Венецианский гвардеец
Венецианский гвардеец
Роман Николаевич Кожевников
Marzia Possamai
Весна 1797 года. Венеция, некогда блистательная Королева Адриатики, агонизирует под сапогом гения Наполеона. Капитан гвардии Бруно Челла, верный слуга гибнущей республики, получает роковое задание Дожа – сопроводить таинственный обоз с реликвиями, чья цена измеряется миллионами дукат. Судьба втягивает его в закулисную войну титанов, сражающихся за секреты древних цивилизаций, способных нарушить баланс сил в Европе. Среди предательств и интриг Бруно открывает загадочный мир, о котором шепчутся в легендах: потомки этрусков, столетиями скрывающиеся в лабиринтах пещер Южных Альп, и их союзники ладини – народ горных долин. А встреча с таинственной принцессой Лукрецией переворачивает всё – теперь на кону не только жизнь и древние тайны, но и его сердце.
Успеет ли капитан разорвать сеть из политики и страсти? Или Венеция и её последний солдат канут в бездну истории, став лишь строкой в пыльных хрониках?
Роман Кожевников
Венецианский гвардеец
Эпиграф
«Sulla spada del coraggio fiorisce la rosa dell’avventura. Chi vince sе stesso, trova nuovi mondi» (На мече отваги расцветает роза приключений. Кто побеждает себя, обретает новые миры).
– Витторио Альфьери, трагедия «Агамемнон» (1783), акт II, сцена 1
Пролог
Адъютант генерала Наполеона, уполномоченный по особым поручениям майор Жерар Дебюсси, взорвался потоком отборной площадной брани, при этом лицо его не багровело, как обычно, а покрывалось мертвецкой бледностью. Только что капрал Маре доложил ему, что тщательно спланированная операция по захвату реликвий секретного Фонда Венеции, состоящих их древних рукописей и ювелирных изделий, провалена.
Большой отряд опытных солдат под командованием майора Ле Бре, устроивший тщательно подготовленную засаду на горной дороге, пятнадцати нечего не подозревающим венецианцам, которые везли бесценный груз, по всей вероятности, полностью погиб. И погибли солдаты, будучи атакованы неведомыми чудовищами, которые разорвали французских солдат когтями и зубами, оставив страшные следы на их телах.
– Все за мной! – заорал майор, выбегая из штаба операции находящийся в предгорьях итальянских Альп – в местечке Ауне, в трех километрах от места засады, запрыгивая на своего коня.
Он находился в нервном напряжении с раннего утра, потому что сегодня вечером он должен был послать гонца к генералу Наполеону с донесением, что обоз с ценностями захвачен и ждет его особых распоряжений. В предполагаемое время нападения на обоз он, интуитивно почувствовав, что что-то идет не так, послал капрала Маре в одежде фермера на место засады, который почти сразу же вернулся с ужасными новостями.
И вот теперь небольшой отряд, расположенный в нескольких километрах от места схватки, мчался на полной скорости для выяснения всех обстоятельств несостоявшейся засады. Через десять минут бешеной скачки майор застал не поддающуюся внятному объяснению нереалистичную картину.
Шел мелкий дождь, было холодно, и в вечерних сумерках на мокрой дороге в грязи беспорядочно лежали мертвые французские гренадеры с гримасами ужаса на лицах. У одних были проколоты горла, у вторых вспороты животы и внутренности вывалены наружу, у третьих вместо глаз зияли черно-кровавые пустые дыры. А повозки с бесценным грузом как сквозь землю провалились.
«Гнить мне до конца моих дней в Бастилии» – зло подумал майор, – и стал отдавать распоряжения своим людям. Одним по подсчету убитых французов и венецианцев, другим по отсечению возможных путей отхода неустановленных налетчиков. А сам стал спешно организовывать отряд для погони.
В этот злосчастный вечер 25 апреля 1797 года бесследно исчез венецианский обоз с бесценными реликвиями древности и ювелирными изделиями, оценённые в миллионы дукатов…
*****
Генералу Наполеону Бонапарту кратко докладывал о случившимся специальный курьер капрал Маре, прибывший рано утром от его личного адъютанта майора Жерара Дебюсси.
«…На дороге и ее обочинах убитыми обнаружены 46 французских солдат во главе с майором Ле Бре, и еще 6 французских егерей-наблюдателей в лесополосах, находящихся справа и слева от дороги. Их личности опознаны в установленном Директорией порядке. На месте боя также обнаружены 14 венецианцев, переодетые согласно прикрытию, в одежды крестьян и торговцев во главе с заместителем начальника тайной полиции Венеции Симоне Росси. Единственный человек, капитан венецианской гвардии Бруно Челла на месте боя убитым не обнаружен. Раненых на месте засады не обнаружено.
Причины гибели венецианцев установлены. Они погибли от холодного и огнестрельного оружия французских солдат.
Причины гибели французских солдат в количестве 20 человек установлены. Они погибли от холодного и огнестрельного оружия венецианцев.
Причины гибели остальных французских солдат не могут быть точно установлены. На трупах солдат имеются раны от тонких клинков предположительного египетского производства. Кроме того, на телах солдат имеются глубокие смертельные раны, нанесенные крупными когтями и/или клювами неустановленных крупных хищных птиц. Характер ран: повреждения внутренних органов, глаз, разрыв тканей лица, шеи, груди, живота.
На месте боя были собраны несколько десятков крупных перьев черного, белого и желтого цвета, а также один коготь, по всей вероятности, отрубленный от лапы птицы.
Обоз не обнаружен. Майор Жерар Дебюсси организовывает поиск налетчиков и погоню за обозом. Доклад окончен.»
Взбешённый главнокомандующий, со всей силы отбросил свой головной убор в сторону.
– Черт возьми! Через сутки Дебюсси срочно ко мне. Вон! – проорал Наполеон почти в лицо капралу, который со скоростью бешеной собаки ретировался из штаба Армии.
Через месяц пернатые убийцы были установлены учеными из Парижской академии наук. Ими оказались Ястребы-ягнятники (научное прозвище). Параметры птицы: Общая длина птицы 95-125 см, вес 4,5-7,5 кг, длина крыла 75-80 см. Вид птиц – редкий, обитает в самых незначительных количествах в Альпах…
Глава 1 Дуэль
Тупиковая улочка Венеции, куда они свернули, была узкой и темной, освещенной лишь редкими фонарями, чьи тусклые огоньки дрожали на ветру. Стены домов, покрытые мхом и трещинами, словно сжимались вокруг, создавая атмосферу театральной сцены, где вот-вот начнется кровавая драма. Я, в карнавальном костюме королевского мушкетера, стоял посреди улицы, шляпа с пером была слегка сдвинута набок, а шпага в руке блестела в свете луны.
Оскорбив друг друга, мы условились решить вопрос чести на дуэли, причем против меня будут драться двое…
Марко, хромая и опираясь на плечо одного из своих друзей, с трудом удерживал равновесие. Его лицо, красное от злости и выпитого вина, искажала гримаса боли.
– Ты думаешь, что можешь просто уйти, француз? – прошипел он, указывая на меня дрожащей рукой. – Ты сломал мне ногу и теперь заплатишь за это!
– Я уже извинился, – холодно ответил я, голос мой был спокоен, но в глазах горел огонь. – Но если ты настаиваешь на дуэли, то пусть будет так.
Марко махнул рукой, и двое его друзей, одетых в костюмы австрийских гренадеров, выступили вперед. Они были крупнее меня, но их движения выдавали неуверенность. Один из них, с рыжей бородой и широкими плечами, держал шпагу как топор, а второй, худощавый и бледный, нервно переминался с ноги на ногу. Случайные зрители прижались к стенам и замерли.
Рыжий гренадер, подхватив выпавшую шпагу, бросился вперед с диким ревом. Его движения были неистовыми, но лишенными всякой стратегии. Я отступил на шаг, позволив противнику провалиться в пустоту.
– Научись держать клинок! – я не стал пользоваться его промахом.
Лезвия скрежетали, высекая искры, которые на мгновение освещали лица зрителей. Толпа, затаив дыхание, следила за каждым движением. Даже карнавальные маски, обычно бесстрастные, теперь отражали смесь восторга и ужаса.
Худощавый гренадер, поняв, что в одиночку ему не справиться, попытался зайти мне со спины. Просчитав этот ход, я резко развернулся и ударил рукоятью шпаги ему в солнечное сплетение.
– Нехорошо, друг, – проворчал я, пока противник, задыхаясь, опускался на колени. – Дуэль – это честный бой, а не удар в спину.
Марко, наблюдая за разгромом своих друзей, заскрежетал зубами. Его жирные пальцы впились в стену, оставляя царапины на старом камне.
– Убейте его! – завопил он, трясясь от ярости. – Или вы трусы?!
Рыжий гренадер, подхлестнутый криком, снова ринулся в атаку. На этот раз он бил со всех сторон, словно мельничное колесо, но я парировал каждый удар с изяществом танцора.
– Устал? – спросил я, отбивая очередной выпад. – Может, передохнёшь?
Он тяжело дышал и вращал большими карими глазами. Я понял, что пора изменить тактику: моя шпага закружилась в смертельном вальсе, описывая сложные узоры в воздухе. Рыжий гренадер, пытаясь уследить за клинком, споткнулся о камень и рухнул на землю. Мне понадобилось одно мгновение, чтобы приставил остриё к его горлу.
– Сдаёшься? – спросил я тихо, но так, чтобы слышали все зрители.
Гренадер, чувствуя холод стали на коже, кивнул – его глаза расширились от страха.
– Достаточно! – крикнул я в сторону Марко. – Ваша честь удовлетворена?
Но Марко, вне себя от ярости, выхватил кинжал и бросился вперед. Не успев развернуться, я почувствовал острую боль в плече.
– Ты забыл, что дуэль окончена? – схватился я за рану. Мой голос впервые дрогнул, не от боли, а от гнева.
Марко, тяжело дыша, замахнулся снова, но я был быстрее: выбил кинжал ударом шпаги, а затем, схватив Марко за воротник, прижал его к стене, как мешок с овсом.
– Ты – позор Венеции, – прошептал я так, что слышал только Марко. – И, если ты ещё раз заденешь меня, я сделаю так, чтобы твоя невеста искала жениха среди крыс в канаве.
В этот момент раздались тяжёлые шаги и показались факелы городского патруля.
– Стой! Во имя Республики! – прогремел голос командира стражи.
Я брезгливо отпустил Марко, и тот, пошатываясь, сполз по стене.
– Вот и конец спектаклю, – сказал я, поднимая шпагу в салют. – Надеюсь, зрителям понравилось.
Редкие зрители, словно пробудившись от транса, взорвались аплодисментами. Даже патрульные, обычно строгие, не смогли скрыть уважительной ухмылки.
– Вы арестованы, – формально произнёс сержант, глядя на меня. – Дуэли запрещены!
– О, я в восторге от вашего чувства юмора, – усмехнулся я, бросая шпагу к его ногам.
– Синьор, какая это дуэль на Вашем счету? – он сдвинул брови.
– Всего лишь вторая, – я сделал невинный вид под общее веселье и поклонился.
– В этом году, – закончил он ответ за меня.
Сержант из роты мушкетеров знал меня в лицо, я был одного с ним почтенного возраста, и мы не раз участвовали вместе в боевых операциях Республики.
– Я следую за Вами куда бы то ни было, – я ещё раз галантно поклонился командиру патруля.
* * *
5 февраля 1797 года, Венеция, Дворец Дожей.
В 9 часов утра, заместителя главы тайной полиции Республики Венеция Синьора Симоне Росси, разбудил его личный секретарь Матео.
Симоне был мускулист и широк в плечах, имел выразительное лицо с красивыми карими глазами, чем несомненно нравился венецианским девушкам. Он много знал, в молодости увлекался поэзией и чтением научных книг, учился искусству ораторства, и что не маловажно, мог с вступить в любой словесный спор с собеседником и одержать победу.
Его шеф, спал в кресле, раскинув ноги на столе с донесениями. Юноша осторожно поставил чашку кофе на дубовый бюро, но Росси открыл один глаз, почуяв его аромат.
Симоне был высоким, широкоплечим мужчиной, который, несмотря на свои сорок, сохранял идеальную физическую форму.
– Спасибо, Матео, – поблагодарил он, потягиваясь в кресле.
– Рад стараться, Синьор Росси, – ответил секретарь, который, несмотря на недолгий срок службы, умело угадывал желания шефа.
– Матео, послушай, – остановил его Росси, – сегодня меня нет ни для кого, кроме начальника. Все встречи и доклады перенеси на завтра.
– Будет сделано, шеф, – ответил Матео и покинул кабинет.
– Подай мне карету к половине десятого!
– Будет сделано, шеф!
Выпив кофе и с аппетитом съев пиццу, Росси окончательно проснулся и был готов отправиться на окраину города для конспиративной встречи с агентом, прибывшим из Парижа. Он подошел к зеркалу и внимательно осмотрел свое лицо, – «надо тщательно побриться» – подумал Симоне, стараясь сохранить безупречный вид при любых обстоятельствах. В этот момент дверь кабинета приоткрылась, и Матео, не решаясь войти, выглянул из-за нее.
– Синьор Росси, она плачет и не хочет слушать, что Вы заняты, – выкрикнул секретарь, спиной прикрывая дверь, в которую рвалась женщина в ярком открытом платье.
– Симоне! Это я, Джулия! – кричала она, пытаясь прорваться мимо Матео.
– Матео, пропусти Синьору, – приказал Росси, узнав жену друга.
Она вошла в кабинет – призрак карнавальной ночи. Её фигура, высокая и стройная, едва держалась под тяжестью усталости – будто ветка магнолии, согнутая штормом. Карнавальный наряд куртизанки, шитый золотыми нитями по алому бархату, обнажал плечи, мерцающие бледностью мрамора, и глубокий вырез, подчеркивавший соблазнительные изгибы груди. Тонкие ленты, сплетенные в корсаже, трепетали при каждом шаге, словно пытаясь удержать дыхание, сбитое от бессонницы.
Лицо её, обычно сияющее дерзкой красотой, было бледным. Голубые глаза, яркие, как адриатические волны, потускнели, обрамленные тенями бессонной ночи. Длинные медные локоны, вьющиеся в хаотичных волнах, спадали на плечи, запутавшись в серебряной сетке с жемчугами – остатках карнавального убора. Пухлые губы, лишенные привычной яркой краски, сжались в тонкую нить отчаяния.
Её природная грация, обычно плавная и соблазнительная, сейчас казалась механической. Пальцы дрожали, сжимая платок, пропитанный слезами и духами с нотками жасмина. Каждое движение выдавало внутреннюю дрожь, вынужденной просить помощи, боролась с материнской тревогой за судьбу мужа. Даже в увядании она оставалась воплощением венецианской роскоши – прекрасной, надломленной, готовой на всё ради любви.
«Бруно, Бруно, опять попал в какую-то передрягу, – подумал Симоне, и уже как полицейский вспомнил его биографию, – Бруно был его ровесником, невысокого роста, но в половине случаев это оборачивалось преимуществом в бою. Ловкий и жилистый Бруно виртуозно владел холодным оружием. Спокойные серые глаза, открытый лоб вкупе с волнистыми каштановыми волосами подчеркивали его истинное венецианское происхождение без примеси южных и заморских кровей. Его благородное лицо правильной формы, украшенное усами и модной клинообразной бородкой, походило более на лицо аристократа, а не солдата. Немногословность, хладнокровие и умение держать слово выгодно отличало Бруно от остальных друзей.
Поначалу они не взлюбили друг друга – подрались в первые дни знакомства. Будучи молодыми людьми, они вместе с другими солдатами предавались пьяным загулам, дракам на кулаках и саблях, неимоверно быстрым тратам жалования и многим другим нелепостям. А самым изощренным и любимым занятием друзей были соревнования по количеству соблазнённых девушек и женщин в бесконечных венецианских карнавалах. И если Бруно был искуснее Симоне во владении оружием, то в любовных утехах Симоне был почти всегда в победителях».
– Что случилось, Джули? – воскликнул через секунду раздумий Симоне.
– Бруно забрали в тюрьму! Он не виноват, он не виноват, – Симоне усадил ее в кресло и вручил ей платок. Она держала в руке элегантную маску моретта черного цвета. Красивые глаза ее, не оставляющие мужчин равнодушными, сейчас были воспалены, волосы редкого медного цвета растрепаны – весь вид женщины кричал о внутренних страданиях.
Его глаза, обычно холодные и надменные, смягчились.
– Карнавальные дурачества? – усмехнулся он. – Бруно всегда был горяч, как порох в дуле мушкета.
– Его забрали в тюрьму, он дрался ночью на дуэли, – с небольшим надрывом ответила она охрипшим голосом.
– Матео принеси теплой воды, – приказал он секретарю.
– Джулия, умоляю, расскажи всё по порядку, – придя в себя от утреннего сюрприза, попросил Симоне, – тюрьма это конец истории, начни с самого начала. Мне важна каждая деталь…
В кабинет вошел Матео и принес бокал с водой. Джули выпила воду и начала свой рассказ.
– Вчера вечером, во время карнавала я с Бруно пошла прогуляться. Мы одели карнавальные костюмы: Бруно оделся в свой любимый парадный костюм французского королевского мушкетера сине-белого цвета с крестом на груди со шпагой и шляпой с огромным пером, а я в наряд венецианской куртизанки.
Дойдя до Гранд-канала у Ка-Реццонико, мы сели на паром, где гондольер в полосатом жилете переправил нас к причалу у церкви Сан-Самуэле, а там рукой подать до сердца Карнавала – площади святого Марка. Под холодным февральским небом, в дымке от тысяч свечей и факелов, толпились дворяне в бархатных табарро, дамы в домино с кружевными накидками, а у колонны Святого Теодора молодые актеры показывали популярную кукольную комедию. И кругом были смех, улыбки, и маски, маски, маски, кружили в бесконечном сверкающем хороводе, а блики света на темной колыхающейся воде лагуны вторили этому веселью.
– Зачем Бруно оделся во француза? – спросил деловито Симоне.
– Он берет с них пример воинского мужества и чести, ему нравятся мушкетеры короля Франции.
– Понятно, продолжай.
– Как вдруг в людской строй, чеканя шаг, врезалась колонна крупных молодых людей обряженные в костюмы австрийских гренадеров с высокими головными уборами на головах, идущие прямо на нас. Мы учтиво посторонились, но их командир, человек огромного роста и толщины, в костюме капитана с хохотом скомандовал: «Француза арестовать, девку забрать в казармы». Ряженые австрийцы нас окружили, а капитан потребовал у Бруно шпагу, заявив, что он арестован. Неписанные правила карнавала предписывали ввязаться в предложенную игру, и Бруно начал было протягивать шпагу, но один из подвыпивших солдат грубо схватил меня за руку так, что я вскрикнула.
Бруно услышал мой крик и резким движением оттолкнул австрийца от меня, а тот, не устояв на ногах, упал сам и повалил своего рядом стоящего товарища. Возникло замешательство, зрители потасовки закатились смехом, тыча пальцами в упавших австрийцев, которые оказались пьянее, чем казались вначале. На этом бы всё и кончилось, но ряженый капитан с потоком ругательств крепко толкнул Бруно в спину.
– И что Бруно?
– По лицу было видно, что Бруно был разозлен, но он старался быть учтивым и стал помогать подниматься австрийцам. Но подвыпивший верзила-капитан двинулся на него с явным намерением поквитаться, как будто не понимая, что пора закончить дело улыбками и распрощаться с обоюдными извинениями. Я до последнего не верила, что он попытается Бруно ударить, а Бруно, наконец-то заметив его размашистый замах правой руки, увернулся в сторону и со всей силы ударил его ногой в колено. Послышался хруст костей, и верзила упал на бок, повалив мужа вместе с собой. В падении австриец успел содрать маску Баута с лица Бруно, а тот в отместку содрал с него маску Чумного доктора. Толпа взорвалась гомерических хохотом, и смеялись они над поверженным австрийцем, точнее над его безобразно огромным волосатым животом, который вывалился из-под ремня австрийских военных рейтуз, и растекся огромным блином на каменной площади Сан-Марко.
– Кем был это ряженый? – с нехорошим предчувствием спросил Симоне.
– Увидев его лицо, я была неприятно поражена, – это был авантюрист и бездельник по имени Марко Пьярри, уже снискавший себе дурную славу в обществе своими непристойными выходками.
– Этот бездельник – жених, толстой как он сам, девушки по имени Чиары из рода Гримани, тетя которой является женой самого Дожа, – Симоне откинулся на спинке кресла.
– Его подвыпившие друзья в австрийских костюмах запоздало бросились к нему на помощь. Но Бруно выхватил шпагу и пару раз взмахнул ей перед лицами ряженых австрийцев, пыл которых сразу поубавился. А зрители, распознав страх австрийцев, во второй раз подняли их на смех и захлопали в ладоши.
– Узнаю старого гвардейца, – обронил хозяин кабинета.
– Австрийцы мгновенно окружили нас и тоже обнажили свои сабли. Толпа вокруг ахнула, неодобрительно загудев на нарушителей карнавальных правил. Тем временем Марко смог сесть и потребовал, чтобы Бруно назвал свое имя. Он немедленно получил желаемое вместе с краткими извинениями в причиненном ему ущербе. Но он был пьян, опозорен, взбешен и вскричал, что вызывает Бруно на дуэль немедленно.
– Бруно принял вызов?
– Конечно!
– О да, он известный задира.
– Это все в прошлом.
– Неужели? И что было дальше?
– Он их побил, но подоспевший патруль увел его в тюрьму.
– В эту? – Симоне показал пальцем вниз, так как одна из тюрем находилась в подвале Дворца Дожей.
– Да! – подтвердила Джулия.
– Оставайся здесь, – распорядился Симоне, – я к нему. Матео, напои девушку кофе, – бросил он секретарю и быстро вышел из кабинета.
Спустившись в подвальное караульное помещение, он обнаружил там полковника гвардии Синьора Джиамбаттиста Кьерри – уважаемого Обществом подтянутого человека лет пятидесяти пяти, снискавшего себе славу солдата Республики на полях сражений. А также Помощника Главного Прокурора Республики Фавио Граттиони, высокого молодого человека. Они поприветствовали друг друга, подождали дежурного офицера с документами и прошли в судебный зал для принятия решений о судьбе дуэлянтов.
* * *
Я находился в камере тюрьмы Пьембо Дворца Дожей отдельно от Марко и его дружков. На мне был испачканный карнавальный костюм французских королевских мушкетеров, шляпа с пером лежала рядом на нарах, шпаги не было, настроение было паршивое. Горячность моя уже прошла и я, в который раз оправдывая себя, мысленно подготавливал свою речь перед комиссией, которая рассматривала дело о дуэлях.
Мне было чуть больше сорок лет, все из которых я провёл в Венеции, в своем родном городе. Род мой – Челла – некогда блистал среди венецианских нобилей, но к моему рождению от былого величия остались лишь потускневший герб да семейные предания. Отец и дед, последние хранители нашей фамилии, посвятили жизнь военному ремеслу, скитаясь по чужим землям. Моя мама Мариетта Катрини – подруга детства отца, девушка из соседнего палаццо, чья судьба оборвалась слишком рано.
До десяти лет я рос в шумном доме набожной семьи Катрини, среди толпы кузенов и тётушек, чьи голоса сливались в вечный гомон, как воды каналов в прилив. После кончины матери меня передали в холодные стены родового гнезда Челла – двухэтажных апартаментов на Кампо Санта-Маргерита. Окна наши выходили на узкий канал, где зеленоватая вода лениво лизала ступени заброшенного входа. Отец и дед появлялись редко, их заменяли строгие дядья из рода Катрини, чьи взгляды следили за каждым моим шагом, словно тени от гондольных фонарей.
Предки мои, словно одержимые, метались между морем и сушей. Наёмники по крови, они вновь и вновь уходили в походы, пока однажды не канули в безвестность восточных земель. Весть об их гибели принёс юный матрос с пушком на щеках, смущённо протянувший официальное письмо и дедовский кортик – клинок, украшенный сапфирами, будто каплями морской воды. Богатства они не нажили, но зато закалили мой дух уроками чести и искусством фехтования.
Спасением от одиночества стали визиты к соседу – старому Джузеппе, некогда преподававшему в Падуанском университете. «Scientia potentia est» (Знания – это сила), – говаривал он, угощая меня вином из стеклянного графина. Под его руководством я постигал не только грамоту, но и тайны звёздных карт, споры Аристотеля с Платоном и магию чисел. «Из тебя вышел бы учёный муж», – вздыхал он, но судьба распорядилась иначе.
В семнадцать лет, получив в наследство апартаменты, фамильный кортик и долги, я подал прошение в гвардейский полк Республики. Мечты о книгах и телескопах пришлось схоронить меж страниц дедовского дневника – золото учёных степеней не светилось в моём кошельке. Так началась моя новая жизнь, где вместо чернил пришлось использовать порох, а вместо звёздных карт – читать лица врагов на поле боя.
Молодым солдатом я служил в роте мушкетеров полка, пока командир штурмовой роты гренадеров не предложил мне встать под черный штандарт с начертанным девизом «Morte al nemico» (Смерть врагу) и надеть медвежью шапку с медной бляхой «V». Позже я стал его преемником и последние несколько лет возглавлял роту в чине капитана гвардии.
«Сегодняшней ночью я нарушил два официальных запрета Республики, – рассуждал я сам с собой, – первый запрет – не снимать карнавальную маску с другого человека во время карнавала без его согласия, а второй запрет – дуэли запрещены под угрозой длительного тюремного срока. За такие «героические поступки» можно лишиться гвардейской службы, всех накопленных привилегий и получить один-два года реального тюремного срока. Черт меня дернул ввязаться во все эти приключения, но моя честь была задета, поэтому обратной дороги нет».
И тут я вспомнил, как распластался гигантский белый живот Марко, покрытый густой растительностью, на пыльных камнях площади, что рассмешило меня, но ненадолго. В камере я находился с ночи. Дежурный офицер был обязан доложить об инциденте в полк, а Прокурор должен был принять оперативное решение по участникам дуэли: казнить или миловать. Кого я боялся увидеть, так это нашего полковника, авторитет которого был между гвардейцами непререкаем, и которого мы почитали наравне с отцом. Меня стало клонить ко сну, я лег на нары и задремал, а очнулся от лязганья открываемой двери, за которой стояли конвоир и мой друг Симоне – высокий, как кипарис, в плаще цвета вороненого крыла.
– Суд ждет вас, господин капитан, – нейтральным тоном объявил конвоир.
Я неторопливо встал и кивнув, пошел по тускло освещенному коридору.
Они веля вели по коридорам герцогского дворца в зал суда. Обширная комната, в которой доминировал фресковый свод, была освещена серебряными канделябрами и факелами, мерцающий свет которых выделял суровые выражения судей, сидящих за высокой темной деревянной скамьей.
Председательствовал на заседании один из прокуроров Республики, худощавый и строгий мужчина с рябым лицом. Справа от него сидел полковник гвардии Джамбаттиста Кьерри, а слева от него, скучая, молодой помощник прокурора Фабио Граттиони рассеянно листал досье.
За деревянной стойкой, с другой стороны зала, я увидел Марко Пьярри.
Он был перевязан и хромал, а рядом с ним стояли двое его товарищей, тоже заметно помятые, но живые. Марко, увидев, как я вошел, изобразил кривую улыбку, смесь гнева и удовлетворения.
Меня подвели в центр зала и поставили перед комиссией.
– Капитан Бруно, – начал прокурор, глядя на меня холодными глазами. – Вас обвиняют в участии в незаконной дуэли во время карнавала, нарушении законов Серениссимы и покушении на жизнь синьора Марко Пьярри. Что можете сказать в свою защиту?
Я поднял глаза и ответил твердым тоном:
– Я защищал свою чести и честь моей жены.
Прокурор поднял бровь.
– Защищать честь? В ущерб закону?
– Если бы закон всегда был справедлив, мне не нужно было бы защищать свою честь оружием, – ответил я, сохраняя спокойный тон.
По залу прокатился ропот. Полковник скрестил руки и посмотрел на меня с подбадривающем выражением лица. Молодой помощник на мгновение перестал листать свои документы и посмотрел на меня с неподдельным любопытством.
– Вы устроили драку посреди карнавала на глазах у сотен свидетелей, и у вас нет даже здравого смысла сожалеть об этом, – настаивал прокурор.
В этот момент Марко вышел вперед, заметно прихрамывая.
– Этот человек дикарь! – воскликнул он, указывая обвиняющим пальцем на меня. – Он не только напал на меня без причины, но и унизил меня и моих друзей на глазах у половины города!
Я медленно повернулась к нему, едва сдерживая насмешливую улыбку.
– Если я правильно помню, Синьор Пьярри, именно вы приказали своим людям арестовать меня и увести мою жену.
Марко слегка побледнел.
– Это была просто Карнавальная шутка! – возразил он с притворным негодованием. – Вы неадекватно отреагировали!
– Итак, если бы мужчина больно схватил вашу жену за руку без ее согласия, вы бы сочли это шуткой? – спросил я учтиво.
Зал молчал. Прокурор прищурился, внимательно разглядывая Марка.
– Это правда, мистер Пьярри? – спросил он.
Марко колебался.
– Я… то есть … я не хотел причинить ей никакого вреда.…
Прокурор повернулся к полковнику Кьерри.
– Вы хорошо знаете капитана?
– Да, я знаю Челлу много лет. Да, он человек действия, но не агрессор. Если он обнажил шпагу – значит он чувствовал угрозу чести, не более.
Марко скрежетал зубами.
Прокурор на мгновение замолчал, затем кивнул.
– Принимая во внимание обстоятельства, – заявил он, – и учитывая, что Синьор Пьярри и его люди спровоцировали конфронтацию, я считаю, что наказание капитана Челла может быть несколько смягчено.
Дрожь прошла по залу. Марко побледнел.
– Однако, – продолжал прокурор, – запрет на дуэли – незыблемый принцип закона. По этой причине капитан будет помещен под арест на шесть месяцев с оплатой штрафа Республике.
Я напрягся. «Шесть месяцев тюрьмы и штраф?»
Марко, однако, возмущенно выпалил:
– А я?! Этот человек высмеивал меня! Я требую публичного извинения!
Прокурор окинул его ледяным взглядом.
– Вас оштрафуют за подстрекательство к публичной драке во время карнавала.
Марко опустил взгляд, бормоча что-то сквозь зубы.
– Заседание окончено, – заключил прокурор, стуча молотком.
При выходе из зала стражу остановил Симон Росси. Он смотрел на меня с тревожной улыбкой.
– Шесть месяцев… – сказал он, скрестив руки.
Я вздохнул:
– В следующий раз я просто предложу ему бокал отравленного вина.
Симон рассмеялся и похлопала меня по плечу.
– Не рви жилы, старый друг, – он усмехнулся, – найду способ вытащить тебя из этой ямы.
– Зачем? – я прищурился. – Чтобы я снова надрал задницу какому-нибудь Марко?
– Чтобы ты не забыл: в Венеции даже ростовщики знают – дружба дороже золота.
– Chi trova un amico, trova un tesoro (Кто нашёл друга, нашёл сокровище), – прошептал я ему в ответ.
Глава 2 Совет Десяти
20 апрель 1797 года.
Кабинет Верховного правителя Венеции был окутан тревожным полумраком, нарушаемым лишь мерцанием свечей в позолоченных канделябрах. Его Светлость Дож Лодовико Манин, облаченный в пурпурную мантию с золотым шитьем, восседал в резном кресле, напоминающем трон угасающей империи. Корно – символ его власти – отбрасывал причудливые тени на лицо, изборожденное морщинами мудрости и тревоги. По обе стороны стола замерли советник Лоренцо Бонетти и глава тайной полиции Энрико Паринелли, который несмотря на невзрачную внешность, источал холодную угрозу.
Семидесятидвухлетний Дож был явно взволнован. Он происходил из богатой фриульской семьи и, хотя не принадлежал к венецианской аристократии, сто тысяч дукатов позволили его роду войти в список патрициев, имеющих право участвовать в управлении Республикой.
– Это последняя капля, – голос Дожа прозвучал глухо, будто эхо. – Теперь у Наполеона есть законный повод растоптать Венецию. – Он медленно провел рукой по пергаменту с донесением о захвате французского судна, оставив на нем следы дрожи. – Сперва веронцы перерезали фуражиров, теперь гибнет французский капитан в наших водах… – Его пальцы сжали подлокотники, будто пытаясь удержать рассыпающуюся власть. – Арестовать командира корабля, глав таможни и флота! – приказал Дож.
Паринелли склонил голову, но в его поклоне чувствовалась не почтительность, а насмешка палача, знающего, что жертва уже обречена.
– Будет исполнено, Ваша Светлость.
– Это предательство Паринелли? – Дож впился в него взглядом, пытаясь разгадать игру теней в неподвижных глазах полицейского. – Или мы стали марионетками в руках корсиканца?
– Провокация французов удалась, – голос Паринелли был ровен. – Мы допросим всех.
– Я в этом не сомневаюсь. Теперь доложите обстановку вокруг реликвий. Решение по их судьбе должно быть принято до полуночи.
– Ваша Светлость, наши шпионы сообщают, что генерал Наполеон совместно с кардиналом Бьяджио, с согласия Французской Директории и Папы Пия VI, готовят операцию по захвату наших исторических реликвий. Они считают, что, завладев ими, смогут воссоздать древнее оружие этрусков под названием «Солнечный луч», которое даст им неоспоримое преимущество в войне. Святой Престол предоставляет информацию о местонахождении реликвий, а французы обеспечивают силовую операцию.
– Довольно, Синьор Паринелли, – прервал его Дож. – Синьор Бонетти, поясните еще раз, насколько вероятно создание этого оружия по чертежам этрусков?
– Ваша Светлость, рукописи, которые были в нашем распоряжении, действительно содержат схемы и описания на этрусском языке. – Ученый муж неуютно ощущал себя в обществе Дожа и полицейского. – Однако без расшифровки древнего языка воссоздать устройство невозможно.
– Тогда объясните, почему французы предлагают обменять реликвии на жизнь Республики? – повысил голос Дож. – Почему они так упорны в этой игре, которая может привести к краху Венеции?
– Разрешите ответить, – спокойно сказал Паринелли, и получив утвердительный кивок продолжил. – Наполеон хочет получить драгоценности, которые обеспечат его армию на годы. Кроме того, он надеется, что ученые Парижа смогут расшифровать чертежи. И, наконец, он планирует обмануть Венецию и напасть на нас, используя нас как разменную монету в переговорах с австрийцами.
– А какие планы у Папы? – спросил Дож.
– Библиотека Ватикана старше наших стен. Кто знает, какие секреты там спрятаны.
– Veneziani, poi Cristiani (Сначала венецианцы, потом христиане), – Дож повернулся к Советнику. – Синьор Бонетти, готовы ли реликвии к эвакуации?
– Да, Ваша Светлость, – ответил советник.
– А план эвакуации? – Дож повернулся к Паринелли.
– Разработано несколько вариантов: наземные и морские маршруты.
Он встал и подошел к приоткрытому окну, сделанному из венецианского стекла, секреты изготовления которого хранились в тайне не одну сотню лет. Где-то вдалеке, за стенами дворца, лилась музыка, словно насмехаясь над тревогами власти.
Дож стоял у окна, впиваясь взглядом в мерцающие огни Риальто. Венеция, его Венеция – тысячелетняя хищница в кружевах мрамора, – теперь походила на старую актрису, донашивающую прошлую славу. Сколько еще продержимся? – мысль, что грызла его по ночам, заставляя ворочаться на парчовых подушках. Секрет долголетия Республики был прост: править как венецианцы – без сердца, но с ледяным расчетом. Золото, награбленное крестоносцами, манускрипты, вывезенные из Константинополя, реликвии, купленные за кровь… Все это десятилетиями оседало в тайных хранилищах.
Он провел пальцем по резному краю стола, вспоминая, как двадцать лет назад сам водил комиссию по тем самым подземным галереям. Стеллажи из ливанского кедра, свитки в кожаных футлярах, статуи с выколотыми глазами – музей забытых богов. Ученые шептались, будто здесь хранится чаша Грааля и жезл Моисея, но Дож знал правду: самое опасное сокровище – каталог. Пергаментная книга с печатями, где каждая запись была договором, компроматом, шантажом. За ней охотился Рим, Париж, Вена и даже Каир.
– Serenissima non cade, – прошептал он девиз Республики. «Светлейшая не падет» – красивые слова, которые уже столетие держались на паутине лжи. Он ловко жонглировал угрозами: кивал кардиналам, сулил Бонапарту «взаимовыгодное сотрудничество», а австрийцам подмигивал, намекая на союз против Папского государства. Все как учил покойный Реньер: «Балансируй, пока соперники режут друг друга. А если упадешь – бросай все в лагуну».
Его рука сжала рукоять кинжала под мантией. Затопить… Страшное слово. Отдать Адриатике то, что собирали поколения. Но лучше пусть Нептун хранит секреты, чем они достанутся этим выскочкам с их «свободой, равенством, братством». В обмен на них Наполеон предлагал ни много ни мало – подписать Соглашение о ненападении на Венецию.
Дож взглянул на пергамент, испещренный угрожающими строчками, и усмехнулся. Этот корсиканец думает, что он первый, кто пытается сломить языческого Льва? «Венеция рассмотрит ваше предложение после консультаций с Его Святейшеством Пием VI и императором Францем».
Пусть воюют между собой. А он купит еще немного времени. Хотя бы до весны.
Его милая Венеция была единственным городом Европы, где были официально разрешены азартные игры и шли представления в семи театрах одновременно. В ней создавались уникальные произведения прикладного искусства. В Венецию стекались музыканты, певцы, любители удовольствий и искатели приключений со всей Европы, Африки и восточных стран.
А самой очаровательной частью жизни Венеции, по искреннему убеждению Дожа, не существовавшей нигде никогда кроме как в этом городе, были венецианские карнавалы. Венеция была трудовым городом, в котором кипела рациональная жизнь. Однако в любой момент каждый венецианец, будь то солдат, грузчик или аристократ, член Правительства могли погрузиться в безудержное веселье, сопровождаемое искусной игрой, в которой социальные различия стирались и переворачивались во множестве комбинаций. Эротическая жизнь в любой точке города была нормой, она не была похабной или безвкусной, – это были тонкие любовные отношения всех со всеми, окрашенные блеском соблазнений и обольщений, и сам Дож не был в стороне от удовольствий карнавалов. И маска, ставшая незаменимым атрибутом любого карнавала, немедленно давала полную свободу игривых и любовных фантазий при согласии противоположной стороны. Со всей Европы в поисках наслаждений и радости в город прибывали и простаки, и умудренные опытом ловеласы, которые соревновались не количеством соблазненных ими женщин, а тем, как виртуозно они соблазняли их.
Неожиданно для себя Дож вспомнил, что единственное, чем ему запомнились собственные выборы – была фраза одного из его соперников: «С дожем фриульцем республика погибнет!».
Все его естество воспротивилось набежавшему наваждению.
«Нет, я не позволю этому молодому коротышке погубить Венецию!!!» – мысленно прокричал Дож.
Он закрыл глаза, и сознании его вновь возникла его Венеция – не Республика с её интригами и декретами, а живое существо, дышащее страстью и хитроумием. Город-хамелеон, где под маской Арлекина скрывался кардинал, а в плаще дожа бродил нищий поэт.
– Megio un duca de Venezia che un re de teraferma (Лучше быть венецианским дожем, чем королём материка») – воскликнул Дож вслух. – Карнавалы… – прошептал он, и в голосе зазвучала горечь. – Вы думаете, это просто праздник? – обернулся он к советникам, будто обращаясь к самому городу. – Это гениальная мистификация! Здесь нищий целует руку графини, а палач танцует с герцогиней. Так и мы – прячем лицо за политикой, но Наполеон рвёт маски крюком своей артиллерии!
Он ударил кулаком по подоконнику, и стекло венецианской работы дрогнуло, как хрупкая иллюзия.
– Вы слышите? – его голос зазвучал страстно, словно проповедник обличал паству. – Французы у ворот, австрийцы точат зубы у Тироля, а Папа Римский молится за нашу погибель! И что мы? Играем в кости с судьбой, закладывая реликвии то одним, то другим! – Дож провел рукой по воздуху, будто рисуя невидимую карту. – Но Венеция не сдастся. Она пережила чуму, заговоры, войны… Она обязана пережить этого выскочку-корсиканца!
В его памяти всплыли лица: куртизанка в маске Баута, чей смех звенел серебром; юнга, продающий «счастливые» амулеты из стекла; старый гондольер, напевавший песни о любви и предательстве. Здесь, в этом водовороте страстей, рождались заговоры и тухли измены. Карнавал был душой Венеции – душой, которая умела убивать улыбкой.
– А вы знаете, почему маски разрешены даже в Сенате? – вдруг спросил он, обращаясь к Паринелли. – Потому что подлинные лица здесь опаснее любых масок. Но Наполеон не играет в наши игры. Он рвёт занавес, требуя, чтобы Венеция предстала перед ним нагой – без масок, без хитростей. И я… – голос его предательски дрогнул, – я не позволю ему этого.
Он подошел к столу, где лежали донесения: армия Наполеона у Вероны, австрийские эмиссары в Милане, корабли Директории у Лидо.
– Мы – акробаты на канате, – сказал Дож тихо, будто признаваясь самому себе. – С одной стороны пропасть войны, с другой позор капитуляции. Но пока мы танцуем, они не решатся на удар. – Его пальцы сжали край карты. – Карнавал должен длиться. Пусть французы думают, что мы беззаботны, а австрийцы верят, что мы слабы. А тем временем… – он взглянул на Паринелли, – реликвии уйдут в Альпы. Пусть Наполеон гоняется за призраками!
Его монолог прервал вошедший в кабинет пожилой секретарь, который с церемониальным поклоном объявил Дожу, что Великий канцлер Антонио Марино Каппа и все члены Совета Десяти прибыли в Зал Десяти и ожидают его.
– Синьоры, прошу следовать за мной, – решительно произнес Дож, накидывая соболиную мантию. – От решения Совета Десяти зависит судьба не только реликвий, но и всей Венеции.
– Помните, Синьоры, – сказал он, останавливаясь у двери, – Венеция падет лишь тогда, когда перестанет дышать. А пока её сердце бьется здесь, – он прижал руку к груди, – в карнавалах, в заговорах, в шепоте любовников под мостами… Даже если французы войдут в город, они захватят лишь тень. Настоящая Венеция умрет только вместе с нами.
Он вышел, оставив в кабинете тишину, нарушаемую лишь плеском воды в каналах – будто сам город вздохнул, готовясь к последней схватке.
Глубокой ночью заместитель главы тайной полиции Симоне Росси получил приказ сформировать отряд для эвакуации древних реликвий Фонда и ювелирных изделий в секретное хранилище. Были утверждены три маршрута: два наземных (один истинный в Альпы, другой ложный в Истрию) и один морской (ложный в Далмацию). Сопровождать обоз должен был сам Росси.
Вернувшись в свой кабинет около четырех утра, Росси с облегчением рухнул в кресло. Ему удалось убедить начальника полиции включить в отряд своего старого друга, капитана гвардии Бруно Челла, который уже более двух месяцев находился под арестом…
* * *
Я уже привык к сырости, въевшейся в камни, и к крикам чаек, доносившимся из канала. За решеткой бойницы маячил кусок неба, я лежал на нарах, перебрасывая из руки в руку дукат с профилем покойного дожа Мочениго – последнюю монету из кошелька, конфискованного стражей.
– Два месяца… – я беззлобно швырнул дукат в стену. – За такую мелочь, как дуэль, раньше давали неделю в колодках!
Раздался привычный лязг замка. Звук, который за последние два месяца стал для меня почти родным, на этот раз сопровождался не только скрипом ржавых петель, но и тяжелыми шагами. В камеру вошел не надсмотрщик с привычным подносом с хлебом и водой, а тюремный конвоир в полной амуниции. Его лицо было сурово, но в глазах читалось что-то необычное – словно он сам не до конца понимал, зачем здесь оказался.
– Следуйте за мной, Синьор капитан, – произнес конвоир, избегая моего взгляда, словно боясь встретиться глазами с человеком, чья судьба уже была предрешена.
– А куда мы идем? – с интересом спросил я, вставая с жесткой койки и поправляя мятую рубашку, которая когда-то была белоснежной, а теперь напоминала скорее тряпку.
– В приемную начальника тайной полиции, – неохотно ответил он, словно боясь сказать лишнее.
«Симоне, друг мой! – подумал я, чувствуя, как сердце забилось чаще. – Неужели он придумал, как меня вытащить?»
Так я оказался в приемной заместителя начальника тайной полиции Республики. Помещение поражало своими размерами: высокие потолки, украшенные лепниной, массивные дубовые двери и огромные окна, через которые лился мягкий утренний свет. Стены были увешаны подлинниками картин известных итальянских мастеров: Тициана, Тинторетто, Веронезе. Каждая картина казалась окном в другой мир, но сейчас мне было не до искусства.
Через некоторое время Симоне вышел из кабинета. Его лицо, обычно такое уверенное и спокойное, сейчас выглядело уставшим. Он пригласил меня войти, и я сразу заметил глубокие морщины на его лбу, которые стали еще заметнее.
– Привет, Бруно, как я рад тебя видеть! – с теплотой произнес он, обнимая меня. Его голос, обычно такой твердый и властный, сейчас звучал почти нежно. – Как дела? Как Джулия? Как потомство?
– Привет, Симоне, всё в порядке. Недавно мы были у заезжей целительницы с Востока. Она предсказала, что у нас скоро будет девочка, – ответил я с грустью в голосе.
– Извини, друг, я совсем заработался, – пробормотал Симоне, виновато улыбаясь. Его глаза, обычно такие пронзительные, сейчас казались потухшими.
– Лучше расскажи последние новости о Наполеоне. Будет война?
– Не знаю. Дож и правительство делают все, чтобы сохранить нейтралитет Республики. Но каждый день приносит новые угрозы.
– А ты? Ты же обязан все знать и принимать меры, – лукаво улыбнулся я, стараясь скрыть тревогу, которая клокотала у меня внутри.
– Делаю, что могу. Но кроме французов есть еще австрийцы, аппетиты которых ничуть не меньше. Мы обязательно поговорим об этом, но не сегодня.
– Хорошо. Так ты мне поможешь?
– Есть один вариант, – с торжествующей улыбкой сказал он. Его глаза сверкнули, как у хищника, почуявшего добычу.
– Начинай, я весь во внимании.
– Ты получишь пять тысяч дукатов, участвуя в выполнении государственного задания.
– Пять тысяч, да это же целое состояние! – воскликнул я, – Неплохое начало.
– Небольшой отряд: ты, я, проводник и десяток далматинских наемников из полков Олтремарини – переоденемся в купцов и слуг. С обозом из пяти телег мы отправимся в Альпы, передадим груз в надежные руки и вернемся в Венецию. Вот и вся миссия.
– А что за груз будет в телегах? – тихо спросил я, чувствуя, как любопытство смешивается с тревогой.
– Это государственная тайна, – и продолжил. – Твое задание зорко следить за далматинцами: за их поведением, разговорами. Ты знаешь их язык, но не выдавай этого. В случае измены будь готов ликвидировать смутьянов.
– Я другого и не ожидал. Когда отправляемся?
– Завтра утром. Подходящую одежду тебе принесут домой сегодня вечером.
– А как быть с моими обвинениями и арестом?
– Выполним задание – будет оправдательный приговор.
– Сколько мы будем вместе?
– Две недели.
– Вот это здорово! Наговоримся вдоволь…
– Тогда до встречи! – Симоне снова обнял меня.
– До встречи, – ответил я и вышел из кабинета.
На площади Сан-Марко толпа гудела, как гигантский улей. Символы Венеции –каменные львы с раскрытыми пастями взирали на уличных зевак и акробатов, крутившихся под звуки мандолин. В бесчисленных кафе горожане обсуждали последние сплетни: бегство любовницы дожа в Милан. Сквозь аркады пробивался ветер с лагуны, неся с собой крики чаек и звон колоколов кампанилы. Я задержался у Кафе Куадри, откуда аромат свежесваренного мокко, сваренного по-турецки, никогда не оставлял меня равнодушным.
Недалеко от площади находился гарнизон гвардии под полковым знаменем из алого шёлка с золотым львом Святого Марка, держащим меч и книгу с надписью «Pax tibi Marce» («Мир тебе, Марк»). Но оглядев себя одетого в помятый французский мундир, и почувствовав косые взгляды горожан – я, не останавливаясь, направился через площадь, насвистывая популярную мелодию песенки, воспевающей танец гондольера с волнами.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/roman-nikolaevich-kozhevnikov/venecianskiy-gvardeec-71648860/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Роман Николаевич Кожевников
Marzia Possamai
Весна 1797 года. Венеция, некогда блистательная Королева Адриатики, агонизирует под сапогом гения Наполеона. Капитан гвардии Бруно Челла, верный слуга гибнущей республики, получает роковое задание Дожа – сопроводить таинственный обоз с реликвиями, чья цена измеряется миллионами дукат. Судьба втягивает его в закулисную войну титанов, сражающихся за секреты древних цивилизаций, способных нарушить баланс сил в Европе. Среди предательств и интриг Бруно открывает загадочный мир, о котором шепчутся в легендах: потомки этрусков, столетиями скрывающиеся в лабиринтах пещер Южных Альп, и их союзники ладини – народ горных долин. А встреча с таинственной принцессой Лукрецией переворачивает всё – теперь на кону не только жизнь и древние тайны, но и его сердце.
Успеет ли капитан разорвать сеть из политики и страсти? Или Венеция и её последний солдат канут в бездну истории, став лишь строкой в пыльных хрониках?
Роман Кожевников
Венецианский гвардеец
Эпиграф
«Sulla spada del coraggio fiorisce la rosa dell’avventura. Chi vince sе stesso, trova nuovi mondi» (На мече отваги расцветает роза приключений. Кто побеждает себя, обретает новые миры).
– Витторио Альфьери, трагедия «Агамемнон» (1783), акт II, сцена 1
Пролог
Адъютант генерала Наполеона, уполномоченный по особым поручениям майор Жерар Дебюсси, взорвался потоком отборной площадной брани, при этом лицо его не багровело, как обычно, а покрывалось мертвецкой бледностью. Только что капрал Маре доложил ему, что тщательно спланированная операция по захвату реликвий секретного Фонда Венеции, состоящих их древних рукописей и ювелирных изделий, провалена.
Большой отряд опытных солдат под командованием майора Ле Бре, устроивший тщательно подготовленную засаду на горной дороге, пятнадцати нечего не подозревающим венецианцам, которые везли бесценный груз, по всей вероятности, полностью погиб. И погибли солдаты, будучи атакованы неведомыми чудовищами, которые разорвали французских солдат когтями и зубами, оставив страшные следы на их телах.
– Все за мной! – заорал майор, выбегая из штаба операции находящийся в предгорьях итальянских Альп – в местечке Ауне, в трех километрах от места засады, запрыгивая на своего коня.
Он находился в нервном напряжении с раннего утра, потому что сегодня вечером он должен был послать гонца к генералу Наполеону с донесением, что обоз с ценностями захвачен и ждет его особых распоряжений. В предполагаемое время нападения на обоз он, интуитивно почувствовав, что что-то идет не так, послал капрала Маре в одежде фермера на место засады, который почти сразу же вернулся с ужасными новостями.
И вот теперь небольшой отряд, расположенный в нескольких километрах от места схватки, мчался на полной скорости для выяснения всех обстоятельств несостоявшейся засады. Через десять минут бешеной скачки майор застал не поддающуюся внятному объяснению нереалистичную картину.
Шел мелкий дождь, было холодно, и в вечерних сумерках на мокрой дороге в грязи беспорядочно лежали мертвые французские гренадеры с гримасами ужаса на лицах. У одних были проколоты горла, у вторых вспороты животы и внутренности вывалены наружу, у третьих вместо глаз зияли черно-кровавые пустые дыры. А повозки с бесценным грузом как сквозь землю провалились.
«Гнить мне до конца моих дней в Бастилии» – зло подумал майор, – и стал отдавать распоряжения своим людям. Одним по подсчету убитых французов и венецианцев, другим по отсечению возможных путей отхода неустановленных налетчиков. А сам стал спешно организовывать отряд для погони.
В этот злосчастный вечер 25 апреля 1797 года бесследно исчез венецианский обоз с бесценными реликвиями древности и ювелирными изделиями, оценённые в миллионы дукатов…
*****
Генералу Наполеону Бонапарту кратко докладывал о случившимся специальный курьер капрал Маре, прибывший рано утром от его личного адъютанта майора Жерара Дебюсси.
«…На дороге и ее обочинах убитыми обнаружены 46 французских солдат во главе с майором Ле Бре, и еще 6 французских егерей-наблюдателей в лесополосах, находящихся справа и слева от дороги. Их личности опознаны в установленном Директорией порядке. На месте боя также обнаружены 14 венецианцев, переодетые согласно прикрытию, в одежды крестьян и торговцев во главе с заместителем начальника тайной полиции Венеции Симоне Росси. Единственный человек, капитан венецианской гвардии Бруно Челла на месте боя убитым не обнаружен. Раненых на месте засады не обнаружено.
Причины гибели венецианцев установлены. Они погибли от холодного и огнестрельного оружия французских солдат.
Причины гибели французских солдат в количестве 20 человек установлены. Они погибли от холодного и огнестрельного оружия венецианцев.
Причины гибели остальных французских солдат не могут быть точно установлены. На трупах солдат имеются раны от тонких клинков предположительного египетского производства. Кроме того, на телах солдат имеются глубокие смертельные раны, нанесенные крупными когтями и/или клювами неустановленных крупных хищных птиц. Характер ран: повреждения внутренних органов, глаз, разрыв тканей лица, шеи, груди, живота.
На месте боя были собраны несколько десятков крупных перьев черного, белого и желтого цвета, а также один коготь, по всей вероятности, отрубленный от лапы птицы.
Обоз не обнаружен. Майор Жерар Дебюсси организовывает поиск налетчиков и погоню за обозом. Доклад окончен.»
Взбешённый главнокомандующий, со всей силы отбросил свой головной убор в сторону.
– Черт возьми! Через сутки Дебюсси срочно ко мне. Вон! – проорал Наполеон почти в лицо капралу, который со скоростью бешеной собаки ретировался из штаба Армии.
Через месяц пернатые убийцы были установлены учеными из Парижской академии наук. Ими оказались Ястребы-ягнятники (научное прозвище). Параметры птицы: Общая длина птицы 95-125 см, вес 4,5-7,5 кг, длина крыла 75-80 см. Вид птиц – редкий, обитает в самых незначительных количествах в Альпах…
Глава 1 Дуэль
Тупиковая улочка Венеции, куда они свернули, была узкой и темной, освещенной лишь редкими фонарями, чьи тусклые огоньки дрожали на ветру. Стены домов, покрытые мхом и трещинами, словно сжимались вокруг, создавая атмосферу театральной сцены, где вот-вот начнется кровавая драма. Я, в карнавальном костюме королевского мушкетера, стоял посреди улицы, шляпа с пером была слегка сдвинута набок, а шпага в руке блестела в свете луны.
Оскорбив друг друга, мы условились решить вопрос чести на дуэли, причем против меня будут драться двое…
Марко, хромая и опираясь на плечо одного из своих друзей, с трудом удерживал равновесие. Его лицо, красное от злости и выпитого вина, искажала гримаса боли.
– Ты думаешь, что можешь просто уйти, француз? – прошипел он, указывая на меня дрожащей рукой. – Ты сломал мне ногу и теперь заплатишь за это!
– Я уже извинился, – холодно ответил я, голос мой был спокоен, но в глазах горел огонь. – Но если ты настаиваешь на дуэли, то пусть будет так.
Марко махнул рукой, и двое его друзей, одетых в костюмы австрийских гренадеров, выступили вперед. Они были крупнее меня, но их движения выдавали неуверенность. Один из них, с рыжей бородой и широкими плечами, держал шпагу как топор, а второй, худощавый и бледный, нервно переминался с ноги на ногу. Случайные зрители прижались к стенам и замерли.
Рыжий гренадер, подхватив выпавшую шпагу, бросился вперед с диким ревом. Его движения были неистовыми, но лишенными всякой стратегии. Я отступил на шаг, позволив противнику провалиться в пустоту.
– Научись держать клинок! – я не стал пользоваться его промахом.
Лезвия скрежетали, высекая искры, которые на мгновение освещали лица зрителей. Толпа, затаив дыхание, следила за каждым движением. Даже карнавальные маски, обычно бесстрастные, теперь отражали смесь восторга и ужаса.
Худощавый гренадер, поняв, что в одиночку ему не справиться, попытался зайти мне со спины. Просчитав этот ход, я резко развернулся и ударил рукоятью шпаги ему в солнечное сплетение.
– Нехорошо, друг, – проворчал я, пока противник, задыхаясь, опускался на колени. – Дуэль – это честный бой, а не удар в спину.
Марко, наблюдая за разгромом своих друзей, заскрежетал зубами. Его жирные пальцы впились в стену, оставляя царапины на старом камне.
– Убейте его! – завопил он, трясясь от ярости. – Или вы трусы?!
Рыжий гренадер, подхлестнутый криком, снова ринулся в атаку. На этот раз он бил со всех сторон, словно мельничное колесо, но я парировал каждый удар с изяществом танцора.
– Устал? – спросил я, отбивая очередной выпад. – Может, передохнёшь?
Он тяжело дышал и вращал большими карими глазами. Я понял, что пора изменить тактику: моя шпага закружилась в смертельном вальсе, описывая сложные узоры в воздухе. Рыжий гренадер, пытаясь уследить за клинком, споткнулся о камень и рухнул на землю. Мне понадобилось одно мгновение, чтобы приставил остриё к его горлу.
– Сдаёшься? – спросил я тихо, но так, чтобы слышали все зрители.
Гренадер, чувствуя холод стали на коже, кивнул – его глаза расширились от страха.
– Достаточно! – крикнул я в сторону Марко. – Ваша честь удовлетворена?
Но Марко, вне себя от ярости, выхватил кинжал и бросился вперед. Не успев развернуться, я почувствовал острую боль в плече.
– Ты забыл, что дуэль окончена? – схватился я за рану. Мой голос впервые дрогнул, не от боли, а от гнева.
Марко, тяжело дыша, замахнулся снова, но я был быстрее: выбил кинжал ударом шпаги, а затем, схватив Марко за воротник, прижал его к стене, как мешок с овсом.
– Ты – позор Венеции, – прошептал я так, что слышал только Марко. – И, если ты ещё раз заденешь меня, я сделаю так, чтобы твоя невеста искала жениха среди крыс в канаве.
В этот момент раздались тяжёлые шаги и показались факелы городского патруля.
– Стой! Во имя Республики! – прогремел голос командира стражи.
Я брезгливо отпустил Марко, и тот, пошатываясь, сполз по стене.
– Вот и конец спектаклю, – сказал я, поднимая шпагу в салют. – Надеюсь, зрителям понравилось.
Редкие зрители, словно пробудившись от транса, взорвались аплодисментами. Даже патрульные, обычно строгие, не смогли скрыть уважительной ухмылки.
– Вы арестованы, – формально произнёс сержант, глядя на меня. – Дуэли запрещены!
– О, я в восторге от вашего чувства юмора, – усмехнулся я, бросая шпагу к его ногам.
– Синьор, какая это дуэль на Вашем счету? – он сдвинул брови.
– Всего лишь вторая, – я сделал невинный вид под общее веселье и поклонился.
– В этом году, – закончил он ответ за меня.
Сержант из роты мушкетеров знал меня в лицо, я был одного с ним почтенного возраста, и мы не раз участвовали вместе в боевых операциях Республики.
– Я следую за Вами куда бы то ни было, – я ещё раз галантно поклонился командиру патруля.
* * *
5 февраля 1797 года, Венеция, Дворец Дожей.
В 9 часов утра, заместителя главы тайной полиции Республики Венеция Синьора Симоне Росси, разбудил его личный секретарь Матео.
Симоне был мускулист и широк в плечах, имел выразительное лицо с красивыми карими глазами, чем несомненно нравился венецианским девушкам. Он много знал, в молодости увлекался поэзией и чтением научных книг, учился искусству ораторства, и что не маловажно, мог с вступить в любой словесный спор с собеседником и одержать победу.
Его шеф, спал в кресле, раскинув ноги на столе с донесениями. Юноша осторожно поставил чашку кофе на дубовый бюро, но Росси открыл один глаз, почуяв его аромат.
Симоне был высоким, широкоплечим мужчиной, который, несмотря на свои сорок, сохранял идеальную физическую форму.
– Спасибо, Матео, – поблагодарил он, потягиваясь в кресле.
– Рад стараться, Синьор Росси, – ответил секретарь, который, несмотря на недолгий срок службы, умело угадывал желания шефа.
– Матео, послушай, – остановил его Росси, – сегодня меня нет ни для кого, кроме начальника. Все встречи и доклады перенеси на завтра.
– Будет сделано, шеф, – ответил Матео и покинул кабинет.
– Подай мне карету к половине десятого!
– Будет сделано, шеф!
Выпив кофе и с аппетитом съев пиццу, Росси окончательно проснулся и был готов отправиться на окраину города для конспиративной встречи с агентом, прибывшим из Парижа. Он подошел к зеркалу и внимательно осмотрел свое лицо, – «надо тщательно побриться» – подумал Симоне, стараясь сохранить безупречный вид при любых обстоятельствах. В этот момент дверь кабинета приоткрылась, и Матео, не решаясь войти, выглянул из-за нее.
– Синьор Росси, она плачет и не хочет слушать, что Вы заняты, – выкрикнул секретарь, спиной прикрывая дверь, в которую рвалась женщина в ярком открытом платье.
– Симоне! Это я, Джулия! – кричала она, пытаясь прорваться мимо Матео.
– Матео, пропусти Синьору, – приказал Росси, узнав жену друга.
Она вошла в кабинет – призрак карнавальной ночи. Её фигура, высокая и стройная, едва держалась под тяжестью усталости – будто ветка магнолии, согнутая штормом. Карнавальный наряд куртизанки, шитый золотыми нитями по алому бархату, обнажал плечи, мерцающие бледностью мрамора, и глубокий вырез, подчеркивавший соблазнительные изгибы груди. Тонкие ленты, сплетенные в корсаже, трепетали при каждом шаге, словно пытаясь удержать дыхание, сбитое от бессонницы.
Лицо её, обычно сияющее дерзкой красотой, было бледным. Голубые глаза, яркие, как адриатические волны, потускнели, обрамленные тенями бессонной ночи. Длинные медные локоны, вьющиеся в хаотичных волнах, спадали на плечи, запутавшись в серебряной сетке с жемчугами – остатках карнавального убора. Пухлые губы, лишенные привычной яркой краски, сжались в тонкую нить отчаяния.
Её природная грация, обычно плавная и соблазнительная, сейчас казалась механической. Пальцы дрожали, сжимая платок, пропитанный слезами и духами с нотками жасмина. Каждое движение выдавало внутреннюю дрожь, вынужденной просить помощи, боролась с материнской тревогой за судьбу мужа. Даже в увядании она оставалась воплощением венецианской роскоши – прекрасной, надломленной, готовой на всё ради любви.
«Бруно, Бруно, опять попал в какую-то передрягу, – подумал Симоне, и уже как полицейский вспомнил его биографию, – Бруно был его ровесником, невысокого роста, но в половине случаев это оборачивалось преимуществом в бою. Ловкий и жилистый Бруно виртуозно владел холодным оружием. Спокойные серые глаза, открытый лоб вкупе с волнистыми каштановыми волосами подчеркивали его истинное венецианское происхождение без примеси южных и заморских кровей. Его благородное лицо правильной формы, украшенное усами и модной клинообразной бородкой, походило более на лицо аристократа, а не солдата. Немногословность, хладнокровие и умение держать слово выгодно отличало Бруно от остальных друзей.
Поначалу они не взлюбили друг друга – подрались в первые дни знакомства. Будучи молодыми людьми, они вместе с другими солдатами предавались пьяным загулам, дракам на кулаках и саблях, неимоверно быстрым тратам жалования и многим другим нелепостям. А самым изощренным и любимым занятием друзей были соревнования по количеству соблазнённых девушек и женщин в бесконечных венецианских карнавалах. И если Бруно был искуснее Симоне во владении оружием, то в любовных утехах Симоне был почти всегда в победителях».
– Что случилось, Джули? – воскликнул через секунду раздумий Симоне.
– Бруно забрали в тюрьму! Он не виноват, он не виноват, – Симоне усадил ее в кресло и вручил ей платок. Она держала в руке элегантную маску моретта черного цвета. Красивые глаза ее, не оставляющие мужчин равнодушными, сейчас были воспалены, волосы редкого медного цвета растрепаны – весь вид женщины кричал о внутренних страданиях.
Его глаза, обычно холодные и надменные, смягчились.
– Карнавальные дурачества? – усмехнулся он. – Бруно всегда был горяч, как порох в дуле мушкета.
– Его забрали в тюрьму, он дрался ночью на дуэли, – с небольшим надрывом ответила она охрипшим голосом.
– Матео принеси теплой воды, – приказал он секретарю.
– Джулия, умоляю, расскажи всё по порядку, – придя в себя от утреннего сюрприза, попросил Симоне, – тюрьма это конец истории, начни с самого начала. Мне важна каждая деталь…
В кабинет вошел Матео и принес бокал с водой. Джули выпила воду и начала свой рассказ.
– Вчера вечером, во время карнавала я с Бруно пошла прогуляться. Мы одели карнавальные костюмы: Бруно оделся в свой любимый парадный костюм французского королевского мушкетера сине-белого цвета с крестом на груди со шпагой и шляпой с огромным пером, а я в наряд венецианской куртизанки.
Дойдя до Гранд-канала у Ка-Реццонико, мы сели на паром, где гондольер в полосатом жилете переправил нас к причалу у церкви Сан-Самуэле, а там рукой подать до сердца Карнавала – площади святого Марка. Под холодным февральским небом, в дымке от тысяч свечей и факелов, толпились дворяне в бархатных табарро, дамы в домино с кружевными накидками, а у колонны Святого Теодора молодые актеры показывали популярную кукольную комедию. И кругом были смех, улыбки, и маски, маски, маски, кружили в бесконечном сверкающем хороводе, а блики света на темной колыхающейся воде лагуны вторили этому веселью.
– Зачем Бруно оделся во француза? – спросил деловито Симоне.
– Он берет с них пример воинского мужества и чести, ему нравятся мушкетеры короля Франции.
– Понятно, продолжай.
– Как вдруг в людской строй, чеканя шаг, врезалась колонна крупных молодых людей обряженные в костюмы австрийских гренадеров с высокими головными уборами на головах, идущие прямо на нас. Мы учтиво посторонились, но их командир, человек огромного роста и толщины, в костюме капитана с хохотом скомандовал: «Француза арестовать, девку забрать в казармы». Ряженые австрийцы нас окружили, а капитан потребовал у Бруно шпагу, заявив, что он арестован. Неписанные правила карнавала предписывали ввязаться в предложенную игру, и Бруно начал было протягивать шпагу, но один из подвыпивших солдат грубо схватил меня за руку так, что я вскрикнула.
Бруно услышал мой крик и резким движением оттолкнул австрийца от меня, а тот, не устояв на ногах, упал сам и повалил своего рядом стоящего товарища. Возникло замешательство, зрители потасовки закатились смехом, тыча пальцами в упавших австрийцев, которые оказались пьянее, чем казались вначале. На этом бы всё и кончилось, но ряженый капитан с потоком ругательств крепко толкнул Бруно в спину.
– И что Бруно?
– По лицу было видно, что Бруно был разозлен, но он старался быть учтивым и стал помогать подниматься австрийцам. Но подвыпивший верзила-капитан двинулся на него с явным намерением поквитаться, как будто не понимая, что пора закончить дело улыбками и распрощаться с обоюдными извинениями. Я до последнего не верила, что он попытается Бруно ударить, а Бруно, наконец-то заметив его размашистый замах правой руки, увернулся в сторону и со всей силы ударил его ногой в колено. Послышался хруст костей, и верзила упал на бок, повалив мужа вместе с собой. В падении австриец успел содрать маску Баута с лица Бруно, а тот в отместку содрал с него маску Чумного доктора. Толпа взорвалась гомерических хохотом, и смеялись они над поверженным австрийцем, точнее над его безобразно огромным волосатым животом, который вывалился из-под ремня австрийских военных рейтуз, и растекся огромным блином на каменной площади Сан-Марко.
– Кем был это ряженый? – с нехорошим предчувствием спросил Симоне.
– Увидев его лицо, я была неприятно поражена, – это был авантюрист и бездельник по имени Марко Пьярри, уже снискавший себе дурную славу в обществе своими непристойными выходками.
– Этот бездельник – жених, толстой как он сам, девушки по имени Чиары из рода Гримани, тетя которой является женой самого Дожа, – Симоне откинулся на спинке кресла.
– Его подвыпившие друзья в австрийских костюмах запоздало бросились к нему на помощь. Но Бруно выхватил шпагу и пару раз взмахнул ей перед лицами ряженых австрийцев, пыл которых сразу поубавился. А зрители, распознав страх австрийцев, во второй раз подняли их на смех и захлопали в ладоши.
– Узнаю старого гвардейца, – обронил хозяин кабинета.
– Австрийцы мгновенно окружили нас и тоже обнажили свои сабли. Толпа вокруг ахнула, неодобрительно загудев на нарушителей карнавальных правил. Тем временем Марко смог сесть и потребовал, чтобы Бруно назвал свое имя. Он немедленно получил желаемое вместе с краткими извинениями в причиненном ему ущербе. Но он был пьян, опозорен, взбешен и вскричал, что вызывает Бруно на дуэль немедленно.
– Бруно принял вызов?
– Конечно!
– О да, он известный задира.
– Это все в прошлом.
– Неужели? И что было дальше?
– Он их побил, но подоспевший патруль увел его в тюрьму.
– В эту? – Симоне показал пальцем вниз, так как одна из тюрем находилась в подвале Дворца Дожей.
– Да! – подтвердила Джулия.
– Оставайся здесь, – распорядился Симоне, – я к нему. Матео, напои девушку кофе, – бросил он секретарю и быстро вышел из кабинета.
Спустившись в подвальное караульное помещение, он обнаружил там полковника гвардии Синьора Джиамбаттиста Кьерри – уважаемого Обществом подтянутого человека лет пятидесяти пяти, снискавшего себе славу солдата Республики на полях сражений. А также Помощника Главного Прокурора Республики Фавио Граттиони, высокого молодого человека. Они поприветствовали друг друга, подождали дежурного офицера с документами и прошли в судебный зал для принятия решений о судьбе дуэлянтов.
* * *
Я находился в камере тюрьмы Пьембо Дворца Дожей отдельно от Марко и его дружков. На мне был испачканный карнавальный костюм французских королевских мушкетеров, шляпа с пером лежала рядом на нарах, шпаги не было, настроение было паршивое. Горячность моя уже прошла и я, в который раз оправдывая себя, мысленно подготавливал свою речь перед комиссией, которая рассматривала дело о дуэлях.
Мне было чуть больше сорок лет, все из которых я провёл в Венеции, в своем родном городе. Род мой – Челла – некогда блистал среди венецианских нобилей, но к моему рождению от былого величия остались лишь потускневший герб да семейные предания. Отец и дед, последние хранители нашей фамилии, посвятили жизнь военному ремеслу, скитаясь по чужим землям. Моя мама Мариетта Катрини – подруга детства отца, девушка из соседнего палаццо, чья судьба оборвалась слишком рано.
До десяти лет я рос в шумном доме набожной семьи Катрини, среди толпы кузенов и тётушек, чьи голоса сливались в вечный гомон, как воды каналов в прилив. После кончины матери меня передали в холодные стены родового гнезда Челла – двухэтажных апартаментов на Кампо Санта-Маргерита. Окна наши выходили на узкий канал, где зеленоватая вода лениво лизала ступени заброшенного входа. Отец и дед появлялись редко, их заменяли строгие дядья из рода Катрини, чьи взгляды следили за каждым моим шагом, словно тени от гондольных фонарей.
Предки мои, словно одержимые, метались между морем и сушей. Наёмники по крови, они вновь и вновь уходили в походы, пока однажды не канули в безвестность восточных земель. Весть об их гибели принёс юный матрос с пушком на щеках, смущённо протянувший официальное письмо и дедовский кортик – клинок, украшенный сапфирами, будто каплями морской воды. Богатства они не нажили, но зато закалили мой дух уроками чести и искусством фехтования.
Спасением от одиночества стали визиты к соседу – старому Джузеппе, некогда преподававшему в Падуанском университете. «Scientia potentia est» (Знания – это сила), – говаривал он, угощая меня вином из стеклянного графина. Под его руководством я постигал не только грамоту, но и тайны звёздных карт, споры Аристотеля с Платоном и магию чисел. «Из тебя вышел бы учёный муж», – вздыхал он, но судьба распорядилась иначе.
В семнадцать лет, получив в наследство апартаменты, фамильный кортик и долги, я подал прошение в гвардейский полк Республики. Мечты о книгах и телескопах пришлось схоронить меж страниц дедовского дневника – золото учёных степеней не светилось в моём кошельке. Так началась моя новая жизнь, где вместо чернил пришлось использовать порох, а вместо звёздных карт – читать лица врагов на поле боя.
Молодым солдатом я служил в роте мушкетеров полка, пока командир штурмовой роты гренадеров не предложил мне встать под черный штандарт с начертанным девизом «Morte al nemico» (Смерть врагу) и надеть медвежью шапку с медной бляхой «V». Позже я стал его преемником и последние несколько лет возглавлял роту в чине капитана гвардии.
«Сегодняшней ночью я нарушил два официальных запрета Республики, – рассуждал я сам с собой, – первый запрет – не снимать карнавальную маску с другого человека во время карнавала без его согласия, а второй запрет – дуэли запрещены под угрозой длительного тюремного срока. За такие «героические поступки» можно лишиться гвардейской службы, всех накопленных привилегий и получить один-два года реального тюремного срока. Черт меня дернул ввязаться во все эти приключения, но моя честь была задета, поэтому обратной дороги нет».
И тут я вспомнил, как распластался гигантский белый живот Марко, покрытый густой растительностью, на пыльных камнях площади, что рассмешило меня, но ненадолго. В камере я находился с ночи. Дежурный офицер был обязан доложить об инциденте в полк, а Прокурор должен был принять оперативное решение по участникам дуэли: казнить или миловать. Кого я боялся увидеть, так это нашего полковника, авторитет которого был между гвардейцами непререкаем, и которого мы почитали наравне с отцом. Меня стало клонить ко сну, я лег на нары и задремал, а очнулся от лязганья открываемой двери, за которой стояли конвоир и мой друг Симоне – высокий, как кипарис, в плаще цвета вороненого крыла.
– Суд ждет вас, господин капитан, – нейтральным тоном объявил конвоир.
Я неторопливо встал и кивнув, пошел по тускло освещенному коридору.
Они веля вели по коридорам герцогского дворца в зал суда. Обширная комната, в которой доминировал фресковый свод, была освещена серебряными канделябрами и факелами, мерцающий свет которых выделял суровые выражения судей, сидящих за высокой темной деревянной скамьей.
Председательствовал на заседании один из прокуроров Республики, худощавый и строгий мужчина с рябым лицом. Справа от него сидел полковник гвардии Джамбаттиста Кьерри, а слева от него, скучая, молодой помощник прокурора Фабио Граттиони рассеянно листал досье.
За деревянной стойкой, с другой стороны зала, я увидел Марко Пьярри.
Он был перевязан и хромал, а рядом с ним стояли двое его товарищей, тоже заметно помятые, но живые. Марко, увидев, как я вошел, изобразил кривую улыбку, смесь гнева и удовлетворения.
Меня подвели в центр зала и поставили перед комиссией.
– Капитан Бруно, – начал прокурор, глядя на меня холодными глазами. – Вас обвиняют в участии в незаконной дуэли во время карнавала, нарушении законов Серениссимы и покушении на жизнь синьора Марко Пьярри. Что можете сказать в свою защиту?
Я поднял глаза и ответил твердым тоном:
– Я защищал свою чести и честь моей жены.
Прокурор поднял бровь.
– Защищать честь? В ущерб закону?
– Если бы закон всегда был справедлив, мне не нужно было бы защищать свою честь оружием, – ответил я, сохраняя спокойный тон.
По залу прокатился ропот. Полковник скрестил руки и посмотрел на меня с подбадривающем выражением лица. Молодой помощник на мгновение перестал листать свои документы и посмотрел на меня с неподдельным любопытством.
– Вы устроили драку посреди карнавала на глазах у сотен свидетелей, и у вас нет даже здравого смысла сожалеть об этом, – настаивал прокурор.
В этот момент Марко вышел вперед, заметно прихрамывая.
– Этот человек дикарь! – воскликнул он, указывая обвиняющим пальцем на меня. – Он не только напал на меня без причины, но и унизил меня и моих друзей на глазах у половины города!
Я медленно повернулась к нему, едва сдерживая насмешливую улыбку.
– Если я правильно помню, Синьор Пьярри, именно вы приказали своим людям арестовать меня и увести мою жену.
Марко слегка побледнел.
– Это была просто Карнавальная шутка! – возразил он с притворным негодованием. – Вы неадекватно отреагировали!
– Итак, если бы мужчина больно схватил вашу жену за руку без ее согласия, вы бы сочли это шуткой? – спросил я учтиво.
Зал молчал. Прокурор прищурился, внимательно разглядывая Марка.
– Это правда, мистер Пьярри? – спросил он.
Марко колебался.
– Я… то есть … я не хотел причинить ей никакого вреда.…
Прокурор повернулся к полковнику Кьерри.
– Вы хорошо знаете капитана?
– Да, я знаю Челлу много лет. Да, он человек действия, но не агрессор. Если он обнажил шпагу – значит он чувствовал угрозу чести, не более.
Марко скрежетал зубами.
Прокурор на мгновение замолчал, затем кивнул.
– Принимая во внимание обстоятельства, – заявил он, – и учитывая, что Синьор Пьярри и его люди спровоцировали конфронтацию, я считаю, что наказание капитана Челла может быть несколько смягчено.
Дрожь прошла по залу. Марко побледнел.
– Однако, – продолжал прокурор, – запрет на дуэли – незыблемый принцип закона. По этой причине капитан будет помещен под арест на шесть месяцев с оплатой штрафа Республике.
Я напрягся. «Шесть месяцев тюрьмы и штраф?»
Марко, однако, возмущенно выпалил:
– А я?! Этот человек высмеивал меня! Я требую публичного извинения!
Прокурор окинул его ледяным взглядом.
– Вас оштрафуют за подстрекательство к публичной драке во время карнавала.
Марко опустил взгляд, бормоча что-то сквозь зубы.
– Заседание окончено, – заключил прокурор, стуча молотком.
При выходе из зала стражу остановил Симон Росси. Он смотрел на меня с тревожной улыбкой.
– Шесть месяцев… – сказал он, скрестив руки.
Я вздохнул:
– В следующий раз я просто предложу ему бокал отравленного вина.
Симон рассмеялся и похлопала меня по плечу.
– Не рви жилы, старый друг, – он усмехнулся, – найду способ вытащить тебя из этой ямы.
– Зачем? – я прищурился. – Чтобы я снова надрал задницу какому-нибудь Марко?
– Чтобы ты не забыл: в Венеции даже ростовщики знают – дружба дороже золота.
– Chi trova un amico, trova un tesoro (Кто нашёл друга, нашёл сокровище), – прошептал я ему в ответ.
Глава 2 Совет Десяти
20 апрель 1797 года.
Кабинет Верховного правителя Венеции был окутан тревожным полумраком, нарушаемым лишь мерцанием свечей в позолоченных канделябрах. Его Светлость Дож Лодовико Манин, облаченный в пурпурную мантию с золотым шитьем, восседал в резном кресле, напоминающем трон угасающей империи. Корно – символ его власти – отбрасывал причудливые тени на лицо, изборожденное морщинами мудрости и тревоги. По обе стороны стола замерли советник Лоренцо Бонетти и глава тайной полиции Энрико Паринелли, который несмотря на невзрачную внешность, источал холодную угрозу.
Семидесятидвухлетний Дож был явно взволнован. Он происходил из богатой фриульской семьи и, хотя не принадлежал к венецианской аристократии, сто тысяч дукатов позволили его роду войти в список патрициев, имеющих право участвовать в управлении Республикой.
– Это последняя капля, – голос Дожа прозвучал глухо, будто эхо. – Теперь у Наполеона есть законный повод растоптать Венецию. – Он медленно провел рукой по пергаменту с донесением о захвате французского судна, оставив на нем следы дрожи. – Сперва веронцы перерезали фуражиров, теперь гибнет французский капитан в наших водах… – Его пальцы сжали подлокотники, будто пытаясь удержать рассыпающуюся власть. – Арестовать командира корабля, глав таможни и флота! – приказал Дож.
Паринелли склонил голову, но в его поклоне чувствовалась не почтительность, а насмешка палача, знающего, что жертва уже обречена.
– Будет исполнено, Ваша Светлость.
– Это предательство Паринелли? – Дож впился в него взглядом, пытаясь разгадать игру теней в неподвижных глазах полицейского. – Или мы стали марионетками в руках корсиканца?
– Провокация французов удалась, – голос Паринелли был ровен. – Мы допросим всех.
– Я в этом не сомневаюсь. Теперь доложите обстановку вокруг реликвий. Решение по их судьбе должно быть принято до полуночи.
– Ваша Светлость, наши шпионы сообщают, что генерал Наполеон совместно с кардиналом Бьяджио, с согласия Французской Директории и Папы Пия VI, готовят операцию по захвату наших исторических реликвий. Они считают, что, завладев ими, смогут воссоздать древнее оружие этрусков под названием «Солнечный луч», которое даст им неоспоримое преимущество в войне. Святой Престол предоставляет информацию о местонахождении реликвий, а французы обеспечивают силовую операцию.
– Довольно, Синьор Паринелли, – прервал его Дож. – Синьор Бонетти, поясните еще раз, насколько вероятно создание этого оружия по чертежам этрусков?
– Ваша Светлость, рукописи, которые были в нашем распоряжении, действительно содержат схемы и описания на этрусском языке. – Ученый муж неуютно ощущал себя в обществе Дожа и полицейского. – Однако без расшифровки древнего языка воссоздать устройство невозможно.
– Тогда объясните, почему французы предлагают обменять реликвии на жизнь Республики? – повысил голос Дож. – Почему они так упорны в этой игре, которая может привести к краху Венеции?
– Разрешите ответить, – спокойно сказал Паринелли, и получив утвердительный кивок продолжил. – Наполеон хочет получить драгоценности, которые обеспечат его армию на годы. Кроме того, он надеется, что ученые Парижа смогут расшифровать чертежи. И, наконец, он планирует обмануть Венецию и напасть на нас, используя нас как разменную монету в переговорах с австрийцами.
– А какие планы у Папы? – спросил Дож.
– Библиотека Ватикана старше наших стен. Кто знает, какие секреты там спрятаны.
– Veneziani, poi Cristiani (Сначала венецианцы, потом христиане), – Дож повернулся к Советнику. – Синьор Бонетти, готовы ли реликвии к эвакуации?
– Да, Ваша Светлость, – ответил советник.
– А план эвакуации? – Дож повернулся к Паринелли.
– Разработано несколько вариантов: наземные и морские маршруты.
Он встал и подошел к приоткрытому окну, сделанному из венецианского стекла, секреты изготовления которого хранились в тайне не одну сотню лет. Где-то вдалеке, за стенами дворца, лилась музыка, словно насмехаясь над тревогами власти.
Дож стоял у окна, впиваясь взглядом в мерцающие огни Риальто. Венеция, его Венеция – тысячелетняя хищница в кружевах мрамора, – теперь походила на старую актрису, донашивающую прошлую славу. Сколько еще продержимся? – мысль, что грызла его по ночам, заставляя ворочаться на парчовых подушках. Секрет долголетия Республики был прост: править как венецианцы – без сердца, но с ледяным расчетом. Золото, награбленное крестоносцами, манускрипты, вывезенные из Константинополя, реликвии, купленные за кровь… Все это десятилетиями оседало в тайных хранилищах.
Он провел пальцем по резному краю стола, вспоминая, как двадцать лет назад сам водил комиссию по тем самым подземным галереям. Стеллажи из ливанского кедра, свитки в кожаных футлярах, статуи с выколотыми глазами – музей забытых богов. Ученые шептались, будто здесь хранится чаша Грааля и жезл Моисея, но Дож знал правду: самое опасное сокровище – каталог. Пергаментная книга с печатями, где каждая запись была договором, компроматом, шантажом. За ней охотился Рим, Париж, Вена и даже Каир.
– Serenissima non cade, – прошептал он девиз Республики. «Светлейшая не падет» – красивые слова, которые уже столетие держались на паутине лжи. Он ловко жонглировал угрозами: кивал кардиналам, сулил Бонапарту «взаимовыгодное сотрудничество», а австрийцам подмигивал, намекая на союз против Папского государства. Все как учил покойный Реньер: «Балансируй, пока соперники режут друг друга. А если упадешь – бросай все в лагуну».
Его рука сжала рукоять кинжала под мантией. Затопить… Страшное слово. Отдать Адриатике то, что собирали поколения. Но лучше пусть Нептун хранит секреты, чем они достанутся этим выскочкам с их «свободой, равенством, братством». В обмен на них Наполеон предлагал ни много ни мало – подписать Соглашение о ненападении на Венецию.
Дож взглянул на пергамент, испещренный угрожающими строчками, и усмехнулся. Этот корсиканец думает, что он первый, кто пытается сломить языческого Льва? «Венеция рассмотрит ваше предложение после консультаций с Его Святейшеством Пием VI и императором Францем».
Пусть воюют между собой. А он купит еще немного времени. Хотя бы до весны.
Его милая Венеция была единственным городом Европы, где были официально разрешены азартные игры и шли представления в семи театрах одновременно. В ней создавались уникальные произведения прикладного искусства. В Венецию стекались музыканты, певцы, любители удовольствий и искатели приключений со всей Европы, Африки и восточных стран.
А самой очаровательной частью жизни Венеции, по искреннему убеждению Дожа, не существовавшей нигде никогда кроме как в этом городе, были венецианские карнавалы. Венеция была трудовым городом, в котором кипела рациональная жизнь. Однако в любой момент каждый венецианец, будь то солдат, грузчик или аристократ, член Правительства могли погрузиться в безудержное веселье, сопровождаемое искусной игрой, в которой социальные различия стирались и переворачивались во множестве комбинаций. Эротическая жизнь в любой точке города была нормой, она не была похабной или безвкусной, – это были тонкие любовные отношения всех со всеми, окрашенные блеском соблазнений и обольщений, и сам Дож не был в стороне от удовольствий карнавалов. И маска, ставшая незаменимым атрибутом любого карнавала, немедленно давала полную свободу игривых и любовных фантазий при согласии противоположной стороны. Со всей Европы в поисках наслаждений и радости в город прибывали и простаки, и умудренные опытом ловеласы, которые соревновались не количеством соблазненных ими женщин, а тем, как виртуозно они соблазняли их.
Неожиданно для себя Дож вспомнил, что единственное, чем ему запомнились собственные выборы – была фраза одного из его соперников: «С дожем фриульцем республика погибнет!».
Все его естество воспротивилось набежавшему наваждению.
«Нет, я не позволю этому молодому коротышке погубить Венецию!!!» – мысленно прокричал Дож.
Он закрыл глаза, и сознании его вновь возникла его Венеция – не Республика с её интригами и декретами, а живое существо, дышащее страстью и хитроумием. Город-хамелеон, где под маской Арлекина скрывался кардинал, а в плаще дожа бродил нищий поэт.
– Megio un duca de Venezia che un re de teraferma (Лучше быть венецианским дожем, чем королём материка») – воскликнул Дож вслух. – Карнавалы… – прошептал он, и в голосе зазвучала горечь. – Вы думаете, это просто праздник? – обернулся он к советникам, будто обращаясь к самому городу. – Это гениальная мистификация! Здесь нищий целует руку графини, а палач танцует с герцогиней. Так и мы – прячем лицо за политикой, но Наполеон рвёт маски крюком своей артиллерии!
Он ударил кулаком по подоконнику, и стекло венецианской работы дрогнуло, как хрупкая иллюзия.
– Вы слышите? – его голос зазвучал страстно, словно проповедник обличал паству. – Французы у ворот, австрийцы точат зубы у Тироля, а Папа Римский молится за нашу погибель! И что мы? Играем в кости с судьбой, закладывая реликвии то одним, то другим! – Дож провел рукой по воздуху, будто рисуя невидимую карту. – Но Венеция не сдастся. Она пережила чуму, заговоры, войны… Она обязана пережить этого выскочку-корсиканца!
В его памяти всплыли лица: куртизанка в маске Баута, чей смех звенел серебром; юнга, продающий «счастливые» амулеты из стекла; старый гондольер, напевавший песни о любви и предательстве. Здесь, в этом водовороте страстей, рождались заговоры и тухли измены. Карнавал был душой Венеции – душой, которая умела убивать улыбкой.
– А вы знаете, почему маски разрешены даже в Сенате? – вдруг спросил он, обращаясь к Паринелли. – Потому что подлинные лица здесь опаснее любых масок. Но Наполеон не играет в наши игры. Он рвёт занавес, требуя, чтобы Венеция предстала перед ним нагой – без масок, без хитростей. И я… – голос его предательски дрогнул, – я не позволю ему этого.
Он подошел к столу, где лежали донесения: армия Наполеона у Вероны, австрийские эмиссары в Милане, корабли Директории у Лидо.
– Мы – акробаты на канате, – сказал Дож тихо, будто признаваясь самому себе. – С одной стороны пропасть войны, с другой позор капитуляции. Но пока мы танцуем, они не решатся на удар. – Его пальцы сжали край карты. – Карнавал должен длиться. Пусть французы думают, что мы беззаботны, а австрийцы верят, что мы слабы. А тем временем… – он взглянул на Паринелли, – реликвии уйдут в Альпы. Пусть Наполеон гоняется за призраками!
Его монолог прервал вошедший в кабинет пожилой секретарь, который с церемониальным поклоном объявил Дожу, что Великий канцлер Антонио Марино Каппа и все члены Совета Десяти прибыли в Зал Десяти и ожидают его.
– Синьоры, прошу следовать за мной, – решительно произнес Дож, накидывая соболиную мантию. – От решения Совета Десяти зависит судьба не только реликвий, но и всей Венеции.
– Помните, Синьоры, – сказал он, останавливаясь у двери, – Венеция падет лишь тогда, когда перестанет дышать. А пока её сердце бьется здесь, – он прижал руку к груди, – в карнавалах, в заговорах, в шепоте любовников под мостами… Даже если французы войдут в город, они захватят лишь тень. Настоящая Венеция умрет только вместе с нами.
Он вышел, оставив в кабинете тишину, нарушаемую лишь плеском воды в каналах – будто сам город вздохнул, готовясь к последней схватке.
Глубокой ночью заместитель главы тайной полиции Симоне Росси получил приказ сформировать отряд для эвакуации древних реликвий Фонда и ювелирных изделий в секретное хранилище. Были утверждены три маршрута: два наземных (один истинный в Альпы, другой ложный в Истрию) и один морской (ложный в Далмацию). Сопровождать обоз должен был сам Росси.
Вернувшись в свой кабинет около четырех утра, Росси с облегчением рухнул в кресло. Ему удалось убедить начальника полиции включить в отряд своего старого друга, капитана гвардии Бруно Челла, который уже более двух месяцев находился под арестом…
* * *
Я уже привык к сырости, въевшейся в камни, и к крикам чаек, доносившимся из канала. За решеткой бойницы маячил кусок неба, я лежал на нарах, перебрасывая из руки в руку дукат с профилем покойного дожа Мочениго – последнюю монету из кошелька, конфискованного стражей.
– Два месяца… – я беззлобно швырнул дукат в стену. – За такую мелочь, как дуэль, раньше давали неделю в колодках!
Раздался привычный лязг замка. Звук, который за последние два месяца стал для меня почти родным, на этот раз сопровождался не только скрипом ржавых петель, но и тяжелыми шагами. В камеру вошел не надсмотрщик с привычным подносом с хлебом и водой, а тюремный конвоир в полной амуниции. Его лицо было сурово, но в глазах читалось что-то необычное – словно он сам не до конца понимал, зачем здесь оказался.
– Следуйте за мной, Синьор капитан, – произнес конвоир, избегая моего взгляда, словно боясь встретиться глазами с человеком, чья судьба уже была предрешена.
– А куда мы идем? – с интересом спросил я, вставая с жесткой койки и поправляя мятую рубашку, которая когда-то была белоснежной, а теперь напоминала скорее тряпку.
– В приемную начальника тайной полиции, – неохотно ответил он, словно боясь сказать лишнее.
«Симоне, друг мой! – подумал я, чувствуя, как сердце забилось чаще. – Неужели он придумал, как меня вытащить?»
Так я оказался в приемной заместителя начальника тайной полиции Республики. Помещение поражало своими размерами: высокие потолки, украшенные лепниной, массивные дубовые двери и огромные окна, через которые лился мягкий утренний свет. Стены были увешаны подлинниками картин известных итальянских мастеров: Тициана, Тинторетто, Веронезе. Каждая картина казалась окном в другой мир, но сейчас мне было не до искусства.
Через некоторое время Симоне вышел из кабинета. Его лицо, обычно такое уверенное и спокойное, сейчас выглядело уставшим. Он пригласил меня войти, и я сразу заметил глубокие морщины на его лбу, которые стали еще заметнее.
– Привет, Бруно, как я рад тебя видеть! – с теплотой произнес он, обнимая меня. Его голос, обычно такой твердый и властный, сейчас звучал почти нежно. – Как дела? Как Джулия? Как потомство?
– Привет, Симоне, всё в порядке. Недавно мы были у заезжей целительницы с Востока. Она предсказала, что у нас скоро будет девочка, – ответил я с грустью в голосе.
– Извини, друг, я совсем заработался, – пробормотал Симоне, виновато улыбаясь. Его глаза, обычно такие пронзительные, сейчас казались потухшими.
– Лучше расскажи последние новости о Наполеоне. Будет война?
– Не знаю. Дож и правительство делают все, чтобы сохранить нейтралитет Республики. Но каждый день приносит новые угрозы.
– А ты? Ты же обязан все знать и принимать меры, – лукаво улыбнулся я, стараясь скрыть тревогу, которая клокотала у меня внутри.
– Делаю, что могу. Но кроме французов есть еще австрийцы, аппетиты которых ничуть не меньше. Мы обязательно поговорим об этом, но не сегодня.
– Хорошо. Так ты мне поможешь?
– Есть один вариант, – с торжествующей улыбкой сказал он. Его глаза сверкнули, как у хищника, почуявшего добычу.
– Начинай, я весь во внимании.
– Ты получишь пять тысяч дукатов, участвуя в выполнении государственного задания.
– Пять тысяч, да это же целое состояние! – воскликнул я, – Неплохое начало.
– Небольшой отряд: ты, я, проводник и десяток далматинских наемников из полков Олтремарини – переоденемся в купцов и слуг. С обозом из пяти телег мы отправимся в Альпы, передадим груз в надежные руки и вернемся в Венецию. Вот и вся миссия.
– А что за груз будет в телегах? – тихо спросил я, чувствуя, как любопытство смешивается с тревогой.
– Это государственная тайна, – и продолжил. – Твое задание зорко следить за далматинцами: за их поведением, разговорами. Ты знаешь их язык, но не выдавай этого. В случае измены будь готов ликвидировать смутьянов.
– Я другого и не ожидал. Когда отправляемся?
– Завтра утром. Подходящую одежду тебе принесут домой сегодня вечером.
– А как быть с моими обвинениями и арестом?
– Выполним задание – будет оправдательный приговор.
– Сколько мы будем вместе?
– Две недели.
– Вот это здорово! Наговоримся вдоволь…
– Тогда до встречи! – Симоне снова обнял меня.
– До встречи, – ответил я и вышел из кабинета.
На площади Сан-Марко толпа гудела, как гигантский улей. Символы Венеции –каменные львы с раскрытыми пастями взирали на уличных зевак и акробатов, крутившихся под звуки мандолин. В бесчисленных кафе горожане обсуждали последние сплетни: бегство любовницы дожа в Милан. Сквозь аркады пробивался ветер с лагуны, неся с собой крики чаек и звон колоколов кампанилы. Я задержался у Кафе Куадри, откуда аромат свежесваренного мокко, сваренного по-турецки, никогда не оставлял меня равнодушным.
Недалеко от площади находился гарнизон гвардии под полковым знаменем из алого шёлка с золотым львом Святого Марка, держащим меч и книгу с надписью «Pax tibi Marce» («Мир тебе, Марк»). Но оглядев себя одетого в помятый французский мундир, и почувствовав косые взгляды горожан – я, не останавливаясь, направился через площадь, насвистывая популярную мелодию песенки, воспевающей танец гондольера с волнами.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/roman-nikolaevich-kozhevnikov/venecianskiy-gvardeec-71648860/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Роман Кожевников
Тип: электронная книга
Жанр: Историческое фэнтези
Язык: на русском языке
Стоимость: 49.90 ₽
Издательство: Автор
Дата публикации: 14.02.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Весна 1797 года. Венеция, некогда блистательная Королева Адриатики, агонизирует под сапогом гения Наполеона. Капитан гвардии Бруно Челла, верный слуга гибнущей республики, получает роковое задание Дожа – сопроводить таинственный обоз с реликвиями, чья цена измеряется миллионами дукат. Судьба втягивает его в закулисную войну титанов, сражающихся за секреты древних цивилизаций, способных нарушить баланс сил в Европе. Среди предательств и интриг Бруно открывает загадочный мир, о котором шепчутся в легендах: потомки этрусков, столетиями скрывающиеся в лабиринтах пещер Южных Альп, и их союзники ладини – народ горных долин. А встреча с таинственной принцессой Лукрецией переворачивает всё – теперь на кону не только жизнь и древние тайны, но и его сердце.