Главная страница | Современные любовные романы | Далеко в стране Колымской, или Золотодобытчики

Далеко в стране Колымской, или Золотодобытчики
Валентин Белокрылов
Послевоенное Забайкалье. Маленький город в котором живут золотодобытчики. Школьник Владимир Коршун закончив школу вступает в самостоятельную жизнь. Армия, институт, работа на Колыме. Жизнь и любовь простого советского человека.

Валентин Белокрылов
Далеко в стране Колымской, или Золотодобытчики

Глава 1
Бориса Пьянкова англичанка выгнала с урока за то, что он так сладко уснул на уроке, что захрапел. Ночь он провел за игрой в карты, в который раз крупно проигрался, и в школу пришел с двумя мыслями,– где бы ему раздобыть денег, и утром не видеть бы мать. Услышав храп, класс захохотал и англичанка, разбудив Бориса, отправила его домой досыпать
Минут через десять Борис без стука вошёл в класс и, шмыгнув носом, произнес: – Помер, наш дорогой вождь, Иосиф Виссарионович Сталин.
На мгновение класс замер, оглушённый этим сообщением.
А ты, Борис, не шутишь? – спросила вдруг побледневшая англичанка глухим голосом.
– Да что вы, Наталья Андреевна, разве этим можно шутить! По радио передали.
Погодите, ребята, – попросила учительница, я схожу и всё узнаю. В классе установилась мёртвая тишина, а когда в класс вернулась заплаканная Наталья Андреевна, девчонки взревели.
Занятия 6 марта 1953 года в школе отменили. На улице мела метель, когда Владимир Коршун и его девушка Галина, вся заплаканная, возвращались домой.
– Что, Володя, делать-то будем? Как жить дальше будем? – в который раз спрашивала его девушка, размазывая варежкой по лицу слёзы и снег.
Владимир молчал, у него и самого в горле стоял комок, если бы он был один, он бы тоже всплакнул, вылил слезами всё внутреннее напряжение, но рядом была девушка, это его удерживало от слёз, он шел, молча, подставив лицо ветру и снегу.
– Да, что делать будем, как жить, что с нами станет? – спрашивал он себя дома и не мог ничего вразумительного ответить даже себе. Слишком велика была потеря. Матери дома не было, он включил радио на всю громкость, траурная музыка брала за сердце, и дождавшись правительственного сообщения о смерти Сталина, радио выключил.
Вспомнился ему погибший отец, которого он помнил смутно. Второй, дорогой ему человек ушел из жизни, и парень задумался о смерти, которая казалась ему такой нелепой по отношению к дорогим ему людям.
Он на миг решил представить себя мёртвым, захотел представить, что будут делать Галка, Томка и вообще ребята, но почему-то смог представить себе только рыдающую мать, как она рыдала тогда, над похоронкой. Дальше ему думать о смерти расхотелось, он не мог выносить материнских слез, да и надо было наносить воды для стирки. Вода, дрова, да и мало ли чего в доме требовало мужских рук и Владимир, подрастая, постепенно всю мужскую работу отобрал у матери. Он надел фуфайку, которая ему и всем его сверстникам заменяла и зимнее и демисезонное пальто, привязал кадушечку к саням и принялся возить воду с ближайшей водокачки, примерно за километр от их дома. Вылив вторую кадушечку в большую домашнюю кадку, он собрался в третий раз, но пришёл Борис Пьянков.
Борис был единственным ребёнком у отца с матерью, как и Владимир, но контраст был разительный между этими единственными сыновьями. Если у Владимира был единственный костюм, в котором он ходил и в школу, и на вечеринки, то у Бориса были и бостоновые и шевиотовые костюмы, под которые он надевал шелковые рубашки. Многие ему завидовали. У него у одного из всех ребят в классе были наручные часы «Победа», на которые он то и дело заглядывал на уроках и переменах. Учились они вместе, с пятого класса вместе, и одно время считались, чуть ли не друзьями, много было общего у них в то время. Владимиру не нравилось, что Борис относился к нему пренебрежительно – снисходительно. У Бориса тогда были шахматы, дорогие из слоновой кости, в которые он играл, если не отлично, то, во всяком случае, прилично и многих обыгрывал. Когда его обыгрывали старшеклассники, то он не кипятился и не горячился так, как кипятился и горячился когда видел, что проигрывает своему товарищу и сверстнику. Владимир был его партнёром до тех пор, пока учился играть и пока не понял красоты шахматной игры. Поначалу он просто переставлял фигуры, много делал зевков и Борис его легко обыгрывал. Но когда сосед Илья растолковал ему суть игры, и показал ему азы шахматных комбинаций, Владимир начал все чаще обыгрывать Бориса. Этого тот ему не мог простить, и постепенно из почти друзей они стали соперниками.
– Володя, у меня к тебе разговор. Сегодня я не ночевал дома . Если моя мамаша придет к вам, скажи, что я ночевал у вас.
– С Жучей гуляли? Прижмут вас, он мать родную продаст, чтобы самому не сесть.
– Это мое дело. Ты скажешь?
– Ладно, скажу.
Борис сразу ушел. Владимир навозил воды, наскоро поужинал. Матери все не было, чтобы не слушать ее рыдания лег спать. Уснуть не мог, почему то вспомнил Тамару, школу.
До 7 класса Владимиру вроде бы нравилась Княгиня – его соседка по парте, Томка Князева. Она ему то – нравилась, а то не нравилась. В 7 классе он стал её выделять, иногда ему больше Тамары нравилась Аська, голубоглазая и пышноволосая блондинка, но она в середине учебного года ушла в другую школу, и он стал забывать о ней. После окончания четвёртой четверти восьмого класса, после экзамена решили сыграть в лапту. Они с Тамарой оказались в разных командах, он ловил мяч, она убегала, кто-то бросил ему мяч и он, изловив его, оказался с Тамарой один на один на площадке. Она сжалась и ожидала, когда он попадет в неё мячиком. Взгляды их на какое-то мгновение встретились, она, разгоряченная бегом, ждала и то хмурилась, то улыбалась.
– Коршун! – ревела команда,– чего стоишь, сали!
Он после не мог вспомнить, что же он увидел тогда в её глазах?
Если он до этого ходил с ней в школу и из школы, совершенно не стесняясь, как с любым товарищем или другом, то после этого он стал с ней робким и несмелым. После игры они шли с ней домой, причём она сама его подождала и по дороге предложила, – Володя, давай с тобой сходим на скалы.
Владимир согласился, девушка же предупредила его,– ты за мной только не заходи, я сама выйду за город. Сказала и густо покраснела, видимо, сама испугавшись своей смелости.
За городом, на скале, куда они поднялись разгоряченные высоким подъёмом, дул ветерок, приятно обдувая лица, и этот же ветерок оголял сверх меры её полные ножки и плотно обтягивал фигуру, это так взволновало парня, что он даже отвернулся. Скалу эту он знал хорошо, сразу провёл девушку к плоскому камню, на который они сели.
Гора с каменистым гребнем была одной из господствующих высот, выше её была скала с геодезической пирамидой на макушке, и с этой скалы ничто не закрывало вида города, и его окрестностей.
Этот скалистый гребень Владимир с пацанами с самых малых лет облазил вдоль и поперек, здесь парнишки испытывали свою ловкость, смелость и удаль. Он знал тропинки, по которым мог подняться даже ребенок, но знал и такие тропки, где мог сорваться и скалолаз. Шли они с ней по крутому, заросшему травой склону, зигзагами, чтобы меньше уставать, отдышавшись, сидели и смотрели на открывающуюся панораму их родных мест. Лента речки блестела на солнце, а где не блестела, темнела зарослями тальников, черёмух и яблонь дичек.
Владимир смотрел на долину реки, на город и вдруг попросил,– Тома, взгляни на меня.
– Зачем?– спросила она и в упор взглянула на него, стёкла очков давали блики и он попросил, чтобы она сняла их. Без очков широко открытые глаза выглядели как-то беспомощно, но были красивы и выразительны.
– Что ты увидел? – полюбопытствовала девушка.
– Увидел твои красивые глаза,– ответил, Владимир, слегка покраснев. Было ему впервые очень хорошо сидеть рядом с ней и даже не дышать.
Когда они насиделись и насмотрелись, решили спуститься вниз по отвесной скале. Отвесной она виделась девушке, но на самом деле он повел ее по тропке, по которой мог спуститься и ребенок, который умел твёрдо стоять на ногах и ходить, не спотыкаясь. Стал спускаться первым, не подумав о том, что будет заглядывать под подол.
Когда они опустились, то он сделал вид, что ничего не видел, она же сделала вид, что ничего не заметила, рядом пошли в лес к речке, чтобы напиться. У воды ныли комары, а над заводью громко куковала кукушка, когда она замолкла, девушка попросила:
– Кукушка, кукушка! Сколько мне лет жить?
Кукушка, как будто услышав ее просьбу, закуковала громко и отчётливо. Считали оба и насчитали двадцать шесть лет.
– Ой! Что-то очень мало! Давай и тебе попросим посчитать,– предложила Тамара, но он отказался.
Напились воды, и пошли вверх по течению, шли вдоль леса неспеша, говорили об экзаменах, о знакомых и товарищах.
– Смотри, Тамара, вот как будто женщина плещет свои волосы в речке,– показал Владимир на иву, у которой ветки касались воды.
– Ветки вижу, а вот женщину при всем моем желании представить не могу,– призналась Тамара. В лес я одна ходить боюсь, боюсь медведей, волков и в последнее время, как убили тигра, и тигров.
– А я вот леса, не боюсь. В городе на тебя могут напасть, избить, ограбить, а в лесу этого нет. Зато могу посмотреть на бурундука, посмотреть на белочку, могу увидеть косулю, вспугнуть зайчишку, в своём лесу знаю,– где какая ягода растёт, где какие грибы бывают и где можно заночевать.
– Я бы, Володя, в лесу ночью умерла от страха,– я дома, когда одна, боюсь темноты, мне одной всегда кажется, что кто-то сидит под койкой или в тёмном углу.
Расстались они в тот день после заката и стали встречаться почти ежедневно. Он предложил, ей дружить, она тогда сказала,– да,– но ухмыльнулась и спросила,– а тебе разве мало нашей настоящей дружбы?
– Это чтобы ты с другим парнем не стала ходить, как со мной. Симптомы любви все были налицо, впервые ему была немила даже рыбалка, впервые он не ходил на карасиков. Утрами, когда он вставал после сна, в котором ему снилась Тамара, щёки его горели огнём и, казалось, что вода от прикосновения с ними начнет шипеть и испаряться.
На каникулах, после девятого класса, Владимир, ушел работать с топографами и за всё лето ни разу не встретился с Тамарой.
Столько денег Владимир с матерью не видели ещё ни разу. Когда он отдал матери получку, она заплакала от радости и гордости за сына, и скоро ушла к соседке поделиться своей радостью. А сын собрался в баню и парикмахерскую. За лето он вырос и возмужал. Осенью, когда начали учиться, написал записку Тамаре, и предложил встретиться за городом, где до самого заката ждал, но так ее и не дождался.
С Тамарой он встретился в школе, хотел рассказать ей о себе, как он работал, расспросить её, но она равнодушно посмотрела на него, да так, что сразу охладила весь его пыл. Он попробовал спросить её: – Что с тобой, Тома?
– Да ничего особенного, – равнодушно ответила она и отошла в сторонку. Вечером он ещё раз попытался поговорить с девушкой, но она демонстративно пошла домой с девчатами, не обращая на парня ни какого внимания. Владимир растерялся, не в состоянии понять такого поведения Тамары. Он хотел поговорить с ней, а она его избегала.
Первый день занятий прошёл суматошно, тем более, что их предупредили о работе в подхозе со второго сентября. На картошку поехал на этот раз даже Борис Пьянков, которого обычно от всех работ выручала мама справкой об освобождении, которые доставала в поликлинике. Причина поездки Бориса была определена сразу же,– он увлекся своей одноклассницей Галкой, девушкой красивой и видной. Она же была равнодушна к Борису, это равнодушие злило Бориса, его бесхитростные попытки заслужить расположение Галины были замечены и стали предметом шуток, которые действовали на парня, как кусок красной тряпки на быка. Борис не только злился, но и кидался драться. Приехал он, как говорили одноклассники, при полном параде, приехал не копать, а завоёвывать сердце Галины. Брезгливо порывшись в земле, он скоро ушёл курить к речке и до обеда не появлялся.
Галка откровенно презирала его за физическую немощь, он один не мог на уроках физкультуры подтягиваться на турнике. Под шелком рубашек у него было белое, дряблое тело, как у девушки из благородного семейства. Если на силача Кривлякина можно было смотреть и восхищаться его мускулатурой, то на Бориса без жалости смотреть было нельзя.
Галке Борис не нравился, но он нравился другим, девушкам. В костюме он был красив, с правильными чертами лица, высокий рост выделял его среди многих низкорослых ребят, он имел успех у девушек, но не у Галины. Особенно она морщилась, когда он подходил к ней на перемене после из туалета, накурившись дорогих папирос. Курил Борис давно, в десятом классе курили уже многие, курили в основном папироски дешёвенькие, "Бокс", "Ракету". Борис же курил "Беломорканал", "Казбек". Все курили тайно от учителей, Борис же закуривал после урока в коридоре. Жадным он не был и угощал всех, у кого своих папирос не было. Внешне Борис походил на интеллигента, но этот "интеллигент" но на уроках вытворял такое, что если бы не его мать, то Бориса давно бы уже исключили из школы. Ходил Борис в школу, как бы отбывая наказание. Если бы не мать, то он давно бы школу бросил. Чтобы как- то скрасить наказание, он решил увлечься Галкой, получил отпор и это его озлобило. Дружба с Жучей сделала его наглым не в меру, и после работы в подхозе он стал преследовать девушку еще настойчивей. Однажды, а учились они во вторую смену, Владимир услышал недалеко от школы призывный крик: – Помогите! Владимир, пробежав метров пятнадцать, в тусклом свете далекого фонаря увидел, что какой-то парень старается свалить девушку на тротуар. Какого же было его удивление, когда в девушке узнал Галку, а в нападавшем парне Борю. Узнали и они его, Галка прижалась к Владимиру, а Борис, поднявшись и отряхнувшись, стал грозиться, – Погоди, встретимся еще, падла!
– Боря, иди-ка отсюда,– посоветовал, Владимир.
Борис знал характер своего бывшего друга, знал, что если Вовка влез в драку, то пока стоит на ногах, драки не кончит, а будет биться до победы или до почётной ничьей. Пробормотав ещё несколько угроз, Борис скрылся, а Владимир остался с Галиной. Галину трясло от пережитого, Владимир взял ее под руку и довел до дома.
– Володя, можешь меня пока провожать домой? Я боюсь Бориса, он же с Жучей дружит.
На следующий день, дождавшись Галину, они медленно пошли по улице.
– Володя, ты бы хотел целоваться?
– Иногда хочется, иногда нет.
– А я тебе, Володя, хоть чуточку нравлюсь?
– Мне не чуточку, а сильно нравишься…
– Рыцарь ты мой,– засмеялась она,– а давай учиться целоваться, а то я тоже не целовалась, а попробовать охота,– закрыв глаза, попросила,– поцелуй.
Он даже не мог вспомнить потом,– куда же он её чмокнул. Именно чмокнул, а не поцеловал, был громкий звук – чмок и была несказанная радость, которая возросла после того как сама Галка поцеловала его в губы и, поцеловав, убежала домой.
И было ему так хорошо, что он был готов взлететь и парить над таким чудесным миром, в котором была и жила девушка Галина. Первый в его жизни поцелуй наполнял парня гордостью, делал взрослее, а Галина от этого становилась ему самой близкой девчонкой, за которую стоило и подраться даже не с Борькой, а самим Жучей. Жизнь с этого дня наполнилась чем-то новым, он стал следить за своей внешностью и даже штанга, которой он занимался второй год, стала вроде легче и послушней.
Зима Забайкальская – суровая зима, но и в суровую зиму, если одеться потеплее, можно сходить на лыжах за город, или покататься на городском катке. В зимний морозный день воздух сверкает от снежинок, а снег видится голубым и кажется, просвечивает насквозь. Березки стоят в бахроме инея, который переливается искристым сиянием под лучами холодного солнца. Ветки сосен прогибаются под тяжестью снега, в колке слышно журчание ручья даже в самые лютые морозы. По берегам заснеженного ручейка видны бесчисленные следы рябчиков, здесь они кормятся почками и семенами трав и всюду на снегу следы и следы.
Собо'лька – его четвероногий дружок, радовался свободе и носился сломя голову по рыхлому снегу. Набегавшись, начинал обнюхивать следы и разгребать снег в тех местах, где чуял мышей, грёб снег и скулил до тех пор, пока хозяин не отгонял его. Иногда Соболька поднимал с лёжки зайца, бросался за ним, терял и начинал виновато скулить.
– Что! Не догнал? – спрашивал Владимир Собольку и успокаивал не в меру разгорячённого охотничьим азартом друга.
Лес Владимир любил и знал лесные окрестности на многие километры, за эту его любовь лес одаривал его урожаем грибов и ягод, а где будет урожай ягод, он знал уже с весны. Летом он мог заночевать один в лесу и, когда его спрашивали: – Не страшно тебе одному в тайге ночами? просто отвечал,– а кого в лесу бояться? Худым людям там делать нечего, а зверь не подойдет, летом всякий зверь в тайге сыт.
Начали они с Галкой ходить на каток. Каждую осень, стадион в городке заливали водой. Пока не было крепких морозов, лёд был гладким, без трещин и давал приличное скольжение, но в морозы, когда сама земля, не выдержав стужи, давала трещины, каток тоже покрывался трещинами, трещины заливали водою, но вода уже не растекалась и на ровной поверхности льда появлялись бугры. Каток был единственный и поэтому на него ходили, выбирая для катания на коньках более ровные участки, вечерами каток освещался, и играла музыка. В теплые вечера на катке было не протолкнуться, такие вечера любила Галка. Каталась девушка сносно, а когда они брались за руки, то получалось просто здорово. Коньки у них были свои, и им не надо было стоять в очереди. Они выходили на лёд, в тёмном углу украдкой целовались, а катались до тех пор, пока у Галки не начинали замерзать ноги. В раздевалке они снимали ботинки и грели ноги у круглой железной печки. Сидели на лавочке и тихо говорили о том, как им очень и очень хорошо.
Галка любила танцы, а Владимир танцевать не умел и честно сказал девушке, что ему неприятно видеть как она, танцуя, мило улыбается своим партнёрам.
– Ревнуешь?
– Наверное, мне неприятно видеть тебя довольней с таким же довольным парнем,– объяснил он прямо и откровенно.
– Значит любишь?
Он посмотрел на девушку как на своего лучшего друга и сказал:
– Я не знаю, Галя, что такое любовь, но ты мне так же дорога, как и мать, мать я люблю, а значит и тебя. Девушка даже ахнула про себя, а вслух прошептала: – Володя! Ты даже в этом неподражаем!
– В чём, Галя?
– Да в своём объяснении в любви…
– Извини, Галя, я до тебя ни кому не объяснялся, нет опыта,– оправдался он так искренне и так смешно, что девушка сама обняла его и прошептала:– Милый ты мой Вовка!
Десятиклассники уже чувствовали, что скоро расстанутся навсегда, предстоящая разлука заставила класс жить дружно не только в школе. В выходные дни они стали собираться вместе на чьей- нибудь квартире, чтобы попеть, потанцевать и подурачиться. Собирались чаше всего у Ирины, Галининой подруги, у Ирины был большой дом, была новая радиола с большим набором пластинок, к ним обычно приносили ещё каждый свои, и потому музыка была на любой вкус и любой выбор. На этих классных посиделках Владимир учился танцевать и к новому году уже танцевал лучше всех парней.
К десятому классу девушки расцвели и похорошели, обрели, волнующие взгляд пышные формы и их самих, волновало, полное сил и желаний тело. Когда Владимир танцевал с подругой медленное танго, девушка прижималась к парню так плотно, что он старался хоть немного отодвинуться, но Галка, вроде не замечая его этих попыток еще плотнее прижималась к нему, чем приводила его в неописуемое смущение. Коли бы не плавки, и костюм…, то можно было бы сгореть от стыда. Галка, прижималась, делала вид, что ничего не чувствует, но он видел как после плотного танца она краснела и тяжело, как на физкультуре, дышала.
Большая часть десятиклассников в новый год и каникулы почти не разлучались, ходили вместе в кино, на танцы и на посиделки, которые проходили в танцах и играх. Самым любимым развлечением было кручение бутылки, все садились за круглый стол, а если народа было больше, то становились в круг и посередине крутили пустую бутылку.
На кого она указывала, тот должен был поцеловать водящего. Многие целовались в первый раз, стеснялись, краснели, кто с охотой, а кто скрепя сердце целовал того, кого недолюбливал, но целовались все под смех и шутки.

Глава 2
В конце марта милиция забрала Бориса Пьянкова прямо с урока, надев на него наручники – для городка это было небывалое ЧП. Забурлила школа, прошли собрания в классе, в школе, вспомнили все грехи Бориса и на всякий случай исключили его из комсомола и из школы. Исключить, исключили, но никто не знал,– за что забрали Пьянкова. Директор сказал, что так надо. Но за что? Все сходились на одном, что из-за мелочей его бы не увезли в наручниках.
Вечером к Владимиру пришла мать Бориса и, поздоровавшись, спросила:
– Так что вы с Борей наделали? О чем с ним говорили, Володя, когда он у тебя ночевал?
– Когда это он у нас ночевал?– спросила Владимира мать. Он ни разу у нас не ночевал, да и вообще он у нас уже года, наверное, два не бывал ни разу.
– Ох, Борька, Борька,– простонала мать Бориса,– заврался, заворовался. Сказала и заплакала, проплакавшись, спросила:
– Это правда, что он у вас не был?
– Правда. Не только не ночевал, а ничего и не говорил мне. А что он наделал?
– Мне не говорят, свиданья не дают, но что-то очень серьёзное. Его взяли, раньше арестовали Жукова – нашего соседа и ещё многих взяли. Больше он не стал ничего спрашивать, а она встала и молча, вышла.
– Что хоть, сынок, он натворил? – спросила Владимира мать.
– А я откуда знаю, он же со мной давно не знается, видимо, что-то c Жучей наделали.
Вскоре Ирка Попова случайно увидела Бориса у магазина, который был недалеко от её дома, и который был обворован. Обворовали магазин, чуть ли не год назад, да так, что никаких следов не осталось. Замки и пломбы были на месте в целости и сохранности, сторож на месте, он сдал завмагу охраняемый магазин, а магазин наутро был пустым.
Многих брали, у многих, по слухам, делали обыски, но воров не находили, да и не знали, – каким образом из магазина смогли почти всё вынести.
Магазин был оцеплен, никого не подпускали и близко, но у Ирки Поповой в доме рядом с магазином, жили родные и она из окна их квартиры подсмотрела:
– Под угол магазина один подставил штучку, которой поднимают машину, когда меняют колёса, – рассказывала она.
– Домкрат,– пояснил Рыжиков Юрий.
– Да, да, – подтвердила Ирка, – но этот домкрат мужчина не качал, а крутил, когда начал крутить, угол магазина стал подниматься, и когда образовалось отверстие, туда залез наш Борис и стал подавать вещи. Длилось это минут пять, не больше. Потом он вылез, угол опустили, домкрат убрали, землю зарыли и все пошли в магазин, там все были долго, часа полтора, потом все вышли, Бориса нашего посадили в "воронок" и уехали.
– Это был следственный эксперимент,– произнёс голосом знатока Геннадий Вязов, у которого была богатая библиотека о шпионах и преступниках,– значит, наш Боря таким образом со товарищи обворовали магазин. Умно! Очень умно было сделано,– произнес он с восхищением,– я бы лично не додумался до такого!
Пошли слухи, что во главе банды стоял Жуча, что на счету этой банды и другие кражи, говорили об изнасилованных, об ограбленных, которые, якобы, на очных ставках многих узнали и в том числе узнавали и Бориса. Приходила в школу мать Бориса, чёрная от горя. Говорили, что она просила у директора хорошей характеристики на сына, но тот не дал. Город бурлил, слухи ходили разные и страшные.
Первое мая пришлось на пятницу, вечеринку проводили у Марины. День был солнечный и теплый. Как и прошлый год, этот, их выпускной год принёс настоящее тепло в начале мая, холода всем надоели, и солнце да тепло делали праздник ещё праздничнее. Собрались на вечеринку рано. Как всегда, не было Тамары. Она к этому времени окончательно потускнела в глазах Владимира, Галка полностью завладела всеми его мыслями и думами. Тамара ему иногда снилась, но он старался скорее забыть этот сон. Себя в случившемся не винил, и даже находил какое – то удовлетворение, когда ловил на себе взгляды Тамары.
Погода была отличная, поэтому Владимир с Галиной ушли рано, – зайдём ко мне, – пригласил он Галину, – мать сказала, что заночует у подруги, посидим, попьём чаю, и я тебя часов в десять провожу.
Они шли по праздничному городу, слышались песни, крики пьяных, в одном месте дрались, и они задолго свернули на другую улицу. Бурчали ручьи и раза два они залезли в воду, вымочив ноги. Собо’лька радостно кинулся на встречу и измазал хозяина. В дом Владимир собаку не пустил, чем обидел своего четвероногого друга.
– Пусти,– попросила Галина.
– Перебьётся, – тепло, а он как шпион подглядывает. Пока ждали самовар, разговаривали.
– Сейчас бы нам с тобой, Володя, лечь, прижаться, наласкаться без сна до утра, – помечтала Галка, – просто не дождусь этого времени, когда мы без боязни будем жить как муж и жена.
– Я тоже жду, Галка, этого,– прошептал Владимир и прижал девушку к себе.
С того памятного поцелуя, она разрешала ему многое, кроме главного, головы она не теряла.
– Если любишь, милый, потерпи. Не время ещё.
Им было хорошо, очень хорошо вдвоём, у них была своя тайна, эта тайна их роднила.
Еще в январе Владимир познакомил Галину с матерью:
– Вот, мама, Галина, с которой мы дружим,– представил он матери подругу, покраснев и смутившись. Мать назвала своё имя и долго смотрела на девушку, которая ей понравилась, посмотрела и пригласила пить чай, – Раздевайся, Галя, попьём чаю, поговорим. За чаем она расспросила девушку,– кто её родители, где живёт и давно ли дружит с сыном. Галина просто ответила на все её вопросы и мать сказала:
– Дружите, ваше дело молодое, только без баловства, школу закончите, там, глядишь, и поженитесь. Хотя, мне хочется, чтобы вы учились дальше, а нажить ребятишек успеете.
Мама! – хотел оборвать от такого откровенного совета сын, но мать слушать его не стала и ещё дала пару советов, от которых оба покраснели. Вечером она уже более откровенно поговорила с сыном, не слушая его возражений, – дружи, сынок, только не порти девку, до поры, до времени.
Галина Владимира ещё не знакомила со своими родителями. Галина стеснялась, a Владимир не настаивал, помня откровенно – неприличные советы матери. Своего родного отца Галина не помнила. Отец у нее был не родной. Родной погиб во время войны, отчим удочерил Галину и её сестру Светлану. Общих детей у матери Галины и отчима не было, но отчим любил приёмных дочерей как своих родных и сестры звали его отцом. Вечерами они с ней долго не стояли, им хватало дел. Рассиживаться и в этот вечер они не стали. К одиннадцати она уже была дома и скоро спала вполне умиротворенная свиданием с любимым.
В субботу, чуть свет, припёрся его друг Васька Бондарь.
Это был Володин давний друг, сколько он помнил себя, столько он помнил Бондаря. Был Васька длиньше Владимира, но и был тощее, хоть постоянно что-то жевал. Отличало Василия от всех детей любовь к уединению, это походило, скорее всего, на эгоизм. Володю он чуть ли не ревновал, когда Владимир заводил знакомство или дружбу с кем- ни будь другим, Ваську это злило, но, позлившись, он отходил. Если Васька узнавал место, где хорошо клевала рыба, то кроме своего кореша, Вовки, об этом ни с кем не делился. Если доставал хорошую книгу, давал почитать только другу, а всем другим говорил, что хуже, чем эта книга, он ничего не читал. Была у Василия самая заветная мечта, о которой знал только Владимир, – хотел Васька прославиться не иначе, как на весь мир, не меньше. Он бредил этой мечтой, но пальцем не пошевелил, чтобы начать воплощать мечту в явь. Ходил и постоянно мял теннисный мячик, дома у него был набор гантелей и гирь, по его мускулам было видно, что сила в парне есть, выносливость тоже, однако на этом всё желание его прославиться заканчивалось. Давно уже Владимир понял, что друг его страшно боится боли. Несколько раз, ещё по несмышленому ребячеству, приходилось драться со шпаной, от первого же удара Васька на своих длинных ногах давал дёру и приходилось Вовке одному за двоих драться с обидчиками. Боялся Васька заболеть, а страшнее всего умереть.
–Ты что, Вовка! Поранят меня, а ты знаешь, сколько всяких микробов? Попадёт инфекция, пойдёт заражение, а врачи наши! Сам знаешь какие! А умирать я боюсь!
Был Васька усидчивый, настырный и целеустремлённый, но по-своему. Он сам избавился от ошибок в диктантах. Историю выучил и знал лучше исторички, прочитал массу специальной исторической литературы. Был он безотказным, если надо было куда – ни будь с ним сходить, но только вдвоём и только туда, где не было драк и мордобоя. После 7 класса он уехал в техникум, даже написал раза два Владимиру и прислал ему свою фотографию. А через полтора месяца Бондарь вдруг заявился к Владимиру в гости.
– Ты понимаешь, Володя, вышел я как-то в лес, походил и на душе у меня стало так горько и невыносимо, что я взвыл от тоски. Вспомнил тебя, свой дом. Дождался стипендии и убежал. Не для меня все эти переживания по дому, по тебе, по своим родным местам, лучше я буду здесь жить в бедности, чем мотаться богатым по белому свету и тосковать, взвывать волком.
– А служить, Вась, как будешь?
– А меня не должны взять, у меня к призыву зрение будет -5, не меньше, я уже стал себе зрение портить, три года мотаться где-то я не хочу, – объяснил он и показал Владимиру чьи-то очки, которыми он и портил зрение.
– Дурак ты, Васька! Такое зрение портишь. Дурак!
Странности Василия становились всё оригинальнее. Он окончил курсы комбайнёров, но работать комбайнером не стал: – Ты, что! А вдруг я сломаю комбайн! Посадят же! В нём знаешь сколько деталек? Каждая может сломаться, а во время жатвы за это и статью пришить могут. Лучше уж умереть, чем в тюряге доходить, там из меня могут и Василису сделать.
О работе в шахте он и говорить не мог без содрогания: – Силикоз уже унёс мужиков без счёта, на кладбище, половина бывших шахтёров. Все наши знаменитости давно посгнивали, а кто жив, те ждут своего смертного часа. Не надо мне больших денег, мне здоровье превыше всего.
Учился он в это время в педагогическом училище, но работать учителем не хотел: – Да я их, … да я не знаю, что с ними сделаю, если они начнут меня выводить из себя. А за это, посадить могут. Сидеть же я не хочу.
– Так тебе же придётся отработать два года.
– Пойду в армию, говорят, с плохим зрением берут в обоз, а лошадей я люблю.
– Так ты в армию идти не хотел,– засмеялся друг.
– Из двух зол нужно выбирать меньшее, – невозмутимо отпарировал Бондарь.
На вопрос Владимира, – кем же он хочет быть, в конце – концов, ответил, что после окончания педучилища он решил поработать грузчиком, чтобы подразвить себя физически.
–Знаешь, – как развивают мускулы мешки с сахаром!
– Так грузчиком можно идти работать и без педагогического образования, – заметил со смехом Владимир.
– Молод я пока, Володя, физиологию тебе надо знать, надо, чтобы кости мои окрепли, а окрепнут они как раз к окончанию моей учебы, да и грамота никогда и никому лишней не была.
– Ты что, Вась, с утра пораньше?
– Я рано встал. Ты, я видел несколько раз, ходишь с девчонкой, скажи, ты с ней дружишь?
Владимир ответил ему словами Галки: – С девчонками не дружат, к твоему сведению, а встречаются.
– Значит, ты с ней встречаешься?
– Встречаюсь.
– А интересно?
– Очень.
– Расскажи поподробнее, ты уже с ней целовался?
– Вась, у вас же в училище одни девчата, заведи себе подругу и сам всё узнаешь.
– Стесняюсь, не знаю, что с ней делать, если останусь наедине, – откровенно признался Бондарь.
– А ты попробуй, там все само собой придет.
– Я даже, не знаю, Володя, с чего начинать, как начать встречаться, вот ты как начинал?
– Начал с ней ходить после школы по одной дороге до ее дома, то есть провожать, вот с этого и началось.
– А о чём вы с ней говорили? – не унимался Василий.
– Да обо всём, как вот с тобой, о книгах, кино, о товарищах, о школе, – обо всем.
– А в любви объяснялись уже? – спросил тот и замер в ожидании ответа.
– В любви мы с ней не объяснялись, – слукавил Владимир.
– И не целовались, выходит, ни разу?
– А целоваться… мы с ней раза – два поцеловались, но нам что-то целоваться не понравилось, негигиенично, вдруг инфекция одного попадёт в рот другому, а там больница, а врачи у нас, сам знаешь, какие, – съехидничал Владимир. Василий понял и засопел.
– Я к тебе, Вовчик, как к другу пришел всё узнать, а ты!
– Так я тебе и говорю, Вася, заведи себе девушку и сам всё испытай, тем более, что рассказывать обо всём, что мы говорим и делаем, просто неприлично. Вась, а сколько у вас в классе девчат?
– Не в классе, а в группе, а в группе у нас пятнадцать девчонок и нас, парней, четверо.
– А есть в группе девушка, которая тебе очень нравится?
– В нашей нет, а вот в другой, что на курс старше, есть там одна, Клава. Вот бы кто познакомил…
– Вы же в одном училище, что ты её не знаешь?
– Знаю. Но с чего начать не знаю, – вздохнул друг,– а прочитать негде.
– А зачем, Вася, читать? Это, видимо, у всех происходит по-разному.
До 7 класса Владимир даже опережал Василия в росте, но после окончания семилетки Васька как-то сразу вытянулся и одно время походил на длинноногого журавля. Вскоре оба раздались в плечах, но если Владимир набирал вес, Василий оставался тощим. Самым неприятным в своём обличии, Владимир считал, цвет волос, которые напоминали сноп пшеницы, а вот брови были густые и чёрные – чёрные, казалось, что они у него накрашены.
– Волосы, – объяснила ему мать, – у тебя отцовские, а брови достались тебе от меня, а похож ты обличьем на своего деда, моего отца, а тот, царствие ему небесное, был мужик здоровый, весёлый и не одной девке голову запудрил, липли к нему бабы, как мухи к мёду.
Владимир вскипятил самовар, и они с Василием сели чаёвничать.
У обоих друзей отцы погибли на войне, матери их были ровесницами, грамоты у матерей был минимум, условия жизни были одинаковые. Оба пацана с самой ранней весны и до поздней осени бегали босые и до 7 класса их учили одни и те же учителя, но из них получались совершенно разные два индивидуума. В одном всё больше проявлялся эгоизм, а у другого душа была нараспашку. Один всего боялся, другого ничто не страшило. В становление молодых людей вмешивалось что-то такое, на что не могло оказать влияние ни воспитание, ни образ жизни. С годами вырисовывалось у каждого свое индивидуальное, что, не смотря на почти инкубаторские условия, делало жизнь разнообразной, а людей всех такими разными. Попили чаю, поговорили и скоро Василии ушел, унося обиду на друга, который не захотел поделиться с ним своими талантами. Только ушёл друг, пришла мать весёлая и чуть пьяненькая:
– Загуляли, сынок, мы с бабами, а что? Праздник. Пришла на тебя посмотреть, скоро пойду догуливать, так что ты, сынок, прости свою мать.
Она хотела с ним поговорить, но махнула рукой и, выпив чаю, ушла.
Владимир накормил Собольку, выпустил из сараюшки кур и решил готовиться к экзаменам по билетам, но ученье не шло, перед глазами стояла Галка почему то неодетая и соблазнительная. Вышел на улицу, Соболька бросился к нему, и он начал играть с ним. День был солнечным, тёплым.
– А! Дорогая сношенька пожаловала, – поприветствовал он подружку словами матери.
– Здравствуй, здравствуй, милый женишок, а где моя свекруха?
– Праздновать ушла, заходи, – пригласил он в дом Галку.
Пришла она в демисезонном пальто с непокрытой головой, на ногах были резиновые ботики.
– Галка, ты не замёрзла?
– Ты шутишь! На улице так тепло сегодня, скорее бы уже наступило настоящее тепло.
– Настоящее тепло, Галка, будет после пятнадцатого мая, когда отцветёт черёмуха, а это тепло обманчивое, может ещё запуржить, и не раз.
– Каркаешь, Володя, да? Вчера была такая чудесная погода, люблю я эту пору, а ты?
– А я нет,– грязь, сырость. Вот осень! Самая моя любимая пора – это бабье лето. Сухо, тепло, в воздухе искрят паутинки. Весна, Галка, не по мне. То очень много тепла, то вдруг такой холод, что снова одевайся по-зимнему.
– Тебе что же и весеннее цветение не нравится?
– Так я же тебе не о цветении говорю, а о времени до первой зелени. Снег сойдёт, в апреле тоска пыльная, ветры, сухо, холодно, если бы было можно, то я бы пору от середины марта до середины апреля назвал порой предвесенья, по аналогии с предзимьем. Предзимье мне тоже не нравится. Всё кругом уныло, в грязи, ночи тёмные, а вот когда выпадет первый снег, то сразу кругом всё светло, снег искрит и на душе становится тоже радостно.
– А я вот, Володя, начало зимы не люблю, надо одеваться, привыкать к холодам, а главное не подружишь,– проговорила она и прижалась так, что парень запыхтел, почувствовав упругость её груди.
– Ты хоть двери сходил и закрыл бы,– попросила Галка, когда он уже обнял ее.
– Там всё у меня автоматически закрывается,– успокоил Владимир.
– Вовка! Милый! Видела бы моя мама, чем занята её дочь,– прошептала Галка, прижимаясь к нему.
Она с ним узнала многое запретное. Ирка, ее подруга, которая собиралась замуж сразу после школы и уже жила со своим другом, говорила, что лучше этого нет ничего. Но Галке хотелось испытать все самой лично, так как знала, что хорошо одному, то это же бывает плохим для другого. То, что она хотела, она не скрывала от Владимира, и поклялась дать сразу же, как они закончат школу. В чувствах Владимира она ничуть не сомневалась, веря в его природную верность и долг перед ней.
Цветение весны приходит всегда неожиданно. Вроде бы ещё вчера всё было серо и однообразно, а сегодня сопки подёрнулись розовой дымкой – это зацвел багульник. Цветёт багульник и кажется, что утренняя нежная зорька, полюбив этот холодный край, остаётся на сопках, чтобы порадовать людей своим тёплым, алым цветом за их долгое ожидание весны. Берёзовые рощи, голые и продуваемее всеми холодными ветрами, вдруг однажды утром окутываются лёгкой, зелёной дымкой, дымка эта начинает густеть не по дням, а по часам и аромат, распускающихся нежных берёзовых листочков, льётся в городок. Скоро к запаху берёз примешивается запах хвои лиственниц, которыми полны окрестные леса. В середине мая зацветает черёмуха, зацветает буйно и обычно с похолоданием. Когда цветет черёмуха, то кажется, что легкие кучевые облака с теплой синевы неба, устав от скитаний, опускаются на землю и отдыхают, испуская запах, от которого начинает кружиться голова, и вздохнув этого запаха, хочется вдвоём с девчонкой уйти и укрыться под одним из этих благоухающих облаков да так, чтобы никто не мог отыскать вас до самого рассвета. За черёмухой вслед распускается яблонька – дичка. Стоит тогда белоснежная красавица под окном и гудит пчелиным гулом, а на рассвете под яблонькой дерутся воробьи. А там идёт в рост и в цвет разнотравье, пахнущее свежим мёдом. А небо весной голубое- голубое. А облака в это время плывут белые – белые да тугие, как …, да весной что только не почудится, все кажется таким упругим и тугим.
Эта забайкальская весна цвела для выпускников каким-то необычным цветом, тревожа их сердца неизвестностью.
Если Галина давно решила поступать в институт иностранных языков, то Владимир долго колебался и в конце – концов они вместе выбрали ему профессию геолога, в Иркутском горно- металлургическом институте, чтобы и дальше быть вместе.
Последний год для них пролетел как длинный и сладкий сон, и вот на школьном дворе зазвенел последний звонок. На лицах выпускников улыбки и слёзы. Радовались окончанию школы и печалились перед разлукой. После урока, который был последним школьным уроком в их жизни в этой, ставшей родной школе, все пошли в городской парк, а после просто пошли всем классом бродить по улицам городка, разошлись под вечер.

Последний звонок, середина 1950-х годов.
– Володя, приходи к моему дому, я буду тебя ждать,– попросила Галина. Он шёл к себе домой и вспоминал взгляд, которым его одарила Тамара после линейки последнего звонка. Казалось в нем было и презрение к нему и какая – то жалость и ещё что-то такое, что заставило его вспомнить,– как было ему хорошо возвращаться с ней домой после уроков. Иногда он вспоминал Тамару. Где-то внутри его души, тлеет как уголёк под толстым слоем пепла, тёплое чувство к ней. Сегодня, она, одарив его таким выразительным и незабываемым взглядом не пошла как все ни в парк, ни по городу. Возможно она сожалела о содеянном, но отношения у Владимира зашли с Галиной далеко и быть подлецом перед Галиной он ни за что бы не стал, да и встречи с ней сразу же гасили все другие мысли и чувства. Красота и скромность Тамары меркли перед вызывающей красотой Галки. Тело подружки сводило с ума парня и он с нетерпением ждал того мгновения, когда Галка выполнит своё обещание.
Учился Владимир средне, намного ниже своих способностей, Галка поздно вдохновила его на учёбу слишком много было упущено. Слабое знание русского языка сказывалось на сочинениях, если за раскрытие темы, за образность ему не было равных, то за русский язык, за ошибки он ни разу не получал выше трёх баллов. Плохо знал и иностранный язык, насколько отлично его знала подружка Галка, настолько плохо знал он. Обрадовался, когда им объявили, что по иностранному языку в школе экзаменов не будет, но Галина охладила радость, заявив, что экзамены по иностранному языку в институте не отменили, что ему придётся сдавать инглиш при поступлении.
После сочинения выпускники собрались вечером, чтобы узнать оценки. В последнее время литературу у них вела молодая учительница Нина Филипповна. Нина Филипповна, зачитав оценки, попросила Владимира задержаться для разговора.
– Куда ты, Володя, собрался поступать, если это не секрет.
– Вообще-то я, Нина Филипповна, ещё не совсем уверен в выборе. Но думаю поступать на геологический, стать геологом.
– Зря, Володя. Тебе нужна профессия, связанная с литературой.
– Это мне-то, Нина Филипповна? С моей тройкой по сочинениям?
– Да, Володя, именно тебе с твоей тройкой по сочинениям я бы посоветовала поступить в литературный институт, тройка у тебя за твою безграмотность, а пишешь ты здорово.
– Как умею,– застенчиво ответил он.
– Вот именно, что писать ты умеешь и умеешь по своему, как не умеет ни кто другой. В тебе, Володя, есть искра божья. Мыслишь ты самобытно и оригинально, а так дано не всем. Ты, Володя, подумай,– попросила учительница и отпустила его.
– Зачем это тебя литераторша задерживала?– спросила Галина.
– Советовала поступить в литературный институт.
– Не смеши, Володя, скажи зачем?
– Это с каких же пор я стал тебе говорить неправду, а ты перестала верить мне?
– Так это что, серьёзно?
– Да, нашла во мне искру божью, которая искрит, и просила, чтобы я не затушил её геологией.
– А, по-моему, Володя, она ошибается, я тебя тоже вроде бы узнала за этот год и почему-то не обнаружила в тебе талантов, если бы они были, то ты бы не боялся сочинений. Ты, мне кажется, прямолинеен, как железная дорога Москва – Ленинград и лишён всякой фантазии.
– Ты права, Галка, поэтому в литературный не собираюсь. Уж лучше быть средним специалистом, чем посредственным писателем. А если есть во мне талант, который сумела пока разглядеть только одна Нина Филипповна, то он рано или поздно раскроется, а если и нет, то человечество ничего не потеряет.
Хотела Галка к экзаменам готовится вместе, но, едва оставшись наедине, они начинали целоваться, отвлекаться на пустяки, поэтому решили готовиться порознь, а после экзамена остаток дня и назавтра день проводить вместе, отдыхая от предыдущего и на время, забывая о предстоящем. Было бы желание к уединению, а места, где можно было скрыться от всех, Владимир знал. Он уводил её в сопки, где они с ней загорали без всего, а чтобы не кусали комары, он брал с собой мазь и смазывал тело подружки.
Наконец все экзамены были сданы, и наконец-то пришло время долгожданному выпускному балу. Владимир вначале не сразу узнал свою подругу. Галка обрезала свои жидкие косички и завилась, пышная причёска сразу изменила девушку, сделав её взрослее и стройнее. Платье на ней было пышное, и она в нём походила на невесту, которая собралась под венец. Такой он ее ни разу не видел. В актовом зале под оркестр вручили аттестаты и после короткого перерыва пригласили в спортивный зал, где вместо спортивных снарядов стояли празднично накрытые столы. Выпускникам налили по стакану шампанского, долго поздравляли, произносили речи, после заката солнца выпускники освободили актовый зал от кресел и начались танцы. Пока мать с отцом делали какие-то наставление Галине, Владимира пригласила на дамский вальс Тамара. Пришла она на бал одна, одета была скромно, но из косы она сделала пышную и красивую прическу в виде короны, которая тоже изменила девушку, сделав ее ещё привлекательнее.
– Ну, сосед, держись! Ведь приревнует тебя ко мне твоя Галка.
– Глупости,– ответил он и стал уверенно кружить девушку.
– А ты здорово научился танцевать, Володя!
Она танцевала, чуть приоткинув отяжелевшую от пышной прически голову, глядя в упор, будто бы впервые рассматривая его сквозь очки. В её глазах он видел не то сожаление к нему, не то ироническую насмешку. Как будто изучив его и разглядев, она вдруг сказала:
– Какой же ты глупый, Вовка!
– Это так сильно видно?
– Не надо, Володя, не остри. Галка создана не для тебя.
– Ты что завидуешь?
– Да, чёрной завистью, но и хочу предупредить тебя, Володя – Галка не для тебя.
– Что, меня не достойна?
– Дело не в том, что кто-то кого-то достоин или нет, просто вы с ней не пара.
– А кому я назло, стал встречаться с ней? – спросил он со злостью.
Вместо ответа на вопрос она ехидно проговорила:
– Вон и твоя явилась, таращится, так и съела бы меня.
– Ты что, злишься?
– Злюсь, Володя, что другие пользуются чужими ошибками, что не прощают ошибок и уводят парней из-под носа. Смотри, как она смотрит на меня, не люблю таких глаз, поэтому разреши откланяться, мне надо идти домой пока светло.
Когда он отводил Тамару на место к девушкам, танец закончился, и он подошёл к Галке, которая сразу же спросила: – Что это Томка на меня так вызверилась? Что говорила обо мне?
– Тебя увидела, сказала, что ты ревновать начнёшь, так как ни с кем кроме тебя я не танцую,– полуправдой ответил Владимир.
– А что она на меня так смотрела?
– Между прочим, она о том же спросила меня, что, мол, твоя Галка на меня так вызверилась?
– Сама виновата.
– В чём?
– Не знаю, если бы знала…
Настроение Тамара Владимиру испортила, он боялся, что Галина это заметит, но выручил Генка Колотовкин, он подошёл и позвал Владимира выпить, Владимир отказался, а Галине предложил: – Пойдём, Гала, прогуляемся, приглашают выпить, а мне не охота.
– А где они взяли?
– Запаслись заблаговременно.
Галка согласилась, и они долго ходили с ней вокруг школы, разговаривая
и осторожно целуясь, обнимать она себя запретила из-за боязни помять наряд.
– Завтра, Володя, я буду твоя. Уйдём куда – ни будь и там…

Глава 3