Государь
Государь
Алексей Иванович Кулаков
Рюрикова кровь #3
Третья книга цикла «Рюрикова кровь».
Алексей Кулаков
Государь
Пролог
– Московское время девять ноль-ноль! С вами радио России.
Угловатый радиоприемник, занимающий стратегически важную высоту на кухне (а попросту говоря, стоящий на холодильнике), и девушка-подросток, ловко нарезающая бутерброды на кухонном столе, были давними друзьями. Собственно, она помнила старенький ВЭФ всю свою сознательную жизнь – а изделие рижского радиозавода могло припомнить немало курьезных историй про свою юную хозяйку. Меж тем, из динамика прозвучала коротенькая мелодия, и диктор доверительно поделился со слушателями ценной мыслью:
– Всему свое время!..
Сделал паузу, подчеркивая важность данной сентенции, и зачастил сочным баритоном:
– Информационная программа «Вести»! С новостями в студии Леонид Осипов, и основные темы этого утра следующие…
Выкрутив верньер громкости до характерного щелчка выключения, девушка глубоко вздохнула, словно набираясь решимости или готовясь к долгим уговорам. После чего подхватила тарелку с горкой бутербродов, аккуратно взяла большую чашку со свежезаваренным напитком и пошла со всем этим в соседнюю комнату.
– Пап? А я тебе чаю сделала, как ты любишь, со смородиной. И бутериков… Папуль, ну съешь хотя бы один!..
Увы, но все уговоры пропали втуне. Более того, родитель даже не соизволил отвести взгляд от компьютерного экрана – какая-то белиберда (сплошь из формул и коротких строчек поясняющего текста) для него оказалась важнее собственной дочери!.. Однако Полина не отступалась, вынудив-таки отца ответить:
– Я не голоден.
– Ну как так! Ты же за завтраком всего ничего поел!.. Ну папа, не вредничай… Пара бутербродиков, и я отстану?..
Пара минут подобных уговоров закончились тем, что мужчина с покрытыми сединой висками наконец-то оторвался от своего непонятного занятия. Вот только… Полина помнила, как раньше смотрел на них с братом отец: иногда недовольно, иногда с гордостью, со скрытой смешинкой или осуждением за какие-либо проказы – но всегда, абсолютно всегда они видели в его глазах нежность и любовь. А теперь все чаще она встречала только пугающее равнодушие или отстраненный интерес. Такие перемены… Ей было страшно. От того, что с отцом творится явно что-то неладное, что временами он становится чужим – она же совсем, ну вот совсем ничего не может с этим сделать.
– Дитя, ты мешаешь мне.
Запнувшись на полуслове, девушка поникла головой. Молча вышла из комнаты, добрела до своей кровати и упала лицом в подушку, давясь рыданиями. Нет, она не винила отца ни в чем, и уж тем более не гадала, в чем причина таких изменений в родном человеке – зачем гадать, когда все точно знаешь? Все началось прошлой зимой, на заснеженной трассе, когда в их машину со встречного направления на всем ходу влетел темно-синий форд, уклоняющийся от столкновения с каким-то лихачем… У брата разбило бровь и нос, у нее пара синяков… А у отца компрессионный перелом позвоночника!.. Нет, поначалу-то врачи давали очень хорошие прогнозы на полное восстановление здоровья – в первый месяц-два. Затем зазвучали слова о том, что-де «реабилитационный период, возможно, несколько затянется», но «несмотря на некоторые осложнения, подвижность позвоночника, несомненно, будет восстановлена в полном объеме». Еще через месяц… Впрочем, что толку вспоминать то, что уже прошло? Лучше думать о будущем – а в нем уже вполне явно вырисовывалась операция в питерском НИИ травматологии и ортопедии имени Вредена. Хорошо хоть, что деньги понадобятся только на проживание в гостинице и кое-какие лекарства…
Динь-дилинь-дин!
Оторвавшись от подушки при первых же звуках дверного звонка, и мельком поглядев на себя в зеркало (так и знала, что останутся следы от слез!), Полина запустила брата домой. Приняла пару пакетов с продуктами, в ответ на его вопросительный взгляд отрицательно мотнула головой и ушла на кухню.
– Бать!
Прекратив шуршать полиэтиленом, девушка превратилась в одно большое ухо.
– Купил все, что было в списке – только вот этого не было. А на это, сказали, рецепт нужен.
В отличие от дочери, сыну родитель ответил сразу.
– Очень хорошо, Малыш[1 - Имя Павел в переводе с латинского означает «маленький», «малыш». Так же его можно трактовать как «младший» что было актуально при совпадении имен отца и сына.]. Набери мне горячую ванну.
Направляясь в санузел, парень едва слышно пробурчал себе под нос, что давно уже вырос. И вообще…
– Готово, бать.
Проигнорировав подсунутую под руку трость, глава семейства медленно вздел себя на ноги. Постоял, едва заметно покачался-перекатился с носка на пятку и обратно, после чего и проследовал в ванную комнату – пусть по-прежнему медленно, зато вполне уверенно передвигаясь без помощи дюралевой подпорки.
– Халат, полотенце?
– Все на вешалке, батя. Помочь?
Наблюдая за тем, как отец по очереди льет в слегка парящую воду из одного бутылька, затем из другого, затем вышелушивает в ладонь несколько таблеток, Павел не выдержал и открыл рот для вполне напрашивающегося вопроса…
– Ступай.
Чтобы тут же его закрыть и послушно освободить помещение – уже с другой стороны двери. Да уж, хотя его батор и вышел на пенсию, но командного голоса ничуть не потерял! Заглянув на кухню и не обнаружив там сестры, подросток отправился на ее поиски – недолгие, потому что она обнаружилась в комнате отца, сидящей перед его компьютером и увлеченно изучающей содержимое открытых вкладок.
– Пашка, смотри! Организация сельскохозяйственных угодий и севооборотов в условиях континентального и резко континентального климата, суть и принципы чередования культур. Ты хоть что-нибудь понимаешь?
– Ну-ка брысь, дай я присяду!
Вытеснив Полю из-за компьютера, парень вывел на экран историю запросов и загрузок и разочарованно поморщился:
– Батя все логи почистил. Только сегодняшние еще не снес… Ретроградная история русского пчеловодства, пчеловодство для «чайников». Общие сведения и производство свекловичного сахара. Забытые народные промыслы – оренбургские пуховые[2 - Оренбургский пуховый платок – красивый вязаный женский платок из козьего пуха и нити-основы (хлопчатобумажной, шёлковой и др.).] и павловопосадские набивные платки[3 - Шерстяные и полушерстяные женские платки, украшенные традиционным красочным набивным орнаментом, возникшим в подмосковном городе Павловский Посад]?!..
Почесав затылок, парень вдруг замер от пришедшей на ум догадки:
– Полька, может батя хочет из города в деревню переехать? Ну, вроде как фермером заделаться? Вот бл!..
Отвесив брату привычно-умеренный подзатыльник, чтобы не матерился, Полина прислушалась к звукам из ванны.
– Ага, с его спиной только об этом и думать!.. Давай-ка верни все, как было.
Сидя в своей комнате, близняшки растерянно помолчали на двоих, после чего парню пришла в голову интересная идея: почему бы не пригласить в гости дядю Виталю? Разумеется, не забыв предварительно наябедничать тому на все странности последних двух недель. Пускай отец посидит с лучшим другом за накрытым столом, они привычно понастальгируют о покинутой службе под бутылку «беленькой»… А там, глядишь, хоть какая-то определенность да появится!
– Полинка!?.. Доча, где ты там у меня?
Завершивший свои непонятные процедуры родитель вид имел расслабленный и добродушный.
– Па-ап?..
– Солнышко мое, что-то я проголодался…
Заметив на лице дочери явственное удивление, мужчина успокаивающе махнул рукой:
– Знаю-знаю: сразу после ванны есть вредно, скоро обед, нельзя перебивать аппетит и все прочее. Но хоть чай с лимончиком и пару бутербродов с сыром мне можно?
Удивление на девичьей мордашке стало еще сильнее, вдобавок к нему добавилась легкая обида и осуждающий взгляд.
– Тогда один, но с колбаской? Что, тоже нельзя?!?
Откинувшись на спинку стула, глава семьи нарочито шумно сглотнул, вздохнул и печально пригорюнился:
– Дожил! На старости лет родная дочь голодом морит.
– Папа!..
– А что, нет? И вообще, вы с Пашкой в последнее время какие-то странные стали…
В общем, предложение о вызове дяди Витали прошло, что называется, «единогласно и под бурные и продолжительные аплодисменты» – потому что перепады поведения и провалы в памяти у отца начали уже откровенно пугать. Единственно, подросткам пришлось запастись терпением, потому что на момент звонка мужчина как раз уехал из города по каким-то своим делам…
Динь-дилинь-дин!
– Дядь Виталя!!!
Ухнув от веса пятнадцатилетней «пушинки», резко повисшей на шее, долгожданный гость бережно приобнял Полину. Затем похлопал по плечу более сдержанного в выражении чувств Павла, мимоходом обронив сакраментальное:
– Вырос то как! Скоро меня обгонишь.
Устроив одежду на вешалке, мужчина глянул на себя в зеркало, машинально огладил усы и поинтересовался:
– Ну, где хозяин?
Узнав, что оный ни свет не заря нарядился в самый лучший костюм и куда-то ушел, отставной майор слегка удивился. Затем он уперся взглядом в изогнутую рукоятку палочки-трости, стоящей в уголке прихожей, и удивился уже гораздо сильнее – потому что прекрасно помнил, как друг язвил и матерился насчет своего передвижения «на трех опорах». Вернее сказать, как его это расстраивало. Это что же, он вновь стал ходить без палочки, и даже не поделился с ним такой радостью?
– Так, мелочь пузатая, а теперь повторите все то, что вы мне протрещали по телефону еще раз, и поподробнее!
Выслушав «исповедь» близняшек, мужчина нехотя заглянул внутрь секретера[4 - Предмет мебели, тип небольшого шкафа, с ящиками и полками для хранения бумаг, в некоторых случаях имеющий выдвигающуюся или откидывающуюся доску, которая заменяет письменный стол.] в комнате друга, где ему указали на короткую шеренгу разнокалиберных баночек (содержимое некоторых из них пахло столь гадостно, что его непроизвольно передернуло). Продолжая осмотр, потыкал пальцем в бумажный «патронташ» небольших одноразовых шприцов, глубокомысленно похмыкал при виде стопки вскрытых упаковок с витаминами в ампулах, и непроизвольно обласкал взглядом початую бутылку спирта.
– М-да!..
Подростки на это утверждение лишь согласно кивнули.
– Павлуха, а что ты там говорил про интернет и какую-то чепуху?
Вместо ответа парень подвел гостя к отцовскому компьютеру и легонько пнул системный блок, ловко попав большим пальцем ноги по кнопке включения.
– Лень-матушка?
– Ага, она самая.
Воткнув флешку в один из разъемов на клавиатуре, подросток заметил, со скрытой гордостью за себя любимого:
– Так-то батя все стирает, но я тут по случаю одну интересную программку наковырял… Вот, последние загрузки.
На экране замельтешили чертежи какой-то конструкции. Или механизма? Разумеется, поясняющие надписи тоже присутствовали, вот только – исключительно на английском языке.
– Поля, ты у нас отличница, а ну-ка переведи?
– Э-ээ, жаку… Жаккардова машина[5 - Дополнение к ткацкому станку для изготовления узорчатых и декоративных тканей, ковров, гобеленов и т. д., названный по имени его изобретателя Д. Джаккара. Уникальность механизма состояла в возможности формирования разнообразных узоров через их программирование и подачу в упряжной механизм посредством металлических (впоследствии бумажных) перфорированных карт.].
Двое подростков и один зрелый мужчина озадаченно переглянулись. Вот только озвучить хоть какие-то предположения и версии они так и не успели:
Щелк!
Дружно дернувшись от резкого звука закрывшегося замка, троица «дознавателей» повернула головы к входной двери – после чего комнату как-то разом заполонили неловкость и смущение пополам со стыдом:
– Жорка, привет…
– Ой пап, ты уже вернулся? А мы тут… Ну, это. Вот?
Вернувшийся столь не вовремя (и неслышно!) родитель окинул всех присутствующих в его спальне нечитаемым взглядом, и как-то равнодушно подсказал:
– Любопытствуете содержимым компьютера. И секретера.
Пока вернувшийся хозяин раздевался, близнецы успели обменяться паническими взглядами и неслышными тенями скрыться в своей комнате – Виталий не только придумал подходящее оправдание, но и обратил внимание на то, что его друг изрядно прибарахлился. Новое, и даже по виду очень дорогое зимнее пальто, перчатки и меховая шапка, ботинки… Обрадовавшись тому, что появилась хорошая тема для начала разговора, он как раз собрался задать первый шутливый вопрос – однако же, отставному майору опять не свезло:
– Солнечная![6 - Имя Полина по самой распространенной версии произошло от древнегреческого бога Аполлона и означает «Солнечная» или же (в версии Аполлинарии) «посвященная Аполлону».] У нас гость, а на столе пусто. Это как понимать?
Если бы какой-нибудь художник смог запечатлеть Полину в течении последующих десяти минут, то его работа вне всяких сомнений называлась бы «Идеальная дочь».
– Малыш, набери мне горячую ванну.
А вот Павел на модель для портрета «Идеальный сын» откровенно не тянул, скорее уж на «Рыцарь угрюмого образа».
– Ну а ты, Дающий жизнь[7 - Имя Виталий появилось от латинского прозвища Vitalis, которое дословно переводится как «жизненный» или «Дающий жизнь».], покамест потрапезничай, угостись чаем – после чего и поговорим.
Виталий недоуменно сморгнул и неуверенно улыбнулся.
– Ты это мне, что ли, Жора?
Не дождавшись ответа, гость все же прошел на кухню, где и был в полном соответствии с прозвучавшими указаниями обильно накормлен и напоен. А когда скатерть придавило донышко заиндевевшей бутылки с водкой, из ванны показался и сам хозяин – в одних лишь домашних штанах и тапочках, благодушный и чем-то безмерно довольный.
– Ексель-моксель, Жорка! Ну ты и отощал!..
Действительно, тот Георгий, каким его помнил друг, сильно изменился – и непонятно, в хорошую или плохую сторону. Прежде плотное тело с сильно усохло, пропало небольшое брюшко и бесследно исчезли валики жира по бокам – оставив после себя лишь сильно выпирающие ребра. А еще тугие жилы и мышцы, перекатывающиеся под кожей при каждом движении наподобие живых змей.
– Жора, с тобой явно что-то не так. И если…
– Стоп.
Накидывая на себя халат, хозяин негромко распорядился:
– Дети, ступайте к себе. Продолжай, Дающий жизнь.
Разумеется, подростки послушно выполнили распоряжение отца. И так же разумеется, что долго пятнадцатилетние детки в своей комнате не высидели – спустя всего пять минут они молча пихались возле поворота на кухню, соперничая за лучшее место и возможность без помех «погреть уши» во взрослом разговоре.
– … ты же умер?!!
Высунув головы из-за угла и замерев в неустойчивом равновесии, близнецы напрягли слух.
– Договор оказался сильнее… И не думай, что я этому счастлив.
Пару минут на кухне царило напряженное молчание, затем что-то резко зашуршало.
– Не помогает, да? Можешь еще и за святой водичкой сбегать, я подожду.
В этот раз молчание длилось заметно дольше, и было отчетливо напряженным.
– И это тоже не поможет. В тебе нет истовой веры, молитвы полны страха, а крестик на шее – всего лишь бесполезное украшение.
Затаивший дыхание Павел едва не охнул от неожиданности, когда забывшаяся сестра запустила ему в плечо наманикюренные ноготки.
– Говорил я Жорке, что не надо ему с тобой связываться… Экстрасекс херов!
Негромко плеснуло и дребезжащее звякнуло – словно рука, которой один из мужчин наливал себе в стопку водки, едва заметно подрагивала. Дальнейшее общение гостя и… Отца? Так вот, оно проходило заметно тише, и до напрягающих слух близняшек доносились лишь отдельные слова и обрывки фраз – в основном, возгласы дяди Витали, хоть и непонятные, но обнадеживающие:
– Обещаешь?
Только один раз чужой (это уже стало окончательно ясно) чуть повысил голос – вернее сказать, они смогли полностью разобрать его ответ на непонятную, но очень эмоциональную претензию друга семьи:
– Ты сдурел, что ли? Куда ты полез?!?
Звякнув бутылочным горлышком о хрусталь стопки, и с шумным глотком переправив сорокоградусную в горло (очень уж характерными были звуки из-за прикрытой кухонной двери, чтобы в них ошибиться), отставной майор буквально зашипел:
– У тебя совесть есть, экстрасекс? Ты уйдешь, а нам тут дальше жить!!!
– Меньше эмоций, Дающий жизнь. Я этого банкира еще мастером цеха и профоргом завода помню – и уже тогда это был гнилой человечишко. Начальник цеха, заместитель директора завода, начальник районного жилкомхоза – который он затем удачно приватизировал. Один из основателей и владельцев регионального банка, щедрый меценат, чуткий к людским горестям и бедам… Как-то ему нимб голову не жмет?
– Вот!!! Поэтому я тебе еще раз говорю!..
– Довольно… Спи.
Дребезжащий звук удара чего-то увесистого по тарелке, и наступившая затем мертвая тишина сильно напрягли и без того встревоженных подростков.
– Младший!
Поглядев на бледную сестру и кое-как отцепив от себя ее пальцы, Павел опасливо открыл дверь и замер на пороге кухни, моментально отыскав взглядом дядю Виталия. Который, оказывается, всего лишь прилег лицом в тарелку с закуской (частично передавив последнюю) – и прекрасно себя там чувствовал, сладко похрапывая среди маринованных помидорок.
– Наш гость утомился. Солнечная постелит ему.
Рука чужого шевельнулась в выразительном жесте, указав на место рядом с чугунной «гармонью» батареи отопления.
– А ты уложишь.
Окинув странно-насмешливым взглядом прошмыгнувшую мимо него Полину, мужчина прихватив мисочку с фруктами удалился в свою комнату. Однако, его надежды на спокойный вечер и часть ночи не оправдались – благополучно разместив резко «уставшего» дядю Виталю и наведя порядок на кухне, близнецы сами пожаловали в отцовскую спальню. Слегка шалые от собственной смелости (и некоторой нереальности происходящего), подростки одновременно и желали, и боялись услышать ответ на самый важный для них вопрос:
– Скажите… С папой все будет хорошо?
Неохотно свернув просматриваемую страничку, некто в теле родного человека медленно повернулся к брату и сестре. Немного помолчал, затем утвердительно кивнул.
– А когда? Ну, то есть… В смысле, я хотел спросить?..
Ленивым, и совершенно нехарактерным для отца плавным движением дотянувшись до желтого яблока, мужчина покатал его на ладони.
– Дитя, не мучай себя… И мой слух.
С хрустом разломив упругий плод на две части, он вернул меньшую половинку обратно в вазу.
– Ваш батюшка сейчас спит и видит странный сон – который, скорее всего, не запомнит. Меня в вашем мире держит договор. Да, тот самый. Нет, операция бы не помогла, Георгий медленно умирал.
Откусив сочную мякоть грушовки, гость из небытия звучно хмыкнул:
– Мне незачем обманывать вас, Солнечная.
Вспыхнувшая румянцем девушка покосилась на брата, и только-только успела сформулировать очередной вопрос, как на него уже ответили:
– Причем здесь магия? Обычная эмпатия[8 - Осознанное понимание внутреннего мира или эмоционального состояния другого человека, способность воспринимать эмоциональные состояния «напрямую», даже без контакта с человеком; транслировать свои эмоциональные состояния другому человеку; умение определять правду и ложь при общении с человеком и многое другое]. Да, Младший, как только тело вашего отца будет исцелено, я уйду.
Закончив обгладывать половинку яблока, мужчина аккуратно уложил его в пепельницу, и наставил на близнецов костистый палец:
– И очень надеюсь, что наше знакомство на этом и закончится. Пока же… Младший, во внутреннем кармане моего пальто конверт. Принеси.
Приняв пухлый бумажный сверток, чужой небрежно вытянул из него стопку пятитысячных банкнот. Не считая отделил десяток бумажек, и протянул их несказанно удивившейся Полине:
– На булавки.
Еще примерно треть стопки принял в свои руки малость ошалевший Павел:
– Младший, твои стоны сожаления о «рухляди, на которую ни одна нормальная игра не встает» изрядно меня отвлекают. Поэтому возьми что-нибудь приличное себе и сестре, и МОЛЧА наслаждайтесь обновкой.
Вернув остаток денег в конверт, вселенец небрежно бросил бумажное хранилище на верхнюю полочку компьютерного столика:
– Это в семейную казну…
Запнувшись на мгновение, он тут же поправился:
– В семейный бюджет.
На пару мгновений придавив близнецов тяжелым взглядом, занявший отцовское тело колдун повернулся к ждущему его внимания монитору.
– Ступайте, дети, и помните – чем меньше вы мешаете, тем скорее мы расстанемся.
Можно было сказать, что эта фраза стала неофициальным девизом близнецов. Благо, что придерживаться его особого труда не составляло, потому что их постоялец завел привычку исчезать по своим непонятным делам с самого раннего утра, возвращаясь к обеду (а пару раз вообще к ужину) – и досугом подростков интересовался крайне слабо. Но даже если бы он вдруг и проявил любопытство, то все равно ничего неприятного для себя не узнал. Тот же Павел, к примеру, начал сборку компьютера своей мечты, периодически уходя в набеги на профильные компании, торгующие компонентами электроники. Увлеченно ковыряясь в недрах новенького системного блока, загружая программы и периодически бормоча что-то вроде «вечно эта хрень нормально не встает!» он и не думал чему-то там мешать – до того ли?.. Схожим был и досуг Полины, только вместо всяких компьютерных штучек, столь милых сердцу ее брата, она вдумчиво и весьма придирчиво обновляла свой гардероб. Хотя, конечно, новенький ноутбук тоже изрядно ее порадовал, да. А в общем и целом… Как это ни странно, но совместное житье-бытье с гостем оказалось вполне терпимым – более того, подростки даже как-то начали привыкать к такому сосуществованию! Лишь два обстоятельства временами отравляли их душевный покой. И если первое было всего лишь необходимостью сохранять тайну (что довольно-таки нелегко в пятнадцать лет), то со вторым все обстояло гораздо серьезнее: дядя Виталя, выспавшись в обнимку с кухонной батареей, вдруг проникся глубочайшей уверенностью в том, что ничего такого особенного не происходит. А все страхи и нервы близняшек проистекают от сложностей переходного возраста и чрезмерных учебных нагрузок. После чего и отбыл к себе домой, вдобавок отключив свой сотовый телефон. Вот и верь после этого взрослым…
– Дети.
Впрочем, все когда-нибудь заканчивается, как хорошее, так и плохое – и предзнаменованием этого стал визит одержимого в комнату близняшек. Учитывая, что сделал он это в первый раз, и к тому же очень тихо – стоит ли удивляться, что мужская половина пятнадцатилетнего «дуэта» непроизвольно подскочила, а женская… Пардон, девичья, тихонько взвизгнула?
– Печальный миг расставания близок.
Тонкая и весьма недобрая усмешка, как-то чуждо и непривычно изменившая отцовское лицо, не давала усомниться – в том, сколь сильно гость огорчен скорым прощанием. Впрочем, это была единственная эмоция, которую им позволили увидеть.
– Очень скоро. День, быть может два.
Было что-то завораживающее в том, с какой легкостью постоялец отвечал на вопросы – которые разум его собеседников не успевал даже толком облачить в подходящие слова. Это пугало… Но в то же время и невероятно привлекало, дразня терпким и невероятно притягательным привкусом нереальности, вот так просто и обыденно вошедшей в их жизнь.
– Нет, никуда ехать не надо.
Усевшись в поскрипывающее кресло, мужчина положил руки на подлокотники – причем с таким видом, будто восседал на чем-то вроде золотого трона. Смешно, конечно… Вот только отчего-то, смеяться-то совсем не хотелось. Кашлянув разом пересохшим горлом, Пашка как можно более спокойным тоном уточнил, какая от них требуется помощь. Если она, конечно, вообще?..
– Нужна. Когда я уйду, у вашего отца будет что-то вроде обморока.
Покосившись на матово-черный системный блок, сонно помаргивающий парой зелененьких светодиодов на передней панели, умерший, и тем не менее прекрасно себя чувствующий знахарь-травник едва слышно хмыкнул:
– Можно сказать, своеобразная перезагрузка всей системы. Сколько она продлится, мне неведомо – однако, на все это время желателен пригляд за вашим родителем. Кто из вас?
– Я.
– Мы!..
Скрестив взгляды, близнецы всего за пару секунд беззвучно поругались, затем помирились, и наконец, пришли к полному согласию.
– Мы оба.
Легкий, почти незаметный кивок мужчины подвел черту, завершив короткий разговор – оставивший близнецов в весьма растрепанных чувствах. Павел задумчиво молчал, машинально гоняя по столу маленький прямоугольник флешки, а Полина старательно рассматривала лак на своих ноготках. Она же первой и нарушила затянувшуюся тишину:
– Паш, знаешь – а я, кажется, его немножко вспомнила. Дядя Виталя тогда нас как раз в деревню привез, и мне пить очень захотелось. А у них там колодезная вода с таким противным железистым привкусом! Бр-р!.. Еще помню густые заросли крапивы рядом с каким-то забором, и тебя с оструганной веткой руках.
– Точно! Батя приладил к ней жестяную крышку от трехлитровой банки с соком, обмотал рукоять синей изолентой, обозвал все это саблей и отправил меня воевать с травой и комарами. Хе-хе, я после рубки крапивы еще и соседских гусей этой вичкой знатно погонял!
Хихикнув, юная девушка с деланным равнодушием подтвердила:
– Ну да. Кстати, не подскажешь, кому это потом гусиные щипки и сыпь от крапивницы какой-то вонючей гадостью мазали, а этот кто-то ревел и грозился всех плохих птичек зарубить?..
Недовольно фыркнув, парень оставил флешку в покое и обратил свое внимание на монитор – даже и не собираясь хоть как-то отвечать на все измышления сестры.
– А ты что-нибудь еще вспомнил?
Дернув плечами (вот ведь привязалась!), Паша нехотя проворчал:
– Вроде, у деда за домом сарайчик с каким-то пахучим сеном был, нас от него несколько раз гоняли. И еще, когда мы из деревни уезжали, собаки жалобно выли. Батя еще сказал, что это они так с нами прощаются…
Наморщив гладкий лобик в попытках припомнить что-нибудь еще, Поля подхватила с настенной полочки карандаш. Повертела лакированную палочку меж тонких пальчиков, и голосом, полным сомнений, предположила:
– Паш. А ведь дед к нам по-доброму отнесся, да?
– Ну.
– И папа несколько раз упоминал, что он был хорошим человеком.
Быстро набрав и отправив какое-то сообщение, парень лениво и по-прежнему весьма лаконично подтвердил:
– Ну.
– Пашка. Давай попросим, чтобы он нас своим штучкам поучил?..
Заинтересованно хмыкнув, брат крутнулся вместе с креслом, разворачиваясь лицом к сестренке – и тут же преисполнился праведного негодования:
– Полька, зар-раза!!!
Вздрогнув и кое-что осознав, девица виновато ойкнула и торопливо отложила в сторонку карандаш. Хороший, новый, и уже изрядно пожеванный ее белыми крепкими зубками.
– Опять!?!
Ну да, была у Полины одна вредная привычка, с которой она уже давно (чуть ли не с детского сада) и временами даже успешно старалась бороться – размышляя над чем-то сложным или очень интересным, близняшка любила покусывать кончик простого карандаша. При отсутствии «деликатеса» вполне годились ручка, фломастер, линейка, рисовальная кисточка, да даже деревянная ручка от расчески – но все же карандаш был вкуснее всего. Такой вот выверт девичьей психики… Отчего-то весьма огорчающий второго близнеца, которому отец еще в первом классе поручил следить за сохранностью своих и сестринских канцелярских принадлежностей. Такое вот разделение обязанностей – портила девочка, а получать выговор (и наказание) доставалось мальчику. М-дямс!
– Па-аш?
– Отстань! И вообще свали на кухню, грызун-переросток.
– Сам дурак.
Поглядев на недовольного братца, юная домохозяйка тихонечко вздохнула и отправилась-таки исполнять свой женский (пардон, девичий) долг. Вот только до кухни она не дошла, углядев в отцовской комнате кое-что непривычное – и тут же прискакав обратно к братцу с вытаращенными глазами:
– Пашка, ты не поверишь – он себе старую советскую комедию поставил! Смотрит ее, и улыбается. Представляешь?!?
Всем своим видом старательно показывая сестре, что прощения она еще не заслужила, Павел нехотя уточнил:
– Какую еще комедию?
– Ну эту, как там ее… «Иван Васильевич меняет профессию»[9 - Кинокомедия, лидер советского кинопроката 1973 года (свыше 60 миллионов зрителей), снятая по мотивам пьесы Михаила Булгакова «Иван Васильевич». В основе сюжета – рокировка во времени, когда из-за сбоя в работе машины, изобретённой инженером Тимофеевым, московский управдом Бунша вместе с жуликом Жоржем Милославским перемещаются в XVI век, а царь Иван Грозный попадает в XX столетие.].
Сомнения парня развеяли тихие, но вполне различимые звуки смеха. Низкого, добродушного, до жути похожего на отцовский – и вместе с тем насквозь чужого.
– Ой!
Увидев, как сестра растерянно захлопала глазами, парень настороженно уточнил:
– Чего опять?
– Мне вдруг очень захотелось заварить ЕМУ чашку травяного чая. И ложку меда добавить – потому что травы заготовили не совсем правильно, так что лучше немного заглушить вкус…
Постояв, Полина словно сомнамбула отправилась на кухню. Мимоходом ткнула в кнопку включения электрочайника, выставила на стол две большие кружки и замерла перед шкафчиком, в котором хранилось десятка два бумажных упаковок с аптечными сборами. Зажмурилась, взяла одну коробочку, вскрыла, втянула в себя пряный аромат с легкой лимонной ноткой и выдохнула:
– Мелисса.
Еще один картонный прямоугольник открыл для нее вид на лекарственную «соломку» без какого-то особого запаха – однако же, она твердо была уверенна, что это именно листья брусники, а не какой-то там корень лопуха.
Щелк!
Три чайных ложки с одной коробочки, половина ложки с другой, добавить две сухие, и оттого сморщенных ягоды шиповника. Вроде все правильно? Стоило ей задаться таким вопросом вопрос, появилось-пришло ощущение того, что ей одобрительно кивнули. Залить смесь бурлящим кипятком, укутать кружку в полотенце, засечь время – а по истечении пятнадцати минут перелить отвар в другую кружку через ситечко, добавив малую толику гречишного меда. Хорошенько все размешать, поставить на блюдечко, дойти до комнаты гостя – и едва не выронить свою ношу при виде того, как он спокойно и даже доброжелательно беседует с Павлом.
– … у других?
– Те же дельфины от рождения используют эхолокацию. Летучие мыши – ультразвук, змеи видят тепло, а скаты и угри прекрасно ощущают и самостоятельно генерируют неплохое электрическое поле. И кстати, все это у них получается прямо с рождения, человек же – увы, уже не может похвастаться чем-то подобным… Благодарствую, Солнечная.
Приняв чашку с горячим напитком, мужчина тут же сделал несколько глотков – а приободренная похвалой близняшка решила задать давно мучавший ее вопрос:
– А почему вы нас так называете?
Отпив еще немного, постоялец поставил полегчавшую посуду перед экраном монитора, на котором князь Жорж Милославский как раз весьма душевно обнимался со шведским послом.
– Тому две причины. Во-первых, это не прозвища, и уж тем более не клички – а всего лишь первоначальные значения ваших имен. Во-вторых, вы так забавно обижаетесь!..
Запыхтев от возмущения, Полина лишь изрядным усилием воли промолчала. Хотя мужчина, непонятно с чего преисполнившийся добродушия, уже и не вызывал прежней сильной опаски, но и доверия вместе с желанием расслабиться в его присутствии тоже – не вызывал.
– Кхм.
В отличие от сестры, брат ни на секунду не забывал о главной цели разговора.
– Вы говорили, что эмпатия это лишь одна из граней возможностей человека. А можно поподробнее?
Сделав очередной мелкий глоток отвара, распространяющего по комнате терпкий запах мелиссы, гость прикрыл глаза и чему-то улыбнулся:
– Если представить человека как некий механизм-систему на биологической основе, то вполне логично будет выглядеть и способность системы к обмену данными с окружающей средой. Если эту способность развивать упорно и целенаправленно, то простой обмен со временем превращается во взаимодействие, а потом и просто – в осознанное действие в той самой внешней среде. Понятно?
– Э-ээ?..
– Ну-у?..
– Кстати, прямо сейчас вы демонстрируете мне частный случай эмпатии, известный как связь близнецов.
Усмехнувшись, мужчина поставил опустевшую кружку на блюдечко.
– Завершая разговор: научиться этому можно, но без опытного наставника это будет сложно и очень долго, к тому же чревато разными нарушениями психики.
Еще раз переглянувшись, подростки практически одновременно выпалили:
– А вы?!?
– Эко вас разобрало… Никак, Договор со мной хотите?
Ткнув сестру, чтобы не мешала своими глупыми вопросами, Павел спросил напрямик:
– Вы ведь можете?
Задумавшись о чем-то на пару минут, гость нехотя, и весьма расплывчато подтвердил:
– Это было бы занятным опытом. Вот только зачем это мне? У вас нет ничего, чтобы было мне нужно, или хотя бы интересно.
– Но ведь вам наверняка что-то да надо!
Свирепо покосившись на сестру, Павел тем не менее подтвердил ее слова своим кивком и взглядом, преисполненным самой горячей надежды.
– Хм? Я подумаю.
Короткий, но весьма выразительный жест поставил жирную точку в состоявшихся деловых переговорах. Следующее полдень принес близнецам, вернувшимся домой с занятий, весьма неприятный сюрприз – выразившийся в полном отсутствии гостя в квартире. И если поначалу они просто нервничали, а ближе к вечеру просто злились, то к ночи их чувства трансформировались в сильную тревогу за отца.
Клац-клац-клац!
Звук открывающегося замка прозвучал для них лучшей музыкой на всем белом свете – выскочив в прихожую, брат с сестрой с надеждой уставились на?.. Увы, пока еще не отца. Однако уныние недолго царило в юных душах:
– Солнечная, на стол мечи, что есть в печи!.. Младший, закажи по телефону такси, оно понадобится через час.
Во время ужина Полина и Павел больше переглядывались, чем ели (честно говоря, им просто ничего не лезло в горло), зато мужчина вкушал обычнейшее картофельное пюре с котлетой так, будто находился в каком-нибудь дорогом ресторане. Впрочем, он и в другие дни вел себя точно так же.
– Ну что же, наша тайная… Гм, то есть – поздняя вечеря подошла к концу, и самое время нам с вами кое-что обсудить. Не передумали?
– Нет!!!
– Не так громко, дети.
Сходив в прихожую, одержимый вернулся обратно вместе с кожаной папкой, стильной и (по крайней мере, на вид) весьма дорогой.
– Вы были правы, есть нечто, весьма важное для меня в этом мире. Могилы двух очень дорогих для меня людей, моих родителей. Я оплатил уход за ними на следующие пятьдесят лет, но наемным работникам веры нет, посему – вы будете присматривать за ними до конца своей жизни, сколько бы ее не было. Согласны?
Полина кивнула не раздумывая:
– Да.
Павел же помедлил, а затем осторожно уточнил:
– А если мы не справимся и… Ну, мало ли?
Поглядев на улыбку гостя, ставшую очень нехорошей, тихонечко поежился и все-таки подтвердил:
– Да!
– Хорошо. Тогда первое.
Негромко вжикнула молния на папке, затем перед близнецами на стол легло несколько листов в пластиковой обложке, и напоследок поверх документов упала визитка.
– Примерно через месяц вам позвонит вот этот человек. Это юрист, хороший. При личной встрече он скажет, что ваш очень дальний родственник, скажем – дядюшка, открыл на ваши имена в Швейцарии трастовые фонды, для оплаты обучения и приобретения жилья. Частичный доступ к управлению трастом с двадцати одного года, полный в тридцать лет. Дядюшка, разумеется, давно уже скончался, все оформлено на условиях его полной анонимности, ну и так далее. Кстати, в случае нужды можете обращаться к юристу и по другим вопросам, он к вам настроен очень благожелательно. Второе!
Поверх первых бумаг лег одинокий лист с черно-белой принтерной фотографией и парой строчек текста, а рядышком – сразу две одинаковые картонки-визитки.
– Вот этот добрый самаритянин и есть ваш «дядюшка». Он искренне уверен в том, что вы его дети от одной из многочисленных любовниц. Признавать вас не желает, хоть как-то общаться – тем более, зато откупиться небольшой по его меркам суммой и выкинуть из памяти и головы, для него самое оно. В случае действительно БОЛЬШОЙ нужды можете настоять на личной встрече и о чем-то попросить, если сможет, то поможет. Один раз – да и то, со скрипом. Гнилой человечишко…
Глянув на циферблат кухонных часов, мертвый знахарь непонятно чему поморщился:
– Третье.
Папка наконец-то широко раскрылась, выставляя под свет лампы шесть пачек пятитысячных банкнот.
– Тоже от «дядюшки» вам, на прожитье.
Динь-дилинь-дин!
Ответив на вызов телефона, Паша слегка замедленно всех известил, что карета в виде не сильно новой иномарки уже ждет их у подъезда.
– Хорошо, что ждет. Последнее по счету, но не важности: для того, чтобы я вас ПОПЫТАЛСЯ хоть чему-то научить, вы должны уметь осознанно управлять своими снами. Как это делать, разберетесь сами – я в свое время, подходящую мне методику вычитал в медицинском журнале…
Помолчав пару мгновений, гость закинул все бумаги и визитки в папку, закрыл ее и закинул на самый верх одного из кухонных шкафов.
– До нужного места ехать примерно пятнадцать минут. Подумайте хорошо – пока у вас еще есть возможность выбора.
Водитель такси оказался усатым мужичком средних лет, многоопытным и слегка потасканным жизнью, поэтому удивляться виду бледных до синевы подростков не стал. Мало ли, может простыли и болеют? Тем более что отец великовозрастных детишек был вполне здоров, трезв и определенно платежеспособен… Короче, обычные и вполне нормальные клиенты.
– На месте!
Вместо того, чтобы выходить, парень с девицей вопросительно уставились на взрослого. Тот, надо сказать, их ожиданий не подвел: успокоив водителя парой сотенных бумажек, обманчиво-мягким тоном приказал:
– Подождешь нас.
– Долго?
Вместо ответа мужчина поймал взгляд таксиста – после чего тот, слегка остекленев глазами, послушно подтвердил:
– Подожду.
– Если понадобится, поможешь.
– Помогу…
Покинув теплый салон машины, троица прошла через двор четырехэтажного дома сталинской застройки в заснеженный сквер, в сумрачной глубине которого возвышалось какое-то небольшое, и порядком обшарпанное здание. Штукатурку стен изрядно разукрасили матерными шедеврами уличные художники; из темнеющих провалов дверных и оконных проемов несло мочой и какой-то непонятной тухлятиной; а в прорехах кровли вполне можно было разглядеть звезды, равнодушно сияющие в бездонной глубине ночного зимнего неба. Жмущаяся поближе к брату Полина, едва не вступив ногой в кучку мусора весьма подозрительных очертаний, не вытерпела и поинтересовалась:
– А что здесь такое?
– Здесь?.. Хм, тут пытались построить детский сад, затем ночной клуб, и даже круглосуточный магазин… Не самая умная мысль, возводить что-то в месте, которое даже голуби облетают стороной.
Глубоко вздохнув, мужчина начал медленно расстегивать пальто.
– Павел, возможно, ты переменил свое решение?
– Нет.
– А твоя сестра?
Полина сначала кивнула, затем спохватилась и отрицательно помотала головой:
– Нет! То есть да! В смысле – я не передумала!..
Одобрительно хмыкнув, одержимый миновал закуток, судя по запаху и кучкам – уже давненько служивший жителям окрестных домов чем-то вроде общественного туалета, и зашел в небольшое помещение.
– Ждите снаружи.
Он немного прошелся, откидывая носком ботинка позвякивающие бутылки и прочий мусор, выбрал более-менее чистый пятачок и повернулся к близнецам:
– Если не передумаете – найдете меня в своих снах…
Не обращая более никакого внимания на буквально пожирающих его глазами подростков, мертвый колдун опустился на колени. Минула одна минута, вторая… А затем мужчина мягко завалился ничком – так, будто из тела разом вынули все кости. Впрочем, Георгий тут же завозился, первым же делом простонав что-то длинное и очень нецензурное – а еще спустя какой-то десяток секунд его сразу с двух сторон подхватили захлебывающийся радостью сын и плачущая от прорвавшихся наконец-то чувств дочь.
– Папулечка!..
– Бать, ты как? Бать, скажи чего, а?..
– Ох, ё!..
Быстро успокоившись, и оценив состояние родителя как умеренно нетранспортабельное (в смысле, на своих двоих до ожидающей их машины он бы точно не дошел), близнецы усадили отца на кучу битого кирпича. Огляделись, вспомнили про таксиста-«помогальщика», одновременно насупились, готовясь к спору – но вместо этого вздрогнули и нервно заозирались от пришедшего к ним ощущения чужой улыбки и ярких слов-образов.
«Помните, меж нами – Договор!».
Глава 1
Стылым зимним утром, столь ранним, что в бездонной чаше небес еще сияли далекие огоньки звезд, мужчина творил молитву. От истовых поклонов его то и дело тревожно вздрагивали огоньки витых свечей перед образами, а по углам Крестовой комнаты скользили тени – но молитвенник не замечал ничего. Ни трепета огня в свечах и лампадках, ни прохлады от пола и стен, хотя был он в одном лишь исподнем из тонкого полотна, да грубых веревочных сандалиях.
– Владычице Преблагословенные, возьми под свой покров семью мою…
Рвано вздохнув, дважды вдовец наложил крест и согнулся в смиренном поклоне, продолжая шептать молю небесной заступнице, наипаче всех почитаемой и прославляемой на Руси.
– … и мы купно и раздельно, явно и сокровенно будем прославлять имя Твое Святое всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь. Пресвятая Богородице, спаси нас!
Громкая молитва перемежалась с тихой, временами наступала полная тишина, вновь сменявшаяся новой молитвой… Лишь когда за узкими оконцами начало светлеть, рано поседевший мужчина медленно поднялся с колен и осел на узкую лавку, не смея поднять взгляд на образа. Долго молчал – и наконец тихо-тихо обронил, веря, что слова его не канут в безвестности:
– Ведаю, азмь есть грешник великий. Ты, до седьмого колена карающий детей за грехи отцов их… Весь я в руце твоей: казни меня, Господи! Молю, не забирай…
Посидев еще немного в предрассветном сумраке и тишине, богомолец вздел себя на ноги, подхватил в руку неразлучный посох и, перекрестившись на прощание, медленно двинулся на выход из Крестовой комнаты. Несколько десятков шагов, с каждым из которых согнутые бедами плечи распрямлялись, а взгляд наливался властной тяжестью – и вот, в свои покои вступил Великий государь, царь и Великий князь Иоанн Васильевич всеа Руси. Обрадовано повскакали с лавок придремавшие в тепле верные поплечиники, засуетилась доверенная челядь, готовая выполнить любое пожелание хозяина – тот же, остановившись посередке Спальни, уперся глазами в одного из своих ближников, выделявшегося из всех жгуче-черной ухоженной бородой:
– Что, собрались долгобородые?
Лихой воевода и ближной боярин Алексей Басманов коротко поклонился, подтверждая:
– Да, Великий государь.
Помолчав, царь коротко глянул на другого ближника, что даже в расветном сумерке выделялся крепкой фигурой и яркой рыжиной волос – уловив внимание правителя, глава Сыскного приказа тут же шагнул вперед:
– Все спокойно, царь-батюшка…
Раздумчиво пристукнув булатным наконечником посоха о массивную дубовую плаху пола, Иоанн Васильевич милостиво кивнул:
– Отсутствие дурных вестей само по себе есть благо.
После чего, отвернув лик в сторону челяби, негромко обронил:
– Облачаться.
Ранее, пока правителя готовили к выходу, его развлекали разговорами ближники, заодно донося наиболее срочные и важные новости – царские гонцы скакали в Москву со всех уголков обширной русской державы, и частенько среди донесений попадались весьма занимательные, способные порадовать сердце сорокалетнего Великого князя… А тут ведь как: кто успел вперед прочих донести хорошую весть, тому и награда! Ныне же – не рисковали. Из молельни царь временами выходил в таком «добром» настроении, что от подножия трона можно было в одночастье поехать в опалу «за пристава», или того хуже, отправиться бессрочно махать кайлом в северные каменоломни, добывая там розовый, красный или светло-серый гранит для украшения града Московского. Крепкого камня нынче требовалось мно-ого!!!
– А что людишки? Идут?
Встрепенувшись, Скуратов-Бельский поспешил подтвердить:
– Храмы Божии полны богомольцами – день и ночь истово молятся за здравие Димитрия Иоанновича и Иоанна Иоанновича… Все харчевни и странноприимные дома битком забиты, у посадских мужиков даже и все хлева насельцами позаняты!
Вдевая руки в проймы легкого бархатного кафтана, и глядя на подносимую ближе короткую ферязь с золотым шитьем, Великий князь Московский едва заметно посветлел лицом:
– Молятся?..
Подождав, пока на его груди устроят большой крест с драгоценными каменьями, и увенчают главу шапкой золотого шитья с малым крестом на самой маковке, Иоанн Васильевич повелел Басманову:
– Найди Никитку Захарьина-Юрьева, передай слово мое: всех, кто молю возносит к Престолу Небесному за сынов моих, обогреть и накормить от казны.
Не глядя, протянул руку в сторону и тут же ощутил в ладони шероховатую поверхность посоха; перекрестившись на темные от времени домашние образа, правитель Русской державы отправился вершить дела государьские… Верней сказать, почти отправился: выйдя из своих покоев, он миновал несколько темных коридоров и вдвое больше постов Постельничей стражи и в полном одиночестве зашел в покои старшего сына, довольно быстро добравшись до его Кабинета, переделанного в домашнюю лечебницу. Воздух в ней был свеж и вкусно пах чем-то неуловимо-приятным, вдоль стен на полках блестели стеклом разнообразные склянницы и пузатые бутыли – середку же занимало ложе со старшим и средним царевичами, вот уже второй месяц пребывающими в странном сне. Рядом с братьями на узкой лавочке прикорнула измученная ночным бдением царевна Евдокия; с другой стороны царская целительница Дивеева осматривала и словно бы оглаживала Иоанна Иоанновича, медленно ведя ладонями над покалеченной ногой – исполосованной сначала медвежими когтями и клыками, а затем изрезанной лекарским ножом… Привычно перекрестившись на иконы, родитель с тенью надежды спросил:
– Как они, Домнушка?
– Без изменений, Великий государь.
Вопрос и ответ превратились для них во что-то вроде ритуала: поцеловав среднего сына в теплую (и чуточку щетинистую) щеку, отец присел на ложе старшенького. Вздохнул, боязливо прикасаясь к нагому предплечью и нежно его поглаживая:
– Высох то как…
По телу прошлась едва ощутимая волна тепла, и почти одновременно с ней за спиной негромко скрипнула дверь: на смену уставшей сестре пожаловал отдохнувший царевич Федор. Неслышно ступая, младшенький подошел под родительское благословение, затем подхватил сестру на руки – та же, лишь сонно плямкнула губами, пока ее уносили в Спальню на попечение челядинок.
– Домнушка, так и не придумалось ничего?
Прикрыв отдельным покрывальцем ногу Ивана-младшего, целительница перешла к его груди, тоже помеченой когтями – правда, в сравнении с ногой, эти рубцы только смотрелись страшно, а так-то уже и бледнеть начали, сливаясь со здоровой кожей.
– Нет, Великий государь. Как наставник связал себя с братом, я смутно догадываюсь. Как в глубокий сон Ваню отправил, тоже примерно поняла – но ни самой такое повторить, ни назад все обернуть… Не по моему разумению сие, да и не осилю подобное.
– Это не целительское умение.
Голос неслышно вернувшегося Федора тихо прошелестел по Кабинету старшего брата.
– Нас, батюшка, в нежном возрасте Митя учил защищаться от… Недобрых людей.
Намек на свою вторую жену-черкешенку, ныне покойную, и ее наглых родичей и свитских (тоже большей частью отправившихся вслед за Марией Темрюковной), глава семейства уловил. А уловив, недовольно нахмурился: к чему сейчас ворошить прошлое?!
– У каждого из нас свои ухватки, что легче и быстрее получалось, то и заучивали-упражняли…
– Знаю! Все знаю: Димитрий давно обсказал.
Подойдя, резко повзрослевший отрок положил руки на отцовские плечи, утишая тем самым его недовольство.
– До меня только вчера дошло: это одна из Митиных ухваток, только очень хитро переиначенная. Братья ныне… Как большой клубок спутаной пряжи, батюшка – у них словно бы одна жизнь на двоих. За какую нить не потянешь, остальные лишь сильнее затягиваются: рвать нельзя, а распутать у нас не получается…
Посидев в тишине с сыновьями, рано начавший седеть отец вздохнул и поднялся, прощаясь до вечера. Хоть и был он самодержавным государем, но казалось Иоанну Васильевичу временами – не правит он, а отбывает каторгу, где от желаний его мало что зависит. И людишки вокруг через одного дрянь: в глаза лебезят, за глаза злорадствуют… Помрачнев челом, царь вышел из покоев – не услышав, как целительница Домна горестно шепнула его младшенькому:
– У наставника Узор все больше тускнеет!.. Часть тонких нитей словно выгорела и пеплом покрылась…
Тем временем, за пределами личных покоев в Теремном дворце шла обычная повседневная суета: челядь повсеместно наводила должный порядок и чистоту, истопники сноровисто таскали дрова поближе к зевам ненасытных печей, а из поварни исходил столь вкусный дух пекущихся пирогов, что у стоящей на постах дворцовой стражи поневоле начинало бурчать в животах… Жизнь продолжалась. А кое-что в ней и вовсе было неизменным – к примеру, местничество среди родовой знати Русского царства вообще, и в Боярской Думе в особенности! Стоило хозяину Кремля занять свой трон в Грановитой палате, как думные бояре и дворяне начали степенно усаживаться на резные лавки, бдительно отслеживая очередность «посадки» ближних и дальних соседей. Не дай бог какой худородный умастит зад на дубовом полавочнике поперед более родовитых и заслуженных! Сразу, может, и не скажут ничего, зато потом скопом заклюют и сожрут наглого выскочку, пошедшего против вековых устоев…
Дун-дун-дун!
Главе Боярской Думы, князю-гедиминовичу, и что гораздо важнее – троюродному племяннику самого царя, по самой его должности и чину был положен увесистый посох. Коим Иван Бельский, глянув предварительно в сторону родственника на троне и получив в ответ едва заметный кивок, и воспользовался. Добившись внимания и тишины, главный думский чин размеренно зачитал начальную молитву, размашисто перекрестился, и громко известил присутствующих о повестке на сегодняшний день:
– По воле Великого государя, царя и Великого князя Иоанна Васильевича всея Руси, сегодня нам надлежит разобрать несколько дел. Первое!
Бельский коротко глянул в сторону думного дьяка, и тот с готовностью выступил вперед, прямо на ходу разворачивая прибывшую с Камня Уральского грамоту:
– Главный воевода Уральский, окольничий Бутурлин извещает, что за уходящий год его рудознатцы сыскали три новых золотых месторождения, и два – каменьев самоцветных. Тако же, начата добыча протчего нарядного камня…
Пока дьячок обстоятельно зачитывал донесение верного царского слуги, думные бояре и дворяне очень внимательно слушали его хрипловатый баритон. Для их ушей точное число золотников намытого самородного золота, нудное перечисление отлитых слитков меди и доброго железа, роспись наторгованных за год шкурок для пушной казны – звучало так маняще и завораживающе, словно вместо пожилого дьячка им пела песни морская сирена из сказок про удалого Ивана-морехода… Странно, но тот, кому грамотка уральского воеводы-наместника и предназначалась, сей сладкой музыки совсем не слышал: уже давно злато-серебро и прочие земные богачества не горячили его кровь, и уж тем более не туманили разум. Соответственно и мысли правителя занимало иное: скользя внимательным взглядом по боярским и княжеским ликам, хозяин трона неторопливо размышлял – верно ли он с сынами посчитал число воев, которых можно будет «выдавить» из родовитых вотчинников на благое дело защиты уральских и сибирских богатств? В Боярской Думе Русского царства случайных людей не было: каждый, кто протирал задом резные лавки в Грановитой палате, имел за спиной немалое число соратников, единомышленников и просто родственных семейств. У каждого из таких «заспинников» были родовые земли и поместья – и свои боевые холопы для обережения оных от наскоков разных лихих людишек. Разорившиеся помещики, служилые вои из детей боярских, младшие дети дворян… Несколько десятков тысяч добрых клинков, что стерегут хозяйские вотчины и усадьбы – вместо того, чтобы воевать врагов трона, веры и державы!!! Ну ничего, старшенький сын-разумник подсказал в свое время Иоанну Васильевичу, как сделать так, чтобы князья да бояре сами рвались исполнить службу государеву. Не хотели лаской, так пойдут (да что там, побегут даже!) вслед за блеском золота…
– …наскакивают лихие находники хана Кучума, Муртазова сына; а кроме того, оружные людишки тех огульских князьцов, что под его рукой ходят: Бог миловал, и ни одной крепостицы не разбили, но…
Вести об очередных наглых бесчинствах младшего родича бухарского эмира думные бояре встретили тихим гулом с отчетливыми гневными нотками – ведь в потоке богатств, что добывались за Камнем Уральским и наполняли подвалы Приказа большой казны, были отдельные струйки, что оседали в сундуках родовитых семейств. Тоненькие и крайне слабенькие в масштабах всей державы. Но, как известно, все познается в сравнении: и те из бояр и князей, кто вовремя вложился людьми и имением в освоение сибирских богатств, были этими «струйками» весьма довольны. И не собирались терпеть наглость какого-то там бухарского недопеска, возомнившего о себе невесть что!
– …огненного припаса, и хотя бы сотни три городовых казаков: инше, прошу твоего, Великий государь, позволения, оставить до времени два острожка, что устроены по реке Чусовой, и малую крепостицу возле сысканых золотых приисков. Ибо в тех местах каждый второй вой крепко побит и изранен, и в последние набеги вогульских разбойников к заборолам уже и крестьяне с самострелами вставали…
Не вытерпев, гневно рыкнул князь Горбатый-Шуйский, да и прочие родовитые характерно покряхтывали и сжимали кулаки. Лет этак десять назад все они на такие известия лишь повздыхали бы, да и забыли через седьмицу-другую – иных забот полон рот. И то сказать: ханство Сибирское далеко, а крымчаки и те же литвины наоборот, очень близко – что ни год, воевать приходится. Но было такое до череды славных побед, и (что пожалуй, важнее) до царского Указа, подтвержденного решением Земского Собора, о неделимости родовых вотчин, поместий и крестьянских наделов. Пахарям-то ладно: свободной землицы на Руси, слава богу, полно – выросли сыновья, так и отделил их, как полагается по обычаям и новому закону. А тому же князю Мстиславскому надо каждому из четверки младших сыновей хоть бы и небольшую, но достойную наследную вотчинку устроить, с парой-тройкой сел и малым городишкой. И дочкам достойное приданое собрать. Иное невместно, иначе – умаление родовой чести и неминуемые распри в семействе! Вот только устроение будущих вотчин требовало очень пухлой мошны: и здесь тонюсенькая, но постоянная струечка сибирских богатств была ох как важна и нужна – настолько, что князь Иван Федорович Мстиславский не раздумывая поддержал своего открытого недоброжелателя Горбатого-Шуйского… Который, к слову, был ему тестем по первой жене, и родным дедом его старшенького сына-наследника Федьки – на которого старый князь непонятно с чего и взъелся, обвиняя чуть ли не в прямом оговоре своего остолопа Петьки.
– …еще сведали мои прознатчики, где у вогульских волхвов их капища с идолищами погаными: и если бы ты, Великий государь, прислал бы мне побольше рати судовой с огненный боем, то я бы те капища мог бы изгоном взять и разорить, а чернокнижников предать огню и…
При упоминании языческих истуканов в Грановитой палате словно бы прошелестел незримый ветерок. Многие думцы прекрасно помнили из донесений своих верных людишек, отправленных прознатчиками за Камень Уральский – что вогулы и остяки поклоняются Золотой бабе по имени Калтась[10 - Ка?лтась-э?ква (Калтась-женщина) – верховная богиня-мать в мифологии обских угров.]. Поганой демонице, конечно, вот только по слухам (весьма упорным, к слову) идол-то ее отлили из чистого самородного золота! Согласно все тем же слухам, собранным среди ясачных народцев, сей истукан был почти в рост человеческий и весьма дородного облика – а это означало, что в нем никак не меньше ста пудов чистого веса. Ста. Пудов. Золота!!! Конечно, никто ничего не произносил, и на лицах вроде бы ничего не дрогнуло, но у всех вдруг появилось сильное желание совершить богоугодное дело. И желательно, без союзников и помощников: сотня пудов только кажется большим весом, а на самом деле очень плохо делится, даже на двоих… Дослушав начавшего похрипывать пересохшей глоткой дьячка, соль земли Русской начала переглядываться – однако вперед всех подал голос князь Горбатый-Шуйский:
– Великий государь! Если будет твое соизволение, то готов повести против подлеца Кучумки пять сотен своих служилых дворян, и сотни две боевых холопов!..
Интерес известного воеводы легко просчитывался с закрытыми глазами: добыча и воинская слава. После поголовной гибели князей Шуйских верховенство в клане старорусской знати перешло к Александру Борисовичу, и теперь он таким образом заботился о «меньших» под его рукой: большой войны покамест не предвиделось, значит и на службу воеводы государевы не позовут – так отчего бы не сходить в поход за добычей? А попутно присмотреть для себя новые вотчинки за Камнем Уральским: такие, чтобы и землица добро родила, и в ее глубине всякие полезности водились. Не обязательно золото: сойдет и медь, и драгоценные каменья, и руда железная – да даже добрая соль в радость будет! И в прибыток, конечно: а чтобы не оплошать, князь Александр и его ближные союзники загодя приставили к государевым рудознатцам и розмыслам верных людишек. Вот те тайные прознатчики потихоньку и подсмотрели в грамотках приказных людишек – где именно земля в руках правильного хозяина обещала дать особенно хорошие урожаи…
Ну и последнее по счету, но не последнее в раскладах соображение было у Горбатого-Шуйского: по милости Всевышнего у него недавно народился второй сын, и хотя Сашка-меньшо?й еще сосал материнскую грудь и пачкал пеленки, присматривать достойные владения для княжича следовало уже сейчас. Да и дочь скоро замуж выдавать, а ей приданное достойное нужно…
– И охочих людишек покличу, Великий государь: с божьей милостью, многие пожелают постоять за Веру и Отечество!
Не успел затихнуть его зычный голос, как вскочил на ноги шурин царя князь Михаил Черкасский. Хотя его бедная сестра-царица Мария Темрюковна и умерла во цвете молодости, влияния своего он не утратил: и породниться успел с русской знатью (причем конкретно с Горбатым-Шуйским!), и отец его, князь-валия Малой Кабарды был в силе. А раз так, то мог и помочь младшему сыну в его богоугодных ратных трудах, прислав на время несколько сотен служилых беслан-уорков[11 - Адыгский аналог русских «детей боярских» и боевых холопов, что служили саблей более знатным и родовитым потомственным дворянам и князьям, получая за это определенное вознаграждение: крепостными крестьянами, скотом, зерном, ценным оружием и тому подобным.]: ради хорошей добычи многие из черкесов оседлают коней и наточат заново сабли!
– Великий государь, если дашь время, то к середине весны я соберу полк дворян в пять сотен сабель!..
Опять же, рвение царского шурина подпитывало не только жажда воинской славы и добычи «с сабли» (особенно если получится убить или пленить хана Кучума), сколько желание застолбить за собой и потомством несколько золотых рудников. Один пронырливый дьячок приказа Большой Казны тайком списал для Михаила Темрюковича донесения главного воеводы Бутурлина про обильные залежи золота на реке Миасс, так что он теперь доподлинно знал, где будут его будущие уральские имения. Оставить там людишек ремесленых для устройства золотодобычи, затвердить права на новые родовые вотчины, а там можно и повоевать…
– Кхем!
Следом за знатным черкесом поднялся царев ближник князь Мстиславский (к слову, бывший зять все того же Горбатого-Шуйского), уже успевший прикинуть, сколько он сможет выставить от себя, а сколько воев дадут союзники и свойственники его рода.
– Великий государь, дозволь спросить?
Откинувшись на спинку любимого трона, Иоанн Васильевич изобразил недовольство:
– Говори!
Хитроумный придворный против ожидания Боярской Думы завел речь не о золотом истукане (сто пудов, матерь божия!!!), а о том, можно ли ему рассчитывать на какую-нибудь помощь в деле подготовки похода против безбожника Кучумки и всех тех князьцов, что опрометчиво его поддержали.
– И какая же тебе подмога нужна, Иван? Вроде бы, благодарение Богу, не бедствуешь?
– Твоя правда, Великий государь! Если поскрести по имениям да вотчинам, да сродственников и свояков попросить, то я бы и тысячу пешцов выставил в поход. В уральских да сибирских буреломах коннику делать нечего…
От намека на свою несостоятельность как воевод, князья Горбатый-Шуйский и Черкасский моментально начали нехорошо багроветь.
– А вот судовая рать, да с проводниками из опытных лесовиков – самое оно будет.
Огладив ухоженную бороду, правитель согласно кивнул.
– Можно бы и больше, если послать бирючей выкликать охочих людишек. Одна беда: у меня и на своих-то ратников еле-еле старых тягиляев хватит! Ежели можно, то хорошо бы пожалование от казны великокняжеской на время похода – секир и булав, хотя бы плохоньких шлемов, копийных наконечников, иной воинской справы…
Вновь огладив бороду, царь на долгую минуту задумался:
– Что же. Будет тебе и воинская справа, и корм для охочих людишек – сколько наберешь, на стольких и получишь. То всех касаемо! Но это не навсегда – как будете с Камня Уральского возвращаться, оставите все главному воеводе Бутурлину. И ратников, буде кто захочет там остаться, тоже удерживать не станете; расчитаетесь сполна, чтобы было у них на обзаведение хозяйством на новом месте!
– Спаси тебя Бог, Великий государь. Еще бы…
– Да уж не мнись, Иван, говори.
– Мне бы еще малый пушечный наряд со всем положенным припасом, чтобы было чем крепостицы вогульских князьцов разбивать.
Гулко захохотав, властитель всея Руси хлопнул ладонью по подлокотнику трона:
– Так пить хочется, что и переночевать негде, а, Иване?!
Покосившись на изнемогающих от вынужденной немоты конкурентов, с явным трудом дожидающихся окончания его речей, князь Мстиславский с достоинством заметил:
– Так ведь не о себе радею – об успехе похода пекусь, Великий государь.
– Верно. Что ж, недаром сказано: просите, и дано будет вам; ищите, и найдете. Стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят…
Все еще веселясь, Иоанн Васильевич легко подхватил донесение главного Уральского воеводы, повертел в руках, да и бросил обратно:
– Будут тебе пушкари с нарядом. И лодии, чтобы было на чем их везти: Бутурлин такую слезницу написал, что под его запросы придется три преизрядных обоза снаряжать. Десятком судов больше, али полусотней – все едино!
То, что походникам придется не только охранять лодии всего каравана, но и помогать (при нужде) тянуть их бечевами против течения, и перетаскивать на волоках – подразумевалось по умолчанию. И все равно, подарок был поистине царский, а потому ближник отвесил поясной поклон:
– Благодарствую, Великий государь!
Милостиво кивнув, правитель вдруг наклонился вперед, медленно оглядывая Боярскую Думу:
– Знаю мысли ваши. И потому, пока князьцов вогульских и остяцких не примучаете к покорности, да Кучумку не затравите аки пса бешеного, Бутурлин вам дороги к капищам не откроет.
Вновь покосившись на соперников-соратников (а таковыми были почти все сидящие на резных лавках думцы), князь Мстиславский ответил чистую правду:
– Мне то капище, Великий государь, и вовсе без надобности.
Потому что Золотая баба оно конечно хорошо, но с зауральских и сибирских земель и иной добычи взять можно неплохо: той же меховой казной разжиться, кожами, медом и воском… Или людишек для своих новых вотчин набрать-похолопить. Земли у князя Мстиславского хватало, вот обустраивать ее было некому – а тут такая хорошая возможность!.. Ну а буде кто не восхочет крестьянствовать, так станет кайлом и пешней махать в каменоломнях: коли тамошние приказные дьячки рады любому ясырю из крымчаков-людоловов, то и вогульскими да остяцкими татями тоже не побрезгуют. Умный всегда найдет чем поживиться – а уж глупцом царский ближник не был никогда!
– Хм…
Сжав пальцы на подлокотниках трона, царь слегка напоказ удивился – с удовольствием подмечая, как у долгобородых на лавках от алчности сдавливает дыхание. Надо полагать: сто пудов чистого золота! Поди, в мыслях уже его не только добыли, но даже уже и поделили.
– Ну, раз такое дело, то и в поход тебе самому идти незачем: поди, найдешь кого толкового вместо себя?
Мстиславский на это лишь почтительно поклонился.
– Главным воеводой в походе велю быть князю Горбатому-Шуйскому; князю Черкасскому – воеводой правой руки…
Бояре и меньшие чины Думы согласно загудели: все согласно старине, знатности рода и местному счету. Опять же: кому как не найти согласие меж собой, как тестю и молодому зятю?
– Сыну боярскому Костке Поливанову – воеводой левой руки.
И это тоже было встречено согласием: как в таком деле без царева пригляда? Константин Поливанов уже служил наместником и воеводой в Мценске, проявил себя хорошо… В общем, и местничать не будет, ибо рода захудалого, и достоверные вести будет кому присылать.
– Как сойдет снег и подсохнет земля, желаю сделать смотр войску, что отправится за Камень Уральский.
И в третий раз думцы поклонились правителю на троне, с легкой завистью поглядывая на довольных предводителей будущего Сибирского похода – у которых, кстати, как-то разом пропали все одолевавшие их вопросы. Чутко уловив момент, глава Боярской думы с силой ударил посохом о пол Грановитой палаты:
– Следующее дело!..
Встрепенувшись, думной глашатай тут же развернул челобитную от именитых купцов русской гостинной сотни, зачитав жалобу на бесчинства иноземных торговых гостей:
– …в нарушение жалованных грамот Великого государя, царя и Великого князя Ивана Васильевича всея Руси, английские прикащики сами ездят по русским землям, закупаются, вызнают-вынюхивают про торговые пути и товары, а мыто и пошлины с того не платят…
Дослушав мерный речитатив громкоголосого дьячка, грозный властитель небрежно шевельнул пальцами, указывая на окольничего Скуратова-Бельского. Обычного служилого дворянина, что благодаря поистине собачьей преданности и немалой сметливости смог встать во главе страшного Сыскного приказа – коий, низко поклонившись хозяину и небрежно кивнув боярам, охотно подтвердил:
– И месяца не проходит, Великий государь, чтобы возле заповедных для иноземцев городов и иных мест не ловились один-два дознатчика и проглядчика! Из мужиков торговых чужеземных более всего рыскают по нашим землям прикащики англицкие, затем ганзейские и немного голандских, остальные опаску имеют.
Все тем же жестом усадив верного пса обратно, Иоанн Васильевич повел тяжелым взглядом по думцам – может, кто-то желает ему умный совет дать? Таковые тут же нашлись: большой умница и сродственник Никитка Захарьев-Юрьев кашлянул, поднялся и напомнил Великому князю про давнюю челобитную московского купца Суровского ряда Тимофейки Викентьева – в которой тот предлагал устроить Московскую товарную биржу, взяв за пример таковую во фламандском Антверпене. Чтобы, значит, бедные иноземные торгаши не маялись, собирая нужный им товарец, а закупались оптом у русских купцов. А дьяки приказа Большой Казны будут писать на орленой бумаге купчие на сделки, заверять их – ну и заодно следить, чтобы все положенные пошлины вносились в казну вовремя и до последней копеечки.
Выслушав шурина, царь для вида огладил бороду, словно бы размышляя, и властно огласил то, что они со старшим сыном Митей решили еще с полгода назад:
– Повелеваю Сыскному, Разбойному и Большой Казны приказам учинить полное и спешное дознание по сей челобитной наших именитых купцов! Сроку даю до середины весны, затем рассмотрим дело еще раз.
И вновь точно уловив момент, князь Иван Бельский звучно долбанул железным оконечником посоха, зычно огласив:
– Следующее дело!
Дон-дон-дон, тили-дон…
Одновременно с этим за окнами Грановитой палаты зазвонили колокола, знаменуя скорое начало обедни[12 - Церковная служба (литургия) совершаемая утром или днем.]в Успенском соборе.
– Челобитная грамотка от лучших людей града Ярославля: жалуются на обиды и утеснения, что им во множестве учинил наместник Великого государя, царя и Великого князя Иоанна Васильевича всея Руссии – воевода князь Андрей Петрович Хованский. С торговых людей мзду дерет нещадно, жалование помещикам и служилым дворянам задерживает, посадским людишкам непосильное тягло назначает, суд творит неправедно и не по Судебнику…
Поперхнувшись на первой трети грамотки, думной служитель преданно уставился на лениво махнувшего ладонью царя – что насмешливо поглядел в сторону насупившегося князя Мстиславского. Нахмурившегося как раз потому, что проворовавшийся наместник был поставлен на Ярославль именно его трудами и заботами.
– Что, бояре, поверим наветам на бедного Хованского? Или, может, кто из вас желает прокатиться до него и на месте устроить спрос клеветникам-челобитчикам?.. Али здесь сразу на поруки взять?
Боярская Дума выжидательно молчала, не желая подставляться под царский гнев и насмешки из-за очередного нарушившего крестное целование гедиминовича – зато кое-кто не отказал себе в удовольствии бросить злорадный взгляд на Мстиславского, не доглядевшего за своим назначенцем.
– Ну а ты, Иване, не желаешь заступиться за оклеветанного?
Князь тоже не хотел. Посему, еще немножко поразвлекавшись за счет подданных, синеглазый мужчина огласил с высоты трона свое решение:
– Послать в Ярославль сыскных дознавателей и дьяков приказа Большой казны. Коли написанное в челобитной подтвердится, то Андрейку Хованского заковать в кандалы, и в Москву на правеж. А коли невиновен, тогда всех доносчиков на рудник!
Колокола на звоницах вновь подали малиновые голоса, и Великий князь, поймав взгляд главного думца Бельского, разрешающе кивнул.
Дум-дум-дум!
Отстучав положенное число ударов кованым наконечником своего посоха, дальний родственник царя громко, но в то же время важно огласил формулу завершения:
– Великий государь решил, и Дума Боярская о том приговорила!!!
Дождавшись, пока доверенные служки унесут царские регалии, лежащие на шитых золотом подушках, Иоанн Васильевич наконец-то и сам покинул Грановитую палату – тут же наполнившуюся голосами бояр и прочих мелких думцов. Чем дальше он шел по переходам, тем больше сгибались его плечи под невидимой, но ой как хорошо ощущаемой тяжестью. Любой государь должен быть аки лев рыкающий, на страх врагам и спокойствие подданным! А что у сорокалетнего льва душа за сыновей болит так, что кусок хлеба в горло не лезет – кто это видит, кто знает? Никто. И потому гнулись его плечи под невидимой ношей, а ноги словно сами собой несли уставшего властителя к белокаменным стенам Успенского собора – своды которого обещали пусть и недолгий, но покой его измученному разуму. И он бы наверняка дошел… Если бы на крыльцо собора навстречу ему не вылетел с перекошенным лицом младшенький сынок Федор, мимоходом сбивший с ног дородного боярина в новой шубе – да так, что грузный мужчина легким перышком слетел со ступеней и грянулся оземь всем телом! Проскользнув живой молнией мимо родителя и его свиты, царевич за несколько вздохов скрылся из вида, убежав в сторону Теремного дворца.
– О-ох! Уби-или!..
Поглядев сначала на охающего богомольца, приходящего в себя от столкновения с юным царевичем, а затем на сопровождающих его рынд, тискающих в руках посеребренные топорики и настороженно таращившихся по сторонам, царь вдруг рвано вздохнул. Затем мертвенно побледнел, перекрестился и скорым шагом отправился вслед за Федькой, шепча:
– Нет! Не забирай, прошу…
Окружающий мир в глазах странно сузился и посерел: подклет, первый поверх, второй – все это сливалось в одну монотонную ленту перед спешащим Великим князем. Грохнув массивной дверью, он ворвался в Кабинет сына, и в висках у него билось лишь немое: «нет-нет-нет-нет»…
– Кха-аа!?! Пхи-ить…
Словно налетев на стену, Иоанн Васильевич резко остановился и окаменел, взирая на среднего сына, что слабо шевелился на своем ложе и медленно моргал.
– Пить? Ваня, ты хочешь пить?!?
В глазах царевича стояла сплошная сонная муть и непонимание, но голос младшего брата он все же уловил, согласно мотнув недавно обритой головой – и разом покрывшись испариной от такого непомерного усилия. Где-то в отдалении забубнили голоса, требуя немедленно допустить до Великого государя – но сам он уже ничего не слышал, присев на колено перед сыном и ласково гладя его по голове.
– Ванька… Ванечка!!!
– Тх? Тхя-тя…
– Слышишь меня, сынок? Понимаешь?
– Дх-аа!?
Забрав из рук челядинки Хорошавы плошку с травяным взваром, отец самолично поднес ее к жаждущим губам. Затем бережно придержал ладонью исхудавшее тело сына, что наконец-то пришел в себя и все осмысленннее лупал глазами.
– Хватит пока!
Бесцеремонно выдрав из царской десницы недопитый отвар, целительница Дивеева торопливо пояснила, накрыв ладошкой правую сторону груди своего пациента:
– Много питья покамест нельзя, иначе худо будет.
Вдруг дернувшись, словно от попадания стрелы меж лопаток, девушка медленно распрямилась и уставилась на лежащее по-соседству тело своего наставника и господина, словно разглядывая что-то незримое. Хотя – почему же словно? Иоанн Васильевич уже не раз видел такой вот «стеклянный» взгляд, и примерно представлял…
– Бу-бух!!!
Опять грохнула дверь в Кабинет (как бы не сильнее, чем после появления царственного родителя), и в палаты влетела растрепанная и простоволосая царевна Евдокия: увидев пришедшего в себя братца, засветилась изнутри радостью и сделала несколько шагов к его ложу:
– Ванечка, ну наконец-то ты!..
И осеклась, по примеру целительницы замерев на месте и уткнувшись пустым взглядом на самого старшего из братьев.
– Узор… Смотрите, его Узор!?!
Заклекотав-заперхав горлом, требовательно задергал отцову руку только-только пришедший в себя царевич Иван, прося устроить его так, чтобы все видеть самому. Приподняв слабого как младень сына и прижав его к себе, царь дотянулся до замершего истуканом Федьки и ухватился за его кафтан, подтягивая поближе.
– Что с Митькой? Говори, не молчи!..
– Тятя, я… У него Узор словно переливается? Я такого никогда не видел…
– Тьфу ты! Да ты толком объяснить можешь? Федька!?!
Обычно послушный и ласковый младшенький полностью игнорировал родительское недовольство и потряхивания, во все глаза таращась на старшего брата. Словно зачарованный, ей богу! Отгоняя непрошенную надежду, Иоанн Васильевич совсем было собрался ущипнуть последыша, да побольнее, чтобы тот вернулся в разум и хоть что-нибудь пояснил пока еще терпеливому и с трудом сохраняющему спокойствие отцу – как цепляющийся за его руку Ванька резко ее сжал. В наступившей тишине все так же были слышны пререкания отставших рынд с постельничьей стражей, а еще – всех вдруг одновременно коснулось что-то едва уловимое и до крайности зыбкое, отозвавшееся в сердце странным теплом…
– Х-ха-а!..
Все, кто был в Кабинете-лазарете, невольно замерли, вслушиваясь в изменившееся дыхание Димитрия – пока молчание не нарушила царевна Евдокия, заревевшая в полный голос:
– Верну-улся-я!!!
Дернувшись было к первенцу, царь тут же вспомнил про среднего сына в своих объятиях – что тоже довольно улыбался и что-то шептал-хрипел. Всхлипывания и радостные причитания дочки, которую тут же поддержала челядинка Хорошава; мельтешение растерянного Федьки, что буквально разрывался между двумя братьями; сосредоточенная Домна, лихорадочно намешивающий какое-то целительское питье… Гомон поднялся такой, что и мертвого мог поднять из домовины! Однако стоило только государю-наследнику Московскому и Великому князю Литовскому, Русскому и Жемойтскому испить лекарства и открыть наконец глаза, как в палате разом настала тишина.
– Кхе-кхе-кха…
Все в немом ужасе смотрели на страшные белесые бельма, в которые превратились чудесные ярко-синие глаза Мити – он же тихо кашлял и кашлял, пока его хрипы не перешли в… Тихий смех?
– Я вернулся!!!
Глава 2
С началом января загуляли по необъятным просторам Руси студеные зимние ветра, вымораживающие леса до звонкого треска, покрывающие реки ледяными торосами, выстилающие поля ровной гладью белых снегов… И тем не менее, в один из морозных дней поскакали из Москвы в разные стороны царские сеунчи-гонцы с радостными вестями, а в самом стольном граде и вовсе устроили праздничные гуляния. Как не старался стылый Борей, как не дул-завывал, но его ледяное дыхание отзывалось у насельцев московских лишь здоровым румянцем на нежных женских щечках, и легкой белой изморозью на усах и бородах мужчин. Вся Москва ныне гуляла, праздновала и веселилась, разделяя со своим правителем радость несказанную: оба старших царевича разом побороли тяжкую хворь и пошли на поправку, обрадовав тем не только Великого государя, но и весь русский люд разом… Не угощением с великокняжеских погребов – нет, хотя и за него все были благодарны: тем, что вернулись в их души спокойствие и уверенность в будущем. Благословенный государь-наследник Димитрий Иоаннович вскорости будет здоров и в полной силе – как и молодший брат его, царевич Иоанн. Юный, но уже проявивший себя в битве с крымчаками-людоловами при реке Ахуже! Преемственность законной власти восстановилась, и тень смутного времени растаяла – вот именно этому и радовались все москвичи. В свое время от произвола тех же князей Шуйских и сам Иоанн Васильевич преизрядно настрадался – и ежели самому царю в его юные года столь несладко жилось, что уж тогда говорить о простых людишках? Хлебнули горестей полной мерой! Нет уж, пусть во время перемен живут враги и всякие чужинцы, их не жалко – а подданные Великих князей Московских желали исключительно спокойной и мирной жизни. Так что шумела и от души веселилась первопрестольная, над которой то и дело несся колокольный благовест[13 - Бла?говест – церковный звон одним большим колоколом, что возвещает благую весть о начале Богослужения.]: гуляли толпы народа по всем городским площадям, клубясь возле выставленных на них столов с пирогами, бочек с вином и большущими самоварами с медовым сбитнем. Еще больше горожан катались на реке, бросались-игрались в снежки, или сходились стенка на стенку, под азартные и одобрительные крики следящих за народной забавой выборных старшин… И крики те временами были столь многоголосыми и звонкими, что не просто долетали до Кремля, но и свободно проникали за его краснокирпичные стены и башни. Иные же победные вопли умудрялись дотянуться даже до окошек Теремного дворца, забавляя царскую семью, собравшуюся за воскресным обеденным столом.
– Ишь как голосят!
Перекрестившись на колокольню Ивана Великого, синеглазый мужчина отошел от окна. Неспешно усевшись во главе трапезного стола, с легкой улыбкой поглядел на своего меньшого Феденьку, что как раз что-то тихо рассказывал братьям и сестре – попутно ловко отрезая для себя новый кусок копченого осетра. Затем на выспавшуюся, отдохнувшую и ставшую до жути похожей на красавицу-мать юную Дунечку – что заинтересованно слушала братца. Да так увлеклась какой-то историей, что совсем позабыла о стоящей перед ней мисе с ухой из белорыбицы с пряными травами. Середний Ванятка, что голодными глазами смотрел на копченую рыбину, удерживая в деснице большой кубок, в котором плескался крепко сваренный бульон с волоконцами куриного мяса… И конечно же, отцов любимец и наследник Митюша, размеренно вкушавший жиденькую просяную кашку на все том же крутом бульоне. За столом возле царевны сидела и Дивеева, понемногу расправляющаяся со своей ухой – и бдительно отслеживающая каждый глоток и каждый кусок, съедаемые старшими царевичами. Но Домнушка была не в счет, ибо была она своя для царской Семьи – каковой понемногу становилась и Аглая Черная, что скромно жалась к царевой целительнице и едва-едва клевала что-то со своей тарелки. Вся они за столом ныне вместе как и прежние времена, и все теперь, как и должно быть… Почти. Отцовский взор то и дело цеплялся за узкую белую полоску мягкой ткани на лице своего первенца, скрывавшей от мира и сторонних взглядов его страшные бельма – и быть бы сердцу правителя в тоске и печали, если бы Митенька и в самом деле полностью ослеп. Ан нет! К радости и восторгу родительскому, никаких поводырей не потребовалось – сынок и с завязанными глазами ходил вполне уверенно, и каким-то образом видел окружающий его мир лучше иного зрячего. Вот как сейчас, к примеру:
– …ешь давай! У тебя уха скоро совсем остынет и жирком заплывет.
– Ой, да!
Спохватившись и виновато стрельнув глазками в сторону отца, Дуняша размеренно заработала ложкой, нагоняя вырвавшихся вперед братьев, и… Да собственно, всех, кто сидел за столом. Иоанн Васильевич вновь слабо улыбнулся, умиляясь, до чего же дочь похожа на покойную мать. Настасья, бывало, тоже увлекалась чем-то и забывала обо всем на свете – вечно ее приходилось тормошить и напоминать. То над цветочками какими надолго зависнет, то в оконце на ночные звезды залюбуется, да так, что и на молитву не дозовешься… Когда ее мисочка показала дно, теремной челядин из доверенных, что тихонечко сидел в отдалении у дверей трапезной, тут же выскользнул прочь – и через краткое время обе створки широко распахнулись, пропуская череду служителей с переменой блюд и сопровождающих-надзирающих за ними стольников.
– …и что, много ливских барончиков соблазнилось на посулы этого Кетлера?
Неудачная охота, вернее схватка с матерым медведем-шатуном и долгое балансирование на краю смерти никак не сказались на любви пятнадцатилетнего царевича Иоанна к делам ратным и забавам военным. А старшему брату недавно его сеунчи как раз доставили целую торбу грамоток и донесений от литовской Пан-рады, и наособицу – ларец с письмами от великого канцлера Радзивилла! Еще прибыл целый ларь с челобитными и прошениями менее именитой шляхты и болярства – одним словом, верные подданные явно скучали и даже грустили в разлуке с любимым законным правителем. Без которого им никак не получалось ни одну важную тяжбу толком рассудить, ни помощи какой от великокняжеской казны получить, ни даже сына или дочку пристроить в придворное служение… Сплошные негоразды, в общем.
– Да не особо пока, чуть более трети. Но я надежды не теряю: язык у бывшего ландмейстера Ливонского ордена подвешен хорошо – да и польские подсылы серебро на подкуп не жалеют.
Пока старшие царевичи вполголоса переговаривались, служители выставили на стол пироги с ягодами, ватрушки с творогом, и восточные сладости московской выделки. Точнее Аптекарского приказа, в котором научились делать отличный рахат-лукум, яблочную пастилу, халву аж трех видов и конечно – разнообразный темный и светлый шоколад с ореховой начинкой. И вот как после этого запрещать дочери ее занятия алхимией? Ведь у нее и полезно выходит (для казны так особенно), и вкусно очень!.. Совсем взрослая уже стала, красавица и разумница преизрядная… Провожая взглядом небольшую толпу уходящих прочь служителей и стольников, правитель Руси кое-что припомнил, звучно хмыкнул и негромко произнес, словно бы размышляя вслух:
– Из Посольского приказу донесли, что император цесарцев[14 - Цеса?рцы, или це?сарцы, – принятое на Руси XVII–XIX веках наименование подданных Священной Римской империи германской нации (то есть практически всех немцев и австрийцев).]Максимильян собирается нынешним летом Великое посольство ко мне прислать. Хочет о мире говорить, о союзе против султана Селима, о торговлишке разной… Да о невесте для одного из своих сыновей.
У Евдокии от таких новостей из пальцев выпал кусочек нежной пастилы, угодив в кружку с горячим травяным чаем.
– Уже и Габсбурги признают нашу силу, раз желают породниться. Что скажешь, сыне?
Хоть отец и не называл конкретное имя, всем было понятно, к кому именно он обратился:
– Скорее, спешат привлечь нас к своему противостоянию с Османской Портой, батюшка.
– Не без того. Ну так гуртом даже нечистого бить сподручно, а уж турка сам Бог велел!
Царевич Иван, аккуратно кроша серебряной ложечкой плотный кус халвы, проворчал себе под нос (однако отец все равно услышал):
– Нам бы самим кто против крымчаков помог!..
Федор на это согласно угукнул. Меж тем четырнадцатилетняя царевна так и сидела не жива, ни мертва, напряженно впитывая каждое даже не слово – но звук.
– И кого из девиц Старицких ты хочешь им предложить, батюшка? Старшую Еуфимию?..
Вот тут удивились вообще все – даже молчаливая Аглая, и та уставилась в легком замешательстве на своего господина и наставника.
– С чего бы это Фимке поперед твоей сестры под венец с принцем цесарским идти?! Здоров ли ты сыне?!.. Кхм.
– Не совсем батюшка, однако, разум мой ясен. Я уже говорил тебе, что не верю в силу династических браков – и повторю это вновь.
– И что теперь, Дуняше до смерти в девках ходить? Пустоцветом жизнь прожить?! Или на монастырское житие удалиться? У цесарцев она будет королевной!
– Пф! Да там своих принцесс девать некуда. Чужой она там будет и гонимой, как прабабка моя Елена Ивановна возле мужа своего Александра Ягеллончика.
Иоанн Васильевич, желавший всего лишь слегка прощупать настроения сыновей и дочки насчет ее возможного замужества, недовольно насупился – дочу он любил, и судьбы отравленной двоюродной бабки для нее не желал. Да и намеки на свою бессердечность были очень даже обидными!
– И еще, отец: не слишком ли большой подарок выйдет для Максимиллиана Второго? Дом Габсбургов одряхлел и загнивает – а тут дева царского рода, чья кровь чиста и сильна!? Дети ее будут здоровыми, умными и красивыми, вот только воспитывать их Дуняше не дадут, и в итоге может так выйти, что твои внуки от меня будут воевать на смерть с твоими же внуками от нее!!!
Сорвавшись со своего места, Дивеева подскочила к наставнику и положила руки на голову – и тот, внезапно распалившийся в речах и чуть ли не возвысивший голос на родителя, тут же начал успокаиваться.
– Кхе-кха!..
Отхлебнув из торопливо поданного Иваном кубка, старший из царевичей откинулся на спинку своего стульца и искренне повинился:
– Прости, тятя, я… И впрямь не совсем здоров.
Так же моментально успокоившийся и чуть встревожившийся родитель досадливо вздохнул:
– Говорил же: рано тебе еще вставать. Неслух!
– Это не совсем телесная хворь, я сейчас… Эмоционально нестабилен.
Махнув рукой, Ионанн Васильевич чуточку сварливо заметил:
– Оставь свою целительскую заумь для учениц. Значит, ты против цесарцев?
– Да, батюшка. Они там в Европах все как один – людоеды. В глаза улыбаются, а только повернешься спиной, непременно ткнут ножом и обберут тело до нитки… Чтобы быть там своим среди своих, надобно думать и вести себя так же, с большим уважением к их стародавним обычаям.
Очень нехорошая, и даже откровенно змеиная улыбка совсем не красила пусть и исхудавшее, но все равно красивое лицо царского первенца.
– Как не старайся, своими мы для европейцев никогда не будем. Пока сильны и велики, с нами будут искать союза и тихо шипеть в спину, а во времена слабости непременно попробуют напасть и урвать кус-другой… Это в их природе, и ее нам не изменить.
Насмешливо хмыкнув, опытный сорокалетний правитель чуть горько заметил сыну:
– Наши бояре да князья, что ли, лучше?
Вновь отхлебнув из кубка и благодарно погладив по руке Домну, что так и стояла возле него, восемнадцатилетний Великий князь Литовский с философскими нотками ответил:
– Когда-то Спаситель в своей Нагорной проповеди изрек: «По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы?» Наши хотя бы иноверцев почем зря не режут, да и веру за-ради своего удобства не меняют. А чужеземцев с запада куда не целуй, все одно везде в зад губами попадешь…
Пока все за столом давили неуместное фырканье и усмешки, он снял девичью ладонь со своей коротко остриженой головы и тихо шепнул, направляя ученицу обратно на ее место. Затем повернулся к батюшке – который, согласно усмехаясь в бороду, с делано-сварливыми нотками в голосе заметил:
– Раз принц цесарский тебе негож по всем статьям, то и предлагай что-то свое. Только сразу говорю: в Кабарду или царство Грузинское я Дуняшку не отдам!
Допив отвар, Дмитрий отставил кубок и согласно кивнул, мимоходом улыбнувшись явно волнующейся сестре.
– Черкесам и грузинам даже самая младшая из княжон Старицких слишком большой честью будет – от такой радости они ненароком и помереть ненароком могут, бедные. Но вот есть такое герцогство Померания, где младший брат-соправитель герцога пока неженат: и наша Дуняша могла бы очень осчастливить герцога Бартского и Францбургского Богуслава, тринадцатый этого имени.
Задумчиво оглаживая бороду и усы, царь впал в глубокую задумчивость.
– Хм, южное побережье Балтийского моря…
Поочередно поглядев на отца, еще сильнее разрумянившуюся сестру и старшего брата, что азартно шевелил пальцами над горкой пирожков с лесными ягодами, примеряясь к самому вкусному и румяному – царевич Иван тоже напряг память.
– М-м, это который князь Богуслав из рода Грифичей, что к Анне Ягеллонке неудачно сватался? Так он же под рукой императора Максимиллиана ходит?
– Сейчас да. А там кто знает? Бранденбург, Поморье и Мекленбург – это земли балтийских славян, то есть наши. Там сейчас разное неустройство и чужаки, но это ничего – став самовластной герцогиней, Дуняша понемногу наведет должный порядок.
Вновь нехорошо улыбнувшись, под смешок среднего братца Дмитрий поправился:
– То есть будет верной опорой и помощницей своему очень занятому супругу.
Царственный родитель, задумчиво оглаживая ухоженную бороду, с сомнением в голосе протянул:
– Гм. Как-то оно… Православную царевну замуж за удельного князя-лютеранина?
– Пф! Батюшка, святой Петр и вовсе трижды отрекался от Спасителя нашего, но по делам своим удостоен ключей от ворот в Царствие Небесное. К тому же, бывает что муж до того сильно любит жену, что и бороду бреет – как дед мой, к примеру. А иные и вовсе веру меняют, с папежной на правильную. Тем более старший брат Богуслава бездетен, и потомства не оставит…
Вместо ответа Иоанн Васильевич достал из поясного кармашка небольшой гребешок и обиходил предмет гордости каждого взрослого мужчины, заодно вычесав из бороды пару мелких хлебных крошек.
– Надо все хорошенько обмыслить. Да и согласится ли этот герцоженок посвататься?
– Это будет моей заботой.
– Ишь, какой заботливый! Скажи лучше, когда снова будешь в полном здравии.
Наклонившись вперед и уставившись на повязку, скрывавшую страшные бельма в глазах сына, родитель с явной надеждой и скрытой тревогой уточнил:
– Ты ведь исцелишься?!
Ожидая ответа от старшенького, и подмечая, как остальные его чада (и Домка с Аглайкой) переглядываются, грозный царь, который и без эмпатии вполне уверенно «читал» своих детей, мягко попросил:
– Говори как есть, сыне.
Вздохнув, первенец слегка склонил голову:
– Глаза лишь отражение повреждений моего… Духа. Я словно бы поднял чрезмерно большой вес, и слишком долго его удерживал – и раны духовные есть плата за мою самоуверенность.
Царевич Иван ободряюще погладил-пожал руку старшего брата, и тот едва заметно улыбнулся:
– Но там где ныне пепел и зола, со временем обязательно прорастет молодая трава, и будет она крепче и сильнее прежней!.. Время и терпение отец, вот то, что мне надо для полного исцеления. Год, быть может два. И родной человек подле меня, чтобы я не…
Дверь в трапезную резко распахнулась, обрывая важный семейный разговор – и сквозь брякнувшие створки в палату быстрым шагом вошел Басманов-младший с какими-то грамотками в руках. Отвесив Семье довольно-таки небрежный поклон, он споро направился к царю-батюшке, еще от дверей начав объяснять причину своей дерзости:
– Великий государь, переняли новые подметные письма собаки-Курбского!!! Подсылов тоже схватили, и ныне их уже…
Вдруг дернувшись, Федька Басманов мягко завалился лицом на пол, глухо стукнувшись крепким лбом о прикрытые исфаханским ковром дубовые плахи. Вновь дрогнул и странно захрипел, выворачивая руки-ноги словно какой юродивый-припадошный…
– Хватит!
Со всего маху бухнув кулаком по столу, так что звякнула посуда и заныла-заболела десница, Иоанн Васильевич перевел взор с молодого Басманова на расшалившихся детей. И мигом позабыл о незадачливом вестнике, ибо его старшенький сидел весь в испарине – и такой бледный, что краше в домовину кладут.
– Митя? Что, плохо!?!
– Прос-сти батюш-шка, м-хне бы надо… Приле-ечь.
Домна быстро подскочила из-за стола, но на сей раз первым возле ослабевшего брата оказался Федор, подставивший свое плечо под его дрожащую руку. Непривычно-серьезная Евдокия в один мах подкатила стулец с приделанными колесиками, затем они помогли старшему брату пересесть и торопливо укатили его из трапезной, позабыв подойти к родителю за отеческим поцелуем и благословлением.
– Отец?..
Ваня не забыл, но тоже отчетливо косился на выход из покоев.
– Иди уже. Да распорядись там – чтобы как Мите лучше станет, меня известили.
– Исполню, батюшка.
К резво хромающему царевичу со стороны свободной от трости руки пристроилась и Аглая Черная, очень почтительно склонившаяся напоследок. Так что остался в трапезной только очень недовольный окончанием семейного обеда царь, нехорошо похрипывающий и пускающий слюну в пушистый ковер Басманов-младший – и обманчиво-невозмутимая Домна. Последняя, впрочем, тоже косилась на выход из трапезной, но долг в виде изрядно ушибленной о стол монаршей длани был сильнее. Еще в распахнутые двери робко заглядывала теремная челядь и пара постельничих стражей, но кто на них вообще обращал внимание? Уж точно не хозяин Московского Кремля.
– Домна, что там с ним? Долго он еще мне ковры пачкать будет?
Вновь поглядев на неприятно ноющую руку Иоанна Васильевича, целительница с явной неохотой перешла к лежащему пластом страдальцу. Провела ладонью над телом, задумалась, провела еще – и явно удивившись, присела рядышком на колени. Потянув за рукав, с удивительной легкостью перевернула молодого мужчину на спину, без особого интереса оглядев рукоять серебряного столового ножа, глубоко засевшего в его плече. Медленно огладила воздух над сердцем и черевным сплетением, отчего страдалец немедля перестал хрипеть – и даже вздохнул посвободнее, начав вполне осмысленно лупать глазами.
– Кх-х?!? Чт-ха?
Коротким шлепком по бестолковке предотвратив вялую попытку встать, царская целительница вновь провела рукой от головы до живота добра молодца, небрежным жестом усыпила его и тут же резко хлопнула в ладоши:
– Эй, кто там? Унести Басманова в лекарские палаты!
Наконец-то получив конкретное повеление, теремная челядь мигом перестала бестолково топтаться: три дюжих служителя и один расторопный стольник разом налетели, вцепились коршунами в шитый серебром кафтан и парчовые штаны, и утащили безвольно болтавшее головой тело в направлении Аптекарского приказа – не забыв аккуратно притворить за собой расписные створки дверей. Дивеева же наконец-то занялась перевитой жилками царской дланью, накрыв ее своими приятно-теплыми тонкими пальчиками.
– Ну что, Домнушка, будет молодший Басманов жить? Не сильно его Митя приложил?..
– Будет, Великий государь, но недолго, и невесело. И наставник до него не дотянулся – он еще очень слаб.
Удивившись, правитель придержал закончившую лечение целительницу, указав ей на стулец возле своего.
– А кто тогда? Ну, нож-то понятно, сам видел как Ваньша его в запале швырнул… Стервец этакий, я ему еще задам! Неужто Федька расстарался?
Помявшись, Дивеева неохотно раскрыла подробности:
– Остановка сердца от царевны, и удар сильной болью от Федора. Царевич Иван целил в рудную жилу на шее, но тело крутнулось, и… Если бы что-то одно, меньшой Басманов того не пережил – а вместе они только погасили друг дружку. Почти. Оставшегося только и хватило, чтобы обездвижить этого… Человека.
О том, что она и сама немного приложила руку к состоявшемуся наказанию, целительница скромно умолчала. Сама прокляла, сама вскоре и снимет, чего говорить про такие мелочи?
– Ну и почему тогда – недолго и невесело?
Едва заметно пожав плечиками, Домна напомнила:
– Он вызвал недовольство всей Семьи разом, Великий государь.
Возможные последствия счастливому отцу крайне одаренных детей объяснять было излишне – он и сам все прекрасно знал. Придется поговорить с чадами, и крепко-накрепко запретить им и далее опаляться гневом на сына его верного ближника. Понимать же надо, что не со злого умысла тот нарушил их покой, а лишь из дурного усердия… Эх, ну что за непуть бестолковая?! Все знают, что нельзя лезть на глаза к царской семье во время их совместных трапез, так нет же, выслужиться захотел! Будто предатель-Курбский в своих писульках что-то новое мог начертать?!
– А с Митей что? Растолкуй-ка, что за эта… Как ее? Что за зверь такой, эта его эмоцальная нестояльность? Надеюсь, в снадобьях и прочем потребном для ее лечения у тебя недостачи нет?
Впервые за все время в карих глазах Дивеевой мелкнула тень неуверенности. Слабая и быстрая, но Иоанн Васильевич уже давно сидел на троне, а потому прекрасно ее разглядел.
– Ты говори, Домнушка. Сладкой лжи мне и без тебя хватает, а ты как не лгала мне, так и не начинай.
– В снадобьях недостачи нет, Великий государь. У наставника… Он ныне и до излечения временами будет вельми гневлив.
– Тю?.. Я-то уж было подумал!
Помявшись, личная целительница правителя дополнила свои прежние объяснения:
– Наставник очень сильный целитель, крайне быстр в своих воздействиях, и он… Правитель. Его гнев может легко обернуться чьей-то смертью или сильными муками. Поэтому рядом с ним постоянно должна быть родная кровь, которую он даже во временном помрачении не уб… Не помыслит тронуть. Кто-то из царевичей или царевна, что будут успокаивать его и помогать удерживать внутренний покой.
Запустив пальцы в только-только расчесанную бороду, царь слегка растерянно пробормотал:
– Вот же докука! А ежели ты?!?
Вообще-то ученица первым же делом предложила именно себя, но – увы, получила от наставника отказ, вместе с убедительным объяснением оного.
– Мое место подле тебя, Великий государь. Пока я на страже твоего здоровья, наставнику спокойнее и легче пребывать в разлуке с отчим домом.
– Тоже верно… М-да.
Машинально вытянув из кармашка серебряный гребешок, сорокалетний властитель повертел его в унизанных перстнями пальцах, легко согнул-разогнул и положил перед собой, глядя отстраненным взором.
– Ты ступай себе, Домнушка, ступай милая. А мне надобно малость поразмыслить…
* * *
За стенами Теремного дворца кружилась-ярилась февральская метель, засыпая столицу колкой белой крупой из крупных снежинок – словно чувствуя скорое приближение марта-месяца. А с ним и наступление дня весеннего равноденствия, знаменующего наступление второй половины года семь тысяч семьдесят девятого года от Сотворения мира. Ну, или как считали католики – тысяча пятьсот семьдесятого от Рождества Христова.
– Так, а теперь медленно напряги ногу и расслабь. Ваня, медленно!
Хм, а еще старого Нового года, что по сию пору втихомолку отмечал по городам и селам добрый христианский люд. Несмотря на то, что Стоглавый церковный собор еще восемьдесят два года назад решил перенести празднование наступления нового года с марта на сентябрь, дабы вычеркнуть из памяти народной традицию древнего (много старше самой Церкви!) праздника весны и обновления жизни – народ русский его упорно отмечал. Хуже того, даже и не собирался забывать, пропуская мимо ушей все проповеди и призывы церковников. Что поделаешь, христианство на Руси было особенное – такое, что поскреби его чуть и запросто обнажишь стародревнее язычество…
– Теперь носок потяни от себя. Вот здесь ноет?
Сквозь изморозь, затянувшую теремные окна, смутно виднелись кремлевские башни, изредка сквозь густой снегопад прорывались звуки колоколов…
– Немного. Ух! Щиплет!..
– Все уже. Нет, пока держи как есть.
Но несмотря на стылый февральский холод, в жилых покоях Теремного дворца было тепло – а кое-где так даже откровенно жарко. Настолько, что в Опочивальне государя-наследника сам Димитрий Иоаннович и брат его Иоанн Иоаннович спокойно сидели в одних лишь домашних штанах и рубахах из мягкого беленого льна. Вернее сказать, один сидел на своем ложе, а второй, стянув портки и вовсю сверкая голым задом, терпеливо выполнял все, что просил старший брат.
– Теперь чуть согни в колене, и мысок тяни на себя.
Медленно ведя ладонью над некогда изуродованной медвежьими клыками плотью, восемнадцатилетний слепец время от времени легонько шевелил пальцами, словно бы прикасаясь к невидимым струнам. В ответ жилки на ноге то и дело подергивались-сокращались, или наоборот, полностью расслаблялись – а под новой и еще тоненькой розовой кожицей лениво шевелились жгуты слабых пока мышц…
– Восстанавливаешься хорошо, но чуть сбавь напор – тело само все закончит, не погоняй его больше необходимого.
– Ага.
Отряхнув руки, Дмитрий чуть отстранился и словно бы продолжая прерванный разговор, негромко обронил:
– Дурак!
Насупившись, средний царевич быстро натянул штаны, перестав сверкать голым задом, и буркнул:
– Может и дурак. Зато не калека колченогий!..
– А если бы я не успел? Дважды дурак!
Устраивая на ложе старшего брата побаливающую ногу, Иван отмахнулся:
– Я чувствовал, что ты уже близко.
Помолчав, Дмитрий неохотно признался:
– Плохо помню, как оказался в Москве. Последнее, что отложилось – как подо мной пал последний конь, и я удачно соскочил с седла на укатанный наст дороги. Отец сказал, что последние двадцать верст до города я пробежал сам…
Дверь в Опочивальню государя-наследника тихо приоткрылась, пропуская личную челядинку Хорошаву с подносом, на котором едва заметно парило два кубка с горячим ягодным взваром. Поставив их так, чтобы господин мог легко дотянуться, огненноволосая служанка так же неслышно исчезла – но дверь не закрыла. Тому помешал Федор, что зашел в горницу с рисовальным планшетом наперевес. К тому же, не один: двое теремных челядинов затащили вслед за ним пару громадных свитков с чертежами будущего Большого царского дворца, и эскизами внутренней отделки нового же Гостиного двора на Красной площади. Коротким жестом направив слуг к стоящему возле дальнего оконца столу, младший царевич молча плюхнулся на покрытое медвежьей шкурой низенькое креслице и затих, послав братьям слабую эмоцию радости, дополненую чем-то вроде досады с усталостью напополам. Видимо, сказывалось недавнее общение братца с парой итальянских инженеров и полудюжиной русских розмыслов по каменному устроению, кои вежливо, но очень упорно сомневались в замыслах юного зодчего царских кровей. Напрямую не спорили, боже упаси – но сомневались абсолютно во всем, что тот им предлагал. Не строят так нигде, видите ли!
– Ты понимаешь, что я успел в последний миг?
Синеглазый царевич упрямо повторил:
– Я тебя чувствовал! И вообще, ну чего ты? Все же хорошо закончилось! Ну-у… Почти. Ты обязательно исцелишься! А новые ноги, между прочим, даже ты отращивать не умеешь!..
– Пф! Люди бывает, всю жизнь без головы живут, чужим умом пользуясь, и ничего… Тамерлану Железному хромцу в молодости колено стрелой пробили, и с той поры нога у него почти не гнулась. И что, помешало ему это достигнуть величия? Что касается тебя, то по такому случаю я бы ОЧЕНЬ постарался научиться!
Хоть и с повязкой на глазах, старший царевич прекрасно разглядел сомнение на лицах младших братьев, и нехотя пояснил:
– Я почти уверен, что опираясь на Узор пациента, опытный целитель может понемногу восстанавливать целостность утраченного. Только чтобы такому научиться, понадобится немалое число подопытных из числа отпетых душегубов и пойманных степных людоловов, и много свободного времени на опыты… Впрочем, это так, задумки на будущее: мне все равно скоро возвращаться в Вильно, а у вас тут будут свои заботы-хлопоты.
Аккуратно подтачивая малым ножичком красную палочку-чертилку, самый младший из трех братьев негромко предложил:
– Может, Домна?
– На ней, помимо прочего, еще Аптекарский приказ висит, и поездки в Александровскую слободу. Если только ты будешь ей помогать?
Задумавшись над новым интересным делом, синеглазый рисовальщик добрую половину минуты машинально укорачивал красный грифелек чертилки в лакированной кедровой оболочке – пока девушка, чье имя недавно прозвучало, сама не вошла через открывшуюся перед ней дверь. Заняла привычное место на удобном стульце с резными подлокотниками, и с явным интересом глянула на незаконченный эскиз наставника и его брата, свободно развалившихся на заправленном ложе. Меж тем, последний как раз коротко ткнулся лбом в твердое предплечье слепца и вздохнул:
– Ну… Прости. Я дурак!
Иван застыл в таком положении на долгое мгновение, затем рвано вздохнул, почувствовав, как его ласково потрепали по непокорным вихрам. Вновь замер, и вдруг неожиданно даже для себя едва слышно спросил – о том, что занимало его помыслы все последнее время:
– Мить?
– М?
– А помнишь, ты как-то в детстве мне предрек…
Помявшись, средний царевич нерешительно напомнил давний разговор:
– Ты тогда сказал, что однажды я надену шапку Мономахову?
Запустив пальцы поглубже в темные волосы, Дмитрий шутливо потрепал Ванины вихры:
– Не Мономаха, но свою и только свою Золотую шапку Великого князя! Было такое, было… Неужели мой брат наконец-то созрел для серьезных дел?!
Опять насупившись, тот в ответ напомнил:
– Я водил полки при Ахуже!
– И у тебя это славно получилось, брате. Будь уверен, об этом будут помнить долго… Но быть хорошим военачальником совсем не то же, что быть хорошим правителем – тут немного иные науки надобно ведать, и свободно их применять.
– Я учения не боюсь!
Поерзав на месте, Иван подгреб под себя пару подушек, устраиваясь со всем возможным удобством – и совсем немного опередив в этом сестру, явившуюся вместе с Аглаей Черной в покои любимого старшего брата. Возмущенно запыхтев и моментально позабыв о подруге-подопечной, опоздавшая царевна решительно ринулась отстаивать свои исконные права на место подле Митеньки… Однако была им поймана в объятия и усажена на колени, что полностью погасило девичий наступательный порыв. Что же касается младшей ученицы Гуреевой, то она самостоятельно устроилась возле старшей ученицы Дивеевой, и успешно делала вид, что всегда здесь и была.
– Возвращаясь к твоему вопросу: в наших жилах одна кровь, и конечно же, твое право на власть не подлежит сомнению…
– Но отцу наследуешь ты?!
Прижав ладонь к губам торопыги, государь Московский согласился:
– Наследую. Согласно обычаю рюриковичей линии Даниила Московского, по старине и дедине, как и заведено это со времен Великого княжества Владимирского. Запомните все: власть и трон должно передавать по закону и доброй традиции. Закон тот должен быть прост, понятен и не допускать двойного толкования – а еще известен всем подданным, от мала до велика. В ином случае всегда будет опасность междоусобицы и смуты… Всю жизнь жить в страхе и ожидании предательства, что может быть горше? Взойти на трон ценой крови можно, но долго усидеть на чужих клинках не получалось не у кого! Брате, ты бы хотел править, подозревая всех и каждого, будучи всегда одиноким и ненавидимым?
– Нет!!!
– Запомни это и передай потомству, для его же блага. Каждая капля нашей крови драгоценна…
Устроившись поудобнее на своем живом «сидении», юная царевна перекинула толстенную косу со спины на грудь и наконец, окончательно затихла.
– Но что-то я заговорился, вопрос же был немного об ином. Что думаете, мои хорошие? Попробуем приискать для Вани подходящее ему Великое княжество?
В один момент покои пронизало множество ярких эмоций – окрашенных в целую палитру оттенков любопытства.
– Молдавское княжество! Там и вера наша, и людишки охотно под его руку пойдут. Опять же, через прадеда нашего Ивана Великого мы с Господарем Молдавским Стефаном в свойстве, а значит и не чужие!
Поглядев на младшего братца, успевшего озвучить свое предложение самым первым, будущий Великий князь впал в глубокую задумчивость. Покосившись на вредного Ваньку, сестрица нежным голоском пропела:
– Ты бы еще Валахию предложил! Там же всех или турки к дани и вере своей примучивают, или цесарцы под свою власть нагибают… Лучше сесть на те земли, что за Сибирским Ханством, на берегу Тихого окияна! Там тепло, землица два раза в год родит, рыбные ловли изобильны…
Насмешливо фыркнув, но не переставая при этом рисовать, Федор отбрил задаваку с длинной косой, да малым умишком:
– И орда диких чжурженей под боком. Богданка Бутурлин отписывал, что они при действительно большой нужде запросто до ста тысяч сабель выставить могут! Самое оно, чтобы по крымчакам не скучать – будут вместо них наскакивать и людишек в полон уводить.
С трудом удержавшись от того, чтобы не показать язык, или не зафыркать как необъезженная кобыла (увы, ей сие уже невместно – четырнадцать лет, совсем уже взрослая дева!), Евдокия уверенно парировала:
– Для начала можно и на островах укорениться, силы подкопить – я Большой чертеж земель хорошо помню, там есть сразу несколько подходящих близ берегов! Конники по морям скакать не умеют, а наши ратники с лодий воевать привычны. Вон, воевода Адашев какой уже год плавает и Крым разоряет, и ни разу еще его не разбили. Даже толком поймать, и то не могут!.. Ваня, ну скажи?!
– А? Да-да.
Несколько раз не глядя поведя рукой по воздуху, царевич Иван все же уцепил кубок с компотом из сушеной вишни и основательно глотнул. Передав кисло-сладкое густое питье брату, раздумчиво пробормотал:
– Там еще империя Ханьцев рядышком, будет на кого… С кем торговать и воевать. Только очень уж далеко те земли от Москвы!
Получив в ответ недовольный взгляд сестры. Впрочем, она уже давно привыкла, что средний брат у нее непослушный и немного задавака, причем даже тогда, когда она старается исключительно в его интересах. Одно слово – мужчины!
– Домна?
Старшая из учениц, легонько играясь с наконечником из наборного янтаря, украшавшем ее тугую косу, слегка наклонила голову:
– Крым?! Когда-то в нем уже было древнерусское Тмутараканское[15 - Тмутарака?нское кня?жество – русское княжество, существовавшее в X–XI веках с центром в городе Тмутаракань (Тамань). Упоминается в русских летописях и «Слове о полку Игореве». Традиционно считается, что княжество включало в себя территорию от Восточного Крыма и вплоть до предгорий Кавказа, являясь крупным политическим образованием.]княжество, затем православное княжество Феодоро. Бояре Ховрины и Головины как раз потомки тамошней знати, значит – у Ванечки будут все права. А с крымчаками у нас все равно полное немирье.
Отстаивая свое предложение, ясноглазая царевна тут же ревниво заметила:
– Там же ни хлебов толком не вырастить, ни мастерских каких поставить – обязательно придут турки и все разорят… И с торговлишки по морю жить не получится. А еще самих крымчаков куда-то надо девать!
Поставив опустевший кубок обратно, будущий царь равнодушно заметил:
– Они уйдут. Отец начал решать с ними, я продолжу, мой наследник закончит – так, или иначе… Впрочем, обитатели Крыма уже сейчас понемногу приносят пользу: ведь всяк может быть годен в дело при правильном его применении, даже если это потомственный тать и людолов.
Пока младшая ученица вертела головой и слегка удивляясь, замечая недобрые улыбки у окружающих, добросердечный царевич Федор мягко ей пояснил:
– Работать на рудниках и каменоломнях, Аглаюшка. Ты же знаешь: на Руси еще с позапрошлого года начато великое каменное устроение – сначала будут проложены царские тракты-дороги, затем в камень и плинфу оденутся и большие города. Тятя даже подумывает особый Дорожный приказ учинить!
Согласно кивнув, седовласый слепец на ложе чуть отстранился от ажурного венчика на голове сестры, что понемногу начал упираться в его скулу, и добавил:
– Мы лишь повторяем путь древних римлян, что руками рабов и своих легионеров связали земли Рима превосходными дорогами, и тем заложили основу могущества Вечного города. Правда, кабальных холопов для работ мы использовать не будем, а наши ратники для такого дела негодящи… Зато Разбойный приказ исправно ловит душегубов и разных татей, да и без того у Руси хватает откровенных врагов – коим вполне можно доверить самую грязную и тяжелую работу. Заодно и наши порубежные дворяне с помещиками поправят свои дела, отлавливая крепких телом крымчаков на каменоломни…
Встрепенувшись, юный зодчий уточнил:
– Митя, а помнишь наш разговор про нарядный гранит-камень с Корельского уезда?
– Да?
– Мне с тех мест рудознатцы отписали, что еще три выхода хорошего камня нашли: один обычный светло-серый, какой для мостовых прирешили, зато следующие два! Первый цветом схож с малахитом, его на стены домов хорошо, а второй вообще как малина! Представляешь, из такого набережную Москва-реки? Это же какая лепота получится!
– М-да? Ну, наверное. Хотя много красного тоже не очень хорошо…
Пропустив мимо ушей слова старшего брата, младший просительно протянул:
– Поговори с батюшкой, чтобы он еще людишек мастеровых в Карелы послал? Ведь пока доберутся, пока обустроятся-обживутся и камень начнут ломать – не меньше года пройдет! Все равно же в тех местах верфь закладывать порешили и канал копать, ну так пусть заодно и… Еще Бутурлиным было бы хорошо отписать!
– С Урала гранит везти? Федя, да он золотым встанет!..
– Нет, Мить, я не о том: чтобы они у себя там на Урале чистого белого и голубого мрамора поискали хорошенько. А то каррарский[16 - Каррарский мрамор – мрамор, добываемый в Апуанских Альпах на территории Каррары. Считается одним из ценнейших сортов мрамора. Каррарские каменоломни использовались уже в медном веке, а в римскую эпоху добыча мрамора приобрела особенно большие масштабы. Начиная с правления Юлия Цезаря каррарский белый мрамор использовался для постройки общественных зданий и домов патрициев.]уж дюже дорог!
Помолчав, Дмитрий согласно кивнул:
– С новыми каменоломнями помогу, а вот на Камень Уральский писать бестолку – Богданка с отцом сейчас только и успевают, что на три стороны воевать-отмахиваться. Ты же знаешь, в тех местах с каждым рудознатцем отряд для охраны надобно отправлять, и то… Маленький вырежут, на большой постоянно наскакивать будут и стрелами бить. С поисками обождать придется.
Тяжело вздохнув, Федя отцепил из зажима готовый набросок, переложил его в самый низ стопки плотных листов и принялся подтачивать грифели чертилок – собираясь «покуситься» на облик целительницы Дивеевой.
– Аглая, а ты что скажешь?
– Эм?..
Младшая их учениц с удовольствием слушала и запоминала, но вот что-то говорить и советовать – особенно в таких важных государських делах… Хотя, к собственному немалому изумлению, и у нее нашлось что предложить:
– Забрать у короля Юхана Третьего всех финнов и часть исконно-шведской земли! Он же нам враг?
Остальные тоже удивились, причем приятно: вечная молчунья заговорила! Иван, едва-едва вынырнув из мыслей, вновь задумчиво почесал висок:
– Хм-м? Ну да. Это… Свой выход на побережье Балтики, а если хорошо постараться, то и к Русскому морю. Но опять же: податных людишек маловато, и земли худые.
Хозяйственная сестренка тут же напомнила молодому, но подающему надежды военачальнику:
– У шведов железо хорошее, они им со всем миром торгуют!
Поерзав на коленях у Мити, она неохотно покинула его объятия и пересела на более прохладный подоконник, подложив себе под спину и «тылы» утянутую из-под головы другого брата подушку.
– У-у, натопили как в бане…
– Одним железом сыт не будешь, а земли там – тощие!
Поправив на себе плотную ткань платья (даже слишком плотную и теплую!), взрослая четырнадцатилетняя дева как бы совсем не в тему заметила:
– Мы сегодня с Аглаей ходили в царские мастерские, глядеть на работу ширазских умельцев коврового дела. Жаль, мало пока сплели, но уже красиво смотрится… Особенно нежно-розовый ковер с синими завитками. А в Аптекарском приказе алхимики почти все восточные сладости научились выделывать – да еще и лучше, чем у самих персов выходит!
Моргнув, средний брат уставился на Евдокию, как кое-кто с рогами на новые ворота.
– Еще не раз слышала, что в Александровской слободе какой-то особенный стан для вышивки измысливают… И маленькие часы делают, с двигающимися стрелками![17 - До определенного времени на часах двигался сам круглый циферблат.]
– Ты это вообще, к чему сейчас?!?
Закатив глаза, царевна снизошла и растолковала:
– Из железа не только сабельки булатные можно ковать, много иного полезного – тоже! Поставишь великокняжеские мастерские, наймешь в них знающих кузнецов – и будут они тебе всякую утварь делать в превеликом множестве для мужиков торговых. Им будешь продавать, и с них же мыто брать. Вот тебе и пополнение казны!
Уловив несказанное (что воеводничать да саблей махать много ума не надо), Ваня едва заметно надулся: он вообще-то тоже прекрасно помнил уроки старшего брата. Просто в отличие от некоторых, сначала думал об общем-важном, а уж потом о разных мелочах…
– Смотри-ка, да ты и впрямь выросла и настоящей хозяйкой стала. Вот же повезет твоему мужу!
Вспыхнув как маков цвет, почти невеста на выдание возмущенно зарделась – и слегка запнулась, не в силах вот так сходу придумать, как уязвить ласковым словом несносного братца. А тот, не теряясь, развивал достигнутый успех:
– Митя, а ты?
Потянувшись и примериваясь тоже завалиться на ложе, хозяин Опочивальни хитро улыбнулся:
– А что я?
– Что-нибудь присоветуешь? Ми-ить?!?
Ответить все сильнее улыбающийся старший брат не успел – помешала постучавшаяся и тут же вошедшая в покои Хорошава, прямо с порога доложившая, что ее господина очень желает видеть Великий государь. Вздохнув, его наследник подверждающе кивнул:
– Распорядись там, чтобы облачаться… Постой! Батюшка меня один ждет?
– Н-нет, господин, с владыкой Филиппом.
Понятливо кивнув, Димитрий спустил ноги с ложа, сгреб в ладонь любимые рубиновые четки и начал вдевать ступни в легкие домашние чувячки из мягкой замши.
– Мить, а ты надолго? Мы же еще чертежи и эскизы дворцового комплекса и Гостиного двора смотреть хотели!
Повернув голову к младшему братцу, восемнадцатилетний Великий князь Литовский вновь вздохнул:
– Ну ты же знаешь отче Филиппа: как начнет печаловаться о нуждах монастырей да разных епархий… Отец же у церкви соляные промыслы в казну забрать хочет.
Позабыв о уже слегка растрепавшейся косе, царская целительница Дивеева, у которой с митрополитом Московским и всея Руси были довольно своеобразные (с налетом вечных подозрений в волховстве, ага) отношения, с большим интересом уточнила:
– Упирается?
– Батюшка его дожмет… Когда еще сказано иерархам нашим, что будем печатать во множестве книги богослужебные и Благую Весть? Дело богоугодное и вельми полезное, а они по сию пору даже собраться на Освященный собор[18 - Собрание высших иерархов Русской православной церкви в XV–XVII вв. Представители О.С. участвовали в работе Земских Соборов.]и решить, какие именно книги множить будем – не соизволили! А там ведь и вычитывать надо, и какие миниатюры на страницах будут…
Притопнув, чтобы обувка лучше осела по ступням, государь Московский махнул рукой и направился прочь из своей Опочивальни, бросив напоследок досадливое:
– Одно слово – церковники!
Глава 3
Бескрайняя чаша пронзительно-синих небес над московским Кремлем еще была светла, да и алое солнышко только-только примерялось, как бы ему сподручнее спуститься к виднокраю – но в малой горнице, где сидел насупленным сычем хозяин усадьбы, уже было темно. Верней сказать, очень сумрачно и тихо. Тени же старый князь принес с собой из Грановитой палаты, прямо с заседания Думы Боярской: и было тех теней столько, что на стенах не помещались! То и дело ревниво толкались и выпихивали друг-дружку под дрожащий свет малых лампадок в красном углу, скользили растрепанными нитями по побеленому свежей известью потолку, падали чернильными пятнами на добротно отскобленый пол… И главное, укутали толстым слоем душу и разум думного боярина и царского ближника князя Ивана Федоровича Мстиславского. Было ему до того душно и муторно, что совсем не горячило кровь густое и сладкое рейнское вино, да и любимая кулебяка с вязигой и пироги с осетриной совсем не лезли в глотку. Что там: даже близость большой медной жаровни, что стояла за спиной и приятно грела поясницу, и то не могла отвлечь князя от тяжелых мыслей – уж больно поганое настроение им владело, изредка прорываясь и на уста:
– Аспид подколодный… Т-тварь неблагодарная!
Десятилетний княжич Васька, сунувшийся было приласкаться к грустному тятеньке – услышав такое его шипение, сначала застыл в дверях, а потом быстро-быстро на цыпочках сдал назад. Это пусть старшие брательники смело на глаза раздраженному отцу выставляются и огребают, а Василий… А он обождет возле подклета самого старшего из братанов – Федьку, и загодя его предупредит! И потом же, при случае, попомнит и выпросит под это дело у него что-нибудь интересное. Или вкусное? Хм, лучше и того, и другого, и чтобы побольше! Ждать и маяться скукой юному засаднику пришлось почти до вечернего благовеста – благо, что на женской половине был небольшой переполох со сборами сестрицы Настьки, и его толком не искали… Наконец, под ленивый лай дворовых псов и протяжное мычание стельной коровы из хлева, на подворье отчего дома пожаловал загулявший где-то Федя. И два сопровождавших его средних брата, Иван Большой и Ванька Меньшой – в раскрытых нараспашку шубах, несмотря на пощипывающий нос и щеки февральский морозец, и притом явственно чем-то довольные. Выкатившись из темного угла чуть не под ноги старшему братцу, младший княжич тут же был им облаплен, поднят и почти что прижат к усапанному снежинками бобровому воротнику – но мужественно ойкнул и быстро протараторил важное донесение про гневного отца. Кивнув, Федор поставил мелочь обратно на тесаные плахи и легонько подтолкнул в сторону теплых покоев:
– Молодец.
Видя, как Меньшой и Большой неуверенно переглядываются, направил следом и их:
– Скажите Насте, позже зайду!
Подождав, пока за родичами гулко хлопнет толстая дверь, наследник рода Мстиславских неспешно скинул шубу на руки пожилого челядина и пошагал в отцову любимую горенку – где тот любил посидеть в тишине, неспешно обдумывая все услышанное и увиденное за день. Коротко стукнув в резную створку, сунулся головой, затем зашел весь, заодно знаком указав миловидной теремной девке-холопке освежить накрытый стол…
– Пшла вон, дура! А, это ты, сын…
Вяло пошевелившись, грустный родитель молча проследил за мельтешением расторопных слуг, всего лишь раз одобрительно кивнув: когда Федор указал подсыпать древесного угля в рдеющее багровыми огоньками чрево жаровни.
– Что-то ты сегодня припознился, мы уж и поснедали.
– Да и ладно, батюшка. Я у Димитрия Ивановича с братцами гостил, уж там нас так попотчевали – три раза пояса перевязывали, чтобы не треснули!
Шевельнув бровями, глава семьи с хорошо скрытой тревогой поинтересовался:
– Что там с нашей Настькой, не передумали? Берет царевна ее с собой в Вильно?
– А как же! Им с Фимой Старицкой и Марфой Захарьиной-Юрьевой уже и отдельный санный возок готовят – своими глазами видел!
– Н-да?
Настроение князя на малую капельку, но все же улучшилось.
– А когда в путь?
– Сначала хотели дождаться прибытия инокини Александры с Горицко-Воскресенского монастыря, но февраль-то движется к исходу, а там ведь и весенняя распутица не замедлит. Я слышал, что вроде бы через пять дней от нонешнего? Дмитрий Иванович хочет к люду московскому со словом выйти, вот сразу после того, и… Но пять сотен Постельничей стражи уже выступили, и еще пять собираются – и сменных лошадей для санного поезда, говорят, изрядно по пути приуготовили. Дмитрий Иванович на сегодняшнем пирке даже пошутил, что дней за десять до Вильно добраться хочет!..
Проведя ладонью по лицу и бороде, родитель еще немножко распрямил плечи и ворчливо заметил:
– Да, народцу на Москве-матушке нынче изрядно набилось. Пока от казны царской им хлеб да кров дают, так и будут торчать в городе… Инокиня Александра? Помню я Ульянку Палецкую, помню – хорошая из нее жена для младшего брата Великого государя вышла. Тихая да скромная, и не лезла никуда с ненужными советами… Значит, все же она будет девиц наших духовно окормлять, и за их благонравием приглядывать? А мне мыслилось, что на тот чин боярыню Захарьину поставят.
Мимолетно стрельнув глазом на полнехонький кувшин с рейнским, сын почтительно согласился:
– И ее тоже отправляют.
– О? Ну, два пригляда и в самом деле лучше, чем один. Боярыня Анастасия, поди, попутно еще и своим сыновьям жен поглядит-присмотрит, и другим боярыням-княгиням о хороших невестах отпишет… Мудр Великий государь!
Скребнув пальцами по ровной глади скатерти, родитель с подозрением потыкал пальцем в высокую стопку пирогов и кулебяк (горячие!) и прислушался к себе: не успокоилась ли душенька, не хочет ли вкусной рыбки с румяной корочкой на тесте?
– А князья Палицкие-то ныне в чести, да. Иоанн Васильевич их сегодняшним днем на Дорожный приказ головами поставил – и на Каменный приказ их третьего братца тако же думает…
– Сразу на два Приказа?!? Так они же в зодчестве и прочем строительстве ничего не понимают?
Отмахнувшись, думной боярин вновь поковырял румяный бочок одного из пирогов:
– Первые они такие в Думе, что ли? Зато царю свойственники чрез сестру, вдову его покойного брата Юрия Васильича. А что до службишки, так старого градостроителя дьяка Выродкова со всеми его сынами из Разрядного приказа перевели в новые заведения – они и будут все дела на себе тянуть.
Не сказать, что разумник-сын не понимал таких простейших вещей, но ведь батюшку-то успокаивать надо, а что может быть для этого лучше, нежели тихий разговор с отеческими наставлениями?
– А-а!.. Это тот Иван Григорич из казанских походов, про которого ты мне в детстве сказывал? Коий целую крепость Свияж всего за месяц на пустом месте поставил, и тем предрешил падение басурманской Казани?
И вновь хандра старого князя поуменьшилась: всегда приятно вспомнить былое, особенно если в нем хватало больших и славных побед. А уж разгром Казанского ханства событием был немалым – иным за всю жизнь и половины того не выпадает!
– Да, он. Большой разумник… И сыны его явно в отца пошли.
Дернув щекой, Иван Федорович едва заметно потемнел лицом и равнодушно поинтересовался:
– На пирке у государя, поди, и Петька Горбатый сидел?
– Сидел, батюшка.
– Снял с него, значит, опалу Димитрий…
– Так его о том Великий государь попросил. Как отцу отказать в такой малости?
Согласно вздохнув, князь все же переложил к себе на блюдо кусок пирога, раскрыл его и малой четырехзубой вилочкой начал закидывать в рот аппетитно выглядящие кусочки рыбы.
– Поди, злорадствовал? Ведь службу твою ему отдали. Тоже мне: еще молоко на губах толком не обсохло, а уже поди-ка ты: целое посольство доверили! Тфу!!!
– Нет, батюшка, даже не местничал. Его возле царевича Ивана посадили – Петька конечно дурак, но не настолько, чтобы при нем зубы скалить.
– Ну да, ну да… Меньшой Басманов по сию пору дома отлеживатся, дырку в плече заращивает.
Коротко хохотнув, старший Мстиславский наконец «заметил» очередной быстрый взгляд сына на рейнское, и плеснул ему немного в деревянный кубок. Отхлебнув, довольный Федор продолжил радовать-веселить родительское сердце:
– И посольство мое ему не досталось! Отправится морем с одним из государевых стряпчих в Гишпанию – поговорить о любви и мире меж нашими державами с кем-нибудь из королевских ближников. И договориться на будущее о прибытии настоящего Великого посольства. Ну, еще себя показать, да на других посмотреть…
От таких новостей у батюшки и впрямь захорошело настроение.
– Вот значит как? Благостно, как есть благостно… А стряпчий при нем, чтобы дури не натворил?
– Нет, тятя. Тот будет с гишпанскими купцами дружбы и взаимной торговлишки искать. И речи держать перед Ме?стой[19 - Honrado Concejo de la Mesta – очень влиятельное объединение дворян-овцеводов в Испании, обладавших крупными стадами овец, созданное в 1273 году указом короля Альфонса X Мудрого с целью экономической кооперации всех знатных людей Леона и Кастилии, занимавшихся овцеводством.] – это в Гишпании такое большое товарищество дворян, у которых обильные стада овец. Попробует договориться, чтобы от них к нам кораблями везли шерсть овечью и шкуры, а мы в обрат всякое поделие из тульского железа и доброго уклада. Даже пару новых пушек и пищали на смотр с собой возьмут!
– Ну… Тоже полезно, да.
Зажав бороду в кулаке, старый князь раздумчиво пробормотал:
– А ведь говорили мне что-то про купца Тимофейку Викеньтьева, что, дескать, товарищество для строительства мануфактур собирает, и не по чину размахнулся – а оно вон как… Гм, может и нам войти в это дело казной?
Вдруг перекривившись ликом, Иван Федорович шумно вздохнул – да и сам приник к кубку с рейнским.
– Что такое, батюшка? Опять в поясницу вступило? Или нога заныла?
– Да какая нога, говорил же, Дивеева хорошо залечила… Про казну семейную вспомнил.
Пододвинув к себе блюдо с пирогами, молодой княжич выбрал наиболее достойный его рта кусок и переложил к себе:
– А что с ней не так? Вроде бы все хорошо.
– Было хорошо. После сегодняшнего заседания Думы Боярской придется сундуки-то распахнуть на полную… Как бы по миру с того не пойти, не приведи господи!
Троекратно перекрестившись на иконы в красном углу, князь забормотал кратенькую молитву – наследник же, выждав до окончания оной, отхватил крепкими зубами кус румяной выпечки, медленно прожевал-проглотил, сторожко присматриваясь к родителю… И только убедившись, что тот спокоен, поинтересовался:
– Я слышал, сегодня в Грановитой палате было шумно?
Покатав пустой кубок меж крепких ладоней, думной боярин нехотя кивнул:
– Князя Хованского на суд царский приводили.
– О-о? И как?!?
Вновь покатав в ладонях серебрянный цилиндр с искусной чеканкой на боках, родитель брякнул посудой о стол, и чуть помедлив, щедро плеснул сначала себе, а потом и сыну. Жадно отпил, едва не ополовинив немаленький кубок, вновь брякнул им о стол, и не сдержавшись, прошипел:
– Шакалиное отродье! Яко прыщ гнойный лопнул, и нечистотами своими всех окатил!!! Ему бы язык свой поганый втянуть в зад, где тому самое и место, а он… Т-тварь неблагодарная!
Дернув шеей и плечами так, что в горнице раздался слабый хруст, старший Мстислвский успокоился столь же резко, как и вспыхнул, продолжив рассказ:
– Сначала нам жалобную челобитную ярославцев зачитали, потом дьячки Большой казны огласили все, что они там вместе с дьяками Сыскного приказа нарасследовали. Воровал и хапал в три горла, ну и насчитали тоже – полной мерой! Этому поганцу пасть бы перед Думой на колени да повиниться, милости просить, глядишь бы и… Князь ведь, Гедиминова корня. А он такое говорить начал!
Иван Федорович непроизвольно сдавил пальцами посудное серебро, но крепкий металл устоял.
– Веришь, сыно – ведь каждому из думцев на душу умудрился наступить, смачно в нее харкнуть и сапогом растереть! Кто чем дышит и на чем тайный доход имеет, кто в обход казны с иноземными купцами торговлишку ведет, про иные негораздые делишки… При всех думных чинах, при митрополите и царе, при псе его рыжем Малюте!.. Вот уж на чьей улице праздник случился – лыбился так, что едва рожей не треснул. Тьфу! Мало того, Хованский ведь еще и всех рюриковичей матерно облаял, сказал – воры почище него самого, мол, самих судить надо!.. И наипервейший разбойник среди всех, сам Великий государь! Представляешь?!? Падаль этакая, как у него язык-то повернулся такое молвить?!
Слабая улыбка медленно исчезла вслед за румянцем с лица молодого княжича-гедиминовича, который весьма живо представил, каково было слышать такое царю крови Рюриковой от князя-потомка литовского Гедимина.
– Князь Андрей что, с глузду[20 - Старорусское – с ума сошел.]съехал, такие речи держать?!? Может, опоили его чем? Или затмение какое на разум сошло?..
– С-сволочь он!!! Мы там все разом как сидели, так и онемели, пока этот пес шелудивый на всю Грановитую палату вещал!.. Благодарение Спасителю, Думной голова Бельский его заткнул – тем, что об этого иудушку начал посох свой обламывать. Жаль не прибил его до конца: только морду в кровь и рассадил, а там уж рынды царские оттащили…
Помолчав и дернув несколько раз кадыком в пересохшем горле (от таких новостей рука сама к кубку с вином тянулась!), Федор осторожно поинтересовался:
– И что опосля? В смысле, что Хованскому присудили?
Видя мучения сына, отец вновь щедрой рукой плеснул рубиновой влаги сначала ему, а потом и себе.
– За нарушение крестоцеловальной клятвы на верную службу Великому государю – он и семья его навсегда лишена родовых вотчин и прочих имений. За деяния и речи, невместные для русского князя и христианина, будет отправлен на каменоломни, где и останется до самой смерти своей. Но до того – извергнут из княжеского достоинства принародно, и тем навеки опозорен.
Похлопав глазами, позабывший о вожделенном сладком рейнском княжич с довольно глупым видом повторил:
– Извергнут? Это как?
Отхлебнув вина, родитель мрачно пояснил:
– Выведут на лобное место, зачитают все вины его. После огласят повеление Великого государя и решение Думы Боярской. Затем поставят на колени и сломают над склоненной главой нарочно скованный для того клинок – в знак лишения чести и звания княжеского, а так же всех полагающихся к ним прав. Новая казнь, Иоанн Васильевич самолично ее измыслил для… Таких вот особых случаев.
– А что его семья? В монастырь на покаяние? Или за пристава, под строгий надзор?
Криво улыбнувшись, предводитель придворной партии князей-гедиминовичей и прочих союзных им семейств и родов, негромко поведал:
– Владыко Филипп за них вовремя попечаловался. Так что взамен отписанных в казну вотчин княжатам Хованским назначили на прокормление большой кус землицы под новое родовое поместье. Соседями будем! Я в тех местах как раз пару небольших городков с десятком деревенек заложить думаю – как будущие вотчинки для братцев твоих, Меньшого да Большого. А княжата, получается, верст на тридцать далее будут обустраиваться на житие.
– Погоди, батюшка. Так это же за пределами Большой засечной черты? Почитай, Дикое поле?
– Вот-вот, сыно. Милостив Великий государь…
Вновь хрустнув шеей, царский ближник не стал развивать опасную тему и вспоминать покойных князей Шуйских, которых тоже вот так же милосердно отправили на новое место жития за Камень Уральский, где те через некоторое время все разом и сгинули. Вместо этого он сдвинул в сторону беспощадно истерзанный кусок пирога и откинулся на спинку резного стульца, тут же ощутив всей спиной приятное тепло жаровни.
– Остальных тоже не стал карать за оглашенные иудой-Хованским вины. Просто приговорил выплатить положенное в казну со всех своих тайных дел торговых, ну и – войско в Сибирский поход должно быть числом никак не меньше пятнадцати тысяч добрых ратников. А ежели воинства православного все же будет поменее, то дьяки Большой казны с псами Сыскного приказа со всем усердием помогут сыскать недостающее – в людях ли, али в воинской справе.
Помолчав, старший Мстиславский тускло заметил:
– Теперь, сынок, хочешь не хочешь, а придется семейную казну растрясти как следует, и наши вотчины без должного пригляда оставить. Не совсем, конечно, полсотни надежных послужильцев и боевых холопов останется, но… Хорошо хоть, что ты у меня большая умница и у государя Димитрия Ивановича в чести.
Княжич, прочувствовав размер той ямы, куда со всего маха ухнула семья, удручённо кивнул.
– Дед, поди, на радостях светился, аки блюдо фарфоровое?
– Горбатый-Шуйский? Ну, не без того. Он сейчас на коне, обласкан царской милостью – как же, главный воевода Сибирского похода!
– Кони, бывает и спотыкаются.
– Хорошо бы, но – вряд ли. Тесть мой как человек слова доброго не стоит, но как воевода… Чуток получше меня будет.
Последнее признание бывший зять сделал очень неохотно. Но себе-то врать глупо и даже опасно, а правда редко бывает приятной.
– Если бог сподобит, побьет он и вогульских и пелымских князьцов, и Кучумку-хана отловит, и башкир изрядно примучает… А после, как за ним водится, три шкуры с них обдерёт. После тестюшки даже жидам добычи нету: всех похолопит, всё заберет! Ничего, будет и в нашем доме праздник, уж я постараюсь…
Густое рейнское наконец-то добралось не только до желудка, но и до разума главы семьи, пригасив пламень сжигающего его изнутри гнева.
– Тебе бы, тятя, вздремнуть малость. День был тяжелый, а утро вечера всяко мудренее?
Звучно хмыкнув, родитель все же признал, что было бы неплохо отдохнуть от трудов праведных. Вздымая на ноги порядком уставшее и огрузневшее от вина и пирогов тело, князь напоследок ворчливо распорядился:
– К сестре зайди. Поди, измаялась в ожидании добрых вестей…
* * *
Хмурым утром вьюжного и холодного позднего февраля, в Кабинете государя Московского и Великого князя было откровенно свежо и прохладно – а возле окон так и вообще холодно. Однако двух одетых в домашние наряды братьев, что стояли возле разложенного на столе Большого чертежа Мира, такие мелочи занимали мало. Особенно царевича Ивана, у которого за прошедшую ночь накопилась целая гора вопросов – и который так жадно и внимательно рыскал глазами по прекрасно отрисованной цветной карте, что, пожалуй, не заметил бы под ногами и целого снежного сугроба!
– …смотрел на батюшкиной Сфере, но там все так мелко!
– Ну так глобус для другого и предназначен – чтобы все земли умственным взором охватить, а не… Тц!
Обнаружив, что у овальной кедровой палочки в его руках совершенно некстати сломался толстый грифель, хозяин покоев перевернул ее другим концом и использовал на манер указки, небрежно «располовинив» целый североамериканский континент:
– От сих и до сих – это самое малое, что тебе надобно будет взять под себя.
Пока будущий Великий князь оценивал свои возможные владения, Дмитрий дотянулся до небольшого ножичка для очинки перьев. Перехватив изукрашенную синей шпинелью рукоять, в три движения отточенного лезвия превратил несуразно-короткую указку в хорошую чертилку с красным грифелем – которым и начал плавно рисовать небольшие кружочки на плотной бумаге:
– Стольный град лучше всего ставить – здесь, здесь или здесь. Обязательные для устроения порты – вот тут, и где-то в этих местах…
– Гм. Река Гудзон… Чудное какое словцо, Мить. А что значит?
– Ты на местные прозвания земель и рек внимания особо не обращай: все под себя переименуешь. Вернее – обязательно все под себя переиначь!..
– Ну да, чтобы все русским было… А где земли тех племен, о которых ты говорил? О, все: уже и сам их вижу!
Слегка вытянув шею, средний братец начал водить указательным пальцем по карте Северной Америки, негромко зачитывая вслух:
– Тут мохоки, здесь онайда и онондага, а вот в этом углу кайюга и сенека. Гм! Митя, а сколько их там всего живет? Ну, хотя бы примерно?
– Что-то около сорока тысяч…
– Всего-то?!?
– Ратников-пешцов.
– О-о?!?
– Всего же, навскидку, не менее двухсот тысяч. Кроме них еще есть разные союзные и родственные племена – о которых ты почитаешь вот здесь…
Пощелкав наборным замком угловатого стального хранилища, Дмитрий извлек из него пухлую папку, крест-накрест перетянутую крепкой бечевой. Причем в покрытом серебряными узорами хранилище виднелась еще парочка таких же укладок толщиной в половину локтя – хотя Ивану хватило и первой. Жадно и торопливо пошелестев исписанными с двух сторон листами желтоватой бумаги, разложив-сложив небольшую карту на обтрепанном куске просоленного пергамента, и ненадолго вчитавшись в опросный лист одного удачливого капитана испанского галеона, он вновь обратил внимание на Большой чертеж Мира. Не праздного любопытства ради! А пристрастно разглядывая выбранный для строительства будущего города-порта полуостров на побережье Тихого океана, где проживало мирное индейское племя олони. Кое с испанскими мореплавателями дел покамест не имело, на своей земле миссию святого Франциска Ассизкого не принимало, и уж тем более слыхом не слыхивало о том что залив, возле которого они живут, оказывается, зовется Сан-Франциско!.. Впрочем, даст Бог, тамошние людишки никаких дел с испанцами и прочими европейцами иметь и не будут. И миссий папежных не дождутся, да и латинских названий не услышат: уж Иван о том позаботиться. А названия… Да в церковных святцах столько православных святых и великомучеников записано, что на все его будущие земли с ба-альшим запасом хватит!
– Калифорния? Ой, сколько племен-то! Тц, и все мелкие!.. Ух ты, и золото есть?
– Там и иного полезного хватает, как видишь: весьма пригожее место для твоего стольного града может выйти.
– Вижу…
Обласкав взглядом россыпь разноцветных условных значков, юноша бережно сложил поистине драгоценную карту, собранную-склеенную аж из шести листов тонкой велени. Впрочем, не златом единым жив человек:
– Митя, а вот тут у тебя наособицу указаны Великие озера, и… Гм, и Великие равнины. Там и вправду пасется такое неисчислимое множество тех больших горбатых быков?
– Бизонов там десятки миллионов. Если добывать разумно, то мяса и кожи хватит о-очень надолго! Особенно если по краям тех равнин поселить кого-то вроде наших казачков – эти и за скотом присмотрят, и чужих охотников окоротят.
– Да у нас на Руси и казаков-то столько не найдется! А если татар на равнины пустить… Нет, сие не благостно: прадед наш с крымским Менгли-Гиреем тоже поначалу союзничал – и чем это закончилось?..
С большой неохотой захлопнув укладку и ненадолго зацепившись глазами за остальное содержимое братниного хранилища, Ваня вновь оценил предлагаемые ему владения – и надолго застыл перед картой Мира, что-то напряженно обдумывая. Выждав пяток минут, Дмитрий вздохнул и без особой надежды поинтересовался у шестнадцатилетнего мыслителя:
– Может, все же примеришься к шапке Великого господаря Молдавии? Народец тамошний примет тебя с радостью, да и от семьи недалеко будешь: чуть что, и помощь не замедлит – деньгами ли, хлебом или ратниками…
Явно удерживая себя от того, чтобы не зарыться вновь в лежащую под рукой укладку, молодой Иоанн Иоаннович на удивление серьезным тоном заметил:
– Сесть на престол в Молдавии легко – но воевать затем всю оставшуюся жизнь? Нет уж! Сестрица правильно указала, что с одной стороны будут давить турки, с другой – цесарцы, да и боляре тамошние закоснели в измене… Я не ты, долго терпеть рожи воровские не смогу, и ославят меня в веках Кровавым, или каким-нибудь Ужасным. А то и вообще вторым Дракулой-Колосажателем!
– Хм, ну не все так уж и плохо. К тому же, если не лежит душа к Молдавии, мы всегда можем присмотреться к другим…
Тряхнув головой словно норовистый (и уж точно очень-очень породистый!) жеребчик, царевич перебил старшего брата:
– Нет, Митя, я все крепко обдумал. Или ты опять меня проверяешь?
Вздохнув, государь Московский ловко крутнул в пальцах овальную палочку чертилки, и честно признался:
– Просто не хочу с тобой расставаться. Как правитель я рад безмерно, вот только сердце то и дело шепчет – «оставь Ваню поближе к себе». Ведь иначе меж нами будет целый окиан, и… Сам понимаешь.
Хрусть!
С недоумением склонив голову вниз, Дмитрий едва заметно поморщился, аккуратно стряхнул на стол переломленную надвое чертилку и сменил тему, повернувшись к карте Мира:
– Царству Русскому очень важно, чтобы на этих землях появилась и быстро набрала силу Новая Русь… Хм, вернее – Рось! Окиян, что разделяет наши континенты, защищает лучше иной Засечной черты: ни одна большая держава, кроме Испании, в ближайшие полвека не в силах послать достаточно войска и переселецев, чтобы силой утвердиться на севере Нового Света. Европейцы уже начали понемногу основывать свои поселения, но к нашему счастью и удаче, для них все племена индейцев – что-то среднее между полезными иноверцами и бесправным двуногим скотом. Так что если ты… Когда ты завоюешь уважение и доверие Союза ирокезов, то в краткий срок утвердишься там крепкой стопой. Люди Пяти племен любят и умеют воевать, очень ценят личную храбрость и сильную волю – но разве ты не таков? Завоюй их сердца, завладей их помыслами и поведи за собой: пусть они станут тяжким мечом в твоей деснице, коим ты повергнешь всех недругов в тех землях!..
Замолчав, Дмитрий коснулся кончиками пальцев еще по-детски нежной скулы младшенького, слегка провел рукой, ощутив пробивающуюся на лице и подбородке мягкую щетинку будущих усов и бороды… Вздохнул, уронил руку вниз и почти неслышно закончил:
– И кто знает, Ваня – возможно, уже твоему наследнику Золотая шапка Великого князя Росского окажется слишком тесной? А вот императорский венец станет в самый раз.
Полыхнув синевой глаз, Иван до скрипа сдавил в кулаке вощеную обложку укладки и сдавленно пообещал:
– Так и будет, брате!!!
Тихо постучавшись, в Кабинет сунулся доверенный служка – но увидев бешеный взор среднего царевича, моментально исчез, оставив толстую створку двери приоткрытой.
– Утишь переливы Узора, пока челядь не побежала менять штаны. Да и Васька, вон, заопасился.
Смущенно и досадливо кашлянув, царевич прикрыл глаза, успокаивая прорвавшиеся наружу эмоции:
– Опять не сдержался…
Придержав створку, в Кабинет сторожко заглянул князь Старицкий: однако увидев спокойно беседующих братьев, тут же приосанился и во весь голос напомнил:
– Пора облачаться, государь!
– Иду, Вася, иду.
Вытянув многострадальную обложку укладки из цепких братниных пальцев, восемнадцатилетний слепец привел ее в порядок и довольно-таки небрежно закинул в распахнутый зев хранилища.
– Твой новый хран еще не готов – должны были успеть, да отливку запороли… Потому тебе перетащат этот: в нем почти все, что есть у меня по твоему будущему владению.
– Почти?
– Еще часть бумаг хранится у батюшки, но сначала ты прочтешь и заучишь то, что есть у меня.
– А-а!
Мазнув указательным пальцем по шестерке наборных дисков с внутренней стороны стальной дверцы, Дмитрий на всякий случай уточнил:
– Цифры ключа запомнил?
– Как Бог свят!
Закрыв хранилище, слепец парой движений сбил верное положение наружных наборных дисков и распрямился.
– Ну что, пошли готовиться?
Однако жажда знаний никак не отпускала среднего из царевичей, так что стоило им выйти из Кабинета, как он немедля послал подвернувшегося служку в свои покои – с распоряжением нести его сегодняшний наряд прямо сюда. Ну а пока бегали за одежкой, Ваня пристроил свои тылы на мягком войлочном полавочнике, и стал наблюдать за кружением доверенных челядинов вокруг старшего брата. Который, к слову, прекрасно уловив все сомнения, одолевающие младшенького, повернул голову в его направлении и на отличном фряжском языке заметил:
– Замысел о своих землях за окияном родился не сейчас, брате: мне было десять лет, когда батюшка впервые задумался о сем деле. С той поры все и готовилось: осторожно, всегда тишком, да через вторые-третьи руки. В позапрошлом году из Балтики отплыли три крепких каракки с опытными и жадными до золота купцами-капитанами, которые повезли наших прознатчиков в Новый Свет…
Едва заметно нахмурившись, средний царевич поинтересовался на том же языке далекой Италии:
– А почему я не знал?
– Всякому плоду свое время и место, Ваня. Вспомни себя всего лишь год назад: разве тебе подобное было бы интересно?
– Ну…
– Ты тогда вовсю готовился подловить войско крымчаков при Ахуже. Теперь же тебе пришло время готовится к иному, но так же основательно – и по-прежнему сохраняя весь замысел в строгой тайне.
Задумавшись (в последнее время юноша частенько этим занимался), Иоанн Иоаннович согласно тряхнул головой.
– И когда вернутся корабли?
– Ежели бог будет к нам милостив, этим годом. Прознатчикам дан наказ пригласить к нам в гости десятка два крепких воинов, столько же женщин в возрасте матерей, и десятка три уважаемых племенами старцев. Чтобы было с кем говорить о любви и мире меж нами – ну и им на нас поглядеть, да себя показать.
Мельком глянув на вернувшегося в покои Василия Старицкого, что под наблюдением двух постельничих стражей внес в покои бархатную подушку с лежащим на ней золотым оплечьем-бармами – юный, но уже победоносный воевода царских кровей с сомнением пробормотал:
– Посольство от всех племен?
Итальянский говор Иоанна Иоанновича ничуть не уступал гладкости речи старшего брата.
– Ну, посольство это громко сказано…
– Нет, я о ином – согласятся они ли плыть в неизвестность?
Подняв руки вверх, Дмитрий перетерпел не сильно приятный процесс облачения в царское платно. Которое, из-за обилия золотого шитья и драгоценных камней, весило как хороший новгородский колонтарь из толстых железных пластин – и так же драло жесткой изнанкой лицо. Затем у государя Московского забрали его любимые домашние тапочки, заменив их шитыми жемчугом короткими чёботами с загнутыми вверх носками – вдобавок нанизав на растопыренные пальцы четыре перстня с крупными каменьями.
– Так мы же не просто так пригласили, а честь по чести: щедрые дары вручили и гостей-заложников взамен оставили. Заодно те местные языки подучат как следует, а то с толмачами прямо беда!
Распахнувшаяся дверь оборвала практику царевичей в итальянском языке, пропустив в покои веселого и нарядно одетого царевича Федора – явившегося к старшему брату с небольшим ларцом наперевес. Пристроившись на дальнем конце широкой лавки и аккуратно уложив на колени продолговатый гостинчик, «украшенный» аж тремя грозными печатями алого сургуча, юный творец пожаловался-похвалился:
– Ф-фух, ну и умаялся я с твоей придумкой, Мить! Пока сообразил как все правильно сделать, да пока мастера сработали – с них семь потов сошло! Кстати, Домна тебе на меня еще не жаловалась?
Поведя плечами (парадные одеяния лучше любой кольчуги заставляли держать правильную осанку), наставник и господин фактической хозяйки Аптекарского приказа с легким удивлением поинтересовался:
– А должна?
– Еще бы: я же у нее все запасы натрия выгреб! И другого кой-чего изрядно растратил на опыты.
С ответом пришлось погодить: на младшего соправителя Царства Русского как раз начали надевать ожерелье-бармы, отягощенные семеркой драгоценных медальонов-запон, так что ему поневоле пришлось задрать вверх подбородок и держать закрытым рот. Ну а потом отвечать и вовсе не понадобилось: сначала прибежали челядины с нарядом Иоанна Иоанновича, тут же утянувшие своего господина в свободный угол и поднявшие там небольшую суету. Следом в палатах как-то незаметно образовалась ученица Аглая Гуреева, подсевшая к разорителю ценных алхимических припасов – который, в свою очередь, тут же начал с ней о чем-то весело шушукаться. Ну и наконец, очень шумно прибыла царевна Евдокия, которая так торопилась, что не смогла разминуться с посохом старшего брата, спокойно дремавшим до этого в специальной резной стойке.
– Ай!
Успешно увернувшись от слишком близкого знакомства с твердым оголовьем, стройная как газель дева царской крови все же снесла на персидские ковры и саму дубовую подставку, и один из символов власти старшего брата.
Бум-с!
Длинный и обманчиво-тонкий посох из молочно-белого явора, оченно похожий своим видом на «клюку» Великого князя Московского – упал с таким глухим звуком, словно был целиком отлит из булата. Впрочем, подток-наконечник у него был именно из него, да и оголовье при нужде ничуть не уступало крепостью иному шестоперу… Собственно, тонкий слой расписного фарфора на верхушке посоха именно стальные «перья» собой и укрывал. Хотя с виду, конечно, все было чинно и благостно: отполированное до блеска древко с почти незаметной резьбой, несколько широких золотых и серебряных колец с насечками там, где хозяйская рука будет перехватывать-скользить по древку – ну и россыпь мелких рубинчиков и сапфиров, вделанных для пущей красы. Все же не простая палка, а посох самого Великого князя Литовского, Русского, Жемойтского и иных земель и племен! О чем, кстати, прямо намекала фигурка скачущего всадника с занесеным мечом, закрепленная на самом верху оголовья – искусно отлитый и раскрашенный цветной эмалью герб державы, что ныне была под рукой молодого властителя…
– Ой, я нечаянно!?..
Поутратив прежний пыл после такого яркого появления, царевна Евдокия огляделась, увидев улыбки (даже подружка Аглая не удержалась!), вздернула носик вверх и с независимым видом подсела к единственному родичу, кто сохранил спокойное выражение лица. То бишь, к троюродному братцу Васе Старицкому – и уже оттуда донесла до любимого братика Митюши всю глубину снедавшей ее заботы:
– А можно я с собой Пятнышко возьму? Ей же без меня плохо будет! Мы все равно мордашей[21 - Вымершая древнерусская порода собак, относится к группе молоссов и догов. Использовалась при травле и охоте на крупного зверя, отличались полным бесстрашием и тем, что вдвоем-втроем уверенно «добывали» медведя.]с собой повезем, так заодно и?.. Ми-ить?!
– Ты что, ее в возок к псам хочешь определить?
Насмешливый фырк и замечание другого брата, как раз накинувшего на себя праздничный становой кафтан[22 - Становой кафтан – то есть сшитый по фигуре, «по стану», споясом-перехватом на талии. Имел короткие, до локтя рукава.]из расшитой серебром темно-синей парчи, сестрица «не услышала». Как «не заметила» и откровенную улыбку обычно очень тактичного Феди.
– Нет, Пятнышко мерзлявая, ее к нам в возок надо будет. Ну-у Ми-и-итя?!..
– Кто о чем, а Дуня о своих кошках…
Дрогнув нежным личиком и коралловыми губами, царевна все же удержалась и никак не отреагировала на новую насмешку вредного Ваньки. И на улыбку предателя Федьки. А вот подруга ее явно понимала и поддерживала! Правда, по своему обыкновению, молча.
– Ну Ми-ить?!
– Ухаживать за ней в пути будешь сама.
Просияв, синеокая девица тут же попробовала расширить достигнутый успех:
– А можно мне еще и Хвостика с собой? Мы поместимся!
Хоть глаза старшего брата и скрывала белая ткань, сестра все одно почувствовала себя неуютно под его взором, тут понятливо закивав:
– Ну нет, так нет. Я тогда в зверинец и тут же обратно – распоряжусь, чтобы за Хвостиком правильно присматривали!
Стоило ее торопливым шагам (к которым за дверями присоединились еще несколько топотков от девиц ее свиты) затихнуть вдали, как три брата, не сговариваясь, тихонько вздохнули и переглянулись. После чего Федор заметил:
– Дуняша с утра такая.
Иван из чувства противоречия тут же возразил:
– Она всегда такая!
И только Дмитрий примирил младших, напомнив очевидное:
– Просто в первый раз так далеко и надолго из Москвы отъезжает.
Растянув поелику возможно звенья золотой цепочки, на молодого государя осторожно надели фамильную реликвию его рода – крест-мощевик, по легенде присланный из Царьграда византийским басилевсом Константином Мономахом в дар великому князю Владимиру Мономаху. Вообще, по всем обычаям и установлениям, ТАКИЕ царские регалии Димитрию Иоанновичу поперед батюшки носить не полагалось – но любящий родитель посчитал, что в столь важный день Крест с частью Животворящего Древа и кусочком камня от самого Гроба Господня, его первенцу гораздо нужнее. К тому же, Семья недавно обрела еще две схожие реликвии с вложенными внутрь крохотными щепочками от креста, на котором претерпел смертные муки Спаситель…
– Доброго здравия, государь!
В покои, все больше напоминающие проходной двор, заглянул княжич Горбатый-Шуйский. Повзрослевший, малость набравшийся ума и терпения за время службы стольником – но так и не осознавший причины, по которой на него опалился наследник трона.
– И тебе не хворать, Петр. Что там на Красной площади, много народа собралось?
Приблизившись и опасливо стрельнув глазами в среднего из братьев-царевичей, долговязый княжич бодро доложил:
– Людишек набежало видимо-невидимо, даже крыши все вокруг площади, и те все позаняли: сотник городовых стрельцов при мне Басманову докладывал, что московский посад совсем пустой стоит! У помоста и на стене, где лучшие люди из князей-бояр и духовенства – там, конечно, малость посвободнее будет…
Примериваясь расположиться на лавке возле Василия Старицкого, говорливый княжич слегка осекся при виде боярышни Дивеевой, что принесла наставнику небольшой кубок. И пахло из-под его крышки так, словно кто-то сначала заварил основательно попользованный в бане дубовый веник, потом плюхнул в отвар добрую мерку березового дегтя, ну и сдобрил все сушеным навозом. «Аромат» от питья пошел такой, что носы у всех морщились сами собой! Вкус, судя по всему, запаху вполне соответствовал – однако восемнадцатилетний слепец бестрепетно принял деревянную посудину и мелкими глоточками употребил густое буро-зеленое варево. Впрочем, лечебную горечь полудюжины трав вполне себе сдобрил благодарный поцелуй в нежную девичью щечку, тут же вспыхнувшую румянцем откровенного удовольствия. Сказав что-то совершенно непонятное для княжича Горбатого-Шуйского (хотя тот свободно говорил на татарском и понимал на слух испанский), молодой государь вызвал у своей ученицы тихий мелодичный смех и улыбку, которую тут же отзеркалили оба царевича и вторая ученица Аглая. За ними фыркнул и Васька Старицкий, с некоторым трудом, но все же разобравший смысл шутки на итальянском – и вот это было для княжича обиднее всего! Даже Старицкий понял, а он словно чурбан стоеросовый, только глазами хлопал!.. Очередное напоминание о том, что его может и простили, да обратно в свой круг до конца пока не вернули… Вздохнув, Петр потупился и отвел взгляд в сторону, тут же «залипнув» на барышню Гурееву. За последний год застенчивая молчунья как-то разом расцвела и дивно похорошела, превратившись из угловатой неотесанной девки-простолюдинки в ладную зеленоокую красавицу. Опять же, в ближайшие подружки к царевне Евдокии выбилась, да и царевичи с ней общались так же свободно и часто, как и с царской целительницей Дивеевой… Отчего у многих при дворе стали мелькать самые разные мысли о том, что неплохо бы как-то познакомиться поближе с младшей ученицей и поискать от нее разных выгод. Тот же свободный доступ к ушам царевичей и к личной целительнице царя – он ведь дорогого стоил!
– Доброго здоровьичка!
С некоторым усилием оторвав взгляд от красивого лика жгучей брюнетки, Петр Шуйский обнаружил в дверях еще одного соперника за внимание и милости царской Семьи. Причем четырнадцатилетний Федька Захарьев-Юрьев был в этом негласном соревновании более удачлив, далеко обогнав не только княжича, но даже и своих родных братьев:
– Великий государь послал справиться о твоем здравии, Димитрий Иванович: все ли у тебя хорошо?
Посторонившись, юный модник в шитом серебром атласном кафтане пропустил очередного дьячка приказа Большой казны, что под конвоем стражников доставил Золотую шапку государя Московского.
– Благодарствую, вполне. Как видишь, и облачение почти завершено… Ступай и донеси батюшке, что мы выйдем с первым колокольным звоном.
Коротко кивнув, быстроногий отрок сорвался с места, спеша донести добрые вести до царя.
– Ты же сегодня в неполном чине? Или еще и державу со скипетром принесут?
Легонько пихнув замешкавшихся челядинов, подошедший царевич Иван забрал у служки шапочку-тафью и плавно опустил ее на голову старшего брата, полностью скрыв коротко стриженную седину. Следом пришел черед и Золотой шапки, весящей как добрый шлем-ерихонка.
– Слава Богу, в неполном. Державой этой только орехи и колоть… Федя, ты ларец мне на стол в Кабинете поставь, и погляди там заодно мои четки.
Угукнув, младший сын царя встал и мимоходом ухватив посох, подставил его под цепкие пальцы владельца. Поправив на своем поясе перекосившиеся ножны черкесского кинжала, Иоанн Иоанович придирчиво оглядел брата на предмет каких-либо негораздов, и остался доволен увиденным. В отличие от самого Дмитрия, тихо проворчавшего:
– Чувствую себя капустой.
– Хм? Это как?
– Десяток одежек, и все без застежек!
Коротко ржанув, средний царевич тут же вернул себе серьезный вид – благо и Федька из кабинета пожаловал, держа слегка на отлете за кипарисовый крестик братнины четки. Темно-багровые, отчетливо-горячие и наполненные хозяйской силой так, что в глубине рубинов иногда начинали сиять багровые искры… Подхватив, Дмитрий привычно устроил их на руке, в два витка охватив запястье так, чтобы крестик был точно под указательным пальцем.
Дон-н, дон-н, дон-н-н!!!
Стены Теремного дворца изрядно смягчили гулкий голос колокольни Ивана Великого – и словно отвечая ему, все в покоях разом задвигались. Пока государь-наследник покидал дворец и шел на Красную площадь – вокруг него словно сам по себе образовался плотный круг из Ближней свиты, отбивающей все попытки разных нахалов пристроиться поближе к будущему царю. И надо сказать, желающих хватало! Занятые делом, ближники как-то упустили тот момент, когда царевичи вместе с барышней Гуреевой отстали и свернули куда-то в сторонку. Потом уже самим «охранителям» пришлось отойти к отцам и старшим братьям – пока Великий государь Иоанн Васильевич прямо в воротной арке Никольской башни давал своему первенцу родительское напутствие и благословление.
– Ого, сколько!
Для царской семьи и особо приближенных загодя приготовили место на стене близ никольской башни – аккурат возле недавно сколоченного помоста, против обыкновения не застеленного даже самыми плохонькими ковровыми дорожками. И теперь именно он и выделялся в разлившемся за Кремлевской крепостью людском море, затопившем не только Красную площадь и прилегающие к ней улицы, но и все доступные проулки с подходящими крышами. Негромкий гул отдельных «капелек» сливался в мощный и гулкий рокот, пока еще мирный и преисполненный легкого любопытства, а так же ожидания… Чего-то.
– Дуня. Дуняша!
Замершая напротив бойницы царевна откликнулась на зов братьев только с третьего раза.
– Чувствуете? Как громадный и переменчивый зверь…
Пока ученица Аглая непонимающе хлопала глазами, царевичи усадили сестру в накрытое медвежьей шкурой креслице и строго предупредили:
– Закрывайся!
– Отгораживайся, Дунь!
– А? Да-да…
У подошедшей вскоре Дивеевой был очень схожее поведение: ненадолго остановившись и выглянув в проем между зубцами, она внезапно дернулась и отшатнулась, морщась и потирая виски.
– Слишком сильно… Как только наставник такое терпит?!
Катнув желваки, царевич Иван как самый нечувствительный по части эмпатии (хотя и его порядком пробирало) негромко напомнил:
– Брат что говорил?! Взяли и закрылись наглухо, или прямо сейчас к батюшке пойду и уговорю его, чтобы неслухов обратно в дворец отправили!!!
Пока зеленоглазая брюнетка непонимающе хлопала пушистыми ресничками, Федор, Евдокия и Домна спешно воздвигли в разумах дополнительные барьеры, отгораживаясь от буйства эмоций собравшихся за стеной москвичей. Безобидных по-одиночке, и терпимых в небольшой толпе – но когда многотысячное собрание людей думает и чувствует в унисон… Это уже скорее не толпа, а могучий зверь, способный лишь на простые чувства. Простые, но притом невероятно сильные и яркие, легко способные свести с ума отдельные слабые частицы могучей общности! А уж если кто-то с самого детства оттачивал свою чувствительность к малейшим движениям человеческой души, и достиг в этом деле немалых успехов…
– Ежели кто почувствует, что вот-вот сомлеет, тут же говорите. Понятно?
Оглядев неразумных младших (в число коих попала и Дивеева), царевич Иоанн уселся на свое место и приготовился бдить – в кои-то веки тихо радуясь тому, что в эмпатии он всего лишь крепкий середнячок и посему сможет присмотреть за родными и близкими. Вскоре на стену поднялся батюшка, оставивший свиту в небольшом отдалении: сев на покрытый бархатом стул, он смежил веки и под колокольный благовест зашептал молитву-обращение к Богородице. Но вот в последний раз прозвенели колокола – и людское море постепенно затихло и успокоилось, заметив, как из раскрывшихся ворот Николькой башни вышла одинокая фигура с посохом. Пока она шагала к помосту, бдящий Иоанн Иоанович услышал жалобный скрип дерева и тут же встрепенулся, окинув все креслица быстрым взором. И тут же отвернул лицо: это отец так сильно сжал подлокотник, что тот потихоньку отрывался от своего основания…
– Народ мой… Люд православный, москвичи и гости столицы!
Взойдя на возвышение, Дмитрий остановился недалеко от края. Постоял так с полминуты, а затем медленно стянул с лица узкую тряпицу, скрывавшую страшные бельма его слепых глаз. После недолгого молчания по морю людских голов пошли многоголосые волны тихих стонов и сдавленных восклицаний – а слепец на том не остановился, сняв и Золотую шапку. При виде короткой седины стенания стали громче, стали доноситься выкрики и что-то невнятное, но явно несущее угрозу врагам любимого государя-наследника… Однако могучий зверь разом присмирел, стоило ему увидеть вздетую вверх руку.
– Я провинился перед вами! Проявил слабость, подвел батюшку и семью… А посему – народ мой!
Одним коротким движением воткнув-утвердив посох на помосте, государь Московский и Великий князь Литовский плавно опустился на колени и склонил голову:
– Прошу: прими покаяние мое…
Глава 4
Укрытый бархатистым покрывалом ночи, под присмотром полноликой красавицы-луны – мирно дремал и видел яркие сны славный город Вильно. И делал бы это и дальше, ведь до утра еще было несколько часов, и можно было бы досмотреть предутренние, самые сладкие и интересные сны… Да вот только в Большом дворце Великих князей Литовских, Русских и Жемойтских, что возвышался над спящим городом, вдруг началась непонятная суета. Зачин ей положила пятерка русских дворян, возглавляемая ретивым гонцом-сеунчем в алой шапке: разбрызгивая шипастыми подковами жеребцов рыхловатый снег, всадники уверенно пролетели по тихим улицам стольного града, оставляя за собой многоголосый лай цепных кобелей. Только-только собаки успокоились и вслед за ними перестали перекрикиваться люди-сторожа, как в сонный город пожаловала ертаульная сотня Черной тысячи – слыша которую, псы вновь начали шуметь, тревожа и будя поневоле просыпающихся тут и там хозяев. Ну а когда по улицам потекла река линейных сотен дворцовой стражи, тут уж переполох пошел по всему городу – включая и Большой дворец Великих князей Литовских. Нет, понятно, что дворня в нем сильно загодя готовилась к возвращению хозяина, старательно намывая и натирая воском полы, выбивая-выхлопывая пыль из ковров и гобеленов, жарко протапливая жилые покои, натирая развешенное по стенам оружие и щиты… Такое усердие бы было достаточным, если бы не знание того, что с повелителем прибудет и его сестра: и если царевна Евдокия была хотя бы вполовину придирчива как покойная королева Бона Ягеллон… Самые пожилые из прислужников, прекрасно помнящие жестокий нрав вздорной итальянки, в открытую шептали молитвы, чтобы Бог охранил и уберег их от этакой напасти! После чего с удвоенной силой гоняли молодых служителей, и чем ближе был миг появления господ, тем больше обнаруживалось всяких недоделок и неустроенностей – отчего великокняжеская резиденция все больше напоминала этакий курятник во время пожара, в который вдобавок еще и лиса забралась. К тому же, характерный шум и огни со стороны Большого дворца отозвался своеобразным эхом в городских усадьбах знатнейших и именитейших мужей Литвы, уже истомившихся в ожидании возвращения Великого князя. Так что теперь все эти ожидальщики торопливо подскакивали с нагретых постелей, на ходу плескали едва теплой водой в свои изрядно помятые со сна благородные лики, и хрипло рычали на зевающих слуг, чтобы те скорее тащили праздничные одеяния. Ведь радость-то какая! Наконец-то в Вильно вернулся любимый, а некоторыми так даже и обожаемый государь Димитрий Иоаннович!!! В отсутствие которого низовая шляхта совсем распоясалась и начала как-то уж слишком нехорошо поглядывать на богатую магнетерию и природную знать Великого княжества Литовского. Да что там! Иные нищеброды, у которых всего имущества за душой – лишь герб да сабля на поясе потертых штанов, уже чуть ли не в открытую голосили, что это именно ясновельможное панство поднесло отраву благословенному самим Господом правителю! Даже и конкретные фамилии уже звучали, причем наибольшей «популярностью» отчего-то пользовались Радзивиллы, Вишневецкие и Сапеги… И ведь многие скорбные головой шляхтичи верили этим гнусным наветам! Сомневаясь лишь в том, кому именно продались большие чины Пан-рады: большинство думало на круля Юхана Второго, а меньшинство почему-то нехорошо поглядывало на католического епископа Протасевича. Ведь всем известно с давних пор, что яд излюбленное оружие именно католического клира – а те же Сапаги, например, совсем недавно всем семейством перешли в католичество, и им бы полезно продемонстрировать верность Ватикану…
Третьей, и пожалуй, самой малочисленной группой среди беспокойной низовой шляхты были сторонники версии, в которой основным виновником был Гохард Кеттлер – последний ландмейстер недавно канувшего в небытие Тевтонского ордена. Многим в Литве было доподлинно известно, что сей самозванный герцог бывшей Курляндии и Семигалии был весьма милостиво принят и обласкан при польском королевском дворе. Опять же, судя по внезапно запылавшему в Ливонии мятежу вечно-нищих ливонских баронов, круль Юхан весьма щедро отсыпал талеров бывшему магистру Ордена. Были у Кеттлера и иные доброжелатели, нанявшие для него сразу три роты германских ландскнехтов и организовавшие небольшой приток добровольцев из коронных земель самой Польши и курфюршества Бранденбургского…
– Эй, кто там! Факелов поболее, и ковры обмахните… Натоптали уже, ироды!
Во внутреннем дворе каменной громады у подножия Замковой горы внезапно стало очень многолюдно – вот только все эти новые люди как один позвякивали чернеными бахтерцами и оружной сталью, с подозрением взглядываясь в собравшиеся тут и там густые тени. Впрочем, ныне и с оружием, и с подозрениями в Вильно никакого недостатка не испытывали: в воздухе раннего марта понемногу начинало пахнуть войной, чадным дымом пожарищ, и большой кровью. Правда, безземельной шляхте и панцырным болярам еще было не вполне ясно, кого именно они будут резать, жечь и грабить – но что это будет обязательно, сомнений не было ни у кого. К тому же и поляки обнаглели чрезмерно, и степняков неплохо было бы приструнить, и в Ливонии навести порядок – а желанную определенность в этот важный и поистине животрепещущий вопрос должен был внести именно Великий князь Димитрий Иоаннович. И как государь Литвы, уже успевший завоевать сердца немалой части своих подданных; и как старший сын Царя Московского, способного при желании быстро собрать и отправить под руку любимого сына-наследника войско в пятнадцать-двадцать тысяч добротно снаряженной дворянской конницы. В которой у каждого второго ныне был отличный доспех – настолько хороший, что в нем можно было смело вставать в первую линию! А у каждого четвертого московита, вдобавок к привычным луку, сабле и копью, в седельных саадаках теперь лежали и «длинные» рейтарские пистоли. Или даже короткий мушкет – крупная дробь которого косила накоротке врагов ничуть не хуже пушечной картечи. Опять же, у правителя Русии ныне под рукой была почти целая тысяча тяжелых рейтар, и еще один рейтарский полк как раз спешно набирали и натаскивали на правильный бой опытные испанские наемники. Да и пушек было преизрядно… Знатные «гирьки» на весы любой войны, весьма утяжеляющие голос своего владельца, и придающие оному особую убедительность! Мало того: вслед за первой ратью через месячишко-другой царь мог отправить еще одно войско, только уже в тридцать-сорок тысяч клинков, зажатых в дланях опытных и жадных до воинской добычи помещиков. И все это, не ослабляя порубежных полков на границе со степью и Крымом!.. А ведь еще были союзные ногаи из Большой орды, казанские и касимовские татары, черкесские уорки: – всегда голодные, всегда готовые хорошенько пограбить в составе сильного войска… Не-ет, от нынешнего московита так просто сабелькой не отмашешься и стрелой не отгонишь! Посему, все очень-очень ждали законнного государя Димитрия Иоанновича, за спиной которого отчетливо виднелась тень его грозного отца – и желанной всеми определенности, без которой никто не рисковал даже и привычными шляхетскими сварами и соседскими междусобойными набегами развлекаться. А ну как посчитают, что ты этим поддерживаешь бунт ливонских баронов-недоумков?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71379163?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Имя Павел в переводе с латинского означает «маленький», «малыш». Так же его можно трактовать как «младший» что было актуально при совпадении имен отца и сына.
2
Оренбургский пуховый платок – красивый вязаный женский платок из козьего пуха и нити-основы (хлопчатобумажной, шёлковой и др.).
3
Шерстяные и полушерстяные женские платки, украшенные традиционным красочным набивным орнаментом, возникшим в подмосковном городе Павловский Посад
4
Предмет мебели, тип небольшого шкафа, с ящиками и полками для хранения бумаг, в некоторых случаях имеющий выдвигающуюся или откидывающуюся доску, которая заменяет письменный стол.
5
Дополнение к ткацкому станку для изготовления узорчатых и декоративных тканей, ковров, гобеленов и т. д., названный по имени его изобретателя Д. Джаккара. Уникальность механизма состояла в возможности формирования разнообразных узоров через их программирование и подачу в упряжной механизм посредством металлических (впоследствии бумажных) перфорированных карт.
6
Имя Полина по самой распространенной версии произошло от древнегреческого бога Аполлона и означает «Солнечная» или же (в версии Аполлинарии) «посвященная Аполлону».
7
Имя Виталий появилось от латинского прозвища Vitalis, которое дословно переводится как «жизненный» или «Дающий жизнь».
8
Осознанное понимание внутреннего мира или эмоционального состояния другого человека, способность воспринимать эмоциональные состояния «напрямую», даже без контакта с человеком; транслировать свои эмоциональные состояния другому человеку; умение определять правду и ложь при общении с человеком и многое другое
9
Кинокомедия, лидер советского кинопроката 1973 года (свыше 60 миллионов зрителей), снятая по мотивам пьесы Михаила Булгакова «Иван Васильевич». В основе сюжета – рокировка во времени, когда из-за сбоя в работе машины, изобретённой инженером Тимофеевым, московский управдом Бунша вместе с жуликом Жоржем Милославским перемещаются в XVI век, а царь Иван Грозный попадает в XX столетие.
10
Ка?лтась-э?ква (Калтась-женщина) – верховная богиня-мать в мифологии обских угров.
11
Адыгский аналог русских «детей боярских» и боевых холопов, что служили саблей более знатным и родовитым потомственным дворянам и князьям, получая за это определенное вознаграждение: крепостными крестьянами, скотом, зерном, ценным оружием и тому подобным.
12
Церковная служба (литургия) совершаемая утром или днем.
13
Бла?говест – церковный звон одним большим колоколом, что возвещает благую весть о начале Богослужения.
14
Цеса?рцы, или це?сарцы, – принятое на Руси XVII–XIX веках наименование подданных Священной Римской империи германской нации (то есть практически всех немцев и австрийцев).
15
Тмутарака?нское кня?жество – русское княжество, существовавшее в X–XI веках с центром в городе Тмутаракань (Тамань). Упоминается в русских летописях и «Слове о полку Игореве». Традиционно считается, что княжество включало в себя территорию от Восточного Крыма и вплоть до предгорий Кавказа, являясь крупным политическим образованием.
16
Каррарский мрамор – мрамор, добываемый в Апуанских Альпах на территории Каррары. Считается одним из ценнейших сортов мрамора. Каррарские каменоломни использовались уже в медном веке, а в римскую эпоху добыча мрамора приобрела особенно большие масштабы. Начиная с правления Юлия Цезаря каррарский белый мрамор использовался для постройки общественных зданий и домов патрициев.
17
До определенного времени на часах двигался сам круглый циферблат.
18
Собрание высших иерархов Русской православной церкви в XV–XVII вв. Представители О.С. участвовали в работе Земских Соборов.
19
Honrado Concejo de la Mesta – очень влиятельное объединение дворян-овцеводов в Испании, обладавших крупными стадами овец, созданное в 1273 году указом короля Альфонса X Мудрого с целью экономической кооперации всех знатных людей Леона и Кастилии, занимавшихся овцеводством.
20
Старорусское – с ума сошел.
21
Вымершая древнерусская порода собак, относится к группе молоссов и догов. Использовалась при травле и охоте на крупного зверя, отличались полным бесстрашием и тем, что вдвоем-втроем уверенно «добывали» медведя.
22
Становой кафтан – то есть сшитый по фигуре, «по стану», споясом-перехватом на талии. Имел короткие, до локтя рукава.
Алексей Иванович Кулаков
Рюрикова кровь #3
Третья книга цикла «Рюрикова кровь».
Алексей Кулаков
Государь
Пролог
– Московское время девять ноль-ноль! С вами радио России.
Угловатый радиоприемник, занимающий стратегически важную высоту на кухне (а попросту говоря, стоящий на холодильнике), и девушка-подросток, ловко нарезающая бутерброды на кухонном столе, были давними друзьями. Собственно, она помнила старенький ВЭФ всю свою сознательную жизнь – а изделие рижского радиозавода могло припомнить немало курьезных историй про свою юную хозяйку. Меж тем, из динамика прозвучала коротенькая мелодия, и диктор доверительно поделился со слушателями ценной мыслью:
– Всему свое время!..
Сделал паузу, подчеркивая важность данной сентенции, и зачастил сочным баритоном:
– Информационная программа «Вести»! С новостями в студии Леонид Осипов, и основные темы этого утра следующие…
Выкрутив верньер громкости до характерного щелчка выключения, девушка глубоко вздохнула, словно набираясь решимости или готовясь к долгим уговорам. После чего подхватила тарелку с горкой бутербродов, аккуратно взяла большую чашку со свежезаваренным напитком и пошла со всем этим в соседнюю комнату.
– Пап? А я тебе чаю сделала, как ты любишь, со смородиной. И бутериков… Папуль, ну съешь хотя бы один!..
Увы, но все уговоры пропали втуне. Более того, родитель даже не соизволил отвести взгляд от компьютерного экрана – какая-то белиберда (сплошь из формул и коротких строчек поясняющего текста) для него оказалась важнее собственной дочери!.. Однако Полина не отступалась, вынудив-таки отца ответить:
– Я не голоден.
– Ну как так! Ты же за завтраком всего ничего поел!.. Ну папа, не вредничай… Пара бутербродиков, и я отстану?..
Пара минут подобных уговоров закончились тем, что мужчина с покрытыми сединой висками наконец-то оторвался от своего непонятного занятия. Вот только… Полина помнила, как раньше смотрел на них с братом отец: иногда недовольно, иногда с гордостью, со скрытой смешинкой или осуждением за какие-либо проказы – но всегда, абсолютно всегда они видели в его глазах нежность и любовь. А теперь все чаще она встречала только пугающее равнодушие или отстраненный интерес. Такие перемены… Ей было страшно. От того, что с отцом творится явно что-то неладное, что временами он становится чужим – она же совсем, ну вот совсем ничего не может с этим сделать.
– Дитя, ты мешаешь мне.
Запнувшись на полуслове, девушка поникла головой. Молча вышла из комнаты, добрела до своей кровати и упала лицом в подушку, давясь рыданиями. Нет, она не винила отца ни в чем, и уж тем более не гадала, в чем причина таких изменений в родном человеке – зачем гадать, когда все точно знаешь? Все началось прошлой зимой, на заснеженной трассе, когда в их машину со встречного направления на всем ходу влетел темно-синий форд, уклоняющийся от столкновения с каким-то лихачем… У брата разбило бровь и нос, у нее пара синяков… А у отца компрессионный перелом позвоночника!.. Нет, поначалу-то врачи давали очень хорошие прогнозы на полное восстановление здоровья – в первый месяц-два. Затем зазвучали слова о том, что-де «реабилитационный период, возможно, несколько затянется», но «несмотря на некоторые осложнения, подвижность позвоночника, несомненно, будет восстановлена в полном объеме». Еще через месяц… Впрочем, что толку вспоминать то, что уже прошло? Лучше думать о будущем – а в нем уже вполне явно вырисовывалась операция в питерском НИИ травматологии и ортопедии имени Вредена. Хорошо хоть, что деньги понадобятся только на проживание в гостинице и кое-какие лекарства…
Динь-дилинь-дин!
Оторвавшись от подушки при первых же звуках дверного звонка, и мельком поглядев на себя в зеркало (так и знала, что останутся следы от слез!), Полина запустила брата домой. Приняла пару пакетов с продуктами, в ответ на его вопросительный взгляд отрицательно мотнула головой и ушла на кухню.
– Бать!
Прекратив шуршать полиэтиленом, девушка превратилась в одно большое ухо.
– Купил все, что было в списке – только вот этого не было. А на это, сказали, рецепт нужен.
В отличие от дочери, сыну родитель ответил сразу.
– Очень хорошо, Малыш[1 - Имя Павел в переводе с латинского означает «маленький», «малыш». Так же его можно трактовать как «младший» что было актуально при совпадении имен отца и сына.]. Набери мне горячую ванну.
Направляясь в санузел, парень едва слышно пробурчал себе под нос, что давно уже вырос. И вообще…
– Готово, бать.
Проигнорировав подсунутую под руку трость, глава семейства медленно вздел себя на ноги. Постоял, едва заметно покачался-перекатился с носка на пятку и обратно, после чего и проследовал в ванную комнату – пусть по-прежнему медленно, зато вполне уверенно передвигаясь без помощи дюралевой подпорки.
– Халат, полотенце?
– Все на вешалке, батя. Помочь?
Наблюдая за тем, как отец по очереди льет в слегка парящую воду из одного бутылька, затем из другого, затем вышелушивает в ладонь несколько таблеток, Павел не выдержал и открыл рот для вполне напрашивающегося вопроса…
– Ступай.
Чтобы тут же его закрыть и послушно освободить помещение – уже с другой стороны двери. Да уж, хотя его батор и вышел на пенсию, но командного голоса ничуть не потерял! Заглянув на кухню и не обнаружив там сестры, подросток отправился на ее поиски – недолгие, потому что она обнаружилась в комнате отца, сидящей перед его компьютером и увлеченно изучающей содержимое открытых вкладок.
– Пашка, смотри! Организация сельскохозяйственных угодий и севооборотов в условиях континентального и резко континентального климата, суть и принципы чередования культур. Ты хоть что-нибудь понимаешь?
– Ну-ка брысь, дай я присяду!
Вытеснив Полю из-за компьютера, парень вывел на экран историю запросов и загрузок и разочарованно поморщился:
– Батя все логи почистил. Только сегодняшние еще не снес… Ретроградная история русского пчеловодства, пчеловодство для «чайников». Общие сведения и производство свекловичного сахара. Забытые народные промыслы – оренбургские пуховые[2 - Оренбургский пуховый платок – красивый вязаный женский платок из козьего пуха и нити-основы (хлопчатобумажной, шёлковой и др.).] и павловопосадские набивные платки[3 - Шерстяные и полушерстяные женские платки, украшенные традиционным красочным набивным орнаментом, возникшим в подмосковном городе Павловский Посад]?!..
Почесав затылок, парень вдруг замер от пришедшей на ум догадки:
– Полька, может батя хочет из города в деревню переехать? Ну, вроде как фермером заделаться? Вот бл!..
Отвесив брату привычно-умеренный подзатыльник, чтобы не матерился, Полина прислушалась к звукам из ванны.
– Ага, с его спиной только об этом и думать!.. Давай-ка верни все, как было.
Сидя в своей комнате, близняшки растерянно помолчали на двоих, после чего парню пришла в голову интересная идея: почему бы не пригласить в гости дядю Виталю? Разумеется, не забыв предварительно наябедничать тому на все странности последних двух недель. Пускай отец посидит с лучшим другом за накрытым столом, они привычно понастальгируют о покинутой службе под бутылку «беленькой»… А там, глядишь, хоть какая-то определенность да появится!
– Полинка!?.. Доча, где ты там у меня?
Завершивший свои непонятные процедуры родитель вид имел расслабленный и добродушный.
– Па-ап?..
– Солнышко мое, что-то я проголодался…
Заметив на лице дочери явственное удивление, мужчина успокаивающе махнул рукой:
– Знаю-знаю: сразу после ванны есть вредно, скоро обед, нельзя перебивать аппетит и все прочее. Но хоть чай с лимончиком и пару бутербродов с сыром мне можно?
Удивление на девичьей мордашке стало еще сильнее, вдобавок к нему добавилась легкая обида и осуждающий взгляд.
– Тогда один, но с колбаской? Что, тоже нельзя?!?
Откинувшись на спинку стула, глава семьи нарочито шумно сглотнул, вздохнул и печально пригорюнился:
– Дожил! На старости лет родная дочь голодом морит.
– Папа!..
– А что, нет? И вообще, вы с Пашкой в последнее время какие-то странные стали…
В общем, предложение о вызове дяди Витали прошло, что называется, «единогласно и под бурные и продолжительные аплодисменты» – потому что перепады поведения и провалы в памяти у отца начали уже откровенно пугать. Единственно, подросткам пришлось запастись терпением, потому что на момент звонка мужчина как раз уехал из города по каким-то своим делам…
Динь-дилинь-дин!
– Дядь Виталя!!!
Ухнув от веса пятнадцатилетней «пушинки», резко повисшей на шее, долгожданный гость бережно приобнял Полину. Затем похлопал по плечу более сдержанного в выражении чувств Павла, мимоходом обронив сакраментальное:
– Вырос то как! Скоро меня обгонишь.
Устроив одежду на вешалке, мужчина глянул на себя в зеркало, машинально огладил усы и поинтересовался:
– Ну, где хозяин?
Узнав, что оный ни свет не заря нарядился в самый лучший костюм и куда-то ушел, отставной майор слегка удивился. Затем он уперся взглядом в изогнутую рукоятку палочки-трости, стоящей в уголке прихожей, и удивился уже гораздо сильнее – потому что прекрасно помнил, как друг язвил и матерился насчет своего передвижения «на трех опорах». Вернее сказать, как его это расстраивало. Это что же, он вновь стал ходить без палочки, и даже не поделился с ним такой радостью?
– Так, мелочь пузатая, а теперь повторите все то, что вы мне протрещали по телефону еще раз, и поподробнее!
Выслушав «исповедь» близняшек, мужчина нехотя заглянул внутрь секретера[4 - Предмет мебели, тип небольшого шкафа, с ящиками и полками для хранения бумаг, в некоторых случаях имеющий выдвигающуюся или откидывающуюся доску, которая заменяет письменный стол.] в комнате друга, где ему указали на короткую шеренгу разнокалиберных баночек (содержимое некоторых из них пахло столь гадостно, что его непроизвольно передернуло). Продолжая осмотр, потыкал пальцем в бумажный «патронташ» небольших одноразовых шприцов, глубокомысленно похмыкал при виде стопки вскрытых упаковок с витаминами в ампулах, и непроизвольно обласкал взглядом початую бутылку спирта.
– М-да!..
Подростки на это утверждение лишь согласно кивнули.
– Павлуха, а что ты там говорил про интернет и какую-то чепуху?
Вместо ответа парень подвел гостя к отцовскому компьютеру и легонько пнул системный блок, ловко попав большим пальцем ноги по кнопке включения.
– Лень-матушка?
– Ага, она самая.
Воткнув флешку в один из разъемов на клавиатуре, подросток заметил, со скрытой гордостью за себя любимого:
– Так-то батя все стирает, но я тут по случаю одну интересную программку наковырял… Вот, последние загрузки.
На экране замельтешили чертежи какой-то конструкции. Или механизма? Разумеется, поясняющие надписи тоже присутствовали, вот только – исключительно на английском языке.
– Поля, ты у нас отличница, а ну-ка переведи?
– Э-ээ, жаку… Жаккардова машина[5 - Дополнение к ткацкому станку для изготовления узорчатых и декоративных тканей, ковров, гобеленов и т. д., названный по имени его изобретателя Д. Джаккара. Уникальность механизма состояла в возможности формирования разнообразных узоров через их программирование и подачу в упряжной механизм посредством металлических (впоследствии бумажных) перфорированных карт.].
Двое подростков и один зрелый мужчина озадаченно переглянулись. Вот только озвучить хоть какие-то предположения и версии они так и не успели:
Щелк!
Дружно дернувшись от резкого звука закрывшегося замка, троица «дознавателей» повернула головы к входной двери – после чего комнату как-то разом заполонили неловкость и смущение пополам со стыдом:
– Жорка, привет…
– Ой пап, ты уже вернулся? А мы тут… Ну, это. Вот?
Вернувшийся столь не вовремя (и неслышно!) родитель окинул всех присутствующих в его спальне нечитаемым взглядом, и как-то равнодушно подсказал:
– Любопытствуете содержимым компьютера. И секретера.
Пока вернувшийся хозяин раздевался, близнецы успели обменяться паническими взглядами и неслышными тенями скрыться в своей комнате – Виталий не только придумал подходящее оправдание, но и обратил внимание на то, что его друг изрядно прибарахлился. Новое, и даже по виду очень дорогое зимнее пальто, перчатки и меховая шапка, ботинки… Обрадовавшись тому, что появилась хорошая тема для начала разговора, он как раз собрался задать первый шутливый вопрос – однако же, отставному майору опять не свезло:
– Солнечная![6 - Имя Полина по самой распространенной версии произошло от древнегреческого бога Аполлона и означает «Солнечная» или же (в версии Аполлинарии) «посвященная Аполлону».] У нас гость, а на столе пусто. Это как понимать?
Если бы какой-нибудь художник смог запечатлеть Полину в течении последующих десяти минут, то его работа вне всяких сомнений называлась бы «Идеальная дочь».
– Малыш, набери мне горячую ванну.
А вот Павел на модель для портрета «Идеальный сын» откровенно не тянул, скорее уж на «Рыцарь угрюмого образа».
– Ну а ты, Дающий жизнь[7 - Имя Виталий появилось от латинского прозвища Vitalis, которое дословно переводится как «жизненный» или «Дающий жизнь».], покамест потрапезничай, угостись чаем – после чего и поговорим.
Виталий недоуменно сморгнул и неуверенно улыбнулся.
– Ты это мне, что ли, Жора?
Не дождавшись ответа, гость все же прошел на кухню, где и был в полном соответствии с прозвучавшими указаниями обильно накормлен и напоен. А когда скатерть придавило донышко заиндевевшей бутылки с водкой, из ванны показался и сам хозяин – в одних лишь домашних штанах и тапочках, благодушный и чем-то безмерно довольный.
– Ексель-моксель, Жорка! Ну ты и отощал!..
Действительно, тот Георгий, каким его помнил друг, сильно изменился – и непонятно, в хорошую или плохую сторону. Прежде плотное тело с сильно усохло, пропало небольшое брюшко и бесследно исчезли валики жира по бокам – оставив после себя лишь сильно выпирающие ребра. А еще тугие жилы и мышцы, перекатывающиеся под кожей при каждом движении наподобие живых змей.
– Жора, с тобой явно что-то не так. И если…
– Стоп.
Накидывая на себя халат, хозяин негромко распорядился:
– Дети, ступайте к себе. Продолжай, Дающий жизнь.
Разумеется, подростки послушно выполнили распоряжение отца. И так же разумеется, что долго пятнадцатилетние детки в своей комнате не высидели – спустя всего пять минут они молча пихались возле поворота на кухню, соперничая за лучшее место и возможность без помех «погреть уши» во взрослом разговоре.
– … ты же умер?!!
Высунув головы из-за угла и замерев в неустойчивом равновесии, близнецы напрягли слух.
– Договор оказался сильнее… И не думай, что я этому счастлив.
Пару минут на кухне царило напряженное молчание, затем что-то резко зашуршало.
– Не помогает, да? Можешь еще и за святой водичкой сбегать, я подожду.
В этот раз молчание длилось заметно дольше, и было отчетливо напряженным.
– И это тоже не поможет. В тебе нет истовой веры, молитвы полны страха, а крестик на шее – всего лишь бесполезное украшение.
Затаивший дыхание Павел едва не охнул от неожиданности, когда забывшаяся сестра запустила ему в плечо наманикюренные ноготки.
– Говорил я Жорке, что не надо ему с тобой связываться… Экстрасекс херов!
Негромко плеснуло и дребезжащее звякнуло – словно рука, которой один из мужчин наливал себе в стопку водки, едва заметно подрагивала. Дальнейшее общение гостя и… Отца? Так вот, оно проходило заметно тише, и до напрягающих слух близняшек доносились лишь отдельные слова и обрывки фраз – в основном, возгласы дяди Витали, хоть и непонятные, но обнадеживающие:
– Обещаешь?
Только один раз чужой (это уже стало окончательно ясно) чуть повысил голос – вернее сказать, они смогли полностью разобрать его ответ на непонятную, но очень эмоциональную претензию друга семьи:
– Ты сдурел, что ли? Куда ты полез?!?
Звякнув бутылочным горлышком о хрусталь стопки, и с шумным глотком переправив сорокоградусную в горло (очень уж характерными были звуки из-за прикрытой кухонной двери, чтобы в них ошибиться), отставной майор буквально зашипел:
– У тебя совесть есть, экстрасекс? Ты уйдешь, а нам тут дальше жить!!!
– Меньше эмоций, Дающий жизнь. Я этого банкира еще мастером цеха и профоргом завода помню – и уже тогда это был гнилой человечишко. Начальник цеха, заместитель директора завода, начальник районного жилкомхоза – который он затем удачно приватизировал. Один из основателей и владельцев регионального банка, щедрый меценат, чуткий к людским горестям и бедам… Как-то ему нимб голову не жмет?
– Вот!!! Поэтому я тебе еще раз говорю!..
– Довольно… Спи.
Дребезжащий звук удара чего-то увесистого по тарелке, и наступившая затем мертвая тишина сильно напрягли и без того встревоженных подростков.
– Младший!
Поглядев на бледную сестру и кое-как отцепив от себя ее пальцы, Павел опасливо открыл дверь и замер на пороге кухни, моментально отыскав взглядом дядю Виталия. Который, оказывается, всего лишь прилег лицом в тарелку с закуской (частично передавив последнюю) – и прекрасно себя там чувствовал, сладко похрапывая среди маринованных помидорок.
– Наш гость утомился. Солнечная постелит ему.
Рука чужого шевельнулась в выразительном жесте, указав на место рядом с чугунной «гармонью» батареи отопления.
– А ты уложишь.
Окинув странно-насмешливым взглядом прошмыгнувшую мимо него Полину, мужчина прихватив мисочку с фруктами удалился в свою комнату. Однако, его надежды на спокойный вечер и часть ночи не оправдались – благополучно разместив резко «уставшего» дядю Виталю и наведя порядок на кухне, близнецы сами пожаловали в отцовскую спальню. Слегка шалые от собственной смелости (и некоторой нереальности происходящего), подростки одновременно и желали, и боялись услышать ответ на самый важный для них вопрос:
– Скажите… С папой все будет хорошо?
Неохотно свернув просматриваемую страничку, некто в теле родного человека медленно повернулся к брату и сестре. Немного помолчал, затем утвердительно кивнул.
– А когда? Ну, то есть… В смысле, я хотел спросить?..
Ленивым, и совершенно нехарактерным для отца плавным движением дотянувшись до желтого яблока, мужчина покатал его на ладони.
– Дитя, не мучай себя… И мой слух.
С хрустом разломив упругий плод на две части, он вернул меньшую половинку обратно в вазу.
– Ваш батюшка сейчас спит и видит странный сон – который, скорее всего, не запомнит. Меня в вашем мире держит договор. Да, тот самый. Нет, операция бы не помогла, Георгий медленно умирал.
Откусив сочную мякоть грушовки, гость из небытия звучно хмыкнул:
– Мне незачем обманывать вас, Солнечная.
Вспыхнувшая румянцем девушка покосилась на брата, и только-только успела сформулировать очередной вопрос, как на него уже ответили:
– Причем здесь магия? Обычная эмпатия[8 - Осознанное понимание внутреннего мира или эмоционального состояния другого человека, способность воспринимать эмоциональные состояния «напрямую», даже без контакта с человеком; транслировать свои эмоциональные состояния другому человеку; умение определять правду и ложь при общении с человеком и многое другое]. Да, Младший, как только тело вашего отца будет исцелено, я уйду.
Закончив обгладывать половинку яблока, мужчина аккуратно уложил его в пепельницу, и наставил на близнецов костистый палец:
– И очень надеюсь, что наше знакомство на этом и закончится. Пока же… Младший, во внутреннем кармане моего пальто конверт. Принеси.
Приняв пухлый бумажный сверток, чужой небрежно вытянул из него стопку пятитысячных банкнот. Не считая отделил десяток бумажек, и протянул их несказанно удивившейся Полине:
– На булавки.
Еще примерно треть стопки принял в свои руки малость ошалевший Павел:
– Младший, твои стоны сожаления о «рухляди, на которую ни одна нормальная игра не встает» изрядно меня отвлекают. Поэтому возьми что-нибудь приличное себе и сестре, и МОЛЧА наслаждайтесь обновкой.
Вернув остаток денег в конверт, вселенец небрежно бросил бумажное хранилище на верхнюю полочку компьютерного столика:
– Это в семейную казну…
Запнувшись на мгновение, он тут же поправился:
– В семейный бюджет.
На пару мгновений придавив близнецов тяжелым взглядом, занявший отцовское тело колдун повернулся к ждущему его внимания монитору.
– Ступайте, дети, и помните – чем меньше вы мешаете, тем скорее мы расстанемся.
Можно было сказать, что эта фраза стала неофициальным девизом близнецов. Благо, что придерживаться его особого труда не составляло, потому что их постоялец завел привычку исчезать по своим непонятным делам с самого раннего утра, возвращаясь к обеду (а пару раз вообще к ужину) – и досугом подростков интересовался крайне слабо. Но даже если бы он вдруг и проявил любопытство, то все равно ничего неприятного для себя не узнал. Тот же Павел, к примеру, начал сборку компьютера своей мечты, периодически уходя в набеги на профильные компании, торгующие компонентами электроники. Увлеченно ковыряясь в недрах новенького системного блока, загружая программы и периодически бормоча что-то вроде «вечно эта хрень нормально не встает!» он и не думал чему-то там мешать – до того ли?.. Схожим был и досуг Полины, только вместо всяких компьютерных штучек, столь милых сердцу ее брата, она вдумчиво и весьма придирчиво обновляла свой гардероб. Хотя, конечно, новенький ноутбук тоже изрядно ее порадовал, да. А в общем и целом… Как это ни странно, но совместное житье-бытье с гостем оказалось вполне терпимым – более того, подростки даже как-то начали привыкать к такому сосуществованию! Лишь два обстоятельства временами отравляли их душевный покой. И если первое было всего лишь необходимостью сохранять тайну (что довольно-таки нелегко в пятнадцать лет), то со вторым все обстояло гораздо серьезнее: дядя Виталя, выспавшись в обнимку с кухонной батареей, вдруг проникся глубочайшей уверенностью в том, что ничего такого особенного не происходит. А все страхи и нервы близняшек проистекают от сложностей переходного возраста и чрезмерных учебных нагрузок. После чего и отбыл к себе домой, вдобавок отключив свой сотовый телефон. Вот и верь после этого взрослым…
– Дети.
Впрочем, все когда-нибудь заканчивается, как хорошее, так и плохое – и предзнаменованием этого стал визит одержимого в комнату близняшек. Учитывая, что сделал он это в первый раз, и к тому же очень тихо – стоит ли удивляться, что мужская половина пятнадцатилетнего «дуэта» непроизвольно подскочила, а женская… Пардон, девичья, тихонько взвизгнула?
– Печальный миг расставания близок.
Тонкая и весьма недобрая усмешка, как-то чуждо и непривычно изменившая отцовское лицо, не давала усомниться – в том, сколь сильно гость огорчен скорым прощанием. Впрочем, это была единственная эмоция, которую им позволили увидеть.
– Очень скоро. День, быть может два.
Было что-то завораживающее в том, с какой легкостью постоялец отвечал на вопросы – которые разум его собеседников не успевал даже толком облачить в подходящие слова. Это пугало… Но в то же время и невероятно привлекало, дразня терпким и невероятно притягательным привкусом нереальности, вот так просто и обыденно вошедшей в их жизнь.
– Нет, никуда ехать не надо.
Усевшись в поскрипывающее кресло, мужчина положил руки на подлокотники – причем с таким видом, будто восседал на чем-то вроде золотого трона. Смешно, конечно… Вот только отчего-то, смеяться-то совсем не хотелось. Кашлянув разом пересохшим горлом, Пашка как можно более спокойным тоном уточнил, какая от них требуется помощь. Если она, конечно, вообще?..
– Нужна. Когда я уйду, у вашего отца будет что-то вроде обморока.
Покосившись на матово-черный системный блок, сонно помаргивающий парой зелененьких светодиодов на передней панели, умерший, и тем не менее прекрасно себя чувствующий знахарь-травник едва слышно хмыкнул:
– Можно сказать, своеобразная перезагрузка всей системы. Сколько она продлится, мне неведомо – однако, на все это время желателен пригляд за вашим родителем. Кто из вас?
– Я.
– Мы!..
Скрестив взгляды, близнецы всего за пару секунд беззвучно поругались, затем помирились, и наконец, пришли к полному согласию.
– Мы оба.
Легкий, почти незаметный кивок мужчины подвел черту, завершив короткий разговор – оставивший близнецов в весьма растрепанных чувствах. Павел задумчиво молчал, машинально гоняя по столу маленький прямоугольник флешки, а Полина старательно рассматривала лак на своих ноготках. Она же первой и нарушила затянувшуюся тишину:
– Паш, знаешь – а я, кажется, его немножко вспомнила. Дядя Виталя тогда нас как раз в деревню привез, и мне пить очень захотелось. А у них там колодезная вода с таким противным железистым привкусом! Бр-р!.. Еще помню густые заросли крапивы рядом с каким-то забором, и тебя с оструганной веткой руках.
– Точно! Батя приладил к ней жестяную крышку от трехлитровой банки с соком, обмотал рукоять синей изолентой, обозвал все это саблей и отправил меня воевать с травой и комарами. Хе-хе, я после рубки крапивы еще и соседских гусей этой вичкой знатно погонял!
Хихикнув, юная девушка с деланным равнодушием подтвердила:
– Ну да. Кстати, не подскажешь, кому это потом гусиные щипки и сыпь от крапивницы какой-то вонючей гадостью мазали, а этот кто-то ревел и грозился всех плохих птичек зарубить?..
Недовольно фыркнув, парень оставил флешку в покое и обратил свое внимание на монитор – даже и не собираясь хоть как-то отвечать на все измышления сестры.
– А ты что-нибудь еще вспомнил?
Дернув плечами (вот ведь привязалась!), Паша нехотя проворчал:
– Вроде, у деда за домом сарайчик с каким-то пахучим сеном был, нас от него несколько раз гоняли. И еще, когда мы из деревни уезжали, собаки жалобно выли. Батя еще сказал, что это они так с нами прощаются…
Наморщив гладкий лобик в попытках припомнить что-нибудь еще, Поля подхватила с настенной полочки карандаш. Повертела лакированную палочку меж тонких пальчиков, и голосом, полным сомнений, предположила:
– Паш. А ведь дед к нам по-доброму отнесся, да?
– Ну.
– И папа несколько раз упоминал, что он был хорошим человеком.
Быстро набрав и отправив какое-то сообщение, парень лениво и по-прежнему весьма лаконично подтвердил:
– Ну.
– Пашка. Давай попросим, чтобы он нас своим штучкам поучил?..
Заинтересованно хмыкнув, брат крутнулся вместе с креслом, разворачиваясь лицом к сестренке – и тут же преисполнился праведного негодования:
– Полька, зар-раза!!!
Вздрогнув и кое-что осознав, девица виновато ойкнула и торопливо отложила в сторонку карандаш. Хороший, новый, и уже изрядно пожеванный ее белыми крепкими зубками.
– Опять!?!
Ну да, была у Полины одна вредная привычка, с которой она уже давно (чуть ли не с детского сада) и временами даже успешно старалась бороться – размышляя над чем-то сложным или очень интересным, близняшка любила покусывать кончик простого карандаша. При отсутствии «деликатеса» вполне годились ручка, фломастер, линейка, рисовальная кисточка, да даже деревянная ручка от расчески – но все же карандаш был вкуснее всего. Такой вот выверт девичьей психики… Отчего-то весьма огорчающий второго близнеца, которому отец еще в первом классе поручил следить за сохранностью своих и сестринских канцелярских принадлежностей. Такое вот разделение обязанностей – портила девочка, а получать выговор (и наказание) доставалось мальчику. М-дямс!
– Па-аш?
– Отстань! И вообще свали на кухню, грызун-переросток.
– Сам дурак.
Поглядев на недовольного братца, юная домохозяйка тихонечко вздохнула и отправилась-таки исполнять свой женский (пардон, девичий) долг. Вот только до кухни она не дошла, углядев в отцовской комнате кое-что непривычное – и тут же прискакав обратно к братцу с вытаращенными глазами:
– Пашка, ты не поверишь – он себе старую советскую комедию поставил! Смотрит ее, и улыбается. Представляешь?!?
Всем своим видом старательно показывая сестре, что прощения она еще не заслужила, Павел нехотя уточнил:
– Какую еще комедию?
– Ну эту, как там ее… «Иван Васильевич меняет профессию»[9 - Кинокомедия, лидер советского кинопроката 1973 года (свыше 60 миллионов зрителей), снятая по мотивам пьесы Михаила Булгакова «Иван Васильевич». В основе сюжета – рокировка во времени, когда из-за сбоя в работе машины, изобретённой инженером Тимофеевым, московский управдом Бунша вместе с жуликом Жоржем Милославским перемещаются в XVI век, а царь Иван Грозный попадает в XX столетие.].
Сомнения парня развеяли тихие, но вполне различимые звуки смеха. Низкого, добродушного, до жути похожего на отцовский – и вместе с тем насквозь чужого.
– Ой!
Увидев, как сестра растерянно захлопала глазами, парень настороженно уточнил:
– Чего опять?
– Мне вдруг очень захотелось заварить ЕМУ чашку травяного чая. И ложку меда добавить – потому что травы заготовили не совсем правильно, так что лучше немного заглушить вкус…
Постояв, Полина словно сомнамбула отправилась на кухню. Мимоходом ткнула в кнопку включения электрочайника, выставила на стол две большие кружки и замерла перед шкафчиком, в котором хранилось десятка два бумажных упаковок с аптечными сборами. Зажмурилась, взяла одну коробочку, вскрыла, втянула в себя пряный аромат с легкой лимонной ноткой и выдохнула:
– Мелисса.
Еще один картонный прямоугольник открыл для нее вид на лекарственную «соломку» без какого-то особого запаха – однако же, она твердо была уверенна, что это именно листья брусники, а не какой-то там корень лопуха.
Щелк!
Три чайных ложки с одной коробочки, половина ложки с другой, добавить две сухие, и оттого сморщенных ягоды шиповника. Вроде все правильно? Стоило ей задаться таким вопросом вопрос, появилось-пришло ощущение того, что ей одобрительно кивнули. Залить смесь бурлящим кипятком, укутать кружку в полотенце, засечь время – а по истечении пятнадцати минут перелить отвар в другую кружку через ситечко, добавив малую толику гречишного меда. Хорошенько все размешать, поставить на блюдечко, дойти до комнаты гостя – и едва не выронить свою ношу при виде того, как он спокойно и даже доброжелательно беседует с Павлом.
– … у других?
– Те же дельфины от рождения используют эхолокацию. Летучие мыши – ультразвук, змеи видят тепло, а скаты и угри прекрасно ощущают и самостоятельно генерируют неплохое электрическое поле. И кстати, все это у них получается прямо с рождения, человек же – увы, уже не может похвастаться чем-то подобным… Благодарствую, Солнечная.
Приняв чашку с горячим напитком, мужчина тут же сделал несколько глотков – а приободренная похвалой близняшка решила задать давно мучавший ее вопрос:
– А почему вы нас так называете?
Отпив еще немного, постоялец поставил полегчавшую посуду перед экраном монитора, на котором князь Жорж Милославский как раз весьма душевно обнимался со шведским послом.
– Тому две причины. Во-первых, это не прозвища, и уж тем более не клички – а всего лишь первоначальные значения ваших имен. Во-вторых, вы так забавно обижаетесь!..
Запыхтев от возмущения, Полина лишь изрядным усилием воли промолчала. Хотя мужчина, непонятно с чего преисполнившийся добродушия, уже и не вызывал прежней сильной опаски, но и доверия вместе с желанием расслабиться в его присутствии тоже – не вызывал.
– Кхм.
В отличие от сестры, брат ни на секунду не забывал о главной цели разговора.
– Вы говорили, что эмпатия это лишь одна из граней возможностей человека. А можно поподробнее?
Сделав очередной мелкий глоток отвара, распространяющего по комнате терпкий запах мелиссы, гость прикрыл глаза и чему-то улыбнулся:
– Если представить человека как некий механизм-систему на биологической основе, то вполне логично будет выглядеть и способность системы к обмену данными с окружающей средой. Если эту способность развивать упорно и целенаправленно, то простой обмен со временем превращается во взаимодействие, а потом и просто – в осознанное действие в той самой внешней среде. Понятно?
– Э-ээ?..
– Ну-у?..
– Кстати, прямо сейчас вы демонстрируете мне частный случай эмпатии, известный как связь близнецов.
Усмехнувшись, мужчина поставил опустевшую кружку на блюдечко.
– Завершая разговор: научиться этому можно, но без опытного наставника это будет сложно и очень долго, к тому же чревато разными нарушениями психики.
Еще раз переглянувшись, подростки практически одновременно выпалили:
– А вы?!?
– Эко вас разобрало… Никак, Договор со мной хотите?
Ткнув сестру, чтобы не мешала своими глупыми вопросами, Павел спросил напрямик:
– Вы ведь можете?
Задумавшись о чем-то на пару минут, гость нехотя, и весьма расплывчато подтвердил:
– Это было бы занятным опытом. Вот только зачем это мне? У вас нет ничего, чтобы было мне нужно, или хотя бы интересно.
– Но ведь вам наверняка что-то да надо!
Свирепо покосившись на сестру, Павел тем не менее подтвердил ее слова своим кивком и взглядом, преисполненным самой горячей надежды.
– Хм? Я подумаю.
Короткий, но весьма выразительный жест поставил жирную точку в состоявшихся деловых переговорах. Следующее полдень принес близнецам, вернувшимся домой с занятий, весьма неприятный сюрприз – выразившийся в полном отсутствии гостя в квартире. И если поначалу они просто нервничали, а ближе к вечеру просто злились, то к ночи их чувства трансформировались в сильную тревогу за отца.
Клац-клац-клац!
Звук открывающегося замка прозвучал для них лучшей музыкой на всем белом свете – выскочив в прихожую, брат с сестрой с надеждой уставились на?.. Увы, пока еще не отца. Однако уныние недолго царило в юных душах:
– Солнечная, на стол мечи, что есть в печи!.. Младший, закажи по телефону такси, оно понадобится через час.
Во время ужина Полина и Павел больше переглядывались, чем ели (честно говоря, им просто ничего не лезло в горло), зато мужчина вкушал обычнейшее картофельное пюре с котлетой так, будто находился в каком-нибудь дорогом ресторане. Впрочем, он и в другие дни вел себя точно так же.
– Ну что же, наша тайная… Гм, то есть – поздняя вечеря подошла к концу, и самое время нам с вами кое-что обсудить. Не передумали?
– Нет!!!
– Не так громко, дети.
Сходив в прихожую, одержимый вернулся обратно вместе с кожаной папкой, стильной и (по крайней мере, на вид) весьма дорогой.
– Вы были правы, есть нечто, весьма важное для меня в этом мире. Могилы двух очень дорогих для меня людей, моих родителей. Я оплатил уход за ними на следующие пятьдесят лет, но наемным работникам веры нет, посему – вы будете присматривать за ними до конца своей жизни, сколько бы ее не было. Согласны?
Полина кивнула не раздумывая:
– Да.
Павел же помедлил, а затем осторожно уточнил:
– А если мы не справимся и… Ну, мало ли?
Поглядев на улыбку гостя, ставшую очень нехорошей, тихонечко поежился и все-таки подтвердил:
– Да!
– Хорошо. Тогда первое.
Негромко вжикнула молния на папке, затем перед близнецами на стол легло несколько листов в пластиковой обложке, и напоследок поверх документов упала визитка.
– Примерно через месяц вам позвонит вот этот человек. Это юрист, хороший. При личной встрече он скажет, что ваш очень дальний родственник, скажем – дядюшка, открыл на ваши имена в Швейцарии трастовые фонды, для оплаты обучения и приобретения жилья. Частичный доступ к управлению трастом с двадцати одного года, полный в тридцать лет. Дядюшка, разумеется, давно уже скончался, все оформлено на условиях его полной анонимности, ну и так далее. Кстати, в случае нужды можете обращаться к юристу и по другим вопросам, он к вам настроен очень благожелательно. Второе!
Поверх первых бумаг лег одинокий лист с черно-белой принтерной фотографией и парой строчек текста, а рядышком – сразу две одинаковые картонки-визитки.
– Вот этот добрый самаритянин и есть ваш «дядюшка». Он искренне уверен в том, что вы его дети от одной из многочисленных любовниц. Признавать вас не желает, хоть как-то общаться – тем более, зато откупиться небольшой по его меркам суммой и выкинуть из памяти и головы, для него самое оно. В случае действительно БОЛЬШОЙ нужды можете настоять на личной встрече и о чем-то попросить, если сможет, то поможет. Один раз – да и то, со скрипом. Гнилой человечишко…
Глянув на циферблат кухонных часов, мертвый знахарь непонятно чему поморщился:
– Третье.
Папка наконец-то широко раскрылась, выставляя под свет лампы шесть пачек пятитысячных банкнот.
– Тоже от «дядюшки» вам, на прожитье.
Динь-дилинь-дин!
Ответив на вызов телефона, Паша слегка замедленно всех известил, что карета в виде не сильно новой иномарки уже ждет их у подъезда.
– Хорошо, что ждет. Последнее по счету, но не важности: для того, чтобы я вас ПОПЫТАЛСЯ хоть чему-то научить, вы должны уметь осознанно управлять своими снами. Как это делать, разберетесь сами – я в свое время, подходящую мне методику вычитал в медицинском журнале…
Помолчав пару мгновений, гость закинул все бумаги и визитки в папку, закрыл ее и закинул на самый верх одного из кухонных шкафов.
– До нужного места ехать примерно пятнадцать минут. Подумайте хорошо – пока у вас еще есть возможность выбора.
Водитель такси оказался усатым мужичком средних лет, многоопытным и слегка потасканным жизнью, поэтому удивляться виду бледных до синевы подростков не стал. Мало ли, может простыли и болеют? Тем более что отец великовозрастных детишек был вполне здоров, трезв и определенно платежеспособен… Короче, обычные и вполне нормальные клиенты.
– На месте!
Вместо того, чтобы выходить, парень с девицей вопросительно уставились на взрослого. Тот, надо сказать, их ожиданий не подвел: успокоив водителя парой сотенных бумажек, обманчиво-мягким тоном приказал:
– Подождешь нас.
– Долго?
Вместо ответа мужчина поймал взгляд таксиста – после чего тот, слегка остекленев глазами, послушно подтвердил:
– Подожду.
– Если понадобится, поможешь.
– Помогу…
Покинув теплый салон машины, троица прошла через двор четырехэтажного дома сталинской застройки в заснеженный сквер, в сумрачной глубине которого возвышалось какое-то небольшое, и порядком обшарпанное здание. Штукатурку стен изрядно разукрасили матерными шедеврами уличные художники; из темнеющих провалов дверных и оконных проемов несло мочой и какой-то непонятной тухлятиной; а в прорехах кровли вполне можно было разглядеть звезды, равнодушно сияющие в бездонной глубине ночного зимнего неба. Жмущаяся поближе к брату Полина, едва не вступив ногой в кучку мусора весьма подозрительных очертаний, не вытерпела и поинтересовалась:
– А что здесь такое?
– Здесь?.. Хм, тут пытались построить детский сад, затем ночной клуб, и даже круглосуточный магазин… Не самая умная мысль, возводить что-то в месте, которое даже голуби облетают стороной.
Глубоко вздохнув, мужчина начал медленно расстегивать пальто.
– Павел, возможно, ты переменил свое решение?
– Нет.
– А твоя сестра?
Полина сначала кивнула, затем спохватилась и отрицательно помотала головой:
– Нет! То есть да! В смысле – я не передумала!..
Одобрительно хмыкнув, одержимый миновал закуток, судя по запаху и кучкам – уже давненько служивший жителям окрестных домов чем-то вроде общественного туалета, и зашел в небольшое помещение.
– Ждите снаружи.
Он немного прошелся, откидывая носком ботинка позвякивающие бутылки и прочий мусор, выбрал более-менее чистый пятачок и повернулся к близнецам:
– Если не передумаете – найдете меня в своих снах…
Не обращая более никакого внимания на буквально пожирающих его глазами подростков, мертвый колдун опустился на колени. Минула одна минута, вторая… А затем мужчина мягко завалился ничком – так, будто из тела разом вынули все кости. Впрочем, Георгий тут же завозился, первым же делом простонав что-то длинное и очень нецензурное – а еще спустя какой-то десяток секунд его сразу с двух сторон подхватили захлебывающийся радостью сын и плачущая от прорвавшихся наконец-то чувств дочь.
– Папулечка!..
– Бать, ты как? Бать, скажи чего, а?..
– Ох, ё!..
Быстро успокоившись, и оценив состояние родителя как умеренно нетранспортабельное (в смысле, на своих двоих до ожидающей их машины он бы точно не дошел), близнецы усадили отца на кучу битого кирпича. Огляделись, вспомнили про таксиста-«помогальщика», одновременно насупились, готовясь к спору – но вместо этого вздрогнули и нервно заозирались от пришедшего к ним ощущения чужой улыбки и ярких слов-образов.
«Помните, меж нами – Договор!».
Глава 1
Стылым зимним утром, столь ранним, что в бездонной чаше небес еще сияли далекие огоньки звезд, мужчина творил молитву. От истовых поклонов его то и дело тревожно вздрагивали огоньки витых свечей перед образами, а по углам Крестовой комнаты скользили тени – но молитвенник не замечал ничего. Ни трепета огня в свечах и лампадках, ни прохлады от пола и стен, хотя был он в одном лишь исподнем из тонкого полотна, да грубых веревочных сандалиях.
– Владычице Преблагословенные, возьми под свой покров семью мою…
Рвано вздохнув, дважды вдовец наложил крест и согнулся в смиренном поклоне, продолжая шептать молю небесной заступнице, наипаче всех почитаемой и прославляемой на Руси.
– … и мы купно и раздельно, явно и сокровенно будем прославлять имя Твое Святое всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь. Пресвятая Богородице, спаси нас!
Громкая молитва перемежалась с тихой, временами наступала полная тишина, вновь сменявшаяся новой молитвой… Лишь когда за узкими оконцами начало светлеть, рано поседевший мужчина медленно поднялся с колен и осел на узкую лавку, не смея поднять взгляд на образа. Долго молчал – и наконец тихо-тихо обронил, веря, что слова его не канут в безвестности:
– Ведаю, азмь есть грешник великий. Ты, до седьмого колена карающий детей за грехи отцов их… Весь я в руце твоей: казни меня, Господи! Молю, не забирай…
Посидев еще немного в предрассветном сумраке и тишине, богомолец вздел себя на ноги, подхватил в руку неразлучный посох и, перекрестившись на прощание, медленно двинулся на выход из Крестовой комнаты. Несколько десятков шагов, с каждым из которых согнутые бедами плечи распрямлялись, а взгляд наливался властной тяжестью – и вот, в свои покои вступил Великий государь, царь и Великий князь Иоанн Васильевич всеа Руси. Обрадовано повскакали с лавок придремавшие в тепле верные поплечиники, засуетилась доверенная челядь, готовая выполнить любое пожелание хозяина – тот же, остановившись посередке Спальни, уперся глазами в одного из своих ближников, выделявшегося из всех жгуче-черной ухоженной бородой:
– Что, собрались долгобородые?
Лихой воевода и ближной боярин Алексей Басманов коротко поклонился, подтверждая:
– Да, Великий государь.
Помолчав, царь коротко глянул на другого ближника, что даже в расветном сумерке выделялся крепкой фигурой и яркой рыжиной волос – уловив внимание правителя, глава Сыскного приказа тут же шагнул вперед:
– Все спокойно, царь-батюшка…
Раздумчиво пристукнув булатным наконечником посоха о массивную дубовую плаху пола, Иоанн Васильевич милостиво кивнул:
– Отсутствие дурных вестей само по себе есть благо.
После чего, отвернув лик в сторону челяби, негромко обронил:
– Облачаться.
Ранее, пока правителя готовили к выходу, его развлекали разговорами ближники, заодно донося наиболее срочные и важные новости – царские гонцы скакали в Москву со всех уголков обширной русской державы, и частенько среди донесений попадались весьма занимательные, способные порадовать сердце сорокалетнего Великого князя… А тут ведь как: кто успел вперед прочих донести хорошую весть, тому и награда! Ныне же – не рисковали. Из молельни царь временами выходил в таком «добром» настроении, что от подножия трона можно было в одночастье поехать в опалу «за пристава», или того хуже, отправиться бессрочно махать кайлом в северные каменоломни, добывая там розовый, красный или светло-серый гранит для украшения града Московского. Крепкого камня нынче требовалось мно-ого!!!
– А что людишки? Идут?
Встрепенувшись, Скуратов-Бельский поспешил подтвердить:
– Храмы Божии полны богомольцами – день и ночь истово молятся за здравие Димитрия Иоанновича и Иоанна Иоанновича… Все харчевни и странноприимные дома битком забиты, у посадских мужиков даже и все хлева насельцами позаняты!
Вдевая руки в проймы легкого бархатного кафтана, и глядя на подносимую ближе короткую ферязь с золотым шитьем, Великий князь Московский едва заметно посветлел лицом:
– Молятся?..
Подождав, пока на его груди устроят большой крест с драгоценными каменьями, и увенчают главу шапкой золотого шитья с малым крестом на самой маковке, Иоанн Васильевич повелел Басманову:
– Найди Никитку Захарьина-Юрьева, передай слово мое: всех, кто молю возносит к Престолу Небесному за сынов моих, обогреть и накормить от казны.
Не глядя, протянул руку в сторону и тут же ощутил в ладони шероховатую поверхность посоха; перекрестившись на темные от времени домашние образа, правитель Русской державы отправился вершить дела государьские… Верней сказать, почти отправился: выйдя из своих покоев, он миновал несколько темных коридоров и вдвое больше постов Постельничей стражи и в полном одиночестве зашел в покои старшего сына, довольно быстро добравшись до его Кабинета, переделанного в домашнюю лечебницу. Воздух в ней был свеж и вкусно пах чем-то неуловимо-приятным, вдоль стен на полках блестели стеклом разнообразные склянницы и пузатые бутыли – середку же занимало ложе со старшим и средним царевичами, вот уже второй месяц пребывающими в странном сне. Рядом с братьями на узкой лавочке прикорнула измученная ночным бдением царевна Евдокия; с другой стороны царская целительница Дивеева осматривала и словно бы оглаживала Иоанна Иоанновича, медленно ведя ладонями над покалеченной ногой – исполосованной сначала медвежими когтями и клыками, а затем изрезанной лекарским ножом… Привычно перекрестившись на иконы, родитель с тенью надежды спросил:
– Как они, Домнушка?
– Без изменений, Великий государь.
Вопрос и ответ превратились для них во что-то вроде ритуала: поцеловав среднего сына в теплую (и чуточку щетинистую) щеку, отец присел на ложе старшенького. Вздохнул, боязливо прикасаясь к нагому предплечью и нежно его поглаживая:
– Высох то как…
По телу прошлась едва ощутимая волна тепла, и почти одновременно с ней за спиной негромко скрипнула дверь: на смену уставшей сестре пожаловал отдохнувший царевич Федор. Неслышно ступая, младшенький подошел под родительское благословение, затем подхватил сестру на руки – та же, лишь сонно плямкнула губами, пока ее уносили в Спальню на попечение челядинок.
– Домнушка, так и не придумалось ничего?
Прикрыв отдельным покрывальцем ногу Ивана-младшего, целительница перешла к его груди, тоже помеченой когтями – правда, в сравнении с ногой, эти рубцы только смотрелись страшно, а так-то уже и бледнеть начали, сливаясь со здоровой кожей.
– Нет, Великий государь. Как наставник связал себя с братом, я смутно догадываюсь. Как в глубокий сон Ваню отправил, тоже примерно поняла – но ни самой такое повторить, ни назад все обернуть… Не по моему разумению сие, да и не осилю подобное.
– Это не целительское умение.
Голос неслышно вернувшегося Федора тихо прошелестел по Кабинету старшего брата.
– Нас, батюшка, в нежном возрасте Митя учил защищаться от… Недобрых людей.
Намек на свою вторую жену-черкешенку, ныне покойную, и ее наглых родичей и свитских (тоже большей частью отправившихся вслед за Марией Темрюковной), глава семейства уловил. А уловив, недовольно нахмурился: к чему сейчас ворошить прошлое?!
– У каждого из нас свои ухватки, что легче и быстрее получалось, то и заучивали-упражняли…
– Знаю! Все знаю: Димитрий давно обсказал.
Подойдя, резко повзрослевший отрок положил руки на отцовские плечи, утишая тем самым его недовольство.
– До меня только вчера дошло: это одна из Митиных ухваток, только очень хитро переиначенная. Братья ныне… Как большой клубок спутаной пряжи, батюшка – у них словно бы одна жизнь на двоих. За какую нить не потянешь, остальные лишь сильнее затягиваются: рвать нельзя, а распутать у нас не получается…
Посидев в тишине с сыновьями, рано начавший седеть отец вздохнул и поднялся, прощаясь до вечера. Хоть и был он самодержавным государем, но казалось Иоанну Васильевичу временами – не правит он, а отбывает каторгу, где от желаний его мало что зависит. И людишки вокруг через одного дрянь: в глаза лебезят, за глаза злорадствуют… Помрачнев челом, царь вышел из покоев – не услышав, как целительница Домна горестно шепнула его младшенькому:
– У наставника Узор все больше тускнеет!.. Часть тонких нитей словно выгорела и пеплом покрылась…
Тем временем, за пределами личных покоев в Теремном дворце шла обычная повседневная суета: челядь повсеместно наводила должный порядок и чистоту, истопники сноровисто таскали дрова поближе к зевам ненасытных печей, а из поварни исходил столь вкусный дух пекущихся пирогов, что у стоящей на постах дворцовой стражи поневоле начинало бурчать в животах… Жизнь продолжалась. А кое-что в ней и вовсе было неизменным – к примеру, местничество среди родовой знати Русского царства вообще, и в Боярской Думе в особенности! Стоило хозяину Кремля занять свой трон в Грановитой палате, как думные бояре и дворяне начали степенно усаживаться на резные лавки, бдительно отслеживая очередность «посадки» ближних и дальних соседей. Не дай бог какой худородный умастит зад на дубовом полавочнике поперед более родовитых и заслуженных! Сразу, может, и не скажут ничего, зато потом скопом заклюют и сожрут наглого выскочку, пошедшего против вековых устоев…
Дун-дун-дун!
Главе Боярской Думы, князю-гедиминовичу, и что гораздо важнее – троюродному племяннику самого царя, по самой его должности и чину был положен увесистый посох. Коим Иван Бельский, глянув предварительно в сторону родственника на троне и получив в ответ едва заметный кивок, и воспользовался. Добившись внимания и тишины, главный думский чин размеренно зачитал начальную молитву, размашисто перекрестился, и громко известил присутствующих о повестке на сегодняшний день:
– По воле Великого государя, царя и Великого князя Иоанна Васильевича всея Руси, сегодня нам надлежит разобрать несколько дел. Первое!
Бельский коротко глянул в сторону думного дьяка, и тот с готовностью выступил вперед, прямо на ходу разворачивая прибывшую с Камня Уральского грамоту:
– Главный воевода Уральский, окольничий Бутурлин извещает, что за уходящий год его рудознатцы сыскали три новых золотых месторождения, и два – каменьев самоцветных. Тако же, начата добыча протчего нарядного камня…
Пока дьячок обстоятельно зачитывал донесение верного царского слуги, думные бояре и дворяне очень внимательно слушали его хрипловатый баритон. Для их ушей точное число золотников намытого самородного золота, нудное перечисление отлитых слитков меди и доброго железа, роспись наторгованных за год шкурок для пушной казны – звучало так маняще и завораживающе, словно вместо пожилого дьячка им пела песни морская сирена из сказок про удалого Ивана-морехода… Странно, но тот, кому грамотка уральского воеводы-наместника и предназначалась, сей сладкой музыки совсем не слышал: уже давно злато-серебро и прочие земные богачества не горячили его кровь, и уж тем более не туманили разум. Соответственно и мысли правителя занимало иное: скользя внимательным взглядом по боярским и княжеским ликам, хозяин трона неторопливо размышлял – верно ли он с сынами посчитал число воев, которых можно будет «выдавить» из родовитых вотчинников на благое дело защиты уральских и сибирских богатств? В Боярской Думе Русского царства случайных людей не было: каждый, кто протирал задом резные лавки в Грановитой палате, имел за спиной немалое число соратников, единомышленников и просто родственных семейств. У каждого из таких «заспинников» были родовые земли и поместья – и свои боевые холопы для обережения оных от наскоков разных лихих людишек. Разорившиеся помещики, служилые вои из детей боярских, младшие дети дворян… Несколько десятков тысяч добрых клинков, что стерегут хозяйские вотчины и усадьбы – вместо того, чтобы воевать врагов трона, веры и державы!!! Ну ничего, старшенький сын-разумник подсказал в свое время Иоанну Васильевичу, как сделать так, чтобы князья да бояре сами рвались исполнить службу государеву. Не хотели лаской, так пойдут (да что там, побегут даже!) вслед за блеском золота…
– …наскакивают лихие находники хана Кучума, Муртазова сына; а кроме того, оружные людишки тех огульских князьцов, что под его рукой ходят: Бог миловал, и ни одной крепостицы не разбили, но…
Вести об очередных наглых бесчинствах младшего родича бухарского эмира думные бояре встретили тихим гулом с отчетливыми гневными нотками – ведь в потоке богатств, что добывались за Камнем Уральским и наполняли подвалы Приказа большой казны, были отдельные струйки, что оседали в сундуках родовитых семейств. Тоненькие и крайне слабенькие в масштабах всей державы. Но, как известно, все познается в сравнении: и те из бояр и князей, кто вовремя вложился людьми и имением в освоение сибирских богатств, были этими «струйками» весьма довольны. И не собирались терпеть наглость какого-то там бухарского недопеска, возомнившего о себе невесть что!
– …огненного припаса, и хотя бы сотни три городовых казаков: инше, прошу твоего, Великий государь, позволения, оставить до времени два острожка, что устроены по реке Чусовой, и малую крепостицу возле сысканых золотых приисков. Ибо в тех местах каждый второй вой крепко побит и изранен, и в последние набеги вогульских разбойников к заборолам уже и крестьяне с самострелами вставали…
Не вытерпев, гневно рыкнул князь Горбатый-Шуйский, да и прочие родовитые характерно покряхтывали и сжимали кулаки. Лет этак десять назад все они на такие известия лишь повздыхали бы, да и забыли через седьмицу-другую – иных забот полон рот. И то сказать: ханство Сибирское далеко, а крымчаки и те же литвины наоборот, очень близко – что ни год, воевать приходится. Но было такое до череды славных побед, и (что пожалуй, важнее) до царского Указа, подтвержденного решением Земского Собора, о неделимости родовых вотчин, поместий и крестьянских наделов. Пахарям-то ладно: свободной землицы на Руси, слава богу, полно – выросли сыновья, так и отделил их, как полагается по обычаям и новому закону. А тому же князю Мстиславскому надо каждому из четверки младших сыновей хоть бы и небольшую, но достойную наследную вотчинку устроить, с парой-тройкой сел и малым городишкой. И дочкам достойное приданое собрать. Иное невместно, иначе – умаление родовой чести и неминуемые распри в семействе! Вот только устроение будущих вотчин требовало очень пухлой мошны: и здесь тонюсенькая, но постоянная струечка сибирских богатств была ох как важна и нужна – настолько, что князь Иван Федорович Мстиславский не раздумывая поддержал своего открытого недоброжелателя Горбатого-Шуйского… Который, к слову, был ему тестем по первой жене, и родным дедом его старшенького сына-наследника Федьки – на которого старый князь непонятно с чего и взъелся, обвиняя чуть ли не в прямом оговоре своего остолопа Петьки.
– …еще сведали мои прознатчики, где у вогульских волхвов их капища с идолищами погаными: и если бы ты, Великий государь, прислал бы мне побольше рати судовой с огненный боем, то я бы те капища мог бы изгоном взять и разорить, а чернокнижников предать огню и…
При упоминании языческих истуканов в Грановитой палате словно бы прошелестел незримый ветерок. Многие думцы прекрасно помнили из донесений своих верных людишек, отправленных прознатчиками за Камень Уральский – что вогулы и остяки поклоняются Золотой бабе по имени Калтась[10 - Ка?лтась-э?ква (Калтась-женщина) – верховная богиня-мать в мифологии обских угров.]. Поганой демонице, конечно, вот только по слухам (весьма упорным, к слову) идол-то ее отлили из чистого самородного золота! Согласно все тем же слухам, собранным среди ясачных народцев, сей истукан был почти в рост человеческий и весьма дородного облика – а это означало, что в нем никак не меньше ста пудов чистого веса. Ста. Пудов. Золота!!! Конечно, никто ничего не произносил, и на лицах вроде бы ничего не дрогнуло, но у всех вдруг появилось сильное желание совершить богоугодное дело. И желательно, без союзников и помощников: сотня пудов только кажется большим весом, а на самом деле очень плохо делится, даже на двоих… Дослушав начавшего похрипывать пересохшей глоткой дьячка, соль земли Русской начала переглядываться – однако вперед всех подал голос князь Горбатый-Шуйский:
– Великий государь! Если будет твое соизволение, то готов повести против подлеца Кучумки пять сотен своих служилых дворян, и сотни две боевых холопов!..
Интерес известного воеводы легко просчитывался с закрытыми глазами: добыча и воинская слава. После поголовной гибели князей Шуйских верховенство в клане старорусской знати перешло к Александру Борисовичу, и теперь он таким образом заботился о «меньших» под его рукой: большой войны покамест не предвиделось, значит и на службу воеводы государевы не позовут – так отчего бы не сходить в поход за добычей? А попутно присмотреть для себя новые вотчинки за Камнем Уральским: такие, чтобы и землица добро родила, и в ее глубине всякие полезности водились. Не обязательно золото: сойдет и медь, и драгоценные каменья, и руда железная – да даже добрая соль в радость будет! И в прибыток, конечно: а чтобы не оплошать, князь Александр и его ближные союзники загодя приставили к государевым рудознатцам и розмыслам верных людишек. Вот те тайные прознатчики потихоньку и подсмотрели в грамотках приказных людишек – где именно земля в руках правильного хозяина обещала дать особенно хорошие урожаи…
Ну и последнее по счету, но не последнее в раскладах соображение было у Горбатого-Шуйского: по милости Всевышнего у него недавно народился второй сын, и хотя Сашка-меньшо?й еще сосал материнскую грудь и пачкал пеленки, присматривать достойные владения для княжича следовало уже сейчас. Да и дочь скоро замуж выдавать, а ей приданное достойное нужно…
– И охочих людишек покличу, Великий государь: с божьей милостью, многие пожелают постоять за Веру и Отечество!
Не успел затихнуть его зычный голос, как вскочил на ноги шурин царя князь Михаил Черкасский. Хотя его бедная сестра-царица Мария Темрюковна и умерла во цвете молодости, влияния своего он не утратил: и породниться успел с русской знатью (причем конкретно с Горбатым-Шуйским!), и отец его, князь-валия Малой Кабарды был в силе. А раз так, то мог и помочь младшему сыну в его богоугодных ратных трудах, прислав на время несколько сотен служилых беслан-уорков[11 - Адыгский аналог русских «детей боярских» и боевых холопов, что служили саблей более знатным и родовитым потомственным дворянам и князьям, получая за это определенное вознаграждение: крепостными крестьянами, скотом, зерном, ценным оружием и тому подобным.]: ради хорошей добычи многие из черкесов оседлают коней и наточат заново сабли!
– Великий государь, если дашь время, то к середине весны я соберу полк дворян в пять сотен сабель!..
Опять же, рвение царского шурина подпитывало не только жажда воинской славы и добычи «с сабли» (особенно если получится убить или пленить хана Кучума), сколько желание застолбить за собой и потомством несколько золотых рудников. Один пронырливый дьячок приказа Большой Казны тайком списал для Михаила Темрюковича донесения главного воеводы Бутурлина про обильные залежи золота на реке Миасс, так что он теперь доподлинно знал, где будут его будущие уральские имения. Оставить там людишек ремесленых для устройства золотодобычи, затвердить права на новые родовые вотчины, а там можно и повоевать…
– Кхем!
Следом за знатным черкесом поднялся царев ближник князь Мстиславский (к слову, бывший зять все того же Горбатого-Шуйского), уже успевший прикинуть, сколько он сможет выставить от себя, а сколько воев дадут союзники и свойственники его рода.
– Великий государь, дозволь спросить?
Откинувшись на спинку любимого трона, Иоанн Васильевич изобразил недовольство:
– Говори!
Хитроумный придворный против ожидания Боярской Думы завел речь не о золотом истукане (сто пудов, матерь божия!!!), а о том, можно ли ему рассчитывать на какую-нибудь помощь в деле подготовки похода против безбожника Кучумки и всех тех князьцов, что опрометчиво его поддержали.
– И какая же тебе подмога нужна, Иван? Вроде бы, благодарение Богу, не бедствуешь?
– Твоя правда, Великий государь! Если поскрести по имениям да вотчинам, да сродственников и свояков попросить, то я бы и тысячу пешцов выставил в поход. В уральских да сибирских буреломах коннику делать нечего…
От намека на свою несостоятельность как воевод, князья Горбатый-Шуйский и Черкасский моментально начали нехорошо багроветь.
– А вот судовая рать, да с проводниками из опытных лесовиков – самое оно будет.
Огладив ухоженную бороду, правитель согласно кивнул.
– Можно бы и больше, если послать бирючей выкликать охочих людишек. Одна беда: у меня и на своих-то ратников еле-еле старых тягиляев хватит! Ежели можно, то хорошо бы пожалование от казны великокняжеской на время похода – секир и булав, хотя бы плохоньких шлемов, копийных наконечников, иной воинской справы…
Вновь огладив бороду, царь на долгую минуту задумался:
– Что же. Будет тебе и воинская справа, и корм для охочих людишек – сколько наберешь, на стольких и получишь. То всех касаемо! Но это не навсегда – как будете с Камня Уральского возвращаться, оставите все главному воеводе Бутурлину. И ратников, буде кто захочет там остаться, тоже удерживать не станете; расчитаетесь сполна, чтобы было у них на обзаведение хозяйством на новом месте!
– Спаси тебя Бог, Великий государь. Еще бы…
– Да уж не мнись, Иван, говори.
– Мне бы еще малый пушечный наряд со всем положенным припасом, чтобы было чем крепостицы вогульских князьцов разбивать.
Гулко захохотав, властитель всея Руси хлопнул ладонью по подлокотнику трона:
– Так пить хочется, что и переночевать негде, а, Иване?!
Покосившись на изнемогающих от вынужденной немоты конкурентов, с явным трудом дожидающихся окончания его речей, князь Мстиславский с достоинством заметил:
– Так ведь не о себе радею – об успехе похода пекусь, Великий государь.
– Верно. Что ж, недаром сказано: просите, и дано будет вам; ищите, и найдете. Стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят…
Все еще веселясь, Иоанн Васильевич легко подхватил донесение главного Уральского воеводы, повертел в руках, да и бросил обратно:
– Будут тебе пушкари с нарядом. И лодии, чтобы было на чем их везти: Бутурлин такую слезницу написал, что под его запросы придется три преизрядных обоза снаряжать. Десятком судов больше, али полусотней – все едино!
То, что походникам придется не только охранять лодии всего каравана, но и помогать (при нужде) тянуть их бечевами против течения, и перетаскивать на волоках – подразумевалось по умолчанию. И все равно, подарок был поистине царский, а потому ближник отвесил поясной поклон:
– Благодарствую, Великий государь!
Милостиво кивнув, правитель вдруг наклонился вперед, медленно оглядывая Боярскую Думу:
– Знаю мысли ваши. И потому, пока князьцов вогульских и остяцких не примучаете к покорности, да Кучумку не затравите аки пса бешеного, Бутурлин вам дороги к капищам не откроет.
Вновь покосившись на соперников-соратников (а таковыми были почти все сидящие на резных лавках думцы), князь Мстиславский ответил чистую правду:
– Мне то капище, Великий государь, и вовсе без надобности.
Потому что Золотая баба оно конечно хорошо, но с зауральских и сибирских земель и иной добычи взять можно неплохо: той же меховой казной разжиться, кожами, медом и воском… Или людишек для своих новых вотчин набрать-похолопить. Земли у князя Мстиславского хватало, вот обустраивать ее было некому – а тут такая хорошая возможность!.. Ну а буде кто не восхочет крестьянствовать, так станет кайлом и пешней махать в каменоломнях: коли тамошние приказные дьячки рады любому ясырю из крымчаков-людоловов, то и вогульскими да остяцкими татями тоже не побрезгуют. Умный всегда найдет чем поживиться – а уж глупцом царский ближник не был никогда!
– Хм…
Сжав пальцы на подлокотниках трона, царь слегка напоказ удивился – с удовольствием подмечая, как у долгобородых на лавках от алчности сдавливает дыхание. Надо полагать: сто пудов чистого золота! Поди, в мыслях уже его не только добыли, но даже уже и поделили.
– Ну, раз такое дело, то и в поход тебе самому идти незачем: поди, найдешь кого толкового вместо себя?
Мстиславский на это лишь почтительно поклонился.
– Главным воеводой в походе велю быть князю Горбатому-Шуйскому; князю Черкасскому – воеводой правой руки…
Бояре и меньшие чины Думы согласно загудели: все согласно старине, знатности рода и местному счету. Опять же: кому как не найти согласие меж собой, как тестю и молодому зятю?
– Сыну боярскому Костке Поливанову – воеводой левой руки.
И это тоже было встречено согласием: как в таком деле без царева пригляда? Константин Поливанов уже служил наместником и воеводой в Мценске, проявил себя хорошо… В общем, и местничать не будет, ибо рода захудалого, и достоверные вести будет кому присылать.
– Как сойдет снег и подсохнет земля, желаю сделать смотр войску, что отправится за Камень Уральский.
И в третий раз думцы поклонились правителю на троне, с легкой завистью поглядывая на довольных предводителей будущего Сибирского похода – у которых, кстати, как-то разом пропали все одолевавшие их вопросы. Чутко уловив момент, глава Боярской думы с силой ударил посохом о пол Грановитой палаты:
– Следующее дело!..
Встрепенувшись, думной глашатай тут же развернул челобитную от именитых купцов русской гостинной сотни, зачитав жалобу на бесчинства иноземных торговых гостей:
– …в нарушение жалованных грамот Великого государя, царя и Великого князя Ивана Васильевича всея Руси, английские прикащики сами ездят по русским землям, закупаются, вызнают-вынюхивают про торговые пути и товары, а мыто и пошлины с того не платят…
Дослушав мерный речитатив громкоголосого дьячка, грозный властитель небрежно шевельнул пальцами, указывая на окольничего Скуратова-Бельского. Обычного служилого дворянина, что благодаря поистине собачьей преданности и немалой сметливости смог встать во главе страшного Сыскного приказа – коий, низко поклонившись хозяину и небрежно кивнув боярам, охотно подтвердил:
– И месяца не проходит, Великий государь, чтобы возле заповедных для иноземцев городов и иных мест не ловились один-два дознатчика и проглядчика! Из мужиков торговых чужеземных более всего рыскают по нашим землям прикащики англицкие, затем ганзейские и немного голандских, остальные опаску имеют.
Все тем же жестом усадив верного пса обратно, Иоанн Васильевич повел тяжелым взглядом по думцам – может, кто-то желает ему умный совет дать? Таковые тут же нашлись: большой умница и сродственник Никитка Захарьев-Юрьев кашлянул, поднялся и напомнил Великому князю про давнюю челобитную московского купца Суровского ряда Тимофейки Викентьева – в которой тот предлагал устроить Московскую товарную биржу, взяв за пример таковую во фламандском Антверпене. Чтобы, значит, бедные иноземные торгаши не маялись, собирая нужный им товарец, а закупались оптом у русских купцов. А дьяки приказа Большой Казны будут писать на орленой бумаге купчие на сделки, заверять их – ну и заодно следить, чтобы все положенные пошлины вносились в казну вовремя и до последней копеечки.
Выслушав шурина, царь для вида огладил бороду, словно бы размышляя, и властно огласил то, что они со старшим сыном Митей решили еще с полгода назад:
– Повелеваю Сыскному, Разбойному и Большой Казны приказам учинить полное и спешное дознание по сей челобитной наших именитых купцов! Сроку даю до середины весны, затем рассмотрим дело еще раз.
И вновь точно уловив момент, князь Иван Бельский звучно долбанул железным оконечником посоха, зычно огласив:
– Следующее дело!
Дон-дон-дон, тили-дон…
Одновременно с этим за окнами Грановитой палаты зазвонили колокола, знаменуя скорое начало обедни[12 - Церковная служба (литургия) совершаемая утром или днем.]в Успенском соборе.
– Челобитная грамотка от лучших людей града Ярославля: жалуются на обиды и утеснения, что им во множестве учинил наместник Великого государя, царя и Великого князя Иоанна Васильевича всея Руссии – воевода князь Андрей Петрович Хованский. С торговых людей мзду дерет нещадно, жалование помещикам и служилым дворянам задерживает, посадским людишкам непосильное тягло назначает, суд творит неправедно и не по Судебнику…
Поперхнувшись на первой трети грамотки, думной служитель преданно уставился на лениво махнувшего ладонью царя – что насмешливо поглядел в сторону насупившегося князя Мстиславского. Нахмурившегося как раз потому, что проворовавшийся наместник был поставлен на Ярославль именно его трудами и заботами.
– Что, бояре, поверим наветам на бедного Хованского? Или, может, кто из вас желает прокатиться до него и на месте устроить спрос клеветникам-челобитчикам?.. Али здесь сразу на поруки взять?
Боярская Дума выжидательно молчала, не желая подставляться под царский гнев и насмешки из-за очередного нарушившего крестное целование гедиминовича – зато кое-кто не отказал себе в удовольствии бросить злорадный взгляд на Мстиславского, не доглядевшего за своим назначенцем.
– Ну а ты, Иване, не желаешь заступиться за оклеветанного?
Князь тоже не хотел. Посему, еще немножко поразвлекавшись за счет подданных, синеглазый мужчина огласил с высоты трона свое решение:
– Послать в Ярославль сыскных дознавателей и дьяков приказа Большой казны. Коли написанное в челобитной подтвердится, то Андрейку Хованского заковать в кандалы, и в Москву на правеж. А коли невиновен, тогда всех доносчиков на рудник!
Колокола на звоницах вновь подали малиновые голоса, и Великий князь, поймав взгляд главного думца Бельского, разрешающе кивнул.
Дум-дум-дум!
Отстучав положенное число ударов кованым наконечником своего посоха, дальний родственник царя громко, но в то же время важно огласил формулу завершения:
– Великий государь решил, и Дума Боярская о том приговорила!!!
Дождавшись, пока доверенные служки унесут царские регалии, лежащие на шитых золотом подушках, Иоанн Васильевич наконец-то и сам покинул Грановитую палату – тут же наполнившуюся голосами бояр и прочих мелких думцов. Чем дальше он шел по переходам, тем больше сгибались его плечи под невидимой, но ой как хорошо ощущаемой тяжестью. Любой государь должен быть аки лев рыкающий, на страх врагам и спокойствие подданным! А что у сорокалетнего льва душа за сыновей болит так, что кусок хлеба в горло не лезет – кто это видит, кто знает? Никто. И потому гнулись его плечи под невидимой ношей, а ноги словно сами собой несли уставшего властителя к белокаменным стенам Успенского собора – своды которого обещали пусть и недолгий, но покой его измученному разуму. И он бы наверняка дошел… Если бы на крыльцо собора навстречу ему не вылетел с перекошенным лицом младшенький сынок Федор, мимоходом сбивший с ног дородного боярина в новой шубе – да так, что грузный мужчина легким перышком слетел со ступеней и грянулся оземь всем телом! Проскользнув живой молнией мимо родителя и его свиты, царевич за несколько вздохов скрылся из вида, убежав в сторону Теремного дворца.
– О-ох! Уби-или!..
Поглядев сначала на охающего богомольца, приходящего в себя от столкновения с юным царевичем, а затем на сопровождающих его рынд, тискающих в руках посеребренные топорики и настороженно таращившихся по сторонам, царь вдруг рвано вздохнул. Затем мертвенно побледнел, перекрестился и скорым шагом отправился вслед за Федькой, шепча:
– Нет! Не забирай, прошу…
Окружающий мир в глазах странно сузился и посерел: подклет, первый поверх, второй – все это сливалось в одну монотонную ленту перед спешащим Великим князем. Грохнув массивной дверью, он ворвался в Кабинет сына, и в висках у него билось лишь немое: «нет-нет-нет-нет»…
– Кха-аа!?! Пхи-ить…
Словно налетев на стену, Иоанн Васильевич резко остановился и окаменел, взирая на среднего сына, что слабо шевелился на своем ложе и медленно моргал.
– Пить? Ваня, ты хочешь пить?!?
В глазах царевича стояла сплошная сонная муть и непонимание, но голос младшего брата он все же уловил, согласно мотнув недавно обритой головой – и разом покрывшись испариной от такого непомерного усилия. Где-то в отдалении забубнили голоса, требуя немедленно допустить до Великого государя – но сам он уже ничего не слышал, присев на колено перед сыном и ласково гладя его по голове.
– Ванька… Ванечка!!!
– Тх? Тхя-тя…
– Слышишь меня, сынок? Понимаешь?
– Дх-аа!?
Забрав из рук челядинки Хорошавы плошку с травяным взваром, отец самолично поднес ее к жаждущим губам. Затем бережно придержал ладонью исхудавшее тело сына, что наконец-то пришел в себя и все осмысленннее лупал глазами.
– Хватит пока!
Бесцеремонно выдрав из царской десницы недопитый отвар, целительница Дивеева торопливо пояснила, накрыв ладошкой правую сторону груди своего пациента:
– Много питья покамест нельзя, иначе худо будет.
Вдруг дернувшись, словно от попадания стрелы меж лопаток, девушка медленно распрямилась и уставилась на лежащее по-соседству тело своего наставника и господина, словно разглядывая что-то незримое. Хотя – почему же словно? Иоанн Васильевич уже не раз видел такой вот «стеклянный» взгляд, и примерно представлял…
– Бу-бух!!!
Опять грохнула дверь в Кабинет (как бы не сильнее, чем после появления царственного родителя), и в палаты влетела растрепанная и простоволосая царевна Евдокия: увидев пришедшего в себя братца, засветилась изнутри радостью и сделала несколько шагов к его ложу:
– Ванечка, ну наконец-то ты!..
И осеклась, по примеру целительницы замерев на месте и уткнувшись пустым взглядом на самого старшего из братьев.
– Узор… Смотрите, его Узор!?!
Заклекотав-заперхав горлом, требовательно задергал отцову руку только-только пришедший в себя царевич Иван, прося устроить его так, чтобы все видеть самому. Приподняв слабого как младень сына и прижав его к себе, царь дотянулся до замершего истуканом Федьки и ухватился за его кафтан, подтягивая поближе.
– Что с Митькой? Говори, не молчи!..
– Тятя, я… У него Узор словно переливается? Я такого никогда не видел…
– Тьфу ты! Да ты толком объяснить можешь? Федька!?!
Обычно послушный и ласковый младшенький полностью игнорировал родительское недовольство и потряхивания, во все глаза таращась на старшего брата. Словно зачарованный, ей богу! Отгоняя непрошенную надежду, Иоанн Васильевич совсем было собрался ущипнуть последыша, да побольнее, чтобы тот вернулся в разум и хоть что-нибудь пояснил пока еще терпеливому и с трудом сохраняющему спокойствие отцу – как цепляющийся за его руку Ванька резко ее сжал. В наступившей тишине все так же были слышны пререкания отставших рынд с постельничьей стражей, а еще – всех вдруг одновременно коснулось что-то едва уловимое и до крайности зыбкое, отозвавшееся в сердце странным теплом…
– Х-ха-а!..
Все, кто был в Кабинете-лазарете, невольно замерли, вслушиваясь в изменившееся дыхание Димитрия – пока молчание не нарушила царевна Евдокия, заревевшая в полный голос:
– Верну-улся-я!!!
Дернувшись было к первенцу, царь тут же вспомнил про среднего сына в своих объятиях – что тоже довольно улыбался и что-то шептал-хрипел. Всхлипывания и радостные причитания дочки, которую тут же поддержала челядинка Хорошава; мельтешение растерянного Федьки, что буквально разрывался между двумя братьями; сосредоточенная Домна, лихорадочно намешивающий какое-то целительское питье… Гомон поднялся такой, что и мертвого мог поднять из домовины! Однако стоило только государю-наследнику Московскому и Великому князю Литовскому, Русскому и Жемойтскому испить лекарства и открыть наконец глаза, как в палате разом настала тишина.
– Кхе-кхе-кха…
Все в немом ужасе смотрели на страшные белесые бельма, в которые превратились чудесные ярко-синие глаза Мити – он же тихо кашлял и кашлял, пока его хрипы не перешли в… Тихий смех?
– Я вернулся!!!
Глава 2
С началом января загуляли по необъятным просторам Руси студеные зимние ветра, вымораживающие леса до звонкого треска, покрывающие реки ледяными торосами, выстилающие поля ровной гладью белых снегов… И тем не менее, в один из морозных дней поскакали из Москвы в разные стороны царские сеунчи-гонцы с радостными вестями, а в самом стольном граде и вовсе устроили праздничные гуляния. Как не старался стылый Борей, как не дул-завывал, но его ледяное дыхание отзывалось у насельцев московских лишь здоровым румянцем на нежных женских щечках, и легкой белой изморозью на усах и бородах мужчин. Вся Москва ныне гуляла, праздновала и веселилась, разделяя со своим правителем радость несказанную: оба старших царевича разом побороли тяжкую хворь и пошли на поправку, обрадовав тем не только Великого государя, но и весь русский люд разом… Не угощением с великокняжеских погребов – нет, хотя и за него все были благодарны: тем, что вернулись в их души спокойствие и уверенность в будущем. Благословенный государь-наследник Димитрий Иоаннович вскорости будет здоров и в полной силе – как и молодший брат его, царевич Иоанн. Юный, но уже проявивший себя в битве с крымчаками-людоловами при реке Ахуже! Преемственность законной власти восстановилась, и тень смутного времени растаяла – вот именно этому и радовались все москвичи. В свое время от произвола тех же князей Шуйских и сам Иоанн Васильевич преизрядно настрадался – и ежели самому царю в его юные года столь несладко жилось, что уж тогда говорить о простых людишках? Хлебнули горестей полной мерой! Нет уж, пусть во время перемен живут враги и всякие чужинцы, их не жалко – а подданные Великих князей Московских желали исключительно спокойной и мирной жизни. Так что шумела и от души веселилась первопрестольная, над которой то и дело несся колокольный благовест[13 - Бла?говест – церковный звон одним большим колоколом, что возвещает благую весть о начале Богослужения.]: гуляли толпы народа по всем городским площадям, клубясь возле выставленных на них столов с пирогами, бочек с вином и большущими самоварами с медовым сбитнем. Еще больше горожан катались на реке, бросались-игрались в снежки, или сходились стенка на стенку, под азартные и одобрительные крики следящих за народной забавой выборных старшин… И крики те временами были столь многоголосыми и звонкими, что не просто долетали до Кремля, но и свободно проникали за его краснокирпичные стены и башни. Иные же победные вопли умудрялись дотянуться даже до окошек Теремного дворца, забавляя царскую семью, собравшуюся за воскресным обеденным столом.
– Ишь как голосят!
Перекрестившись на колокольню Ивана Великого, синеглазый мужчина отошел от окна. Неспешно усевшись во главе трапезного стола, с легкой улыбкой поглядел на своего меньшого Феденьку, что как раз что-то тихо рассказывал братьям и сестре – попутно ловко отрезая для себя новый кусок копченого осетра. Затем на выспавшуюся, отдохнувшую и ставшую до жути похожей на красавицу-мать юную Дунечку – что заинтересованно слушала братца. Да так увлеклась какой-то историей, что совсем позабыла о стоящей перед ней мисе с ухой из белорыбицы с пряными травами. Середний Ванятка, что голодными глазами смотрел на копченую рыбину, удерживая в деснице большой кубок, в котором плескался крепко сваренный бульон с волоконцами куриного мяса… И конечно же, отцов любимец и наследник Митюша, размеренно вкушавший жиденькую просяную кашку на все том же крутом бульоне. За столом возле царевны сидела и Дивеева, понемногу расправляющаяся со своей ухой – и бдительно отслеживающая каждый глоток и каждый кусок, съедаемые старшими царевичами. Но Домнушка была не в счет, ибо была она своя для царской Семьи – каковой понемногу становилась и Аглая Черная, что скромно жалась к царевой целительнице и едва-едва клевала что-то со своей тарелки. Вся они за столом ныне вместе как и прежние времена, и все теперь, как и должно быть… Почти. Отцовский взор то и дело цеплялся за узкую белую полоску мягкой ткани на лице своего первенца, скрывавшей от мира и сторонних взглядов его страшные бельма – и быть бы сердцу правителя в тоске и печали, если бы Митенька и в самом деле полностью ослеп. Ан нет! К радости и восторгу родительскому, никаких поводырей не потребовалось – сынок и с завязанными глазами ходил вполне уверенно, и каким-то образом видел окружающий его мир лучше иного зрячего. Вот как сейчас, к примеру:
– …ешь давай! У тебя уха скоро совсем остынет и жирком заплывет.
– Ой, да!
Спохватившись и виновато стрельнув глазками в сторону отца, Дуняша размеренно заработала ложкой, нагоняя вырвавшихся вперед братьев, и… Да собственно, всех, кто сидел за столом. Иоанн Васильевич вновь слабо улыбнулся, умиляясь, до чего же дочь похожа на покойную мать. Настасья, бывало, тоже увлекалась чем-то и забывала обо всем на свете – вечно ее приходилось тормошить и напоминать. То над цветочками какими надолго зависнет, то в оконце на ночные звезды залюбуется, да так, что и на молитву не дозовешься… Когда ее мисочка показала дно, теремной челядин из доверенных, что тихонечко сидел в отдалении у дверей трапезной, тут же выскользнул прочь – и через краткое время обе створки широко распахнулись, пропуская череду служителей с переменой блюд и сопровождающих-надзирающих за ними стольников.
– …и что, много ливских барончиков соблазнилось на посулы этого Кетлера?
Неудачная охота, вернее схватка с матерым медведем-шатуном и долгое балансирование на краю смерти никак не сказались на любви пятнадцатилетнего царевича Иоанна к делам ратным и забавам военным. А старшему брату недавно его сеунчи как раз доставили целую торбу грамоток и донесений от литовской Пан-рады, и наособицу – ларец с письмами от великого канцлера Радзивилла! Еще прибыл целый ларь с челобитными и прошениями менее именитой шляхты и болярства – одним словом, верные подданные явно скучали и даже грустили в разлуке с любимым законным правителем. Без которого им никак не получалось ни одну важную тяжбу толком рассудить, ни помощи какой от великокняжеской казны получить, ни даже сына или дочку пристроить в придворное служение… Сплошные негоразды, в общем.
– Да не особо пока, чуть более трети. Но я надежды не теряю: язык у бывшего ландмейстера Ливонского ордена подвешен хорошо – да и польские подсылы серебро на подкуп не жалеют.
Пока старшие царевичи вполголоса переговаривались, служители выставили на стол пироги с ягодами, ватрушки с творогом, и восточные сладости московской выделки. Точнее Аптекарского приказа, в котором научились делать отличный рахат-лукум, яблочную пастилу, халву аж трех видов и конечно – разнообразный темный и светлый шоколад с ореховой начинкой. И вот как после этого запрещать дочери ее занятия алхимией? Ведь у нее и полезно выходит (для казны так особенно), и вкусно очень!.. Совсем взрослая уже стала, красавица и разумница преизрядная… Провожая взглядом небольшую толпу уходящих прочь служителей и стольников, правитель Руси кое-что припомнил, звучно хмыкнул и негромко произнес, словно бы размышляя вслух:
– Из Посольского приказу донесли, что император цесарцев[14 - Цеса?рцы, или це?сарцы, – принятое на Руси XVII–XIX веках наименование подданных Священной Римской империи германской нации (то есть практически всех немцев и австрийцев).]Максимильян собирается нынешним летом Великое посольство ко мне прислать. Хочет о мире говорить, о союзе против султана Селима, о торговлишке разной… Да о невесте для одного из своих сыновей.
У Евдокии от таких новостей из пальцев выпал кусочек нежной пастилы, угодив в кружку с горячим травяным чаем.
– Уже и Габсбурги признают нашу силу, раз желают породниться. Что скажешь, сыне?
Хоть отец и не называл конкретное имя, всем было понятно, к кому именно он обратился:
– Скорее, спешат привлечь нас к своему противостоянию с Османской Портой, батюшка.
– Не без того. Ну так гуртом даже нечистого бить сподручно, а уж турка сам Бог велел!
Царевич Иван, аккуратно кроша серебряной ложечкой плотный кус халвы, проворчал себе под нос (однако отец все равно услышал):
– Нам бы самим кто против крымчаков помог!..
Федор на это согласно угукнул. Меж тем четырнадцатилетняя царевна так и сидела не жива, ни мертва, напряженно впитывая каждое даже не слово – но звук.
– И кого из девиц Старицких ты хочешь им предложить, батюшка? Старшую Еуфимию?..
Вот тут удивились вообще все – даже молчаливая Аглая, и та уставилась в легком замешательстве на своего господина и наставника.
– С чего бы это Фимке поперед твоей сестры под венец с принцем цесарским идти?! Здоров ли ты сыне?!.. Кхм.
– Не совсем батюшка, однако, разум мой ясен. Я уже говорил тебе, что не верю в силу династических браков – и повторю это вновь.
– И что теперь, Дуняше до смерти в девках ходить? Пустоцветом жизнь прожить?! Или на монастырское житие удалиться? У цесарцев она будет королевной!
– Пф! Да там своих принцесс девать некуда. Чужой она там будет и гонимой, как прабабка моя Елена Ивановна возле мужа своего Александра Ягеллончика.
Иоанн Васильевич, желавший всего лишь слегка прощупать настроения сыновей и дочки насчет ее возможного замужества, недовольно насупился – дочу он любил, и судьбы отравленной двоюродной бабки для нее не желал. Да и намеки на свою бессердечность были очень даже обидными!
– И еще, отец: не слишком ли большой подарок выйдет для Максимиллиана Второго? Дом Габсбургов одряхлел и загнивает – а тут дева царского рода, чья кровь чиста и сильна!? Дети ее будут здоровыми, умными и красивыми, вот только воспитывать их Дуняше не дадут, и в итоге может так выйти, что твои внуки от меня будут воевать на смерть с твоими же внуками от нее!!!
Сорвавшись со своего места, Дивеева подскочила к наставнику и положила руки на голову – и тот, внезапно распалившийся в речах и чуть ли не возвысивший голос на родителя, тут же начал успокаиваться.
– Кхе-кха!..
Отхлебнув из торопливо поданного Иваном кубка, старший из царевичей откинулся на спинку своего стульца и искренне повинился:
– Прости, тятя, я… И впрямь не совсем здоров.
Так же моментально успокоившийся и чуть встревожившийся родитель досадливо вздохнул:
– Говорил же: рано тебе еще вставать. Неслух!
– Это не совсем телесная хворь, я сейчас… Эмоционально нестабилен.
Махнув рукой, Ионанн Васильевич чуточку сварливо заметил:
– Оставь свою целительскую заумь для учениц. Значит, ты против цесарцев?
– Да, батюшка. Они там в Европах все как один – людоеды. В глаза улыбаются, а только повернешься спиной, непременно ткнут ножом и обберут тело до нитки… Чтобы быть там своим среди своих, надобно думать и вести себя так же, с большим уважением к их стародавним обычаям.
Очень нехорошая, и даже откровенно змеиная улыбка совсем не красила пусть и исхудавшее, но все равно красивое лицо царского первенца.
– Как не старайся, своими мы для европейцев никогда не будем. Пока сильны и велики, с нами будут искать союза и тихо шипеть в спину, а во времена слабости непременно попробуют напасть и урвать кус-другой… Это в их природе, и ее нам не изменить.
Насмешливо хмыкнув, опытный сорокалетний правитель чуть горько заметил сыну:
– Наши бояре да князья, что ли, лучше?
Вновь отхлебнув из кубка и благодарно погладив по руке Домну, что так и стояла возле него, восемнадцатилетний Великий князь Литовский с философскими нотками ответил:
– Когда-то Спаситель в своей Нагорной проповеди изрек: «По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы?» Наши хотя бы иноверцев почем зря не режут, да и веру за-ради своего удобства не меняют. А чужеземцев с запада куда не целуй, все одно везде в зад губами попадешь…
Пока все за столом давили неуместное фырканье и усмешки, он снял девичью ладонь со своей коротко остриженой головы и тихо шепнул, направляя ученицу обратно на ее место. Затем повернулся к батюшке – который, согласно усмехаясь в бороду, с делано-сварливыми нотками в голосе заметил:
– Раз принц цесарский тебе негож по всем статьям, то и предлагай что-то свое. Только сразу говорю: в Кабарду или царство Грузинское я Дуняшку не отдам!
Допив отвар, Дмитрий отставил кубок и согласно кивнул, мимоходом улыбнувшись явно волнующейся сестре.
– Черкесам и грузинам даже самая младшая из княжон Старицких слишком большой честью будет – от такой радости они ненароком и помереть ненароком могут, бедные. Но вот есть такое герцогство Померания, где младший брат-соправитель герцога пока неженат: и наша Дуняша могла бы очень осчастливить герцога Бартского и Францбургского Богуслава, тринадцатый этого имени.
Задумчиво оглаживая бороду и усы, царь впал в глубокую задумчивость.
– Хм, южное побережье Балтийского моря…
Поочередно поглядев на отца, еще сильнее разрумянившуюся сестру и старшего брата, что азартно шевелил пальцами над горкой пирожков с лесными ягодами, примеряясь к самому вкусному и румяному – царевич Иван тоже напряг память.
– М-м, это который князь Богуслав из рода Грифичей, что к Анне Ягеллонке неудачно сватался? Так он же под рукой императора Максимиллиана ходит?
– Сейчас да. А там кто знает? Бранденбург, Поморье и Мекленбург – это земли балтийских славян, то есть наши. Там сейчас разное неустройство и чужаки, но это ничего – став самовластной герцогиней, Дуняша понемногу наведет должный порядок.
Вновь нехорошо улыбнувшись, под смешок среднего братца Дмитрий поправился:
– То есть будет верной опорой и помощницей своему очень занятому супругу.
Царственный родитель, задумчиво оглаживая ухоженную бороду, с сомнением в голосе протянул:
– Гм. Как-то оно… Православную царевну замуж за удельного князя-лютеранина?
– Пф! Батюшка, святой Петр и вовсе трижды отрекался от Спасителя нашего, но по делам своим удостоен ключей от ворот в Царствие Небесное. К тому же, бывает что муж до того сильно любит жену, что и бороду бреет – как дед мой, к примеру. А иные и вовсе веру меняют, с папежной на правильную. Тем более старший брат Богуслава бездетен, и потомства не оставит…
Вместо ответа Иоанн Васильевич достал из поясного кармашка небольшой гребешок и обиходил предмет гордости каждого взрослого мужчины, заодно вычесав из бороды пару мелких хлебных крошек.
– Надо все хорошенько обмыслить. Да и согласится ли этот герцоженок посвататься?
– Это будет моей заботой.
– Ишь, какой заботливый! Скажи лучше, когда снова будешь в полном здравии.
Наклонившись вперед и уставившись на повязку, скрывавшую страшные бельма в глазах сына, родитель с явной надеждой и скрытой тревогой уточнил:
– Ты ведь исцелишься?!
Ожидая ответа от старшенького, и подмечая, как остальные его чада (и Домка с Аглайкой) переглядываются, грозный царь, который и без эмпатии вполне уверенно «читал» своих детей, мягко попросил:
– Говори как есть, сыне.
Вздохнув, первенец слегка склонил голову:
– Глаза лишь отражение повреждений моего… Духа. Я словно бы поднял чрезмерно большой вес, и слишком долго его удерживал – и раны духовные есть плата за мою самоуверенность.
Царевич Иван ободряюще погладил-пожал руку старшего брата, и тот едва заметно улыбнулся:
– Но там где ныне пепел и зола, со временем обязательно прорастет молодая трава, и будет она крепче и сильнее прежней!.. Время и терпение отец, вот то, что мне надо для полного исцеления. Год, быть может два. И родной человек подле меня, чтобы я не…
Дверь в трапезную резко распахнулась, обрывая важный семейный разговор – и сквозь брякнувшие створки в палату быстрым шагом вошел Басманов-младший с какими-то грамотками в руках. Отвесив Семье довольно-таки небрежный поклон, он споро направился к царю-батюшке, еще от дверей начав объяснять причину своей дерзости:
– Великий государь, переняли новые подметные письма собаки-Курбского!!! Подсылов тоже схватили, и ныне их уже…
Вдруг дернувшись, Федька Басманов мягко завалился лицом на пол, глухо стукнувшись крепким лбом о прикрытые исфаханским ковром дубовые плахи. Вновь дрогнул и странно захрипел, выворачивая руки-ноги словно какой юродивый-припадошный…
– Хватит!
Со всего маху бухнув кулаком по столу, так что звякнула посуда и заныла-заболела десница, Иоанн Васильевич перевел взор с молодого Басманова на расшалившихся детей. И мигом позабыл о незадачливом вестнике, ибо его старшенький сидел весь в испарине – и такой бледный, что краше в домовину кладут.
– Митя? Что, плохо!?!
– Прос-сти батюш-шка, м-хне бы надо… Приле-ечь.
Домна быстро подскочила из-за стола, но на сей раз первым возле ослабевшего брата оказался Федор, подставивший свое плечо под его дрожащую руку. Непривычно-серьезная Евдокия в один мах подкатила стулец с приделанными колесиками, затем они помогли старшему брату пересесть и торопливо укатили его из трапезной, позабыв подойти к родителю за отеческим поцелуем и благословлением.
– Отец?..
Ваня не забыл, но тоже отчетливо косился на выход из покоев.
– Иди уже. Да распорядись там – чтобы как Мите лучше станет, меня известили.
– Исполню, батюшка.
К резво хромающему царевичу со стороны свободной от трости руки пристроилась и Аглая Черная, очень почтительно склонившаяся напоследок. Так что остался в трапезной только очень недовольный окончанием семейного обеда царь, нехорошо похрипывающий и пускающий слюну в пушистый ковер Басманов-младший – и обманчиво-невозмутимая Домна. Последняя, впрочем, тоже косилась на выход из трапезной, но долг в виде изрядно ушибленной о стол монаршей длани был сильнее. Еще в распахнутые двери робко заглядывала теремная челядь и пара постельничих стражей, но кто на них вообще обращал внимание? Уж точно не хозяин Московского Кремля.
– Домна, что там с ним? Долго он еще мне ковры пачкать будет?
Вновь поглядев на неприятно ноющую руку Иоанна Васильевича, целительница с явной неохотой перешла к лежащему пластом страдальцу. Провела ладонью над телом, задумалась, провела еще – и явно удивившись, присела рядышком на колени. Потянув за рукав, с удивительной легкостью перевернула молодого мужчину на спину, без особого интереса оглядев рукоять серебряного столового ножа, глубоко засевшего в его плече. Медленно огладила воздух над сердцем и черевным сплетением, отчего страдалец немедля перестал хрипеть – и даже вздохнул посвободнее, начав вполне осмысленно лупать глазами.
– Кх-х?!? Чт-ха?
Коротким шлепком по бестолковке предотвратив вялую попытку встать, царская целительница вновь провела рукой от головы до живота добра молодца, небрежным жестом усыпила его и тут же резко хлопнула в ладоши:
– Эй, кто там? Унести Басманова в лекарские палаты!
Наконец-то получив конкретное повеление, теремная челядь мигом перестала бестолково топтаться: три дюжих служителя и один расторопный стольник разом налетели, вцепились коршунами в шитый серебром кафтан и парчовые штаны, и утащили безвольно болтавшее головой тело в направлении Аптекарского приказа – не забыв аккуратно притворить за собой расписные створки дверей. Дивеева же наконец-то занялась перевитой жилками царской дланью, накрыв ее своими приятно-теплыми тонкими пальчиками.
– Ну что, Домнушка, будет молодший Басманов жить? Не сильно его Митя приложил?..
– Будет, Великий государь, но недолго, и невесело. И наставник до него не дотянулся – он еще очень слаб.
Удивившись, правитель придержал закончившую лечение целительницу, указав ей на стулец возле своего.
– А кто тогда? Ну, нож-то понятно, сам видел как Ваньша его в запале швырнул… Стервец этакий, я ему еще задам! Неужто Федька расстарался?
Помявшись, Дивеева неохотно раскрыла подробности:
– Остановка сердца от царевны, и удар сильной болью от Федора. Царевич Иван целил в рудную жилу на шее, но тело крутнулось, и… Если бы что-то одно, меньшой Басманов того не пережил – а вместе они только погасили друг дружку. Почти. Оставшегося только и хватило, чтобы обездвижить этого… Человека.
О том, что она и сама немного приложила руку к состоявшемуся наказанию, целительница скромно умолчала. Сама прокляла, сама вскоре и снимет, чего говорить про такие мелочи?
– Ну и почему тогда – недолго и невесело?
Едва заметно пожав плечиками, Домна напомнила:
– Он вызвал недовольство всей Семьи разом, Великий государь.
Возможные последствия счастливому отцу крайне одаренных детей объяснять было излишне – он и сам все прекрасно знал. Придется поговорить с чадами, и крепко-накрепко запретить им и далее опаляться гневом на сына его верного ближника. Понимать же надо, что не со злого умысла тот нарушил их покой, а лишь из дурного усердия… Эх, ну что за непуть бестолковая?! Все знают, что нельзя лезть на глаза к царской семье во время их совместных трапез, так нет же, выслужиться захотел! Будто предатель-Курбский в своих писульках что-то новое мог начертать?!
– А с Митей что? Растолкуй-ка, что за эта… Как ее? Что за зверь такой, эта его эмоцальная нестояльность? Надеюсь, в снадобьях и прочем потребном для ее лечения у тебя недостачи нет?
Впервые за все время в карих глазах Дивеевой мелкнула тень неуверенности. Слабая и быстрая, но Иоанн Васильевич уже давно сидел на троне, а потому прекрасно ее разглядел.
– Ты говори, Домнушка. Сладкой лжи мне и без тебя хватает, а ты как не лгала мне, так и не начинай.
– В снадобьях недостачи нет, Великий государь. У наставника… Он ныне и до излечения временами будет вельми гневлив.
– Тю?.. Я-то уж было подумал!
Помявшись, личная целительница правителя дополнила свои прежние объяснения:
– Наставник очень сильный целитель, крайне быстр в своих воздействиях, и он… Правитель. Его гнев может легко обернуться чьей-то смертью или сильными муками. Поэтому рядом с ним постоянно должна быть родная кровь, которую он даже во временном помрачении не уб… Не помыслит тронуть. Кто-то из царевичей или царевна, что будут успокаивать его и помогать удерживать внутренний покой.
Запустив пальцы в только-только расчесанную бороду, царь слегка растерянно пробормотал:
– Вот же докука! А ежели ты?!?
Вообще-то ученица первым же делом предложила именно себя, но – увы, получила от наставника отказ, вместе с убедительным объяснением оного.
– Мое место подле тебя, Великий государь. Пока я на страже твоего здоровья, наставнику спокойнее и легче пребывать в разлуке с отчим домом.
– Тоже верно… М-да.
Машинально вытянув из кармашка серебряный гребешок, сорокалетний властитель повертел его в унизанных перстнями пальцах, легко согнул-разогнул и положил перед собой, глядя отстраненным взором.
– Ты ступай себе, Домнушка, ступай милая. А мне надобно малость поразмыслить…
* * *
За стенами Теремного дворца кружилась-ярилась февральская метель, засыпая столицу колкой белой крупой из крупных снежинок – словно чувствуя скорое приближение марта-месяца. А с ним и наступление дня весеннего равноденствия, знаменующего наступление второй половины года семь тысяч семьдесят девятого года от Сотворения мира. Ну, или как считали католики – тысяча пятьсот семьдесятого от Рождества Христова.
– Так, а теперь медленно напряги ногу и расслабь. Ваня, медленно!
Хм, а еще старого Нового года, что по сию пору втихомолку отмечал по городам и селам добрый христианский люд. Несмотря на то, что Стоглавый церковный собор еще восемьдесят два года назад решил перенести празднование наступления нового года с марта на сентябрь, дабы вычеркнуть из памяти народной традицию древнего (много старше самой Церкви!) праздника весны и обновления жизни – народ русский его упорно отмечал. Хуже того, даже и не собирался забывать, пропуская мимо ушей все проповеди и призывы церковников. Что поделаешь, христианство на Руси было особенное – такое, что поскреби его чуть и запросто обнажишь стародревнее язычество…
– Теперь носок потяни от себя. Вот здесь ноет?
Сквозь изморозь, затянувшую теремные окна, смутно виднелись кремлевские башни, изредка сквозь густой снегопад прорывались звуки колоколов…
– Немного. Ух! Щиплет!..
– Все уже. Нет, пока держи как есть.
Но несмотря на стылый февральский холод, в жилых покоях Теремного дворца было тепло – а кое-где так даже откровенно жарко. Настолько, что в Опочивальне государя-наследника сам Димитрий Иоаннович и брат его Иоанн Иоаннович спокойно сидели в одних лишь домашних штанах и рубахах из мягкого беленого льна. Вернее сказать, один сидел на своем ложе, а второй, стянув портки и вовсю сверкая голым задом, терпеливо выполнял все, что просил старший брат.
– Теперь чуть согни в колене, и мысок тяни на себя.
Медленно ведя ладонью над некогда изуродованной медвежьими клыками плотью, восемнадцатилетний слепец время от времени легонько шевелил пальцами, словно бы прикасаясь к невидимым струнам. В ответ жилки на ноге то и дело подергивались-сокращались, или наоборот, полностью расслаблялись – а под новой и еще тоненькой розовой кожицей лениво шевелились жгуты слабых пока мышц…
– Восстанавливаешься хорошо, но чуть сбавь напор – тело само все закончит, не погоняй его больше необходимого.
– Ага.
Отряхнув руки, Дмитрий чуть отстранился и словно бы продолжая прерванный разговор, негромко обронил:
– Дурак!
Насупившись, средний царевич быстро натянул штаны, перестав сверкать голым задом, и буркнул:
– Может и дурак. Зато не калека колченогий!..
– А если бы я не успел? Дважды дурак!
Устраивая на ложе старшего брата побаливающую ногу, Иван отмахнулся:
– Я чувствовал, что ты уже близко.
Помолчав, Дмитрий неохотно признался:
– Плохо помню, как оказался в Москве. Последнее, что отложилось – как подо мной пал последний конь, и я удачно соскочил с седла на укатанный наст дороги. Отец сказал, что последние двадцать верст до города я пробежал сам…
Дверь в Опочивальню государя-наследника тихо приоткрылась, пропуская личную челядинку Хорошаву с подносом, на котором едва заметно парило два кубка с горячим ягодным взваром. Поставив их так, чтобы господин мог легко дотянуться, огненноволосая служанка так же неслышно исчезла – но дверь не закрыла. Тому помешал Федор, что зашел в горницу с рисовальным планшетом наперевес. К тому же, не один: двое теремных челядинов затащили вслед за ним пару громадных свитков с чертежами будущего Большого царского дворца, и эскизами внутренней отделки нового же Гостиного двора на Красной площади. Коротким жестом направив слуг к стоящему возле дальнего оконца столу, младший царевич молча плюхнулся на покрытое медвежьей шкурой низенькое креслице и затих, послав братьям слабую эмоцию радости, дополненую чем-то вроде досады с усталостью напополам. Видимо, сказывалось недавнее общение братца с парой итальянских инженеров и полудюжиной русских розмыслов по каменному устроению, кои вежливо, но очень упорно сомневались в замыслах юного зодчего царских кровей. Напрямую не спорили, боже упаси – но сомневались абсолютно во всем, что тот им предлагал. Не строят так нигде, видите ли!
– Ты понимаешь, что я успел в последний миг?
Синеглазый царевич упрямо повторил:
– Я тебя чувствовал! И вообще, ну чего ты? Все же хорошо закончилось! Ну-у… Почти. Ты обязательно исцелишься! А новые ноги, между прочим, даже ты отращивать не умеешь!..
– Пф! Люди бывает, всю жизнь без головы живут, чужим умом пользуясь, и ничего… Тамерлану Железному хромцу в молодости колено стрелой пробили, и с той поры нога у него почти не гнулась. И что, помешало ему это достигнуть величия? Что касается тебя, то по такому случаю я бы ОЧЕНЬ постарался научиться!
Хоть и с повязкой на глазах, старший царевич прекрасно разглядел сомнение на лицах младших братьев, и нехотя пояснил:
– Я почти уверен, что опираясь на Узор пациента, опытный целитель может понемногу восстанавливать целостность утраченного. Только чтобы такому научиться, понадобится немалое число подопытных из числа отпетых душегубов и пойманных степных людоловов, и много свободного времени на опыты… Впрочем, это так, задумки на будущее: мне все равно скоро возвращаться в Вильно, а у вас тут будут свои заботы-хлопоты.
Аккуратно подтачивая малым ножичком красную палочку-чертилку, самый младший из трех братьев негромко предложил:
– Может, Домна?
– На ней, помимо прочего, еще Аптекарский приказ висит, и поездки в Александровскую слободу. Если только ты будешь ей помогать?
Задумавшись над новым интересным делом, синеглазый рисовальщик добрую половину минуты машинально укорачивал красный грифелек чертилки в лакированной кедровой оболочке – пока девушка, чье имя недавно прозвучало, сама не вошла через открывшуюся перед ней дверь. Заняла привычное место на удобном стульце с резными подлокотниками, и с явным интересом глянула на незаконченный эскиз наставника и его брата, свободно развалившихся на заправленном ложе. Меж тем, последний как раз коротко ткнулся лбом в твердое предплечье слепца и вздохнул:
– Ну… Прости. Я дурак!
Иван застыл в таком положении на долгое мгновение, затем рвано вздохнул, почувствовав, как его ласково потрепали по непокорным вихрам. Вновь замер, и вдруг неожиданно даже для себя едва слышно спросил – о том, что занимало его помыслы все последнее время:
– Мить?
– М?
– А помнишь, ты как-то в детстве мне предрек…
Помявшись, средний царевич нерешительно напомнил давний разговор:
– Ты тогда сказал, что однажды я надену шапку Мономахову?
Запустив пальцы поглубже в темные волосы, Дмитрий шутливо потрепал Ванины вихры:
– Не Мономаха, но свою и только свою Золотую шапку Великого князя! Было такое, было… Неужели мой брат наконец-то созрел для серьезных дел?!
Опять насупившись, тот в ответ напомнил:
– Я водил полки при Ахуже!
– И у тебя это славно получилось, брате. Будь уверен, об этом будут помнить долго… Но быть хорошим военачальником совсем не то же, что быть хорошим правителем – тут немного иные науки надобно ведать, и свободно их применять.
– Я учения не боюсь!
Поерзав на месте, Иван подгреб под себя пару подушек, устраиваясь со всем возможным удобством – и совсем немного опередив в этом сестру, явившуюся вместе с Аглаей Черной в покои любимого старшего брата. Возмущенно запыхтев и моментально позабыв о подруге-подопечной, опоздавшая царевна решительно ринулась отстаивать свои исконные права на место подле Митеньки… Однако была им поймана в объятия и усажена на колени, что полностью погасило девичий наступательный порыв. Что же касается младшей ученицы Гуреевой, то она самостоятельно устроилась возле старшей ученицы Дивеевой, и успешно делала вид, что всегда здесь и была.
– Возвращаясь к твоему вопросу: в наших жилах одна кровь, и конечно же, твое право на власть не подлежит сомнению…
– Но отцу наследуешь ты?!
Прижав ладонь к губам торопыги, государь Московский согласился:
– Наследую. Согласно обычаю рюриковичей линии Даниила Московского, по старине и дедине, как и заведено это со времен Великого княжества Владимирского. Запомните все: власть и трон должно передавать по закону и доброй традиции. Закон тот должен быть прост, понятен и не допускать двойного толкования – а еще известен всем подданным, от мала до велика. В ином случае всегда будет опасность междоусобицы и смуты… Всю жизнь жить в страхе и ожидании предательства, что может быть горше? Взойти на трон ценой крови можно, но долго усидеть на чужих клинках не получалось не у кого! Брате, ты бы хотел править, подозревая всех и каждого, будучи всегда одиноким и ненавидимым?
– Нет!!!
– Запомни это и передай потомству, для его же блага. Каждая капля нашей крови драгоценна…
Устроившись поудобнее на своем живом «сидении», юная царевна перекинула толстенную косу со спины на грудь и наконец, окончательно затихла.
– Но что-то я заговорился, вопрос же был немного об ином. Что думаете, мои хорошие? Попробуем приискать для Вани подходящее ему Великое княжество?
В один момент покои пронизало множество ярких эмоций – окрашенных в целую палитру оттенков любопытства.
– Молдавское княжество! Там и вера наша, и людишки охотно под его руку пойдут. Опять же, через прадеда нашего Ивана Великого мы с Господарем Молдавским Стефаном в свойстве, а значит и не чужие!
Поглядев на младшего братца, успевшего озвучить свое предложение самым первым, будущий Великий князь впал в глубокую задумчивость. Покосившись на вредного Ваньку, сестрица нежным голоском пропела:
– Ты бы еще Валахию предложил! Там же всех или турки к дани и вере своей примучивают, или цесарцы под свою власть нагибают… Лучше сесть на те земли, что за Сибирским Ханством, на берегу Тихого окияна! Там тепло, землица два раза в год родит, рыбные ловли изобильны…
Насмешливо фыркнув, но не переставая при этом рисовать, Федор отбрил задаваку с длинной косой, да малым умишком:
– И орда диких чжурженей под боком. Богданка Бутурлин отписывал, что они при действительно большой нужде запросто до ста тысяч сабель выставить могут! Самое оно, чтобы по крымчакам не скучать – будут вместо них наскакивать и людишек в полон уводить.
С трудом удержавшись от того, чтобы не показать язык, или не зафыркать как необъезженная кобыла (увы, ей сие уже невместно – четырнадцать лет, совсем уже взрослая дева!), Евдокия уверенно парировала:
– Для начала можно и на островах укорениться, силы подкопить – я Большой чертеж земель хорошо помню, там есть сразу несколько подходящих близ берегов! Конники по морям скакать не умеют, а наши ратники с лодий воевать привычны. Вон, воевода Адашев какой уже год плавает и Крым разоряет, и ни разу еще его не разбили. Даже толком поймать, и то не могут!.. Ваня, ну скажи?!
– А? Да-да.
Несколько раз не глядя поведя рукой по воздуху, царевич Иван все же уцепил кубок с компотом из сушеной вишни и основательно глотнул. Передав кисло-сладкое густое питье брату, раздумчиво пробормотал:
– Там еще империя Ханьцев рядышком, будет на кого… С кем торговать и воевать. Только очень уж далеко те земли от Москвы!
Получив в ответ недовольный взгляд сестры. Впрочем, она уже давно привыкла, что средний брат у нее непослушный и немного задавака, причем даже тогда, когда она старается исключительно в его интересах. Одно слово – мужчины!
– Домна?
Старшая из учениц, легонько играясь с наконечником из наборного янтаря, украшавшем ее тугую косу, слегка наклонила голову:
– Крым?! Когда-то в нем уже было древнерусское Тмутараканское[15 - Тмутарака?нское кня?жество – русское княжество, существовавшее в X–XI веках с центром в городе Тмутаракань (Тамань). Упоминается в русских летописях и «Слове о полку Игореве». Традиционно считается, что княжество включало в себя территорию от Восточного Крыма и вплоть до предгорий Кавказа, являясь крупным политическим образованием.]княжество, затем православное княжество Феодоро. Бояре Ховрины и Головины как раз потомки тамошней знати, значит – у Ванечки будут все права. А с крымчаками у нас все равно полное немирье.
Отстаивая свое предложение, ясноглазая царевна тут же ревниво заметила:
– Там же ни хлебов толком не вырастить, ни мастерских каких поставить – обязательно придут турки и все разорят… И с торговлишки по морю жить не получится. А еще самих крымчаков куда-то надо девать!
Поставив опустевший кубок обратно, будущий царь равнодушно заметил:
– Они уйдут. Отец начал решать с ними, я продолжу, мой наследник закончит – так, или иначе… Впрочем, обитатели Крыма уже сейчас понемногу приносят пользу: ведь всяк может быть годен в дело при правильном его применении, даже если это потомственный тать и людолов.
Пока младшая ученица вертела головой и слегка удивляясь, замечая недобрые улыбки у окружающих, добросердечный царевич Федор мягко ей пояснил:
– Работать на рудниках и каменоломнях, Аглаюшка. Ты же знаешь: на Руси еще с позапрошлого года начато великое каменное устроение – сначала будут проложены царские тракты-дороги, затем в камень и плинфу оденутся и большие города. Тятя даже подумывает особый Дорожный приказ учинить!
Согласно кивнув, седовласый слепец на ложе чуть отстранился от ажурного венчика на голове сестры, что понемногу начал упираться в его скулу, и добавил:
– Мы лишь повторяем путь древних римлян, что руками рабов и своих легионеров связали земли Рима превосходными дорогами, и тем заложили основу могущества Вечного города. Правда, кабальных холопов для работ мы использовать не будем, а наши ратники для такого дела негодящи… Зато Разбойный приказ исправно ловит душегубов и разных татей, да и без того у Руси хватает откровенных врагов – коим вполне можно доверить самую грязную и тяжелую работу. Заодно и наши порубежные дворяне с помещиками поправят свои дела, отлавливая крепких телом крымчаков на каменоломни…
Встрепенувшись, юный зодчий уточнил:
– Митя, а помнишь наш разговор про нарядный гранит-камень с Корельского уезда?
– Да?
– Мне с тех мест рудознатцы отписали, что еще три выхода хорошего камня нашли: один обычный светло-серый, какой для мостовых прирешили, зато следующие два! Первый цветом схож с малахитом, его на стены домов хорошо, а второй вообще как малина! Представляешь, из такого набережную Москва-реки? Это же какая лепота получится!
– М-да? Ну, наверное. Хотя много красного тоже не очень хорошо…
Пропустив мимо ушей слова старшего брата, младший просительно протянул:
– Поговори с батюшкой, чтобы он еще людишек мастеровых в Карелы послал? Ведь пока доберутся, пока обустроятся-обживутся и камень начнут ломать – не меньше года пройдет! Все равно же в тех местах верфь закладывать порешили и канал копать, ну так пусть заодно и… Еще Бутурлиным было бы хорошо отписать!
– С Урала гранит везти? Федя, да он золотым встанет!..
– Нет, Мить, я не о том: чтобы они у себя там на Урале чистого белого и голубого мрамора поискали хорошенько. А то каррарский[16 - Каррарский мрамор – мрамор, добываемый в Апуанских Альпах на территории Каррары. Считается одним из ценнейших сортов мрамора. Каррарские каменоломни использовались уже в медном веке, а в римскую эпоху добыча мрамора приобрела особенно большие масштабы. Начиная с правления Юлия Цезаря каррарский белый мрамор использовался для постройки общественных зданий и домов патрициев.]уж дюже дорог!
Помолчав, Дмитрий согласно кивнул:
– С новыми каменоломнями помогу, а вот на Камень Уральский писать бестолку – Богданка с отцом сейчас только и успевают, что на три стороны воевать-отмахиваться. Ты же знаешь, в тех местах с каждым рудознатцем отряд для охраны надобно отправлять, и то… Маленький вырежут, на большой постоянно наскакивать будут и стрелами бить. С поисками обождать придется.
Тяжело вздохнув, Федя отцепил из зажима готовый набросок, переложил его в самый низ стопки плотных листов и принялся подтачивать грифели чертилок – собираясь «покуситься» на облик целительницы Дивеевой.
– Аглая, а ты что скажешь?
– Эм?..
Младшая их учениц с удовольствием слушала и запоминала, но вот что-то говорить и советовать – особенно в таких важных государських делах… Хотя, к собственному немалому изумлению, и у нее нашлось что предложить:
– Забрать у короля Юхана Третьего всех финнов и часть исконно-шведской земли! Он же нам враг?
Остальные тоже удивились, причем приятно: вечная молчунья заговорила! Иван, едва-едва вынырнув из мыслей, вновь задумчиво почесал висок:
– Хм-м? Ну да. Это… Свой выход на побережье Балтики, а если хорошо постараться, то и к Русскому морю. Но опять же: податных людишек маловато, и земли худые.
Хозяйственная сестренка тут же напомнила молодому, но подающему надежды военачальнику:
– У шведов железо хорошее, они им со всем миром торгуют!
Поерзав на коленях у Мити, она неохотно покинула его объятия и пересела на более прохладный подоконник, подложив себе под спину и «тылы» утянутую из-под головы другого брата подушку.
– У-у, натопили как в бане…
– Одним железом сыт не будешь, а земли там – тощие!
Поправив на себе плотную ткань платья (даже слишком плотную и теплую!), взрослая четырнадцатилетняя дева как бы совсем не в тему заметила:
– Мы сегодня с Аглаей ходили в царские мастерские, глядеть на работу ширазских умельцев коврового дела. Жаль, мало пока сплели, но уже красиво смотрится… Особенно нежно-розовый ковер с синими завитками. А в Аптекарском приказе алхимики почти все восточные сладости научились выделывать – да еще и лучше, чем у самих персов выходит!
Моргнув, средний брат уставился на Евдокию, как кое-кто с рогами на новые ворота.
– Еще не раз слышала, что в Александровской слободе какой-то особенный стан для вышивки измысливают… И маленькие часы делают, с двигающимися стрелками![17 - До определенного времени на часах двигался сам круглый циферблат.]
– Ты это вообще, к чему сейчас?!?
Закатив глаза, царевна снизошла и растолковала:
– Из железа не только сабельки булатные можно ковать, много иного полезного – тоже! Поставишь великокняжеские мастерские, наймешь в них знающих кузнецов – и будут они тебе всякую утварь делать в превеликом множестве для мужиков торговых. Им будешь продавать, и с них же мыто брать. Вот тебе и пополнение казны!
Уловив несказанное (что воеводничать да саблей махать много ума не надо), Ваня едва заметно надулся: он вообще-то тоже прекрасно помнил уроки старшего брата. Просто в отличие от некоторых, сначала думал об общем-важном, а уж потом о разных мелочах…
– Смотри-ка, да ты и впрямь выросла и настоящей хозяйкой стала. Вот же повезет твоему мужу!
Вспыхнув как маков цвет, почти невеста на выдание возмущенно зарделась – и слегка запнулась, не в силах вот так сходу придумать, как уязвить ласковым словом несносного братца. А тот, не теряясь, развивал достигнутый успех:
– Митя, а ты?
Потянувшись и примериваясь тоже завалиться на ложе, хозяин Опочивальни хитро улыбнулся:
– А что я?
– Что-нибудь присоветуешь? Ми-ить?!?
Ответить все сильнее улыбающийся старший брат не успел – помешала постучавшаяся и тут же вошедшая в покои Хорошава, прямо с порога доложившая, что ее господина очень желает видеть Великий государь. Вздохнув, его наследник подверждающе кивнул:
– Распорядись там, чтобы облачаться… Постой! Батюшка меня один ждет?
– Н-нет, господин, с владыкой Филиппом.
Понятливо кивнув, Димитрий спустил ноги с ложа, сгреб в ладонь любимые рубиновые четки и начал вдевать ступни в легкие домашние чувячки из мягкой замши.
– Мить, а ты надолго? Мы же еще чертежи и эскизы дворцового комплекса и Гостиного двора смотреть хотели!
Повернув голову к младшему братцу, восемнадцатилетний Великий князь Литовский вновь вздохнул:
– Ну ты же знаешь отче Филиппа: как начнет печаловаться о нуждах монастырей да разных епархий… Отец же у церкви соляные промыслы в казну забрать хочет.
Позабыв о уже слегка растрепавшейся косе, царская целительница Дивеева, у которой с митрополитом Московским и всея Руси были довольно своеобразные (с налетом вечных подозрений в волховстве, ага) отношения, с большим интересом уточнила:
– Упирается?
– Батюшка его дожмет… Когда еще сказано иерархам нашим, что будем печатать во множестве книги богослужебные и Благую Весть? Дело богоугодное и вельми полезное, а они по сию пору даже собраться на Освященный собор[18 - Собрание высших иерархов Русской православной церкви в XV–XVII вв. Представители О.С. участвовали в работе Земских Соборов.]и решить, какие именно книги множить будем – не соизволили! А там ведь и вычитывать надо, и какие миниатюры на страницах будут…
Притопнув, чтобы обувка лучше осела по ступням, государь Московский махнул рукой и направился прочь из своей Опочивальни, бросив напоследок досадливое:
– Одно слово – церковники!
Глава 3
Бескрайняя чаша пронзительно-синих небес над московским Кремлем еще была светла, да и алое солнышко только-только примерялось, как бы ему сподручнее спуститься к виднокраю – но в малой горнице, где сидел насупленным сычем хозяин усадьбы, уже было темно. Верней сказать, очень сумрачно и тихо. Тени же старый князь принес с собой из Грановитой палаты, прямо с заседания Думы Боярской: и было тех теней столько, что на стенах не помещались! То и дело ревниво толкались и выпихивали друг-дружку под дрожащий свет малых лампадок в красном углу, скользили растрепанными нитями по побеленому свежей известью потолку, падали чернильными пятнами на добротно отскобленый пол… И главное, укутали толстым слоем душу и разум думного боярина и царского ближника князя Ивана Федоровича Мстиславского. Было ему до того душно и муторно, что совсем не горячило кровь густое и сладкое рейнское вино, да и любимая кулебяка с вязигой и пироги с осетриной совсем не лезли в глотку. Что там: даже близость большой медной жаровни, что стояла за спиной и приятно грела поясницу, и то не могла отвлечь князя от тяжелых мыслей – уж больно поганое настроение им владело, изредка прорываясь и на уста:
– Аспид подколодный… Т-тварь неблагодарная!
Десятилетний княжич Васька, сунувшийся было приласкаться к грустному тятеньке – услышав такое его шипение, сначала застыл в дверях, а потом быстро-быстро на цыпочках сдал назад. Это пусть старшие брательники смело на глаза раздраженному отцу выставляются и огребают, а Василий… А он обождет возле подклета самого старшего из братанов – Федьку, и загодя его предупредит! И потом же, при случае, попомнит и выпросит под это дело у него что-нибудь интересное. Или вкусное? Хм, лучше и того, и другого, и чтобы побольше! Ждать и маяться скукой юному засаднику пришлось почти до вечернего благовеста – благо, что на женской половине был небольшой переполох со сборами сестрицы Настьки, и его толком не искали… Наконец, под ленивый лай дворовых псов и протяжное мычание стельной коровы из хлева, на подворье отчего дома пожаловал загулявший где-то Федя. И два сопровождавших его средних брата, Иван Большой и Ванька Меньшой – в раскрытых нараспашку шубах, несмотря на пощипывающий нос и щеки февральский морозец, и притом явственно чем-то довольные. Выкатившись из темного угла чуть не под ноги старшему братцу, младший княжич тут же был им облаплен, поднят и почти что прижат к усапанному снежинками бобровому воротнику – но мужественно ойкнул и быстро протараторил важное донесение про гневного отца. Кивнув, Федор поставил мелочь обратно на тесаные плахи и легонько подтолкнул в сторону теплых покоев:
– Молодец.
Видя, как Меньшой и Большой неуверенно переглядываются, направил следом и их:
– Скажите Насте, позже зайду!
Подождав, пока за родичами гулко хлопнет толстая дверь, наследник рода Мстиславских неспешно скинул шубу на руки пожилого челядина и пошагал в отцову любимую горенку – где тот любил посидеть в тишине, неспешно обдумывая все услышанное и увиденное за день. Коротко стукнув в резную створку, сунулся головой, затем зашел весь, заодно знаком указав миловидной теремной девке-холопке освежить накрытый стол…
– Пшла вон, дура! А, это ты, сын…
Вяло пошевелившись, грустный родитель молча проследил за мельтешением расторопных слуг, всего лишь раз одобрительно кивнув: когда Федор указал подсыпать древесного угля в рдеющее багровыми огоньками чрево жаровни.
– Что-то ты сегодня припознился, мы уж и поснедали.
– Да и ладно, батюшка. Я у Димитрия Ивановича с братцами гостил, уж там нас так попотчевали – три раза пояса перевязывали, чтобы не треснули!
Шевельнув бровями, глава семьи с хорошо скрытой тревогой поинтересовался:
– Что там с нашей Настькой, не передумали? Берет царевна ее с собой в Вильно?
– А как же! Им с Фимой Старицкой и Марфой Захарьиной-Юрьевой уже и отдельный санный возок готовят – своими глазами видел!
– Н-да?
Настроение князя на малую капельку, но все же улучшилось.
– А когда в путь?
– Сначала хотели дождаться прибытия инокини Александры с Горицко-Воскресенского монастыря, но февраль-то движется к исходу, а там ведь и весенняя распутица не замедлит. Я слышал, что вроде бы через пять дней от нонешнего? Дмитрий Иванович хочет к люду московскому со словом выйти, вот сразу после того, и… Но пять сотен Постельничей стражи уже выступили, и еще пять собираются – и сменных лошадей для санного поезда, говорят, изрядно по пути приуготовили. Дмитрий Иванович на сегодняшнем пирке даже пошутил, что дней за десять до Вильно добраться хочет!..
Проведя ладонью по лицу и бороде, родитель еще немножко распрямил плечи и ворчливо заметил:
– Да, народцу на Москве-матушке нынче изрядно набилось. Пока от казны царской им хлеб да кров дают, так и будут торчать в городе… Инокиня Александра? Помню я Ульянку Палецкую, помню – хорошая из нее жена для младшего брата Великого государя вышла. Тихая да скромная, и не лезла никуда с ненужными советами… Значит, все же она будет девиц наших духовно окормлять, и за их благонравием приглядывать? А мне мыслилось, что на тот чин боярыню Захарьину поставят.
Мимолетно стрельнув глазом на полнехонький кувшин с рейнским, сын почтительно согласился:
– И ее тоже отправляют.
– О? Ну, два пригляда и в самом деле лучше, чем один. Боярыня Анастасия, поди, попутно еще и своим сыновьям жен поглядит-присмотрит, и другим боярыням-княгиням о хороших невестах отпишет… Мудр Великий государь!
Скребнув пальцами по ровной глади скатерти, родитель с подозрением потыкал пальцем в высокую стопку пирогов и кулебяк (горячие!) и прислушался к себе: не успокоилась ли душенька, не хочет ли вкусной рыбки с румяной корочкой на тесте?
– А князья Палицкие-то ныне в чести, да. Иоанн Васильевич их сегодняшним днем на Дорожный приказ головами поставил – и на Каменный приказ их третьего братца тако же думает…
– Сразу на два Приказа?!? Так они же в зодчестве и прочем строительстве ничего не понимают?
Отмахнувшись, думной боярин вновь поковырял румяный бочок одного из пирогов:
– Первые они такие в Думе, что ли? Зато царю свойственники чрез сестру, вдову его покойного брата Юрия Васильича. А что до службишки, так старого градостроителя дьяка Выродкова со всеми его сынами из Разрядного приказа перевели в новые заведения – они и будут все дела на себе тянуть.
Не сказать, что разумник-сын не понимал таких простейших вещей, но ведь батюшку-то успокаивать надо, а что может быть для этого лучше, нежели тихий разговор с отеческими наставлениями?
– А-а!.. Это тот Иван Григорич из казанских походов, про которого ты мне в детстве сказывал? Коий целую крепость Свияж всего за месяц на пустом месте поставил, и тем предрешил падение басурманской Казани?
И вновь хандра старого князя поуменьшилась: всегда приятно вспомнить былое, особенно если в нем хватало больших и славных побед. А уж разгром Казанского ханства событием был немалым – иным за всю жизнь и половины того не выпадает!
– Да, он. Большой разумник… И сыны его явно в отца пошли.
Дернув щекой, Иван Федорович едва заметно потемнел лицом и равнодушно поинтересовался:
– На пирке у государя, поди, и Петька Горбатый сидел?
– Сидел, батюшка.
– Снял с него, значит, опалу Димитрий…
– Так его о том Великий государь попросил. Как отцу отказать в такой малости?
Согласно вздохнув, князь все же переложил к себе на блюдо кусок пирога, раскрыл его и малой четырехзубой вилочкой начал закидывать в рот аппетитно выглядящие кусочки рыбы.
– Поди, злорадствовал? Ведь службу твою ему отдали. Тоже мне: еще молоко на губах толком не обсохло, а уже поди-ка ты: целое посольство доверили! Тфу!!!
– Нет, батюшка, даже не местничал. Его возле царевича Ивана посадили – Петька конечно дурак, но не настолько, чтобы при нем зубы скалить.
– Ну да, ну да… Меньшой Басманов по сию пору дома отлеживатся, дырку в плече заращивает.
Коротко хохотнув, старший Мстиславский наконец «заметил» очередной быстрый взгляд сына на рейнское, и плеснул ему немного в деревянный кубок. Отхлебнув, довольный Федор продолжил радовать-веселить родительское сердце:
– И посольство мое ему не досталось! Отправится морем с одним из государевых стряпчих в Гишпанию – поговорить о любви и мире меж нашими державами с кем-нибудь из королевских ближников. И договориться на будущее о прибытии настоящего Великого посольства. Ну, еще себя показать, да на других посмотреть…
От таких новостей у батюшки и впрямь захорошело настроение.
– Вот значит как? Благостно, как есть благостно… А стряпчий при нем, чтобы дури не натворил?
– Нет, тятя. Тот будет с гишпанскими купцами дружбы и взаимной торговлишки искать. И речи держать перед Ме?стой[19 - Honrado Concejo de la Mesta – очень влиятельное объединение дворян-овцеводов в Испании, обладавших крупными стадами овец, созданное в 1273 году указом короля Альфонса X Мудрого с целью экономической кооперации всех знатных людей Леона и Кастилии, занимавшихся овцеводством.] – это в Гишпании такое большое товарищество дворян, у которых обильные стада овец. Попробует договориться, чтобы от них к нам кораблями везли шерсть овечью и шкуры, а мы в обрат всякое поделие из тульского железа и доброго уклада. Даже пару новых пушек и пищали на смотр с собой возьмут!
– Ну… Тоже полезно, да.
Зажав бороду в кулаке, старый князь раздумчиво пробормотал:
– А ведь говорили мне что-то про купца Тимофейку Викеньтьева, что, дескать, товарищество для строительства мануфактур собирает, и не по чину размахнулся – а оно вон как… Гм, может и нам войти в это дело казной?
Вдруг перекривившись ликом, Иван Федорович шумно вздохнул – да и сам приник к кубку с рейнским.
– Что такое, батюшка? Опять в поясницу вступило? Или нога заныла?
– Да какая нога, говорил же, Дивеева хорошо залечила… Про казну семейную вспомнил.
Пододвинув к себе блюдо с пирогами, молодой княжич выбрал наиболее достойный его рта кусок и переложил к себе:
– А что с ней не так? Вроде бы все хорошо.
– Было хорошо. После сегодняшнего заседания Думы Боярской придется сундуки-то распахнуть на полную… Как бы по миру с того не пойти, не приведи господи!
Троекратно перекрестившись на иконы в красном углу, князь забормотал кратенькую молитву – наследник же, выждав до окончания оной, отхватил крепкими зубами кус румяной выпечки, медленно прожевал-проглотил, сторожко присматриваясь к родителю… И только убедившись, что тот спокоен, поинтересовался:
– Я слышал, сегодня в Грановитой палате было шумно?
Покатав пустой кубок меж крепких ладоней, думной боярин нехотя кивнул:
– Князя Хованского на суд царский приводили.
– О-о? И как?!?
Вновь покатав в ладонях серебрянный цилиндр с искусной чеканкой на боках, родитель брякнул посудой о стол, и чуть помедлив, щедро плеснул сначала себе, а потом и сыну. Жадно отпил, едва не ополовинив немаленький кубок, вновь брякнул им о стол, и не сдержавшись, прошипел:
– Шакалиное отродье! Яко прыщ гнойный лопнул, и нечистотами своими всех окатил!!! Ему бы язык свой поганый втянуть в зад, где тому самое и место, а он… Т-тварь неблагодарная!
Дернув шеей и плечами так, что в горнице раздался слабый хруст, старший Мстислвский успокоился столь же резко, как и вспыхнул, продолжив рассказ:
– Сначала нам жалобную челобитную ярославцев зачитали, потом дьячки Большой казны огласили все, что они там вместе с дьяками Сыскного приказа нарасследовали. Воровал и хапал в три горла, ну и насчитали тоже – полной мерой! Этому поганцу пасть бы перед Думой на колени да повиниться, милости просить, глядишь бы и… Князь ведь, Гедиминова корня. А он такое говорить начал!
Иван Федорович непроизвольно сдавил пальцами посудное серебро, но крепкий металл устоял.
– Веришь, сыно – ведь каждому из думцев на душу умудрился наступить, смачно в нее харкнуть и сапогом растереть! Кто чем дышит и на чем тайный доход имеет, кто в обход казны с иноземными купцами торговлишку ведет, про иные негораздые делишки… При всех думных чинах, при митрополите и царе, при псе его рыжем Малюте!.. Вот уж на чьей улице праздник случился – лыбился так, что едва рожей не треснул. Тьфу! Мало того, Хованский ведь еще и всех рюриковичей матерно облаял, сказал – воры почище него самого, мол, самих судить надо!.. И наипервейший разбойник среди всех, сам Великий государь! Представляешь?!? Падаль этакая, как у него язык-то повернулся такое молвить?!
Слабая улыбка медленно исчезла вслед за румянцем с лица молодого княжича-гедиминовича, который весьма живо представил, каково было слышать такое царю крови Рюриковой от князя-потомка литовского Гедимина.
– Князь Андрей что, с глузду[20 - Старорусское – с ума сошел.]съехал, такие речи держать?!? Может, опоили его чем? Или затмение какое на разум сошло?..
– С-сволочь он!!! Мы там все разом как сидели, так и онемели, пока этот пес шелудивый на всю Грановитую палату вещал!.. Благодарение Спасителю, Думной голова Бельский его заткнул – тем, что об этого иудушку начал посох свой обламывать. Жаль не прибил его до конца: только морду в кровь и рассадил, а там уж рынды царские оттащили…
Помолчав и дернув несколько раз кадыком в пересохшем горле (от таких новостей рука сама к кубку с вином тянулась!), Федор осторожно поинтересовался:
– И что опосля? В смысле, что Хованскому присудили?
Видя мучения сына, отец вновь щедрой рукой плеснул рубиновой влаги сначала ему, а потом и себе.
– За нарушение крестоцеловальной клятвы на верную службу Великому государю – он и семья его навсегда лишена родовых вотчин и прочих имений. За деяния и речи, невместные для русского князя и христианина, будет отправлен на каменоломни, где и останется до самой смерти своей. Но до того – извергнут из княжеского достоинства принародно, и тем навеки опозорен.
Похлопав глазами, позабывший о вожделенном сладком рейнском княжич с довольно глупым видом повторил:
– Извергнут? Это как?
Отхлебнув вина, родитель мрачно пояснил:
– Выведут на лобное место, зачитают все вины его. После огласят повеление Великого государя и решение Думы Боярской. Затем поставят на колени и сломают над склоненной главой нарочно скованный для того клинок – в знак лишения чести и звания княжеского, а так же всех полагающихся к ним прав. Новая казнь, Иоанн Васильевич самолично ее измыслил для… Таких вот особых случаев.
– А что его семья? В монастырь на покаяние? Или за пристава, под строгий надзор?
Криво улыбнувшись, предводитель придворной партии князей-гедиминовичей и прочих союзных им семейств и родов, негромко поведал:
– Владыко Филипп за них вовремя попечаловался. Так что взамен отписанных в казну вотчин княжатам Хованским назначили на прокормление большой кус землицы под новое родовое поместье. Соседями будем! Я в тех местах как раз пару небольших городков с десятком деревенек заложить думаю – как будущие вотчинки для братцев твоих, Меньшого да Большого. А княжата, получается, верст на тридцать далее будут обустраиваться на житие.
– Погоди, батюшка. Так это же за пределами Большой засечной черты? Почитай, Дикое поле?
– Вот-вот, сыно. Милостив Великий государь…
Вновь хрустнув шеей, царский ближник не стал развивать опасную тему и вспоминать покойных князей Шуйских, которых тоже вот так же милосердно отправили на новое место жития за Камень Уральский, где те через некоторое время все разом и сгинули. Вместо этого он сдвинул в сторону беспощадно истерзанный кусок пирога и откинулся на спинку резного стульца, тут же ощутив всей спиной приятное тепло жаровни.
– Остальных тоже не стал карать за оглашенные иудой-Хованским вины. Просто приговорил выплатить положенное в казну со всех своих тайных дел торговых, ну и – войско в Сибирский поход должно быть числом никак не меньше пятнадцати тысяч добрых ратников. А ежели воинства православного все же будет поменее, то дьяки Большой казны с псами Сыскного приказа со всем усердием помогут сыскать недостающее – в людях ли, али в воинской справе.
Помолчав, старший Мстиславский тускло заметил:
– Теперь, сынок, хочешь не хочешь, а придется семейную казну растрясти как следует, и наши вотчины без должного пригляда оставить. Не совсем, конечно, полсотни надежных послужильцев и боевых холопов останется, но… Хорошо хоть, что ты у меня большая умница и у государя Димитрия Ивановича в чести.
Княжич, прочувствовав размер той ямы, куда со всего маха ухнула семья, удручённо кивнул.
– Дед, поди, на радостях светился, аки блюдо фарфоровое?
– Горбатый-Шуйский? Ну, не без того. Он сейчас на коне, обласкан царской милостью – как же, главный воевода Сибирского похода!
– Кони, бывает и спотыкаются.
– Хорошо бы, но – вряд ли. Тесть мой как человек слова доброго не стоит, но как воевода… Чуток получше меня будет.
Последнее признание бывший зять сделал очень неохотно. Но себе-то врать глупо и даже опасно, а правда редко бывает приятной.
– Если бог сподобит, побьет он и вогульских и пелымских князьцов, и Кучумку-хана отловит, и башкир изрядно примучает… А после, как за ним водится, три шкуры с них обдерёт. После тестюшки даже жидам добычи нету: всех похолопит, всё заберет! Ничего, будет и в нашем доме праздник, уж я постараюсь…
Густое рейнское наконец-то добралось не только до желудка, но и до разума главы семьи, пригасив пламень сжигающего его изнутри гнева.
– Тебе бы, тятя, вздремнуть малость. День был тяжелый, а утро вечера всяко мудренее?
Звучно хмыкнув, родитель все же признал, что было бы неплохо отдохнуть от трудов праведных. Вздымая на ноги порядком уставшее и огрузневшее от вина и пирогов тело, князь напоследок ворчливо распорядился:
– К сестре зайди. Поди, измаялась в ожидании добрых вестей…
* * *
Хмурым утром вьюжного и холодного позднего февраля, в Кабинете государя Московского и Великого князя было откровенно свежо и прохладно – а возле окон так и вообще холодно. Однако двух одетых в домашние наряды братьев, что стояли возле разложенного на столе Большого чертежа Мира, такие мелочи занимали мало. Особенно царевича Ивана, у которого за прошедшую ночь накопилась целая гора вопросов – и который так жадно и внимательно рыскал глазами по прекрасно отрисованной цветной карте, что, пожалуй, не заметил бы под ногами и целого снежного сугроба!
– …смотрел на батюшкиной Сфере, но там все так мелко!
– Ну так глобус для другого и предназначен – чтобы все земли умственным взором охватить, а не… Тц!
Обнаружив, что у овальной кедровой палочки в его руках совершенно некстати сломался толстый грифель, хозяин покоев перевернул ее другим концом и использовал на манер указки, небрежно «располовинив» целый североамериканский континент:
– От сих и до сих – это самое малое, что тебе надобно будет взять под себя.
Пока будущий Великий князь оценивал свои возможные владения, Дмитрий дотянулся до небольшого ножичка для очинки перьев. Перехватив изукрашенную синей шпинелью рукоять, в три движения отточенного лезвия превратил несуразно-короткую указку в хорошую чертилку с красным грифелем – которым и начал плавно рисовать небольшие кружочки на плотной бумаге:
– Стольный град лучше всего ставить – здесь, здесь или здесь. Обязательные для устроения порты – вот тут, и где-то в этих местах…
– Гм. Река Гудзон… Чудное какое словцо, Мить. А что значит?
– Ты на местные прозвания земель и рек внимания особо не обращай: все под себя переименуешь. Вернее – обязательно все под себя переиначь!..
– Ну да, чтобы все русским было… А где земли тех племен, о которых ты говорил? О, все: уже и сам их вижу!
Слегка вытянув шею, средний братец начал водить указательным пальцем по карте Северной Америки, негромко зачитывая вслух:
– Тут мохоки, здесь онайда и онондага, а вот в этом углу кайюга и сенека. Гм! Митя, а сколько их там всего живет? Ну, хотя бы примерно?
– Что-то около сорока тысяч…
– Всего-то?!?
– Ратников-пешцов.
– О-о?!?
– Всего же, навскидку, не менее двухсот тысяч. Кроме них еще есть разные союзные и родственные племена – о которых ты почитаешь вот здесь…
Пощелкав наборным замком угловатого стального хранилища, Дмитрий извлек из него пухлую папку, крест-накрест перетянутую крепкой бечевой. Причем в покрытом серебряными узорами хранилище виднелась еще парочка таких же укладок толщиной в половину локтя – хотя Ивану хватило и первой. Жадно и торопливо пошелестев исписанными с двух сторон листами желтоватой бумаги, разложив-сложив небольшую карту на обтрепанном куске просоленного пергамента, и ненадолго вчитавшись в опросный лист одного удачливого капитана испанского галеона, он вновь обратил внимание на Большой чертеж Мира. Не праздного любопытства ради! А пристрастно разглядывая выбранный для строительства будущего города-порта полуостров на побережье Тихого океана, где проживало мирное индейское племя олони. Кое с испанскими мореплавателями дел покамест не имело, на своей земле миссию святого Франциска Ассизкого не принимало, и уж тем более слыхом не слыхивало о том что залив, возле которого они живут, оказывается, зовется Сан-Франциско!.. Впрочем, даст Бог, тамошние людишки никаких дел с испанцами и прочими европейцами иметь и не будут. И миссий папежных не дождутся, да и латинских названий не услышат: уж Иван о том позаботиться. А названия… Да в церковных святцах столько православных святых и великомучеников записано, что на все его будущие земли с ба-альшим запасом хватит!
– Калифорния? Ой, сколько племен-то! Тц, и все мелкие!.. Ух ты, и золото есть?
– Там и иного полезного хватает, как видишь: весьма пригожее место для твоего стольного града может выйти.
– Вижу…
Обласкав взглядом россыпь разноцветных условных значков, юноша бережно сложил поистине драгоценную карту, собранную-склеенную аж из шести листов тонкой велени. Впрочем, не златом единым жив человек:
– Митя, а вот тут у тебя наособицу указаны Великие озера, и… Гм, и Великие равнины. Там и вправду пасется такое неисчислимое множество тех больших горбатых быков?
– Бизонов там десятки миллионов. Если добывать разумно, то мяса и кожи хватит о-очень надолго! Особенно если по краям тех равнин поселить кого-то вроде наших казачков – эти и за скотом присмотрят, и чужих охотников окоротят.
– Да у нас на Руси и казаков-то столько не найдется! А если татар на равнины пустить… Нет, сие не благостно: прадед наш с крымским Менгли-Гиреем тоже поначалу союзничал – и чем это закончилось?..
С большой неохотой захлопнув укладку и ненадолго зацепившись глазами за остальное содержимое братниного хранилища, Ваня вновь оценил предлагаемые ему владения – и надолго застыл перед картой Мира, что-то напряженно обдумывая. Выждав пяток минут, Дмитрий вздохнул и без особой надежды поинтересовался у шестнадцатилетнего мыслителя:
– Может, все же примеришься к шапке Великого господаря Молдавии? Народец тамошний примет тебя с радостью, да и от семьи недалеко будешь: чуть что, и помощь не замедлит – деньгами ли, хлебом или ратниками…
Явно удерживая себя от того, чтобы не зарыться вновь в лежащую под рукой укладку, молодой Иоанн Иоаннович на удивление серьезным тоном заметил:
– Сесть на престол в Молдавии легко – но воевать затем всю оставшуюся жизнь? Нет уж! Сестрица правильно указала, что с одной стороны будут давить турки, с другой – цесарцы, да и боляре тамошние закоснели в измене… Я не ты, долго терпеть рожи воровские не смогу, и ославят меня в веках Кровавым, или каким-нибудь Ужасным. А то и вообще вторым Дракулой-Колосажателем!
– Хм, ну не все так уж и плохо. К тому же, если не лежит душа к Молдавии, мы всегда можем присмотреться к другим…
Тряхнув головой словно норовистый (и уж точно очень-очень породистый!) жеребчик, царевич перебил старшего брата:
– Нет, Митя, я все крепко обдумал. Или ты опять меня проверяешь?
Вздохнув, государь Московский ловко крутнул в пальцах овальную палочку чертилки, и честно признался:
– Просто не хочу с тобой расставаться. Как правитель я рад безмерно, вот только сердце то и дело шепчет – «оставь Ваню поближе к себе». Ведь иначе меж нами будет целый окиан, и… Сам понимаешь.
Хрусть!
С недоумением склонив голову вниз, Дмитрий едва заметно поморщился, аккуратно стряхнул на стол переломленную надвое чертилку и сменил тему, повернувшись к карте Мира:
– Царству Русскому очень важно, чтобы на этих землях появилась и быстро набрала силу Новая Русь… Хм, вернее – Рось! Окиян, что разделяет наши континенты, защищает лучше иной Засечной черты: ни одна большая держава, кроме Испании, в ближайшие полвека не в силах послать достаточно войска и переселецев, чтобы силой утвердиться на севере Нового Света. Европейцы уже начали понемногу основывать свои поселения, но к нашему счастью и удаче, для них все племена индейцев – что-то среднее между полезными иноверцами и бесправным двуногим скотом. Так что если ты… Когда ты завоюешь уважение и доверие Союза ирокезов, то в краткий срок утвердишься там крепкой стопой. Люди Пяти племен любят и умеют воевать, очень ценят личную храбрость и сильную волю – но разве ты не таков? Завоюй их сердца, завладей их помыслами и поведи за собой: пусть они станут тяжким мечом в твоей деснице, коим ты повергнешь всех недругов в тех землях!..
Замолчав, Дмитрий коснулся кончиками пальцев еще по-детски нежной скулы младшенького, слегка провел рукой, ощутив пробивающуюся на лице и подбородке мягкую щетинку будущих усов и бороды… Вздохнул, уронил руку вниз и почти неслышно закончил:
– И кто знает, Ваня – возможно, уже твоему наследнику Золотая шапка Великого князя Росского окажется слишком тесной? А вот императорский венец станет в самый раз.
Полыхнув синевой глаз, Иван до скрипа сдавил в кулаке вощеную обложку укладки и сдавленно пообещал:
– Так и будет, брате!!!
Тихо постучавшись, в Кабинет сунулся доверенный служка – но увидев бешеный взор среднего царевича, моментально исчез, оставив толстую створку двери приоткрытой.
– Утишь переливы Узора, пока челядь не побежала менять штаны. Да и Васька, вон, заопасился.
Смущенно и досадливо кашлянув, царевич прикрыл глаза, успокаивая прорвавшиеся наружу эмоции:
– Опять не сдержался…
Придержав створку, в Кабинет сторожко заглянул князь Старицкий: однако увидев спокойно беседующих братьев, тут же приосанился и во весь голос напомнил:
– Пора облачаться, государь!
– Иду, Вася, иду.
Вытянув многострадальную обложку укладки из цепких братниных пальцев, восемнадцатилетний слепец привел ее в порядок и довольно-таки небрежно закинул в распахнутый зев хранилища.
– Твой новый хран еще не готов – должны были успеть, да отливку запороли… Потому тебе перетащат этот: в нем почти все, что есть у меня по твоему будущему владению.
– Почти?
– Еще часть бумаг хранится у батюшки, но сначала ты прочтешь и заучишь то, что есть у меня.
– А-а!
Мазнув указательным пальцем по шестерке наборных дисков с внутренней стороны стальной дверцы, Дмитрий на всякий случай уточнил:
– Цифры ключа запомнил?
– Как Бог свят!
Закрыв хранилище, слепец парой движений сбил верное положение наружных наборных дисков и распрямился.
– Ну что, пошли готовиться?
Однако жажда знаний никак не отпускала среднего из царевичей, так что стоило им выйти из Кабинета, как он немедля послал подвернувшегося служку в свои покои – с распоряжением нести его сегодняшний наряд прямо сюда. Ну а пока бегали за одежкой, Ваня пристроил свои тылы на мягком войлочном полавочнике, и стал наблюдать за кружением доверенных челядинов вокруг старшего брата. Который, к слову, прекрасно уловив все сомнения, одолевающие младшенького, повернул голову в его направлении и на отличном фряжском языке заметил:
– Замысел о своих землях за окияном родился не сейчас, брате: мне было десять лет, когда батюшка впервые задумался о сем деле. С той поры все и готовилось: осторожно, всегда тишком, да через вторые-третьи руки. В позапрошлом году из Балтики отплыли три крепких каракки с опытными и жадными до золота купцами-капитанами, которые повезли наших прознатчиков в Новый Свет…
Едва заметно нахмурившись, средний царевич поинтересовался на том же языке далекой Италии:
– А почему я не знал?
– Всякому плоду свое время и место, Ваня. Вспомни себя всего лишь год назад: разве тебе подобное было бы интересно?
– Ну…
– Ты тогда вовсю готовился подловить войско крымчаков при Ахуже. Теперь же тебе пришло время готовится к иному, но так же основательно – и по-прежнему сохраняя весь замысел в строгой тайне.
Задумавшись (в последнее время юноша частенько этим занимался), Иоанн Иоаннович согласно тряхнул головой.
– И когда вернутся корабли?
– Ежели бог будет к нам милостив, этим годом. Прознатчикам дан наказ пригласить к нам в гости десятка два крепких воинов, столько же женщин в возрасте матерей, и десятка три уважаемых племенами старцев. Чтобы было с кем говорить о любви и мире меж нами – ну и им на нас поглядеть, да себя показать.
Мельком глянув на вернувшегося в покои Василия Старицкого, что под наблюдением двух постельничих стражей внес в покои бархатную подушку с лежащим на ней золотым оплечьем-бармами – юный, но уже победоносный воевода царских кровей с сомнением пробормотал:
– Посольство от всех племен?
Итальянский говор Иоанна Иоанновича ничуть не уступал гладкости речи старшего брата.
– Ну, посольство это громко сказано…
– Нет, я о ином – согласятся они ли плыть в неизвестность?
Подняв руки вверх, Дмитрий перетерпел не сильно приятный процесс облачения в царское платно. Которое, из-за обилия золотого шитья и драгоценных камней, весило как хороший новгородский колонтарь из толстых железных пластин – и так же драло жесткой изнанкой лицо. Затем у государя Московского забрали его любимые домашние тапочки, заменив их шитыми жемчугом короткими чёботами с загнутыми вверх носками – вдобавок нанизав на растопыренные пальцы четыре перстня с крупными каменьями.
– Так мы же не просто так пригласили, а честь по чести: щедрые дары вручили и гостей-заложников взамен оставили. Заодно те местные языки подучат как следует, а то с толмачами прямо беда!
Распахнувшаяся дверь оборвала практику царевичей в итальянском языке, пропустив в покои веселого и нарядно одетого царевича Федора – явившегося к старшему брату с небольшим ларцом наперевес. Пристроившись на дальнем конце широкой лавки и аккуратно уложив на колени продолговатый гостинчик, «украшенный» аж тремя грозными печатями алого сургуча, юный творец пожаловался-похвалился:
– Ф-фух, ну и умаялся я с твоей придумкой, Мить! Пока сообразил как все правильно сделать, да пока мастера сработали – с них семь потов сошло! Кстати, Домна тебе на меня еще не жаловалась?
Поведя плечами (парадные одеяния лучше любой кольчуги заставляли держать правильную осанку), наставник и господин фактической хозяйки Аптекарского приказа с легким удивлением поинтересовался:
– А должна?
– Еще бы: я же у нее все запасы натрия выгреб! И другого кой-чего изрядно растратил на опыты.
С ответом пришлось погодить: на младшего соправителя Царства Русского как раз начали надевать ожерелье-бармы, отягощенные семеркой драгоценных медальонов-запон, так что ему поневоле пришлось задрать вверх подбородок и держать закрытым рот. Ну а потом отвечать и вовсе не понадобилось: сначала прибежали челядины с нарядом Иоанна Иоанновича, тут же утянувшие своего господина в свободный угол и поднявшие там небольшую суету. Следом в палатах как-то незаметно образовалась ученица Аглая Гуреева, подсевшая к разорителю ценных алхимических припасов – который, в свою очередь, тут же начал с ней о чем-то весело шушукаться. Ну и наконец, очень шумно прибыла царевна Евдокия, которая так торопилась, что не смогла разминуться с посохом старшего брата, спокойно дремавшим до этого в специальной резной стойке.
– Ай!
Успешно увернувшись от слишком близкого знакомства с твердым оголовьем, стройная как газель дева царской крови все же снесла на персидские ковры и саму дубовую подставку, и один из символов власти старшего брата.
Бум-с!
Длинный и обманчиво-тонкий посох из молочно-белого явора, оченно похожий своим видом на «клюку» Великого князя Московского – упал с таким глухим звуком, словно был целиком отлит из булата. Впрочем, подток-наконечник у него был именно из него, да и оголовье при нужде ничуть не уступало крепостью иному шестоперу… Собственно, тонкий слой расписного фарфора на верхушке посоха именно стальные «перья» собой и укрывал. Хотя с виду, конечно, все было чинно и благостно: отполированное до блеска древко с почти незаметной резьбой, несколько широких золотых и серебряных колец с насечками там, где хозяйская рука будет перехватывать-скользить по древку – ну и россыпь мелких рубинчиков и сапфиров, вделанных для пущей красы. Все же не простая палка, а посох самого Великого князя Литовского, Русского, Жемойтского и иных земель и племен! О чем, кстати, прямо намекала фигурка скачущего всадника с занесеным мечом, закрепленная на самом верху оголовья – искусно отлитый и раскрашенный цветной эмалью герб державы, что ныне была под рукой молодого властителя…
– Ой, я нечаянно!?..
Поутратив прежний пыл после такого яркого появления, царевна Евдокия огляделась, увидев улыбки (даже подружка Аглая не удержалась!), вздернула носик вверх и с независимым видом подсела к единственному родичу, кто сохранил спокойное выражение лица. То бишь, к троюродному братцу Васе Старицкому – и уже оттуда донесла до любимого братика Митюши всю глубину снедавшей ее заботы:
– А можно я с собой Пятнышко возьму? Ей же без меня плохо будет! Мы все равно мордашей[21 - Вымершая древнерусская порода собак, относится к группе молоссов и догов. Использовалась при травле и охоте на крупного зверя, отличались полным бесстрашием и тем, что вдвоем-втроем уверенно «добывали» медведя.]с собой повезем, так заодно и?.. Ми-ить?!
– Ты что, ее в возок к псам хочешь определить?
Насмешливый фырк и замечание другого брата, как раз накинувшего на себя праздничный становой кафтан[22 - Становой кафтан – то есть сшитый по фигуре, «по стану», споясом-перехватом на талии. Имел короткие, до локтя рукава.]из расшитой серебром темно-синей парчи, сестрица «не услышала». Как «не заметила» и откровенную улыбку обычно очень тактичного Феди.
– Нет, Пятнышко мерзлявая, ее к нам в возок надо будет. Ну-у Ми-и-итя?!..
– Кто о чем, а Дуня о своих кошках…
Дрогнув нежным личиком и коралловыми губами, царевна все же удержалась и никак не отреагировала на новую насмешку вредного Ваньки. И на улыбку предателя Федьки. А вот подруга ее явно понимала и поддерживала! Правда, по своему обыкновению, молча.
– Ну Ми-ить?!
– Ухаживать за ней в пути будешь сама.
Просияв, синеокая девица тут же попробовала расширить достигнутый успех:
– А можно мне еще и Хвостика с собой? Мы поместимся!
Хоть глаза старшего брата и скрывала белая ткань, сестра все одно почувствовала себя неуютно под его взором, тут понятливо закивав:
– Ну нет, так нет. Я тогда в зверинец и тут же обратно – распоряжусь, чтобы за Хвостиком правильно присматривали!
Стоило ее торопливым шагам (к которым за дверями присоединились еще несколько топотков от девиц ее свиты) затихнуть вдали, как три брата, не сговариваясь, тихонько вздохнули и переглянулись. После чего Федор заметил:
– Дуняша с утра такая.
Иван из чувства противоречия тут же возразил:
– Она всегда такая!
И только Дмитрий примирил младших, напомнив очевидное:
– Просто в первый раз так далеко и надолго из Москвы отъезжает.
Растянув поелику возможно звенья золотой цепочки, на молодого государя осторожно надели фамильную реликвию его рода – крест-мощевик, по легенде присланный из Царьграда византийским басилевсом Константином Мономахом в дар великому князю Владимиру Мономаху. Вообще, по всем обычаям и установлениям, ТАКИЕ царские регалии Димитрию Иоанновичу поперед батюшки носить не полагалось – но любящий родитель посчитал, что в столь важный день Крест с частью Животворящего Древа и кусочком камня от самого Гроба Господня, его первенцу гораздо нужнее. К тому же, Семья недавно обрела еще две схожие реликвии с вложенными внутрь крохотными щепочками от креста, на котором претерпел смертные муки Спаситель…
– Доброго здравия, государь!
В покои, все больше напоминающие проходной двор, заглянул княжич Горбатый-Шуйский. Повзрослевший, малость набравшийся ума и терпения за время службы стольником – но так и не осознавший причины, по которой на него опалился наследник трона.
– И тебе не хворать, Петр. Что там на Красной площади, много народа собралось?
Приблизившись и опасливо стрельнув глазами в среднего из братьев-царевичей, долговязый княжич бодро доложил:
– Людишек набежало видимо-невидимо, даже крыши все вокруг площади, и те все позаняли: сотник городовых стрельцов при мне Басманову докладывал, что московский посад совсем пустой стоит! У помоста и на стене, где лучшие люди из князей-бояр и духовенства – там, конечно, малость посвободнее будет…
Примериваясь расположиться на лавке возле Василия Старицкого, говорливый княжич слегка осекся при виде боярышни Дивеевой, что принесла наставнику небольшой кубок. И пахло из-под его крышки так, словно кто-то сначала заварил основательно попользованный в бане дубовый веник, потом плюхнул в отвар добрую мерку березового дегтя, ну и сдобрил все сушеным навозом. «Аромат» от питья пошел такой, что носы у всех морщились сами собой! Вкус, судя по всему, запаху вполне соответствовал – однако восемнадцатилетний слепец бестрепетно принял деревянную посудину и мелкими глоточками употребил густое буро-зеленое варево. Впрочем, лечебную горечь полудюжины трав вполне себе сдобрил благодарный поцелуй в нежную девичью щечку, тут же вспыхнувшую румянцем откровенного удовольствия. Сказав что-то совершенно непонятное для княжича Горбатого-Шуйского (хотя тот свободно говорил на татарском и понимал на слух испанский), молодой государь вызвал у своей ученицы тихий мелодичный смех и улыбку, которую тут же отзеркалили оба царевича и вторая ученица Аглая. За ними фыркнул и Васька Старицкий, с некоторым трудом, но все же разобравший смысл шутки на итальянском – и вот это было для княжича обиднее всего! Даже Старицкий понял, а он словно чурбан стоеросовый, только глазами хлопал!.. Очередное напоминание о том, что его может и простили, да обратно в свой круг до конца пока не вернули… Вздохнув, Петр потупился и отвел взгляд в сторону, тут же «залипнув» на барышню Гурееву. За последний год застенчивая молчунья как-то разом расцвела и дивно похорошела, превратившись из угловатой неотесанной девки-простолюдинки в ладную зеленоокую красавицу. Опять же, в ближайшие подружки к царевне Евдокии выбилась, да и царевичи с ней общались так же свободно и часто, как и с царской целительницей Дивеевой… Отчего у многих при дворе стали мелькать самые разные мысли о том, что неплохо бы как-то познакомиться поближе с младшей ученицей и поискать от нее разных выгод. Тот же свободный доступ к ушам царевичей и к личной целительнице царя – он ведь дорогого стоил!
– Доброго здоровьичка!
С некоторым усилием оторвав взгляд от красивого лика жгучей брюнетки, Петр Шуйский обнаружил в дверях еще одного соперника за внимание и милости царской Семьи. Причем четырнадцатилетний Федька Захарьев-Юрьев был в этом негласном соревновании более удачлив, далеко обогнав не только княжича, но даже и своих родных братьев:
– Великий государь послал справиться о твоем здравии, Димитрий Иванович: все ли у тебя хорошо?
Посторонившись, юный модник в шитом серебром атласном кафтане пропустил очередного дьячка приказа Большой казны, что под конвоем стражников доставил Золотую шапку государя Московского.
– Благодарствую, вполне. Как видишь, и облачение почти завершено… Ступай и донеси батюшке, что мы выйдем с первым колокольным звоном.
Коротко кивнув, быстроногий отрок сорвался с места, спеша донести добрые вести до царя.
– Ты же сегодня в неполном чине? Или еще и державу со скипетром принесут?
Легонько пихнув замешкавшихся челядинов, подошедший царевич Иван забрал у служки шапочку-тафью и плавно опустил ее на голову старшего брата, полностью скрыв коротко стриженную седину. Следом пришел черед и Золотой шапки, весящей как добрый шлем-ерихонка.
– Слава Богу, в неполном. Державой этой только орехи и колоть… Федя, ты ларец мне на стол в Кабинете поставь, и погляди там заодно мои четки.
Угукнув, младший сын царя встал и мимоходом ухватив посох, подставил его под цепкие пальцы владельца. Поправив на своем поясе перекосившиеся ножны черкесского кинжала, Иоанн Иоанович придирчиво оглядел брата на предмет каких-либо негораздов, и остался доволен увиденным. В отличие от самого Дмитрия, тихо проворчавшего:
– Чувствую себя капустой.
– Хм? Это как?
– Десяток одежек, и все без застежек!
Коротко ржанув, средний царевич тут же вернул себе серьезный вид – благо и Федька из кабинета пожаловал, держа слегка на отлете за кипарисовый крестик братнины четки. Темно-багровые, отчетливо-горячие и наполненные хозяйской силой так, что в глубине рубинов иногда начинали сиять багровые искры… Подхватив, Дмитрий привычно устроил их на руке, в два витка охватив запястье так, чтобы крестик был точно под указательным пальцем.
Дон-н, дон-н, дон-н-н!!!
Стены Теремного дворца изрядно смягчили гулкий голос колокольни Ивана Великого – и словно отвечая ему, все в покоях разом задвигались. Пока государь-наследник покидал дворец и шел на Красную площадь – вокруг него словно сам по себе образовался плотный круг из Ближней свиты, отбивающей все попытки разных нахалов пристроиться поближе к будущему царю. И надо сказать, желающих хватало! Занятые делом, ближники как-то упустили тот момент, когда царевичи вместе с барышней Гуреевой отстали и свернули куда-то в сторонку. Потом уже самим «охранителям» пришлось отойти к отцам и старшим братьям – пока Великий государь Иоанн Васильевич прямо в воротной арке Никольской башни давал своему первенцу родительское напутствие и благословление.
– Ого, сколько!
Для царской семьи и особо приближенных загодя приготовили место на стене близ никольской башни – аккурат возле недавно сколоченного помоста, против обыкновения не застеленного даже самыми плохонькими ковровыми дорожками. И теперь именно он и выделялся в разлившемся за Кремлевской крепостью людском море, затопившем не только Красную площадь и прилегающие к ней улицы, но и все доступные проулки с подходящими крышами. Негромкий гул отдельных «капелек» сливался в мощный и гулкий рокот, пока еще мирный и преисполненный легкого любопытства, а так же ожидания… Чего-то.
– Дуня. Дуняша!
Замершая напротив бойницы царевна откликнулась на зов братьев только с третьего раза.
– Чувствуете? Как громадный и переменчивый зверь…
Пока ученица Аглая непонимающе хлопала глазами, царевичи усадили сестру в накрытое медвежьей шкурой креслице и строго предупредили:
– Закрывайся!
– Отгораживайся, Дунь!
– А? Да-да…
У подошедшей вскоре Дивеевой был очень схожее поведение: ненадолго остановившись и выглянув в проем между зубцами, она внезапно дернулась и отшатнулась, морщась и потирая виски.
– Слишком сильно… Как только наставник такое терпит?!
Катнув желваки, царевич Иван как самый нечувствительный по части эмпатии (хотя и его порядком пробирало) негромко напомнил:
– Брат что говорил?! Взяли и закрылись наглухо, или прямо сейчас к батюшке пойду и уговорю его, чтобы неслухов обратно в дворец отправили!!!
Пока зеленоглазая брюнетка непонимающе хлопала пушистыми ресничками, Федор, Евдокия и Домна спешно воздвигли в разумах дополнительные барьеры, отгораживаясь от буйства эмоций собравшихся за стеной москвичей. Безобидных по-одиночке, и терпимых в небольшой толпе – но когда многотысячное собрание людей думает и чувствует в унисон… Это уже скорее не толпа, а могучий зверь, способный лишь на простые чувства. Простые, но притом невероятно сильные и яркие, легко способные свести с ума отдельные слабые частицы могучей общности! А уж если кто-то с самого детства оттачивал свою чувствительность к малейшим движениям человеческой души, и достиг в этом деле немалых успехов…
– Ежели кто почувствует, что вот-вот сомлеет, тут же говорите. Понятно?
Оглядев неразумных младших (в число коих попала и Дивеева), царевич Иоанн уселся на свое место и приготовился бдить – в кои-то веки тихо радуясь тому, что в эмпатии он всего лишь крепкий середнячок и посему сможет присмотреть за родными и близкими. Вскоре на стену поднялся батюшка, оставивший свиту в небольшом отдалении: сев на покрытый бархатом стул, он смежил веки и под колокольный благовест зашептал молитву-обращение к Богородице. Но вот в последний раз прозвенели колокола – и людское море постепенно затихло и успокоилось, заметив, как из раскрывшихся ворот Николькой башни вышла одинокая фигура с посохом. Пока она шагала к помосту, бдящий Иоанн Иоанович услышал жалобный скрип дерева и тут же встрепенулся, окинув все креслица быстрым взором. И тут же отвернул лицо: это отец так сильно сжал подлокотник, что тот потихоньку отрывался от своего основания…
– Народ мой… Люд православный, москвичи и гости столицы!
Взойдя на возвышение, Дмитрий остановился недалеко от края. Постоял так с полминуты, а затем медленно стянул с лица узкую тряпицу, скрывавшую страшные бельма его слепых глаз. После недолгого молчания по морю людских голов пошли многоголосые волны тихих стонов и сдавленных восклицаний – а слепец на том не остановился, сняв и Золотую шапку. При виде короткой седины стенания стали громче, стали доноситься выкрики и что-то невнятное, но явно несущее угрозу врагам любимого государя-наследника… Однако могучий зверь разом присмирел, стоило ему увидеть вздетую вверх руку.
– Я провинился перед вами! Проявил слабость, подвел батюшку и семью… А посему – народ мой!
Одним коротким движением воткнув-утвердив посох на помосте, государь Московский и Великий князь Литовский плавно опустился на колени и склонил голову:
– Прошу: прими покаяние мое…
Глава 4
Укрытый бархатистым покрывалом ночи, под присмотром полноликой красавицы-луны – мирно дремал и видел яркие сны славный город Вильно. И делал бы это и дальше, ведь до утра еще было несколько часов, и можно было бы досмотреть предутренние, самые сладкие и интересные сны… Да вот только в Большом дворце Великих князей Литовских, Русских и Жемойтских, что возвышался над спящим городом, вдруг началась непонятная суета. Зачин ей положила пятерка русских дворян, возглавляемая ретивым гонцом-сеунчем в алой шапке: разбрызгивая шипастыми подковами жеребцов рыхловатый снег, всадники уверенно пролетели по тихим улицам стольного града, оставляя за собой многоголосый лай цепных кобелей. Только-только собаки успокоились и вслед за ними перестали перекрикиваться люди-сторожа, как в сонный город пожаловала ертаульная сотня Черной тысячи – слыша которую, псы вновь начали шуметь, тревожа и будя поневоле просыпающихся тут и там хозяев. Ну а когда по улицам потекла река линейных сотен дворцовой стражи, тут уж переполох пошел по всему городу – включая и Большой дворец Великих князей Литовских. Нет, понятно, что дворня в нем сильно загодя готовилась к возвращению хозяина, старательно намывая и натирая воском полы, выбивая-выхлопывая пыль из ковров и гобеленов, жарко протапливая жилые покои, натирая развешенное по стенам оружие и щиты… Такое усердие бы было достаточным, если бы не знание того, что с повелителем прибудет и его сестра: и если царевна Евдокия была хотя бы вполовину придирчива как покойная королева Бона Ягеллон… Самые пожилые из прислужников, прекрасно помнящие жестокий нрав вздорной итальянки, в открытую шептали молитвы, чтобы Бог охранил и уберег их от этакой напасти! После чего с удвоенной силой гоняли молодых служителей, и чем ближе был миг появления господ, тем больше обнаруживалось всяких недоделок и неустроенностей – отчего великокняжеская резиденция все больше напоминала этакий курятник во время пожара, в который вдобавок еще и лиса забралась. К тому же, характерный шум и огни со стороны Большого дворца отозвался своеобразным эхом в городских усадьбах знатнейших и именитейших мужей Литвы, уже истомившихся в ожидании возвращения Великого князя. Так что теперь все эти ожидальщики торопливо подскакивали с нагретых постелей, на ходу плескали едва теплой водой в свои изрядно помятые со сна благородные лики, и хрипло рычали на зевающих слуг, чтобы те скорее тащили праздничные одеяния. Ведь радость-то какая! Наконец-то в Вильно вернулся любимый, а некоторыми так даже и обожаемый государь Димитрий Иоаннович!!! В отсутствие которого низовая шляхта совсем распоясалась и начала как-то уж слишком нехорошо поглядывать на богатую магнетерию и природную знать Великого княжества Литовского. Да что там! Иные нищеброды, у которых всего имущества за душой – лишь герб да сабля на поясе потертых штанов, уже чуть ли не в открытую голосили, что это именно ясновельможное панство поднесло отраву благословенному самим Господом правителю! Даже и конкретные фамилии уже звучали, причем наибольшей «популярностью» отчего-то пользовались Радзивиллы, Вишневецкие и Сапеги… И ведь многие скорбные головой шляхтичи верили этим гнусным наветам! Сомневаясь лишь в том, кому именно продались большие чины Пан-рады: большинство думало на круля Юхана Второго, а меньшинство почему-то нехорошо поглядывало на католического епископа Протасевича. Ведь всем известно с давних пор, что яд излюбленное оружие именно католического клира – а те же Сапаги, например, совсем недавно всем семейством перешли в католичество, и им бы полезно продемонстрировать верность Ватикану…
Третьей, и пожалуй, самой малочисленной группой среди беспокойной низовой шляхты были сторонники версии, в которой основным виновником был Гохард Кеттлер – последний ландмейстер недавно канувшего в небытие Тевтонского ордена. Многим в Литве было доподлинно известно, что сей самозванный герцог бывшей Курляндии и Семигалии был весьма милостиво принят и обласкан при польском королевском дворе. Опять же, судя по внезапно запылавшему в Ливонии мятежу вечно-нищих ливонских баронов, круль Юхан весьма щедро отсыпал талеров бывшему магистру Ордена. Были у Кеттлера и иные доброжелатели, нанявшие для него сразу три роты германских ландскнехтов и организовавшие небольшой приток добровольцев из коронных земель самой Польши и курфюршества Бранденбургского…
– Эй, кто там! Факелов поболее, и ковры обмахните… Натоптали уже, ироды!
Во внутреннем дворе каменной громады у подножия Замковой горы внезапно стало очень многолюдно – вот только все эти новые люди как один позвякивали чернеными бахтерцами и оружной сталью, с подозрением взглядываясь в собравшиеся тут и там густые тени. Впрочем, ныне и с оружием, и с подозрениями в Вильно никакого недостатка не испытывали: в воздухе раннего марта понемногу начинало пахнуть войной, чадным дымом пожарищ, и большой кровью. Правда, безземельной шляхте и панцырным болярам еще было не вполне ясно, кого именно они будут резать, жечь и грабить – но что это будет обязательно, сомнений не было ни у кого. К тому же и поляки обнаглели чрезмерно, и степняков неплохо было бы приструнить, и в Ливонии навести порядок – а желанную определенность в этот важный и поистине животрепещущий вопрос должен был внести именно Великий князь Димитрий Иоаннович. И как государь Литвы, уже успевший завоевать сердца немалой части своих подданных; и как старший сын Царя Московского, способного при желании быстро собрать и отправить под руку любимого сына-наследника войско в пятнадцать-двадцать тысяч добротно снаряженной дворянской конницы. В которой у каждого второго ныне был отличный доспех – настолько хороший, что в нем можно было смело вставать в первую линию! А у каждого четвертого московита, вдобавок к привычным луку, сабле и копью, в седельных саадаках теперь лежали и «длинные» рейтарские пистоли. Или даже короткий мушкет – крупная дробь которого косила накоротке врагов ничуть не хуже пушечной картечи. Опять же, у правителя Русии ныне под рукой была почти целая тысяча тяжелых рейтар, и еще один рейтарский полк как раз спешно набирали и натаскивали на правильный бой опытные испанские наемники. Да и пушек было преизрядно… Знатные «гирьки» на весы любой войны, весьма утяжеляющие голос своего владельца, и придающие оному особую убедительность! Мало того: вслед за первой ратью через месячишко-другой царь мог отправить еще одно войско, только уже в тридцать-сорок тысяч клинков, зажатых в дланях опытных и жадных до воинской добычи помещиков. И все это, не ослабляя порубежных полков на границе со степью и Крымом!.. А ведь еще были союзные ногаи из Большой орды, казанские и касимовские татары, черкесские уорки: – всегда голодные, всегда готовые хорошенько пограбить в составе сильного войска… Не-ет, от нынешнего московита так просто сабелькой не отмашешься и стрелой не отгонишь! Посему, все очень-очень ждали законнного государя Димитрия Иоанновича, за спиной которого отчетливо виднелась тень его грозного отца – и желанной всеми определенности, без которой никто не рисковал даже и привычными шляхетскими сварами и соседскими междусобойными набегами развлекаться. А ну как посчитают, что ты этим поддерживаешь бунт ливонских баронов-недоумков?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71379163?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Имя Павел в переводе с латинского означает «маленький», «малыш». Так же его можно трактовать как «младший» что было актуально при совпадении имен отца и сына.
2
Оренбургский пуховый платок – красивый вязаный женский платок из козьего пуха и нити-основы (хлопчатобумажной, шёлковой и др.).
3
Шерстяные и полушерстяные женские платки, украшенные традиционным красочным набивным орнаментом, возникшим в подмосковном городе Павловский Посад
4
Предмет мебели, тип небольшого шкафа, с ящиками и полками для хранения бумаг, в некоторых случаях имеющий выдвигающуюся или откидывающуюся доску, которая заменяет письменный стол.
5
Дополнение к ткацкому станку для изготовления узорчатых и декоративных тканей, ковров, гобеленов и т. д., названный по имени его изобретателя Д. Джаккара. Уникальность механизма состояла в возможности формирования разнообразных узоров через их программирование и подачу в упряжной механизм посредством металлических (впоследствии бумажных) перфорированных карт.
6
Имя Полина по самой распространенной версии произошло от древнегреческого бога Аполлона и означает «Солнечная» или же (в версии Аполлинарии) «посвященная Аполлону».
7
Имя Виталий появилось от латинского прозвища Vitalis, которое дословно переводится как «жизненный» или «Дающий жизнь».
8
Осознанное понимание внутреннего мира или эмоционального состояния другого человека, способность воспринимать эмоциональные состояния «напрямую», даже без контакта с человеком; транслировать свои эмоциональные состояния другому человеку; умение определять правду и ложь при общении с человеком и многое другое
9
Кинокомедия, лидер советского кинопроката 1973 года (свыше 60 миллионов зрителей), снятая по мотивам пьесы Михаила Булгакова «Иван Васильевич». В основе сюжета – рокировка во времени, когда из-за сбоя в работе машины, изобретённой инженером Тимофеевым, московский управдом Бунша вместе с жуликом Жоржем Милославским перемещаются в XVI век, а царь Иван Грозный попадает в XX столетие.
10
Ка?лтась-э?ква (Калтась-женщина) – верховная богиня-мать в мифологии обских угров.
11
Адыгский аналог русских «детей боярских» и боевых холопов, что служили саблей более знатным и родовитым потомственным дворянам и князьям, получая за это определенное вознаграждение: крепостными крестьянами, скотом, зерном, ценным оружием и тому подобным.
12
Церковная служба (литургия) совершаемая утром или днем.
13
Бла?говест – церковный звон одним большим колоколом, что возвещает благую весть о начале Богослужения.
14
Цеса?рцы, или це?сарцы, – принятое на Руси XVII–XIX веках наименование подданных Священной Римской империи германской нации (то есть практически всех немцев и австрийцев).
15
Тмутарака?нское кня?жество – русское княжество, существовавшее в X–XI веках с центром в городе Тмутаракань (Тамань). Упоминается в русских летописях и «Слове о полку Игореве». Традиционно считается, что княжество включало в себя территорию от Восточного Крыма и вплоть до предгорий Кавказа, являясь крупным политическим образованием.
16
Каррарский мрамор – мрамор, добываемый в Апуанских Альпах на территории Каррары. Считается одним из ценнейших сортов мрамора. Каррарские каменоломни использовались уже в медном веке, а в римскую эпоху добыча мрамора приобрела особенно большие масштабы. Начиная с правления Юлия Цезаря каррарский белый мрамор использовался для постройки общественных зданий и домов патрициев.
17
До определенного времени на часах двигался сам круглый циферблат.
18
Собрание высших иерархов Русской православной церкви в XV–XVII вв. Представители О.С. участвовали в работе Земских Соборов.
19
Honrado Concejo de la Mesta – очень влиятельное объединение дворян-овцеводов в Испании, обладавших крупными стадами овец, созданное в 1273 году указом короля Альфонса X Мудрого с целью экономической кооперации всех знатных людей Леона и Кастилии, занимавшихся овцеводством.
20
Старорусское – с ума сошел.
21
Вымершая древнерусская порода собак, относится к группе молоссов и догов. Использовалась при травле и охоте на крупного зверя, отличались полным бесстрашием и тем, что вдвоем-втроем уверенно «добывали» медведя.
22
Становой кафтан – то есть сшитый по фигуре, «по стану», споясом-перехватом на талии. Имел короткие, до локтя рукава.
Алексей Кулаков
Тип: электронная книга
Жанр: Попаданцы
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 02.12.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Третья книга цикла «Рюрикова кровь».