Главная страница | Остросюжетные любовные романы | Рассказы из нашей юности

Рассказы из нашей юности
Геннадий Вениаминович Кумохин
Три рассказа из далекой юности. Действие происходит, когда нынешние седенькие старички и старушки были еще милыми девочками и мальчиками. Поэтому все обстоятельства наверняка давно стерлись из их памяти.
Это была мирная страна, и путешествие по гоголевским местам не казалось бог весть каким происшествием.
Наша юная героиня ищет и находит верных друзей, свою первую любовь, но ее жизнь не кажется такой уж счастливой и пасторальной.

Геннадий Кумохин
Рассказы из нашей юности

Три рассказа о любимой

История одной фотографии
Вот уже много лет на моем письменном столе стоит одна черно-белая фотография. Милая, юная девушка грустно и без улыбки смотрит с нее и думает о чем-то своем. Эта фотография очень дорога для меня, потому что эта девушка – моя любимая, такая, с какой я познакомился много лет назад, и даже на пару лет моложе.
Несмотря на кажущуюся безыскусность, фотография эта отличается от множества любительских снимков, сделанных на память. В ней чувствуется рука художника, как и то, что модель явно небезразлична ее автору. Когда-то любимая рассказывала мне довольно грустную историю.
А я, по своей неискоренимой привычке, почти полвека назад тайком сделал записи и теперь повторяю их практически без изменений.
Иринка проснулась среди ночи от того, что поезд, который должен был увозить ее от шума, духоты и сутолоки столицы, остановился и стоял, видимо, довольно долго на какой-то большой станции. Сквозь щель неплотно задернутых занавесок пробивалась голубоватая полоска света, и в тишине спящего перрона чьи-то голоса громко и грубо разговаривали.
– Харьков, – угадала девушка.
Так приятно было лежать, завернувшись в свежую простыню на нижней полке купированного вагона и чувствовать себя совершенно свободной. Кошмарное лето уже почти позади. И теперь она взрослая – студентка.
Вот Ритка-то удивится… Да, а ведь та уже на втором курсе.
– Буду думать только о Санжарах, – решает девушка, – осталась всего одна ночь.
Она лежит, закинув руки за голову, и улыбается чему-то своему, заветному.
Синий свет в окошке медленно пополз слева направо, слабея, и снова появился в углу – от другого фонаря – и опять пришел в движение. Вагон начал раскачиваться все сильнее и сильнее, и вот это уже не вагон, а качели.
И, держась за канаты, Иринка взлетает высоко-высоко и смотрит через плечо: кто же это раскачивает так сильно?
Она отчетливо видит черные волосы и смуглое знакомое, как будто, лицо, и никак не может узнать стоящего внизу парня. А тот поворачивает к ней смеющееся лицо и, подхватив сиденье, мягко бросает его вверх.
И остаются внизу верхушки сосен, и весело кружится голова…
– Закружу кому-нибудь голову! – с внезапной решимостью подумала девушка и засмеялась тихонько и радостно.
Лет десять назад Берсеневы купили дачу на «островке», состоящем из двух – трех улочек одноэтажных домиков – настоящих украинских хаток, крытых соломой, с глиняными полами и белыми стенами. Домишки прятались в тени белых акаций и фруктовых деревьев, а в палисадниках неизменно цвели георгины и мальвы.
В то время отец и мать Иринки были еще военными. А мать была опытным медиком – по специальности отоларингология. Она бесплатно вела прием отдыхающих в расположенном поблизости военном санатории.
В обмен Берсеневы пользовались некоторыми его социальными структурами.
Стена военного санатория прижимала домики к излучине Ворсклы, отчего они и впрямь казались расположенными на островке. Приближение к санаторию было заметно издалека – только здесь росли такие огромные серебристые тополя.
Еще ничего не было видно, даже холма, на котором расположился город, а они уже вырастали великолепными светло-зелеными кронами.
Иринка представляет, как останавливается автобус, она по тропинке спускается с шоссе, и перед ней открываются две дороги. Одна – через ворота санатория по аллеям прямо на другой его конец.
– Но ведь никогда нет уверенности, – вспоминает Иринка, – что калитка в заборе, нелегально пробитая прямо напротив их дома, еще не заколочена.
И она выбирает другой путь, более длинный, но такой же интересный, как и первый. Вот она идет по тропинке, прижатой забором прямо к реке, над быстро несущейся водой.
Здесь тихо и сумрачно даже в самый яркий день. Густые кроны смыкаются высоко над головой, корявые стволы поросли разноцветными лишайниками. Мягкая земля прогибается под каблуками.
Деревья расступаются, и неожиданно появляется небольшая полянка. Здесь через реку перекинут подвесной мостик. Рядом, чуть в стороне от него стоит окруженная акациями беседка, у которой…
Здесь девушку охватывают воспоминания. Короче, отсюда и начинается ее «островок».
Каждое лето приезжает в Новые Санжары Иринка. С тех самых пор, как приобрел отец половину домика в живописном местечке на берегу украинской реки.
Она здесь, действительно, как дома: и она всех почти знает, и ее все знают, особенно молодежь. Но из всех знакомых ближе все-таки несколько человек, мальчишек и девчонок, – «наша компашка». Большинство приезжие: из Москвы, как она, из Ленинграда, из Харькова, из Запорожья и Полтавы. Есть и местные. И все так весело у них получается, так дружно, что ужасно грустно расставаться с друзьями под осень.
Когда в половине шестого утра свежая и причесанная Иринка выглянула из вагона только что остановившегося поезда, первым, кого она увидела, был отец. Он подхватил два ее чемодана, а потом и саму Иринку, торопливо расцеловал и прокричал, что нужно бежать к автобусу, который давно уж стоит на станционной площади и может вот-вот уехать.
Она сидела в пыльном салоне маленького автобуса и, жмурясь от яркого солнца, улыбалась.
С присущей ему стремительностью отец закидывал ее вопросами. На этот раз это было даже кстати – можно было не рассказывать о самом главном. Не говорить же, в самом деле, что мама успела снова выйти замуж и просила об этом не упоминать. Иринка знает наперед, что любопытство отца очень поверхностное, и, получив ответ, он об этом больше не спросит.
– Вот так у них всегда, что отец, что мать: ответишь им что-нибудь, они и довольны, а что на самом деле у меня на душе – им и дела нет, – с внезапной обидой подумала девушка.
Не вдаваясь в подробности, Иринка отвечала, что мама и бабушка чувствуют себя хорошо. Да, теперь она студентка. Экзамены были трудными, но она все-таки набрала нужные для поступления баллы.
– Пап, а из «наших» ты никого не видел? – не выдерживает дочь.
– Как же, подружки твои каждый день заходят, и еще некто…
– Кто же, а какой он из себя?
– Белобрысый такой. Да он прошлым летом часто к тебе заходил.
Оставшаяся часть дороги пролетает незаметно.
– Мама, где Вы там? Принимайте гостей, – громко сказал отец, открывая калитку. С бьющимся сердцем, узнавая все вокруг, Иринка бросилась навстречу низенькой, опирающейся на палку старушке, поцеловала дряблую, в коричневых пятнах, как на печеном яблоке, щеку и обняла за вздрагивающие плечи.
– Ну, что ты, что ты, бабуленька. Вот я и приехала. Не надо плакать.
Отец и тут не выдержал:
– Ладно, мама. Иринке отдохнуть с дороги надо. Приготовь ей постель.
– Пап, а Ритка приехала? – переспрашивает Иринка, уже лежа на диванчике и с удовольствием разглядывая вазочку с розами на столе – соседка подарила – и репродукцию Джоконды на стене, которую она сама вставила в рамку лет пять назад.
– Приехала, – ответил отец из соседней комнаты, – ты спи, давай, а то бабушку опять разбудишь.
– Хорошо-то как, – думает Иринка, поворачиваясь на бок и уже засыпая.
Она снова была дома.
Иринка редко видит сны или же сразу забывает их.
Но сейчас взбудораженное сознание не хочет мириться и выплескивает все новые картинки – того, что было, или того, что ей хотелось когда-то, чтобы так было.
Видит Иринка, как они вдвоем с Карасиком, первой своей полудетской любовью, – и единственной, – шепчет она, – карабкаются по крутой тропинке. А потом бредут по сухой траве мимо пожарной каланчи на самую высокую площадку, мысочком выступающую между двух оврагов.
И останавливаются, запыхавшись, держась за руки, в восхищении от раскинувшегося прямо под ними до самого горизонта во все стороны зеленого моря. Речки совсем не видно, только по изгибам растущих по берегам ветел и тополей прослеживается ее путь. А дальше сады, и в них, как оконца, белые стены домишек, еще дальше сосновые рощи и бархатные луга. Теплый воздух доносит снизу аромат цветов и трав, как будто притаился там внизу кто-то большой, и теперь глубоко и шумно дышит. А по небу в лучах заходящего солнца – пушинки облаков, как нежные ушки – розовые и белые.
– Бежим! – кричит Карасик, и вот уже шумит ветер в ушах, и тело кажется невесомым, будто в полете, и только успеваешь ноги переставлять. С разбегу дети перескакивают через низкий заборчик и оказываются на заднем дворе, распугивая кур и гусей.
– Нас тогда еще чуть собака не покусала, – вспоминает Иринка и решает, уже просыпаясь, – нужно будет сегодня же взобраться на эту площадку.
Но ей жаль такого хорошего сна, и, повернувшись на другой бок, она снова видит себя рядом с Карасиком идущими по лесной тропинке.
– А так было, когда мы шли на мельницу.
Листья орешника, широкие и шершавые, склоняются над головой. Тихо и пасмурно здесь.
– А что там шуршит в кустах? Гадюка?
– Не бойся, я с тобой, вот моя рука, – знакомый голос, но это уже не Карасик, а кто-то другой.
Но Иринке хочется верить этому голосу. Верить.
– Ах, как хорошо, что я сюда вернулась, – улыбается во сне Иринка, и вдруг слышит пронзительный радостный визг, и распахиваются, хлопая, одна за другой двери в домишке, и кто-то маленький и кудрявый бросается к ней на шею.
– Иришенька, Иришенька приехала! Дай я тебя поцелую!
Счастливый человек, ее лучшая подруга Рита.
Лет пять назад, когда они познакомились, Иринка была еще подростком, а Ритка, которая была на пару лет старше, выглядела уже барышней.
Сейчас Иринка чувствует себя уже взрослой, а Ритке никто больше 15 лет не дает. Все дело в маленьком ее росте и счастливом характере.
Рита, что называется – художественная натура – добрая, отзывчивая, ужасно беспокойная – ни минутки на месте не усидит, – словом, полная противоположность рассудительной Иринке.
И прекрасное ей дополнение.
– Ой, как я тебя люблю!
Снова обхватывает Рита подружку своими крепкими ручками.
– Пусти, пусти, раздавишь!
– Ага! Я разбойник, ты – моя добыча! – вскарабкивается на лежащую Иринку верхом.
А через мгновение, сделавшись серьезной, смирно сидит на диванчике и болтает загорелыми ножками.
– Ой, что делается у нас в компании! Все прошлогодние парочки перемешались. У Эллы с Колей с начала лета такая любовь, что я просто и не знаю…
– А как у тебя дела сердечные? – спрашивает Иринка.
– За мной Саша ухаживает.
– Это тот, что у клуба живет? – прыскает Иринка, представив этого верзилу рядом с миниатюрной подружкой.
– А Вовка твой не выдержал. Сначала все ждал тебя, ходил к твоему папе, выспрашивал, а теперь провожает по вечерам Ольгу из Ленинграда.
– Ну, это ерунда. Он мне в последнее время совсем разонравился. Я с ним даже переписываться перестала.
– Конечно, Бельчонок, но у нас ведь все уже по двое, как же ты одна будешь? – вздыхает участливо Рита.
И впервые за все время Иринке становится неприятно на душе.
Да, ведь она и не подумала об этом. Раньше у нее никогда не было недостатка в поклонниках. Но теперь, ближе к концу лета, все ребята, как говорится, были заняты. А одной, ох как не сладко возвращаться одной после танцев или из кинотеатра. Даже если проводят тебя все вместе до калитки, а дальше? Сиди и вздыхай, завидуй тем, кому хорошо вдвоем звездной этой ночью.
Значит не так уж хорошо и свободно здесь, если все зависит от какого-то выбора. Ведь может же так случиться, что мне вообще никто не понравится.
И вздохнула нарочито печально:
– Вот и последний уголок детства рассыпается…
И добавила:
– А вдруг я так и останусь здесь одна?
– Пусть только попробуют! – воскликнула Рита с неподдельным возмущением, – Да будь я парнем, тут же бы влюбилась в тебя смертельно.
И она, вскочив, опустилась на одно колено перед Иринкой и уморительно схватилась, сложив ладони, за то место, где должно было находиться сердце, но только справа, а потом, будто спохватившись, исправилась.
– Да ну тебя совсем! – весело рассмеялась Иринка.
– Так бы и давно. А теперь собираемся на пляж!
– Как, а завтрак? И потом, я совсем не загорелая. Неудобно так появляться.
Иринка с сомнением оглядела себя в зеркальце шкафа.
– Ничего, – развеяла ее опасения Рита, – мы с тобой такое местечко найдем, где нас никто не увидит.
– А где сейчас все купаются? На городском пляже?
– Нет, в этом году там совсем мелко. Сейчас ходят к нам на островок к лодочной станции.
– Ну, что, нашла свою подружку? – слышат они в прихожей голос отца.
– Одевайся скорей, завтрак уже на столе. И марш на речку.
– Когда же вы успели встать? Я и не заметила.
– Меньше спать надо,– смеется отец.
– Ну, вот, – говорит Иринка, делая вид, что сердится, – то укладывает насильно, то – меньше спать.
Иринкины опасения остаться одной очень быстро развеялись.
Стоило ей появиться в обществе – на пляже, как тут же «положил не нее глаз» местный фотограф Андрей.
Было ему уже лет двадцать, и в прошлом году он презрительно, как ей казалось, на них поглядывал, детвора, мол, и к «компании» не принадлежал.
Иринка же еще раньше обратила на него внимание, и в тайне посмеивалась над Вовкой, своим прошлогодним кавалером: вот Андрей – красивый молодой человек, в такого и влюбиться можно.
Но, видно, здорово за это время похорошела она, если Вовка при виде ее даже в лице изменился, и, наверное, не один раз посетовал на свою торопливость.
Что касается Андрея, то он как будто первый раз ее увидел.
Вовка, его приятель, рассказывал во всеуслышание:
– Это кто такая? – спрашивает.
– Да ты ее знаешь, – говорю, – Иринка Берсенева.
– Не может быть! Как же я ее сразу не узнал?
– Вот теперь он от тебя на танцах не отойдет.
– Ну и пусть не отходит, – посмеивалась Иринка, а про себя подумывала, – ага, один попался, но мы будем холодны и неприступны.
Андрей был фигурой примечательной не только благодаря приятной внешности, но больше из-за особого положения в местном обществе. В отличие от большинства молодежи он работал: был единственным фотографом в городке, а заодно, и в санатории. Причем, очень и очень неплохим. Особенно удавались ему портреты, которые получались выразительными, можно сказать, художественными.
Андрей гордился своей профессией, а, кроме того, своими амурными победами, как поговаривали злые языки, не только над девушками, но и над зрелыми дамами, которые отдыхали в санатории без мужей.
Странно, но обстоятельства эти не только не отталкивали от него, но делали Андрея даже более привлекательным и каким-то романтическим в глазах девушки. Что, впрочем, не мешало ей еще несколько раз в этот день до начала танцев злорадно представлять, какой она предстанет прекрасной и равнодушной перед новым воздыхателем.
И если замыслу этому не суждено было осуществиться, то только потому, что Андрей, как оказалось, хорошо танцевал, что было очень немаловажным аргументом для Иринки, любившей танцы и понимавшей в них толк.
На танцы ходили непременно в военный санаторий. И хотя они не были его обитателями, сторожа порой закрывали на это глаза.
Существовал определенный ритуал сборов. Сначала собирались Иринка с Ритой. Надевали выходные платья, делали друг другу прически. Потом заходили к одной Тане, а затем к другой. Все это делалось за разговорами, очень не спеша.
Да спешить было особо некуда.
Так было и в тот раз, впервые после приезда Иринки.
Темнеет в Санжарах значительно раньше, чем в Москве, поэтому, когда подруги проходили через парк, из освещения оставалась только большая серебристая луна, да редкие фонари на изогнутых ножках. От деревьев ложились двойные корявые тени. Девушки ступали по тропинке с удвоенной осторожностью и все ближе подходили к освещенной площадке, на которой громко звучала музыка.
Иринке было грустно. Она уже знала, что Карасик не приедет и этим летом. Но она мысленно разговаривала с ним и обещала ждать и любить только его. Даже если она познакомится с хорошим парнем, убеждала она себя, первым для нее всегда будет ее Карасик. И от этого давно уже привычная грусть как будто утихла и свернулась комочком в глубине души.
А может статься, именно эта полулюбовь – полумечта будет для нее оберегом, охраняющим девушку от опрометчивых поступков в пору ее юности.
Музыка звучала громко – громко, народу тоже было много, но никто не танцевал – так всегда бывает вначале. Девочки расположились ближе к эстраде и застыли в ожидании кавалеров.
Вдруг, с первыми тактами вальса, прямо от противоположной стороны площадки отделился парень, и отправился прямиком к ним. Иринка еще не успела узнать в нем Андрея, но уже ясно чувствовала, что это именно он, и скоренько отвернулась, делая вид, что занята разговором с Ритой.
Андрей остановился от нее в двух шагах, галантно поклонился и попросил разрешения на тур вальса (именно так он выразился).
Немного робея, Иринка вошла в освещенный круг. Они стояли одни в луче прожектора, а ей казалось, что вообще были совершенно одни, и принялись вальсировать.
Андрей танцевал легко и непринужденно. Лица людей, стоящих у скамеек, превратились, кружась, в бледную ленту, и Иринка уже не замечала, как вошли в круг другие пары.
Ее охватило чувство странной раскованности и, казалось, подними она голову – увидит звезды, танцующие вместе с ними.
Танец закончился, и, раскрасневшаяся, со сбившимся дыханием Иринка вернулась на прежнее место. Но никого из девчонок там не оказалось.
– Вот такая цена всем нашим клятвам верности, если в первый же вечер разбежались, – мелькнуло у нее в голове.
В продолжение всего вечера Андрей не отходил от Иринки ни на шаг, и она танцевала только с ним. Она решила, что для первого дня знакомства этого достаточно. И когда Андрей предложил провести ее домой, ответила, что она возвращается вместе с девчонками, но он может идти вместе с ними.
Так она говорила всегда, если не хотела оставаться с парнем наедине.
К последнему танцу девчонки все-таки собрались вместе. Дорога домой показалась Иринке значительно короче, потому что Андрей без конца веселил компанию, так что тени буквально шарахались от дружного хохота.
Иринка жила дальше всех, поэтому последние метры они шли с Андреем вдвоем.
У калитки сказала:
– До свидания.
Прокралась в дом, разделась и мгновенно уснула.
Прошло всего несколько дней их знакомства, а ей казалось – годы. Андрея сразу приняли в компанию. Он был низменно весел и для всех как-то удобен.
На пляж он являлся позже всех и начинал колобродить. То придумает совершенно немыслимые шапочки, то битву всадников на лошадях.
Однажды достал две старые плоскодонки, и они отправились вниз по реке в поход к заброшенной мельнице. Сыро, темно кругом, а он рассказывает историю о мрачной славе этого места. Невольно встанешь с камня, который оказывается развалиной старинной мельницы. В темной глубине омута притаилась тайна.
А тут Андрей клянется, что это место невозможно сфотографировать. Девушки недоверчиво хмыкают. Он берет фотоаппарат, снимает, а на следующий день действительно приносит засвеченную пленку, причем остальные кадры оказываются нормальными.
В другой раз он приволок огромный букет цветущей акации, и вся комната наполнилась сладким дурманящим ароматом весны. Иринка никак не могла добиться, где он взял эти белые грозди в средине лета.
Признаться, ей, не очень нравилась его бесшабашная веселость, которая казалась девушке скорее напускной, чем искренней. Гораздо больше ее привлекали часы, когда они оставались вдвоем.
Он казался грустным, говорил мало, и слова давались ему с видимым трудом. Но вместе с придуманной им ролью массовика-затейника, словно старая кора с дерева, спадало его позерство, и он становился самим собой.
Андрей редко рассказывал о себе, но эти немногословные рассказы Иринка слушала с большим вниманием. Андрей хорошо учился, но после окончания школы заболел менингитом. Сейчас он уже здоров, разве что иногда побаливает голова.
Он с детства увлекался фотографией, и поэтому, когда представилась возможность, с охотой превратил развлечение в работу.
Денег получает достаточно, особенно летом, когда в санатории много отдыхающих, а в городке полно приезжих. Он и после школы не знал, где учиться дальше, а теперь ему и вовсе расхотелось поступать в институт.
Девушка чувствовала, что за этими словами таится неуверенность в себе, и принималась убеждать, что ему обязательно следует учиться дальше. Постепенно Андрей стал как будто соглашаться с ней.
Зато гораздо охотнее рассказывал он о мастерстве фотографии. По его словам, можно быть не только фотографом, но и художником одновременно.
Здесь уже Иринка выражала сомнения. Она была тогда просто не искушенной девочкой, и ей еще только предстояло изучать в институте курс истории искусств.
К тому же это было так давно, в эпоху черно-белой фотографии и за много лет до появления компьютерной графики.
Тем более удивительно, что этот юноша доходил до всего самостоятельно.
Андрей горячился и принимался доказывать, как это важно – правильно видеть. Тогда в самых простых вещах открывается удивительный мир.
Он говорил, что просто ненавидит большинство своих работ, в которых портреты выходят бездушными, а позы – нелепыми. Он печатает снимки, и ему становится противно и стыдно за фальш этих поз и выражений. В них нет жизни, потому что нет движения.
Он говорил, что иногда прямо танцует от радости, когда ему удается поймать мгновение. Без чувства и интереса нельзя снимать даже кусты и деревья.
Честно говоря, Иринка не могла этого понять: любовь и ненависть фотографа… Нужно ли это?
Он останавливался на полуслове, заметив, что она слушает рассеянно, и снова становился грустен и молчалив. Иринка знала, что Андрей избалован вниманием женщин и, очевидно, не привык долго быть воздыхателем. Она была готова противостоять ему, но он ничего не предпринимал, и ее предубеждение постепенно рассеялось.
Так проходил день за днем, заканчивался июль, приближался ее день рождения, и Иринка уже представляла, какое платье она наденет на свой день рождения, и как она будет танцевать с Андреем в этот день.
Она проводила с ним целые дни, и ей не было скучно. Третьим был фотоаппарат ФЭД.
Андрей снимал почти беспрерывно. Деревья, листву, освещенную солнцем, и светом уличного фонаря, излучину реки, бегущую трясогузку, мимику и жесты людей.
Он настойчиво приглашал девушку смотреть на мир его глазами, его цепким взором фотографа, и она постепенно все больше попадала под его влияние.
Андрей работал очень быстро и иногда приносил снимки уже на следующее утро.
Юным читателям, привыкшим к цифровым фотоаппаратам или, тем более, к смартфонам, напомню, что с пленочным фотоаппаратом все было гораздо сложнее.
Пленку нужно было сначала проявить, потом фиксировать, а затем уже печатать каждый снимок отдельно. Последний этап был особенно длительным.
Иринка удивлялась, когда же он успевает, ведь не печатает же ночью. Оказалось, однако, что это именно так. Тогда она поняла значение его поздних утренних визитов и происхождение темных кругов под глазами.
Ей было жаль парня, и она серьезно ему выговаривала. Андрей отвечал, что давно привык так работать, когда никто не мешает, и получается лучше и быстрее, чем днем.
Однажды вечером он привел девушку в свою мастерскую. Она располагалась в маленьком полуподвальчике одного из немногих двухэтажных домов на центральной улице городка.
Андрей принялся колдовать над пленкой, а Иринка расшалилась, выдвинула ящички письменного стола, стала вертеть свертки и рассыпала пачку фотографий.
Ей бросился в глаза погрудный портрет девушки. Лицо, повернутое в профиль, было почти неразличимо. Свет падал и освещал только волосы: огромный, по тогдашней моде, шиньон, небрежно сколотый, так что выбившиеся пряди волнились на виске и затылке. Было такое ощущение, что они светятся сами – так странно дробились в завитках и исчезали в их сиянии тени.
Иринка схватила этот снимок и спросила у Андрея:
– Кто это?
Он, казалось, смутился:
– Отдай, это одна моя знакомая. Ты ее не знаешь.
– А почему ты не сделаешь ни одного моего снимка? Ведь ты фотографировал меня много раз.
Он помедлил и сказал:
– Погоди, немного, еще увидишь,– и заторопился выключить свет, оставив только маленькую лампочку красного цвета.
Девушка пыталась помогать, но только опрокинула в темноте баночку фиксатора, затем села поодаль и принялась смотреть, как двигается по полу его красноватая тень.
В комнате было душно и так резко пахло химикатами, что на лбу у нее выступила испарина.
Единственное окно, пробитое в стене на уровне земли, не открывалось. Только узкая полоска света от фонаря на противоположной стороне улицы с трудом пробивалась сквозь мутное стекло.
Вдруг Иринке показалось, что она уже никогда не сможет вырваться отсюда, и ей стало страшно. Дрожащим голосом она попросила Андрея выйти отсюда, и они отправились на улицу.
Стояла полная луна. Ее свет серебрил листья пирамидальных тополей по обочинам дороги. От нагретого асфальта тянулись струйки теплого воздуха. В палисадниках за забором сладко и томительно пахла почти неразличимая в темноте ночная фиалка – маттиола и белые граммофончики ночного табака.
Хорошее настроение снова вернулось к девушке, и только при воспоминании об этом душном аде пробегала по спине холодная дрожь.
Она дала себе слово, что постарается вытащить Андрея из этого места, где он рискует окончательно подорвать себе здоровье.
На следующее утро Иринка проснулась непривычно рано и долго лежала не шевелясь. Двигаться не хотелось, и приходили на ум какие-то приятные и спокойные мысли. Девушка отдалась их течению и плыла в полудреме куда-то далеко. Постепенно мысли приобрели четкость, и она поняла, что думает об Андрее и ни на минуту не переставала думать о нем.
Вдруг, сначала еле заметно, как будто из глубины, а затем все сильнее с каждым толчком крови в висках стала нарастать неясная и совершенно необъяснимая тревога. Она не знала, откуда появилось это чувство, и как противостоять неизвестной, подстерегавшей ее опасности. Всеми силами пытаясь отодвинуться и отвлечься от дурных предчувствий, она лежала неподвижно, боясь даже пошевелиться.
Иринка чувствовала, как беззвучно ползет по виску, постепенно перебираясь на затылок отражающийся в зеркале лучик солнечного света. И также постепенно стала уходить тревога. Не в силах бороться с нахлынувшей вдруг усталостью, девушка уснула вновь.
После завтрака она поделилась своей тревогой с Ритой. Но лучшая подруга, обычно очень чуткая и внимательная, отмахнулась от нее:
– Иришенька, не мучай себя пустыми тревогами. Все будет хорошо.
У Ритки продолжался очередной роман, и она была целиком им поглощена.
А в полдень того же дня, когда они были вместе со все компанией на пляже, Андрей вдруг предложил:
– Хочешь вареников с вишнями? Тогда пойдем к нам.
Он знал, что вареники с вишнями были ее любимым блюдом, и это было хорошим поводом познакомить ее с матерью.
Как и большинство в Санжарах, Андрей с матерью жили в собственном доме из белого кирпича с двускатной железной кровлей. Ей понравился этот домик с аккуратным садиком за черным двором и аккуратным же палисадником перед окнами. Андрей обитал в одной из двух комнат – маленькой и светлой.
Иринка подошла к письменному столу напротив окна и под толстым стеклом увидела множество своих фотографий. Она никогда еще не видела их так много. Две из них ей особенно понравились.
На первой был портрет грустной девушки с красивыми волосами. На другой она выходила из воды, исчерканной яркими бликами, и улыбалась.
И вдруг она как-то особенно ясно почувствовала, что нравится Андрею, и, может быть, любима.
Солнце светило в окна, на подоконнике в простом кувшине алели георгины. И также ярко и солнечно было у нее на душе.
Пришла мать Андрея, маленькая женщина с мягкой улыбкой. Кажется, девушка узнала бы ее даже в толпе.
– Здравствуй, Ириночка, – сказала она,– я хорошо знаю тебя по фотографиям. Андрейка сказал, что ты любишь вареники с вишнями. Я приготовила их специально для тебя.
Они сидели друг напротив друга за кухонным столом, покрытым клеенкой в мелкий цветочек. Осторожно надкусывали уголки вареников и высасывали сладкий сок, норовивший забрызгать лица и одежду, и улыбались.
Когда вышли на улицу, солнце стояло уже низко и впереди по дороге тянулись, взявшись за руки, две тени.
Они долго бродили по большому старому парку. Пробиваясь в просветы стволов, солнечные лучи расцвечивали аллею оранжевыми прямоугольниками. Потом все меньше становилось красок в сини над головой и зелени листьев. И, наконец, сереющие сумерки выползли из кустарников прозрачными облаками тумана.
Когда они вышли к излучине реки на полосу серого песка и светлого заката, охватившего небо желтым и красным, Андрей обнял и поцеловал ее. Было очень хорошо и очень странно от его ласк. Хотелось плакать и смеяться вместе, и кружилась голова.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71481859?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.