Главная страница | Научная фантастика | В поисках мальчика. 2137 год

В поисках мальчика. 2137 год
Александр Гаврилов
Воины и вирусы сократили население земли. Образовалось пять федераций которые предопределяют будущее всей планеты. Договоренность не применять против себя оружия массового поражения флоры и фауны земли. Однако эволюция невозможна без постоянной конфронтации. Малые государства, которые не смогли войти в союз с федерациями стали местом для экспериментов различного оружия и средств его защиты. В одном из таких мест одному из заключенных, под номером 2220, выпадает шанс вернуться в нормальную жизнь

Александр Гаврилов
В поисках мальчика. 2137 год

ГЛАВА 1. Осознание потерянной части внутри себя

Я испытываю затруднения, когда пытаюсь рассказать об этом периоде моей жизни. Часть моего существования кажется мне похожей на сон, который, однако, не воспринимается как нечто фантастическое.
Мы с друзьями решили отвлечься от рутины и отправились в бар. Вечер наступил довольно быстро, и к этому времени большинство из нас уже не знали, чем заняться. Наш посёлок расположен в низине, окружённой небольшими холмами. Летом здесь всегда красиво, приезжают туристы, гуляют по холмам и поднимаются в горы, которые находятся к северу от посёлка. Но зимой выпадает много снега, ложится туман, и жизнь словно замирает. Это время, когда большинство жителей посёлка вынуждены уезжать, но не все имеют такую возможность. Летний туризм является основным источником дохода для многих, и это делает зиму особенно тяжёлой.
Но несмотря на холод и уныние, мы решили провести время вместе и отвлечься от серых будней, выбрав бар как место, где можно было ненадолго забыть о проблемах и насладиться общением с друзьями.
Наступил вечер, стемнело, и, уже порядочно набравшись, мы решили выйти на улицу. Мы стояли у входа, обсуждая что-то, но я словно был не с ними, а просто присутствовал. Внезапно я увидел, что в нашу сторону бегут несколько десятков человек, крича что-то непонятное. На лицах некоторых читалась злость, на других – испуг. Кто-то из друзей крикнул: «Бежим!» Я понял, что мы сделали что-то не так и, вероятно, нас сейчас побьют. Их было больше, и бегство казалось единственным способом избежать неприятностей.
Я оказался в странной и пугающей ситуации, когда группа людей преследовала нас. Мы бежали по улицам, сворачивали за углы и видели, как всё больше людей присоединялось к погоне. Страх охватил меня, и я уже не мог понять, почему всё это происходит.
Мы пытались убежать, но преследователи быстро нас настигали. Обычно я хорошо бегаю, но сейчас был последним. Оборачиваться не было смысла: мне казалось, что я уже слышу их совсем близко.
Когда мы свернули в очередной раз, то увидели, что и с другой стороны к нам бегут люди. Я ощущал, что они всё ближе и ближе.
Миновав последний дом вдоль по улице, мы выбежали на трассу. Там творилось что-то странное: несколько сотен людей бежали нам навстречу и что-то кричали. А те, что бежали за нами дворами, немного отстали. Выход был один – бежать по трассе в противоположном направлении, что мы и сделали. Один из моих друзей начал терять контроль над собой.
– Нам не убежать! Нужно напасть первыми, я сильный, я всех их побью! – И, развернувшись, он помчался навстречу преследователям, размахивая кулаками.
Нас осталось двое. Не знаю, куда подевались другие. Когда мы немного оторвались, я остановился и оглянулся. Оказалось, что толпа не тронула нашего друга. Все, обходя его, продолжали бежать дальше. Кто-то из проносящихся мимо лишь несколько раз толкнул его, и только. Он и сам был удивлен и, став как вкопанный, пытался разглядеть что-то позади них. И тут я понял, что бегут все вовсе не за нами. Все убегают от чего-то – и очень страшного. Туман, опустившийся на поселок, усиливался, накатывая на толпу бегущих. Что-то происходило в этом тумане, но что?.. Он быстро настигал нас, и почти все при его приближении падали на землю и пропадали в белесой дымке.
Сбежав с дороги, мы помчались в лес. Теперь нас было трое. Я опять бежал последним. Вдруг впереди меня кто-то провалился под лед. Лед под моими ногами тоже начал трескаться, и следующим провалился уже я.
На мое счастье, было неглубоко, и между льдом и водой образовалась воздушная полость. Отталкиваясь ногами от дна, удерживаясь на плаву, я увидел чуть подальше в этой же полости моего друга.
– Не шевелись! Нельзя высовываться! – прокричал он.
Справа от меня кто-то еще провалился под лед. Это была девушка, которая бежала с нами. Она также понимала, что здесь – возможность спастись. Выбираться из полыньи было уже поздно. Съежившись, она дрожала от холода и страха. Ее лицо было мне знакомо, но почему же я не мог вспомнить, где я ее видел?
Мы слышали, как мимо пробегают и отчаянно кричат люди. Кто-то упал, кто-то кого-то бил… А потом я почувствовал, как что-то приближается. Что-то огромное и покрытое туманом. Вот оно уже надо мной. Я не видел его из-подо льда, но знал, что оно изучает меня. Нечто долго и прерывисто что-то шипело, сопело и завывало, как будто кто-то спорил с кем-то на непонятном мне языке. Неожиданно я услышал зловещие слова.
– Ты не такой, тебя я убивать не буду! Ты сделаешь это сам! Будет интересно, – произнес тихий хриплый голос.
И нечто понеслось дальше – уничтожать бегущую прочь толпу людей.
Прошло некоторое время. Наступила тишина. Втроем мы вылезли из-подо льда. Вокруг лежали тела, на снегу повсюду была кровь… Тела лежали и вдоль по трассе, по которой мы убегали. Видно было, что нечто убивало людей по очереди, а не всех сразу, и некоторым удалось спастись.
На холме у дороги остановился поезд. Выжившие карабкались наверх, и мы последовали их примеру. Не помню, как мы оказались внутри. Здесь потерянно слонялись по вагонам люди. Почему-то я знал, что умею управлять этим поездом. Чувство, что туман вот-вот настигнет, заставило нас бежать по вагонам. Мы оказались в пустом машинном отсеке. Девушка, что была с нами, подбежала к приборной панели и дала гудок.
– Ждем несколько минут и уезжаем, – скомандовала она.
Впереди проходила небольшая дорога с мостом через овраг, с которой в кювет съехала полицейская машина. До нее можно было добраться, спрыгнув с поезда и пройдя пятьдесят – семьдесят метров. Полицейские заняли оборону перед машиной, но нечто не пожалело их и убило. Видно было только спины и головы, ничком уткнувшиеся в снег. Но мое внимание привлекло не это. Впереди на кочке было аккуратно сложено какое-то оружие. Мы беззащитны, а это шанс вооружиться. Девушка тоже это заметила.
– Ты не сможешь забрать его. Двери в поезде заклинило. Только ребенок сможет пролезть. А детей среди нас нет, – она посмотрела в сторону машины.
Я слышал ее слова, но не хотел в них верить. Оружие было необходимо нам для защиты.
– Ждите меня, я постараюсь вернуться быстро.
С этими словами я, нагнувшись, попытался пролезть в проем между дверями. Не сразу, но мне это удалось. Спрыгнув с поезда, я начал карабкаться по холму в сторону машины. Обернувшись, увидел ту девушку.
– Будь осторожен, мой мальчик! И поторопись, поезд скоро поедет. Я не хочу тебя потерять! – прокричала она.
Что-то изменилось. Я понял это не сразу, но почувствовал, что мальчик – это я. Не взрослый мужчина, которым я был, а маленький мальчик. Но странным образом меня это не удивило, словно я был им всегда. Мне это даже нравилось.
Подобравшись к машине, я увидел, что она намного больше, чем казалось издали. Перед ней на белом платке были аккуратно разложены красный сигнальный пистолет и красные патроны к нему. Еще здесь были какие-то красные свечки, наверное динамит. Оружия не было. Но я же видел его! Обернувшись, я заметил на теле полицейского кобуру.
Прозвучал гудок поезда. Нужно было торопиться. Заклепку получилось отстегнуть не сразу, но наконец пистолет был у меня в руках.
Снова что-то вмиг изменилось. Подул ветер. В мгновение ока вечер сменился ночью, ночь – утром, утро – днем и день – вечером, и так несколько раз. Мне кричали с поезда, чтобы я поторопился, но я мог лишь стоять как вкопанный и смотреть, как с бешеной скоростью к нему подбегают люди и грузят что-то в вагоны. Казалось, за несколько секунд он был нагружен, и вот его уже нет! Он умчался по железной дороге. Вдали был виден только дым из кабины машиниста.
В отчаянии я не понимал, что делать. Все выглядело каким-то наспех брошенным, кругом не было ни души. Солнце садилось за горы в пугающе красивый закат, который предвещал что-то темное. Сбежав с холма, я не увидел ни дороги, ни домов поселка. Наконец мне удалось отыскать железнодорожные пути. Еще не полностью стемнело. Я знал, в какую сторону уехал поезд, и знал, что поезд – это моя жизнь, но не спешил идти или бежать по рельсам. А как было бы здорово, если бы я управлял этим поездом. Ведь у меня был шанс! Быть пассажиром – плохой вариант, ведь это означает надеяться на других. Но тогда кто вытащит меня из этого тумана? Есть и третий вариант – наихудший.
Лежа на рельсах, я смотрел на звезды, которые становились все ярче.
– Иди сюда, скорее! Иди сюда! – слышал я шепот. Это ее голос, той хорошо знакомой мне девушки, это она звала меня и называла мальчиком. Но где же она? В поезде. Тогда почему я слышу ее так отчетливо, будто она сейчас рядом со мной? И кто она для меня? Ведь я знаю ее, но не могу вспомнить, откуда…
Стемнело, и я проснулся.
Вокруг были лишь темнота и холод. Я попытался привстать на лежанке из досок и тряпок. Мне удалось облокотиться на правую руку, и, прищурившись, я наконец начал понимать, где нахожусь. Сознание постепенно вернулось ко мне. Я в тюрьме. Я заключенный, осужденный на очень долгий срок. Моя клетка висит на металлическом тросе над темной пропастью.
Сон был намного приятнее, чем реальность, в которой я обнаружил себя.
Здесь от меня не зависело ничего. Я просто плыл по течению, стараясь не сойти с ума.
И я заплакал, заплакал от того, что проснулся.
– За что мне все это? За что?
ГЛАВА 2. Домашние клетки
Клетки были разными: в одних можно было ходить выпрямившись в полный рост, в других – передвигаться только нагнувшись, а иногда и ползать почти на коленях. В некоторых клетках было достаточно места, чтобы лежать нескольким людям, а в других – настолько тесно, что ноги постоянно свисали сквозь прутья. Все клетки висели над тёмной пропастью на стальных балках, закреплённые цепями.
Это было страшно, но, поскольку нас здесь было около тысячи, чувство страха притуплялось и со временем стало совсем незаметным. Больше всего внимания привлекали соседи, и именно от них чаще всего можно было ожидать неприятностей. Ближайших соседей можно было хорошо разглядеть и даже как-то подружиться. Но периодически и их меняли. Время шло медленно, и мы постепенно привыкли к своей жизни в клетках. Мы научились выживать в этих условиях, находить способы справиться с голодом и жаждой, избегать конфликтов с соседями.
Иногда здесь появлялись невменяемые, которые раскачивали клетку на общей балке. Были случаи, когда стальные балки не выдерживали, и несколько перекрытий обрушивались, ломая нижние клетки и унося жизни. Наверное, поэтому некоторые клетки отличались от других новыми швами. Надзиратели, чтобы усмирить буйных, пускали по клетке ток, но страдали от напряжения все, кто был на балке, то есть обитатели в среднем десяти клеток. Однажды так досталось и мне. Один псих так упорно выкрикивал непонятные лозунги о конце эры зелёной корпорации, что его долго не могли утихомирить. Вот тогда я, можно сказать, еле выжил. Но страха или боли почти не ощущал: желание умереть всегда казалось выходом. Наверное, здесь все считали, что выход только один: по-другому уйти отсюда было нельзя.
Иногда неудобства доставляли и соседи сверху. Они могли справлять нужду, не дожидаясь прогулки, а мылись мы только перед сменами, то есть чаще всего раз в три дня. Иногда и вовсе несколько недель не мыли – из-за каких-то проблем с водой, в которые нас не посвящали.
Несмотря на то что все мы говорили на разных языках, я старался устанавливать контакт с соседями. Возможно, нас подсаживали так специально, чтобы мы не могли понимать друг друга. Возможно, это я говорил на редком языке, а может быть, мне просто не везло с собеседниками.
Но однажды всё изменилось. Я познакомился с адекватным соседом, который оказался оптимистом и шутником. К тому же он немного разбирался в анатомии человека.
У него были хорошие тряпки, и он сплел из них гамак. Я завидовал ему, потому что достать такие тряпки было очень сложно. Мы договорились, что тот, кто будет умирать, оставит всё другому, ну если конечно его куда-нибудь не переведут. Его номер был 2225, а мой – 2220. Удивительно, но я не помнил, как оказался здесь; казалось, вся моя жизнь прошла в этой клетке. У него тоже отсутствовали какие-либо воспоминания, но что-то тянуло нас друг к другу. Если наши номера близкие, то, возможно, у нас есть что-то общее, и вместе мы сможем это вспомнить? Именно этот 2225-й и рассказал мне о сооружении, в котором нас держали.

Я думал, что мы находимся в огромной яме, но это была не яма. На самом деле мы находились в заброшенном атомном реакторе, а точнее – в градирне. Внизу, на поверхности земли, среда была почти не пригодна для жизни, поэтому нас держали здесь. А ещё внизу были какие-то лаборатории, и иногда заключенных, подцепив крючком на тросах, спускали туда вниз. Что было с ними дальше – никто не знал. Одни говорили, что там с больными узниками происходят ужасные вещи; другие, как 2225-й, видели там возможность обретения свободы. Но одно мы понимали, никто оттуда не возвращался.
Вероятно, 2225-й хотел подговорить меня на побег, но я был не из таких. Мне было здесь уже привычно. Возможно, мы все страдали от того, что находилось внизу, или я не понимаю, как это объяснить. Перед сменами, когда нас собирали в группы, была возможность обсудить всё, что происходило здесь. Все боялись спускаться вниз: считалось, что внизу высокий уровень радиации. Ведь снизу шёл тёплый пар, благодаря которому мы не замерзали зимой, когда стены быстро охлаждались. А вот о том, что за этими бетонными стенами, я ничего не знал.

Иногда в награду за хорошее поведение или за выполнение сложного поручения нам активировали наушники и включали в них музыку. Засыпать под неё и слушать всю ночь было настоящим блаженством. В эти моменты мне снились яркие и красивые сны: я видел знакомые лица, мы куда-то шли, высокие сугробы, горы, поезд, на который я наконец успел, а потом – жаркое солнце и белый песок. И всё это сопровождалось прекрасной музыкой. Я обожал эти моменты, даже если сны были страшными.

Но как нам удалось стать настолько безразличными ко всему? Несколько раз я видел, как некоторые молча прыгали в пропасть, иногда задевая и унося с собой других случайных пленников. Но никому не было до этого дела. Самоубийцу успевали заменить другим заключённым, и вот уже его вызывали на многочасовую смену.
Я не знал, сколько времени нахожусь здесь. После рабочей смены нас выпускали на прогулку. Раз в полгода нас переводили в другую клетку. Иногда с новой клеткой везло, иногда – нет. Важно было следить за руками, чтобы хватка была хорошей. Недостаточно крепко ухватишься – и всё. В лучшем случае – ушибы, в худшем – переломы. Проходя по прутьям клеток, иногда по приказу взбираясь наверх или спускаясь вниз по лестнице на стене, можно было случайно сорваться, и тогда спасти могла только ловкость рук: карабин страховочного троса часто не выдерживал. Все было старое и ненадежное. А еще казалось, что все мы – грустные, грязные и заросшие обезьяны.
Мне говорили, что я убийца. Мне показали множество фотографий моих жертв. Я ничего не помнил, но был уверен, что виновен. Их лица были мне смутно знакомы, и смотреть на них было невыносимо. В итоге я смирился со своей судьбой. Я был не нужен обществу за стеной и, что самое главное, не нужен самому себе. Какая у меня могла быть жизнь? Лишь безнадёжное существование. Мне сказали, что мои воспоминания стерли специально, чтобы я не сошёл с ума и не покончил с собой. Самоубийство – самый большой грех. Про грех мне сказал 2225-й, когда мы вместе наблюдали за очередным самоубийцей. Тогда я решил: пусть всё плывёт по течению, не нужно торопить события.

«Живи для себя», – гласила белая надпись на внутренней стене градирни. Сбоку кто-то приписал чем-то темным: «Живи в себе, ведь ты не помнишь».
Некоторые говорили, что если не понимаешь, какого цвета надпись, то это чёрный. Но для меня это был белый. Я отчётливо видел его и наслаждался им. Как же так вышло?
Говорили, что надписи на стенах оставили пленники: одни раскачивали клетку, а другие находили возможности для творчества в моменты пересменки. Здесь были и очень красивые рисунки детей или природы, такие яркие, что их было видно даже в темноте. Но слова «Живи для себя. Живи в себе, ведь ты не помнишь» мне особенно запомнились, и я постоянно произносил их про себя, чтобы успокоиться и уснуть. Кто их написал, я не знал; возможно, эти надписи были здесь уже очень давно.

Три раза в неделю нас отправляли в рабочий цех. На смену забирали сразу из всех клеток, подвешенных к одной балке. Затем смены менялись, и работать шли обитатели других балок. Во время работы мы могли увидеть дневной свет, попить воды и поесть. Забрать на двадцатичетырехчасовую смену могли в любое время суток, поэтому шорохи и скрежет металла слышались всегда, но к этому легко было привыкнуть.
В помещениях за стеной градирни располагались производственные цеха, где из различных комплектующих мы собирали какие-то крестообразные детали. Сборка, заправка различными жидкостями, покраска… В другой смене собирали что-то другое, но везде производилась отверточная сборка. Что из этого получалось на выходе – я не знал. Зато я знал, что человеческий труд был обесценен автоматизацией, и в клетках нас становилось всё больше и больше. Периода между сменами понемногу увеличивали.
Когда удавалось выйти на смену, для любого из нас это была хорошая новость. Всё-таки не везде ещё роботы справлялись со своими задачами, и стоимость их труда и обслуживания там была дороже человеческой. Вот тут без нас никак. На данную сборку требовалось всё больше сложных роботов, и стоимость их была дороже, чем мы и наш труд. Поэтому мы были здесь.

ГЛАВА 3. Проверка на продолжение
В последние дни я чувствовал себя потерянным и разбитым. Головная боль не покидала меня.
– Заключенные с номерами 1122, 1255, 1400, 1499, 1699, 1800, 1955, 2220, 2225! Повторяю, заключенные с номерами 1122, 1255, 1400, 1499, 1699, 1800, 1955,
2220, 2225 – приготовиться к выходу! – произнес в микрофон строгий женский голос.
Прожектор осветил девять клеток, выбранных для нашего выхода. Скрежет металла, звуки снижения давления в амортизаторах – верхние двери клеток автоматически открылись. Также открылся и большой общий люк на стене градирни, через который мы должны были выйти.
– На выход! У вас пять минут, время пошло! – скомандовал тот же голос.
У каждого из нас на правом ухе был наушник, частично вмонтированный в голову. Его нельзя было снять ни во время сна, ни во время еды, ни когда мы работали или мылись – никогда. Он был неотъемлемой частью нас. Я конечно уже привык к своему наушнику.

В наушник был встроен модуль объявлений. Все объявления передавались в одностороннем режиме, и звук был четким, хотя и с эхом помещения, из которого обращалась к нам надзирательница. Независимо от языка, на котором делались объявления, мы все их понимали. Это был недорогой и практичный способ доносить информацию до заключенных.
Кроме того, наушник считывал с нас какие-то данные, но я не знал наверняка, какие именно. Главное – через него иногда транслировали музыку. Тогда я ложился на бок, закрывал второе ухо, на котором не было наушника и которое мешало окружающим звукам, и наслаждался воображаемым миром и гармонией. Наверное, музыка нравилась не всем, но выбора не было. Ее просто включали. Я же кайфовал от этих звуков.
Однако было и плохое: наушник мог служить электрошоком в голову. Хорошо что в самой градирне его не включали, тут достаточно было и тока по балке. А вот на производстве при наказании их включали и было сильно больно. Мы обязаны были постоянно держать наушник на достаточном уровне заряда, особенно перед сменой. Для этого в камерах были зарядные устройства. Без достаточного уровня заряда лучше было не выходить из клетки, иначе можно было голодать еще несколько дней и получить заряд по балке за неповиновение. Если бы на смене узнали, что ты не зарядил наушник, наказание было бы гораздо более суровым. После него даже не все возвращались обратно.

– Эй, 2220-й, проснись! – позвал меня сосед. – Твой номер!
– Что произошло, 2225-й? – спросил я сонно.
– Нас вызывают на работу! Мы везучие!
– Я себя плохо чувствую. Наверно, заболел.
В моих ушах раздался пронзительный свист, как будто кто-то ковырялся в голове. Я осознал, что у меня идёт кровь из носа. В последнее время шум в ушах сопровождался носовым кровотечением, поэтому я не удивился. Наоборот, я понял, что последствия моих болячек предсказуемы.

– Ты что, с ума сошёл? Назвали восемь или девять человек. Не всех с балки вызвали, значит, работы и еды мало. Приходи в себя и залезай на эту чёртову балку. Давай, очнись, не тормози, во всяком случае, ногами. Время идёт! – Продолжая мне еще что-то кричать 2225-й полез через верхнюю дверь на балку.
– Да, иду, придержите там люк наружу, – слабо крикнул я, полагая, что меня слышит кто-то ещё, кроме моих одноклеточников.

Превозмогая боль в суставах и с тоской вспоминая окончательно ушедший сон, я, шатаясь, встал и полез по краю клетки. Верхняя дверь была высоко, а руки едва держали меня.
– Поторопитесь! – скомандовал голос надзирательницы. – У вас одна минута.

В самый последний момент я успел вытащить ноги, и верхняя дверь закрылась. Балка была на небольшой высоте от клетки, и кое-как мне удалось на неё подняться. Лениво прицепив карабин, закреплённый на поясе, к страховочному тросу вдоль балки, я пополз к стене градирни. Страха не было, но было холодно. Одежду и покрывало я оставил в клетке: брать их с собой запрещалось. В основной люк я забрался последним, да и то благодаря помощи 2225-го. Спасибо ему, он такой хороший парень, иногда заботится обо мне. Хотя, наверное, он такой со всеми. Всё дело в его характере. Мы звали его Доктор, и это прозвище было понятно на всех языках.

Он потёр руки, согревая их, и потрогал мой лоб, затем прижал одну ладонь к моей груди, а второй схватил меня за запястье.
– Живой, счастливчик! Небольшая простуда, и всё. Хорошо, что тебя вызвали, – сказал 2225-й и усадил меня на скамью.
Я с признательностью кивнул в ответ. На столе лежали кольца-переводчики, которые все уже успели надеть на указательный палец.

– Счастливчик, не то слово! – с раздражением произнес 1400-й. – Его чаще остальных вызывают. Он больше ест и чаще видит дневной свет. Хотя слабее нас и хуже работает. Не должен был дожить до этого времени.
– Я тоже рад тебя видеть, – надев кольцо, хрипло ответил я. – Наверное, я им нравлюсь. Если будет возможность, я порекомендую тебя.
1400-й нервно ухмыльнулся.
– Скажи, что я готов на всё, кроме крючка наверх, – отозвался он.
– Да и меня тоже порекомендуй, – усмехнулся 1699-й.
– Тебя в первую очередь! – ответил я.
– Ладно. Это хорошо, – добавил он.

1699-й был каким-то отстраненным, себе на уме, и все время глупо шутил про еду. Выглядел придурковатым, и поступки его были такими же. Когда смеялся, делал вид, что смотрит в другую сторону, шатался и прищуривался. Тогда он казался еще большим психом. Другие заключенные видели в нем свое печальное будущее, но только не я. Его клетка была далеко от моей, и встречались мы лишь на сменах. 1699-й, 2225-й и я говорили на одном языке. 1699-й казался предсказуемым в своих глупых поступках, а черты его лица были мне очень знакомы. Несмотря на то, что моя память была стерта, я был уверен, что мы где-то пересекались. Мне все время было жаль его, и я старался помогать ему как мог.
А еще это «ладно». Никто не придавал значения этому слову. Все думали, что это просто выражение согласия. Что-то типа «да», только «ладно». Но я чувствовал, что это не совсем так. Каждый раз, когда ему приходилось вынужденно согласиться, он говорил «ладно». Таким образом 1699-й подчеркивал, что его не поняли, но объяснять это нет смысла.

– Нашли кого слушать, ему просто везет, хаотичный же выбор этих людей. Никто из них с нами не общается, – заявил 2225-ый.

Ну и ладно на этом. В помещении, куда мы попали, было светло. На скамьях уже сидело восемь человек. Я постепенно приходил в себя. Здесь я был нужен кому-то, раз вызвали меня. Под ногами наконец был пол, и было ощутимо теплее, чем в градирне. Мы готовились к новой рабочей смене, экипировались и всё больше молчали, ожидая возможности помыться и поесть. Как же хотелось, чтобы это произошло скорее…
Кольца-переводчики были оснащены чипами, которые помогали нам общаться на любом языке. У каждого из нас в ушах были чипы, вероятно, ещё с тех времён, когда мы были на свободе. Ушные чипы заряжались от температуры тела.
Однако они не работали до тех пор, пока мы не надевали на указательный палец кольцо с сенсорной кнопкой. Режим разговора активировался, когда мы большим пальцем касались кольца на указательном. Но это необязательно, чтобы просто послушать кого-то. Когда собеседник касался кольца и начинал говорить, мы понимали его, даже если в этот момент были без кольца или не касались его. В этом случае чип работал в автоматическом режиме.
Чтобы меня поняли, я должен был коснуться кольца. Как только я начинал говорить, чип в доли секунды изучал мою мозговую активность и выполнял перевод так быстро, что даже задержки в разговоре не происходило. Я говорил на своём языке, а мои собеседники слышали перевод, поскольку наши чипы были синхронизированы. Разговор был естественным, и связь осуществлялась со всеми, кто находился рядом. Можно было понять даже, о чём шепчутся у меня за спиной. Неестественными были лишь движения губ, но со временем на это перестаёшь обращать внимание, списывая на уникальную мимику собеседника.

Люк в градирню закрылся, и из-под плинтуса начал выходить дым: запустился режим дезинфекции. Через несколько секунд мы были как ежики в тумане.

– Может, чем-то займёмся? – предложил кто-то.
– В смысле? Я уже, а ты что, потерялся?
– Ай! – крикнул кто-то, и все рассмеялись.
Но мне же было не до смеха. Голова кружилась, и я понимал, что заболел и едва стою на ногах. Нужно притвориться здоровым, тогда меня оставят в живых. Хоть бы 2225-й оказался прав, и у меня была всего лишь простуда…

Четыре минуты автоматизированная система дезинфекции работала в полу, уничтожая микробы. Две минуты вентиляция на потолке поглощала дым. И вот, спустя шесть минут, двери открылись, и мы вышли в коридор, не оставив за собой и следа от дыма.
Навстречу нам пришли два надзирателя. Один должен был идти впереди, формально указывая путь, другой позади, чтобы мы не отстали.
Как и все остальные, я поднял руки за голову. За спиной с неприятным звуком громко закрылась автоматическая дверь камеры дезинфекции, и некоторые из нас невольно обернулись.

– С прибытием на очередную смену! – произнес один из надзирателей. – Сегодня вы вновь признаны трудоспособными. Сразу после небольшой проверки вашего здоровья мы направимся в рабочий цех. Вы уже знаете расписание, свои обязанности и правила поведения. Сейчас мы проверим, как работает ваше оборудование.
Последняя фраза вызвала у нас неприятные чувства, но мы уже привыкли: это происходило перед каждой сменой. Надзиратель достал из кармана ручку с кнопкой. Мгновение – и от нажатия кнопки в голову ударил ток. Мы пытались удержаться на ногах, но почти все упали. К счастью, это мучение длилось лишь несколько секунд. Казалось, что падение заглушает боль от удара током. Поэтому некоторые в этом искали возможность снизить боль и сразу падали. На ручке загорелись девять зеленых кнопок, показывая, что заряда хватит на 24 часа у каждого. Проверка была необходима для контроля над нами.

– Можете вставать, – произнес надзиратель, удовлетворенный результатом. – Не забывайте, что это был короткий режим проверки. Не нужно влезать в неприятности. Будьте, как всегда, полезными!

И вот он уже повернулся к нам спиной, направляясь по коридору к рабочему помещению перед цехом.
– По одному в шеренгу – и быстро за ним! – прокричал второй надзиратель. – Кто будет идти медленно, будет наказан. Вперед!

Подгоняемые криками, мы отправились догонять первого надзирателя.
В рабочем помещении каждый из нас подошел к своей скамье. Быстро раздевшись, я, как и остальные, сложил на скамью все свои вещи. У всех нас были футболки с укороченными рукавами, штаны и носки.

Теперь надзирателей было четверо, включая тех двух, которые сопровождали нас сюда.
– Так, перед скамьей сделать шаг вперед и остановиться, руки за голову! – грубо скомандовал надзиратель. – Стоп! Вперед смотреть.
Мы молча подчинились. Я не успел заметить, но кто-то из нас, кажется, посмотрел по сторонам. Зачем он это сделал, было непонятно: мы были здесь уже столько раз, что трудно было сосчитать. Возможно, он хотел разозлить охранника.

– Я сказал смотреть вперёд! Я тебе это припомню! – крикнул надзиратель.
Несмотря на его грубость и угрозы, я ни разу не был свидетелем индивидуального наказания. Всё всегда сводилось к общему электрошоку. Если провинился один, страдали все. Кроме того, в присутствии надзирателей нам запрещалось общаться друг с другом.

Один из присутствующих, по всей видимости, был медиком. Он по очереди подходил к каждому из нас и что-то измерял на планшете с датчиком температуры. На мне он остановился и не спешил уходить. Я понял, что ему известно о моём недомогании. Наши взгляды встретились. Он упорно смотрел то мне в глаза, то на свой планшет.

– Я чувствую себя хорошо, – тихо сказал я.
– Я не разрешал говорить! – закричал тот самый надзиратель, который проводил небольшой вводный инструктаж в коридоре.

Достав свою ручку с кнопкой, он посмотрел на медика.
– Подними голову и открой рот, – негромко скомандовал мне медик.
Подняв голову, я смотрел в белый потолок, пока он с фонариком просвечивал мне нос и рот. После этого он ещё какое-то время смотрел в планшет. Затем кивнул надзирателю:
– Всё нормально. На него в базе есть задание, он почти готов. Почистим! – И медик продолжил осмотр следующего заключенного.

После того как все были протестированы, медик взял со стола красный автоинъектор и одну из таблеток, которые были заранее приготовлены в разных коробочках. Затем он снова подошел ко мне.
– Руки вперед! – скомандовал надзиратель, который проводил инструктаж.

Я повиновался. Мне хотелось оглянуться по сторонам – ведь кто знает, может быть, это последний день в моей жизни? Но я не смел нарушать правила, поэтому я смотрел вперед, мысленно цепляясь за каждое мгновение. Все мои чувства были обострены, и, возможно, я слегка дрожал.
Мне сделали укол в руку. Затем я взял предложенную таблетку и проглотил её. После этого от меня уже ничего не зависело.
Нас отправили дальше с следующую комнату.
Теперь мы стояли перед душевыми кабинками. Прозвучала команда, загорелась красная лампочка, и я, как и остальные, вошел в кабинку. Дверь за мной заблокировалась. У нас было две минуты, чтобы смыть с себя грязь. Время пошло. Вода была холодной и приятно бодрила, сбивая температуру. Было также мыло.
Две минуты истекли, вода выключилась, и открылась дверь напротив, ведущая в производственный цех. Это был один из немногих счастливых моментов: значит меня не отравили таблеткой. Я чувствовал себя уже намного лучше. Видимо, мне вкололи обезболивающее.
Выйдя из кабинки, я направился к табуретке, на которой лежали такие же тряпки, как и у меня. Это была чистая смена одежды. Здесь также было несколько кусочков хлеба. Воды мы уже напились в душе. Всё было продумано.

У меня была обычная одежда, в то время как некоторые заключённые получали специальный костюм для работы с высокими температурами и защитные перчатки.

Мой добрый друг 2225-й подбежал ко мне и искренне обнял:
– Я так рад, что ты жив! Без тебя было бы очень скучно в этой клетке.
– Наверное, мне повезло, – ответил я с облегчением и начал одеваться, одновременно наслаждаясь куском хлеба.
– Да, ты счастливчик, – сказал он и переключил своё внимание на других.

Мы часто видели, как больным заключённым делали уколы или давали таблетки, после чего они исчезали в кабинках. Никто не знал, что с ними происходило дальше, но, думаю, ничего хорошего. Редко кого-то из заболевших оставляли, но я оказался в их числе. Более того, мне становилось лучше, я быстро шёл на поправку.
Процесс выхода из душа и входа в цех также был ограничен по времени. Похоже, в планшетах очередного надзирателя на этой стороне мы выбивались из графика, и он постоянно поторапливал нас.

Последним, что я надел, была повязка с номером производственного участка и местом моей непосредственной работы. Она лежала на табуретке вместе с одеждой: «УЧАСТОК №3, ПРОИЗВОДСТВЕННОЕ МЕСТО 17». Чаще всего я работал именно здесь.
– Быстрее, у вас мало времени! А не то применим силу! – кричал надзиратель.
В этом месте вся охрана была за стеклом в специальных помещениях, и пока мы переодевались, у нас была возможность пообщаться. 2225-й, подходя к открытому лифту, успел перекинуться парой слов с одним, а затем с другим заключённым. Он интересовался, кто же привлек внимание надзирателя, и кто этот смельчак. На ходу он сказал пару слов и обо мне, что-то о моём везении.

Представляю, как ему скучно, когда у него нет кольца на указательном пальце. Без кольца сложно найти общий язык с окружающими. Но я не слушал его: мне нужно было прийти в себя и работать, несмотря на болезнь. Хотя боль и поутихла, она всё ещё не покидала меня. А мне так хотелось музыки, которую я смогу получить только после смены, но для этого сначала нужно было продемонстрировать свою эффективность.

Когда я подошёл к лифту, то заметил, что рядом с ним собралось около двадцати человек. У всех были разные обязанности. Кто-то был организатором процесса – завсегдатай, который успел поработать на нескольких участках. Его называли старшим смены. Он держался за своё место и был готов на всё, чтобы выслужиться. Другие работали с раскалённым металлом, поэтому носили специальные костюмы. Остальные, включая меня, были обычными обработчиками – подкручивали, поворачивали, слушали и запускали дальше на специальное оборудование.

Производство было ленточным и конвейерным, и было устроено так, чтобы на каждом участке трудились по два или более человека. Это было удобно: если одного убирали, другой мог обучить новичка.

Мы привычно переглядывались, высматривая новеньких.

– Кто новенький? – спросил старший смены. – Отзовись!
– Нету, я всех пересмотрел, знакомые все лица, – ответил кто-то из присутствующих.
– Значит, хорошо живём, сегодня тормозов меньше будет, – подытожил старший.

ГЛАВА 4. Работай, живи и работай

Стояли у громадного грузового лифта, ожидая, когда откроются его решетчатые двери. Мы находились на верхнем ярусе цеха, и по обе стороны от входа в лифт дежурили вооружённые надзиратели. Один из них направил на нас оружие, и мы сразу же подняли руки над головой.

– Вы выбились из графика. Доступ есть? – спросил он в микрофон, затем обратился к другому надзирателю: – В нижнем ярусе готовы? Посмотри, есть ли доступ?
Второй надзиратель, слегка повернувшись к нам боком, посмотрел вниз на цех:
– Можно входить. Предыдущая смена ушла, лифт уже почти поднялся.
– Отлично! Готовы, открывайте, – сказал первый в микрофон.

Под давлением амортизаторов большие двери открылись, и мы вошли в лифт. В этот момент производственные линии остановились. Сверху было видно, как каждый заключённый на нижнем ярусе положил инструмент и поднял руки вверх. Слышен был только шум автоматически работающих механизмов.

– Вперед, все в лифт! На площадку! – скомандовал один из надзирателей.
– Шагай! – командовал другой, подталкивая нас дулом автомата.
Это было единственное место, где надзиратели могли общаться с заключенными на физическом уровне. Дальше уже было все на удаленном режиме.

Когда мы все стояли в лифте, заложив руки за голову, он начал опускаться. Двери на верхнем ярусе закрылись, и мы оказались внизу. Перед нами простиралось производство. Заключённые стояли с поднятыми руками, ожидая команды к возобновлению работы. Опять прозвучал гудок, напоминающий о режиме «не двигаться».

Первым из лифта вышел старший смены и повернулся к нам лицом. Никто не мог спуститься, пока он не даст команду.

– Сойти с площадки лифта, – прозвучало из микрофона на стене.
– Слышите? УЧАСТОК №3! Все на свои места! – скомандовал старший.
Мы привычно повиновались. Каждый уже знал своё место по повязке на руке. Участок №3 был заранее освобождён. Произошла пересменка. Как только мы заняли свои рабочие места, старший повернулся в сторону лифта и посмотрел на второй ярус.

– Смена на участке три готова к работе! – крикнул он.
– Режим охраны снят. Можете приступать к работе, – прозвучало в микрофон, и режим «не двигаться» отключился.
Заработали станки, из цеха плавильни повалил пар. Вокруг всё пришло в движение. На некоторых участках стояли роботы, которые заменяли людей. Параллельно на другой линии трудились заключённые. Возможно, это было сделано специально, чтобы дать заключённым понять, что скоро они будут не нужны. А может быть, руководству тюрьмы было всё равно, и это было неизбежно: работы становилось всё меньше и меньше, а машин – всё больше и больше. Но стоимость работы и обслуживания робота была пока дороже наших жизней, и поэтому мы не унывали.

Старший смены, заботливо расхаживал вдоль участка, оказывая помощь своим подопечным. Наша задача заключалась в том, чтобы выпустить как можно больше изделий. Здесь ценилась трудовая дисциплина, а высокие результаты в количестве и качестве вознаграждались лучшей едой и подарком на выбор. Чаще всего это была музыка или книга.

Мне больше по душе пришлась музыка – она была проще и приятнее. С книгами же не всегда удавалось найти общий язык, к тому же их нужно было возвращать, чтобы избежать наказания. Кроме того, тусклый свет и клетка не всегда были подходящими условиями для чтения, хотя, конечно, это зависело от произведения.
– Мне сообщили, что наша производственная линия отстает от графика, – заявил старший. – В предыдущей смене было два новичка, поэтому сегодня мы должны наверстать упущенное!

Я не слишком расстроился этой новости, хотя и следовало бы. Подобные разговоры происходили часто. Если вся линия производства за месяц будет сильно отставать, всех старших смен заменят другими, и часть рабочих получат более длительные перерывы между сменами, во время которых им не будут давать еду, и больше времени проведут в клетках. Поэтому все трудились без отчаяния или безумия. Альтернатива была намного хуже – чем меньше времени проводишь в клетке, тем дольше проживёшь.
Плавильный участок был самым сложным для автоматизации местом работы. Сплавы неизвестного металла были непостоянными по составу, и порой возникало много брака. Однако все мечтали сюда попасть: здесь всегда требовалась работа и предоставлялось дополнительное питание.

На следующих участках происходило формирование изделий и дополнительных заготовок к ним. Затем следовали участки шлифовки и покраски, участок сверления отверстий и, наконец, последний участок, где работал я.
Моя задача заключалась в создании оболочки для готового и ещё горячего сплава. Пока двое рабочих в перчатках удерживали вертикально пластину, я подгонял под неё основу из огнеупорного стекла. Собрав всё это в специальную полу-стеклянную оболочку, мы приступили к скреплению болтами.

Один из нас, заключённый 1400-й, прислонив ухо, стал прислушиваться к спаиванию металла со стеклом. Сегодня он был не рад моему присутствию с самого начала. По его команде мы равномерно закручивали гайки со всех сторон. Я понимал его недовольство. Все инструменты были привязаны, и сегодня я несколько раз срывал гайку, потому что не мог дотянуться ключом. Иногда я неправильно располагал тяжёлую стеклянную форму. Звон металла и стекла сильно бил по ушам, особенно когда второе ухо было защищено от внешнего шума. Я сочувствовал ему, но ничего не мог поделать: я тоже спешил. Главное – поймать момент, когда стекло начнёт трещать, но не треснет. В этот момент сжатие максимально.

– Так, отстаём, сильно отстаём! – кричит старший смены своим уставшим голосом.
Иногда я слышу крики с других производственных линий. Там кипит такая же работа, как и здесь, и сталкиваются с такими же проблемами. Когда я думаю об этом, на меня накатывает улыбка. Ирония судьбы: мы все похожи, словно я не здесь, а на соседней линии. Работа настолько однообразна, что я словно смотрю на свое отражение в зеркале. И там тоже звучат похожие звуки.

Время идет, мы устаем, но продолжаем трудиться.

– Чего смеешься? – спросил кто-то.
– Ой, не начинай, – ответил за меня 1699-й.
– Так, за дело, не отстаем. На этом элементе мы уже почти все сжали, – сказал 1400-й. – Синхронно еще жмем на счет «раз» немного, раз немного, раз меньше, раз меньше… Стоп. Так, так. Тихо, кажись. Ладно, всё, следующий на подходе, готовим.

– В темпе работаем. Сейчас будем поднимать, – отозвался 1122-й.
– Ладно. Отходите. Всем руки убрать, – сказал 1699-й.
Удивительно, но 1699-й, когда работал с нами, был спокойным, эффективным и уверенным.
Я подтянул сверху аппарат и закрутил последнюю верхнюю заглушку. Нас было пятеро, кто поднимал, включая старшего смены, который прибежал к нам на помощь. Тяжелый элемент мы с трудом и максимально аккуратно перенесли на другой, уже полностью автоматизированный участок.

Затем, когда на него подавался ток из специального устройства, все химические элементы сливались воедино, создавая сверхмощную пластину, которая была практически неуязвима для внешних воздействий. В неё будут встроены вакуумные микросхемы и нанесены специальные разрезы, но всё это сделают машины, следуя заложенным в них программам – принтеры. Наша задача – создать пластину, а роботы возьмут на себя всё остальное, вплоть до готового изделия.

– Приступаем к работе, теперь новый элемент, – сказал старший и направился помогать другим.
– Хорошо, давайте на стол другие детали, – произнес 1699-й.
– Не медлим, работаем в темпе, – добавил 1122-й.
Один из нас уже был готов вставить болты, пока я подгонял снизу стеклянный чехол для горячей пластины, которую держали 1400-й и 1122-й.

– Ну же, быстрее, – подгонял 1122-ой, – тяжело держать.
– Давайте поторопимся, а то не достанется вкусного, – с улыбкой сказал 1699-ый.
– Еще быстрее, не промахнись, 2220-ый, – произнёс 1122-ой, запыхавшись.
Я не так активно участвовал в обсуждении, но старался изо всех сил.
Так прошло четыре часа. Время здесь летит очень быстро. Наша производственная линия остановилась, чтобы не мешать другим. На наш участок №3 каждому в приёмник у уха была подана команда идти в столовую. Наконец-то прозвучали приятные слова, и на лицах у всех засияли улыбки. Однако старший смены тихо напомнил нам, что нельзя общаться и нужно сохранять спокойствие.

И вот мы уже шли по специально обозначенной линии на полу, направляясь в столовую, расположенную в углу цеха. Впереди шагал старший смены, а за ним – мы. Вдруг кто-то небрежно толкнул меня, и вперед вышел заключенный с номером 1699. Я не стал возмущаться, так как был очень голоден. Однако я заметил, что рядом с нами шел заключенный в специальной огнеупорной экипировке, номер 1355.

Я удивился, как он успел так быстро выйти вперед. Расстояние от его рабочего участка до моего составляет около пятидесяти метров. В момент построения мы могли быть немного ближе, но не настолько. Это опасно: привлекает внимание надзирателей. Так и произошло.

В столовой мы сразу встали в очередь за едой в том же порядке, в котором вошли.
– 1699-й и 1355-й, выйти из очереди и стать сюда! – грозно произнес один из надзирателей, указывая на угол помещения.

Никто не двигался. Наступила тишина.
– Я кому сказал! Вы глухие? – повторил надзиратель с презрением.
Понимая, что сейчас всех ударят током, мы сами начали выталкивать нарушителей из очереди. Те могли лишь что-то бормотать.

– У вас двадцать пять минут на еду, время пошло! – объявил надзиратель. Когда двое заключенных отошли в угол комнаты, он продолжил: – 1699-ый и 1355-ый получат еду через десять минут, на приём пищи у них будет пятнадцать минут. Нарушение порядка недопустимо. Время пошло!
В углу помещения, где уже находились заключённые 1699-ый и 1355-ый, зажглись красные лазерные лучи, создавая иллюзию клетки.

– Вы будете освобождены через десять минут, – сообщил им надзиратель.
Он что-то записал в свой планшет, вероятно, установил таймер, после чего развернулся и вышел через служебную дверь.

Двое нарушителей остались стоять под лазерными лучами. Я уже видел, как это бывает, и знал, что можно резко выскочить, но тогда останется очень сильный ожог, лазер может прожечь кожу до костей. В таком случае заключённый признаётся негодным и подлежит утилизации. Одного раза достаточно, чтобы не рисковать. Значит, придётся стоять и ждать.

– Я больше не могу, хочу есть, – простонал 1355-ый.

– Давай, смелей, поджарь себя на этих лазерных прутьях. Вся твоя еда достанется мне, – ответил ему 1699-ый.
– Да пошёл ты! Сам себя жарь, – огрызнулся 1355-ый.
– Да, одна неприятность – это невозможность выбраться из клетки, где больно бьют лазеры. А вторая – ожидание холодной еды. Вот две неприятности, между которыми я могу загадать желание. Но как быть между ними? В голову приходит только одно желание
– хочу есть! – произнес 1699-й.

Никто не обратил внимания на его странные слова. Более того, все сделали вид, что не услышали их. А что мы могли поделать? Нужно было поесть и продолжить работу, надеясь, что с ними всё будет хорошо. Потерять десять минут не так страшно, как потерять жизнь. Лишь старший смены подошёл к ним со своим подносом, он получил еду одним из первых.

– Ничего, парень. Выдержишь, мы с тобой и не такое проходили, – сказал он, сочувственно покачав головой, и отправился за стол. 1699-й сел на пол и опустил голову.

Помещение было рассчитано на 30-40 человек. Наша смена состояла из 20 человек, и нам вполне хватало места. Через 30 минут сюда придёт другой участок. Скорее всего, это будет УЧАСТОК №4.
Десять квадратных металлических столов были прикручены к полу. К основной ножке каждого стола были прикручены четыре стула. Повар находился в другом помещении и через специальное окошко выдавал каждому еду на подносе. Ничего железного: тарелки, вилки, ложка, кружка и поднос здесь были из пластика.
Поев, нужно было выбросить поднос в мусорную корзину и встать у входа в рабочий цех. Если кто-то нарушал правила, об этом обязательно сообщали в микрофон на стене.

Мы все – я, 1122-й, 1400-й и мой сосед по клетке, 2225-й – оказались за одним столом, поскольку работали на одном и том же участке. Вместе мы стали в очередь за едой.

– Как тебе моя работа? Все гайки закрутил? Были проблемы с направляющей? – спросил 2225-й.

Он работал передо мной и подавал мне по ленте необходимые изделия.

– Ты молодец, дружище, – ответил я.
– Ты понимаешь, почему их двоих заперли? – спросил 2225-й.
– Я думаю, на них обратили внимание, когда они спешили. Тот, 1355-й, почти возле меня стоял. Но он же с выплавки изделия, а это далеко от меня. Наверное, он рассчитал время и заранее пошел в направлении столовой, вот так и оказался впереди, – предположил я.

– Да, этот парень очень точно всё рассчитал. За это и поплатился, – ответил 1400-й.

– Как жаль их, давайте что-нибудь весёлое, 2225-й, – сказал 1122-й. – Расскажи нам какой-нибудь анекдот.

– Помнишь, ты вчера придумал и мне рассказывал? Вот их можно, они не слышали, – сказал я.
– Да, заждались уже, – ответил 1400-й.
– Короче. Один надзиратель говорит другому: знаешь, меня беспокоит один заключенный. Он уже третью ночь не ночует в клетке, но на смену поработать и пожрать исправно приходит!
Все за столом рассмеялись и даже немного позавидовали этому заключенному.

– А вот ещё, – продолжил 2225-й. – Посадили в клетку парня, а соседи спрашивают: почему ты здесь? Он говорит: понимаете, иду я по лесу и вижу: девушка, сиськи вот такие, задница вот такая, фигура вот такая. А его одноклеточники по балке говорят ему: эх, парень, зря на себе показал. Примета плохая, у нас всегда перед сменой четырёхминутный туманчик.
Эх, 2225-й был молодцом, он всегда придумывал что-то весёлое. У него было не кислое лицо, и последние два месяца, как он появился в нашей смене, с ним было приятно ещё немного пожить на этом свете.

После обеда мы трудились около десяти часов, пока не настал новый перерыв. 1699-й так и не вернулся на наш участок, и вместо него мы получили другого рабочего, который тоже висел на общей балке. Надзирателям потребовалось около двадцати-двадцати пяти минут, чтобы собрать и привести его к нам. Это было как раз время, необходимое для приёма пищи. После душа его накормили получше, чтобы он мог выдержать 10-часовую смену. А вот 1355-й вернулся на свой участок и активно трудился в плавильном отсеке.
Наконец, после десяти часов непрерывной работы нас снова отправили в столовую. Мы построились и последовали за старшим смены. На этот раз обошлось без происшествий. Еды было больше, но самое главное – после еды нам предоставили дополнительный час отдыха в зале. Там были окна, и для меня это был единственный способ почувствовать себя хоть ненадолго свободным.
Мы вошли в огромный спортивный зал друг за другом. Раздался гудок, сигнализирующий о снятии режима охраны. За нами закрылась дверь, и мы могли делать всё, что захотим.
– Ух ты, наконец-то, – прокричал 1400-й и побежал занимать скамейку для упражнений со штангой.
– Откуда у него столько сил? Ещё и бегать? – сказал мне 2225-й.
– Он не сдаётся и умеет экономить силы.
– Более того, он сильный. Но работает на участке для слабаков. Умеет же притворяться, – усмехнулся 2225-й.

Мы бродили по помещению, уставшие, но сытые. Иногда ложились на пол, чтобы отдохнуть, но вскоре вставали и продолжали бродить дальше. По изношенности спортивного инвентаря можно было понять, что раньше здесь были совсем иные условия труда. Заключённые увлекались спортом, но теперь всем было безразлично. Впереди нас ждали восемь часов работы и тёмные клетки.
Из окон вверху помещения было видно, что наступил вечер, и скоро наступит ночь. А вот в самом зале освещение было хорошее и не напрягало глаза.
Больше всего здесь нас привлекали стены. Они были исписаны историями заключенных и различными фразами. Железных предметов было практически невозможно достать, максимум, что можно было спрятать, – это части пластиковой посуды. Некоторые трудились по несколько смен, вычерчивая надписи.
– Посмотри, – сказал 2225-ый, раскинув руки и глядя по сторонам, – сколько на стенах осколков того, что осталось от нас.
– Да, и эти осколки содержат в себе много информации, – ответил я. – Думаешь, у нас есть срок заключения?
– Я не знаю. Что такое срок заключения здесь? В среднем мы живём около 2-3 лет, а потом умираем. Так написано на стене. Жаль, что с ней нельзя поговорить, – с досадой сказал 2225-ый.
– Да уж, – ответил я, соглашаясь с ним.

Несколько заключенных, включая меня, бродили вдоль стен, прикасаясь к надписям. Я, в первую очередь, искал слова на своем языке. Это было захватывающее чтение, как будто я читал сборник коротких рассказов. Однако, в основном, истории были печальными. Некоторые фразы были недописаны. Были здесь и планы побега, были описаны и попытки побега. Также я встречал истории о девушках, о первой любви и, что самое важное, о настоящей, последней любви. Некоторые слова были перечеркнуты другим почерком. Конечно, вандалы! Даже на последние слова человека всегда найдётся тот, кто их исказит.
Буквы, слова и фразы – мы привыкли постоянно говорить, но не всегда придаём им значение. Здесь же я осознал, что слова – это не просто звуки, а заряженные и направленные на нас частицы Вселенной. Они способны изменить наш мир и отношения между людьми.
Лекарство, которое мне ввели перед началом 24-часовой смены, постепенно ослабевало. Я почувствовал это, когда мы вышли из зала и строем отправились отрабатывать оставшиеся 8 часов.
Здесь все было на поставлено на контроль. Все этапы – от начала работы до возвращения в клетки – были строго регламентированы. Если на каком-то этапе возникала задержка, в дело вступала группа зачистки, и после неё около половины заключенных исчезало.

Не помню, как провёл восемь часов на работе, прежде чем вернулся в свою клетку. Меня лихорадило, болели мышцы, кости и суставы. В конце смены за нами спустился тот же самый грузовой лифт.
Помню, как 2225-ый почти тащил меня за руку:
– Очнись! Ты же можешь идти! Я не могу так долго вести тебя под руку на виду у надзирателей!
– Мне лишь бы до клетки добраться. Как прошла смена, мы выполнили её? Сегодня будет музыка?
– Вроде нет. Мы не выполнили план. Так сказал старший.
– Жаль. Но сейчас я здорово отдохну и обязательно получу музыку в следующую смену!
Я специально сказал это громко, чтобы услышали надзиратели, уже перед промежуточной комнатой с дезинфекцией. Двери закрылись. На столе, где мы оставили свои кольца, каждому досталось по бутылке воды и хороший кусок хлеба. Никто не дрался, каждый спокойно взял свою порцию. Открылся люк в нашу тюрьму – путь в наши клетки.
– Внимание, у вас пять минут, чтобы покинуть помещение, – раздался голос из микрофона на стене. – Все, кто не покинут помещение, будут уничтожены газом. Время пошло.
На потолке загорелась аварийная лампа. Даже не хотелось проверять предупреждение.
Как я оказался в клетке? Не помню.
Было холодно лежать на деревяшках, и я несколько раз пытался укутать ноги и всё тело с головой. Затем я отключился от усталости и боли. Мне хотелось продолжения того сна, но была только темнота.

ГЛАВА 5. Существо на эксперименты
Я проснулся от сообщения надзирателя, которое прозвучало в приемнике у моего уха. Сложно сказать, сколько я проспал – примерно 5–7 часов. Вокруг царила темнота, и в клетках никак не оповещали о смене дня и ночи.
– Заключенные с номерами 1524, 1698, 2402, 2220! Повторяю, заключенные с номерами 1524, 1698, 2402, 2220! Приготовиться к выходу! – прозвучало в приемнике.
– Эй, 2225-й, что происходит? – полусонно крикнул я в сторону соседней клетки. Похоже, мой сосед не спал, так как сразу же ответил:
– Я не знаю. А что?
– Меня вызывают.
– Куда?
– Не знаю, сейчас услышал, что нужно приготовиться.
– Но это не смена. На нашей балке, я вижу, никого не оповестили, кроме тебя. Значит, для тебя плохие новости. Кстати, 1699-й не вернулся. После столовой его не было ни на производстве, ни в клетке. К сожалению, мы его потеряли, отправили на опыты.
– Думаешь, и меня на эксперименты? К нему?
– Да, возможно, тогда заметили твое недомогание. Это всё из-за этого. Ты сильно ослабел, дружище.
Кое-как встав с досок, я потирал глаза и лицо руками.
– Эй, а может, тебя просто подлечат и вернут обратно? Вчера же не стали убивать. Сильно не переживай, брат, – хотел подбодрить меня 2225-й.
– Что ты говоришь? Оттуда никто не возвращается. Их всех убивают.
– Но бывали же случаи. Я слышал.
– Как же?
В какой-то момент меня охватило отчаяние. Но когда я вспомнил, где нахожусь, то быстро успокоился и молча принял свою судьбу. Вероятно, я слишком устал, чтобы потерять самообладание. Чему быть, того не миновать.
– Готовься, если ко мне подкатят трос с крюком, я сразу же брошу тебе свои тряпки, как мы и договаривались, – сказал я и начал собирать свои покрывала в комок.
– Мне жаль, – с досадой произнес 2225-й.
Он отвернулся, чтобы я не видел его глаз, но я все понимал. Хорошо, что сегодня мне стало легче после сна, и я мог стоять на ногах. Судороги по телу не были связаны с холодом, мне просто было страшно. Но в голове царила полная ясность от безысходности, которая успокаивала мысли.
– Спасибо, 2225-й, за то, что много раз выручал меня. Я это не забуду до последнего мгновения, – произнес я.
Моя клетка осветилась прожектором, и со скрипом открылся верхний люк. Сверху на лебедке спустился крючок с тросом. На конце троса висел желтый скафандр. У заключенных, предназначенных для экспериментов, была другая транспортировка.
– Заключенный 2220-й, на выход! – прозвучало в приемник.
– Я не хочу покидать клетку! – отчаянно крикнул я.
– Не бунтовать, исполнять приказ, – прозвучало в ответ.
Как будто они услышали мой крик, по краям общей балки с клетками запустился режим подготовки электрозаряда.
– Хорошо, исполняю, я не бунтую, – произнес я.

Через открытую верхнюю дверь я выбрался из клетки. Посмотрев на 2225-го, я кинул ему вещи. Он поймал их, и я попытался улыбнуться, но, кажется, у меня не получилось.
Мой скафандр уже был прикреплён к крючку, одел его и меня начали спускать по тросу. Пока я висел в воздухе, спускаясь вниз градирни, мне в приёмник зачитывали инструкцию о том, как вести себя внизу. Её повторяли несколько раз, требуя, чтобы я слушал внимательно и неукоснительно следовал указаниям.
Внизу было очень жарко. Вокруг поднимался пар, и видимость была минимальной. На полу была красная полоска с подсветкой, по которой я дошел до небольшого туннеля и прошёл по нему около ста метров. Войдя внутрь отдельного помещения, я услышал, как за мной закрылся люк. Сверху запустили систему паровой очистки.
Через пять минут погасла красная лампочка на потолке – дезинфекция была завершена. В приёмник что-то сказали, но я не расслышал. Связи здесь почти не было, поэтому нужно было действовать по инструкции. Следуя указаниям, я механически открутил запорное устройство и открыл люк. В этом помещении я снял с себя защитный костюм и остался в обычной одежде.
Дальше был старый маленький лифт, на котором я поднялся на несколько этажей вверх. На выходе из лифта меня уже ждали.
В тёмном коридоре в конце светилось несколько лампочек на полу. Я медленно подошёл к ним, но из-за яркого света почти ничего не видел. Несколько человек подошли ко мне, скрутили руки и потащили в соседнюю комнату.

– Что это значит? Отпустите! – воскликнул я, увидев операционный стол.
– Быстро приготовьте инструменты, – произнес кто-то.
– Нет, нет, не надо! Пожалейте меня! Я ничего плохого не сделал! Пустите!
– Зафиксируйте его. Мы готовимся к нейрохирургической лоботомии.
В мгновение ока мои руки и голова были крепко связаны ремнями. Боль была невыносимой. В голову вбили какой-то предмет, и я почувствовал, как разрушается вживленный в нее приемник. Кровь потекла в глаза, и я начал терять сознание.
– Он отключается, нужно спешить, пока есть сознание, иначе система заблокирует… – произнес кто-то.
– Анестезию, доктор? – спросил кто-то.
– Это лишнее, он должен быть в напряжении, иначе точно отключится.
Несколько раз я терял сознание, но меня быстро приводили в чувство, вызывая боль в области сердца и живота. Мне повторяли: «Мы помогаем, а не вредим, поэтому выключи эмоции и потерпи». Кажется это длилось очень и очень долго и наконец я услышал спасительные слова.
– Всё установил, все получилось, теперь можно отключать и спокойно зашивать пациента, – сказал врач.
Меня укололи зеленым автоинъектором, и я наконец потерял сознание. Темнота, тишина, никакого сна, только темнота.

Я очнулся, прикованный к сиденью, которое располагалось на небольшой высоте от пола. Моя голова была перевязана, и я испытывал сильную боль. В глаза бил яркий свет. Опять этот яркий и неприятный свет прямо в лицо.
– Как вы себя чувствуете, 2225-й? – раздался голос надзирателя.
– Кажется, лучше, но я не совсем понимаю, что именно вы вкололи мне зелёным автоинъектором.
– Вы очень наблюдательны, 2225-й. Если бы таких людей было больше, мы могли бы сделать много полезного для общества.
– Спасибо, – ответил я, стараясь расположить к себе надзирателей.
– Вы больны, и вы сами понимаете, что у вас осталось мало времени. Мы хотели вас «почистить» и ликвидировать, но не стали этого делать. У нас есть интересная и перспективная программа, и участие в ней даст вам возможность уйти с пользой для общества.
– У меня есть выбор? Зачем меня сюда посадили?
– К сожалению, это неизбежно, но мы убедительно просим вас неукоснительно соблюдать все наши требования. Вы должны будете описывать все свои ощущения. Хотя иногда это для вас будет тяжело.
– Подождите, зачем всё это? Я хорошо себя чувствую, не надо никаких экспериментов. Верните меня в производственный цех, пожалуйста!
Я отчаянно закричал, но меня уже никто не слушал. Постепенно глаза привыкли к свету, и я увидел, что ко мне приближается медик. Он сканировал моё тело специальным портативным оборудованием и записывал показания на планшете.

– Пожалуйста, не поступайте со мной так!
– Всё в порядке, сейчас я тебя протестирую, и ты сможешь отдохнуть.
С этими словами он сделал ещё одну запись в своём планшете, а затем обратился к тем, кто безмолвно наблюдал за мной:
– Эксперимент можно начинать!
– Отлично, а теперь ведите следующего. Мы ждём!
После этих слов моё сидение под углом опустилось вниз, и я почувствовал ногами пол. Ручные оковы открылись, и я, не удержавшись, упал. С трудом поднявшись на ноги, я попытался сфокусировать взгляд на человеке в форме надзирателя, который подошёл ко мне. Мне казалось, что я уже видел его раньше и не испытывал к нему ненависти, но я не мог вспомнить где.
– Пойдём со мной.
С этими словами он, слегка подталкивая меня сзади, вывел меня за дверь помещения.
– Не переживай, тебе вкололи лекарство. Поэтому ты чувствуешь себя слабым, но это быстро пройдёт.
Меня снова повели по коридорам. Навстречу нам попалось несколько человек в бело-синих халатах, которые старались не смотреть мне в лицо. Это было странно. Некоторые кабинеты были видны из коридора через специальные стёкла. Наверное, это было сделано для удобства наблюдения за пациентами. Внутри на койках лежали люди или что-то похожее на них. Повсюду стоял странный неприятный запах.
Наконец, он завел меня в кабинет, и дверь за нами закрылась.
– Раздевайтесь, – сказал он мне, указывая на кушетку.
– Не понимаю, что происходит? Зачем мы здесь?
Я не хотел повторения того, что произошло на операционном столе. Мне было страшно.
– Откройте дверь, – сказал я и инстинктивно попытался открыть дверь.
Конечно, у меня это не получилось. Слабость и боль чувствовались в каждой мышце моего тела. Удивительно, как я ещё стоял на ногах.
– Будет лучше для всех, и особенно для тебя, если ты будешь делать то, что тебе говорят.
– Тут какая-то ошибка, – ответил я.
– Ошибка бывает только один раз! Мы даём это постоянно. Значит, это не ошибка, а выбор! Попав сюда, ты сам дал согласие ставить над тобой опыты. Ты уже забыл, но ты сам нам это разрешил. Так вот, если я буду сам тебя раздевать, то тебе будет очень больно. Давай по-хорошему. Ты сам справишься.

– Со мной всё в порядке, просто небольшое недомогание.
– Вы отказываетесь подчиняться?
В какой-то момент я почувствовал отчаяние. Меня охватило осознание, что если я буду продолжать беспрекословно выполнять все приказы, то мучения наступят быстрее. Сопротивление, даже если за это меня могут убить, казалось единственным выходом из сложившейся ситуации.
Поняв, что я не буду просто так сдаваться, надзиратель выругался и бросился на меня. Несмотря на то, что я был слаб, прилив адреналина пробудил во мне зверя. Мне хотелось рвать и метать, бороться за свою жизнь изо всех сил. Ударом ноги ниже пояса я отшвырнул его назад. Надзиратель взвыл от боли, и в тот же миг дверь открылась, и в палату вбежали два крупных человека. Они скрутили меня и повалили на пол. Тем не менее я продолжал сопротивляться, отталкиваясь ногами и извиваясь. Не знаю, сколько я катался по полу, скрежетал зубами, как пойманный зверь, пока силы окончательно не покинули меня.
Снова я оказался привязанным к кровати.
Когда я очнулся, надо мной стояли двое врачей. Немного приподняв голову, я осмотрел и пошевелил свои ноги и руки. Вроде бы цел. На мне была серая рубашка по колено.
– Хм, пациент, вы рано очнулись. Не волнуйся, пока ничего плохого не произошло.
– О чем это вы? – слабым голосом спросил я.
– Пациент, ты действительно не понимаешь, зачем ты здесь? Вы все здесь умрете. А теперь спи дальше. Мы с моим ассистентом кое-что из тебя сделаем!
– Добавь ему еще – сказал один врач другому.
С этими словами один из них ввел в капельницу у моей койки какой-то препарат. Мое сознание опять уходило в туман, в нем постоянно звучали слова «вы все здесь умрете». Отчаянно я хотел избавиться от этой фразы, но она очень глубоко засела в моей голове. Наконец я уснул и стал видеть сны.

Я шёл по железнодорожным путям в сторону моего поезда. Было странно видеть вокруг такие ржавые рельсы, местами заросшие травой и кустарниками. Почему так? Возможно, это потому, что я уже не был мальчиком. Как это произошло – непонятно, но сейчас это было не так важно.
Вероятно, прошло много времени, и люди потеряли рассудок. Поселок у холма опустел, и железная дорога стала никому не нужна. Но я продолжал идти к своему поезду. В оврагах я видел вагоны и поезда, заросшие, а иногда покрытые льдом и снегом. Однако среди них не было моего поезда, и я шёл дальше.
Времени оставалось мало, и я старался держаться подальше от тумана, но он не отставал. Я чувствовал, как кто-то из тумана следит за мной.
Вдруг я почувствовал, как за спиной приближается поезд. Я обернулся и увидел его. Как он так неожиданно оказался возле меня? Тот это поезд или нет? Непонятно. Я сошёл с путей и стал разглядывать его. Поезд медленно катился по рельсам.
– Эй, что ты стоишь здесь? – раздался голос из окна вагона.
Из окна на меня смотрел и улыбался 1699-й. Он весь сиял от счастья. Я не мог поверить своим глазам.
– Ленор Януш! Ты живой? – крикнул я с радостью.
Боже, я назвал его по имени, Януш, а почему? Значит, его так зовут, но я никогда этого не знал. Возможно, знал, но забыл.
– Ты помнишь меня! Знаю, о чём ты подумал. Главное, ты вспомнил меня! Ладно, запрыгивай, времени остаётся мало, они приближаются.
Я с охотой повиновался и уже был в вагоне.
– Кто приближается? Почему они? Я слышал только один голос.

– Нет, их слишком много. Тогда это было предупреждение или шанс спастись, а сейчас такой возможности почти не осталось.
Туман обходил поезд с обеих сторон, и теперь я мог разглядеть, что происходило внутри этой мглы. Люди, укрывшись щитами и в противогазах, бежали, а за их спинами я увидел пятиметровых монстров.
– Я не знаю, кто они, – крикнул мне Януш. – Под их масками нет лиц. Бежим!
Мы побежали по вагонам вперёд, к головному. В вагонах сидели люди. Я слышал, как позади нас туман смешивался с кровавым огненным месивом. Кто-то кричал от отчаяния. Жар, исходящий от него, грел спину, но нельзя было останавливаться.
– Бежим! – продолжал кричать мне Януш.
Куда бежать? Сколько это можно терпеть… Я чувствовал боль от приближающегося огненного шара. Наверное, Януш ещё не понимал, что нам суждено умереть здесь. Ведь рано или поздно вагоны закончатся.

Нас сильно ударило деревянной скамейкой, и мы упали. С большим трудом он поднялся и, превозмогая боль, двинулся дальше. Я тоже встал и, стиснув зубы, последовал за ним. К счастью, нам повезло, и мы добрались до ещё одной двери, которая оказалась незапертой.
Дверь была железной и сильно проржавевшей, петли насквозь проржавели. Мы с трудом сдвинули её, чтобы протиснуться внутрь, и сразу же закрыли за собой. На какое-то время мы получили отсрочку от неминуемой гибели. Придерживая дверь, мы стали осматриваться по сторонам.
– Мы здесь долго не продержимся! – сказал Януш. – Нужно выпрыгнуть в окно и бежать изо всех сил.
– Ты уверен? Это же бредовая идея, – ответил я.
– Ладно, – согласился Януш.
Позади нас раздались мощные взрывы, поезд сошел с рельсов и покатился в овраг. Взрывы продолжались и продолжались, пока что-то не ударило меня по затылку. В глазах всё побелело, а затем наступила темнота, пропасть, в которую я летел. Я почувствовал, как сильные руки закидывают меня к себе на плечи. Потом опять удары по телу, боль, и я снова куда-то падаю. Моё сознание окончательно отключилось.

ГЛАВА 6. Холодная свобода
Тело болело, а голова гудела. Еще меня раздражал звук сирены – сигнал тревоги, которого мы все так боялись в этой тюрьме. Но больше всего меня пугали выстрелы, разбудившие меня. С трудом открыв глаза, я попытался понять, что происходит.
Я лежал в коридоре, вокруг царила темнота. Периодически аварийная лампочка на потолке светила красным светом, позволяя разглядеть очертания помещения.
Где-то раздался выстрел. В конце коридора я увидел несколько человек в противогазах, с фонариками на голове и с оружием в руках. Они вышли из помещения, не обращая внимания на меня, и пошли дальше. Один из них зашёл в следующее помещение и за волосы вытащил оттуда медика. Я слышал крики о помощи и короткую автоматную очередь. Кажется, его ещё немного протащили, он был жив и немного стонал. Затем его подтащили к стене и контрольным выстрелом в голову завершили дело.
– Пойдём, здесь всё зачистили, – крикнул один из них.
Куда они пошли дальше, я не знал. Я стал осматривать себя и обнаружил, что всё моё тело испачкано кровью. Но кровь была не моя. Я лежал в куче мёртвых тел. Ногами и руками я попытался оттолкнуть себя от них. Было больно, но я чувствовал, что могу встать. Кроме аварийной сирены ничего не было слышно, значит, нужно действовать, промедление опасно.

Я обратил внимание, что некоторые из убитых были похожи на заключенных, которых я видел в производственном цеху. Кажется, один из них даже исчез как и я, знакомое лицо. Возможно, его отправили на эксперименты. Однако все тела были одеты в формы надзирателей и сине-белые халаты медиков, поэтому, скорее всего, мне просто показалось. Мои мысли часто путались, и я не мог сосредоточиться на деталях.
Сбросив с себя какие-то прилипшие пластиковые медицинские трубки, я наконец встал и отправился по коридору в том направлении, куда ушли люди в противогазах. Я шёл медленно, по пути замечая разбитые стекла в кабинетах для экспериментов. В одних из них на койках лежали убитые, а в других царил полный беспорядок. Таких кабинетов было много, а коридор был длинным. Смотреть на всё это было страшно. В самом коридоре также царил беспорядок: вдоль стен повсюду лежали трупы. Всё произошло совсем недавно. Запах свежей крови был непередаваем и омерзителен.
Периодически микрофон на стене сообщал о возникшей опасности, неустойчивой связи и разгерметизации всех помещений в секторе А – там, где я находился. Это можно было понять по надписям на стене. Я шёл медленно, не зная, что делать дальше. Всё было мне незнакомо. Камеры наблюдения на стенах были отключены, о чём свидетельствовали мигающие красные индикаторы у объектива.
Пройдя из одного коридора в другой, я упёрся в тупик. Справа была кнопка, и я машинально нажал на неё. Неожиданно дверь автоматически открылась.
Моему удивлению не было предела. Я увидел снег. Передо мной была земля, покрытая снегом. Я почувствовал мороз, его холодный воздух заполнил мои ноздри. Голыми ногами я шагнул на снег. Впервые за долгое время я вышел из тюрьмы, и вокруг царила тишина. Я ощутил прилив адреналина и едва сдерживал волнение. Это было одно из самых приятных ощущений в моей жизни. Я был жив!

Я задержал холодный воздух в лёгких, чтобы восстановить дыхание. Настало время действовать, и я очнулся от оцепенения.
Вернувшись в помещение, я подошёл к одному из трупов. Мне было необходимо как можно теплее одеться. Я снял окровавленную рубашку и, оставшись голым, начал снимать одежду с убитого. Мои руки не просто дрожали – они ходили ходуном, глаза слезились, а голова шла кругом.
Я быстро надел нижнее бельё, термокостюм, штаны и куртку. Последними я надел ботинки и с облегчением понял, что угадал с размером. Мне повезло, и я уже во второй раз вышел за дверь на снег. Оружия я не увидел, а палку с электрошоком побоялся брать, так как не знал, как она действует.
Сделав несколько шагов по снегу, я остановился и обернулся. Моему взору предстали несколько огромных сооружений, в центре которых возвышалась градирня. По периметру не было видно никакой системы защиты в виде проволоки или наблюдательных вышек – всё выглядело слишком мирно и безопасно. Возможно, так была задумана маскировка преступлений.
Понимаю, что нужно бежать! Не знаю, сколько времени у меня оставалось, но мне казалось, что его совсем немного.
По бокам располагались небольшие технические сооружения с оврагами, за которыми виднелись поля. Впереди, возле частично замёрзшего озера, начинался лес. Я решил бежать туда.
Передо мной к озеру спускалась огромная лестница. Все ступеньки были завалены снегом, и я не заметил никаких следов человека. Всё вокруг выглядело заброшенным. В морозной тишине раздавались редкие крики ворон. Внизу я увидел небольшой каменный пирс с солнечными часами.

Спускаясь по лестнице, я почувствовал сильный звон в ушах, который с каждой ступенькой становился всё громче. От боли я закрыл уши ладонями и присел на корточки. Боль не утихала, и я начал терять сознание.
В своём воображении я увидел самолёты, вылетающие из аэропорта, и девушку, которая провожала меня. Это была та самая девушка, что назвала меня мальчиком в поезде из моих снов. Вокруг колыхались деревья, стояла тишина. Я вспомнил клетку, где общался с 2225-ым, и зал с надписями на стене.
Боль продолжалась долго и была невыносимой. Наконец неожиданно, она отступила, и я, сидя на ступеньках, посмотрел вперёд. Вокруг царила подозрительная тишина и спокойствие. Всё закончилось, и я снова осознал своё местоположение. Из носа у меня пошла кровь.
Собравшись с силами, я встал и начал спускаться к озеру. Обогнув его справа, я зашёл в лес. Я пытался бежать, но сил было мало. Чаще всего передвигался быстрым шагом. Чем дольше я шёл, тем сильнее становился страх. Эйфория от свободы сменилась тревогой и неопределённостью.
Лес пугал своей гробовой тишиной. Здесь не шелестели деревья, не было ветра. Даже снег под ногами стал тихим и воздушным. Шел долго. Темнело.
На кустах я увидел красные ягоды. Горькие, одновременно перемороженные и сладкие, они немного утолили мой голод.
Я сел отдохнуть на упавшее дерево. Вокруг было тихо, только где-то недалеко в лесу я услышал крики птиц. Будто их кто-то потревожил.
Вдруг среди лесной тишины послышался хруст и шум раздвигаемых веток. Сквозь чащу кто-то пробирался. Кто же это? Животное или человек? Шаги и треск сучьев слышались всё ближе и ближе.

Я вскочил на ноги и со всех сил бросился бежать, стараясь убраться подальше от этих звуков. Нужно было воспользоваться сгущающейся темнотой, чтобы скрыться от преследователя. Я потерял осторожность, и кусты и ветки хлестали меня по лицу и рукам. Несколько раз я спотыкался и падал, но вставал и продолжал бежать, не оглядываясь назад.
Лес начал редеть, и я выбежал на мощеную камнем дорогу. Она выглядела заросшей и почти не используемой. Машин не было видно, и я понял, что бежать по дороге будет проще, чем по лесу. Я не знал, куда она ведет, но бежал по ней, пока не устал. Остановившись через пару-тройку километров, я присел, чтобы отдышаться и прислушаться. Неужели оторвался? Вокруг снова было тихо и уже темно.
Вдруг вдалеке, откуда я бежал, несколько человек выбежали на дорогу. Один из них посветил в мою сторону фонариком, и мой костюм надзирателя отразил свет. Я попался.
Я вновь бросился бежать без остановки, вкладывая в бег все оставшиеся силы. Пока я мог дышать и ноги меня не подводили, я свернул с дороги прямо в лес. Ветки хлестали и царапали меня по лицу. Я поскользнулся и упал лицом в землю, точнее, во что-то мягкое. Да, это было то самое мягкое и вонючее, и хорошо, что не человеческое.
Я мчусь мимо оврага, который приходится огибать. Дыхание опять начинает меня подводить. Но они не отстают, я уже отчетливо слышу их шаги и перекличку. В этот момент я снова почувствовал беспомощность. Лес не давал мне возможности скрыться, тишина, которой было плевать на эту драму, темнота меня не скрывала.
Они уже близко. Я чувствую это, вижу отражения света от их фонарей. Бегу и чувствую, что скоро упаду. Что страшнее – упасть от бессилия и усталости или от их оружия?
Вдруг один из преследователей кричит. Я слышу его слова отчетливо, на понятном для меня языке, словно мы не бежим, а просто разговариваем друг напротив друга:
– Стой, а то стрелять буду! Стой! Каблуки сотрешь!
После этого два громких выстрела в воздух, как предупреждение.
Я понимаю, но не слушаюсь. Страх заглушил мой разум. Эти слова приносят в меня осознание пустоты, в которой я в последнее время застрял, и одиночества. Нечего терять. Я так сильно хочу свободы, что готов сейчас умереть. Бегу, и будь что будет.

В какой-то момент я с ужасом осознал, что свернул не туда. Я оказался в овраге, где негде спрятаться. Вокруг меня слышался шорох шагов людей, и я понял, что это ловушка. Я попался. Подниматься наверх было бесполезно.
– Позволь мне… – крикнул один из преследователей.
– Стоп! – послышался крик совсем близко за моей спиной. – Считаю до пяти! Назад не смотри! Раз, два, три…
– Не надо! Не стреляйте в меня! Хватит, прекратите! – кричал я сквозь темноту.
– Руки за голову! На колени!
Я закрыл голову руками и опустился на колени. Я решил не сдаваться, а притвориться, перевести дыхание и резко побежать. Услышав шелест замерзших листьев и резкий хруст совсем рядом, я вздрогнул. «Значит, вот так всё закончится», – подумал я и закрыл глаза.
– Открой глаза и посмотри на меня! Живее! – скомандовал преследователь.
Я открыл глаза и зажмурился от яркого света.
– Что это такое? Эй, этот охранник совсем не похож на надзирателя. Какой-то он забитый, – крикнул преследователь и посмотрел наверх оврага.
– Это он тебя испугался. Заканчивай с ним!
– Ты посмотри на его лицо, на его глаза. Над ним кто-то очень поиздевался. И вообще, что он здесь делает?
– Ну да. Похоже, он убегал из лаборатории. Но зачем? – ответил, спустившись, другой преследователь в маске. Видимо, он был главным среди них.
Подойдя ко мне поближе, он увидел вживленный приемник на моем ухе.
– Ух ты! Так это же крыса лабораторная. Я думал, они всех до нашего прихода убили.
– Что будем делать с ним? – спросил один из преследователей.
На мгновение они застыли, направив на меня оружие. Я не мог разглядеть их лиц, так как все они были в масках.
– Живого допросим, вдруг что-то будет интересное. А потом мертвого спрячем. Хотя в каком-то смысле слова, он один из нас, – ответил главный.
– Встать! – скомандовали мне, и я повиновался.
– О, так ты понимаешь, о чем мы говорим? – спросил главный.
Я утвердительно кивнул и добавил:
– Это мой родной язык, я говорю без переводчика.
– Хорошо, приятно это слышать. Ты заключенный?
– Да, номер 2220-ый.
Главный с грустью посмотрел на меня:
– Да, да, хорошо. Можешь идти? Ноги целы?
– Да.
На мгновение воцарилась тишина, пока они изучали меня. Затем главный решительно скомандовал:
– Так, хорошо! Все слушайте меня! Мы немного выбились из графика. Идем быстро, машина будет через тридцать минут, а расстояние до нее около восьми километров на северо-запад. Этот человек пойдет с нами. Ты следуешь за этим человеком, – обратился главный ко мне, указывая на одного из своих. – Понимаешь?

– Да, я понял, – ответил я.
Так я вместе с остальными направился через лес к машине. Они не стали меня пристегивать или привязывать, так как, по-видимому, не считали меня опасным.
Всего их было пять человек. Возможно, из-за меня или по какой-то другой причине, но в пути они были немногословны. Никто со мной не разговаривал и не задавал вопросов. Мы быстро шли в тишине, лишь изредка синхронно останавливаясь по команде впереди идущего и прислушиваясь к звукам леса. По их экипировке со следами крови и противогазам на поясе было ясно, что они участвовали в кровавом налете на лабораторию. Это наводило на мысль, что они не враги мне, и всё не так страшно, как казалось на первый взгляд.
Когда мы добрались до места, было уже совсем темно. В лесу, съехав с трассы вглубь на 10–20 метров, стояла машина, похожая на небольшой фургон неприметного цвета. Чуть поодаль я слышал звуки машин, проезжающих вдоль трассы. Главный, как я его называл, пошел вперед, проверяя обстановку у фургона. Мы все стали ждать. Подойдя и перемолвившись несколькими словами со своим водителем, он махнул нам рукой, приглашая в грузовик.
– Карета подана, прошу садиться, – сказал с улыбкой старший.
Это было произнесено с нетипичной доброжелательностью. За это короткое время он не показался мне хорошим человеком. Но всё быстро изменилось. Он снял маску с лица и улыбнулся.
Остальные последовали его примеру, и я увидел их лица. Большинство из них выглядели молодо, лет по 25 или 30. Только главный был в возрасте, и тот, что шел возле меня, тоже был постарше остальных.

Мне протянули кусок чего-то невероятно вкусного. Это было вяленое мясо, самое лучшее, что я когда-либо пробовал в жизни. Я старался есть спокойно, но, кажется, не смог скрыть своего восторга. В ответ услышал смех, но, слава богу, не жалость.
– Давай, давай, быстрее приходи в себя! Мы уже далеко от твоей тюрьмы, – сказал один из них, – Меня зовут Мартино. А тебя? Ты меня понимаешь?
– Он всё понимает! Он на нашем языке просто мастер! – добавил другой. – Меня зовут Кабро!
– Я не помню, как меня зовут. Помню только свой номер, – ответил я.
– Ничего, вспомнишь! – сочувственно произнёс Кабро. – Тебе, скорее всего, от сорока до пятидесяти, и имя у тебя классическое, как и твой славянский акцент. Раньше всех называли по именам, соответствующим их культуре, но потом всё изменилось! Да? Микки?
– Не называй меня так, а то я быстро придумаю тебе кличку, – пригрозил она.
– Да это не кличка! Это просто ласково, с небольшим акцентом, – объяснил Кабро.
– Меня зовут Миха, – произнесла девушка, протягивая мне руку. – Иногда меня называют Микки, но лучше Миха. Так приятнее. И прости, что с тобой так жёстко обошлись. У нас тут свой режим. Своя манера общения при выполнении задания.
– Я не думаю, что это было жестко. Бывало и хуже… – задумчиво произнёс я.
– У тебя есть яйца, раз ты смог убежать. Язык тоже с головой дружит. Яйца и язык! Всё будет супер! – сказал Кабро.

– Ну ты любитель херни! Ты, наверное, голодный? – спросила Миха, когда все вокруг уже смеялись.
– Мы поможем тебе вспомнить всё, дружище, – сказал Мартино. – Наша подружка, Миха, она знает, как это сделать.
С этими словами мы подошли к машине, и передо мной появился их главный.
– Я слышал, ты уже успел немного пообщаться со всеми. Позволь представить тебе Чеку.
– Он поднял руку и помахал мне. – Он немногословен, но является самым лучшим бойцом из всех, кого я знаю. Меня зовут Лука, и это наша команда.
Во-первых, хочу сказать тебе, что ты настоящий счастливчик, раз выжил. Я не знаю, какой у тебя бог, но верю, что он помогает тебе. Ты не потерял рассудок, и это тоже важно. Чувство собственного достоинства обязательно вернётся к тебе! А теперь слушай меня внимательно! Ты понимаешь?
– Да, конечно, я слушаю вас, – сказал я с максимальной искренностью.
– Перед тем как сесть в машину, ты должен уяснить несколько вещей, – серьёзно произнёс он. – Никуда не ходи без нас. Выполняй только наши команды, никакого самовольства. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, и ты создал нам лишние проблемы.
У нас было задание, и нам пришлось уничтожить некоторых плохих людей. Они были плохими, ты же понимаешь это? Ты представляешь, какие это люди?
Я кивнул, несколько раз произнёс «да» и опустил глаза.
– Они жестокие и бессердечные, почти все, – ответил я.
– Да, они жестоки, поэтому мы тоже должны быть жестоки к ним. Там нет случайных людей. Они убили многих наших родных и близких, и это было менее гуманно, чем наше возмездие. Хотя наша цель была иной, они просто встали у нас на пути.

– Ты для них – существо, которое они хотели исследовать, а затем от тебя избавиться, – произнес Мартино. – Люди из реактора представляют собой опасность, они словно монстры.
– Еще раз! Ни на шаг от нас, ничего не трогать. Кругом датчики и камеры. План твоего поведения более подробно обсудим позже.
Все молчали, внимательно слушая его слова.
– Так, переодеваемся и садимся в машину! – скомандовал Лука.
Мы забрались в фургон, водитель завел двигатель, и мы тронулись в путь. Внутри было достаточно просторно, чтобы стоять, и все начали переодеваться в обычную одежду, которая была заранее подготовлена и хранилась в мешках. Мне тоже досталось что-то подходящее по размеру. Было так приятно снять свою вонючую одежду и надеть чистые брюки, свитер и куртку. По бокам фургона располагались удобные сидения.
Дорога, по которой мы ехали, состояла из двух частей. Первая часть была предназначена для колесного транспорта, который двигался в обоих направлениях и вырабатывал часть энергии для обеспечения дорожной сети. Вторая часть была отведена для транспорта на магнитных подушках. Какое-то время мы ехали по обычной дороге из пластика и резины, но на развилке водитель въехал в специальный магнитный карман. По краям фургона включилась магнитная подушка, и мы приподнялись над землей. Специальная система автопилотирования вывела нас на магнитную трассу, и мы стремительно помчались вдаль.
Я устроился поудобнее на мягких сидениях. Миха и Кабро постоянно что-то обсуждали и спорили, иногда к их разговору подключались остальные. Было приятно наблюдать за ними и почти ни о чем не думать. Иногда я ловил на себе чей-то внимательный взгляд, но не мог ничего сказать. Только сейчас я осознал, как сильно устал. Столько событий произошло за один день, и я удивлялся, как я смог пережить всё это. Покачивание мчавшейся машины на воздушной подушке убаюкивало меня, но я старался не заснуть, чтобы не проснуться в клетке. Мне дали выпить горячего чая, и усталость взяла своё. Я всё-таки крепко уснул.

ГЛАВА 7. Счастливое число семь
Я проснулся и не сразу понял, где нахожусь. Вокруг царили тепло, свет и уют. В окне я увидел чистое и светлое небо, настолько фантастическое, что не мог поверить в его реальность. Откинув одеяло, я встал с кровати, подошел к окну и сделал глубокий вдох. Яркое солнце отражалось на снегу, который укрывал поля, редкие деревья и дорогу далеко впереди. Обернувшись, я заметил, что комната была заполнена компьютерами и какими-то непонятными аппаратами.
На мне была одежда, которую мне дали в фургоне. Она уже изрядно поизносилась, ведь я носил её на грязном теле. На свитере я увидел большую цифру семь. Вспомнив вчерашний вечер, я понял, что меня просто принесли сюда и уложили спать. Неловко, но на душе было приятно, и я даже поймал себя на том, что улыбаюсь.
– Сегодня мне повезло, и я в белой полосе, – тихо произнес я, обращаясь к самому себе.
Комната находилась на втором этаже. На двери была приклеена бумажка с надписью на понятном мне языке: «Слева помещение с душем и чистая одежда. Потом можешь спускаться вниз!»
Внутри ванной комнаты меня встретило квадратное зеркало с подсветкой, которое сначала напугало. Свет отразился в моих глазах, и зрачки показались мне квадратными, а глаза – не родными, а искусственными. Постоянные эксперименты над заключёнными и отсутствие зеркал в тюрьме оставили множество неизгладимых впечатлений, помноженных на страх. Но потом я разобрался и стал осматривать ванную комнату. Я нашёл бритву вместо пластиковых ножниц, мыло, шампунь и полотенце. Много чего было приятного в этот момент для моего тела, всего и не опишешь словами. Я спешил, привычка делать всё быстро не покинула меня. Одел ту же одежду, что и была на мне на чистое тело. Приведя себя в порядок, я лишь слегка расстроился, увидев своё отражение в зеркале. Я постарел немного или повзрослел – это лицо было почти незнакомо мне. Если бы я не трогал его ладонью, то не узнал бы себя. Наверное, я долго всматривался в него, но чувство голода отвлекло меня.

Вот лестница, по которой я осторожно спустился в общую гостиную. Здесь я обнаружил Лука, сидящего на диване. Чуть поодаль за столом сидели и что-то обсуждали два мальчика и женщина.
– Как хорошо, что в мире есть добрые люди, – громко произнес Лука и посмотрел на меня.
Не спеша подойдя к нему, я сказал:
– Я думал, что моя жизнь закончилась, но вы спасли меня.
Я произнес это странно, наверное, не похоже на меня.
– Не стоит благодарности, я говорю не только о тебе, но и об этом коньяке, который мне сегодня прислали друзья. Он словно переносит нас в другое время. Возраст цивилизации – это источник социальной формы движения нашей материи. Разве ты не понимаешь?
– В какой-то мере, особенно если это коньяк с большим сроком хранения.
Лука, прищурившись, несколько раз кивнул и улыбнулся. Сейчас было хорошо видно, что он не выглядел опасным. Да, на вид он сильный, легко мог бы меня догнать, но его лицо было добрым и открытым.
– Я не люблю такие разговоры о помощи и тому подобном. Приходи в себя, мы все обсудим позже. Кстати, это моя семья: Эмилия, старший Тотти и младший Паоло, – продолжил Лука, указывая на детей и жену за столом. – Я знаю, ты голоден. Поешь и возвращайся сюда. Позже я угощу тебя историей этого вина.

Я не смог подобрать слов и лишь с благодарностью кивнул. Лука, заметив это, повернулся к небольшому проекционному телевизору на столике, который транслировал информационную передачу. Легким движением руки он отправил выбранное изображение или видео на специально подготовленную стену через беспроводную связь.
Два мальчика и женщина, сидя за столом у окна, с любопытством разглядывали меня.
– А вот и мы проснулись! – воскликнула Эмилия. – Есть свободное место, садись!
Я подошел и занял место за столом. Мне показалось, что никогда прежде я не видел столько еды на одном столе.
– Суп будешь? – засуетилась Эмилия.
– Да, и, если можно, извините за нескромность, не только суп.
Я не ожидал, что еда может быть настолько вкусной. С неожиданным аппетитом я набросился на еду. Суп исчез в один миг. Затем, стараясь быть максимально вежливым, я сгреб часть еды с соседних тарелок в свою и продолжил жадно есть.
Тем не менее, я внимательно наблюдал не только за ароматной едой, но и за незнакомыми мне людьми. Их взгляды – сочувствующие и сострадательные – казались немного наигранными. Мальчику постарше было и противно видеть это. Они уже знали обо мне и о том, где я был. Лука заранее всё им рассказал. Но они не верили, что такое бывает. Не верили, что человек может быть настолько голоден. Во всяком случае, мне так казалось.
Я старался есть медленно и аккуратно, но у меня не получалось. Интересно, как я ел в тюрьме, что на меня никто не обращал внимания? Здесь я понял, что там всем было просто наплевать. Непривычно, когда тебя никто не торопит, а ложки и вилки – железные, а посуда – стеклянная и фарфоровая, с рисунками.

– Только не торопись, а то станет плохо, – произнесла Эмилия.
– Мама, что с ним такое? – спросил младший Паоло.
– Дядя слишком голодный, – ответила Эмилия.
– Я ни разу не видел, чтобы твою еду так любили, мама! – усмехнулся старший Тотти.
Тотти, на вид около 12 лет, производил впечатление хорошо воспитанного, но слегка подозрительного мальчика.
– Ладно, я пойду, а то уже опаздываю, – сказал Тотти и начал собираться.
Какое-то время он, прищурившись, смотрел на меня, затем, улыбнувшись, встал из-за стола, взял небольшой синий рюкзак и направился к выходу. Создавалось впечатление, что он специально ждал, когда я спущусь, чтобы понаблюдать за мной. Перед выходом мальчик достал из кармана небольшой кубик и поставил его на полку. Это оказалась переносная видеокамера. Он поставил её так, чтобы можно было видеть себя в полный рост на выходе из дома. Надев очки и подключив их к камере, он сделал несколько акробатических трюков, изображая буквы телом. Затем, взяв кубик с полки и вернув его обратно в карман, он быстро выскочил за дверь и ушел.
В обществе появилась новая социальная сеть, основанная на видеороликах. Каждый мог общаться, используя жесты руками, движения ногами и другими частями тела. Таким образом, можно было донести своё сообщение без слов до большого количества людей, подписчиков твоего аккаунта. Более того, таким способом можно было передать своё настроение и возможный ход мыслей собеседника. Часто участники сообщества придумывали жесты, понятные только им одним. Удивительно, но в эпоху, когда все стали общаться с помощью цифровых переводчиков, вшитых в голову, общество продолжало искать способы для обособленного обмена информацией. Эта сеть была полезна для поддержки физического развития человека, поэтому она широко поддерживалась на законодательном уровне во всех пяти государствах-федерациях на Земле.

Пока я ел, Лука не отрывал взгляд от информационного проектора на стене.
– Дорогая, посмотри! Еще один город разбомбили у побережья. Ужасно, что творят эти повстанцы! – воскликнул он и, взмахнув рукой, остановил видео. Затем, увеличив его, он включил геолокацию на карте и увидел, где именно произошло нападение.
Эмилия, встав из-за стола, подошла к нему.
– О, ужас, это знакомое место, – сказала она.
– Да, я посмотрел сейчас. Мы отдыхали там пару лет назад, вот в этом здании. Как всё быстро меняется! Раньше это было такое спокойное место.
– Теперь уже очень опасно жить у моря, если оно контролируется несколькими федерациями.
Маленький Паоло, осознав, что остался один со мной за столом, почувствовал себя неловко и немного напуган. Но что я мог сделать? Я был рад, когда он встал из-за стола и подошел к маме.
– Я пойду к себе в комнату.
– Да, – ответила Эмилия, отвлекаясь от ужасного видео с разрушениями. – Давай, пошли вместе. Я тебе кое-что покажу!
Они ушли, и мы остались вдвоем. Наевшись, я подошел к дивану, где сидел Лука, и спросил:
– Что вы смотрите?

– Смотрю то, что мне показывают, и где бы я ни был, мне всё равно не хочется находиться там. Наверное, для этого и придумали такие качественные и страшные картинки.
Он оторвался от изображения на стене и посмотрел на меня. Его лицо выражало крайнюю степень тоски. Пока я его рассматривал, он изучал меня.
– Ты уже совсем неплохо выглядишь, не воняешь и больше похож на живого человека.
Лука отвернулся и посмотрел на столик, где помимо проекционного телевизора стояла почти полная бутылка.
– Кажется, я тебе кое-что обещал.
Встав, он налил в два бокала коньяк, один из них протянул мне и произнес:
– За тебя и твою новую жизнь!
С первым глотком я почувствовал легкий горький ожог в горле. Наверное, я забыл вкус алкоголя, и Лука это заметил. Было трудно не заметить, как я сморщился и закашлялся.
– Пробуй. Он слишком старый, чтобы быть крепким. Садись туда! – жестом руки он указал на кресло напротив дивана.
Я так и сделал. Сам же Лука сел обратно на диван.
Мы немного помолчали. Я не знал, что сказать. Из моего носа пошла кровь, и Лука это заметил.
– Вчера ты отключился, и у тебя пошла кровь из носа так же, как и сейчас. Миха сразу тебя диагностировала. Это побочный эффект от экспериментального лекарства. Всё пройдет, всё будет хорошо. Конечно, инъектор с лекарством быстрее и надолго помог бы. Но у меня его нет. Только таблетки. Держи!
Он протянул мне белую коробочку.
– Выпей одну сейчас. Так крови будет меньше. Пить нужно одну в день, пока не полегчает. Пока одну, а завтра еще добавим тебе других.
Я последовал его совету. Уже чувствовал небольшое головокружение, но не от алкоголя. Это было то чувство, после которого я иногда терял сознание. А вот запить пришлось коньяком. Можно было и водой, но не хотелось вставать с кресла.
Я не стал говорить ему о своей болезни. В лаборатории мне сказали, что я умираю. Возможно, они ошиблись, а может, и нет. Но зачем делиться с незнакомым человеком своими проблемами? К тому же версия Михи о том, что всё пройдет, казалась более приятной. Лучше не спорить с такими мыслями.
В это время по проекционному телевизору показали взрыв, звук которого отвлек нас обоих.
– Вот что делают эти ублюдки! – воскликнул Лука.
Я не только заинтересовался происходящим на видео на стене, но и полностью растерялся, не понимая, что происходит. Лука заметил это.
– Ты что-нибудь знаешь о мире, который тебя окружает? – спросил он.
– Мало что! Я знаю, что миром управляют пять федераций, и всё спокойно, – ответил я.
– Про федерации – да! А вот про спокойствие – это бред. Кто тебе такое сказал?
Я не стал отвечать на этот вопрос, лишь опустил глаза. Нельзя же было сказать, что я узнал это от заключенного по соседней клетке, которого посадили за убийство. Как-то необычно звучит и никакого доверия этой информации.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71500453?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.