Главная страница | Общая история | Казахстан. Географический роман

Казахстан. Географический роман
Андрей Михайлов-Заилийский
Перед вами – литературная попытка создания своеобразного «географического романа». Однако эта книга вполне может заменить собой и полноценный учебник физической географии Казахстана. Квалификация автора, разделившего жизнь между дорогами и библиотеками, не исключает и такую возможность. Хороший русский язык, вкупе с изобилием научных сведений и личных наблюдений, сделают чтение не только полезным, но и увлекательным. А многочисленные фотографии помогут рассмотреть многое в цвете.

Казахстан
Географический роман

Андрей Михайлов-Заилийский
Посвящаю моей любимой дочке Алияше

Фотограф Андрей Михайлов-Заилийский

© Андрей Михайлов-Заилийский, 2024
© Андрей Михайлов-Заилийский, фотографии, 2024

ISBN 978-5-0065-1264-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора
Моя новая книга – не учебник. Хотя при работе над ней я имел перед глазами канонические труды мировой географии. Но, проповедуя научный подход к миропознанию, тут я вряд ли способен быть лишь объективным излагателем. Потому что Казахстан, земля где я родился, жил и живу, когда-нибудь упокоит и меня, рядом с прахом моих почивших предков. И если, читатель, я оставлю тебе хоть часть своей любви к этой удивительной стране, занимающей самую сердцевину Евразии – буду счастлив. Ведь всё то, о чём тут пишу, я видел, впитывал, ощущал и постигал «на местах», в непосредственном контакте. Потому-то и не могу относиться к теме с объективным равнодушием заезжего натуралиста.
В этой книге я хочу рассказать о просторах и глубинах Казахстана, страны которая с детства была для меня родной, а со временем стала ещё и более-менее знакомой. Но, вот что интересно, чем шире растекаешься по этим необъятным просторам и пристальнее заглядываешь в эти бездонные глубины, тем явственней ощущаешь, как много всего ещё не узнал и сколько всего не изведал.
Познание парадоксально. Уничтожая одни «белые пятна» оно тут же обнажает другие. В этом-то, убеждён, и состоит его главная прелесть!
Мир по дороге, всем вам!

Место вступления. Самая далёкая страна На Земле
Про то, что замкнутый в середцевине Евразии Казахстан равноудалён от всех океанов Земли, казахстанцы знают не понаслышке. Редко где землянам приходится преодолевать такие расстояния, чтобы добраться до полноценного пляжного отдыха. Если, конечно, не считать полноценным морем Каспийское озеро. Однако Каспий, хоть и велик, но и он так же, как и Казахстан, со всех сторон окружён сушей.


Как далеко от границ нашей республики плещутся волны четырёх океанов классической географии? Давайте подсчитаем. От самых южных оконечностей Южно-Казахстанской области до ближайших берегов Индийского океана (Аравийское море) – 1700 километров. От самых восточных хребтов казахстанского Алтая, до Тихого океана (Бохайский залив Жёлтого моря) – 2650 км. От крайней точки Северного Казахстана до Северного Ледовитого океана (Обская губа) – 1300 км. И (наконец-то можно оперировать сотнями!) от крайнего запада Западно-Казахстанской области до вод Атлантики всего-то 400 километров.
Правда, Атлантика эта может разочаровать при встрече, потому что Азовское море, до которого производятся измерения, по всем параметрам уступает Каспийскому озеру. И это – океан? Это, повторюсь – воды океана, моря и заливы, входящие в бассейны океанов.
Если же мерить расстояния до самих океанов, или, в крайнем случае, незамкнутых морей, то расстояния возрастут значительно. И тут уж ни в какие сотни не уложишься. Расстояние до Атлантики увеличится до 3500 километров, до Тихого океана превысит 3000, до Северного Ледовитого теперь составят 1450. И только Индийский океан будут отделять от Казахстана всё те же 1700 км.
В плане сухопутности, однако, практически все страны Центральной Азии находятся примерно в равном положении. И если от чьей-то границы близко одно, то почти автоматически дальше другое. Пример – Монголия: 2150 километров от Северного Ледовитого океана, 2300 – от Индийского, 3500 – от Атлантики и всего 700 км от Великого океана. Или Узбекистан – 2650, 1300, 1150, 3800 километров соответственно.
Кто же самый-самый? Вопрос даже не риторический. Скорее – идиотический. Достойный Книги рекордов! В самом деле, если взяться высчитывать некий средний коэффициент удалённости того или иного государства от всех четырёх классических океанов планеты, то, вполне вероятно, самым «равноудалённым» окажется какая-нибудь… островная республика в Тихом океане!
Больше практического смысла для тех стран, которые «не имеют выхода к морю», несёт близость к ближайшей открытой воде. Но и тут нужно ещё внимательно смотреть на особенности физической географии (рельеф, крупные реки океанических бассейнов и пр.) и географии экономической (транспортные коридоры, железнодорожные магистрали, связь с ближайшими морскими портами, наличие речного флота, отношения с соседями и т. д.)
Если исходить из всего этого, то Казахстан вообще-то имеет массу преимуществ среди прочих «невыходных» государств Центральной Азии. По крайней мере – в плане доступности и обилия вариантов. И даже при удачном раскладе может извлекать немалую пользу из своей транзитарности. Находясь в центре крупнейшего массива суши, Казахстан (с его 9-м местом по площади) естественно контролирует кратчайшие расстояния между всеми её частями.
Но с другой, не больно-то и нужны многим эти контролируемые расстояния, когда рядом с ними плещется такая удобная и безграничная дорога, как связывающий всё и вся Океан. Не случайно ведь от 62 до 75% (по разным данным) всех грузов (и 4/5 товаров) перевозится ныне по морю. Тому много причин. От банальной себестоимости грузоперевозок до исторически сложившихся факторов, при которых наиболее развитые и динамичные экономики развивались и продолжают существовать именно на морских берегах. (Хотя, вполне возможно, одно с другим связано напрямую).
Итак, если установить самую удалённую от океанов страну мира не так-то просто, то уж определиться с самым сухопутным мегаполисом – элементарно. Достаточно измерить ближайшее расстояние. Очевидно, что все кандидаты должны находиться в глубине Центральной Азии. И список будет не столь велик. Кроме Алма-Аты, в него войдёт Ташкент, Урумчи, Астана и совсем недавно присоединившийся к городам-миллионникам Бишкек.
И тут наша южная столица – почти вне досягаемости. По крайней мере – из мегаполисов ближнего зарубежья. Вот расстояния от Алма-Аты до четырёх океанов Земли (по прямой): Северный Ледовитый – 2650 километров; Атлантический – 2900 км; Индийский – 2100 км; Тихий – 3450 км. Итак, наш ближайший морской причал находится на берегу Аравийского моря на расстоянии 2100 километров. Берём конкурентов. Астана – 1700 до Северного Ледовитого океана. Ташкент – 1750 до Индийского. Бишкек – 2050 (до него же).


Поспорить с Алма-Атой за звание самого сухопутного города мира под силу только китайскому Урумчи, столице СУАР. Минимальный путь до ближайшего моря – 2560 километров (Бохайский залив Жёлтого моря). Но СУАР всего лишь провинция КНР. А Казахстан – государство. К тому же, повторю, с самой обширной территорией из всех «безвыходных».
Вот с этой немаловажной особенности я и хочу начать свой экскурс в увлекательную и малознакомую (даже для многих казахстанцев) географию Казахстана.

Часть I. Рельеф и геология

Геологическая карта, не имеющая аналогов
История Земли, может, и не столь увлекательна для массового читателя, как экскурсы в сложности семейных отношений «звёзд», но захватывает искушённого никак не менее. Ведь именно те эксцессы и процессы, которые возбуждали планету миллиарды лет, и сформировали в конечном итоге облик окружающего нас мира. Такого знакомого и родного. Ту самую уютную «колыбель над бездной», уникальную и неповторимую. Которую мы раскачиваем с таким нелепым и опасным ожесточением.


История Земли – это постепенное выстывание преисподней, очень медленная утеря буйной энергии юности. Но это если следовать одной лишь тенденции. Однако неугомонная планета редко когда находилась в состоянии покоя – следы былых страстей видны повсеместно, даже неумудрённым глазом.
Такого великого разнообразия состояний, ландшафтов и пейзажей, как в Казахстане, нет ни на одной известной нам планете. И это настраивает на оптимизм. Нет, нашу Землю ещё рано записывать в старушки! Мало того, что изначально заложенная во времена Творения энергетика отнюдь не исчерпалась, Земля как космический объект, открыта ещё и для любых влияний извне.
Благодаря этой нерастраченной силушке казахстанские геологические карты, на которых разными цветами изображены выходы на поверхность пород разного времени и происхождения, напоминают лоскутные одеяла самых неистовых и увлечённых пэчерквисток! Вся картографическая гамма цветов и оттенков, от серо-жёлтых тонов, обозначающих наиболее юные напластования четвертичного времени и до насыщенно-розового нижнего докембрия, – всё это имеется у нас в изобилии. От этой вычурной пестроты и сложности у непосвящённого начинает рябить в глазах. Один Казахский Мелкосопочник чего стоит!
Цветистость геологической карты Казахстана оправдана. Вот цитата из посвящённого нашей республике тома географического справочника «Советский Союз»:
«Разнообразие рельефа Казахстана объясняется его сложной геологической историей. На территории страны в геологическом прошлом неоднократно образовывались крупные прогибы. Они покрывались морем, и в них миллионы лет накапливались осадки. При тектонических движениях земной коры осадочные толщи сминались в складки».
Если кто-то позабыл историю Земли, можно заглянуть в справочники. Геохронологическая шкала не ограничивается одним лишь Юрским периодом с его культовым парком динозавров.
Связанная с развитием жизни периодизация планетарной биографии ещё недавно начиналась с конкретного Кембрийского периода Палеозойской эры – «эры древней жизни». То есть с достаточно случайной отметки, отстоящей от нашего времени всего на какие-то 580 миллионов лет.
А далее вглубь начинался сплошной Докембрий. Ещё 50 лет назад в соответствующем разделе «шкалы» сообщалось, что для этой эпохи «общепринятых делений нет». Докембрий тянулся до самого «момента творения», который стараниями геологов всё больше углублялся в прошлое, пока не «отстал» от нашей эпохи на 4,54 миллиарда лет. Именно столько, по мнению учёных, насчитывает ныне история нашей планеты.
Но чем дальше в прошлое Земли мы будем погружаться, тем менее конкретики для выводов будем иметь. Наиболее весомыми аргументами для стратиграфии (определения реального геологического возраста земных слоёв) до сих пор являются ископаемые («руководящие!) организмы. Но о каких организмах может идти речь, если жизнь на Земле появилась далеко не сразу и в течение нескольких миллиардов лет своего первичного существования представляла собой невразумительные аморфные сгустки, из которых невообразимо долго формировались простейшие одноклеточные организмы?
И всё-таки какие же районы республики могут претендовать на звание «самых древних»? Таких в Казахстане множество! Мугоджары и Улытау, хребты Северного Тянь-Шаня и Каратау, Чу-Илийские горы и Ерментау.
Есть ли повод для радости у славных жителей данных районов, которые всегда могут выйти из дома и запросто поднять с земли каменюгу возрастом в 3—4 миллиарда лет? Тут, наверное, надо учитывать, с какой целью был поднят камень. Запустить в соседскую собаку – одно, а заложить в фундамент дома – совсем другое.
Любопытно то, что наиболее древние породы вылезли на поверхность в наименее стабильных тектонических районах. Все они приурочены к горам, а некоторые – к поднятиям, наиболее молодым на планете. Впрочем, если учесть, что само их явление из самых глубинных слоёв как раз и состоялось благодаря неуравновешенности земной коры в данных областях, – всё встанет на свои места. Докембрий-то, как таковой, присутствует повсюду. Даже в таких непоправимо юных районах как Прикаспийская низменность. Но там все эти древности лежат на весьма солидной глубине, и до них ещё нужно добуриться.
Кому это нужно? Как оказывается – многим. Вот выдержка из «Геологической энциклопедии», которая объяснит причины внимания человечества к породам Докембрия:
«С докембрийскими толщами связан разнообразный комплекс полезных ископаемых: свыше 70% запасов железных руд, 63% – марганцевых, 73% – хромовых, 61% – медных, 72% – сульфидных никелевых, 93% – кобальтовых, 66% – урановых руд».
К таким, например, относится знаковое для Казахстана Карсакпайское меднорудное месторождение. И многие другие ископаемые сокровища из республиканской геологической кладовой, которая по праву считается одной из самых богатых в мире.



Хан-Тенгри – обитель Снежных барсов. Торжество Евгения Колокольникова
Свою величайшую горную вершину Казахстан делит с Киргизией. Пик Хан-Тенгри. До полноценных 7 километров ему не хватает всего-то 3-х метров! Не Эверест? Как сказать. Если принять во внимание идеальную каноническую форму (от безупречной пирамиды трудно оторвать взор) и экстремальное географическое положение (самая северная гора подобных размеров, да ещё и в континентальном центре Евразии!), то семитысячник Хан-Тенгри может поспорить по своей труднодоступности со многими восьмитысячниками Гималаев! Не зря его покорение было обязательным для получения высшего в Советском Союзе альпинистского титула – Снежный барс.
Для меня же Хан-Тенгри неотделим от имени одного человека, с которым довелось общаться в прошлом веке. Евгения Михайловича Колокольникова.
…В то время, как наши прославленные асы Чкалов, Молоков, Леваневский, Коккинаки били рекорды высоты и дальности полётов, а в Испании бои с фашистами шли рядом с Мадридом. В то время, как полосы газет промокали от гневной слюны трудящихся по поводу «предательства троцкистско-знновьевского центра». В то время как в Алма-Ате началась прокладка первой трамвайной линии… В то самое время Евгений Колокольников приближался к цели, которая будоражила его несколько предыдущих лет – к вершине легендарной горы Хан-Тенгри.
Он шёл во главе казахстанской экспедиции, составленной не из величайших восходителей, а из людей… Во многом случайных. Сам Колокольников, потомственный талгарский казак, к тому времени побывал и пастухом, и строителем Турксиба, и землекопом, и землемером, и топографом, и пограничником.


Позже, когда экспедиция войдёт в анналы достижений советского альпинизма, о ней напишут:
«Восхождение группы Колокольникова было первым крупным восхождением молодых альпинистских кадров. Опыта у участников группы было мало, организация восхождения оказалась недостаточно продуманной. Ухудшение погоды во время спуска грозило бы катастрофой. Но наряду с этим восхождение дало много ценного для дальнейшего совершенствования советской высотной тактики».
Восхождение казахстанских альпинистов не было первым, первой была экспедиция Михаила Погребецкого 1931 года. Пять лет на вершине не бывал никто.
Экспедиция Колокольникова добиралась до цели больше месяца. Из Алма-Аты, от которой туда чуть больше 300 километров. Последние 1160 метров до вершины они шли вместо одного дня по плану – 6 дней! Хан-Тенгри пал 24 августа 1936 года, в сильную пургу. Вместе с Колокольниковым на вершину ступили ещё двое – Иван Тютюнников и Леонид Кибардин.
Колокольников с товарищами поднимался со стороны Казахстана, а со стороны Киргизии шла им наперерез московская группа под руководством Виталия Абалакова. Которая взошла на вершину десятью днями позже. Но на спуске с вершины Абалакова постигла неудача, в результате которой погиб человек. Колокольников возглавил тогда один из спасательных отрядов.
Однако добравшись до Москвы, Абалаков первым делом… обвинил Колокольникова! В том, что казахстанские альпинисты, дескать, вовсе не были на вершине, победа придуманная. Начались разбирательства. Точки над «и» расставило лишь личное вмешательство Крыленко, который ведал тогда не только юстицией, но и альпинизмом. Благо, оказался рядом и Погребецкий – первый покоритель легендарного пика – помог восстановить истину.
…История покорения Хан-Тенгри – цепь драм и трагедий. В каждом успешном восхождении на неё есть и элемент случайности. И трагическая гибель лучшего казахстанского альпиниста финала советской эпохи, Валерия Хрищатого – лишнее тому подтверждение.
Во времена же, когда эту вершину штурмовали Колокольников и его товарищи, кроме как на веру в свои силы и оптимизм надеяться было не на что. Снаряжение, которым пользовались они тогда, рознится с нынешним так же, как одежда пещерного человека с моделями от Версаче.
Если полистать республиканские газеты того времени, то будет видно, что популярность Колокольникова была архивысокий. Поход на Хан-Тенгри освещался так, словно это был первый полёт на Луну.
Впрочем, в те годы мало что рознило Луну и Центральный Тянь-Шань. Достаточно вспомнить, что Хан-Тенгри тогда всё ещё занимал неоспоримое лидерство среди тянь-шаньских гигантов. Главная вершина Небесных Гор всё ещё была окутана клубами тумана и не имела своего гордого имени – пик Победы. Покорение и открытие были тогда почти синонимами.
Колокольников и шёл открывать – спорт, при всём к нему уважении, оставался для него делом второстепенным. Ведь был он в ту пору профессиональным военным топографом. И романтиком, взращённым книгами Семёнова-Тянь-Шанского, Пржевальского, Козлова. Потому и шёл не за славой, шёл посмотреть с вершины – а что там, за ней – карта-то района представляла собой всё ещё практически белое пятно…

Талгар – привет от арийцев. Упоение Семёнова-Тян-Шанского
Талгар – это макушка той волшебной ширмы, у подножия которой так уютно притулилась Алма-Ата. Главная высота Заилийского Алатау, пик Талгар (4973 м) хорошо виден из южной столицы Казахстана. В свою очередь, поднявшись на Талгар в ясную погоду, можно разглядеть высочайшие горы Центрального Тянь-Шаня во главе с гигантской пирамидой Хан-Тенгри (6997 м) – главной вершиной республики.
Несмотря на то, что Талгарский пик хорошо виден из большинства районов Алма-Аты, многие горожане об этом не ведают. Его напрочь «заслоняют» более эффектные вершины «малоалма-атинской группы». Оно и понятно – эти сверкающие ледяные пики возвышаются всего-то в паре десятках километров над улицами мегаполиса. Многие неискушённые наблюдатели (а таких, как это ни парадоксально прозвучит, среди живущих рядом с самыми доступными альпийскими горами планеты алматинцев становится всё больше и больше) вообще-то считают самой главной вершиной Заилийского Алатау Большую Алматинскую пирамиду. Выдвинутый скалистый пупырь безупречной геометрии, высотой всего в 3684 метра и по большому счёту не вершину даже, а передовую часть бокового отрога главного хребта. Великое же, как доподлинно известно, можно оценить лишь на расстоянии.


Чтобы осознать истинные размеры Талгарского пика, лучше всего отойти куда-нибудь к Капчагаю. Или ещё лучше – за Капчагайское водохранилище. Можно даже подняться на невысокие хребтики Малайсары-Архарлы, которыми нисходит в пустыню последняя морщина напряжённого темени Земли (величайшего горного района, дотянулся сюда от Индийского субконтинента и первых тектонических возмущений – Сивалика и Махабхарата). Отсюда, с отрогов Джунгарского Алатау, в ясный день, а особенно на закате, Заилийский Алатау предстанет взору во всём своём великолепии и на всём своём протяжении.
Горы с такого расстояния выглядят снивелированными, приглаженными, состоящими из двух разнотонных полос. Внизу – тёмно-синяя, сверху – ослепительно-белая. Весной и осенью полосы равнозначны, зимой синяя исчезает вовсе, зато жарким летом сильно истончается белая. И только в одном месте над этой переливчатой лентой, нарушая порядок, вздымается заметный и неизменный массив белоснежного Талгарского пика. Словно зачарованный замок вымерших джиннов.
Я не случайно отвёл искушённого наблюдателя так далеко, более чем за сотню километров от объекта нашего интереса. Во-первых, зрелище того стоит. А во-вторых, именно отсюда, со склонов западных отрогов Джунгарского Алатау, впервые увидел предмет своей мечты крёстный отец наших гор П. П. Семёнов в 1856 году.
«29 августа поутру я быстро переехал перегон в двадцать семь вёрст от Куянкузского до Карачекинского пикета. Дорога на протяжении первых девятнадцати вёрст шла к юго-западу, пересекая порфировый кряжик, с вершины которого я впервые с восторгом увидел в туманной дали блистающий своими вечными снегами исполинский хребет – Заилийский Алатау.»
Однако первые восторги будущего корифея географии (и видного государственного деятеля России) Семёнова-Тян-Шанского на следующий день превратились в настоящее бурное упоение. Ибо, по мере приближения к горам, пред его глазами безостановочно разворачивалось сказочное действо, настоящая феерия.
«Во всё время нашего перегона от Илийского до Алматинского пикета мы видели перед собой колоссальный Заилийский Алатау. Хребет этот простирается от востока к западу более чем на 200 вёрст, поднимаясь в своей середине до исполинской высоты. По самой середине его возвышается трёхглавая гора, имеющая более 4? тысяч метров абсолютной высоты. На самой вершине этой горы снег не держится на тёмных, крутых обрывах…»


Со времён знаменитого путешествия Тянь-Шанского минуло более полутора столетий. Но одна загадка Талгарского пика, возбуждавшая отца российской географии, так и не нашла своего разрешения. Какова точная высота вершины, венчающей Заилийский Алатау? А вот про это никто точно не знает.
«…Наибольшие абсолютные высоты приурочены к средней части хребта – в Талгарском (Чилико-Кебинском) узле. Здесь поднимается высшая точка всей горной системы Ала-Тау – Талгарский пик (5017 м), превышающий высшую точку всей Европы – Монблан.»
Это выдержка из очень авторитетного академического издания 1952 года «Очерки по физической географии Казахстана».
«Заилийский Алатау, сев. хр. Тянь-Шаньской горной системы, тянется в широтном направлении на 350 км, шир. 30 – 40 км, абс. выс. 4973 м (Талгарский пик).»
А это – из не менее авторитетного справочника «Казахская ССР. Краткая энциклопедия» за 1988 год. И таких «точек зрения» на цифру, которая должна быть (по определению) предельно конкретной (до нескольких десятков сантиметров) я могу привести множество. И многие из них принадлежат не менее авторитетным источникам. И время вовсе не поставило точку в этой неразберихе.


Географические карты, правда, более категоричны – «4973». Но и тут попадаются разночтения. 40 метров при определении абсолютной высоты – это круто! Любопытно, что Монблану всё это «по барабану», он всё равно не дотягивает до любого из этих Талгаров.
Понятно, что главная высота расположенного над равниной хребта издревле должна была привлекать внимание всех, кто смотрел снизу. Потому-то в его названии можно предполагать наличие одного из самых архаичных топонимов Семиречья. И это так.
У известного толкователя местных названий, профессора Алдара Петровича Горбунова (в книге «Горы Центральной Азии») читаем:
«Основное толкование: от монгольского слова Дэлгэр (широкая, обширная). Не исключается и другой вариант: „тал“ – плоская (старокирг.) и „гар“ – гора (согд.) … В монгольском языке есть ещё слово „тавгар“ – вершина с плоским верхом.»
Широкая да плоская – будто речь и не о главной высоте Заилийского Алатау! Между тем именно уплощённость и срезанность Талгарского пика составляет характернейшую особенность этого пятикилометрового титана. И, судя по всему, мы можем иметь дело с ещё более древним названием, возможно, восходящим к эпохам индоевропейского единства, бронзовому веку, эпохе раннего железа. На такую мысль меня наталкивает то, что название, исходя из географической особенности, можно прочитать даже по-русски. Известно сходство славянских языков с санскритом (например, «гора» по-русски – «гара» на санскрите) и другими индоевропейскими языками, зародившимися в тёмную эпоху единства и растёкшимися из одного центра по всему миру. Талгар – Дол Гор, Долгая, то есть Длинная Гора.
Ну и, конечно же, Талгар с его высотой и обилием вариантов подъёма привлекает к себе вожделенные взоры восходителей. На него можно «ходить», а можно и «карабкаться». Первые люди ступили на вершину в 1938 году. Это были сибирские альпинисты Л. Катухтин, Г. Макатров и И. Кропотов.

Извергнувшиеся вулканы Алаколя. Химера Александра Гумбольдта
А есть ли в Казахстане вулканы? Есть! По крайней мере великий Гумбольдт «видел» их совершенно отчётливо.
…Острова Алаколя – один из сильнейших «географических магнитов» XIX века, притягивали к себе внимание европейских учёных и стимулировавали упорное проникновение в одну из наименее исследованных областей уже известной в общих чертах планеты – Центральную Азию. Таинственная дымка, витала над этим загадочным регионом с тех ветхих времён, когда мимо, по пути в Каракорум – к монгольским владыкам, проезжали просители, парламентарии и разведчики Запада.


По свидетельству древних китайцев, которые впервые начали присматриваться к этим местам ещё в эпоху Хань (206 до н. э. – 220 н.э.), а изучать начали во времена монгольской династии Юань (1206 – 1368), Алаколь с его странными островами почитался местом легендарным. В их географии он слыл классическим обиталищем драконов.
«…Мы нашли некое море, не очень большое, имя которого, так как мы не спросили о нем, нам неизвестно. На берегу же этого моря, существует некая небольшая гора, в которой, как говорят, имеется некоторое отверстие, откуда зимой выходят столь сильные бури с ветрами, что люди едва и с большой опасностью могут проходить мимо. Летом же, там всегда слышен шум ветров, но, как передавали нам жители, он выходит из отверстия слегка. По берегам этого моря мы ехали довольно много дней; это море имеет довольно много островков…»
Это знаменитый отрывок из труда францисканского монаха Плано Карпини, специального посланца Иннокентия IV, побывавшего в ставке Богдыхана осенью 1246 года. Остров, гора, в горе – дыра, из дыры – ветер. Да ещё и огнедышащие драконы… Что это напоминает?
…После распада монгольского государства история мало способствовала исследованиям Центральной Азии. На долгие века над серединой величайшего материка опустилась привычная пелена забвения. То, что происходило тут, за пыльным занавесом, мало волновало алчную европейскую пытливость, нащупавшую к тому моменту абсолютно иные пути к вожделенным богатствам Востока.
Неслучайно к середине XIX века, ко времени, когда в Центральной Азии сомкнулись, наконец, интересы трёх величайших империй того времени – Российской, Британской и Цинской, эта загадочная область земли всё так же обильно была населена фантомами и монстрами, как во времена древнекитайских историографов.
Однако теперь фантастические сведения исходили и из уст просвещённых западных учёных. И не каких-нибудь проходимцев, а основоположников и титанов, вроде Гумбольдта и Риттера, заполнивших здешние земли несуществующими горными хребтами и исполинскими огнедышащими вулканами.
И неслучайно, ведь в данном случае, даже такое светило современной географии, как Александр Гумбольдт, чьими стараниями было заштриховано гигантское белое пятно на карте Южной Америки, вынужденно опирался… всё на тех же древних китайцев, францисканских монахов и татарских мулл. Самому ему не удалось проникнуть в Азию далее Алтая.


А сведения, которые имелись в его распоряжении были теми же – остров, гора, в ней – дыра, из дыры – ветер. Да ещё и огнедышащие драконы… И тут не то что великому географу – любому критически настроенному ежу понятно, речь может идти только о вулканах! Так, Алаколь, неожиданно для себя, стал классическим районом новейшей «плутонической деятельности». И нешуточных исследовательских страстей.
Чтобы передать аромат географической романтики XIX века и достоверность источников (на которые опирались классики), хочу привести цитату из замечательного труда Карла Риттера «Землеведение Азии», на котором воспитывалось целое поколение русских и европейских путешественников.
«Поднимающаяся из озера высокая горная вершина Арал-Тюбе (то есть островная гора), по сказанию путешественников, прежде (уже в исторические времена) выбрасывала огонь. Она, как говорят, и в настоящие времена возбуждает сильные бури и грозы, опасные для мимо идущих караванов, которые обыкновенно, проходя близ этого потухшего вулкана, приносят ему в жертву нескольких баранов. (…) По рассказу одного муллы, тёплые ветры, дующие зимою из находящейся на озере пещеры Джибе, и бури столь сильны, что караваны иногда задерживаются здесь в продолжении восьми дней. …Следовательно, принимая в соображение остальные данные, должно считать Арал-Тюбе вулканом, лежащим внутри обширной плутонической области…»
Нужно отметить, что «вулкан Арал-Тюбе» был лишь «одним из». Ещё одного огнедышащего монстра сторонники плутонизма Центральной Азии поместили в Турфане, другого – где-то в районе Кучи. Но Арал-Тюбе был ближайшим к России и Европе по своей доступности.
Потому-то передовые исследователи, добравшиеся сюда с Запада в середине XIX века, всерьёз рассчитывали найти на озере действующие вулканы. Первыми, почти одновременно, на берегах таинственного озера появились две русские экспедиции – ГригорияКарелина и Александра Шренка. Это было в 1840 году. Они-то и «изгнали» с этих берегов драконов китайской географии, а заодно лишили острова таинственного озера огнедышащих вулканов, попавших сюда по теоретическим умозрениям корифеев землеведения.
Историю проникновения в Семиречье Карелина и Шренка по накалу страстей можно сравнить с соревнованием Амундсена и Скотта за «обладание» Южным полюсом. В том, кто из них первым достиг вожделенного Арал-Тюбе и разочаровался результатами, путается даже такой мэтр географии, как Семёенов-Тян-Шанский.
«…Карелин – первый русский путешественник, посетивший Ала-куль в 1840 году, употребил доблестные усилия для разрешения вопроса о вулканизме острова Арал-тюбе. Он привёз с собой маленькую лодку с Зайсана, добрался до острова Арал-тюбе и, достигнув своей цели, пришёл к отрицательным результатам. Конический остров оказался состоящим из порфира…»
Это из мемуаров, построенных на дневниковых записях путешествия 1856—57 годов. В переводе же фундаментального труда Риттера, он же (Семенов) пишет в сноске:
«Путешествие Шренка совершенно опровергло ошибочное мнение о вулканизме острова Арал-Тюбе на Алак-Куле; я так же нигде не встречал вулканических пород возле острова Алак-Куля.»


При всем своём уважении к Гумбольдту, по окончании знаменитого Тянь-Шанского путешествия сам Семёнов уже абсолютно не верил в «плутонизм» Глубинной Азии. А прошедший берегами Алаколя в 1905 году геолог Владимир Обручев вообще не проявил к проблеме, столь волнительной для предшественников, никакого интереса.
«Я не поехал к оз. Ала-куль, так как плоские берега не представляли интереса, а лодок на озере для плавания на остров не было.»
И хотя вулканы в Центральной Азии продолжали искать по инерции до середины XX века (авторитет Гумбольдта и Риттера никто не отменял!), «вулкан Арал-Тюбе» исчез с карт окончательно…

Страны ниже Казахстана на Земле нет! Это повод для радости?
Любопытно, но самая, пожалуй, уникальная черта географической физиогномии Казахстана остаётся почти неизвестной даже самим казахстанцам.
Более того, сведения о ней начисто отсутствуют в серьёзных справочниках по землеведению и научных монографиях по комплексному описанию нашей страны. А между тем речь идёт не о каком-нибудь местечковом проявлении, интересном только для туроператоров и патриотов, а об особенности, очень даже заметной и достойной любого учебника по физической географии!
Дело в том, что на Земле нет страны с такой значительной территорией, лежащей ниже уровня Мирового океана. Для того чтобы понять это, достаточно взглянуть на физическую карту Северного Прикаспия, закрашенного в самые густые тона зелёного цвета. Этот широкий тёмно-зелёный воротник, охватывает всю Прикаспийскую низменность и тянется от Мангышлака, через низовья Эмбы и Урала (где доходит до Индера), до нижнего Приволжья, продолжается на территории сопредельной России. И указывает на то, что сия суша лежит ниже, чем плещутся обычно волны на поверхности Мирового океана.
Если бы Каспийское море действительно было морем, а не озером, то картографический колорит был бы тут совсем другим – не густо-зелёный, а бледно-голубой. Потому что, по всем правилам, вся эта часть Прикаспийской низменности должна принадлежать не суше, а воде. Быть дном.
Собственно, так оно и было в оные времена, когда Арало-Каспийский бассейн, связанный с Чёрным морем, имел перманентные контакты с океаном. Вот как описывает распад того большого моря компетентная наука недалёкого прошлого (энциклопедия Брокгауза и Ефрона):
«Ещё в начале третичного периода пространство, ныне покрытое Каспием, составляло часть огромного моря, покрывавшего весь Юг России (в т. ч. запад современного Казахстана. – Авт.) и находившегося в широком и открытом сообщении с океаном. Лишь в миоценовую эпоху замечается обособление так называемого Сарматского моря, начинавшегося в среднедунайской низменности и протягивавшегося отсюда через Румынию и бассейн Чёрного моря, по обе стороны Кавказского кряжа, в область Каспия. Море это, фауна которого указывает на пониженную солёность, находилось в ограниченном соединении с океаном и накануне плиоценовой эпохи распалось на отдельные замкнутые бассейны, один из которых, по-видимому, расположен был на месте Каспия».
Всё началось, когда Сарматское море (которое тянулось чуть ли не от Балхаша – до верховий Дуная), переполненное талыми ледниковыми водами текущих с севера рек, примерно 10—8 миллионов лет назад прорубило своё «окно в Европу». Через Босфор и Дарданеллы соединилось со Средиземноморьем, получив выход в Мировой океан. Это привело к резкому падению уровня гигантского замкнутого водоёма и его распаду. Но, что любопытно, ещё несколько миллионов лет Каспий продолжал мирно сосуществовать с Чёрным морем, составляя вместе с ним большой водный бассейн.
Однако в конце концов молодой Кавказ подрос настолько, что разъединил первобытное море пополам. Вот тогда-то, где-то примерно 6,5 миллиона лет назад, и началась самостоятельная жизнь нашего Каспия.
Поначалу, пока Волга, главный попечитель и донор, была ещё в силах, полноводным оставался и Каспий. Однако Ледник иссяк, и основная водная артерия Восточной Европы больше не могла диктовать условия более могучему природному агенту – солнцу. Начался процесс постепенного выпаривания воды из моря, оставшегося таковым только по воспоминанию. Уходила вода, наступали берега, падал уровень.
Когда впервые, в 1882 году, были проведены инструментальные измерения уровня Каспия, то оказалось, что он лежит на 25,2 м ниже уровня Мирового океана. Более того – имеет тенденцию к дальнейшему высыханию. Когда в 1977 году уровень упал до —29,0 м, озабоченная общественность спешно начала создавать комитеты и фонды для «спасения Каспия», которому немедленно предрекли судьбу Арала. Однако уже с 1978 года вода моря-озера вновь начала наступать на берега и оказалось, что спасать особо нечего. Ныне уровень стабилизировался на отметке примерно в 27—28 метров (как любят говорить при прогнозах погоды – «со знаком минус»).


К тому же выяснилось, что в исторические времена, в IX веке, Каспий вообще опускался ниже 32 метров от уреза Мирового океана. А к XIV столетию поднимался до минус 20!
Но нам, в контексте сегодняшней темы, интересно, как вся эта свистопляска с «уровнем моря» влияла на площадь суши, лежавшей вокруг. А влияла она очень даже судьбоносно. Дело в том, что глубины Северного Каспия столь мизерны, что даже самое незначительное отступление воды приводит к осушению огромных пространств. Кто видел топкие берега полуострова Бузачи, тот знает, как трудно понять, где там заканчивается вязкий солончак и начинается море. Недаром значительные по площади заливы Мёртвый Култук и Кайдак на физических картах в 1970-е годы вдруг превратились в «соры» и резко поменяли свою окраску с бледно-голубого на тёмно-зелёный. Так же трудно определить, где же находятся «пляжи» и в обильно заросших камышами северных прибрежьях моря-озера.
Потому-то точно назвать площадь Прикаспийской низменности, лежащей ныне ниже уровня моря – практически невозможно. Тем более что площадь эта может меняться на глазах, в зависимости от погоды, осадков, ветров и половодий на впадающих реках.


Но что несомненно – нет в мире второй страны, обладающей такой обширной поверхностью, заглублённой в земное чрево, которая могла бы соперничать с Казахстаном. Никакая Голландия нам не пример! Масштабы не те.
С этим географическим открытием я и поздравляю всех земляков и патриотов Казахстана!
Ну вот, кое-кто из читателей тут же и запаниковал. Убоявшись очередного Великого потопа. Ведь при неизбежном подъёме уровня Мирового океана (в результате потепления) вода в первую очередь затопит прикаспийские регионы Казахстана. Так?
Спешу успокоить озабоченных: прежде, чем морская вода перельётся и хлынет на нашу территорию, на дне уже окажется большая часть Европы (вместе с Римом, Парижем и Лондоном), всё западное побережье Северной Америки (с Нью-Йорком, Вашингтоном и Филадельфией), значительные (и самые населённые!) куски Азии и ещё много чего доброго. Так что спите спокойно, славные жители Актау и Атырау! И живите долго. Чтобы океан переполнился до такой меры, что стал бы страшен Каспию, ему нужно несколько тысячелетий.
И ещё неизвестно, к чему приведёт усиленный переток воды в Каспий. Дело в том, что наше чудесное море-озеро – это гигантский природный испаритель. И чем больше оно будет разливаться, тем больше воды будет выпариваться с его поверхности, превращаться в облака и расплёскиваться в виде живительной влаги над пересушенным Центральноазиатским регионом.

Зияющие высоты Мангышлака
Вовсе недаром именно к Прикаспию приурочены глубочайшие неморские впадины Земли. Сухие именно от того, что вода, если даже и проникает на их дно, тут же испаряется под действием солнечного жара.
Среди них первенствует Карагие – самая глубокая сухая яма в Казахстане. Отметка её дна —132 метра ниже уровня Мирового океана – ставит её на третье место в Азии (после занимающих первое и второе место впадин Мёртвого моря (—402 м) и Турфанской (—154 м)). А в мировом рейтинге Карагие спорит за 4-5-ю строчку с египетской Каттарой (—133 м).


Не знаю, как там у них, в Египте, но на Мангышлаке процессы, способствующие естественному углублению впадины, продолжаются. И способствуют им карстовые явления, которые буквально проедают землю во всех направлениях, словно невидимые земляные черви. Неудивительно, что подточенная «ходами» поверхность постоянно проседает и опускается с каждым годом всё ниже и ниже.
Интересно, что многие жители Мангышлака бывают на дне Карагие по несколько раз на день: через впадину проходит оживлённая автотрасса, соединяющая два самых населённых города области из трёх имеющихся – Актау и Жанаозен.
Пейзажи, подобные тем, что открываются взору на дне Карагие, принято сравнивать с лунными. Вряд ли сравнение исходит из уст тех, кто в самом деле побывал на спутнике Земли. Хотя, несомненно, в пору летнего зноя, когда вся яма (протянувшаяся в длину на 40 километров!) заполнена раскалённым туманом из соли, известковой взвеси и солончаковых испарений, есть в ней что-то чертовски неземное. Однако самое дно впадины покрыто неожиданно вечнозелёными кустами селитрянки и тамариска, а над ней часто громоздятся мутные груды облаков – вряд ли мы увидим всё это там, у них, на Луне.
Карагие – «Чёрная пасть». Однако почти ничего в её облике не напоминает про эту зловещую топонимическую характеристику. По крайней мере, ничего чёрного в этом царстве белой соли, серых известняков и жёлтых «пухляков» не видно. Впрочем, и «пасть» представлена только осклабившейся нижней челюстью. Но топонимы не всегда соответствуют прямому облику объекта, часто это лишь поэтическая метафора. А с поэтичностью географических названий в Казахстане могут спорить разве что креативы членов ономастических комиссий.


Но Карагие не единственная природная яма в казахстанском Прикаспии. Южнее Актау – круглая ложбина Ащисор (—38 метров), у самого чинка Устюрта – громадная колдобина Карынжарык (—40 м), а на юге области – промоина Кауынды (—57 м). Все они покоятся не только ниже уровня моря, но лежат и ниже самого Каспия. Потенциальные озёра в других, более благоприятных условиях, тут, в безводной пустыне, представляют собой огромные ямины. Лишённые влаги, но не прелести.
Самая, пожалуй, живописная из местных депрессий – Карынжарык, с её островами-останцами. Знаменитые «Три Богатыря» возвышаются над солёным дном, занятым обширным солончаком Кендирлисор. В иные времена Богатыри отражаются в едком рассоле, словно таинственный остров, на котором обитают чудища, пережившие Потоп. Но летом весь пейзаж растворён в расплаве дрожащих испарений, поднимающихся из чрева адской ямы.
И вот что любопытно: жители этих самых заглублённых в Казахстане аномалий совершенно спокойны в отношении грядущих климатических катастроф и потопов. И никакая озабоченность обеспокоенной общественности им нипочём. Молчат. Почему? Да потому что там никто не живёт! По крайней мере, из располагающих гаджетами.

Затопить Карагие. Мечта Самуила Геллера
Однако если бы та же Карагие не находилась в глубине полуострова, то она была бы классической «пастью» Каспия. Для этих мелководных заливов, судьбоносно любое колебание нестабильного уровня моря-озера, и на этом хочется остановиться подробнее. Ибо здесь природой были созданы не только элементы, напрямую влияющие на эти колебания, но и предпосылки для целой очереди преобразовательных проектов и прожектов.
Самый известный и, увы, реализованный из них – Карабогазгольский. Напомню, несколько десятилетий назад (в рамках, конечно же, очередного «спасения» Каспийского моря) в СССР широко и горячо обсуждалась идея отсечения плотиной от Каспия Кара-Богаз-Гола – огромного туркменского залива, через который ежегодно испарялось слишком много каспийской воды. В 1980 году, несмотря на неоднозначное отношение общественности, дамбу всё же построили. Это привело к почти полному высыханию залива. Правда, ввиду неожиданных перемен в гидрологии и ожидаемых изменений в экологии, в 1992 году воду впустили вновь, а дамбу взорвали. И прежний статус-кво Кара-Богаза был восстановлен.
Одним из крёстных инициаторов проекта был московский географ и геолог Самуил Юльевич Геллер, который ещё в 30-е годы прошлого столетия присматривался к Кара-Богаз-Голу именно с точки зрения каспийской гидрологии – как к огромному регулятору, с помощью которого можно бы было поддерживать уровень Каспия на одной отметке.


Геллер, надо сказать, в отличие от многих кабинетных преобразователей, не отсиживался в уютной тишине столицы. Напротив, ещё в 1926 году он отправился в Туркмению с экспедицией А. Е. Ферсмана и Д. И. Щербакова. Тогда же он попал и на Мангышлак. О том неподдельном интересе, который вкладывал Геллер в свою работу, говорит многогранность его исследований и то, что он (в отличие от многих) не поленился освоить туркменский и казахский языки.
В 1930—1932 годах Геллер изучал бессточные впадины Мангышлака – Карынжарык, Карагие, Ащисор. Видный советский географ Эдуард Макарович Мурзаев писал:
«Тогда же у С. Ю. Геллера зародились представления об использовании глубоких бессточных впадин для получения гидроэнергии и химического сырья… Днища прикаспийских впадин в Южном Мангышлаке расположены ниже уровня Каспийского моря. Это, по мнению С. Ю. Геллера, позволяет пропускать каспийскую воду в сухие котловины и тем самым создавать её перепад, что обеспечит получение дешёвой электроэнергии».
Известно, что во всей обширной Мангистауской области нет ни одной реки, и всё, что течёт по поверхности, представляет собой либо паводковые потоки, либо короткие родниковые ручьи. По плану Геллера реки на Мангышлаке должны были появиться искусственные и, вопреки постулатам школьной географии, не впадающие, а вытекающие из моря. Вода из Каспия должна была заполнить Ащисор, а затем низвергнуться в Карагие.
Тут предполагалось построить ГЭС мощностью 35 тысяч кВт. Вода, падающая со стометровой высоты, вращала бы турбины. Но это – не всё. Испаряясь со дна впадины, та же вода (каспийская, солёная) обеспечивала бы осадочной солью химическую промышленность. (Карагие, таким образом, стала бы вторым Кара-Богаз-Голом!)
Но в те кипучие годы средств на все проекты преобразования природы не хватало (может, оно и к лучшему), и ГЭС на Мангышлаке так и не появилась. Правда, позже появилась АЭС – проект, быть может, не такой дерзкий, но уж куда более универсальный. Потому что атомная электростанция не только снабжала область электроэнергией, но и опресняла воду Каспия для нужд нового города – Шевченко. И ещё (только тихо, это – военная тайна!) обеспечивала оружейным плутонием ядерный потенциал страны.

Устюрт: за каменными грибами по следу британского шпиона
Мангышлак – это заповеданная часть суши (своеобразный остров!), непохожей ни на какой другой уголок этой буйнопомешанной, но все ещё прекрасной планеты. Исконные красоты Земли здесь всё ещё предстают взору в своём первозданном, заповедном, чистом виде. И, буду откровенным, самого меня эта таинственная земля тянула сызмальства.
Потому – задержимся тут подольше. Да и куда, собственно, нам спешить?


…Жгучим желанием пробраться в самую сердцевину дебрей Мангышлака меня заразил кумир юности – академик Обручев. В его культовом учебнике «Основы геологии» воображение поразили две иллюстрации (по старинке обозначенные как фиг. – «фигуры»), на которых были изображены «эоловые шары и столы пустыни Ак-тау-отело». В главе, посвящённой «разрушителям камней» – всяческим выветриваниям, великий геолог объяснял их происхождение следующим образом:
«Более твёрдый пласт, хорошо сопротивляющийся выветриванию, подстилаемый более рыхлой породой, обусловливает образование форм, напоминающих грибы и столы. Шарообразные и чичевицеобразные конкреции благодаря твёрдости также создают оригинальные формы, встреченные путешественниками в пустыне полуострова Мангышлак.»
А одним из первых, кто описал мангышлакские шары был… британский шпион Джеймс Аббот. Ещё в 1840 году его заслали сюда с целью склонения казахов-адаевцев против России на сторону Британии. Адаевцы послали Аббота туда, куда они привыкли посылать всех непрошеных гостей. Но, провалив свою основную миссию, Аббот совершил массу маленьких географических открытий в области местной орографии. Он-то и описал круглые валуны из песчаника, диаметр которых составлял 3,5 метра.


Разыскивать их я и отправился одним ясным августовским днём в самое пекло – к чинку Устюрта. И проехал вдоль вызверенного солнцем известнякового обрыва несколько сотен километров.


Но оказалось, что в поисках мне незачем было забираться в самые дебри. Настоящая мастерская «разрушителя камней» предстала взору в самом оживлённом месте Устюртского чинка, около знаменитой мангышлакской святыни – пещеры Бекет-ата.
Тут, у подножия обрыва, и обнаружились всюду разбросанные песчаниковые конкреции. Солидные каменные шары усыпали склоны, словно ядра первобытных пушек, которыми джины обстреливали тропу к святыне. А между «ядрами», если поискать, можно собрать добрую коллекцию окаменелых раковин («аммонитов») и прочего «руководящего» палеонтологического добра. Свидетельства того, что вначале творения всё же было море.
А на взгорке – настоящая каменная грибница. Из которой прорастают тут и там классические «эоловые грибы» разных размеров, форм и сортов. Тут тебе и красивые «шампиньоны», и сморщенные «сморчки», и крепенькие «дождевики» (те самые – шары Обручева!). У всех у них твёрдые, ожелезнённые шляпки, которые прикрывают от ветра и дождя мягкие, изгрызенные и истончённые природными агентами ножки. Но тут встречаются не только представители каменной флоры – вон, выползла из грибных кущей и застыла уродливая песчаниковая черепаха. Она никуда не спешит: для неё тысячелетие – туда, тысячелетие – сюда, значения не имеет.
Через некоторое время блуждания среди этих грибов ощущаешь, что объективная реальность (данная тебе в ощущениях) уходит куда-то на второй план – вокруг царит совсем другая реальность: с иными масштабами и нарочито медленным течением времени. Ощущение усиливает знойное марево, в котором все эти раскалённые солнцем каменные фигуры заметно дрожат и покачиваются.
…Через струящийся жар вдруг замечается странное движение по далёкому склону обрыва – словно гигантский удав, медленно сползает вниз. Это сотни паломников и поклонников начали своё вечернее движение по тропе. Они идут навстречу к своему Бекет-ате. Но это – уже другое измерение.

Соль земная. Её хватит на все грядущие поколения казахстанцев!
Известно всем: главное богатство Казахстана (после людей, разумеется!) – в его недрах. Основные поступления в наш бюджет даёт добыча углеводородов и металлов. Благодаря своему минеральной состоятельности (производному той самой пестроты геологической карты, про которую мы уже говорили выше) республика может без особого труда удивлять соседей масштабными проектами, платить хорошие зарплаты хорошим людям и плодить миллионеров. Но это – ныне. А раньше?
Два с половиной столетия назад, когда про казахстанскую нефть и уран ещё слыхом не слыхивали, полезным ископаемым №1, вывозимым из наших пределов, была соль. Продукт, надо сказать, архиважный в тогдашних условиях повсеместного отсутствия холодильной и консервной промышленности.


Соляным Клондайком Степи считалось в ту пору озеро Коряковское, лежавшее невдалеке от Павлодара. Промышленная добыча началась в нём ещё в середине XVIII века и велась в таких размерах, что это место считалось главной солонкой необъятной Сибири!
При этом само месторождение оставалось столь значительным, что даже спустя полтора столетия разработок никаких признаков его истощения не отмечалось. Так, в 1899 году в Коряковском добыли почти два с половиной миллиона пудов соли, причём почти половина этого количества была реализована тут же, на озере. Соль на месте продавалась по 5—6 копеек за пуд.
Но Коряковское месторождение было далеко не единственным в Казахстане. Прикаспий, Приаралье, Прибалхашье. По большому счёту весь Казахстан – это огромная соляная копь. И тому есть объяснение. Республика – край уникальных природных испарителей (и о них мы уже успели порассуждать!), принцип работы которых зиждется на погодных условиях, сочетающих периодическое увлажнение с полным пересыханием. Вода растворяет и сносит вымытую с поверхности соль в естественные углубления, а солнце вытапливает эту соль из воды.
Ещё один вариант соленакопления – естественные колебания степных водоёмов, при каждой депрессии обнажающие масштабные солёные лиманы, заполненные рапой заливы и т. д. Не случайно одним из самых характерных элементов наших пейзажей считаются необъятные солончаки. Постоянно балансирующие на грани топкого болота, в котором вязнут машины и животные, и безбрежной сухой равнины, с хрустящей коркой соли под ногами.
О том, что подобные аридные условия существовали в Казахстане достаточно долго, говорят и огромные запасы каменной соли на значительных глубинах. Достаточно вспомнить о знаменитых соляных куполах в Эмбинском районе.
Ещё одно историческое соляное месторождение лежит на самом краю Тюб-Караганского полуострова на Мангышлаке. Два застывших под коркой соли озера, Акколь и Кызылколь, раскинулись по обе стороны короткой дороги, связывающей два главных тамошних поселения – Форт-Шевченко и Баутино. Водители микроавтобусов и таксисты проносятся мимо них с лихим свистом – ничего интересного тут нет, а любой гаишник на этом голом пространстве будет виден за версту.
А между тем некогда вокруг этих озёр кипели нешуточные страсти. С появлением промышленного рыболовства на Каспии соль, столетиями лежавшая мёртвым грузом, неожиданно обрела конкретный смысл и реальную ценность. Едва ли не единственным способом сохранения выловленной рыбы (для последующей транспортировки к потребителю – расстояние до которого составляло тысячи вёрст!) в те времена было соление. Известно, что в 1899 году на нужды рыболовства на Эмбинском и Мангышлакском участках было израсходовано 241 900 пудов соли!


Самой лучшей солью считалась кызылкольская. Местные до сих пор уверены: именно из-за неё рыба приобретала столь изысканный вкус, что ею не брезговали и русские цари (к столу которых она якобы отправлялась прямиком с Тюб-Карагана!). Неслучайно, повсеместно бесплатная и малоценная, соль Мангышлака тут, у Форта-Александровского, отпускалась в одни руки с ограничениями. На семью рыбопромышленника – 150 пудов, адаевским биям – по 10, а всем прочим – по 2 пуда на год.
С развитием рыболовства связана история ещё одного места, где промышленная добыча соли началась в 1913 году (и продолжается до сих пор). Это – район уничтоженного земледельцами Средней Азии Аральского моря – соляные озёра Жаксыклыч, на базе которых работает известная всем казахстанцам компания «Аралтуз».
Во времена Советского Союза здешний комбинат «Аралсульфат» уступал по своей мощности только знаменитым «соляным приискам» Эльтона и Баскунчака (также расположенным в непосредственной близости от границ Казахстана). Вот что писалось о нём в середине 80-х годов прошлого века:
«Сейчас Жаксыклыч даёт около шестисот тысяч тонн поваренной соли в год. Её добывают специальными комбайнами, потом в вагонах, которые подают в забой по рельсам, положенным прямо по солёному пласту, вывозят на территорию комбината. Там она несколько лет выдерживается в специальных буртах, очищается, размалывается, фасуется и лишь потом направляется в торговую сеть. Комбинат „Аралсульфат“ – второе по мощности предприятие подобного типа в СССР. Солью Арал кормит полстраны.»


В том же Аральске посреди города раскинулось впечатляющее соляное озеро. Его хорошо видно из окон проезжающих мимо поездов.
Полукустарные промыслы по добыче соли не только возможны, но и распространены по всей республике. Мне неоднократно приходилось встречать их в разных местах Казахстана. Например – в Южном Прибалхашье, где также возможна добыча соли, если не для людей, так для нужд животноводства.
Соль, за горсть которой в некоторых странах когда-то платили равным весом золота, лежит у казахстанцев под ногами. Её столько, что все грядущие поколения казахстанцев всегда смогут есть её пудами!

Почвы Казахстана лучше всего видны… В Санкт-Петербурге!
В самом центре российской Северной Столицы, на Стрелке Васильевского острова бережно хранится земля из Казахстана. Для чего?
Ничего странного – тут, в одном из старинных пакгаузов, оставшихся ещё с тех пор, когда Стрелка была центром порта, находится ныне уникальный паноптикум. Музей почвоведения имени В. В. Докучаева. Этот невероятный музей если и имеет аналоги в мире, то они малоизвестны. В самом Казахстане ничего подобного не существует.
Василий Васильевич Докучаев относится к учёным-отцам. В данном случае в его лице мы имеем дело с отцом почвоведения. Именно Докучаев сумел вглядеться в землю под ногами и почувствовать под ногами «почву». Ту самую, которая даёт в конечном итоге все основания для жизни на планете. Материю тонкую, ранимую, подверженную изменениям, зависимую от условий и живущую по своим законам.
Вклад Докучаева в почвоведение был столь очевиден, что это вынуждены были признать даже в Европе (а Европе признавать заслуги русских учёных всегда было ох как непросто!). Одно из светил тамошней науки, мюнхенский профессор Эмиль Раманн ещё в начале прошлого века с пафосом воскликнул:
«Придётся учиться русскому языку тем почвоведам, которые хотели бы стоять на современном научном уровне… Только благодаря русским учёным почвоведение превратилось в обнимающую весь земной шар науку».
Воскликнул – и выучил.
Сам Василий Васильевич умер в расцвете творческих сил в 1903 году, многого не доделав, многого не дождавшись. Так и не увидел он и музея почв о котором мечтал. Обосновывая необходимость создания собрания почв, Докучаев писал:
«Несмотря на естественные богатства России, мы поразительно бедны, и главной причиной этой бедности является: а) незнание естественных сил России и б) неумение ими пользоваться; следовательно, нужны учреждения, которые изучали бы Россию, а одно из таких учреждений и есть почвенный музей».
Между тем после ухода отца-основателя дело его было кому подхватить – к тому моменту окрепли соратники и встали на ноги ученики. Памятником Докучаеву и стал созданный уже в 1904 году Музей почвоведения. Музей, не превратившийся, однако, в мёртвое собрание раритетов. Система исследования почв в аграрной стране поднялась на высокий уровень, и музей оказался органичной частью системы российского почвоведения – выставкой достижений и собранием образцов для дальнейших исследований одновременно.
При ученике Докучаева К. Д. Глинке (первом академике-почвоведе и директоре Почвенного института) были организованы в 1908—1914 годах «составившие эпоху в истории почвоведения крупнейшие почвенные экспедиции по исследованию Азиатской России». В сферу интересов которых, конечно же, попали и те обширные территории, которые составляют ныне территорию независимого Казахстана. А ещё один известный ученик Докучаева (впоследствии также академик) – Ф. Ю. Левинсон-Лессинг«был первым почвоведом, побывавшим в казахской степи и описавшим её почвы». В знаменитых экспедициях в Казахстан принимал участие и ещё один академик и директор Почвенного института – Леонид Иванович Прасолов.


Самым важным экспонатом Музея почвоведения являются, как нетрудно догадаться, сами почвы. Здесь собраны все почвы бывшей Российской Империи и Советского Союза. И много образцов со всего прочего мира. И это не просто кучи земли, а специально вырезанные почвенные монолиты длиной более метра с «непотревоженной структурой», доставленные в Санкт-Петербург экспедициями. Таких монолитов в нынешней экспозиции 325!
И с десяток из этих показательных эталонов были доставлены на берега Невы из степей Казахстана. Среди них почвы: светло-каштановые, лугово-каштановые, солончаковые, солонцовые такырные, лугово-степная солодь, серо-бурые пустынные, слитые солонцеватые и т. д.
Почвенные экспедиции не ограничивались сбором экспонатов для музея. Благодаря тем предприятиям начала прошлого века появилось в конечном итоге и казахстанское почвоведение. Институт почвоведения возник у нас ещё при филиале союзной академии. А во время Отечественной войны Казахстан получил первую почвенную карту, отразившую всю территорию республики.
…Интересно, что и у нас хранится земля из Ленинграда. В Алма-Ате, в Парке Героев-Панфиловцев – в специальной капсуле, под соответствующей стелой, среди других подобных, связующих нас с городами-героями Великой Отечественной войны. Но это уже земля совсем иного свойства и значения. Святая!

До потопа. Индрик-зверь: казахстанский соперник тираннозавра
Динозавры, стараниями масс-медиа, стали символом всей палеонтологии. Затмив собой всю прочую ископаемую живность. Будто всё остальное вообще недостойно благородной публики. Так ли?
Динозавры-монстры вымерли не оставив прямого потомства. Но жизнь на том не закончилась. На Земле продолжали появляться колоссы, которые не затерялись бы рядом с ящерами мезозойской эры.
Среди них – индрикотерий, обитавший 20—30 миллионов лет назад на территории современного Казахстана. Самое крупное млекопитающее из всех, когда-либо бродивших по нашей планете.
Вообще говоря, величайшее в истории теплокровное животное, чьи размеры сопоставимы с габаритами крупнейших динозавров-зауроподов, – кит. Он, несмотря на все наши старания, всё ещё обитает в пучинах Мирового океана. Любопытно, что далёкие предки кита, родственники бегемотов, также проживали на поверхности Земли. Но никакими особенными размерами не выделялись. 50 миллионов лет назад они решили навсегда покинуть сушу и стать морскими обитателями – от греха подальше. И уж там разрослись на славу.
Поэтому пальма первенства среди сухопутных млекопитающих – у индрикотерия. Если сравнить габариты нашего гиганта с таким знаковым вымершим монстром, как главный персонаж американского кинематографа тираннозавр-рекс, то победа останется за нами. Высотой индрикотерий превзойдёт тираннозавра почти на метр, а весом – в два-три раза. Подсчитано, что под брюхом стоящего индрикотерия смогла бы пройти парадным маршем воинская колонна по шесть человек в ряд.


И хотя сравнение некорректное, в стиле какой-нибудь развлекательно-познавательной передачи канала National Geographic (хищные тираннозавры вымерли за 30 миллионов лет до появления травоядных индрикотериев, а вооружённые люди начали маршировать колоннами через 20 миллионов после исчезновения последних), мы ведь говорим не о возможностях, а только о размерах. И, думается мне, что как только останки индрикотерия будут обнаружены на территории США (пока что они найдены лишь в Казахстане и его недалёких азиатских окрестностях), то его популярность станет сопоставимой с самыми раскрученными динозаврами. (Как вариант сценария, но более гипотетический, можно рассмотреть развитие в Казахстане палеонтологии и кинематографа на уровне, сопоставимом с американским.)
Согласно правилам систематики, наш сегодняшний герой относится к носорогам. Но на тех носорогих чудовищ, которые ныне прозябают в резерватах и зоопарках Земли, он совсем не похож. По стати – это скорее безгорбый верблюд или окарикатуренный тапир с удлинёнными конечностями и растянутой шеей. По природе – типичный жираф, алчно вытянувшийся в своих травоядных устремлениях к сочным макушкам самых высоких деревьев, которые росли тогда в этих ныне степных регионах.
Своё имя этот живший на Земле в промежутке от 30 до 20 миллионов лет назад травоядный монстр получил от первых русских исследователей, описавших его в начале XX века. Среди них был и Алексей Борисяк — создатель знаменитого палеонтологического института АН СССР.
А назвали гиганта в честь мифического Индрика-зверя, героя таинственной «Голубиной книги».
«Когда звирь в горы поворотится,
Тогда мать-земля под ним всколыбнется,
Тогда все звирья ему поклонятся,
Потому Белояндрих всем звирям мати».
Что до первых находок окаменелых костей этого колосса, достигавшего высоты трёхэтажного дома, то они в начале прошлого века были привезены в Петербург с территории Казахстана. В 1912 году останки были обнаружены горным инженером Матвеевым на реке Кара-Тургай. А годом позже студент Гайлит привёз кости с берега озера Челкар-Тениз.
Вообще-то студента Гайлита Геологический комитет отправлял совсем в другое место казахской степи и совсем за другими ископаемыми останками. Но встреченные им по дороге казахи за чашкой чая доверительно поведали столичному гостю про озеро-солончак, где когда-то случилась «битва великанов», кости которых до сих пор «валяются по берегам». Смекнув, что к чему, студент своевольно изменил план командировки, свернул на Челкар-Тениз и действительно нашёл там множество огромных «костей мамонта».


Однако в Петербурге, куда Гайлит прибыл со своими находками, его ожидал отнюдь не триумф. К тому времени там не знали куда девать свозимую со всех концов Империи мамонтову кость. Так что студенту задали взбучку, а ящики даже не стали распаковывать.
Так они и простояли в коридорах, пока на них не упал глаз специалиста, того самого Алексея Борисяка. Алексей Алексеевич тут же сообразил, что никакой это не мамонт, а позже, соотнеся находку студента с останками уже известного по Пакистану белуджитерия – другого гигантского безрогого носорога, понял, с кем имеет дело.
Дальнейшие раскопки в Челкарской котловине Тургайской впадины привели не только к новым находкам индрикотерия, но и к выявлению целого ископаемого фаунистического комплекса, который назвали «индрикотериевым» и отнесли по времени жизни к олигоцену. Позднее гигантского носорога нашли в других частях Казахстана, например, в районе Арала. Раскопки не прекращались даже в годы войны, когда палеонтологический институт (ПИН) оказался в эвакуации в Алма-Ате и Фрунзе.
Не случайно, что один из самых полно собранных скелетов индрикотерия украшает ныне Музей природы, который находится в восточном флигеле здания Академии наук в Алма-Ате. Представленный тут экземпляр не из самых крупных, однако подобными экспонатами могут похвалиться очень немногие палеонтологические коллекции самых прославленных собраний мира. По сравнению с многочисленными скелетами тираннозавров, скелеты индрикотериев можно пересчитать по пальцам.
Тут же, кстати, установлен и скелет тираннозавра, вернее его азиатского родича тарбозавра. Но это лишь копия знаменитой находки из Нэмэгету (Гоби), дар московских коллег.
Такие же монстры, впрочем, населяли в меловой период и просторы современного Казахстана. Но вот – незадача, обильный костеносный материал, сохранившийся в Казахстане от динозавров, не имеет практической ценности для музеев. Потому что весь он перемолот, переломан, перепутан и полностью «переотложен» в результате геологических казусов в последующем.

«Гусиный перелёт». Первобытное кладбище под Павлодаром и триумф Юрия Орлова
Есть правило установленное русским естествоиспытателем Карлом Максимовичем Бэром для всех рек, текущих в Ледовитый океан. Согласно «закону Бэра», водные потоки, протекающие вдоль меридиана к северу, из-за вращения Земли постоянно отклоняются к востоку и подмывают свой правый берег. Неудивительно, что именно на этих обрывистых правых берегах, самой природой защищённых от разрушительных весенних паводков, издревле закладывались и строились наши города. Усть-Каменогорск, Семипалатинск, Павлодар – все они поставлены именно так. Как и все их крупные сибирские сверстники: Омск, Красноярск, Иркутск, Новосибирск.
Ясно, что и всё внимание палеонтологов, специалистов по первобытной живности, в Сибири всегда приковывалось именно к правым берегам. Дармовая сила воды ведь не только вращает турбины и даёт электрическую энергию, но и помогает науке – позволяет не тратиться на дорогостоящие разведки и раскопки. После каждого паводка из подмытых правобережий открытия буквально сыплются на голову. Успевай уворачиваться!
Вот так и случилось с прославленным советским палеонтологом, будущим академиком Ю. А. Орловым, который летом 1928 года, в бытность свою зелёным новичком в науке, прогуливаясь вдоль реки в Павлодаре, взглянул на правый откос Иртыша и сделал открытие! Он обнаружил не просто новый вид ископаемого животного, а целый фаунистический комплекс возрастом 20 миллионов лет.
Молодая советская наука по достоинству оценила открытие молодого советского учёного и дала денег на проведение широкомасштабных раскопок. «Гусиный перелёт», как издревле называли это урочище местные, учёные потом копали много лет. Вначале силами Академии наук СССР, а позже Академии наук Казахстана. Можно уверенно сказать, что столь масштабных палеонтологических раскопок в Республике больше никогда не было. (И, судя по нынешнему состоянию отечественной палеонтологии, долго ещё не будет.)


Но затраты стоили того! Количество животных этого гигантского кладбища, извлечённых из Иртышского берега у «Гусиного перелёта», колоссально. Достаточно сказать, что лишь за первые два года раскопок было найдено и извлечено более 15 000 фрагментов одних только гиппарионов – маленьких трёхпалых лошадок, по имени которых был назван весь неогеновый интернационал, который пасся на просторах Глубинной Азии 20 миллионов лет назад. Скелеты лошадок-малюток украшают многие собрания бывшего Союза. И знаменитый Палеонтологический музей в Москве, и областной музей в Павлодаре, и Музей природы в Алма-Ате.
Однако самыми колоритными представителями этого первобытного сообщества были травоядные гиганты – носороги, жирафы, верблюды, хоботные. Они имели такое же сходство со своими ныне живущими потомками, как мы с каким-нибудь обезьяновидным пращуром, обитавшим пару миллионов лет назад в Центральной Африке.
Царём же тогдашней природы считается саблезубый тигр – махайрод, который любил махать перед испуганными жертвами своими 15-сантиметровыми клыками. Но большей частью персонажей, захороненных природой на этом древнем кладбище, была вполне безобидная палеонтологическая малышня вроде всяких зайчиков, мышек, тушканчиков, птичек, лягушек.
Для охраны уникальной ископаемой фауны всё «кладбище» взято под охрану государства. Ещё в 1971 году ему был предоставлен статус «памятника природы». А ныне «Гусиный перелёт» превращён в природный парк. Нужно отметить, что за годы исследования «удревнилась» (до 25 миллионов лет) сама эпоха изначального «захоронения» первобытной фауны под современным Павлодаром.

Когда в Казахстане появились первые лошади?
Эволюция лошади, животного, которое в деле развития человеческой цивилизации входит в первую пятёрку четвероногих помощников человека, уже не первое столетие волнует умы тех, кто умами пользуется. Множество палеонтологических фактов свидетельствует, что большая часть доисторической биографии конского племени связана с Центральной Азией и, в том числе, казахскими степями.
О гиппарионе, маленькой лошадке, обитавшей на мягких увлажнённых почвах, я уже говорил выше. Гиппарион не был классическим скакуном и не цокал копытами по такырам, об этом свидетельствует отсутствие у него этих самых копыт как таковых. Вместо этого у него была изящная трёхпалая лапка с тремя копытцами, благодаря ей он не проваливался в вязкую грязь лугов, на которых кормился.
Судя по всему, гиппарион, как и привычные нам копытные степей и саванн, обитал большими табунами. Во время быстрого бега по сухой степи он использовал лишь центральный «палец» своей лапы. А два боковых играли свою роль тогда, когда лошадка заскакивала в топкие речные поймы, богатые сочными травами.
Однако вместе с гиппарионом-крошкой ростом с пони (гиппарионом элегантным) в Прииртышье (по современной географии) существовал куда более похожий на настоящих лошадей – гиппарион длинноногий. Высокорослый и длинноногий.
«Есть основания полагать, – писали Б. С. Кожамкулова и Н. Н. Костенко в книге „Вымершие животные Казахстана“, – что гиппарионы были более длинноухими, чем современные лошади и обладали так называемой зеброидной расцветкой… Эти стадные животные, по исследованиям В. С. Бажанова, совершали сезонные перемещения по пастбищам с севера на юг и обратно.»
Постепенно количество видов гиппарионов становилось всё значительней и разнообразней. Однако все они вымерли, и не им суждено было стать предками современных скакунов.
Как любая эволюция, насчитывающая десятки миллионов лет поисков и свершений, тонко реагирующая на все перемены окружающей среды, приспосабливающая к условиям жизни и успешной борьбе за эту свою жизнь, эволюция лошади – дело тёмное и незавершённое. Когда дело касается таких неполных свидетельств как палеонтологические, очередная находка может легко перечеркнуть все господствовавшие до того представления.
Хотя история лошади «хорошо прослеживается по ископаемым остаткам, которые показывают, как небольшое, размером с собаку, лесное животное пропалеотерий, обладавшее пальцами вместо копыт, за 50 миллионов лет превратилось в крупных копытных обитателей открытых пространств», никто из специалистов не сможет поклясться на Библии, что истина установлена раз и навсегда.
Считается, что предки лошади появились в Америке в те времена, когда Америка была ещё соединена континентальным мостом и сходными условиями со всем остальным миром. Однако это лишь обоснованная и подкреплённая версия в контексте наших нынешних знаний, не более. Как на самом деле шла эволюция – одному Богу известно.


Любопытно, что довольно лошадиный облик имели палеогеновые обитатели наших степей, которых систематики относят… к носорогам. Как известно, три представителя непарнокопытных (третье семейство из десятка существовавших, дожившее до нашего времени, – тапиры) произошли от одного предка. К таковым относится аллоцеропс, останки которого впервые нашли ещё 100 лет назад в Приаралье. Если бы не носорожьи зубы, его вполне можно бы было причислить к примитивным лошадям.
Как писал, осматривая ископаемые кости, один из отцов-основателей советской палеонтологии Юрий Александрович Орлов:
«В то же время остальной скелет – лёгкий, стройный, во многом почти лошадиного облика, особенно плечевые и бедренные кости (и некоторые другие). Очевидно, аллоцеропс ещё не так далеко ушёл от общих с лошадьми предков, как более типичные носороги с их массивным, тяжеловесным скелетом.»
Ещё один подобный примитивный носорогообразный, известный по находкам в Казахстане, – гиракодонт, скелет которого – «ещё большая смесь черт строения носорога, тапира и лошади», а конечности «почти как у древнейшей лошадки типа эогиппуса».
К чему я это? К тому, что в былые времена эволюция и прогресс наблюдались на Земле повсеместно, а не в одной только Америке. Кстати, открытая в Карагандинской области первобытная лошадь анхитерий с мудрёным латинским названием кызылкакхипус (современник тех самых носорогоконей), вызвала дискуссию о самостоятельном эволюционном центре лошадиных в центре Евразии.


Но всё это – преданья старины глубокой. И современный племенной жеребец отличается от своих пращуров так же, как навороченный гаджет от дискового телефона. Хотя нынешняя лошадь и появилась в Америке, она перешла оттуда по Берингову мосту в Старый Свет, где и распространилась повсеместно. И это было благоразумно – в самой Америке те прародительные кони почему-то сгинули безвозвратно. Доколумбова Америка оставалась безлошадной до тех пор, пока там не появились испанские каравеллы с несущими смерть всадниками-конкистадорами.
После исхода из Америки самым благоприятным регионом для обитания однокопытных, стали сухие казахские степи, возникшие несколько миллионов лет назад, после того как к югу вздыбились величайшие горы, перекрывшие тёплое и влажное дыхание Индийского океана. Недаром последние дикие кони планеты – тарпаны и лошади Пржевальского – долее всего сохранялись именно в центральноазиатских степях.
Кстати, о лошади Пржевальского, ближайшем прямом пращуре цивилизованных помощников человека. Известный в СССР специалист по ископаемым лошадям Вера Громова ещё в 1949 году высказывала мысль о том, что дикая лошадь, открытая известным путешественником, может происходить от чисто местного, азиатского корня.
Впрочем, для массовых казахстанцев куда интереснее утверждение, что именно эти земли стали древнейшим очагом доместикации дикого скакуна (к этому я вернусь в другом месте). Ведь конь в Казахстане – это своеобразный фокус преткновения, в котором собрались десятки разнонаправленных лучей, сходящихся с самых разных сторон. Конь – мифический товарищ сказочного батыра, верный товарищ конкретного хана, неотрывный спутник любого кочевника. А ещё: любезный объект состоявшегося художника, гордость любого олигарха, основа для самого любимого блюда, обязательный вопрос при Национальном тестировании. Список может быть бесконечным.

Мамонты в горах Алатау
Не знаю кого как, но меня всегда возбуждало скрытое от взора нутро Земли под ногами. Мы тут ходим, работаем, отдыхаем, переживаем бурный рост экономики, мудрствуем, воюем, наслаждаемся бытием, инвестируем и секвестрируем, свободно выражаемся, – а там, под нами, в глубине, земные слои буквально нашпигованы ископаемыми свидетельствами жизни иных времён. Костями, клыками, бивнями, панцирями, отпечатками в фас и профиль, скорлупой, следами, содержимым желудков.
Земля не вчера появилась. И точно так же, как когда-то трилобиты, динозавры и мамонты, мы с тобой, дорогой читатель, непременно внесём свой посильный вклад в пополнение тёмной земной начинки. Станем крохотными частичками геологии нашей родной планеты. Печально или нет, но это то, что никак не минует ни одного, даже самого богатого и гордого землянина. Такова уж философия жизни.
И как знать, не тот ли это ад, который всюду следует за всеми нами? По крайней мере, наши пращуры относились к обитателям преисподней очень серьёзно. О подземных монстрах Сибири (которая распространялась, в том числе, и на север современного Казахстана) рассказывали иностранцы, побывавшие в России в XVIII веке. Речь шла о каких-то гигантских кротах, которые прорывают под землёй своими клыками циклопические норы и умирают, едва попадая в пески или выбираясь поверхность. В подтверждение маловерам демонстрировали чудовищных размеров клыки и даже полусохранившиеся в вечной мерзлоте трупы монстров, покрытых длиной рыжей шерстью.
Но наука Эпохи Просвещения сама расставила всё по местам. После её критического пересмотра речь шла уже не о «кротах», а о волосатых слонах-мамонтах и шерстистых носорогах, в изобилии населявших лесотундры Евразии в ледниковые времена.
Впрочем, изобилие не спасло этих северных циклопов от вымирания. И вымерли они, в отличие от динозавров, почти одномоментно, потому что роковую роль в их судьбе сыграло фатальное стечение обстоятельств – резкая перемена климата совпала с появлением в земной природе такого необузданного и ненасытного сверх-хищника как человек.


Свойства мёрзлых грунтов Сибири таковы, что туши мамонтов в этих природных рефрижераторах способны сохраняться сотнями тысячелетий. Так что наука имеет тут редкую возможность – изучать вымершие организмы не по окаменелым остаткам (хотя и такие имеются), а по целым тушам. И это удобно. Учёным, к примеру, не надо гадать, что ел напоследок мамонт. Достаточно вскрыть желудок и посмотреть. Или – кто ел самого мамонта. Паразиты погибают вместе с хозяином.
Самым большим собранием останков мамонтов (во всех видах) располагает знаменитый Зоологический музей в Санкт-Петербурге. Большинство находок было сделано именно на севере России, где, по некоторым данным, мамонты обитали ещё 4 тысячи лет назад.
Несмотря на то что Северный Казахстан – это Южная Сибирь, остатков мамонтовых туш на территории республики не находили. (Хотя и мёрзлые грунты имеют тут место быть.) Чего не скажешь про остатки скелетов. Кости мамонтов столь обычны в случайных находках (о которых раньше всегда писали газеты, а нынче тут же сообщает интернет), и столь обширны по своей географии, что можно говорить об их повсеместном былом распространении у нас.
Как свидетельствует компетентный труд Б. С. Кожамкуловой и Н. Н. Костенко «Вымершие животные Казахстана», останки мамонтов из верхнего плейстоцена «наиболее часто встречаются в северной половине Казахстана: в Прииртышье, Приишимье и низовьях р. Урал. Самые южные находки известны из аллювиально-пролювиальных отложений, на которых расположен г. Алма-Ата, а также из аллювия р. Джергалан, восточнее оз. Иссык-Куль. Следовательно, мамонты паслись среди горных хребтов Северного Тянь-Шаня». Ну, а полным скелетом мамонта в Казахстане располагает всё тот же Музей природы, находящийся в знаменитом здании Академии наук в Алма-Ате.



Часть II. Воздух и вода

От —57? до +57? по Цельсию: казахстанцы – экстремалы от природы?
Разговаривать о погоде – всегда приятно и всегда кстати. Если бы не она, родимая, то люди бы больше молчали, а СМИ бы совсем распугали читателей рассказами про страшные убийства и колебания валют. Однако природа позаботилась о своём баловне и, дабы не дать умереть ему со скуки, каждый день выдаёт новую и свежую тему для разговоров и комментариев. Погоду можно ругать как угодно – ничего от этого не изменится, и ни к каким последствиям это не приведёт.
Но сегодня я хочу поговорить не о погоде, а о климате. Тем более что в случае с Казахстаном мы имеем уникальный пример одного из самых экстремальных температурных режимов на Земле. Мы, казахстанцы, умудряемся существовать в стране, где разброс низких и высоких температур составляет 100 градусов по шкале Цельсия! А это – температурный диапазон существования воды в природе – ото льда до полымя!
И в этом совсем немного лукавства. Самая низкая температура в минус 57,2? была зафиксирована в районе Атбасара, а самая высокая – плюс 57? зафиксирована в Википедии (для района Сарыагача), потому оставлю это на совести интернет-энциклопедии и сохраню в заглавии. (Чтоб ты, дорогой читатель, заглотил наживку, прочитал и познал истину.)
Я же не стану опираться на непроверенные данные неясного происхождения. А лучше обопрусь на научный «Атлас Казахской ССР», выпущенный на материалах Сектора географии в 1982 году «для служебного пользования». (Я бы с удовольствием опёрся ещё и на новые издания, но они продаются в книжных магазинах по ценам подарочных изданий для высоких кабинетов, а не общедоступных справочников для всех казахстанцев – благо, что в физической географии карты достаточно долго остаются актуальными.)
Итак, вот данные максимальных отрицательных температур, полученных с разных метеостанций республики (на что нужно обратить особое внимание – измерение температур в науке унифицировано и зачастую резко отличается от показаний бытовых термометров на ваших окнах):
Атбасар – минус 57? по Цельсию
Петропавловск – минус 53?
Целиноград – минус 52?
Кокчетав – минус 51?
Джезказган – минус 50?
Усть-Каменогорск, Караганда – минус 49?
Актюбинск, Алма-Ата – минус 48?


Если брать среднюю минимальную температуру самого холодного месяца – января, то своеобразным полюсом холода в республике может считаться Алтай в районе Маркаколя, где этот показатель составляет —26 ?С (для сравнения, в Алма-Ате —6 ?С, а в Целинограде —17 ?С).
А теперь – абсолютные максимумы наблюдений:
Чирик-Рабат (в Кызылкуме), Ак-Кудук (Устюрт) – плюс 47?
Кзыл-Орда, Бетпак-Дала, Бейнеу – плюс 46?
Урда, Гурьев – плюс 45?
Чимкент, Джамбул – плюс 44?
Джезказган, Актюбинск, Талды-Курган – плюс 43?
Уральск, Кустанай, Кокчетав, Атбасар, Целиноград, Павлодар, Семипалатинск, Алма-Ата – плюс 42?
Наиболее жаркие среднемесячные температуры, таким образом, в июле держатся над Устюртом (+28 ?С) и пустыней Кызылкум (+29 ?С).


Ну, а теперь попробуем определить, где в Казахстане жили (и живут!) самые экстремальные экстремалы? Пожалуй, что тут нет равных всё тому же Атбасару, жители которого способны выдерживать максимальные перепады температуры в 99 градусов (от – 57? зимой до +42? летом). Атбасарцам наш братский привет! Впрочем, не сильно отстают от них жители и многих других славных городов севера и востока республики: Целиноград (Акмола, Астана) и Петропавловск живут с перепадами в 94?, Кокчетав – 93?, Семипалатинск – 91?, Усть-Каменогорск – 90?, Караганда – 89?. И, как это ни странно, в эту компанию вписалась и южная Алма-Ата – перепад в 90—91 градус (учитывая новые данные).
Но все эти данные будут выглядеть гораздо весомее, ежели учитывать тот факт, что объективно они мало что стоят. Они отражают лишь показания термометра, находящегося в тени и тиши метеобудки, на высоте двух метров над землёй. Человек не сидит в метеобудке, а ходит по пеклу и движется навстречу ледяному ветру, потому к научным показателям можно смело прибавлять 20—40 градусов реальной поправки! Как вам годовой перепад в 150 градусов?
Специфика природы нашей погоды – в равноудалённости республики от морей и океанов, закрытости горами с юга, близости к сибирскому антициклону и при этом в достаточно южном положении на карте. Температурный фон у нас зачастую носит застойный характер, усугубляющий значения показателей.
Конечно, все эти рейтинги – игры разума. Потому что температурные оптимумы сменяются всякими «микроледниковыми периодами», и годы морозные не совпадают с годами знойными. Однако многолетняя тенденция такова, что казахстанцев, наряду с сибиряками и монголами, можно отнести к самым закалённым представителям человечества!

Зимние сказки
Красота земли… Классические труды по географии эту тему, как правило, игнорируют. Хотя редко кто из классиков удерживается от того, чтобы не восхититься чарующей прелестью увиденного в описаниях своих путешествий. Не вдаваясь в дискуссию о целесообразности красоты, мы, тем не менее, не станем проходить мимо восхищённой поэтизации природы. Ибо это естественно для каждого неравнодушного естествоиспытателя.


Картины, созданные природой – разве они вторичны по отношению к тем произведениям, которыми наполнены наши картинные галереи и выставочные залы? Не думаю. Ну, так про зиму.

Алтай: минус 40 по Цельсию. Каково это?
Расположенный в непосредственной близости к зоне сибирского антициклона Алтай в его казахстанской части испытывает на себе все прелести арктических зим.
А жители Казахстана могут тут, не выезжая за пределы страны, испытать все эти прелести на себе.
Так что, если кто-то хочет насладиться настоящей зимой, то ему просто необходимо побывать на Алтае! То, что оно того сто?ит, не обсуждается. Потому что главные составляющие любой эталонной зимы – снег и мороз – редко где можно сыскать в таком изобилии, как здесь.


И если по морозу у Алтая могут найтись достойные соперники в других частях Казахстана, то уж по снегу – извините. Приличествующая настоящей зиме температура (—40? – не редкость!) сопровождаются тут сопоставимыми снегопадами – такими, что в несколько дней заметают деревенские дома по самые крыши.
Так что, не покривлю душой, если скажу, что зима на Алтае соответствует своему самому сокровенному и изначальному смыслу, она здесь – не только название.
Ну, а что люди?
Люди отвечают условиям!
Алтайцы – народ зимний и какой-то особой опустошённости и обречённости, даже при —40?, на улицах и дорогах совсем не ощущается. Будто тут вовсе и не читают прогнозов погоды! Детей, правда, становится больше: если занятия в школах отменяют из-за холодов, то школяры тут же стараются воспользоваться представившейся паузой и высыпают на мороз с коньками, санками и сияющими глазами.
Для того чтобы проникнуться очарованием зимнего Алтая, лучше всего сесть на машину и прокатиться по традиционной «дороге классиков» – от Зыряновска (Алтая) в Риддер (не минуя Усть-Каменогорска). По пути вам будут каждый момент открываться картинки, вызывающие постоянное желание остановиться и запечатлеть всё это на камеру, пусть даже мобильника. Хотя можно и не снимать – всё и так останется в памяти.
И тусклый зрак солнца, едва пробивающий морозную мглу на рассвете. И взъерепененные печными дымами сёла, многие из которых насчитывают не одну сотню лет истории. И покрытые изморозью пихты, ослепительно сверкающие на солнце своим праздничным нарядом. И огромные сугробы, под которыми обнаруживаются присыпанные домишки сельчан. И уютные дорожки-траншеи, такие глубокие, что из них, кроме полоски голубого неба, и не видно ничего. И туман над Иртышом, в котором мирно плавают оторванные от земли деревья, дома и люди.

Кокшетау: похлопать Сфинкса
Кокчетавщина – место, где Аллах так неосторожно проиграл Алдару Косе затаённые в закромах своей мирозданческой торбы чудеса, – хороша в любое время года.
А тем более – зимой, когда усмирённая ледяными панцирями вода озёр и укутанные праздничными тулупами зубцы скал над запорошёнными снежной мишурой соснами превращают всё в чудесную декорацию для феерического действа.


Волшебство так и витает вокруг в такое время. Ну, когда ещё можно так вот, запросто, подойти к Сфинксу – Жумбактасу и погладить его гранитные бока? Или улечься на отполированную ветрами ледяную поверхность застывшего Чебачьего озера и, заглянув вглубь, увидать, как в тёмной бездне ворочается сонная рыба? Или выйти на засыпанную свежим снегом «Байкальскую дорогу» и заслушаться такой совершенной и звенящей тишиной, что, случись где-нибудь вдалеке посыпаться с ветвей снегу, тут же почувствуешь шелест каждой отдельной снежинки?
Зима в Кокшетау хороша во всех своих ипостасях. И ярким морозным днём, когда ясный и чистый воздух то и дело вспыхивает ослепительными ледяными кристалликами. И в ветреную пору, когда позёмка оживляет застывшие озёра стремительными и живыми струями снежной пыли. И в пору мирного снегопада, когда смачные хлопья с шумом падают на землю, и кажется: вот-вот – и всё небо ляжет на землю!
Полноценная зима, как известно, несёт в себе ещё и разные запланированные «зимние радости». Особо понятны и приятны они детям, которые до посинения могут обшарпывать салазками какую-нибудь любимую горку. Но и взрослые иные недалеко ушли от детворы – так же, до посинения, могут сидеть под полиэтиленом и, сжимая мормышку, всматриваться в вожделенную лунку.


Впрочем, Боровое (и иже с ним) самоценно настолько, что наслаждение тутошней природой вовсе не предполагает какой-то активности. Тут часами можно просто слушать шум ветра в сосновой хвое. Или медитировать, глядя на причудливые скалы. Или скрипеть промороженным снегом под ногами и тому радоваться.
Если вам повезёт, и вы сумеете насладиться всем этим благолепием в одиночестве, без посторонних, один на один (несмотря на то, что с каждым годом такое общение всё более проблематично, попытаться можно), то вы вряд ли забудете этот день до конца жизни!

Заилийский Алатау: «флаги» над пиками
После Алтая и Северного Казахстана может показаться, что ничего столь же достойного в плане зимней живописности в республике больше не осталось.
Но это – если забыть про Северный Тянь-Шань, южные зимы которого ничем не уступают признанным сибирским эталонам. А если вспомнить, что своими высотами эти горы упираются в настоящую Арктику, то нетрудно сообразить, что по разнообразию проявлений местная зима может поспорить с какой угодно!
Северный Тянь-Шань надвигается на свои подножия вертикальной четырёхкилометровой стеной. Он весь как на ладони и весь в шаговой доступности. Близость Заилийского Алатау к Алма-Ате делает посещение гор доступным практически в любое время года. Лично я не очень люблю только весну – это самый беспокойный сезон в горах. В марте здесь «идут лавины, одна за одной», а в апреле-мае – начинают свирепствовать клещи.
А вот зима здесь – чудо! Недаром так популярны среди местных альпинистов зимние восхождения на местные четырёхтысячники. Это и тренировка, и эмоциональная зарядка. Если у вас ещё невпроворот силы и энергии – не поленитесь, свяжитесь с профессиональными проводниками и обязательно потратьте себя хоть на одно восхождение зимой. Память о нём останется на всю жизнь!
Только не лезьте наверх нахрапом, «на дурачка» – горы дурачков не любят.
Обычно на такие штурмы выходишь затемно – световой день в зимних горах мимолётен и короток. Снег смачно хрустит под тяжёлыми ботинками, воздух, свежий и морозный, будоражит всё твоё пробуждающееся существо, а впереди перед глазами, разворачивается феерическое зрелище горного рассвета. Вначале нехотя тускнеют звезды, начинают оконтуриваться всё более ярким голубым ореолом силуэты скал и вершин, загораются ослепительные снежные «флаги» над острыми пиками. А это значит, что там, наверху, уже буйствует ветер, сдувающий шлейфы снега с верхушек гор.


Мир с каждым шагом становится всё ярче и ярче. И вот, наконец, пронзает долгие предрассветные сумерки острый гиперболоидный луч торопливого солнца. Он тут же принуждает окружающее искриться, сиять и буквально благоухать светом, преображая всё вокруг тебя. И всё внутри тебя!
Однако, чтобы получить хорошую зарядку на неделю, совершенно не нужно тешить самолюбие и тащиться на самый верх, проклиная себя (что согласился) и меня (что надоумил). Альпинизм, даже в простом варианте – это тяжёлый труд. Но ему есть масса других альтернатив и вариантов. Более простых и приятных. Например – небольшая прогулка по какой-нибудь заснеженной тропе после снегопада. Или даже в сам снегопад. Когда тишину вокруг нарушает лишь убаюкивающее шуршание валящихся хлопьев, а пелена мерно падающего снега вырисовывает окружающее тебя пространство таким таинственным и многомерным.


Но зима в Заилийском Алатау хороша в любом состоянии. И для того чтобы проникнуться ею, вовсе не обязательно месить сугробы из свежего снега, который всегда таит в себе опасность образования лавины. Благо, что многие из горных троп на солнцепёках южных склонов всю зиму вообще-то бесснежны и безопасны. И это один из самых лучших вариантов любования зимними горами. Солнышко ласково пригревает тебя своими южными лучами (так, что можно даже загорать!), а напротив, на другом склоне ущелья стоят, завораживая, запорошённые снегом еловые леса. Феерия!

Земля сквозняков: где дует сильнее?
Казахстан богат не только всякими хорошими людьми и разнообразными элементами таблицы Менделеева. Но и ещё много чем. Ветрами, например.
Тот, кто путешествовал по Казахстану, хорошо знаком с этой климатической особенностью нашей страны. У нас ветрено. Всегда и практически везде. Средняя скорость казахстанских ветров – 4—4,5 м/с. В прибрежье Каспия она увеличивается до 6, а в Джунгарских воротах может достигать 70 всё тех же метров, всё в ту же секунду.
Число дней, когда ветер дует со скоростью больше 15 м/с, в Алма-Ате может достигать 40, в столице – 80, а в Караганде – всех 100 дней!
Дует у нас часто и подолгу. Но есть место, которое с полным основанием может считаться «Полюсом ветрености».
«…Когда свирепствует ветер Ибэ, никакой обход границы невозможен – ветер валит с ног… На всём протяжении Джунгарских ворот ни на китайской, ни на русской стороне нет населённых пунктов кроме пограничных пикетов, нет ни посевов, ни даже огородов, потому что ветер слишком силён».
Это выдержка из увлекательной книги академика Обручева «Записки кладоискателя». Одной из тех, что заражали юные поколения мечтами о Центральной Азии. Выступая здесь в качестве писателя, Владимир Афанасьевич, как обычно, оставался учёным. Страницы, связанные со странствиями его литературных героев по Джунгарским воротам – это ретроспектива его собственных экспедиций. Вот выдержка из его же путевых записок о путешествии 1905 года:

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71468473?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.