Красно-желтые дни. Сокровища Юмы
Андрей Гупало
Начало истории читайте в романе "Спокойная ночь".
После неудавшейся операции с проникновением в Новый мир, Антон Громов и его друзья попадают за решетку. В то же утро город в Уральских горах накрывает загадочный туман. Люди остаются без сотовой связи, радио и телевидения. Вместе с туманом в окрестностях города появляются люди в одеждах из шкур животных. Они просят у властей разрешения "пожить на родной земле"в обмен на несметные сокровища. Мэр идет на сделку и с этого момента город и его обитатели становятся заложниками таинственных пришельцев. Единственные, кто оказывает сопротивление – местный священник и его немногочисленные последователи. Когда противостояние закончится, мир уже не будет прежним.
Андрей Гупало
Красно-желтые дни. Сокровища Юмы
Глава 1. Туман
Световой сигнал радиотелефона отразился в сосудах с элитной косметикой и в крышке стола из бирюзового малахита. Нежные звуки арфы разлетелись волнами среди украшенных мозаикой стен. В центре главной композиции восседал на троне владыка водной стихии – огненно рыжий Нептун. Сжимая трезубец в правой руке, он властно смотрел перед собой, а вокруг, среди кораллов и водорослей, резвились пышнотелые русалки, дельфины и прочие обитатели морских глубин.
Полупрозрачная стеклянная дверь сауны отворилась и из нее вышла молодая стройная женщина с тюрбаном из полотенца на голове. Расслабленной походкой она приблизилась к столику, взяла в руки телефон и опустилась в накрытое простыней высокое кресло.
– Ну что опять? – раздраженно крикнула она в трубку, пытаясь прикрыть краями простыни пышные бедра и роскошный силиконовый бюст. – Пожарники? Мы что, горим?!.. Нет?.. Ну и чего названивать?.. Что? И у них связь пропала? Ну вообще!.. Сначала скорая, потом полиция, теперь – эти… А при чем тут Иван Захарович? Он, что, должен вам еще и связь чинить? Пусть идут к провайдеру и ему мозги выносят… Какая такая “служебная связь”? А мне плевать! И вообще, сегодня, между прочим день… как его… день труда. Имеет человек право отдохнуть в официальный выходной?!.. Слушай, кукла, ты секретарь или кто? Тебе деньги, между прочим, платят за твою работу! Короче, еще раз позвонят, так и скажи: идите в ж…у. Всё, ариведерчи!
– Задолбали! – сердито буркнула женщина и откинулась на спинку кресла. Минуту она сидела, разглядывая свое отражение в большом настенном зеркале в позолоченной фигурной оправе. Потом сняла с головы полотенце и густые черные волосы упали на бронзовые от загара плечи.
– Да, пожарник бы сейчас не помешал… Только его фиг добудишься, – вздохнула она огорченно и, скинув простынь, направилась к бассейну с голубой подсветкой.
Держась за перила, женщина спустилась в воду, и уже собиралась оттолкнуться от бортика, как вновь зазвучала мелодия арфы.
– Черт! – хлопнула она ладошкой по воде и вскрикнула от боли. – Когда же это закончится?
Игнорируя призыв рингтона, женщина схватилась за перила, набрала в легкие воздуха и ушла под воду. Мелодия моментально стихла, а глаза легонько защипало. Она оттолкнулась от стенки бассейна и поплыла, пуская пузыри и глядя на светящиеся ровным светом кругляшки подсветки. Скоро воздух закончился и она вынырнула на поверхность. Рингтон не умолкал.
– Проклятье! – выругалась женщина и нехотя выбралась из бассейна. Накинув белый махровый халат, она взяла в руки трубку и яростно закричала: – Я тебе говорила, больше не звонить?!
Вдруг гримаса злобы сменилась улыбкой и она радостно засмеялась:
– Верунчик, ты, что ль? Прости, я думала опять эта стерва из приемной… Нет-нет, я свободна, – она лукаво прищурилась, – по крайней мере, пока… Прикинь, ни свет ни заря вызвал меня на базу, а теперь спит, как убитый. Чё-чё! Всю ночь за этими отморозками гонялся, только под утро их взяли… Ты чё, не в курсе? Ладно, скажу, только между нами, поняла? Погоди минутку…
Женщина взяла со стола длинный мундштук, заправила сигарету и щелкнула зажигалкой.
– Короче, – продолжила она, развалившись на мягком шезлонге и посасывая сигарету, – у вас тут один пацан местный банду сколотил… Да какой Рамзан! Я ж тебе говорю – ме-е-естный… Ну вот! Они всё Ваню троллили, всякие гадости прокурору писали. А когда поняли, что ничего не выйдет, решили дамбу взорвать… Я тебе кляну-у-усь!.. Хорошо их схватили вовремя. Представляешь, чё бы тут было? Пирамиду смыло бы нахрен, а город бы затопило… Да! Полный трындец.
Женщина жадно затянулась и выпустила вверх облако дыма.
– Нет… нет, – ехидно улыбнулась она, прижимая трубку правым плечом, – мымра не знает. Её сюда не пускают. Это же только “для важных гостей из области и из Москвы…” Ну да, я тут самый главный гость! – засмеялась она. – Хозяйка медной горы, блин… А ты чё думала? Да без меня тут ни одно дело не решается. Особенно, когда гостей встречать надо… Сама знаешь каких… Ну дак! Им же всё по первому разряду подавай. А я знаю где, кто и почем… Ой, погоди, Верунчик, – всполошилась женщина, – тут по параллельной кто-то звонит. Ладно, пока! Я тебя наберу! Чмоки-чмоки!
Она сделала сердитое лицо и нажала кнопку приема.
– Да! Говорите! – командирским тоном рявкнула она в трубку. – Кто? Губернатор?! Те чё, прикалываешься?.. – Женщина сморщила брови. – Мне что, будить его теперь? Он же меня… – прикусила она губу. – Ладно, сейчас попробую растолкать.
Она вскочила с шезлонга, и с трубкой в руке бросилась к выходу. Поскользнувшись на полпути, ругнулась матом и кинулась обратно, – за сланцами.
Абрамову снился страшный сон. Ему часто снились кошмары, но так страшно не было никогда. Чаще всего в этих снах он убегал от погони, дрался с соседями по камере, или тонул в болотной жиже. Он давно к ним привык, и даже беспокоился, если кошмаров долго не было.
Этот сон отличался от прежних необыкновенной реалистичностью и сюжетом. Он видел себя лежащим в роскошном дубовом гробу на собственных похоронах. Вокруг, с бокалами в руках, бродили родственники и друзья. Они шутили и весело смеялись. Иногда кто-нибудь приближался ко гробу и с любопытством заглядывал Абрамову в лицо. В этот момент ему хотелось крикнуть: “Я живой! Вытащите меня отсюда!”, но у него ничего не получалось. Горло и губы были скованы невидимой силой, как и все тело, которое ему не подчинялось.
Кроме оцепенения, он чувствовал жуткий холод, как будто его только что вынули из большой морозилки. В какой-то момент потолок над ним превратился в зеркало и он ясно увидел свое окоченевшее тело, людей, официантов, венки и среди них – собственный портрет. На фото он, молодой, пышущий здоровьем мужчина, в деловом костюме и галстуке, жизнерадостно улыбается на камеру. Это несоответствие его, лежащего сейчас в гробу с белым лицом, и его “прижизненного” фотопортрета вонзилось ему в мозг (или, что там у него осталось?) и он залился безмолвным криком.
В это время ко гробу подошли крепко сложенные парни в идеально черных костюмах и солнцезащитных очках. Не закрывая крышку, они подняли гроб на плечи и Абрамов поплыл над головами присутствующих к высокой, окованной железом, арочной двери. Его внесли в большой и мрачный зал, отделанный в готическом стиле, и поставили на приземистый каменный постамент. Двое из парней подошли к печи, стилизованной под разинутую пасть какого-то чудовища, и отворили стальные заслонки. Языки пламени вырывались наружу, в поисках пищи для огнедышащего чрева. С предельной ясностью Абрамов осознал, что пища – это он.
– Стойте! Не надо! Остановитесь! Я еще не умер!! – кричал он во весь голос, но никто не обращал внимания. Гроб подвезли к печи, поставили на узкую металлическую решетку с колесиками и грубо втолкнули в пылающее жерло. Заслонки со скрипом захлопнулись и Абрамов понесся сквозь море огня куда-то вниз с нарастающей скоростью, а языки пламени жалили так, будто он еще живой.
– А-а-а-а-а-а!! – вырвался у него вопль ужаса и боли. Огненная бездна ответила ему тысячеголосым ревом, от которого стенки гроба рассыпались в труху и, подхваченные огнем, превращались в пепел.
Абрамов проснулся, захлебнувшись от собственного крика. Он вскочил с кровати как ошпаренный и бросился в ванную. Холодная вода хлестала из крана, а он брызгал в лицо еще и еще, пока окончательно не пришел в себя. Наконец осмелился посмотреть в зеркало.
Он медленно поднял голову и уставился на свое отражение. Лицо искажала уродливая гримаса, вода капала с двойного подбородка, а широкая волосатая грудь вздымалась от пережитого волнения.
“Я жив. Со мной ничего не случилось. Это только сон”, – говорил он себе, успокаиваясь. Дышать становилось легче, а маска ужаса постепенно сползала с лица. Только сейчас он заметил в зеркале стоявшую в дверях ванной Нефертити – своего заместителя по связям с общественностью и по совместительству – любовницу выходного дня.
Глаза у нее были широко раскрыты, в руках – трубка радиотелефона.
– Ваня, что с тобой? – испуганно спросила она. – Тебе плохо, да?
– Нормально, – прохрипел Абрамов. – Так… Дрянь какая-то приснилась.
– Блин, а я думала уже скорую вызывать.
Абрамов внимательно посмотрел на себя в зеркало еще раз и, глубоко вздохнув, расправил плечи.
– Скорая уже здесь, – произнес он, медленно поворачиваясь к любовнице. – Иди ко мне, медсестричка, вылечи меня, – распахнул он руки для объятий.
– Ваня, давай потом, а? – недовольно буркнула Нефертити.
– Не понял, – нахмурил брови Абрамов.
– Подожди, говорю! Тебя губернатор ищет! С утра из области звонят, дозвониться не могут.
– Чё, серьезно? Сам Гертнер? – недоверчиво усмехнулся Абрамов. – И на кой я ему сдался первого-то мая?
– Не знаю… Вот, – протянула она трубку, – звони секретарше, она тебе всё расскажет.
– Принеси сотовый, – приказал Абрамов, усаживаясь на унитаз, – я сам его наберу.
Нефертити недовольно покачала головой, но пошла исполнять приказание. Она еле нашла телефон в складках скомканного постельного белья и, подойдя к ванной, протянула руку в открытую дверь.
– На, бери!
– Найди “Губу” и сделай вызов, – приказал Абрамов, шумно плескаясь под душем.
– Не могу! – обиженно крикнула Нефертити, промучившись со смартфоном пару минут. – Чё-то он у тебя глючит.
– Дай сюда! – выхватил у нее из рук трубку Абрамов, на ходу вытирая голову полотенцем. – И принеси халат.
Он подошел к окну и отдернул тяжелую штору из красного бархата. За окном, в ветвях окружавших усадьбу деревьев, шевелилась лёгкая дымка. Чуть дальше плотной стеной стоял серо-белесый туман. “С праздничком, б…ь”, – буркнул себе под нос Абрамов. Телефон губернатора молчал. Автоответчик сотового оператора просил перезвонить позже и тут же сбрасывал. Абрамов в недоумении посмотрел на экран смартфона – значок связи застыл на нуле.
Изощренно выругавшись, он крикнул в сторону двери:
– Пашка, у тебя телефон работает?
Дверь спальни слегка приоткрылась и в комнату заглянуло усатое лицо.
– С утра работал, Иван Захарович. А в десять отключился наглухо.
– А какой у тебя оператор?
– Так этого… – замялся усатый, – у нас в городе только один, – ваш.
Абрамов недовольно зарычал и выбежал как есть, без ничего, из комнаты на внутренний балкон гостевого особняка.
– Ксюха! – заорал на весь дом разжиревший до неприличия Аполлон Бельведерский. – Тащи сюда свою задницу!
Нефертити тут же появилась в нижних дверях с желтым халатом в руках.
– Где телефон? – рявкнул он
– Так я же вам дала…
– Давать ночью будешь! Стационарный где?
– На зарядку поставила…
– Неси, неси! Чё стоишь как полено?
Любовница обиженно фыркнула, кинула халат на широкий диван из белой кожи и неспеша вышла из зала. Матерясь и чертыхаясь, Абрамов вальяжно спустился вниз по широкой дубовой лестнице, накинул халат и направился к барной стойке. Подойдя к витрине с импортным алкоголем, он, недолго думая, схватил кубышку с Джек Дэниелз, но, повертев в руках, поставил на место.
– Рановато, – сморщился он на одну сторону и взял с полки бутылку Кьянти. Потягивая вино из пузатого бокала, Абрамов развалился на диване напротив широкой, в полстены, плазмы. Он взял в руки пульт и включил телевизор. На абсолютно черном фоне экрана загорелась надпись: “No signal!”
– Да что, б…ь, такое? – пробормотал он в недоумении и тут же крикнул во весь голос. – Пашка!
Усатый в темной двойке вырос рядом с диваном словно джин из бутылки.
– Чё у вас творится? Почему телевизор не работает? – покосился Абрамов на начальника охраны.
– Сейчас выясним, Иван Захарович, – отчеканил усатый и так же быстро скрылся из вида.
Абрамов щёлкнул пультом еще несколько раз и с раздражением бросил его на огромный, во весь зал, туркменский ковер.
– Ну что она там телится… Ну? Давай уже! – проворчал он с кислой миной, услышав за спиной шаги Нефертити. – Убери, – протянул он любовнице пустой бокал, взял в руки трубку и нажал кнопку вызова. – Лида, из области звонили?.. Соедини меня с губернатором… После, Лида, после. Губернатора давай.
Абрамов встал с дивана, подошел к панорамному окну и прокашлялся, словно оперный артист перед выступлением. Прошла минута, другая – трубка молчала. Абрамов с озабоченным видом прохаживался вдоль стены из стекла, поглядывая по временам в окно.
Туман уже выбрался из леса и косматыми языками крался по дорожкам ухоженного сада. Большие напольные часы, в виде башни Биг-Бена, пробили полдень. Смеркалось.
Вдруг, будто прорвавшись сквозь толщу помех, женский голос в трубке тревожно затараторил:
– Алло, алло! Губернатор на проводе! Говорите же, наконец!
Абрамов нахмурился и бодрым голосом произнес:
– Добрый день, Дмитрий Сергеевич!
– Здравствуйте, господин мэр, – как всегда, спокойно и размеренно, ответил губернатор. Абрамов насторожился: обычно начальство обращалось к нему по имени отчеству.
– И вам дай Бог! Как дела в столице, как погода?
– Погода, как и положено, солнечная. Праздник, всё-таки, – не меняя тональности, ответил губернатор. – Надеюсь, ты не забыл, что празднуем?
– Как можно, Дмитрий Сергеевич! – попытался разогнать надвигающуюся грозу Абрамов. – Это же с молоком матери: пролетарии всех стран, соединяйтесь.
– Пролетарии, говоришь? Ну-ну, – мрачно усмехнулся губернатор, и сразу перешел к делу: – Ты лучше скажи, пролетарий, что у тебя там такое творится?
Холодная испарина выступила на красном лице мэра:
– Вы про ЧП на плотине? Так все в порядке: удалось задержать злоумышленников, планировавших совершить диверсию. Лично руководил операцией, всю ночь не спал.
– Наслышан, наслышан! Молодец, ничего не скажешь. Только я ведь не затем звоню тебе уже битый час…
Губернатор сделал драматическую паузу. Абрамов выкатил глаза на своего заместителя, но та как ни в чем не бывало сидела за барной стойкой, попивая рислинг и листая свежий номер “Плейбоя”.
– Извините, Дмитрий Сергеевич, – осипшим голосом произнес Абрамов, – я с этим ЧП так набегался… – он недовольно сморщился. – Только собирался выслушать доклад от заместителя…
– Давай я тебе доложу, – прозвучало в трубке как приговор.
Понимая, что влип, Абрамов расслабился. С юных лет любой наезд он воспринимал с облегчением. До часа Х он еще напрягался и нервничал, не зная, откуда и когда прилетит, чего ждать от неприятеля. Но стоило только оказаться лицом к лицу с опасностью, как напряжение исчезало, а на его место приходила холодная решимость.
Вот и сейчас он стоял у окна, мысленно представляя перед собой фигуру губернатора – невысокого очкарика, больше похожего на аспиранта-переростка. В пору бурной молодости такие как он были у Абрамова на побегушках в роли бухгалтеров или директоров предприятий, отжатых у конкурентов.
Когда Кремль стал собирать этих ботаников на курсы управленцев, братва откровенно ржала – шнырей в паханов не переделаешь. Но прошло каких-то десять лет и эти шныри стали губернаторами, мэрами – властью, оттеснив от кормушки “правильных пацанов”. И полетела старая гвардия, кто в Эмираты, а кто в мордовские лагеря.
Абрамов был самый молодой, а потому успел перестроиться. Он нагулял политический жирок: окончил университет, засветился на партийной работе, завязал новые знакомства. И вот он уже законно избранный мэр города.
К чему он так и не смог привыкнуть, так это к необходимости лебезить перед начальством.
– Я весь во внимании, – произнес он холодно.
– Тогда слушай. Можешь даже записывать… Первый звонок из Солнечногорска поступил от медиков в 8.27. Жаловались, что нет связи с бригадами скорой помощи. В 9.12 звонили уже из полиции: у патрульных из ГИБДД все радиоприборы накрылись. Через час всполошилась МЧС: у них отряд на связь не выходит – в горы ушли на тренировку и с концами. Продолжать?
– Я понял, Дмитрий Сергеевич. Проблему со связью решим.
– Нет, ты еще ничего не понял, – осадил губернатор Абрамова. – Я сначала отправлял их к тебе. Логично ведь, правда? Но, представляешь, люди говорят, что главы в администрации нет, и что связаться с ним невозможно. Я не поверил: в районе нештатная ситуация, а глава в ус не дует. Дай, думаю, проверю. Набрал твой сотовый – тишина!
– Я тоже вам звонил, но соединения не было. Должно быть, что-то со связью…
– Наконец-то, дошло! У тебя там не только спецслужбы – весь город без связи сидит, а ты мне всё про дамбу рассказываешь.
– Согласен, Дмитрий Сергеевич, – энергично поддержал критику в свой адрес Абрамов, – ситуация критическая. Немедленно организую штаб и к вечеру связь будет восстановлена.
– Ну вот, так-то оно лучше… Надеюсь, людям искать тебя больше не придётся.
– Виноват! Больше не повторится! – отрапортовал мэр.
– И кстати, ты в курсе… – голос в трубке вдруг пропал, но через пару секунд вновь появился: – …рядом с триколором флаг СССР…
Связь опять прервалась и Абрамов даже постучал ладонью по тыльной стороне трубки.
– Алло, алло, Дмитрий Сергеевич! Я не понял, какой такой флаг, зачем?
Но телефон ответил глухим молчанием. Абрамов придирчиво осмотрел корпус – вроде, целый. Он уже собирался сделать отбой, как вдруг в образовавшейся тишине услышал щебет секретарши:
– Иван Захарович, Иван Захарович!
– Алло, Лида! Что у вас там такое? Почему прервали разговор?
– У нас – ничего, Иван Захарович. Это губернатор ушел со связи. Я пробовала его перенабрать, но область не отвечает.
– Странно, – задумчиво произнес Абрамов и пригладил ладонью растрепанную рыжую шевелюру. – Ладно, Лида. Найди мне Майера, пусть звонит на мой… А, чёрт! Короче, пусть срочно собирает совещание по протоколу ЧС, я сейчас буду.
– А “ЧС” это что?
– Дура!! – заорал Абрамов так, что “Плейбой” у Нефертити выпал из рук и распластался на узорном паркете. – ЧС – чрезвычайная ситуация, поняла?!
– Поняла, – пролепетала секретарша дрожащим голосом. – Сейчас всё сделаю.
– Дура! – врезал указательным пальцем Абрамов по кнопке отбоя, скривив толстые губы.
– А я тебе говорила, не бери ее на работу, – язвительно заметила Нефертити из-за барной стойки. – У нее кроме ж…ы больше и нет ничего.
Абрамов неожиданно сорвался с места и быстрым шагом пересек зал. Челюсть у него дрожала, а в глазах играли огоньки злобы.
– Это у тебя, Ксюха, ж…а вместо головы! – навис он над ошарашенный девицей. – Я тебя зачем позвал?
Глаза у Нефертити задорно вспыхнули. Она не первый раз попадала под раздачу от начальника и знала, что закончится все бурной ночью и новыми подарками.
– Зачем и всегда, – развязно бросила она ему в лицо. – Что не так?
– Я тебе говорил, принимать звонки, пока сплю?
– Так я и принимала. Толстозадая твоя раз десять звонила, спроси у нее.
– И что говорила? – сбавил мэр обороты, нарвавшись на жесткое сопротивление.
– Хотела, чтобы ты встал и побежал чинить телефоны пожарникам, скорой, полиции…
– А ты что?
Нефертити равнодушно пожала плечами и отхлебнула из бокала.
– Ничего. Послала всех. Сам сказал: будить, если только военные или прокуратура позвонят.
– Сука! – треснул Абрамов кулаком по столешнице и нервно заметался взад-вперед. Потом подошел к бару, налил себе полбокала Джек Дэниелс и залпом его осушил.
– А что случилось-то, Вань? Губер пистон вставил? Делов-то! Пригласи его на базу, мы ему тут баньку организуем… – Нефертити лукаво прищурилась, – …с клубничкой.
Абрамов угрюмо молчал. Он не только любовнице, но и самому себе не мог объяснить, что его так задело в разговоре с губернатором. За первый срок в кресле мэра Солнечногорска таких разговоров было немало. И Абрамов научился относиться к ним, как плохой погоде – неприятно, но не смертельно.
Чем эта ситуация хуже? Связи нет? Хреново, конечно. Такого в его практике еще не было. Но на то они и проблемы, чтобы их решать. А для этого у него целый штат помощников под рукой, а кто и в ежовых рукавицах.
– Собирайся, через полчаса выезжаем, – скомандовал он и стал подниматься по лестнице.
– Куда?
– К прокурору, Ксюша, к прокурору!
– Ну ты прям Задорнов! – усмехнулась захмелевшая Нефертити.
– А я не шучу, – остановился Абрамов на лестнице. – Если мы к вечеру проблему со связью не решим, Гертнер нас всех покрошит в мелкий винегрет и прокурору скормит. И не нашему, а своему, областному.
Через полчаса посреди высокого каменного забора, отделявшего гостевую усадьбу городской администрации от соснового бора, отворились железные ворота и из них выехал черный “Лимузин”. Он миновал шлагбаум с охраной и бесшумно покатил по идеально ровному полотну асфальта, ведущему в город.
Абрамов сидел за креслом водителя и уныло пялился в закрытое окно автомобиля. Нефертити продолжала наводить марафет, смотрясь во встроенное в спинку переднего сиденья зеркало. Свет фар вклинивался в плотную пелену тумана метра на два и пропадал бесследно. Временами мэр посматривал на экран смартфона. На месте значка сотового оператора по-прежнему светилось: “Нет сети”.
– Семен, есть у тебя что послушать? – спросил Абрамов шофера.
– Конечно, Иван Захарович! Бах, токката ре-минор. Подойдет?
– Давай, – недовольно поморщился Абрамов.
От переливов органной музыки, хлынувших из широкополосного сабвуфера, по спине у мэра забегали иголки. Ночной кошмар, утопленный в бокале виски, всплыл перед глазами в мельчайших деталях и Абрамов, побледнев, крикнул не своим голосом:
– Вырубай!
Водитель поспешил исполнить приказание и в салоне вновь воцарилась тишина. Нефертити тревожно посмотрела на любовника, и положила ладонь на его трясущуюся руку.
– Ваня, успокойся, – сказала она тихо, жалостливо глядя ему в глаза. – Все будет хорошо.
Абрамов тяжело сопел, уставившись в спинку переднего кресла. Напряжение постепенно спадало. Дрожь в руках утихла, хотя в висках еще стучало, а за грудиной покалывало.
– Проклятый туман, – выдавил он из себя и вытащил из кармана пачку сигарет.
Глава 2. Совещание
Двери совещательной комнаты горадминистрации не закрывались. Девушки в одинаковых брюках и кофточках сновали через них с кипами распечаток в руках, раскладывая их на длинном столе. На хромированных стульях, расставленных по обеим сторонам стола, сидели мужчины и женщины, некоторые – в форме и при погонах. Одни перебирали положенные перед ними бумаги, что-то записывая в блокнот, другие рассеянно болтали с соседями, время от времени озабоченно заглядывая в смартфоны. Кто-то закусывал бутербродами у мини-буфета, а кто-то стоял у окна с бумажным стаканчиком кофе и смотрел на улицу.
Под окнами администрации располагалась главная городская площадь. Другая ее сторона выходила на центральный проспект. Справа, за информационными щитами, пряталась оставшаяся с советских времен трибуна с облупленной побелкой. За ней, в полукольце из сосен и берез, возвышался памятник Ленину. Деревья так разрослись, что со стороны проспекта можно было заметить только простертую вдаль руку вождя, а при хорошем ветре и его медную лысину в ермолке из голубиного помета.
Но сейчас привычный пейзаж будто стерла невидимая рука. Едва над Уральским хребтом встало солнце, в город со стороны дамбы пришел туман. Серыми клубами он медленно плыл по притихшим водам Черного озера, пока не достиг противоположного берега. Захватив набережную, туман стал расползаться по улицам и проспектам, беря в свой безмолвный плен дома и деревья, машины и трамваи, вышки сотовой связи и даже единственный в городе “небоскреб” – бизнес-центр “Нефертити”.
Скоро город скрылся из виду, растворившись в серой дымке, а солнечный майский день стал похож на вечерние сумерки. Мероприятия, в связи с Днем международной солидарности трудящихся, пришлось отменить и люди разбрелись по квартирам, жалея о потерянном выходном дне. Вдобавок к непогоде, перестала работать сотовая связь, прекратилась трансляция теле– и радиоканалов. Дольше всех продержался проводной интернет. Но и его скоро не стало.
Единственный рабочий канал на кабельном телевидении долгое время транслировал сигнал с веб-камер, размещенных на улицах города, пока оператор не догадался, что, несмотря на смену локаций, картинка не меняется. Получив команду “включить хоть что нибудь”, поставил первую попавшуюся запись. Около трех часов подряд на всех телевизионных экранах четыре худеньких девочки танцевали танец маленьких лебедей.
– Научи дурака богу молиться, – ворчала высокая дама в строгом брючном костюме с брошью из самоцветов на лацкане и с прической под Маргарет Тэтчер. – Включил бы что-нибудь… современное…
– Аллу Пугачеву, например, – иронически перебил даму молодой, лет тридцати пяти, шатен в белой рубашке с короткими рукавами. – “Жизнь невозможно повернуть назад…”, – закатив глаза, прогнусавил он строчку из старого советского шлягера, дирижируя ручкой.
– А хоть бы и так, – отбила выпад Тэтчер. – Всё лучше, чем эти ваши: “Вечно молодой…” и “вечно пьяный”. Пустили культуру на самотек, понимаешь, и вот нате вам, получайте.
– Зато система образования у нас – о-го-го! – посмеялся парень и, направив ручку в собеседницу, заметил снисходительно: – Запомните, в тренде сейчас Оксимирон и Моргенштерн.
– Что, иноагенты?! – брови у дамы возмущенно взметнулись.
– “Поэтом можешь ты не быть, иноагентом быть обязан”, – артистично продекламировал молодой человек.
– Вы на что это намекаете?
– Да так, прокачиваю свои рэперские способности, – закончил рискованный разговор шатен и, повернувшись к мужчине в форме офицера МЧС, спросил: – Не знаете, долго нам еще здесь торчать?
Офицер оторвал сосредоточенный взгляд от папки с бумагами, посмотрел на циферблат наручных часов и отрапортовал:
– Была команда собраться в 13.00.
– А сейчас уже два с четвертью, между прочим.
Офицер пожал плечами и снова уткнулся в папку.
– Не понимаю, – продолжал возмущаться шатен, – зачем руководителя молодежного отдела приглашать на такие мероприятия?
– Ну да! – язвительно ухмыльнулась сидевшая на другой стороне стола блондинка в розовой блузке с кружевами. – Была бы погода, тусовались бы сейчас со студентами на набережной.
– И хорошенькими студентками! – расплылся в ехидной улыбке шатен.
Блондинка фыркнула и, сложив руки на груди, отвела взгляд.
– Помню такой же туман в девяносто первом, – задумчиво произнес стоявший у окна пожилой мужчина в старомодной коричневой двойке с кожаными вставками на локтях.
– Вы это о чём? – удивленно посмотрел на мужчину шатен. – У нас каждую осень туманы, особенно в горах.
– Таких, – кивнул в сторону окна пожилой, – точно не было. Тогда тоже в начале мая всё случилось. Туман ночью пришел. Людям с утра на работу, а транспорт встал – на дорогах аварии и заторы. Только к обеду рассеялось. А потом сообщили о трагедии в Тоннеле.
– Вы же журналистом работали, не так ли? Не напомните, как ваша газета называлась? – поинтересовался шатен, заговорщически подмигнув блондинке.
– “Уральская Шамбала”, – с достоинством произнес мужчина, не заметив подвоха. – Мы первые дали очерк о происшествии, и меня как автора публикации даже исключили из партии.
– Ну, теперь-то вам ничего не грозит, – шатена распирало от удовольствия. – Опубликуйте в своей газете что-нибудь вроде “Шаман возвращается” или “Дыхание Шамбалы”. Глядишь, и не придется тираж городской газеты на макулатуру отправлять.
Мужчина измерил шутника презрительным взглядом и, сунув руки в карманы брюк, отвернулся к окну.
В это время дверь отворилась и в помещение вошел коренастый, слегка полноватый, мужчина в брезентовой штормовке, накинутой на темно-красный с отливом костюм. Короткие каштановые волосы взлохмачены, под глазами синие мешки. Он обвел взглядом присутствующих, молча пересек комнату и, скинув штормовку, сел на председательское место.
– Прошу прощения за опоздание, – начал он устало. – В связи с чрезвычайным происшествием, глава поручил мне, как своему заместителю, организовать совещание. Оказалось, не у всех руководителей есть проводная связь. Пришлось лично ездить по адресам, собирать людей. Прошу, товарищ майор, доктор, проходите, занимайте места, – обратился он к вошедшим после него офицеру полиции и мужчине в бежевом плаще.
Полицейский твердым шагом прошел по комнате и сел в начале стола, положив фуражку с золотым двуглавым орлом перед собой. Доктор поискал глазами свободное место и, не найдя, взял стоявший у стены стул и пристроился в самом конце, лицом к председателю.
– Итак, все на месте. Позвольте объявить совещание открытым, – произнес заместитель стандартную фразу. – Как вам известно, сегодня в 13.00 в Солнечногорском городском округе был объявлен режим чрезвычайной ситуации. Поводом к объявлению ЧС послужило отсутствие связи как у гражданского населения, так и у муниципальных служб. Об этом было своевременно доложено в область, и там дали добро на принятие необходимых мер. К сожалению, связь с областью потеряна. Но, думаю, мы вполне в силах справиться с ситуацией самостоятельно. Регламент совещания следующий: сначала представитель МЧС дает обзорную сводку, затем руководители знакомят нас с положением на местах. В конце высказываем предложения и принимаем план работы по устранению ЧС. Все согласны?
– Прошу прощения, Леонид Степанович! – поднял руку шатен. – Я понимаю – полиция, коммунальщики, медики, прочие… технари. Но мы-то, гуманитарии, причем?
Приглушенный ропот пронесся по комнате, в сторону молодого выскочки полетели недовольные взгляды.
– Это совещание организационное, – спокойно ответил заместитель мэра. – Нам нужно знать общую картину. Следующие совещания будут проходить только с участием профильных служб. Если больше вопросов нет…
– Постойте! – возбужденно воскликнула блондинка. – Но… Согласно регламенту, совещание должен проводить глава города. Разве не так? – спросила она с болезненной улыбкой.
Разговоры мгновенно стихли и в комнате повисла неловкая тишина. Все ждали продолжения неожиданной репризы, надев маску безразличия или обмениваясь многозначительными взглядами.
– Совершенно верно, – не меняя тональности, ответил заместитель. – Мы только формулируем пути решения проблемы. Обязательную силу они обретают после одобрения и подписания главой. Иван Захарович, кстати, будет с минуты на минуту. Прошу вас, – обратился он к офицеру МЧС. – Можно с места.
Доклад начался с описания ситуации – когда и у кого пропала связь в городе и какие проблемы из-за этого возникли. Скорые не знали, где их ждут больные, полицейские патрули – где совершилось преступление, городской транспорт ходил без расписания а гаишники перестали ловить нарушителей. Все это усугублялось плохими погодными условиями, которые стали причиной множества аварий, парализовавших движение общественного транспорта. Теперь людям приходится ходить пешком.
– А что остается делать? Сотовой связи нет, а потребность в коммуникации есть. Сейчас на улице больше народа, чем в рабочий день! Телефон службы 911 буквально разрывается: возмущенные пенсионеры ежеминутно требуют прислать скорую, починить телевизор, позвонить детям. А все потому, что только у них остались стационарные телефоны. Одна старушка даже открыла что-то вроде переговорного пункта на дому, звонок – сто рублей. Участковый пригрозил ей штрафом за незаконное предпринимательство, но жители его чуть с лестницы не спустили! Пусть, говорят, власти сначала сотовую связь нам вернут.
– Погодите, – перебил председатель докладчика. – А что, разве таксофонов в городе не осталось?
Тот пожал плечами:
– Это надо у связистов спросить, – и посмотрел на хлипкого мужичка средних лет с рябым, как лунная поверхность, лицом.
– Последний таксофон торжественно демонтировали еще в прошлом году, – произнес рябой хриплым басом, намеренно растягивая слова. – Тогда еще шоу с бесплатной раздачей симок местного оператора устроили. Хорошо еще всю телефонную станцию в утиль не отправили, – проворчал он последние слова себе под нос.
– Необходимо в кратчайшие сроки установить таксофоны в каждом районе, а лучше – в каждом квартале, – командным тоном произнёс председатель.
– А где их взять? – издевательски возразил рябой. – В музее? Там две будки времен СССР стоят, на весь город не хватит.
– Что вы предлагаете?
– Ну, не знаю… Можно предложить населению установку проводных телефонов в квартирах. Только аппараты пусть сами покупают, у нас их нет.
– Вы это серьезно?! – вспыхнул шатен. – Хотите людей в каменный век загнать? Или не знаете, что современная молодежь большую часть времени проводит в социальных сетях?
– А что в этом хорошего? – энергично возразила Тэтчер. – Организуйте им встречу, пусть наконец увидят друг друга, пообщаются по-человечески.
Шатен посмотрел на женщину с косой усмешкой и бросил ручку в кипу бумаг.
– Связь – не единственная проблема, – продолжил доклад офицер. – Из-за отключения телевидения и радио, мы оказались в информационной блокаде. Работает только местное радио и кабельное телевидение. При этом, радиоточки сохранились у тех же пенсионеров, а кабельное телевидение есть далеко не у всех.
Волна ропота пробежала по совещательной комнате, и взгляды присутствующих устремились в сторону председателя.
– Вы проверяли сотового оператора и ретрансляторы телесигнала? – строго взглянул он на докладчика.
Офицер достал из папки несколько листов с распечаткой и передал в начало стола.
– Это отчеты операторов сотовой связи и телекоммуникаций. Как вы видите, время потери сигнала и там и там одинаковое. При этом никаких сбоев в работе аппаратуры выявлено не было.
– И что это значит? Куда подевался сигнал? – Председатель переводил недовольный взгляд с одной бумажки на другую.
– У меня есть предположение… – офицер потер пальцами сморщенный лоб и остановился в нерешительности.
Не выдержав затянувшейся паузы, председатель скомандовал:
– Говорите же!
Нехотя, словно принуждая себя, офицер стал излагать свою догадку, запинаясь на каждом слове:
– Я дал запрос синоптикам, они подтвердили, что туман пришел в город в десятом часу дня… Примерно тогда же пропали связь и телесигнал… Понимаю, звучит нелепо, но… Думаю, что эти события как-то связаны между собой.
Офицер виновато улыбнулся и закрыл папку с текстом доклада. Раздались ироничные смешки и недовольные возгласы: “Ну, конечно!”, “Напустили туману”, “Физику учить надо”. Только председатель молчал, задумчиво потирая гладко выбритый подбородок. Гул в комнате нарастал, скрипели стулья, пенилась минералка в стаканах.
Среди наступившего оживления никто не обратил внимания, как в комнату вошел высокий статный мужчина в черном камуфляже. Он поприветствовал председателя коротким кивком. Председатель кивнул в ответ и показал рукой на ряд стульев у стены:
– Присаживайтесь, товарищ капитан! Мы скоро закончим.
Военный сел, сложил руки на груди и устремил ничего не значащий взгляд на присутствующих. Доктор, сидевший к спиной к военному, нервно заёрзал на стуле.
– Если других предположений нет, давайте наметим план действий, – обратился председатель к собранию. – Предлагаю, до восстановления сотовой связи, всем городским службам и организациям перейти на проводные телефоны. В качестве временной меры, установить в каждом подъезде телефонные точки… – увидев, как недовольно поморщился рябой, – хорошо, – в каждом доме, или квартале. Теперь – телевидение, – обратился он к пожилому в коричневой двойке. – необходимо организовать круглосуточную, или хотя бы дневную трансляцию развлекательного контента…
– Легко сказать! – возмутился пожилой. – Весь контент давно уже из сети берется, а интернета нет. Новый директор повыбрасывал записи на мусорку на второй день работы. Остались только выпуски новостей и реклама.
– Позвольте! – перебила Тэтчер. – У нас, в отделе образования, прекрасная видеотека. Там – все шедевры мировой киноклассики.
– А “Броненосец Потемкин” есть? – энергично поинтересовался шатен.
– Конечно! – не уловила подвоха Тэтчер. – И “Ленин в Октябре”, и “Тихий Дон”, – это же наша история!
– Класс! С них и начнем.
Послышались приглушенные смешки, а Тэтчер резко выпрямилась коброй и метнула в шатена уничтожающий взгляд.
– Давайте, – согласился председатель. – Свяжитесь с ТВ, пусть заберут вашу коллекцию. А вы, – обратился он к пожилому, – найдите что нибудь… посовременнее и обеспечьте трансляцию.
Комната тут же превратилась в разворошенный улей: каждый предлагал помощь, нахваливая свою видеотеку. Одни продвигали фильмы Спилберга и Нолана, другие встали на защиту Бондарчука и Шахназарова. Особняком держались поклонники Миядзаки и прочего аниме. Молодежь – откровенно скучала.
– Я извиняюсь! – громко произнес офицер МЧС. – Качество кинопродукции вещь, без сомнения, важная. Но, согласно правилам, в первую очередь нам необходимо обеспечить устойчивую работу локальных систем оповещения и городских бомбоубежищ.
Шум моментально стих, а на лицах присутствующих отразилось недоумение..
– Поясните, – попросил председатель.
– Я не хотел говорить… У меня мало информации… Но ситуация… – офицер запнулся. – В общем: все происходящее очень напоминает последствия ядерного взрыва.
Общий вздох порывом ветра промчался по комнате, раздались громкие женские вопли и тревожные возгласы мужчин.
– Как, ядерного взрыва?
– На нас напала Америка?!
– Ужас! Они все-таки это сделали…
– Что теперь будет?!
Офицер поспешил успокоить поднявшееся волнение.
– Успокойтесь, товарищи! – крикнул он строго, поднявшись во весь рост. – Я же сказал – ситуация только напоминает ядерный взрыв. Радиационный фон в норме. Из области, пока была связь, тоже никаких тревожных сообщений не поступало.
– Зачем же так людей пугать?! – возмутился пожилой мужчина в коричневой двойке.
– Я только хотел сказать, что действовать нужно согласно протоколу… Поймите, город остался без связи, радио и телевидения. Такого со времен царя гороха не было! А тут еще этот туман… Народ должен знать, что у нас все под контролем. И тут никакие киносеансы не помогут. Кинь сейчас слух, что власти в городе нет, такое начнется! Ядерная война детской страшилкой покажется. Поэтому, постоянное уличное радиовещание – мера архиважная. У меня всё.
В полной тишине офицер сел на место и угрюмо уставился перед собой.
– Ваше беспокойство понятно, и я прошу связистов взять это дело под контроль, – произнес председатель. – Настоятельно рекомендую всем присутствующим впредь до выяснения причин… аварии – будем ее так называть, никаких комментариев на этот счет давать. Не хватало нам ещё паники на улицах… Главное сейчас – обеспечить нормальное функционирование городских служб. Полиция должна усилить охрану стратегически важных объектов, – обратился он к майору, стряхивающему пылинки с фуражки и тут же перевел взгляд на дальний край стола, где, сгорбившись, сидел доктор. – Медикам, надеюсь, ничего напоминать не надо – вы с МЧС в одной упряжке. Всем всё понятно? – обвёл председатель взглядом собравшихся. – Тогда приступаем к работе.
Стулья заскрипели по полу, зашелестела бумага. В полном молчании, бросая друг на друга хмурые взгляды, люди вставали из-за стола, складывали бумаги в папки и портфели и направлялись к выходу.
Только военный в камуфляже подошел к председателю и, наклонившись над столом, что-то сказал негромко. Глаза у председателя округлились и он, опершись на стол руками, медленно поднялся.
– Товарищ майор, – окликнул он полицейского, не могли бы вы задержаться? Нужно кое-что обсудить.
Когда дверь закрылась, в комнате остались трое: председатель, военный и полицейский.
– Прошу, присаживайтесь! – показал председатель рукой на ближайшие стулья и склонился над коммутатором: – Риточка, попроси, пожалуйста, Ивана Захаровича подойти, есть срочное дело.
Сделав отбой, председатель обогнул стол и сел рядом с полицейским.
– Давайте знакомиться, а то ночью в этой суматохе некогда было, – обратился он к военному. – Майер Степан Леонидович, замглавы администрации города.
– Командир отряда спецназа ФСБ капитан Синицын, – отрапортовал военный.
– Начальник ГУВД майор Стахеев, – хмуро отрекомендовался полицмейстер и спросил вызывающе: – Разве местная полиция не должна знать, что делает ФСБ на ее территории?
– В отдельных случаях, – ответил военный так, что стало понятно – разговор на эту тему окончен.
– Да, ну и новость вы нам принесли, товарищ капитан, – тяжело вздохнул замглавы и задумчиво побарабанил пальцами по столу.
Через пару минут отворилась дверь и в комнату вошел Абрамов. Метнув тревожный взгляд на военного, прошёл на председательское место и, расстегнув пиджак, сел в широкое кожаное кресло.
– Ну что, выяснили, куда подевалась связь? – спросил он, не глядя ни на кого.
– Еще нет, Иван Захарович, – ответил заместитель. – Пока только обсудили ситуацию с руководителями, наметили меры…
– Ты мне голову не морочь, – прервал его Абрамов. – Прямо скажи, что случилось: оператор забухал, террористы кабель перерезали, метеорит на…ся? Что?!
– На данный момент причина не установлена, но мы ищем…
– Знаю я, как вы ищете! – взорвался мэр. – Разбежались по дачам с проститутками, а мэр пусть за вас отдувается!.. Извините, товарищ капитан, – обратился он к военному. – Им хвоста не накрутишь – работать не будут. Тем более в выходной… Кстати, у вас связь функционирует?
Капитан отрицательно покачал головой.
– Я послал двух бойцов на БМП в область, пока – тишина.
– Понятно, – нахмурился мэр. – Стало быть, одну кашу хлебаем… Но, ничего! Справимся!
Капитан согласно кивнул и вопросительно посмотрел на заместителя.
– Тут еще одна проблема возникла, Иван Захарович, – осторожно произнес заместитель. – Думаю, товарищи Синицын вам лучше расскажет.
Мэр сложил ладони перед собой и внимательно посмотрел на капитан.
– После проникновения в операционный зал Тоннеля, – спокойным тоном начал докладывать военный, – у внешних и внутренних ворот были выставлены вооруженные посты. В 9.25 внутренние врата самопроизвольно открылись и оттуда стали выходить люди. Много людей – около десяти тысяч.
Лицо у Абрамова побледнело, но он не пошевелился. Военный продолжал.
– То, что это не участники эксперимента, однозначно. Расовую принадлежность определить трудно – что-то среднее между европейцами и азиатами. Высокие – не менее двух метров ростом, кожа бледная, почти что белая. Одежда напоминает гардероб наших северных народов. Единственное отличие – обилие украшений: камней, драгоценных металлов, дорогих мехов. Во главе – вождь, древний, но крепкий старик. Зовут – Раджаян. Соплеменники благоговеют перед ним и обращаются к нему – “Атайя”. Он заявился на переговоры с охраной: крепкие мужики метра под три ростом, в руках – копья. Вместо наконечников – светящиеся кристаллы. От их света туман… расступается, что ли? Кстати, туман появился в окрестностях дамбы с их приходом.
– И где они теперь? – глаза у мэра становились все шире.
– Разбили лагерь у пещеры Ай-Таш: поставили чумы, зажгли костры, – ведут себя так, как будто всегда здесь жили.
– А как же вы… Зачем пропустили?
Капитан усмехнулся.
– Они разрешения не спрашивали. Поснимали постовых: одного – усыпили, другой – до сих пор не в себе, – бредит. Не знаю, врут или нет, но пришельцы обещали, что скоро пройдет.
Мэр молча смотрел перед собой, поглаживая правой ладонью левую.
– Десять тысяч говорите? – тревожно взглянул он на капитана. Тот утвердительно кивнул. – М-да!.. – промычал и перевел взгляд на заместителя. – Что делать, Степан? Куда эту ораву девать будем?
– Насколько я понял переводчицу, – ответил вместо заместителя капитан, – им особо ничего не требуется. Они только просили организовать им встречу… – капитан вздохнул и произнес, улыбнувшись, – с князем.
– С кем?.. С князем?!
– Думаю, что он имел в виду представителя власти, то есть – вас.
Мэр и заместитель удивленно переглянулись.
– С какой целью, он не сказал?
– Я, честно говоря, не понял: он всё про какой-то “завет” толковал, будто бы без него им здесь жить нельзя – боги, мол, не разрешают.
– Что еще за боги? – недовольно скривился мэр и посмотрел на заместителя.
– Язычники, – пожал тот плечами.
Мэр почему-то посмотрел на икону Спасителя в золотом окладе, висевшую рядом со штандартом, и вздохнул:
– Этого еще нам не хватало…
Некоторое время сидели в тишине. Мэр, нахмурив брови, смотрел перед собой, медленно шевеля челюстью и постукивая ладонью по краю стола.
– Так что им сказать? – прервал молчание военный.
Мэр посмотрел на капитана так, словно в первый раз его увидел.
– Гостям мы всегда рады, – развел он руками. – Пусть приходят, побеседуем… Э-э… Примем соответствующие меры, поддержим, чем сможем. Правильно я говорю? – обратился Абрамов к заместителю и начальнику полиции. Последний, сидевший до сих пор истуканом, откликнулся:
– Порядок обеспечим, не беспокойтесь.
– Хорошо, передам, – поднялся из-за стола капитан и надел берет. – Понадобится помощь – обращайтесь. – Выходя из дверей, обернулся: – Встречусь с вождем – наберу вас.
– А разве… – с недоумением посмотрел мэр на заместителя.
– Проводная связь в пределах города функционирует, – пояснил тот.
– Ну вот, видите? Всё не так уж и плохо! – радостно произнес мэр, вставая с кресла. – Ждём вашего звонка, – улыбнулся он военному и дверь в совещательную комнату закрылась.
Начальник милиции тоже засобирался.
– Что будем делать с бандой Громова? – спросил он, водружая фуражку на стриженную под ёжик голову.
– Держи в СИЗО, не до них пока.
– И всё? – приподнял бровь полицейский.
– Мне что, учить тебя надо? – вспылил мэр. – Назначь следака, пусть копает, пока всю подноготную от этих молокососов не узнает! Главное, – зыркнул он злобно, – раскрутить Громова на серьезную статью. Не как в прошлый раз.
– Так точно! – отдал честь полицейский и вышел из комнаты.
– Фу-ух! – Абрамов устало опустился в кресло и, развернувшись боком к столу, прилег на спинку и вытянул ноги. – Ну и денёк!
Он ослабил узел на галстуке и расстегнул воротник сорочки.
– Налей! – кивнул в сторону графина с водой. – Виски, что ли, палёный попался? Изжога замучила.
Он взял из рук заместителя стакан с водой и опустошил до половины.
– С одной стороны – полная ж…а, – произнес Абрамов, задумчиво глядя на полупустой стакан: – связи нет, губер наехал, погода – дрянь… А с другой, – он поднес стакан к самому лицу, – Громов – на нарах, Тоннель – открыт, какие-то люди, – усмехнулся он, – князем называют… А ты что думаешь, – посмотрел он на заместителя, – правду говорит капитан или это нанайцы какие-нибудь кочуют? Заблудились, к примеру, в горах, забрели в пещеру, а у нас вышли.
– Какой резон ему врать? – ответил заместитель. – Да и нет давно уже никаких кочевников. А если кто и кочует, то семьей, а не целым народом.
– М-да! – согласился мэр и допил воду. – Такой табор не заметить трудно. Появись они у соседей, нам бы давно сообщили… Чорт! – грохнул он стаканом по столу. – Майер, верни мне связь! Я тебе памятник поставлю… при жизни.
Заместитель не ответил, а только сумрачно глянул в матовый квадрат окна.
– Со связью, думаю, разберемся, – медленно проговорил он, – а вот пришельцы…
– А что пришельцы? Встретимся с вождем, поговорим, откуда они и куда. Пойдут дальше – пусть валят. Останутся – так и ладно. Капитан же сказал, они и без нашей помощи обойдутся.
– Не знаю… С ними надо осторожно. Чувствую, доставят они нам хлопот, – задумчиво произнес заместитель и замолчал. Потом вдруг резко поднял голову и посмотрел в глаза начальнику: – Знаете что? Пригласите на встречу с вождем отца Петра.
Мэр слегка опешил от такого предложения, но тут же заулыбался, словно услышал удачную шутку.
– Ага, он же у нас настоятель шаолиньского монастыря. С ним на стрелку идти не страшно! – Мэр широко зевнул и небрежно махнул рукой: – Без попа обойдемся.
– Я не шучу, – заместитель продолжал пристально смотреть на мэра. – Вы же слышали, как они постовых поснимали? Где гарантия, что они свои способности на вас не применят?
– Думаешь? – взглянул Абрамов, нахмурив брови, и хрустнул сжатыми в кулак пальцами. – Ладно. Как договоримся о встрече, позвони… позови, пусть приходит. – И тут же скорчил кислую мину: – Ох и надоел он мне, – хуже Прокурора! Ходит всё, ходит, клянчит. То то ему дай, то это! Вот скажи, на кой ляд ему гимназия понадобилась? Школ в городе мало? Всем миром храм ему строили, трассы чёрт-те куда тянули, а он всё талдычит: “Собирайте себе сокровище на небесах!” Тьфу, опиум!
Заместитель, давно привыкший к эмоциональным взрывам начальника, выслушал это “откровение” со спокойным выражением лица. Знал – только так можно было вернуть разговор в нормальное русло. Прием подействовал безотказно.
– Хорошо, – положил мэр руки на стол, – надо, так надо. А сейчас давай, шуруй к телефонистам…
– Связистам.
– Да хоть к чёрту лысому! – заорал он, брызнув слюной. – Но чтобы связь сегодня к вечеру была! Понял?!
Заместитель молча кивнул и, поднявшись со стула, взял в руки штормовку, портфель и направился к выходу.
– Майер, погоди! – виноватым тоном остановил его Абрамов.
Он никогда не извинялся перед подчиненными. Но Леонид Майер – не рядовой клерк. Это на них можно и, с точки зрения Абрамова, нужно было орать, не стесняясь в выражениях и, желательно, прилюдно. Иначе эти “шавки позорные” и “вши лобковые” “страх потеряют” и совсем работать перестанут.
Майера не надо было подгонять и запугивать. Дело свое он знал так, что мэру оставалось только бумаги подписывать, да ленточки перерезать. Не будь его, Абрамов в кресле главы города не протянул бы и года.
Но было еще кое-что, в чем мэр боялся признаться даже себе. Пару раз он устраивал заместителю выволочку, пуская в ход весь свой ругательный арсенал, пусть, мол, знает свое место, “интеллигент”. Но натыкался при этом на такой взгляд, что внутри холодело. Было в нем что-то от Дзержинского, мозаичный портрет которого встречал Ваню Абрамова в фойе школы в течение десяти лет…
– Как дочка, всё нормально?
Майер остановился и, надев маску доброжелательной учтивости, повернулся к начальнику:
– Спасибо, Иван Захарович! Дома, отсыпается.
– Зря ты её в Россию привёз. Загорала бы сейчас где-нибудь на Канарах, и горя не знала.
– Вся в мать – если что не по ней, такое устроит…
– Знакомо, – сочувственно протянул Абрамов. – Только ты все равно объясни – пусть в политику не лезет. Это сегодня удалось ее отмазать, а завтра даже я помочь не смогу. Громов и его шобла скоро на зону отправятся. Оно ей надо?
– Понял, Иван Захарович. Спасибо за помощь и… со связью сделаю всё, что смогу.
– Смоги, родной, смоги! Очень уж ситуация паскудная.
Дверь неожиданно отворилась и на пороге появилась Нефертити. Толкая перед собой сервировочную тележку, уставленную различными яствами под стеклянными и никелированными колпаками, под перезвон разноцветных бутылок, небрежно накрытых салфеткой, она словно стюардесса по ковровой дорожке проследовала к столу. Комната моментально наполнилась ароматами горячего ростбифа, свежей зелени и какой-то фруктовой экзотики.
– Иван Захарович, вы же знаете, у вас режим, – произнесла она с ласковой улыбкой и, прищурившись, потеребила верхнюю пуговку на белоснежной с глубоким вырезом блузке.
Выходя из приемной, заместитель услышал, как щелкнул замок двери совещательной комнаты и из селектора секретарши раздался голос мэра:
– Рита, я занят! Никого не пускать!
По включенным противотуманным фарам, Майер нашел свой УАЗик. Он стоял в ряду иномарок и возвышался над их акульими спинами черным мавзолеем. Водитель уже завел мотор, как вдруг сквозь сизое облако тумана прорвался искажённый мегафоном низкий мужской голос: “Идеалам Коммунистической партии будем верны!” Майер прислушался – в холодной плотной дымке невозможно было понять, откуда идет звук. “Человеку труда, строителю светлого будущего человечества, слава, слава, слава!”, – прозвучало с воодушевлением.
– Прокурор! – снисходительно ухмыльнулся Майер. – Постой немного, я сейчас, – приказал он водителю и направился через площадь к тому месту, где стояли информационные щиты.
“Отречемся от старого ми-и-ра…”, – прохрипел мегафон отчетливее, едва из тумана выступила стена из фотографий, графиков и текстовых блоков. Согнувшись в три погибели, Майер пролез под одним из щитов и оказался в двух метрах от трибуны с покрытым ржавчиной советским гербом на фасаде. Из-за трибуны, прямо по центру, выступала по пояс фигура старика в сером пальто и черной фетровой шляпе. Даже туман не мог скрыть угловатые, словно точеные, черты его лица – острые скулы, глубоко запавшие глаза, густые черные брови и орлиный нос. На груди у него алел большой, коряво завязанный, бант.
Увидев перед собой заместителя мэра, он поднял лежавший перед ним мегафон и торжественно объявил:
– В праздничной колонне, товарищи, идут молодые строители коммунизма! Коммунизм – молодость человечества! Ура-а-а!
Майер скептически оглянулся по сторонам и спросил мужчину:
– Савелий Петрович, вы это зачем? Здесь же нет никого!
– “Где двое или трое собраны во имя мое, там Я посреди них!” – процитировал старик строчку из Евангелия, ткнув крючковатым пальцем в сторону памятника Ленину, проступающего сквозь туман тенью отца Гамлета.
– Ну, я-то точно не с вами. Значит, вы тут один.
– Кто не с нами, тот против нас! – вылетело из мегафона резче обычного. – Ренегатов и приспособленцев – на свалку истории!
Майер недовольно поморщился и спокойно возразил сердитому старику:
– Если кто на свалке, так это вы со своей бредовой идеей.
Старик вскинул было мегафон, но вдруг закашлялся, захлебнувшись воздухом.
– А скоро и ваш вождь туда отправится – на переплавку, помяните мое слово!
– Вы… вы… – старик схватился одной рукой за трибуну, а другую прижал к сердцу. – Вы не посмеете! – прохрипел он, тяжело дыша. Наконец у него получилось выкрикнуть: – Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!
Майер глубоко вздохнул и печально покачал головой.
– Идите домой, Савелий Петрович! Парад окончен… И уже давно.
Он говорил громко, стараясь перекричать вошедшего в раж старика. Глядя куда-то вдаль, тот вдохновенно распевал очередной коммунистический гимн: “Вставай проклятьем заклеймённый весь мир голодных и рабов!”
Чудаковатого старичка, носившего даже летом выцветшее от времени черное драповое пальто и такую же ветхую шляпу, в Солнечногорске знали все. Слава сумасшедшего закрепилась за ним после того, как он устроил “революцию” в городе.
Однажды он привел в городскую администрацию группу ветеранов – все в парадных мундирах и орденах. Настроены старички были решительно, поэтому делегация беспрепятственно прошла в кабинет главы города, где предводитель зачитал декрет о восстановлении Советской власти в Солнечногорске.
После двухчасовых переговоров, которые предусмотрительно доверили вести главврачу городской больницы, восставших отпустили по домам. А вот зачинщика пришлось “пригласить” на обследование в местный психдиспансер.
– Параноидально-шизофренический бред, вызванный коллапсом аутентичной среды обитания, – констатировал пожилой врач и пояснил молодым коллегам: – Хомо советикус обыкновенный, – таких у нас полгорода.
После профилактической беседы “революционера” отпустили с миром. На время уральский Че Гевара затих. Но скоро вновь появился. На этот раз – в городской прокуратуре. Войдя в приемную, он достал из древнего кожаного портфеля бумажную папку и подал ее дежурной сотруднице.
Папка содержала кипу вырезок из местной прессы с журналистскими расследованиями о злоупотреблениях власти. К этому пестрому набору прилагалось составленное по всем правилам заявление с просьбой привлечь такого-то к уголовной ответственности на основании статей УК СССР.
Когда старику заметили, что нет уже тех законов, да и страны такой не существует, он с гордым видом вынул из внутреннего кармана пальто красную книжицу с серпом и молотом и положил на стол перед ошарашенной сотрудницей. Той ничего не оставалось делать, как зарегистрировать заявление от “гражданина СССР Савелия Петровича Косого”.
И это было только начало. Старичок зачастил в прокуратуру, принося все новые и новые “доказательства” преступной сущности местной власти. Все это страшно бесило Абрамова, который был главным героем этих заявлений, и ему то и дело приходилось давать письменные и устные объяснения “по сути вопроса”.
– Кто у нас прокурор, ты или этот псих в шляпе? – спрашивал Абрамов своего друга – городского прокурора – за рюмкой коньяка. Но тот только разводил руками – таковы правила.
А еще старик был известен тем, что на каждом митинге местных коммунистов устраивал скандал. В разгар мероприятия он появлялся с фанерным плакатом, на котором с одной стороны было написано: “Слава КПСС!”, с другой: “Зюганов – предатель!” Дело нередко заканчивалось побоями, которые Савелий Петрович переносил со стойкостью мученика…
Майер брел сквозь туман на желтые пятна фар, а вслед ему дребезжал усиленный мегафоном голос сумасшедшего старика: “Партия Ленина – сила народная, нас к торжеству коммунизма ведёт!”
Глава 3. Допрос
Дольки подгоревшего лука смотрелись в супе словно мертвые гусеницы на поверхности маслянистой лужи. Антон сидел за “столом” в своей камере и, склонившись над алюминиевой тарелкой, решал дилемму: сразу спустить блюдо в парашу или дать ему какое-то время побултыхаться в желудке. Первый вариант показался предпочтительнее.
Он не успел подняться со стула, как позыв рвоты согнул его пополам и половина баланды оказалась на бетонном полу. Антон вылил остатки в унитаз и принялся собирать разлитое куском туалетной бумаги. Чтобы опять не стошнило, стал размышлять о первобытной подоплеке сомнения.
Возвращаясь с охоты и садясь у костра перекусить, пещерный человек не мучился гамлетовским to be or not to be. Он безошибочно определял, что перед ним: запечённая на костре ляжка кабана или куча гнилых овощей. Минули тысячелетия и человек усложнил процесс питания настолько, что теперь запросто может слопать не только сыр с плесенью или жабу, но и тюремную баланду. И только сомнение – этот остаток здорового инстинкта, унаследованный нами от пращуров – подсказывает: немедленно выбрось эту дрянь!
Закончив с уборкой, Антон тщательно вымыл руки, сел к столу и пододвинул к себе тарелку с макаронами. Он попытался отделить их друг от друга погнутой вилкой, но ничего не вышло. Тогда просто покромсал липкую тестянную массу на части и съел, заедая хлебом и запивая похожей на компот мутной кисловатой жидкостью. Хлеб – единственное, что сохраняло здесь свой естественный вкус и запах.
Смахнув крошки со стола, он широко зевнул и прилёг на шконку, уставившись в расположенное под потолком узкое окно. Ранним утром, когда его перевели сюда из обезьянника, сквозь решетку и грязное стекло еще виднелся кусочек освещенного солнцем неба. Сейчас же окно было затянуто матовой, словно глаз больного катарактой, пленкой.
“Мало того, что свободу отняли, так еще и вида на небо лишили”, – поворчал Антон, хотя прекрасно понимал, что это всего лишь капризы погоды.
Ему казалось, что весь мир ополчился против него, и даже стены пытаются подслушать его мысли, а окно – заглянуть в душу, чтобы узнать, что он скрывает.
Сразу после завтрака Антона отвели в допросную комнату, где сотрудник уголовного розыска Айнур Жусупбеков три часа кряду пытался добиться от него “чистосердечного признания”. Сначала, нависнув над ухом Антона, он орал, как сумасшедший, обещая стереть в лагерную пыль. Потом неожиданно успокоился и, развалившись на стуле, принялся генерировать версии, одна нелепее другой. При этом разброс был такой, что Антон из ”тупого малолетки”, у которого “одни тёлки на уме”, запросто превращался в “агента ЦРУ” и “пиндосскую подстилку”.
Когда следователю показалось, что клиент созрел, он положил на стол чистую бумагу, ручку и скомандовал: “Пиши!”, предупредив об ответственности за дачу ложных показаний.
Пока Антон корпел над своим сочинением, следователь сидел напротив и надраивал табельное оружие. Иногда он вытягивал руку с пистолетом и щурился через прицел в сторону допрашиваемого. Должно быть, в этот момент он казался себе Джеймсом Бондом, однако Антон решил, что роль сержанта Юджина из “Полицейской академии” подходит ему больше.
Антон написал все, как было. Ну, или почти все.
То, что произошло минувшей ночью само по себе преступлением не являлось: погуляли с парнями по охраняемой территории – плотине ГЭС, что тут такого? Ничего же не тронули, ни сломали. А то, что вход в Тоннель нашли, так за это еще наградить надо: тридцать лет никто на этот советский секретный объект попасть не мог, а они – смогли.
Но после встречи с мэром у автозака стало понятно, что просто так от них не отстанут. Будут искать, за что зацепиться, чтобы впаять реальный срок оппозиционерам. За парней Антон не переживал – они не расколются. Если только Глеб…
Воспоминание о предательстве сдавило грудь стальным обручем и Антон в который уже раз за этот день с горечью подумал: “Зачем?!” Он задавал этот вопрос не столько Глебу, сколько себе. Зачем было идти на риск, если итог не очевиден? если знаешь, что рядом с тобой предатель? если есть хоть малая вероятность, что всё закончится так, как закончилось – в комнатке со стальными запорами и решеткой на окне?
Но поступить иначе он не мог: обстоятельства сложились так, что выбора не осталось. Точнее, выбор был. Но такой же простой, как двоичный код, как свет и его отсутствие, как утверждение и отрицание. С одной стороны хорошо – не нужно мучаться, бросая кости раз за разом. С другой – выбор из двух вариантов похлеще русской рулетки: одно неверное движение и ты покойник…
Ну и пусть. Даже если Глеб расскажет им про Новый мир, про заговор профессора Плетнева, про хранителей и тайный ключ, они не поверят. В лучшем случае, подумают, что их водят за нос, в худшем – что парень спятил.
Поэтому Антон был спокоен: о действительно серьезных вещах он не говорил никому.
Как только он поставил подпись и положил ручку, в допросную вошел дежурный и постучал пальцами по наручным часам на правом запястье.
– Иди, Громов, – важно кивнул следователь в сторону двери, рассматривая исписанные ровным почерком листы. – И учти – наш разговор еще не окончен.
Легкая усмешка скользнула по губам Антона. Самое длинное предложение, которое ему удалось произнести за все время “разговора”, состояло всего из трех слов: его имени, фамилии и отчества.
– И ты думаешь, кто-то в это поверит? – встретил его следователь скептической ухмылкой, когда Антона снова привели на допрос. Расхаживая вокруг стола, он принялся зачитывать вслух объяснительную Антона.
– “29 апреля мы с друзьями решили отметить День международной солидарности трудящихся туристическим походом по местам трудовой славы первостроителей нашего славного города”. Это когда весь город снегом завалило и все по домам сидели, вы почему-то решили в горы идти?
– Синоптики сказали, снег растает, – пожал плечами Антон.
– Конечно, – иронично усмехнулся следователь. – Синоптикам надо верить, они же никогда не ошибаются… Хорошо. А вот дальше ты пишешь: “30 апреля в 18.00 наша группа в составе: ммм… собралась у памятника Горнякам и мы отправились в поход”, так?
– Всё верно.
Следователь оторвал взгляд от бумаги и с издевкой заметил:
– Тут, Громов, ты забыл добавить: “прихватив с собой автомобильный домкрат, фомку и набор электрика-верхолаза”.
– В горах всякое случается, – отреагировал Антон. – Лавина, сель, обвал… Можно и в ущелье провалиться…
– Ага, – скептически кивнул следователь. – Как же товарища без аркашки и резиновых перчаток из ущелья доставать? Ты дебил, Громов? Или ты думаешь, что следователь – тупой?
Антон многозначительно промолчал, а следователь, не дождавшись ответа, продолжил:
– А вот это что? “По счастливому стечению обстоятельств, в полночь мы оказались в районе дамбы, где обнаружили вход в старинную пещеру”. Это ж как повезло! – потряс он листочками над головой: – Дамба впервые за семьдесят лет пересохла, и только ты, Громов, с дружками возле нее оказался. Да так хорошо оказался, что ни камеры, ни часовые вас не заметили!
– А мы причём? Выдвигайте претензии к тем, кто такую охрану организовал.
Следователь остановился и с любопытством посмотрел на Антона.
– Интересный ты тип, Громов! – он бросил листочки с объяснительной на стол. – На всё-то у тебя найдется логичный ответ. Только всё это – хрень полная. Пацанские, беспонтовые отмазки. – Он присел на край стола и, наклонившись к уху Антона, вкрадчиво произнёс: – Серьезные люди на зоне тебя не поймут. Там за гнилой базар так разукрасят, – он похлопал ладонью по сжатому кулаку, – в жизнь не отмоешься.
Впервые Антону стало не по себе. Он знал, что следователь пойдет на всё, чтобы раскрутить его на уголовку, и что запугивание – самый распространенный метод. Но одно дело – знать, другое – находиться в двух шагах от камеры с уголовниками. И если в прошлый арест проблем с ними у Антона не возникло, то кто знает, что будет теперь, когда и за ними, и за следователем маячит тень самого Абрамова.
– Не боитесь, что про ваши методы узнает начальство? – кивнул Антон в сторону камеры, висевшей в углу под потолком.
Следователь выпрямился, глаза у него превратились в две узкие щелки, и он, размахнувшись, ударил Антона по щеке тыльной стороной ладони. Падать было не больно: Антон инстинктивно выставил перед собой руки. А вот в ухе звенело так, что казалось барабанная перепонка вот-вот лопнет. Голова кружилась и он сел, опираясь руками на пол. Следователь стоял над ним, держа руки на поясе и улыбался как ни в чем не бывало.
– Что, приболел, Громов? Так нельзя, – заботливо подхватил он Антона под руку, помогая подняться. – Ты еще молодой, здоровье надо беречь.
Заметив, что Антон все еще косится на камеру, усмехнулся:
– Не беспокойся, никто не узнает: вай-фай сегодня по всему городу не работает, – туман.
Антон принял это за очередную издёвку: в голове у него действительно туманилось, мысли никак не могли собраться и он боялся, что сболтнет лишнего. А это запросто, раз уж дошло до рукоприкладства. Здесь и не таким языки развязывали.
Он выпалил раздраженно:
– Что вам от меня нужно? Я все уже написал.
– Давай не будем зря тратить время, – поморщился следователь и достал из папки пару листочков. – Это – протокол допроса. Здесь все, как ты изложил в своей объяснительной за исключением небольшого дополнения: ты признаешь, что вы с друзьями собирались взорвать плотину…
– Вы с ума сошли! – вскрикнул Антон. – Как можно взорвать такое сооружение, да и вообще – зачем нам это надо?
– Важен не результат, а намерение, Громов. А цель более чем ясна: сымитировать техногенную катастрофу и обвинить в ней городскую власть. Разве не так?
– Бред какой-то! – энергично возразил Антон. – Вы что, бомбу нашли, поймали нас на закладке? Нет доказательств – нет дела. Можете убить меня, но я этого не подпишу.
– Зачем же так? У нас все по закону, – ухмыльнулся следователь и положил руку на папку. – Никто убивать тебя не собирается. Достаточно признательных показаний твоих подельников.
Лицо у Антона вспыхнуло, а лоб покрылся испариной. Он снова увидел перед собой лицо Глеба и ладони непроизвольно сжались в кулаки. От предателя можно было ожидать чего угодно. Но парни… Нет, они не могли. По крайней мере, не Ким. Жанна – дочь заместителя мэра, ее не тронут. А что если Соло? Этого папенького сынка запросто могли сломать.
– Я вам не верю, – буркнул Антон.
– Напрасно, – следователь скорчил скорбную мину. – Твои друзья оказались умнее: они подписали чистосердечное – признались в подготовке теракта и выйдут на свободу около тридцати. Тебе же, если станешь выёживаться, придется тянуть лямку по полной. Это ж сколько тебе будет, Громов? – Он мечтательно закатил глаза в потолок. – Сорок с гаком, не меньше. Лучшие годы псу под хвост, а?
Антон угрюмо молчал. Он понимал, что следователь прав: докажи он, что это Антон перекрыл плотину в момент паводка, поставив под угрозу затопления целый город, тюрьма станет его домом на ближайшие двадцать лет. А еще хуже, и парням отсыпят по полной, и этого он себе никогда не простит.
Только никаких доказательств нет и быть не может, а значит, это всего лишь тупой примитивный наезд. Надо держаться во чтобы то ни стало. Тем более, что это – только начало, дальше будет хуже.
– Я все написал как было, добавить мне нечего.
Следователь сложил бумаги в папку и скривил губы в ухмылке:
– Зато у нас есть, чем тебя порадовать. Правда, Петренко? – обратился он к вошедшему в комнату конвоиру. – Уведите арестованного.
Антон встал и вышел в открытую охранником дверь. Он шел по уже знакомому маршруту, сложив руки за спину и выполняя короткие команды идущего следом конвоира. Стены коридоров СИЗО, выкрашенные в грязно-синий колор и освещенные мертвым неоновым светом, нагоняли тоску, и Антон с удивлением обнаружил в себе желание – как можно скорее оказаться в своей камере. Там, конечно, не отель, зато никто не дышит тебе в затылок, не тычет кулаком в спину и не кричит, словно псу: “Стоять!”, “Пошёл!”. А еще там можно сосредоточиться и обдумать план защиты – адвоката если и дадут, то только для галочки.
– Лицом к стене! – выкрикнул конвоир, когда до камеры оставалось еще пол коридора. Антон напрягся.
Пока гремели ключи, он прикидывал варианты, пытаясь не думать о плохом. А самое плохое сейчас – попасть на пресс-хату, где сидят беспредельщики. За разные тюремные ништяки, они превратят твою жизнь в такой ад, что ты согласишься подписать какое угодно признание, лишь бы тебя перевели куда-нибудь.
– Заходи, – скомандовал конвоир и грубо втолкнул Антона в дверной проем.
Дверь за спиной тяжело громыхнула, лязгнул замок и Антон остановился как вкопанный.
Всё свободное пространство общей камеры было занято людьми в пестрых спортивных костюмах. Они стояли на небольших ковриках в одних носках, наклонившись вперед и упершись руками в колени. Впереди всех, у самого окна, что-то бормотал вполголоса щуплый мужичок в тюбетейке.
Антон, конечно, знал, что такое намаз: на мусульманские праздники у городской мечети собиралось столько народу, что небольшой уральский город становился похож на какой-нибудь Учкудук. Но чтобы у мусульман была особая камера в СИЗО… Впрочем, почему бы и нет: уж что-что, а договариваться с начальством они умели.
– Аллаху акбар! – громко произнес щуплый, выпрямившись, и сделал земной поклон. Вместе с ним припали лбом к полу остальные, не обращая внимания на замершего у дверей Антона.
Молитва продолжалась недолго: мужичок в тюбетейке произнес последние слова на арабском и провел ладонями по лицу. Все повторили за ним и принялись обуваться и сворачивать коврики, бросая косые взгляды на новичка. Одни разбрелись по шконкам, другие принялись накрывать на стол. И только мужичок всё стоял у окна, листая небольшой томик в кожаном переплете.
– Здравствуйте, – обратился Антон к нему, чтобы обозначить свое присутствие. Тот не отреагировал, но продолжал всё так же внимательно смотреть в книгу.
“Вот и первый косяк, – занервничал Антон. – Поди разбери, кто у них тут старший”.
– Саид, поговори-ка с человеком, – раздался откуда-то с крайней шконки хриплый голос с кавказским акцентом.
Стриженный под ноль невысокий скуластый парень с узким разрезом глаз подошел к Антону, держа руки в карманах штанов.
– Ты кто такой? – прошлепал он нижней губой, обнажив две золотые коронки на желтых зубах.
– Антон Громов, – ответил Антон спокойно. Хоть перед ним, похоже, шестерка, осторожность не помешает. Еще с прошлой своей отсидки он усвоил урок: улыбку здесь принимают за наглость, медлительность – за трусость.
– Муслим? – кивнул парень вопросительно.
– Не понял, – приподнял бровь Антон.
– Мусульманин, говорю?
– А, нет. Православный.
– Кяфир! – презрительно бросил парень через плечо и со шконок раздались цоканье языком и недовольные возгласы. Он придвинулся к Антону вплотную и зло прошипел: – Ты чё тут забыл, Ваня?
– Так это, – опешил Антон, – я к вам не просился. Мне и в одиночке неплохо было.
– Обиженный, что ли? – отпрянул парень, скривив рот.
Антон вспыхнул, но тут же взял себя в руки: урок номер два – на первую провокацию не отвечай, подраться всегда успеешь.
– Арестовали ни за что, теперь дело хотят повесить.
– Э! Все так говорят! – оскалил он желтые зубы. – А потом – магазин воровал, девчонку трогал, наркотик продавал. Ты лучше сразу скажи, – почесал он загривок, морщась, – всё равно узнаем.
– Я правду говорю – ни за что…
– Вот заладил – “ни за что”, “ни за что”! – грубо перебил стриженный. – Говори, чё тебе шьют?
Антон пожал плечами.
– Следователь двести пятой пугает.
– Вах! – с неподдельным удивлением выдохнул парень. Он направился в конец камеры и исчез в проходе между двухъярусными кроватями. Слышно было, как он с что-то говорит на своем языке, передавая старшему содержание их с Антоном разговора.
На столе в это время появились тарелки с лепешками, конфеты и алюминиевая посуда. Перебрасываясь короткими фразами, зеки стали рассаживаться по скамейкам. Никто не притронулся к еде, пока во главе стола не сел бородатый чеченец средних лет в шапочке с кисточкой. Он согнул руки в молитвенной позе, то же сделали остальные. Щуплый в тюбетейке прочел молитву и сокамерники принялись за трапезу.
– Что стоишь? – поднял глаза на Антона чеченец. – Проходи, Иван-террорист, присаживайся, кушай хлеб, пей чай. Саид, налей гостю.
– Меня, вообще-то, Антон зовут, и я не террорист, – ответил Антон, устраиваясь на краю скамьи.
– Русский – значит Иван. А террорист или нет, суд решит. Двести пятую просто так не дают.
Зеки одобрительно закивали, будто услышали о чем-то для себя приятном.
– Вот брат наш Тенгиз, – показал чеченец рукой на худого лысого парня в полосатой рубашке, – он заслужил. Тенгиз магазин сжёг, где барыга палёную водку продавал, а самого барыгу на пику посадил. Из-за него на тот свет пятеро пошли. А с ними и его брат.
Чеченец замолчал и бросил тяжёлый взгляд на Антона. Зеки тоже косились, отхлебывая чай из алюминиевых кружек. Антон жевал лепешку и все никак не мог проглотить. Похоже, ему не верили, а это плохо: кто знает, какую “весточку с воли” им подкинут. Только сейчас он понял, что за “подарок” приготовил ему следователь. По-видимому, он рассчитывал, что, оказавшись в одной камере с “террористами”, Антон захочет втереться в доверие и примется трещать о своих подвигах. Ну а потом эту информацию можно будет выменять у зеков на какие-нибудь послабления по режиму: мусульманский кодекс чести на кяфиров не распространяется.
– Я никого не убивал, – Антон наконец проглотил кусок, запив его уже остывшим крепким чаем.
– Куда тебе? – усмехнулся чеченец и обвел глазами сокамерников. – Сдаётся, братья, он такой же “террорист”, как тот, которого в прошлый раз нам подкинули.
Что-то острое вонзилось Антону в левое ребро и он с удивлением покосился на соседа. Саид сидел как ни в чем не бывало и отхлебывал чай из своей кружки.
– Не дергайся, Ваня, – процедил он сквозь зубы, – дырка будет.
Такого поворота событий Антон не ожидал. Его могли кинуть в камеру к “первоходам”, где никаких правил нет и каждый выживает как сумеет. Могли в какую-нибудь тройку к особо буйному зеку. И там и там оставалось время на знакомство с ситуацией, на притирку с сокамерниками. Но оказаться в одной хате с радикалами и сразу попасть в оборот…
– Давай сделаем так, – спокойно, почти по-дружески, предложил смотрящий, – ты снимаешь крест и произносишь шахаду. Мы тебя как брата берем в джамаат, и никто тебя ни здесь, ни на зоне не тронет.
– А что, в ислам теперь только так – с ножом у горла принимают? – как можно спокойнее спросил Антон.
Смотрящий зло усмехнулся.
– Ты же стукач. А со стукачами по другому нельзя.
– Вы ошибаетесь, – лоб у Антона покрылся холодной испариной. – Они просто хотят заткнуть мне рот, чтобы никто не знал об их преступлениях.
– Кто, “они”?
– Мэр – Абрамов, и его свора.
Зеки вдруг зашевелились, переговариваясь короткими фразами, разбавленными русским матом. Чеченец сидел набычившись, бросая колкие взгляды на сокамерников. Видимо, Атон своим ответом спутал ему карты. Мусульмане, особенно приезжие, Абрамова не любили: пользуясь положением, он не пускал их ни в бизнес, ни на работу, предпочитая иметь дело со своими. Единственное место, где они еще могли получить барыш – местный рынок, и тот находился под жестким контролем абрамовской мафии.
– Тихо! – прозвучал резкий, как удар ножа, голос. Разговоры моментально стихли, а смотрящий качнул головой, глядя на Саида. Антон облегченно вздохнул, почувствовав, что больше ничего не колет ему в ребро.
– Абрамов – плохой человек, – глянул чеченец исподлобья. – Только и тебе веры нет. Чем докажешь, что не врёшь?
– Ну, не знаю, – пожал плечами Антон. – Спросите у тех, кто со мной по осени сидел. Мне тогда за вмешательство в выборы пятнашку впаяли.
Смотрящий задумчиво молчал, положив сцепленные в замок руки на стол. Зеки стучали посудой, стряхивали хлебные крошки с бород и одежды, заканчивая вечернее чаепитие. Все ждали, что скажет старший: после предложения принять “веру пророка”, всё остальное могло не понравиться.
– Пусть Всевышний рассудит, – неожиданно произнес не проронивший до этого ни слова мужичок с четками и с благоговением провел ладонями по щекам. Остальные последовали его примеру и стали быстро убирать со стола посуду.
Этап 4
– Благодарю за угощение, – вежливо произнёс Антон и перекрестился.
Обычно он никогда не молился при посторонних. Но здесь, в окружении людей по-своему набожных, сделал это с особым желанием. Тревога помаленьку отпускала: здешние обитатели доверили его судьбу Всевышнему, а значит ничего плохого с ним не случится.
Антон уже собирался искать свободную шконку, но Саид крепко схватил его за руку:
– Э, стой, куда? Еще не закончили.
– Присаживайся, – подтвердил чеченец, показав на середину скамьи.
Оказывается, разборки не закончены, их просто отложили.
“Из огня да в полымя”, – оценил Антон ситуацию и прошел на указанное место. Один из зеков принес большую шахматную доску и уселся напротив.
– Будешь играть, – приказал смотрящий. – Выиграешь – живи как хочешь, никто тебя не тронет. Проиграешь – значит стукач.
Антон едва сдержал улыбку: вряд ли среди зеков найдется достойный соперник для победителя городского турнира по шахматам.
– Детектор лжи такой? Хорошо, я согласен, – помассировал он озябшие руки. – Только при чем тут… Всевышний?
Зек, принёсший шахматную доску, ухмыльнулся и раскрыл ее перед удивленным Антоном. Внутренность доски представляла собой поле для игры в нарды, украшенное восточным орнаментом. Коричневые и черные фишки лежали вперемешку, а среди них белели два кубика с номерами.
– Играй десять раз, – на ломанном русском стал объяснять условия игры зек. – Если ничья, играй еще одна. Поняль?
– А я, это… – запинаясь, промямлил Антон, – правил не знаю.
– Э, защем правила? Ты играй, зара научит.
– Зара? Это кто еще? – огляделся Антон по сторонам.
– Кубик так называется, чурькя.
Партнер принялся распределять фишки по доске, и Антон понял, что влип. Он не любил рандомные игры. Его разум протестовал против вмешательства в игру слепого случая, который в один момент мог обрушить все твои планы, какими бы красивыми они тебе не казались.
Игра должна строиться на четких понятных правилах, где каждый новый ход связан с предыдущим. Ошибся, потерял фигуру, поставили мат – виноват только ты и никто другой. Просто, соперник оказался умнее, расчетливее.
Всё меняется, когда вместо шестидесяти четырех клеток и набора фигур у тебя в руках два кубика с цифрами от одного до шести. Какой стороной они повернутся к тебе, одному Богу ведомо…
Так вот в чём дело! Правоверные решили доверить судьбу кяфира случаю. А что такое случай, как не воля Аллаха? Каждый твой шаг предопределен свыше – верят они. Есть только узкое окно возможностей, предоставленное Провидение. Сумеешь воспользоваться им – победа твоя.
Какое-то новое, незнакомое чувство защекотало внутри и Антон облизнул потрескавшиеся от ночных приключений губы. Неизвестно откуда взявшееся желание кинуться в драку овладело им, будто вокруг не каменные стены, а упругие канаты октагона. Он даже бросил пару огненных взглядов на соперника, но тот не отреагировал.
Зек распределил фишки по разным полям, выстроил в два ряда друг против друга и кинул кости.
– Четыре-адинь, – объявил он результат и кивнул Антону: – Кидай.
Не спрашивая, зачем, Антон взял кубики, с любопытством повертел перед носом и легко бросил на деревянное поле игральной доски.
– Э! – недовольно воскликнул зек, увидев лучший результат. – Хади перьвий.
Фишки посыпались с “головы” одна за другой. Следуя выпадающим на кубиках цифрам, они скакали по лункам, собирались в “домах”, чтобы затем оказаться вне поля. Побеждал тот, чьи фишки первыми покидали доску.
“Восток – дело тонкое, – отметил про себя Антон. – В шахматах борются, чтобы остаться на доске, здесь – чтобы поскорее соскочить”.
Кости ложились по разному, но Антону казалось, что ему везет меньше, чем сопернику. Первые пять таймов он ожидаемо продул: три потратил на изучение правил игры, два – на разработку стратегии.
Зек не скрывал радости, когда пятая игра закончилась для Антона разгромом.
– Кокс! – просиял он и снял последнюю фишку, в то время как Антон не выбросил ни одной. – Э, пацан! Тибе урюк прадавать, а ты в нарды играть сель.
Кроме смотрящего, за игрой больше никто не наблюдал. Зеки разбрелись по шконкам, располагаясь ко сну, и только мулла – так Антон прозвал щуплого в тюбетейке – всё листал книгу в кожаном переплете, что-то шепча себе под нос.
Соперник Антона расслабленно зевнул и небрежно бросил кости.
– Фсё, Ваня! Сектым-башка тибе будит, – скривил он губы в ехидной улыбке.
С первым ходом зеку не повезло – кубики показали три и один. Но он и виду не подал, рассчитывая, по-видимому, что не эта, так другая партия станет для Антона последней. Игра ему явно наскучила и он все чаще отвлекался на происходящее в камере, машинально переставляя фишки. Пара ошибок, допущенных соперником, и выпадавшие то и дело удачные комбинации, позволили Антону сначала вырваться вперед, а потом загнать его в капкан. Вывести фишки с поля раньше противника уже не составило труда.
– Э, урус-шайтан! – шипел зек, злобно щурясь и торопливо расставляя фишки для новой партии.
Антон широко улыбнулся и сделал первый ход. Оказывается, рациональное мышление и удача не все, что нужно для победы в этой странной игре. Важно завладеть эмоциями соперника – притупить бдительность и нанести удар. И пока он не пришёл в себя, навязать такой темп игры, чтобы даже не помышлял о победе.
Тактика оказалась вполне рабочей: зек и глазом не успел моргнуть, как продул Антону все пять партий. При этом две последние прошли под непрестанные крики сокамерников, окруживших поле битвы, так что по факту Антону противостоял уже весь тюремный джамаат.
– Кокс, – убрал Антон последнюю фишку с доски. – Кажется, так это называется?
Словно загнанный волк огрызался зек нападавшим на него сокамерникам, поглядывая с опаской на смотрящего. Гвалт стоял неимоверный, казалось, вот-вот и начнется драка. Антон насторожился – в любой момент скандалисты могли переключиться на него и тогда точно “кирдык”. Но грозный окрик чеченца остановил вакханалию. Зеки, в том числе и непутевый игрок, утихомирились и стали расходиться.
”Неужто все? – ёкнуло у Антона в груди. – А как же одиннадцатая партия?”
– Габдулла хазрат, – кивнул смотрящий мулле. Тот поцеловал книгу, положил на тумбочку и, поднявшись с кровати, сел напротив Антона.
“Ясно – сэнсэй пожаловал”, – усмехнулся про себя Антон и как заправский игрок принялся расставлять фишки.
В отличие от прежнего соперника, этот был спокоен и даже в какой-то мере обаятелен. Двигался медленно, с достоинством, говорил вкрадчиво, улыбался с легким прищуром. Только холодный блеск в тёмно-карих зрачках колол не хуже того ножа.
– Бисмилляхи рахмани рахим, – негромко помолился мулла. приложив руки к щекам.
“Да они что, всерьез? – удивился Антон; после удачной игры он расслабился и испытание нардами казалось очередной зековской шуткой. – Ладно. Посмотрим, что может этот ассасин”.
Кости упали на доску с грохотом судейского молотка и игра началась.
Навязать противнику прежний темп не удалось – он не делал ошибок и к тому же ему сильно везло. Левой рукой мулла перебирал четки, а правой бросал кубики и переставлял фишки. Перед каждым броском что-то шептал, изредка пронзая Антона острым взглядом.
Когда мулла начал выбрасывать фишки, Антон понял, что попал в собственную ловушку. Ему казалось, что алгоритм игры прост: фортуна редко выбирает одного, а небольшие отклонения легко купировались точностью расчетов. Но в этот раз ему не везло тотально. Сопернику оставалось вывести с доски четыре фишки, Антону – целых десять.
“Мама дорогая, это же конец!” – устремил Антон взгляд в непроглядную темень тюремного окна. Там, за этим окном, за этими стенами текла обычная городская жизнь: катили по проспекту автобусы, шли со смены рабочие, студенты тусовались в Маке. А мама… Наверняка она сейчас в храме. Ведь ей уже сообщили, что сын задержан, и что будет суд. Снова начнутся ежедневные хождения в СИЗО, унижения перед начальником, отказы в звонках и передаче посылок. И никто не придет и не поддержит, не скажет доброго слова. Даже отец Петр. Ведь ее сын – преступник, поделом ему.
Лицо нестерпимо жгло, и Антон встал, чтобы пройти к умывальнику.
– Куда? – раздался окрик смотрящего. – Закончи, потом иди.
– Я попить, – просипел Антон севшим голосом.
– Саид, налей, – скомандовал чеченец и шнырь метнулся исполнять приказание.
– Что, ссать хочешь, а нечем? – оскалился зек, протягивая грязную алюминиевую кружку.
Антон не ответил, только сделал пару больших глотков и, плеснув на руку, омыл лицо. Холодная вода из-под крана привела в чувство и он опустился на скамью. Мулла сидел с полуприкрытыми глазами, перебирая четки. Два, максимум – четыре броска, и он выиграл. В шахматах в такой ситуации Антон уже поздравил бы соперника с победой. Здесь такой опции не было.
“Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его”, – всплыла вдруг в памяти коротенькая строчка из псалма. Мать советовала произносить ее про себя, если при поступлении в институт возникнут проблемы. Тогда не понадобилось: Антон освоил материал так, что от зубов отскакивало. Но сейчас, кажется, самое время.
Антон положил указательный и средний пальцы правой руки на край стола (почему-то именно так это работало) и мысленно повторил, чеканя каждое слово: “Помяни, Господи…”
Мулла встрепенулся, словно его разбудили, и посмотрел удивленно. Смотрящий заметил перемену в настроении своего протеже и грубо скомандовал:
– Чего сидим? Кончай уже.
Кого и как кончать, объяснять было не нужно. Мулла побеждает, смотрящий приказывает Антону произнести шахаду, он отказывается, и тогда…
О том, что будет тогда, думать не хотелось. Антон сгреб кости в ладонь и бросил в сторону соперника. Кубики ударились о бортик доски и остановились посередине поля шестерками вверх.
“Утешительный приз”, – с грустью улыбнулся Антон, убирая с поля четыре фишки. Остальные шесть застряли двумя тройками на входе в дом. Победить в такой ситуации можно, но только если крупно повезет. А после дубля с шестерками лимит на везение у Антона, похоже, закончился.
Так он думал, пока мулла не метнул кости. Кубики лениво прокатились по доске и выдали самый лузерский вариант: один и два. Дружный вздох пронесся по камере и Антон увидел, как со шконок к столу потянулись зеки. Смотрящий не препятствовал: все должны были увидеть, как Аллах покарает неверного.
Не моргнув глазом, мулла передвинул пару фишек на последние лунки. Максимум два хода отделяли Антона – от неминуемой расправы.
На этот раз он не стал трясти кубики в ладони и загадывать числа, а бросил сразу, чуть приподняв над доской. Образовавшуюся на миг тишину взорвали возгласы досады и удивления. Вопреки алгоритму случайных чисел, кости снова упали шестерками вверх.
“Этого не может быть”, – растерянно бормотал Антон, поспешно снимая с доски четыре фишки: чего доброго, еще переходить заставят. Хотя и этот джекпот вряд ли что изменит – мулла ходил первым, а его фишки стояли у самого выхода.
Он даже не удивился, когда под восклицания: “Аллаху акбар!” кости подарили сопернику дубль из троек. На его половине доски осталась одна единственная фишка, и та на последней лунке. Антону мог бы помочь дубль из пятерок, но чудеса случаются разве что в Библии, да в житиях святых. А он – простой смертный, к тому же – без пяти минут зек-рецидивист.
– Эх, Ваня, Ваня! – осклабился Саид. – Походу, ты с джинном связался. Только джинн против муллы – ничто. Мулла Коран знает!
Зеки одобрительно закивали, а мулла, хитро улыбаясь, пригладил клинышек черных волос на подбородке.
Какое-то смутное, но сильное чувство, похожее на гнев и восторг одновременно, вспыхнуло в груди. Антон знал, что должно случиться что-то нехорошее, и боялся этого. Но когда остался один шаг, сам бросился на амбразуру.
– Аллаху акбар, говорите? – поднял он глаза на столпившихся у стола зеков. – Христос акбар! – прозвенело на всю камеру и кубики полетели на доску.
Что упало раньше: кости игральные или Антон загремел своими, он так и не понял. Игра закончились, и пришло время платить по счетам.
“Полный комплект, – вытирал он хлынувшую из носа юшку, сидя на полу. – Следак ударил по правой, эти по левой заехали”. Зеки о чем-то галдели, размахивая руками перед носом у смотрящего, а тот отвечал им с нескрываемым раздражением. “Иса”, “джинн”, “кяфир” – единственные слова, которые можно было разобрать среди этого шума.
Вставать Антон не спешил: если продолжат бить, по крайней мере падать не придется. Между тем разразившийся скандал утих и зеки стали расходиться, выражая недовольство возгласами и жестикуляцией. Один только мулла обогнул стол, сел на Антоново место и похлопал по скамье, приглашая к разговору.
– Тебя как зовут? – прищурился он доброжелательно.
“Ну вот! Сейчас начнет грузить про самую мирную на свете религию, – покосился на муллу Антон, вытирая испачканные кровью руки. – А потом заточку к горлу приставят”.
– Антон.
– Молодец, Антон. Веру свою защищать надо, – начал мулла издалека. – Только Иса, алейхи ва ссалям, сын Марйам, всего лишь Масих, человек. “Акбар” подобает говорить лишь при упоминании Всевышнего.
– Иса и есть Всевышний, – возразил Антон.
– Тихо, тихо! – настороженно шикнул мулла. – Хочешь дожить до утра, лучше молчи.
В тот же момент рядом нарисовался Саид.
– Ваня…
– Антон, – строго зыркнул мулла.
– Анэтон, – издевательски повторил шнырь и ткнул пальцем с наколкой в виде перстня в сторону крайней шконки, – занимай эту, там спать будишь.
Перед тем как со стола убрали нарды, Антон успел заметить дубль из шестерок, победоносно сияющий на игральных костях.
Глава 4. Светлячки
Метеоролог Калганов тащился по крутому горному склону сквозь непроглядную мглу ночи, подсвечивая фонариком узкую каменистую тропу. Накрывший прошлым утром окрестности нижней метеостанции туман, оставил его без работы: стрелки приборов замерли на нулевых отметках, как будто физические параметры перестали существовать. Плюс ко всему вышел из строя старый советский радиопередатчик. На выделенной волне слышался только белый шум, а попытки поймать хоть какой-то радиосигнал на других волнах не увенчались успехом. Единственные звуки, попадавшиеся в эфире, напоминали печальные песни китов.
Каждые три часа звонили из МЧС и требовали сводку погоды, а ее не было. Даже высоту туманного слоя измерить не получалось. Запущенный днем зонд исчез в тумане бесследно, помигав на прощание красными диодами облакометра. Напрасно Калганов следил за секундомером, ожидая взрыва гремучей смеси. То ли туман поглощал звук, то ли его верхняя граница соединялась с нижним облачным слоем, но взрыва он так и не услышал.
Всё это страшно раздражало. Вообще-то, Калганов рассчитывал провести выходной день с друзьями на шашлыках. Но, вопреки ожиданиям, “старая калоша” Кузьминична – старший метеоролог и по совместительству главный синоптик Солнечногорска, слегла с артритом. И теперь ее заместителю приходилось переться среди ночи на дальнюю станцию, расположенную почти на вершине Силтау, чтобы снять показания приборов и выдать таки сводку погоды на предстоящий день.
– Проклятье! – вскрикнул Калганов, споткнувшись об неведомо откуда взявшийся отросток, похожий на лиану.
Хоть и нечасто, примерно раз в месяц, ему приходилось ходить этой дорогой. Обычно, тропу обступали только редкие кусты шиповника и одинокие сосны. Откуда здесь взялись тропические растения, непонятно.
Калганов направил фонарь под ноги, пытаясь рассмотреть извивающуюся змеей толстую ветку, покрытую свежими побегами листьев.
– Ни хрена себе! – ругнулся он удивленно.
В тот же момент неподалеку в туманной мгле зажглись два красных светлячка. Похожие на глаза хищника, они покачивались из стороны в сторону, порой замирая на месте. Калганов испуганно махнул фонарем в их сторону и светлячки исчезли так же внезапно, как и появились.
– Долбанный туман, – сглотнул он подкативший к горлу комок и пошел вверх по тропе. Три светлячка всплыли у него за спиной и, играя в чехарду, полетели следом.
Минут через двадцать Калганов стоял перед входом на верхнюю метеорологическую площадку и пытался открыть заросшую густой травой калитку. Конструкция из профиля и арматуры не поддавалась, и он принялся рвать траву руками, пыхтя от усердия и непрестанно чертыхаясь. Вокруг него во множестве плясали светлячки, но, увлеченный борьбой со взбесившейся флорой, он не обращал на них внимания.
– И откуда ты, падлюка, повылазила? – пыхтел Калганов. – Две недели назад чисто было.
Наконец ему удалось высвободить калитку из зелёного плена и он вошел внутрь ограды. Здесь, как и на горной тропе, под ногами путалась густая трава. Осторожно ступая по толстым вьющимся стеблям и подминая поднявшиеся до колен колоски, Калганов принялся бродить по станции, разыскивая скрывающиеся в тумане метеорологические приборы.
– И надо было среди ночи в гору переться? – злился он на себя, отмахиваясь от надоедливых светлячков, вычерчивающих в тумане причудливые траектории. Здесь, на верхней станции, картина была та же: стрелки метеоприборов застряли на нуле, флюгер не шевелился, а гелиограф до самой макушки покрылся плющом.
– Нахрена в горах гелиограф? – ворчал Калганов, сдирая со стеклянной сферы сочные и крепкие как веревка побеги. – Кто ежедневные показания снимать будет? Дебилы, блин.
Кружившие рядом светлячки затряслись, словно зашлись смехом, услыхав очередную ругань.
– А вы чё ржете, красножопые? Спали бы себе под кустом, самое время для … – соорудил Калганов пятиэтажную словесную конструкцию.
Светлячки отреагировали на отборный мат неистовой пляской, стали крупнее и загорелись ярким желтым светом. На стеклянной поверхности гелиографа остался последний тонкий стебель. Калганов схватил его, но тут же отдернул руку, злобно прошипев:
– Ах ты, сука!
Мелкие, но острые словно бритва шипы разрезали кожу ладони, и на стекле появилось несколько капель крови. Калганов скрипнул зубами и, спустив пониже рукав брезентовой куртки, ухватился им за колючий стебель.
– Твою ж мать! – заорал он что есть мочи. Куртка не помогла, и ладонь покрылась новыми кровоточащими проколами.
– Чёрт! Дьявол! Чёрт! – лупил Калганов по сфере окровавленной ладонью, вымещая на бездушном стекле бессильную злобу.
Светлячки, казалось, заразились яростью метеоролога: они принялись вертеться вокруг гелиографа с бешенной скоростью, издавая отвратительный, непереносимо высокий звук.
Калганов выпучил глаза и испуганно попятился, но, запутавшись ногами в траве, потерял равновесие и свалился на спину, выронив фонарь из руки. Светлячки кружились все быстрее, сливаясь в огненное кольцо и наполняя светом стеклянную сферу гелиографа.
Метеоролог попытался заткнуть уши руками, но тщетно – мучительный писк продолжал сверлить перепонки. Шар разгорался все ярче и скоро стал похож на сверхновую звезду, по поверхности которой перекатывались радужные волны. Свет озарил окрестности метеостанции, высвобождая из плена тумана расставленные на небольшом плато будки с датчиками, антенны, флюгеры.
– Чёрт бы меня побрал!! – с болезненным восторгом простонал Калганов.
В тот же момент яркая беззвучная вспышка озарила плато, и метеостанция исчезла в облаке ослепительного света. Облако дышало, словно живое, пронзая тьму иглами холодных лучей. Через мгновение сияние померкло и вернулось к исходной точке – стеклянной сфере гелиографа. Светлячки исчезли, но шар продолжал светиться изнутри, освещая фигуру человека, стоящего на коленях с протянутыми к шару руками. Волосы у него стояли дыбом, в широко открытых глазах застыло выражение ужаса, а обугленный рот слегка дымился.
Сфера постепенно угасала, и туманная мгла вновь поползла на плато косматыми языками. Наконец последняя светлая точка внутри гелиографа потухла и метеостанция погрузилась в кромешную тьму.
Город проснулся под звуки государственного гимна СССР. Его было хорошо слышно, несмотря на туман, который вопреки ожиданиям к утру не рассеялся, но сгустился еще сильнее. Связисты трудились всю ночь, развешивая на перекрестках и площадях стационарные радиоточки. В то же время в здании телерадиоцентра шла лихорадочная работа по организации круглосуточной трансляции: техники настраивали оборудование, спичрайтеры корпели над текстами, дикторы пили кофе и сыпали скороговорками.
Редактор не стал изобретать велосипед, и достал из местного архива записи радиопередач, начиная с восьмидесятых годов прошлого века и заканчивая нулевыми, когда радиовещание отдали на откуп “Русскому радио”, “Радио-шансон” и прочим новомодным каналам. Они исчезли из эфира в одночасье, едва испортилась погода. Прекратились и новостные трансляции.
Все это должно было заменить возрождаемое в авральном темпе городское радиовещание, от которого требовалось выпуски новостей, информирование населения о режиме ЧС, ну и, разумеется, развлекательный блок.
– Вы точно этого хотите? – покосился оператор на начальника перед тем, как начать эфир. – Там же в начале советский гимн звучит.
– Какая, к чёрту, разница! – сморщил редактор кислую мину. – Думаешь, кто-нибудь слова слушает? Найдем новый вариант, поменяем. Врубай!
Когда затих последний торжественный аккорд, раздались позывные местной радиостанции и молодой женский голос бодро произнес:
– Доброе утро, товарищи! В Солнечногорске шесть часов утра. В эфире утренний концерт “По заявкам радиослушателей”.
Раздольной волной прокатилась по утопающим в тумане улицам города мелодия любимой песни всех колхозных доярок и ивановских ткачих ”Оренбургский пуховый платок”.
После концерта начался новостной блок начала 80-х. Мужской и женский голоса сменяя друг друга вещали о комсомольских отрядах на строительстве БАМа, о прошедшем в Кремлевском Дворце съездов очередном пленуме партии, об экономической и военной помощи “братскому афганскому народу”.
– Что там дальше? – раздраженно крикнул редактор оператору в толстый черный наушник. Тот чуть приподнял динамик и улыбнулся:
– “Пионерская зорька”!
– После нее даем обстановку по ЧС. Студия готова.
Как только закончилась передача о поездке челябинских пионеров на спортивные состязания в ГДР, в городе ненадолго воцарилась тишина. Потом из репродукторов раздались треск, жужжание, и ровный мужской баритон трижды произнес:
– Внимание всем жителям Солнечногорска! Прослушайте информацию о чрезвычайной ситуации.
Толпившийся на остановках в ожидании транспорта народ и редкие автомобилисты, сбитые с толку повсеместным радиовещанием и его содержанием, с тревогой выслушали сообщение о том, что, “по причине аномального атмосферного явления”, в городе вводится ряд ограничений на пользование личным транспортом, а с 22.00 по 5.00 “в целях сохранения правопорядка” устанавливается комендантский час. Все предприятия и госучреждения работают в обычном режиме. Занятия в школах на время тумана отменяются, а появление детей на улицах в дневное время возможно только в сопровождении взрослых. Диктор заверил, что власти принимают меры по восстановлению сотовой связи и телесигнала, и призвал горожан следить за новостной повесткой на городском радио и кабельном телевидении.
Объявление по ЧС закончилось и приятный женский голос на фоне монотонного музыкального трека принялся рассказывать об актуальных городских новостях, из которых слушатели, в частности, узнали о телефонном разговоре мэра города с губернатором.
– Леонид Гертнер поздравил солнечногорцев с Днем труда и весны и пожелал Ивану Абрамову успешной работы на посту главы города, – беззастенчиво соврала ведущая, сообщив напоследок: – Сегодня в 12.00 в здании администрации состоится встреча главы города с представителями кочевого народа, посетившего Солнечногорск с официальным визитом. И о погоде…
Когда прозвучали первые аккорды композиции “Вставай страна огромная” и известный советский писатель Крашенинников стал зачитывать страницы из книги Леонида Ильича Брежнева “Малая земля”, Майер отошел от окна и сел в кресло. Кроме него в совещательном зале администрации находились начальник МЧС и главный полицейский города. Они сидели друг против друга за длинным столом, понурив головы, словно нашкодившие мальчишки.
– Давайте еще раз. Во сколько команда лейтенанта Барсукова должна была вернуться с учений? – устало спросил Майер.
– Вчера вечером, до захода солнца, – ответил начальник МЧС, поглаживая кожаную папку ладонью. – Группа должна была пройти слаживание в условиях горной местности… Понимаете, у нас нормативы…
– А они когда пришли? – перебил Майер.
– Утром в пять.
– В пять. И Барсукова с ними уже не было.
– Не было… – тихо повторил начальник МЧС и виновато опустил голову. Потом резко выпрямился и развернулся всем корпусом в сторону Майера – Они искали его всю ночь. Но вы поймите: горы, темно, туман, видимость нулевая. Как можно найти человека в таких условиях, тем более что он не сам пропал, его утащил… утащила эта тварь…
– Что же вы замолчали? Скажите нам, как вы ее назвали?
– Это не я ее назвал. Это рядовой Сабуров и сержант Жилин.
– Пусть так. То есть, они утверждают, что командира среди бела дня…
– Туман же!
– Вот именно. Среди бела дня под покровом тумана лейтенанта Барсукова похитил… – остановился Майер, словно терпеливый учитель в ожидании правильного ответа ученика.
– Птеродактиль, – буркнул начальник МЧС.
Майер откинулся на спинку кресла и утвердительно покачал головой.
– Птеродактиль… Замечательно…
– Слушайте, меня там не было, – обиженно заговорил эмчеэсовец, – это все записано со слов моих бойцов, а я им верю. Каждый прошел проверку у психиатра и не один раз…
– Успокойтесь, пожалуйста, – мягко остановил офицера Майер. – Я просто хотел сказать, что там, – ткнул он пальцем в потолок, – вашему рапорту не поверят. В лучшем случае – уволят, в худшем – отправят на принудительное лечение. Вместе с бойцами.
Офицер угрюмо молчал, нервно поскребывая ногтем полировку стола.
Майер глубоко вздохнул и обратился к начальнику полиции.
– Как дела с опознанием трупа, разобрались?
– Так точно, – отрапортовал начальник полиции. – Тело, которое отряд МЧС нашел в ограде верхней метеостанции, принадлежит младшему метеорологу Калганову. Его начальница подтвердила. Родных нет – детдомовец, – пояснил он причину отступления от протокола.
– Значит, командира они не нашли, – повернулся Майер к офицеру МЧС, – а труп Калганова обнаружить смогли. Молодцы. И это ночью и сплошном тумане, заметьте. Ну и какие предварительные версии? – поинтересовался он у полицейского.
– Там пока ничего не понятно, – правоохранитель достал из кармана платок и вытер крупный пот со лба. – Если это убийство, то какое-то странное… Такое ощущение, что ему автоген в рот засунули и тысячу вольт через него пропустили. Даже патологоанатом в шоке: говорит, всякого в жизни навидался, но чтобы труп в такой позе и… его лицо…
– А что у него с лицом?
– Так не объяснишь, это видеть надо. У фотографа принтер сломался, обещал починить к обеду. Но там жуть форменная.
– Понятно, – Майер приподнял очки и помассировал пальцами веки. – Ну а с нарядом ГАИ что за история?
Полицейский снова достал платок и собрал очередную порцию пота на раскрасневшемся лбу и обвисших по бульдожьи щеках.
– Да так, ничего особенного, – пожал он плечами. – Во время ночного дежурства на загородной трассе у сержанта Наливайко произошел нервный срыв. Сейчас находится в психиатрической под наблюдением.
– А подробнее?
– Подробнее… – замялся полицейский, показывая нежелание обсуждать скандальное происшествие. – Можно и подробнее. Только попрошу не распространяться, человек попал в такое положение – врагу не пожелаешь… Я только то, что написал в рапорте его напарник – старшина Гарипов. Все было как обычно: перед дежурством наряд прошел инструктаж, врачебный осмотр, получили табельное оружие. В 12.00 прибыли на пост в район развязки, что на выезде из города. Ну и… несли службу. Хотя, как несли. Кто в такой туман поедет? На дороге ни одной машины. Чтобы взбодриться, выпили чаю, стали играть в карты. Тут и появились светлячки…
– Светлячки?
– Ну да, светлячки. Хотя потом оказалось, что не совсем…
– Не понимаю, – Майер сцепил руки в замок и навалился грудью на стол. – Что значит, “не совсем”?
– Не совсем светлячки. Поначалу они вокруг машины кружили, а потом проникли в салон и принялись жалить сержанта Наливайко.
– Разве светлячки кусаются? – вопросительно посмотрел Майер на начальника МЧС.
– Нет, конечно, – скептически усмехнулся тот. – Самые безобидные существа в мире насекомых.
– Я про насекомых не знаю, – раздраженно парировал полицейский. – Что касается конкретно этих, то тут факт налицо. У Наливайки вся морда в шрамах от ихних укусов.
– Хорошо, хорошо, – хлопнул ладонями по краю стола Майер. – Ну а дальше-то что?
– Что дальше… Дальше Наливайко выскочил из машины и побежал в сторону леса. Махал руками, кричал, матерился. Через пять минут Гарипов пошел за ним и нашел его в кустах. Он там голый сидел. С пистолетом… Жалко парня, – скорбно вздохнул полицейский. – Крыша, видать, поехала.
– М-да, дела-а-а, – задумчиво произнес Майер и побарабанил пальцами по столу. Потом поднялся и произнес официальным тоном: – Надеюсь, товарищи офицеры, вы понимаете, что информация о данных происшествиях не подлежит огласке. По крайней мере, до тех пор, пока не будут установлены все причины.
– Да уж понятно, – горько ухмыльнулся полицейский, вставая из-за стола. – Журналюгам только повод дай, такого напридумают. Не только петродактили, но и динозавры с мамонтами в лесах заведутся.
– Что птеродактили, – отреагировал на укол начальник МЧС, защелкивая портфель. – Светлячки-людоеды – вот это тема.
– Время – 9 часов 15 минут, – строгим тоном остановил Майер словесную стычку силовиков. – Напоминаю, что в 12.00 у нас встреча с пришельцами. У вас все готово, товарищ майор?
– Так точно. Город под контролем. Порядок на мероприятии обеспечим.
– Тогда за работу.
Главный полицейский и начальник МЧС покинули зал. Заместитель мэра подошел к открытому настежь окну, расслабил галстук и расстегнул воротник рубашки. Сквозь сизую пелену тумана с улицы доносились звуки советского блюза. Слегка гнусавя, певец хриплым тенорком выводил: “Всё-о-о-о очень просто: сказки – обман. Со-о-о-олнечный остров скрылся в туман…”
– И где только раскопали, – ностальгически склонил голову набок Майер, прислушиваясь к простенькой партии гитарного соло.
Фонари городского освещения, включенные ради непогоды, и свет в окнах зданий не могли победить окутавшее город облако, но придавали ему необычный желтоватый оттенок. Словно большая губка, туман впитывал в себя электрический свет и сам начинал светиться.
“Эдак нам скоро и солнце не понадобится”, – горько усмехнулся Майер и направился к выходу. Проходя мимо штандарта, он остановился у большой иконы Николая Чудотворца. Несколько лет назад, когда в Москве заговорили о скрепах, мэр попросил местного священника, отца Петра, освятить здание городской администрации.
“Выгоню к чёртовой матери!” – подкрепил мэр приказ подчиненным явиться на мероприятие. На освящение пришли даже атеисты и пара растафариан – местных сисадминов. Кроме городского телевидения, съемку вели областной и федеральные каналы. Свечи в руках горели ярче чем на Пасху, подчеркивая страдальчески-глуповатые выражения на лицах невольных молитвенников.
Два часа ходил батюшка в сопровождении худенького отрока в старинном платье и пары перезревших девиц в платочках по кабинетам и залам, кропя их святой водой и изгоняя “все лукавое бесовское действо”. Не зашел только в комнату отдыха, откуда несло сигарным дымом так, что не помогали ни генеральная уборка, ни круглосуточное проветривания.
Напоследок отец Петр поблагодарил мэра “за внимание к духовным нуждам сотрудников”, а подчиненным пожелал жить в мире с Богом и друг с другом и совершать свое служение не за страх, а за совесть, ибо “не может укрыться град стоящий наверху горы”. А “дабы благословение Божие на месте сем пребывало неотступно”, священник передал в дар администрации образ святителя Николая – небесного покровителя Южного Урала. Мэр сначала повесил его у себя в кабинете, но через несколько дней приказал отнести в зал совещаний. “Мешает общаться с подчиненными”, – признался он заместителю в приватной беседе.
Несмотря на довольно внушительные размеры иконы, фигура и лик святого терялись на фоне разноцветного солнцеподобного ореола, составленного мастером из множества уральских самоцветов. Было в этом что-то детское, наивное, и Майер, хоть и считал себя агностиком, любил останавливаться перед ней, чтобы сбросить накопившееся за день напряжение.
Но сейчас вместо облегчения, он ощутил невнятную тревогу. В миролюбивом прежде взгляде святого сквозила необычайная строгость и укоризна.
Майер с сожалением вздохнул и вышел из совещательной комнаты. Дверь захлопнулась и туман, стоявший стеной у открытого окна, колыхнулся, подавшись внутрь помещения, но тут же отпрянул обратно, словно испуганный зверь.
Глава 5. Встреча
– Кем о
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/andrey-gupalo/krasno-zheltye-dni-71403460/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.