Кино от первого лица. Режиссеры о великих фильмах
Кино от первого лица. Режиссеры о великих фильмах
Владимир Сергеевич Малышев
Автор книги доктор искусствоведения, профессор Владимир Малышев более сорока лет работает в кино, одиннадцать из которых в качестве директора Госфильмофонда СССР (Российской Федерации). В те годы были сняты уникальные документальные картины цикла «Фильмы моей жизни», которые легли в основу настоящей книги. Крупнейшие российские кинорежиссеры рассказывают в ней о творчестве отечественных и зарубежных коллег и о своих кинолентах. Это также рассказ о неизвестных страницах и эпизодах нашей и мировой киноистории, воспоминания о Москве кинематографической, внесшей неоценимый вклад в сокровищницу кинематографа.
Книга, выпуск которой приурочен к проведению в нашей стране Года российского кино, написана с искренней любовью к искусству кинематографа, с пониманием его сокровенных смыслов, с глубоким знанием тайн режиссерского мастерства, умением вдохновенно и достоверно рассказать о выдающихся мастерах кино.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Владимир Сергеевич Малышев
Кино от первого лица. Режиссеры о великих фильмах
© Малышев В.С., 2022
© ООО Издательство «Вече», 2022
Об этой книге
Вспоминая кинорежиссеров, с кем посчастливилось встречаться, беседовать, а с некоторыми и дружить, мне захотелось максимально достоверно и бережно донести до читателя их мысли и рассуждения, свободные от официальности, не привязанные к фестивальной или какой-либо другой трибуне, без заданной извне темы. В этой внутренней свободе – безусловная ценность материала, что в свое время был снят на пленку и вошел в цикл документальных лент «Фильмы моей жизни».
Все внешне просто и даже аскетично по форме: режиссер вспоминает о фильме, который произвел на него сильное впечатление и так или иначе повлиял на его решение заняться кинематографом. Это открытые монологи. Их логика складывалась не в русле, например, интервью, когда надо отвечать на вопросы, переключать внимание на какие-то предложенные аспекты. Главным вопросом, главной темой был просматриваемый фильм, он давал толчок порой весьма оригинальным суждениям. Вот они-то и представляют основную ценность этой книги.
Сейчас смотреть ленты цикла «Фильмы моей жизни», снятые в большинстве своем в середине девяностых годов, становится все интереснее. С того времени минуло два десятка лет… Более поздняя, современная точка обзора вобрала в себя и более широкую панораму времени. Тем поразительнее, что большие мастера, крупные художники оказываются зоркими не только тогда, когда, просматривая старые фильмы, обращаются к прошлому, но и когда говорят о том, что станет с искусством кино. На нынешний день можно говорить: что стало.
Прозрения и откровения на этот счет, приведенные в книге, порой удивительны и всегда точны.
В каждой документальной картине цикла «Фильмы моей жизни» идет перекличка двух героев в одном лице: режиссера – нашего современника и молодого человека, только что посмотревшего один из первых фильмов в своей жизни. Так или иначе, но между ними непременно возникает своеобразный диалог.
Довольно часто – я бы сказал, с той частотой, которая выявляет закономерность, – режиссеры говорили о фильмах, увиденных в детстве или в юности. В относительно недавнем прошлом, к которому можно отнести большую часть двадцатого века, у нас в стране (СССР) кино было, как это сейчас ни удивительно, не столь уж доступным видом искусства. В особенности это относится к периоду от конца двадцатых до начала шестидесятых годов. Снималось не так много фильмов, очень немногие зарубежные картины попадали на советский экран. По существу, просмотр любого фильма был незаурядным событием для будущего киномастера, порой и не подозревающего об этом своем будущем, влиял и на выбор профессии, и на предпочтение уже в рамках избранного дела режиссуры кино.
Наши встречи с мастерами проходили большей частью в Госфильмофонде. Идея снять режиссерские монологи на пленку и сделать цикл документальных фильмов «Фильмы моей жизни» буквально витала в воздухе. Она еще крепче объединила нас, хранителей кино, с его создателями.
По прошествии времени все яснее становится растущее значение запечатленного, ставшего уже частью истории отечественного кино. Было бы отрадно, если бы представленные материалы стали предметом изучения историков кино, его исследователей и летописцев. Не претендуя на строгий научный подход, отдавая дань огромного уважения труду, научной компетенции, знаниям и опыту профессиональных киноведов, я позволил себе в этой книге несколько своих размышлений не ради полемики со специалистами. Мои воспоминания о встречах с кинорежиссерами, монологи героев киноцикла, мои, вполне субъективные, мысли о великом искусстве кино, о нашем и прошедшем времени никоим образом не противостоят научным исследованиям киноведов и не пытаются с ними полемизировать.
Хранители и исследователи кино, как мало кто другой, умеют ценить время настоящее, то, которое «сейчас», те минуты, когда человек творит на твоих глазах. Для нас было очевидно, что монологи кинорежиссеров являлись частью того творческого процесса, который охватывал как уже созданные ими шедевры, так и будущие работы. «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь…» – да, мы были уверены, что «дух» в этих беседах, запечатленных на пленке, дышал вольно и широко.
Дело в том, что в девяностые годы, во время упадка отечественного кино, многих режиссеров, особенно старшего поколения, стал притягивать Госфильмофонд. Может быть, оттого, что вехи их творчества хранятся здесь, а может быть, потому, что киноархив остался на плаву и являл собой символ относительного благополучия. Во всяком случае, гостями Госфильмофонда были и Марлен Хуциев, и Станислав Ростоцкий, и Эльдар Рязанов, и Лев Кулиджанов, и Вадим Абдрашитов, и Владимир Хотиненко, а также многие и многие другие режиссеры. По вечерам мы вместе смотрели фильмы из коллекции, а после начинали посиделки-воспоминания. Зачастую память уносила режиссеров в их детство, к первым фильмам, которые запомнились им на всю жизнь и, может быть, стали первыми импульсами их творчества.
Вот так однажды мы разговорились с Марленом Хуциевым о фильме «Чапаев». И я рассказал ему о том, что фильм сыграл особую роль в создании Госфильмофонда. Дело в том, что в 1935 году комиссия ЦК ВКБ(б) обнаружила, что негатив фильма «Чапаев» и несколько документальных лент о революции и Гражданской войне типа «Оборона Царицына» могут погибнуть, так как хранятся в плохих условиях, – специальных хранилищ тогда не существовало. И вот, чтобы не пропало ценное идеологическое оружие, каким партия считала наши лучшие фильмы, было принято постановление ЦК о хранении негативов лучших советских фильмов и о строительстве специального хранилища в поселке Белые Столбы.
Одним из первых фильмов цикла была лента «Марлен Хуциев и «Чапаев», где Марлен Мартынович тепло, трогательно и благодарно говорит о тех людях, которые работали в Белых Столбах, об их труде, воспринимаемом как высокая миссия. В этом фильме есть наш диалог с Хуциевым:
Марлен Хуциев: Замечательное место, замечательные люди, которые вызывают глубочайшее уважение и просто восторг преклонения. Эти хранилища тихие, и производство, где крутится пленка… когда я это первый раз увидел, я это просто как чудо воспринял. Снимаешь, кричишь там: «Мотор! Стоп!» – и не задумываешься. Вышла картина на экран, по телевизору она, а судьба, материальная дальнейшая судьба собственно ленты – она до тебя и не доходит. Оказывается, столько людей заняты тем, чтобы лента сохранилась.
Режиссер Марлен Хуциев и Владимир Малышев. Прогулка по территории Госфильмофонда России
Режиссер Марлен Хуциев и Владимир Малышев в кинозале Госфильмофонда России
Владимир Малышев: Одним из первых фильм «Чапаев» попал в Госфильмофонд. С этого начиналась коллекция. Я знаю, что фильм «Чапаев» и в вашей судьбе кинематографической сыграл определенную роль.
Марлен Хуциев: Да, совершенно верно. С него начался Госфильмофонд, и с него началась моя любовь к кинематографу, когда я еще не задумывался о выборе профессии. Все началось с «Чапаева».
Владимир Малышев: Надеюсь, что никогда не надоест смотреть пленку – кино на пленке. В этом есть свое очарование: сидеть в темном зале, слышать стрекот проекционного аппарата…
Марлен Хуциев: Он тихонечко так сопровождает фильм…
Владимир Малышев: Что интересно еще, я сейчас смотрю черно-белые старые художественные фильмы – и все больше они напоминают мне документальные. Не в плане стилистики, а в плане реальных улиц того времени, на которых снимались эти ленты, интерьеров, быта, многих деталей, попавших в кадр из той жизни, того периода. Думаю, что молодое поколение, теперь уже двадцать первого века, следующие молодые поколения – они будут судить о жизни, в особенности первой половины двадцатого века, в том числе и по этим фильмам.
Марлен Хуциев: Будут ли эти картины, снятые здесь документальные ленты, помогать зрителю? Думаю, без сомнения. Потому что есть люди, которых хорошее, настоящее кино интересует, и надо им помочь немного. С интересом все это будут смотреть. И я уверен, что, сделав этот цикл, надо не ограничиваться его рамками, а возвращаться к этому принципу еще и еще раз. Возвращение к фильмам через вот эту постоянную прописку в Белых Столбах – это очень полезное, благое дело, и оно должно продолжиться.
Режиссер Марлен Хуциев и Владимир Малышев в хранилище Госфильмофонда России
Режиссер Марлен Хуциев и Владимир Малышев в хранилище Госфильмофонда России. Здесь хранятся оригиналы кинофильмов
Режиссер Марлен Хуциев делится воспоминаниями о фильме «Чапаев» Сергея и Георгия Васильевых
Некоторые режиссеры, у которых мы брали интервью для этих фильмов, уже покинули этот мир. Пересматривая эпизоды и ленты, с сожалением понимаешь, как много можно было бы еще узнать у них, напитаться их мыслями и знаниями. В человеческой жизни мы все откладываем на потом. Может быть, наши фильмы и эта книга подвигнут новых авторов к общению с великими, мудрыми и неповторимыми.
Цикл документальных фильмов прошел по телевидению и был хорошо принят зрителями. Своеобразным продолжением работы стала для меня эта книга.
В ней очень сложно было соблюсти все требования жанра документальной работы. Я и не стремился. Да и жанр – понятие слишком емкое и неоднозначное. К тому же, как говорил Алексей Герман, «когда касаешься высокого, жанров нет».
Так как фильмы цикла рождались во время моих встреч с режиссёрами в Госфильмофонде – этой национальной киносокровищнице, которая и ныне даёт возможность мастерам иначинающим кинематографистам знакомиться с шедеврами мирового кинематографа, не могу не рассказать, хотя бы кратко, об этом уникальном культурном центре и людях, которые работали здесь в разные годы. Тем более, что и сами герои книги с благодарностью и теплом отзываются о Госфильмофонде, высоко оценивают его значение.
«И отступит ночь. И взойдет солнце. И растает снег. И зазеленеют деревья. И будут струиться реки и цвести яблони. И будут щебетать птицы, и будет ветер. И будет лес, будет гора и будет дорога. И будет все… Не будет лишь меня».
Написав когда-то эти строки, добавлю к ним: и будут новые поколения зрителей, и будет на этом свете великое искусство кино – окно в мир человека.
Фильмы моей жизни
1
Вадим Абдрашитов смотрит фильм
«Огни большого города»
Монолог Вадима Юсуповича Абдрашитова в документальной ленте «Вадим Абдрашитов и “Огни большого города” Чарли Чаплина» представляет собой тот не столь уж частый случай, когда «словам тесно, да мыслям просторно». Абдрашитов увидел фильм в двенадцать-тринадцать лет. Детство, подступы к юности. Человек переживает в этом возрасте эпоху романтизма, если принять ту точку зрения, что наше раннее детство – это античность, а глубокая старость – постмодернизм. Между ними и ренессанс, и классицизм, и реализм – и все, чем богато культурное человечество. И вот этот фильм производит на будущего режиссера настолько сильное впечатление, что он спустя десятилетия говорит о нем так: «То, что это фильм замечательный, и то, что это фильм великий, что это категории высокого искусства, – это не было мною тогда сформулировано, но было понято».
Представляется, что нам надо раскрыть природу такого типа понимания: совсем еще юный человек, подросток, чувствует, осознает колоссальный художественный и этический масштаб картины – почему?
В силу ли одаренности, которая в свой срок расцветет ярким и оригинальным режиссерским талантом?
Или же «Огни большого города» проникают прямо в душу и освещают ее сокровенную глубину?
Напрашивается ответ о синтезе двух начал, но, наверное, этот синтез был бы слишком умозрительным. Да, большое кино по-настоящему освещает душу, но в том лишь случае, когда душа способна светиться…
Хотелось бы утвердить метафорическую мысль, что когда люди смотрят кино, то и кино смотрит людей, выбирая в зале «своих», которым оно адресовано в самую первую очередь.
Мальчишка, потрясенный когда-то «Огнями большого города», становится маститым режиссером и снимает философские фильмы, приковывающие внимание и критики, и зрителей, потому что в этих фильмах есть художественное прочтение проблем времени. Философская составляющая картин (прежде всего это последовательно снятые в 1982 и в 1984 годах фильмы «Остановился поезд» и «Парад планет») настолько мощная и при этом в высшем роде ясная, хорошо понимаемая, что фильмы обсуждаются как общественные события, а не просто как интересные ленты талантливого мастера.
Более того, по прошествии времени становится все больше понятно, что Абдрашитов диагностировал не только нравственные недуги общества периода «застоя», но и те болезни, с которыми человечество должно бороться из века в век, потому что они чрезмерно опасны, они мимикрируют, и они носят хронический характер. Речь о нравственном распаде общества и личности, о том, что духовный поиск – это мучительный, но единственно верный способ остаться человеком.
Один из итальянских критиков писал, что «если бы “Парад планет” снял Феллини, то это был бы самый насыщенный его фильм». Почему бы не согласиться с этим мнением?
Позднее были сняты «Слуга» и «Время танцора» – и это были иные грани режиссерского таланта Абдрашитова.
Не будет ни ошибкой, ни допущением сказать, что крупный мастер, большой талант всегда говорит о главном, какой бы фильм он ни снимал: философскую ли притчу или, как можно говорить в случае «Огней большого города», мелодраму. Абдрашитов говорит: «Чаплин – человек, безусловно, ренессанса, масштаба Леонардо да Винчи; человек, который умел делать все, абсолютно все».
…Мы можем лишь попытаться представить себе мелодраму Леонардо да Винчи.
Фильмы Вадима Абдрашитова благородно просты по форме, что, по моему мнению, является подтверждением их высокой художественности. В связи с рассуждениями о том, что его работы относятся к артхаусу, режиссер сказал: «Я думаю, что наши с Миндадзе картины навряд ли можно отнести к этому, так сказать, направлению. Так сказать, подчеркиваю. Потому что мы всегда выражались четко, ясно и всегда имели в виду будущего зрителя. И наши картины, когда они хорошо прокатывались, были весьма востребованы публикой. Так что в современном смысле никоим образом не могу отнести свои собственные картины к артхаусу. Подозреваю даже, что сегодня артхаус – это когда картина не сложена, не слажена, то есть расфокусировка мысли и чувства, а подчас и самого изображения, фокусы ради фокусов – и вот все это громко называется «артхаус».
«За новые горизонты в языке кино» называется приз, полученный Вадимом Абдрашитовым за картину «Слуга». В коллекции наград не самая, видимо, главная, с учетом того, что горизонты у идущего вперед – всегда новые.
Хотел бы завершить свои субъективные размышления следующим наблюдением: не вдвое, а во много раз интереснее смотреть фильмы больших режиссеров вместе, один за другим – два фильма двух режиссеров разных лет. Обязательно возникает их перекличка, их диалог, в который мастера вовлекают нас, находящихся перед экраном.
И мы с благодарностью входим в их миры.
«Меня необычайно волнует то, что за финалом картины», – говорит Абдрашитов. Можно расшифровать эти слова как посыл нам: кино – это только по некоторым признакам зрелище. На самом деле и по большому счету – это возможность понять мир и себя.
Слово Вадиму Абдрашитову
Началась проекция, и я уже испытываю удовольствие, потому что опять встречаюсь с самым любимым своим фильмом. Я впервые его увидел, когда мне было лет двенадцать-тринадцать. Совершенно случайно я оказался посетителем, слушателем кинолектория в Алма-Ате. То, что это фильм замечательный, и то, что это фильм великий, что это категории высокого искусства, – это не было мною тогда сформулировано, но было понято… Я это помню.
«Огни большого города», на самом деле, – это библия кинематографа двадцатого века. Здесь мелодраматический материал в своей библейской, что называется, простоте и подан. Что может быть более мелодраматического, простого, граничащего в своей простоте с категориями вкуса, безвкусицы, чем красивая девушка-цветочница, живущая с аккуратной, очаровательной бабушкой, да притом эта девушка еще и слепая? И ей нужны деньги на лечение, и этих денег у нее нет.
Режиссер Вадим Абдрашитов рассказывает о фильме Чарли Чаплина «Огни большого города»
Кадр из фильма Чарли Чаплина «Огни большого города»
Если не знать этой картины, если не знать, что в мире существовал Чаплин, то более опасного материала трудно поискать. Мелодраматическая пружина заведена: слепая девушка нуждается в лечении, нужны деньги. Есть некий движитель, а само устройство этих «часов» заключается в этом маятнике: «узнал – не признал, узнал – не признал» богач вот этого самого Чарли, которому эти деньги нужны?
Меня восхищает гениальность такого хода: пьяный человек вспоминает своего товарища-собутыльника, а по трезвости – никак.
Это настолько точно и метафорично, настолько гениально условно, насколько и безусловно.
Один из любимых эпизодов: два пьяных человека приходят продолжать веселую жизнь в ресторан, в кабаре, и там разворачивается сцена с эстрадным номером под названием, наверное, «барышня и хулиган», когда герой Чарли Чаплина бросается к ней на защиту… Это безумно смешно. Это смешно, но за этим смехом так много благородства и мужества этого человека, абсолютного благородства…
Афиша фильма Чарли Чаплина «Огни большого города», 1931 год
Самое гениальное, что пришло в голову Чаплину, – это найти маску маленького человека. Маленький человечек с абсолютно априорным благородным началом – и только условия жизни, сама жизнь, время, среда делают его при этих качествах маленьким человеком. Он сопротивляется. И у жизни, времени и среды не получается превратить его в ничто. Он все равно над временем, над обстоятельствами и, в конце концов, над печальным двадцатым веком.
Человек слаб, он живет в тяжелых условиях, жизнь сложна, но жить можно именно вот так благородно, как это делает он. Выдавить слезу из зрителя, в общем, достаточно просто. Существуют простейшие алгоритмы, и если ими пользоваться, то этого можно достичь. Смеяться заставить сложнее.
Дело в том, что и мелодрама эта, и, если хотите, социальный пафос картины в плоскости «богатый и бедный», «толстый и тонкий», – все это сделано и подается настолько глубоко, вкусовые вопросы, проблема возможности пафоса, вопрос возможности ложного пафоса – все это снимается тончайшим, великим юмором Чаплина. Вот он дает деньги слепой девушке, и я готов уже заплакать от мелодраматического пафоса этого момента, но я не плачу, потому что меня выводит из этого состояния поразительный жест Чарли Чаплина: она его поблагодарила, а он настолько растрогался, что свою заначку – долларовую бумажку – он и ее отдает девушке.
Кадр из фильма Чарли Чаплина «Огни большого города»
Кадры из фильма Чарли Чаплина «Огни большого города»
Фильмы Чаплина как достижения киноискусства лежат в иной плоскости, чем достижения кинопроизводства – я это не могу иначе назвать, – кинопроизводства в виде, например, «Титаника» или других картин, которые сегодня выдаются за достижения кинематографа, а на самом деле являются достижениями кинопроизводства, но никак не достижениями киноискусства. Они лежат в разных плоскостях, но уверяю вас, что зритель, который восторгается «Титаником», вполне может восторгаться и чувствовать разницу между «Титаником» и Чаплиным.
Я думаю, что это один из современных кассовых фильмов. Вопрос, как говорят, в его раскрутке. Вопрос в том, как его подать. Но я уверен, что если кто-то из умных продюсеров задумается о перенесении на современный большой экран этой картины, умело подаст фильм средствами маркетинга, то зрители будут смотреть, будут благодарны за то, что их познакомили с этой выдающейся картиной двадцатого века.
Чаплин – человек, безусловно, ренессанса, масштаба Леонарда да Винчи, человек, который умел делать все, абсолютно все. Музыка его гениальна. Наверное, если бы не было кино, он был бы выдающимся, великим композитором. Я не могу это доказать, но я в этом уверен. Достаточно просто прислушаться к музыке… Великий композитор Нино Рота, например, весь вышел из музыки Чаплина. Я могу много режиссеров назвать: и Гринуэй, и Феллини – это все корнями отсюда… все отсюда. Там есть гениальный эпизод боксерского боя – обратите внимание, какая там музыка. Это абсолютно современная музыка. Это не музыкальные номера, это киномузыка.
Кадр из фильма Чарли Чаплина «Огни большого города»
Знаю картину наизусть. Я однажды даже на спор выиграл коньяк, потому что доказал, что знаю картину наизусть. Меня проверили по монтажным листам.
В этой картине, казалось бы, очень просто устроенной, существует то, что впоследствии в драматургии было названо открытым финалом. Финал ведь открыт. И, если можно так сказать, некоторая недофинальность конца фильма, она волнует чрезвычайно. Волнует не только то, что эти два героя – она и он – встретились, а то, что финал фильма не есть финал этой истории. Финал этой истории гораздо более грубый – это невозможность их воссоединения. Чаплин гениален, он не допустил воссоединения этих людей, это было бы неправдой. Все то, что до этого, – это правда, несмотря на условность этой картины, всех приемов, которые работают в ней. Воссоединить героев было бы неправдой, и он не делает этого, не идет на это.
…Меня необычайно волнует то, что за финалом картины.
Кадр из фильма Чарли Чаплина «Огни большого города»
Алексей Балабанов смотрит фильм
«Стрелочник»
Монолог о кино, «о времени и о себе» Алексея Балабанова заканчивается характерно и емко: «Правда в том, что ты живешь определенный промежуток времени с кинематографом и накапливаешь, накапливаешь, накапливаешь».
В этом смысле кинозритель словно бы и равен кинорежиссеру, потому что тоже накапливает от фильма к фильму свой капитал впечатлений, мыслей, образов, нашедших отклик в душе. Накапливает в том числе свою кинозрительскую квалификацию. Кто-то остается приверженцем любимого жанра, кто-то из кинозала уходит к телевизору, а кто-то – и это, видимо, наиболее интересный для настоящего кино тип зрителя – растет в умении постигать и язык, и философию кино.
Продолжая вчитываться в монолог Алексея Балабанова (и вглядываться в человека в картине «Алексей Балабанов и “Стрелочник” Стеллинга»), продолжим курсивом избирательное цитирование с совсем краткими нашими комментариями.
«Я ходил смотреть все огульно – все, что выходило».
Кинозритель 1959 года рождения принадлежит к тому поколению, которое именно х о д и л о в кино, потому что тогда не было возможности посмотреть или просто даже насчитать в телепрограмме десятки фильмов в день, а в Интернете – тысячи. Это послевоенное по сути и ментальности поколение л ю б и л о кино. И если эта неизбежная любовь приходила к человеку ярко талантливому, каким был Алексей Балабанов, если после военно-переводческой службы на суше и на море хватило воли и зова уйти в кинематограф, то скажем, что повезло и Балабанову, и кинозрителям.
«В кино я находил те коды, которые любил в литературе…»
При этом только два первых полнометражных фильма Алексей Балабанов снял по мотивам литературных произведений Сэмюэля Беккета и Франца Кафки. Но ведь речь о тех кодах, которые подразумеваются изречением: «Вначале было слово». Это не преувеличение масштаба, потому что библейская истина никакими масштабами и линейками и не измеряется, к счастью.
«Когда коммерческий кинематограф достигнет какого-то этапа, когда люди объедятся им, тогда они будут искать какие-то другие формы. Когда наедятся сериалами… Важно, чтобы это была киноаудитория, чтобы эти люди ходили на наше кино».
«Чтобы люди ходили…», «Я ходил смотреть…».
Так замыкается круг, в центре которого человек поразительной режиссерской судьбы – абсолютно оригинальный, удивительно цельный талант, сумевший в кино с т а т ь с о б о й, сохранить собственную единственность – то, что глубже и полнее индивидуальности.
Подразумеваемый этап коммерческого кинематографа, время, «когда люди объедятся им», – наступит ли он хоть когда-нибудь? Гадать не будем. Важнее сказать, что Балабанов своими фильмами воспитал своих кинозрителей, привел их не в условный артхаус, к которому его иной раз причисляют, а именно в высокий дом искусства. Искусства кино.
Определенность почерка и стиля всегда лучше, чем усредненный «добротный уровень» с его уж слишком узнаваемыми приметами. Экран, скажем так, может постепенно блекнуть именно от фильмов среднего качества. Нужен яркий луч. «Балабанов шел по прямой… по лучу», – отмечал Никита Михалков.
Яркий талант смотрит окрест себя шире, чем смотрит мастеровитость. Потому, наверное, что сам с в е т и т. Свет этот проникает и в темные углы души и жизни человеческой, чтобы не болезненно любоваться ими, а исцелять горьким лекарством, ибо «сахар» в искусстве вреден.
Юрий Норштейн (говоря о фильме «Мы из Кронштадта») рассуждает словно бы и о творчестве Балабанова – в глубоком контексте: «Есть какая-то постоянная величина, она утоплена сейчас, но она существует, она есть. Это если шарахнут по музею, если окончательно перестанут читать настоящую литературу… то все равно это кончится. Кончится безумство. И вдруг увидят, что есть слово, – понимаете? Первым было Слово.
Не должно быть лубочности, не должно быть золотушности. Сегодня идет переедание “сахара”, и чувства, и мысли – и люди становятся золотушными. Вот в этом смысле не хватает трагизма. Человек должен получить трагизм, чтобы очиститься».
Сергей Сельянов, продюсер и друг Алексея Балабанова, назвал его русским гением. При жизни в высоких оценках из уст больших художников недостатка тоже не было. Не было недостатка в разных, иногда вразносных мнениях. Этот спектр – от восхищения до отторжения – сам по себе характерен для оценки яркого, огромного таланта, погруженного в творчество не только за сценаристским столом, но и на съемочной площадке.
Нам представляется, что именно этот процесс творчества и запечатлен в ленте «Алексей Балабанов и “Стре-лочник” Стеллинга».
Слово Алексею Балабанову
Давайте начнем с начала, со времени, когда живет человек. В свое время, когда я начал ходить в кино, я учился в институте в Нижнем Новгороде. Я ходил смотреть все огульно – все, что выходило. И «Стрелочника» я посмотрел, и там придумок очень много, а потом «Летучий голландец» – ну, это более серьезная картина.
Влияния нет, наверное, никакого, потому что я уже тогда, собственно говоря, все придумал. Режиссерский сценарий был готов, я знал, что и как буду делать. Мне понравилось, что этот человек в то время близко со мной «дышал» – раньше меня, похоже, скажем так.
Человек рассказывает об абсолютно вечных ценностях, очень простых и ясных, но при этом под очень странным углом. Интересно это, если учесть, что я очень люблю Сэмюэля Беккета, Франца Кафку… Ты сначала же читаешь книжку – так в моей молодости было, – ты находишь какие-то вещи в литературе, а потом обнаруживаешь их в кино. И тебе нравятся такие фильмы, потому что ты готов принять такую форму. Я пришел именно через литературу, а не через театр. Я театр как не любил, так и не люблю совершенно. Это совершенно чуждая кинематографу область искусства, скажем так.
Режиссер Алексей Балабанов, известный зрителю по фильмам «Брат», «Брат-2», «Груз-200» и «Морфий»
Кадр из фильма Йоса Стеллинга «Стрелочник»
В кино я находил те коды, которые любил в литературе, что отвечало моим пристрастиям. Абсолютно маргинальное кино, так же как и «Про уродов и людей», никогда не будет нравиться в нашей стране, а в Англии фильм с успехом прошел в кинотеатрах. Странно, но…
Люди, которые не смотрят сериалы и всякие программы, понимают, что мои фильмы ближе к реализму. Мера условности – в самой, скорее всего, истории, а не в пластике актеров, кто как двигается. Там странности есть – они ближе к фильму «Счастливые дни», чем к этой картине.
Странное поведение… Кажется, от человека ждешь в определенный момент вот такого поведения, а он почему-то поступает совершенно по-другому.
Про любовь, про таких людей странных… Они все странные, просто это мера условности, которую находит режиссер, и он потом в ней играет. Если бы подобный эпизод был в каком-нибудь нормальном фильме, скажем так, американском, всех бы дернуло, потому что это с определенной точки зрения идиотизм, а если все построено на этом уровне, то, приняв этот мир условностей, забываешь об этом – и все.
Кадры из фильма Йоса Стеллинга «Стрелочник»
Кадр из фильма Йоса Стеллинга «Стрелочник»
Я нерациональный человек. Мне бы не понравилось, если бы там не было чувства. Режиссер своих героев любит. Во всяком случае, он испытывает к ним какие-то добрые чувства, и это передается. Кино про любовь нельзя снимать без теплых чувств. Одно дело – когда ты снимаешь про каких-то бандитов, а другое дело – когда ты снимаешь про любовь. Совсем разные подходы: либо ты фиксируешь, либо ты вкладываешься.
Существуют подходы рациональный и эмоциональный. У Стеллинга подход скорее эмоциональный – хотя он хороший режиссер, у него все точно и ритмично, он считается классиком, наверно. Какая у него аудитория, я не знаю – может, у него фестивальная аудитория только. В нашей стране нет зрителя на такие фильмы, у нас нет арт-аудитории, потому что у нас пока недостаточно развита вот эта вот коммерческая кинематография. Если она будет развиваться дальше, то немедленно возникнет альтернатива – это естественный процесс, у нас он пока затормозился.
Кадр из фильма Йоса Стеллинга «Стрелочник»
Когда коммерческий кинематограф достигнет какого-то этапа, когда люди объедятся им, тогда они будут искать какие-то другие формы. Когда наедятся сериалами… Важно, чтобы это была киноаудитория, чтобы эти люди ходили на наше кино.
Если честно, то мне нравится огромное количество других фильмов, совершенно противоположных. Просто этот фильм выделяется из ряда других, которые мне нравятся. Мне нравится фильм «Гладиатор», как и большинству народа. Я люблю широкомасштабное кино. Вы просто спросили, кто нравится, – я сказал: Стеллинг.
Кто-то скажет: Эйзенштейн, «Стачка». Я, если бы придумал эту сцену с лошадью на мосту, был бы счастлив, наверное. Это круто.
Правда в том, что ты живешь определенный промежуток времени с кинематографом и накапливаешь, накапливаешь, накапливаешь.
Алексей Герман смотрит фильм
«Седьмая печать»
Однажды заметил: три фильма Алексея Германа (здесь и далее речь идет об Алексее Германе-старшем) несут в названии пусть внешне случайное, но по-своему явное родство с фильмом «Седьмая печать» Ингмара Бергмана. Это «Седьмой спутник», «Проверка на дорогах» и «Трудно быть богом». Второй фильм из этого краткого списка здесь вот почему: герои «Седьмой печати» тоже ведь проходят проверку на дорогах. Тех, что ведут, – куда?
К Богу, к смерти, к вечности, к спасению? К свету или к тьме? На земляничную поляну или на смертный костер?
О третьем же фильме – «Трудно быть богом» – разговор впереди. (Хотел бы здесь заметить, что это эссе не претендует на научный подход. О творчестве Ингмара Бергмана и Алексея Германа существует огромная литература, в этой сфере циркулируют как устоявшиеся концепции, так и новые оригинальные исследования и подходы. Моя задача достаточно локальна: я пишу о своих впечатлениях и излагаю мои мысли, не имея целью внести собственно научный вклад в исследование наследия выдающихся мастеров кино.)
Также впереди разговор и о фильмах «Двадцать дней без войны» (в «Седьмой печати» тоже обходится без войны) и «Хрусталев, машину!» (герой которой, назначенный продлевать жизнь временно великим мира сего, бежит от смерти – как бежит от нее, избегает ее тот, кого проницательная критика иногда называет действительным г л а в н ы м героем «Седьмой печати», – акробат, жонглер, проще говоря, а р т и с т Юф).
И фильм «Мой друг Иван Лапшин» мы как бы увидим в несколько новом, неожиданном, может быть, свете – в свете творчества Бергмана.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71377522?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Владимир Сергеевич Малышев
Автор книги доктор искусствоведения, профессор Владимир Малышев более сорока лет работает в кино, одиннадцать из которых в качестве директора Госфильмофонда СССР (Российской Федерации). В те годы были сняты уникальные документальные картины цикла «Фильмы моей жизни», которые легли в основу настоящей книги. Крупнейшие российские кинорежиссеры рассказывают в ней о творчестве отечественных и зарубежных коллег и о своих кинолентах. Это также рассказ о неизвестных страницах и эпизодах нашей и мировой киноистории, воспоминания о Москве кинематографической, внесшей неоценимый вклад в сокровищницу кинематографа.
Книга, выпуск которой приурочен к проведению в нашей стране Года российского кино, написана с искренней любовью к искусству кинематографа, с пониманием его сокровенных смыслов, с глубоким знанием тайн режиссерского мастерства, умением вдохновенно и достоверно рассказать о выдающихся мастерах кино.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Владимир Сергеевич Малышев
Кино от первого лица. Режиссеры о великих фильмах
© Малышев В.С., 2022
© ООО Издательство «Вече», 2022
Об этой книге
Вспоминая кинорежиссеров, с кем посчастливилось встречаться, беседовать, а с некоторыми и дружить, мне захотелось максимально достоверно и бережно донести до читателя их мысли и рассуждения, свободные от официальности, не привязанные к фестивальной или какой-либо другой трибуне, без заданной извне темы. В этой внутренней свободе – безусловная ценность материала, что в свое время был снят на пленку и вошел в цикл документальных лент «Фильмы моей жизни».
Все внешне просто и даже аскетично по форме: режиссер вспоминает о фильме, который произвел на него сильное впечатление и так или иначе повлиял на его решение заняться кинематографом. Это открытые монологи. Их логика складывалась не в русле, например, интервью, когда надо отвечать на вопросы, переключать внимание на какие-то предложенные аспекты. Главным вопросом, главной темой был просматриваемый фильм, он давал толчок порой весьма оригинальным суждениям. Вот они-то и представляют основную ценность этой книги.
Сейчас смотреть ленты цикла «Фильмы моей жизни», снятые в большинстве своем в середине девяностых годов, становится все интереснее. С того времени минуло два десятка лет… Более поздняя, современная точка обзора вобрала в себя и более широкую панораму времени. Тем поразительнее, что большие мастера, крупные художники оказываются зоркими не только тогда, когда, просматривая старые фильмы, обращаются к прошлому, но и когда говорят о том, что станет с искусством кино. На нынешний день можно говорить: что стало.
Прозрения и откровения на этот счет, приведенные в книге, порой удивительны и всегда точны.
В каждой документальной картине цикла «Фильмы моей жизни» идет перекличка двух героев в одном лице: режиссера – нашего современника и молодого человека, только что посмотревшего один из первых фильмов в своей жизни. Так или иначе, но между ними непременно возникает своеобразный диалог.
Довольно часто – я бы сказал, с той частотой, которая выявляет закономерность, – режиссеры говорили о фильмах, увиденных в детстве или в юности. В относительно недавнем прошлом, к которому можно отнести большую часть двадцатого века, у нас в стране (СССР) кино было, как это сейчас ни удивительно, не столь уж доступным видом искусства. В особенности это относится к периоду от конца двадцатых до начала шестидесятых годов. Снималось не так много фильмов, очень немногие зарубежные картины попадали на советский экран. По существу, просмотр любого фильма был незаурядным событием для будущего киномастера, порой и не подозревающего об этом своем будущем, влиял и на выбор профессии, и на предпочтение уже в рамках избранного дела режиссуры кино.
Наши встречи с мастерами проходили большей частью в Госфильмофонде. Идея снять режиссерские монологи на пленку и сделать цикл документальных фильмов «Фильмы моей жизни» буквально витала в воздухе. Она еще крепче объединила нас, хранителей кино, с его создателями.
По прошествии времени все яснее становится растущее значение запечатленного, ставшего уже частью истории отечественного кино. Было бы отрадно, если бы представленные материалы стали предметом изучения историков кино, его исследователей и летописцев. Не претендуя на строгий научный подход, отдавая дань огромного уважения труду, научной компетенции, знаниям и опыту профессиональных киноведов, я позволил себе в этой книге несколько своих размышлений не ради полемики со специалистами. Мои воспоминания о встречах с кинорежиссерами, монологи героев киноцикла, мои, вполне субъективные, мысли о великом искусстве кино, о нашем и прошедшем времени никоим образом не противостоят научным исследованиям киноведов и не пытаются с ними полемизировать.
Хранители и исследователи кино, как мало кто другой, умеют ценить время настоящее, то, которое «сейчас», те минуты, когда человек творит на твоих глазах. Для нас было очевидно, что монологи кинорежиссеров являлись частью того творческого процесса, который охватывал как уже созданные ими шедевры, так и будущие работы. «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь…» – да, мы были уверены, что «дух» в этих беседах, запечатленных на пленке, дышал вольно и широко.
Дело в том, что в девяностые годы, во время упадка отечественного кино, многих режиссеров, особенно старшего поколения, стал притягивать Госфильмофонд. Может быть, оттого, что вехи их творчества хранятся здесь, а может быть, потому, что киноархив остался на плаву и являл собой символ относительного благополучия. Во всяком случае, гостями Госфильмофонда были и Марлен Хуциев, и Станислав Ростоцкий, и Эльдар Рязанов, и Лев Кулиджанов, и Вадим Абдрашитов, и Владимир Хотиненко, а также многие и многие другие режиссеры. По вечерам мы вместе смотрели фильмы из коллекции, а после начинали посиделки-воспоминания. Зачастую память уносила режиссеров в их детство, к первым фильмам, которые запомнились им на всю жизнь и, может быть, стали первыми импульсами их творчества.
Вот так однажды мы разговорились с Марленом Хуциевым о фильме «Чапаев». И я рассказал ему о том, что фильм сыграл особую роль в создании Госфильмофонда. Дело в том, что в 1935 году комиссия ЦК ВКБ(б) обнаружила, что негатив фильма «Чапаев» и несколько документальных лент о революции и Гражданской войне типа «Оборона Царицына» могут погибнуть, так как хранятся в плохих условиях, – специальных хранилищ тогда не существовало. И вот, чтобы не пропало ценное идеологическое оружие, каким партия считала наши лучшие фильмы, было принято постановление ЦК о хранении негативов лучших советских фильмов и о строительстве специального хранилища в поселке Белые Столбы.
Одним из первых фильмов цикла была лента «Марлен Хуциев и «Чапаев», где Марлен Мартынович тепло, трогательно и благодарно говорит о тех людях, которые работали в Белых Столбах, об их труде, воспринимаемом как высокая миссия. В этом фильме есть наш диалог с Хуциевым:
Марлен Хуциев: Замечательное место, замечательные люди, которые вызывают глубочайшее уважение и просто восторг преклонения. Эти хранилища тихие, и производство, где крутится пленка… когда я это первый раз увидел, я это просто как чудо воспринял. Снимаешь, кричишь там: «Мотор! Стоп!» – и не задумываешься. Вышла картина на экран, по телевизору она, а судьба, материальная дальнейшая судьба собственно ленты – она до тебя и не доходит. Оказывается, столько людей заняты тем, чтобы лента сохранилась.
Режиссер Марлен Хуциев и Владимир Малышев. Прогулка по территории Госфильмофонда России
Режиссер Марлен Хуциев и Владимир Малышев в кинозале Госфильмофонда России
Владимир Малышев: Одним из первых фильм «Чапаев» попал в Госфильмофонд. С этого начиналась коллекция. Я знаю, что фильм «Чапаев» и в вашей судьбе кинематографической сыграл определенную роль.
Марлен Хуциев: Да, совершенно верно. С него начался Госфильмофонд, и с него началась моя любовь к кинематографу, когда я еще не задумывался о выборе профессии. Все началось с «Чапаева».
Владимир Малышев: Надеюсь, что никогда не надоест смотреть пленку – кино на пленке. В этом есть свое очарование: сидеть в темном зале, слышать стрекот проекционного аппарата…
Марлен Хуциев: Он тихонечко так сопровождает фильм…
Владимир Малышев: Что интересно еще, я сейчас смотрю черно-белые старые художественные фильмы – и все больше они напоминают мне документальные. Не в плане стилистики, а в плане реальных улиц того времени, на которых снимались эти ленты, интерьеров, быта, многих деталей, попавших в кадр из той жизни, того периода. Думаю, что молодое поколение, теперь уже двадцать первого века, следующие молодые поколения – они будут судить о жизни, в особенности первой половины двадцатого века, в том числе и по этим фильмам.
Марлен Хуциев: Будут ли эти картины, снятые здесь документальные ленты, помогать зрителю? Думаю, без сомнения. Потому что есть люди, которых хорошее, настоящее кино интересует, и надо им помочь немного. С интересом все это будут смотреть. И я уверен, что, сделав этот цикл, надо не ограничиваться его рамками, а возвращаться к этому принципу еще и еще раз. Возвращение к фильмам через вот эту постоянную прописку в Белых Столбах – это очень полезное, благое дело, и оно должно продолжиться.
Режиссер Марлен Хуциев и Владимир Малышев в хранилище Госфильмофонда России
Режиссер Марлен Хуциев и Владимир Малышев в хранилище Госфильмофонда России. Здесь хранятся оригиналы кинофильмов
Режиссер Марлен Хуциев делится воспоминаниями о фильме «Чапаев» Сергея и Георгия Васильевых
Некоторые режиссеры, у которых мы брали интервью для этих фильмов, уже покинули этот мир. Пересматривая эпизоды и ленты, с сожалением понимаешь, как много можно было бы еще узнать у них, напитаться их мыслями и знаниями. В человеческой жизни мы все откладываем на потом. Может быть, наши фильмы и эта книга подвигнут новых авторов к общению с великими, мудрыми и неповторимыми.
Цикл документальных фильмов прошел по телевидению и был хорошо принят зрителями. Своеобразным продолжением работы стала для меня эта книга.
В ней очень сложно было соблюсти все требования жанра документальной работы. Я и не стремился. Да и жанр – понятие слишком емкое и неоднозначное. К тому же, как говорил Алексей Герман, «когда касаешься высокого, жанров нет».
Так как фильмы цикла рождались во время моих встреч с режиссёрами в Госфильмофонде – этой национальной киносокровищнице, которая и ныне даёт возможность мастерам иначинающим кинематографистам знакомиться с шедеврами мирового кинематографа, не могу не рассказать, хотя бы кратко, об этом уникальном культурном центре и людях, которые работали здесь в разные годы. Тем более, что и сами герои книги с благодарностью и теплом отзываются о Госфильмофонде, высоко оценивают его значение.
«И отступит ночь. И взойдет солнце. И растает снег. И зазеленеют деревья. И будут струиться реки и цвести яблони. И будут щебетать птицы, и будет ветер. И будет лес, будет гора и будет дорога. И будет все… Не будет лишь меня».
Написав когда-то эти строки, добавлю к ним: и будут новые поколения зрителей, и будет на этом свете великое искусство кино – окно в мир человека.
Фильмы моей жизни
1
Вадим Абдрашитов смотрит фильм
«Огни большого города»
Монолог Вадима Юсуповича Абдрашитова в документальной ленте «Вадим Абдрашитов и “Огни большого города” Чарли Чаплина» представляет собой тот не столь уж частый случай, когда «словам тесно, да мыслям просторно». Абдрашитов увидел фильм в двенадцать-тринадцать лет. Детство, подступы к юности. Человек переживает в этом возрасте эпоху романтизма, если принять ту точку зрения, что наше раннее детство – это античность, а глубокая старость – постмодернизм. Между ними и ренессанс, и классицизм, и реализм – и все, чем богато культурное человечество. И вот этот фильм производит на будущего режиссера настолько сильное впечатление, что он спустя десятилетия говорит о нем так: «То, что это фильм замечательный, и то, что это фильм великий, что это категории высокого искусства, – это не было мною тогда сформулировано, но было понято».
Представляется, что нам надо раскрыть природу такого типа понимания: совсем еще юный человек, подросток, чувствует, осознает колоссальный художественный и этический масштаб картины – почему?
В силу ли одаренности, которая в свой срок расцветет ярким и оригинальным режиссерским талантом?
Или же «Огни большого города» проникают прямо в душу и освещают ее сокровенную глубину?
Напрашивается ответ о синтезе двух начал, но, наверное, этот синтез был бы слишком умозрительным. Да, большое кино по-настоящему освещает душу, но в том лишь случае, когда душа способна светиться…
Хотелось бы утвердить метафорическую мысль, что когда люди смотрят кино, то и кино смотрит людей, выбирая в зале «своих», которым оно адресовано в самую первую очередь.
Мальчишка, потрясенный когда-то «Огнями большого города», становится маститым режиссером и снимает философские фильмы, приковывающие внимание и критики, и зрителей, потому что в этих фильмах есть художественное прочтение проблем времени. Философская составляющая картин (прежде всего это последовательно снятые в 1982 и в 1984 годах фильмы «Остановился поезд» и «Парад планет») настолько мощная и при этом в высшем роде ясная, хорошо понимаемая, что фильмы обсуждаются как общественные события, а не просто как интересные ленты талантливого мастера.
Более того, по прошествии времени становится все больше понятно, что Абдрашитов диагностировал не только нравственные недуги общества периода «застоя», но и те болезни, с которыми человечество должно бороться из века в век, потому что они чрезмерно опасны, они мимикрируют, и они носят хронический характер. Речь о нравственном распаде общества и личности, о том, что духовный поиск – это мучительный, но единственно верный способ остаться человеком.
Один из итальянских критиков писал, что «если бы “Парад планет” снял Феллини, то это был бы самый насыщенный его фильм». Почему бы не согласиться с этим мнением?
Позднее были сняты «Слуга» и «Время танцора» – и это были иные грани режиссерского таланта Абдрашитова.
Не будет ни ошибкой, ни допущением сказать, что крупный мастер, большой талант всегда говорит о главном, какой бы фильм он ни снимал: философскую ли притчу или, как можно говорить в случае «Огней большого города», мелодраму. Абдрашитов говорит: «Чаплин – человек, безусловно, ренессанса, масштаба Леонардо да Винчи; человек, который умел делать все, абсолютно все».
…Мы можем лишь попытаться представить себе мелодраму Леонардо да Винчи.
Фильмы Вадима Абдрашитова благородно просты по форме, что, по моему мнению, является подтверждением их высокой художественности. В связи с рассуждениями о том, что его работы относятся к артхаусу, режиссер сказал: «Я думаю, что наши с Миндадзе картины навряд ли можно отнести к этому, так сказать, направлению. Так сказать, подчеркиваю. Потому что мы всегда выражались четко, ясно и всегда имели в виду будущего зрителя. И наши картины, когда они хорошо прокатывались, были весьма востребованы публикой. Так что в современном смысле никоим образом не могу отнести свои собственные картины к артхаусу. Подозреваю даже, что сегодня артхаус – это когда картина не сложена, не слажена, то есть расфокусировка мысли и чувства, а подчас и самого изображения, фокусы ради фокусов – и вот все это громко называется «артхаус».
«За новые горизонты в языке кино» называется приз, полученный Вадимом Абдрашитовым за картину «Слуга». В коллекции наград не самая, видимо, главная, с учетом того, что горизонты у идущего вперед – всегда новые.
Хотел бы завершить свои субъективные размышления следующим наблюдением: не вдвое, а во много раз интереснее смотреть фильмы больших режиссеров вместе, один за другим – два фильма двух режиссеров разных лет. Обязательно возникает их перекличка, их диалог, в который мастера вовлекают нас, находящихся перед экраном.
И мы с благодарностью входим в их миры.
«Меня необычайно волнует то, что за финалом картины», – говорит Абдрашитов. Можно расшифровать эти слова как посыл нам: кино – это только по некоторым признакам зрелище. На самом деле и по большому счету – это возможность понять мир и себя.
Слово Вадиму Абдрашитову
Началась проекция, и я уже испытываю удовольствие, потому что опять встречаюсь с самым любимым своим фильмом. Я впервые его увидел, когда мне было лет двенадцать-тринадцать. Совершенно случайно я оказался посетителем, слушателем кинолектория в Алма-Ате. То, что это фильм замечательный, и то, что это фильм великий, что это категории высокого искусства, – это не было мною тогда сформулировано, но было понято… Я это помню.
«Огни большого города», на самом деле, – это библия кинематографа двадцатого века. Здесь мелодраматический материал в своей библейской, что называется, простоте и подан. Что может быть более мелодраматического, простого, граничащего в своей простоте с категориями вкуса, безвкусицы, чем красивая девушка-цветочница, живущая с аккуратной, очаровательной бабушкой, да притом эта девушка еще и слепая? И ей нужны деньги на лечение, и этих денег у нее нет.
Режиссер Вадим Абдрашитов рассказывает о фильме Чарли Чаплина «Огни большого города»
Кадр из фильма Чарли Чаплина «Огни большого города»
Если не знать этой картины, если не знать, что в мире существовал Чаплин, то более опасного материала трудно поискать. Мелодраматическая пружина заведена: слепая девушка нуждается в лечении, нужны деньги. Есть некий движитель, а само устройство этих «часов» заключается в этом маятнике: «узнал – не признал, узнал – не признал» богач вот этого самого Чарли, которому эти деньги нужны?
Меня восхищает гениальность такого хода: пьяный человек вспоминает своего товарища-собутыльника, а по трезвости – никак.
Это настолько точно и метафорично, настолько гениально условно, насколько и безусловно.
Один из любимых эпизодов: два пьяных человека приходят продолжать веселую жизнь в ресторан, в кабаре, и там разворачивается сцена с эстрадным номером под названием, наверное, «барышня и хулиган», когда герой Чарли Чаплина бросается к ней на защиту… Это безумно смешно. Это смешно, но за этим смехом так много благородства и мужества этого человека, абсолютного благородства…
Афиша фильма Чарли Чаплина «Огни большого города», 1931 год
Самое гениальное, что пришло в голову Чаплину, – это найти маску маленького человека. Маленький человечек с абсолютно априорным благородным началом – и только условия жизни, сама жизнь, время, среда делают его при этих качествах маленьким человеком. Он сопротивляется. И у жизни, времени и среды не получается превратить его в ничто. Он все равно над временем, над обстоятельствами и, в конце концов, над печальным двадцатым веком.
Человек слаб, он живет в тяжелых условиях, жизнь сложна, но жить можно именно вот так благородно, как это делает он. Выдавить слезу из зрителя, в общем, достаточно просто. Существуют простейшие алгоритмы, и если ими пользоваться, то этого можно достичь. Смеяться заставить сложнее.
Дело в том, что и мелодрама эта, и, если хотите, социальный пафос картины в плоскости «богатый и бедный», «толстый и тонкий», – все это сделано и подается настолько глубоко, вкусовые вопросы, проблема возможности пафоса, вопрос возможности ложного пафоса – все это снимается тончайшим, великим юмором Чаплина. Вот он дает деньги слепой девушке, и я готов уже заплакать от мелодраматического пафоса этого момента, но я не плачу, потому что меня выводит из этого состояния поразительный жест Чарли Чаплина: она его поблагодарила, а он настолько растрогался, что свою заначку – долларовую бумажку – он и ее отдает девушке.
Кадр из фильма Чарли Чаплина «Огни большого города»
Кадры из фильма Чарли Чаплина «Огни большого города»
Фильмы Чаплина как достижения киноискусства лежат в иной плоскости, чем достижения кинопроизводства – я это не могу иначе назвать, – кинопроизводства в виде, например, «Титаника» или других картин, которые сегодня выдаются за достижения кинематографа, а на самом деле являются достижениями кинопроизводства, но никак не достижениями киноискусства. Они лежат в разных плоскостях, но уверяю вас, что зритель, который восторгается «Титаником», вполне может восторгаться и чувствовать разницу между «Титаником» и Чаплиным.
Я думаю, что это один из современных кассовых фильмов. Вопрос, как говорят, в его раскрутке. Вопрос в том, как его подать. Но я уверен, что если кто-то из умных продюсеров задумается о перенесении на современный большой экран этой картины, умело подаст фильм средствами маркетинга, то зрители будут смотреть, будут благодарны за то, что их познакомили с этой выдающейся картиной двадцатого века.
Чаплин – человек, безусловно, ренессанса, масштаба Леонарда да Винчи, человек, который умел делать все, абсолютно все. Музыка его гениальна. Наверное, если бы не было кино, он был бы выдающимся, великим композитором. Я не могу это доказать, но я в этом уверен. Достаточно просто прислушаться к музыке… Великий композитор Нино Рота, например, весь вышел из музыки Чаплина. Я могу много режиссеров назвать: и Гринуэй, и Феллини – это все корнями отсюда… все отсюда. Там есть гениальный эпизод боксерского боя – обратите внимание, какая там музыка. Это абсолютно современная музыка. Это не музыкальные номера, это киномузыка.
Кадр из фильма Чарли Чаплина «Огни большого города»
Знаю картину наизусть. Я однажды даже на спор выиграл коньяк, потому что доказал, что знаю картину наизусть. Меня проверили по монтажным листам.
В этой картине, казалось бы, очень просто устроенной, существует то, что впоследствии в драматургии было названо открытым финалом. Финал ведь открыт. И, если можно так сказать, некоторая недофинальность конца фильма, она волнует чрезвычайно. Волнует не только то, что эти два героя – она и он – встретились, а то, что финал фильма не есть финал этой истории. Финал этой истории гораздо более грубый – это невозможность их воссоединения. Чаплин гениален, он не допустил воссоединения этих людей, это было бы неправдой. Все то, что до этого, – это правда, несмотря на условность этой картины, всех приемов, которые работают в ней. Воссоединить героев было бы неправдой, и он не делает этого, не идет на это.
…Меня необычайно волнует то, что за финалом картины.
Кадр из фильма Чарли Чаплина «Огни большого города»
Алексей Балабанов смотрит фильм
«Стрелочник»
Монолог о кино, «о времени и о себе» Алексея Балабанова заканчивается характерно и емко: «Правда в том, что ты живешь определенный промежуток времени с кинематографом и накапливаешь, накапливаешь, накапливаешь».
В этом смысле кинозритель словно бы и равен кинорежиссеру, потому что тоже накапливает от фильма к фильму свой капитал впечатлений, мыслей, образов, нашедших отклик в душе. Накапливает в том числе свою кинозрительскую квалификацию. Кто-то остается приверженцем любимого жанра, кто-то из кинозала уходит к телевизору, а кто-то – и это, видимо, наиболее интересный для настоящего кино тип зрителя – растет в умении постигать и язык, и философию кино.
Продолжая вчитываться в монолог Алексея Балабанова (и вглядываться в человека в картине «Алексей Балабанов и “Стрелочник” Стеллинга»), продолжим курсивом избирательное цитирование с совсем краткими нашими комментариями.
«Я ходил смотреть все огульно – все, что выходило».
Кинозритель 1959 года рождения принадлежит к тому поколению, которое именно х о д и л о в кино, потому что тогда не было возможности посмотреть или просто даже насчитать в телепрограмме десятки фильмов в день, а в Интернете – тысячи. Это послевоенное по сути и ментальности поколение л ю б и л о кино. И если эта неизбежная любовь приходила к человеку ярко талантливому, каким был Алексей Балабанов, если после военно-переводческой службы на суше и на море хватило воли и зова уйти в кинематограф, то скажем, что повезло и Балабанову, и кинозрителям.
«В кино я находил те коды, которые любил в литературе…»
При этом только два первых полнометражных фильма Алексей Балабанов снял по мотивам литературных произведений Сэмюэля Беккета и Франца Кафки. Но ведь речь о тех кодах, которые подразумеваются изречением: «Вначале было слово». Это не преувеличение масштаба, потому что библейская истина никакими масштабами и линейками и не измеряется, к счастью.
«Когда коммерческий кинематограф достигнет какого-то этапа, когда люди объедятся им, тогда они будут искать какие-то другие формы. Когда наедятся сериалами… Важно, чтобы это была киноаудитория, чтобы эти люди ходили на наше кино».
«Чтобы люди ходили…», «Я ходил смотреть…».
Так замыкается круг, в центре которого человек поразительной режиссерской судьбы – абсолютно оригинальный, удивительно цельный талант, сумевший в кино с т а т ь с о б о й, сохранить собственную единственность – то, что глубже и полнее индивидуальности.
Подразумеваемый этап коммерческого кинематографа, время, «когда люди объедятся им», – наступит ли он хоть когда-нибудь? Гадать не будем. Важнее сказать, что Балабанов своими фильмами воспитал своих кинозрителей, привел их не в условный артхаус, к которому его иной раз причисляют, а именно в высокий дом искусства. Искусства кино.
Определенность почерка и стиля всегда лучше, чем усредненный «добротный уровень» с его уж слишком узнаваемыми приметами. Экран, скажем так, может постепенно блекнуть именно от фильмов среднего качества. Нужен яркий луч. «Балабанов шел по прямой… по лучу», – отмечал Никита Михалков.
Яркий талант смотрит окрест себя шире, чем смотрит мастеровитость. Потому, наверное, что сам с в е т и т. Свет этот проникает и в темные углы души и жизни человеческой, чтобы не болезненно любоваться ими, а исцелять горьким лекарством, ибо «сахар» в искусстве вреден.
Юрий Норштейн (говоря о фильме «Мы из Кронштадта») рассуждает словно бы и о творчестве Балабанова – в глубоком контексте: «Есть какая-то постоянная величина, она утоплена сейчас, но она существует, она есть. Это если шарахнут по музею, если окончательно перестанут читать настоящую литературу… то все равно это кончится. Кончится безумство. И вдруг увидят, что есть слово, – понимаете? Первым было Слово.
Не должно быть лубочности, не должно быть золотушности. Сегодня идет переедание “сахара”, и чувства, и мысли – и люди становятся золотушными. Вот в этом смысле не хватает трагизма. Человек должен получить трагизм, чтобы очиститься».
Сергей Сельянов, продюсер и друг Алексея Балабанова, назвал его русским гением. При жизни в высоких оценках из уст больших художников недостатка тоже не было. Не было недостатка в разных, иногда вразносных мнениях. Этот спектр – от восхищения до отторжения – сам по себе характерен для оценки яркого, огромного таланта, погруженного в творчество не только за сценаристским столом, но и на съемочной площадке.
Нам представляется, что именно этот процесс творчества и запечатлен в ленте «Алексей Балабанов и “Стре-лочник” Стеллинга».
Слово Алексею Балабанову
Давайте начнем с начала, со времени, когда живет человек. В свое время, когда я начал ходить в кино, я учился в институте в Нижнем Новгороде. Я ходил смотреть все огульно – все, что выходило. И «Стрелочника» я посмотрел, и там придумок очень много, а потом «Летучий голландец» – ну, это более серьезная картина.
Влияния нет, наверное, никакого, потому что я уже тогда, собственно говоря, все придумал. Режиссерский сценарий был готов, я знал, что и как буду делать. Мне понравилось, что этот человек в то время близко со мной «дышал» – раньше меня, похоже, скажем так.
Человек рассказывает об абсолютно вечных ценностях, очень простых и ясных, но при этом под очень странным углом. Интересно это, если учесть, что я очень люблю Сэмюэля Беккета, Франца Кафку… Ты сначала же читаешь книжку – так в моей молодости было, – ты находишь какие-то вещи в литературе, а потом обнаруживаешь их в кино. И тебе нравятся такие фильмы, потому что ты готов принять такую форму. Я пришел именно через литературу, а не через театр. Я театр как не любил, так и не люблю совершенно. Это совершенно чуждая кинематографу область искусства, скажем так.
Режиссер Алексей Балабанов, известный зрителю по фильмам «Брат», «Брат-2», «Груз-200» и «Морфий»
Кадр из фильма Йоса Стеллинга «Стрелочник»
В кино я находил те коды, которые любил в литературе, что отвечало моим пристрастиям. Абсолютно маргинальное кино, так же как и «Про уродов и людей», никогда не будет нравиться в нашей стране, а в Англии фильм с успехом прошел в кинотеатрах. Странно, но…
Люди, которые не смотрят сериалы и всякие программы, понимают, что мои фильмы ближе к реализму. Мера условности – в самой, скорее всего, истории, а не в пластике актеров, кто как двигается. Там странности есть – они ближе к фильму «Счастливые дни», чем к этой картине.
Странное поведение… Кажется, от человека ждешь в определенный момент вот такого поведения, а он почему-то поступает совершенно по-другому.
Про любовь, про таких людей странных… Они все странные, просто это мера условности, которую находит режиссер, и он потом в ней играет. Если бы подобный эпизод был в каком-нибудь нормальном фильме, скажем так, американском, всех бы дернуло, потому что это с определенной точки зрения идиотизм, а если все построено на этом уровне, то, приняв этот мир условностей, забываешь об этом – и все.
Кадры из фильма Йоса Стеллинга «Стрелочник»
Кадр из фильма Йоса Стеллинга «Стрелочник»
Я нерациональный человек. Мне бы не понравилось, если бы там не было чувства. Режиссер своих героев любит. Во всяком случае, он испытывает к ним какие-то добрые чувства, и это передается. Кино про любовь нельзя снимать без теплых чувств. Одно дело – когда ты снимаешь про каких-то бандитов, а другое дело – когда ты снимаешь про любовь. Совсем разные подходы: либо ты фиксируешь, либо ты вкладываешься.
Существуют подходы рациональный и эмоциональный. У Стеллинга подход скорее эмоциональный – хотя он хороший режиссер, у него все точно и ритмично, он считается классиком, наверно. Какая у него аудитория, я не знаю – может, у него фестивальная аудитория только. В нашей стране нет зрителя на такие фильмы, у нас нет арт-аудитории, потому что у нас пока недостаточно развита вот эта вот коммерческая кинематография. Если она будет развиваться дальше, то немедленно возникнет альтернатива – это естественный процесс, у нас он пока затормозился.
Кадр из фильма Йоса Стеллинга «Стрелочник»
Когда коммерческий кинематограф достигнет какого-то этапа, когда люди объедятся им, тогда они будут искать какие-то другие формы. Когда наедятся сериалами… Важно, чтобы это была киноаудитория, чтобы эти люди ходили на наше кино.
Если честно, то мне нравится огромное количество других фильмов, совершенно противоположных. Просто этот фильм выделяется из ряда других, которые мне нравятся. Мне нравится фильм «Гладиатор», как и большинству народа. Я люблю широкомасштабное кино. Вы просто спросили, кто нравится, – я сказал: Стеллинг.
Кто-то скажет: Эйзенштейн, «Стачка». Я, если бы придумал эту сцену с лошадью на мосту, был бы счастлив, наверное. Это круто.
Правда в том, что ты живешь определенный промежуток времени с кинематографом и накапливаешь, накапливаешь, накапливаешь.
Алексей Герман смотрит фильм
«Седьмая печать»
Однажды заметил: три фильма Алексея Германа (здесь и далее речь идет об Алексее Германе-старшем) несут в названии пусть внешне случайное, но по-своему явное родство с фильмом «Седьмая печать» Ингмара Бергмана. Это «Седьмой спутник», «Проверка на дорогах» и «Трудно быть богом». Второй фильм из этого краткого списка здесь вот почему: герои «Седьмой печати» тоже ведь проходят проверку на дорогах. Тех, что ведут, – куда?
К Богу, к смерти, к вечности, к спасению? К свету или к тьме? На земляничную поляну или на смертный костер?
О третьем же фильме – «Трудно быть богом» – разговор впереди. (Хотел бы здесь заметить, что это эссе не претендует на научный подход. О творчестве Ингмара Бергмана и Алексея Германа существует огромная литература, в этой сфере циркулируют как устоявшиеся концепции, так и новые оригинальные исследования и подходы. Моя задача достаточно локальна: я пишу о своих впечатлениях и излагаю мои мысли, не имея целью внести собственно научный вклад в исследование наследия выдающихся мастеров кино.)
Также впереди разговор и о фильмах «Двадцать дней без войны» (в «Седьмой печати» тоже обходится без войны) и «Хрусталев, машину!» (герой которой, назначенный продлевать жизнь временно великим мира сего, бежит от смерти – как бежит от нее, избегает ее тот, кого проницательная критика иногда называет действительным г л а в н ы м героем «Седьмой печати», – акробат, жонглер, проще говоря, а р т и с т Юф).
И фильм «Мой друг Иван Лапшин» мы как бы увидим в несколько новом, неожиданном, может быть, свете – в свете творчества Бергмана.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71377522?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Владимир Малышев
Тип: электронная книга
Жанр: Кинематограф, театр
Язык: на русском языке
Издательство: ВЕЧЕ
Дата публикации: 01.12.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Автор книги доктор искусствоведения, профессор Владимир Малышев более сорока лет работает в кино, одиннадцать из которых в качестве директора Госфильмофонда СССР (Российской Федерации). В те годы были сняты уникальные документальные картины цикла «Фильмы моей жизни», которые легли в основу настоящей книги. Крупнейшие российские кинорежиссеры рассказывают в ней о творчестве отечественных и зарубежных коллег и о своих кинолентах. Это также рассказ о неизвестных страницах и эпизодах нашей и мировой киноистории, воспоминания о Москве кинематографической, внесшей неоценимый вклад в сокровищницу кинематографа.