Когтеточка. #4, 2024
Александр Сергеевич Гришин
Бореалис
Эмилия Габиловна Джафарова
Ян Лён
Ваня Пинженин
Любовь Андреевна Самарина
Софья Эдуардовна Нехайчик
Иван Штиглиц
Евгений Павлович Кужелев
Ваня Чернышов
Стелла Игоревна Нерсесян
Дмитрий Евгеньевич Каганович
Иван Константинович Домарацкий
Поляк Сергеев
Четвертый выпуск журнала «Когтеточка» – специальный. Он полностью поэтический и состоит из стихотворений финалистов и организаторов Кубка Рыжего, в этому году прошедшего в Петербурге в Севкабельпорту и приуроченного к 50-летию со дня рождения поэта.Авторская орфография и пунктуация сохранены в максимальной степени.
Когтеточка
#4, 2024
Авторы: Пинженин Ваня, Нехайчик Софья Эдуардовна, Штиглиц Иван, Кужелев Евгений Павлович, Самарина Любовь Андреевна, Нерсесян Стелла Игоревна, Бореалис, Джафарова Эмилия Габиловна, Каганович Дмитрий Евгеньевич, Гришин Александр Сергеевич, Домарацкий Иван Константинович, Лён Ян, Сергеев Поляк, Чернышов Ваня
Дизайнер обложки Иван Сергеевич Чернышов
Составитель Иван Сергеевич Чернышов
Корректор Иван Сергеевич Чернышов
© Ваня Пинженин, 2024
© Софья Эдуардовна Нехайчик, 2024
© Иван Штиглиц, 2024
© Евгений Павлович Кужелев, 2024
© Любовь Андреевна Самарина, 2024
© Стелла Игоревна Нерсесян, 2024
© Бореалис, 2024
© Эмилия Габиловна Джафарова, 2024
© Дмитрий Евгеньевич Каганович, 2024
© Александр Сергеевич Гришин, 2024
© Иван Константинович Домарацкий, 2024
© Ян Лён, 2024
© Поляк Сергеев, 2024
© Ваня Чернышов, 2024
© Иван Сергеевич Чернышов, дизайн обложки, 2024
© Иван Сергеевич Чернышов, составитель, 2024
ISBN 978-5-0065-1393-8 (т. 4)
ISBN 978-5-0051-5143-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Ваня Пинженин
«Не спрашивай о том, как я живу…»
Не спрашивай о том, как я живу.
Встречаю поезда и провожаю.
Мои друзья куда-то уезжают,
А мне бы вспомнить, как меня зовут.
Не помню, чем закончилось вчера,
Как наступает новое сегодня.
Я просто-напросто для счастья не пригоден.
Да, я вам врал, смотрел в глаза и врал.
Ищу предлог, чтоб написать тебе письмо.
Хотя кому нужны все эти письма.
Мы как черемуха по осени закиснем
На ветках петербургского метро.
«Если б я был цветком, то был бы гвоздикой…»
Если б я был цветком, то был бы гвоздикой,
Чтоб меня вспоминали только по праздникам:
Дарили героям и клали к убитым,
На линейку несли первоклассники.
Если б я был одним из семи дней недели,
то я был бы вторником – это понятно.
Не таким ненавистным, как понедельник,
Но и желанным вряд ли.
Мне хотелось бы быть совершенно обычным
И делать своё незаметное дело. Но не получается.
Категорически. Кто-то должен быть смелым.
«Я в этих поездах когда-нибудь умру…»
Я в этих поездах когда-нибудь умру.
Под стук колес и чавканье соседей,
На верхней, боковой, в купе последнем,
Поближе к тамбуру.
Ну, а пока, уставившись в февраль,
Глазею на себя в немытых стеклах,
И где-то там в березках, соснах, елках
Моя печаль. Бредет впотьмах и не боится,
Что не дойдёт и что не хватит сил.
Ей, как и мне, слегка за тридцать,
Об остальном ты сам ее спроси.
«В последнее время у меня настолько мало побед…»
В последнее время у меня настолько мало побед,
Что я радуюсь неоплаченному проезду в метро,
Недоеденной кем-то пицце в KFC на фудкорте.
Вот такие вот радости в тридцать с лишним лет.
По-настоящему лишними были последние лет шесть или семь,
Когда я перестал вывозить совсем,
Когда моя жена вышла из дома за хлебом и не вернулась,
Потому что уехала с кем-то в Египет,
Старые друзья перестали быть хиппи,
А новых – как не было, так и нет.
По утрам я все так же считаю овец,
чтобы хоть как-то уснуть,
Чтобы хоть как-то остаться собой
В этой сплошной беготне
В поисках смысла и чарки вина,
И когда мне твердят:
«Взбодрись, старина!»,
я им отвечаю: «Нет».
Софья Нехайчик
«Машины дальнобойщиков как выброшенные на берег селедки…»
Машины дальнобойщиков как выброшенные на берег селедки,
Мне нравится приходить в общество и быть не в своей лодке.
Часто ошибаюсь, часто бываю ненужным,
Я могу сказать, что думаю – мне не страшно выглядеть чуждым.
Мне не страшно вылететь сегодня головой в окно
Или быть тем, кто выбрасывает с гневом печальное тело.
Сегодня новый день и значит будет новая ночь,
Наступит судный день и мне не будет уже нужна помощь:
Чтобы вставать с кровати, чтоб напомнить выпить таблетку,
Чтоб улыбнуться мне сидящему в яме за семейным столом вместо табуретки,
Чтобы выбрать продукты в приложении, когда живот и так полный,
Когда вроде стал актуален, но уже холодный.
Мне не интересно играть на баяне и слушать его звучание.
Я терплю популярные песни в попутках, но не стерплю молчание.
Я не могу продать свою шкуру и поменять на новую,
Сколько бы книг ни перечитать – не поменять голову бестолковую.
Я смотрю на вечно зыбкий песок и улыбаюсь вечности,
Я бьюсь головой об стену, чтобы достичь беспечности.
Мне не хватит смелости, чтобы признать свое прошлое,
И я с миром отвергну истину и воспою ложное.
«Немного осталось и я уже достигаю дна…»
Немного осталось и я уже достигаю дна.
Скоро рассвет и мне чуть не хватает сна.
Все смазано и каждый из них теперь она.
Мне бы закрыть глаза поэтому нужна еще одна.
Ни свет, ни заря не способны меня оживить.
Я рву вещи, пытаясь нащупать ту самую нить,
Вижу серое солнце и начинаю истошно выть,
Слушаю Бетховена, стараюсь понять слово «Жить».
Мелкий дождь бьет в окно, я помню этот мотив —
Так били болельщики на матче локомотив.
Стать успешным репером – отстой после выхода фильма «Beef»,
стараюсь не падать духом, но дух это просто миф.
Когда мне плохо я вспоминаю давку в метро,
Меня крепко обнимает мужик выдавливая все нутро.
Каждое утро надеваю очки – снимаю кино
Про мою жизнь через желтые стекла в стиле ретро.
Когда хорошо – это значит я увидел ее лицо
На упаковке молока или разбив яйцо,
В любом отражении или пятном на асфальте.
Я не знаю дышу ли и уже узнаю вряд ли.
«Горизонта не видно…»
Горизонта не видно,
Невинно небо сплелось косами с морем,
Горем раздался крик чайки покойницы. Стонем.
Тонем вместе, я – камнем, а ты – пером дятла.
Так досадно.
Так досадно: когда о тебе вспоминают лишь как о мертвом,
когда дверь прижимает пальцы в косяк.
Я вчера ехал в электричке с богом,
Он рассказывал мне что да как.
Неприятно когда ободрал колени об гальку,
А хотел искупаться в соленой воде,
Как неладно вышли его творения все же
И как сладко на другой стороне.
После вышел на станции той что засыпал осенний лист,
и вдохнул свежий воздух ночи осознав как же мир чист.
«Строчечкой вышила на локтях моих…»
Строчечкой вышила на локтях моих
Сады огненных облепих
И лицо воссияло луковицей
Нрав был нежен кроток и тих
Но на улице как на пожарище
распахнув ветви рябин
Разрастаюсь толпой подавляюще
На бульварах газетных витрин
И на блузе парадной пуговицей
Перламутром свет отразя
Я раскинусь у ног твоих улицей
Где с тобою станцует заря
Иван Штиглиц
«Мертвенный свет холодных комет…»
Мертвенный свет холодных комет
Это чувство внутри – гипербола
Ничего моего здесь нет
Ничего моего здесь не было
Ничего моего здесь и быть не могло
Кладу свои руки в огонь
Добиваясь ожога
Но ночь недотрога
Так холодна что морозом меня обожгло
Глубоко и надолго
И пламя усердное пальцы лижет
И губы дышат теплом
Но в небе безлунном я море вижу
И вижу тела за бортом
И взгляды тяжелые мертвых глаз
Звезд ледяным уколом
Долго и строго глядят на нас
Смотрят на нас с укором
Пальцы глодает огонь до кости
Злее и ярче буйствуя
Было хотелось сказать «прости
Я ничего не чувствую»
И развернуться на этом вон
В тихую ночь уйти
Но ощутил – отдало теплом
Где то внутри груди
Тут же заместо холодных глаз
В моря сырой могиле
Может впервые глядя анфас
Увидел глаза другие
Мир под ногами качнулся вслед
Мысли. Боюсь гипербола…
Что моего ничего здесь нет
Ничего моего здесь не было
«Порвется наволочка дня…»
Порвется наволочка дня
Чуть слышно
И я почувствую себя
Здесь лишним
И не лишится
Остатков достоинства чтобы
Я зашиваю лица
В покрывале полночной утробы
Дышу на руки
Вонючими спирта парами
В месиво двумя руками
Все что случилось не с нами
Крошу
Как только
Войдете на выход прошу
Я польку
Затылком о кафель пляшу
«Скрип половицы больше чем скрип половицы…»
Скрип половицы больше чем скрип половицы
Это сквозь время доносится сдавленный стон
С губ твоих бледных и платьем из белого ситца
Тюль на разбитом окне навивает сон
Хрип граммофона. Будто бы вальс-бостон
Солнце ложится на крашенный ужас пола
Что то родное в уродстве его простом…. Ты улыбаешься.
Трепетный взмах подола —
Вот мы вдохнули и сделали первый шаг
Рвусь закружить тебя, вырваться в день вчерашний
Ты же в руках моих движешься чуть дыша
Чтобы не вызвать удушливый приступ кашля
Но как же безумно смотрят твои глаза
Жалко, убийственно больно, необъяснимо…
Будто бы радостно бесится в них слеза
Говорю тебе шепотом как ты сейчас красива
Ты же все смотришь молча и тихий вальс
Нас обнимает ласково, нежно кружит
Нет ничего красивее этих безумных глаз
Робко целую их, ты отвечаешь тут же
Скрип половицы больше чем скрип половицы
Это сквозь время в сердце прямой укол
Долго молчим вдвоем посреди больницы
Я и кошмарной краской покрытый пол
«Москва гремела царственным Содомом…»
Москва гремела царственным Содомом
И плакала Москва с жестяных крыш
И ты теперь, повенчанная с громом
В моем латунном черепе гремишь
Летела переполненная Ласточка
(Опустим рифмы, афоризмы прочие)
Гремел вагон для грома недостаточно
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71468824?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.