Главная страница | Книги о войне | Они ковали ядерный щит СССР

Они ковали ядерный щит СССР
Владимир Шатакишвили
В книге «Они ковали Ядерный щит СССР» рассказывается история Ивана Никифоровича Медяника – человека, который внёс свой вклад в создание атомной бомбы в СССР. Медяник работал руководителем крупного секретного подразделения, но однажды чуть не погиб из-за облучения.Эта история поражает воображение и заставляет задуматься о силе духа и упорстве людей, которые работали над созданием ядерного щита нашей страны.

Владимир Шатакишвили
Они ковали ядерный щит СССР

Всё началось с капусты

О нём я впервые услышал в 1984 году. Отец моего школьного товарища Володи Аветисова – Георгий Александрович – поведал нам любопытную историю о пользе потребления капусты. Зашли мы как-то вместе в буфет гостиницы «Ессентуки» перекусить, а там – только варёные яйца да салат из свежей капусты, ну, и, конечно, чай. За этой небольшой трапезой и прозвучал рассказ, запомнившийся мне на долгие годы.
Суть повествования сводилась к следующему. Один уважаемый человек долгие годы ежедневно – утром, в обед и вечером – ел капусту, привычную для каждого: свежую, квашеную, солёную, тушёную, голубцы из её листьев, пирожки с соответствующей начинкой, кроме того, борщ, щи и т.д. С одной стороны, ничего удивительного в гастрономических пристрастиях человека, любящего популярный и почитаемый в народе овощ, нет, но, когда-то, очень давно, капуста спасла ему жизнь…
Разговор этот состоялся за два года до Чернобыльской катастрофы, и мир ещё не знал ужасов, постигших нашу страну. Были срочно засекречены данные о предыдущих таких же авариях. Люди, имевшие сведения или пострадавшие при этом, давали подписку о неразглашении государственной тайны, а это уже серьёзно. Со слов Георгия Александровича, мы узнали, что его добрый знакомый Иван Никифорович Медяник в далёкие послевоенные годы работал руководителем крупного секретного подразделения, занятого производством атомной бомбы. В его подчинении находились десятки тысяч человек, среди которых, кроме добровольцев, были заключенные, вольнонаёмные и даже немецкие военнопленные. Беда случилась неожиданно, многие получили, чуть ли не смертельную дозу облучения. Людей ежедневно проверяли, они сдавали кровь на анализ, но результаты были неутешительными. Справедливости ради, надо заметить, что тогда ещё никто не знал какое это заболевание с возможным летальным исходом.
В один из дней к Ивану Никифоровичу на приём попросился немецкий военнопленный, и сказал, что прекрасно понимает серьёзность случившегося, и готов поделиться известным ему рецептом лечения: капустой. Но считает, пусть Медяник испробует сначала на себе этот метод, если анализы крови улучшатся, тогда этот эксперимент можно будет применить на всех пострадавших. Медяник согласился и несколько месяцев ел капусту в разных видах, чуть ли не тоннами. Вскоре его пригласили в лабораторию и предложили повторить анализ, так как предыдущий не соответствовал сложившимся за последние месяцы показателям. Сделали второй, третий, десятый… Всё говорило о наступлении стабильных тенденций к улучшению. И пошли на Урал эшелоны с капустой. Радиация отступила… Иван Никифорович категорически отрицает участие военнопленных в строительстве секретного объекта «Маяк». Фигурантом эпизода с капустой был, по его словам, не немецкий врач, а начальник отдела труда и зарплаты комбината.
Весна 2003 года. Сижу в кабинете генерального директора ЗАО «Горячеводск» А.П. Сахтариди. Это было время, когда на Кавминводах затевался проект строительства ледовых дворцов. Вечерним рейсом мы с Александром Петровичем улетали в Москву на переговоры с вице-президентом профессиональной хоккейной лиги России В.Т. Шалаевым.
Перед вылетом нужно было обсудить и принять кое-какие важные организационные решения. Попросили секретаря никого в кабинет не пропускать, хотя в приёмной народа собралось немало. Несмотря на предупреждение, она всё-таки ввела высокого пожилого человека, грудь которого украшали ордена и медали. Надо сказать, что главный офис фирмы располагается в здании станции технического обслуживания автомобилей N№1, а вошедшего представили как первого её директора, построившего станцию с нуля. Конечно, с теперешним хозяином директорского кабинета он был хорошо знаком: гость долгие годы дружил с Петром Павловичем Сахтариди – отцом Александра Петровича. Ветеран обратился за помощью – отремонтировать его старенький «Москвич-2141». В кабинет пригласили мастера цеха, дали задание произвести полное профилактическое обслуживание автомашины, причём за счёт предприятия. Потом принесли чай с мёдом, и потекла беседа о проблемах транспортников.
К разговору я подключился лишь когда гость сказал, между прочим, что ему через месяц исполняется 91 год. Согласитесь, для человека, управляющего автомобилем, возраст более чем солидный. Незамысловатый мужской разговор, казалось, ничего интересного для меня не предвещал: голова была забита хоккейными проблемами и их возможным решением. Но вот прозвучала давно сидящая у меня в голове фамилия – Медяник, плюс к этому – причастность его к испытанию первой атомной бомбы в СССР. Нужно было быть полным невеждой (а я себя таковым не считаю), чтобы не сообразить, что перед тобой сидит тот самый человек-легенда, в возвращении которого к жизни была капуста! Факт этот знаю два десятка лет. Конечно же, я мечтал о встрече с ним, но не мог и предположить, что он ещё жив-здоров (простите меня, Иван Никифорович) и судьба преподнесёт мне роскошный подарок. Вскоре мы стали не только добрыми знакомыми, но и подружились.
А тогда я бросился в наступление и признался своему новому знакомому, что знаю о его чудодейственном исцелении. Оказалось, что далеко не всё в легенде соответствовало действительности: кое-что изменено с учётом требований послевоенного времени, кое-что приукрашено, а в целом же этот факт в биографии моего героя действительно имеет место. Уже завершалась в типографии печать книги – «Без гарантий века», написанной Александром Фёдоровичем Мосинцевым, известном на Кавказе и уважаемом мною членом Союза писателей России, посвящённая блистательной биографии Ивана Никифоровича. Прочитав книгу, убедился, что осталось ещё немало фактов и для меня – я тоже задумал о Медянике книгу. Судьба его удивительная. Потрясающая. Огненная судьба! Вот у этой Судьбы и постараюсь взять интервью. У Судьбы замечательного человека.
2 июня 2006 года Ивану Никифоровичу Медянику исполнилось 94 года, и эта маленькая повесть о нём (очень на это надеюсь) станет моим подарком к его юбилею – 95-летию, а значит признательностью за то, что он сделал для миллионов людей.

Я с памятью своей дружу…

Когда Иван Никифорович перебирает в памяти былые дни и годы, меня берёт оторопь. Сверхзасекреченные идеи, режимные города, объекты, имена в его рассказах обретают окраску такой откровенной будничности, привкус рядовой службистской текучки, что на первых порах нашего знакомства (каюсь!), где-то в глубине души нет-нет, да и кольнёт сомнение: а было ли всё это на самом деле? Не изменила ли человеку память? Нет ли естественного желания присоединить своё имя к знаменательным и судьбоносным событиям Отечества? Ведь человеческое тщеславие – категория загадочная и непостижимая.
Нет, нет и нет! Память ему не изменила, свидетелем и непосредственным участником тех давних событий он был на самом деле. И не кичится, не ждёт грома медных труб славы – рассказывает спокойно и уверенно этот высокий, седой человек с пронзительным взглядом умных глаз и чуть заметной – прощающей моё недоверие – усмешкой.
Да, он – не физик-атомщик, не профессор, не доктор наук. Не занимался ни «поимкой» увёртливого нейтрино, не изобретал электронного мозга, не расщеплял атома, не «взвешивал» звезду из Туманности Андромеды или Кассиопеи, не бился головой о стену, ища верного решения в хитроумных проектах.
Он, как сам отрекомендовался, – автомобилист со стажем. Строитель. Транспортник. У него ещё уйма профессий, которыми овладел, уступая жесточайшим жизненным обстоятельствам. Позже я расскажу и об этом.
Сейчас, в свои девяносто пять, он продолжает водить машину. Сам за рулём. Водительское удостоверение нового образца действительно до 2009 года. Сотрудники ГАИ (использую старую, привычную слуху аббревиатуру команды блюстителей дорожного порядка) его не останавливают для уточнения личности или явного нарушения медицинских, а точнее – возрастных! – ограничений. Да, знают, знают нашего деда, знают Ивана Никифоровича – и на Ставрополье, и на Кавминводах, и в Москве, и на Урале, помнят во всех номерных «челябинских» и на некогда сверхсекретном и закрытом «Маяке».
Он не профессор, не доктор наук, не академик. Но звание «Ветеран атомной энергетики и промышленности» имеет. И гордится этим по праву. И к тому, что гениальные наши учёные-атомщики, мировые светила науки создавали «на страх врагам и мировому империализму», а именно – к подготовке испытания первой советской атомной бомбы – отношение имеет непосредственное.
Первый полученный радиоактивный плутоний – эту чудовищную смертоносную «начинку» для первой советской атомной бомбы – доставил к месту назначения в феврале 1949 года Иван Никифорович Медяник. Это было опасно. Это было сверхопасно! И для самого водителя, и для его обязательного сопровождающего из ведомства Лаврентия Берия – полковника Н.М. Рыжова, и для закрытых, необозначенных ни на одной карте, секретных городов, где от идеи до реального воплощения выращивалась бомба. Опасно, в конечном счёте, и для сотен тысяч людей, и для земли и неба, и для всего Урала с его несметными богатствами.
И зима, и дороги стылые, трудные, неблизкие, где каждая неожиданная кочка могла обернуться непоправимой бедой, всё помнится Ивану Никифоровичу так, словно только что он смахнул холодный пот со лба – от напряжения, естественного волнения, невольного страха за возможную непредвиденную ошибку.
Отправлял машину со смертоносным грузом в опасный путь известный физик Юлий Борисович Харитон, «благословив» её на свой «учёный манер».
Встречал у пункта назначения Игорь Васильевич Курчатов, довольный нескрываемо. Пожал Ивану Никифоровичу Медянику руку – «как атомщик атомщику», и хитро улыбался.
Всё обошлось. Плутоний, без которого бомба была просто пустышкой, был доставлен в лабораторию. Наступали последние месяцы перед испытанием. Остального не знает только ленивый или совсем молодой:
29 августа 1949 года на ядерном полигоне вблизи Семипалатинска прошло испытание первой советской атомной бомбы.
Ядерный щит СССР – в противовес США – заявил о себе в полный голос!
– А вы сами-то, Иван Никифорович, тех знаменитых учёных помните, с которыми вам пришлось общаться или хотя бы видеть на знаменитом «Маяке» (Челябинск-40)?
– Подай-ка мне листок бумаги, – горячится Иван Никифорович, – я напишу имена тех, о которых ты наверняка представления не имеешь, не в обиду будь сказано.
И взялся за перо.
Я привожу имена и фамилии, написанные рукой Ивана Никифоровича. Это далеко неполный список людей, причастных к производству атомной бомбы на «Маяке».

Список И.Н. Медяника

И.В. Курчатов
А.Н. Несмеянов
Л.П. Берия
Л.Д. Ландау
Ю.Б. Харитон
П.Л. Капица
Б.Л. Ванников
И.Е. Тамм
А.П. Александров
Л.В. Канторович
А.Д. Сахаров
А.М. Прохоров
С.П. Королёв
Н.Г. Басов
Б.Г. Музруков
А.Ф. Иоффе
А.И. Алиханов
М.Г. Первухин
А.С. Никифоров
П.А. Черенков
Н.И. Бочвар
В.Г. Хлопин
Н.А. Доллежаль
В. С. Емельянов
И.М. Франк
А.И. Алиханьян
Н.Н. Семёнов
С.Л. Соболев
В.И. Алфёров
И. Ф. Тевосян
М.М. Царевский
И.Е. Старик
В.С. Фурсов
И.И. Гуревич
М.В. Келдыш
И.Я. Померанчук
Д.Ф. Устинов
Н.Л. Духов
А.П. Завенягин
Е.И. Забабахин
Г.Н. Флеров
К.И. Щёлкин
И.К. Кикоин
В.И. Векслер
В.А. Малышев
А.К. Круглов
Е.П. Славский
Н.В. Мельников
Я.Б. Зельдович
А.П. Виноградов

– Ну, вот! И это, конечно, не всё. Список могу продолжить. Но ведь ты, Володя, не собираешься составлять именную энциклопедию атомщиков? – Иван Никифорович улыбнулся. – Первым ставлю Игоря Васильевича Курчатова. Он был главным научным руководителем атомного проекта. Необыкновенный мужик. Огонь. Сам как атомный реактор. Недаром у него прозвище было «атомный котёл» – за невероятную работоспособность. Человек просто кипел! Его любили все. Уважали мужчины, влюблялись женщины. Они-то и прозвали его нежно – Князь Игорь, а подчинённые обращались по-свойски – Борода.
Носил он особенную бородищу: необычной формы, срезанную на конце «под линеечку», с проседью у подбородка. Лоб высокий и крепкий, в глазах чёртики бегают. Весёлый, когда не занят. Ну, а насчёт «мужика»… Погорячился я. Хотя сказал в хорошем смысле. Наоборот, он был барин. – Иван Никифорович смеётся. – А, в общем-то, настоящий мужик! Русский богатырь. Жаль, рано ушёл из жизни, ну что это за возраст – 57 лет? Года не дожил до полёта Гагарина, в 60-м, в феврале после второго инсульта и умер.
– Знаю, что вы с Курчатовым часто встречались, беседовали. Как это было?
– Запомнилась первая встреча. Приступил я к своим обязанностям в самом начале 1948-го. Где-то в марте на стройке появился Курчатов, ему доложили, что на комбинате новый начальник автохозяйства, кроме того, кто-то из водителей академика (их было несколько) хорошо отозвался о «новой метле», мол, с первых дней начал наводить порядок в автохозяйстве. Через начальника личной охраны Василия Васильевича Куликова академик передал, чтобы я у него появился. В назначенный срок был у Курчатова, и он сразу меня принял. Молодой, высокий, красивый человек, он произвёл на меня впечатление. Как и положено в таких случаях, я хотел представиться, рассказать о себе, но Курчатов решительно остановил меня: «О вас знаю всё. У меня была встреча с секретарём ЦК КПСС Михаилом Андреевичем Сусловым, он сказал, что послал ко мне двух надёжных ребят, которых как член Военного Совета Северо-Кавказского фронта знает ещё с войны и за них ручается. Это он об уполномоченном Совета Министров СССР Ткаченко и о вас, Иван Никифорович. И ещё добавил, что они люди военные, порядок наведут».
Мне, конечно, льстило, что представлен учёному с мировым именем с положительной стороны, и очень хотел его доверие оправдать. Перешли на неотложные дела, состоялся серьёзный и важный разговор. Основное производство – создание бомбы – съедало все финансы, и мы это понимали. Но транспорт был позарез нужен, как и хорошие, надёжные дороги. А то стыдоба – грязище по уши, даже в солнечную погоду, а уж в дождь или мокрый снег – особенно.
– Вот ведь когда строится новый дом, а тем паче город, без того не обойдёшься, что земля сопротивляется, размокает до кашицы, прилипает к обуви, к одежде. Чтобы два-три раза пройти, уйму времени на отмывку обуви теряешь. – Иван Никифорович вздыхает. – А Игорь Васильевич, даром что «барин» да «князь Игорь», любил в калошах ходить – удобно, и обувь чистая! Глядя на него, вскоре все на «Маяке» надели калоши. Но и это был не выход. Я сказал, что у немцев в Германии, прежде чем строить, первым делом проводят дороги, асфальтируют их – по ним и стройматериалы в срок прибывают, мусор вывозится и людям удобно. Вот это культура труда! А мы чем хуже? Хоть год, когда мы разговаривали, был трудный – 48-й, ещё от войны не отошли, и злость на немцев не остыла – враги ведь. Но я считаю, что разумному хозяйствованию учиться и у врага можно.
Игорь Васильевич глаза на меня вскинул стрелой (с пониманием, значит) и попросил немного потерпеть. Мол, как важен транспорт в нашем деле, знает. «Во всех смыслах вы – наша «скорая помощь». Обязательно поможем, обещаю». И слово своё сдержал. Говорил всегда просто, с шутками-прибаутками, понятно, уместными. Всегда в центре внимания, а когда на рыбалку ходили, с детворой нашей возился, и тоже с шутками. Через шутку пацанам серьёзные вещи втолковывал: про науку, серьёзную учёбу, например. Так и влюбил в эти самые науки сына моего Женьку, что тот, когда вырос, конструктором подводных лодок стал. Сейчас ему семьдесят два года, заслуженный подводник России, живёт в Северодвинске. Вот ещё о чём попросил меня во время той первой встречи Игорь Васильевич:
– Вы, Иван Никифорович, будьте по-военному строги с подчинёнными. К нам со всей страны народ скоро поедет, нужно бесперебойно доставлять их на комбинат – из Свердловска, Челябинска. Кроме того, пойдёт огромное количество грузов, они тоже не должны пострадать. Дело ответственное, но вы, надеюсь, справитесь.
– Справлюсь, Игорь Васильевич!
Академик поднялся из-за стола, подошёл вплотную и крепко пожал мою руку. Глаза наши встретились, он внимательно стал рассматривать меня, с близкого расстояния. Мы оказались одинакового роста – это-то при моём почти двухметровом! – на «Маяке» люди такого роста редкость.
– А теперь о главном. К нам двинула вся наука страны, знаменитые академики, разместить их нужно в трёх коттеджах, специально построенных для них, – Курчатов выдержал паузу. – Но знай: академики те же дети – и летом, и зимой в шляпах ходят. Прошу встретить каждого лично, никому не перепоручать. И шляпы сменить на шапки!
С этого дня «отечественную науку» я встречал и размещал лично. Люди разные: больше молчаливые, задумчивые, были и капризные, и такие, как Юлий Борисович Харитон, – весёлые, жизнерадостные. С ними и на охоту ходил, и на рыбалку. Узрел главное: каждый академик – лицо засекреченное, имена многих страна узнает позже сделанных ими открытий, а в случае с Сергеем Павловичем Королёвым – только после его смерти.
Для особо важных гостей утеплил два автомобиля. На складе выписал тулупы, валенки, меховые шапки и – была, не была! – несколько бутылок армянского коньяка.
Такой случай вскоре представился. Звонит мне Борис Глебович Музруков, директор комбината, и говорит: «Что-то долго нет вестей от встречающих Королёва людей. Ты проконтролируй». Это был едва ли не единственный раз, когда вместо меня поехал встречать кто-то другой, да и кто такой Королёв, никто не знал. Вызвал я водителя одной из уже оборудованных машин, и мы с ним рванули. Где-то километров через десять увидели съехавшую на обочину машину, шофёр возился под капотом, а два пассажира и встречающий стояли рядом. Чтобы не тратить времени, дал команду шоферам взять на буксир заглохшую машину, а гостям выдал тулупы, шапки и валенки, практически заставив их переодеться на морозе. Плеснул по стаканам коньяк, предложил сыр, колбаску, ещё что-то и вскорости доставил опоздавших на место. Забежал к Музрукову, доложил, что всё в порядке (была ночь, а наши коттеджи рядом), тот смеётся: «Королёв уже звонил, сказал, что приехал какой-то огромный «шеф», как называют его шоферы, и силой принудил переодеться да ещё заставил выпить коньяка. После этого я не раз ещё встречал Сергея Павловича. Обаятельный и скромный человек. Хоть не охотник и не рыбак, но ни разу не отказался от поездок на природу.
– Иван Никифорович! Моё интервью с вами растянулось на долгих четыре года. Вышла целая повесть, сдал её редактору, а тут, 12 января 2007 года, грянул столетний юбилей Сергея Павловича Королева. Давайте вернёмся к нашей работе и поговорим о том, что запомнилось от ваших с ним встреч.
– Таких встреч было несколько. С какой начнём?
– Рассказывайте всё, что помните, а потом выстроим эпизоды в хронологическом порядке.
– Начнём с того, что за годы моей работы на «Маяке», каждый раз Сергея Павловича встречал я, за исключением того, уже описанного эпизода. Приезды его были связаны с разработкой и поставкой топлива для будущих космических полётов. Составы с цистернами шли постоянно от нас на разъезд Тюра-Там (нынешний Байконур). Наиболее близкие отношения, я бы даже сказал дружеские, сложились у него со Славским, Музруковым, Курчатовым.
– А тесное с ним общение произошло уже после вашей восьмилетней работы на «Маяке»?
– Да, первая такая встреча состоялась в 1957 году. К тому времени я перебрался на Кавминводы и работал в Лермонтове начальником автотранспортного хозяйства при почтовом ящике. Однажды в приёмной директора мне сообщили, что звонили из Кисловодска, просили выйти на связь. Оказалось, что по поручению Королёва меня разыскивает его помощник и передаёт приглашение приехать в санаторий имени Орджоникидзе. После работы завёл свою новенькую «Волгу» и взял курс на Кисловодск. Встреча оказалась тёплой, дружеской. Гуляли по парку, за пару часов вспомнили общих друзей, знакомых, некоторые эпизоды из жизни на Урале. Наметили поездку в Приэльбрусье, инициатором её был главный врач Владимир Семёнович Хомутов. На себя я взял организацию шашлыков, замариновал мясо и прихватил комплект шампуров из нержавейки, привезённый ещё с Урала. Все остальные проблемы легли на руководство санатория. Утром следующего дня встретились на трассе Пятигорск – Нальчик и тремя легковыми машинами двинули в горы. Приэльбрусье и сегодня остаётся одним из крупнейших центров альпинизма и горнолыжного спорта страны.
В Баксане к нам присоединился старый мой приятель – председатель сельского Совета Азрет Шокович Бифов с сыновьями Жамалом и Хасаном. С ними связался поздно вечером и пригласил принять участие в мероприятии. Где-то за год до этого эпизода мы отдыхали в Приэльбрусье семьями, и с моей стороны было бы непростительной ошибкой не позвать этих благородных людей в достойную мужскую компанию, зная, каким почётом и уважением среди земляков пользуется Азрет Шокович.
Добрались часа за два, точно не помню, что это было за место, кажется, база отдыха для руководителей, так как имелась охрана и штат сотрудников. Встречавшие нас представители обкома партии Кабардино-Балкарии предложили прогулку в горы. У меня тогда болели ноги, и от восхождения пришлось отказаться. Вместе с поваром санатория и баксанскими друзьями взялся за приготовление обеда. Кабардинцы привезли с собой курдючного барана, разделали, и вышло всё на высшем уровне. Шашлык из баранины и свинины, шулюм, мастерски приготовленные бараньи внутренности, зелень, овощи, фрукты, разнообразная нарезка из осетровых и лососевых сортов рыбы и мясоколбасных изделий. Гости с прогулки вернулись часа через три, довольные и полные восторженных впечатлений. У нас к этому времени уже был готов роскошный обед, тем более что все изрядно проголодались. Покорённый красотой природы Кавказа, Сергей Павлович был доволен и даже произнёс тост, несмотря на санаторный режим, всё-таки принял две-три стопочки коньяка.
Домой вернулись поздно ночью.
Вторая встреча с Королёвым произошла в 1961 году. По вызову Министерства среднего машиностроения СССР мне в очередной раз пришлось посетить столицу. Кстати, не знаю, как было в других министерствах, но в те годы наши сотрудники в Москву вызывались, а не посылались в командировки своими предприятиями. Приехав, сразу направился в приёмную к Ефиму Павловичу Славскому, нашему многолетнему (с 1957-го по 1986-й годы) министру, проработавшему на своём посту до 88 лет. В приёмной меня знали, оба его секретаря обычно старались помочь попасть к шефу без задержек, но в этот раз попросили подождать. На всякий случай спросил: «Кто там у него?» Оказалось, что Королёв, и тогда, обрадовавшись, я сказал, что давно и хорошо знаю его. О моём приезде доложили. И я без промедления вошёл в давно знакомый мне кабинет министра, обнялись с ним, с Сергеем Павловичем. Славский говорит: «Очень хорошо, что прибыл именно сегодня. К четырём часам вечера будь у меня. А пока отдохни с дороги или займись чем-нибудь».
Дел в министерстве хватало всегда, обошёл кабинеты, которые намечал, устроился в гостинице и в назначенное время предстал перед Славским. Вдвоём на «Чайке» министра поехали в ресторан гостиницы «Москва». Встретили и провели нас со служебного входа в роскошный банкетный зал, где уже собралось человек двенадцать из числа близких Королёву людей. Оказывается, мероприятие было посвящено вручению Сергею Павловичу второй Золотой Звезды Героя Социалистического Труда. Меня представили гостям как коллегу Ефима Павловича по работе в Челябинске-40, много лет проработавшего рядом с Игорем Васильевичем Курчатовым. Уже не помню, кто были те люди за столом, но на пиджаках многих из них красовались звёзды Героев, а у Славского на этот момент их было две. Вечер прошёл торжественно, все желали генеральному конструктору дальнейших космических побед. На удивление, пили мало, в основном, коньяк. Может, потому, что многие были уже в солидном возрасте. Когда слово предоставили мне, то я пожелал виновнику торжества здоровья, успехов и выразил надежду на будущие встречи, но уже на курортах Кавказских Минеральных Вод, куда на восстановление здоровья ездил почти каждый из присутствовавших. Сергей Павлович не удержался и рассказал о нашей первой встрече с ним, упомянул огромного «шефа», который заставил его на морозе надеть тулуп, валенки, выпить стакан коньяка и благополучно доставил к месту назначения. Разъехались ближе к полуночи.
Потом была ещё и третья встреча с Королёвым – в Сочи. Осенью 1963-го на Черноморском побережье установился бархатный сезон. Новый триумф советской космонавтики! Полёт осуществила первая в мире женщина-космонавт Валентина Терешкова. В тот год я получил номерную путёвку в сочинский санаторий «Звездочка». Обладатели таких путёвок расселялись в люксовских номерах или в отдельных коттеджах. Мне достался коттедж на два номера, в другой половине отдыхал с семьёй Николай Константинович Байбаков, почти тридцать лет возглавлявший Госплан СССР. По возрасту он старше меня на год, насколько я знаю, это единственный из живущих сегодня наркомов (министр) ещё сталинского призыва. Кажется, с 1943 года он возглавлял Наркомат нефтяной промышленности. За двадцать четыре дня отдыха мы много общались и узнали друг о друге массу интересных вещей. Вернувшись как-то с пляжа, нахожу у себя на столе записку, что меня приглашает к себе главный врач санатория. Оказалось, что на это время намечена встреча с космонавтами. Сосед тоже получил приглашение, вместе и отправились. Действительно прибыли космонавты Андриян Николаев и Павел Попович, минут через тридцать приехал Сергей Павлович Королёв со свитой из пяти человек – отдыхал на правительственной даче. Время провели интересно, всё внимание было приковано к героям космоса: в те годы они были небожителями.
– Ну а с Королёвым удалось при таком количестве народа пообщаться?
– Конечно. Обнялись, обменялись дружественными рукопожатиями, а уже во время тоста он снова вспомнил эпизод первого нашего знакомства, благодарил за внимательное к нему отношение и даже в шутку сказал, что я был его телохранителем во время приездов на Урал.
– А что из спиртного было предложено?
– На столе было всё: армянский коньяк, грузинское вино, русская водка, шампанское. Я в этот раз пил вино, Сергей Павлович только коньяк, как всегда, мало, мой сосед Байбаков – водку. Дружеское отношение Королёва, его рассказ о «подвигах» на «Маяке» сразу расположили ко мне и Николая Константиновича. После этой встречи и до окончания отдыха, мы стали больше общаться и почти подружились, обменялись телефонами, хотя больше никогда не виделись.
– Знаете, Иван Никифорович, что самое удивительное в вашем рассказе? Из перечисленных персонажей той памятной встречи в живых остались только Байбаков и Медяник. 5 марта 2006 года в Колонном зале Дома Союзов торжественно отметили девяностопятилетие Николая Константиновича. Выступавшие отмечали выдающиеся заслуги нашего земляка перед страной. Было много почётных гостей из числа бывших секретарей ЦК, министров союзных и республиканских, представителей стран ближнего зарубежья. Среди присутствовавших и выступавших с поздравлениями были Н.И. Рыжков, Г.А. Зюганов, Ю.М. Лужков, Я.П. Рябов, Н.И. Масленников, Ю.П. Баталин, Е.С. Коршунов. Каждому гостю вручили сувениры и книгу «Байбаков от Сталина до Ельцина».
А 2 июня 2007 года исполнилось 95 лет Медянику. Родной город достойно поздравил его в этот день.
– С академиками вот ещё какая петрушка вышла, – спохватывается Иван Никифорович. – Большинство из них работали на постоянной основе в Дубне, Арзамасе-16, КБ-2, КБ-3. К нам на «Маяк» приезжали в основном на испытания собственных изобретений. Иногда получалось так, что у себя он что-то изобрёл или открыл, и нужно было внедрять в производство, а тут выходили нестыковки, влияющие на срок создания бомбы. Время поджимало, никаких сбоев не допускалось. И тогда по личному указанию Сталина всех ключевых учёных, участников проекта, перевезли к нам – для окончания монтажа и пуска в эксплуатацию основных производственных мощностей. Те три специальных двухэтажных коттеджа были заполнены именитыми жильцами. Соблюдался строжайший режим секретности. О том кто приезжает или уезжает, знали всего несколько человек: директор комбината, его заместитель по режиму, уполномоченный Совета Министров, я и, может, ещё один-два человека. Было чертовски приятно, когда на торжественном банкете в честь двадцатилетия первого испытания один из академиков поднялся и предложил тост:
– За «шефа», который нас встречал-провожал, укутывал в тёплые тулупы!
Подняли меня, и весь зал, человек двести-триста, зааплодировал.
Тут ещё вот что можно добавить. Большинство академиков – физиков, химиков, математиков – на момент работы в проекте по созданию атомной бомбы были людьми засекреченными. Это уже после успешного испытания, 29 августа 1949 года, партия и правительство по достоинству оценили их достижения, посыпались ордена, медали, звёзды Героев, Сталинские, Ленинские, Государственные и даже Нобелевские премии. Если мне не изменяет память, то только трижды Героев, среди тех, кто имел отношение к бомбе, стало одиннадцать человек.
– Иван Никифорович, возможно, я сейчас удивлю вас. Мы много говорили о великом Курчатове, а знаете ли вы, что в своё время он спас меня от крупных неприятностей?
– И в каком же году это было?
– В начале восьмидесятых.
– Ну ты, брат, и загнул! Игоря Васильевича не стало в 1960-м, тебе всего восемь годков тогда и было.
– И тем не менее, это так.
Приведу для читателей отрывок из моей первой книги «Шкатулка колоритных современников».

«Стол президиума»

В Москве я обычно снимал номер в гостинице «Орлёнок» – любимой, демократичной, всегда гостеприимной и доступной. Зимой восемьдесят третьего с Володей Аветисовым мы поселились в «Орлёнке» на три дня. Накануне отъезда домой отправились в центр Москвы, заказали столик в элитном и закрытом для людей неартистического круга ресторане ВТО. Там радовало всё: прекрасная кухня и отличное обслуживание, потрясающее внимание к человеку и возможность своими глазами лицезреть столичных знаменитостей – людей театра и кино, о встрече с которыми мечтают в молодом возрасте все. Повторяю: я не отношусь к артистическому кругу, меня, говоря языком театра, в этот жизненный спектакль ввёл Валерий Шейн, большой друг Бориса Розенфельда, распорядитель концертных программ Москвы. Ресторан начинал жить полной жизнью ближе к полуночи – с того часа, когда в театрах заканчивались спектакли, и артисты отправлялись ужинать, общаться друг с другом, расслабиться за рюмочкой коньяка или водки, отойти от волнений, после спектакля. Днём же мало кто заглядывал сюда. Мне очень хотелось не удивить Володю Аветисова, а показать ему, что частые мои поездки в столицу принесли свои плоды: я познакомился с интересными людьми, окунулся в мир искусства, обрёл связи, без которых посещение даже такого ресторана, как в ВТО, было невозможно.
Побродив по городу, в половине восьмого вечера отправились на Пушкинскую площадь, в тот самый ресторан. Встретил нас Борис Николаевич, официант, с которым договорились заранее, проводил к заказанному столику, и я с удивлением прочитал табличку: «Стол президиума». Такая табличка давала возможность не беспокоить нас, потому что уже к половине одиннадцатого зал был переполнен. А табличка была своеобразной охранной грамотой: уж так постарался Борис Николаевич. «Стол президиума» был шикарно сервирован. Думаю, что дизайнеры ресторанного бизнеса ели свой хлеб не зря: всё было оформлено со вкусом, изящно, богато. Множество закусок, спиртное, хотя Борис Николаевич знал, что я не имею пристрастия к выпивке. Но он не мог знать вкуса моего друга и, естественно, как того требовал протокол сервировки, поставил бутылку армянского коньяка. Сама обстановка располагала принять на грудь, и мы по две-три рюмочки пропустили.
Осмотревшись, заметили, что в зале свободных мест нет, кроме наших двух. И тут Борис Николаевич беспокоит нас: не будете ли столь любезны, посадить рядом двух дам. Против дам мы не возражали, но, честно говоря, не были расположены заводить новые знакомства. Он объяснил ситуацию:
– Наши постоянные клиентки, обе актрисы.
Буду откровенен, обе дамы были милы, красивы и, как потом выяснилось, действительно работали в театре – то ли в ТЮЗе, то ли в театре при Доме культуры автозавода имени Лихачёва. Не могу быть сегодня точным, прошло много лет. При появлении молодых женщин предложили закусок не заказывать: у нас их достаточно, и всё не тронуто – аппетитные, красиво оформленные зеленью, разными кулинарными прибамбасами в виде закрученных в спирали колец моркови, лука. Розетки овощей, холодная говядина, таявшая во рту, ветчина, оливки, маринованные грибочки – прямо выставка достижений народного хозяйства, да и только! А вот спиртное попросили добавить.
И понеслось! Всегда контролирующий себя Володя не пил, а я, со страстью произносить тосты, взял управление столом на себя. Нашим соседкам тосты нравились, и это прибавляло энтузиазма. События развивались по нарастающей и были достойны внимания Эльдара Рязанова – для очередного его киношедевра, когда мастер заостряет комедийное начало до такой тонкой грани, что за ней может произойти трагедия…
К полуночи я набрал свою норму и, как стахановец, превысил показатели. Когда уже собрались уходить, стал настаивать на том, чтобы наших спутниц отвезли домой. Володя пытался остановить меня, урезонить, напомнив, что рано утром у нас самолёт, что времени на сон не остаётся. Но остановить меня было невозможно. Володя не мог бросить друга на произвол судьбы, оставить одного в ночной Москве с захмелевшими дамами, зная мою способность швыряться деньгами по поводу и без.
На такси добирались долго, не представляя себе, как далеко забрались наши милые дамы. Я то дремал, то приходил в себя и по этой причине маршрут не запомнил. Володя, хотя и ясно видел дорогу, но Москву знал плохо. Единственное, что врезалось в память, это памятник Курчатову. Помню, как вышли из машины, как дамы пригласили нас к себе на чашечку кофе для бодрости. И мы пошли! Зачем? Правда, предварительно договорившись с таксистом, что он подождёт нас минут пятнадцать. Володя был очень недоволен ночным путешествием. На часах – два часа ночи, а мы вдалеке от центра, пьём кофе на окраине… Есть от чего прийти в негодование. Пролетели и те пятнадцать минут, и даже больше. Наконец, мы прощаемся, к своему счастью, находим такси на месте, садимся и благополучно возвращаемся в гостиницу.
Всё! Концерт окончен, можно расслабиться и даже чуть-чуть вздремнуть… Стрелки часов показывают три часа ночи. Таксист торопится в парк, у него заезд, и тут как гром среди ясного неба:
– Где пиджак? – волком взвыл я. – Володя, скажи, где я мог оставить пиджак?
На его лице тоже нарисован ужас. В кожаном пиджаке, который я снял в прихожей, было всё: билеты на самолёт, деньги, паспорта, другие документы…
Протрезвел я мгновенно, вспомнил, как приехали, как снял пиджак и остался в шерстяном пуловере, как покидал дамское гнёздышко на далёкой окраине, как набросил на себя дублёнку, забыв про пиджак. Вот она, та самая грань, за которой таится трагедия! Что делать? Мы не знали ни фамилий случайных подруг, ни их адресов, ни номеров телефонов, да и были ли они? Единственное что запомнилось, – памятник Курчатову! «Спасибо вам, Игорь Васильевич, спасибо за тот спасительный знак! Вы, конечно, большой учёный, физик, мы воздаём вам славу! Но сейчас именно вы, Игорь Васильевич, должны помочь, спасти меня от разорения!» В таком полусумасшедшем бреду выскакиваем на улицу. Счастье, что у гостиницы дежурят машины такси.
– Куда едем? – приободряется один.
– Если сможешь отыскать памятник Курчатову, едем с тобой!
У водителя – глаза на лоб. В четвёртом часу ночи врываются в салон двое сумасшедших, и ошалело интересуются достопримечательностями столицы. Как на это реагировать? По нашему виду он понял, что дело нешуточное, и в работу включился. Памятник отыскали. А дальше? Два-три квартала проехали – тщетно. Во всех окнах ни одного огонька. Дом всё же отыскали. А по непристойным надписям в лифте поняли, что мы на верном пути. Позвонили. Дверь квартиры открыли. Да, это они, наши спасительницы! И пиджак в прихожей жив-целёхонек! Проверили – ценности на месте: паспорта, деньги, билеты… Всё, спектакль окончен! Публика может отправляться по домам. Женщины говорят наперебой:
– Ваш забытый второпях пиджак сразу заметили, но поздно – вы уже покинули дом. По гостиничной визитке стало ясно, где искать, решили утром сообщить администратору.
Не знаю, позвонили бы они в гостиницу или нет, но, думаю, что именно так бы всё и произошло. Хорошо, что актрисы оказались порядочными женщинами: не тронули ни деньги, ни документы, иначе не выбраться нам из западни, которую сами себе и устроили. Заказал себе, детям и внукам: принимая спиртное, будь осмотрителен и бдителен. Это я отношу на свой счёт, прикидывая на себя данную заповедь, занося её в собственные нравственные скрижали.
– Да, согласен, интересное приключение. Хорошо ещё, что удачно для тебя закончилось.

С молекулярного уровня – на атомный!

– Или, к примеру, ещё случай: когда другое светило науки – Николай Антонович Доллежаль – по приглашению Игоря Васильевича пришёл к нему в Лабораторию N№2 (она стала потом Курчатовским атомным центром), академик сказал с места в карьер: «Ты спец в химическом машиностроении, вот и давай вместе поработаем! Нужен реактор для производства плутония». – Иван Никифорович лукаво улыбнулся. – Не буду врать: разговора этого я не слышал, и слышать не мог, но читал в интервью. Правда, много-много лет спустя. Очень похоже на Курчатова. Ну а Доллежаль, тоже невероятного ума человек, сразу понял, для чего это нужно, и заметил, что его научные интересы «не совпадают с атомной наукой…»
Курчатов сказал: «Вы раньше работали на молекулярном уровне – теперь поработайте на атомном»! Остроумным был Игорь Васильевич, это все знали. И что любил розыгрыши, тоже знали, а всё равно попадались «на удочку».
Я вот вспомнил про калоши. Так и здесь он дал вволю посмеяться людям. Все ставили калоши при входе в лабораторию. А калоши-то с одинаковой байковой подкладкой – малиновой – так и сияют, так и сияют! А чтобы не перепутать этот «малиновый звон», в калоши прикрепляли инициалы хозяина. Так наш Борода взял да у начальников, довольно высоких по рангу, поменял инициалы. Хохоту было на час, когда они пытались засунуть туфли не в свои… чуть не сказал «сани». Хотя так оно и есть на самом деле.
Или вот ещё. Все мы там, на «Маяке», знали, какая жуткая секретность была в «хозяйстве Курчатова» на Лубянке: листка бумаги просто так не вынесешь – всё подотчётно. Взял листок, исписал – сдай под расписку. Нарушать режим было нельзя. А Игорь Васильевич возьмёт, да созорничает: сожжёт в пепельнице бумагу, потом смеётся: «И в комнате долго пахло нарушенным режимом…»
Остановимся на время. Дадим возможность Ивану Никифоровичу пережить волнение от невольно оживших воспоминаний.
Отступление автора

По изученным мною документам, а это публикации в прессе, воспоминания очевидцев, книги В. Новосёлова и В. Толстикова «Тайны «Сороковки», П. Журавлёва «Мой атомный век», документальная книга В. Броховича «Химический комбинат «Маяк», коллективный юбилейный сборник «Творцы атомного щита», посвящённый 50-летию города Озёрска (такое имя получил бывший Челябинск-40 со знаменитым «Маяком») складывается картина того нелёгкого и героического времени. Картина, прямо скажем, не самого радужного тона…
После того как в августе 1945-го американцы сбросили на Хиросиму и Нагасаки атомные бомбы, и мир впервые узнал о последствиях этого страшного монстра, Сталин немедленно отреагировал на это тревожное событие: нужно оперативно дать понять американцам, что и мы не лыком шиты.
А это означало, что советские разработки ядерного проекта, начатые в 1943 году и прерванные неотложными военными заботами, следовало оперативно восстановить. И действительно, нужно было мобилизовать советских учёных, занятых этой проблемой, физиков, химиков, работников малого и среднего специального машиностроения – на выполнение поставленной задачи.
Нужен был толковый научный руководитель проекта.
В Кремле Политбюро рассматривало двух кандидатов – Игоря Васильевича КУРЧАТОВА и Абрама Исааковича АЛИХАНОВА, высокообразованного человека, ученика знаменитого физика Иоффе. Именно он, Алиханов, в сорок третьем году при выборах в Академию наук прошёл в академики, обойдя Курчатова. Теперь пришла очередь Курчатова – обойти на полкорпуса Алиханова.
Лаврентий Берия вкрадчиво и, как бы раздумывая, обратился к Сталину:
– Может быть, всё-таки – Курчатов?
– Курчатов так Курчатов, – согласился Сталин, явно довольный.
Игорю Васильевичу выделили кабинеты и в Кремле, и на Лубянке под неусыпным оком КГБ! Там он изучал чертежи, схемы, документы, доставленные в Москву из-за рубежа.
Что же это за документы такие? Откуда и кем добыты? Сколько ещё нерасшифрованных штирлицев ждут свидания с нашим любопытством и нашей неосведомлённостью? Какой кровью и изобретательностью, какой смекалкой, сколькими жизнями наших разведчиков были добыты эти секретные документы, мы, очевидно, никогда не узнаем. Правду могут узнать наши внуки и правнуки. Возможно…
Но «подвиг наших разведчиков» – предмет особого разговора о них, истинных героях незримого фронта, и, естественно, мечта кинематографистов и писателей.
Игорь Васильевич оценил значение этих документов: это были накатанные ориентиры для научных исследований по урановой проблеме, дающие возможность нашим учёным избежать многих ошибок и сократить время для создания собственной атомной бомбы.
Нужно ли говорить, что всё это держалось в строжайшем секрете?!
У Алиханова уже в ту пору была не просто союзная, а мировая известность. Но предпочтение, отданное высшим партийным руководством Игорю Васильевичу Курчатову, никак не повлияло на их дружеские отношения. Никаких разногласий, зависти и обид между академиками не возникало никогда – они оставались друзьями и единомышленниками.
В те годы секретная лаборатория N№ 3, которую возглавлял Алиханов, впоследствии была преобразована в Институт теоретической и экспериментальной физики (ИТЭФ), занималась теми же урановыми проблемами, что и лаборатория N№ 2, ставшая Курчатовским атомным центром.
Разница в том, что первая атомная бомба заявила миру о ядерной состоятельности Советского Союза в 1949 году, а первое испытание водородной бомбы – ещё более ужасающего создания человеческого разума (или – безумия?) – произошло в 1955 году.
Именно тогда академики Алиханов, Курчатов, Александров и Виноградов обратились к партийному руководству страны с письмом, в котором предостерегали ЦК от использования этого супероружия, грозящего миру полным уничтожением:
«Нужно все разногласия между мировыми державами решать только политическими методами. Нужна новая международная политика. Новая война становится просто невозможной».
По-своему приняли и поняли значение этого документа наши горе-политики. Маленков поддержал пацифистскую озабоченность учёных. Хрущёв письмо придержал и в нужный момент использовал его как «политическую близорукость» Георгия Максимилиановича Маленкова и без жалости сверг товарища по партии.
Вернёмся мысленно на заседание того Политбюро, где утверждалась кандидатура научного руководителя атомного проекта. Я представляю тот «священный» ужас на лицах и в глазах членов сталинского Политбюро, когда вслух было произнесено имя и отчество Алиханова: Абрам Исаакович. Читателям нового демократического общества взять в толк истоки этого ужаса не под силу: что из того, что у Алиханова лицо «кавказской национальности»?
Что из того, что он имеет имя и отчество, наоборот, – явно не «кавказского происхождения»? Но в те, уже теперь далёкие годы, значение имело всё, вплоть до формы носа и ушей. Да и на собеседовании Алиханов вёл себя слишком уж независимо, был беспартийным, что вообще считалось недопустимым для советского учёного такого ранга.
В институте, которым руководил Алиханов, отсутствовала субординация: общаться с коллегами можно было в любое время. Такой «разгул демократии» в советском учреждении был чуть ли не вызовом существующим порядкам и самому государственному строю.
И ещё значительный, почти криминальный штрих: в институте Алиханова работал один из самых крамольных советских диссидентов, доктор физико-математических наук Юрий Орлов. Не помогали бесконечные «чистки»: Алиханов умел держать удар.
Ему «простили» всё: и имя-отчество, и кавказскую внешность, и независимость, и беспартийность, и Юрия Орлова (до поры, до времени, конечно). Главное: Алиханов – гениальный учёный. И разработку более отдалённых перспектив по созданию водородной бомбы доверили именно ему. Точнее, его институту – ИТЭФу, носящему его имя. Но это произойдёт много позже.
А в ту послевоенную пору ему хватало и признания, и засекреченной славы. Ему хватало его работы – поглощающей и ответственной. Его ценили и уважали коллеги, друзья, среди которых и «физики» и «лирики» с мировыми именами.
Говорят, что, когда в среде интеллигенции разгорелся спор, кто важнее: сторонники рационального устройства мира (физики) или сентиментального его восприятия (лирики), первым развенчал в прессе глупость такого деления академик Алиханов.
Сам он – человек с потрясающе красивым и значительным лицом, вдумчивыми глазами и всеми яркими признаками «художественной внешности» – был похож скорее на артиста. Это сводило с ума женщин, которым посчастливилось побывать в его обществе и поговорить с ним, что бывало им порой не под силу.
Мощь его интеллекта, знаний, безупречный и тонкий вкус истинного ценителя искусства привлекали к нему людей, равных по запасу духовного потенциала.
– В нашей компании две «Славы», – шутил Алиханов, – Слава Отечества и моя жена – Слава Рошаль… Ну, а если заскочит на огонёк Рострапович, Славы будет три!
– А мы куда относимся?! – шутливо «вскипали» Арам Хачатурян и Мартирос Сарьян, охлаждаемые, правда, благодушным Дмитрием Борисовичем Кабалевским.
Там, в алихановском доме, в Черёмушках, конечно же, звучала музыка. Может быть, под портретом Алиханова, написанном талантливой рукой Сарьяна, Слава Рошаль – лауреат Международного конкурса скрипачей – и Арам Хачатурян, человек горячего нрава и автор зажигательной музыки, давали концерт. Музыка была возвышенной, утончённой, классической: от Моцарта, Вивальди, Чайковского, Прокофьева – до Шостаковича, сидящего тут же и замирающего от страха в ожидании звуковой нотной опечатки в собственных опусах.
В любом зале, где исполнялась его музыка (это подтверждают многие документалисты, писавшие о Шостаковиче, его знакомые, друзья, жена – Ирина Антоновна), он – гений музыкального Олимпа – как школьник, боялся чужих ошибок в собственных сочинениях.
Опечаток, как правило, не было. Но было недоумение от другого… Шостакович говорил Алиханову: «Абрам Исаакович, у вас прекрасный дом. Но как вы можете жить так далеко от консерватории?» Фраза, ставшая потом крылатой, была растиражирована в музыкальном обществе, на знаменитых дачах ленинградского и московского элитного бомонда: в Репино и Комарово, Переделкино, Жуковке и Барвихе. По-детски наивному в быту Дмитрию Дмитриевичу казалось, что и деревня Черёмушки под Москвой находится в запредельном «тридевятом царстве» – чуть ли не на краю света.
Именно под заголовком «Настоящий физик должен жить поближе к консерватории» газета «Известия» 17 апреля 2004 года поместила статью Сергея Лескова, приуроченную к столетию академика Абрама Алиханова.
Золотые Звёзды Героев Социалистического Труда, звания лауреатов Ленинских, Сталинских, Государственных премий, ордена разных знаковых достоинств дождём посыпались на учёных-атомщиков после успешного испытания под Семипалатинском.
Орденом Трудового Красного Знамени был награждён и Иван Никифорович Медяник.

– ВСЕ ЛЮДИ, указанные мною в списке, знамениты по-своему, – возвращается к разговору Иван Никифорович. – О каждом можно писать книги. Да, они, собственно, уже и написаны. Только у одних – а их большинство – известность со знаком «плюс», у других – со знаком «минус». Но ведь мы тогда ни о чём негативном не знали. Мы были детьми своего времени: коммунистами, комсомольцами, все вскормлены одной идеологией, преданны высокой идее построения коммунизма. Оказалось – были заложниками ложной идеи.
– Но попробовал бы кто-нибудь тогда даже заикнуться об этом! Реальностью была Великая Октябрьская революция, реальностью были заветы Ленина, реальностью были съезды партии с километровыми газетными резолюциями и докладами – и всё как будто было для блага простого народа.
И мы верили. И трудились, не оглядываясь на рубль. А оглядываться было нужно: так выходит по теперешнему пониманию.
Я с добром вспоминаю Бориса Глебовича Музрукова. Был он директором «Маяка», который именовался Химическим комбинатом имени Менделеева. По профессии машиностроитель. А раньше возглавлял «Уралмаш»! Когда меня принимали на «Маяк», лично беседовал со мной, попросил составить график по восстановлению автохозяйства.
А хозяйства-то, по существу, и не было – машины стояли, где попало, ремонтными мастерскими именовались только одни навесы над ямами, да и машин, как мы их называли по статусу крупного предприятия «подвижным составом», почти не было
– Рассказал ему о своих планах. Он уважительно выслушал как товарищ товарища, а был уже в звании генерал-майора. Человек серьёзный, справедливый. Свои ошибки признавать умел. Честно говорил об этом. Голоса не повышал. Но и тихим голосом можно так разнести в пух и прах, что мало не покажется.
Как вот и со мной было. Поскольку приближалась зима, а она на Урале не сахар с лимоном, срочно нужны были отапливаемые помещения для автомашин. Я имел опыт «сочинений» подобного рода, и развернулся: привели в порядок рабочие места и начали строить настоящую ремонтную зону, гараж-стоянку. Нужны были и свои бензозаправки: горючее в бочках привозили. Разобрался и с этим делом. Потом поездил по округе, предложил своим транспортникам создать поточную линию ремонта: что-то ремонтируется на одних стендах, что-то – на других.
Всё шло по утверждённому плану. Придумал я надстроить над гаражом второй этаж – помещение для конторы. Удобно? Удобно. Случай этот подсказал рациональное решение.
Когда Музруков увидел уже готовый продукт – наше строение, то сурово наказал: есть нарушение финансовой дисциплины, хотя мы строили за счёт прибылей. Объявил мне выговор не повышая голоса, как настоящий нагоняй. Но только до праздника. К 7 Ноября выговор был снят. И за то же самое «нарушение», только иначе сформулированное: «За хорошую подготовку гаража к зимним условиям», мне была объявлена благодарность. И премию дали.
Работал Музруков на износ, хотя у него со здоровьем были проблемы немалые: имел одно лёгкое. Но никогда не жаловался. Руководителем был отличным, умелым. Всё решал на ходу. В кабинете не сидел, а вихрем мотался по всей стройке, был в курсе всех успехов. И всегда уважительно относился к подчинённым.
– Вот представь, Володя, построили мы тёплый гараж, оборудовали ремонтные стоянки. Всё вроде бы нормально. Но «Маяк» разрастался. Автомобилей требовалось всё больше и больше. Но специалистов: ремонтников, дорожников, квалифицированных электриков, автослесарей, водителей автокранов, автогрейдеров, бульдозеристов, инженерно-технического персонала – не хватало.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71467111?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.