Главная страница | Цирк | Пропащие

Пропащие
Леда Высыпкова
Неужели тебе ещё не доводилось видеть их на ярмарках? Они как раз сейчас живут в морском контейнере посреди Cвалки. Гимнасты, танцовщицы, фокусники, да ещё и рассказывают желающим страшные сказки. Сегодня вечером выступает глава семейства. Интересно, что он припас для публики?

Леда Высыпкова
Пропащие

Часть 1. Счастливчик
Не заметят деревья и птицы вокруг,Если станет золой человечество вдруг,И весна, встав под утро на горло зимы,Вряд ли сможет понять, что исчезли все мы.
Сара Тисдэйл, «Будет ласковый дождь» 1920 г.
Маршал протёр лоб аккуратно сложенным носовым платком и поднял взгляд на присутствовавших в его кабинете. В первую очередь он обратился к истцу:
– Итак, уважаемый Ибер Амьеро, вашего отца убили вечером на площади, в присутствии многих лиц, пока он слушал сказку. Вы утверждаете, что преступление совершил Инкриз, актёр бродячего цирка. Верно я записал с ваших слов?
Молодой человек восседал на массивном стуле, который всюду таскали за ним помощники, и едва доставал до пола мысками.
– Верно, – ответил он, – Есть несколько десятков свидетелей. Сейчас они напуганы и разошлись по домам. Полагаю, найти их будет несложно.
– Несложно, – эхом отозвался маршал, – Я сейчас вам представлю тех, кто будет заниматься делом. Без лишних слов, лучшие. Вот коронер Феликс, уже снискавший добрую славу. Он вовсю работал ещё в те года, когда внутреннее войско не переименовали в егерский корпус.
Давно старого коронера не видели в участке. Феликс отрешённо рассматривал новую люстру на потолке, закинув ногу на ногу. Его породистое, чуть обожжённое солнцем лицо совсем не двигалось, а шляпа скромно покоилась на колене. Истцу он только вяло кивнул, оставаясь в своих мыслях.
– А это, – продолжал маршал, – капитан Лобо. Он будет помогать с расследованием. Отличный стрелок и верный слуга закона.
Лобо коснулся полей шляпы в знак приветствия. Хоть он и был самым младшим среди присутствующих офицеров, решил тоже не расшаркиваться.
Маршал откинулся на спинку обтянутого кожей кресла, промокнул платком усы и поинтересовался у истца:
– Зачем, по-вашему, артисту прилюдно убивать столь известную личность?
– Месть, – без раздумий бросил Амьеро. – За танцовщицу, с которой отец позабавился накануне. Он увидел её на сцене и всё никак не мог успокоиться, хотя это сущая замарашка. С тех пор ходил сам не свой, пришлось организовать им свидание, с которого она ушла с приличным чеком в кармане. Но, видите ли, циркачи очень гордые оказались. Вечером того же дня Инкриз, её воспитатель, подобрался вплотную, да и полоснул отца по горлу. Мы узнали, что убийца давно не участвует в выступлениях, а тут вдруг вылез. Зачем бы это?
С заметным усилием Ибер Амьеро старался собраться с мыслями и сдерживать волнение, оттого отрывисто чеканил слова одно за другим. Его скошенный подбородок мелко дрожал.
– Вы связываете эти события. Стало быть, есть повод, – проговорил коронер, поглаживая седую бородку клином. – Обострённое чувство собственного достоинства? Если всё так, как вы изложили, Инкризу не сносить головы. Но поступок уж слишком безрассудный. Пока не знаю, что и думать.
– Есть и другое предположение, – продолжил сын убитого. – Кто-то приплатил ему круглую сумму. Такую, за которую стоит всем рискнуть. У нас немало конкурентов, а время сейчас неспокойное.
– Это даже больше похоже на правду, – кивнул егерский капитан.
– Дозор вернулся ни с чем, – маршал смерил взглядом поверенных. – Больше новостей у меня для вас нет. Ну-с, ступайте на место преступления, господин Амьеро расскажет вам всё в подробностях. Разумеется, на Свалке, где проживали циркачи, их шайки и след простыл, но обыскать контейнер не помешает. Разузнайте как можно больше и немедленно выезжайте на поиски беглецов. Не забывайте докладывать всё вовремя.
– А нельзя ли выехать без лишних действий?! – возмутился истец. – Я битый час здесь нахожусь! Жду прибытия вашей милости, потом егерей… Циркачи же в пути и бегут всё дальше!
– Пешком бегут? – не выдержал Феликс. – Скатертью дорога, с концами скрыться не успеют. А вот преступление требует расследования. Обстоятельного. Кто, кого, как… – снисходительно постучал он ребром ладони о край казённого стола.
– Инкриз объявлен в розыск, – примирительно проговорил маршал. – Наши люди – не единственные, кто на него охотятся.
Ибер Амьеро утомлённо рыкнул:
– Они могли разжиться лошадьми за ночь. Хорошо, идёмте. Только быстрее!

Офицеры нахлобучили шляпы и вышли вслед за истцом. Блаженная прохлада и полумрак холла сменились жарой раскалённых улиц Экзеси. Ночь была душной, за несколько часов они не успели остыть. Сизые сумерки, пахшие гарью, без боя уступили солнцу. В такую рань спали даже кошки, и городок казался невозможно занюханным.
Амьеро уверенно шагал впереди, пружиня на своих коротких ногах, и не оборачивался. Лобо смекнул, что тот привык ходить со своими охранниками, вынужденными бежать за ним, как псы. Такое никуда не годилось. Капитан свернул в проулок, потянув за рукав коронера.
– Эй! Куда вы? – растерялся истец, оставшийся один посреди улицы.
– Старик, пивка не желаешь? Угощаю, – обратился к сослуживцу егерский капитан.
Феликс оживлённо кивнул.
Они сунулись в крохотный бар, зажатый между мастерскими, и заказали по кружке мутного лагера.
– Дай нам ещё гренок, любезный! – крикнул Лобо целовальнику в узкое окошко.
– Гренки будут через пять минут! – сварливо отозвались с кухни.
– Господа… Ну уж нет! – взорвался Амьеро. – Вы на службе и обязаны…
– Позавтракать, – беззлобно сказал Феликс, обмахиваясь шляпой. – Я обязан позавтракать. Сами видите, я немолод, в отличие от вашей милости, и скакать на пустое брюхо, точно степная собачка, уже не смогу. А скакать придётся высоко и резво. Хвала богам, эта конура с ночи ещё не закрывалась.
– Вы не переживайте! – хлопнул Лобо по плечу истца, от чего тот чуть не потерял равновесие. – Клоунам наверняка некуда податься, мы их мигом заарканим. Не бандиты же, не уйдут так просто.
Он схватил свою кружку с липкой стойки, сдул с неё пену, и та забрызгала Амьеро начищенные туфли. Феликс со спокойным любопытством наблюдал, как тот сделался из красного малиновым, точно младенец на горшке.
– И вы – лучшие у маршала?!
Лобо в ответ икнул.
– Немыслимо!
– Это у вас просто фантазия плохая, – вздохнул коронер, – мы казённые работяги, что бы вы там себе ни думали. Раскланиваться не умеем, но надёжны как никто.
Запах дублёной кожи и ружейной смазки вкупе с невозмутимостью на всех действует одинаково отрезвляюще, так что огрызался истец вполголоса.

Офицеры выдули свои пинты одним махом, вернули посуду на стойку, и Амьеро повёл их дальше, ускорив шаг.
Наконец они оказались на опустевшей площади. Вид открывался жалкий: ярмарка свернулась в смятении, оставив гирлянды пыльных флажков. Всюду валялись окурки и осколки пивных банок. Одиноко стояла на мостовой маленькая крытая деревянная повозка, выкрашенная голубой краской. На боку у неё причудливым шрифтом в круг красовалась надпись: «Судьба-Рок-Фатум». Сдвинув шторку, капитан подался вперёд и заглянул внутрь.
– Какая прелесть! Бумажные цветы, ладаном пахнет, всякие картинки развешаны… Ничего по нашему делу не наблюдаю.
Похрустывая гренками, Феликс медленно обернулся вокруг себя, рассмотрел брусчатку. Лужа крови совсем засохла, но мухи ещё пытались подкрепиться и ползали по ней, трогая камень хоботками. Лобо отошёл подальше, подцепил что-то розоватое носком сапога, подкинул и поймал.
– Это ещё что?
– Их… одежда, – скривился Амьеро, – просто рванина в виде юбки. Кто-то из девушек потерял, убегая.
– И сколько в труппе девушек?
– Две. Плюс взрослая женщина. И два паренька. Может, есть кто-то ещё, но на площади были только они.

Феликс нагнулся, осматривая мусор, оставленный на земле. Поднял горстку хлопьев сажи, растёр в пальцах.
– Здесь определённо что-то жгли и разлили масло, выступление шло чуть поодаль места убийства. Объясните ещё раз, как Инкриз оказался практически в толпе, а не на условной сцене?
– Он вышел к зрителям. Начал рассказывать историю и выдирать слушателей одного за другим, мол, они – актёры его театрального действия. Подсказывал им, что говорить и делать. На роль какого-то героя он выбрал нашего отца.
– Вы стояли рядом?
– В паре шагов. Вот здесь.
От вида присохшей крови Амьеро явно сник. Спесь слетела с него, он обливался потом, поминутно то совал руки в карманы, то выдёргивал их.
– О чём же была история?
Вопрос коронер задал совершенно дежурным тоном, без давления, но истец вдруг занервничал пуще прежнего и заговорил навзрыд.
– Я не помню! – сказал он, сжав кулаки. – Не помню ничего! Инкриз перекинулся с отцом парой фраз, пока отплясывали артисты. Принял извинения, пожал ему руку… Ах, ублюдок… У него такие глаза! Будто впился ими в папу, не отводил взгляд, всё время что-то говорил, я заслушался, дальше, вроде бы, началась сказка. А потом я увидел кровь и очнулся.
– Однако! – помотал головой коронер. – Потеря памяти в такой момент… Неужели у нас гипнотизёр на мушке? Или такое с вами от страха стряслось? Становится всё интереснее. Стоявших рядом вы тоже не запомнили?
– Нет, разумеется.
– И что было дальше? Вот ваш отец падает…
– Я подхватил его и, когда понял, что случилось…
Входя во вкус, Феликс расспрашивал всё быстрее и настойчивее.
– Судя по всему, убийца нож не бросил, забрал с собой, так?
– Я не видел ножа, только потоки крови на его обносках. Будто облили из ведра, – Амьеро поблёк на глазах, – простите, мне дурно от воспоминаний.
– Хорошо же циркач режет! Как заправский бандит, – Лобо опустил уголки губ.
– Мы перебили вас. Продолжайте, – велел Феликс, жестом заткнув помощника.
– Я обхватил отца руками, не давая ему упасть, и тут же приказал охране взять Инкриза. Но он отскочил и улизнул, как уклейка.
– И вы благоразумно отказались учинить немедленную расправу?
– Признаюсь, была погоня, но никого не смогли схватить.
Феликс прокашлялся и вытащил из кулька гренку.
– Что, дьявол побери, с вашей охраной?
– Поймите, всё выглядело совершенно невинно, – Амьеро страдальчески скривился. – Все смеялись, Инкриз паясничал, наши люди растерялись. Мы не дали им как следует отоспаться, а с утра потащили на жару, и они едва успели пообедать. Мы их наняли в Инносенс, когда мимо проезжали.
– Тогда понимаю. Об Инносенс у меня приятные воспоминания, – вздохнул Феликс. – Монашки всё ещё сажают розы под своей стеной?

У Амьеро на лице проскочило подобие светлой печали. Внезапный вопрос позволил ему перевести дух.
– Да, там всё в цвету благодаря им.
– Хоть что-то остаётся прежним. С детства помню аромат этих прекрасных роз. И солнце их под стеной, в теньке, не обжигает лепестков… Чем же ваши люди ночью занимались?
– Эм, распрягали лошадей… готовились к новому дню…
– Ходили за девушкой, – любезно подсказал коронер, – которую ещё нужно найти и убедить в необходимости визита. Что это за особа? Общалась раньше с вашим отцом?
Лобо, следивший за беседой и не смевший встревать, перевёл на Феликса взгляд. Ба, старик своим внезапным вопросом будто врезал коротышке с хорошего размаху! Амьеро заморгал, задёргал плечами.
– Я не знаю ничего о его связях. К чему вы клоните? Он был порядочным гражданином. Уж по крайней мере, никто не совершал над ней насилия.
– Насилия, – эхом отозвался коронер. – Понимать бы ещё, где оно начинается и где заканчивается. Не думаю, что у цирка на колёсах мало проблем. Одно на другое… Как бы там ни было, господин Амьеро, я глубоко вам соболезную. Я узнал всё, что хотел узнать, и теперь рекомендую вам, наконец, пойти отдохнуть. Где нам искать вас для продолжения беседы?
– На гостином дворе. Он через пару домов отсюда, вон там. Я не уеду, пока дело не разрешится, так и знайте!
Амьеро зашагал прочь, Феликс проводил его взглядом. Скорее всего, ждал, что тот изменит маршрут. Но нет, он скрылся в проулке, тянувшемся к гостинице.
– Рад тебя видеть, старый ты гриб. Думал, ты уже откинулся, – нарушил тишину Лобо.
– Мы знакомы? – кротко повёл седыми бровями Феликс и подцепил из кулька очередную гренку. – Почему я тебя не помню?
Лобо нравился внимательный взгляд старика. На улики тот смотрел вроде бы небрежно, мельком, но было ясно, что в его голове то и дело начинает шелестеть громадная картотека. Теперь он слегка растерялся – нужной справки не нашлось.
– Нет, не знакомы. Но я застал пару лет твоей службы, пока бегал в младших. Просто путался в ногах, тебе незачем меня помнить. Капитаном стал не так давно.
– Вот как.
– Знать, коротышка прилично отвалил, чтобы за следствие взялся именно ты.
– Иначе я бы и не вылез из койки. Кроме того, событие серьёзное. Как в старые времена, когда продыху не знали от сраных любителей стрельбы по поводу и без.
Лобо чуть сконфузился:
– Признаюсь честно: я пока только истреблял луговых волков да бешеных псин. Здесь давно уже ни хрена не происходит, только воруют время от времени.
– Да, – выдохнул Феликс. – И на старуху бывает проруха. Давай к делу и сверимся: что лично тебе известно про Инкриза? Выкладывай всё, что помнишь, нам нужны факты.
Капитан за сомкнутыми губами прикусил кончик языка, собирая воедино подробности.
– Он ошивается здесь в конце лета где-то с месяц, потом берёт лошадей и едет дальше. Зимует, думаю, в Юстифи. Шайку Инкриза везде можно узнать по вагончику гадалки и двум красивым девкам. Такого больше нет ни у кого, они настоящие гимнастки. Если выступление вечером, то с ними ещё факир. Такие фокусы выделывает! Берёт и горящий факел прямо об язык тушит. Я как увидел однажды – аж поджался.
Феликс одобрительно кивнул и добавил:
– Забыл упомянуть барабанщика. Он лупит по железным бочкам и трубам. Не то чтобы музыка, хотя звучит интересно.
– Точно, он хоть и громкий, но самый незаметный.
– Тогда я понял всё правильно, – задумчиво замурлыкал коронер. – На ярмарки не хожу, хозяйка моей берлоги с этим отлично справляется и приносит мне вкусности. Но днём я не раз замечал их вагончик на площади. Молодых ребят тоже мельком видел. Стало быть, дедуля на старости лет захотел позабавиться и просто велел мордоворотам привести одну из девушек. Что-то младший Амьеро не слишком стесняется этого обстоятельства.
– Может, у них всё же был уговор, как ты и предположил? У гимнастки и Гиля?
– Не верю, – отмахнулся Феликс. – Я знаю, как ведут себя подобные снобы. Шашни отца едва ли укрылись бы от глаз сына. Да и Инкриза всё это задело не просто так, он ведь не дикарь, чтобы вопросы решать при помощи ножа.

Смятый пустой кулёк, полупрозрачный от масла, упал на мостовую и побежал по ней, как перекати-поле. Ветер всё-таки задул, слизывая жару, хоть и слабый. Коронер поправил рубашку под ремнём и продолжил:
– Ни капли сострадания не вызывает этот, как ты назвал его, коротышка. Во-первых, он темнит. Во-вторых… впрочем, чутьё доказательством не является. Слишком много вопросов скопилось. Заглянем в контейнеры, может, Инкриз сидит там, словно сыч в гнезде, и ждёт ареста, попрятав своих детей. Бывает и такое.
Двинулись пешком, чтобы поберечь лошадей. Свалка считалась плохим местом для всадника, потому-то ночной дозор даже не попытался искать там убийцу.
Поскольку Экзеси сгружал отходы прямо на окраине, за годы они образовали подобие крепостного вала, таявшего к каждой зиме: нищие вынимали из него сначала всё хоть немного полезное в хозяйстве, потом всё горючее. За тем бугром начиналась Свалка. Огромная, кишащая сбродом, таившая в недрах артефакты, предназначение которых давно забыли. Свидетельства древней эпохи, ушедшей навсегда, беспечности и утраченного рая.
Над мусорными холмами, возвышавшимися словно пустынные барханы, плавилась серая даль. Никакого запаха от Свалки не исходило, всё, что могло перегнить, давно перегнило. Птицы и собаки в ней тоже уже давно не рылись. Там в морских контейнерах и длинных кузовах, в шатрах и юртах, слепленных из всего, что попадалось под руку, обитали не самые успешные жители Экзеси и бродяги. Многие из них каждодневно копали в холмах ямы и пещеры в поисках цветного металла. Иной раз старателям удавалось выплавить и продать слиток меди или алюминия, тогда они покупали чистую воду и мясо, которых не видели месяцами.
Феликс петлял между кострищ и хижин, разглядывая в пыли следы. Их были сотни: детские, взрослые, полосы от колёс. Жизнь кипела, но только в отсутствие таких, как они с Лобо, – здесь за каждым тащился груз мелких и крупных проблем с законом.

Один лишь лысый калека, передвигавшийся на низкой тележке, имел несчастье попасться им на глаза. Лобо спросил его о труппе Инкриза. Уперев в растрескавшийся суглинок свои пудовые кулаки в жёсткой шерсти, тот злобно кивнул в сторону нужного морского контейнера и поспешил в тень своего шалаша.
Обиталище циркачей пустовало. Оно тянуло, как ни странно, на средний достаток: сносная посуда, чистый пол, несколько спальных мест с одеялами и перьевыми подушками. Лобо поправил ремень ружья и стал хозяйски расхаживать по старым застиранным коврикам. Он находился в чужом доме на ответственном задании, но привычно подумал, что мама убила бы за такое.
– Настоящие артисты, – заметил Феликс. – Реквизита почти нет. Они всё унесли с собой или спрятали. Если бы не рисунки и афиши, я бы подумал, простые обывалы.
– Между прочим, рисунки совсем детские, – капитан снял с гвоздика желтоватый лист, расчерченный карандашами. – Животные, цветы, вон и они сами. Здесь и подписи есть. «Тиса», «мама Фринни»… Интересно, это те же детишки или другие?
– Так сразу и не скажешь. От души намалёвано.
– Кстати говоря, картинка-то весёлая, но сдаётся мне, он держит своих артистов угрозами или силой. Никто ведь не проверял эту семейку на вшивость.
Феликс осторожно забрал листок, чтобы рассмотреть получше.
– Очень уж простые фигурки, рука ребёнка пяти-семи лет. Притом, он уже умел писать. В чёрной шляпе, самый крупный – наверное, Инкриз. Все держатся за руки так, будто срослись. Нет, Лобо, так не рисуют забитые и запуганные дети.
– Из этих каракулей можно что-то понять? С ума сойти.
– У меня есть дочка, в своё время пришлось углубиться в тему воспитания.
Рисунок исчез в потёртом планшете коронера.
– А ты, небось, мечтал о сыне, – усмехнулся Лобо.
И тут же пожалел о своём выпаде, потому что старик одарил его недобрым взглядом.
– Семнадцать лет назад я мечтал только о бутылке с бесконечным виски.

Феликс вошёл на кухню, с почтением покивал, обнаружив добротные чугунные сковороды. Осторожно сел в старое кресло с засаленными подлокотниками. Возле стола оно стояло только одно во всём своём дряхлом величии, окружённое свитой щелястых табуретов. Когда-то это была добротная вещь.
– А здесь уютно. Гадалка – хозяйка хоть куда. Цветочной водой ещё пахнет, чуешь? Да и зеркала начищены. Не исключено, что у Инкриза потекла крыша, – проговорил он, разглядывая, как слабый ветер касается пучков мяты, пустырника и тимьяна, развешенных по стенам, – зачем, иначе, так рисковать? Живи и радуйся. Не убили же девочку в конце концов. Око за око я бы понял. Для чего портить жизнь всем, кто бродяжничал вместе с ним?
– Дело ясное, что дело тёмное, – подытожил Лобо и тронул латунные браслеты, нанизанные на горлышко бутылки.

Проходя мимо тряпок, свисавших с потолка как походный шатрик, Феликс заметил край синей обложки. Там на кресле под парой потрёпанных книг лежала тетрадка из серой самодельной бумаги, сшитая вручную проволокой.
– А вот и бухгалтерия, – зашелестел он страницами, – правда, в необычном месте. И не спрятана как следует, и не на виду.
По мере того, как старик привыкал к неряшливому почерку и кляксам железных чернил, он менялся в лице.
– Что там такое? – Лобо вытянул красную от солнца шею.
– Пока не понял, но, если это то, о чём я думаю…
В глазах у Феликса мелькнула сталь, и он вмиг подобрался, как кот перед прыжком.
– Это я конфискую. Извини, даже тебе показать не могу.
Планшет коронера проглотил и тетрадку.

Силясь тоже найти весомую улику, егерский капитан напряг всё внимание, и вскоре ему улыбнулась удача. Он присел на корточки в прихожей, потёр деревянную половицу.
– Замытая кровь. Уже вторая лужа за сегодня.
Ковёр, скрывавший пятно, пришлось сдвинуть в сторону.
– Ого-гошеньки! Это тебе не палец порезать, а?
Феликс навис над бурыми разводами и присвистнул.
– Осколки блестят? Ну-ка…
Он отломал от веника прут, порылся им в щели. Оттуда показались мелкие стёкла.
– Здесь разбили зеркало и поранились. Совсем недавно, грязь между досок влажная.
Лобо схватился за подбородок. Мозги заработали со скоростью, от которой он давно отвык.
– Следы борьбы?
– Вот так «организовали свидание», – Феликс вытер руки о штаны. – Когда у Амьеро спросили возможный мотив, он сразу выпалил, что Инкриз вскипел из-за девчонки. А как стали глубже копать – сунул язык в задницу, мол, не при делах. С чего же тут кипеть, если всё по большой любви и согласию? Нет, Лобо. Такие, как Гиль, не дружат с чувством опасности и угрозы суда. Здесь били либо её, либо того, кто пытался её защитить.
– Звучит неплохо, но версия держится на соплях. Ты уж прости.
– Версий я ещё не высказывал, – мотнул головой коронер. – Просто кручу так и этак. Что ж, давай дальше расхлёбывать.

Стоило опросить соседей, но их тоже след простыл. Обязать их находиться дома было невозможно, да и что есть дом для живущего под тентом или в палатке? Ближайший контейнер оказался забит хламом и необитаем, в стоящем поодаль явно кто-то недавно трапезничал, но, увидев вооружённых офицеров, смотался, оставив на радость мухам бобовую подливу в миске. Феликс понаблюдал за тем, как насекомые пикируют к бурой жиже и проговорил:
– Время уже к обеду. Пойдём-ка по домам, капитан. Собирай вещи и пайки, готовь боеприпас. Сюда и в город отправим егерей, пусть опросят, кого встретят.

Остаток дня пролетел для Лобо невероятно быстро. Ещё сутки назад он и подумать не мог, что будет распутывать убийство с самим Феликсом. С момента его увольнения нового коронера так и не назначили. Капитану было стыдно, что, дослужившись до своего звания, имея в подчинении десяток дюжих ребят, он так ни разу и не столкнулся с матёрыми преступниками.

Маленькая квартира на углу Водовозной улицы встретила духотой. В прихожей он сбросил ботинки и выругался, наступив на острый незаметный камешек. Всякому холостяку иной раз лень подмести пол на неделе, не говоря уже о том, чтобы его как следует вымыть.
Запах застарелой гари и кофе исходил от маленькой жаровни, на которой с прошлого раза осталась джезва с гущей. Совсем не хотелось разводить огонь или доставать керосинку, и Лобо, глотнув воды из большого штофа, решил перевести дух на матрасе.

Скрипнули старые пружины, перед глазами покачнулся потолок. Как же достала жара… А ещё он сильно недоспал, и в затылке ныло.
Голые стены своей спальни он из года в год завешивал шкурами волков, с некоторых пор ставших настоящим бичом Экзеси, из-за чего местных жандармов и перевели в охотников. Пожалуй, такой добычей можно было гордиться, но, поступая во внутреннее войско, не о том мечтал юный Лобо. Он всё собирался переехать в Юстифи – настоящий большой город, полный перспектив и громких дел, но каждый раз что-то шло не так. В последние пару лет капитан стал понимать: он упустил своё время и намертво, как закисший болт, прикипел к Экзеси.

Сон оказался коротким и липким. Поднялся Лобо куда более разбитым, чем лёг. Резало в пустом желудке, и простыня пропиталась потом. Хорошо хоть рубашку догадался стянуть и бросить на табурет, служивший когда столом, когда вешалкой.
Пора было вернуться к сборам в дорогу.
«И всё же, выбиться в люди, как видно, не слишком сложно, лишь бы подвернулся случай или деньжата. Коронер – живой пример тому», – подумал капитан, считая ящички и патронташи в своём сейфе. Боеприпас он расходовал скудно, даже учитывая свои пострелушки по бутылкам и сусликам.

Лобо был почти уверен в высоком происхождении коронера, но он оказался таким же босяком с одним только именем. Высокородные, вроде истца Амьеро, всюду обозначали, к какой знатной фамилии принадлежат, в отношении остальных происхождение не играло никакой роли, всё равно у каждого было в придачу по нескольку кличек.

Он сгрёб все ящички и взвесил их в руках. Не так-то выходило тяжело, хоть все бери.
Решив, что разобрался с главным, капитан направился поужинать в «Чертовник», пока его не наводнили музыканты и их манерные громкие девки. Там подавали неплохие рёбрышки с фасолью, а в подарок – маленькую кружку лёгкого пива. Днём из-за жары совершенно не хотелось есть, а как только стало прохладнее, голод о себе живо напомнил. Лобо даже оттёр от стойки какого-то работягу, спеша заказать снедь.
Когда капитан уже основательно насытился и обвёл кабак ленивым взглядом, то обнаружил знакомую спину. Феликс сидел за столиком в тёмном углу, подпирая висок. И как только успел проскользнуть?!
– Эй! Снова здравствуй! – Лобо лихо взгромоздился на соседний стул, не забыв захватить с собой кружку.
– Привет. Я думал погулять, но вовремя понял, что бренди мои проблемы со сном решит вернее, – пожал плечами Феликс.
Перед ним лежала синяя тетрадка, листы которой он аккуратно переворачивал, что-то сверяя.
– И ты всё мусолишь этот бортовой журнал бродяг?
– Да.
– Что в нём особенного? Можешь в руки не давать, просто объясни.
Коронер глянул на паренька, торчавшего в дверях кухни. Лобо смекнул, что тот греет уши. С ответом старик медлил и явно сомневался, стоило ли вообще открывать рот, но, наконец, подался вперёд:
– Если бы я такое знал про них… про всех, чьи фамилии здесь… я ведь за руку с ними здоровался!
– То есть, ты отхватил досье на кучу народу?
– Возможно.
– Вот это нюх!
Лобо с едкой, но короткой завистью цокнул. Премия уплыла к другому, да и чёрт бы с ней, проиграть Феликсу – дело нехитрое. Капитан повидал людей, которые в лёгкую обманывают напёрсточников и шулеров, но сам подобным искусством не обладал, лишь со стороны любовался. Они будто заранее всё знали. И что-то было в них особенное, кроме невероятной внимательности. Снисхождение? Доброта? Но как видящий в людях всё дерьмо может быть добр к ним?
– Не мог бы ты, сынок, с утра позаботиться о лошадях? – кротко попросил коронер. – Правда, не уверен, что мы выедем на поиски, до этого момента нужно утвердить дело.
– Разве оно не утверждено? Есть истец, улики… приказ маршала! – растерялся Лобо и развёл руками над столом.
– И что мы видели? Следы крови да нервного юношу. А за гражданином будет настоящая вооружённая погоня. И, при всём уважении к маршалу, он… – старик закатил глаза, подыскивая слова, – не мог приказать, не имеет права до заключения доктора и моего вердикта. Он лишь выразил желание помочь истцу. Свидетельских показаний у нас тоже нет, пока я слышал только его сына. Поговорил час назад с охраной. Пожалел, что вообще потратил время на них – отвечали заученным текстом. В крайнем случае придётся их раскалывать, по-хорошему не выйдет, так что этих оставляем про запас.
– Так ведь Инкриз побежал! Какие ещё нужны доказательства?
– А в Экзеси запрещено бегать?
– Истец – сам Амьеро! – выложил Лобо последний козырь.
– Я рад, что сам, а не собака или кот по его поручению.
Размышления подобного толка Лобо ещё не посещали. Он мнил себя лишь подчинённым и не посмел бы требовать приказа в письменном виде, печатей или чего-нибудь такого. А Феликсу зачем-то требовались все эти вещи, чтобы начать действовать. Он считал себя в праве и говорил так спокойно, будто подобное не взбесит вышестоящее лицо, а если и взбесит, то ему плевать.
– А где, между прочим, труп? – спросил капитан.
– Уже у доктора. Я в нём уверен, Раус работает только по ночам, но уже к утру мы получим безукоризненное заключение, главное – явиться до того момента, как он ляжет спать. Мой старый приятель, с которым мы распутали кучу дел, не подведёт.
В тот вечер Лобо умудрился не переборщить с выпивкой, хотя, оставшись один за столиком, налёг на эль. В своей одинокой служебной берлоге он упал на матрас и уснул мёртвым сном.

Как бы он ни напивался, вставал всегда с рассветом и почти без похмелья. Утро портила лишь возможная реакция маршала на задержку. «Ага, – думал капитан, поднимаясь в кабинет, – Феликс оттого и кидался так смело разными законами, что на ковёр с докладом пойду я, а не он». Всё-таки офицеры ослушались и остались в Экзеси. Но маршал на удивление спокойно встретил Лобо и без лишних вопросов выписал ему двух отличных лошадок. Пока он скрёб пером по бланку, капитан уловил едва ощутимый запах отличного нюхательного табака, которым баловался Феликс. Запах этот казался совершенно чужим в участке. Вместе с ним пришли, похоже, и другие перемены.

Конюх показал роскошных кобыл в яблоках. Лобо ещё и не ездил на таких ни разу, в дозор ему давали худую смердящую клячу, которую он боялся даже хлопнуть по спине. Эти красотки были достойны таких седоков, как… он придумал Феликсу и себе определение. Стыдное, мальчишеское. Поспешил его тут же забыть, а вместо этого представил себе, как они несутся в шлейфе пыли, стреляют на ходу, кричат «Стоять!». Правда, красивая погоня с жалким циркачом вязалась плохо.
Не теряя времени, капитан поспешил на окраину городка, к подвалу мертвецкой. В неё попадали все без разбору покойники, которым не посчастливилось умереть дома. Маленькое ветхое строение больше напоминало чей-то амбар с погребком, не все местные догадывались о его предназначении.

Экзеси приуныл и совсем затих. Обочины выгорели дотла, сухие плети растений беспомощно вытянулись и пожелтели, самые храбрые из них погибли стоя, едва ощутимый ветер шелестел их стеблями. На верёвках во дворах болталось серое бельё. Улицы хранили молчание. Лобо казалось, что жизнь покинула город вместе с ярмаркой, и капитана потянуло вслед, за мусорные барханы, за ущелье и пустошь.
Из окошка прозекторской его увидел Феликс и вышел встретить.
– Я не стал без тебя начинать, – сообщил старик. – Послушаем Рауса вместе. Твои мозги ещё не слежались, как мои, будь добр их напрячь.

Лобо зашёл в утлую прихожую, стараясь не выдать отвращения. Согбенный анатом в кожаном фартуке отошёл от конторки и пригласил обоих войти в секционный зал. В его голосе блеял старческий барашек.
– Порекомендовал бы закурить, уважаемые господа, – поправил он треснутые очки, державшиеся на шнурке, – в помещении есть ещё тела, не все из них сохранны.
– Не курю, – упрямо отрезал Лобо.
Феликс глянул холодно. Щёлкнул крышкой портсигара.
– Ну, значит, будете блевать вон в то ведро с потрохами, если вам такое нравится. Вонища в моём логове – хоть топор вешай, так яснее? – раздражённо обронил Раус.
Перестраховаться было нелишне. Лобо всё-таки принял самокрутку Феликса и заметил, что у того в портсигаре их всего две. Коронер, видно, тоже не курил.

В металлическом поддоне, как карп, готовый к разделке, лежал Гиль Амьеро. Вместо красных жабр на его шее алел порез.
– Поглядите сюда, – Раус жестом подозвал офицеров. – Вскрыли яремную вену, рассекли все эти мышцы. Надо быть очень сильным, чтобы нанести такую рану с одного удара. И орудие должно быть острым.
У капитана от кислой вони заслезились глаза. Без самокрутки, добросовестно дымившей у него в зубах, он бы вовсе вдохнуть не смог. А ещё этот ссохшийся мёртвый старикашка…
– Инкриз хоть и мелкий, – просипел он, дабы занять себя чем-то кроме рвотных спазмов, – но, думаю, он ловкий проныра. Кто знает, насколько он силён?
– Я говорю «орудие», потому что сомневаюсь, нож ли тут поработал. Раны от лезвий имеют специфическую форму, – постучал Раус ланцетом по краям пореза, – здесь тоже явный вход и выход, ровные края, но гортань вскрыта так, будто было некое ограничение глубины. Вряд ли это случайность.
– Что нам даст такое наблюдение? – поднял глаза Феликс.
– Понятия не имею, моё дело – сообщить. В документах я всё подробно зафиксировал. Где-то я такое видел, но нынче уже не вспомню, где.
– Если придёт на ум, ты же мне сообщишь, Раус? – вкрадчиво спросил коронер.
– Да, не беспокойся. Но не могу ничего обещать.
– Не знаю ещё, где и когда мы окажемся, но дам знать по телеграфу.
Лобо мечтательно усмехнулся. Мысленно он уже раздувал искры от огнива, и к первым всполохам походного костра слетались мотыльки.

Вёх, Змеёныш и Наг
Шатёр из тряпок получился что надо. Они чуть пахли кошачьей шерстью и пылью, но были чистыми, и кое-где даже проглядывал рисунок в виде смешных жёлтых звёзд. Света из прорех хватало, чтобы в очередной раз перечитывать книгу. Жить в большой бродячей семье довольно весело, но иногда хочется побыть одному, вот и приходят на ум разные шалаши и домики, какие делают маленькие дети.
Вёх залез с ногами в своё старое хромое кресло, задёрнул ткань и и затаился. Ветерок трепал стенки его убежища, дождь надоедливо стучался в металлическую крышу контейнера. В такую погоду делать абсолютно нечего. Ослепительно серый день, запах мокрой золы от погасших костров, и все по своим норам. Соседи поговаривали, что вот-вот погода пойдёт на лад и ярмарке ничто не угрожает, но пока небо и не думало проясняться.

В позвоночнике гнездилась тупая боль, не давая сесть спокойно. Ох, не стоило делать тот трюк без разминки! Всё-таки вчера в «Чертовнике» он обжёгся факелом, хоть и не подал виду на публике. В намотке затесалась какая-то химия, которая стала с фырканьем ронять раскалённые капли, парочка упала на предплечье. Спасибо хоть не спалил весь бар.
– Опять я тебя обжёг, Змеёныш, – он потрогал розоватый след на коже.

Как и многие артисты, Вёх имел второго себя, в которого воплощался на сцене. От обычной роли эта маленькая личность отличалась тем, что выдумал её Вёх сам, за годы слился с ней и не мог теперь точно сказать, где настоящий он: бесстрашный факир по имени Наг или тот, кто уже полсуток плесневел на своём матрасе, а проснувшись, забился среди хлама – читать и зализывать ссадины. Кроме того, он, совершенно точно, являлся Змеёнышем и эту домашнюю кличку, как и все прочие, заработал честно.

Внезапно на пороге контейнера появилась Вакса. Вёх замер. Она его не заметила. Гибкая, сильная гимнастка снова чуть набрала в весе, тёмное старое трико сидело на ней как влитое, плечи округлились.
– Фу, Наг, какая тебе «сочная»? – едва шевеля губами, возмутился Вёх навязчивому голосу в своей голове. – Словечко из тех журналов со слипшимися страницами. Проваливай назад, откуда выполз, пока не наплёл ничего вслух. Или поди ей в глаза скажи и получи кочергой по колену. Ты сегодня выходной. Не вылезай.
Наг погрозил хвостом, но промолчал.

В круглой прорехе полога неподвижная Вакса казалась маленьким угольным портретом, который зачем-то повесил в своём балдахине Вёх. Белила въелись ей в кожу, и ни загара, ни румянца сквозь них не пробивалось в холодном свете.
Вакса оставалась просто Ваксой и дома, и на подмостках. Несмотря на то, что они с детства жили под одной крышей, Вёх знал о ней мало, но не сильно жалел о том и общаться больше необходимого не пытался. Вот так начнёшь говорить за жизнь, и у тебя спросят лишнего. А она спросит уже через минуту самое скабрезное, а потом будет хохотать, как ведьма под осиной. Вакса и чувство такта существовали в разных вселенных. Правда, что-то в ней изменилось за считанные дни, но Вёх не уловил, откуда дует ветер.

Тем временем к ней бесшумно подошла Фринни и спросила:
– А где Корн?
– Ушёл в город, – буркнула Вакса.
– Ясно. Если вернётся и захочет поужинать – еда будет на керосинке.
Эх, мамы! Вёх невольно улыбнулся. Будто Корну пять лет, и он понятия не имеет, где дома разжиться провизией. А ведь позапрошлой зимой, если не врали именные зарубки на косяках, все детишки обогнали отца. Особенно этот дятел-переросток отличился.
– Пусть попробует не прийти! Завтра вставать в такую рань! – проворчала Вакса.
– Лишь бы не опоздал. Ему ведь завтра не стучать, а помогать музыкантам, и заодно нам с вагончиком.

Что-то нешуточно раздражало и без того взбалмошную Ваксу. Раньше она не имела привычки смотреть в одиночестве на дождь и говорить с Фринни так отрешённо и нехотя. Отметив это, Вёх начал читать, тихий разговор не мешал ему, но не тут-то было: со двора послышался грохот ботинок Тисы, обитых жестью. Он с досадой цокнул и закрыл книгу.

– Полный дом бесполезных клоунов, – ядовитым голоском сказала Тиса, выжимая на пол хвост русых волос, щедро набитый для красоты витыми проводками, – водосборные бочки никто не поставил.
– Ох! – Фринни схватилась за голову. – Я даже не вспомнила про воду! Пришлось бы снова покупать.
– Не благодарите!
Деревяшка, хоть и промокла до нитки, даже не подумала переодеться в сухое. Она решила не терять времени и, раз уж таскание бочек разогрело её, отыскала свободное от хлама местечко да принялась энергично растягиваться в шпагате.
Обстоятельства брали верх. Змеёныш понял, что уже не сможет ни на чём толковом сосредоточиться и выбрался из убежища.
– О, ты тоже здесь! – обрадовалась Фринни. – А я думала, сбежал вместе с Корном. Как твоя спина?
– Так себе, – скривился Вёх, потирая поясницу.
– Может, попросишь Тису размять?
– Деревяшка мне доломает хребет! В прошлый раз всё мясо с костей поотрывала.
– О, принцесса заныла, – отозвалась Тиса.
– Доска заговорила! – передразнил Вёх, перешагнув через её вытянутую ногу, и запел на манер детской песни: – Тиса стругана, гладка?! Деревяшка и доска!

На кухонном столе уже ждали кусочки серого хлеба и жестяной кувшин с желудёвым какао. Настоящего молока там, конечно, не было, только мутная белковая бурда, которую время от времени раздавали бесплатно возле управы, просто чтобы не вымерли все нищие. Змеёныш давно привык к мыльно-гороховому вкусу этого пойла – вкусу покоя и безопасности.
В чугунной гусятнице над пламенем керосинки лениво забурлило рагу, сдобрив тоскливую тишину. «Неужели кто-то и правда в таком железном корыте готовит целого гуся? Это же чудовище фунтов десять весом. Десять фунтов мяса!» – думал с восхищением Вёх, сдувая с какао сизый дымок.

Надтреснутый голос вскоре выхватил его из грёз:
– Проснулся наконец-то!
Доносился он из уголка старших. Глава семьи выбрался на кухню, волоча за собой хвост старого халата и неспешно расположился за столом. Он надевал эти лохмотья даже поверх уличной одежды, которую ленился снять.
– Доброго денька, папаша! – учтиво ответил Вёх – Какой у нас план на завтра? Я выступаю с утра?
– Хороший вопрос, – Инкриз почесал макушку, выкрашенную басмой. – Думаю, нет, готовься к вечеру. Ярмарку открывают в этом году музыканты. Кстати, может, они будут так добры поиграть тебе и девочкам. Это уж как Корн договорится.
– Так он ушлёпал к ним?
– Нет, скорее, к новым друзьям. Лабухи ещё не приехали, заявятся ночью.
Запивая липкий ржаной кусок, Вёх закатил глаза. Друзья в городе, вот же выискался король мира! Лучше бы думал, как им всем побольше заработать.
– Я всё хотел спросить у вас с Фринни, – обратился Змеёныш, деловито наморщив лоб, – вы не думали расширить репертуар? Ну, мы могли бы освоить марионеток, там же только ширма нужна, а сюжеты сами придумаем.
Инкриз рассмеялся, откинулся на спинку кресла и сложил на табурет свои ноги в женских сапогах из разных пар. Обернулся к выходу во двор, понаблюдал как тянется в бочку струйка дождя.
– Понимаешь, в мире площадного искусства каждый на своём месте, а когда он начинает посягать на чужие… С теми же куклами всё сложно. В молодости я попробовал раз организовать вертеп. И даже дал пару вполне успешных представлений, пока не попался настоящим кукольщикам на глаза. Долго же меня били! Но я на всю жизнь запомнил цену чужому искусству, и мне стыдно, что я просто решил бездарно передрать целую культуру, целый маленький мир. Оказывается, куклы разговаривают через пищик за щекой, а не чистым голосом. Этому нужно отдельно учиться, а я как малахольный пытался отвечать самому себе уголком рта. Кроме того, нужно смотреть, что за публика вокруг. Чего не расскажешь детям, то у егерей вызовет улыбки. А ведь это чистый экспромт!
– Если бы кто-то вырядился как я, обмазался сажей и неумело крутил горящий носок на верёвке, я бы его облил бензином и дал прикурить, – задумчиво отозвался Вёх.
– И другим будет уже неповадно. Всё так.

Бездарный день сжалился и после заката подкинул Вёху бессонницу, несколько часов которой он потратил на чтение. Перевалило за полночь, когда вернулся Корн. Видимо, он надеялся прокрасться к своей лежанке без свидетелей, поэтому, увидев огонёк масляного светильника, воровато сощурился. Змеёныш высунулся из балдахина и приложил к губам палец. Корн кивнул, осторожно вешая оглушительно шуршащий плащ. И ведь спросишь – ни за что не расскажет, где пропадал. Вёх жутко захотел поиграть в расследование: пошарить по карманам, с видом знатока осмотреть рукава, поскрести пятна, но, когда сводный брат захрапел и ничто не могло помешать инспекции, желание растворилось. Шпионить за своими – такое себе занятие. Голос Нага в голове любил запоминать всякие мерзости, он бы мусолил игру ещё с месяц.

Спал Вёх плохо из-за того, что поздно лёг, а ночью музыканты действительно приехали. Их прибытие сопровождалось жуткими воплями, грохотом и прочими атрибутами лихой вечеринки. Древний бог пьянства завещал присоединяться к оргиям, ибо борьба с ними – неблагодарное дело. И действительно – подушка на ухе помогала слабо.

Наутро, когда сон только-только сморил его, Вёха всё-таки растолкали. Змеёныш приоткрыл один глаз и увидел склонившихся над ним Тису и Инкриза, кто-то ещё топтался сзади, тяжело вздыхал. Он приподнялся на локте.
– Проснись и пой, у нас тут форс-мажор, – виновато развёл руками Инкриз, – Ваксе плохо, она совсем не ловит мышей. Хвала богам, концерт откладывается, лабухи ещё не протрезвели.
– А я-то что сделать могу? – тряхнул головой Вёх.
– В общем, мы подумали, не поможешь ли ты с выступлением? Мы совсем пустые, даже в долг просить уже совестно, сам знаешь. Выручай, Змеёныш, ты же танцуешь! – взмолился Инкриз. – Никто не должен догадаться. Я предложил им заменить одну девушку на парня, но они не хотят. А смотрелось бы неплохо. Платят наличными и сразу, знаешь ли.

Вёх, наконец, вник в сказанное и рассмотрел в руках у Тисы обгорелые лохмотья, баночку белой глины, ободок с игривыми рожками и прочую концертную амуницию Ваксы.
– Вы серьёзно?! А если догадаются? Она же полуголая танцует, все сразу поймут, – Вёх выразительно оттянул на груди майку.
– У самой там почти пусто, – прохрипела Вакса из-за спин и кинула ему на колени две маленьких набитых сеном подушечки.
– Вы ещё слишком юные, чтобы вызывать подозрения. В тридцать ты уже никого не обманешь, а пока – сойдёшь за девочку. Небо тебя щедро одарило, ты у нас универсально выглядишь, – махнул рукой Инкриз. – Есть же девочки с лицами своих отцов. Тем более, мы тебя завесим и закрасим как сможем.
– О, а как меня одаривали в городе за смазливую рожу! – заворчал Вёх, выбираясь из своего лежбища. – До сих пор на башке вмятина. Было бы за что.
– Черты лица – не проблема, – хмыкнула Фринни, – игра света и тени. Подправим их.

Нагу такой расклад оказался по вкусу. Он приготовился к священнодействию, и Вёх передал себя в его руки. Никто с таким не справился бы лучше. Ночное желание сыграть следователя показалось смешным и ничтожным. Поди-ка сыграй отлично танцующую негодяйку, да ещё и без права на ошибку!
Когда Фринни и Тиса закончили штукатурить поддельную Ваксу, удивилась даже настоящая. Поправила своей копии лиф и рожки, с трудом поднявшись с ковра, на котором безвольно пролежала с ночи.
– Всё то же самое, что у тебя бывает без огня, в той железной маске, в которой ты на девичниках раньше кривлялся, – нехотя объясняла она. – Смотри на Тису, как она двигается. Коленом вот так – и монетки на бёдрах звенеть будут. Жесты. Не забывай про жесты, вытягивай пальцы из ладоней. Остальное ты сто раз видел. Виляй задом при каждом удобном случае. Впрочем, тебе не привыкать.

– Вот сейчас было обязательно?! – взорвался Вёх.
– Обязательно. Надеюсь, боги приберут меня раньше, чем ты опозоришься на публике, чушка.
Вакса устала стоять на ногах и снова осыпалась на ковёр.
Ко всеобщей радости, Вёх не только не опозорился, но и заслужил овации. На сцене Змеёныш вошёл во вкус быстро и легко, иногда посматривая на Деревяшку, но больше импровизируя от себя. Перетекал из одной фигуры в другую, крутился, тряс браслетами, и всё это под звук инструментов, отчаянно не попадавших друг в друга. «Ну и шляпа! – ужасался он. – Музыка – дрянь, так ещё и девочку изображает драный помойный кот с больной спиной».

Небо совсем расчистилось, и солнце, висевшее прямо над головой, принялось отчаянно шпарить. Единственное, чего боялся Вёх – от жары грим зальёт ему глаза, но такого не случилось. Музыканты отыграли около часа, публики собралось мало. Под ноги даже прилетело несколько монет, которые он ловко затолкал за пояс.
«Начало осеннего сезона в этот раз весёленькое. Не к добру, но к деньгам. Теперь лишь бы никто не схватил тебя за ляжку», – заботливо прошипел Наг.

Чтобы не испортить успеха, как только стихла музыка, Вёх сбежал за кулисы и оттуда улизнул в город. Задачу он выполнил, впереди была пара часов свободы. На босую разодетую артистку даже внимания не обращали, на ярмарке и не такое увидишь. Горячая земля, суета вокруг, отголоски детских игр, запах уличной еды и флажки между фонарями – всё радовало его в тот день, всё приглашало лишь развлекаться. Казалось, утлый город с удивлением смотрит на гостей из дальних деревень, ёжится от шума. И ничего не понимает своими раскалёнными каменными мозгами, пока ярмарка всё раздувается радужным мыльным пузырём в глазнице площади.

Пара неприятных воспоминаний связывало Вёха с Экзеси, но в тот день они отступили. Жизнь продолжалась. Тупая жестокая сила, сметающая всё на своём пути, медленно меняла русло, точила берега. Каждый раз он возвращался на эту площадь, будучи старше на год, ловил настроение прошлого приезда и удивлялся, насколько за одну зиму изменился.
А ещё грело его понимание того, что он действительно может стать кем угодно, пусть на час или на минуту. Рваные чулки в несколько слоёв и всякие хитрые заколки с паклей и проводками без умелой игры не спасли бы. Они с Нагом когда-то придумали девочку, ту самую, которую никогда не встретишь, но любишь как что-то настоящее, разгуливаешь по таким вот местам, обсуждаешь всё, что попадается на глаза. Странно, но они с ней даже спорили и ссорились. Как можно ссориться с выдумкой? Значит, в каком-то смысле девочка существовала. Образ её поблёк с годами, но теперь она пригодилась. Пока Вёх крутил у себя в голове её повадки, многое понял и смог применить.

Дома Вакса под присмотром Фринни каталась по полу и скулила. Никто сильно не беспокоился, потому что с ней такое происходило примерно раз в месяц, но раньше ей везло, и злополучный день никогда не совпадал с мероприятием. Вёх много думал по поводу этого явления, но так и не понял, за какой проступок боги устроили женщинам коллективное наказание. Та девочка в его воображении ничем подобным не страдала, наверное, поэтому и растворилась в рутине.
– Я и не сомневалась, что ты справишься, Змеёныш! – тряхнула Фринни ореховыми волосами. – Вот какого талантливого ребёнка я купила Инкризу на рынке, глаз-то у меня алмаз!
Вёх протёр ладонью пыльное зеркало и скрестил на груди руки. Так-то, спас представление! Настоящему артисту всё под силу. Разве мало он тренировался? Разве плохие у него учителя? О нет! Ни одна из историй, которые рассказывал публике Инкриз, не была правдой даже на грош, но он так умело завлекал в мирок своих фантазий, что слушатели замирали, очарованные. Правда, в последние годы Инкриз лишь выполнял роль кассира, собирая деньги у желавших проникнуть в вагончик гадалки, но ничуть не разучился веселить и удивлять.

Концерт просто не мог окончиться вот так, он требовал достойного эпилога. Схватив с полки у зеркала чью-то расчёску, Вёх пропел в неё скрипучим голосом:

– Мама, не бойся,
Я просто освоился,
Нашёл себе игры страшнее.
Каждый воду мутит, никто себя не судит,
С моей колокольни виднее.

Фринни тоже любила эту песню. Змеёныш схватил её за руку и крутанул в пируэте, зарычав припев изо всех сил:
– Всю дорогу я давал мастер-класс,
Какой – не важно, только знаю,
Что никто мне не указ.

На шум подоспела Тиса и, схватив веник, изобразила на нём виртуозное гитарное соло.

Подурачившись так с минуту, они разошлись по своим делам счастливыми, и даже Вакса нашла в себе силы презрительно ухмыльнуться. В плане одобрения от неё давно никто не ждал большего, тем более в момент, когда самой ей хочется только сыграть в ящик.

Щедро наложенный утром грим пришлось сначала соскрести, потом смывать керосином, потому что вода не брала хитроумный состав. Последние полчаса перед вечерним представлением Вёх в панике тёр лицо старым полотенцем. Кое-что пришлось оставить, иначе кожа вернула бы должок, и он попытался успокоить себя тем, что никто не знает, как должен выглядеть факир. Инкриз уже лет десять твердил ему: на сцене нужно делать всё с оголтелой уверенностью, либо не выступать вовсе.
Вакса выпила отвар какой-то целебной травы и уснула мёртвым сном. Уходя на площадь с заплечным мешком, набитым реквизитом, Вёх не упустил случая безнаказанно поглазеть. Почему-то на ней была одежда Фринни: длинная разноцветная юбка в пол, подвязанная сбоку шалью, и тонкая рубашка с линялым узором. Ни дать ни взять, мёртвая бабочка, каких теперь много попадается на мостовых. Вот бы она почаще носила такие красивые вещи, ведь они ей к лицу! Правда, лицо Ваксы только зимой можно было как следует разглядеть. Глаза она натирала жирной сажей, которую между выступлениями даже не пыталась отмыть, и теперь Змеёныш понимал, почему. Её взгляд от того казался ехидным и льдистым, но Вёх любил, когда эти осколки впивались в него, как слабый укус котёнка.

А ещё у Ваксы на рёбрах появились странные царапины. Видимо, пока она металась по полу, заработала их. Или того хуже – сама себя разодрала ногтями. Змеёныш поджал губы, изо всех сил стараясь её не жалеть.
Уже через полчаса почти вся семья оказалась в сборе на площади. Перед тем как зайти под тент, Вёх почувствовал знакомый запах, носившийся в воздухе, – тёплый, пряный. Точно! На дворе ведь стоял конец лета, а это значило, что со всей округи привезли свежий мёд, прямо из центрифуг. В нём попадались мёртвые пчёлы, ржавчина и травинки, но это не смущало. Захотелось хоть одну ложечку попробовать, один маленький кусочек сот, только сначала на него нужно заработать, а город отдаст деньги хорошо если через неделю после конца торгов. Что же до тех грошей, которые задолжали недогадливые лабухи… Тратить их на глупости Змеёныш не хотел. Иной раз лакомства ему перепадали и бесплатно, в качестве благодарности от публики.

«Ну, берегись, Змеёныш, смотри не сгори до костей, работать будем от души!» – решил он, раскладывая за кулисами горючий инвентарь. Он слышал, как Корн уже греет руки, колотя по кастрюлям и другим металлическим штуковинам, и торопился. Хотелось ещё добежать до старших, чтобы дать знак: всё идёт по плану. Вёх всё-таки рванул наружу, стал бешено петлять между зеваками и через минуту уже привлёк внимание родителей.
– Готовы? – весело крикнула Фринни, высунувшись из расписного вагончика на условный свист. – Покажите им!
Инкриз одёрнул свой потрёпанный цирковой мундир с аксельбантами и одобрительно махнул рукой.

Возвращаясь, Вёх увидел, как запыхавшаяся Вакса бежит так, будто не умирала весь день.
– Отделаться решили, да? Какого хрена не растолкали? – злобно скрипнула она, оказавшись под тентом и чуть не сбив с ног Тису.

«Ведь ей всё ещё плохо. И она часто тянет себе жилы. Но знать, что праздник идёт без тебя – невыносимо. Не для всех, конечно, только для таких, как мы с ней», – подумал Вёх и стёр предплечьем улыбку, будто просто почесал подбородок. Вакса насмешек не любила, могла дать по зубам. Но если бы она только знала, как ей рады!

Всё было готово, оставалось лишь сосредоточиться. У пятачка, где они выступали, собралась молодёжь. Трюки с огнём всегда привлекали народ помладше, но Вёх давно понял: у него опасная публика. Малышам нравилось буквально всё, работяги требовали ярких и сложных трюков, а между ними находился лютый возраст, обожавший промахи, ожоги, кровь и синяки. Однажды Змеёныш поймал головой настоящую комету – пылающий снаряд, который Вакса, ослеплённая огнём, послала в его сторону. Удар сбил его с ног и вырубил на добрых несколько минут. Очнулся Вёх весь облепленный ровесниками, тормошившими его, а потом обнаружил деньги даже у себя в кальсонах. Умудрившись однажды получить доход с самых прижимистых зрителей, Змеёныш подумал, что в крайнем случае может снова воспользоваться этим планом.

Поджигая снаряд на цепи, он решил в этот раз не подставляться, дела шли не настолько плохо.
Огненный серпантин обвил его, послушный отработанным движениям, простым как дыхание, сливавшимся в мерный танец. Публика вежливо похлопала красивому началу.
Впереди стояла девушка, совсем чистенькая, с обрезанными по плечи светлыми волосами. Она бросалась в глаза – жёлтое ситцевое платье едва прикрывало ей колени. Вёх из-за неё занервничал: он ненавидел таких баловней. Когда он был помладше, то пытался с ними дружить, но те оказывались безмозглыми подхалимами, или им запрещали общаться с бродягами. Впрочем, к девочкам ненависти он не испытывал, но в тот момент захотел сделать что-нибудь, способное подорвать её мамашу-наседку, а ему доставить скотских радостей. Наг бросил на неё пару нахальных взглядов, но девушка смотрела куда-то в сторону. Как ни странно, никого из старших не было видно, только рядом стояло несколько сонных, явно подвыпивших парней.

«Как тебе такое, оранжерейный цветочек?» Горящий груз свистнул в воздухе и положил несколько витков цепи на его шею. Не успела публика ахнуть, как Вёх выпутался из ловушки.
«Да куда ты всё пялишься?!»
Снаряд оказался у него над головой, и Наг среагировал точно вовремя, выдув на него горючий порошок. Клуб огня шикнул и растворился в темноте.

И тут Змеёныш догадался: девочка смотрит на Корна. И хлопает она тоже совсем не артистам, а просто в такт.
Задетое самолюбие успокоилось: они явно знакомы. Наг сосредоточился на ритме, развернулся несколько раз в круге, который нарисовал пламенем в воздухе. Тихий рокот огня, сдержанный пируэт, цепь снова поймала его в петлю, в этот раз он показал за спиной скрещенные руки, и казалось, ему уже точно передавит горло и прилетит в лицо раскалённый снаряд. Но это был лишь фокус, он снова дал витку слететь и услышал заслуженные аплодисменты.

Вакса вышла на середину со своими горящими веерами из штырей. Змеёныш незаметно высыпал в рот ещё порошка, сделал носом осторожный глубокий вдох и с силой выдул над огоньками Ваксы громадный пламенный бутон, тут же раскрывшийся и опавший. Фокус был его гордостью, никто не знал, как он в этот момент обходился без жидкого горючего, дававшего брызги. Вёх однажды так отравился керосином, что поклялся изобрести метод побезопаснее и теперь хранил рецепт в тайне от чужаков.

Юркнув в темноту, он проскользнул под тент, блаженно рухнул на пустой ящик и перевёл дух. Потом дотянулся до любимой фляги и промочил горло. На боку у неё красовался автограф известного музыканта, двоюродного брата Инкриза. Сделав пару глотков воды, он догадался не переодеваться, а ворваться на торговые ряды как есть, пока свежа память о его выступлении.
– Где твой брательник? – вдруг крикнул какой-то проходимец, сдвинув боковое полотно, закрывавшее артистов от чужих глаз.
От такой наглости Вёх вздрогнул и нахмурился.
– На сцене же играет.
С невежей топтались ещё двое ребят, один из которых гаркнул:
– Скажи, чтоб подходил в «Чертовник»!
– Да вот ещё! – змеёныш схватил тряпку, пропитанную горючим, швырнул, но не попал ею в нарушителей спокойствия.
«Оп, я угадал, – подметил он. – Кажется, это те же придурки, что стояли возле куколки. И все они знают Корна».

Немного остыв от праведного гнева, он вернулся к своему плану и направился вразвалку туда, откуда хлопали усерднее всего. Масляные фонари, свечи и факелы проливали свет на прилавки. За ними Вёх, к своей радости, обнаружил много молоденьких продавщиц. Он скукурузил мину звезды, у которой куры денег не клюют, и стал медленно прогуливаться вдоль торжища, пока его не окликнули:
– Попробуйте наш мёд! Есть свежие соты с червём, не проходите мимо!
– Хм! Червей егерям предлагай, а у меня и без них пока всё работает, – отозвался Змеёныш с шутливым высокомерием.
Веснушчатая девушка плотоядно хохотнула, отсекла приличный ломоть от жёлтого воскового языка и протянула его на кончике ножа.
– Кто о чём думает! Больно ты худенький, таких только откармливать. Угощайся, сластёна.
Он взял её за руку, якобы придерживая нож, и склевал свой заработанный честным обаянием обломок сот. Кисло-сладкий, хрупкий, с пыльцой и ароматными белёсыми крышечками. Воск можно было хоть до утра жевать.

Вдруг краем глаза он заметил жёлтое платье в нескольких шагах от себя и замер.
«Девочка-синичка ходит совсем рядом, – оскалился Наг. – Нальём ей за шиворот мёда из лотка? Облизать бы ей шею при этом, вот будет потеха! Её папашка бы от такого из штиблет выпрыгнул».
– Не мечтай! – огрызнулся он вслух.
– А? – захлопала выгоревшими ресницами продавщица.
– Красотка! – подмигнул Вёх.

Позже он пожалел, что отказался от червей. Умнее было бы запастись ими и заодно продавщицей под предлогом опробовать их чудодейственную силу, потому что свои природные силы он истратил на борьбу с жарой, подготовку и трюки. По крайней мере, авантюра с мёдом удалась, тащиться домой по разбитой дороге стало чуть веселее.

К вечернему костру Вёх неизменно приходил последним – до такой степени ему было лень искать хворост. Специально задерживаться в этот раз не пришлось, все ушли раньше, пока он мотался по рынку.

Дома он бросил вещи в угол, наскоро вытер лицо, сменил одежду и поспешил за пригорок, где отдыхали юные циркачи. Некогда мусорные старатели вырыли в том месте небольшой котлован. Неизвестно, что хорошего они нашли под толщей песка и хлама, но место для посиделок получилось отменное. Даже если встать во весь рост, тебя ниоткуда не будет видно, только дым да голоса выдавали обитателей ямы.
Вакса обернулась на звук шагов. Окинув Вёха быстрым взглядом, спросила:
– Не видел Корна?
– Он ушёл с ребятами в кабак, кажется. Три парня и девушка.
– Что за девушка?
– Марамойка в глупом платьице. Надо же, потянуло на городских…

В ответ она промолчала, только продолжила увлечённо плавить в огне кусок древней подмётки, который жутко дымил и кипел, роняя на угли ядовитые капли. Была у Ваксы идиотская привычка жечь разные мелкие предметы. У неё даже водилась зажигалка – настоящая, дорогая, с откидывающейся крышкой. Непонятно было, как она ещё ни разу не устроила пожар.
Рядом с Ваксой стояло две банки пива. Вряд ли она собиралась выпить их одна.
Корн, конечно, волен гулять с кем и где хочет. Он не являлся ей ни настоящим братом, ни парнем, но раньше их редко можно было увидеть порознь. А теперь он даже не проводил вечера у костра.
– Что с него взять, он просто лабух, не артист, – зачем-то небрежно добавил Вёх.
– А ты просто чумазая шлюха, – раздражённо проговорила Деревяшка. – Лабухи за такие речи оторвали бы тебе уши. Многие из них – отличные артисты.
– Вот за чумазую обидно, я хоть гуталин смываю с рожи.

Вёх устроился у огня и стал внимать непривычному молчанию, поглядывая на девушек. В руках Тисы мелькала металлическая трубка, которую она оборачивала резиновым жгутом – готовила новый сердечник для оплётки шнуром. Так рождались самые отменные кнуты, от Инносенс до бойкого Юстифи. Она научилась красиво и плотно плести, и не только для выступлений, работяги покупали у неё волчатки с тяжёлыми наконечниками, которыми колотили злых дворняг и пьяных идиотов. Вёх бы тоже научился, но он был удивительно плохо приспособлен к любой работе, кроме развлечения публики. Часто он чувствовал, что, когда возвращается в толпу и занимает в ней место, сначала гаснет, а потом и вовсе вызывает ненависть, хотя ничего для этого не делает. Мир ненавидел его, и спастись он мог только на сцене.

– Всякая грустнота из-за вас лезет в голову, – пожаловался Змеёныш, – что такие унылые?
– Так развлеки нас, хренов клоун. Знаем мы, что тебе хорошо помещается в голову, – Деревяшка оттопырила щёку.
– Да хорош уже! Сто раз пошутили, на сто первый не смешно.
– На, не копти, – Тиса протянула бутылку, в которой набухли мутные пузыри.
– Ух ты! Деревяшкина бражка! – Вёх сцапал бутылку и тут же к ней присосался.

Медовая брага набрала столько оборотов на жаре, что начала горчить, но совсем чуточку. Змеёныш блаженно упал на спину, катая во рту привкус конца лета. Через несколько минут начали подрагивать мышцы и в голове поселился тихий тонкий звон. Небо дрогнуло и стало прозрачным, бездонным. Звёзд сверкала целая пропасть – погода наладилась. Такие алмазы в ночи предупреждали о засухе.
– Тебе тоже не помешает ещё выпить. Да не придёт он! – вкрадчиво сказала Тиса.
Вакса вздохнула:
– Завтра дел по горло. Лучше не надо.
– До утра из тебя вся пьянь вытечет.
– Я ещё здесь, дамочки, – осторожно напомнил Вёх.

Он бы тактично смылся и дал посекретничать, но было рано. Дети нередко тянули время, чтобы разминуться со старшими, которые занимались по вечерам совершенно тем же самым, просто одни не хотели видеть других под мухой. Вёх так хорошо знал Инкриза, что легко мог себе представить, как тот, сидя в любимом кресле, подливает ягодного вина в бокал своей Фринни, улыбается, весь размякший, а она, такая смешливая и странно беспечная, мечтает о настоящем доме, вспоминает прежние годы… А ещё они всегда чокаются, как будто отмечают каждый прожитый день.

У Фринни тонкие брови, лучистые светлые глаза, такие добрые и задорные, что казалось, они с самого рождения и по сей день не видели ничего гадкого. Для Вёха она была слишком красивой и молодой, чтобы привязаться к ней только как к матери, но заигрывать он себе не позволял. Наг, пожалуй, испытывал к ней всё сразу и относился как язычник к своей богине: валяясь в ногах, норовил поцеловать горячую косточку лодыжки.

Ночью, засыпая на своей лежанке, Вёх услышал гулкий удар и звон стекла неподалёку. От быстрых шагов Ваксы ветерок коснулся щеки. Раскладушка тихо скрипнула, потом опять. И опять.
Что же она всё ворочается?
Но нет, с её стороны раздавались не скрипы. Раскладушки не шмыгают носом.
«Вакса, конечно, может тебя крепко побить, а может и начать мстить Корну с особым пристрастием, – осторожно нашёптывал Наг, – а мы можем засыпать её комплиментами и всем прочим, казаться такими безопасными, что она не удержится. Ты сможешь с ней сделать всё, что вздумается… В другой день такой номер не пройдёт. Лови момент».
Вёх, зарывшись в подушку лицом, послал его так далеко, как только смог придумать.


Всадник
Утро не задалось вообще ни у кого.
Сидя на земле под навесом, Деревяшка с интересом разглядывала мизинец. Минуту назад он сочно хрустнул и теперь торчал под странным углом к ладони. В это время Фринни носилась по всему контейнеру, отыскивая тряпку почище, и эта суета гимнастку почти не отвлекала.
– Зачем вообще нужен мизинец, может, его отрезать, да и всё? – пожала плечами Тиса.
– Ну как «зачем»? – отозвалась стоявшая над ней Вакса. – Вдруг станешь богачкой, будешь пить чай из фарфоровой чашечки, что тогда оттопыривать?
Инкриз озабоченно качал головой:
– Неужели тебе совсем не больно? Хорошо, что ещё кость наружу не торчит. Ай-яй-яй, синяк так и наливается!
– Не-а. Даже не щекотно.
Он втянул голову в плечи.
– Я бы уже визжал как свинья на убое. Бедная моя девочка!
– Подбери сопли, папаша. Я сделала ошибку, я и поплатилась.
Она рывком встала на ноги, едва не оттолкнув его, и ушла вглубь дома, к Фринни.
– Это же Деревяшка, что ей будет? – пожала плечами Вакса.
Инкриз сделал вид, что обиделся, и, плетясь за Тисой, пробормотал:
– Никогда не любил ваших грубых прозвищ.

Собственная неприятность, хоть и мелкая, мешала Вёху посочувствовать Тисе. Он прекрасно знал, что мёд наградит его красными пятнами по всему лицу, когда шёл клянчить кусочек сот, но надеялся на авось. Как выяснилось, он так и не перерос свою дурацкую аллергию и теперь думал, как быть с расплатой за кишкоблудие. Он даже выбрался на свет и взял с собой стул, чтобы обстоятельно рассмотреть, насколько всё плохо. Вакса, крутившаяся под навесом, просто не могла упустить такое из виду. Она метко отщелкнула Вёху в лоб ореховую скорлупку, нашаренную в кармане, и, довольная выходкой, проговорила:
– Теперь у нас полноценный цирк уродов.
– Появились ущербные помимо тебя, – огрызнулся Змеёныш.
Хмыкнув, она отправилась за угол, к бочкам, чтобы в очередной раз умыться. Вёх уже не мог сконцентрироваться на своей беде и махнул рукой, а зеркало вернулось в угол между этажерками. В отличие от Тисы он ещё даже не разминался, надо было поторапливаться.

Снова солнце палило беспощадно. Вёх выступал только вечером, но вчера после заката площадь была ещё горячей, а огонь норовил зацепить неудобную рубашку. Без неё Змеёныш показываться стеснялся, груда костей могла привлечь в первый ряд вместо красавиц гадких проходимцев с мокрыми усами. К пеклу привыкаешь, но всему есть предел, страшно не хотелось зазеваться и что-нибудь упустить.

Делать каждый день одно и то же – страшная скука, Вёх всякий раз менял трюки, готовил новые. На этот раз он вооружился балансиром – шестом, к которому с двух концов было перпендикулярно приделано по спице в горючей обмотке. На шесте нужно было найти точку равновесия, чтобы прокатывать по спине, плечам и рукам, отчего казалось, что Змеёныша давит горящая тележная ось, а он из-под неё ловко выскальзывает, не хватаясь ни за что пальцами. Номер требовал дьявольской гибкости, но смотрелся так шикарно, что Вёх без сожалений убил на тренировки целую зиму. Глядя на то, как огненные колёса отражаются в восхищённых карих глазах Инкриза, он не смог остановиться и довёл трюк до совершенства.

Только Змеёныш хотел в последний раз неспешно отработать движения и вышел с готовым балансиром на утоптанную грунтовую площадку перед контейнером, как его взгляд упал в календарь у самого входа. Текущий день в нём обвели карандашом.
– Не-е-ет! – опустил плечи Вёх.
О важном, но неприятном легко забываешь. Ведь они не где-то, а в Экзеси, здесь свой распорядок. Почти все преимущества перед постоем в других городках перечёркивала «мусорная повинность».
Он покопался в кармане и нащупал гладкую овечью бабку. Змеёныш не был игроком, и бабка у него водилась только одна, для жребия. Может, повезёт ещё.
– Кукурузина! Вакса! – позвал он.
Долговязый Корн вынырнул из-под притолоки. Увидев на ладони у Вёха косточку, он поджал губы и тряхнул головой.
– Мы с тобой пойдём. Какой сейчас прок от девчонок? У одной палец сломан, другая норовит в обморок хлопнуться. Побудем мужиками.
– Точно. А я и не подумал.

Вёх расстроился, что ему приходится в разгар сезона, да ещё и в такую жестокую погоду ворошить свалку, но гарантия зимней ночлежки была вопросом жизни и смерти. Надеяться накопить с выступлений на лачугу или комнаты с постелями, на уголь и тёплую одежду взамен износившейся всегда слишком рискованно. Если деньги быстро кончатся, придётся зарываться в чужие овощные кучи, чтобы выудить подгнивший лук и сладкую перемёрзшую картошку. Вёх до того ненавидел испорченные овощи, что просто пропускал обеды и ужины, так что к началу сезона его с ног сбивал тёплый ветерок.
Он с отвращением натянул тяжеленные ботинки, защищавшие от гвоздей, стекла и прочих неприятностей, поджидавших на Свалке, долго неуклюже шнуровал их и ужасался перспективе версту за верстой тащить ноги на поиски добра, которое тоже придётся тащить. Благо, огонь уничтожал половину веса проводов, а то и больше.

Наконец, они с молчаливым Корном побрели по мусорному хребту в сторону разрытых ям. Копаться в таких легче всего, но оставалась вероятность вернуться без улова, некоторые старатели только и жили сбором металла, глаз у них был намётан на находки.
По дороге Корн обнаружил что-то на земле, замешкался и брезгливо поднял за крыло слежавшийся трупик сороки.
– Ну на кой ты руками берёшь дохлятину? – заныл Вёх.
– Я бы не прочь ещё пособирать. Мы ведь будем жечь провода, если найдём, заодно и падаль сожжём. Тётя Анна за бой костей даст яйцо или лук. А я сто лет не жрал нормальной еды.
– Ты же постоянно торчишь в «Чертовнике»?
– Пф-ф-ф, кто же ест в таких местах? Там сухари по цене двух кружек пива.
– И ты выбираешь пиво.
– Само собой.

Змеёныш так и не сообразил, как спросить, чтобы не получить по зубам: почему Корн вообще связался с городской компанией? Что не хватало ему в их труппе? Развлечения таких ребят ему точно не по карману.

Под ногами зашуршала осыпь – они стали спускаться с верхушки бархана к ямам, где лежала тень и можно было пошарить без лишних глаз. Кто-то недавно побывал там: в склоне появилась пещера, куда тут же шмыгнул Вёх. В темноте он видел неплохо и через пару минут заметил торчащий из стенки проводок в яркой резиновой оплётке. Вёх вцепился в него, но, как ни старался, не мог выдрать. Он тянул и так и этак, пока Корн не отпихнул его.
– Тебе тоже не помешает нормально поесть, жердь несчастная.
За несколько часов они смогли добыть ворох кабелей и проводов самого разного качества, обрезки труб и листки металла, оставшиеся от каких-то ящиков. Змеёныш благодарил судьбу за то, что не попалось ничего полезного и тяжёлого, вроде чугунка, иначе пришлось бы волочь до дома лишний вес.

Они перебрали находки и соорудили костёр из бурьяна, торчавшего повсюду на Свалке. В пепельно-голубое небо с полупрозрачным месяцем потянулся смрадный чёрный дым. Инкриз и Фринни увидят его и поймут, что поход удался.
Вёх отыскал длинную жердь, чтобы не приближаться к огню и ворошить ею обгорающие провода издалека. Ею же он подцепил с земли сорочий трупик и отправил его жариться.
– Ты сейчас на шамана похож, – проговорил Кукурузина. – Он тоже с таким важным видом что попало кидает в костёр. Или на нашу поджигательницу чёртову, из-за которой у огня вечно не продохнуть на посиделках.
Корн сидел, обхватив колени. На покрытом пылью лице выделялись только белки глаз. Вёх подумал, что выглядит не лучше, и вытер щёки рукавом.
– Шаман – умный мужик, – Змеёныш пожал плечами. – Лишнего не кинет. Помнишь, как он предсказал страшную зиму? Мы тогда не зря украли шерсть для одеял, и все провоняли овчарней.
– Ты с ним общаешься?
– Нет, только здороваюсь.
– А почему он всё время говорит, что ты важная персона?
– Не знаю. А спросить неловко. Может, меня успех ждёт?
– А нас, получается, не ждёт?
– Кто успел – тот и съел.

Чтобы не схватить солнечный удар, циркачи забрались в пещеру. Пока горел огонь, сидели молча, прижимались спинами к прохладным влажным стенкам. Когда пламя погасло, Корн стал копаться в золе, обжигая пальцы. Он выудил и смял обнажившиеся медные жилы в ком, затолкал их в мешок. Хрупкий сорочий костяк бросил следом.
Вылазка заняла слишком много времени, солнце уже стало клониться к закату. Дома никого не оказалось, и добытчики остались без причитавшихся им дифирамбов.

Чертыхаясь и разбрасывая вещи, Корн быстро умылся, напялил рубашку почище и побежал на площадь. Вёх решил, что ему такой номер даром не пройдёт, на публике он будет выглядеть как запаханная лошадь. Пока не начало смеркаться, он неподвижно лежал на ковре, так уютно пахшем песком и шерстью. Нужно было размяться и прогнать номер, но лень оседлала его, как пьяная развратница. За полчаса перед началом выступления он подхватил балансир и быстро зашагал в город.

То, как разрасталась и набирала силу ярмарка, было слышно издалека. Ещё вчера она только начала закипать, а сегодня уже точно не перепадёт ни мёда, ни прочих лакомств – торговля разгорится не на жизнь, а насмерть, зато публики будет куда больше. Придёт ли девочка-синичка снова?
Из-за неё Змеёныш по дороге сцепился с Нагом:
– Ты опять? – цедил сквозь зубы Вёх. – Да это какой-то цыплёнок! Проще звезду с неба оторвать, чем хоть за руку подержать эту холёную, только зачем? По сравнению с ней Тиса и Вакса – королевы.
«Выбирает он, поглядите! Когда в последний раз мы утоляли свои потребности? Я тебе дал подсказку, а ты проворонил!»
– Что-нибудь придумаю, только заткнись. Она точно чья-то девушка. Ты должен помочь мне выступить.
«Ты мною жестоко пользуешься. Я никуда не денусь, но могу загрустить, и тогда выкручивайся сам, хороший мальчик».

Глядя на то, какая очередь выстроилась в вагончик Фринни и как снуёт между дамами Инкриз, обилечивая их, Вёх не стал отвлекать на условные знаки. Женщины самого разного возраста стояли там и делали вид, что ждут свою наивную подружку или соседку, но как только она появлялась, норовили сами продефилировать за штору. И потом каждая говорила, что не дура верить гадалкам. По некоторым наблюдениям, ходили к Фринни почти все.

Когда Змеёныш приблизился к тенту, на сцену уже вышли Вакса и Тиса, они всё-таки начали с обручей. Яркие круги, казалось, сами собой зависали в воздухе перед ними, послушно плясали вокруг шей и рук. Такое зрелище не надоедало, гипнотизировало, девушки двигались непринуждённо, и казалось, сами во власти бесконечного вращения, как челноки, как прялочные колёса, но Вёх-то знал: они предельно напряжены и головы их совершенно пусты, лишь бы не сбиться с ритма. Трюки поминутно усложнялись, вскоре Вакса словно выросла из земли в стойке на локтях, поджав одну ногу, а на другой удерживая свой лучший обруч с цветными лентами. Трюк в семье назывался «мамин фокус», хотя вообще все фокусы были прилежно выучены под надзором Фринни, когда та ещё выступала сама.

Вдруг Вёх вспомнил, что загвоздку с пятнами на лице он так и не решил. Он рванулся в гримёрку, сделанную из обрюзгших захватанных ширм, стал судорожно рыться в баночках и коробочках, которых у девчонок водился целый вагон. Да только ничего годного для маскировки там не нашлось, даже водяных красок. Музыка стихла, и он похолодел. Самым быстрым решением казалось нарисовать белым гримом полоски, что он и сделал. Получилось даже удачно: дурацкие ямочки на щеках стали почти незаметны.
На сцене гимнастки синхронно поклонились, и им бешено зааплодировали. Получилось и впрямь гладко и ловко, несмотря на сломанный палец Деревяшки, который она разбинтовала. Всем известно: в мире цирка нет страданий, нет переломов, ожогов и слёз. Поваляться на полу, поболеть и поныть разрешалось только у костра или дома.

Публика так расшумелась, что у Вёха выросли за спиной крылья. Дождавшись гимнасток за кулисами, он сменил их с балансиром и факелами, стараясь держать себя в узде.
Для начала под размеренный бой Корна он провёл огнём по коже на руках. Всё делал медленно, так медленно, чтобы поверили, что у него драконья шкура и он совершенно не чувствует жара. От хорошего топлива и намотки его и не бывает, но кто будет проверять? Запрокинув голову, ртом затушил один и второй факел, подхватил балансир и завертелся с ним, слушая нарастающую тишину. Когда людям всё равно, то они болтают и смеются, но не в этот раз. Тишина означала, что вот-вот все закричат и захлопают. Не так, как гимнасткам, но с чувством и восхищением. Некоторые танцы Нага настраивали на особый лад: факир был жрецом огня, пожиравшим пламя, дышавшим пламенем, неопалимым, спокойным и отрешённым. Трюки в тот вечер завлекали не риском, но мастерством.
Когда Змеёныш закончил, на смену ему снова вышли Вакса и Тиса, уже переодевшиеся для следующего номера. Ему ужасно не хотелось уходить, он знал, что сможет остаться и отлично импровизировать, но если девушки замешкаются, сослужит им медвежью услугу.

Закулисье встретило привычным запахом промасленной материи, и на этот раз там расположилась смуглая певичка и три незнакомых лабуха. Такие точно не ночуют на свалках. Вёх самодовольно решил: они будут лишь пользоваться толпой зевак, которую собрала труппа Инкриза. И Корн вполне может превзойти её барабанщика с дорогими настоящими инструментами.
По привычке Змеёныш отхлебнул из своей счастливой фляги, присев на коврик. Проверил инвентарь – ничего не горело и не дымилось, лежало поодаль от ткани.
Музыканты смеялись и обсуждали что-то своё. Поддержать разговор не было шансов, и Вёх вылез погулять на ярмарку, как только пришёл в себя.

Ночь пахла черносливом, дымным и сладким. Розовые отблески факелов дрожали там и тут, ползли по брусчатке. Встав посмотреть со стороны последние минуты представления, Вёх обнаружил, что на том месте, где вчера топталась синичка, теперь нарисовался высокий резной стул. На нём восседал какой-то горбоносый плешивый старик в светлой рубашке с воротничком, а рядом с ним, видимо, на табуретах, расположились двое молодых ребят. Один из них обритый наголо, другой с зализанными, как у всех модненьких ублюдков, волосами.
– Что за странная компания, вы не знаете? – кротко спросил Вёх сухую долговязую женщину с лицом сплетницы.
Она молча посмотрела на него и медленно проговорила внезапно низким голосом:
– Это же Амьеро. Весь город о нём судачит. Гиль Амьеро, который выпускает керосин. А рядом двое сыновей.
– Ого! Вот так шишка! А что он делает в Экзеси?
– Вероятно, он следует в Грейс, на завод. Там, кажется, стачка…
В Грейс Вёх и сам покупал керосин. На бутылках красовалась печать с буквой «А», но он не интересовался, кто держит производство. Да, пожалуй, этот выводок имел полное право полюбоваться на то, как славно горит их товар. Без керосина тысячи горожан бы жили как пещерные люди, пытаясь сготовить себе пищу на кострах. Не топить же летом печь, рискуя спалить весь дом.

Кто-то привалился сбоку к Вёху, и незнакомка молча унеслась в толпу, словно курица в кусты. А бежать было отчего: Эспе пялился на всех своими безумными жёлтыми глазами, всегда наготове изречь что-нибудь этакое.
– Ну, здравствуй, факир! А я видел, как ты выплясываешь. Твоя мама должна гордиться тобою! – прошептал он с шакальей улыбкой.
– Здравствуй, Эспе. Я думаю, она и правда гордится.
– Что ей передать?
– Передай, у нас всё прошло хорошо. Она ведь издалека не видит.
– Как скажешь, важная персона!

От шамана всегда веяло какой-то блаженной добротой и травами. Старую матерчатую куртку он пропитывал отваром чёрной живокости то ли от лихорадки, то ли за какой-то магической надобностью. Эспе казался бродягой, если к нему не присматриваться. Пожалуй, бродяги не заплетают себе мелкие косы в волосах и бороде.
Он относился хорошо не ко всем, но Инкриза и Фринни почитал вполне искренне, как и юных циркачей. Когда он в первый раз им встретился, то улыбнулся, словно старым знакомым. Эспе мог подолгу молча находиться рядом, сам говорил мало, но если кто-то в Экзеси мог дать дельный совет на любую тему, то это был он. Настоящий шаман из дикарей, делающий в городе денежки.

Номер закончился. Старик Амьеро досматривал его, подавшись вперёд в своём кресле, словно видел что-то очень важное. Как только раздались аплодисменты, он стал крутиться, обращался то к одному хлыщу, то ко второму. Обритый наголо громко расхохотался. Змеёныш подумал: «Это ведь для них не развлечение, а так. Сейчас они уедут на гостиный двор в свои роскошные комнаты и там… Интересно, как кутят владельцы целых фабрик и заводов?»
Задействовав всю свою испорченность, Вёх безудержно фантазировал о разных запретных развлечениях, чтобы не скучать, пока выступают музыканты. Звучали они не так плохо, да и певичка старалась, но Змеёныш смотрел на них с сожалением. То ли дело – настоящий большой концерт, на котором зажёг бы двоюродный дядька со своей бандой! Но вход на такой был заказан с тех пор, как Инкриз с ним поссорился.

Когда от заката не осталось и следа, Вёх поплёлся домой. Над его головой снова взошли колкие звёзды, но теперь обзору мешали громады кучевых облаков. Когда он обратил на них внимание, то подумал, что ночью те могут начать с грохотом сталкиваться друг с другом, а то и ливень пойдёт. Тогда он закутается в одеяла и будет спать как убитый, зная, что в безопасности. Иногда в такие ночи к ним забредали животные, приваливались горячими меховыми спинами и дремали рядом. Рано утром они исчезали. Летние бури ещё ни разу не наносили ущерба их жилищу и поэтому не пугали.

По голосам Змеёныш различил, что на этот раз у костра собрались все четверо. Он поспешил убрать в угол балансир и умыться. Заодно он вытащил из тайника под лежанкой мешочек с сухими ломкими шляпками алой ряги – кое-какого интересного гриба. Хорошая штука на вечер: галлюцинаций не вызывает, спится хорошо, да и с утра никаких последствий. С кухни донёсся звук, с которым пробка покидает горлышко бутылки, и грудной смех Инкриза. Н-да, ему всё же не стоило знать, чем балуются дети.
Вёх приволок угощение к костру, и каждый выбрал себе кусочек по размеру. Вакса вовсе сцапала целую нераскрывшуюся шляпку в форме половинки яйца, о которых говорили, что они сильнее всех. Корн открыл большую пивную банку, которую стали передавать по кругу. Проглотить сухой гриб без запивки непросто.
– Жалко, молока нет. Без него подташнивает.
– Ишь чего, – заворчал Вёх, – потерпишь пять минут.
– Отвык от такого.
– И очень напрасно. Ряга – полезная штука. И кишки в порядке будут, и нервы.
– Моим нервам надо кое-что покрепче.
– Путаешься с кем попало и не спишь, вот и психуешь. Инкриз ещё не надрал тебе задницу? – спросила Деревяшка.
– Надрал. Морально. Но ты пойми, Тиса, не будем же мы вечно ездить по городам и обручи крутить. Вот лет в сорок мы чем заниматься будем?
Кукурузина поудобнее устроился на своей плотной брезентовой куртке, расстеленной у огня. Обычно Корн не откровенничал, а теперь расселся как древний философ и уставился вдаль.
– При такой жизни мы сдохнем в тридцать, – отозвалась Вакса.
– Ты нам в «Чертовнике» работу, что ли, ищешь? – усмехнулся Вёх. – Спасибо, я в своё время уже надышался выблеванным бренди, пока драил там всё.
– Я понятия не имею! – Корн опустил выгоревшие ресницы. – Сам не знаю, что дальше. Пытаюсь обрастать связями, а толку! У остальных всё идёт по накатанной. Некоторые вообще не задумываются ни о чём, у них деньги будут всегда, и не надо горбатиться.
Змеёныш усмехнулся:
– Где-то не там ты связями обрастаешь. У всех городских детишек есть хотя бы один родитель и какой-никакой угол для жизни. Они могут в лавку устроиться. Угол можно купить, но откуда деньги взять? Короче говоря, это не наша дорожка.
– В том-то и дело. Иногда я вспоминаю, в какой я заднице, и просто руки опускаются. Чем больше горбатишься, тем меньше имеешь. Я думал, надо экономить, но уже не представляю себе, на чём. Денег просто вечно нет. Дали бы мне хоть возможность себя показать на нормальной работе…
– Ну вот работаешь ты в лавке. А дальше что? Год работаешь, два. Одни и те же рожи, один и тот же товар. Некоторые из горожан на пять миль не отъезжали от дома. Мы исколесили всю местность от океана до гор. И угол у нас есть в каждом местечке.
– Нельзя так. Просто нельзя. Мы станем обычным никому не нужным отребьем, – поморщился Корн.
– Ты накрутил себя слишком, – скривилась Тиса, – никто не знает, что завтра будет. Может, хуже. Может, лучше. Какой-то ты задумчивый стал, как будто эльтай ешь. Очнись, Кукурузина, ты молод и жив-здоров.

Корн, ко всеобщему удивлению, опустил шишковатую от коротких кудрей голову и промямлил:
– Эльтай отвлекает от этого всего.
– Совсем с башкой поссорился? От него можно сдохнуть запросто, – Вакса глянула на старого друга исподлобья.
– Не-а. Если секрет знать – он не вредный. Просто запиваешь солёной водой, и всё.
Эльтай рос исключительно осенью, да ещё и не каждый год. Её добывали дикари и продавали в город, но Вёх не мог себе представить, чтобы компания, в которой развлекалась синичка, промышляла такими опасными вещами.
Он спросил осторожно:
– Серьёзно? То есть ты пробовал? И что чувствуешь?
– Словами не описать. Это тебе не выпивка. И не ряга. Как будто всё можешь и все тебя любят. И ты тоже всех любишь.
– А на деле наоборот.
– Не важно. Просто отдыхаешь от действительности.
Вакса, не говоря ни слова, ушла. Вёх остался ещё на некоторое время, мысли разбегались, его качало на горячих волнах, он чувствовал, будто стал вдвое легче, и смотрел вокруг рассеянным взглядом, просто проживая момент. Как только ноги снова стали слушаться, Змеёныш тоже ретировался в дом. Сон под открытым небом он не любил.
***
Шёл третий день ярмарки. К вечеру контейнер до того раскалился, что дремавший в последнем прохладном углу Вёх выполз из него нехотя, как трутень из улья. Под навесом он обнаружил маму Фринни, возившуюся с коробкой, в которой рос укроп. Инкриз заправлял старую керосинку, прислушиваясь к бульканью в баке.
– Куда все остальные делись? – осмотрелся Змеёныш.
– Корн понёс ваши находки электрику, – медленно проговорил Инкриз, – А Тиса с Ваксой репетируют где-то. Сегодня день танцев.
– Музыканты наши протрезвели?!
– А что им остаётся? Они всё пропили. И в долг им больше никто не наливает.
– Вода кончается, – вздохнула Фринни, – надеюсь, сегодня я нагадаю хотя бы на пару галлонов. Та, что осталась, вот-вот закипит в бочке.
– Ничего, скоро будем на холод жаловаться, – Вёх махнул рукой, – Всяких букашек уже намного меньше, чем месяц назад. И полно дешёвой еды на торгу. Жалко, что горючее только дорожает. Кстати, вы видели на площади семейку Амьеро?
– А-а-а, этот вдовец с сыновьями? – протянула Фринни, – Как же, все о них говорят теперь.
– Он глазел на девчонок, как будто площадных представлений никогда не видел, – хмыкнул Змеёныш.
Лицо Инкриза на секунду потемнело.
– Гиль подслеповат, не удивительно. В первый день пузырил на тебя глаза совершенно так же. Мы с Фринни уж было подумали, что он тебя рассекретил, но нет.
– А я и не заметил. Может, это его гроши в меня прилетели?
– Вполне вероятно! – хохотнула Фринни, покачав в воздухе крохотными ножницами, которыми срезала жёлтые стебельки.
– Так! – спохватился Инкриз, – Отвлекла ты меня своей домашней ерундой, а ведь я важным делом занимался. Поди сюда, сынок.

Он порылся в кармане и достал колоду карт. Затем взял верхнюю, показал над головой и щелчком пиковый туз сменил на даму.
– Ну нет, так не пойдёт, – нахмурил Вёх тёмные брови, – Я вижу, что карт две и одна из них осталась у тебя в пальцах зажата.
– Ишь, долговязый.
– Этот трюк надо шагов с пяти показывать. И со сцены.
– Ясно, что не в толпе. А сейчас? – на этот раз он после щелчка вывернул кисть иначе.
– Немного чище. Следи за лицом. Руку выше.

За шесть подходов Инкризу удалось отработать фокус. Вёх не брал в руки карт, потому что простые веера и красивые тасовки ему никак не давались даже на лучших колодах. Он понимал, что Инкриз рад бы найти ему ещё какую-нибудь роль, но никак не мог. Вёх и сам не знал, куда себя деть. Пару раз он видел, как факиры выступают не с огнём, а с притушенными тлеющими факелами, выдававшими фонтаны искр от движений и ударов по древкам. Для такого зрелища нужно было найти плотную не горящую одёжку, почти броню, но какую и из чего – не запомнил.

Вскоре вернулись Тиса и Вакса, поели почти через силу. Выпив остатки чистой воды, обе улеглись поспать до заката.
На этот раз Вёх решил прогуляться по городу. Посудачить со знакомыми, повалять дурака и выяснить, чем живёт Экзеси. Ведь как только ярмарка закончится, они заберут в управе свои деньги да поедут дальше, а вернутся только через год.
Первым делом он отправился к «Чертовнику», притаившемуся в неприметном месте у самого вала. Все знали, где находится самое злачное место в городке, тем не менее с крупных улиц вход было не разглядеть. Местный фармазонщик, выкупивший некогда старый амбар для своих тёмных дел, сразу понял: многие, очень многие смогут ходить в такое заведение тайком, не опасаясь быть замеченными. Управляющим он нанял молодого ловкача по имени Тобиас. Вёх увидел его на ступеньках заведения, как только выбрался из очередной грязной улочки, где и лошадь не прошла бы.

– Да ну! – гаркнул Тоби, поджигая самокрутку. – Змеёныш вернулся. Мне говорили, ты выступал у нас пару дней назад, а я и не поверил, что именно ты.
– И тебе привет. Зашёл спросить, кто у вас играет до конца ярмарки. Может, приду послушать.
– Из того, что ты любишь? Пожалуй, никто. Скоро под Юстифи будет фестиваль «Затмение», вот на него сходи.
– Вряд ли. Мы по уши в своих делах.
– М-ха-ха! Видел я ваше «по уши».
Из всех гадких черт характера Тоби лидировала та, благодаря которой он вынуждал задавать себе вопросы. На них он всё равно почти никогда не отвечал, но Вёх уже знал его слишком хорошо и не поддался:
– Договаривай.
– Ещё чего хочешь, подстилка?
«Нормально же начали!» – вскипел про себя Вёх.
– Думаешь, я не понял, что ты за своим дружком шпионишь, или кто он там тебе?
– Каким ещё?..

Тоби кивнул на окно. Заглянув внутрь кабака, Змеёныш сразу же увидел знакомое жёлтое платье. На этот раз синичка заплела крохотную косу с зелёной лентой. Она сидела ко входу спиной, а жался к ней никто иной как Корн. В пустом зале был занят только один столик.
Вёх проговорил:
– Это мой сво…
– Даже знать не хочу. Бывай, – Тоби выкинул окурок и скрылся за дверью.
Не лезть не в своё дело, но вместе с тем оставаться в курсе всего управляющему «Чертовником» жизненно важно. Будь Тоби болтлив, Вёх нажил бы таких проблем, одна мысль о которых вгоняла его в ужас. И куда его только понесло в тот злополучный год, когда он поимел столько унизительных кличек?

Под ногами замелькали гладкие булыжники. Всего квартал – и он окажется на площади, где и будет ошиваться до самого выступления. Вёх порылся в карманах и выудил свои сокровища: пару бубенчиков, отвалившихся с козьих поводков, кусок проволоки из неизвестного металла и мелочь, которой хватало на солёные хлебные горбушки. Вполне достаточно, чтобы с комфортом провести пару часов.

В тот момент очередное воспоминание пришло ему на ум. Когда он только познакомился с Тоби, тот выдал ему швабру и примерно столько же монет за уборку зала. Вёх с горем пополам всё вымыл и раз за разом стал приходить в поисках нехитрой работы. Его нередко опережали такие же подростки. И однажды вечером, после концерта одной известной банды, он столкнулся в дверях подсобки с девкой, танцевавшей в перерыве. Из одежды на ней болтался лишь тонкий шёлковый платок, еле прикрывавший зад. Маска не спасла её, Вёх в ту секунду сразу понял, кто перед ним, но сам себе не поверил. В Экзеси заезжали не самые плохие танцовщицы, но гимнастку среди них всегда видно. На свете также немало хорошо танцующих гимнасток, но с чего бы от них несло за версту керосином? В голову ему тогда будто вбили гвоздь. Вакса увидела его уставшим, жалким и грязным, он её – даже описать не мог, какой удивительной. Оба поняли, что должны забыть ту встречу. И они думали, что забыли.

От солнца заломило в висках, Вёх опомнился. Он уже дошёл до площади, остановился среди пары десятков слушателей, а перед ними распинался проповедник:
– Не давайте им запускать заводы! Они уничтожат нас! Ведь мы пережили апокалипсис и выстроили идеальный мир с немногими праведниками! Мы назвали наши города именами высших ценностей! Все вы избранные! И та жизнь, что дарована нам – прекрасна! Боги отобрали у человека дьявольские орудия, как отбирают опасную игрушку любящие родители из рук неразумных детей!
За его спиной стояли три молодых женщины. Вернее сказать, одна из них выглядела совсем как девчонка, а на перевязи у неё болтался малыш. Другая, постарше, явно ждала ребёнка, а третья безучастно смотрела себе под ноги. Все в коричневых платьях, фартуках, чепцах под соломенными шляпами, и у всех троих были обветренные старушечьи руки.
«Сорви проповедь», – проснулся голос Нага.
На этот раз идея показалась Вёху забавной. Он оглянулся. Рядом с ним стоял угрюмый работяга в видавших виды брюках и рубашке без пары пуговиц. Лицо его прорезали морщины недовольства, словно он наблюдал за корчами сумасшедшего.
– Не могу себе представить, как они трахаются, – театральным шёпотом проговорил Вёх, будто сам себе. Впереди него обернулся и прыснул тучный мужчина, за что моментально получил от жены тычок.
Работяга немного повеселел:
– А что им ещё делать на обгаженных волками дальняках? Галинги не пьют и не играют в карты. Только молятся и делают детей. Коллективный брак – вот и всё развлечение.
– Коллективный? – с интересом переспросили девушки, тоже слушавшие проповедь.
– Ну да, они же как хотят женятся. У одной два мужа, у другого три жены и так далее. Свёкры лезут на невесток, потом не пойми чьи дети и как их называть.
– Это ещё что! – отозвался кто-то сзади. – Говорят, они ночью запираются в молельном доме и там уж кто кого!..

Проповедник почуял неладное и стал запинаться.
– А женщины все – твои жёны? – перебили его из толпы.
Вёх ухмыльнулся: процесс уже не остановить. Расплата за грехи и другие сказки никого не интересуют, у всех на уме простые вещи.
– А ничего, что эта вот сама ещё дитя? Сам про блуд впаривал…

Шалость удалась. Только Наг хотел подлить ещё масла в огонь, как заметил егеря, подъехавшего на шум. Тот достал волчатку и выразительно похлопал себя по сапогу. Большинство, увидев жест, притихло. Змеёныш поначалу стоял как вкопанный и боялся двинуться. Он узнал это лицо – брови в шрамах, болотистые глаза и острый кончик носа.
Спустя столько времени!
Егерь отвернулся, и Вёх, оттаяв, утёк за спины, затем юркнул между прилавков. На торгу бегать не дозволялось, особенно оборванцам – воров тут же бросали на камни и выворачивали карманы. Пытаясь успокоить колотящееся сердце, он слился с людским потоком. Он почти уверен был, что если егерь вспомнит его, то выследит и найдёт способ закончить кровавое дельце, начатое некогда на заднем дворе «Чертовника».

Для верности пришлось перебраться на противоположный конец рынка. Почувствовав себя в относительной безопасности, Вёх прикупил чаю из стручков рожкового дерева и кулёк жареных кузнечиков, который кончился досадно быстро. Закидывая в рот с ладони одно за другим ребристое брюшко в попытках заесть остатки страха, он стал наблюдать за повозкой, остановившейся под окнами дорогой мясной лавки. Из неё ничего так и не выгрузили, да и не походила она на товарную. На козлах сидел приличного вида мужик с подстриженной бородой, на тенте – ни одного пятна или дыры.
Когда Фринни с Инкризом явились открыть вагончик и лабухи заиграли со сцены первые песни, из повозки показалась знакомая компания: старик Амьеро с сыном. За ними волокли стулья несколько плечистых ребят. Опять он сел и пялился, теперь уже спокойнее.

Посмотреть и правда было на что: синхронный танец девчонок выглядел отлично, выучка принесла свои плоды. Вёх узнал в пышных юбках куски старых штор, цветы в волосах Тиса мастерила всю весну из лоскутков, фантиков да проволок, и они смотрелись совсем живыми. Два скользящих силуэта походили на кошек в ночи, сменяющиеся немые сновидения. В мелодичном гитарном бое проскакивало нечто древнее, а когда на сцену вышла девица с флейтой, выступление окончательно переросло в мистерию. Музыка в этот раз звучала куда приличнее. Видимо, лабухам в управе крепко досталось за тот позор, под который он сам еле ковылял на открытии ярмарки.

К кострищу они вернулись втроём с Тисой и Ваксой, так что пришлось всё-таки повозиться с кресалом, чтобы танцовщицы смогли отдохнуть. Вёха посетила смутная тревога из-за Корна, ведь тот не явился поглазеть вместе с синичкой и городскими ребятами, а теперь выяснилось, что и дома его нет. Однако Вакса выглядела спокойной. Она только делала вид, что теперь ей плевать, Змеёныш не верил в её равнодушие.
Тиса, почёсывая между бумажных цветков затылок, проговорила:
– Устали как сволочи, а завтра надо выдать лучшие номера с огнём. С каждым днём всё жарче, сегодня мы еле выдержали.
– Рягу доставать? – спросил её Вёх.
– Можно. Мамаша снова припасла тебе кое-что на ужин.
Деревяшка вытащила из своей старой холщовой сумки банку пива.
От радости Вёх подполз к ней на четвереньках и боднул под колено, как кот:
– Мама-а-аша!
– Хреновый у тебя ребёнок, – проговорила Вакса, привалившись к стенке ямы.
– Ещё бы. У меня ведь этот засранец появился лет в шесть, кажется. И совсем не по любви. Никогда не забуду тот день. Мама пошла на рынок за ботинками на зиму, а вернулась босая с этим чучелом. Да ещё оказалось, что времени на него нет и воспитывать его придётся мне. Вы с Корном приблудились уже позже, весной.
Под градусом Деревяшка вечно начинала вспоминать детство. Так Вёх понял, что она разговелась сразу после выступления, пока он снова болтал с Эспе.
– Знаю я эту историю, – отмахнулась Вакса, – миллион раз её Инкриз рассказывал. Но он до сих пор рад, что Фринни выкупила у дикарки нашу шлюшку. В голодный год можно будет самим его зажарить.
– Жаль, что я себя лет с восьми только помню, – отозвался Вёх.

Ваксу хватило лишь на пару глотков пива. Она вскоре поплелась спать, сославшись на звон в голове. Тиса улеглась перед огнём, поглядывая на Вёха из-под опущенных ресниц.
– Ты сегодня меньше болтаешь, чем обычно. Опять проблем нажил?
Змеёныш не сразу решился сказать правду. Покосился на Деревяшку, опустил глаза и сцепил руки. Иной раз она советовала правильные вещи.
– Меня напугал один мужик. Всё время думаю – отыщет меня и пристрелит. Помнишь, меня избили?
– А тогда? Зачем ему теперь от тебя избавляться? Лишний риск.
– Вообще-то ты права, но я не могу перестать его бояться. Вроде забываю, а потом снова…
– Просто больше не дури. Если ты теперь попадёшься, то самое меньшее – посадят в тюрьму. Ни мне, ни Ваксе в голову не приходила такая хрень, которой ты занимался у Тоби помимо уборки.

«О да! Зато приходила другая!» – вспомнил Змеёныш столкновение в «Чертовнике».


Эспе
Дверь распахнулась, и глоток густого, как свежесваренный студень, воздуха показался Лобо даром божьим после прозекторской. Он несколько раз фыркнул, чтобы поскорее очистить ноздри от смрада.
– Я тут немного похозяйничал и поручил поиск свидетелей младшим егерям, – проговорил Феликс и оскалился, когда низкое ещё солнце резануло его по глазам. – Начали с тех, кто живёт у площади. Ты знаком с кем-нибудь?
Капитан почесал затылок.
– Забавно, но… Первый, кто на ум приходит, – шаман Эспе. Он всё время торчит там, фонари подпирает. То ли сплетни слушает, то ли клиентов ищет. Нельзя сказать, что мы с ним знакомы, просто личность он известная.
– Помню его, – кивнул Феликс.
– Какой-то он малахольный на вид. Удивлюсь, если что-то полезное доложит.
– Шаман ведь живёт в длинном доме? Раньше там была вывеска про лечение всех болезней, пока её совсем не изрешетили.

Мелкие городки близ Юстифи часто щеголяли дорожными знаками и жестяной рекламой с дырами от пуль. Хоть хозяевам заведений такое украшение и не нравилось, оно отпугивало залётных хулиганов и воров, давая знать, что у местных имеется оружие. Одно дело – покорёженный уголок, другое – когда вывеску уже нельзя прочитать, но Эспе, по всей видимости, не волновали подобные вещи. Он даже не попытался взамен ничего написать на опустевшей стене.

Офицеры снова оказались на злополучной площади. Странно было видеть её такой покинутой в славные деньки съестного изобилия, но никому не хотелось топтаться там, где умертвили одного из самых влиятельных людей префектуры. Торговцам грозили расспросы, подозрения, да и праздник был безвозвратно испорчен. Ярмарка разъехалась по иным городам, будто испуганные портнихи вдруг порвали лоскутное одеяло, что старательно шили вдесятером.
На кирпичной кладке длинного дома виднелся прямоугольный след, оставшийся от вывески, под ним темнело закрытое окно. Офицеры зашли в подъезд и попали в тамбур, пахший крутым щёлоком.
Ближайшая дверь приоткрылась, из неё высунулась хозяйка этажа – женщина лет сорока с покоробленным глубокими морщинами лицом и вдовьей седой макушкой.
– Эспе нет дома, – ответила она тоном усталой консьержки на вопрос коронера.
– А куда он делся?
– Ушёл по своим делам. Может, в ущелье к дикарям, может, ещё где. Он мне не докладывает.
– И как давно его нет?
– С позавчерашнего вечера.
– Оп-ля! – обронил Лобо.
– Вообще-то Эспе никогда ещё не пропадал так надолго, я и сама удивлена, – она пожала костистыми плечами.
Феликс сменил тон на более любезный:
– У вас ведь есть ключи от его комнаты?
– Разумеется.
– А не могли бы вы открыть её?
– У нас нет разрешения от судьи, – напомнил Лобо.
– На обыск? Разумеется, но на осмотр разрешения не нужно, – доверительно навис Феликс над ухом капитана. – Мы ведь не собираемся всё перетряхивать и вскрывать пол. Комната принадлежит хозяйке, она имеет полное право нас впустить. Эспе – важный свидетель. Более того, с ним могло что-то случиться, и чем быстрее мы выручим шамана, тем лучше.

Рассуждения коронера вполне устраивали Лобо, но царапали его самолюбие. Он и не подумал бы так играть с уставом стражей порядка.
– Вы-то сами где находились в тот день, когда на площади убили Гиля Амьеро? – спросил Феликс, пока хозяйка близоруко целилась ключом в скважину ржавого навесного замка.
– Здесь, дома, где же ещё?
– Обещаю не таскать вас в участок. Скажите правду.
Женщина, не таясь, закатила глаза.
– В шестом часу я купила морковь для супа, но ведь всё произошло куда позже. Больше не выходила.
– Вам известен Инкриз, глава маленького передвижного цирка?
– Лично мы не знакомы, я лишь однажды имела разговор с его женой. Она показалась мне воспитанной особой и неплохой матерью. Наверное, какие-то личные счёты были у Амьеро и Инкриза. Но я ничего о них не знаю.
Возле входа в комнату снаружи стояла пара скамеек, как в присутственном месте. Лобо спросил себя: стал бы сумасшедший бродяга думать об удобстве посетителей? Впрочем, принести скамейки могли они сами или хозяйка.

Скрипучая дверь плохо совпадала с косяком. Было такое впечатление, что сделали её для другого проёма, либо доски чудовищно рассохлись. Жильцу она могла дать только относительную приватность, о защите речи не шло. Чешуйки охристой краски с неё явно не первый день осыпались на пол, где по ним равнодушно прохаживались туда-сюда, втаптывая в утлые коврики.
Грязной маленькая комната не казалась, если не считать мусором травяную труху и стебельки полыни, раскиданные, будто с умыслом, у двери и совсем узкой кровати. Вместо занавески на окне висел распоротый овощной мешок. Вещей и мебели было так мало, что просматривался каждый угол. Стол украшали кости животных, кипы бумаг с рисунками и записями да захватанные склянки с расслоившейся жижей. Трогать всё это решительно не хотелось, однако взгляд капитана зацепился за нечто до боли знакомое.

– А вот и запрещёнка, – пропел Лобо, вытряхивая из глиняной кубышки на лист бумаги сушёные грибы.
– Откуда ты знаешь? От обычных припасов их не отличить, – отозвался коронер, высовываясь в окно. – Помни всё-таки о презумпции невиновности.
Егерский капитан имел своё мнение на этот счёт и не самое демократическое, но решил, что спора с Феликсом он с честью не выдержит.
Он вернулся к своей находке. Эльтай был мелко раскрошен, как и тот, что продавали на улицах. Шаман зачем-то хранил откровенную дешёвку, хотя сам мог собирать грибы и сушить их как полагается – разрезав пополам – и не вылезать из сладких грёз. Товар такого качества в город не попадал, а вот бродяги и беста могли его себе позволить.

Лобо всё же начал осторожно сворачивать лист кульком, пока коронер изучал вид из окна. Глупо было надеяться, что тот подслеповат и не заметит демарша, даже если внезапно обернётся. Когда грибы уже были почти запечатаны, егерский капитан дёрнулся от тихого сухого стука. Должно быть, Феликс просто изучал щеколду, но капитан тут же отбросил затею и отошёл от стола.

Ничего занимательного так и не нашли: ни записок, ни следов сопротивления. Трудно было сказать, пропала ли верхняя одежда и походные сумки, если они вообще имелись.
– Зайдём в другой раз, – сказал хозяйке Феликс. – Надеюсь на вашу сознательность: через два дня, если Эспе не вернётся, вы должны сообщить в участок. Задам вам заключительный вопрос: это вы закрывали комнату?
– Нет, я не трогала замок, – повела она плечами.
– Стало быть, его не увели насильно.
– Исключено! Я бы знала.

Затворив за собой тяжёлую входную дверь, Лобо прорычал:
– Два шарлатана. На свете не сыщешь более пропащих, чем шаман и гадалкин муж. Они отщепенцы даже среди своих же артистов да прочих ханыг. Уж не сбежали ли они вместе? Вдруг это сговор?
Феликс лукаво покосился на напарника.
– Было бы отлично. Первый допрос – и в яблочко. Готов встряхнуть ущелье?
Давать задний ход не хотелось. Но посылать в такое опасное место егерей, многие из которых ещё как следует не облетались, вообще смахивало на преступление. Лобо нехотя ответил:
– В участке мало народу. Боюсь, после поездки в резервацию дикарей будет ещё меньше.
– Вот именно. Сначала поработаем с другими предположениями, – заключил коронер.

У цоколей домов то и дело мелькали зелёные рубашки – егеря опрашивали тех, чьи окна выходили на площадь. Подозвав одного, Лобо поинтересовался, как идёт дознание, но ничего путного не услышал.
Феликс достал кисет и проговорил:
– Ожидаемо. Никто не хочет ввязываться в судебную тяжбу. Кроме того, учитывая статус Гиля Амьеро, Инкриз всё ещё на хорошем счету у горожан.
– Не у всех, господин коронер, – осторожно вставил младший егерь.
Щепотка табака зависла в воздухе. С неё не упало ни крупинки.
– В соседнем квартале, в бараке, – продолжил тот, – я слышал, как его назвали ублюдком. Женщина так и не открыла дверь, вламываться мы не уполномочены.
Коронер скривился. Плохая, хилая зацепка. Всё же он попросил:
– Проводишь к ней, сынок?
– Как прикажете. Боюсь, она и вам не откроет.
Феликс понимающе кивнул. Наконец аккуратно отправил табак в ноздрю, коротко вдохнул и прижал её тыльной стороной ладони, пробормотав:
– Может, хоть башка заработает.
Широкими шагами они с Лобо приблизились к бараку с торца и отпустили егеря. К нужной двери подошли, стараясь не мелькать в окнах и не топать.

Из-за косяка со ржавыми петлями просачивался крепкий запах кошачьей мочи. Коронер вздохнул, чуть нагнулся и стал царапать фанерную обивку над порогом. Для верности он тихо и виновато мяукнул.
– Вернулся… засранец… – послышалось басовитое ворчание.
Обитательница комнаты распахнула дверь и, увидев двоих мужчин в форме, поспешила её захлопнуть, но не тут-то было: Феликс крепко схватился за полотно.
– Мадам! – медоточиво обратился он. – На пару слов. Без вас нам, боюсь, не справиться.
– Я ничего не знаю! – крикнула она, нырнув в темноту прихожей. – Я не выхожу из дома!
Голос её звучал панически. Лобо подумал, что если не она лично зарезала Амьеро, то у домоседки сильные проблемы с головой. Впрочем, одно не мешало другому, да и вонь в её норе говорила о многом.
– Скажите только, чем вас обидел гадкий клоун Инкриз? – проникновенно попросил Феликс.
– Меня? Он человека убил!
– Откуда вы знаете?
– Весь город уже знает. Мне дворничиха рассказала. Он и её чуть не прирезал, еле ноги унесла!
– Да что вы говорите! Покушение на жизнь – не шутки. А где же нам найти госпожу дворничиху?
– За вашей спиной проволочный забор. Вон там, там. За ним будка.
– Премного благодарен! – Феликс приподнял шляпу и деликатно закрыл дверь.

Долго искать дворничиху не пришлось. Потревоженная голосами, она сама открыла калитку и заковыляла навстречу офицерам.
– Здравствуйте! Здрас-те! – улыбнулась она воспалёнными дёснами, в которых почти не осталось зубов.
Коронер начал очередную сцену спектакля:
– Мадам! Вас послало само небо!
– Я шла в участок, вот, собралась идти в участок, вот… рассказать всё как на духу! Всё как было! – зашамкала она.
– Участок пришёл к вам сам, – криво усмехнулся Лобо и взял под козырёк.
В адрес обеих горемык он проявил неожиданное для самого себя почтение. Обычно хватало тычка или лёгкой пощёчины для начала хорошей, правильной беседы, но Феликс заходил с тыла и зачем-то позволял каждой из них почувствовать себя в безопасности. Вежливость оказалась заразной.
– Вы, может, зайдёте? – она подняла подагрический палец в сторону своей будки.
– Нет, спасибо! – хором ответили офицеры.
– Я вот что хотела сказать… доложить…
Коронер устало покивал и переступил с ноги на ногу, приготовившись к длинной отповеди.
– Я ведь была артисткой, да. В самом Юстифи выступала, ещё при Самоуправлении. Ну и жила, да. Инкриз меня сразу в толпе подметил. Такое, знаете ли, не уходит. Талант не пропьёшь, да, – она хрипло захихикала и хотела коснуться Лобо, но тот отшатнулся. – И вот, значит, я совсем рядом стояла. За руку меня – хвать! И суёт мне этот… ну этот… Из цветов, на голову.
– Венок, что ли? – удивился Феликс.
– Венок! С бумажными розами и лилиями, и… Я ей помогала.
– Кому?
– Девушке. Нинель.
– Что ещё за Нинель?
– В сказке была Нинель.
– Вы помните сказку?
– С того момента, как венок мне дали.

Пошуршав в планшете, Феликс вынул чистый лист бумаги, записал на нём пару слов.
– Я была лесной нимфой. Вот, возьми этот эликсир, он любого лишит магических оков! – нараспев произнесла дворничиха.
– Для кого он предназначался?
– Для Нинель.
– Её заколдовали?
– Вроде бы нет… – сбилась дворничиха и замотала головой. – Не её… Или её…
– Ладно, бог с ней, со сказкой, – отмахнулся Лобо, – вы видели момент убийства?
– Да! Самое главное! Он вынул нож, – дряхлая нимфа покачала в воздухе ладонью, будто взвешивая орудие убийства, – вот такой, метательный, для фокусов. И уколол им в самую шею того знатного мужчину. А потом ко мне повернулся, зыркнул своими дикими глазами, я и бежать!
– Именно уколол?
– Истинно так!
Поджав губы, коронер вздохнул.
– Ясно. А кто ещё из ваших знакомых был рядом и мог всё видеть?
– Никого. Наверное, никого.
– А Эспе? Шаман, с косами и в тёмной куртке с бахромой? Где он был?
– Э… не помню!
– Стало быть, вы хотели доложить, что видели, как Инкриз вынул нож и убил им Гиля Амьеро. Других свидетелей вы не помните, всё верно?
– Я… нет! Я… тогда, знаете ли, уже вечер был, я капельку приняла, ну, как лекарство…
Не было никаких сомнений в том, что дворничиха в момент расправы едва стояла на ногах. От неё разило кислятиной и спиртом, видимо, пьяной она ходила с самого утра, ну а вечером её приканчивала неполная рюмка.

Коронер осмотрелся. Затем перевёл взгляд на свидетельницу и с полминуты молча буравил её глазами. Лобо оставалось только наблюдать за очередным причудливым методом дознания. Дворничиха переменилась в лице.
– Вас заставили это сказать. Никто на свете никогда не спутает удар ножом с порезом, если видел воочию. Так вот, на трупе порез, – сказал он едва слышно. – Вас запугали или подкупили?
С неожиданным проворством старуха рванулась назад в свою будку, но не тут-то было, коронер схватил её за шиворот. Потеряв равновесие, она села на сухую траву. Лобо вздохнул свободно: допрос продолжился известным ему способом.
– Так и было всё, клянусь! Я женщина слабая, одинокая, пожалейте меня!
– Кто? – не унимался Феликс. – Просто скажите, кто это сделал. Наказание за ложь дознавателям – полгода в тюрьме-яме.
Вдалеке послышались возгласы детей, высыпавших во двор, и коронер поспешил вернуть неразборчиво скулившую дворничиху в вертикальное положение.
– Я не знаю! – проговорила она, скорчив плаксивую гримасу. – Ничего не знаю!

Вытащить из неё связные показания надежды не осталось. Феликс отпустил старуху, чтобы она пришла в себя до нового допроса, раз уж назвалась свидетельницей, и та со внезапным проворством шмыгнула к себе в будку.
– Жаль, не могу разорваться, – проворчал он, повернувшись назад к площади. – Но ей несдобровать, если мы так и не отыщем циркачей.
– Н-да. Зацепки мы лишились, – вздохнул Лобо.
– Наоборот, нашли сразу две. Свидетельница и сам факт, что её одновременно подкупили и угрожали для закрепления эффекта. Она уверена, что мы не дадим больше, а полномочия не позволят нам сделать с ней совсем уж суровые вещи. Классика мелкого шантажа. Ч-щ-щёрт! – Феликс вдруг досадливо сунул руки в карманы. – Лет десять назад я бы за день-два раскусил эту задачку. Но сегодня меня хватит только на то, чтобы все факты собрать воедино и записать рабочие версии. Завтра мы должны выдвинуться в путь, если Инкриз не явится с повинной.
– Завтра?.. – Лобо забеспокоился.
– Эта ночь ничего не изменит, – ответил Феликс. – Только кости зря отдавим об землю. Доклад по другим опросам состоится вечером, он нам нужен. Не выезжать же на закате.
– А я бы попёрся хоть ради престижа что ли…
– О престиже поговорим, когда поймаем циркача.
– Кстати, куда едем в первую очередь?
Задумчиво цокнув, коронер проговорил:
– Здесь повсюду пустоши, на которых лагерь как на ладони. Инкриз вряд ли планирует скрыться где-то на природе. В городе удобнее, безопаснее. Бьюсь об заклад, он двигается к Юстифи или пытается залечь на дно где-то в этом направлении.

Слегка обескураженный, егерский капитан снова поплёлся домой.
У квартиры с южными окнами страшно нагревалась стена, и с середины дня до самой ночи там почти невозможно было находиться. Лобо лил на пол воду, заворачивался в мокрую простыню, но освежиться всё никак не мог. Нужно было обмозговывать дело, а голова объявила забастовку.

Поужинать он снова забрёл в «Чертовник», в тайне надеясь встретить Феликса, но тот, видимо, уехал в свой дом на отшибе города, где селились одни снобы. Лобо заметил, что коронер окончательно выпал из жизни городка: никого не знал, ни с кем не общался и редко прогуливался. Видимо, старик за жизнь здорово набегался и наговорился со всяким отребьем до оскомины, вот и спрятался за пресловутой белой изгородью собственного дома, о каком многим приходилось лишь мечтать.

***

Только забрезжил рассвет, Лобо, спавший после полбутылки дешёвого бренди плохо и чутко, вскинулся от стука копыт. Он рывком поднялся, открыл окно и тут же увидел Феликса в солидного вида старомодном седле.
– Едем? – спросил тот без приветствия.
– Я не думал, что так рано, – просипел капитан. – Могу я хотя бы кофе тебя угостить?
Любовь коронера к перекусам и перерывам победила деловой настрой и в этот раз:
– Хоть я и завтракал – не откажусь. Но у тебя четверть часа на то, чтобы очнуться, не больше.

Кофе из жареного ячменя был очень кстати очередным неприятно душным утром. Лобо держал чашку в одной руке, а другой хватал вещи, которые решил добавить в поклажу, и бросал их в седельные сумки. Краем глаза он наблюдал за Феликсом: тот растёкся в кресле и, казалось, вот-вот задремлет. Коронер, однако, просто берёг силы и щурился, как кот на солнцепёке.

Лобо, наконец, запрыгнул в седло своей замечательной лошади и с наслаждением толкнул её вперёд. Молодая кобыла застоялась в деннике, на улицах разглядывала всё вокруг, дёргалась от любого шума.
Эспе снова не было видно на привычном месте.
– Засранец, он точно знает что-то, – проговорил капитан. – Идея с проверкой ущелья не так плоха, как казалась вчера. Может, пока не уехали, возьмём в участке ещё ребят?
– Сдаётся мне, в ущелье ты ещё никогда не был, – покосился Феликс. – Там не просто мелкий лагерь, это процветающая деревня, в которой спят на топорах. Им безразлично, десять незваных гостей прикончить или двадцать. Никто не знает, сколько там огнестрельного оружия. Вот что, – он остановил лошадь и сложил руки на рожок седла, – съезжу-ка я один. А ты жди меня у ручья, который по дороге в Хопс, где фермы. Оттуда двинемся в Грейс, искать торговцев, которые точно были на площади в момент преступления. Маршал дал адреса.
– Подожди, как это один?
– Ну, – коронер наморщил лоб, – а что такого? Во-первых, я не представлю никакой опасности, во-вторых, я обучен беседовать с самыми разными персонами. И в-третьих, на вкус я наверняка уже напоминаю шкуру дохлого суслика и не гожусь в пищу.
– Ну уж нет, – заупрямился Лобо, – вдвоём будет та же история, никакой разницы. Едем вместе. При всём уважении, ты не можешь мне приказывать.
– Я не пытался. Ни в коем случае, – кротко пожал плечами коронер. – Только вот переговоры со старостой могут свернуть не в то русло, предупреждаю.
– Ай! Чему быть, того не миновать! – капитан понукнул лошадь и заставил догонять себя.

Через полчаса город растаял вдали. Лобо меланхолично провожал взглядом кусты колючек всех мастей, костяки животных, валявшихся в пыли, и думал о том, что Эспе да и Инкриз где-то рядом, найти их через разговоры – раз плюнуть, но вот загвоздка: никто не станет помогать офицерам. Едва ли найдётся мазурик, согласный рассказать правду. Причина необщительности была в дурной славе, которую снискали егеря. Несмотря на пользу от отстрела зверей, они несли и поругание, и мелкие грабежи, а незначительное для горожанина бережливому фермеру кажется очень даже весомым. Красношеие кормильцы городов на своей территории делали вид, что егерей не существует, но иной раз случались крупные драки и пропажи без вести. Злая тихая война шла уже с десяток лет и включала в себя наказания для своих же. Болтали, что весной девушку, тайно путавшуюся с кем-то из егерей, встретили с гулянки и облили с головы до ног дёгтем прямо в той нарядной одёжке, какую она нацепила на свидание.

Когда лошади пошли тяжелее, а дорога нацелилась в безоблачное блёклое небо, Лобо стал замечать в пыли гильзы. Позже к ним присоединились обломки крупных костей, и он надеялся, что в округе просто частенько пируют волки.
– Они сваливают здесь останки специально, чтобы никому не пришло в голову заехать в гости без приглашения, – прокомментировал Феликс, – вон какие круглые куски черепов. Ясно, чьих.
– Кошмар какой-то. Приличный город всего в паре миль.
– Эти ребята только одним хороши: не трогают, если к ним не лезть. Так что город в безопасности.
– Да я о другом, – скривился Лобо, – У нас смерть – трагедия, а для них это возможность пожрать…
– Тс-с-с! Нас заметил стрелок, – оборвал Феликс.
Коронер поднял руки и держал их на виду, пока не подъехал ближе к охранявшему проезд.
– Что вы тут забыли? – спросил заросший по глаза мужик с двустволкой за спиной.
– Не хворай, беста, – спокойно отозвался Феликс. – Мы ищем шамана Эспе, он пропал во время ярмарки.
– Какое вам дело до Эспе?
– Исчезновение гражданина – дело серьёзное, – приосанился Лобо. – Вдруг он в беде?
Мужик скривился, кусая щёку, и отвёл взгляд.
– Сюда он не приходил уже месяц. А от гражданства сам давно отказался. Шарить в деревне вам не дадут, занесёте ещё какую-нибудь хворь. Но если вы видели его недавно…
– Мы бы просто со старостой перекинулись парой слов, если бы ты нас проводил. Пачка патронов ведь не порвёт тебе карман?
– И табак! – сверкнули из-под шляпы вороватые тёмные глаза. – От вас табаком пахнет.

Коронер безропотно отдал и то и другое. Офицерам велели спешиться, и вскоре они вышли на широкую чистую улицу. Дома по обе стороны были приземисты, но все новые и из хорошего леса. Уют и тишина деревни, тем не менее, отдавали угрозой.
– Не смейте никуда метнуться, – предупредил провожатый, который шёл позади.

Перед входом в постройку с пологой камышовой крышей им велели ждать. Лобо бросил на напарника короткий взгляд. Феликс, как обычно, оставался невозмутим и медленно осматривался, раз уж предоставилась возможность. Назревали хорошие темы для путевых бесед. Зимуют ли дикари прямо здесь, в этих домах? Откуда у них деньги и оружие? Как с ними быть, чего от них ждать?..
– Проходите, вас ждёт староста, – бросил охранник и поспешил обратно на пост.

Под притолокой полутьма на секунду заволокла зрение капитана, и он беспомощно потупился прямо на того, кто сидел за длинным столом у противоположной стены. Феликс стянул шляпу и снова заговорил первым:
– В добрый час, уважаемый…
– Кеф. Это не имя. Моё имя вам без надобности, – сипло отозвался староста, – Кто вы такие, я уже понял.
Это был рослый и смуглый мужчина с недобрым рубленым лицом. Руки, испещренной татуировками, он не протянул, только кивнул, указав место напротив себя на длинной лавке.
Помещение, по всей видимости, было смесью ратуши, кафе и игорного дома. Стены украшали рисунки и светописи, планы окрестностей, на полках лежали безделушки, стопки карт, кости, а количество рогов, шкур и черепов по стенам посрамило бы любой скотомогильник.
– Вы пришли за Эспе, – продолжил кеф, дабы гости меньше глазели по сторонам, – Но я до сих пор не понимаю, что он делает в Экзеси и не живёт здесь, у нас, как положено мудрому вольному беста. Если вы изволите мне объяснить, на ваш главный вопрос я тоже отвечу.

«Если изволите! Ничего себе изъясняется дикарь! – подумал Лобо, – Только бы не прочухал, что шамана мы ищем для допроса. А если выманим, то точно арестуем».

– Вероятно, у него в городе больше клиентов, – сказал Феликс.
– И больше проблем, судя по всему, – кеф склонил голову к плечу, – Шамана не было уже давно, и он не явился на растущем месяце провести свои обряды. Мы не знаем, где он, когда так нужен деревне. Довольны? Теперь моя очередь спрашивать. Кто заявил о пропаже?
Лобо пришлось напрячь все силы, чтобы не выдать смятения.
– Клиенты, – ответил Феликс, не моргнув глазом.
Кеф замер на пару секунд, но возражать не стал.
– Выходит, его дело и правда процветает. Глядите-ка, даже наняли служивых. Я удивлён. Если, конечно… – его взгляд под нависшими веками маятником перемещался между гостями, – вы не скрыли каких-нибудь важных деталей.

С самого начала разговора староста крутил что-то блестящее в тонких пальцах. Теперь Лобо присмотрелся и увидел крошечные песочные часы, мелькавшие между наколок-перстней.
Пришло время закинуть главную удочку, и коронер осторожно спросил:
– У вас на этой неделе, случайно, не было гостей? Никто извне не просил помощи?
– Мы не помогаем, – меланхолично мотнул головой староста. – И гостей у нас не бывает. Вас бы тоже не пустили на порог, если бы вы не назвали нужного имени. Вы тащите за собой грязь, которую порой не смыть. Сейчас я рискнул ради Эспе. Думаю, разговор окончен. Ступайте.

В дверях капитан попрощался и заметил, как кеф осторожно поставил часы на стол, песок полился на дно струйкой не толще иглы.
Идти хотелось быстро, не оборачиваясь, будто от этого зависит хрупкое перемирие. Когда до коновязи осталось полпути, раздался лязг железа. Сразу несколько женщин выбежали из домов и старательно засыпали следы золой, поднимая в воздух облака пыли.
– Инкриза здесь точно нет, – проговорил капитан, – раз они так боятся чужаков. Глянь. То ли ритуал, то ли дезинфекция такая.
– Набожные язычники эти понятия не разделяют. Выходит, циркачей здесь не было, а Эспе и правда пропал либо незадолго до убийства, либо сразу после. Осталось понять, как он связан с происшествием.
Только офицеры оказались в сёдлах, Феликс внезапно рванул с места, кинув через плечо:
– Уходим! Кеф зачем-то засёк время, чую, это не к добру.
– Думал, я один заметил! – крикнул Лобо и дал в галоп.
Вытекавшая из ущелья тропа быстро влилась в широкий тракт, на котором беста уже не стали бы их преследовать. Когда лошади перешли на рысь, капитан перевёл дух и опустил голову. Ткань его форменной рубашки, по которой тёмным галстуком сочился с шеи пот, дрожала на груди. Если у кефа и были на них кровожадные планы, то шакал промахнулся, но его дурная слава всё равно дрожала у других в коленях, стекала между лопатками и выступала крупными каплями на лбу.

Дорога к Грейс не пустовала, хотя уже воцарился беспощадный, бледный от зноя полдень. Лобо провожал взглядом повозки и прикидывал, насколько удобно сбежать под тентом вшестером. Или даже всемером, если шаман был в сговоре с шайкой. Кто-то из Хопс давал им лошадей, а значит, мог пригнать и транспорт поудобнее.
До ферм оставалось полчаса, когда офицеры решили свернуть к безымянному тонкому ручью, проделывавшему путь в низине. Судя по пологому спуску, давным-давно это была река приличной ширины, либо она сильно разливалась.
– Привал! – скомандовал Феликс, слезая с лошади на влажный песок.
Натянули походный полог и развернули пайки. Лобо захватил с собой ломтики вяленой свиной вырезки – единственное, кроме хлеба, что бы не испортилось до первой передышки. Они были хорошо просолены, сразу захотелось пить. В бурдюке вода сильно нагрелась, и Лобо поморщился от неё, как от горькой браги. Свежий и холодный ручей был в двух шагах, но лень не давала встать.

– Итак, их шестеро, – заговорил Феликс, задумчиво сложив мелкие сухари в жестяную крышку от котелка. – Инкриз – брюнет с бородкой, без проседи, рост ниже среднего, голос высокий, чисто звучит, как и речь. Ему сорок с небольшим. Фринни – его ровесница, видная женщина с волнистыми, как от кос, волосами, чуть выше его ростом, глаза серые. Про детей: первый мальчик высокий и крепкий, короткие кудрявые волосы. Это их барабанщик. Второй – факир, волосы заплетены в гладкие локи, на публике его иногда видели в гриме. Тощий, неприметный. Он же автор рисунка, сам себя подписал, но не именем, просто «я». Две девушки, одна из них изображала чертовку, другая… хм-м, нимфу или пери, в общем, всегда в светлом, и часто к ней липнет малышня. Имена их я записал отдельно, причём у каждого минимум два. Горожане сказали, что у детей заметна разница в возрасте, им может быть от семнадцати до двадцати с небольшим.
– Какие же это тогда дети? Взрослые люди, – буркнул Лобо.
– Делай скидку, для меня это младенцы. Как бы там ни было, не уверен, что они осмелятся разбежаться кто куда. Их труппа существует очень давно, их постоянно видели или вместе, или в непосредственной близости. Я всё время думаю: свести таких разных ребят в одну семью, да ещё чтобы обходилось без срывов представлений, побегов, хулиганства и прочих проблем… – Коронер покачал головой. – Тут нужна железная дисциплина или сильное увлечение. Может, общая мечта.
Лобо хмыкнул, вспомнив историю, которую слышал в детстве:
– Была какая-то банда ещё до Закатных лет, ею командовал махровый психопат. К нему присоединялись самые отчаянные отщепенцы и верили, что вот-вот они вместе наворуют денег на райскую жизнь и бросят разбой. Да только план затянулся на десятилетия, потому что на самом деле этот умник наслаждался процессом. Сказки он рассказывал очень убедительно, сам в них верил, вот и создал чуть ли не самую дикую шайку в истории. В итоге они все перегрызлись.
К его радости, коронер сразу согласился:
– Сумасбродная идея и куча обещаний – отличный клей для тех, кому терять нечего, а жить хочется хорошо. Этот цирк будет выступать под угрозой тюрьмы или смерти, иначе он просто развалится. Чем дольше они просидят без дела, тем вернее кто-то кого-то сдаст или сбежит. Не поймаем на подмостках – возьмём измором.

Продолжать путь не было никаких сил, а возле ферм слепни могли налететь целой тучей и закусать до кровавых волдырей. Феликс устроился на спине в спасительной тени тента и задремал под своей шляпой. Лобо рассудил, что тоже приляжет. Уснуть днём, да ещё в малознакомом месте, ему так и не удалось.

Даль вскоре порозовела, вытянулись тени деревьев, обрамлявших берега ручья. Старик проснулся, с минуту посидел, вглядываясь в блеск воды, и засобирался в путь, не говоря ни слова. Капитан не стал ждать указаний, сам свернул тент и подстилки.
Лошади были уже навьючены, когда Феликс присел на корточки, увидев что-то мелкое в жухлой траве. Он осторожно выцепил находку и положил на ладонь.
– Смотри.
Такую крошечную вещицу капитан бы в жизни не обнаружил сам, тем более у себя под ногами.
– Рыбья чешуйка.
– Сам ты чешуйка, – крякнул коронер. – Это пайетка. Блёстка такая. Видишь в середине отверстие для иглы? Отвалилась от одежды. Она совсем затёртая, но затоптать не успели. Значит, со старой одежды, а не пролежала всю зиму под снегом.
– Чёрт тебя дери! – изумился Лобо. – Страшно подумать, как ты с таким орлиным зрением стреляешь.
– Тебе ответить скромно или правду сказать?

Капитан понимающе хохотнул, но усмешка быстро сползла с его лица. Он тоже стрелял отлично, иначе не возглавил бы своих молодчиков. Замечательных, во всех смыслах, ребят, если бы их разгульный нрав не стал проблемой. Паиньки становились чертями, собираясь вместе, а уж сдобренный порохом свежий ветер быстро уносил остатки здравомыслия.
Чем более знакомыми казались изгибы дороги, тем сильнее Лобо теребил пальцами повод. Он мог сменить одежду на гражданскую, но снять форму означало сдаться смердам без боя. Феликс же, наоборот, спешил, пёстрые соколиные перья на его тулье могли вызвать ненависть только у того, кто сильно отличился по части убийств и воровства.

– Отец, слушай, – не выдержал капитан, – тут меня, мягко говоря, не жалуют, а нас всего двое.
Коронер покосился на Лобо:
– А ты веди себя так, будто тебя десять штук, а не один. Самоуверенность пугает. В крайнем случае, ты-то получишь по заслугам, а я за что? В годы моей службы фермеры были рады накормить нас и напоить, да положить спать на чистую солому. Не догадываешься, почему? Вести себя прилично было более дальновидным решением, чем пытаться их раскрутить на молоко и мясо.
– Да, да, – энергично закивал Лобо, – спасибо за проповедь, куда уж служивому поесть нормально и выпить капельку.
Феликс проигнорировал ехидство и с ленцой уронил:
– Можешь быть спокоен, в Хопс я свой, поеду впереди. Ни с кем не говори и не спешивайся.

Под копыта бросилась свежая трава, вскоре впереди распахнулся зелёный атлас долины, которую обжили фермеры. У воды в вечерней дымке ещё паслись под присмотром собак овцы. Житные поля, с которых на днях убрали озимые злаки, стояли пожелтевшие и лохматые, кое-где кукуруза уже вымахала выше человеческого роста и стеной заслоняла наливающуюся синевой даль. Деревенская картинка казалась после города безлюдной, но Лобо знал: не успеешь подъехать к первому дому, как о твоём появлении будут знать в последнем.

Коронер попросил его подождать на первом перекрёстке улиц, возле крохотной белокаменной часовни, а сам уехал куда-то вглубь деревни. Егерский капитан не стал перечить, в этот раз его оставляли не у дел, дабы не смущал информаторов.
«А ещё убийца может в панике ливануть», – подумал капитан, стягивая винтовку со спины.
Он задышал медленно и ровно, чтобы слышать каждый шорох. За ним совершенно точно наблюдали в окна, сквозь выпавшие сучки и щели в стенах, это он чувствовал всем телом, звенящим от усталости. Время потянулось очень медленно, но расслабляться было нельзя ни на секунду.
Лобо замер, весь растворился в окружающем мире, пробуждая своё чутьё. Некогда оно и подарило скромному егерю новый капитанский китель. Он один мог подолгу выслеживать хищников, никогда не ошибался. Вот и теперь ему казалось, что он слышит обрывки испуганного разговора, чувствует ту самую розовую воду и тяжёлый, горячий кровавый смрад, от которого всё пытается отмыться беглец.

Буланая кобыла Феликса, наконец, показалась из-за поворота. Лобо сразу накинулся на него, еле успевая выговаривать слова:
– Арестовываем? Они здесь. Они точно здесь.
Коронер не стал на это отвечать, только доложил:
– Я узнал, что хотел. Инкриза видели по дороге в Грейс, куда мы и едем. Кто-то помог ему. Уж ясное дело, мне не расскажут, кто. Если поспешим, успеем выспаться в чистых постелях. До таверны два часа езды. Там тоже не мешало бы спросить.
– Не может быть! – капитан тряхнул головой, слепо уставившись перед собой, лошадь под ним заволновалась. – У меня предчувствие.
Феликс повёл бровью:
– Ты за эти десять минут наклюкаться успел? Приходи в себя и едем, нечего здесь крутиться.
Ещё никогда капитану не сбивали настрой так беспощадно.
– Здесь прямо-таки воняет керосином! – с досадой крикнул он Феликсу, снова как ни в чём не бывало поехавшему впереди.
– Представь себе, им пользуются не только фокусники.

Каменистые обочины окаймляли ровную грунтовую дорогу, за которой мало-помалу растеклись пустоши, казавшиеся бескрайними. Изредка на глаза попадались руины больших и мелких строений, разменявших несколько столетий. Уже и угадать было нельзя, чем они служили: жилищем, лавкой или фабрикой. Одну из этих кирпичных коробок превратили в приличный постоялый двор, где офицеры решили закончить свой день. Тусклый электрический свет говорил о том, что дела у заведения идут хорошо и таких точек на пути в Грейс будет мало.
Внутри дремал за стойкой ночной работник. Игла музыкального проигрывателя, уже потерявшего завод, с тихим шорохом царапала бесконечный круг у яблока.

– Добрый вечер, господа! – внезапно поднял голову бармен.
Видимо, он приучился просыпаться на скрип двери, как мать – на малейший писк младенца.
– И тебе того же. Есть две постели? – коронер выразительно кинул на стойку свою форменную шляпу.
– Для вас найдутся.
– Уф! – Лобо повторил жест напарника. – Неси виски, мальчик. Меня что-то растрясло.
– Чаю и жареных яиц, – заказал Феликс.

Когда бармен подал им ужин, егерский капитан начал его допрашивать. Парень вздыхал, мотал головой, честно пытался припомнить хоть что-то, но не смог. Зато выяснилось: одну из комнат уже не первый день занимал продавец кухонной утвари, у которого не задалась ярмарка. Его повозка стояла во внутреннем дворе, а сам он беспробудно пил.
– Здесь только одна дорога, – не отступал Лобо, всё сильнее раздражаясь. – Не растворились же они в воздухе! Может, твой информатор из Хопс наплёл, Феликс?
Тот отозвался веско и без всякого чувства:
– Исключено, более преданного ещё поискать.
– Я имею право знать, кто он, между прочим.
– Моя бывшая жена по имени Анна, – примирительно произнёс коронер, – ты доволен?
– Вот как. Фермерша.
Лобо придвинул стакан с янтарным виски и колотым льдом, брезгливо его осмотрел.
– Порция как для маленькой девочки. Эй, я похож на соплячку, которую с одного глотка выполощет? – крикнул капитан, навалившись на стойку.
– Никак нет, одну минутку, – испугался бармен, схватил бутылку и долил стакан ещё на палец.
Лобо сопроводил добавку ворчанием:
– Чем ближе к столице, тем жаднее поят.
– Правильно делают, – обронил коронер. – Не налегай, выезжаем засветло.
– Как не налегать в такую дивную ночку? Поедет-то конь, а я на нём верхом.
Феликс не оценил шутки, только нахмурился и перевёл тему:
– Мы должны хорошенько обшарить Грейс. Потребуем оцепить город.
– А что, так можно? – удивлённо моргнул Лобо.
– А мы разве не относимся к государственному войску? На свободе убийца, возможно, у него не все дома, и он продолжит умерщвлять и покушаться на людей при деньгах просто из мести.
– Получается, если Инкриз спешит в Юстифи, пытаясь обогнать наших курьеров с приказами, то он мог сегодня уже смыться из Грейс.
– Нет. Жена говорит, что сегодня он проезжал Хопс часов за пять до нас.
Капитан ударил ладонью по стойке.
– Вот потеха, если это брехня и он в Хопс прямо сейчас. На чьей-нибудь ферме попивает молочко. Смерды с радостью пустят к себе убийцу, но не егеря-защитника, нет.
– Я бы вас тоже не пустил на порог и вообще не связывался, будь я хорошим семьянином. Но я хреновый. Поэтому сегодня на работе мы вместе.
– Стало быть, Грейс мы оцепить можем, а какую-то фермерскую пердь – никак? – почти крикнул капитан.
– Ты забываешь, что тогда Экзеси останется без продуктов, они просто откажутся в таких условиях торговать.
– Вот суки! – показал клыки Лобо.

Он отхлебнул виски, на удивление зрелого и питкого. В глубинке люди жить не спешат, вот и виски у них долго ждёт своего часа в бочке, пропитываясь дубом. Работяги любят накатить хорошенько для здорового сна. В городе всё пойло мутное и вместо расслабления приносит одну грусть. Пожевав губами, Лобо выпил ещё. И чего он на бармена взъелся? Всё от лишних нервов. Незапланированный визит к беста, злополучная деревня Хопс, с которой связано слишком много…
Чуть успокоившись, он попробовал завести разговор с коронером:
– И что же, при тебе Экзеси кипел?
– Да. – Феликс безучастно разглядывал пар на поверхности чая.
– Кто и что делил?
– Ничего особенного, чаще местные с залётными. Экзеси – место сбыта. Сам знаешь, там до сих пор можно купить всё, что душе угодно. Детали, патроны, топливо, наркотики, лекарства. Где деньги, там и грабёж.
– Помню, я был щенком ещё, лет пяти, – помотал головой Лобо. – Отец однажды ночью заколотил дверь досками изнутри. А утром оторвал и приделал здоровенный засов.
– Твой отец – не промах.
– Был, – поправил Лобо. – Даже не знаю, жив ли он сейчас. Уехал на заработки и не вернулся.
– Вот как, – старик опустил бесцветные ресницы и отхлебнул чая.
– Мамка осталась на мне. Я старался, чтобы мы жили как люди, и никто не смел нас обидеть. Как только стукнуло шестнадцать – пошёл в егеря.
– Ясно.

Лобо скрипнул ремнём, поправляя. Повисшая тишина ему не нравилась. Старику было совершенно всё равно, с кем он имеет дело, да и сам он не спешил откровенничать. Капитан задал бы ему пару интересных вопросов, но побаивался перейти одному коронеру ведомую грань, за которой тот просто пошлёт его подальше.

Спирт ворвался в кровь, и уют забегаловки показался безбрежным. Пахло деревом и мастикой, видно, часто подновляли интерьер. В проходимом месте деньги на это должны были водиться. «Чертовник» тоже считался приличным заведением, но не дотягивал до такого комфорта, и Лобо решил, что не уйдёт спать, пока не грянет полночь. Тем более думалось охотно и легко, пусть и не о деле.
«Не умеешь, значит, давать взяток, – капитан глядел на Феликса, снова листавшего синюю тетрадку. – Сразу отдал беста и патроны, и табак, хотя стоило послать дикаря подальше, он всё равно бы проводил. А брать умеешь? Не разбираешься в грибах. Не по этим делам разнюхивал раньше? Да, эльтая стало много только в последние годы. Объяснимо. Дважды пытался провернуть опрос один. Привычка или попытка меня списать со счетов?»

Наверху, в отдельной комнате, от которой получил ключ, он забылся без снов в мягкой койке, пахшей свежим сеном.


Ливень
От грибов на Змеёныша накатила дурнота. Мысли затянулись в неприятный узел без начала и конца, состоявший из вереницы идиотских повторяющихся фраз. Застревать в этакой удавке совсем не хотелось, Вёх постарался отвлечься и заметил, как плотоядно смотрит на него Деревяшка. Да ещё и едва заметно усмехается. Она красила губы при помощи размокших сигаретных пачек определённой марки, потому что грим нужного цвета давно кончился. Вёх закрыл глаза и попытался уловить тонкий табачный запах, но не смог.

Наедине Тиса всегда становилась куда любезнее, и теперь от неё веяло чем-то многообещающим. Одиночество доконало, не иначе. Ведь она-то точно ни с кем посторонним не водила дружбу. Деревяшка слишком много всего знала и умела, часто в свободное время мастерила разные штуковины да помогала старшим. Словом, ей было не до прогулок и пустой болтовни с кем попало.
«Тиса никогда не подкармливала тебя за просто так, – любезно напомнил Наг, – сегодня нам может перепасть. Чисто по-семейному, как в самый первый раз».
Она встала и оглянулась вокруг. Затем расправила подол и села ближе, притянула к себе Змеёныша, чтобы он лёг и положил голову ей на бёдра. После этого он уже не мог ни на чём сосредоточиться. Только увидел вывалившуюся из-за дальних барханов Свалки тёмную тучу и понял, отчего так клонит в сон, а на улице до сих пор так душно.
Тиса медленно водила кончиками пальцев по его выбритым вискам. На что она только надеялась, когда обоих уже порядком размазало?

Сквозь дрёму послышались шаги, прямо-таки громкий уверенный топот. Вёх задержал дыхание и прислушался. Музыканты уже спали, да и не шатались никогда по Свалке, дело-то опасное. Поначалу он решил, что Корн притащил своих дружков, но, выбравшись на край ямы, увидел, как из-за пригорка показались трое крепких мужчин с ружьями. Они направлялись прямо в контейнер. Прозрачная ясная ночь совсем не мешала их рассматривать.
Переглянувшись с Тисой, Змеёныш понял, что она тоже растеряна. Очень осторожно оба пробрались ближе к дому между покинутых шалашей и нашли место, откуда могли спокойно подслушать.
Мужчины вошли под навес и заслонили вход. Блеснул старый масляный фонарь из жестянки, который кто-то из них задел плечом. Заспанный Инкриз говорил с ними нарочито спокойно и тихо. Фринни молчала, хотя наверняка уже была на ногах. Наконец, Вёх смог разобрать слова:
– Зачем она вам в такое позднее время?
– Господин Амьеро велел привести. Есть к ней дело, – произнёс кто-то из чужих.
– К моей дочери? Но я бы знала, – забеспокоилась Фринни.
– Как её имя? Той, у которой царапина под рёбрами?
Голос Инкриза дрогнул:
– Послушайте, если она натворила что-то, мы непременно с ней разберёмся в кругу семьи… А вам заплатим или…
– Нам нужно привести её на гостиный двор, – не дослушав, отрезал визитёр.

Деревяшка удивлённо моргнула, и вид у неё на секунду стал такой, будто она потеряла что-то ценное да поздно заметила.
– Нет, – отрезал Инкриз, – она не пойдёт с вами никуда в такой час.
– Посторонись.
Судя по всему, Инкриз не позволил себя оттеснить. Тени завозились, и вдруг Вёх с Тисой содрогнулись от звука лопнувшего стекла.
– Что вы делаете?! – вскрикнула Фринни и попыталась помешать им войти. – Вакса, беги!

Тиса подхватила камень и, прицелившись, со всей силы швырнула в одного из незваных гостей. Острый осколок кремня ударил его в складчатый затылок.
– Ха! Он теперь отмечен, – мстительно прошипела Деревяшка.

Мордоворот шикнул и развернулся, вскинув ружьё. Он без всяких волокит начал палить вслепую по хлипким хижинам и шалашам. Тиса и Вёх едва успели нырнуть назад за пригорок, где их защитила стена грунта и хлама.
– Народ, горим! Помогите! – изо всех сил закричали они.
Вокруг залаяли разбуженные шумом собаки, но никто так и не высунулся на улицу.
Когда оба осмелились снова подкрасться, уже через бурьян поблизости, то увидели, как двое вывели Ваксу, успевшую нацепить старую кофту на ночную сорочку.
– Нет, это я пойду с вами, а не вы меня потащите! – злобно застрекотала она, выдернув руку, которую пытались заломить. – Если правда от самого Амьеро – что ж, побываю в гостях у приличного человека. Не смейте ко мне прикасаться!
– Как вам не стыдно? Как вас носит земля! Помогите кто-нибудь! – кричала Фринни, захлёбываясь слезами и мечась между затихшим где-то в прихожей Инкризом и дочерью, которую уводили неизвестно куда.
Известно куда. Всем известно. И первая же мысль, как правило, оказывается верной, но принять её сразу почти невозможно.

Тут на Вёха обрушились его собственные фантазии, и холод резанул по рёбрам. Недавно он себе вообразил, сколько всяких женщин крутится у кормушки Амьеро и как те с ними забавляются. Он совсем не сочувствовал этим дамочкам, но когда представил себе Ваксу среди них… Ведь она другая, с ней нельзя так обращаться! Или им придётся сломать её, или она кого-нибудь порешит.

Вакса шагала уверенно, задрав острый подбородок, за ухом ещё белел забытый с вечера цветок. Если бы от неё хотели только танцев, то дали бы одеться как подобает. Чем страшнее ей было, тем отчаяннее она себя вела – это про неё Змеёныш крепко знал, ведь сам был таким.

Руки, ноги, сердце – у Вёха всё гудело и разрывалось, голова кипела, как паровой бак самогонщика перед выходными.
– Беги к отцу! – он почти ударил в лопатку удивлённую Тису. – Я разберусь, я её верну.
Бросившись со склона, рискуя переломать все кости, Змеёныш рванул за конвоем. «Самое сложное – понять, чего хочешь. А когда понял, эти грибы тебе всё дадут, правда, в долг», – вспомнил он слова Эспе. А ведь несколько минут назад они дурманили его и заставляли растекаться на коленях у «мамаши».

Нагоняя бандитов, Вёх прекрасно понимал, что его не ждёт ничего, кроме унижений, но в пятки его толкал чистый азарт, а страх просто перестал существовать.
Он схватил одного из бандитов за рукав куртки, повис всем весом и затараторил, задыхаясь:
– На сцене был я. Вы просто не поняли, не могли знать. У меня ссадина на боку, вот, смотрите, – Вёх задрал рубашку, надеясь одурачить наглостью. – Да мы даже роста одного! И если вашему Амьеро так уж понравилось, то вы должны меня забрать, а не её. Гарантирую, он будет доволен. Я всё умею, ничего никому не скажу. Старикан давно ничего не может, зачем ему девушка? Только рассердится и вам прилетит заодно. Вакса, ну скажи ты им!
Взглядом Ваксы можно было распиливать железки.
– Он псих, – уронила она презрительно, – не обращайте внимания.
– Пошёл отсюда! – крикнул тот, кому раскроили затылок, и прицелился прикладом Вёху в лоб.

Змеёныш отпрянул, но потерял равновесие и свалился в пыль.
Всё бесполезно. Он не сможет дать ей уйти.
Провожая глазами конвой, Вёх схватился за голову. Вот теперь – точно Апокалипсис. Он умудрился потерять даже больше, чем имел. Экзеси, такой приветливый и тихий, внезапно решил выпотрошить его и запечь в углях. Наверное, молочные поросята тёти Анны испытывают то же самое, когда их вдруг забирают из-под материнского бока и перерезают горло так быстро и внезапно, что хрюкнуть не успевают.
Земля ударила его в висок. Вёх впервые напрочь расхотел жить. Он понадеялся, что ему не придётся ничего с собой делать, чёрная досада убьёт его прямо там, посреди свалки.
«И будет просто прекрасно, – приканчивал он себя мысленно. – Останется хороший, правильный Корн, приведёт домой свою синичку, они будут сидеть там, где я раньше спал, и обжиматься. Тиса сделает из моих шмоток что-нибудь полезное. А если и Вакса не вернётся, то тогда все, наконец, завяжут с цирком и начнут нормальную, приличную жизнь. Если, конечно, Инкриз ещё дышит».

Только ради отца он перестал скулить и накручивать жалость себе на горло. Собрался, встал на ноги и побрёл к контейнеру.
Дома весь пол был в крови и стекле, а Инкриз уже сидел с забинтованным локтем всё там же, в прихожей. Притихший и осунувшийся от слабости, тяжело вздыхающий, но живой.
– Неужели ты побежал за ними? – покачал он головой.
– Хотел договориться, но не смог.
Вёх лучше бы прошёлся по канату без страховки, чем выкладывать подробности. Нет, только не отцу. Тем более не сейчас.
– Договориться с бандитами? – понуро усмехнулся Инкриз. – Забавно. Я бы даже сказал, глупо. Но не скажу, потому что мир и держится на таких поступках.
– И мы вот так просто будем сидеть здесь?
– А что ты предлагаешь?
Змеёнышу было плевать, на чём держался мир, для него всё уже рухнуло. Предложить он ничего дельного не мог.
– Фринни и Тиса убежали в город другой дорогой, – продолжал Инкриз еле слышно, – сообщить ночной страже, но разумеется, егеря махнут рукой. У нас даже нет воды, чтобы вымыть пол. Н-да. К утру здесь будет вонять скотобойней.

Такой расклад Вёху не понравился и он принялся за уборку старым поредевшим веником, стараясь не замарать его в крови. С жалобным шорохом осколки понемногу выбирались из углов. Инкриз старался приободриться и долго, уверенно рассказывал, почему Вакса вот-вот вернётся невредимой.
– Да, – кивал он сам себе упрямо, – у неё точно какой-то план, вот и пошла добровольно. А если нет, то Гиль Амьеро – не преступник, с её головы и волос не упадёт. У него ведь репутация.
Осколки будто тянулись друг к другу, жались так и этак, плакали яркими бликами, но совсем не совпадали на ржавой ладошке совка.
– У него и топливо, – отозвался Вёх. – Стань он последним негодяем, все продолжат лизать ему задницу, – веник улетел в пыльный угол, – Ни одна здешняя псина не пришла нам на помощь. Ружья, кулаки – вот тебе и репутация. Маршал бы нас с радостью скормил свиньям. Какое ему дело до артистки, у которой даже имени нормального нет?
– Ладно, – выдохнул Инкриз, – Подождём утра и явимся к судье вместе. Никуда идти я сейчас не смогу, господин Мордобой меня слишком усердно лечил кровопусканием. Завтра буду здоров как юнец, а пока поберегусь.
– Я тебя не брошу, – поднял голову Вёх, уже вытиравший пол своей старой одеждой, – Ты бледный как бумага, ступай в постель. Тиса и Фринни умеют избегать передряг, ничего с ними не случится.
– Ох, Змеёныш, это нас и подвело, – закряхтел Инкриз, поднимаясь, – Уверенность, что нас не тронут. Я никогда не думал купить ружьё или пистолет. Кому вздумается нас обирать? Но они решили просто надругаться. Деньги этим сытым рылам ни к чему, подавай им наше достоинство.

Кое-как справившись с беспорядком, Вёх подтащил ковёр и закрыл им пятна на полу, чтобы не мозолили глаза. Инкриз печально поблагодарил его и скрылся за плешивой театральной портьерой, отделявшей родительскую спальню.
На своей лежанке Змеёныш затрясся от разгулявшихся нервов, досады и страха. Никак не удавалось похоронить прошлое, особенно то, каким образом зарабатывал в городе лишние гроши. Правда, сами гроши его интересовали мало, их он равнодушно клал в общую копилку. Большие деньги обременяют, маленькие расстраивают, и вообще это не то, о чём приятно думать. Ему нравился кураж добытчика, он ненавидел ханжей и ещё не знал о том, чем может обернуться авантюра. Завязал Вёх в только тот злополучный день, когда его внезапно начали бить смертным боем и он наконец протрезвел. Верно, стоило даже поблагодарить того живодёра без половины брови.
Но с Ваксой могли поступить и хуже. На уме у старикашки, да ещё и с такой властью, хватит ли места для жалости? Те кокотки, вместе с которыми Вёх промышлял в «Чертовнике», всегда боялись ферзей сильнее, чем бандитов.
«Если эти молодчики вообще забрали её по приказу Гиля, а не по собственному желанию», – подкинул ещё одну тревожную мысль Наг.
Ряга осчастливила прощальным подарком: Змеёныш внезапно и крепко уснул, будто упал на дно чёрного болота.

***

Солнце пробралось сквозь окошко, лениво лизнуло Вёха в щёку. Он открыл глаза и прислушался: с кухни лился тихий разговор, как и обычно по утрам, когда все завтракали. Посмеивались, стучали вилками как ни в чём не бывало. Сорвав с себя одеяло, Змеёныш подумал: «Это что, всё мне приснилось? Или вернулась Вакса? Или я вчера бредил от грибов с пивом? Или я с ума сошёл?»

А она действительно вернулась. И сидела, по привычке поджав под себя ногу. Не избитая, не обритая наголо, оба бриллиантовых глаза на месте, как всегда перемазанная сажей с жиром. Совершенно целыми пальцами она держала румяный ломтик хлеба и уплетала его с птичьей жадностью. Вёх дважды протёр глаза, пока стоял в проходе на кухню. Глядя на его ступор, так и не переодевшаяся с вечера Тиса хохотнула. Фринни явно проплакала всю ночь, но теперь устало улыбнулась ему и потрепала за плечо, щуря по-детски припухшие глаза. Не умер и Инкриз, которого он собирался сторожить всю ночь.
Действительность расправлялась перед взором Змеёныша, как случайно скомканная бумажка со словами пьесы.
– Что там было? Куда тебя увели? – спросил Вёх первым делом.
Вакса ответила с набитым ртом, осыпая крошками колени:
– Старый идиот рисует картинки. Ему срочно понадобилась девка точно такого роста, ну и что-то там про типаж. Пару часов пришлось держать какой-то горшок на фоне простыней, пока он корябал бумагу. Передавал свои извинения.
– Взять бы его паршивые извинения, да приложить к синякам и ранам папы Инкриза! – прошипел Вёх.
– Обалдевшие мордовороты, – проговорил Корн, – видимо, мы должны быть благодарны за целые кости.
– Тонкая, видите ли, натура этот козлодой, – скривилась Деревяшка.
Резкий порыв ветра чуть не унёс карточку с печатью, лежавшую в центре стола. Вакса ловко прижала её стаканом.
– Зато – вот! В Юстифи можно будет забрать в банке кругленькую сумму за беспокойство.

«И что теперь, Инкриз лишится руки? Какая расплата последует за таким счастливым поворотом? Ах да, для Ваксы я теперь не просто пустое место, а навозный жук, просящий подошвы», – размышлял Вёх, размазывая кусочек масла по хлебу.

– Ты чего скис? – толкнул его Корн под локоть. – Всё в порядке ведь.
– А ты чего? Где пропадал всю ночь?
– Не твоё дело.

Его будто подменили. Несмотря на свой рост, Корн редко сутулился и никогда не вжимал голову в плечи. Теперь он смотрелся нелепой деревянной марионеткой, вырезанной без всякого чувства, да и двигался не лучше. Вёх решил, что это вина его так скрутила. Кукурузина бы ничего не сделал против пуль, но само его отсутствие смахивало на предательство.
На улице вдруг резко стемнело, а ветер снова навалился на стены контейнера. Змеёныш выглянул на улицу и увидел, что над свалкой нависли лохмотья одинокой чёрной тучи.

Инкриз, до поры сохранявший молчание, скрестил руки на груди и сказал, окинув взглядом семью:
– Дорогие мои, давайте решим, выступаем мы сегодня или нет.
– Я готова, – первой ответила Деревяшка.
– Как это «нет»? Амьеро не так уж нас озолотил, надо вкалывать дальше, – нахмурилась Вакса.
– Отлично, – мама Фринни заправила прядку за ухо. – Я с вами. Буду сонная, как настоящий медиум.
Вёху и Корну оставалось только подчиниться общей воле.

– Раз так, я кое-что придумал, – заговорщически нагнулся над столом Инкриз. – Нас, мягко говоря, заставили сильно понервничать. Всё обошлось, но я бы хотел свести счёты. Если опять явится Гиль, я самолично выступлю со сказкой. С той, где дом у леса, помните? У нас есть превосходный актёр на главную роль! Представьте его рожу, когда он услышит концовку!
Его голос прозвучал непривычно едко. Никогда раньше труппу не пытались обидеть, и любые недопонимания решались им, привыкшим дарить улыбки, быстро и вежливо.
– Да ладно тебе! – фыркнула Вакса. – Он же сразу раскусит ловушку!
– Да-а-а! Но это мне не помешает, – Инкриз повёл бровью. – Отступать ему некуда. Гилю придётся следить за своей образиной и делать вид, что всё в порядке. Благородный человек посмеётся над собой, умный пошутит надо мной в ответ, а напыщенный индюк проверку не выдержит, и над ним посмеётся общество.
– Если ты не боишься, – вздохнула Фринни, – то так и сделай. Но кончиться может плохо.
– Ха! – Инкриз самодовольно закатил глаза. – Это как печь блины и переворачивать в воздухе. Боишься – даже не пробуй, точно сложится вдвое или улетит на пол.
– Назревает веселье, – облизнулся Вёх, доедая последние кусочки масла.

Тут на крышу будто посыпался сухой горох. Туча изо всех сил вытряхивала из себя ливень, какие не длятся долго, но способны оставить целые озёра вместо луж. Вёх, проспавший в собственной испарине всю ночь, чувствовал себя липким и мечтал хотя бы вымыть лицо. Он вылез из-за стола и поспешил в закуток, устроенный из старых бочек снаружи у стены контейнера. Там можно было встать под струю водостока, что он и сделал, как только стянул одежду. Вода с нагретой крыши лилась почти тёплая, привычно пахла ржавчиной.
Набрав воды в ладони несколько раз, он смог напиться. Затем зачерпнул мыла из старой миски и хорошенько им натёрся, надеясь успеть смыть.
Он не заметил, как Вакса оказалась с ним нос к носу и крикнула:
– Давай быстрее!
Она помедлила с минуту, затем стала торопливо раздеваться. Вёх отвернулся, старательно отмывая шею. Вдруг он почувствовал, как его бок со ссадиной стали натирать клочком сена.
– Повернись! – скомандовала Вакса.
Она драила его как замаравшегося ребёнка, который сам ничего не может, – без её привычной грубости, но и без намёка. Остолбеневший от удивления Вёх не сопротивлялся, да и сказать ничего не успел. Наконец, глянув на проясняющееся небо, Вакса отпихнула его. Змеёныш быстро натянул штаны и сбежал так быстро, как только смог.

Выбитый из колеи, он как-то дожил до вечера и даже успел размяться, но машинально и без уверенности. Он не заметил, что стало легче дышать после дождя, что Фринни всё-таки перемыла пол и Инкриз вытащил из шкафа свой старый парадный фрак, который теперь жал в плечах. Повязка на локте едва заметно промокла, хоть отец и сменил её несколько раз. Встреча с зеркалом могла стоить ему здоровья, впрочем, был и Эспе, всегда готовый помочь бесплатно.
День утёк мимо, и только на закате Вёх опомнился, стал готовить реквизит. Главный вечер ярмарки он ещё никогда не начинал таким рассеянным.

Из дома артисты вышли все вместе. Их уже узнавали в городе, и по пути почти каждый здоровался или махал рукой. Они ничего не продавали, а просто украшали ярмарки своим присутствием, поднимали настроение, поэтому циркачей обычно жаловали либо просто не замечали. До прошлой ночи.
Фринни и Инкриз заняли свои места у вагончика, остальные отправились готовиться к вечеру, полному огня. Вёх сто раз перепроверил цепь, к которой был приделан снаряд, ведь если такой груз оторвётся, то точно прикончит кого-нибудь.

Перед последней ревизией он решил отвлечься и посмотреть вдаль. Одно из полотнищ, служивших укромным входом за кулисы, было завёрнуто наверх и открывало вид на тёмную улочку, где почти никто не ходил. Вечером она совсем вымирала, Вёх уставился туда и окончательно провалился в собственные мысли.
Он никак не мог понять, врёт Вакса или нет. Опыт, будь он проклят, подсказывал ему, что догадка верна. Она смолчит, забудет, отмоется. Просто чтобы не вешать свои сопли на семью, ведь её не искалечили, значит, нечего предъявить Амьеро. Но Вакса никогда не врала никому, даже рискуя получить грандиозный нагоняй от родителей или расстроить их. Она будто вообще не умела выдумывать правдоподобное, в том числе в шутку.

Только Вёх собрался представить себе, что сейчас происходит в её голове, как заметил странного прохожего. Фигура, медленно двигавшаяся по улочке, казалась бесформенной, и когда свет факела упал на неё, стало ясно, что это местный мусорщик с поклажей. На мешок она совсем не была похожа. Змеёнышу стало любопытно, он высунулся наружу. На фоне грязного рабочего халата мусорщика явственно болтались две тонких ноги да подол платья, которое невозможно было не узнать.
Вёх метнулся на улицу, где сидел Корн, схватил того за плечо.
– Девчонка из вашей компании, судя по всему, в отключке, её тащит куда-то мусорщик.
– Вчера она пропала, искали всю ночь, – выдохнул Корн. – Только бы…
– Бежим к нему!

Они нагнали мусорщика на другом конце площади. Корн остановился как вкопанный и не смог вымолвить ни слова, Вёху пришлось делать всё самому.
Подбежав поближе, он спросил:
– А что с ней случилось?
– Да как обычно, эльтай, – гадливо отозвался мужик. – Весь рот почернел. Почти сутки провалялась в подворотне. Дохнут и дохнут, а!
– Обычно?! Он же страшно дорогой.
– Ну а ты посмотри на неё, – мусорщик приподнял плечо, и голова синички мотнулась. – Явно было на что покутить. Вы знакомы, что ли?
– Нет, мы так, просто, – Вёх стал сдавать назад. – И… она неживая, да?
– Естественно. Вот вам, малолеткам, урок.
Корн закрыл лицо руками и сполз по стене.
Вот и всё. Хорошей девочки больше нет. Вёху даже стыдно стало за то, как он говорил о ней у костра. Да и брата с его идиотскими пристрастиями даже не подумал остановить.
– Вот тебе и запивка солёной водой, – Змеёныш сел рядом на мостовую. – На её месте мог быть ты.
– Лучше бы я и был, – прошептал Корн.
– Пора бежать из этого сраного города, пока целы. Вот прямо вечером скажем родителям, что надо уезжать, давай? А? Всё куда-то в пропасть катится.
Кукурузина смолчал, только дышать стал глубже.
– Тоби мне вас сдал, – сознался Вёх. – Наверное, ты её любил. Но она же не последняя на свете, так?

Вместо ответа Корн уронил голову и мелко затрясся. Он рыдал беззвучно, но спазмы, прокатывавшиеся по его телу, с каждой минутой всё сильнее походили на припадок.
«Горе-то како-о-ое, – простонал Наг. – А всё так хорошо начиналось! Марамоечка чуть не помогла нам насовсем избавиться от братца, но перестаралась и сама сыграла в ящик. Теперь он возьмётся за старое. Ты бы сказал ему, чтобы на Ваксу больше не рассчитывал. Прямо сейчас скажи, чего тянуть?»
– Заткнись! – рыкнул Вёх в сердцах.

Корн его не слушал, но в тот момент хотя бы поднял голову, и, воспользовавшись его реакцией, Змеёныш попросил:
– Продержишься на барабанах этот вечер? Продержись, пожалуйста.
– Да, да…
– Соберись! Корн, соберись! – Вёх осторожно тряхнул его за плечо. – Сделай дело, и мы уж тебя утешим, ладно?

Когда из обоймы выпадает самый рассудительный, власть переходит к балбесам, которые слишком умны, чтобы показывать свою толковость. Если дело – совсем дрянь, они включают голову и командуют вполне талантливо, но ровно до тех пор, пока не очнётся пострадавший. По крайней мере, Змеёныш всегда следовал этому плану.
Он решительно потянул Корна с земли:
– Нельзя срывать представление, братец. Только не сегодня. Пойдём, тебе пора разогреваться. Просто дай себе час, ладно? Один час. Ради нас всех.
– Я буду. Я приду, – задыхаясь, кивал Корн.

Вернувшись под тент, Вёх предупредил:
– Дамы, возможно, мы задержимся. Тут такое дело, ох! Девчонка Кукурузины приказала долго жить из-за грибов. Только что её потащили в холодную.
Тиса, едва узнаваемая под белилами, бросила натягивать полосатый чулок и выпрямилась.
– Прямо совсем умерла? Не в отключке?
– Сам видел, мёртвая.
Вакса молчала, сидя на ящике с затёртыми буквами, и даже ухом не повела. Змеёнышу казалось, что она вот-вот улыбнётся.

В этот раз она орудовала факелами как никогда, их с Тисой фокусы удались все до одного. В последней части номера Вакса осталась одна и запалила свои «кресты» – так она называла два длинных древка, горящих с обоих концов, взяла темп вдвое быстрее, чем обычно, и фехтовала ими, вся кутаясь в огонь и выдавая невероятные фигуры. Трюки были такими же сложными, как у Вёха с балансиром, но Вакса всегда срывала больше аплодисментов. Огненные крылья взметались над её острыми рожками, пламя то гасло, то вновь разгоралось, она расходовала столько горючего, будто решила спалить город дотла. Вся площадка лоснилась от скользкого керосина, который Вакса выдувала драконьими порциями, резкие вспышки пугали и слепили стоявших ближе всего, но публика неизменно разражалась шумом после каждой из них.

Корн действительно смог себя заставить играть, и его самодельные барабаны звучали слишком уж чётко. Он не забывал те переходы, которые забывал сделать почти всегда, и Вёх решил, что у Кукурузины в голове всё основательно сдвинулось.

Задетый номером Ваксы, Змеёныш выступил со снарядом, тоже ускорившись. Номер потребовал всей его ловкости, зато когда он бешено крутился в пируэтах, публика сходила с ума. Снаряд нарезал круги, как разъярённый шершень. Темнота трещала и лопалась, цепь пугающе лязгала и давила, обматывая Змеёныша так и этак, но он успевал скидывать петли, каждый раз оставался невредимым и обалдевшим от собственной наглости. Зачем нужно вдохновение, если есть испепеляющая зависть?
Уже поклонившись, Вёх увидел Инкриза, подкрадывавшегося с хитрейшей миной. Ах да, шуточка со старым индюком! Старикан как штык явился к выступлению, восседал на своём стуле и знать не знал, во что его сейчас впутают.

Отец вышел перед публикой и развёл руками, будто обнимал сразу всех, и провозгласил:
– Спасибо! Спасибо, почтенный Экзеси, город чудес, город-праздник! Наша труппа юных звёзд…

Юркнув под тент, Вёх перевёл дух. Там было дымно из-за погасших намоток, и он просто лёг на пол, давая лёгким успокоиться, а поту со лба стекать куда-нибудь, кроме глаз. Прохладный камень впился в лопатки.
– Идёшь слушать сказку? – спросила Тиса, протягивая ему руку.
– Если не сдохну сейчас, то приду.
В прорехи над головой заглядывал красноватый месяц. Его цвет тревожил даже не потому, что никто не знал, какого дьявола луна иногда налегает на киноварь, просто закат имел совсем другой оттенок. Похожая краснота бывает вокруг гноящихся ран.
Вёх понял, что перенервничал за последние дни, теперь буквально всё будило в нём тревогу. Он даже не мог удобно сесть или лечь. Не выходила из головы зелёная ленточка, порхавшая у самой земли. Аккуратно срезанная на треугольник, чтобы не распускалась. Синичка не заслужила смерти…

«Хватит страдать. Я отстрелялся на сегодня и пойду слушать сказку. Чем сильнее устану, тем лучше. После неё даже к костру не пойду, надо основательно выспаться, иначе до конца ярмарки не доживу», – решил он и всё-таки отскрёб себя с полу.

Девушки расположились на обрывке тента поодаль от площадки для выступлений. Вёх устроился рядом с ними наблюдать за Инкризом, дорвавшимся до мести. О, папаша был в ударе! Любимый грим, чёрный цилиндр набекрень с петушиными перьями, речь – непрерывным потоком, руки в обрезанных перчатках так и порхали в воздухе, одновременно призывая расступиться и смотреть во все глаза.

– Однажды, – доверительно начал он, – я захотел купить дом возле леса. Это был очень старый дом, но в отличном состоянии: белёный, крепкий, с милой верандой, да только стоил подозрительно дёшево. Осматривая его, я заметил на потолке и стене возле очага странные пятна. Но это была не копоть и не жир. Когда я спросил у хозяев, то они, помедлив, ответили, что дом себе выстроил… весьма неординарный господин, увлекавшийся алхимией. Они поведали мне историю, которую просто невозможно хранить в секрете.

Сказку Вёх знал хорошо и слушал без особого внимания. Куда потешнее был Эспе, находившийся рядом с Инкризом. Подыгрывая, он изображал звуки лесной чащи, напевал фоном песенки, не давал отвлекаться детям.

Через несколько минут старик Амьеро уже был во власти площадного искусства и под улюлюканье величаво изображал пленённого красавчика. Гиль, готовый к скандалу, был хорошим противником, но дал в себя вонзить когти. Ну не дурак ли?!
Деревяшка вдруг тяжело вздохнула, теребя лоскутки на подоле:
– Корн убежал. Как бы не впутался в историю.
– Пусть валит куда угодно. От Кукурузины слишком много проблем, – Вакса цедила с такой ненавистью, что Вёх не сразу осмыслил сказанное. – Инкриз должен от него избавиться.
– Звучит жестоко, – отозвался Змеёныш. – Вы же были не разлей вода совсем недавно!
– Тебе не очевидно, что он лишний?
– Вообще-то нет. Он к тебе хорошо относится…
– Ещё бы! – Вакса напряглась всем телом, будто вот-вот вцепится в глаза.
– Тихо, тихо! – Змеёныш отшатнулся. – Давай сказку смотреть, припадочная.

В этот момент вскрикнула Тиса, и резкий звук заставил Вёха потерять дар речи. За полсекунды она оказалась на ногах и зажала себе рот, чтобы не заголосить ещё громче.

– Убийца! Убийца-а-а! Держите его! – бешено завопил кто-то.

Актёры из сказки бросились врассыпную. Лесная нимфа, на роль которой была избрана пропитая замарашка, сорвала с себя венок и выбросила, убегая прочь за торговые ряды.

Инкриз со всех ног утекал от телохранителей Амьеро, погнавшихся за ним.
– Прочь! – только и успел он крикнуть детям.

Прогремели выстрелы, но ни один не достиг цели. Чревато было палить вслед циркачу, нырявшему в скопления перепуганных горожан.

Вакса, ни слова не говоря, метнулась к нагромождению ящиков у козырька хлебной лавки и в несколько прыжков оказалась на крыше, где её было уже не достать, а Вёх потянул Тису к «Чертовнику».
– Шевелись, Деревяшка! – прикрикнул он, когда та замедлилась в лабиринте проулков.
– Как ты здесь что-то видишь?! Ноги переломать недолго, – выпалила она.
В кабаке висел густой табачный дым, на этот раз такое пришлось Вёху по душе. Он вцепился в засаленный фартук управляющего и сдавленно проговорил:
– Тоби! Открывай задний двор! За нами гонятся.
Привыкший к облавам, погромам и прочим суровым вещам, Тоби сразу сообразил, как лучше быть:
– Валите тогда в подвал. Будете должны, – он нехотя достал из кармана маленький потемневший ключ и повёл к каменной лестнице в углу. Внизу за узкой дверью находился зимний зал Чертовника, по совместительству укромное местечко, где летом обретались заезжие музыканты и всякими подозрительными личностями обсуждались вопросы, не предназначенные для чужих ушей.

Некоторое время, оставшись одни, Тиса и Вёх просто смотрели друг на друга.
Деревяшка нарушила тишину первой:
– Ну и дела!
– Что там случилось-то? Ты всё видела.
– Пока вы с Ваксой мило беседовали, старика, судя по всему, убили. Народ так столпился, что не понять было, кто и как. У семи нянек, сам знаешь, дитя без глаза.
– Ты хочешь сказать, Инкриз… – Вёх услышал собственный голос будто из-под воды, – Его… Уби…
– Нет. Я не верю. Он не мог, он хотел просто подшутить! Да он нас даже по заднице никогда не шлёпал, – всплеснула руками Деревяшка, – а чтобы на кого-то поднять руку… Да и зачем?
– Кто же его грохнул? Я не слышал выстрела.
– Его прирезал кто-то, стоявший рядом.
– Но ведь телохранители всё видели, а побежали почему-то за отцом.
Тиса обхватила себя руками и облокотилась на высокую спинку стула, давая себе подумать. Наконец, она продолжила:
– Инкриза подставили. Ясно как день.
– Мне вот не ясно вообще ничего, – Вёх схватился за лоб. – Какое-то проклятие над нами, я скоро с ума сойду!

Наверху было относительно тихо для вечернего кабака. «Чертовник» славился своей избирательной памятью. Там никогда никого не видели, ни о ком не слышали и не встречали подозрительных личностей. Возможно, егеря заходили и Тоби, скорчив идиота, отбрехался, а может, никто и не пытался расспрашивать. Циркачи, отдохнув на сдвинутых стульях, стали думать, как быть дальше.
– Вакса наверняка сейчас с Корном в их детском убежище. Там, на крыше хлебной лавки, – предположила Тиса.
– Ах, вот куда она так уверенно карабкалась. А остальные?
– Фринни, скорее всего, попалась страже. Сердце у неё слабое, мама и мили не пробежит.
– Плохо дело, – цокнул Вёх. – Нужно обходными путями добраться до дома. Иначе, где нам всем встретиться?
– В двух кварталах отсюда вал, нужно перелезть на ту сторону. Ну а там до дома рукой подать. Будем жаться к стенам и не высовываться на свет.
Выбравшись из подвала ближе к полуночи, Тиса сунула горстку монет управляющему. Тоби оскалился и даже шутовски поклонился ей.

Встревоженный город снаружи кипел, на улицах разъезжали егеря. Уворачиваясь от их слепящих фонарей, беглецы выскочили за мусорный вал. За холмом впереди ещё торчал окровавленный крюк месяца, так напугавшего Вёха после выступления.
– Они ищут без собак. Мы оторвёмся, – прошептал он Тисе.
У дома было тихо. Рассудив, что это может быть ловушкой, Змеёныш решил обойти контейнер и тут же заметил скорчившиеся тени у стены, где днём он вставал под поток дождевой воды.
Из-за бочки осторожно высунулась Фринни:
– Хвала богам, мы уж думали, вас повязали!
– А мы думали – вас, – ответила Деревяшка. – Как ты скрылась?
– Хм! Когда они ворвались ко мне, я уже пряталась под повозкой. А потом улучила момент и сбежала. Как в юности от налоговой службы. Ноги всё-ё-ё помнят.

Не зная, куда себя деть от волнения, Инкриз расхаживал взад-вперёд.
Не то чтобы Вёх рассчитывал на честный ответ, но всё же спросил:
– Папа, что произошло?
– Я сам не понял! – поднял плечи Инкриз. – Я стоял в двух шагах от Гиля, отвернулся на секунду, и тут меня так окатило его кровью, что аж в сапоги натекло! Его сын начал истошно орать, за мной погнались. Чуть не убили, бесы. Клянусь, я пальцем не тронул старика! Вопрос в том, как теперь быть. Не попасться бы охране. Если я сам пойду к судье…
– Не смей. Тебя заметут, – сказала Вакса, сидевшая на корточках у стены. – Сдаётся мне, сынуля захотел поскорее прибрать к рукам керосиновый завод. А тут подвернулся удобный случай. Я ведь с ними общалась. Они совсем не такие, как на публике, это подлые сволочи, и смотрят друг на друга волком.

– К сожалению, так всё и сходится, – вздохнул Инкриз. – Поверить не могу. Что ж, может, его уличат в преступлении, и тогда надо мной не будет висеть тюрьма или казнь. Впрочем, есть одна мысль, но сначала мы доберёмся все вместе до Анны, а там разделимся. Здесь нас уже искали, немного подежурили и ушли, но нужно бежать прямо сейчас.
– Зачем разделяться? – спросил Корн. – Если нас поймают, то будут допрашивать с пристрастием. Все влипли, все и заляжем на дно.
Инкриз потёр свой локоть, решительно одёрнул фрак и сказал:
– Деревня большая, обыскивать её долго. Возьмём только необходимое. Готовьтесь к трудному пути в Хопс без ночёвки. Это вопрос жизни и смерти, ребята. Только бы наша Анна согласилась помочь.
– Она поможет, – уверенно сказала Фринни. – Анна никого не бросает в беде, даже врагов. Даже тех, кто её ненавидит. Мы, конечно, не родня, но и не чужие. С ферм не выдают егерям, а если выдадут, то гори огнём такие фермы!


Пуля в затылке
Уговоры Инкриза не сработали, с реквизитом так никто и не расстался, хотя в каждом местечке, куда циркачи обычно приезжали выступать, имелось по небольшому схрону с вещами. Тиса и Вакса несли обручи на шеях и факелы в сумках, за спиной у Вёха торчал балансир, остатки керосина он тоже забрал. Колода карт покоилась у Фринни в кармане, ну а сам Инкриз тащил в заплечном мешке пайки и воду. По дороге он всё причитал, что оставил нерадивым соседям полную до краёв бочку. Жалко было и вагончика, брошенного на площади, и контейнера, который на зиму тщательно готовили и запирали на замок. Беда не приходит одна.

Они пробирались через Свалку старой тропой, где лошади ни за что бы не прошли. Сбережённое время тоже обещало неплохой шанс оторваться от преследования. Хотя бы день должен был уйти у властей на сбор погони, его как раз хватало, чтобы оказаться в безопасном месте. Сумерки быстро оплыли, и на рассвете циркачи уже увидели ручей, спешивший прямёхонько к Хопс – клочку плодородной и очень дорогой в тех краях земли.

Укутанные хмелем дома Вёх помнил совсем смутно. Он всего раз был на ферме и наблюдал, как куры заходили прямо в летнюю кухню и клевали с полу крошки, пока взрослые разговаривали. Ещё у тёти Анны полагалось очень много есть, но если в детстве он от такого хныкал, то теперь, после дня пути, съел бы и быка вместе с кольцом да копытами.

Фринни шагала бодро и поддерживала все пересуды и песенки, которые заводили, чтобы скоротать дорогу. Так было всегда, даже в худшие времена, и Змеёныш не обольщался её деланным настроением. Когда он отравился керосином и думал, что умирает, она ему улыбалась, будто всё в порядке. Только поэтому он тогда смог успокоиться и поспать. Потом Фринни призналась: она его мысленно похоронила, ведь Змеёныш и правда был совсем плох. Верно, про себя она уже отпиливала Инкризу руку или шла с ним на допрос, но держала волнение под замком. Унывать незачем, легче не станет.

Инкриза заботило только убийство. Он вспоминал и перебирал вслух детали, не замолкая ни на минуту. Любой, кто не знал его достаточно хорошо, мог бы принять это за панику или заумь сумасшедшего, но такой уж у него был метод: высыпать все факты наружу и собирать из них правду, крутя туда-сюда. Воскресить настоящую картинку произошедшего никак не получалось, догадка Ваксы так и оставалась самой верной. Беда была лишь в её невероятной подлости. Сын прилюдно убивает отца и тут же обвиняет первого попавшегося под горячую руку – где такое видано? Точнее, видано не раз, но слишком уж дико для правды.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71494069?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.