Главная страница | Социальная фантастика | Там так холодно

Там так холодно
Борис Петров
Рита попадает в психбольницу. Ее привозят после того, как она пытается сжечь свою квартиру. Зам. зав. отделения Максим Сергеевич хочет разобраться в причинах болезни, чтобы помочь пациентке.
Повествование разделено на сцены из жизни больницы и семьи Максима Сергеевича, чередующиеся с записями аудиодневника, перепиской Риты с другом по переписке и его рассказами, которые он присылал ей вместо ответов или комментариев на ее проблемы.

Борис Петров
Там так холодно

Есть яблони в моем саду,
Сухие ветви тянутся друг к другу,
Я их от злого ветра сберегу,
Спасу от смерти, подавлю тревогу.

Среда, 18 июля 2023 12:36
Такое яркое солнце, что трудно дышать. Пыль на стеклах и подоконнике нагрелась до предела, лицо горит, голова кружится и просит пощады. Рита приоткрыла глаза и взглянула в окно. Там ничего не изменилось: все та же унылость больничной территории, лавки, давно просящиеся в печь, чахлая трава и полумертвые яблони. Наверное, когда-то здесь было красиво, но садовник умер много лет назад.
Сзади послышались голоса, и ей стоило больших усилий не обернуться, не среагировать, не впасть в гневное полузабытье, вводящее в ступор, а потом вынуждающее бежать. Нет, больше она себе этого не позволит, пускай внутри все переворачивается, грудь стала раскаленным чугуном, уже начавшим плавиться, скапывая лавой прямо в сердце, сжигая легкие, заполняя пищевод, чтобы потом разорвать желудок на дымящиеся ошметки. Так она чувствовала, так реагировал ее организм, уставший от нее, раз за разом желавший уничтожить себя. Открытых язв больше не было, но осталась память, до мельчайших деталей, смеясь и играя, восстанавливая ощущения первых месяцев болезни. А чем она больна, и сколько уже находится здесь? Лето, опять лето. Июль, наверное, а это ее первое лето здесь или уже второе, третье, четвертое?
Рита открыла глаза и на мгновение ослепла от яркого солнца. Паническая атака отступала, чугун застывал, поблескивая черным матовым цветом, как ее старая машина. А что с ней? Неважно, все уже неважно. За руль она больше никогда не сядет, даже если разрешат. Она улыбнулась, дыша свободнее, не слыша в коридоре ни единого шороха. В голову пришла неожиданная мысль: «Почему пыль всегда пахнет одинаково?» Зловредная память поворчала, но приняла игру, восстанавливая картины из детства. Рита не вспомнила подробности, только солнце, плавящийся асфальт, горящую на стеклах пыль и запах подоконника в ее комнате, который она не протирала с марта назло матери.
Послышались уверенные негромкие шаги. Кто-то приближался к ней. Рита привычно испугалась, но узнала его, поймав запах вчерашнего одеколона. Она смутилась и еле заметно покраснела, став еще меньше.
– Это я, Рита, – врач подошел и, толкнув по-дружески плечом, встал рядом, упершись руками в подоконник. Она долго изучала его длинные пальцы и узкие ладони неудавшегося пианиста, и только потом посмела поднять глаза, встретив добрый и внимательный взгляд темно-карих глаз.
– Опять подралась?
Рита смущенно пожала плечами, не смотря ему в глаза. Ее интересовали его волосы, такие же короткие, как у нее. Про себя она ему сказала, что зря он так стрижется, и седина его совсем не портит, не то, что ее.
– Пойдем, я обработаю твое лицо. Не чувствуешь боли? – он показал на свою правую скулу. Рита машинально дотронулась до своей, ощутив теплую влагу. Зубы тоже отозвались, но не болью, просто она ощутила вкус железа во рту, захотелось почистить их, добела, стереть до десен.
– Да, вижу. Это не очень хорошо. Ты совсем не чувствуешь боли? Я видел по камерам, Софка тебя крепко приложила.
– Это я ее, – тихо усмехнулась Рита, вспомнив распластавшуюся на полу толстую Софку, накинувшуюся на нее после обхода. – Я у нее мужика увела.
Врач хмыкнул и взял ее под локоть. Рите нравилось, как он ее ведет, не как муж или любовник, хвастающийся добычей, а как старший брат, пришедший на помощь, готовый выслушать, помочь, строгий, недовольный, но верный. Она нашкодила, довела до драки, а ведь давала себе слово не повторять этой ошибки. Она опять что-то сделала не так, спровоцировала Софку, а ведь у нее рецидив.
Войдя в процедурную, он кивнул медсестре, разбиравшей коробки с медикаментами. Медсестра достала из шкафа аптечку для драчунов и продолжила сверять ведомость с содержимым коробок. Эту аптечку он когда-то сам собрал, когда надоело доставать с полок и шкафов все необходимое.
Рита послушно села на кушетку и ждала, рассматривая медсестру. Она выше нее и шире в плечах, молодая и крепкая. Вот такую бы жену Максиму Сергеевичу. Она украдкой посмотрела на него, готовившего экзекуцию. Рита заскрипела зубами, ругая себя за эти мысли. Как она стала похожа с возрастом на свою мать, любившую рассуждать о том, кто кому пара, а скорее не пара. Она не видела жену Максима Сергеевича, наверное, она очень красивая и умная, на другой он бы не женился. А кому она пара? Получается, что никому. Вроде не уродина, не толстая, все при ней, как говорила тетя Маша. Жаль, что она умерла, теперь некому пожаловаться, не у кого спрятаться от матери.
– Открой рот, надо зубы посмотреть, – строго сказал Максим Сергеевич, Рита с трудом разжала челюсти. – Так, все нормально. Попробуй успокоиться сама, я не хочу тебе снова назначать препарат. Ты не виновата, Софка опять слетела. Не мотай головой, я все видел.
– Да, Рит, ты не виновата. Софку переведем к своим в буйное, у нее очередной криз, – не оборачиваясь, сказала медсестра и добавила, – ты помнишь, кто вас растащил?
Рита помотала головой и с надеждой посмотрела на врача. Он кивнул, чтобы она вспоминала.
– По-моему ты, – осторожно ответила Рита, не до конца различая белую фигуру, заломившую Софку, когда бешеная баба схватила тумбочку, вырвав из креплений, намереваясь размозжить Рите голову. – Точно не могу вспомнить, но на тебя похоже.
– Нет, не я. Марина прибежала первой, я позже с вязками. Нормально ты ее ушатала.
– Катя, прекрати, – строго сказал врач.
– Да ладно, медсестра пожала красивыми плечами, все же слишком широкими для молодой девушки.
Рита весело посмотрела на медсестру, вставшую к ним боком, и не торопясь укладывавшую коробки в шкаф. Бабушка таких по-доброму называла «молокофермой», Рита хотела пять лет назад сделать себе такую же грудь или чуть поменьше.
– Ты не виновата, но драться больше не надо. В следующий раз попытайся сбежать, – строго сказал врач.
Рита хотела предложить убрать буйных из палаты «среднячков» отделения неврозов, но промолчала, зная, что клиника переполнена, а Софка три месяца вела себя спокойно, читая одну и ту же книгу верх ногами. Скула заболела, и Рита вздрогнула, показав пальцем на ссадину и кровоподтек.
– Это хорошо, что почувствовала. У меня есть минут десять, пошли, прогуляемся.
Рита улыбнулась, медсестра подмигнула ей, будто бы она идет на свидание. А почему бы и нет? Можно же представить, что она идет на свидание. Правда выглядит не особо, спортивный костюм постарел вместе с ней, лицо разбито, зато она похудела, как давно хотела.
Спустившись со второго этажа, они вышли через служебный вход. Солнце грело беспощадно, Рита расстегнула куртку, зеленый бюстгальтер тут же проявился сквозь белую футболку. Раньше бы она извелась вся, а сейчас все равно. Максим Сергеевич взял ее под руку и повел вдоль здания по узкой дорожке, вымощенной серой брусчаткой. Солнечный свет и щебет птиц, доносившийся из-за забора, окончательно успокоил ее. Она улыбалась и позволила себе снять куртку, он взял ее, чтобы освободить Риту. Ей всего тридцать четыре года, а она записала себя в старухи. Любви больше быть не могло, но можно найти партнера, друга для жизни, чтобы не мучал и не мучался с ней.
– У тебя прогресс. Ты молодец. Не надо вздрагивать, пока тебя никто выписывать не собирается, – он тихо рассмеялся.
– Не надо меня выписывать – я не хочу обратно, – буркнула Рита, продолжая улыбаться.
– Ты не сможешь здесь остаться навсегда. Это было бы слишком жестоко и совсем не нужно. Пока ты не готова, но к весне я тебя выпишу. Ты мне надоела.
Рита засмеялась, зная, что он шутит. Наверное, он прав, мысль о выписке уже не так страшит ее, а, может, это все солнце?
– Ты бы не хотела встретиться с родными или друзьями? Не злись заранее, подумай.
– Нет, не хочу ни с кем видеться. Только с Олей, Оксаной и Евгенией Николаевной. Ну и с вами и девчонками, вас я вижу каждый день и привыкла. Может быть, захочу написать письмо.
– Твоему другу по переписке, который рассказы присылал?
– Да, ему. Мне кажется, он меня сможет понять. А вы прочитали его рассказы?
– Да, прочитал. Ты это знаешь. И записи твои прослушал, все до единой.
– А вы ему писали обо мне?
– Нет, я тебе обещал, что не сделаю этого без твоего желания. Ты готова ему написать?
– Пока нет, но, может, скоро дозрею, – Рита остановилась у молодой яблони с крохотными яблоками. Она подошла ближе и погладила ствол, вдыхая все ту же разогретую пыль города и немного свежести молодого дерева. Яблоню медленно губил грибок, даже ей было это понятно, выросшей в городе без дачи. – Почему деревьями никто не занимается?
– Потому, что по штату нам не положен садовник. Хочешь поработать?
– Я не умею, – пожала плечами Рита. – Хотя, думаю, что это не так уж и сложно.
– Я подумаю об этом. Ты выздоравливаешь.
– Я боюсь этого, – Рита посмотрела ему прямо в глаза. Синие глаза потемнели, став черными, первый признак грядущей мигрени. Она сглотнула горькую слюну и поворошила ежик на голове.
– Ты перегрелась. Пошли обратно, а то голова разболится. Я сниму с тебя процедуры, если будешь работать в нашем Эдеме.
– Эдеме? – Рита с сомнением осмотрела чахлый сквер с редкими яблонями и старыми кленами. – Я одна не справлюсь.
– С тяжелой работой Миша поможет, ты же не против?
– Не против, – смутилась Рита, покраснев, как девчонка.

Звук 001 от 03.03.2022
«Я… это я. Не знаю, что сказать».
«Переслушала себя – какой у меня старый голос! Господи, как это ужасно!» – смеется, запись обрывается.
«Я пошла к психотерапевту. Точнее нет, была на приеме через Zoom. Он мне сказал, чтобы я вела дневник, а лучше записывала себя на камеру. Я попробовала и все удалила, давно не чувствовала себя такой тупой. Да, надо признаться – я тупая. До сих пор не могу поверить, что я за это еще и заплатила», – стук телефоном об стол, запись обрывается.
«Я не знаю, что мне дальше делать. Я скоро потеряю работу. Директор нам врет, что все останется по-старому, что компания никуда не уйдет и другое бла-бла-бла. Он всегда врет, прошлый был честнее, хотя тот еще мошенник. Наверное, я даже рада, что меня уволят. Давно хотела поменять работу, но так и не решилась. Все решили за меня, как обычно», – всхлипывает, запись продолжается.
«Я купила таблетки, выпила сразу за два дня, чуть не вырвало. Я не могу больше плакать. Психиатр сказал, чтобы я не принимала войну так близко к сердцу, что это не моя война, я не виновата и бла-бла-бла. Это я и сама уже почитала, не помню где. Так я не из-за войны плачу, мне в целом все равно. Да, война плохо, но я привыкла к войнам. Мы же постоянно с кем-то воюем, сейчас и не вспомню с кем и когда, просто знаю это. А чего тогда я плачу?».
Слышен звук закипающего чайника, стук чашки о блюдце. Она проливает мимо и ругается.
«Надо еще что-то сказать, а я не знаю что говорить. Чай говно! Пирожное говно! Все говно, даже я сама говно!», – смеется и пьет чай, хрустит вафлями, громко чавкает.
«Если это услышит моя дрожащая мамочка, а она прям дрожащая от гнева. Не хочу с ней разговаривать. Мне хватило того потока дерьма, что она вылила на меня после начала войны. О, я ваще предатель и худший человек на земле, как обычно, я же во всем виновата, да? Я всю жизнь во всем виновата, перед всеми и во всем! Как мне это надоело! Так чего я реву?».
Она встает и убирает чашку и блюдце в раковину. Моет, что-то ворчит под нос или напевает.
«Мне нечего жаловаться. У меня своя квартира, правда, ремонт надо доделать. У меня есть машина, сдуру купила себе Camry, черную, как у депутатов. На аукционе и купила, и не езжу. Зачем мне машина? А квартира зачем, если я здесь одна? Я не хочу семью, уже не хочу детей. Я не хочу никому ломать жизнь. Я хочу, чтобы от меня отстали! Оставили меня в покое!».
«Забыла сказать, что мой мозгоправ посоветовал мне чаще ходить в театры, на концерты, куда угодно, лишь бы быть среди людей. Купила абонемент в Дом музыки, буду спать под орган. А еще купила десять сеансов со скидкой – просто дура!»

Понедельник, 10 июля 2023 21:48
– О, ты все-таки пришел домой! – Оля недовольно посмотрела на отца, с губ почти сорвались едкие замечания, но она сдержалась. Мать бы не сдержалась, и ругань бы началась, не отходя от старой вешалки.
– Привет. Пахнет вкусно, – спокойно сказал Максим Сергеевич, заставив лицо улыбнуться. Дочь стояла перед ним в ярком фартуке с озверевшими монстрами в поварских колпаках, над жуткими кастрюлями поднимался зеленый пар. Не хотелось думать о том, что они там варили, но пахло действительно вкусно.
– Конечно, я же готовила, – Оля самодовольно улыбнулась. Как же она сейчас была похожа на Альбину: тот же горделивый взгляд, небрежная челка, прямые волосы темно-шоколадного цвета. Жена и теща все время злились, что дочь пошла в его породу, но Оля была почти полной копией Альбины, и дело было не во внешних сходствах, а в манере держаться на людях, во взглядах, то требовательных, то добрых и нежных.
Он вздохнул и пошел умываться. Дочь давно взяла на себя домашние хлопоты и уход за единственным мужчиной в доме. В ванной его ждали чистые футболка и шорты. Пришлось лезть в душ, хотя тело и мозг просили только одного – лечь и спать, сегодня можно без снотворного. Все-таки два дежурства подряд перебор, а завтра он в дневную смену, а потом опять дежурства по полутора суток. Когда Альбина в прошлый раз ушла, дочь осталась с ним, справедливо заметив, что его почти никогда не бывает дома, и она может делать все, что захочет. Альбина тогда устроила скандал, но он видел, что жена была обрадована, а скандал был для поддержания статуса-кво. В этот раз Альбина просто ушла, страшно подумать, сколько уже прошло времени, сколько раз она уходила и возвращалась к ним. А ведь они до сих пор женаты, лень разводиться.
– Ты устал, – Оля с тревогой смотрела на него, сидевшего за столом у окна – это было его место, которое не смел занимать даже кот. Пожалуй, кота не хватало ему больше всего. Очередной побег жены привычно ранил, но Максим Сергеевич умел не замечать эту боль. Кот умер два года назад, а миска и когтеточка до потолка так и стояли в углу стандартной кухни напротив холодильника, чтобы хитрый британец мог контролировать его содержимое и требовать оставить ему сосиски или колбасу.
– Устал, – он слабо улыбнулся. – Лучше расскажи, как у тебя дела?
– Да у меня все хорошо, – Оля одарила его широкой улыбкой, став ненадолго той веселой девочкой, радующейся солнцу, дождю, ветру, снегу, морозу и слякоти, не знающей страха перед взрослыми, но осторожной и иногда задумчивой. Оля увидела это в его глазах и крепко обняла, с тоской посмотрев на когтеточку. – Мне иногда кажется, что он просто спрятался. Ладно, не бери в голову, а то пропишешь мне какой-нибудь фуфлофен.
– Таких не держим, но сначала себя заколю.
Оля вернулась к плите, незаметно смахнув крупные слезы, надеясь, что он не заметит. Но это было не так, и Максим Сергеевич видел каждую ее слезинку, понимая, как на самом деле тяжело дочери с ними, со школой, со сверстниками. И как он уже стар и беспомощен, чтобы помочь ей, хотя бы советом. А давно ли он стал Максимом Сергеевичем? Давно ли сам себя стал так называть, потеряв последнюю ниточку с тем молодым и молчаливым парнем, жившим в нем долгие десятилетия. Он никак не мог понять, почему окружающие его воспринимают всерьез, прислушиваются к нему, ведь внутри него был все тот же неуверенный и сомневающийся, но упорный юноша, который исчез сам, внезапно, как резко кончается детство, когда ребенок сталкивается с настоящей болью или трагедией, когда родители уже не могут ему помочь, когда никто не может ему помочь.
– Мама заходила, – она поставила перед ним тарелку с салатом и котлетами, густо измазанными домашней горчицей, как он любит, чтобы глаз выдери.
– Как у нее дела? – без эмоций спросил он, наливая чай из заварочного чайника, чифирь, как ворчала теща. В целом она была неплохая женщина, если бы не ворчала по каждому поводу.
– Не знаю. Выглядит хорошо, а, по-моему, ей хреново, – Оля села, не снимая фартук.
– Котлеты ешь, от белков не толстеют.
– Не хочу. Я пока готовила, три съела. Пап, я не вру, могу рыгнуть, сам почуешь, – она надулась, желая изрыгнуть огриковскую отрыжку.
– Не надо, охотно верю, – засмеялся он. Детская игра в огриков была их маленькой семейной тайной. Дома можно было вести себя как хочешь, в допустимых рамках.
– Она с тобой хотела увидеться, ну и со мной немного. А ты опять не пришел вовремя. Знаешь, как ее это разозлило! Я по глазам видела. Она хотела с тобой поговорить, готовилась, наверное, вот и разозлилась.
– Странно, какое она имеет теперь отношение к тому, когда я прихожу?
– Ой, вот только не начинай, – Оля закатила глаза, едва не свалившись со стула, желая показать, как ее все это достало.
– Я кончил, можешь откатываться назад.
– Ага, а она никак не могла успокоиться. Совсем не изменилась. Знаешь, она хочет, чтобы я с ней поехала в Турцию через три недели, у нее как раз отпуск. Только мы вдвоем, понимаешь?
– Не-а, – он встал и положил себе вторую тарелку все с горкой, дома все было лучше, кроме одиночества. Он застыл над тарелкой, в очередной раз проворачивая заржавевший механизм самокопания, не желавший разбираться, почему он живет на работе. «Бескомпенсационная защитная реакция», так называл его толстокожесть коллега Тимур уже Каримович, как время летит, транквилизировавшийся шутерами и жуткими бродилками вместе с женой, работавшей в диспансере при больнице.– Папа, она поедет одна, то есть со мной. Вот только не говори, что ты ничего не понял! – возмутилась Оля и захрустела латуком.
– Я все понял, и мне на все плевать, – Максим Сергеевич вылил все из чайника, спать хотелось адски, аж челюсть ломило от еле сдерживаемой зевоты.
– Какие вы, – она запнулась, помотав головой, – ладно, не важно. Я думаю отказаться, а то мы там подеремся.
– Зря, я с тобой в этом году никуда не смогу поехать раньше зимы. А на море стоит съездить, мне как раз премию перевели.
– Она сама все оплатит. Я думала выставить ей это требование, но она сама предложила. Представляешь, мама меня спрашивала, что я думаю, – Оля округлила глаза, и они стали чуть зеленоватыми, сохраняя темно-карий цвет. Или ему так показалось, как всегда казалось, что глаза Риты чернеют.
– Что-то происходит, – резюмировал он, быстро все съев.
– Вот и я о чем. Мне тут бабушка сказала, что она давно с ней живет, но это секрет.
– Как давно?
– Да почти сразу, как ушла от нас. Только я тебе этого не говорила.
– А я этого и не слышал, – подмигнул он.
– Гы-гы-гы! – захихикала дочь, набив полный рот салата. – Завари еще чай, я пирожные купила.
– В честь чего? – он принялся за чай, вскоре заревел измельчитель, уничтожая в пыль отработавшие листья чая.
– Как это чего? Ты домой пришел, наконец-то! Пап, я тут курсы нашла, ну, репетитора. Я поспрашивала у наших училок, короче вроде нормальный, но стоит дорого.
– Хорошо, потянем, не переживай. Машины больше нет, так что тратить больше не на что, – плечи напряглись, он вновь укорил себя за то, что совсем не занимается ее учебой. Хорошо, что Оля разумная и знает что хочет, а не плывет по течению или от пинка к пинку родителей.
– Я маме сказала, она оплатит половину, то есть за английский, а ты по русскому, по программированию я сама справлюсь, а по математике в школе натаскивают.
– Я не против. Я рад, что мама хочет участвовать.
– Только она просила тебе не говорить. Какие-то глупые игры, да?
– Так взрослые и не очень умные.
– Да, я помню. Ты мне это с раннего детства говорил. Пап, можешь мне обещать, что сделаешь?
– Смотря что.
– Нет, не пойдет. Просто обещай и все. Ну, пап, пожалуйста.
– Ладно, но это нечестно.
– Знаю, но честность еще никого не сделала счастливым – твои слова.
– Не мои, кто-то из писателей сказал.
– Для меня это твои слова. Помнишь, я записывала в тетрадку твои афоризмы? Так вот я ее недавно перечитала.
– Мне не показывай, а то со стыда сгорю, – он поставил чайник на стол и достал из холодильника пирожные. – Мало купила, только мне.
– Но-но! – Оля угрожающе замахнулась вилкой.

Звук 002 08.03.2022
«У меня был второй сеанс психотерапии. По-моему, все зря, я основное время молчу, не могу сформулировать мысль. А он ждет, вопросы задает, а мне хочется, чтобы он заткнулся!
Короче помолчала за три тысячи. Можно было бы вина купить на эти деньги. Пить не хочу. Пробовала – не лезет. Сижу дома, отключила телефон и сижу в кровати. Я ничего не хочу, лень двигаться. Надо бросать эти таблетки.
Мама мне тут в храм предложила сходить, к крестной съездить. Ха-ха! Вот уж куда я точно не пойду».
Течет вода, слышен звон посуды. Открывается холодильник, булькает жидкость, она что-то наливает в стакан.
«На работе мрак. Все такие психованные. На меня орали всю неделю. А в чем я виновата? Они думают, что все из-за логиста, а то, что груз арестовали на границе – на это всем плевать. Ищут другого человека, я же не справляюсь. А еще я тарифы выдумываю, раньше же цены другие были. Мудаки, пусть увольняют. Я с них три оклада выбью, уже документы в суд подготовила».
Пьет и икает. Смеется. Наливает еще и солит или перчит, трещит мельница. Долго размешивает и медленно пьет.
«Кадровичка тут подкатывала. Она щупает, когда я свалю. А я не свалю, пусть сокращают. Мне тут начальник пригрозил аттестацией. Ну-ну, пусть проведут. Я их в суде размажу, то же мне, комиссия. Деньги у меня есть, поживу без «любимой» работы полгодика.
Надо ремонт доделать, потолок сделать, а то эти сопли с лампочками достали. Мама говорит, что я живу в бомжатнике. Ну и ладно, зато в своем бомжатнике».
Чем-то хрустит, давится и смеется. Отстукивает пальцем марш, тихо напевая.
«У меня есть друг. Я тут подумала, что единственный. Я его никогда не видела, а он меня видел. У нас в подписи фотки висят, бесящая тема. Мы по работе сошлись, потом просто стали переписываться. Я не хочу встречаться, он походу тоже. Обидно, может, он женат? Я не спрашивала.
Короче я ему настрочила письмо, вылила все, что думала. Хотела даже первую запись дневника отправить – вот я, голая, без кожи. Страшно?
Мозгов хватило этого не делать. Я горда собой, сдержалась. А так хочется просто поныть кому-нибудь, а некому. Так грустно и одиноко, а еще страшно».
Запись прерывается.
«Это снова я. Привет мне от меня – Ритка, ты супер. А я? А я так себе. Он вчера ответил, написал, что все на нервах, кто-то хочет эмигрировать. Мрак, короче. Он против войны, не то, что я. Мне все равно, я этого не понимаю и не хочу разбираться. Мне своей боли хватает, да и что от меня толку?
Он прислал рассказ. Он иногда присылает мне свои рассказы на мое нытье. Интересно, что думает его жена о нашей переписке? Я бы убила, глаза бы выцарапала этой суке, мне, то есть. А его за член укусила! Сначала бы довела до конца, почти, а потом бы так укусила, чтобы он полгода кровью писал!»
Смеется. Наливает остатки из бутылки и идет ее мыть.
«Я кефир пью. Надо бы доставку заказать, в магаз идти лень. Ох, какое же я трепло, не зря меня бабушка так обзывала. Трепло и есть. За член бы укусила – просто смешно! Забилась бы в угол и рыдала три дня и три ночи, а потом успокоилась. Пусть переписывается, лишь бы не уходил.
Все, пойду рыдать в ванную, там акустика лучше. Мне даже соседка снизу стучит, не выносит моих лосиных криков. Пошла она в задницу со всем подъездом! Ребята сверху нормальные, их оставлю, остальных в задницу!».
Рассказ «Стук»
Лена вздрогнула и села на кровати. Что-то разбудило ее, но она забыла. Схватив телефон, она шепотом выругалась, только три ночи, теперь она не уснет. Она встала, открыла окно, теплый июльский ветер зашел в комнату. Спать больше не хотелось, она сделала себе коктейль и села на широкий подоконник в опасной близости от открытого окна. Как в детстве, когда она любила свешивать ноги, пугая прохожих. Они думали, что девочка собирается выпрыгнуть, иногда она думала об этом, но так и не решилась.
Смотря на пустынную улицу, она пила, чувствуя, как алкоголь растекается горячими струйками по сосудам. С каждым глотком становилось все жарче, и к концу высокого бокала она обнаружила себя в одних трусах на обозрении всему району, хорошо, что свет не включила, а куда она бросила пижаму? А, на кровать. Это хорошо, а то в прошлый раз зашвырнула в окно.
День прошел как обычно. Лена успела вздремнуть на работе, работала она быстрее многих, но быстро уставала от скуки. Начальник знал это, и не будил во время обеда, давая ей поспать два-три часа в оранжерее на диване. Каждый раз Лена просыпалась под пледом, кто-то заботился о ней, и ей это нравилось. Романов на работе она заводить не собиралась, дело было даже не в принципах, она не была готова к отношениям. Ей больше нравилось искать партнеров в Тиндере, хотя и это превратилось в серую рутину.
Вечером она долго читала детскую книжку, которую купила сыну. Хорошо, что он живет с папой, с ней ему было бы очень плохо. Ее не коробило то, что сын зовет другую женщину мамой, а она любимая тетя Лена. Егор нашел себе прекрасную жену, Лена знала о себе достаточно, чтобы не переживать по этому поводу. Скоро новый курс терапии, в этот раз она оплатит все сама, хватит висеть на шее у родителей и занимать у Егора.
Ночью ее разбудил стук. Сначала стучали сверху, потом снизу, а через секунду яростно забарабанили в дверь, истошно выдавливая дикие вопли. Лена бесшумно слезла с кровати и на цыпочках дошла до двери. Взглянув на себя в большое зеркало, она увидела сильно исхудавшую женщину с взлохмаченными короткими волосами. «Надо постричься», – решила она, потрогав волосы, спускавшиеся ниже ушей. Больше никто не стучал, за дверью никого не было. Подождав немного у глазка, Лена пошла спать. Опять три ночи, но в этот раз она уснула, пытаясь вспомнить, когда начались эти стуки. Вроде еще лежал снег или нет, она ничего не могла вспомнить.
Следующей ночью стук повторился. Стучали так, что она перестала слышать свой голос, а кричала она громко. Дверь били ногами и руками, но, когда она решалась взглянуть в глазок, стук обрывался, а в лифтовом холле никого не было.
На пятую ночь стука Лена решилась и открыла дверь. Этаж был пуст. В квартирах слева и справа никого, соседи уехали на лето за город, а безумная старушка, видевшая еще Сталина на параде, спала мертвецким сном. Лена прошлась по лестнице вниз и вверх, но ничего не услышала, и ей все время казалось, что она делала так уже очень много раз. Спать было невозможно, а читать больше не хотелось. Как ни весела была книжка, как ни любила она яркие картинки с озорными детьми, книжка жгла руки. Лену трясло, не то от страха, не то от гнева.
На работе все валилось из рук. Она не могла оформить ни одной статьи, все расползалось, а макеты стали серыми и плоскими. Она сама попросилась в отпуск, и ей его дали без лишних вопросов. Начальник сказал, что пусть отдыхает, если что, потом отработает. Лучше всего Лена работала зимой и весной, а до ноября жила в депрессии. Лето, солнце, птички и смех убивали ее своей жизненностью, хотелось холода, чтобы стало темнее, чтобы она сама могла разглядеть тот свет, что еле-еле пробивался из нее.
Стук продолжился. Его стало больше, и Лена почти совсем перестала спать. Стучали даже днем, ломились в дверь так, что она вызывала полицию. Приезжал наряд два раза и больше не приезжал. Никто ничего не находил, даже дверь не была испачкана, а ведь она слышала, что ее пинают.

Егор рано вернулся домой и готовил ужин. Маша заберет детей из садика, а на следующей неделе они поедут в Турцию на три недели. Ему удалось выбить себе этот отпуск, Маша, наконец, долго не ворчала на него. Как она была в этом похожа на Лену, и почему он стал чаще вспоминать о бывшей жене? Нет, он о ней никогда не забывал. Ваня был похож на маму, особенно желанием и умением рисовать, но в остальном пошел в него, чему очень радовалась бывшая теща. Она первая после третьего срыва Лены, когда ее два месяца держали в лечебнице, заставила их развестись, а внука отдала папе. Это было очень тяжело для всех, особенно для двухлетнего Вани. И для Лены, она, правда, это все время скрывает.
– Алло, здравствуйте Ольга Николаевна, – Егор взял телефон и продолжил помешивать соус для спагетти. – Да-да, все хорошо. У Вани зубы выпадают… молочные, конечно, молочные… а у Катеньки все только начинается… Да, уже целых двенадцать… Давно, она мне не звонила… я тоже не звонил… А что случилось? … Так, понятно. А она это серьезно? … Хорошо, я проверю, не переживайте… Да, как вернетесь, возьмете ее в обработку… ах да, опять новый курс, я понял… Вот и хорошо, лучше, чтобы она с вами пожила… Договорились, я все узнаю и позвоню.
Пришли дети и Маша. Она сразу же почуяла, Егор редко мог скрывать эмоции.
– Лена звонила, да?
– Нет, ее мама.
– И что у них там опять? Нет мест в дурке?
– Это жестоко, Машенька.
– Ладно, прости. Так что случилось?
– Кто-то ломится к ней в квартиру по ночам, изводит стуком. Надо проверить и разобраться.
– А она разве не с мамой живет?
– Нет, сняла квартиру, с марта одна живет.
– И ты не знал? Егорушка, как же так?
– Не ехидничай. Видишь, как я долго с ней не общался.
– Зато сейчас пообщаешься, – Маша отправила детей мыть руки и прикрыла дверь в ванную. – Ты же останешься у нее ночевать?
– Да, но не придумывай. Я люблю только тебя, ты же знаешь.
– Знаю. Что любишь, но не только меня. Впрочем, не мне ревновать. Помнишь, я же спала с бывшим, когда мы только начали встречаться?
– Опять ты за старое! Надоело уже это слушать.
– Жаль, очень жаль что он уехал, – Маша язвительно цокнула языком, резко перебросила русую косу за спину и вспыхнула карими глазами
– А то что, к нему бы побежала?
– Нет. Наверное, нет. Мне пока фитнеса хватает, – ответила она и ушла.
– Так, какого это фитнеса?! – возмутился Егор и пошел за ней в комнату.

Егор смотрел на новый дом и ничего особенного не наблюдал. Район как район, ничем не примечательный, вокруг много старых панелек, которые держали в кольце новый мини-квартал. В целом, здесь было неплохо, даже лучше, чем их Новая Москва. Увидев выходящего из подъезда мужчину, Егор подошел к нему.
– Здравствуйте. Я думаю купить здесь квартиру. Как вам дом, хороший?
– Да ничего. Мест мало, машину некуда поставить, – мужчина встал у урны и закурил. – Ну, что еще сказать, пока все новое, работает. Слышимость как везде: чихнет сосед за стенкой, так у нас люстра трясется, а если где-нибудь высоко ребенок покакал, так весь подъезд в курсе.
– А соседи как, нормальные?
– Да как везде, разве они бывают нормальные? Хорошо, что много квартир пустых, а то был бы кишлак. Есть, правда, какая-то ненормальная.
– В смысле?
– Да рассказывали, я сам не видел и не слышал, сплю крепко. Жена вот слышала. Короче, говорят, что бегает по подъезду и стучит в двери, рвет звонки, потом молотком по пилонам лупит. Не знаю, я не слышал, а в чатике и не такую дичь напишут.
Егор поговорил еще с некоторыми жильцами, называя пустующую квартиру в подъезде Лены. Он заранее все разузнал, даже стоимость, жильцы с подозрением смотрели на него, но, узнав «секретные данные», теряли бдительность.
Лена была дома. Как же она исхудала за эти полгода. Она никогда и не была толстой, даже плотной нельзя было назвать во время беременности. Сын родился большой, здоровый, а Лена исхудала еще сильнее.
– Привет, это я, – улыбнулся Егор, глядя в большие синие глаза, они всегда становились больше, когда Лена болела, и у Егора сжалось сердце. Но Маше он никогда не скажет, что она была права, об этом не надо никому знать, ведь все и так все знают. – Можно я войду?
– Да, входи, конечно! – Лена вышла из ступора и потянула его к себе. Она была сильная, когда они играючи дрались, Лена часто перебарывала его. – Как я рада тебя видеть!
Она обняла его и расцеловала, заплакала и прижалась к нему. Они стояли так долго, Егор успел взмокнуть.
– Тебе мама позвонила, я угадала? – он кивнул. Лена по-детски пожала плечами. – Она обо мне так беспокоится, будто бы мне всего десять лет. Вот придумала тоже, сама в Греции, отдыхала бы с отчимом спокойно.
– Лена, ты же знаешь, мы все очень беспокоимся о тебе. Даже Маша, ты не поверишь.
– Вот и не поверю, – Лена показала ему язык и улыбнулась. – Как Маша, как дети? Давай, рассказывай! Обо мне ты и так все знаешь, а я хочу узнать о вас!
– Да что рассказывать, – замялся Егор. – Все вроде хорошо.
Лена потащила его на кухню, и под чай с бутербродами, она, как опытный следователь, выводила Егора на откровенность. Через полчаса он сам, без указки и вопросов рассказывал все, а Лена смеялась, особенно тогда, когда он рассказывал о детях, и прятала лицо за большой кружкой. Егор заметил, что она ничего почти не съела. Пришлось, как и раньше, заставлять ее есть. Они даже поругались, как в былые времена, и ссора кончилась безудержным смехом.
Переговорив с семьей, получив новый наказ от жены, Егор готовился спать. Квартира была однокомнатная, и он постелил себе на диване на кухне. Утром надо было ехать на работу, вечером домой, а потом… он пока не знал, что потом. Легенда его работала хорошо, он проверил несколько раз, и никто не знал, что он в этой квартире. Чтобы никто не слышал их разговоры, Лена очень громко включила телевизор, и разговаривали они шепотом, она изредка касалась губами его ушей, довольно улыбаясь от его вздрагиваний.
– Идем ко мне. У меня места много, я до тебя даже не дотронусь. Маша не узнает, волосы у меня коротки и черные, быстро найдем на твоих идеально выглаженных брюках, – на брюках она состроила такую презрительную гримасу, что Егор немного разозлился.
Лежать на диване было неудобно, слишком короткий и узкий. У него уже, заранее, стала болеть шея.
– Не приставай, – строго сказал он, ложась на кровать.
– А то что, не совладаешь с собой? – ехидно спросила Лена, ложась рядом, играючи коснувшись его бедром.
– Да, – еле слышно ответил Егор и покраснел. В комнате не горел свет, но Лена отлично знала, что он покраснел.
– Не волнуйся, я перегорела. Не хочу секса, ни капельки не хочу. Ты бы первый был в моем списке, ты же это знаешь, – Лена погладила его лицо и нежно, едва касаясь губ, поцеловала. – Все-все, чужой мужик! Руки убрала!
Они тихо рассмеялись. Егор обнял Лену, и они долго осторожно целовались, как на первом курсе института. Лена так и уснула в его объятьях. Успокоенная, отощавшая и бледная, безумно красивая и безумная. Такой ее видел Егор, медленно погружаясь в сон, вновь и вновь передумывая, мечтая, что было бы, если бы Лена не заболела, если бы она была здорова. Но этого если не могло быть, а была Маша, которую он также любил, добрая и готовая делить его с другой. Он знал, что если бы Маша увидела их сейчас, то не закатила бы скандал, а накрыла бы Лену одеялом, первой заметив, что она вся дрожит.
Лена действительно дрожала. Ее колотил сильный озноб, и Егор полночи гладил и целовал ее, чтобы она успокоилась. Надо поговорить с Ольгой Николаевной, Лене нельзя жить одной – мы же все это знаем! И Лена это знает!
Ночью раздался стук. Лена вздрогнула, но, схватив руку Егора, не проснулась. Егор слушал, как кто-то лупил молотком по пилону, так что дрожал, наверное, весь подъезд. Потом яростно забарабанили по входной двери, Егору показалось, что он слышал чей-то дикий крик. И все стихло. Лена вздрагивала, но не просыпалась.
– Ты слышал стук? С тобой так спокойно спится, может, возьмешь меня второй женой? Я буду полы мыть, ты же знаешь, что у меня пунктик на чистоте, – Лена готовила ранний завтрак, зная, что он любит. На сковороде шипела вареная колбаса, томились помидоры, и ждали своего взбитые с молоком и приправами яйца.
– Слышал. И я выясню, кто это был, Егор пил чай и листал телеграмм. – Я попрошу Серегу, помнишь его?
– Конечно, помню. Он был в меня влюблен.
– В тебя все были влюблены.
– Но выбрала я тебя.
– Да, и я этому очень рад.
– Правда? – Лена взглянула ему в глаза и расплакалась от радости. – Не обращай внимания, ты же сам все знаешь.
– Да, знаю, – Егор откашлялся. Когда плакали Маша или Лена, а теперь и Катенька, он еле сдерживал слезы. Он не имел права плакать, хотя Лена всегда посмеивалась над этим глупым принципом, Маша была еще острее на язычок. «Какие же они разные, и так похожи», – подумал он и продолжил. – Я его попрошу, он поставит в подъезде камеры. У него такого барахла много, потом посмотрим, кто это делает. Завтра я уеду в командировку на пару дней, начальство решило. Как вернусь, будем разбираться. Ты в полицию обращалась?
– Да, они считают меня сумасшедшей.
– Очень удобно, – кивнул он.
Днем заезжал Сергей. Он стал еще больше, накачался так, что еле прошел в дверь. Сергей много шутил, щипал Лену, чтобы она не хмурилась. Давно Лена так много не смеялась. Сергей в очередной, наверное, уже в сотый раз позвал ее замуж, обещая, что всех остальных оставит в прошлом. Лена обещала подумать, поймав себя на том, что он ей стал больше нравиться.
Вечером она много читала, книжка поддалась ей, и сказочная история надежно закрепилась в голове. Засыпая, она видела маленького дракона, его друзей, проецируя себя в эту историю, чувствуя себя маленькой и любопытной девочкой.
Ночь прошла ужасно. Лена пришла в себя утром на кухне. Холодильник был открыт, на столе что-то стояло, но вроде не испортилось. Собрав силы, она с трудом встала с пола, убрала все в холодильник. Пижама была на ней, мятая и пропахшая куревом. Она не впервые находила себя вот так, как начали особенно яростно стучать. Лена решила никого не тревожить, дождаться Егора и Сергея.
Следующую ночь она не спала. Стуки длились почти до самого утра. Лена лежала в ванне, завернувшись во все одеяла, и громко плакала. Никто не мог ее услышать, только одеяла и вздыхающий унитаз.
– Ну как, решились покупать здесь квартиру? – Егора и Сергея остановил у подъезда тот мужчина, что рассказывал про сумасшедшую.
– Пока думаем, вот, решили подробнее осмотреть. Я и прораба привел, – соврал Егор, кивая на Сергея.
– Смотри, тут засняли эту больную, ненормальная, моя так сразу сказала, что это с шестого этажа, – он включил видео на телефоне. Камера одной квартиры засняла Лену, блуждающую по этажу. Лена подходила к дверям и долго стояла, приложив к ним обе руки.
– Так она вроде не стучит. Почему больная? – строго спросил Сергей.
– Да больная. Ее видели много раз, она по ночам голая на окне сидит. Больная.
Друзья поднялись к Лене. Она не открывала. Хорошо, Егор взял у нее второй экземпляр ключей.
– Мы входим, – громко сказал Егор, но никто не ответил.
Лена спала в ванне. Ей снилось, что в дверь стучат, что потолок вот-вот обрушится ей на голову. Она подбегает к двери, распахивает, и видит, как какая-то женщина, очень знакомая, убегает на лестницу. Лена за ней, а та быстрее. Гремит подъездная дверь, и все затихает.
Лена идет домой, а уже утро, и она умытая и переоделась. Лена решает зайти к соседке сверху, та открывает дверь еще до того, как Лена нажимает кнопку звонка.
«Входи, поговорим», – говорит женщина, и Лена входит.
Почему она здесь, почему она должна разговаривать с этой женщиной, Лена не знает.
«Стучат?» – спрашивает женщина.
«Стучат», – отвечает Лена.
«А знаешь, кто стучит?»
«Нет, а вы знаете?» – с надеждой спрашивает Лена.
«Так это ты и стучишь! Ты должна убраться отсюда!» – орет на нее женщина.
Лена хочет убежать, но дверь пропала, осталась только комната, нет, это кухня. Женщина орет, чтобы Лена валила отсюда, хватает нож с доски и бросается на нее. Лена пытается отбиться, но нож режет ей руки, лицо. И Лена просыпается, крича от ужаса.
– Тише-тише, это мы, Егор и я. Не кричи, все хорошо. Тут никого кроме нас нет, – Сергей держит Лену на руках, она бьется, пытается его ударить, понимая и не понимая, кто это. Сон не до конца освобождает ее.
Егор нашел таблетки и впихнул их Лене в рот. Она укусила его, но это было не больно. Гораздо больнее было сдавливать ее челюсть, выворачивать так, чтобы она проглотила, не выплюнула. Лена вскоре успокоилась, и ее уложили на кровать.
– Так-так, и Лена тоже бродит, – покачал головой Егор.
– Бродит-бродит. Я все записал. Вот, видишь, это наш лунатик, – Сергей показал на экране телевизора камеры. Лена бродила по этажам и слушала квартиры. – По-моему, она даже не понимает, что делает.
– Да, такое уже было. Ремиссия закончилась, – вздохнул Егор. – Бедная, когда же все это закончится.
– Да кто его знает. Нельзя ей в городе жить.
– А где же ей жить?
– Да хоть у меня в доме. Или ты против?
– Нет, конечно, не против. Осталось только Лену уговорить.
– Это сложно, может, ты ее мать подключишь? А то она меня недолюбливает, а ты протекцию дашь.
– Сделаем. Так что нашел-то? Не тяни.
– Погоди, тут не все так просто. Я вот покопал на эту квартиру, с хозяином поговорил. Очень много интересного узнал. Она же сдается дешево, с большой скидкой.
– Хм, Лена любит подешевле, на нее похоже.
– Так вот, здесь жильцы живут недолго, пару месяцев и съезжают.
– А чего так Нормальная квартира, ремонт хороший, техника есть.
– Нормальная, никто не спорит. Хозяин мялся-мялся, короче, отправил меня к бывшим жильцам. Я им сказал, что Лена сестренка моя, что я беспокоюсь, а она своенравная. Почти не врал. Так вот они с порога сказали мне, чтобы я ей другую хату нашел, а здесь жить нельзя. Все рассказывают одно и то же, что их доводит какая-то мразь, то ли этажом выше, то ли еще выше. Им и стучали, и жалобы на них писали, в щитке кабель резали, воду перекрывали. И все по ночам, а бабу они эту мне описали, там верховодит одна баба, у нее на подхвате пара алкашей, постоянно угрожает братом из ФСБ. Она им скандалы закатывала, полицию натравливала, а семьи все с детьми, так они сваливали по-быстрому, чего с больными связываться. Я эту тварь даже нашел на одноклассниках, вообще не палится, адрес свой написала. Ее все опознали.
– А зачем? Лена же тихая, она вообще никогда не шумит. Она даже фильмы в наушниках смотрит.
– Погоди, ты вот на это посмотри. Две ночи, а все одно и то же, точно в одно и то же время, – Сергей включил другое видео. У квартиры Лены стояли два мужика и колотили дверь. Потом они вытерли ее тряпкой и скрылись. – И так, видимо, каждую ночь. Пока они дубасят дверь, эта тварь колотит по пилонам молотком.
– Но зачем? – Егор встал и зашагал по кухне.
– Зачем-зачем, а то не догадываешься. Вот зачем надо жильцов выселять из арендной квартиры? Не понимаешь, а лучше меня учился. Хозяин продать ее хочет, надоело ему жильцов менять, а они еще рейтинг ему понизили. Там такое в отзывах написано. А эти купить хотят, за полцены.
– Глупо, как-то. Он же все равно продаст кому-нибудь.
– Больные люди, а вдруг психанет. Наверное, они так думают, из совка еще не выросли.
– Ну их на хрен. Что, мы с этим же в полицию не пойдем.
– Не пойдем, а то потом объяснять, кто снимал, кто разрешал, а мне проблемы не нужны.
– Короче, надо валить отсюда, а то Лена в больницу загремит. Она и так на грани уже, – Егор посмотрел в окно. – Что ты там про свой дом говорил? Лезть к ней не будешь?
– Не буду, надо сначала откормить, а то окощеила совсем.
– Кого откормить? – Лена бесшумно вошла на кухню. После таблетки ей стало гораздо лучше, даже румянец заиграл на щеках, а про сон она совсем забыла.
– Тебя, Елена Кощеевна, кого же еще, – Серега стукнул кулаком по столу. – Пора, собирайся.
– Куда? – недоуменно, но с надеждой спросила Лена.
– Будешь жить в усадьбе Богородских, – ответил Егор. – С этой квартиры надо съезжать. Ты же и удаленно работать сможешь, шеф поймет, он нормальный мужик.
– В усадьбе Богородских, – задумчиво повторила Лена. – Как звучит, это у тебя в халупе, да, Серега?
– А что, у тебя будет личное левое крыло, – обиделся Сергей.
– Да я пошутила, ну, что ты, – Лена звонко поцеловала его, и он покраснел, как раньше, ничего не меняется. – Я согласна. Вы же узнали, кто это, да?
– Да, мы все узнали, – вздохнул Егор.
– Только мне не говорите. Я не хочу этого знать. Пожалуйста, не надо, – Лена чуть не заплакала, но сдержалась, переключив себя на улыбку. – Я хочу уехать прямо сейчас, немедленно!

Пятница, 11 ноября 2022 19:50
– Максим Сергеевич, подождите! – медсестра поймала завотделением у выхода. – К нам новенькую везут, просили вас принять.
– Кто просил? Какая смена? – напряженно спросил он, поглядывая на часы.
– Медвежья, – Катя прыснула в крепкий кулак, – и Евгения Николаевна, поэтому Миша за главного.
– Он всегда за главного. В чем суть? По сводке, вроде, пироман какой-то.
– Миша сказал, что хуже. Короче, вы сами все поймете. Он просил не отдавать ее дежурной, – Катя замялась, не решаясь сказать.
– Можешь говорить, я догадался.
– Миша сказал, что она на ней оторвется. Вам побоялся звонить.
– Правильно, сегодня не самый лучший день, – Максим Сергеевич поморщился. Жена вернулась из командировки в Китай, дочь просила скорее прийти, чтобы «мать не сожрала». – Я приму, они же скоро будут?
– Минут десять. Я подготовлю смотровую и шприцы.
– Буйная?
– Миша сказал, что несчастная.
– Тогда готовь. Потом на карантин в обсерватор.
Катя кивнула и убежала. Максим Сергеевич проводил ее взглядом, удивляясь, как такая хорошая девушка задержалась в их отделении. Выйдя на улицу, он позвонил жене, выслушав положенную тираду. Со своим начальником она так не разговаривала, становясь вновь кроткой и ласковой, какой была раньше. Но не этой ласковости не хватало ему, а понимания. Жизнь сложная, особенно с конца зимы, когда он ночевал в больнице, принимая новых постояльцев, а еще он чувствовал, что она ему изменила. Доказательств не было, но Альбина стала чаще задерживаться на работе, приезжая часто к полуночи слегка навеселе. Он этого не видел, пропадая на работе, но видела это Оля. Он все читал в ее больших тревожных глазах, в которых дрожала боль за него и за маму, а он, как всегда, ничего не мог поделать, ничем не мог успокоить эту боль, потому что не хотел врать. Когда родилась Оля, их поздний ребенок, он дал себе зарок никогда не врать дочери. И это было жестоко, но когда Оля перешагнула подростковые терзания, она поблагодарила его за это. Все же дочь получилась гораздо умнее и честнее них, погрязших в застарелых ссорах и недовольстве, наросшим толстой плесенью серо-бурого цвета снаружи и внутри их дома, когда-то светлого и чистого, в который хочется вернуться. Сейчас он приходил домой только ради Оли, после смерти кота там больше никого не осталось.
Как он ненавидел ноябрь. Всю жизнь в ноябре случалось все самое плохое в его жизни, а началось со смерти деда, единственного друга. Максим Сергеевич встал под знаком «Место для курения» и медленно курил, разглядывая тлеющий табачный мусор, терявшийся в подступающих сумерках. Слишком светло для ноября, слишком много огней на улице и здесь, слишком много безжизненного света. Не хватало дождя, но серое небо висело с безразличным спокойствием, вот у кого стоит учиться жизни.
«Папа, я норм. Мама бузит, я молчу. Не беспокойся», – написала Оля. Он вздохнул и ответил: «Постараюсь быть пораньше. Приму пациента и возьму такси».
Оля отправила эмодзи, он так и не смог научиться верно их расшифровывать, видимо, слишком старый. Ничего, она объяснит, а он опять не запомнит. Определив у себя первые признаки склероза и вялого маразма, он грустно улыбнулся, пора бы уже, скоро пятьдесят семь лет.
На территорию влетела барбухайка, опасно встав прямо у входа в приемное для скорой. Максим Сергеевич подошел как раз в тот момент, когда из «жерла вулкана», так называли задние двери спринтера санитары, вылез огромный санитар с немного зверским лицом из-за густой и нечесаной черной бороды. В огромных руках очень бережно он нес завернутую в простыню женщину. С первого взгляда Максим Сергеевич увидел, что женщина в ступоре и, возможно, придется разжимать.
– В первую. Катя примет, я подойду, – отдал указание Максим Сергеевич, санитар кивнул и скорым шагом исчез в дверях. – Так, давайте документы.
Из кабины вылез полицейский, молодая врач стояла бледная, держа в руках вязки, которые так и не понадобились. Максим Сергеевич забрал их у нее и крепко сжал плечо.
– Ничего, привыкните. Они хорошие, просто болеют, – девушка уткнулась лицом в его плечо и зарыдала, а ведь он говорил не брать две смены подряд, вот и поломали.
– Там это, ну, – полицейский, походивший на участкового, такой же замученный, морщился и пытался сформулировать помягче. – Короче эта бедняжка, ну, в простыне которая, решила свою хату спалить. Что-то у нее случилось, соседи дверь открыли, у них ключи были, потом нас вызвали, а скорая ваших. Потом рапорт пришлю, вы уж с ней помягче.
– А ты молодец, все правильно сделала, не испугалась, – он по-отечески похлопал по плечу плачущую девушку, она что-то проныла в ответ.
– Зайдите к дежурной, оформите все, а я нашими займусь. Скажите, чтобы вас чаем напоили, а то вас трясет. Я подойду позже, поговорим.
– Да, я знаю все, – участковый махнул рукой в сторону, где был отдельный вход в «дежурку». – Не первый раз алкашей привожу. Так вот эта не пила, точно знаю, она чистая. Сломал ее кто-то. А так я ее знаю, нормальная девушка, неравнодушная. Не раз вызывала наряд, когда мужья жен били. В основном все молчат и в чатах переписываются.
– Спасибо, я подойду, еще расскажете, – Максим Сергеевич повел молодого врача внутрь, ее трясло. И, передав в руки пожилой медсестре, он попросил. – Марина Игоревна, полечите доктора.
– Полечу-полечу, – распевно ответила медсестра и повела девушку вглубь коридора. – Вас бы тоже, Максим Сергеевич, полечить не мешало.
– Не сегодня, я подожду, – ответил он и пошел в смотровую.
Как и ожидалось, женщина была в ступоре. Вид у нее ужасный, как бы ни старались сценаристы и гримеры, но в жизни все гораздо страшнее. Она лежала на смотровом столе, сжавшись, словно желая исчезнуть, перестать существовать. На теле кровоподтеки и ссадины, следы от ногтей. Он посмотрел на ее руки, сжимавшие колени до белизны – под сломанными ногтями была запекшаяся кровь. На голове не хватало прядей, часть была отстрижена грубо, неумело, впопыхах, другая часть просто выдрана. Кровь уже остановилась, запечатав уши. Но особо пугал взгляд: пустой и в то же время полный страха и такой боли, что у Максима Сергеевича закололо сердце. Плохой признак, опять он наступает на те же грабли. Нет, в этот раз он передаст пациента другому врачу, хватит последнего студента, покончившего с собой дома, после того, как он его выписал.
– Пришлось ее немного помять, – сокрушенно пояснил санитар, показав толстым пальцем на синяки на руках. – Больно буйная была, могла себе навредить. Короче, я ее закатал в простынь, она и успокоилась. Евгению Николаевну напугала, но она молодец, укол сделала. Ну а потом, сами знаете. Лишь бы не сломалась, хорошая девушка, небезразличная.
– Понятно. Ты, Михаил Потапыч, себя не казни. Иди чай попей, а мы тут сами справимся.
– Хорошо, если что, зовите, помогу, – он с жалостью посмотрел на голую женщину на столе и покачал головой. – Молодая, а так угораздило.
– Не переживай. Иди, проведай Евгению Николаевну. Ее Марина отпаивает, – Максим Сергеевич пожал лапу Михаилу.
– И еще, Максим Сергеевич. Ладно, я справлюсь со всеми, но что с другими сменами, когда людей наймут, а то один врач, и один санитар – как бы трагедии не случилось.
– Жду согласования, так быстро не решается, сам знаешь.
– Знаю, – Миша выругался и ушел, бесшумно прикрыв дверь.
– Что будем делать? – Катя с тревогой посмотрела на него.
– Пока уколем, потом надо будет разжать. Сами справимся, как думаешь?
– Справимся, – Катя повела атлетическими плечами, недаром кмс, средне тяж. Сделав четыре укола, он выждал, пока в глазах женщины проявится сознание. Он понимал, что она ничего сейчас не понимает, и если действовать слишком быстро и жестоко, то можно ввести в более глубокий ступор. Миша был прав, дежурная бы не церемонилась – заколола бы и на дыбу, чтобы члены распрямить, а потом к кровати привязать, подарок дневной смене.
– Попробуем, – он деликатно дотронулся до женщины. – Маргарита Евгеньевна, Рита, не бойтесь. Вы в безопасности, вы в больнице. Нам придется сделать вам немного больно, но это для вашей пользы. Вас нужно разжать. Помогите нам, пожалуйста.
Катя приготовилась, она первая заметила, что женщина на столе едва заметно кивнула, точнее попыталась, медленно заморгав. И ей было больно, мышцы, еще не отошедшие от безумного сигнала, ударили по нервным окончаниям, но ни единого вздоха не вырвалось из ее груди.
– А теперь я вас помою. Если будет слишком холодно, то потерпите – это спирт, он всегда холодит, – Катя погладила ее по голове и принялась мыть.
Максим Сергеевич осматривал раны и синяки, мысленно делая записи в карте. Все это он внесет в отчет, незачем тревожить пациента скрипом ручки или щелканьем клавиш, не товар на склад принимает.
Когда Катя закончила, он помог ей одеть пациентку и проводил каталку до карантина. У самой двери женщина схватила его за руку и долго смотрела в глаза.
– Все будет хорошо. Мы поговорим с вами завтра, а сейчас вы уснете.
Направляясь в «дежурку», он ругал себя, что опять не сдержался. Но что толку ругаться, если по-другому не мог. Участковый рассказал про квартиру, что все потолки были содраны и сложены кучей на кухне. Ее она и подпалила, хорошо, что не разгорелось, дым только повалил. Ее нашли соседи сверху, они дружат, но без близости, не вторгаясь в личную жизнь друг друга. Собственно они не знали, что с ней произошло. Знали только, что должна была потерять работу, так как компания закрывала бизнес в России. И все, остальное как у всех: неудавшаяся личная жизнь, замужем не была, детей нет. Хорошая, немного резкая, готова спорить, нетрусливая. Максим Сергеевич слушал и думал: «Кто же тебя так поломал, душу выпотрошил и осквернил».

Звук 047 04.11.2022
«Привет, Рита!
А это снова я, то есть ты. Ха-ха, вот только не смешно совсем. Ладно, поною себе о себе.
Короче меня сокращают, уже и приказ пришел. С января все свободны. Приятно, что весь отдел на фиг, на улицу. Останутся только из бухгалтерии и финик, нам же суды надо закрывать.
На самом деле я не расстроена. Устала от давления и безделья, всю работу сделала. Рассказала подруге – она не поняла. А я так не могу, если пришла на работу, то дайте работу. Меня никто не понимает, кому не расскажи. Антон так вообще ржал, скотина. И почему я его еще не выгнала? Надоел, только трахаться хочет».
Звенят бокалы, потом хлопает пробка. Шипит жидкость, наливаясь в высокий бокал.
«Я в отпуске, выхожу в пятницу, хорошо, что не тринадцатого. Я забросила психотерапию, таблетки тоже не пью, после того случая весной. До сих пор тошно. Странным образом я нахожу себе мужчин, когда мне плохо. Надо проработать этот вопрос, сделать разбор и закрыть этот гештальт на хер!».
Смеется, пьет. Наливает еще и пьет, икая и смеясь.
«Сейчас утро, а я пью шампанское. Готовлюсь с силами. Вечером придут эти два урода, с одним из них я трахаюсь. Самой тошно от себя.
Надо Рому выгнать, надоел он мне. Пусть ищет лежбище в другом месте. Мобилизация стихает, так что пусть больше не плачется. Дура я, конечно, что впустила его, пожалела. Каждую ночь лезет в постель, предлагает вспомнить прошлое. А мне нечего вспоминать, я ему не изменяла, да и истрепался кобелек.
Надо с Антоном поговорить, его же друган. Пусть забирает к себе, а я не ночлежка, и комнату не сдаю. Я уже говорила Антону, что Рома меня домогается, а этот придурок только смеется. До сих пор не понимаю себя, как я могла лечь с ним в постель? Использовали и ноги вытерли – все, как я хотела!
Ха! Антон злится, я же ему с лета не даю. Может это он ко мне Ромку подослал?».
Доливает остатки и медленно пьет, цокая языком. Что-то жует и вздыхает.
«Милый ты мой самсунгчик, один ты у меня хороший остался. Вот выгоню этих козлов, поменяю тебе экран, правда-правда. Ты у меня еще поживешь, вместе в могилку ляжем».
Смеется и гладит экран. Микрофон записывает шелест и скрип.
«Так решила, выгоняю сегодня всех. Они праздник замутили, типа день такой, отчизна и все такое. Патриоты, а на войну никто не идет, дескать, здесь они нужнее.
Отдам деньги Антону за потолки, и пусть валит. Чувствую себя шлюхой – даю за ремонт. А мама не против, считает, что нормально. Она Антона не видела, только фотки, а уже мне его в мужья записывает. Совсем с ума сошла, думает, что я как выйду замуж, да как нарожаю роту солдат! Ни за что!».
Шумит чайник. Она наливает в кружку кипяток и размешивает, громко ударяя ложкой об стенки.
«Надо нормальный кофе купить, не могу больше эту зеленую дрянь пить. Антон принес, вкус у него говно. Это я про Антона, кофе тоже говно.
Я заметила, что у меня все виснет. Не могу даже фильм посмотреть, как будто через модем грузится. Был у меня такой, красивый US Robotics 56K, папаша с работы стащил. Странно, тогда интернет был интереснее.
Я звонила провайдеру – у них все норм, скорость хорошая. Я их задолбала, так мне их сисадмин звонил, сказал, что с моего адреса идет постоянный поток видеоданных на happyXXXfans. Я зашла на этот сайт, такое порно по подписке. Надо комп сдать на проверку, походу трояна схватила. Вот было бы здорово, если я и фирму заразила!»
Ну, нет, конечно, я же не такая тварь. И еще, заметила за собой: слишком много ругаюсь, самой противно, и много стала пить. Не хочу спиться, уже вижу себя алкашкой. Мерзко от себя.
Выгоню всех сегодня. Теперь я понимаю, что значит плохое влияние. Столько втирали в школе, мама мозг клевала, а поняла только сейчас.
Рита, держись – я с тобой!
Пока, завтра расскажу, как все прошло и напишу мозгоправу, а то он волнуется. Хороший мужчина, бесплатную помощь предлагает, правда поздно вечером, но я скоро работать не буду, времени вагон. Хоть кто-то обо мне думает.
Все, целую себя, пока-пока!».

Пятница, 11 ноября 2022 23:38
Альбина стояла у зеркала в ванной и заканчивала вечерний намаз чудесами парижских лабораторий. Делала она это машинально, больше напоминая робота, смотря на себя бесцветным взглядом. Она сама себя диагностировала, все-таки тридцать лет замужем за психиатром. Смотря на себя в зеркале, она старалась не встречаться взглядом со своим отражением, которому было стыдно.
Она оглядела себя, отметив проблемные участки у глаз, кисти давно не скрывали возраст, напоминая каждый день, что ей уже пятьдесят три впустую прожитых года. Дурная мысль, от которой не удавалось никак избавиться.
В голове еще шумело после перелета, во рту неприятно терзало остатками шампанского и каких-то морских гадов, которых она ела вчера вечером. Андрей Валерьевич не скрывал своего расположения к ней, симпатичный, подтянутый, чуть старше Максима, богатый и разведенный. Вроде все сошлось, но она так ему и не дала, хотя понимала, как сильно обломала. Он устроил эту командировку специально для нее, чтобы в другой стране решить все вопросы, неразрешимые на родине.
Альбина прислушалась, что делает Оля. Дочь ложилась спать, тихо о чем-то переговариваясь с подругой, делясь всеми секретами и переживаниями за день. В этот клуб Альбину не допускали, в отличие от Максима. Она гневно посмотрела в зеркало, ощутив острую желчь в сердце, злость и зависть. Слабая совесть напомнила ей, что она сама виновата, что это она два раза бросала их, и дочь отстранилась от нее, видимо, навсегда. Но ее заткнуло воспоминание, как Андрей Валерьевич гладил ее в номере перед ужином, как он хотел ее, и ей было важно чувствовать, что она еще желанная, привлекательная, что ее любят. Фигура сохранилась, спортивная, без лишнего жира, хотя на груди и бедрах не мешало прибавить, но поздняя беременность все высосала. А сколько времени в клубе она убила, чтобы убрать живот.
Она поморщилась и отвернулась от себя. Сердце закололо, вспомнилась интрижка с фитнес-тренером, оказавшимся тем еще жигало, а она думала другим местом, как сказал Максим. Он всегда говорил правильно и видел ее насквозь, что и заставляло ее ненавидеть его и любить. Да, она до сих пор любила его, а какой бы ни был привлекательный Андрей Валерьевич, как бы не шла вперед ее карьера в отделе, она не испытывала к нему почти никаких чувств. Да с ним было приятно находиться, он умел рассмешить, но не как Максим, так мог смешить только он. Ей нравились легкие касания, деликатная напористость, но она не позволяла себя целовать, а Андрей Валерьевич и не настаивал. Получалось, что она возрастная интеллектуальная эскортница.
Открылась входная дверь. Замки не издавали ни одного звука, Максим смазывал их регулярно, как и петли, задвижки, чистил сифоны и убирался в квартире, дежуря по неделям с Олей. А она была занята на работе, хотя муж приходил поздно, пропадая на суточных дежурствах. Готовкой занималась Оля, а она, получается, просто здесь жила. Альбина с ожесточением расчесывала длинные прямые черные волосы, в сотый раз раздумывая о том, чтобы отстричь их.
– А, привет, – она вышла из ванной в короткой ночной рубашке.
– Привет, как съездила? – он осмотрел ее, Альбине понравился его взгляд, все же она еще красива.
– Разве тебя это интересует? – она с удивлением приподняла левую бровь, научилась еще в школе, высиживая часами перед зеркалом. Максима Сергеевича всегда бесило это позерство и натужная театральность, но сейчас он никак не отреагировал. Альбина зло посмотрела на него. – Ты мне за все время так и не позвонил.
– Звонил, но ты была на переговорах. В другое время я не мог, – он вошел в ванную и стал тщательно мыть руки.
– Конечно, твоя работа всегда была важнее, – она схватилась за дверной косяк, с силой сжав пальцы. – Тебе не кажется, что надо что-то решать, как думаешь?
– Не кажется, – он бросил на нее внимательный взгляд, точно уловив желание начать скандал, заставить ее сделать этот шаг, обосновать ее решение своим поведением и прочий словесный мусор, однообразный, мертворожденный в ее устах. Больше он унижаться не будет, пусть решает сама, без лишних доказательств и надуманных оснований. Профессия юриста окончательно деформировала ее личность, и в каждом вопросе ей требовались доказательства, обоснования, факты, свидетельства. – Ты уже все сама решила, так что не будем мучить друг друга, не будем мучить Олю, она это не заслуживает.
– Вот только дочь не надо сюда приплетать, – прошипела Альбина. На секунду она задохнулась, сделала полшага к нему, желая сказать, чтобы он забыл все то, что вырвалось из нее, но миндалевидное тело получило новый ток крови, и она развернулась и ушла в спальню, хлопнув дверью.
Максим медленно вытирал руки, слушая, как за двумя дверьми плачут самые любимые женщины, одна из которых еще совсем маленькая, чтобы понять то, что натворила. Оля оказалась гораздо взрослее мамы, плача от бессилия, невозможности помочь им. На кухне ждал поздний ужин и застеленный диван. Тесно и ноги не помещаются, но дома спать все равно приятнее, чем в своем кабинете или процедурной в левом «безжизненном» крыле, требовавшем срочного ремонта.
– Ты ничего, ничего не хочешь делать! Ты во всем виноват, ты это сделал! – закричала на него Альбина, выбежав из комнаты. Лицо ее опухло от слез, став некрасивым, постаревшим.
– Тихо-тихо. Мы все устали, – он крепко обнял ее, получив сильные толчки в грудь. Она сопротивлялась, в то же время не желая, чтобы он ее отпустил. – Пошли спать.
– Нет, ты не поел. Олечка старалась, у нее получились очень вкусные сырники, – Альбина утерла слезы и стала жадно целовать, получая желанный ответ.
Они старались все сделать тихо, как в детстве Оли, боясь повредить ее рассудок взрослым уродством любви. Альбина провалилась, растворяясь в его ласках, в страстном напоре. Кровать подозрительно скрипела, но она ее не слышала, задыхаясь, выпуская наружу накопленное желание, сильнее обхватывая его ногами, чтобы он не выпускал ее, не бросал, чтобы двигался быстрее, сильнее, до боли, до сдерживаемого крика от внезапности, когда амплитуда станет слишком высокой, и он с силой войдет, заполняя ее всю.
Потом она кормила его с ложечки в постели, смеясь, еле слышно, играя с ним, чувствуя, как он крепнет внутри нее. Так было только с ним. Не надо было ничего придумывать, играть в кого-то, а можно было быть собой. Кончая в третий раз, она укусила его в плечо, чтобы не вскрикнуть от радости. Оля ничего не слышала, она с самого начала всегда надевала наушники и слушала музыку, улыбаясь и надеясь, что родители наконец-то померились. И каждый раз ошибалась.

Суббота, 12 ноября 2022 7:32
– Максим Сергеевич, ничего не получается. Мы не можем к ней подойти, а бить не хочется, – Надя, крупная бурятка, с надеждой смотрела на него, пряча большие сильные руки в карманах халата.
– Все получится, не переживай, – он улыбнулся медсестре, проверяя шприцы на подносе. – Я скажу, когда надо.
– Хорошо, я все поняла. Вы с ней осторожнее. По-моему она боится.
Он кивнул и вошел в обсерватор, медсестра зашла следом, закрыв дверь. Женщина забилась в угол, накрывшись простыней с головой. Она изредка выглядывала, смотря куда-то вверх, и кричала от ужаса, пытаясь вжаться в угол так, чтобы исчезнуть. Максим Сергеевич проследил ее взгляд, но на потолке ничего особенного не было, только висела камера в противоположном от нее углу.
– Так, попробуем, – он вышел и вскоре вернулся со стулом. Взяв наволочку с пола, видимо, больная не только смогла самостоятельно справиться с ремнями, но и что-то искала в постели, он накрыл камеру. Как шутили медсестры, он мог без стремянки менять любые лампочки. Вспомнилась ночь, любящие глаза Альбины, ее расстроенное и злящееся лицо, когда он утром собирался в больницу. Она никак не могла понять, почему он должен бросать их в свой выходной, почему без него не справятся, почему больные важнее семьи. Он много раз говорил ей, что больные очень несчастные люди, и ей стоит бросить свою контору и устроиться к ним юристом, вакансия не закрывалась вот уже много-много лет, молодые девушки после ВУЗа не выдерживали, готовясь стать клиентами отделения неврозов.
– Маргарита Евгеньевна, успокойтесь, – он сел на корточки рядом с женщиной, слегка коснувшись простыни. Она дернулась и, приоткрыв угол простыни, посмотрела на него. – Хорошо, Рита. Так лучше? У нас выздоравливающих принято называть по имени отчеству, но ради вас. А, опять не угадал. Хорошо, ради тебя я пойду на нарушение нашего строгого регламента.
Рита приоткрыла простынь и дернулась лицом, пытаясь улыбнуться. Она увидела камеру, накрытую наволочкой, и страшно закричала, став биться головой об стену.
Он оттащил ее от стены с большим трудом. Рита кричала, извергая из себя холодящий кровь низкий утробный звук, словно огромного зверя убивают, режут на части и жрут одновременно.
– Надя, освободи кладовую. Немедленно, попроси Марину! – Приказал он, с трудом удерживая бьющуюся женщину. Сейчас она была почти сильнее его, а Миша, как назло, был на выезде. Получив от нее по лицу кулаком, Максим Сергеевич перестал церемониться и сильно сжал ее, так что хрустнули кости, а женщина закричала от боли, но успокоилась, резко обмякнув в его руках. Она провалилась в обморок и обмочилась. Не злость или брезгливость перед человеческой слабостью овладели им, а жалость. Она слишком слаба, чтобы справиться самой с этим кошмаром, что поселился внутри нее. Поднимаясь и беря ее на руки, он вдруг понял, что постарел. Раньше эта нагрузка не была для него чрезмерной, а сейчас спина отозвалась болью, голова закружилась.
– Все готово! Мы и каталку поставили, там ремни крепче, – Надя с тревогой и искренней заботой смотрела на Риту. – Бедная, ее так с пяти утра ломает. Мы все боялись вам звонить, а дежурная ничего не хотела делать. Она думает, что само пройдет, перебесится. Вы идите, я здесь все уберу, а там Марина ждет.
Он кивнул и пошел, как ему казалось, слишком медленно. В кладовой было убрано, и куда медсестры смогли за несколько минут убрать весь хлам и даже пол вымыть. В очередной раз он подумал, как же ему повезло с коллективом, с друзьями, готовыми работать сверх смены, неравнодушные. Не все, конечно, но и без них нельзя. Таких врачей он обычно отправлял разбираться с родственниками и другими претензиями, а также обрабатывать ипохондриков.
– Ничего-ничего, моя хорошая. Все прошло, правда же? – Марина ласково расправляла больничную пижаму на Рите, находившейся в полусне, ища глазами кого-то, протягивая слабую руку перед собой. – Максим Сергеевич, вы ее рыцарь. Подержите нашу красавицу за белу ручку, а я пока укольчик сделаю. Всего один, обещаю. Будет совсем не больно.
Он взял ее руку, сильные пальцы сжали его ладонь. Рита напряглась и открыла глаза, заставляя себя посмотреть на потолок.
– Здесь нет камер – это кладовка. Ты будешь пока жить здесь. Ничего не бойся, за тобой будут следить только наши хорошие медсестры и я.
Рита прошептала «Спасибо» и закрыла глаза, проваливаясь в сон. Она и не заметила, как Марина сделала ей укол.
– Как проснется, попробуйте отвести ее в душ. Надо что-то с туалетом делать, но в коридор пускать ее нельзя, там везде камеры. Она их боится.
– Господи, что же с ней такого сделали, – покачала головой Марина и задумалась. – У меня остались еще маски на глаза, невестка подарила, чтобы морщин стало меньше. Не надо так хмуриться, будто бы вы не знаете батарею кремов вашей супруги.
– Я в ванной не помещаюсь из-за нее.
– Ой, ну и шутник же вы, – Марина по-доброму похлопала его по плечу и посмотрела на брюки. – И на вас попало. Ничего, отстираем. У вас же сменка есть?
– Все есть, я домой заберу. Маска хорошая идея. Назначения я поправлю, немного усилю дозу. Нет, ненамного. Она должна сама все делать, иначе мы никуда не продвинемся. Марина Игоревна, последите за ней. Вечером я приеду, передам ночной смене.
– Да не надо. Я на вторую остаюсь. Дома скучно, внука в Турцию увезли. Я лучше тут побуду.
– Хорошо, но завтра утром чтобы я вас тут не видел. Мне еще смертей на трудовом посту не хватало.
– И не увидите, вас же тоже здесь не должно быть до понедельника, а, Максим Сергеевич? – она ехидно посмотрела на зам. зав. отделения. – То-то.

—\
От кого: Владимир Семенов
Дата: 09 ноября 2022 00:55
Кому: Margor Ita
Тема: запри дверь и никого не пускай

«Здравствуй, Рита!
Прости, не мог долго написать, точнее прочитать. Вот уже и слова путаются. Не было связи, вышка сгорела. Сидели в тайге у карьера и пили. Не удивляйся, без алкоголя там никак. Грешен, тоже пью.
Не переживай, алкашом еще не стал. И ты не становись!
Меня очень встревожило твое письмо. Жаль, что не могу быть рядом и надавать тебе по щекам – ты это заслужила, сама же понимаешь. Прости, если слишком резко пишу, но ты скатилась вниз. Перечитай то, что написала, и увидишь сама.
Знаю, что ты это понимаешь. Обещаю, как приеду, найду тебя. Хватит уже играть в «одиночество в сети». Я не строю планов, просто хочу вытащить тебя из этого. Бросай их всех, смени замки, а лучше уезжай на время куда-нибудь. Если захочешь, я увезу тебя в такой медвежий угол, что там тебя никто не найдет, заодно мозги на место встанут.
И главное – это не конец света. Ты просишь прислать рассказ в тему, но вот точно по теме у меня нет. Но есть другой. Не знаю, понравится ли он тебе, но посмотри на себя не со стороны, а с другого ракурса. Не знаю, как сказать, ты будешь смеяться, но я не знаю, как сказать.
Наверно, так: дело не в надежде, а в желании. Надежда портит жизнь, ослабляет, и пора начать двигаться, выбираться.
Крепко тебя обнимаю и целую, родная :)
Уже вижу, как ты кипишь от злости! Вот и кипи, родная – буду тебя так называть, пока ты не придешь в себя!

P.S.
Я очень волнуюсь за тебя, не наделай глупостей. Скоро вернусь, и мы все решим. Тебе нужен кто-то, кто пнет тебя».

Рассказ «Праздник»
– Ты же не любишь детей, – он пристально посмотрел в лицо той, что по закону называлась его супругой или владелец первого уровня кредитной очереди. Она была безупречна во всем, что требовало общество: вырезанная из цельного куска белого мыла, фигура, достойная резца великих скульпторов древности, как все гомосексуалы, они понимали толк в женской красоте, черные прямые волосы, без лишних укладок или сложной челки, в моде была простота «аля рус», с соответствующими нарядами, которые стоили безумных денег. Все портили высокие каблуки, опять восставшие из затхлых склепов в зените безудержной моды.
– Все придут с франшизами, а мы опять одни будем, кто ни с чем, – фыркнула она и встала у огромного зеркала. Зеркало тут же предложило ей новый лук, в правом углу объясняя, какие тени взять и как верно нанести тонкий слой едко-зеленого блеска.
– Я думаю, что это плохая идея.
– А мне плевать, что ты думаешь. Это мой праздник! – зло прошипела она и пошла к выходу. Дверь дома заранее отворилась, впуская в дом свежий летний ветер с запахом настоящих цветов и сырой земли. Она поморщилась, но промолчала. В чем-то она должна уступать, так гласило правило жизни, которое она всосала с молоком кормящего автомата. – Я ушла, выбери сам, только чтобы они были на нас похожи.
Дверь закрылась, робот-охранник вздохнул писком отработанной команды. Он посмотрел на дверь и кивнул в камеру, техника в доме понимала его гораздо лучше, чем близкие. И кто их так назвал, близкие? Кто для него была эта женщина, кроме как живая кукла, которую одевали, кормили, выгуливали и трахали, а кто для него были «родители», этот термин так и не ушел из свода законов, сохранение традиций и культурного нарратива, не более, вот только внутри пустота – эти слова уже ничего ни для кого не значили.
Он открыл настежь окно, кондиционер выключился, и в зале запахло летом. Он не забывал этот запах никогда, запах его первого настоящего лета, когда он стал свободным, как ему казалось, когда его забрали «родители» из Комбината, повинуясь тогдашней моде на полные семьи. Надев очки, он стал листать каталог франшиз, которые предлагали ближайшие Комбинаты, ехать далеко за экзотикой было уже немодно, нужны были близкие по крови, хотя бы по разрезу глаз.
Он листал долго, не находя в идеальных кукольных девочках и мальчиках ничего, что искал. Он пока не мог понять, что на самом деле ищет, и листал дальше, в самый конец списка, где обычно находились аутсайдеры, франшизы с низким рейтингом. Здесь редко кто бывал, поэтому система три раза интересовалась, не ошибся ли он, не надо ли его вернуть в топ-100.
Выбирая игрушку на вечер, он и не заметил, сколько прошло времени. Перебирая тысячи портфолио, он нашел тех кого искал. Девочка была старше, он так и хотел, чтобы дочь была старшая. Она была похожа на него, такие же непослушные кудрявые рыжие волосы, веснушки на пол-лица и гордый взгляд, с затаенным вызовом. Нос был как у супруги, ровный и красивый, не его, большой и с горбинкой. Мальчик был на три года младше, всего пять лет, веселый, улыбка до ушей, темно-рыжие волосы и большой нос с горбинкой. И он сделал заказ и сразу оплатил, чтобы супруга не смогла отменить сделку и выбрать другую франшизу.

Лиза сидела за рабочим столом и внимательно читала. Уроки давно закончились, но идти играть в каменном дворе она не хотела. Ей не нравились искусственные трава и деревья, особенно после того, как их сводили на экскурсию в ботанический сад, ей захотелось там остаться навсегда, стать кустом или цветком, лишь бы не возвращаться обратно. Она читала про растения, далеко вперед уходя по курсу, система не препятствовала этому, наоборот, поощряла, добавляя малые доли к рейтингу, формируя будущий профиль взрослого. Лиза знала, что ее судьбу решит компьютер, поэтому решила делать только то, что ей интересно, не пытаться подыграть компьютеру. Она не могла знать, как это работает, но внутренне понимала, что этого и не знают учителя-наблюдатели, ходившие за ними постоянно.
– Лиза, у тебя завтра праздник, – сказала учитель-наблюдатель, входя в пустой класс. Увидев удивленное лицо девочки, она усмехнулась. – Тебя выбрали, представляешь?
– Это ошибка, – без сомнения ответила девочка, с тоской смотря на гаснущий экран рабочего стола, система верно определила, что учиться ей не дадут, и сохраняла сессию.
– Я тоже так думаю, но заказ оплачен. Если ты все испортишь, и нам понизят рейтинг, то тебя ждут большие неприятности. Ты на полгода будешь лишена экскурсий, а в ботанический сад и музеи больше никогда не пойдешь. Ты меня поняла?
– Да, я все сделаю, как надо, – Лиза сглотнула горькую слезу.
– И чтобы не лезла ни к кому с вопросами. Ты знаешь, в чем твоя задача, отработаешь, тогда получишь вознаграждение.
– Я все сделаю, как надо.

На следующий день за девочкой приехала большая белая машина, она такие видела только в учебных фильмах про прошлое столетие. Автомобиль был стилизован под начало индустриального века, роскошный, с широкими отливами боков и натертым до болезненного блеска хромом. Лиза боязливо села, дверь учтиво открыл высокий молчаливый мужчина в черном костюме и черной маске, власти объявили оранжевый уровень эпидемиологической опасности, поэтому все служащие и обслуживающие должны были носить маски. Детей в Комбинате постоянно тестировали, изолируя при первых проявлениях насморка. Лиза, в отличие от других, не сопротивлялась, тогда к ней никто не приставал, и она могла спокойно изучать все, что хотела.
В машине сидел заплаканный малыш в матросском костюме, стилизованном под французских моряков доиндустриальной эры. Мальчик тер кулачками глаза и размазывал сопли по мордашке.
– Не плачь, не надо бояться. Они тебе ничего не сделают. Я тебе помогу. Меня зовут Лиза, а как тебя? – девочка вытирала его слезы белоснежным платком с золотой вышивкой, который она должна была демонстрировать, но ни в коем случае не использовать. Лизе было все равно, она об этом даже не думала.
– Динар, – прохныкал мальчик и прижался к ней, обхватив шею тонкими, но крепкими ручками.
– У нас есть немного времени, – сказал водитель. – Мы можем заехать в парк и немного погулять, если вы не будете убегать.
– Спасибо, мы не убежим! – обрадовалась Лиза.
Он не обманул, привез в парк, подальше от гуляющих взрослых, чтобы не привлекать внимания. По правилам для франшиз они не должны были свободно гулять по улицам, только в присутствии учителя-воспитателя. Дети покатались на карусели, водитель крутил сильно, так что дух захватывало. А потом раскачал их на ватрушке, Динар держался за Лизу, а она за него, чтобы не вылететь и не улететь. Когда ватрушка взлетала в высшую точку, они видели в глазах друг друга этот страх и любопытство, а как это будет, если полететь?
К особняку они приехали веселые, румяные и немного счастливые. Оставалось отработать вечер и часть ночи, но свою долю праздника они получили. Лиза договорилась с Динаром, что он будет ее слушаться, мальчик не возражал, он не хотел отходить от нее, часто прижимался, как ласковый котик, и у Лизы набухали слезы на глазах. Она заметила, что водитель, глядя на них, часто трет переносицу и трет глаза, а когда он наклонился, чтобы поправить Динару матросскую шапочку, выровнять помпон, Лиза заметила на его шее небольшую татуировку, как и у нее и Динара, сзади, у основания шеи.
Их привезли до прихода гостей. Красивая холодная женщина инструктировала Лизу, как старшую, что и как она должна делать, чтобы она и мальчик называли ее и высокого рыжего мужчину мамой и папой, а, главное, чтобы играли в умные настольные игры и не баловались, тем более, не бегали по дому. Лиза кивала и запоминала, она уже знала, чем займет Динара и чем займется сама. На игровом столе была настольная игра «Наш лес». Она устроит Динару настоящую прогулку по волшебному лесу. Когда вырастет, она совершит ее по-настоящему, найдет Динара, и они вместе туда сходят, а, может, там и останутся жить.
Пока Лиза мечтала, стали приходить гости. Она умело отыгрывала роль, Динар повторял за ней, но было видно, что он делает это с трудом. Мальчик хотел убежать и спрятаться от всех этих улыбающихся равнодушных лиц, сбежать от других франшиз, опытных и умелых кукол, напоминавших продвинутых фарфоровых роботов. Дети, как и было положено, играли вместе первое время, для услады взрослых. К ним то и дело подходили «мамы», спрашивали, подружились ли они, хотят ли они еще поесть или, может, пора подавать мороженое. Взрослые женщины упивались своей ролью, расчесывая до острого возбуждения древний материнский инстинкт, шепча своим супругам о том, как они хотят сегодня ночью и с кем. Мужчины улыбались и кивали в знак согласия, слишком открыто поглаживая своих спутниц и их подруг.
Эта игра продолжалась очень долго. Уже стемнело, и дети устали. Даже самые опытные клевали носом, резко просыпались и делали искусственное милое лицо – все знали, что от отзывов зависит их рейтинг. Динар дремал у нее на коленях, а Лиза читала большую живую книжку, напечатанную на настоящей пластиковой бумаге, о животных и растениях индустриальной эры. Она видела, как «папа», задумчивый рыжий мужчина, увидел ее интерес к игре «Наш лес», и положил ей эту книгу на стол, незаметно, так, чтобы никто не видел. Он вообще весь вечер был в стороне, часто смотрел в окно, не притронувшись к еде.
Наконец, гости стали расходиться по комнатам, и дом затих. У окна остался стоять хозяин дома, в отражении стекол следя за детским уголком. Хозяйка больше часа назад покинула гостей, уйдя в обнимку с одной девушкой, свободной претенденткой, еще не определившейся с супругом, которых на вечере было три.
Детей уложили спать в большой гостевой комнате. Лиза и Динар, немного поспавший, не могли уснуть. Они так и сидели на кровати в одежде и слушали, как шелестит листва за окном. Там были деревья, живые, не те роботизированные макеты, что стояли повсюду.
– Не спите? – спросил рыжий мужчина, садясь с ними рядом. Он тоже прислушался к ветру и листве, улыбнулся и предложил. – Хотите, я вам покажу звезды?
– Да, – прошептала Лиза, а Динар закивал, зажав ручками рот, показывая, что он будет молчать.
Они вышли во двор, где их уже ждал водитель. Он был без маски, гостей рядом не было, а хозяин дома не боялся заразиться. Водитель уже поставил на яркой от цветов зеленой лужайке большие матерчатые качели, на которых можно было бы сесть всем сразу, а, при желании, и поспать.
– А как вас зовут? – спросила Лиза и чуть не разрыдалась, она совсем забыла, что задала запрещенный вопрос. Теперь ее точно накажут.
– Олег. Не бойся, я никому не скажу. А этого молчаливого мужчину зовут Андрей, – он кивнул водителю, тот улыбнулся в ответ, с грустью посмотрев на детей.
Лиза и Динар сели, ткань даже не прогнулась. Было очень удобно, ветер раздувал платье, и Лиза скоро стала подмерзать. Динар прижимался к ней и во все глаза смотрел на звезды. Водитель Андрей принес пледы и укрыл детей, а Олег вернулся из дома и принес им по кружке с органическим какао, не той сублимационной каше, что разводили в Комбинате, от того какао была изжога и оно пахло как в санузле после приборки. Олег сел рядом с Динаром, похлопав мальчика по плечу. Динар хохотнул и крепче прижался к Лизе, игриво посматривая на Олега.
– Андрей, и ты садись. Или тебе тоже какао принести? – Олег подмигнул водителю, тот усмехнулся и аккуратно, чтобы не касаться девочки, сел рядом.
Олег рассказывал про звезды. Он показывал на небо, чертил руками замысловатые фигуры, рассказывая о том, как древние люди видели это небо, когда они еще не знали, что звезды очень далеко, и жизни человека не хватит, чтобы долететь до них. Дети слушали, Динар открыл рот от удивления, перестал бояться и уже прижимался к руке Олега. А Лиза думала, мечтала.
– О чем ты мечтаешь, Лиза? – спросил Олег. Она вздрогнула, учителя-наблюдатели говорили, что заказчики никогда не запоминают имена франшиз.
– Я хочу полететь к звездам.
– Но ты же не сможешь до них долететь. Жизнь человека слишком коротка для таких путешествий, – Олег внимательно посмотрел ей в глаза .
– А это неважно – я буду свободна в этом полете, навсегда! – восторженно прошептала девочка и спрятала глаза.
Олег нахмурился, а Андрей тяжело вздохнул. Олег еще немного рассказал про небо, про другие планеты, а когда дети уснули, принес из дома матрас и подушки, и вместе с Андреем они уложили их спать на воздухе. Он уже оставил высший бал, отправил длинный отзыв. До самого утра они сидели на траве возле детей и молчали.

Лето закончилось, как и осень. Лиза так и не попала больше в ботанический сад, а за то, что она вернулась в мятом платье, ее наказали. Не хотелось об этом вспоминать, но обида часто душила ее по ночам, и девочка плакала. Особенно она скучала по Динару, как он рыдал, не хотел уходить. Учителя-воспитатели его Комбината отодрали его от Лизы, а она бросилась на них с кулаками, и если бы не Андрей, то все бы кончилось еще хуже. Лиза это понимала, чувствуя в себе новое чувство, душащее, разъедающее и горячее, она еще не понимала, что это ненависть.
В самый холодный день, когда мела жуткая метель за окном, в комнату девочек вошли злые воспитатели. Они приказали Лизе собираться, дав не больше получаса. Потом ее повели по длинному коридору, она еще не была здесь. Лиза не понимала, что она такое сделала, дети рассказывали, что за этим коридором начинается тюрьма для детей. Лиза молчала, не поддавалась на тычки и злобное шипение.
Ее вывели на улицу. В пурге она не сразу заметила большую белую машину, возле которой стоял Андрей в черном пальто и мальчишка в ярко-оранжевом комбинезоне. Мальчик побежал к Лизе, радостно крича. Лиза упала на колени и обняла его, прижимая к себе. Динар что-то кричал, смеялся, но Лиза ничего не слышала и не могла понять, она рыдала, захлебываясь от радости, выпуская наружу скопившуюся обиду и злость, выдавливая из себя гной ненависти.
– Олег не мог быстрее. Ты его прости, это всегда долго, – сказал Андрей, встав рядом с ней на колени.
– Опять на праздник? – с радостью и тоской спросила Лиза.
– Нет, домой, – улыбнулся Андрей и добавил шепотом, быстро взглянув на перекошенные лица воспитателей. – Этой дуры там больше нет, не бойся.
Лиза кивнула, что поняла, но она ничего не поняла. Она была счастлива, и даже колючий снег был сейчас самым милым и добрым. Ветер пел ей веселую песню, подгоняя, чтобы она не теряла времени, счастье не терпит промедления.

Пятница, 18 ноября 2022 13:23
– Максим Сергеевич, вы заняты? – молодая врач осторожно вошла в кабинет, бесшумно прикрыв за собой дверь. Подслушать их никто бы не смог, но девушка с первых дней усвоила правила, что и у стен нет-нет, да вырастают уши.
– Отчетность, – с отвращением ответил Максим Сергеевич, не отрывая взгляда от экрана. Больные поели, кого положено укололи, остальные отдыхают. Есть несколько часов, чтобы возненавидеть человечество, верящее только документам и формулярам.
– Присаживайтесь, мне еще несколько минут надо пострадать.
Девушка хихикнула и села напротив, подперев голову руками, локтями придавливая журналы инструктажей. Она смотрела на него и улыбалась, следя за напряженным лицом. Если бы в кабинет вдруг вошла Альбина, она бы без подсказки решила, что они любовники. И, как всегда, ошиблась. Жена не раз пыталась уличить мужа в связях с медсестрами, ординаторами или пациентами, пока в один из скандалов в больнице ей не вправила мозги Марина Игоревна. Альбина успокоилась, прекратив ревновать мужа, но затаила обиду, что он оказался таким верным и правильным.
На самом деле Максим Сергеевич и Евгения Николаевна, которую он всегда называл по имени отчеству, не опускаясь до Женя или Женечка, любил свою подчиненную, как и всех остальных, но ее особенно. Девушка была замужем, Максим Сергеевич очень нравился ей и как мужчина, но дальше искренней дружбы и, пожалуй, братской любви, они не хотели двигаться. Да и сил на это не было, работа отнимала все, и часто хотелось просто попить кофе или чай, посидеть рядом и помолчать, понимая все без слов, чувствуя плечо друг друга. Максим Сергеевич умел дружить с женщинами, и они отвечали ему взаимностью, иногда обижаясь, что он не сделал шаг вперед, не завоевал или хотя бы очаровал, можно и без продолжения: приятная и ничего не значащая игра зависимых людей.
– Ты зря улыбаешься. Скоро сама будешь сидеть и заполнять отчеты, – он посмотрел в умные голубые глаза и улыбнулся в ответ. – Тогда уже я буду сидеть напротив и списывать твой список патологий.
– Я не против, – она погладила его пальцы. – Мне кажется что вы, Максим Сергеевич, слишком много на себя взяли. Мы все это видим и хотим помочь.
– И помогаете – главное работа, наши пациенты, а с этой гидрой я как-нибудь сам справлюсь, – он проверил документы и отправил отчет по системе. Сегодня искусственный мозг был к нему благосклонен, и отчет принял с первого клика. – Что случилось, Евгения Николаевна?
– Пришла мать Маргариты Смирновой. Она ждет заведующего для разговора. Со мной разговаривать отказалась: «Я с вами разговаривать не буду! У вас не тот уровень». Вот так, дословно. В первый раз таких людей вижу, хотя вы меня предупреждали, а я надеялась, что никогда не встречу. Знаете, она такая равнодушная и жестокая. Вот честно, прямо льется из нее это, как грязь. Я с трудом сдержалась, чтобы не ответить, все хотела спросить, почему она только сегодня пришла, ее же еще в выходные оповестили, передали все контакты. Я сама передала, по телефону она совсем другая, а в живую просто монстр!
– Как я и ожидал – типичная психопатка. Придется ей до лета сидеть, пока заведующего не назначат, – хмыкнул он.
– А почему вас не хотят назначить? Вы и так всю работу выполняете, пациенты вас любят, коллектив уважает и любит.
– Нет, меня нельзя: не лоялен, дерзок, политически безграмотен. Моральные качества тоже не годятся, у заведующего должны быть скелеты в шкафу, чтобы он гнулся в нужную сторону.
– То есть потому, что вы хороший человек, вам нельзя быть руководителем? Надо типа нашей Ольги Васильевны, так что ли? – Евгения возмущенно вздернула веснушчатый нос. – Она же людей не любит, каменная и безразличная. Ей бы всех в овощей превратить!
– Ну-ну, не надо переходить на общественный нарратив. Никто и никого в овощей не превращает. Ольга Васильевна хороший врач, и она не всегда была такой. Она старше меня, и я помню, какой она была. Когда-то и тебе придется выстроить стену и запереться наглухо, как и всем нам. Иначе ты не выдержишь и попадешь в свое же отделение. Ольга Васильевна достаточно пострадала, чтобы так ужесточиться, и в чем-то она права, но не всегда, – он взял ее ладони и мягко сжал, смотря прямо в глаза.
– Вот только не говорите, что и вы заперлись в замке, – буркнула она, слегка покраснев. Если бы он сейчас ее поцеловал, она бы не была против.
– У меня скорее дамба, которая слегка подтекает, – пошутил он и встал, – надо поговорить с этой гражданкой.
– Курбатова Галина Алексеевна, – напомнила Евгения, поправляя на нем галстук.
Он сделал очень строгое лицо, как положено начальству, и они вышли.
– Кто вы? – высокая и болезненно худая женщина шестидесяти лет смерила Максима Сергеевича недовольным взглядом.
– Царев Максим Сергеевич. Я заместитель заведующего стационаром. Антонова Евгения Николаевна, лечащий врач вашей дочери Смирновой Маргариты Евгеньевны.
Женщина поморщилась, разглядывая их с ног до головы. Особенно ее лицо исказилось, когда он назвал фамилию ее дочери.
– Я уже сказала вашей девчонке, что буду разговаривать только с заведующим! – почти крикнула она на Максима Сергеевича.
– Тогда вам придется подождать. На данный момент я исполняю обязанности заведующего отделением, поэтому либо вы говорите со мной, либо запишитесь на прием к главврачу.
– Они послали меня сюда, – недовольно проворчала женщина. – И что натворила моя дочь? Почему ее заперли в психушку?
– Во-первых, давайте называть людей по именам, – он отодвинул стул и посадил Евгению Николаевну, покрасневшую от возмущения. Сев рядом, он долго смотрел на женщину, ожидая от нее ответа.
– Итак, Галина Алексеевна, что вы хотели узнать?
– Я бы хотела узнать, почему моя дочь Маргарита находится у вас. Будьте так любезны, – издевательским тоном ответила она, холодным взглядом смотря ему прямо в глаза. Евгению Николаевну она непросто игнорировала, а не видела, словно ее нет или она стул.
– Ваша дочь Маргарита Евгеньевна поступила к нам одиннадцатого ноября вечером в критическом состоянии. Она пережила сильный стресс. Ее состояние требовало незамедлительной помощи, а именно вывод из ступора и компенсацию состояния для выравнивания психического состояния. Я не стану грузить вас терминами, если захотите, то вы можете запросить выписку из ее карты, где все расписано, как положено. Но эта информация на данный момент недоступна, и у вас должно быть основание, чтобы ее получить. Главное, что вам надо знать, так это то, что Маргарита Евгеньевна находится в очень тяжелом состоянии, ей требуется долгое и сложное лечение. Пока посещать ее нельзя. К сожалению, мы вынуждены ограничить любые контакты до стабилизации состояния. Важным фактором разрешения посещений будет ее решение.
– Я ее мать! Я имею право навестить мою дочь! – она вскочила и уставилась сверху вниз горящими гневом глазами.
Максим Сергеевич жестом предложил ей сесть, Евгения Николаевна поставила стаканчик с водой перед ней и поспешно села на место. И вовремя, Галина Алексеевна бросила стаканчик в стену. О, что только в нее не бросали, молчаливая свидетельница людской слабости и не заметила.
– К сожалению, пока посещения запрещены, – повторил он, выдерживая взгляд.
– Я требую поменять лечащего врача! Эта малолетка ничего не знает! – Галина Алексеевна ткнула пальцем в покрасневшую девушку, не удостоив ее и малой части гневного взгляда.
– У меня нет оснований менять лечащего врача для вашей дочери. Евгения Николаевна хороший специалист, и мы вместе определяем ход лечения Маргариты Евгеньевны. Я доверяю Евгении Николаевне и буду помогать при необходимости. Ваша дочь в надежных руках, в руках профессионального и отзывчивого врача, какой и нужен Маргарите Евгеньевне.
Когда рыбу бросают на песок, она пытается дышать, широко и конвульсивно открывая рот, и выглядит при этом гораздо эстетичнее, чем молчаливая маска древнего ревнивого божества, исказившая лицо Галины Алексеевны.
– Я этого так не оставлю, слышите меня? Через неделю я заберу дочь домой, а вы отправитесь в суд!
– Это исключено. Вы можете запросить через суд проведение медэкспертизы, но любая комиссия не разрешит вам забирать Маргариту Евгеньевну из стационара. Пожалуйста, поймите, что ваша дочь находится в очень сложном состоянии. Ее психическое здоровье сильно пострадало, и ей необходимо длительное и спокойное лечение. Все лечение пройдет по полису ОМС. Если у вас есть информация о ее полисе ДМС, то, пожалуйста, сообщите нам страховую компанию, чтобы мы смогли наладить с ними контакт.
– Я не знаю, что у нее там есть, – бросила она. – Спросите у нее сами. Что ж, она получила то, что хотела. Она никогда не слушалась мать, вот и попала в психушку.
– Вы слишком жестоки к ней, – возмутилась Евгения Николаевна. – Ваша дочь серьезно пострадала, и выяснять отношения, а тем более укорять ее нельзя! Этим вы только усугубите ее состояние.
– Это моя дочь, и я знаю, что для нее лучше. Уж не думаешь ли ты, недоросль, что я буду слушать мнение такого ничтожества, как ты? Увидимся в суде, – она направилась к двери и, задержавшись, бросила на Максима Сергеевича холодный взгляд. – Вы даже не знаете, с кем связались. У меня есть выход на Бастрыкина.
– До свидания, Галина Алексеевна. Если вы захотите узнать о состоянии вашей дочери, то прошу не стесняться, – Максим Сергеевич встал и сделал вежливый жест, приглашая к примирению, но Галина Алексеевна вышла, громко хлопнув дверью. – Они нам так скоро дверь сломают.
– Господи, как же она ее ненавидит, – Евгения закрыла лицо руками, но не заплакала, с трудом сдержавшись. – Я бы точно ушла из дома с такой матерью.
– Возможно, что наша Рита так и сделала. Это видно по Галине Алексеевне, она никак не может ей этого простить. Как Рита поела?
– С трудом, только суп. Марина Игоревна кормит ее с ложечки, как ребенка. Если давить, то ее рвет, пока задыхаться не начинает. Это не булимический синдром, похоже, но мне кажется, что не он. По-моему, она хочет что-то выплюнуть, вырвать из себя. Хорошо, что больше не пыталась рвать волосы и расцарапывать кожу. Марина Игоревна до мяса отстригла ногти и побрила с Мишей. Она его слушается, но не боится. Просто с ним как-то спокойнее, как и с вами. Она ждет вас, я видела по ее глазам, но говорить она не хочет. Я по ночам спать перестала, все о ней думаю и плачу.
– А вот это зря. Я тебе выпишу рецепт, сама за собой последи, чтобы не довести, хорошо?
– Не надо, я пока справляюсь. Честно-честно, – она с улыбкой посмотрела на него, такая маленькая и доверчивая, будто бы не было стольких лет учебы и трех лет самостоятельной практики после ординатуры.
– Хорошо, но я слежу за тобой, – он показал двумя пальцами на свои глаза и ткнул в нее пальцем, сделав очень строгое лицо.
– А я за вами, – Евгения повторила жест, встав к нему лицом к лицу. – Спасибо.

Звук 006 от 06.04.2022
«Привет-привет!
Сдаю отчет: психотерапевта посещаю, даже начала с ним спорить. Он такой забавный, похож на дедушку Оли, моей школьной подруги. Наверное, поэтому я его и выбрала. Хороший дядька, вменяемый.
Вот вспомнила об Оле. Интересно, а где она, что с ней? Но не так интересно, чтобы я стала выяснять. Мне вообще ничего неинтересно, вот вообще ни-че-го! Унылая и серая я личность, никчемыш городской обыкновенный. Маме бы понравилось, она до такого определения пока не додумалась, все старые термины использует типа шлюха, дура, дрянь. Э, что там еще? А! Сука! Вот, я сука! А что, вся в мать».
Встает и что-то режет ножом. Просит Алису включить Моя Мишель «Давай расстанемся», подпевает и продолжает резать.
«Я тут салат решила сделать, надоели наггетсы, надо же о фигуре подумать, лето скоро. Вот только на хрен она мне нужна, эта фигура. Я вчера съела полкило мороженого, а утром все вышло, ничего не отложилось. Как-то еда в меня входит и выходит, а толку ноль».
Перемешивает и жует, громко чавкая. Смеется и подпевает: «Давай расстанемся, давай расстанемся…».
Тарелка стукается об стол, она накладывает салат и громко хрустит. Продолжает говорить с набитым ртом: «Веду себя, как свинья. Так классно, никто ничего не указывает, не надо ни перед кем выпендриваться, строить из себя леди. А я не леди, вот вообще ни капельки не леди – я королева!».
Наливает в стакан и долго перчит, с рычанием крутя мельницу.
«Ходила в воскресенье погулять. Сначала на концерт, не помню что играли, но красиво. Мамочка так и не смогла сделать из меня музыкантшу, но музыку люблю. Ха, у мамы до сих пор стоит дома мое пианино. Мы его использовали как барную стойку, вполне удобно.
А еще я поперлась в Авиапарк. Захотелось шмотки купить, но так все скучно. Я же говорю – мне ничего неинтересно. Мой мозгоправ считает, что это из-за войны, что я так отгораживаюсь от реальности. Может быть и так, но мне на это плевать».
Играет Дорогой дневник «Этажи». Она подпевает припев, начиная всхлипывать.
«Алиса! Выключи! Не могу больше это слушать, реветь хочется!
А, вот что еще. Сижу я на фуд-корте, блинами объедаюсь, самой готовить лень, как подумаю, что потом надо мыть, а еще жарить, у плиты стоять. Бе-е! Короче, дорогой мой дневничок, я там Ромку встретила. Мы с ним года два назад, или три? Черт, забыла уже. Неважно, короче типа встречались, а по сути, только и трахались то у меня, то у него, когда мамуля на даче была. Двадцать семь лет парню, а он с мамочкой живет. Хотя так ничего, смазливенький, сладенький такой, а вот пиписька коротковата. Нет, я не жалуюсь, и такой была рада!»
Смеется. Поперхнулась, продолжая смеяться.
«Вот подумала, а какая же я шлюха, прямо как мама завещала. Мне не стыдно. Я никого не обманывала, никому не изменяла, а вот мне изменяли. Кстати, этот Ромочка тоже. Видимо, судьба у меня такая.
Они подошли ко мне на фуд-корте, я тогда ну очень сексуально запихивала в себя третий блин с семгой или осетриной, не помню уже. С другом пришел. Такой настоящий Тарзан: длинные вьющиеся волосы, накаченный, ухоженный, но не педик. Хотя, может и би, уж больно они с Ромочкой дружат. Рома-то двухполюсной, все предлагал мне тройничок. Фу, меня тогда чуть не вырвало.
Короче, много болтаю, а по сути ничего. Тарзана зовут Антон. Так себе имя для Тарзана. Он позвал меня на свидание. Вот чтобы такое надеть? Я решила, что не буду ломаться, не тот возраст, не тот товар. Захочет меня – you welcome!»
Уходит мыть посуду. Включает на колонке бизнес-радио.
«А, вот забыла сказать. Хм, интересно, а не сошла ли я с ума, с диктофоном разговариваю? С диктофоном приятно поговорить, он вежливый, выслушает и все запомнит.
Мне тут Вова письмо написал. Ну как написал, я его заставила. Решилась и спросила в лоб, женат или нет. Оказалось, что разведен. А я давай из него тянуть, почему, да как же так… прислал рассказ, чтобы я отстала. Мне нравится такая манера, не отвечать на вопросы, чтобы не было еще больше вопросов, а на тебе рассказ. Не поняла, так сама виновата.
А я так и не знаю, как он выглядит. Впрочем, мне все равно. Хотела намекнуть, чтобы он был поактивнее, но пока Тарзан. Надеюсь, он не будет полным эгоистом в постели.
И да, рассказ я поняла, ура мне и моим остаткам мозга! Ура! Ура! Ура! Соседи, наверное, с ума от меня сходят, кричу по ночам. Ага, вот уже стучит дура старая снизу.
Я этот рассказ отправила моему мозгоправу и сказала, что все детство и юность, мою бедную юность, чувствовала себя такой же плевательницей. Пока из дома не свалила. Я хотела сделать это после девятого класса, но струсила. Так и просидела до конца института. А зачем и на кого я училась? Все былое гнилым мохом поросло, или как-то так.
Пока, Ритулька! Как же меня бесило мое имя!».

Рассказ «Плевательница»
Интересная и странная вещь, что-то далёкое, из сказок, прочитанных в детстве. Сразу вспоминается Буратино, а может разночинные «джентльмены» в потёртых фраках и камзолах, непрерывно жующие табак, играя в кости или карты. Вещь не из нашего мира, всё говорило об этом. Он нашёл её случайно, бесцельно бродя по переулкам Китай-города, ища занятие голове и ногам, руки были всегда заняты либо сигаретой, либо телефоном, на который постоянно должен был кто-то звонить. Мозг никак не участвовал в этом, руки и телефон жили своей отдельной жизнью, рот открывался и закрывался, чтобы извлечь какой-нибудь звук, уши умело слушали, не воспринимая речь собеседника. И нельзя сказать, что он был плохим собеседником или неприятным человеком, вовсе нет, ему звонили все, кто только мог и не мог, рассказывая, жалуясь, требуя, слыша в ответ сочувственное «Мда», или соглашательское «сделаю».
Он вошёл в эту лавку, которая гордо именовалась лабораторией интерьера, но по сути была обычной лавкой, заставленной всяким необычным хламом. Он подумал, что название «Необычный хлам для вашего балкона» подойдёт этой лавке гораздо больше. На удивление, в ней было много людей, толпившихся у стеллажей и развалов, копаясь в этом хламе, с восторгом выхватывая какую-нибудь странную потёртую вещицу, которую можно встретить на блошиных рынках по всему свету за три копейки. Побродив по магазину, он уже собирался уходить, как увидел в дальнем углу медный сосуд. Он напоминал невысокую урну, сплющенную, возможно, что её действительно деформировали, так как эта урна была на редкость кривой. Медь уже позеленела, от гравировки остались отдельные штрихи, но ему очень понравилась накатка, двумя широкими лентами как бы стягивающая сосуд.
Он достал урну из хлама, внутри действительно лежал мусор, кто-то бросил туда окурок и фантики. Продавец долго смотрел на урну, вспоминая, что это, пока не пришёл помощник, быстро найдя в системе этот товар. Это оказалась плевательница, уценённый товар, как ему сказали, но всё же стоивший немало, в другой раз его бы задушила жаба, но почему-то его тянуло к этой грязной странной вещи. И он купил её, вместе с мусором, который вытряхнул в ближайшую урну возле магазина.
Домой она попала не сразу, такую грязную вещь выбросили бы вместе с ним из дома, поэтому плевательница жила полгода в гараже, пока он полчаса или даже час после работы оставался в гараже, чистил, пытался выпрямить, что ему удавалось с трудом. Медленно, но верно, он очистил её и выпрямил, а начищенные до блеска бока омолодили плевательницу, открыв ему свой потерявшийся в грязи и медном окисле рисунок – дымящуюся трубку и два револьвера, смотревшие друг на друга дулом, готовясь выстрелить.

«Что это за дрянь?!» – так звучала квартира первые три недели, когда он принёс плевательницу домой. Место он выбрал хорошее, между двумя высокими вазами династии каких-то несуществующих императоров Китая. Этими вазами очень дорожила его жена, купив их «очень выгодно» за несколько сотен килорублей у какой-то стюардессы, у которой, конечно же, были свои каналы поставки настоящего антиквариата. Плевательница начала свою жизнь в его доме, в неё не плюнул только ленивый, высказывая ему застарелые претензии, вытащенные из самых дальних уголков пыльного чердака, который неверно называют «общими воспоминаниями». На самом деле, на этом чердаке, кроме выцветших вшивых снимков со свадьбы, рождения первого ребёнка и прочих «общих семейных воспоминаний» лежит, не таится, а лежит на самом видном месте куча из обид, злости, несбывшихся надежд, разрушенных мечт и неоправданных ожиданий – список можно продолжать до бесконечности – а виновник всегда один, или одна, как кому повезёт со второй половиной. Иногда из этого вороха достают пыльный снимок, где они молодые и, как кажется, счастливые. Волна воспоминаний, даже что-то кольнёт в груди, в сердце, что-то от прошлой любви, а потом… снимок грязный, всё не так, всё быльём поросло, чего тут вспоминать, и поехали, встали на привычные, отполированные до блеска рельсы.
Он привык, за много лет привык ко всему, к себе, такому. Когда-то он был другой, наверное был, уже и сам не помнил, когда. А тут ещё эта плевательница, уродство и безвкусица, только старый кот оценил, поцарапал лениво лапой и изрёк своё благожелательное «Мяу!». Он мог до ночи сидеть на диване при включённом телевизоре и смотреть на плевательницу, кот обычно сидел рядом, устроившись на коленях, и спал. Скоро помрёт, часто он думал с тоской, гладя пожившего кота, как и он, давно уже переставшего слышать крик, кот жил как хотел, не ставя ни во что жену, дочь, иногда жившую вместе с ними, слушаясь только его и прячась от сына, имевшего привычку пинать старика в бок, чтобы не путался под ногами.
«Поговори со своей дочерью! Что она мне тут устроила!» – начала старую песню жена. Кот приподнял правое ухо услышав резкие вибрации, послушал и уснул, не видя в этом крике ни смысла, ни опасности. «Да, дорогая, конечно поговорю», отвечал он, грустно улыбаясь, всматриваясь в разгневанное лицо жены.
А ведь она была раньше очень красивая, тонкая, с чистыми голубыми глазами, которые на ярком свете казались ему зелёными, с длинной чёрной косой. Она и сейчас была ничего, не располнела после родов и пятидесяти лет жизни, меняясь лишь в момент их редкой близости, даже лицо менялось, становясь моложе и наивнее. Ему не хотелось видеть её настоящей, рисуя перед собой старый образ, цепляясь за него в минуты отчаянья, когда хотелось вскочить и ударить по этому, когда-то так любимому лицу. Дурные мысли, с каждым разом их становилось всё труднее изгонять из головы, и может, она это понимала, сокращая время привычных вечерних наездов: машина сломалась, что живут они не там, что сын то, дочь сё, а ещё его мама, вот тоже вспомнила.
Жена исчезла, испарилась. В квартире было тихо, все легли спать. Кот лежал на диване рядом, вольготно развалившись во всю длину. Он встал и подошёл к плевательнице, зачем-то заглянув внутрь, не набросал ли кто туда мусора в его отсутствие. На дне что-то заблестело, как какая-то жидкость, которая уже успела подсохнуть, липкая и вязкая, как жидкий клей.
Дни шли своим чередом, устремляясь куда-то вдаль, хотя казалось, что они кружат на месте. Всё было по расписанию. В субботу, когда жена уходила на весь день в салоны, сохранять то, что осталось, он ездил к любовнице. Странная штука жизнь, его любовницей была жена её брата, и его всегда интересовало, знает ли кто-то об их отношениях? Но ни его жена, ни её брат ничего не знали. Муж любовницы уезжал каждую пятницу после работы на рыбалку, пропадая там до воскресенья. Странно, почему она выбрала не его, он долго ухаживал, чтобы в итоге жениться на сестре того, кто увёл у него «любовь всей его жизни». И что его привлекало в ней? Опять воспоминания, желание реванша, обладать думой и музой его студенческих грёз? Он часто задавал себе этот вопрос, рассматривая немолодую женщину, ради которой он каждую субботу «ходит в фитнес-клуб».
«Ты бы поговорил со своей женой, пусть объяснит своему брату…» начиналось каждый раз после секса с ней, каждый получал своё: он пышное тело, она возможность вылить чан помоев. Какая бы ни была ситуация, но виноватым в итоге был он, и это не стоит обдумывать, это как детский лабиринт, куда бы не покатился шарик, а прикатится он точно в центр.

«Папа! Почему ты никогда не можешь ничего сделать нормально! Я же тебе говорила, что мне надо…» или даже так: «А ты когда решишь? Долго мне ждать, я уже должен денег!» – привычные диалоги сына и дочери, нет, дочери и сына, тут несложно запутаться, так как они постоянно менялись местами, требуя то денег, то каких-то действий. Почему-то он должен был решать вопросы с банком по их кредитам, следить за ремонтом квартиры дочери, после чего в него не плюнул только кот, каждый стал великим гуру в строительстве, забылись все дрязги между родственниками, даже жена и его мать пели в унисон, доливая бочку помоями до обода. Он всё чаще думал, что они слишком хорошо живут. Да, действительно хорошо, надо было быть скромнее. Жена уже и забыла, как это, работать, неизвестно чем занимаясь всю неделю, дочь и не начинала, получив квартиру на втором курсе, сын, вроде старший, подавал надежды, а нет, тоже пришлось устраивать после института, рано женился, добавив новых родственников в засаленную колоду.
«Почему она со мной так разговаривает» – этот вопрос он слышал тысячу раз, ещё когда был жив отец, сразу после женитьбы. У него складывалось ощущение, что вопрос этот был записан на плёнку и поставлен на repeat. «Иди и разберись со своей матерью!» звучало с другой стороны, причём ему было трудно отсылать жену в другую сторону, получая от тёщи в последние годы: «Она меня не уважает!». И снова, как в детском лабиринте шарик прямо в центр, и бочка полна, уже почти выше обода, скоро начнёт переливаться.

Свобода, она была, почти каждый день, немного, но была. Он редко ездил на машине, где его могли достать по дороге на работу или домой. А в метро он просто выключал телефон и неторопливо гулял по подземному городу, смотря на безразличные лица торопящихся людей, которым на него было плевать, и он был безмерно благодарен им, улыбаясь каждому. Иногда ему улыбались в ответ, в основном дети, способные пока на искренность. На работе было не хуже и не лучше, одно и то же целыми днями. С утра и вечером планёрки, с разносом. Днём выслушивание претензий, переговоры, опять претензии. Он давно понял, что основная его обязанность, это уметь слушать, точнее, выслушивать, и за это, чёрт возьми, отлично платили, и должность была неплохая, у самого Олимпа. Здесь никто не набирал бочку, всегда, в любой день был наготове полный бассейн помоев, в который без устали макали не его одного, а разница была в том, что если дела шли хорошо, то макали не глубоко, давая возможность немного продышаться.

«Ты где был?» встретил его гвалт недовольных голосов дома. Он ещё не успел ничего ответить, как дружный хор завопил: «Нам надо поговорить!».
«Ты куда идёшь?» – настаивали голоса, наседая, наперебой высказывая что-то, о чём он забыл, как же он мог! А что он должен был сделать? Он пытался понять суть, но не мог.
В комнате уже ждал верный кот, сидя у плевательницы. Кот был встревожен, шипел на всех. Он подошёл к нему и погладил друга, кот жалобно промяукал, прижавшись к его ноге. Резко зазвонил телефон, жена долго говорила с его директором, как легко они нашли общий язык. Он посмотрел в плевательницу, дно было уже не блестящим, ему показалось, что она до краёв наполнена вязкой серо-белой массой. Он подумал, что надо ее помыть.
«Куда ты пошёл! Мы не закончили!» завопили голоса, он пытался увидеть лица, но слышал только голоса и рты, которые их извергают.
Кот забежал к нему в ванную, и он закрыл дверь. Вязкая дрянь не хотела выливаться из плевательницы, он налил себе на брюки, на пол, пока выливал её в унитаз. На одно мгновение он пришёл в себя, поняв, что держит в руках пустую урну, а брюки и пол сухие и чистые. Мгновение, и голоса ворвались внутрь, в дверь застучали, и он, пытаясь убежать, лёг в ванную. Кот прыгнул ему на живот, готовый к драке. Плевательница была в руках, он попробовал и надел её на голову, сразу стало тихо и легко. Он улёгся удобнее, кот тоже успокоился, приняв обычное положение лёжа. Пальцы сложились в два детских револьвера, он вложил дула в рот и выстрелил. Как же хорошо, больше никого, тихо, никогда, пока не выбьют дверь, пока не отдадут в психушку.
Дверь пришлось выбить, после двух часов угроз и криков, стало понятно, что что-то случилось. В ванной он лежал неподвижно, холодный, еле дыша, а на животе спал последним сном верный друг, последний в его жизни.

Пятница, 18 ноября 2022 17:50
Максим Сергеевич стоял под табличкой «Место для курения» и смотрел на снег. Что-то из далекого детства просыпалось в нем при виде молодого снега, быстро терявшегося в серости равнодушного города. Сквер выглядел еще унылее, чем обычно: голые деревья жалобно поскрипывали на ветру, возникавшему из ниоткуда резкими и злыми порывами, черно-серая земля, лишенная листвы по «стандарту», и больше ничего. За забором гудели машины, не желая уступать набережную, борясь друг с другом – глупая борьба ради борьбы. Когда-то и он стоял там же после вечерней смены, злясь и ругаясь, тратя жизнь впустую. Альбина так и не бросила привычку ездить на работу на машине, возвращаясь домой уставшей и злой. И так год за годом, десятилетие за десятилетием.

«Рита проснулась», – написала Евгения Николаевна. Поговорить с пациенткой за весь день ему так и не удалось. После разговора с ее матерью он полчаса приходил в себя, занимаясь отчетами, а потом Рита уснула. Наверное, первый спокойный сон за всю неделю.
Он бросил погасшую сигарету в урну, надо бросить уже курить, а в какой раз, в сотый? Подсчитывая неудавшиеся попытки, он пошел в отделение. Этому методу самоуспокоения его научила мама школьного друга, предлагая посчитать что-нибудь и без разницы что, лишь бы голову занять. Поэтому он считал машины, птиц, стук дождя, букву «ы» в тексте и много чего еще. Как странно, что самое лучшее остается в детстве, какое бы оно не было, а взрослые несут за собой, тянут телегу психологических травм и неудач, немного радости и много-много грусти, которую сложно даже оценить или понять, чем она вызвана. Грусть об ушедшем, грусть о содеянном и брошенном, забытом. Груз у всех разный: у кого-то полна телега, кто-то тащит один-два мешка грусти, но телега у всех одна и та же – закостенелая взрослая идентичность, определенная домом и обществом, то, как ты должен выглядеть, как должен думать и действовать, если должен действовать. В основном ты должен следовать, быть послушным и лояльным, а тянет эту телегу твое настоящее я, забитое и забытое. И стоит многих сил, чтобы отбросить эту телегу, оставить ее в колее и пойти через поле в лес, как символ тайного, сложного и запутанного. Определенно у него начинался очередной невроз, жаль, что он так и не научился транквилизироваться компьютерными играми, а алкоголь он сильно ограничивал уже двадцать лет, бросил малоэффективную терапию за три года до рождения Оли. Дочь подросла, стала умной и самостоятельной, и его помощь особо не требовалась, а он находил в этом успокоение, лучше любого препарата или наркотика в жидкой или парообразной форме. Кальян помогал, но ненадолго, потом становилось совсем мерзко. Права Альбина, запрещая ему курить эту дрянь, а иногда так хочется остановиться, нет, не бросить оглобли телеги, а хотя бы просто остановиться и подышать прелой землей, жидкой глиной и нескончаемой осенью.
– Пошли со мной, – Максим Сергеевич кивнул Евгении Николаевне, хмурившейся над отчетом. Ее пальцы с некоторым ожесточением нажимали кнопки, клавиатура просила пощады.
– Я?
– Ты-ты, а что ты удивляешься? Кто тут лечащий врач? И не забывай, что ты и Михаил Потапович ее первые и настоящие друзья. Она очень радуется тебе. Надо бы Мишу затащить как-нибудь, а то по алкашам разъездился с Ольгой Васильевной.
– Да, что-то стало их много после мобилизации. А еще больше женщин. Я такого никогда не видела, чтобы так опускались. Спасибо Ольге Васильевне, что взяла мои дежурства.
– Ольга Васильевна хороший и добрый человек. С ее контингентом по-другому и нельзя.
– Это да, я до сих пор теряюсь. А насчет Риты вы правы, она и правда радуется, почти как ребенок, – она с тревогой посмотрела на него.
– Нет, с головой у нее все в порядке. Просто она в шоке и отгораживается от всего мира, оставляя только хорошее для себя, – он посмотрел в окно, шел снег. Перед глазами встала нагруженная мокрым скарбом телега, застрявшая в поплывшей колее, а мула нет, только следы копыт уходят в лес, глубокие, будто бы залитые цементом на мертвом поле.
Евгения Николаевна кивнула сама себе, борясь до сих пор с синдромом самозванца. Но тревога так и не сошла с лица. У нее развилось небольшое количество нервных тиков и жестов, обращенных к себе, заметных только специалисту, но так ей было проще бороться с напряжением. Тимур Каримович не раз показывал скрытые нервные тики Максима Сергеевича, которые он не замечал или не придавал значения. Их всех надо было лечить, безжалостно.
Она поправила халат и косу, зажатую безликой заколкой на затылке. Бледность шла ей, ярче горели веснушки и чуть красноватые губы, которые она так и не разучилась кусать в моменты раздумья, но прогресс был – с косой больше не играла.
Кладовка, переделанная под палату, создавала свою атмосферу, отличную от других палат. Здесь пахло больницей, но иначе. Марина Игоревна принесла банку с зернами кофе, Катя и Надя приносили букеты из опавшей листвы, пускай и в пластиковых бутылках, но становилось уютнее. Портила все духота, чтобы проветрить глухую комнату, приходилось часто открывать дверь, но надо было увести Риту, иначе она забивалась в угол, и начинался очередной приступ паники, заканчивавшийся пустой рвотой, в желудке почти ничего не было.
Они вошли, Евгения Николаевна подошла к койке и поправила пижаму. Рита слабо улыбнулась, послушно поднимая руки, приподнимая тело, тут же падая без сил.
– Рита, вы сегодня поели. Это здорово, надо уже переходить с жидкой пищи на нормальную. Если вы не будете есть, то не поправитесь. Вы же хотите убраться отсюда поскорее? – он взял ее левую руку и стал считать пульс. Рита пожала плечами, помотав головой на подушке. – Ну-ну, тогда мне придется вас насильно вылечить и отправить в нормальный мир, а то нам нужна кладовая. Понимаете, какие у нас трудности?
Рита издала звук, отдаленно похожий на смех. Марина Игоревна с Катей обрили ее, пожалуй, короткая стрижка шла ей. Если бы неизможденное лицо, Рита выглядела бы моложе.
– Надя сказала, что Рита весь ужин съела, – Евгения Николаевна погладила Риту по голове. Рита приложила ее ладонь к щеке и закрыла глаза. Евгения с тревогой посмотрела на него, Максим Сергеевич жестом показал, что все в норме. Пульс он проверил, и ему он не нравился.
– Я подумал, Рита, что вы слишком долго лежите на одном месте. Сейчас Евгения Николаевна вам поможет одеться, и мы все вместе выйдем на улицу. Там как раз идет снег, а снег еще Гиппократ называл лучшим из лекарств, ибо он остужает боль и замораживает тревогу. Было-было, не надо на меня так смотреть. Я все-таки в медвузе учился.
Рита хмыкнула и громко выдохнула, шире улыбнувшись. Она подумала и замотала головой.
– Не бойтесь, вы пойдете с нами. Мы попросим охрану выключить все камеры. Мы пойдем через служебный вход, в окна тоже никто не будет смотреть, с той стороны архив, – ласково, но настойчиво объяснила Евгения Николаевна. Максим Сергеевич кивнул ей, поддерживая эту невинную ложь. Рита осторожно кивнула и закрыла ладонями глаза. – Конечно, маску мы тоже наденем. Как в туалете, хорошо? Сейчас заканчивается ужин, и все больные по палатам. Вас никто не увидит.
Рита вздохнула и кивнула. Максим Сергеевич заметил, как она борется с собой, как страх пытается овладеть ею, заставить забиться в угол, спрятаться и драться до последнего.
Через полчаса Евгения Николаевна вела Риту по коридору. Максим Сергеевич ждал их на улице, быстро докуривая вторую сигарету. Очень захотелось курить, почему-то он сильно нервничал.
– Вот, держите, – он вложил в ладони Риты снежок, холодный, мокрый и, казалось, будто бы живой.
Рита прижала его к лицу и сняла маску. Она с удивлением смотрела на сквер, изучала высокий бетонный забор, потом расхрабрилась и пошла к ближайшей старой яблони, мертвой на вид. Евгения Николаевна шла рядом, поддерживая под локоть. Рита была слишком слаба и стала падать, если бы не Максим Сергеевич, она бы упала прямо перед деревом, словно перед злым и ревнивым истуканом, желая получить прощение.
– Ничего страшного. Будете хорошо есть, попробуете обогнать Евгению Николаевну. Она у нас кмс по бегу, так что придется попотеть.
Рита заплакала. Тихо, без истерики или паники. Она гладила замерзший ствол левой рукой, в правой сжимая таивший снежок. Первый снег уже скрылся в серости вечера, сумерки охватывали все пространство, фонари освещения находились слишком далеко, и в этом месте сквера их действительно никто не мог видеть.
У него зазвонил телефон. Отойдя на три шага, он быстро переговорил с Альбиной, через час он обещал быть дома. И он хотел домой, не надеясь ни на что, понимая, что у жены очередной кризис, что он мог бы ей помочь, вылечить так, как его учили, но она этого не хотела, не желая признавать свою болезнь. Пока же он был немного счастлив, как и она, находя в нем снова того, кого по-настоящему любила. Но это они уже проходили и не раз, а дальше.. не хотелось об этом думать, «let it be», как пелось в их любимой песне. Вот если бы они и, правда, понимали ее посыл, и следовали ему. Если бы люди научились понимать друг друга, если бы, если бы…

Рита показала на его телефон. Он протянул его Рите, но она замотала головой.
– Я должен кому-то позвонить? Нет, и вы не хотите никому звонить, верно? Так, этот ребус я разгадаю, не зря я замзав, – он улыбнулся и спрятал телефон. Евгения Николаевна непонимающе хлопала ресницами. – Мне надо найти ваш телефон, верно?
Рита закивала, обрадованная, что он понял. Она пыталась сказать, но вместо слов из нее вырывался хрип, и она быстро сдалась. Слова были слишком тяжелы для нее. Она вновь потянулась к телефону, он дал ей свой старый самсунг, сняв с блокировки. Рита в одно касание открыла диктофон и показала ему экран.
– Так, мне надо найти ваш телефон и открыть диктофон. Вы записывали свои мысли, может, вели дневник?
Рита радостно закивала и отдала ему телефон, приложив к груди, доверчиво смотря прямо в глаза. Он кивнул, что понял, и повел ее обратно в палату. Рита очень устала, но не сдавалась, через силу переставляя ноги.
Перед уходом, он зашел к Евгении Николаевне попрощаться и приказать идти домой, ночная смена уже заступила, а девушка, уложив Риту, боролась с отчетами. Как он и обещал, это давалось нелегко.
– Вы, правда, думаете, что у нее там дневник записан? Я никогда не встречала людей, которые бы вели дневник.
– Или они тебе об этом не говорили. Скорее всего, это часть ее терапии или совет психотерапевта. Завтра отправлю запрос по онлайну, Рита вряд ли бы пошла на очную консультацию.
– Почему вы так думаете? – с интересом спросила она.
– То, что с ней произошло, высшая точка болезни. Это ненаучно, но это видно. Со временем, ты тоже начнешь это видеть или нет, что гораздо лучше.
– Почему?
– Потому, что так жить легче. Чтобы через полчаса шла домой. Я проверю завтра и влеплю устный выговор. Мне еще невроза у ведущего психиатра не хватало.
– Свой сначала залечите, – фыркнула она, игриво посмотрев на него.

—\—
От кого: Margor Ita
Дата: 10 апреля 2022
Кому: Владимир Семенов
Тема:

«Привет, Вова!
Ты меня будешь ругать, но я была на свидании. И почему ты меня так и не позвал кофе попить? Честно, я боюсь, что тебе не понравлюсь. Ты и так видишь, что я недалекого ума, а тебе нужна умная.
Рассказываю, хоть ты и не просил. На днях я встретила бывшего, я тебе о нем уже рассказывала, я тебе обо всех бывших уже рассказала. Спасибо, что просто выслушал, без комментариев и советов!
Короче, познакомилась с парнем. Зовут Антон, такой гладенький красавчик, как из стрип-клуба. Ну и поехала к нему. Не ожидала от себя такого или ожидала? Я задала этот вопрос моему мозгоправу, он обещал подумать.
Рассказывала Ксении, подруга моя, ты знаешь. Ты вообще всю мою жизнь знаешь. О, как она меня задолбала! Все выясняла какой он в постели, какой у него член и так далее. Я ее уже послала, разругались, короче. Надоела она мне, какая-то она поверхностная. А все ты виноват, заразил меня.
Это прозвучит странно, но секс мне надоел. Сначала было хорошо, но я быстро устала. А он как заведенный, будто бы на камеру работает, все позы менять хочет. И еще, я не понимаю. Почему для вас так важно, чтобы женщина брала в рот? Я отказала, знаешь, как он обиделся. Я думала, что аж заплачет. Такой здоровый, весь сплошная мышца, а такой ранимый, просто ми-ми-ми. У меня после этого все пропало, даже пришлось подыграть, постонать, чтобы он кончил быстрее.
Странно, но я ему понравилась. Мы у меня были, ему так понравился мой потолок. Он занимается освещением, обещал сделать потолок бесплатно, я только материал и светильники оплачу. Я согласилась, сама заниматься этим не хочу. Завтра обещал заехать, померить все и потрахаться.
Ты прости, что я так откровенна с тобой, но мне поговорить не с кем, а мозгоправу такое боюсь говорить. А тебе нет, знаю, что поймешь. Я все думаю, как ты выглядишь, но ты точно не Антон. Ты же не накаченный самовлюбленный обезьян? Не думай, что мне важна фигура или размер члена – я хочу, чтобы меня любили. Просто любили такой, какая я есть. Сама недавно поняла, чего хочу, но мозгоправ меня поправил. Ха, мозгоправ поправил, тавтология получилась. Не важно, он прав в том, что я должна тоже любить.
Не знаю, смогла бы я тебя полюбить, как хорошо, что ты разведен. Но я честно не знаю, но хочу попробовать. А пока Тарзан! И не осуждай меня, ты же не такой, я знаю.
Прочитала твой рассказ «Плевательница». Он про меня – я она есть в точности, вот только кота нет. У меня аллергия, распухаю и чихаю, как «Газель». У нас во дворе есть такая, на ней гастер гоняет. Прямо я – один в один!
Очень хочу с тобой встретиться. Правда, очень хочу. Заканчивай уже свои вахты и приезжай ко мне, а то погрязну в пороке, и ты будешь в этом виноват!
Обнимаю тебя и целую, а еще немного люблю и злюсь, что ты не едешь.

Твоя Рита, скромная распутница».

Понедельник, 05 декабря 2022 14:30
– Подпишите здесь и здесь, – девушка полицейский ткнула красивым пальцем на автомате, будто бы перед ней среднестатистический гражданин, терявший рассудок уже у двери отделения полиции.
Максим Сергеевич подписал документы, прочитав по диагонали. Формы стандартные, он не первый раз обращается за вещами пациентов. Девушка застучала клавишами, не обращая на него никакого внимания. И где они таких набрали: высокие, стройные и сильные на вид, не плоские вешалки, почти все блондинки с переходом на пепельный, с почти одинаковыми лицами из-за выражения спокойного равнодушия и понимания собственной власти. Таких без грима можно было бы снимать в фильмах про нацистскую Германию, форму только поменять. В приемной ждали несколько мужчин и женщин, буравивших спину недовольными взглядами, слишком долго он сидит и непонятно чего хочет.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71496484?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.