Вилла в Лозанне

Вилла в Лозанне
Владимир Григорьевич Александров
Тайный фронт
Капитану Рокотову по заданию Центра следует проверить работу источника в одном из высших штабов вермахта. Легенда, инструкции для выполнения задания утверждают, что он действует самостоятельно и ответственность за принятие решений лежит на нем. Теперь он для Центра «Ришар», ему предстоит нелегально перейти швейцарскую границу и найти радиста, он же связь со всей группой.
Работу источника в одном из высших штабов вермахта во время Великой Отечественной войны советская разведка ставит под сомнение. Информация поступает из Швейцарии от группы местных антифашистов. Для проверки достоверности информации и источника Центр отправляет офицера разведки капитана Рокотова, ему предстоит нелегально перейти границу и найти виллу в Лозанне…

Владимир Григорьевич Александров
Вилла в Лозанне

© Александров В.Г., 2024
© ООО «Издательство Родина», 2024

Глава первая
Генерал Анфилов покрутил диск с цифрами на сейфе, набирая нужное число, повернул ключ в замке и распахнул тяжелую стальную дверь. В темном чреве массивного шкафа лежали на полках папки разного цвета с бумагами. Он взял тонкую красную, тщательно запер сейф, развязал тесемочки и выложил на письменный стол десятка два листков с разведывательной информацией.
Он отделил сведения за прошлый месяц от новых данных, разложил на столе, как игральные карты, и стал сравнивать. Машинописный текст почти всей свежей, апрельской информации был замаран красным карандашом – жирно подчеркнутые строчки, галочки, вопросительные знаки, сделанные им самим, тогда как старые, мартовские сведения, как и более ранние, не вызывали у него никаких сомнений ни прежде, ни теперь. Проверка подтвердила их полную достоверность.
Перебирая листки, уже неоднократно читанные, Анфилов снова подумал: «Так что же все-таки это означает? Что там произошло?»
Это была информация о гитлеровской армии, пересылаемая по радио одной из его разведывательных групп, временно обосновавшейся в Швейцарии. Анфилов придавал ей особое значение. Он перебросил часть своих людей туда для того, чтобы обеспечить им большую безопасность. Разведчики, действующие в самой Германии и некоторых оккупированных странах, работали в очень трудных и опасных условиях, под постоянным давлением гиммлеровских репрессивных служб. Перевод же нескольких людей в соседнюю с Германией страну в какой-то мере гарантировал их неуязвимость и успешную деятельность. Это оправдало себя: от группы непрерывно поступали важные сведения о вермахте, получаемые от источников в рейхе. Донесения представляли для советского командования значительную ценность.
Швейцарская группа вышла на эти источники почти четыре месяца тому назад, в январе сорок третьего года. Фортуна, несомненно, улыбнулась одному старому сотруднику Анфилова, когда тому удалось установить деловой контакт с Хосе – офицером секретной службы, который и связал наших людей с законспирированными антифашистами в Германии. Правда, связал не напрямую: информация поступала сперва какому-то человеку, пожелавшему остаться в тени, некоему господину ИКС, а затем через Хосе передавалась нашему связному.
Анфилов знал, что оппозиционная фюреру часть военной элиты всегда предпочитала иметь дело с западными державами, а отнюдь не с Советским Союзом. Однако полное бездействие в Европе англичан и американцев, с одной стороны, и недавний сокрушительный разгром вермахта на Волге, с другой стороны, очевидно, сильно повлияли на умонастроение тайной антинацистской группы в Берлине. Впрочем, ее представитель в Швейцарии господин ИКС сам ответил довольно ясно о причинах, побудивших его к сотрудничеству. Через своего посредника Хосе господин ИКС сообщил, что он и его друзья в Германии видят пока единственную силу в мире, которая способна сокрушить гитлеровский рейх, – Красную Армию: она доказала это своей героической борьбой на фронте. Поэтому его единомышленники готовы помогать командованию Красной Армии.
Анфилову предстояло принять сегодня важное решение. В сущности, он уже принял его. Оставалось доложить начальнику о продуманном плане операции и получить согласие. И теперь, сидя за столом в кабинете, он в последний раз проверял себя.
Позвонил дежурный офицер и сообщил Анфилову, что генерал-полковник Самохин только что прибыл и ждет его.
Собрав со стола бумаги и уложив в кожаную папку, Анфилов взглянул на ручные часы. «Без пяти десять. Пунктуален, как всегда», – подумал он о Самохине.
Миновав комнату дежурного и двойные двери, обитые кожей, Анфилов вошел в просторный кабинет начальника. Генерал-полковник Самохин разговаривал по телефону. Он, молча кивнув, указал глазами на кресло у стола.
Выглядел Самохин неважно. Бледное, с тонкими чертами лицо было сероватым, под глазами набухли мешки. И во всей его сухой, костистой фигуре и в голосе чувствовалась усталость.
Анфилов раскрыл свою папку с отобранными для доклада листочками с информацией.
Константин Иванович, продолжая телефонный разговор, поглядывал то на листочки, где машинописный текст был исчеркан красным карандашом, то на сосредоточенное лицо Анфилова, но к бумагам не прикасался. Он не любил заниматься сразу двумя делами. Зато, взявшись за что-то, изучал вопрос с присущей ему дотошностью со всех сторон.
Самохин ценил этого опытного помощника. Анфилов прекрасно знал свое дело, был хорошим аналитиком, обладал исключительной профессиональной памятью. С тех пор как Самохин назначил его руководителем ведущего участка, работа здесь заметно улучшилась: разведывательные группы активизировали деятельность, поступающая от них информация отличалась достоверностью, грамотным освещением военных вопросов. В анализе и отборе сведений чувствовалась уверенная рука специалиста.
Начальник нажал кнопку звонка. На пороге кабинета появился дежурный лейтенант.
– Я занят, – произнес Самохин. – Никого не впускайте. По всем вопросам – к заму.
– Слушаюсь, товарищ генерал-полковник! – Офицер исчез, притворив двойные двери.
– Я готов, Константин Иванович, – сказал Анфилов, поглядывая на радиограммы.
Он кратко напомнил начальнику, каким образом и когда удалось вступить в контакт с посредниками немецких информаторов – с Хосе и неким не пожелавшим назваться господином ИКС. Высказал предположения о тайных целях этой законспирированной антинацистской организации, охарактеризовал радиста Зигфрида и Анжелику, иначе – супругов Кинкель, сообщил, как устроена связь между ними и Хосе.
Генерал Самохин слушал, откинувшись к спинке кресла. Бледное, тонко вырезанное лицо было бесстрастно. Только узкие кисти рук мягкими, замедленными движениями поглаживали лакированное дерево на подлокотниках.
– Начиная с января, вы знаете, всю информацию от этих источников я регулярно включал в сводку, – продолжал Анфилов. – Но в апреле их будто кто подменил. Вот смотрите. Расплывчато, неинтересно. Почти все конкретное пропало: цифры, числа, номера соединений – все, чем так ценна была их информация… Это я вам уже докладывал раньше… А вот совсем свежая радиограмма…
Анфилов подавал начальнику один за другим листочки с текстом.
– Пользоваться такой информацией, разумеется, нельзя. Сравните ее с январско-мартовской – совсем иная картина!
– Я хочу посмотреть все, от аза.
Генерал Самохин снова стал читать старую, доапрельскую информацию.
7.02.43. Центру.
От ИКС, через Хосе.
Сведения о тотальной мобилизации в Германии:
С 1 января 1943 года на строевую службу в вермахт призвано 286 тысяч человек. До 1 июня будет мобилизовано еще 290 тысяч новобранцев, уже прошедших медицинское обследование. Кроме того, для несения гарнизонной службы, строительных и других работ – 85 тысяч. В январе почти 50 тысяч солдат пополнили войска СС.
Зигфрид.
20.03.43. Центру. 02 час. 28 мин. Молния.
От ИКС, через Хосе.
Ход боевых действий в районе Курска, Купянска, Ростова вынудил командование вермахта изменить свои первоначальные планы. Главное командование намерено воздержаться от введения в сражение 3-й танковой армии для взятия Курска до тех пор, пока коммуникации Брянск – Льгов не окажутся под контролем немецких войск.
До начала штурма Курска командование хочет быть уверенным, что сумеет, если потребуется, быстро вернуть обратно танковые дивизии, переброшенные из-под Брянска. В результате изменения планов задержалось развитие боевых операций на этом участке фронта. Это дало возможность русским ускорить строительство укреплений вокруг Курска.
1-я танковая армия еще не переформирована. В начале марта в нее должны были влиться пополненная 13-я танковая дивизия и 3-я танковая дивизия, но это до сих пор не сделано, ввиду чего отложено наступление на Ростов.
Зигфрид.
29.03.43. Центру.
От ИКС, через Хосе.
В марте танковые заводы Германии выпустили 320 танков «Т-3», 400–410 танков «Т-4» и 90 машин «Б-1» («тигр»). Кроме того, вермахт получил еще 950 танков других типов.
Зигфрид.
Затем Самохин прочитал апрельские сообщения. Некоторые были такого содержания:
5.04.43. Центру.
От ИКС, через Хосе.
Учитывая возможность перехода к стратегии оборонительной войны на советско-германском фронте, главное командование рейха наращивает производство истребителей и других самолетов ближнего поля боя.
Нехватка бензина препятствует введению в действие на фронте всей авиации.
Зигфрид.
8.04.43. Центру.
От ИКС, через Хосе.
Около месяца назад в рейхе создан совет министров по обороне. В него включены высшие чиновники, возглавляющие важные оборонные учреждения, а также министры финансов и юстиции. Президентом совета назначен Геринг, его заместителем – Геббельс.
Зигфрид.
– Как видите, Константин Иванович, очень мало конкретного, не идет ни в какое сравнение с тем, что было прежде, – проговорил Анфилов. – Либо шлют, что нам известно, либо то, что не составляет особого труда выяснить по другим нашим каналам… А вот, пожалуйста!.. Это уже просто грубая деза! – Он протянул радиограмму с коротким текстом.
17.04.43. Центру.
От ИКС, через Хосе.
Вермахт имеет сейчас на советско-германском фронте почти 30 тысяч танков.
Зигфрид.
– Ого! – Самохин усмехнулся. – Какая липа!
– Я послал запрос, указав, что такие неправдоподобные сведения ставят под сомнение всю апрельскую информацию, – хмурясь, сказал Анфилов.
– Ну, и что они, интересно, ответили?
– Зигфрид ответил, что допустил ошибку.
– И часто он ошибается?
– Таких ошибок никогда не делал. Радист он прекрасный…
– Да-да… – тихо отозвался Константин Иванович, думая о чем-то и собирая со стола прочитанную информацию. Он передал пачку листков Анфилову. – Вы правы, Петр Федорович, этой информации верить нельзя. Явно кто-то пытается водить нас за нос, подсовывая фальсифицированные сведения.
– Да, Константин Иванович. Если в первые дни после того, как стала поступать такая информация, у меня еще были сомнения, то теперь их нет. За две недели накопилось достаточно материала, чтобы провести тщательный анализ.
– Но будем осторожны с выводами. Эти берлинские источники слишком важны для нас, чтобы от них отказываться. В особенности сейчас, когда назревают решительные события в районе Курска. Вы согласны?
– Безусловно, товарищ генерал-полковник. При такой напряженной боевой обстановке консервировать эту разведгруппу было бы большой ошибкой.
Необходимо предпринять все меры, чтобы сохранить ее. Конечно, при условии, если берлинские источники будут давать, как прежде, ценные сведения.
– Вот именно, Петр Федорович, только при таком условии.
Генерал-полковник положил перед собой схему с названиями городов и псевдонимами и, слушая объяснения Анфилова, поглядывал изредка на листок. По ходу рассуждений Петра Федоровича Самохин ставил на схеме красные крючки тревожных вопросов.
Как пересыпалась информация из Берлина, было неизвестно. Если по радио, то чужое вмешательство в тексты на этапе от берлинского радиста до господина ИКС отпадало. Однако оно могло быть в том случае, если сведения переправлялись с помощью дипломатических курьеров и германская контрразведка, вскрыв подобную связь, контролировала ее. Правда, для этого нужно знать ключ к шифру перехваченной информации, а курьерам он неизвестен. Далее сообщения расшифровывались господином ИКС и попадали в руки Хосе. А сами господин ИКС и Хосе? Могут ли они подтасовывать разведданные? Полностью отрицать трудно. Мотивы могут быть разные: сотрудничество с гестапо или, скажем, деньги – продажа ценной информации другим иностранным разведкам. Впрочем, оба предположения, по мнению генерала Анфилова, весьма шатки. Даже если допустить, что немецкая агентура каким-то образом вышла на господина ИКС и Хосе и принудила их к работе, то это означало бы, что вся группа берлинских информаторов, а также радист Зигфрид уже ликвидированы. Однако пока таких доказательств нет: анализ радиограмм показывает, что их отстукивает не кто иной, как Зигфрид, а по стилю текстов ясно, что частично их пишет та же знакомая рука в Берлине. Значит, группа антифашистов вроде бы продолжает действовать, сохраняя конспирацию. Вроде бы…
Анфилов умолк, снял очки и, словно умываясь, потер широкими ладонями выпуклый лоб с залысиной, виски, заросшие волосом щеки. Потом он сказал, усмехнувшись:
– Может быть, абвер, СД или гестапо ведут с нами радиоигру? А чтобы это выглядело убедительно, арестовали не всех – сохранили пока Зигфрида в Лозанне и кое-кого из информаторов в Берлине. Но работают они, разумеется, под присмотром гестапо. Тогда все объясняется, нет никаких загадок… Полный провал.


Петр Федорович взглянул на Самохина. Генерал-полковник сидел, прикрыв веками глаза. Казалось, он дремал. Но Анфилов знал, что эта странная поза указывает не на расслабленность, а, наоборот, на то, что Самохин в крайней сосредоточенности. Так, отключившись внешне, ему, очевидно, легче собраться с мыслями.
Самохин всегда находился в более сложном положении, чем другие. То, над чем его подчиненные имели возможность работать дни и недели, он обязан’ был обдумать в короткий срок и дать указания. И чем важнее дело, тем ответственнее принимаемое по нему решение и, следовательно, тем труднее оно давалось начальнику.
Петр Федорович видел, что опасность, если не гибель, нависшая над лучшими информаторами, взволновала генерала. Только огромная выдержка позволяла Самохину выглядеть спокойным. Он стойко переносил неудачи, сослуживцы считали его человеком бесстрашным и на редкость упорным. Когда случались срывы в работе, он говорил своим обычным тихим голосом: «Ничего. Проведем операцию по-иному… Думайте, фантазируйте! Только не изобретайте велосипед».
Самообладание не изменило Самохину. Когда он заговорил, лицо его было бесстрастно, только голос стал еще тише:
– Давайте, Петр Федорович, будем верить только фактам и анализу. В чем мы уверены? – Генерал-полковник поднялся и пошел по кабинету своим особенным, мягким, словно бы замедленным шагом. – Мы уверены в том, что в группе произошел серьезный срыв, вероятно, провал. Кто-то пытается нас водить за нос, ведет игру. Вместо ценной информации, как было раньше, нам подсовывают второстепенный, малозначительный материал, иногда даже липу. Кто этим занимается – германская контрразведка или секретные службы третьих стран, чего исключать нельзя, – нам неизвестно.
Какими фактами мы еще располагаем? Их очень мало. Мы знаем только, что в целом швейцарская группа Зигфрида действует, но какое-то ее звено взято под контроль теми, кто заинтересован дезинформировать нас. Верно?
– Совершенно верно, товарищ генерал.
– Безусловно, пользоваться информацией этой группы нельзя. Надо разобраться, что же там произошло. У нас есть два пути: либо законсервировать группу, пока не разберемся, либо включиться в игру, дабы обмануть противника и выиграть время для проверки. В данной сложной ситуации я предпочел бы второй путь. Вы, Петр Федорович, очевидно, такого же мнения?
– Конечно, Константин Иванович. Консервация группы встревожит дезинформаторов. А игра даст нам преимущества.
Самохин сел в кресло, хмурясь, сказал медленно:
– Да-а, консервация их встревожит… Значит, решено: ведем радиоигру через Зигфрида до тех пор, пока не закончим проверку. Какие у вас предложения по этой операции? – Опустив руки на подлокотники, Самохин выпрямился в кресле, внимательно взглянул на Анфилова.
– Я продумал несколько вариантов, товарищ генерал. Все, за исключением двух, пришлось отбросить. Швейцария сейчас – островок в оккупированной Европе, со всех сторон она обложена немецкими и итальянскими войсками. Пробраться туда трудно – границы заперты крепко. Но возможности у нас все-таки имеются.
Самохин кивнул седой головой, сухо покашлял в кулак.
– Давайте ваши варианты. Слушаю.
Анфилов изложил свой план операции. Для проверки положения в группе Зигфрида он предлагает послать опытного сотрудника Центра. Это капитан Рокотов, руководитель группы в оккупированной Франции, псевдоним Ришар, паспортная фамилия Шардон.

Глава вторая
Они подошли к узкой расселине между скал, и все трое присели на корточки в зарослях кустарника.
– Обожди здесь, брат, до границы двести метров, – тихо сказал Рокотову пожилой рослый крестьянин. – Покури, если хочешь. На той стороне не покуришь. – И, подмигнув, похлопал Леонида по плечу тяжелой рукой, как бы успокаивая.
– Мы быстро – не успеешь сигарету выкурить! – заулыбался щербатым ртом второй проводник, худой парнишка, совсем еще мальчик.
Ночь была лунная, и Леонид видел, как они бесшумно скользнули вниз по белой тропинке, петляющей среди скал, и исчезли в кустарнике. Кругом было тихо. Только блестел ручей и слышался плеск падающей воды. От каменных круч и деревьев тянулись синие тени. Рокотов посмотрел в сторону границы, которую ему предстояло перейти, но ничего не увидел, кроме гор и чащобы леса. Со слов проводников он знал, что на швейцарской территории вдоль границы протянуты проволочные заграждения и по ним пущен электрический ток, – перелезть через них практически невозможно. Однако люди священника нашли другой путь – сделали подкоп под заграждения и пользовались этой «кротовой норой», как они называли, для своих нужд. Теперь по этому подземному ходу проведут по просьбе кюре Леонида.
От настоятеля сельской католической церкви Рокотов и узнал, с какой целью здешние жители прорыли тайный лаз и почему пограничная стража на той стороне не воспрепятствовала этому. Оказывается, и те, и другие были заинтересованы в данном предприятии, имея от него материальную выгоду. Связи между местными крестьянами и швейцарскими пограничниками впервые установились, когда Франция была полностью захвачена гитлеровцами. Жизнь на оккупированной территории резко вздорожала, многие продукты и товары можно купить только на «черном рынке» за высокую цену. Городское население Франции голодало, а в свободной Швейцарии еще жилось сытно, как в мирное время. По инициативе какого-то предприимчивого мошенника начались сделки между здешними жителями и закордонными пограничниками. Пограничники передавали французам различные дефицитные товары – сигареты, консервы, шоколад и прочее – на взаимовыгодных условиях: треть – себе, остальное – для реализации на «черном рынке». Отправляясь в город, дабы продать излишек продуктов своего хозяйства, крестьяне обменивали заграничный дефицит на ценные вещи, получая от этого свой барыш. Сперва товар просто перебрасывался с той стороны через два ряда колючей проволоки. А когда объем контрабанды возрос, пришлось вырыть подземный ход сообщения. Сами заинтересованные лица, разумеется, этому новшеству не препятствовали, а на этой части французской земли, прилегающей к границе, в ту пору немецких солдат уже не было: почти вся Верхняя Савойя находилась под контролем отрядов маки. Подземным ходом сообщения со свободной нейтральной страной и стали с успехом пользоваться, когда возникала нужда спасти от расправы человека, преследуемого извергами-бошами, как сказал кюре.
…Укрывшись за огромным валуном, Леонид докуривал сигарету. Да, он подготовился к переходу границы как надо, вроде бы ничего не упустил из того инструктажа, который получил неделю назад. В радиограмме Центра было указано, как и что он должен делать. Охотничьи штаны и куртку швейцарского производства, именно поношенные и по его росту, купил у здешних крестьян, они же продали ему ружье. Ведь на той стороне он должен выглядеть как человек, приехавший сюда поохотиться. Разъятая двустволка, протертая насухо от смазки, была уложена в чехол, патроны – в патронташе. Леонид проверил карманы куртки: деньги и документы, удостоверяющие, что он, Жан Шардон, проживающий в Лионе и приехавший для лечения в одну из курортных клиник Швейцарии, были на месте. Теперь дождаться проводников – и в путь.
Пока дело у него идет без сучка и задоринки, как сказал бы по-русски Рокотов там, дома, в России, где он не был, как казалось ему, уже ох сколько лет! До священника мсье Пати он добрался благополучно. Правда, на пути из Лиона были две проверки, первая в поезде, вторая на станции, где он сошел. Во время последней могли произойти осложнения с непредсказуемыми последствиями, если бы у Леонида были поддельные документы. Но у него имелись настоящий французский паспорт с выездной визой в Швейцарию и врачебное свидетельство о необходимости соответствующего лечения.
По этому паспорту на имя Жана Шардона Леонид жил в Лионе последние несколько месяцев. Военный разведчик капитан Рокотов (Ришар) был переброшен сюда, в оккупированную зону Франции, по решению руководства Центра в период самых ожесточенных сражений под Сталинградом (до этого он работал в южной Германии под иной фамилией, имея надежное прикрытие). Центр располагал данными, что гитлеровское командование намерено перебросить на советско-германский фронт некоторые дислоцированные во Франции дивизии. Требовалось срочно установить номера и состав этих соединений, точное время их отправки на Восток. Задание поручили капитану Рокотову. Хорошо сочиненная легенда и авторитетные рекомендации помогли ему устроиться коммивояжером в солидную лионскую фирму по продаже медицинских инструментов. Эта работа предоставляла Леониду возможность ездить по городам оккупированной страны, открывала двери различных служебных кабинетов, помогала завязать полезные знакомства в немецких военных учреждениях и госпиталях, поскольку кривая спроса на медицинское оборудование, инструменты в канцеляриях вермахта неуклонно ползла вверх. В этих ведомствах и госпиталях Рокотову удавалось по крупицам собирать нужную информацию. Сведения о передислокации фашистских дивизий на Восток были своевременно пересланы в Центр по радио.
За годы работы во вражеском тылу Леонид приучился обеспечивать свои действия максимально правдивыми объяснениями или документальным подтверждением, а при внезапной критической ситуации иметь, кроме того, про запас нечто такое, что давало ему полное алиби. Именно подлинные документы, а также небольшая посылочка для одного влиятельного чиновника спасли его и на этот раз.
На железнодорожной станции в департаменте Савойя, где, по плану операции, Рокотов сошел с поезда, он подвергся вторичному контролю. Облавы и проверки документов гитлеровцы устраивали здесь часто, так как неподалеку находился район боевых действий карателей против французских партизан. Со станции Леонид должен был пройти в деревню и встретиться в церкви с католическим священником мсье Пати. Но на платформе его остановил военный патруль.
Два солдата с автоматами на ремнях, перекинутых через шею, и офицер в черном эсэсовском мундире с серебряным погончиком на плече преградили ему путь.
– Проверка документов, мсье, – сказал лейтенант, кинув два пальца к лакированному козырьку фуражки. – Предъявите ваши документы!
Рокотов достал из кармана пиджака паспорт и врачебное свидетельство о болезни. Немец долго рассматривал на последней страничке паспорта штамп с выездной визой. Не отдавая документов, прищурившись, эсэсовец спросил:
– Судя по медицинскому свидетельству, господин Шардон, вам рекомендовано пройти курс лечения в клинике, не так ли?
– Совершенно верно.
– Почему же вы не едете за границу, а оказались здесь? Здесь ведь не место для лечения! – Офицер усмехнулся, не спуская с него изучающего взгляда.
Леонид предвидел возможность такой проверки и был готов к ней.
– До выезда за границу, господин лейтенант, я должен выполнить одно поручение, – спокойно ответил он. – Мне необходимо повидать префекта полиции этого города мсье Молижона, чтобы передать посылку от его старого приятеля мсье Фуше, полицейского чиновника города Лиона. Вот, прошу убедиться! – И, распахнув свой большой кожаный чемодан, Леонид вынул увесистый пакет в оберточной бумаге с написанным адресом и фамилией префекта (тут все было подлинно: Рокотов-Шардон, бывший в весьма тесных отношениях с мсье Фуше, в застольной ресторанной беседе сам предложил инспектору закинуть попутно посылочку с дефицитной снедью его доброму старому приятелю, услуга, мол, пустяковая, коль он все равно будет проезжать мимо этого города).
Лейтенант повертел в руках тяжелый сверток, перевязанный несколько раз крест-накрест бечевкой, немного подумал, но вскрывать не стал. Уложив обратно посылку в чемодан и принимая от эсэсовца свои документы, Леонид говорил с легкой, как бы извиняющейся улыбкой:
– Если бы не эта просьба уважаемого мной человека, господин лейтенант, я бы не тащился сюда местным поездом, а сел бы в экспресс и сегодня же был за границей, тем более что времени у меня для этой поездки маловато. А теперь, увы, я попаду на скорый только завтра!
Офицер, по-видимому, был разочарован. Однако, желая довести до конца свою роль, он приказал солдату из патруля проводить мсье Шардона в полицейское управление и удостовериться, действительно ли посылка предназначается для господина префекта. Леонид вручил в присутствии сопровождающего сверток полицейскому чиновнику вместе с коротким письмом от его лионского друга, выслушал слова благодарности и извинения за неприятный инцидент и принял приглашение переночевать в доме префекта. А за ужином они с хозяином выпили несколько рюмок отличного «Мартини», извлеченного из присланного пакета, в котором оказалась еще одна бутылка коньяка, шоколад, немецкие галеты и сыр рокфор.


Поутру Леонид простился с гостеприимным префектом, послонялся по городку, проверяя, нет ли за ним слежки, потом, купив билет, сел в скорый поезд Лион – Берн. Уезжать далеко от этих мест ему не следовало: хотя для встречи с товарищем за кордоном выделялись запасные дни, Центр просил приступить к операции как можно скорее. Убедившись, что «хвоста» за ним нет, Рокотов сошел с поезда на первой же остановке. Теперь у него уже не было никакого алиби на случай очередной проверки, если зададут вопрос, почему он возвращается назад, так и не доехав до пограничного контрольно-пропускного пункта. При посадке на встречный пассажирский Леонид уже заготовил убедительное объяснение и знал, как поступить дальше. Он миновал злополучный городок, где удачно «сыграл» на посылке, и на следующей станции сдал в камеру хранения свой массивный дорожный чемодан (потом его заберет кто-то из людей священника). Рокотову предстояло сделать изрядный крюк, прежде чем достичь нужной деревни, тайком обходя лесом все населенные пункты. На этот раз происшествий не случилось. Сильный и жилистый, Леонид отмахал два десятка километров по бездорожью довольно быстро.
Сельского священника он застал у гроба с усопшим – кюре служил заупокойную мессу. Крохотная церквушка была полна людей, возле гроба толпились в черных одеждах родственники покойного. На вошедшего Леонида никто не обратил внимания. Из сказанных полушепотом слов соседей он понял, что отпевают молодого парня, односельчанина, застреленного в городе при гестаповской облаве на базаре. Когда месса окончилась, Рокотов подошел к кюре, назвал себя, сказал, от кого он, и произнес две условленные фразы. Мсье Пати, сухонький, с седым клинышком бородки, но совсем не старым, энергичным лицом, быстро ощупывал пришельца живыми карими глазами. Потом удовлетворенно, светло заулыбался, однако улыбка кюре предназначалась не столько Леониду, сколько была отражением каких-то его мыслей.
В небольшой жилой церковной пристройке, где обитал в одиночестве священник, они обо всем переговорили. В беседе, когда заходила речь о тяготах оккупации, об унижении народного духа, кюре не мог сдержать своего гнева, видно было, что ненависть к нацистским насильникам переполняет его. Он не скрывал от мсье Шардона, посланного его личным другом, что исподволь научает свою паству неповиновению оккупантам и поощряет тех из своих прихожан, кто не боится помогать восставшим маки. Сам же он давно оказывает приют тем, кого преследуют боши, кто ищет у него защиты.
– Я многих переправил через границу, мсье. – Живые карие глаза кюре блестели и от возбуждения, и от выпитой деревенской «сливянки». – Среди них были разные люди, но не было ни одного предателя! Истинно так! – Мсье Пати перекрестился быстро, словно отмахнулся. – Вас проведут честные французы! Это ничего, что они занимаются контрабандой – ведь они бедняки, им надо кормиться, – зато дело творят хорошее, богоугодное: помогают ближнему своему спастись от рук кровавых убийц.
Следующим утром кюре познакомил Рокотова с рослым пожилым крестьянином по имени Мишель (тем самым, что ушел теперь к границе вместе с мальчиком). Он оказался угрюмым, несловоохотливым, но опытным и спокойным проводником. Ночью они втроем – Мишель взял с собой сына Пьера – глухими охотничьими тропами обошли посты карателей, оцепивших весь лесной район, и вышли в нужное место.
Подготовительный этап операции прошел сравнительно гладко. Завтра, пятого мая, то есть уже сегодня (Леонид взглянул на часы, стрелки показывали без четверти час), он должен быть за кордоном – там его ждут… Он погасил сигарету о камень, прислушался… Нет, не идут. Но тут же заметил мелькнувшую в кустарнике фигурку, и через минуту на тропинке у ручья появился поднимающийся к нему мальчик.
– Небось, заждался? – сказал Пьер, растягивая в улыбке широкий рот с щербатыми зубами. – Когда волнуешься, время ползет, как улитка, по себе знаю. Все готово. Пошли! Отец ждет нас. Сегодня на той стороне на постах наши ребята.
Рокотов поднял с земли зачехленное ружье, перекинул ремень за плечо, и они пошли, Пьер впереди, он на пару шагов сзади. Рослый Леонид был на две головы выше юного проводника.
Проворно шагая и прыгая через камни, мальчик все время вертел головой, посматривая по сторонам и оглядываясь назад, чтобы убедиться, не отстал ли его спутник. По уверенности, с какой двигался Пьер, было ясно, что он здесь не в первый раз. Вдруг мальчик резко остановился. Леонид едва не столкнулся с ним.
– Пригнись – вон ты какая каланча! – шепотом сказал Пьер. – Тут надо пройти малость лощиной, с той стороны могут увидеть, кому не надо. Луна-то, как фонарь, светит! – И он исчез на повороте тропы, за скалой.
Леонид, скинув ремень с плеча и перехватив в руку чехол с ружьем, пригнулся, как мог, и последовал за проводником. Они быстро пересекли открытое место – только мелькнули по камням их кривые тени – и нырнули в кустарник, прошуршав ветками. И почти сразу, сделав несколько бесшумных шагов, Пьер опустился на корточки.
– Садись. Пришли, друг.
Рокотов присел, оглядываясь. Перед ним в склоне горы, заросшей густым подлеском, зияла дыра диаметром с метр. Рядом валялись крупные камни, которыми ее закрывали. Сбоку послышался шорох, и Леонид увидел вылезшего из кустов Мишеля. Рослый крестьянин быстро подсел к ним и, приставив ребром ко рту широкие ладони, подражая филину, глухо прокричал:
– Ух! Ух! Ух!
С той стороны границы проухали дважды.
– Полезешь с Пьером, – тихо сказал Мишель, – я буду здесь. На той стороне, как вылезешь, сразу уходи подальше. Пограничник – наш парень. Когда ты пройдешь, он закроет нору. Даст мне сигнал, что все в порядке. Он ждет. Удачи тебе, брат! – Мишель скупо улыбнулся и похлопал Леонида по спине.
«Кротовая нора» оказалась довольно просторной, шире, чем входное отверстие, и, хотя разогнуться в ней было нельзя, на четвереньках передвигаться можно было свободно, не задевая стен и потолка. Тянуло сыростью и холодом, но земля была сухая. Проворный маленький Пьер быстро полз впереди. Леониду пришлось передвинуть зачехленное ружье на грудь, и теперь оно качалось на ремне под ним, мешая движениям. Впереди появился слабый свет, обозначивший фигурку Пьера.
– Все, приехали, – прошептал Пьер.
У выхода нора была прорыта пошире, и они вдвоем смогли уместиться рядом. Прислушались… Тихо.
– Гляди не кури! – озабоченно сказал мальчик. – Потерпи до рассвета.
Леонид серьезно сказал:
– Да уж постараюсь.
– Ну, будь здоров!.. Может, еще увидимся. – И он похлопал Леонида по спине, как отец.
– Спасибо тебе, дружок. Ползи назад, ты свое сделал.
– Не, я подожду. Отец велел. Ну, иди… Рокотов вылез наружу и лег ничком на траву, прислушиваясь. Потом осторожно приподнялся, огляделся. Полная луна ярко освещала окрестные лес и горы, от них тянулись размытые тени. Тот же холодный, строгий пейзаж, а земля уже швейцарская. «Как все условно в мире», – невольно подумал Леонид. И в эту минуту увидел позади себя, метрах в сорока, высокие колья с натянутой на них колючей проволокой. Заграждения, обозначавшие пограничный рубеж, уходили вправо и влево, то теряясь из вида среди деревьев и кустарника, то выползая на оголенные скалистые кручи.
Все это длилось, вероятно, не более минуты – как вылез из норы, как лег ничком и осмотрелся, – но сколько мыслей и чувств родилось в нем и погасло за один миг! Он взглянул через плечо назад. В черном зеве подземного хода бледным пятном маячило лицо Пьера. Леонид пружинисто вскочил на ноги и, закидывая за плечо ремень ружья, бросился бежать длинным мягким шагом, не смотря по сторонам, а только под ноги, думая лишь о том, как бы не оступиться в неверном свете луны, не упасть. Отбежав немного в лес, он остановился и послушал ночь. Где-то шумела вода, падая с высоты и разбиваясь о камни. И больше ни звука. И вдруг неподалеку резко крикнул филин. Через промежуток с французской стороны трижды проухал Мишель.
Леонид вынул из чехла ружье, соединил приклад со стволом. Посмотрел на часы – до назначенной встречи с Папашей было еще много времени. Он стряхнул с куртки и штанов прилипшие травинки и землю, подтянул высокие охотничьи сапоги. Сориентировался, намечая себе путь. Высоко в небе над лесом и окружающими горами сияли серебром вечные снега вершин Монблана. Вид у прославленного исполина был царственный. Казалось, он стоит совсем рядом. Леонид определил направление на Женеву. Пройти он должен не более трех километров.
Дощатый транспарант с гербом – широкий белый крест на красном поле – и надписью «пограничная зона» Рокотов отыскал без труда. Рядом журчал ручей, а за ним – два огромных камня-близнеца. Здесь кончалась пограничная зона. Приметы места встречи, сообщенные в инструктаже Центра, в точности совпадали. Теперь надо подождать до шести утра.
Отойдя в сторону от камней-близнецов, Леонид забрался в густой подлесок и сел на траву, опершись спиной о ствол сосны. Ружье и чехол положил возле.
Как было указано в радиограмме Центра, необходимые отметки в паспорте обеспечит ему Папаша: при встрече Леонид передаст этому человеку свой паспорт. В случае непредвиденных обстоятельств, если по какой-то причине их свидание не состоится, у Рокотова имелся запасной вариант: прибыв в Женеву, он явится по адресу, который дал Центр. Но тогда ему придется жить тайно, что в военное время опасно и значительно осложнит операцию.
Конечно, можно было попытаться попасть в Швейцарию обычным путем: официально запросить въездную визу для лечения пошатнувшегося здоровья – справка о болезни у Леонида есть. Однако это слишком рискованно. Даже если ему разрешат въезд, такая процедура чревата серьезными последствиями. Во-первых, любой приезжий из другой страны обязан зарегистрироваться в полицейском отделе для иностранцев, а это не исключает, что за Рокотовым-Шардоном будет установлено наблюдение. Во-вторых, нет никакой гарантии, что он беспрепятственно пройдет введенную сейчас гитлеровцами на границе строжайшую проверку документов, как нет также уверенности, что швейцарская полиция не запросит петеновскую полицию, работающую в тесном контакте с гестапо, что представляет собой мсье Жан Шардон… Да. Анфилов правильно спланировал переход границы. А дальнейшее теперь зависит от Папаши. В инструкции Центра, которую Леонид получил, человек, встречавший его здесь, назывался только этим псевдонимом.
…Вырвавшееся из-за гор солнце брызнуло слепящими лучами, ярко озарив и лес, и скалы, и далекие, до того скрытые в утреннем тумане очертания крошечных домиков лежащей в долине деревни. Глетчеры Монблана нестерпимо сверкали. Леонид с наслаждением повалился на траву, глядя в чистое небо. Теперь он может немного расслабиться, просто вот так полежать, это необходимо. Но немного. Потом лучше походить по лесу, размяться, умыться. Вода в ручье ключевая, холодная, вмиг взбодрит…
Утираясь платком, Леонид расслышал сквозь щебетание и посвистывание птиц легкое покашливание. Он тоже покашлял в кулак, указывая идущему направление. Из густого орешника выбрался мужчина с двустволкой в руках и остановился, всматриваясь в долговязого незнакомца в альпийской шляпе и охотничьем костюме. Затем неспешным валким шагом человек направился к Леониду. Он был низенький, крепко сшитый, с внушительными кулаками и лицом рабочего. В зубах зажата потухшая кривая трубка. Одет в куртку и штаны, какие носят охотники в Альпах.
Приблизившись, мужчина сказал, не вынимая трубки изо рта, со знакомым Леониду марсельским выговором:
– Доброе утро, мсье. Удачной охоты!
– Спасибо. Вам – также, – ответил Леонид по-французски.
Они смотрели пристально друг на друга. На широком, посеченном морщинками лице пришельца лежало выражение простоватости и дружелюбия, в рыже-седых прокуренных усах таилась улыбка, а черные глазки под кустиками бровей остро блестели.
– Не желаете ли, мсье, угоститься табачком? Вы, наверно, такого не пробовали. – И охотник с ленцой вынул из кармана куртки серебряный портсигар.
– Благодарю. Я курю только сигареты. Нельзя ли взглянуть на ваш портсигар?
– Пожалуйста. Старинная вещичка – от моего Деда.
Это были слова пароля, по которому они должны опознать друг друга. Леонид, улыбаясь, протянул товарищу руку. Тот пожал ее с ощутимой силой.
– Меня зовут Ришар, – назвался Леонид.
– Папаша.
– Вам привет из Центра.
– Спасибо. На днях получил оттуда радиограмму для вас, – сказал Папаша. – А теперь пойдемте. Надо подстрелить что-нибудь для отвода глаз. Я тут знаю хорошие местечки. По дороге поговорим.
Зарядив ружья, они пошли лесом, отыскивая полянки, где кормятся рябчики. Папаша шел впереди валкой, как будто ленивой походочкой, но Леониду не приходилось сбавлять своего привычного широкого шага. По временам низенький крепыш оглядывался на напарника, прикладывая толстый палец к губам. Затем, посвистывая в манок, по-кошачьи крался между стволами на ответный свист рябчика, держа двустволку наготове. Через минуту раздавался выстрел. и очередной пернатый трофей отправлялся в охотничью сумку Папаши. К концу охоты на двоих у них набралось с десяток рябчиков.
– А теперь мне нужен ваш паспорт, чтобы сделать в нем отметку, как это полагается у порядочных людей. Не беспокойтесь, все будет чин по чину! – Крепыш подмигнул Леониду насмешливым черным глазом.
Закинув за плечи ружейные ремни, они стали спускаться по петлявшей среди камней тропинке в долину, к лежавшей внизу деревне.
– Сейчас нам самое время познакомиться как следует, благо мы одни, – сказал Папаша, остановившись и присаживаясь на гладкую каменную глыбу. – Садитесь, мсье Шардон, передохнем. – Полистав и внимательно осмотрев паспорт гостя, он произнес: – Паспорт и виза у вас, как я вижу, настоящие – это хорошо!
– Да, и паспорт и виза настоящие. Товарищи позаботились, – с улыбкой ответил Леонид. – Можете не сомневаться.
– Да я и не сомневаюсь! Подделку сразу бы отличил, ведь я по профессии таможенник. Служу в пограничной таможне, звание – капрал. Зовут меня Луи Фонтэн.


Когда они продолжили спуск по косогору, Фонтэн объяснил, что предстоит сделать дальше.
– В деревне мы зайдем к одному крестьянину – человек надежный, мой старый дружок, – говорил Луи, пропустив Леонида вперед и шагая за ним по узкой тропке. – Вы, Жан, побудете в этом доме, а я съезжу в Женеву, поставлю нужные отметки в вашем паспорте. Тогда вы спокойно можете ездить по стране и проживать в гостиницах как иностранец, не нарушая законов военного времени, – дело это серьезное, ну, да вы сами знаете! Паспорт я вам верну сегодня. Потом мы поедем дальше, но как совершенно незнакомые люди.
– Я получил по своему каналу такое же указание, Луи, – отозвался Рокотов.
– Так вот, Жан. В городе, на квартире, – адрес я сейчас дам – вы переоденетесь, купив костюм и прочее, а затем переберетесь в гостиницу, потом мне позвоните. Как велено Центром, с этого часа я поступаю в ваше распоряжение.

Глава третья
Договорившись накануне со своим таможенным начальством, Фонтэн на следующий день взял отпуск в счет не использованного им отдыха в прошлом году (тогда, по сведениям швейцарской разведки, ожидалось вторжение в страну германских войск, и всякие отпуска для военнослужащих были отменены) и отправился в Лозанну. Жене он сказал, что едет по делам, и она, верившая мужу во всем и приученная к его внезапным отлучкам, которые, правда, случались нечасто, не стала расспрашивать, только попросила известить ее, если он надолго задержится.
Рокотов, прибывший в Лозанну утренней электричкой, сообщил Луи по телефону, что занял № 83 в гостинице «Централь-Бельвю». После этого Фонтэн связался по междугородной с другим лозаннским отелем и заказал комнату для себя. Они будут жить с мсье Шардоном по соседству, но в разных местах, как совершенно незнакомые люди, и вместе с тем при необходимости смогут переговорить.
«Центр напрасно так беспокоится за меня», – думал Луи, входя в вагон лозаннской электрички. Свою роль он прекрасно отрепетировал – не первый год этим занимается. Сколько людей прошло через его руки! Кого-то он переправлял через границу, кого-то укрывал от слежки, кому-то доставал надежные документы. Одни уходили, появлялись другие – смелые товарищи, единомышленники по борьбе. И каждому он помогал, а сам оставался в тени. Фонтэн отлично сознавал – и без напоминаний Центра – важность своей работы для общего дела и потому стремился не запятнать служебную репутацию, быть на лучшем счету у таможенного начальства женевского кантона. А когда получал очередное задание Центра, Луи, наделенный природной хитростью, пускал в ход такие лисьи уловки, пользуясь приобретенными знакомствами с влиятельными чиновниками, что всегда добивался, чего хотел.
…Сидя у вагонного окна, Фонтэн рассеянно глядел на Женевское озеро, по берегу которого мчался электропоезд. Он посасывал свою кривую трубочку, в задумчивости не замечая, что она погасла и седой пепел сыплется на его шевиотовый костюм, купленный по настоянию жены ко дню его рождения незадолго до войны. То ли воды голубого озера, то ли мысли о прожитом подтолкнули память Луи и увели его далеко, далеко. Вспомнились детские годы, отрочество, когда он, деревенский мальчишка из-под Марселя, с ватагой сверстников купался и играл на берегу теплого синего моря, с восхищением глядел на большие корабли у горизонта и мечтал стать матросом, чтобы уплыть в Индию или другую сказочно незнакомую страну. И упрямый паренек вопреки родительской воле стал матросом. Но детская мечта не сбылась: Индии он не увидел. Походив два года на рыбачьих парусниках вдоль побережья, юноша нанялся кочегаром на пассажирский пароход, курсирующий между Марселем и Неаполем. Однако ему удалось совершить только несколько рейсов: Луи призвали на службу в военно-морской флот, так как началась первая мировая война и вся французская молодежь была поставлена под ружье. До конца войны Фонтэн прослужил орудийным наводчиком на крейсере. А потом с морем пришлось распрощаться навсегда: ранение, полученное в одном из боев, пошатнуло здоровье, и Луи списали на берег. Его не брали даже матросом на суда местных марсельских линий. Тогда он, не желая расставаться с морем, стал докером.
Когда в Испании вспыхнул мятеж франкистских генералов и против республики началась итало-германская агрессия, старшие товарищи из профсоюза докеров поручили Фонтэну важное дело. В порту Луи возглавлял одну из бригад грузчиков, поэтому знал многих членов экипажей судов, заходивших в марсельскую гавань. Ему были известны все закоулки порта, все кабачки и тайные притоны. Половина портовых рабочих и служащих была в приятельских отношениях с общительным, любящим шутку Луи: А потому ему не стоило больших хлопот прятать от полицейских ищеек прибывающих в Марсель добровольцев, чтобы затем с помощью знакомых матросов и боцманов тайно переправлять их в трюмы кораблей, уходивших в Испанию.
В Лозанне Фонтэн вышел из вагона на перрон. Набив табаком свою трубочку, прикурил и с дорожным чемоданчиком стал подниматься по бесчисленным лестницам, которые вели в верхнюю часть города. Там находились гостиница «Централь-Бельвю», где проживал теперь Ришар-Шардон, а неподалеку – отель, в котором Луи заказал номер.
Резко зазвонил телефон. Леонид снял трубку. Послышался хрипловатый голос:
– Мсье Шардон? Добрый день! Вам привет от вашего Папаши. Да, я только что прибыл, уже устроился в гостинице.
Через четверть часа они встретились в условленном месте.
В отглаженном шевиотовом костюме, с торчащей изо рта трубочкой под рыжевато-прокуренными усами Луи был похож на зажиточного крестьянина, приехавшего в город повеселиться.
Рокотов решил, что сейчас пора посвятить Фонтана в замысел операции, и рассказал ему все, что имел право рассказать.
– Сегодня я приступаю к проверке Зигфрида, – закончил Леонид. – Сперва нужно убедиться, все ли в порядке в этом звене цепочки, а потом подумаем, как действовать дальше.
– Вы предварительно позвоните Кинкелю или пойдете к нему без предупреждения? – спросил Фонтэн, взглянув снизу в худое лицо товарища.
– Ни то, ни другое. Я хочу сначала понаблюдать за самой виллой и ее хозяевами. Кто входит туда, кто выходит. Так сказать, ознакомиться с обстановкой. Осторожность не помешает.
Дом Кинкелей Леонид нашел по номеру на воротах и их фамилии на почтовом ящике с висячим замочком. Дача эта мало чем отличалась от соседних владений. Вилла в два этажа, насколько можно было разглядеть с улицы через решетчатые ворота и калитку, стояла в большом старом саду, ее белые стены наполовину прикрыты кустами, кронами буков и елей; перед фасадом кусты роз и еще какие-то цветы; между деревьями посыпанные гравием дорожки, зеленые полянки; от гаража к воротам ведет асфальтированный выезд. Двухметровый кирпичный забор скрывал остальную часть территории, и Леонид не мог определить, есть ли сейчас кто-нибудь на участке или хозяева в доме.
Рокотов прошел мимо ворот с видом человека, отыскивающего нужный адрес. И успел многое заметить: влажный след от автомобильных шин за воротами на асфальте, не запертый на замок гараж, пустой почтовый ящик, без газет и писем, – значит, кто-то из супругов или оба сейчас дома.
Он прошелся по пустынной улочке, вдоль таких же кирпичных оград с виллами, посматривая вокруг и думая о том, где бы отыскать место, откуда удобно понаблюдать за домом Кинкелей. Разумеется, исподволь. Ходить взад-вперед не годится.
Кое-где на улице у оград стояли автомобили – их владельцы, очевидно, заехали сюда ненадолго. Машина! Вот замечательное укрытие! Нужно такси.
Минут через двадцать Леонид подкатил в «Пежо» к вилле, расположенной против дома Кинкелей. Остановив машину так, чтобы видны были сквозь стекло калитка и решетчатые ворота этого дома, он сказал шоферу, что хочет подождать приятеля, который обещал быть здесь через полчаса.
– Как вам будет угодно, мсье, – любезно сказал владелец такси и, достав очки, принялся читать вечернюю газету.
А Леонид с рассеянным видом уставшего человека рассматривал купленный по пути иллюстрированный журнал. Людей на улице почти не было, а те, что проходили, не обращали ни малейшего внимания на стоявшее у обочины такси.
На участке Кинкелей, за оградой, вдруг раздались яростный лай, рычание и хрип рвущегося на привязи пса. Потом послышался успокаивающий женский голос, и все стихло. «Что там? – подумал Леонид. – Да, собака у них есть. Кажется, ньюфаундленд… Ньюфаундленд на цепи? Почему? Или теперь у них другая собака? Сколько злобы было в лае – кто-то дразнил? Не свои же. Посторонний? Гость? А голос чей? Голос женщины – не дочери же их девятилетней принадлежит этот ласковый, грудной голос. Очевидно, вышла успокоить пса хозяйка. Вера Сергеевна Кинкель, жена Герберта. Его связная. Псевдоним «Анжелика». Она русская, по отцу, но мать у нее француженка. Да, это скорее всего она…»
Помимо словесного портрета супругов, по которому Рокотов мог легко опознать обоих Кинкелей, предусмотрительный Анфилов сообщил ему ряд житейских деталей, могущих пригодиться на первых порах при знакомстве с лозаннским радистом.
Прошел почтальон с кожаной сумкой, в форменной фуражке. В ящик Кинкелей у ворот опустил газету, конверт и позвонил, нажав кнопку на столбе. Известил хозяев, что пришла почта. Вот теперь кто-нибудь из них появится. Как будто кто-то идет там, за оградой. Звякнула щеколда, калитка отворилась…
Леонид увидел среднего роста блондина с несколько впалой грудью и ссутуленными плечами. Длинные волосы аккуратно зачесаны. Очки. Крупный нос. На безымянном пальце правой руки обручальное кольцо. Одет он был по-домашнему: рубашка с расстегнутым воротом, туфли-шлепанцы. Да, судя по описанию Центра, это, безусловно, профессор Герберт Кинкель – «Зигфрид».
Блондин внимательно посмотрел в сторону стоявшего такси – дольше, чем следовало незаинтересованному человеку, и стал отпирать замочек на почтовом ящике.
Леониду показалось, что профессор чем-то взволнован или кого-то ждет. Или боится полицейской слежки? Возможно. На вилле – радиопередатчик. Ладно. Не строй догадок. Для того ты и послан сюда, чтоб разобраться.
Кинкель, вынув из ящика письмо и газету, ушел, затворив за собой калитку. На этот раз он даже не повернул лица в сторону такси.
Леонид взглянул на часы. Он торчит здесь уже больше тридцати минут. Пора уезжать… Из окон второго этажа Кинкелю хорошо видна машина на противоположной стороне улицы. Не исключено, что он наблюдает. Не надо беспокоить его раньше времени – неизвестно, какую роль играет сейчас профессор. Да и хозяин «Пежо» за рулем что-то стал ерзать на своем сиденье: уже дважды вопросительно посмотрел на клиента, но пока молчит.
В этот момент мимо быстрым шагом прошел, насвистывая, парень в рабочем комбинезоне. Он появился сзади, из-за такси. В руке у парня был чемоданчик, другой рукой он придерживал моток проволоки, повешенный на плечо. У калитки Кинкелей рабочий остановился и позвонил. Похоже, хозяева вызвали водопроводчика. Вот для кого в любой час дня и ночи открываются двери всех домов, богатых и бедных. – для обыкновенного водопроводчика! Стоп!
Это, кажется, идея. Нет, нет, водопроводчик или почтальон не годится: они слишком частые гости, обслуживают только этот район, все их знают в лицо. Нужно помозговать. Попасть в дом Кинкелей – но под видом кого?
А вот и супруга! Да, вроде она, Вера Сергеевна. Леонид прикрыл лицо раскрытым журналом – успела ли она рассмотреть его в кабине? Вряд ли: уже смеркается, в кабине темно. Крупная, статная женщина с русыми локонами до плеч, в летнем платье на миг показалась в калитке, что-то сказала парню-слесарю и впустила его за ограду. Но она успела бросить взгляд на такси, быстрый, как бы между прочим. Сам Кинкель не вышел. Послал жену. Значит, им оттуда видна машина. Ну, это не столь важно. Важно другое: удалось ли им увидеть лицо Леонида, узнают ли они в том визитере, который явится в их дом, – надо еще решить, кого Леонид будет изображать, – пассажира, сидевшего в такси?
В обусловленное время Рокотов встретился с Фонтэном. Они поужинали в маленьком ресторанчике, из предосторожности не разговаривая о делах. А когда вышли на свежий воздух, окунулись, как в воду, в ночную тьму улиц.
Леонид рассказал Луи о своих наблюдениях и о том, каким путем он хочет проникнуть в дом радиста для предварительного контроля. Они обсудили эту возможность и пришли к заключению, что лучше всего подойдет роль монтера службы электросети: эти рабочие обслуживают не один какой-то район, а всю Лозанну, следовательно, жильцы квартир не могут помнить их всех в лицо. Что же касается познаний в электричестве, то в бытовой, проводке и счетчиках Леонид разбирается. Завтра Луи достанет для него рабочую куртку и нужный инструмент – в городе есть лавочки, которые торгуют всякой всячиной.
Утром в спецодежде электромонтера, с необходимыми принадлежностями в чемоданчике Рокотов явился к Кинкелям. Позвонив, Леонид сказал открывшей калитку Вере Сергеевне, что он из городского отдела энергосети, ему велено проверить в их доме состояние электропроводки и счетчики, так как в этом районе зарегистрирована большая потеря электроэнергии. Для вящей правдоподобности он сначала побывал в соседних виллах и осмотрел бытовую сеть там; теперь, возникни у супругов какие-либо сомнения, они могут позвонить в любой из ближайших домов и убедиться, что монтер приходил не только к ним.


Вера Сергеевна, скользнув по монтеру безучастным взглядом, провела его в дом. Идя за хозяйкой по аккуратной гравийной дорожке, Леонид невольно вздрогнул, когда из-за дерева с рычанием выскочила огромная черная собака и вскинулась на дыбы, хрипя на цепной привязи. Гулкий лай огласил окрестность.
– Простите, я забыла предупредить вас, что у нас злой пес, – дрогнувшим голосом проговорила хозяйка. Она сказала собаке несколько тихих, ласковых слов. Та успокоилась, отошла и легла под деревом у своей будки.
Это был красивый черный ньюфаундленд. Могучего сложения пес лежал сейчас на траве, сунув между мохнатых лап лобастую голову. Большие коричневые глаза собаки смотрели на пришельца пристально и вроде бы с печалью. «Что за нелепая причуда – сажать на цепь добряка-ньюфаундленда? – с удивлением подумал Леонид. – Добрее его среди других пород не сыщешь собаки, разве что сенбернар».
Из чувства такта Леонид не стал высказывать своего недоумения, наоборот, желая польстить хозяйке, похвалил сторожевой инстинкт пса и его послушание. Женщина, обернувшись, бросила на монтера быстрый, испытующий взгляд. Значение этого взгляда он тогда не совсем понял (в ее прозрачных серых глазах была смесь чувств и даже, кажется, боль). Но подумал, что она расценила его похвалу как насмешку, потому что мадам Кинкель никак не откликнулась на приятные для владелицы собаки слова.
Он пробыл у Кинкелей недолго, минут пятнадцать. Работа контрольного монтера не могла занять много времени, но и этого на первый раз было вполне достаточно, чтобы оглядеться в доме радиста. Леонид проверял действие электросчетчиков, качество наружной и внутренней проводки, переходил из комнаты в комнату, поднимался на второй этаж виллы и спускался опять вниз. Мимоходом отметил, что из верхних окон действительно, как он и предполагал, отлично просматривается значительная часть улицы. А в просторной угловой комнате наверху – кабинете, увидев на полированном столике прекрасный многоламповый приемник немецкого производства, Рокотов понял, что именно с его помощью Зигфрид получает радиотелеграммы из Москвы. Профессор сидел здесь же, на диване, с газетой в руках. Он только взглянул на вошедшего монтера, поздоровался и больше уже не обращал на него внимания.
И еще одну любопытную деталь отметил про себя Леонид: госпожа Кинкель не сопровождала монтера в его хождениях по вилле, как это было в других домах, где за ним по пятам следовали почтенные дамы или служанки. Вера Сергеевна, казалось, не интересовалась, чем там занимается рабочий-электрик и где он находится в данную минуту. Но стоило ему сойти по ступенькам к подвальной двери, как она появилась на площадке лестницы и любезно сказала:
– У нас эта дверь заперта, мсье. Вам что-нибудь там нужно? Эта проводка для освещения. Она в исправности. Но мы редко пользуемся подвалом. – И голос ее был в тот момент ровен, даже любезен, ни тени волнения…
Но опять же эти подробности Леонид восстановил после, когда уже знал, что произошло здесь. А тогда он почти не придал значения этой обычной в общем-то доглядности хозяйки богатого дома. Он потрогал массивный висячий замок на дверях погреба и. пробормотав, что ему нет нужды туда заходить, раз мадам говорит, что проводка в порядке, поднялся по лестнице наверх. Правда, его несколько удивила несообразность между словами Веры Сергеевны и тем, что он успел рассмотреть. В подвал тянулись, кроме старого электрошнура, безупречно проложенные умелой рукой по ступенькам три тонких провода в новенькой изоляции. Зачем столько проводки для осветительных ламп, даже если их в подвале несколько?
То главное, что сильно встревожило Рокотова, а затем Фонтэна, дав им понять, что дело, видно, нешуточное, произошло, когда Леонид вышел из дома Кинкелей и уже направился в сопровождении хозяйки к калитке. На повороте дорожки он вдруг заметил боковым зрением или, может, почувствовал, как по лицу его мелькнул солнечный зайчик. Леонид невольно обернулся в сторону виллы. И сразу увидел в проеме распахнутого окна второго этажа человека с нацеленным на него фотоаппаратом. Человек тотчас же повернулся спиной и скрылся. Значит, это блеснула линза объектива. Вероятно, он успел сделать снимок. В ту комнату косо падал солнечный свет, и Леонид успел разглядеть за эти две-три секунды, что стоявший у окна был высокий мужчина в очках, по-видимому, с позолоченной оправой, потому что она желто сверкнула. На профессора он был не похож: во-первых, лицо, во-вторых, очки. У Кинкеля стекла в черной роговой оправе.
Шедшая впереди Вера Сергеевна, кажется, ничего не заметила. Или делала вид, что не заметила. Знала ли она, что его будут фотографировать? И зачем нужно снимать обыкновенного электромонтера? Что могли заподозрить Кинкели? Где он допустил промах? Может, агенты здешней секретной службы «сели ему на хвост» и ведут от самой границы? Полиция или контрразведка? В доме нашего радиста?! Чепуха! Неужели Кинкель… А может, Папаша ведет двойную игру? Нет, быть не может! Надежный товарищ. Брось, милый, брось! Ты отлично знаешь: в нашем деле бывает всякое. Идет борьба, борьба не на жизнь, а на смерть – кто кого! Тебе это знакомо. Соберись, будь начеку. Начинай распутывать. Но осторожно.
Рокотов уходил со смутным предчувствием беды. У него есть серьезный противник – это несомненно. Затаившийся, опытный враг.

Глава четвертая
Леонид любил и умел рисковать. Еще в Испании товарищи удивлялись его дерзости в операциях. Начальство же иногда хвалило, когда дело венчалось успехом, иногда поругивало, когда удачливость изменяла молодому разведчику. Но тут на одной отваге далеко не уедешь!
Фонтэн посоветовал Шардону воздержаться пока от посещения виллы, назначив радисту свидание где-нибудь в городе. Рокотов же намеревался сразу, после предупредительного телефонного звонка, отправиться к Герберту Кинкелю на дом: личность Шардона уже не представляет тайны для неизвестных заинтересованных лиц – фотографию они имеют, и, кроме того, так или иначе, все равно придется туда пойти: необходимо проверить содержание получаемой Зигфридом информации, послать радиотелеграмму в Москву и т. д. Ведь это одна из главнейших частей задания Центра. Подумав, Леонид принял вариант Папаши. Не считая гарантии некоторой безопасности, он был очень полезен, так как давал возможность выяснить, будет ли установлена за Леонидом слежка.
Справившись по адресной книге, Рокотов позвонил на виллу к Кинкелям.
– Слушаю, – раздался в трубке приятный, мягкий голос, и Леонид узнал этот голос, но для верности спросил:
– Простите, это квартира профессора Кинкеля?
– Да. А что вам угодно, мсье?
– Извините, мадам, с кем я говорю?
– Я супруга профессора Кинкеля, – отозвалась женщина. – Простите, а вам кто нужен? С кем я говорю?
– Я хотел бы поговорить с профессором, мадам. Видите ли, я старый знакомый Герберта, мы давно не виделись с ним, много лет. Зовут меня Жан Шардон, но вы, очевидно, меня не знаете. Я приехал сюда ненадолго – подлечиться, отдохнуть и очень хочу воспользоваться случаем повидать профессора. Вы не могли бы позвать его к телефону?
– Мужа… нет дома сейчас, – с некоторой заминкой произнесла госпожа Кинкель. – Он на занятиях в университете, ведь Герберт теперь преподает в Лозаннском университете. Он вернется домой после лекций, вероятно, часов в двенадцать. Если угодно, мсье Шардон, вы можете навестить Герберта в это время.
– Благодарю, мадам, вы так любезны! Я непременно воспользуюсь вашим приглашением. Мы с Гербертом не виделись бог знает сколько лет, мне так хочется повидаться с ним!
– Приходите, пожалуйста, мсье Шардон, только предварительно позвоните после двенадцати. Надеюсь, он не задержится.
Положив трубку, Леонид подумал: «Если он действительно сейчас в университете, мне лучше перехватить его где-нибудь там и предварительно побеседовать, да, это будет лучше…» И, позвонив в приемную ректора, Рокотов поинтересовался, в котором часу заканчивает свои лекции профессор Кинкель. Но секретарша ответила, что профессора сегодня не было на занятиях: он болен.
«Итак, мадам солгала, и солгала неумело, – думал Леонид. – Зачем? Если Кинкель заболел, какой смысл скрывать? При встрече это тоже необходимо выяснить».
Как было условлено, после двенадцати Леонид позвонил профессору домой и, когда к телефону подошел Герберт Кинкель, назвал пароль для связи, и получил правильный ответ. Затем, для дополнительного контроля, как было указано Центром, передал привет от господина Трюбо (псевдоним Анфилова, под которым тот был известен Герберту Кинкелю).
Профессор понял собеседника и просил при случае передать господину Трюбо самые лучшие пожелания. Убедившись таким образом, что у телефона не кто иной, как Зигфрид, Рокотов предложил повидаться в два часа дня в кафе на набережной, у лодочной станции. Хотя они не знакомы, добавил Леонид, узнать его будет нетрудно по светлому костюму в полоску и вчетверо сложенной газете в руках; высокий брюнет с худым лицом, очки не носит. Профессор ответил, что располагает временем и придет к назначенному часу.
Контакт был установлен, встреча оговорена. Но разговор Рокотову не понравился, вернее, не само содержание их беседы (тут все прошло гладко), а голос и тон Кинкеля. Голос профессора дрожал, звучал то ли робко, то ли смущенно. В первое мгновение, когда Рокотов произнес слова пароля, человек на другом конце провода вообще замолчал, и у Леонида мелькнула мысль, что это не Кинкель, но потом, пробормотав извинения, Зигфрид сказал верный отзыв. Видимо, сначала он растерялся. Речь его прерывалась, будто кто-то или что-то мешало ему, а конец беседы Кинкель завершил такой быстрой скороговоркой и так поспешно повесил трубку, словно хотел поскорее закончить разговор.
В назначенное время Зигфрид на встречу не явился. Леонид подождал в кафе еще около часа, читая газету и потягивая «фендант» – легкое швейцарское вино, затем вышел и из уличного автомата позвонил профессору.
К телефону подошла госпожа Кинкель.
– Ох, простите ради бога, мсье Шардон! – дрожащим голосом воскликнула она. – Я ждала вашего звонка. Герберт не мог прийти: он заболел! Простите, пожалуйста! Мужу внезапно стало плохо, это у него бывает: камни в печени. Я вызвала врача, уложила Герберта в постель, у него были сильные боли, но сейчас ему немного легче. Он очень сожалеет, что так вышло, мсье Шардон, просит извинить его, но он не знал, куда вам позвонить, чтобы предупредить… Так неловко получилось!..
– Ну, что вы, мадам! – возразил Рокотов, сосредоточенно вслушиваясь не только в слова, а и в оттенки голоса собеседницы. – Сущий пустяк! Встретимся в другой раз. Герберту сейчас нужен полный покой, необходимые процедуры. Я понимаю, у меня тоже здоровье пошаливает. Если позволите, я позвоню вам завтра.
– Нет, нет, дорогой мсье Шардон! Приходите к нам сегодня… приходите вечером. Врач обещал быть скоро, он… назначит процедуры, а вечером вы можете прийти. – Голос запинался и вибрировал: госпожа Кинкель явно была в сильном волнении. – Герберт сейчас, правда, лежит, но к вечеру ему наверняка станет лучше – боли проходят у него обычно через два-три часа. Герберт говорит: пусть вас это не смущает, он будет очень рад повидать вас. Так что приходите, непременно приходите!
– Вы считаете, что это можно? Не причиню ли я беспокойства…
– Думаю, нет… Ну, загляните хоть на часок!
Если волнение собеседницы было вполне объяснимо, то это ее настойчивое приглашение навестить больного сегодня казалось странным. Поколебавшись секунду, Леонид сказал:
– Что ж, если мой визит будет необременительным, я обязательно загляну к вам на часок, не беспокойтесь, только на часок!
Слежку Рокотов засек еще на набережной, когда миновал лодочную станцию: за ним шел молодой, изысканно одетый щеголь с точено-красивым лицом. Леонид ускорил шаг, потом резко повернул назад, стал подниматься по лестницам. Франтик не отставал. «Да, – подумал Рокотов, – похоже, что началось: этот тип слонялся возле кафе, когда я поджидал Зигфрида. Нужно предупредить Фонтэна».
По пути в гостиницу, меняя направления, Леонид исподволь наблюдал за «хвостом». Тот будто пришился к нему. Шагая, Рокотов пытался отгадать, почему радист не явился. Болезнь, конечно, чепуха. Кинкель испугался? Не исключено, если судить по телефонному разговору. Но есть что-то другое, не только страх, наверняка есть! Ему запретили выходить на встречу? Это, пожалуй, поближе к истине. Запретил тот, кто ведет игру и от кого Кинкель зависит. Ну, ладно, допустим. Цель? Навязать ему, Рокотову, свою волю, поставить его в худшие, а себя в более выгодные условия… Значит, Кинкели не союзники.
Поднявшись к себе в номер, Леонид понаблюдал из окна, как «хвост» прошелся по тротуару мимо «Централь-Бельвю». Потом он исчез из поля зрения, видимо, где-то укрылся и держит под наблюдением входную дверь в отель. А Рокотову нужно непременно повидать Луи. Возможность обмануть агента имелась: если попасть через кухню ресторана в подсобные помещения, то их коридоры выведут к служебной двери во двор (Леонид проверил этот запасной выход, как всегда делал, в день вселения в «Централь-Бельвю»). Он позвонил Фонтэну, сказав, чтобы тот ждал его. А затем быстро, не обращая внимания на удивленные лица поваров, почти пробежал кухню, длинные коридоры подвалов и выскочил в тихий двор, тенистый от густой листвы деревьев. Укрывшись за штабелями порожних бочек и ящиков у входной двери, осмотрелся. Лощеного франта, что плелся за ним до гостиницы, не было видно.


Своей энергичной, размашистой походкой Леонид быстро миновал несколько соседних дворов и кружным путем вышел к отелю, где снимал номер Папаша. Удостоверившись еще раз, что слежки нет, Рокотов поднялся на второй этаж гостиницы, постучал в комнату Фонтана и рассказал ему, что случилось.
Луи не одобрил его решения пойти к Кинкелям, считая, что сперва следует выманить радиста из дома, а уж потом в зависимости от обстоятельств предпринимать другие действия. Насупившись, капрал дымил своей кривой трубочкой и ворчал. В сложившейся ситуации, говорил он, такой шаг опрометчив. Телефонный звонок представителя Центра, конечно, всполошил хозяев виллы. Луи готов держать пари, что они там приготовили хорошенький сюрприз! Зажав трубку в крепких белых зубах, Фонтэн язвительно цедил слова: мсье Шардон руководит операцией, ему, разумеется, виднее, как лучше поступить, он, Луи, выполнит все его указания, даже поможет попасть в лапы полиции, коли ему приспичило лезть на рожон…
Улыбаясь, Леонид похлопал Папашу ладонью по широкой спине.
– Веселый вы человек, Луи! Так уж и на рожон! Просто ваш вариант отпал, вернее, он не понравился нашим партнерам. Нужно принимать те правила игры, которые они там выбрали. Пока, во всяком случае. Главное, дорогой мой, сейчас – не подавать вида, что мы чем-то обеспокоены или что-то подозреваем.
Помолчав, Фонтэн согласился.
– Ладно, валяйте, – сказал он. – Только оттуда, если там все в порядке, вы мне позвоните. Я буду ждать у себя в гостинице. Ну, а если от вас звонка не будет, тогда… тогда с вами что-то стряслось, и мне нужно выручать вас.
– Нет, – возразил Леонид, – вам нельзя вмешиваться. Это приказ Центра. Вы очень нужны здесь, Луи. Каждый должен делать то, что ему поручено. Если от меня не будет звонка, значит, дело плохо. Тогда вы обязаны известить Москву, что на вилле лозаннского радиста провал. Что предпринимать в этом случае, Центр скажет. Возможно, дальнейшее проведение операции поручат вам. Это еще одна причина, почему вам самому нельзя ни во что вмешиваться. Условимся так: вы ждите моего звонка до девяти вечера, затем ждете еще час, и, если я не подам о себе знать, вы отошлете радиограмму в Центр, как договорились.
Фонтэн ткнул кулаком с трубкой в пиджак Рокотова:
– А ты мне нравишься!
Они крепко пожали друг другу руки и простились до вечера.
…Калитку Рокотову отворила Вера Сергеевна. Вероятно, ввиду ожидаемого прихода неизвестного человека (конечно, муж предупредил ее, что это представитель Центра) хозяйка была одета в темное, строгое платье, облегающее ее статную, полную фигуру, на ногах лакированные туфли-лодочки на высоком каблуке. Несмотря на то, что вечер был теплый, госпожа Кинкель зябко укрывала плечи и грудь пуховым платком. Она с растерянностью и недоумением рассматривала смуглого брюнета в элегантном костюме и белой сорочке с галстуком, который был копией того длиннорукого, проворного малого из энергосети, что приходил накануне.
– Моя фамилия Шардон. Я звонил господину профессору. Если не ошибаюсь, мадам Кинкель? Как себя чувствует ваш муж, может быть, его не стоит беспокоить?
Серые прозрачные глаза женщины смотрели на Леонида с откровенным испугом. В замешательстве она ступила в сторону, давая возможность гостю пройти, платок соскользнул с плеч и упал бы на землю, если бы гость не подхватил его на лету.
– Пожалуйста, мадам.
– Благодарю вас, – смущенно проговорила она. – Простите, с этим внезапным приступом болезни у мужа я сама не своя. И тоже словно захворала – возможно, простудилась… Муж ждет вас. Рада познакомиться, мсье Шардон. – Она протянула Леониду красивую белую руку.
«Все как по нотам, – с усмешкой подумал Леонид. – Ей теперь, разумеется, тоже нездоровится! Слишком банально играют. Поглядим, что дальше».
Идя к дому за госпожой Кинкель, он увидел перед раскрытой дверью гаража синий «ситроен» образца тридцать восьмого года, приобретенный владельцем, вероятно, до войны. Возле автомобиля валялись брошенный домкрат, запасное колесо, передняя дверца водителя приоткрыта. Кто же это занимался ремонтом?
Профессор? Но он нездоров. Или хозяин пригласил автомеханика? Не Вера же Сергеевна лазает под машину с домкратом и катает тяжелые колеса?!
Как бы прочтя его мысли, госпожа Кинкель на ходу обернулась к гостю и сказала:
– Сегодня Герберт проколол шину, когда возвращался из университета. Начал чинить и внезапно почувствовал себя плохо, так все и бросил. Я в этом ничего не смыслю – муж занимается, хотя водить я умею. Но сколько мороки с этой техникой, не правда ли? У вас есть свой автомобиль, мсье Шардон?
– Нет, мадам, я продал свой автомобиль. Во Франции бензин на вес золота, выдают его по талонам, очень мало: все идет на нужды немецкой армии.
«Она опять солгала неудачно, – подумал Леонид. – Если он куда-то ездил, то не в университет. А я разговаривал с Кинкелем по телефону в начале первого, потом с ним якобы случился приступ, и он не явился на встречу. Сейчас семь. С того времени, когда он мог заниматься ремонтом, прошло не менее шести часов. А передняя дверца машины до сих пор открыта, и тряпка, которой профессор вытирал руки, валяется на земле. Если бы он захворал, то послал бы жену хотя бы прибрать возле машины. И потом: на проколотой камере никуда не уедешь, колесо меняют в пути. Ну, допустим, что она перепутала, – это не прокол, другой ремонт. Но дверца! Не сообразили захлопнуть ее, чтобы ложь была убедительна. Значит, господин профессор совсем недавно возился с автомобилем».
Еще с улицы, до того как позвонить у калитки, Леонид посмотрел, есть ли в окнах второго этажа виллы условный знак, извещающий, что в дом радиста можно войти. В инструкции Центра говорилось, что, если все в порядке, Кинкели должны выставить на подоконник вазу с яблоками, а если встреча будет назначена на вечер, – осветить окно, отдернув одну из штор. В случае же опасности этих знаков не будет. Сейчас Рокотов еще раз взглянул на растворенные верхние окна – на подоконнике по-прежнему стояла ваза с красными яблоками: можно входить.
Лохматый ньюфаундленд уже стоял у своей деревянной будки с задранным вверх пушистым хвостом, пристально уставившись на незнакомого человека. С приближением чужого огромный пес со звоном натянул цепь, и его глухое рычание стало угрожающим.
– Фу, Джозеф! – сказала госпожа Кинкель. – Перестань, это свои!
Когда Рокотов вошел в гостиную в сопровождении госпожи Кинкель, то увидел на диване смятый плед, а хозяин встретил его в халате и ночных тапках. Профессор, как и его супруга, был поражен метаморфозой, учиненной мсье Шардоном: он узнал в нем монтера.
– Да, да, понимаю, понимаю… – растерянно повторял он. Профессор явно был смущен и не умел это скрыть.
Душевное напряжение обострило все чувства Леонида, его зрение и слух отмечали малейшую фальшь в поведении супругов. Он видел, каким испуганным взглядом обменялись муж и жена, как скованы их движения и речь, как Герберт в волнении хрустит суставами пальцев и отводит в сторону глаза и как нервничает Вера Сергеевна, откидывая руками за плечи длинные локоны. Рокотов понимал, что они уже догадываются, зачем он приехал, и что тайное появление его под видом монтера свидетельствует, что у него какие-то подозрения, а Центр, безусловно, не доверяет им, поскольку не известил о посылке своего уполномоченного. Чтобы укрепить Кинкелей в этом мнении и использовать психологическое преимущество, Леонид спросил профессора напрямик:
– Простите, но мне необходимо знать: в доме, кроме нас троих, есть еще кто-то?
– О, что вы! Нет, нет! – опередив мужа, поспешно проговорила мадам Кинкель. – Мы строго соблюдаем конспирацию. Мы одни – можете быть спокойны, мсье Шардон!.. Прошу прощения, я оставлю вас ненадолго: мне нужно приготовить ужин.
Профессор проводил жену взглядом и снова хрустнул пальцами.
– Да, да, конечно, – машинально произнес он. – Прошу вас, садитесь сюда или вот сюда, на диван, куда угодно… располагайтесь, прошу Леонид сел на диван, достал из кармана пиджака пачку сигарет. Заметив это, хозяин предложил:
– Не хотите ли попробовать сигару, мсье Шардон! Я не курю, но, говорят, превосходный сорт – гаванские, мне презентовал коллега в прошлом году. Да… а вот жена курит, прежде не курила, а теперь… не сигары, конечно… – Он взглянул сквозь стекла очков на гостя и замолк.
Леонид поблагодарил, сказал, что давно не курил хороших сигар – ведь сейчас таких не достанешь даже на черном рынке, – и взял из инкрустированного ящичка на низком столике толстую сигару с золотой этикеткой. Хозяин предложил выпить по рюмочке, вынул из бара в серванте бутылку французского коньяка, принес три рюмки, ящичек с сигаретами, пепельницу и поставил все это на столик перед гостем.
– Скажите, пожалуйста, мсье Шардон, как поживает господин Трюбо, от которого вы передали мне привет по телефону? – вдруг спросил Кинкель и впервые с момента прихода гостя посмотрел на него прямым, внимательным взглядом умных темно-карих глаз.
«Похоже, теперь он меня проверяет, – подумал Леонид. – Что ж, больше, чем ему известно о Трюбо, он от меня не узнает». И ответил с улыбкой:
– Здоровье у господина Трюбо богатырское! Работает как вол.
– И где вы с ним виделись, если это не секрет, конечно?
«Он сомневается, действительно ли я прислан Центром. Он прекрасно знает, что Трюбо в Москве и я не мог с ним видеться».
– Нет, товарищ Зигфрид. – Леонид усмехнулся. – Мы с ним не виделись. Господин Трюбо в Москве. Ведь он переписывается с вами, не так ли?
Герберт Кинкель смешался, пробормотал извинения и вышел из гостиной, сказав, что попросит жену приготовить кофе. Когда он вернулся, пробыв в кухне несколько дольше, чем требовалось для такой отлучки, Рокотов сказал, что ему необходим на пару дней хороший фотоаппарат – не увлекаются ли профессор или госпожа Кинкель любительским фотографированием?
В эту минуту в гостиную с чашечками кофе вошла хозяйка, она слышала последнюю фразу гостя, и Леонид видел, как Вера Сергеевна, побледнев, метнула на мужа испуганный взгляд, но тот не заметил предупреждения. Да, ответил Герберт, у них есть аппарат, но они редко им пользуются – иногда делают снимки по случаю каких-нибудь семейных событий для домашнего альбома, и если господина Шардона устроит аппарат фирмы «Кодак», профессор будет рад выручить мсье – аппарат в его распоряжении.


– Он прекрасно работает, мсье, – сказала жена, ставя на низкий столик чашки с кофе, – но фотографы мы оба никудышные. Лучшее, что есть в нашем семейном альбоме, сделано нашими друзьями, которые знают в этом толк. А мы с Гербертом только портим пленку да и, признаться, редко берем аппарат в руки. По-моему, вот уже месяца два совсем не фотографировали, так, кажется, дорогой?
– Да, месяца два, Верочка, месяца два, – подтвердил Кинкель. Он хрустнул по привычке пальцами, но, заметив в глазах жены упрек, расцепил руки, положив на колени, затем, желая их чем-то занять, снял с крупного носа роговые очки, достал из футляра бархотку и стал протирать ею стекла.
По тому, как супруги старались не смотреть один на другого, как избегали встречаться взглядом с гостем, как деланно безразличны были их напряженные лица, Леонид понял, что они встревожены, что его удар попал в цель. «Они догадались, что я видел, как меня фотографировали из окна виллы, и пытаются разубедить». Он поблагодарил за любезно предложенный фотоаппарат и спросил, нельзя ли посмотреть альбом с фотографиями, чтобы определить качество изображения, получаемого с помощью их «Кодака». Хозяйка охотно согласилась удовлетворить просьбу гостя, принесла толстый альбом.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71255536?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вилла в Лозанне Владимир Александров
Вилла в Лозанне

Владимир Александров

Тип: электронная книга

Жанр: Книги о войне

Язык: на русском языке

Издательство: Алисторус

Дата публикации: 02.11.2024

Отзывы: Пока нет Добавить отзыв

О книге: Капитану Рокотову по заданию Центра следует проверить работу источника в одном из высших штабов вермахта. Легенда, инструкции для выполнения задания утверждают, что он действует самостоятельно и ответственность за принятие решений лежит на нем. Теперь он для Центра «Ришар», ему предстоит нелегально перейти швейцарскую границу и найти радиста, он же связь со всей группой.

  • Добавить отзыв