Мошенники
Мошенники
Франц Холер
Франц Холер (р. 1943) – живой классик швейцарской литературы, писатель, драматург, артист кабаре и автор песен, лауреат многочисленных литературных и художественных премий Швейцарии и Германии, почетный доктор Фрибурского университета, член Швейцарского общества писателей и международного ПЕН-клуба.
Франц Холер неоднократно бывал в России, его тепло принимали в совершенно разных литературных кругах – от журнала «Сноб» до красноярской читающей публики. Он стал одним из главных героев фильма Егора Перегудова «Вертикальный парк швейцарской литературы».
Сборник рассказов Франца Холера состоит из одиннадцати историй. Большинство из них посвящены людям преклонного возраста, старающимся адаптироваться в быстро меняющемся мире, – на помощь им нередко приходят удача и авторская находчивость. Есть и рассказы, отсылающие к классической немецкой и мировой литературе. Неожиданные сюжетные повороты, литературная игра, широкая эрудированность автора – все это вряд ли оставит читателя равнодушным.
Франц Холер
Мошенники
© 2021 by Luchterhand Literaturverlag, a division of Penguin Random House Verlagsgruppe GmbH, M?nchen, Germany
© Степан Огиевский, Александра Беккерман, Мария Медведева, Анастасия Сметанина, Ульяна Сенцова, Элина Ханова, Анна Захарова, Анна Плотникова, перевод, 2025
© ИД «Городец», 2025
* * *
От редакции
Франц Холер – один из тех людей, которых можно описать пастернаковской строкой «быть живым, живым и только». Наверно, поэтому ему всегда удается завоевывать симпатию аудитории, куда бы он ни приехал.
В далеком 1965 году Франц бросил учебу в Цюрихском университете, поскольку начал выступать в кабаре с сольной литературной программой, подыгрывая себе на виолончели. Успех у публики был настолько велик, что он решил на время отложить академическую карьеру и с тех пор так к ней и не возвращался.
Позже он начал сочинять прозу, стихи, пьесы. В родной Швейцарии Холер – национальное достояние. Едва ли найдется читающий конфедерат, который ни разу не слышал его имени. Пишет он и для взрослых, и для детей, его тексты отличает необузданная игра воображения, подпитанная трепетным отношением к творчеству.
Российскому читателю Холер знаком по книгам «Президент и другие рассказы», «Платформа № 4», «Стук», а также детской рождественской повести «Ночь кометы» и ряду рассказов, опубликованных в журнале «Иностранная литература».
Протагонисты большинства историй нового сборника «Мошенники» – люди почтенного возраста, которые, однако, не пасуют перед трудностями и продолжают радоваться жизни во всех ее проявлениях. Так герой «Заснеженного пика» осуществляет мечту о покорении альпийской вершины, несмотря на годы и неодобрение его идеи окружающими. А вдовствующая героиня заглавного рассказа совершает свадебное путешествие, давно разменяв девятый десяток лет.
Холер не устает удивлять – «Прощание» посвящено знаменитому Йозефу Гайдну, который по воле авторского воображения незадолго до смерти переносится в XXI век. А сказка Андерсена «Соловей» получает любопытную интерпретацию в одноименном рассказе. «Столик» и «Каменный дождь» пропитаны стародавними суевериями горцев, а «Кошка» и «Не иди!» – современными.
Нигде фантастическое не приходит так случайно, как у Франца Холера. Его рассказы повествуют о странных событиях и внезапном наступлении чудесного: о таинственном каменном дожде, унесшем персонал одинокого альпийского отеля. О популярном туристическом заведении, приносящем большие несчастья. О внезапном моменте истины в телефонном разговоре матери и дочери. О ночном пении соловья, возбуждающем жителей маленького городка. И об уловке внучки, благодаря чему престарелая Амалия Отт снова отправляется в далекое путешествие. Это незаметные трещины в ткани повседневной жизни, на которые так мастерски указывает Франц Холер.
Поводом для написания истории служат и настенный календарь, и новелла классика швейцарской литературы Готфрида Келлера в мягкой обложке, и необходимость носить антиковидную маску, потому что жизнь проявляет себя всюду – во множестве комичных, загадочных и требующих художественного осмысления обстоятельств.
Это книга, в которой рассказывается об отдельных людях, но при этом учитывается общество. Это книга, которая заставляет задуматься и улыбнуться; книга, сочетающая в себе легкость и глубину. Каждая история – маленькое чудо, которое делает взгляд на жизнь богаче.
Мошенники
Женщина у входной двери, хоть и нажала на звонок дважды, явно не была почтальоншей. У почтальонши были светлые волосы, собранные в хвост, а у этой – черные кудри и темные глаза. И одета она была не в синюю униформу, а в красную блузку и черную кожанку.
– Фрау Отт? – спросила она, улыбаясь.
Амалия Отт кивнула. Правда, то и дело с ней случалось, что она не была уверена, где стоит или куда хотела пойти, или действительно ли сегодня воскресенье, раз церковь закрыта, но, как сказал врач, в восемьдесят восемь лет здесь нет ничего необычного, и ей просто нужно носить с собой свой адрес, когда она уходит из дома.
Но сейчас она стояла у двери и кивала, поскольку была уверена, что она Амалия Отт.
– Что вы хотели? – спросила она у незнакомки.
– Я войду на минутку? – спросила та. – Это конфиденциально.
Амалия ненадолго закрыла глаза и увидела двух своих дочерей, их мужей, своих внуков и правнуков, и все они хором кричали: «Не впускай незнакомцев!»
Когда она открыла глаза, женщина в красной блузке стояла все там же и с улыбкой смотрела на нее.
– Пожалуйста, – пригласила Амалия, – входите.
– Очень мило с вашей стороны, – ответила незнакомка, одной ногой уже стоя на пороге.
– Пойдемте на кухню, – сказала Амалия и повела женщину по тускло освещенному коридору. На столе в тарелке лежал надкусанный бутерброд с джемом, а рядом стояла чашка и банка растворимого Nescafе.
– Присаживайтесь, – предложила Амалия, указывая на второй стул. – Я припозднилась с завтраком. Может, вы тоже хотите кофе?
– Спасибо, – отозвалась кудрявая женщина, – но я ненадолго. У меня для вас сообщение от вашей внучки.
Амалия снова ненадолго закрыла глаза и снова увидела маленький семейный хор. Там было пять внуков: трое высоких молодых людей – сыновья первой дочери, еще двое с женами и два правнука, низенький муж второй дочери, а правее стояла девушка лет тридцати, курносая, с детской головкой и махала ей рукой.
– От Корнелии? – спросила Амалия, когда снова открыла глаза.
– Да, от Корнелии, – подтвердила женщина.
– Что с ней?
– У нее неприятности.
И незнакомка рассказала, что Корнелию арестовали во время поездки в Рим, так как она везла другу пакетик с наркотиками; конечно, Корнелия ничего не знала, она бы никогда не сделала ничего подобного, но теперь она в тюрьме, откуда ее выпустят только под залог в 20 000 евро, что примерно равняется 22 000 франков, и Корнелия ей дала ее, Амалии, адрес с просьбой помочь в этой сложной ситуации.
– А ее мать?
Она ни в коем случае не должна ничего узнать, Корнелии ужасно стыдно, что ее втянули в такое дело, она просит никому ничего не говорить семье и обещает все возместить.
Амалия сделала глоток кофе и отерла губы тыльной стороной ладони.
– Да, – сказала она, – это похоже на Корнелию.
Она всегда любила эту девочку не только из-за того, что та была ее единственной внучкой, но и за присущую ей необузданность. Корнелия еще школьницей любила путешествовать и однажды доехала с подружкой автостопом до Испании, чем привела в ужас родителей. Амалия тогда успокаивала их, что Корнелия обязательно вернется. Позже она училась в киношколе за границей, хотела снимать фильмы и подрабатывала где придется, они мало общались в последнее время, разве что иногда от нее приходили поздравительные открытки с какого-нибудь далекого острова, и вот теперь это.
Амалия сняла несколько карточек, прикрепленных к холодильнику магнитиками, и посмотрела на них.
– Кажется, это от нее, – сказала она, передавая незнакомке почтовую открытку с бьющимися о скалы волнами. – Она ездила туда на море.
Незнакомка посмотрела на карточку.
– В Ирландии, – последовал ее ответ. – Она мне рассказывала, что часто бывала в Ирландии. Так что мы будем делать с деньгами?
Амалия снова закрыла глаза, и вся ее семья закричала: «Не давай!» Даже оба маленьких правнука мотали головами. И только Корнелия в стороне молча махала ей рукой. Амалия вздохнула.
– Подождите, – сказала она и пошла в комнату покойного мужа. Выдвинула нижний ящик стола и вытащила коробку, на которой крупными буквами было написано «Фотографии». Сверху лежало семейное фото, которое она видела всегда, когда закрывала глаза. Внезапно ей показалось, что Корнелия смотрит на нее с грустью. Под фотографией лежал конверт с надписью «Свадебное путешествие», в котором она хранила деньги. Так придумал ее муж: «От грабителей», – сказал он. Она открыла конверт и отсчитала десять купюр по сто франков. Положила конверт в сумку, стоявшую на столе, и снова закрыла коробку и ящик.
Когда она обернулась, незнакомка стояла в дверном проёме.
– Тут не хватает, – сообщила Амалия. – Придется взять из банка.
– Я вас провожу, – ответила незнакомка.
Час спустя две женщины шли по мосту через Аре. Амалия оделась по-праздничному, как всегда, когда ходила в банк: синий костюм-двойка, поверх него – тонкий дождевик, шляпка с брошью и серебристым пером, а в руках – огромная сумка. Хотя посланница Корнелии и поторапливала ее, Амалия не давала сбить себя с толку. Она говорила, что получит свои деньги только в том случае, если будет выглядеть прилично.
Банк находился на набережной Аре, и кудрявая женщина сказала Амалии, что подождет ее здесь, на скамейке, пока та не вернется с деньгами, за которые, без сомнений, Корнелия будет невероятно благодарна.
Когда Амалия перешла дорогу и снова обернулась, то увидела, что к незнакомке подсела другая женщина и начала с ней разговор.
Нелегко было объяснить сотруднику за стойкой, что ей нужно 20 000 евро, да еще и наличными. Можно ли узнать, для чего ей понадобилась такая сумма? Она на мгновение задумалась, напомнила себе, что не должна никому ничего говорить, а затем нашла слово, которое показалось ей подходящим.
– Это личное, – ответила Амалия.
Он сказал, что должен сначала посмотреть, есть ли у них вообще столько евро, ушел и вернулся лишь через некоторое время. Сообщил, что у них действительно есть необходимые купюры, но если она захочет поехать с ними за границу, он мог бы передать ей часть суммы в чеках – так было бы безопаснее, чем наличными.
Поскольку она и слышать об этом не желала, он просто дал ей подписать квитанцию на 21 625 франков. Именно столько стоили 20 000 евро в конверте. Затем он отсчитал купюры, в основном зеленые и коричневые, во всяком случае, таких она еще никогда не видела, сунул их в конверт и пододвинул ей.
Амалия с улыбкой положила конверт в большую сумку и вслух заметила, мол, она и не подозревала, что у нее так много денег.
Ей следует быть осторожной, сказал сотрудник и осведомился, не нужно ли сопроводить ее домой.
– О нет, в этом нет необходимости, – ответила она, поскольку была не одна.
Однако когда она подошла к скамейке, там никого не было.
Амалия огляделась, но нигде не увидела красной блузки.
Она села и стала ждать. Ей не нравилось, что женщина, с которой они уже договорились, внезапно исчезла. Ведь Корнелии нужны были деньги.
Она не знала, что мужчина за стойкой успел позвонить в полицию. И за это время наряд задержал двух женщин на скамейке как подозреваемых в мошенничестве.
Она ждала, ждала и уже начала клевать носом.
Когда она очнулась, перед ней стояли мужчина и женщина. Они представились полицейскими, показали фото кудрявой женщины и спросили, знакома ли Амалия с ней.
Она кивнула. «Да, – подтвердила Амалия. – Сегодня познакомились».
Далее двое осведомились, просила ли та денег, и Амалия снова кивнула: «Для моей внучки».
Двое переглянулись и тоже кивнули. Мужчина сказал, что ей повезло, поскольку женщина – мошенница. Потом он предложил пройти с ними в отделение для опознания и дачи показаний.
Амалия была в замешательстве. Она? В полицию? Она покачала головой.
Полицейская уточнила, что можно сходить и завтра утром. Она ведь Амалия Отт, проживающая на улице Розенгассе?
Пораженная тем, что ее знают, Амалия сказала «да» и согласилась, что так было бы лучше, ведь сегодня у нее много дел.
Офицер ответил, что в таком случае он будет ждать ее завтра в участке в девять часов, дал ей свою визитку и спросил, нужно ли ее проводить, чтобы она вернула деньги в банк.
Амалия ненадолго закрыла глаза и тут же снова увидела семейный хор, где все как один кричали: «Дааа!» Но почему-то Корнелия не разделяла общего мнения, а лишь молча стояла с краю.
– Нет, спасибо, – ответила Амалия, поднимаясь со скамейки. – Я справлюсь сама.
– Будьте осторожны! – сказал полицейский и добавил. – Деньги лучше хранить в банке.
Амалия кивнула, попрощалась и медленно пошла по мосту через Аре к вокзалу мимо обнаженного бронзового мужчины, который хотел вскочить на бронзового коня.
На середине моста она остановилась, крепко взялась рукой за перила и взглянула на воду внизу. Ей казалось, что течение уносит все ее мысли. Кто она и почему находилась там? Почему она так хорошо одета? Что, уже воскресенье?
Амалия на миг закрыла глаза, но семейный хор исчез, и осталась только ее внучка Корнелия, безмолвно смотревшая на нее.
Когда Амалия открыла глаза, она уже все решила. Корнелия в Риме, в тюрьме, и нуждается в помощи, и никто из семьи не должен знать об этом. Никто, кроме нее. Настало ее время. Время бабушки.
На следующее утро в девять часов она села на экспресс до Милана и через Готардский тоннель выехала прямо к Айроло. Над Фирвальдштетским озером еще шел дождь, а тут уже светило солнце.
«Ох, – обратилась она к господину напротив. – Как солнечно!»
Он оторвался от газеты «Базлер цайтунг», поднял голову и ответил: «Мы же в Тичино».
Вчера женщина из туристического бюро Швейцарских железных дорог была до того любезна, что объяснила, где ей нужно пересесть в Милане, и что у нее билет в вагон № 24 на поезд до Рима, прибывающий в 13:55. Но перед этим она взглянула на свою клиентку и приветливо спросила, не хочет ли та поехать первым классом, и Амалия согласилась, глазом не моргнув. Также она согласилась на специальное предложение: трехдневное проживание в четырехзвездочном отеле, – заплатив всего 685 франков из конверта «Свадебное путешествие», а когда она попыталась обменять оставшиеся 315 франков на лиры, ей объяснили, что в Италии уже давным-давно можно расплачиваться евро.
Пока они проезжали озеро Лугано, господин напротив спросил, зачем она направляется в Рим, и ей пришлось немного поразмыслить, прежде чем нашелся ответ: «Я в свадебном путешествии».
Тогда господин заметил, что вроде бы для этого ей нужен и мужчина, однако Амалия не растерялась: «Ну вы же тут».
– Но только до Милана, – сказал господин, отсмеявшись.
И все же там он помог ей с пересадкой и отнес ее багаж в вагон № 24, где она с радостью обнаружила, что ее место номер тридцать пять находится возле окна.
Рядом никто не сидел, и незадолго до выхода место напротив заняла обвешанная бусами полная женщина, водрузившая на соседнее сиденье собачью переноску, из которой показалась мордочка маленького шпица.
Амалия улыбнулась сначала собаке, потом даме, и дама улыбнулась в ответ.
– Милая собачка, – сказала Амалия, и дама кивнула.
После Милана поезд до того разогнался, что уже практически невозможно было рассмотреть пейзаж. Мимо проносились усадьбы и тополиные аллеи, появлялись и исчезали шпили церквей, деревни, по бескрайней равнине текла река, так что через некоторое время Амалия перестала смотреть в окно.
Она открыла свою огромную сумку и достала термос, налила себе обжигающего чая и развернула бутерброд с ветчиной, который сделала еще утром.
Шпиц с жадностью уставился на нее.
– Можно? – спросила Амалия, отщипывая кусочек ветчины.
Дама кивнула, ее бусы сверкнули, и шпиц слизнул ветчину с руки Амалии.
На мгновение она снова с ужасом задалась вопросом, где она и почему кормит собачку в этом мчащемся поезде. Но потом увидела в своей сумке прозрачную папку туристического агентства с большой надписью «Рим» и снова все вспомнила. Осталось понять, знает ли она итальянский.
Она решила попробовать. И, указав на шпица, спросила хозяйку: «Comment il s’appelle?»[1 - Как его зовут? (фр.)]
Ответ последовал незамедлительно: «Зорро».
До Болоньи Амалия узнала от соседки, что Зорро принадлежит ее дочери, которая отдала его на трехнедельную передержку до конца каникул, и теперь его нужно вернуть в Рим.
До Флоренции дама узнала, что Амалия едет в Рим в свадебное путешествие, поскольку после войны, когда она вышла замуж, у них не было денег, и до смерти супруга они так и не смогли съездить, а в Риме дочь дамы со шпицем подвезла Амалию до отеля «Амбашаторе».
Вестибюль поражал своими размерами, красными ковровыми дорожками и огромной люстрой над просторными лестничными пролетами. Дама за стойкой регистрации стала чрезвычайно дружелюбной, стоило Амалии протянуть ей папку туристического бюро и заговорить с ней на итальянском, который она довольно хорошо освоила еще во времена своей юности в Романдии. «Pour trois jours»[2 - На три дня (фр.).], – выговорила она. И «Parfait»[3 - Прекрасно (фр.).] было ей ответом.
С легкой иронией она наблюдала, как молодой парень в униформе с золотистыми эполетами, серебряными пуговицами и очаровательной фуражкой схватил ее чемодан. Она последовала за ним, и вместе они поднялись в лифте на пятый этаж.
Сидя в номере на большой двуспальной кровати, Амалия снова почувствовала, что мир ускользает от нее и ненадолго прикрыла глаза. Она увидела своего покойного мужа: молодой, в воскресном костюме он вышел из церкви, огляделся вокруг и помахал ей рукой.
Она кивнула, открыла большую сумку и достала оттуда конверт с надписью «Свадебное путешествие». Почерк мужа был твердым, разборчивым, а внутри – лиры, которые теперь назывались евро. Брошюра, которую она положила на прикроватную тумбочку, называлась «Рим – вечный город». Так вот где она. С облегчением легла на кровать и сразу уснула.
Проснувшись, она еще некоторое время приходила в себя. Вид из окна на бесконечные крыши и башни был для нее совершенно незнакомым, и она долго не могла понять, где находится, пока не заметила брошюру.
«Рим, – сказала она себе. – Я в Риме», – и внезапно ее охватило чувство, которого она уже давно не испытывала. Любопытство, энергичность, что-то из давних времен, будто она вот-вот поедет в детский лагерь или на школьную экскурсию, будто она еще не стала Амалией Отт, матерью двоих детей, а была ребенком – ребенком, у которого впереди целая жизнь. Но к этому примешалось что-то еще, тоже из прошлого: страх перед неизвестностью, похожий на тот, который она испытывала, уезжая в Романдию на год.
Но счастье взяло верх. Номер, в котором она находилась, принадлежал отелю, название которого было на блокноте рядом с телефоном. Она оторвала верхний листок и сунула в карман. Ключ торчал из двери, и на грушевидном брелоке значился номер комнаты. Она снова развернула листок из блокнота и под адресом отеля записала номер: 501. Затем вышла из своей комнаты, заперла дверь и по просторной лестнице, над которой нависала огромная люстра, спустилась в вестибюль.
От приветливой женщины за стойкой регистрации она узнала, что ужин и завтрак включены в стоимость проживания, что ресторан рядом со входом уже открыт и что, если она пожелает, ей могут заказать экскурсию по городу на завтра.
Следующие два дня прошли как в тумане. Амалия рассматривала церкви, дворцы, колонны храмов, фонтаны, парки, монастыри, купола, стояла в Колизее, слушала о римлянах, о Гарибальди и папе римском, видела протянутый перст Бога на потолке Сикстинской капеллы, и ей казалось, что он тянется к ней, она чувствовала себя в другом мире; во время ужина она сначала подумала, что спагетти – это основное блюдо, и почти не могла поверить, что телячья вырезка с овощным гарниром тоже для нее, но она съела все с большим удовольствием, выпила четверть стакана красного вина, взяла к тирамису чашечку кофе, чего обычно никогда не делала по вечерам, а завершила день бокальчиком граппы, и поднялась на лифте, которым она к тому времени научилась пользоваться, в номер 501, где удобно устроилась на внушительной двуспальной кровати.
И люди были такими дружелюбными, баловали ее и разговаривали с ней по-французски, ведь язык, на котором она говорила, как она между тем поняла, вовсе не был итальянским. Однажды кто-то даже догнал ее и вернул ей позабытую в церкви сумку, а непривычно вежливые официанты подвигали ей стул, когда она садилась за стол, и слегка отодвигали его, когда она вставала – Амалия не могла понять, чем заслужила такое внимание, с каким обычно относились только к богатым людям.
Когда она не понимала, где находится, и что привело ее сюда, то сжимала сумку, которую всегда носила с собой, и все прояснялось: она в свадебном путешествии, наверстывает упущенное, ведь так хотел ее муж и специально для этого хранил деньги в конверте.
Правда, иногда ей казалось, будто есть что-то еще, нечто вроде поручения, но о нем ничего вспомнить не получалось, и она просто наслаждалась путешествием.
На третий вечер, последний вечер перед отъездом, как раз когда она собиралась пойти в столовую, в номере зазвонил телефон.
Амалия испугалась. Разве кто-то знал, что она здесь? Она немного помедлила, затем повернулась, подошла к тумбочке, взяла трубку и проговорила: «Алло?»
Звонила ее внучка Корнелия.
Час спустя она вошла в вестибюль отеля «Амбашаторе», где ее ждала бабушка, и они обнялись.
– Ты беременна, деточка? – спросила она. – А я и не знала.
Она много чего не знала и теперь, сидя в ресторане, внимательно слушала: как ее искали дома, и как полиция обнаружила, что она уехала в Рим, после чего ее дочь позвонила Корнелии, ведь та жила в Риме уже полгода. Она преподавала в немецкой школе, чтобы заработать на жизнь, и параллельно работала над фильмом, который не особо продвигался. Ее муж был итальянцем, они познакомились в Мюнхенской киношколе, а недавно он уехал на Сицилию снимать что-то о беженцах. Здесь они жили вместе в однокомнатной квартире, что было не так уж плохо, поскольку большую часть времени он проводил вне дома, и…
Амалия взяла внучку за руку. Ее озарило, зачем она приехала в Рим.
– А что насчет наркотиков? – спросила она.
Корнелия отдернула руку.
– Это тебе мама рассказала? Можешь не беспокоиться, я уже давно бросила.
Амалия оглядела соседние столики, а затем прошептала:
– Ты долго сидела в тюрьме?
Корнелия даже опешила.
– С чего ты взяла? Я никогда не сидела.
И пока они ели салат, бабушка рассказала ей о визите кудрявой женщины и обо всех последствиях.
Во второй половине следующего дня обе женщины шли по платформе миланского вокзала. Корнелия проводила Амалию до поезда в сторону Базеля, на котором та добралась бы до Ольтена без пересадок. Найдя нужное место, она поставила чемодан на багажную полку и присела напротив бабушки.
– Что ж, – сказала она, – мне нужно возвращаться в Рим. Не забудь, ты высаживаешься в Ольтене, ясно?
Амалия кивнула.
– Конечно, деточка, а ты как думала?
На мгновение она закрыла глаза. Затем полезла в сумку, вынула толстый конверт, который все это время лежал на дне, и сунула его внучке.
«Пока не забыла, это тебе. Тебе и ребенку. Вдруг понадобится».
Корнелия колебалась.
Амалия рассмеялась: «Хоть ты и не сидела в тюрьме».
Корнелия все еще колебалась, так что Амалия продолжила:
– Не волнуйся. Мне недолго осталось. Не то что тебе.
Корнелия обняла ее, а после они вдвоем направились к дверям вагона.
– И напиши мне, когда родится ребенок!
Позже она ехала вдоль набережной Сан-Сальваторе мимо озера Лугано, а женщина напротив спросила ее, где именно в Италии она побывала, и Амалия ответила:
– В Риме. В свадебном путешествии.
Календарь
С выхода на пенсию жизнь его переменилась.
Он был из тех людей, кто плохо или совсем не подготовился к уходу со службы. Работал он налоговым инспектором по делам малого и среднего бизнеса, и многие побаивались его за неподкупный взгляд на бухгалтерию и вычитаемые расходы. На его проводы ненадолго пришел даже тогдашний городской советник и поблагодарил за то, что своими проверками он сохранял для города шести-, а иногда и семизначные суммы, и пошутил, что своей зарплатой он, советник, всецело обязан его, Эдуарда Френера, трудам.
И вот теперь по утрам он завтракает со своей женой Сибиллой, которая была на несколько лет его моложе, и когда она уходит на работу в трастовом фонде, остается дома, убирает со стола, ставит тарелки в посудомоечную машину, читает газету, тут же забывая содержание, и не знает, чем бы заняться.
По совету жены он зарегистрировался волонтером в «Pro Senectute», помогать пожилым людям заполнять налоговые декларации, но к своему удивлению получил отказ: его заверили, что у них хватало помощников, и к нему с удовольствием обратятся, когда освободится место.
Прогулки он не любил, единственный сын пока не подарил ему внуков, хобби у него не было. Правда, он охотно слушал музыку – классическую, и поэтому на пенсии решил упорядочить обширную коллекцию пластинок, кассет и дисков. Он задумал прослушать каждый экземпляр, составить список, избавиться от дублей и перезаписать кассеты, для которых уже не найти магнитофонов, на CD, хотя и те, говорят, сейчас устарели, а будущее музыки – за жесткими дисками. Однако вскоре Эдуард выяснил, что сортировать коллекцию он мог всего два часа кряду, после чего возвращалась растерянность, преследовавшая его после завтрака.
Однажды утром, сидя в туалете, Эдуард заметил у зеркала перекидной календарь. Сибилла каждый год вписывала туда карандашом дни рождения родственников и подруг, их сына и даже кое-каких родственников Эдуарда. Он не замечал календарь, как люди, привыкнув, не замечают дома картин. Он не обращал внимания на дни рождения и даже иногда посмеивался над Сибиллой, когда та оставляла в коридоре на полу записку фломастером с напоминанием «ДР» – например, «ДР Альфонса», чтобы, вернувшись, поздравить Альфонса с праздником.
У сегодняшней даты он прочел «Алиса». Однако, записки Сибилла не оставила, потому что Алиса – двоюродная сестра Эдуарда, с которой они едва общались. Он достал адресную книжечку, где был записан ее телефон. Не поменяла ли она номер? «Да, это я», – подтвердил женский голос, в равной степени удивленный и растроганный. Она спросила, как он вспомнил про ее день рождения, и Эдуард ответил, что, с тех пор как он вышел на пенсию, у него появилось время заглянуть в календарь, и там он увидел ее имя. Где висел календарь, он не уточнил. После этого он узнал, что дела у Алисы шли неважно, завтра она ложилась в больницу, а послезавтра ее ждала операция по удалению опухоли, потому что химиотерапия после первой не помогла.
Эдуард пожелал ей удачи, пообещал думать о ней и держать кулачки, а после того как положил трубку, написал на бумажке «Чт: букет Алисе» и оставил ее на письменном столе. Сегодня понедельник. В четверг Алиса оправится от операции.
После этого он вспомнил всех своих двоюродных братьев и сестер, общим числом девять человек, каждый, как он выяснил, занесен в адресную книгу, двое уже умерли, но их адреса по-прежнему оставались в книжке. Эдуард вычеркнул их и начертил рядом крестик. Сейчас и правда виделись исключительно на похоронах и поминках. Там время от времени кто-то сетовал – дескать, нельзя же собираться только по случаю чьей-то смерти, можно вместе что-то предпринять, и никогда из этого ничего не выходило.
Звонок порадовал Алису и, судя по всему, пришелся вовремя, что Эдуарда, в свою очередь, тоже обрадовало и подарило ему чувство удовлетворения, схожее с удовольствием от выполненной работы. Взяв адресную книжечку, он пошел в туалет, проверить, внесены ли в календарь дни рождения остальных двоюродных братьев и сестер. К его удивлению, все были на месте. Наверняка Сибилла, хранитель семейных связей, убедила его их записать, ведь календарь был ее идеей. Эдуард заметил также, что следующий день рождения уже через три дня – речь шла о старшем брате Сибиллы. На своей бумажке, под «Чт: букет Алисе», он добавил «ДР Пауля».
Когда вечером он рассказал жене о том, как позвонил Алисе, она посмеялась и ответила, что думала, ее календарь у него не в почете. И да, рак, ее коллега Хелен только сегодня вернулась к работе после долгого отсутствия и пришла в парике, Сибилла ее едва узнала. Затем они пересчитали, кто из родных и знакомых умер от рака, и Эдуард заявил, что в следующий раз, когда увидит в почте письмо от фонда борьбы с раком, обязательно внесет пожертвование.
В четверг вечером Сибилла, придя домой, пожаловалась – она чуть не забыла поздравить брата с днем рождения, и сейчас же ему позвонит. Эдуард улыбнулся и сказал, что он уже поздравил Пауля за двоих. Сибилле, похоже, это не понравилось. «Как это так?» – спросила она. Эдуард ответил, что в коридоре никакой записки «ДР Пауля» не увидел, поэтому решил поздравить Пауля сам, а то так никто и не позвонит, и Пауль очень обрадовался Эдуарду, им было о чем поговорить «между нами пенсионерами», так сказать, и, конечно, Сибилла могла позвонить еще раз. Так она и сделала, но Пауль не мог говорить, он как раз раскочегаривал гриль в саду, и скоро придут гости, да-да, у него все хорошо, спасибо, что позвонила.
– Видишь, – сказал Эдуард. – Хорошо, что я его поздравил без спешки.
Сибилла не слишком обрадовалась. Конечно, Эдуард действовал из лучших побуждений, но она была бы благодарна, если б он не поздравлял ее родственников раньше нее.
Несколько дней спустя Сибилла уточнила, кто такая Штефани, чье имя он написал в календаре у завтрашнего дня. Одноклассница, отозвался Эдуард. На прошлой неделе он получил приглашение на встречу выпускников, и каждое имя сопровождалось адресом и датой рождения.
– Эта Штефани, конечно – твоя первая любовь?
Эдуард немного растерялся.
– Да. Самая первая. Мне было восемь.
– Думаешь, она обрадуется, когда ты поздравишь ее с днем рождения?
– Надеюсь.
– Берегись, Эди, любовь не стареет.
Оба рассмеялись.
– И как? – спросила Сибилла на следующий день. – Обрадовалась тебе твоя Штефани?
– Конечно. Все радуются, когда их поздравляют с днем рождения. Она прожила такую бурную жизнь.
Эдуард пересказал Сибилле разговор со Штефани: о ее двух разводах, трех детях от первого и двух от второго брака, о двух внучках, о работе правозащитницей в кантоне Санкт-Галлен – пока не заметил, что Сибилла слушает невнимательно.
Она удивилась, вскоре обнаружив в календаре несколько новых имен. Да, ответил Эдуард, это были его одноклассники из начальной школы, которых он хорошо помнил.
– Ты хочешь сказать «одноклассницы»? – съязвила Сибилла. В основном имена были женские.
– Не только. Ханспетер – уж точно не женщина.
С ним и Луи они в третьем классе основали своего рода тайное общество. И теперь приближался день рождения Ханспетера.
В среду, когда они собирались за новыми кухонными стульями, Эдуард сказал, что должен быстро позвонить Ханспетеру. Сибилла, уже в дождевике, села почитать газету. Через пятнадцать минут, добравшись до новостей культуры, она пошла в гостиную к Эдуарду. Тот как раз выяснял, как же звали самого быстрого в их классе парня, ну этого, мелкого с веснушками, точно, Шнайдер, мы его еще звали Шнайдер-с-пальчик, ага, ну, мне пора, за покупками, всего тебе хорошего еще раз!
Пока они ехали в мебельный магазин на автобусе, он рассказал Сибилле, как их класс ходил в зоопарк и там маленький Шнайдер лазил наперегонки с обезьяной вверх по шесту, и обезьяна забралась на самый верх, пока Шнайдер только карабкался, а еще Ханспетера его поздравление очень удивило, после чего Сибилла спросила, не зайти ли им на обратном пути в рыбную лавку.
Несколько дней спустя Эдуард, ухмыляясь, показал ей конверт.
– Знаешь, кто мне написал?
– Не знаю. Кто?
– Городской советник Холленвегер.
Когда Эдуард еще работал в налоговой, Холленвегер был его главным начальником.
– И зачем?
– Я поздравил его с шестидесятилетием, и он меня поблагодарил.
Сибилла удивилась.
– Я думала, ты его не особо жалуешь.
– Все-таки он пришел на мои проводы.
– Только, пожалуйста, не вписывай его в календарь, хорошо?
– Ох, я уже. Но если хочешь, сотру.
– Будь добр. Он тебе ни родственник, ни друг. И в школу вы с ним тоже не ходили.
На следующее утро, заглянув в календарь, Сибилла увидела стертое имя. Эдуард писал твердым карандашом, поэтому еще можно было разобрать «Б. Холленвегер, гор. сов.»
А у сегодняшнего дня значилось «Эдит Хирши».
– Передавай привет Эдит Хирши, – сказала Сибилла, прежде чем уйти на работу.
– Непременно! – радостно откликнулся Эдуард, но ему показалось, что дверь захлопнулась громче обычного.
Кто такой Рето, поинтересовался Эдуард через пару дней. Он перевернул календарь на месяц июнь и увидел у третьего числа совершенно незнакомое имя. Сибилла ответила, что это ее старый школьный приятель. Она подумала, что Рето тоже обрадуется, если она поздравит его с днем рождения.
– Хорошая идея, – сказал Эдуард.
Однажды он хотел внести в календарь день рождения секретарши, долгие годы проработавшей в их отделе, но клеточка оказалась занята. «Джанкарло» был записан такими крупными буквами, что на «Мари-Жозе» места уже не осталось. Кто такой Джанкарло, поинтересовался он у своей жены. Дирижер, ответила певшая в хоре Сибилла. Эдуард очень удивился. Он и не знал, что Сибилла с дирижером на ты.
Как-то Эдуард хотел записать день рождения мэра города, потому что был уверен, что ее обрадуют поздравления от сограждан, но увидел, что нужную дату в календаре занимал «Арман Ф.», и решил завести собственный. Он раздобыл в канцелярском магазине календарь, каждую страничку которого украшал тортик со свечками, переписал все даты за исключением дней рождения, вписанных Сибиллой, и тех, что помнил сам, и положил покупку в ящик письменного стола. Когда по утрам Сибилла уходила, он доставал календарь, смотрел, чей день рождения шел следующим, размышлял, что подойдет лучше – звонок или письмо, проверял, есть ли у него соответствующий адрес или номер телефона. После письма от городского советника он начал поздравлять членов совета кантона, а иногда и госсовета. Эти люди, как он однажды сказал Сибилле, более одиноки, чем мы можем представить, именно потому что окружающие заинтересованы только в их статусе. Он показал ей благодарственное письмо от члена государственного совета. Сибилла заметила, что это всего лишь текст-шаблон, куда подставили нужное имя, но Эдуард возразил – его поздравление все-таки дошло до адресата.
– Как дела с пластинками, – спросила она.
Эдуард ответил: он решил идти в алфавитном порядке и сейчас находился на букве «Б», но поскольку на «Б» начинались Бах, Бетховен и Брамс, работы было больше, чем с «А». С концертами Альбинони для гобоя он справился довольно быстро, хотя и было жаль выкидывать две кассеты, которые у него уже имелись в виде дисков. Он только не знал, слушать ли Баха по порядку, указанному в каталоге произведений или по алфавиту, и тогда первым бы шел Бранденбургский концерт со всеми кантатами – так проще, но хронологически неверно. Нет, ее французских шансонье он не тронет, они же договаривались.
На самом деле он все меньше внимания уделял коллекции и все больше – составлению писем с пожеланиями. Однако он смог совместить оба своих увлечения – Эдуард стал поздравлять с днем рождения знаменитых исполнителей. Не так-то просто было найти их адреса, поэтому он направлял письма по электронной почте на ящик агентства и просил передать поздравления артисту, хотя все это и казалось ему каким-то безличным.
Важно было правильно подобрать формулировку. С тех пор как Сибилла заподозрила городского советника в использовании шаблона, Эдуард старался всегда писать по-разному. Даже первое предложение «Вы, наверное, удивлены, получив письмо от незнакомца» можно было заменить на «Вы, вероятно, ошеломлены…», «Возможно, вы ошеломлены…», «Вы наверняка удивлены…», «Вы, вероятно, задаетесь вопросом…», а когда доходило до пожеланий, не ограничивал себя словами «всего самого лучшего» и писал какому-нибудь чиновнику, что желает ему радости в не самой простой на свете работе. Поздравляя министра финансов, он добавил к такому же предложению скобки, в которых написал «я работал тридцать лет в налоговой и знаю, о чем говорю». Он не решался дописать скобки почти целый день. То ему казалось, что это слишком фамильярно, то – что такое личное дополнение может министру понравиться.
Легче ему давались похвалы исполнителям и исполнительницам. «Пусть вы также бегло исполняете свой репертуар, как и прежде», – писал он скрипачке, имевшей привычку выступать босоногой, чтобы показать свою связь с землей. Одному знаменитому пианисту он пожелал «счастья еще не раз исполнить концерт Моцарта для фортепиано с оркестром № 27 си-бемоль мажор так же виртуозно, как на записи с Венским филармоническим оркестром, венцом моей коллекции».
К его удивлению, большинство адресатов благодарили за поздравления, о чем он с некоторой торжественностью заявил Сибилле. «Знаешь, кто мне сегодня написал?» – завел он привычку спрашивать, и когда однажды она в шутку ответила: «Святой Себастьян?» – он слегка обиженно отозвался: «Президент Швейцарии», и протянул ей конверт на его имя, «Эдуард Френер», с его адресом, а под гербом Швейцарии значилось наборным шрифтом «Федеральный президент Швейцарской конфедерации». Сибилла удивилась не так сильно, как Эдуарду хотелось.
– Н-да, – ответила она, – выбрал же ты себе профессию.
– Какую?
– Поздравитель.
Эдуард рассмеялся.
– Я еще только учусь.
– И когда же выпускная работа?
Сибилла спросила с явной насмешкой в голосе, но Эдуард все равно задумался и в конце концов нашел ответ.
В качестве выпускной работы он поздравит с днем рождения папу римского – Сибилла точно удивится. Она наверняка перестанет над ним посмеиваться, если ему ответит Святой престол.
Он замыслил это письмо в начале декабря и поэтому пришлось поторопиться, так как день рождения папа Франциск праздновал семнадцатого декабря. Осталось определиться, на каком языке писать. Эдуард решил, что лучше сначала составить поздравление на немецком, потом перевести своими силами и отдать на проверку однокласснице из гимназии, которая преподает итальянский. Первый раз он запнулся на обращении. «Ваше Святейшество…»? «Sua santit?»? Или просто «Дорогой Франциск!..»? «Caro Papa Francesco…»? Или даже «Мой дорогой Папа Франциск!» Последнее, возможно, подошло бы характеру понтифика, который любил держаться на людях просто. Но Эдуард не был католиком. Может, лучше «уважаемый»? Неважно, уважал ли его Эдуард на самом деле, речь шла о правильной формулировке. Или же все вместе: «Ваше Святейшество, уважаемый, дорогой Папа Франциск!» И что пожелать такому высокопоставленному лицу? «Радости в не самой простой на свете работе»? Слишком по-светски. «Да поможет вам Бог нести всю полноту ответственности вашего высокого поста»? Эдуард не только не был католиком, он и в Бога не верил. Однако тут было важно, во что верит папа. Он решил позвонить главе католической общины – может, он подскажет что-нибудь. И нужно раздобыть точный адрес, потому что «Papa Francesco, Citt? del Vaticano» – слишком коротко, если он хотел, чтобы его письмо восприняли всерьез.
После трех дней тяжелой работы, всяческих звонков и электронных писем, когда Эдуард ранним вечером переписывал текст на чистовик, зазвонил телефон.
Сибилла звонила сказать, что они с Рето сидят в ресторане, как раз подают аперитивы, она в другом городе и не знает, вернется ли сегодня домой.
Эдуард пришел в ужас.
– С Рето?
– Да. Он меня пригласил.
– Ага. И как он до этого додумался?
– Он захотел меня поздравить. Сегодня мой день рождения.
Заснеженный пик
Жена его предупреждала.
Дочь его предупреждала.
Друзья его предупреждали.
Даже я, автор, предупреждал его.
Без толку.
Анри Мартен, директор крупной страховой фирмы, пересел на поезд в Виспе, и теперь направлялся в Церматт с альпинистским снаряжением и держал на коленях ледоруб. Как так вышло?
На выпускном дочери директор говорил на тему «Начало пути». После чего какой-то саксофонист, сопровождаемый пианистом и контрабасистом, исполнил свою выпускную работу, блестящую композицию собственного сочинения под названием «Let’s go», а потом Джульетта, дочка Анри, прочла стихотворение Конрада Фердинанда Мейера, которое начиналось словами:
«Заснеженный пик средь дерев белел»[4 - Заснеженный пик средь деревьев белел,Он звал меня властно, прийти мне велел:«Что толку внизу, средь людской суеты?В горах так свежо, здесь останешься ты!Чуть ниже, на озере, вскрылся уж лед,Вода там бурлит, и клокочет, и ждет,А мшистая отмель – сама благодатьДо вечных снегов тут рукою подать».Влечет меня пик и зовет день и ночь,Во сне, наяву – мне смириться невмочь:«Я завтра приду! А сейчас дай остыть!И книги, и комнату тихо закрыть».Но – чу, еле слышный мерещится зов:«Сейчас приходи и не вешай замков».].
И заканчивалось:
«И утром, в обед, и во снах: мне невмочь,
Я утром приду, а нынче оставь
Мне книги, скрижали мои, предоставь.
Едва различим все ж мерещится зов
Сейчас выдвигайся, жизнь – не для томов!»
Жена взглянула на него с улыбкой, разделяя гордость за дочь, и заметила, что по лицу Анри катятся слезы.
За ужином она спросила, что его так сильно растрогало. Ведь она никогда не видела, как он плачет – ни когда умерла его мать, ни когда умер отец.
Анри не ответил.
Жена продолжала, что она, разумеется, тоже была тронута декламацией дочери, и кроме того, школа кончилась, а значит, и для них как для родителей этот отрезок подошел к концу; а то, что скоро Джульетта уедет в Боливию изучать испанский, нагоняет тоску и на нее саму. Так говорила жена, надеясь, что Анри в ответ поделится своими надеждами и расскажет, что же его так расстроило.
Анри ничего не сказал.
Или его тронули актерские способности Джульетты? Проникновенность ее выступления? Ее юность?
Анри покачал головой и отпил вина.
– Стихотворение, – выдавил он наконец.
– Стихотворение? В самом деле?
Вот именно, стихотворение. Он сразу понял, о каком заснеженном пике идет речь.
– И каком же?
– О Вайсхорне. Вайсхорне в Вале.
– Но разве это не просто лирический образ?
– Может, для поэта…
Но не для Анри. В юности они с родителями на летних каникулах ездили в Гомс, и всякий раз когда он смотрел на заснеженную вершину Вайсхорна, мечта покорить ее все больше овладевала им. Сегодня эта вершина внезапно появилась в стихах, и он вдруг осознал, что прожил уже половину жизни, упустив нечто значимое.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71471350?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Как его зовут? (фр.)
2
На три дня (фр.).
3
Прекрасно (фр.).
4
Заснеженный пик средь деревьев белел,
Он звал меня властно, прийти мне велел:
«Что толку внизу, средь людской суеты?
В горах так свежо, здесь останешься ты!
Чуть ниже, на озере, вскрылся уж лед,
Вода там бурлит, и клокочет, и ждет,
А мшистая отмель – сама благодать
До вечных снегов тут рукою подать».
Влечет меня пик и зовет день и ночь,
Во сне, наяву – мне смириться невмочь:
«Я завтра приду! А сейчас дай остыть!
И книги, и комнату тихо закрыть».
Но – чу, еле слышный мерещится зов:
«Сейчас приходи и не вешай замков».
Франц Холер
Франц Холер (р. 1943) – живой классик швейцарской литературы, писатель, драматург, артист кабаре и автор песен, лауреат многочисленных литературных и художественных премий Швейцарии и Германии, почетный доктор Фрибурского университета, член Швейцарского общества писателей и международного ПЕН-клуба.
Франц Холер неоднократно бывал в России, его тепло принимали в совершенно разных литературных кругах – от журнала «Сноб» до красноярской читающей публики. Он стал одним из главных героев фильма Егора Перегудова «Вертикальный парк швейцарской литературы».
Сборник рассказов Франца Холера состоит из одиннадцати историй. Большинство из них посвящены людям преклонного возраста, старающимся адаптироваться в быстро меняющемся мире, – на помощь им нередко приходят удача и авторская находчивость. Есть и рассказы, отсылающие к классической немецкой и мировой литературе. Неожиданные сюжетные повороты, литературная игра, широкая эрудированность автора – все это вряд ли оставит читателя равнодушным.
Франц Холер
Мошенники
© 2021 by Luchterhand Literaturverlag, a division of Penguin Random House Verlagsgruppe GmbH, M?nchen, Germany
© Степан Огиевский, Александра Беккерман, Мария Медведева, Анастасия Сметанина, Ульяна Сенцова, Элина Ханова, Анна Захарова, Анна Плотникова, перевод, 2025
© ИД «Городец», 2025
* * *
От редакции
Франц Холер – один из тех людей, которых можно описать пастернаковской строкой «быть живым, живым и только». Наверно, поэтому ему всегда удается завоевывать симпатию аудитории, куда бы он ни приехал.
В далеком 1965 году Франц бросил учебу в Цюрихском университете, поскольку начал выступать в кабаре с сольной литературной программой, подыгрывая себе на виолончели. Успех у публики был настолько велик, что он решил на время отложить академическую карьеру и с тех пор так к ней и не возвращался.
Позже он начал сочинять прозу, стихи, пьесы. В родной Швейцарии Холер – национальное достояние. Едва ли найдется читающий конфедерат, который ни разу не слышал его имени. Пишет он и для взрослых, и для детей, его тексты отличает необузданная игра воображения, подпитанная трепетным отношением к творчеству.
Российскому читателю Холер знаком по книгам «Президент и другие рассказы», «Платформа № 4», «Стук», а также детской рождественской повести «Ночь кометы» и ряду рассказов, опубликованных в журнале «Иностранная литература».
Протагонисты большинства историй нового сборника «Мошенники» – люди почтенного возраста, которые, однако, не пасуют перед трудностями и продолжают радоваться жизни во всех ее проявлениях. Так герой «Заснеженного пика» осуществляет мечту о покорении альпийской вершины, несмотря на годы и неодобрение его идеи окружающими. А вдовствующая героиня заглавного рассказа совершает свадебное путешествие, давно разменяв девятый десяток лет.
Холер не устает удивлять – «Прощание» посвящено знаменитому Йозефу Гайдну, который по воле авторского воображения незадолго до смерти переносится в XXI век. А сказка Андерсена «Соловей» получает любопытную интерпретацию в одноименном рассказе. «Столик» и «Каменный дождь» пропитаны стародавними суевериями горцев, а «Кошка» и «Не иди!» – современными.
Нигде фантастическое не приходит так случайно, как у Франца Холера. Его рассказы повествуют о странных событиях и внезапном наступлении чудесного: о таинственном каменном дожде, унесшем персонал одинокого альпийского отеля. О популярном туристическом заведении, приносящем большие несчастья. О внезапном моменте истины в телефонном разговоре матери и дочери. О ночном пении соловья, возбуждающем жителей маленького городка. И об уловке внучки, благодаря чему престарелая Амалия Отт снова отправляется в далекое путешествие. Это незаметные трещины в ткани повседневной жизни, на которые так мастерски указывает Франц Холер.
Поводом для написания истории служат и настенный календарь, и новелла классика швейцарской литературы Готфрида Келлера в мягкой обложке, и необходимость носить антиковидную маску, потому что жизнь проявляет себя всюду – во множестве комичных, загадочных и требующих художественного осмысления обстоятельств.
Это книга, в которой рассказывается об отдельных людях, но при этом учитывается общество. Это книга, которая заставляет задуматься и улыбнуться; книга, сочетающая в себе легкость и глубину. Каждая история – маленькое чудо, которое делает взгляд на жизнь богаче.
Мошенники
Женщина у входной двери, хоть и нажала на звонок дважды, явно не была почтальоншей. У почтальонши были светлые волосы, собранные в хвост, а у этой – черные кудри и темные глаза. И одета она была не в синюю униформу, а в красную блузку и черную кожанку.
– Фрау Отт? – спросила она, улыбаясь.
Амалия Отт кивнула. Правда, то и дело с ней случалось, что она не была уверена, где стоит или куда хотела пойти, или действительно ли сегодня воскресенье, раз церковь закрыта, но, как сказал врач, в восемьдесят восемь лет здесь нет ничего необычного, и ей просто нужно носить с собой свой адрес, когда она уходит из дома.
Но сейчас она стояла у двери и кивала, поскольку была уверена, что она Амалия Отт.
– Что вы хотели? – спросила она у незнакомки.
– Я войду на минутку? – спросила та. – Это конфиденциально.
Амалия ненадолго закрыла глаза и увидела двух своих дочерей, их мужей, своих внуков и правнуков, и все они хором кричали: «Не впускай незнакомцев!»
Когда она открыла глаза, женщина в красной блузке стояла все там же и с улыбкой смотрела на нее.
– Пожалуйста, – пригласила Амалия, – входите.
– Очень мило с вашей стороны, – ответила незнакомка, одной ногой уже стоя на пороге.
– Пойдемте на кухню, – сказала Амалия и повела женщину по тускло освещенному коридору. На столе в тарелке лежал надкусанный бутерброд с джемом, а рядом стояла чашка и банка растворимого Nescafе.
– Присаживайтесь, – предложила Амалия, указывая на второй стул. – Я припозднилась с завтраком. Может, вы тоже хотите кофе?
– Спасибо, – отозвалась кудрявая женщина, – но я ненадолго. У меня для вас сообщение от вашей внучки.
Амалия снова ненадолго закрыла глаза и снова увидела маленький семейный хор. Там было пять внуков: трое высоких молодых людей – сыновья первой дочери, еще двое с женами и два правнука, низенький муж второй дочери, а правее стояла девушка лет тридцати, курносая, с детской головкой и махала ей рукой.
– От Корнелии? – спросила Амалия, когда снова открыла глаза.
– Да, от Корнелии, – подтвердила женщина.
– Что с ней?
– У нее неприятности.
И незнакомка рассказала, что Корнелию арестовали во время поездки в Рим, так как она везла другу пакетик с наркотиками; конечно, Корнелия ничего не знала, она бы никогда не сделала ничего подобного, но теперь она в тюрьме, откуда ее выпустят только под залог в 20 000 евро, что примерно равняется 22 000 франков, и Корнелия ей дала ее, Амалии, адрес с просьбой помочь в этой сложной ситуации.
– А ее мать?
Она ни в коем случае не должна ничего узнать, Корнелии ужасно стыдно, что ее втянули в такое дело, она просит никому ничего не говорить семье и обещает все возместить.
Амалия сделала глоток кофе и отерла губы тыльной стороной ладони.
– Да, – сказала она, – это похоже на Корнелию.
Она всегда любила эту девочку не только из-за того, что та была ее единственной внучкой, но и за присущую ей необузданность. Корнелия еще школьницей любила путешествовать и однажды доехала с подружкой автостопом до Испании, чем привела в ужас родителей. Амалия тогда успокаивала их, что Корнелия обязательно вернется. Позже она училась в киношколе за границей, хотела снимать фильмы и подрабатывала где придется, они мало общались в последнее время, разве что иногда от нее приходили поздравительные открытки с какого-нибудь далекого острова, и вот теперь это.
Амалия сняла несколько карточек, прикрепленных к холодильнику магнитиками, и посмотрела на них.
– Кажется, это от нее, – сказала она, передавая незнакомке почтовую открытку с бьющимися о скалы волнами. – Она ездила туда на море.
Незнакомка посмотрела на карточку.
– В Ирландии, – последовал ее ответ. – Она мне рассказывала, что часто бывала в Ирландии. Так что мы будем делать с деньгами?
Амалия снова закрыла глаза, и вся ее семья закричала: «Не давай!» Даже оба маленьких правнука мотали головами. И только Корнелия в стороне молча махала ей рукой. Амалия вздохнула.
– Подождите, – сказала она и пошла в комнату покойного мужа. Выдвинула нижний ящик стола и вытащила коробку, на которой крупными буквами было написано «Фотографии». Сверху лежало семейное фото, которое она видела всегда, когда закрывала глаза. Внезапно ей показалось, что Корнелия смотрит на нее с грустью. Под фотографией лежал конверт с надписью «Свадебное путешествие», в котором она хранила деньги. Так придумал ее муж: «От грабителей», – сказал он. Она открыла конверт и отсчитала десять купюр по сто франков. Положила конверт в сумку, стоявшую на столе, и снова закрыла коробку и ящик.
Когда она обернулась, незнакомка стояла в дверном проёме.
– Тут не хватает, – сообщила Амалия. – Придется взять из банка.
– Я вас провожу, – ответила незнакомка.
Час спустя две женщины шли по мосту через Аре. Амалия оделась по-праздничному, как всегда, когда ходила в банк: синий костюм-двойка, поверх него – тонкий дождевик, шляпка с брошью и серебристым пером, а в руках – огромная сумка. Хотя посланница Корнелии и поторапливала ее, Амалия не давала сбить себя с толку. Она говорила, что получит свои деньги только в том случае, если будет выглядеть прилично.
Банк находился на набережной Аре, и кудрявая женщина сказала Амалии, что подождет ее здесь, на скамейке, пока та не вернется с деньгами, за которые, без сомнений, Корнелия будет невероятно благодарна.
Когда Амалия перешла дорогу и снова обернулась, то увидела, что к незнакомке подсела другая женщина и начала с ней разговор.
Нелегко было объяснить сотруднику за стойкой, что ей нужно 20 000 евро, да еще и наличными. Можно ли узнать, для чего ей понадобилась такая сумма? Она на мгновение задумалась, напомнила себе, что не должна никому ничего говорить, а затем нашла слово, которое показалось ей подходящим.
– Это личное, – ответила Амалия.
Он сказал, что должен сначала посмотреть, есть ли у них вообще столько евро, ушел и вернулся лишь через некоторое время. Сообщил, что у них действительно есть необходимые купюры, но если она захочет поехать с ними за границу, он мог бы передать ей часть суммы в чеках – так было бы безопаснее, чем наличными.
Поскольку она и слышать об этом не желала, он просто дал ей подписать квитанцию на 21 625 франков. Именно столько стоили 20 000 евро в конверте. Затем он отсчитал купюры, в основном зеленые и коричневые, во всяком случае, таких она еще никогда не видела, сунул их в конверт и пододвинул ей.
Амалия с улыбкой положила конверт в большую сумку и вслух заметила, мол, она и не подозревала, что у нее так много денег.
Ей следует быть осторожной, сказал сотрудник и осведомился, не нужно ли сопроводить ее домой.
– О нет, в этом нет необходимости, – ответила она, поскольку была не одна.
Однако когда она подошла к скамейке, там никого не было.
Амалия огляделась, но нигде не увидела красной блузки.
Она села и стала ждать. Ей не нравилось, что женщина, с которой они уже договорились, внезапно исчезла. Ведь Корнелии нужны были деньги.
Она не знала, что мужчина за стойкой успел позвонить в полицию. И за это время наряд задержал двух женщин на скамейке как подозреваемых в мошенничестве.
Она ждала, ждала и уже начала клевать носом.
Когда она очнулась, перед ней стояли мужчина и женщина. Они представились полицейскими, показали фото кудрявой женщины и спросили, знакома ли Амалия с ней.
Она кивнула. «Да, – подтвердила Амалия. – Сегодня познакомились».
Далее двое осведомились, просила ли та денег, и Амалия снова кивнула: «Для моей внучки».
Двое переглянулись и тоже кивнули. Мужчина сказал, что ей повезло, поскольку женщина – мошенница. Потом он предложил пройти с ними в отделение для опознания и дачи показаний.
Амалия была в замешательстве. Она? В полицию? Она покачала головой.
Полицейская уточнила, что можно сходить и завтра утром. Она ведь Амалия Отт, проживающая на улице Розенгассе?
Пораженная тем, что ее знают, Амалия сказала «да» и согласилась, что так было бы лучше, ведь сегодня у нее много дел.
Офицер ответил, что в таком случае он будет ждать ее завтра в участке в девять часов, дал ей свою визитку и спросил, нужно ли ее проводить, чтобы она вернула деньги в банк.
Амалия ненадолго закрыла глаза и тут же снова увидела семейный хор, где все как один кричали: «Дааа!» Но почему-то Корнелия не разделяла общего мнения, а лишь молча стояла с краю.
– Нет, спасибо, – ответила Амалия, поднимаясь со скамейки. – Я справлюсь сама.
– Будьте осторожны! – сказал полицейский и добавил. – Деньги лучше хранить в банке.
Амалия кивнула, попрощалась и медленно пошла по мосту через Аре к вокзалу мимо обнаженного бронзового мужчины, который хотел вскочить на бронзового коня.
На середине моста она остановилась, крепко взялась рукой за перила и взглянула на воду внизу. Ей казалось, что течение уносит все ее мысли. Кто она и почему находилась там? Почему она так хорошо одета? Что, уже воскресенье?
Амалия на миг закрыла глаза, но семейный хор исчез, и осталась только ее внучка Корнелия, безмолвно смотревшая на нее.
Когда Амалия открыла глаза, она уже все решила. Корнелия в Риме, в тюрьме, и нуждается в помощи, и никто из семьи не должен знать об этом. Никто, кроме нее. Настало ее время. Время бабушки.
На следующее утро в девять часов она села на экспресс до Милана и через Готардский тоннель выехала прямо к Айроло. Над Фирвальдштетским озером еще шел дождь, а тут уже светило солнце.
«Ох, – обратилась она к господину напротив. – Как солнечно!»
Он оторвался от газеты «Базлер цайтунг», поднял голову и ответил: «Мы же в Тичино».
Вчера женщина из туристического бюро Швейцарских железных дорог была до того любезна, что объяснила, где ей нужно пересесть в Милане, и что у нее билет в вагон № 24 на поезд до Рима, прибывающий в 13:55. Но перед этим она взглянула на свою клиентку и приветливо спросила, не хочет ли та поехать первым классом, и Амалия согласилась, глазом не моргнув. Также она согласилась на специальное предложение: трехдневное проживание в четырехзвездочном отеле, – заплатив всего 685 франков из конверта «Свадебное путешествие», а когда она попыталась обменять оставшиеся 315 франков на лиры, ей объяснили, что в Италии уже давным-давно можно расплачиваться евро.
Пока они проезжали озеро Лугано, господин напротив спросил, зачем она направляется в Рим, и ей пришлось немного поразмыслить, прежде чем нашелся ответ: «Я в свадебном путешествии».
Тогда господин заметил, что вроде бы для этого ей нужен и мужчина, однако Амалия не растерялась: «Ну вы же тут».
– Но только до Милана, – сказал господин, отсмеявшись.
И все же там он помог ей с пересадкой и отнес ее багаж в вагон № 24, где она с радостью обнаружила, что ее место номер тридцать пять находится возле окна.
Рядом никто не сидел, и незадолго до выхода место напротив заняла обвешанная бусами полная женщина, водрузившая на соседнее сиденье собачью переноску, из которой показалась мордочка маленького шпица.
Амалия улыбнулась сначала собаке, потом даме, и дама улыбнулась в ответ.
– Милая собачка, – сказала Амалия, и дама кивнула.
После Милана поезд до того разогнался, что уже практически невозможно было рассмотреть пейзаж. Мимо проносились усадьбы и тополиные аллеи, появлялись и исчезали шпили церквей, деревни, по бескрайней равнине текла река, так что через некоторое время Амалия перестала смотреть в окно.
Она открыла свою огромную сумку и достала термос, налила себе обжигающего чая и развернула бутерброд с ветчиной, который сделала еще утром.
Шпиц с жадностью уставился на нее.
– Можно? – спросила Амалия, отщипывая кусочек ветчины.
Дама кивнула, ее бусы сверкнули, и шпиц слизнул ветчину с руки Амалии.
На мгновение она снова с ужасом задалась вопросом, где она и почему кормит собачку в этом мчащемся поезде. Но потом увидела в своей сумке прозрачную папку туристического агентства с большой надписью «Рим» и снова все вспомнила. Осталось понять, знает ли она итальянский.
Она решила попробовать. И, указав на шпица, спросила хозяйку: «Comment il s’appelle?»[1 - Как его зовут? (фр.)]
Ответ последовал незамедлительно: «Зорро».
До Болоньи Амалия узнала от соседки, что Зорро принадлежит ее дочери, которая отдала его на трехнедельную передержку до конца каникул, и теперь его нужно вернуть в Рим.
До Флоренции дама узнала, что Амалия едет в Рим в свадебное путешествие, поскольку после войны, когда она вышла замуж, у них не было денег, и до смерти супруга они так и не смогли съездить, а в Риме дочь дамы со шпицем подвезла Амалию до отеля «Амбашаторе».
Вестибюль поражал своими размерами, красными ковровыми дорожками и огромной люстрой над просторными лестничными пролетами. Дама за стойкой регистрации стала чрезвычайно дружелюбной, стоило Амалии протянуть ей папку туристического бюро и заговорить с ней на итальянском, который она довольно хорошо освоила еще во времена своей юности в Романдии. «Pour trois jours»[2 - На три дня (фр.).], – выговорила она. И «Parfait»[3 - Прекрасно (фр.).] было ей ответом.
С легкой иронией она наблюдала, как молодой парень в униформе с золотистыми эполетами, серебряными пуговицами и очаровательной фуражкой схватил ее чемодан. Она последовала за ним, и вместе они поднялись в лифте на пятый этаж.
Сидя в номере на большой двуспальной кровати, Амалия снова почувствовала, что мир ускользает от нее и ненадолго прикрыла глаза. Она увидела своего покойного мужа: молодой, в воскресном костюме он вышел из церкви, огляделся вокруг и помахал ей рукой.
Она кивнула, открыла большую сумку и достала оттуда конверт с надписью «Свадебное путешествие». Почерк мужа был твердым, разборчивым, а внутри – лиры, которые теперь назывались евро. Брошюра, которую она положила на прикроватную тумбочку, называлась «Рим – вечный город». Так вот где она. С облегчением легла на кровать и сразу уснула.
Проснувшись, она еще некоторое время приходила в себя. Вид из окна на бесконечные крыши и башни был для нее совершенно незнакомым, и она долго не могла понять, где находится, пока не заметила брошюру.
«Рим, – сказала она себе. – Я в Риме», – и внезапно ее охватило чувство, которого она уже давно не испытывала. Любопытство, энергичность, что-то из давних времен, будто она вот-вот поедет в детский лагерь или на школьную экскурсию, будто она еще не стала Амалией Отт, матерью двоих детей, а была ребенком – ребенком, у которого впереди целая жизнь. Но к этому примешалось что-то еще, тоже из прошлого: страх перед неизвестностью, похожий на тот, который она испытывала, уезжая в Романдию на год.
Но счастье взяло верх. Номер, в котором она находилась, принадлежал отелю, название которого было на блокноте рядом с телефоном. Она оторвала верхний листок и сунула в карман. Ключ торчал из двери, и на грушевидном брелоке значился номер комнаты. Она снова развернула листок из блокнота и под адресом отеля записала номер: 501. Затем вышла из своей комнаты, заперла дверь и по просторной лестнице, над которой нависала огромная люстра, спустилась в вестибюль.
От приветливой женщины за стойкой регистрации она узнала, что ужин и завтрак включены в стоимость проживания, что ресторан рядом со входом уже открыт и что, если она пожелает, ей могут заказать экскурсию по городу на завтра.
Следующие два дня прошли как в тумане. Амалия рассматривала церкви, дворцы, колонны храмов, фонтаны, парки, монастыри, купола, стояла в Колизее, слушала о римлянах, о Гарибальди и папе римском, видела протянутый перст Бога на потолке Сикстинской капеллы, и ей казалось, что он тянется к ней, она чувствовала себя в другом мире; во время ужина она сначала подумала, что спагетти – это основное блюдо, и почти не могла поверить, что телячья вырезка с овощным гарниром тоже для нее, но она съела все с большим удовольствием, выпила четверть стакана красного вина, взяла к тирамису чашечку кофе, чего обычно никогда не делала по вечерам, а завершила день бокальчиком граппы, и поднялась на лифте, которым она к тому времени научилась пользоваться, в номер 501, где удобно устроилась на внушительной двуспальной кровати.
И люди были такими дружелюбными, баловали ее и разговаривали с ней по-французски, ведь язык, на котором она говорила, как она между тем поняла, вовсе не был итальянским. Однажды кто-то даже догнал ее и вернул ей позабытую в церкви сумку, а непривычно вежливые официанты подвигали ей стул, когда она садилась за стол, и слегка отодвигали его, когда она вставала – Амалия не могла понять, чем заслужила такое внимание, с каким обычно относились только к богатым людям.
Когда она не понимала, где находится, и что привело ее сюда, то сжимала сумку, которую всегда носила с собой, и все прояснялось: она в свадебном путешествии, наверстывает упущенное, ведь так хотел ее муж и специально для этого хранил деньги в конверте.
Правда, иногда ей казалось, будто есть что-то еще, нечто вроде поручения, но о нем ничего вспомнить не получалось, и она просто наслаждалась путешествием.
На третий вечер, последний вечер перед отъездом, как раз когда она собиралась пойти в столовую, в номере зазвонил телефон.
Амалия испугалась. Разве кто-то знал, что она здесь? Она немного помедлила, затем повернулась, подошла к тумбочке, взяла трубку и проговорила: «Алло?»
Звонила ее внучка Корнелия.
Час спустя она вошла в вестибюль отеля «Амбашаторе», где ее ждала бабушка, и они обнялись.
– Ты беременна, деточка? – спросила она. – А я и не знала.
Она много чего не знала и теперь, сидя в ресторане, внимательно слушала: как ее искали дома, и как полиция обнаружила, что она уехала в Рим, после чего ее дочь позвонила Корнелии, ведь та жила в Риме уже полгода. Она преподавала в немецкой школе, чтобы заработать на жизнь, и параллельно работала над фильмом, который не особо продвигался. Ее муж был итальянцем, они познакомились в Мюнхенской киношколе, а недавно он уехал на Сицилию снимать что-то о беженцах. Здесь они жили вместе в однокомнатной квартире, что было не так уж плохо, поскольку большую часть времени он проводил вне дома, и…
Амалия взяла внучку за руку. Ее озарило, зачем она приехала в Рим.
– А что насчет наркотиков? – спросила она.
Корнелия отдернула руку.
– Это тебе мама рассказала? Можешь не беспокоиться, я уже давно бросила.
Амалия оглядела соседние столики, а затем прошептала:
– Ты долго сидела в тюрьме?
Корнелия даже опешила.
– С чего ты взяла? Я никогда не сидела.
И пока они ели салат, бабушка рассказала ей о визите кудрявой женщины и обо всех последствиях.
Во второй половине следующего дня обе женщины шли по платформе миланского вокзала. Корнелия проводила Амалию до поезда в сторону Базеля, на котором та добралась бы до Ольтена без пересадок. Найдя нужное место, она поставила чемодан на багажную полку и присела напротив бабушки.
– Что ж, – сказала она, – мне нужно возвращаться в Рим. Не забудь, ты высаживаешься в Ольтене, ясно?
Амалия кивнула.
– Конечно, деточка, а ты как думала?
На мгновение она закрыла глаза. Затем полезла в сумку, вынула толстый конверт, который все это время лежал на дне, и сунула его внучке.
«Пока не забыла, это тебе. Тебе и ребенку. Вдруг понадобится».
Корнелия колебалась.
Амалия рассмеялась: «Хоть ты и не сидела в тюрьме».
Корнелия все еще колебалась, так что Амалия продолжила:
– Не волнуйся. Мне недолго осталось. Не то что тебе.
Корнелия обняла ее, а после они вдвоем направились к дверям вагона.
– И напиши мне, когда родится ребенок!
Позже она ехала вдоль набережной Сан-Сальваторе мимо озера Лугано, а женщина напротив спросила ее, где именно в Италии она побывала, и Амалия ответила:
– В Риме. В свадебном путешествии.
Календарь
С выхода на пенсию жизнь его переменилась.
Он был из тех людей, кто плохо или совсем не подготовился к уходу со службы. Работал он налоговым инспектором по делам малого и среднего бизнеса, и многие побаивались его за неподкупный взгляд на бухгалтерию и вычитаемые расходы. На его проводы ненадолго пришел даже тогдашний городской советник и поблагодарил за то, что своими проверками он сохранял для города шести-, а иногда и семизначные суммы, и пошутил, что своей зарплатой он, советник, всецело обязан его, Эдуарда Френера, трудам.
И вот теперь по утрам он завтракает со своей женой Сибиллой, которая была на несколько лет его моложе, и когда она уходит на работу в трастовом фонде, остается дома, убирает со стола, ставит тарелки в посудомоечную машину, читает газету, тут же забывая содержание, и не знает, чем бы заняться.
По совету жены он зарегистрировался волонтером в «Pro Senectute», помогать пожилым людям заполнять налоговые декларации, но к своему удивлению получил отказ: его заверили, что у них хватало помощников, и к нему с удовольствием обратятся, когда освободится место.
Прогулки он не любил, единственный сын пока не подарил ему внуков, хобби у него не было. Правда, он охотно слушал музыку – классическую, и поэтому на пенсии решил упорядочить обширную коллекцию пластинок, кассет и дисков. Он задумал прослушать каждый экземпляр, составить список, избавиться от дублей и перезаписать кассеты, для которых уже не найти магнитофонов, на CD, хотя и те, говорят, сейчас устарели, а будущее музыки – за жесткими дисками. Однако вскоре Эдуард выяснил, что сортировать коллекцию он мог всего два часа кряду, после чего возвращалась растерянность, преследовавшая его после завтрака.
Однажды утром, сидя в туалете, Эдуард заметил у зеркала перекидной календарь. Сибилла каждый год вписывала туда карандашом дни рождения родственников и подруг, их сына и даже кое-каких родственников Эдуарда. Он не замечал календарь, как люди, привыкнув, не замечают дома картин. Он не обращал внимания на дни рождения и даже иногда посмеивался над Сибиллой, когда та оставляла в коридоре на полу записку фломастером с напоминанием «ДР» – например, «ДР Альфонса», чтобы, вернувшись, поздравить Альфонса с праздником.
У сегодняшней даты он прочел «Алиса». Однако, записки Сибилла не оставила, потому что Алиса – двоюродная сестра Эдуарда, с которой они едва общались. Он достал адресную книжечку, где был записан ее телефон. Не поменяла ли она номер? «Да, это я», – подтвердил женский голос, в равной степени удивленный и растроганный. Она спросила, как он вспомнил про ее день рождения, и Эдуард ответил, что, с тех пор как он вышел на пенсию, у него появилось время заглянуть в календарь, и там он увидел ее имя. Где висел календарь, он не уточнил. После этого он узнал, что дела у Алисы шли неважно, завтра она ложилась в больницу, а послезавтра ее ждала операция по удалению опухоли, потому что химиотерапия после первой не помогла.
Эдуард пожелал ей удачи, пообещал думать о ней и держать кулачки, а после того как положил трубку, написал на бумажке «Чт: букет Алисе» и оставил ее на письменном столе. Сегодня понедельник. В четверг Алиса оправится от операции.
После этого он вспомнил всех своих двоюродных братьев и сестер, общим числом девять человек, каждый, как он выяснил, занесен в адресную книгу, двое уже умерли, но их адреса по-прежнему оставались в книжке. Эдуард вычеркнул их и начертил рядом крестик. Сейчас и правда виделись исключительно на похоронах и поминках. Там время от времени кто-то сетовал – дескать, нельзя же собираться только по случаю чьей-то смерти, можно вместе что-то предпринять, и никогда из этого ничего не выходило.
Звонок порадовал Алису и, судя по всему, пришелся вовремя, что Эдуарда, в свою очередь, тоже обрадовало и подарило ему чувство удовлетворения, схожее с удовольствием от выполненной работы. Взяв адресную книжечку, он пошел в туалет, проверить, внесены ли в календарь дни рождения остальных двоюродных братьев и сестер. К его удивлению, все были на месте. Наверняка Сибилла, хранитель семейных связей, убедила его их записать, ведь календарь был ее идеей. Эдуард заметил также, что следующий день рождения уже через три дня – речь шла о старшем брате Сибиллы. На своей бумажке, под «Чт: букет Алисе», он добавил «ДР Пауля».
Когда вечером он рассказал жене о том, как позвонил Алисе, она посмеялась и ответила, что думала, ее календарь у него не в почете. И да, рак, ее коллега Хелен только сегодня вернулась к работе после долгого отсутствия и пришла в парике, Сибилла ее едва узнала. Затем они пересчитали, кто из родных и знакомых умер от рака, и Эдуард заявил, что в следующий раз, когда увидит в почте письмо от фонда борьбы с раком, обязательно внесет пожертвование.
В четверг вечером Сибилла, придя домой, пожаловалась – она чуть не забыла поздравить брата с днем рождения, и сейчас же ему позвонит. Эдуард улыбнулся и сказал, что он уже поздравил Пауля за двоих. Сибилле, похоже, это не понравилось. «Как это так?» – спросила она. Эдуард ответил, что в коридоре никакой записки «ДР Пауля» не увидел, поэтому решил поздравить Пауля сам, а то так никто и не позвонит, и Пауль очень обрадовался Эдуарду, им было о чем поговорить «между нами пенсионерами», так сказать, и, конечно, Сибилла могла позвонить еще раз. Так она и сделала, но Пауль не мог говорить, он как раз раскочегаривал гриль в саду, и скоро придут гости, да-да, у него все хорошо, спасибо, что позвонила.
– Видишь, – сказал Эдуард. – Хорошо, что я его поздравил без спешки.
Сибилла не слишком обрадовалась. Конечно, Эдуард действовал из лучших побуждений, но она была бы благодарна, если б он не поздравлял ее родственников раньше нее.
Несколько дней спустя Сибилла уточнила, кто такая Штефани, чье имя он написал в календаре у завтрашнего дня. Одноклассница, отозвался Эдуард. На прошлой неделе он получил приглашение на встречу выпускников, и каждое имя сопровождалось адресом и датой рождения.
– Эта Штефани, конечно – твоя первая любовь?
Эдуард немного растерялся.
– Да. Самая первая. Мне было восемь.
– Думаешь, она обрадуется, когда ты поздравишь ее с днем рождения?
– Надеюсь.
– Берегись, Эди, любовь не стареет.
Оба рассмеялись.
– И как? – спросила Сибилла на следующий день. – Обрадовалась тебе твоя Штефани?
– Конечно. Все радуются, когда их поздравляют с днем рождения. Она прожила такую бурную жизнь.
Эдуард пересказал Сибилле разговор со Штефани: о ее двух разводах, трех детях от первого и двух от второго брака, о двух внучках, о работе правозащитницей в кантоне Санкт-Галлен – пока не заметил, что Сибилла слушает невнимательно.
Она удивилась, вскоре обнаружив в календаре несколько новых имен. Да, ответил Эдуард, это были его одноклассники из начальной школы, которых он хорошо помнил.
– Ты хочешь сказать «одноклассницы»? – съязвила Сибилла. В основном имена были женские.
– Не только. Ханспетер – уж точно не женщина.
С ним и Луи они в третьем классе основали своего рода тайное общество. И теперь приближался день рождения Ханспетера.
В среду, когда они собирались за новыми кухонными стульями, Эдуард сказал, что должен быстро позвонить Ханспетеру. Сибилла, уже в дождевике, села почитать газету. Через пятнадцать минут, добравшись до новостей культуры, она пошла в гостиную к Эдуарду. Тот как раз выяснял, как же звали самого быстрого в их классе парня, ну этого, мелкого с веснушками, точно, Шнайдер, мы его еще звали Шнайдер-с-пальчик, ага, ну, мне пора, за покупками, всего тебе хорошего еще раз!
Пока они ехали в мебельный магазин на автобусе, он рассказал Сибилле, как их класс ходил в зоопарк и там маленький Шнайдер лазил наперегонки с обезьяной вверх по шесту, и обезьяна забралась на самый верх, пока Шнайдер только карабкался, а еще Ханспетера его поздравление очень удивило, после чего Сибилла спросила, не зайти ли им на обратном пути в рыбную лавку.
Несколько дней спустя Эдуард, ухмыляясь, показал ей конверт.
– Знаешь, кто мне написал?
– Не знаю. Кто?
– Городской советник Холленвегер.
Когда Эдуард еще работал в налоговой, Холленвегер был его главным начальником.
– И зачем?
– Я поздравил его с шестидесятилетием, и он меня поблагодарил.
Сибилла удивилась.
– Я думала, ты его не особо жалуешь.
– Все-таки он пришел на мои проводы.
– Только, пожалуйста, не вписывай его в календарь, хорошо?
– Ох, я уже. Но если хочешь, сотру.
– Будь добр. Он тебе ни родственник, ни друг. И в школу вы с ним тоже не ходили.
На следующее утро, заглянув в календарь, Сибилла увидела стертое имя. Эдуард писал твердым карандашом, поэтому еще можно было разобрать «Б. Холленвегер, гор. сов.»
А у сегодняшнего дня значилось «Эдит Хирши».
– Передавай привет Эдит Хирши, – сказала Сибилла, прежде чем уйти на работу.
– Непременно! – радостно откликнулся Эдуард, но ему показалось, что дверь захлопнулась громче обычного.
Кто такой Рето, поинтересовался Эдуард через пару дней. Он перевернул календарь на месяц июнь и увидел у третьего числа совершенно незнакомое имя. Сибилла ответила, что это ее старый школьный приятель. Она подумала, что Рето тоже обрадуется, если она поздравит его с днем рождения.
– Хорошая идея, – сказал Эдуард.
Однажды он хотел внести в календарь день рождения секретарши, долгие годы проработавшей в их отделе, но клеточка оказалась занята. «Джанкарло» был записан такими крупными буквами, что на «Мари-Жозе» места уже не осталось. Кто такой Джанкарло, поинтересовался он у своей жены. Дирижер, ответила певшая в хоре Сибилла. Эдуард очень удивился. Он и не знал, что Сибилла с дирижером на ты.
Как-то Эдуард хотел записать день рождения мэра города, потому что был уверен, что ее обрадуют поздравления от сограждан, но увидел, что нужную дату в календаре занимал «Арман Ф.», и решил завести собственный. Он раздобыл в канцелярском магазине календарь, каждую страничку которого украшал тортик со свечками, переписал все даты за исключением дней рождения, вписанных Сибиллой, и тех, что помнил сам, и положил покупку в ящик письменного стола. Когда по утрам Сибилла уходила, он доставал календарь, смотрел, чей день рождения шел следующим, размышлял, что подойдет лучше – звонок или письмо, проверял, есть ли у него соответствующий адрес или номер телефона. После письма от городского советника он начал поздравлять членов совета кантона, а иногда и госсовета. Эти люди, как он однажды сказал Сибилле, более одиноки, чем мы можем представить, именно потому что окружающие заинтересованы только в их статусе. Он показал ей благодарственное письмо от члена государственного совета. Сибилла заметила, что это всего лишь текст-шаблон, куда подставили нужное имя, но Эдуард возразил – его поздравление все-таки дошло до адресата.
– Как дела с пластинками, – спросила она.
Эдуард ответил: он решил идти в алфавитном порядке и сейчас находился на букве «Б», но поскольку на «Б» начинались Бах, Бетховен и Брамс, работы было больше, чем с «А». С концертами Альбинони для гобоя он справился довольно быстро, хотя и было жаль выкидывать две кассеты, которые у него уже имелись в виде дисков. Он только не знал, слушать ли Баха по порядку, указанному в каталоге произведений или по алфавиту, и тогда первым бы шел Бранденбургский концерт со всеми кантатами – так проще, но хронологически неверно. Нет, ее французских шансонье он не тронет, они же договаривались.
На самом деле он все меньше внимания уделял коллекции и все больше – составлению писем с пожеланиями. Однако он смог совместить оба своих увлечения – Эдуард стал поздравлять с днем рождения знаменитых исполнителей. Не так-то просто было найти их адреса, поэтому он направлял письма по электронной почте на ящик агентства и просил передать поздравления артисту, хотя все это и казалось ему каким-то безличным.
Важно было правильно подобрать формулировку. С тех пор как Сибилла заподозрила городского советника в использовании шаблона, Эдуард старался всегда писать по-разному. Даже первое предложение «Вы, наверное, удивлены, получив письмо от незнакомца» можно было заменить на «Вы, вероятно, ошеломлены…», «Возможно, вы ошеломлены…», «Вы наверняка удивлены…», «Вы, вероятно, задаетесь вопросом…», а когда доходило до пожеланий, не ограничивал себя словами «всего самого лучшего» и писал какому-нибудь чиновнику, что желает ему радости в не самой простой на свете работе. Поздравляя министра финансов, он добавил к такому же предложению скобки, в которых написал «я работал тридцать лет в налоговой и знаю, о чем говорю». Он не решался дописать скобки почти целый день. То ему казалось, что это слишком фамильярно, то – что такое личное дополнение может министру понравиться.
Легче ему давались похвалы исполнителям и исполнительницам. «Пусть вы также бегло исполняете свой репертуар, как и прежде», – писал он скрипачке, имевшей привычку выступать босоногой, чтобы показать свою связь с землей. Одному знаменитому пианисту он пожелал «счастья еще не раз исполнить концерт Моцарта для фортепиано с оркестром № 27 си-бемоль мажор так же виртуозно, как на записи с Венским филармоническим оркестром, венцом моей коллекции».
К его удивлению, большинство адресатов благодарили за поздравления, о чем он с некоторой торжественностью заявил Сибилле. «Знаешь, кто мне сегодня написал?» – завел он привычку спрашивать, и когда однажды она в шутку ответила: «Святой Себастьян?» – он слегка обиженно отозвался: «Президент Швейцарии», и протянул ей конверт на его имя, «Эдуард Френер», с его адресом, а под гербом Швейцарии значилось наборным шрифтом «Федеральный президент Швейцарской конфедерации». Сибилла удивилась не так сильно, как Эдуарду хотелось.
– Н-да, – ответила она, – выбрал же ты себе профессию.
– Какую?
– Поздравитель.
Эдуард рассмеялся.
– Я еще только учусь.
– И когда же выпускная работа?
Сибилла спросила с явной насмешкой в голосе, но Эдуард все равно задумался и в конце концов нашел ответ.
В качестве выпускной работы он поздравит с днем рождения папу римского – Сибилла точно удивится. Она наверняка перестанет над ним посмеиваться, если ему ответит Святой престол.
Он замыслил это письмо в начале декабря и поэтому пришлось поторопиться, так как день рождения папа Франциск праздновал семнадцатого декабря. Осталось определиться, на каком языке писать. Эдуард решил, что лучше сначала составить поздравление на немецком, потом перевести своими силами и отдать на проверку однокласснице из гимназии, которая преподает итальянский. Первый раз он запнулся на обращении. «Ваше Святейшество…»? «Sua santit?»? Или просто «Дорогой Франциск!..»? «Caro Papa Francesco…»? Или даже «Мой дорогой Папа Франциск!» Последнее, возможно, подошло бы характеру понтифика, который любил держаться на людях просто. Но Эдуард не был католиком. Может, лучше «уважаемый»? Неважно, уважал ли его Эдуард на самом деле, речь шла о правильной формулировке. Или же все вместе: «Ваше Святейшество, уважаемый, дорогой Папа Франциск!» И что пожелать такому высокопоставленному лицу? «Радости в не самой простой на свете работе»? Слишком по-светски. «Да поможет вам Бог нести всю полноту ответственности вашего высокого поста»? Эдуард не только не был католиком, он и в Бога не верил. Однако тут было важно, во что верит папа. Он решил позвонить главе католической общины – может, он подскажет что-нибудь. И нужно раздобыть точный адрес, потому что «Papa Francesco, Citt? del Vaticano» – слишком коротко, если он хотел, чтобы его письмо восприняли всерьез.
После трех дней тяжелой работы, всяческих звонков и электронных писем, когда Эдуард ранним вечером переписывал текст на чистовик, зазвонил телефон.
Сибилла звонила сказать, что они с Рето сидят в ресторане, как раз подают аперитивы, она в другом городе и не знает, вернется ли сегодня домой.
Эдуард пришел в ужас.
– С Рето?
– Да. Он меня пригласил.
– Ага. И как он до этого додумался?
– Он захотел меня поздравить. Сегодня мой день рождения.
Заснеженный пик
Жена его предупреждала.
Дочь его предупреждала.
Друзья его предупреждали.
Даже я, автор, предупреждал его.
Без толку.
Анри Мартен, директор крупной страховой фирмы, пересел на поезд в Виспе, и теперь направлялся в Церматт с альпинистским снаряжением и держал на коленях ледоруб. Как так вышло?
На выпускном дочери директор говорил на тему «Начало пути». После чего какой-то саксофонист, сопровождаемый пианистом и контрабасистом, исполнил свою выпускную работу, блестящую композицию собственного сочинения под названием «Let’s go», а потом Джульетта, дочка Анри, прочла стихотворение Конрада Фердинанда Мейера, которое начиналось словами:
«Заснеженный пик средь дерев белел»[4 - Заснеженный пик средь деревьев белел,Он звал меня властно, прийти мне велел:«Что толку внизу, средь людской суеты?В горах так свежо, здесь останешься ты!Чуть ниже, на озере, вскрылся уж лед,Вода там бурлит, и клокочет, и ждет,А мшистая отмель – сама благодатьДо вечных снегов тут рукою подать».Влечет меня пик и зовет день и ночь,Во сне, наяву – мне смириться невмочь:«Я завтра приду! А сейчас дай остыть!И книги, и комнату тихо закрыть».Но – чу, еле слышный мерещится зов:«Сейчас приходи и не вешай замков».].
И заканчивалось:
«И утром, в обед, и во снах: мне невмочь,
Я утром приду, а нынче оставь
Мне книги, скрижали мои, предоставь.
Едва различим все ж мерещится зов
Сейчас выдвигайся, жизнь – не для томов!»
Жена взглянула на него с улыбкой, разделяя гордость за дочь, и заметила, что по лицу Анри катятся слезы.
За ужином она спросила, что его так сильно растрогало. Ведь она никогда не видела, как он плачет – ни когда умерла его мать, ни когда умер отец.
Анри не ответил.
Жена продолжала, что она, разумеется, тоже была тронута декламацией дочери, и кроме того, школа кончилась, а значит, и для них как для родителей этот отрезок подошел к концу; а то, что скоро Джульетта уедет в Боливию изучать испанский, нагоняет тоску и на нее саму. Так говорила жена, надеясь, что Анри в ответ поделится своими надеждами и расскажет, что же его так расстроило.
Анри ничего не сказал.
Или его тронули актерские способности Джульетты? Проникновенность ее выступления? Ее юность?
Анри покачал головой и отпил вина.
– Стихотворение, – выдавил он наконец.
– Стихотворение? В самом деле?
Вот именно, стихотворение. Он сразу понял, о каком заснеженном пике идет речь.
– И каком же?
– О Вайсхорне. Вайсхорне в Вале.
– Но разве это не просто лирический образ?
– Может, для поэта…
Но не для Анри. В юности они с родителями на летних каникулах ездили в Гомс, и всякий раз когда он смотрел на заснеженную вершину Вайсхорна, мечта покорить ее все больше овладевала им. Сегодня эта вершина внезапно появилась в стихах, и он вдруг осознал, что прожил уже половину жизни, упустив нечто значимое.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71471350?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Как его зовут? (фр.)
2
На три дня (фр.).
3
Прекрасно (фр.).
4
Заснеженный пик средь деревьев белел,
Он звал меня властно, прийти мне велел:
«Что толку внизу, средь людской суеты?
В горах так свежо, здесь останешься ты!
Чуть ниже, на озере, вскрылся уж лед,
Вода там бурлит, и клокочет, и ждет,
А мшистая отмель – сама благодать
До вечных снегов тут рукою подать».
Влечет меня пик и зовет день и ночь,
Во сне, наяву – мне смириться невмочь:
«Я завтра приду! А сейчас дай остыть!
И книги, и комнату тихо закрыть».
Но – чу, еле слышный мерещится зов:
«Сейчас приходи и не вешай замков».
Франц Холер
Тип: электронная книга
Жанр: Современная зарубежная литература
Язык: на русском языке
Стоимость: 520.00 ₽
Издательство: ИД «Городец»
Дата публикации: 13.01.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Франц Холер (р. 1943) – живой классик швейцарской литературы, писатель, драматург, артист кабаре и автор песен, лауреат многочисленных литературных и художественных премий Швейцарии и Германии, почетный доктор Фрибурского университета, член Швейцарского общества писателей и международного ПЕН-клуба.