Красивая фрекен Бок
Красивая фрекен Бок
Ольга Безденежных
Не было бы этой книги, если бы не Егор Андреевич, бывший физик, ставший писателем. Что же такого сочинил он, что получилась целая книга? Оказывается, не сочинил, а записал со слов своей любимой женщины по имени Анна, которая…однажды утром, проснувшись в постели с квартирантом, решилась на перемены в своей судьбе.
Правда ли, что любви все возрасты покорны? Отчего фрекен Бок стала вдруг красивой? Почему не стоит встречаться с первой любовью? Можно ли обрести счастье через ложь? Что за фотография хранится у Валерия в книге «Атлас Мира»? Будет ли вслед за книжкой про Владика написана книжка про Аврору?
В книге «Красивая фрекен Бок» про это, и не только. Есть и про прожорливую ночную бабочку, и про женщину с неземным именем Аэлита, и даже про похищение только что родившегося ребёночка. Книга, которую о главной героине написал её «личный писатель» – это женская проза о судьбах различных героев, порой странно переплетающихся, но неизменно имеющих отношение к семье Анны Андреевны.
Ольга Безденежных
Красивая фрекен Бок
Красивая Фрекен Бок
Мой «личный писатель» Егор Андреич – именно так себя он обозначил – написал книгу из моих историй, рассказанных мной ему. Никто не спорит, что мой супруг – мастер на выдумки. Поженились мы недавно. Кому-то покажется смешной или странной буря чувств после шестидесяти. Но вот случилось такое, причём взаимно.
Я коренная москвичка – в столице выросла, училась, окончила медицинское училище, работала медсестрой в детской поликлинике. С будущим мужем – с первым – познакомилась, когда едва двадцать исполнилось. Зиму повстречались, поженились и долго жили без детей. Не могла забеременеть. В тридцать три только родила, что по тем временам было поздновато. Помню, когда взяла Леночку в первый раз на руки, у меня всё внутри затрепетало. Я думала, что это самые счастливые минуты моей жизни. Кто же знал, что, оказывается, бывают минуты счастливее. Правда – правда. Это я про внука. Про Владика. Не знаю как, но такой чудный мальчик получился, что хоть книжку о нём пиши. Сказала я однажды об этом Егору Андреевичу, а он возьми и заяви:
– А что, и напишу.
Нет, лучше начну я рассказывать с самого начала, пока вы совсем не запутались.
Супруг мой первый – Виктор Иванович – родом был из Калининграда, приехал после десятого класса поступать в Москву учиться, да так и остался в столице. Но всегда тянуло его в Калининград, как магнитом. А я на севере Москвы выросла, и нет для меня лучше этих мест. Когда родителей моих не стало, нам с мужем все три комнаты достались. Потому что брат мой Валера жил в другой квартире и ни в чём не нуждался. Материально, я имею в виду. Во всём остальном он, конечно, очень нуждался – в любви, в поддержке, в понимании. Об этом в книге Егор Андреевич тоже написал. И не одну главу, а несколько. Непростая у Валеры судьба. Почитаете об этом чуть позже.
Итак, надумал мой Виктор дом строить в Калининграде. Продал там родительскую квартиру, доставшуюся по наследству, и так упорно в это дело ввязался, что я не могла ему перечить. Ездил на место строительства дома постоянно, спорил с прорабом, какого-то надсмотрщика в дополнение к прорабу ещё нанял, чтобы тот следил за процессом. В итоге дом и вправду вышел на загляденье – и большой, и просторный, и даже с летней кухней на участке. Виктор постарше меня был на пять лет, поэтому мы на пенсию почти одновременно вышли и уже знали, что уедем жить в Калининград. Я понимаю, когда люди, на Севере прожившие трудовые годы, решают вернуться на Большую землю, но это было не про нас. И всё же пришлось уезжать, ведь интересы семьи превыше всего. Я, понурив голову, покинула свой дом, оставила Лену, которая к тому времени уже собиралась замуж за Рому, и поехала за Витей в Калининград.
Город принял меня радушно: сразу и с соседями подружилась, и климат приятным показался, несмотря на ветра. Работа всегда находилась – на огромном садовом участке, в двухэтажном доме, да соседи нередко захаживали «укольчик вколоть» или звонили проконсультироваться по вопросам медицины. Вот только Витя мой однажды утром не проснулся. Внезапная остановка сердца. И как оно у меня самой после этого не остановилось? Не знаю. Наверное, потому, что надо было организовывать похороны, поминки, заказывать службу, снова делать поминки, потом ещё. Всё время ждала, что пройдёт сорок дней и станет легче.
Но становилось не легче, а хуже некуда. И я засобиралась в Москву. Мне этот дом не нужен был совсем. Лена уже беременная была, я решила ей помогать. Кстати, даже и не спросила – нужна ли моя помощь. Просто позвонила однажды и сообщила:
– Лен, я приеду, внука-то ведь надо нянчить. А кто как не я?
К моей радости, Лена восторжествовала:
– Мама, какая же ты умница! А мы всё не знаем, как тебе об этом сказать, попросить тебя.
Мы долго обсуждали и решили, что мне нужно найти квартиранта, чтобы он смотрел за домом. Лена с Ромой возьмут квартиру в новостройке, а нашу, старую трёхкомнатную, продадут, погасят часть ипотеки. Как всё это «провернём», продадим дом в Калининграде и закроем ипотеку. Жить станем вместе.
На словах выходило гладко. Но оказалось, что даже найти порядочного квартиранта непросто. Нет, желающих немало, но если ни разу никому квартиру не сдавал, опыта нет, теряешься. Растерялась и я. Студенты, молодожёны, одинокие фифочки и непонятного пола молодые люди меня настораживали. Ничего не получалось довольно долго. Лена посоветовала мне сменить риэлтора. И действительно, только я заключила договор с милейшей дамой примерно моего возраста, сразу же нашёлся мужчина, желающий поселиться в доме.
Оказалось, что в квартире он никак жить не может, потому что у него есть две большие собаки. Им нужна улица. Это раз. Во-вторых, он писатель, ему обязательно необходим кабинет, причем не маленький. У нас в доме столько места, что можно оборудовать хоть три кабинета. В-третьих, у него проблема с передвижением по причине какой-то травмы и ему нужны ежедневные прогулки. Причём рабочий кабинет должен быть при этом поблизости – чтобы в случае «прилива вдохновения» он мог немедля приступить к написанию своих рассказов. Или романа – что он там писал, я понятия не имела. Разведала только, что прозаик, а не поэт.
Мне тогда было пятьдесят шесть, я ещё даже и звания бабушки не носила, поэтому, узнав, что будущему квартиранту на год меньше, чем мне, представила эдакого живчика, маленького, толстенького. Ну, не знаю почему, но не Пушкина ожидала, а Бальзака скорее, причём отчего-то похожего на актёра Дэнни Де Вито. Бывает же такое, что сам собой образ рисуется и ты начинаешь наперёд видеть желаемое.
У меня так, кстати, было с морем. Все говорили: «Море синее, море бескрайнее, море ласковое». Нас с Валерой родители впервые повезли на море в конце сентября, да ещё и попали мы в циклон. И вот приводят меня, шестилетнюю, на море. Предварительно велят надеть плащик, подпоясать его, на голову натягивают панамку, хотя солнца в помине нет. Валера в тот раз остался дома под присмотром хозяйки, у которой мы снимали жильё, так как в дороге наелся немытых фруктов и далеко от туалета отойти не мог. В Москве мы с Валерой мечтали, как приедем на море, залезем в воду и будем брызгаться, а потом станем учиться плавать. А тут получилось так, что погода испортилась, Валеры рядом нет, то есть все мечты рухнули. И вижу я перед собой чёрную воду, у берега спутанные водоросли, мусор. Ветер такой, что панамка моя срывается и летит в неизвестном направлении. Вдобавок начинает капать противный мелкий дождик. Я иду обратно и плачу от того, что море не такое, каким я его представляла.
Такие вот воспоминания. И сколько бы раз ни была потом на море, как только начинают сгущаться тучки, эти воспоминания просто как черти из щелей начинают лезть. Ничего не могу с собой поделать. Валера отчего-то абсолютно не запомнил своего первого впечатления от моря и удивлялся, почему я никак не могу забыть. Но была у меня ещё одна тайна, которая также связана с непогодой на море. Секрет первой любви.
Это я отступление сделала. Потому что надо было как-то пояснить мои ожидания перед встречей с квартирантом.
В итоге, когда тот самый день наступил и риэлтор позвонила в домофон, установленный на воротах, я смело распахнула дверь. И тут же выпучила от удивления глаза, увидев высокого мужчину, красивого и очень даже стройного. Словно Дэнни Де Вито вдруг превратился на моих глазах в импозантного красавца. Похож был мой будущий квартирант на сатирика Михаила Задорнова, поэтому сразу в моём подсознании отпечаталось, что «точно писатель». Шёл по дорожке будущий жилец и вправду с трудом, но спину держал прямо. Мне понравилось, что он не задавал глупых вопросов, обговорил всё заранее, пообещал, что снимет дом надолго. На том и порешили. Строгим голосом я ему сообщила, что «в случае чего, соседи мне доложат о проблемах». На это он звонко рассмеялся: «Ну, уж тут-то можете быть спокойны. Из «в случае чего» у меня только свет по ночам может гореть. И то это только в том случае, если сочиняю. Но я стараюсь ночами спать».
Хотелось устроить интригу, но чего уж там, ладно. Звали его Егор Андреевич, этого моего квартиранта.
Уехала я с относительно спокойной душой в Москву. Дети – Лена и Рома – к тому времени уже квартиру выбрали, старую – по моей доверенности – продали, въехали в новостройку. Я всё по скайпу неоднократно видела, но всё равно опешила, ступив на порог. Светло, потолки высокие, кухня огромная, три комнаты. Санузлов аж два. Балкон, правда, небольшой, да ну и ладно. Даже номер квартиры мне понравился. Пятьсот одиннадцать. И что самым приятным для меня было – это север Москвы. Мои места. Моё детство рядом, мои друзья школьные. Мы ведь до сих пор общаемся, и даже встречаемся. Моя школьная подруга Любочка сто лет работает в одном и том же магазине. Кто-нибудь из наших нет-нет да и зайдёт к ней, чтобы новости рассказать, от неё услышать что-то интересненькое. У Любочки бывший супруг, хоть и работал водителем на заводе, очень неплохо писал стихи, в связи с чем «заразил» этим делом и жену. Развелись они по причине его нескончаемых романов (поэты – люди влюбчивые), но Любочка от этого ничуть не стала меньше любить поэзию.
Поэтому, узнав, что мой квартирант в калининградском доме – писатель, она мгновенно заинтересовалась, женат ли он. Выяснив, что супруги у писателя нет, взмолилась:
– Анюта, вдруг это судьба? Отвези меня в Калининград, я хочу лицезреть этого поэта.
Услышав, что квартирант – прозаик, сходу отреклась от желаемого:
– Нет, ну ты посмотри на неё! Не могла поэта найти. Прозаик мне не нужен. Будет ещё, как Лев Толстой, ходить небритым и босым.
Потом мы с ней, конечно, похохотали. Мы ведь в душе до сих пор остались девчонками.
Первые три года я не ездила в Калининград, потому что родился Владик. Мой внучок. Моё солнышко. Я не помню, как воспитывала Лену, но получилось хорошо. Не надеясь на авось, в ожидании внука решила подковаться соответствующими знаниями, для чего взяла в библиотеке несколько книг. В интернете, конечно, всё есть. Но, во-первых, кто знает, где там правда, а где вымысел, а во-вторых, я люблю бумажные книги, чтобы в руках держать, чтоб страницы шелестели. И вот странным образом первой книгой среди той стопки, что я водрузила на тумбочку у своей кровати, оказалась тоненькая книжица Бертона Уайта «Первые три года жизни». Наугад открыла её и прочла: «Я никогда не видел избалованного годовалого ребенка, но встречал множество избалованных двухлетних детей». Я мысленно возблагодарила небеса за то, что он мне дал возможность узнать этого автора. С той минуты я твёрдо поставила себе условие: «Первые два года жизни – это фундамент».
В книжке автор говорит, что первые восемь месяцев жизни малыша развитие ребёнка обеспечивает в основном природа. За это время я неплохо подготовилась к воспитанию внука. Посеянное «доброе, мудрое, вечное» в первые годы жизни Владика окупили себя сторицей. Я, конечно, падала от усталости, терпение моё частенько висело на волоске. Но мы всё делали по расписанию, соблюдали гигиену и порядок в вещах, учились этикету и вежливости. Рано? Ничуть. Никогда не рано. Зато потом, то есть теперь, я спокойно могу посвятить время себе, зная, что не придётся хвататься за голову от «сюрпризов» малыша.
Не только эта книга стала настольной, но и другие. Мой опыт медсестры был вообще вне конкуренции. А Лена спокойно вышла на работу, едва Владику исполнился год.
Когда Владик подрос и пришло время отдавать его в детсад, мы решили съездить в Калининград, посмотреть, что там и как, хотя Егор Андреевич регулярно плату за аренду перечислял, даже несколько раз снимал на телефон участок и жилище изнутри, демонстрируя то, какой он аккуратист. Учитывая, что аккуратность – это моё неотъемлемое требование к себе и к окружающим, квартиранту я стала доверять, и порой даже, получив от него картинку- поздравление в праздник, тоже в ответ посылала ему открыточку или смайлик. Хотя поначалу думала, что у нас с ним сугубо деловые отношения.
Владику в Калининграде больше всего хотелось поиграть с собаками, но те были ленивыми. Зато мой жилец стал передвигаться намного активнее и легче. Он и тросточку заимел изящную. По участку ходил со старой, а в коридоре, видимо для выходов в город, стояла прямо-таки стильная трость (если можно так сказать про аксессуар для опорно-двигательного аппарата).
Мне понравилось, как квартирант следит за домом. Даже кусты были подстрижены на участке. Он не скрывал, что периодически приглашает клининговую бригаду – они и шторы перестирывают, и плиту отмывают, и стены в ванной. Потому что, как ни три, а одному трудно содержать такой дом в порядке.
Владик увидел у Егора Андреевича книги в кабинете и спросил, все ли эти книги тот сочинил. Услышав, что данные книги написали другие авторы, а пишет Егор Андреевич роман, каковых всего издал семь, Владик потерял интерес:
– А-а-а, понятно, – и убежал во двор. Много это или мало – семь – он пока не знал, в то время для него авторитетом было число «сто».
Мы с внуком и моим квартирантом посетили уйму красивых мест, но Владик из той поездки запомнил немного: синюю крышу, больших собак и дяденьку с палочкой. Рановато было ждать от него впечатлений, для меня же самым главным было, что он не заболел в дороге.
Мы вернулись в Москву и стали жить-поживать, но при этом ждать, что на дом найдётся покупатель. Нам очень хотелось расплатиться с ипотекой, зажить без оглядок на «то нельзя, это не можем позволить», хотелось съездить на море, да и ещё внуков рожать пора было. Егору Андреевичу я, конечно, об этом подробно не рассказывала. Зачем ему знать? Но предупредила, что пришла пора писателю подыскивать другое жильё. Долго я откладывала вопрос, но потом всё же выставила дом на продажу. Егор Андреевич, хоть и загрустил, но виду не показывал, старался бодриться.
Безумно трудно и тяжело далось мне решение о продаже. Зная, сколько сил и здоровья Виктор вложил в строительство дома, я мысленно просила у него прощения за то, что продаю его мечту. Но и держать этот дом для кого-то, не используя возможностей, которые необходимы детям и внуку, я не могла.
Забегая вперед, скажу, что дом продавался аж три года. Это было немыслимо. Расположенный в прекрасном районе, напичканный дорогой мебелью и техникой, оказался «глухарём». Дом приходили иногда смотреть. Сначала чаще, потом всё реже. Я не сдавалась, цену не снижала. Лена работала бухгалтером, хорошо зарабатывала, подрабатывала ещё в двух фирмах, так как было с кем оставить Владика, с бабушкой, то есть со мной. Зять Рома, конечно, в заработке потерял, когда перешёл в министерство с тренерской работы. Но Лена сказала, что так надо. А она у меня мудрая, и я не противилась. Им лучше знать. Денег на взнос за ипотеку хватает, на продукты, одежду, бензин тоже. То, что ничего не копится, – не беда. «Однажды дом точно продадим, и вот тогда шиканём», – мечтали мы.
Владик порой просился поехать куда-нибудь, ведь дворовая площадка летом пустела, садик с июня работал в режиме смешанных групп, в связи с чем внука оставляли в этот период дома, со мной. Мы с ним, конечно, не скучали, находили себе полезные занятия.
Я Владика часто называю «друг мой», что ему нравится. Он же меня зачастую зовёт просто «ба». Первое слово, которое он произнёс, как раз было «ба». Но Лена с Ромой утверждали, что это не слово, а слог, и дождались-таки «мама», «папа», «баба». Но я-то сердцем чувствовала, что меня первую Владик позвал. Об этом я ему и рассказала, когда он подрос. Ему понравилось.
Люблю его больше жизни. И он меня тоже. Помню, сидел, смотрел мультики, потом подошёл, меня обнял и говорит: «Ба, ты такая красивая! Как Фрекен Бок». Я удивилась: «Владик, разве же Фрекен Бок красивая?» Он подумал и кивнул: «Да. Она же бабушка».
Новенький
Мне было четырнадцать лет, когда к нам в класс пришёл новенький. Его родители по долгу службы перевелись в столицу с Дальнего Востока. Как в то время водилось – может, и сейчас такое есть, не знаю – все девчонки влюбились в новенького. Имя у него было, самое что ни на есть простое, Паша. Незадолго до знакомства с ним мы на уроке домоводства слушали рассказ трудовички про детали одежды. Одной такой деталью был воротник «апаш». Нам понравилась история про этот воротник, особенно то, что рубашки с ним носили парижские хулиганы. И хоть новенький ни капельки не был похож на хулигана, почему-то стал он сразу зваться Апашем. Я порой кричала ему по дороге в школу: «Апаш, постой! Вместе пойдём». И мы шли рядышком.
Апаш словно не замечал, какой он красивый. Не замечал, я думаю, оттого, что был копией своего отца и привык к внешности. Когда его отец пришёл впервые в школу, с нашей классной случилось заикание. Будучи старой девой, ещё мечтающей о семейном счастье, так как было ей, наверное, лет сорок, она буквально слетела с катушек, разглядев в отце Апаша все те черты, о которых грезила. Отец Апаша был мужчиной высоким, статным, носил военную форму.
И ещё его возил на машине личный шофёр.
Апаш засмеялся, когда я его спросила про машину. Я ведь подумала, что это их личная машина. Но оказалось, что машина государственная, своей машины у них нет. И вообще ничего своего нет. Даже квартира была у них служебная. Апаш грустно сказал тогда: «Выйдёт отец на пенсию, и останемся мы без ничего. Придётся к бабушке в деревенский дом ехать жить».
Ни с кем из девочек он дружить не стал, к каждой относился ровно. Помогал с задачками, рисовал стенгазеты. Любил волейбол. Вот, пожалуй, и всё. Как-то я увидела его вместе с женщиной неземной красоты. Её белокурые волосы длиной до пояса развевались на ветру, переливаясь в солнечных лучах. В туфлях на очень высоких и тонких каблуках она держалась уверенно и буквально летела, а не шла. Придя домой, я померила мамины туфли. Хоть и был каблук невелик, да и форма у него казалась более устойчивой, пройтись в них я не смогла, почти сразу подвернув ногу. Я поставила туфли на место, но мама всё равно заметила, что туфли стоят не так, и пожурила меня за то, что надеваю не свои вещи без спросу.
Чтобы не повторился казус с туфлями, я стала дома учиться ходить на цыпочках. Шла по коридору и представляла, что иду в босоножках на шпильке. Возможно, я бы так и научилась ходить в невидимой обуви, но вдруг мне приснился сон. Во сне я разговаривала с той самой красавицей. Не помню о чём, но ноги у меня были обуты в валенки. Во снах я, естественно, не разбиралась. Зато страшилок знала уйму – мы с девчонками периодически устраивали себе щекотание нервов пересказыванием историй, от которых шевелились волосы. Так вот, в одной из услышанных незадолго до сна страшилок, девочка летом ходила в валенках, потому что у неё на ногах выросли копыта. Это случилось от того, что она позавидовала красивым ногам подружки.
Не знаю, кто сочинял эти истории, каким образом они передавались из уст в уста, но это было реально «сарафанное радио ужастиков». Проснувшись, я не вскочила с кровати, а подняла свои ноги и стала их рассматривать. Потом сунула ноги в тапки и понеслась в туалет. В туалете на полотенцесушителе лежали два моих валенка. В мае. Оказывается, мама их туда уже неделю назад положила. Но я этого не заметила. Вернее, наверное, отметила боковым зрением, но не заострила внимания. В итоге страшилка и валенки сложились в дурацкий сон. Я испугалась и решила не ходить больше на цыпочках. Почему-то подумалось, что у меня вырастут копыта, если не стану ходить обычным способом.
Забегая вперед, скажу, что ходить на каблуках я так и не научилась. Максимум, на что я способна, это туфли на небольшой платформе.
Кто была та самая красавица с переливчатыми волосами, я долго не знала. Думала, что это мама Апаша. Оказалось, что сестра. Маму его я впервые увидела на отрытом уроке, это была скромная женщина, похожая на жену Штирлица из сериала.
Я услышала, как класснуха сказала потом в коридоре Виктории Петровне, а по-нашему «Вике-Пете»:
– Вот нисколько на генеральшу не похожа. Что он в ней нашёл?
Я сразу догадалась, что речь идёт про мать Апаша.
Вика-Петя ответила:
– Может, у неё папа маршал, – и они засмеялись.
Я вылезла из-за шторы и поплелась в класс.
Вика-Петя прошипела вслед:
– Подслушивать гадко.
Но я даже не обернулась.
Новенький, хоть и шёл до школы нередко вместе со мной, держался особняком. Но когда наступил день его рождения, пригласил из класса всего троих, в том числе меня. Ещё позвал Любу и Валеру. Ну, Валера – мой брат-близнец, как без него? А Люба – подружка с первого класса. Валера, правда, меня игнорировал – в школу со мной не ходил, списывать не давал, завтрак съедал первым и полностью, даже если это были два последних бутерброда. Чтобы не остаться голодной, я старалась сначала поесть, а потом уже идти в ванную чистить зубы. Не знаю, по этой причине или нет, но к шестидесяти годам мои зубы почти все сохранились, а у Валеры разрушились. Может, вправду зубы надо чистить после еды, а не до неё? Вот и думай что хочешь.
У Апаша, кстати, зубы были, как у индийского актёра – белые, крупные и ровные. Он, правда, мало улыбался. Но когда мы к нему пришли на день рождения, улыбка не сходила с его лица. На столе стояли разные вазы и тарелки. Всё одинаковое. Не белого, а молочного цвета, по краям золотая полосочка и кое-где алые ягодки с изумрудным листиком. Посуду такую красивую я до того раза не видела и залюбовалась. Но что меня особенно удивило – это фруктовый салат. Я в жизни не видела, чтобы фрукты очищали от кожуры, резали и заливали взбитым белком. Это оказалось так вкусно, что мы слопали салат сразу же. Потом мы изображали с Любой «Кабачок 13 стульев» и «пели» в импровизированный микрофон, кружась и пританцовывая. Ребята смеялись над нами. Мама Апаша зашла в комнату и попросила нас сесть на диван, после чего сфотографировала, поблагодарила и вышла.
Мы очень удивились. Но ещё больше удивились, когда спустя некоторое время Апаш принёс нам всем по фотографии. Несмотря на то, что мы с Валерой из одной семьи, каждому досталась фотография. Конечно, мама наша сразу вторую фотографию подарила бабушке. «На добрую память. Валере и Ане по 14 лет, 1975 год» – вот что было написано на обороте.
…Я сидела в чулане. Разбирала узел с вещами, который перевозился с места на место. В частности, от бабушки, из Одинцово, он перекочевал к нам, в московскую квартиру, потом на дачу. И, в конце концов, его увезли в Калининград. Выбросить рука не поднималась, перебрать желания не возникало.
А сегодня вдруг захотелось. Первое, что выпало из вещей, была как раз эта фотография. Оттого и нахлынули воспоминания. Даже про сон с копытами вспомнила. Интересно, где сейчас этот Апаш?
Отец у него застрелился из наградного пистолета, когда мы учились в восьмом классе, и они сразу уехали из Москвы. «Несчастная любовь», – прокомментировала класснуха, но мы ничего не поняли.
Документы Апаша забирать из школы приходила его сестра. Она подстриглась, стала похожа на Ирину Понаровскую, а вблизи оказалась не такой уж симпатичной. Я не помнила, как её зовут. Как там Апаш, спросить у неё мы постеснялись, а он исчез.
Я отложила фотографию в сторонку. У меня есть такая же, эту Валере отдам.
Высокий мыс
Никак не ожидали мы с Валерой, что встретимся с Апашем ещё. Но Земля не просто круглая, она водой покрыта более чем на семьдесят процентов. А нам что нужно? Кому что, а нам с Валерой уж очень хотелось этой воды, то бишь моря. Родители обычно возили нас в Анапу. Там всё было заранее договорено с бабой Нюрой, которая сдавала нам небольшой домик на территории своего сада. Места у бабы Нюры было полно, а жильцов и того больше: кровати стояли даже в проходной комнате. Но это в большом доме.
Нам очень нравился наш малюсенький домишко. Вернее, «халупка», так называл его папа. И нравилось, что у нас за домиком свой летний душ, никто не мешает. Бывали, правда, порой на постое у бабы Нюры жильцы с такими крикливыми младенцами, что их было слышно даже в нашем домике. Мама только вздыхала и сетовала на то, что грудничков возят на юг в жару.
Мама моя была акушеркой, но я долго думала, что она медсестра. Мечтала, что вырасту, мне тоже выдадут белый халат, шапочку, и я буду похожа на маму. Папа усмехался:
– Будет кому меня лечить в старости.
Однажды – нам тогда лет по десять было – когда мы упаковали чемоданы и понесли бабе Нюре ключи от домика, та рассмеялась:
– Ну вот, только Муська окотилась пять минут назад, акушерка нам уже не нужна.
Я запищала от восторга:
– Ой, покажите котиков!
Мы ждали прибавления кошачьего семейства весь отпуск и думали, что не дождёмся. Но баба Нюра строго сказала, что нечего таращиться на котят, они только родились.
Сидя на заднем сидении автомобиля, который папа заблаговременно заказал, плотно прижавшись к маме, так как рядом с Валерой стояла корзина с фруктами, я тихонечко спросила её:
– Какая акушерка не нужна бабе Нюре?
И вот тут я узнала, что мама по профессии не медсестра, а акушерка. Мне это слово отчего-то не понравилось, и я продолжала считать, что мама работает медсестрой. Бабушка моя, мамина мама, тоже работала в медицине. Правда, бухгалтером. Помню, как она подарила мне большие счёты, и мы с Валерой возили на них кота по двору.
Но это всё отступления. Вернусь в то лето, когда мы окончили школу, я поступила в медицинское училище, а Валера – в авиационный институт. Освоив первый курс, мы отправились с родителями на море. Баба Нюра, как обычно, приготовила нам «халупку», и мы с удовольствием в ней разместились. Нам казалось, что хозяйка сдаваемого нам жилья совсем не меняется. У неё даже сарафаны были похожи один на другой – штапельные, цветастые, разлетайкой. От этого думалось, что она из года в год ходит в одном и том же одеянии.
В первый же день Валера с улицы завалился в домик с выпученными глазами:
– Однако чего только на свете не бывает!
Мама, нарезая салат, оторвалась от дела:
– И что же такое бывает, что ты так вытаращил глаза? До сих пор только Аня у нас этим грешила.
Валера развёл руками, а потом правой рукой махнул куда-то в неопределённом направлении:
– Там Апаш.
Я вскочила с продавленного дивана:
– Апаш? Тут? Он тоже приехал?
Валера снова развёл руками:
– Они тут живут.
И мы побежали туда, где Валера встретил Апаша. Увидев высокого загорелого и уж очень красивого парня, я остолбенела от неожиданности. А потом бросилась ему на шею:
– Апаш! Ура! Мы тебя нашли!
Тот рассмеялся, показав свои ровные, красивые, ставшие ещё белее на фоне коричневой кожи, зубы:
– Разве от вас скроешься? Даже на Высоком мысе нашли меня.
Я удивилась:
– На каком ещё мысе?
Апаш пояснил, что «Ана-па» переводится как «Высокий мыс». И всё сразу стало понятно.
Мы потащили Апаша в наш сад, сели под акацией на облезлую скамейку и принялись расспрашивать его обо всём, что на ум пришло.
Оказалось, что отец у него не застрелился, а друг отца случайно убил его на охоте. Целился в лося, а попал в отца. Откуда взялась та история с наградным пистолетом, неизвестно. И Апаш даже был не в курсе, что ходили такие слухи. У его сестры жених был родом из Анапы, и они приняли решение на семейном совете, что нужно теперь держаться вместе. Из мужчин в семье остался только Апаш, который был ещё школьником, поэтому жених Светланы предложил ей руку и сердце, а также поддержку всем Чайковским. Да, у Апаша была такая вот красивая фамилия. Он рассказывал, что его сначала хотели назвать Петром, но дед поставил на этом жирную точку, обрубив: «Одного Петра достаточно для истории. Пусть свою историю пишет». Посему мальчика назвали Павлом, как раз в честь того самого деда.
Выяснилось, что Апаш не пошёл по стопам отца, а учится на инженера-химика. Приехал сейчас к маме и сестре на каникулы из Свердловска.
Я радостно закричала:
– Как здорово, что мы тебя встретили в первый день. Будем весь отпуск вместе!
Потом замелькали дни: Валера, как всегда, торчал на рыбалке со своими анапскими друзьями, которых у него за годы отпусков завелось великое множество. Мы же с Апашем ходили на пляж, к нему в гости, вечером гуляли по набережной. Сестра его с мужем купили дом, в котором обосновались, а Апаш жил в квартире мамы, в многоэтажке. Квартира хоть и была большая, богато обставленная, но в ней не ощущался курортный дух. Для меня отдых на море – это простор, сады, запахи и звуки. Конечно же, солнце и небо.
С погодой повезло, шторма не было ни разу, и я уже расслабилась. Я ведь говорила, что непогоду на морском побережье чувствую особенно остро.
Родители однажды купили экскурсию на виноградники, Валера поехал с ними, а я отказалась. К экскурсии прилагалась встреча рассвета, а я поспать люблю. Проснулась я в тот день от того, что кто-то постучал в окно. Спросонья не могла понять, в чём дело, но потом, когда деревянная створка распахнулась, и в неё просунулась рука, сжимающая букет южных цветов, я подскочила на койке:
– Апаш, какая красота!
Выпрыгнув из постели, я оказалась в объятиях Апаша, который уже успел залезть в окно. Это был первый поцелуй в мои восемнадцать лет. И был он таким сладким, что невозможно было оторваться. Цветы рассыпались по полу, как и мои волосы по плечам. Это было самое счастливое утро в моей жизни.
Нацеловавшись досыта, мы побежали на море. Вода была ещё немного прохладной, и Апаш крепко обнял меня на берегу, а потом набросил мне на плечи свою полосатую рубаху. Застегнувшись на все пуговицы, под этой рубахой, которая была мне велика, наверное, на десять размеров, я сняла верх от купальника и повесила его на «грибок». К мокрому телу ткань прилипла и обрисовала мою грудь. Я ощутила, как рука Апаша гладит её. У меня закружилась от счастья голова. Мы целовались и целовались. Потом побежали под перевёрнутую лодку, потому что внезапно начался дождик. Под лодкой было неудобно. Но зато можно было прижаться друг к другу теснее. Пляж мгновенно опустел. Я вспомнила про верх от купальника и выскочила под дождь. Тут же нахлынули воспоминания, как меня, шестилетку, привели на берег моря впервые. Та самая непогода сделала своё дело. Улетучилась моя эйфория, и я вернулась под лодку с мокрым лифом в руке, грустная.
Апаш растерялся:
– Ань, ты чего? Замёрзла, что ли?
Я разрыдалась и уткнулась ему в плечо.
…Как-то Виктор, мой муж, решил покуражиться и заказал, будучи в отпуске, нам по коктейлю «Секс на пляже». Так вот, скажу я вам, ничегошеньки тот специалист, придумавший это самое название, не понимал в том самом действии, которым назвал свой напиток…
Да, это случилось. Был дождь, песок, любовь, страсть. Потом купание в море, по волнам которого всё ещё стучали небесные капли. Постепенно на пляж стали возвращаться курортники, и мы пошли домой. С того дня мы почти не разлучались с Апашем. Но время пролетело достаточно быстро, пришла пора расставания. Апаш попросил мой адрес, пообещав, что будет писать.
Он и вправду сначала писал часто. Коротко. Но пылко.
У меня осталась только пара фотографий с ним. В то время стояли фотоавтоматы в курортных городах, где можно было сделать четыре фотографии подряд. Мы как-то залезли в эту будочку и, дурачась, высовывая языки и кося глаза, сфотографировались за чисто символическую сумму. Апаш разорвал ленту фоток на две половины и отдал мне одну. Оказалось, что отдал он мне частичку себя не только на снимке.
Когда я поняла, что внутри меня живёт маленький человечек, я ужасно испугалась. Написала Апашу, а он не ответил. Писала я ему уже в Свердловск, где он учился. Я написала снова. Но он опять не ответил. Благо мне было уже почти девятнадцать, и я смогла самостоятельно решить этот вопрос. Да, я сделала ту самую операцию, название которой произносить не хочу. Не уважаю себя за этот поступок, раскаиваюсь в нём всю жизнь. А Апаш больше не разу не написал. Зато у меня потом было много сложностей в жизни по причине той операции. Долго с Виктором не могли иметь ребёнка. То, что родилась Ленка, было чудом.
Виктора я впервые повстречала в библиотеке. Он помог мне поднять рассыпавшиеся брошюры, разговорились. Потом проводил до дома. Прямо на дне рождения, когда отмечали моё двадцатилетие, сделал мне предложение. Так сложилась наша с ним «ячейка общества». Любил он меня очень. И я его. Апаша порой вспоминала как что-то далёкое и нереальное. Но, повторюсь, Земля круглая. Была ещё одна встреча. Последняя. И как раз она расставила все точки над той самой буквой.
Ночная бабочка
Из динамиков неслась песня: «Ночная бабочка, ну кто же виноват? Путана, путана, путана. Огни отелей так заманчиво горят». Набережная гудела, танцевала, поедала вкусный ужин и запивала южную страсть терпкими винами. Мы с Виктором в кои-то веки выбрались в Анапу, в которой я не была ой как давно, с тех самых восемнадцати моих лет.
Родители довольно долго продолжали летом ездить к бабе Нюре, а после того, как её не стало, прекратили анапские вояжи, поскольку «стали возрастными», как говорил папа. Перестройка, новшества в стране родителей сильно смущали, они ударились в разговоры на тему «Вот раньше жили не так…». Вдвоём им было комфортно, тем более мама стала плохо слышать, и папа подолгу ей что-то рассказывал, а она только кивала. При этом видимо, думала о своём.
Мы предложили им в тот раз взять их с собой, тем более у Виктора появился дополнительный заработок. Это было начало девяностых, а там уж кому как повезло. Нам немножечко «повезло», поэтому деньги на пляжный отдых нашлись. И даже путёвка в санаторий была, а не частный сектор.
Мне уже было тридцать, даже с небольшим «хвостиком». Очень хотелось ребёнка, но природа не давала «добро». Вроде, тогда, в восемнадцать, всё прошло успешно, никаких прогнозов плохих не было. Но шлагбаум боженька закрыл. Не простил, видимо. Я и сама часто себя корила, думала, что, наверное, маме нужно было рассказать. Она же акушерка, поняла бы, помогла. Но прошлого было не вернуть.
Виктор, конечно, тоже хотел малыша, но подбадривал меня, как умел. Бывало, приобнимет:
– Лапуль, вот мы сейчас наотдыхаемся, деньжат скопим, заматереем. Потом уж и дети пойдут. А у нас для них всё готово.
Я только печально улыбалась. Время шло, ничего не получалось. Фигура оставалась стройной, покупались красивые платья, сумки, сапожки, пальто. Я ходила «куколкой», как говорила мама. Никаких перемен на горизонте не намечалось. И вот эта путёвка в санаторий. И тот самый выход вечером на набережную.
В одном из ресторанчиков нашелся свободный столик, мы присели за него.
Волосы у меня были длинными, и я стянула их в тугой хвост. В школе носила короткие стрижки, но потом, до рождения Лены, были волосы ниже плеч. По природе была блондинкой, таковой и оставалась до появления внука. Затем чёрт дёрнул стать брюнеткой. Внук Владик, когда подрос, называл мои волосы «шоколадными». Только недолго я ходила «шоколадной». Оказалось уж очень муторным постоянно красить быстро отрастающие корни. Любочке, своей подруге, я категорично заявила:
– Блондинкой родилась, блондинкой и помру, – и мы с ней отправились в парикмахерскую, где работала «крутая Лиля». Так назвала мастера Любочка. Лиля и вправду оказалась крутой. В смысле крутобёдрой. Волосы у неё были накручены на бигуди, а фартук был перекручен и небрежно завязан сбоку. Оказалось, что так оно и было задумано – скрывались следы от краски, которой фартук был испачкан.
Крутая Лиля вернула мне мою короткую стрижку, мой светлый оттенок и похвалила меня:
– Вот точно сзади пионерка. Разве не так?
Любочка фыркнула:
– А я нет, что ли? Мы ж одноклассницы.
У Любочки более упругая кожа, морщин у неё всегда было гораздо меньше. Я со своим высоким ростом, стройным телосложением и вправду в темноте смотрелась неплохо. Но моё лицо, особенно щёки, рано стали «пергаментными», и с этим ничего нельзя было поделать. Сама я к себе привыкла, но лет с пятидесяти меня чаще называли «бабушкой», чем «женщиной», несмотря на более-менее молодёжную одежду и яркие украшения.
Это я сделала отступление, так сказать, в будущее. Тяну время. Не хочется снова в тот день. Жуть, как не хочется. Но коль уж начала вспоминать, то продолжу.
К нашему столику подошла молоденькая официантка:
– Что будете заказывать?
Витя даже в меню смотреть не стал:
– Осетринки нам принесите и белое вино. Местное. Только холодное.
Заказ девушка принесла быстро и, извиняясь, спросила:
– Не разрешите ли двум дамам к вам присоединиться?
Виктор недовольно сморщился, а я кивнула. Что мне, жалко, что ли?
Женщины оказались немолодыми, очень весёлыми. Они с удовольствием делились с нами эпизодами своего отпуска, советовали, какие экскурсии посетить. Виктор был в Анапе впервые, задавал много вопросов. Внезапно одна из дам тронула меня за локоть и указала на полную женщину в блестящем платье, остановившуюся возле крайнего столика. Вокруг головы женщины был повязан серебристый шарф, из ушей свисали – по-другому и не скажешь – массивные серьги с бирюзой, запястье украшал широкий золотой браслет.
– Это хозяйка ресторана этого. Такая фифа. Каждый день новые украшения, наряды. Злая, готова всех поубивать. Девчонки-официантки боятся её как огня.
Но зато здесь порядок. Она обязательно в течение дня разок, а то и два придёт, всё проверит. А так у неё тут брат заправляет. Такой бабник, жуть. Настоящий Казанова. Говорят, что женился уже три раза. Хотя ему лет тридцать или чуть больше.
Хозяйка ресторана, словно почувствовав, что говорят про неё, посмотрела в нашу сторону. Что-то царапнуло меня изнутри. Знакомый взгляд. Или показалось? Я продолжила беседу с соседками по столу и не заметила, как хозяйка исчезла из поля зрения.
Тут я впервые на себе ощутила, что означает выражение «сердце ушло в пятки». Передо мной стоял Апаш. Мгновенно в мозгу сложился пазл, и я поняла, что полная женщина – хозяйка заведения – это его сестра. Апаш меня не видел, так как я расположилась таким образом, что верхнюю часть лица закрывала тень навеса. На танцполе светили яркие прожекторы, поэтому хотелось немного «убрать яркость», и мне представилась такая возможность благодаря удачно выбранному столику.
Апаш был в льняном мятом пиджаке, на шее сверкала золотая цепь в палец толщиной. Он кому-то улыбнулся, и я с ужасом увидела на его передних зубах золотые коронки.
Его бритый наголо череп, блестящие фиксы ввергли меня в шок. Тут до моих ушей донеслось, как он говорит посетителю в розовой рубахе с пальмами:
– Дим, я тебе клянусь, это чистый Армани, – он при этом отвернул полу своего мятого пиджака, чтобы оголить лейбл.
Затем, отметив боковым зрением стайку молоденьких девчонок в джинсовых юбках, устремился в их сторону:
– Девочки, не проходите мимо! Сегодня танцуют все.
Самая толстая фыркнула:
– А коктейль бесплатно будет?
Апаш хлопнул её ладонью по широкому заду и рассмеялся:
– Тебе вредно.
Как ни странно, девчонки остались. И Апаш начал «окучивать» самую симпатичную из них.
Мне стало очень неприятно, я спросила у Виктора:
– Может, пойдём?
Огорчённо вздохнув, муж развёл руками и извинился перед соседками по столику:
– Милые дамы, наша чета вынуждена откланяться. Хорошо вам долететь домой.
Расплатившись, мы пошли к выходу. Путь пролегал мимо столика, за которым Апаш декламировал наивным студенткам какие-то графоманские стишки. Он смеялся:
– Не помню весь текст. Я ведь, девчонки, ночная бабочка. Ну, кто же виноват? А огни отелей так заманчиво горят. Я, девчонки, управляющий тут. Порхаю ночным мотыльком. Место здесь козырное. Видели белый дом с красной крышей по дороге сюда? Это мой. Там я живу, сестра с семьёй и мама наша. Я, девчонки, рождён быть ночной бабочкой. Но любой бабочке нужна подружка.
Под звон бокалов, которыми компания начала чокаться, мы покинули ресторан.
Через пару дней я пришла туда днём. Виктор обгорел на солнце, остался в номере, а я отправилась к «ночной бабочке». И хорошо, что сходила. Как я уже говорила, все точки над «i» были расставлены тогда.
Днём в ресторанчике народ был, но столиков свободных имелось немало. Я присела за стол, который стоял как раз напротив входа. Заказала мороженое. Сидела, наблюдала из-под солнечных очков с тёмными стёклами, как Апаш суетливо поправляет рамочку, висевшую на стене, с выставленным на обозрение меню. Как он похохатывает в ответ на реплики, доносящиеся с кухни. Я, объект уже не слишком молодой, его, по всей видимости, не интересовала, и он не смотрел в мою сторону. Время шло, нужно было решаться. Тогда я сняла очки и посмотрела прямо на него. Он как раз направлялся к столику, за который села компания из трёх молоденьких подружек. Видимо, студенток. Апаш, словно запнувшись, остановился резко, потом продолжил путь. Но тут же развернулся и направился в мою сторону:
– Аня, ты что ли?
Я улыбнулась и кивнула.
Апаш крикнул в сторону официантов:
– Коньячку принеси.
Он плюхнулся на стул рядом, и я почувствовала ядрёный запах перегара. Заметив, что я поморщилась, он развёл руками:
– Пью, как последняя сволочь. Работа тяжёлая. Ты, Ань, не обращай внимания.
Подошёл юноша с графинчиком, в котором плескалась тёмная жидкость:
– Павел Ильич, триста?
Апаш, не глядя на него, махнул рукой. Жест означал «ставь и вали отсюда».
Вдогонку юноше Апаш дополнил свой заказ:
– Лимон и минералку ещё.
Он посмотрел на меня взглядом, полным желания поскорее налить коньяк себе в рюмку, и, словно извиняясь, пожал плечами:
– В-о-о-от, теперь я Пал Ильич Чайковский, а никакой не Апаш.
Я не выдержала:
– Ты сказал, что пьёшь. Что-то случилось?
Апаш, разливая коньяк, даже не посмотрел в мою сторону:
– Ничего не случилось. Грустно.
Я решила не тянуть кота за хвост:
– Апаш, я здесь с мужем…
Он, зажмурившись от блаженства, которое доставил ему коньяк, вылитый в нутро, заметил:
– Ах, с мужем. А я уж хотел за тобой приударить, – и развязно заржал.
Я смотрела на него во все глаза и не узнавала.
Тут врубили музыку. «Ночная бабочка. Ну, кто же виноват?»
– Классная песня, да? – спросил меня Апаш.
Я попросила:
– Пусть сделают потише.
Апаш крикнул:
– Ша! Стоп музон.
Он посмотрел на меня и с интонацией заправского алкоголика представился:
– А я, между прочим, ночная бабочка. Все ночами отдыхают, а я вкалываю. Кручусь как белка в колесе. А к утру нажираю-ю-ю-юсь. Сплю мало, с утра – опять на работу. Так вот и живу.
Он закурил, не спрашивая разрешения у меня, закинул ногу на ногу и улыбнулся.
Я поняла, что коньяк, наконец, согрел ночную прожорливую бабочку.
«Не встречайтесь с первою любовью»
Заметив, что мороженое в моей креманке совсем растаяло, Апаш барским жестом подозвал всё того же официанта и ткнул в меня пальцем:
– Даме вот этой – мороженого. Самого вкусного. Усёк?
Я засопротивлялась:
– Не хочу больше, спасибо.
Но паренёк уже ушёл, а Апаш снова разливал коньяк и меня не слушал. Когда он опять выпил, мне принесли мороженое, украшенное черешенкой и орешками, и я вновь завела разговор:
– Апаш, так вот, я тут с мужем, позавчера тебя увидела, и сегодня забежала на минутку узнать, как у тебя дела. Я же тебя с того самого лета и не видела больше. Ты тогда учился…
Апаш перебил меня:
– Учился, да не доучился. Бросил я это дело, Ань. Кому оно надо? Вон я, безо всякого образования имею и где жить, и что поесть, и выпить, причём вкусненько.
Понимая, что он пьянеет всё больше, я не стала ждать очередной его тирады и напрямую спросила:
– Почему ты не писал мне? Вернее, почему не ответил на моё письмо?
– Кто, я? – непонимающе уставился на меня Апаш.
– Да, ты. Я уже готова была трясти его за плечи от злобы и ненависти. – Я ждала ответа, а ты даже не отреагировал.
– Малыш, какое письмо? Я же писал тебе, я помню.
Я сложила руки в замок:
– Я была беременна и написала тебе об этом.
Он, казалось, облегченно вздохнул:
– Ах, это. Так я это… не помню, малыш. Но были какие-то обстоятельства.
Он снова выпил коньяку и хлопнул себя по лбу:
– Так, вспомнил. Ну, там такое дело, в общем, выяснилось, что батя мой и вправду сам того, а не на охоте.
Он много и беспорядочно жестикулировал, как все алкоголики. Теперь Апаш ещё сильнее размахался руками:
– Я тогда, короче, узнал…
Он прервался, так как в поле его зрения попал официант:
– Неси коньяк! – приказал Апаш.
Я поёжилась: столько выпивать до обеда, а потом работать до глубокой ночи, это, конечно, в таком возрасте, возможно, и получается. Но явно долго продолжаться не сможет.
Апаш забубнил:
– В общем, я как узнал, что он – сам себя, то я был в полной нирване. Мир рухнул, малыш. Потом узнал, что там ещё были всякие проблемы у него. Я в жизни так, малыш, разочаровался, ты не представляешь. Кинул я взор на институт, махнул рукой и свалил. Мне твоё письмо пацан потом привёз, да только я уже с горя замутил с одной бабой. Ой, пардон, девушкой. И она мне начала руки выкручивать, типа «хочу ребёнка, хочу ребёнка», и тут твоё письмо. Я, в общем, в жизни разочаровался.
Я за это «в общем», за пьянство, за неприглядный облик окончательно разозлилась на него:
– А не слишком ли много событий для такого небольшого периода?
Апаш, дождавшись очередную порцию коньяка, на этот раз закусил дольками лимона, отправив в рот сразу несколько, прямо пальцами собрав их с блюдца:
– Да, событий много было.
Я удивлённо уточнила:
– Но ведь ты потом даже никогда не попытался узнать, как моя жизнь и что с ребёнком.
Апаш погрозил пальцем:
– А вот это не надо. Я был в Москве осенью, видел тебя, не было у тебя никакого живота.
Я даже закашлялась от услышанного:
– Как? Почему я не знаю, что ты был в Москве?
Апаш пожал плечами:
– Потому что я просто подъехал с товарищем к твоему дому, сидел в машине и ждал. Потом ты вышла, вся такая на шпильке, в джинсах. Я сразу просёк, что ты пошутила.
– Дурак ты, Апаш, – сказала я.
Поднялась и пошла к выходу. Не заплатив. Пусть сам расплачивается. Не могла оставаться тут даже минуту. По пути мне пришлось обойти его сестру, которая спешила к Апашу:
– Павлик, ты снова нажрался, сволочь! – кричала она. – Я тебя убью. Вали отсюда к такой-то матери!
– Светик, прости, я задумался и не заметил, – канючил железнозубый Апаш и почему-то ржал при этом, периодически икая.
Она буквально схватила его за шиворот и стала толкать к машине. С головы её свалился фиолетовый шарф, и белокурые волосы рассыпались по плечам. Она хоть и была полной, но всё же оставалась роскошной женщиной. Вот и волосы казались шёлком, струящимся под солнцем. Сестра Апаша своими холёными руками пригладила своё золотистое богатство, снова намотала шарф вокруг головы, что-то сказала водителю, наклонившись к окошечку иномарки, и вернулась в ресторан.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71500375?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Ольга Безденежных
Не было бы этой книги, если бы не Егор Андреевич, бывший физик, ставший писателем. Что же такого сочинил он, что получилась целая книга? Оказывается, не сочинил, а записал со слов своей любимой женщины по имени Анна, которая…однажды утром, проснувшись в постели с квартирантом, решилась на перемены в своей судьбе.
Правда ли, что любви все возрасты покорны? Отчего фрекен Бок стала вдруг красивой? Почему не стоит встречаться с первой любовью? Можно ли обрести счастье через ложь? Что за фотография хранится у Валерия в книге «Атлас Мира»? Будет ли вслед за книжкой про Владика написана книжка про Аврору?
В книге «Красивая фрекен Бок» про это, и не только. Есть и про прожорливую ночную бабочку, и про женщину с неземным именем Аэлита, и даже про похищение только что родившегося ребёночка. Книга, которую о главной героине написал её «личный писатель» – это женская проза о судьбах различных героев, порой странно переплетающихся, но неизменно имеющих отношение к семье Анны Андреевны.
Ольга Безденежных
Красивая фрекен Бок
Красивая Фрекен Бок
Мой «личный писатель» Егор Андреич – именно так себя он обозначил – написал книгу из моих историй, рассказанных мной ему. Никто не спорит, что мой супруг – мастер на выдумки. Поженились мы недавно. Кому-то покажется смешной или странной буря чувств после шестидесяти. Но вот случилось такое, причём взаимно.
Я коренная москвичка – в столице выросла, училась, окончила медицинское училище, работала медсестрой в детской поликлинике. С будущим мужем – с первым – познакомилась, когда едва двадцать исполнилось. Зиму повстречались, поженились и долго жили без детей. Не могла забеременеть. В тридцать три только родила, что по тем временам было поздновато. Помню, когда взяла Леночку в первый раз на руки, у меня всё внутри затрепетало. Я думала, что это самые счастливые минуты моей жизни. Кто же знал, что, оказывается, бывают минуты счастливее. Правда – правда. Это я про внука. Про Владика. Не знаю как, но такой чудный мальчик получился, что хоть книжку о нём пиши. Сказала я однажды об этом Егору Андреевичу, а он возьми и заяви:
– А что, и напишу.
Нет, лучше начну я рассказывать с самого начала, пока вы совсем не запутались.
Супруг мой первый – Виктор Иванович – родом был из Калининграда, приехал после десятого класса поступать в Москву учиться, да так и остался в столице. Но всегда тянуло его в Калининград, как магнитом. А я на севере Москвы выросла, и нет для меня лучше этих мест. Когда родителей моих не стало, нам с мужем все три комнаты достались. Потому что брат мой Валера жил в другой квартире и ни в чём не нуждался. Материально, я имею в виду. Во всём остальном он, конечно, очень нуждался – в любви, в поддержке, в понимании. Об этом в книге Егор Андреевич тоже написал. И не одну главу, а несколько. Непростая у Валеры судьба. Почитаете об этом чуть позже.
Итак, надумал мой Виктор дом строить в Калининграде. Продал там родительскую квартиру, доставшуюся по наследству, и так упорно в это дело ввязался, что я не могла ему перечить. Ездил на место строительства дома постоянно, спорил с прорабом, какого-то надсмотрщика в дополнение к прорабу ещё нанял, чтобы тот следил за процессом. В итоге дом и вправду вышел на загляденье – и большой, и просторный, и даже с летней кухней на участке. Виктор постарше меня был на пять лет, поэтому мы на пенсию почти одновременно вышли и уже знали, что уедем жить в Калининград. Я понимаю, когда люди, на Севере прожившие трудовые годы, решают вернуться на Большую землю, но это было не про нас. И всё же пришлось уезжать, ведь интересы семьи превыше всего. Я, понурив голову, покинула свой дом, оставила Лену, которая к тому времени уже собиралась замуж за Рому, и поехала за Витей в Калининград.
Город принял меня радушно: сразу и с соседями подружилась, и климат приятным показался, несмотря на ветра. Работа всегда находилась – на огромном садовом участке, в двухэтажном доме, да соседи нередко захаживали «укольчик вколоть» или звонили проконсультироваться по вопросам медицины. Вот только Витя мой однажды утром не проснулся. Внезапная остановка сердца. И как оно у меня самой после этого не остановилось? Не знаю. Наверное, потому, что надо было организовывать похороны, поминки, заказывать службу, снова делать поминки, потом ещё. Всё время ждала, что пройдёт сорок дней и станет легче.
Но становилось не легче, а хуже некуда. И я засобиралась в Москву. Мне этот дом не нужен был совсем. Лена уже беременная была, я решила ей помогать. Кстати, даже и не спросила – нужна ли моя помощь. Просто позвонила однажды и сообщила:
– Лен, я приеду, внука-то ведь надо нянчить. А кто как не я?
К моей радости, Лена восторжествовала:
– Мама, какая же ты умница! А мы всё не знаем, как тебе об этом сказать, попросить тебя.
Мы долго обсуждали и решили, что мне нужно найти квартиранта, чтобы он смотрел за домом. Лена с Ромой возьмут квартиру в новостройке, а нашу, старую трёхкомнатную, продадут, погасят часть ипотеки. Как всё это «провернём», продадим дом в Калининграде и закроем ипотеку. Жить станем вместе.
На словах выходило гладко. Но оказалось, что даже найти порядочного квартиранта непросто. Нет, желающих немало, но если ни разу никому квартиру не сдавал, опыта нет, теряешься. Растерялась и я. Студенты, молодожёны, одинокие фифочки и непонятного пола молодые люди меня настораживали. Ничего не получалось довольно долго. Лена посоветовала мне сменить риэлтора. И действительно, только я заключила договор с милейшей дамой примерно моего возраста, сразу же нашёлся мужчина, желающий поселиться в доме.
Оказалось, что в квартире он никак жить не может, потому что у него есть две большие собаки. Им нужна улица. Это раз. Во-вторых, он писатель, ему обязательно необходим кабинет, причем не маленький. У нас в доме столько места, что можно оборудовать хоть три кабинета. В-третьих, у него проблема с передвижением по причине какой-то травмы и ему нужны ежедневные прогулки. Причём рабочий кабинет должен быть при этом поблизости – чтобы в случае «прилива вдохновения» он мог немедля приступить к написанию своих рассказов. Или романа – что он там писал, я понятия не имела. Разведала только, что прозаик, а не поэт.
Мне тогда было пятьдесят шесть, я ещё даже и звания бабушки не носила, поэтому, узнав, что будущему квартиранту на год меньше, чем мне, представила эдакого живчика, маленького, толстенького. Ну, не знаю почему, но не Пушкина ожидала, а Бальзака скорее, причём отчего-то похожего на актёра Дэнни Де Вито. Бывает же такое, что сам собой образ рисуется и ты начинаешь наперёд видеть желаемое.
У меня так, кстати, было с морем. Все говорили: «Море синее, море бескрайнее, море ласковое». Нас с Валерой родители впервые повезли на море в конце сентября, да ещё и попали мы в циклон. И вот приводят меня, шестилетнюю, на море. Предварительно велят надеть плащик, подпоясать его, на голову натягивают панамку, хотя солнца в помине нет. Валера в тот раз остался дома под присмотром хозяйки, у которой мы снимали жильё, так как в дороге наелся немытых фруктов и далеко от туалета отойти не мог. В Москве мы с Валерой мечтали, как приедем на море, залезем в воду и будем брызгаться, а потом станем учиться плавать. А тут получилось так, что погода испортилась, Валеры рядом нет, то есть все мечты рухнули. И вижу я перед собой чёрную воду, у берега спутанные водоросли, мусор. Ветер такой, что панамка моя срывается и летит в неизвестном направлении. Вдобавок начинает капать противный мелкий дождик. Я иду обратно и плачу от того, что море не такое, каким я его представляла.
Такие вот воспоминания. И сколько бы раз ни была потом на море, как только начинают сгущаться тучки, эти воспоминания просто как черти из щелей начинают лезть. Ничего не могу с собой поделать. Валера отчего-то абсолютно не запомнил своего первого впечатления от моря и удивлялся, почему я никак не могу забыть. Но была у меня ещё одна тайна, которая также связана с непогодой на море. Секрет первой любви.
Это я отступление сделала. Потому что надо было как-то пояснить мои ожидания перед встречей с квартирантом.
В итоге, когда тот самый день наступил и риэлтор позвонила в домофон, установленный на воротах, я смело распахнула дверь. И тут же выпучила от удивления глаза, увидев высокого мужчину, красивого и очень даже стройного. Словно Дэнни Де Вито вдруг превратился на моих глазах в импозантного красавца. Похож был мой будущий квартирант на сатирика Михаила Задорнова, поэтому сразу в моём подсознании отпечаталось, что «точно писатель». Шёл по дорожке будущий жилец и вправду с трудом, но спину держал прямо. Мне понравилось, что он не задавал глупых вопросов, обговорил всё заранее, пообещал, что снимет дом надолго. На том и порешили. Строгим голосом я ему сообщила, что «в случае чего, соседи мне доложат о проблемах». На это он звонко рассмеялся: «Ну, уж тут-то можете быть спокойны. Из «в случае чего» у меня только свет по ночам может гореть. И то это только в том случае, если сочиняю. Но я стараюсь ночами спать».
Хотелось устроить интригу, но чего уж там, ладно. Звали его Егор Андреевич, этого моего квартиранта.
Уехала я с относительно спокойной душой в Москву. Дети – Лена и Рома – к тому времени уже квартиру выбрали, старую – по моей доверенности – продали, въехали в новостройку. Я всё по скайпу неоднократно видела, но всё равно опешила, ступив на порог. Светло, потолки высокие, кухня огромная, три комнаты. Санузлов аж два. Балкон, правда, небольшой, да ну и ладно. Даже номер квартиры мне понравился. Пятьсот одиннадцать. И что самым приятным для меня было – это север Москвы. Мои места. Моё детство рядом, мои друзья школьные. Мы ведь до сих пор общаемся, и даже встречаемся. Моя школьная подруга Любочка сто лет работает в одном и том же магазине. Кто-нибудь из наших нет-нет да и зайдёт к ней, чтобы новости рассказать, от неё услышать что-то интересненькое. У Любочки бывший супруг, хоть и работал водителем на заводе, очень неплохо писал стихи, в связи с чем «заразил» этим делом и жену. Развелись они по причине его нескончаемых романов (поэты – люди влюбчивые), но Любочка от этого ничуть не стала меньше любить поэзию.
Поэтому, узнав, что мой квартирант в калининградском доме – писатель, она мгновенно заинтересовалась, женат ли он. Выяснив, что супруги у писателя нет, взмолилась:
– Анюта, вдруг это судьба? Отвези меня в Калининград, я хочу лицезреть этого поэта.
Услышав, что квартирант – прозаик, сходу отреклась от желаемого:
– Нет, ну ты посмотри на неё! Не могла поэта найти. Прозаик мне не нужен. Будет ещё, как Лев Толстой, ходить небритым и босым.
Потом мы с ней, конечно, похохотали. Мы ведь в душе до сих пор остались девчонками.
Первые три года я не ездила в Калининград, потому что родился Владик. Мой внучок. Моё солнышко. Я не помню, как воспитывала Лену, но получилось хорошо. Не надеясь на авось, в ожидании внука решила подковаться соответствующими знаниями, для чего взяла в библиотеке несколько книг. В интернете, конечно, всё есть. Но, во-первых, кто знает, где там правда, а где вымысел, а во-вторых, я люблю бумажные книги, чтобы в руках держать, чтоб страницы шелестели. И вот странным образом первой книгой среди той стопки, что я водрузила на тумбочку у своей кровати, оказалась тоненькая книжица Бертона Уайта «Первые три года жизни». Наугад открыла её и прочла: «Я никогда не видел избалованного годовалого ребенка, но встречал множество избалованных двухлетних детей». Я мысленно возблагодарила небеса за то, что он мне дал возможность узнать этого автора. С той минуты я твёрдо поставила себе условие: «Первые два года жизни – это фундамент».
В книжке автор говорит, что первые восемь месяцев жизни малыша развитие ребёнка обеспечивает в основном природа. За это время я неплохо подготовилась к воспитанию внука. Посеянное «доброе, мудрое, вечное» в первые годы жизни Владика окупили себя сторицей. Я, конечно, падала от усталости, терпение моё частенько висело на волоске. Но мы всё делали по расписанию, соблюдали гигиену и порядок в вещах, учились этикету и вежливости. Рано? Ничуть. Никогда не рано. Зато потом, то есть теперь, я спокойно могу посвятить время себе, зная, что не придётся хвататься за голову от «сюрпризов» малыша.
Не только эта книга стала настольной, но и другие. Мой опыт медсестры был вообще вне конкуренции. А Лена спокойно вышла на работу, едва Владику исполнился год.
Когда Владик подрос и пришло время отдавать его в детсад, мы решили съездить в Калининград, посмотреть, что там и как, хотя Егор Андреевич регулярно плату за аренду перечислял, даже несколько раз снимал на телефон участок и жилище изнутри, демонстрируя то, какой он аккуратист. Учитывая, что аккуратность – это моё неотъемлемое требование к себе и к окружающим, квартиранту я стала доверять, и порой даже, получив от него картинку- поздравление в праздник, тоже в ответ посылала ему открыточку или смайлик. Хотя поначалу думала, что у нас с ним сугубо деловые отношения.
Владику в Калининграде больше всего хотелось поиграть с собаками, но те были ленивыми. Зато мой жилец стал передвигаться намного активнее и легче. Он и тросточку заимел изящную. По участку ходил со старой, а в коридоре, видимо для выходов в город, стояла прямо-таки стильная трость (если можно так сказать про аксессуар для опорно-двигательного аппарата).
Мне понравилось, как квартирант следит за домом. Даже кусты были подстрижены на участке. Он не скрывал, что периодически приглашает клининговую бригаду – они и шторы перестирывают, и плиту отмывают, и стены в ванной. Потому что, как ни три, а одному трудно содержать такой дом в порядке.
Владик увидел у Егора Андреевича книги в кабинете и спросил, все ли эти книги тот сочинил. Услышав, что данные книги написали другие авторы, а пишет Егор Андреевич роман, каковых всего издал семь, Владик потерял интерес:
– А-а-а, понятно, – и убежал во двор. Много это или мало – семь – он пока не знал, в то время для него авторитетом было число «сто».
Мы с внуком и моим квартирантом посетили уйму красивых мест, но Владик из той поездки запомнил немного: синюю крышу, больших собак и дяденьку с палочкой. Рановато было ждать от него впечатлений, для меня же самым главным было, что он не заболел в дороге.
Мы вернулись в Москву и стали жить-поживать, но при этом ждать, что на дом найдётся покупатель. Нам очень хотелось расплатиться с ипотекой, зажить без оглядок на «то нельзя, это не можем позволить», хотелось съездить на море, да и ещё внуков рожать пора было. Егору Андреевичу я, конечно, об этом подробно не рассказывала. Зачем ему знать? Но предупредила, что пришла пора писателю подыскивать другое жильё. Долго я откладывала вопрос, но потом всё же выставила дом на продажу. Егор Андреевич, хоть и загрустил, но виду не показывал, старался бодриться.
Безумно трудно и тяжело далось мне решение о продаже. Зная, сколько сил и здоровья Виктор вложил в строительство дома, я мысленно просила у него прощения за то, что продаю его мечту. Но и держать этот дом для кого-то, не используя возможностей, которые необходимы детям и внуку, я не могла.
Забегая вперед, скажу, что дом продавался аж три года. Это было немыслимо. Расположенный в прекрасном районе, напичканный дорогой мебелью и техникой, оказался «глухарём». Дом приходили иногда смотреть. Сначала чаще, потом всё реже. Я не сдавалась, цену не снижала. Лена работала бухгалтером, хорошо зарабатывала, подрабатывала ещё в двух фирмах, так как было с кем оставить Владика, с бабушкой, то есть со мной. Зять Рома, конечно, в заработке потерял, когда перешёл в министерство с тренерской работы. Но Лена сказала, что так надо. А она у меня мудрая, и я не противилась. Им лучше знать. Денег на взнос за ипотеку хватает, на продукты, одежду, бензин тоже. То, что ничего не копится, – не беда. «Однажды дом точно продадим, и вот тогда шиканём», – мечтали мы.
Владик порой просился поехать куда-нибудь, ведь дворовая площадка летом пустела, садик с июня работал в режиме смешанных групп, в связи с чем внука оставляли в этот период дома, со мной. Мы с ним, конечно, не скучали, находили себе полезные занятия.
Я Владика часто называю «друг мой», что ему нравится. Он же меня зачастую зовёт просто «ба». Первое слово, которое он произнёс, как раз было «ба». Но Лена с Ромой утверждали, что это не слово, а слог, и дождались-таки «мама», «папа», «баба». Но я-то сердцем чувствовала, что меня первую Владик позвал. Об этом я ему и рассказала, когда он подрос. Ему понравилось.
Люблю его больше жизни. И он меня тоже. Помню, сидел, смотрел мультики, потом подошёл, меня обнял и говорит: «Ба, ты такая красивая! Как Фрекен Бок». Я удивилась: «Владик, разве же Фрекен Бок красивая?» Он подумал и кивнул: «Да. Она же бабушка».
Новенький
Мне было четырнадцать лет, когда к нам в класс пришёл новенький. Его родители по долгу службы перевелись в столицу с Дальнего Востока. Как в то время водилось – может, и сейчас такое есть, не знаю – все девчонки влюбились в новенького. Имя у него было, самое что ни на есть простое, Паша. Незадолго до знакомства с ним мы на уроке домоводства слушали рассказ трудовички про детали одежды. Одной такой деталью был воротник «апаш». Нам понравилась история про этот воротник, особенно то, что рубашки с ним носили парижские хулиганы. И хоть новенький ни капельки не был похож на хулигана, почему-то стал он сразу зваться Апашем. Я порой кричала ему по дороге в школу: «Апаш, постой! Вместе пойдём». И мы шли рядышком.
Апаш словно не замечал, какой он красивый. Не замечал, я думаю, оттого, что был копией своего отца и привык к внешности. Когда его отец пришёл впервые в школу, с нашей классной случилось заикание. Будучи старой девой, ещё мечтающей о семейном счастье, так как было ей, наверное, лет сорок, она буквально слетела с катушек, разглядев в отце Апаша все те черты, о которых грезила. Отец Апаша был мужчиной высоким, статным, носил военную форму.
И ещё его возил на машине личный шофёр.
Апаш засмеялся, когда я его спросила про машину. Я ведь подумала, что это их личная машина. Но оказалось, что машина государственная, своей машины у них нет. И вообще ничего своего нет. Даже квартира была у них служебная. Апаш грустно сказал тогда: «Выйдёт отец на пенсию, и останемся мы без ничего. Придётся к бабушке в деревенский дом ехать жить».
Ни с кем из девочек он дружить не стал, к каждой относился ровно. Помогал с задачками, рисовал стенгазеты. Любил волейбол. Вот, пожалуй, и всё. Как-то я увидела его вместе с женщиной неземной красоты. Её белокурые волосы длиной до пояса развевались на ветру, переливаясь в солнечных лучах. В туфлях на очень высоких и тонких каблуках она держалась уверенно и буквально летела, а не шла. Придя домой, я померила мамины туфли. Хоть и был каблук невелик, да и форма у него казалась более устойчивой, пройтись в них я не смогла, почти сразу подвернув ногу. Я поставила туфли на место, но мама всё равно заметила, что туфли стоят не так, и пожурила меня за то, что надеваю не свои вещи без спросу.
Чтобы не повторился казус с туфлями, я стала дома учиться ходить на цыпочках. Шла по коридору и представляла, что иду в босоножках на шпильке. Возможно, я бы так и научилась ходить в невидимой обуви, но вдруг мне приснился сон. Во сне я разговаривала с той самой красавицей. Не помню о чём, но ноги у меня были обуты в валенки. Во снах я, естественно, не разбиралась. Зато страшилок знала уйму – мы с девчонками периодически устраивали себе щекотание нервов пересказыванием историй, от которых шевелились волосы. Так вот, в одной из услышанных незадолго до сна страшилок, девочка летом ходила в валенках, потому что у неё на ногах выросли копыта. Это случилось от того, что она позавидовала красивым ногам подружки.
Не знаю, кто сочинял эти истории, каким образом они передавались из уст в уста, но это было реально «сарафанное радио ужастиков». Проснувшись, я не вскочила с кровати, а подняла свои ноги и стала их рассматривать. Потом сунула ноги в тапки и понеслась в туалет. В туалете на полотенцесушителе лежали два моих валенка. В мае. Оказывается, мама их туда уже неделю назад положила. Но я этого не заметила. Вернее, наверное, отметила боковым зрением, но не заострила внимания. В итоге страшилка и валенки сложились в дурацкий сон. Я испугалась и решила не ходить больше на цыпочках. Почему-то подумалось, что у меня вырастут копыта, если не стану ходить обычным способом.
Забегая вперед, скажу, что ходить на каблуках я так и не научилась. Максимум, на что я способна, это туфли на небольшой платформе.
Кто была та самая красавица с переливчатыми волосами, я долго не знала. Думала, что это мама Апаша. Оказалось, что сестра. Маму его я впервые увидела на отрытом уроке, это была скромная женщина, похожая на жену Штирлица из сериала.
Я услышала, как класснуха сказала потом в коридоре Виктории Петровне, а по-нашему «Вике-Пете»:
– Вот нисколько на генеральшу не похожа. Что он в ней нашёл?
Я сразу догадалась, что речь идёт про мать Апаша.
Вика-Петя ответила:
– Может, у неё папа маршал, – и они засмеялись.
Я вылезла из-за шторы и поплелась в класс.
Вика-Петя прошипела вслед:
– Подслушивать гадко.
Но я даже не обернулась.
Новенький, хоть и шёл до школы нередко вместе со мной, держался особняком. Но когда наступил день его рождения, пригласил из класса всего троих, в том числе меня. Ещё позвал Любу и Валеру. Ну, Валера – мой брат-близнец, как без него? А Люба – подружка с первого класса. Валера, правда, меня игнорировал – в школу со мной не ходил, списывать не давал, завтрак съедал первым и полностью, даже если это были два последних бутерброда. Чтобы не остаться голодной, я старалась сначала поесть, а потом уже идти в ванную чистить зубы. Не знаю, по этой причине или нет, но к шестидесяти годам мои зубы почти все сохранились, а у Валеры разрушились. Может, вправду зубы надо чистить после еды, а не до неё? Вот и думай что хочешь.
У Апаша, кстати, зубы были, как у индийского актёра – белые, крупные и ровные. Он, правда, мало улыбался. Но когда мы к нему пришли на день рождения, улыбка не сходила с его лица. На столе стояли разные вазы и тарелки. Всё одинаковое. Не белого, а молочного цвета, по краям золотая полосочка и кое-где алые ягодки с изумрудным листиком. Посуду такую красивую я до того раза не видела и залюбовалась. Но что меня особенно удивило – это фруктовый салат. Я в жизни не видела, чтобы фрукты очищали от кожуры, резали и заливали взбитым белком. Это оказалось так вкусно, что мы слопали салат сразу же. Потом мы изображали с Любой «Кабачок 13 стульев» и «пели» в импровизированный микрофон, кружась и пританцовывая. Ребята смеялись над нами. Мама Апаша зашла в комнату и попросила нас сесть на диван, после чего сфотографировала, поблагодарила и вышла.
Мы очень удивились. Но ещё больше удивились, когда спустя некоторое время Апаш принёс нам всем по фотографии. Несмотря на то, что мы с Валерой из одной семьи, каждому досталась фотография. Конечно, мама наша сразу вторую фотографию подарила бабушке. «На добрую память. Валере и Ане по 14 лет, 1975 год» – вот что было написано на обороте.
…Я сидела в чулане. Разбирала узел с вещами, который перевозился с места на место. В частности, от бабушки, из Одинцово, он перекочевал к нам, в московскую квартиру, потом на дачу. И, в конце концов, его увезли в Калининград. Выбросить рука не поднималась, перебрать желания не возникало.
А сегодня вдруг захотелось. Первое, что выпало из вещей, была как раз эта фотография. Оттого и нахлынули воспоминания. Даже про сон с копытами вспомнила. Интересно, где сейчас этот Апаш?
Отец у него застрелился из наградного пистолета, когда мы учились в восьмом классе, и они сразу уехали из Москвы. «Несчастная любовь», – прокомментировала класснуха, но мы ничего не поняли.
Документы Апаша забирать из школы приходила его сестра. Она подстриглась, стала похожа на Ирину Понаровскую, а вблизи оказалась не такой уж симпатичной. Я не помнила, как её зовут. Как там Апаш, спросить у неё мы постеснялись, а он исчез.
Я отложила фотографию в сторонку. У меня есть такая же, эту Валере отдам.
Высокий мыс
Никак не ожидали мы с Валерой, что встретимся с Апашем ещё. Но Земля не просто круглая, она водой покрыта более чем на семьдесят процентов. А нам что нужно? Кому что, а нам с Валерой уж очень хотелось этой воды, то бишь моря. Родители обычно возили нас в Анапу. Там всё было заранее договорено с бабой Нюрой, которая сдавала нам небольшой домик на территории своего сада. Места у бабы Нюры было полно, а жильцов и того больше: кровати стояли даже в проходной комнате. Но это в большом доме.
Нам очень нравился наш малюсенький домишко. Вернее, «халупка», так называл его папа. И нравилось, что у нас за домиком свой летний душ, никто не мешает. Бывали, правда, порой на постое у бабы Нюры жильцы с такими крикливыми младенцами, что их было слышно даже в нашем домике. Мама только вздыхала и сетовала на то, что грудничков возят на юг в жару.
Мама моя была акушеркой, но я долго думала, что она медсестра. Мечтала, что вырасту, мне тоже выдадут белый халат, шапочку, и я буду похожа на маму. Папа усмехался:
– Будет кому меня лечить в старости.
Однажды – нам тогда лет по десять было – когда мы упаковали чемоданы и понесли бабе Нюре ключи от домика, та рассмеялась:
– Ну вот, только Муська окотилась пять минут назад, акушерка нам уже не нужна.
Я запищала от восторга:
– Ой, покажите котиков!
Мы ждали прибавления кошачьего семейства весь отпуск и думали, что не дождёмся. Но баба Нюра строго сказала, что нечего таращиться на котят, они только родились.
Сидя на заднем сидении автомобиля, который папа заблаговременно заказал, плотно прижавшись к маме, так как рядом с Валерой стояла корзина с фруктами, я тихонечко спросила её:
– Какая акушерка не нужна бабе Нюре?
И вот тут я узнала, что мама по профессии не медсестра, а акушерка. Мне это слово отчего-то не понравилось, и я продолжала считать, что мама работает медсестрой. Бабушка моя, мамина мама, тоже работала в медицине. Правда, бухгалтером. Помню, как она подарила мне большие счёты, и мы с Валерой возили на них кота по двору.
Но это всё отступления. Вернусь в то лето, когда мы окончили школу, я поступила в медицинское училище, а Валера – в авиационный институт. Освоив первый курс, мы отправились с родителями на море. Баба Нюра, как обычно, приготовила нам «халупку», и мы с удовольствием в ней разместились. Нам казалось, что хозяйка сдаваемого нам жилья совсем не меняется. У неё даже сарафаны были похожи один на другой – штапельные, цветастые, разлетайкой. От этого думалось, что она из года в год ходит в одном и том же одеянии.
В первый же день Валера с улицы завалился в домик с выпученными глазами:
– Однако чего только на свете не бывает!
Мама, нарезая салат, оторвалась от дела:
– И что же такое бывает, что ты так вытаращил глаза? До сих пор только Аня у нас этим грешила.
Валера развёл руками, а потом правой рукой махнул куда-то в неопределённом направлении:
– Там Апаш.
Я вскочила с продавленного дивана:
– Апаш? Тут? Он тоже приехал?
Валера снова развёл руками:
– Они тут живут.
И мы побежали туда, где Валера встретил Апаша. Увидев высокого загорелого и уж очень красивого парня, я остолбенела от неожиданности. А потом бросилась ему на шею:
– Апаш! Ура! Мы тебя нашли!
Тот рассмеялся, показав свои ровные, красивые, ставшие ещё белее на фоне коричневой кожи, зубы:
– Разве от вас скроешься? Даже на Высоком мысе нашли меня.
Я удивилась:
– На каком ещё мысе?
Апаш пояснил, что «Ана-па» переводится как «Высокий мыс». И всё сразу стало понятно.
Мы потащили Апаша в наш сад, сели под акацией на облезлую скамейку и принялись расспрашивать его обо всём, что на ум пришло.
Оказалось, что отец у него не застрелился, а друг отца случайно убил его на охоте. Целился в лося, а попал в отца. Откуда взялась та история с наградным пистолетом, неизвестно. И Апаш даже был не в курсе, что ходили такие слухи. У его сестры жених был родом из Анапы, и они приняли решение на семейном совете, что нужно теперь держаться вместе. Из мужчин в семье остался только Апаш, который был ещё школьником, поэтому жених Светланы предложил ей руку и сердце, а также поддержку всем Чайковским. Да, у Апаша была такая вот красивая фамилия. Он рассказывал, что его сначала хотели назвать Петром, но дед поставил на этом жирную точку, обрубив: «Одного Петра достаточно для истории. Пусть свою историю пишет». Посему мальчика назвали Павлом, как раз в честь того самого деда.
Выяснилось, что Апаш не пошёл по стопам отца, а учится на инженера-химика. Приехал сейчас к маме и сестре на каникулы из Свердловска.
Я радостно закричала:
– Как здорово, что мы тебя встретили в первый день. Будем весь отпуск вместе!
Потом замелькали дни: Валера, как всегда, торчал на рыбалке со своими анапскими друзьями, которых у него за годы отпусков завелось великое множество. Мы же с Апашем ходили на пляж, к нему в гости, вечером гуляли по набережной. Сестра его с мужем купили дом, в котором обосновались, а Апаш жил в квартире мамы, в многоэтажке. Квартира хоть и была большая, богато обставленная, но в ней не ощущался курортный дух. Для меня отдых на море – это простор, сады, запахи и звуки. Конечно же, солнце и небо.
С погодой повезло, шторма не было ни разу, и я уже расслабилась. Я ведь говорила, что непогоду на морском побережье чувствую особенно остро.
Родители однажды купили экскурсию на виноградники, Валера поехал с ними, а я отказалась. К экскурсии прилагалась встреча рассвета, а я поспать люблю. Проснулась я в тот день от того, что кто-то постучал в окно. Спросонья не могла понять, в чём дело, но потом, когда деревянная створка распахнулась, и в неё просунулась рука, сжимающая букет южных цветов, я подскочила на койке:
– Апаш, какая красота!
Выпрыгнув из постели, я оказалась в объятиях Апаша, который уже успел залезть в окно. Это был первый поцелуй в мои восемнадцать лет. И был он таким сладким, что невозможно было оторваться. Цветы рассыпались по полу, как и мои волосы по плечам. Это было самое счастливое утро в моей жизни.
Нацеловавшись досыта, мы побежали на море. Вода была ещё немного прохладной, и Апаш крепко обнял меня на берегу, а потом набросил мне на плечи свою полосатую рубаху. Застегнувшись на все пуговицы, под этой рубахой, которая была мне велика, наверное, на десять размеров, я сняла верх от купальника и повесила его на «грибок». К мокрому телу ткань прилипла и обрисовала мою грудь. Я ощутила, как рука Апаша гладит её. У меня закружилась от счастья голова. Мы целовались и целовались. Потом побежали под перевёрнутую лодку, потому что внезапно начался дождик. Под лодкой было неудобно. Но зато можно было прижаться друг к другу теснее. Пляж мгновенно опустел. Я вспомнила про верх от купальника и выскочила под дождь. Тут же нахлынули воспоминания, как меня, шестилетку, привели на берег моря впервые. Та самая непогода сделала своё дело. Улетучилась моя эйфория, и я вернулась под лодку с мокрым лифом в руке, грустная.
Апаш растерялся:
– Ань, ты чего? Замёрзла, что ли?
Я разрыдалась и уткнулась ему в плечо.
…Как-то Виктор, мой муж, решил покуражиться и заказал, будучи в отпуске, нам по коктейлю «Секс на пляже». Так вот, скажу я вам, ничегошеньки тот специалист, придумавший это самое название, не понимал в том самом действии, которым назвал свой напиток…
Да, это случилось. Был дождь, песок, любовь, страсть. Потом купание в море, по волнам которого всё ещё стучали небесные капли. Постепенно на пляж стали возвращаться курортники, и мы пошли домой. С того дня мы почти не разлучались с Апашем. Но время пролетело достаточно быстро, пришла пора расставания. Апаш попросил мой адрес, пообещав, что будет писать.
Он и вправду сначала писал часто. Коротко. Но пылко.
У меня осталась только пара фотографий с ним. В то время стояли фотоавтоматы в курортных городах, где можно было сделать четыре фотографии подряд. Мы как-то залезли в эту будочку и, дурачась, высовывая языки и кося глаза, сфотографировались за чисто символическую сумму. Апаш разорвал ленту фоток на две половины и отдал мне одну. Оказалось, что отдал он мне частичку себя не только на снимке.
Когда я поняла, что внутри меня живёт маленький человечек, я ужасно испугалась. Написала Апашу, а он не ответил. Писала я ему уже в Свердловск, где он учился. Я написала снова. Но он опять не ответил. Благо мне было уже почти девятнадцать, и я смогла самостоятельно решить этот вопрос. Да, я сделала ту самую операцию, название которой произносить не хочу. Не уважаю себя за этот поступок, раскаиваюсь в нём всю жизнь. А Апаш больше не разу не написал. Зато у меня потом было много сложностей в жизни по причине той операции. Долго с Виктором не могли иметь ребёнка. То, что родилась Ленка, было чудом.
Виктора я впервые повстречала в библиотеке. Он помог мне поднять рассыпавшиеся брошюры, разговорились. Потом проводил до дома. Прямо на дне рождения, когда отмечали моё двадцатилетие, сделал мне предложение. Так сложилась наша с ним «ячейка общества». Любил он меня очень. И я его. Апаша порой вспоминала как что-то далёкое и нереальное. Но, повторюсь, Земля круглая. Была ещё одна встреча. Последняя. И как раз она расставила все точки над той самой буквой.
Ночная бабочка
Из динамиков неслась песня: «Ночная бабочка, ну кто же виноват? Путана, путана, путана. Огни отелей так заманчиво горят». Набережная гудела, танцевала, поедала вкусный ужин и запивала южную страсть терпкими винами. Мы с Виктором в кои-то веки выбрались в Анапу, в которой я не была ой как давно, с тех самых восемнадцати моих лет.
Родители довольно долго продолжали летом ездить к бабе Нюре, а после того, как её не стало, прекратили анапские вояжи, поскольку «стали возрастными», как говорил папа. Перестройка, новшества в стране родителей сильно смущали, они ударились в разговоры на тему «Вот раньше жили не так…». Вдвоём им было комфортно, тем более мама стала плохо слышать, и папа подолгу ей что-то рассказывал, а она только кивала. При этом видимо, думала о своём.
Мы предложили им в тот раз взять их с собой, тем более у Виктора появился дополнительный заработок. Это было начало девяностых, а там уж кому как повезло. Нам немножечко «повезло», поэтому деньги на пляжный отдых нашлись. И даже путёвка в санаторий была, а не частный сектор.
Мне уже было тридцать, даже с небольшим «хвостиком». Очень хотелось ребёнка, но природа не давала «добро». Вроде, тогда, в восемнадцать, всё прошло успешно, никаких прогнозов плохих не было. Но шлагбаум боженька закрыл. Не простил, видимо. Я и сама часто себя корила, думала, что, наверное, маме нужно было рассказать. Она же акушерка, поняла бы, помогла. Но прошлого было не вернуть.
Виктор, конечно, тоже хотел малыша, но подбадривал меня, как умел. Бывало, приобнимет:
– Лапуль, вот мы сейчас наотдыхаемся, деньжат скопим, заматереем. Потом уж и дети пойдут. А у нас для них всё готово.
Я только печально улыбалась. Время шло, ничего не получалось. Фигура оставалась стройной, покупались красивые платья, сумки, сапожки, пальто. Я ходила «куколкой», как говорила мама. Никаких перемен на горизонте не намечалось. И вот эта путёвка в санаторий. И тот самый выход вечером на набережную.
В одном из ресторанчиков нашелся свободный столик, мы присели за него.
Волосы у меня были длинными, и я стянула их в тугой хвост. В школе носила короткие стрижки, но потом, до рождения Лены, были волосы ниже плеч. По природе была блондинкой, таковой и оставалась до появления внука. Затем чёрт дёрнул стать брюнеткой. Внук Владик, когда подрос, называл мои волосы «шоколадными». Только недолго я ходила «шоколадной». Оказалось уж очень муторным постоянно красить быстро отрастающие корни. Любочке, своей подруге, я категорично заявила:
– Блондинкой родилась, блондинкой и помру, – и мы с ней отправились в парикмахерскую, где работала «крутая Лиля». Так назвала мастера Любочка. Лиля и вправду оказалась крутой. В смысле крутобёдрой. Волосы у неё были накручены на бигуди, а фартук был перекручен и небрежно завязан сбоку. Оказалось, что так оно и было задумано – скрывались следы от краски, которой фартук был испачкан.
Крутая Лиля вернула мне мою короткую стрижку, мой светлый оттенок и похвалила меня:
– Вот точно сзади пионерка. Разве не так?
Любочка фыркнула:
– А я нет, что ли? Мы ж одноклассницы.
У Любочки более упругая кожа, морщин у неё всегда было гораздо меньше. Я со своим высоким ростом, стройным телосложением и вправду в темноте смотрелась неплохо. Но моё лицо, особенно щёки, рано стали «пергаментными», и с этим ничего нельзя было поделать. Сама я к себе привыкла, но лет с пятидесяти меня чаще называли «бабушкой», чем «женщиной», несмотря на более-менее молодёжную одежду и яркие украшения.
Это я сделала отступление, так сказать, в будущее. Тяну время. Не хочется снова в тот день. Жуть, как не хочется. Но коль уж начала вспоминать, то продолжу.
К нашему столику подошла молоденькая официантка:
– Что будете заказывать?
Витя даже в меню смотреть не стал:
– Осетринки нам принесите и белое вино. Местное. Только холодное.
Заказ девушка принесла быстро и, извиняясь, спросила:
– Не разрешите ли двум дамам к вам присоединиться?
Виктор недовольно сморщился, а я кивнула. Что мне, жалко, что ли?
Женщины оказались немолодыми, очень весёлыми. Они с удовольствием делились с нами эпизодами своего отпуска, советовали, какие экскурсии посетить. Виктор был в Анапе впервые, задавал много вопросов. Внезапно одна из дам тронула меня за локоть и указала на полную женщину в блестящем платье, остановившуюся возле крайнего столика. Вокруг головы женщины был повязан серебристый шарф, из ушей свисали – по-другому и не скажешь – массивные серьги с бирюзой, запястье украшал широкий золотой браслет.
– Это хозяйка ресторана этого. Такая фифа. Каждый день новые украшения, наряды. Злая, готова всех поубивать. Девчонки-официантки боятся её как огня.
Но зато здесь порядок. Она обязательно в течение дня разок, а то и два придёт, всё проверит. А так у неё тут брат заправляет. Такой бабник, жуть. Настоящий Казанова. Говорят, что женился уже три раза. Хотя ему лет тридцать или чуть больше.
Хозяйка ресторана, словно почувствовав, что говорят про неё, посмотрела в нашу сторону. Что-то царапнуло меня изнутри. Знакомый взгляд. Или показалось? Я продолжила беседу с соседками по столу и не заметила, как хозяйка исчезла из поля зрения.
Тут я впервые на себе ощутила, что означает выражение «сердце ушло в пятки». Передо мной стоял Апаш. Мгновенно в мозгу сложился пазл, и я поняла, что полная женщина – хозяйка заведения – это его сестра. Апаш меня не видел, так как я расположилась таким образом, что верхнюю часть лица закрывала тень навеса. На танцполе светили яркие прожекторы, поэтому хотелось немного «убрать яркость», и мне представилась такая возможность благодаря удачно выбранному столику.
Апаш был в льняном мятом пиджаке, на шее сверкала золотая цепь в палец толщиной. Он кому-то улыбнулся, и я с ужасом увидела на его передних зубах золотые коронки.
Его бритый наголо череп, блестящие фиксы ввергли меня в шок. Тут до моих ушей донеслось, как он говорит посетителю в розовой рубахе с пальмами:
– Дим, я тебе клянусь, это чистый Армани, – он при этом отвернул полу своего мятого пиджака, чтобы оголить лейбл.
Затем, отметив боковым зрением стайку молоденьких девчонок в джинсовых юбках, устремился в их сторону:
– Девочки, не проходите мимо! Сегодня танцуют все.
Самая толстая фыркнула:
– А коктейль бесплатно будет?
Апаш хлопнул её ладонью по широкому заду и рассмеялся:
– Тебе вредно.
Как ни странно, девчонки остались. И Апаш начал «окучивать» самую симпатичную из них.
Мне стало очень неприятно, я спросила у Виктора:
– Может, пойдём?
Огорчённо вздохнув, муж развёл руками и извинился перед соседками по столику:
– Милые дамы, наша чета вынуждена откланяться. Хорошо вам долететь домой.
Расплатившись, мы пошли к выходу. Путь пролегал мимо столика, за которым Апаш декламировал наивным студенткам какие-то графоманские стишки. Он смеялся:
– Не помню весь текст. Я ведь, девчонки, ночная бабочка. Ну, кто же виноват? А огни отелей так заманчиво горят. Я, девчонки, управляющий тут. Порхаю ночным мотыльком. Место здесь козырное. Видели белый дом с красной крышей по дороге сюда? Это мой. Там я живу, сестра с семьёй и мама наша. Я, девчонки, рождён быть ночной бабочкой. Но любой бабочке нужна подружка.
Под звон бокалов, которыми компания начала чокаться, мы покинули ресторан.
Через пару дней я пришла туда днём. Виктор обгорел на солнце, остался в номере, а я отправилась к «ночной бабочке». И хорошо, что сходила. Как я уже говорила, все точки над «i» были расставлены тогда.
Днём в ресторанчике народ был, но столиков свободных имелось немало. Я присела за стол, который стоял как раз напротив входа. Заказала мороженое. Сидела, наблюдала из-под солнечных очков с тёмными стёклами, как Апаш суетливо поправляет рамочку, висевшую на стене, с выставленным на обозрение меню. Как он похохатывает в ответ на реплики, доносящиеся с кухни. Я, объект уже не слишком молодой, его, по всей видимости, не интересовала, и он не смотрел в мою сторону. Время шло, нужно было решаться. Тогда я сняла очки и посмотрела прямо на него. Он как раз направлялся к столику, за который села компания из трёх молоденьких подружек. Видимо, студенток. Апаш, словно запнувшись, остановился резко, потом продолжил путь. Но тут же развернулся и направился в мою сторону:
– Аня, ты что ли?
Я улыбнулась и кивнула.
Апаш крикнул в сторону официантов:
– Коньячку принеси.
Он плюхнулся на стул рядом, и я почувствовала ядрёный запах перегара. Заметив, что я поморщилась, он развёл руками:
– Пью, как последняя сволочь. Работа тяжёлая. Ты, Ань, не обращай внимания.
Подошёл юноша с графинчиком, в котором плескалась тёмная жидкость:
– Павел Ильич, триста?
Апаш, не глядя на него, махнул рукой. Жест означал «ставь и вали отсюда».
Вдогонку юноше Апаш дополнил свой заказ:
– Лимон и минералку ещё.
Он посмотрел на меня взглядом, полным желания поскорее налить коньяк себе в рюмку, и, словно извиняясь, пожал плечами:
– В-о-о-от, теперь я Пал Ильич Чайковский, а никакой не Апаш.
Я не выдержала:
– Ты сказал, что пьёшь. Что-то случилось?
Апаш, разливая коньяк, даже не посмотрел в мою сторону:
– Ничего не случилось. Грустно.
Я решила не тянуть кота за хвост:
– Апаш, я здесь с мужем…
Он, зажмурившись от блаженства, которое доставил ему коньяк, вылитый в нутро, заметил:
– Ах, с мужем. А я уж хотел за тобой приударить, – и развязно заржал.
Я смотрела на него во все глаза и не узнавала.
Тут врубили музыку. «Ночная бабочка. Ну, кто же виноват?»
– Классная песня, да? – спросил меня Апаш.
Я попросила:
– Пусть сделают потише.
Апаш крикнул:
– Ша! Стоп музон.
Он посмотрел на меня и с интонацией заправского алкоголика представился:
– А я, между прочим, ночная бабочка. Все ночами отдыхают, а я вкалываю. Кручусь как белка в колесе. А к утру нажираю-ю-ю-юсь. Сплю мало, с утра – опять на работу. Так вот и живу.
Он закурил, не спрашивая разрешения у меня, закинул ногу на ногу и улыбнулся.
Я поняла, что коньяк, наконец, согрел ночную прожорливую бабочку.
«Не встречайтесь с первою любовью»
Заметив, что мороженое в моей креманке совсем растаяло, Апаш барским жестом подозвал всё того же официанта и ткнул в меня пальцем:
– Даме вот этой – мороженого. Самого вкусного. Усёк?
Я засопротивлялась:
– Не хочу больше, спасибо.
Но паренёк уже ушёл, а Апаш снова разливал коньяк и меня не слушал. Когда он опять выпил, мне принесли мороженое, украшенное черешенкой и орешками, и я вновь завела разговор:
– Апаш, так вот, я тут с мужем, позавчера тебя увидела, и сегодня забежала на минутку узнать, как у тебя дела. Я же тебя с того самого лета и не видела больше. Ты тогда учился…
Апаш перебил меня:
– Учился, да не доучился. Бросил я это дело, Ань. Кому оно надо? Вон я, безо всякого образования имею и где жить, и что поесть, и выпить, причём вкусненько.
Понимая, что он пьянеет всё больше, я не стала ждать очередной его тирады и напрямую спросила:
– Почему ты не писал мне? Вернее, почему не ответил на моё письмо?
– Кто, я? – непонимающе уставился на меня Апаш.
– Да, ты. Я уже готова была трясти его за плечи от злобы и ненависти. – Я ждала ответа, а ты даже не отреагировал.
– Малыш, какое письмо? Я же писал тебе, я помню.
Я сложила руки в замок:
– Я была беременна и написала тебе об этом.
Он, казалось, облегченно вздохнул:
– Ах, это. Так я это… не помню, малыш. Но были какие-то обстоятельства.
Он снова выпил коньяку и хлопнул себя по лбу:
– Так, вспомнил. Ну, там такое дело, в общем, выяснилось, что батя мой и вправду сам того, а не на охоте.
Он много и беспорядочно жестикулировал, как все алкоголики. Теперь Апаш ещё сильнее размахался руками:
– Я тогда, короче, узнал…
Он прервался, так как в поле его зрения попал официант:
– Неси коньяк! – приказал Апаш.
Я поёжилась: столько выпивать до обеда, а потом работать до глубокой ночи, это, конечно, в таком возрасте, возможно, и получается. Но явно долго продолжаться не сможет.
Апаш забубнил:
– В общем, я как узнал, что он – сам себя, то я был в полной нирване. Мир рухнул, малыш. Потом узнал, что там ещё были всякие проблемы у него. Я в жизни так, малыш, разочаровался, ты не представляешь. Кинул я взор на институт, махнул рукой и свалил. Мне твоё письмо пацан потом привёз, да только я уже с горя замутил с одной бабой. Ой, пардон, девушкой. И она мне начала руки выкручивать, типа «хочу ребёнка, хочу ребёнка», и тут твоё письмо. Я, в общем, в жизни разочаровался.
Я за это «в общем», за пьянство, за неприглядный облик окончательно разозлилась на него:
– А не слишком ли много событий для такого небольшого периода?
Апаш, дождавшись очередную порцию коньяка, на этот раз закусил дольками лимона, отправив в рот сразу несколько, прямо пальцами собрав их с блюдца:
– Да, событий много было.
Я удивлённо уточнила:
– Но ведь ты потом даже никогда не попытался узнать, как моя жизнь и что с ребёнком.
Апаш погрозил пальцем:
– А вот это не надо. Я был в Москве осенью, видел тебя, не было у тебя никакого живота.
Я даже закашлялась от услышанного:
– Как? Почему я не знаю, что ты был в Москве?
Апаш пожал плечами:
– Потому что я просто подъехал с товарищем к твоему дому, сидел в машине и ждал. Потом ты вышла, вся такая на шпильке, в джинсах. Я сразу просёк, что ты пошутила.
– Дурак ты, Апаш, – сказала я.
Поднялась и пошла к выходу. Не заплатив. Пусть сам расплачивается. Не могла оставаться тут даже минуту. По пути мне пришлось обойти его сестру, которая спешила к Апашу:
– Павлик, ты снова нажрался, сволочь! – кричала она. – Я тебя убью. Вали отсюда к такой-то матери!
– Светик, прости, я задумался и не заметил, – канючил железнозубый Апаш и почему-то ржал при этом, периодически икая.
Она буквально схватила его за шиворот и стала толкать к машине. С головы её свалился фиолетовый шарф, и белокурые волосы рассыпались по плечам. Она хоть и была полной, но всё же оставалась роскошной женщиной. Вот и волосы казались шёлком, струящимся под солнцем. Сестра Апаша своими холёными руками пригладила своё золотистое богатство, снова намотала шарф вокруг головы, что-то сказала водителю, наклонившись к окошечку иномарки, и вернулась в ресторан.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71500375?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Ольга Безденежных
Тип: электронная книга
Жанр: Современные любовные романы
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 03.01.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Не было бы этой книги, если бы не Егор Андреевич, бывший физик, ставший писателем. Что же такого сочинил он, что получилась целая книга? Оказывается, не сочинил, а записал со слов своей любимой женщины по имени Анна, которая…однажды утром, проснувшись в постели с квартирантом, решилась на перемены в своей судьбе.