Главная страница | Сказки | Тёмное прошлое. Пальмовый дневник каракала полиции

Тёмное прошлое. Пальмовый дневник каракала полиции
Анна Альфредовна Старобинец
Зверский детектив #7
Дальнее Редколесье – одно из самых опасных мест на Земной Доске. Здесь каждому зверю есть что скрывать и у каждого имеется своё тёмное прошлое. Не важно, кто правит этим жестоким, выжженным солнцем лесом – клан жирафов или прайд львов, – древний закон саванны неизменен и беспощаден: сильный жрёт слабых.
Местная жительница каракал Каралина могла бы улететь в благополучный Дальний Лес с «Аистиным клином», ведь там её ждёт не только возлюбленный Барсукот, но и работа в полиции. Но если она станет барсуком полиции там, кто же будет каракалом полиции здесь? Кто добьётся справедливости для копытных, пернатых, мангустовых, членистоногих и прочих бесправных обитателей Редколесья? Кто раскроет сложное дело? Кто поймёт, что преступник не только подделывает кокоши, но и совершает куда более зверские преступления? Кто запишет ответы на проклятые вопросы в дневник?
«Тёмное прошлое» – пальмовый дневник дикой кошки саванны и новая книга Анны Старобинец из серии «Зверский детектив». Нет сомнений, что барсуки полиции – непревзойдённые сыщики, но обратите внимание: на другом конце бескрайней Земной Доски открылось своё отделение, и каракалы полиции теперь тоже в деле!

Анна Старобинец
Тёмное прошлое. Пальмовый дневник каракала полиции

© Анна Старобинец, 2024
© Август Ро, 2024
© ООО «Издательство «Абрикос», 2024
© ООО «Абрикос Паблишинг», 2024
* * *



998 год от созревания божественных плодов манго, 27-й день месяца ярбяон, в который я не чувствую счастья
13:00
Мой последний день дома, в родной саванне. Завтра днём лечу в Дальний Лес с «Аистиным клином». Полетела бы позже, но рейс перенести невозможно. У них в Дальнем Лесу наступает зима, и воздушное сообщение прекращается.
Прилечу туда и увижу снег. Снег, насколько я поняла, – это белая сухая вода в виде холодного порошка, и у них там весь Дальний Лес засыпан горами этой воды, и никто её даже не пьёт (вернее, не ест), из сухой воды они лепят шарики и ими кидаются.
Прилечу – и увижу Барсукота. Мы потрёмся носами, помечая друг друга, обозначая, что я – его, а он – мой. Что мы друг другу принадлежим. Что я больше не вольная кошка саванны, а невеста Барсукота и новая сотрудница Полиции Дальнего Леса. Барсукот обо всём договорился с Барсуком Старшим. Они берут меня на работу.
Прилечу – и встречу в Дальнем Лесу с барсуками полиции Новый Год, он ещё у них называется Рождеством Небесного Медвежонка. Только празднуют они его очень странно. Новогодняя ночь с 31 ярбакед на 1 яравня у них самая тихая ночь в году. Не то что у нас. В Редколесье в Новый Год все поют и танцуют, шаман бьёт в бубен, ровно в полночь – совместное моление о дожде. Им, конечно, в Дальнем Лесу не нужно моление о дожде – у них и так полно сухой воды в порошке. Но когда так много воды – отчего не спеть, не потанцевать? Тем более в день рождения божественного детёныша. А они не просто не отмечают – а тихонечко, как мышки, сидят всю ночь в своих норах и не решаются даже пикнуть. А до этого весь день говорят вместо поздравления: «Главное, чтобы Небесный Медвежонок не проснулся сегодня ночью». Почему-то они скрывают от Медвежонка, что он в эту ночь родился. Барсукот обещал объяснить, с чем связана эта традиция. Когда я прилечу.
15:00
Почему же я не чувствую счастья? Потому что это мой последний день дома. В родном Редколесье.

Говорила в скалах с отцом. Он подавлен моим отъездом, но держится. Пожелал мне «самкиного счастья» с Барсукотом. Я разозлилась и на него нашипела, теперь жалею. Просто это было обидно. Как будто меня в жизни интересуют только самцы. А тот факт, что в Дальнем Лесу меня берут на работу в полицию, как будто не имеет значения.
18:00
Геп туда же:
– Лина, крошка, ты же вольная кошка саванны! Ты рождена бежать босыми лапами по песку – нос по ветру, хвост трубой! Так зачем тебе холод, снег, да к тому же ещё вегетарианство, они жрут там крапиву и лопухи, трубкозуба им в зубы, это же унизительно, детка! Плюнь на этого кота драного, оставайся с нами, выбирай любого гепарда. Хочешь, я на тебе женюсь?
Я, конечно, послала его к страусу в гузку. Геп ведь знает, как я ценю свободу. Так что все эти разговоры про свадьбу и про самцов – специально чтобы меня позлить. Ничего унизительного для вольной кошки саванны нет в том, что она полюбила кота полиции и летит к нему, чтобы вместе расследовать зверские преступления.

Утро 28-го дня ярбяон, в которое я открываю дело о зверском мошенничестве
06:40
Рано утром зашла медоедка, принесла мне баночку мёда – с собой, в дорогу. Мне пришлось отказаться: я лечу налегке, без багажа и даже без ручной клади.
– Как же мы тут без тебя, полиции каракал, – сказала Медея.
Каждый раз мне ужасно стыдно, когда она зовёт меня полиции каракалом. Ведь на самом деле как не было, так и нет никакой полиции в Редколесье. Я придумала себе должность. Кроме медоедки, все это понимают.
Посидели немного, она сама же съела весь мёд, который мне принесла, и ушла. А спустя минуту – стук в дверь. Я подумала: она, наверное, вернулась за пустой банкой, – но это оказалась не медоедка, а Бородавочница, уличная торговка.

– Ничего не покупаю, – сказала я.
А она стоит себе на пороге и не уходит. Бородавочница всегда ведёт себя нагло, продукты у неё часто несвежие, энергетики я редко употребляю. Неизвестно, чья там на самом деле кровь в этих москитах, может быть сурикатья. А наивные звери употребляют кусь-кусь «Сила каракала» – а потом всю жизнь думают, что каракалы – слабые и безвольные, раз у них, потребителей, энергии и сил не прибавилось.
А ещё говорят, Бородавочница продаёт свои собственные бородавки под корочкой. В общем, я её недолюбливаю, поэтому, как всегда, говорю:
– Ничего не надо.
А она такая:
– Зато мне надо. Вы вообще полиция или где? Мне кокоши фальшивые вчера подсунули!
– Кто подсунул?
– Почём я знаю? Какой-то из покупателей! Это вы должны знать, кто преступник! Вы полиция, а не я! А вы, самочка, тут бездействуете, в ус не дуете! Прохлаждаешься! – она вдруг перешла на «ты», решив, по-видимому, что мы уже достаточно сблизились. – Да ещё и кисточки на ушах не стрижёшь!
– Никакая я вам не самочка, – говорю. – И никакая я не полиция. Нет полиции в Редколесье.
– Так ведь это… – смотрит на меня прищуренными свинячьими глазками. – Мне жена шамана говорила, что ты полиции каракал. Это, кстати, именно она догадалась, что у меня кокоша фальшивая. Я за мёдом к ней, значит, пришла, даю ей, значится, стококошную монету из вчерашней своей выручки – а она её взяла и тут же мне назад протянула: мол, это ненастоящая. Лапки у неё чуткие… Так ты кто же, если не полиции каракал?
И тут вдруг – вот ровно после этих её слов, в 08:30, – оглушительно трубит Слон Связи на всю саванну:
– Каралина. Каракал. Полиции.
Что за бред. Это шутка, что ли? Пойду разберусь.
08:45
В общем, выяснила. Это не шутка. Царь зверей распорядился открыть отделение Полиции Дальнего Редколесья. Он не знал, что я улетаю к Барсукоту. Он прислал мне бейдж. Полицейское удостоверение – гладкий плоский камень, на котором нацарапано львиным когтем: «Каралина – полиции каракал». Он позволил мне взять в команду ещё пару зверей.

А ведь это моя мечта. Но она не сбудется.
Придётся Царю искать кого-то другого вместо меня.
Придётся мне вернуть ему бейдж.

09:00
Я всё думаю: кто может возглавить Полицию Дальнего Редколесья? Кроме меня. Кого порекомендовать. Никто не приходит в голову. Это должен быть независимый, неподкупный и вольный зверь, который не занимает сторон. Зверь, который не за жирафов и не за львов. Зверь, который за родную саванну. Этим зверем может быть только каракал. Но отец слишком стар. И дядя Ар тоже.
09:30
Четыре часа до вылета. Схожу к Бородавочнице. Опрошу её. Фальшивые кокоши – наверняка это элементарное дело. Может быть, я даже успею раскрыть его до отлёта. Что там, в сущности, раскрывать. Получить от неё список зверей-покупателей. Потом следственный эксперимент и анализ прикусов: надо каждому дать укусить кокос, сверить с фалькокошей – и сразу будет видно, чьи зубки.
10:00
Я нашла торговку в одной из её излюбленных точек, на площади у Изысканной Резиденции. Бородавочница вопила как резаная свинья:
– Бородавки под корочкой! Вяленые фруктовые дольки, облепленные фруктовыми мушками! Свежайшие травяные жвачки!..
При слове «свежайшие» кисточки у меня на ушах встопорщились. Травяную жвачку она пережёвывала сама: нимало не смущаясь, брала откуда-то из-под лотка абсолютно сухие, буро-бежевые пучки (по сути, просто солому), засовывала себе в пасть, туда же, к соломе, кидала щепотку жёлтого перемолотого шафрана и щепотку голубой спирулины, немного шамкала, шевеля торчащими наружу нечищеными клыками, – после чего выплёвывала на лоток ярко-зелёные травяные жвачки. «Свежайшие», как же.
Такая сама подделает кокошу за милую душу, а потом прибежит скандалить в надежде на компенсацию. А кстати, это вполне рабочая версия. Кокоши в Редколесье обычно подделывают так грубо, что не заметить обман практически невозможно, особенно если ты опытный зверь, работающий в сфере торговли. Фальшивококошники выгрызают свои подделки зубами – в то время как настоящие кокоши вырезаны клешнями. Их вырезают пальмовые воры – раки-отшельники с тёмным преступным прошлым, выходцы из Дождевого Леса. Здесь, в Дальнем Редколесье, Пальмовый Вор может сойти с преступной дорожки. Он получает шанс на новую жизнь с чистого пальмового листа, и начинается эта жизнь с работы клешнекокошника в Пальмово-Кокошном Дворе. Работа по контракту, который обычно заключается на год. По истечении года отработавший клешнекокошником Вор больше не считается вором, его прошлое в Редколесье больше не считается «тёмным» (в то время как в Дождевом Лесу пятно позора не смыть ничем), и он вправе устроиться на любую работу и жить в своё удовольствие. А его место в Пальмово-Кокошном Дворе занимает новый Пальмовый Вор.
Так вот, подсунуть торговке со стажем фальшивые, выгрызенные, а не вырезанные клешнями кокоши? Так я и поверила. Саму Бородавочницу подозреваем в первую очередь. Клыки у неё весьма выдающиеся. При сверке фалькокоши и отпечатков зубов всё будет сразу понятно.
– Вы смешиваете синий и жёлтый, – сказала я.
– А чо такова? – прочавкала Бородавочница. – Это просто приправы.
– А то такова, что синий, смешанный с жёлтым, даёт зелёный. Вы красите сухую траву и называете её свежей.
– И чо? – Она выплюнула очередную жвачку, на всякий случай сгребла их все с прилавка в карман нечистого фартука и пронзительно завизжала: – Фаст фуд! Очень быстрая еда! Хватай и ешь, пока не убежало!
Из быстрой еды у неё были летучие тараканы с подрезанными крылышками и, кажется, частично оторванными лапками, а также мыши-песчанки, которые выглядели больными. Я никогда бы не рискнула таких ловить.

– Энергетические кусь-куси! Берите кусь-куси по акции! При покупке десяти кусь-кусей каждый кусь-кусь будет стоить не семь, а шесть! При оптовой покупке от двадцати кусь-кусей каждый кусь-кусь будет стоить не шесть, а пять!
На прилавке у неё лежали кусь-куси трёх видов: «Сила льва», «Отвага носорога» и «Упорство гиппопотама». Трясущийся престарелый страус с облезлой от постоянного трения о песок головой купил «Отвагу носорога» за семь кокош. Без шансов. Даже если в этой куси и правда была капля крови носорога – то сколько там отваги, в той капле? Но, уверена, там была кровь этих самых полудохлых мышей, которых она же и продавала в качестве быстрых закусок.
– Покажите мне фальшивые кокоши, – сказала я Бородавочнице.
– А чойта? – она сощурила и без того малюсенькие глаза. – Вы ж не полиция.
– Уже полиция, – я показала ей бейдж.
Бородавочница чуть не просверлила взглядом дыру в моём камушке-удостоверении (это было бы в общем даже удобно, я тогда могла бы повесить его на шею на верёвочке из конского волоса), потом порылась в одном из отделений обширного кармана на фартуке и продемонстрировала мне фальшивую монету номиналом в сто кокош.

– Вот, видала? Какая-то наглая тварь, охочая до кусь-кусей, подсунула мне подделку.
Я рассмотрела монету, обнюхала, потёрлась об неё и лизнула. Теперь мне стало ясно, как торговка могла не заметить подделку с первого взгляда, а просто сунуть в карман. Фальшивые кокоши были выполнены на удивление профессионально и тонко – как будто и не зубами вовсе обгрызены, а и правда вырезаны клешнями. Идеальная форма. Идеальный рисунок. Заметить неладное можно было только очень внимательно приглядевшись – или на ощупь: кокосовые волокна с обеих сторон монеты оказались уложены только продольно, в то время как у настоящей кокоши одна сторона всегда обработана поперечно. Потому-то именно Медея, а не Бородавочница догадалась, что монета фальшивая. Медоедка – лаподельница, вышивает тончайшими паутинными нитями, выкладывает мозаики из мельчайших камушков и песка, делает наряды для мужа-шамана с аппликациями из пёрышек и кокосовых волокон по мёду. У неё очень чуткие подушечки лап, и волокна на фалькокоше, уложенные не в ту сторону, она сразу заметила.
– Почему вы считаете, что фалькокошами злоумышленник расплатился именно за кусь-куси? А не, допустим, за десять разных товаров?
Она уставилась на меня глазами-буравчиками, на этот раз норовя просверлить мне взглядом дырку во лбу:
– Вот ты странная. Для каракала полиции ты слишком туго соображаешь. Какой дурак будет платить сто кокош за десять разных товаров, когда за ту же цену можно взять двадцать кусь-кусей по скидке?
– Ну а может быть так, что покупатель взял не двадцать кусь-кусей, а, допустим, только один, а вы ему дали сдачу со ста фальшивых кокош?
– Вот ты странная. То-то у тебя кисти не стрижены. Я чо, дура, сдачу со ста кокош кому-то давать за один какой-то дохлый кусь-кусь? Так у меня мелочи не останется.
– Замечательно. Можете вспомнить и перечислить всех покупателей, которые вчера купили у вас сразу двадцать кусь-кусей по скидке?
– Вот ты странная.
– В смысле – не можете?
– В смысле – могу, конечно. Их всего-то было трое, кто затаривался по скидке, что ж я, их не запомню? Я на память не жалуюсь, слава Боженькам Манго. – Она трижды клацнула нечищеными клыками. – Это были, значится, Проводница Гадюка, Лама со светлой мордой и гиеновидный кобель – то ли Гиги, то ли Виви, я их не различаю, они оба на одну морду.
Я выщелкнула коготь и нацарапала на пальмовом листе имена:

Свернула лист вчетверо, молча кивнула Бородавочнице и пошла прочь.
– Э, куда?! – завизжала она мне в спину. – Фалькокошу мою верни!
– Что-то ты для потерпевшей слишком туго соображаешь, – сказала я, не оглядываясь. – Фалькокоша конфискована как вещдок и улика.

– Вещь кого?! Какой ещё дог? Какая улитка?!
Я запрыгнула на крепостную стену и порысила по ней, чтобы срезать путь к Задним Вратам Резиденции, а её возмущённый визг всё нёсся над площадью:
– Караул! То есть каракал! Я буду жаловаться! Звери добрые! Журналисты! У меня полиции каракалка сто кокош отняла! И кисти на ушах не стрижёт!..
Её визгу откуда-то с кроны пальмы вторил возбуждённый вопль попугая:
– Попка не дурак! Попка – корреспондент! Попочка хороший, он во всём разберётся! Нет полицейскому беспределу!
10:40
Моя первая версия – что сама же Бородавочница и замешана в преступлении – оказалась неверной. Да, она препротивнейшее животное, которое не прочь обжульничать покупателя, – но не фальшивококошница. Она даже не заикнулась о компенсации. У неё нет мотива. Обманывать саму себя – смысла нет.


Что ж, пройдусь по списку её покупателей – есть шанс успеть опросить их всех до отлёта.
10:45
Опросила гиеновидных Гиги и Виви – они как раз сегодня дежурят в охране у Врат.
– Мы что, бешеные – выгрызать фалькокоши?! Зачем нам так рисковать? Если нас поймают на преступлении – казнят без суда и следствия: мы ж в почётной охране, косячить нам запрещается.

– Может, вам кокош не хватает – вот вы и выгрызаете. Может, вам зарплату львы снизили. Жирафы платили больше?
– Ничего нам никто не снизил, зарплата не изменилась. Деньги достойные, не нуждаемся. Мы когда ко львам от жирафов переходили, так и сказали: нам без разницы, кого охранять, собачья работа есть собачья работа. Важно, чтобы подстилка была сухая, двухразовое питание, зарплата такая же, как раньше, и обязательно вовремя. А то жирафы задерживали, бывало, а напоминать им не разрешалось – разговоры про кокоши считались неизысканной темой.
– И как львы платят – вовремя?
– Да, как раз вчера заплатили.
Гиеновидные показали мне расписки на фи?говых листьях: получили вчера по двести кокош в одни лапы. И при этом в расписках указано, что обе суммы выданы мелкими номиналами. Даже если предположить, что в зарплату охранников могла затесаться фальшивая кокоша (что само по себе почти невероятно, уверена, что кокоши поступают в Резиденцию непосредственно с Кокошного Двора и проходят дополнительную проверку), такая кокоша была бы мелкой, не соткой.
Говорил всё время Гиги, Виви только кивал. Кисточки у меня не топорщились. Но на всякий случай я ещё обратилась именно к Виви – убедиться, что кисточки не придут в напряжение. Когда кисточки у меня встают дыбом – это обычно значит: зверь врёт. Не всегда – но в 95 процентах случаев.
– Сколько вы уже успели потратить кокош из вчерашней получки?
– Каждый по пятьдесят, – сказал Виви. – Скинулись с братом и взяли двадцать кусь-кусей по скидке.
– А кроме кусь-кусей неужели ничего не купили?
Оба брата синхронно наклонили головы сначала вправо, а потом влево.
– А чего ещё покупать? У нас тут двухразовое питание, утром и вечером. Мы только кусь-куси и покупаем. Остальное откладываем на будку. Вот мы выйдем на пенсию, женимся, купим будку.
– Оба женитесь?
– Да.
– Тогда вам нужно две будки.
– Нет, зачем. Мы оба женимся на одной хорошей собачке. Может быть, даже на болонке.
В общем, Гиги и Виви фалькокошу не выгрызали – в этом я ни капли не сомневаюсь. Всем довольны, на всём готовом, зачем им такие риски. Да к тому же они бы так тонко фалькокошу не выгрызли.


– Вы нашли, наконец, преступника?! – пронзительно заверещал попугай над нашими головами. – Попка не дурак, он интересуется, кто подделывает кокоши в нашем честном и законопослушном Редколесье! Попка – корреспондент «Попугайской правды», и он требует правды! Дайте мне комментарий, полиции каракал! Это, что ли, служащие охраны у нас фальшивококошники? А Попка – хороший!
– Эти двое – чисты, – сказала я.
– Тогда зачем вы тратите на них драгоценное время?! Отираетесь тут! Лишь бы не делать свою работу! Без труда не снимешь с пальмы сочного плода! Тоже мне полиция! Не успели открыться – а уже так плохо работаете! Очень плохо! Попка зато – хороший! – его розовые щёчки от возбуждения стали почти малиновыми. – Попочка – красивый, жёлтый корреспондент!
11:30
У Ламы со светлой мордой обнаружилось алиби. Она считает все деньги грязными. И не просто грязными – а кровавыми. Поэтому все кокоши она тщательно моет. Да, тратит на это драгоценную воду. Даже в засуху. Лама признала, что вчера совершила покупку у Бородавочницы, расплатившись с ней стококошной монетой. Но монета, с её слов, была чисто вымыта.

Мне пришлось опять зайти к Бородавочнице. Та устроила форменную истерику и сопротивлялась обыску – решила, что я хочу отобрать у неё все кокоши. Попугай, как последний дурак, орал вместе с ней «Нет полицейскому беспределу!». В общем, я у неё действительно обнаружила чисто вымытую, светлую такую кокошу-сотку.

 – исключено!
По-хорошему, надо было и эту кокошу у неё отобрать, присовокупить как вещдок к следственным материалам и вернуть, когда дело будет закрыто. Но они так вопили, Бородавочница и Попка, что я решила не связываться. Мне вообще через два часа улетать. Пусть с ними разбирается тот, кто займёт моё место. Кто это будет, кстати? Должна же я кого-то рекомендовать. Кроме Гепа, никто не приходит в голову. Да, пожалуй, Геп мог бы справиться. Смелый, быстрый и независимый. Сгодится на роль полиции каракала.
12:00
Остаётся Гадюка.
Она либо сама преступница, либо от неё можно проследить цепочку к преступнику. На взлётной поляне надо быть самое позднее за час до вылета. Рейс в 13:30, значит, нужно быть через полчаса.
12:15
Заглянула к Гадюке в нору – но у неё сегодня рабочий день. Значит, чтобы её опросить, нужно прокатиться на «Чёрной стреле», где она обслуживает пассажиров. Хотя бы одну станцию надо проехать… Нет, никак не успею. Медоедка и Геп собирались прийти меня проводить. Передам через них письмо для Царя зверей – со всеми наработками и рекомендацией взять на моё место подходящего зверя – собственно, Гепа. А Гепу надо сказать, чтобы он взял Хэма в качестве эксперта. Отпечатки, экспертиза следов, анализ слюны и крови – только старина Хэм с этим справится.

Послеполуденное время 28-го дня ярбяон, в которое мне пора улетать
12:30
Последний в сезоне рейс в Дальний Лес из Дальнего Редколесья. На взлётной поляне аистессы с сухим, потускневшим от жары опереньем готовят пассажиров к отлёту. Воняет здесь так, как будто кто-то из пассажиров или провожающих сдох и уже начал гнить на солнце. Оглядываюсь. С виду вроде все пока живы.
Пассажиров выпь-класса заворачивают в мягкие непромокаемые пелёнки в тени единственной пальмы. Выпей трое. Супружеская пара престарелых змей, участников программы «Живи без яда», – родом из Дождевого Леса, годами путешествуют по всему миру, проповедуя любовь к ближнему. Геп рассказывал, что в Дальнем Редколесье они однажды наведались в его клуб «Мышиная возня» и кусались там так, что яд потом стекал по песку в ручей Манго-Бонго, а живых песчанок вообще не осталось, ему даже пришлось закрыть заведение на несколько дней в ожидании новой партии мышек… Сейчас престарелые змеи, свернувшись кольцами, умиротворённо смотрят в глаза друг другу. Две аистессы пытаются их распутать и разобраться, куда именно им следует нацепить непромокаемые моховые подгузники.
Третий выпь – Песец из Дальних Сопок, в Дальнем Лесу у него, по-видимому, пересадка. Барсукот говорил мне, что этот Песец был замешан в знаменитом деле о Щипаче. У Песца белоснежная шерсть, поблёскивающая от сока алоэ вера, – щедрой лапой он нанёс этот сок на всю тушку, а может, даже в нём искупался, чтобы шерсть не выгорала на солнце. Одна аистесса пеленает Песца, другая поит его кокосовым молоком: погружает свой длинный клюв в выдолбленную в кокосе дырочку, набирает молоко, а затем суёт свой клюв Песцу в пасть, а тот меланхолично посасывает.

Рядом с ним багаж, от которого, собственно, и воняет на всю пустыню. В первую секунду мне кажется, что Песец везёт с собой труп: из туго набитого чемодана, который он не смог до конца закрыть, свисает что-то очень напоминающее шкурку дохлого зверя. Я заставляю себя подойти и принюхаться – и понимаю, что это не шкура, а лепесток. Червивая стапелия – вот что везёт Песец. Растение, которое я с удовольствием засудила бы за мошенничество, если бы на растения распространялось уголовное право. Стапелия притворяется падалью: её цветки – коричневые, морщинистые, волосатые, как разлагающаяся шкура какого-нибудь, например, суриката. Воняют эти цветы соответственно – как будто сурикат провалялся на солнце недели три. Всё для того, чтобы приманивать мух, которые опыляют стапелию и даже откладывают на неё свои яйца, убеждённые в том, что имеют дело с мёртвым животным.
– Зачем вам стапелия червивая? – интересуюсь я у Песца. – Она же воняет.
– Вот именно! Такая невероятная, экзотическая, чудесная вонь! – отвечает Песец, беззастенчиво хлюпая и чавкая: выпь-пассажиры даже ещё не спелёнуты, а их уже кормят из клювика капкейками с безе из черепашьих яиц. – Я парфюмер и регулярно летаю в ваши края за новой изысканной вонью! Из вашей стапелии я выжму одеколон «Роковая…» – нет, лучше даже «Смертельная схватка»! А может быть, знаете как? «Фатальная самка пустыни»! Да, это нас отсылает к схватке самцов, которые сражались за прекрасную самку и оба пали в песок, а самка…
– Вы просто бесплатно собираете здесь цветы червивой стапелии, а дома продаёте за бешеные шиши, я правильно поняла?
– Вы очень цинично рассуждаете, юная самка. У нас с вами разные ценности. Нет смысла продолжать разговор. Эй, лебедь! Давай, танцуй! Попугай! Включай свои байки! Мы ещё не взлетели, а мне уже скучно!
Чахлый лебедь, увязая перепончатыми лапами в песке, принимается исполнять перед выпь-пассажирами танец маленьких лебедей. Попка-корреспондент, который, не будь дурак, подрабатывает на взлётной поляне аудиоаниматором, пикирует с пальмы на взлётную поляну и истошно вопит:
– Аудиоиздательство «Попугайская правда» представляет правдивые мифы и легенды Дальнего Редколесья! Давным-давно, в начале времён, была только бескрайняя пустыня, а в центре этой пустыни росло Великое Древо Манго, на котором сидел попугайчик Попка и всё-всё видел! И всё-всё слышал! Попка был очень хороший! Однажды Попка увидел, что на Древе Манго созрели два плода: солнце и мрак. Плод солнца был золотистым, сочным, сладким, ароматным и ярко сиял… Попочка любит манго!.. Плод мрака был чёрным, сморщенным, гнилым и зловонным! Попочка такое не ест! Попочка не дурак! «Огнам гоб я», – сказал солнечный плод на древнем языке Редколесья. А Попка не дурак, он может перевести что угодно с древнего языка! Тот плод сказал: «Я – Бог Манго». А Попка ему ответил: «Акпоп я!»…

– Уважаемый приглашённый артист! – перебивает Попку одна из аистесс. – Убедительная просьба уменьшить громкость звука! Иначе пассажиры второго класса тоже вас будут слушать, а им развлечения не положены!
Попка рассказывает легенду про кость и мякоть, а я уговариваю себя перестать записывать всё, что вижу и слышу. Я слишком увлеклась. Это не относится к делу. Я опаздываю на рейс.
…Я выхожу из тени и направляюсь в ту часть взлётной поляны, где под палящим солнцем пеленают в шершавые промокаемые пелёнки пассажиров второго класса.
Пеленают мартышку Мону – она защищала Изысканных в суде перед львами; теперь, после неудачной попытки жирафаматери Рафаэллы снова захватить власть, Мона опасается, что львы её растерзают как пособницу жирафов.
Пеленают трёх гиеновидных собак: в отличие от Гиги и Виви, они не подтвердили лояльность новым хозяевам, львам, и уволились из охраны Резиденции. Вероятно, знали о готовящемся мятеже Рафаэллы и рассчитывали таким образом выслужиться перед Изысканными. Но Изысканные окончательно проиграли – и теперь гиеновидные мечтают наняться охранниками в Охотки. Здесь у них теперь нет шансов сделать карьеру. Они теперь безработные и бездомные. Их судьба – побираться на улице, пока их не схватят и не сбросят с Высокой Скалы.
Сурикатка Безвольная Лапка и её детёныш Дрожащий Хвост уже запелёнуты. Как и Мона, они бегут от львиного клана; как и Мона, будут просить убежища в Дальнем Лесу. Их уже однажды чуть не сожрали прямо в суде. Говорят, лев Лёвыч отдал приказ отыскать их и подать ему на обед. Говорят, он унижен тем, что на суде ему не дали их съесть.
Рядом с ними – муж и отец, сурикат Рики, но он не летит, просто провожает. Он старается держаться, как может, на морде его улыбка, но хвостик дрожит от горя. Он глядит на два чёрно-белых кулька, из которых торчат трепещущие усы супруги и младшего сына. Его ждут в норе остальные дети. Вероятно, ему и старшим на билет в Дальний Лес не хватило: сурикаты – самая незащищённая категория населения, они, как правило, нищие.
Заметив меня, сурикаты начинают трястись ещё больше.
– Пожалуйста, не надо, полиции каракал! – пищит мне отец семейства, сурикат Рики. – Не надо их арестовывать и отдавать львам! Я понимаю, что вы теперь работаете на львов, но, умоляю, дайте моей жене и детёнышу улететь!
Рики думает, раз я из полиции, значит, сдам сурикатов властям. Но я не такая.
– Я – вольная кошка саванны. Как полиции каракал, я ни на кого не работаю. И в то же время работаю на всех сразу. Конечно, они могут лететь.
– Спасибо, полиции каракал! – пищат сурикаты.
На взлётную поляну внезапно выбегает тощий жираф с поблёкшими пятнами и принимается носиться кругами, оглашая саванну истошными криками:
– Я беженец! Беженец! Меня зовут Рыжераф! Я лишился всего! Возьмите меня с собой в Дальний Лес! Умоляю!
– Уважаемый жираф Рыжераф! У вас есть билет? – гундосит аистесса.
– Нет! Должен был быть – но нет! Меня обманули!
– Убедительно просим вас немедленно покинуть взлётную поляну. Даже если бы у вас имелся билет, в перевозке регулярным рейсом вам бы было отказано. При таком весе пассажирской туши, как у вас, допусти?м только частный рейс. Для вашей доставки в пункт назначения потребуется весь «Аистиный клин». Такая услуга стоит миллион кокош. Мы желаем вам всего доброго и ждём вас весной с указанной суммой.
– О горе! О ужас! Весна! Миллион кокош! – Рыжераф на заплетающихся копытах удаляется с взлётной поляны.
Я подхожу к раздражённому аисту-перевозчику. Перед ним расстелена застиранная пелёнка с траурным кантиком – она для меня, и горячий ветер саванны успел припорошить её горячим песком, пока аист и стоящие чуть поодаль медоедка Медея и гепард Геп, мои провожающие, меня дожидались.
Возмущённая аистесса со встопорщенными перьями подлетает ко мне:
– Это просто безобразие, самка! Ещё минута, и мы бы сняли вас с рейса и улетели.
– Что ж ты, детка, не пришла на минуту позже, – тихо говорит Геп.

Никогда ещё я не слышала, чтобы его голос звучал так печально. Его хвост, обычно нагло задранный к небесам и игриво подёргивающийся, как будто он дразнит Манго Богов, сейчас обвис, и кончик волочится по песку. Похоже, он и правда грустит, что я улетаю.
– Да что вы всё пишете, что же это такое?! – кудахчет аистесса, как курица. – Немедленно перестаньте писать и ложитесь на спину на пелёнку!
Я защёлкиваю свой коготь.
12:45
Я потёрлась носом о сухой и горячий, как камушек на скалах, нос Гепа – невинный дружеский жест на прощанье – и услышала, как в Гепе включилась шестая громкость блаженства. Не помню, чтобы раньше в нём такое включалось, когда мы по-пацански тёрлись носами. Потом я легла на пелёнку, аистесса принялась меня пеленать, и прибор гепардового внутреннего блаженства отключился так быстро и резко, как будто вышел из строя.
– Послушай, Геп. Я хочу, чтобы ты стал полиции каракалом, – сказала я.
– Твоим напарником? – с надеждой уточнил он.
– Нет, ты должен занять моё место. Я хочу назначить тебя преемником.
– Спасибо, не надо, – он помрачнел ещё больше.
– Но это же на благо саванны! Я не знаю никого, кто справится с этой должностью лучше тебя. Я вынуждена бросить на середине интереснейшее дело о фальшивококошниках. Вот здесь у меня вся информация по этому расследованию, – я протянула ему пальмовые листы со всеми своими заметками.
– Нет, детка, я не коп. Это не моё.
– Не пытайся замять это дело, полиции каракал! – заголосил Попка и, оставив выпь-пассажиров без развлечений, просеменил к нам.
Щёчки его, и без того всегда воспалённые, раскраснелись ещё больше, как будто под пёрышками на щеках у него были горячие угольки и ветер саванны прилежно их раздувал, поддерживая внутренний пыл.

– Это ж мало того, что ты не справилась с запутанным делом о фалькокошах и бежишь от позора! Эй, все слышали? Полиции каракал мало того что не смогла раскрыть преступление и бежит от позора! Так она ещё пытается подговорить своего дружка её подменить и спустить это дело на тормозах! Попка не дурак, Попка диких кошек видит насквозь! И гепардов, и каракалов Попочка навидался! Кот кота чешет в области живота! Вот что мудрая гласит поговорка! Кошачьи интриги и кумовство!..

– Это что, попугайский стендап? А что, теперь не только выпей развлекают? Пассажиров второго класса теперь тоже положено развлекать? – мартышка Мона заизвивалась, пытаясь вздёрнуть хвост и подпрыгнуть, как обычно, когда она возбуждена (а возбуждена она всегда), но из-за жёсткого пеленания не смогла ни подпрыгнуть, ни вздёрнуть, а просто перевернулась со спины на живот и уткнулась мордой в песок.
– Попка не дурак! Попочка хорошая птичка! Попка – журналист-расследователь, он на страже интересов простых обманутых граждан! Он не даст замять это дело! Он уже занимается этой историей! Попочка хороший, он доклюётся до правды! Попка попугай, а вовсе не какой-то гепард!
– Невыносимо тупая и сварливая птица, – поморщился Геп. – Прости, детка, я, пожалуй, пойду. Не хочу, чтобы последнее воспоминание о тебе омрачалось этими глупыми воплями.
Он развернулся и пошёл прочь. Его хвост волочился по песку, вычерчивая прямую, решительную, чёткую линию.
– Попка не дур-р-рак!!! Он раскроет это дело вместо сбежавшего с позором полиции каракала! И вместо сбежавшего с позором гепарда! Предоставьте ему немедленно все материалы по делу о фалькокошах!
– Кому – ему? – уточнила я исключительно с целью его позлить.
– Мне!! – попугай попытался выхватить у меня из единственной незапелёнутой (задней левой) лапы пальмовые листы, но я быстро её отдёрнула.
– Вы мешаете пеленанию, – заявила аистесса. – У вас торчит лапа. Расслабьте конечность и вытяните вдоль тела. Пеленание с посторонними предметами в лапах запрещено. Посторонние предметы сдают в багаж, но у вас билет без багажа, потому просто. Бросьте. Эти. Фи?говые. Листы!
– Они пальмовые, – я положила листы на песок и попросила медоедку: – Забери их, Медея. Передай Царю зверей. Там мои наработки по делу о фалькокошах.
Медея, кряхтя, наклонилась, подняла листы и стряхнула с них песок.
– Передашь их Царю побыстрей? – попросила я. – Вот как только мы взлетим, иди к Царю, хорошо?
– Хорошо, конечно, я передам, полиции каракал!
Её фраза прозвучала как-то слегка угодливо, суетливо. Или, может быть, даже фальшиво, ненатурально? Я не стала бы придавать значение интонации, если бы не почувствовала, как те немногие мои части тела, что всё ещё торчали из-под пелёнки – а именно кисточки на ушах, – мгновенно встопорщились. Это значило, что Медея врала мне в морду. Она не собиралась передавать Царю мои наработки.
Или просто не собиралась передавать их сегодня? Я взглянула в её усталые, приветливые глаза. Да, конечно. Просто сегодня у неё наверняка куча дел. Натереть шаманские маски и бубны, отчистить засохший мёд от всех поверхностей, которые забрызгал во время своих камланий шаман Медоед, заготовить для завтрашнего его выступления чистые перья, покормить и искупать Медоедика… И поэтому, чтобы меня не расстраивать, она сказала, что передаст мои записи сегодня, а на самом деле сделает это завтра, только-то и всего…
Она сразу ушла, прижимая исписанные пальмовые листья к груди и даже не помахав мне на прощание лапой. Аистесса подвесила меня к клюву аиста-перевозчика, и он присоединился к строю других аистов «Аистиного клина», и они сначала пошли, а потом побежали по взлётной поляне, а потом их лапы оторвались от песка, и родное Дальнее Редколесье, с его скалами и пустынями, с его оазисами и пальмами, с каракалами, медоедами и гепардами, стремительно понеслось, полетело резко вправо и вниз, как будто я его нечаянно выронила из лап с высоты во время песчаной бури.
Очень сложно сказать, что стало решающим аргументом: враньё ли Медеи (Боги Манго, зачем ей врать?!), или печально опущенный хвост гепарда (хотя при чём тут печальный хвост, что вообще за бред?), или то, что Геп отказался меня заменить в качестве каракала полиции, а Попка, наоборот, захотел, и в итоге я фактически бросила только что открывшийся полицейский участок на умственно отсталого попугая, или, может быть, обвинения попугая в том, что я не справилась с делом, или то, что я и правда бросаю расследование, бросаю своих – и лечу на другой конец бескрайней Земной Доски, чтобы стать барсуком полиции, хотя барсуков полиции в Дальнем Лесу как раз предостаточно. Я не знаю, что стало решающим аргументом. Ничего по отдельности. И всё это вместе.
Как бы ни было, я выпустила когти и принялась изнутри царапать пелёнку. В конце концов мне удалось её распороть, и я повисла на куске ткани, раскачиваясь из стороны в сторону над острыми пиками скал, и скомандовала шокированному аисту-перевозчику:
– Я остаюсь! Именем Полиции Дальнего Редколесья, сейчас же снижайтесь!

– Да ты что ж творишь, кошка драная! – заверещала вместо него аистесса, и я за это ей благодарна. Потому что, если бы заверещал перевозчик, я бы упала на скалы. Я, конечно, освободила для такого случая заранее лапы – но не факт, что мне бы удалось нормально спружинить с такой высоты.
– В чём трагедия? – спокойно спросила я, вцепившись в остатки пелёнки задними лапами и болтаясь вниз головой, потому что передними лапами нацарапывала записку Барсукоту на единственном чистом пальмовом листе, который мне удалось припрятать.
Я решила написать ему короткий легкомысленный текст, потому что на самом деле мне было жутко представить, как он придёт на взлётную поляну Дальнего Леса с букетом, чтобы встретить меня, а меня там не будет.
– Ущерб за порванную пелёнку я вам компенсирую. Кокоши, потраченные на билет, назад не потребую. Получается, я оплатила билет и не полечу. Значит, аист-перевозчик будет лететь налегке. Он даже сможет кого-то из уставших аистов подменить. «Аистиному клину» сплошная выгода. А всего-то и нужно – передать от меня по прибытии записку Барсукоту, а сейчас на минуточку снизиться. Можно даже не приземляться: когда будет пониже – прыгну.
Я умолкла. Аисты тоже молчали. Бесконечные секунд сорок, а то и минуту, я болталась в ватной ледяной тишине на уровне облаков, вцепившись в клочок пелёнки задними лапами, и обдумывала нацарапанный текст:

Я хотела его немного подправить. Например, вписать, что остаюсь только на зиму, а весной к нему прилечу. И ещё добавить, как я по нему скучаю. Но мой аист всё же начал снижаться, и я не успела.
– Полицейский беспредел, – подытожила аистесса. – Давай сюда записку и держись уже нормально, всеми четырьмя лапами. А то свалишься, а нас казнят твои дружки львы.

Остаток 28-го дня ярбяон, в течение которого формируется список подозреваемых
15:00
После жёсткого пеленания и не менее жёсткого приземления в скалах шерсть моя выглядела не лучшим образом, поэтому я тщательно вылизалась, прежде чем явиться к Старушке Фиге, в дупле которой обитает старина Хэм. Я не менее получаса излагала ему все обстоятельства фалькокошного дела, объясняла, насколько его помощь необходима и насколько он незаменим в качестве эксперта-криминалиста, умоляла стать сотрудником Полиции Дальнего Редколесья, обещала перспективы карьерного роста… Всё это время старина Хэм молча менял цвета от серо-зелёного до лилового и обратно; правый глаз его неподвижно и без всякого выражения смотрел на меня, левый же вертелся против часовой стрелки, наблюдая за полётом мухи цеце, кружившей над старым фиговым деревом.

Когда я закончила свою речь, старина Хэм посинел, ещё пару минут помолчал, а потом сказал:
– Дай объект.
Это значило, что он согласен как минимум снять отпечатки с монеты. Хэм всегда был скуп на слова. Язык был нужен ему не для разговоров. Он использовал его иначе.
Я протянула ему фалькокошу. Его язык, как расправленная пружина, метнулся к моей раскрытой ладони и прилип к фальшивой монете. Несколько секунд Хэм менял оттенки от холодных к тёплым и наоборот. Затем его язык с влажным чпоком, как отвалившаяся присоска, отлепился от фалькокоши, до середины длины втянулся обратно в рот и снова выстрелил – на этот раз в висевший напротив него фиговый лист. Сначала я подумала, что он заинтересовался другим «объектом» и решил мимоходом сожрать присевшую наконец муху, – но муха обустраивалась на соседнем листе, а меткость старины Хэма исключала вероятность осечки.
Свернув язык в спираль, Хэм принялся изучать оставленный на листе слюнявый оттиск кокоши, вращая телескопическими глазами – одним по часовой стрелке, а другим против.
– Поверхностный анализ объекта показывает характерные отпечатки языка гадюки, копыт бородавочника и лап каракала. Однако у объекта наличествуют и более глубокие слои, поэтому я проведу дополнительное внутреннее исследование.

Он снова выстрелил языком мне в ладонь, присосался к монете, но на этот раз не стал её изучать, а просто утянул к себе в рот.
– Эй, Хэм, это же вещдок, его нельзя есть!
– Ревультат бувет вавтра, вефьдок я вевну, – шамкая, сообщил Хэм. – Выбор способа проведения экспертизы я, как эксперт, оставляю за собой, – добавил он уже чисто, и мне стали очевидны две вещи.
Во-первых, фалькокошу он проглотил.
Во-вторых, на должность криминалиста он согласился.
– Как скажете, эксперт Хэм! – я предпочла не задумываться о способе, который он выбрал, и о том, через какие внутренние приборы и жидкости будет пропущен вещдок, прежде чем вернётся ко мне. – Спасибо за сотрудничество. До завтра!
Хэм ничего не ответил. Он был скуп на слова и не любил чесать языком.
16:00
Всё ясно. Отпечатки лап каракала – мои. Копыта бородавочника – естественно, отпечатки пострадавшей торговки. Остаётся жало Гадюки Проводницы, работающей в «Чёрной стреле», – моей главной подозреваемой из списка покупателей кусь-кусей на рынке. Я купила билет на 17:45 от станции Песчаная до станции 101-й Оазис. Часа полтора езды в утробе чёрной мамбы. Достаточно для допроса. И для ареста. Полагаю, дело будет закрыто уже сегодня. Чтобы выиграть этот сухой, жаркий день в родном Редколесье, я пожертвовала целой снежной зимой рядом с любимым Барсукотом.

И теперь, когда выбора нет, когда нет ни малейшего шанса оказаться в Дальнем Лесу в ближайшие несколько месяцев (до месяца атрам перелётов точно не будет), я уже совсем не уверена, что правильно поступила, аварийно сойдя с «Аистиного клина». И тем более не уверена, что Барсукот меня простит и дождётся.
17:46
Первым, кого я увидела в чёрной мамбе, был Геп: он ехал на 101-й Оазис, чтобы наловить там мышей-песчанок для «Мышиной возни».
Узнав, что я не улетела, он так обрадовался, что заурчал на максимальной громкости блаженства. А я была так этим растрогана, что тоже вместе с ним заурчала. В результате возникших вибраций мамба решила, что это землетрясение, и аварийно раскрыла пасть между станций.
17:48
Проводница Гадюка, которая как раз катила по проходу тележку, выкрикивая названия закусей, увидев меня, резко развернулась, поползла в головную часть и вместе с тележкой выскользнула из распахнутой пасти.
– До встречи, Геп, – попрощалась я. – Удачно тебе наловить мышей. А я сейчас буду ловить преступницу.
– А можно я с тобой? – спросил Геп. – На самом деле мыши мне не нужны. Сейчас в «Мышиной возне» их хоть гузкой ешь.
– Тогда зачем же ты поехал за ними в «Чёрной стреле»? – спросила я, уже пробираясь к головному вагону.
– Чтобы отвлечься от мыслей о тебе, – сказал он. – Охота помогает переключиться.
Мы с Гепом нагнали Гадюку в пустыне. Геп бегает не хуже меня. Если честно, даже немного лучше. Он настиг её первым и придавил хвост змеи к песку передними лапами.
– Вот видишь, ты уже практически мой напарник, – мурлыкнула ему я, и он включил четвёртую громкость блаженства.
Под это забавное звуковое сопровождение я допросила Гадюку.
19:00
Результат допроса Гадюки: она не фальшивококошница, хотя и мошенница. Ей самой подсунули две фалькокоши два дня назад. Её вина заключается в том, что, зная о том, что кокоши фальшивые (в конце рабочего дня она ощупала их своим чувствительным раздвоенным языком и обнаружила, что волокна только продольные), одной из монет она расплатилась с Бородавочницей за оптовую партию кусь-кусей. И эти кусь-куси преспокойненько продавала пассажирам «Чёрной стрелы» в два раза дороже.
Гадюка (очень вероятно!)
Я конфисковала всю опрокинутую тележку: Гадюка бросила её посреди пустыни, когда пыталась от нас сбежать. Помимо напитков и закусей, в тележке я обнаружила целую груду дынных семечек, а также вторую фальшивую монету номиналом в пятьдесят кокош: по-видимому, она планировала подсунуть её в качестве сдачи кому-то из пассажиров.

Я проводила Гадюку в темницу (пусть посидит там недельку и обдумает своё поведение), предварительно взяв у неё список пассажиров, совершавших покупки 24-го дня месяца ярбяон, когда ей подсунули две фалькокоши. 24-й день месяца ярбяон – всенародный праздник Умилостивления Богов Манго и Призывания Дождя, традиционно он отмечается в Священной Пальмовой Роще, где шаман Медоед приносит зверские и растительные жертвы на изысканном алтаре, а все звери поют и молятся. В этот день не принято ездить в «Чёрной стреле», так что покупателей у Гадюки было немного.
Джея Рана можно было исключить сразу. Парнокопытный певец из Саксаульного Леса заехал к нам в Дальнее Редколесье в рамках мирового турне по всей Земной Доске (лично мне его творчество кажется пошлым и старомодным: бесконечные страдания немолодого козла по юным самкам с очень стройными копытами). Со слов Гадюки, он ехал в поезде в обнимку с антилопой Илопой и всю дорогу покупал ей коктейли с мелиссой на кокосовом молоке. Как подозреваемый он отпадает, потому что расплачивался вообще не кокошами, а саксаульной валютой – дынами (собственно, их я сначала и приняла за простые семечки). Из-за разницы в курсах у Гадюки в результате была почти полная тележка этих дынов.


Суриката Рики я тоже сразу вычеркнула из подозреваемых. По свидетельству Гадюки, он ехал куда-то с детёнышами, и они всю дорогу клянчили у отца тараканов, засахаренных в полёте. Их нытьё в итоге заставило его раскошелиться – но расплачивался он буквально со слезами на глазах, приговаривая, что они не вправе позволить себе подобную роскошь. Сомневаюсь, что он стал бы так тяжело расставаться с фальшивой монетой.



Что до страуса Клауса – я его, конечно же, допрошу. По Гадюкиным словам, он покупал кусь-куси с гордо поднятой головой. У меня есть одна идейка по этому поводу.

И последняя – медоедка Медея.

Ох, Медея. Дорогая подруга, от слов которой у меня сегодня встопорщились кисти. Медоедка – умница-лаподельница. Если кто-то и мог так тонко подделать… Неужели это она, Боги Манго? Не люблю народные зверские мудрости, но недаром всё-таки говорят: в чистой шёрсточке блошки водятся.
Я понюхала фалькокошу, изъятую у Гадюки. Она пахла мёдом.
20:00
Зашла к медоедам. Медеи нет дома.
20:30
Опросила страуса Клауса.
Вообще страусы, как правило, клинически законопослушны – просто от страха. В ситуациях риска подавляющее большинство этих птиц инстинктивно прячут голову в песок. Расплачиваться фальшивой кокошей – немалый риск. Проводница Гадюка сказала, что Клаус протянул ей монету с гордо поднятой головой. С вероятностью 99 процентов это значило, что монета была настоящей и ему было нечего опасаться. Я, однако же, должна была убедиться, что этот страус – не исключение из правил, и поэтому провела с ним маленький следственный эксперимент.
Я попросила его взять в лапу кокошу.
Потом сказала:
– Вы держите фальшивую кокошу, Клаус.
Он отшвырнул монету и наклонил голову так резко, что воткнулся клювом в дощатый пол. Остаток допроса он провёл в такой позе, даже не пытаясь высвободиться.
Он не смог бы расплатиться фальшивой кокошей в поезде с гордо поднятой головой.
Страус Клаус чист.


Остаётся только Медея.

Утро 29-го дня ярбяон, в которое всё измазано мёдом
08:00
С самого утра пришла к медоедам. Покричала с улицы:
– Открывайте! Это полиции каракал!
Ноль реакции – если не считать рыданий Медоедика. Дверь в их нору всегда обмазана мёдом и облеплена мухами, скрестись в неё неприятно – но я поскреблась. Никто не открыл. Только Медоедик заплакал ещё громче. Я толкнула дверь – и она распахнулась с противным скрипом. Очень странно. Медоедка всегда запирает её изнутри от хищников.
Я вошла. В норе пахло мёдом и грязными пелёнками Медоедика. Рыдания Медоедика неслись из подвала, а когда он на несколько секунд умолкал, чтобы набрать в лёгкие воздуха для очередного вопля, слышались звуки бубна и монотонный бубнёж шамана.
Я прошла по коридору. На полках, как обычно, была целая выставка горшочков с мёдом, но я заметила, что некоторые перепутаны местами: Медея всегда расставляет их по размеру в порядке убывания, а тут за горшком поменьше стоял горшок побольше. На неё это было непохоже.
В роскошной гостиной в бананово-лимоновом стиле было не убрано. Диван, обтянутый лимонной кожурой, липко блестел от мёда, к спинке его прилипло несколько перьев. Я всерьёз забеспокоилась: Медея всегда держала дом в идеальной чистоте и первую уборку делала рано утром, как только просыпалась.
По винтовой баобабовой лестнице я спустилась в подвальное помещение – там у шамана была гримёрная. В ярко-голубом свете встроенных в потолок скорпионов, перед огромным, во всю стену, переливавшимся радужными цветами александритовым зеркалом, в центре гримировочного стола лежал и вопил запелёнутый Медоедик, а вокруг него скакал взъерошенный, обмазанный мёдом и обклеенный перьями шаман с бубном.
В первую секунду я подумала, что Медоед-шаман спятил и решил принести собственного детёныша в жертву Богам Манго. Но потом он запел, и я поняла, что ошиблась:
Деточка саванны!
Слушайся шамана!
Не ори мне в ухи!
Я тебе спою!


К тем, кто орёт в ухи,
Прилетают духи
И сжирают душу,
Баюшки-баю!
Деточка шамана!
Не ори в саванне!
Хватит этих воплей!
Ради всех богов!
Боги строги, опля!
Боги благи…
– Он не перестанет орать, если ты будешь плясать над ним с бубном и петь, – вмешалась я. – Скорее наоборот.
– Я другого способа, кроме как камлать с бубном, не знаю. Только так я умею заставить зверя вести себя правильно. Если этот способ с ним не работает, что же мне тогда делать, о Боги Манго?! – Медоед в отчаянии трижды клацнул зубами.


– Я сегодня за Богов Манго. Сейчас передам, что они велят тебе делать.
– Кыся мяу!.. – всхлипнул Медоедик.
– С тобой тоже говорят боги? – изумился шаман. – А я думал, они с самками не общаются. Впрочем, разве что с полиции каракалами… Что они велят сделать, чтобы он успокоился?
Медоедик заверещал с новой силой.
– Боги Манго велят подмыть Медоедика, сменить ему пелёнку и накормить его.
– Под-мыть?..
– Вылизать ему шерсть под хвостом.
– Но… я этого не умею… Такие вещи же самка делает… Этим всем Медея же должна заниматься… – растерянно забормотал Медоед, испуганно тряся головой и звякая бубном.
– Почему же она этим не занимается? – задала я единственный интересовавший меня вопрос.
– Потому что её нет дома, – сказал Медоед.
– А где она?
– Де мама? Де меда? Де йеда? – присоединился к допросу Медоедик.
– Я не знаю, – с тоской ответил Медоед. – Она ушла вчера вечером. Вроде как за лимонным соком, чтобы отчистить бубенчики на моём бубне от мёда. И не вернулась. Всю ночь её не было. И до сих пор её нет. И бубенчики не чищены… И Медоедика надо вылизать…

– Подумайте, где она может быть?
– Почём же мне знать? Это ж вы полиция. Вы мне и скажите: где она?
– Де мама, кыся? – вопросил Медоедик.
– Я не кыся. Я полиции каракал.
– Какал! – обрадовался Медоедик. – Де мама?
– Похоже, твоя мама сбежала. Но Полиция Дальнего Редколесья её отыщет.
09:00
Я попросила Гиги и Виви порыскать по окрестностям и поискать медоедку (в случае успеха обещала наградить их медалью), а сама пошла к старине Хэму. Эксперт поделился со мной результатами экспертизы глубоких слоёв фальшивой кокоши.
Он обнаружил там следы мёда (при первой поверхностной экспертизе кокоши Хэм не нашёл на ней мёда, т. к. монета валялась у Бородавочницы в кармане передника и мёд стёрся, однако какое-то его количество успело впитаться). Хэм даже успел сравнить этот впитавшийся мёд со следами мёда, который регулярно капал с шамана Медоеда на алтарь в Священной Пальмовой Роще во время его камланий.
– Для этого мне пришлось лизнуть священный алтарь. Надеюсь, Боги Манго меня простят. – Он трижды причмокнул языком. – Ведь это была экспертиза, а не осквернение.
– Уверена, они вас простят. Так что же по мёду?
– Мёд в фалькокоше и на алтаре одинаковый. Очевидно, это финиковый мёд, который использует шаман Медоед.
Медея. Её лапы часто бывают в меду, который она убирает за мужем. Увы, всё указывает на сбежавшую медоедку. А я-то считала её подругой…
– Но мёд – это не всё. Я нашёл ещё кое-что в глубоких слоях фалькокоши.
– И что же?
– Отпечатки и хитиновые микрочастички клешни.
– Клешни? Есть предположение чьей?
– Не просто предположение. Я уверен, что к фалькокоше приложил свои клешни Пальмовый Вор. Я сравнил фальшивую кокошу и настоящую. Продольные волокна уложены одной и той же клешнёй. Вся разница – в отсутствии поперечных волокон на фалькокоше.
– Но… где здесь зверская логика?.. Выходит, сам клешнекокошник, официально производящий подлинные кокоши, замешан в фальшивококошничестве? В теории он мог бы просто прятать часть вырезанных кокош, а потом использовать. Но делать небрежные фальшивки без поперечных волокон? Бессмысленно! Ну, или разве что он просто делал свою работу, успел уложить волокна продольно, а дальше кто-то ему помешал…

– Вы подвергаете сомнению мою экспертизу, полиции каракал? А мою логику считаете недостаточно зверской? – Хэм бешено завертел телескопическими глазами – одним по часовой стрелке, другим против, – а потом вдруг сфокусировался на мне. Такое с ним случалось, только когда он собирался атаковать жертву. Приклеиться к ней своим липким и стремительным языком. Едва ли старина Хэм планировал ко мне клеиться. Но то, что в случае моего положительного ответа он откажется продолжать работу в полиции, было вполне очевидно.
– Я полностью доверяю вашей экспертизе, эксперт Хэм. И, более того, мне прямо сейчас опять нужна экспертиза. Пожалуйста, исследуйте ещё одну фалькокошу.
Я вынула фалькокошу, изъятую из тележки Гадюки, и Хэм буквально выхватил её у меня языком. Минута – и его вердикт был готов:
– Этот объект сохранился лучше, чем предыдущий. Мне даже не нужно делать анализ глубоких слоёв – всё есть на поверхности. Здесь те же отпечатки, что и на первой кокоше, за исключением копыта бородавочника, а именно: язык гадюки, лапа каракала, клешня Пальмового Вора и пятна финикового мёда. Кто-то касался этой кокоши перемазанной в меду лапой. От жары мёд растёкся, поэтому разобрать, чья именно лапа была в меду, невозможно.

Послеполуденные часы 29-го дня ярбяон, в которые один зверь исчез, а другой нашёлся
12:30
Пальмово-Кокошный Двор представляет собой единственную пальму, которая растёт на краю обрыва, нависающего над полупересохшей рекой Манго-Бонго. Под обрывом в реке должен лежать крокодил с открытой пастью. В кроне пальмы должен сидеть Пальмовый Вор, вырезающий клешнями кокоши и кидающий их в открытую пасть крокодила.

Пальма есть.
Неподвижный крокодил с разинутой пастью в реке Манго-Бонго есть.
Пальмового Вора на пальме нет.
Зато есть истошно вопящий корреспондент Попка:
– Где? Где Пальмовый Вор?? Как журналист, я буду доклёвываться до правды, и я требую ответа на свой вопрос: где клешнекокошник? Куда смотрит охрана?!
Корреспондент запрыгал на ветке, стараясь максимально её раскачать. Наконец его усилия увенчались успехом: спелый кокос оторвался и свалился в пасть неподвижного – по-видимому, дремавшего – крокодила. Крокодил резко захлопнул пасть и открыл змеиные глаза.
– Крокодил! Ты не смеешь ничего скрывать от корреспондента! Попка – хороший жёлтый корреспондент «Попугайской правды», и его интересует: где Пальмовый Вор и куда смотрит охрана?!
– Да я почём знаю, – сквозь зубы процедил крокодил. – Я не охрана.
– Ты думаешь, что Попка дурак?! – от возмущения Попка-корреспондент взвился в воздух и принялся наматывать круги вокруг Пальмово-Кокошного Двора. – Как Попочку за клюв ни води, Попочка всегда впереди! Ты тут валяешься целыми днями, а Вор тебе кидает кокоши в пасть! Получается, ты охрана!
– Я не охрана, – ледяным голосом повторил крокодил. – Я – хранилище.
– Какая разница, как это называется! Ты тут с ним торчишь целыми днями! Отвечай на вопросы корреспондента!!
– Дай поспать, дурак.
– Попка не дурак!! Не спать!
Крокодил выплюнул кокос в реку, прикрыл глаза и застыл.
Тогда я вышла из тени.
– Вот и она! – увидев меня, заголосил Попка. – Явилась не запылилась! Полиция, называется! Куда смотрит полиция?! Почему я вынужден сам проводить независимое журналистское расследование? Где Пальмовый Вор?? Вор должен сидеть на ветке! А он сбежал! И всё из-за попустительства каракалов полиции! – Он потеребил клювом металлическое кольцо на цепи, свисавшей с пальмовой ветки, как будто позвонил в колокольчик. – Сбежал из прекрасных условий гостеприимного Пальмово-Кокошного Двора, нарушил контракт, вернулся на преступную дорожку и теперь незаконно вырезает фальшивые кокоши! Попка не дурак, ему всё понятно!
– Прекрасные условия? – промурлыкала я. – Он, кажется, сидел на цепи?
– Страховочная цепь для вашей собственной безопасности! – заголосил Попка. – Прекрасные условия! Сочные, спелые фрукты! Гостеприимная пальма Дальнего Редколесья! Заключи контракт и сойди с преступной дорожки!..
Попка выкрикивал слоганы, которые сам сочинил. Эта реклама, насколько мне известно, использовалась для найма раков-отшельников из Дождевого Леса.
– …Новая жизнь с чистого пальмового листа! Отмой свои клешни от тёмного прошлого!..
Игнорируя попугая, я села на краю обрыва в свою самую грациозную позу и призывно мяукнула.
Крокодилы обращают на зверя внимание только в двух случаях:
1) если зверь очень вкусен;
2) если зверь очень красив.
Я, без сомнения, – второй случай. Крокодил распахнул глаза.
Крокодилы готовы с уважением выслушать зверя только в том случае, если зверь владеет древним языком Редколесья.
– Лакарак иицилоп аниларак, – я показала ему удостоверение, но он продолжал пристально смотреть мне в лицо своими древними и зелёными, как покрытые илом речные камни, глазами. – Каралина, полиции каракал.
Крокодилы поддерживают беседу со зверем только в том случае, если зверь вежлив и уважителен.
– Да благословят вас Боги Манго, – продолжила я. – Позвольте задать вам пару вопросов?
– Попка тоже имеет вопрос! – заверещал попугай.
– Ты дурак, тебе не позволяю, – не глядя на него, сказал крокодил. – А ты спрашивай, вольная кошка саванны.
– Расскажите, как строится ваша работа в Пальмово-Кокошном Дворе?
– Я – плавучее хранилище. Пальмовый Вор, прикованный к пальме страховочной цепью, кидает мне в пасть только что вырезанные кокоши. Со мной они в безопасности. Раз в неделю пасть заполняется, и в девять утра я отвожу кокоши вниз по реке Манго-Бонго и выгружаю в телегу, которую забирают Козлы Казначеи. Потом завтракаю. Это занимает двадцать минут. Потом я возвращаюсь. Я разеваю пасть. Весь цикл повторяется. Раз за разом.
– Что пошло не так в этот раз?
– Я не знаю. Неделю назад пасть заполнилась. Я отвёз кокоши вниз по реке и вернулся…
– Когда вы вернулись, Пальмовый Вор был на рабочем месте?
– Вор прикован к пальме крепчайшей цепью. Порвать её невозможно. Так что я не проверял. Я не смотрел вверх. Просто разинул пасть и вздремнул. Я всегда дремлю в рабочее время с открытой пастью. Но сегодня я проснулся и обнаружил, что пасть пуста, хотя она должна быть полна до краёв. Ни одной кокоши за всю неделю. Тогда я посмотрел вверх – и увидел, что Вора нет. Только цепь. Потом прилетел этот дурак и принялся вопить. Я поплыл вниз по реке с пустой пастью доложить о случившемся Козлам Казначеям. Этот дурак ко мне прицепился и преследовал меня сначала вниз по реке, а потом обратно вверх по реке, не переставая орать. И до сих пор орёт, не даёт мне спать.
– Сам дурак!! – завопил попугай. – Этот краб уже неделю как сбежал, а ты только сейчас заметил!
– Он не краб, а рак, – поправила я.
– Всё равно сбежал! – парировал Попка. – Попка не дурак! Попочка популярный блогер! У Попки есть поп-канал! Попочка собирался сделать с Пальмовым Вором интервью! Чтобы Вор рассказал подписчикам, как хорошо он трудится тут, на пальме, на всём готовом и с чистой совестью! А теперь ни интервью, ни вора, ни совести! Куда смотрит охрана? Куда смотрит полиция?!

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71290096?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.