Главная страница | Исторические приключения | Гришенька

Гришенька
Дарья Вакорина
Григорий – молодой юноша, сбежавший их-под гнёта своей семьи, чтобы пойти своим путём – учиться в юнкерском училище. Вместе со своим другом Мишелем они вместе посещают занятия и проводят время после них. Но однажды этой безмятежной жизни настаёт конец. Выясняется, что Григория разыскивает отец, силуэт слуги которого угрожающе бродит под окнами училища. Но и этого мало, ведь на следующий день в коридоре молодого человека хватает за руку ещё один незнакомый мужчина, что приводит юношу в панику и ужас. Вместе с другом они решаются бежать под конец учебного года прочь из училища, чтобы временно скрыться. Казалось бы, что все неприятности позади, но никто из них двоих тогда не знал, что их приключения только начались…
Им ещё предстоит пройти через дружбу, ревность, предательство и… Кто знает, может даже любовь…

Дарья Вакорина
Гришенька

Предисловие
?Этакниганепретендуетнинакакуюисторическуюдостоверность, хотяоченьстарается…

Глава 1
Знойное майское солнце светило в окно и заставляло всех немногих присутствующих в музыкальном зале щуриться от его ярких лучей. Да, в юнкерское училище привезли фортепьяно, поэтому зал, где проходили обыкновенно всевозможные тренировки, теперь резко стал именоваться музыкальным. За роялем сидел широкоплечий юноша с вьющимися на макушке светлыми волосами на вид двадцати лет и увлечённо прикасался к манящим белым клавишам, но боялся нажимать на них.
– Долго ещё будешь слюни на него пускать? – усмехнулся молодой человек, находившийся неподалёку, хотя украдкой глазел на диковинный предмет и сам. Он опирался локтем о крышку инструмента и смотрел на товарища:
– Сыграй уже что-нибудь.
– Такая это честь! Извлечь из этого чуда первые звуки… – воодушевлённо говорил первый юноша.
– Мишель, играй или мы пойдём, – потряс головой второй, то и дело оглядываясь в окно.
– Хорошо, сбацаем! – на выдохе выпалил Мишель и потряс руками.
И музыка полилась из-под его ловких пальцев. Мелодия заполонила весь зал, всё это пространство, отчего даже понравилась товарищу. Второй говоривший был высоким стройным брюнетом. Ростом он, пожалуй, опередил друга, поэтому стоять у инструмента ему пришлось слегка согнувшись. От наклона длинные русые волосы до плеч, собранные лентой, то и дело скатывались на лоб, поэтому приходилось их поправлять, но зато каждый раз пряди попадали на солнечный свет и отблёскивали затейливой рыжинкой.
Юноша постукивал длинными пальцами по деревянной крышке в такт мелодии.
«Степьдастепькругом… Путьдалёклежит… Втойстепиглухойумиралямщик», – мысленно напевал себе он. Но вдруг ему пришлось засуетиться.

– Кончай, Миша, – стал хлопать молодой человек друга по плечу, – бежим отсюда.
И мелодия резко оборвалась. Молодые люди, пригнувшись, чтобы их не было видно в окнах, побежали прочь из зала, ведь находились в нём уже после занятий и без разрешения.
Им почти удалось уйти незамеченными, если бы не директор, встретившийся прямо в коридоре.
– Так-так, – покачал головой мужчина и поправил свой съехавший вбок выбеленный парик, – снова эта парочка. Что вы на этот раз натворили?
– Мишель и я немного задержались после занятия, чтобы отработать новый приём в фехтовании… – начал было один.
– Насколько мне известно, последним был урок географии, – остановил его директор.
Тогда «защитник» не нашёл что ответить и потупил зеленоглазый взгляд в пол.
– Ну как всегда, – развёл руками мужчина, – как не спрошу, кто нашкодил, так всегда один ответ – наша сладкая парочка. Миша и Гриша. И как не стыдно тебе, Аксёнов!
Юноша только усерднее стал смотреть в пол, а Мишель взял друга за руку, чтобы поддержать.
– Ладно, свободны, – махнул рукой директор, – ничего не сломали хоть?
– Нет ещё, – отозвался всё тот же, Григорий.
– Ключевое слово «ещё», – усмехнулся мужчина и пошёл дальше по своим делам.

– Эй, ну ты чего опять меня выгораживать полез? – спрашивал Мишель, разворачивая товарища за плечи к себе.
– Ну ты же хотел опробовать инструмент, Смирнов, – пожал плечами поруганный Аксёнов.
– Добрая душа твоя, – похлопал друга по плечу молодой человек и покачал головой, – но я хочу сам за свои поступки отвечать! Сердце болит смотреть, как ты за меня каждый раз получаешь нагоняй!
– Кончай, Миш, Аристогитонов тут нет, чтобы оценить твои нравственные потуги, – махнул рукой Григорий, – пошли ко всем.
И двое умчались, пересекая по пути небольшой сад, к казармам, где жили все воспитанники училища от мала до велика. Скинув форму с себя и оставив её в общей комнате, друзья пересели в также общую библиотеку, где были поставлены столы для внеурочных занятий. Собственно за этой целью молодые люди и были здесь. По крайней мере, так можно было сказать про Григория, который усердно изучал географический атлас, а Мишель вертелся вокруг него назойливой мухой, не зная чем себя занять.
– Гриш, ну что ты такой занудный, – говорил Смирнов, плюхаясь рядом на деревянный жёсткий стул, – ой.
Аксёнов оторвал глаза от толстой книги и посмотрел на друга утомлённым взглядом:
– Завтра господин Берёзин будет спрашивать нас по карте и…
– И сдерёт три шкуры с нашего класса, если не ответим, ты говорил уже, – отмахнулся Миша и положил голову на стол.
– Хоть ляг на книгу, вдруг так в голову что попадёт, – хмыкнул Гриша и потом добавил, – например завтра, мелом от «берёзы».
Так всем училищем прозвали они преподавателя географии, опираясь на его фамилию и не самый терпимый характер.
– Да ну, – фыркнул Смирнов, но книгу под голову всё-таки подложил.
После был ужин в столовой и отбой. Все воспитанники данного заведения уже были в общей спальне с двухъярусными кроватями.
. . .
– Миш, я к ней сбегаю, – сообщил Аксёнов другу, когда все уже укладывались спать.
Мишель свесил голову со своей койки на втором ярусе:
– К ней? – переспросил он, не понимая о ком идёт речь.
– К Марусе моей, – в рифму ответил юнкер и похлопал товарища по плечу.
– Понял, – кивнул Смирнов и кинул свою подушку через узкий проход между двумя кроватями на койку товарища.
Тогда Григорий уже отработанными движениями накрыл одеялом две подушки, чтобы издалека казалось, что кровать занята, а потом босиком, чтобы не было слышно стук каблуков о каменный пол первого этажа, зашагал к чёрному входу.
Юноша открыл дверцу в тамбур и, переступая через вёдра, швабры и тряпки, вышел на улицу.
– Вот и ты, моя сладкая, – улыбнулся он Марусе и присел на ступеньках.
Кофейно-рыжая пушистая кошечка с большими золотыми глазами подошла к своему человеку и стала тереться об его ноги своей мягкой шёрсткой. Гриша улыбнулся и погладил кошку в ответ.
– Я принёс тебе гостинец, – добавил он, доставая завёрнутые в платок кусочки мяса из супа.
Маруся радостно заурчала и тотчас обнюхала угощение, когда платок уже коснулся земли.
– Кабак «Скатерть-самобранка» к Вашим услугам, моя пушистая мадам, – ещё раз погладил Аксёнов кошечку, а потом убрал руку, чтобы не мешать ей есть.
Скрип двери прервал ночную идиллию, и кошка подняла голову, поджимая хвост.
– Гриша, там этот… Идём, – сбивчиво тараторил Мишель, стоя в одной ночной рубахе на каменном крыльце.
– Придётся покинуть Вас, мадам, – пожал плечами Аксёнов, обращаясь к кошке, а потом убежал с товарищем внутрь.
Маруся мяукнула своему приятелю вслед.

Молодые люди хотели улечься по своим местам, но дверь открылась прежде, чем Смирнов успел забраться на свою постель.
– Сдурел?! Миша, ты что удумал?! – шикнул на него Гриша, когда оказался в постели не один.
– Т-с-с!
– Куда Вы! Нет такого здесь! – громким шёпотом объяснял кому-то в дверях смотритель корпуса Осип, хороший знакомый Миши и Гриши.
Молодые люди затихли на одной кровати, спрятавшись под одеялом. Только Аксёнов на свой страх и риск немного выглядывал из-под покрывала.
– Точно здесь! – выкрикнул какой-то незнакомец, всё пытавшийся проникнуть в общую спальню, прежде, чем Осип вышвырнул его восвояси.
Григорий, когда всё стихло, первым поднял голову и задумался. Голос странного гостя показался ему малость знакомым.
– Чего ты приуныл? – высунул голову следом Смирнов и посмотрел на друга.
Гришу не особо смущало, что дорогой друг вот-вот уткнётся ему носом в щёку, ведь молодые люди в целом были достаточно близки. Так что близость физическая сильно не смущала ни одного, ни другого.
– Ничего, иди к себе, – оживился Аксёнов и легонько пристукнул друга по плечу, – что разлёгся тут на моей койке!
– У тебя тут тепло, – тихо смеялся Мишель в ответ, – ещё немного побуду тут.
– Как знаешь.
Григорию оставалось только пожать плечами, ведь отказать такому молодцу, как Смирнов, было крайне сложно, ведь он всё равно сделает по-своему, как считает нужным. В обладании этим качеством Гриша ему даже завидовал.
– Кстати, Миш, а ты почему Смирнов то? – повернул голову к товарищу Аксёнов.
– Не понял, – покачал головой тот.
– Ну ты вроде Смирнов, а вроде Мишель.
– А-а, ты про это, – махнул рукой юнкер, догадываясь о чём речь, – у меня матушка – француженка.
– Ого, – удивился Гриша, – стало быть и ты на французском хорошо говоришь?
– Да если бы, – усмехнулся Смирнов, – матушка у меня тоже обрусела, сама того гляди и не помнит французский.
– Как можно не помнить родной язык?
– Не совсем так. Её семья не в первом поколении в России живёт. Так и прижились.
– Понятно, – кивнул Аксёнов и улёгся на свою подушку, – всё, Миш, забирай свою подушку и топай к себе.
– Выгоняешь меня, да? – тихо смеялся Мишель, хватая свои вещи рукой.
– Да, – ответил Григорий, укрываясь своим одеялом, – прощай-прощай.
– Не прощу, – пустил смешок юнкер и спрыгнул босыми ногами на холодный пол.
Стараясь не скрипеть, он забрался наконец на свою койку и улёгся. Тогда до утра успокоился и Гриша.

Глава 2
– Делать тебе что-то надо, Аксёнов, – подлетел к другу Мишель, толкаясь плечами и задевая его, отчего Гриша отстранился к полукруглому сверху окну.
– В чём дело? – не воспринял того всерьёз Григорий.
– Знаешь, о чём шептались?
– Кто?
– Да неважно, – махнул рукой Смирнов, скорее желая поделиться новостью с другом.
– Ну же, – поторопил его товарищ.
– Тебя искал Ефим, – наконец выдал юнкер.

Тогда Григорий не на шутку напрягся и на секунду отвернулся к стеклу, чтобы не задерживать на товарище взгляд. Они оба знали, что значит появление этого Ефима здесь.
– Отцовский пёс, слуга… – говорил себе под нос Аксёнов, покусывая изнутри щёку от внезапно накатившего волнения, – значит, нашёл меня.
– Что намерен делать? – подошёл ближе и встал напротив Миша, чтобы продолжить беседу.
– Пока нет никаких идей, – покачал головой Гриша.
– Осип его отвадил, поэтому…
– Это вовсе не значит, что Ефим сюда не вернётся, – перебил товарища Григорий, в голосе которого явным подрагиванием отдавала лёгкая тревога.
– Они не посмеют тебя забрать! Я их ух-х-х! – бойко отозвался Смирнов и стал размахивать шпагой, которая всё это время была у него в правой руке.
Аксёнова это позабавило, поэтому на мгновение он отвлёкся от мрачных мыслей и улыбнулся другу

. . ?.
Просторный зал с выбеленным высоким потолком, поддерживаемым несколькими колоннами античного образца заполнил звук трущегося друг об дружку металла. Был урок фехтования. Воспитанников юнкерской школы обучали грамотно владеть шпагой, но конкретно в этом заведении сделать это было, пожалуй труднее. В целях экономии то ли средств, то ли места именно в этом зале помимо новенького фортепьяно в центре также стояли по периметру комнаты и различные шкафы с книгами, картами и различными учебными пособиями. Уместился сюда же даже большой глобус, имевший от уроков фехтования пару царапин на своих больших круглых боках.
Авторы сего "шедевра" после содеянного отбывали наказание в подвале под столовой. Именно поэтому было крайне сложно отдаться на уроке столь требующему энтузиазма предмету и не угодить после своего запала в подземелье.
– Живее двигайся, живее! – криком подбадривал кого-то преподаватель фехтования, мужчина средних лет со шрамом на щеке.
– Понял? Живее, – сказал другу Смирнов, вставая с ним в пару.
Гриша просто кивнул и поднял тренировочное оружие. Друзья изо всех сил изображали схватку на рапирах, ведь оба не сильно желали потратить все свои силы.
В какой-то момент Мишель заметил, что сегодня его товарищ более задумчив, поэтому сделал выпад, чтобы приблизиться к другу:
– Чего такой грустный?
– Да вот думаю, надолго ли хватит Осипа и Ефима, – ответил тот, вяло отражая атаку.
«Поменялись местами!» – скомандовал преподаватель. Молодые люди послушно перестроились и продолжили обсуждение.
– А почему тебя это так волнует. Ну пришёл Ефим и пришёл. И от ворот поворот ему дали, – говорил Смирнов, – он что тебя, украдёт что ли.
– Отцовские слуги способны на многое, – совершенно серьёзно ответил на очевидную шутку приятеля Аксёнов, – он им хорошо платит своим почтением.
– Да ну…
– И я насилу от них отбился и самостоятельно поступил сюда, я не готов потерять образование и свободу ради отцовских хотелок.
– На Осипа можно положиться, мы у него на хорошем счету, – попытался подбодрить товарища Миша, украдкой хлопая его по колену при очередном выпаде.
– Да, благодаря ему и держимся, – выдохнул Григорий и направил вперёд рапиру, – давай-ка увернись.
Смирнов отбил удар по уже отработанной схеме, и так оба изображали ожесточенный бой до конца урока.
В заключение учитель приказал всем выстроиться в линию, а потом вышвыривал каждого пятого юнкера из неё.
– Так… – педагог задержался взглядом на двух друзьях.
Оба вытянулись по струнке и застыли. Преподаватель, совершенно не взирая на то, что ученик чуть ли не на голову выше него, своей рукой в грязной перчатке схватил Смирнова за копну волос и выволок из строя. Гриша, быстро сменивший каменное выражение лица, заволновался и попытался схватить товарища за руку, чтобы не позволить ему упасть, но другой из шеренги пресёк его, чтобы не досталось и Аксёнову. Да и Мишель был не из робкого десятка, поэтому не только не упал, но и гордо поднял голову, как только выровнялся.
– Простите, но… – тогда словесно начал противиться Григорий.
– Нет, Аксёнов, нет! – развернулся к нему педагог и махнул в его сторону рукой, – хватит, сладкая парочка!
Смешок украдкой прокатился по строю.
– На этот раз плохо справлялся именно он, – добавил учитель и открыл дверь зала, – все свободны.
И ученики поспешно покинули помещение. Участь оставленных же несчастных на этот раз состояла в том, чтобы после уроков сто раз подниматься по канату вверх.
– Сколько ещё тебе? – спрашивал Гриша, стоя с книгой в руке на мостике под потолком музыкально-тренировочного зала.
– Девяносто восемь, – бодро ответил Смирнов, подтягиваясь на руках к потолку.
Аксёнов на это только пожал плечами и углубился дальше в чтение книги, облокотившись руками на перила мостика.
– Что читаешь? – поинтересовался Миша, поднявшись уже который раз к потолку, чтобы продолжить беседу.
– Роман, – ответил тот, не отрываясь от страниц.
– Ого, ты увлекаешься романами?
– А что с ними не так? – наклонив осуждающе голову, спросил ровным тоном Григорий.
– Но это же… вроде как, кхм, для кисейных барышень? – пожал плечами Смирнов, не придавая особого значения словам.
– Но тем не менее пишут их мужчины, – захлопнул книгу Аксёнов и усмехнулся на явное замешательство на лице друга.
– Ну… да.
– Сколько тебе ещё?
– Десять… – прохрипел Миша, из последних сил поднимаясь вверх.
– Бросай это, иди сюда, – сказал Гриша и протянул руку.
Смирнов охотно схватил чужую ладонь и забрался на мостик. Он сел на доски и вытер рукавом лоб, пытаясь в это же время отдышаться. Григорий встал рядом и терпеливо ждал, пока друг переведёт дух.
– Ну и взбучку он устроил, – буркнул Миша, делая глубокий вдох.
– Скажи спасибо, что Берёза к тебе сегодня не пристал, – кивнул Аксёнов.
– Это верно. И на том спасибо.

Мишель поднялся на ноги и подошёл ближе к товарищу:
– Гриш…
– Ну не-е-ет, – качал головой Григорий, смотря в чужие глаза.
– Душу отвести охота! – хлопал себя по груди Смирнов.
– Миш…
– Ну я прошу тебя! Ну, Гришенька!
Он дёргал товарища за рукав будто маленький мальчик, выпрашивающий не то ласки, не то денег.
– Хорошо, – выдохнул Гриша, не в силах отказать, и оглянулся, а потом добавил, – когда все уйдут.
– Спасибо, друг!

Мишель буквально просиял и от нахлынувших эмоций и в искреннем порыве обнял друга. На этот раз Аксёнов решил его не отталкивать, а даже наоборот придерживал за талию, чтобы от усталости товарищ не упал.
И вот оба уже стояли внизу этого же зала. Смирнов с воодушевлением открыл крышку фортепиано, и показались белые и чёрные клавиши, отблёскивавшие в поздней вечерней темноте от света единственной свечи.
Мишель взмахнул руками, и комнату заполнила спокойная музыка, перераставшая в грусть и душевный плач. Это был Моцарт. Юноше нравилось его творчество, поэтому реквием он исполнял каждый раз, когда ему хотелось излить душу. Григорий это тоже прекрасно знал. Он стоял на прежнем для таких музыкальных встреч месте, положив правую ладонь на инструмент. Звуки стройными рядами выскользали из-под пальцев исполнителя, но внезапно вдруг сделали паузу перед самым началом куплета.
Тогда Гриша, ожидавший услышать продолжение, приподнял голову и встретился со взглядом друга, таившим надежду. Аксёнов кивнул и медленно опустил глаза. Он набрал в грудь воздуха, и музыка зазвучала вновь.
– Lacrimosa… – неуверенно начал Гриша, покосившись на товарища, но тот лишь заиграл громче, тогда, набравшись смелости, юноша продолжил, – dies illa…
qua resurget ex favilla
judicandus homo reus.
Huic ergo parce, Deus.
Под конец Гриша так распелся, что потолок начал отдавать звучание его голоса эхом.
Это был высокий стройный голос, трепетавший от каждого слова, от каждого вторящего музыке звука, поглотившего этот вечер.
– Pie Jesu Domine,
dona eis requiem.
Amen…
Аксёнов вздохнул, чтобы продолжить, но внезапный шорох у двери испугал обоих. После единоразового появления Ефима у спальни молодые люди теперь всегда были начеку.

– Боже мой, настоящий тенор-альтино! Как открывается эта чёртова дверь?! – послышалось снаружи.
– Тенор-альтино? – Григорий кинул непонимающий взгляд на друга.
– Это точно про тебя! – громким шёпотом заверил Смирнов.
– Что?
– У тебя тенор-альтино!
Металлическая ручка двери задёргалась, грозясь отвалиться, поэтому друзья не на шутку заволновались. Гриша явно подумал, что пришли за ним, поэтому Мишель, вскочивший на ноги, схватил друга за руку и поспешил с ним к канату. Оба, не сговариваясь, забрались по канату на мостик, а оттуда понеслись к двери, выходящей в служебный коридор.
В зале послышались шаги, поэтому молодые люди ненадолго замерли, затаив дыхание, а как только стук подошвы о паркет стал более стремительным, то юнкер рванули к маленькой дверце со всех ног. Там они спустились по закрученной чугунной лесенке и, оказавшись благодаря этому на улице, понеслись в общую спальню.
Оба быстро разделись и заняли свои места.
– Миш, мне тревожно, – шёпотом признался Гриша, вынув голову из-под одеяла.
– Мне лечь к тебе? – уточнил Смирнов.
– Нет, я не об этом, – вздохнул юноша и уставился в потолок.
Через некоторое время Аксёнов продолжил:
– Тебе точно кажется, что Осип справится?
– Всё в порядке будет, Гриш, – пытался успокоить друга Мишель.
Но вдруг задёргалась уже дверь в спальню, поэтому оба накрылись одеялами и замерли.

Глава 3
Ночь прошла невероятно беспокойно. Сначала Григорий не мог уснуть, а когда глаза всё же сомкнулись от усталости, то голову бедного юноши начали одолевать кошмары. Ему снова, как наяву казалось, что его увозят в дальнее поместье праотцов насильно, заставляя забыть обо всём, к чему мог стремиться молодой человек. И теперь ему снова остаётся только убегать через высокий забор усадьбы к болоту и проводить свои дни до позднего вечера там, чтобы не попадаться никому на глаза, и чтобы никто его на учил как правильно бить крепостных и спускать на неугодных собак. Отец видел в своём сыне продолжения себя, своего дела. Барская жизнь полностью удовлетворяла его. Мужчина считал, что он прекрасно управляется с большим хозяйством и успевает всё, чем не забывал похвастаться при каждом удобном и неудобном случае этим не только гостям, но и собственной семье. Но вот только каждый в этой семье, и сёстры, и братья лишь прятали от него свои усталые глаза вместе с матерью, которая буквально выполняла всю работу по управлению хозяйством за отца.
Аксёнов явно не хотел такой жизни, поэтому с большим усилием вырвался из этой семейной всепоглощающей оболочки в мир и сам поступил в юнкерскую школу, чтобы получить образование и двигаться дальше.
Юноша протянул руку к уже знакомому болоту, но внезапно вода сама начала утягивать его вглубь. Руки и ноги будто налились свинцом, который своим холодом обжигал кожу и не давал пошевелиться…

Григорий вздрогнул и открыл глаза. Он лежал неподвижно несколько секунд, приходя в себя, а потом осторожно повернул голову. Молодой человек всё ещё в спальне, все ещё в кроватях. Аксёнов медленно сел на своей койке так, чтобы она не заскрипела, и оглянулся.
Стояло раннее утро. Воздух отдавал холодной влагой даже сквозь ткань. Юноша почти беззвучно спустился на холодный пол и зашагал к чёрному входу.
Он вышел наружу и присел на каменные ступени. Очень хотелось собраться с мыслями, понять что происходит. Молодой человек так задумался, что не с первого раза услышал приветливое мурлыканье. Маруся, как настоящая женщина, взяла всё в свои лапки и начала тереться о ноги старого знакомца первой. Тогда Гриша будто отмер и наконец обратил внимание на кошку. Он нежно погладил её мягкую шёрстку, и на сердце отлегло.
– Прости, я ещё ничего не принёс тебе, – заранее извинился Аксёнов, почёсывая мохнатое пузико.
Маруся понимающе сузила глаза и вытянула шею.
– Моя ты хорошая, – улыбнулся Григорий и теперь уже почесал, по просьбе кошки, её грудку.
Так он просидел несколько часов.
– Кажется, подъём, – сказал сам себе юнкер, поглядывая на высоту солнца.
Кошка уже покинула своего двуногого друга, и тот остался один.
Аксёнов встал, окинул взглядом пронизанные солнечными лучами сплетения ветвей яблонь, задрав голову, и вернулся через дверь в спальню.
– Гриша! – обеспокоенно встретил его Смирнов, хватая за плечи, – я было испугался, что у Ефима получилось!
– Так просто им бы я не дался, – покачал на это головой Григорий и слабо улыбнулся, – идём ко всем.
– Хорошо.
А далее снова рутина: умывание, зарядка, утренняя муштра, завтрак и занятия.
Сегодня Аксёнов выглядел подавленно. Он не так внимательно следил за ходом уроков, порой вяло отвечал.
– Ты точно в порядке, друг? – тихо спросил товарища бессменный сосед по парте Мишель.
Юноша покачал головой. Сон не выходил из его головы и добавлял тревоги всеобщему состоянию. Вывел из этого меланхоличного транса Григория ещё один случай в этот день.

Глава 4
Вместе с другом они шли по коридору в библиотеку, где, по обыкновению, собирались для того, чтобы готовиться к занятиям на следующий день. Аксёнов обгонял товарища, в этот раз желая скорее сесть за стол у окна и погрузиться в свои мысли. Юноша почувствовал, как его схватили за руку, поэтому поспешил развернуться:
– Миш, мы не…
Но тут юнкер замер. За запястье его держал совершенно незнакомый человек.
– Мой тенор альтино… – самозабвенно проговорил он низким глубоким голосом, лишь крепче сжимая молодую руку.
Несмотря на то, что незнакомец был одет весьма прилично и даже носил добела накрахмаленный парик по последней моде, Аксёнова он пугал ещё и тем, что был примерно вдвое старше него. Юноша почувствовал то же, что и во сне этой ночью.
Его руки и ноги наливались свинцом и привинчивали его, и без того неподвижного, к полу. Казалось, что вмиг отяжелевшая ладонь срасталась с чужой шершавой потной рукой.
– Я слышал Вас в тот вечер, я Вами очарован… – продолжал мужчина, постепенно притягивая испуганного и застывшего юнкера к себе.
– П… простите?.. – наконец произвёл из себя какой-то звук Гриша, будто очнувшись, а потом с силой вырвал свою руку и бросился бежать.
– Куда Вы, Муза! – вдогонку воскликнул незнакомец прежде, чем начать преследовать молодого человека.
Григорий не знал, куда пропал Смирнов, и, пока бежал, вряд ли думал об этом.

Он свернул в другой коридор, прокатился вниз по перилам лестницы и сильно стукнулся о собственного товарища, стоявшего внизу.
– Миша?
– Гриша?
Смирнов хотел было спросить что случилось, но увидев в глазах друга невероятного масштаба испуг, молча бросился за ним. Оба выбежали на улицу и свернули за спальный корпус. Там они затаились у чёрного входа.
– Ты куда подевался-то? – первым делом спросил Мишель, когда немного перевёл дух.
– У меня к тебе… такой же вопрос, – признался Аксёнов, откидывая голову назад, чтобы легче дышалось.
– Ты видимо вперёд убежал, мечтатель, – усмехнулся Смирнов и присел на каменные ступеньки рядом с товарищем.
– И зря это сделал…
Тут Миша напрягся. Он повернул голову к другу и продолжил уже серьёзным тоном:
– Что случилось?
– Меня… – начал было Гриша, а потом немного сменил тему, – что такое тенор альтино?
– Твой голос, – ни о чём не подозревая, ответил Мишель, – очень редкий, Гриш. Мне тоже нравится. Высокие ноты легко берёшь и всё такое.
– Так вот о чём он…
– Кто он?
Аксёнов глубоко вздохнул, взглянул на друга, чтобы удостовериться в том, что он внимательно слушает, а потом потупил взгляд вниз.
– Меня схватил за руку в коридоре какой-то мужчина… – всё равно несмело произнёс Гриша, – я его никогда раньше здесь не видел. Он назвал меня музой и… погнался за мной.
– Где он?! – сжал кулаки Смирнов, сморщив нос.
– Я не знаю, – покачал головой Григорий, – но и показываться сейчас я не хочу. Страшно, – молодой человек вздохнул, – только его сейчас ещё не хватало.
Аксёнов не знал, что ему стоит делать дальше. И стоит ли конкретно сейчас вообще. Нервные переживания достигли своего пика под конец дня, поэтому юноша просто лёг на ступеньках, чтобы остыть и физически и морально, и закрыл глаза.
Мишель постепенно исчез и появился только через некоторое время.

– Я сказал учителям, что ты плохо себя чувствуешь, и принёс твой обед сюда, – проговорил он, снова садясь на ступеньки.
Григорий открыл глаза и поднялся.
– Спасибо, друг, – тихо отозвался он, принимая в руки еду. Это была небольшая миска горохового супа и кусочек чёрного хлеба. Тут у ног появилась и знакомая кошка. Она начала тереться о ноги своего приятеля, учуяв запах обеда.
– О, Марусенька наша! – улыбнулся Смирнов и начал гладить кошку.
Аксёнов же знал, что нужно этой “даме”, поэтому ложкой помешал суп и покачал головой:
– Увы, Марусь, мне нечего тебе дать. Мяса то нету.
Кошка понимающе мурлыкнула и продолжила тереться, изо всех сил изображая, что любит Гришу просто так.
А его всё равно это радовало. Юноша поставил тарелку на землю и тоже стал гладить Марусю. Кошка учуяла суп и уже вместо ласок начала лакать бульон.
– Ой… – почесал затылок Миша.
– Ладно уже, – махнул рукой на эту ситуацию Аксёнов.
Этой мадам он позволял всё.
– Ты её балуешь, – покачал головой Мишель, в шутку осуждая это.
– А она мне помогает, я просто её люблю, – пожал плечами юноша.
– А меня?
– Ну что за вопросы, Миш, – рассмеялся Григорий.
Следовательно, отвлечь товарища от грустных мыслей у Смирнова получилось.

– Теперь здесь небезопасно, – проговорил Аксёнов через какое-то время.
– И как быть? – поддерживал беседу Мишель.
– Делать в таких ситуациях я умею только одно…
– Сбегать?
– Да.
Смирнов ненадолго задумался и вскинул голову:
– Наверное это даже правильное решение. Всё равно скоро лето, учёба и без нас кончится.
– Ты не понимаешь, нужно делать это прямо сейчас! – стал чуть громче Гриша.
– Я тебя не брошу, и не проси! Один ты не пойдёшь! – возразил Мишель, поворачиваясь корпусом к другу.
– Ты хороший друг, Миша, но всё-таки…
– Можно отнести записку к директору и уйти.
– Какую записку?
– Ну, например о смерти родственника. Якобы ты умчался в родные края на это событие.
– Я? – даже усмехнулся Аксёнов, – чтобы я… да умчался в родные края? Да кто в это поверит!
– Предоставь это мне. Я сделаю так, что поверят, – кивал Смирнов, кладя руку на грудь.
– Стало быть, и записку ты настрочишь?
– Могу, – заверил тот, – и отнесу тогда.
– Хорошо.
 . . .
В тот же вечер они сообразили на двоих исписанный листок бумаги и направились к директору. Аксёнов сжимал записку в руке, только догадываясь о её содержании, и шёл вперёд. Он почти открыл дверь, но оттуда вдруг показался тот самый незнакомец. В отличие от белого парика, бородка у него была чёрной. Был серовато-чёрным и потрёпанный камзол. Григорий замер на месте, но затем одним движением Мишель отодвинул его за себя так, чтобы его не увидел тот человек.
– Значит, Аксёнов, да? – уточнял мужчина, держась рукой за открытую дверь.
– Верно-верно, – доносился из комнаты голос директора.
Молодые люди переглянулись: дело явно плохо.
– Беги к Марусе, я отнесу сам, – прошептал Смирнов, отталкивая товарища от себя, когда незнакомец скрылся из виду.
Гриша только кивнул сам себе, а потом нарочито тихо и незаметно покинул коридор.

– Отнёс? – с нетерпением спросил Аксёнов товарища, вскакивая, как только завидел его.
– Да, – отчитался Миша, – полный порядок, можем уходить хоть завтра.
– Спасибо тебе, – облегчённо вздохнул Гриша и взял друга за руки, – что бы я без тебя делал…
– Поэтому я и иду с тобой!
– Спасибо тебе… Правда.
– Я сделал всё, что мог. Идём спать, завтра мы должны уйти с петухами.
– Это верно.
И молодые люди отправились в общую спальню.
– Уж не знаю, что ты им там наплёл, Миш, но мне стало спокойнее, – признался Григорий, шепча с противоположной койки.
– Я рад, – таким же шёпотом отвечал Смирнов.
– Да завалитесь вы уже, сладкая парочка! – всё тем же громким шёпотом прилетело обоим снизу.

Тогда немножко скрипнула кровать, и шёпот стал тише.
– Миша, ты куда?! Опять?! – недоумевал Аксёнов, наблюдая за тем, как товарищ лезет к нему в постель.
– Зато мешать никому нем будем, – сказал Мишель, по-хозяйски укрываясь одеялом.
Хоть Григорий уже и привык к таким выходкам друга, но, в целом, удивлялся каждый раз, как в первый. Хотя также быстро и смирялся.
– Ладно, – вздохнул он, – хоть подушку свою взял?
– Обижаешь, – усмехнулся тот, – конечно взял. Не оставлять же тебя без подушки!
– А вот без личного пространства, видимо, в порядке вещей, – поддакивал со смирением Гриша.
– Так холодно же. И товарищи попросили им не мешать, – оправдывался Смирнов.
– Холодно – зимой. Сейчас то что.
– Так у нас тут зимой и летом одним цве… ой, одной температуры всё.
– Ну ясно.
– Я что хотел спросить то, – продолжил Мишель, когда перестал возиться.
– М? – полусонным мычанием пытался поддерживать беседу Григорий.
– У тебя деньги то есть?
– Есть немного, – замедленно отвечал юноша.
– И у меня есть, – вторил Смирнов, – тогда завтра с утра по коням.
– А куда?
– Ко мне в село.
– Как скажешь…
– Познакомлю тебя с матерью заодно.
– Как скажешь…
– И лето вместе проведём.
– Как скажешь…
– Ой, ладно, спи, Гриш.
– Уже…
Вдруг в окне тогда мелькнул чей-то силуэт. Признаться, со зрением у Аксёнова не совсем всё было в порядке, поэтому, когда друг поднял голову, чтобы взглянуть, сам лишь вяло спросил:
– Что там?..
– Ефим! – громким шёпотом выпалил Миша и накрыл товарища одеялом с головой, чтобы спрятать, – стоит выглядывает среди нас. Пронырливый червяк!
– Миша… – тихо и измученно издал голос Григорий и, от внезапно настигшего вновь страха, вцепился пальцами в чужое предплечье.
– Не шевелись – затаившись, отвечал тот.
– Миша, я так хочу сейчас просто исчезнуть…

Глава 5
Выдвинулись молодые люди, как обещали и сами себе, спозаранку, с петухами. Оделись они как обычно: рубаха, сапоги, штаны, жилет. Форму они решили не брать. Оба иногда зевали от столь раннего даже по меркам учебного заведения подъёма, но уверенно шли по дороге пешком, взяв с собой для лёгкости только самое необходимое. Первые солнечные лучи, обдающие лицо мягкой теплотой, окрашивали две земляные полоски от многочисленных колёс в розоватый цвет, отчего всё вокруг стало казаться сказочным. Трава шелестела, окружая со всех сторон дорогу, а в находившихся вдоль домиках ещё, в большинстве своём, спали люди.
– Так тихо… – сказал сам себе Григорий, оглядывая окружавшую его природу.
– В этом есть особая музыка, – согласился Мишель, продолжая идти.
– До куда мы сейчас?
– Мне на почту надо. Послать матери письмо о том, что скоро мы к ней нагрянем.
– Хорошо, – кивнул Аксёнов, не отставая от друга.

Вскоре они достигли и почты. Хоть и работала она рано, юнкера всё равно были первыми её посетителями. Поэтому отправка Смирновым письма не заняла так много времени.
Грише не нужно было внутрь, поэтому он ждал у входа с котомкой на плече. Юноша всё ещё любовался солнцем и улыбался, когда к его щекам прикасались розовые лучи.
– Гриша, тут и для тебя есть, – первое что сказал Мишель, выйдя наружу.
Он отдал другу письмо, предназначенное ему, тот взглянул на адрес отправитель и убрал конверт в карман.
– Из дома письмо… Не хочу пока вскрывать.
– Дело твоё, – пожал плечами Смирнов, – есть хочешь?
– А что?
Аксёнов немного удивился такому внезапному вопросу и повернулся к товарищу.
– А мне, оказывается, матушка денег прислала, – беззаботно ответил Миша.
– Нет, знаешь… – покачал головой Григорий, – если я как-то и встал, то вот живот у меня ещё явно не проснулся, обойдусь.
– Как скажешь, – пожал плечами Смирнов, – в любом случае, хочу тебя обрадовать!
Гриша поднял брови, заранее изобразив удивление.
– Нам хватит на бричку! – задорно отрапортовал Мишель и схватил друга за руку, – идём!
Новость о бричке действительно была приятной. На ней и правда ехать в деревню куда приятнее, чем на дрожках.
Так они и сделали, и вот, спустя примерно два часа, отказавшись от кучера, друзьяиехали по просёлочной дороге. Каждый час они менялись, и тогда один занимал место сзади, а другой управлял конём.
Гриша уже отдыхал на сиденье позади, раскрыв верх повозки над головой. Бричка покачивалась и тряслась, собирая все кочки на вытоптанной лошадьми дороге, но юноша сумел задремать.

Разбудил его только слишком грубый толчок снизу, лязг металла и треск.
– Вот же!.. – послышался раздосадованный возглас Мишеля.
Аксёнов оживился довольно быстро:
– Что случилось?
Но ответ пришёл сам по себе, когда Григорий понял, что сидит в уже перекошенной влево бричке.
– Что-то с колесом, – констатировал Смирнов, просто созерцая, как это самое колесо их транспортного средства лежит отдельно, собственно, от средства.
Аксёнов спустился к товарищу и теперь сам убедился в тягости ситуации.
– Далеко ли отсюда до какого-нибудь населённого пункта? – не совсем растерялся Гриша.
– Кстати, не так то уж… – тоже начал догадываться Миша, а потом взял отлетевшее колесо в руки, – приподнимешь сзади? Попробуем.
– Давай.
Аксёнов выдохнул и рывком приподнял бричку сзади. Тогда Мишель присел и попытался поставить колесо, но тщетно.
– Давай я попробую, Миш, – вызвался наконец Гриша и поменялся с приятелем местами.
К слову, ему справится с колесом удалось быстрее.
– Долго оно не продержится, – добавил Аксёнов, держа в руках поводья, – тут каретник нужен.
– В селе наверняка есть, – махнул рукой Миша, отсиживаясь сзади, – ну и развалюху они нам подсунули!
Григорий вёл повозку очень осторожно, чтобы иметь возможность хотя бы до куда-нибудь добраться.
. . .
Вдруг показалось и то самое село по пути.
– Сворачивай здесь, – показал Смирнов, так как только он знал дорогу.
Гриша на это молча кивнул и свернул с большой дороги на дорожку поменьше, ведущую вниз.
Бричка скатилась практически благодаря лишь собственному весу, а конь только переставлял ногами, чтобы не быть задавленным.
– Ты знаешь, где тут каретный двор? – спросил Григорий, слегка тормозя повозку.
– Да, чуть подальше, – закивал Мишель, а потом поднял указательный палец вверх, – даже по звуку можно понять, слышишь?
Аксёнов и правда после этого услышал. Где-то неподалёку раздавалось ровное позвякивание, изредка прерывавшееся шипением или тишиной. Поэтому юноша просто поехал на звук.

Взору их открылась провинциальная почтовая станция с отдельной деревянной пристройкой, располагавшейся неподалёку. Судя по всё тем же звукам, «каретный двор» находился именно там.
– Подвози-подвози, – бегло бросил Миша, спрыгивая с брички, а потом умчался вперёд.
Григорий спокойно довёл лошадь до выкрашенных в какой-то тёмный цвет ворот, что на ночь запирали сарай, но сейчас были отворены, несмотря на не столь ранний вечер.
Юноша отпустил поводья и ненадолго замер, рассматривая окрестности, которые вот-вот погрузятся в сумеречную темноту. Относительно вдалеке, дальше в селе, стояли маленькие деревянные домики. Все примерно одинаковы по убранству. Кажется, в этой местности нет ни особо богатых, ни особо бедных – все доживают век, как могут. Кто в большой семье – где забор стоял у домишки ровно, кто в малочисленной – с покосившимися досками.
Аксёнова отвлекло только то, что его попросили слезть. Оказалось, Мишель сбегал первым, нашёл каретника и обо всём договорился. Тогда Гриша, по обыкновению своему, не стал мешаться и отошёл в сторону, к одиноко стоящему дереву, молодому дубу, который явно пророс здесь случайно, но во всяком случае в знойные дни остужал всех желающих в тени своих ветвей, поэтому и был никем не тронут.
– Гриша, я поеду в дом, сообщу о том, что с нами приключилось, а потом приеду за тобой, – протараторил внезапно подбежавший к другу Смирнов, схватив того за плечи.
Он почему-то считал, что Гриша так лучше усваивает необходимые сведения. Возможно.

Аксёнов снова просто кивнул и проводил товарища взглядом, наблюдая как тот открепил от брички лошадь и умчался по сумеречной дороге в сторону родного дома.
Григорий же пристроился под деревом. Он облокотился спиной об окрепший ствол, а потом в боку что-то закололо. Юноша вспомнил о письме и вытащил его. Последние лучи заката ещё позволяли увидеть, что написано, поэтому молодой человек незамедлительно начал читать.
Он безразлично пробежался глазами по первым строчкам, но позже замер… Юнкер поднёс бумагу ближе к лицу, чтобы убедиться в том, что именно он прочитал, но выведенные в спешке буквы одного из грамотных, приближённых к отцу слуг были беспощадны.
Теперь Григорий подрагивающими руками сложил письмо пополам и уставился вмиг потускневшим взглядом в землю. Он покачал головой в отрицании, а потом, не сумев подавить в себе всё то, что подступило к горлу, заплакал. Слёзы сами предательски потекли по щекам, обжигая их. Аксёнов поднял руку, чтобы смахнуть их, но ладонь лишь прижалась к лицу и, закрыв его, сподвигла хозяина заплакать лишь сильнее.

Глава 6
– Я могу чем-то помочь? – послышался тихий убаюкивающий молодой голос над ухом юноши.
Гриша вздрогнул и резко повернулся. «Неужели Ефим?!» – пронеслось у него в голове, когда юнкер взглянул на схожий силуэт.
Силуэт же протянул ладонь с длинными цепкими пальцами и превратился в человека. Заплаканными глазами Григорий молча рассматривал незнакомца несколько мгновений. Это был в меру высокий молодой человек со смугловатой от загара кожей и стройно сложенным телом. Чёрные кудри вольно чувствовали себя на его макушке, а виски были коротко выбриты. Прямо на юношу смотрели глаза цвета медового яхонта, обрамлённые тёмною каймою ресниц. Слегка пухловатые обесцвеченные губы были полураскрыты из-за тяжёлого дыхания их обладателя, который всячески старался это скрыть, чтобы невзначай не испугать.
Аксёнов наконец отмер и доверчиво схватился за предложенную руку. В глубине ладошки она была мягкая, но кончики пальцев имели незажившие мозоли. Юноша молчал, не зная, что делать или говорить дальше, поэтому незнакомец продолжил сам.
– Кажется, стряслось что-то, верно? – осторожно спрашивал он.
Гриша робко кивнул и дал отвести себя от дуба.

Незнакомый молодой человек заботливо усадил юнкера у разведённого костра и, конечно, составил ему компанию.
– Вот, возьми, – нарушил тишину также он и протянул своему гостю кусочек чёрного хлеба.
– Спасибо… – немного растерянно ответил Григорий, принимая угощение.
Он очень надеялся, что никто не заметил на его лице следов плача.
– Федя, – добродушно улыбнулся черноволосый юноша и осторожно коснулся чужой ладони пальцами вновь.
– Гриша, – подхватил Аксёнов и пожал руку.
– Ну вот и познакомились, – снова улыбнулся Фёдор, доедая свой кусок.
Григорий постепенно стал оглядываться, и теперь увидел знакомую бричку в немного разобранном состоянии, поэтому показал на неё:
– Так, значит…
– Да, всё верно, это я каретник, – предугадывая вопрос, сказал Федя.
– Такой молодой… – зачем-то вслух произнёс Гриша.
Его собеседник на это совершенно искренне посмеялся и кивнул:
– Спасибо конечно, – отозвался он, а потом пожал плечами, – молодой ты или старый… жизнь, знаешь ли, на это не посмотрит.
– Знаю… – опустил голову юнкер.
Молодой каретник даже был немного и приятно удивлён, что, кажется, нашёл себе собеседника под стать.
– Ты по этому сейчас так грустен? – решил продолжить он.
– Не только по этой причине, – покачал головой Аксёнов.
Ему всегда было сложно делиться хоть с кем-то своими переживаниями и историями, но человек, сидящий сейчас неподалёку от него, почему-то внушал доверие.
– Знаешь, я… – начал Гриша и набрал в грудь побольше воздуха, – не самый принятый в семье ребёнок, хоть и старший. У меня много братьев и сестёр, поэтому… я думаю, что кто-то точно угодит отцу и станет заниматься его хозяйством, но я… сразу же не хотел всего этого. Я, можно сказать, сбежал. Сам поступил в юнкерскую школу, сам живу. А отец ищет меня, как старшего сына, с помощью своих слуг. И на самом деле я в бегах от его слуг, поэтому сижу сейчас здесь… и…
Юноша на секунду прервался, желая посмотреть на реакцию своего собеседника, но к его большой радости, тот внимательно слушал, не пропуская ни слова. Аксёнов даже решил, что ему, каретнику, действительно интересно.
– Я получил известие о смерти матери, – наконец чуть ли не процедил сквозь зубы молодой человек, снова закрывая лицо руками.
Он чувствовал, что сейчас точно зальётся слезами, но это горе так терзало душу, что Гриша буквально доверился первому встречному в своём несчастье.

Вскоре Григорий почувствовал, как к его спине прикоснулась тёплая ладонь. Аксёнов не успел заплакать, поэтому сквозь пальцы решил понаблюдать.
– Я сочувствую, – голос Фёдора зазвучал ближе, – это действительно больно. Она наверняка любила тебя.
– Немного… – тихо ответил Гриша, покусывая губу, чтобы хоть как-то унять покалывания сердца, – но мне этого было достаточно.
– Понимаю, – неторопливо кивнул молодой каретник, и ладонь его стала отдавать чужой спине тепло.
– У тебя тоже?.. – пролепетал Аксёнов, убирая руки от лица.
– Давно ещё, – негромко сказал собеседник и кивнул.
– Ох…
– Отгорюй своё и живи дальше, – также спокойно продолжил говорить молодой человек.
– Давно… А выглядишь, как мой ровесник, – задумался Григорий, отвлекаясь на стороннюю тему.
– Поэтому я и каретник, – пожал плечами Федя и однобоко усмехнулся.
– Но наверняка у тебя хорошо получается, – поспешил ответить Аксёнов, взглянув на бричку.
– Да, сейчас передохну и соберу вашу карету.
– Я могу помочь тебе, – решил ответить на добро добром юнкер.
– Только если есть желание, – пожал плечами Фёдор.

Молодые люди просидели у костра ещё какое-то время. В ночной темноте повсюду стрекотали сверчки, каждый выводя свою трель, и казалось, что во всём этом огромном мире только здесь, возле этого костра, был единственный островок света.
Аксёнов чувствовал эту спокойную ночь всеми фибрами души, поэтому так разговорился с Фёдором. Оказалось, что они оба, действительно, одного возраста, что они оба старшие дети, что оба вершат свою судьбу сами.
– Молоток подай вон там, – попросил молодой каретник, показывая на инструмент, лежащий вдали от него.
– Конечно, – отозвался Гриша и принёс своему новому знакомцу нужный молоток.
Тогда тот присел рядом с пеньком, на который поставил одну из точек опоры бесколёсой брички и чёткими уверенными движениями стал приколачивать колесо.
– Так вот они, технологии, – покачал головой Аксёнов, потешаясь над собой.
– А что такое? – не отвлекаясь от работы спросил Федя.
– Да мы с Мишей руками её тягали, – рассмеялся наконец Гриша, – как дурачки.
– Это вы молодцы конечно, – тоже усмехнулся молодой человек и отложил молоток.
Каретник взял длинные щипцы и с помощью них положил в костёр железный ободок с колеса. Григорий смотрел на это с удивлением. Из чистейшего любопытства он наблюдал за каждым движением своего знакомца и замечал весьма отточенные движения его мускулистых рук. Загорелое лицо обдавало алым дрожанием пламени, и окрашивало глаза юноши в необычайный цвет.
Фёдор ловко вытащил щипцами деталь и, пока не остыло, пристукнул по ней молотком поменьше, чтобы исправить дугообразную форму. Затем он отбросил ободок на землю и обдал его водой из глиняного кувшина. Съёживающийся металл протестно зашипел, резко остужаясь, и выпускал пар. Этот пар коснулся и щёк юнкера. Гриша немного вздрогнул, но старался не подать виду.
– На тебя попало?.. – заволновался Федя.
– Нет-нет, всё в порядке, – помотал головой тот.
– Я буду осторожнее.
И в молодой каретник стал снова проделывать это с другим ободком, стараясь избежать и брызг, и обильного пара.
. . .
– Ты знаешь, что такое тенор альтино? – внезапно спросил Григорий, чтобы снова завязать беседу.
Было уже достаточно поздно, но Аксёнов не хотел оставлять своего приятеля одного. К тому же ему было и негде спать.
– О, да, это чарующий высокий мужской голос редкой красоты, – отозвался Фёдор, вертя в руках щипцы с деталью.
– Миша мне такого не говорил, – задумался Гриша, поумерив разговорный свой потенциал.
– А в чём, собственно, дело?
– Все знают о теноре альтино кроме меня! – совсем тихо и осторожно попытался вспылить юноша.
– Ну, это, знаешь ли, музыкальные тонкости, – пожал плечами молодой каретник, поливая водой нагретое железо, – не все обязаны знать.
– Мой друг-музыкант, – возразил Аксёнов.
– Михаил, кажется, верно?
– Мишель, – поправил юноша.
– Интересно-интересно. А по какому случаю он музыкант?

Собрав инструменты, он завёл руки за спину и развязал свой фартук. Затем снял его и обтёр им запотевшее от теплоты костра лицо. И только сейчас Гриша заметил, что рабочий фартук был повязан на его новом приятеле на голую грудь. Юноша ненадолго застыл, упиваясь глазами на вид припотевшей кожи с алыми колыханиями от пламени на ней и маленькими капельками. В своей школе он тоже повидал немало полуголых тел, особенно, когда был банный день, но все они были бледные, покрытые от царящего повсюду холода мурашками, но здесь же… Совсем другое дело.
– Да просто жарко от костра, – предугадывая немой вопрос собеседника, сразу оправдался Федя, – да и зачем одежду пачкать в этой грязной работе.
– Я не считаю её грязной… – медленно покачивал головой Аксёнов, переводя взгляд на чужое лицо.
– Ух ты, у тебя глаза такие красивые, – во внезапном искреннем удивлении произнёс Фёдор, обратив на них внимание.
Гриша смутился окончательно и, опустив взгляд вниз, скромно улыбнулся.
– Так, а зачем ты спрашивал о теноре альтино? Решил проверить меня в моей эрудиции? – добродушно усмехнулся молодой каретник, забрасывая фартук себе на плечо и опуская ладони на бёдра, – не бойся, образования у меня достаточно. И книжки учёные читал, и в искусстве разбираюсь.
– Вот как? – с заинтересованной улыбкой повернул к собеседнику голову Гриша, а потом встал, – а что, если я тебе скажу, что я тенор альтино?
. . .
Ночевать Аксёнова молодой каретник по-хозяйски отвел к себе в каретный сарай. Никакой повозки внутри не стояло, поэтому места хватило всем. Федя расположил гостя на мягком сене на пустой полке для силоса, а сам устроился внизу, тоже на клочке сена рядом с колёсами.
– Удобно тебе, друг мой? – галантно поинтересовался молодой человек у Григория.
– О, уже друг? – приятно удивился тот, а потом всё-таки решил ответить на вопрос, – вполне.
– Славно.
С минуту оба пролежали в тишине, но Аксёнов ещё привыкал к новой обстановке, поэтому, несмотря на усталость, не смог пока сомкнуть глаз.
– Скажи мне, Федя, а где же ты зимой ночуешь?
– Внутри станции, там мне Сидор позволяет спать в дальнем углу печки за то, что я ему помогаю.
– Смотритель станции?
– Да. Он тут за всё отвечает, – непринуждённо отвечал молодой каретник, – я только выполняю свою работу. Сам он уже стар и не может, а мои умения тут как раз пригодились.
– Стало быть, ты не здешний?
– Именно так. Прибило сюда волнами жизни. Так и остался.
– Много тебе платят? На еду хватает?
– На заработок не жалуюсь, – пожал плечами Фёдор и подложил руки под голову, – спасибо, что вообще есть. А еду нам с Сидором неравнодушные сельчане часто приносят.
– Много ли тут молодых? – осторожно спросил Гриша, и в голосе это чувствовалось.
– Хочешь спросить про девушек, да? – тихо усмехнулся Федя, – не осуждаю. Да, заходят частенько.
– Наверняка ты первый парень тут на деревне.
– Да куда уж там! – снова посмеялся молодой каретник, – кто меня такого захочет?
Без роду, без племени. Кому я тут нужен такой. Ни кола, ни двора. Руки есть – и то хорошо.
– Ни у кого ещё без рук не случалось ни кола, ни двора.
– Пусть здешние девушки найдут себе местных парней, и будут они счастливы, – отмахнулся Фёдор, – я не хочу здесь никому в этом мешать.
Гриша сочувственно вздохнул, и не нашёл, что ответить. Так и уснул, убаюканный стрекотанием сверчков.

Глава 7
Утром Григорий проснулся укрытым потрёпанным кафтаном. Юноша недолго приходил в себя, рассматривал деревянный потолок каретного сарая, а потом прислушался к постукиванию металла, доносившегося снаружи.
Тогда Аксёнов встал, отряхнулся от сена и вышел наружу, подставляя своё молодое лицо лучам утреннего солнца.
– О, уже проснулся? – раздался голос нового товарища юноши.
Гриша повернул голову и улыбнулся. Теперь он рассматривал знакомца при дневном свете слегка издалека. Флёр какой-то необъяснимой не то загадочности, не то подлинной глубины души молодого каретника не ушёл вместе с ночью.
Аксёнов наконец подошёл ближе, держа в одной руке кафтан.
– О, это моё, брось там, в телегу, – неприхотливо сказал Фёдор, показывая рукой на повозку неподалёку.
Григорий, впрочем, без лишних вопросов так и сделал. Сам того не желая, он теперь знал о том, что эта одежда оказалась на нём с утра неслучайно. Это было так… необычно?.. и одновременно приятно. За молодым человеком ещё никогда так не ухаживали. Нет, конечно, Мишель помогал в учебном заведении чем мог, но и сам создавал проблем.
– Я как раз ваш драндулет заканчиваю, – усмехнулся молодой каретник, потрясывая головой и ровняя молотком последнюю деталь.
Ему тоже было слегка неловко встречать теперь при свете дня человека, которому ответно изливал душу целую ночь до этого.
– Значит, ты рано встал, – сказал наконец хоть что-то Гриша.
– Как обычно, – пожал плечами Федя, – да и к тому же, хотелось быстрее закончить и… – тут он оглянулся и спросил, – завтракать будешь?
– Если не буду тебя объедать, – отвёл взгляд Аксёнов.
– К чему такие скромности, почтовая станция для того и создана, чтобы ублажать желания путников. По идее.
С этими словами Фёдор подошёл к юноше и вложил ему в руку хлеб. Он мельком взглянул в чужие глаза, будто стараясь незаметно их рассмотреть, а потом отошёл к бричке.
– И поди молока возьми у Сидора. С утра надои принесли. Скажи ему, что от меня, – добавил Федя перед тем, как снова зазвучал молоток.
Когда Григорий только подошёл к домику смотрителя и занёс руку, чтобы постучать в окошко, оно открылось само. Седовласый старичок с густой короткой бородкой двумя руками протягивал кувшин свежего молока. Юноша открыл рот, чтобы что-то сказать, но смотритель его опередил:
– Берите-берите, милостивый государь, только принесли.
Тогда Аксёнов неловко кивнул и удалился.
. . .
– Послушай, мне… всё-таки надо к матери… – тихо начал Гриша, задумчиво держа кувшин в руках и сидя на бревне у вчерашнего кострища.
Фёдор как раз закончил работу, снял свой фартук и снова остался голым по пояс. Он хотел пойти умыться, но тон беседы, судя по всему, обещал быть интимным.
Молодой человек решил поддержать своего гостя и поэтому присел рядом.
– Успеть бы на похороны… – добавил Аксёнов, покачивая головой.
– Поехали, – кратко, но вполне ясно сказал на выдохе Федя.
Григорий поднял глаза и посмотрел на товарища:
– Ты?..
– Поехали, – подтвердил свои слова кивком молодой каретник, – это ведь правда важно.
– Ты разве сможешь здесь всё оставить?..
– Почему нет? Тут работы-то, – развёл руками Фёдор, – дай бог кто проедет за месяц.
Да и у Сидора деревня есть. Помогут в любом случае.
– Если ты так говоришь…
– Ты поедешь со мной?
Услышав прямой вопрос, Аксёнов немного задумался. С одной стороны, не хотелось своим появлением нарушать здесь текущее положение вещей, но этот человек так приветлив с ним…
– Да, – закивал головой Гриша и с надеждой взглянул на собеседника.
– Тогда ешь, а я умоюсь и приду, – заключил молодой каретник и встал.
Он ушёл за сарай, а юнкер остался доедать свой завтрак.
Молодые люди стояли у повозки с дугообразной тканевой крышей.
– Я здесь, можно сказать, живу, – пояснил Фёдор, показывая внутри тележки свои немногочисленные вещи.
Григорий на всё это кивал, с интересом рассматривая, а потом вдруг раскрыл рот и посмотрел на товарища:
– А как же Миша?
– Что он приедет и не найдёт нас? – уточнил Федя.
– Именно, – удивляясь, что не нужно ничего пояснять, произнёс Аксёнов.
– Давай просто оставим ему записку у Сидора. Я напишу, – всё так же непринуждённо отвечал молодой человек.
– Сам напишешь? – снова удивлялся юнкер.
– Но-но, грамоте я обучен, – усмехнулся молодой каретник, чуть приподнимая подбородок, а потом отошёл, – сейчас вернусь.
И опять Грише не оставалось ничего делать. Пока он ждал товарища, то стал рассматривать починенную бричку. Работа и впрямь была чуть ли не ювелирная.
Совсем не было видно, что что-то было погнуто, сломано или вовсе отлетело на дорогу. Несмотря на то, что транспорт вообще мало интересовал юношу, тут он даже незаметно для себя улыбнулся и посмотрел вслед ушедшему мастеру. Это был совершенно необыкновенный, как казалось Аксёнову, человек. Григорий вряд ли бы смог назвать что именно его так притягивает в нём, мог лишь признать факт того, что это действительно так. После разговоров с Фёдором на душе становилось легче, и Аксёнов уже предвкушал эту долгую дорогу с такими же долгими разговорами по душам на пути.
Тут вернулся и молодой каретник с запиской в руках. Он отдал её Грише, и сам стал одеваться.
– Прочитай, так ли я написал, – попросил Фёдор, пока заправлял в штаны бледно-серую от времени рубашку.
– Конечно, – отозвался Аксёнов и взглянул на текст.

Стоит ли говорить, что он его полностью устроил. Даже сам он лучше и понятнее бы не написал и не попросил у Смирнова прощения.
– А ты не хочешь отправить? – отдал обратно записку Григорий.
– Не смеши, – махнул рукой Федя, – быстрее будет, если он вернётся и увидит её.
– Ты же вроде должен защищать честь своей почтовой станции.
– Боже упаси, – усмехнулся молодой каретник, запрягая лошадь в яблочко из соседнего сарая, – чтобы она ещё моей была, ха-ха. Смилуйся.
– Ну коли так, значит ничего тебя здесь не держит.
– Верно. Запрыгивай, – кивнул Фёдор и выехал на повозке на главную дорогу.
Гриша забрался внутрь и про себя удивился тому, что даже не встал вопрос кто будет вести.
– На главную дорогу попадём, а там уже ты мне покажешь куда ехать, – не отвлекаясь от пути, проговорил молодой каретник.
– Я в дорогах не силён, – тихо признался Аксёнов, сидя на боковой лавке под навесом и тоже смотря вперёд, – прости меня, Федя.
– Ничего страшного, – неприхотливо ответил тот, взглянув на собеседника, – где семья твоя живёт?
– В Перемышле.
Молодой каретник вскинул голову, прикидывая что-то, а потом повеселел:
– Не печалься, знаю я примерно куда ехать. Представляю себе.
– Спасибо, что помогаешь мне, – робко улыбнулся Гриша и добавил, – хотя совершенно не должен этого делать.
– Хорошему человеку подсобить – всегда в радость, – отзывался Фёдор, – к тому же, говорят, рядом, в Оптиной Пустыни, клирос хорошо поёт.
– А на что это тебе?
Разговор обещал быть интересным. Григорий во всяком случае не мог предположить, как связано каретное дело с клиросом.
– Нравится пение их слушать. Ты бы мне очень услужил, если бы сводил меня туда.
– Мне бы очень хотелось порадовать тебя, но, к сожалению, ничего не смогу обещать. Даже… – Аксёнов немного запнулся, – даже не знаю ещё как именно я на похоронах буду присутствовать.
– А в чём дело? Тебе что-то угрожает? – насторожился молодой каретник.
– Можно сказать и так… – вздохнул Гриша.

Фёдор молчал, чтобы не сбить юношу, если вдруг он захочет продолжить. Так и случилось. Монотонное позвякивание снаряжения на подвижных боках лошадки и стук её копыт немного успокаивали юношу, поэтому он глубоко вздохнул, подсел ближе и заговорил тихим голосом:
– Как матушка почила… Чувствую, отцу теперь никто не помешает и мной заняться. Запрёт меня в поместье и заставит взять всё на себя. Крестьян, семью, земли…
– Чем же это плохо?
Григорий остановился и резко посмотрел на собеседника. Тогда Фёдор понял, что не совсем ясно выразился, поэтому добавил:
– Я из любопытства спрашиваю, не из осуждения.
Гриша заметно смягчился. Он расслабил брови, за мгновение до этого сдвинув их, а потом продолжил:
– Не самым честным трудом это всё заработано. Да и не мало крови и пота моих домочадцев напрасно вложено. Не хочу лишать своих младших сестёр и братьев хлеба, ведь не их это вина, но и свои руки я марать в этом не хочу, – юноша от волнения поджал губы, – и так отец за мной слуг посылает, чтобы те разыскивали меня, так ещё и тот мужчина, назвавший меня музой…
Федя молчал, но немой вопрос был явно написан на его лице.
– Схватил меня за руку в коридоре, – продолжал пламенно рассказывать Аксёнов, – назвал меня своей музой, тоже хотел забрать с собой. Он сказал, что я тенор альтино…. Уж не знаю, что хотел со мной сделать этот человек, но, признаться, мне страшно. Ищут меня со всех сторон. Будто это я разбойник какой-то…
Григорий снова вздохнул, чтобы немного унять дрожь в руках и пролепетал:
– Мишенька обещался защищать меня, когда оба вышли на мой след в юнкерской школе.
– Со мной тебе тоже бояться нечего, – спокойно заверил Фёдор.

Глава 8
Молодой каретник не соврал. Он вывел коня на главную дорогу, и вот они вместе с Григорием уже несколько часов, до темноты, неспешно, чтобы не угодить в ухаб или яму, ехали по дороге посреди василькового поля. Хоть уже смеркалось, синева цветов всё равно была отчётливо видна. Аксёнов, выглядывая из повозки, наслаждался этой красотой.
Но вдруг он отвлёкся на другое. Его заволновало замедлившееся дыхание Фёдора и его еле различимое «клевание» носом. Чтобы наверняка быть замеченным, Гриша приложил свою ладонь к спине товарища и тихо обратился:
– Федюша, не пора ли отдохнуть?
Молодой каретник немного вздрогнул, когда почувствовал тепло чужой ладони, а потом и вовсе, не отдавая себе в этом отчёт, улыбнулся. Всё-таки «Федюшей» он ещё в жизни назван не был.
Фёдор остановил коня и повернулся с приветливой улыбкой на лице.
– Я мог постараться хоть до рассвета. Тебе всё-таки нужно успеть к матери.
– Мама уже… бесполезно к ней спешить, – вздохнул Аксёнов, но после приободрился и сам, завидев чужую улыбку, – я слишком благодарен тебе. Отдохни, прошу тебя.
– Не стоит…
– Я поставлю повозку на обочину, забирайся внутрь, – будто не хотел слушать юноша.
Но Федя перечить ему и не стал. Он послушно покинул свой «пост» и уселся на полу повозки, а голову положил на борт сзади так, чтобы из-под навеса было видно ночное небо.
Григорий же взял в руки поводья и надоумил лошадь немного сойти с дороги. Теперь повозка стояла, окружённая синими цветами. Слезая, юноша даже провёл по ним рукой. До чего же мягкие были лепестки! А до чего красочные! Васильки еле заметно колыхались под тёплым июньским ветром, а край поля сливался с линией горизонта и постепенно уходил в небо. Ненадолго Гриша замер. Он твёрдо стоял на ногах, внимая этой небывалой тишине, разбавляемой лишь стрекотанием сверчков. А вокруг – ни души. До того тихо и спокойно, что можно было услышать собственную душу.
– Гриша? – тихо окликнул его молодой каретник, чтобы проверить здесь ли он ещё.
– Здесь я, здесь, – будто бы уже ответил на этот невысказанный вопрос Аксёнов и развернулся к повозке лицом.
Федя хоть и был уставшим, но не переставал улыбаться. И эта усталая улыбка приписывала моменту особое очарование.
– Коли отдыхать остановились, то спать пора, – неспешно добавил каретник, рассматривая собеседника.
– Хорошо.

Григорию уже приходилось путешествовать по всякому, поэтому без каких-либо предрассудков он также забрался в повозку и устроился рядом с новоиспечённым другом.
– Ложись да погляди туда, – отозвался в лёгкой темноте Фёдор и показал рукой вверх.
Юнкер сделал как велели и узрел ещё одну тайну неба. В поле всегда было так ярко видно звёзды. Они напоминали юноше о детстве, когда вместе с деревенскими детишками они допоздна засиживались на сеновале или ещё где, а, возвращаясь домой, всегда задирали голову и глазели в небо.
– Матушка говорила, – шёпотом начал Гриша, – что самая яркая звезда – это твой ангел-хранитель.
– Правда? – улыбнулся Федя и повернул голову к другу.
Его глазки цвета спелого ореха блестели в темноте, точно как те звёздочки на небе, а улыбка угадывалась даже так.
– Да, – заверил Аксёнов, а потом, смутившись, снова посмотрел в небо, – какая для тебя здесь самая яркая звезда?
– Вот эта, – показал пальцем молодой каретник, а потом снова повернул голову к другу.
Гриша улыбнулся, и щёки его потеплели.
– А мне вон та. Значит, наши ангелы-хранители здесь, с нами, Федя.
– Лучше зови так, как окликнул до этого. Мне понравилось.
– Федюшей?
– Да.
Григорий пожал плечами и согласился:
– Хорошо.
Да и чего бы не услужить приятному человеку.
– А мне матушка рассказывала, что звёзды – это глаза упокоившихся, что с заботой приглядывают за нами. Вероятно, и она среди них, – проговорил Фёдор.
– Твоя матушка… – начал было Гриша.
– И батюшка тоже, – кивком подтвердил молодой человек.
– Мне жаль, Федюша… – сострадательно произнёс Аксёнов со вздохом.
– Это было давно. Я своё уже отгоревал, – старался как можно беззаботнее сказать каретник, но в темноте слегка дрогнувший голос его выдал.
– Значит… вместе они, наши мамы, – заключил Григорий, чтобы поддержать товарища.
– Верно… – шёпотом выпалил Фёдор.

Тогда вдруг оба решили, что хватит смотреть на звёзды, поэтому забрались вглубь повозки. Федя достал домотканое потрёпанное одеяло из лоскутов и протянул его другу:
– Держи, мне не нужно. Или подложишь себе, или укроешься.
– Федюша, так нельзя, – покачал головой сидевший рядом Аксёнов, принимая одеяло, – вместе давай.
– Не волнуйся, мне не впервой.
– Так и мне, – признался юнкер.
– Правда?
Фёдор лёг на деревянные доски, служившие дном повозки, и повернулся к товарищу, оставляя ему место рядом.
– Конечно, – от неловкости улыбнулся Аксёнов, разворачивая одеяло, – я удирал от семьи как мог.
– Так приятно найти собеседника по душе, – тоже улыбнулся молодой каретник, а чёрные кудри упали ему на лоб.
– И мне, – кивнул Гриша, а потом наконец-таки лёг рядом.
На самом деле, юноше ещё столько всего хотелось обсудить с Фёдором, столько рассказать, но он отчётливо видел, как слипались у того глаза от усталости, поэтому, воздержавшись, лишь добавил:
– Спи крепко и спокойно.

На эти добрые слова Фёдор лишь улыбнулся, а потом послушно кивнул и блаженно закрыл глаза. Григорий пристроился рядом. Совсем скоро дыхание Феди стало медленным и размеренным. Тогда Аксёнов без опаски вгляделся в чужое лицо. Таких людей он ещё не видел. Черты лица Фёдора были такими гладкими и правильными.
Будто всё в нём было скроено хорошо. Григорий припомнил и то, как в первую ночь знакомства застал каретника без фартука. Бывают разве такие люди? Обычно они сильны лишь когда бодрствуют, а с приходом сна становятся уязвимыми и беззащитными. Фёдор был не такой. Даже сейчас Гриша ощущал его стойкость. Это было удивительно.
Юноша улыбнулся ему, а потом всё-таки укрыл его одеялом вместе с собой.

Глава 9
Первый раз в жизни молодой каретник проснулся неспешно. Когда он открыл глаза, солнце уже стояло высоко, а певчие птицы изо всех сил вытягивали свои складные трели. Молодой человек оглянулся, ведь спустя пару мгновений обнаружил себя на досках в одиночестве, заботливо укрытый одеялом.
– Гриша? – не проснувшимся ещё голосом произнёс Федя и резко приподнялся, усаживаясь.
Он тревожно оглядывал открывшийся на залитое светом васильковое поле, среди которого внезапно возник и потерянный каретником юноша.
– А, Федюша! – отозвался Григорий, неспешно переступая через цветы, и подошёл к навесу, – встал уже? Я не помешал тебе?
– Чем же ты мог бы мне помешать?.. – озарился улыбкой Фёдор, а потом вылез из повозки с помощью протянутой чужой ладони.
– Испей воды и сходи умойся, если нужно, – продолжил Аксёнов как бы непринуждённо, но в словах его явно угадывалась забота.
Гриша протянул товарищу двумя руками плошку с набранной в неё родниковой водой, другой посуды он попросту в повозке не нашёл. Прежде чем прикоснуться к посуде, Фёдор ещё раз взглянул в чужие глаза, а потом приложил свои руки к чужим и притянул плошку к губам. Аксёнова этот невольный трепет в пальцах заставил улыбнуться тоже. Юноша отвёл взгляд, и только капли студёной воды, случайно выскользнувшие из посудины на ладони, вновь привели его в чувство.
– Поди… Поди умойся… – тихо и торопливо проговорил Гриша, указывая в нужную сторону, – там, в низине… родник.

Молодой каретник ничего на это не ответил, а лишь опустил свои руки, кивнул и стал спускаться с пригорка. Молодой человек предполагал, что его друг хочет на мгновение побыть один.
Тем не менее, у подножия небольшого склона, куда и отправил его товарищ, действительно был родник. Федя присел у самого его истока и зачерпнул воды. Проточная влага приятно обволакивала колючим холодком пальцы, отчего те на секунду немели, а потом даровала свежий румянец щекам. Капли скатывались по загорелой шее и исчезали в вороте рубахи, впитываясь в ткань.
Гриша же остался стоять как был. По его ладоням в этот момент прокатывался жар. Он приложил их к ещё холодному дну плошки, чтобы те меньше подрагивали, а потом глубоко вздохнул и огляделся по сторонам.

При возвращении друга, Аксёнов уже сидел на козлах, держа в ладони что-то вроде свёртка, поэтому на каретника юноша сразу обратил внимание:
– Как тебе водица? – будничным тоном спросил он, чуть задирая голову, чтобы взглянуть на подошедшего.
Каштановые пряди тогда откинулись с его лба и осели на плечи.
– Если ты про ту, что была из посуды, то воды слаще я не пил, – с озорной улыбкой проговорил Федя, потряхивая ретивыми смольными кудрями на макушке и плюхаясь на козлах рядом.
– Я вот ещё собрал, держи, – быстро растерявши весь пыл, ответил Григорий и вложил в руки товарища кулёк из платка.
Платок тот был величиной с две ладони, и когда тот раскрылся, то из него покатились синие ягоды черники.
– А ты сам-то ел? – настороженно поинтересовался Фёдор и повернул голову.
– Да-да, конечно, – закивал Гриша и скорее отвернулся.
После этих слов Федя наконец выдохнул и смог есть. Чтобы не смущать товарища, закидывая ловкими пальцами ягоды в рот по одной, он встал и отошёл чуть подальше.
Конь преспокойно жевал траву вокруг повозки, а Аксёнов непонятно от чего продолжал румяниться. И никак ему было не остыть.
– Что ж за напасть-то, – пробурчал себе под нос Григорий, но тут же развернулся, когда его окликнули.
– Гришенька!
Юноша с трепетом забегал глазами, а потом сфокусировал взгляд на стоящем рядом Феде.
– Держи, – сказал тот и одел на голову друга венок из васильков.
Аксёнов хоть и видел, что было в руках у товарища, но ладонью всё равно провёл по шелковистым лепесткам, не отводя от Фёдора взгляда.
– За что мне это? – совершенно искренне спросил Гриша.
– Просто так, – добродушно пожал плечами молодой каретник, а потом вернулся на козлы, – едем дальше?
– Да… – растерянно от такой милости пролепетал Аксёнов, придерживая венок, – пожалуй, едем. Лошадь поена.
Григорий перелез в повозку и устроился на полу за козлами, чтобы головой выглядывать на дорогу. Федя же выждал пару секунд, пока конь поднимет голову, а потом слегка хлестнул его поводьями:
– Вперёд, пошла!
И повозка тронулась. Грише жаль было покидать это поле, будто он уже успел сродниться с ним.
 . . .
– Федюш, а как всё-таки твоё полное имя? – посреди пыльной летней дороги завёл вдруг беседу Аксёнов.
– А тебе зачем? – вроде серьёзно, а вроде и спокойно спросил молодой каретник, не повернув однако головы.
– Да просто любопытно, – пожал плечами Гриша, облокотившись о борт телеги, чтобы самому взглянуть на товарища, – как тебя по роду, как тебя по батюшке?
– По батюшке – не скажу, – сразу оговорился Федя, слегка сдвинув брови, – а фамилия… – молодой человек наклонил голову вниз и посмотрел в ответ, тихо усмехнувшись, – ты будешь смеяться.
– С чего бы мне? – недоумевал юнкер.
– Вдовин, купчий сын, – сухо ответил Фёдор и со вздохом то ли от зноя, то ли от ещё чего добавил, – так всё и правда. Нету у меня сейчас на свете никого.
Аксёнов вздохнул вместе с ним, покачивая головой – не на тот ответ он рассчитывал, но всё же сказал задуманное:
– Просто я Григорий Фёдорович, мне показалось это забавным совпадением.
– Надо же, – качнул головой каретник, – мне теперь тоже. Это красиво. Тебе идёт.
– Благодарю…
– И васильки тебе тоже идут.
Аксёнов уже и впрямь так свыкся с венком, что совершенно позабыл о нём, поэтому тотчас же проверил рукой не слетел ли. Федя эти порывы увидел и поправил ему венок сам, высвободив для этого ладонь, зажав в другой поводья.
– Я знаю как василёк на латыни называется, – стал удачно уводить тему разговора в другое русло Григорий.
– Удиви меня, – по-доброму усмехнулся молодой каретник, снова взяв управление в две руки.
– Centaurea.
– «Василёк» всё-таки звучит красивее.
– Согласен.
– Выходит, вас там и латыни обучают? – заинтересовался спустя какое-то время поездки Фёдор.
– Не шибко много, – потряс головой Аксёнов, слегка разморённый летним зноем, – я больше сам учил. Книг много читаю.
– Похвастай тогда, что умеешь, – немного улыбнулся Федя, ведя лошадь в гору.
– Как же мне?
– А ты спой, – тут же ответил молодой каретник.
Он был весьма находчив, ведь желал проверить правда ли всё, что про Гришу говорят.
– Ты меня озадачил… – признался Аксёнов.
– Всё равно дорога длинная, спой, – просящим тоном повторил молодой человек.
Несмотря на своё смущение, Григорий был слишком уставшим от жаркой погоды за день, чтобы отпираться дальше. Ему в голову пришёл в тот момент только реквием, который ещё относительно недавно он исполнял, преисполнившись вдохновения, в музыкальном зале. Юноша набрал побольше воздуха в грудь:
– Lacrimosa…

Вдовин Федя слушал этот проникновенный голос и только диву давался, что такой вообще существует. Ему даже на секунду показалось, что около него снова поёт клирос, что он не ведёт лошадь по неровной дороге, а слушает издалека богослужение.
– Мочи больше нет, жарко… – проговорил вдруг Аксёнов, допев практически до конца.
Тогда мысли все в голове Фёдора рассеялись, как туман, а сам он вполоборота повернулся к другу:
– Умаялся?
– Немного… – кивнул Гриша, откидывая голову на бортик.
– Не сиди со мной, спрячься под навес.
– Потерплю, – слабо махнул рукой юнкер, – искупаться бы.
Молодой каретник убедился ещё раз, что с товарищем всё хорошо, а потом повернулся обратно и, вздохнув, увёл коня левее.

Глава 10
Телега раскачивалась, проезжаясь колёсами по дорожным ямам, а Аксёнов давно задремал под навесом под монотонный звук.
– Гриша, погляди, туда ли мы приехали? – окликнул его молодой каретник, останавливая лошадь, и только потом повернулся, – Гриша?
Фёдору представилось лицезреть, как друг его мирно спал на одеяле, бережно сложив венок васильковый рядом с собой. Вдовин глубоко вздохнул, будто пытаясь скинуть всю ту усталость, что накопилась на несколько дней поездки. Григорий всё это время старался быть с ним. Вероятно, они винил себя за то, что будет в управлении повозкой бесполезен, поэтому лишь бодрствовал вместе с товарищем и днём, и ночью. И лишь в последний юноша не смог удержаться и всё же заснул.
Васильковый венок рядом с ним, несмотря на то, что был сорван давно, не увядал, а лишь осторожно засыхал. Вероятно, над этим постарался и сам Аксёнов.

– Гришенька… – наконец постарался разбудить его Фёдор, забравшись к нему под навес и взяв его за руку.
Спустя несколько мгновений Григорий действительно проснулся. Он медленно открыл свои зелёные глаза и сначала оглянулся, а как только понял, что его держат за руку, то сразу повернул голову к другу, начиная молча смотреть на него.
– Ничего не случилось, всё хорошо, – сразу пояснил Федя, – мы добрались до развилки, хочу спросить тебя куда сворачивать.
Аксёнов кивнул и неспешно сел. Он потёр лицо руками, чтобы скорее проснуться, а потом прищурился и поглядел вперёд. Мало-помалу юноша стал узнавать эту развилку. Одна точно вела к Оптине, а другая, похоже, к его дому. Только сейчас молодой человек осознал всё безумие той затеи, которую они с другом осуществляли вот уже который день. Отец ведь точно разыщет его, ведь юноша в такой близости от него. Гриша так растерялся, что совсем ничего не смог сказать, только с таящимся страхом во взгляде он посматривал то на дорогу впереди, то на друга.
– В чём дело? – не понимая поведение товарища, настороженно спросил молодой каретник, хоть и сам помалу догадывался что к чему.
– Я ведь… Сам к нему в лапы еду… – начал наконец Григорий, – он точно поймает меня, не даст мне проститься с матерью. Повсюду холопов своих распустит, а в такой близи они уж точно меня найдут!
Аксёнов схватился за Федин рукав, сжимая пальцы сквозь ткань на чужом предплечье, и лепетал:
– Зря я всё это затеял… Прости меня, Феденька, ещё тебя в это втянул!
Молодой каретник же мало чего боялся в этой жизни, поэтому своим спокойствием решил поделиться и с другом. Он повернулся к нему корпусом и приложил руки к его плечам, заставляя смотреть на себя.
– Они не узнают, что ты здесь был, Гришенька, я обещаю тебе, – решительным тоном говорил Вдовин, смотря в зелёные глаза, – проводить матерь в последний путь – это правда важно для тебя. Иначе бы ты так не плакал. Я знаю, что это так.
– Так… – вторил Гриша.
– Тогда вперёд?
– Тогда вперёд. Поезжай направо.
Фёдор улыбнулся и пришпорил коня.

К вечеру, они достигли нужного места.
– Останови, нельзя дальше, – строго сказал Аксёнов, вылезший на козлы, и схватил друга за запястье.
Федя резко остановил лошадь и молча повернулся к товарищу с немым вопросом во взгляде.
– Дальше отцовские сёла, – пояснил Григорий, наконец садясь рядом, – схорониться надо где-то.
– А в Оптине?
– Окстись, там уж меня точно все видели и знают, – отмахнулся юнкер и взял в руки поводья, – поедем схоронимся.
Аксёнов разогнал коня и повёл телегу не к селу, а вниз по пригорку к реке. Склон хоть и был крутой, но с управлением юноша справился. Фёдор же всё это время неотрывно смотрел на друга. Его серьёзное, сосредоточенное лицо хотелось рассматривать.
Гриша остановил повозку в низине, чтобы никто её не увидел, а потом спрыгнул с козел. Вдовин же остался сидеть. Тогда Аксёнов стал распрягать коня, монотонно напевая себе что-то. Он всячески пытался заглушить скорбь, рвущую душу изнутри, поэтому лишь монотонное пение себе под нос могло немного его успокоить. Федя не рисковал сейчас что-либо спрашивать, поэтому просто наблюдал за товарищем.
Григорий привязал лошадь к ближайшей берёзе, оставив ей короткий повод для жевания травы.
– Что ты собрался делать? – наконец начал молодой каретник, когда Гриша уже доставал из своих немногочисленных вещей кафтан.
– К дому сбегаю. Узнаю, где матушку схоронили, – бегло отвечал юноша, явно будучи больше погружённым в свои мысли.
– Точно ли схоронили?
Фёдор встал на ноги и подошёл к другу ближе, спрашивая уже через плечо:
– Так ты знал, что… не успеем?
– Догадываюсь наверняка, – кивнул Аксёнов, судорожно шепча и опуская голову.
– Одного я тебя не отпущу, и не проси! – со всей серьёзностью отозвался Федя и схватил уходящего друга за руку, – с тобой пойду.
– Не стоит, Феденька, как же лошадь?
– Пусть уж лучше лошадь пропадёт, чем ты! Не пойдёшь один!
Григорий взглянул в эти устремлённые со всей пылкостью на него светлые глаза и даже немного зарделся пунцовой краской.
– Так и быть… – сдавшись, промолвил Аксёнов, вкладывая свою ладонь в чужую напряжённую руку.
Так и порешили. Григорий уверенно шёл через поле прямиком к родному селу, где рос, стараясь затаить волнение и страх и сжав кулаки. Федя явно чувствовал это, поэтому следовал за другом неотступной тенью.

Глава 11
Перед самым домом, когда тот уже был в косой сажени от юноши, Аксёнов сначала встал, как вкопанный, а потом развернулся на пятках к поместью спиной.
Вдовин участливо схватил его за плечи, немного сжимая их, чтобы привести в здравый рассудок.
– Не могу я… – выдавил из себя Гриша, роняя голову на чужую руку, – юноша непосильная.
– Отчего же так? – спрашивал Фёдор, подозревая, что товарищ рассказал ему далеко не всё.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/darya-vakorina/grishenka-71631121/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.