Главная страница | Публицистика | Жестокая память: Как Германия преодолевает нацистское прошлое

Жестокая память: Как Германия преодолевает нацистское прошлое
Александр Борозняк
После поражения во Второй мировой вой не Германия столкнулась с необходимостью преодолеть наследие тоталитарной диктатуры Третьего рейха. Чтобы существовать как демократическое государство, страна должна была переосмыслить аспекты своей истории, понять, как стали возможными преступления нацистов и как не допустить повторения трагедии. От Нюрнбергского процесса и послевоенных попыток определить причины «германской катастрофы» до формирования мемориальной культуры, от «фазы замалчивания» до «фазы активной культуры памяти», включающей музеи, мемориалы и школьные учебники, – российский ученый Александр Борозняк рассказывает о сложном пути преодоления прошлого, который проходят вот уже четыре поколения немцев. Автор находит ответы на непростые, но актуальные по сей день вопросы: почему стала возможной массовая поддержка преступного государства? Что значит 8 мая для граждан Германии? Какие уроки миллионы немецких семей извлекли из недавнего прошлого?

Александр Борозняк
Жестокая память: Как Германия преодолевает нацистское прошлое

Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)


Главный редактор: С. Турко
Продюсер проекта: М. Красавина
Руководитель проекта: Л. Разживайкина
Художественное оформление и макет: Ю. Буга
Корректоры: Е. Чудинова, М. Шевченко
Компьютерная верстка: М. Поташкин

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.
Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Борозняк А. И., наследники, 2014
© ООО «Альпина Паблишер», 2023
* * *


Посвящается моему отцу Ивану Федоровичу Борозняку, погибшему в боях под Киевом в августе сорок первого


Предисловие
Эта книга впервые увидела свет в конце 2014 г. и не только подвела итог большому отрезку исследований доктора исторических наук, профессора Липецкого государственного педагогического университета Александра Борозняка, но и стала его последним словом, обращенным к читателю: 21 декабря 2015 г. Александр Иванович ушел из жизни.
Формула «преодоление прошлого» появилась в Германии более 60 лет назад и для нескольких поколений немцев стала знаком трудного, противоречивого, но необходимого извлечения уроков из истории Третьего рейха. «Преодоление прошлого» стало результатом медленной, но постоянной работы историков, политиков, иных сил, формирующих общественное сознание современной Германии, гарантией от повторения в какой бы то ни было форме нацистского прошлого страны.
Александр Борозняк приглашает читателя к размышлению о непростом прошлом Германии, показывает, как трудно и медленно немцы шли к осмыслению корней, проявлений и последствий нацизма.
В связи с тем, что немецкое общество после Второй мировой войны существовало в двух разных идеологиях: социалистической в ГДР и капиталистической в ФРГ, исследователям дан уникальный шанс сравнить результаты работы с прошлым этих обществ.
В 1950–1960-е гг. среди государственных служащих, судей, политиков ФРГ было немало бывших нацистов. Государственные пенсии, на которые можно было безбедно существовать, получали бывшие гитлеровские чиновники, офицеры и генералы. В Боннской республике формировался идеологический климат, благоприятствовавший идеализации «простого немецкого солдата, честно выполнявшего приказ». На прилавках книжных магазинов появились многочисленные воспоминания немецких генералов, солдатские серийные истории, хорошо продавался роман Хайнца Конзалика «Врач из Сталинграда», на страницах которого немцы, вторгшиеся на советскую землю, представлялись жертвами Красной армии.
В то же время стали появляться и первые «неудобные» для спокойствия бюргеров книги и публикации в немецких журналах: роман Эриха Марии Ремарка «Время жить, время умирать», книга Иоахима Видера «Сталинград и ответственность солдата».
В ГДР же, по словам Александра Борозняка, «поиск научной истины ограничивался рамками жесткой идеологической установки», которая в материалах III съезда СДПГ приняла форму явно преждевременного тезиса, что в ГДР «ликвидированы корни фашизма».
Автор подробно останавливается и на строительстве памятных комплексов на местах бывших концлагерей. Беседуя со многими первыми директорами и сотрудниками мемориалов и музеев, Борозняк пишет об их принципиальной и смелой позиции в отстаивании концепций памятных мест и выставок. Многие годы личной дружбы связывали российского историка с директором музея Дахау Барбарой Дистель.
В книге блестяще выписаны портреты немецких интеллектуалов, своими работами и непримиримой позицией повлиявших на изучение и переоценку национал-социализма. Это историк Фриц Фишер, воспитавший многих учеников в русле «критической исторической школы»; философы Карл Ясперс и Теодор Адорно, которые, не страшась идти против течения, указывали на опасность забвения нацистской диктатуры; Мартин Брошат, возглавлявший в начале 1970-х гг. Институт современной истории в Мюнхене; Ганс Моммзен, научные сообщения которого на конференциях в российских университетах в 1990-е гг. вызывали неизменный интерес. Военный историк Манфред Мессершмидт монографией «Вермахт в нацистском государстве» положил начало фрайбургской научной школе и вызвал яростное неприятие консервативного крыла западногерманской исторической науки.
Со многими немецкими учеными Александр Борозняк был знаком лично, не один раз встречался и вступал в дискуссии. Большим достоинством книги является изложение взглядов и позиций ученых не только с помощью цитирования их трудов, но и через личное восприятие автором их судеб, внешнего облика, манеры говорить, слушать и слышать собеседника.
Во второй части книги анализируются новые темы, поднимаемые в немецких и российских исследованиях. Это и развенчание мифа о «геройской» 6-й армии Паулюса[1 - Stalingrad. Mythos und Wirklichkeit einer Schlacht. Frankfurt a. M., 1992.], и публикация «Писем из Сталинграда»[2 - Stalingrad. Eine deutsche Legende. Reinbek, 1992.], и дискуссия о тоталитаризме, развернувшаяся после выхода на русском языке книги Ханны Арендт[3 - Арендт Х. Истоки тоталитаризма. – М.: ЦентрКом,1996.].
В начале ХХI в. «проблематика Третьего рейха остается главной в структуре исторической науки и исторического сознания ФРГ», отмечает Борозняк. Общественное сознание ФРГ постоянно будоражит: по всей Германии демонстрируется выставка «Преступления вермахта», перевернувшая представления о «чистом вермахте»; реализуется общественная инициатива «Камни преткновения» или проходит дискуссия о выплате компенсаций бывшим узникам концлагерей. Появляются новые книги немецких исследователей. Например, «Народное государство Гитлера: Грабеж, расовая война и национальный социализм» Гётца Али[4 - Aly G. Hitlers Volkstaat. Raub, Rassenkrieg und nationaler Sozialismus. Frankfurt a. M., 2005.], коллективный труд о немецких дипломатах в годы Третьего рейха[5 - Борозняк А. И. «Некролог, который заслужили эти господа». Нацистское прошлое германских дипломатов // Новая и новейшая история. 2011. № 4.].
Особое внимание в своей книге Александр Борозняк уделяет проблематике общественно-гражданского просвещения, в первую очередь среди представителей молодого поколения, распространению знаний о диктаторском режиме Гитлера, о трагедии Холокоста, об агрессивной внешней политике режима, прежде всего о преступной войне против Советского Союза, о немецком движении Сопротивления в его органическом разнообразии.
Один из сюжетов книги обращен к современной российской учительской аудитории. Речь идет о школьных сочинениях по истории, которые были инициированы президентом ФРГ Густавом Хайнеманом в 1973 г. и отличались актуальностью и самостоятельными выводами школьников. Александр Борозняк отмечает, что эти школьные сочинения «стали существенным дополнением к корпусу профессиональных исследований, в известной мере вызовом, обращенным к научному сообществу».
Посвятив книгу своему отцу, погибшему в августе 1941 г. в боях под Киевом, Борозняк отдал личную дань памяти миллионам советских солдат, защищавших Родину, чтобы не выросли «зубы дракона» как в Германии, так и в России. Можно только приветствовать усилия издательства «Альпина Паблишер» переиздать книгу и предложить читателю для вдумчивого, серьезного чтения.

    Н. Э. Вашкау,
    доктор исторических наук, профессор Липецкого государственного педагогического университета имени П.П. Семенова-Тян-Шанского

Введение
Непрошедшее время
Память – способность помнить, не забывать прошлого, свойство души хранить, помнить сознанье о былом. Память, относительно прошлого, то же, что заключенье, догадка и воображенье относительно будущего[6 - Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. Т. 3. – СПб, 1882. С. 14.].
    ВЛАДИМИР ДАЛЬ
Прошло около шести десятилетий с тех пор, как в немецкий политический и научный лексикон прочно вошла формула Bew?ltigung der Vergangenheit – словосочетание, не имеющее аналогов в иностранных языках. Русский – достаточно приблизительный – перевод гласит: преодоление прошлого. Термин как будто и привычный, но саднящий сознание и совесть граждан Федеративной Республики Германия.
И хотя в этом словосочетании стыдливо отсутствует указание на то, о каком именно прошлом идет речь, каждому немцу ясно: речь идет не об абстрактном далеком «прошлом», но о кровоточащем времени национал-социалистического господства: раны не заживают, а прошлое «не зарастает травой». Речь идет не о пассивном отражении «прошлого», но о факторах, активно воздействующих на настоящее, о степени укорененности этих факторов в социальной психологии, менталитете, политической культуре современных немцев.
Особенность проблематики Третьего рейха – проблематики, связанной с самыми трагическими страницами современной истории, состоит в том, что она не может оставить «сдержанным» или «отстраненным» ни ученого, ни читателя его работ. Ученые неизбежно находятся не над историей национал-социализма, но – внутри этой истории. Здесь, говоря словами Бориса Пастернака, «дышат почва и судьба»[7 - Пастернак Б. Собрание сочинений. В 5 т. Т. 1. – М., 1989. С. 412.].
Формула «преодоление прошлого» была порождена нравственными чувствами стыда, вины и ответственности за преступления гитлеризма – в одном ряду с понятиями-символами «тоталитарная диктатура», «агрессия», «Холокост», «Освенцим». Постулат о преодолении прошлого стал для нескольких поколений немцев знаком длительного, многопланового, внутренне противоречивого процесса общенационального извлечения уроков из истории Третьего рейха, призывом к моральному очищению, к восприятию и осмыслению правды о фашизме и войне, к выработке иммунитета по отношению к тоталитарной инфекции, любым формам расизма, экспансионизма, агрессивного милитаризма.
Преодоление прошлого – категория, имеющая прямое отношение к настоящему и будущему немецкого народа. Об этом писал сразу после войны философ Карл Ясперс: «Надежда только на то, что ужас будет осознан… Нельзя допустить, чтобы ужасы прошлого были преданы забвению… Надо все время напоминать о прошлом. Оно было, оказалось возможным, и эта возможность остается. Лишь знание способно предотвратить ее»[8 - Ясперс К. Смысл и назначение истории. – М., 1991. С. 162–163.].
Нужен ли России германский опыт извлечения уроков из нацистского прошлого? Безусловно да. Потому что гитлеровцы развязали мировую войну, которая разрубила нашу историю на «до» и «после». Наши потери в этой войне неисчислимы, как и неисчислим наш вклад в дело Великой Победы цивилизации над варварством. Германский опыт необходим России, мучительно преодолевающей наследие сталинского тоталитаризма.
В отечественной публицистике давно уже стала общим местом констатация того, что опыт тоталитаризма «преодолен нами в гораздо меньшей степени, чем нашими бывшими противниками»[9 - Независимая газета. 20.01.2005.]. При этом нередко утверждается, что «Германия после краха национал-социализма грамотно и четко очистилась от своего античеловеческого наследия» и даже, что «послевоенным немцам удалось ухватиться за перо жар-птицы»[10 - Независимая газета. 29.11.2013.]. При этом не учитывается сложность, неоднозначность преодоления прошлого в послевоенной Германии как процесса, связанного и с переходом к демократии в ФРГ, и с серьезными противоречиями данного перехода.
Термин «преодоление прошлого» ведет свое происхождение с середины 50-х гг. предыдущего века, когда в ФРГ требование расчета с нацистской диктатурой не только не являлось очевидным, но, напротив, противоречило основным тенденциям общественного сознания. Немцы отворачивались от позорных страниц своей истории.
В процессе преодоления прошлого, в процессе, в известном смысле вновь переживаемом каждым вступающим в сознательную жизнь поколением немцев, можно вычленить основные аспекты: политический – утверждение в обществе устойчивых антитоталитарных, демократических институтов; юридический – расследование нацистских злодеяний и наказание преступников; этический – укоренение начал национальной вины и национальной ответственности; педагогический – демократическое, антифашистское воспитание в школах и в системе политического образования; творческий – сохранение жестокой памяти о гитлеризме средствами художественной литературы и публицистики, кино и телевидения.
В течение последних полутора десятков лет термин «преодоление прошлого» употребляется в Германии все реже. На смену ему пришла формула Erinnerungskultur – культура памяти. Но означает ли это, что задача расчета с нацистским прошлым отошла на второй план? Нет, но она наполнилась новым содержанием. Это особенно важно в связи с процессом смены активных поколений в жизни общества. Обращение молодых людей Германии к страницам прошлого нередко связано с тревогами и сомнениями. 18-летняя школьница, имя которой осталось неизвестным, попыталась выразить их в стихотворной форме:
Почему это касается меня?
Почему я должна скорбеть?
Почему я должна плакать?
Кто они – жертвы войны?
Я их не знаю.
Впереди вся жизнь.
Почему я должна оглядываться назад?
Мертвые предостерегают.
Кого?
Меня?
Но меня тогда не было на свете.
Почему это касается меня?[11 - K?rber-Archiv. GW. 2003–1270. S. 56.]
Видимо, прав историк Гельмут Кёниг: «В ФРГ немало написано и сказано о преодолении прошлого. Никто не сомневается в значимости этой проблемы. Но тем удивительней, что, несмотря на отдельные публикации, до сих пор нет обобщающего труда об истории преодоления прошлого в Федеративной Республике»[12 - K?nig H. Die Zukunft der Vergangenheit. Der Nationalsozialismus im politischen Bewu?tsein der Вundesrepublik. Frankfurt a. M., 2003. S. 173.]. Современному публицисту Франку Ширрмахеру принадлежат знаменательные слова: «Следовало бы написать историю тех, кто на протяжении нескольких десятилетий в этой успешной Федеративной Республике мучился ночными кошмарами, и тех, кто спал спокойным сном»[13 - Frankfurter Allgemeine Zeitung. 15.03.2013.].
Автор предлагаемой на суд читателя книги стремился в меру своих сил восполнить этот пробел и воссоздать объективную картину того, как в германской исторической науке и в германском общественном сознании медленно и трудно утверждался адекватный образ нацистского тоталитарного режима, как через дискуссии и противоречия опровергались и отвергались в ФРГ постулаты историков и публицистов, поставивших перед собой неблагодарную и неосуществимую задачу оправдания гитлеризма или отдельных его проявлений.
Содержание научных исследований о Третьем рейхе, отношение к ним общества – это достаточно четкая проекция ведущих тенденций нескольких десятилетий германской истории. Речь идет об истории работы германской мысли над германской историей, о том, что Лев Толстой именовал «особенной, независимой, сложной и сильной работой чувства и мысли»[14 - Толстой Л. Н. Собрание сочинений. В 22 т. Т. 7. М., 1981. С. 298.].
Предметом моего анализа является вклад германской исторической науки в дело преодоления прошлого, но я сознательно выхожу за привычные рамки последовательного разбора научных моделей Третьего рейха и публицистических интерпретаций нацистского режима. Вместе с читателем мы вступаем в сферу эволюции установок массового исторического сознания. Постижение прошлого, понимание его смыслов, уроков и последствий – это предельно трудная задача, которая требует не только основательных исследовательских усилий, но и немалого гражданского мужества – «мужества вопрошания», в необходимости которого был убежден Михаил Гефтер[15 - Гефтер М. Эхо Холокоста и русский еврейский вопрос. М., 1995. С. 94.].
Мною предпринята попытка зафиксировать меняющиеся формы, в которых общество ФРГ воспроизводит и оценивает образ гитлеровского тоталитарного режима. Задача при этом состоит в том, чтобы постичь систему прямой и обратной связи между научными трактовками феномена национал-социализма и стереотипами массового сознания, осмыслить, как тяжко шел в Германии процесс, который Василий Гроссман назвал «высвобождением свободы в человеке, то есть очеловечиванием людей, победой жизни над нежизнью»[16 - Гроссман В. Жизнь и судьба. М., 1989. С. 550.].
В центре внимания автора находится историческая память немцев второй половины прошлого и начала нынешнего века. Это важнейший компонент коллективного сознания, это идеальная реальность, которая, очевидно, является столь же подлинной и значимой, как реальность событийная. Главным предметом становятся не сами факты прошлого, но тот образ, который запечатлелся у переживших его участников и современников, транслировался непосредственным потомкам, реставрировался или реконструировался в последующих поколениях, подвергался «проверке» и «фильтрации» с помощью методов исторической критики. Предлагаемая читателю монография является основательно дополненным и существенно расширенным изданием книги «Искупление»[17 - Борозняк А. И. Искупление. Нужен ли России германский опыт преодоления тоталитарного прошлого? М., 1999.], опубликованной полтора десятилетия назад и получившей ряд позитивных откликов в российской и зарубежной научной периодике.
Структура книги, построенной по хронологическому принципу, определяется задачей выявления поворотных моментов в развитии германской историографии нацистской диктатуры, механизма смены парадигм в интерпретации феномена Третьего рейха: от повсеместного стремления установить причины «германской катастрофы» (первые послевоенные годы) через утверждение – в соответствии с логикой холодной войны – формул отказа от прямых оценок нацистского режима и длительному и трудному переходу к осмыслению зла, причиненного гитлеровцами собственному народу и народам Европы. Особое внимание уделено трансформации памяти о нацистском режиме в условиях объединенной Германии и смены современных поколений немцев.
Десятилетиями находясь в конфронтации, ФРГ и ГДР идеологически отвергали друг друга, противостояли на военно-политическом поприще, воспринимали себя как «контрообразы» друг друга. В двух германских послевоенных социумах сложились принципиально различные типы исторической науки. И все же – вопреки взаимным упрекам и разоблачениям, вопреки очевидному влиянию холодной войны на публикации, выходившие на обоих берегах Эльбы, – можно рассматривать историографию Германской Демократической Республики (прежде всего применительно к изучению нацистской диктатуры) как интегральную часть немецкой исторической мысли второй половины ХХ в. Общее состояло в первую очередь в том, что история нацистского режима стала генеральной темой двух германских историографий, неотъемлемым компонентом исторического сознания и исторической культуры ГДР и ФРГ. Политическая идентичность двух германских государств базировалась на отмежевании от нацистской диктатуры. Третий рейх стал негативной точкой отсчета и для Федеративной Республики Германии, и для Германской Демократической Республики, которые – каждая по-своему – рассматривали себя как политическую альтернативу нацистской диктатуре: ФРГ как парламентская демократия, а ГДР как антифашистское государство рабочих и крестьян. При этом и Западная Германии, и Восточная Германия без тени сомнения претендовали на то, что их ответы на вызов коричневого рейха являлись единственно возможными и правильными.
«Противостояние Востока и Запада, – отмечал Бернд Фауленбах, – деформировало изучение проблематики нацистского периода, наложив отпечаток на его интерпретацию. В ГДР оценка Третьего рейха была почти исключительно функцией политики, но и в ФРГ политический климат повлиял на трактовку нацистской диктатуры»[18 - Faulenbach B. Die deutsche Geschichtswissenschaft nach der Diktatur Hitlers // Die Mauern der Geschichte. Historiographie in Europa zwischen Diktatur und Demokratie. Leipzig, 1996. S. 52.].
Автор опирался на безусловные достижения отечественной науки, внимательно и неравнодушно изучавшей ситуацию в историографии ФРГ. В течение нескольких десятилетий для российских ученых реконструкция реальной картины эволюции исторической мысли Федеративной Республики была предельно затруднена. В атмосфере холодной войны научное общение оказывалось попросту невозможным. Прямые контакты между историками наших стран практически отсутствовали, а если спорадически и возникали, то взаимные оценки не становились более объективными, напротив – предельно жесткими и предельно упрощенными с обеих сторон. Работы советских авторов были, как правило, запрограммированы на «разоблачение буржуазных фальсификаторов истории». В эпицентре критики порой оказывались маргинальные авторы праворадикального толка, имена которых не заслуживали упоминания, поскольку их влияние в ФРГ было ничтожным. И напротив: принципиально важные труды исследователей либерального направления нередко у нас замалчивались, потому что богатство их содержания противоречило постулату о «кризисе буржуазной историографии».
Ныне заложены основы равноправного и результативного диалога российских и немецких историков, диалога без предвзятости, передержек и оскорбительных ярлыков. Преодолена традиция недоверия, сломана тенденция к добровольной и недобровольной автаркии, сняты взаимные претензии на научную монополию. Нередко мы не согласны с установками коллег из ФРГ, но обе стороны двигаются навстречу друг другу. Не без труда формируются традиции современного российско-германского сотрудничества, и проблематика сохранения и утверждения исторической памяти занимает в этом процессе немалое место. «Только примирение может стать гарантией мира, – предупреждал Лев Копелев. – Но примирения нельзя добиться на пути отказа от памяти. Если дети и внуки прежних противников будут свободны от горьких воспоминаний, возникнет опасность разрушительных последствий неожиданного всплеска давних предрассудков и исчезнувших образов врага»[19 - Kopelew L. Darf man vergessen? // Weischer H. Russenlager. Russische Kriegsgefangene in Heessen (Hamm) 1942–1945. Essen, 1992. S. 13.].
Первоначальный опыт совместного обсуждения научных проблем (а порой достаточно острых дебатов) с немецкими коллегами накоплен в последние годы Центром германских исторических исследований Института всеобщей истории Российской академии наук. Объединению интеллектуальных усилий способствует деятельность Совместной комиссии по изучению новейшей истории российско-германских отношений. Результативные двусторонние конференции по проблемам истории германского фашизма и Второй мировой войны с участием ведущих российских и немецких ученых состоялись в последние годы в Москве, Санкт-Петербурге, Берлине, Бохуме, Волгограде, Вологде, Воронеже, Гамбурге, Дрездене, Йене, Екатеринбурге, Кемерове, Констанце, Красногорске, Липецке, Мюнхене, Саратове, Светлогорске, Томске, Челябинске, Ярославле…
Может быть, здесь уместнее, точнее не греческое слово «диалог», а замечательное русское слово, которое так любил Лев Толстой, – «сопряжение». Вспомним: после Бородинского сражения, после ночи, проведенной в прифронтовом Можайске, внутренний голос говорит Пьеру Безухову: «Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно!.. Да, сопрягать надо, сопрягать надо!..»[20 - Толстой Л. Н. Собрание сочинений. В 22 т. Т. 6. М. 1980. С. 304.]
Я бесконечно многим обязан всем, кто, споря и соглашаясь, щедро делясь богатством своего опыта и своих знаний, помог в написании этой книги. Назову прежде всего славные имена моих старших учителей Льва Копелева (1912–1997) и Михаила Гефтера (1918–1995). Их светлый ум, их интеллектуальное мужество проложили новые пути в исследовании прошлого Германии и нашей страны. Не могу обойти вниманием память о безвременно ушедших талантливых российских исследователей истории Германии, моих близких друзьях Николае Черкасове (1931–1993), Валентине Буханове (1948–1995) и Юрии Галактионове (1949–2005), эрудицию которых и вклад в разработку новых подходов к изучению феномена нацистской диктатуры нельзя забыть.
В течение длительной работы над книгой (да и много-много раньше) я постоянно ощущал дружескую руку помощи профессора Якова Драбкина – старейшины российских ученых-германистов, человека благородной души, автора классических трудов по истории Германии ХХ в., истории российско-германских отношений, истории международного рабочего движения.
Осуществить замысел предлагаемой на суд читателя книги оказалось бы невозможным без интенсивных и плодотворных контактов с германскими коллегами, без посещений Германии по приглашению ряда немецких университетов, издательств и научных обществ.
Выражаю искреннюю признательность авторитетным российским и немецким исследователям Геннадию Бордюгову, Нине Вашкау, Андрею Зубову[21 - Внесен в реестр СМИ, выполняющих функции иностранного агента. – Прим. ред.], Виктору Ищенко, Лидии Корневой, Марии Лаптевой, Валерию Михайленко, Борису Хавкину, Аркадию Цфасману, Бернду Бонвечу, Гансу-Ульриху Велеру, Вольфраму Ветте, Гансу Коппи, Гансу Моммзену, Гансу-Генриху Нольте, Иоганнесу Тухелю, Норберту Фраю, Юргену Царуски, Петеру Штайнбаху, Герду Юбершеру.

Глава первая
Память или забвение?
Германия может извлечь из немыслимой милости тотального поражения силу, направленную на тотальное преображение[22 - Andersch A. Deutsche Kommentare: Die zwei Gesichter des Charles Bidault // Der Ruf. Eine deutsche Nachkriegszeitschrift. M?nchen, 1962. S. 61.].
    АЛЬФРЕД АНДЕРШ
Год 1945, 30 апреля, пять часов пополудни, концлагерь Дахау. Распахнуты лагерные ворота, замолчали пулеметы на вышках, не дымится больше труба крематория, отключен ток высокого напряжения. «Мы свободны!» – кричат на разных европейских языках живые скелеты в полосатых робах… На следующий день, еще до того, как были убраны бесчисленные тела узников, погибших от голода и от эсэсовских пуль, командующий 42-й американской дивизией приказал всем жителям близлежащего баварского городка (по имени которого и было названо место мучений и смерти) построиться в колонны и двигаться по направлению к лагерю, уже бывшему лагерю. Немцы, преодолев несколько рядов колючей проволоки, прошли мимо лагерных бараков, мимо пыточных камер, мимо крематория. Но они не хотели видеть этот ад, они отворачивались и закрывали глаза руками, они уверяли американских офицеров: «Мы ничего не знали о лагере смерти, ничего о нем не слышали».
Граждане Германии отказывались от своей истории. Победа СССР, стран антигитлеровской коалиции побуждала немцев к коренному повороту в жизни общества, к очищению от скверны нацизма, к осмыслению его корней и последствий, к новому обретению человеческих ценностей, затоптанных гитлеровским режимом. Но подавляющее большинство немцев восприняло окончание войны не как освобождение, но как поражение, как национальную катастрофу.
Марта Гельхорн, известная американская журналистка, действовавшая в составе союзного экспедиционного корпуса, передавала впечатления о первых беседах с немцами Рейнской области: «Нацистов здесь нет. Нацисты были в городе в 20 километрах отсюда, там их полно. Это движение надоело нам донельзя. Ах, как мы страдали! Бомбежки. Неделями мы жили в подвале». «Такие песни, – вспоминала Гельхорн, – можно было услышать повсюду. Все говорили одно и то же. Возникал вопрос: каким же образом власть, которую никто не поддерживал, вела эту войну пять с половиной лет?»[23 - S?ddeutsche Zeitung. 27.11.2002.]
Что ожидало Германию? Существовал ли выход из тупика, о котором, мучаясь и надеясь, писал в 1945 г. Томас Манн: «Германия, с лихорадочно пылающими щеками, пьяная от сокрушительных своих побед, уже готовилась завладеть миром в силу того единственного договора, которому хотела остаться верной, ибо подписала его собственной кровью. Сегодня, теснимая демонами, один глаз прикрывши рукою, другим уставясь в бездну отчаяния, она свергается все ниже и ниже. Скоро ли она коснется дна пропасти? Скоро ли из мрака последней безнадежности забрезжит луч надежды и – вопреки вере! – свершится чудо?»[24 - Манн Т. Доктор Фаустус. М., 1975. С. 579.]
И о том же вопрошал – себя и своих соотечественников – гейдельбергский социолог Альфред Вебер, младший брат прославленного немецкого ученого: «Обретет ли – в нужде и в горе, в оккупированной чужеземцами стране – немецкий народ духовное величие, необходимое для того, чтобы рассчитаться с самим собой? Выдержит ли он это тяжкое испытание, одно из самых тяжких, какие выпадали на долю великих народов? Одолеет ли свою собственную тень?»[25 - Weber A. Abschied von der bisherigen Geschichte. Hamburg, 1946. S. 8.] Путь в будущее лежал через понимание трагедии недавнего прошлого, через преодоление прошлого.
«Это не должно повториться!» – такое общее название можно было бы дать книгам первых послевоенных лет о нацистских концлагерях, публикациям, авторами которых были спасенные от неминуемой смерти узники. Особое место в этой скорбной библиотеке занимает книга Ойгена Когона «Государство СС»[26 - Kogon E. Der SS-Staat. Das System der deutschen Konzentrationslager. M?nchen, 1995.]. Это – не только трагический рассказ о страданиях и гибели заключенных, но прежде всего научный анализ системы гнета, рабского труда и умерщвления миллионов людей. Когон (1903–1987), участник католического Сопротивления, был арестован нацистами в марте 1938 г. и с сентября 1939 г. до апреля 1945 г. был узником Бухенвальда. В 1946 г. он основал один из лучших демократических журналов послевоенной Германии – Frankfurter Hefte, был профессором Дармштадтской высшей технической школы. В основу книги Когона легли не только его личные впечатления. В течение нескольких летних и осенних месяцев 1945 г. он изучал архивные материалы Бухенвальда и других концлагерей, предоставленные ему сотрудниками военной администрации США. Рукопись была завершена в декабре 1945 г.
Автор – «как человек, как христианин, как политик» – формулировал свою цель следующим образом: предельно объективно («только голая правда, ничего, кроме правды») рассказать о зле, которое «может принимать такие формы, что перо отказывается писать об этом». Он стремился предостеречь Германию, предостеречь мир от повторения подобных ужасов, познать зло, «чтобы оно оказалось излечимым»[27 - Ibid. S. 6–7.].
Когон, хорошо понимавший, что большинство немцев не хочет ничего слушать и слышать о лагерях смерти, стремился все же побудить соотечественников осознать свою вину, задать себе мучительные вопросы: «Как мы дошли до точки падения? Как это стало возможным? Что мы можем сделать, чтобы сохранить свое существование?» Для него Бухенвальд и другие концлагеря были моделью того противоестественного «нового порядка», который нацисты планировали создать в Германии и Европе. Он был убежден в том, что можно, «веря в силу правды, устранить незнание». Он обращался к знанию и к совести: немцы обязаны узнать «свои благородные и свои отталкивающие черты. Не следует страшиться судей, потому что мы сами осудим себя»[28 - Ibid. S. 407, 412, 420.]. Современный исследователь так формулирует цель, которой добивался Когон: «фундаментальный разрыв преемственности с прошлым»[29 - Perels J. Eugen Kogon – Zeuge des Leidens und Anwalt gesellschaftlicher Humanit?t // Engagierte Demokraten. Vergangenheitspolitik in kritischer Absicht. M?nster, 1999. S. 34.]. Но его книга представлялась «показателем политического и социального одиночества»[30 - 50 Klassiker der Zeitgeschichte. G?ttingen, 2007. S. 28.] и была надолго забыта в ФРГ. О ней вспомнили только в 1970-x…
* * *
Международный процесс по делу главных немецких военных преступников (ноябрь 1945 – октябрь 1946 г.) стал одним из главных событий ХХ в. Впервые в истории перед судом предстали злоумышленники, завладевшие государством, сделавшие государство орудием своих преступлений и развязавшие кровопролитную войну. Надежды демократов и антифашистов были неразрывно связаны с деятельностью Международного трибунала.
Репортажи 1945–1946 гг. из Дворца правосудия в Нюрнберге потрясли мировую общественность. «Наша собственная история, – вспоминал впоследствии философ Юрген Хабермас (в 1946 г. ему исполнилось 17 лет), – внезапно озарилась таким светом, в котором изменились все ее существенные аспекты. Я вдруг увидел, что мы жили в рамках преступной политической системы»[31 - Fideler H. Der N?rnberger Lehrproze?. Baden-Baden, 1946. S. 30.].
Вопрос о вовлеченности германского народа в злодеяния режима, о его вине и ответственности мучил вернувшегося из эмиграции немецкого романиста Альфреда Дёблина. В выпущенной в 1946 г. (под псевдонимом) брошюре он писал: «Мы достигли главного этапа германской истории. После того, о чем мы узнали, как ответить на вопрос: виноват ли народ? Можно ли простить слабости, леность, приспособленчество? Виновны мы или нет? Должны ли мы сделать выводы из прошлого? Извлечем ли мы для себя выводы, которые следуют из преподанных нам ужасных, необходимых и целительных уроков, превращающих нас в настоящих немцев, в настоящих европейцев?»[32 - Horster D. Habermas zur Einf?hrung. Hannover, 1980. S. 1.]
Известный немецкий историк Вальтер Марков, активный участник Сопротивления, отсидевший 10-летний срок в нацистской тюрьме, писал в июне 1946 г.: «В Нюрнберге судят не только нарушителей правовых норм, но и организации, представлявшие большинство политически активной части населения. На скамье подсудимых не национал-социалисты, но – национал-социализм. Мы должны понять, что сделан шаг вперед: от осуждения отдельных злодеев – к осуждению причины зла… Но военные преступления могут быть осуждены только представителями их собственного народа – энергично и безжалостно»[33 - Markov W. Kognak und K?nigsm?rder. Historisch-literarische Miniat?ren. Berlin, 1979. S. 77–78.].
Однако для массы обывателей – их стали именовать «попутчиками» режима (Mitl?ufer) – процесс принес не только страх, но и облегчение. Большинство немцев восприняло окончание войны как поражение, как личную и социальную катастрофу. Для них наказание главных военных преступников было равнозначно тому, что проблемы прошлого уже разрешены. «Нюрнбергские виселицы, – заметил позднее публицист Карл-Хайнц Янссен, – сняли вину с попутчиков»[34 - Licht in den Schatten der Vergangenheit. Zur Enttabuisierung der N?rnberger Kriegsverbrecherprozesse. Frankfurt a. M., 1987. S. 38.].
Политический обозреватель Эрик Регер так характеризовал доминировавшие в обществе настроения: «С каждым документом обвинения, когда вся шеренга нацистов от Геринга до Кейтеля все чернеет и чернеет, среднестатистический немец становится подобен ясной романтической луне над Гейдельбергским замком… "Вот во что они нас превратили! Если бы мы только знали!" – заливается хор партайгеноссен, которые еще недавно с удовольствием глядели на то, как унижаются и уничтожаются народы всего мира»[35 - Der Tagesspiegel. 18.12.1945.].
Современный читатель получил уникальную возможность понять, насколько широк и парадоксален был спектр суждений германских современников о целях, характере и ходе процесса. В 2006 г. в ФРГ была издана большая подборка личных писем, направленных немецкими гражданами главному обвинителю от США Роберту Джексону. Журналист Генри Бернхард обнаружил эти документы в фонде Джексона в Библиотеке конгресса в Вашингтоне и опубликовал их со своими комментариями[36 - Ich habe nur noch den Wunsch, Scharfrichter oder Henker zu werden. Briefe an Justice Jackson zum N?rnberger Prozess. Halle, 2006.].
Корреспонденты Джексона представляли практически все поколения, социальные слои и политические течения послевоенной Германии: от крупных чиновников до рабочих, от бывших активистов нацистской партии до освобожденных из концлагерей противников режима.
Бывший узник Бухенвальда призывал Джексона и трибунал «покончить с коричневой чумой». Антифашист, чудом выживший в Освенциме, выражал готовность выступить на процессе в качестве свидетеля убийства 125 тысяч евреев в Риге. Резолюция собрания социал-демократов и коммунистов деревни Ихтерхаузен (Тюрингия) требовала от суда «обращаться с военными преступниками как с массовыми убийцами и вынести им смертные приговоры». Священник из города Швебиш-Гмюнд (Баден-Вюртемберг) призывал Джексона: «Никакой пощады убийцам, они не могут находиться среди людей, которым они принесли столько горя, нужды, крови и слез». Служащий из Нюрнберга надеялся, что процесс «впервые за тысячу лет может стать началом новой высокой морали». Мать погибшего на войне солдата упрекала обвинителя: «Мне представляется, что вы чересчур мягко обращаетесь с этими бандитами»[37 - Ibid. S: 73, 100, 179, 43.].
Порой ненависть к нацистским преступникам принимала у авторов писем своеобразные формы. Стремление «завершить этот затянутый процесс» сопровождалось сентенциями такого рода: «Нечего возиться с этими разбойниками, с воплощением позора человечества»; «Не нужно никаких юристов или параграфов. Нацистов надо судить по их собственным законам». Или: «Прошу отказать преступникам в юридической защите»; «Для этой банды воров и убийц было бы чересчур большой честью пользоваться услугами адвокатов»[38 - Ibid. S. 90, 71, 165, 188, 212, 59, 179.]. И даже: «У меня только одно желание: стать палачом, но только не при гильотине или виселице. Нет, только с топором в руках!»[39 - Ibid. S. 106.]
Но рядовые немцы и слышать не хотели о национальной вине и национальной ответственности. Только в одном из сотни опубликованных писем Джексону содержалось согласие с тезисом об ответственности немецкого народа за совершенные преступления[40 - Ibid. S. 92.]. «О совиновности немецкого народа не может быть и речи», – уверял Джексона некий чиновник, причислявший себя к «находившимся под давлением номинальным членам партии». Он утверждал (запасшись соответствующими документами), что постоянно помогал пленным. Так это или не так – кто знает? Но характерна концовка письма: «Мы обещаем быть послушными и верноподданными». Другой корреспондент: «С нацистами у меня нет ничего общего. Я был только кассиром и собирал ежемесячные партийные взносы». Или: «Я вступил в партию исключительно из идеалистических побуждений»[41 - Ibid. S. 111, 163, 157, 136.].
Знали ли рядовые немцы о преступлениях нацистов? Типичны утверждения такого рода: «Мы ничего не ведали, и большинство немцев не понимает, как все это могло случиться и насколько ужасными могли быть эти "фюреры"»; «Мы не знали о насилии по отношению к евреям и о том, что творилось в лагерях»[42 - Ibid. S. 103, 187.].
Многие корреспонденты убеждали Джексона в том, что пора прекратить «оскорблять немцев и клеветать на них», требуя «христианского сочувствия к невинным жертвам бомбардировок». Нередко тональность писем «вечно вчерашних» становилась явно агрессивной: «В страданиях и бедах нашего народа виновны прежде всего союзники»; «США, объединившись с Англией, совершили самые ужасные преступления в мировой истории». Главными злодеями провозглашались русские и «демократически-капиталистическая еврейская банда, которая несет ответственность за несчастья всего мира»[43 - Ibid. S. 223, 256.]. Нацистская идеология отнюдь не прекратила своего существования.
Стремление обелить пособников режима нередко перерастало в прямую апологию режима: «Решение еврейской проблемы являлось внутренним делом Германии»; «При Гитлере истреблялись только неисправимые элементы»; «Мероприятия нацистов все же были успешными». И даже: «На скамье подсудимых – самые способные люди, которые в 1933–1943 гг. добились невозможного». Но только в одном из обращений к Джексону выдвигалось требование оправдать конкретного подсудимого, именно Гесса. Аргументация: он был «неплохим человеком», «его руки чисты»[44 - Ibid. S. 91, 242.].
В нескольких письмах содержался неожиданный и бесцеремонный вывод: именно тем, кого судит трибунал, следует поручить разработать и осуществить план восстановления Европы. Столь же наглым было требование: «Возвратите нам империю в ее прежнем виде! Отдайте нам отобранные у нас колонии или предоставьте взамен равноценные территории! Позвольте нам вернуть себе место под солнцем!»[45 - Ibid. S. 91, 107, 258, 242, 84, 195, 210.]
Подобные установки стали возможными только в обстановке начавшейся холодной войны. Чем дальше от весны 1946 г., от мартовской речи Уинстона Черчилля в Фултоне, тем чаще в письмах возникали прямые требования прекратить «односторонний» или «инсценированный» процесс над «так называемыми военными преступниками». Настал час шантажа со стороны приверженцев рейха. В обращениях к американскому обвинителю все чаще и чаще возникали прямые угрозы: «Германия еще проснется»; «Мы не дремлем! Мы наблюдаем за всем, что происходит»; «Национал-социализм невозможно ни искоренить, ни уничтожить»[46 - Ibid. S. 65, 115.].
И вот уже легли на бумагу (сентябрь 1946 г., до вынесения приговора осталось две недели!) слова о возможности союза Соединенных Штатов с бывшим противником: «Закройте свои уши от пения сирен, взывающих к мести!»; «У Америки еще есть время для того, чтобы привлечь немцев на свою сторону. Те, кого американцы и англичане обвиняют в Нюрнберге, смогут еще пригодиться: ведь войны между Востоком и Западом рано или поздно все равно не удастся избежать»[47 - Ibid. S. 253, 259.].
Наверное, самой массированной и самой циничной была атака на принципы Нюрнберга, предпринятая для реабилитации военной верхушки рейха. У истоков этой кампании находился меморандум группы немецких генералов, направленный Международному военному трибуналу 19 ноября 1945 г., т. е. за день до начала процесса. Документ был обнаружен в государственном архиве Нюрнберга Манфредом Мессершмидтом. Авторы меморандума – нацистские военачальники, активно участвовавшие в планировании и осуществлении захватнической войны против Советского Союза: бывший главнокомандующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал фон Браухич, бывший командующий 11-й армией, затем группой армий «Дон» генерал-фельдмаршал фон Манштейн, бывший начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Гальдер, бывший заместитель начальника штаба оперативного отдела верховного командования вермахта генерал Варлимонт.
В указанном документе, отмечает Мессершмидт, была заложена схема «безоговорочной фальсификации» истории войны. Стремясь снять с себя ответственность за план «Барбаросса», высшие военачальники вермахта утверждали, что они якобы были «обескуражены» приказом Гитлера начать войну против СССР и будто бы «ни в коем случае не одобряли» этого решения.
Сравнивая утверждения генералов с составленными и подписанными ими в начале 1941 г. оперативными документами по плану «Барбаросса», Мессершмидт доказал абсолютную несостоятельность положений меморандума. Автор аргументировано отвергает версию о том, что генералы верили в нападение СССР на рейх, чтобы «упредить германское наступление»[48 - Messerschmidt M. Vorw?rtsverteidigung. Die «Denkschrift der Gener?le» f?r den N?rnberger Gerichtshof // Vernichtungskrieg. Verbrechen der Wehrmacht 1941 bis 1944. Hamburg, 1995. S. 531–550.]. Телфорд Тейлор, один из американских обвинителей на Нюрнбергском процессе, тогда же пришел к обоснованному выводу: в документе, подписанном нацистскими генералами, содержатся «зародыши будущих мифов и легенд», которые будут направлены на реабилитацию вермахта[49 - Taylor T. Die N?rnberger Prozesse. Hintergr?nde, Analysen und Erkenntnisse aus heutiger Sicht. M?nchen, 1995. S. 613.].
И все же, подчеркивает Норберт Фрай, Нюрнбергский процесс «дал, по меньшей мере, сигнал, глобальный сигнал к тому, что мировое сообщество в будущем больше не станет обращаться с бесправием такого масштаба в традициях Вестфальского мира, а именно "прощено и забыто", что начинаются поиски нового начала»[50 - Прошлое: российский и немецкий подходы. Материалы российско-немецкого коллоквиума. М., 2008. С. 122.].
* * *
Имя Карла Ясперса (1883–1969), одного из духовных лидеров Германии, крупнейшего философа ХХ в., широко известно на его родине и далеко за ее пределами. В 1901 г. Ясперс поступил на юридический факультет Гейдельбергского университета, но после трех семестров перешел на медицинский факультет, который и окончил, став в 1909 г. доктором медицины и сотрудником психиатрической клиники, а в 1913 г. – доктором психологии. Но в 1922 г. он, решительно сменив вектор научной деятельности, занимает место ординарного профессора философии своей alma mater.
В трудах, получивших широкое распространение в период Веймарской республики, Ясперс настаивал на том, что философия не может быть чисто научным знанием, что она не может отвлечься от реального человека, от его «фактической действительности во времени», от болевых точек эпохи. Человек и история стали для него изначальным измерением человеческого бытия. Ясперс многократно писал о решающем влиянии на его творчество идей Макса Вебера, своими учителями он называл также Бенедикта Спинозу, Сёрена Кьеркегора, Фридриха Ницше, Федора Достоевского. Учениками Ясперса были известные впоследствии представители немецкой и международной интеллектуальной элиты – Ханна Арендт, Голо Манн, Дольф Штернбергер.
Ясперс многим был обязан Максу Веберу, и не только научной ориентацией, методологическими подходами к анализу научных проблем, но и неизбывным интересом к политике. Он следовал за Вебером при анализе взаимодействия этики и политики, выступая, как и Вебер в 1918 г., против политики, которая «спутывается с дьявольскими силами»[51 - Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 703.].
Идеи ученого никак не соответствовали постулатам национал-социализма, он решительно разошелся со своим другом Мартином Хайдеггером, поддержавшим (хотя бы и временно) режим и ставшим ректором Фрайбургского университета. В годы гитлеризма Ясперс пережил и насильственное отлучение от преподавания, и чувство смертельной тревоги за судьбу жены и за свою судьбу: он был женат на еврейке и каждый день ждал ее депортации. Фашисты заставляли ученого развестись с женой, но натолкнулись на твердый отказ. Запись в дневнике Ясперса от 2 мая 1942 г. гласит: «И если я не смогу с оружием в руках спасти жизнь Гертруды, я должен буду умереть»[52 - Цит. по: Kadereit R. Karl Jaspers und die Bundesrepublik Deutschland. Politische Gedanken eines Philosopen. Paderborn, 1999. S. 19.]. Имелись достоверные сведения, что отправка на смерть еще остававшихся в Гейдельберге евреев назначена на 14 апреля 1945 г., но 30 марта в город вошли американские войска.
Фамилия Ясперса значилась в «белом списке» противников нацизма, ему вернули права ординарного профессора и ввели в состав руководящих органов вновь открытого университета. Ясперс вместе с Альфредом Вебером стал издателем журнала Die Wandlung («Преображение»).
Все, что было выстрадано, но оставалось невысказанным, о чем он думал долгими ночами, ожидая смерти, – все это нашло яркое и предельно убедительное выражение в его лекционном курсе «Проблема вины», прочитанном зимой 1945/46 учебного года в нетопленой auditorium maximum Гейдельбергского университета и тогда же изданном отдельной книгой[53 - Jaspers K. Die Schuldfrage. Von der politischen Haftung Deutschlands. Heidelberg, 1946. Сокращенный русский перевод: Ясперс К. Вопрос виновности // Знамя. 1994. № 1. См. также: Фрумкина Р. М. Без виновности виноватые: Карл Ясперс об исторической виновности немецкого народа // Человек. 2007. № 1; Ruffius R. Karl Jaspers und die Schuldfrage. Eine Betrachtung. Mannheim, 2006.]. Дольф Штернбергер вспоминал: «Это был другой Ясперс, покончивший с вынужденной скрытностью, с вакуумом, в котором он пребывал». Теперь философ, по его собственным словам, «стремился действовать», «идти на улицу», обращаться к немцам, находящимся «вне системы власти», «принадлежать к сообществу независимых мыслителей, которые ответственны лишь за то, чтобы говорить правду»[54 - Цит. по: Kadereit R. Op. сit. S. 14, 199, 200, 206.].
«Я как немец среди немцев, – говорил он, – хочу способствовать ясности и единодушию, а как человек среди людей участвовать в наших поисках истины». Главным для будущего Германии Ясперс считал процесс национального самоосмысления и национальной самокритики. На первый план в рассуждениях ученого выходила проблема вины – вины и ответственности каждого. «Требование переплавиться, возродиться, отбросить все пагубное, – говорил он, – это задача для народа в виде задачи для каждого в отдельности»[55 - Ясперс К. Вопрос виновности. С. 158.].
Великий знаток человеческих душ прекрасно понимал, что его призывы непопулярны, но все же настаивал на своем, на необходимости интенсивных поисков истины и справедливости: «Горизонт сузился. Люди не хотят слышать о вине, о прошлом, их не заботит мировая история. Они хотят просто перестать страдать, хотят выкарабкаться из нищеты, хотят жить, а не размышлять. Настроение скорее такое, словно после столь страшных страданий следовало бы ждать вознаграждения, на худой конец утешения, но уж никак не взваливать на себя еще и вину»[56 - Там же. С. 148.].
В пограничной ситуации, в которой находилось социальное сознание немецкого народа, Ясперс пытался убедить сограждан в «правомерности и правдивости» Нюрнбергского процесса: «Национальный позор состоит не в суде, а в том, что к нему привело, в самом факте этого режима и его действий. Сознание национального позора для немца неизбежно. Оно направлено не в ту сторону, если обращено к этому процессу, а не к его истоку»[57 - Там же. С. 153.].
Наряду с политической и уголовной ответственностью за содеянное зло Ясперс придавал особое значение моральной ответственности каждого немца: «Нельзя просто сослаться на то, что "приказ есть приказ". Поскольку преступления остаются преступлениями и тогда, когда они совершены по приказу (хотя в зависимости от степени опасности, принуждения и террора возможны смягчающие обстоятельства), каждое действие подлежит и моральной оценке. Инстанцией являются собственная совесть, а также общение с другом и близким, любящим человеком, которому не безразлична моя душа»[58 - Там же. С. 148.].
Сила Ясперса – в обращении к индивидуальной ответственности, к индивидуальному миру человека. Философ призывал современников к диалогу, к национальному согласию, к преодолению барьеров предвзятости и недоверия, к воспитанию умения «мысленно становиться на точку зрения другого», «пробиться друг к другу, говорить друг с другом, попытаться убедить друг друга». Только так, подчеркивал он, «мы создадим необходимую основу для того, чтобы говорить с другими народами»[59 - Там же. С. 146–147.]. Не звучат ли актуально для нас выстраданные сентенции немецкого политического моралиста?
Анализ путей преодоления наследия Третьего рейха Ясперс продолжил в книге «Истоки истории и ее цель», выпущенной в 1949 г. Опыт истории Германии нацистского периода, по мнению философа, подтверждает то, что цивилизация является лишь «тонкой оболочкой над кратером вулкана», и может случиться так, что «оболочка будет сброшена», а человечество незаметно для себя вступит в «царство черной злобы, не знающей гуманности»… «Человек – в условиях террористических политических режимов – может превратиться в нечто такое, о чем мы и не подозреваем… Террор овладевает всеми настолько, что те, кто не желает быть причастным ему, становятся терроризированными террористами, убивают, чтобы не быть убитыми самим». Практика концлагерей показала: «человека можно уничтожить и тогда, когда физически он еще продолжает жить»[60 - Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. C. 56, 60, 160–161, 218.].
И хотя Ясперс стремился к тому, чтобы «как можно осмотрительнее высказать самые радикальные идеи»[61 - Там же. С. 147.], в умах его слушателей преобладало все же «нежелание знать», «стремление забыть», что и было ведущей тенденцией в германском сознании первых послевоенных лет. Биограф Ясперса приходит к выводу, что выступления философа остались «монологами», что его надежды на «взлет мысли», на создание «нового государства» оказались невостребованными[62 - Saner H. Jaspers. Reinbek, 1970. S. 51, 53, 55.].
Осенью 1946 г. Ясперс сообщал Ханне Арендт: «Мне трудно читать лекции, когда я вижу перед собой враждебные лица. Только после 1937 года я ощущал такое настроение в аудитории, как сегодня». Ясперс был уверен, что в отношении к нему студентов преобладали «пренебрежение и недоверие»[63 - Arendt Н., Jaspers К. Briefwechsel 1926–1969. Munchen, 1985. S. 98.]. Поэтому Ясперс вынужден был перебраться в Швейцарию (в Гейдельберге он прожил 42 года), приняв приглашение Базельского университета.
В январе 1946 г. студенты Эрлангенского университета с возмущением, топаньем и выкриками встретили выступление антифашиста, широко известного деятеля евангелической церкви пастора Мартина Нимёллера. Полное неприятие аудитории вызвали его слова: «В Германии немало причитают по поводу нашей нищеты и нашего голода, но я не слышал, чтобы кто-нибудь говорил – в церкви или в других аудиториях – об ужасных страданиях, которые мы, немцы, причинили другим народам, о том, что происходило в Польше, об уничтожении населения в России, о 5,6 миллиона убитых евреев»[64 - Цит. по: Glaser H. 1945. Ein Lesebuch. Frankfurt a.M., 1995. S. 176–177. См. также: Niem?ller M. Reden 1945–1954. Darmstadt, 1958.].
* * *
«Германская катастрофа» – под таким названием через год после окончания войны вышло известное сочинение классика немецкой исторической науки, исследователя либеральной ориентации Фридриха Майнеке (1862–1954)[65 - Meinecke F. Die deutsche Katastrophe. Betrachtungen und Erinnerungen. Wiesbaden, 1946.]. Внимательное изучение этой работы опровергает сложившееся в советской историографии мнение о «Германской катастрофе» едва ли не как об апологии империализма. (Существует, замечу, немалая разница между сегодняшним непредвзятым восприятием «Германской катастрофы» и чтением глазами историка, вольно или невольно вовлеченного в идеологическое противостояние холодной войны.)
«Нестор» германской историографии (в год выхода книги ему исполнилось 84 года), отстраненный гитлеровцами от преподавательской и редакторской деятельности, выступил как бескомпромиссный противник и обвинитель нацистского режима. Третий рейх явился, по оценке автора, «величайшим несчастьем для Германии», несшим в себе «угрозу вырождения немцев». В книге можно отыскать немало фрагментов, сводящих трактовку фашизма к проявлению «сатанинского принципа всемирной истории» или «демонической подпочвы человеческой и исторической жизни».
Но пассажи подобного рода соседствуют с предельно трезвыми, реалистическими оценками социальной сущности гитлеровской диктатуры. Крупные промышленники и финансисты были, с его точки зрения, «той исторической силой, которая в наибольшей степени содействовала становлению Третьего рейха» и стала воплощением «зловонного пруссачества и милитаризма»[66 - Ibid. S. 26, 141.]. Майнеке однозначно указывал на вину прусско-германской милитаристской касты – «низменной и уродливой», «господ из тяжелой промышленности и восточногерманского юнкерства». Он писал об ответственности «экстремистских политиков крупной буржуазии» за «все то, что подготовило катастрофу и особенно возникновение национал-социализма»[67 - Ibid. S. 39, 36, 49.].
Международная политика нацистов была, по утверждению Майнеке, воплощением «беспощадного национального эгоизма, неразборчивости в выборе политических средств, равнодушия по отношению к требованиям, необходимым в условиях сосуществования с другими европейскими государствами». Ученый безоговорочно осудил войну против Советского Союза как преступление и не допускал никаких уступок тем, кто, приспособившись к начинавшейся холодной войне, именовал агрессию на Востоке «позитивной чертой режима». Антибольшевистская пропаганда была, с его точки зрения, лишь «прикрытием завоевательных устремлений»[68 - Ibid. S. 119.].
Россия, был уверен ученый, внесла «наибольший вклад в победу во Второй мировой войне». Будучи открытым противником сталинской политической системы, он восхищался несгибаемым мужеством русского народа. Воплощением бесстрашия стали для Майнеке слова насильно пригнанного в Германию военнопленного: «Мы готовы погибнуть за нашу Родину», которые находились во «внутреннем соответствии с национальным сознанием»[69 - Ibid. S. 128, 116.]. Основой внешней политики новой Германии должна стать «добровольная федерация народов Центральной и Западной Европы», необходимая для того, чтобы «перебросить мосты через пропасти между народами»[70 - Ibid. S. 161, 167.].
Какими должны быть, по Фридриху Майнеке, пути созидания новой Германии? Прежде всего необходим «радикальный разрыв с милитаристским прошлым». Прусский милитаризм «может и должен исчезнуть». Ликвидации подлежит «нацистская мания величия вместе с ее антикультурой». Новое германское государство должно базироваться на воплощении принципов социальной справедливости. Немалое значение имел и вывод ученого о том, что «необходима основательная ревизия традиционных исторических концепций», дабы «ясно отделить друг от друга ценности и антиценности нашей истории»[71 - Ibid. S. 155–156.].
Майнеке предвидел, что последующие попытки проникнуть в существо гитлеровского режима неизбежно будут несовершенными. Свою книгу он рассматривал как проявление «тенденции к более полному пониманию» национал-социализма, как работу, несущую на себе «дыхание атмосферы, в которой рождалась судьба Германии». «В германской истории, – утверждал он, – немало трудных загадок». «Вопросом о глубинных причинах самой ужасной катастрофы в истории Германии будут заниматься и в следующих столетиях»[72 - Ibid. S. 5, 9.].
В труде Майнеке был поставлен принципиально важный вопрос, который и ныне будоражит умы историков: был ли нацистский режим органичным продолжением германского прошлого или же случайным выбросом в истории страны? Именно поэтому его книга получила впоследствии высокую оценку со стороны столь авторитетного ученого, как Фриц Фишер, который писал, что «Германская катастрофа» стала «толчком к критическому мышлению», «воплощением короткого периода немецкой готовности опомниться и раскаяться, который, разумеется, продолжался совсем недолго»[73 - Fischer F. Hitler war kein Betriebsunfall. Aufs?tze. M?nchen, 1991. S. 9–11. См. также: Friedrich Meinecke heute. Bericht ?ber ein Gedenk-Colloquium zu seinem 25. Todestag am 5. und 6. April 1979. Berlin, 1981; Friedrich Meinecke in seiner Zeit: Studien zu Leben und Werk. Wiesbaden, 2006.]. В 1950-е гг. выводы Майнеке были преданы забвению, верх в исторической науке ФРГ взяли совсем иные установки.
В отличие от Майнеке, представитель консервативного крыла немецкой исторической мысли Герхард Риттер (1888–1967) видел в фашистской диктатуре только воплощение «дьявольской воли» Гитлера и «слепого случая», но ни в коем случае не «итог развития прусско-германского государственного разума». Риттер пользовался в послевоенной Германии значительным авторитетом. В последние годы войны он был близок к группе оппозиции, возглавлявшейся Карлом Гёрделером, и находился в заключении в концлагере.
Он решительно выступал против того, чтобы «вся германская история была бы сведена к безудержным завоеваниям и стала воплощением furor teutonicus». Нацистский режим, по его убеждению, «не является естественным продолжением Пруссии», но представляет «бессмысленный разрыв после впечатляющего взлета». Гитлер, который воплощал отдаленный патологический результат воздействия на Германию Великой французской революции, выступал в роли «демона» и «Чингисхана». Целью Риттера было формирование позитивного образа национальной истории: ни в коем случае не следует предаваться «тяжким и бесполезным попыткам самообвинений»[74 - Ritter G. Geschichte als Bildungsmacht. Stuttgart, 1946. S. 25, 24, 29, 51. См. также: Schwabe K. Gerhard Ritter – Werk und Person // Gerhard Ritter. Ein Historiker in seinen Briefen. Boppard, 1984; Corneli?en Ch. Gerhard Ritter. Geschichtswissenschaft und Politik im 20. Jahrhundert. D?sseldorf, 2001.].
* * *
Международный военный трибунал (вопреки доводам обвинения и особому мнению советского судьи Ионы Никитченко) не принял решения об объявлении преступными организациями генерального штаба и верховного командования вермахта. Правда, в приговоре содержался тезис о том, что «путем индивидуальных судов» над генералами вермахта «можно будет достигнуть лучшего результата, чем путем вынесения трибуналом решения, требуемого обвинением». И далее: «Эти люди должны быть преданы суду с тем, чтобы те из них, которые повинны в совершении этих преступлений, не избегли кары»[75 - Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками. Сборник материалов. В 7 т. Т. 7. М., 1961. С. 421, 434.].
Но этого на территории ФРГ как раз и не произошло. Судебное преследование военных преступников было фактически прекращено. Оправдывался прогноз вернувшегося из эмиграции немецкого журналиста Карла Андерса: «Нюрнбергский процесс завершен, и доказательства преступлений перекочевали в архивные папки, чтобы пребывать в забвении»[76 - Anders K. Im N?rnberger Irrgarten. N?rnberg, 1948. S. 6.].
В 1946–1948 гг. американские юристы провели на сепаратной основе 12 процессов над немецкими военными преступниками. В условиях холодной войны продолжение деятельности Международного военного трибунала, тем более с участием представителей СССР, представлялось нежелательным. Но в тюрьме, расположенной рядом со зданием суда, находилось немало преступников, ожидавших своей очереди. На скамье подсудимых (в том же зале Дворца юстиции) все же оказались генералы (процессы под номерами 2, 7, 12), промышленники (процессы 5, 6, 10), дипломаты (процесс 11), юристы (процесс 3), врачи (процесс 1), палачи СС и айнзацгрупп (процессы 4, 8, 9). С одной стороны, это, несомненно, было уступкой общественному мнению, прежде всего западных государств. Но, с другой стороны, сама организация работы американского суда и характер его приговоров серьезно отличались от того, как действовал Международный военный трибунал в 1945–1946 гг. Избавились не только от советских представителей, но и от американцев, активно выступавших за разоблачение и наказание приспешников Гитлера. Иногда создавалось впечатление, что немецкие адвокаты играли на процессах роль не меньшую, чем американские судьи и прокуроры. На процессах против 32 собственников и сотрудников концернов Флика, Круппа и «ИГ Фарбениндустри» интересы подсудимых защищали 92 немецких адвоката. Все же из 177 обвиняемых (суммарно по 12 процессам) 24 были приговорены к смертной казни (из них 12 позднее помилованы оккупационными властями США), 120 к пожизненному заключению или длительным срокам тюрьмы, 35 были оправданы.
Адвокат Серватиус, защищавший в 1945–1946 гг. Заукеля (а в 1961 г. – Эйхмана), настолько хорошо понял новый «дух времени», что в сентябре 1949 г. безапелляционно заявил: «Нюрнберг – это возврат к варварству»[77 - Frei N. Vergangenheitspolitik. Die Anf?nge der Bundesrepublik und die NS-Vergangenheit. M?nchen, 1996. S. 163.]. В аналогичном духе высказывался влиятельный епископ евангелической церкви Дибелиус: «Для нас неприемлемо то, что русский выступает в качестве обвинителя. Нюрнберг не является воплощением всемирной совести»[78 - Frei N. Der N?rnberger Proze? und die Deutschen // Kriegsverbrechen im 20. Jahrhundert. Darmstadt, 2001. S. 484.].
Денацификация, провозглашенная союзниками и призванная изолировать активных национал-социалистов и их пособников, была попыткой одним ударом покончить с чумой ХХ в. В советской оккупационной зоне военных преступников достаточно быстро арестовали и предали суду, и в 1948 г. меры по денацификации были поспешно объявлены завершенными. В западных зонах процедуры антифашистской чистки нередко превращались в фарс. В печати второй половины 1940-х гг. задачу денацификации нередко сравнивали с мифической чисткой авгиевых конюшен, но, с сожалением констатировал позднее немецкий публицист Ральф Джордано, «послевоенная Германия не располагала ни Гераклом, ни мощным потоком воды»[79 - Giordano R. Die zweite Schuld oder Von der Last Deutscher zu sein. Hamburg, 1987. S. 87.].
Многие из тех, кто был уволен со службы или осужден, разными путями уходили от возмездия и вновь оказывались на поверхности. Это касалось прежде всего промышленников, судейских чиновников, медиков, университетских профессоров. В одном из первых официальных выступлений канцлер Аденауэр именовал антифашистскую чистку источником «множества бед и несчастий»[80 - Цит. по: Frei N. Hitlers Eliten nach 1945 – eine Bilanz // Karrieren im Zwielicht. Hitlers Eliten nach 1945. Frankfurt a. M., 2001. S. 310.].
Обновление идейно-политических установок исторической науки, пересмотр ее косных традиций являлись необходимым компонентом демократического переустройства Германии. Такого обновления, однако, не произошло. Следствием краха Третьего рейха была идейно-политическая дезориентация, коснувшаяся представителей всех поколений. Об этом говорил, выступая перед студентами Тюбингенского университета, профессор Рудольф Штадельман: «Мы сбились с дороги в темном лесу… Мы ввязались в неведомую авантюру, потому что мы не могли себе представить, как все это будет развиваться»[81 - Цит. по: Faulenbach B. NS-Interpretationen und Zeitklima // Aus Politik und Zeitgeschichte. 1987. H. 22. S. 20.].
Летом 1947 г. еженедельник Die Zeit констатировал, что тогдашнюю социально-психологическую ситуацию определяло «вытеснение прошлого из коллективной памяти», осуществлявшееся под девизом: «Мне не к чему знать обо всем этом, у меня совсем иные заботы»[82 - Die Zeit. 12.06.1947.]. Публицист Герд Телленбах констатировал: «Тот, кто называет немцев соучастниками массовых преступлений, должен рассчитывать на то, что его никто не услышит»[83 - Tellenbach G. Die deutsche Not als Schuld und Schicksal. Stuttgart, 1947. S. 49.]. Альфред Вебер с тревогой писал: «Воспримет ли основная часть молодежи (если мы отвлечемся от нескольких славных имен борцов и жертв) существовавший террористический режим как позор, разрушавший ее собственное достоинство? Этого я не знаю»[84 - Weber A. Op. cit. S. 220.].
Начинавшаяся холодная война превратила в непримиримых противников бывших союзников по антигитлеровской коалиции, а представителей прежней немецкой элиты – в потенциальных единомышленников и помощников правительств и оккупационных властей западных держав, обозначивших своею стратегической задачей противодействие Советскому Союзу. Желанного «расчета с прошлым» в Германии не произошло. «Немцы, – утверждал будущий нобелевский лауреат Генрих Бёлль, – все еще как бы и не проиграли войну, – то, что сейчас называют "поражением", "крахом", так и не дошло до их сознания и не было распознано как исторический шанс»[85 - Бёлль Г. Каждый день умирает частица свободы. М., 1989. С. 137.].
* * *
Советская военная администрация в Германии и Социалистическая единая партия Германии были твердо убеждены в том, что ликвидация господства крупных капиталистов и юнкеров может служить единственной гарантией мирного, антифашистского развития страны и Европы. Именно поэтому в 1945–1947 гг. в советской оккупационной зоне была проведена радикальная аграрная реформа, предприятия, принадлежавшие нацистским преступникам, перешли в общественную собственность, предпринимались серьезные шаги в антифашистском обновлении духовной и культурной жизни.
Жестко и целеустремленно проводилась денацификация, острие которой направлялось против функционеров гитлеровской партии и представителей прежних правящих кругов. Продолжалось судебное преследование фашистских преступников, на Востоке Германии только в 1945–1946 гг. было осуждено более 18 тысяч активных нацистов и 520 тысяч удалено из административного аппарата[86 - Neues Deutschland. 21.04.1948.]. Больше 100 тысяч бывших нацистов было интернировано советскими властями и сосредоточено в спецлагерях НКВД, в том числе и созданных на уже имевшейся «базе» нацистских тюрем и концлагерей[87 - SBZ-Handbuch. Staatliche Verwaltungen, Parteien, gesellschaftliche Organisationen und ihre F?hrungskr?fte in der sowjetischen Besatzungszone Deutschlands 1945–1949. M?nchen, 1990. S. 30.].
В Восточной Германии сформировалась новая правящая элита, и ее представители с гордостью говорили, что у власти в ГДР находятся антифашисты. Это соответствовало действительности и признавалось реалистически мыслящими западногерманскими историками и публицистами. По словам Петера Бендера, «в Бонне, среди канцлеров и министров только единицы принадлежали к участникам Сопротивления, жертвам нацизма или эмигрантам, но они составляли большинство в руководящих кругах Восточного Берлина»[88 - Bender P. Episode oder Epoche? Zur Geschichte des gеteilten Deutschland. M?nchen, 1996. S. 35.].
Начиная с 1946 г. в Восточной Германии самое широкое распространение получила книга Александра Абуша (1902–1982) «Ложный путь одной нации»[89 - Abusch A. Der Irrweg einer Nation. Ein Beitrag zum Verst?ndnis deutscher Geschichte. Berlin, 1946. Русский перевод: Абуш А. Ложный путь одной нации. К пониманию германской истории. М., 1962.]. Ее автор, коммунист, в веймарские годы один из редакторов газеты Die Rote Fahne, написал свою работу в эмиграции в Мексике. «Для того чтобы знать, куда должна идти Германия, – был убежден автор, – надо выяснить, откуда возникла Германия Гитлера… На каких поворотных пунктах германская история вступала на путь того рокового развития, которое привело к установлению на немецкой земле нацистского варварства или по меньшей мере облегчило его приход?»[90 - Абуш А. Указ. соч. С. 16.]
Публикацию Абуша объединяет с трудами Майнеке и Когона попытка обнажить идеологические корни национал-социализма, безоговорочное осуждение прусских юнкерско-милитаристских традиций, стремление внести вклад в воспитание немецкого народа в духе гуманизма и национальной ответственности.
Выходя за рамки стандартных марксистских определений, не ограничиваясь фразами о «взбесившемся германском империализме», Абуш следующим образом характеризовал цели Гитлера и его партии: «Навсегда истребить… не только любое прогрессивное движение, но и самый дух общественного прогресса»[91 - Там же. С. 253.]. И поскольку, утверждал Абуш, немцы несут прямую «ответственность за свою собственную историю и за ее развитие по ложному пути», «человечество не может избавить немецкий народ от терзаний всеми мыслимыми угрызениями собственной совести. И первое, что должен сделать немецкий народ, – это осознать всю правду: правду о вчерашнем дне и правду о нынешнем дне»[92 - Там же. С. 261, 260.]. Автор полагал принципиально неверным считать, что граждане Германии были «ничего не подозревавшими, застигнутыми врасплох жертвами». Заключение такого рода «исторически неверно и может сослужить лишь плохую службу самому немецкому народу, если он действительно хочет научиться мыслить и действовать как зрелый народ, сознающий свою демократическую ответственность»[93 - Там же. С. 264.]. Чувства вины и ответственности, подчеркивал Абуш, непременно должны распространяться на противников нацизма, которые не сумели объединить свои силы и «не поднялись до своей высокой национальной миссии», что привело к тому, что германский народ «оказался не способен ни предотвратить гитлеровскую войну, ни добиться ее быстрого окончания»[94 - Там же. С. 268.].
Гарантией против возрождения национал-социализма могут стать «только дела самих немцев», только способность нации «быть безжалостной к самой себе, пересмотреть свою историю, чтобы изгнать из своего настоящего все то мрачное, что, словно кошмар, душило любой свободный порыв былых поколений… Стремление свершить коренным образом новое – такова самая мощная движущая сила перевоспитания немецкого народа, его внутреннего преобразования»[95 - Там же. С. 279, 280.].
В работах историков ФРГ труд Абуша, если и упоминался, то походя объявлялся орудием пропаганды. Серьезный анализ книги осуществлен только в 2002 г. ученым нового поколения Эдгаром Вольфрумом, который считает, что произведение Абуша фактически явилось марксистским аналогом работы Фридриха Майнеке[96 - Wolfrum E. Geschichte als Waffe. Vom Kaiserreich bis zur Wiedervereinigung. G?ttingen, 2002. S. 66–68.].
Летом 1945 г. на территории советской оккупационной зоны, как и во всех других частях Германии, были образованы Комитеты жертв фашизма, в состав которых вошли бывшие узники концлагерей и участники подполья: коммунисты, социал-демократы, деятели военной и церковной оппозиции, представители еврейских общин. Берлинский Комитет жертв фашизма в начале августа 1945 г. выступил с инициативой проведения общегородского митинга в годовщину гибели Эрнста Тельмана, Рудольфа Брейтшейда и участников заговора 20 июля. Магистрат Большого Берлина объявил воскресенье 9 сентября 1945 г. Днем жертв фашизма. Примеру Берлина последовали другие города Западной и Восточной Германии. Традиция антифашистских митингов была продолжена осенью 1946 и 1947 г.[97 - Der zweite Sonntag im September. Gedanken und Erinnern an die Opfer des Faschismus. Zur Geschichte des OdF-Tages. Berlin, 2006. S. 14–20.] 22–23 февраля 1947 г. на зональной конференции в Берлине было основано Объединение лиц, преследовавшихся при нацизме (ОЛПН). Первым председателем был избран Оттомар Гешке, вторым председателем – протестантский священник Генрих Грюбер. В правление вошли представитель еврейской общины Берлина Юлиус Майер, участник движения 20 июля Курт Шаттер, коммунист Франц Далем, евангелический священник Харальд Пёльхау[98 - 60 Jahre Vereinigung der Verfolgten des Naziregimes. Lesebuch zur Geschichte und Gegenwart der VVN. Berlin, 2007. S. 28.].
Проблеме вины и ответственности немецкой нации уделялось в Восточной Германии немало внимания. В воззвании ЦК КПГ от 11 июня 1945 г. было сказано: «Гитлер навлек неисчислимые бедствия на наш народ и сделал его соучастником своих преступлений, за которые немецкий народ ответствен перед всем цивилизованным человечеством… Жгучий стыд должен испытывать каждый немец за то, что немецкий народ несет значительную долю ответственности за войну и ее последствия… Немецкий народ стал орудием Гитлера и его империалистических хозяев»[99 - Коммунистическая партия Германии. 1945–1965. Краткий исторический очерк, документы, хроника событий. М., 1968. С. 136–138.].
В книгах и статьях восточногерманских авторов, опубликованных непосредственно после окончания войны, активно обсуждалась больная проблема, на несколько десятилетий исчезнувшая затем из поля зрения политиков и ученых ГДР: «Евреи были жертвами фашизма»[100 - Deutsche Volkszeitung. 24.08.1945.]. Необходимо указать в связи с этим на получившие массовое распространение работы известных исследователей-марксистов, активных участников антифашистского Сопротивления Стефана Геймана и Зигберта Кана[101 - Heymann S. Marxismus und Rassenfrage. Berlin, 1948; Kahn S. Antisemitismus und Rassenhetze. Berlin, 1948.].
«Преступления, совершенные против евреев, – говорил в конце 1945 г. поэт и публицист Иоганнес Бехер, – были преступлениями против всех нас, против немцев. Преследование и систематическая ликвидация еврейских сограждан – это бремя стыда, которое мы будем нести и тогда, когда пепел нацистских преступников будет развеян по ветру»[102 - Becher J. Deutsches Bekenntnis. Berlin, 1945. S. 51–52.]. Коммунист, узник нацистских концлагерей Оттомар Гешке обращался к согражданам: «Твое молчание, немецкий народ, было подлостью. Ведь ты не оставался в неведении, но ты закрывал глаза и затыкал уши – именно потому, что ты знал о преступлениях. Ты молчал и навлек на себя страшную вину»[103 - Geschke O. Schuld des Schweigens // Freies Deutschland (Mexiko). 1945. H. 24. S. 2.]. В феврале 1948 г. член секретариата правления Социалистической единой партии Германии Пауль Меркер заявлял: «К еврейскому населению обращены симпатии и действенная помощь всех прогрессивных сил»[104 - Neues Deutschland. 24.02.1948.].
И хотя в октябре 1949 г. в решении пленума Центрального правления СЕПГ от 4 октября повторялся тезис о вине немецкого народа за преступления гитлеровского фашизма, акценты оказались смещенными: текст резолюции был дополнен далеко не бесспорным положением о том, что вина немцев уже «нашла свое историческое искупление»[105 - Образование Германской Демократической Республики. Документы и материалы. М., 1950. С. 122.]. Характерна лексика одного из выступлений Вильгельма Пика в конце 1949 г., после провозглашения ГДР. Говоря о позиции германского народа в период 1933–1945 гг., Пик применял исключительно пассивную форму глаголов: население было «обмануто», «совращено», «вовлечено в катастрофу», его «использовали в преступных целях», им «манипулировали»[106 - Pieck W. Reden und Aufs?tze. Auswahl aus den Jahren 1908–1950. Berlin, 1950. S. 562–576.]. Уже в это время, с горечью писал писатель-антифашист Фридрих Вольф, признание вины немецкого народа «рассматривалось едва ли не как предательство»[107 - Цит. по: M?ller H. Antifaschismus und Stalinismus. Zum Beispiel Friedrich Wolf // Beitr?ge zur Geschichte der Arbeiterbewegung. 1991. H. 2. S. 169.].
В ходе «антикосмополитической» (антисемитской) кампании 1949–1953 гг., а также в порядке «извлечения уроков из "дела Сланского"»[108 - Dokumente der Sozialistischen Einheitspartei Deutschlands. Bd. 4. Berlin, 1954. S. 199–204.] по решению ЦК СЕПГ были распущено Объединение лиц, преследовавшихся при нацизме, и выдвинуты обвинения против еврейских активистов союза[109 - Reuter E., Hansel D. Das kurze Leben der VVN 1947 bis 1953. Berlin, 1997. S. 479–485; 60 Jahre Vereinigung der Verfolgten des Naziregimes. S. 29–30. См. также: Barck S. Antifa-Geschichte(n). Eine literarische Spurensuche in der DDR der 1950er und 1960er Jahre. K?ln, 2003.], а также блокированы исследования (порой и упоминания) о расовой основе преступлений режима. Меркера исключили из партии и приговорили к тюремному заключению[110 - Kiessling W. Partner im «Narrenparadies». Freundenkreis um Noel Field und Paul Merker. Berlin, 1994; Herf J. East German Communists and the Jevish Question. The Case of Paul Merker // Journal of Contemporary History. 1994. No. 4.]. Тайно готовился (но так и не состоялся) судебный процесс против Александра Абуша[111 - Groeler O. Erblasten: Der Umgang mit dem Holocaust in der DDR // Holocaust. Die Grenzen des Verstehens. Reinbek, 1992. S. 112.].
* * *
Историко-политическая мысль Германии второй половины 1940-х гг. делала первые шаги в познании феномена германского фашизма, но в 1945–1949 гг. немецкими учеными и публицистами были поставлены «проклятые вопросы».
Была ли нацистская диктатура продуктом германской истории или же воплощением абсолютного разрыва связей с традициями прошлого, неким «особым путем» развития?
Можно ли было предотвратить установление нацистских порядков в Германии?
Кто несет ответственность за утверждение режима, за его преступления?
Почему стала возможной массовая поддержка преступного государства?
Вопросы, обращенные к науке. Вопросы, обращенные к нации.

Глава вторая
Зубы дракона
Кажется, судьбой Федеративной Республики уже стало тихое, постепенное, медленное, неотвратимое возвращение людей вчерашнего дня[112 - Kogon E. Beinahe mit dem Rucken an der Wand // Frankfurter Hefte. 1954. H. 9. S. 641.].
    ОЙГЕН КОГОН
Если в Бонне или в Гамбурге спросить немцев старшего поколения о том, как вошли в их память 1950-е гг., то они наверняка вспомнят о купленном в рассрочку «фольксвагене», о первом телевизоре, первом путешествии в Италию… Но у западногерманского «экономического чуда» (которое вызывает нынче немало восторгов наших публицистов) была и оборотная сторона…
Процессы против нацистских военных преступников прекратились, так, по существу, и не начавшись. Тысячи нераскаявшихся нацистов оказались на свободе и великолепно приспособились к «социальному рыночному хозяйству». Никто не хотел слышать о войне и фашизме, о неистребленных корнях прошлого. Школьники и студенты не решались спрашивать у преподавателей, что же в действительности происходило в Германии в 1933–1945 гг. Все чаще на всех уровнях раздавались раздраженные восклицания: «Ну, сколько же можно! Пора уже забыть обо всем этом! Покончить с очернением немецких солдат!» В ФРГ стали влиятельной силой 2 тысячи «традиционных союзов» бывших военнослужащих вермахта и войск СС. Объединение «вернувшихся из плена» (Heimkehrer) насчитывало более 100 тысяч человек[113 - K?hne T. Zwischen Vernichtungskrieg und Freizeitgesellschaft. Die Veteranenkultur der Bundesrepublik // Nachkrieg in Deutschland. Hamburg, 2001. S. 93–94.].
К перечню элит, якобы не связанных с гитлеризмом, достаточно быстро были добавлены высшие государственные чиновники, предприниматели, журналисты, юристы, дипломаты… В книге бывшего деятеля Государственной партии Густава Штольпера (опубликованной в 1947 г. на английском, а через два года на немецком языке) идея о чужеродности Гитлера немецкому началу была выражена почти афористично: «Австриец по имени Гитлер организовал и осуществил программу… Мир германской индустрии и финансов не имел ничего общего с политикой Гитлера, так же как и рабочие, сельские хозяева или другие группы населения. Все они были беспомощными инструментами в его руках»[114 - Stolper G. Die deutsche Wirklichkeit. Hamburg, 1949. S. 213, 255.]. Выступая в бундестаге 11 января 1950 г., министр юстиции ФРГ Томас Делер (Свободная демократическая партия) призывал к «забвению этого зловещего времени», к «вечному забвению всего того, что происходило с самого начала беспорядков»[115 - Цит. по: Weinke A. Die Verfolgung von NS-T?tern im geteilten Deutschland. Vergangenheitsbew?ltigung 1949–1969, oder: Eine deutsch-deutsche Beziehungsgeschichte im Kalten Krieg. Paderborn, 2002. S. 59.].
Ханна Арендт, посетившая Германию после 17 лет изгнания, была поражена масштабами «всеобщего бесчувствия», которое она именовала «бросающимся в глаза симптомом глубоко укоренившегося, упрямого, грубого отказа от оценки происходивших в прошлом событий»[116 - Arendt H. Zur Zeit. Politische Essays. Berlin, 1986. S. 44.]. К 1953 г. относится горькое пророчество романиста Артура Кестлера: «Полная правда не может быть внедрена в сознание нации и наверняка не будет внедрена никогда. Просто потому, что она слишком страшна, когда открыто глянешь в ее лицо»[117 - Цит. по: J?ckel E. Umgang mit der Vergangenheit. Beitr?ge zur Geschichte. Stuttgart, 1986. S. 95.]. В 1956 г. правительство Аденауэра добилось того, что из программы Каннского кинофестиваля был исключен фильм французского режиссера Алена Рене «Ночь и туман», повествовавший о трагедии Освенцима[118 - Euchner W. Unterdr?ckte Vergangenheitsbew?ltigung. Motive der Filmpolitik in der ?ra Adenauer // Gegen Barbarei. Essays. Robert M. W. Kempner zu Ehren. Frankfurt a. M., 1989.]. «Наверное, никогда еще не были так велики масштабы равнодушия по отношению к гигантскому итогу страданий, причитаниям страждущих»[119 - Бёлль Г. Собрание сочинений. В 5 т. Т. 2. М., 1990. С. 677.], – писал в 1957 г. Генрих Бёлль.
С начала 1950-х гг. в политической и научной литературе ФРГ широкое распространение получил термин «реставрация прежних отношений собственности и власти»[120 - Подробнее см.: Fr?hlich C. Restauration. Zur (Un-)Tauglichkeit einer Erkl?rungsansatzes westdeutscher Demokratiegeschichte im Kontext der Auseinandersetzung mit der NS-Vergangenheit // Erfolgsgeschichte Bundesrepublik? Die Nachkriegsgesellschaft im langen Schatten des Nationalsozialismus. G?ttingen, 2008.]. Одним из его авторов считается католический журналист Вальтер Диркс, опубликовавший в основанном им (совместно с Ойгеном Когоном) журнале Frankfurter Hefte статью «Реставрационный характер эпохи». «Возрождение старого мира столь очевидно, что надо признать его как факт»[121 - Dirks W. Der restaurative Charakter der Epoche // Frankfurter Hefte. 1950. H. 9. S. 942.], – писал Диркс. В наши дни не раз предпринимались попытки представить установку о реставрации как «деструктивную» или «вненаучную», как попытку «дискредитации» западногерманской демократии, как «полемический термин», исходящий со стороны коммунистов[122 - Morsey R. Die Bundesrepublik Deutschland. Entstehung und Entwicklung bis 1969. M?nchen, 2000. S. 70; Nolte P. Die Bundesrepublik in der deutschen Geschichte des 20. Jahrhunderts // Geschichte und Gesellschaft. 2002. H. 2. S. 176; Schwarz H.-P. Die ?ra Adenauer. Gr?nderjahre der Republik 1949–1957. Stuttgart, 1981. S. 445; Conze W. Staats- und Nationalpolitik. Kontinuit?tsbruch und Neubeginn // Sozialpolitik der Bundesrepublik Deutschland. Beitr?ge zur Kontinuit?tsproblem. Stuttgart, 1983. S. 462.]. Однако при всей очевидной неточности и эмоциональной заостренности термина (разумеется, полного возврата к прежним порядкам не произошло) отказ от указанной формулировки, подчеркивает Кристоф Клессман, оставляет вне поля внимания важное политическое измерение истории ФРГ[123 - Kle?mann Ch. Ein stolzes Schiff und kr?chzende M?ven. Die Geschichte der Bundesrepublik und ihre Kritiker // Geschichte und Gesellschaft. 1985. H. 4. S. 480.].
Процесс реставрации решающим образом повлиял на деформацию западногерманского исторического сознания. На страницах газет времен «экономического чуда» не часто, но все-таки можно было встретить признания такого рода: в ФРГ функционирует «быстродействующая техника забвения», здесь «забывают слишком часто и слишком быстро»[124 - Die Neue Zeitung. 30.08.1952; Vorw?rts. 30.12.1955.]. Современный публицист Петер Бендер свидетельствует: «О прошлом время от времени говорили, но не извлекали из него выводов. Но и такие разговоры постепенно стихали – они мешали спокойствию и восстановлению экономики»[125 - Bender P. Episode oder Epoche? Zur Geschichte des gеteilten Deutschland M?nchen, 1996. S. 37.]. Говоря словами Ансельма Дёринг-Мантейфеля, «вопросы, обращенные к истории, находились под знаком табу»[126 - Doering-Manteuffel A. Bundesrepublik Deutschland in der ?ra Adenauer. Au?enpolitik und innere Entwicklung 1949–1963. Darmstadt, 1983. S. 210.]. «То, что оставалось от Третьего рейха, – с горькой иронией замечает Норберт Фрай, – превратилось в инкарнацию абстрактного зла, в национал-социализм без национал-социалистов»[127 - Frei N. Das Problem der NS-Vergangenheit in der ?ra Adenauer // Freundliche Feinde? Die Alliierten und die Demokratiegrundung in Deutschland. M?nchen, 1996. S. 193.]. С точки зрения Фрая, в послевоенном западногерманском обществе происходило сохранение «тяги к самореабилитации», к «подведению черты под прошлым», преобладал «менталитет, в основе которого лежала идея "подведения черты под прошлым"»[128 - Frei N. Vergangenheitspolitik. Die Anf?nge der Bundesrepublik und die NS-Vergangenheit. M?nchen, 1996. S. 401, 135, 53.].
Выдающийся писатель Вольфганг Кёппен (1906?1996) в романах «Голуби в траве», «Теплица» и «Смерть в Риме», увидевших свет в первой половине 1950-х гг., представил горько-выразительную панораму этого процесса: «Все осталось по-прежнему, в заведенных испокон веков формах жизни, о которых каждый знал, что они лживы… Взаимное страхование от катастроф действовало безотказно, теперь такие, как он, снова при должности, все стало на свое место… Теперь можно вооружаться, надеть каску, пользующуюся почтением у граждан, каску, показывающую, кто стоит у власти, каску, придающую безликому государству лицо… Репутация демократии подмочена. Демократия никого не вдохновляла. А репутация диктатуры? Народ молчал… Народ считал, чему быть, того не миновать, все равно ничего не поделаешь… Жребий на этот раз снова был брошен»[129 - Кёппен В. Голуби в траве. Теплица. Смерть в Риме. М., 1972. С. 209, 227, 325, 224. 318.].
Как же консервативная западногерманская пресса ответила на неопровержимые суждения Кёппена? Его книги были названы образцом «сомнительно-фантастической картины действительности», критики писали, что они «действуют читателю на нервы и вызывают только раздражение», «уже с первой страницы хочется швырнуть их о стену»[130 - Die Neue Zeitung.15.11.1953; Stuttgarter Nachrichten. 7.11.1953.].
Едва ли можно согласиться с тезисом философа Германа Люббе, предпринявшего в начале 1980-х гг. попытку оценить (или оправдать?) отношение к нацистскому прошлому, которое господствовало в общественном сознании и в исторической науке первого послевоенного десятилетия. По утверждению Люббе, отказ от противоборства с нацистским прошлым, его «согласованное замалчивание» имели «национально-терапевтическое значение» и привели к «политической консолидации», «реконструкции государственности»[131 - L?bbe H. Der Nationalsozialismus im politischen Bewu?tsein der Gegenwart // Deutschlands Weg in die Diktatur. Internationale Konferenz zur natiоnalsozialistischen Macht?bernahme. Berlin, 1983. S. 336–338. Критическую оценку позиции Люббе см.: Die Zeit. 18.03.1983; Die Tat. 22.04.1983.].
Либеральные тенденции в исторической науке явно отходили на задний план. Антифашистский импульс в историографии Западной Германии был надолго исчерпан, тон стали задавать идеологи, однозначно осуждавшие режим, но стремившиеся уйти от ответа на «проклятые вопросы». Публикации о нацистских концлагерях были постепенно вытеснены с книжного рынка, их место заняли мемуары военных преступников или «попутчиков» режима.
* * *
Только-только закончилась война, а американские оккупационные власти собрали в нескольких лагерях германских генералов, захваченных в последние месяцы и недели войны войсками Великобритании и США. Среди них находились три бывших начальника генштаба (Гальдер, Цейтцлер, Гудериан), их сослуживцы в генеральских чинах (Варлимонт, Блюментритт, Хойзингер), командующие группами армий (Хейнрици, Рендулич). Сложилась парадоксальная ситуация: одни немецкие генералы находились на скамье подсудимых в Нюрнберге, а другие по прямому приказу военных властей США (в группу входило до 150 человек) уже с лета 1945 г. интенсивно работали над составлением документальных отчетов о ходе военных кампаний вермахта, преимущественно о боевых действиях на Восточном фронте.
Бывший генерал-фельдмаршал Кюхлер в марте 1947 г. указывал – как старший по званию – на недопустимость «какой-либо критики германского командования» и поставил перед подчиненными задачу «соорудить памятник германским войскам»[132 - Wegner B. Erschriebene Siege. Franz Halder, die «Historical Division» und die Rekonstruktion des Zweiten Weltkrieges im Geiste des deutschen Generalstabes // Politischer Wandel, organisierte Gewalt und nationale Sicherheit. M?nchen, 1995. S. 294.]. Как признавал бывший генерал фон Швеппенбург, участники группы даже получили возможность «изымать из обращения те или иные разоблачительные документы, которые могли быть использованы на Нюрнбергском процессе»[133 - Uebersch?r G. Generaloberst Franz Halder. Generalstabschef, Gegner und Gefangener Hitlers. G?ttingen, 1991. S. 95.].
Материалы, подготовленные под американским контролем и уже имевшие на себе печать холодной войны, легли в основу многочисленных мемуаров бывших военачальников Гитлера, в избытке заполнивших позднее книжный рынок ФРГ. «Первой ласточкой» стала выпущенная в 1949 г. брошюра бывшего генерал-полковника Гальдера «Гитлер как полководец»[134 - Halder F. Hitler als Feldherr. Der ehemalige Chef des Generalstabes berichtet die Wahrheit. M?nchen, 1949.]. Начала формироваться легенда о «чистом вермахте», которая как нельзя лучше отвечала обстановке международной конфронтации.
Широкое распространение тенденциозных генеральских публикаций стало фактором деформации массового исторического сознания. Именно из «резервуара лицензированных мемуаров», по оценке Ханнеса Геера и Клауса Наумана, черпались аргументы, получившие «широкое одобрение в контексте восстановления военной мощи ФРГ»[135 - Heer H., Naumann K. Einleitung // Vernichtungskrieg. Verbrechen der Wehrmacht 1941 bis 1944. Hamburg, 1995. S. 33.]. Война против СССР, уверен Ульрих Герберт, «была переосмыслена в войну против большевистской угрозы», и, таким образом, создан «элемент преемственности между горячей войной против СССР и холодной войной западных демократий против советской империи»[136 - Herbert U., Groeler O. Zweierlei Bew?ltigung. Vier Beitr?ge ?ber den Umgang mit der NS-Vergangenheit. Hamburg, 1992. S. 13.]. Якорем спасения представлялась идея единоличной ответственности Гитлера за германскую катастрофу и непричастности к его преступлениям немецкой правящей элиты. Этот тезис на два-три десятилетия вперед определил главную направленность западногерманской историографии Третьего рейха.
Наибольший успех выпал на долю книги «Утраченные победы» бывшего генерал-фельдмаршала фон Манштейна[137 - Manstein E. von. Verlorene Siege. Bonn, 1955.], приговоренного в 1949 г. британским трибуналом к 18 годам тюрьмы за военные преступления, совершенные на оккупированных территориях СССР. Но уже в мае 1953 г. Манштейн был выпущен на свободу, его приветствовали как «героя Крыма и Сталинграда».
Для Манштейна, несшего прямую ответственность за гибель немецких солдат под Сталинградом, главным в его мемуарах являлись самооправдание и объяснение трагедии на Волге «интересами государства». Книга хорошо расходилась, ее направленность удачно совпала с политической линией правящих кругов ФРГ; отзывы в печати были сугубо позитивными.
Формировался идеологический климат, вполне подходящий для создания западногерманской армии, во главе которой стали бывшие генералы вермахта, и для вступления ФРГ в НАТО. В записке, подготовленной в августе 1950 г. по поручению канцлера Аденауэра бывшим генерал-лейтенантом Шпейделем, прямо выдвигались требования «помиловать военных преступников, прекратить диффамацию немецких солдат»[138 - Baring A. Au?enpolitik in Adenauers Kanzlerdemokratie. Bd. 1. M?nchen, 1971. S. 152.]. Аденауэр, выступая в бундестаге 5 апреля 1951 г., утверждал: «Среди военнослужащих число тех, кто действительно виновен, столь невелико, столь незначительно, что это не наносит какого-либо ущерба чести бывшего вермахта»[139 - Цит. по: Naumann K. Wehrmacht und NS-Verbrechen // Mittelweg 36. 1992. H. 5. S. 132.].
Центральным пунктом в деле оправдания (и прославления!) вермахта служила трактовка битвы под Сталинградом. Многочисленные апологетические изложения истории дивизий вермахта, воевавших под Сталинградом[140 - Lemelden J. 9. Division. Bad Nauheim, 1950; Grams R. Die 14. Panzer-Division 1940–1945. Bad Nauheim, 1957; Werthen W. Geschichte der 16. Panzer-Division 1939–1945. Bad Nauheim, 1958; Dieckhoff G. 3. Infanterie-Division. G?ttingen, 1960.], воспоминания Манштейна стали, по словам Михаэля Кумпфмюллера, выражением «идеологического противостояния холодной войны и перевооружения ФРГ» и «отчетливого отказа от категорий вины и покаяния»[141 - Kumpfm?ller M. Die Schlacht von Stalingrad. Metamorphosen eines deutschen Mythos. M?nchen, 1995. S. 212, 208.]. Гётц Али считает, что после 1945 г. правда о войне «была заморожена». «Политической формой, которая была найдена для этого замораживания, стала холодная война»[142 - Die Zeit. 14.03.2013.].
Непременным компонентом западногерманского массового (и для ветеранов, и для молодежи) чтения 1950-х гг. стали серийные выпуски «солдатских историй» карманного формата, большая часть которых повествовала о «войне на Востоке», в том числе и о битве под Сталинградом. Бойко раскупались еженедельные выпуски серии «Der Landser» (объем 64 с.), «Der Landser – Gro?band» (объем 96 с.), «Der Landser – SOS» (объем 88 с.). Общий месячный тираж выпусков составлял 230 тысяч экземпляров, а число названий превысило 5 тысяч.
Катастрофа 6-й армии трактовалась следующим образом: «Германии не надо стыдиться своих сынов, воевавших в Сталинграде… Героическая борьба в Сталинграде навсегда войдет в историю». Солдаты и офицеры вермахта представали благородными и страдающими героями и жертвами, СС и СД – злодеями, творившими грязные дела без ведома армии, а русские – жалкими, но коварными варварами[143 - Цит. по: Conrady P. «Wir lagen vor Stalingrad». Oder: Nichts gelernt aus der Geschichte? Die Landshefte der 50er und 60er Jahre // Faschismus in Texten und Medien: Gestern – Heute – Morgen? Oberhausen, 2004. S. 131. См. также: Geiger K. Kriegsromanhefte in der BRD. Inhalte und Funktionen. T?bingen, 1974; Schornsteiner M. Die leuchtenden Augen der Frontsoldaten. Nationalsozialismus und Krieg in Illustriertenromanen der f?nfziger Jahre. Berlin, 1995.]. Налицо прямое продолжение нацистского мифа о Сталинграде.
Большими тиражами издавались десятки романов о «войне на Востоке», герои которых сражались за «абендланд». Ни о какой вине за развязывание массовой бойни не было и речи. Типичным примером хорошо продававшейся литературы такого рода был вышедший в 1956 г. роман Хайнца Конзалика «Врач из Сталинграда», на страницах которого немцы, вторгнувшиеся на советскую землю, представали жертвами Красной армии. Конзалик приписывал русским «плоский сибирский ум» и «первобытный страх рабов»[144 - Konsalik H. G. Der Arzt von Stalingrad. M?nchen, 1981. S. 53, 59.].
В 1954 г. западногерманский издательский концерн Bertelsmann выпустил на книжный рынок новинку, немедленно ставшую бестселлером, – «Последние письма из Сталинграда»[145 - Letzte Briefe aus Stalingrad. G?tersloh, 1957.]. В подборку вошло 39 фрагментов писем, многократно и обильно цитировавшихся историками и публицистами, у которых не возникало сомнений в подлинности текстов. На основе «последних писем» были сняты кино- и телефильмы, написаны музыкальные сочинения. Однако речь идет о документах фиктивного характера. Письма весьма пространны, по нескольку страниц. Но у солдат не было ни бумаги, ни карандашей, ни времени для сочинения длинных посланий. Нелепо выглядят церемонные обращения к адресатам. В письмах не раз было сказано, что через какое-то время из окружения вырвется последний самолет. Но откуда можно было в той кошмарной обстановке всеобщей паники и неразберихи знать, какой самолет окажется последним? Солдаты прекрасно знали, что каждое письмо внимательно прочитывается цензором, поэтому были невозможны то и дело встречающиеся высказывания типа «Гитлер нас предал», «Германия погибла», как и сообщение о том, что «200 тысяч солдат сидят в дерьме» (о численности войск в котле стало известно позднее).

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71527720?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Сноски

1
Stalingrad. Mythos und Wirklichkeit einer Schlacht. Frankfurt a. M., 1992.

2
Stalingrad. Eine deutsche Legende. Reinbek, 1992.

3
Арендт Х. Истоки тоталитаризма. – М.: ЦентрКом,1996.

4
Aly G. Hitlers Volkstaat. Raub, Rassenkrieg und nationaler Sozialismus. Frankfurt a. M., 2005.

5
Борозняк А. И. «Некролог, который заслужили эти господа». Нацистское прошлое германских дипломатов // Новая и новейшая история. 2011. № 4.

6
Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. Т. 3. – СПб, 1882. С. 14.

7
Пастернак Б. Собрание сочинений. В 5 т. Т. 1. – М., 1989. С. 412.

8
Ясперс К. Смысл и назначение истории. – М., 1991. С. 162–163.

9
Независимая газета. 20.01.2005.

10
Независимая газета. 29.11.2013.

11
K?rber-Archiv. GW. 2003–1270. S. 56.

12
K?nig H. Die Zukunft der Vergangenheit. Der Nationalsozialismus im politischen Bewu?tsein der Вundesrepublik. Frankfurt a. M., 2003. S. 173.

13
Frankfurter Allgemeine Zeitung. 15.03.2013.

14
Толстой Л. Н. Собрание сочинений. В 22 т. Т. 7. М., 1981. С. 298.

15
Гефтер М. Эхо Холокоста и русский еврейский вопрос. М., 1995. С. 94.

16
Гроссман В. Жизнь и судьба. М., 1989. С. 550.

17
Борозняк А. И. Искупление. Нужен ли России германский опыт преодоления тоталитарного прошлого? М., 1999.

18
Faulenbach B. Die deutsche Geschichtswissenschaft nach der Diktatur Hitlers // Die Mauern der Geschichte. Historiographie in Europa zwischen Diktatur und Demokratie. Leipzig, 1996. S. 52.

19
Kopelew L. Darf man vergessen? // Weischer H. Russenlager. Russische Kriegsgefangene in Heessen (Hamm) 1942–1945. Essen, 1992. S. 13.

20
Толстой Л. Н. Собрание сочинений. В 22 т. Т. 6. М. 1980. С. 304.

21
Внесен в реестр СМИ, выполняющих функции иностранного агента. – Прим. ред.

22
Andersch A. Deutsche Kommentare: Die zwei Gesichter des Charles Bidault // Der Ruf. Eine deutsche Nachkriegszeitschrift. M?nchen, 1962. S. 61.

23
S?ddeutsche Zeitung. 27.11.2002.

24
Манн Т. Доктор Фаустус. М., 1975. С. 579.

25
Weber A. Abschied von der bisherigen Geschichte. Hamburg, 1946. S. 8.

26
Kogon E. Der SS-Staat. Das System der deutschen Konzentrationslager. M?nchen, 1995.

27
Ibid. S. 6–7.

28
Ibid. S. 407, 412, 420.

29
Perels J. Eugen Kogon – Zeuge des Leidens und Anwalt gesellschaftlicher Humanit?t // Engagierte Demokraten. Vergangenheitspolitik in kritischer Absicht. M?nster, 1999. S. 34.

30
50 Klassiker der Zeitgeschichte. G?ttingen, 2007. S. 28.

31
Fideler H. Der N?rnberger Lehrproze?. Baden-Baden, 1946. S. 30.

32
Horster D. Habermas zur Einf?hrung. Hannover, 1980. S. 1.

33
Markov W. Kognak und K?nigsm?rder. Historisch-literarische Miniat?ren. Berlin, 1979. S. 77–78.

34
Licht in den Schatten der Vergangenheit. Zur Enttabuisierung der N?rnberger Kriegsverbrecherprozesse. Frankfurt a. M., 1987. S. 38.

35
Der Tagesspiegel. 18.12.1945.

36
Ich habe nur noch den Wunsch, Scharfrichter oder Henker zu werden. Briefe an Justice Jackson zum N?rnberger Prozess. Halle, 2006.

37
Ibid. S: 73, 100, 179, 43.

38
Ibid. S. 90, 71, 165, 188, 212, 59, 179.

39
Ibid. S. 106.

40
Ibid. S. 92.

41
Ibid. S. 111, 163, 157, 136.

42
Ibid. S. 103, 187.

43
Ibid. S. 223, 256.

44
Ibid. S. 91, 242.

45
Ibid. S. 91, 107, 258, 242, 84, 195, 210.

46
Ibid. S. 65, 115.

47
Ibid. S. 253, 259.

48
Messerschmidt M. Vorw?rtsverteidigung. Die «Denkschrift der Gener?le» f?r den N?rnberger Gerichtshof // Vernichtungskrieg. Verbrechen der Wehrmacht 1941 bis 1944. Hamburg, 1995. S. 531–550.

49
Taylor T. Die N?rnberger Prozesse. Hintergr?nde, Analysen und Erkenntnisse aus heutiger Sicht. M?nchen, 1995. S. 613.

50
Прошлое: российский и немецкий подходы. Материалы российско-немецкого коллоквиума. М., 2008. С. 122.

51
Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 703.

52
Цит. по: Kadereit R. Karl Jaspers und die Bundesrepublik Deutschland. Politische Gedanken eines Philosopen. Paderborn, 1999. S. 19.

53
Jaspers K. Die Schuldfrage. Von der politischen Haftung Deutschlands. Heidelberg, 1946. Сокращенный русский перевод: Ясперс К. Вопрос виновности // Знамя. 1994. № 1. См. также: Фрумкина Р. М. Без виновности виноватые: Карл Ясперс об исторической виновности немецкого народа // Человек. 2007. № 1; Ruffius R. Karl Jaspers und die Schuldfrage. Eine Betrachtung. Mannheim, 2006.

54
Цит. по: Kadereit R. Op. сit. S. 14, 199, 200, 206.

55
Ясперс К. Вопрос виновности. С. 158.

56
Там же. С. 148.

57
Там же. С. 153.

58
Там же. С. 148.

59
Там же. С. 146–147.

60
Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. C. 56, 60, 160–161, 218.

61
Там же. С. 147.

62
Saner H. Jaspers. Reinbek, 1970. S. 51, 53, 55.

63
Arendt Н., Jaspers К. Briefwechsel 1926–1969. Munchen, 1985. S. 98.

64
Цит. по: Glaser H. 1945. Ein Lesebuch. Frankfurt a.M., 1995. S. 176–177. См. также: Niem?ller M. Reden 1945–1954. Darmstadt, 1958.

65
Meinecke F. Die deutsche Katastrophe. Betrachtungen und Erinnerungen. Wiesbaden, 1946.

66
Ibid. S. 26, 141.

67
Ibid. S. 39, 36, 49.

68
Ibid. S. 119.

69
Ibid. S. 128, 116.

70
Ibid. S. 161, 167.

71
Ibid. S. 155–156.

72
Ibid. S. 5, 9.

73
Fischer F. Hitler war kein Betriebsunfall. Aufs?tze. M?nchen, 1991. S. 9–11. См. также: Friedrich Meinecke heute. Bericht ?ber ein Gedenk-Colloquium zu seinem 25. Todestag am 5. und 6. April 1979. Berlin, 1981; Friedrich Meinecke in seiner Zeit: Studien zu Leben und Werk. Wiesbaden, 2006.

74
Ritter G. Geschichte als Bildungsmacht. Stuttgart, 1946. S. 25, 24, 29, 51. См. также: Schwabe K. Gerhard Ritter – Werk und Person // Gerhard Ritter. Ein Historiker in seinen Briefen. Boppard, 1984; Corneli?en Ch. Gerhard Ritter. Geschichtswissenschaft und Politik im 20. Jahrhundert. D?sseldorf, 2001.

75
Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками. Сборник материалов. В 7 т. Т. 7. М., 1961. С. 421, 434.

76
Anders K. Im N?rnberger Irrgarten. N?rnberg, 1948. S. 6.

77
Frei N. Vergangenheitspolitik. Die Anf?nge der Bundesrepublik und die NS-Vergangenheit. M?nchen, 1996. S. 163.

78
Frei N. Der N?rnberger Proze? und die Deutschen // Kriegsverbrechen im 20. Jahrhundert. Darmstadt, 2001. S. 484.

79
Giordano R. Die zweite Schuld oder Von der Last Deutscher zu sein. Hamburg, 1987. S. 87.

80
Цит. по: Frei N. Hitlers Eliten nach 1945 – eine Bilanz // Karrieren im Zwielicht. Hitlers Eliten nach 1945. Frankfurt a. M., 2001. S. 310.

81
Цит. по: Faulenbach B. NS-Interpretationen und Zeitklima // Aus Politik und Zeitgeschichte. 1987. H. 22. S. 20.

82
Die Zeit. 12.06.1947.

83
Tellenbach G. Die deutsche Not als Schuld und Schicksal. Stuttgart, 1947. S. 49.

84
Weber A. Op. cit. S. 220.

85
Бёлль Г. Каждый день умирает частица свободы. М., 1989. С. 137.

86
Neues Deutschland. 21.04.1948.

87
SBZ-Handbuch. Staatliche Verwaltungen, Parteien, gesellschaftliche Organisationen und ihre F?hrungskr?fte in der sowjetischen Besatzungszone Deutschlands 1945–1949. M?nchen, 1990. S. 30.

88
Bender P. Episode oder Epoche? Zur Geschichte des gеteilten Deutschland. M?nchen, 1996. S. 35.

89
Abusch A. Der Irrweg einer Nation. Ein Beitrag zum Verst?ndnis deutscher Geschichte. Berlin, 1946. Русский перевод: Абуш А. Ложный путь одной нации. К пониманию германской истории. М., 1962.

90
Абуш А. Указ. соч. С. 16.

91
Там же. С. 253.

92
Там же. С. 261, 260.

93
Там же. С. 264.

94
Там же. С. 268.

95
Там же. С. 279, 280.

96
Wolfrum E. Geschichte als Waffe. Vom Kaiserreich bis zur Wiedervereinigung. G?ttingen, 2002. S. 66–68.

97
Der zweite Sonntag im September. Gedanken und Erinnern an die Opfer des Faschismus. Zur Geschichte des OdF-Tages. Berlin, 2006. S. 14–20.

98
60 Jahre Vereinigung der Verfolgten des Naziregimes. Lesebuch zur Geschichte und Gegenwart der VVN. Berlin, 2007. S. 28.

99
Коммунистическая партия Германии. 1945–1965. Краткий исторический очерк, документы, хроника событий. М., 1968. С. 136–138.

100
Deutsche Volkszeitung. 24.08.1945.

101
Heymann S. Marxismus und Rassenfrage. Berlin, 1948; Kahn S. Antisemitismus und Rassenhetze. Berlin, 1948.

102
Becher J. Deutsches Bekenntnis. Berlin, 1945. S. 51–52.

103
Geschke O. Schuld des Schweigens // Freies Deutschland (Mexiko). 1945. H. 24. S. 2.

104
Neues Deutschland. 24.02.1948.

105
Образование Германской Демократической Республики. Документы и материалы. М., 1950. С. 122.

106
Pieck W. Reden und Aufs?tze. Auswahl aus den Jahren 1908–1950. Berlin, 1950. S. 562–576.

107
Цит. по: M?ller H. Antifaschismus und Stalinismus. Zum Beispiel Friedrich Wolf // Beitr?ge zur Geschichte der Arbeiterbewegung. 1991. H. 2. S. 169.

108
Dokumente der Sozialistischen Einheitspartei Deutschlands. Bd. 4. Berlin, 1954. S. 199–204.

109
Reuter E., Hansel D. Das kurze Leben der VVN 1947 bis 1953. Berlin, 1997. S. 479–485; 60 Jahre Vereinigung der Verfolgten des Naziregimes. S. 29–30. См. также: Barck S. Antifa-Geschichte(n). Eine literarische Spurensuche in der DDR der 1950er und 1960er Jahre. K?ln, 2003.

110
Kiessling W. Partner im «Narrenparadies». Freundenkreis um Noel Field und Paul Merker. Berlin, 1994; Herf J. East German Communists and the Jevish Question. The Case of Paul Merker // Journal of Contemporary History. 1994. No. 4.

111
Groeler O. Erblasten: Der Umgang mit dem Holocaust in der DDR // Holocaust. Die Grenzen des Verstehens. Reinbek, 1992. S. 112.

112
Kogon E. Beinahe mit dem Rucken an der Wand // Frankfurter Hefte. 1954. H. 9. S. 641.

113
K?hne T. Zwischen Vernichtungskrieg und Freizeitgesellschaft. Die Veteranenkultur der Bundesrepublik // Nachkrieg in Deutschland. Hamburg, 2001. S. 93–94.

114
Stolper G. Die deutsche Wirklichkeit. Hamburg, 1949. S. 213, 255.

115
Цит. по: Weinke A. Die Verfolgung von NS-T?tern im geteilten Deutschland. Vergangenheitsbew?ltigung 1949–1969, oder: Eine deutsch-deutsche Beziehungsgeschichte im Kalten Krieg. Paderborn, 2002. S. 59.

116
Arendt H. Zur Zeit. Politische Essays. Berlin, 1986. S. 44.

117
Цит. по: J?ckel E. Umgang mit der Vergangenheit. Beitr?ge zur Geschichte. Stuttgart, 1986. S. 95.

118
Euchner W. Unterdr?ckte Vergangenheitsbew?ltigung. Motive der Filmpolitik in der ?ra Adenauer // Gegen Barbarei. Essays. Robert M. W. Kempner zu Ehren. Frankfurt a. M., 1989.

119
Бёлль Г. Собрание сочинений. В 5 т. Т. 2. М., 1990. С. 677.

120
Подробнее см.: Fr?hlich C. Restauration. Zur (Un-)Tauglichkeit einer Erkl?rungsansatzes westdeutscher Demokratiegeschichte im Kontext der Auseinandersetzung mit der NS-Vergangenheit // Erfolgsgeschichte Bundesrepublik? Die Nachkriegsgesellschaft im langen Schatten des Nationalsozialismus. G?ttingen, 2008.

121
Dirks W. Der restaurative Charakter der Epoche // Frankfurter Hefte. 1950. H. 9. S. 942.

122
Morsey R. Die Bundesrepublik Deutschland. Entstehung und Entwicklung bis 1969. M?nchen, 2000. S. 70; Nolte P. Die Bundesrepublik in der deutschen Geschichte des 20. Jahrhunderts // Geschichte und Gesellschaft. 2002. H. 2. S. 176; Schwarz H.-P. Die ?ra Adenauer. Gr?nderjahre der Republik 1949–1957. Stuttgart, 1981. S. 445; Conze W. Staats- und Nationalpolitik. Kontinuit?tsbruch und Neubeginn // Sozialpolitik der Bundesrepublik Deutschland. Beitr?ge zur Kontinuit?tsproblem. Stuttgart, 1983. S. 462.

123
Kle?mann Ch. Ein stolzes Schiff und kr?chzende M?ven. Die Geschichte der Bundesrepublik und ihre Kritiker // Geschichte und Gesellschaft. 1985. H. 4. S. 480.

124
Die Neue Zeitung. 30.08.1952; Vorw?rts. 30.12.1955.

125
Bender P. Episode oder Epoche? Zur Geschichte des gеteilten Deutschland M?nchen, 1996. S. 37.

126
Doering-Manteuffel A. Bundesrepublik Deutschland in der ?ra Adenauer. Au?enpolitik und innere Entwicklung 1949–1963. Darmstadt, 1983. S. 210.

127
Frei N. Das Problem der NS-Vergangenheit in der ?ra Adenauer // Freundliche Feinde? Die Alliierten und die Demokratiegrundung in Deutschland. M?nchen, 1996. S. 193.

128
Frei N. Vergangenheitspolitik. Die Anf?nge der Bundesrepublik und die NS-Vergangenheit. M?nchen, 1996. S. 401, 135, 53.

129
Кёппен В. Голуби в траве. Теплица. Смерть в Риме. М., 1972. С. 209, 227, 325, 224. 318.

130
Die Neue Zeitung.15.11.1953; Stuttgarter Nachrichten. 7.11.1953.

131
L?bbe H. Der Nationalsozialismus im politischen Bewu?tsein der Gegenwart // Deutschlands Weg in die Diktatur. Internationale Konferenz zur natiоnalsozialistischen Macht?bernahme. Berlin, 1983. S. 336–338. Критическую оценку позиции Люббе см.: Die Zeit. 18.03.1983; Die Tat. 22.04.1983.

132
Wegner B. Erschriebene Siege. Franz Halder, die «Historical Division» und die Rekonstruktion des Zweiten Weltkrieges im Geiste des deutschen Generalstabes // Politischer Wandel, organisierte Gewalt und nationale Sicherheit. M?nchen, 1995. S. 294.

133
Uebersch?r G. Generaloberst Franz Halder. Generalstabschef, Gegner und Gefangener Hitlers. G?ttingen, 1991. S. 95.

134
Halder F. Hitler als Feldherr. Der ehemalige Chef des Generalstabes berichtet die Wahrheit. M?nchen, 1949.

135
Heer H., Naumann K. Einleitung // Vernichtungskrieg. Verbrechen der Wehrmacht 1941 bis 1944. Hamburg, 1995. S. 33.

136
Herbert U., Groeler O. Zweierlei Bew?ltigung. Vier Beitr?ge ?ber den Umgang mit der NS-Vergangenheit. Hamburg, 1992. S. 13.

137
Manstein E. von. Verlorene Siege. Bonn, 1955.

138
Baring A. Au?enpolitik in Adenauers Kanzlerdemokratie. Bd. 1. M?nchen, 1971. S. 152.

139
Цит. по: Naumann K. Wehrmacht und NS-Verbrechen // Mittelweg 36. 1992. H. 5. S. 132.

140
Lemelden J. 9. Division. Bad Nauheim, 1950; Grams R. Die 14. Panzer-Division 1940–1945. Bad Nauheim, 1957; Werthen W. Geschichte der 16. Panzer-Division 1939–1945. Bad Nauheim, 1958; Dieckhoff G. 3. Infanterie-Division. G?ttingen, 1960.

141
Kumpfm?ller M. Die Schlacht von Stalingrad. Metamorphosen eines deutschen Mythos. M?nchen, 1995. S. 212, 208.

142
Die Zeit. 14.03.2013.

143
Цит. по: Conrady P. «Wir lagen vor Stalingrad». Oder: Nichts gelernt aus der Geschichte? Die Landshefte der 50er und 60er Jahre // Faschismus in Texten und Medien: Gestern – Heute – Morgen? Oberhausen, 2004. S. 131. См. также: Geiger K. Kriegsromanhefte in der BRD. Inhalte und Funktionen. T?bingen, 1974; Schornsteiner M. Die leuchtenden Augen der Frontsoldaten. Nationalsozialismus und Krieg in Illustriertenromanen der f?nfziger Jahre. Berlin, 1995.

144
Konsalik H. G. Der Arzt von Stalingrad. M?nchen, 1981. S. 53, 59.

145
Letzte Briefe aus Stalingrad. G?tersloh, 1957.