Альманах современной русской прозы и поэзии «Литературные встречи» №3
Альманах современной русской прозы и поэзии «Литературные встречи» №3
Коллектив авторов
Третий выпуск альманаха современной русской прозы и поэзии «Литературные встречи». В рубриках «Проза», «Поэзия», «Переводы», «Литературоведение», представлены следующие писатели: Мария Аверина, Сергей Адамский, Ирина Асеева, Светлана Ахмедова, Виктория Беляева, Анаит Григорян, Артём Гуларян, Алёна Даль, Мэри Дарк, Надя Делаланд, Юрий Егоров, Оля Жданкина, Ольга Зюкина, Ольга Козловская, Нина Кромина, Александр Курапцев, Дмитрий Лагутин, Виолетта Минина, Александр Пономарёв, Ольга Савинова, Тамара Селеменева, Мария Смирнова, Марина Соловьёва, Олеся Стаховская, Наталья Тимофеева, Алла Чучина, Мария Фроловская, Елена Шумара
Альманах современной русской прозы и поэзии «Литературные встречи» № 3
Главный редактор Юрий Егоров
Художники:
Дарья Герасимова, Ирина Гринберг, Татьяна Никольская, Наталья Сорокина, Елена Митяева, Рената Филимонова, VALERIUS
В оформлении обложки использована иллюстрация Игоря Разживина «Ночная гроза гремит над Москвой»
© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2025
© Коллектив авторов, 2025
Проза
Анаит Григорян
г. Санкт-Петербург
Оттепель
Девочка, низко опустив голову, шмыгнула носом, втягивая показавшуюся из него каплю, и переступила с ноги на ногу.
Ботиночки на ней были зимние, но уже давно не новые: краска на них повытерлась, и искусственный мех, видневшийся на отогнутых язычках, был уже весь свалявшийся и заляпанный мартовской слякотью. Начало весны в этом году выдалось холодным. С обложенного тучами неба сыпал мелкий снег вперемешку с противным то ли дождём, то ли туманом, и под голыми ещё кустами кисли ноздреватые сугробы, представлявшиеся Тамаре похожими на громадных грязно-белых собак, прилёгших на стылую землю и замерших в ожидании, чтобы вдруг облаять ничего не подозревающего прохожего. В широких конусах света под фонарями мельтешили снежинки. Снег под ногами у девочки был растоптан в водянистую грязь – видимо, она уже давно здесь стояла, а в почтовое отделение зайти боялась. В прошлый раз уставшая и издёрганная под конец рабочего дня начальница шуганула её, решив, что та хочет украсть упаковку хлебных палочек. Потом, впрочем, засовестилась и выскочила следом на улицу, чтобы завести её внутрь и чем-нибудь угостить, но девочки уже и след простыл. Пуховик на ней был застёгнут не доверху, и в вороте белела шея, кое-как обмотанная тонким вязаным шарфом.
Иллюстрация Натальи Сорокиной
– Ну-ка, – Тамара наклонилась, взялась за шарф, поправила его, чтобы получше закрывал горло, и дёрнула вверх бегунок молнии. – Получишь воспаление лёгких – в школе на второй год оставят.
Девочка коротко глянула на неё исподлобья и снова уставилась в землю. Тамара успела заметить на её левой щеке небольшой синяк, черневший в мартовских сумерках.
– Это кто тебя так, Настя?
– Кыця, – хлюпнула девочка и мотнула головой.
«Шапки-то у ней нет, вот беда», – спохватилась Тамара, стащила с головы свою – ярко-малиновую, с большой вязаной розой – и нахлобучила на девочку. Шапка оказалась сильно велика и сползла ей чуть ли не на нос.
– Кыса, говоришь?
– Кыця, – повторила девочка.
– Кыса так не могла, – сердито возразила Тамара. – Это мать тебя, да? Признавайся, мать опять вас побила? Побила, да?
Она схватила её за рукав замызганного пуховика и потормошила. Та совсем не упиралась и, неловко придерживая всё время сползавшую шапку, снова отрицательно помотала головой, как большая тряпичная кукла, которую взяли в руки и хорошенько встряхнули.
– Нет, это меня Вика ударила. Мы с ней просто в куклы играли. Вика случайно и ударила.
«В куклы? Какие там у них куклы, врёт ведь и не краснеет», – подумала Тамара. Правда, краснеть Насте было уже некуда – её лицо и так было красным от холода.
– Вика – это малая ваша, что ли? Что ты такое говоришь, как Вика могла тебя так ударить? Ну-ка, – она заставила девочку запрокинуть голову и внимательно всмотрелась в её лицо, освещённое горевшей над дверью отделения лампой.
Синяку было на вид не меньше суток – густо-багровый посередине, по краям он уже цвёл фиолетовыми и зеленовато-жёлтыми разводами, как будто по коже щедро размазали краску. «Хорошо приложила», – без злости, с каким-то тоскливым равнодушием отметила про себя Тамара. В дополнение к синяку на подбородке виднелся небольшой кровоподтёк, а на носу – тонкая, почти уже зажившая царапина – это, должно быть, её и вправду цапнула подвальная кошка Пуговка, не любившая, когда дети совали носы в продух, куда для кошек сердобольные жильцы ставили пластиковые блюдечки с кормом. Тамаре вспомнилось, как однажды Настя пропала и её искали по всему району с участковым, пока дворник Фарид не признался, что пустил зарёванную девочку в подвал, и там её нашли наутро свернувшейся калачиком возле труб центрального отопления. Пуговка сидела рядом и таращилась на неё злыми зелёными глазами: Настя съела поставленный для кошек корм.
– Это тебя что, тоже Вика ударила? – Тамара показала пальцем на подбородок девочки.
– Вика, – тихо ответила Настя и снова шмыгнула носом, втягивая упрямо вытекавшую из него каплю.
– Ладно, пойдём давай, а то совсем замёрзнешь, хорош соплю гонять, – Тамара слегка потянула её за рукав. – Пойдём-пойдём. Покормлю хоть тебя, что ли.
Девочка послушно потопала за ней.
От почтового отделения до дома Тамары идти было всего ничего: семь минут напрямую, а по дворам можно срезать до пяти. Когда накатывала грусть, Тамара говорила себе, что запросто могла бы устроиться на другую работу, где платят раза в два больше, хоть бы даже в хлебный возле автобусной остановки, но туда идти почти полчаса, а почта – вот она, рукой подать, особенно если через дворы. Летом и осенью тихие пешеходные улочки между домами были настоящим заглядением, но теперь аккуратные клумбы, на которых в тёплое время цвели ароматные петунии, яркие анютины глазки и бархатцы, чьи лепестки казались вырезанными из плотной накрахмаленной ткани, всё ещё были укрыты чёрной плёнкой, засыпанной снегом, и на голых кустах ещё только начинали набухать почти незаметные глазу весенние почки. Теплом ещё не пахло и даже не чувствовалось, что вот-вот наступит утро, когда вдруг отчётливо повеет короткой питерской весной и катящимся за ней пыльным и душным летом. Под ногами хлюпала ледяная каша, и промозглый холод лез Тамаре под тёплое шерстяное пальто, которое она купила только в конце прошлого сезона по скидке, возлагая на него большие надежды, под старую, верой и правдой служившую вязаную кофту, под свободную, чтобы не стесняла движений, сиреневую хлопковую блузку и поддетую под неё футболку, больно щипал тело, как будто не было всех этих слоёв одежды, из-за которых, оглядывая себя утром перед выходом из дома, Тамара вспоминала, как мама в детстве провожала её в школу в такие же холодные дни и всякий раз говорила с улыбкой: «Ну вырядилась, как капуста!»
По пути, вспомнив, что дома в холодильнике у неё только щи, которые ещё нужно проверить, вдруг скисли, Тамара решила зайти в «Пятёрочку» – слава Богу, крюк был небольшой. В этой «Пятёрочке» она всегда отоваривалась по вторникам и четвергам, когда работала до четырёх. Охраннику входа, неприязненно посмотрев на неё и особенно на девочку, буркнул:
– Через пятнадцать минут закрываемся, давайте там побыстрее.
Тамара ответила было грубо, но вовремя сдержалась – ещё и правда выгонит, она тут не в своём праве, а такой ведь не посовестится. Бывают же люди…
– Мы быстро, – постаралась она сказать без вызова и сразу направилась к стеллажам с молочными продуктами, чтобы взять Насте творожной массы с изюмом, которую девочка очень любила и ела, сперва выковыривая пальцами изюм, а потом уже добирая творог как полагается – чайной ложкой. Тамара, заметив это, попыталась было её отучить, а потом махнула рукой – пускай ест как хочет, главное, чтобы ей самой было вкусно. Она наклонилась, выискивая, нет ли творожной массы по акции. По акции не оказалось, была дешёвая по 24 рубля 70 копеек, какая-то новая «Ростовская» по 47 рублей 30 копеек и дорогущая «Изюминка» 18 % жирности, 48 рублей за сто граммов. «У них там что, коровы из лучших домов Голливуда?» — начальница их на почте любила так приговаривать, когда к чаю в обеденный перерыв было что-нибудь этакое – мол, накрыли стол, как в лучших домах Голливуда. Тамара взяла разные упаковки, повертела их в руках, раздумывая, вспомнила слова охранника, вздохнула, взяла две «Изюминки» и окликнула Настю:
– Настюша, пойдём ещё сосисок возьмём, с макарошками отварим. Будешь сосиски с макарошками?
«Может, хоть сосиски у них какие по акции», – Тамара ещё раз поглядела на аккуратно упакованные в пластик брусочки творожной массы – взять, что ли, только одну? – но всё-таки взяла обе. «Контейнеры тоже хорошие, можно помыть и под что-нибудь приспособить, хотя бы под рассаду. А ребёнку всё радость».
Девочка, не сказав ни слова, снова покорно пошла за ней.
Взяв сосисок (по акции тоже не нашлось) и стоя на кассе, Тамара делала вид, что не замечает, как Настя рассматривает шоколадные батончики и киндер-сюрпризы. «Вот тоже придумали: ни шоколада, ни игрушки нормальной, а продают за такие бешеные деньги». Настя, правда, ничего не просила – только смотрела, и не понять было даже, хочет она всего этого обёрнутого в яркие бумажки и фольгу великолепия или так только, скучает, но Тамара точно знала, что хочет – и леденцы чупа-чупс на палочке, и шоколадный батончик, и особенно киндер-сюрприз с дурацкой игрушкой внутри, потому что это для них, взрослых, она дурацкая, а для Насти раскрашенный кусочек пластика из далёкого Китая – это осколок сказочного мира, в который она обязательно попадёт, когда вырастет. Однажды, придя в магазин с матерью, Настя не выдержала, стащила у кассы шоколадное яйцо и потянула было в карман пуховика, но охранник это заметил, остановил и потребовал вывернуть все пакеты и карманы, даже подкладку материного пальто придирчиво прощупал пальцами. Мать взбеленилась и принялась таскать Настю за волосы прямо в магазине.
Иллюстрация Натальи Сорокиной
Тамара вздохнула. Когда соседка проспится, сразу сообразит, где искать дочку, заявится и начнёт орать. Хорошо бы, чтобы вечером очнулась и пришла «в гости», а не в почтовое отделение, чтобы осрамить Тамару перед посетителями. Ей дети что – только пособие на них получать. Так и так, Настя у Тамары, скорее всего, задержится на пару дней, а то, может, и на неделю. Если выйдет надолго, придётся выкручиваться, можно будет у начальницы занять, она женщина хоть и строгая, но понимающая – не откажет. И спрашивать о долге не станет, дождётся, когда появится возможность отдать. На работе главное – коллектив хороший. С хорошим коллективом можно и маленькую зарплату потерпеть. Тамара сдержала очередной вздох. Девочка, не отрываясь, разглядывала киндер-сюрпризы с диснеевскими принцессами. «А можно её, интересно, как-нибудь насовсем забрать?» — бесцеремонно, как какая-нибудь бабулька, явившаяся в неположенный день за пенсией, растолкав её привычные мысли и переживания, пришла в голову Тамары идея настолько неожиданная, что она аж вздрогнула, как в тот раз, когда больно прищемила себе палец кассовым аппаратом. Своих детей у неё не было: сделала, дура, по молодости химический аборт, после которого началось сильное кровотечение, а потом месячные взяли и пропали совсем. Когда спохватилась, врачи только руками развели, мол, медицина бессильна, раньше соображать нужно было.
– Шоколадку ещё, «Алёнку», маленькую, – сказала Тамара, протягивая кассирше узкий прямоугольник в жёлтой обёртке, чтобы не класть его на грязную ленту.
Кассирша забрала шоколадку, сама положила её на ленту, потом сразу же взяла с ленты и пробила цену. Правило у них, видите ли, такое – товар брать только с ленты. А то, что на ней, может быть, до этого сырая курица лежала в протекающем пакете, а теперь шоколадка, которую будет ребёнок есть, – это в их правилах не прописано.
Алёнка с её пухлыми щеками, трогательной улыбкой и наивно распахнутыми голубыми глазами казалась полной противоположностью стоявшей подле Тамары Насти.
– С вас ещё шестнадцать рублей.
Тамара полезла в кошелёк за мелочью.
Ночью Настя, которую Тамара, покормив и искупав, уложила с собой в кровать, вдруг заворочалась и жалобно застонала. «Щами отравилась, что ли? – испуганно подумала Тамара, прикладывая ладонь ко лбу девочки. – Скисли всё-таки, сволочи такие… вот же… ценники, небось, на товарах переклеивают, а людям потом приготовленную еду выбрасывать. Столько трудов – и всё кошке под хвост».
Лоб у Насти был сухой и горячий, тут и без градусника нетрудно было догадаться, что у неё сильный жар. Она снова застонала, не просыпаясь.
– Ох, и врача тебе не вызвать, документов-то у меня на тебя нет, Настюша, – вслух сказала Тамара. – Беда мне с тобой.
Девочка открыла глаза и непонимающе на неё посмотрела.
– Ну где у тебя болит-то? Живот болит? – спросила Тамара. – Щами ты у меня, что ли, отравилась? Пойду завтра в магазин ругаться.
Пытаясь убедить себя, что ей продали несвежее мясо, из-за которого раньше времени испортился суп, которому бы ещё стоять и стоять, Тамара тщетно пыталась заглушить голос собственной совести, укорявший её за то, что она пожадничала и не накормила ребёнка как следует.
Но девочка отрицательно покачала головой.
– Живот не болит, тёть Тома.
– И не тошнит? – робко уточнила Тамара.
Настя снова покачала головой.
– Не тошнит, тёть Тома.
– Стало быть, всё-таки простудилась. Не дай Бог грипп, – сказала Тамара с облегчением, сама испугалась своих слов, обняла Настю, и ей показалось, что она прижала к себе шпарящую во всю силу батарею.
«Температурища под тридцать девять, не меньше».
– Вот же беда мне с тобой, – повторила Тамара.
Всю ночь напролёт она провозилась с девочкой: дала ей две таблетки цитрамона, чтобы сбить жар – после него температура у Насти и вправду, кажется, немного подспала. Градусника, чтобы померить, у Тамары не было: когда все побежали сдавать ртутные, она сдуру тоже отдала свой в переработку, а нового не купила, так и осталась без градусника. Да и на что он был ей: сама Тамара никогда ничем серьёзным не болела, кроме как один-единственный роковой раз по женской части, да иногда зимой бывали у неё головные боли, на случай которых и лежал в аптечке крошащийся от времени цитрамон. От еды – даже от творожной массы – Настя отказалась, так что Тамара заварила крепкого сладкого чая, принесла две чашки в спальню и сидела рядом с девочкой, заставляя ту время от времени делать по несколько глотков.
К семи утра, как раз когда Тамаре пора было собираться на работу, у Насти снова поднялась температура. Тамара уговорила её съесть сосиску с отварными макаронами, щедро сдобренными сливочным маслом, и дала ещё одну таблетку цитрамона, но оставлять девочку дома одну побоялась и позвонила начальнице, чтобы отпроситься.
– …Не оставлять же больного ребёнка, Светлана Кирилловна, – закончила Тамара своё недолгое объяснение. В целом та давно была в курсе ситуации с Настей.
Начальница помолчала, раздумывая.
– Ты понимаешь, Тома, что сегодня пятница? – когда она наконец ответила, голос её звучал устало. – Они все сегодня припрутся – кто за пенсией, кто посылки получать, кто письма отправить. Четыре дня сидят, на пятый спохватываются, чтобы не оставлять на следующую неделю. Народищу под вечер будет как на Страшном суде.
Когда начальница упоминала Страшный суд, это означало, что уговорить её будет непросто.
– Светлана Кирилловна, да как же я ребёнка одного оставлю? – не сдавалась Тамара.
– Матери её родной отдай, пусть с ней родная мать сидит, – настаивала начальница. – Это что, твой ребёнок, что ли? А если с ней что случится? Кто тогда отвечать будет? Соседка на тебя ещё и заявление напишет, затаскает по всем инстанциям. Это сейчас ей наплевать, где она и что с ней, а как что случится – сразу примется искать виноватых. Тебе оно надо?
– Да типун тебе на язык, Светлана Кирилловна! Что ты такое говоришь!
– Да мало ли что у неё, – гнула своё Светлана. – Может быть, у неё грипп или вообще… этот, новый… ну как его там… коронавирус. Нам что, в таком случае всё отделение на карантин закрывать придётся? Люди куда пойдут получать, на Кима? Вот нам там спасибо скажут. Особую благодарность тебе выпишут.
– Нет у неё никакого коронавируса, Светлана Кирилловна, – урезонивала Тамара. – Ну откуда он у неё возьмётся, ты сама подумай. Да и никто сейчас по нему на карантин не закрывает, плюнули уже все. Застудился ребёнок, ходит в пуховике на рыбьем меху и старых ботиночках по мартовской слякоти. Одёжку её на помойку уже давно пора. Ноги промочила и простыла, долго ли умеючи…
– Я тебе как есть, так и говорю, – отрезала начальница. – О тебе же беспокоюсь, Тома. С ней что случится не дай Бог, а тебе потом отвечать – скажут, что ты ребёнка у законной матери выкрала. А это, между прочим, уголовная статья, и никто не посмотрит, что её мать алкашка, она для суда – в праве, а ты никто. Ты об этом своей умной головой не подумала? Ладно бы во вторник или в среду отпрашиваться приспичило, а тут – в самом конце недели. Нам с этим столпотворением одним разбираться. Я понимаю, если бы у тебя собственный ребёнок заболел, а тут-то что…
– А я её насовсем к себе забираю, – секунду назад собиравшаяся сказать что-то совсем другое, отчаянно соврала Тамара и тут же подумала: это решено окончательно, девочку она заберёт к себе, тут и думать больше нечего. Напишет на соседку заявление, чтобы прав лишили. Подписей, если нужно, от жильцов насобирает. Соседи её уважают, заступятся. И мелкую, Вику, тоже к себе возьмёт. А если соседка упрётся или опека откажет, тогда она письмо напишет хоть бы и в передачу на Первый канал, они уж точно помогут.
– А как же… – удивлённо начала начальница. – Мать-то её как же?
– Отказалась она от неё, – уверенно сказала Тамара.
– То есть как это – отказалась? Да разве же по нашему законодательству так можно? Вот бесстыжая, – всё ещё не до конца поверив в услышанное, протянула начальница. – А ты, значит, к себе её взять вознамерилась?
Тамара промолчала. А что тут ещё скажешь… начнёшь врать – и вконец заврёшься.
– Насовсем, что ли?
– Насовсем.
– Ну ты даёшь, Тома, вот не ожидала, – проговорила начальница и тут же скороговоркой добавила: – А и правильно, давно так нужно было, с тобой ей всяко лучше будет. Ты о ней всё равно как родная мать заботишься, родить ведь ещё полдела, ты попробуй-ка их вырасти. У меня вон мальчишки выросли, никакой жизни ради них не видела, зато теперь не нарадуюсь. Нет, ну ничего себе – отказалась! А ты, значит, вот как решила… Ладно, оставайся тогда сегодня дома, как-нибудь без тебя справимся.
– Так что, можно, Светлана Кирилловна? – обрадовалась Тамара.
– Сиди уж, – повторила начальница, – раз у тебя ребёнок заболел.
– Спасибо тебе, Светлана Кирилловна! Я отработаю!
Иллюстрация Натальи Сорокиной
Но в трубке уже едва слышно звенела тишина – начальница, как обычно, не попрощалась, отключилась и побежала по своим делам. В отделение она приходила раньше всех, уходила позже всех и жаловалась, что времени совершенно ни на что не хватает, и никакой жизни она из-за них из-за всех не видит, и глаза бы её никого не видели.
Тамара положила телефон на стол и пошла в спальню – проведать Настю.
Намаявшись за ночь, девочка крепко спала. Тамара присела рядом и осторожно, чтобы не разбудить её, провела ладонью по одеялу. В комнате было тихо, только слышалось доносившееся из кухни уютное гудение старого холодильника да наверху о чём-то приглушённо спорили соседи. Девочка засопела и заворочалась, пытаясь получше укутаться. Из-за высокой температуры её знобило.
– Ничего, Настя, я вас к себе заберу, будете со мной жить, как-нибудь справимся, в тесноте, да не в обиде, – прошептала Тамара. – Куплю вам кукол, будете играть. И злую кошку Пуговку из подвала тоже к себе возьмём. Может, как блох ей выведем, она и подобреет. Ты только выздоравливай у меня поскорее.
Она облокотилась на спинку кровати и прикрыла глаза, чувствуя, как на неё тоже наползает дрёма. Всё теперь представлялось уже делом решённым, как будто придут они с соседкой-алкашкой в «Мои документы», без очереди подпишут все нужные бумаги, и сразу же после этого Тамаре отдадут Настю и маленькую Вику и в придачу сразу и подвальную кошку Пуговку, и соседка уже не будет иметь никакого права заявляться к Тамаре в квартиру или в почтовое отделение и скандалить, чтобы Тамара вернула ей детей. Потому что это будут уже не её дети, а Тамары. Так-то вот. А как жить дальше – Тамара что-нибудь придумает. За окном занимался мутный рассвет, в котором кружились крупные мокрые хлопья, предвещающие скорую оттепель.
Артём Гуларян
г. Орёл
Жезл пророка
– Что за глупая шутка, Али? Я не это мечтал увидеть!
– Я привёл тебя, ас-сайед Джонс, туда, куда ты хотел попасть. К той священной реликвии, что ты, ас-сайед Джонс, хотел увидеть, – отрешённо ответил проводник.
– Но… Я представлял это совсем иначе… Это точно посох Моисея?
Передо мной возвышалась сучковатая палка с надетым на навершие черепом… М-да… Долгие поиски в архивах и библиотеках, утомительный разбор зашифрованного текста. Потом путешествие с материка на материк, долгие переговоры с племенем хашимитов, пока они не согласились дать мне проводника. Тяжёлый двухнедельный путь
по пескам Аравии. Ради чего?! Чтобы увидеть палку с венчающим её черепом? Да таких палок здесь, у не замутнённых цивилизованными обычаями бедуинов, двенадцать на дюжину!
Иллюстрация Ирины Гринберг
– Это жезл пророка Мусы, мир ему, – внушительно произнёс Али. – Ты лицезришь то, что хотел увидеть, сайед.
– А череп! Почему на нём череп?
Али улыбнулся и покачал головой:
– Никто этого не знает, кроме Аллаха, Милостивого и Милосердного… Некоторые считают, что это череп самого Мусы. Некоторые – что это череп грешника, возжелавшего присвоить посох…
– Но ты можешь поклясться, что этот посох держал в руках Моисей?
– Кто ты такой, чужеземец, чтобы я тебе клялся хоть в чём-то?! – теперь в речи проводника слышалось раздражение. – Ты показал нашим старейшинам, что знаешь о великой тайне. Ты попросил сопроводить тебя к этой тайне.
Ты дал нам хорошие деньги. Но я тебе ничего не должен!
– Хорошо. Тогда я забираю эту штуку, и возвращаемся назад. По дороге я разберусь…
Громкий хохот прервал мою речь. Отсмеявшись, проводник покачал головой:
– Ты сошёл с ума, чужеземец. Этот жезл был здесь всегда и пребудет всегда. Он не может принадлежать никому, кроме своего владельца и Аллаха.
– Ноя пришёл сюда, чтобы забрать его!
Лицо проводника на миг исказилось гневом. И тут же сделалось вновь бесстрастным. Он посмотрел сначала на меня, потом на палку с черепом и произнёс:
– Аллах не допустит такого святотатства… Поедем назад, сайед. Ты видел. Ты убедился. Большего уже ты сделать не сможешь: посох оставил здесь сам Муса, и потому отсюда он не уйдёт…
– Ты не понимаешь, Али. Мы заберём этот посох, и если это действительно посох Моисея, мы покажем его всем людям! Люди будут платить большие деньги, чтобы увидеть реликвию…
– Тогда ты оставайся, я уезжаю.
– Али!
Дуло винтовки уставилось в меня своим зрачком. Я вскинул было свою, ну тут же опустил: вернись я без проводника – хашимиты изрежут меня на куски… Пустыня большая и позволяет разминуться с любой опасностью, если только эта опасность не хозяева пустыни, бедуины…
– Делай что хочешь, чужеземец, – мягко, слишком мягко сказал Али, – только выполни одну просьбу. Делай это после того, как я отъеду на фарсангот этого места…
Тон у него такой мягкий, что мне стало ясно: это всё, предел. Дальше только кровь. Но я попытался его удержать:
– Али, я заплачу втрое больше!
– Яне беру денег с сумасшедших…
– В пять раз!
– Прощай.
– Али, не оставляй меня!
Гнев, отчаяние и… облегчение. Вот что испытал я, смотря на удаляющуюся спину своего проводника. Да, облегчение. Если бы меня пытались водить за нос, проводник не сбежал бы сейчас сломя голову, а, подхихикивая, разрешил бы забрать с собой и палку, и череп. Значит, за моей спиной возвышается цель многолетних поисков. И именно это удержало меня от того, чтобы тронуть своего верблюда вслед за Али. Я не сдамся в шаге от величайшей исторической загадки! Или величайшего своего заблуждения…
Всё началось со случайно попавшего в мои руки манускрипта. Произошло это в Каире. В лавочке антиквара я увидел рукопись на совершенно незнакомом языке. Только после выяснилось, что это белейбелен – тайный язык, созданный суфиями. Вернее, одним из них – Фазлаллахом Астарабади. Этот почтенный муж возглавлял секту, называвшуюся «хуруфи» («буквенники»), и был казнён эмиром Миран-шахом, сыном Тимура… Да, у суфиев были серьёзные мотивы создавать свой тайный язык: они попеременно то восходили к подножиям тронов, то бежали, гонимые всеми… Но всего этого я тогда не знал, я покупал рукопись как забавное недоразумение. Знать бы, куда это меня заведёт…
Завело в пустыню. В пески. Верблюд и два бурдюка не очень свежей воды… Ладно, выберусь. И не из таких передряг выходил.
Я слез с верблюда и обошёл посох вокруг. Суковатая палка, впрочем, хорошо отполированная, воткнута прямо в песок. Как не упала, почему не засыпана песком? И этот череп… Естественно, мумифицировавшийся, вон, даже волосы торчат. Хотя по понятиям рациональной науки пески давно должны были очистить его от всякой плоти и отполировать до белизны… Или я ничего не понимаю?
Рукопись тоже оставалась совершенно непонятной. Произведённый частотный анализ показал, что таинственные письмена всё-таки письмена: слова – это слова, а предложения – именно предложения. Но какой это язык? Грамматика… если она была… напоминала сразу и турецкий, и персидский, и арабский языки: образование слов за счёт присоединения к корням разнообразных суффиксов и префиксов. Этакое эсперанто для Османской империи… Это и подтолкнуло меня обратиться за советом к опытным востоковедам, которые и вывели меня на библиотеку манускриптов Пристонского университета, где хранится единственный в мире рукописный словарь белейбелена.
Первые же попытки перевода дали ошеломительный результат. Рукопись начиналась так: «Славен будь, Господь, сотворивший вещи, будучи в форме Света, и Который поднимается изо рта того, кто превозносит Его чудеса, когда они проявляют себя…» Да. У хуруфи были основания прятаться и шифроваться и от сильных мира сего, и от простого народа: ведь они считали человеческую речь одной из манифестаций Бога: «Имя Господа есть сам Господь, но Господь не есть имя…» А в доказательство своей правоты они перетолковали предание об Исходе иудеев из Египта. С точки зрения хуруфи, Моисей получил от Бога посох, способный претворять слова своего хозяина в жизнь. Именно посох по приказу своего господина пожрал обернувшиеся змеями посохи египетских жрецов, наслал на страну «казни египетские» и заставил расступиться воды Красного моря. Но в конце своей поистине долгой жизни Моисей задумался о том, что произойдёт, если посох попадёт в недостойные руки. А достойных вокруг себя он не видел… Поэтому, отослав иудеев покорять Ханаан, сам он отошёл вглубь пустыни, где, «… утвердив посох в земле, повелел ему пребывать тут до скончания времён». И хуруфи перечислили географические ориентиры, по которым можно было определить это место. Дальнейшее ясно без слов: я стал собираться в дорогу.
Хашимитов убедила моя осведомлённость, ведь я перечислил выученные назубок ориентиры. И решили, по-видимому, что я хочу поклониться великой святыне. Но почему Али не попытался убить меня, а просто сбежал, едва узнав, что я хочу её присвоить? Может быть, посох действительно нельзя трогать? Мы, американцы, убеждённые позитивисты и рационалисты. Для нас мистики не существует. И всё же… «Повелел ему пребывать тут до скончания времён». И вот передо мной палка, которая за тысячи лет не упала, не занесена барханом и не унесена в безвестность песчаной бурей… Может, не трогать её, а, взгромоздившись на верблюда, последовать за Али, пока его можно догнать? Что ты выберешь, Индиана Джонс?
Облизав сухие губы, я потянулся к дереву…
Алёна Даль
г. Воронеж
Дверь
Олег Сергеевич Востриков – ведущий риелтор агентства недвижимости «Фортуна» – возвращался с презентации, где застройщик представлял новый жилой комплекс под названием «Мечта». Стандартный термитник имел, однако, некоторые отличия от своих бесчисленных двойников: разноцветные двери (уловка маркетологов с претензией на индивидуальность), оснащённость каждой квартиры системой «Умный дом», а главное, возможность выбрать виртуальный вид за окном. Новая технология появилась в строительстве совсем недавно. Вместо обычных оконных рам со стеклопакетами в проёмы вставлялись специальные голографические панели, имитирующие любые виды. Панели сложно настраивались и управлялись со спутника в соответствии с текущей погодой в выбранной географической зоне. Стоили видовые панели недёшево, но застройщик пошёл на риск – и не прогадал. Возможность купить двушку с видом на Монблан или студию, выходящую окнами на Лазурный Берег, оказалась востребованной.
Первую очередь «Мечты» сдали на месяц раньше срока. Финансирование шло полностью за счёт компании – пионера рынка (имя мы преднамеренно не называем, дабы не быть уличёнными в скрытой рекламе). Но вторая очередь «Мечты» была заложена с привлечением средств дольщиков. После того как о чудо-комплексе написали в «Строительных ведомостях» и сняли сюжет о заселении почётного жителя города в квартиру с окнами на все четыре стороны света, деньги потекли рекой. Каждый хотел любоваться в окно – кто на Эйфелеву башню, кто на египетские пирамиды, кто на Фудзияму. Нашёлся дольщик, выбравший в качестве заоконного вида ледяные просторы Арктики, объяснив, что всё остальное он и так видел. Большинство же новосёлов довольствовались имитацией понравившихся картинок, которые несли прямо в офис агентства «Фортуна», владевшего эксклюзивным правом продавать квартиры «Мечты».
Но прогресс не стоит на месте. Вскоре производители голографических панелей объявили о новом изобретении – перепрограммировании настроек. Это означало, что у жителей комплекса «Мечта» скоро появится возможность виды за окном менять. Скажем, надоело глазеть на Эйфелеву башню – пожалуйста, оплачиваешь допсоглашение и следующие два или три года любуешься на Биг-Бен или Колизей. А можешь выбрать белый песок Сейшел и ту самую выгнутую кокосовую пальму из рекламы «Баунти». Словом, видовое разнообразие жильцам обеспечено.
Новое изобретение нанесло ощутимый удар по туристическому рынку. Мало того, что люди и так в последние годы перестали куда-либо ездить – разнообразные видеоэкскурсии, заочные путешествия, страноведческие обзоры экспертов подменили собой поездки, к тому же стоили значительно дешевле. Снабжённые виртуальными шлемами, с помощью которых можно и запахи ощущать, и вкусы пробовать, и другие органы чувств задействовать, люди сделались ленивыми и малоподвижными. Сами превратились в недвижимость. А дома поумнели – научились распознавать, что нужнее хозяину. Но мы отвлеклись.
Итак, после собрания Олегу Сергеевичу вручили ключи от третьего подъезда новостройки. Вострикову предстояло самолично осмотреть объекты – забронированные и пока ещё свободные. По традиции опытный риелтор доезжал на лифте до последнего этажа, после чего наугад открывал некоторые из типовых квартир. Смотреть всё подряд не имело смысла. Да и время Вострикова стоило немалых денег. Конечно, в данном случае соблазн осмотреть забронированные квартиры был велик (не столько квартиры, сколько виды из окон). За свою 37-летнюю жизнь Олег Сергеевич бывал только в Турции (много раз), в Белоруссии (гостил у родни) и однажды – в Сербии, куда поехал специально посмотреть деревню Кустурицы.
В последние пять лет агентство, где он работал, организовывало корпоративные отпуска своим сотрудникам. С одной стороны, не приходилось ломать голову, куда ехать, с кем, выстраивать маршрут, считать бюджет. С другой – Олег Сергеевич в глубине души тосковал по юношеским путешествиям «куда глаза глядят», лишённым основательной подготовки, а порой и здравого смысла, но полным настоящих приключений. Давно, очень давно риелтор Востриков и другие жители большого города были лишены такой роскоши. Впрочем, особо в ней и не нуждались.
Лифт тренькнул и замер на последнем этаже. Ласковый женский голос пожелал хорошего дня. Громыхая связкой ключей с пронумерованными бирками квартир, Востриков свернул в коридор и открыл первую попавшуюся дверь. Двушка. Ничего особенного: комнаты с датчиками движения, раздельный санузел, умная кухня с дистанционным пультом. Стандартная отделка, пресная и скучная. Сделалось душно – Востриков хотел было раскрыть окно, но вспомнил о панелях. Ручки на рамах были декоративные. Приток воздуха обеспечивал умный кондиционер, реагирующий на голос. «Жарко!» – произнёс риелтор в потолок – тут же ледяной воздушный душ окатил его с головы до ног, дышать стало легче. Виды на панелях не впечатлили Олега Сергеевича – примитивные картинки из учебника географии. В одном окне высился Эверест, в другом – падала Пизанская башня. Из кухни виднелись безлико лиловые, лавандовые поля Прованса.
Сделав пометку в блокноте, Востриков перешёл в другую квартиру. Здесь в просторной студии у будущего хозяина хотя бы присутствовал вкус. Хватило ума «разместить» квартиру целиком в Старой Праге. В одном окне – каштановый бульвар, в другом – двор с ореховым деревом. Ещё одно окно выходит на Карлов мост.
Большинство забронированных объектов представляли собой воплощённые, уныло-однотипные мечты обывателей о замках, горных вершинах, тропических пляжах и прочих недоступных красотах мира.
Свободные же, нераспроданные квартиры поразили Вострикова тесной стерильностью, мёртвыми, тускло светящимися панелями вместо окон. Они вызывали клаустрофобию и больше походили на тюремные камеры. Впрочем, Олег Сергеевич понимал, что это из-за того, что виды из окон пока ещё не настроены. Решено: он будет водить клиентов только в парадные шоурумы и забронированные квартиры, чтобы оградить их от этого, прямо скажем, не располагающего к покупкам впечатления.
Востриков спускался пешком всё ниже и ниже и, кажется, сбился со счёту, на каком он этаже. Лестничные марши сливались в серую ленту, петляли коридоры, вспыхивала умная подсветка, рябили в глазах разноцветные двери.
Неожиданно перед ним возникла линялая синяя дверь с коваными петлями и ручкой в форме львиной головы. «Винтаж!» – догадался риелтор, оценив про себя оригинальность дизайнерского замысла. Всё правильно: театр начинается с вешалки, а квартира – с двери. Однако дверь не была пронумерована, и найти соответствующий ключ в связке оказалось затруднительно. Востриков уставился на медную табличку, предназначенную для цифр, но сколько ни глядел – номера не появилось. Между тем дверь тихонько скрипнула и отворилась. Вздрогнув, Востриков опасливо вошёл внутрь.
Это была очень странная квартира. Сперва Олег Сергеевич подумал, что панели стали ставить не только в оконные, но и в дверные проёмы. Потом сообразил, что в этом случае квартиры как бы нет – а только её имитация. Однако старомодные обои в мелкий цветочек на стенах утверждали обратное. Вытертый паркетный пол принадлежал самому что ни на есть реальному жилью, хоть и чрезмерно «состаренному» стараниями ретивого дизайнера. Нет ни датчиков, ни пультов. Как такое продавать? Ах да, эта уже продана. Из мебели – только антикварный буфет со слюдяными, медового цвета дверцами, кресло-качалка и вешалка с зонтом, кажется, ещё мокрым. Олег Сергеевич подошёл к окну – никаких стеклопакетов, панелей, рамы деревянные, гвоздики торчат. Дёрнул за ручку – фрамуга с сухим щелчком открылась. На бульваре, освежённом только что выпавшим дождём, гуляли люди. Где-то у самого горизонта синела бухта, усыпанная лёгкими лепестками парусов. Запах моря остро защекотал ноздри и тут же перебился ароматом сдобы. Залаяла собака. Рассыпался беззаботный женский смех.
Востриков понял, что незаметно для себя дошёл до первого этажа, только не понял – как? И что это за квартира такая? Нестандартная. Совсем не умная. К тому же без номера. «Надо будет завтра разобраться по поводу ключей и нумерации», – подумал риелтор и, захлопнув окно, вышел в коридор. Как только синяя дверь за ним затворилась, на лестничной площадке погас свет. Наверное, что-то со щитком. Олег Сергеевич, привычный к подобным сюрпризам в новостройках, включил фонарик смартфона и выбрался из подъезда на улицу. Во дворе было на удивление сухо. И темно.
Востриков сел за руль электромобиля и только теперь понял, что голоден, что не ел весь день, а пакет из фастфуда давно остыл. Он выкинул его в мусорку и поехал домой, прикидывая в уме, как подороже и побыстрее продать квартиры «Мечты», чтобы приблизиться к своей личной мечте, точнее – к цели.
Жил Олег Сергеевич в съёмной квартире-капсуле. Не обременённый семьёй, не стеснённый вынужденной необходимостью подстраиваться под других людей, он мог позволить себе это. Так было выгодно, а накопленные деньги он пустил в оборот. Дома Востриков только ночевал и переодевался. Если уж покупать, рассуждал риелтор, то сразу ультрасовременное, элитное жильё. Олег Сергеевич присмотрел 6-комнатный пентхаус на 99-м этаже умного небоскрёба с вертолётной площадкой на крыше. Повесил картинку визуализации над кроватью и смотрел на неё 10 минут утром и столько же перед сном. Года через три можно думать о новоселье, а пока – работать и зарабатывать.
В офисе застройщика, куда Востриков явился на другой день, его претензии по поводу ненумерованной винтажной квартиры на первом этаже отвергли. Во-первых, в третьем подъезде дизайнеры ещё не работали. Во-вторых, на первом этаже нет однокомнатных квартир. И в-третьих, нет ключа – нет квартиры. Это аксиома! Отправились проверять вместе с дежурным прорабом. Длинный коридор, разноцветные двери – красная, зелёная, лиловая… Вот и синяя – дверь как дверь, под номером 19. И ключ имеется. Никаких львиных голов, обоев в цветочек, деревянных рам. Всё строго по проекту – панели с видом на яхт-клуб Ниццы, свободная планировка, датчики и общий пульт у входа.
Олег Сергеевич расстроился, но не сильно. Он просто переутомился: информационный перегруз последних дней плюс недосып, да ещё видеоэкскурсию по Сицилии вчера допоздна смотрел. «Надо будет наведаться к своему психологу», – подумал Востриков.
Спустя пару дней синяя дверь появилась снова. Во вторник риелтор принял первый задаток за трёхкомнатную квартиру в ЖК «Мечта». В том самом третьем подъезде, на шестом этаже. Панели в ней настроили на греческие острова, в одном окне фигурировал Акрополь – будущий владелец оказался специалистом по Греции и когда-то даже ходил под парусами по Эгейскому морю. Но это было давно. А слабость к синим крышам и волнам, к парусам и древнегреческим мифам – осталась. В процессе подготовки сделки Вострикова занесло в частный сектор левобережья. Там находилась контора, монопольно владеющая правом заключать договоры на оформление видовых панелей. Этот посредник был костью в горле застройщика и агентства «Фортуна», но ничего не поделаешь – таковы законы бизнеса.
То ли Сиреневый, то ли Черёмуховый переулок был нужен Олегу Сергеевичу. Но, как назло, сеть не ловилась, а улицы были пустынны – спросить не у кого. Завернув за угол, Востриков оказался под сенью огромного куста тошнотворно пахнущей черёмухи. Однако указатель свидетельствовал о начале переулка Сиреневого. Но не это несоответствие удивило Олега Сергеевича, а вбитая в деревянный забор знакомая синяя дверь. Всё как и прежде: облезлая краска, массивные петли и львиная голова. Только здесь она смотрелась, пожалуй, более органично, чем в многоэтажке.
Востриков обернулся – никого на улице не было. «Бежать бы!» – тоскливо подумал Олег Сергеевич, но вместо этого неуверенно толкнул дверь. Пахнуло морем – он снова оказался в комнате с цветочными обоями и вытертым паркетом. Зонта на вешалке не было. Кресло-качалка чуть заметно колыхалось, клетчатый плед соскользнул на пол. На буфете, возле медовой дверцы, пузатилась тёмная бутыль. Створка окна была приоткрыта. «Неужели здесь кто-то живёт?» – подумал риелтор. Но первая мысль сменилась другой – тягучей, тягостной: «Кажется, я болен». Хотелось броситься к буфету и прямо из горлышка выпить неведомую жидкость – быть может, там яд? Или вино? Или лекарство, приводящее в чувство случайно забредшего сюда гостя? Но любопытство пересилило. Появилось странное желание: перелезть через окно и выпрыгнуть туда – на бульвар – а там будь что будет!
Востриков чуть было не исполнил задуманное, но внезапно зазвонил телефон, и переключившись на деловой разговор, он не заметил, как погрузился в привычно-обыденное состояние и уже мерил шагами землю, подробно отвечал на вопросы о метраже и техническом оснащении, сроках сдачи и настройке видовых панелей. Пару раз даже повысил голос, что случалось с ним крайне редко. А когда нажал кнопку отбоя – обнаружил себя стоящим под кустом черёмухи возле глухого забора с табличкой «Пер. Сиреневый, д. 1». Хотя никакого дома не было. Как и синей двери, скрывающей (или открывающей?) что-то неведомое.
После визита к поставщику видовых панелей Олег Сергеевич зашёл в аптеку и купил антидепрессанты, которые ему обычно выписывает его психотерапевт. Затем записался на сеанс реабилитации в Центр психологической разгрузки. Сделав это, он успокоился и продолжил методично выполнять запланированное на день.
После встречи с синей дверью Вострикова охватило неслыханное везенье. Он не успевал заключать договоры и принимать задатки на квартиры в жилом комплексе «Мечта». Третий подъезд был весь распродан. Вострикову дали четвёртый. Олег Сергеевич установил абсолютный рекорд продаж за все годы существования «Фортуны» – 27 сделок в месяц! Хотя, если рассуждать логически, дело, конечно, не в двери, а в накопленном Востриковым профессиональном опыте, в тренингах и семинарах, на которые он не жалел денег, в сарафанном радио довольных клиентов, в безупречной репутации, формируемой по кирпичику за долгие годы упорного труда. Ну и, наверное, «Фортуна», в которой он честно отработал девять лет, повернулась к нему наконец лицом.
Востриков не мог припомнить, когда ему так везло. Пожалуй, умный пентхаус на 99-м этаже мог воплотиться в жизнь гораздо раньше намеченного – не через три года, а через год. Вот что значит правильное целеполагание и грамотные инвестиции!
Однако с каждым днём радость Олега Сергеевича тускнела. Чудовищная усталость омрачала грандиозные успехи и достижения ведущего риелтора. Вострикова перестали трогать косые взгляды завистников, круглые цифры банковских счетов, доли рынка и новые скидки застройщиков.
31 марта Олег Сергеевич вошёл в синюю дверь прямо в офисе агентства «Фортуна», где задержался допоздна. По своему обыкновению, он готовил документы для завтрашней сделки, не смея покинуть рабочего места, пока не обведён в кружочек последний пункт списка дел. Кроме него, в офисе никого не было. Дверь открылась в стене переговорной, под часами, которые тут же остановились. Вострикова давно перестала удивлять непредсказуемость двери, мелкие перестановки в скудном интерьере странной комнаты. Окно по-прежнему дышало морской свежестью и чем-то ещё – вкусным, желанным, с чем с каждым разом всё труднее было расставаться.
За месяц дверных свиданий Востриков вспомнил, что когда-то уже жил в этой комнате. Дремал, закутавшись в плед, на кресле-качалке, пил из пузатой бутыли. Слышал голоса за окном, переливчатый женский смех. Вдыхал аромат свежей выпечки, на время перебивающий терпкий запах залива… Вот только когда это было? И точно ли с ним?.. Что это за море синеет там – вдали? И что за город?..
Вострикову захотелось выяснить это немедленно – он перемахнул через подоконник на улицу. Олега Сергеевича охватило пьянящее чувство свободы. Он сдёрнул с шеи ненавистный галстук, расстегнул пуговицу. Востриков шёл по улице, упруго толкая подошвами бугристую землю, подставляя лицо под ультрафиолетовые стрелы, жадно рассматривая всё вокруг. Люди приветливо улыбались ему и махали руками. Женщина в белом протянула риелтору булочку в сладкой пудре. Он благодарно кивнул и вонзил зубы в сладкую пуховую мякоть. Ничего вкуснее он в жизни не пробовал! Где-то вдали зазвонили колокола…
Неожиданно для себя Олег Сергеевич вдруг почувствовал, что не хочет отсюда уходить. Что совершенно охладел к элитному 6-комнатному пентхаусу и к самому небоскрёбу, нашпигованному умными новшествами. Да и к работе риелтора, к бесконечным продажам и гонке за успехом. Он отчётливо понял, что никакие видовые панели, имитации и обновляемые настройки не смогут заменить эту звонкую синь, рваный ветер с моря, это безразмерное пространство внутри и вокруг. Что маленькая комната с цветочными обоями нисколько не стесняет его свободы. А перед ним – весь Мир, добрый и открытый, а главное – настоящий! И что он будет сам его открывать и исследовать!
Востриков осознал, что вот это и есть его настоящая Мечта, которую он чуть было не упустил, не просмотрел в погоне за рафинированным совершенством, стандартным счастьем. И если бы не синяя дверь, возможно, никогда бы о ней и не вспомнил.
В тот день Олег Сергеевич Востриков из-за синей двери не вернулся. Больше его никто не видел. Поиски результатов не дали. Невостребованные вклады отошли банку. Бронь на 6-комнатный пентхаус на 99-м этаже умного небоскрёба сняли. Очень скоро все позабыли удачливого риелтора агентства «Фортуна» и его рекорды продаж.
Синяя дверь с выцветшей краской, коваными петлями и львиной головой вместо ручки больше не появлялась. По крайней мере в том городе, где строится сейчас 27-я очередь жилого комплекса «Мечта» (или 277-я? – точно не помню).
Юрий Егоров
Московская обл
Математик
Пашка Пирожков был самым необычным мальчишкой в нашем классе. В то время как другие собирали значки и марки, сбегали с уроков на стадион «Текстильщик», чтобы посмотреть, как тренируются футболисты нашей городской команды, он ничем таким не интересовался. И за всё время только пару раз сходил вместе с классом в кинотеатр «Великан» смотреть популярные в то время французские фильмы. В общем, такой прилежный ученик, слушался педагогов и родителей, исправно делал уроки и особенно преуспевал в математике. Наши увлечения не разделял, сидел один за своей партой и решал задачки. А потом удивлял всех нас и математичку Ларису Михайловну Романову. Поэтому учителя считали его самым умным в классе, и мы, обычные шалопаи, особо с ним не дружили. И о чём с Пашкой можно было говорить, если он понятия не имел, кто такие Веньков, Пономарёв или Шуляков, кумиры ивановских болельщиков, и кто из них заколотил мяч в кубковом матче против липецкого «Металлурга»?
Вероятно, Пашка стал бы золотым медалистом, гордостью школы, поступил бы в местный университет, а может быть, даже в Москву, защитил бы там диссертации, превратился в великого математика и много чего бы ещё сделал, но всё изменил случай. В восьмом классе его отправили на математическую олимпиаду. Сначала – на общероссийскую в Пензу, потом – на всесоюзную в Ригу. Кстати, оттуда он в подарок мне привёз значки: один с петушком, другой с башенкой Домского собора. Всё из-за того, что я как-то заступился за него перед хулиганами-старшеклассниками. Они толкнули Пашку и надавали ему подзатыльников, а мне за него стало обидно. Хоть и умный, но всё же – одноклассник. Вот, вероятно, он захотел меня так отблагодарить, хотя к этому времени я уже значки забросил и стал увлекаться виниловыми пластинками. Но всё равно было приятно.
Иллюстрация Татьяны Никольской
Пока Пашка ездил по своим олимпиадам, мы гурьбой за Наташкой Замарашкиной ухлёстывали. Она была такой стильной, с большой грудью и попкой, вы меня понимаете! А Пашка решал свои уравнения и оставался равнодушным к Наташкиным достоинствам.
В девятом классе его отправили в Братиславу, в Чехословакию. То есть – за границу. Невероятное событие для советской школы. Пашке завидовали, а он вроде как и не особо радовался. Говорил, что едва ли потянет международный уровень. Задачки там посложнее.
– Ты о чём думаешь? – говорили ему. – Джинсы привези, новый диск «Олимпика», а если повезёт, то что-нибудь лицензионное – «Смоки» или «Би Джиз».
Наташка к нему тоже подходила и что-то просила на ушко, вероятно, фирменный лифчик. Пашка смотрел на неё непонимающе.
Когда вернулся, мы Пашку не узнали. Нет, внешне он остался прежним: обычный парнишка, только чокнутый. Но как-то совершенно потух. Словно весь дух из него выпустили. Спрашивали про город, а он отвечал, что совершенно обычный, как наш Иваново. Ничего оттуда не привёз, даже кассетника.
Посчитали, что там, на олимпиаде, он допустил много ошибок, получил низкие оценки и тяжело переживал своё поражение.
Он по-прежнему сидел за партой один, но даже не раскрывал тетради. Учёбу забросил. Учителя по привычке ставили ему хорошие оценки, и все между собой говорили, что Пашка сошёл с ума из-за своей математики. Сам он никому ничего не объяснял.
Золотая медаль у него уплыла. В аттестате даже появилось несколько троек: по литературе, русскому языку и, кажется, истории.
О поступлении в университет можно было забыть. Вот что забавно: Пашка был настоящим талантом, но высшего образования не получил. А мы, балбесы, кто по блату, кто по везению, пролезли в университеты, и впоследствии кто-то из нас даже диссертации защитил. Я сам доктором наук стал.
После школы Пашка пошёл работать фрезеровщиком на «Автокран». Спасибо Николаю Ильичу, учителю труда, хорошо нас этому ремеслу научил. Спустя несколько лет прошёл слух, что Пашку судили. Якобы он уехал в Армению и там пытался нелегально перейти границу, но пограничники его задержали. Такие были времена, просто так выехать из страны было невозможно…
Мы много лет не виделись. И вот недавно случайно встретились в городе. С трудом узнали друг друга. Разговорились: кто, где? У Пашки оказалось всё в порядке. Во время рыночных реформ он открыл своё дело – мастерскую, не зря на «Автокране» работал. Сейчас чинит импортные автомобили, преуспевает. Живёт в своём доме, там, где всё городское начальство, возле Горино. И в личном плане у него всё нормально. Был женат, но решил, что лучше одному. Наслаждается свободой. Его двое детей с высшим образованием, как все умные люди, перебрались в Европу. Значит, у них тоже всё в порядке. Внуки пару раз приезжали навестить трудолюбивого дедушку. А вот математику окончательно забыл. Даже сомневается, что таблицу умножения вспомнит.
– Слушай, расскажи всё же, что тогда случилось в этой Братиславе? – попросил я. – В школе мы все терялись в догадках.
На некоторое время Пашка задумался, стал прежним.
– Да… – наконец решился. – Только поймёшь ли? Там, в братиславской гостинице, я встретил…
И замолчал.
– Кого, Паша? Йохана Кройфа или Герда Мюллера? А может, Боба Дилана?
– Я не знаю, кто они такие.
– Тогда кого?
– Оливию Хасси. – Лицо Пашки изменилось. Таким романтичным я его не видел никогда за все десять лет учёбы в школе.
– Оливию Хасси?
– Да. Я не сразу её узнал. Понял лишь в самолёте, когда возвращался в Союз. Мы столкнулись за завтраком. Она сидела за соседним столиком. Невероятная. Такая вся нежная, воздушная, трогательная… Я сошёл с ума. Даже сейчас, как вспомню, мурашки по коже.
– Она кто?
– Бедный Коля. Вот в этом вся ваша беда – что вы ничего не знаете, кроме вашего «Текстильщика», значков, марок, пластинок, шмоток и прочей дребедени. Оливия Хасси – актриса, она играла Джульетту в знаменитом фильме Франко Дзефирелли. Это тебе не Наташка Замарашкина с большими титьками! – Пашка засмеялся.
– А мы тогда думали, что это всё из-за того, что ты ничего не выиграл.
– Ха, великим математиком я был только в ваших глазах. В Пензе и Риге мне повезло, и как меня в Братиславу отобрали, я даже не знаю. Не было у меня никаких сверхспособностей. И вообще, математикой я увлёкся от нечего делать.
– А мы думали…
– Да, – он похлопал меня по плечу. – Знаешь, если сломается твоя тачка, привози её ко мне в мастерскую. Лучше меня никто её не сделает, и денег не возьму. Мы всё же друзья. Когда-то ты за меня заступался.
Потом он как-то с облегчением выдохнул и пошёл по своим делам.
Нина Кромина
г. Москва
Подарок
Когда-то в детстве у меня были папа, мама, бабушка. Теперь же, потеряв их, я интуитивно искала тех, кто мог бы хоть как-то заменить их. Иногда мне казалось, что нашла, но проходило время – и жизнь уводила их. Когда я познакомилась с Глебом, а вскоре вышла за него замуж, меня удивляло, что он не стремится к общению с родителями. Он купил себе квартиру в центре Москвы, и поездка на окраину, где он прожил всё детство, юность и даже зрелость, была для него мучительна. Несколько дней он находился в таком мрачном состоянии, что, глядя на него, я страдала и не знала, чем могу помочь ему. Да и самой хотелось, чтобы его родители, он и я стали семьёй. Время от времени я ездила с мужем к его родителям, пыталась всех растормошить, втянуть в общую беседу. Увы, оторвавшись от стола, который состоял из традиционных советских блюд, каждый, после долгого и продолжительного молчания, уходил в своё. Мама – на кухню, папа – в компьютер, муж – в телевизор. К нему на колени забирался нежный мопсик по имени Шнабс, преданно смотрел Глебу в глаза. Мне казалось, что пёсик считает его своим хозяином, ведь именно он принёс его когда-то в их дом. Я же не находила себе применения. Конечно, чаще всего пыталась помогать на кухне. Но всегда слышала одно и то же:
– Иди отдыхай, я сама справлюсь.
Я пыталась всех объединить какой-нибудь игрой типа «Лобстер» или лото «Времена года», купленным в Третьяковке специально для этих вечеров.
Но безрезультатно.
Готовясь ко дню рождения Глеба, я задумала целую программу и очень волновалась, удастся ли.
Сразу, как только в толпе зевак мы вышли из метро, я увидела, что от местных парковок, остановок трамваев и автобусов тянутся большие и маленькие, пожилые и юные. В их глазах мне чудился неподдельный интерес. Даже Глебушка мой ненаглядный, эдакий скептик и нелюдим, не казался сейчас желчным и раздражённым. Обычно на массовых мероприятиях он поджимал губы, и я замирала, с тревогой ожидая его презрительно брошенное кому-то вслед: «Дебил».
Сегодня время от времени муж улыбался, и поддерживал меня под локоток, если я теряла равновесие, и услужливо придерживал дверь, пропуская вперёд, когда мы заглядывали в павильоны. Но это была лишь часть плана, который я разрабатывала с тщательностью прагматика.
Поскольку сегодня у Глеба был день рождения, я решила сделать ему самый лучший, на мой взгляд, подарок и не ограничиться выставкой, на которой побывал не только президент, но и добрая часть нашей страны.
Зная, что Глеб обожает рестораны с изысканными интерьерами и дорогой сервировкой, я не пожалела денег и на этот вид увеселений.
Я решила отметить его день рождения в кругу семьи. О том, что в ресторане, кроме нас двоих, будут его родители, конечно, ни слова. Мы уже переходили через дорогу, когда к дверям подъехало такси и из него вышли сначала Зоя Степановна, потом со Шнабсом на руках Николай Алексеевич. (Каких трудов мне стоило уговорить их взять с собой малыша! Но ведь он же член нашей семьи. И если его оставляют дома одного, он поднимает такой плач, что разрывается сердце.) Встреча на ходу расстроила бы все мои планы: родители к нашему приходу уже должны сидеть за столиком.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71491423?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Коллектив авторов
Третий выпуск альманаха современной русской прозы и поэзии «Литературные встречи». В рубриках «Проза», «Поэзия», «Переводы», «Литературоведение», представлены следующие писатели: Мария Аверина, Сергей Адамский, Ирина Асеева, Светлана Ахмедова, Виктория Беляева, Анаит Григорян, Артём Гуларян, Алёна Даль, Мэри Дарк, Надя Делаланд, Юрий Егоров, Оля Жданкина, Ольга Зюкина, Ольга Козловская, Нина Кромина, Александр Курапцев, Дмитрий Лагутин, Виолетта Минина, Александр Пономарёв, Ольга Савинова, Тамара Селеменева, Мария Смирнова, Марина Соловьёва, Олеся Стаховская, Наталья Тимофеева, Алла Чучина, Мария Фроловская, Елена Шумара
Альманах современной русской прозы и поэзии «Литературные встречи» № 3
Главный редактор Юрий Егоров
Художники:
Дарья Герасимова, Ирина Гринберг, Татьяна Никольская, Наталья Сорокина, Елена Митяева, Рената Филимонова, VALERIUS
В оформлении обложки использована иллюстрация Игоря Разживина «Ночная гроза гремит над Москвой»
© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2025
© Коллектив авторов, 2025
Проза
Анаит Григорян
г. Санкт-Петербург
Оттепель
Девочка, низко опустив голову, шмыгнула носом, втягивая показавшуюся из него каплю, и переступила с ноги на ногу.
Ботиночки на ней были зимние, но уже давно не новые: краска на них повытерлась, и искусственный мех, видневшийся на отогнутых язычках, был уже весь свалявшийся и заляпанный мартовской слякотью. Начало весны в этом году выдалось холодным. С обложенного тучами неба сыпал мелкий снег вперемешку с противным то ли дождём, то ли туманом, и под голыми ещё кустами кисли ноздреватые сугробы, представлявшиеся Тамаре похожими на громадных грязно-белых собак, прилёгших на стылую землю и замерших в ожидании, чтобы вдруг облаять ничего не подозревающего прохожего. В широких конусах света под фонарями мельтешили снежинки. Снег под ногами у девочки был растоптан в водянистую грязь – видимо, она уже давно здесь стояла, а в почтовое отделение зайти боялась. В прошлый раз уставшая и издёрганная под конец рабочего дня начальница шуганула её, решив, что та хочет украсть упаковку хлебных палочек. Потом, впрочем, засовестилась и выскочила следом на улицу, чтобы завести её внутрь и чем-нибудь угостить, но девочки уже и след простыл. Пуховик на ней был застёгнут не доверху, и в вороте белела шея, кое-как обмотанная тонким вязаным шарфом.
Иллюстрация Натальи Сорокиной
– Ну-ка, – Тамара наклонилась, взялась за шарф, поправила его, чтобы получше закрывал горло, и дёрнула вверх бегунок молнии. – Получишь воспаление лёгких – в школе на второй год оставят.
Девочка коротко глянула на неё исподлобья и снова уставилась в землю. Тамара успела заметить на её левой щеке небольшой синяк, черневший в мартовских сумерках.
– Это кто тебя так, Настя?
– Кыця, – хлюпнула девочка и мотнула головой.
«Шапки-то у ней нет, вот беда», – спохватилась Тамара, стащила с головы свою – ярко-малиновую, с большой вязаной розой – и нахлобучила на девочку. Шапка оказалась сильно велика и сползла ей чуть ли не на нос.
– Кыса, говоришь?
– Кыця, – повторила девочка.
– Кыса так не могла, – сердито возразила Тамара. – Это мать тебя, да? Признавайся, мать опять вас побила? Побила, да?
Она схватила её за рукав замызганного пуховика и потормошила. Та совсем не упиралась и, неловко придерживая всё время сползавшую шапку, снова отрицательно помотала головой, как большая тряпичная кукла, которую взяли в руки и хорошенько встряхнули.
– Нет, это меня Вика ударила. Мы с ней просто в куклы играли. Вика случайно и ударила.
«В куклы? Какие там у них куклы, врёт ведь и не краснеет», – подумала Тамара. Правда, краснеть Насте было уже некуда – её лицо и так было красным от холода.
– Вика – это малая ваша, что ли? Что ты такое говоришь, как Вика могла тебя так ударить? Ну-ка, – она заставила девочку запрокинуть голову и внимательно всмотрелась в её лицо, освещённое горевшей над дверью отделения лампой.
Синяку было на вид не меньше суток – густо-багровый посередине, по краям он уже цвёл фиолетовыми и зеленовато-жёлтыми разводами, как будто по коже щедро размазали краску. «Хорошо приложила», – без злости, с каким-то тоскливым равнодушием отметила про себя Тамара. В дополнение к синяку на подбородке виднелся небольшой кровоподтёк, а на носу – тонкая, почти уже зажившая царапина – это, должно быть, её и вправду цапнула подвальная кошка Пуговка, не любившая, когда дети совали носы в продух, куда для кошек сердобольные жильцы ставили пластиковые блюдечки с кормом. Тамаре вспомнилось, как однажды Настя пропала и её искали по всему району с участковым, пока дворник Фарид не признался, что пустил зарёванную девочку в подвал, и там её нашли наутро свернувшейся калачиком возле труб центрального отопления. Пуговка сидела рядом и таращилась на неё злыми зелёными глазами: Настя съела поставленный для кошек корм.
– Это тебя что, тоже Вика ударила? – Тамара показала пальцем на подбородок девочки.
– Вика, – тихо ответила Настя и снова шмыгнула носом, втягивая упрямо вытекавшую из него каплю.
– Ладно, пойдём давай, а то совсем замёрзнешь, хорош соплю гонять, – Тамара слегка потянула её за рукав. – Пойдём-пойдём. Покормлю хоть тебя, что ли.
Девочка послушно потопала за ней.
От почтового отделения до дома Тамары идти было всего ничего: семь минут напрямую, а по дворам можно срезать до пяти. Когда накатывала грусть, Тамара говорила себе, что запросто могла бы устроиться на другую работу, где платят раза в два больше, хоть бы даже в хлебный возле автобусной остановки, но туда идти почти полчаса, а почта – вот она, рукой подать, особенно если через дворы. Летом и осенью тихие пешеходные улочки между домами были настоящим заглядением, но теперь аккуратные клумбы, на которых в тёплое время цвели ароматные петунии, яркие анютины глазки и бархатцы, чьи лепестки казались вырезанными из плотной накрахмаленной ткани, всё ещё были укрыты чёрной плёнкой, засыпанной снегом, и на голых кустах ещё только начинали набухать почти незаметные глазу весенние почки. Теплом ещё не пахло и даже не чувствовалось, что вот-вот наступит утро, когда вдруг отчётливо повеет короткой питерской весной и катящимся за ней пыльным и душным летом. Под ногами хлюпала ледяная каша, и промозглый холод лез Тамаре под тёплое шерстяное пальто, которое она купила только в конце прошлого сезона по скидке, возлагая на него большие надежды, под старую, верой и правдой служившую вязаную кофту, под свободную, чтобы не стесняла движений, сиреневую хлопковую блузку и поддетую под неё футболку, больно щипал тело, как будто не было всех этих слоёв одежды, из-за которых, оглядывая себя утром перед выходом из дома, Тамара вспоминала, как мама в детстве провожала её в школу в такие же холодные дни и всякий раз говорила с улыбкой: «Ну вырядилась, как капуста!»
По пути, вспомнив, что дома в холодильнике у неё только щи, которые ещё нужно проверить, вдруг скисли, Тамара решила зайти в «Пятёрочку» – слава Богу, крюк был небольшой. В этой «Пятёрочке» она всегда отоваривалась по вторникам и четвергам, когда работала до четырёх. Охраннику входа, неприязненно посмотрев на неё и особенно на девочку, буркнул:
– Через пятнадцать минут закрываемся, давайте там побыстрее.
Тамара ответила было грубо, но вовремя сдержалась – ещё и правда выгонит, она тут не в своём праве, а такой ведь не посовестится. Бывают же люди…
– Мы быстро, – постаралась она сказать без вызова и сразу направилась к стеллажам с молочными продуктами, чтобы взять Насте творожной массы с изюмом, которую девочка очень любила и ела, сперва выковыривая пальцами изюм, а потом уже добирая творог как полагается – чайной ложкой. Тамара, заметив это, попыталась было её отучить, а потом махнула рукой – пускай ест как хочет, главное, чтобы ей самой было вкусно. Она наклонилась, выискивая, нет ли творожной массы по акции. По акции не оказалось, была дешёвая по 24 рубля 70 копеек, какая-то новая «Ростовская» по 47 рублей 30 копеек и дорогущая «Изюминка» 18 % жирности, 48 рублей за сто граммов. «У них там что, коровы из лучших домов Голливуда?» — начальница их на почте любила так приговаривать, когда к чаю в обеденный перерыв было что-нибудь этакое – мол, накрыли стол, как в лучших домах Голливуда. Тамара взяла разные упаковки, повертела их в руках, раздумывая, вспомнила слова охранника, вздохнула, взяла две «Изюминки» и окликнула Настю:
– Настюша, пойдём ещё сосисок возьмём, с макарошками отварим. Будешь сосиски с макарошками?
«Может, хоть сосиски у них какие по акции», – Тамара ещё раз поглядела на аккуратно упакованные в пластик брусочки творожной массы – взять, что ли, только одну? – но всё-таки взяла обе. «Контейнеры тоже хорошие, можно помыть и под что-нибудь приспособить, хотя бы под рассаду. А ребёнку всё радость».
Девочка, не сказав ни слова, снова покорно пошла за ней.
Взяв сосисок (по акции тоже не нашлось) и стоя на кассе, Тамара делала вид, что не замечает, как Настя рассматривает шоколадные батончики и киндер-сюрпризы. «Вот тоже придумали: ни шоколада, ни игрушки нормальной, а продают за такие бешеные деньги». Настя, правда, ничего не просила – только смотрела, и не понять было даже, хочет она всего этого обёрнутого в яркие бумажки и фольгу великолепия или так только, скучает, но Тамара точно знала, что хочет – и леденцы чупа-чупс на палочке, и шоколадный батончик, и особенно киндер-сюрприз с дурацкой игрушкой внутри, потому что это для них, взрослых, она дурацкая, а для Насти раскрашенный кусочек пластика из далёкого Китая – это осколок сказочного мира, в который она обязательно попадёт, когда вырастет. Однажды, придя в магазин с матерью, Настя не выдержала, стащила у кассы шоколадное яйцо и потянула было в карман пуховика, но охранник это заметил, остановил и потребовал вывернуть все пакеты и карманы, даже подкладку материного пальто придирчиво прощупал пальцами. Мать взбеленилась и принялась таскать Настю за волосы прямо в магазине.
Иллюстрация Натальи Сорокиной
Тамара вздохнула. Когда соседка проспится, сразу сообразит, где искать дочку, заявится и начнёт орать. Хорошо бы, чтобы вечером очнулась и пришла «в гости», а не в почтовое отделение, чтобы осрамить Тамару перед посетителями. Ей дети что – только пособие на них получать. Так и так, Настя у Тамары, скорее всего, задержится на пару дней, а то, может, и на неделю. Если выйдет надолго, придётся выкручиваться, можно будет у начальницы занять, она женщина хоть и строгая, но понимающая – не откажет. И спрашивать о долге не станет, дождётся, когда появится возможность отдать. На работе главное – коллектив хороший. С хорошим коллективом можно и маленькую зарплату потерпеть. Тамара сдержала очередной вздох. Девочка, не отрываясь, разглядывала киндер-сюрпризы с диснеевскими принцессами. «А можно её, интересно, как-нибудь насовсем забрать?» — бесцеремонно, как какая-нибудь бабулька, явившаяся в неположенный день за пенсией, растолкав её привычные мысли и переживания, пришла в голову Тамары идея настолько неожиданная, что она аж вздрогнула, как в тот раз, когда больно прищемила себе палец кассовым аппаратом. Своих детей у неё не было: сделала, дура, по молодости химический аборт, после которого началось сильное кровотечение, а потом месячные взяли и пропали совсем. Когда спохватилась, врачи только руками развели, мол, медицина бессильна, раньше соображать нужно было.
– Шоколадку ещё, «Алёнку», маленькую, – сказала Тамара, протягивая кассирше узкий прямоугольник в жёлтой обёртке, чтобы не класть его на грязную ленту.
Кассирша забрала шоколадку, сама положила её на ленту, потом сразу же взяла с ленты и пробила цену. Правило у них, видите ли, такое – товар брать только с ленты. А то, что на ней, может быть, до этого сырая курица лежала в протекающем пакете, а теперь шоколадка, которую будет ребёнок есть, – это в их правилах не прописано.
Алёнка с её пухлыми щеками, трогательной улыбкой и наивно распахнутыми голубыми глазами казалась полной противоположностью стоявшей подле Тамары Насти.
– С вас ещё шестнадцать рублей.
Тамара полезла в кошелёк за мелочью.
Ночью Настя, которую Тамара, покормив и искупав, уложила с собой в кровать, вдруг заворочалась и жалобно застонала. «Щами отравилась, что ли? – испуганно подумала Тамара, прикладывая ладонь ко лбу девочки. – Скисли всё-таки, сволочи такие… вот же… ценники, небось, на товарах переклеивают, а людям потом приготовленную еду выбрасывать. Столько трудов – и всё кошке под хвост».
Лоб у Насти был сухой и горячий, тут и без градусника нетрудно было догадаться, что у неё сильный жар. Она снова застонала, не просыпаясь.
– Ох, и врача тебе не вызвать, документов-то у меня на тебя нет, Настюша, – вслух сказала Тамара. – Беда мне с тобой.
Девочка открыла глаза и непонимающе на неё посмотрела.
– Ну где у тебя болит-то? Живот болит? – спросила Тамара. – Щами ты у меня, что ли, отравилась? Пойду завтра в магазин ругаться.
Пытаясь убедить себя, что ей продали несвежее мясо, из-за которого раньше времени испортился суп, которому бы ещё стоять и стоять, Тамара тщетно пыталась заглушить голос собственной совести, укорявший её за то, что она пожадничала и не накормила ребёнка как следует.
Но девочка отрицательно покачала головой.
– Живот не болит, тёть Тома.
– И не тошнит? – робко уточнила Тамара.
Настя снова покачала головой.
– Не тошнит, тёть Тома.
– Стало быть, всё-таки простудилась. Не дай Бог грипп, – сказала Тамара с облегчением, сама испугалась своих слов, обняла Настю, и ей показалось, что она прижала к себе шпарящую во всю силу батарею.
«Температурища под тридцать девять, не меньше».
– Вот же беда мне с тобой, – повторила Тамара.
Всю ночь напролёт она провозилась с девочкой: дала ей две таблетки цитрамона, чтобы сбить жар – после него температура у Насти и вправду, кажется, немного подспала. Градусника, чтобы померить, у Тамары не было: когда все побежали сдавать ртутные, она сдуру тоже отдала свой в переработку, а нового не купила, так и осталась без градусника. Да и на что он был ей: сама Тамара никогда ничем серьёзным не болела, кроме как один-единственный роковой раз по женской части, да иногда зимой бывали у неё головные боли, на случай которых и лежал в аптечке крошащийся от времени цитрамон. От еды – даже от творожной массы – Настя отказалась, так что Тамара заварила крепкого сладкого чая, принесла две чашки в спальню и сидела рядом с девочкой, заставляя ту время от времени делать по несколько глотков.
К семи утра, как раз когда Тамаре пора было собираться на работу, у Насти снова поднялась температура. Тамара уговорила её съесть сосиску с отварными макаронами, щедро сдобренными сливочным маслом, и дала ещё одну таблетку цитрамона, но оставлять девочку дома одну побоялась и позвонила начальнице, чтобы отпроситься.
– …Не оставлять же больного ребёнка, Светлана Кирилловна, – закончила Тамара своё недолгое объяснение. В целом та давно была в курсе ситуации с Настей.
Начальница помолчала, раздумывая.
– Ты понимаешь, Тома, что сегодня пятница? – когда она наконец ответила, голос её звучал устало. – Они все сегодня припрутся – кто за пенсией, кто посылки получать, кто письма отправить. Четыре дня сидят, на пятый спохватываются, чтобы не оставлять на следующую неделю. Народищу под вечер будет как на Страшном суде.
Когда начальница упоминала Страшный суд, это означало, что уговорить её будет непросто.
– Светлана Кирилловна, да как же я ребёнка одного оставлю? – не сдавалась Тамара.
– Матери её родной отдай, пусть с ней родная мать сидит, – настаивала начальница. – Это что, твой ребёнок, что ли? А если с ней что случится? Кто тогда отвечать будет? Соседка на тебя ещё и заявление напишет, затаскает по всем инстанциям. Это сейчас ей наплевать, где она и что с ней, а как что случится – сразу примется искать виноватых. Тебе оно надо?
– Да типун тебе на язык, Светлана Кирилловна! Что ты такое говоришь!
– Да мало ли что у неё, – гнула своё Светлана. – Может быть, у неё грипп или вообще… этот, новый… ну как его там… коронавирус. Нам что, в таком случае всё отделение на карантин закрывать придётся? Люди куда пойдут получать, на Кима? Вот нам там спасибо скажут. Особую благодарность тебе выпишут.
– Нет у неё никакого коронавируса, Светлана Кирилловна, – урезонивала Тамара. – Ну откуда он у неё возьмётся, ты сама подумай. Да и никто сейчас по нему на карантин не закрывает, плюнули уже все. Застудился ребёнок, ходит в пуховике на рыбьем меху и старых ботиночках по мартовской слякоти. Одёжку её на помойку уже давно пора. Ноги промочила и простыла, долго ли умеючи…
– Я тебе как есть, так и говорю, – отрезала начальница. – О тебе же беспокоюсь, Тома. С ней что случится не дай Бог, а тебе потом отвечать – скажут, что ты ребёнка у законной матери выкрала. А это, между прочим, уголовная статья, и никто не посмотрит, что её мать алкашка, она для суда – в праве, а ты никто. Ты об этом своей умной головой не подумала? Ладно бы во вторник или в среду отпрашиваться приспичило, а тут – в самом конце недели. Нам с этим столпотворением одним разбираться. Я понимаю, если бы у тебя собственный ребёнок заболел, а тут-то что…
– А я её насовсем к себе забираю, – секунду назад собиравшаяся сказать что-то совсем другое, отчаянно соврала Тамара и тут же подумала: это решено окончательно, девочку она заберёт к себе, тут и думать больше нечего. Напишет на соседку заявление, чтобы прав лишили. Подписей, если нужно, от жильцов насобирает. Соседи её уважают, заступятся. И мелкую, Вику, тоже к себе возьмёт. А если соседка упрётся или опека откажет, тогда она письмо напишет хоть бы и в передачу на Первый канал, они уж точно помогут.
– А как же… – удивлённо начала начальница. – Мать-то её как же?
– Отказалась она от неё, – уверенно сказала Тамара.
– То есть как это – отказалась? Да разве же по нашему законодательству так можно? Вот бесстыжая, – всё ещё не до конца поверив в услышанное, протянула начальница. – А ты, значит, к себе её взять вознамерилась?
Тамара промолчала. А что тут ещё скажешь… начнёшь врать – и вконец заврёшься.
– Насовсем, что ли?
– Насовсем.
– Ну ты даёшь, Тома, вот не ожидала, – проговорила начальница и тут же скороговоркой добавила: – А и правильно, давно так нужно было, с тобой ей всяко лучше будет. Ты о ней всё равно как родная мать заботишься, родить ведь ещё полдела, ты попробуй-ка их вырасти. У меня вон мальчишки выросли, никакой жизни ради них не видела, зато теперь не нарадуюсь. Нет, ну ничего себе – отказалась! А ты, значит, вот как решила… Ладно, оставайся тогда сегодня дома, как-нибудь без тебя справимся.
– Так что, можно, Светлана Кирилловна? – обрадовалась Тамара.
– Сиди уж, – повторила начальница, – раз у тебя ребёнок заболел.
– Спасибо тебе, Светлана Кирилловна! Я отработаю!
Иллюстрация Натальи Сорокиной
Но в трубке уже едва слышно звенела тишина – начальница, как обычно, не попрощалась, отключилась и побежала по своим делам. В отделение она приходила раньше всех, уходила позже всех и жаловалась, что времени совершенно ни на что не хватает, и никакой жизни она из-за них из-за всех не видит, и глаза бы её никого не видели.
Тамара положила телефон на стол и пошла в спальню – проведать Настю.
Намаявшись за ночь, девочка крепко спала. Тамара присела рядом и осторожно, чтобы не разбудить её, провела ладонью по одеялу. В комнате было тихо, только слышалось доносившееся из кухни уютное гудение старого холодильника да наверху о чём-то приглушённо спорили соседи. Девочка засопела и заворочалась, пытаясь получше укутаться. Из-за высокой температуры её знобило.
– Ничего, Настя, я вас к себе заберу, будете со мной жить, как-нибудь справимся, в тесноте, да не в обиде, – прошептала Тамара. – Куплю вам кукол, будете играть. И злую кошку Пуговку из подвала тоже к себе возьмём. Может, как блох ей выведем, она и подобреет. Ты только выздоравливай у меня поскорее.
Она облокотилась на спинку кровати и прикрыла глаза, чувствуя, как на неё тоже наползает дрёма. Всё теперь представлялось уже делом решённым, как будто придут они с соседкой-алкашкой в «Мои документы», без очереди подпишут все нужные бумаги, и сразу же после этого Тамаре отдадут Настю и маленькую Вику и в придачу сразу и подвальную кошку Пуговку, и соседка уже не будет иметь никакого права заявляться к Тамаре в квартиру или в почтовое отделение и скандалить, чтобы Тамара вернула ей детей. Потому что это будут уже не её дети, а Тамары. Так-то вот. А как жить дальше – Тамара что-нибудь придумает. За окном занимался мутный рассвет, в котором кружились крупные мокрые хлопья, предвещающие скорую оттепель.
Артём Гуларян
г. Орёл
Жезл пророка
– Что за глупая шутка, Али? Я не это мечтал увидеть!
– Я привёл тебя, ас-сайед Джонс, туда, куда ты хотел попасть. К той священной реликвии, что ты, ас-сайед Джонс, хотел увидеть, – отрешённо ответил проводник.
– Но… Я представлял это совсем иначе… Это точно посох Моисея?
Передо мной возвышалась сучковатая палка с надетым на навершие черепом… М-да… Долгие поиски в архивах и библиотеках, утомительный разбор зашифрованного текста. Потом путешествие с материка на материк, долгие переговоры с племенем хашимитов, пока они не согласились дать мне проводника. Тяжёлый двухнедельный путь
по пескам Аравии. Ради чего?! Чтобы увидеть палку с венчающим её черепом? Да таких палок здесь, у не замутнённых цивилизованными обычаями бедуинов, двенадцать на дюжину!
Иллюстрация Ирины Гринберг
– Это жезл пророка Мусы, мир ему, – внушительно произнёс Али. – Ты лицезришь то, что хотел увидеть, сайед.
– А череп! Почему на нём череп?
Али улыбнулся и покачал головой:
– Никто этого не знает, кроме Аллаха, Милостивого и Милосердного… Некоторые считают, что это череп самого Мусы. Некоторые – что это череп грешника, возжелавшего присвоить посох…
– Но ты можешь поклясться, что этот посох держал в руках Моисей?
– Кто ты такой, чужеземец, чтобы я тебе клялся хоть в чём-то?! – теперь в речи проводника слышалось раздражение. – Ты показал нашим старейшинам, что знаешь о великой тайне. Ты попросил сопроводить тебя к этой тайне.
Ты дал нам хорошие деньги. Но я тебе ничего не должен!
– Хорошо. Тогда я забираю эту штуку, и возвращаемся назад. По дороге я разберусь…
Громкий хохот прервал мою речь. Отсмеявшись, проводник покачал головой:
– Ты сошёл с ума, чужеземец. Этот жезл был здесь всегда и пребудет всегда. Он не может принадлежать никому, кроме своего владельца и Аллаха.
– Ноя пришёл сюда, чтобы забрать его!
Лицо проводника на миг исказилось гневом. И тут же сделалось вновь бесстрастным. Он посмотрел сначала на меня, потом на палку с черепом и произнёс:
– Аллах не допустит такого святотатства… Поедем назад, сайед. Ты видел. Ты убедился. Большего уже ты сделать не сможешь: посох оставил здесь сам Муса, и потому отсюда он не уйдёт…
– Ты не понимаешь, Али. Мы заберём этот посох, и если это действительно посох Моисея, мы покажем его всем людям! Люди будут платить большие деньги, чтобы увидеть реликвию…
– Тогда ты оставайся, я уезжаю.
– Али!
Дуло винтовки уставилось в меня своим зрачком. Я вскинул было свою, ну тут же опустил: вернись я без проводника – хашимиты изрежут меня на куски… Пустыня большая и позволяет разминуться с любой опасностью, если только эта опасность не хозяева пустыни, бедуины…
– Делай что хочешь, чужеземец, – мягко, слишком мягко сказал Али, – только выполни одну просьбу. Делай это после того, как я отъеду на фарсангот этого места…
Тон у него такой мягкий, что мне стало ясно: это всё, предел. Дальше только кровь. Но я попытался его удержать:
– Али, я заплачу втрое больше!
– Яне беру денег с сумасшедших…
– В пять раз!
– Прощай.
– Али, не оставляй меня!
Гнев, отчаяние и… облегчение. Вот что испытал я, смотря на удаляющуюся спину своего проводника. Да, облегчение. Если бы меня пытались водить за нос, проводник не сбежал бы сейчас сломя голову, а, подхихикивая, разрешил бы забрать с собой и палку, и череп. Значит, за моей спиной возвышается цель многолетних поисков. И именно это удержало меня от того, чтобы тронуть своего верблюда вслед за Али. Я не сдамся в шаге от величайшей исторической загадки! Или величайшего своего заблуждения…
Всё началось со случайно попавшего в мои руки манускрипта. Произошло это в Каире. В лавочке антиквара я увидел рукопись на совершенно незнакомом языке. Только после выяснилось, что это белейбелен – тайный язык, созданный суфиями. Вернее, одним из них – Фазлаллахом Астарабади. Этот почтенный муж возглавлял секту, называвшуюся «хуруфи» («буквенники»), и был казнён эмиром Миран-шахом, сыном Тимура… Да, у суфиев были серьёзные мотивы создавать свой тайный язык: они попеременно то восходили к подножиям тронов, то бежали, гонимые всеми… Но всего этого я тогда не знал, я покупал рукопись как забавное недоразумение. Знать бы, куда это меня заведёт…
Завело в пустыню. В пески. Верблюд и два бурдюка не очень свежей воды… Ладно, выберусь. И не из таких передряг выходил.
Я слез с верблюда и обошёл посох вокруг. Суковатая палка, впрочем, хорошо отполированная, воткнута прямо в песок. Как не упала, почему не засыпана песком? И этот череп… Естественно, мумифицировавшийся, вон, даже волосы торчат. Хотя по понятиям рациональной науки пески давно должны были очистить его от всякой плоти и отполировать до белизны… Или я ничего не понимаю?
Рукопись тоже оставалась совершенно непонятной. Произведённый частотный анализ показал, что таинственные письмена всё-таки письмена: слова – это слова, а предложения – именно предложения. Но какой это язык? Грамматика… если она была… напоминала сразу и турецкий, и персидский, и арабский языки: образование слов за счёт присоединения к корням разнообразных суффиксов и префиксов. Этакое эсперанто для Османской империи… Это и подтолкнуло меня обратиться за советом к опытным востоковедам, которые и вывели меня на библиотеку манускриптов Пристонского университета, где хранится единственный в мире рукописный словарь белейбелена.
Первые же попытки перевода дали ошеломительный результат. Рукопись начиналась так: «Славен будь, Господь, сотворивший вещи, будучи в форме Света, и Который поднимается изо рта того, кто превозносит Его чудеса, когда они проявляют себя…» Да. У хуруфи были основания прятаться и шифроваться и от сильных мира сего, и от простого народа: ведь они считали человеческую речь одной из манифестаций Бога: «Имя Господа есть сам Господь, но Господь не есть имя…» А в доказательство своей правоты они перетолковали предание об Исходе иудеев из Египта. С точки зрения хуруфи, Моисей получил от Бога посох, способный претворять слова своего хозяина в жизнь. Именно посох по приказу своего господина пожрал обернувшиеся змеями посохи египетских жрецов, наслал на страну «казни египетские» и заставил расступиться воды Красного моря. Но в конце своей поистине долгой жизни Моисей задумался о том, что произойдёт, если посох попадёт в недостойные руки. А достойных вокруг себя он не видел… Поэтому, отослав иудеев покорять Ханаан, сам он отошёл вглубь пустыни, где, «… утвердив посох в земле, повелел ему пребывать тут до скончания времён». И хуруфи перечислили географические ориентиры, по которым можно было определить это место. Дальнейшее ясно без слов: я стал собираться в дорогу.
Хашимитов убедила моя осведомлённость, ведь я перечислил выученные назубок ориентиры. И решили, по-видимому, что я хочу поклониться великой святыне. Но почему Али не попытался убить меня, а просто сбежал, едва узнав, что я хочу её присвоить? Может быть, посох действительно нельзя трогать? Мы, американцы, убеждённые позитивисты и рационалисты. Для нас мистики не существует. И всё же… «Повелел ему пребывать тут до скончания времён». И вот передо мной палка, которая за тысячи лет не упала, не занесена барханом и не унесена в безвестность песчаной бурей… Может, не трогать её, а, взгромоздившись на верблюда, последовать за Али, пока его можно догнать? Что ты выберешь, Индиана Джонс?
Облизав сухие губы, я потянулся к дереву…
Алёна Даль
г. Воронеж
Дверь
Олег Сергеевич Востриков – ведущий риелтор агентства недвижимости «Фортуна» – возвращался с презентации, где застройщик представлял новый жилой комплекс под названием «Мечта». Стандартный термитник имел, однако, некоторые отличия от своих бесчисленных двойников: разноцветные двери (уловка маркетологов с претензией на индивидуальность), оснащённость каждой квартиры системой «Умный дом», а главное, возможность выбрать виртуальный вид за окном. Новая технология появилась в строительстве совсем недавно. Вместо обычных оконных рам со стеклопакетами в проёмы вставлялись специальные голографические панели, имитирующие любые виды. Панели сложно настраивались и управлялись со спутника в соответствии с текущей погодой в выбранной географической зоне. Стоили видовые панели недёшево, но застройщик пошёл на риск – и не прогадал. Возможность купить двушку с видом на Монблан или студию, выходящую окнами на Лазурный Берег, оказалась востребованной.
Первую очередь «Мечты» сдали на месяц раньше срока. Финансирование шло полностью за счёт компании – пионера рынка (имя мы преднамеренно не называем, дабы не быть уличёнными в скрытой рекламе). Но вторая очередь «Мечты» была заложена с привлечением средств дольщиков. После того как о чудо-комплексе написали в «Строительных ведомостях» и сняли сюжет о заселении почётного жителя города в квартиру с окнами на все четыре стороны света, деньги потекли рекой. Каждый хотел любоваться в окно – кто на Эйфелеву башню, кто на египетские пирамиды, кто на Фудзияму. Нашёлся дольщик, выбравший в качестве заоконного вида ледяные просторы Арктики, объяснив, что всё остальное он и так видел. Большинство же новосёлов довольствовались имитацией понравившихся картинок, которые несли прямо в офис агентства «Фортуна», владевшего эксклюзивным правом продавать квартиры «Мечты».
Но прогресс не стоит на месте. Вскоре производители голографических панелей объявили о новом изобретении – перепрограммировании настроек. Это означало, что у жителей комплекса «Мечта» скоро появится возможность виды за окном менять. Скажем, надоело глазеть на Эйфелеву башню – пожалуйста, оплачиваешь допсоглашение и следующие два или три года любуешься на Биг-Бен или Колизей. А можешь выбрать белый песок Сейшел и ту самую выгнутую кокосовую пальму из рекламы «Баунти». Словом, видовое разнообразие жильцам обеспечено.
Новое изобретение нанесло ощутимый удар по туристическому рынку. Мало того, что люди и так в последние годы перестали куда-либо ездить – разнообразные видеоэкскурсии, заочные путешествия, страноведческие обзоры экспертов подменили собой поездки, к тому же стоили значительно дешевле. Снабжённые виртуальными шлемами, с помощью которых можно и запахи ощущать, и вкусы пробовать, и другие органы чувств задействовать, люди сделались ленивыми и малоподвижными. Сами превратились в недвижимость. А дома поумнели – научились распознавать, что нужнее хозяину. Но мы отвлеклись.
Итак, после собрания Олегу Сергеевичу вручили ключи от третьего подъезда новостройки. Вострикову предстояло самолично осмотреть объекты – забронированные и пока ещё свободные. По традиции опытный риелтор доезжал на лифте до последнего этажа, после чего наугад открывал некоторые из типовых квартир. Смотреть всё подряд не имело смысла. Да и время Вострикова стоило немалых денег. Конечно, в данном случае соблазн осмотреть забронированные квартиры был велик (не столько квартиры, сколько виды из окон). За свою 37-летнюю жизнь Олег Сергеевич бывал только в Турции (много раз), в Белоруссии (гостил у родни) и однажды – в Сербии, куда поехал специально посмотреть деревню Кустурицы.
В последние пять лет агентство, где он работал, организовывало корпоративные отпуска своим сотрудникам. С одной стороны, не приходилось ломать голову, куда ехать, с кем, выстраивать маршрут, считать бюджет. С другой – Олег Сергеевич в глубине души тосковал по юношеским путешествиям «куда глаза глядят», лишённым основательной подготовки, а порой и здравого смысла, но полным настоящих приключений. Давно, очень давно риелтор Востриков и другие жители большого города были лишены такой роскоши. Впрочем, особо в ней и не нуждались.
Лифт тренькнул и замер на последнем этаже. Ласковый женский голос пожелал хорошего дня. Громыхая связкой ключей с пронумерованными бирками квартир, Востриков свернул в коридор и открыл первую попавшуюся дверь. Двушка. Ничего особенного: комнаты с датчиками движения, раздельный санузел, умная кухня с дистанционным пультом. Стандартная отделка, пресная и скучная. Сделалось душно – Востриков хотел было раскрыть окно, но вспомнил о панелях. Ручки на рамах были декоративные. Приток воздуха обеспечивал умный кондиционер, реагирующий на голос. «Жарко!» – произнёс риелтор в потолок – тут же ледяной воздушный душ окатил его с головы до ног, дышать стало легче. Виды на панелях не впечатлили Олега Сергеевича – примитивные картинки из учебника географии. В одном окне высился Эверест, в другом – падала Пизанская башня. Из кухни виднелись безлико лиловые, лавандовые поля Прованса.
Сделав пометку в блокноте, Востриков перешёл в другую квартиру. Здесь в просторной студии у будущего хозяина хотя бы присутствовал вкус. Хватило ума «разместить» квартиру целиком в Старой Праге. В одном окне – каштановый бульвар, в другом – двор с ореховым деревом. Ещё одно окно выходит на Карлов мост.
Большинство забронированных объектов представляли собой воплощённые, уныло-однотипные мечты обывателей о замках, горных вершинах, тропических пляжах и прочих недоступных красотах мира.
Свободные же, нераспроданные квартиры поразили Вострикова тесной стерильностью, мёртвыми, тускло светящимися панелями вместо окон. Они вызывали клаустрофобию и больше походили на тюремные камеры. Впрочем, Олег Сергеевич понимал, что это из-за того, что виды из окон пока ещё не настроены. Решено: он будет водить клиентов только в парадные шоурумы и забронированные квартиры, чтобы оградить их от этого, прямо скажем, не располагающего к покупкам впечатления.
Востриков спускался пешком всё ниже и ниже и, кажется, сбился со счёту, на каком он этаже. Лестничные марши сливались в серую ленту, петляли коридоры, вспыхивала умная подсветка, рябили в глазах разноцветные двери.
Неожиданно перед ним возникла линялая синяя дверь с коваными петлями и ручкой в форме львиной головы. «Винтаж!» – догадался риелтор, оценив про себя оригинальность дизайнерского замысла. Всё правильно: театр начинается с вешалки, а квартира – с двери. Однако дверь не была пронумерована, и найти соответствующий ключ в связке оказалось затруднительно. Востриков уставился на медную табличку, предназначенную для цифр, но сколько ни глядел – номера не появилось. Между тем дверь тихонько скрипнула и отворилась. Вздрогнув, Востриков опасливо вошёл внутрь.
Это была очень странная квартира. Сперва Олег Сергеевич подумал, что панели стали ставить не только в оконные, но и в дверные проёмы. Потом сообразил, что в этом случае квартиры как бы нет – а только её имитация. Однако старомодные обои в мелкий цветочек на стенах утверждали обратное. Вытертый паркетный пол принадлежал самому что ни на есть реальному жилью, хоть и чрезмерно «состаренному» стараниями ретивого дизайнера. Нет ни датчиков, ни пультов. Как такое продавать? Ах да, эта уже продана. Из мебели – только антикварный буфет со слюдяными, медового цвета дверцами, кресло-качалка и вешалка с зонтом, кажется, ещё мокрым. Олег Сергеевич подошёл к окну – никаких стеклопакетов, панелей, рамы деревянные, гвоздики торчат. Дёрнул за ручку – фрамуга с сухим щелчком открылась. На бульваре, освежённом только что выпавшим дождём, гуляли люди. Где-то у самого горизонта синела бухта, усыпанная лёгкими лепестками парусов. Запах моря остро защекотал ноздри и тут же перебился ароматом сдобы. Залаяла собака. Рассыпался беззаботный женский смех.
Востриков понял, что незаметно для себя дошёл до первого этажа, только не понял – как? И что это за квартира такая? Нестандартная. Совсем не умная. К тому же без номера. «Надо будет завтра разобраться по поводу ключей и нумерации», – подумал риелтор и, захлопнув окно, вышел в коридор. Как только синяя дверь за ним затворилась, на лестничной площадке погас свет. Наверное, что-то со щитком. Олег Сергеевич, привычный к подобным сюрпризам в новостройках, включил фонарик смартфона и выбрался из подъезда на улицу. Во дворе было на удивление сухо. И темно.
Востриков сел за руль электромобиля и только теперь понял, что голоден, что не ел весь день, а пакет из фастфуда давно остыл. Он выкинул его в мусорку и поехал домой, прикидывая в уме, как подороже и побыстрее продать квартиры «Мечты», чтобы приблизиться к своей личной мечте, точнее – к цели.
Жил Олег Сергеевич в съёмной квартире-капсуле. Не обременённый семьёй, не стеснённый вынужденной необходимостью подстраиваться под других людей, он мог позволить себе это. Так было выгодно, а накопленные деньги он пустил в оборот. Дома Востриков только ночевал и переодевался. Если уж покупать, рассуждал риелтор, то сразу ультрасовременное, элитное жильё. Олег Сергеевич присмотрел 6-комнатный пентхаус на 99-м этаже умного небоскрёба с вертолётной площадкой на крыше. Повесил картинку визуализации над кроватью и смотрел на неё 10 минут утром и столько же перед сном. Года через три можно думать о новоселье, а пока – работать и зарабатывать.
В офисе застройщика, куда Востриков явился на другой день, его претензии по поводу ненумерованной винтажной квартиры на первом этаже отвергли. Во-первых, в третьем подъезде дизайнеры ещё не работали. Во-вторых, на первом этаже нет однокомнатных квартир. И в-третьих, нет ключа – нет квартиры. Это аксиома! Отправились проверять вместе с дежурным прорабом. Длинный коридор, разноцветные двери – красная, зелёная, лиловая… Вот и синяя – дверь как дверь, под номером 19. И ключ имеется. Никаких львиных голов, обоев в цветочек, деревянных рам. Всё строго по проекту – панели с видом на яхт-клуб Ниццы, свободная планировка, датчики и общий пульт у входа.
Олег Сергеевич расстроился, но не сильно. Он просто переутомился: информационный перегруз последних дней плюс недосып, да ещё видеоэкскурсию по Сицилии вчера допоздна смотрел. «Надо будет наведаться к своему психологу», – подумал Востриков.
Спустя пару дней синяя дверь появилась снова. Во вторник риелтор принял первый задаток за трёхкомнатную квартиру в ЖК «Мечта». В том самом третьем подъезде, на шестом этаже. Панели в ней настроили на греческие острова, в одном окне фигурировал Акрополь – будущий владелец оказался специалистом по Греции и когда-то даже ходил под парусами по Эгейскому морю. Но это было давно. А слабость к синим крышам и волнам, к парусам и древнегреческим мифам – осталась. В процессе подготовки сделки Вострикова занесло в частный сектор левобережья. Там находилась контора, монопольно владеющая правом заключать договоры на оформление видовых панелей. Этот посредник был костью в горле застройщика и агентства «Фортуна», но ничего не поделаешь – таковы законы бизнеса.
То ли Сиреневый, то ли Черёмуховый переулок был нужен Олегу Сергеевичу. Но, как назло, сеть не ловилась, а улицы были пустынны – спросить не у кого. Завернув за угол, Востриков оказался под сенью огромного куста тошнотворно пахнущей черёмухи. Однако указатель свидетельствовал о начале переулка Сиреневого. Но не это несоответствие удивило Олега Сергеевича, а вбитая в деревянный забор знакомая синяя дверь. Всё как и прежде: облезлая краска, массивные петли и львиная голова. Только здесь она смотрелась, пожалуй, более органично, чем в многоэтажке.
Востриков обернулся – никого на улице не было. «Бежать бы!» – тоскливо подумал Олег Сергеевич, но вместо этого неуверенно толкнул дверь. Пахнуло морем – он снова оказался в комнате с цветочными обоями и вытертым паркетом. Зонта на вешалке не было. Кресло-качалка чуть заметно колыхалось, клетчатый плед соскользнул на пол. На буфете, возле медовой дверцы, пузатилась тёмная бутыль. Створка окна была приоткрыта. «Неужели здесь кто-то живёт?» – подумал риелтор. Но первая мысль сменилась другой – тягучей, тягостной: «Кажется, я болен». Хотелось броситься к буфету и прямо из горлышка выпить неведомую жидкость – быть может, там яд? Или вино? Или лекарство, приводящее в чувство случайно забредшего сюда гостя? Но любопытство пересилило. Появилось странное желание: перелезть через окно и выпрыгнуть туда – на бульвар – а там будь что будет!
Востриков чуть было не исполнил задуманное, но внезапно зазвонил телефон, и переключившись на деловой разговор, он не заметил, как погрузился в привычно-обыденное состояние и уже мерил шагами землю, подробно отвечал на вопросы о метраже и техническом оснащении, сроках сдачи и настройке видовых панелей. Пару раз даже повысил голос, что случалось с ним крайне редко. А когда нажал кнопку отбоя – обнаружил себя стоящим под кустом черёмухи возле глухого забора с табличкой «Пер. Сиреневый, д. 1». Хотя никакого дома не было. Как и синей двери, скрывающей (или открывающей?) что-то неведомое.
После визита к поставщику видовых панелей Олег Сергеевич зашёл в аптеку и купил антидепрессанты, которые ему обычно выписывает его психотерапевт. Затем записался на сеанс реабилитации в Центр психологической разгрузки. Сделав это, он успокоился и продолжил методично выполнять запланированное на день.
После встречи с синей дверью Вострикова охватило неслыханное везенье. Он не успевал заключать договоры и принимать задатки на квартиры в жилом комплексе «Мечта». Третий подъезд был весь распродан. Вострикову дали четвёртый. Олег Сергеевич установил абсолютный рекорд продаж за все годы существования «Фортуны» – 27 сделок в месяц! Хотя, если рассуждать логически, дело, конечно, не в двери, а в накопленном Востриковым профессиональном опыте, в тренингах и семинарах, на которые он не жалел денег, в сарафанном радио довольных клиентов, в безупречной репутации, формируемой по кирпичику за долгие годы упорного труда. Ну и, наверное, «Фортуна», в которой он честно отработал девять лет, повернулась к нему наконец лицом.
Востриков не мог припомнить, когда ему так везло. Пожалуй, умный пентхаус на 99-м этаже мог воплотиться в жизнь гораздо раньше намеченного – не через три года, а через год. Вот что значит правильное целеполагание и грамотные инвестиции!
Однако с каждым днём радость Олега Сергеевича тускнела. Чудовищная усталость омрачала грандиозные успехи и достижения ведущего риелтора. Вострикова перестали трогать косые взгляды завистников, круглые цифры банковских счетов, доли рынка и новые скидки застройщиков.
31 марта Олег Сергеевич вошёл в синюю дверь прямо в офисе агентства «Фортуна», где задержался допоздна. По своему обыкновению, он готовил документы для завтрашней сделки, не смея покинуть рабочего места, пока не обведён в кружочек последний пункт списка дел. Кроме него, в офисе никого не было. Дверь открылась в стене переговорной, под часами, которые тут же остановились. Вострикова давно перестала удивлять непредсказуемость двери, мелкие перестановки в скудном интерьере странной комнаты. Окно по-прежнему дышало морской свежестью и чем-то ещё – вкусным, желанным, с чем с каждым разом всё труднее было расставаться.
За месяц дверных свиданий Востриков вспомнил, что когда-то уже жил в этой комнате. Дремал, закутавшись в плед, на кресле-качалке, пил из пузатой бутыли. Слышал голоса за окном, переливчатый женский смех. Вдыхал аромат свежей выпечки, на время перебивающий терпкий запах залива… Вот только когда это было? И точно ли с ним?.. Что это за море синеет там – вдали? И что за город?..
Вострикову захотелось выяснить это немедленно – он перемахнул через подоконник на улицу. Олега Сергеевича охватило пьянящее чувство свободы. Он сдёрнул с шеи ненавистный галстук, расстегнул пуговицу. Востриков шёл по улице, упруго толкая подошвами бугристую землю, подставляя лицо под ультрафиолетовые стрелы, жадно рассматривая всё вокруг. Люди приветливо улыбались ему и махали руками. Женщина в белом протянула риелтору булочку в сладкой пудре. Он благодарно кивнул и вонзил зубы в сладкую пуховую мякоть. Ничего вкуснее он в жизни не пробовал! Где-то вдали зазвонили колокола…
Неожиданно для себя Олег Сергеевич вдруг почувствовал, что не хочет отсюда уходить. Что совершенно охладел к элитному 6-комнатному пентхаусу и к самому небоскрёбу, нашпигованному умными новшествами. Да и к работе риелтора, к бесконечным продажам и гонке за успехом. Он отчётливо понял, что никакие видовые панели, имитации и обновляемые настройки не смогут заменить эту звонкую синь, рваный ветер с моря, это безразмерное пространство внутри и вокруг. Что маленькая комната с цветочными обоями нисколько не стесняет его свободы. А перед ним – весь Мир, добрый и открытый, а главное – настоящий! И что он будет сам его открывать и исследовать!
Востриков осознал, что вот это и есть его настоящая Мечта, которую он чуть было не упустил, не просмотрел в погоне за рафинированным совершенством, стандартным счастьем. И если бы не синяя дверь, возможно, никогда бы о ней и не вспомнил.
В тот день Олег Сергеевич Востриков из-за синей двери не вернулся. Больше его никто не видел. Поиски результатов не дали. Невостребованные вклады отошли банку. Бронь на 6-комнатный пентхаус на 99-м этаже умного небоскрёба сняли. Очень скоро все позабыли удачливого риелтора агентства «Фортуна» и его рекорды продаж.
Синяя дверь с выцветшей краской, коваными петлями и львиной головой вместо ручки больше не появлялась. По крайней мере в том городе, где строится сейчас 27-я очередь жилого комплекса «Мечта» (или 277-я? – точно не помню).
Юрий Егоров
Московская обл
Математик
Пашка Пирожков был самым необычным мальчишкой в нашем классе. В то время как другие собирали значки и марки, сбегали с уроков на стадион «Текстильщик», чтобы посмотреть, как тренируются футболисты нашей городской команды, он ничем таким не интересовался. И за всё время только пару раз сходил вместе с классом в кинотеатр «Великан» смотреть популярные в то время французские фильмы. В общем, такой прилежный ученик, слушался педагогов и родителей, исправно делал уроки и особенно преуспевал в математике. Наши увлечения не разделял, сидел один за своей партой и решал задачки. А потом удивлял всех нас и математичку Ларису Михайловну Романову. Поэтому учителя считали его самым умным в классе, и мы, обычные шалопаи, особо с ним не дружили. И о чём с Пашкой можно было говорить, если он понятия не имел, кто такие Веньков, Пономарёв или Шуляков, кумиры ивановских болельщиков, и кто из них заколотил мяч в кубковом матче против липецкого «Металлурга»?
Вероятно, Пашка стал бы золотым медалистом, гордостью школы, поступил бы в местный университет, а может быть, даже в Москву, защитил бы там диссертации, превратился в великого математика и много чего бы ещё сделал, но всё изменил случай. В восьмом классе его отправили на математическую олимпиаду. Сначала – на общероссийскую в Пензу, потом – на всесоюзную в Ригу. Кстати, оттуда он в подарок мне привёз значки: один с петушком, другой с башенкой Домского собора. Всё из-за того, что я как-то заступился за него перед хулиганами-старшеклассниками. Они толкнули Пашку и надавали ему подзатыльников, а мне за него стало обидно. Хоть и умный, но всё же – одноклассник. Вот, вероятно, он захотел меня так отблагодарить, хотя к этому времени я уже значки забросил и стал увлекаться виниловыми пластинками. Но всё равно было приятно.
Иллюстрация Татьяны Никольской
Пока Пашка ездил по своим олимпиадам, мы гурьбой за Наташкой Замарашкиной ухлёстывали. Она была такой стильной, с большой грудью и попкой, вы меня понимаете! А Пашка решал свои уравнения и оставался равнодушным к Наташкиным достоинствам.
В девятом классе его отправили в Братиславу, в Чехословакию. То есть – за границу. Невероятное событие для советской школы. Пашке завидовали, а он вроде как и не особо радовался. Говорил, что едва ли потянет международный уровень. Задачки там посложнее.
– Ты о чём думаешь? – говорили ему. – Джинсы привези, новый диск «Олимпика», а если повезёт, то что-нибудь лицензионное – «Смоки» или «Би Джиз».
Наташка к нему тоже подходила и что-то просила на ушко, вероятно, фирменный лифчик. Пашка смотрел на неё непонимающе.
Когда вернулся, мы Пашку не узнали. Нет, внешне он остался прежним: обычный парнишка, только чокнутый. Но как-то совершенно потух. Словно весь дух из него выпустили. Спрашивали про город, а он отвечал, что совершенно обычный, как наш Иваново. Ничего оттуда не привёз, даже кассетника.
Посчитали, что там, на олимпиаде, он допустил много ошибок, получил низкие оценки и тяжело переживал своё поражение.
Он по-прежнему сидел за партой один, но даже не раскрывал тетради. Учёбу забросил. Учителя по привычке ставили ему хорошие оценки, и все между собой говорили, что Пашка сошёл с ума из-за своей математики. Сам он никому ничего не объяснял.
Золотая медаль у него уплыла. В аттестате даже появилось несколько троек: по литературе, русскому языку и, кажется, истории.
О поступлении в университет можно было забыть. Вот что забавно: Пашка был настоящим талантом, но высшего образования не получил. А мы, балбесы, кто по блату, кто по везению, пролезли в университеты, и впоследствии кто-то из нас даже диссертации защитил. Я сам доктором наук стал.
После школы Пашка пошёл работать фрезеровщиком на «Автокран». Спасибо Николаю Ильичу, учителю труда, хорошо нас этому ремеслу научил. Спустя несколько лет прошёл слух, что Пашку судили. Якобы он уехал в Армению и там пытался нелегально перейти границу, но пограничники его задержали. Такие были времена, просто так выехать из страны было невозможно…
Мы много лет не виделись. И вот недавно случайно встретились в городе. С трудом узнали друг друга. Разговорились: кто, где? У Пашки оказалось всё в порядке. Во время рыночных реформ он открыл своё дело – мастерскую, не зря на «Автокране» работал. Сейчас чинит импортные автомобили, преуспевает. Живёт в своём доме, там, где всё городское начальство, возле Горино. И в личном плане у него всё нормально. Был женат, но решил, что лучше одному. Наслаждается свободой. Его двое детей с высшим образованием, как все умные люди, перебрались в Европу. Значит, у них тоже всё в порядке. Внуки пару раз приезжали навестить трудолюбивого дедушку. А вот математику окончательно забыл. Даже сомневается, что таблицу умножения вспомнит.
– Слушай, расскажи всё же, что тогда случилось в этой Братиславе? – попросил я. – В школе мы все терялись в догадках.
На некоторое время Пашка задумался, стал прежним.
– Да… – наконец решился. – Только поймёшь ли? Там, в братиславской гостинице, я встретил…
И замолчал.
– Кого, Паша? Йохана Кройфа или Герда Мюллера? А может, Боба Дилана?
– Я не знаю, кто они такие.
– Тогда кого?
– Оливию Хасси. – Лицо Пашки изменилось. Таким романтичным я его не видел никогда за все десять лет учёбы в школе.
– Оливию Хасси?
– Да. Я не сразу её узнал. Понял лишь в самолёте, когда возвращался в Союз. Мы столкнулись за завтраком. Она сидела за соседним столиком. Невероятная. Такая вся нежная, воздушная, трогательная… Я сошёл с ума. Даже сейчас, как вспомню, мурашки по коже.
– Она кто?
– Бедный Коля. Вот в этом вся ваша беда – что вы ничего не знаете, кроме вашего «Текстильщика», значков, марок, пластинок, шмоток и прочей дребедени. Оливия Хасси – актриса, она играла Джульетту в знаменитом фильме Франко Дзефирелли. Это тебе не Наташка Замарашкина с большими титьками! – Пашка засмеялся.
– А мы тогда думали, что это всё из-за того, что ты ничего не выиграл.
– Ха, великим математиком я был только в ваших глазах. В Пензе и Риге мне повезло, и как меня в Братиславу отобрали, я даже не знаю. Не было у меня никаких сверхспособностей. И вообще, математикой я увлёкся от нечего делать.
– А мы думали…
– Да, – он похлопал меня по плечу. – Знаешь, если сломается твоя тачка, привози её ко мне в мастерскую. Лучше меня никто её не сделает, и денег не возьму. Мы всё же друзья. Когда-то ты за меня заступался.
Потом он как-то с облегчением выдохнул и пошёл по своим делам.
Нина Кромина
г. Москва
Подарок
Когда-то в детстве у меня были папа, мама, бабушка. Теперь же, потеряв их, я интуитивно искала тех, кто мог бы хоть как-то заменить их. Иногда мне казалось, что нашла, но проходило время – и жизнь уводила их. Когда я познакомилась с Глебом, а вскоре вышла за него замуж, меня удивляло, что он не стремится к общению с родителями. Он купил себе квартиру в центре Москвы, и поездка на окраину, где он прожил всё детство, юность и даже зрелость, была для него мучительна. Несколько дней он находился в таком мрачном состоянии, что, глядя на него, я страдала и не знала, чем могу помочь ему. Да и самой хотелось, чтобы его родители, он и я стали семьёй. Время от времени я ездила с мужем к его родителям, пыталась всех растормошить, втянуть в общую беседу. Увы, оторвавшись от стола, который состоял из традиционных советских блюд, каждый, после долгого и продолжительного молчания, уходил в своё. Мама – на кухню, папа – в компьютер, муж – в телевизор. К нему на колени забирался нежный мопсик по имени Шнабс, преданно смотрел Глебу в глаза. Мне казалось, что пёсик считает его своим хозяином, ведь именно он принёс его когда-то в их дом. Я же не находила себе применения. Конечно, чаще всего пыталась помогать на кухне. Но всегда слышала одно и то же:
– Иди отдыхай, я сама справлюсь.
Я пыталась всех объединить какой-нибудь игрой типа «Лобстер» или лото «Времена года», купленным в Третьяковке специально для этих вечеров.
Но безрезультатно.
Готовясь ко дню рождения Глеба, я задумала целую программу и очень волновалась, удастся ли.
Сразу, как только в толпе зевак мы вышли из метро, я увидела, что от местных парковок, остановок трамваев и автобусов тянутся большие и маленькие, пожилые и юные. В их глазах мне чудился неподдельный интерес. Даже Глебушка мой ненаглядный, эдакий скептик и нелюдим, не казался сейчас желчным и раздражённым. Обычно на массовых мероприятиях он поджимал губы, и я замирала, с тревогой ожидая его презрительно брошенное кому-то вслед: «Дебил».
Сегодня время от времени муж улыбался, и поддерживал меня под локоток, если я теряла равновесие, и услужливо придерживал дверь, пропуская вперёд, когда мы заглядывали в павильоны. Но это была лишь часть плана, который я разрабатывала с тщательностью прагматика.
Поскольку сегодня у Глеба был день рождения, я решила сделать ему самый лучший, на мой взгляд, подарок и не ограничиться выставкой, на которой побывал не только президент, но и добрая часть нашей страны.
Зная, что Глеб обожает рестораны с изысканными интерьерами и дорогой сервировкой, я не пожалела денег и на этот вид увеселений.
Я решила отметить его день рождения в кругу семьи. О том, что в ресторане, кроме нас двоих, будут его родители, конечно, ни слова. Мы уже переходили через дорогу, когда к дверям подъехало такси и из него вышли сначала Зоя Степановна, потом со Шнабсом на руках Николай Алексеевич. (Каких трудов мне стоило уговорить их взять с собой малыша! Но ведь он же член нашей семьи. И если его оставляют дома одного, он поднимает такой плач, что разрывается сердце.) Встреча на ходу расстроила бы все мои планы: родители к нашему приходу уже должны сидеть за столиком.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71491423?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Коллектив авторов
Тип: электронная книга
Жанр: Стихи и поэзия
Язык: на русском языке
Издательство: У Никитских ворот
Дата публикации: 08.01.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Третий выпуск альманаха современной русской прозы и поэзии «Литературные встречи». В рубриках «Проза», «Поэзия», «Переводы», «Литературоведение», представлены следующие писатели: Мария Аверина, Сергей Адамский, Ирина Асеева, Светлана Ахмедова, Виктория Беляева, Анаит Григорян, Артём Гуларян, Алёна Даль, Мэри Дарк, Надя Делаланд, Юрий Егоров, Оля Жданкина, Ольга Зюкина, Ольга Козловская, Нина Кромина, Александр Курапцев, Дмитрий Лагутин, Виолетта Минина, Александр Пономарёв, Ольга Савинова, Тамара Селеменева, Мария Смирнова, Марина Соловьёва, Олеся Стаховская, Наталья Тимофеева, Алла Чучина, Мария Фроловская, Елена Шумара