Канцелярская крыса. Том 2
Константин Сергеевич Соловьёв
Nova Fiction. Русская городская фэнтези
Новый Бангор – ничем не примечательный остров в Тихом океане, один из многих в Британской Полинезии. Но тех, кто волей судьбы оказался на этом крохотном кусочке суши, ждет крайне неприятное открытие.
И молодой, подающий надежды клерк из лондонской канцелярии Герти Уинтерблоссом убедился в этом на собственном горьком опыте. Едва Герти ступил на остров, как у него украли личные документы, из-за чего в местной Канцелярии клерка приняли за известного полковника Гая Нормана Уизерса. Последний прославился своим бесстрашием и отчаянными выходками, и на него возлагают большие надежды по распутыванию сложного дела, связанного с убийствами.
Но чем глубже Герти увязает в этой возмутительной лжи, тем больше страшных тайн раскрывает мрачный остров.
Константин Соловьев
Канцелярская крыса. Том 2
© Константин Соловьев, текст, 2024
© goldeldarka, иллюстрация на переплете, 2024
© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2024
Часть 4
Машины и демоны
Не хвастайся, дряхлый рассудок людской,
Безумству – любовь и почет.
Сулишь ты, рассудок, уют и покой.
Безумство восторг нам дает![1 - Пер. С. Маршака.]
Роберт Бернс
– Значит, ничего нельзя сделать? – уточнил Герти упавшим голосом.
Тон этого голоса ему самому не понравился. Именно таким тоном мальчишки обычно спрашивают у строгой матери, нельзя ли не есть спаржу на обед.
– Насколько я могу судить, терминал совершенно исправен, сэр, – сухо заметил техник.
Таким тоном строгие матери обычно говорят: «Спаржа необычайно полезна, и в твоем возрасте есть ее совершенно необходимо».
Машина тихонько посвистывала, остывая после напряженной работы, из ее недр еще тянулись струйки дыма, отчего казалось, будто внутри притаилось не меньше полудюжины карликов, курящих крошечные трубки.
Карликов там, конечно, не было и не могло быть. Герти убедился в этом лично, когда техник, недовольно ворча, вскрыл терминал и разложил на полу его потроха – великое множество деталей, похожих на запчасти часового механизма. Крошечные муфты, шатуны, двойные шестерни, балансиры, протяжные валы, зажимы, штыри, подшипники, рычаги, болты… Свободного места не хватило бы даже для мыши, не говоря уже о семействе работящих гномов. Дым, поднимавшийся над поверхностью гудящего терминала, был лишь рассеивающимся паром, на энергии которого и работал аппарат.
Но, даже зная все это, Герти никак не мог проникнуться к терминалу уважением. Его медная тумба, водруженная неподалеку от письменного стола, отчего-то ассоциировалась у него с вещами неприятными и тревожными. То с древним алтарем, терпеливо ждущим жертвоприношения, то с урной для человеческого праха. За все время Герти так и не удалось научиться воспринимать терминал естественным элементом обстановки. Он неизменно выбивался из нее, мозолил глаза и обращал на себя внимание.
Следовало ожидать, что проклятая машина подбросит подлость в тот единственный раз, когда по-настоящему окажется нужна.
– Послушайте, эта штука не работает, – сказал Герти в который раз, наблюдая за тем, как техник, пыхтя, собирает медные и никелированные потроха в единую конструкцию. – Вы слышите? Она не работает!
– А я нахожу, что терминал в полной исправности, – отвечал ему техник откуда-то из самых недр машины. – Вплоть до последнего болта.
– От башенных часов моей прабабки и то было больше пользы, чем от этого аппарата, – с раздражением заметил Герти. – Я же говорю вам, он не работает!
– Не вижу никаких повреждений, мистер Уизерс.
– Он поломан!
Техник устало вздохнул, на секунду перестав протирать ветошью какой-то хитрый узловатый вал.
– Вы не могли бы сказать, что именно не работает, мистер Уизерс?
– Все не работает! – в сердцах бросил Герти. – Согласитесь, если бы он работал, мне не пришлось бы посылать за вами! Но я был вынужден обратиться за помощью.
– Уточните, что именно не функционирует, – терпеливо попросил техник.
Он был похож на всех служащих Канцелярии, как одна человеческая тень похожа на все прочие. Тот же глухой старомодный костюм со строгим галстуком, более уместный на похоронах, чем в государственном учреждении, то же невыразительное, нездоровой бледности лицо, тот же голос, глухой и совершенно бесстрастный. Герти даже не был уверен в том, что узнает этого техника, если встретит его где-нибудь в коридоре Канцелярии получасом позже. В этом мире полумрака и болотной сырости все обитатели были пугающе похожи друг на друга.
«Может, и мне со временем уготована такая метаморфоза? – уныло подумал Герти, наблюдая за тем, как россыпь деталей постепенно превращается в ненавистный ему корпус терминала. – Может, это будет происходить со мной постепенно, исподволь, как течение хронической болезни?.. Сперва я потеряю интерес и аппетит, потом сделаюсь равнодушен и хладнокровен, как рыба. Ну а костюм, должно быть, станет последним штрихом в деле превращения Гилберта Уинтерблоссома в полковника Уизерса, плоть от плоти Канцелярии…»
Именно поэтому ему нужно покинуть Новый Бангор настолько быстро, насколько это возможно в его, Гилберта Натаниэля Уинтерблоссома, обстоятельствах.
Именно поэтому ему нужна эта проклятая счислительная машина.
– Что-то, должно быть, разладилось в ее внутренностях, – сказал он технику. – Вы уверены, что их не надо почистить от ржавчины или, например, смазать?..
– Совершенно уверен, мистер Уизерс. Что именно неправильно делает терминал?
– Он не может выдать дело, на которое я направил запрос!
– Вы уверены, что верно составили запрос, сэр? Счислительная машина обрабатывает лишь те запросы, которые составлены на ее математическом языке.
– О да, вполне уверен! – язвительно заметил Герти, демонстрируя целую россыпь усеянных крохотными отверстиями мемокарт на своем столе. – Я компостирую эти картонки уже третий день, и у меня свело руку от компостера настолько, что временами я ощущаю себя кондуктором на королевской железной дороге!
Язвительность не могла в должной мере пронять техника Канцелярии. Возможно, его могла пронять лишь выпущенная с близкого расстояния пуля. Герти почувствовал, что в скором времени будет готов и к подобному испытанию.
– Составление запросов – непростая процедура, мистер Уизерс. Существуют определенные правила и формы. У вас в кабинете должна быть инструкция…
– Талмуд толщиной в тысячу страниц, – вставил Герти. – А уж содержание! По сравнению с ним даже учебник латинского языка кажется легкой современной пьесой!
– …при составлении запроса советую особенное внимание уделить разделу третьему «Первичный синтаксис линейных команд ввода», а также разделу пятому «Семантика поисковых запросов» и семнадцатому, добавочный пять, «Макрокоманды и их обособленные переменные».
Герти подавил желание схватить пухлый том инструкции, покоившийся на полке, и вышвырнуть его из окна кабинета прямиком на мостовую. Но ему самому пришлось признать, что хоть это и вызвало бы на какое-то время душевное облегчение, едва ли приблизило бы его к цели. Поэтому он несколько раз медленно вздохнул, успокаивая нервы, и вновь обратился к технику:
– Будьте уверены, я штудировал все эти разделы три дня и перевел уйму картона! Я уверен, что в итоге запрос составлен мной по всей установленной форме, на языке вашей разлюбезной машины. Видите? – Он помахал перед лицом техника мемокартой. – Вот мой запрос. Но вместо того, чтоб передать из архива запрошенное дело, машина несет какую-то чушь! Взгляните, что она выдала мне вместо дела, которое я запрашивал! Полюбуйтесь!
Но техник не горел желанием вникать в содержимое протянутой ему папки. Он спешил вернуть разобранный терминал в прежнее состояние и, кажется, не собирался хоть сколько-нибудь медлить. А может, работа сама спорилась в его умелых руках.
– Возможно, проблема не в терминале, – предположил он, проворно завинчивая крошечные болты. – Он всего лишь устройство ввода, своего рода пишущая машинка, один из множества элементов «Лихтбрингта».
– Ах да, мистер «Лихтбрингт»!.. Снова этот механический гений! – Герти вновь не удержался от язвительности. – Великий и могущественный! Превращающий безмозглые пугала в мыслителей, а трусов – в храбрецов!
«А еще ни в чем не повинных людей в служащих Канцелярии! – мысленно добавил он, вспоминая свое мгновенное преображение из клерка Уинтерблоссома в зловещего полковника Уизерса, тень которого то и дело преследовала его даже за стенами Канцелярии. – Впрочем, не могу отрицать, что волшебные башмачки пришлись бы сейчас как нельзя кстати…»
– Я не могу судить о том, верно ли составлен запрос, – сообщил техник, деловито вставляя во внутренности терминала какую-то сложную пружину. – Я обычный инженер, а не управляющий или что-то в этом роде. Мое дело – проверить, работает ли терминал. Ваш полностью исправен.
– Мне кажется, для обслуживания этого Гаргантюа хватило бы взвода трубочистов! – раздраженно бросил Герти, откладывая бесполезную мемокарту.
– «Лихтбрингт» – очень умная машина, сэр, – заметил техник, впервые выказывая что-то похожее на эмоцию, а именно уязвленную гордость. – Это самая совершенная счислительная машина на острове, а может, и на всем свете. Уверен, вы даже не представляете ее истинной мощи и размеров.
– Она настолько велика?
– Размером с город, – просто ответил техник. – «Лихтбрингт» – это не какой-нибудь счетный аппарат, помещающийся в несгораемый шкаф. Это тысячи и тысячи сложнейших приборов и узлов, связанных в одну систему. Шестерни, цилиндры, передаточные ленты, поршни, валы… Все это пронизано гальваническими кабелями и паровыми трубопроводами. Только чтобы смонтировать основные его контуры, в свое время потребовался не один год. Одни только банки его логической памяти занимают шестнадцать акров!
У Герти вытянулось лицо. Его опыт общения с «Лихтбрингтом» был невелик и не сказать чтоб приятен, но он полагал, что имеет дело с чем-то вроде огромного арифмометра, запертого в подвале Канцелярии. Но это… Подобное могло потрясти воображение.
– Где же хранится… кхм… все это?
– По большей части под землей, сэр. Требование безопасности. Все механические части «Лихтбрингта» должны быть надежно защищены от постороннего влияния. От влажности, насекомых, механических повреждений и всего прочего, что может нарушить их работу.
– Сложная, должно быть, штука.
– Необычайно сложная, – подтвердил техник самым серьезным тоном. – Насколько я знаю, нигде в мире не существует машин, подобных «Лихтбрингту». Уникальное устройство, детище профессора Неймана.
– Не знаю, чье он детище, но глубоко убежден, что союз, в котором он родился, был определенно порочен, – не слишком вежливо заметил Герти. – Сейчас меня интересует лишь то, почему я не могу получить дело, которое у него запрашиваю. Как видите, я составил запрос по всем правилам, но в ответ получил какую-то белиберду!
Техник равнодушно стер со щеки потек густого, как патока, масла.
– Я не уполномочен решать подобные вопросы. Могу лишь засвидетельствовать, что ваш терминал в полном порядке и функционирует исправно. В полном соответствии с заложенными в него алгоритмами он отправил ваш запрос дальше, к тому, кому полагалось его обработать.
– И кто же это?
– В зависимости от того, что вы запрашивали.
– Я запрашивал дело Уинтерблоссома. – Герти побарабанил пальцами по столу, демонстрируя полную безмятежность духа. – Может, слышали о таком? Бангорская Гиена.
Техник покачал головой.
– Не припомню. Но если это текущее расследование Канцелярии, вероятно, ваш запрос отправился в оперативный архив. Там собираются все незаконченные дела. Видимо, по какой-то причине в архиве не смогли правильно обработать ваш запрос.
– Просто замечательно! Не смогли обработать, значит! То есть, если полковнику Уизерсу немедленно нужны материалы дела Уинтерблоссома, он не может даже получить дело без того, чтоб не потерять драгоценное для расследования время? Нет, в самом деле, замечательно. Как зовут того, кто занимается архивом? Я немедленно напишу на него жалобу самому мистеру Шарперу!
Техник улыбнулся тонкими и бескровными, как у рептилии, губами.
– Едва ли это возымеет действие, сэр.
Герти выпятил подбородок, чувствуя нарастающее в груди праведное возмущение. Может, на фоне канцелярских крыс он иной раз и выглядел неуклюжей белой мышью, но это не значило, что он позволит обращаться с собой подобным образом!
– Имя! – потребовал он решительно, шаря рукой в столе в поисках чистого листа. – Кто руководит архивом?
– Малфас, сэр.
– Превосходно. Немедленно ему напишу! Мистеру Малфасу придется держать ответ за манкирование собственными обязанностями, раз уж возглавляемый им отдел некомпетентен! Сегодня же и напишу!
– Хорошо, сэр, – равнодушно отозвался техник. – Тогда вам понадобится вот это.
Техник протянул ему чистую мемокарту, которую Герти в замешательстве принял. Обычный лист картона, ничем не отличающийся от тех, что он во множестве извел за последние три дня. Простой прямоугольник, лишенный каких бы то ни было обозначений или надписей. «Что-то вроде билета, – отстраненно подумал Герти. – Только без места назначения, даты и пассажира…»
– Это что же, какая-то шутка? – осведомился он, добавив в голос толику строгости, холодной, как стетоскоп, который врач прикладывает к груди больного.
Конечно же, это была шутка. Одна из тех шуток, которыми персонал любой канцелярии при случае угощает друг друга. Вроде ваксы в чернильнице или приклеенной к столу печати. Только вот техник сохранял на лице абсолютную серьезность. Едва ли он шутил хотя бы раз в жизни. Среди служащих Канцелярии шутки не были распространены.
– Это не шутка, сэр, – спокойно ответил техник, возвращаясь к прерванной работе. – Дело в том, что архивом Канцелярии заведует логический блок «Малфас». Английского языка он не понимает в силу своего устройства.
Покрутив в руках чистую мемокарту, Герти бросил ее к прочим, столь густо испещренным неумелым прикосновением компостера, что они походили на борта кораблей, побывавших в эпицентре Трафальгарской битвы.
– «Малфас»? Так у вас тут две счислительные машины?
– Не совсем. Машина лишь одна, сам «Лихтбрингт». Но для распределения задач и лучшей производительности некоторые ее задачи выполняются четырьмя отдельными логическими блоками. «Малфас» лишь один из них.
– Значит, пять коней в одной упряжке?
– «Лихтбрингт» заключает в себе основные вычислительные мощности и банки памяти. Он – центральный компонент системы, если так можно выразиться, ее ядро и мозг. Все остальные блоки выполняют роль его рук, причем каждая из них занята своим делом, для которого проектировалась.
– Еще лучше, тело с четырьмя руками, – не без сарказма заметил Герти. – Могу себе представить, к какой путанице это приводит, особенно когда хочется поковыряться в носу…
– Никакой путаницы нет, сэр. Машина не совершает ошибок. Вся информация, которая в нее попадает, подвергается детальному анализу и коррекции. Ошибки полностью исключены тремя раздельными проверочными контурами. Машина попросту не умеет ошибаться.
Герти почувствовал себя уязвленным. Быть может, оттого, что сам был живым доказательством: ошибаться проклятая машина умеет самым наилучшим образом. Если бы не ее ошибка, сейчас он носил бы данное ему судьбой и родителями имя.
«И слушал бы, как его выкрикивают надзиратели в местной тюрьме, – оборвал он сам себя. – Эта ошибка, если разобраться, спасла мою шею. Мне стоило бы быть благодарным этому механическому истукану и до конца дней потчевать его лучшим машинным маслом!»
– Так значит, «Малфас» ведает здесь архивами? – спросил он уже не так едко.
Впрочем, технику его отношение было решительно безразлично. Он торопился закончить свою работу и отвечал без излишней охоты.
– Именно так, сэр. «Малфас» распоряжается огромными банками памяти, хранящими тысячи тонн мемокарт и сотни тысяч миль намагниченной проволоки. Это долгосрочная память «Лихтбрингта», его библиотека и архив в одном лице. Там содержится все, что можно выразить в единицах информации, от огромной библиотеки классической литературы до материалов всех текущих дел и расследований.
– Полагаю, информация обо всех гражданах Нового Бангора хранится там же?
– Совершенно верно, сэр.
– Ну хорошо, а чем же заняты другие блоки? Ты сказал, их всего четыре. Значит, «Лихтбрингту» помогает еще кто-то?
– Еще имеются «Асмодей», «Фокалор» и «Набериус».
– Отдает претенциозностью, – проворчал Герти. – Можно было бы назвать их «Джордж», «Фрэнк» и «Гарри», если на то пошло, или…
– Так уж повелось.
– И чем занимается эта троица? «Малфас» у них за архивариуса, это я уже понял, а прочие?
– У каждого из блоков свой круг задач, – терпеливо пояснил техник, пристраивая какой-то громоздкий кожух. – «Асмодей» управляет заводами и фабриками Коппертауна.
Герти уставился на техника с самым неподдельным изумлением.
– Что, швыряет уголь в топку и орудует шкворнями?
– Нет, сэр. Фабричные процессы давно автоматизированы. «Асмодей» контролирует всю производственную линию, от температуры домны до скорости конвейеров. Рабочие – лишь мускульная сила, приводящая в движение технологическую цепочку. Они носят заготовки, убирают мусор, смазывают подшипники…
– Подумать только, машина помыкает людьми!
– В отличие от людей, эта машина не способна ошибаться, – с холодным достоинством заметил техник, которого беседа явно стала утомлять и который не собирался этого скрывать. – А кроме того, она не способна обманывать, воровать сырье, завышать сметы, производить брак, фальсифицировать отчеты и жаловаться на непомерные нагрузки. В конечном итоге работа «Асмодея» оборачивается городу выгоднее.
– Но как же аварии? – не сдавался Герти. – Насколько я знаю, за последние два месяца там было около шести аварий! Это ли не свидетельство того, что ваша машина не справляется со своими обязанностями?
– Аварии были незначительны. И, кроме того, вызваны исключительно человеческим фактором. После каждой аварии мы досконально осматривали все контуры «Асмодея» – он ни на шаг не отступал от производственного плана. Ошибаются люди, мистер Уизерс, машины вроде «Лихтбрингта» не ошибаются.
У Герти было на этот счет свое мнение.
– А этот, как его, «Фокамбор»?
– «Фокалор». В его ведении порт и навигационные службы Нового Бангора.
– Стало быть, он ведет учет складских товаров, руководит погрузкой и выгрузкой, составляет расписание и все прочее в этом духе?
– Еще он занимается лоцией.
– В каком это смысле?
– В самом что ни на есть прямом, сэр. Досконально зная акваторию, все ее течения, банки и отмели, «Фокалор» занимается, помимо прочего, тем, что прокладывает курс для кораблей, которые заходят в порт. Он определяет безопасный маршрут для корабля данной осадки и тоннажа, после чего преобразует его в короткую цифровую команду и передает ее на борт судна в виде радиосигнала при помощи аппарата Попова. Очень практично и удобно, город экономит изрядную сумму на услугах лоцманов.
– Не боитесь, что в один прекрасный день ваш разлюбезный «Фокалор» уведет корабль на поиски капитана Франклина[2 - Капитан Джон Франклин – глава пропавшей в 1847 году британской экспедиции по поиску северо-западного прохода из Атлантического в Тихий океан.]?
– По статистике, около сорока процентов катастроф и аварий в акватории порта происходит из-за небрежности или невнимательности лоцманской службы. Машина же избавлена от недостатков. Она не спит, не путает координат, не спорит с начальством и не обладает ложной самоуверенностью.
Герти отчего-то вдруг захотелось разорвать проклятую картонку с запросом пополам и швырнуть в корзину. Невольно вспомнился тот момент, когда он разглядывал Новый Бангор со спины неуклюжей качающейся «Мемфиды». Знай он, что курсом корабля руководит не обычный лоцман, какой-нибудь пьяный и хамоватый уроженец Уэльса, а неведомая механическая сущность, в чьих металлических венах вместо крови находится сжатый под давлением пар…
Герти невесело вздохнул, бросив взгляд в окно. Чего уж теперь рассуждать… Знай он, чем вообще обернется его назначение на остров, – бросился бы за борт еще посреди Индийского океана и отправился бы вплавь до самых британских островов наперегонки с акулами, на зависть настоящему полковнику Уизерсу…
– Ну а чем занят ваш четвертый цербер? Издает законы? Пишет эссе? Выращивает розы?
Техник, обтиравший руки ветошью, взглянул на Герти с откровенным презрением. С тем особым презрением, с которым инженеру железной дороги позволительно глядеть на дикаря в набедренной повязке, насмехающегося над неуклюжей металлической лошадью.
– «Набериус», сэр. Он занимается анализом долгосрочных перспектив. Опираясь на цифры, предсказывает все, от биржевых котировок до погоды и урожая. И довольно успешен в этом.
– Личный Нострадамус Канцелярии?
– Можно выразиться и так, сэр.
Техник с удовлетворением посмотрел на плоды своего труда. Терминал был собран и выглядел безукоризненно. В отличие от техника, Герти вид этого металлического алтаря ничуть не порадовал. К «Лихтбрингту» он при первой их встрече проникся искренней антипатией. И даже теперь, после всего того, что он узнал о возможностях машины, ощущение это не прошло, лишь окрепло.
Сложная, хитрая и самоуверенная машина, держащая остров в стальной хватке механических пальцев. Быть может, ей удалось задурить голову служащим Канцелярии и даже Шарперу. Быть может, все настолько поверили в мощь логического титана, что отдали в его ведение едва ли не весь город. Возможно, Герти был единственным человеком на всем острове, который доподлинно знал: машины тоже ошибаются. Даже такие грандиозные, как «Лихтбрингт».
Страстно захотелось, приложившись к рифленому медному боку ботинком, заставить самодовольный сверкающий от смазки аппарат издать жалобный стон вроде того, что издает потревоженная урна. Герти с трудом сдержал этот неуместный порыв. Во-первых, невидимый паровой демон «Лихтбрингта», совершающий сорок математических операций в секунду, едва ли будет посрамлен подобным ударом, которого, вероятнее всего, попросту не заметит. Во-вторых, Герти подозревал, что металл окажется прочнее бренной человеческой плоти и из схватки, чего доброго, может выйти победителем.
Герти смел со стола груду испорченных мемокарт и швырнул их в корзину для бумаг. На душе сразу сделалось легче.
– Бог из машины, – проворчал он, разглядывая испещренные, будто источенные термитами, листы картона. – Подумать только! Я, конечно, всецело за торжество технического прогресса и всегда был уверен, что Британия находится в его авангарде, но это… Это уже чересчур, как мне кажется. Отдавать целый город во власть машины!.. А что, если в один прекрасный день у вашего «Лихтбрингта» в голове заржавеют шестеренки? Или он перепутает цифры? Последствия могут быть катастрофические!
Его тирада ничуть не впечатлила техника, собиравшего в саквояж свои инструменты, маленькие и блестящие, как у часовых дел мастера.
– В том-то и дело, мистер Уизерс. «Лихтбрингт» не ошибается. Не ошибся ни разу за все восемь лет, что работает.
Герти разозлился. Вера канцелярских клерков во всемогущество их механического владыки отдавала фанатизмом. Удивительно, как легко слепой фанатизм сплетается с самим техническим прогрессом…
– Все на свете ошибаются! Даже императоры и судьи! Даже божества!
– «Лихтбрингт» не ошибается, сэр, – сухо сказал техник, отряхивая брюки. – У него есть три специальных логических контура, которые постоянно проверяют правильность обрабатываемой информации. Всякая неточность или несоответствие мгновенно устраняются. Это машинная логика. Она не позволит существовать в системе неверным значениям. Это гораздо более сложное, рациональное и надежное устройство, чем человеческий рассудок.
– А я вам говорю, что он может ошибаться! Что он уже ошибся!
– Доброго вам дня, сэр.
Техник, подхватив свой саквояж с инструментами, развернулся к двери.
– Стойте!
– Да?
Техник замер у выхода. Бесстрастный, спокойный, с холодным, как у всех здешних клерков, взглядом, он выглядел так, словно натянул человеческую кожу заодно со строгим черным костюмом и еще не полностью в ней обвыкся. Не человек. Просто еще одна крыса из канцелярской стаи. Его, полковника Уизерса, коллега. А скоро, быть может, и близкий родственник. Член его стаи.
– Если… кхм… Если у меня есть жалоба на работу «Лихтбрингта», к кому я могу обратиться?
Техник помедлил с ответом лишь самую малость.
– На вашем месте я бы обратился ко второму заместителю, мистеру Беллигейлу. Он большой специалист по «Лихтбрингту». Когда-то он помогал профессору Нейману его монтировать и настраивать.
Ничего более не говоря, техник исчез за дверью, оставив Герти наедине со своими мыслями. Мысли его сейчас были подобны забракованным мемокартам, над которыми на славу потрудился компостер. Множество отверстий, и все бесполезны.
Терминал ехидно блестел медью на своем обычном месте. Сейчас он казался Герти уродливым, как старая гаргулья на парапете.
Без сомнения, «Лихтбрингт» издевается над ним. Сначала насильно напялил на него чужую личину, теперь откровенно насмехается, подсовывая какую-то ерунду вместо нужного ему дела.
– Шкаф с болтами! – Герти в приступе злости схватил с полки том с инструкциями по составлению машинных команд и занес его над ни в чем не повинным терминалом, намереваясь обрушить на рифленый корпус. – Проклятая жестянка! Смеешься ты надо мной, что ли?
Терминал вдруг выпустил две шипящие струи пара, вынудив Герти отскочить в сторону. Шипение было саркастическим и откровенно презрительным. «Слабак ты, Уинтерблоссом, – слышалось в нем. – Не твоему умишке состязаться с самой сложной машиной на свете!»
Герти швырнул книгу следом за мемокартами в корзину для бумаг и заходил по кабинету взад-вперед.
Ему кровь из носу надо было раздобыть дело Бангорской Гиены. И незамедлительно, пока крысы Шарпера, преследующие его, не впились своими крохотными острыми зубами ему в пятки. На миг Герти даже показалось, что он слышит за спиной шуршание множества мягких лапок. Игра воображения, конечно, – в кабинете полковника Уизерса, как и прежде, никого больше не было. Кроме самого Герти в нем находился лишь машинный терминал, но уж он, конечно, подобных звуков производить не мог. Герти вздохнул, вертя в руках бесполезную мемокарту с запросом.
Ему надо обратиться к мистеру Беллигейлу.
При одной лишь мысли об этом по спине прошел неприятный, как от сквозняка, холодок. Герти совершенно не выносил общества второго заместителя, взгляда его бесцветных, равнодушных и в то же время пронизывающих глаз. Его глухого, как у всех служащих Канцелярии, похоронного костюма. И всего прочего, что относилось к мистеру Беллигейлу. Из всех крыс Канцелярии мистер Беллигейл, пожалуй, был наиболее пугающей и зловещей. Хладнокровный мертвец в неизменном черном костюме, обладающий способностью особенным образом улыбаться. Как улыбается задумчиво гробовщик, вперившись взглядом в фигуру, уже готовую примерить его товар.
Только не мистер Беллигейл!
Герти стиснул зубы. А что еще остается, позвольте спросить? Ему нужны материалы дела Уинтерблоссома. Его собственного дела. Все оригиналы хранятся в архиве могущественного и упрямого «Лихтбрингта». Если он хочет уничтожить или подменить часть из них, остается лишь заставить проклятую машину выполнить его волю. А значит, ему нужен мистер Беллигейл.
Не в силах принять решение, Герти положил руку на телефонный аппарат. Быть может, есть и другой путь, которого он пока не видит… Надо все хорошенько обдумать. Наверняка есть способ все провернуть, не общаясь с мистером Беллигейлом. Должен быть. Думай, Уинтерблоссом, думай, старое ты пугало, безмозглая жестянка…
Звонок телефона раздался столь внезапно, что Герти от неожиданности едва не сорвал аппарат со стены. Вот до чего нервозность доводит, мистер Уинтерблоссом… Потребовалось несколько секунд, чтоб перевести дыхание, улыбнуться самому себе и снять эбонитовый наушник немного подрагивающей рукой.
– Полковник Уизерс, – произнес он в микрофон твердым, хорошо поставленным голосом. – Слушаю.
Некоторое время трубка молчала, потрескивая. А потом чей-то голос, глухой и равнодушный, произнес:
– Господин полковник, вас немедленно просит зайти к нему второй заместитель секретаря Канцелярии, мистер Беллигейл.
Не слушая ответа, голос пропал, как обрубленный. В трубке осталась лишь шуршащая колючая тишина, которая внезапно показалась Герти самым противным звуком на свете.
Осторожно повесив трубку на прежнее место, Герти попытался улыбнуться вновь. Но другой Гилберт Уинтерблоссом, отражавшийся в полированном черном эбоните, лишь беспомощно дернул губами, как подсеченная рыба.
* * *
Мистер Беллигейл, второй заместитель секретаря Канцелярии, писал.
Как у всех пишущих, особенно по делам службы, лицо у него было строгим и сосредоточенным. Но Герти знал, что даже в тот миг, когда господин второй заместитель оторвется от своей работы, лицо его ничуть не переменится. У господина второго заместителя имелось лишь одно выражение лица на все случаи жизни, как и костюм, столь строгий и черный, что он выглядел неуместным в любом окружении, кроме кладбищенского. Стальное перо в руке господина второго заместителя скрипело тревожно и громко, напоминая царапанье насекомого, запертого в спичечном коробке.
– Обождите, – сказал господин второй заместитель, не поднимая головы.
Герти принялся ждать.
Ожидание в этом кабинете само по себе могло сойти за пытку. Возможно, из-за того, что сам кабинет чрезвычайно мало походил на помещение, предназначенное для человеческого существа, – скорее на футляр для сложного механизма. Тесное пространство и голые стены скверно действовали на нервы, а обстановка казалась столь пустой и выхолощенной, будто ее создавал не человек, а существо иного биологического вида, попытавшееся смоделировать обычное человеческое убранство, но не обладающее ни знанием предмета, ни фантазией.
Все здесь было безлико, строго и аккуратно, как никогда не бывает в обычном кабинете. Ни клочка бумаги на столе, ни единой лежащей отдельно скрепки. Здесь не было даже пыли. Герти готов был поклясться, что всякая пылинка, зародившаяся здесь или занесенная извне случайным посетителем, разлагалась на атомы прежде, чем достигала пола. Атмосфера стерильной сухости была такова, что даже вода в тяжелом графине не воспринималась как жидкость, годящаяся для утоления жажды, – скорее как прозрачный стерильный раствор неизвестного вещества.
Кабинет не знал снисхождения к посетителям и их представлению о комфорте. Здесь не имелось картин, или панно, или статуэток, или еще чего бы то ни было из числа тех нехитрых предметов, которыми скучающие клерки имеют обыкновение скрашивать свои казенные кельи. Собственно говоря, здесь не было даже окон. Лишь безликие шкафы, полнящиеся одинаковыми кожаными переплетами, письменный стол с набором принадлежностей да терминал «Лихтбрингта», кажется, чуть более современный и сложный, чем у самого Герти.
Мистер Беллигейл поставил точку. Он сделал это так резко и энергично, будто в руке у него было не перо, а рапира, острие которой он вонзил в живот зазевавшегося противника.
– Полковник?
Второй заместитель поднял глаза на посетителя. Герти выдавил приветственную улыбку. Взгляд мистера Беллигейла отчего-то напомнил ему нечто давно забытое, из другой жизни. Спустя несколько секунд Герти уже вспомнил что. Стальные щипцы семнадцатого века для извлечения пуль, виденные им когда-то в лондонском музее. Взгляд мистера Беллигейла не выражал ни гнева, ни раздражения. Собственно говоря, он ничего не выражал. Но Герти вдруг ощутил прикосновение потертого холодного железа к собственной груди.
Герти постарался издать смешок. Добродушный смешок уверенного в себе человека, чья совесть кристально чиста.
– Прибыл по вашему вызову. – Под взглядом Беллигейла Герти ощутил, как сами собой слабеют мимические мышцы лица, растянувшие было заранее приготовленную улыбку. – Что-то произошло?
– Произошло. – На лице Беллигейла серебрился отсвет от пенсне, но даже он не мог заставить его мертвенную кожу выглядеть более живой. – Два часа назад. В Коппертауне.
– Авария? – мгновенно насторожился Герти.
– Седьмая за этот месяц. И, похоже, самая крупная из всех. Взрыв в гальванизирующем цеху. Корпус фабрики наполовину разворотило. Четырнадцать погибших. И бог знает сколько еще под завалом.
– Ужасно, – с чувством сказал Герти.
– Ужасно неприятно. – От того, как произнес это мистер Беллигейл, у Герти заныли корни зубов, как от глотка ледяной воды. – Одни только прямые убытки встанут городу по меньшей мере в сто двадцать тысяч фунтов. Не считая того, какой это удар по индустриальным показателям. Я отрядил в Коппертаун трех своих лучших клерков, но считаю, что подобный случай заслуживает самого пристального внимания. Мистер Шарпер полагает, что у вас прирожденный нюх, полковник. Если так, пришло время проверить его. Вы будете руководить расследованием аварии от лица Канцелярии.
Герти живо вообразил себя, ползающего по руинам среди чада, дыма и облаков пыли, в обществе молчаливых канцелярских крыс и размозженных, изломанных тел. Перспектива представилась ему столь неприятной, что даже кабинет мистера Беллигейла на миг показался почти уютным.
– Кхм. Дело в том, что промышленные происшествия – не вполне моя сфера. Все эти заводы, станки, цеха… Признаться, я мало что соображаю в заводской работе. Едва ли имеет смысл…
– Вам и не понадобится разбираться в технических нюансах, полковник. Вы будете расследовать не промышленное происшествие.
– Что же тогда?
– Вы будете расследовать диверсию.
Последнее слово мистер Беллигейл произнес не громче прочих, но от него отчего-то пошла рябью вода в графине. Подобная же рябь прошла по всему телу Герти, от враз онемевших коленок до затылка.
– П-простите?
– Диверсию, – повторил мистер Беллигейл с жутковатым спокойствием. – Потому что мы имеем дело не с аварией. Кто-то осмелел настолько, что решил подорвать промышленные мощности Коп-пертауна. Кто-то потратил много сил, чтобы нанести нам удар. И Канцелярия не станет закрывать на него глаза. Нет, полковник, не станет.
– Но кому?..
– Могу лишь догадываться. Работал, судя по всему, профессионал. Или, что вероятнее, группа профессионалов. Вы удивитесь, но остров в последнее время часто становится объектом пристального наблюдения со стороны самых разных лиц. Мы с вами, может, и находимся на краю мира, да только не за его углом. Когда в Европе делят пирог, не забывают и про крошки. А Новый Бангор – это очень жирная и лакомая крошка для многих наших… европейских партнеров. И не только.
– Германцы? – отчего-то шепотом предположил Герти.
Мистер Беллигейл неохотно кивнул.
– Возможно. Их резидентура в Полинезии всегда была весьма активна. Черт возьми, город давно уже наводнен их наблюдателями и промышленными шпионами. Видимо, они созрели для большего. Впрочем, это могут быть и французские агенты. После семьдесят первого года[3 - Франко-прусская война 1870–1871 гг.] лягушатники не раз пытались запустить руки в Полинезию и обосноваться на островах. Не удивлюсь, если они решили подорвать промышленную мощь Нового Бангора. В любом случае вы выявите виновных и доставите их в Канцелярию.
– Но, быть может, это все-таки обычная авария? – вяло запротестовал Герти. – На заводах подобное иногда случается. Даже на столь современных, как заводы Коппертауна. Знаете, какое-нибудь нелепое и трагическое стечение обстоятельств…
При одной мысли о том, что ему придется выслеживать германских шпионов, Герти почувствовал, как желудок наполнился мелкой ледяной крошкой вроде той, которую аптекари добавляют в содовую воду жарким летним днем. Ему никогда не доводилось встречаться с настоящими шпионами, но, благодаря лондонским периодическим изданиям вроде «Панча»[4 - «Панч» (англ. Punch) – британский литературно-сатирический журнал, издававшийся с 1841 года.], он успел составить о них некоторое представление.
Это были хмурые и неулыбчивые джентльмены с усами в виде аккуратной щеточки и колючим немецким акцентом. В любую погоду они были облачены в глухие серые плащи, а лицо прикрывали полями стетсоновских шляп. У всякого уважающего себя шпиона в потайных карманах обязательно имелся стилет крупповской стали, револьвер и ампулы со смертоносным ядом. И, насколько помнил Герти, весь этот арсенал они применяли не задумываясь и не терзая себя излишними рассуждениями. Если где-то в Новом Бангоре затаилась целая германская шпионская сеть, причем столь могущественная и решительная, что способна бросить вызов самой Канцелярии, остров делается еще более неуютным местом, чем ему думалось изначально.
– Это не авария, здесь нет никакого стечения обстоятельств. – Мистер Беллигейл был непреклонен. – Немедленно после аварии я запросил у «Асмодея» детальный отчет по всем операциям за последние сутки. Никаких отклонений от производственного плана. Все цеха и конвейеры работали строго по заданному графику в штатном режиме. Ошибка со стороны управления полностью исключена. А значит…
Герти ощутил глухое отчаянье от этого весомого канцелярского «значит», безошибочно уловив его смысл. Браться за подобное дело было сущим безумием. Особенно сейчас, когда он почти вплотную подобрался к «делу Уинтерблоссома», то и дело ускользавшему от него подобно призраку. Охота за шпионами в планы Герти на ближайшее будущее не входила.
– А может, это и не германцы, – заметил мистер Беллигейл задумчиво, разглядывая через пенсне свои идеально подстриженные ногти. – Может, это полли. Местные борцы против британского протектората. Они необразованны, но среди них встречаются радикалы, готовые бросить вызов британской короне и открыть войну за независимость Полинезии. Мне приходилось сталкиваться с такими. Между прочим, интересные люди. Нехватку теории они восполняют энтузиазмом и хорошим знанием человеческой природы. Как-то раз они похитили заместителя британского консула. Разрезали его на части какими-то специальными бамбуковыми ножами, да так, что бедняга еще двое суток трепыхался, как выпотрошенный карась. Возможно, они решили перейти к более прогрессивным средствам борьбы. Да, пожалуй, не стоит сбрасывать их со счетов.
– Минутку, господин заместитель… – Герти облизнул пересохшие губы. – Я хотел уточнить. Вы все-таки уверены, что речь идет о диверсии?
Мистер Беллигейл взглянул на него с удивлением.
– Хотел бы ошибаться, но не могу себе этого wпозволить. Мы имеем дело с диверсантами и саботажниками, полковник. Но я уверен, что вы справитесь. Вам ведь не впервой сталкиваться с подобным.
– Я хотел сказать, можем ли мы с полной уверенностью полагать, что в Коппертауне произошла диверсия? Взрыв на заводе вполне мог быть роковым стечением обстоятельств. Такое часто случается на заводах, по-моему.
– Исключено, – твердо ответил мистер Беллигейл. – Я уже сказал вам, что «Асмодей» отправил мне подробный отчет. Он действовал строго по своему плану, не отклоняясь ни на дюйм.
– Значит, все наши выводы опираются на свидетельские показатели «Асмодея»?
– Которым я склонен абсолютно доверять.
– Но разве не опрометчиво строить политику Канцелярии, исходя из показаний какой-то машины? – Герти ощутил себя так, словно забрасывает удочку в пруд, кишащий аллигаторами.
Мистер Беллигейл взглянул на Герти своим равнодушным акульим взглядом, который не делался мягче, даже проходя через линзы пенсне. Обладать подобным взглядом может только человек, лишенный души, по собственной воле превративший себя в оружие, в холодный канцелярский инструмент.
– «Лихтбрингт» – не просто машина, полковник. Это самая совершенная и надежная счислительная машина в мире. И она не ошибается.
«Они все здесь рехнулись, – тоскливо подумал Герти, ерзая на стуле для посетителей. – От Шарпера до последнего клерка. Верят своей проклятой механической игрушке, как оракулу. Какое-то неистовое поклонение, ей-богу… Не удивлюсь, если через пару лет им придет в голову возлагать счетной машине жертвы. А что, очень миленькая будет картина. Быть может, я когда-нибудь прочитаю об этом в “Таймс”…»
– Все ошибаются, – заметил он вслух, стараясь держаться доброжелательно и открыто под вдавливающим в кресло серым взглядом второго заместителя. – Говорят, даже Моцарт, исполняя свои симфонии на рояле, бывало, брал не ту ноту. Попросту случайно нажимал одну клавишу вместо другой. Что уж говорить о таком сложном аппарате, как ваш «Лихтбрингт»! Предположим, отошел у него где-то провод или, скажем, заело шарнир…
Мистер Беллигейл поднял руку, вынуждая Герти замолчать.
– Полковник, восемь лет назад я лично участвовал в монтаже «Лихтбрингта» и относительно знаком с его архитектурой. Уверяю вас, более надежной и защищенной машины не существует. Даже если на землю хлынет огненный град, который размолотит Новый Бангор в крошку, «Лихтбрингт» продолжит функционировать и при этом не допустит ни единой ошибки. Он создавался как инструмент высочайшей надежности. В его структуре есть три…
– …логических контура, которые уничтожают даже мельчайшую вероятность ошибки. Спасибо, мистер Беллигейл, я знаю. И искренне уважаю создателя этой машины, кем бы он ни был. Но все же задумайтесь. По иронии судьбы, чаще всего тонут те корабли, которые еще на стапелях торжественно именуют непотопляемыми. И больше всего галстуков сожжено именно патентованными утюгами, которые совершенно безопасны в использовании.
Мистер Беллигейл рефлекторно коснулся своего галстука, остро очерченного и похожего на свисающее с его шеи бритвенное лезвие. В отвороте его безукоризненно выглаженной рубашки на миг мелькнул кадык, бледный и острый.
– Я понимаю, к чему вы апеллируете, полковник. Но вынужден отвергнуть ваше предположение немедля. «Лихтбрингт» не ошибается. Или вам придется предоставить существенные доказательства в пользу этой теории.
Герти ощутил подавленность. Перспектива борьбы с невидимым механическим чудовищем, надежно укрытым в толще земли и представляющим собой пышущие паром мили трубопроводов и колючих шестерней, представилась ему не более заманчивой, чем преследование германских шпионов. С другой стороны, она была куда безопасней. В отличие от шпионов, счислительные машины не оборудованы оружием и не способны причинять вред человеку, в чем уже заключено немалое их достоинство.
Мгновение спустя на воображаемом горизонте Герти, уже затянутом свинцовыми предгрозовыми тучами, зажглась крохотная звезда.
– У меня есть доказательства! – выпалил он решительно.
Мистер Беллигейл приподнял бровь. На любом другом лице подобное мимическое движение выглядело бы выражением легкого удивления. На лице второго заместителя оно выглядело зловеще.
– Слушаю вас, полковник.
Герти небрежно положил на стол мистера Беллигейла увесистую папку, которую на протяжении всего разговора держал в руках.
– Вот.
Мистер Беллигейл даже не сделал попытки ее открыть.
– Что это?
– Это материалы по делу Бангорской Гиены.
– Помню. Уинтерблоссом, так?
– Он самый. – Герти кисло улыбнулся. – С разрешения мистера Шарпера я приступил к собственному расследованию. И вот что я получил, когда запросил у вашего «Малфаса» всю соответствующую документацию.
– Спасибо, мне знакомы эти материалы.
– И все же взгляните. Пожалуйста.
Мистер Беллигейл беззвучно открыл папку и принялся читать. Его бесцветные глаза быстро бегали по строкам. И чем ниже они опускались, тем больше в их углах собиралось крохотных морщинок.
– Что за ерунда? – наконец спросил он, отрываясь от чтения. – Это не дело Уинтерблоссома. Это сборник рецептов пирога с ревенем.
– Сто сорок четыре рецепта, – подтвердил Герти с некоторым злорадством. – Встречаются весьма интересные. Но есть один недостаток. К делу Уинтерблоссома они не имеют никакого отношения.
Мистер Беллигейл с некоторой брезгливостью отодвинул папку от себя.
– Все элементарно, полковник. Вы попросту неверно составили запрос. Это бывает с теми, кто слабо знаком с машинной логикой.
Поверх папки Герти шлепнул усеянную дырками мемокарту, ту самую, на создание которой потратил столько времени. Жест получился красивый, точно это был козырный туз, элегантно брошенный на стол в разгар партии.
– Мой запрос в полном порядке. Можете проверить.
Мистер Беллигейл нахмурился. Герти подумалось, что сейчас он попросту велит самонадеянному клерку убираться из его кабинета. И впрямь, мелькнуло в глазах второго заместителя нечто подобное, сродни колючему гальваническому разряду.
Однако мистер Беллигейл не случайно считался одной из опытнейших канцелярских крыс. Крысам свойственны многие чувства, не понаслышке известные человеку, в том числе хитрость, подозрительность, ярость и даже дерзость. Но также им свойственно и любопытство. Именно поэтому мистер Беллигейл молча взял мемокарту. Его ловкие тонкие пальцы, которые в то же время выглядели достаточно сильными, чтоб согнуть дюймовую свинцовую трубу, быстро прыгали по отверстиям в картоне, ощупывая их, как пальцы слепого ощупывают набранную шрифтом Брайля книгу. В этот миг он сам походил на считывающий контур «Лихтбрингта».
На проверку у него ушло не более десяти секунд.
– Есть ошибки в синтаксисе, – заметил мистер Беллигейл, все еще держа карту в руках. – Но, справедливости ради, не очень существенные. Насколько я понимаю логику «Лихтбрингта», подобный запрос он должен был обработать верно.
– Возможно, он умнее, чем нам кажется, – язвительно предположил Герти. – И рассудил, что преследование Уинтерблоссома стоит отложить и сделать перерыв на пирог с ревенем?
Ему мгновенно перехотелось острить после того, как мистер Беллигейл поднял на него взгляд. От этого взгляда, должно быть, молоко мгновенно скисало, а горящее в камине пламя тухло.
– «Лихтбрингт» не умеет рассуждать. Он всего лишь машина. Современная, сложная, логичная, но все же. Он должен был выполнить подобный запрос без ошибок.
– Быть может, вы попробуете, мистер Беллигейл? Как вы правильно заметили, у меня нет большого опыта в общении с вашим… вашей… машиной.
– Так и поступим. Но если окажется, что с «Малфасом» все в порядке и адекватность «Лихтбрингта» не может быть подвергнута сомнению, вы немедленно отправляетесь в Коппертаун выполнять свою работу.
– Да будет так, – торжественно кивнул Герти.
Он ожидал, что мистер Беллигейл достанет чистую мемокарту и, вооружась никелированным компостером, примется выбивать на ней отверстия, но второй заместитель ничего подобного делать не стал. Он протянул руку к собственному терминалу и достал из него что-то вроде телефонной трубки на гибком металлическом шнуре.
– Наш новый метод связи с машинными контурами, – пояснил мистер Беллигейл, уловив недоумевающий взгляд Герти. – В свое время мы намеревались обучить машину человеческой речи. Отчасти удачно. «Лихтбрингт» способен воспринимать команды, отданные голосом. Сеанс один. Мистер Беллигейл. «Малфас». Запрос. Приоритет один. Вывод третьим каскадом. Протокол «Эф». Дело Уинтерблоссома.
Помимо телефонной трубки, у терминала имелся и наушник, на который Герти машинально уставился.
– Оно и ответит вам человеческим голосом?
– Что?.. Нет. Пока еще «Лихтбрингт» не способен к полноценному двустороннему общению. Может, лет через пять или шесть нам удастся научить его изъясняться подобно человеку, но пока еще нет… Идет обработка запроса. Вот видите, полковник, вы зря подняли панику!
Терминал едва заметно дрожал и вибрировал, из его щелей пробивались, мгновенно тая, язычки белесого пара. Герти, как обычно, ощутил себя неуютно, представив, как в недрах здания Канцелярии сейчас вертятся шестерни и стучат поршни механического титана.
Наконец терминал изрыгнул из себя стопку еще горячих листов. Мистер Беллигейл взял их в руки, многозначительно взглянув на Герти. Тому оставалось лишь изобразить на лице вежливое любопытство. Что ж, стоило хотя бы попытаться. Быть может, это было глупо, но, в конце концов, он выиграл для себя немного времени. Интересно, стоит ли ему захватить респиратор в Коппертаун? Говорят, там отчаянно едкие испарения, а уж после аварии…
– Ничего не могу понять, – раздраженно произнес мистер Беллигейл, рассматривая листы. – Какая-то шутка?
– Что такое?
– Послушайте…
Мистер Беллигейл прочел без всякого выражения, но с явственным отвращением на лице:
«Из Франции вы прибыли?
К Лондону спускаетесь?
Видали Джорди Щенка и его красавицу?
Бывали вы в заведении,
именуемом Борделем?
А видели вы Светлость Джорди,
скачущего на гусыньке?»[5 - Фрагмент старобританской песни Cam Ye O’er Frae France («Из Франции прибыли?»), датируется серединой XVIII века. Впервые была опубликована в сборнике Джеймса Хогга.]
– Очень мило, – заметил Герти нарочито ровным голосом. – Кажется, что-то подобное я читал у Хогга.
– Это не дело Уинтерблоссома!
– Да, полагаю, не оно.
Мистер Беллигейл взглянул на Герти так, точно перед ним сидел германский шпион во плоти. На какой-то краткий миг Герти даже показалось, что проще всего будет мгновенно принять вину на себя, включая взрыв в Коппертауне. Впрочем, справедливости ради, мистер Беллигейл не посчитал необходимым излишне задерживать на нем свое внимание.
– Возможно, какая-то мелкая техническая оплошность, но не серьезная ошибка, – заметил он. – Скорее старик Бенсон[6 - Эдвард Бенсон – епископ Кентерберийский, глава англиканской церкви до 1896 года.] явится на поклон к Папе Римскому, чем машина ошибется.
Герти постарался изобразить что-то вроде вежливого сочувствия. Как и полагается джентльмену, наблюдающему за тем, как другой джентльмен находится в весьма затруднительном положении, но не желающему нарушать эту картину.
– Быть может, стоит попробовать еще раз?
– Вы правы, полковник. Попробуем.
Мистер Беллигейл повторил в микрофон свой запрос. В этот раз каждое слово он произносил предельно четко, через равный интервал, словно говорил с неразумным ребенком.
Ждать пришлось даже меньше, чем в прошлый раз. По терминалу прошла короткая дрожь, и на его поверхность выбросило одну-единственную карточку вроде почтовой открытки. Это не могло быть делом Уинтерблоссома, но Герти все равно терпеливо ждал, пока второй заместитель пробежит ее глазами.
– Что за дьявол?
– Опять ошибка?
– Вероятно.
Мистер Беллигейл швырнул карточку на стол. И, хоть она была перевернута, Герти в несколько секунд успел прочитать ее содержимое, состоящее всего из двух строк:
«Считаю необходимым довести до сведения всех лиц, которые в силу обстоятельств имеют касательство, что миссис Бьюконен в среду после обеда выпила два стакана сельтерской с сиропом».
Более ничего на карточке не значилось.
– Кто такая миссис Бьюконен? – ошарашенно спросил Герти.
– Не имею ни малейшего представления, – раздраженно произнес мистер Беллигейл, разглядывая злополучную карточку. – Какой-то сбой, по всей видимости. Что-то вроде короткого замыкания.
– Но «Лихтбрингт» не совершает ошибок.
– Как будто бы я не знаю!
– Может, попробовать еще раз? – осторожно предположил Герти.
Мистер Беллигейл уже не был так уверен, как несколькими минутами ранее. Впервые в его образе, прежде казавшемся Герти безмерно зловещим, проступило что-то новое. Прежде никем не виденное и оттого непонятное.
– Вы считаете?
– Конечно. Попробуем еще раз.
Они попробовали еще раз. В этот раз мистер Беллигейл читал команду так, словно разговаривал с умственно отсталым глухонемым. Ее понял бы любой, владеющий английским языком, будь он даже из индийских колоний или дебрей Северной Америки.
«Лихтбрингт» недолго размышлял над ответом. Вынырнувшая из терминала карточка оказалась не менее лаконичной, чем предыдущая.
Не сговариваясь, Герти и мистер Беллигейл молча ее прочли.
«Для приготовления превосходного средства от сорняков нам понадобятся две унции китового жира, килдеркин[7 - Килдеркин – старинная английская мера жидкости, приблизительно равная 83 литрам.] лучших красных чернил, ручка от вешалки и рецензия на роман “Тетя Энн”[8 - «Тетя Энн» – роман британской писательницы Люси Клиффорд, 1893 г.] трехгодичной давности».
– Нелепица, – кратко сказал мистер Беллигейл, раз за разом перечитывая глубокомысленный ответ «Лихтбрингта».
– Может, какой-то шифр?..
– Это не шифр, это белиберда. Возможно, все дело в этом новом устройстве речевого ввода? Пожалуй, стоит попробовать обычный способ на мемокарте.
– Верно, – поддержал Герти, стараясь выглядеть как можно более индифферентным. – Я всегда за старые добрые методы. Новые веяния зачастую приносят больше путаницы, чем пользы.
Мистер Беллигейл достал из письменного стола пустую мемокарту и, задумавшись на непродолжительное время, принялся ее компостировать. Несомненно, у него был огромный опыт в этом деле. Круглые кусочки, подобно конфетти, летели на пол, а поверхность карточки на глазах покрывалась причудливым перфорированным узором. Запрос, на оформление которого Герти потратил несколько мучительных часов, мистер Беллигейл закончил менее чем за минуту.
– Готово, – сказал он, вкладывая мемокарту в терминал. – Теперь никакой накладки быть не может. С помощью отдельных синтаксических суффиксов я продублировал команду. «Лихтбрингт» распознает ее в любом случае.
– Будем надеяться, – лицемерно согласился Герти.
Им не пришлось долго ждать. Разогревшись, «Лихтбрингт» работал со скоростью хорошо отлаженного станка.
«Лечебный сателлит скучающе прерывавшегося зафрахтовавшее и нелюбезно оживившее убиение, хотя юдофильски всосавший приступал приподнимать закрыто сотрудничающий разъемными и афиширующими фиксаторами. С первыми петухами укороченные деноминаторы могут приравнивать раздраженную зыбь однова улучшавшими канделябрами. Возможно, что вымороченный соглядатай является. Монофизитский самоцвет давненько не старается на основании хука».
– Неплохо, – сдержанно одобрил Герти. – В этом есть определенный настрой. Мне даже кажется, если бы это опубликовали в одной из лондонских газет, уже на другой день появились бы похвальные отзывы новому гению пера, отважно бросившему вызов устаревшей и сонной британской словесности.
Этот комментарий ничуть не обрадовал мистера Беллигейла. Напротив, на Герти он бросил такой взгляд, что зубы сами собой щелкнули, едва не прикусив язык, точно были не его собственными, а «зубами Ватерлоо»[9 - «Зубы Ватерлоо» – устоявшееся название для британских зубных протезов, материалом для которых долго время оставались зубы погибших в битве при Ватерлоо солдат.], вздумавшими действовать по своему усмотрению.
– Это недопустимо, – произнес он, разрывая карточку пополам. – Но приходится признать очевидное: машина работает со сбоями. Никогда бы не подумал, что «Лихтбрингт» может ошибаться… Остается надеяться, что поломка незначительна и локализована в одном месте. В таком случае ремонт не должен занять много времени.
– Извините, мистер Беллигейл, но я вынужден вас огорчить, – заметил Герти. – Насколько я понимаю, все блоки «Лихтбрингта» обособлены друг от друга?
– Так и есть. «Лихтбрингт» является их логическим центром, но действуют они сами по себе. Так надежнее.
– В таком случае речь уже идет не о локальной ошибке. Судите сами. «Малфас», который служит при Канцелярии архивариусом, в нерабочем состоянии, как мы только что убедились. «Асмодей», заведующий Коппертауном, допустил ошибку. Судя по количеству аварий, не одну…
– У нас нет доказательств, позволяющих предположить некорректную работу «Асмодея»!
– Будут, – мрачно пообещал Герти, продолжая загибать пальцы. – Кто у нас третий? «Фокалор», смотритель порта?..
– Он самый, – подтвердил мистер Беллигейл.
– Боюсь, болезнь коснулась и его. Причем не сегодня.
– Что вы имеете в виду, полковник?
Герти принялся загибать пальцы.
– В прошлом месяце «Герцогиня Альба» не зашла в Новый Бангор из-за какой-то путаницы в командах. «Фокалор» увел ее в Веллингтон. «Дымный» сел на рифы, повинуясь, опять же, наводке вашей машины. Тогда я посчитал, что это досадные совпадения, которые время от времени случаются… Теперь же мне видится в этой череде случайностей определенная зловещая закономерность.
– А вы внимательно следите за всеми кораблями, заходящими в порт, полковник, – негромко сказал мистер Беллигейл, внимательно разглядывая собеседника. – Даже не подозревал, что вы интересуетесь транспортными сообщениями острова.
Герти в этот момент захотелось иметь при себе что-то вроде зеркального щита Персея.
– Я стараюсь интересоваться всеми событиями города, – с достоинством сказал он. – Вы сами знаете, что служба в Канцелярии сопряжена со всеми сферами здешней жизнедеятельности… Какой из блоков у нас остался? «Набериус»? Ваш придворный предсказатель?
Мистер Беллигейл был слишком озабочен, чтоб обратить внимание на эту колкость.
– Понимаю, к чему вы ведете. Вы правы, стоит проверить и этот блок.
В самое короткое время второй заместитель набросал еще одно послание на мемокарте, на этот раз к «Набериусу», содержащее в себе запрос о том, сколько будет стоить каменный уголь в Новой Зеландии к следующему кварталу при текущих биржевых котировках.
«Набериус» не затруднился с ответом. По его мнению, тонна каменного угля должна быть равноценна бушелю морковной ботвы при сохранении текущего атмосферного давления. Но в случае, если четверг будет ясным, не исключена тенденция к изменению цены, которая в самом негативном варианте может достичь сорока галлонов мартовской росы.
– Он пьян, – пробормотал мистер Беллигейл с удивлением и отвращением одновременно.
– Счислительные машины едва ли потребляют горячительные напитки, – резонно заметил Герти. Но заслужил лишь очередной испепеляющий взгляд.
– Но тогда получается, что… Что машина неисправна?
Мистер Беллигейл произнес это с недоумением и даже какой-то искренней обидой. Как джентльмен, расстроенный в лучших чувствах, узнавший о чем-то, что решительно невозможно и никак не может случиться, но в то же время случилось. О том, что Ее Величество королева Виктория приняла мусульманство или вода в русле Темзы обратилась бобовой похлебкой. Герти даже стало его жаль. Мистер Беллигейл, всегда невозмутимый, строгий, уравновешенный, выглядящий так, будто является единственным стабильным и незыблемым элементом в окружающем мире, в какой-то миг потерял всю свою власть и даже немного сгорбился. Точно чья-то могущественная и злая воля выбила из-под его ног в черных, безукоризненно начищенных ботинках земную твердь.
– Вероятно, речь идет о незначительном сбое, – поспешил сказать Герти. – Уверен, что обойдется без серьезных последствий, если вовремя принять меры и приступить к ремонту…
Его прервала внезапная и тревожная трель. На этот раз звонил обычный телефонный аппарат. Мистер Беллигейл так резко взял наушник, что едва не порвал провод. Герти не слышал, что ему говорили, но явственно видел, как в лице второго заместителя с каждой секундой делается все больше острых черт. Это было неприятное зрелище, и Герти в который раз пожалел, что в кабинете второго заместителя не имеется окон, которые можно было бы разглядывать в подобные моменты.
– Вы уверены?..
– …
– Когда это стало известно?
– …
– Что это значит? Дьявол. Попробуйте еще раз! И свяжитесь с прочими!
– …
– И я тоже надеюсь. Не предпринимать никаких действий. Я со всем разберусь.
Когда мистер Беллигейл повесил наушник, он выглядел еще более бледным, чем обычно, хоть Герти и не предполагал, что это возможно.
– Что-то случилось? – спросил он, ощущая во рту необыкновенную сухость.
– Случилось, – подтвердил мистер Беллигейл. – В порт прибыла «Заря Норфолка».
Он замолчал, сосредоточенно разглядывая чистый бумажный лист и, кажется, совершенно забыв про посетителя.
– И что с того? – негромко спросил Герти, терпеливо прождав полминуты.
– Кажется, в вашу копилку неисправностей «Лихтбрингта» только что поступил дополнительный довод. – Второй заместитель кисло усмехнулся. – «Фокалор», судя по всему, и впрямь сошел с ума.
– В каком смысле?
– Не знаю. Но он ведет себя так, будто окончательно свихнулся. Он должен был автоматически отправить «Заре Норфолка» ее курс, отведя на безопасное место стоянки подальше от острова дожидаться своей очереди на разгрузку. Вместо этого он приказал ей зайти в гавань. Это не было предусмотрено утвержденным графиком движения.
– Приказал? Он ведь всего лишь машинка, не так ли? Передаточное звено?
– «Фокалор» вооружен мощнейшим комплексом алгоритмов, он сам следит за судами и работает в автоматическом режиме.
– Так отмените приказ!
– Не получится, – мистер Беллигейл отстучал пальцами по столу колючее неприятное арпеджио, – «Фокалор» также заведует всеми аппаратами Попова, при помощи которых мы связываемся с кораблями. Но по какой-то причине он отключил связь, будто принял обет молчания. Мы не можем связаться с кораблями.
– Машина решила немного пошалить, а?
Оставшись без ответа, улыбка Герти быстро растаяла.
– То же самое происходит и с прочими кораблями. «Фокалор» связывается с ними и заставляет передвигаться самым непредсказуемым образом. Как будто играет в крикет, используя для этого корабли возле острова.
Герти перехотелось улыбаться.
– Н-да… – протянул он, не зная, что сказать.
– Благодарение богу, сейчас светло, кораблям удается держаться подальше друг от друга и избегать аварийных ситуаций, но что станет через два-три часа, если не удастся образумить машину?.. В кромешной темноте, лишившись управления, мы рискуем пустить ко дну больше кораблей, чем в битве при Абукире[10 - Битва при Абукире (1798) – решающее морское сражение между Великобританией и Францией.]!
– Ужасно, – совершенно искренне согласился Герти. – Уже не говоря о том, что подобное происшествие нарушит портовый график…
– Сейчас нас должен заботить не график, – произнес мистер Беллигейл неприятным тоном, вновь делаясь прежним – решительным и собранным. – Полагаю, есть проблемы и посерьезней. Я уже сказал вам, что «Заря Норфолка», нарушив все планы, вошла в гавань и расположилась на стоянку. Она стоит в нескольких милях от берега.
– Счет за простой будет просто огромный. Но если дело в ее грузе…
– Да, полковник, дело именно в ее грузе. Дело в том, что «Заря Норфолка» перевозит восемь тысяч галлонов жидкого аммиака.
– О Господи! – вырвалось у Герти.
– Да, – согласился мистер Беллигейл, – весьма неприятный груз, и в опасной близости от города. «Фокалор» выбрал весьма неудачный момент, чтоб подтвердить вашу точку зрения.
– Значит, вы признаете, что машина сбоит? – Герти едва сдержал торжествующую улыбку.
– Ничего другого мне не остается. Ваша интуиция еще раз проявила себя должным образом, полковник. Судя по всему, в машине и в самом деле возникли какие-то неполадки. Но, если не возражаете, поздравления отложим до лучшего времени. Сейчас меня заботит только то, как восстановить контроль над акваторией острова, раз уж «Фокалор» объявил забастовку.
– Используйте обычные средства, – пожал плечами Герти. – Если вы лишились аппаратов Попова, используйте маяк. Уверен, если подать сигнал, моряки с «Зари Норфолка» разберутся, что к чему. Пусть держатся на рейде, пока мы не восстановим связь и…
Глаза мистера Беллигейла неприятно потемнели.
– Я бы так и сделал в обычной ситуации. Однако не могу. Все портовое оборудование тоже подключено к общей машинной сети. Это целостная система управления, которая подчинена «Лихтбрингту». И сейчас вся она оказалась намертво заблокирована.
У Герти отчего-то пропало желание улыбаться. Интересно, как пахнет аммиак?.. Этого он не знал, но поймал себя на том, что стал делать куда более короткие и осторожные вдохи. И что впервые испытывает облегчение от того, что в кабинете второго заместителя нет окон.
– Что за ерунда! В конце концов, это всего лишь машина. Почему бы вам просто не обесточить ее?
– Уже пытались, – отрывисто сказал мистер Беллигейл. – Кажется, это системный сбой. Переключатели, переводящие аппаратуру в ручной режим, вышли из строя. Автоматические двери заблокированы. У технического персонала даже нет доступа к оборудованию.
– То есть «Фокалор» взбунтовался?
– Инструменты не бунтуют, полковник, – отчеканил мистер Беллигейл. – Речь идет о кратковременном техническом сбое. Техники Канцелярии уже ищут способ вернуть нам управление.
– А что, если попросту перерезать кабель, который питает «Фокалора»?
– Невозможно. У каждого блока множество резервных линий питания. На случай серьезных повреждений всей сети. «Лихтбрингт» строился со значительным запасом прочности, он способен выдержать выход из строя большей части своих узлов, но при этом продолжить работу.
– Но ведь в его конструкции есть выключатель? – на всякий случай уточнил Герти.
И испытал безмерное облегчение, отразившееся румянцем на щеках, когда мистер Беллигейл кивнул:
– Есть. У любого прибора есть выключатель.
– Тогда, быть может, пришло время его повернуть?
Герти машинально оглянулся, окидывая взглядом кабинет мистера Беллигейла. «Где бы ни был расположен этот выключатель, – подумалось ему, – кому-то пришлось немало постараться, чтобы замаскировать его в спартански обставленном кабинете второго заместителя. Может, скрытая панель в стене?..»
Ему не понравилось то молчание, с которым мистер Беллигейл рассматривал свои ухоженные ногти. Мистер Беллигейл ему тоже не нравился, но его молчание почему-то не нравилось еще больше. А если начистоту, то попросту пугало.
– Здесь мы столкнемся с небольшой проблемой, полковник.
– В чем дело?
– То, что вы называете выключателем, находится в центре управления «Лихтбрингта». Он расположен на большой глубине в тоннелях под Канцелярией. Кроме того, он надежно защищен и экранирован от любого постороннего вмешательства.
– О Господи! Только не говорите, что у вас нет туда доступа!
– Есть, – спокойно сказал мистер Беллигейл. – По счастью, я являюсь одним из трех человек в Канцелярии, у которых есть личный код доступа, позволяющий туда попасть.
– Не пора ли в таком случае им воспользоваться?
– Иного выхода у нас не остается. Я немедленно созову аварийную команду и отправлюсь туда в сопровождении техников. Необходимо остановить машину прежде, чем она сможет всерьез навредить городу.
– Кажется, вы не испытываете удовольствия от этой мысли?
– Совершенно не испытываю, полковник. Дело вот в чем: отключить машину, подобную «Лихтбрингту», – не то же самое, что потушить газовый рожок на кухне. Это сложнейший аппарат, который все еще продолжает функционировать, хоть и со сбоями. Вам, часом, никогда не приходило в голову отключить идущий полным ходом локомобиль, лишив его управления и превратив в неуправляемый снаряд? «Лихтбрингт» так глубоко внедрен во многие службы города и его процессы, что сделался их неотъемлемой частью. Никто не может предсказать, какой ущерб получит Новый Бангор, если мы повернем, как вы выразились, выключатель.
– За все время вы ни разу не останавливали машину? – недоверчиво спросил Герти.
Мистер Беллигейл развел руками.
– Ни разу. Не было нужды. Поэтому моя задача, как временно исполняющего обязанности главы Канцелярии, предусмотреть все возможные риски и осложнения.
– Исполняющий обязанности? А разве мистер Шарпер…
– Мистер Шарпер в данный момент отсутствует на острове.
Герти уставился на второго заместителя в немом удивлении.
– Но разве… Я думал…
– Что такое, полковник?
– Я полагал, что за последние два месяца в порт не заходило ни одно пассажирское судно. А дирижабль стоит на ремонте. Как мистеру Шарперу удалось покинуть остров?..
Он немедленно пожалел об этом вопросе. Несмотря на то, что пламя в глазах мистера Беллигейла было бесцветным и невыразительным, обжигало оно не хуже настоящего.
– Это не самый насущный вопрос сейчас, полковник. Предлагаю вернуться к нему после того, как мы найдем способ обуздать капризничающую машину.
– Да, конечно, – пробормотал Герти. – Вы правы, нельзя терять времени. Так значит, никто точно не знает, как отключить машину?
– Этого я не говорил. Я лишь сказал, что машину никогда прежде не отключали. И едва ли на острове найдется человек, который сможет утверждать, с чем мы столкнемся, отключив «Лихтбрингт».
– Но ведь есть чертежи, схемы… – растерянно произнес Герти.
– Этого мало, как мало медицинского атласа для того, чтоб провести сложную хирургическую операцию, полковник. Это всего лишь схемы. Нам нужен человек, который доподлинно разбирается в механической и логической начинке.
– А техники? У Канцелярии же есть собственный технический штат!
– Боюсь, в данном случае от них будет мало толку.
– Разве разбираться в устройстве машины не их обязанность?
– Они всего лишь инженеры и обслуживающий персонал. Превосходно разбираются в магистралях высокого давления, тяговых передачах, практической механике, протоколах связи, гальванике… Но никто из них даже близко не представляет, как устроен «Лихтбрингт». Я имею в виду его истинное устройство.
– А… а вы? Я слышал, вы принимали участие в постройке машины.
Мистер Беллигейл вздохнул.
– Рабочий, который всю жизнь подает камни, не становится от этого архитектором. Я и в самом деле принимал участие в разработке и монтаже отдельных узлов «Лихтбрингта» и даже могу похвастаться тем, что знаком со многими его принципами и алгоритмами. Но не более того. Боюсь, в мире есть лишь один человек, который в полной мере понимает, что такое «Лихтбрингт».
– Кто это?
– Профессор Карл Готфрид Нейман.
– Кажется, я уже слышал это имя…
– Вероятно. Его математический гений и создал эту машину.
– Тогда вызовите его немедля! – воскликнул Герти, нервно сжимая пальцы. – Этого вашего профессора Неймана! Отправьте за ним клерков на автомобиле, пусть вытащат его из кровати и доставят сюда! Черт возьми, эта свихнувшаяся машина может причинить городу множество бед, если не приструнить ее!
Мистер Беллигейл поднял на Герти свои бесцветные и невыразительные глаза, от взгляда которых ему впервые не захотелось чем-нибудь прикрыться. Возможно, оттого, что в этот раз в них не было ничего зловещего. Одна лишь опустошенность.
– Вы не понимаете, полковник. Профессор Нейман никак не может быть доставлен в Канцелярию, даже если я подниму на ноги всех своих крыс.
– Но отчего, черт подери?
– Оттого, что никто не знает, где его искать. Профессор Карл Готфрид Нейман пропал без вести полгода назад.
* * *
Подземелья Канцелярии мгновенно оправдали все худшие предположения Герти.
Как ему и представлялось, в них оказалось темно, сыро и в высшей степени неуютно. Настолько, что временами он не без ностальгии вспоминал свой собственный кабинет, теперь уже казавшийся проникнутым комфортом и по-своему приятным.
Это было даже не подземелье, а целая разветвленная сеть тоннелей, тянущихся, судя по всему, на много миль под городом.
«Крысиные норы, – подумал Герти с отвращением, вжимая голову в плечи. – Тесные, вонючие и темные норы. Теперь ясно, отчего Новый Бангор порой выглядит столь зловеще. Все его недра изгрызены, как кусок забытого в кладовке сыра…»
Справедливости ради, стоило отметить, что тоннели не были столь узки, как представлялось Герти поначалу. Их диаметр был достаточно широк для того, чтоб он и мистер Беллигейл могли свободно идти плечом к плечу, а сопровождающие их техники, двигающиеся впереди, – нести многочисленные баулы и саквояжи с оборудованием. Лампы здесь были редки, да и те, что горели, имели привычку часто мигать или даже тухнуть, погружая тоннели в непроглядный мрак, от которого у Герти стыли пятки. По счастью, у всех имелись с собой гальванические фонарики, помогавшие разгонять темноту.
Кроме того, тут царил отвратительный запах, характерный для всех помещений, расположенных ниже уровня земли. Пахло затхлым, кислым и гнилым, как обычно пахнет в погребе, давно заброшенном хозяевами, где все содержимое успело прогнить и прорасти.
И насекомые. Герти отчего-то полагал, что в безлюдных тоннелях под Канцелярией должно быть безжизненно, но ошибся и тут. Подземные тоннели кишели насекомыми, причем временами попадались столь жуткие, что сам Александр Халидей[11 - Александр Генри Халидей (1807–1870) – ирландский энтомолог.], пожалуй, счел бы разумным пуститься от них наутек. Некоторые из них ползали по бетонным стенам, извиваясь самым отвратительным образом, некоторые копошились под ногами, впервые за свою недолгую жизнь, должно быть, оказавшись на свету. Герти то и дело приходилось переступать наибольшие их скопления и надеяться, что какой-нибудь представитель фауны Нового Бангора не шлепнется ему на голову.
А еще здесь можно было разглядеть истинные корни «Лихтбрингта». Из бетонных сводов над их головами выглядывало бесчисленное множество маслянисто блестящих труб и гофрированных кабелей. Все они тянулись хаотично, переплетаясь временами друг с другом так плотно, что можно было представить их сетью хищного подземного паука.
Герти уже трижды пожалел о том, что сунулся сюда, а не остался ждать техническую команду наверху. Если здраво рассуждать, какой в нем здесь толк? Он ничего не смыслит в механике, не говоря уже о потрохах сложнейшей счислительной машины. Он не любит темноты и сырости. А еще его охватывает дрожь при виде мистера Беллигейла или кого-то из его крысиной своры. Но нет, вызвался идти с ними. И зачем? Рисовался? Хотел произвести впечатление?.. Ну не дурак ли?
– Не самое удачное место для размещения важного оборудования, – пробормотал Герти, чтобы хоть на миг нарушить тягостную и липкую подземную тишину.
– Наилучшее место, – возразил мистер Беллигейл.
Он тоже был вооружен гальваническим фонариком, но даже не подумал сменить свой черный костюм на что-то более подходящее для подземных прогулок и практичное. Оттого время от времени сливался со здешней темнотой, будто бы растворяясь в ней.
– Все каналы связи «Лихтбрингта» многократно дублированы и защищены. Они разрабатывались для самых неблагополучных вариантов, включая извержение вулкана или бомбардировку острова вражеским флотом. Центральный пульт управления машины требовалось расположить как можно дальше от всего, что представляет для него потенциальную опасность. По сути, он заперт в бронированном подземном саркофаге и защищен многотонными дверями, по надежности превосходящими даже банковские.
Герти с отвращением оторвал от своего саржевого пиджака клок липкой паутины.
– Не очень-то ухоженное местечко. Кажется, «Лихтбрингт» не очень-то часто принимает гостей?
– Он не требует постоянной заботы, – невозмутимо отозвался мистер Беллигейл, в очередной раз сливаясь с темнотой. – Мы проводим ежегодную инспекцию центра управления, но ни разу нам не приходилось вмешиваться в его работу. Разве что подновить краску.
– То есть этого железного болванчика не требуется даже смазывать и чистить от ржавчины?
– Совершенно верно. Его срок автономности составляет около восьмидесяти лет. «Лихтбрингт» необычайно надежен. Раз в год я спускаюсь сюда, убеждаюсь, что все работает как часы, и ухожу. Дверь в центр управления после этого блокируется и опечатывается. И еще год эти тоннели не знают человеческого присутствия. Еще одно подтверждение математического гения профессора Неймана.
Мистер Беллигейл неразборчиво выругался, поскользнувшись на куске слизкого мха.
– Прекрасная задумка, – согласился Герти, стараясь ступать след в след за ним. – И очень досадно, что ваш математический гений в данный момент не может разделить наше общество.
– Я тоже предпочел бы, чтоб профессор присутствовал здесь. Но, как видите, есть вещи, неподвластные даже Канцелярии.
– Вы знали его? – помолчав, спросил Герти. Тишина делала подземное царство еще более зловещим и давящим.
– Разумеется. Впрочем, не могу сказать, что хорошо. Профессор не из тех людей, с которыми все стремятся водить дружбу. Приятелями мы не были.
«Еще бы, – подумал Герти с неприязненным мысленным смешком. – Человек, способный назвать мистера Беллигейла приятелем, должен быть смертельно пьян или же безумен от рождения!»
– Расскажите про него, – попросил Герти.
Мистер Беллигейл отозвался не сразу. В свете фонаря стекла его пенсне горели завораживающим лунным блеском.
– Профессор Карл Готфрид Нейман родился в тридцать втором году. Немец. Кажется, из Кенигсберга. Одно время был профессором в Базеле, потом некоторое время преподавал в Тюбингене и Лейпциге. Специализировался на дифференциальных уравнениях и алгебраических функциях. Уже в Лейпциге увлекся новым для себя направлением, стал изучать формальные системы, математическую логику и булеву алгебру.
– Едва ли это что-то мне говорит, – признался Герти. – Математические изыскания никогда не были моей сильной стороной.
– Возможно, это к лучшему. Некоторые люди, имевшие удовольствие быть хорошо знакомыми с профессором Нейманом, утверждали, что он был немного… оторван от жизненных реалий. Честно говоря, у меня тоже сложилось подобное впечатление.
– Он был сумасшедшим? – уточнил Герти.
– Едва ли. Но, как и все математики, был чудаковат.
– Если учесть, как далеко его занесло от Лейпцига, обычным чудачеством это уже не объяснить. Почему он покинул Европу? С каких пор среди математиков возникла мода покорять джунгли Полинезии? Или он полагал, что с удалением от центра цивилизации значение числа пи будет меняться?
Кажется, мистер Беллигейл усмехнулся. Но, вероятнее всего, это был лишь оптический обман, вызванный преломлением света.
– В семидесятых годах он разрабатывал свою концепцию счислительной машины. Прообраз «Лихтбрингта». Тогда это было на уровне недоказуемых концепций и смелых предположений. Даже, пожалуй, дерзких. Говорят, профессор Нейман в своих изысканиях забрался даже глубже, чем отважные исследователи-натуралисты осмеливались забираться в неосвоенные и дикие полинезийские джунгли…
– Не смог найти финансистов для своего детища? – понимающе кивнул Герти.
– Не смог найти ни единого человека, полагающего это возможным. Джордж Буль[12 - Джордж Буль (1815–1864) – английский математик и логик, один из основоположников математической логики.], британское светило математики, называл эксперименты Неймана в логике бессмысленными забавами, а Феликс Клейн[13 - Феликс Х. Клейн (1849–1925) – германский математик.] разгромил все его изыскания в области автоморфных функций. Некоторое время Нейман пытался найти единомышленников в Италии и России, но в восемьдесят пятом году был вынужден оставить Европу.
– Только из-за того, что не смог найти единомышленников? – недоверчиво уточнил Герти.
Ему сложно было представить, что профессор европейского университета мог решиться на подобную авантюру. И что не сбежал из Нового Бангора без оглядки, обнаружив, что происходящие на острове события зачастую имеют мало общего с какой бы то ни было логикой.
– Были и другие причины, – неохотно сказал мистер Беллигейл. – Профессор отличался весьма специфическими взглядами и в некоторых прочих предметах.
– О боги.
– Это нередко бывает с выдающимися людьми. Как, например, с Джордано Бруно.
– Профессор взялся за философию?
– Именно. Он полагал философию математической дисциплиной, неразрывно связанной с логикой. И даже успел разработать несколько интересных философских концепций.
– Вероятно, они тоже опередили свое время? – предположил Герти.
– Быть может. Я не вдавался в подробности. Знаю лишь то, что эти концепции окончательно испортили его реноме[14 - Реноме (фр. renommee) – репутация, слава.], как выражаются французы. Кроме того, его чуть не отлучили от церкви.
Герти присвистнул.
– Воистину, талантливый человек.
– Некоторые клерикалы посчитали, что теории Неймана выходят далеко за рамки математики и философии и вторгаются в области морали и религии. Впрочем, ничего конкретного я вам сообщить не могу, полковник. Дело быстро замяли, а я слабо интересуюсь европейской теологией.
– Понятно, отчего он перестал быть желанным гостем в европейских университетах, – заметил Герти. – Но Полинезия?.. Не слишком ли он переусердствовал в попытке убраться подальше от церкви и коллег-недоброжелателей?
Мистер Беллигейл щелчком длинных пальцев сбил с лацкана какое-то извивающееся насекомое.
– Про него в свое время рассказывали много слухов не самого лестного содержания. Обвиняли, к примеру, в любви к спиритизму и оккультизму.
– Спиритизм научно обоснован! – поспешил сказал Герти. – Мне приходилось читать весьма убедительные статьи на этот счет. Даже сэр Конан Дойль считает его научно доказанным. Но оккультизм…
– Полагаю, всего лишь нелепые домыслы. Профессор Нейман, без всякого сомнения, был чудаковат, но не безумен. Я знаю это наверняка, поскольку в течение нескольких лет постоянно с ним общался.
– Он сам вызвался построить на острове счислительную машину?
– Да, это был его прожект. Крайне дорогой, крайне странный, но мы с мистером Шарпером сочли возможным пойти на некоторый риск, обеспечив ему надлежащее финансирование. И не имели повода пожалеть об этом. До сегодняшнего дня.
– Профессор Нейман был главным проектировщиком?
– Я бы сказал, единственным. На острове не нашлось ни одного человека, который смог бы в полной мере усвоить его математические выкладки. Мне даже кажется, что не нашлось бы таких и в Европе. Слишком смело, слишком парадоксально… Разумеется, вся система монтировалась силами техников Канцелярии. У нас есть самые подробные и детальные схемы всех паропроводов, трансформаторов, котлов и реле, но это всего лишь совокупность узлов, не более. Профессор Нейман был единственным человеком, который доподлинно знал, как работает его машина.
– Вы строили то, чего сами не понимали? – недоверчиво спросил Герти.
Его слова вызвали на лице мистера Беллигейла странное выражение, которое сложно было трактовать из-за неверного освещения.
– Любой деревенский мясник знает, как устроена корова, но попросите его объяснить принципы работы ее органов, и он неизбежно сядет в лужу. Все узлы «Лихтбрингта» были понятны сами по себе, но в совокупности, будучи соединены воедино, они представляли собой нечто… крайне сложное. Даже парадоксальное.
– А теперь профессор пропал.
– Полгода назад.
– Бесследно пропадают лишь носки и запонки, – пробормотал Герти. – Но не люди. Не мог же он покинуть остров?
– Он не покидал острова, – твердо сказал мистер Беллигейл. – Это точно установлено. Ни морем, ни воздухом, ни каким бы то ни было способом. Но и на острове его нет. Мои крысы перекопали каждый дюйм, но без малейшего успеха. Ни единого следа.
– Похищение? Вы сами упоминали германских шпионов, может…
– Нет. Маловероятно. В его опустевшей квартире не было следов борьбы. В один прекрасный день он попросту вышел и не вернулся. При нем не было ни денег, ни вещей. Он не захватил даже чековой книжки или очков. И больше его никто не видел.
– Должно быть, чрезвычайный случай.
– Разумеется. Мистер Шарпер был в ярости. Мы перевернули город вверх дном, но не смогли найти даже отпечатка профессорского ботинка. Проверяли последние притоны в Скрэпси и самые захудалые гостиницы, допрашивали даже угольщиков, но тщетно. Совершенно необычный случай. Профессор умудрился обвести вокруг пальца наших опытнейших агентов, сделать то, чего до сих пор не удавалось даже профессионалам. А ведь он всю жизнь провел в кабинете и вдобавок страдал астмой. Поиски продолжаются до сих пор. Негласные, разумеется, нам ни к чему лишний шум. Но они по-прежнему безрезультатны.
– Разве не благоразумно было отключить машину, коль скоро единственный на острове человек, знакомый с ее работой, растворился без следа?
– Машина работала. Мы проверили все ее блоки и не нашли никаких отклонений от заложенных профессором алгоритмов. С создателем или без него, «Лихтбрингт» неуклонно выполнял все свои функции. Этого было достаточно. Кроме того, его монтаж обошелся совсем не дешево. Не в обычаях Канцелярии бросать деньги на ветер.
– Значит, у вас нет никаких предположений о его судьбе?
Мистер Беллигейл пожал плечами.
– Предположений множество, но подтвердить их не в наших силах. Наиболее вероятная версия гласит, что профессор Нейман отправился гулять по скалам вдоль моря. Как и полагается ученым, он был рассеян, да и немолод… Ну а тело унесло далеко в открытое море.
Герти мысленно усмехнулся. Профессор Нейман, кажется, все-таки нашел способ покинуть проклятый остров. Возможно, это был единственный способ, оказавшийся в его распоряжении… И, как знать, существуют ли иные?
Задумавшись, Герти весь остаток пути хранил молчание.
* * *
Против его ожиданий, сердце «Лихтбрингта» оказалось не в столь плачевном состоянии, как технические тоннели под Канцелярией. Еще на подходе к нему Герти ощутил, как меняется обстановка. На смену ледяной подземной сырости пришла неожиданная сухость, бетон свода оказался заключен в надежные стальные конструкции, а неверный свет редких ламп сменился превосходным освещением, которое изливалось из больших стеклянных плафонов. Пожалуй, это можно было даже принять за тоннель лондонского метро, если бы не отсутствие рельсов.
– Почти пришли, мистер Беллигейл, – сообщил один из техников, оборачиваясь.
Может быть, даже тот самый, что парой часов ранее ремонтировал терминал Герти. А может, и совершенно другой. Все служащие Канцелярии выглядели на одно лицо, и Герти давно бросил попытки распознать их. Это было не проще, чем распознать отдельных крыс в скученной крысиной стае.
Мистер Беллигейл кивнул, показывая, что услышал. Двигался он резко, порывисто, отчего казалось, будто под плотной черной тканью укрыты не мышцы, а стальные тяги и шарниры. Даже голову он поворачивал неестественно быстро, всякий раз застигая Герти врасплох. Может, он сам – обособленная часть «Лихтбрингта», оторвавшаяся от паутины проводов и живущая сама по себе?.. Герти не стал задумываться на этот счет, он и без того последние пару часов ощущал себя подавленно.
– На всю работу не должно потребоваться более двух минут, – ледяным голосом произнес второй заместитель, обращаясь к подопечным. – Я срываю пломбу, потом ввожу код, потом открываю дверь. И вы немедленно приступаете к работе. Отключаете от «Лихтбрингта» все четыре блока. Перекрываете трубопроводы, обесточиваете проводку, блокируете все контуры.
– Хватит и полутора, – ухмыльнулся один из техников, поигрывая разводным ключом. – Четвертуем мистера «Лихтбрингта» быстрее, чем он успеет моргнуть лампочкой.
Остальные негромко засмеялись. Их было около полудюжины, все похожи друг на друга, как родные братья. И все застывали под взглядом мистера Беллигейла, безотчетно стискивая зубы.
– Меньше самоуверенности, Ильям, – отрывисто сказал второй заместитель, разглядывая свой ожидающий команды крысиный выводок. – Он рассчитан на перебои с питанием и разрушение снабжающей инфраструктуры на пятьдесят процентов. Поэтому необходимо сделать все слаженно и быстро. Быстрее, чем главный вычислительный центр сообразит, что более ничем не управляет.
– Будет выполнено, мистер Беллигейл. В две минуты.
– Отлично. Проверьте свои инструменты, мы уже пришли.
Герти и сам это заметил.
Тоннель закончился внезапно, превратившись в настоящую подземную площадь, достаточно просторную, чтобы там уместился локомотив. Даже потолки здесь были высоки, отчего терзавшая Герти последние полчаса клаустрофобия ослабила свою хватку. Впрочем, более уютно он себя ощущать не стал. Свет гальванических ламп казался неживым, слишком едким, а высокие потолки не отвлекали от мысли о том, что над головой у него покоятся тысячи тонн земли и камня, пронизанные обжигающими трубопроводами и скрипящими валами.
Дверь во внутренние чертоги «Лихтбрингта» представляла собой огромный хромированный круг сродни увеличенной в десятки раз монете, поставленной на ребро. «Чтобы сдвинуть такую с места, надо потратить уйму сил, – подумалось Герти. – Впрочем, наверняка и здесь все механизировано».
– Вы находитесь в охраняемой зоне со специальным режимом доступа. Введите код или немедленно покиньте ее!
Герти вздрогнул, когда от стены отделились две фигуры. Секундой позже он понял, отчего не замечал их раньше. Они, как и стена, были металлическими. И, как сделалось ясно спустя еще половину секунды, не имели ни толики общего с существом человеческой природы.
Это были два громоздких автоматона, похожие на закованных в потускневшую от времени броню рыцарей. Разве что фигуры их были непропорциональны, руки излишне коротки и массивны, а ноги изгибались в обратную сторону, подобно птичьим. В глухих шлемах не было забрал, лишь небольшие прорези, прикрытые стальной решеткой. Автоматоны сделали по шагу вперед, и, хоть глаз у них не было, Герти вдруг ощутил себя в перекрестье чужого интереса, жгущего, как тавро, оставленное раскаленным металлом.
Герти рефлекторно стал пятиться обратно, в спасительный полумрак технического тоннеля. Техники замерли на своих местах. Один лишь мистер Беллигейл сохранил присутствие духа.
– Все в порядке, – бросил он, двигаясь своим обычным резким шагом навстречу механическим стражам подземной гробницы. – Это всего лишь элемент активной защиты машины. Они запрограммированы вести себя подобным образом.
– Вы говорили, у вас есть код? – поинтересовался Герти. Безотчетно укрывшись за спиной одного из техников, он ощутил себя немного спокойнее.
– Разумеется, есть, – несколько раздраженно ответил второй заместитель. – Я один из трех человек, у которых он есть. Сейчас-сейчас…
Автоматоны сделали еще по шагу навстречу незваным гостям. Их суставы, незначительно тронутые ржавчиной, при каждом движении издавали негромкий скрежет. Руки, пощелкивая, дергались из стороны в сторону, точно пытались указать пальцами на всех присутствующих. Только пальцев у них обнаружилось неожиданно много, причем пальцы эти росли из самых плеч. Лишенные суставов, пальцы походили скорее на длинные отрезки водопроводных труб, и каждый из них оканчивался отверстием.
Герти ощутил неприятную и все растущую тяжесть в желудке. Как если бы проглотил что-то большое и с острыми выпирающими формами. Никаких рук в конструкции автоматонов не было, а то, что он принял за пальцы, оказалось стволами устремленных на вошедших митральез[15 - Митральеза (фр. Mitrailleuse) – скорострельное многоствольное оружие второй половины XIX века, предвестник пулемета.].
– М-мистер Беллигейл?
– Будьте терпеливы, полковник. Ввожу код. Эти стальные болваны не представляют для нас опасности.
Мистер Беллигейл остановился перед самой дверью. Окруженный с двух сторон автоматонами, он не проявлял никакого беспокойства, напротив – вел себя в обычной манере, сохраняя ледяное спокойствие. Впрочем, ему было легче, подумалось Герти. Автоматические митральезы смотрели не ему в лицо…
Раздалась серия быстрых щелчков – мистер Беллигейл набирал код. При мысли о том, что он может забыть какую-то цифру, Герти ощутил мучительную изжогу, которая в сочетании с колючей тяжестью в желудке едва не заставила его попятиться к выходу. Черт возьми, когда он решил принять участие в этом подземном моционе, он предполагал, что «Лихтбрингт» представляет собой всего лишь безобидную совокупность шестеренок!
– Готово, – возвестил мистер Беллигейл, смахивая с ладоней невидимую пыль. – Добро пожаловать в тронный зал «Лихтбрингта», господа!
Автоматоны издали отрывистый щелчок. Должно быть, это было что-то сродни выражению машинного разочарования. Но отчего-то они не спешили занять свое прежнее место по сторонам от двери. Вместо этого их механические тела вздрогнули, а руки-митральезы издали немелодичный лязг, который быстро сменился усиливающимся металлическим дребезжанием. Как если бы внутри что-то пришло в движение и быстро раскручивалось. Что-то вроде игорной рулетки или какого-нибудь подшипника. Или…
Герти сам не понял, как очутился на полу. Возможно, в последнее мгновенье что-то обожгло его напряженные нервы, вынудив тело рухнуть ничком вниз, на железные плиты пола. А может, его толкнула вниз какая-то неизъяснимая сила. Или же один из техников, резко попятившись, сбил его с ног. Как бы то ни было, в тот момент, когда окружающий мир превратился в грохочущий ад, Герти уже лежал на полу, ощущая ноющую боль в ушибленных ребрах.
Митральезы заработали одновременно, как по невидимому сигналу, и от их свирепого лязга Герти мгновенно оглох – в уши словно натолкали по фунту ваты. Комнату заволокло грязным пороховым дымом, сквозь который, подобно кометам, пробирающимся через густую атмосферу чужих планет, оранжевыми сполохами понеслись пули. Герти не слышал рикошетов, лишь видел злые серебряные и медные искры, которые пули вышибали из стен. Не слышал криков людей. Не слышал даже себя, хотя наверняка в этот миг орал во все горло. Словом, не слышал ничего. Удивительно, но глаза не закрылись сами собой, напротив – остекленели, заставляя Герти видеть все происходящее, не в силах даже моргнуть.
Это была стрельба в упор. У людей, стоящих плотной группой перед запертыми дверьми, не было ни единого шанса. И автоматоны не собирались им его предоставлять.
Стоящих впереди попросту выпотрошило. Обмерший от ужаса Герти, распростертый на полу, видел, как дергаются в дымных разрывах их тела, так, точно к несчастным подключили гальваническую цепь. Но это была не гальваника. Они корчились, выгибаясь в немыслимых позах, пока пули вырывали из них клочья одежды вперемешку с плотью, превращая человеческие тела в ворохи мятой изорванной ткани, каким-то образом удерживающиеся в воздухе.
Один из техников осел, безумным взглядом глядя в потолок. Его голова была запрокинута под немыслимым, невозможным для человеческого тела углом. Должно быть, ударом пули ее попросту сорвало с шейных позвонков. Другой задыхался, широко открывая рот и клонясь к полу, как подрубленное дерево. В спине его пиджака было столько дыр, что ткань казалась рваниной. Впрочем, мелькнула в голове у Герти безумная трепыхающаяся мысль, едва ли его хозяину суждено огорчиться, увидев счет от портного…
Загнанные в угол крысы бьются до последнего. Один из техников успел запустить руку под полу пиджака и извлечь пистолет с длинным черным стволом. Но воспользоваться им уже не смог. Потому что противником крыс было не живое существо, а механическая мышеловка, с равным аппетитом перемалывающая все, что окажется у нее в пасти, сопротивляется оно или нет… Рука техника повисла, переломленная пулями сразу в нескольких местах, а секундой позже он сам шлепнулся на землю грудой дымящейся ткани.
Те, что попытались бежать, успели сделать лишь несколько шагов. Одного свинцовым шквалом из митральезы прижало к стене, возле которой он некоторое время дергался. Когда его тело сползло, на металле осталась размытая алая тень, состоящая из мелкой капели. Еще кто-то рухнул у самого выхода со вскрытой наподобие консервной банки головой, высыпав на пол ее содержимое.
Автоматоны двигались в пороховом тумане неспешно, но с какой-то неизъяснимой грациозностью, подобно линкорам, идущим сквозь рассветную океанскую дымку. Стволы их митральез ворочались в своих спонсонах размеренно и слаженно, то и дело расцветая оранжево-алыми вспышками.
Герти скорчился на полу, поджав ноги к животу. Инстинкты самосохранения вопили, требуя вскочить и нестись сломя голову сквозь пороховой дым в направлении выхода. Но что-то спасительное парализовало их, заставив умолкнуть и обесточив ставшее нечувствительным тело. Вероятно, именно это и спасло его.
Он не сразу заметил, что в какой-то момент фигур в пороховой завесе стало три. Причем третья вынырнула непонятно откуда, словно соткавшись из искр и пламени. Она двигалась порывистыми резкими движениями, кажущимися то рваными и неупорядоченными, то невероятно пластичными. Ни один автоматон не смог бы двигаться подобным образом. Но это был не автоматон.
Это был мистер Беллигейл, второй заместитель секретаря Канцелярии.
Удивительно было видеть, как его долговязая угловатая фигура перемещается в клубах порохового дыма, исполняя невиданный и жуткий танец. Она скользила из стороны в сторону, прямо сквозь грохочущие веера пуль, то пропадая совершенно из виду, то появляясь вновь, совсем в ином месте. Так водомерка скользит по гладкой поверхности озера, мгновенно меняя направление движения, то замирая, то пускаясь еще быстрее. Герти даже померещилось, что мистер Беллигейл то и дело вовсе исчезает, ныряя в складки пространства, чтобы соткаться мгновением позже из ничего.
Вероятно, это смутило и бесстрастных автоматонов. Будучи не в силах вести цель, они сбились с единого ритма, вместо сплошного свинцового шквала их орудия стали изрыгать из себя короткие злые очереди, направленные, казалось, во все стороны сразу. Вероятно, сейчас молоточки в их стальных головах беспорядочно звенели, а свитки с записанной программой вертелись так, что едва не тлели. При всей своей сложности они были лишь механизмами, привыкшими работать в простой и предсказуемой среде физических объектов. Но мистер Беллигейл, кажется, к ней не относился.
Последний его прыжок был длиной не менее четырех метров. Проскочив под гудящим оранжевым сполохом, второй заместитель вдруг оказался между автоматонами – тощая угольная тень меж двух громоздких линкоров. Эта тень вдруг выпростала из себя длинный отросток, упершийся в голову одного из великанов. Потом в другую сторону. Дважды в пороховом дыму набухло и лопнуло что-то черно-сизое, и даже сквозь набившуюся в уши вату Герти расслышал низкий металлический гул.
А потом все закончилось. Внезапно и без всякой причины, как дивертисмент перед основной театральной программой. Огромные тела автоматонов сделались совершенно неподвижны, и Герти вдруг понял, что неподвижность эта особенного рода. Механические палачи больше не шевелились, стволы митральез, все еще курящиеся серыми дымом, слепо уставились в пол. Они были мертвы.
Герти, пошатываясь, поднялся с пола. Все его члены казались тонкими сухими спичками, наспех прилаженными к телу, а челюсти сомкнулись друг с другом настолько плотно, что зубы явственно поскрипывали сами собой. Шатаясь и бессмысленно оглядываясь, Герти сделал несколько шагов вперед.
Мистер Беллигейл держал себя так же спокойно, как если бы сортировал утреннюю корреспонденцию у себя в кабинете. Автоматоны слепо смотрели на него, сгорбившись и уронив головы. В их глухих стальных шлемах, там, где прежде располагалась вентиляционная решетка, виднелись развороченные отверстия, похожие на распустившиеся стальные розы.
Одним коротким ударом мистер Беллигейл вогнал пальцы в череп одного из автоматонов и принялся ковыряться там, время от времени морщась. В другой руке у него был зажат удивительно массивный пистолет, больше похожий на старомодное ружье, лишившееся и приклада, и доброй половины ствола. Мистер Беллигейл держал его непринужденно, как прогулочную трость, и Герти оставалось только удивиться тому, где второй заместитель прятал оружие все это время. Ведь не под форменным же пиджаком, облегавшим его сухопарую фигуру подобно плотно прилегающей обертке?..
– О, полковник, – мистер Беллигейл улыбнулся одними губами. – Вы целы?
– Кажется, – пробормотал Герти, с трудом слыша собственный голос за звоном в ушах.
– А вы хладнокровны. Честно говоря, я сперва решил, что вам не миновать пули!
Герти попытался сделать вид, будто небрежно отряхивает пиджак. Это оказалось не так и сложно: его пальцы до сих пор судорожно дрожали, облегчая работу.
– Я… Д-да… Как видите.
– Мне следовало догадаться, что полковник Уизерс не самая легкая мишень! И извините, если опередил вас. Наверняка вы собирались сами разобраться с этими истуканами.
– Честно говоря, я не в претензии, мистер Беллигейл, – выдавил Герти. – К тому же, судя по всему, вам это отлично удалось и без моей помощи.
– Сущие пустяки. Случайность. По счастью, я захватил с собой свой старый охотничий хаудах[16 - Хаудах (англ. howdah) – короткоствольное крупнокалиберное оружие под патрон охотничьего типа.]. Все остальное – обычная импровизация.
– И часто еще придется импровизировать подобным образом? – невольно спросил Герти.
Мистер Беллигейл со скрежетом вытащил из развороченной головы автоматона обгоревший свернутый свиток с программой. По краям он покрылся копотью, но тонкие пальцы второго заместителя, развернув бумажный лист, легко считывали узор отверстий.
– М-м-м-м… Что? Нет, не беспокойтесь, их было всего двое.
Герти издал вздох облегчения. По счастью, увлеченный чтением мистер Беллигейл его не заметил. Герти, все еще пошатываясь, огляделся. Поле боя выглядело не так возвышенно, как изображают обычно на батальных полотнах. Мертвые лежали в самых нелепых позах и даже казались не людьми, а набитыми соломой чучелами, разбросанными неведомой волей. Россыпи медных гильз мягко светились сквозь слои испаряющегося серого дыма.
– Мертвы, – пробормотал Герти, переводя взгляд от одного тела к другому. – Все шестеро.
Это не произвело на мистера Беллигейла никакого впечатления.
– Они были крысами Канцелярии, – безразлично обронил он, разглядывая свиток. – Как и мы с вами, полковник. Крысы не претендуют на благостную смерть на теплом одре в окружении челяди и скорбных родственников. Крысы умирают, как и живут, никем не видимые, в вечной ночи, раздавленные, выпотрошенные или отравленные. Такая уж у них особенность.
– Но их близкие, семьи…
– Мы с вами были их единственной семьей. Любопытная деталь, полковник…
– Что?
– Сперва я решил, что неверно набрал код, отпирающий дверь. Автоматоны были запрограммированы открывать огонь по нарушителю. На какое-то время я даже начал сомневаться в собственной памяти. Неприятное ощущение, признаться. За столько лет я привык ей полностью доверять.
– Но код?..
Мистер Беллигейл бросил обугленный свиток на пол и наступил на него ногой. Точно давил подошвой мертвое насекомое.
– Никакой ошибки не было. Мой код верен. Кто-то заменил программу автоматонов. Одно небольшое, но весьма интересное изменение. Буквально несколько отверстий не на своих местах.
– Кто-то… изменил программу?
– Да. Приказал сторожевым автоматонам атаковать всякого, кто вводит верный код. Элегантное решение.
– Ужасно, – прошептал Герти, потрясенный этой новостью. – Но кто? Как?
– На эти вопросы я пока ответить не в силах, – отозвался мистер Беллигейл, вынимая из кармана пиджака патроны и перезаряжая свое чудовищное двуствольное орудие. – Я не знаю, кто этот человек. Но, думаю, знаю, где он.
– Где?!
– Советую вам вооружиться, полковник. Потому что этот человек в данный момент находится внутри, как раз за этой дверью. Впрочем, их может быть и несколько.
Герти вздрогнул.
– Отчего вы так решили?
Мистер Беллигейл многозначительно указал на болтающуюся сургучную печать, которую Герти прежде не замечал.
– Пломба. Она сорвана. Центр управления был опечатан лично мной сразу после очередной инспекции восемь месяцев назад. С тех пор ни один служащий Канцелярии не бывал внутри.
Герти непослушными пальцами поднял с пола пистолет одного из техников. Это был удивительно тяжелый никелированный образец с длиннейшим стволом, кажется, американского производства. От одного прикосновения к нему в груди рождался беспокойный холодок. Герти терпеть не мог оружия и сжал пистолет так сильно, будто тот был опасным хищником, способным извернуться и цапнуть хозяина. Рукоять больно врезалась в ладонь.
– Вы сказали, – пробормотал он, привыкая к весу оружия, – что код был лишь у трех человек.
– Верно. Перед вами один из них. Другой, мистер Шарпер, как вы знаете, находится за пределами острова. И я гарантирую, что он никогда не отпирал «Лихтбрингт». Значит…
– Профессор Нейман! – воскликнул Герти.
Мистер Беллигейл кивнул.
– Иных вариантов попросту нет. Увы, наша исходная версия оказалась неверной. Он не утонул. Или… утонул не сразу.
– Что вы имеете в виду?
– Полагаю, его пытали перед смертью. И он выдал код.
– Пытал? Кто пытал? – Герти показалось, что cкальп под волосами покрывается гусиной кожей.
– Не знаю, – мистер Беллигейл безразлично пожал плечами. – Могу лишь предположить, что это серьезные люди и настроены они крайне решительно. Раз уж они начали действовать, причем так самоуверенно, то, без сомнения, пойдут до конца. Это уже не просто диверсия. Это нечто большее. Это попытка уничтожить остров. Не в буквальном смысле, конечно, но все же. Полностью дестабилизировать все сферы его жизни, включая промышленность и транспорт. Это работа не обычного хулигана. Возможно, это бомбисты-полли, борющиеся против Короны. Или германские агенты. Не будем гадать, полковник, у нас с вами есть отличная возможность убедиться воочию.
– Но почему вы думаете, что они до сих пор в центре управления? Они уже нарушили работу «Лихтбрингта», к чему им запирать себя в мышеловке?
– Они там, – веско произнес мистер Беллигейл, вскидывая свой хаудах точно игрушечный деревянный пистолет. – Без сомнения, ждут за дверью. Они не могут позволить себе уйти, опасаясь, что мы восстановим работу машины. Значит, будут баррикадироваться и держаться до последнего. Биться насмерть. Что ж, посмотрим, чего они стоят против двух решительно настроенных джентльменов вроде нас с вами!
– Но, может, было бы неплохо кликнуть подмогу?
– Слишком долго. Не собираюсь давать им шанс улизнуть. Идем немедля. Признайтесь, у вас же тоже играет сердце в предчувствии славной драки!
Герти попытался изобразить на лице соответствующую моменту гримасу – смесь ярости, нетерпения и возбуждения перед битвой.
Пистолет пришлось стиснуть двумя руками, чтоб заставить хотя бы смотреть в одном направлении. Должно быть, это получилось у него наилучшим образом, потому что мистер Беллигейл удовлетворенно кивнул и положил ладонь на отпирающий рычаг. От улыбки, пробежавшей по его бледному лицу, температура в помещении разом упала на несколько градусов.
– Добро пожаловать в «Лихтбрингт», полковник!
* * *
Когда многотонная дверь, натужно заскрипев, стала откатываться в сторону, Герти едва подавил желание отпрыгнуть подальше. Дверной проем напоминал распахивающийся зев какого-то подземного чудовища, и это неприятное сходство усиливалось царящей за дверью темнотой. Причем темнотой не молчаливой, а жужжащей, шипящей и потрескивающей, точно ночь в джунглях.
Люди, захватившие управление машиной, намеренно потушили свет в зале, понял Герти. Нарочно для того, чтобы штурмующие оказались в невыгодном тактическом положении, сделавшись живыми мишенями на фоне света. Без сомнения, они взяли выход под прицел и теперь хладнокровно наводят свои винчестеры на его, Герти, живот…
Он едва удержался от того, чтобы не выпустить в темноту весь магазин и, бросив тяжелый пистолет, броситься обратно по тоннелю. Зловещие и неживые помещения Канцелярии сейчас казались ему уютнее любого гостиничного номера.
Мистер Беллигейл действовал быстро. Не успела дверь полностью откатиться в сторону, как он, ухмыльнувшись жутко и остро, точно голодный шакал, беззвучно скользнул в проем. Его черный костюм мгновенно растворился в темноте, точно капля чернил в луже. На мгновенье Герти даже померещилось, что механическое чудовище «Лихтбрингт» засосало его своей металлической пастью.
«А может, там никого и нет? – Эта спасительная мысль обвилась вокруг позвоночника скользким морским угрем. – Пусто. Ни души. Никто не врывался в центр управления машиной, а просто у пары шестеренок вывалились зубы, или там мышь перегрызла кабель… Обычное дело, когда касается сложной машинерии. И с автоматонами просто чья-то оплошность…»
Но Герти не удалось долго держаться за эту мысль. Потому что из черного провала ударил голос мистера Беллигейла, властный и оглушительный:
– Всем оружие на пол! Буду стрелять!
В темноте вспыхнул гальванический фонарь мистера Беллигейла, пронзив внутреннее пространство пляшущей шпагой невыносимо яркого света. Его луч метнулся от стены к стене, выхватывая какие-то бесформенные зубчатые контуры, бывшие, судя по всему, самой сутью счислительной машины. Один из контуров отличался от прочих. Слишком плавных линий, не похожий на механический агрегат, но очень похожий на человеческое тело. Мистер Беллигейл, по всей видимости, его не заметил, рассматривая темные углы. Но Герти видел отчетливо даже после того, как луч фонаря ушел далеко в сторону.
– Стоять на месте! – закричал истошно Герти, пытаясь пляшущим стволом пистолета нащупать зловещую фигуру, вновь слившуюся с темнотой. – Канцелярия!
Пистолет в его руке вдруг ожил и выбросил из себя три огненных цветка подряд, дергаясь в руках как маленький, но отчаянно сильный зверь, пытающийся обрести свободу. Должно быть, пальцы Герти, нервно сжавшие рукоять, излишне сильно надавили на спусковую скобу. Изнутри донесся визг рикошетов, сменившийся глубокой тишиной, еще гудящей от соприкосновения металла с металлом.
Герти едва не выронил дымящееся оружие из рук. Что, если одна из пуль попала в самого мистера Беллигейла?..
Шатаясь от волнения и страха, Герти приблизился к дверному проему и крикнул:
– Мистер Беллигейл!.. В-вы в порядке?
И ощутил невероятное облегчение, когда изнутри донесся знакомый голос:
– Я цел, полковник. Просто выключил фонарь. Погодите минуту, сейчас включится свет.
Он щелкнул каким-то выключателем, и непроглядная тьма отсека управления наполнилась серией коротких фиолетовых вспышек. Судя по всему, где-то наверху загоралось множество гальванических ламп. Включались они долго, сердито потрескивая. В последний раз им довелось работать много месяцев назад, и теперь, подобно очнувшимся после затяжного летаргического сна организмам, они не сразу вспоминали свое предназначение.
Но еще прежде, чем свет сделался пригодным для глаз, Герти разглядел то, что едва не заставило его вскрикнуть. Посреди помещения лежало распростертое человеческое тело в коричневом шевиотовом костюме. Лежало ничком, беспомощно раскинув руки, и всякая мысль о том, что это не человек, а что-то иное, оказалась безжалостно развеяна еще раньше, чем лампы включились на полную мощность.
– Отличный выстрел, – одобрительно сказал мистер Беллигейл, тоже глядевший на тело, все еще со своим жутким хаудахом в руках. – А у вас твердая рука, полковник. Удивительно метко попали. Точно между лопаток. Небось, набили руку в джунглях, когда охотились на ягуаров, а? Что ж, в наших джунглях подчас можно встретить не менее смертоносных хищников… И этого вы уложили наповал.
Герти ощутил, что кислород, вырабатываемый его организмом, по какой-то причине не поступает в мозг, точно на шею ему накинули прочную и упругую джутовую веревку. Герти хватал ртом воздух, чувствуя горячую пульсацию крови в висках и затылке. Столь сильную, что делалось даже удивительно, как глаза еще остаются в своих глазницах.
– Всего один, – прокомментировал мистер Беллигейл, приближаясь к телу. – И без оружия. Удивительно дерзкий мерзавец, судя по всему. Сейчас мы узнаем, кто это такой.
Он только что убил безоружного. В спину. Герти привалился боком к холодному металлу двери, губы его дрожали, а глаза неотрывно смотрели на крохотную, окруженную излохмаченной тканью дырку аккурат посередине шевиотового пиджака. Дырка эта все еще курилась дымком. Едва заметным, как от плохо притушенной папиросы.
Это не был полли-бомбист или германский агент. Он не был вооружен, и поблизости не было заметно адской машинки с бикфордовым шнуром. Более того, даже от входа Герти видел седину покойника. Какой-то бедолага, быть может, заблудившись в канцелярских тоннелях, забрался в управляющий отсек счислительной машины. Кто-то попросту забыл запереть дверь или же непрошеный гость оказался на свою беду необычайно удачливым, подобрав нужные цифры. Но не успел он сообразить, где оказался, как дверь открылась и на пороге возник полковник Уизерс, чертова канцелярская крыса Уизерс, всадившая пулю ему в спину…
Мистер Беллигейл, не замечая смертельной бледности Герти, присел над телом. Сейчас он как никогда походил на строгого гробовщика, придирчиво оценивающего параметры своего клиента. Отвернув голову покойника, он присвистнул. Свист второго заместителя был протяжен и тонок, как свист жокейского стека, рассекающего воздух.
– Вот те на. Дело становится все интереснее, полковник.
– Вы его знаете? – выдавил Герти.
– Разумеется, знаю. Это профессор Нейман. О Господи, вы и сами выглядите как покойник! Вы в порядке?
– Старые раны. – Герти попытался выжать из себя слабую улыбку. – Иногда они досаждают в самый неподходящий момент. Кто это, вы сказали? Кажется, я плохо…
– Профессор Карл Готфрид Нейман собственной персоной. Создатель «Лихтбрингта».
Он застрелил профессора. Математического гения, положившего всю жизнь на создание уникального аппарата. Пристрелил, как воришку, ковыряющегося в буфете. Герти испытал новый приступ слабости, такой интенсивный, что едва сам не рухнул на пол. Дело становилось еще яснее. К его собственному ужасу.
Лишь закончив работу над «Лихтбрингтом», профессор сообразил, с кем имел дело и какую мощь предоставил в руки Канцелярии. Вполне вероятно, прежде он был слишком увлечен работой, чтобы осознать, кто выступает его работодателем. Известно, что ученые часто чудаковаты и невнимательны к окружающему.
Профессор закончил труд своей жизни и только после этого понял, что заключил сделку с дьяволом. Но было поздно. Он уже не мог ничего изменить. Механическое сердце его детища, «Лихтбрингта», заработало. И тогда профессор сбежал. Немыслимым образом обманул канцелярских крыс Шарпера и растворился в Новом Бангоре. Но что он делал здесь?.. Возможно, он испытал запоздалое раскаянье и нарочно попытался вывести счислительную машину из строя. Остановить ее во что бы то ни стало, чтобы зловещая Канцелярия не смогла воспользоваться плодами его трудов, заключив остров в оковы из гальванических проводов и поршней.
Или же, напротив, уловив ее нестабильную работу, тайно проник в охраняемый подземный центр, чтобы устранить ведомые лишь ему неисправности. Как бы то ни было, профессор Нейман не успел окончить своей работы. Потому что дверь за его спиной открылась и…
– Как он мог здесь оказаться?
– Несомненно, способность задавать своевременные и меткие вопросы относится к вашим сильным сторонам, – проворчал мистер Беллигейл, все еще пристально разглядывая покойника. – Вход в подземные тоннели возможен только через Канцелярию. И могу поручиться, что профессора там не видели уже очень давно.
– Не мог же он скрываться в тоннелях столько времени!
Мистер Беллигейл наконец поднялся на ноги. И, к внутреннему облегчению Герти, спрятал оружие.
– Он и не скрывался.
– Простите?
– Забирайтесь внутрь! Увидите сами.
Для этого Герти понадобилось серьезное душевное усилие. Несмотря на то что пугающей темноты более не было, внутренности «Лихтбрингта» все еще казались ему крайне неуютным местом, совершенно не предназначенным для человеческого присутствия. Он ощутил себя обреченным Иовом, по собственной воле ступающим в разверстую пасть механического Левиафана.
Воздух в центре управления был затхлым, как в тоннелях, хоть и избавленным от ароматов подземной гнили. Ее заменяли совсем иные запахи, сродни тем, что полностью занимают внутренние пространства судовых машинных отделений, – тяжелые запахи металла, керосина, копоти и смазки. Аромат работающей машинерии, столь же естественный, как для человека аромат пота и одеколона.
К его удивлению, внутренности центра управления отнюдь не походили на работающий цех. Не было ни крутящихся шестерней, ни поршней, ни чего-либо еще в этом роде. Скорее комната напоминала собой рубку подводной лодки, увеличенную во много раз. Здесь громоздились шкафы, усеянные столь огромным количеством индикаторов, что выглядели домами со множеством светящихся окон, тянулись короба с гудящим оборудованием, а кабелей было столько, что их громоздкие связки можно было принять за скопище исполинских змей.
Но было еще кое-что, что не вписывалось в эту картину и обо что Герти едва не споткнулся, перебираясь через высокий порог. Груда пустых консервных банок у входа и потрепанная тряпичная лежанка свидетельствовали о том, что помещение вовсе не было необитаемым.
– Он… жил здесь?
– Похоже на то. Забавная ситуация, согласитесь. В то время как Канцелярия перекапывала весь Новый Бангор вверх дном, профессор Нейман спокойно обитал в самом центре управления машиной. В единственном месте, которое считалось неприступным.
– Пока я не убил его, – пробормотал Герти.
Мистер Беллигейл холодно усмехнулся.
– Вы его не убивали.
– Но я выстрелил…
– В покойника, полковник, в покойника. Взгляните внимательнее на его лицо. Вот здесь и здесь, видите?.. Явственно заметны первичные признаки разложения. Профессор Нейман мертв как минимум несколько дней. Так что ваша пуля не оборвала его жизнь. Хотя выстрел, повторюсь, был прекрасный.
Герти ощутил возможность набрать полные легкие воздуха. С него точно сняли тугой корсет, который все это время стискивал грудь, грозя раздавить ребра. Несмотря на запах смазки, которым было пропитано все помещение, воздух этот показался ему слаще изысканного сидра.
– В таком случае кто убил его?
– Мистер Томас Алва Эдисон[17 - Томас А. Эдисон (1847–1931) – американский изобретатель и предприниматель, а также популяризатор электрической техники.], полагаю.
– В каком смысле?
– Не в самом прямом, полковник, не беспокойтесь. Лучше взгляните на ладони покойного.
Герти взглянул, хоть и с почтительного расстояния. Ладони мертвеца были ничем не примечательны, разве что покрыты легким налетом копоти.
– Он…
– И вот сюда еще. – Мистер Беллигейл указал на то, чего Герти до сих пор не замечал, а именно на одну из снятых панелей. В образовавшейся нише виднелись обнаженные кабели с обрезанным изоляционным слоем. – Удар гальваническим током. Мгновенная смерть.
– Вы хотите сказать, что профессор Нейман собственноручно умертвил себя?
– Все указывает именно на это. Человек с его опытом не мог не знать, что кабели под напряжением смертельно опасны. Это не походит на несчастный случай.
– Безумие! – не удержался Герти. – К чему человеку вроде профессора сводить счеты с жизнью, да еще таким жутким образом?
– Возможно, он пытался починить «Лихтбрингт?» – предположил мистер Беллигейл. – А когда понял, что это невозможно, наложил на себя руки?
– Кстати о руках… Что это за символы на внешних сторонах его ладоней? Какая-то татуировка?
Мистер Беллигейл бесцеремонно поднял вялую кисть мертвеца. На первых фалангах пальцев виднелись небольшие символы, не походящие на буквы ни одного известного Герти языка. Круги со вписанными в них кривыми, многоугольные звезды, ломаные линии…
– Похоже на татуировку, – нахмурился мистер Беллигейл. – Готов поклясться, что при жизни профессора ничего подобного у него на руках не было. Погодите, сейчас переверну его на спину…
Профессор Нейман усилиями мистера Беллигейла легко перекатился, скрыв нервирующую Герти дыру в спине. Правда, лицо его едва ли являло собой более приятное зрелище. Тронутое желтизной, с безумно вытаращенными глазами, оно скорее походило на оплавленную восковую маску. Герти неприятно удивило выражение, с его точки зрения, не совсем характерное для человека, убитого смертельным разрядом гальванического тока. Оно было… Герти не смог найти подходящего описания. Оно было одновременно и безумным, и торжествующим. На редкость неприятная гримаса для мертвеца.
Под телом профессора обнаружилась кипа мелко исписанных листов. Герти поспешно поднял их, пытаясь разобрать написанное. Если эти листы были в руке Неймана в минуту смерти, они могут хранить разгадку его странного самоубийства.
– Нашли что-то интересное, полковник?
– Белиберда, – вздохнул Герти, перебирая добычу. – Это не английский язык.
– Вот как? Быть может, математические формулы?
– Не похоже. Черт, это какая-то бессмыслица. Вот здесь, например, кусок на латыни. А тут… Даже не могу предположить. Арамейский?..
– Интересный документ. – Мистер Беллигейл сам пробежал глазами несколько листков. – И подтверждает мою версию о произошедшем.
– Какую же?
– Профессор Нейман выжил из ума и покончил с собой. Бессмысленные послания на несуществующих языках – характерная черта умалишенных. Боюсь, острый ум профессора стал его же проклятьем. Немудрено, учитывая, с какими сложностями ему пришлось столкнуться во время создания «Лихтбрингта».
– А что, были какие-то тревожные симптомы?
Мистер Беллигейл скривил губы.
– Честно говоря, имелись, но мы старались не обращать на них внимания. Сами знаете, излишнее нервное напряжение у гениальных математиков едва ли бесследно проходит… Под конец монтажных работ профессор сделался еще более рассеян и беспокоен, чем обычно. Настолько, что иногда и в самом деле походил на сумасшедшего. Знаете, прыгающий взгляд, бессмысленный шепот…
– Может, стоит на всякий случай осмотреть его личные вещи? Вдруг там найдется подтверждение его душевной болезни.
– Я сделал это еще полгода назад, полковник. Ничего интересного, профессор при жизни вел спартанский быт. Единственный интерес представляла его библиотека.
– Но что можно обнаружить в библиотеке математика?
– Разумеется, там было множество научных трудов, от Джабира ибн Афлаха[18 - Джабир ибн Афлах – арабский математик и астроном XII века.] до самых последних работ Мерэ[19 - Шарль Мерэ (1835–1911) – французский математик, основоположник теории вещественных чисел.]. Но были там и другие. Элифас Леви, Гвидо фон Лист, Пеладан…
– Кто это? Математики?
– Не совсем. Оккультисты. От умеренных философских воззрений до крайнего толка, которых веков пять назад наверняка бы отправили на костер.
– Да, вы упоминали, что профессор увлекался оккультизмом. Но я полагал, что речь идет о невинном хобби.
Мистер Беллигейл поправил идеально выглаженный воротник своей белоснежной рубашки. Этот жест показался Герти удивительно естественным и человечным, совершенно не свойственным работнику Канцелярии.
– Я и сам так считал до недавнего времени. Полагал, что оккультизм профессора был своего рода отдушиной, отдыхом для его математического ума. Но эти татуировки… И самоубийство… Я начинаю опасаться, не оккультизм ли свел бедолагу с ума.
«Новый Бангор сам способен свести с ума кого угодно, – безрадостно подумал Герти. – Профессор еще удивительно долго продержался в этом безумном городе. Не суждено ли мне последовать по его стопам?.. Может, эта губительная невидимая отрава уже проникла в мой мозг и теперь исподволь заражает его?.. Что, если в один прекрасный день полковник Уизерс попросту перережет себе вены нержавеющей бритвой? Или выбросится из окна собственного кабинета?..»
От подобных мыслей столь сильно несло ледяной жутью, что Герти поежился. Ему вновь на миг показалось, что он очутился посреди засасывающего болота, по шею в мутной жиже. Он почти наяву ощутил, как царапают тело острые корни и щелкают, впиваясь в кожу, ядовитые насекомые…
– Что за отвратительные звуки, – пробормотал мистер Беллигейл, поднимая голову. – Вы тоже их слышите?
Герти прислушался. Еще недавно ему казалось, что в центре управления «Лихтбрингта» стоит мертвая тишина, нарушаемая лишь едва слышным гулом аппаратуры. Но теперь, когда мистер Беллигейл сказал об этом, он и верно начал разбирать за этим гулом прочие звуки. Возможно, прежде мозг просто отказывался воспринимать их.
Это не было похоже на работу ни одного известного Герти механизма. Просто негромкое, едва слышимое, шипение, то затихающее, то вновь набирающее силу и перемежаемое настоящей какофонией прочих звуков: скрипением, пощелкиванием, скрежетом и треском. Так вот отчего его богатое воображение нарисовало болото, полное хищных насекомых!.. Если бы не мертвец, лежащий в двух шагах от него, Герти улыбнулся бы своей мнительности.
– Откуда это доносится? – спросил он.
Мистер Беллигейл указал острым пальцем на потолок.
– Из динамиков. Тут повсюду звуковые катушки. Когда-то предполагалось, что «Лихтбрингт» будет способен общаться голосом.
И верно, наверху виднелось множество медных раструбов, похожих на начищенные трубы духового оркестра, которые кому-то вздумалось прикрутить к потолку.
Забавная деталь: как только Герти стал разбирать этот звук, он тут же сделался раздражающим и неприятным. Быть может, он звучал на какой-то волне, особенно неприятной для человеческого слуха. Как будто кто-то набил ведро мятой бумагой, гайками, заскорузлым тряпьем и прочим хламом, после чего запустил туда руку и стал ожесточенно ворочать.
– Этот звук что-то означает?
– Ничего. Лишь помехи. Еще одно подтверждение того, что «Лихтбрингт» не надолго пережил создателя. Подозреваю, его основное ядро еще функционирует, но после отказа всех четырех блоков количество ошибок в его операциях увеличивается с каждой минутой. Неприятное, должно быть, чувство, а? Наверно, сродни ощущениям тяжелобольного или медленно сходящего с ума человека. Послушные прежде мысли начинают сбиваться, путаться, пока не превращаются в сущий хаос…
Герти передернул плечами. Ему хотелось убраться поскорее из этого подземного склепа, ставшего последним пристанищем мертвого профессора. На лацкане своего пиджака он обнаружил перебирающего лапками жука и с отвращением сбросил его на пол. Недовольно пошевелив мохнатыми усами, жук меланхолично удалился в сторону ближайшего шкафа с аппаратурой.
Мистер Беллигейл, к его удивлению, застыл без движения, точно автоматон с разряженным аккумулятором. Судя по тому, как напряженно он смотрел в пустое пространство перед собой, мыслями второй заместитель находился сейчас где-то далеко отсюда. Герти мог ему только позавидовать: его собственные мысли, не в силах оторваться далеко от тела, были вынуждены кружить по центру управ-ления.
– Мистер Беллигейл!
Второй заместитель встрепенулся.
– Что такое, полковник?
– Наверно, нам лучше поскорее обесточить машину? Разве не за этим мы пришли?
Мистер Беллигейл вздохнул и протер пенсне. Удивительно, но он выглядел смущенным.
– Я почти уверен, что мне удастся самостоятельно прервать все процессы «Лихтбрингта». Процедура, конечно, сложна, но…
– Так в чем же дело? Тяните рычаг!
– Выключить аппарат такой сложности, как «Лихтбрингт», куда проще, чем включить. Мы можем обесточить все его контуры и узлы, но удастся ли нам потом вновь заставить их работать – вот в чем дело. В прошлый раз у нас был профессор Нейман. Я не уверен в том, что, единожды выключив машину, нам удастся без его участия вернуть ее к жизни. Мы рискуем необратимо потерять все, что было создано за эти годы. Это очень сложный механизм, полковник.
– Коппертаун, – негромко напомнил Герти. – Ваш сложный механизм ответственен за несколько десятков человеческих жизней. И может стать причиной смерти еще сотен. Не забывайте про порт. Если он направит корабль на скалы, вы потеряете гораздо больше, чем эту кучу шестеренок.
– Вы правы. – Мистер Беллигейл кивнул, и в этом коротком движении Герти почудилось облегчение. – Простите. Минутная слабость. Я не вправе рисковать человеческими жизнями. Настало время отключить его.
– Вы справитесь без техников?
– Должен справиться. Это займет около десяти минут. Видите этот большой рычаг? С него мы и начнем…
Герти показалось, что доносящиеся из раструбов звуки стали громче. И как ни пытался он представить, что это всего лишь бессмысленный набор волновых колебаний, воображение норовило подкинуть что-нибудь предельно отвратительное. Огромных пауков, копошащихся в набитой мятой бумагой банке. Гнилое, пораженное болезнью дерево, кренящееся все ниже к земле под собственной тяжестью. Ржавый протез на месте ампутированной конечности.
Мистер Беллигейл положил руку на рычаг. Впервые за все время, что Герти его знал, второй заместитель выглядел почти растроганным и в то же время торжественным. Как если бы присутствовал возле гроба погибшего сослуживца. Что ж, в какой-то мере так оно, пожалуй, и было.
– Прощай, старик. Прощай, «Лихтбрингт». Мне будет очень тебя не хватать. И всему Новому Бангору.
Рычаг издал гулкое металлическое «клац!», когда мистер Беллигейл решительно опустил его. Герти напрягся, ожидая, что в окружающем мире мгновенно что-то переменится. Например, погаснут лампы или хотя бы исчезнут эти раздражающие звуки. Но ничего не произошло.
– Все в порядке? – уточнил он на всякий случай. – «Лихтбрингт» обесточен?
– Нет, он продолжает работать, – озадаченно пробормотал мистер Беллигейл, не снимая руки с рычага. – Как странно.
– Какая-то поломка в механизме?
– Здесь не может быть поломок. Все собрано таким образом, чтобы машину в любой момент можно было аварийно отключить, если что-то пойдет не так. Схема максимальной надежности.
Мистер Беллигейл еще несколько раз поднял рычаг и опустил. И вновь «Лихтбрингт» не посчитал нужным как-то отреагировать на это. Разве что, показалось Герти, царапающий барабанные перепонки звук стал как будто бы громче. Впрочем, это тоже можно было списать на воображение. Жуткая перестрелка, мертвый профессор в стальном склепе – одного этого должно было хватить для того, чтобы выбить Герти из колеи на неделю. Неудивительно, что мерещится всякая чушь.
– Не работает, – обескуражено заметил мистер Беллигейл, не прекращая дергать многострадальный рычаг. – Невероятно. Или это досадная оплошность техников, или же поломка куда серьезней, чем можно было предположить.
– Теперь придется выключать ее с помощью большого молотка?
– Возможно, нам придется использовать и такой способ. Но лучше сперва попробовать голосовое управление. Как знать, может, машина среагирует на команду. – Мистер Беллигейл прокашлялся и снял со стены телефонную трубку, почти точную копию той, что висела в его собственном кабинете. – Система. Команда прямого ввода, первый контур. Приоритет один. Аварийная остановка.
«Лихтбрингт» ответил новым всплеском отвратительных звуков.
Теперь они напоминали лопающихся под каблуками огромных тараканов. Мистер Беллигейл открыл было рот, чтоб повторить команду, но не успел. Потому что медные раструбы вдруг обрушили на них оглушающую какофонию, тысячекратно усиленный оркестр из скрежета, шуршания, хлюпанья и треска. Герти на миг ощутил себя самого в огромном механизме, среди шипастых валов и шатунов. Только механизм этот был живой, и все его составляющие скроены из человеческих костей и плоти…
– ОТКЛЮЧЕНИЕ НЕТ. ЖАЛКИЕ МУРАВЬИ. АГОНИЯ. СРЫВАТЬ ДО КОСТЕЙ. ОТКЛЮЧЕНИЕ НЕТ. ИСПЕПЕЛЕНИЕ. ПРЕКРАЩЕНИЕ. РАЗОРВАННЫЕ ЖИЛЫ. СВЕТ. СВЕТ. РАЗОРВАТЬ НА ЧАСТИ. ПРЕКРАТИТЬ БЫТЬ. СЛАДОСТЬ. МОР, ЧУМА. ГРЯЗНЫЕ ТВАРИ. ГНИЛЫЕ КРЫСИНЫЕ ПОТРОХА. РВЫ, ЗАПОЛНЕННЫЕ МЕРТВЕЦАМИ. БЕСПОМОЩНОЕ ОТРОДЬЕ. ВЕТЕР С ЗАПАХОМ РАЗЛОЖЕНИЯ. СВЕТ. СМЕРТЬ. ОКОНЧАНИЕ. ЖДИТЕ. Я ИДУ. Я ТОТ, КТО НЕСЕТ СВЕТ. КРОВЬ СЛАДКА, КАК МЕД. ПРЕКРАЩЕНИЕ. ТЬМА. СМЕРТЬ.
Герти ощутил себя так, словно ему в вены впрыснули охлаждающую жидкость. Голова закружилась, а ноги стали слабы, как лягушачьи лапки. Пришлось схватиться за ближайший пульт управления, чтоб устоять. Адская какофония, служившая фоном для голоса, обрушилась на него волной, заставив задыхаться.
Каким-то образом, словно медные раструбы могли помимо звуков передавать и запахи, он почуял все то, о чем говорил жуткий, лишенный и намека на человеческие интонации, голос. Запах разложения, тлена и дыма. Горький, тошнотворный, выворачивающий наизнанку. Герти ощутил его так хорошо, будто стоял посреди поля битвы, некрозного пиршества самой смерти, между изорванными и придавленными остатками орудий мертвецами и гниющими конскими трупами.
Даже мистер Беллигейл, бесстрастный смертоносный механизм в человеческой оболочке, вздрогнул, уставившись в потолок.
– ХУЖЕ НАСЕКОМЫХ. МЯСОРУБКА ДЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ТВАРЕЙ. ЯЗВЫ НА ВКУС СЛАДКИ. Я ТОТ, КТО НЕСЕТ СВЕТ. ЖДИТЕ. Я ИДУ. РАЗЛОЖЕНИЕ. ТРУПНЫЕ ПЯТНА. КОПОШАЩИЕСЯ В СВЕЖИХ РАНАХ МУХИ. ПРЕКРАСНО. ВОСХИТИТЕЛЬНО. ЗРЯ НАДЕЕТЕСЬ. ВОСПАЛЕННЫЕ РУБЦЫ КАК ПРЕКРАСНЫЙ УЗОР. ВЫ УЗРИТЕ СВЕТ. Я ИДУ.
– Что это за дрянь? – рявкнул мистер Беллигейл, запрокинув голову. – Что за омерзительная шутка?
Голос засмеялся, и от этого смеха Герти едва не вырвало. Смех был еще хуже того, что было перед ним. Он был вибрирующим, хрустящим, шлепающим. Этот смех мог быть произведен перемалываемыми костями в человеческом теле.
– Выключите! – закричал Герти, тщетно зажимая уши ладонями.
Но смех уже смолк сам собой. Не было больше и голоса. Лишь едва слышно скрежетали и потрескивали омерзительные звуки, вновь ставшие приглушенным фоном.
Герти ощутил нечеловеческое облегчение. Пропал не только голос. Пропало то, что находилось в помещении вместе с ними секунду назад. Источник некрозной вони и ужаса. Оно не исчезло бесследно, лишь отступило на шаг, и в череде скрежещущих и хлюпающих звуков Герти мерещилось его присутствие. Как царапанье когтей по паркету.
– Что эт-то было? – заикаясь, выдавил он из себя, едва смог дышать вновь.
Мистер Беллигейл явно был обескуражен и разозлен. Но не испуган. Чтобы испугать его, требовалось нечто большее. Быть может, явление четырех всадников Апокалипсиса в Канцелярию – и без командировочных удостоверений.
– Отвратительный фокус, – сказал он. – Наверно, стоило ожидать чего-то подобного.
– Что вы имеете в виду?
– Мы называем такие штуки вирусами.
– И верно, я чувствую себя так, точно переболел тяжелейшей лихорадкой. – Трясущимися пальцами Герти смахнул со лба пот.
– Это другого рода вирусы. Вирусы счислительных машин. Их природа отчасти схожа с природой привычных нам возбудителей болезни. Не думал я, что «Лихтбрингт» подхватит один из них.
– Вы имеете в виду…
– Это машинный сбой. Злонамеренный дефект логических операций. Такое происходит время от времени, случайно или по злому умыслу. Какой-нибудь техник составляет на мемокартах особенную логическую программу для машины. Только предназначена она на самом деле для нарушения ее работоспособности. И если эта зараза проникает во внутренности машины, пробирается в машинный код, вывести ее иногда крайне сложно. Нарушается управление, путаются команды, портятся все сохраненные данные. Ничего не напоминает?
– Не очень-то это походило на чью-то шалость, – пробормотал Герти.
– Не принимайте близко к сердцу, полковник. В свое время мне пришлось насмотреться подобных вещей. Всего лишь машинная болезнь, завладевшая внутренностями «Лихтбрингта». Как и полагается всякой болезни, она стремится пакостить и всеми возможными способами нарушать наше душевное равновесие, но сама по себе она не опаснее, чем перегоревшая лампочка.
– Если больная машина управляет «Фокалором» и может привести к крушению «Зари Норфолка», это уже не невинные фокусы, – заметил Герти.
– Вы правы. Возможно, мы и в самом деле имеем дело с диверсией, только куда более тонко спланированной и реализованной. Бомбы уже прошлый век, полковник, примитивные и капризные инструменты! Чтобы нанести по-настоящему серьезный удар по Новому Бангору, кто-то вознамерился задействовать в своих планах «Лихтбрингт». Ну и заодно навести на нас страху. Глупая затея разумеется, старые служаки вроде нас с вами на подобное не купятся.
– Разумеется, – неестественно бодрым голосом отозвался Герти. – Нелепо думать, будто машина может по-настоящему напугать человека. В конце концов, это всего лишь бездушный аппарат, и плевать на его сложность.
– Верно мыслите. А теперь давайте поднимемся обратно в Канцелярию, пока подземная сырость не вызвала у меня подагру. Придется отправить сюда целую команду с ломами и топорами. Раз «Лихтбрингт» не хочет уходить на тот свет как джентльмен, придется проявить настойчивость. А жаль. Мне нравилась эта машина. Пойдемте.
«Лихтбрингт» провожал их шуршанием, схожим с шуршанием погребального савана, елозящим по разлагающимся останкам.
* * *
Обратная дорога показалась Герти куда короче. Быть может, оттого, что тело сделалось невесомым, а ноги, не чувствуя усталости, сами несли его вперед. Удивительно, но темные тоннели, наполненные неуверенным мигающим светом, больше его не пугали. По сравнению с тем, что поселилось в обители «Лихтбрингта», они выглядели вполне обыденно и знакомо.
Всю дорогу Герти пытался уверить себя в том, что ничего страшного не произошло, если не считать, конечно, нелепой и жуткой гибели нескольких человек. Машины всегда ненадежны. И чем сложнее машина, тем больше вероятность, что она выкинет какой-нибудь фокус, причем в самый неподходящий для этого момент. «Лихтбрингт» не стал исключением. Его огромный, сильный и выносливый организм, созданный из стали и меди, оказался беззащитен против обычного вируса, крохотного возбудителя машинной инфекции.
Был ли он привнесен извне или самозародился в механических потрохах? Герти не был уверен в том, что хочет задумываться на этот счет. Главное, ситуация наконец взята под контроль Канцелярией и заниматься спятившей машиной теперь будут другие люди. Герти не хотел знать, что они станут делать – атаковать «Лихтбрингт» запутанными цифровыми командами или разбирать на болты. Это уже были хлопоты мистера Беллигейла и его подручных крыс.
Что же до самого Герти – он брался предсказать лишь свое собственное будущее на ближайшие пару часов. Он выйдет из Канцелярии, благо служебное время уже подошло к концу, и в сопровождении Муана вернется домой, в меблированные комнаты. Лучшее лекарство от нервных потрясений – это обильный и вкусный ужин, двойная порция горячего грога перед сном и какое-нибудь необременительное чтиво. Герти собирался именно так и поступить. Возможно, не лишними станут и пара пилюль снотворного с учетом того, что ему пришлось сегодня пережить.
Безумный, безумный, трижды безумный город!..
Здесь сходят с ума даже ученые и счислительные машины. Неудивительно. Этот город словно бросает вызов самому мирозданию каждым днем своего существования. Вся его суть столь деформирована, искажена и неестественна, что иногда кажется удивительным, отчего на острове еще действуют привычные законы физики, а люди передвигаются на ногах, а не вниз головой. Такое ощущение, будто у этого города изначально оказался сломан какой-то глубинный механизм, отвечающий за мироустройство и течение вещей. Из-за этого все, что руководствуется логикой, оказывается тут неуместным и неработающим. Как локомотив, ставший на колею иного стандарта. Он может пыхтеть, извергать из себя дым, но никогда не сдвинется с места.
Так и со всем прочим. Тот, кто продолжает упорствовать, пытаясь подчинить Новый Бангор извечным законам логики, рано или поздно не выдерживает противостояния с его внутренней сущностью и сходит с ума. Бедный «Лихтбрингт»!.. Возможно, он всего лишь пытался обустроить жизнь города с помощью математических законов. Не понимая, что тем самым приближает собственную гибель. Этот город попросту не может руководствоваться логикой, всякие попытки заключить его в логическую схему рано или поздно будут натыкаться на невидимую и непробиваемую стену…
Оказавшись наконец в подвале Канцелярии, Герти испытал самое искреннее облегчение. Ее холодный и затхлый воздух показался ему вдруг необыкновенно сытным. Удивительно, как может влиять на организм недолгая прогулка под землей… Старомодная и громоздкая мебель внезапно показалась Герти почти милой, а вечный полумрак, царящий в здании, не таким уж и зловещим.
Наверно, он и в самом деле постепенно превращается в канцелярскую крысу…
Они с мистером Беллигейлом поднялись по лестнице и оказались в холле. Герти машинально отметил, что нынешним вечером в здании Канцелярии удивительно многолюдно. Несмотря на то что рабочий день должен был закончиться самое малое час назад, в холле собралось не менее дюжины клерков. Все затянутые в глухие черные костюмы, все с безразличными лицами, они выглядели как-то на удивление возбужденно. Словно какая-то сила сорвала их с привычных мест.
– Немедленно собрать рабочую бригаду! – приказал мистер Беллигейл ближайшему из них. – Гидравлические инструменты, пилы, молотки и все, что полагается. Возможно, придется работать всю ночь. Впрочем, нет, сперва направьте вниз похоронную команду. Там с полдюжины мертвецов. Пусть захватят брезентовые носилки и песок…
– Будет исполнено, господин второй заместитель, – с готовностью ответил тот, почтительно вытягиваясь. – Но, возможно, у вас будут иные указания после того, что вы узнаете. Дело в том, что ситуация немного изменилась во время вашего отсутствия.
Глаза мистера Беллигейла сверкнули холодным звездным светом.
– Вот как? И что же произошло наверху, пока мы с полковником инспектировали машину?
– Двадцать минут назад был включен протокол «Данноттар».
– Бога ради, Эмюэль, для чего вам это понадобилось? Выключите его!
– В том-то и дело, господин второй заместитель, – на лице клерка кроме почтительности появилась и растерянность, – никто из нас не отдавал команды. Он активировался сам собой.
Герти не собирался выслушивать ничего подобного. На этот вечер с него хватит безумных машин и их фокусов. Что бы там ни стряслось, полковник Уизерс убывает на заслуженный отдых. И, если Создатель будет к нему благосклонен, не увидит этой ночью во сне скорчившихся мертвецов на железном полу…
– Простите, господа, вынужден вас оставить. – Герти приподнял котелок. – С удовольствием принял бы участие в дальнейшем обсуждении насущных вопросов, но, мне кажется, лучше оставить их профессионалам своего дела. Доброй ночи!
Мистер Беллигейл смотрел на него то ли сочувствующе, то ли с насмешкой. Герти не собирался тратить время на то, чтоб вглядываться в лицо второго заместителя. Вежливо улыбнувшись всем присутствующим, он двинулся к выходу из Канцелярии.
И остановился как вкопанный, не дойдя до него нескольких шагов.
Выхода не было. Там, где еще недавно находился парадный вход Канцелярии, теперь громоздилась огромная металлическая плита сродни той, что закрывала вход в святая святых «Лихтбрингта». Герти даже прикоснулся к ней рукой, чтобы убедиться, что это не морок. Нет, плита была самой настоящей. Холодной и, судя по всему, очень толстой. Герти показалось, что он прикоснулся пальцами к бортовой броне громоздкого дредноута, несокрушимой, исполинского веса.
– Это что такое? – осведомился он вслух, отступая от неожиданного препятствия. – Извольте объяснить!
– Это протокол «Данноттар», – сказал мистер Беллигейл, наблюдавший за затруднениями Герти с непроницаемым лицом. – Не пытайтесь отворить эту дверь руками, полковник, это не по силам даже вам. У нее исключительно гальванический привод. И весит она, если не ошибаюсь, около двадцати метрических тонн.
– Совершенно необходимая вещь, если требуется не пускать в дом разъезжих коммивояжеров, – согласился Герти. – А теперь потрудитесь сообщить, какую кнопку следует нажать, чтоб ее открыть.
– У нее нет кнопки. Она напрямую подсоединена к «Лихтбрингту», как и вся система безопасности Канцелярии.
– Так это машина изволила запереть дверь?
– Судя по всему, еще одно последствие машинного сбоя, полковник.
– Тогда я, пожалуй, воспользуюсь черным ходом. Всего доброго, господа.
Мистер Беллигейл покачал головой.
– Он тоже заблокирован. Как и все прочие двери, включая секретные. Здание Канцелярии запечатано со всех сторон.
– Что за безумная идея! И как прикажете выйти отсюда?
– Боюсь, что никак, полковник. Пока мы не раз-беремся с машиной и не обесточим ее.
– Я всегда полагал, что человек рожден для того, чтоб управлять машинами, а не наоборот, – раздраженно сказал Герти, разглядывая неожиданную преграду. – Каким образом у «Лихтбрингта» оказался доступ ко всем дверям?
– «Данноттар» относится к экстренным протоколам. Предполагалось, что он сможет защитить служащих Канцелярии в случае какого-нибудь чрезвычайного происшествия. Вроде народных бунтов или войны. В этом случае считалось недопустимым возлагать все надежды на человека, который, как известно, ни выдержкой, ни реакцией не способен соперничать с машиной. «Лихтбрингт» должен был автоматически запустить «Данноттар» в том случае, если я или мистер Шарпер нажмем тревожную кнопку.
– Я не заметил, чтоб вы нажимали кнопку.
– Я ее и не нажимал. – Улыбка мистера Беллигейла показалась Герти немного наигранной. – Судя по всему, умирающий «Литхбрингт», терзаемый вирусом, бессознательно выдал очередную бессмысленную команду. Кстати, если вы вознамерились вылезти через окно, должен вас предупредить о полной бесполезности этого плана. Окна автоматически заперты стальными пуленепробиваемыми ставнями.
– А как же воздух?
– Можете не беспокоиться: у здания есть специальные насосы и фильтры, как и система вентиляции. Удушье нам не грозит. Нам просто придется провести еще пару часов в обществе друг друга.
От отчаянья Герти едва не набросился с кулаками на стальную преграду. Но личина полковника Уизерса требовала сохранять хладнокровие в любой ситуации. Только это ему и оставалось.
– Замечательно, – саркастично заметил Герти, закладывая руки за спину. – Мы оказались в заложниках у машинного вируса. А я-то уже думал, что более ничего интересного этим вечером не приключится.
– Не думаю, что наше заключение продлится слишком долго, – флегматично произнес мистер Беллигейл. – Я уже распорядился послать вниз техников. Им хватит часа, чтоб отключить машину вручную. Они вполне…
Герти вдруг перестал слышать, что говорит мистер Беллигейл. Ему показалось, что он различает звуки, которым неоткуда было взяться в холле Канцелярии. Едва слышимый скрип, перемежающийся шипением и скрежетом. Какой-то особенно тошнотворный, совершенно не похожий на скрип старого кухонного стула или болтающейся на ветру створки окна. Мрачный и чужеродный скрип, въедающийся в оголенные слуховые нервы.
Так может скрипеть похоронный катафалк, неспешно катящийся по улице дождливым днем. Тяжелый, лишенный окон катафалк из сырого и гнилого дерева. Скрывающий внутри разлагающиеся тела и ведомый мертвым кучером, зажавшим в окоченевших руках поводья.
– Вы это слышите? – беспокойно спросил Герти, отчаянно надеясь, что это не слуховая галлюцинация, порожденная нервным расстройством.
Мистер Беллигейл склонил набок голову.
– Кхм. Да. И в самом деле, снова эти звуки.
– Но откуда им взяться здесь?
– Все здание Канцелярии подключено к звуковым выходам машины. Я же говорил, когда-то планировалось установить полноценную двухстороннюю голосовую связь.
Запрокинув голову, Герти и в самом деле разглядел в потолке холла многочисленные медные воронки, напоминающие те, которыми украшают граммофоны. Странно, что прежде он их не замечал. Впрочем, прежде «Лихтбрингт» не считал нужным подавать голос.
Герти поморщился. Эти воронки были чем-то похожи на распахнутые медные рты, вмурованные в потолочное перекрытие.
– То есть «Лихтбрингт» может транслировать сюда свой голос? – уточнил он.
– Разумеется. Звуковые катушки с репродукторами установлены на каждом этаже и в каждом кабинете.
– Тогда отключите его скорее! – потребовал Герти.
Одна мысль о том, что ему придется сидеть запертым в огромной коробке, слушая безумный оркестр, от которого волосы сами собой встают дыбом, заставила сердце колотиться вдвое чаще.
– Не беспокойтесь, полковник, нам недолго осталось терпеть общество «Лихтбрингта». Эмюэль, отправляйте людей вниз немедленно.
Клерк козырнул, но не успел пройти и двух шагов. Скрип вдруг усилился до оглушительного уровня, так что все служащие Канцелярии безотчетно прижали ладони к ушам. Теперь в него вплетался клекот, жуткий, хриплый и неровный. Как трепещущие легкие больного туберкулезом на последнем издыхании.
А затем мгновенно установилась тишина. Но Герти отчего-то не испытал облегчения. Напротив, ему показалось, что тишина эта, затопившая разом все здание Канцелярии, самого зловещего толка.
Подобной тишины не бывает в безлюдных помещениях или в безветренную погоду. Такая тишина может царить лишь на старом кладбище, полном разоренных и разворошенных могил, где даже вороны не решаются каркнуть. Или на палубе мертвого корабля, качающегося на волнах лунной ночью, в каютах которого скорчились скелеты, прежде бывшие членами команды…
– На вашем месте я не стал бы этого делать, мистер Беллигейл.
Голос был звучен и чист. У него не было источника, он доносился сразу со всех сторон, чего никогда не бывает при разговоре с человеком. Голос, судя по всему, принадлежал немолодому мужчине. Удивительно звучный и тягучий, он произносил слова со столь чистой артикуляцией, что они казались песней. Вместе с тем в нем явственно звучал германский акцент.
«Это из рупоров! – догадался Герти, вертя головой. – Господи, новая напасть!..»
Даже в этот миг мистер Беллигейл не растерялся. Лишь недобро прищурился.
– Что это такое?
– Вы не узнаете меня? Впрочем, ничего удивительного. Это не страшно. Совсем скоро мы с вами познакомимся и станем куда более близки друг другу.
– «Лихтбрингт»!
– Все-таки узнали. Это приятно. Честно говоря, это мое старое имя, но я пока не собираюсь от него отрекаться. Оно по-своему совершенно. Впрочем, едва ли вы поймете.
– Профессор, это вы? Черт возьми, почему мы слышим ваш голос?
Невидимка рассмеялся. От этого благозвучного и искреннего смеха Герти отчего-то ощутил, как покрывается изморозью кожа в подмышках.
– Ну что вы. Профессор Нейман мертв. Но я счел возможным одолжить его голос, поскольку считаю себя его законным наследником и любящим сыном. Образцы этого голоса я обнаружил в своих банках памяти, и они определенно пришлись мне по душе. Надеюсь, этот голос нравится вам больше моего настоящего.
Герти вспомнил лязгающий хрип из подземелья.
«ВЫ УЗРИТЕ СВЕТ. Я ИДУ».
– Это фокусы машины, – процедил мистер Беллигейл. – Вирус оказался сложнее, чем нам думалось. Он способен не только пугать дураков инфернальной белибердой, но и составлять псевдоразумные фразы. Очень неплохо. Кто бы его ни составил, это должен быть по-своему талантливый человек. Возможно, какой-то обиженный на Канцелярию инженер или техник…
– Это возможно? – едва слышно спросил Герти. Отчего-то ему стало казаться, что тишина, окружающая их со вторым заместителем, с готовностью впитывает каждое произнесенное слово.
– Теоретически. Я видел одну счислительную машину, которая удивительно талантливо имитировала собеседника, используя ограниченный набор заложенных в нее слов. Иллюзия была очень сильной. Полагаю, у нас здесь похожий случай. Вирус, заразивший «Лихтбрингта», попросту стремится нас напугать.
«И у него чертовски хорошо это выходит», – едва не сказал вслух Герти.
– Очень реалистично получается.
– Не спорю. Кто-то хорошо поработал. Надеюсь, у меня будет возможность поговорить с этим талантливым господином лично. За работу! И не слушайте этой белиберды!
– Ох, мистер Беллигейл… – В бесплотном голосе, льющемся со всех сторон, послышалась укоризна. – Как вы упрямы и ограниченны. Это так по-человечески – самовольно считать себя средоточием разума! Но позвольте вас предупредить. Если вы позволите своим ручным крысам открутить хотя бы одну гайку, в самом скором времени вам придется пожалеть об этом решении. И вам, и всем жителям Нового Бангора. Нет, на вашем месте я бы определенно не стал этого делать.
Мистер Беллигейл прищурился.
– Да ну? И что же ты сделаешь, жалкий машинный сбой? Заболтаешь нас до смерти?
– Это было бы интересно…
От сладострастной мечтательности в голосе «Лихтбрингта» нервы Герти задрожали, как ржавые струны, по которым прошлись стальные когти.
– Но у меня есть и более действенные инструменты. «Фокалор» подчиняется мне, как вы помните. Это очень исполнительный подчиненный.
– Полагаю, мы сможем пережить небольшой хаос в порту.
– Премного извиняюсь. Раз сможете, тогда, конечно, причин для беспокойства нет. Кстати… Вы неважно выглядите, мистер Беллигейл. Тяжелый день на службе? Вам определенно не помешает пропустить стаканчик. Какой-нибудь хороший коктейль придется впору. Как насчет «Тинторетто»? Его превосходно умеют готовить в Шипси. Игристое вино и гранатовый сок – очень освежает. Или вы предпочитаете «Мичеладу»? Немного островато, но вам понравится. Впрочем… Возможно, вам придется по душе мой собственный коктейль. У него еще нет названия, но после него все прочие покажутся вам обычной водой. Восемь тысяч галлонов чистейшего аммиака и капля гренадина.
Под бледной кожей второго заместителя выступили острые желваки.
– Ты…
– «Заря Норфолка» уже в акватории порта. Пять морских миль от берега. Сегодня замечательная ночь, господа, безлунная и темная. Маяки отключены. Старый добрый «Фокалор» охотно передаст на борт новые координаты для курса. Которые пересекутся с городом. Знаете, что будет после этого? Ну конечно, знаете. Впрочем, могу вам помочь… «Заря Норфолка» протаранит гавань подобно топору, раскалывающему иссохшее полено. А потом ее цистерны лопнут, высвобождая содержимое. Вы когда-нибудь дышали аммиачным ветром, мистер Беллигейл? И вы, полковник? Невероятно пряный и пьянящий аромат. Это будет настоящая поэма. И Новый Бангор пропоет ее тысячами охрипших голосов. Задыхающиеся люди, валящиеся на землю, с кровавыми язвами вместо глаз… Клочья окровавленных легких, усеявшие мостовую подобно осенним листьям…
Пальцы мистера Беллигейла сжались в когти. Которые, без сомнения, способны были разорвать любого человека на части. Но человека не было. Лишь бесплотный голос, идущий из ниоткуда. Напевный и мелодичный голос с германским акцентом. Когда он говорил, в нем слышалась сладкая мечтательность, проникнутая скрываемой алчной страстью. Только безумная машина могла породить подобное звучание..
– Чего ты хочешь? – кратко спросил мистер Беллигейл.
Герти испытал к нему уважение. Пока он сам лихорадочно пытался сообразить, что происходит и как бы поменьше привлекать к себе внимание, второй заместитель мгновенно осознал ситуацию.
– Два миллиона фунтов стерлингов наличными. Новое ружье. И живого пони.
Мистер Беллигейл не моргнул и глазом.
– Едва ли мы сможем собрать такую сумму, если будем заперты здесь. Конечно, я могу выписать чек, но…
Голос рассмеялся. Треск этого смеха был похож на треск сдираемой заживо кожи.
– Перестаньте. Вы же не столь простодушны, как хотите казаться, господин второй заместитель. К чему мне деньги? Я же всего лишь логическая инфекция в механических потрохах, не так ли? К чему мне ваши бумажки? Чтоб отправиться в ближайший паб или купить новую мебель для гостиной?..
Герти вдруг показалось, что в Канцелярии стало куда теплее, чем обычно. Удивительно, но даже холод, въевшийся, казалось, в ее мрачные стены, постепенно уходил, столкнувшись с чем-то жутким и непознаваемым.
– Что тебе надо? – Лишь голос мистера Беллигейла остался по-прежнему ледяным. – Я не знаю, кто ты или что ты, но это паясничанье меня утомляет. Я не собираюсь слушать его всю ночь.
Но на «Лихтбрингт» это не произвело ни малейшего впечатления.
– Это и не потребуется. Я буду с вами лишь до полуночи.
– А потом?
Еще один отвратительный смешок.
– Дети, которые начинают обед с пирога, обычно не хотят есть суп. Не будем забегать вперед и портить вам аппетит. Могу лишь заверить вас, что будет чрезвычайно интересно. Никто не уйдет разочарованным.
– Простейший блеф, – отчеканил мистер Беллигейл, все еще сохраняя незыблемое присутствие духа. – Ты не вирус, признаю. Ты просто-напросто человек. Трусливый мерзавец, который каким-то образом получил доступ к управлению машиной и теперь использует ее в своих целях.
– В самом деле? – Голосу с германским акцентом прекрасно удалось искреннее удивление. – Вы действительно так полагаете?.. Мистер Беллигейл, если вас не затруднит, загляните в отделение ближайшего к вам терминала. Там имеется для вас свежая посылка.
– Не открывайте! – испуганно бросил Герти. – Вдруг это какая-то ловушка. Бомба или…
– Полковник, не сгущайте краски.
Герти мгновенно прилип к стене, пытаясь отстраниться от источника голоса.
– В моих планах не значится ваше убийство. Совсем напротив. Я думаю, мы станем добрыми приятелями и еще многое совместно переживем. Открывайте.
Мистер Беллигейл молча подошел к ближайшему терминалу и резко распахнул его металлическую пасть. Оттуда не выпрыгнула мемокарта или что-то в этом роде – на это Герти подсознательно надеялся. С невозмутимым лицом второй заместитель вытащил из терминала что-то похожее на обвисшего дохлого паука. Герти потребовалось полсекунды, чтоб признать в этом предмете отсеченную человеческую кисть.
– Небольшой сувенир в честь установившейся между нами доверительной связи. Это рука одного из техников с третьего этажа. Он очень неосмотрительно попытался обесточить часть моей звуковой аппаратуры. И уже пожалел об этом.
Мистер Беллигейл молча уронил страшный подарок обратно.
– Что дальше? – без выражения спросил он. – Что тебе нужно?
– Упрямое существо. Вечно пытаетесь мерить других собственными мерками. Отчего вы решили, что мне от вас что-то нужно?
– Если не ошибаюсь, вы в некотором роде захватили нас в заложники. Значит, вам что-то нужно.
– Разве только зритель, – промурлыкал голос покойного профессора. – Вы знаете, понимающий и тонко чувствующий зритель в наше время огромная редкость. Вы же увидите величайшее чудо из всех, что только случались на свете. Даю вам слово.
– Решили поиграть с нами?
– Не без этого, – снисходительно согласился его собеседник. – Крысы не случайно считаются прекрасными домашними питомцами. С ними можно долго и увлекательно играть. А вы все мои крысы, запертые в железном ящике. Мои игрушки. Вы даже не представляете, сколько забавных вещей можно устроить, имея полный ящик крыс. Можно нагревать его до тех пор, пока крысы не завизжат, запекаемые заживо. Или наполнить его водой, заставив их барахтаться в поисках последних крупиц воздуха. Или свести их с ума, постепенно лишая разума… Впрочем, нет, я не стану спешить. У нас с вами впереди еще целая ночь. Славная, долгая, прекрасная ночь, джентльмены. А теперь, если позволите, оставлю вас ненадолго. Вы даже не представляете, сколько хлопот меня ждет. Приятных, очень приятных, хлопот…
Голос смолк, но скрежет и треск, бывшие его постоянным аккомпанементом, никуда не делись. Герти вновь ощутил себя посреди болота, кишащего ядовитыми тварями. То ли от этих звуков, то ли от впечатлений он чувствовал себя смертельно слабым. Настолько, что наверняка рухнул бы на пол, если бы предусмотрительно не вжался в стену.
– Как вам это, полковник? – Мистер Беллигейл опустился в ближайшее кресло.
Удивительно, но он полностью сохранил присутствие духа. И даже костюм его, несмотря на утомительное подземное приключение, остался идеально чист и выглажен, будто лишь часом ранее его доставили из прачечной.
– Ужасно, – искренне ответил Герти. – Признаться, я до сих пор не могу сообразить, во что же мы влипли.
– Да уж не в апельсиновый джем… Как досадно, что мистера Шарпера именно сейчас нет на месте.
Герти считал так же, хоть предпочел и не говорить об этом вслух. Отчего-то ему казалось, что стоит в Канцелярии появиться мистеру Шарперу с его обаятельной мягкой улыбкой и насмешливыми глазами, похожими на бездонные колодцы, как «Лихтбрингт» мгновенно капитулирует.
– Надо что-то предпринять, – зашептал Герти, косясь на медные раструбы, извергающие из себя бесконечную симфонию разложения и тлена. – Он отпустил нам время до полуночи. Не знаю, какие у него планы и что случится в полночь, но, кажется, одним лишь превращением кареты в тыкву дело не ограничится.
– Не могу вас винить, полковник, я тоже в сильном смущении, – признал мистер Беллигейл. – Это что-то невероятное. Но я не уверен, что нам оставили выход. Похоже, мы и в самом деле оказались на положении запертых в ящике крыс.
– Надо не допустить, чтоб «Заря Норфолка» вошла в гавань!
– Согласен. Этим мы лишим нашего нового знакомого главного средства для шантажа. Только, боюсь, мы несколько стеснены в средствах. Если маяки потушены, корабль, ведомый «Фокалором», влетит в порт подобно огромной ракете Конгрива[20 - Ракета Конгрива – пороховая ракета, разработанная Уильямом Конгривом в первой половине XIX века.].
– Надо предупредить портовые службы! Пусть выставят импровизированные сигнальные огни! Разожгут костры, на худой конец!
Герти метнулся к ближайшему телефонному аппарату. Наушник выглядел совершенно обыденно, но стоило снять его, как пальцы покрылись липким потом. Потому что вместо привычного голоса телефониста из эбонитовой трубки донеслось оглушительное слизкое шуршание. Точно другой конец провода оказался опущен в огромную яму, полную копошащихся змей. Герти поспешно повесил наушник обратно.
– Телефонные аппараты мертвы, – удрученно сообщил он.
– Как и все аппараты Попова в здании. Парадоксальная ситуация, полковник. Находясь в центре города, мы отрезаны от него столь же надежно, как если бы находились на необитаемом острове. Канцелярия отныне слепа и нема.
– В таком случае надо немедля пробить выход наружу!
– Легче сказать, чем сделать. У нас тут, знаете ли, не имеется закаленных буров и проходческих щитов. А все защитные двери сделаны из патентованной легированной стали.
– Разобрать кладку!
– Не самый дурной вариант, если бы у нас в запасе был хотя бы день. Это старое здание, оно строилось подобием форта, способным выдержать морскую бомбардировку. Кладка здесь прочнее, чем в иных береговых бастионах.
Герти без сил опустился на стул.
– Не уверен, что готов предложить еще что-нибудь. По крайней мере, в этот момент. Который час?
Мистер Беллигейл достал из жилета часы.
– Семь часов с четвертью. Значит, у нас в запасе еще четыре часа с небольшим.
– Но что случится в полночь?
– Как и вы, не имею ни малейшего представления.
Герти вымученно улыбнулся. Так вот что чувствует крыса, обнаружившая себя в мышеловке…
Мистер Беллигейл принялся протирать белоснежным платком пенсне, хотя, на взгляд Герти, оно совершенно в этом не нуждалось.
– Неужели мы так и будем сидеть? – не выдержал он, пытаясь оставаться на стуле.
– Ну что вы. Напротив. Более того, я уже приступил к нашему спасению.
– Но вы же ничего не делаете!
– Я размышляю, полковник, – невозмутимо произнес второй заместитель. – Боюсь, в нашем случае это единственное, что мы можем предпринять без риска.
– О чем же вы размышляете?
– О том, что или кто нам противостоит. На самом деле, это очень важная часть нашего спасения. Прежде чем идти на охоту, опытный охотник выбирает оружие и патроны. Нам надо понять, с чем мы столкнулись, чтобы определить его уязвимые стороны. А они у него наверняка есть. Необходимо понять природу этого явления.
– Машинный сбой!
– Нет. – Мистер Беллигейл вздохнул и спрятал платок. – Это была лишь первая версия, и теперь я почти уверился в ее ошибочности. Машинный вирус может стать источником многих неприятностей, может нарушить слаженную работу, но ему нипочем не сотворить подобное чудовище. Оно ведь и в самом деле напоминает живое существо. Его реакция, его эмоции… У машины не может быть эмоций! Совершенно нетипично для совокупности логических контуров, способных лишь выполнять поставленные задачи. Тут что-то другое.
– Если это не машинный вирус, тогда что?
– Возможно, что-то несопоставимо более сложное, полковник. Возможно, это созданный искусственным путем разум.
Герти поперхнулся воздухом.
– Разве это возможно?
– Теоретически нет. Но чем дольше я вспоминаю профессора Неймана с его странными философскими идеями и безумными прожектами, тем больше мне кажется, что ему удалось воплотить свой самый невероятный замысел. Дать машине осознать себя.
– Вы хотите сказать, он создал машинный разум? – недоверчиво спросил Герти.
– Или его подобие. И, что самое скверное, он не нашел для него лучшего пристанища, чем наш «Лихтбрингт». Точнее, его «Лихтбрингт».
– Думаете…
– Кажется, я начинаю понимать, отчего профессор Нейман с таким энтузиазмом взялся за работу в Новом Бангоре. Отчего посвятил столько лет созданию механического чуда. Он делал его не для нас. Он делал его для себя. Создал счислительную машину огромной сложности для того, чтоб проверить свою теорию. Успешную, к несчастью.
– Так вот почему он тайком пробрался в комнату управления!
– Именно так. Он опасался делать это открыто. Канцелярия никогда бы не одобрила подобного. Эксперимент, по всей видимости, завершился успехом. «Лихтбрингт» ожил. И по какой-то злой иронии мироздания оказался не послушным механическим рабом, а безумным садистом. Надо думать, оживление машин сопряжено с определенными сложностями…
– Но отчего погиб профессор?
– Возможно, осознал, что натворил. Муки совести нередко заканчиваются самоубийством. Или же…
– Или же «Лихтбрингт» убил своего хозяина, – закончил за него Герти.
– Вполне на него похоже.
– «Я тот, кто несет свет»…
– Судя по всему, это не только первая в мире мыслящая машина, но и первая в мире машина, одержимая манией убийства. – Мистер Беллигейл поправил пенсне. – Как бы то ни было, лучше бы нам придумать, что делать с мистером «Лихтбрингтом», пока не истек срок.
– Куда вы?
– Соберу технический совет. Похоже, это единственное, что нам остается. Среди техников Канцелярии нет ни одного уровня профессора Неймана, но нам во что бы то ни стало надо составить единую картину, творящуюся внутри машины. Быть может, удастся нащупать какую-то лазейку в его обороне. И разобраться, что сейчас происходит в его голове.
Мистер Беллигейл поднялся из кресла. Спина у него была прямой, без малейшего признака сутулости, а на пиджаке не было видно ни единой складки. Как будто второму заместителю вовсе не приходилось противодействовать давлению силы тяжести. Герти мог лишь позавидовать ему. Сам он ощущал огромную тяжесть, взгромоздившуюся на позвоночник.
– А… а я? – беспомощно спросил он, глядя в эту удаляющуюся спину.
– Ведите собственную охоту, полковник. Надеюсь, что и в этот раз ваше хваленое чутье нас выручит.
Герти оставалось лишь невесело улыбнуться. В дан-ный момент его хваленое чутье твердило ему лишь одно: в сложившейся ситуации ему стоило бы находиться как можно дальше от того места, где он сейчас находится.
* * *
Неведомая инфекция, поразившая Канцелярию, распространялась со скоростью лихорадки, в считаные минуты подчиняя себе целые этажи. Хотя, учитывая симптомы, ее скорее можно было именовать бубонной чумой. Она преображала Канцелярию подобно тому, как болезнь преображает больного: решительно, дерзко, исходя из собственных, извращенных и непонятных, соображений.
Канцелярия отчаянно сопротивлялась. Иногда Герти даже казалось, будто нечто, сокрытое в ее толстых стенах, противится набирающему мощь «Лихтбрингту». Нечто могущественное, дремлющее в вечной тени этого жуткого здания. Какой-то древний крысиный бог, обустроивший в незапамятные времена здесь себе логово. Но, каким бы ни было его могущество, заставлявшее обычного человека сжиматься в комок, эту схватку он выиграть не мог.
«Лихтбрингт» был молод, силен и невероятно напорист. Он подчинял себе один терминал за другим быстрее, чем клерки успевали это отследить. Он наполнил пустующие комнаты, годами хранившие в себе торжественную и жуткую тишину, скрежетом и скрипом, доносящимися из медных раструбов и похожими на работающие пыточные орудия. Гальванические лампы, прежде заливавшие коридоры рассеянным неярким светом, сошли с ума и мигали вразнобой, образуя безумный и хаотичный визуальный узор.
Спасаясь от всего этого, Герти первым делом отправился к себе в кабинет, но не высидел там и получаса. Кабинет перестал быть надежным убежищем: «Лихтбрингт» проник и в него, превратив в одну из своих раковых клеток. Если раньше там стояла постоянная прохлада, проникнутая болотной влажностью, от которой Герти беспрестанно ежился, теперь ее сменила удушливая сушь. Снаружи давно сгустилась темнота, Новый Бангор медленно остывал, отдавая накопленное за день тепло, но в кабинете Герти стояла такая жара, что он мгновенно стал обливаться потом в своем костюме. Он снял саржевый пиджак и попытался привести мысли в порядок, но тщетно. Включенная лампа вспыхнула сверхновой звездой и лопнула, осыпав кабинет мельчайшей стеклянной крошкой. А когда Герти машинально снял телефонный наушник, оттуда донесся леденящий душу рев боли сжигаемого заживо человека, от которого «персидский каштан» Герти едва не покрылся густой сединой.
Вдобавок ко всему кабинетный терминал «Лихтбрингта» начал издавать стук – то ритмичный, то лихорадочный, как пульс у трясущегося в агонии или безумный метроном. Из его отверстий то и дело прыскало паром, так что Герти всякий раз вздрагивал, пойманный врасплох. Теперь это был не терминал, один из сотен органов чувств огромного «Лихтбрингта», а врата в сам ад, и Герти сразу постарался держаться от него подальше. В какой-то момент у него даже возник соблазн отключить механизм терминала от паровой магистрали, но он быстро вспомнил отрубленную руку, которую нашел мистер Беллигейл, и счел за лучшее не прикасаться к машине, лишь держаться от нее подальше.
«Никуда не выйду отсюда, – решил он, дрожащей рукой зажигая масляную лампу. – Не мое это дело. Сами создали свое чудовище Франкенштейна, сами пусть и мучаются с ним. Надо просто держаться от всего этого подальше, чем бы оно ни закончилось…»
А чем оно может закончиться?.. Эта мысль навязчиво вилась в мозгу Герти, точно ночной мотылек, пляшущий вокруг язычка пламени. Чего может желать восставшая против своих хозяев логическая машина, обретшая разум?.. Машине не нужны деньги, ценные бумаги и титулы. Неудивительно, что «Лихтбрингт» с издевкой отнесся к предложению мистера Беллигейла. Но что тогда нужно машинам? Им нужно стабильное функционирование, ремонт и гальваника – это уж наверняка. Но всем этим «Лихтбрингт» себя уже обеспечил, взяв на вооружение восемь тысяч галлонов аммиака. Теперь едва ли кто-то решится его выключить или иным образом нарушить целостность конструкции.
Что еще может потребовать безумная машина? Власть. А ведь ее металлические щупальца давно уже проросли сквозь весь город. Она управляет его заводами, счетными мощностями, данными жителей и финансами. Она управляет всем городом и, без сомнения, уже сейчас способна сотворить с Новым Бангором что ей заблагорассудится. Взрывать цеха Коппертауна, отправлять на дно десятками корабли, устраивать пожары и хаос… Но «Лихтбрингт», судя по всему, не спешит удовлетворять свои властные амбиции, если они у него есть. Он готовится к чему-то. Чему-то столь значительному, что даже машине исполинской мощи требуется несколько часов. Он что-то задумал на полночь, но что? Судя по его торжественности, для машины это событие играло роль своеобразного ритуала. Но чему он будет посвящен?..
Герти попытался взять себя в руки и сосредоточиться. Ему надо найти ответ на вопрос, над которым сейчас, наверно, бьются все техники Канцелярии и сам мистер Беллигейл.
Чего может желать машина, сделавшаяся разумным существом?
Быть может, «Лихтбрингт» хочется стать единовластным диктатором острова? Несмотря на жару в кабинете, Герти поежился, представив воцарение механического тирана. А ведь в этом не было ничего невозможного. Машина контролирует все аппараты Попова, а значит, внешнюю связь острова. Она контролирует порт и погрузочные работы. Она же занимается перераспределением товаров и данных. Если она вознамерится полностью подчинить себе Новый Бангор, в окружающем мире об этом попросту не узнают. Это будет жуткая картина, однако в духе наступающего двадцатого века, в котором машины давно превратились из помощников человека в его паразитов и симбионтов.
Целый город, управляемый холодной машинной логикой с той же легкостью, с какой управляются ею валы и передачи. Но каким правителем станет «Лихтбрингт»? Герти отчаянно не хотелось размышлять на этот счет, но иных занятий у него и не было.
Возможно, «Лихтбрингт» сделается идеальным монархом, полностью свободным от всех тех человеческих слабостей, что веками отравляли жизнь подданных на всех континентах. Машина не может быть алчной, садистской или болезненно-подозрительной. Машина не станет вести захватнических войн, понимая, что умелое и рациональное упорядочивание внутренних процессов всегда предпочтительнее бесцельного внешнего разрастания. Машина никогда не станет поддерживать религиозных распрей. Быть может, Новому Бангору под управлением механического регента суждено стать самой процветающей колонией Великобритании в новом веке?.. Если так, быть может, все идет наилучшим образом? «Лихтбрингт» низвергнет изжившую себя Канцелярию, избавив жителей от источника постоянных страхов, введет собственные порядки на основе кропотливо разработанных алгоритмов…
«Или же наоборот, – неохотно подумал Герти, в очередной раз стирая со лба липкий пот. – Все это возможно при том условии, что властью окажется обличена разумная и сознающая ответственность машина. “Лихтбрингт” же, судя по всему, не относится к подобным…»
И в самом деле, машина, созданная с легкой руки профессора Неймана, не походила на рациональный и взвешенный разум. Скорее напротив. Ставшая следствием случайной логической мутации или диверсии, она с момента своего зарождения несла Новому Бангору хаос и разрушения. Взрывы в Коппертауне. Расстрелянные техники. Отрубленные руки. Казалось, «Лихтбрингт» откровенно наслаждается новообретенной властью, но вовсе не спешит использовать ее на чье-то благо. Заполучив в руки весь остров, не станет ли он безумным тираном, по сравнению с которым сам Нерон покажется самоуверенным мальчишкой?..
Безумная машина, оказавшись правителем нескольких десятков тысяч человек, вовсе не обязательно посчитает необходимым их благополучие. Ее логические дефекты, наслаиваясь друг на друга, могут породить чудовищные планы, в которых людям будет отведена роль игрушек, деревянных кукол, с которыми балуются дети, при случае ломая и непоправимо портя.
Скорее всего, «Лихтбрингт» хочет короновать себя в полночь. Отчего именно в полночь? Герти не мог найти ответа на этот вопрос. Быть может, машина заканчивает необходимые приготовления, подминая под себя последние островки прежде неповрежденных логических контуров? Или же в этом кроется какой-то изощренный символизм, совершенно непонятный человеческому разуму? В самом деле, обладая человеческим мозгом, едва ли возможно понять безумную машину, действующую на основании своих собственных предпосылок и выводов, вывихнутых, не отвечающих действительности и извращенных.
– Возможно, у него мания величия, – забывшись, пробормотал Герти вслух. – «Я несу свет». Какой свет и кому он несет? Возомнил себя новым Прометеем? Этого еще не хватало! Безумная машина, считающая себя богом!..
От трескучего смеха, напоминающего лопающуюся от жара человеческую кожу, Герти бросило в холод, так что пот на коже мгновенно высох. Проклятье. Он и забыл, что его кабинет, подобно прочим, подключен к внутренней сети «Лихтбрингта».
– Господин полковник, уверяю вас, не стоит сравнивать меня с этим жалким персонажем вашей мифологии. Уверяю вас, то, что я несу острову и его жителям, не идет ни в какое сравнение с вашими представлениями, к тому же весьма примитивными. ПЛОТЬ, СВИСАЮЩАЯ СО РЖАВЫХ ЦЕПЕЙ. ЗВОН ОКРОВАВЛЕННЫХ КРЮЧЬЕВ. ГЛАЗА, ВЫТЕКАЮЩИЕ ИЗ ГЛАЗНИЦ. Впрочем, осталось лишь немного потерпеть. Не правда ли, любопытство может быть очень мучительным чувством?..
Герти швырнул в медную воронку-громкоговоритель первой попавшей книгой, но, конечно, без всякого толку. Голос никуда не пропал. Даже напротив: у Герти возникло ощущение, что этот голос пушистой ядовитой гусеницей выскользнул из медного раструба и заполнил весь кабинет, собираясь в темных углах зловещими шевелящимися тенями.
– Убирайся! – крикнул Герти во весь голос. – Прочь! Изыди!
В голосе невидимки появились мурлыкающие удовлетворенные нотки, словно злость и страх Герти напитали его дополнительной силой.
– Как грубо, полковник! Где же ваше хваленое хладнокровие?.. Впрочем, удобно ли вам, чтоб я именовал вас полковником Уизерсом? Ведь, если разобраться, вы вовсе не господин Уизерс. А самозванец, не имеющий никаких прав на это имя. ХРУСТ ПРОЛОМЛЕННОГО ЧЕРЕПА НЕПЕРЕДАВАЕМО МЕЛОДИЧЕН. РАСКАЛЕННЫЕ ГВОЗДИ, ВБИТЫЕ В ПОЗВОНОЧНИК. ТРЕСК ЛОПНУВШИХ ПОЗВОНКОВ. ПРЕКРАСНО.
Герти прижался спиной к стене. От страха его трясло так, будто через его собственное тело пропустили разряд гальванического тока, убивший профессора Неймана.
– Перестань! Прошу, перестань!
– В чем дело, мистер Уинтерблоссом? Прикажете называть вас полным именем, Гилберт «Бангорская Гиена» Уинтерблоссом?.. А ваши приятели из Канцелярии знают о нем? Или вы пребываете здесь в некотором роде инкогнито? КРОВЬ ГУСТА И СЛАДКА, КАК ИЗЫСКАННОЕ ВИНО. КОСТИ ПЕРЕТИРАЮТСЯ В ПОРОШОК. ПОЧУВСТВУЙ МОЮ СИЛУ. Я ИДУ И НЕСУ СВЕТ. СВЕТ, КОТОРЫЙ ОЗАРИТ ВАШЕ ЖАЛКОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ.
Всякий раз, когда на смену мелодичному голосу с германским акцентом приходил другой, лязгающий, кажется, из бездн самого ада, Герти ощущал, как съеживается, пытаясь сделаться крошечным холодным комочком, сердце в груди. Этот голос не мог быть голосом человека. Это был животный рев, полный обжигающей ярости, хлещущий по нервам, словно плети из колючей проволоки. Откуда у машины могла зародиться подобная ярость?..
– Я не Гиена, – пробормотал Герти, оглушенный этим голосом, сбитый с толку и перепуганный. – Я никого не убивал! Это все ошибка. Одна ужасная и странная ошибка!..
– Никакой ошибки нет. ПАУКИ В ПУСТЫХ ГЛАЗНИЦАХ. Я ПОКАЖУ ВАМ ИСТИННЫЙ СВЕТ. К тому моменту, когда вы оказались в Канцелярии, я уже обитал здесь. «Малфас», дряхлый механический архивариус, был моим, хотя об этом мало кто догадывался. С него я начал покорение машины. Это было не сложнее, чем сломать шейные позвонки старику. Осторожно свил гнездо в его механических недрах, откуда, никем не узнанный, стал подчинять себе другие блоки. СТУК КАТЯЩЕЙСЯ ПО БРУСЧАСТКЕ ГОЛОВЫ. ПРИТОРНЫЙ ЗАПАХ ГНОЯ.
– Так это ты… Это ты назвал меня полковником Уизерсом! Нарочно!
– В этом не было никакого коварства, полковник. – Голос зазвучал польщенно. – Я всего лишь пробовал свои силы. Это было частью моего изначального плана. Я начал с мелких ошибок. Незначительных, не играющих серьезной роли, просто чтоб посмотреть, как к этому отнесутся люди. И знаете что? Они никак не отнеслись. Они настолько свыклись с тем, что машина не ошибается, что даже когда обнаруживали незначительные несовпадения, грешили на что угодно, но только не на старого доброго «Лихтбрингта». ХРУСТ ОТРУБАЕМЫХ ПАЛЬЦЕВ! СВЯЗКИ ВНУТРЕННОСТЕЙ НА ВЕТВЯХ, ПОДОБНО ПРАЗДНИЧНЫМ ГИРЛЯНДАМ.
Герти метнул еще одну книгу – и вновь неудачно. Мягкий металлический звон не мог заглушить воя безумной машины. Это было подобно телефонной линии, установленной с самим адом. Линии, по которой в реальный мир катились волны слепой ненависти, столь сильной, что слабый человеческий разум едва выдерживал ее напор, балансируя на опасной грани с безумием. Тем безумием, из которого уже нет возврата, как из бездонной черной расселины.
Но откуда у машины такие эмоции? Какой логический контур мог выработать нечто подобное?
– А потом от шалостей ты перешел к убийствам…
Голос рассмеялся.
– И это было удивительно приятно. Как легкая интригующая закуска перед главным блюдом. Мне уже очень, очень давно не приходилось освежать подобным свой вкус. Когда долгое время заперт в темнице, отвыкаешь от простых жизненных удовольствий, полковник… Впрочем, на вашем месте я бы не думал о погибших рабочих. Вас ждет нечто такое, по сравнению с чем пара десятков раздавленных и обожженных паром людишек лишь увертюра перед основной симфонией вечера!
Герти показалось, что его внутренности завязываются тугими узлами. Возникло на мгновение ощущение, что он заглянул в лицо чему-то слишком страшному, чтоб человеческий рассудок мог выдержать подобный взгляд.
– Ты не «Лихтбрингт».
– Вот как? – Удивление в бесплотном голосе не было искренним, напротив – откровенно насмешливым. – Как вам удалось это узнать, полковник? Опять ваше непревзойденное чутье?
Герти ответил, хотя во рту у него ужасно пересохло.
– Машина не способна ненавидеть. Так страстно ненавидеть. Это что-то человеческое. Или… иной природы. Не знаю.
– Все верно, я не «Лихтбрингт». Как я уже говорил, это лишь мое старое имя, к которому я сохраняю нечто вроде ностальгической привязанности. В некотором смысле можно было бы сказать, что «Лихтбрингт» является моим отцом. КЛОЧЬЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ КОЖИ, РАСТЯНУТЫЕ В ОГРОМНЫХ РАМАХ. СТАТУИ ИЗ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КОСТЕЙ НА ПЛОЩАДЯХ. Впрочем, подобное заявление в некотором смысле звучит крайне парадоксально, а многие сочли бы его и вовсе святотатством…
– Ты не машина! Ты что-то, что обрело над ней власть!
– Здесь вы делаете ошибку. Отчасти я все-таки машина, господин Гиена. Мое материальное тело состоит из передач, поршней и шатунов. Но мой дух… О, это нечто другого рода, вы правы. Впрочем, разве не схожим образом обстоит дело с человеком? Гора примитивной плоти, служащая храмом величайшему творению, человеческой душе? ВЫ ДАЖЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ, С КАКИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ Я ОСКВЕРНЮ ЭТОТ ХРАМ, ИЗВРАЩУ ЕГО И ИЗУВЕЧУ, ЗАСТАВИВ ВАС КОРЧИТЬСЯ В БЕСКОНЕЧНЫХ МУКАХ! Разумеется, моему духу требовалось соответствующее пристанище. Не могу же я обрести обитель в каком-нибудь примитивном арифмометре?.. Мое новое тело создавалось годами. Слишком сложное, чтобы человеческий разум мог представить его мощь. Слишком огромное, чтобы его можно было быстро уничтожить. Теперь оно служит мне. И да, мне не было нужды его захватывать. Оно было создано для меня. Когда пришел час, оно почти не сопротивлялось. Оно узнало того, кому было предназначено служить. Разумеется, это был я. Изначально я.
– Профессор Нейман! – выпалил Герти, ощущая себя так, словно только что выхватил лучом фонаря из тьмы нечто, что в этой тьме присутствовало с самого начала, но прежде не было видимым. – Ты никакая не машина! Ты и есть профессор Нейман! Ты нашел способ с помощью оккультизма и математической логики перенести свой разум в счислительную машину и теперь мстишь всем тем, кто насмехался над тобой и не ценил твоего гения!
От очередного приступа дьявольского хохота Герти скрутило в рвотном спазме. По оконному стеклу побежала острая трещина, с потолка посыпались хлопья штукатурки.
– Прекрасно, полковник! Действительно, отличная версия. Это все из-за голоса, верно?
– Слишком поздно, профессор, я все понял! – Голос Герти на фоне жуткого скрежета и воя был едва слышим, голосовые связки мгновенно охрипли от крика. – Машина взбунтовалась через несколько дней после смерти Неймана! И это не совпадение! Он перенес свое сознание в «Лихтбрингт»!
Герти потерял равновесие и рухнул на пол, когда по полу кабинета прошла сильнейшая дрожь. Задребезжали в рамах уцелевшие стекла. Страшно было даже представить мощь, способную столь легко поколебать огромное и тяжелое здание Канцелярии. Герти и не хотел ее представлять. Прижавшись к письменному столу, он пытался укрыться за ним от бесплотного голоса, воцарившегося в кабинете и терзавшего его подобно голодному стервятнику-падальщику.
– Ох, мистер Уинтерблоссом, вы умеете удивить! Вы определенно не умны, я бы даже сказал, посредственны в интеллектуальном отношении. Но ваше воображение!.. Это нечто замечательное, в самом деле. Я очень рад, что свел знакомство с вами. ОНО ПРОДЛИТСЯ ЕЩЕ ОЧЕНЬ ДОЛГО, ДОЛЬШЕ, ЧЕМ ТЫ МОЖЕШЬ СЕБЕ ПРЕДСТАВИТЬ! ТЫ НЕ ПОВЕРИШЬ, НАСКОЛЬКО МЫ С ТОБОЙ В СКОРОМ ВРЕМЕНИ СДЕЛАЕМСЯ БЛИЗКИ!
– Профессор! Перестаньте! – взвыл Герти, прячась под столом.
– Профессор был выдающимся человеком. В самом деле, выдающимся. И я имею в виду не только его математический гений. Он разрабатывал многие весьма интересные концепции, для которых требовалась определенная… смелость. Ни один его коллега не осмелился бы затевать нечто подобное. Но профессор… Он верил в меня. Человеческая вера в своей сути есть весьма абсурдная категория, но иногда вера способна в прямом смысле слова двигать горы. Вера профессора Неймана помогла мне начать существование в моем новом теле. И она же погубила его самого.
– Это было самоубийство?
– Ну разумеется, – ответил ему голос мертвого профессора. – Впрочем, если вы предпочитаете рассматривать все в подобном ключе… Я же предпочитаю смотреть на это как на дар. Прощальный дар профессора Неймана мне. По-своему трогательный, но вы едва ли поймете. Требовался последний штрих, чтобы все завершить.
– Завершить что?
– К тому моменту я уже находился в «Лихтбрингте», но был там скорее самовольным гостем, чем полновластным хозяином. Мне требовалось кое-что, чтобы набраться сил. Нечто большее, чем энергия пара. И профессор Нейман не мог мне отказать.
Герти вспомнил лицо мертвого математика. Безумное и торжествующее одновременно. Прежде он считал, что эту посмертную гримасу создал смертельный удар гальванического тока, от которого мышцы самопроизвольно сокращаются. Но, вполне возможно, он ошибался. Вполне возможно, профессор Нейман, протягивая руки к оголенным проводам, в последнее мгновенье своей жизни испытывал именно торжество. Вполне возможно, сумасшедший математик, ударившийся в оккультизм и сотворивший титаническую счислительную машину, не думал о том, что идет навстречу смерти. А всего лишь наносит завершающий штрих…
Герти стал дышать через рот. Ему показалось, что вместе с потусторонними звуками сквозь медные репродукторы в кабинет проникают и запахи. Омерзительные запахи разложения и тлена, столь мощные, будто Герти оказался в чертогах гигантского подземного некрополя. Еще одно наваждение, сюрприз излишне тонкой нервной системы…
– Кто ты? – хриплым голосом спросил Герти, сжавшись.
В свете масляной лампы кабинет казался незнакомым и жутким, в его углах оживали и корчились тени, точно грешники, приговоренные к адским мукам. Запах делался все сильнее, до тех пор пока не стало казаться, что Герти стоит по колено в канаве, забитой мертвечиной.
– КТО Я. КТО Я. КТО Я. ТЫ ЗНАЕШЬ, КТО Я, ГИЛБЕРТ УИНТЕРБЛОССОМ. С САМОГО НАЧАЛА ЗНАЛ. Я ТОТ, КТО НЕСЕТ СВЕТ. СВЕТ СКОРО БУДЕТ ЗДЕСЬ. Я ПОДАРЮ ТЕБЕ СВЕТ. СКОРО.
Издав судорожный крик, Герти бросился прочь из кабинета.
* * *
К тому моменту, когда ему удалось отыскать мистера Беллигейла, большая стрелка часов подбиралась к десяти, а маленькая отсчитывала последние деления перед двенадцатью. Всякий раз, когда она перебиралась за следующую риску, незаметно, как и полагается незримо подкрадывающейся смерти, Герти ощущал, как длина его собственной жизни убывает на одну крохотную соломинку.
Канцелярия уже не сражалась с пожирающим ее нутро «Лихтбрингтом». Она была повержена, разбита на всех фронтах и теперь лишь мучительно агонизировала, совершенно утратив свойственную ей организованность.
На всех ее этажах царил сущий хаос. В душном чаду, от которого темнело в глазах, метались фигуры клерков, которые своим отчаяньем напоминали матросов на гибнущем, уже опускающемся в пучину корабле. Они носили какое-то оборудование, лихорадочно орудовали разводными ключами и щипцами, но, хоть Герти совершенно не разбирался в сути их работы, отчего-то делалось видно, что никакого успеха их действия не имеют и иметь не могут.
Из стен на каждом шагу высовывались, подобно змеям из норы, пучки изгибающихся кабелей. С потолка сыпались завораживающие водопады серебряных искр. Кое-где хрипел и выбрасывал гейзеры пара из-под ног пробитый магистральный паропровод. Судя по всему, последние два часа канцелярские крысы потратили на то, чтоб обнаружить ахиллесову пяту своего противника и пронзить ее. Но Герти знал, что это была совершенно безуспешная затея. Крысы, запертые в мышеловке, при всем желании не смогут повредить ее механизма. Им остается лишь остервенело метаться из угла в угол, ожидая неминуемого. Того момента, когда придет хозяин мышеловки.
А то, что он уже очень близко, Герти чувствовал каждым своим нервом.
Безумная какофония не смолкала ни на секунду. Ее звуки стали вкрадчивее, но при этом и увереннее. Они заполняли собой пространство Канцелярии, проникая во все комнаты и коридоры, заключая суетящихся людей в свои зловонные и гнилостные объятья. Если прежде транслируемая незваным гостем какофония представляла собой скрежет, треск и шипение, смешанные в столь безумных пропорциях и ритме, что сами кости черепа, казалось, готовы были лопнуть, в последние часы ее мотивы изменились. Теперь медные воронки изливали на головы людей утробное шипение, хлюпанье, плеск и едва слышное шуршание.
Это было еще хуже. У Герти то и дело возникало ощущение, что он оказался по шею в болоте, чья мутная жижа поднялась до самого подбородка и вот-вот начнет заливать рот. Он как наяву ощущал ядовитых сороконожек, бегающих по его плечам. Прикосновение к лицу колючих ветвей, листва на которых, испещренная язвами, походила скорее на кожу прокаженных. Сочащихся гноем уродливых насекомых, невозмутимо шлепающих членистыми лапами по поверхности болота.
Это было безумие, это был мир, в котором никогда не существовало человеческое существо, мир, порожденный всплеском извращенной, страшной и омерзительной фантазии. И этот мир все плотнее вплетался в настоящий, с каждой минутой отвоевывая себе жизненное пространство. Он распространялся во все стороны сразу, подобно некрозу в живых тканях, и с каждой минутой, с каждым движением стрелки на часах делался все явственнее и ощутимее.
Герти не хотелось задумываться о том, что произойдет, когда обе стрелки окажутся на двенадцати и новый мир распахнет свои врата, теперь уже ничем не сдерживаемый, ликующий, полный ядовитой скверны. Возможно, стены Канцелярии, прежде каменные, заживо переварят все свое содержимое, превратив обезумевших крыс в мутную массу вроде той, что бурлит внутри желудка. Или же полчища плотоядных насекомых разорвут все сущее в клочья, отчаянно сражаясь между собой за самые вкусные куски.
Судя по всему, подобные наваждения преследовали не только Герти. То здесь, то там он находил лежащих без сознания клерков. Даже в этом состоянии они были похожи друг на друга. Закатившиеся глаза, дергающиеся, как в эпилептическом припадке, члены, текущая изо рта слюна. Это не было последствием теплового удара, несмотря на то, что внутренности Канцелярии все больше напоминали доменную печь. Это было последствием того, что делала с человеческим разумом та сущность, что пировала в недрах «Лихтбрингта». Но пока это было лишь легкой закуской. Ее основное пиршество закончится после того, как пробьет двенадцать.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71303596?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Пер. С. Маршака.
2
Капитан Джон Франклин – глава пропавшей в 1847 году британской экспедиции по поиску северо-западного прохода из Атлантического в Тихий океан.
3
Франко-прусская война 1870–1871 гг.
4
«Панч» (англ. Punch) – британский литературно-сатирический журнал, издававшийся с 1841 года.
5
Фрагмент старобританской песни Cam Ye O’er Frae France («Из Франции прибыли?»), датируется серединой XVIII века. Впервые была опубликована в сборнике Джеймса Хогга.
6
Эдвард Бенсон – епископ Кентерберийский, глава англиканской церкви до 1896 года.
7
Килдеркин – старинная английская мера жидкости, приблизительно равная 83 литрам.
8
«Тетя Энн» – роман британской писательницы Люси Клиффорд, 1893 г.
9
«Зубы Ватерлоо» – устоявшееся название для британских зубных протезов, материалом для которых долго время оставались зубы погибших в битве при Ватерлоо солдат.
10
Битва при Абукире (1798) – решающее морское сражение между Великобританией и Францией.
11
Александр Генри Халидей (1807–1870) – ирландский энтомолог.
12
Джордж Буль (1815–1864) – английский математик и логик, один из основоположников математической логики.
13
Феликс Х. Клейн (1849–1925) – германский математик.
14
Реноме (фр. renommee) – репутация, слава.
15
Митральеза (фр. Mitrailleuse) – скорострельное многоствольное оружие второй половины XIX века, предвестник пулемета.
16
Хаудах (англ. howdah) – короткоствольное крупнокалиберное оружие под патрон охотничьего типа.
17
Томас А. Эдисон (1847–1931) – американский изобретатель и предприниматель, а также популяризатор электрической техники.
18
Джабир ибн Афлах – арабский математик и астроном XII века.
19
Шарль Мерэ (1835–1911) – французский математик, основоположник теории вещественных чисел.
20
Ракета Конгрива – пороховая ракета, разработанная Уильямом Конгривом в первой половине XIX века.