Главная страница | Триллеры | Целитель. Этот мир, придуманный нами

Целитель. Этот мир, придуманный нами
Валерий Петрович Большаков
Михаил Гарин может быть доволен – его мечта сбылась, цель достигнута. Он спас свою родную страну – СССР. От горбачёвской "катастройки", от ельцинской контрреволюции. От предательства "верхов", от нищеты "низов". От разгула и разрухи 1990-х, от войн и заварушек. И не власовский триколор реет над Кремлем, а красный стяг, со звездой, серпом и молотом!
А Михаил недоволен…
Близится роковая дата, тот самый год и день, когда он попал в прошлое, в себя. А что станется с миром завтра, 23 октября 2018 года? Не исчезнет ли всё в адском огне радиоактивного распада? И что делать?
Ответ прост – спасать этот мир!

Валерий Большаков
Целитель. Этот мир, придуманный нами

Глава 1

Пятница, 31 декабря 2010 года. Поздний вечер
«Гамма»
Москва, Манежная площадь

– Авада кедавра!
Пронзительный нечеловеческий крик снёс карнавальное настроение и погнал волны страха – будто в старый, заросший ряской пруд сбросили мертвое тело.
Веселившийся народ тревожно замирал или метался в испуге, мгновенно создавая нервную сутолоку. Кто-то, надсаживаясь, завопил:
– Убили! Убили!
– Кого?! Где?
– Гошенька, бежим! Гоша!
– Да погоди ты…
– У нее бомба!
– А-а-а!
– У-у-у!
Гарин резко обернулся – его недоуменно вскидывавшиеся брови словно уползали под забавную лыжную шапочку с прицепившимся серпантином. Люди отшатывались; они расступались, толкаясь и падая, вскакивали, и снова бежали, лишь бы оказаться подальше от девушки в чёрном, смахивавшей на демоницу.
Худые ноги её, обтянутые лосинами, не отличались стройностью, и удерживали на весу пухлую, почти шарообразную куртку-дутыш. Из горловины воротника высовывалась тощая, длинная шея.
Всё это выглядело смешно и нелепо, если бы не бледное лицо девицы. Ноздри «римского» хрящеватого носа раздувались, словно в приступе бешеной ярости, ярко напомаженные губы кривились от злобного торжества, а зрачки горели мрачным инфернальным огнем.
Сильно вздрагивая, повизгивая от нетерпения, «дьяволица» дернула «молнию». Куртка распахнулась, алея подкладом – и являя «пояс шахида». Матово блестящие цилиндры, набитые взрывчаткой и опутанные проводочками, кольцевали узкую талию. Толпа шарахнулась, впадая в панику, подымая вой и мат.
«О, боже!»
Оплывая ужасом, Михаил Петрович рванулся, переходя на сверхскорость. Никто, кроме него, не мог упредить террористку, он был единственным из «москвичей и гостей города», кто владел даром субакселерации.
А смертница грубо захохотала, заржала, всхрапывая по-жеребячьи.
– Авада кедавра!
Сатанинский вопль слился с чудовищным грохотом. Вспышка отшвырнула и Гарина, и первые ряды нарядной толпы…

…Михаил Петрович вздрогнул от собственного храпа, выплывая из дрёмы, и сконфуженно сжал распустившиеся губы. Вагон метро качало, моторы выли, нагоняя быстроту, дико скрежетали реборды, а он заснул! Устал.
Памятью вернувшись ко вчерашней ссоре с женой, Михаил поморщился. Дашке и в голову не приходит, до чего же она делается безобразной и чужой, стоит ей устроить сцену из семейной жизни.
«Ненавижу! – верезжит. – Ненавижу!»
И вываливает на него весь негатив, накопленный за годы. И скудную зарплату припомнит, и те скверные месяцы, когда он ходил безработным, и житейскую несостоятельность…
Один-единственный раз… Гарин нахмурил лоб, погружаясь в омут памяти. Когда ж это было? Лет десять назад. Додумался же…
Намекнул Даше, что та в свои сорок выглядит на двадцать пять благодаря тому, что спит с целителем, а хвалёная ЗОЖ тут абсолютно ни при чем. Дашка до сих пор над ним насмехается…
В усмешке Михаила проступила горечь.
В обычные, будние дни им редко удавалось остаться вдвоем надолго… Именно поэтому он давно разлюбил выходные, а праздники и вовсе терпеть не мог. Особенно Новый год.
Михаил Петрович вздохнул. Любит он Дашу или не любит? Привык? Притерпелся и нудно тянет лямку?
Иногда, в самые паршивые «крещендо» скандалов и дрязг, ему удавалось уйти. Хлопнет дверью и – бродит по улицам… Или уедет на дачу – шататься между недостроенной баней и летним домиком, больше смахивавшим на сарай. Вышагивать вокруг теплицы – и соглашаться с Дашей. По всем пунктам обвинений…
Разве она не права? Да, обидно слышать, что ты нищий, что ничего не можешь, но ведь это правда! Как Даша выразилась однажды, дергая красивыми губами:
«Мужчина – это человек с деньгами, состоятельный и состоявшийся. Мужик – это трудяжка, который обеспечивает семью, вкалывая на двух-трех работах. А ты – мужчинка! Ни то, ни сё…»
…Михаил хмуро оглядел пассажиров, что стояли и сидели рядом. Радостные, хохочущие… Девушки украсились блестящим «дождиком», парни нацепили дурацкие красные колпаки а ля Санта…
Они ехали «отмечать» на Красную площадь, нагруженные шампанским – и очень далекие от его тошных рефлексий.
«Что тебе стоило заделаться целителем? А, Миха? – криво усмехнулся Гарин. – И не каким-нибудь шарлатаном, а настоящим «хилером»? Да ты бы за год разбогател! Катал бы Дашку по Мальдивам и Дубаям, а каждую пару лет покупал бы квартиру в Москве! Чего тебе не хватало? Сказать? Решительности, целеустремленности, настойчивости! А брезгливость свою, вместе с гордыней, засунул бы в анус…»
Михаил Петрович болезненно скривился. Всё так. Всё – правда.
Ну да, подкопил он миллиончик. Весь в трудах, аки пчела, аки Дашкин «работяжка»… А толку?
Вон, распечатал НЗ – и упорхнул в столицу нашей Родины, лишь бы Дашку не видеть и не слышать… Но ведь, всё равно, вернёшься же, испереживаешься… И снова на круги своя, лелеять давнюю грусть. А вырваться из круга… Не-е, духу не хватает.
– Станция «Охотный Ряд», – объявил диктор, и Гарин поморщился. Раньше в вагонах метро звучал приятный женский голос…
«Что, начинаются стариковские причуды?» – булькнул в потоке сознания тягучий сарказм.
Подхватившись, Михаил вышел, пихаясь в шумной суете. Запахи табака, виски, духов причудливо смешивались, нагоняемые вентиляцией.
«Ну, и кому ты что доказал? – вертелось в голове. – Кому лучше сделал? А-а… Да идёт оно всё…»
Полтора часа езды и пересадок из Шереметьево кого хочешь, утомят. Плюс восемь часов полёта.
Заснуть в авиалайнере у Михаила Петровича ни разу не получалось. Так только, откинется в кресле «эконом», скрючится и дремлет. Одна радость – обед от «Аэрофлота»…
Минуя подземные магазы и кафешки, галдящая толпа несла Михаила наверх. «Выход в город».
Наверху было свежо, но не холодно. В ночи, просвеченной множеством огней, реяли снежинки-одиночки. Молчаливо глыбились кремлевские башни, тяжко высилась гостиница-новодел, светился изнутри купол, увенчанный ездецом, нарезавшим змия, яко колбасу…
– Авада кедавра! – клекочущий визг огласил Манежную площадь, и радостный гомон перебился высокими нотами женского испуга.
Михаил Петрович сильно вздрогнул, сердце зачастило.
«Вещий сон?!»
Он заторопился, толкаясь – люди всё подавались назад, расступаясь кругом, а посреди острова пустоты тянулась стрункой знакомая, кромешно-черная фигура. С резким верезгом расстегнулась «молния» – и сотни глоток и нежных горлышек исторгли стонущие вопли.
– Авада кедавра! – заголосила бесовка.
Гарин кинулся к ней, чуя подступающий холод и резкую боль в связках. Скрутить бомбистку! Сломать таймер, мигающий зловещими алыми цифрами. Уберечь… Спасти…
Сильнейший взрыв отбросил Михаила, терзая на лету, мешая с корчившимися телами ближних.
И бысть тьма.

Воскресенье, 2 января 2011 года. Утро
«Альфа»
Ново-Щелково, улица Колмогорова

Сам календарь смилостивился надо всеми советскими лодырями и гуляками – второе число нового года выпало на воскресенье. Ура-а…
Не нужно рано вставать, завидуя детям, дрыхнущим на законных основаниях, не нужно топать на работу…
Зевнув, я хорошенько потянулся, кряхтя от наслаждения, и вытянул руку, лапая постель рядом с собой. Наташи не было, лишь примятая подушка выдавала недавнее присутствие женщины, да в воздухе витал слабеющий шлейф духов.
Я вздохнул, решительно отбросил одеяло, и сел – мягкий ворс ковра приласкал босые ноги. Тишина какая…
Видать, девчонки мои – не вялые сони, как их любимый «попаданец»! Грозились вчера выбраться на природу, на лыжню – и встали-таки пораньше, нахлебались кофе, проснулись…
И Наташка, и Рита с Инной, и Юлька с Леей. Один я не готов спортивные подвиги совершать, утренний сон мне куда милей. Спасибо, хоть не разбудили. Шастали, небось, на цыпочках, шептались и хихикали…
Вывернув и накинув просторную футболку, я влез в смешные пижамные штаны с забавным принтом – снеговички, матрешки, елочки, снежинки… Подцепил тапки, вышел на галерею –просторный объем холла отозвался едва слышными эхо – и зашлепал по лестнице вниз.
«Говорят, под Новый год, что не пожелается, всё всегда произойдет, всё всегда сбывается!» – вертелось в голове.
Дезинформация, мягко говоря. Грубо выражаясь, обман.
Отмучаешься, не поспав в праздничную ночь, а наутро… Шампанское выпито, фейерверки давно растаяли дымом, и лишь пестрое конфетти усеивает пол, словно почившие мечты…
Как поет нежно любимая Агнета, дуэтом с нежно любимой Фридой:
С Новым годом,
С Новым годом,
Пусть нам хватит сил исполнить наши желания,
Иначе ничего не останется, как только лечь и умереть,
Тебе и мне…

Внизу мои философические печали резво сместились на волну старого брюзги.
«Ну, разумеется…» – подумал я, праведно негодуя. – Сборы – это же разгул стихии! Ералаш и бардак!»
В спальнях и гардеробных всё разбросано, раскидано в лучших традициях первозданного хаоса…
– А вот не буду ничего убирать! – мстительно вымолвил я, и прислушался. Тихонько шипела батарея, урчал холодильник… И что-то еще жужжало…
Тошку, как мы прозвали трудолюбивого робота-пылесоса с завода «Точмаш», я обнаружил в спальне у Инны – бедная машинка настойчиво, но тщетно штурмовала одёжный завал.
– Что, никак? – я поднял увесистого киберуборщика, и тот протестующе зажужжал, засучил короткими ножками. – Всё, Тоша, отмена!
Услыхав кодовое слово, роботёнок затих. Я вынес его в коридор и опустил на паркет. Тоша помигал индикаторами и, топоча лапками, как ежик, заспешил на подзарядку.
– Правильно! Мне тоже пора подкрепиться…
С утренней трапезой проблем не было. Первая новогодняя неделя хороша тем, что вообще не надо готовить – полки холодильника гнутся от салатов, закусок и давно остывшего горячего. А какое единство наблюдается по всем кухням Советского Союза! Всюду на завтрак подаются оливье, селедка под шубой и позавчерашние котлеты…
Ну, котлеты мы разогреем. И пюре заодно, отвердевшее, как утоптанный снег… Я зажмурился. Хорошо!
Что ни говори, а завтрак в безмолвии и одиночестве, когда всё спокойно и никуда не торопишься – это особое удовольствие. Ты не ешь, нервно поглядывая на часы, а смакуешь! А на десерт – чай с пирогом. И тишина…
Конечно, в эти плавно текущие минуты я испытывал чисто мещанские радости – ничего не делал, да пищеварил, – но кто сказал, что «il dolce far niente» не подобает мужам – ученым и государственным? Можно же, хоть иногда, побездельничать? Разнообразия для?
С сожалением углядев дно теплой чашки, я отставил ее и сменил вид недеяния – стал рассеянно глядеть в окно, на две сосны у забора.
Не удержался, заказал и сам заплатил, чтобы во дворе росла хоть пара хвойных пород из леса. Спецмашина выкопала сосенки – крепенькие, в два человеческих роста, вместе с корнями в кубометрах земли – и бравые садовники пересадили деревья.
Та, что левее – или правее? – надумала чахнуть по весне, но я ей втолковал, что подобное поведение весьма для меня огорчительно. Лично подкормил вонючим компостом, и сосна вняла – приняла?сь, зазеленела…
Звонок радиофона спугнул мысли, рассыпая их на фонемы. Дотянувшись до «ВЭФа», я ожидал узреть на экране сюсюкающее «Риточка» или «Юлечка», а увидал короткое и твердое «Путин».
Воздыхая, пальцем придавил зеленый кружок.
– Да, Владимир Владимирович?
– Здравствуйте, Михаил Петрович, – донёсся до меня негромкий и сдержанный голос. – Елена Владимировна доложила мне о событии… которое не должно было произойти. Хм… Знаю, у вас радиофон с шифратором, но всё же… Вы не могли бы подъехать?
– Ну, разумеется, – ответил я, начиная переживать. – Еду.
– Жду, – обронил радик, и погас.
– Вот, вечно всё испортят… – мое ворчание разнеслось по холлу, однако холодный пузырь беспокойства надувался внутри сильнее и сильнее, вытесняя лень и сонную истому.
…Десятью минутами позже «Чайка» выехала со двора.
Терпением я никогда не отличался, да и ждать не люблю. Что мне оставалось? Гнать.
Сразу за КПП к моему «членовозу» пристроились два черных, приземистых «ЗиЛа». Кортеж раскрутился на заворотах эстакад, и понесся к Москве.

Тот же день, позже
Москва, площадь Дзержинского

Столица недурно подготовилась к росту благосостояния трудящихся – и к нашествию автомобильной орды. Въезды повсюду широкие, кое-где по десять, даже по двенадцать полос, но вот центральные улицы не раздвинешь.
Объехав памятник Железному Феликсу, я притулился на стоянку во внутреннем дворе, с тылу державного здания КГБ, доминирующего над площадью.
Дежурный старлей лихо козырнул, и проводил меня наверх. Шагая по бесконечной красной «кремлевке», я мимоходом успокаивался – не для этого ли и существуют длинные, гулкие коридоры? Отводить тревоги?
В приемной председателя все тянулись во фрунт, а я пожалел, что среди лощеных офицеров не теряется тихий, почти бесплотный Василь, вечный «адъютант» Андропова – скромный капитан ненадолго пережил Юрия Владимировича.
– Вас ждут, Михаил Петрович, – пробасил здоровенный секретарь, и отворил заветную дверь с привычной ловкостью лакея.
Кивнув, я переступил порог. Створка влажно клацнула за моей спиной, и в кабинете качнулась потревоженная тишина.
Оглядевшись, я шевельнул уголком рта – ничего не изменилось… Те же деревянные панели по стенам, те же плотные шторы цвета молочного шоколада… И никого.
Лишь только я об этом подумал, как отворилась потайная дверь, устроенная по велению Андропова, и нынешний хозяин кабинета явил себя – ладно скроен, крепко сшит.
– Мое почтение, Владимир Владимирович…
– Присаживайтесь, Михаил Петрович. – Скупо улыбнувшись, Путин повел рукой к небольшому столику у окна. За ним Ю Вэ любил вести неформальные беседы.
Мы уселись, расстегнув пиджаки и ослабив галстуки.
– Очень и очень тревожные новости из гамма-пространства… – нахмурился председатель КГБ. – Вы тот мир по-свойски зовете «Гаммой»?
– Да, – кивнул я, напрягаясь, – так проще. А что случилось?
– Случился теракт на Манежной площади в Москве, – раздельно и сухо сказал Путин, – как раз в новогоднюю ночь. Очень серьезный теракт, причем, двойной. Сначала себя взорвала террористка, убив больше сотни народу, а пятнадцать минут спустя второй бомбист – мужчина – подорвался на станции метро «Охотный ряд». Еще полсотни убитых и покалеченных…
Я похолодел, лихорадочно перебирая давно прожитые дни.
– Самое же страшное, как ни цинично это звучит, – выговаривал Владимир Владимирович, мрачнея, – заключается в том, что взрывы ударят рикошетом по миллионам людей в настоящем и в будущем… «Гаммы». Вот, Елена Владимировна передала список жертв. Внимательно ознакомьтесь…
Скользя взглядом сверху вниз, я прочитывал фамилии – и мурашки шарахались по телу. «Белоусов… Володин… Глазьев… Прилепин… Хазин…» И еще… И еще…
Минимум три десятка фамилий были резко подчеркнуты красным карандашом – это были те, кто определял или должен был определить судьбу России в ближайшие семь-десять лет. Княгиня добавила к этому поминальнику еще три фамилии из самых верхов – кого-то хватил кондратий от ужасных вестей, кто-то попал в аварию, не совладав со стрессом.
А одну фамилию ее сиятельство подчеркнула трижды и обвела. Мою. «М. П. Гарин».
– Этого не может быть… – прогнусавил я, и закашлялся. – Этого… не было! Ну, да… Помню, помню я тот день! И ночь! Мы с Дашей, с бывшей моей, всегда ругались под Новый год – то зарплата мужнина ее не устраивала, то вообще какая-нибудь мелочь… Вот и тогда она мне скандал закатила тридцатого. Я послал ее… куда подальше, и улетел в Москву. Гулял… С друзьями встречался… А про теракт я только после Нового года узнал, из газет! Пояс со взрывчаткой рванул раньше времени, когда бомбистка отсыпалась в гостинице в Кузьминках, где стала на постой перед терактом. «Московский комсомолец» тогда писал, что устройство, которое активировалось с помощью СМС, якобы сработало из-за рассылки сотового оператора с новогодним поздравлением! А тут… – я беспомощно замотал головой.
– Михаил Петрович, – с чувством сказал Путин. – Понимаю! Да, этого… как вы выражаетесь – в базовом потоке времени… действительно не происходило. Но произошло! Вот что… Решать что-либо сегодня не будем, слишком силён шок. Соберемся завтра у Елены Владимировны, и всё обсудим. – Он усмехнулся. – Княгиня выдала задание «Антонию»… Пригласим и его, и «Белоснежку». И товарища Москалькову из «Беты». Дело слишком серьезно! На кону и мир «Гаммы», и наш собственный – такой ответственности еще не взваливал на себя никто из смертных. М-да… А пока ступайте, Михаил Петрович. Разрешаю думать, но в меру!
– Хронокоррекция… – пробормотал я подсевшим, осипшим голосом. – Нужна хронокоррекция, Владимир Владимирович! Как видите, даже моя скоропостижная кончина, – мне удалось усмехнуться, хотя и косовато, – не повлекла за собой апокалипсис для Сопределья! Возможно, что гадское Мироздание подталкивает нас к этой самой темпоральной корректировке, которая уже «вбита» в историческую последовательность! Но… Знаете, лично меня терзают смутные сомнения… А что, если терракт – сам по себе чья-то хронокоррекция? Чье-то вмешательство в ход событий? Чтобы… Ну-у… Ну, например, изменить реальность заранее, уничтожив некоего Эм Пэ Гарина – и не допустить моего микроскопического воздействия на «Альфу»!
– Макроскопического, Михаил Петрович, – тонко улыбнулся Путин. – Чего уж там… Вот только стоит ли искать в ЧП на Манежной происки Воланда или агентов сверхцивилизации?
– Да не ищу я, Владимир Владимирович… – Мой ответ прозвучал вяло, как у мямли. – И что тут можно найти? Ну, проведем мы эту хронокоррекцию… Пострадает здание хостела, а от террористки, от исполнительницы, даже ошметков не останется. И кто нас тогда выведет на заказчика?
– Михаил Петрович… – председатель КГБ покачал головой. – Как правило, схема заказного убийства, пусть даже прикрытого террактом, выглядит сложнее. Заказчик не обращается к исполнителю напрямую, он имеет дело с организатором. И, когда на Манежной рвануло, СМС на… этот… на мобильник смертницы послал именно организатор!
– Но тогда… – задумался я.
– Ступайте, Михаил Петрович, – мягко осадил меня Путин. – Всё – завтра!

Понедельник, 3 января. День
Москва, проспект Калинина

Светиться я не стал, пересел в свою «Волгу». Умар побурчал только.
В тесном дворике у подъезда «дома-книжки» уже почивала путинская «Татра», а две неприметные личности, маячившие неподалеку, перемигнулись с моим начохром – тоже, небось, прикрепленные.
Наверху все были в сборе и при деле. Княгиня с председателем КГБ и Татьяной Николаевной Москальковой, начальницей УСБС в «Бете», негромко толковали о делах государственных. Антон колдовал над «Ольхоном», а Тата заваривала чай.
– Налью вам штрафную кружку, Михаил Петрович! – прожурчала она, сладко улыбаясь. – За опоздание!
– Из ваших рук хоть чайник! – отшутился я.
Владимир Владимирович пожал мне руку, и усадил напротив, под бочок к Татьяне Николаевне. Интересно, что в «Гамме» эта «мужественная женщина», скрывающая острый ум под личиной грузной блондинки, стала известна, как честный политик; в «Бете» она подвизалась на поприще госбезопасности, а вот ее «альфа-версию» не видать и не слыхать.
– Начнем, пожалуй, – коротко сказал Путин. – Елена Владимировна?
Ее сиятельство энергично кивнула.
– Источники в силовых структурах «Гаммы» утверждают, что двойной теракт на Манежной и взрыв в аэропорту «Домодедово» готовили разные группы. Но, возможно, это были разные головы одного дракона. А вот, откуда он такой взялся, неизвестно. Ведется расследование. И… – она резко махнула руками. – Пока что имеем то, что имеем – более ста тридцати человек погибли от осколков или были затоптаны… Антоний!
Алёхин задумчиво воззрился на Елену фон Ливен, кивнул рассеянно, и заговорил:
– Опираясь на данные бифуркационного анализа, мы могли бы успешно предотвратить теракт на Манежной, заранее отправив СМС на телефон смертницы. Известно, что она останавливалась в Кузьминках, в хостеле… МНВ просчитывается на уровне 0,85. И можно выбрать такое время ликвидации, когда взрывное устройство сработает без лишних жертв…
– А теракт в Домодедове? – внешне бесстрастно спросила Москалькова.
– А вот с этим сложнее, Татьяна Николаевна, – вздохнул Антон. – Тут вероятность МНВ не более 0,15…
– Пятнадцать процентов? – уточнил Путин, собирая морщины на лбу.
– Так точно.
– Товарищи, – негромко начал я, наклоняясь к столу, – ситуация в «Гамме» намного печальней, чем кажется с виду. Мы вчера с Антоном посчитали… Потери невосполнимы. Десятки людей, погибших на Манежной, именно что из категории незаменимых – без них «Гамма» обречена, она на десятилетия погрузится в анархию и войны всех против всех! А потом, при самом лучшем раскладе, мутирует в мир материального изобилия и духовной нищеты, как в «Хищных вещах века»…
– Означает ли это духовную деградацию большей части общества и повсеместное распространение электронной наркоты, вроде грёзогенераторов? – деловито осведомилась Москалькова.
Я посмотрел на Алёхина.
– Увы, это так, – заторопился Антон. – Мещанское «общество всеобщего благоденствия», и без «слега»… это как Средние века без чумы! А сон разума порождает чудовищ, соответствующих духу эпохи… Такой мир «мягкой силой» не взять, даже в сочетании с точечной перепрошивкой мозгов… – запнувшись, он пугливо глянул на меня.
– Я в курсе идей проекта «Дети Тумана», – мне удалось не улыбнуться. – В общем, если мы не исправим ситуацию сейчас, то в близком будущем, чтобы хоть как-то купировать угрозу из «Гаммы», придется пойти на прямую военную интервенцию. А это чревато… Понимаете, электронный стимулятор или волновой генератор эмоций как бы отключает у непаранормов критическое восприятие действительности и делает очень уязвимыми для пропаганды, поэтому интервенция из «Альфы», поданная «гаммовскими» властями, как агрессия, вызовет ожесточенное сопротивление. Жертвы будут исчисляться миллионами, а самое мерзкое – люди «Гаммы» будут свято уверены, что интервенты – это фашисты, а вожди «Альфы» и «Беты» – хуже Гитлера и Муссолини! – помолчав, я продолжил обычным тоном: – А мы… Вот, что мы предлагаем. Тата, можно ваш мобильник?
Ивернева с интересом посмотрела на меня, кивнула и достала из сумочки «гаммовский» телефон «Хуавэй» с симкой «Билайн».
– Смотрите, – я положил гаджет на ладонь. – Мы можем немного изменить его схему и напаять простейший механический таймер с реле, отсылающий эсэмэску на заранее введенный номер. Кроме того, привяжем мобильник скотчем к пиропатрону – и транспозитируем его на ближайшую к хостелу террористки помойку, одновременно забрасывая в тридцать первое декабря «Гаммы»! В назначенное время таймер срабатывает, СМС уходит по адресу, после чего пиропатрон взрывается, заметая следы ма-аленькой хронокоррекции!
– Неплохо! – оценил председатель КГБ, переглянувшись с княгиней.
– Михаил Петрович… – волнуясь, заговорила Тата, взглядывая то на меня, то на своё непосредственное начальство. – Татьяна Николаевна… Я всё понимаю, но… Ставки слишком велики, чтобы доверять какому-то… коммуникатору. Ведь даже механический таймер может заклинить!
– Что вы предлагаете? – хищно сощурилась Москалькова.
– Отправьте в прошлое «Гаммы» меня! – выпалила «Белоснежка». – И я всё сделаю сама!
– Михаил Петрович, – подобрался Путин. – Технически это возможно?
– Да, – буркнул я, чувствуя и беспомощность, и раздражение. – Просто… Никто еще не испытывал темпоральный траспозитационный манёвр на биологических объектах крупнее кошки!
– Вот, заодно и испытаю! – воскликнула Тата.
Помолчав, Татьяна Николаевна глухо вымолвила:
– Хорошо, товарищ майор. Готовьтесь.
– Всегда готова! – прозвенела Ивернева, как истинная пионерка.

Пятница, 31 декабря. День
Москва, Зеленодольская улица

Хронокамера была старой – по словам Владимира Киврина, «еще второго поколения» – большой стеклянный куб, куда из технического отсека вела небольшая стальная дверца.
В тесном объеме техотсека воздух остро пах озоном и вибрировал от грозного гудения, а вязки кабелей на стенах нервировали Тату – девушка жалась, держась бочком.
Громыхая по сегментированному полу, приблизился Гарин.
– Не бойтесь, – мягко сказал он, – здесь нет высокого напряжения.
Чувствуя мужскую руку на плече, Ивернева действительно успокоилась. Даже те незримые, блуждающие флюиды, что витали между двумя паранормами, Тата взяла под контроль тренированной воли.
– Мне сюда? – пробормотала она, отворяя дверцу.
– Да. Залезайте…
Изящно сгибаясь, девушка просунулась в хронокамеру. Ребристое сопло излучателя тахионов блеснуло вверху. Было видно, как за толстым двойным стеклом, отдающим в зелень, сдвигаются и раздвигаются электромагниты. Их негромкое жужжание перекрывал низкий гул ускорителя.
– Видите подставку на полу? – смешно закряхтел Михаил Петрович за спиной.
– Вижу, – улыбнулась Тата.
– Приседайте… Ага… Опускайтесь на корточки, а когда я скомандую готовность, закроете глаза, обнимите руками колени и прижмётесь к ним лбом…
– Как Шварценеггер в «Терминаторе»?
– Именно! – Михаил Петрович смешливо фыркнул. – Жаль только, что вам не нужно раздеваться! – Он тут же посерьезнел. – Поле вокруг вас будет сфероидальным, и во время заброса в прошлое со всех сторон будет светиться энергосфера. Просьба не шевелиться и не распрямляться, пока все эти «спецэффекты» не угаснут! Темпоральная эманация – штука не смертельная, но лучше поберечься. Понимэ?
– Понимэ! – хихикнула девушка, расстегивая куртку-дубленку. – Михаил… Можно вас так называть? Вот признайтесь, что кряхтели вы специально! Меня хотели успокоить, м-м?
– Ох, уж эти Иверневы! – забурчал Гарин, пряча смущение. – Умницы-разумницы, спасу нет… Всё! – в его тоне лязгнул металл. – Минутная готовность!
– Есть минутная готовность! – выдохнула Тата, лбом вжимаясь в коленки.
Дверца смачно вошла в пазы, а гул стал опадать, становясь всё басистее. По стеклянным панелям хронокамеры заплясали изумрудные отсветы, а сопло уже не гудело, а гремело, угнетая рассудок.
– Готовность к забросу! – пробился искаженный голос Михаила. – Конфигурация поля сфероидальная. Напряженность… Стабилизация канала… Гамма-ретранслятор… Готовность к транспозитации… Пуск!
На какое-то мгновенье Тата будто оглохла, но, услыхав собственное дыхание, поняла, что ее несёт против течения времени. Назад… в поза-позавчера…

* * *
В некий неясный момент, когда смутное осознание себя сделалось чётким, Ивернева ощутила под ногами не упругость рифленой резины, а податливость сухой прошлогодней травы.
Бледно-фиолетовые извивы потрескивавшей энергосферы угасли, свежо пахнув ионизированным кислородом, и Тата раскрыла глаза.
Она сидела на газоне, под защитой густых кустов и пары голых деревьев, уныло возносящих к небу кривые черные ветви. Издали, со стороны Волгоградского проспекта, наплывали шумы машин, а ближе слышалось лишь монотонное ширканье лопаты, счищавшей снег с дорожек парка.
Тата гибко выпрямилась, застегивая дубленку. Она не сразу уловила движение за спиной, а в следующее мгновенье до ее ушей донесся негромкий, весьма прохладный баритон:
– Руки вверх, барышня! И без фокусов!

Глава 2
Пятница, 31 декабря 2010 года. Ближе к вечеру
«Гамма»
Москва, Зеленодольская улица

– Руки вверх, барышня! И без фокусов!
Будь на месте Таты любая иная сотрудница КГБ, пусть даже имевшая богатый опыт спецтренировок, ей пришлось бы прибегнуть к типично женским уловкам в такой-то ситуации. Но Ивернева была не просто «иной», а возведенной в степень.
Мгновенно выйдя на сверхскорость, она отшагнула и развернулась. За ее спиной стояли двое милиционеров в форме стального цвета – один, рослый, с пышным чубом, выпущенным из-под заломленной набок ушанки, стоял подальше, демонстративно засунув руки в карманы полушубка, а другой, невысокий и коренастый, при погонах сержанта и со смуглым лицом восточного типа, топтался в паре шагов от девушки, обеими руками тиская табельный ПМ. В черных вытаращенных глазах азиата пульсировали испуг и натужное торжество – ствол подрагивал, а с крупных, словно накачанных губ срывался шепот: «Ай, шайтан-баба… Ай, шайтан…»
Всю эту диспозицию Тата запечатлела за ничтожную долю секунды. Веки сержанта еще не дрогнули, чтобы моргнуть, а правый женский сапожок уже мелькнул, выбивая оружие. Продолжая движение, майор крутанулась, и левая нога впечаталась в пухлую щеку ориентала. Тот исполнил кувырок назад.
Ивернева замерла, выходя из состояния субакселерации, и рядовой, стоявший подальше своего излишне рьяного командира, наконец-то смог увидеть девушку, а не размытый вихрь.
Зубасто улыбнувшись, он вскинул руки вверх:
– Сдаюсь, сдаюсь! – и восхищенно выдохнул: – Ну, кла-асс! Вы только не обижайтесь на Ваську, он из Душанбе, и уж больно ретив…
– Ваську? – улыбнулась Тата, склоняясь над поверженным.
– Вообще-то, его Басиль зовут, по-ихнему, но мы по-своему, по-нашенски…
Ивернева приложила пальцы к шее Басиля. Ощутив заполошное биение, кивнула успокоенно, и с силой нажала пару точек – за ухом и на затылке бравого сотрудника милиции. Тот замычал, болезненно морщась, завозился, засучил ногами в начищенных ботинках.
– Ш-што? – выдохнул Басиль. – Х-хде?
– Вы прогнали хулигана, – четко выговорила Тата. – Он вас ударил, а вы пригрозили ему оружием, и «нехороший человек» бежал… – Подняв голову, девушка показала глазами рядовому на «Макаров», тускло отблескивавший в бурой траве. Рядовой понятливо закивал, и подобрал оружие. – Меня защитили… – ее голос утончился, переходя в слезливый всхлип.
Сержант сразу приободрился, закряхтел, пытаясь встать, и чубатый с готовностью подхватил старшего по званию, незаметно сунув пистолет ему в кобуру.
– Ох… Чигарта мехурам… – скривился Басиль, грузно поднимаясь с колен. – Как-то мне нехорошо…
– Давай, к «козлику», Вась, – со смешным участием заворковал чубатый. – Посидишь… Отдохнешь… А мы потом рапорт сочи… К-хм… Всё, как было, распишем! Зуб даю – сам товарищ Гордеев похвалит! Ты же знаешь товарища полковника…
Сержант лишь уныло кивал, еле переставляя ноги. Небитый вместе с Татой устроили битого на заднем сиденье милицейского «уазика», и заботливо притворили дверцу.
– Уф-ф! – вытолкнул рядовой, поправляя шапку. – У нас в деревне кот был, Васькой звали. До того ленивый… Развалится на крыльце, и спит! Пока не пнешь, фиг сдвинется! Зато, как жрать дают – бежит, аж топочет! Один раз, помню, матушка ведро с парным молочком поставила на ступеньку, так котяра лакать вздумал. Мать его кэ-эк пнёт – Васька с мявом улетел! Но у вас, конечно, куда красивше вышло…
– Вас как звать… «дядя Стёпа»? – улыбнулась Тата.
– Меня-то? – покраснел ее визави. – А… Смеяться не будете? Меня… Меня, вообще-то, Тихоном кличут… В честь деда назвали. Он на войне… Без вести.
– Чего ж тут смешного? – вздернула брови девушка. – Имя, как имя. Мужицкое, кряжистое такое…
– Ага! – воспрял Тихон. – А… Вас как?
– Ирина, – улыбнулась Ивернева, протягивая руку.
Милиционер осторожно пожал изящную кисть.
– Ирин… – несмело заговорил он. – А давайте, я вас угощу хоть? Ну, так, в качестве извинения за… за ЧэПэ? Васька просто напугался – что-то там, в кустах, засветилось, будто сварка…
– Да ладно, чего там… – отмахнулась Тата, изображая беспечность, и мило улыбнулась: – Угощайте!
– Ага! – обрадовался Тихон, тут же смущаясь. – Только ресторанов тут нету… Зато шаурма – просто объедение! Там какой-то родич Басиля крутится. Ага… Так у него всё по-честному, и чисто – не скажешь даже, что таджик! А уж кофе варит… – он закатил глаза. – Куда той баристе!
Наталья не стала поправлять нечаянного знакомца, а просто зашагала рядом. Она уже на месте, и хостел смертницы рядом почти, минут пятнадцать ходу…
Вот только спешить не надо, лучше подготовиться, как следует. Линкольн верно говаривал: «Если от меня потребуют срубить дерево за восемь часов, я потрачу шесть часов на то, чтобы заточить топор»…

* * *

Кафешка старого Азиза и впрямь выглядела опрятно. Здесь столовались дальнобойщики и студенты, «гастарбайтеры» и «понаехавшие». Бывало, и коренные москвичи заглядывали – толстый и румяный повар обходился без изысков и без тех кулинарных извратов, коими кичились модные ресторации Москвы, зато выходило у него – о-о-очень вкусно.
Тата чуть ли не урчала, поедая шаурму – и лаваш, и зелень, и мясо – всё радовало свежестью и умелой готовкой. А уж кофе… Такой пахучий и духовистый напиток можно было, наверное, отведать… ну, разве что в хижине бедуина, знающего толк в «кахве»!
– Спасибо, Тихон! – выдохнула девушка. – Накормили и напоили.
Милиционер гордо заулыбался, но его губы тотчас же дрогнули, сникая.
– А мы еще увидимся, Ирина? – с надеждой выговорил он, тут же заспешив, понижая голос: – Я не спрашиваю, где вы служите…
Тревожный ледок кольнул Иверневу, но она тут же вернула поколебленное равновесие.
– И не нужно спрашивать, Тихон, – твердо сказала девушка. – А насчет увидеться… – Она пожала плечами. – Кто ж его знает… Жизнь наша полна неожиданностей. Пока!
Гибко встав, Тата накинула шубку.
– Ирин… – мужчина расширил глаза. – Только сейчас заметил! А… почему вы без шапки? Минус, хоть и небольшой, но всё же…
– Хм… И вправду, чего это я? – девушка сморщила носик, и легонько засмеялась. – Спасибо за совет, Тихон. Пока!

* * *

На полдороги к хостелу «Избушка», Тате попался торговый центр. Видимо, хозяева ТЦ людьми были прижимистыми, поэтому ни на раздвижные двери, ни на эскалаторы не тратились. Но и чужестранные бренды в центре не светились.
Наталья усмехнулась. Однажды она купила в «Гамме» стильную сумочку, якобы от Луи Виттона. На самом-то деле пошили ее в Гонконге, в одной из бесчисленных мастерских Коулун-Сити, но даже матерый эксперт не смог отличить подделку от подлинника из элитного бутика… будки, торгующей исключительно «лакшери» и «хай-лайт». И какой тогда смысл переплачивать?
На втором этаже, в отделе, где царствовала «Снежная королева», Тата долго крутилась перед зеркалом, примеряя то один «головной убор, модный в этом сезоне», то другой, и прикупила себе шикарную ушаночку из рыжего лисьего меха с кожаным верхом, отдав за нее аж семь тысяч рублей. Цена немалая, но уж больно роскошно смотрелась в шапке майор госбезопасности.
А деньги имелись: начальство щедро отстегнуло на карманные расходы, да и Михаил Петрович сунул в карман дубленки пару сотен «зеленых». Поймав удивленный взгляд Таты, сказал, что пригодится…
Спустившись на первый этаж, где мигали рекламные панно, а самые разные композиции, изливаясь из динамиков, сшибались в какофоническом месилове, майор заметила неприметный магазинчик оптики.
Хозяин, унылого вида мужчина в очках, не просто торговал биноклями, подзорными трубами и телескопами, а жил в преломленном мире линз и зеркал. Выслушав задушевную лекцию об изъянах и достоинствах 40-кратного широкоугольного бинокля «Левенгук», Ивернева рассталась еще с тремя тысячами, вышла на улицу и бодро зашагала к цели…

…Хостел «Избушка» занимал весь верх бывшего универмага, выстроенного из белого силикатного кирпича. Еще в «лихие» 1990-е новые хозяева отказались от витрин, заложив их до половины уродливыми шлакоблоками, зато поверху выставили пластиковые окна – с наклейками «Made in China». Скупость подвела «новых русских» – рамы погнуло и перекосило. Летом форточку не откроешь, зато зимой поддувало в щели.
По этой ли, или по иной причине, но первому этажу фатально не везло – каждый год его сдавали в аренду новой «ооошке». И овощами здесь промышляли, и сантехникой, и тканями, но любой бизнес неизбежно увядал и чах. Вот и сейчас «полувитрины» были оклеены распечатками с принтера – жирные черные буквы уговаривали, улащивали, заклинали – «АРЕНДА!!!»
Хостел «Избушка» располагался на втором этаже, но и там не шли дела: большая часть номеров, заставленных в казарменном стиле – обшарпанными двухярусными кроватями – пустовала. Светилось лишь одно окно из пяти.
«А если я опоздала? – похолодела Тата. – И бомбистка уже ушла?»
Беспокойство натягивало нервы, а подступающая темнота нагоняла страх и тоску – неужели всё зря?
«Да нет же, нет! – изнывал рассудок в тягучем ожидании. – Эта мерзавка должна быть на месте! Еще часа три, как минимум, должна…»
Пока Тата ломко шагала по обледенелому тротуару, припорошенному золой, она старалась не обращать внимания на ночлежку по ту сторону улицы, а теперь усиленно вертела головой, изыскивая подходящее место для наблюдения.
«В принципе, неплохой НП…» – подумала девушка, сворачивая к бывшему продуктовому магазину, точно такому же типовому кубу советских времен, что и универмаг напротив. Здания-уродцы смотрели друг на друга, как разлученные близнецы, только экс-гастроному не меняли исходный статус, лишь перекрестили в «Пятерочку».
К неудовольствию Таты, в супермаркете не гомонила толпа, закупая ингредиенты для новогодних рецептов – всего человек десять суетилось, запасаясь хлебом и звякая спиртным.
Не затеряешься, не прошмыгнешь… А если уж организовывать НП, то на втором этаже, где кучкуются бухгалтеры и товароведы.
Тате даже не пришлось прибегать к «ведьминским штучкам», достаточно было нацепить маску скучающей надменности, и уверенно прошагать к лестнице.
Никого. Лишь старенький, сутуленький охранник в черной мешковатой форме с нелепым «SECURITY» на спине, подремывал на лавочке, делая вид, что разбирает и плющит картонные ящики.
Мимо, грохоча тележкой, прошаркал молодой грузчик, смахивавший на качка – его шаткая походка выдавала изрядный градус. Наверное, и уходящий год проводил, и новый встретил. Неофициально.
Суетливая дама, прижимая к трясущемуся бюсту кипу бумаг и вздрагивая жирным лицом, торопливо спустилась по гулким ступеням, но лишь мазнула по Иверневой краем глаза. А вот престарелый «секьюрити» вдруг решил проявить бдительность. Оторвав тощий зад от лавки, он строго заблеял:
– А вы куда, гражданка? Туда нельзя!
Тата выбросила ладонь перед морщинистым, скукоженным лицом блюстителя, и резко, властно сказала:
– На место! Спать! Забыть!
Недреманный страж рухнул на скамью, приваливаясь к крашенной зеленым стене, и обмяк.
«Зеленый цвет… Зеленый свет…»
Взбежав по лестнице, майор стремительно зашагала по коридору, почти сразу обнаружив искомое – туалет, выходивший окном на улицу.
Правда, «объект МЖ» предназначался для служебного пользования, и был заперт на ключ, но в бездонной дамской сумочке и на замок управа нашлась. Ра-аз… Два-а… Готово.
Закрыв дверь на щеколду, Тата подбежала к фрамуге, наполовину замазанной белым, привстала на цыпочки и навела бинокль, надеясь застать ту, за чьей жизнью пришла. Тусклый желтый свет по-прежнему переливался лишь из одного-единственного окна «Избушки». Раздернутые занавески не прятали убогий интерьер.
– Ч-чёрт… – обронила Ивернева.
По пустой комнате шлепал босиком небритый мужик в кальсонах и майке-алкоголичке. Налив воду в стакан из графина, он пил ее, давясь и морщась.
Тата снова отпустила чёрта, и тут же зажглось второе окно. Бинокль «Левенгук» дернулся влево, и майор Ивернева шарахнулась от испуга – прямо на нее смотрела девица в черном. Худущая, с плоской грудью и длинной шеей, она сцепила ладони, будто в раздраженной мольбе – тонкие пальцы пошевеливались, как паучьи лапки.
Ярко накрашенные губы дергались, то и дело ужимаясь в злую усмешку, а влажные глаза сочились пугающей чернотой. Похоже было, что всю нелепую, угловатую, костлявую фигуру террористки переполняла сатанинская ненависть.
Вот бомбистка опустила веки, пригашая темный огонь зрачков, оскалила крупные белые зубы. Тень скользнула по запавшим щекам, и девицу сотряс хохот.
Задрав голову к потолку, она запустила пальцы в сосульки немытых волос, разворошила их – и внезапно сникла, безвольно опустила руки… Простояв так минуту, смертница равнодушно наклонилась, сгибая узкую спину – сквозь тонкую водолазку проступил гребень позвоночника – и с усилием подняла «пояс шахида». Напрягаясь, она окрутила талию страшной связкой тускло блестящих цилиндров, затянула потуже ремешки…
Мрачно улыбаясь, воткнула проводки в «пряжку» дистанционного взрывателя – тот замигал кровавым огоньком.
«И чего я жду? – встрепенулась Тата. – Скоро совсем стемнеет!»
Отложив бинокль, прислушавшись к глухим голосам и шагам, доносившимся из коридора, майор достала мобильник. Нужный номер набрали заранее, еще в «Альфе» – вот она, череда убийственных цифр…
На какую-то секунду Иверневой овладела понятная слабость и нерешительность. Одно дело – убить врага в бою, и совсем другое – привести в исполнение смертный приговор…
Тата усмехнулась, взглянув в облупленное зеркало, висевшее на стене из белого кафеля. Перед глазами пронеслись кадры оперативной съемки – мертвые тела, лужи крови, искаженные мукой лица… Палец бестрепетно нажал на «Вызов».
«Сдохни!»
Черный силуэт за окном мгновенно обратился в шар тугого, яростного пламени. С оглушительным грохотом, вышибая раму, выламывая кирпичи, обрушивая стены и перекрытия, огонь вырвался наружу, словно нечистая сила, выпущенная из пекла.
Пискнув, Наталья шарахнулась в сторону, а в следующее мгновенье воздушная волна докатилась до «Пятерочки», и стёкла вылетали с пушечными хлопками, дробясь в сверкающее крошево.
Гром взрыва стих, расходясь рокочущим эхо, и тут же прорезались крики ужаса и боли. Тата, скользя и скрипя подошвами по битому стеклу, поспешно выбежала из служебного санузла – спасать, помогать, врачевать…
«Задание выполнено, – билось в голове. – Задание выполнено!»

Вечер того же дня
«Гамма»
Москва, Манежная площадь

Ивернева здорово устала, хотя народ в «Пятерочке» пострадал не сильно, испугался больше. Кого-то порезало стеклом, кто-то упал и ударился… Одного мужичка крепко приложило бутылкой водки «Финляндия» – молоденькая продавщица обмотала ему голову бинтом. Хотела уже вскрыть сосуд, чтобы продезинфицировать рану, но пострадавший шибко возмутился подобным кощунством, да так и пропал – вместе с бутылкой…
«Просканировав» себя, Тата пришла к выводу, что ее утомление – от нервов, и решила: пора уходить!
А на той стороне улицы машин понаехало… И МЧС (что-то вроде Центральной Аварийной Службы в «Альфе»), и милиция, и «скорые». Синие да красные огни так и кружатся, метут по снегу, по стенам, по лицам оперуполномоченных…
Под шумок Наталье удалось незаметно улизнуть – она сбежала вместе с хихикающей студенческой парочкой. Тем тоже неохота было задерживаться – и обрекать себя на нудные расспросы. За час до полуночи!
На станции метро «Кузьминки» Наталья до того задумалась, что пропустила поезд. Душа и ум не сошлись.
Ведь, если рассуждать логически, в понятиях дисциплины и долга, ее путь должен лежать в знакомую гостиницу «Сокольники» – она там всегда отсыпалась во время визитов в «Гамму».
Но Тата приняла иное решение – и отправилась на Манежную площадь. Почему ее потянуло на «место преступления», хоть и предотвращенного, она понимала смутно.
Убедиться, что всё в порядке? Да нет… И так было ясно, что уже никакая сволочь не испортит людям праздник, а «черная вдова» отправилась к Басаеву с Дудаевым.
Выйдя на станции «Охотный ряд», Наталья у входа в подземный вестибюль столкнулась с Михаилом Гариным, живым и невредимым. Правда, выглядел он не очень – постоянные разлады в семье вредят здоровью не меньше курева и пьянок.
Тате хватило одного взгляда, чтобы понять – миновавший ее мужчина прожил жизнь без любви. Он был сдержан и хмур, но… Симпатичный, в ее вкусе…
А толпа вокруг шумела на все лады – люди кричали, пели, смеялись, радуясь жизни и наперебой поздравляя друг друга с новым годом, с новым счастьем…

Понедельник, 3 января 2011 года. Вечер
«Альфа»
Ново-Щелково, проспект Козырева

«Обратная абаркация» прошла в штатном режиме. Никакой «машины времени» под рукой у Таты не было, да и к чему она? Можно же просто «загоститься» в «Гамме» на пару дней – и переправиться в «Альфу» обычным путем, транспозитируясь.
Ивернева фыркнула, и покачала головой. Надо же… Как быстро человек привыкает к небывалому, воистину фантастическому! Подумаешь, мол, переместиться из одного пространства в другое! Делов-то…
Загорелось зеленое табло, и дверцы альфа-ретранслятора с шипением ушли в пазы. А следующим звуком, достигшим ушек Таты, стали бурные аплодисменты встречающих. Растерявшаяся Ивернева замерла, узнавая Путина, Москалькову, княгиню, Михаила…
И все улыбались ей, кивали приветливо…
Собравшись, Тата приблизилась к Татьяне Николаевне, и четким, позванивавшим от волнения голосом отрапортовала:
– Товарищ начальник Управления Службы Безопасности Сопределья в «Бете»! Докладывает майор Ивернева. Задание выполнено!
Москалькова шумно выдохнула – и облапила товарища майора, воркуя:
– А я и не сомневалась! Никто из нас не сомневался…
– Мы только переживали за вас, Наталья Мстиславовна, – сказал, посмеиваясь, Путин. – Всё время держали пальцы скрещенными и стучали по дереву!
– А я еще и плевалась! – гордо произнесла Елена фон Ливен, сразу уточняя: – Через левое плечо!
– За успех надо выпить, товарищи! – решительно вмешался Гарин. – А то, как-то не по-русски получается!
Все оживились, задвигались, председатель КГБ СССР лично откупорил шампанское и разлил по бокалам.
– За вас, товарищ майор! – шутливо прищурился он. – За победу!
Граненые сосуды сошлись с тающим звоном.
– А закусь? – спохватилась Москалькова.
Ее сиятельство сделала величавый жест в сторону резного столика.
– Извольте! – ухватив бутылку за горлышко, она глянула на этикетку. – Полусладкое… Рекомендую сыр грюйер или фуа-гра!
Слушая княгиню, Гарин улыбнулся и увлек Тату к соседнему столу.
– Угощайтесь! – подцепив канапе с нежной красной рыбкой, он показал пример. – М-м… Нерка! Обожаю нерку. А вы?
– Может… на «ты»? – неуверенно молвила девушка.
– С удовольствием! – Михаил лукаво улыбнулся. – А ты ведь не удержалась тем вечером… И рванула на Манежную! Да? Зачем?
– Ну-у… – затянула Ивернева, румянясь.
– Хотела меня увидеть? – мягко спросил Гарин.
– Да… – смутилась Тата. – Хотела… своими глазами… что жив, что… Вот…
– Увидела? – голос Михаила звучал серьезно.
– Да-а… – девушка смутилась еще сильнее. – Мельком. – Медленно вдохнув, отчего ее и без того высокая грудь поднялась еще выше, она выдохнула, и поинтересовалась, распахивая глаза еще пуще: – А откуда ты знаешь, что я там была?
– А я там тоже был, и тебя видел – причем, в этой вот, «лисичкиной» шапке.
– Но… – удивленный взгляд девушки налился прозрачной голубизной. – Но как? Как это могло быть?
– Очень просто, – наметил улыбку Гарин. – Я видел тебя там в своей «прошлой жизни»! Значит, всё произошло именно так, как и должно было произойти. Не меняются же мои воспоминания в зависимости от того, как мы изменяем реальность! Хотя кто его знает…

Глава 3
Вторник, 11 января. День
«Гамма»
Лос-Анджелес, бульвар Сансет

Данила Багров, бывая в «Городе ангелов», всегда останавливался в «Беверли Хиллз». И не то чтобы «положение обязывало» – он никогда не кичился своим богатством, а купеческие замашки «новых русских» откровенно презирал.
Просто нравился ему этот нескромный отель, прозванный «Розовым дворцом», хотя сам город Данил Ильич терпеть не мог и, с удовольствием вспоминая «Незнайку на Луне», звал дурацкий мегаполис Лос-Поганосом.
Он и номер старался забронировать один и тот же – угловой «люкс» на третьем этаже, с видом на голубой бассейн. Сейчас, правда, не очень-то и тянет окунуться – зима, она и в Калифорнии зима. Зябким днем градусы подтягивало до отметки «17», а ночью опускало до плюс шести. «Пляжный штат», ага.
Данила прикрыл окно и задернул невесомую занавеску. Продует еще… Так-то он вполне себе крепок.
«Старость меня дома не застанет!» – отдалось эхом улыбки.
Багров подмигнул своему отражению в винтажном трюмо – розовые, висящие мешочками щеки дрогнули, а в ярко-синих глазах колыхнулся живой блеск.
«Шестьдесят лет. Полет нормальный!»
Мягко застрекотал телефон. Данила придал своей походке нарочитую пружинистость – просто похвалиться перед зеркалом.
– Слушаю.
– Сорри, мистер Багрофф! – зажурчала трубка. – К вам посетитель… Мистер… Мистер Валькенштейн.
– Проводите, – обронил Данила, чуя, что сердце частит.
Ага… Ухватил наживку старый хряк! Отлично. Ну, хоть не зря летал в эти дурацкие Штаты…
Багров сунул руку в дорожную сумку. Не нащупав сразу, раздраженно вывалил всё ее содержимое на стол. Тяжело брякнулся пистолет сорок пятого калибра. Славное оружие.
Данила скупо улыбнулся, засовывая ствол за пояс сзади – рукоятка давила в спину, успокаивая. Сколько раз такой… или почти такой огнестрел спасал его в годы бандитской юности! С тех самых, не столь уж давних пор он хранил верность и нежную привязанность лишь к одной женщине на свете – и зовут ее «Беретта».
В дверь не очень вежливо постучали, похоже – кулаком. Багров покинул малую приемную, натягивая блейзер и сдерживая шаг – незачем поспешностью иллюстрировать свой интерес. Добротные створки из массива тика поддались его рукам, и разомкнулись.
За порогом номера стоял, набычившись, массивный пожилой мужчина. Его волосы отливали цветом металла на изломе, а обветренное загорелое лицо полосовали морщины, однако ото всей плотной фигуры исходила опасная, напористая сила, как бы снимавшая вопрос о прожитых годах. Глянув исподлобья, гость криво усмехнулся, и спросил на чистом русском:
– Ты, что ли, Данила будешь? – не дожидаясь ответа, он переступил порог, мимоходом отрекомендовавшись: – Давид. Я из Одессы, здрасьте.
– Прошу, – тонко улыбнулся постоялец.
Торжественно вздрагивая брылями, Валькенштейн прошествовал в гостиную.
– Что ты там за ерунду накатал в своем месседже… тьфу, письме? – прорычал он, глядя на Данилу мутными глазами. – Какой, к дьяволу, «Атлантис»?
– Это не я! – Багров шутливо поднял руки. – Какой-то местный писака накатал, еще в прошлом году. Мол, мистер Валькенштейн прогулялся на своей яхте в Полинезию, но не ограничился валянием под пальмами и любованием закатами, а поднял затопленный корпус шаттла «Атлантис»… – его губы дрогнули в насмешке. – Ну, текст длинный, цитировать весь лонгрид не буду. Мне больше всего понравился финал – журналюга игриво вопрошал: «Вообще-то, шаттл с таким названием стоит в ангаре на мысе Канаверал, проходит предполетную подготовку. Откуда же взялся его двойник?» Но самое, пожалуй, интересное случилось… м-м… где-то через неделю после публикации. Газетчик якобы перебрал виски – и тоже вздумал полетать, выпорхнув из окна восемнадцатого этажа…
Давид с неожиданной сноровкой выхватил потертый «кольт», приседая в позу ганфайтера, и замер – ему в глаза холодно смотрело дуло пистолета.
– Кру-уто… – затянул он, пряча обескураженность за развязным тоном. – Шустрый ты, как я посмотрю! А если еще и меткий…
– Желаешь убедиться? – прищурился Данила.
– Да ну… Зачем? Шуму будет… – Валькенштейн опасливо вытянул руку и положил револьвер на столик. Даже пальцами оттолкнул – «кольт» скользнул, отражаясь в полировке. – Чего ты ко мне пристал, Данила-мастер?
Багров двинул бровью, изображая комическое изумление, и устроился в кресле, откладывая «Беретту» – та кокетливо пихнула затвором тупорылый шестизарядник.
– «Данила-мастер» – это мое погоняло… – сдержанно вымолвил он. – Еще когда с братвой водился. Лихое было время… У вас тут – Дикий Запад, у нас – Дикий Восток. Эпоха первоначального накопления капитала, если по Марксу.
– Сидел? – глумливо ухмыльнулся гость.
– Сиживал. – Кривая усмешка перетянула рот постояльца. – Был. Состоял. Участвовал. Привлекался.
Давид небрежно фыркнул и с размаху уселся на жалобно крякнувший диван.
– Выпить есть? – буркнул он.
– А как же! – бодро откликнулся Багров, дотягиваясь до дверцы бара. – Только учти: здесь всего лишь третий этаж…
– Не дождешься… Бурбон на два пальца.
Получив желаемое, Валькенштейн основательно глотнул, и покачал бокал, словно грея его в ладони.
– Ну, я уже понял, что бытие и небытие того щелкопёра тебе до сраки… – медленно выговорил он. Глаза его прояснились, словно умытые алкоголем, и глянули внимательно. – Так за каким… этим… ты приперся? Вряд ли тебе нужны деньги… Специально высмотрел: в списке «Форбс» мы с тобой на одной страничке, хоть и далеко не первой, хе-хе… Так какого…
Данила поднял руку.
– Давай сыграем в доверие, – зажурчал он в миролюбивом тоне. – Я сам тебе всё расскажу, и ты поймешь, «какого» и «за каким»…
Встав, Багров и себе взял бокал. Он повернулся спиной к Валькенштейну, но тот сидел, недвижим и расслаблен – судя по отражению в стеклянной дверце. Плеснув золотистого «Джим Бим», Данила пригубил и, покачав бровями, пожевав, словно ловя послевкусие, повел свой рассказ.
– К «Миллениуму» я уже стоил два миллиарда, и делать деньги дальше было уже скучно. Идти в политику? А что я там забыл? И вот, промаявшись до позапрошлого года, я завел себе хобби…
– Коллекционером заделался? – с интересом спросил Давид. – Я одно время старые авто собирал…
Багров покачал головой.
– Нет. Я… хм… коллекционировал тайны. Сейчас объясню… – задумавшись, он большим глотком опорожнил бокал и отставил его. – Фу-у… Не знаю, как у вас тут, а меня тот самый миллениум из колеи выбил. Когда в Новый год Ельцин объявил, что уходит, я не просто ошалел – я потерял покой. Вот, честно! И… ты знаешь, что меня тогда поразило? Даже не сам уход Борьки-алкаша, а выбор преемника. Почему Ельцин оставил за себя именно Путина? Потом я скорректировал свой вопрос: кто ему посоветовал выбрать именно «Темнейшего»? Я же знаю, сначала-то был совсем иной кандидат – Аксёненко! Но вот, прошло несколько лет, и Аксёненко помер от лейкемии. Эге-ге, думаю, а если тот советничек знал, что так оно и выйдет? Тогда всё логично складывается! Но что же это за советник такой, который вангует на пять лет вперед? И это лишь первая из… из точек бифуркаций. В курсе, что за штука?
– Да в курсах! – нетерпеливо поморщился Валькенштейн. – Тоже мне, бином Ньютона…
– Ага… – довольно затянул Данила. – Таких точек я насчитал несколько. Вот, смотри. Путин-то был из «западников» – не зря же с Собчаком связался! И вдруг, в две тыщи четвертом, он клеймит англосаксов за резню в Беслане! Нет, всё верно, на Кавказе и Лондон наследил, – как полтора века тому назад, с Шамилем, – и Вашингтон. Но вот так, открыто и честно, заявить об этом… Для либерала – поступок, совершенно невозможный. А в две тыщи седьмом – Мюнхенская речь! И я понял, что таинственный советничек упорно гнет свою линию – ведет дело к реставрации СССР…
– Ну, и нормально! – одобрительно замычал Давид. – Амеры взбесятся, так им же на пользу. Должен же быть противовес местным раздолбаям!
– Вам, может, и польза, – кисло улыбнулся Багров, – а мне – нет! Вот, лет через тридцать – дольше я не проживу! – валяйте! Реставрируйте! Хоть Советский Союз, хоть Российскую империю, а пока – хрен вам всем, а не СССР! Я, знаешь ли, буржуин, мне моих миллиардов жалко! Не хочу, понимаешь ли, чтоб раскулачили, чтоб отобрали и виллу на Лазурном берегу, и яхту, и…
– У тебя есть яхта? – оживился Велькенштейн. – Большая? Как катер или с парусами?
– Парусник, – буркнул Данила. – «По бим-бом-брамселям!» и «Свистать всех наверх!» Нужен мне тот катер…
– Правильно! – горячо сказал Давид, тут же покраснел и вернулся к солидности: – И как? Сыскал… м-м… советничка?
– Советницу, – нахмурился Багров. – Зовут, вроде, Наталья Павловна… Ну, тут надо еще копать, пока у нас одни подозрения.
– У нас?
Данил Ильич скупо улыбнулся.
– Нашел себе помощника – Димку Ерошина. Умный парень, в компах шарит, а главное – мышление у него нестандартное. Там, где мы применим обычную схему, Димон пойдет своим путем. Ну, не буду растекаться по древу. Мы с ним перебрали десятки вариантов, подчас самых заумных, самых фантастических, и остановились на трех… Всяких, там, «кротов» отбросили сразу – нет на Земле сил, желающих возродить СССР!
– Значит, пришельцы? – подмигнул Давид.
– Да, – невозмутимо кивнул Данила, – это была наша первая версия. Некий иной разум, желающий странного. Разумеется, не головоногие марсиане, а гуманоиды – голубые люди с розовой Земли или красные с Эпсилон Тукана! Прогрессоры, которым жалко стало нас, дурачков, польстившихся на погремушки капитализма, и решили они вернуть заблудших на путь истинный, он же – светлый. Вторая версия – «Гостья из будущего»…
– Понял, понял! – громко заговорил Валькенштейн. – Они там, у себя, знали, по каким граблям мы танцуем, и задали «работу над ошибками»!
Багров кивнул.
– Примерно так. И еще одна версия – «Гость из прошлого». Ну, представь себе комсомольца конца сороковых – Сталин еще жив, страна на подъеме… И вдруг его заносит к нам, в будущее! А тут всё, за что он боролся, за что воевал – похерено и оплёвано! И, если этот товарищ умен, он живота своего не пожалеет, лишь бы снова паровоз вперед летел, а в руках – винтовка! И вот, какой-то месяц назад… – Данила подлил себе бурбона, и вопросительно глянул на своего визави.
– Ливани! – энергично кивнул Давид. Следя за янтарным плеском, он медленно проговорил: – Ты, со своим Димоном, упустил четвертую версию… Советница могла прийти из соседнего пространства.
– О! – выдохнул Данила, и залпом выпил налитое. – Месяц назад Димка и явился ко мне – с копией статейки из «Лос-Анджелес икзэминер», той самой. И вот я здесь.
Он смолк. Молчал и Валькенштейн – сидел, уставившись перед собой, и медленно покачивал бокал. Поднес ко рту – и вернул на стол.
– Эта история началась пятнадцать лет назад, в девяносто шестом, – медленно и глухо проговорил Давид. – Я тогда купил яхту «Дезирада» и вышел в первое свое плавание… Говорят, что случайность – это непознанная закономерность. Охотно верю! Мы проходили мимо атолла Рароиа. Я уже подумывал свернуть к берегу – просто полежать на белом песочке, порыбачить, в лагуне искупаться… И тут прибегает Тосио… Он сам как бы японец, но родился в Калифорнии, как и его папаша. Вбегает, значит, Тосио и докладывает: «Человек на острове!» Ну, мы сразу к берегу. И что же? К нам на борт поднимается грязный, худущий, заросший… Робинзон! Семь лет отбыл на острове! Представляешь? Звали его Рон Карлайл… Позже, когда мы уже привыкли друг к другу, подружились даже, он рассказал свою невероятную историю. До сих пор помню его рассказ, и как подрагивал сиплый, такой, будто простуженный голос. Сперва Рон провел ликбез по физике пространства…
– Такой не существует! – напрягся Данила.
– У нас! – воскликнул Давид. – Но не у них! В общем… Карлайл кое-как, на пальцах, изложил мне теорию совмещенных пространств. Мы, вот тут, – он широко развел руками, – существуем в пространстве «Гамма». А еще есть «Альфа» и «Бета», где проживает точная реплика здешнего человечества… За мелкими исключениями. Сам Рон жил-был в альфа-пространстве, как физик и астронавт НАСА – тамошнего, «альфовского» НАСА. В общем, стартовали они с базы Вандерберг, шаттл «Атлантис» вывели на полярную орбиту. А весь грузовой отсек был забит сверхсекретным оборудованием – называется: бета-ретранслятор!
– Бета-ретранслятор… – пробормотал Багров, запинаясь.
– Ну, да! – с экспрессией молвил Валькенштейн. – Это… ну, как сказать… Агрегат такой, чтобы из «Альфы» попадать в «Бету». Вот только на «Атлантисе» случилась авария, всё пошло вразнос, и шаттл выбросило к нам, в «Гамму»! Вроде как, стреляли по ним в «Бете»… Ну, не суть! Другое важно – астронавты решили затопить челнок, чтобы не искушать нас, местных туземцев. А то возьмем, да и нападем на «Альфу»! В общем… – он зашевелил пальцами, словно разминая их после долгих писаний. – Тоже не буду растекаться… В общем, вернулись мы потом к Рароиа. Подняли бескрылый, ломаный корпус «Атлантиса», со всеми предосторожностями перевезли в Штаты, на ранчо «Виборита»… – лицо Давида исказилось, и в голосе зазвучали злые, взвизгивавшие нотки: – Я этому гаду Карлайлу дал всё! Любой прибор – на! Детали – получи! Энергии не хватает – протянул кабель. На, пользуйся! И Рон за год починил все эти импульсаторы, транспозитаторы, ретрансляторы… Смонтировал капсулу на двоих – на себя и меня! Он хотел вернуться в свой мир, а мне… Да просто увидеть «Альфу»! Глянуть, как оно там… Господи, я мечтал об этой транс-пози-тации, как мальчишка! А этот гад… Рон ушел один! Транспозитировался! Спалил мне полранчо, сволочуга, и ушел!
Угрюмо сопя, Давид повалился на спинку дивана. Рывком подхватил бокал, выхлебал бурбон и выдохнул, обмякая.
Багров молчал, рассеянно водя ладонью по щеке, и Валькенштейн очень серьезно, раздельно спросил:
– Скажи-ка, Данила-мастер, зачем ты, вообще, прилетел сюда? Чего хотел?
– Честно? – губы русского миллиардера дрогнули. – Хотел получить еще одно доказательство в пользу четвертой версии.
– Ну, и как? Получил?
– Получил, – твердо ответил Данила. – А… Хоть что-нибудь осталось от того… альфа-ретранслятора? Хоть что-то из бумаг, файлов, чертежей?
– Осталось, – невозмутимо сказал Давид. – И что-нибудь, и хоть что-то. А тебе зачем?
Багров резко подался к нему.
– Хочешь в «Альфу»? – выпалил он.
– Хочу.
– И я хочу! Я не пожалею миллиарда, а Димон соберет команду физиков, которые не верят ни в бога, ни в черта, ни в Эйнштейна! А если… Нет! А когда мы научимся транспозитировать и в «Альфу», и в «Бету», я точно прижму Наталью Павловну, или кто она там! И тех, кто ее послал, тоже возьму на цугундер! Не фиг вмешиваться в нашу жизнь! Ни с благими, ни с худыми намерениями! Это наша «Гамма», а иномирцам тут не место! И… – уняв яростный натиск, Данила ухмыльнулся: – Торжественно клянусь и обещаю – наша самая первая капсула будет на двоих! На меня и на тебя! Согласен?
Давид молчал полминуты, а потом затрясся от неслышного смеха.
– Тебя как по батюшке? – осведомился он, утирая ладонью слезы.
– Данил Ильич.
– Давид Маркович, – церемонно представился Валькенштейн. – Согласен!

Четверг, 17 марта. Ночь
«Альфа»
Ново-Щелково, улица Колмогорова

Дом затих с вечера, но это была тишина живая, наполненная смыслом. Риту я оставил посапывавшей в подушку – волосы разлохмачены, одеяло небрежно откинуто, и лунный свет скатывается по изгибу спины… Картинка!
Инка на всю неделю махнула в Ленинград, на гастроли, а Талия, учуяв невысказанное Ритино желание, решила проведать родителей. Ну, прелесть же… Три прелести…
Шлёпая босиком, я осторожно спустился по лестнице, не забыв перешагнуть скрипучую ступеньку. В темноте мерцали красным угли в камине, они словно перемигивались с индикаторами охранительной системы. А с кухни, пролившись в окно, струилось сиянье полной Луны. С известных пор я зову ее с большой буквы.
Это раньше естественный спутник Земли был отдан на откуп поэтам, а теперь там работает Инкин папа, и Бур Бурыч, и еще сотни людей, мужчин и женщин, молодых и не очень.
Прекрасное далёко незаметно подступило вплотную, на расстояние вытянутой руки, оно дышало и пело, нашептывая: «Счастье для всех, и даром!»
Хорошо!
Посетив санузел, я вернулся в холл и подкинул щепочек в камин, раздул угли – огонь нехотя, словно спросонья, облизал лакомство, и занялся, постепенно разгораясь.
«На тебе еще», – подумал я, скармливая пламени дровишки.
Повеяло слабым теплом, и я осторожно присел на диван, касаясь подушек голой задницей.
– Греешься, да? – опал тонкий голос Риты, и тут же взвился, уводя в бездну страдания: – А я там одна! Мёрзну!
Пробежав на цыпочках, женщина плюхнулась мне на колени, прижалась, и я мигом обнял ее.
– Мерзляка…
– Ага…
Мы затихли, глядя на завивавшиеся лоскутья огня, на шаткий вихорёк искр и дыма, что утягивался в трубу. Потянуло смолистым духом.
– Вычитал вчера в польском «Экране», – гордо улыбнулся я. – Лично Мишель Семан из города Парижа дивиться изволил, отчего это у самых знаменитых в мире актрис имена начинаются на букву «М»? Знаешь, как он их перечислил? «Маргарита Гарина, Мэрилин Монро, Марлен Дитрих, Мишель Мерсье, Мэрил Стрип, Моника Белуччи…»
Рита завозилась, обняла меня и пробормотала:
– Знаешь, я уже и стесняться перестала… Только «Золотых львов» в кучу складываю, глобусы и пальмовые ветви… Пыталась раньше объяснить, растолковать, но оставила это занятие. Людям нужна мега-звезда? Я и сияю… – она рассеянно погладила меня по голове, перебирая волосы. – Понимаешь… Я не играла Фай Родис. Я была ею! А уж как это вышло, не разумею со-вер-шен-но… Они меня все сниматься зовут, а я боюсь! То, что вышло с Фай, может просто не повториться. Да и старая я уже…
– А ну, цыц! – строго сказал я. – Старая она… Ты на себя в зеркало смотрела? Ни одной морщинки! Груди тугие, как в девятнадцать, а талия – пятьдесят шесть сантиметров!
– За это тебе надо спасибо сказать! – ласково прошептала мега-звезда, тиская меня за шею. Уложив голову на мое плечо, заговорила, щекоча ухо теплом дыхания: – Мишка-а… Я очень, очень счастлива! Понимаешь? И не нужны мне хвалебные оды кинокритиков! Мне и так хорошо. С тобой! – Она подтянулась, игриво воркуя: – Ты пристаёшь, что ли?
– Я? Да нет, вроде…
– А кто мне попу гладит? – спросила жена с ехидной агрессивностью.
– Ну, так… Гладкая, вот и глажу…
– Ми-иш… Я не хочу здесь… На? меня!
Я сграбастал величайшую актрису ХХ века, и понес наверх.

Пятница, 18 марта. День
Вашингтон, Пенсильвания-авеню

Любоваться цветением сакуры еще рановато, зато магнолия просто буйствует, белыми и розовыми облаками расплываясь по всему городу, клубясь у закопченных кирпичных стен особняков, заволакивая авеню и стриты.
– Красота-то какая! – вымолвила миссис Даунинг, глядя за окно лимузина.
– Лепота! – согласился я, намечая улыбку.
Последний раз нам удалось свидеться года три назад. Синтия как раз сложила с себя полномочия президента, уступив Белый дом Эдварду «Теду» Кеннеди. В принципе, мы тогда с Наташей и прилетели к «Тедди» – лечить от рака мозга. Укрылись в Кэмп-Дэвиде на два дня, пока не разделались со зловредной глиобластомой.
Потом встречались с Майклом Дорси, дослужившегося до директора Космического центра Маршалла. Он нас познакомил с Франклином Чанг-Диасом, астронавтом и физиком, додумавшимся до плазменного ракетного двигателя VASIMR, и с Шарлоттой Блэквуд, долетавшейся до своих любимых звезд – полгода эта очаровательная и очень энергичная блондинка-астрофизик стажировалась на станции «Салют-8».
Чанг-Диасу я обещал испытать его двигун на ЭМК «Циолковский», и не устоял перед Шарлоттой – сманил к нам, в Звездный городок. Пущай полетает!
А вот с Синти я в тот приезд буквально парой слов перемолвился. Зато теперь часа два проболтали – было что вспомнить…
– Приехали, – обронила экс-президентша, но не торопилась отпирать дверцу. Дождалась телохранов.
В бытность свою хозяйкой Белого дома, Даунинг чуть ли не привыкла к покушениям – битое, но недобитое «глубинное государство» не смирилось с потерями, ушло в подполье, – и мстило из-за угла, пакостило, как только могло.
Синти спасала умная кадровая политика – Фреда Вудроффа, некогда самого первого своего начальника, она назначила директором ЦРУ, а Чарли Призрак Медведя возглавил ФБР. Вот они-то и спасали Первую Леди – раскрывали заговоры, ловили инсургентов или прорежали вражьи силы, стреляя на поражение.
Я вышел из машины вслед за Синтией и застегнул пиджак, приглядываясь да прислушиваясь. Мою чуйку забило негативной инфой – напряжение и опасность давили со всех сторон сразу. Очень неприятное ощущение. Как будто торчишь на площади, голый и беззащитный, высвеченный прожекторами, а вокруг – тьма непроглядная, и в этой черноте то ли пасти зубастые ляскают, то ли смачно лязгают затворы.
За здешнюю вредность молоко надо давать… Всегда, стоит мне покинуть такой безопасный, такой мирный Союз, и прилететь сюда, в Штаты, моментом ощущаешь угрозу и очень нездоровую атмосферу. Но в этот раз она уж слишком накалена!
– Come on, let`s go! – нервно сказал дюжий агент Секретной службы, и Синти, прикрытая широчайшими спинами, вошла в фойе Административного офиса Эйзенхауэра. Я мельком оглядел это серое ампирное здание с угловатыми эркерами и лоджиями с колоннами – оно мне напомнило дворец Чойо Чагаса в садах Цоам – и променял мягкую уличную теплынь на зябкую прохладу резиденции вице-президента. Звук шагов рассыпался по гулкому фойе.
– Здесь когда-то находился кабинет Збигнева Бжезинского, зело не любимого вами, – хищно улыбнулась Синтия, как будто намекая на мои давнишние подвиги.
– Ну, вы тоже Збига не жаловали, – парировал я.
– О, да!
Мы поднялись этажом выше. Хоть нынешняя Конституция Штатов и очистилась от атавизмов, вроде коллегии выборщиков, здешняя политическая система всё равно оставалась весьма причудливой.
Я, как и большинство американцев, приветствовал победу на выборах Эдварда Мура Кеннеди, занимавшего пост спикера Сената, а затем и вице-президента. Но ведь все же понимали, что симпатии граждан США, ранее выражаемые к миссис Даунинг, теперь просто перенеслись на «Тедди». А вот как понять, что нынешним вице-президентом стал Эдвард Мур Кеннеди-младший?
Отец и сын в одном тандеме? Круто. Но с массами не поспоришь.
– О, мистер Гарин! – разнесся по коридору беспечальный возглас на корявом русском. Навстречу широко шагал Дорси, раздобревший на гамбургерах. – О-о, миссис Даунинг! Как поживаете?
– Вашими молитвами, Майкл, – улыбнулась Синти.
– Мистер Гарин! – Дорси надулся от важности. – Всё согласовано! Опытный двигатель отправится в Россию буквально на днях, его будет сопровождать сам Фрэнки Чанг-Диас. – Он зубасто улыбнулся. – Надеюсь, с мисс Блэквуд всё нормально? Не обижали девочку?
– Эта девочка сама кого хочешь обидит, – ворчливо ответил я. – Шарлотта официально включена в экипаж корабля, как штурман-космогатор.
– Splendidly! – воскликнул Дорси, и убежал, обмахиваясь ворохом бумаг, словно веером.
– Кипучая натура, – улыбнулась Даунинг.
Я задумчиво кивнул, взглядом провожая тёзку. По правде говоря, меня терзали смутные сомнения насчет контактов с НАСА, но толк был – мегаваттный ядерный реактор «Сделано в СССР» плюс безэлектродный плазменный двигатель «Made in USA» в сумме делали первый межпланетный – пилотируемый! – рейс осязаемым и реальным. «Циолковскому» хватит месяца, чтобы выйти на околомарсианскую орбиту, высадить экспедицию в Долине Маринер, да еще, на закуску, слетать к Церере. Красота!
Робкий секретарь со смешной фамилией Гопкинс, выглянул из дверей приемной, чтобы сообщить о том, что шеф задерживается, и проводил нас в кабинет.
Ничего особенного: оливково-зеленые обои и бархатные шторы того же цвета, парочка пухлых кожаных диванов, письменный стол в манере ар-деко и звездно-полосатый флаг, обвисший в углу. Стены были отделаны темными деревянными панелями, придав интерьеру колониальный стиль. Чистенько и скучненько.
– Скажите, Майкл…
Синтия остановилась рядом, маленькая и неприступная женщина. Ее профиль как будто подчеркивал общую хрупкость фигуры, но спокойный внимательный взгляд и сжатые губы выдавали натуру твердую, а когда надо, и беспощадную.
– Да? – ответил я рассеянно. Во мне росло, набухало смутное беспокойство.
– Вы довольны тем будущим, которое наступило? Я имею в виду то, что связывало и разъединяло Америку и Россию. Лучше стало? Или… Как это по-русски… Ни то, ни сё?
Моя улыбка вышла не наигранной.
– Лучше, Синтия, гораздо лучше. Вон, пять минут назад Дорси сообщил о доставке в СССР секретного ракетного двигателя… Это ли не показатель? Вы добились многого, Синти, очень многого. Даже если бы новая Конституция и деприватизация ФРС исчерпывали бы ваши достижения, то и этого хватило бы, чтоб войти в историю. А национализация корпораций ВПК? А демилитаризация? Я имею в виду резкое сокращение военных баз по всему миру. Это же тоже прорыв!
И тут тревога, бродившая во мне, усилилась рывком, мгновенно достигая пугающего пика.
За окном скользнула тень – огромный квадрокоптер плавно спустился сверху, зависая напротив – толстое стекло глушило гудение шести винтов. Дрон слегка подвернул, сверкая злой красной искрой лазерного целеуказателя – и я повалил Синтию на оливковый ковер.
– Воды тянь! – выдохнула ошеломленная миссис.
Первая пуля ударила с коротким звоном и хрустом, прогрызая дырку в «непробиваемом» стекле. В отверстие тут же, издав неприятное зудение, влетела вторая, и впилась в стену, расщепляя дубовую панель.
Всё это действо заняло ничтожную долю мгновенья, а на исходе долгой, самой долгой секунды в моей жизни, квадрокоптер взвился на пару футов, и у меня на груди задрожала ярко-алая точка прицела.

Глава 4

Пятница, 18 марта. День
Вашингтон, Пенсильвания-авеню

…Точка прицела горела кружочком слепящего красного света – он плясал, то перескакивая с лацкана на галстук, то расплываясь по белой рубашке, словно пятная ткань светлой артериальной кровью.
Но вот ход времён отсчитал секунду, и уродливая рама беспилотника, висевшая на размытых тенях пропеллеров, качнулась, будто теряя равновесие. Набрать высоту или отлететь мультикоптер не успел – в него уткнулся кудлатый шлейф бледно-синего дыма. Граната лопнула блеснувшим клубом огня, и дрон закувыркался вниз. Финита…
Синти отпустила энергичный «fuck», а меня, не унявшего бурное дыхание, затрясло от кашляющего смеха.
– Пронесло! – сипло вытолкнул я.
Со слоновьим топотом набежали телохраны – было забавно наблюдать, как их озверелые рожи перетягивало улыбками умиления.
Вскочив сам, я помог подняться Синти и, отряхиваясь, слушал доклад здешнего начохра: кто стоит за покушением, неизвестно, но удалось запеленговать «дроновода» – сейчас тот квартал плотно окружен, началась облава…
Видимо, сомнение слишком заметно отразилось на моем лице – и без того раскосые, глаза миссис Даунинг еще больше сузились.
– Майкл, – сказала она сдержанно, – Россия всегда вела в области РЭБ… Знаю, у вас есть системы для отражения и перехвата беспилотников. Мы бы засунули кичливую гордость в… одно место, и купили бы большую партию. Дроны – это такая зараза!
– Насчет «шоппинга» – обращайтесь! – Мой голос звучал всё еще сипло. – Рекомендую «Солярис-Н» или «Палантин». – Умолчав о боевых высокоэнергетических лазерах, я продолжил озабоченным тоном: – Миссис Даунинг, метились не в вас, прицел навели на меня. Возможно, спутали с хозяином кабинета! Уж не Эдуарда ли Эдуардовича заказали?
– Очень даже возможно, товарищ Гарин, – послышался знакомый голос из дверей, старательно выговаривавший русскую речь.
Тискаясь в дверях, вошли сразу двое – директор ФБР и вице-президент. Церемонно приветствуя очкастого Кеннеди-младшего, я крепко пожал руку Чарли Призраку Медведя.
– Здорово, краснокожий брат мой!
Индеец оскалился, раздвигая губы, не привыкшие улыбаться.
– Здорово, бледнолицый! Я, как чувствовал – придержал Эда!
Мы отошли в сторонку.
– Помнишь Аидже? – спросил Чак вполголоса.
– Еще бы! – хмыкнул я. – И врагом был, и другом.
– А мы вчера побывали в резервации, навещали старого шамана Глэйдэйнохче… Сморчок совсем, но выкурил с нами трубку мира. Я боялся, что Кеннеди увернется, ан нет – сидел у костра, торжественный, как вождь! А старикашка – тот еще прохиндей. Глазки хи-итренькие… Говорит, видение ему было – и указал, где искать Аидже… В Мериленде! В отрогах Голубого хребта. Там, дескать, и прятался паранорм…
– И как? – чуток напрягся я. – Нашли?
– Нашли… – кривовато усмехнулся Гоустбир. – Только что оттуда. Не слишком далеко, просто дорога скверная… Пещеру не сразу отыщешь – вход за скалой, со дна долины не увидеть. А поднялись, сразу тропу разглядели. Грот не шибко глубокий, но сухой. Кострище… Высохшие еловые лапы, вроде перины, сверху – одеяло, а на нем – Аидже. Мумия! Что интересно, одеяло заплесневело, и одежда сгнила, а усохшее тело вообще тленом не тронуто. Лежит паранорм, скалится, кожа кости обтянула, жесткая, как фанера… И ничего ее не берет! Главное, там же и лисиц полно, и волки водятся, но в самой пещере – ни одного следа! Мы с Эдвардом вход камнями заложили, глыбы выбрали потяжелее… Не знаю уж, как там насчет души, а мощи пускай упокоятся.
– Правильно, – серьезно кивнул я, глянув на Кеннеди с новым чувством. Похоже, этого человека можно будет уважать… Вообще, интересный клан – всякого люда наплодил, но не дурачья.
– Дамы и господа, – заулыбался вице-президент, живо оглядываясь, – пройдемте в зал по соседству, а то здесь из окна дует!
Посмеиваясь, порой натужно, все переместились в обширный конференц-зал и расселись за огромным круглым столом – в его блестящей полировке отражалась люстра, достойная потолка Большого или Кировского театров.
Директор НАСА явно нервничал, он постоянно поправлял очки, сбивался с мысли, дрожащими пальцами тасуя листки с распечатками.
Сотрудничество наших держав на орбите… Освоение Луны во имя мира и прогресса… Начало космической экспансии человечества…
Упарившись, директор облегченно осел в кресло, а Дорси, наоборот, воздвигся.
– Прессы и телевидения рядом нет, – улыбнулся он, оглядывая собравшихся, – поэтому обойдусь без лишнего пафоса. Предстоящий полет на Марс нельзя назвать совместным – к Красной планете отправится русский корабль, хотя экспедиция и пройдет с нашим участием. Во-первых, мы поставили «Совкосмосу» наши плазменники – именно они понесут экспериментальный межпланетный корабль «Циолковский» к цели и позволят достигнуть ее всего за пять недель. Во-вторых, штурманом «Циолковского» официально утверждена гражданка США Шарлотта Блэквуд, астронавт и астрофизик… Мистер Гарин?
– Можно сидя! – торопливо вставил Кеннеди.
Я кивнул, укладывая руки на стол, и сцепляя пальцы.
– Старт намечен на июнь месяц. Выведем корабль на ареоцентрическую орбиту, совершим посадку в Долине Маринер. Проработаем на поверхности Марса пять суток. Соберем образцы, добуримся до вечной мерзлоты или как ее там называют планетологи… Конечно, значимых, интересных мест на Марсе полно, но начнем мы с Долины Маринер – если уж искать признаки жизни на Красной планете, то именно там. Вообще же, хочу сказать, что экспедиция на Марс не преследует, как ранее, политических целей. Да, мы поднимем там красный флаг, но и звездно-полосатый рядом воткнем! Кстати, сразу отмечу, что мисс Блэквуд не придется гулять по марсианским просторам – по технической необходимости она останется на орбите вместе с обоими бортинженерами… Надеюсь, она не слишком расстроится! К-хм… То есть, что я хочу сказать? Наши цели – исключительно научного плана. Директор НАСА тут уже говорил о космической экспансии, а ведь экспансия – это прежде всего изучение, разведка. Нами разработана многолетняя программа исследовательских работ, и наши космонавты – надеюсь, что и ваши астронавты! – побывают и в Лабиринте Ночи, и на вулкане Олимп, и в полярных районах Марса, и в районе Хеллас, где обычно начинаются пылевые бури… Впрочем, и эта, самая первая, экспедиция не ограничится одной лишь Долиной Маринер. «Циолковскому» предстоит полет к Церере, а экипажу выпадет шанс посетить сразу два или три места на астероиде. Пока в планах изучение кратера Урвара и горы-криовулкана Ахуна…
Я излагал события близкого будущего слегка вчуже, внимательно рассматривая обращенные ко мне лица – заинтересованные, удивленные, дружелюбные. И гадал, как быстро сегодняшние партнеры могут снова обратиться в вероятного противника. Выходило, что очень даже скоро.
Избыть былую вражду, промыть, выскоблить мозги, загаженные многолетней ложью, извращенными нарративами… Жизни одного поколения явно недостаточно, чтобы очиститься полностью и наработать критическую массу доверия.
Но, как говаривал один высокопоставленный предатель, «процесс пошёл».

Вторник, 22 марта. День
Ново-Щелково, проспект Козырева

«Не Вашингтон!» – подумал я, выезжая к ОНЦ. У нас своя весна – намёты неопрятного серого снега стыли лишь в тени деревьев, а на солнышке чернели оледеневшие сугробы, оплывая влагой. Парному духу земли и терпкому запаху набухающих почек рано еще головы кружить.
Одно лишь озеро радовало глаз зеленой травянистой опушью. Над водной гладью стелился, завивался пар, а на том берегу белела градирня АЭС, похожая на исполинскую чернильницу-невыливайку.
Скоро речка вскроется, и грязные льдины закружат меж берегов, будут толкаться и таять, как зефирки в кофе – бридер в пятьсот мегаватт грел воду, как банная печь.
Народ пока не решался на купание, а вот в клубе аквалангистов уже хохочут, открывая сезон. Некий Ихтиандр, смешно шлепая ластами по колышущимся понтонным мосткам, браво гикнул – и кувыркнулся спиной в воду. Плюс восемнадцать, жить можно!
Выйдя из машины, я зашагал к Центру, оглядываясь на хомо акватикусов. В клубе нынче царствует и правит Антоха, а все мои девчонки, и старые, и малые, целыми днями там пропадают.
«Ну, ты как скажешь… – поморщился я. – Старые!»
Даже Ритка, моя ровесница, выглядит, максимум, на тридцать! Наташка и вовсе тянет на студентку-первокурсницу. Ведьмочка, что с нее взять…
«Малые… – подумалось мне. – Хм…»
Наталишка уже годика два расцветает, затмевая Марину-Сильву, а Лея и вовсе вымахала в настоящую диву. Ноги от ушей – это понятно, так ведь и ростом с меня! И размер груди больше, чем у мамочки.
Роскошная блондинка – голубые глазищи сияют, золотистая грива волос пружинисто покачивается… Прелесть! Вот только глупенькой очаровашкой даже притвориться не может – леденящий интеллект во взгляде Леи заморозит любого приставалу с Ай-Кью ниже ста пятидесяти.
Талия уже беспокоиться начинает – дочечка совсем парнями не интересуется! – а я ее снисходительно успокаиваю: какие еще парни на фоне такого-то папочки…
Вздохнув, я прошагал в гулкое фойе Института Времени, пожимая руку бдительному Рустаму и раскланиваясь со встречными. В кабинет подниматься желания не было, и меня понесло в лабораторию локальных перемещений. Привычного низкого гула ускорителя тахионов не слыхать, но и тихо не было – за тяжелой стальной дверью галдели практиканты с Физфака МГУ.
Тощие, взъерошенные, по моде нестриженные, они с бешеным итальянским темпераментом махали руками, отчего полы не застегнутых халатов реяли куцыми белыми крыльями. Оборону держал один Алёхин, спиной прижимаясь к зеленоватому стеклу хронокамеры.
Худущее, длинношеее создание в круглых очках бушевало, приплясывая перед Антохой, и надсаживаясь:
– Да хоть как можно назвать! Только чем эта ваша хронокамера отличается от машины времени? Да ничем! Ну-у… Не знаю! Если вы говорите, что путешествия во времени возможны, то… Ладно! Допустим! Но тогда… Вероятно, попадая в прошлое, человек способен лишь наблюдать за происходящим, но не вмешиваться?! Так ведь? Иначе лавиной пойдут логические противоречия, вроде парадокса дедушки. Ну, вы помните, конечно! Если я вдруг отправлюсь в прошлое и убью своего деда, то не родится моя мама, а в результате и я сам не появлюсь на свет!
Антон спокойно выслушал длинношеего.
– Вы знаете, коллега, – наметил он улыбку, – все эти каузальные страсти совершенно не мешают частицам в микромире путать причины и следствия. Более того, не существует закона природы, который бы устанавливал строгость и направленность причинно-следственных связей. Но это я так, к слову, поскольку витийствовать на эту тему можно долго… Вы что думаете, стены этого научного заведения не тряслись от споров и дискуссий? О-о-о… Но один товарищ положил предел досужей болтовне – кстати, тоже физик, профессор и членкор. Зовут его Игорь Дмитриевич Новиков. Так вот, он еще в восьмидесятых предложил принцип самосогласованности, позже названный постулатом Новикова. Данный постулат утверждает, что любые события в прошлом, связанные с путешественником во времени, неизбежно будут согласованы с уже существующей историей. Другими словами, если что-то произошло в прошлом, это не может быть изменено, а любое вмешательство «попаданца» будет таким, что оно само становится частью уже сложившейся истории, и лишь дополнит её…
– Это касается и бедного дедушки, которого Генка хочет прибить? – ухмыльнулся широкоплечий и узкобедрый студент, похожий на треугольник.
– Именно! – щелкнул Антон мосластыми пальцами. – Согласно принципу согласованности, Генка неизбежно столкнется с обстоятельствами, которые не позволят ему кокнуть деда – оружие может дать осечку… он может передумать… или же Генкины действия, наоборот, приведут к тому, что дедушка встретит будущую жену! Таким образом, петля причинности замыкается, а история остается последовательной. Даже в рамках ОТО Эйнштейна (не говоря уже о асимметричной теории относительности Колмогорова!), допускаются замкнутые временные кривые – окольные, так сказать, пути, по которым объект может вернуться в свое собственное прошлое. А постулат Новикова предлагает логичный способ избежать при этом парадоксов!
Я не выдержал, и похлопал в ладоши. Практиканты дружно повернули свои умные головы, а Антон расплылся в коварной улыбке. Картинно вытянув руку, он представил меня, изображая благоговение:
– Сам Михаил Петрович Гарин!
Я небрежно сделал ручкой пытливой молодежи, и энтузиастов-максималистов вынесло в коридор. Судя по гомону, они продолжали бросаться аргументами, увертываясь от контраргументов.
– Всё это очень хорошо, но… – я расстегнул пиджак и повалился на диванчик.
– Но? – задрал бровь Антон.
Услыхав о ЧП в Вашингтоне, он сдвинул брови, и между ними залегла складочка.
– Вот и думай… – мне уныло вздохнулось. – Киллеры просто ошиблись, приняв меня за Кеннеди, или «мистер Гарин» как раз и был мишенью? А теракт в «Гамме»?
– Постой… – Алёхин нахмурился. – Так вроде ж вычислили заказчика. Этого… м-м… Доку Умарова!
– А вот, кто был организатором, кто как раз и должен был послать СМС на телефон смертницы, неизвестно! – отпасовал я. – Следствие зашло в полный и окончательный тупик: оказалось, что теракт – следствие цепочки квазислучайных событий! Более того, непонятно, откуда, вообще, взялась сама бомбистка. Всё, что о ней известно, это имя – Изабелла!
– Слу-ушайте… – донеслось из коридора. – А может, это козни Гомеостазиса Мироздания?
Я обернулся. Упершись ногами в высокий комингс, в дверях теснились плотный, налитой здоровьем Киврин и вечно сухощавый Корнеев.
– Да ну-у… – затянул разочарованно Антон. – Тогда получается, что гомеостатическое воздействие вступило в противоречие с причинностью, и в любом случае было бы блокировано Мирозданием! Что в итоге и произошло: бомбистку подорвала не случайная СМС с новогодней рассылкой, а целенаправленное воздействие… – В последний момент вспомнив о секретности, агент «Антоний» еле выкрутился: – Одной… э-э… одного человека. Ну, как ни крути, как не верти, а нашей «Альфе» повезло несколько раз подряд! И началось всё вовсе не в семьдесят четвертом, товарищ попаданец, а еще летом тыща девятьсот пятнадцатого, когда Максимилиан Федорович Ивернев намыл в Мургабе «серые кристаллы»! Далее всё пошло по цепочке, в которой каждое последующее событие с вероятностью почти 0,99 вытекало из предыдущих. Я еще не рассчитал окончательно базовую модель событий мира «Альфы», прикидывал только, но даже из чернового варианта видно, что Гомеостазис должен был очень быстро отторгнуть «попаданца», как инородное тело, но что-то в этой сказочке пошло не по сюжету! Предположительно, из-за того, что юный «альфа-Гарин» оказался идеальным реципиентом для сознания старикашки Гарина из «Гаммы»…
– Но-но-но! – выразился я с надменностью старпера.
Витёк хихикнул, а вот Алёхин как будто и не слышал меня – Антоху несло.
– Да! – с жаром воскликнул он. – Юный Мишка не только твоя генетическая, но и ментальная копия – у вас с ним наверняка были идентичные подсознания и идентичные ауры! Уверен! Вот поэтому иммунитет Мироздания и дал поначалу сбой! А когда Гомеостазис все-таки включился, было уже поздно: ты уже успел не только спасти рабби Рехавама и Марину, но и столкнуться с Ритой Сулимой в бассейне. А это поставило Гомеостазис Мироздания перед неразрешимой дилеммой!
– Всё-то ты знаешь… – проворчал я, вспоминая чудное виденье – юную Риту в раздевалке.
«Получается… – туго проворачивались мысли. – Получается, Гомеостазис начал охоту за мной примерно с того дня, когда Рита упросила проводить её до дома, а то там один шпанёнок решил, что она – его невеста…»
Трое коллег сцепились в споре, но я их не слушал, последовательно перебирая бусины на четках логики:
«Как его звали хоть? Вроде, «Бугор»… О-хо-хо… Златые дни весны моей… Проводил, да… Антон прав, когда я «попал» в себя, меня уберегли наши сходства, а потом… потом было поздно. Во-первых, изменения реальности уже приобрели необратимый характер и все попытки Гомеостазиса уничтожить меня были бессмысленными, а, во-вторых, Рита в тот момент уже чётко определилась, что Миша Гарин будет принадлежать ей ещё до выпускного. Правда, сам я о далеко идущих девичьих планах еще даже не подозревал… Но именно это обстоятельство связывало «руки» Гомеостазису! Уничтожив «инородное тело», он сломал бы судьбу Рите, а она должна была стать великой актрисой… Вот Гомеостазис и метался все эти сорок лет, как семиногий баран без мозжечка, а терактом на Манежной он как бы попытался зайти для решения проблемы с другой стороны. Но и тут мы Гомеостазис переиграли! Нашёлся болт с левой резьбой на хитрую гайку…»
Вернувшись из переживаний былого в реал, я прислушался.
– Гомеостазис – не разумная сила, – журчал «Антоний», – и не сверхъестественная, это явление природы. Его надо изучать, по примеру Вечеровского, чтобы затем использовать на благо. Хотя бы… Хотя бы для Гармонизации Мироздания!
«А пуркуа бы и нет? – подумалось мне. – Взять, да и отменить закон природы! Или переписать… Подходящая задача для Человека Всемогущего!»

Суббота, 2 апреля. День
Московская область, Раменское

Израэль Аркадьевич чувствовал себя счастливым вторую неделю подряд. Вообще-то, ощущение маленького счастья редко покидало Изю, просто в последние дни восторг и блаженство переполняли загадочную еврейскую душу. К довольству жизнью, к любви и прочим радостям бытия прибавилась пьянящая свобода – Миха Гарин уговорил-таки зловредного директора Института всемирной истории отпустить на волю старшего научного сотрудника Динавицера.
Макарычу страшно не хотелось расставаться с Изей – кто ж теперь будет писать за него статейки в солидные научные журналы? Однако секретарь ЦК – не тот человек, с которым спорят, тем более, когда пальцы в ботинках поджимаются от трусоватой неловкости.
А вот у Изи исполнилось давнее желание – работать в одной связке с Михой. Оно возникло, наверное, еще в пустыне Негев, на съемках «Видео Иисуса». Динавицера в те дни и ночи словно некий волшебный вихрь подхватывал, занося в страну великих тайн! Что, вообще, можно чувствовать, когда при тебе раскрывается мрачный, но волнующий секрет Вильфрида Дерагази, когда ты держишь в руках те самые «серые камни»!
И вот – сбылось. Гарин пристроил одноклассника на сверхсекретный объект в Раменском – Институт внеземных культур. Именно здесь, в стеклопластовых вакуумных цилиндрах, возлежали мумии страшненьких рептилоидов, а в прозрачных сейфах хранились все артефакты, вплоть до мелких имплантов, выуженных из сублимированных мозгов пришельцев.
И в Динавицере с прежней страстью возгорелась мечта – написать докторскую! Только не мусоля пару черепков, засиженных веками, как мухами! Нет, надо было совершить настоящее открытие! А уж когда Изя дотронулся до выпуклых букв инопланетного алфавита, пальцами поводил по строчкам, то его переполнило великолепное ощущение находки. Он нашел не просто тему для диссера, он обрел цель, придавшую жизни смысл – разгадать внеземные письмена!
Их было немного – тридцать две таблички, большие, с текстами на пару страниц, и маленькие, в половину абзаца. Рептилоиды приваривали их на шестигранные бока энергоблоков, на свои скафандры, на стены лунной базы.
Значки линейного алфавита выглядели простейшими – стоячая палочка, как римская цифра «I», лежачая палочка внизу, лежачая вверху… Как буква «Г», как буква «L»… А руна «+»? Или единственная не угловатая – «О»? Буква «П» вверх перекладиной, и вниз перекладиной, и вообще боком… И что-то похожее на «Т», и тоже в трех положениях. Самой сложной руной выглядел квадратик. Всего девятнадцать рун.
Понятно, что ждать виршей не приходилось. Скорее всего, в табличках крылись некие параметры или скучные увещевания по технике безопасности. Но разве в этом дело?
Дешифровать язык иной цивилизации! И Виталий Лаврентьевич, старенький искатель берестяных грамот, благословил Изю на сей научный подвиг…
– Приехали! – объявил водитель «Икаруса», выключая мотор.
Динавицер мигом подхватился, но по ступенькам электробуса сошел, преисполненный достоинства и невозмутимости.
Впрочем, шалый апрель тут же внес поправку – теплый ветер растрепал солидную прическу кандидата исторических наук, повеяв прелью и тем томным вешним духом, что мутит даже степенное, рафинированное сознание академиков необузданными позывами. И пускай по Интерсети пророчат мокрый снег – это уже не имеет значения. Зиме конец.
Вобрав полную грудь теплого весеннего воздуха, Изя бодро зашагал к КПП, на ходу доставая пропуск. Строго тут у них…
Динавицера сравнили с фото, просветили, сличили отпечатки пальцев… Мигнул лазер, срисовывая сетчатку глаза – и стальная дверь открылась, пропуская на режимный объект.
Щурясь на солнце, Израэль Аркадьевич заулыбался ясному утру и весне, памятью возвращаясь к прерванным мыслям. Если хорошенько подумать, в этом его ощущении счастья кроется компонент, о котором умалчивает и Аля, и он сам…
Когда Соня вышла замуж за Макса Гирина, Изя смутился от нечаянной гордости – вышло так, что они породнились с Гариными! Ведь сватья была Мишкиной сестрой!
«Настька – сватья… – загрустил на секундочку Динавицер. – А сам-то? Дед Изя!»
Впрочем, супруги гордились своим нечаянным родством по-разному. Альбина цепенела от восторга, чувствуя приближенность к знаменитой киноактрисе, а вот Изя ощущал нечто подобное по отношению к Михаилу. Каково слыть родственником нового Эйнштейна?
«Да не-ет… – скривился Израэль. – Причем тут глупое тщеславие?»
Просто с Мишкой интересно! Самую необычную, самую вздыбленную фантастику он раскатывает в плоскость буден!
Бродить по сопредельным пространствам… Переместиться в прошлое… Раскапывать базу пришельцев…
Изя одолел пост внутренней охраны, и сразу двинул к спецсектору, бросив торопливое «здрасьте» в согбенную спину Янина – ученый трудолюбиво корпел над «диском типа «В-II».
Историк одолел обе двери тамбура, и часто заморгал. Яркий голубоватый свет, падавший с потолка, казался холодным, да тут и в самом деле было не жарко.
Преодолев не избытый детский страх, Динавицер приблизился к цилиндру «саркофага». Огромные, широко раскрытые глаза рептилоида приводили в содрогание, но мурашки по телу сыпанули не оттого.
Изю, в который раз, потрясла неприкрытая простенькая истина, тоскливое понимание мимолетности бытия. Эти мумии – всё, что осталось от разумных существ. Всё, что осталось от их расы. Век цивилизации недолог – тысячи, десятки тысяч лет! Даже если гуманоиды или негуманоиды уцелеют, прикоснувшись к силе атома, и дружно зашагают тернистым путем познания… Долго ли им идти?
Вселенная бесконечна, но не беспредельна в формах материи, пространств и времен. Минует сто или триста веков, и разумные познают все тайны, для них не останется пределов знаний. И что тогда? Медленное угасание? Или вечная нирвана?
Каково быть всемогущими, всеведущими – и не испытывать ровно никаких желаний?
– Ну, мне до этого пока далеко, – проворчал Динавицер. – Хочу, но не могу!
Выведя на экран «Коминтерна-11» чужепланетные тексты, он воровато оглянулся – и кликнул по иконке «Печать».

Тот же день, позже
Москва, проспект Вернадского

Не задержавшись, как Янин, Изя покинул «режимный объект» ровно в пять вечера. Бело-синий «Икарус» довез его до станции метро «Рязанский проспект», а вышел Израэль Аркадьевич на «Юго-Западной». Вот только не пошагал дисциплинированно домой, как велела супруга, метко прозванная Соней «заставлятелем», а отправился в гости, хоть и не был зван…
…Дверь открыл Аркадий Натанович. Седой и малость «схуднувший», он по-прежнему был бодр.
– О-о-о! – весело забасил классик.
– Кто там? – глухо донесся голос Бориса Натановича.
– Наш критик явился!
Шаркая тапками, младший брат ввалился в прихожую.
– Какие лю-юди!
– Оба дома, – Изя пожал протянутые руки. – Это я удачно зашел! Как жизнь? Хорошо? Как женщи?ны?
Похохатывая, хозяева провели гостя в зал, и Динавицер, не размениваясь на предисловия, вытащил из-за пазухи файлик с тощей стопочкой распечаток.
– Вы, Аркадий Натанович, филолог, а это… – Изя шлепнул по листкам. – Тексты из Зоны Посещения. Признаюсь, я совершил серьезный проступок, вынеся их с секретного объекта, но ведь не корысти ради, а во имя науки! Вдруг вы разгадаете, что здесь накалякали братья по разуму?
– Израэль Аркадьевич! – укоризненно забасил писатель. – Что я вам, новый Шампольон?
– Нет! – с театральной пылкостью воскликнул Динавицер. – Новый Кнорозов! Я уже выпросил у Михи… э-э… у Михаила Петровича нейрокомпьютер «Ольхон». И приволоку его сюда, к вам, вместе с главным конструктором! Он всё покажет, всему обучит… Вы ему только книжку свою подпишите – и увидите высшую степень развития гомо сапиенса, «полностью удовлетворенного человека»!
Аркадий Натанович густо захохотал.
– Борька! Гляди, как проявляется богоизбранность – в хитроумии! Ладно, волоките… Обоих! Хоть гляну, в чём там Gel-Crystal inside…

Тот же день, позже
«Гамма»
ФРГ, Пенемюнде

Багров вырулил к берегу и, кряхтя, вылез из-за руля. Сырой ветер ударил наотмашь, обдавая миллиардера йодистым запахом и вонью гнивших водорослей. Балтийское море недовольно ворочало волны цвета темного бутылочного стекла, и с шумом, словно в сильнейшем раздражении, накатывалось на берег, дошвыривая грязную пену до сухой травы, проросшей на мелких дюнах.
Данила довольно крякнул, вдыхая «полезную» соль и слушая тоскливый крик чайки. Хорошо!
Долго же он искал удобное место, пока не вспомнил, как однажды заехал в Померанию, отдохнуть после долгих и нудных переговоров с немцами. Тогда, правда, стояло лето, и море было куда ласковей – подкатывалось к босым ногам, словно ластясь. А от сосен налетал бесподобный смолистый дух, и быстроглазые девчонки впитывали солнце, валяясь на мелком песочке…
«Ничего, Данила-мастер, – усмехнулся Багров, – будет еще время, пропишу тебе курс чувственных удовольствий!»
Буйный морской воздух словно выдул из легких табачный дым и офисную пыль. Взбодрившись, Данил Ильич вернулся к кемперу и сел за руль. Да, это самое подходящее место! И Европа, и пустынно.
С тех пор, как фон Браун запускал отсюда свои «Фау», в Пенемюнде мало что изменилось. Та же тишь, те же безлюдные пространства. Головастых физиков Ерошина здесь ничего не будет отвлекать! Пускай спокойно и вдумчиво, с немецкой педантичностью собирают альфа-ретранслятор. Пускай спорят, пускай творят, выдумывают, пробуют! Никто им не помешает!
А вот здесь…
Минуя Хауптштрассе, Багров подъехал к бывшей базе Фольксмарине, и притормозил. Идеальное место! Здесь когда-то базировались гэдээровские сторожевики и торпедные катера, но базу не развалили, всё сохранили в целости.
Данила фыркнул. Даже выходить не надо! Всё и так видно.
«Вон тот огромный ангар займем под склад, там же начнем монтаж, – он деловито шарил глазами по брошенной ВМБ. – А вон в том здании рядом можно и прописаться… Обставим, как надо, и заживем. А потом… В «Альфу»! Нелегально, хе-хе…»
Улыбаясь, Багров выудил телефон.
– Алло! Давид? Гутен таг! Собирай ребят, я нашел нужное место! Да, да… Всё, как ты просил! Что? Пенемюнде! Да, да, то самое! В Померании, ага… До Вольгаста автобусом доберетесь. Позвоните, я за вами заеду – кемпер большой, места хватит… Давайте! А я пока с местными перетолкую… В аренду возьму или куплю… Ладно, разберемся! Давай…
Данил Ильич крякнул от избытка чувств, и шлепнул ладонями по баранке. Туманная, расплывчатая мечта как будто осаживалась на землю, теряя сказочный флёр, зато обретая вечные, четкие черты, застывая былью.
«Вот так-то, Наталья Павловна!» – победно усмехнулся Багров.

Глава 5
Вторник, 12 апреля. День
Московская область, Звездный городок

Шарлотта Блэквуд за пару лет командировок-стажировок-тренировок давно стала своей в Звездном. Обжилась, а по-русски говорила почти без акцента.
Разумеется, красивая и смелая, она привлекала внимание и космонавтов, и тех астронавтов, кому выпало практиковаться перед полетом на «Салют-8» или на «Урановую Голконду».
Слабым мужчинам в космосе делать было нечего, и те, кто прошел самые изощренные «квесты» Центра подготовки, кто уверился в своих силах, не зря причисляли себя к настоящим «альфам». Вот только не все из них осознавали, что сблизиться с такой женщиной, как мисс Блэквуд – тоже испытание. Что надо было, знакомясь с очаровательной блондинкой, не на грудь её пялиться – безусловно, выдающуюся в обоих смыслах! – а заглянуть вглубь прозрачных зеленых глаз. И обнаружить в них иронию и властное превосходство…

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/valeriy-bolshakov/celitel-etot-mir-pridumannyy-nami-71619214/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.