Время вины
Время вины
Ульяненко Елена
Мистическая история, новогодняя сказка, когда в жизнь людей вмешиваются древние силы. Как любые силы, они неоднозначны, нет среди них абсолютного добра или зла, но есть справедливость, где наказание – тоже часть справедливости.
Ульяненко Елена
Время вины
Глава 1
"Найди Семикрестье. Обязательно найди. Призови. Они не смеют отказать. Найди Семикрестье. Слышишь? А сейчас проснись. Открой глаза пока не поздно. Быстрее, Лена, проснись"
Свет. Слишком яркий свет. Глаза болели. Хотя нет. Болели не только глаза. И эта вторая боль была намного острее. Почему так холодно? Ленка с трудом подняла руку, попробовала сжать пальцы – получилось плохо. Пальцы не слушались, словно скованные льдом, они застыли и только слегка дрогнули от ее усилий. Рука дернулась и упала. Упала туда, где болело, где был источник этой боли. Теплая, густа влага окутала онемевшие пальцы – и боль растеклась новой волной. Ленка закричала. Нет, она хотела закричать, но крик застыл в горле сиплым комком. Она подняла руку, и тяжёлая темная капля упала с пальцев на губы. Сладко-соленая капля с приторным ароматом. Запах, который не спутаешь ни с чем. Кровь. Ленку замутило, голова закружилась. Подавив приступ тошноты, она попробовала подняться.
Она вывернута, выпотрошена, растерзана. Раскрытая брюшина зияла черной дырой, из которой все ещё сочились темные капли. Непослушные руки пытались стянуть рану, пытались захлопнуть эту бездну, но рваные края проваливались вовнутрь, а следом за ними туда же провалилась и рука. Боль накрыла с новой силой, рассосав комок в горле. И она закричала. Закричала, вложив в этот, возможно последний крик, все отчаяние, весь ужас своего последнего дня.
– Тихо, Ленчик, тихо. Ну ты чего? Это всего лишь сон, это сейчас пройдет, – мягкий голос обволакивал, успокаивал, но она по-прежнему сжимала руками живот, место, где совсем недавно была кровавая каша.
– Я не могу больше. Сегодня пятый день этих кошмаров. Борь, отвези меня к психиатру, что ли. Я не могу больше. Пять дней одно и тоже. Я вижу два сна. Я просыпаюсь во сне и лучше бы не просыпалась. Борь, у меня крыша едет.
– Опять тот же сон? Те же детали?
– Да. Холод, Свет, кровь, боль и голос. Что мне этим хотят сказать? Что такое это Семикрестье? Слово какое дебильное. Борь, помоги мне, я больше не выдержу.
Теплая рука аккуратно коснулась ее плеча. Она повернулась к Борису и снова закричала: лица у Бориса не было. Пустые глазницы пристально пялились на нее, там, где должны были быть губы – неровные края плоти с виднеющимися обрезками кожи.
– Ленок, ты чего? – остатки губ шевелились, оголяя зубы и десны. И три капли крови упали на белоснежную простынь.
Ленка скинула руку с плеча, кошкой спрыгнула с кровати, забилась в угол и завыла.
Снова свет. Теперь на нее смотрел доктор в маске. Глаза живые – слава богу. Руки теплые – уже хорошо.
– Где Борис? – просипела Ленка.
Врач аккуратно погладил ее по голове.
– Ну все, выкарабкалась. Все девять жизней использовала. Ничего, сейчас будет легче.
Ленка смотрела на него и не могла понять, отчего ей все кажется иным: больше что ли? Почему он не ответил? Где Боря? Что вообще произошло? Что вообще с ней случилось? Что последнее помнит?
Дорога, ночь. Фары. Все. Да твою ж ты мать. Мозг отказывался работать.
– Все, Борис Михайлович, можете забирать. Ещё пару дней она будет квелая, а потом наладится все.
– Да, хорошо, – голос Бориса был сухим, глухим и тяжёлым.
– Как же звать тебя, чудо подколесное? – Борис бережно взял Ленку на руки и прижал к груди ее маленькую головку.
Ленка хотела сказать что-то, но в ответ лишь замурчала.
– Ладно, будешь пока Муркой. Ты уж прости меня, не углядел. И за котят твоих прости – не уберегли. Сейчас Ленка моя оклемается, там глядишь будем вместе жить.
Ленка прижалась к Борису, потерлась о плечо слежавшейся шерсткой – теперь все сходилось. Теперь нужно искать Семикрестье. Искать тех, кто вернёт ее обратно в ее тело. А может ну его. Может кошкой лучше? Ни тебе забот, ни хлопот, лежи себе на диване да обои царапай. Ленка улыбнулась своим мыслям и урча заснула на руках Бориса.
"Найди Семикрестье. Лена, ты должна их найти. Ты должна все исправить", – голос был далёким и уже не тревожил.
– Я найду, – лениво потянулась забинтованная кошка, – Я найду. Потом. Завтра, – боль отпускала, мысли улетали к облакам.
Это так приятно мурлыкать на груди Бориса. А ведь ещё до всего этого он хотел бросить ее, хотел уйти к этой рыжей сучке из кофейни напротив. А теперь держит на руках, несёт ее истерзанное тельце и каждый день ходит к тому, прежнему, ее телу. Есть ли смысл что-то менять? Когда он целиком теперь принадлежит ей. Вина. Чувство вины сильнее, чем любовь удерживает рядом. О, как же это приятно, держать его в своей власти. Абсолютной власти вины.
Глава 2
Муська бежала изо всех сил. Снег был глубокий, мокрый и рыхлый – это затрудняло движение. Липкие комки на шерсти утяжеляли бег, короткие лапы проваливались и передвигаться приходилось прыжками, даже скорее, нырками. Но сама виновата – теперь беги.
Дворового Полкана Муська дразнила с самого его появления, когда тот был совсем крохой – меньше самой Муськи. Кто ж знал, что из этого пахнущего молоком дрожащего комочка вырастет такая сволота. Уже в первую неделю Муська основательно разодрала ему морду, повредила ухо и хорошохонько погрызла, вырвав добрый клок щенячьей шерсти. Полкан выл от страха и писался, когда вдруг недалеко появлялась черная гибкая тень хозяйской кошки.
Грациозно и мягко кошка отодвигала собачью миску ровно на столько, чтобы длина цепи не позволяла дотянуться до еды или воды. Эту её хитрость хозяева заметили дня через три, когда Полкан изнемогал от жажды и голода, просто лежал, вытянув лапки по направлению к чашке. Кошку никто не заподозрил, зато получил ремнем Егорка, да и сам хозяин наслушался бранных слов от жены, которая этого Полкана и притащила не весть откуда. С того дня она сама лично стала присматривать за щенком, кормить с рук потрохами, наливать парное молоко и даже, что совершенно не слыхано, отпускать его с цепи по двору. В общем, все то, что было ранее доступно Муське, теперь перепало с большей силой безродному псу. Кошка ещё больше не возлюбила щенка, но тактику решила поменять. Теперь она стала ластиться, тереться пушистым боком, играть. А в игре можно оцарапать или прикусить. Так случайно Полкаша чуть не лишился глаза, но Муська хитро выторговала прощение, зализывая его раны своим шершавым языком. За это ей хорошо перепадало: то голова курицы с нежным гребешком, то молочка отхлебнет. Отхлебнет, и, по кошачьим традициям, задними лапами прикопает, напустив в белоснежное молоко мелкой гальки, песка и чернозёма. Ну а что с кошки взять? Хозяйка Полкана жалела, мыла чашку и наливала свежее молоко. А Полкан все запоминал.
Кто ж знал, что собаки растут с такой скоростью. Уже к весне это был крепкий и злобный пёс. Даже густая шерсть не скрывала, как перекатывались мышцы при каждом его движении. С таким уже не поиграешь – за раз перекусит. Муську спасала только цепь. Кошка мысленно очертила дугу, докуда цепь позволяла этому отродью дотянуться, и в предельной близости продолжала пакостить.
Спит он в будке – отчего же не садануть когтистой лапой по морде, а потом сразу на верх, на дальний конец будочной крыши. А ещё вблизи нужду справить и, гребя со всем усилием, грязным песком закидать его территорию. Опять же украсть чего вкусного и грызть долго, смакуя хрящи и жилки, прям у него пере глазами.
Пёс заходился лаем, густая тягучая пена разлеталась из его пасти. Он хрипел, он выл от бессилия и ненависти. А стальная цепь натягивалась тугой струной и не пускала его дальше муськиной линии. Так было всегда. Всю весну, и всю осень, и даже кусочек зимы. Но сегодня звено цепи не выдержало и раскололось, не то звякнуло, не то скрипнуло, подарив свободу огромному серому псу с подранным ухом.
Полкан бежал огромными прыжками, гремел цепью, рычаг, хрипел, желая разодрать эту хитрую черную тварь. Муська слышала, как ломается наст и хрустят прошлогодние сухие ветки под его огромными лапами, она представляла, что вот так же сама хрустнет и успокоится. Но ей нельзя. Сейчас нельзя. Она отчётливо слышала биение пяти маленьких сердец внутри себя. И Полкан теперь был не просто нелюбимым псом, но угрозой для пока ещё не родившихся котят.
Полкан – дурак, кроме двора ничего не знает, – думала Муська, пытаясь ускориться, – Трасса, тут совсем рядом, там мне бежать легче, а этого дурака быстро на колесо намотает.
Снег густой и крупный повалил неожиданно, кошке дорогу выглядывать незачем, а для ее преследователя это означало верную и скорую гибель. Муська улыбнулась своей хитрости и рванула изо всех сил, из последних сил, вперёд. Вот оно. Свет фар на миг ослепил ее, и она побежала прям под колеса. Была уверена, что успеет. Всегда успевала. Но теперь она стала толще и тяжелее на целых пять маленьких сердец.
Она слышала вой Полкана, слышала горечь и любовь в этом вое. Он провожал ту, которая учила его отличать добро от зла, правду от хитрости. Он забыл все, кроме ее шершавого языка, лижущего оцарапанный глаз. Он помнил ее тихое мурчание и мягкую черную шерсть, он помнил, как оказывается любил эту черную тень.
Закинув голову, он разодрал воем ночную тишину, так по-собачьи проводил на другую сторону ту, которая всегда была рядом. И гремя цепью, тяжёлым медленным шагом направился к своей будке.
Ах, если бы он не побежал, если бы он не был так зол, если бы не эта хлипкая цепь, он бы и дальше мог любоваться этой красотой, этой черной тенью, которая сливается с самой ночью, и только по зелёным фонарикам ее глаз можно догадаться о ее тихом присутствии рядом. Это были его собственные зелёные звёзды, его собственной ночи. Стыдно сказать, но рядом с ней он не боялся ничего. А теперь он виновен. И этот груз вины, как тяжёлая цепь, будет вечно волочиться за ним.
Глава 3
Ленка дремала на коленях Бориса. Он нежно, очень аккуратно и ласково, боясь потревожить, боясь нарушить ее сон, гладил ее по спине. От этого Ленке становилось теплее, и приятная нега разливалась по телу. Она мурчала в такт движениям его руки.
Ещё до того, как раздался звонок, Ленка открыла глаза – они засияли зелёными фонариками, явно не предвещая ничего хорошего. Ленка выгнула спину, ощетинились и зашипела.
– Ты чего, Мурка, что-то не так задел? Тебе больно? – голос Бориса был приторно сладок с нотками вины.
Но Ленка шипела в сторону двери, она чувствовала ЕЁ, слышала ЕЁ шаги, чуяла запах ЕЁ духов с примесью аромата кофейных зёрен.
Инга перешагнула порог и сразу сделала шаг назад – кошка, худая, черная, перемотанная поношенной попоной, шипела, выпускала когти и была готова броситься, только если Инга сделает ещё один шаг.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71481256?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Ульяненко Елена
Мистическая история, новогодняя сказка, когда в жизнь людей вмешиваются древние силы. Как любые силы, они неоднозначны, нет среди них абсолютного добра или зла, но есть справедливость, где наказание – тоже часть справедливости.
Ульяненко Елена
Время вины
Глава 1
"Найди Семикрестье. Обязательно найди. Призови. Они не смеют отказать. Найди Семикрестье. Слышишь? А сейчас проснись. Открой глаза пока не поздно. Быстрее, Лена, проснись"
Свет. Слишком яркий свет. Глаза болели. Хотя нет. Болели не только глаза. И эта вторая боль была намного острее. Почему так холодно? Ленка с трудом подняла руку, попробовала сжать пальцы – получилось плохо. Пальцы не слушались, словно скованные льдом, они застыли и только слегка дрогнули от ее усилий. Рука дернулась и упала. Упала туда, где болело, где был источник этой боли. Теплая, густа влага окутала онемевшие пальцы – и боль растеклась новой волной. Ленка закричала. Нет, она хотела закричать, но крик застыл в горле сиплым комком. Она подняла руку, и тяжёлая темная капля упала с пальцев на губы. Сладко-соленая капля с приторным ароматом. Запах, который не спутаешь ни с чем. Кровь. Ленку замутило, голова закружилась. Подавив приступ тошноты, она попробовала подняться.
Она вывернута, выпотрошена, растерзана. Раскрытая брюшина зияла черной дырой, из которой все ещё сочились темные капли. Непослушные руки пытались стянуть рану, пытались захлопнуть эту бездну, но рваные края проваливались вовнутрь, а следом за ними туда же провалилась и рука. Боль накрыла с новой силой, рассосав комок в горле. И она закричала. Закричала, вложив в этот, возможно последний крик, все отчаяние, весь ужас своего последнего дня.
– Тихо, Ленчик, тихо. Ну ты чего? Это всего лишь сон, это сейчас пройдет, – мягкий голос обволакивал, успокаивал, но она по-прежнему сжимала руками живот, место, где совсем недавно была кровавая каша.
– Я не могу больше. Сегодня пятый день этих кошмаров. Борь, отвези меня к психиатру, что ли. Я не могу больше. Пять дней одно и тоже. Я вижу два сна. Я просыпаюсь во сне и лучше бы не просыпалась. Борь, у меня крыша едет.
– Опять тот же сон? Те же детали?
– Да. Холод, Свет, кровь, боль и голос. Что мне этим хотят сказать? Что такое это Семикрестье? Слово какое дебильное. Борь, помоги мне, я больше не выдержу.
Теплая рука аккуратно коснулась ее плеча. Она повернулась к Борису и снова закричала: лица у Бориса не было. Пустые глазницы пристально пялились на нее, там, где должны были быть губы – неровные края плоти с виднеющимися обрезками кожи.
– Ленок, ты чего? – остатки губ шевелились, оголяя зубы и десны. И три капли крови упали на белоснежную простынь.
Ленка скинула руку с плеча, кошкой спрыгнула с кровати, забилась в угол и завыла.
Снова свет. Теперь на нее смотрел доктор в маске. Глаза живые – слава богу. Руки теплые – уже хорошо.
– Где Борис? – просипела Ленка.
Врач аккуратно погладил ее по голове.
– Ну все, выкарабкалась. Все девять жизней использовала. Ничего, сейчас будет легче.
Ленка смотрела на него и не могла понять, отчего ей все кажется иным: больше что ли? Почему он не ответил? Где Боря? Что вообще произошло? Что вообще с ней случилось? Что последнее помнит?
Дорога, ночь. Фары. Все. Да твою ж ты мать. Мозг отказывался работать.
– Все, Борис Михайлович, можете забирать. Ещё пару дней она будет квелая, а потом наладится все.
– Да, хорошо, – голос Бориса был сухим, глухим и тяжёлым.
– Как же звать тебя, чудо подколесное? – Борис бережно взял Ленку на руки и прижал к груди ее маленькую головку.
Ленка хотела сказать что-то, но в ответ лишь замурчала.
– Ладно, будешь пока Муркой. Ты уж прости меня, не углядел. И за котят твоих прости – не уберегли. Сейчас Ленка моя оклемается, там глядишь будем вместе жить.
Ленка прижалась к Борису, потерлась о плечо слежавшейся шерсткой – теперь все сходилось. Теперь нужно искать Семикрестье. Искать тех, кто вернёт ее обратно в ее тело. А может ну его. Может кошкой лучше? Ни тебе забот, ни хлопот, лежи себе на диване да обои царапай. Ленка улыбнулась своим мыслям и урча заснула на руках Бориса.
"Найди Семикрестье. Лена, ты должна их найти. Ты должна все исправить", – голос был далёким и уже не тревожил.
– Я найду, – лениво потянулась забинтованная кошка, – Я найду. Потом. Завтра, – боль отпускала, мысли улетали к облакам.
Это так приятно мурлыкать на груди Бориса. А ведь ещё до всего этого он хотел бросить ее, хотел уйти к этой рыжей сучке из кофейни напротив. А теперь держит на руках, несёт ее истерзанное тельце и каждый день ходит к тому, прежнему, ее телу. Есть ли смысл что-то менять? Когда он целиком теперь принадлежит ей. Вина. Чувство вины сильнее, чем любовь удерживает рядом. О, как же это приятно, держать его в своей власти. Абсолютной власти вины.
Глава 2
Муська бежала изо всех сил. Снег был глубокий, мокрый и рыхлый – это затрудняло движение. Липкие комки на шерсти утяжеляли бег, короткие лапы проваливались и передвигаться приходилось прыжками, даже скорее, нырками. Но сама виновата – теперь беги.
Дворового Полкана Муська дразнила с самого его появления, когда тот был совсем крохой – меньше самой Муськи. Кто ж знал, что из этого пахнущего молоком дрожащего комочка вырастет такая сволота. Уже в первую неделю Муська основательно разодрала ему морду, повредила ухо и хорошохонько погрызла, вырвав добрый клок щенячьей шерсти. Полкан выл от страха и писался, когда вдруг недалеко появлялась черная гибкая тень хозяйской кошки.
Грациозно и мягко кошка отодвигала собачью миску ровно на столько, чтобы длина цепи не позволяла дотянуться до еды или воды. Эту её хитрость хозяева заметили дня через три, когда Полкан изнемогал от жажды и голода, просто лежал, вытянув лапки по направлению к чашке. Кошку никто не заподозрил, зато получил ремнем Егорка, да и сам хозяин наслушался бранных слов от жены, которая этого Полкана и притащила не весть откуда. С того дня она сама лично стала присматривать за щенком, кормить с рук потрохами, наливать парное молоко и даже, что совершенно не слыхано, отпускать его с цепи по двору. В общем, все то, что было ранее доступно Муське, теперь перепало с большей силой безродному псу. Кошка ещё больше не возлюбила щенка, но тактику решила поменять. Теперь она стала ластиться, тереться пушистым боком, играть. А в игре можно оцарапать или прикусить. Так случайно Полкаша чуть не лишился глаза, но Муська хитро выторговала прощение, зализывая его раны своим шершавым языком. За это ей хорошо перепадало: то голова курицы с нежным гребешком, то молочка отхлебнет. Отхлебнет, и, по кошачьим традициям, задними лапами прикопает, напустив в белоснежное молоко мелкой гальки, песка и чернозёма. Ну а что с кошки взять? Хозяйка Полкана жалела, мыла чашку и наливала свежее молоко. А Полкан все запоминал.
Кто ж знал, что собаки растут с такой скоростью. Уже к весне это был крепкий и злобный пёс. Даже густая шерсть не скрывала, как перекатывались мышцы при каждом его движении. С таким уже не поиграешь – за раз перекусит. Муську спасала только цепь. Кошка мысленно очертила дугу, докуда цепь позволяла этому отродью дотянуться, и в предельной близости продолжала пакостить.
Спит он в будке – отчего же не садануть когтистой лапой по морде, а потом сразу на верх, на дальний конец будочной крыши. А ещё вблизи нужду справить и, гребя со всем усилием, грязным песком закидать его территорию. Опять же украсть чего вкусного и грызть долго, смакуя хрящи и жилки, прям у него пере глазами.
Пёс заходился лаем, густая тягучая пена разлеталась из его пасти. Он хрипел, он выл от бессилия и ненависти. А стальная цепь натягивалась тугой струной и не пускала его дальше муськиной линии. Так было всегда. Всю весну, и всю осень, и даже кусочек зимы. Но сегодня звено цепи не выдержало и раскололось, не то звякнуло, не то скрипнуло, подарив свободу огромному серому псу с подранным ухом.
Полкан бежал огромными прыжками, гремел цепью, рычаг, хрипел, желая разодрать эту хитрую черную тварь. Муська слышала, как ломается наст и хрустят прошлогодние сухие ветки под его огромными лапами, она представляла, что вот так же сама хрустнет и успокоится. Но ей нельзя. Сейчас нельзя. Она отчётливо слышала биение пяти маленьких сердец внутри себя. И Полкан теперь был не просто нелюбимым псом, но угрозой для пока ещё не родившихся котят.
Полкан – дурак, кроме двора ничего не знает, – думала Муська, пытаясь ускориться, – Трасса, тут совсем рядом, там мне бежать легче, а этого дурака быстро на колесо намотает.
Снег густой и крупный повалил неожиданно, кошке дорогу выглядывать незачем, а для ее преследователя это означало верную и скорую гибель. Муська улыбнулась своей хитрости и рванула изо всех сил, из последних сил, вперёд. Вот оно. Свет фар на миг ослепил ее, и она побежала прям под колеса. Была уверена, что успеет. Всегда успевала. Но теперь она стала толще и тяжелее на целых пять маленьких сердец.
Она слышала вой Полкана, слышала горечь и любовь в этом вое. Он провожал ту, которая учила его отличать добро от зла, правду от хитрости. Он забыл все, кроме ее шершавого языка, лижущего оцарапанный глаз. Он помнил ее тихое мурчание и мягкую черную шерсть, он помнил, как оказывается любил эту черную тень.
Закинув голову, он разодрал воем ночную тишину, так по-собачьи проводил на другую сторону ту, которая всегда была рядом. И гремя цепью, тяжёлым медленным шагом направился к своей будке.
Ах, если бы он не побежал, если бы он не был так зол, если бы не эта хлипкая цепь, он бы и дальше мог любоваться этой красотой, этой черной тенью, которая сливается с самой ночью, и только по зелёным фонарикам ее глаз можно догадаться о ее тихом присутствии рядом. Это были его собственные зелёные звёзды, его собственной ночи. Стыдно сказать, но рядом с ней он не боялся ничего. А теперь он виновен. И этот груз вины, как тяжёлая цепь, будет вечно волочиться за ним.
Глава 3
Ленка дремала на коленях Бориса. Он нежно, очень аккуратно и ласково, боясь потревожить, боясь нарушить ее сон, гладил ее по спине. От этого Ленке становилось теплее, и приятная нега разливалась по телу. Она мурчала в такт движениям его руки.
Ещё до того, как раздался звонок, Ленка открыла глаза – они засияли зелёными фонариками, явно не предвещая ничего хорошего. Ленка выгнула спину, ощетинились и зашипела.
– Ты чего, Мурка, что-то не так задел? Тебе больно? – голос Бориса был приторно сладок с нотками вины.
Но Ленка шипела в сторону двери, она чувствовала ЕЁ, слышала ЕЁ шаги, чуяла запах ЕЁ духов с примесью аромата кофейных зёрен.
Инга перешагнула порог и сразу сделала шаг назад – кошка, худая, черная, перемотанная поношенной попоной, шипела, выпускала когти и была готова броситься, только если Инга сделает ещё один шаг.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71481256?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Ульяненко Елена
Тип: электронная книга
Жанр: Мистика
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 28.12.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Мистическая история, новогодняя сказка, когда в жизнь людей вмешиваются древние силы. Как любые силы, они неоднозначны, нет среди них абсолютного добра или зла, но есть справедливость, где наказание – тоже часть справедливости.