Главная страница | Триллеры | Пятьдесят на пятьдесят

Пятьдесят на пятьдесят
Стив Кавана
Tok. Национальный бестселлер. Британия
НАЦИОНАЛЬНЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР БРИТАНИИ.
ОТ АВТОРА – ОБЛАДАТЕЛЯ ПРЕМИИ GOLD DAGGER.

– Это Нью-Йорк, служба 911. Что у вас случилось?
– Мой отец погиб. Моя сестра София убила его. Она все еще в доме. Пожалуйста, пришлите помощь!
– Мой отец погиб. Моя сестра Александра убила его. Она все еще в доме. Пожалуйста, пришлите помощь!
Одна из них лжет…

Идет совместный судебный процесс над двумя сестрами. Каждая обвиняет другую в зверском убийстве их отца, бывшего мэра Нью-Йорка. И одна из них точно убийца. Но кто?.. У Эдди Флинна, адвоката Софии Авеллино, есть жизненное кредо: он никогда не станет защищать человека, если не уверен в том, что тот не преступник. Такая же позиция и у Кейт Брукс, адвоката Александры Авеллино. Прокурор твердо намерен добиться обвинительного приговора для обеих. Только вот одна из сестер невиновна. Их шансы делятся ровно пятьдесят на пятьдесят. Пока Эдди Флинн, в своих лучших традициях, сам не примется за расследование…

«Это мастер-класс по введению в заблуждение и сокрытию информации, с непревзойденными сценами в зале суда. Пристегните ремни и читайте не отрываясь». – The Guardian.
«Стив Кавана возрождает юридический триллер». – Financial Times.
«Достойно великого Джона Гришэма». – The Times.
«Потрясающий писатель. У него подлинный талант ярко гореть». – Дон Уинслоу.
«Поверьте мне: вы будете гадать, кто виновен, до самого конца». – Иэн Рэнкин.
«Непредсказуемо, очень смело и совершенно захватывающе. Первоклассный роман». – Алекс Норт.
«Настолько классные книги появляются очень редко». – Майкл Коннелли.
«Выдающаяся вещь». – Ли Чайлд.

Стив Кавана
Пятьдесят на пятьдесят

Steve Cavanagh
FIFTY FIFTY
Copyright © Steve Cavanagh 2020

© Артём Лисочкин, перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025



Январь

Эдди
Есть в английском языке два слова, способные более всех прочих вселить ужас в сердце судебного адвоката. И сейчас эти два слова, поступившие в виде текстового сообщения пару секунд назад, смотрели на меня с экрана моего мобильника.
«ОНИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ».
Присяжные отсутствовали в зале ровно сорок восемь минут.
За сорок восемь минут можно много чего успеть. Можно пообедать. Можно поменять масло в машине. Можно, пожалуй, даже посмотреть эпизод какого-нибудь телесериала.
Но вот чего никак нельзя успеть за сорок восемь минут, так это вынести справедливый и взвешенный вердикт по самому сложному судебному делу об убийстве в истории города Нью-Йорка. Это просто нереально. «Наверное, у присяжных возник какой-то вопрос, – подумал я. – Это не вердикт».
Такого просто не может быть.
На противоположной стороне улицы, на углу Лафайет, находится кафе «Кортэ» – типа как «Судебное», только на испанско-французский манер. Снаружи оно выглядит довольно соблазнительно. Внутри же – простецкие пластиковые столы и стульчики, кофе и сэндвичи. Обычно на этих стульчиках прохлаждаются три-четыре адвоката. И всегда можно сказать, кто из них ожидает возвращения присяжных. Еда не лезет им в горло. Они не способны усидеть на месте. Такие люди нервируют остальных посетителей, как если бы на их месте сидел какой-нибудь псих с мачете на коленях. Некогда я и сам захаживал туда в ожидании вердикта, но одного только взгляда на другого адвоката, зависшего в томительной неизвестности между адом и раем судебного процесса, вполне достаточно, чтобы кофе в «Кортэ» застрял в глотке. А кофе там приличный.
Так что вместо того, чтобы ерзать на стуле, рискуя протереть штаны, я взял там кофе навынос и отправился прогуляться по площади. Даже сам не знаю, сколько раз мне уже доводилось так вот расхаживать по Фоли-сквер. Мой личный рекорд – три дня. Именно столько времени потребовалось присяжным, чтобы оправдать одного из моих клиентов, и я, блин, едва не проделал подметками канаву в тротуаре. Но на сей раз едва только успел выйти из «Кортэ» с бумажным стаканом кофе в руке, как получил это сообщение.
Выбросив недопитый стакан в урну, я перешел на противоположную сторону улицы и направился за угол, к зданию уголовного суда Манхэттена, над входными дверями которого на тридцатифутовой высоте развевался на флагштоке звездно-полосатый флаг. Флаг был очень старый. Ветер, дождь и время не по-доброму обошлись с ним. Цвета его потускнели, а сам флаг порвался чуть ли не надвое. Часть звезд распалась и была унесена ветром. Длинные разлохмаченные нити, свисающие с красно-белых полос, почти достигали мостовой. Деньги на его замену обычно находились. Да, времена сейчас тяжелые и становятся только тяжелей, но флаг всегда выглядел как новенький, даже если протекала крыша… Подумалось, что им стоит сохранить этот старый флаг – выгоревшие на солнце краски, разрывы и прорехи почему-то казались уместными в нынешнее время. Я мог лишь догадываться, не испытывают ли и судьи схожие чувства. Когда на границе детей держат в клетках[1 - В числе своих первых шагов на посту президента США в 2021 г. Джо Байден отказался от практики, введенной при Трампе, заключившем соглашения с Мексикой, Гондурасом, Гватемалой и Сальвадором, согласно которым мигранты, пытающиеся попасть в США, должны дожидаться решения миграционной службы в этих странах. Эти соглашения были разорваны, и огромные толпы людей устремились к американской границе, рассчитывая, что добрый и толерантный Байден, в отличие от злого расиста Трампа, примет их с распростертыми объятиями. Итогом стала настоящая гуманитарная катастрофа на американо-мексиканской границе. Силы безопасности не справлялись с наплывом людей, центры временного содержания были переполнены, и наибольшее возмущение по всему миру вызвали кадры зарешеченных камер, битком набитых детьми, которых разлучили с родителями. – Здесь и далее прим. пер.], звезды и полосы для многих утратили свой блеск. Никогда не думал, что моя страна будет настолько разделена и расколота.
На конце флагштока сидел ворон – большая черная птица с длинным клювом и острыми когтями. Первые вороны, вернувшиеся в Нью-Йорк, были замечены еще в 2016 году. Обычно они обитали на севере штата, и никто не знал, почему они вернулись. Вороны устраивали свои гнезда на высоких пилонах мостов и путепроводов, а иногда даже на вышках сотовой связи и опорах ЛЭП, питаясь всякими отходами и мертвечиной, скапливающимися в углах переулков по всему городу.
Когда я проходил под вороном, тот пару раз отрывисто каркнул: «Кар-р! Кар-р!» Я так и не понял, приветствие это или предостережение.
Но чем бы это ни было, карканье малость выбило меня из колеи.
Перед тем как взяться за это дело, я не верил в зло. До этого момента в своей жизни мне не раз доводилось иметь дело с мужчинами и женщинами, способными на злые поступки, но я списывал это на чисто человеческие слабости – жадность, похоть, гнев или желание. И некоторые из этих людей были больны. Больны на всю голову. В принципе, можно было сказать, что они не несут ответственности за свои ужасные преступления.
Проходя через пост охраны в вестибюль здания суда, я никак не мог избавиться от подобных мыслей. Они вторглись в мой разум, отравляя его. Каждая такая мысль была словно еще одной каплей крови в стакане прохладной воды. Когда совсем скоро начинаешь видеть все в красном цвете.
Сталкиваясь с убийцами – а доводилось мне сталкиваться с ними не раз и не два, – я почти всегда мог найти какое-то объяснение их поведению. Что-то в их прошлом или в особенностях психики давало ключ к их образу мыслей и преступным поступкам. Я всегда мог включить голову, применив рациональный подход.
На сей раз какого-то простого объяснения не имелось. Зацепиться было не за что. Рациональный подход был здесь неприменим. Почти что неприменим. В основе этого дела лежало что-то темное. Что-то зловещее.
И я сразу ощутил прикосновение этого зла. Которое нависло над этим судебным делом, как вороны над городом.
Присматриваясь.
Выжидая.
Чтобы в один прекрасный момент резко метнуться вниз и пустить в ход свои длинные когти и острый как бритва клюв. Как что-то мрачное и черное, быстрое и смертоносное.
По-другому это не описать. Иначе никак не скажешь. Да, люди могут быть хорошими. Есть ведь такое явление, как хороший человек. Тот, кто совершает добрые поступки, потому что ему это нравится. Тогда почему же не может существовать и чего-то прямо противоположного? Почему человек не может быть злым просто потому, что ему это нравится? Раньше я не рассуждал об этом с такой точки зрения, но теперь вижу суть. Зло абсолютно реально. Обитает оно в темных закоулках сознания и способно пожирать человека, словно раковая опухоль.
Погибло уже так много людей… И не исключено, что погибнет еще больше, прежде чем все это закончится. Когда я был ребенком и рос в маленьком холодном доме в Бруклине, моя мама говорила мне, что никаких страшил и подкроватных монстров не существует. Истории, которые я читал в детстве о чудищах и ведьмах, уводящих детей от родителей в лес, она называла просто сказками. Никаких монстров не бывает, говорила мама.
Она ошибалась.
Лифты в здании уголовного суда – старые и жутко медленные. Когда один из них наконец доставил меня на мой этаж, я вышел из кабины, проследовал со всей остальной толпой по коридору в судебный зал и занял свое место за столом защиты рядом со своей клиенткой. После того как публика расселась по местам, двери закрылись. Судья уже расположился за своей кафедрой. Когда присяжные вошли в зал, воцарилась гнетущая тишина.
Документы они уже передали секретарю. Все бумаги были оформлены в совещательной комнате. Моя клиентка попыталась что-то сказать, но я ее не расслышал. Просто не смог. Слишком уж кровь шумела в ушах.
Я всегда мог неплохо рассудить, к какому решению склонятся присяжные. Был способен заранее предсказать его. И всякий, блин, раз оказывался прав. И всегда знал, прежде чем взяться за какое-то дело, виновен ли мой клиент в том, в чем его обвиняют.
Я много лет был профессиональным мошенником, прежде чем применить эти свои навыки в юридической практике, – естественно, с небольшими поправками. Хотя надуть на пару сотен штук какого-нибудь наркоторговца – это вам не то же самое, что развести присяжных и заставить их вынести нужный тебе вердикт. Ни в чем не повинные люди регулярно оказываются за решеткой, но только не в мою вахту. Я давно уже научился – в барах, закусочных, на улицах – разбираться в людях. У меня это очень хорошо получалось. Так что, перенеся свою деятельность в судебные залы, я всегда еще с самой первой встречи знал, виновен ли мой клиент. И если он или она были виновны, но хотели доказать свою невиновность в суде, я желал им удачи и прощался с ними. Я уже это проходил, и это слишком дорого мне обошлось. Тогда я проигнорировал свое чутье и позволил своему клиенту выйти сухим из воды. Он был виновен, а я выпустил его на свободу. После чего он едва не убил ни в чем не повинного человека. Поэтому я едва не убил его самого. В некотором роде я все еще расплачиваюсь за ту фатальную ошибку. Не бывает абсолютно непогрешимых людей. Обмануть можно кого угодно.
Даже меня.
Короче говоря, читать клиентов и присяжных как открытую книгу – это я умею. Но это дело не было каким-то обычным. В нем не просматривалось ничего даже отдаленно нормального.
Это был первый вердикт, который я не взялся бы предсказать. Хотя в любом случае не оказался бы слишком далеко от истины. На мой взгляд, вероятности того или иного исхода были примерно равными, так что с одинаковым успехом можно было просто подбросить монетку. Фифти-фифти. Пятьдесят на пятьдесят. Я знал, чего хочу. Теперь я знал, кто убийца. Я просто не знал, увидели ли это присяжные. Я был шорами на глазах у присяжных.
А еще я жутко устал. Я не спал уже несколько недель. С той самой темно-красной ночи.
Секретарь суда встал и обратился к старшине присяжных:
– Итак, оба вердикта вынесены? И вынесены единогласно?
– Да, – последовал ответ. – Единогласно.

Часть I. Сестры. Тремя месяцами ранее

Расшифровка звонка в службу 911

Рег. номер происшествия: 19–269851
5 октября 2018 г.
Время: 23:35:24

Диспетчер: Нью-Йорк, 911. Вам нужна полиция, пожарные или «скорая»?
Вызывающий абонент: Мне нужны полиция и «скорая помощь». Прямо сейчас!
Диспетчер: Какой адрес?
Вызывающий абонент: Франклин-стрит, 152. Пожалуйста, поскорей, она ударила его ножом и теперь поднимается по лестнице!
Диспетчер: В доме кто-то ранен?
Вызывающий абонент: Да, мой отец. О господи, я слышу, как она поднимается по лестнице!
Диспетчер: Полиция и «скорая помощь» уже в пути. Где вы находитесь в доме? И где ваш отец?
Вызывающий абонент: Он на втором этаже. В главной спальне. Там всё в крови. А я… я в ванной. Это моя сестра! Она все еще здесь. Кажется, у нее нож. О господи… [неразборчиво].
Диспетчер: Сохраняйте спокойствие. Вы заперли дверь?
Вызывающий абонент: Да.
Диспетчер: Вы не ранены?
Вызывающий абонент: Нет, не ранена. Но она собирается убить меня. Пожалуйста, пришлите сюда полицию и врача поскорее! Мне нужна помощь. Прошу вас, поспешите!
Диспетчер: Они уже едут. Никуда не выходите. Если можете, упритесь ногами в дверь. Все обойдется. Постарайтесь взять себя в руки, полиция уже в пути. Сохраняйте спокойствие и не шумите. Как вас зовут?
Вызывающий абонент: Александра Авеллино.
Диспетчер: А вашего отца?
Вызывающий абонент: Фрэнк Авеллино. Это моя сестра София – она, видать, окончательно сошла с ума. Она буквально раскромсала его на части… Она [неразборчиво].
Диспетчер: Там ведь у вас не одна ванная комната? В какой конкретно вы находитесь?
Вызывающий абонент: В той, что в главной спальне. Я вроде слышу ее. Она в спальне. О господи…
Диспетчер: Постарайтесь не шуметь. Все с вами будет в порядке. Полиция всего в нескольких кварталах от вас. Оставайтесь на линии.
Вызывающий абонент: [неразборчиво]
Диспетчер: Александра… Александра? Вы еще здесь?
Звонок завершен в 23:37:58

Расшифровка звонка в службу «911»

Номер происшествия: 19–269851
5 октября 2018 г.
Время: 23:36:14

Диспетчер: Нью-Йорк, 911, вам нужна полиция, пожарные или медики?
Вызывающий абонент: Полиция и «скорая». Мой отец умирает! Я на Франклин-стрит, 152. Папа! Папа, пожалуйста, скажи что-нибудь!.. На него напали. Ему нужен врач!
Диспетчер: Как вас зовут?
Вызывающий абонент: София. София Авеллино. Черт, я не знаю, что делать! Здесь столько крови…
Диспетчер: На вашего отца напали? Дома?
Вызывающий абонент: Он в спальне. Это ее рук дело. Это она…[неразборчиво]
Диспетчер: В доме есть еще кто-нибудь? Вы в безопасном месте?
Вызывающий абонент: По-моему, она ушла… Пожалуйста, пришлите сюда кого-нибудь, мне так страшно! Я не знаю, что делать.
Диспетчер: Ваш отец истекает кровью? Если да, то попробуйте прижать к ране какую-нибудь тряпку или полотенце. И не отпускайте. Полиция появится с минуты на минуту. Я вижу, что из вашего дома поступил еще один звонок…
Вызывающий абонент: Что? Вам еще кто-то позвонил?
Диспетчер: В доме есть кто-нибудь еще?
Вызывающий абонент: О боже! Это Александра! Она в ванной. Я вижу ее тень под дверью. Вот черт! Она прямо здесь! Мне надо уходить. Она убьет меня. Пожалуйста, помогите мне, пожалуйста!.. [кричит]
Звонок завершен в 23:38:09.

Глава 1

Эдди
Терпеть не могу юристов. Большинство из них. Вообще-то почти всех, за редким исключением. Не считая разве что моего наставника, судьи Гарри Форда, и еще пары-тройки таких же древних судебных зубров, которые слоняются по зданию уголовного суда Манхэттена, словно призраки на собственных похоронах. Прокручивая в свои юные годы всякие хитроумные мошеннические схемы, я знал куда больше законников, чем сейчас. Большинство юристов довольно легко напарить, поскольку они сами народ нечестный.
Никогда не думал, что стану одним из них. На визитке в моем заднем кармане значится: «Эдди Флинн, судебный адвокат».
Если б мой папаня, и сам талантливый аферист, дожил до этого дня, ему было бы стыдно. Я ведь мог стать боксером, или мошенником, или карманником, или даже букмекером. Он смотрел бы на своего сына, адвоката, качал головой и задавался вопросом, в чем же ошибся как родитель.
Главная проблема в том, что адвокаты склонны больше думать о самих себе, чем о своих клиентах. Начинается все с благих намерений: все смотрели «Убить пересмешника», а может, даже и одолели книгу Харпер Ли, и все хотят стать такими, как Аттикус Финч[2 - Аттикус Финч – главный герой романа американской писательницы Харпер Ли «Убить пересмешника» (1960): адвокат, представлявший в суде чернокожего парнишку, ложно обвиненного в изнасиловании белой женщины.]. Чтобы встать горой за маленького человека, вступиться за которого больше некому. В общем, вся эта давидо-голиафовская муть. А потом вдруг понимают, что особых денег это не сулит, что все их клиенты виновны и что даже если они напишут речь, достойную Аттикуса Финча, судья пропустит все эти их словеса мимо ушей.
Те, у кого достает ума понять несбыточность подобной мечты, приходят к заключению, что нужно устроиться в какую-нибудь крупную фирму, вкалывать не покладая рук и попытаться пролезть в партнеры[3 - Партнер – высшая должность в адвокатской и вообще юридической фирме. Партнер, как правило, это еще и один из учредителей фирмы, фактически один из ее хозяев.], пока еще не хватила кондрашка. Другими словами, они понимают, что закон – это бизнес. И у некоторых этот бизнес вполне себе процветает.
Стоя возле дома под номером 16 по Эриксон-плейс, я невольно припомнил, сколько бабла заколачивают маститые адвокаты по уголовным делам. По этому адресу располагается Первый райотдел полиции Нью-Йорка – в смысле, отдел под номером один. Парковочные места перед зданием, обычно предназначенные для патрульных машин, сейчас занимала целая выставка дорогостоящих достижений мирового автопрома, в основном германского. Я насчитал пять «Мерседесов», девять «БМВ» и один «Лексус».
Внутри явно что-то происходило.
В отдел можно попасть через выкрашенные синей и белой краской двери из красного дерева, с железными заклепками, обрамляющими каждую декоративную филенку. Сразу за ними – пункт охраны, и чуть дальше – стойка дежурного сержанта. Вот там-то я и обнаружил какой-то кипиш, причем в самом разгаре. Детектив в штатском, в желтой рубашке, гневно тыкал пальцем в физиономию сержанта Буковски, в то время как около дюжины адвокатов по другую сторону стойки, в приемной, оживленно грызлись между собой. Приемная здесь не более двадцати футов в длину и десяти в ширину, стены выложены желтоватой плиткой. Когда-то, наверное, эта плитка была девственно-белой, но в семидесятые и восьмидесятые копы курили как паровозы.
Буковски позвонил мне двадцать минут назад. Сказал, что мне нужно срочно гнать сюда. Появилось дело. Крупняк. А значит, с меня билеты на «Никс»[4 - «Никс» («Нью-Йорк Никербокерс») – профессиональный клуб из Национальной баскетбольной лиги, базирующийся в Нью-Йорке.]. Это у нас с ним такая договоренность. Если за его стойкой вырисовывалось что-нибудь интересное, он сразу звонил мне. Единственная проблема заключалась в том, что Буковски был не единственным копом в участке, который брал взятки, и, судя по толпе адвокатов, слухи про лакомый кусочек уже успели распространиться по всему городу.
– Буковски… – тихонько позвал я его.
Буковски – это плотный, поросший густым волосом комок мускулов и жира, облаченный в темно-синюю форму полиции Нью-Йорка. В свете потолочных ламп на его лысой макушке блеснул пот, когда он повернулся, подмигнул мне, а затем беззаботно велел детективу убрать палец от своего лица, пригрозив засунуть его куда-то самому этому детективу или его мамаше. Я особо не вслушивался.
– С меня уже хватит, Буковски! У каждого из них ровно одна минута на беседу с подозреваемой! Не больше. После этого она выбирает себе адвоката, и мы сразу приступаем к допросу. Понятно? – процедил детектив в желтой рубашке.
– Что ж, я не против. Это по-честному. Я прослежу за этим. Скройся-ка пока на полчасика – сходи кофейку выпей, что ли… Или позвони своей мамаше – скажи, что я зайду, когда закончится моя смена.
Детектив отступил назад, многозначительно поглядывая на Буковски, а затем резко крутнулся на каблуках и направился к стальной двери в дальнем конце приемной.
Сержант обратился к толпе адвокатов, стоявших перед ним, словно устроитель подпольной лотереи, объясняющий правила:
– Итак, поступим вот каким образом… Каждый из вас, красавцы, сейчас возьмет талон с номером, и по этим номерам я буду вас вызывать. У каждого ровно одна минута, чтобы уболтать подозреваемую. Кому отказали, тот немедля валит отсюда. Понятно? Это все, что я могу для вас сделать.
Некоторые из адвокатов негодующе воздели руки в воздух, после чего принялись стучать пальцами по своим мобильным телефонам, в то время как другие, не переставая недовольно ворчать, стали проталкиваться к автомату, чтобы получить талон с номером очереди. Талоны вообще-то предназначались для граждан, явившихся подать заявление, а не для адвокатов, жаждущих пообщаться с потенциальным клиентом.
– Какого хрена, Буковски? – возмутился я. – Какой мне смысл покупать тебе билеты на «Никс», если ты обзваниваешь всех адвокатов на Манхэттене?
– Прости, Эдди. Послушай, это дело – просто нечто. Ты явно захочешь вписаться. Сейчас так все это просто детский лепет по сравнению с тем, как это место будет выглядеть утром, когда на улице соберется армия папарацци, желающих зафотать этих девиц, когда мы повезем их в суд для предъявления обвинения.
– Каких еще девиц? В чем вообще суть?
– В полночь группа быстрого реагирования привезла сюда двух красоток. Сестер. Обеим по двадцать с небольшим. Их папаня лежал наверху в спальне, раскромсанный на куски. Сестры вызвали полицию друг на друга. Обе уверяют, что его убила другая. Дело явно обещает быть громким.
Я оглядел приемную, в которой собрались все сливки манхэттенской адвокатуры по уголовным делам – сплошь крупные игроки в тысячедолларовых костюмах, за которыми хвостом держались их подручные. А потом опустил взгляд на свои черно-белые кроссовки «Эйр Джордан Лоу», голубые джинсы и футболку «Эй-Си/Ди-Си» под черным блейзером. Большинство моих клиентов не парились по поводу моего внешнего вида после полуночи. Я заметил, как несколько человек в костюмах принялись подталкивать друг друга локтями, указывая подбородками в мою сторону. Судя по всему, эта публика не воспринимала меня как конкурента. Но вот чего я не понимал, так это почему они сочли это дело таким уж вкусным.
– Обе сестры утверждают, что это сделала другая… Ну и что? У них есть деньги или еще чего? Что привело всех этих львов на берег реки нынешней ночью?
– Блин, ты что, новости не смотрел? – изумился Буковски.
– Нет, я спал сном праведника.
– Девиц зовут София и Александра Авеллино. Это дочки Фрэнка.
– Так это Фрэнка убили?
Буковски кивнул:
– Я разговаривал с одним из ребят из группы быстрого реагирования. Фрэнка выпотрошили, как рыбу. Буквально кишки выпустили. Парень говорит, что выглядело это не фонтан. А ты же знаешь – эти ребята всякого насмотрелись…
Подразделение быстрого реагирования – это практически тот же полицейский спецназ. Они там и вправду чего только не насмотрелись – от терактов до ограблений банков, от захватов заложников до перестрелок с применением автоматического оружия. И если кто-то из этой группы говорит, что выглядело увиденное не фонтан, то это и впрямь было нечто кошмарное. Однако вовсе не необычайный уровень насилия, сопровождавший преступление, привлек внимание лучших судебных акул Манхэттена – это были жертва и предполагаемые преступники.
До ноября прошлого года Фрэнк Авеллино был мэром города Нью-Йорка.
– Каковы шансы, что мне достанется это дело, если я буду стоять в самом хвосте очереди?
– Теперь ты уже в самом начале очереди. Кэрол не сумела заполучить клиентку. А тот малый, который сейчас перед тобой, только зря топчется. Сейчас я тебя туда отведу, – сказал Буковски.
– Погоди-ка, так я какой в очереди – третий?
– Кэрол Чиприани подкинула мне штуку, чтобы быть первой, но так и не уболтала клиентку. Ты уж прости, Эдди, мне тоже нужно есть…
– Эй, а мы кто такие, по-вашему? Мелочь пузатая? Что тут вообще происходит? – вопросил один из костюмов.
– Не переживайте, всё по-честному. Он не лезет вне очереди. У вас еще есть шанс, – заверил его Буковски. – Всё в порядке, Эдди. Большинство этих павлинов пришли повидаться с Александрой. А ты встречаешься с Софией.
– Погодите, а мы здесь разве не для того, чтобы пообщаться с обеими сестрами? – поинтересовался один из прикостюмленных адвокатов, и все они дружно загалдели, выражая свое недовольство.
Буковски давно уже был моим человечком в полиции – равно как и с полдюжины других дежурных сержантов, которые сразу же ставили меня в известность в случае крупного ареста, и я тоже не забывал позаботиться о них в ответ. На сей раз полиция Нью-Йорка учуяла запах реально громкого дела, и каждый коп, у которого есть адвокат, набивающий ему карманы, взялся за телефон. Мне уже доводилось такое видеть. Детективы, назначенные на это дело, могли пожаловаться на сержантов, но, пока те не слишком затягивали время предварительного содержания под стражей, ничего не могли с этим поделать. А кроме того, детективы вообще не стали бы жаловаться своему руководству, потому что тогда они просто сдали бы своего коллегу-копа.
Стукачи в полиции Нью-Йорка долго не живут. Кому-то из адвокатов в итоге везет, а те, кто в пролете, в жизни не станут поднимать бучу. В противном случае никто им больше не позвонит. Клиенты тоже обычно не против, поскольку получают возможность выбрать лучшего из адвокатов. Громкое убийство – это для копов в форме праздник почище Рождества. Как и в случае с большинством всего прочего в нашем городе, малая толика коррупции и немного бабла со стороны помогают подмазать нужные колеса. Добро пожаловать в Нью-Йорк…
– Дай-ка только возьму ключи и сразу же представлю тебя Софии.
– А почему именно Софии? – спросил я.
Буковски перегнулся ко мне через стойку:
– Я тебя знаю. Ты не возьмешься за дело, если клиент пытается отмазаться от совершенного им преступления. Насчет Александры у меня возникли кое-какие сомнения. А вот эта цыпочка, София… Короче, сам увидишь. Каждый день через мои руки проходят от двадцати до тридцати человек, и я не хуже тебя могу распознать, кто из них реально преступник, а кто нет. Она не преступница. Но должен тебя предупредить: лучше не делай с ней никаких резких движений. И ничего ей не передавай – не оставляй ни ручек, ни бумаги.
– И почему же?
– Ну, наш док считает, что она малость того. Хотя нападать на тебя вряд ли станет. Ты будешь ее адвокатом, это я тебе гарантирую.

Глава 2

Кейт
Кейт Брукс крепко спала, завернувшись в несколько слоев шерстяных одеял и натянув поверх спортивного костюма пижаму от «Тейлор Свифт» и две пары толстых белых носков по колено. Сколько бы она ни возилась со старыми батареями в своей квартирке, никак не могла заставить их нагреться. В рекламном объявлении о сдаче внаем однокомнатная студия подавалась как «люксовое жилое помещение с центральным отоплением». Две батареи в противоположных концах комнаты формально оправдывали такое определение, но в результате каждый вечер перед сном Кейт напяливала на себя все доступные одежки. Когда по-настоящему наступила зима, она уже и не знала, что ей делать.
На мобильнике сработал будильник – забрякал электронный колокол, становясь все громче с каждой секундой. Кейт потянулась к прикроватной тумбочке и дважды шлепнула рукой по экрану, чтобы отключить звук. Потом быстро засунула руку обратно под одеяло и перевернулась на другой бок, так по-настоящему и не проснувшись.
Телефон забрякал опять.
На сей раз она заставила себя открыть глаза. Звук, доносящийся из телефона, не был похож на сигнал будильника. Тут она сообразила, что звонит ее босс – Теодор Леви. А еще и то, что сбросила его первый звонок.
– Здравствуйте, мистер Леви, – произнесла она хриплым со сна голосом.
– Одевайся. Мне нужно, чтобы ты заскочила в офис и забрала кое-какие документы, а потом встречаемся в Первом райотделе в Трайбеке, – без всяких приветствий распорядился Леви.
– О, конечно. А что нужно забрать?
– Скотт сейчас в офисе, подчищает кое-какие концы, но он требуется мне здесь. Мне нужно, чтобы ты подготовила клиентский договор на имя Александры Авеллино. Привози его сюда. Он понадобится мне в течение сорока пяти минут. И не вздумай опоздать.
С этими словами он повесил трубку.
Кейт откинула одеяло и поднялась с кровати. Такова уж жизнь начинающего юриста. Она проработала в этой области меньше полугода – как говорится, чернила на ее адвокатской лицензии еще не высохли. Скотт, еще один начинающий адвокат из их фирмы, уже торчал в офисе, и почему, черт возьми, он так и не сумел найти то, что требовалось Леви, Кейт не интересовало. Леви выкрикивал приказы, и люди послушно брали под козырек. И не важно, что наверняка имелся и более простой или быстрый способ что-либо сделать, – пока все носились туда-сюда, как припадочные, Леви был просто счастлив.
Кейт глянула на часы. Ей понадобится такси. От ее квартиры до офиса – где-то двадцать минут езды. Попытавшись прикинуть, сколько времени займет дорога от их фирмы до Первого райотдела полиции, она решила, что наверняка еще минут двадцать.
Времени на душ уже не оставалось. Стащив пижаму и треники, Кейт надела блузку и деловой костюм. Юбка оказалась мятой, но это не имело значения. Когда она натягивала колготки, по правой икре пробежала стрелка. Блин, последняя пара… Ругнувшись, Кейт отправилась на поиски обуви и стукнулась головой об арку, отделявшую кровать от небольшого пространства, в которое ей удалось втиснуть компактный диванчик и стеллаж с книгами, – пространства, сходившего здесь за гостиную. На лбу осталась небольшая ссадина, которую тут же противно защипало, отчего она резко втянула воздух сквозь зубы.
– Вот же скотство, – буркнула Кейт.
У входной двери квартиры стояла пара адидасовских кроссовок. Она влезла в них, схватила пальто и сумочку и выбежала на улицу.
Двадцать минут спустя Кейт выбралась из такси на Уолл-стрит, попросила водителя немного обождать и бросилась ко входу в здание. Воспользовавшись электронной карточкой-пропуском, чтобы открыть входную дверь, вбежала в вестибюль, где за стеклом регистрационной стойки маячил охранник. Звякнул сигнал лифта. Двери начали открываться, и Кейт уже шагнула к ним, готовая запрыгнуть внутрь; в этот момент из кабины навстречу ей вырвался Скотт с папкой под мышкой, так задев ее плечом, что она развернулась на месте.
– Прости, Кейт, мне нужно спешить. Секретарша Леви все еще распечатывает клиентский договор. У меня уже не было времени забрать его – Леви хочет, чтобы я немедленно приехал в райотдел.
– Подожди, я буду ровно через две минуты. У меня там такси ждет на улице, – сказала она.
Скотт кивнул, повернулся и побежал к входной двери.
Кейт ткнула в кнопку двадцать пятого этажа и успела нажать ее еще двадцать пять раз, отсчитывая каждый этаж по мере подъема кабины. Секретарша Леви, Морин, уже вынимала из принтера отпечатанные страницы. Убрав их в папку, она протянула ее Кейт.
– Это клиентский договор?
Морин кивнула. Страницы были еще теплыми после принтера.
Почему Скотт не мог немного подождать и взять его с собой?
Кейт уже давно отказалась от попыток отвечать на подобные вопросы. В том мире, в котором существуют крупные юридические фирмы, могут не моргнув глазом нанять хоть двадцать адвокатов и полсотни нелицензированных помощников, если это сулит преимущество над оппонентом. Ее отправили за договором, потому что ее могли отправить за договором. Кейт вернулась в лифт, выбрала первый этаж и вдавила средним пальцем кнопку закрывания дверей. Одними губами шепча: «Ну давай же, давай!», проследила, как они неспешно закрываются.
Не успели еще двери лифта полностью открыться на первом этаже, как Кейт выскочила в вестибюль. Охранник при ее появлении встал и своим пропуском открыл входную дверь, после чего схватился за ручку и распахнул ее перед ней. Выдохнув «Спасибо!», Кейт выбежала на холодный воздух.
И остановилась как вкопанная.
Ее такси уехало.
Скотт…
«Вот же сволочь…»
Она в отчаянии оглядела улицу – ни одного такси, – после чего открыла приложение «Убер» на своем телефоне. Ее отец терпеть не мог, когда она пользовалась «Убером», и много раз предостерегал ее от этого. Приложение сообщало, что свободная машина находится в двух кварталах от нее.
Уберовское такси подъехало буквально через несколько секунд, и Кейт забралась на заднее сиденье. Это был старый «Форд» цвета синий металлик, в салоне ощутимо воняло псиной. Было слишком темно, чтобы как следует разглядеть водителя, но она поняла, что он светловолосый, худой и с татуировками на обеих руках.
«Ну и гадина же этот Скотт!»
Скотт получил должность младшего юриста через четыре месяца после Кейт. Фирма «Леви, Бернард и Грофф» предоставляла полный спектр юридических услуг, а это означало, что здесь могли спрятать ваши миллионы, чтобы вы не платили налоговому управлению, лишить вашего супруга или супругу возможности расторгнуть брак и предоставить вам возможность подать в суд на любого, кто пришелся вам не по вкусу – причем по абсолютно любой высосанной из пальца причине; а если дело действительно пахло жареным, то здесь имелся Теодор Леви – мастер судебной тяжбы и адвокат по уголовным делам. Кейт успела поработать в нескольких отделах и в конце концов остановилась на уголовном. У нее обнаружился талант к этой сфере. И это было заметно. Команда Леви насчитывала больше десятка адвокатов, но к своим собственным делам он предпочитал более тесно привлекать как раз новых младших сотрудников, чтобы не вносить путаницу в расчеты почасовой оплаты более опытных юристов.
Кейт заметила, что Леви особенно нравилось находиться рядом с молоденькими сотрудницами.
Скотт пришел в отдел уголовного права месяц назад и сразу же отлично поладил с начальником, став у Леви чуть ли не любимчиком. Кейт совершенно ясно это видела. Она была с Леви всего на одном деловом обеде, а ведь до появления Скотта успела проработать в отделе целых два месяца. За четыре последующих месяца Скотт успел уже четырежды отобедать с Леви. В то время как их босс был человеком низеньким, приземистым и малость смахивал на жабу, Скотт был высоким и худым, как жердь, а его скулами вполне можно было бы отбивать мясо. Довершала угловатую наружность младшего адвоката пара темно-синих глаз, которые словно каким-то непостижимым образом подсвечивались изнутри – как будто за каждым из них ярко горела маленькая лампочка.
И вот теперь он перехватил у нее такси… Кейт дала себе обещание как следует поговорить с ним, как только они окажутся наедине.
Водитель всю дорогу молчал. Вскоре она вышла из машины и направилась к зданию отдела полиции.
Внутри ее ждал натуральный цирк. Здесь толклась целая толпа адвокатов из ведущих фирм Манхэттена, и все чего-то ждали.
Наконец Кейт заметила Леви и Скотта, которые сидели на алюминиевой скамье в дальнем конце помещения, увлеченные разговором. Чтобы попасть туда, ей пришлось протиснуться мимо дюжины других юристов, набившихся в тесную приемную. Некоторые лица были ей знакомы – одних она видела по телевизору, других узнала по рекламным роликам или фотографиям в журнале «AБA»[5 - «АБА» (англ. «ABA Journal») – американский журнал юридической направленности, существующий уже более 100 лет.]. Все это были люди, постоянно купающиеся в сиянии фотовспышек на всяких мероприятиях нью-йоркской коллегии адвокатов. Всем за сорок. Все белые. Все богатые. Все мужчины.
И все смотрят на нее как на пустое место.
– Простите, – пробормотала Кейт, пытаясь пробраться сквозь толпу. Некоторые из собравшихся были увлечены групповой беседой. Гольф… Все богатые белые адвокаты просто-таки обожают гольф. Другие о чем-то спорили, а третьи приникли к своим телефонам. Никто не смотрел ей в глаза. Она низко опустила голову и осторожно двинулась вперед, тихонько лепеча извинения. В самом центре толпы, где все уже терлись плечами, чьи-то руки мягко скользнули по ее пояснице, и когда она отдернулась, эти руки сразу же убрались, но Кейт почувствовала, как еще чья-то рука коснулась ее спины, а потом чьи-то пальцы сжали сначала верхнюю часть ее бедра, а затем и ягодицу.
Кейт закашлялась, подтолкнув стоящего впереди седовласого адвоката намного сильнее, чем тот ожидал, и наконец вновь оказалась на более или менее свободном пространстве, услышав за спиной взрыв смеха. Двое или трое мужчин склонили друг к другу головы, явно обмениваясь какими-то шуточками. Вероятно, как раз кто-то из них и ущипнул ее за задницу, и теперь они смеялись над этим. Ни Леви, ни Скотт не подняли глаз. Кейт повернулась, и лицо у нее вспыхнуло, когда она оглядела толпу. Седовласый адвокат вернулся на свое место, закрыв свободное пространство, оставленное ею в толпе. Невозможно было сказать, кто конкретно ее лапал. Лицо и шея у Кейт покраснели от смущения. Однако выражать протест не приходилось – ее восприняли бы как скандалистку.
Позади она услышала недовольный и чуть ли не плаксивый голос Леви:
– Кэти, где, черт побери, тебя носило? Скотт добрался сюда уже десять минут назад!
Кейт прикрыла глаза. А потом открыла их и попыталась настроиться на деловой лад. Ночь обещала оказаться тяжелой. Ей не хотелось сорваться прямо на глазах у Леви. Он лишь посоветовал бы ей не распускаться и начал бы ныть, что она поставила его в неловкое положение. Она решила плюнуть на происшедшее. Чтобы иметь дело с Леви, ей понадобится все ее самообладание. Только двое мужчин называли ее Кэти. Один из них приходился ей отцом, а другой – Леви. И насколько она любила, когда отец называл ее этим уменьшительным именем, настолько же терпеть не могла то, как произносил его Леви.
Отступив на шаг, Кейт повернулась лицом к своему боссу. Забрав у нее папку с документами, он сухо произнес:
– Это очень важное дело для нас. Для фирмы. Нам надо кровь из носу заполучить эту клиентку. Мне нужно, чтобы ты была в отличной форме, это понятно?
Кейт кивнула.
– Я в полном порядке. А что за дело?
У Леви отвисла челюсть, оставшись в таком положении на несколько секунд – он будто поджидал, когда мимо пролетит какое-нибудь насекомое, чтобы в этот момент, словно хамелеон, выстрелить перед собой своим рептильим языком, перехватить его в воздухе и втянуть в свой розовый рот.
– Погиб бывший мэр Нью-Йорка, Фрэнк Авеллино. Убит в собственной спальне, его ударили ножом… Сколько там раз, Скотт?
– Пятьдесят три раза, – быстро ответил тот.
– Пятьдесят три удара ножом, моя дорогая. И мы собираемся представлять интересы его старшей дочери. На месте преступления задержаны обе его дочери, и каждая из них обвиняет в убийстве другую. Одна из них лжет, и наша задача – доказать, что это не наша клиентка. Понятно?
В словах Леви явственно слышались покровительственные нотки, но Кейт проигнорировала этот тон.
Это «моя дорогая» прозвучало явно не по-джентльменски. Она уже привыкла к большей части дерьма, с которым ей приходилось мириться, но «моя дорогая» или «моя юная леди» все еще заставляли ее сжимать зубы. Кейт подавила гнев, поскольку это был тот момент, которого она ждала с тех самых пор, как пришла в фирму. Со всяким жлобьем в барах и повседневным уличным сексизмом ей удавалось справляться без особого труда. Но вот когда речь шла о мужчинах, от которых зависела ее карьера, все было совсем по-другому. Она знала, что так быть не должно, что это неправильно, но сочла за лучшее держать язык за зубами и не высовываться. По крайней мере, на данный момент. У них была вся власть. Вздумай она протестовать и жаловаться, то, по мнению Кейт, ее бы мигом уволили – ее карьера закончилась бы, даже не успев толком начаться.
Вот уже несколько месяцев Кейт составляла выписки по прошлым судебным делам, развлекала разговорами клиентов и раздавала канапе на вечеринках фирмы. И вот теперь наконец могла заняться делом. Настоящим, громким делом об убийстве. Чувствуя возбужденное трепыхание в животе, она одернула пиджак, облизнула пересохшие губы и прочистила горло. Кейт хотела быть готовой к этому. Она чувствовала, что готова.
– Я поняла, – последовал ее ответ.
Леви оглядел ее с ног до головы.
– Что это на тебе надето? Это что – кроссовки?
Кейт открыла было рот, чтобы ответить, но не успела.
– Леви! Ваша очередь! – послышался чей-то голос. Это был полицейский, высунувшийся из-за приоткрытой стальной двери.
– Уже иду! – отозвался Леви, после чего встал и поддернул брюки, которые регулярно спадали с его округлого живота. Причем не важно, был на нем ремень или подтяжки – подтягивание штанов, похоже, уже давно вошло у Леви в привычку.
Кейт увидела, как из-за стальной двери вышла небольшая группа адвокатов – судя по всему, только что пообщавшихся с потенциальной клиенткой. Головы у них были опущены, вид унылый. Леви явно получит это дело. Кем бы ни была клиентка. Это не имеет значения. Это всегда было его сильной стороной. Леви умел ладить с клиентами. Быстро привлекал их на свою сторону. Просто пиар-машина с адвокатской лицензией. Они обязательно выиграют это дело, и Кейт с самого начала должна находиться в самом центре защиты. Она едва подавила дурацкую улыбку, готовую расцвести у нее на губах – просто от волнения и нервов.
– Ладно, пошли, – бросил Леви.
Скотт кивнул Кейт. Кейт ответила тем же. Они втроем вместе шагнули к двери. Но тут прямо перед лицом у Кейт возникла картонная папка. Она едва успела выставить руки, когда папка опустилась и хлопнула ее по груди, остановив на полпути к двери. Кейт обеими руками подхватила ее.
– В этом досье Скотта есть кое-что, что клиентка и полиция Нью-Йорка не должны видеть, – бросил Леви. – Убери его в сейф для документов в багажнике моей машины. Она припаркована снаружи. Золотистая «БМВ».
Перед лицом у нее болталась связка ключей. Кейт взяла их и судорожно сглотнула, ощутив першение в горле. Как будто наглоталась песку.
– Мы скоро. Ты можешь использовать это время, чтобы подумать о том, почему так поздно приехала. Когда мы закончим, я могу подбросить тебя домой, – добавил Леви.
И с этими словами Скотт и Леви направились к открытой стальной двери. Кейт замерла, не в силах двинуться с места.
– Не бери в голову, детка. У тебя самая важная работа. Ты можешь присмотреть за «бэхой» Леви, – послышался голос у нее за спиной. Кто-то из конкурирующих адвокатов.
Этого оказалось достаточно, чтобы вся группа разразилась громким хохотом, раскатившимся по всей приемной.
Кейт мучительно покраснела, после чего бочком протолкалась мимо группы, не решаясь вновь влезать в самую гущу, и направилась к выходу.
Чувствуя, как противное жжение переползает с лица на шею, она припомнила последние слова Леви. Когда он закончит, то предложит подвезти ее домой. А значит, может предпринять еще одну неуклюжую попытку подкатить к ней.
Дробно стуча подошвами кроссовок, Кейт выбежала через входную дверь на улицу.

Глава 3

Она
Когда ее привезли в Первый райотдел, дежурный сержант оглядел ее с ног до головы, объяснил ее права, а затем рассказал, как будут дальше развиваться события.
– Ваши личные вещи будут изъяты в качестве вещественного доказательства. Включая одежду и нижнее белье. Две женщины-полицейские сопроводят вас в отдельную комнату, где все это будет происходить. Одежду на смену вам выдадут. Детективы, расследующие это дело, хотят взять у вас образец ДНК, слепок с зубов и состричь вам ногти. Просто подчинитесь. Не сопротивляйтесь. Это только навредит вам. Женщины-полицейские также сфотографируют вас и снимут отпечатки пальцев. Затем вас отведут в допросную, где к вам придут детективы и зададут несколько вопросов. Вам что-нибудь из этого непонятно?
Она покачала головой.
– У вас уже есть адвокат?
Она опять покачала головой. Не произнеся ни слова.
– Что ж, к тому времени, как вас отсюда увезут, он у вас будет, – заключил сержант.
Полицейский был прав. Все произошло именно так, как он и сказал. Она молча разделась перед двумя женщинами в полицейской форме и отдала им свою окровавленную одежду, которую они сложили в большие прозрачные пластиковые пакеты, выдав взамен нижнее белье и оранжевый комбинезон. Когда она оделась, они убрали срезанные кончики ее ногтей в маленький пакетик и провели ватной палочкой по внутренней стороне рта, после чего на языке остался неприятный привкус.
Затем ее отвели в комнату для допросов и оставили одну. В одной из стен допросной было зеркало, и она догадалась, что кто-то наблюдает за ней из-за него.
Упершись локтями в колени, она наклонилась вперед, опустив голову и не сводя взгляда с белых резиновых тапок, которые ей выдали. Некоторое время посидела так, неподвижная и молчаливая.
Она не проронила ни слова с тех самых пор, как полиция задержала ее на Франклин-стрит. Услышав, как кто-то из копов произнес слово «шок», решила этим воспользоваться.
Она не была в шоке.
Она размышляла.
И слушала.
Стальной стол перед ней был весь в каких-то вмятинах и царапинах. И очень хотелось протянуть руку и провести пальцами по этим неровным линиям, понюхать стол, прикоснуться к нему и ощупать его.
Это навязчивое желание зародилось у нее еще в детстве. Еще один повод для раздражения для матери, которая всегда шлепала ее, застукав за тем, как она трогает и нюхает всякие предметы вокруг. Она могла целый час провозиться так с каким-нибудь листочком, камешком, ягодкой. Запахи и ощущения были почти ошеломляющими, и тут вдруг мать – шлеп! «Не трогай! Хватит уже все лапать, паршивая ты девчонка!»
Наслаждение от прикосновения стало для нее чем-то таким, что приходилось держать в секрете. Скрыть это непреодолимое побуждение помогала музыка. Когда она влюблялась в какую-нибудь песню, то видела цвета и очертания, и музыка становилась для нее чем-то более реальным и осязаемым, что помогало держать руки в узде.
И одна из таких песен по-прежнему звучала у нее в голове. Та самая, которую она слушала, входя этим вечером в дом своего отца на Франклин-стрит, 152. Это была любимая песня ее матери – «Она» в исполнении Шарля Азнавура. В то время как сама она всегда предпочитала кавер-версию этой песни от Элвиса Костелло. Эта песня беспрестанно крутилась у нее в голове, звучала громко и ярко, заглушая все остальные мысли. Сидя в маленькой, вонючей допросной, она одними губами пропела несколько слов, пока эта песня звучала только для нее.
«Она – лицо, что не забыть…»
Пока звучала музыка, образы в голове у нее сменяли друг друга. Галстук ее отца… Узел, все еще туго затянутый у него на шее… Поблескивающая белая кость у него в груди… И все эти чудесные искорки света на лезвии ножа, когда она выдернула его из отцовской груди, вскинула над головой и стала вонзать в живот, шею, в лицо, в глаза – раз за разом, раз за разом…
«Она».
Все это было заранее спланировано. Конечно, она фантазировала об этом уже много лет. Как здорово было бы не просто убить его, а растерзать на куски. Уничтожить его тело. Опустошить его. И ей пришла в голову мысль, что все остальные убийства были всего лишь репетицией этого главного действа.
Тренировкой.
Поначалу смотреть, как угасает свет в глазах у жертвы, было очень захватывающе. Словно наблюдать за неким превращением. От жизни к смерти. Причем от ее собственной руки. И никаких угрызений совести. Никакого чувства вины.
Ее мать выбила это из нее и ее сестры еще в юном возрасте. Мать была блестящей шахматисткой и хотела, чтобы ее дочери превзошли ее. В свои молодые годы она видела, на что способны за шахматной доской сестры Полгар[6 - Все три сестры Полгар (Сьюзен, София и Юдит) добились небывалых успехов в шахматах под руководством своего отца, венгра Ласло Полгара (р. 1946), поставившего своей целью доказать, что талант – это не нечто врожденное, а то, что можно развить благодаря правильному воспитанию.], и хотела, чтобы ее дочери тоже преуспели в этом деле, поэтому очень рано начала обучать их шахматам. С четырехлетнего возраста ее заставляли сидеть в комнате перед доской и передвигать фигуры – под присмотром матери, растолковывающей ей классические приемы и стратегии, победа в которых закладывалась еще в миттельшпиле. Тренировались они буквально часами. Каждый день. Обе сестры по отдельности. Мать никогда не разрешала им играть друг с другом, даже в порядке тренировки. Тренировки проходили только с матерью. И мать никогда не позволяла обеим есть перед дневной тренировкой. Никакого тебе обеда – тарелка хлопьев или фруктов, съеденная на завтрак, оставалась далеким воспоминанием. Она часами сидела в маленькой комнате с матерью – растерянная, испуганная и голодная.
Если мать замечала ошибку в стратегии или когда она слишком долго держала какую-нибудь фигуру на весу, ощупывая углубления на полированном дереве или пытаясь уловить ее запах, то хватала ее за эту провинившуюся пухлую ручонку, пытающуюся сделать ход, поднимала повыше и кусала за один из пальцев. Она все еще могла представить это сейчас, словно наяву. Когда мать хватала ее за запястье, у нее возникало чувство, будто рука угодила в какой-то страшный бездушный механизм, медленно затягивающий ее во что-то вроде циркулярной пилы. Только это был не бешено крутящийся зубчатый диск – вместо него она видела, как ее мать раздвигает свои ярко-красные губы, обнажая два ряда идеально белых зубов. Пальцы у нее начинали дрожать, и сразу же – хвать!
Укус причинял боль. Но это наказание не ставило своей целью пустить кровь. Целью его было напугать, привести в смятение. Убедиться, что подобная ошибка больше не повторится. И ей оставалось лишь гадать, уж не все ли матери на свете такие, как у нее, – холодные, бесчувственные женщины с острыми зубами.
Играя в шахматы, она всегда терзалась от голода. Мать говорила, что голод помогает мозгу оставаться творческим, живым. И всякий раз при виде того, как эти зубы тянутся к ее мизинцу, ощущала тошноту и голод в ожидании боли, которое всегда было даже страшней, чем сам укус.
Она многому научилась на собственных ошибках.
Ей припомнилось выражение лица ее дорогой сестры в тот день, когда мать упала с лестницы. Сестра все плакала и плакала, пока наконец домой не вернулся отец. Но сестра так и не оправилась от случившегося. Это заставило ее задуматься о том, что хоть мать кусала и била их обеих, заставляя каждый день часами играть в шахматы и читать о них, в той все равно оставалась какая-то часть, по которой ее сестра будет скучать. Некая связь, которая теперь была разорвана навсегда.
Даже сейчас, спустя многие годы, она все еще слышала крики своей сестры, когда та увидела тело матери. Сестра стояла у подножия лестницы с этим своим дурацким плюшевым зайчиком в руке, плотно сжав колени, и на ее бордовых колготках расплывалось темное пятно, распространяясь от промежности вниз по обеим ногам. Вскоре рыдания стали такими сильными, что у сестры перехватило дыхание – до того это был панический, судорожный, отрывистый плач.
Теперь укусы, побои и слезы остались лишь в памяти. Как та неотъемлемая часть ее, что помогла ей стать тем совершенным созданием, которое она представляла собой сегодня.
* * *
Сегодняшний вечер прошел просто идеально. Все выглядело беспорядочно, грязно, неистово, и тело дорогого папочки осталось лежать там, где упало. Убийство, совершенное окончательно обезумевшим маньяком.
Вот на что это было похоже. Именно так она и хотела, чтобы это выглядело. По правде говоря, ей это понравилось. Она всегда контролировала свои убийства, и исполнение задуманного приносило ей удовлетворение, хотя ничто не шло ни в какое сравнение с тем самым первым разом. Разве что сегодняшний вечер. Она и вправду позабыла обо всем на свете. Те порывы, которые до той поры сдерживались силой воли и лекарствами, – все это выплеснулось на дорогого папочку. Казалось, что у нее в голове сорвало какой-то предохранительный клапан, не выдержавший навалившегося на него давления – облегчение было полным и чудодейственным.
До этого правоохранительные органы никогда не связывали ее ни с какими преступлениями. И вот теперь она сидит в отделе полиции, ожидая, когда ей предъявят официальное обвинение в убийстве, которое она совершила.
Она оказалась именно там, где и хотела оказаться.
Там, где и планировала оказаться.

Глава 4

Эдди
Буковски повел меня по коридору, выложенному такой же пожелтевшей от никотина плиткой, как и в приемной. Услышав, как кто-то из копов вызывает следующую команду адвокатов для собеседования с потенциальной клиенткой, я замедлил шаг – хотелось посмотреть, кто это.
За высоким патрульным в форме вслед за нами поспешали Теодор Леви и какой-то молодой светловолосый парень. Мне иногда доводилось сталкиваться с Леви в судебных коридорах на Сентер-стрит, но мы никогда не вели какого-либо дела вместе. Хоть и тоже адвокат защиты, Леви плавал поглубже меня, работая на преступников в белых воротничках, готовых выложить за его услуги целое состояние. Он знал, что это дело обязательно попадет в газетные заголовки, и ему время от времени требовались подобные судебные процессы, чтобы поднять свой авторитет. Когда в течение шести месяцев твоя физиономия регулярно светится на первых полосах газет, обычно это означает существенное увеличение объема работы и возможность прибавить к своей почасовой ставке на следующий год еще процентов двадцать.
Я продолжал идти, но позволил Леви догнать меня. В конце коридора Буковски свернул направо, и мы поднялись на два лестничных пролета. Еще пару лет назад на этом этаже располагались четыре камеры предварительного заключения, но не так давно полиция Нью-Йорка полностью распотрошила их, чтобы освободить место для рабочих кабинетов. Железные двери весом в шестьсот сорок фунтов каждая были вырваны с мясом, после чего бесследно исчезли. Бог его знает, чьими усилиями – подрядчиков или самих копов. Но кто-то явно неплохо заработал на металлоломе, и уж точно не городская казна. Теперь, помимо дополнительных офисных помещений для отдела уголовного розыска, в здании появилось пять новых комнат для допросов.
На данный момент заняты были только две. Об этом можно было судить по надписям, сделанным маркером на белых досках, приделанных к дверям, прямо под небольшими смотровыми окошками. Подавив желание хоть одним глазком глянуть на свою клиентку, я дождался Леви.
– Эдди Флинн, насколько я понимаю? Я Теодор Леви, – представился он, протягивая руку.
Мы обменялись рукопожатиями, после чего Леви засунул большие пальцы за пояс и натянул брюки обратно на живот. Его черные волосы были коротко пострижены, а два внимательных глаза за толстыми линзами очков в черной оправе оглядывали меня с ног до головы, словно у гробовщика, снимающего с меня мерку для гроба.
– Рад познакомиться, – сказал я.
– У вас что, сегодня в офисе день без галстуков? – поинтересовался он.
– Перед судебным слушанием я переоденусь. Мои клиенты нанимают меня не из-за моего гардероба.
– Аналогично. Вы тут по поводу второй сестры? – продолжал он. – Тогда желаю удачи.
– Мне нужна удача?.. Похоже, вы знаете нечто такое, чего не знаю я. Что-то я не пойму, с чего это половина манхэттенской адвокатуры заявилась на прослушивание к этой вашей дамочке. Не желаете просветить меня, почему большинство из них предпочитают одну сестру другой?
– Если вы не в курсе, то у Софии есть кое-какие проблемы. Всегда были. Любой, кто знал Фрэнка Авеллино, вам это скажет. Это общеизвестно. Александра была его любимицей. Она – не последняя фигура на Манхэттене, и это практически беспроигрышный вариант. А вот София – паршивая овца в семье, да и с головой у нее не всё в порядке. Тут может быть только один исход. Думаю, что лучший вариант для вас – уболтать Софию на досудебную сделку с признанием вины. Это сэкономит всем нам кучу времени.
– Я еще не разговаривал с Софией. Посмотрим, как все будет складываться.
– Ладно, удачи, – бросил Леви, увлекая за собой своего помощника, симпатичного малого с пачкой бумаг в руках, и взмахом руки подзывая к себе высокого полицейского, который открыл дверь допросной и отступил в сторону. Я шагнул ближе, чтобы глянуть на Александру Авеллино.
Даже сидя за столом в допросной, та казалась стройной и высокой. Светлые волосы явно крашеные, понял я, хотя покраска качественная. Глаза у нее покраснели, а помада поблекла. В остальном же Александра выглядела здоровой и подтянутой, с кожей молочного, миндального оттенка. Учитывая обстоятельства, смотрелась она на все сто. В выражении ее лица чувствовалась уверенность. Это была женщина, явно способная постоять за себя и за других. Когда дверь открылась, я ощутил легкий аромат духов.
Высокий полицейский закрыл дверь и прислонился к ней спиной.
– Ладно, Эдди, а вот и София, – поторопил меня Буковски, вставляя ключ в замок и открывая дверь.
Я вошел во вторую допросную.
София Авеллино оказалась чуть пониже своей сестры, хотя и ненамного, а ее темные волосы резко контрастировали с белым как мел лицом. А вот глаза у сестер оказались совершенно одинаковыми, явно отцовскими – узкими, но яркими и проницательными. Она не улыбалась. Губы у нее были тоньше, чем у сестры, и нос тоже. Сестры выглядели полными ровесницами, хотя мне припомнилось, что дочери Фрэнка вроде как родились с разницей примерно в год. Сам не знаю, откуда у меня взялись такие сведения – хотя, скорее всего, я видел их обеих или кого-то из них в каком-нибудь журнале или новостной статье.
София с подозрением посмотрела на меня, но ничего не сказала. Напротив нее сидел какой-то незнакомый мне адвокат – на вид такой же богатый и успешный, как и все остальные. Собрав свои бумаги, он бросил с досадой:
– Вы совершаете большую ошибку, не наняв меня! – после чего выбежал вон.
Я не обратил на него внимания, сосредоточившись на сидящей передо мной молодой женщине.
– Здравствуйте, София, меня зовут Эдди Флинн. Я адвокат защиты. Сержант Буковски сказал мне, что у вас нет адвоката. Я хотел бы немного поговорить с вами и посмотреть, не могу ли я чем-нибудь вам помочь. Вы не против?
Немного поколебавшись, она кивнула, принявшись чертить пальцами воображаемые линии и круги на столе. Подойдя ближе, я увидел, что София проводит пальцами по вмятинам и царапинам, исследуя текстуру, – нервная реакция, в чем-то даже детская. Тут она вроде как спохватилась и спрятала руки под стол.
Я уселся напротив нее, расслабленно положив перед собой раскрытые ладони – приглашение к разговору на «языке тела».
– Вы знаете, почему здесь оказались? – начал я.
Сглотнув, София кивнула и ответила:
– Мой отец мертв. Его убила моя сестра. Она говорит, что это сделала я, но клянусь вам – я этого не делала! Просто не смогла бы. Лживая сука, убийца!
Ее руки взлетели в воздух и резко опустились, хлопнув по столу и словно поставив точку после слова «убийца».
– Ладно, я понимаю, это звучит глупо, но мне нужно, чтобы вы сохраняли спокойствие. Я здесь для того, чтобы помочь вам, если смогу.
– Сержант Буковски сказал, что мне надо поговорить со всеми этими адвокатами, но ни в коем случае не принимать окончательное решение, пока не поговорю с вами. Я уже и не знаю, что мне надо делать, а чего не надо…
София покачала головой, и на глаза у нее навернулись слезы – глаза, которые оказались гораздо более зелеными, чем мне поначалу показалось. Отведя взгляд, она проглотила всхлип, мышцы шеи у нее напряглись, и вместо того чтобы разрыдаться, она сделала глубокий вдох. А потом, закрыв глаза и позволив слезам упасть на пол, произнесла:
– Простите… Я все никак не могу поверить, что его больше нет. Не могу поверить в то, что она с ним сделала.
Я только лишь кивнул, ничего не ответив, а она подтянула колени к груди, обхватила их руками и наконец расплакалась, тихонько раскачиваясь взад и вперед.
– Очень вам сочувствую. Правда сочувствую, – наконец произнес я. – Но правда еще и в том, что вы оказались в наихудшей ситуации из всех возможных. На вас насели копы, а наверняка и на вашу сестру тоже. Одной из вас или вам обеим может быть предъявлено обвинение в убийстве. Возможно, я смогу вам помочь. Или нет. Пока что мне нужно знать только одно. Мне нужна твердая уверенность в том, что это не вы убили своего отца.
София слушала меня сквозь слезы. А потом вытерла лицо бумажной салфеткой, шмыгнула носом и вроде немного взяла себя в руки, настраиваясь на предстоящий разговор. Если она и притворялась, то это у нее просто отлично выходило. Хотя я не видел за столом напротив себя никакой актрисы. Я видел перед собой терзающуюся, страдающую молодую женщину. Это было по-настоящему. Это было правдой. Но вот чем были вызваны эти ее терзания – смертью отца, или же страхом, что ее могут уличить в убийстве, или еще какой-то причиной, – было пока не совсем ясно.
– Почему вы меня об этом спрашиваете? Другие адвокаты не спрашивали у меня, виновна ли я в убийстве. Вы мне не верите?
– Я задаю этот самый вопрос абсолютно всем своим клиентам. За тех, кого считаю невиновными, я борюсь до последнего. Если люди уверяют меня, что чего-то не делали, и лгут при этом, я обычно могу это распознать, и тогда наши дорожки расходятся. Если они поднимают руки и признаются, что виновны, я помогаю им рассказать свою историю суду – чтобы судья сумел понять, почему они это сделали и какая мера милосердия или смягчения наказания в данном случае может быть уместна. Я не защищаю убийц, которые просто хотят выйти сухими из воды. Это не в моих принципах.
Она глянула на меня как-то по-новому, как будто я снял некий камуфляж и теперь она видела перед собой реального человека.
– Мне нравится, что вы меня об этом спросили, – наконец сказала она. – Я хочу, чтобы вы были моим адвокатом. Я не убивала своего отца. Это всё Александра. Это ее рук дело.
Я не торопил события, внимательно наблюдая за ней, пока она произносила эти слова. В ее глазах, в ее голосе, на ее лице была только правда. Никаких тревожных сигналов, никаких «значков», которые могли бы указывать на ложь. Я поверил ей.
Пора было приниматься за работу.
– Расскажите мне, что там произошло, – попросил я.
– Я была дома у папы на Франклин-стрит. У меня есть собственное жилье неподалеку, и я частенько его навещаю. В последнее время все чаще и чаще, так как он становился все более рассеянным. Когда я зашла, то сначала подумала, что его нет дома…
– Погодите секундочку – как вы попали внутрь?
– У меня есть ключи. У Александры тоже.
– Ладно, простите, что перебиваю. Вы сказали, вам показалось, что его нет дома…
– Я прошла дальше, и в кабинете тоже его не нашла. А обычно он там чуть ли не постоянно торчит – смотрит телевизор или работает. В общем, там его не оказалось. Я подошла к лестнице и окликнула его, но папа не ответил. Я подумала, что он, наверное, вышел прогуляться, поэтому подошла к бару в кабинете, налила себе выпить, а потом поднялась наверх.
– Зачем вы поднялись наверх?
– Я услышала какой-то шум и подумала, что он, наверное, все-таки дома и просто не слышал, как я вошла. Так что поднялась на второй этаж, но там его тоже не нашла.
– А что находится на втором этаже?
– Три спальни и тренажерный зал. В тренажерном зале его не оказалось, а в спальни я не заглядывала. Ему там было просто нечего делать. А потом опять услышала шум, на сей раз этажом выше.
– Какого рода шум? – спросил я.
– Даже не знаю… Это трудно описать. Это было похоже на стон, или мычание, или что-то подобное. Может, даже на какие-то обрывки разговора. Я не знаю – вообще-то уже не помню. Помню только, что поднялась наверх, чтобы проверить, не там ли он. У папы случались провалы в памяти, из-за которых он терял ориентацию. Старость или, не дай бог, начало деменции или чего-то еще в этом роде. Поначалу я подумала, что он просто упал. Когда увидела, что папа лежит навзничь на кровати в собственной спальне. Свет там был выключен, но я помню, что это показалось мне странным. Что-то было не так.
– В каком это смысле?
– Я не могла как следует разглядеть его в темноте, но заметила одну из его ног на кровати. На ней был ботинок. Это было необычно. Папа вечно пилил меня, когда я заваливалась на диван в обуви.
– И вы включили свет? – спросил я.
– Нет, не стала. Просто подошла к нему и спросила, как он себя чувствует. Я решила, что он просто прилег вздремнуть. Папа ничего не ответил. И вот тогда-то и увидела, что с ним сделали. Я взяла его за голову и увидела, что остальная часть лица у него настолько…
София ненадолго примолкла, а затем добавила:
– Вот тогда я запаниковала и набрала «девять-один-один».
– Вы видели, как ваша сестра или кто-то еще напал на вашего отца?
– Нет, не видела. Но я знаю, что это была она. Она пряталась в ванной. Я заметила, как из-под двери ванной просачивается свет. И увидела ее тень, когда она подошла к двери. Готовая выскочить и, наверное, убить и меня тоже. Я знала, что это она. Я закричала и выбежала из дома.
– И почему же вы так уверены, что вашего отца убила именно ваша сестра? – спросил я.
– Потому что хуже стервы, чем моя сестричка, я в жизни не видела! У нее есть этот фасад, который она выставляет напоказ всему миру. Богатая, успешная… Всё это ложь. Она больная на всю голову. Наша маманя дала нам жизни, когда мы росли… Александра еще более чокнутая, чем я. Просто она лучше это скрывает. Копы тоже арестовали ее, когда я сказала им, что видела ее в ванной. Я видела, как они надевали на нее наручники, когда сидела на заднем сиденье патрульной машины.
В дверь постучали. В глазах у Софии промелькнул страх, когда она заглянула мне через плечо. Поднявшись, я увидел, что по другую сторону двери стоят два детектива.
– Всё в порядке, София. Вы отлично держитесь. Дайте мне минутку переговорить с этими ребятами.
Она с трудом перевела дыхание, широко раскрыв глаза, и я понял, что София заново переживает тот момент, когда обнаружила своего убитого отца. Я опять попытался успокоить ее, и она кивнула, опустив веки. Кончики ее пальцев вновь нащупали углубления на столе, задвигались. Я встал, открыл дверь, вышел в коридор и закрыл ее за собой.
Одного из детективов я уже видел – это был тот, в желтой рубашке, который цапался с сержантом. Он был моего роста, примерно моего телосложения, но лет на десять постарше, с копной седых волос. Его напарник был одет в темный костюм-тройку с темно-синей рубашкой и бледно-голубым галстуком. Этот был моложе меня, с чуть ли не напрочь выбритыми висками и зачесанной назад уцелевшей прядью на макушке. Пару они представляли собой довольно странную.
– Детектив Сомс, – представился тот, что в желтой рубашке, ткнув себя большим пальцем в грудь. А затем указал на молодого человека и сказал: – Это детектив Тайлер.
На этом все светские любезности и закончились.
Тайлер заполнил возникшую паузу мертвенным молчанием, даже не кивнув и не улыбнувшись. Просто уставившись на меня. Как и полагается нью-йоркскому копу старой закалки: «Адвокаты – наши смертельные враги». Ни один из них не протянул мне руки, и оба были явно раздражены моим присутствием.
– А вы-то кто будете? – поинтересовался Сомс.
– Рад познакомиться с вами обоими, – сказал я.
– Да, да, а вас-то как зовут, приятель? Мы готовы допросить подозреваемую, – подал голос Тайлер. Его зализанные назад волосы даже не шевельнулись при этих словах. Не знаю уж, что там удерживало их на месте, но это было явно промышленного происхождения. Слово «приятель» он произнес так, словно оно означало нечто прямо противоположное.
– Я Эдди Флинн. И я только что познакомился со своей клиенткой. Мне нужно еще совсем немного времени – если вы, ребята, не возражаете, – со всей возможной вежливостью произнес я. Они этого не заслуживали, но на меня вдруг накатил приступ великодушия.
– Нам нужно двигаться дальше. Часики тикают. У вас есть пять минут, а потом мы заходим, – объявил Сомс.
– Боюсь, что в пять минут я не уложусь. Моя клиентка только что потеряла отца. В данный момент она далеко не в лучшей форме.
– Док говорит, что она в полном порядке и готова к допросу, – возразил Тайлер.
Рука руку моет… Тайлер помахал у меня перед носом стандартным отчетом, составленным дежурным врачом, который время от времени осматривал подозреваемых для полиции – просто чтобы получить свои четыреста долларов и поставить галочку в графе, подтверждающую, что подозреваемый, по его просвещенному медицинскому мнению, пригоден для допроса. Это позволяло полиции слегка прикрыть задницу на случай, если потом адвокат попытается опровергнуть версию событий своего клиента, заявив, что бедный клиент был не в себе от шока или вообще каким-то образом в растрепанных чувствах и не ведал, что говорит. Это нечто вроде страхового полиса, а не медицинская справка.
Я отвернулся от Тайлера – пса, который лает, – и обратился напрямую к парню, держащему поводок.
– А док не осмотрел заодно вашу задницу, Сомс? На предмет геморроя? Особенно когда этот хипстер создает его вам при каждом удобном случае.
– Пять минут, – повторил Тайлер, после чего прошел мимо меня, намеренно задев плечом, и постучал в дверь соседней допросной.
Вместо того чтобы вернуться к Софии, я засунул руки в карманы и прислонился к стене.
Из соседней допросной вышел Леви. Все та же церемония представления со стороны Сомса. Никаких тебе рукопожатий. Тут Леви заметил за спиной у Сомса меня.
– Послушайте, почему бы вам сначала не побеседовать с Софией? Моя клиентка еще не готова, – обратился он к детективу.
– Вы хотите сказать, что она еще не подписала ваш клиентский договор? – иронически уточнил Сомс.
– Нет, вообще-то подписала. Она понимает, что значит качественное представление интересов. Мне нужно еще двадцать минут, чтобы получить от нее инструкции.
Дверь в допросную с Александрой была все еще приоткрыта. Помощник Леви оставался внутри, и я слышал, как Александра разговаривает с ним. Плачет и все повторяет ему:
– Я этого не делала! Это была моя сестра! Она просто сумасшедшая! Почему я здесь? Я такая же жертва, как и мой отец!
– Мистер Леви, еще раз: нам нужно просто получить первое представление о случившемся. Что видела ваша клиентка этой ночью? Каковы были ее передвижения? Сейчас мы не собираемся обсуждать всю эту проблему с завещанием ее отца, – сказал Сомс.
– Какую еще проблему? – насторожился Леви.
Детектив отступил на шаг и скрестил руки на груди.
– Нам только что звонил Майк Моди?н, поверенный Фрэнка. Пока это все, что я могу сказать.
Я оттолкнулся от стены и открыл дверь, чтобы вернуться в допросную. Надо было спросить у Софии, не знает ли она что-нибудь про завещание своего отца, но при этом я понимал, что копы в курсе, что я все это слышал. Может, они просто морочили нам головы, как, с их точки зрения, и полагается поступать с адвокатами защиты – заставляя нас гоняться за собственными хвостами по темным закоулкам… Тем не менее мне требовалось это знать. Я не был знаком с Майком Модином, никогда о нем не слышал, а значит, он вряд ли относился к судебной адвокатской братии. Если он представлял интересы Фрэнка, то наверняка сам и составил его завещание. Я не был в этом уверен, но если Модин предупредил копов, то, значит, в этом завещании имелось что-то интересное. Оставалось лишь предположить, что именно этот документ и оказался мотивом убийства.
Нужно было срочно обсудить этот вопрос с Софией.
Я приоткрыл дверь.
И остановился как вкопанный.
– Простите… – выдавила она.
– О господи! Врача! – выкрикнул я.
Рот, шея и грудь Софии были все в крови. Она прокусила себе запястье. Глаза у нее закатились, она сползла со стула и без чувств свалилась на пол.

Глава 5

Кейт
Секунд тридцать или даже больше Кейт стояла на холоде рядом с «БМВ» Леви с ключами в руке. На связке болтались ключи от дома и электронный брелок от машины. Она уже подумывала о том, чтобы провести ключом от дома по всей бочине этой шикарной тачки и посмотреть, как лента краски «золотистый металлик» ценой в десять тысяч долларов закручивается в спираль.
Всегда можно было сказать, что так и было, когда она появилась здесь.
В конце концов Кейт отбросила эту фантазию, какой бы приятной та ни была, открыла брелком машину и забралась на пассажирское сиденье. Усаживаться за руль почему-то казалось неправильным. Перегнувшись через подлокотник, она несколько секунд возилась с брелком, пытаясь вставить его в замок зажигания, пока не сообразила, что замка зажигания тут нет. Это была одна из тех машин, в которых ключ должен просто находиться где-то неподалеку от места водителя. Кейт была далека от того, чтобы владеть подобным транспортным средством или даже просто позволить себе любой автомобиль, раз уж на то пошло. Она знала этот «БМВ» Леви лишь потому, что регулярно таскала коробки с папками и скоросшивателями в небольшой сейф для документов, который он держал в багажнике, – и обратно, естественно.
Это была мысль, на которой не хотелось особо задерживаться. Раз в неделю, по пятницам, по окончании рабочего дня она спускалась в лифте на подземную парковку вместе с Леви. Он прислонялся к противоположной стенке кабины, делая вид, будто смотрит в свой телефон, в то время как Кейт стояла, поставив под ноги коробку, доверху набитую всякими бумагами. Но при этом знала, что на самом деле он наблюдает за ней, пялясь на ее задницу и на ноги. И чуть ли не физически ощущала, как его пристальный взгляд становится еще пристальней, когда она наклонялась, чтобы поднять коробки с пола.
Леви никогда не носил с собой ничего тяжелей своего мобильного телефона.
Это воспоминание заставило ее поежиться. Дотронувшись до кнопок на приборной панели, она щелкнула центральным замком, а потом включила обогрев. Через несколько секунд из сиденья заструился теплый воздух. Это ей сейчас требовалось.
Опустив взгляд на свои кроссовки, Кейт увидела папку с бумагами, которую забрала у Леви в отделе полиции. Предполагалось, что она положит их в сейф в багажнике. Что он там про них сказал? Что они могут встревожить Александру?
С того места, где Леви оставил машину, вход в отдел полиции просматривался достаточно отчетливо. Кейт внимательно пригляделась, чтобы убедиться, что ее босс внезапно не выбежал на улицу. Впрочем, он вполне мог провести в отделе весь остаток ночи. Так что Кейт подобрала папку, открыла ее и принялась листать страницы.
Это было досье, которое Скотт успел составить на Фрэнка Авеллино и его дочерей. Бо?льшая часть материала, как водится, была честно стырена в интернете. На самом верху лежала газетная статья с фотографией Авеллино, сделанной сразу после его первого избрания на пост мэра Нью-Йорка. Он стоял на трибуне в компании своей второй жены Хизер и гораздо более молодой Александры. Фотографий Софии или даже просто каких-то упоминаний о ней в статье не нашлось. Баллотировался Авеллино под флагом борьбы с коррупцией, обещая навести порядок в профсоюзах, среди лоббистов и в мэрии.
Знакомая история. И Кейт знала, чем это обернулось.
Всего через шесть месяцев с начала своего первого срока в качестве мэра Авеллино стал объектом расследования, связанного с получением неофициальных платежей от двух строительных профсоюзов и инвестиционного фонда, финансировавшего несколько казино. Ему не потребовалось много времени, чтобы благополучно замять эту историю.
Да и вообще для борца с коррупцией Фрэнк Авеллино больно уж часто оказывался в самом эпицентре скандальных историй – всяческий компромат сыпался на него как из дырявого мешка. В папке нашлись фотографии Фрэнка в ресторанах и на светских раутах не только с кинозвездами, писателями, режиссерами и магнатами недвижимости, но и с известными гангстерами вроде Джимми Феллини по прозвищу Кепарик. Его программы оздоровления вроде как хронически преследовали трудности с бухгалтерским учетом – к примеру, вроде затеянного в Бронксе проекта по очистке территории стоимостью в два миллиона долларов, из которых ни много ни мало триста тысяч исчезли неведомо куда. А реконструкция здания Первого райотдела полиции была поручена строительной фирме, подконтрольной Джимми-Кепарику, так что и не было ничего удивительного в том, что ценные железные двери бывших камер временного задержания во время этих работ были необъяснимым образом утрачены.
Всего в папке содержалось десятка два статей, и Кейт пролистала их в поисках какой-нибудь информации о семье бывшего мэра, в результате чего обнаружила откровенно помпезный очерк, скопированный из онлайн-издания одного популярного журнала. В нем подробно рассказывалось о скромных корнях Авеллино в Бруклине и его взлете благодаря бизнес-империи, основанной на перепродаже недвижимости – вплоть до его последнего переизбрания на пост мэра Нью-Йорка. Фотографии, иллюстрирующие эту статью трехгодичной давности, были сделаны в семейном доме на Франклин-стрит. Тогдашняя жена Фрэнка, Хизер, на снимках не фигурировала. Изображался на них в основном только сам Фрэнк в домашнем антураже, за исключением всего одного снимка, сделанного в чем-то вроде личного кабинета.
Рядом с длинным письменным столом там располагался бар, а на противоположной стене – несколько телевизионных экранов. Фрэнк сидел за этим столом между стоящих по бокам от него двух молодых женщин – высокой блондинки и другой, пониже ростом и с темными волосами. В общем, светленькой и темненькой. Подпись к фото гласила: «Дома у Фрэнка, слева направо: Александра Авеллино, Фрэнк Авеллино, София Авеллино». Кейт обратила внимание, что девушки на фото стоят спиной к Фрэнку и друг к другу.
Особых подробностей о семейной жизни в статье не приводилось. Фрэнк просто сообщил интервьюеру, что Александра подает большие надежды на деловом поприще и успела сделать себе имя в кругах манхэттенских риелторов. И что он возлагает большие надежды на Софию как на талантливую художницу. Мол, он знает, что его девочки сами найдут свой путь в жизни – умом их Господь не обидел, и обе одаренные шахматистки, пусть даже теперь и не выступают на турнирах.
Кейт почитала еще немного, но так и не смогла найти ничего, что говорило бы о первой жене Фрэнка – матери Софии и Александры. Хизер была его второй женой, но она тоже умерла. Как и когда, нигде не упоминалось. Ясно было одно: Хизер была слишком молода, чтобы быть матерью двух взрослых дочерей.
Кейт закрыла папку, зевнула, а затем положила ее обратно на коврик под ногами. От тепла ее клонило в сон. Вытащив телефон, она заглянула в «Твиттер». Шум и ярость, как выразился бы Шекспир[7 - Выражение «шум и ярость» больше известно по одноименному роману американского писателя У. Фолкнера (1897–1962), хотя это цитата из «Макбета»: «Жизнь – это история, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, но лишенная всякого смысла».]… Иногда ее уже тошнило от всего этого. Она закрыла приложение, откинула голову на спинку теплого сиденья и задумалась над тем, когда же мир успел настолько сойти с ума.
ТУК-ТУК-ТУК!
Кейт резко проснулась, на миг растерявшись и не понимая, где находится и что вообще происходит. При включенном обогревателе она, видать, задремала, но вот насколько надолго? Покосившись вправо, Кейт увидела Скотта, стучащего костяшками пальцев по пассажирскому стеклу. Стряхнув с себя остатки сна, она распахнула дверцу и выбралась из машины.
– Не перетрудилась? – поинтересовался Скотт.
Кейт открыла было рот для какого-нибудь остроумного ответа, но он перебил ее:
– Теперь твоя очередь. Теодор хочет, чтобы ты подошла туда и делала записи. Кое-что выплыло, и я должен срочно это проверить. Что-то связанное с поверенным Фрэнка, Майком Модином, и завещанием. Это займет не больше пары часов. А потом я вернусь и сменю тебя.
– Нет, нет. Нет нужды. С записями я вполне справлюсь. А ты давай беги выполняй поручение, – сказала Кейт.
Она прекрасно видела, что Скотт так и кипит от злости из-за того, что его выставили с допроса ради рутинной проверки данных, с которой справился бы и полный профан. Выскочив на проезжую часть, он поймал такси и отправился исполнять очередную прихоть Леви.
Надежно упрятав папку в багажник, Кейт заперла брелком машину и уже собралась двинуться ко входу в отдел, когда вдруг услышала за углом завывание сирены. У входа в отдел резко затормозила машина «скорой помощи», а навстречу ей из-за двери выбежал какой-то мужчина в черном пиджаке и голубых джинсах, который нес на руках молодую женщину – темноволосую, в тюремном комбинезоне. Грудь и шея у нее были залиты кровью. Это была София Авеллино. Кейт сразу узнала ее по фотографиям в досье. За ним поспешали два детектива в штатском, дежурный сержант и еще один полицейский в форме.
Задние дверцы «скорой» были уже распахнуты. Выдернув из нее сложенную каталку, двое медиков с грохотом поставили ее колесами на асфальт и бросились к мужчине, который нес Софию. Кейт увидела у нее на запястье толстую повязку и заметила, что женщина вроде в сознании. Мужчина в черном пиджаке осторожно положил Софию на каталку, после чего склонился над ней, положил руку ей на макушку и большим пальцем нежно погладил лоб, убирая с него волосы, прилипшие к коже от пота и крови. И все это время не переставал негромко разговаривать с ней. Голос у него звучал мягко, успокаивающе.
– Все будет хорошо, София. Я обязательно вам помогу. Обещаю: я сделаю все, что в моих силах, – сказал он напоследок.
Женщина вроде бы слабо улыбнулась и закрыла глаза.
Один из детективов шагнул вперед, взмахнув наручниками, и защелкнул один из браслетов на перекладине каталки.
– Если эти наручники даже просто коснутся ее, я заставлю тебя их проглотить, – предостерегающе произнес мужчина в черном пиджаке.
– Тайлер, оставь ее в покое. Она и так еле жива. С ней поедет один из моих ребят, – вмешался толстяк в форме сержанта.
– Не лезь не в свое дело, Буковски, я сам с ними поеду! – тявкнул детектив с наручниками, Тайлер.
– Нет, не поедешь, – возразил мужчина в черной куртке. – Ее проводит человек Буковски. Он не занимается этим делом и у него не будет соблазна допросить ее прямо в «скорой».
Тайлер плотно сжал губы, отцепил от каталки наручники и отошел в сторонку. Полицейский в форме взялся за ручки каталки и помог медикам погрузить ее в машину. Когда все возвращались обратно в отдел, сержант Буковски продолжал пререкаться с детективами.
Кейт наблюдала за происходящим, широко распахнув глаза.
– Вы с нами? – спросил у мужчины в черном пиджаке один из медиков.
– Встретимся в больнице, – отозвался тот.
– Вы можете поехать следом, – предложил медик.
– Нет, всё в порядке. Сейчас за мной заскочит подруга. Судя по тому, как она ездит, я буду на месте гораздо раньше вас, ребятки.
Медик лишь фыркнул:
– Ладно, как знаете.
Двери захлопнулись, завыла сирена, и «скорая» сорвалась с места. Тут Кейт услышала, как из-за угла быстро выруливает еще одна машина. Это был черный «Додж Чарджер». На миг ей показалось, что он просто не успеет вовремя остановиться, но приземистый спортивный автомобиль резко свернул и, взвизгнув шинами, буквально воткнулся в свободное парковочное место перед отделом. Из него выбралась женщина с короткими каштановыми волосами, в темных джинсах и облегающем пальто из коричневой кожи, которая бросилась к мужчине в черном пиджаке, и они обнялись.
– Почему так долго? – недовольно спросил мужчина в черном пиджаке.
– Отсоси! – отозвалась женщина.
Они улыбнулись друг другу, но тут оба застыли и повернулись к Кейт, вдруг осознав ее присутствие.
Наконец закрыв разинутый рот, та спросила:
– Там, в «скорой», – это была София Авеллино?
– Вы журналистка? – поинтересовался в ответ мужчина.
– Нет, я К-Кейт… Кейт Брукс из «Леви, Бернард и Грофф».
Она по-прежнему нервничала и была немного ошеломлена сценой, только что разыгравшейся у нее на глазах.
Мужчина протянул ей руку:
– Привет, я Эдди Флинн. А это Харпер.
Заметив, что рука у него вся в крови, Кейт заколебалась. Проследив за ее взглядом, тот тоже заметил кровь на своей ладони и вытер руки.
– Что, для вас двоих это совершенно нормальная ситуация? – не удержалась от вопроса Кейт.
Эдди и Харпер обменялись понимающими взглядами. Наполненными общими воспоминаниями о крови и убийцах.
Потом оба кивнули и направились к ее машине.
– Рад был познакомиться, Кейт, – бросил Эдди через плечо.
Они забрались в машину: Харпер – за руль. Задние колеса с визгом крутнулись на месте, обдав Кейт облаком дыма, и «Додж» с невероятной быстротой унесся прочь.
* * *
Через пять минут Кейт уже вошла в допросную и подсела к Леви. Напротив них сидела их клиентка – Александра Авеллино. Перед тем как войти, Кейт успела шепотом переговорить со своим боссом – с глазу на глаз. Сцена, разыгравшаяся перед входом в отдел, Леви вроде ничуть не удивила, но он посоветовал ей поскорей выбросить произошедшее из головы – ему требовалась, чтобы она ни на что не отвлекалась. Клиентка только что подписала договор, и на данный момент это вроде представлялось Леви наиболее важным. Он велел Кейт как можно подробней записывать ход допроса – точность, мол, превыше всего, – а также сообщил, что копы случайно отпустили какое-то замечание касательно завещания, и теперь он отправил Скотта это проверить.
Наконец в допросную вошли детективы, которых Кейт видела снаружи спорящими с Эдди. Пока они раскладывали свои бумаги и устанавливали камеру для записи допроса, Кейт воспользовалась возможностью получше рассмотреть клиентку.
Выглядела та как модель, рекламирующая средства по уходу за кожей. Красивая, богатая молодая женщина, волею судьбы оказавшаяся в ужасной ситуации. Кейт могла сказать, что недавно та плакала – судя по припухшим и покрасневшим глазам, и время от времени, когда Александра поднимала руку, чтобы положить ее на стол или провести ею по волосам, замечала дрожь в кончиках пальцев. Копы, судя по всему, подстригли ей ногти – те были острыми и неровными. Никто из тех, кто так тщательно следит за своим внешним видом, не вышел бы на улицу с такими ногтями. А Александра принадлежала к тем женщинам, один только маникюр которым обходился дороже, чем весь наряд Кейт.
– Для протокола: меня зовут детектив Бретт Сомс, а это мой напарник Айзея Тайлер, и в данный момент мы проводим допрос Александры Авеллино в Первом райотделе полиции города Нью-Йорка. Также присутствуют адвокат Теодор Леви и…
Кейт яростно строчила в своем блокноте, ручка так и летала над страницей. Написав «Леви и», она остановилась, ожидая продолжения.
Никто не произнес ни слова. Подняв голову, Кейт увидела, что детективы и Леви выжидающе смотрят на нее.
– Пожалуйста, назовите свое имя и фамилию для протокола, мэм, – попросил Сомс.
– Ой, простите – Кейт Брукс.
Сомс кивнул, поджал губы, как будто только что попробовал что-то кислое, и продолжил:
– Мисс Авеллино, на данном этапе мы просто хотим получить от вас первое представление о недавних событиях, связанных с убийством вашего отца. Не хотите рассказать нам, что там произошло?
– София убила моего отца. Вы это хотите от меня услышать? – ответила Александра. Челюсть у нее тряслась, голос дрожал.
Леви немедленно вмешался:
– Детектив, моя клиентка сделает полное заявление, как только мы получим обвинительное заключение и всю информацию по делу, которой вы располагаете. Вы только что слышали ее слова касательно того, кто убил ее отца. На данный момент это всё. Для протокола: я в курсе, что у вас имеются какие-то сведения о завещании покойного, которыми вы с нами не поделились. Если Майк Модин дал полиции официальные показания, то я хочу с ними ознакомиться. Пока я не буду располагать всей информацией, которой владеет дознание, моя клиентка не будет отвечать ни на какие вопросы.
– Мистер Леви, если ваша клиентка утверждает, что Фрэнка Авеллино убила ее сестра, то разве она не хочет, чтобы ее сестру привлекли к ответственности? Вы сейчас практически сказали, что она не более чем свидетель, – ответил ему Тайлер.
– Я нашла его на кровати, – сказала Александра.
Леви тут же положил свои пухлые пальцы ей на руку. Судя по всему, в открытую посоветовать ей держать язык за зубами он не решался, но все же требовалось как-то напомнить ей об этом. Однако Кейт почувствовала и что-то еще. От одного только вида того, как он прикасается к этой женщине, по коже у нее побежали мурашки. Александра убрала руку со стола, вежливо освобождаясь от пальцев Леви.
– Продолжайте, – попросил Тайлер.
– Я поднялась наверх, и дверь его спальни была открыта. Он лежал там в темноте. Я позвала его по имени, но…
Она покачала головой – слезы теперь потекли ручьем, в горле пересохло. Теперь Кейт захотелось утешить ее, взять за руку, сказать, что она сожалеет о ее потере.
– Он даже не пошевелился. Я крикнула: «Папа, папа!» – и он ничего не ответил. Сначала я подумала, что он просто заснул, а когда подошла к нему, то увидела, что он весь в чем-то черном. Я дотронулась до него и почувствовала под рукой что-то мокрое и липкое. А когда глаза привыкли к темноте, увидела, что это кровь. Я даже не поняла, что произошло, – я просто прижимала его к себе и не могла дышать, а потом вроде закричала. Наверняка закричала, потому что услышала саму себя. А потом… потом я услышала, как она поднимается по лестнице. Это она убила его. Она испорченная. С ней всегда было что-то не так. Я побежала в ванную, закрыла за собой дверь и позвонила в «девять-один-один».
– Итак, вы утверждаете, что ваша сестра испорченная и что с ней всегда было что-то не так… Что именно вы имеете под этим в виду? – спросил Тайлер.
– Александра, хватит. Не забывайте, о чем мы с вами говорили, – вмешался Леви.
Опустив взгляд на страницу, Кейт поняла, что не записала последний вопрос, поэтому поспешила восполнить этот пробел. Ее слишком уж увлекла Александра. Эта женщина испытывала ужасную боль. И гнев. Кейт поняла это, когда Александра упомянула про Софию. В ней чувствовалась твердость – что-то, словно сделанное из железа и стали, – и это «что-то» ярко вспыхнуло, когда она произнесла имя своей сестры. И вспыхнуло еще раз, когда Леви попытался заткнуть ее.
– Может, просто ответим на последний вопрос и на этом закончим? – предложила Кейт.
Взгляд Александры смягчился, когда она посмотрела на нее. Александра была независимой молодой женщиной и не привыкла подчиняться приказам мужчин. К ней требовался совершенно иной подход. Леви был явно недоволен тем, что Кейт позволила себе открыть рот, – она поняла это по испепеляющему выражению его лица.
– Просто скажу вот что, – произнесла Александра. – София считает себя очень умной. Умней меня. Она ошибается. Мы уже много лет с ней не разговариваем. С тех пор, как умерла мама. Она ненавидит меня. К отцу она не испытывала ненависти, но пошла бы на все, только чтобы навредить мне. Она больна. Вы понимаете? Она хочет победить. Она думает, что это нечто вроде соревнования между нами. Вы должны поверить, что я этого не делала.
– Последний вопрос… Где вы находились до того, как оказались в доме своего отца? И в котором часу пришли туда?
– Господи, да не помню я, сколько тогда было времени… Я бегала в парке, а потом забежала к папе. Мне еще пришлось заскочить за фруктовыми смузи для него, в кафе на Второй авеню. Я не знаю, во сколько пришла.
Кейт просто записала все это, а когда подняла взгляд от блокнота, то увидела, как Сомс и Тайлер о чем-то тихо переговариваются между собой.
– Мистер Леви, мы собираемся предъявить вашей клиентке обвинение в умышленном убийстве – равно как и ее сестре. По словам поверенного, Фрэнк Авеллино владеет недвижимостью, наличными и прочими активами на сорок девять миллионов долларов. Пять лет назад он составил завещание, разделив свое наследство поровну между двумя своими дочерьми. Но прежде чем мы предъявим вашей клиентке официальное обвинение, у нас есть к ней один последний вопрос. Мисс Авеллино, когда вы узнали, что ваш отец разговаривал со своим поверенным об изменении условий завещания?

Часть II. Игра начинается

Глава 6

Эдди
Для адвоката каждое дело – это игра.
В уголовном праве все начинается с ареста и заканчивается вынесением вердикта. В начале игры вы не можете контролировать происходящее, а затем понемногу разрабатываете стратегию и делаете несколько пробных ходов. В конце этой игры вам предстоит предстать перед присяжными – в полном одиночестве. Сторона обвинения уже не имеет никакого значения – можете плюнуть на нее слюной. Есть только вы и двенадцать человек, чисто символически отделенных от вас деревянной перегородкой. Как только произнесено последнее слово, все заканчивается. И уже не важно, каким будет вердикт. Вы выполнили свою работу защитника.
Только вот это все-таки еще как важно.
Вердикт – это все. Без разницы, каким искусным игроком ты себя проявил, – все зависит от этого решения присяжных. Адвокатам, которые гребут деньги лопатой, которые уезжают из суда к своим женам и детям на «Мерседесах», в свои дома с девятью спальнями, абсолютно пофиг, что будет означать этот вердикт для подсудимого, для родственников жертвы, для общества и всех его членов. Им на это глубоко насрать.
Моя же самая большая проблема как адвоката заключается в том, что я хочу, чтобы виновные были наказаны, а невиновные остались на свободе. Но закон так не работает. Никогда не работал. И никогда не будет так работать.
Иногда мне удается склонить чашу весов в ту или иную сторону. Иногда нет. Важно, что я пытаюсь. В тот день, когда мне перестанет быть до этого дело, я брошу свое занятие. Софии Авеллино понадобилась моя помощь. Было еще слишком рано говорить, верю ли я в то, что убийство совершила ее сестра. Ни одна из сестер Авеллино не выглядела так, будто могла кого-то хоть пальцем тронуть, а уж тем более раскромсать на куски собственного отца. На данный момент я вписался в это дело, но мне нужно было убедиться, что София говорит правду. В той допросной я сочувствовал ей. Мне показалось, что между нами возникла какая-то связь. Что она была открыта и честна со мной. Так мне подсказывало чутье, которое редко меня подводит. Но мне требовалась твердая уверенность в том, что я могу довериться этому первому впечатлению.
После того, как тогда в отделе полиции София прокусила себе запястье, она провела ночь в больнице под охраной копов. Запястье у нее выглядело страшновато, но крови она потеряла не так уж и много – это всегда выглядит хуже, чем есть на самом деле. Переливания крови не потребовалось, но врачи, опасаясь гиповолемического шока[8 - Гиповолемический шок – критическое состояние, связанное со значительным дефицитом объема артериальной крови.] и заражения, накачали ее изотоническими жидкостями и антибиотиками. Рана зашита, все показатели в норме, пациентка готова к выписке. Пообщаться с Софией в больнице мне не удалось, но вышло поговорить с ее лечащим врачом – невысокой блондинкой по фамилии Дитрих. Она разговаривала с Софией, и, насколько могла судить, происшедшее не было попыткой суицида – это была крайняя реакция на потерю отца и арест.
В полдень Софию доставили в суд, где ей было официально предъявлено обвинение в убийстве. С залогом проблем не возникло: Леви проделал всю работу за меня, за час до этого внеся залог за Александру. Обвинитель, Уэсли Драйер, возражал против освобождения под залог на тех же основаниях, хотя и знал, что судья объявит ту же сумму, что и в случае с Александрой, – пятьсот тысяч долларов. Зачем принимать новое решение, если таковое уже имеется? Когда судья назначил залог на тех же самых условиях, Драйер явно приуныл. Обвинителем оказался молодой человек с серьезным выражением лица – стройный, невысокий и аккуратный. Он тщательно подбирал слова, фраз не комкал и следил за правильными интонациями. А чересчур усердного обвинителя всегда стоит опасаться.
София внесла залог, вскоре оказавшись на свободе, но по-прежнему хранила молчание. Даже на консультации перед слушанием о залоге не произнесла ни слова, лишь изредка кивая в ответ на мои слова. Виновной она себя не признала, естественно. Когда слушание закончилось, опять скрылась в камере изолятора временного содержания, откуда ее отвели в офис суда, где она дождалась внесения залога, а затем дала подписку об освобождении.
Я дожидался Софию под зимним солнцем на Сентер-стрит, в тени здания Центрального уголовного суда, наскоро перекусив хот-догом, купленным в стоящем неподалеку киоске, на котором по-прежнему висела выцветшая объява с моим именем и номером телефона. Истрепанные звезды и полосы у меня за спиной хлопали под легким ветерком.
В какой-то момент я вроде как услышал карканье ворона, и, обернувшись, увидел Софию.
Она вышла из здания суда через хозяйственную погрузочную площадку в задней части здания, дабы избежать толпящихся у главного входа фотографов. На ней были черный свитер, черные джинсы и дешевые туфли, которые я купил и оставил для нее в изоляторе – пропитанную кровью одежду, в которой она была прошлой ночью, забрали для экспертизы копы. Я спросил у нее, всё ли в порядке. Она кивнула, и мы так же молча направились к моей машине. По дороге тоже не проронили ни слова. Подъехав к ее дому, я вырубил мотор и откинулся на спинку водительского сиденья.
– Давайте кое о чем договоримся, София. Я буду вас защищать, но мне нужно, чтобы вы постарались собраться и взять себя в руки. Я не знаю, что выгорит из этого судебного процесса. Пока что не знаю. Нужно дождаться, пока обвинение не выложит все свои козыри. Я не хочу, чтобы вы пока что забивали себе этим голову. Просто идите домой и как следует отдохните. Через денек-другой у вас появится ко мне миллион вопросов. Тогда и пообщаемся. А пока что у меня есть одна подруга, которая поможет вам устроиться и проследит, чтобы ничего с вами не случилось. Ее зовут Харпер. Не переживайте – она не юрист. Просто помогает мне кое в чем, присматривает за свидетелями и все такое.
Харпер, которая в этот момент сидела на крыльце здания, поставив рядом с собой бумажный пакет, оторвала взгляд от своего мобильника и кивнула в мою сторону.
София повернула ко мне голову, и я увидел у нее на лице слезы. Она вытерла их, проведя бледной рукой по своей шокирующе белой коже. Мне припомнилась ее сестра Александра: высокая, загорелая, так и пышущая здоровьем. Казалось, будто весь солнечный свет до последнего лучика впитала в себя Александра, а София всю свою жизнь прожила бледной и голодной в длинной, холодной тени своей сестры.
– Я не пыталась покончить с собой прошлой ночью, – тихо произнесла она.
Я ничего не ответил. Это было самое большее, что я смог добиться от нее за последние несколько часов. Если она решила заговорить, то мне хотелось это послушать.
– Вчера я сказала про это врачу в больнице Святого Винсента. Иногда у меня словно повышается давление – в голове. Я должна как-то выпустить его. Я не склонна к суициду.
В качестве объяснения София закатала рукава и показала мне свои руки. Оба ее предплечья с внутренней стороны сплошь покрывали тонкие шрамы. Некоторые из них были все еще розовыми и слегка выступали над кожей – пока что в келоидном состоянии, в то время как другие – более старыми и мертвенно-белыми. Эти длинные, во всю ширину руки, следы поперечных порезов начинались чуть ниже локтя и заканчивались у самого запястья. На обеих руках. Сотни порезов. Некоторые выглядели так, словно были глубже остальных. Часть этих шрамов скрывала повязка у нее на запястье.
– Я не хотела вас напугать. Простите. Спасибо, что помогли мне, – добавила она. А затем подалась вперед, глядя мимо меня на Харпер, и спросила: – Это ваша девушка?
Поначалу я не знал, что и сказать. София была прямолинейна, как ребенок, никаких тебе подходцев издалека – говорила в точности то, что думала.
– Нет-нет, мы просто друзья, – ответил я, вдруг ощутив, как щеки наливаются краской.
Мы с Харпер и вправду были не более чем друзьями, но время от времени я ловил себя на том, что заглядываю ей в глаза или, вдохнув ее аромат, продолжаю еще долго ощущать его у себя в ноздрях. Когда мы по-дружески обнимались и ее руки обхватывали меня за плечи, у меня возникало какое-то странное чувство. Моя бывшая жена, Кристина, нашла себе новую пару, и, судя по тому немногому, что я мог почерпнуть от своей дочери Эми, все у них шло как по маслу. Кристина была счастлива с Кевином. Пребывала в таком блаженстве и спокойствии, которых я никогда не смог бы ей обеспечить.
Глубоко погрузившись в подобные мысли, я вернулся к действительности лишь при щелчке открывающейся дверцы своей машины. Захлопнув ее, София обошла вокруг капота, и Харпер встала, чтобы поприветствовать ее. Я тоже вышел и попытался представить их друг другу, но, как выяснилось, опоздал.
– Это…
– Мы уже миновали эту часть, Эдди, – объявила Харпер, прежде чем вновь переключить свое внимание на Софию. – По-моему, мы поладим. У меня с собой чипсы, конфеты, замороженная пицца и газировка на обед.
– Хорошо, что я не помешана на здоровом питании, – заметила София.
– О, это только для меня. Вам я захватила сельдерей и обезжиренный хумус, – отозвалась Харпер, едва сдерживая улыбку.
С ходу София вроде не знала, как отнестись к такому ответу. А потом улыбнулась – сначала чуть нервно, а затем более тепло. И сразу же заметно расслабилась. Ее напряженные плечи опустились. Лицо смягчилось, а глаза открылись намного шире и ярче.
– Ладно, берите продукты. Увидимся наверху. А мне пока что надо кое-что уладить с этим парнем, – сказала Харпер.
София выполнила ее просьбу, и мы с Харпер проследили, как она заходит внутрь.
– Неважнецки она выглядит, – заметила Харпер.
– Она только что потеряла отца.
– Я просто хочу проследить за ней пару-тройку часов, помочь ей прийти в себя. Убедиться, что всё с ней в порядке. Наверняка она испытывает какую-то эмоциональную боль, если занимается членовредительством.
– Психиатр провел ее полное обследование перед выпиской. Он не думает, что она представляет опасность для самой себя. Я хочу, чтобы ты тоже в этом убедилась. В подробности особо не вдавайся – постарайся просто понять ее. Нам нужно знать, способна ли она продержаться в суде.
– Попробую вытащить ее из скорлупы, насколько смогу. Можно и самим понемногу приступить к делу, пока окружной прокурор разгребает собственное дерьмо.
– Согласен, но спешить некуда. Полиция Нью-Йорка не станет разглашать сведения об осмотре места преступления еще как минимум неделю. Посмотрим, что ты у нее добудешь. Она уверяет, что невиновна, и на данный момент я ей верю.
Харпер приподняла бровь:
– А я вот пока не определилась. Дам тебе знать, что думаю, немного погодя.
– Просто будь с ней помягче. Поужинайте, поболтайте… Уложи ее спать, а потом можешь уходить.
Некогда Харпер была одним из самых талантливых агентов ФБР. Вообще-то даже слишком талантливым. Наверное, как раз по этой причине вместе со своим напарником Джо Вашингтоном ушла в частный сектор и теперь была основным из привлекаемых мной независимых следователей. Мы с ней очень через многое прошли, и я доверял ее суждениям.
Войдя в дом, мы поднялись на лифте на этаж Софии. Дверь в ее квартиру была приоткрыта. Харпер постучала и широко распахнула ее.
Квартира Софии, оформленная в бежевых и кремовых тонах, оказалась куда больше любой, которую я мог бы себе позволить. Пакет с продуктами лежал на кухонной стойке. София стояла у кофейного столика, уставившись на шахматную доску.
– Я не играю, – сразу же предупредила Харпер.
– Вообще-то я тоже. С некоторых пор. Послушайте, я не собираюсь делать никаких глупостей.
– Вот и прекрасно. Харпер наверняка захочет немного с вами поговорить. Узнать кое-какую предысторию. Если мы собираемся защищать вас, нам нужно знать, что вы из себя представляете, чтобы мы могли представить этого человека присяжным, – сказал я.
София кивнула:
– Я просто сама не своя от конфет и старых черно-белых фильмов.
– Ну вот, уже в чем-то мы едины, – отозвалась Харпер, мягко подталкивая меня к двери.
В кармане моего пиджака загудел телефон. Я глянул на высветившийся номер. Звонили из офиса окружного прокурора.
– Прошу прощения, мне надо ответить на звонок. Увидимся завтра вечером на проводах Гарри, но вечерком позвони мне, чтобы я был в курсе.
Харпер пообещала, что да, обязательно позвонит.
Затем я повернулся к Софии:
– Просто постарайтесь не нервничать. Все будет хорошо. Если здесь появятся журналисты или кто-то из них попытается дозвониться до вас, не разговаривайте с ними.
– Не буду. Наверное, потом я ненадолго выйду прогуляться. Надену бейсболку и худи, прикроюсь капюшоном. И буду смотреть в землю. Спасибо, мистер Флинн.
– Зовите меня просто Эдди, – сказал я, выходя из квартиры, после чего ответил на звонок.
– Мистер Флинн? – послышался женский голос из трубки.
– Да, и если вы по поводу тех штрафов за парковку…
– Простите? Гм, нет, я по другому вопросу.
Я и так знал, что дело не в штрафах за парковку, но иногда просто не в силах сдержаться, чтобы не поддеть прокуратуру. Ничего не могу с собой поделать. Будучи адвокатом защиты, я часто имею дело с представителями этого ведомства, выступающими на стороне обвинения. И звонят они мне, только когда возникает какая-то серьезная проблема в каком-то очень серьезном судебном деле.
Женщина на противоположном конце линии откашлялась и продолжила:
– Я секретарь мистера Драйера – он хотел бы завтра встретиться с вами по поводу дела Авеллино.
– По поводу чего конкретно?
– У него есть одно предложение, которое он хочет с вами обсудить.

Глава 7

Она
После предъявления обвинения она вышла на свободу под залог. Как и ее дорогая сестричка.
Остаток дня выдался напряженным и хлопотным.
Очень хлопотным.
Пришлось приложить все усилия, чтобы замести следы и подставить сестру. Когда в час ночи она в полном изнеможении плюхнулась в постель, то поняла, что накануне почти ничего не ела.
Спала она урывками. Проснувшись в пять утра, сделала себе бутерброд с арахисовой пастой, съела его, запив стаканом молока, а затем опять улеглась в постель, то задремывая, то вдруг опять просыпаясь. Ее прерывистый сон не был вызван каким-либо страхом или тревогой. Мысль о возвращении в тюремную камеру на всю оставшуюся жизнь не внушала ей никаких опасений.
Этого никогда не произойдет.
Ни в коем случае.
Сон прерывался в основном из-за приподнятого возбуждения. Наконец-то она опять на свободе. А свобода – это деньги. Все деньги ее отца. Если ее сестру осудят, та не сможет унаследовать свою долю отцовского состояния – согласно закону, известному как «закон Сына Сэма»[9 - Вообще-то закон, получивший такое разговорное название по прозвищу знаменитого серийного убийцы Дэвида Берковица, запрещает преступникам получать доходы от огласки своих преступлений (публикации мемуаров, интервью и пр.), но у автора так.]. Она получит все до последнего цента. Деньги – это свобода и власть. Поначалу была мысль первым делом убить сестру, а потом уже и отца, но две смерти, оставившие единственного наследника огромного состояния, выглядели бы слишком уж подозрительно. Это навсегда омрачило бы ее жизнь вероятностью того, что в какой-то момент ей придется предстать перед судом за их смерть. Так было лучше. Комар носу не подточит. Отец мертв. Сестра в тюрьме за убийство. Никаких неувязанных концов. Никаких подозрений на ее счет.
Впереди – полная свобода.
Она встала с постели около десяти утра. Приняв душ, потерла кожу грубым косметическим камнем. Гребни этого камня были для нее настоящим чудом. Если б она излишне увлеклась, то могла бы добрых полчаса вертеть его в руках, ощупывать его, исследуя каждую линию на его поверхности.
Потом вытерлась и стянула волосы резинкой. Перед тем, как вчера вечером завершить свои труды, она сделала кое-какие покупки. Продукты и предметы первой необходимости – в первую очередь кое-какие инструменты для предстоящей работы. У входной двери все еще стояли три сумки с покупками из магазина медицинских принадлежностей и хозяйственного. Она слишком устала, чтобы разобрать их сразу по возвращении.
Одевшись, она высушила волосы феном и остаток дня провела на диване, хрустя картофельными чипсами и пересматривая старые фильмы – «Касабланку», «39 ступеней» и, наконец, «Окно во двор». На кровати ее дожидался заранее заготовленный наряд – черные леггинсы из лайкры и облегающий спортивный топ. Выключив телевизор, она переоделась, влезла в кроссовки и заправила волосы под черную бейсболку «Найк». Прежде чем выйти из квартиры, размяла ноги, спину, руки и плечи.
На улице она пустилась легкой рысцой, чтобы разогреть мышцы, войти в ритм и настроить дыхание. После смерти матери их с сестрой поместили в разные школы-интернаты. Обе располагались в Вирджинии, в сотне миль друг от друга. Ни одна из сестер не приезжала домой на выходные. Именно в школе-интернате она прониклась любовью к бегу. Через год после смерти матери ей исполнилось тринадцать. Ее тогдашний учитель физкультуры был чемпионом по бегу по пересеченной местности и заразил этим увлечением и свою ученицу. Ей нравилось оказаться субботним утром на природе – смотреть, как солнце встает над бескрайними пшеничными полями, ощущать, как легкие готовы разорваться на куски. И когда вокруг совсем никого – только ее мысли и планы. Несколько лет бег помогал ей держать свои темные устремления в узде. И вот теперь, став молодой женщиной, она больше не чувствовала необходимости сдерживать этих демонов. В четырнадцать лет она всерьез подумывала о том, чтобы задушить девочку из своего класса, Мелани Блумингтон. Ее тошнило даже просто от одного этого имени. У Мелани были длинные тонкие косички, заплетенные в невероятно сложные узлы на голове, а кожа розовая и безупречная, как и результаты ее школьных тестов – абсолютно все в Мелани Блумингтон представляло собой образец совершенства.
Тогда она подумала, что было бы забавно задушить Мелани в туалетной кабинке. Завести ее туда, схватить за школьный галстук и тянуть, перекручивать и дергать, пока идеальное розовое личико Мелани не станет сначала красным, потом фиолетовым, а затем синим и окончательно мертвым. И тогда можно будет дотронуться до лица Мелани, до ее глаз, ее губ. Но в школе этого делать было нельзя. Это вызвало бы панику. Привлекло бы слишком много внимания. И все же устоять было трудно.
Однажды воскресным утром она оказалась в небольшом лесу на краю обширной школьной территории и остановилась, чтобы рассмотреть какой-то цветок с ярко-желтыми бархатистыми лепестками, но едва только потянулась к нему, как услышала какой-то шум. Шорох, блеяние… И, осторожно переступив через толстый ствол упавшего дерева, на поляне впереди увидела маленького олененка. Тот застрял в остатках ветхих столбов и проволочной сетки, которые, судя по всему, обозначали какую-то старую границу, прежде чем лес разросся и поглотил ее. Олененок был уже при смерти. Неподалеку на большом камне сидел большой кровожадный ворон – как видно, учуял запах крови столь же отчетливо, что и она. Он ждал, когда олененок умрет – что, судя по виду животного, не должно было занять много времени. Тремя своими тонкими ногами тот запутался в ржавой колючей проволоке и в ходе попыток вырваться на свободу едва не оторвал одну из них.
Запах крови теперь стал сильнее. Она шагнула к существу, которое не запаниковало, увидев, как кто-то приближается к нему, медленно и украдкой, что-то тихо шепча. Либо олененок надеялся на спасение, либо у него больше не было сил сопротивляться. Она достала из рюкзака перочинный нож, который купила в местном магазинчике на свои карманные деньги, – с перламутровой рукояткой и маленьким острым лезвием. Олененок забился, увидев отблеск солнечного света на лезвии, но она успокоила его.
Было бы милосердно убить этого олененка. Она знала это.
Но вместо этого дрожащими от возбуждения пальцами, прерывисто дыша, погладила животное. Ощутив под рукой его шерсть, учуяв его запах, услышав его сердцебиение – неровное и быстрое.
Олененок умирал медленно.
После этого она умылась в ручье и побежала обратно в школьное общежитие, зная, что эта принесенная ею жертва спасла Мелани Блумингтон. На данный момент ее аппетит был утолен. Ее желание удовлетворено.
Бег сдерживал эти желания, и это позволяло ей чувствовать себя почти нормальной. Раньше она думала, что на ней лежит какое-то проклятие. Что все эти мысли и чувства были некой болезнью. И лишь окончив школу, осознала, что это ее стремление причинять боль другим и испытывать от этого радость не было каким-то уродством, проклятием или болезнью – это был дар. Через шесть недель после окончания школы она встретилась с Мелани Блумингтон, чтобы выпить кофейку и пройтись по магазинам на Манхэттене. Олененок стал уже далеким воспоминанием, а ее аппетит разыгрался по новой. Мелани была в восторге от предстоящего лета. Она уже неделю как выполняла задуманный план – целый месяц путешествовать по Соединенным Штатам с рюкзаком за плечами, пытаясь «найти себя» перед тем, как в сентябре поступить в колледж. На следующий день после встречи с Мелани она отправилась на свою первую длительную пробежку по Манхэттену и лишь улыбнулась, пробегая мимо закусочной, в которой они с Мелани накануне сидели за чашечкой кофе.
Сейчас, спустя годы, ей по-прежнему нравилось бегать в городе. Это было просто еще одно из ее многочисленных развлечений. Бегать в Нью-Йорке было почти так же классно, как и за городом. Это была такая же череда долин, только из стали, стекла и бетона. И все они были ее охотничьей территорией.
Ускорив бег, вскоре она оказалась на Второй авеню, миновав соковый бар, в котором обычно покупала особые фруктовые смузи для своего отца, а когда пересекла очередную улицу прямо перед Трамп-Тауэр, увидела возле здания какие-то ограждения и вооруженную охрану.
Политика такого масштаба ее не интересовала. Ее отец неоднократно встречался с Трампом, и тот ему не очень-то нравился, хотя он знал, как его использовать. Жизнь – это просто игра для сильных мира сего, а также тех, кто готов делать то, на что не способен никто другой. Этому она научилась у своего отца.
Еще немного бега, и она оказалась в Центральном парке. Свернув на тротуар, огибающий парк с востока, глянула на часы.
22:28.
Она снова увеличила темп, найдя в себе новые силы. Ее ноги начали двигаться все быстрее и быстрее, и вскоре она уже мчалась, как спринтер. Это было необходимо, чтобы гарантированно не разминуться с целью. Этот бег не был чем-то очистительным – был просто работой, совмещенной с удовольствием. Она вновь припомнила свою первую пробежку по Манхэттену – на следующий день после встречи с Мелани, которую ждало лето, посвященное самопознанию. Бедняжка Мелани так и не нашла себя в то лето…
Тело Мелани тоже так и не было найдено.
В десять сорок она замедлила бег, приближаясь ко входу в музей «Метрополитен». Из дверей его толпой валила публика в коктейльных платьях и смокингах. Она присела на ступеньки и перевела дыхание.
Прошло несколько минут, прежде чем она наконец увидела его.
Мужчину среднего роста. С седыми волосами, расчесанными на косой пробор. Под кашемировым пальто с накинутым поверх шарфом – смокинг. Он разговаривал с двумя пожилыми дамами, а потом, подав обеим руку, сопроводил их вниз по ступенькам. Звали его Хэл Коэн. В течение пятнадцати лет он был политическим стратегом ее отца, бессменным руководителем его предвыборных кампаний, главным сборщиком средств и сообщником.
Спустившись на улицу, дамы поблагодарили Хэла.
Она резко встала. Достаточно резко, чтобы привлечь его взгляд.
Когда Хэл увидел ее, улыбка исчезла у него с лица. Однако он быстро вернул ее на место и помахал на прощание дамам, направлявшимся к пешеходному переходу, после чего немного постоял, засунув руки в карманы пальто. Его дыхание клубилось в вечернем воздухе, пока Хэл размышлял, что делать дальше.
Потом он коротко кивнул и небрежной походкой направился к ней.
– Ну как, хорошо развлеклись? – спросила она.
– Это было мероприятие по сбору средств для одного моего хорошего знакомого. Развлечения в меню не входили, – ответил Хэл. И, по-отечески положив руку ей на плечо, добавил: – Сочувствую насчет твоего отца, детка.
Он всегда ее так называл: «детка». Когда Хэл начал помогать ее отцу проникнуть в политические сферы, то пришел к ним домой, чтобы поговорить с ним, познакомиться с ее матерью, с семьей – убедиться, что в шкафу у той нет никаких скелетов. Сказал, что если б там были скелеты, то ему пришлось бы похоронить весь этот шкаф на дне Ист-Ривер.
– Спасибо. Вы ему всегда нравились. Папа говорил, что вы способны уладить все, что угодно. Мне нужно поговорить с вами, Хэл, – сказала она.
– Послушай, я очень сожалею о том, что случилось с твоим отцом. Фрэнк этого не заслуживал, однако…
– Вот об этом мне и нужно с вами поговорить. У меня нет времени ждать. Это нужно сделать прямо сейчас. Хэл, вы должны знать, что я не убивала своего отца.
Он вздохнул, кивнул и указал на элегантный «БМВ», припаркованный на противоположной стороне улицы. Они молча направились к машине. Она села на пассажирское сиденье, он – за руль.
– Я отвезу тебя домой. Ну давай, говори, что хотела, – сказал Хэл.
Она ничего не ответила.
– Ты же хотела поговорить – так давай поговорим, – настаивал он.
Склонившись к водительскому сиденью, она положила руку ему на бедро. Он напрягся, и она прошептала:
– Я знаю, вы записываете все, что сказано в этой машине. Отец мне говорил. Мы можем пообщаться в моей квартире.
А потом отодвинулась от него, откинувшись на спинку сиденья, и положила руки на колени. Хэл просто кивнул и ответил:
– Ладно.
Ей понравилось это чувство, когда Хэл ощутимо напрягся. Оно позволило ей ощутить свое могущество – когда она склонилась к нему, чтобы коснуться губами его уха, а ее рука лежала у него на бедре. Это было слишком уж фамильярно, и все же она знала, что Хэл явно возбудился бы, если б молодая женщина дотронулась до него.
Они ехали молча, пока он не подкатил к ее дому и не припарковался на противоположной стороне улицы. Здание было таким же, как и многие другие в этой части Манхэттена – элегантным и величественным, – но время уже начинало брать свое. Камера видеонаблюдения в вестибюле уже несколько недель не работала. Преступления в этой части города случались относительно редко, так что камеры были не в приоритете. Главное, что старый лифт работал по-прежнему исправно, а все остальное обитателей дома особо не интересовало.
Двери кабины открылись, и она провела Хэла к своей квартире, самой большой на этаже – к последней двери в левом конце коридора. Внутри небольшой коридорчик привел их к обеденному столу, стоящему в кухне открытой планировки.
– Осторожно, не споткнитесь о мои покупки, – предупредила она, указывая на груду неразобранных пакетов, лежащих у двери.
Коэн прошел мимо них вслед за ней. Она бросила ключи на стол, сняла бейсболку и зашвырнула ее на диван в другом конце комнаты, после чего направилась в кухню. Налив стакан воды из холодильника, спросила:
– Не хотите чего-нибудь выпить?
Покачав головой, Хэл облокотился о спинку кухонного стула.
– Итак, давай поговорим, – предложил он.
– Не хотите присесть? – спросила она.
– Не обижайся, но мне еще нужно кое-куда съездить. И, честно говоря, мне немного неловко. Я знаю, что тебя выпустили под залог, – а еще знаю, что ты можешь предстать перед судом вместе со своей сестрой, а меня могут вызвать в качестве свидетеля.
– Копы думают, что папа собирался изменить завещание. Это правда?
Хэл глубоко вздохнул, задержал дыхание и склонился над спинкой стула еще ниже. Покачал головой. А затем выпрямился и позволил ответу выплеснуться наружу, как будто долго задерживал его внутри, словно дыхание под водой. Тот вырвался из него сам собой, взбаламутив гладкую поверхность разговора.
– Мне сказали то же самое, – произнес он.
– Кто сказал?
– Копы. Они хотели знать, говорил ли со мной твой отец об изменении завещания. Я сказал, что нет, не говорил. В конце концов, твой отец был уже не тем человеком, как прежде. Он стал каким-то рассеянным, забывчивым. Не знаю, то ли от старости, то ли от чего-то еще… Мы по-прежнему почти каждый день завтракали вместе в ресторане у Джимми, но, кроме этого, практически не общались. Про завещание он никогда не упоминал. Когда я услышал о смерти Фрэнка и о завещании, то сразу позвонил Майку Модину.
Допив остаток воды, она поставила пустой стакан на стойку и сосредоточила на Хэле Коэне все свое внимание. Костяшки у него на руках казались комочками белого жира – так сильно он стискивал спинку стула. Хэл был явно настороже, опасаясь брякнуть то, что могло бы впоследствии выйти ему боком.
– И что сказал Модин?
– Сказал, что твой отец договорился в понедельник встретиться с ним, чтобы обсудить свое завещание. Но не дожил даже до конца выходных. Послушай, это все, что я…
– А Модин не говорил, почему мой отец хотел изменить завещание? У него под конец началась натуральная паранойя, вы же помните.
– Можешь мне об этом не напоминать, детка… Твой отец был уверен, что все вокруг только и думают, как бы покончить с ним. Он запросто мог назвать победителей всех Мировых серий[10 - Мировая серия – решающая, финальная серия игр в сезоне Главной лиги бейсбола.] начиная с тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, но напрочь не помнил, что заказывал на завтрак у Джимми буквально вчера. Модин не сказал мне, что именно твой отец хотел изменить в завещании. Не исключено, что это не имело никакого отношения ни к тебе, ни к твоей сестре.
– А потом Модин связывался с вами?
– Ни разу с тех пор, как я позвонил ему в вечер убийства твоего отца. Я – один из душеприказчиков по его завещанию, поэтому мне нужно знать, что там написано и по-прежнему ли оно в силе. Пусть даже в этом завещании указано имя твоей сестры, но если ее признают виновной в убийстве твоего отца, то по закону она не может извлечь выгоду из своего преступления. То же самое касается и тебя. Я и сегодня пытался дозвониться Модину, но его секретарша сказала, что он в отпуске где-то за границей. Предполагалось, что я буду помогать управлять имуществом твоего отца, но теперь я даже не знаю, что и делать. От Модина толку мало.
– Когда он вернется из отпуска? – спросила она.
– Секретарша этого не знает. Сказала, что у нее вообще-то нет возможности надзирать за старшим партнером. Модину на все это плевать – все корпоративные юристы одинаковы. Он наверняка сейчас пьет коктейли где-нибудь на пляже, тогда как твой отец лежит в морге со своим…
Он оборвал себя. Видать, вспомнил, с кем разговаривает.
– Всё в порядке, Хэл. Как думаете, мой отец не работал с кем-нибудь новым в то время, когда погиб? Под конец он казался каким-то отстраненным. И даже когда не крыл налоговую службу или кого-то еще, кто якобы пытается с ним покончить, то все равно был явно чем-то встревожен.
– Ну, пару месяцев назад он спрашивал меня, не знаю ли я какого-нибудь хорошего частного детектива… Я не знаю, к чему это было, а вновь поднимать эту тему он не стал.
– Я знаю, что вы заработали кое-какие деньги, работая с моим отцом. Вы были преданы ему.
Хэл кивнул.
– И я хочу, чтобы вы были верны мне. Когда все это закончится, я унаследую все состояние моего отца.
– Похоже, ты в этом совершенно уверена, – заметил Хэл.
– Я невиновна. И хочу, чтобы вы помогли мне. Я вознагражу вашу преданность.
Обещание денег словно разрядило гнетущую атмосферу. Хэл выполнял для ее отца много грязной работы. Подкупал членов городского совета, профсоюзных боссов, журналистов, и, как она подозревала, если кого-то нельзя было подкупить, то пускались в ход иные методы убеждения. Политика – грязная игра, и ее отец, умело играя в нее, всегда оставался чист. Хэл был единственным, кто пачкал руки.
– Я могу быть верным, детка, но такая преданность обходится недешево.
– Вы наверняка зарабатывали не больше миллиона в год, работая на отца. Я могу предложить условия получше. Три миллиона долларов в качестве компенсации ваших расходов как душеприказчика – которые будут выплачены, как только меня оправдают, а мою сестру осудят за убийство.
– И что именно я должен делать?
– Остаться верным памяти моего отца. Если он собирался изменить свое завещание, то, значит, что-то подтолкнуло его к этому решению. Я хочу, чтобы вы это выяснили.
Хэл обдумывал эти слова всего три секунды, после чего ответил:
– Я сделаю все, что в моих силах. Полиция пока что не пускает меня в дом. Это все еще место преступления, но я поспрашиваю – посмотрим, с кем общался твой отец. И постараюсь разыскать Модина.
– Спасибо.
– Нет проблем. Послушай, мне и вправду пора ехать. Не возражаешь, если перед уходом я воспользуюсь твоей ванной комнатой?
Обойдя кухонный «островок», она взяла Хэла под руку и ненавязчиво повела его ко входной двери.
– Мне так неловко… Это здание старое, действительно очень старое. Унитаз опять засорился, и я уже целую вечность жду сантехника. Управдом – просто козел.
– Хочешь, чтобы я прислал тебе сантехника?
– Не волнуйтесь, завтра прямо с утра ко мне кто-нибудь обязательно зайдет. А пока что как-нибудь обойдусь.
У входной двери она обняла его.
– Если вам удастся связаться с Майком Модином, то дадите мне знать, что он сказал, хорошо? – спросила она, глядя Хэлу прямо в глаза.
Он кивнул:
– Попробую связаться с ним прямо завтра с утра.
Поблагодарив его, она закрыла дверь, а Хэл вышел в коридор и направился к лифту. На двери у нее было целых пять отдельных замков, и она не спеша заперла каждый из них. Закончив, прислонилась спиной к стене и прислушалась к тому, как с грохотом закрылись двери лифта, а затем к слабому гудению и постукиванию противовеса, двигающегося вверх по мере того, как кабина опускалась на первый этаж.
Ее взгляд упал на пакеты, стоящие рядом с входной дверью. Она перебрала их, прикидывая вес. А когда нашла самый тяжелый, размерами примерно с большую коробку для пиццы, но вдвое толще, подхватила его и направилась в кухню. Там поставила коробку на стойку, отыскала в ящике ножницы и принялась срезать упаковочную ленту. Наконец крышка поднялась, открыв простую коробку чуть поменьше размерами, спрятанную внутри. Эту она вскрыла попросту ногтями. Заглянула внутрь, а затем поставила на стойку.
Оглянувшись через плечо, убедилась, что жалюзи на кухне закрыты, прежде чем раздеться догола. Аккуратно сложив одежду в стопку и пристроив поверх кроссовки, подхватила коробку и направилась в ванную, где уселась на унитаз, оставив дверь открытой.
Подошвы ног быстро замерзли на белом кафельном полу. Облегчая мочевой пузырь, она вынула из коробки некое устройство и принялась изучать его. То было серебристым, блестящим и восхитительно пахло машинным маслом. Она вытерлась, встала, спустила воду в унитазе и нашла конец электропровода, свисавшего с устройства. Воткнула его в розетку над раковиной и ногой захлопнула дверь ванной.
Потом повернулась к ванне и отдернула свисавшую до пола занавеску.
Ванна была до краев наполнена пакетиками со льдом.
Среди этих пакетиков проглядывало обращенное к потолку мертвое лицо Майка Модина, на котором все еще застыло удивленное выражение. Чтобы заманить его в квартиру, потребовалось немало усилий. У нее уже не было времени ждать, поэтому она проделала это вчера вечером. Сказала ему, что прямо перед смертью ее отец составил еще одно завещание – написанное от руки и должным образом засвидетельствованное, что делало недействительным завещание, составленное несколько лет назад в кабинете Майка. Поделилась своими опасениями, что сестра попытается убить ее, если узнает о существовании этого документа, – что это она убила Фрэнка, думая, что он еще не составил завещание, исключающее ее в качестве наследницы. Она, мол, не доверяет никому, кроме Майка. Он должен встретиться с ней прямо сейчас, она ждет его возле его офиса. Модин вышел к ней на улицу, и они вместе отправились к ней на квартиру, где она якобы спрятала завещание.
Как только Майк переступил порог ее квартиры, у него уже не было ни единого шанса. Она применила электрошокер, чтобы обездвижить его, а затем затащила в ванную и связала ему руки и ноги. Час спустя Майк был мертв, ее филейный кухонный нож почти полностью затупился от активного использования, а она была довольна тем, что ее отец все-таки не сообщил Модину о своем намерении вычеркнуть ее из завещания. Он всего лишь назначил встречу, не более того. Она вела психологическую шахматную партию против отца и сестры уже несколько лет. Фрэнк как-то узнал об этом. Она была в этом практически уверена – или, по крайней мере, у него возникли серьезные подозрения. Так что папочке пришлось умереть. Она должна была убедиться, что он никому ничего не рассказал, прежде чем у нее появится шанс убрать его. И на данный момент была вполне уверена, что его подозрения умерли вместе с ним. Учитывая, сколько усилий она приложила, орудуя ножом, Модин наверняка сказал ей правду.
О частных детективах Майк никак не упомянул. Она и без того знала о них, но они не дали Фрэнку ничего стоящего – она об этом уже позаботилась.
Теперь, склонившись над ванной, она принялась выгребать из нее пакетики с тающим льдом, которые использовала, чтобы охлаждать тело Майка. Побросала их в раковину. Кожа Майка была холодной, но она все равно провела по ней пальцами, наслаждаясь ощущением. Коснулась его языка и глаз. Осознав, что начинает отвлекаться, наклонилась, чтобы взять устройство, только что извлеченное из коробки. И тут замерла. Немного поколебавшись, недовольно фыркнула. Она кое-что забыла.
– Алекса! Поставь «Она» Элвиса Костелло! – громко произнесла она.
– Ставлю «Она» Элвиса Костелло, – отозвался механический голос из динамиков. И тут квартира мгновенно наполнилась ее любимой песней. Сегодня ей хотелось послушать ее именно в исполнении Костелло.
Музыка была призвана заглушить шум. Нажав на кнопку включения своей новенькой хирургической пилы и подпевая знакомой мелодии, она принялась за дело.

Глава 8

Эдди
Харпер позвонила мне сразу после того, как ушла от Софии, около пяти часов вечера. Она почти ничего не смогла от нее добиться, и голос у нее был усталый. Мы договорились встретиться за завтраком на следующий день, после моей встречи с Драйером в прокуратуре.
За всю мою адвокатскую практику я еще ни разу не видел примера хорошей досудебной сделки. Даже если обвинение предлагает вашему клиенту выгодные условия за признание вины – в первую очередь сокращение тюремного срока за то, что город экономит на судебных издержках, – у меня всегда остается чувство сожаления. В случае подобной сделки приговор клиенту выносит прокурор, а не судья. Конечно, вы можете малость поторговаться, но обычно в такой ситуации у вас нет особой власти. Гарри Форд, еще до того, как стал судьей, однажды сказал мне, что именно сделки о признании вины способны ввязать тебя в неприятности с клиентами. Конечно, поначалу такая сделка им очень даже по вкусу – всего какой-то год отсидки за признание вины вместо судебного разбирательства, в результате которого может корячиться все пятнадцать лет «строгача». Не такая уж и большая премудрость даже для тех клиентов, которых ну никак не отнесешь к великим мудрецам. Но уже после шести месяцев гостеприимства Департамента исполнения наказаний, проведенных в двухместной камере в Синг-Синге, когда впереди еще шесть месяцев, вы просто удивитесь, сколько клиентов начинают жаловаться, что это адвокаты заставили их признать вину – ведь на самом-то деле они чисты, как слеза младенца. Увы, но многие из них говорят правду. Ни в чем не повинные люди признают себя виновными каждый божий день в каждом уголке Америки, поскольку прокурор предлагает им сделку, которая позволяет отсидеть совсем небольшой срок, а затем выйти на свободу и спокойно жить прежней жизнью. Пойти на сделку и провести за решеткой один год или рискнуть получить от двадцати пяти до пожизненного? Нетрудно понять, почему люди соглашаются на такие схемы.
В общем, досудебные сделки никогда не доставляли мне большого удовольствия, а бывать на Хоган-плейс мне нравилось еще меньше. Офис окружного прокурора представлялся мне вражеской территорией. Всегда представлялся. И всегда будет.
Дверь лифта открылась прямо в приемную окружного прокурора, где за регистрационной стойкой восседал Херб Голдман. Иногда мне кажется, что он – это неотъемлемая часть тамошней обстановки, причем не только из-за его многолетнего пребывания на этой работе. Его кожей вполне можно было бы обтянуть диван, где она сошла бы за тонко выделанную итальянскую кожу. И все-таки, даже в его возрасте, от Херба мало что ускользает. Он знает все сплетни в прокуратуре, и он старше самого Господа Бога. А возможно, даже мудрее. Я подошел к ярко-фиолетовому галстуку и широкой улыбке Херба. Он откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди.
– Как вышло, что тебя до сих пор не лишили лицензии, Эдди? – поинтересовался Херб.
– Просто до сих пор не поймали… Я думал, ты уже умер.
– Я? Нет, только достойные умирают молодыми.
– В таком случае этот галстук проживет дольше, чем ты. Что это там на нем, черепашки? – осведомился я, наклоняясь, чтобы получше рассмотреть галстук Херба, но тут же решил, что не хочу подходить к нему так близко, и отступил на шаг.
– Этот галстук мне купила жена.
– Тогда тебе пора развестись.
– А ты знаешь какого-нибудь хорошего адвоката? – спросил он, приставив ладонь козырьком ко лбу и оглядывая приемную, словно ковбой, озирающий бесплодную прерию.
– Тебе следовало бы жить в одном из тех домов престарелых во Флориде, чтобы изводить людей своего собственного возраста.
– Не искушай меня. Я бы с удовольствием вышел на пенсию, да только не могу. Окружной прокурор постоянно грозится подарить мне золотые часы, а я отвечаю всем одно и то же – что просто не могу уйти на покой. Это же смертный приговор – жена убьет меня, если я весь день буду торчать дома. А окружной прокурор, который спишет меня в утиль, будет соучастником этого убийства.
– Если твоя жена убьет тебя, окружной прокурор пришлет ей цветы и благодарственную открытку.
У Херба вырвался смех, который зародился где-то в животе и с шипением вырвался наружу, прежде чем сорваться с губ в виде пронзительного какофонического хрипа и клекота. Прямо как у пса Маттли из известного мультика.
– Сейчас проведу тебя к Драйеру, вместе вон с той компашкой, – сказал он, указывая кончиком авторучки в другой конец комнаты.
Я этого не заметил, когда вошел, но слева от меня на диване восседали Леви с той девицей, с которой я познакомился возле отдела полиции, – Кейт. А в кресле рядом с ними я узрел еще одно знакомое лицо: парня от силы лет двадцати пяти с внимательным взглядом – того самого, которого я видел входящим вместе с Леви в допросную Александры пару дней назад.
Присутствие Леви и его команды означало, что скоро забот у всех будет полон рот.
Когда я подошел, они поднялись.
– Эдди, рад вас опять видеть, – произнес Леви тоном, в котором даже близко не прозвучало ни искренности, ни тем более радости. – Это мой помощник Скотт Хелмсли.
Он указал на светловолосого парня в обтягивающем костюме слева от себя. Я уже видел его в Первом райотделе в ночь ареста, но тогда у меня не было возможности как следует его рассмотреть. Выглядел он недостаточно взрослым, чтобы даже бриться, но все же расплылся в улыбке кинозвезды и протянул мне руку, вылезшую из-под двойной манжеты шелковой рубашки.
– Рад познакомиться, – произнес Скотт и крепко стиснул мне руку, как это делают некоторые мужчины. Я всегда считал, что парни с крепким рукопожатием просто что-то этим компенсируют. Людям, которые и вправду способны раздавить вам пальцы, не нужно доказывать свою силу при помощи подобного приветствия.
Женщина справа от него, Кейт, склонила голову, подняла носок туфли к потолку и повертела им туда-сюда, опираясь о каблук. Одета она была в серую юбку делового покроя, белую блузку и черный пиджак. Руки она сцепила перед собой, и мне было видно только ее макушку. А потом подняла на меня взгляд.
Последовала неловкая пауза. Недолгая. Может, всего секунды на четыре или на пять, но этого оказалась достаточно, чтобы Леви успел сделать вид, будто совершенно забыл про нее. Заметив, как Кейт вертит носком своей туфли, он просто хотел убедиться, что мы с ней знаем принятую у него иерархию касательно сотрудников.
– О, простите, а это… – наконец добавил Леви, не поворачиваясь к ней и просто протянув ладонь в ее сторону, словно чтобы подчеркнуть запоздалую мысль.
– Кейт Брукс, – громко произнес я, проходя мимо Леви и Скотта. – Мы уже познакомились в полиции. Как вы?
– Всё в порядке, спасибо, мистер Флинн.
– Зовите меня просто Эдди, – сказал я.
Леви закусил губу. Я сразу учуял запах дерьмовых офисных разборок – его и за пятьдесят ярдов можно было учуять.
– Как там ваша клиентка? – спросила она.
– Получше. Ее выписали из больницы и выпустили под залог. Насколько я понимаю, и вашу тоже.
– Д-да, она…
– Верно, – сказал Леви, вставая между нами и обрывая Кейт на полуслове. Потом поддернул брюки, поводя ими из стороны в сторону и словно навинчивая их на живот. – Итак, как думаете разыграть все это с Драйером? Предлагаю просто выслушать его, а потом выйти из кабинета и все как следует обдумать. Никаких решений прямо там. Единственное, на чем мы настаиваем, – это разделение процесса. Надо провести отдельные судебные слушания – наши клиентки обвиняют друг друга, так что ничего другого не остается.
Я кивнул, ничего не ответив. Кейт отступила на шаг и опять опустила голову, тогда как Скотт бочком придвинулся к Леви, кивая каждому его слову, словно его босс излагал какие-то библейские истины. Две секунды назад я разговаривал с Кейт, а теперь эти красавцы буквально растоптали ее, захватив контроль над пространством и разговором.
Я подумал, каким же маленьким должен быть член у Леви, чтобы он получал такое удовольствие, унижая свою сотрудницу. И пришел к выводу, что чертовски маленьким.
Тут Херб крикнул из-за своей стойки:
– Мистер Драйер примет вас всех в конференц-зале. Проходите, он уже ждет. Рад был повидаться, Эдди!
– И я тоже, Херб, – отозвался я.
Леви повернулся к двойным дверям, расположенным сразу за диванами в приемной, и махнул рукой через плечо, словно командир, подзывающий к себе своих солдат. Скотт мигом пристроился рядом с ним, а Кейт двинулась последней, сжимая в руке блокнот. Протянув руку к голове, она вытащила из пучка волос шариковую ручку. Распахнув двери конференц-зала, Леви пропустил Скотта вперед, даже не взглянув на него. Когда мимо него проходила Кейт, я заметил, как взгляд Леви скользнул по ее икрам. Когда он наблюдал за Кейт со спины, его толстые губы брюзгливо поджались, что я расценил как его довольство увиденным.
Он отпустил дверь и уже собирался войти сам, когда я рванулся вперед и перехватил закрывающуюся дверь, врезавшись в него всем своим весом. Он пошатнулся и отлетел на пару шагов, размахивая своими хилыми ручонками, чтобы сохранить равновесие. Умудрившись наконец ухватиться за кресло, бросил на меня сердитый взгляд. Жар в его взгляде вызывался в основном смущением. Я заметил, как Кейт прикрыла рот рукой, стараясь не рассмеяться.
– Простите, Тео, я думал, что вы держите дверь. Виноват, – извинился я.
Он раздраженно отвернулся от меня, отодвинул кресло и сел.
Овальный стол для совещаний был рассчитан на десятерых – четыре кресла с одной стороны, еще четыре с противоположной и по одному на обоих концах. Дверь в дальнем конце зала открылась, и вошел Уэсли Драйер. У него была медленная, уверенная походка, тонкие губы и редеющие волосы. Лысеть он начал, думаю, еще когда ему было чуть за двадцать. То, что оставалось на макушке, было тщательно причесано, хотя и выглядело почти прозрачным. Костюм на нем был другой – не тот, в котором он щеголял сегодня утром на предъявлении обвинения Софии. Этот был бледно-голубым, с рубашкой такого же цвета и темно-синим галстуком.
– Садитесь, пожалуйста, господа – и дамы, – сказал Драйер, подчеркнуто вежливо кивнув Кейт.
А потом выдвинул кресло во главе стола. Я обошел стол и занял место напротив Леви и его команды. Прежде чем сесть, Драйер расстегнул пиджак, разгладил галстук и грациозно пристроил свою задницу в кресле. Чуть ли не по-балетному. Достал из кармана пиджака авторучку, отвинтил колпачок и принялся педантично и тщательно, аккуратным почерком, едва ли не с завитушками, делать заметки в своем блокноте. Записал, кто присутствует на встрече, поднес руку к глазам, глянул на свой «Ситизен» и отметил время. Затем отложил ручку, поправил манжеты и аккуратно переплел пальцы. Некоторые его движения, хотя и грациозные, несколько напоминали движения рептилии. Он был похож на змею, свернувшуюся кольцами и готовую метнуться вперед.
– Буду краток и не стану повторяться – так что, наверное, вы захотите делать заметки, – сказал Драйер.
Кейт, Скотт и Леви уже держали ручки наготове, нависнув над своими блокнотами, на страницах которых золотыми буквами было вытеснено название фирмы.
Я скрестил руки на груди, шмыгнул носом и стал ждать. Не поворачивая головы, Драйер скосил взгляд влево и остановил его на мне. В то время как остальные склонили головы, готовые записывать каждое его слово, я не сводил глаз с Драйера. В мой план игры входило все, что способно выбить прокурора из колеи. Похоже, это не сработало. Драйер смотрел на меня так, словно у него на руках были одни тузы и при этом он знал, что у меня всего лишь пара восьмерок.
– Суд состоится в январе. У нас есть бо?льшая часть улик и мотив. С основными обстоятельствами дела, которыми располагает дознание, вы уже ознакомились, а прочим я надеюсь снабдить вас в самое ближайшее время. Все, чего я пока жду, – это полные отчеты криминалистической экспертизы и свидетельские показания поверенного покойного, мистера Модина. Предварительные отчеты криминалистов у меня уже имеются. Со временем вы получите и окончательно оформленные, но вкратце могу сказать, что у меня имеются улики, связывающие с этим убийством обеих ваших клиенток. И только ваших клиенток.
– В каком это смысле только наших клиенток? – уточнила Кейт.
Стоило ей произнести эти слова, как Леви недовольно хрюкнул, после чего Кейт опустила взгляд в свой блокнот и сглотнула. Леви явно не приветствовал попытки своих подчиненных подавать голос на встрече с прокурором. А я подумал, что это совершенно правильный вопрос. Мне и самому пришло в голову то же самое. Соображалка у Кейт работала как надо. Она мне нравилась. В случае с Леви не имело значения, что она задала хороший вопрос, – важен был сам факт, что она осмелилась вообще открыть рот.
– Что ж, мисс Брукс, я бы попросил вас оставить все возникающие у вас вопросы до конца этой встречи, но раз уж вы спросили, то сейчас я вам отвечу, – сказал Драйер, не глядя на Кейт. Вместо этого он нацелился взглядом на Леви, словно признавая его старшинство. – Обе ваших клиентки были задержаны непосредственно на месте преступления. Больше в доме никого не было. Судмедэксперт установил, что время смерти примерно совпадает с тем, когда поступили звонки в службу спасения. Мы не ищем других подозреваемых – обнаруженные криминалистами улики привязывают ваших клиенток не только к месту преступления, но и к собственно убийству.
Записав ответ, Кейт опустила плечи, как будто стараясь казаться как можно меньше. Одними губами произнесла «простите», покосившись на Леви, который лишь закатил глаза и приложил указательный палец к губам. Не важно, что это не стоило потраченного времени и сил – если б я работал на Леви, то давным-давно влепил бы по этим толстым губам кулаком.
Я обдумал эту новую информацию и то, как она соотносится с историей Софии. Дом Фрэнка представлял собой практически особняк. Множество комнат, три высоких этажа… Вполне возможно, что София и Александра могли находиться в доме в одно и то же время и даже не подозревать о присутствии друг друга.
– Это убийство совершено либо одной из ваших клиенток, либо сразу обеими. В таком случае, учитывая результаты криминалистической экспертизы и показания свидетелей обвинения, это будет совместное судебное разбирательство. Все доказательства частично совпадают, – сказал Драйер.
Совместное судебное разбирательство по такому делу, как это, – заветная мечта любого прокурора. Поскольку двое подсудимых обвиняют друг друга, присяжные, скорее всего, не поверят ни одному из них, и оба будут осуждены. Если один из обвиняемых каким-то чудом сумеет убедить присяжных в своей невиновности, другой примет удар на себя. Это гарантирует обвинителю победу при любом раскладе.
Леви выстрелил первым:
– Совместного судебного разбирательства вам не видать как собственных ушей! Когда один подсудимый обвиняет другого, уголовный кодекс и судебная практика предписывают разделить судебные процессы. Мистер Флинн не обязан вызывать свою клиентку для дачи показаний, а если он решит этого не делать, то это будет нарушением конституционного права моей клиентки встретиться лицом к лицу со своим обвинителем. Это несправедливо. Прямо с ходу могу сказать: мы категорически против, окончательно и бесповоротно. Это ясно? – оттарабанил Леви.
Если Драйер малость и опешил от услышанного, то никак этого не показал. Он опять одернул манжеты рубашки, убедившись, что они выступают из-под рукавов пиджака ровно на полдюйма, прежде чем взять ручку и записать возражение Леви.
– Дело в том, что нам придется вести два практически идентичных дела против ваших клиенток, а это создаст излишнюю финансовую нагрузку на город. Это должно быть совместное судебное разбирательство. Меня очень активно к этому подталкивают.
– Кто подталкивает? – уточнил я.
Леви явно не возражал против этого вопроса – больше того, даже согласно кивнул. Мы стали ждать ответа. Его так и не последовало.
– Мистер Флинн, мистер Леви: если кто-то из вас хочет разделить процесс, вам нужно обратиться в суд с соответствующим ходатайством. Мы будем возражать против этого ходатайства. Это все, что я могу сказать по этому поводу. А теперь я хотел бы перейти к сути этой встречи, если вы не против.
Драйер обвел взглядом обе стороны стола. Леви и его команда молчали, а я подался вперед, готовый его выслушать.
– Спасибо. Окружная прокуратура принимает во внимание тот факт, что обе ваши клиентки обвиняют друг друга в убийстве. Мы считаем, что совместное судебное разбирательство приведет к осуждению как минимум одной из них. Присяжные могут вынести обвинительный вердикт обеим обвиняемым, и мне не нужно напоминать вам, что это наиболее вероятный исход данного процесса. Предлагаю сделку, условия которой действительны только на данный момент. Двенадцать лет в обмен на полное признание вины и заявление о причастности другой обвиняемой. Если одна из сестер даст признание, то фактически выйдет из тюрьмы через шесть лет, а может, и всего через четыре года, при хорошем поведении, в то время как другая проведет там всю жизнь. Это разовая сделка, доступная только одной из обвиняемых. Предложение остается в силе в течение сорока восьми часов, начиная с сегодняшнего дня.
А люди еще удивляются, с чего это обычные граждане признают себя виновными в преступлениях, которых они не совершали… Драйер довольно точно все описал. Вполне возможно, что в ходе совместного судебного разбирательства будут осуждены сразу обе женщины. Шансы на победу одной из них крайне невелики, поскольку обе называют друг друга лгуньями и убийцами. Большинство присяжных в совместных процессах не верят ни одному из подсудимых и признаю?т виновными обоих. В подобной ситуации вполне имело смысл признать вину и отсидеть четыре года вместо пожизненного заключения.
Ни Леви, ни я так и не произнесли ни слова. Я наблюдал за тем, как Драйер пощипывает циферблат своих часов, и мне потребовалась секунда, чтобы понять, что на самом деле он устанавливает таймер. Без дураков. И у Леви, и у меня имелись профессиональные обязательства донести это предложение до наших клиенток. Позволить им самим принять решение. Я не хотел, чтобы на Софию оказывалось такое давление, да еще и в самом начале, но, похоже, у меня не было выбора.
– Если ни одна из обвиняемых не признает себя виновной и не окажет содействия в привлечении к ответственности другой обвиняемой, мы передаем дело в суд. Больше никаких предложений и продлений не будет. Сорок восемь часов. Если признания не будет, а суд примет решение провести совместное разбирательство, тогда я предлагаю обеим вашим клиенткам пройти проверку на полиграфе.
– Что? – изумился Леви.
– Вы меня услышали.
– Результаты проверки на детекторе лжи не являются допустимыми доказательствами в этом штате, – напомнил я.
– Судом не принимались старые методы проверки на полиграфе. Технологии не стоят на месте. Сейчас полиграф является допустимым доказательством в восемнадцати штатах. Мы уверены, что сможем доказать компетентность нашего эксперта в Нью-Йорке. На данный момент используемые им методы признаны важным инструментом при расследованиях, проводимых правоохранительными органами. В этом деле многое зависит от доверия к вашим клиенткам. Кому поверят присяжные? Одной из них или вообще никому? Мы проинформируем суд о том, что обеим было предложено пройти проверку на полиграфе, и в случае отказа обязательно воспользуемся этим фактом. Судья может сослаться на это в своем заключительном слове перед присяжными.
Я недооценил Драйера. Это было чертовски умно. Настоящий шахматный ход. Если одна из сестер откажется от проверки на детекторе лжи, это выставит ее виновной. Если откажутся обе, то это будет выглядеть так, будто они вместе участвовали в убийстве. А если одна из них успешно пройдет проверку на детекторе лжи, а другая нет, Драйер сможет использовать это, чтобы осудить ту из сестер, тест которой дал негативные результаты.
Я сунул руку во внутренний карман пиджака, наблюдая, как багровеет лицо Леви. Выглядел он так, как я себя чувствовал. Только вот я старался этого не показывать. Держал свои карты при себе. Судебное разбирательство по делу об убийстве требует абсолютно бесстрастного покерного лица. Леви стал отвечать Драйеру так громко и быстро, что с губ у него маленькими белыми хлопьями слетала слюна, падая прямо на стол. Я уперся локтями в колени, после чего под столом, вне поля зрения Драйера и команды защиты Александры, открыл бумажник Леви и начал копаться в нем. Я подрезал этот лопатник в тот самый момент, когда якобы случайно наткнулся на Леви в дверях. Вообще-то я не собирался так сильно его толкать, но «щипок» вышел довольно неуклюжим – я давно не практиковался, и если б не вывел его из равновесия, он сразу бы что-то почувствовал. А так он ничего не заметил. Я подумывал прихватить и его телефон, но почувствовал, как тот завибрировал, едва я только протянул к нему пальцы. Просто невозможно подрезать вибрирующий телефон, чтобы терпила этого не прочухал. Так что пришлось довольствоваться только этим коричневым кожаным бумажником.
Внутри я обнаружил четыре стодолларовые купюры, две двадцатки, одну пятерку и обычный набор кредитных и дебетовых карточек. Нашлись там членские билеты каких-то спортклубов, скидочные карты различных магазинов и нечто вроде толстой пластиковой визитки с вытисненной на ней надписью «Конфиденциальные предложения» – явно недешевой, с хорошим дизайном. Буквы «К» и «П» были крупней остальных и выполнены каким-то витиеватым шрифтом. Ни номера телефона, ни адреса веб-сайта – лишь кьюар-код для смартфона на обратной стороне. Карточку я прибрал в карман, а бумажник закрыл и бросил его на пол подальше от себя, под стол.
Когда я поднял голову, Леви все еще кипятился, тыча пальцем в Драйера, который с совершенно невозмутимым видом наблюдал за ним.
– Мистер Леви… – попытался было вставить прокурор.
– Я еще не закончил, далеко не закончил – мэр обязательно узнает, что за оскорбительные…
– Мистер Леви, с меня хватит. Встреча окончена, – объявил Драйер, отъезжая от стола вместе с креслом.
– Погодите-ка, Леви… Да заткнитесь вы на секундочку, черт возьми! – вмешался я.
Выражение лица Леви настолько позабавило Драйера, что он остался сидеть в кресле. Я увидел, как Скотт, лакей Леви, нахмурил брови, явно адресуя свое недовольство мне. Кейт прикусила губу, едва сдерживая довольную улыбку.
Поскольку Леви все еще ловил мух широко разинутым ртом, я перешел к главной причине, по которой явился сюда.
– Какие бы предложения вы ни выдвинули, все это не будет иметь никакого веса в суде, если вы не поделитесь еще какими-то доказательствами обвинения. Обвиняемый имеет право знать, на каком основании ему что-то предъявляют. Давайте посмотрим, чем вы располагаете, – тогда наши клиентки смогут сделать осознанный выбор.
– Согласен, – просто сказал Драйер, после чего встал и вышел из комнаты, но всего на несколько секунд. Когда он открыл дверь, я увидел, что в коридоре столпилось с полдюжины прочих прокурорских – должно быть, услышали разглагольствования Леви и пришли послушать. Когда Драйер вышел в приемную, они быстро разошлись – за исключением одного, который вручил ему два толстых коричневых конверта. Прокурор поблагодарил своего помощника, а затем отступил в открытую дверь и передал по конверту мне и Леви. И, не сказав больше ни слова, удалился.
Поднявшись из-за стола, я небрежно произнес:
– Под столом лежит чей-то бумажник. Лучше подберите его. В этом здании нет ни одного честного человека, который вернул бы его. Увидимся позже, ребятки. Я позвоню вам, Тео. Позвольте один совет – если вам что-то нужно, просто попросите об этом. Это намного проще, чем колотить кулаками по столу.
Он начал было что-то говорить, но я уже вышел из комнаты. Я хотел, чтобы Тео пребывал в боевом настроении. Когда у адвоката кипит кровь, он не думает, а просто бушует. А вот мне требовалось время, чтобы подумать. Тео не был похож на судебного защитника. Выглядел он скорее как тот, кто скорей предложит своему клиенту договориться с обвинением. Он из тех, кто без раздумий изложит суть сделки своей клиентке и постарается убедить ее, что сделка выгодная.
Мне хотелось увидеть реакцию Софии на эту сделку. И нужна была полная уверенность в том, что она не причастна к смерти своего отца. На каком-то глубинном уровне я чувствовал, что София невиновна, но в некоторых делах все равно по-прежнему теплится огонек сомнения. Я хотел, чтобы она задула эту свечу.
Этот судебный процесс представлялся мне сплошным кошмаром. Однако и у Драйера имелись некоторые проблемы – у него пропал свидетель. Он никак не мог разыскать Майка Модина, поверенного Фрэнка. Когда он сказал, что у него нет полученных от того показаний, я уловил что-то у него в голосе – нотку тоскливого раздражения. Модин, кем бы он ни был, наверняка не хотел быть замешанным в судебный процесс по делу об убийстве даже в качестве свидетеля и просто водил окружного прокурора за нос, скрываясь от него. Дело было и вправду не из лучших – из тех, к которым вряд ли захочешь иметь хоть какое-то касательство.
Суть же наихудших дел всегда сводится к тому, кто говорит правду.
Проверка на полиграфе в подобном деле подобна ручной гранате, готовой в любой момент взорваться прямо у кого-нибудь перед носом. Либо у Софии, либо у Александры. И не важно, с какой стороны посмотреть – одна из них точно убийца. Я просто надеялся, что это не София.
И у меня было чувство, что я вот-вот это выясню.

Глава 9

Кейт
На тротуаре Хоган-плейс Леви первым делом подтянул штаны и вопросил:
– Каким местом ты там думала, Кейт?
Та почувствовала, как кровь бросилась ей в щеки.
– В офисе окружного прокурора веду переговоры я. Ты – младший помощник. Тебе следовало бы об этом помнить. Ты поставила меня в неловкое положение, ты вообще это осознаешь? Ты подорвала мою репутацию. Еще раз так поступишь – получишь коленкой под зад. Понятно излагаю, малышка? Или ты хочешь, чтобы я говорил помедленней?
Это заявление Леви повергло ее в шок, вызвав целую бурю эмоций. Долгое время Кейт задавалась вопросом: может, такое занятие ей просто не по силенкам? Регулярные подколки Леви касательно ее мелких промахов автоматически заставляли ее чувствовать себя неполноценной. Хотя в последнее время она стала все чаще приходить к выводу, что дело отнюдь не в ее способностях и профессиональной подготовке – по крайней мере, не целиком и полностью. Однако эта обращенная к ней тирада была изрядно сдобрена ядом. Кейт посмотрела на Скотта, который опустил голову и начал отходить в сторонку. Она чувствовала себя ребенком, которого отчитывает родитель и который не понимает, что такого он натворил. Открыла было рот, но не произнесла ни слова. Быстро заморгала, что-то неразборчиво пролепетав, а затем плотно сжала губы, когда на смену растерянности пришло иное чувство – гнев. Кейт хотела заговорить. Хотела сказать Леви, куда именно он может засунуть эту работу. Что он самодовольный сексист и говнюк. Она стиснула зубы, во рту пересохло. Прохожие на улице явно видели, что происходит, и, проходя мимо их примолкшей троицы, с любопытством поворачивали к ним головы. Леви явно дожидался ее реакции.
Кейт покачала головой.
– Если ты собираешься и дальше заниматься этим делом, то будь больше похожа на Скотта. Мы с ним сейчас возвращаемся в офис, а тебе я предлагаю воспользоваться остатком утра, чтобы хорошенько подумать. Никакой самодеятельности, Кейт. Приходи после обеда, подготовленная, настроив голову на игру. Если ты не готова к этому, то, пожалуй, тебе стоит сменить отдел. Уоллесу постоянно нужен младший юридический персонал для оформления завещаний. Пошли, Скотт, – поедем на моей машине.
На этом оба ушли. Кейт начинала уже привыкать к чему-то подобному, и чувство пустоты в груди лишь росло. Она хотела пользоваться успехом у Леви. Он был и вправду хорошим адвокатом. И ее начальником. Он мог бы сделать ей отличную карьеру. А еще хотел переспать с ней. В этом Кейт была совершенно уверена. И чем больше отвергала его ухаживания, тем более агрессивным становилось его отношение к ней. В первый же месяц работы под его началом Леви предложил подбросить ее домой, и она почувствовала, что у нее нет иного выбора, кроме как согласиться. Он ведь ее босс. В машине, возле ее дома, Леви завел с ней неловкий разговор.
– Красивое здание, – заметил он.
– В прошлом году его чуть не снесли, – сказала Кейт.
– Да ну? А так никогда не скажешь. Оно выглядит таким… историческим, – продолжал он, изо всех сил пытаясь выдумать какой-нибудь комплимент в адрес громоздящегося перед ними обшарпанного монстра. – Я жил примерно в таком же доме, когда только переехал в этот город. В этой округе все квартиры примерно одинаковы. Было бы здорово взглянуть, вспомнить юность, – добавил Леви, улыбаясь своими маленькими черными глазками.
– Простите, Тео, но у меня там полный бардак. Я не могу принимать гостей в неубранной квартире, – ответила Кейт, хватаясь за ручку дверцы.
– Не стоит смущаться. Мы же знаем друг друга. Мы ведь коллеги. Пожалуй, нам стоит получше узнать друг друга…
Кейт наконец дернула за ручку, быстро выбралась из машины, обернулась и сказала:
– Спасибо, что подвезли. – И тут же захлопнула дверцу. А потом закинула сумку на плечо и как можно быстрей двинулась к зданию, прислушиваясь к звуку мотора у себя за спиной и страстно желая, чтобы Леви наконец прибавил газу и свалил от нее подальше. Однако единственным звуком у нее в ушах было биение ее собственного сердца и тихое пофыркивание машины Леви, которая неподвижно стояла на прежнем месте.
Она буквально спиной чувствовала на себе его взгляд.
С того самого дня Кейт стала брать с собой на работу кроссовки. В конце рабочего дня, когда Леви собирался ехать домой, она сидела за своим столом, сжав плечи и застыв от страха.
– Ты слишком много работаешь. Пошли, я подброшу тебя домой. Мы могли бы даже перекусить по дороге. Любишь суши? Погоди-ка, что за дурацкий вопрос?.. Ну кто же не любит суши? Я знаю отличное местечко на…
– Нет, всё в порядке, Тео. Спасибо, но я прихватила с собой спортивную форму. Домой я побегу. В нынешние дни трудно найти время, чтобы поддерживать себя в форме, – отозвалась Кейт, достав из спортивной сумки кроссовки и воздев их над головой в доказательства своих намерений.
– Тебе это ни чему. По-моему, ты и так в отличной форме, – сказал он.
От этих слов ее едва не стошнило.
Иногда Леви проявлял настойчивость, выдвигая подобные предложения по два-три раза за вечер. Не хочет ли она чего-нибудь выпить или поужинать? Или объявлял, что купил через интернет билеты на какое-нибудь бродвейское шоу, или снял на сутки номер в «Четырех сезонах» – не хочет ли она составить ему компанию?
Кейт отказывалась. Каждый раз. Казалось, это не имело абсолютно никакого значения. Он клал руку ей на плечо, как бы ненароком касаясь пальцами шеи, а затем вздыхал и уходил. Каждый вечер, когда он скрывался за дверями лифта, Кейт вздрагивала от облегчения, расправляла плечи и чувствовала, как наконец спадает охватившее ее напряжение.
На совещаниях Леви частенько устраивался рядом с ней, и его рука похлопывала ее по коленке или бедру, когда он представлял ее кому-нибудь из клиентов или адвокатов противоположной стороны. Это было неприятно. Он словно предъявлял на нее права – делал ее своей собственностью.
Каждый вечер сразу по возвращении домой Кейт принимала душ, и вовсе не потому, что вспотела после пробежки – она никогда не добиралась домой бегом. Вся эта чепуха касательно поддержания себя в форме была лишь отмазкой. Она мылась, чтобы избавиться от его запаха, от того мерзостного ощущения, которое испытывала, когда он прикасался к ней. Это уже начинало сказываться на ее здоровье.
В последнее время у Кейт часто болела голова. Она знала, что все это из-за стресса. Причем вызываемого не какими-то заморочками на работе, а ее собственным боссом. Хуже всего приходилось по пятницам, когда она относила папки с делами в его машину, а он стоял в лифте у нее за спиной, мысленно раздевая ее, и сердце у Кейт гулко колотилось в груди, когда она ждала, что он сделает какое-нибудь движение или прикоснется к ней.
Чем больше Кейт избегала встречаться с Леви с глазу на глаз и придумывала всякие отговорки, почему она якобы не может поужинать с ним, тем более заметным становилось его раздражение. Он регулярно критиковал ее работу под маркой «обратной связи и наставничества», и Кейт не могла не заметить, что чем больше она отвергала его ухаживания, тем более ядовитой становилась критика.
Она даже подумывала о том, чтобы подать жалобу, но у нее никогда не возникало ощущения, что он пересек черту, необходимую для обвинений в домогательстве – сколько бы Кейт ни перечитывала внутрикорпоративный документ, излагающий политику защиты от домогательств и выложенный во внутренней сети фирмы. Иногда Леви был довольно близок к тому, чтобы переступить эту черту, и Кейт знала, что всего одного подобного случая недостаточно – требовалось доказать, что они происходят систематически, хотя как, черт возьми, она могла это сделать, когда большинство подобных инцидентов происходили только тогда, когда поблизости не наблюдалось ни одного свидетеля? Это были бы всего лишь слова Кейт против слов Леви. А кроме того, младшие сотрудники, рискнувшие подать жалобу на кого-нибудь из партнеров фирмы, частенько оказывались на улице, причем без всяких рекомендаций, что практически ставило крест на любых попытках впоследствии найти работу по специальности. Кейт такого не хотелось. Она слишком уж многим пожертвовала, чтобы попасть сюда.
Пока Леви и Скотт уходили от Кейт по Хоган-плейс, упрек Леви по-прежнему продолжал звучать у нее в ушах. Немного постояв, она направилась в противоположную сторону, намереваясь вернуться домой – пусть даже короче было бы двинуться вслед за ненавистными коллегами. Приметив первый же узенький переулок, быстро нырнула в его спасительную тень. Слез не было, но ей хотелось расплакаться. Трепет в груди, вскоре превратившийся в спазм, пресекший дыхание, так и не пройдет, если не открыть некий предохранительный клапан и не выпустить все это наружу. Поплакать иногда полезно. Кейт знала это, прочтя немало книг по самопомощи, но устроена была по-другому. Она не могла плакать. Больше не могла – по крайней мере, с того дня. Клапан был плотно закрыт и законтрен, удерживая все эти бурлящие эмоции внутри. Хотя одна мысль немного успокоила ее. Пульс поутих, а дыхание замедлилось и стало более глубоким.
Ей захотелось домой. Но только не в свою квартиру. Домой.
Сорок пять минут спустя Кейт сошла в Эджуотере с парома, на который села в Мидтауне, оказавшись в другом штате – Нью-Джерси. Здесь в девятилетнем возрасте она играла на заброшенной фабрике «Келлог» со своей подругой детства, Мелиссой Блок. Теперь фабрика исчезла, а на ее месте раскинулась современная яхтенная марина. Время не стоит на месте: большинство промышленных предприятий уступили место дорогим прибрежным кондоминиумам, и Эджуотер превратился в нечто вроде модного Золотого побережья[11 - Золотое побережье применительно к штату Нью-Йорк – престижный участок с самой дорогой недвижимостью на северном побережье Лонг-Айленда.]. По крайней мере, частично. Протянувшаяся параллельно берегу Гудзона улица под названием Ривер-роуд отделяла дорогие прибрежные кварталы от всего остального города – сразу за ней, на холмах, недвижимость стоила как минимум вдвое дешевле. Выйдя из паромного терминала и перейдя дорогу, Кейт направилась в восточную часть городка. Миновав несколько риелторских контор, в конце квартала свернула направо на Гудзон-авеню и принялась одолевать крутой подъем к улочке Аделаида-плейс и дому своего отца.
Луис Брукс переехал в Эджуотер еще в семидесятых. В то время он работал полицейским в Нью-Йорке, а напарником у него был Джерри Блок, отец Мелиссы. Именно Джерри и уговорил ее отца переехать сюда. Недвижимость тогда стоила дешево, поскольку как минимум за сотню лет земля здесь была основательно отравлена производителями кукурузного масла и химикатов. Обе семьи поселились бок о бок на Аделаида-плейс. Это было волшебное время – детство в маленьком городке с подругой, которая воспринималась как сестра. Жизнь была прекрасна. То есть до той поры, пока Джерри Блока не арестовали.
Когда перед ней наконец открылся дом в колониальном стиле, в котором она выросла, икры у нее уже горели огнем, а ступни болели после подъема. Кейт взбиралась на холм в туфлях на каблуках – кроссовки остались в ящике стола на работе. Она уже поднималась по кирпичным ступенькам крыльца, обрамленным крашеными деревянными перилами, когда входная дверь открылась словно сама собой.
Кейт ожидала увидеть своего отца – седого как лунь семидесятилетнего старика, который по-прежнему думал, что ему сорок пять. Луиса Брукса – именно «Лу-иса», и никаких там «Лу-и». Носил он обычно клетчатую ковбойку и рабочие брюки, а его морщинистое, но приветливое лицо всегда было слегка перепачкано краской или машинным маслом, а то и тем и другим одновременно.
Но дверь открыл не отец. Вместо этого она обнаружила, что смотрит на высокую, эффектную молодую женщину. Черные волосы той, длинные на макушке и зачесанные назад, были растрепаны по бокам. На ней была черная джинсовая куртка, темно-синие джинсы и зеленая рубашка. Никакой косметики. Только широкая улыбка на лице. Это была лучшая подруга Кейт, Мелисса Блок.
Мелисса на несколько лет уезжала из родного городка – после поступления на службу в полицию ее частенько переводили в различные подразделения по всей стране. Полгода назад она досрочно уволилась из органов и переехала в свой старый дом по соседству с домом отца Кейт. Это стало большим облегчением для Кейт, которая жутко скучала по Мелиссе с самого момента ее отъезда. Теперь Блок зарабатывала себе на жизнь в качестве внештатного инструктора полиции Нью-Йорка – вела курсы повышения квалификации по вождению, технике силового задержания и следственной практике. В свободное время Луис тоже не давал ей сидеть без дела, регулярно обращаясь с просьбами помочь с какой-нибудь очередной самоделкой – когда, по его словам, было не обойтись без дополнительной пары рук. И Кейт, и Блок знали, что на самом деле Луису не требовалась никакая помощь – ему просто нужна была компания.
– Разве ты не должна быть сейчас на работе? – спросила Блок.
– Я взяла на это утро отгул, – ответила Кейт.
Склонив голову, Блок несколько секунд пристально смотрела на Кейт, прежде чем отойти в сторонку и пропустить ее в дом. Кейт знала, что подруга на это не купилась. Хотя проблемы на работе занимали все мысли Кейт двадцать четыре часа в сутки, она еще никому о них не рассказывала – даже Мелиссе. Это была ее личная проблема, так что она твердо решила не раскисать, держать язык за зубами и просто перетерпеть происходящее. На кухне Луис уже разливал кофе. На щеке и воротнике рубашки у него красовались какие-то темные пятна – то ли краска, то ли смазочное масло. Если он и заподозрил неладное по причине подобного визита в рабочее время, то никак этого не показал. Кейт подумала, что наверняка он просто рад ее видеть. Луис вручил Кейт и Блок дымящиеся кружки, и все уселись за кухонный стол.
Сделав глоток, Кейт ощутила, как теплеет на душе. Дело было не только в кофе – было что-то безопасное и целительное в том, чтобы находиться сейчас дома с отцом и лучшей подругой. Помимо того, что они с Блок были соседками, а их отцы – друзьями, Кейт всегда ощущала более сильную связь с ней. Обе не могли и дня провести без книжки и обладали высоким интеллектом, но все-таки в чем-то неуловимо отличались друг от друга. Кейт была единственной в классе, кто был способен запросто управиться даже с самой сложной экзаменационной задачей, в то время как Блок единственная во всей школе могла в любой момент сказать, у кого из учителей любовная интрижка, и с кем, и как долго.
– Почему ты не на работе? – спросил Луис.
– Я взяла на это утро отгул, – повторила Кейт.
Блок с Луисом обменялись взглядами, но ничего не сказали.
– А мы тут с Мелиссой просто говорили о древесине. Она собирается что-нибудь сегодня прикупить, чтобы сделать шкафчик. Ей самое время обзавестись хоть какой-нибудь мебелью.
– Мне много не нужно, – тут же вмешалась Блок.
Кейт улыбнулась. Подруга могла попросту купить любую мебель, но у Луиса заканчивались проекты. Изготовление шкафчика заняло бы его как минимум на пару недель.
– Твой отец сказал мне, что ты представляешь интересы Александры Авеллино, – сменила тему Блок.
– Ой, да нет, ее интересы представляет наша фирма. Я просто в команде. Работаю на подхвате. Проверка фактов, ведение записей, такого вот всё рода…
Прежде чем Кейт успела закончить, как у нее задрожала нижняя губа. Отец инстинктивно потянулся к ней, коснулся ее руки, и события последних нескольких дней посыпались из нее как из дырявого мешка. Правда, она так и не осмелилась сказать отцу, что подвергается сексуальным домогательствам со стороны своего босса. Луис хранил дома несколько пистолетов, на один из них даже имелась лицензия. И он был нью-йоркским копом старой закалки, так что вполне был способен объявиться на пороге у Леви, ткнуть ему в рожу стволом тридцать восьмого калибра и напомнить наглецу о кое-каких правилах поведения.
Кейт рассказала им об утренних событиях и угрозах Леви. Отец отвернулся, постукивая правой подошвой по полу. Она увидела, как Блок нетерпеливо подалась вперед.
– Он назвал тебя малышкой? О, какая прелесть… А ты что ему ответила? – спросила та, упершись локтями в стол и даже вытянув шею, чтобы не пропустить ни слова из той потрясающей тирады, которую, по ее мнению, явно выдала Кейт в ответ на «малышку».
Но та лишь покачала головой:
– Ничего я не ответила. Просто не смогла.
Явно не уловив суть истории, Блок на миг растерялась, а затем пристально посмотрела на Кейт – как будто пытаясь понять, что же случилось с ее подругой, которая умела осадить любого парня одним-единственным взглядом, а в споре на повышенных тонах всегда одерживала верх. В те дни Кейт была крепким орешком. Могла в случае чего вступиться и за Мелиссу, и уж точно не стала бы терпеть оскорблений, причем от кого угодно. Еще в раннем возрасте Кейт отлично умела ранить словами – они и были ее главным оружием.
Ее отец допил свой кофе и, стараясь по своему обыкновению избежать излишне серьезного или даже просто хоть в чем-то значимого разговора, предложил:
– Пойдем-ка покормим птичек.
Кейт последовала за подругой и отцом в мощеный дворик, где стояли две большие кормушки для птиц. На жердочке одной из кормушек сидел одинокий зеленый попугай. В Эджуотере такая картина не была чем-то из ряда вон выходящим. Это был один из довольно многочисленных здесь попугаев-монахов. Никто точно не знал, как и почему эти птицы вдруг стали гнездиться в Эджуотере – такие в Нью-Джерси в жизни не водились. Некоторые утверждали, будто бы они удрали из лопнувшего упаковочного ящика в аэропорту Кеннеди в шестидесятых годах. Однако никаких подтверждений тому не имелось.
Кейт помогла отцу наполнить кормушку семенами и орехами, которые он хранил в старом бочонке, а ее подруга наблюдала за обоими. Через несколько минут она произнесла:
– Мне пора бежать, Луис, – можно я заберу эти…
– Да, конечно, – отозвался тот, после чего засунул руку поглубже в бочонок и рылся в его содержимом, пока не нашел искомое. Когда он вытащил руку, в ней был желтый конверт с мягким наполнителем, который он и передал Блок.
– Это последние из денег твоего отца. Здесь всего пара штук. Надеюсь, они принесут тебе удачу, – добавил он.
Кейт отвела взгляд. Джерри Блок не был продажным полицейским, как кое-кто думал. Он просто отказался стучать на своих коллег-копов, замеченных во взятках и прочих злоупотреблениях, а поскольку наказывать было некого, руководство полиции Нью-Йорка решило повесить всех собак на Джерри. Остальные сотрудники отдела собрали тогда деньги для его семьи. Деньги наверняка были грязными, но попавшего в такой переплет Джерри это уже не волновало. Кейт всегда это знала, но теперь она была юристом. Да еще судебным. Она была обязана сообщить об этом куда следует, но никогда бы этого не сделала. Ни за что на свете. Это было семейное дело.
– Я сегодня же закажу доски в «Хоум Депо», – заверила Блок. – А вот за это – большое спасибо.
Луис лишь кивнул.
Кейт проводила подругу до входной двери.
– Это, конечно, не мое дело… – начала Блок, спустившись по ступенькам крыльца, и повернулась к Кейт: – Но ты заслуживаешь работать в этой фирме. Без дураков. Ты ведь Кейт Брукс из Эджуотера, штат Нью-Джерси!
Потом она вздохнула, покачала головой и добавила:
– Твоя мама такого не потерпела бы.
Кейт посмотрела, как Блок садится на мотоцикл, услышала, как взревел мотор, и проводила ее взглядом. Блок говорила мало, но стоило ей заговорить, как это стоило послушать. Слова подруги все еще осыпались вокруг Кейт, словно снежинки, и каждое из них было холодным и в то же время нежным напоминанием о том, что она все еще жива, что она настоящая и ощущает каждое мгновение этой жизни. Сокрушительная волна воспоминаний согнула ее пополам, так что ей пришлось упереться ладонями в поручень крыльца. Пришибла ее не боль, а стыд. Ей было стыдно за то, что она все скрывает – за то, что делает вид, будто все в порядке, за то, что ничего не говорит. Капая на выгоревшие серые доски, следы оставляли на них темные круглые пятна.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71516344?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
В числе своих первых шагов на посту президента США в 2021 г. Джо Байден отказался от практики, введенной при Трампе, заключившем соглашения с Мексикой, Гондурасом, Гватемалой и Сальвадором, согласно которым мигранты, пытающиеся попасть в США, должны дожидаться решения миграционной службы в этих странах. Эти соглашения были разорваны, и огромные толпы людей устремились к американской границе, рассчитывая, что добрый и толерантный Байден, в отличие от злого расиста Трампа, примет их с распростертыми объятиями. Итогом стала настоящая гуманитарная катастрофа на американо-мексиканской границе. Силы безопасности не справлялись с наплывом людей, центры временного содержания были переполнены, и наибольшее возмущение по всему миру вызвали кадры зарешеченных камер, битком набитых детьми, которых разлучили с родителями. – Здесь и далее прим. пер.

2
Аттикус Финч – главный герой романа американской писательницы Харпер Ли «Убить пересмешника» (1960): адвокат, представлявший в суде чернокожего парнишку, ложно обвиненного в изнасиловании белой женщины.

3
Партнер – высшая должность в адвокатской и вообще юридической фирме. Партнер, как правило, это еще и один из учредителей фирмы, фактически один из ее хозяев.

4
«Никс» («Нью-Йорк Никербокерс») – профессиональный клуб из Национальной баскетбольной лиги, базирующийся в Нью-Йорке.

5
«АБА» (англ. «ABA Journal») – американский журнал юридической направленности, существующий уже более 100 лет.

6
Все три сестры Полгар (Сьюзен, София и Юдит) добились небывалых успехов в шахматах под руководством своего отца, венгра Ласло Полгара (р. 1946), поставившего своей целью доказать, что талант – это не нечто врожденное, а то, что можно развить благодаря правильному воспитанию.

7
Выражение «шум и ярость» больше известно по одноименному роману американского писателя У. Фолкнера (1897–1962), хотя это цитата из «Макбета»: «Жизнь – это история, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, но лишенная всякого смысла».

8
Гиповолемический шок – критическое состояние, связанное со значительным дефицитом объема артериальной крови.

9
Вообще-то закон, получивший такое разговорное название по прозвищу знаменитого серийного убийцы Дэвида Берковица, запрещает преступникам получать доходы от огласки своих преступлений (публикации мемуаров, интервью и пр.), но у автора так.

10
Мировая серия – решающая, финальная серия игр в сезоне Главной лиги бейсбола.

11
Золотое побережье применительно к штату Нью-Йорк – престижный участок с самой дорогой недвижимостью на северном побережье Лонг-Айленда.