами, а женщины остались мозолить друг другу глаза. Соня пудрила носик, переодевалась из одного нового платья в другое, а Шарифа изображала добрую курицу-наседку. Она брала на себя самую тяжелую работу и со временем научила Соню готовить любимые блюда Султана, ухаживать за его одеждой, правильно подогревать воду для его купания – в общем, всему, что должна уметь хорошая жена, чтобы угодить мужу.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/osne-seyerstad/knigotorgovec-iz-kabula-71665720/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Около 13 200 рублей. – Примеч. пер.
2
Аманулла (Аманулла-хан, 1892–1960) – афганский король в 1919–1929, свергнут в результате мятежа, эмигрировал. – Примеч. пер.
3
Шальвар-камиз – традиционная одежда мусульман, состоящая из широких шаровар и длинной свободной рубахи. – Примеч. пер.
4
Захир Шах (Захир Шах Мухаммед, р. 1914) – король Афганистана с ноября 1933 по июль 1973 г. – Примеч. пер.
5
Дауд (Дауд Мухаммед, 1908–1978) – глава государства и премьер-министр с 1973 до февраля 1977 г., президент Афганистана с февраля 1977 г. – Примеч. пер.
6
Нур Мухаммед Тараки (1917–1979), по профессии журналист, в 1965 г. организовал просоветскую Народно-демократическую партию Афганистана (НДПА). Лидер Саурской революции 1978 г., в результате которой стал президентом Революционного совета. В сентябре 1979 г. смещен своим заместителем Хафизуллой Амином в результате переворота и тайно задушен. – Примеч. пер.
7
Ахмад Шах Масуд (1953–2001) – афганский полевой командир, министр обороны Афганистана. – Примеч. пер.
Осне Сейерстад
В начале 2002 года норвежская журналистка Осне Сейерстад поселилась в доме афганского торговца книгами, чтобы написать книгу о нем и его семье – женах, детях, братьях и других родственниках.
Она провела в Кабуле первую весну после падения режима и писала обо всем, что видела вокруг. В центре ее внимания оказалась повседневная жизнь этого закрытого от чужаков общества. Сейерстад рассказывает о непростой участи афганцев и их надеждах на будущее, которое они пытаются строить среди руин.
Эта честная и яркая книга читается как самый увлекательный роман.
Осне Сейерстад
Книготорговец из Кабула
© 2002, ?sne Seierstad All rights reserved
© Турунтаева А. С., перевод на русский язык, 2023
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Эвербук», 2024
Migozarad.
(Это пройдет.)
Граффити на стене кабульской чайханы
Предисловие
Султан Хан был одним из первых, с кем я познакомилась в Кабуле, когда приехала туда в ноябре 2001 года. До этого я провела шесть недель со штабом Северного альянса, в пустыне на границе с Таджикистаном, в горах Гиндукуш, в долине Паншир, в степях к северу от Кабула. Северный альянс теснил Талибан, а я везде следовала за ними, спала на каменном полу, в землянках, жила на линии фронта. Путешествовала в кузове грузовиков, на военном транспорте, на лошади и пешком.
После падения режима талибов вместе с силами Северного альянса я вошла в Кабул. И там в одном книжном магазине увидела элегантного седовласого человека. После недель, проведенных в пыли и пороховом дыму, когда все разговоры вертелись исключительно вокруг вопросов военной тактики и наступления, было большим облегчением полистать книги и поболтать о литературе и истории. В магазине Султана Хана полки завалены книгами на разных языках, сборниками стихов, афганских легенд, книгами по истории, романами. Он оказался умелым продавцом: покидая его магазин, я унесла с собой семь книг. Я нередко заглядывала к нему, когда у меня выдавалась свободная минутка, – посмотреть на книги, пообщаться с интересным книготорговцем. Он был афганский патриот, с которым родина частенько обходилась несправедливо.
«Сначала мои книги сожгли коммунисты, потом магазин разграбили моджахеды, а после пришли талибы и опять всё пожгли».
Однажды он пригласил меня к себе домой на ужин. На полу вокруг роскошной скатерти сидела его семья: одна из жен, сыновья, сестры, брат, мать и парочка двоюродных братьев.
Султан рассказывал разные истории, сыновья шутили и смеялись. Царила непринужденная атмосфера, да и еда выгодно отличалась от спартанского рациона, который я делила в горах с командующими Северного альянса. Но я быстро заметила, что женщины почти ничего не говорят. Юная красавица жена Султана со своим младенцем тихонько сидела у дверей, не раскрывая рта. Другой его жены в тот вечер не было. Остальные женщины отвечали на вопросы, принимали похвалы своему кулинарному искусству, но сами никаких разговоров не заводили.
Уходя, я сказала себе: это ведь Афганистан. Интересно было бы написать книгу об этой семье.
На следующий день я пришла к Султану в магазин и поделилась своими мыслями.
– Большое спасибо, – только и сказал он.
– Но это значит, что мне придется жить у вас в доме.
– Добро пожаловать.
– Я буду везде ходить с вами, жить вашей жизнью. Рядом с тобой, твоими женами, сестрами, сыновьями.
– Добро пожаловать, – повторил он.
И вот туманным февральским утром я переехала к ним. Все, что у меня было с собой из вещей, – это мой компьютер, записные книжки, ручки, спутниковая рация и то, что было на мне. Остальное пропало по пути – где-то в Узбекистане. Меня встретили с распростертыми объятиями, а афганские платья оказались очень удобными. Мне постелили циновку на полу рядом с юной Лейлой, которой дали задание следить за тем, чтобы мне было хорошо.
«Ты будешь моим ребенком, – сказала мне эта девятнадцатилетняя девушка в первый вечер. – Я буду о тебе заботиться», – заверила она меня и вскакивала каждый раз, когда я просыпалась.
Султан приказал семье исполнять все мои желания. И добавил при этом, что нарушивший приказ будет наказан. Но об этом я узнала много позже.
Дни напролет мне подавали еду и чай. Постепенно меня стали посвящать в жизнь семьи. Самое интересное я узнавала из их рассказов, а не из ответов на свои вопросы. Они не всегда имели желание общаться, когда у меня был наготове блокнот, зато могли разговориться в автобусе, во время похода на базар или ночью, лежа на соседней циновке. Большинство ответов пришли сами собой, причем на такие вопросы, какие у меня не хватило бы фантазии придумать.
Эта книга написана в форме художественного произведения, но в ее основе лежат реальные истории, в которых я участвовала сама или которые узнала из первых рук. Когда я описываю мысли и чувства своих героев, то опираюсь на их же собственные рассказы или мои представления о том, что они могли чувствовать в тот момент.
По большей части описанное происходило на моих глазах – события в квартире, путешествие в Пешавар и Лахор, паломничество, походы на базар, свадьба и приготовления к ней, посещения хамама (бани), школы, министерства образования, охота за «Аль-Каидой», разговоры в полиции и тюрьме.
Кое о чем я узнала от других, например о судьбе Джамили, и эскападах Рахимуллы, и о Мансуре и его подружках из магазина. Эти истории были мне рассказаны задним числом.
Вся семья была осведомлена, что я живу в ней с целью написать книгу. Если что-то, по мнению хозяев, не подлежало публикации, мне об этом сразу сообщали. Тем не менее я изменила имена всех действующих лиц. Никто меня об этом не просил, просто мне показалось, что так будет лучше.
Мои будни протекали так же, как и у всех в семье. Просыпалась я на рассвете под вопли детей и приказы мужчин. Вставала в очередь в ванную или пробиралась туда после всех. Если везло, мылась теплой водой, но быстро привыкла обходиться чашкой холодной воды, выплеснутой в лицо. Днем я либо была дома с женщинами, ходила с ними в гости к родственникам и на базар, либо шла с Султаном и его сыновьями в магазин, гуляла с ними по городу или путешествовала. Вечером я ужинала с семьей, а перед сном пила зеленый чай.
Я была гостьей, но очень быстро привязалась к хозяевам. Они были щедрыми и открытыми, а то, как они обо мне заботились, словами не описать. Мы провели вместе немало хороших минут, но я еще в жизни ни на кого так не злилась, как на семью Хан, и редко с кем так ссорилась, как с ними. И никогда еще мне так сильно не хотелось ударить кого-то, как некоторых из них.
Причина моей злости всегда была одна и та же – обращение мужчин с женщинами. Превосходство мужчин считалось настолько естественным, что редко кто пытался его оспорить. Для большинства было совершенно очевидно, что женщины глупее мужчин, что мозгов у них меньше и мыслить логически они толком не умеют.
Меня воспринимали как своего рода двуполое существо. Будучи западной женщиной, я могла общаться как со слабым, так и с сильным полом. Будь я мужчиной, мне бы никто не позволил жить в семье, бок о бок с женщинами Султана, иначе пошли бы всякие слухи. И в то же время моя принадлежность к женщинам или, скорее, двуполым существам не мешала мне в общении с мужчинами. Во время праздников, отмечаемых раздельно, я была единственной, кто мог свободно ходить из мужских комнат в женские и обратно.
Мне не надо было соблюдать суровые требования, что предъявляются к одежде афганских женщин, и я могла ходить куда хочу. Все равно я частенько надевала паранджу, прежде всего, чтобы меня не трогали. Западная женщина на улицах Кабула привлекает к себе слишком много ненужного внимания. Под покровом паранджи я могла смотреть на кого угодно сколько захочу, не рискуя, что в ответ начнут пялиться на меня. Я могла украдкой наблюдать за членами семьи, не привлекая внимания. Приятно было ощущать себя невидимкой, потому что в Кабуле почти нет мест, где человек мог бы остаться в одиночестве.
Я носила паранджу еще и затем, чтобы на своей шкуре прочувствовать, каково это – быть афганской женщиной. Каково это, пробираться в конец автобуса к трем последним рядам, предназначенным для женщин, когда салон почти пуст. Каково это – забиваться в багажник такси, потому что на заднем сиденье устроился мужчина. Каково это – чувствовать на себе взгляды мужчин и получить от прохожего свой первый комплимент за то, что ты «высокая и привлекательная паранджа».
А как я со временем ее возненавидела! За то, что давит на голову, вызывая головную боль. За то, что сквозь сеточку из ниток плохо видно. За то, что в парандже ужасно душно, быстро начинаешь потеть, и все время надо смотреть под ноги, чтобы не наступить на подол. За то, что она собирает пыль, очень быстро пачкается и ужасно мешает. С каким облегчением я ее снимала, возвращаясь домой!
Я носила паранджу также из соображений личной безопасности. Когда ездила с Султаном по ненадежной дороге в Джалалабад. Когда надо было переночевать на грязном пограничном пункте. Когда мы выходили на улицу поздно вечером. Как правило, афганские женщины не носят с собой пачку долларов и ноутбук, так что грабители обычно не трогают одетых в паранджу.
Я бы хотела подчеркнуть, что это рассказ об одной-единственной афганской семье. Есть и много миллионов других. Семью Хан даже не назовешь типичной. Они в известном смысле представители среднего класса, если это выражение вообще применимо к Афганистану. Среди них есть образованные люди, многие умеют писать и читать. Денег им хватает, и голодать они не голодают.
Типичная афганская семья живет в деревне, это тьма людей, ни один из которых не умеет ни писать, ни читать, каждый их день посвящен борьбе за выживание. Я решила написать книгу именно о семье Хан не потому, что считала ее типичной, просто у меня возникло такое желание.
Я попала в Кабул в первую весну после свержения Талибана. Той весной начали пробиваться первые робкие ростки надежды. Люди радовались, что талибов больше нет и не надо бояться, что тебя остановит на улице религиозная полиция, женщины снова могли выходить в город без сопровождения мужчин, могли учиться, девочки получили возможность пойти в школу. Однако десятилетия разочарований не прошли бесследно. Кто поручился бы, что станет лучше?
К концу весны, по мере того как в стране стал потихоньку устанавливаться мир, рос и оптимизм. Люди строили планы на будущее, все больше женщин оставляли паранджу дома, кто-то устроился на работу, возвращались беженцы.
Режим лихорадило: как и раньше, за власть боролись старое и новое, полевые командиры и местные племенные вожди. Посреди всего этого хаоса балансировал президент Хамид Карзай, пытаясь выработать какой-нибудь политический курс. Он был популярен в народе, но за ним не стояло ни партии, ни войска – и это в стране, переполненной оружием и противоборствующими фракциями.
Обстановка в Кабуле была довольно мирной, хотя за это время и убили двух министров, а на одного было совершено покушение. Простые люди тоже пока не чувствовали себя в безопасности. Многие уповали на иностранных солдат, что патрулировали улицы. Без них опять начнется гражданская война, говорили люди.
Я записывала все, что видела и слышала. Получилась книга впечатлений о весне в Кабуле, о тех, кто пытается сбросить с себя оковы зимы и вдохнуть полной грудью, и о тех, кто по-прежнему обречен «глотать пыль», как выразилась бы Лейла.
Осне Сейерстад
Осло, 1 августа 2002 года
Сватовство
Когда Султан Хан решил, что пришло время подыскать себе новую жену, никто не хотел ему помочь. Сначала он обратился к матери.
«Хватит с тебя и одной жены», – сказала она.
Тогда он пошел к старшей сестре. «Но мне так нравится твоя жена», – проговорила та. Тот же самый ответ он получил и от остальных сестер.
«Это позор для Шарифы», – объявила ему тетя.
А Султан нуждался в помощи, потому что жених не имеет права просить руки девушки сам. Согласно афганским обычаям, сватовством занимается одна из родственниц, она должна приглядеться к девушке и убедиться, что та трудолюбива, хорошо воспитана и вообще подходящая пара для жениха. Но ни одна женщина из семьи Султана не хотела заняться сватовством.
Султан присмотрел трех девушек, что могли бы подойти на роль его жены. Все они были здоровые и красивые и принадлежали к его клану. В семье Султана не принято заключать браки с чужаками, считается, что разумнее и надежнее выбрать будущего супруга из числа родственников, чаще всего это бывают двоюродные братья и сестры.
Султан решил начать с шестнадцатилетней Сони. Эта черноволосая девушка с темными миндалевидными глазами и пышными, несмотря на юность, формами слыла работящей. Семья ее не могла похвастать богатством и состояла в достаточно близком родстве с семьей Султана. Сонина бабушка по матери приходилась сестрой бабушке Султана.
И пока Султан обдумывал, как бы посвататься к избраннице без помощи своих женщин, первая жена Султана оставалась в счастливом неведении, что все мысли ее мужа занимает девочка, родившаяся в год их свадьбы. Шарифа начала стареть: как и Султану, ей уже перевалило за пятьдесят. Человеку в положении Султана пора было подыскать себе новую жену.
«Иди сам», – посоветовал в конце концов его брат.
Обдумав все как следует, Султан понял, что ничего другого не остается, и отправился в гости к семье своей юной избранницы. Родители приняли его с распростертыми объятиями. Султана считали щедрым человеком, поэтому родственники всегда рады были видеть его у себя. Мать Сони вскипятила воды и приготовила чай. Они сидели в гостиной на плоских подушках, разложенных вдоль стены, обменивались вежливыми фразами и передавали приветы родственникам, пока Султан не решил, что пора приступить к делу.
– Один мой друг хочет жениться на вашей Соне, – сказал он родителям.
К ним уже не в первый раз приходили сваты. Их дочь славилась красотой и трудолюбием, но родители считали, что она еще слишком молода. Сонин отец не мог работать. У него отнялись ноги, после того как он получил удар ножом в спину в драке. За красавицу дочь можно было получить хороший выкуп, и родители ждали более выгодных предложений.
– Он богат, – продолжал Султан. – Он занимается тем же, что и я, – книготорговлей. Он образованный человек и имеет троих сыновей. Только его жена состарилась.
– В каком состоянии его зубы? – тут же спросили родители, желая узнать возраст жениха.
– Примерно в таком же, как у меня, – ответил Султан. – Судите сами.
Старый, решили родители. Но это не обязательно недостаток. Чем старше мужчина, тем б ольшую цену можно запросить за дочь. Выкуп за невесту зависит от возраста, красоты, рабочих навыков и статуса семьи.
Когда Султан Хан изложил свое предложение, родители, как и следовало ожидать, ответили:
– Она еще слишком молода.
Другой ответ означал бы, что они готовы задешево продать дочь неизвестному богачу, о котором Султан говорил с такой теплотой. Не следует показывать свою заинтересованность. Но они знали, что Султан придет еще, потому что Соня молода и красива.
На следующий день он пришел и посватался опять. Тот же самый разговор, тот же самый ответ. Но на этот раз ему позволили встретиться с Соней, которую он в последний раз видел девочкой.
В знак уважения к старшему родственнику она поцеловала ему руку, а он благословил ее поцелуем в голову. Соня почувствовала напряжение в воздухе и сжалась под оценивающим взглядом дяди Султана.
– Я нашел тебе богатого жениха. Что ты думаешь по этому поводу? – спросил он.
Соня опустила глаза. Ответить значило бы нарушить все приличия. Молодая девушка не должна думать о женихах.
На третий день Султан пришел снова и теперь изложил предложения жениха. А жених предлагал кольцо, колье, серьги и браслет – все из красного золота. Одежды – сколько невеста пожелает. Триста килограммов риса, сто пятьдесят килограммов пищевого жира, корову, пару овец и пятнадцать миллионов афгани (приблизительно три тысячи крон[1 - Около 13 200 рублей. – Примеч. пер.]).
Отец Сони был более чем доволен ценой и захотел встретиться с таинственным человеком, предложившим такой богатый выкуп за дочь. Султан к тому же еще и уверил Сониных родителей, что жених принадлежит к их клану, хотя им так и не удалось выяснить, из какой он семьи или припомнить, что они где-либо его видели.
«Завтра, – сказал Султан, – вам передадут его фотографию».
На следующий день тетя Султана, за небольшую взятку, отправилась в дом невесты, чтобы рассказать, кто же все-таки сватается к Соне. Она передала родителям фотографию Султана Хана и строгое требование за час решить, отдают за него дочь или нет. Если согласятся, он будет очень благодарен, если нет, то это не омрачит отношений между семьями. Последнее, на что ему хочется тратить время, – это бесконечные переговоры и «может быть».
Родители согласились еще до того, как истек час. Им нравился Султан, нравились его деньги и положение. Соня сидела на чердаке и плакала. Когда тайна личности жениха была раскрыта и родители решили принять его предложение, к ней поднялся брат ее отца. «Твоей руки просит дядя Султан, – сказал он. – Ты согласна?»
Соня не проронила ни слова. Она сидела вся в слезах, закутавшись в шаль и низко опустив голову.
«Твои родители приняли сватовство, – сообщил дядя. – Для тебя это последняя возможность высказать свое мнение».
Девушка была напугана до смерти и как будто застыла, не в силах пошевелить языком. Она знала, что не хочет замуж за Султана, но знала также, что обязана повиноваться воле родителей. Став женой Султана, она поднимется на несколько ступенек вверх по общественной лестнице. Богатый выкуп поможет решить большинство семейных проблем. За эти деньги родители купят братьям хороших жен.
Соня молчала. Тем самым судьба ее была решена: молчание – это знак согласия. Был заключен договор и назначен день свадьбы.
Султан пошел домой рассказать семье великую новость. Его жена Шарифа, мать и сестры сидели на полу вокруг большого подноса с рисом и шпинатом. Шарифа решила, что он шутит, засмеялась и отпустила шутку в ответ. Мать тоже посмеялась над шуткой Султана. Она и представить себе не могла, что он посватается без ее согласия. Сестры сидели как громом пораженные.
Никто не хотел верить, пока Султан не показал фартук и сласти, что жених получает от родителей невесты в знак помолвки.
Шарифа плакала двадцать дней напролет. «Что я тебе сделала? Какой позор! Чем я тебе не угодила?»
Султан попросил ее взять себя в руки. Никто в семье не поддержал его, даже сыновья. Но никто не осмеливался возражать. Воля Султана превыше всего.
Шарифа была безутешна. Больнее всего ее задевало то, что избранница мужа неграмотна, даже одного класса школы не окончила. Сама Шарифа имела диплом учителя персидского. «Что есть у нее, чего нет у меня?» – всхлипывала она.
Султан не обращал внимания на слезы жены.
Никому не хотелось приходить на празднование помолвки. Но Шарифе пришлось мужественно проглотить стыд и нарядиться для вечеринки.
«Я хочу, чтобы все видели: ты согласна и поддерживаешь меня во всем. В будущем мы все будем жить под одной крышей, и я должен показать, что мы рады Соне», – объявил муж. Шарифа всегда подчинялась его воле, вот и теперь, когда дошло до самого страшного, что только могло случиться с верной женой, она отдала его другой. Он даже потребовал, чтобы именно она надела кольца им с Соней на пальцы.
Двадцать дней спустя помолвка была торжественно отпразднована. Шарифа изо всех сил старалась ничем не выдать своего горя. Ее родственницы со своей стороны делали все, чтобы ей это не удалось. «Какой кошмар! – говорили они. – Просто отвратительно с его стороны. Ты, наверное, ужасно себя чувствуешь».
Через два месяца после помолвки, накануне празднования мусульманского Нового года, сыграли свадьбу. Но на свадьбу Шарифа не пришла.
«Я не могу», – сказала она мужу.
Родственницы поддержали ее. Ни одна не купила себе к свадьбе нового платья, и ни одна не накрасилась так, как полагается на большой праздник. Прически у них были самые простые, а улыбки натянутые – в знак уважения к отвергнутой жене, что больше не будет делить постель с Султаном Ханом. Это станет уделом юной, перепуганной невесты. Но все они будут жить под одним кровом, пока смерть не разлучит их.
Костер из книг
Промозглым ноябрьским вечером 1999 года кольцевая развязка у Шархай-э-Садарат в Кабуле несколько часов была озарена веселым костром. Вокруг толпились дети, и красные отсветы пламени играли на их забавных чумазых мордашках. Уличные мальчишки спорили, кто осмелится подойти к огню ближе всех. Взрослые лишь украдкой поглядывали на пламя и спешили пройти мимо. Так было безопаснее. Потому что любому становилось ясно: огонь разожгли не уличные сторожа, чтобы погреться, это костер во славу Божию.
Вот съежилось в огне и превратилось в пепел платье без рукавов, принадлежавшее королеве Сорайе. Сгорели ее белые пышные руки и серьезное лицо. Вместе с ней сгорел ее муж, король Аманулла[2 - Аманулла (Аманулла-хан, 1892–1960) – афганский король в 1919–1929, свергнут в результате мятежа, эмигрировал. – Примеч. пер.] со всеми своими орденами. Целая королевская династия трещала на костре, а также маленькие девочки в афганских народных костюмах, моджахеды на конях и крестьяне с кандагарского рынка.
Тем ноябрьским днем религиозная полиция на совесть поработала в книжном магазине Султана Хана. Все книги с изображением живых существ, будь то люди или животные, сбросили с полок и оттащили на костер. Пожелтевшие старинные тома, невинные открытки и толстые словари стали жертвой пламени.
Вместе с детьми у костра стояли пешие стражи из религиозной полиции, вооруженные розгами, длинными палками и автоматами Калашникова. Эти люди считали врагами народа всех, кто любил картины, книги, скульптуру, музыку, танец, кино и свободомыслие.
В тот день их интересовали только картины, а точнее, картинки. Они не обращали внимания на еретические тексты, даже если те находились прямо у них перед глазами. Полицейские не умели читать и не могли отличить правоверное учение Талибана от клеветнических писаний еретиков. Но зато они отличали картинки от букв, а живые существа – от вещей.
И вот от книг остался один пепел, а ветер разнес его по улице, и он смешался с грязью и нечистотами Кабула. Книготорговца, лишившегося нескольких любимых книг, два талиба вывели на улицу и загнали в машину. Полицейские закрыли и опечатали дверь магазина, а Султан оказался в тюрьме за антиисламскую деятельность.
К счастью, вооруженные тупицы не догадались заглянуть за полки, думал арестованный. Там находился хитроумно устроенный тайник, где хранились самые крамольные книги. Их он доставал, только когда о них спрашивали особо, да и то если спрашивающий вызывал доверие.
Султан давно ожидал ареста. Многие годы он торговал запрещенными книгами, картинами и рукописями. Часто к нему заглядывали стражи порядка, угрожали, брали несколько книг и уходили. Он получал угрозы и со стороны высших чинов Талибана, его даже вызывали к министру культуры – так новые власти пытались склонить предприимчивого книготорговца на свою сторону.
Султан Хан был готов продавать издания Талибана. Человек свободомыслящий, он полагал, что каждый голос имеет право быть услышанным. Но помимо мрачного учения талибов он хотел распространять и книги по истории, научные публикации, труды по исламу и, конечно же, романы и стихи. Для Талибана же всякая дискуссия была ересью, а сомнение – грехом. Все, что выходило за рамки вызубривания Корана, было лишним или даже опасным. Когда осенью 1996 года Талибан пришел к власти, места всех светских специалистов в министерствах заняли муллы. Они управляли всеми учреждениями, начиная с Центрального банка и закачивая университетами. Их целью было воссоздать общество, что существовало на Аравийском полуострове в седьмом веке, во времена пророка Мухаммеда. Даже когда Талибан вел переговоры с зарубежными нефтяными компаниями, за столом переговоров сидели муллы, не имеющие никаких технических знаний.
Султан чувствовал, что под властью Талибана страна становится все более мрачной, бедной и закрытой. Правительство препятствовало любой попытке модернизации, оно не имело ни малейшего желания ни понять, ни принять идеи наподобие прогресса или экономического развития. Талибы избегали научных дискуссий, где бы те ни велись – в исламском мире или на Западе. Их манифесты представляли собой в первую очередь убогий перечень требований, определяющих, как люди должны одеваться или прикрываться, как мужчинам следует почитать время молитвы, как женщины должны быть изолированы от общества. Они плохо ориентировались в истории ислама и афганской истории. Да им это было и не нужно.
Султан сидел в машине между невежественными талибами и проклинал про себя несчастную судьбу своей страны, которой управляют либо военные, либо муллы. Сам он был верующим мусульманином, но умеренного толка. Каждое утро он молился Аллаху, но остальные четыре призыва к молитве обычно пропускал мимо ушей, если только религиозная полиция не загоняла его и других в ближайшую мечеть, когда заставала на улице. Он без особой охоты, но все же соблюдал пост во время Рамадана и в этот месяц не ел ничего от восхода до заката, во всяком случае не на глазах у других. Он был верен двум своим женам, растил детей добрыми богобоязненными мусульманами и держал их в ежовых рукавицах. К талибам он испытывал одно лишь презрение, считая их невежественными священнослужителями из крестьян. Лидеры Талибана действительно происходили из беднейших районов страны с самым низким уровнем грамотности.
За арестом Султана стояло министерство по укреплению добродетели и борьбе с грехом, больше известное как министерство морали. Во время допроса Султан поглаживал себя по бороде – длиной с кулак, как и предписывалось Талибаном. Он поправил шальвар-камиз[3 - Шальвар-камиз – традиционная одежда мусульман, состоящая из широких шаровар и длинной свободной рубахи. – Примеч. пер.], пошитые тоже в полном соответствии с указаниями талибов: рубаха закрывает колени, штаны закрывают лодыжки – и высокомерно ответил: «Вы можете сжечь мои книги, можете испортить мне жизнь и даже убить меня, но вам ни за что не удастся уничтожить историю Афганистана».
Книги для Султана были жизнью. История и книги – они захватили его с того самого дня, когда он впервые пошел в школу. Его детство пришлось на пятидесятые годы двадцатого века, он родился и вырос в бедной семье в деревне Дех-Худайдад на окраине Кабула. Отец и мать были неграмотными, но им удалось наскрести денег на образование сына. Султан был старшим сыном, естественно, что все сбережения пошли именно на него. Его старшая сестра ни разу не переступила порога школы и не научилась ни читать, ни писать, только кое-как определять время по часам. Но в любом случае дочь – отрезанный ломоть, ее судьба – выйти замуж.
А вот Султан должен был стать великим человеком. Но с самого начала возникли препятствия, например отсутствие обуви. Маленький Султан отказывался идти в школу босым. Мать просто выкидывала его за порог дома.
«Все ты можешь. Нечего глупости говорить!» – и с этими словами она давала ему подзатыльник.
Вскоре он сам заработал себе на ботинки; учась в школе, он работал полный день. Чтобы помочь семье, каждый день перед началом уроков и после их окончания до самых сумерек он занимался обжигом кирпичей. Потом стал подрабатывать в магазине. Родителям он говорил, что его зарплата в два раза меньше, чем была на самом деле. Сэкономленное тратил на книги.
Книготорговлей он занялся еще будучи подростком. В это время он начал учиться на инженера, но с учебниками было туго. Однажды он поехал с дядей в Тегеран и на одном из обширных городских книжных рынков случайно нашел все нужные книги. Он купил сразу несколько комплектов и по возвращении в Кабул продал их однокурсникам вдвое дороже. Так произошло боевое крещение книготорговца.
Инженер Султан участвовал в возведении двух зданий в Кабуле, но потом библиомания взяла свое. И снова в роли искусителя выступил Тегеран с его книжными развалами. Деревенский парень бродил между рядами книг, что были выставлены на продажу в персидской метрополии, смотрел на них – старые и новые, древние и современные, натыкаясь на труды, о существовании которых никогда не подозревал. Он ящиками закупал персидскую поэзию, книги по искусству, истории и то, что продавалось лучше всего, – учебники для инженеров.
Султан открыл маленький книжный магазинчик в центре Кабула, посреди кебабных и лавок пряностей. На дворе были семидесятые годы, время, когда страна колебалась между старым и новым. Во главе государства стоял либеральный, правда, несколько ленивый регент Захир Шах[4 - Захир Шах (Захир Шах Мухаммед, р. 1914) – король Афганистана с ноября 1933 по июль 1973 г. – Примеч. пер.], и его вялые попытки модернизации страны вызывали острую критику со стороны духовенства. Когда с десяток мулл выразили официальный протест против того, что женщины из королевской семьи появляются в обществе без паранджи, диссидентов посадили в тюрьму.
Количество университетов и прочих учебных заведений постоянно росло, чему сопутствовали студенческие демонстрации. Власти сурово расправлялись с демонстрантами, доходило и до кровопролития. Хотя до проведения общенародных выборов было еще далеко, именно в это время возникло невероятное множество партий и политических группировок самого широкого спектра, от ультралевых до религиозно-фундаменталистических. Эти группировки вступили в борьбу друг с другом, и положение в стране становилось все нестабильнее. После трех лет засухи наступил экономический спад, и в 1973 году, когда в стране разразился страшный голод, воспользовавшись отъездом Захир Шаха в Италию на медицинскую консультацию, двоюродный брат короля Дауд[5 - Дауд (Дауд Мухаммед, 1908–1978) – глава государства и премьер-министр с 1973 до февраля 1977 г., президент Афганистана с февраля 1977 г. – Примеч. пер.] совершил государственный переворот и отменил монархию.
Режим президента Дауда был гораздо более суровым, чем предыдущий. Но книжный бизнес Султана процветал. Он торговал книгами и журналами, что выпускали различные политические группировки, начиная с марксистов и заканчивая фундаменталистами. Султан жил с родителями в деревне и каждое утро отправлялся на велосипеде в свою лавку в Кабуле, а вечером возвращался обратно. Единственное, что омрачало его жизнь, – разговоры о женитьбе, которые не уставала заводить мать. Она вечно надоедала ему, предлагая все новых невест – то какую-нибудь двоюродную сестру, то соседскую девушку. Султан же в то время крутил любовь с несколькими женщинами одновременно и не испытывал никакого желания остепениться. Он хотел быть свободным человеком, ездить по делам в Тегеран, Ташкент и Москву. В Москве у него жила русская подруга по имени Людмила.
Первую ошибку он совершил за несколько месяцев до вторжения Советского Союза, которое произошло в декабре 1979 года. В Кабуле тогда уже правил ярый коммунист Нур Мухаммед Тараки[6 - Нур Мухаммед Тараки (1917–1979), по профессии журналист, в 1965 г. организовал просоветскую Народно-демократическую партию Афганистана (НДПА). Лидер Саурской революции 1978 г., в результате которой стал президентом Революционного совета. В сентябре 1979 г. смещен своим заместителем Хафизуллой Амином в результате переворота и тайно задушен. – Примеч. пер.]. В ходе переворота президент Дауд и вся его семья до последнего младенца были убиты. Тюрьмы были переполнены, десятки тысяч политических оппонентов арестованы, подвергнуты пыткам и казнены.
Коммунисты хотели установить контроль над всей страной и нейтрализовать исламистские группировки. Тогда против режима поднялись моджахеды – святые воины – и начали вооруженную борьбу, что позднее превратилась в безжалостную партизанскую войну с Советским Союзом.
Моджахеды представляли широкий спектр идеологий и политических направлений. Каждая из их группировок издавала манифесты с призывами к джихаду – священной войне против правительства безбожников – и в поддержку исламизации страны. В ответ режим закрутил гайки, запретив публиковать и распространять материалы с изложением их идеологии и тем самым выступив против всех потенциальных сторонников моджахедов.
Султан же продавал как писания коммунистов, так и святых воинов. К тому же, как заядлый коллекционер, он покупал сразу несколько экземпляров каждой книги, что попадалась ему под руку, чтобы потом продать подороже. Султан видел свой долг в том, чтобы дать людям возможность приобрести все, что им хочется читать. Публикации из числа запрещенных хранились у него под прилавком.
Донос не заставил себя долго ждать. У одного из клиентов при аресте нашли запрещенные книги, приобретенные в лавке Султана. Во время обыска магазина полиция обнаружила и другую нелегальную литературу. Тогда-то и запылал первый книжный костер. Султана подвергли допросу с пристрастием, жестоко избили и на год отправили в тюрьму. Он сидел в отделении для политзаключенных, где действовал строгий запрет на книги, бумагу и письменные принадлежности. Долгие месяцы Султан был вынужден разглядывать голые стены. Потом ему удалось подкупить охранника, поделившись с ним едой, которую каждую неделю передавала мать, и теперь раз в неделю он тайком получал с воли книги. За высокими тюремными стенами интерес Султана к афганской культуре и истории вырос еще больше, он с увлечением погрузился в изучение персидской поэзии и трагической истории своей страны. К моменту выхода на свободу он совершенно уверился в своем призвании: его долг – распространять знания об афганской культуре и истории. Он продолжал торговать запрещенными книгами, кем бы те ни издавались – исламистским партизанским движением или маоистской коммунистической оппозицией, но теперь действовал с большей осторожностью.
Власти держали его под присмотром, и через пять лет последовал второй арест. Снова у Султана появилась возможность пофилософствовать за решеткой, окунувшись в персидскую поэзию. На сей раз к прежним обвинениям прибавилось новое – в мелкобуржуазности. Слово «мелкобуржуазный» было самым страшным ругательством в лексиконе коммунистов. Вина Султана заключалась в том, что он зарабатывал на жизнь как капиталист.
В то время, невзирая на трудности военного положения, просоветский режим пытался разрушить старую, племенную, структуру общества и направить страну к светлому коммунистическому будущему. Коллективизация на селе обернулась массовыми страданиями. Бедные крестьяне отказывались обрабатывать наделы, изъятые у богачей, потому что ислам запрещает засевать украденную землю. Деревня восстала, и коммунистические проекты переустройства общества провалились. Властям пришлось пойти на попятный, потому что все их силы стала забирать война, за десять лет унесшая жизни полутора миллионов афганцев.
Когда «мелкобуржуазный элемент» снова вышел на свободу, ему было уже тридцать пять лет. Война с Советским Союзом, бушевавшая в сельских районах, практически не затронула Кабул. Здесь жизнь с ее привычными заботами шла своим чередом. На этот раз матери удалось склонить сына к браку. Избранницу ее звали Шарифа, это была привлекательная и умная женщина и к тому же дочь генерала. Шарифа и Султан поженились, пошли дети – трое сыновей и дочь, все с разницей в два года.
В 1989 году Советский Союз вывел войска из Афганистана, и люди надеялись, что наконец-то наступит мир. Но моджахеды не собирались складывать оружие, пока в Кабуле сидит просоветское правительство. В 1992 году они взяли Кабул, и разразилась гражданская война. Квартира, которую семья Султана купила в «советском» жилом квартале Микрорайон, оказалась прямо на линии фронта, между двумя противоборствующими сторонами. Стены сотрясались от ударов ракет, в окна попадали пули, а по двору разъезжали танки. Пролежав ничком на полу целую неделю, Султан дождался, когда дождь из гранат утихнет на пару часов, и уехал с семьей в Пакистан.
Пока он был в Пакистане, его книжный магазин разграбили, как и общественную библиотеку. Ценные книги продавали коллекционерам за гроши или обменивали на танки, патроны и гранаты. Султану тоже удалось купить несколько книг, украденных из государственной библиотеки, когда он ненадолго приехал в Кабул посмотреть, что сталось с магазином. Это была самая выгодная сделка в его жизни: за пару десятков долларов он приобрел книги многовековой давности, в том числе и старинную узбекскую рукопись, за которую позже правительство Узбекистана предложило ему двадцать пять тысяч долларов. Ему в руки попал также экземпляр великой эпической поэмы его любимого поэта Фирдоуси «Шахнаме», принадлежавший лично Захир Шаху. Множество ценных сочинений купил Султан за смешные деньги у грабителей, которые не умели даже прочесть названия книг.
После четырех лет постоянных бомбардировок Кабул представлял собой груду руин. Свыше пятидесяти тысяч жителей погибли. Проснувшись утром 27 сентября 1996 года, кабульцы с удивлением поняли, что перестрелки прекратились. Накануне вечером Ахмад Шах Масуд[7 - Ахмад Шах Масуд (1953–2001) – афганский полевой командир, министр обороны Афганистана. – Примеч. пер.] со своими войсками ушел в долину Паншир. В дни гражданской войны на афганскую столицу ежедневно падало до тысячи ракет, теперь же стояла мертвая тишина.
На дорожном указателе рядом с президентским дворцом висело два трупа. Одно из тел, принадлежавшее крупному мужчине, с головы до пят было покрыто кровью. Его кастрировали, переломали пальцы, на лице и теле виднелись следы побоев, во лбу зияло пулевое отверстие. Второго всего-навсего застрелили и повесили и в знак презрения набили карманы афгани – местной валютой. Это были бывший президент Мухаммед Наджибулла и его брат. Наджибулла в Афганистане считался личностью одиозной. Во время советской оккупации он служил главой тайной полиции, по его приказам казнили восемьдесят тысяч врагов народа. С 1986 по 1992 год он, при поддержке русских, занимал пост президента. В 1992 году власть захватили моджахеды, президентом стал Бурхануддин Раббани, министром обороны – Масуд, а бывшего президента посадили под домашний арест и содержали в здании кабульского представительства ООН.
Когда войска Талибана заняли восточную часть Кабула, правительство моджахедов решило бежать из города, и Масуд предложил своему знаменитому пленнику бежать с ними. Наджибулла боялся выезжать за пределы столицы, опасаясь за свою жизнь, и решил остаться под охраной ООН. К тому же, будучи пуштуном, он надеялся, что сможет найти общий язык с талибами, большинство из которых тоже принадлежало к этому народу. На следующее утро все охранники исчезли. Над мечетями развевались флаги священного для талибов белого цвета.
Кабульцы толпились вокруг дорожного указателя на площади Ариана, не веря своим глазам. Взглянув на повешенных, они молча расходились по домам. Война закончилась. Началась другая война – против человеческих увлечений.
Талибы установили закон и порядок, но одновременно повели безжалостную борьбу против афганского искусства, против культуры. Они не только сожгли книги Султана, но и заявились с топорами в руках в Национальный музей под предводительством собственного министра культуры.
На тот момент в музее уже мало чего осталось. Все, что можно было унести, растащили за время гражданской войны: сосуды периода завоеваний Александра Македонского; мечи, которыми местные племена, должно быть, встречали монголов во главе с Чингисханом; персидские миниатюры и золотые монеты. Большинство этих сокровищ осело по коллекциям неведомых собирателей всего мира. Только небольшую их часть удалось спрятать, прежде чем началось массовое разграбление.
Сохранилось лишь несколько огромных изваяний афганских королей и принцев, а также статуи Будды тысячелетней давности и фрески. В музее бойцы Талибана взялись за дело с той же методичностью, что и в магазине Султана. Музейные работники в слезах смотрели на то, как талибы расправляются с чудом уцелевшими произведениями искусства. А талибы рубили налево и направо, пока не остались только голые пьедесталы в облаках мраморной пыли и груды черепков. На уничтожение свидетельств тысячелетней истории у талибов ушло всего полдня. После их вандальского нашествия в музее уцелела одна каменная доска с украшенной орнаментом цитатой из Корана. Ее министр культуры счел за благо не трогать.
Хранители стояли посреди обломков и смотрели вслед покидающим музей палачам искусства. Это было похуже, чем находиться на линии фронта во время гражданской войны. Потом осколки аккуратно собрали, подмели каменную пыль. Фрагменты разложили по ящикам и пометили. Ящики поставили в подвал, надеясь когда-нибудь заново склеить скульптуры.
За полгода до падения Талибана были взорваны и огромные статуи Будды на плато Бамиан. Этим колоссам, ценнейшим образцам культурного наследия Афганистана, было почти две тысячи лет. Взрывчатки заложили столько, что скульптуры буквально разлетелись в пыль – даже осколков не осталось.
Вот в какое время Султан Хан пытался сохранить для потомков остатки афганской культуры. После памятного аутодафе на автомобильной развязке ему удалось за взятки выбраться из тюрьмы, и в тот же день он взломал печати на дверях своего магазина. Он смотрел на остатки своих сокровищ и плакал. Закрашивал в книгах тушью все изображения живых существ, почему-то не замеченные стражами порядка. Всё лучше, чем если бы книги сожгли. Потом Султану пришла в голову более удачная идея: он стал заклеивать картинки своими визитными карточками. Тем самым он как бы ставил на книги свой экслибрис, сохраняя возможность когда-нибудь снова открыть изображения миру. Может быть, такие времена все же наступят.
Но режим не ослаблял давления. С годами пуританский курс правительства стал только строже, а стремление привести жизнь в стране в соответствие с правилами времен пророка Мухаммеда – упорнее. Султана опять вызвали к министру культуры. «Ты в опасности, – сказал тот. – И я не могу тебя защитить».
Тогда-то, летом 2001 года, Султан и решил покинуть страну. Он обратился в канадское посольство за визой для себя, двух своих жен, сыновей и дочери. В то время жены с детьми жили в Пакистане и уже успели испытать на себе все прелести беженского существования. Но Султан отлично осознавал, что бросить книги свыше его сил. В его собственности находилось уже три книжных магазина в Кабуле. Одним управлял его младший брат, другим – старший сын, шестнадцатилетний Мансур, третьим – он сам.
На полках была выставлена только незначительная доля имеющихся у него книг. Б ольшая же часть, почти десять тысяч томов, была спрятана по кабульским чердакам. Он не мог позволить себе потерять коллекцию, что собирал более тридцати лет. Он не мог позволить талибам или другим безумным воителям уничтожить душу Афганистана. К тому же в сердце своем книготорговец вынашивал один план, а вернее, мечту. Он поклялся себе, что когда Талибан падет и в Афганистане установится достойный доверия режим, отдаст всю свою коллекцию в дар разграбленной публичной библиотеке, что еще на его памяти насчитывала сотни тысяч книг. А можно основать собственную библиотеку и стать почетным хранителем фондов, думал он.
Поскольку его жизнь находилась под угрозой, Султан Хан с семьей получил канадскую визу. Но так и не уехал. Его жены паковали чемоданы и готовились к отъезду, а он выискивал всевозможные отговорки, чтобы отъезд отложить. То ему должны были прислать книги, то кто-то грозился напасть на магазин, а потом умер родственник. Все время что-то мешало.
И вот наступило 11 сентября. Когда с неба посыпались бомбы, Султан уехал к женам в Пакистан. Он наказал Юнусу, младшему, еще неженатому брату, остаться в Кабуле и присмотреть за книгами.
Талибан пал спустя всего два месяца после терактов в США, и Султан одним из первых вернулся в Кабул. Наконец-то он мог выставить все книги, какие ему хотелось. Он мог продавать труды по истории с закрашенными картинками иностранцам в качестве сувениров, мог отклеить визитные карточки с изображений живых существ. Мог снова показать миру белые руки королевы Сорайи и завешанную медалями грудь короля Амануллы.
Однажды утром он стоял в магазине с чашкой дымящегося чая в руках и смотрел на пробуждение Кабула. Пока он размышлял над тем, как бы получше осуществить свою мечту, на ум пришли строчки любимого поэта Фирдоуси: «Чтобы добиться успеха, иногда надо быть ягненком, а иногда – волком». «Настало время мне быть волком», – подумал Султан.
Преступление и наказание
Со всех сторон в столб летели камни, и большинство достигало своей цели. Женщина не издавала ни звука, но вскоре послышались крики в толпе. Один крепкий мужчина нашел особо пригодный для дела камень, большой и острый, и, тщательно прицелившись, метнул его женщине прямо в живот. Удар был столь силен, что сквозь паранджу показалась первая за все время кровь. Это-то и вызвало возгласы одобрения в толпе. Другой такой же камень попал женщине в плечо. Опять показалась кровь, и послышались рукоплескания.
Джеймс А. Мишенер. Караваны
Шарифа, покинутая жена, живет в Пешаваре, не ведая покоя. Она знает, что Султан может заявиться в любое время, но он никогда не берет на себя труда заранее сообщить о своем отъезде из Кабула, так что Шарифа ждет его днями напролет.
Каждый день она готовит обед в расчете на появление мужа. Жирный цыпленок, шпинат, который так любит муж, домашний зеленый соус чили. На кровати лежит чистая, свежевыглаженная одежда. Почта аккуратно разложена в коробке.
Время идет. Цыпленка убирают в холодильник, шпинат разогревают, чтобы доесть, баночку с чили ставят обратно в шкафчик. Шарифа подметает пол, стирает шторы, вытирает вечную пыль. Сев, вздыхает, немного всплакнет. Не то чтобы она скучала по мужу, но ей недостает прежней жизни – жизни жены преуспевающего книготорговца, уважаемой и почитаемой матери его сыновей и дочери. Избранной.
Временами она начинает его ненавидеть – за то, что испортил ей жизнь, отобрал детей и опозорил перед людьми.
Прошло восемнадцать лет с тех пор, как Султан и Шарифа поженились, и два года – с тех пор, как он взял себе жену номер два. Шарифа живет как в разводе, только не имеет свободы разведенной женщины. Султан по-прежнему все решает за нее. Он велел ей жить в Пакистане и присматривать за домом, где хранятся самые ценные его книги. Здесь у него есть компьютер и телефон, отсюда он может отправлять клиентам посылки с книгами и получать заказы по электронной почте. В Кабуле, где не работают ни телефон, ни Интернет, ни почта, все это невозможно. Шарифа живет в Пешаваре, потому что так удобно Султану.
Шарифа никогда не задумывалась о разводе. Если развод происходит по инициативе женщины, та лишается всех прав. Дети остаются с отцом, он даже может запретить им встречаться с матерью. Она становится позором для семьи, нередко отверженной, вся ее собственность достается мужу. В случае развода Шарифе пришлось бы переехать к одному из братьев.
В начале девяностых, во время гражданской войны, и несколько лет правления Талибана вся семья Хан жила в Пешаваре, в районе Хайатабад, девять из десяти жителей которого – афганцы. Но потом один за другим члены семьи возвратились в Кабул – братья, сестры, Султан, Соня, сыновья. Сначала шестнадцатилетний Мансур, потом двенадцатилетний Аймал, наконец, четырнадцатилетний Экбал. Остались только Шарифа с младшей дочерью Шабнам. Они надеются, что Султан скоро заберет и их в Кабул, домой, к семье и друзьям. Султан постоянно обещает им это, но все время находится что-то, что ему мешает. Ветхий дом в Пешаваре, призванный служить временным убежищем от афганских бед, превратился для Шарифы в тюрьму. Она не может покинуть его без разрешения мужа.
Первый год после второй женитьбы мужа Шарифа жила вместе с ним и его новой женой. Соня казалась Шарифе глупой и ленивой. Возможно, ленивой она не была, но Султан не разрешал ей и пальцем пошевелить. Шарифа готовила, подавала еду, стирала, заправляла постели. Первое время Султан мог на целый день запереться с Соней, только изредка требуя чая или воды. Из комнаты доносились шепот и смех, а иногда звуки, которые были для Шарифы что нож острый.
Она проглотила ревность и превратилась в образцовую жену. Родственницы и подруги говорили ей, что она могла бы занять первое место на конкурсе первых жен. Никто ни разу не слышал, чтобы она пожаловалась на небрежение мужа, поссорилась с Соней или злословила о ней.
По окончании медового месяца Султан покинул спальню и занялся делами, а женщины остались мозолить друг другу глаза. Соня пудрила носик, переодевалась из одного нового платья в другое, а Шарифа изображала добрую курицу-наседку. Она брала на себя самую тяжелую работу и со временем научила Соню готовить любимые блюда Султана, ухаживать за его одеждой, правильно подогревать воду для его купания – в общем, всему, что должна уметь хорошая жена, чтобы угодить мужу.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/osne-seyerstad/knigotorgovec-iz-kabula-71665720/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Около 13 200 рублей. – Примеч. пер.
2
Аманулла (Аманулла-хан, 1892–1960) – афганский король в 1919–1929, свергнут в результате мятежа, эмигрировал. – Примеч. пер.
3
Шальвар-камиз – традиционная одежда мусульман, состоящая из широких шаровар и длинной свободной рубахи. – Примеч. пер.
4
Захир Шах (Захир Шах Мухаммед, р. 1914) – король Афганистана с ноября 1933 по июль 1973 г. – Примеч. пер.
5
Дауд (Дауд Мухаммед, 1908–1978) – глава государства и премьер-министр с 1973 до февраля 1977 г., президент Афганистана с февраля 1977 г. – Примеч. пер.
6
Нур Мухаммед Тараки (1917–1979), по профессии журналист, в 1965 г. организовал просоветскую Народно-демократическую партию Афганистана (НДПА). Лидер Саурской революции 1978 г., в результате которой стал президентом Революционного совета. В сентябре 1979 г. смещен своим заместителем Хафизуллой Амином в результате переворота и тайно задушен. – Примеч. пер.
7
Ахмад Шах Масуд (1953–2001) – афганский полевой командир, министр обороны Афганистана. – Примеч. пер.
Осне Сейерстад
Тип: электронная книга
Жанр: Публицистика
Язык: на русском языке
Стоимость: 399.00 ₽
Дата публикации: 22.02.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: В начале 2002 года норвежская журналистка Осне Сейерстад поселилась в доме афганского торговца книгами, чтобы написать книгу о нем и его семье – женах, детях, братьях и других родственниках.