Стихи и вещи: Как поэты Серебряного века стали иконами стиля
Стихи и вещи: Как поэты Серебряного века стали иконами стиля
Екатерина Горпинко
Среди любителей поэзии едва ли найдется человек, который не хотел бы знать, как выглядели и что носили его любимые поэты. Многие помнят желтую кофту Маяковского, модную кепку Есенина, знаменитую челку Цветаевой или синее платье Ахматовой с портрета кисти Альтмана. Именно этих поэтов Серебряного века рассматривает Екатерина Горпинко, и каждому посвящена отдельная глава.
Выбор автора не случаен и основан не только на личных предпочтениях: героям этой книги удалось создать свой неповторимый, запоминающийся стиль, который проявился в том числе и во внешнем облике. Мода стала для них одним из способов самовыражения, и, как пишет автор, большинство предметов, попав в их гардероб, приобретали статус символа. Книга открывает новые грани личности прославленных поэтов и расширяет знания о культуре Серебряного века.
Костюмов у меня не было никогда. Были две блузы – гнуснейшего вида. Испытанный способ – украшаться галстуком. Нет денег. Взял у сестры кусок желтой ленты. Обвязался. Фурор. Значит, самое заметное и красивое в человеке – галстук.
Особенности
Больше 100 фотографий поэтов.
Она собирала камешки, он стал помогать ей – красивый грустный юноша – с поразительными, огромными, в пол-лица глазами; заглянув в них и все прочтя наперед, Марина загадала: если он найдет и подарит ей сердолик, я выйду за него замуж! Конечно, сердолик этот он нашел тотчас же, на ощупь, ибо не отрывал своих серых глаз от ее зеленых, – и вложил ей его в ладонь, розовый, изнутри освещенный камень…
Для кого
Книга предназначена для интересующихся литературой и модой начала века. Будет интересна как школьникам, студентам, преподавателям, так и дизайнерам, стилистам, историкам моды.
Гумилев приехал домой только утром. Он всю ночь играл в карты и, что с ним никогда не случалось, был в выигрыше. Привез всем подарки: Леве – игрушку, Анне Ивановне – фарфоровую безделушку, мне – желтую восточную шаль. У меня каждый день был озноб, и я была рада шали. Это ее Блок обозвал испанской, Альтман на портрете сделал шаль шелковой, а женская «молодежь тогдашних дней» сочла для себя обязательной модой.
Екатерина Горпинко
Стихи и вещи: Как поэты Серебряного века стали иконами стиля
Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)
Научный редактор: Александр Леденев, д-р филол. наук
Редактор: Елена Доровских
Издатель: Павел Подкосов
Руководитель проекта: Александра Шувалова
Арт-директор: Юрий Буга
Дизайн обложки: Денис Изотов
Корректоры: Ольга Петрова, Ольга Смирнова
Верстка: Андрей Ларионов
В оформлении обложки использованы портреты работы Елизаветы Кругликовой
В книге для иллюстраций использованы материалы из собраний Музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме, Государственного музея В. В. Маяковского, Государственного музея истории российской литературы имени В. И. Даля, Государственной Третьяковской галереи, Музея изящных искусств (Хьюстон, США), Дома-музея Марины Цветаевой, Дома-музея М. А. Волошина, Музейного объединения «Музеи наукограда Королёв», Музея русского искусства (Миннеаполис, США), Елабужского государственного музея-заповедника, Государственного музея-заповедника С. А. Есенина, Московского государственного музея С. А. Есенина, Государственного литературного музея Сергея Есенина (Ташкент, Узбекистан), МАММ / МДФ, а также Центрального государственного архива кинофотофонодокументов, Российского государственного архива литературы и искусства, архивов РИА Новости (МИА «Россия сегодня»), Legion-Media, Getty Images, Николая Петрова / РИА Новости (МИА «Россия сегодня»), Ю. Шаламова / РИА Новости (МИА «Россия сегодня»), Василия Федосеева / Фотохроника ТАСС и частных коллекций.
© Горпинко Е., 2024
© ООО «Альпина нон-фикшн», 2025
* * *
Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.
Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
От автора
Возможно, кому-то покажется слишком поверхностным занятием обращать внимание на то, во что одет поэт. Разве больше нечего обсудить, кроме тряпок? Но мне всегда казалось, что одежду в буквальном смысле можно прочесть, как стихи, и сделать это очень важно, поскольку порой костюм не менее красноречив, чем поэтический текст. Так возник замысел написать книгу о знаковых вещах в гардеробах поэтов Серебряного века. Каждый такой предмет их образа – отдельный сюжет, который может рассказать о владельце совершенно неожиданные вещи. Привычное представление о великих рушится, и одновременно рождается новый образ, стоит только пристально вглядеться в их внешний облик. Такой взгляд позволил с каждым из героев этой книги познакомиться заново.
Кроме того, в книге рассказаны истории вещей, перекочевавших из гардероба поэта в его стихи: платья, шляпки, галстуки, туфли стали полноценными участниками творческого процесса и оставили свой модный след в истории литературы. Это невероятно завораживающий процесс, когда из бытовой вещь вдруг превращается в сакральную, обрастая новыми смыслами и становясь частью авторского мифа. Вещные атрибуты и творчество оказались неотделимы друг от друга: поэты знали, как соединить быт и бытие. Именно так и случилось: большинство предметов, попав в их гардероб, приобретали статус символа и играли далеко не последнюю роль.
Погружаться в культуру Серебряного века и открывать для себя новые грани личности любимых авторов помогает прямое высказывание – о вещах говорят не только их хозяева, но свидетельствуют и их современники, вспоминающие, как выглядели Маяковский, Цветаева, Есенин и Ахматова в разных обстоятельствах.
Помимо прочего, читатель узнает о модных трендах начала века – одежда, прически и украшения всегда являлись прекрасным маркером времени. Благодаря моде можно почувствовать эпоху особенно остро.
Маяковский
…Можно и кепки,
можно и шляпы,
можно и перчатки
надеть на лапы.
Но нет на свете
прекрасней одёжи,
чем бронза мускулов
и свежесть кожи.
В. МАЯКОВСКИЙ.
МАРУСЯ ОТРАВИЛАСЬ (1927)
Основные даты жизни и творчества
1893, 7 (19) июля – родился в грузинском селе Багдади, близ Кутаиси, в обедневшей дворянской семье В. К. Маяковского (1857–1906), служившего лесничим.
1902 – поступает в Кутаисскую гимназию.
1905 – знакомится с подпольной революционной литературой, принимает участие в демонстрациях, митингах, в гимназической забастовке.
1906 – после смерти отца семья переезжает в Москву; поступает в четвертый класс Пятой московской гимназии.
1908 – вступает в ряды партии большевиков, работает пропагандистом, бросает гимназию.
1908–1910 – трижды арестован, 11 месяцев проводит в Бутырской тюрьме.
1911 – принят в фигурный класс Московского училища живописи, ваяния и зодчества.
1912 – Давид Бурлюк знакомит Маяковского с футуристами, осенью выходит первая публикация – стихотворение «Ночь» («Багровый и белый отброшен»).
1913 – выходит первый сборник стихов «Я!»
1914 – гастролирует по 16 городам страны с лекциями и чтением стихов, исключен из Московского училища живописи, ваяния и зодчества в связи с публичными выступлениями.
1915 – переезжает в Петроград, знакомится с Лилей и Осипом Брик, завершает работу над поэмой «Облако в штанах».
1917 – восторженно принимает Февральскую и Октябрьскую революции.
1918 – пишет сценарий фильма «Не для денег родившийся», участвует в его съемках, пишет сценарий фильма «Барышня и хулиган» и исполняет в нем главную роль.
1919 – переезжает в Москву, работает как художник и поэт в Российском телеграфном агентстве (РОСТА) – «Окна РОСТА» – до февраля 1922 года.
1922 – впервые выезжает за рубеж, посещает Ригу, Берлин, Париж с целью пропаганды советского искусства.
1923 – становится редактором журнала «ЛЕФ» («Левый фронт искусств»), журнал просуществовал два года.
1925 – совершает поездку в Берлин, Париж, на Кубу и в Америку, выступает с докладами и чтением стихов в Нью-Йорке, Филадельфии, Питтсбурге, Чикаго.
1928 – организует группу РЕФ («Революционный фронт искусств»), знакомится в Париже с Татьяной Яковлевой.
1930 – организует выставку «20 лет работы Маяковского», представители власти и ведущие писатели не приходят на ее открытие.
1930, 14 апреля – покончил с собой выстрелом в сердце.
1935 – Сталин называет Маяковского первым и «высокоталантливейшим» из всех советских поэтов. После этого, как писал Пастернак, «Маяковского стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине»[1 - Пастернак Б. Люди и положения. Автобиографический очерк // Новый мир. 1967. № 1. С. 231.].
В декабре 1913 года в петербургском театре «Луна-парк» случилась трагедия. Трагедия называлась «Владимир Маяковский», где главную роль исполнил сам автор. В начале первого действия Владимир Владимирович стоял с папиросой в зубах и обращался к зрителям:
Милостивые государи!
Заштопайте мне душу,
пустота сочиться не могла бы.
В автобиографии «Я сам» Маяковский напишет о реакции зала на свою пьесу: «Просвистели ее до дырок». В последний момент поэт отказался от эскизов костюмов Ольги Розановой и принял решение выходить в своей собственной желтой кофте, в которой не раз появлялся на поэтических вечерах. Эта вещь, перенесенная из жизни на сцену, прекрасно отражала слияние автора и героя, заложенное в трагедии. Она театрализовала повседневность и ломала четвертую стену в театре. Желтая кофта сделала Владимира Маяковского скандально знаменитым и заняла свое почетное место самого известного предмета в гардеробе поэта.
Уже влившись в богемную среду, Маяковский понимал, что для нового литературного направления эпатирование публики безмерно важно. И ни одна, даже самая вызывающая строчка не выполнит этой задачи лучше, чем экстравагантный внешний вид. Футуризм выходил за рамки поэзии и живописи, это был образ жизни, определенная манера поведения. Сцена, спектакль, перформанс – вот стихия, в которой русский футуризм проявил себя в полной мере.
Маяковский с Кручёных, Давидом Бурлюком, Лившицем и Николаем Бурлюком. Москва, 1913
Поэт Василий Каменский так вспоминал пламенную речь мэтра футуристов Давида Бурлюка: «Мы – новые люди нового, современного человечества, – говорил Бурлюк, – мы – провозвестники, голуби из ковчега будущего, и мы обязаны новизной прибытия, ножом наступления вспороть брюхо буржуазии-мещан-обывателей. Мы – революционеры искусства, обязаны втесаться в жизнь улиц и площадей, мы всюду должны нести протест и клич “Сарынь на кичку!”. Нашим наслаждением должно быть отныне – эпатирование буржуазии. Пусть цилиндр Маяковского и наши пестрые одежды будут противны обывателям. Больше издевательства над мещанской сволочью! Мы должны разрисовать свои лица, а в петлицы, вместо роз, вдеть крестьянские деревянные ложки. В таком виде мы пойдем гулять по Кузнецкому и станем читать стихи в толпе. Нам нечего бояться насмешек идиотов и свирепых морд отцов тихих семейств. За нами стена молодежи, чующей, понимающей искусство молодости, и наш героический пафос носителей нового мироощущения, наш вызов»[2 - Каменский В. В. Путь энтузиаста. – М.: Федерация, 1931. С. 44.].
Давид Бурлюк был одним из первых литераторов, столь эксцентрично заявившим о себе с помощью предметов туалета. В его гардеробе были жилеты всевозможных невообразимых цветов и тканей, например обивочной для мебели, которые прекрасно рифмовались с длинной серьгой в ухе, украшенной бисером. В петлице его сюртука можно было встретить необычные предметы, от деревянной ложки до пучка редиски. Дополняли образ старинный лорнет и цилиндр.
Такой вызывающий внешний вид не мог не спровоцировать юного Маяковского: «В училище[1 - В 1911 году Маяковский поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества – единственное место, куда приняли без свидетельства о благонадежности (Маяковский успел отсидеть почти год в Бутырской тюрьме за распространение революционных листовок). В 1914 году поэт был исключен из учебного заведения за публичные выступления. – Здесь и далее прим. автора.] появился Бурлюк. Вид наглый. Лорнетка. Сюртук. Ходит напевая. Я стал задираться». Сам Бурлюк вел себя более осмотрительно, его решение не вступать в драку, как оказалось в дальнейшем, принесло прекрасные плоды: «Какой-то нечесаный, немытый, с эффектным красивым лицом апаша[2 - Апаш (фр. Apache – от названия индейского племени апачи) – во Франции человек, принадлежащий к деклассированным группам населения; вор, хулиган.] верзила преследовал меня шутками и остротами как “кубиста”. Дошло до того, что я готов был перейти к кулачному бою, тем более что тогда я, увлекаясь атлетикой и системой Мюллера, имел шансы в встрече с голенастым юношей в пыльной бархатной блузе, с пылающими насмешливыми черными глазами. Но случись это столкновение, и мне, “кубисту”, с таким трудом попавшему в Училище живописи, ваяния и зодчества, не удержаться в академии Москвы ‹…› и прощай тогда мои честолюбивые планы. ‹…› Мы посмотрели друг на друга и… примирились, и не только примирились, а стали друзьями, а скоро и соратниками в той борьбе, коя закипела вокруг между старым и новым в искусстве»[3 - Бурлюк Д. Д. Фрагменты из воспоминаний футуриста. – СПб.: Пушкинский фонд, 1994. С. 60–61.].
Давид Бурлюк. Нью-Йорк, 1923
Чекрыгин, Жегин, Маяковский. Лосиноостровская, 1913
Услышав первое стихотворение Маяковского «Ночь», Бурлюк настоятельно просит продолжать писать. Никому не известного на тот момент Маяковского он представляет знакомым: «Не знаете? Мой гениальный друг. Знаменитый поэт Маяковский».
Смело можно сказать, что Маяковский вышел из шинели, а точнее из пальто Бурлюка. Мария Никифоровна Бурлюк (жена Д. Бурлюка) писала: «Володя Маяковский и во вторую осень нашего знакомства был плохо одет. А между тем начались холода. Увидев Маяковского без пальто, Бурлюк в конце сентября 1912 года, в той же Романовке, в темноте осенней, на Маяковского, собиравшегося уже шагать домой (на Большую Пресню), надел зимнее ватное пальто своего отца. – Гляди, впору… – оправляя по бокам, обошел кругом Маяковского и застегнул заботливо крючок у ворота и все пуговицы. – Ты прости за мохнатые петли, но зато тепло и в грудь не будет дуть»[4 - Катанян В. В. Современницы о Маяковском. – М.: Дружба народов, 1993.]. Действительно, у Маяковского, после смерти отца жившего с матерью и двумя сестрами, с деньгами было очень туго.
Обладая неординарным художественным вкусом, будущий поэт поступает в 1911 году в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Облик его, как вспоминали современники, был несколько театрален еще до футуристической карьеры.
Маяковский. Москва, 1910
Поэт Бенедикт Лившиц писал: «Одетый не по сезону легко в черную морскую пелерину со львиной застежкой на груди, в широкополой черной шляпе, надвинутой на самые брови, он казался членом сицилианской мафии, игрою случая заброшенным на Петербургскую сторону.
Его размашистые, аффектированно резкие движения, традиционный для всех оперных злодеев басовый регистр и прогнатическая нижняя челюсть, волевого выражения которой не ослабляло даже отсутствие передних зубов, сообщающее вялость всякому рту, – еще усугубляли сходство двадцатилетнего Маяковского с участником разбойничьей шайки или с анархистом-бомбометателем, каким он рисовался в ту пору напуганным богровским[3 - Богров Дмитрий – российский анархист-террорист, совершивший покушение на председателя Совета министров Российской империи (1906–1911) П. А. Столыпина.] выстрелом салопницам»[5 - Лившиц Б. К. Полутораглазый стрелец. – М.: Художественная литература, 1991. С. 101.].
Более поэтичные ассоциации облик поэта вызывает у его подруги Иды Хвасс: «Маяковский в старомодной пелерине, широкополой фетровой шляпе, выцветшей, серо-зеленого цвета, с небрежно повязанным бантом-галстуком, – одним словом, ни дать ни взять – иллюстрация к роману “из жизни парижской богемы”»[6 - Хвасс И. Воспоминания о Маяковском // Литературное обозрение. 1993. № 9–10. С. 33.]. Вот как Маяковского описывает художник Лев Жегин: «Тогда Маяковский немного придерживался стиля “vagabond”[4 - Vagabond (англ.) – бродяга.]. Байроновский поэт-корсар, сдвинутая на брови широкополая черная шляпа, черная рубашка (вскоре смененная на ярко-желтую), черный галстук, и вообще все черное – таков был внешний облик поэта в период, когда в нем шла большая внутренняя работа, когда намечались основные линии его творческой индивидуальности»[7 - В. Маяковский в воспоминаниях современников. – М.: Гослитиздат, 1963.].
Борису Шкловскому таким запомнился этот живописный образ: «По круглой Москве блуждал Маяковский в черной бархатной рубашке, темные волосы закинуты назад. Так ходили мастера-печатники. Но у тех рубашки сатиновые. Такую рубашку звали “пузырем”, а человека, так одетого, звали “итальянцем”»[8 - Шкловский В. Б. Собрание сочинений. В 3 т. – М.: Художественная литература, 1973. Т. 3. С. 14.].
О черном цвете и галстуке пишет и Бурлюк: «Он был одет в бархатную черную куртку с откидным воротником. Шея была повязана черным фуляровым[5 - Фуляр – тонкая шелковая ткань для платков и галстуков.] галстуком; косматился помятый бант; карманы Володи Маяковского были всегда оттопыренными от коробок с папиросами и спичками…»[9 - Русский футуризм: Стихи. Статьи. Воспоминания / Сост. В. Н. Терехина, А. П. Зименков. – СПб.: Полиграф, 2009. С. 512.]. Под галстуком здесь нужно понимать широкую ленту, повязанную на шее объемным бантом. И, как ни странно, на подобный аксессуар мог вдохновить Маяковского Александр Блок. Благодаря ему и другим символистам этот аксессуар становится своеобразным символом поэта как такового. На хрестоматийном фото Блока, стоявшем у многих юных барышень на прикроватной тумбочке, поэт позирует в черном шелковом галстуке, повязанном бантом; бант у Блока заправлен в блузу (в отличие от манеры Маяковского повязывать его наружу) и гораздо меньше по размеру, тогда как Маяковский намеренно делает его шаржированно-огромным. Маяковский носил бант на голую шею, что придавало его облику бунтарский вид. Однажды поэта с друзьями даже не хотели пускать в ресторан – без крахмального воротника было немыслимо явиться в приличное заведение. Тогда Маяковский достал альбом с бумагой для рисования, бывший при нем, и быстро нарезал себе и друзьям белые воротнички, как настоящий модельер. Растерявшемуся швейцару пришлось впустить веселую компанию.
Итак, именно с банта-галстука началась карьера футуриста. В автобиографии Маяковский пишет: «Костюмов у меня не было никогда. Были две блузы – гнуснейшего вида. Испытанный способ – украшаться галстуком. Нет денег. Взял у сестры кусок желтой ленты. Обвязался. Фурор. Значит, самое заметное и красивое в человеке – галстук».
Но случайно ли был выбран именно желтый цвет? Об этом читаем в воспоминаниях старшей сестры поэта, Людмилы: «Желтый цвет с детства был любим нами, он символизировал для нас солнечную Грузию. В самом быту Грузии этот цвет был широко представлен в виде мутак (мягкие валики на тахте), подушек, портьер и прочего. У нас с сестрой тоже всегда были какие-нибудь желтые ткани. А у сестры Оли была желтая лента. Володя взял ее для какого-то вечера…»[10 - Маяковская Л. В. // Писатели и мода: «Литературные модники». Вып. 3 / Сост. Е. Е. Цупрова. – Самара, ГБУК «СОБМ», 2021.].
С тех пор этот аксессуар становится значимой частью образа юного Маяковского, попав на обложку его первого стихотворного сборника «Я!» 1913 года. Лев Жегин вспоминал: «Бесконечно долго рисовалась обложка к книжечке “Я!”. На ней весьма декоративно расположены какое-то черное пятно и надпись: “В. Маяковский. Я!”. Это пятно, которое можно принять просто за растекшуюся чернильную кляксу, имеет в основе реальный прообраз: это галстук “бабочкой”, который тогда носил Маяковский»[11 - В. Маяковский в воспоминаниях современников. – М.: Гослитиздат, 1963.].
О создании этой обложки вспоминает Вера Шехтель, дочь знаменитого архитектора, с которой у Маяковского был роман весной 1913 года. Именно в ее доме на Большой Садовой было придумано оформление первого сборника поэта. В память об этом Вера подарила Маяковскому желтую ленту. Она пишет: «Обложка представляет собой автопортрет – черное пятно и желтый бант. Желтый бант (желтый цвет – цвет солнца) был мною завязан Владимиру Владимировичу, и он расхаживал в нем всюду, возбуждая косые взгляды солидных москвичей»[12 - Шехтель В. Моя встреча с Владимиром Маяковским // Литературное обозрение. 1993. № 6. С. 71.].
Маяковский в ответ подарил возлюбленной свой крепдешиновый черный галстук-бант.
Желтая лента вдохновила на ту самую желтую кофту. «Очевидно, увеличишь галстук, увеличится и фурор, – продолжает Маяковский в автобиографии. – А так как размеры галстуков ограничены, я пошел на хитрость: сделал галстуковую рубашку и рубашковый галстук»[13 - Маяковский В. В. Стихотворения. Поэмы. – М.: Художественная литература, 1969.]. В этом заявлении чувствуется и иронично-карикатурный намек на традиционный поэтический облик, и в то же время ощутим дизайнерский подход к собственному имиджу. «Галстуковая рубашка» – желтая кофта – была не чем иным, как блузой.
В. Ф. Шехтель и Маяковский. Москва, Лосиноостровская, 1913
Газета «Утро» 16 декабря 1913 года отмечала: «Привлекала внимание публики и знаменитая желтая кофта Маяковского. Желтая кофта оказалась обыкновенной блузой без пояса, типа парижских рабочих блуз, с отложным воротником и галстуком. На красивом, смуглом и высоком юноше блуза производила очень приятное впечатление».
Обложка сборника «Я!» авторства Маяковского. Москва, 1913
Маяковский. Москва, 1912
На самом деле блуз было две: одна чисто желтая («его желтая, такого теплого цвета кофта» – уточняет цвет знакомая Софья Шамардина), а вторая – знаменитая – черно-желтая в вертикальную полоску. Историю ее создания мы узнаем из воспоминаний футуриста Бенедикта Лившица: «В Училище живописи, ваяния и зодчества, где он еще числился учеником, его ждал триумф: оранжевая кофта на фоне казенных стен была неслыханным вызовом казарменному режиму школы. Маяковского встретили и проводили овациями. Ему этого было мало. Решив, что его наряд уже примелькался, он потащил меня по мануфактурным магазинам, в которых изумленные приказчики вываливали нам на прилавок все самое яркое из лежавшего на полках. Маяковского ничто не удовлетворяло. После долгих поисков он набрел у Цинделя[6 - Товарищество «Эмиль Циндель» – дореволюционная ситцепечатная фирма в Москве.] на черно-желтую полосатую ткань неизвестного назначения и на ней остановил свой выбор»[14 - Лившиц Б. К. Полутораглазый стрелец. – М.: Художественная литература, 1991.].
Этот невообразимый для жизни и идеальный для сцены материал Маяковский принес маме и сестрам. Скорее всего, он предвидел возражения, но и явиться вечером без футуристического костюма никак не мог. Маму пришлось упрашивать[7 - Маяковский еще применит это выигрышное сочетание черного с желтым в своем образе. Из воспоминаний Людмилы Маяковской: «Володя попросил сестру сделать ему галстук в виде кашне, из черных и желтых клеток, расположенных в шахматном порядке. Такой галстук до некоторой степени украшал потертые, выцветшие сатиновые и бархатные черные блузы, которые Володя тогда носил».]. «Утром принес Володя бумазею[8 - Бумазея – натуральная ткань из хлопка, теплая и плотная, обычно с начесом на изнаночной стороне.]. Я очень удивилась ее цвету, спросила, для чего она, и отказалась было шить. Но Володя настаивал: “Мама, я все равно сошью эту блузу. Она мне нужна для сегодняшнего выступления. Если вы не сошьете, то я отдам портному. Но у меня нет денег, и я должен искать и деньги, и портного. Я ведь не могу пойти в своей черной блузе! Меня швейцары не пропустят. А этой кофтой заинтересуются, опешат и пропустят. Мне обязательно нужно выступить сегодня…”»[15 - Маяковская Л. В. Пережитое. – Тбилиси: Заря Востока, 1957.] – так старшая сестра Людмила[9 - Маяковская Людмила Владимировна окончила Строгановское училище, работала художником-дизайнером по тканям на московском комбинате «Красная Роза» и Трехгорной мануфактуре, заведовала мастерской аэропечатания.] вспоминала рассказ матери. Людмила записала и собственные впечатления от легендарного наряда брата: «Я вошла в комнату и вижу: мама у туалетного столика примеряет Володе кофту из бумазеи с широкими полосами желтого и черного цвета. Я собиралась рассердиться на Володю за эту очередную выдумку, но, увидев, как идет к нему кофта, оттеняя красивое смуглое лицо, как горят смелым блеском его глаза, как горда и решительна в наступательном движении его высокая и складная молодая фигура, я спасовала…»
«Я в этой кофте похож на зебру», – глядя на себя в зеркало, самокритично заявил Маяковский. Футурист Алексей Крученых создает более комплиментарный для поэта образ – образ бойца в Древнем Риме: «Маяковский в блестящей, как панцирь, золотисто-желтой кофте с широкими черными вертикальными полосами, косая сажень в плечах, грозный и уверенный, был изваянием раздраженного гладиатора»[16 - Маяковский без глянца / Сост. П. Е. Фокин. – М.: Амфора, 2008.].
Расчет оправдался – кофту заметили. «Маяковского-поэта тогда никто решительно не знал. Просто появилась в Москве желтая (полосатая: желтое и коричневое или черное в полоску) кофта на очень высоком, плотном, плечистом, но худом молодом человеке (теперь бы сказали: парне) в очень плохих штиблетах на очень длинных ногах. Кофта эта замелькала, замозолила глаза там и тут – не на “Шаляпине”, конечно, не в абонементах Художественного театра, не в филармонических собраниях: туда бы “кофту” не пустили! – а на литературных заседаниях, собраниях, в маленьких ресторанчиках, на левых вернисажах и т. п. Но Москва видывала всяких чудаков и равнодушна была ко всяким чудачествам… Широкое лицо его было худо; черные брюки при ближайшем рассмотрении оказались в пятнах и подтеках, штиблеты упорно требовали “каши”… И у меня тогда же сложилось впечатление, что и “желтая кофта” – только псевдоним отсутствия сюртука, будь сюртук, пожалуй, не было бы и желтой кофты…» – вспоминал Сергей Дурылин[17 - Дурылин С. Н. В своем углу. Из старых тетрадей. – М.: Молодая гвардия, 2006.].
Лоскут ткани, из которой была сшита желтая кофта, 1910-е
Кто знает, если бы не бедность (не только сюртука, но и пиджака у Маяковского в начале карьеры не было), не видать нам одного из самых смелых стилистических решений в русской поэзии. Кофта действительно производила «впечатление неотразимое», как отметит поэт. Настолько, что ее запретила полиция. Корней Чуковский вспоминал, что у входа в Политехнический музей «стоял пристав и впускал Маяковского только тогда, когда убеждался, что на нем был пиджак». Тем не менее Маяковский не сдался без боя и взял автора «Мухи-цокотухи» (и биографии Некрасова, и огромного количества статей о поэтах Серебряного века) к себе в союзники. Чуковский пишет: «Кофта, завернутая в газету, была у меня под мышкой. На лестнице я отдал ее Владимиру Владимировичу, он тайком облачился в нее». Дело в том, что желтый был в 1913-м остромодным цветом, но исключительно для дамских туалетов. К тому же поэтов привыкли видеть на публичных выступлениях в сюртуках и фраках, преимущественно темных оттенков, поскольку правила приличия требовали появляться на публике в неяркой одежде.
Шемшурин, Давид Бурлюк, Маяковский. Москва, 1914
В своем эссе «О разных Маяковских» поэт писал: «Я – нахал, для которого высшее удовольствие ввалиться, напялив желтую кофту, в сборище людей, благородно берегущих под чинными сюртуками, фраками и пиджаками скромность и приличие.
Я – циник, от одного взгляда которого на платье у оглядываемых надолго остаются сальные пятна величиною приблизительно в десертную тарелку»[18 - Маяковский В. В. Полное собрание сочинений. В 13 т. – М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1955–1961. Т. 1. С. 344–348.].
Полосатая блуза стала той самой пощечиной общественному вкусу, лучшей рекламой футуристического творчества и его визитной карточкой. Кстати, визитка самого Маяковского тоже была желтого цвета и гораздо больше по размеру, чем принято. На фото, где Маяковский с ней позирует, нельзя не отметить пышный галстук-бант с вызывающе ярким принтом.
Конечно, газеты наперебой высмеивали внешний вид поэта, но были и те, кто проникся новым искусством: «Как бы там ни было, но интерес к футуристам огромнейший, публика идет не только из-за скандала, публика изголодалась, публика ждет новизны… Костюм этот (желтая кофта) положительно элегантен, гораздо лучше подлого пиджака. И плохо делают футуристы, что не ходят в нем постоянно – это был бы символ их группы»[19 - Филатьев Э. Н. Главная тайна горлана-главаря. Книга первая. Пришедший сам. – ООО «Эффект фильм», 2014. С. 27.], – писал критик Евдокимов. И очень скоро желтые нашивки появляются на пиджаке Каменского, он же издает сборник с провокационным названием «Танго с коровами» на обоях желтого цвета. В своих воспоминаниях Каменский приводит диалог Маяковского с публикой:
– И почему вы одеты в желтую кофту?
[Маяковский спокойно пьет чай.][10 - «Аудитория продолжала будоражь. А в это время мы пили чай и вели тихую застольную беседу, как на даче, поглядывая на беспокойных зрителей», – вспоминал Каменский.]
– Чтобы не походить на вас. (Аплодисменты.) Всеми средствами мы, футуристы, боремся против вульгарности и мещанских шаблонов, берем за глотку газетных критиков и прочих профессоров дрянной литературы[20 - Каменский В. В. Путь энтузиаста. – М.: Федерация, 1931.].
Будучи на гастролях в Перми в 1928 году, Маяковский ответил более развернуто. Пермский краевед С. Баев вспоминал: «Я не был специалистом в ней (в поэзии), но долго стоял с поднятой рукой и, когда Маяковский указал пальцем в мою сторону, спросил, почему он носит желтый джемпер, а футуристов называют желтоблузниками, и зачем у него в нагрудном кармане цветная деревянная ложка. Он улыбнулся, наверное, моей наивности, сделал шаг вперед, повторил для всех вопрос (в зале было шумно) и ответил примерно так: “Желтый цвет – это цвет яркого солнца и золота. Солнце дает жизнь, и надо жить с ним в обнимку. Золото – богатство нашей поэзии. Ложка – символ народности, здесь мы черпаем пищу для нашей поэзии”»[21 - Маяковский в Перми. 1928 // https://infourok.ru/prezentaciya-mayakovskiy-v-permi-3091281.html?ysclid=lsp78tadrd97555862 (https://infourok.ru/prezentaciya-mayakovskiy-v-permi-3091281.html?ysclid=lsp78tadrd97555862)].
Писатель Леонид Андреев, которого футуристы призывали «сбросить с парохода современности», отмечал: «В России уже многие, несомненно, верят в футуризм, хотя никто не знает, в чем он заключается: пока что верят в желтую блузу Бурлюка…» Возможно, Андреев перепутал Бурлюка с Маяковским, но в главном оказался прав: костюм стал полноправным участником освистанных, но столь желанных выступлений и перформансов футуристов. Не случайно Маяковский посвящает своему наряду отдельное стихотворение – «Кофта фата», вышедшее без названия в «Первом журнале русских футуристов» в 1914 году:
Я сошью себе чёрные штаны
из бархата голоса моего.
Жёлтую кофту из трёх аршин заката.
По Невскому мира, по лощёным полосам его,
профланирую шагом Дон-Жуана и фата.
Пусть земля кричит, в покое обабившись:
«Ты зелёные вёсны идёшь насиловать!»
Я брошу солнцу, нагло осклабившись:
«На глади асфальта мне хорошо грассировать!»
Не потому ли, что небо го?лубо,
а земля мне любовница в этой праздничной чистке,
я дарю вам стихи, весёлые, как би-ба-бо[11 - Би-ба-бо – кукла, надеваемая на руку, ее голова имеет специальное отверстие под указательный палец, а большой и средний пальцы служат для жестикуляции руками куклы.],
и острые и нужные, как зубочистки!
Женщины, любящие моё мясо, и эта
девушка, смотрящая на меня, как на брата,
закидайте улыбками меня, поэта, –
я цветами нашью их мне на кофту фата!
Фотопроба к кинофильму «Барышня и хулиган». Москва, 1918
Маяковский здесь примеряет на себя роль кутюрье, материалом которому служит собственный голос, закатное небо, улыбки женщин. Умение шить поэтические одежды из чего угодно (латинское слово «текст», textum, переводится как «ткань») становится постоянным приемом его поэтики:
Лягу,
светлый,
в одеждах из лени
на мягкое ложе из настоящего навоза…
Тоже из «Трагедии»:
Мы солнца приколем любимым на платье[12 - В эссе поэта «О разных Маяковских» (1915) возникает образ северного сияния, которое «никак не пришить вашей жене на юбку», но, как видите, в стихах все возможно, даже солнце на платье.],
из звёзд накуём серебрящихся брошек.
Или в стихотворении «Мы» («Лезем земле под ресницами вылезших пальм…») 1913-го:
Перья линяющих ангелов бросим любимым на шляпы,
будем хвосты на боа обрубать у комет, ковыляющих
в ширь.
Тот же 1913 год – «Из улицы в улицу»:
Лысый фонарь
сладострастно снимает
с улицы
чёрный чулок.
Или щемящий образ из поэмы «Про это»:
Горизонт распрямился
ровно-ровно.
Тесьма.
Натянут бечёвкой тугой.
Край один –
я в моей комнате,
ты в своей комнате – край другой.
А между –
такая,
какая не снится,
какая-то гордая белой обновой,
через вселенную
легла Мясницкая
миниатюрой кости слоновой.
Ясность.
Прозрачнейшей ясностью пытка.
В Мясницкой
деталью искуснейшей выточки
кабель
тонюсенький –
ну, просто нитка!
И всё
вот на этой вот держится ниточке.
Но вернемся к желтой кофте. Эта вещь стала для поэта не только средством привлечения внимания, но и некой маской, специально создаваемым образом, чтобы «лиф души» не расстегнули[13 - Стихотворение «Из улицы в улицу» (1913): «Лиф души расстегнули. / Тело жгут руки…»].
Хорошо, когда в жёлтую кофту
душа от осмотров укутана!
Об этой своеобразной «защите в нападении» вспоминала актриса Ия Ильяшенко: «Однажды позвонил мне по телефону и пригласил на поэтический вечер. Я долго не соглашаюсь: “Не хочу, если вы в желтой кофте!” Но он ответил: “Я знаю, как надо заезжать за дамами” – и повесил трубку. Вечером приходит совсем незнакомый – причесанный, в смокинге. Я не смогла скрыть удивления: “Володя, вы ли это?”, выходим на улицу, а у крыльца – рысак под сетью. Потом, уже в зале, мы шли по проходу к своим местам, а публика шептала: “Маяковский с Незнакомкой!” Хорошо помню и прыжок Маяковского на сцену, когда объявили его выступление, и смех в зале… Я его тогда спрашивала: “Почему футуристы себя так ведут? Красками лица разрисовывают, и эта ваша морковка в петлице…” А он отвечал: “Вы думаете, легко читать стихи, когда тебя осмеивают? Так вот, это тренировка”»[22 - Овчаренко-Чернодубровская Е. Ф. Я жадно впитывала… // Нева. 2005. № 9.].
Пройдет время, и ожидаемо Маяковский перерастет желтую кофту. А может быть, она всегда была ему не по размеру, только это не сразу поняли. «Довольно! В прошлом году вам нужна была желтая кофта (именно вам, а не мне), нужна была вспыльчивость, где дребезгами эстрадного графина утверждаешь правоту поэтической мысли… Теперь мы будем ежедневно показывать вам, что под желтыми кофтами гаеров[14 - Гаер (нем. Geiger – «скрипач») – балаганный шут, фигляр.] были тела здоровых, нужных вам, как бойцы, силачей», – заявлял поэт в газете «Новь» за 1914 год.
В конце того же года Маяковский едет в Петроград и, чтобы купить билет, решает продать свои вещи старьевщику, в том числе и знаменитую кофту. Наряд этот навсегда останется спутником веселой молодости поэта, броским, смешным и провокационным одеянием, чем-то сродни костюму с новогоднего маскарада. Неслучайно в желтую кофту однажды нарядят елку. Вспоминает Лиля Брик: «Новый, 16-й год мы встретили очень весело ‹…› Из-за тесноты елку повесили под потолок и украсили вырезанными из бумаги желтой кофтой и облаком в штанах. Все были ряженые – Каменский раскрасил себе один ус и нарисовал на щеке птичку, Володя сделал себе рубашку из собственной афиши, я была в белом парике маркизы – словом, никто не был нормальным»[23 - Катанян В. В. Лиля Брик. – М.: Захаров, 2002.].
Фотопроба к кинофильму «Не для денег родившийся». Москва, 1918
Маяковский в фильме «Не для денег родившийся». Москва, 1918
Как видим, не только кофта попала на елку, украшением явились бумажные штаны. Маяковский и другие футуристы использовали и реальные брюки в качестве элемента декора в принадлежавшем им «Кафе поэтов». Вот как вспоминала Валентина Ходасевич день, когда ее пригласили помочь в оформлении заведения перед поэтическим вечером: «В полной растерянности и ужасе я пошла искать ушедшего в черноту Каменского, которого больше знала, чем Маяковского, – он мне казался “проще”. Нашла его в одном из помещений на стремянке под сводом, на который он крепил яркие, вырезанные из бумаги буквы, бусы и куски цветных тряпок; композиция завершалась на стене внизу распластанными старыми брюками. Он сказал мне:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71431687?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Сноски
1
В 1911 году Маяковский поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества – единственное место, куда приняли без свидетельства о благонадежности (Маяковский успел отсидеть почти год в Бутырской тюрьме за распространение революционных листовок). В 1914 году поэт был исключен из учебного заведения за публичные выступления. – Здесь и далее прим. автора.
2
Апаш (фр. Apache – от названия индейского племени апачи) – во Франции человек, принадлежащий к деклассированным группам населения; вор, хулиган.
3
Богров Дмитрий – российский анархист-террорист, совершивший покушение на председателя Совета министров Российской империи (1906–1911) П. А. Столыпина.
4
Vagabond (англ.) – бродяга.
5
Фуляр – тонкая шелковая ткань для платков и галстуков.
6
Товарищество «Эмиль Циндель» – дореволюционная ситцепечатная фирма в Москве.
7
Маяковский еще применит это выигрышное сочетание черного с желтым в своем образе. Из воспоминаний Людмилы Маяковской: «Володя попросил сестру сделать ему галстук в виде кашне, из черных и желтых клеток, расположенных в шахматном порядке. Такой галстук до некоторой степени украшал потертые, выцветшие сатиновые и бархатные черные блузы, которые Володя тогда носил».
8
Бумазея – натуральная ткань из хлопка, теплая и плотная, обычно с начесом на изнаночной стороне.
9
Маяковская Людмила Владимировна окончила Строгановское училище, работала художником-дизайнером по тканям на московском комбинате «Красная Роза» и Трехгорной мануфактуре, заведовала мастерской аэропечатания.
10
«Аудитория продолжала будоражь. А в это время мы пили чай и вели тихую застольную беседу, как на даче, поглядывая на беспокойных зрителей», – вспоминал Каменский.
11
Би-ба-бо – кукла, надеваемая на руку, ее голова имеет специальное отверстие под указательный палец, а большой и средний пальцы служат для жестикуляции руками куклы.
12
В эссе поэта «О разных Маяковских» (1915) возникает образ северного сияния, которое «никак не пришить вашей жене на юбку», но, как видите, в стихах все возможно, даже солнце на платье.
13
Стихотворение «Из улицы в улицу» (1913): «Лиф души расстегнули. / Тело жгут руки…»
14
Гаер (нем. Geiger – «скрипач») – балаганный шут, фигляр.
Комментарии
1
Пастернак Б. Люди и положения. Автобиографический очерк // Новый мир. 1967. № 1. С. 231.
2
Каменский В. В. Путь энтузиаста. – М.: Федерация, 1931. С. 44.
3
Бурлюк Д. Д. Фрагменты из воспоминаний футуриста. – СПб.: Пушкинский фонд, 1994. С. 60–61.
4
Катанян В. В. Современницы о Маяковском. – М.: Дружба народов, 1993.
5
Лившиц Б. К. Полутораглазый стрелец. – М.: Художественная литература, 1991. С. 101.
6
Хвасс И. Воспоминания о Маяковском // Литературное обозрение. 1993. № 9–10. С. 33.
7
В. Маяковский в воспоминаниях современников. – М.: Гослитиздат, 1963.
8
Шкловский В. Б. Собрание сочинений. В 3 т. – М.: Художественная литература, 1973. Т. 3. С. 14.
9
Русский футуризм: Стихи. Статьи. Воспоминания / Сост. В. Н. Терехина, А. П. Зименков. – СПб.: Полиграф, 2009. С. 512.
10
Маяковская Л. В. // Писатели и мода: «Литературные модники». Вып. 3 / Сост. Е. Е. Цупрова. – Самара, ГБУК «СОБМ», 2021.
11
В. Маяковский в воспоминаниях современников. – М.: Гослитиздат, 1963.
12
Шехтель В. Моя встреча с Владимиром Маяковским // Литературное обозрение. 1993. № 6. С. 71.
13
Маяковский В. В. Стихотворения. Поэмы. – М.: Художественная литература, 1969.
14
Лившиц Б. К. Полутораглазый стрелец. – М.: Художественная литература, 1991.
15
Маяковская Л. В. Пережитое. – Тбилиси: Заря Востока, 1957.
16
Маяковский без глянца / Сост. П. Е. Фокин. – М.: Амфора, 2008.
17
Дурылин С. Н. В своем углу. Из старых тетрадей. – М.: Молодая гвардия, 2006.
18
Маяковский В. В. Полное собрание сочинений. В 13 т. – М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1955–1961. Т. 1. С. 344–348.
19
Филатьев Э. Н. Главная тайна горлана-главаря. Книга первая. Пришедший сам. – ООО «Эффект фильм», 2014. С. 27.
20
Каменский В. В. Путь энтузиаста. – М.: Федерация, 1931.
21
Маяковский в Перми. 1928 // https://infourok.ru/prezentaciya-mayakovskiy-v-permi-3091281.html?ysclid=lsp78tadrd97555862 (https://infourok.ru/prezentaciya-mayakovskiy-v-permi-3091281.html?ysclid=lsp78tadrd97555862)
22
Овчаренко-Чернодубровская Е. Ф. Я жадно впитывала… // Нева. 2005. № 9.
23
Катанян В. В. Лиля Брик. – М.: Захаров, 2002.
Екатерина Горпинко
Среди любителей поэзии едва ли найдется человек, который не хотел бы знать, как выглядели и что носили его любимые поэты. Многие помнят желтую кофту Маяковского, модную кепку Есенина, знаменитую челку Цветаевой или синее платье Ахматовой с портрета кисти Альтмана. Именно этих поэтов Серебряного века рассматривает Екатерина Горпинко, и каждому посвящена отдельная глава.
Выбор автора не случаен и основан не только на личных предпочтениях: героям этой книги удалось создать свой неповторимый, запоминающийся стиль, который проявился в том числе и во внешнем облике. Мода стала для них одним из способов самовыражения, и, как пишет автор, большинство предметов, попав в их гардероб, приобретали статус символа. Книга открывает новые грани личности прославленных поэтов и расширяет знания о культуре Серебряного века.
Костюмов у меня не было никогда. Были две блузы – гнуснейшего вида. Испытанный способ – украшаться галстуком. Нет денег. Взял у сестры кусок желтой ленты. Обвязался. Фурор. Значит, самое заметное и красивое в человеке – галстук.
Особенности
Больше 100 фотографий поэтов.
Она собирала камешки, он стал помогать ей – красивый грустный юноша – с поразительными, огромными, в пол-лица глазами; заглянув в них и все прочтя наперед, Марина загадала: если он найдет и подарит ей сердолик, я выйду за него замуж! Конечно, сердолик этот он нашел тотчас же, на ощупь, ибо не отрывал своих серых глаз от ее зеленых, – и вложил ей его в ладонь, розовый, изнутри освещенный камень…
Для кого
Книга предназначена для интересующихся литературой и модой начала века. Будет интересна как школьникам, студентам, преподавателям, так и дизайнерам, стилистам, историкам моды.
Гумилев приехал домой только утром. Он всю ночь играл в карты и, что с ним никогда не случалось, был в выигрыше. Привез всем подарки: Леве – игрушку, Анне Ивановне – фарфоровую безделушку, мне – желтую восточную шаль. У меня каждый день был озноб, и я была рада шали. Это ее Блок обозвал испанской, Альтман на портрете сделал шаль шелковой, а женская «молодежь тогдашних дней» сочла для себя обязательной модой.
Екатерина Горпинко
Стихи и вещи: Как поэты Серебряного века стали иконами стиля
Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)
Научный редактор: Александр Леденев, д-р филол. наук
Редактор: Елена Доровских
Издатель: Павел Подкосов
Руководитель проекта: Александра Шувалова
Арт-директор: Юрий Буга
Дизайн обложки: Денис Изотов
Корректоры: Ольга Петрова, Ольга Смирнова
Верстка: Андрей Ларионов
В оформлении обложки использованы портреты работы Елизаветы Кругликовой
В книге для иллюстраций использованы материалы из собраний Музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме, Государственного музея В. В. Маяковского, Государственного музея истории российской литературы имени В. И. Даля, Государственной Третьяковской галереи, Музея изящных искусств (Хьюстон, США), Дома-музея Марины Цветаевой, Дома-музея М. А. Волошина, Музейного объединения «Музеи наукограда Королёв», Музея русского искусства (Миннеаполис, США), Елабужского государственного музея-заповедника, Государственного музея-заповедника С. А. Есенина, Московского государственного музея С. А. Есенина, Государственного литературного музея Сергея Есенина (Ташкент, Узбекистан), МАММ / МДФ, а также Центрального государственного архива кинофотофонодокументов, Российского государственного архива литературы и искусства, архивов РИА Новости (МИА «Россия сегодня»), Legion-Media, Getty Images, Николая Петрова / РИА Новости (МИА «Россия сегодня»), Ю. Шаламова / РИА Новости (МИА «Россия сегодня»), Василия Федосеева / Фотохроника ТАСС и частных коллекций.
© Горпинко Е., 2024
© ООО «Альпина нон-фикшн», 2025
* * *
Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.
Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
От автора
Возможно, кому-то покажется слишком поверхностным занятием обращать внимание на то, во что одет поэт. Разве больше нечего обсудить, кроме тряпок? Но мне всегда казалось, что одежду в буквальном смысле можно прочесть, как стихи, и сделать это очень важно, поскольку порой костюм не менее красноречив, чем поэтический текст. Так возник замысел написать книгу о знаковых вещах в гардеробах поэтов Серебряного века. Каждый такой предмет их образа – отдельный сюжет, который может рассказать о владельце совершенно неожиданные вещи. Привычное представление о великих рушится, и одновременно рождается новый образ, стоит только пристально вглядеться в их внешний облик. Такой взгляд позволил с каждым из героев этой книги познакомиться заново.
Кроме того, в книге рассказаны истории вещей, перекочевавших из гардероба поэта в его стихи: платья, шляпки, галстуки, туфли стали полноценными участниками творческого процесса и оставили свой модный след в истории литературы. Это невероятно завораживающий процесс, когда из бытовой вещь вдруг превращается в сакральную, обрастая новыми смыслами и становясь частью авторского мифа. Вещные атрибуты и творчество оказались неотделимы друг от друга: поэты знали, как соединить быт и бытие. Именно так и случилось: большинство предметов, попав в их гардероб, приобретали статус символа и играли далеко не последнюю роль.
Погружаться в культуру Серебряного века и открывать для себя новые грани личности любимых авторов помогает прямое высказывание – о вещах говорят не только их хозяева, но свидетельствуют и их современники, вспоминающие, как выглядели Маяковский, Цветаева, Есенин и Ахматова в разных обстоятельствах.
Помимо прочего, читатель узнает о модных трендах начала века – одежда, прически и украшения всегда являлись прекрасным маркером времени. Благодаря моде можно почувствовать эпоху особенно остро.
Маяковский
…Можно и кепки,
можно и шляпы,
можно и перчатки
надеть на лапы.
Но нет на свете
прекрасней одёжи,
чем бронза мускулов
и свежесть кожи.
В. МАЯКОВСКИЙ.
МАРУСЯ ОТРАВИЛАСЬ (1927)
Основные даты жизни и творчества
1893, 7 (19) июля – родился в грузинском селе Багдади, близ Кутаиси, в обедневшей дворянской семье В. К. Маяковского (1857–1906), служившего лесничим.
1902 – поступает в Кутаисскую гимназию.
1905 – знакомится с подпольной революционной литературой, принимает участие в демонстрациях, митингах, в гимназической забастовке.
1906 – после смерти отца семья переезжает в Москву; поступает в четвертый класс Пятой московской гимназии.
1908 – вступает в ряды партии большевиков, работает пропагандистом, бросает гимназию.
1908–1910 – трижды арестован, 11 месяцев проводит в Бутырской тюрьме.
1911 – принят в фигурный класс Московского училища живописи, ваяния и зодчества.
1912 – Давид Бурлюк знакомит Маяковского с футуристами, осенью выходит первая публикация – стихотворение «Ночь» («Багровый и белый отброшен»).
1913 – выходит первый сборник стихов «Я!»
1914 – гастролирует по 16 городам страны с лекциями и чтением стихов, исключен из Московского училища живописи, ваяния и зодчества в связи с публичными выступлениями.
1915 – переезжает в Петроград, знакомится с Лилей и Осипом Брик, завершает работу над поэмой «Облако в штанах».
1917 – восторженно принимает Февральскую и Октябрьскую революции.
1918 – пишет сценарий фильма «Не для денег родившийся», участвует в его съемках, пишет сценарий фильма «Барышня и хулиган» и исполняет в нем главную роль.
1919 – переезжает в Москву, работает как художник и поэт в Российском телеграфном агентстве (РОСТА) – «Окна РОСТА» – до февраля 1922 года.
1922 – впервые выезжает за рубеж, посещает Ригу, Берлин, Париж с целью пропаганды советского искусства.
1923 – становится редактором журнала «ЛЕФ» («Левый фронт искусств»), журнал просуществовал два года.
1925 – совершает поездку в Берлин, Париж, на Кубу и в Америку, выступает с докладами и чтением стихов в Нью-Йорке, Филадельфии, Питтсбурге, Чикаго.
1928 – организует группу РЕФ («Революционный фронт искусств»), знакомится в Париже с Татьяной Яковлевой.
1930 – организует выставку «20 лет работы Маяковского», представители власти и ведущие писатели не приходят на ее открытие.
1930, 14 апреля – покончил с собой выстрелом в сердце.
1935 – Сталин называет Маяковского первым и «высокоталантливейшим» из всех советских поэтов. После этого, как писал Пастернак, «Маяковского стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине»[1 - Пастернак Б. Люди и положения. Автобиографический очерк // Новый мир. 1967. № 1. С. 231.].
В декабре 1913 года в петербургском театре «Луна-парк» случилась трагедия. Трагедия называлась «Владимир Маяковский», где главную роль исполнил сам автор. В начале первого действия Владимир Владимирович стоял с папиросой в зубах и обращался к зрителям:
Милостивые государи!
Заштопайте мне душу,
пустота сочиться не могла бы.
В автобиографии «Я сам» Маяковский напишет о реакции зала на свою пьесу: «Просвистели ее до дырок». В последний момент поэт отказался от эскизов костюмов Ольги Розановой и принял решение выходить в своей собственной желтой кофте, в которой не раз появлялся на поэтических вечерах. Эта вещь, перенесенная из жизни на сцену, прекрасно отражала слияние автора и героя, заложенное в трагедии. Она театрализовала повседневность и ломала четвертую стену в театре. Желтая кофта сделала Владимира Маяковского скандально знаменитым и заняла свое почетное место самого известного предмета в гардеробе поэта.
Уже влившись в богемную среду, Маяковский понимал, что для нового литературного направления эпатирование публики безмерно важно. И ни одна, даже самая вызывающая строчка не выполнит этой задачи лучше, чем экстравагантный внешний вид. Футуризм выходил за рамки поэзии и живописи, это был образ жизни, определенная манера поведения. Сцена, спектакль, перформанс – вот стихия, в которой русский футуризм проявил себя в полной мере.
Маяковский с Кручёных, Давидом Бурлюком, Лившицем и Николаем Бурлюком. Москва, 1913
Поэт Василий Каменский так вспоминал пламенную речь мэтра футуристов Давида Бурлюка: «Мы – новые люди нового, современного человечества, – говорил Бурлюк, – мы – провозвестники, голуби из ковчега будущего, и мы обязаны новизной прибытия, ножом наступления вспороть брюхо буржуазии-мещан-обывателей. Мы – революционеры искусства, обязаны втесаться в жизнь улиц и площадей, мы всюду должны нести протест и клич “Сарынь на кичку!”. Нашим наслаждением должно быть отныне – эпатирование буржуазии. Пусть цилиндр Маяковского и наши пестрые одежды будут противны обывателям. Больше издевательства над мещанской сволочью! Мы должны разрисовать свои лица, а в петлицы, вместо роз, вдеть крестьянские деревянные ложки. В таком виде мы пойдем гулять по Кузнецкому и станем читать стихи в толпе. Нам нечего бояться насмешек идиотов и свирепых морд отцов тихих семейств. За нами стена молодежи, чующей, понимающей искусство молодости, и наш героический пафос носителей нового мироощущения, наш вызов»[2 - Каменский В. В. Путь энтузиаста. – М.: Федерация, 1931. С. 44.].
Давид Бурлюк был одним из первых литераторов, столь эксцентрично заявившим о себе с помощью предметов туалета. В его гардеробе были жилеты всевозможных невообразимых цветов и тканей, например обивочной для мебели, которые прекрасно рифмовались с длинной серьгой в ухе, украшенной бисером. В петлице его сюртука можно было встретить необычные предметы, от деревянной ложки до пучка редиски. Дополняли образ старинный лорнет и цилиндр.
Такой вызывающий внешний вид не мог не спровоцировать юного Маяковского: «В училище[1 - В 1911 году Маяковский поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества – единственное место, куда приняли без свидетельства о благонадежности (Маяковский успел отсидеть почти год в Бутырской тюрьме за распространение революционных листовок). В 1914 году поэт был исключен из учебного заведения за публичные выступления. – Здесь и далее прим. автора.] появился Бурлюк. Вид наглый. Лорнетка. Сюртук. Ходит напевая. Я стал задираться». Сам Бурлюк вел себя более осмотрительно, его решение не вступать в драку, как оказалось в дальнейшем, принесло прекрасные плоды: «Какой-то нечесаный, немытый, с эффектным красивым лицом апаша[2 - Апаш (фр. Apache – от названия индейского племени апачи) – во Франции человек, принадлежащий к деклассированным группам населения; вор, хулиган.] верзила преследовал меня шутками и остротами как “кубиста”. Дошло до того, что я готов был перейти к кулачному бою, тем более что тогда я, увлекаясь атлетикой и системой Мюллера, имел шансы в встрече с голенастым юношей в пыльной бархатной блузе, с пылающими насмешливыми черными глазами. Но случись это столкновение, и мне, “кубисту”, с таким трудом попавшему в Училище живописи, ваяния и зодчества, не удержаться в академии Москвы ‹…› и прощай тогда мои честолюбивые планы. ‹…› Мы посмотрели друг на друга и… примирились, и не только примирились, а стали друзьями, а скоро и соратниками в той борьбе, коя закипела вокруг между старым и новым в искусстве»[3 - Бурлюк Д. Д. Фрагменты из воспоминаний футуриста. – СПб.: Пушкинский фонд, 1994. С. 60–61.].
Давид Бурлюк. Нью-Йорк, 1923
Чекрыгин, Жегин, Маяковский. Лосиноостровская, 1913
Услышав первое стихотворение Маяковского «Ночь», Бурлюк настоятельно просит продолжать писать. Никому не известного на тот момент Маяковского он представляет знакомым: «Не знаете? Мой гениальный друг. Знаменитый поэт Маяковский».
Смело можно сказать, что Маяковский вышел из шинели, а точнее из пальто Бурлюка. Мария Никифоровна Бурлюк (жена Д. Бурлюка) писала: «Володя Маяковский и во вторую осень нашего знакомства был плохо одет. А между тем начались холода. Увидев Маяковского без пальто, Бурлюк в конце сентября 1912 года, в той же Романовке, в темноте осенней, на Маяковского, собиравшегося уже шагать домой (на Большую Пресню), надел зимнее ватное пальто своего отца. – Гляди, впору… – оправляя по бокам, обошел кругом Маяковского и застегнул заботливо крючок у ворота и все пуговицы. – Ты прости за мохнатые петли, но зато тепло и в грудь не будет дуть»[4 - Катанян В. В. Современницы о Маяковском. – М.: Дружба народов, 1993.]. Действительно, у Маяковского, после смерти отца жившего с матерью и двумя сестрами, с деньгами было очень туго.
Обладая неординарным художественным вкусом, будущий поэт поступает в 1911 году в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Облик его, как вспоминали современники, был несколько театрален еще до футуристической карьеры.
Маяковский. Москва, 1910
Поэт Бенедикт Лившиц писал: «Одетый не по сезону легко в черную морскую пелерину со львиной застежкой на груди, в широкополой черной шляпе, надвинутой на самые брови, он казался членом сицилианской мафии, игрою случая заброшенным на Петербургскую сторону.
Его размашистые, аффектированно резкие движения, традиционный для всех оперных злодеев басовый регистр и прогнатическая нижняя челюсть, волевого выражения которой не ослабляло даже отсутствие передних зубов, сообщающее вялость всякому рту, – еще усугубляли сходство двадцатилетнего Маяковского с участником разбойничьей шайки или с анархистом-бомбометателем, каким он рисовался в ту пору напуганным богровским[3 - Богров Дмитрий – российский анархист-террорист, совершивший покушение на председателя Совета министров Российской империи (1906–1911) П. А. Столыпина.] выстрелом салопницам»[5 - Лившиц Б. К. Полутораглазый стрелец. – М.: Художественная литература, 1991. С. 101.].
Более поэтичные ассоциации облик поэта вызывает у его подруги Иды Хвасс: «Маяковский в старомодной пелерине, широкополой фетровой шляпе, выцветшей, серо-зеленого цвета, с небрежно повязанным бантом-галстуком, – одним словом, ни дать ни взять – иллюстрация к роману “из жизни парижской богемы”»[6 - Хвасс И. Воспоминания о Маяковском // Литературное обозрение. 1993. № 9–10. С. 33.]. Вот как Маяковского описывает художник Лев Жегин: «Тогда Маяковский немного придерживался стиля “vagabond”[4 - Vagabond (англ.) – бродяга.]. Байроновский поэт-корсар, сдвинутая на брови широкополая черная шляпа, черная рубашка (вскоре смененная на ярко-желтую), черный галстук, и вообще все черное – таков был внешний облик поэта в период, когда в нем шла большая внутренняя работа, когда намечались основные линии его творческой индивидуальности»[7 - В. Маяковский в воспоминаниях современников. – М.: Гослитиздат, 1963.].
Борису Шкловскому таким запомнился этот живописный образ: «По круглой Москве блуждал Маяковский в черной бархатной рубашке, темные волосы закинуты назад. Так ходили мастера-печатники. Но у тех рубашки сатиновые. Такую рубашку звали “пузырем”, а человека, так одетого, звали “итальянцем”»[8 - Шкловский В. Б. Собрание сочинений. В 3 т. – М.: Художественная литература, 1973. Т. 3. С. 14.].
О черном цвете и галстуке пишет и Бурлюк: «Он был одет в бархатную черную куртку с откидным воротником. Шея была повязана черным фуляровым[5 - Фуляр – тонкая шелковая ткань для платков и галстуков.] галстуком; косматился помятый бант; карманы Володи Маяковского были всегда оттопыренными от коробок с папиросами и спичками…»[9 - Русский футуризм: Стихи. Статьи. Воспоминания / Сост. В. Н. Терехина, А. П. Зименков. – СПб.: Полиграф, 2009. С. 512.]. Под галстуком здесь нужно понимать широкую ленту, повязанную на шее объемным бантом. И, как ни странно, на подобный аксессуар мог вдохновить Маяковского Александр Блок. Благодаря ему и другим символистам этот аксессуар становится своеобразным символом поэта как такового. На хрестоматийном фото Блока, стоявшем у многих юных барышень на прикроватной тумбочке, поэт позирует в черном шелковом галстуке, повязанном бантом; бант у Блока заправлен в блузу (в отличие от манеры Маяковского повязывать его наружу) и гораздо меньше по размеру, тогда как Маяковский намеренно делает его шаржированно-огромным. Маяковский носил бант на голую шею, что придавало его облику бунтарский вид. Однажды поэта с друзьями даже не хотели пускать в ресторан – без крахмального воротника было немыслимо явиться в приличное заведение. Тогда Маяковский достал альбом с бумагой для рисования, бывший при нем, и быстро нарезал себе и друзьям белые воротнички, как настоящий модельер. Растерявшемуся швейцару пришлось впустить веселую компанию.
Итак, именно с банта-галстука началась карьера футуриста. В автобиографии Маяковский пишет: «Костюмов у меня не было никогда. Были две блузы – гнуснейшего вида. Испытанный способ – украшаться галстуком. Нет денег. Взял у сестры кусок желтой ленты. Обвязался. Фурор. Значит, самое заметное и красивое в человеке – галстук».
Но случайно ли был выбран именно желтый цвет? Об этом читаем в воспоминаниях старшей сестры поэта, Людмилы: «Желтый цвет с детства был любим нами, он символизировал для нас солнечную Грузию. В самом быту Грузии этот цвет был широко представлен в виде мутак (мягкие валики на тахте), подушек, портьер и прочего. У нас с сестрой тоже всегда были какие-нибудь желтые ткани. А у сестры Оли была желтая лента. Володя взял ее для какого-то вечера…»[10 - Маяковская Л. В. // Писатели и мода: «Литературные модники». Вып. 3 / Сост. Е. Е. Цупрова. – Самара, ГБУК «СОБМ», 2021.].
С тех пор этот аксессуар становится значимой частью образа юного Маяковского, попав на обложку его первого стихотворного сборника «Я!» 1913 года. Лев Жегин вспоминал: «Бесконечно долго рисовалась обложка к книжечке “Я!”. На ней весьма декоративно расположены какое-то черное пятно и надпись: “В. Маяковский. Я!”. Это пятно, которое можно принять просто за растекшуюся чернильную кляксу, имеет в основе реальный прообраз: это галстук “бабочкой”, который тогда носил Маяковский»[11 - В. Маяковский в воспоминаниях современников. – М.: Гослитиздат, 1963.].
О создании этой обложки вспоминает Вера Шехтель, дочь знаменитого архитектора, с которой у Маяковского был роман весной 1913 года. Именно в ее доме на Большой Садовой было придумано оформление первого сборника поэта. В память об этом Вера подарила Маяковскому желтую ленту. Она пишет: «Обложка представляет собой автопортрет – черное пятно и желтый бант. Желтый бант (желтый цвет – цвет солнца) был мною завязан Владимиру Владимировичу, и он расхаживал в нем всюду, возбуждая косые взгляды солидных москвичей»[12 - Шехтель В. Моя встреча с Владимиром Маяковским // Литературное обозрение. 1993. № 6. С. 71.].
Маяковский в ответ подарил возлюбленной свой крепдешиновый черный галстук-бант.
Желтая лента вдохновила на ту самую желтую кофту. «Очевидно, увеличишь галстук, увеличится и фурор, – продолжает Маяковский в автобиографии. – А так как размеры галстуков ограничены, я пошел на хитрость: сделал галстуковую рубашку и рубашковый галстук»[13 - Маяковский В. В. Стихотворения. Поэмы. – М.: Художественная литература, 1969.]. В этом заявлении чувствуется и иронично-карикатурный намек на традиционный поэтический облик, и в то же время ощутим дизайнерский подход к собственному имиджу. «Галстуковая рубашка» – желтая кофта – была не чем иным, как блузой.
В. Ф. Шехтель и Маяковский. Москва, Лосиноостровская, 1913
Газета «Утро» 16 декабря 1913 года отмечала: «Привлекала внимание публики и знаменитая желтая кофта Маяковского. Желтая кофта оказалась обыкновенной блузой без пояса, типа парижских рабочих блуз, с отложным воротником и галстуком. На красивом, смуглом и высоком юноше блуза производила очень приятное впечатление».
Обложка сборника «Я!» авторства Маяковского. Москва, 1913
Маяковский. Москва, 1912
На самом деле блуз было две: одна чисто желтая («его желтая, такого теплого цвета кофта» – уточняет цвет знакомая Софья Шамардина), а вторая – знаменитая – черно-желтая в вертикальную полоску. Историю ее создания мы узнаем из воспоминаний футуриста Бенедикта Лившица: «В Училище живописи, ваяния и зодчества, где он еще числился учеником, его ждал триумф: оранжевая кофта на фоне казенных стен была неслыханным вызовом казарменному режиму школы. Маяковского встретили и проводили овациями. Ему этого было мало. Решив, что его наряд уже примелькался, он потащил меня по мануфактурным магазинам, в которых изумленные приказчики вываливали нам на прилавок все самое яркое из лежавшего на полках. Маяковского ничто не удовлетворяло. После долгих поисков он набрел у Цинделя[6 - Товарищество «Эмиль Циндель» – дореволюционная ситцепечатная фирма в Москве.] на черно-желтую полосатую ткань неизвестного назначения и на ней остановил свой выбор»[14 - Лившиц Б. К. Полутораглазый стрелец. – М.: Художественная литература, 1991.].
Этот невообразимый для жизни и идеальный для сцены материал Маяковский принес маме и сестрам. Скорее всего, он предвидел возражения, но и явиться вечером без футуристического костюма никак не мог. Маму пришлось упрашивать[7 - Маяковский еще применит это выигрышное сочетание черного с желтым в своем образе. Из воспоминаний Людмилы Маяковской: «Володя попросил сестру сделать ему галстук в виде кашне, из черных и желтых клеток, расположенных в шахматном порядке. Такой галстук до некоторой степени украшал потертые, выцветшие сатиновые и бархатные черные блузы, которые Володя тогда носил».]. «Утром принес Володя бумазею[8 - Бумазея – натуральная ткань из хлопка, теплая и плотная, обычно с начесом на изнаночной стороне.]. Я очень удивилась ее цвету, спросила, для чего она, и отказалась было шить. Но Володя настаивал: “Мама, я все равно сошью эту блузу. Она мне нужна для сегодняшнего выступления. Если вы не сошьете, то я отдам портному. Но у меня нет денег, и я должен искать и деньги, и портного. Я ведь не могу пойти в своей черной блузе! Меня швейцары не пропустят. А этой кофтой заинтересуются, опешат и пропустят. Мне обязательно нужно выступить сегодня…”»[15 - Маяковская Л. В. Пережитое. – Тбилиси: Заря Востока, 1957.] – так старшая сестра Людмила[9 - Маяковская Людмила Владимировна окончила Строгановское училище, работала художником-дизайнером по тканям на московском комбинате «Красная Роза» и Трехгорной мануфактуре, заведовала мастерской аэропечатания.] вспоминала рассказ матери. Людмила записала и собственные впечатления от легендарного наряда брата: «Я вошла в комнату и вижу: мама у туалетного столика примеряет Володе кофту из бумазеи с широкими полосами желтого и черного цвета. Я собиралась рассердиться на Володю за эту очередную выдумку, но, увидев, как идет к нему кофта, оттеняя красивое смуглое лицо, как горят смелым блеском его глаза, как горда и решительна в наступательном движении его высокая и складная молодая фигура, я спасовала…»
«Я в этой кофте похож на зебру», – глядя на себя в зеркало, самокритично заявил Маяковский. Футурист Алексей Крученых создает более комплиментарный для поэта образ – образ бойца в Древнем Риме: «Маяковский в блестящей, как панцирь, золотисто-желтой кофте с широкими черными вертикальными полосами, косая сажень в плечах, грозный и уверенный, был изваянием раздраженного гладиатора»[16 - Маяковский без глянца / Сост. П. Е. Фокин. – М.: Амфора, 2008.].
Расчет оправдался – кофту заметили. «Маяковского-поэта тогда никто решительно не знал. Просто появилась в Москве желтая (полосатая: желтое и коричневое или черное в полоску) кофта на очень высоком, плотном, плечистом, но худом молодом человеке (теперь бы сказали: парне) в очень плохих штиблетах на очень длинных ногах. Кофта эта замелькала, замозолила глаза там и тут – не на “Шаляпине”, конечно, не в абонементах Художественного театра, не в филармонических собраниях: туда бы “кофту” не пустили! – а на литературных заседаниях, собраниях, в маленьких ресторанчиках, на левых вернисажах и т. п. Но Москва видывала всяких чудаков и равнодушна была ко всяким чудачествам… Широкое лицо его было худо; черные брюки при ближайшем рассмотрении оказались в пятнах и подтеках, штиблеты упорно требовали “каши”… И у меня тогда же сложилось впечатление, что и “желтая кофта” – только псевдоним отсутствия сюртука, будь сюртук, пожалуй, не было бы и желтой кофты…» – вспоминал Сергей Дурылин[17 - Дурылин С. Н. В своем углу. Из старых тетрадей. – М.: Молодая гвардия, 2006.].
Лоскут ткани, из которой была сшита желтая кофта, 1910-е
Кто знает, если бы не бедность (не только сюртука, но и пиджака у Маяковского в начале карьеры не было), не видать нам одного из самых смелых стилистических решений в русской поэзии. Кофта действительно производила «впечатление неотразимое», как отметит поэт. Настолько, что ее запретила полиция. Корней Чуковский вспоминал, что у входа в Политехнический музей «стоял пристав и впускал Маяковского только тогда, когда убеждался, что на нем был пиджак». Тем не менее Маяковский не сдался без боя и взял автора «Мухи-цокотухи» (и биографии Некрасова, и огромного количества статей о поэтах Серебряного века) к себе в союзники. Чуковский пишет: «Кофта, завернутая в газету, была у меня под мышкой. На лестнице я отдал ее Владимиру Владимировичу, он тайком облачился в нее». Дело в том, что желтый был в 1913-м остромодным цветом, но исключительно для дамских туалетов. К тому же поэтов привыкли видеть на публичных выступлениях в сюртуках и фраках, преимущественно темных оттенков, поскольку правила приличия требовали появляться на публике в неяркой одежде.
Шемшурин, Давид Бурлюк, Маяковский. Москва, 1914
В своем эссе «О разных Маяковских» поэт писал: «Я – нахал, для которого высшее удовольствие ввалиться, напялив желтую кофту, в сборище людей, благородно берегущих под чинными сюртуками, фраками и пиджаками скромность и приличие.
Я – циник, от одного взгляда которого на платье у оглядываемых надолго остаются сальные пятна величиною приблизительно в десертную тарелку»[18 - Маяковский В. В. Полное собрание сочинений. В 13 т. – М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1955–1961. Т. 1. С. 344–348.].
Полосатая блуза стала той самой пощечиной общественному вкусу, лучшей рекламой футуристического творчества и его визитной карточкой. Кстати, визитка самого Маяковского тоже была желтого цвета и гораздо больше по размеру, чем принято. На фото, где Маяковский с ней позирует, нельзя не отметить пышный галстук-бант с вызывающе ярким принтом.
Конечно, газеты наперебой высмеивали внешний вид поэта, но были и те, кто проникся новым искусством: «Как бы там ни было, но интерес к футуристам огромнейший, публика идет не только из-за скандала, публика изголодалась, публика ждет новизны… Костюм этот (желтая кофта) положительно элегантен, гораздо лучше подлого пиджака. И плохо делают футуристы, что не ходят в нем постоянно – это был бы символ их группы»[19 - Филатьев Э. Н. Главная тайна горлана-главаря. Книга первая. Пришедший сам. – ООО «Эффект фильм», 2014. С. 27.], – писал критик Евдокимов. И очень скоро желтые нашивки появляются на пиджаке Каменского, он же издает сборник с провокационным названием «Танго с коровами» на обоях желтого цвета. В своих воспоминаниях Каменский приводит диалог Маяковского с публикой:
– И почему вы одеты в желтую кофту?
[Маяковский спокойно пьет чай.][10 - «Аудитория продолжала будоражь. А в это время мы пили чай и вели тихую застольную беседу, как на даче, поглядывая на беспокойных зрителей», – вспоминал Каменский.]
– Чтобы не походить на вас. (Аплодисменты.) Всеми средствами мы, футуристы, боремся против вульгарности и мещанских шаблонов, берем за глотку газетных критиков и прочих профессоров дрянной литературы[20 - Каменский В. В. Путь энтузиаста. – М.: Федерация, 1931.].
Будучи на гастролях в Перми в 1928 году, Маяковский ответил более развернуто. Пермский краевед С. Баев вспоминал: «Я не был специалистом в ней (в поэзии), но долго стоял с поднятой рукой и, когда Маяковский указал пальцем в мою сторону, спросил, почему он носит желтый джемпер, а футуристов называют желтоблузниками, и зачем у него в нагрудном кармане цветная деревянная ложка. Он улыбнулся, наверное, моей наивности, сделал шаг вперед, повторил для всех вопрос (в зале было шумно) и ответил примерно так: “Желтый цвет – это цвет яркого солнца и золота. Солнце дает жизнь, и надо жить с ним в обнимку. Золото – богатство нашей поэзии. Ложка – символ народности, здесь мы черпаем пищу для нашей поэзии”»[21 - Маяковский в Перми. 1928 // https://infourok.ru/prezentaciya-mayakovskiy-v-permi-3091281.html?ysclid=lsp78tadrd97555862 (https://infourok.ru/prezentaciya-mayakovskiy-v-permi-3091281.html?ysclid=lsp78tadrd97555862)].
Писатель Леонид Андреев, которого футуристы призывали «сбросить с парохода современности», отмечал: «В России уже многие, несомненно, верят в футуризм, хотя никто не знает, в чем он заключается: пока что верят в желтую блузу Бурлюка…» Возможно, Андреев перепутал Бурлюка с Маяковским, но в главном оказался прав: костюм стал полноправным участником освистанных, но столь желанных выступлений и перформансов футуристов. Не случайно Маяковский посвящает своему наряду отдельное стихотворение – «Кофта фата», вышедшее без названия в «Первом журнале русских футуристов» в 1914 году:
Я сошью себе чёрные штаны
из бархата голоса моего.
Жёлтую кофту из трёх аршин заката.
По Невскому мира, по лощёным полосам его,
профланирую шагом Дон-Жуана и фата.
Пусть земля кричит, в покое обабившись:
«Ты зелёные вёсны идёшь насиловать!»
Я брошу солнцу, нагло осклабившись:
«На глади асфальта мне хорошо грассировать!»
Не потому ли, что небо го?лубо,
а земля мне любовница в этой праздничной чистке,
я дарю вам стихи, весёлые, как би-ба-бо[11 - Би-ба-бо – кукла, надеваемая на руку, ее голова имеет специальное отверстие под указательный палец, а большой и средний пальцы служат для жестикуляции руками куклы.],
и острые и нужные, как зубочистки!
Женщины, любящие моё мясо, и эта
девушка, смотрящая на меня, как на брата,
закидайте улыбками меня, поэта, –
я цветами нашью их мне на кофту фата!
Фотопроба к кинофильму «Барышня и хулиган». Москва, 1918
Маяковский здесь примеряет на себя роль кутюрье, материалом которому служит собственный голос, закатное небо, улыбки женщин. Умение шить поэтические одежды из чего угодно (латинское слово «текст», textum, переводится как «ткань») становится постоянным приемом его поэтики:
Лягу,
светлый,
в одеждах из лени
на мягкое ложе из настоящего навоза…
Тоже из «Трагедии»:
Мы солнца приколем любимым на платье[12 - В эссе поэта «О разных Маяковских» (1915) возникает образ северного сияния, которое «никак не пришить вашей жене на юбку», но, как видите, в стихах все возможно, даже солнце на платье.],
из звёзд накуём серебрящихся брошек.
Или в стихотворении «Мы» («Лезем земле под ресницами вылезших пальм…») 1913-го:
Перья линяющих ангелов бросим любимым на шляпы,
будем хвосты на боа обрубать у комет, ковыляющих
в ширь.
Тот же 1913 год – «Из улицы в улицу»:
Лысый фонарь
сладострастно снимает
с улицы
чёрный чулок.
Или щемящий образ из поэмы «Про это»:
Горизонт распрямился
ровно-ровно.
Тесьма.
Натянут бечёвкой тугой.
Край один –
я в моей комнате,
ты в своей комнате – край другой.
А между –
такая,
какая не снится,
какая-то гордая белой обновой,
через вселенную
легла Мясницкая
миниатюрой кости слоновой.
Ясность.
Прозрачнейшей ясностью пытка.
В Мясницкой
деталью искуснейшей выточки
кабель
тонюсенький –
ну, просто нитка!
И всё
вот на этой вот держится ниточке.
Но вернемся к желтой кофте. Эта вещь стала для поэта не только средством привлечения внимания, но и некой маской, специально создаваемым образом, чтобы «лиф души» не расстегнули[13 - Стихотворение «Из улицы в улицу» (1913): «Лиф души расстегнули. / Тело жгут руки…»].
Хорошо, когда в жёлтую кофту
душа от осмотров укутана!
Об этой своеобразной «защите в нападении» вспоминала актриса Ия Ильяшенко: «Однажды позвонил мне по телефону и пригласил на поэтический вечер. Я долго не соглашаюсь: “Не хочу, если вы в желтой кофте!” Но он ответил: “Я знаю, как надо заезжать за дамами” – и повесил трубку. Вечером приходит совсем незнакомый – причесанный, в смокинге. Я не смогла скрыть удивления: “Володя, вы ли это?”, выходим на улицу, а у крыльца – рысак под сетью. Потом, уже в зале, мы шли по проходу к своим местам, а публика шептала: “Маяковский с Незнакомкой!” Хорошо помню и прыжок Маяковского на сцену, когда объявили его выступление, и смех в зале… Я его тогда спрашивала: “Почему футуристы себя так ведут? Красками лица разрисовывают, и эта ваша морковка в петлице…” А он отвечал: “Вы думаете, легко читать стихи, когда тебя осмеивают? Так вот, это тренировка”»[22 - Овчаренко-Чернодубровская Е. Ф. Я жадно впитывала… // Нева. 2005. № 9.].
Пройдет время, и ожидаемо Маяковский перерастет желтую кофту. А может быть, она всегда была ему не по размеру, только это не сразу поняли. «Довольно! В прошлом году вам нужна была желтая кофта (именно вам, а не мне), нужна была вспыльчивость, где дребезгами эстрадного графина утверждаешь правоту поэтической мысли… Теперь мы будем ежедневно показывать вам, что под желтыми кофтами гаеров[14 - Гаер (нем. Geiger – «скрипач») – балаганный шут, фигляр.] были тела здоровых, нужных вам, как бойцы, силачей», – заявлял поэт в газете «Новь» за 1914 год.
В конце того же года Маяковский едет в Петроград и, чтобы купить билет, решает продать свои вещи старьевщику, в том числе и знаменитую кофту. Наряд этот навсегда останется спутником веселой молодости поэта, броским, смешным и провокационным одеянием, чем-то сродни костюму с новогоднего маскарада. Неслучайно в желтую кофту однажды нарядят елку. Вспоминает Лиля Брик: «Новый, 16-й год мы встретили очень весело ‹…› Из-за тесноты елку повесили под потолок и украсили вырезанными из бумаги желтой кофтой и облаком в штанах. Все были ряженые – Каменский раскрасил себе один ус и нарисовал на щеке птичку, Володя сделал себе рубашку из собственной афиши, я была в белом парике маркизы – словом, никто не был нормальным»[23 - Катанян В. В. Лиля Брик. – М.: Захаров, 2002.].
Фотопроба к кинофильму «Не для денег родившийся». Москва, 1918
Маяковский в фильме «Не для денег родившийся». Москва, 1918
Как видим, не только кофта попала на елку, украшением явились бумажные штаны. Маяковский и другие футуристы использовали и реальные брюки в качестве элемента декора в принадлежавшем им «Кафе поэтов». Вот как вспоминала Валентина Ходасевич день, когда ее пригласили помочь в оформлении заведения перед поэтическим вечером: «В полной растерянности и ужасе я пошла искать ушедшего в черноту Каменского, которого больше знала, чем Маяковского, – он мне казался “проще”. Нашла его в одном из помещений на стремянке под сводом, на который он крепил яркие, вырезанные из бумаги буквы, бусы и куски цветных тряпок; композиция завершалась на стене внизу распластанными старыми брюками. Он сказал мне:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71431687?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Сноски
1
В 1911 году Маяковский поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества – единственное место, куда приняли без свидетельства о благонадежности (Маяковский успел отсидеть почти год в Бутырской тюрьме за распространение революционных листовок). В 1914 году поэт был исключен из учебного заведения за публичные выступления. – Здесь и далее прим. автора.
2
Апаш (фр. Apache – от названия индейского племени апачи) – во Франции человек, принадлежащий к деклассированным группам населения; вор, хулиган.
3
Богров Дмитрий – российский анархист-террорист, совершивший покушение на председателя Совета министров Российской империи (1906–1911) П. А. Столыпина.
4
Vagabond (англ.) – бродяга.
5
Фуляр – тонкая шелковая ткань для платков и галстуков.
6
Товарищество «Эмиль Циндель» – дореволюционная ситцепечатная фирма в Москве.
7
Маяковский еще применит это выигрышное сочетание черного с желтым в своем образе. Из воспоминаний Людмилы Маяковской: «Володя попросил сестру сделать ему галстук в виде кашне, из черных и желтых клеток, расположенных в шахматном порядке. Такой галстук до некоторой степени украшал потертые, выцветшие сатиновые и бархатные черные блузы, которые Володя тогда носил».
8
Бумазея – натуральная ткань из хлопка, теплая и плотная, обычно с начесом на изнаночной стороне.
9
Маяковская Людмила Владимировна окончила Строгановское училище, работала художником-дизайнером по тканям на московском комбинате «Красная Роза» и Трехгорной мануфактуре, заведовала мастерской аэропечатания.
10
«Аудитория продолжала будоражь. А в это время мы пили чай и вели тихую застольную беседу, как на даче, поглядывая на беспокойных зрителей», – вспоминал Каменский.
11
Би-ба-бо – кукла, надеваемая на руку, ее голова имеет специальное отверстие под указательный палец, а большой и средний пальцы служат для жестикуляции руками куклы.
12
В эссе поэта «О разных Маяковских» (1915) возникает образ северного сияния, которое «никак не пришить вашей жене на юбку», но, как видите, в стихах все возможно, даже солнце на платье.
13
Стихотворение «Из улицы в улицу» (1913): «Лиф души расстегнули. / Тело жгут руки…»
14
Гаер (нем. Geiger – «скрипач») – балаганный шут, фигляр.
Комментарии
1
Пастернак Б. Люди и положения. Автобиографический очерк // Новый мир. 1967. № 1. С. 231.
2
Каменский В. В. Путь энтузиаста. – М.: Федерация, 1931. С. 44.
3
Бурлюк Д. Д. Фрагменты из воспоминаний футуриста. – СПб.: Пушкинский фонд, 1994. С. 60–61.
4
Катанян В. В. Современницы о Маяковском. – М.: Дружба народов, 1993.
5
Лившиц Б. К. Полутораглазый стрелец. – М.: Художественная литература, 1991. С. 101.
6
Хвасс И. Воспоминания о Маяковском // Литературное обозрение. 1993. № 9–10. С. 33.
7
В. Маяковский в воспоминаниях современников. – М.: Гослитиздат, 1963.
8
Шкловский В. Б. Собрание сочинений. В 3 т. – М.: Художественная литература, 1973. Т. 3. С. 14.
9
Русский футуризм: Стихи. Статьи. Воспоминания / Сост. В. Н. Терехина, А. П. Зименков. – СПб.: Полиграф, 2009. С. 512.
10
Маяковская Л. В. // Писатели и мода: «Литературные модники». Вып. 3 / Сост. Е. Е. Цупрова. – Самара, ГБУК «СОБМ», 2021.
11
В. Маяковский в воспоминаниях современников. – М.: Гослитиздат, 1963.
12
Шехтель В. Моя встреча с Владимиром Маяковским // Литературное обозрение. 1993. № 6. С. 71.
13
Маяковский В. В. Стихотворения. Поэмы. – М.: Художественная литература, 1969.
14
Лившиц Б. К. Полутораглазый стрелец. – М.: Художественная литература, 1991.
15
Маяковская Л. В. Пережитое. – Тбилиси: Заря Востока, 1957.
16
Маяковский без глянца / Сост. П. Е. Фокин. – М.: Амфора, 2008.
17
Дурылин С. Н. В своем углу. Из старых тетрадей. – М.: Молодая гвардия, 2006.
18
Маяковский В. В. Полное собрание сочинений. В 13 т. – М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1955–1961. Т. 1. С. 344–348.
19
Филатьев Э. Н. Главная тайна горлана-главаря. Книга первая. Пришедший сам. – ООО «Эффект фильм», 2014. С. 27.
20
Каменский В. В. Путь энтузиаста. – М.: Федерация, 1931.
21
Маяковский в Перми. 1928 // https://infourok.ru/prezentaciya-mayakovskiy-v-permi-3091281.html?ysclid=lsp78tadrd97555862 (https://infourok.ru/prezentaciya-mayakovskiy-v-permi-3091281.html?ysclid=lsp78tadrd97555862)
22
Овчаренко-Чернодубровская Е. Ф. Я жадно впитывала… // Нева. 2005. № 9.
23
Катанян В. В. Лиля Брик. – М.: Захаров, 2002.
Екатерина Горпинко
Тип: электронная книга
Жанр: Публицистика
Язык: на русском языке
Издательство: Альпина Диджитал
Дата публикации: 13.12.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Среди любителей поэзии едва ли найдется человек, который не хотел бы знать, как выглядели и что носили его любимые поэты. Многие помнят желтую кофту Маяковского, модную кепку Есенина, знаменитую челку Цветаевой или синее платье Ахматовой с портрета кисти Альтмана. Именно этих поэтов Серебряного века рассматривает Екатерина Горпинко, и каждому посвящена отдельная глава.