Главная страница | Триллеры | Поиск Анны

Поиск Анны
Алексей Павлович Зорин
Выжить любой ценой. Психологический триллер
Дождливой ночью в лес вошла девушка с грудным ребенком на руках – и исчезла. На ее поиски отправляется волонтер поисковой организации Анна Смолина – женщина с тяжелым прошлым, в одиночку воспитывающая приемную дочь.
Анна не подозревает, что, сделав шаг в мрачный лес, она запустит череду страшных событий, которые поставят под угрозу жизнь ее дочери, а также жизни тысяч невинных людей.
«"Поиск Анны" – это та редкая книга, от которой невозможно оторваться до самого утра. В романе искусно переплетаются невыдуманная трагедия и глубокий психологизм. Главная героиня – сильная женщина, которая сталкивается с чередой ужасающих событий, стойко борется за собственную жизнь и семью. Ее история об испытании силы духа и стойкости перед лицом опасности.
Автор мастерски описывает, как устроен мир волонтеров-поисковиков и как поиски истины меняют жизнь человека навсегда. С каждой страницей погружаешься все глубже в мрачный и наполненный непредсказуемыми поворотами сюжет, который не оставит равнодушным никого». – Татьяна Чубань, литературный редактор
5 причин прочитать эту книгу:
1. Роман основан на реальных событиях.
2. Эстетика мрачной и суровой Карелии.
3. Главная героиня с сильным характером ведет расследование и защищает свою семью.
4. Полное погружение в быт волонтеров-поисковиков.
5. Высокий уровень психологизма.

Алексей Зорин
Поиск Анны


Выжить любой ценой. Психологический триллер


© Зорин А., 2025
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Аркан 1
Мотылек
«Есть странный дар – лететь на пламя, чтоб там остаться навсегда…»
    Маргарита Пушкина

Руна 1
О ты, Укко, бог верховный!
Ты, всего носитель неба!
Ты сойди на волны моря,
Поспеши скорей на помощь!
Ты избавь от болей деву
И жену от муки чрева!
Поспеши, не медли боле,
Я в нужде к тебе взываю!
    «Калевала»
2003 год, осень
Петрозаводск
– Поле, ответьте штабу.
– Мотылек?1 на связи.
– Ань, привет! – послышался женский голос из рации. – Ты далеко от точки?
Анна Смолина бросила быстрый взгляд темно-зеленых глаз на навигатор. В зеркале заднего вида в вечернем сумраке таяли огни Петрозаводска.
– Выехала из города. На точке буду минут через пять.
Островерхие ели протыкали темное небо, и из его прохудившегося брюха лил дождь. Он лупил по лобовому стеклу, капли плавились в огнях редких встречных машин. Когда же встречки не было – мир вокруг погружался во мрак ранней осенней ночи. И только свет фар «Паджеро-Пинина» высвечивал мокрую от ливня трассу, которую с обеих сторон обступила непроглядная стена леса.
Анна любила дождь. В городе он заливал асфальт, превращая его в зеркало, в котором переливались красками дорожные фонари, а капли жидким золотом стекали по лобовому стеклу. Но сегодня дождь мог стать смертельно опасным.
– Как приедешь, дождись Резнова. Он скоро выдвигается из Ужесельги.
– Так не получится, – Анна покачала головой, хотя собеседница не могла ее видеть. – Я пойду одна.
– Ань. Ты знаешь, что ночью в лес по одному мы не ходим, – в голосе из рации появились так знакомые Смолиной нотки, от которых она поморщилась. Когда что-то шло не по плану, Света Казанцева, психолог по образованию, всегда использовала этот прием – делала тембр мягче, но при этом подмешивала в интонацию некий повелительный оттенок. Словно в бокал с мартини плеснули жгучего спирта. Прием работал почти безотказно, но только не с Анной.
«Ночью в лес по одному мы не ходим…»
А та девчонка знала это правило? Анна только так думала про нее – девчонка, глупая девчонка! Как еще думать про человека, который ночью в ливень поперся в лес с грудным младенцем?
– Резнов медлительный, – возразила Смолина рации. – От Ужесельги он в такой ливень будет тащиться час. Они в лесу под дождем уже сколько? Часов пять? У них шансы выжить с каждой минутой уменьшаются. Хочешь, чтобы малыш умер от переохлаждения?
Рация какое-то время не издавала ни звука, и был слышен лишь шелест шин по мокрому асфальту да стук ливня по металлической крыше. Дождь был силен, и это ощущалось даже здесь, в тепле и уюте автомобиля. Как они там, в холодном осеннем лесу?
– Ань, я тебя понимаю, – успокаивающе произнесла Света. – Но ты слишком ценный сотрудник, чтобы вот так бросать тебя одну на задание. Мы должны заботиться…
– Меня никто не бросает, не переживай, – перебила Анна. – Это мой личный выбор. И это не обсуждается. Я не буду сидеть и ждать Резнова, пока в лесу может насмерть замерзнуть годовалый грудничок.
Похоже, даже у Светы на это не нашлось аргументов, потому что она замолчала.
– Ладно… – донеслось из рации. – Милиция уже должна быть на месте, также туда едут добровольцы. Но будь осторожна!
– Угу, – буркнула Анна. – Напомни, как зовут девушку?
– Лисинцева Катя.
– А дочь?
– Машенька.
Это имя никак не вязалось с ледяным дождем в ночном лесу. От него веяло теплом материнской груди, уютом, пахло молоком. Машенька. Так не должно было быть. Но так случилось.
При упоминании детей Анне всегда становилось не по себе – внутри что-то тоскливо сжималось. Она понимала причину, но это было настолько больно, что хотелось затолкать ее поглубже в чулан памяти, словно старый свитер в дырках, который давно не носишь, а выкинуть жалко.
– Что есть на Лисинцеву?
– Восемнадцать лет, в браке не состоит, мужика нет, официально не работает. Живет с ребенком вдвоем в квартире, оставшейся от отца. Мать проживает отдельно. По словам матери, подавшей заявку, девочка во всем положительная, ничего запрещенного не употребляет, не гулящая.
– Ребенок от святого духа?
– Ты же знаешь, мамы всегда верят в непогрешимость своего чада.
Анна не знала, потому что не была матерью. Она знала лишь, что несколько часов назад мать, которая сама еще недавно была ребенком, на ночь глядя с годовалым младенцем на руках вошла в осенний лес. Сгущалась тьма, лил дождь, было холодно.
Смолина включила правый поворотник и свернула с трассы на размытую проселочную дорогу. Не в первый и, видит бог, не в последний раз она воздала хвалу «Пинину» – короткий паджерик с высоким просветом и полным приводом брал и не такие колеи. Эта машина проходила даже там, где садился на брюхо мощный, но длинный «Ленд-Крузер» Резнова. Ощущение руля в руках придавало Анне уверенность. Вот на что точно можно положиться в этом мире!
Смолина не впервые была на выезде и не питала иллюзий насчет того, что ее ждет. Дождь начался еще днем, и сейчас лес наверняка превратился в болото. За себя она не переживала – под плотной штормовкой тело грел вязаный свитер (Анна не признавала флис, отдавая предпочтение бабушкиному проверенному варианту утепления), удобные камуфляжные штаны, на ногах – непромокаемые туристические берцы с гамашами, в багажнике заранее собранный «тревожный» рюкзак со всем необходимым. Она готовилась к этому выезду заранее – в отличие от тех, на чьи поиски она выдвинулась. Человек теряется в том, в чем вышел из дома, а зачастую с ним это случается днем, когда светит солнце. И он совершенно не ожидает, что заблудится ночью в лесу под холодным дождем.
Только вот на кой черт молодую мать с годовалым ребенком понесло в непогоду в лес?
– Вы приехали, – сказала девушка из навигатора.
– Я и сама вижу, – буркнула Анна на телефон, плавно остановила «Пинин» и заглушила мотор.
Смолина на секунду замерла, вглядываясь в непроглядную ночь. Окна облепили мокрые листья, словно лес только и ждал очередную жертву. Анна рукой нащупала под курткой Тима.
– Ну что, ты готов?
Тим был видавшим виды розовым зайцем. Его плюшевое тельце было истерзано и во многих местах залатано и зашито. Выглядел он так себе, но Анна знала – Тима можно не спрашивать. Он всегда с ней, всегда готов.
Смолина распахнула дверь, и ее окатило ледяным дождем. Она осветила фонарем дорогу, пятачок обочины и край леса, ожидая увидеть милицейские машины, но вокруг было пусто.
– Штаб, связь, – бросила она в рацию.
– Слушаю, Ань.
– Мотылек?1 на месте. Свет, ты не ошиблась с координатами?
– Нет. У тебя точка, где был зафиксирован последний звонок с телефона Лисинцевой. Предположительно здесь она вошла в лес. А что такое?
– Здесь никого нет. Ни милиции, ни добровольцев. Ни одной машины.
– Может, они еще не успели приехать, – задумчиво донеслось из рации. – Я сейчас уточню… Подождешь?
– Конечно нет.
Смолина спешно открыла багажник – в нем было все необходимое для поисков в любых условиях. Непромокаемый плащ, небольшой «тревожный» рюкзак с сухпайком, запасом воды, фаерами, свистком, одеялом спасателя, аптечкой. Анна набросила плащ поверх штормовки (сверху – обязательная оранжевая жилетка с надписью «волонтер») и, накинув рюкзак, захлопнула багажник.
Она еще раз осветила местность фонарем. Луч света прошелся по черным деревьям, теряясь в стене дождя, лизнул верный «Паджеро-Пинин», лебедку на бампере, на случай если машина застрянет, и надпись на мокром боку машины «AnnaSearch».
Добровольческая организация «Поиск Анны» была названа так не в ее честь. Более того – Анна даже не думала о поиске пропавших людей, когда эта организация уже существовала. Она была названа в честь девочки Ани Лариной, которую могли спасти. Могли – но не успели. Не успела милиция, пожарные и МЧС, не успела скорая… Не успела страна. А когда страна не в состоянии позаботиться о своих жителях – жители сами создают ячейки такой заботы. Так появилась AnnaSearch.
– Ань, милиция в пути. Может, подождешь?
– Я выдвигаюсь, – сказала Смолина в рацию.
– Береги себя, Аня.
– Постараюсь.
Света была координатором. Анне казалось, что вот такой и должна быть настоящая женщина (а не анорексичкой с обложек популярных журналов с накачанной черт-те чем грудью и жопой) – уютная, теплая, всегда с готовностью выслушать, ждущая вечером с работы в чистом фартуке и накрытым столом. Такая вся домашняя, полноватая, с мягкими чертами лица и успокаивающим взглядом, она была полной противоположностью Анне, что ее в равной степени раздражало и притягивало. Всегда готовая выслушать плачущего родителя, потерявшего дитя, мягко уточнить все детали, разослать ориентировки поисковым группам. По мнению Смолиной, такой и должна быть идеальная женщина, да еще и с двумя высшими образованиями! Света не была создана для работы «в поле», зато отлично подходила на роль координатора штаба.
Для «поля» была создана Анна.
Она всегда любила грязь, непролазные дебри – в основном за то, что в такие места редко забредают люди. А уж если кто и забрел, так, скорее всего, он такой же отмороженный, как и сама Смолина, а значит, можно и помолчать о чем-то общем у ночного костра. Второй вариант – в такие дебри забредали не по своей воле. В AnnaSearch таких нежно называли «потеряшки». Такие плакали, паниковали, звали на помощь, потому что этот мир был им чужд. Это был мир Смолиной, и она спасала этих потеряшек. Казалось, это была бы идеальная работа, с одним допущением – за работу платят. Их же организация, как и все ее участники, работала на волонтерской основе.
Анна наметила аварийный азимут, на случай если сама заблудится, а связи не будет. По нему можно будет дойти до линейного ориентира в виде опор ЛЭП, если что случится. От самой дороги вглубь леса тянулась едва заметная тропинка. Закончив последние приготовления, Смолина вошла в темный осенний лес.
Место называлось «Студеный ручей». Анна совсем недавно переехала в город из Питера и не знала, откуда у него такое название. Однако оно отлично подходило этому дождливому холодному лесу.
Деревья моментально обступили Смолину. Тропинка терялась в чаще, мощный фонарь заливал ее светом, выхватывая из непроглядной тьмы коридор, по которому двигалась Анна. Тропа под ногами превратилась в скользкую жижу, и сколько Смолина и вглядывалась – следов не было видно. Значит, прошли до дождя. Выход один – идти по тропе дальше и искать любые ориентиры, надеясь, что девочка не углубилась в чащу.
В свете фонаря мелькали капли воды, тяжело срывающиеся с листьев. Холодные капли. Свитер отлично сохранял тепло тела, но, черт побери – девочка с младенцем уж конечно не так подготовлена, как Анна! Неизвестно было, какая нелегкая понесла ее в лес, но хотелось верить, что она уже сделала то, что хотела, и теперь греется в каком-нибудь кафе или у друзей.
Дождь не просто шелестел – он оглушительно шумел по листьям деревьев. В таком шуме кричать и звать девушку было бесполезно.
Когда Смолина удалилась от дороги примерно на километр, если верить навигатору, она обновила свои координаты. Тропинка здесь раздваивалась. Точнее, даже не так: более-менее утоптанная тропа шла прямо, а от нее под крутым углом сворачивал едва заметный, как будто недавно протоптанный в пожухлой траве след. Анна чудом заметила его. Повинуясь какому-то внутреннему чутью, она свернула на это неприметное ответвление.
След вел во тьму леса. Уклон изменился, и Смолина поняла, что идет вниз. Через пару десятков шагов луч фонаря провалился во мрак и послышалось легкое журчание. Анна посветила вниз – она стояла на обрывистом берегу ручья.
Нехорошие мысли пронеслись в ее голове. Если это были следы Лисинцевой – зачем она свернула с тропы? Убегала от кого-то? Если это происходило в темноте – она могла не заметить обрыв, и тогда… тогда… Несмотря на вязаный свитер, Смолину пробрал мороз. Она занималась поисками людей два года и всегда либо находила заблудившихся живыми, либо их находила другая группа, либо выяснялось, что потеряшка затусила с друзьями, отключив телефон и забыв о внешнем мире, и вот теперь нарисовалась где-то в городе. Тогда все облегченно вздыхали (при этом матеря незадачливую потеряшку) и сворачивали операцию.
Но Анна знала, что не всегда все проходит гладко. Больше всего она боялась на очередном поиске опоздать, как несколько лет назад милиция опоздала на помощь девочке Ане, и вместо испуганной, замерзшей, плачущей девушки найти холодное тело.
Она встала на краю крутого склона, подмытого весенними разливами, медленно осветила дно ручья, боясь увидеть страшную находку. Луч фонаря исследовал дно и противоположный берег. Внезапно ломаная тень метнулась по склону, и Смолину передернуло, словно от ледяного душа. Внизу, в овраге, висела привязанная за тонкую веревочку детская погремушка, в свете фонаря ожившая длинной тенью.
В полной тишине, нарушаемой лишь мерным шепотом дождя, вдруг резко зашипела рация, и Анна вновь вздрогнула.
– Ань, что у тебя? – сквозь шум помех пытался пробиться голос Светы – деревья глушили связь.
– Света, ты меня до инфаркта доведешь! – Смолина тяжело выдохнула. – Вышла к ручью, исследую берег.
– Поворачивай обратно, Резнов уже подъезжает, милиция будет через десять минут. Нужно их встретить.
– Принято.
Анна уже хотела двинуться обратно, но погремушка притягивала внимание. Сколько Смолина ходила по лесам, никогда не видела ничего подобного. Кому понадобилось вешать ее в лесу?
Анна сделала шаг вперед, пытаясь подробнее разглядеть игрушку, и нога соскользнула. Подвели трекинговые ботинки, да и что можно было ждать от такой погоды, когда земля превратилась в жидкую грязь? Все случилось мгновенно – нога соскользнула вниз, и Смолину швырнуло на грязную землю. Она больно ударилась об оголенные корни, попыталась зацепиться, но рука скользнула по мокрому дереву – и по жидкой грязи она съехала по склону, чудом не упав в неглубокий, но наверняка ледяной ручей. Плащ задрался, и она проехала на животе по мокрой глине.
Анна аккуратно ощупала себя – переломов не было, удар не сильный. Она встала и от души матернулась – вот же, опытный поисковик, и так нелепо оступиться! Теперь еще, как чушка, в грязи. Это, конечно, не показ мод, но сейчас ей встречать милицию, добровольцев, Резнова – и в каком виде предстанет один из лучших поисковиков AnnaSearch?
Смолина огляделась – погремушка висела в паре шагов от нее. Анна подошла ближе и только сейчас заметила, что рядом в грязи лежат и другие игрушки – плюшевый медвежонок и деревянная пирамидка. Она подняла их и почувствовала запах ладана. Могли ли это быть игрушки Машеньки? Тогда зачем их оставили здесь? Как подсказку?
Смолина осветила фонарем крутой склон, прикидывая, где лучше подняться. Луч прошелся по глинистому берегу, из которого торчали корни деревьев и вымытые водой ямы, и выхватил из темноты что-то инородное. Что-то, чему в лесу не место.
Анна подошла ближе – какой-то сверток. Похоже, опять шашлычники накидали мусор, да еще и припрятали – поди найди его здесь, под обрывистым берегом в ямке, среди корней, да еще присыпанный землей и ветками! Смолина терпеть не могла таких уродов.
Но что-то в этом мусоре показалось ей подозрительным. Небольшой сверток, размером чуть больше дамской сумочки… Что-то продолговатое было завернуто в мокрый грязный полиэтилен.
Анна аккуратно откинула край пленки, и из свертка безжизненно свесилась крохотная детская рука.
* * *
Фиолетовый свет милицейских мигалок бегал по стене леса, словно боясь проникнуть внутрь, оставаясь здесь, под открытым небом. Там, в утробе тьмы, не было места свету. И мигалки словно знали это.
Дождь давно смешался со слезами, и теперь уже нельзя было отличить одно от другого. Анна сидела на заднем сиденье полицейской машины и бездумно смотрела куда-то сквозь мокрое стекло. Главное было не закрывать глаза. Потому что в кромешной тьме она сразу видела нечто, завернутое в грязный полиэтилен, словно невылупившаяся куколка гусеницы, которая уже никогда не станет бабочкой.
– Привет.
Сквозь открывшуюся дверь на Анну смотрели глаза Светы, наполненные печалью и заботой. Как она здесь оказалась, когда приехала? Сколько уже Анна сидела вот так, не мигая глядя в пустоту?
– Ты как?
Как она? А как тут можно быть?
– Зачем она это сделала? – не отводя взгляда от пустоты, тихо спросила Анна.
– Кто – она?
– А разве не ясно?
– Мы не можем сказать наверняка.
– Можем. Какие еще варианты? Молодая одинокая мать. Нежеланный ребенок. Работы нет, денег нет, мужик алименты не платит. Я бы обоих расстреляла. Хотя нет, не так: вывезла бы в лес ночью, завернула в грязный полиэтилен и бросила умирать! – Смолина сорвалась на крик, перешедший в рыдания.
Света прижала ее к себе. Тело Анны содрогалось от рыданий. Мир сжался до маленького комочка боли, завернутого в грязный полиэтилен. Где-то снаружи этого мира невыразимой тоски шел дождь, словно небо тоже плакало, работали судмедэксперты, суетились люди. Но это уже не имело значения. Ничего, кроме этого маленького свертка, не имело значения. А раз в нем не было жизни – этот мир вдруг стал тоже мертвым.
– Ее надо найти, – сквозь рыдания выдавила Смолина. – Слышишь? Надо найти!
Света еще сильнее прижала ее к себе. Больше Анна не говорила, только тихо всхлипывала, а потом и вовсе забылась.
По крыше машины все так же грохотал бесконечный дождь, словно мир вместе с Анной оплакивал не успевшую начаться жизнь, так резко оборвавшуюся. А может, дождь просто шел, и этой ледяной осенью никому, по большей части, не было дела до того, что случилось той страшной ночью в карельском лесу на берегу Студеного ручья. Ночь заботливо хранила свои мрачные секреты.

Руна 2
Айно, дева молодая,
Еукахайнена сестрица,
В лес пошла нарезать веток,
В роще веников наделать.
Для отца связала веник,
Веник матери связала,
Наконец, и третий веник
Крепышу связала братцу.
И идет, спеша из лесу,
Прямо к дому меж ольхами.
    «Калевала»
2006 год, 20 сентября
Петрозаводск
Анна повернула ключ в замке и вошла в пустоту квартиры. Постояла с полминуты и потом сказала в никуда:
– Я дома.
В ответ конечно же тишина. Ленка если и была дома, то наверняка сидела в наушниках – слушала своих идиотских рок-идолов. А если бы и услышала, максимум хмыкнула бы в ответ. Ни тебе обнимашек, ни «привет, как прошел день», ни тем более заветного «люблю тебя, мам».
Первым делом, не раздеваясь, Смолина прошла на кухню.
За окном застыл серый мир. Прямо под окнами квартиры Анны, находящейся на четвертом этаже, раскинулся палисадник. Ветер трепал кроны, мокрые листья клена лизали окна квартиры. Раковина была завалена посудой – Ленка так и не удосужилась ее вымыть. Анна вздохнула и поставила на огонь турку с кофе. Она делала так всегда – как говорится, в любой непонятной ситуации пей кофе. Терпеть не могла растворимый, а тех, кто заваривал молотый кофе кипятком прямо в кружку, ждал десятый круг ада.
Ситуация была понятная, но оттого не менее болезненная.
Только теперь Анна разделась и накинула халат. Взъерошила каре темных волос и нажала кнопку автоответчика на домашнем телефоне – последнее время она не могла оставаться в тишине.
– Смолина, здорово! – голос Андрея Мылина звучал наигранно бодро. В общем, он всегда так звучал, за исключением тех случаев, когда за искусственным позитивом проявлялся Андрей настоящий – и тогда из его рта начинала литься желчь. – Я заменил масло в «Пинине», а так он бодрячком, для рыбалки в самый раз! Тебе-то все равно не нужно. А ты там давай поаккуратнее с моим «Ларгусом»! В лес не вздумай на нем даже заезжать!
Смолина смотрела, как на черной поверхности воды в турке начали подниматься пузырьки со дна, словно забытые воспоминания.
– Хотя ты и так, наверное, в лес больше не сунешься, да? Ты все еще орешь по ночам после того случая?
Пузырьки стали гуще. Теперь по краям турки скапливалась тяжелая черная пена.
– Знаешь, может, я бы и не ушел, если бы ты могла иметь детей… – голос из телефона звучал ровно, словно констатировал факт. – А вообще кому нужна баба, которая слетела с катушек из-за найденного трупа? Ну да ладно, че-т я заболтался! Не обижайся только! На правду же ведь не обижаются, а?
Анна невидящим взглядом смотрела куда-то сквозь черную жидкость. Телефон пискнул, ознаменовав окончание сообщения. Кофе вспенился и залил плиту.
Очень хотелось метнуть горячую турку в телефон так, чтобы она долетела до Андрея и попала точно в его грязный рот. Смолина чертыхнулась и принялась вытирать конфорку. В полной тишине делать это было невыносимо, и Анна включила телевизор.
– …интенсивные солнечные бури этой осенью приведут к небывалой активности северного сияния. Наибольший пик придется на ближайший понедельник, когда сильнейшие магнитные вспышки могут породить очень редкое сияние алого цвета, которое называется «Аврора». Жители Петрозаводска будут наблюдать эту красоту прямо из города. Мы узнали у профессора астрофизики Антона Ивановича Черновского, откуда лучше всего наслаждаться сиянием.
Анна мельком глянула на экран – на нем появился бородатый профессор в очках.
– Здравствуйте! В основном северное сияние имеет зеленовато-белый оттенок, но, в зависимости от высоты, может быть и красным. Видите ли, на высоте от двухсот километров в атмосфере преобладает атомарный кислород, и именно с ним взаимодействуют попадающие в магнитосферу заряженные частицы солнечного ветра…
– Антон Иванович, – деликатно перебил корреспондент, – это очень интересно, но, боюсь, наши зрители не настолько хорошо подкованы в астрофизике… Им бы просто узнать – откуда смотреть сияние?
Профессор непонимающе взглянул на корреспондента, словно его вырвали из приятного сна.
– Лучше всего выбирать места подальше от города, но если уж вы не можете уехать – попробуйте подняться повыше…
Анна вытерла плиту насухо. Кофе в чашке отдавал горечью – нельзя было давать ему закипеть, – и потому и так паршивое настроение грозилось рухнуть ниже плинтуса. Смолина бездумно щелкала каналы.
– …как вы считаете, игры действительно опасны и могут вызывать зависимость? Правда ли, что они могут убить?
Анна взялась за посуду. Мельком глянув на экран, она увидела молодую девушку-репортера, явно не скрывавшую своего удовольствия от общения с собеседником, который сейчас был за кадром.
– Убивает не тьма, – послышался спокойный голос. – Убивает отсутствие света.
На экране появился собеседник репортерши. Он сильно выделялся на фоне всех, кого Анна привыкла видеть по телевидению. Круглое лицо в морщинах, обрамленное черной бородой с проседью, прикрытые глаза, подернутые дымкой, сложенные в молитвенном жесте руки, длинные белые одежды – все в нем излучало спокойствие.
– Но ведь Антон Белозерский шагнул из окна после того, как поиграл в таинственную игру. Разве такое возможно?
Человек в белых одеждах сделал скорбное лицо.
– Все возможно в царстве тьмы. Заблудшие во мраке души не находят спасения и выбирают путь самоуничтожения. Мы должны привести наших детей к свету.
– Вы баллотировались в губернаторы Петрозаводска, но проиграли выборы. Зачем религиозному деятелю идти в политику?
– Город тонет во мраке греха. Вы же знаете, что моя благотворительная организация «Дети Рассвета» очищает берега Ладоги от последствий радиации, что мы ездим по местам мировых эпидемий с гуманитарными миссиями. Но при этом нельзя забывать о нашей родине – я обязан помочь этому городу.
– А разве город в опасности?
Старец в белом незряче взглянул на собеседницу.
– Кровавое сияние предвещает события, предсказанные Нострадамусом. Грядет великое время перемен. Люди должны услышать.
– Но вы уже предсказывали конец света в девяносто девятом году, и тогда ничего не случилось. Ваши позиции пошатнулись. Скажите, именно это помешало вам баллотироваться в мэры Петрозаводска?
– Форма может ошибиться. Но суть останется истинной.
– Так кто же вы на самом деле? Учитель? Пророк? Бизнесмен?
– Дерево находят по плодам, а не по названию, – смиренно ответил старец.
Пока Анна отворачивалась, картинка сменилась. После заставки с надписью «Слово Петрозаводска» на экране показали фасад грязного одноэтажного здания где-то на задворках города и крупно синюю табличку с адресом: «Лыжная, 10».
– Такое уже случалось четыре года назад. Маленькая Люда шагнула из окна после того, как поиграла в новую игру, недавно выпущенную на рынок. Расследование привело к запрету игры, хотя виновные так и не были наказаны. И сейчас этот кошмар возвращается. Почему это повторилось снова? Должны ли мы оградить наших детей от компьютера?
Репортер с озабоченным лицом и красными от недосыпа глазами как будто обвинял с экрана телевизора.
– Таких заведений в городе несколько, и именно здесь проводят досуг наши дети, – репортер указал на здание на фоне. – Это – компьютерный клуб. Всего за десять рублей каждый ребенок может оплатить себе час интернета или игры. Но во что они играют?
Местная бабулька как из ниоткуда возникла в кадре.
– Эти клубы – рассадник зла! Сатанинские притоны! – причитала бабушка. – Играют там в свои компуктеры, а потом идут людей убивать, прости господи! – она мелко перекрестилась.
Следующий кадр был уже внутри помещения – бледный мальчик лет тринадцати явно чувствовал смущение перед камерой.
– Ну, в разные игры играем… стратегии, стрелялки…
– А ты как считаешь, это делает детей более жестокими? – спросил репортер.
– Нет… в это же все играют. Это просто игра.
На экране телевизора замелькали кадры игры – вот герой стреляет из ружья, и его противнику отрывает руку.
В полутьме клуба мелькали сгорбленные спины подростков, сидящих перед мерцающими мониторами в полутемной каморке. В кадре появилось суровое лицо репортера с синяками под глазами.
– А вы знаете, где пропадают ваши дети? – строго спросил он. – И во что они играют?
Раздался звонок городского телефона, и Смолина выключила звук телевизора. Анна долго смотрела на телефон, словно не желая вовлекаться в события вне квартиры, вне ее пусть тесного, но уютного мирка.
Телефон продолжал трезвонить, так бестактно врываясь в ее жизнь. Анна нехотя сняла трубку. Рукав халата задрался, скользнув к локтю, и обнажил сеть белых, давно затянувшихся шрамов на запястье. Анна спешно переложила трубку в другую руку, прикрыв белые полосы рукавом.
– Анна, добрый день. Это Виктор Георгиевич, – послышался скрипучий мужской голос. – Я просто звоню узнать, как дела.
– А точнее – проверить? – сухо спросила Анна.
– Если хотите – проверить. Эмоциональное состояние ребенка крайне важно.
– У нее все хорошо с эмоциональным состоянием. И со всеми остальными тоже.
– А у вас?
– Что – у меня?
– Как дела у вас?
– Я тоже считаюсь ребенком?
– Нет, но вы за него отвечаете. Органы опеки должны быть уверены, что Лена в надежных руках.
– Я заполняю все необходимые документы и предоставляю отчеты, – сухо сказал Анна. – Что еще вам нужно?
– Сотрудничество.
Смолина сжала трубку. Ей хотелось разбить ее о голову владельца этого надменного голоса, который считал, что может измерить любовь сухой статистикой на бумаге.
– Решение по вашему делу принимал мой коллега, но после этого я внимательно изучил ваше досье и обнаружил в нем белые пятна. Вы никак не коснулись своего детства.
– А зачем вам мое детство?
– Наше воспитание серьезно влияет на всю дальнейшую жизнь. Отношения с матерью, отцом… Вы не стояли на учете у психиатра или нарколога, но я должен спросить: бывали ли у вас приступы агрессии по отношению к себе или окружающим?
Бывала ли у нее агрессия раньше или нет – было уже не важно. Потому что сейчас Анна явно хотела причинить боль человеку, которого она даже никогда не видела. Смолина взглянула на шрамы, прикрытые рукавом халата.
– Нет. Такого не бывало.
– Допустим. Насколько я знаю, вы больше не состоите в благотворительной организации AnnaSearch?
Смолина почувствовала, как мурашки забегали под махровым халатом. В комнате похолодало, словно кто-то открыл окно в прошлое и впустил в ее уютный мирок осеннюю стужу.
– Какое это имеет значение?
– Анна, поймите меня правильно. Вы же работаете. Если днем вы на работе, а вечером уезжаете на поиски людей – с кем будет оставаться Лена?
– Я ушла из поискового отряда три года назад, – холодно сказала Смолина. – Это было указано в моем деле.
– Да-да, я читал. Не смогли искать людей после того случая с мертвым младенцем… Ужасная история!
Голос в трубке продолжал говорить, но Смолина уже не слышала его. Глаза заволакивала пелена гнева, отчаяния и, кажется, даже слез – если только это не были капли холодного осеннего ливня, неведомым образом вновь настигшего ее спустя долгих три года.
– Алло, Анна, вы меня слышите?
Она с трудом заставила себя выдохнуть:
– Да.
– Повторю вопрос: вы же не планируете вновь заняться поисками?
Небольшой сверток, заляпанный грязью и чем-то еще темным… чем-то…
– Нет. Не планирую.
– Хорошо. Значит, я могу на вас рассчитывать?
В трубке повисла тишина – там явно ждали какого-то ответа. Но что она могла сказать? Как доказать этому человеку, что она в порядке? Анна тихо выдохнула, постаравшись успокоиться.
– У Лены все хорошо.
– Рад это слышать. Потому что если это не так – вы знаете правила. Нам придется ее забрать.
Смолина ничего не ответила. Она просто молча стояла, прижимая трубку к вспотевшему уху, и чувствовала, как в животе растет комок злости.
– Анна, надеюсь, мы поняли друг друга. Я позвоню через недельку. Хорошего дня! – и прежде, чем Анна успела что-то ответить, раздались гудки.
Он позвонит через неделю! В такие минуты ей хотелось забрать у Андрея свой старый «Пинин», прыгнуть в него и через час оказаться в такой дремучей чаще леса, в которой не берет ни одна связь, а уж таких холеных выскочек нет и в помине. При мысли о лесе в голову снова полезли мрачные воспоминания, а перед глазами мелькнула сводящая с ума сцена – стена дождя, низкие, стелющиеся до черной земли лапы елей, словно скрывающие следы преступления, а под ними… под ними…
– Кто это был?
Голос вырвал Анну из тяжелых воспоминаний. В дверях стояла Лена.
Лена была щуплым высоким подростком с только начавшей формироваться грудью и застывшим взглядом. Анна подозревала, что этот безэмоциональный взгляд не был показателем внутренней пустоты – это был защитный экран, проникнуть через который ей пока не удалось. В детстве девочка хапнула лиха, скитаясь по детским домам, пока Анна не забрала ее оттуда.
– Прости, что ты спросила?
– Кто звонил? – бесцветно повторила Лена, словно специально стараясь выглядеть незаинтересованной.
Почему она спрашивает? Ждет звонка? От кого?
– Никто. Просто никто, – ответила Анна.
– Ясно.
– Хочешь есть?
– Нет, спасибо.
– Ясно.
Воцарилось неловкое молчание. Надо было что-то еще спросить, и мысли Анны метались в черепной коробке, спешно ища решения. Хотя нет, спрашивать нельзя – психологи говорят, что дети могут воспринять это как попытку чрезмерного контроля. Тогда что? Что-то сказать? Но что именно? Да уж, Смолина, пока ты будешь думать – девочка уже вырастет!
– Анна, можно я посижу за компьютером? – опередила ее Лена.
«Анна». Собственное имя из уст ребенка резануло, словно холодный нож по венам. Анна сглотнула ком и посмотрела Лене в глаза.
– Ты можешь называть меня просто «мама».
Лена потупилась и опустила взгляд, уставившись в пол. Повисла пелена молчания, преодолеть которую внезапно оказалось непросто.
– Так можно? – негромко вновь спросила Лена, не поднимая глаз.
– Да, – коротко ответила Анна.
Лена поплелась в другую комнату к компьютеру, безвольно свесив плечи, словно птица, запертая в клетку.
Какого черта, подумала Анна. Горячий ком злости поднялся от живота к груди, разгораясь в пожар. Она злилась на эту нелепую ситуацию, на органы опеки, трезвонящие каждую неделю, на Лену за то, что никак не решится назвать ее мамой, а главное – на себя, за то, что упомянула это слово.
Внезапно вновь раздался звонок, и Смолина вздрогнула. Кто вообще придумал этот чертов аппарат, по которому абсолютно любой желающий может вторгнуться в твою личную жизнь в любое время? Анна сорвала трубку.
– Я уже все сказала!
– Мотылек?1, прием!
Смолину окатило ледяной водой, словно она вновь оказалась в том злополучном лесу под проливным дождем.
– Какого черта тебе надо?
– Можно было и повежливее после стольких лет совместной работы, – послышался слегка укоризненный голос Светы из трубки.
– За вежливостью не ко мне, – сухо ответила Смолина.
– Как дела? Как работа?
– Думаешь, что-то интересное может происходить у менеджера в типографии?
– Мало ли, может, ты сменила место… Как-никак три года не общались.
– Знаешь, я отлично жила эти три года. И никто не называл меня Мотыльком. Его больше нет.
– Как скажешь, Ань.
Смолина подумала, что эти три года она старалась не вспоминать Свету и вообще забыть все, что ее связывало с AnnaSearch.
– Я понимаю, что ты отошла от дел…
– Ты правильно понимаешь, – перебила ее Анна. – И мне не интересно, кто у вас там снова пропал.
– Не пропал, а нашелся.
– Тем более. Живые меня интересуют еще меньше.
– Я посчитала, что ты должна это знать. Но если хочешь, я не буду говорить.
Тишина.
Вот на хрена, на хрена, спрашивается, ворошить прошлое? Три года – это срок. За три года раны способны зарасти, затянуться новой кожей, лишь во время дождей отзываясь тупой болью. Но только если эти раны не ковырять.
Смолина взглянула в окно. Стоял конец сентября, и ветер прилепил к окну мертвые желтые листья. Снова осень. Снова этот голос. Снова.
Анне хотелось бросить трубку, разбить к чертям этот аппарат, так беспардонно позволяющий любому вторгнуться в ее личное пространство. Но пластырь с раны был уже оторван, и под ним показалась незажившая травма. Главное, соли туда не сыпануть.
– Но только в последний раз. Больше не звони мне. Никогда. А теперь говори.
– Мы нашли Лисинцеву.

Руна 3
Мать тогда по милой дочке,
По исчезнувшей девице
Горько, горько зарыдала,
Говорит слова такие:
«Матери! Вы не качайте
Никогда в теченье жизни
В колыбели ваших дочек,
Не воспитывайте деток,
Чтоб насильно выдать замуж,
Как, бедняжка, я качала
В колыбели мою дочку.
    «Калевала»
Цветок был очень красивый. Тоненький стебелек, едва опушенный прозрачными волосками, на котором покачивалась аккуратная чашечка, увенчанная пятью лепестками. Фи-ал-ка. Красивое слово! Маленькая Аня очень любила его повторять и наблюдать за тем, как при произношении язык танцует во рту. «Фи» было похоже на французское приветствие, что-то легкое, как мамин поцелуй. На «ал» язык энергично устремлялся вперед и утыкался в зубы. Завершающее этот балет «ка» говорилось с легким придыханием, как нечто интимное и очень личное.
Ане нравилось слово «фиалка», но еще больше ей нравилось другое название этого цветка – анютины глазки. Словно это был только ее цветок, и больше ничей.
Темно-зеленые листочки выше переходили в более светлый оттенок.
– Как твои глазки, – говорила мама. – Анютины глазки.
Мама называла это умным словом «гетерохромия». Аня же просто знала – глаза у нее необычные, с неравномерным распределением цвета, как у листьев фиалки. В общем – анютины глазки.
– Береги свой цветок! – наставляла мама.
Ее фиалка росла в розовом горшочке, который стоял на окошке.
Аня знала по рассказам бабушки и мамы, что дикие цветы растут в других условиях. Одни в поле, под дождями и ветрами, которые треплют нежные лепестки – того и гляди вырвут с корнем. Другие – в пустыне, без воды и заботы. А какие-то цветы выращивают в специальных местах с единственной целью – быть сорванными.
Аня не хотела, чтобы ее цветок сорвали. Ей хотелось, чтобы он так и остался таким нежным, не знающим града и холодных ветров. Ее личный цветок, который недоступен ни для кого.
* * *
Петрозаводск был небольшим городком, затерянным среди тайги и озер. Тишина, лес, мало людей – все, что нужно человеку, уставшему от большого города. А Анна устала. Устала от бесконечных питерских пробок и толкучки в метро в час пик. Толпа вызывала у нее приступы панической атаки, и последние годы Смолина терпеть не могла метро.
В Петрозаводске было все то, за что Анна так любила Питер, – элегантность архитектуры, музеи, культура, и не было всего того, за что она ненавидела культурную столицу – толп людей и шума. Петрозаводск был ее идеальным городом. Но три года назад она поняла – даже в идеальном месте живет человек. А человек способен на такое, отчего у иного зверя шерсть встанет дыбом.
Боковая стрелка светофора загорелась зеленым, и Анна свернула налево. Влажный асфальт шипел под колесами «Ларгуса». Онежская набережная встретила Смолину моросящим дождем, таким же мерзким, как и ее настроение.
Вообще она любила дождь – в первую очередь потому, что в дождь было меньше людей. Мир становился серым, словно из него стирали все краски, и это устраивало Анну. На фоне этой серости она не выглядела странно. Не нужно делать вид, что ты довольна жизнью, приветливо улыбаться бариста, когда берешь третий за день латте. Прохожие сновали по тротуарам, моча свои брендовые туфли в грязных лужах и матеря обдающих их грязью таксистов. Маски падали, тушь и краски стекали с лиц, обнажая истинный лик. В дождь мир вместе с заполняющими его людьми становился таким, каким был на самом деле, без прикрас, – безликим и однотонным.
Анна остановилась у неприметного кафе, окинула взглядом вывеску «У Армена» и тут же пожалела, что не взяла четвертый кофе.
– Дерьмо.
Мир стал еще серее. Неизвестно, чем руководствовалась Света, назначившая здесь встречу, но вряд ли здесь подавали приличный латте с корицей.
В кафе Светы не было – она, как всегда, опаздывала. Смолина скептически огляделась. Впрочем, внутри было действительно вполне уютно, чисто и светло – по крайней мере куда уютнее, чем на улице. Анна заняла столик в углу, как можно дальше от других посетителей. Статный армянин, широко улыбаясь, всучил ей меню.
Минут через десять появилась виновница торжества – Света вплыла в кафе, закутанная в огромный шарф, принеся с собой свежий запах дождя.
Она была вся такая мягкая, домашняя, со светлыми волосами и белой кожей – полная противоположность Анне. Света заранее видела острые углы и умела сглаживать их еще до того, как стукнешься о них мизинцем. Всегда теплая даже не улыбка – готовность к ней, внимательный взгляд светлых глаз. У Анны тоже внимательный взгляд – но он сканировал незнакомого собеседника, чтобы понять – а не козел ли он? Светины же глаза обещали тепло, уют и понимание. Она была настолько положительная, что даже раздражала Анну.
Света допорхала до столика Смолиной и всем телом подалась навстречу – явно хотела приобнять, но Анна отстранилась.
– Получше ничего не нашлось? – вместо приветствия недовольно бросила Смолина.
– Здесь отличный лагман, попробуй! – улыбнулась Света. – Как ты?
– А тебе не пофиг? – бросила Анна. Света села не напротив, а рядом, словно желая создать более доверительное пространство для разговора.
– Ань, все же помимо координатора я была твоим психологом. И подругой, – она заглянула Смолиной в глаза. – Мне важно твое эмоциональное состояние.
Анна достала сигарету и чиркнула зажигалкой. Над столом повис туман.
– Давно закурила?
– С тех пор как ушел Андрей.
– Муж?
– Не успели расписаться… слава богу.
– Чего расстались?
– А кто выдержит такое депрессивное существо, как я? – горько усмехнулась Анна. – Правда, есть еще версия, что он козел.
– Как дела у Лены?
– Откуда про нее знаешь? – напряглась Анна. Лена появилась в жизни Смолиной четыре месяца назад. Последние три года она не общалась ни с кем из прошлой жизни. Из той, покрытой мокрыми желтыми листьями и осенней мглой.
– Я же психолог, – развела руками Света. – У меня есть знакомые в службе опеки.
– Наводила справки?
– Прости, мне нужно было знать, что с тобой все в порядке.
– А что, похоже, что я в порядке?
– Если честно – нет.
Анна отвернулась к окну. Обсуждать глубоко личное было не к месту и не ко времени. К тому же она понятия не имела, как дела у Лены. Все, что Смолина знала про приемную дочь, – что та была нелюдима и общению со сверстниками предпочитала компьютер, а все свободное время проводила в краеведческом музее или на заброшках. Анне это не нравилось, но Лене было чихать на ее мнение.
– Я как будто брожу в лабиринте… И куда бы я ни пошла – всюду натыкаюсь на одно и то же…
– Машенька?
Анна кивнула, пытаясь сдержать ком в горле.
– Тебе нужно найти своего внутреннего ребенка, – Света легко коснулась ее руки. – Дать ему кислород.
– Поздно, – покачала головой Смолина. – Мой внутренний ребенок давно мертв, завернут в полиэтилен и выброшен в лес.
Света понимающе кивнула.
– Угостить тебя кофе? Помню, в старые времена ты ведрами хлестала латте!
– Подозреваю, что он здесь со вкусом помоев.
– А ты сначала попробуй! Поесть не хочешь?
– Ты меня за этим позвала? – не выдержала Смолина. – Лагман есть и кофе пить?
Света помрачнела.
– Нет. Но не могу же я вот так, с ходу…
– Пластырь с раны лучше отрывать разом. Когда тянешь – больнее.
– Как скажешь, – вздохнула Света.
– Ну?
– Это случилось недалеко от Вилги. Наши выехали на вызов искать заблудившегося дедушку-грибника. А нашли ее.
– Когда?
– Два месяца назад.
– Кто нашел?
– Резнов.
– Уверены, что это она?
– Да. Тело пролежало в лесу три года, там уже скелет. Полиция проверила ДНК.
– Это же километров двадцать от Студеного ручья! Как она могла оказаться так далеко от годовалого малыша?
– Пока вопросов больше, чем ответов, но это еще не всё, – Света замялась.
– Говори.
– Тело было сожжено. У покойной выбиты все зубы.
Анна замолчала. Выбиты зубы…
– Три года… Значит, это не она… Машеньку?
– Не она, Ань.
– Хрень какая-то. Может, ее убили недавно?
– Точную дату назвать нельзя, но все сходятся во мнении, что обеих Лисинцевых убили примерно в одно время.
– И развезли по разным концам города?
Света пожала плечами.
– Что говорит милиция?
– Все как обычно – следствие идет, – сказала Света, а затем понизила голос: – Но знающие люди, связанные с органами, говорят, что дело скоро закроют за недостатком улик.
Анна задумчиво выпустила дым. Знающие люди – это, скорее всего, Резнов, тот, что нашел тело. Мутный тип, но зато имеющий кое-какие связи. Смолина помнила его по совместным поискам. Бывалый поисковик с темным прошлым – говорят, он был активным участником лихих девяностых. Но кем бы он ни был – такую находку врагу не пожелаешь. Анна знала это по себе. Она помимо своей воли представила осенний лес, голые деревья, высохшую траву… и где-то в ее зарослях обугленное тело с выбитыми зубами, которое пролежало там три года.
– Не желаете шашлык?
Анна вздрогнула и подняла голову. Над ними стоял официант.
– У нас лучший в городе!
От мысли о жареном мясе Смолину передернуло.
– Латте есть?
– Сделаем! Кушать что будете?
– Ничего.
Официант скорбно поджал губы и исчез за стойкой.
– Обожженное тело – это мало улик?
– Три года прошло, Ань. Следов не осталось. Они проверяют различные версии и зацепки, но шансов мало. Все-таки тело обгорело, да еще и без зубов.
– Как так можно с человеком?
– Знаешь про число Данбара?
– При чем тут число?
– Считается, что человек способен поддерживать ограниченное количество социальных связей. Антрополог Роберт Данбар выяснил, что в среднем это число равно ста пятидесяти. Те, кто выходит за этот круг, могут не восприниматься как реальные люди.
– И что теперь, всех, кто не входит в полторы сотни – вывозить в лес и сжигать?
Света вздохнула.
– После выпуска из института я работала клиническим психологом в отделе экстренного реагирования МЧС. Мы как-то ехали на вызов – попытка суицида. Ехали, как положено на экстренный, с мигалками, но один умник на джипе решил, что король этой дороги – он. И не пропустил нас на светофоре. Мы стояли с включенной сиреной, упершись ему почти в бампер, а он упрямо отказывался отъехать чуть в сторону, хотя мог. В итоге опоздали всего на пять минут – женщина покончила с собой, убив младенца. Всего пять минут, Ань, цена которых – человеческая жизнь.
– Люди – скоты, – в сердцах произнесла Смолина. – Ты не задумывалась об этом, когда спасала им жизни?
– А ты? Не все такие. Но это объясняет то, с какой легкостью тираны отправляли на казнь людей тысячами. Сталин, Гитлер, Пиночет…
– …а также убийцы, насильники и маньяки.
– Верно.
Они помолчали.
– Есть какие-то зацепки?
– На дереве, около которого найдено тело, был вырезан символ.
Света достала из сумочки небольшой лист бумаги и положила перед Анной. На нем была нарисована угловатая летучая мышь.
– Сначала этому не придали значения. Но такой же знак был найден в том месте, где ты нашла Машеньку.
– И что это значит?
– Понятия не имею. Но есть еще кое-что: у тела Лисинцевой найдены странные предметы – старинный гребешок для расчесывания, треснувшее зеркальце, моток пряжи…
Света выложила перед Анной еще одно фото – на нем были аккуратно разложены предметы.
– Ты же говорила, ее нашли в лесу?
– В этом и странность – зачем ей было тащить это с собой в лес? И почему это не сгорело?
– У тела Машеньки тоже были вещи – плюшевый мишка, деревянная пирамидка и бубенчик. Странный набор.
Официант поставил перед Анной фарфоровую кружку с кофе. По первому взгляду она сразу поняла – молока не долили, да и кофе вряд ли здесь был высшего сорта.
– Почему ты позвонила мне только сейчас?
– Сомневалась… стоит ли ворошить прошлое. Думала, милиция найдет убийцу и уже можно будет позвонить тебе по результатам, но… Похоже, его так и не найдут.
Анна выпустила в потолок густой дым.
– Зло всегда остается безнаказанным? Пропадают дети, умирают люди – и никто никого не находит…
– Ты не виновата в том, что случилось, – сказала Света.
– А кто виноват?
– Бывает так, что никто.
– Нет, Свет. Такого не бывает. Всегда кто-то виноват. Вопрос только в том – кто?
– Милиция ищет, – Света наклонилась к Анне и аккуратно дотронулась до левого запястья. – Главное, помни: ты не виновата.
Не виновата. Ей легко говорить. Ее не было в том лесу. Она не находила маленький грязный сверток…
– Без тебя в AnnaSearch стало пусто. Ты была нашим лучшим поисковиком. И моей подругой.
– Ты меня не знаешь, – покачала головой Анна.
– Ты сама себя не знаешь, – возразила Света и как бы между прочим спросила: – Как поживает Тим?
Анна вскинула на нее глаза и поплотнее запахнула кофту, под которой спрятался плюшевый заяц, словно боясь показать его Свете.
– С ним все хорошо.
– Новых шрамов не прибавилось?
Анна почувствовала, как из низа живота кверху поднимается что-то тяжелое и горячее, словно комок раскаленной ненависти. Она сделала глоток кофе, действительно оказавшегося дерьмовым, нервно затянулась сигаретой, пытаясь погасить порыв, но горячий комок гнева и боли все-таки дошел до горла.
– Какого черта ты это начала! – вырвалось у Смолиной. – К чему этот сеанс психотерапии?
– Нельзя носить в себе. В какой-то момент ты просто не выдержишь… Как тогда, в детстве.
Не зря говорят: не говори другу то, что не должен знать враг. Сейчас Света была для Смолиной и другом, и врагом одновременно. И самое страшное – она знала про Анну даже то, что никому не следовало знать.
– Света, мне тогда было тринадцать!
– Некоторые привычки растут вместе с нами.
– Эта выросла в желание причинить вред кому-то другому.
Повисла тишина.
– А по женской части… изменений нет? – аккуратно спросила Света. – Ты так и не вспомнила?
Смолина покачала головой.
– Я и не пыталась. Врачи причины так и не выяснили.
– Когда разблокируешь воспоминания – возможно, все пройдет само собой.
– Не верю я в это «само собой». Ни во что уже не верю.
– Если ты не готова – дальше не пойдем. Давай остановимся.
– Нет… – Анна покачала головой. – Если я остановлюсь – я сойду с ума. Теперь нужно дойти до конца, каким бы он ни был.
– Что будешь делать?
– Я хочу понять, что произошло той ночью.
В фарфоровой кружке медленно остывал кофе, за окном остывал город, а Анне казалось, что она внутри превратилась в глыбу льда – ни чувств, ни желаний. Хотелось запустить руки внутрь себя, подцепить эту глыбу, вытащить и разбить о стол этой забегаловки на мириады осколков, чтобы они таяли на полу, смешиваясь с осколками фарфора, разлитым дрянным кофе и слезами облегчения. Хотелось снова дышать, чувствовать, любить. Но этому мешал какой-то предмет, и, приглядевшись, Смолина вновь увидела грязный сверток.
– Три года назад, в ту ночь… кто заявил о пропаже Лисинцевой?
– Людмила Викторовна. Ее мать.
– Контакты в базе остались?
– Тебе зачем?
– Хочу поговорить. Как несостоявшаяся мать с матерью бывшей.
– А стоит?
Анна не смотрела на Свету. Она смотрела за окно, во внешний мир, туда, где было холодно и неуютно. Ветер сорвал с клена почерневший от дождя лист, словно использованный талон на проезд, и швырнул на серый асфальт. Как жизнь Машеньки три года назад, подумала Смолина. Ее тоже вот так кто-то взял и сорвал.
– Вот и поглядим, стоит ли.
И Анна бросила недокуренную сигарету в кофе.

Руна 4
Мать заплакала, а слезы,
Слезы горькие сбегают
Из очей старухи синих
На страдальческие щеки.
Слезы льются, слезы каплют,
Слезы горькие стремятся
От щеки ее опавшей
До груди, дышавшей тяжко.
    «Калевала»
Детство Анна помнила смутно. Оно всегда делилось для нее на две части – лето, проводимое в деревне под Питером, и все остальное время, которое Аня жила в городе. Была еще часть детства, проведенного в глухой карельской деревушке у бабушки Виены, – эти воспоминания были особенно яркими. Наверное, потому, что бабушка Виена была единственным человеком, кому было дело до маленькой Ани. Вот только виделись они не чаще, чем пару раз в год. Остальное время Аня была предоставлена самой себе.
Вечно занятая баба Нина отмахивалась от нее словно от назойливой мухи. Мама беспомощно смотрела на дочь и пыталась спровадить поиграть с игрушками. Только много лет спустя Смолина поняла, что ее мама сама не знала, как жить, и не понимала, как воспитывать ребенка. У нее была роль страуса, который при малейшей проблеме засовывал голову в песок. А отец… с отцом у Ани как-то не ладилось. Он работал допоздна, был весь такой занятой и строгий, а дочь игнорировал. Но не свою жену. Аня с завистью смотрела на то, как он отдает приказы ее маме и та с радостью их выполняет. Это было какое-никакое, но общение.
Лето вспоминалось как что-то теплое и приятное. Несмотря на обилие работы в огороде под присмотром бдительной бабы Нины, свободного времени хватало. Вокруг деревни простирались зеленые леса и золотистые поля, среди которых вилась чистейшая река. Это были времена гулянок далеко за полночь и вкуса свободы.
Ане всегда нравилось видеть на ногах и руках царапины – а детство в деревне без них не обходилось. В таких случаях всегда выручал подорожник – налепленный на ранку, он почти мгновенно останавливал кровь.
Баба Нина ругалась на синяки и ссадины, но Аня ни за что не соглашалась на посиделки с девочками в песочнице. От игры в куклы она уставала уже через пять минут и начинала откровенно скучать. Какой интерес постоянно переодевать пластмассовых пустышек и представлять, как они женятся и заводят детей? Куда интереснее было залезть на стройку с местными мальчишками, самой выстругать рогатку охотничьим ножом, позаимствованным у деда, и расстреливать из нее зеленые пивные бутылки, которые при попадании рассыпались звонким фейерверком осколков.
С наступлением осени все менялось. Аня переезжала обратно в город, где ее ждала школа и родители, с которыми они не виделись все лето. Цветок вырывали с корнем и пересаживали. Там, где была плодородная земля, теперь асфальт.
И здесь наступала тьма.
Возможно, это было связано с временем года – начинало рано темнеть, солнца становилось все меньше, словно мир забирался в берлогу и засыпал до весны. Возможно – с нелюбимой школой, в которой приходилось учиться через силу.
Раз за разом погружаясь в воспоминания на сеансах со Светой еще во времена AnnaSearch, она постоянно доходила до этого периода и проваливалась в черноту. Память, словно запертая на амбарный засов, никак не желала приоткрывать скрипучие дверцы. Анна только чувствовала, что оттуда, из-за этих старых, проржавевших дверей, несет плесенью и могильным холодом. Каждый сеанс заканчивался у этих дверей. Света говорила, что они найдут ключ.
Смолина была уверена, что эта тьма никак не могла быть связана с родителями. Ведь она не видела их долгих три месяца! А родители должны быть любимы. Должны быть.
На эту фразу, произнесенную Анной на одном из первых сеансов со Светой, обратила внимание опытный психолог.
– А на самом деле, как ты думаешь, – спросила тогда Света, – ты любила своих родителей?
* * *
Перед самым закатом облака внезапно расступились, обнажив бледное осеннее солнце. Непривычно было видеть, как серый город обретал цвет в красных лучах. Дорожные фонари отбрасывали длинные ломаные тени, многоэтажные панельки погружали во мрак целые кварталы. Еще немного – и солнце сядет окончательно, окутав город тьмой.
Людмила согласилась встретиться с Анной на улице, словно не желая оставаться с ней наедине. Но уже то, что она поддалась уговорам, было удачей.
Анна остановила машину на стоянке у торгового центра и вышла в неуютный город. Серость и сырость тут же окутали ее. Смолина огляделась.
– Это вы мне звонили?
Анна обернулась на тихий голос. Высокая женщина в пальто стояла недалеко от нее, прикрываясь зонтом от осенней мороси, словно призрак, невесомая, такая же серая, как город. Но больше всего на Смолину произвели впечатление ее глаза – неподвижные, застывшие. Так бывает, когда хватанул такого горя, что не вывезти ни на какой телеге. Словно плыл на утлом суденышке посреди бескрайнего океана, именуемого жизнью, собирая в лодку то, что удавалось, гребя к туманному острову мечты вдали, но налетела волна и разбила в щепы все, что так долго пытался построить.
– Людмила Викторовна?
– Можно просто – Людмила, – сказала она устало и бесцветно.
– Я Анна.
– Что вам нужно?
Солнце медленно таяло за серыми высотками, растворяясь в осенней мгле. Что ей нужно? Если бы Смолина знала! Она смотрела в эти усталые серые глаза, словно пытаясь найти в них ответ.
– Я хотела поговорить о…
– Кате.
– Да.
Небо вновь заволокло – осенью это происходило почти мгновенно, словно кто-то подгонял облака, спеша погрузить мир во тьму. Прохожих в такую погоду почти не было, и шелест начинающегося дождя подчеркивал тишину и пустоту, которые вдруг стали физически ощутимыми.
– Катя… а что Катя? Ее нет больше. Была – и нет, – она говорила еле слышно, словно слова сдувал ветер.
– Как вы думаете, кто мог такое сделать с ней?
– Я не знаю. Но ему гореть в аду за такое. Господь не попустит, – сокрушенно произнесла Людмила.
– У нее кто-то был?
– Кто-то? Мужчина? – Людмила покачала головой. – Она и не искала. Отец ее ребенка бросил их сразу же… Она боялась снова обжечься.
– Друзья? Подруги?
Людмила медленно покачала головой.
– С кем-то же она общалась! Мне нужно зацепиться за что-то, чтобы… чтобы найти.
– Милиция уже искала… Ничего не нашли.
– Может, они что-то упустили?
– И вы думаете, что, поговорив со мной, найдете убийцу? Что вы хотите от меня? Что я могу вам дать? У меня ничего не осталось. Все, что было, у меня забрали три года назад.
– Вы были в квартире дочери? После… после той ночи?
Людмила покачала головой.
– Нет. Я так и не смогла зайти туда.
– Людмила, я понимаю, что это тяжело, но… я бы хотела осмотреть квартиру Кати.
– Зачем вам это?
– Я хочу понять ее. Может, там есть что-то…
– Я не про это. Зачем вам копаться в моем прошлом?
Анна не нашлась, что ответить. Людмила смотрела мимо нее.
– Вы знаете, что такое никогда больше не услышать слово «мама»? Никогда не обнять свою дочь? Я вижу ее во сне, хочу обнять, но она ускользает от меня…
Ветер трепал края ее зонта, снося нависающие гроздьями капли дождя и унося в пустоту. Зря она сюда приехала. Не стоит беспокоить старые раны.
– У вас есть дети? – внезапно спросила Людмила.
Анна сглотнула ком, внезапно подкативший к горлу.
– Девочка. Приемная.
Людмила впервые взглянула ей прямо в глаза.
– А свои?
Анна покачала головой.
– Я… я не могу…
Холодный воздух попал в горло, и Смолина захлебнулась им. Она ни с кем не обсуждала это. Тема была табу. Но она хорошо помнила тот день. Врач тогда сказал – такое бывает, не всем дано – каждая седьмая пара этому подвержена. Но жизнь продолжается, сказал доктор. А Анна сидела и не могла понять, как это. У него, может, и продолжилась жизнь. И у других. У всех, кроме нее, у семи миллиардов людей. А у Смолиной тогда остановилась.
Людмила ничего не ответила, но в ее взгляде Анна впервые увидела то бессловесное понимание, каким могут обладать только матери, пережившие утрату.
– Вы же… это вы тогда нашли мою Машеньку?
Анна кивнула.
– Иногда ночами я снова оказываюсь в том лесу, – тихо произнесла Анна. – Бреду сквозь дождь и тьму и ищу… ищу их. И каждый раз я верю, что смогу найти. Каждый раз.
– Уже не сможете. И никто не сможет.
Они стояли друг напротив друга в объятом моросью городе. Там, за серыми домами, очередной раз умирало солнце. Каждая из этих женщин похоронила что-то свое. Но вместе с вечерними тенями оживали и их призраки из прошлого.
– Мне не стоило приезжать, – произнесла Анна. – Извините, что потревожила.
Она уже хотела развернуться и уйти, когда женщина протянула руку.
– Вы все равно ничего не найдете. Потому что ничего нельзя вернуть.
На раскрытой ладони блеснули ключи. Анна взяла их и молча положила в карман. Слова и благодарности были излишни – две женщины уже все сказали друг другу и гораздо больше поняли без слов.
– Не забудьте вернуть вечером.
Анна кивнула Людмиле и пошла к машине, услышав негромкое, произнесенное в пустоту:
– Говорят, время лечит. Я уже почти привыкла. Почти.
Ветер унес конец ее фразы, но Анна поняла, что хотела сказать Людмила.
* * *
Двухэтажный многоквартирный дом на окраине Петрозаводска разительно отличался от всего того, что Анне приходилось видеть раньше. Это была одна из нескольких ветхих построек, судя по всему, еще чуть ли не довоенных времен. Наверняка раньше здесь были какие-нибудь бараки для офицеров, но сейчас дома выглядели не просто обветшалыми, а откровенно аварийными.
Сулажгора был из тех районов, по которым Смолина предпочитала ночью не ходить. Серые панельки, гаражи, исписанные маркером остановки. Дорога шла вдоль окраины района, слева тянулось дикое поле, заросшее бурьяном. В нем, словно облысевшие ели, торчали скелеты высоковольтных вышек.
Оставив машину на обочине, Смолина включила карманный фонарь и осторожно вошла в неосвещенный подъезд. Краска здесь облупилась, да и сам дом как-то скособочился, просев в фундаменте – стены были покрыты трещинами. Нужная квартира была на втором этаже, и Анна удивилась, увидев широкую деревянную лестницу. По всему было похоже, что дом доживал последние годы, и было странно, что здесь кто-то еще живет – в паре окон она еще с улицы заметила свет.
Дом был старинной планировки, и на этаже было всего две квартиры. Нужная Смолиной дверь была самая старая и ободранная. Анна замерла перед ней на несколько секунд, словно не решаясь вторгнуться в чужую жизнь, давно ставшую смертью. Прошлое, до этого лишь эфемерно преследовавшее ее во снах, становилось все более реальным, обретая физические формы. Это пугало, но, с другой стороны, делало видимым, осязаемым. А значит, с этим уже можно было что-то сделать.
Смолина сунула ключ в ржавый замок, и в это время слева от нее раздался скрежет. Анна вздрогнула от неожиданности и выронила ключ. Соседняя дверь открылась, осветив темный коридор.
– Вам что здесь надо? – послышался старческий голос. В дверном проеме Смолина увидела древнюю старушку с мусорным пакетом в руке.
– Я подруга Кати… – растерянно произнесла Анна, шаря руками по пыльному полу в поисках ключа.
– Громче говори, дочка, я глуховата! – проскрипела соседка.
– Я говорю – я к Кате!
– К Катьке-то? Так она не живет здесь уже года, почитай, два! – прошамкала старушка.
– Три. Ее убили, – тихо сказала Анна. Под рукой звякнул ключ.
– Страсти-то какие! – всплеснула руками старушка. – А я?то и не знала! То-то смотрю – не приходит никто! Думаю, съехали, что ль?
Анна вновь вставила ключ и повернула, но ничего не произошло – он застрял в замочной скважине.
– На себя дерни дверь-то, дочка, – подсказала старушка. – Катька-то всегда с ней тоже колупалась… Вишь, дом старый, ремонт не делали испокон веков…
Анна дернула дверь и с силой вогнала ключ, тут же провернув его вправо. Замок щелкнул, и дверь открылась.
– А что случилось с Катенькой? А как же Машенька, дочка-то?
– Я не знаю, извините… – буркнула Анна и проскользнула внутрь.
– Господи помилуй, жуть-то какая творится… – слышались причитания старушки. – Я?то вон одна живу, никому не нужна…
Соседка поплелась выносить мусор, и Смолина поспешно прикрыла дверь.
Квартира встретила ее темнотой и запахом пыли и плесени. Анна нашарила выключатель, но он лишь сухо щелкнул – электричество давно отключили за неуплату. Она осветила фонарем прихожую.
Она чувствовала себя словно вор, тайно прокравшийся в чужую жизнь. И если бы не грязный сверток в ночном лесу – она бы не имела права на это. Но та ночь сделала эту трагедию для нее личной.
Смолина огляделась. В тесной прихожей стояло несколько покрытых пылью пар недорогих, но изящных туфель. На крючке, вбитом в стену, висело женское пальто, элегантный зонтик и шляпка. Видимо, Катя при жизни любила наряжаться, хотя денег у нее явно было не много. В углу стояли аккуратные оранжевые резиновые сапожки.
Квартира была двухкомнатная. Анна прошла в гостиную. Если здесь и побывала милиция, то бардак они не навели – квартира выглядела словно древняя девственница, про которую все забыли. Анна поняла: здесь все было точно так же, как и три года назад.
Никто не приходил сюда протирать полы, стирать пыль со стола и поливать цветы, которые осыпались высохшими в труху лепестками, словно у них была своя, личная осень. Мусорное ведро так никто и не успел выкинуть – оно было наполовину заполнено. На стене висел отрывной календарь с датой: одиннадцатое сентября две тысячи третьего года.
Смолина медленно прошлась светом фонаря по комнате. На прикроватной тумбочке лежал потрепанный женский журнал, стояла шкатулка с дешевыми украшениями, косметичка. На полках, покрытых сантиметровым слоем пыли, рядком виднелись корешки книги – Ремарк, Набоков, какая-то беллетристика по саморазвитию, «Сто лет одиночества» Маркеса. Среди такого соседства нелепо смотрелся диск с какой-то компьютерной игрой, непонятно как оказавшийся среди книг. Анна повертела его в руках – на обложке было написано «Клуб одиноких китов», но на самой картинке ничего про китов не было. Девочка с внешностью северянки и глазами цвета ледяной голубизны, словно глядящими откуда-то из бездны. Но привлекала она в первую очередь не огромными глазами, а чрезмерно выпуклой формой груди в стиле аниме, короткой юбочкой и глубоким декольте. Она хищно улыбалась, а в ее окровавленной руке виднелся ритуальный нож. Все это напомнило Смолиной детство, и она поспешила отложить диск. Странный выбор, особенно учитывая, что компьютера в квартире она не заметила. Впрочем, кто знает, что в голове у восемнадцатилетней девчонки? Она и сама была такой когда-то давно.
Анна перевела луч фонаря дальше. На стуле навалены шмотки, на спинке до сих пор висит женское белье. Все было как в обычной комнате обычной одинокой девушки, за исключением некоторых моментов, заставляющих сердце Смолиной каменеть. Вот посреди комнаты повесил голову деревянный пони, у которого вместо ног – выгнутые полозья, благодаря которым он может раскачиваться туда-сюда. Около кровати – детская колыбель. Под стулом лежит никому не нужная пластиковая кукла. На кровати разбросана детская одежда – штанишки, кофточка, носочки, – все такого игрушечного размера, что сложно поверить, что это все принадлежало когда-то живому маленькому человечку. Комната закружилась перед глазами, и Анна по стеночке добралась до ванной. Она нервно крутанула вентиль холодной воды, но кран лишь издал жалобный скрип – вода была отключена. Смолина уперлась рукой в стену и медленно опустилась на край ванны. Слезы сами собой потекли из глаз. Не надо было ей приходить сюда. Она думала, что это касается и ее, но сейчас она убедилась: здесь была другая жизнь, чужих людей. И их больше нет – ни людей, ни жизни.
Анна с трудом встала и оперлась о раковину. Из зеркала, спрятавшегося за толстым слоем пыли, на нее смотрела бесконечно усталая и несчастная женщина. В голове крутилось: «Какого черта ты тут делаешь, Смолина? Людмила была права – три года прошло, пора забыть. Время лечит».
Она уже собралась уходить, когда взгляд зацепился за что-то странное. Анна даже не сразу поняла за что. Просто где-то на границе сознания поселилась мысль, что что-то не так в этом жилище одинокой девушки. Но что именно?
Она осветила фонарем ванную комнату – ничего необычного. Полотенца на сушилке, сложенная гладильная доска в углу, тюбик с пастой и зубная щетка на раковине, набор шампуней и ополаскивателей на полочке у ванной. Но именно там что-то было не так. И только присмотревшись, Анна поняла – один из шампуней был мужским.
Теперь она осмотрелась более внимательно и вскоре заметила то, чего не видела раньше, – из-под ванны торчали тапочки примерно сорок третьего размера. Смолина вспомнила аккуратную обувь Кати – она бы ни за что такие не надела.
Анна еще раз прошлась по квартире, подмечая мелочи. В шкафчике в ванной она нашла еще одну зубную щетку – не новую – и дорогущий мужской одеколон «Северное сияние»; на кухне явно больше посуды, чем необходимо одинокой девушке с грудничком; на столе ваза с осыпавшимися розами. Напоследок Анна решила покопаться в мусорном ведре и нашла то, что искала, – коробку от конфет и пустую бутылку шампанского.
Она вышла из квартиры и, подумав, аккуратно постучала в соседнюю дверь. В квартире явно кто-то был, но Анне пришлось постучать еще трижды, прежде чем за дверью послышались шаркающие шаги, щелкнул замок и в неширокой щели появилось подозрительное лицо старушки в огромных очках в роговой оправе.
– Чего тебе, дочка?
– Скажите… Катя красивая была?
– Твоя правда, – вздохнула старушка. – Красавица, упокой Господь ее душу…
– К ней кто-то ходил?
Старушка аж отпрянула, словно Анна вторглась в святая святых.
– Да что ты говоришь такое, дочка! Никто не ходил к ней! Катя порядочной девушкой была, нечего тут выдумывать!
– Она же молодая была совсем! Не может быть, чтобы совсем одна была! – не отставала Анна. – Ну вы же наверняка видели!
– Да что я видела! У меня вон очки, зрение плохое, да и слух ни к черту! – запричитала бабка. – А по пятницам я на все выходные вообще на дачу уезжаю.
– Ну ведь кто-то к ней приходил! – не унималась Смолина.
– Ничего я не видела! – отрезала старушка и захлопнула дверь перед лицом Анны.

Руна 5
Из огнем кипящей бездны,
Из больших порогов Рутья,
Из стремнины водопада,
С половины задней неба,
С облаков далеких, тонких,
Со стези ветров весенних,
С места их отдохновенья.
Ты скажи, оттуда ль вышел,
Ты оттуда ли пробрался
В это сердце, что невинно,
В это чрево, что безгрешно,
Чтоб кусать и рвать нутро мне,
Пожирать, кромсать ужасно?
    «Калевала»
1997 год. Париж, Франция
Вера сошла с трапа самолета ранним утром в понедельник двадцать первого июня. Вокруг, смеясь и галдя, сновали разношерстные туристы и французы. За первые пять минут Вера машинально насчитала семь разных языков. Не то чтобы это ее интересовало, но годы работы переводчицей накладывали определенный отпечаток.
Не задерживаясь, Вера прошла паспортный контроль и остановила такси. Элегантный темнокожий водитель помог загрузить единственный чемодан в багажник.
– Bonjour, Madame, je m’appelle Charles! O? vous emmener? – с лучезарной улыбкой спросил он.
– Emmenez-moi au centre, – на идеальном французском ответила Вера и протянула водителю бумажку с адресом.
– Vous venez en France pour vous amuser? – Шарль игриво подмигнул молодой девушке, на что та холодно посмотрела ему в глаза.
– Je suis l? pour affaires.[1 - Здравствуйте, мадам, меня зовут Шарль! Куда пожелаете? – Отвезите меня в центр. – Прилетели во Францию развлечься? – Я здесь по делам.]
Улыбка на лице водителя как-то сразу поблекла, и больше он не задавал вопросов. Что-то во взгляде миловидной и кроткой женщины было такое, что желание задавать вопросы отпало само собой. Что-то настолько холодное было в ее взгляде, что Шарль понял: лучше ему не знать, что за дела у этой странной туристки.
Через час Вера уже была в Шарантон-ле-Пон. Выйдя из такси около нужного дома, она расплатилась с водителем. Ее уже ждали.
Вера остановилась в одной из так называемых «комнат служанок» на последнем этаже здания с мансардой, в которой потолок опускался к самому полу. Здесь хватило места лишь для небольшой кровати и туалетного столика, но Веру это полностью устраивало, несмотря на то, что, возможно, ей придется здесь задержаться. Расположившись, женщина вышла на улицу, где улыбчивый гид тут же всучил ей проспектики с предложением посетить Эйфелеву башню и Лувр.
Вера равнодушно взглянула на фотокарточки достопримечательностей и выбросила в ближайшую урну. Она привыкла не обращать внимания на чувственные удовольствия. Да и какой смысл во всех этих чудесах света, если их скоро не станет?
Вокруг сновали газетчики, на открытых верандах летних кафе держались за ручку влюбленные. В окне дома напротив прямо на подоконнике, заставленном цветами, заливался патефон. Вера уловила слова, которые на французском красиво выводила чуть хрипловатым голосом певица:
Нет! Ни о чем не сожалею,
Ни о хорошем, ни о плохом.
Мне все безразлично!
С тихой цветущей улицы Вера свернула на большой проспект, но слова песни и здесь долетали до нее. Казалось, они разливались в жарком летнем дне, заполняя собой все пространство.
Нет! Ни о чем не сожалею,
Все оплачено, уничтожено и забыто…
Вера вышла на набережную де Берси – но не с целью насладиться видами Сены. Просто это был кратчайший путь к ее цели.
Все, что было со мной,
Пусть в огне сгорит![2 - Edith Piaf, Non Je Ne Regrette Rien]
Музыка давно стихла, но эти слова уже не покидали разум Веры.
* * *
2006 год, 21 сентября
Петрозаводск
Среди моросящей пелены влаги на поляне у леса неясно прорисовывался силуэт «Ленд-Крузера». Анна подъехала ближе и остановила «Ларгус». Если до этого она упрекала за выбор кафе Свету, то Резнов вообще не стал заморачиваться и назначил встречу просто в лесу. Что ж, это было вполне в его стиле, если такое слово вообще было применимо к пятидесятилетнему суровому поисковику с мутным прошлым.
Резнов курил, оперевшись о «Ленд-Крузер», и приветственно махнул ей рукой, впрочем, без особой радости. Анна вышла из машины, ежась от осенней прохлады.
– Смотрю, сменила машину?
– Мне по лесам больше ездить не надо. А «Ларгус» просторный, для работы удобно.
– Неужто продала верного «Пинина»?
– Не смогла, – призналась Анна. – Поменялась с бывшим мужем.
Резнов понимающе кивнул. Для них – поисковиков, любящих грязь и непролазные тропы, – машина была больше чем средство передвижения. Она была верным товарищем, способным вывезти из беды, настоящим другом. И судя по взгляду Резнова, он догадывался, чего стоило Смолиной расстаться с верным «Пинином». Но оставить его она не могла – слишком сильны были воспоминания о прошлом.
Анна украдкой рассматривала Резнова. Он практически в любую погоду одевался в одно и то же – камуфляжные штаны и куртка, резиновые сапоги (берцы он не признавал), на голове видавшая виды бейсболка. Что и говорить – Резнов всегда был странным типом и за эти годы особо не изменился, разве что слегка осунулся. На вид лет сорок, в плотном теле чувствуется сила. Вечная щетина и пристальный, проникающий вглубь взгляд матерого волка. Резнов был не особо многословен, больше помалкивал и слушал, и от этого становилось не по себе – словно он собирал досье на каждого, с кем довелось встретиться. Если он открывал рот, то только для того, чтобы вставить в него очередную сигарету или сказать что-то по делу. Впрочем, в лесу это было только на руку – он был отличным напарником. Анне доводилось пару раз работать с Резновым, и поисковиком он был отменным.
– Я уж думал, ты забыла старых друзей! С чем пожаловала? – Резнов взглянул на нее своим проницательным взглядом, и Анна была уверена – он отлично понимает, зачем она приехала. Но не в его духе было вывалить все сразу – для начала она пройдет экзамен на профпригодность.
– Что ты знаешь о деле Лисинцевой?
Резнов затянулся, прикрывая ладонью огонек сигареты от мороси.
– А тебе зачем? – прищурившись, спросил поисковик.
– Не терплю, когда убивают детей.
– Ты вообще в курсе, что их убивают по всему миру? Торгуют ими, продают в рабство, насилуют?
– В курсе, – сквозь зубы процедила Анна.
– И что? Всех накажешь?
– Хотелось бы всех.
– Может, проще уничтожить весь мир разом? – подхватил Резнов.
Анна мрачно смотрела на поисковика. Может, и проще. Мир, в котором в овраге можно найти завернутое в полиэтилен мертвое тело младенца, не должен существовать.
– Если бы была такая возможность – я бы это сделала, – без тени улыбки произнесла Анна.
Резнов усмехнулся, но потом вновь посерьезнел.
– Это все не для тебя.
– Что – это? – резко спросила Анна.
– Трупы младенцев. Обгоревшие тела с выбитыми зубами. Женщина не должна по ночному лесу лазить, понимаешь? Ты дома должна сидеть, детей воспитывать.
– Ты вообще в курсе, что сейчас двадцать первый век и женщина уже ничего никому не должна?
– А, феминизм! Слышал. Знаешь, кто его придумал? Думаешь, женщины? Как бы не так. Феминизм создали мужчины, которые нами управляют, чтобы женщины начали работать и платить налоги.
Резнов с легкой усмешкой смотрел на нее, ожидая реакции. Анна посмотрела ему в глаза.
– Мне без разницы, кто что создал. Важно – кто разрушил. Ты хоть представляешь себе, что такое создать жизнь? Это долгий процесс, который доступен не всем. А разрушить эту жизнь можно одним движением руки.
– Я же говорю – феминизм. Женщина – созидатель, мужчина – разрушитель, – вновь усмехнулся Резнов.
– Так что ты думаешь об этом деле?
– Ты не ответила.
– Ты о чем?
– Зачем тебе это?
– Я хочу понять.
– Понять что?
Анна опустила глаза, но когда подняла их – Резнов увидел в них сталь.
– Знаешь, меня не интересует ни борьба полов, ни политика, ни модные течения. Мне не интересно ходить в театры и рестораны, ездить на море, чтобы потом хвастаться на работе фотками загорелой жопы. Мне вообще на все это плевать, – жестко сказала Смолина. – Все, что я сейчас хочу, – узнать, какой изверг убил годовалую девочку и сжег ее мать.
Резнов задумчиво посмотрел на серое небо. Оттуда все так же летела мелкая водяная пыль, оседая на его бейсболке. Обрывки облаков грязного цвета проносились над их головами с немыслимой скоростью, словно стремясь как можно скорее покинуть это мрачное место. Потом он посмотрел на Анну и кивнул, словно принял какое-то решение.
– Спрашивай.
– Почему милиция спускает дело на тормозах?
– Ты бы о таком потише кричала.
– Белочек боишься?
– У них тоже уши есть.
– Так почему?
– Нам не дано все знать, Смолина. Но если что-то происходит, значит, оно кому-то нужно.
– А кто знает?
Вместо ответа Резнов положил руку себе на грудь и замер. Затем он как-то скукожился и вдруг зашелся в приступе яростного кашля. Его согнуло пополам, и поисковик ухватился за капот машины.
– Чертовы рудники, – откашлявшись, попытался отшутиться Резнов, но Анна видела – это была не просто простуда.
– Тебе бы курить бросить!
– Да легче застрелиться! – сплюнул поисковик.
Резнов выпрямился, бросил окурок на землю и вмял сапогом в грязь.
– Значит, хочешь все знать?
– Не все. Только то, что произошло тогда, три года назад. Что за зверь способен на такое. И зачем.
– Добро, – кивнул Резнов, что-то для себя решив. – Я помогу. Но ты должна кое-что знать, прежде чем возьмешься за это дело.
– Говори.
– Ты упомянула, что человек не способен на такое, верно? Что это не человек, а зверь. На самом деле ты даже не подозреваешь, на что способны люди. Хочешь найти убийцу – добро, я помогу. Но знай: коли уж решила иметь дело со зверями, будь готова стать одной из них.
Резнов пронзительно и безжалостно взглянул в глаза Анне. Казалось, его взгляд, словно рентген, проникал так глубоко, как не могла проникнуть ни психолог Света, ни сама Анна. Смолина поежилась под его ледяным взглядом и кивнула, не найдя слов.
– Как там было? – Резнов закатил глаза, вспоминая. – Если долго глядеть в бездну, бездна скоро начнет глядеть в тебя. Имей в виду.
* * *
Несмотря на то что был только конец сентября, Анна решила украсить квартиру к Новому году заранее. В этом сером, промозглом мире так хотелось чего-то доброго и светлого, ярких оттенков и – пусть немного, пусть преждевременно, – но ощущения праздника. К тому же – так думала Анна – раз это радует ее, может, это немного поднимет настроение и вечно мрачной Лене? Будет здорово сделать ей сюрприз к возвращению из школы!
Поэтому, как только у нее на работе выдался выходной, она достала с пыльных антресолей холщовый мешок.
Делать все равно больше было нечего. Резнов пробивал Лисинцеву по своим каналам, пытаясь найти след ее тайного гостя. Что это были за «каналы» – Смолина не знала, могла только догадываться по туманной фразе самого Резнова.
– Те, кто в девяностые выжил, по ментовке да госаппарату разбрелись. Так что, как говорится, у нас везде свои люди, – подмигнул ей тогда Резнов.
Что ж, оставалось ждать. Но помимо ожидания у Анны была еще работа и домашние дела.
Осенью, в преддверии «черной пятницы», типографию заваливали заказами. Анна никогда не понимала этого идиотского ажиотажа. Купить побольше чего-то подешевле, чтобы потом повесить в шкаф и больше никогда не надевать. Зачем? Хотя, наверное, люди таким образом тоже устраивали себе короткий миг радости, как она третьим стаканчиком латте за день или вот этим преждевременным украшением квартиры.
Она впервые позволила себе так сделать. Два года назад на ее робкое «Может, нарядим елку пораньше?..» Смолину высмеял Андрей, и с тех пор она боялась даже упомянуть об этом. А до Андрея это и в голову не приходило. В ее семье не было заведено лишний раз праздновать. Отец всегда был против.
При воспоминаниях об отце почему-то стало мерзко на душе. Мир за окном потемнел и лишился остатка красок.
Анна поняла, что если срочно что-то не сделает – то окунется в такие мрачные омуты, к которым этой осенью она была категорически не готова. Даже Света говорила: психоанализом лучше заниматься в более-менее наполненном состоянии, ибо любые перемены требуют энергии. А откуда ей взяться сырой, холодной осенью, которая, словно дементоры, высасывала всю жизнь из мира?
Что делать тем, кто уже находится в глубочайшей яме, Анна не спрашивала, а Света не говорила.
Чтобы хоть как-то подбодрить себя, Анна отправилась на кухню и заварила крепкий кофе со сливками. Такой латте, как делали в ее любимой кофейне, она пока варить не научилась, но все же это было хоть какое-то топливо для стремительно угасающих углей настроения.
Немного придя в себя, Анна вернулась в комнату, но только она начала развязывать тугую завязку мешка, как в замочной скважине повернулся ключ. Смолина аж подскочила. Внезапно ей захотелось срочно затолкать мешок на законные антресоли, чтобы никто не увидел ее робкую попытку разогнать осенний сумрак этими неуместными блестяшками. Ей вдруг стало неловко от этой жалкой имитации праздника жизни.
В прихожей послышались шаги Лены. Анна замерла.
– Что ты делаешь? – всклокоченная от осенних ветров голова Лены (опять шапку не надела! – с раздражением подумала Смолина) показалась в дверном проеме.
– Да вот… – неуверенно повела рукой в сторону мешка Анна. – Подумала… может, ты хочешь – украсим квартиру? Как будто уже Новый год…
Лена молча смотрела на Анну. Смолиной внезапно захотелось, чтобы время вернулось назад. Какая же это была неловкая попытка! Нужно срочно сказать что-то другое – что она просто убиралась, что задела мешок и он свалился сверху, что на антресолях надо протереть пыль…
– Хотя, наверное, это не ко времени… – словно оправдываясь, выдавила Анна. – Я сейчас уберу его обратно.
– Не надо!
Анна уже приготовилась водрузить мешок на антресоли. Лена покраснела.
– Может, все же… – девочка смущенно уставилась в пол, – все же что-нибудь повесим? Хотя бы один шарик?
Смолина замерла с мешком в руках, а потом улыбнулась, поставила его на пол и открыла.
– Ну а чего ж тогда один шарик? Повесим все, что захотим!
Глаза Лены вдруг вспыхнули, словно бенгальские огни. Она неуверенно подошла к мешку и заглянула внутрь.
– Можно? – она вопросительно посмотрела на Анну.
– Конечно! – улыбнулась Смолина. – Выбирай.
Лена чуть ли не с головой исчезла в мешке и через некоторое время выудила оттуда большой шар в ярких искорках хрустальных снежинок. Вновь взглянула на Смолину, словно спрашивая разрешения. Анна кивнула. Внутри разлилось что-то теплое, обволакивающе-нежное.
Лена надела на палец нитку, прикрепленную к верхушке шара, и вытянула руку. Одинокий луч солнца неуверенно пробился сквозь тучи, словно заблудившийся путник.
– Как одинокий кит! – завороженно прошептала Лена, глядя на луч. – Он подает сигналы на другой частоте, и его не слышат другие киты. Так и блуждает по океану в одиночестве.
– Все одинокие души когда-то находят пару, – сказала Анна, но неуверенно – казалось, она сама не верит в то, что говорит. Не верит, но очень хочет поверить.
На стене появилось едва видимое световое пятно. Лена поднесла шар к лучу. Шар закрутился вокруг своей оси, отбрасывая на стены и лица световые зайчики. В комнате сразу стало как-то теплее. Казалось, в этом шаре сейчас встретились две одинокие души. И, может, у них получится создать тот приют в этом штормящем море жизни, который они обе так давно искали?
Лена тоже вся светилась, словно новогодняя елка.
– Не то что в детдоме! – сказала Лена. – Нам там всё запрещали, постоянно пытались контролировать.
– Я так не буду делать, – сказала Анна.
– Правда?
– Да.
– А елку мы там наряжали только за пару дней, – призналась Лена, завороженно глядя на шар. – Воспитатели строгие были. Говорили, что нечего жизнь в сплошной праздник превращать.
Анна молча посмотрела на нее, и внутри колыхнулся островок боли. Да, жизнь не праздник, моя девочка. Все так. Но, черт побери, Смолина, ты не ты будешь, если не сделаешь все, чтобы этот ребенок чаще улыбался! Анна почувствовала, как глаза становятся влажными, и спешно отвернулась.
– Ну а мы по-другому. Мы сами как захотим, так и сделаем! – проворчала она.
– Правда? – недоверчиво спросила Лена. – Как захотим?
– Угу, – Анна кивнула, потому что говорить вдруг стало сложно – к горлу подкатил ком. Лена сияла. Казалось, вот сейчас она бросится на шею Смолиной, они обнимутся и – может быть – впервые в жизни Анна услышит заветное «мама»…
Лена подняла руку с шаром повыше. Рукав кофты задрался, обнажив свежие шрамы на запястье.
Анна похолодела. Не успев толком понять, что она делает, Смолина схватила девочку за руку.
– Это что? – рявкнула Смолина.
– Пусти! – закричала Лена, пытаясь вырваться.
– Откуда это? Ты что, пыталась порезать вены?
– Я поцарапалась об арматуру на заброшке!
– Не ври мне!
Девочка с ненавистью взглянула в глаза Анне.
– А твое какое дело? – процедила Лена.
– Как какое? Я твоя мать!
– Ты врешь! Ты мне не мать! – закричала ей в лицо Лена. – Ты говорила, что ты не такая, как они, но ты точно такая же! Вы все одинаковые!
Смолина от неожиданности выпустила ее руку. Лена в сердцах бросила шар об пол, и тот разлетелся на мириады осколков.
Пока Анна завороженно смотрела на эти мерцающие искры, Лена выбежала из комнаты, с грохотом хлопнув дверью.

Руна 6
И когда заходит солнце,
Нет вечерней мне отрады;
Не слыхать кукушки утром.
Не могу совсем понять я,
Как мне быть и что мне делать?
Как прожить мне в этом мире,
Как скитаться в здешнем крае?
    «Калевала»
Бабушку Нинель назвали так в честь Ленина. Тогда было модно сокращать лозунги и имена партийных деятелей. Так появилась Гертруда – героиня труда, Элина – электрификация и индустриализация, Идлен – идеи Ленина. В бабушкином случае фамилию великого вождя революции просто перевернули, добавив мягкий знак – все-таки имя женское. В семье давно все привыкли сокращать Нинель до привычной слуху Нины, но в госучреждениях, куда бабушка частенько наведывалась, она всегда гордо представлялась полным именем.
По вечерам баба Нина говорила: «Запахни шторы! А то пойдет какой идиот с ружьем, увидит – свет в окне горит, подумает – дай стрельну, авось попаду!»
Аня откровенно не понимала, почему кто-то должен ходить по улицам с ружьем и стрелять по окнам? И только с возрастом поняла: бабушка видела войну и еще помнила Питер без единого огня на улицах и надписи на стенах «Свет в окне – помощь врагу».
Когда умер Сталин – баба Нина плакала. Слезы странно сочетались с ее монументальным профилем – бабушка сама была похожа на памятник, высеченный из мрамора. О смерти вождя она говорила редко, но всегда с тяжелым вздохом, называя его исключительно как «отец народов».
– Какой же он отец! – восклицала мать. – Тиран! Сколько людей сгубил!
– А ты молчи! – моментально вскипала бабушка. – Не смей даже упоминать Иосифа Виссарионовича!
Так начиналась обычная вечерняя ссора в семье. Мама припоминала бабушке, что та до сих пор не знает, что кроме нашей планеты есть целая Солнечная система, в которой по своим строгим орбитам вращаются еще восемь других планет. Бабушка только отмахивалась.
– И на кой черт мне это надо, планеты твои? Чего толку-то с них?
У бабы Нины было большое хозяйство под Питером – дом, двадцать соток земли, несколько коз, куры, пара поросят. Она вставала с зарей и до заката трудилась в огороде. Так делали мать и отец, а до того – их матери и отцы, а до них еще неизвестно сколько поколений. И только нерадивая дочка вдруг решила, что профессия учителя в городе престижнее, чем копаться в курином навозе в деревне.
Мама психовала и страшно стеснялась приглашать гостей в дом. Мама – преподаватель астрономии. Что скажут коллеги, если узнают, что ее мать и слышать не хочет про какие-то там Плутоны и Нептуны?
Бабушке же было это не интересно. Она не верила ни в планеты, ни в Бога, ни в дьявола. Выкованная в жерниле мартеновских печей, словно отлитая из стали, закаленная в суровых реалиях Советского Союза, она верила только в идеи коммунизма.
– Немцев не боялась, американцев не боялась, так и дьяволов ваших с богами не убоюсь, – ворчала бабушка. Мать только руками всплескивала – мнение бабушки было что памятник Ленину на Московской площади – стоял, стоит и будет стоять. И никакая сила его оттуда не сдвинет.
Баба Нина не любила свою дочь, но почти боготворила ее мужа. Почему он, выросший в глухой карельской деревне, в семье язычников, больше следует заветам Ильича, чем дочь, воспитанная в правильной атеистической семье?
Аню привозили к бабе Нине на лето и сдавали на все три месяца каникул, словно в аренду. Но Аня не жаловалась. Вместе с деревней и строгой бабушкой она получала бесконечные леса, чистейшие реки, загадочные болота и свободу.
Полной противоположностью Нинель была бабушка по отцу. Ее звали Виена, что в переводе с карельского означало «нежная». Нежной ее Аня назвать не могла, но карельская бабушка была куда сговорчивее питерской.
Про Сталина она говорила редко и называла его не иначе как «huono ihmine», что значило «плохой человек». В ней совсем не было той советской монументальности и бетонности, в которую словно упакованы принципы коммунизма и навеки запаяны, так, что никакая сила не сможет переубедить. Даже глаза бабушки Виены были другие – загадочные, погруженные куда-то, с легкой грустинкой. Ее дом стоял посреди глухой деревушки и был увешан всякими разными странностями – тряпичными куколками, связками пахучих трав, резными фигурками из дерева. В этом доме Аня словно попадала в волшебный мир, полный загадок. За каждой вещью таилась интересная история, и, казалось, если погасить свет и дождаться, пока все уснут, – они шепотом поведают ее. Нужно было только уметь слушать.
Аня слушать любила. А бабушка любила рассказывать. Делала она это не так, как баба Нина, – та, словно массивный колокол, пробивала пространство информацией, способной раздавить несформировавшийся детский разум. Бабушка Виена говорила совсем иначе – спокойно, негромко, не отвлекаясь от вязания. Аня устраивалась у ее старого кресла, на которое был накинут цветастый плед, и при свете лампады слушала истории про шелих, домовых, анчуток, дополняя рассказ присущим, таким забытым в лесах диалектом. В темные вечера, когда за окном ветер раскачивал кроны елей и они своими лапами скребли окна, бабушка Виена говорила жмущейся к ее ногам Ане: «Анчутка дерибает», что означало – черт когтями скребет. И Аня прижималась к бабушке еще сильнее. Виена верила в высшие силы, в духов и богов, в поверья и обряды, и это было так непохоже на все то, что слышала Аня в городе, что завораживало.
Иногда, когда приходила соседская Танька и они с Аней начинали слишком уж веселиться от бабушкиных историй и громко смеяться, бабушка начинала беззлобно ворчать:
– Ишь, разгаляндались!
Аня уже знала, что «разгаляндаться» означало «сильно шуметь».
Аня очень любила приезжать к бабушке Виене, но последние годы это случалось все реже и реже. Отец категорически не принимал ее веру и считал сумасшедшей.
А потом бабушки Виены не стало. Они один раз съездили к ней на могилку и больше никогда с отцом о его матери не заговаривали.
* * *
– Свет, что делать?
Анна воткнула дымящийся бычок в переполненную пепельницу и тут же прикурила новую сигарету. На кухне висел туман, плита была залита сбежавшим кофе. Анна с сожалением посмотрела в пустую кружку – она уже сбилась со счета, сколько их выпила – и сильнее сжала трубку телефона вспотевшей ладонью, словно она тонула в бурной реке, а с той стороны провода ей протягивали хрупкий прутик надежды.
– Я боюсь, что она может навредить себе.
– Селфхарм не заразен, – послышался голос Светы из трубки.
– А депрессия?
– Ань, Лене просто нужно внимание.
– Куда больше-то?
– Процесс привыкания не быстрый. Сколько она у тебя? Месяца четыре? Дай ей время.
– А как же шрамы?
– Ты уверена, что это то, что ты думаешь? – уточнила Света. – Может, действительно поцарапалась?
– Я так тоже маме говорила, – покачала головой Анна. – И уж порезы от царапин я точно отличу.
– Были какие-то странности в поведении?
– Свет, это тринадцатилетний подросток из детдома, все ее поведение странное!
– Вспомни, может, какие-то подозрительные знакомые?
– Я понятия не имею, с кем она общается. Домой она никого не приглашает. Но мне кажется, у нее кто-то есть.
– Было бы странно, если бы в таком возрасте у нее никого не было, – заметила Света. – Что еще? Сообщения, звонки?
– Да вроде нет… хотя постой. Мне показалось, что она постоянно ждет чьего-то звонка.
– Хм, ну это не зацепка. Влюбилась, вот и ждет, что парень позвонит.
– И что же делать?
– В общем, смотри. На сеанс ко мне она не пойдет, так?
– Даже предлагать не буду. Оскорбится, скажет «Что я, псих, что ли?» и вообще из дома уйдет.
– Окей. То, что я тебе предложу, не очень этично, но в данной ситуации – это единственный выход. Но ты должна быть дома одна. Она сейчас где?
– Ушла куда-то. Не спрашивай куда, она после этого случая вообще со мной не разговаривает.
– Отлично. Ну то есть это плохо, конечно! Но то, что ее нет дома, – нам на руку!
– Свет, не тяни уже, а? – взмолилась Смолина.
– Прости. В общем, твоя задача найти и прочитать ее переписки. Она же пользуется твоим компьютером?
– Да… Не знаю, что она там делает…
– Вот и узнаешь, – перебила ее Света. – Посмотри историю посещений сайтов, запросы в поисковике. Может, на форумах каких-то сидит.
– И что мне искать?
– Обращай внимание на все странное.
– Да все, что происходит в ее возрасте у ее поколения, для меня странное!
– Вот на все и обращай внимание! Если найдешь что-то – звони.
Через минуту Смолина уже сидела за компьютером. Она считала себя лесным человеком, не особо ладящим с техникой, и компьютером пользовалась только в крайнем случае для работы в типографии, поэтому разобраться поначалу было не просто. Впрочем, разбираться было и не с чем – вся история посещений в браузере была удалена.
Анна задумалась. В общем-то это не выглядело подозрительным – любая девочка-подросток будет стараться скрыть свою личную жизнь, переписки и посещаемые сайты. Если бы не следы на запястье у Лены, Смолина бы и не обратила внимания.
А может, Света права? Может, она действительно надумывает лишнее? Ведь мог же ребенок просто сильно поцарапаться? Она и сама в детстве где только не лазила…
Анна бездумно смотрела на пустую историю браузера и уже хотела выключить компьютер, когда решила напоследок посмотреть запросы в поисковике. Здесь что-то сохранилось, но это «что-то» абсолютно ни о чем не говорило Анне – какие-то аниме, что-то про культуру Карелии, а иногда встречался просто какой-то набор букв. Она пробовала вбивать их в строку браузера, но попадала на непонятные форумы с кучей тем – от обсуждения японского аниме до ссылок на скачивание пиратской музыки и фильмов. Потыкав мышкой в разные темы и не найдя ничего подозрительного, Анна на всякий случай переписала наиболее часто встречающиеся словосочетания и выключила компьютер.
* * *
Весь следующий день Анна сидела как на иголках – ждала новостей от Резнова. Положенные восемь часов тянулись нестерпимо нудно, словно жвачка, прилипшая к подошве. Как назло, день не задался: то клиент попадался дотошный, то макет на печать прислали с ошибками, то не вовремя кончалась краска в принтере. В рабочих делах Смолина совсем забыла позвонить Свете и поговорить про Лену. На самом деле она, конечно, помнила, но постаралась убедить себя, что это осеннее обострение, переросшее в приступ паранойи. Она уже почти убедила себя, что на руке Лены видела просто случайные царапины, и теперь думала, как бы загладить вину перед девочкой. Начавшие было налаживаться отношения разбились, словно шар с новогодней елки, и сейчас нужно было аккуратно склеить осколки и не наворотить еще каких делов. «Что уж говорить, Смолина, – вздохнула про себя Анна, – тактичностью ты никогда не отличалась». Она решила, что пусть не ее тактичность, так хоть «Птичье молоко» с чаем поможет наладить отношения с Ленкой – против такого девчонка точно не устоит.
– Как же достала эта работа! – устало протянула блондинка Юля за соседним столом и вытянула длинные ноги в проход. – А Дашка из бухгалтерии недавно с морей вернулась, такого понарассказывала!
– Ой не говори! Сейчас бы на Бали, в спа лежать, а не вот это все! – откликнулась Женя, устало подперев локотком милую мордашку. Они обе были как куколки, Анна даже иногда думала, что на эту работу девчонок набирали на конкурсах красоты. Только было непонятно, как она сюда затесалась. Смолина была честна с собой и понимала, что до красавиц с обложки ей было примерно как отсюда до Владивостока пешком. Впрочем, ей это было и не нужно. Она с пренебрежением смотрела на туфли на тонких шпильках и короткие топики коллег. Сама она на работу ходила так, как ей нравилось, а нравились ей камуфляжные штаны, берцы и вязаная кофта.
– Сначала макет сдайте, потом на Бали, – как из ниоткуда возник начальник – Михаил Федорович. Он шутливо погрозил девчонкам пальцем, и те хихикнули – все знали, что начальник ругается только для вида, а успокоить его легко может пара длинных ног из-под короткой юбки – а с этим у девчонок проблем не было.
– Михаил Федорович, а ну ее, эту работу! – заиграла глазками Юля. – Махнем вместе на острова!
– Ты небось за мой счет думаешь рвануть? – нахмурился начальник, но было видно, что эта идея ему нравится.
– Ань, а ты куда в отпуск ездишь? – спросила Женя.
«Туда, где нет таких кудахчущих курочек типа вас», – подумала Анна.
– Анна, я хотел поговорить с вами, – Михаил Федорович взял Смолину под руку. – Что вы всё в камуфляжных штанах на работу ходите? У нас тут не строгий дресс-код, конечно, но посмотрите на девчонок!
Анне не надо было смотреть на них, чтобы понять, о чем говорит начальник. Из-под рабочих столов Юли и Жени то и дело показывались их длинные ноги, прикрытые разве что колготками. Федорыч, как величали его девчонки за глаза, был этому только рад, поэтому всячески поддерживал стремление молодых сотрудниц обнажать как можно больше частей тела с помощью коротких юбок, топиков и декольте. В домогательствах немолодой уже начальник замечен не был, но его осуждающий взгляд, за которым притаилась похоть, частенько скользил по бедрам Смолиной. И хотя она не считала себя симпатичной, да и точеной фигуркой бог обделил (в отличие от той же Юльки), видимо, Федорыча это ни капли не смущало.
– А я, Михаил Федорович, сюда не на подиум хожу, а работу свою делать, – с вызовом сказала Смолина и мысленно добавила: «В отличие от этих телочек, которые приходят языком почесать да ногами посверкать». – Или вы что-то имеете против?
Анна хорошо знала своего шефа. Он хоть и делал вид, что строгий, на самом деле отступал при первом же нажиме. Потому не стоило волноваться, что он хоть когда-нибудь решиться перейти тонкую грань деловых отношений, проходящую между позволительными старику шутками, чуть сдобренными пошлостями, и распусканием рук.
Как Смолина и ожидала, Федорович тут же пошел на попятную.
– Нет-нет, Анна, что вы! – он замахал руками. – Ходите в чем хотите, я не настаиваю!
Начальник спешно удалился в кабинет, наверняка жалея о том, что вообще затеял беседу с несговорчивой Смолиной. А может, ушел предаваться мечтам о том, что когда-нибудь увидит не только тощие ноги Юльки, но и скрытые ото всех части тела Анны. «Не дождешься, старый хрыч!» – мысленно бросила ему вдогонку Смолина.
* * *
После работы Анна забежала в кондитерскую, но там торта не оказалось, и пришлось делать крюк через другой магазин. Уже давно стемнело, когда Смолина вошла в свою квартиру.
В дверях она столкнулась с Леной – та словно ждала, когда Анна придет, чтобы уйти. Они замерли друг напротив друга – Смолина с тортом в руке, Лена с обувью.
– Привет, – растерянно произнесла Анна. – Ты уходишь? Я торт купила…
– Я в музей, – бросила Лена, завязывая шнурки и не поднимая головы.
– Надолго?
– Как получится.
Лена выскользнула в коридор прежде, чем Смолина успела что-то еще сказать, и захлопнула дверь.
– Дерьмо.
Анна замерла в прихожей как была, в куртке и ботинках, с ненужным тортом в руке. Она взглянула на торт, не разуваясь прошла на кухню и выбросила его в мусорное ведро.
Через час она немного пришла в себя – не без помощи кофе, хотя Смолина обещала себе не пить его на ночь. Вспомнив, что должен был позвонить Резнов, Анна включила автоответчик.
– Анька, привет! – послышался голос Андрея, и Анна устало вздохнула: еще его не хватало. – Слушай, ты пока не надумала «Пинин» забирать? Я на рыбалку хочу смотаться на недельку. Так что если что – не теряй!
Раздались гудки.
– Мы уже давно друг друга потеряли, Мылин, – сказала телефону Анна.
Смолина нажала на следующее сообщение. Из динамика телефона раздался знакомый скрипучий голос, и Анна чертыхнулась.
– Анна, добрый день! Это из службы опеки. Никак не могу до вас дозвониться, чем вы так заняты? Надеюсь, вы там не занялись снова своим хобби? Как дела у Лены?
Следующее сообщение было от Резнова, но новости оказались неутешительным – ни имени таинственного гостя Лисинцевой, ни информации о продвижении расследования милиции, да и вообще никаких зацепок пока не было. Дело как будто встало.
– Сейчас осень, холодно, все мерзнут и медленно думают, – хрипло шутил Резнов в трубку. – Если новости будут – сообщу, а пока отдыхай, Мотылек.
Легче от шуток не становилось. Какой уж тут отдыхать! Настроение Смолиной упало ниже плинтуса, и только картонная упаковка с надписью «Птичье молоко» напомнила Анне, что в этом мире есть не только поиск убийц младенцев, но и собственные дети – пусть и приемные. Она достала торт из мусорки, вскрыла коробку и отрезала кусок.
Лена не приходила. Не зная, чем занять себя, Анна решила затеять стирку.
Она рассортировала белое и цветное, проверила карманы и в одном из них нашла свою вчерашнюю записку со странными поисковыми запросами Ленки в интернете. Смолина набрала номер на телефоне.
– Алло, Света, это я.
– Привет, Ань! Как дела с Ленкой? – сразу спросила Света.
– Торт ей купила. Хотела отношения наладить, но что-то не очень вышло, – кисло сказала Смолина.
– Она ушла?
– Говорит, что в музей.
– Она ходит по музеям?
– Постоянно зависает в краеведческом. Увлекается культурой Карелии.
– Ань, ну это же здорово! Главное – несравненно безопаснее, чем тусить в компьютерных клубах! Дай ей больше воздуха, не дави!
– Может, ты и права… Но я все равно волнуюсь.
– Понятное дело. Ты поэтому звонишь? Или нужен совет, как есть торт?
– Я кое-что нашла. Только тут филолог нужен, а не совет… Может, знаешь, что это означает… – Анна зачитала записку: – R26? Одинокие киты?
На другом конце трубки воцарилась тишина.
– Ну чего молчишь? – Анна даже подумала, что связь прервалась, и легонько постучала ногтем по трубке. – Свет? Ты тут?
– Ань, – послышалось настороженное. – Похоже, Ленка в беде.

Руна 7
Не ходи отсюда, милый,
В те голодные селенья,
В Похъелу, в страну тумана!
Там опасность угрожает,
Мужу бедному там страшно;
Там живет несчастье, Ахти;
Хоть ты будешь стоязычным,
Что несбыточно вовеки,
Все же ты не бросишь пеньем
Похъелы сынов в пучину.
    «Калевала»
– Рассказывай.
– Скажу то, что знаю, но учти: информация не проверенная. Здесь может быть много чего надумано из-за страхов.
– Света! Не тяни!
– Ладно, ладно! – Света примиряюще подняла руки. Они сидели в машине Смолиной на Ленинском. За мокрым от дождя окном, словно призраки, мелькали силуэты людей. – В общем, слушай: прошел слух, что появились некие форумы смерти «Одинокие киты».
– Это что еще за чертовщина?
– Это началось несколько лет назад. Может, слышала, гремел по всей Питерской области случай с Людой Бежиной? Девочка скинулась из окна после того, как сыграла в некую игру. Потом то же самое случилось в других городах, скандал был жуткий! Все тряслись за своих детей. Игру запретили и изъяли из продажи. Но теперь она вернулась – игра со смертельным исходом. Не знаю, кто и зачем ее придумал и правда ли это – но говорят, что в даркнете существуют форумы, на которых нужно зарегистрироваться для участия в игре.
– Даркнет – это что?
– Ань, я, как и ты, – родом из СССР, я интернет-то с трудом осваиваю! «Дарк» вроде как темный с английского… типа второго дна, поняла? Эдакий виртуальный черный рынок, в который просто так не попадешь. Говорят, именно там распространяется детское порно, торгуют наркотой и оружием. А теперь еще призывают детей к самоубийству.
– Какой-то бред! Зачем?
– Мы с тобой многого не знаем! Если это происходит – значит, кому-то нужно.
– Но кто может быть заинтересован в доведении детей до самоубийства?
Света пожала плечами.
– Кто знает? Была версия, что это резвятся отпрыски мажоров. Мне доводилось с такими работать – у них все есть с самого рождения, и дети просто теряют смысл жизни. И тогда они начинают придумывать опасные игры, в которых отдают команды другим. Самое страшное, что те, другие, их выполняют. Начинается с малого: прогуляй урок. Выкури сигарету. Порежь руку. И таких заданий много, на увеличение. Игрок втягивается. А финал… финал – выйди в окно.
– Ты сама в это веришь?
– Ты понимаешь, что такое власть управлять человеком? Отдавать ему приказы, которые он беспрекословно выполняет. Вплоть до самоубийства.
– Но это же дети! – содрогнулась Анна.
– Дети жестоки.
Мимо машины прошла пара смеющихся подростков. Эти дети жестоки? Они способны убить? Или лишить себя жизни? Мир переворачивался перед глазами Анны, и она почувствовала, что ее тошнит.
– Зачем играть в такую игру?
– А зачем себя резать, Ань? – парировала Света. – Ты зачем это делала? Попытка ощутить себя живыми. Наказание за проступок.
– Как проходит игра?
– Шутишь? Понятия не имею. Вроде есть форумы по интересам, но все основное происходит в компьютерной игре…
– Ты серьезно? Компьютерная игра убивает?
– Ой, Ань, ну не сама, это тебе не фильм ужасов! У детей крайне подвижная психика, и бывает достаточно ярких образов, чтобы изменить состояние сознания. Естественно, на всех это будет действовать по-разному. Большинство вообще не воспримет. Но найдется тот, у кого психика и без того расшатана, у кого уже есть мысли о суициде. И здесь достаточно подтолкнуть.
Анна смотрела перед собой невидящим взглядом.
– В это просто невозможно поверить…
– Да. Невозможно. Пока это не коснется лично тебя, – Света серьезно посмотрела Смолиной в глаза. – Всегда кажется, что это где-то далеко, не со мной… Живешь себе, стараешься, чтобы как у всех: семья, квартира, работа нормальная. Какую-то денежку стараешься отложить на черный день… а потом вдруг оно приходит – и ты понимаешь, что полностью беззащитна, понятия не имеешь, что делать. Ты словно оказываешься голая на улице Ленина, и все тычут в тебя пальцами и зло хохочут. Черный день настал, а ты оказываешься к нему совершенно не готова.
Анна впервые за годы знакомства подумала, что не особо-то знает Свету. То, о чем и как она говорила, давало понять: в жизни координатора тоже было не все гладко.
– Психологами просто так не становятся, – словно отвечая на немой вопрос, грустно сказала Света. – За желанием помочь другому всегда стоит желание помочь себе.
– И что нам теперь таким двоим делать?
– Нам нужны подростки, играющие в компьютерные игры, – уверенно сказала Света.
– Для экспериментов?
– Да ну тебя! Пойми, у них свой мир, своя тусовка, свой сленг. Нужно понять, где они обитают, и втереться в доверие.
– И кто это будет делать? Мы с тобой? Да мы для них старухи!
– И все же надо попробовать.
Они замолчали. Надо попробовать! Легко сказать! Да только где взять этих подростков, да еще и любящих компьютерные игры? Они же все по домам сидят.
Или не все?
– Я знаю, где искать, – сказала Анна и повернула ключ зажигания.
* * *
В подвальном помещении на задворках Петрозаводска было темно. Слышались звуки ударов, предсмертные стоны, радостные выкрики. Человек десять подростков отчаянно дергали мышками и не глядя тыкали пальцами в клавиатуры – все их внимание было поглощено горящими в темноте мониторами. На грязной кирпичной стене маркером было криво выведено: «Здесь был Иисус».
– Серия убийств! – донесся брутальный голос из колонок.
– Противник убит! – оповестил нежный женский голосок.
Анна высадила Свету в центре – ей пора было заступать на смену в AnnaSearch. Не без труда Смолина нашла компьютерный клуб, репортаж про который недавно видела по новостям. И сейчас Анна стояла у входа в прокуренный полутемный подвал и оглядывалась.
За отдельной стойкой около входа напротив монитора сидел молодой паренек лет восемнадцати. В его зубах дымился бычок. Поглощенный чем-то происходящим на мониторе, он не замечал, что докурил до фильтра. На парне был надет видавший виды свитер, на котором болтался бейджик с ником «Киллер» – видимо, это был администратор клуба. Перед ним стояла полная бычков пепельница, которую пора было заменить еще пару недель назад, – эдакий еж, ощетинившийся бычками. Парень на мгновение отвел взгляд от монитора, поискал свободное место среди игл-бычков и даже нашел, воткнув в ежа еще один. Немытые патлы длинных волос нависали над клавиатурой, закрывая парню глаза, отчего тот периодически дергал головой. Волосы ненадолго открывали прыщавое лицо с красными глазами, но вскоре вновь сползали обратно. Анне пришлось несколько раз позвать его, прежде чем админ обратил на нее внимание.
– Вам кого? – удивленно спросил он, откидывая волосы с лица. Видимо, взрослые здесь были не частыми гостями.
– Мне нужна информация про игру смерти.
– Вы из милиции? – настороженно спросил парень. Волосы вновь упали на его глаза, и он дернул головой.
– Нет.
– Репортер?
– Я мать.
– Ниче так милфа! – донесся шепот откуда-то из темного угла и приглушенный смех.
– Я уже несколько раз говорил, – вздохнул парень. Анна поняла, что с подобным вопросом она здесь явно не первая. – Я ничего про эти игры не знаю. У нас таких тут нет, понимаете? Мы просто компьютерный клуб! Тот парень даже не ходил сюда, но журналюгам-то пофиг! Взяли первый попавшийся клуб да и показали… Я вообще студент, здесь просто подрабатываю и ни в чем таком не участвую…
– Но ты что-то знаешь об игре?
– Да ничего я не знаю! И вообще нет никакой игры! Посмотрите на них, – кивнул парень в сторону зала, отчего волосы вновь упали ему на глаза. Он недовольно дернул головой. – Играют себе, и ничего – самоубиться никто не пытается.
Анна взглянула на подростков. Это напомнило ей картину какого-то художника, на которой был изображен притон курителей опиума в Азии. Такая же полутьма, такие же воспаленные взгляды, тоже никому ни до кого нет дела. В воздухе туманом повис сигаретный дым. Смолина подумала, что компьютерные игры тоже своего рода наркотик.
– Что, многие интересуются этой историей?
– Да все как с ума посходили! Только без толку все это, потому что никакой игры не существует. Но им как будто пофиг! Милиция, местные бабки, журналюги… эти особенно задолбали! – в сердцах сказал админ. – Клиентов пугают.
– Смотрю, этих не распугали, – кивнула Анна на стайку мальчишек, отчаянно рубившихся в игры.
– Этих ничем не напугаешь, – устало махнул рукой парень. – За лишний час игры мать родную продадут.
– Они-то мне и нужны.
– Я не против, общайтесь, если удастся, – пожал плечами парень. – Только не распугайте – это постоянные клиенты. И я бы на вашем месте сильно на их слова не рассчитывал.
Анна кивнула и прошла к стайке подростков. Она понимала, куда едет, и заранее подготовилась, заехав по пути в ночной ларек, и теперь ее руку оттягивал тяжелый пакет.
– Привет, ребят! – Анна встала в центре небольшого подвала. На нее никто не обратил внимания – все взоры были устремлены в мониторы. Анна обвела взглядом спины подростков. – Что, никто не хочет пообщаться?
– Больно надо, – послышался приглушенный голос из темноты. – Компы-то на час оплачены.
– Хорошо, – кивнула Анна. – Кто готов поговорить – я оплачу дополнительный час!
На это уже среагировали почти все головы в клубе.
– А не кинете? – подозрительно спросил белобрысый паренек.
– Зуб даю.
Анна нарочито громко зашуршала пакетом и достала из него несколько банок с колой и чипсы.
– О, халява! – воскликнул коротко стриженный пацан лет двенадцати.
– Не совсем, – поправила его Анна. – Мне нужна кое-какая информация, взамен я вас угощаю. Договорились?
– Базара нет! – радостно воскликнули парни и мигом расхватали банки и чипсы. Подвал наполнился хрустом и довольными комментариями.
– Тетя, а пиво есть? – крикнул тоненьким голоском, который еще даже не начал ломаться, прыщавый подросток лет тринадцати на вид.
– Тебе сколько лет?
– Восемнадцать, – не моргнув ответил подросток.
– Ага, как и мне. Держи колу.
Анна бросила ему банку, пацан подхватил на лету.
– О, зыка! – восторженно воскликнул он. – Халява!
– А мне? – крикнул другой.
Анна раздала оставшиеся колу и чипсы. Пацаны тут же откупорили банки и набросились на чипсы, шурша упаковками, словно не ели пару дней.
– Нормальная тетка! – пробубнил с набитым ртом самый мелкий.
Вокруг Анны сам собой образовался кружок подростков.
– Ну что, поговорим? Что вы знаете про игру смерти?
Казалось, все звуки на миг стихли, но тут же снова возобновились. Подростки продолжали жевать чипсы, запивая их колой, но молчали.
– Ну так что? Не верю, что никто из вас о ней не слышал!
– Слышать-то слышали, – недовольно проговорил белобрысый паренек чуть постарше других. – Да только что толку с этих слухов? Это всё байки.
– А то, что ваш ровесник в окно вышел, – тоже байка?
– Ну и что? – нагло возразил белобрысый. – Мало ли дураков на свете!
– Во?во, одним меньше! – раздался одобряющий голос другого геймера.
– Вам его совсем не жалко? – поразилась Анна.
– А чего жалеть? Сам же вышел, никто небось не толкал!
Все вокруг одобрительно загудели и закивали головами. Сначала Смолина удивилась такому безразличию, а потом вдруг поняла: это был их мир – мир компьютерных игр. Островок личного пространства, где ты – герой, а не неудачник. Где красивый женский голос говорит тебе, что ты лучший, а враги пачками ложатся от твоих выстрелов. Здесь никто становился кем-то.
А сейчас взрослые пытались вторгнуться на этот уютный остров и навести там свои порядки, вплоть до полного запрета клубов. Поэтому парни будут отрицать существование игры до последнего. И поэтому телевизионщики уехали отсюда ни с чем.
– Ребят, давайте так: я никому не расскажу, – Анна обвела взглядом хмурящихся геймеров. – У меня дочь вашего возраста, я боюсь за нее. Все, что мне нужно, – узнать про эту чертову игру.
Наступила тишина. Было отчетливо слышно, как натужно гудят видавшие виды системные блоки компьютеров.
В полутьме Смолина успела заметить, как быстро переглядываются подростки, словно спрашивая друг у друга, можно ли посвящать непонятную тетку в такие дела.
– Нет никакой игры, – решительно сказал белобрысый так, словно принял решение за всех. Анна прикинула, что он самый старший не только по возрасту – видимо, пользовался авторитетом в группе. – Выдумки это всё.
– Значит, выдумки? – Анна проницательно посмотрела парню в глаза. Тот кивнул, но как-то неуверенно. – А если бы она действительно была – ты бы сыграл в нее?
Тот замотал головой.
– Почему? – делано удивилась Смолина. – Это же выдумки!
Парень замялся.
– Ну… кто знает, вдруг…
– Ты знаешь, – твердо сказала Анна. – Игра существует. Я вижу это по вашим глазам, – она обвела всех взглядом, и подростки потупились. – И вы мне всё расскажете.
– А почему мы должны что-то вам говорить? – недовольно спросил белобрысый.
– Потому что если ты мне не скажешь – ты умрешь.
Парень поперхнулся.
– Вы мне угрожаете?
– Я тебя предупреждаю. Вы все в зоне риска, но никто из вас даже не подозревает, что ходит по краю. Я знаю, потому что сама была такой же. Видишь? – Анна задрала рукав, и у детей расширились глаза от вида белых шрамов. – И сейчас я должна спасти свою дочь. Так что вы скажете по-любому, и мне абсолютно не важно, что придется для этого сделать.
Парни переминались с ноги на ногу. Анна схватила за шиворот белобрысого и притянула к себе.
– Говори!
– Тебе нужен Гуру.
– Эй, никаких разборок в клубе! – крикнул админ из-за стойки.
– Заткнись! – огрызнулась Смолина, и голова админа исчезла за монитором. – Это еще кто?
– Никто не знает, кто он. Но те, кто ищет что-то необычное, связываются с ним.
– И вы тоже?
– Мы – нет. Он дорого берет.
– Как его найти?
– Тебе нужно войти в даркнет.
– Как?
– Вообще-то это не совсем законно… – вновь подал голос админ.
– Мне повторить? – Анна хмуро взглянула на него, и админ вновь исчез за стойкой. Смолина повернулась к белобрысому, которого все еще держала за грудки. – Как мне попасть в даркнет?
– Не знаю, честно! Я туда не захожу, чего мне там делать?
– Правда, тетя, мы в игрушки играем! Он ничего не знает! – заступились за парня другие подростки.
– А кто знает? – грозно спросила Анна.
Парни ничего не ответили, но Смолина успела заметить несколько взглядов, которые стрельнули в админа. Это произошло мгновенно, подростки тут же потупили взгляд, но этот непроизвольный жест был красноречивее слов. Анна отпустила белобрысого и повернулась к админу.
Тот увидел ее взгляд и чертыхнулся.
– Поговорим?
Админ поднял руки.
– Что вам нужно?
– Мне нужен Гуру.
Казалось, админ на мгновение задумался. Но, видимо, Смолина выглядела весьма убедительно.
– Оплачивайте час времени и берите свободную машину. Я покажу, как войти в даркнет. Но на ваш страх и риск.
Через минуту Анна уже сидела за свободным компьютером.
Волосатый админ продолжал пытаться отговорить ее. Он долго рассказывал, что даркнет наполнен тем, чего она никогда не хотела бы видеть и знать. На вопрос, чем именно, он отвечал обтекаемыми фразами, но в итоге Анна все-таки узнала ответ.
Насилие. Детское порно. Наркотики. Проституция. Фото и видео, просмотр которых может принести вред психике.
– У вас крепкая психика? – уточнял админ. – Иначе посещение даркнета может быть опасным.
Анна ничего не ответила. Давно зажившие шрамы на руке вновь зачесались, а каким-то внутренним слухом она услышала шелест дождя в осеннем лесу. Админ пытливо смотрел на нее.
– Включай, – стиснув зубы, сказала Смолина.
Админ вздохнул и застучал по клавиатуре.
– Ничего никому не платите, никому не верьте, не заходите на непроверенные сайты.
– А как узнать, какие непроверенные? – уточнила Анна.
– В даркнете все непроверенное, – не отвлекаясь от печатания, ответил админ и клацнул «энтер». – Добро пожаловать в темный мир интернета.

Руна 8
– Пусть погибнет в мире радость,
Пусть исчезнут в мире песни,
Я стреляю без раздумья,
Я стреляю без боязни.
Лук свой огненный направил,
На колене левом держит
В медь обитое оружье:
Стал на правое колено.
Взял стрелу он из колчана.
    «Калевала»
По набережной Сены Вера вышла к национальной библиотеке Франции. Это было огромное старинное здание, вход в которое украшали колонны и витражные окна. Здесь тоже было полно туристов – они фотографировались на ступеньках и у колонн, смеясь и громко разговаривая. Вера смотрела на них с пренебрежением. Сами того не подозревая, они растрачивали самое драгоценное, что у них было, – время. Это было похоже на гигантский корабль, несущийся на скалы, которых никто не замечает в тумане. Пассажиры потягивают коктейли из высоких бокалов, надменно глядя на прислугу, обсуждая курс доллара и погоду. Осталось не так много времени, когда судно налетит на скалы.
Внутри обстановка была еще более помпезная, чем снаружи. Огромный стеклянный купол, сквозь который видно плывущие по небу облака, нависал над залом размером чуть ли не со стадион. На сколько хватало глаз, по стенам тянулись бесконечные ряды книг.
Как только Вера вошла внутрь, к ней тут же поспешила улыбающаяся молодая француженка.
– Добро пожаловать в одну из крупнейших библиотек мира! Здесь собрано все, что когда-либо записывалось на бумагу: лучшие литературные работы, труды мировых классиков, старинные рукописи, гравюры, – затараторила она по-французски, широко улыбнулась. – А меня зовут Эммануэль, можно просто Эмма!
Вера смотрела на нее без улыбки. Красивые темные волосы, распахнутые голубые глаза, готовые внимать всему новому. Наверняка студентка, подрабатывающая в библиотеке.
– Вы – туристка! – уверенно воскликнула Эмма, явно гордая своей проницательностью. – Уже видели Нотр-Дам? О, вы просто обязаны его посмотреть! C’est tr?s beau![3 - Это очень красиво!]
В огромном помещении, несмотря на большое скопление людей, было тихо, и щебетание француженки разносилось гулким эхом.
– Я постоянно вижу туристов и уже наловчилась определять, кто из какой страны! Дайте угадаю – подождите, не говорите! – девушка картинно закатила глаза, а затем выпалила: – Россия! Я угадала?
Вера молча смотрела на нее, и чем дольше длилась эта пауза, тем более неудобно становилось Эмме. И даже больше того – внезапно студентка поняла, что она чувствует не просто неудобство, а страх.
У русской был неожиданно надменный взгляд. Эмма привыкла видеть его в центре, где жила элита Парижа, но от такой неброско одетой девушки француженка этого никак не ожидала. Да и взгляд туристки отличался от всего, что раньше видела Эмма, только вот она никак не могла понять – чем именно? Была в нем не просто надменность, а какая-то предопределенность. Словно загадочная русская знала что-то такое, чего не знал больше никто, причем что-то очень недоброе. И от этого кровь стыла в жилах.
Улыбка постепенно таяла на лице француженки, хотя она старалась держаться изо всех сил.
Вера молча открыла сумочку, достала оттуда свернутый листок бумаги и протянула его девушке. Эмма опасливо развернула его, пробежала глазами по названию и удивленно вскинула брови. Такие книги здесь не хранились, для них было отведено отдельное здание. Вместе с удивлением Эмма почувствовала облегчение. Раз книги здесь нет, значит, эта странная русская уйдет отсюда, и чем скорее она это сделает – тем будет лучше для Эммы. Она понятия не имела почему, но ощущала приступ безотчетного страха от присутствия непонятной ей иностранки.
– Я думала, вам нужно что-то попроще… Манускрипты хранятся не здесь, – стараясь сделать голос заботливым, проговорила Эмма. Она старалась не смотреть в глаза женщине. – Вам нужно пройти на улицу Ришелье, в отдел рукописей. Записать вам адрес?
Когда Вера ушла, Эмма еще какое-то время задумчиво смотрела ей вслед. Зачем этой русской такая книга? Может, она пишет диссертацию? Но все равно – странный выбор темы… Что-то в облике туристки настораживало ее. Француженка силилась понять, что именно. Одета неброско, но прилично, вся такая закрытая, холодная… На улицах Парижа редко встретишь такое лицо – парижанки более открыты и эмоциональны. Впрочем, это дело каждого. Эмма пожала плечами. У нее было несколько друзей-геев, художников, даже один кинорежиссер – каждый жил так, как хотел, каждый существовал в том обществе, которое было ему ближе. Но – Эмма только сейчас поняла это – ее недавняя собеседница никак не вписывалась ни в одно известное ей общество. Она словно была из другого мира.
«Видимо, в России все такие», – подумала Эмма. И она уже почти забыла странную русскую, но только никак не могла выкинуть из головы ее взгляд – холодный, безжизненный взгляд змеи, готовой к атаке.
* * *
2006 год, 22 сентября
Петрозаводск
Анна внутренне напряглась, ожидая чего угодно, вплоть до того, что из монитора выпрыгнет какой-нибудь монстр, как в недавно вышедшем японском ужастике про страшную девку из колодца. Но вместо этого она увидела обычную на вид страницу интернета.
– И что дальше?
– Это форум. Вот контакт, – админ кликнул мышкой на портрет сидящего в медитации Будды. Появилось окно для отправки сообщения. – Общайтесь прямо здесь – он онлайн почти круглосуточно.
– Он что, живет в интернете? – удивилась Смолина.
– Это же Гуру! – развел руками админ, словно удивляясь тому, что Анна не знала, кто это, и удалился за стойку, оставив Смолину наедине с пустым окошком для сообщения.
Она долго смотрела в монитор. Подростков в клубе становилось все меньше – пора было домой, иначе мамка заругает. Все реже раздавались взрывы и выстрелы из динамиков.
Пустое окно сообщения смотрело на Смолину словно белый лист бумаги. Анна написала в окошке «привет» и навела курсор мыши на «отправить сообщение». Ее палец застыл над кнопкой мыши.
Внезапно белое окошко превратилось для нее в нору кролика из сказки Льюиса Кэрролла, а Анна почувствовала себя Алисой. В груди появился страх. Один клик – и незамысловатый текст умчится в темные глубины даркнета, по неведомым ей путям, ища адресата – загадочного Гуру. Что произойдет потом? Какую цепочку событий запустит это сообщение?
Куда выведет эта нора, да и есть ли вообще из нее выход?
Словно зачарованная, Анна кликнула по мышке.
Почти тут же из колонок раздался звук получения ответного сообщения. На экране высветился смайлик, в недоумении разводящий руками, как бы спрашивающий: «И что?» Смолина сделала глубокий вдох, словно перед погружением, и напечатала:
«Это ты – Гуру?»
«Допустим».
«Ты хакер?»
«Нетсталкер».
Слишком много новых слов для одного дня, подумала Анна. И слишком много таинственных событий.
«В чем разница?»
«Ты что, динозавр из поколения СССР? Хакер взламывает, нетсталкер – ищет».
«Значит, мы с тобой коллеги. Я тоже ищу. Есть к тебе дело».
«А ты кто?» – в конце сообщения был подозрительный смайлик.
«А какая разница? Мне нужна информация, и я готова за нее заплатить».
В ответ пришел довольный смайл.
«Что интересует? Наркотики, порно, девочки? Есть классное порно с милфами. Любишь мамок?»
«Я сама мамка. Так что поаккуратнее с предложениями».
«Серьезно? Тебе сколько лет?»
«Для тебя восемнадцать. Остальное не важно».
«И что же вы, мадам, здесь забыли? Хотите найти мальчика для развлечений?»
«Мне интересно кое-что посерьезнее».
«Если ты за извращениями типа порно с детьми или видео, где вскрывают череп живой обезьяне и ложкой выедают мозг, – это не по моей части».
«Охренеть, и такое есть?»
«Первый раз в даркнете, что ли? То, что я описал, – это детский лепет».
«Порно с детьми тоже детский лепет?»
«Для даркнета обычное дело. Но я этим не занимаюсь».
«А кто занимается?»
«А ты из милиции, что ли?»
«Нет. Но у меня есть дочь, и я за нее боюсь».
«Тогда тебе явно не восемнадцать. А со страхами не ко мне – это к психологу».
«А к тебе тогда с чем?»
«Я описал выше. Трепаться времени нет, что-то нужно – покупай, нет – проваливай».
Окно сообщения приветливо мигало, но вот разговор был не особо приветливым. Что ж, Анна тоже не любила тратить время впустую.
«Как насчет игры смерти?»
«Опять детский лепет. Это городская легенда».
«Недавно подросток выбросился из окна после того, как сыграл в какую-то игру, – это тоже легенда, по-твоему?»
«Веришь новостям? Да репортеры чего угодно наплетут, лишь бы сюжет поинтереснее сделать! Мало ли отчего пацан выкинулся на самом деле, знаешь, сколько может быть причин – от несчастной любви и проблем в семье до наркотиков и долгов бандитам?»
«Знаю. Но я знаю кое-что еще. Что ты можешь сказать об Одиноком ките и R?26?»
Собеседник Анны не отвечал. Задумался?
«Ну?»
«Откуда знаешь?»
«Я же говорю – у меня дочь подросток. И чтобы ее защитить, я готова на все».
«На сколько – на все? Мои услуги дорого стоят».
«Если достанешь информацию – я не поскуплюсь».
«Это будет непросто».
«Что ты знаешь об этой игре?»
«Ничего конкретного. Только слухи».
«Что означают эти слова и цифры?»
«Своеобразный пароль для своих, чтобы левый чел не попал в игру».
«И? Вот я знаю пароль. Что происходит дальше? Как мне попасть в игру?»
«Никак. Игра сама тебя находит».
«Это как?»
«В том-то и фишка, что никто не знает, как попасть в игру. Но если ты достаточно упорно подаешь сигнал – игра найдет тебя сама. Отсюда и Одинокий кит – он одинок, потому что издает крик на частотах, которые другие киты не слышат. Но есть такие же, как он, – те, кто слышит. Они собираются в группы».
«И что – самоубиваются?»
«Я же сказал – не знаю. Это только слухи».
«А R?26 – что это?»
В ответ – смайлик, разводящий руками.
«За сказку про кита я платить тебе не буду. Мне нужно знать, кто руководит этой группой и как в нее попасть».
«Я пришлю инструкцию, куда и сколько перевести денег. Поиск начну после оплаты».
«А не кинешь?»
«Слушай, это ты ко мне обратилась, а не я к тебе. Что-то не нравится – проваливай к чертям».
Анна задумалась. Пока этот Гуру был ее единственной зацепкой, ключом к дверце, за которую уже заглянула Лена. Из-за двери тянуло могильной стужей. Что Лена там увидела? Насколько глубоко шагнула во тьму?
Анна отстучала по клавишам:
«Договорились».
«Ок. Жди инструкций».
Анна перевела деньги на указанный Гуру счет и оплатила еще час интернета в прокуренном клубе. Ждать пришлось долго – ее пепельница грозила превратиться в ощетинившегося бычками ежа. Чертовски хотелось спать, благо админ разрешил воспользоваться его чайником и отсыпал кофе – отвратительного на вкус быстрорастворимого «Нескафе», но выбирать не приходилось. Подростки потихоньку расползлись по домам, и вскоре она осталась в полутемном зале одна, если не считать храпящего за стойкой админа.
Счетчик сообщений замигал – Гуру вышел на связь. Анна чуть не подскочила и поспешно кликнула на сообщение.
«Смотри».
Анна успела только подумать «Куда смотреть?», как следующим сообщением пришла картинка. Она прогружалась постепенно сверху вниз. Вот показалось лицо скандинавской девочки с почему-то хищным оскалом, через секунду нарисовалась огромного размера грудь, дальше – короткая юбочка и длиннющие ноги. В окровавленной руке виднелся ритуальный нож. Над всем этим красовалась надпись: «Клуб одиноких китов».
«Это что?» – набрала Анна.
«Игра. Точнее, ее обложка».
«И что мне с ней делать?»
«Понятия не имею, саму игру достать не удалось. Это все, что я нарыл».
Анна бездумно смотрела в монитор. В глаза словно насыпали песка, веки стали тяжелыми, но еще больше давила мысль о том, в какую дурацкую ситуацию она попала.
– Ну и дура ты, Смолина! Отдала деньги какому-то задроту за картинку скандинавской проститутки, – произнесла она вслух.
Счетчик сообщений вновь замигал. Анна на автомате открыла чат.
«Ну что? Это тебе о чем-то говорит, детектив?»
Смолина тупо смотрела то на сообщение, то на хищную мордашку девчонки, и тут ее словно ударило током.
– Черт! – вскрикнула Анна, подпрыгнув на месте и опрокинув пепельницу. От шума проснулся админ и уставился на нее сонным взглядом из-под копны волос. Смолина метнулась к выходу, хлопнула дверью и выскочила в осеннюю ночь, оставив парня в полном недоумении.
* * *
Трубку долго никто не брал – длинные гудки звучали осуждающе, словно напоминая о бестактности ночных звонков.
– Алло? – наконец послышался сонный женский голос.
– Людмила Викторовна, это Анна, – сбивчиво проговорила Смолина. – Простите за поздний звонок… Помните, я искала вашу Катю.
Смолина замолчала, не зная, что сказать. На том конце провода была тишина.
– Алло? Людмила Викторовна, вы меня слышите?
– Да, – коротко ответила женщина, и Анна кожей почувствовала себя незваным гостем. Она вторгалась среди ночи в жизнь незнакомой женщины, вороша сухие листья воспоминаний, которым давно пора истлеть, освободив место новому. Смолина понимала это, но остановиться не могла. Ее прошлое все еще не было изжито.
– Я кое-что обнаружила… Помните, вы давали мне ключи от квартиры Кати? Не могли бы вы дать их еще раз? – Она сделала паузу и, так как на том конце трубки была тишина, добавила: – Это очень важно.
Анна слышала дыхание Людмилы в трубке, и только это давало понять ей, что собеседница все еще слушает. Но почему она молчит? Плачет? Нет, слишком ровное дыхание. Смолина подумала, что мама погибшей уже давно выплакала все слезы и теперь воспоминания о дочери словно русло пересохшей реки, по которой уже никогда не зазвенят ручьи. Людмила молчала, но в этом молчании была вся история одинокой матери.
Пауза затягивалась, и Анна сказала, просто чтобы заполнить эту невыносимую тишину:
– Еще раз извините, что звоню так поздно…
– Вы правы. Слишком поздно, – бесцветным голосом сказала женщина.
– Я не могла ждать утра, потому что узнала…
– …слишком поздно, – перебила ее Людмила. – Кати и Машеньки нет уже три года. Их не вернуть. Все это не имеет смысла.
Анна вдруг представила серое лицо женщины, как она держит трубку сухой рукой. Все цвета ее жизни смыло холодным ливнем три года назад на берегу Студеного ручья.
– Людмила Викторовна, неужели вы не хотите знать, кто убийца вашей дочери и внучки?
– Нет, – устало сказала женщина. – Я ничего не хочу слышать. Ничего не хочу видеть, знать… Я хотела бы забыть, но это невозможно.
Пластырь с раны лучше отрывать быстро. Но что делать, когда рана уже вскрыта? Где взять противоядие, микстуру, которая заврачует эту незаживающую, вечно ноющую рану? Потому и хочется заткнуть ее – не важно чем, – лишь бы не кровоточила.
– Не звоните мне больше, – сказала женщина. – Никогда.
В трубке раздались короткие гудки.
* * *
Анна думала недолго. Она набрала другой номер.
– Резнов, ты мне нужен.
– Как мужчина? – послышался сонный голос в трубке.
– Как подельник.
– Вот скажи, Смолина, почему мне по ночам звонят не когда хотят мужской ласки, а когда хотят совершить что-то противозаконное?
– Репутация у тебя такая. А если ты собрался поныть – позвони Свете.
– Вот так всегда. И что ты от меня хочешь? Я понял, что не детей…
– Я сейчас заеду за тобой, одевайся.
– Ты не оставляешь мне шанса отказаться! Но может, ты все-таки хотела сказать «раздевайся»?
– Резнов, у меня нет времени на эти шутки. Дочь в опасности.
– Так бы сразу и сказала, – голос сразу посерьезнел. – Дай мне полчаса. Только заезжать за мной не надо, я привык сам баранку крутить. Поедем на моей машине, потом тебя обратно докину. Где встретимся?
Было уже глубоко за полночь, когда Анна добралась до заправки недалеко от автовокзала. «Ленд-Крузер» Резнова был уже там. Из приоткрытого окна машины, стоящей чуть в стороне от заправки, валил дым и виднелся огонек сигареты. Анна припарковалась рядом и села на пассажирское.
– И чем обязан в столь поздний час, мадам?
– Поехали.
– Хоть скажешь куда? – подозрительно покосился на нее Резнов. Он выглядел помято – явно не успел проснуться.
– В Сулажгору.
– И что там, на Сулажгоре? – проницательно глядя в глаза Анне, спросил Резнов. Она выдержала взгляд. – Опять финнов будем останавливать, как в девятнадцатом году?
– Я не в курсе истории. Мне нужно попасть в одну квартиру.
– Я так понимаю, ключей у тебя нет?
– Угу.
– И ты хочешь, чтобы я взломал чужую дверь?
– Да.
– Смолина, ты офонарела? Это сто тридцать девятая статья! За это могут дать до года! Как у тебя вообще наглости хватило мне это предложить?
– Ну ты же согласился поехать со мной ночью черт знает куда.
– Но не на нары на год же!
Резнов ругнулся и сплюнул за окно.
– Ты понимаешь, что на лестничной клетке соседи есть, может кто-то увидеть!
– Там две квартиры на этаже, дом старой планировки. Соседка – старая бабулька, глуховатая, по выходным на дачу уезжает. Сегодня суббота.
Резнов молчал, мрачно глядя перед собой.
– Что ты хочешь за это? – спросила Анна.
– Ну, чего я хочу, мне все равно не видать… – буркнул Резнов и слащаво ухмыльнулся, глядя на Анну. – Ладно, поехали. Но помни, что я говорил тебе про бездну.
– Да пусть смотрит, мне не жалко. Главное, чтобы Ленка была в порядке.
– Ладно, по пути расскажешь.
Резнов завел мотор, «Ленд-Крузер» сердито загудел, и машина выехала на полупустую улицу Шотмана. Трасса стелилась под колеса джипа, огни фонарей плавились в стеклах. Рваные пунктирные полосы белели на черном теле дороги. Анна задумчиво смотрела на них и размышляла о том, что ее жизнь – тоже дорога. И почему-то белые полосы на черном полотне появлялись редкими обрывками. Может, удастся все-таки изменить это, прочертить сплошную белую черту? Смолина понимала – для этого сначала придется погрузиться в самую тьму. Она знала: там, за закрытыми дверьми, в пустой квартире, она найдет ответ.

Руна 9
Лук из пламени явился
С золотым сияньем лунным;
Серебром концы блестели,
Рукоятка – пестрой медью.
Был по виду лук прекрасен,
Но имел дурное свойство:
Каждый день просил он жертвы.
    «Калевала»
«Ленд-Крузер» Резнова несся по пустынному шоссе. Огни центра города остались позади, и сейчас они ехали, погруженные во мрак. Лишь изредка вокруг мелькали дома, окруженные деревьями, и заборы промзон.
Тишина была невыносима.
– Слышал про группы смерти? – спросила Смолина.
– Это про детишек нуворишей, которым надоело срать в золотые унитазы? – хмыкнул Резнов.
– Как думаешь, это правда?
– Не знаю, Смолина. Но скажу одно: человек – больное на голову существо. Я в девяностые такого насмотрелся, что ничему не удивлюсь. Слышала же, как некоторые ребята использовали паяльники для выбивания долгов? Привязывали должника к кровати спиной вверх, снимали ему штаны, включали паяльник в розетку. И когда тот раскалится, вставляли ему прямо в…
– Хватит! – подняла руки Анна. – Дети тут при чем?
– А может и ни при чем… – Резнов хитро посмотрел на нее. Он говорил, растягивая слова: – Может, кто-то… хочет посеять панику?
– Тебя что, все это забавляет? – с отвращением произнесла Анна.
– Это куда веселее, чем искать в лесу пропавшую бабку.
Смолина с трудом сдержалась, чтобы не стукнуть Резнова, но вовремя остановилась. Ему не понять, у него дети вены не резали.
– Мне нужен спец по компьютерам, который знает выход на черный рынок интернета. У тебя есть такой?
– Смолина, ты с дубу рухнула?
– Да ладно, Резнов, у тебя же куча связей!
– Я дитя СССР, как и мои… хм, коллеги. Я ничего не знаю про компьютеры.
– И на том спасибо, – бросила Анна.
– С паршивой овцы хоть шерсти клок, а, Смолина? – ухмыльнулся Резнов. – Спасибо-то хоть скажешь за информацию?
– Спасибо скажу, когда дверь взломаешь.
– И на фига тебе это надо? – покосился на нее Резнов. – Не дает покоя тот случай трехлетней давности?
Анна кивнула. Говорить на эту тему не хотелось. В машине повисла тишина, было слышно только, как шелестит мокрый асфальт под колесами джипа.
– Ты не должна была с этим столкнуться, – нарушил тишину Резнов. – Тогда, три года назад… Это должен был быть мой выезд.
Где-то там, за светом фонарей, проносилась темная стена деревьев. Анна не отрывала взгляда от них, словно пытаясь что-то разглядеть во мраке.
– Только не говори, что мучаешься чувством вины, – ответила она, глядя в окно.
Резнов усмехнулся и промолчал.
– Никто не должен с таким сталкиваться, – задумчиво произнесла Смолина.
– Кто-то должен, – покачал головой Резнов. – Знаешь, мир так устроен. Кто-то живет и не знает, сколько всякой дичи происходит в мире. Спокойно сидят в своих кафешках, носят чистые пиджачки, работают в офисах с кофемашинами. А кто-то ковыряется в грязном белье, и это мы с тобой. Просто уровни загрязнения разные, и ты копнула туда, куда тебе не надо.
– Знаешь, это даже к лучшему. Я бы и сама с удовольствием оказалась на их месте. Никогда не знать, на что способен человек. А я теперь хожу по улицам и в каждом встречном пытаюсь понять: способен ли он убить годовалого ребенка?
– Внутри урагана всегда спокойно, – сказал Резнов. – Ты всегда ходишь по краю. А они – нет. А знаешь, в чем правда? В том, что на такие убийства способны многие. Просто не многие до этого доходят.
– Ненавидишь их? – неожиданно спросила Анна.
– Белых воротничков? – мрачно усмехнулся Резнов. – А за что их любить? Они либо понятия не имеют о нашем существовании, либо презирают, считают обслуживающим персоналом. А как что случится, сразу вопят: «Спасите, помогите!» И ты бросаешь все и мчишься в ночь на помощь тому, кого даже не знаешь.
– Значит, не для всех число Данбара работает…
– Что за число? – недоверчиво покосился Резнов.
– Какой-то ученый сказал, что человек может поддерживать связь с небольшим количеством людей, а на остальных ему плевать…
– Да хрень это все! Эти ученые сидят в своих институтах или где там и жизни не знают. Просто больше некому. Если я не поеду искать заплутавшую бабку в лесу – никто не поедет. Потому что никому никто не нужен. И как только твоя работа сделана, ты тоже больше никому не нужен.
– Тогда зачем все это?
– Может, в этом наша потребность? Помогать. Может, помогая им, мы помогаем себе?
– Не знаю. Это слишком сложно для трех ночи.
– Жизнь вообще сложная штука, знаешь ли.
Анна посмотрела на Резнова. Он был прав, но по нему сложно было сказать, что жизнь нелегка. Профиль поисковика выделялся на фоне огней фонарей, словно вырезанный из гранита. Резнов, не понаслышке знающий, что такое грязный бизнес девяностых с бандитскими разборками и устранением конкурентов, наверняка на своем веку хлебнул немало. Но сколько Анна его знала – он всегда был абсолютно спокоен и даже весел. Словно в ответ на ее мысли Резнов продолжил:
– Мы дети Советского Союза. Мы видели развал великой страны, путч, дефолт, мировой кризис. Мы прошли через огонь, воду и медные трубы, и ничто нас не сломило, ничто! А все, что нас не убивает, делает только сильнее. Так что убить советского человека ох как не просто!
– Похоже, ты кайфуешь от этого? – догадалась Анна.
– А ты, хочешь сказать, нет?
– Нет. Я бы с удовольствием жила бы где-нибудь в тайге, где нет людей. Где никто не пропадает, никто никого не убивает…
– Врешь, – уверенно заявил Резнов.
– Тебе-то откуда знать? – обиделась Анна.
– Я знаю. Потому что мы с тобой похожи. А вот ты себя не знаешь. Всю жизнь живешь, думаешь – ты вот такая, а на самом деле – ты совсем другая.
– Тоже мне психолог, – фыркнула Смолина.
– А ты как думала! – усмехнулся Резнов. – Иначе я бы в девяностые не выжил. Людей «читать» надо уметь. Как следы в лесу.
– Следы в лесу читать легче… – мрачно промолвила Анна.
– Я же говорил! – довольно сказал Резнов. – Мы с тобой наркоманы!
– Еще чего!
– Да-да. Наш наркотик – адреналин, эмоции. Когда ты долго ищешь, преодолеваешь препятствия и в итоге находишь – это разрядка, сродни оргазму. Поиск дает такие эмоции, которых больше нигде не получишь. С этого невозможно слезть, по себе знаю. Видишь, и сейчас в ночи сорвался! Как ты жила без этого три года?
– Пробовала заменить обычным сексом, но получилось не очень.
Резнов захохотал, и Анна тоже невольно улыбнулась, хотя радоваться тут было особо нечему. Она наблюдала, как уверенно старый поисковик держит руль, и думала о том, что он сказал. Адреналин? Возможно. Эмоции? Пожалуй, да. Но здесь было что-то еще. Резнов хорохорился, говорил громко, но Анна понимала: ни за каким адреналином и эмоциями вот так среди ночи по первому зову не сорвешься.
– У нас история была, – продолжил Резнов. – Пришла ориентировка от тетки – пару лет назад было, ты тогда ушла уже… В общем, звонит убитая горем барышня и рыдает в трубку – мол, муж пропал. Ушел на работу и не вернулся. Ну мы давай искать…
– Нашли?
– Менты нашли спустя несколько месяцев. За пятьдесят километров от Петрозаводска, в Кондопоге. Муженек-то преспокойно с любовницей жил все это время, – усмехнулся Резнов. – Менты говорили, он им в ноги упал, умолял его не находить.
– И что менты?
– А я почем знаю? Мы заявку отработали…
Байки Резнова нельзя было назвать веселыми историями, но Анна была ему благодарна. Когда в ночи едешь взламывать квартиру девушки, которую зверски убили вместе с годовалым ребенком, – хочется хоть немного отвлечься от мрачных мыслей.
– Ты никогда не хотел семью?
– Это не для таких, как мы.
– В смысле?
– Мы не созданы, чтобы создавать ячейки общества. Институт семьи, вот это все… мы другие люди. Одинокие волки.
– Это же тяжело – быть одному.
Резнов покачал головой.
– Так легче, и ты это знаешь.
– Нет, Резнов. Так тяжелее. Просто мы скрываем это от самих себя.
* * *
Дом встретил их черными окнами глазниц, словно мертвый. Они какое-то время сидели молча, вглядываясь в эти окна, но за ними не было видно никакого движения.
– Резнов, ты кем в детстве хотел стать? – неожиданно для себя негромко спросила Анна.
– Бандитом, – не отрывая взгляд от темных окон, ответил тот.
– Шутишь?
– Нет. У нас вся школа хотела стать бандитами. Про то, что все хотят быть космонавтами, придумали в правительстве. Знаешь, как малолетки торчали, когда встречались с пацанами-бандитами? Гордились страшно.
– Что ж, хоть кто-то стал тем, кем хотел с детства.
Резнов невнятно хмыкнул.
– И как ты докатился до такой жизни?
– А ты? – парировал Резнов.
– А что я?
– Ну ладно я, старый уголовник. А ты-то куда?
– Я ради дочери.
– Ради дочери… – повторил Резнов. – В жизни каждого человека есть роковая точка, когда все может пойти не туда. Один поступок может навсегда изменить судьбу.
Анна понимала, что она тянет время. Вломиться в чужую квартиру – это тебе не шутки. К тому же там, в пустой темноте, на книжной полке по соседству с Ремарком и Набоковым лежало нечто, ломающее психику детей и отнимающее жизни. Несмотря на то что в салоне работала печка, Смолину пробирал озноб при мысли о коробке с диском.
Она попыталась отвлечься и сосредоточиться на словах Резнова. «Один поступок может изменить судьбу…» Анна посмотрела на точеный профиль поисковика, еле виднеющийся в темноте. Что он имел в виду? Похоже, когда-то давно он допустил ошибку. Ошибку, стоившую ему жизни – тому, прежнему Резнову. И сейчас перед ней совсем другой человек. Каким бы он был, если бы все случилось иначе?
– Резнов, – тихо позвала Анна. Тот повернулся к ней. – Что это был за поступок? Что ты сделал?
Поисковик мрачно посмотрел на нее.
– До утра сидеть будем? – недовольно буркнул тот. – Пошли.
Он распахнул дверь, впустив в салон холодный воздух, и Смолина поежилась, словно вспомнив, зачем они здесь. Анна взглянула на часы – три тридцать ночи. Она нехотя выбралась из прогретого «Ленд-Крузера» в стылую ночь.
Пока шли к подъезду, Смолина поймала себя на мысли, что никогда раньше не радовалась тому, что на улице нет фонарей. Сейчас эта заброшенность была им только на руку.
Подъездная дверь издала жалобный скрип, когда они вошли на темную лестницу и поднялись на второй этаж. Резнов включил карманный фонарик и вопросительно посмотрел на Смолину.
Она кивнула на дверь слева. Резнов аккуратно, но решительно отстранил ее рукой и прошел вперед, на ходу доставая что-то из кармана. Негромко звякнул металл, и бывший бандит вставил в замочную скважину что-то продолговатое.
В подъезде было тихо, только еле слышно доносились звуки, издаваемые отмычкой. Наверняка здесь были еще жители, но в такое время все спали – по крайней мере, на это надеялась Анна. Как ни странно, батареи шпарили так, что было жарко, но Смолина и здесь чувствовала озноб. В какой-то момент она поняла, что ее мелко потряхивает, и порадовалась, что рядом есть опытный взломщик – руки тряслись так, что сама бы она ни за что сейчас не смогла открыть эту дверь даже ключом.
Отмычка очередной раз провернулась, и замок щелкнул. Анна замерла. Вот он, вход в кроличью нору, момент, который может изменить ее жизнь. Вопрос, только в какую сторону? Резнов придвинулся ближе, и она ощутила его горячее дыхание около своего уха.
– Готова? – донесся его чуть слышный шепот. Резнов чуть отстранился и заглянул ей в глаза и даже куда-то глубже, туда, куда Анна сама боялась заглядывать, а затем снова шепнул: – Обратного пути не будет.
Смолина судорожно сглотнула и кивнула. Резнов мягко толкнул дверь, и она отворилась со скрипом, метнувшимся по пустому подъезду. Поисковик быстро вошел внутрь квартиры, и его мгновенно поглотила тьма. Анна замешкалась на пороге, но тут из темноты появилась сильная рука, схватила за грудки и втянула внутрь. Дверь за Смолиной тихо прикрылась.
– Че замерла, раззява? – горячо прошептал ей в ухо Резнов и сунул в руку фонарь. – Давай быстро бери что хотела, и уходим.
Анна заметалась по квартире, словно опаздывала на самолет и забыла, куда положила билет. Только вот это была не ее квартира.
– Перед окнами не светись! – шепнул ей вслед Резнов. – И фонарем не маши! Приглуши свет рукой.
Смолина замерла, боясь сделать лишнее движение. Снова появилось это дурацкое ощущение, словно она вор, но не тот, что вламывается в квартиры в надежде найти деньги или драгоценности. Нет, она вторглась гораздо глубже – в личную жизнь незнакомых людей, в чертоги памяти с тем, чтобы похитить самое ценное, что есть у человека, – воспоминания.
«Так, Смолина, соберись! – мысленно сказала она сама себе. – Просто сделай это. Ради Машеньки. Ради Ленки».
Анна прикрыла рукой фонарь, так, что сквозь пальцы прорывалась лишь узкая полоска света. Так в детстве, возвращаясь поздно от подруги в деревне, она ловила светлячков, аккуратно держа их в сомкнутых ладонях, чтобы не страшно было идти одной сквозь темный лес. И сейчас ей показалось, что она вновь маленькая Аня, бредущая через тьму, а светлячки освещают ей путь.
Она медленно и глубоко вдохнула, как учила ее Света, и шагнула в темную комнату, но тут же замерла. Что-то было не так. Она пока еще не понимала, что именно, но в квартире что-то точно изменилось.
Мозг с бешеной скоростью обрабатывал информацию. Вокруг почти полная темнота, и Анна не могла ничего видеть, значит, изменения не визуальные. Внутри уже кто-то бил в набат, трубил в трубы, крича прямо в ухо об опасности. И тогда Смолина поняла: изменился запах. В квартире висел тонкий, едва уловимый шлейф запаха ладана.
Ее бросило в жар, спина моментально покрылась липким потом. В квартире кто-то был, а может, есть и сейчас.
Смолина вновь замерла. Что делать? Позвать из прихожей Резнова? Спросить: «Кто здесь?» Бросить все и выбежать из темной страшной квартиры, прыгнуть в теплый «Ленд-Крузер», доехать до дома, забраться под одеяло и не показывать нос до весны, пока на небе не появится солнце, и забыть эту кошмарную историю? Но как же Ленка?
Неведомый гость, если он сейчас был здесь, никак не проявлял себя.
Что, если он тоже пришел за диском? Словно в подтверждение этому из дальней комнаты послышался шорох. Анна с ужасом поняла, что назад пути нет. Сейчас или никогда.
Она одним рывком преодолела оставшееся пространство до книжных полок и раскрыла ладонь, залив их светом.
Диск лежал там же, где она его и оставила. Смолина схватила его и в следующую секунду была уже в прихожей. Она вцепилась в Резнова и вытолкнула его из квартиры, а потом – потом она не понимала как, но следующее воспоминание было, когда они неслись на машине по ночному шоссе.
* * *
Дома Анна сходила в душ, пытаясь смыть с себя липкое чувство тревоги. Всплеск адреналина прошел, и теперь по телу разливалась свинцовая усталость. Хорошо, что Резнов довез ее до дома – он решил, что в таком состоянии садиться за руль ей не стоило. Старый поисковик, конечно, был удивлен поспешным бегством из квартиры и даже пытался пошутить на тему неопытной взломщицы, но когда услышал, что в квартире, возможно, кто-то был, – передумал.
В спальне Анна еще раз изучила обложку. Неужели за этой картинкой скрывается дьявольское изобретение больного маньяка, способное сломать психику и даже убить? Но каким образом? Кто и зачем создал эту игру? И как с этим связана Лисинцева? Вопросов было больше, чем ответов. Скандинавская девчонка хищно скалилась Смолиной с обложки, и Анну охватил суеверный страх – она спешно отложила диск, перевернув его лицом вниз.
Смолина взглянула на часы и ахнула – спать ей оставалось пару часов. Она положила диск на компьютерный столик и, как только голова коснулась подушки, отключилась.

Руна 10
Кто исчез, не станет мужем,
Кто погиб, тот жить не будет;
Ведь сиги глаза пожрали,
Ведь объели плечи щуки.
Брось его в поток скорее,
В реку Туонелы обратно:
Пусть он там трескою станет,
Пусть в кита он обратится.
    «Калевала»
Деревянный кругляш все никак не хотел насаживаться на гвоздь. Аня пыхтела, стучала по нему молотком, но сил не хватало. Она уже второй час возилась в дедушкином гараже – благо он был на работе и забыл закрыть тяжелые металлические двери на амбарный замок.
Аню никогда не пускали в гараж – царство мужчин. Говорили, что девчонкам тут не место, что можно пораниться об острые инструменты, и вообще – иди играй в куклы. Но Аня не хотела кукол. Ей всегда нравились ножи, гвозди и пилы.
У соседской Нюрки скоро был день рождения. Нюрке было всего восемь, и она, в отличие от Ани, любила кукол. Вот только стоили они дорого для обычной советской семьи, да и достать их было нелегко. Поэтому Аня решила сделать Нюрке подарок – самодельную пирамидку.
Она видела такую по телевизору, в передаче про Хрюшу и Степашку. Там, в этом сказочном мире, на столе у тети Тани вместе с другими игрушками стояла пирамидка, блестя отполированными деревянными боками. Аня всегда хотела такую же. Но потом она выросла, и стало не до пирамидки. А вот Нюрке будет в самый раз!
Аня нашла самый длинный гвоздь и зажала его в тисках. Она как-то наблюдала, как это делал дедушка – крутил тяжелую железную ручку, и две толстые наковальни намертво сжимали деталь. Сейчас проржавевший гвоздь торчал острием вверх, с уже насаженными пятью звеньями пирамидки.
Аня не без гордости осмотрела предмет своего творчества. Она сама лобзиком выпилила кружочки разного размера из найденной доски (пусть не идеально ровные, не как у тети Тани, но все же). Аня клала кружочки на гвоздь и стучала сверху молотком, пока острие не пробивало дерево, а там оставалось только надавить – и кружочек вставал на свое законное место. Очередь была за шестым кружочком, а завершит конструкцию деревянный же набалдашник, как навершие у новогодней елки, – чтобы Нюрка случайно не поранилась об острый гвоздь.
Но шестой кружок все никак не хотел протыкаться гвоздем. То ли Аня устала, то ли в деревяшке попался сучок – но девочка никак не могла с ним совладать. Со злости Аня надавила ладонью на кружок всем весом – и вдруг он поддался. Острие ржавого гвоздя насквозь прошило кружок, а вместе с ним – и ладонь девочки.
От страха Аня тут же выдернула руку, и из раны брызнула кровь – ладонь была пробита насквозь. Девочка зажала рану другой рукой, в ужасе озираясь. Первая мысль была такой: не дай бог, кто-то увидит!
Баба Нина обычно не обращала внимания на внучку, но при этом была очень строгой. Дождаться от нее похвалы было невозможно, при этом Аню ругали за все – за синяки и ссадины, за опоздание с гулянки на пять минут, за невымытые полы. А уж что будет за проткнутую гвоздем руку, не хотелось даже думать. И совершенно точно – если бабушка узнает, это дойдет до отца. А какой будет его реакция, можно было только гадать. При мысли о том, что отец расстроится ее поведением, Аню пробил холодный пот. Уж точно ее отправят в город. А там, в городе… Только не это! Сделать все что угодно, лишь бы никто не узнал!
На улице загремели ведра, и Аня с ужасом поняла, что баба Нина идет кормить кур. И путь ее лежит мимо открытого гаража.
Аня стояла у верстака, с ужасом наблюдая, как обе ее ладони полностью покрываются кровью, и уже непонятно, где рана. Кровь начала капать на грязный пол, взбивая фонтанчики пыли.
Когда Аня подняла глаза от окровавленных ладоней, она увидела застывшую в дверях бабу Нину.
– Ах ты дрянь такая!
– Баб Нин, я случайно!
Ведра загремели, покатившись по утоптанной земле. Толстая рука бабы Нины вцепилась Ане в косу и неумолимо потянула в сторону кухни. Капли крови слетали с ладоней, оставляя красную дорожку в пыли.
– Тебе сказано было в гараж не ходить! Дрянь! Что я теперь отцу твоему скажу?
Аня захлебывалась слезами. Бабушка затолкала девочку в ванную комнату и включила свет.
– А ну показывай, где рана? – кричала она.
– Я не знаю, – плакала Аня. Кровь так густо залила ладонь, что увидеть дырку было непросто.
Баба Нина достала перекись водорода и наугад залила Ане обе ладони целиком. Кровь остановилась. Затем достала с полки тряпку и замотала руку в несколько слоев. Только сейчас Аня заметила, что руки самой бабы Нины трясутся.
– Дед придет, что я ему скажу? – голос бабы Нины тоже дрожал. – Не уберегла девчонку? А отцу твоему, коли спросит? А если он тебя больше ко мне не отпустит?
Девочка подняла на бабушку заплаканные глаза и увидела в них страх. Аню как из ушата обдало – она вдруг поняла, что бабушка переживает за нее. Что все это время баба Нина была такой строгой потому, что боялась, как бы с единственной внучкой что-то не произошло. И не дай бог, отец Ани решит, что старая бабка не углядела, – не видать ей больше внучки.
– Ты уж прости меня, дитятко, что я так тебя, – со слезами на глазах проговорила баба Нина. – Испугалась за тебя, вот и накричала сдуру. Иди сюда, родная!
Слезы с новой силой брызнули из глаз Ани, и она бухнулась в объятия больших и теплых рук бабушки.
– Мы папе не скажем ничего, – шептала сквозь слезы бабушка, гладя Аню по голове. – А я тебе сегодня блинчиков напеку. Только в гараж больше не ходи, заклинаю тебя!
Аня кивала сквозь всхлипы и впервые за долгие годы поняла – ее любят.
Для этого стоило пробить руку гвоздем.
* * *
2006 год, 23 сентября
Петрозаводск
Утром Анна с трудом разлепила глаза. Несмотря на выходной день, работу никто не отменял – сегодня была ее смена в типографии. Будильник звенел как угорелый, хотелось долбануть его чем-то тяжелым. Плотные занавески хоть и приглушали солнечные лучи, но после всего двух часов сна даже такой мягкий свет резал глаза. Смолина на ощупь впихнула ноги в тапки, накинула халат и вышла на кухню.
Ленка уже проснулась и сейчас ставила на газ сверкающий металлическими боками начищенный чайник со свистком.
– Доброе утро! – слегка настороженно сказала Ленка.
– Да уж, добрее не бывает, – пробурчала Анна. Она бы и рада была выдать что-то более приветливое, но двухчасовой сон никак не способствовал хорошему настроению. Она опаздывала на работу, а еще этот диск…
– Фу, какая гадость! – голос Лены вырвал Анну из задумчивости. – Его что, собаки рвали?
В руках у Лены Анна увидела Тима.
– Положи на место! – взорвалась Смолина. – И никогда не трогай!
Ленка презрительно швырнула зайца на пол.
– Да было б что трогать! На помойке нашла?
– Тебя это не касается! – Анна подхватила с пола Тима и прижала к груди. – И не смей лазить по моим вещам!
– Он лежал на кухонном столе! Или мне теперь нельзя трогать ничего на кухне? – с вызовом бросила Ленка. – Голодом морить будешь, чтобы я такой же стала, как твой заяц драный?
– Закрой рот!
– Дура!
– Марш в свою комнату! – рявкнула Анна. – И чтобы не смела оттуда нос высовывать!
Ленка круто развернулась и, чеканя шаги, исчезла в комнате, на прощание хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась. Чайник закипел, и из его металлического носика вырвался пар вместе с отчаянным свистом. Смолина раздраженно крутанула ручку газа, чуть не отломав ее. Это она дура? Да как эта малолетка смеет так с ней разговаривать в ее доме! Если бы Анна в детстве хоть раз позволила такое слово в адрес отца или бабы Нины, потом неделю сидеть бы не смогла! А, ну да, она же забыла – она не мать. Она Анна. Дура.
Так, спокойно, Смолина! Как там учила Света? Медленный вдох… выдох… Ленка трудный ребенок, она все детство провела в интернате. Нужно помнить об этом и быть помягче… нужно… Похоже, Анна ночью оставила Тима на кухне, и по ее вещам никто не лазил. Вот же клуша! Но какого черта эта маленькая стерва швырнула Тима?! Еще и дурой назвала! Так, спокойно. Вдох… выдох… вдох… Сейчас нальем чаю и окончательно успокоимся.
– Зачем было меня из интерната забирать вообще? – послышалось из комнаты. – Знала бы, что ты такая сука, ни за что не согласилась бы с тобой жить! А еще хочешь, чтобы тебя называли матерью!
Анна в сердцах швырнула полный чайник в раковину, и тот взорвался брызгами кипятка и пара.
* * *
День тянулся медленно, словно плотная старая резина. Анне не давали покоя мысли об игре. Теперь, когда она нашла диск, Смолина стала еще ближе к разгадке, но вынуждена была несколько часов провести в душном офисе, разгребая документацию по типографии. Это неимоверно бесило, к тому же после ночных приключений, недосыпа и очередной ссоры с Леной Смолина никак не могла прийти в нормальное состояние – она заливала в себя уже четвертую чашку кофе, но мозг отказывался включаться в работу. Хотелось кого-нибудь убить.
Как только рабочий день подошел к концу, Анна чуть ли не бегом бросилась к машине. Связываться с Гуру с рабочего компьютера она бы не рискнула, к тому же не знала как – в клубе выходить в даркнет помогал админ. Смолина завела чуть прогретую машину, пытаясь согреть дыханием озябшие на руле руки, и не забыла заскочить за пятым латте.
Когда Анна подъехала к компьютерному клубу, уже начинало темнеть.
– Это снова вы, – настороженно произнес волосатый админ.
– Скучал? – Анна облокотилась на стойку.
– Если можно, сегодня не надо пытать детей.
– Да ладно, я даже никого не убила в тот раз. Но сегодня я не выспалась, у меня особенно отвратительное настроение, – Анна проницательно посмотрела на админа, и тот как-то скукожился. – Так что лучше меня не злить.
Смолина прошла за уже привычный ей компьютер в углу. Подростки перед ней расступились, словно стайка воробьев, разлетевшихся по веткам при приближении большой птицы. Админ что-то пощелкал по клавишам, и на экране компьютера появился уже знакомый Анне форум. Она кликнула на переписку с Гуру.
«Я достала диск».
Сообщение ушло. Смолина смотрела в монитор, ожидая ответа. А если его не будет? Если он не ответит? Или он сейчас не за компьютером? Анна посмотрела на часы – воскресенье, 17:40. Нормальные люди в это время дома с семьей. Смотрят телевизор либо в кино ходят. Анна тяжело вздохнула. Может, когда-то и у нее будет нормальная семья? А пока она готова ждать хоть до утра понедельника, пока Гуру выйдет на связь.
Из колонок донесся неожиданный звук, и Анна подпрыгнула на стуле.
«А ты настойчивая милфа!»
Смолина перевела дух. Что еще за милфа?
«Милфа – это что?»
«Не важно. Что ты хочешь от меня?»
«Хочу понять, что делать дальше».
«А я тут при чем? Это же ты заварила эту кашу».
«Мне нужно, чтобы ты еще кое-что сделал».
«Что именно?»
«Я передам тебе диск. И ты узнаешь, что внутри игры».
Пауза.
«Ты больная?»
«Тебя не учили, что со старшими так разговаривать нельзя?»
«С адекватными старшими. И потом, ты не знаешь, сколько мне лет».
«Да мне плевать, если честно. Мне нужно понять, что не так с игрой. Сколько это будет стоить?»
«Нисколько. Я не возьмусь».
«Испугался?»
«Нет. Просто не возьмусь».
«Понятно. Значит, ты сыкло?»
«Я известный на весь даркнет нетсталкер. И я не сыкло».
«Тогда в чем дело? Ты же не веришь, что игра может убить!»
Какое-то время курсор сообщения мигал – словно на той стороне думали, что ответить.
«Ты не понимаешь, что такое даркнет. Это чертова помойка, в которую сливают самую чернуху со всей Мировой сети. Здесь можно найти такое, о чем потом будешь жалеть всю оставшуюся жизнь».
«Значит, не поможешь?»
«Нет. И тебе не рекомендую влезать в это».
Анна задумалась.
«Ладно, деньгами тебя не заманишь. Но, может, есть что-то, кроме денег? Что тебе нужно?»
Некоторое время окошко мигало пустотой. В новом сообщении вместо текста было какое-то вложение – фотография. Анна открыла ее и обомлела. С экрана монитора на Смолину смотрела она сама.
«Это ты?» – спросил Гуру.
«Откуда у тебя мое фото?»
«Ты забыла, кто я? Я могу достать все в интернете».
«Значит, можешь выяснить и кто создал игру».
«Ок».
«Что ок? Ты согласен?»
«Да».
«На каких условиях?»
«Сочтемся. Сейчас мне нужно, чтобы ты положила диск в указанное место».
«Надежнее будет отдать в руки. При встрече».
«Никаких встреч. Я не буду светиться».
«Боишься, что сдам тебя мамочке?»
«Ты хочешь в черный список?»
«Ладно, пиши, куда положить диск».
Пока Анна ехала на указанное Гуру место, у нее из головы все не шла фраза «сочтемся». Что это значит? Пару сообщений до этого он пытался всеми правдами и неправдами откреститься от знакомства с игрой. Смолина терпеть не могла действовать в обстановке неопределенности, но почему-то именно этим ей всегда и приходилось заниматься. А в этом деле с каждым шагом она словно углублялась в дремучий лес, и просвета между деревьями все никак не было видно, наоборот – чем дальше, тем темнее становилось. Кроны закрывали небо, сучья цепляли одежду. Главное было не потерять тропу, по которой потом ей предстоит вернуться.
Только приехав на место, Анна обнаружила, что диска в сумочке нет. Сначала ее пробрал озноб от мысли «потеряла!», но потом так и не проснувшийся до конца мозг вспомнил, что диск остался лежать на столе в спальне. Смолина чертыхнулась и развернула машину.
* * *
Когда Анна вошла в квартиру, первое, что она услышала, – это музыка. Это было странно, потому что обычно Ленка слушала свои любимые группы в наушниках – Анна терпеть не могла этих ее так называемых «эмо». Ужасно грязный и агрессивный звук, никакой мелодии, вокалисты орут, как будто их черти дерут. А в слова лучше не вслушиваться – все сплошь про несчастную любовь и суицид. Да и выглядели музыканты не лучше (Анна видела несколько постеров в комнате Ленки) – длинные патлы, прилизанные челки, тату, серьги, кожа. Смолина не была ханжой и даже гордилась тем, что слушает разную музыку – от классики и джаза до попсы и рока, но такое она терпеть не могла. Поэтому с Ленкой был заключен договор: слушать слушай, но в наушниках.
То, что играло в квартире сейчас, никак не походило ни на одно Ленкино увлечение. Это была непривычная, с восточными мотивами, откровенно детская музыка. Веселая, простенькая. И доносилась она из комнаты Анны.
В общем, было понятно, что там делает Ленка: после ссоры она решила показать, что гордая и независимая и может сидеть за компьютером без разрешения. Смолина застыла в дверях, не понимая, как поступить. Надавить, поставить на место? Но это чревато еще бо?льшим скандалом, после которого и так скрытная Ленка окончательно замкнется. Сделать вид, будто ничего не случилось? Но тогда она сядет на шею. Наверное, лучше выбрать золотую середину – поговорить как взрослые люди и все обсудить. Все-таки Ленка ей не чужая, более того – Анна любила девочку. И сейчас она, хоть и со скрипом после утреннего скандала, но все же заставила себя разбудить в сердце любовь и нежность. С Ленкой нужно все-таки быть поласковее, вновь напомнила себе она. С этим решением Смолина разулась и направилась в комнату.
Когда она открыла дверь, в голове так и не оформился план разговора. Да что там план – было даже непонятно, с чего начать. Но, войдя в комнату, Анна увидела нечто, отчего все внутри вмиг заледенело от ужаса.
Ленка действительно сидела за компьютером. Ее спина закрывала от Анны монитор, и то, что происходило на нем, Смолина не видела. Но зато она увидела на столе диск с полуобнаженной скандинавской девочкой. Точнее – коробку от диска. Пустую. Сидиром компьютера жужжал и подмигивал зеленым огоньком, как бы говоря: «Угадай, что сейчас внутри меня?»
Смолина не успела ничего ни сказать, ни обдумать. Не помня себя, она в один прыжок пересекла комнату, схватила монитор и рывком швырнула его в окно. Раздался звон разбитого стекла и испуганный крик Ленки.
– Ты что, больная? – закричала Лена.
– Не смей так говорить со мной! – взорвалась Анна и залепила девочке звонкую пощечину. Глаза Лены вмиг наполнились слезами и злостью.
– Ненавижу тебя! Чтоб ты сдохла! – закричала девочка и выскочила в подъезд.
Смолина пару секунд осознавала, что именно она сейчас натворила, и только после этого ступор прошел. Она метнулась за Ленкой. На лестничной клетке никого не было, только громко всхлипнула рывком распахнутая подъездная дверь. Анна по лестнице сбежала вниз, выскочила на улицу как была, босиком, и огляделась.
Уже совсем стемнело, на мокром асфальте, словно брошенные дети, валялись грязные листья. Первые капли дождя упали на лицо Смолиной, смешиваясь с вдруг появившимися слезами. Улица была пуста.
– Лена! – закричала Анна, но ее крик потонул в налетевшем ливне.

Руна 11
Лоухи, Похъелы хозяйка,
Так ответила старушке:
«Ничего о том не знаю,
Где твой сын запропастился;
Жеребца ему дала я,
Огневую лошадь в сани;
Может, в проруби погиб он,
Иль замерз на льдистом море,
Или волку в пасть попался,
Иль попал медведю в глотку?
    «Калевала»
Звонок в дверь в пустой квартире прозвучал словно тревожный колокол. Смолина третий час сидела как на иголках, ожидая Свету. Ливень за окном не прекращался, и страшно было представить, что сейчас где-то там Ленка одна, без теплой одежды… и что виной тому сама Анна.
Милиция приняла заявку со скрипом. Смолина не первый раз работала с ними и знала: пока нет тела, вряд ли кто-то будет заниматься поисками всерьез. В AnnaSearh грустно шутили на эту тему – приходите, когда убьют. Сотрудник дежурной части в пропитанной потом синей форменной рубашке даже не скрывал безразличия, когда принимал заявление.
– Нагуляется – вернется, – лениво протянул милиционер. Анна прожгла его взглядом. В такие моменты она понимала, почему Резнов говорил: «Есть милиционеры, а есть менты».
– Я бы посмотрела, что бы ты сказал, если бы это была твоя дочь, – прошипела она. – Из-за халатности и бездействия таких, как ты, и появилась добровольческая организация по поискам пропавших. Потому что вам этим заниматься некогда!
Дежурный лениво взглянул на нее.
– Таких, как ты, у нас каждый день десятки. И у каждого самая важная на свете проблема! А у нас людей мало. На каждую бабскую истерику я не могу наряд вызывать!
– Ты знаешь, что по всему миру, по статистике, каждые две минуты поступает звонок о пропаже ребенка? А теперь можешь посчитать, сколько их пропало, пока ты со мной спорил!
Смолина в бессильной злобе стукнула кулаком по оргстеклу, отделяющему ее от дежурного, и под его недовольные выкрики вышла в дождь.
Впрочем, Анна на милицию особо не рассчитывала. Не первый год Смолина занималась розыском пропавших и знала, что государственный аппарат всегда был тяжелым на подъем. Когда нужно было действовать оперативно – обращались в AnnaSearh.
Первые часы Анна словно сумасшедшая носилась по району, зовя Ленку и опрашивая редких прохожих. Постоянно названивала Света.
– По улицам города ходит маньяк, убивающий детей! – кричала Смолина в трубку, перекрикивая дождь. – Она там одна, понимаешь?
– Ань, это было три года назад!
– А его кто-то поймал? Нет! Откуда тебе знать, что прямо сейчас он не выбивает зубы очередной девочке?
В итоге Света уговорила ее отправиться домой. Волонтеры уже были подняты по тревоге, поисковые группы прочесывали город. Анна не могла усидеть на месте, но Света настояла, чтобы она оставалась дома – что, если Ленка придет?
– Знаешь что, сама сиди и жди! – вспылила Анна. – Я не могу, ты понимаешь, не могу сидеть, пока она там!
– Ань, я понимаю, – успокаивала ее Света. – Но ты же знаешь регламент. Дома обязательно кто-то должен быть.
Смолина регламент знала и понимала – Света права. Но сидеть без действий было мучительно больно.
– Свет, ты можешь приехать?
– Покараулить вместо тебя?
– Я не могу больше сидеть, понимаешь? Это же из-за меня все…
Все-таки Света была золотым человеком. Как бы Анну ни бесили ее отдельные черты типа назидательного тона, но в кризисной ситуации она всегда готова была оказать поддержку.
Когда в квартире раздался звонок, Смолина метнулась к двери и распахнула ее, надеясь, что это Ленка – но на пороге стояла насквозь промокшая Света.
– Так и не пришла? – сказала Света, отряхивая воду.
– Свет, я боюсь, она не придет, – на этих словах словно кто-то схватил Анну за горло. Слезы сами собой брызнули из глаз.
– Ну-ну, иди сюда, – Света прижала плачущую Смолину к себе. – Я все равно мокрая, мне хуже не будет.
– Если на улице такой ливень, как она там без теплой одежды? – сквозь рыдания сдавленно произнесла Анна.
– Ну она же не дура, Ань! Ленка не какая-то изнеженная барышня, она же детдомовская! У них знаешь как выживалка работает! Она похлеще тебя умеет!
– Что еще мы можем сделать? – Смолина подняла заплаканное лицо.
– Ань, мы разослали ориентировки по всем отделениям, тормошим милицию, привлекли волонтеров. Но ты сама знаешь – добровольцы не помешают, так что, если есть куда кинуть клич о помощи – используй все шансы!
Анна выдохнула. Света чуть отстранила ее от себя и оценивающе заглянула в глаза.
– Ну что, ты как? Полегчало?
Анна кивнула, потом сказала решительно:
– Я заберу «Пинин» у Андрея.
– Считаешь, Ленка может быть в лесу?
– Не хочу об этом даже думать! Но я должна быть во всеоружии. В любом случае, в такую погоду на внедорожнике сподручнее. А ты давай проходи и сушись. Полотенца в шкафу, чайник на кухне.
– Поняла, Ань, разберусь!
Света по-хозяйски поставила чайник, и в квартире сразу стало уютнее. Все-таки умеет она какими-то простыми словами и действиями возвращать человека в адекватное состояние, подумала Смолина.
Пока Света переодевалась и сушила волосы, Анна набрала номер, который не набирала уже много месяцев. Трубку долго никто не брал.
– Да, – раздался сонный голос.
– Андрей, мне нужна помощь!
– Как всегда, Смолина, – недовольно промычал Мылин. – Звонишь среди ночи и только тогда, когда тебе что-то надо.
– Мне некогда вспоминать прошлое. Ленка сбежала!
– Ты не задумывалась – может, ты делаешь что-то не так, раз от тебя все бегут?
– Слушай, сейчас не время для нотаций!
– Что ты от меня хочешь? Звони в милицию! И у тебя же есть целая организация по поиску пропавших, при чем тут я?
– Уже всех обзвонила, ориентировки разосланы, клеят объявления. Но мне нужны люди для поиска, да черт возьми, мне нужна любая помощь!
– Ладно-ладно, не кричи! Я бы помог, честно, но ты же знаешь – я с утра уезжаю на рыбалку.
Анна замерла с трубкой у уха.
– Что? Мне не послышалось?
– Ань, пойми – сейчас самое время, после дождя должен быть клев. У меня отпуск, в конце концов! Ты же не думаешь, что я просру его в городе?
Повисла тишина. Смолина, не веря, смотрела на телефон, словно это он был виноват в том, что Мылин конченый козел.
– Ты что там, умерла, что ли?
– Слушай сюда, – холодно сказала Анна. – Я заеду через полчаса. Мне нужен «Пинин».
– Ань, какой «Пинин»? А я на чем поеду? Мы на пузотерке в лесу сядем в такую погоду! У «Пинина» хоть лебедка есть! Я парням обещал…
Смолина не стала слушать и бросила трубку. Она распахнула шкаф и достала оттуда тревожный рюкзак. Отличная привычка держать все наготове, мелькнуло у нее. Смолина проверила батарейки, рацию и быстро оделась. Когда Света вышла из ванной, Анна уже стояла на пороге во всеоружии.
– Поедешь?
– Надо забрать «Пинин» у этого козла и найти Ленку.
Света понимающе кивнула.
– Я буду здесь, займусь координацией. Держим связь!
– Спасибо, Свет!
Света поддерживающе улыбнулась.
– Когда все наладится, расскажешь, почему твой бывший козел? Люблю мелодрамы!
Через полчаса Анна была в Голиковке у дома Мылина.
Лучи фар выхватили из пелены дождя и ночной тьмы знакомый силуэт «Пинина», и сердце Анны забилось чаще. По мнению Андрея, внедорожник больше бы пригодился для рыбалки, нежели для поисков пропавшей дочери, но Смолина не могла с ним согласиться. Она остановила машину рядом и вышла. Из подъезда появился сонный Мылин.
– Ань, ну так не делается! – с ходу начал он.
– Не учи, – отрезала Анна, сунула ему в руки связку ключей от «Ларгуса» и раскрыла ладонь. – Ключи.
Андрей молча смотрел на нее, и его лицо постепенно превращалось в мерзкую гримасу с надменной ухмылкой. Смолина каждый раз удивлялась, что за суперспособность такая – вроде симпатичный парень, но в считаные секунды умеет превращаться в мразь.
– Она не вернется. И ты это знаешь.
– Тебя забыла спросить. Ключи.
– Ты же взяла ее из детдома только для того, чтобы заглушить боль… признайся себе, Ань, – он медленно проговаривал слова, словно растягивая удовольствие. – Ты не могла вынести, что не спасла тогда малютку, и решила, что вот таким образом загладишь вину перед… перед кем? Перед самой собой? Но это так не работает, Ань, ты же взрослая девочка, должна это понимать!
Андрей протянул руку к лицу Смолиной и смахнул мокрые волосы, прилипшие к ее лбу.
– Да и зачем она тебе? Помнишь, когда ее не было, как славно мы резвились вдвоем в пустой квартире, а, Ань?

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71516353?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Здравствуйте, мадам, меня зовут Шарль! Куда пожелаете? – Отвезите меня в центр. – Прилетели во Францию развлечься? – Я здесь по делам.

2
Edith Piaf, Non Je Ne Regrette Rien

3
Это очень красиво!