Главная страница | Современная русская литература | Мысли

Мысли
Полина Томилина
Виктория живёт обычной жизнью, ежедневно вступая в схватку со своим разумом. Работая продавцом, ей приходиться учиться терпению и принятию своей немощи.
На своём пути она сталкивается один на один со своими мыслями, которые ведут настоящую битву в её голове. На кону только одна ставка, её бессмертная душа. Справиться ли Вика с этой битвой, сможет ли услышать голос истины и найти путь?

Полина Томилина
Мысли

Глава 1
«Тюрьма. Моё тело – это тюрьма для души, заключённой на муки собственной совести… Что за ерунду они слушают, эти подростки?! – доносился тихий звук из плеера соседа, – ха, давно ли я сама не подросток, – Вика попыталась сосредоточиться на своём рюкзаке, который лежал на коленях, чтоб ни смотреть по сторонам, – потёрся, надо купить новый».
– У Родины выходят? – крикнул водитель.
– Да, – ответила девушка и выскочила из салона. По маршрутке прокатился вороватый смех, кое-где дополняясь шепотом.
– Остальные хотят еще покататься, – ответил самодовольный невзрачный дядька у выхода. Он сидел, откинувшись назад, широко раскинув ноги, словно делает вызов окружающим всем своим видом. Его глаза сверкнули наглой ухмылкой готовой к словесной атаке. На чем зиждилась такая самоуверенность, было не ясно, выглядел он абсолютно не узнаваемо, и если бы пришлось увидеть его снова, навряд ли кто-то вспомнил бы его лицо. Смех резко затих, женщины сделали вид, что ничего не слышали, отречённо отвернувшись в окно. Обида резанула их нежные сердца, уставшие от повседневных бытовых забот и плоских мужских шуток. Ещё минуту назад им не казалось это таким обидным.
«Я конечно не красавица, но воздержусь!» – подумала Виктория, оценив внешность самодовольного дядьки. Жестокость, сопряженная с черным юмором была для неё защитной реакцией от невежества окружающей действительности. Она не пыталась казаться милой, словно пубертатный период остановился в ней на стадии развития и прижился со своим юношеским максимализмом и нетерпимостью к обстоятельствам. Она тяжело воспринимала несправедливость, каждый раз с особой горячностью бросалась в бой, отстаивать свои и чужие права. Её горячую страсть к справедливости расценивали как ненормальность. От этого ей становилось физически плохо, но по-другому жить она не умела.
«Я назвала бы тебя Толик. Бьюсь об заклад, что ты один из тех, что «всю ночь рисовал» свои «свежие» пять тысяч», – эту бесящую шутку Вика слышала от мужчин ежедневно, проверяя крупные купюры. При этом они сжимались в кулак, будто им становилось неловко, от того что к ним проявили недоверие, потом резко расправлялись в плечах и бросали в бой всё своё остроумие: «Всю ночь рисовал… Смотри не испачкайся, краска не высохла… Горячая ещё…» Вика всегда удивлялась, почему они думают, что это должно быть кому-то смешно, и от чего они мыслят так шаблонно. Где они берут этот единый справочник ответов на неловкие ситуации? Конечно, это были не все мужчины, но лишь некоторые. Но и их хватало для статистики. Женщины, почему-то воздерживались от подобных шуток, возможно, этот справочник не видела ни одна из них. Эта тайна была не раскрыта.
Под именем Толик в ее понимании скрывался определенный тип. То был мужчина с широким лбом, на глаза его спадали большие прямоугольные очки с толстым стеклом. Это тот мужчина, что ведет себя развязно и нарочито пошло в присутствии женщин и приседает при виде соперника. Он сжимается от страха перед мужчинами, но отыгрывается за своё ничтожество на женщине. Часто пьёт. Незаметен в толпе, кажется, что носит в себе страшные тайны. Такие Толики напоминали ей маньяка. Такого соседа она знала еще в детстве, тогда он казался ей страшным монстром. Позже, в её воображении, он возглавил ряд мужчин с такими же чертами, и подарил им своё имя как нарицательное.
«Ооо, нет, нет, нет, – зашедший вновь мужчина впихнул себя четвёртым на заднее сидение газели, Вику автоматом выплюнуло вперед. – Оторвать руки тому, кто конструировал эту душегубку, чтоб тебе вечно ездить по кругу на этой жестянке».
Тело Вики спрессовали соседи, казалось, что рёбра вот-вот лопнут под давлением встречных тел. Она сделала глубокий вдох и выпрямила изнывающую спину. Сиденья в этих маршрутках были жутко не удобными, от них всегда в качестве послевкусия еще долго болела спина. Она попыталась снова отвлечься от случайных прохожих и погрузить себя в мир собственного сознания: «Всё ли в этой жизни так однозначно? Какое решение может считаться верным? Может то, что не принято. Можно ли сказать, что я вышла из точки «А» и пришла в ту пресловутую точку «В»? Как узнать, до какой точки мне непременно нужно дойти? Может я свернула не туда? Кто-нибудь вообще знает, что мне нужно, если я сама не знаю. Вообще, шла я, или плыла по течению все эти годы своего непрерывного существования? Рюкзак принял абсолютно бомжеватый вид. И почему я раньше этого не заметила, когда упустила момент? Срочно надо заняться этим вопросом. И вообще… А что вообще я делаю преднамеренно в этой жизни? Или можно сказать, что я живу бессознательно и не отвечаю за дела минувших дней? Как я могла забыть наушники, сейчас бы слушала музыку, а не вот это вот всё. – Вика снова уткнулась в сумку попытавшись найти потерю. – Говорят, мы отвечаем за грехи родителей. А что, зато, есть, кого винить… Или всё-таки моя жизнь результат моих поступков, мыслей, мой выбор… Неужели правда, что за всё мне придется отвечать? Сейчас или после? – Она посмотрела в окно, дорога казалась бесконечной. – Вот если бы не этот драный автобус, стоило бы об этом думать? Интересно о чем думают они?» – Вика снова окинула салон взглядом. Автобус был набит людьми до предела. Казалось, что вот еще минута, и он начнёт выплевывать их наружу с верхнего люка. Посмотрев на каждого по очереди, она попыталась представить их характерные черты. Иногда ей казалось, что все они индивидуальны и неповторимы, и непременно каждый из них имеет свою особенность. Что-то, что отличает его от остальных. Бывало и так, что все они раздражали её как один, и тут же куда-то пропадало это стремление найти в них что-то исключительное.
«Вот те на, Толик вышел. Пока я наслаждалась видом своей ободранной сумки, народ в автобусе сменился навсегда. Хм… Теперь это уже совсем другой автобус… Прежним он уже не будет, – она сменила ракурс и кинула взгляд на свои ботинки. – Ну, блин забыла помыть, да что б тебя… Страшный рюкзак, грязные ботинки, на кого ты похожа Виктория Игоревна, – подумала Вика и продолжила прежний ход мыслей. – И вообще, однажды меня не станет! Вокруг всё будет так же, как в этом автобусе, будто меня здесь и не было. Мир не перестанет быть после… – она продолжала смотреть в окно, провожая ветхие улицы своего города. – Как жить, зная, что всё равно рано или поздно настанет твой черный день?»
Всю эту жизнь, Вика периодически думает о смерти, так ли пугает её неизбежность этого события, или сами обстоятельства диктуют, что она должна жить вдумчиво и вкрадчиво, будто на цыпочках, пробираясь сквозь дебри собственного уныния. От этого в её голове рождаются всё новые и новые вопросы. Эти фразы они словно неоткуда врываются в её сознание. Иногда она и вовсе задумывается – «Я ли столь уродлива, что могу мыслить такое? Что за чудовищные мысли лезут в мою голову?». Смотрит ли она телевизор; идёт ли по улице; едет ли в автобусе изо дня в день, пробиваясь сквозь толпу людей, проживающих такие же истощенные на события жизни – мысли не дают ей покоя.
Её взгляд случайно падает на ноги женщины в капроновых колготках, в которые аккуратно уложен ровными линиями черный слой не бритых волос, глаза смыкаются от изумления. Она отводит взгляд, и что бы отвлечься, смотрит безучастно на девушку, чьи губы достигли своего пикового роста и пытаются говорить с подругой.
«Была, наверное, красивая, непременно была красивая. Какие живые глаза, и зачем они себя так уродуют? О чём они думают? Мысли, мысли… зачем опять мне лезут эти мысли в голову, и ведь снова осуждаю, будто они мне нужны – все эти люди. Зачем они мне? Сколько можно это терпеть. Нет, ну я же подумала хорошо, да непременно хорошо. Надо же о чем-то думать. Господи, как же не думать».
Вика снова закрыла глаза, что бы притянуть к себе позитивные мысли. Позитивными мыслями в её понимание было отсутствие критики в адрес посторонних людей и сплошной бесконечный самоанализ: «Что теперь меня ждёт? Может сказать ПетроПалычу про тот заказ, я же не виновата. Ага, сказать. Он всё равно поддержит менеджеров. А эти опять соврут, разве может быть иначе. Я же хотела думать о хорошем… Господи! Аж голова заболела… Моя остановка», – Вика торопясь вскочила с кресла, пытаясь протиснуться в начало автобуса.
– Женщина-а-а! Уберите рюкзак! Что вы в меня тычете? Это фирменное безобразие, – протяжно прошипела дама в шерстяных колготах. Голос её оказался на редкость гнусавым, будто аденоиды распирали ей нос, пытаясь сбежать. Весь автобус по щелчку скрипучего голоса обернулся в сторону Виктории. Убедившись, что продолжения не последует, народ вернулся к своим делам.
– Простите, – тихо прошептала Вика, снимая рюкзак: «Сама ты женщина, какая я тебе женщина, – разливались мысли в голове Виктории, – лучше бы побрила ноги, чего злая как собака. Ааа …. отсюда и лишний волосяной покров, понятно», – мысли неумолимо тянули на самое дно преисподнии. Вика покрылась ярким пунцом, а внутри словно разогрели печь негодования. Этот пожар разгорался с каждой новой ответной фразой, летящей в её голове в сторону женщины в шерстяных колготках. «Почему я не могу ответить! Иду, веду сама с собой перепалку. Убожество. Этот адский пожар, смогу я его когда-нибудь погасить? Может в аду так же жарко, как сейчас в моей душе, бесит всё! Надо было её просто послать и успокоиться. Почему надо обязательно испортить человеку день?» – Вопрос, который всегда первый вставал на повестку дня: они ей портят день, или же она себе? Почему она словно магнит притягивает к себе людей с плохим настроением, или всё-таки она формирует их настрой. Мысли водопадом пронеслись в голове, утекая куда-то в серую вечность.
Вика молча добиралась до работы, тихо перебирая шаги и глядя на снег под ногами. Ботинки, покрывшиеся белыми разводами от соли, сейчас раздражали как никогда. Она воткнула ногу в сугроб, чтобы попытаться отчистить налет. Поняв, что идея изначально была провальной, взбесилась еще больше и пошла дальше, отпинав как следует проклятый сугроб.
«Надо пережить целый рабочий день, а я в бешенстве. В бешенстве, будто не выпила кофе с утра… А я выпила… дыши Викуль… спокойно… почему я опять забыла про молитву… Господи, Иисусе Христе, сыне божий, помилуй меня грешную», – Вика стала повторять молитву, где-то она читала, что это помогает… Сама не зная почему, она верила что это её успокаивает читая всякий раз, когда ей становилось страшно, плохо и больно, между разговорами со своим сознанием. Ещё шаг: «Господи, Иисусе Христе, сыне божий, помилуй меня». Шаг за шагом пожар медленно стал утихать, мысли – сошли на нет: «И всё-таки они не виноваты, в том, что у меня нет настроения».
Вика и не заметила, как оказалась на пороге магазина, в котором, вот уже третий год, отбывала срок тюремного заключения, такими изнурительными ей казались эти дни. Порой она вовсе забывала, что такое жизнь, работая по две недели без выходных. Сто двенадцать рабочих часов вместо сорока, без перерыва на отдых, с правом на пятиминутный перекус: так выглядел двухнедельный марафон по предоставлению отпуска коллеги по отделу. Работа от слова раб. К концу второй недели, понятие зомби в её понимании принимало облик отражения в зеркале. После прохождения рабочей дистанции ей давали два выходных. Выходные пролетали незаметно, не давая отдышаться и подготовиться к новому рабочему забегу. Свежий воздух встречался с ней между походами на работу и обратно, он был в её жизни случайным прохожим, который ей безумно нравился, но был для неё так же не досягаем как проезжающий мимо скоростной поезд. Каждый раз он давал ей надежду на долгие отношения, но расставание было неизбежным. Их разлучал изнурительный труд и неизбежная бесконечность. Казалось, что жизнь зациклилась в одной точке, кружит как волчок, по кругу вызывая рвотный рефлекс и дикое головокружение, и только возраст напоминал ей о том, что она уже не подросток и время не стоит на месте. Каждый новый год своей жизни она считала от своего рождения, так засасывала её монотонность собственного бытия. Она искренне полагала, что ей немного за восемнадцать, посчитав, удивлялась, что ей скоро будет двадцать пять, после чего снова старалась поскорее об этом забыть.