Главная страница | Попаданцы | Проект «Веспасий»

Проект «Веспасий»
Анатолий Матвиенко
Путешественник в прошлое способен на многое. Если не изменить будущее, то подсмотреть, где спрятаны клады, спокойно лежавшие до XXI века, раскрыть тайны древних цивилизаций, пролить свет на величайшие исторические загадки… А также выручить застрявших во времени иных ходоков в прошлое.
Опасно? Ещё как! В прошлом буквально всё враждебно, шанс благополучного возвращения мизерный. Но не перевелись, слава Богу, люди с духом благородного авантюризма!

Анатолий Матвиенко
Проект «Веспасий»

Все совпадения с умершими и ныне здравствующими историческими личностями являются случайными. Персонажей книги в коей мере не стоит отождествлять с прототипами.
1
Островецкая АЭС, два огромных серых сооружения в форме усечённых конусов, мелькнула впереди у горизонта и пропала. Не доезжая до электростанции, Глеб повернул на гравийную дорогу, чуть припорошенную снегом. После небольшого хутора она больше не значилась на электронной карте, и метка геолокации в навигаторе скользила по зелёному массиву леса, будто ехал не на обычном кроссовере, а прокладывал себе путь танком, сокрушающим деревья.
Слева вдоль необозначенной дороги тянулась просека с высоковольтной линией электропередач, также на карте не отмеченной. Глеб, большую часть жизни отдавший силовым структурам, невольно усмехнулся. Стандарты секретности соблюдаются даже тогда, когда практического смысла нет. Просека и ЛЭП прекрасно просматриваются и со спутников, и с дрона, если пустить беспилотник с литовской территории. Любой догадается, что в лесу расположен некий режимный объект. А вот какой именно – это и стоит беречь от особо любопытных товарищей, которые нам вовсе не товарищи.
Генрих, вполглаза дремлющий на пассажирском сиденье, похоже, не обращал внимания на пейзажи. По старой армейской привычке использовал каждую свободную минуту, отдыхая впрок.
Это – чистый рефлекс. Оба признаны негодными к дальнейшей службе после ранений. В том числе как инструкторы – курсанты не должны видеть на занятиях, к чему может привести дальнейшая судьба. Все хотят вернуться с войны и после спецзадания целыми и здоровенькими, понимая, что кого-то убьют или покалечат, но не всех же, каждый надеется на лучшее. Да и возраст уже почтенный.
– Странно, почему база для какой-то особо секретной миссии построена на самой границе ЕС и НАТО? Тут до Литвы – пешком дойти. Если есть на чём ходить.
– На пенсии предпочитаю, чтоб меня возили и встречали. Желательно, встречали не автоматной очередью, – Генрих легонько шлёпнул себя по бедру.
Под штаниной не видно, но там – пластиковый протез от бедра. Ногу оторвало, естественно, не автоматными пулями. Глеб знал – напарник служил в Нагорном Карабахе и прикрывал отход армян, когда армия Азербайджана начала наступление, возвращая контроль над землями, потерянными при распаде СССР. Подробностями не делился, сказал лишь, что не питает ненависти ни к тем, ни к другим. А вот российское командование, отправившее в Закавказье всего лишь горстку миротворцев, не способных предотвратить вспышку войны между двумя давно враждующими нациями, отставной капитан вспоминал ласковыми материнскими словами.
– По крайней мере, раньше ты был здоровым и в заводской комплектации. Что нам предложат вдвоём…
– Помнишь старый советский фильм, может, смотрел? «Эта весёлая планета». Там космонавт говорит: опасные опыты ставятся на наименее ценных членах экипажа. Чот мне подсказывает, именно так мы выглядим в глазах пославших нас в Беларусь.
– Зачем тогда едешь? Пенсии мало? – поддел Глеб.
– Денег всегда мало. А чувства беспомощности после Карабаха всегда много. Тебе не понять.
– Каждому больнее всего то, что теряешь сам. Ранения, полученные на заданиях, зажили как на собаке. Но перед пенсией служил инструктором по выживанию в ВКС. И вот – сломанная нога, да так, что теперь прыгну с парашютом только как пенсионер, в связке с инструктором. На гражданке… Шестьдесят стукнуло, кости хрупкие. Жена вяжет крючком, говорит: хочешь, тебя научу?
Они посмеялись. Оба – крупные брутальные мужчины, и хоть физическая мощь осталась лишь в воспоминаниях, коротать остаток дней в таких занятиях были не согласны. Даже на рыбалке, считающейся вполне мужским времяпровождением.
– Там парень из местных вляпался в какое-то дерьмо, скоро погибнет или уже погиб. Белорусы не справились, запросили у Министерства обороны России спецов по выживанию, – серьёзно добавил Глеб. – Наверно, не ждали, что им пришлют списанных в тираж. Ну, как консультанты сгодимся. Не опозоримся.
Он включил фары из-за ранних январских сумерек, и вскоре пучки света выхватили стандартный армейский КПП – будку и ворота. От них по обе стороны уходил бетонный забор с колючкой наверху.
Вышел военный – в каске, с автоматом за спиной. Никаких знаков различия. Забрал паспорта у обоих и вернулся на пост, не проронив ни слова.
Генрих всмотрелся в зеркало заднего вида.
– Слыш, майор. Сзади двое, сняли автоматы с плеча. Если чот не по нраву, не отпустят. От жешь… Про встречу я сглазил.
Правда, вместо очередей и пулевых дырок на кузове произошло самое обыденное – разъехались в стороны створки ворот. Уже на территории объекта тот же военный отдал паспорта и махнул рукой, показав направление. Мог не стараться, дорога всё равно была одна, окружённая тем же сосновым лесом, и она привела к небольшому двухэтажному строению с окнами в решётках. У крыльца их встретил более словоохотливый субъект в белорусской общевойсковой форме. На погонах шинели поблёскивали подполковничьи звёзды.
– Здравствуйте, товарищи. Машину можно оставить здесь, потом дневальный отгонит на стоянку. Я – подполковник Богданов, начальник режимной части объекта.
Он постарался не выразить никакого удивления, наблюдая за тем, как приезжие выбирались из авто, Глеб сразу опёрся левой рукой на трость, а Генрих, выпростав ноги наружу, аккуратно съехал с сиденья и вооружился костылём с локтевым упором.
– Майор в отставке Глеб Сергеевич Майоров, – представился водитель, готовый к стандартной шутке, что фамилия не позволила вырасти выше. – Мой напарник – капитан Генрих Павлович Волкович. Также в отставке.
– Перекусим с дороги, товарищи офицеры, и коллеги вас введут в курс дела. Сегодня же и начнём.
– Чо, дело настока срочное? Без двух российских экс-суперменов – пропала Белоруссия?
– Беларусь, – машинально поправил местный. – Здесь понятие «срочно» и «несрочно» весьма относительно. Скоро всё сами узнаете. Тем более, как мне сказали, вы подписали обязательства практически вслепую. Без права покинуть объект до окончания контракта, даже если условия задания не понравятся.
– Ну, раз ключи от «тойоты» вы забрали, на своих двоих не сбежим! – Генрих указал костылём на входную дверь. – Сюда, что ли?
– Так точно, товарищи офицеры. Проходите.
Настойчивое обращение «товарищи офицеры» подчеркнуло, что Богданов уже считает двух россиян частью команды объекта, за режим на котором он отвечает. Как видно, увечье не препятствует выполнению их роли.
Внутри оказался вестибюль, охраняемый солдатом, подскочившим и вытянувшимся по стойке «смирно» при виде подполковника. Глеб отметил, что белорусская строевая подготовка не отличается от российской и заимствована от рациональной советской. Рядовой не отставил локти, напоминая маринованного цыплёнка, как принято в некоторых западных армиях, и не притопнул ножкой, как любят делать в странах третьего мира. Вообще, с самого пересечения границы не особо чувствовалось, что покинули Россию. Правда, общались с аборигенами только на бензоколонке, дама приняла кредитку «Мир» и ответила на чистом русском языке, без московского «аканья» или провинциального «оканья».
Справа по коридору виднелась столовая, рассчитанная человек на тридцать личного состава. То есть примерно на стрелковый взвод.
Объект носил следы свежего и несколько торопливого ремонта. Например, на оконном стекле виднелся в углу налёт свежей побелки, будто красили стены буквально вчера. Ни один прапорщик не допустит подобного безобразия на видном месте. Похоже, прапорщики увлеклись чем-то экстраординарным.
– Дашкин! Метнись мухой. Ужин на двух офицеров… Отставить. На троих. На меня тоже.
Пока ефрейтор изображал муху, трое повесили верхнюю одежду на вешалку и заняли стол.
– Ужин у нас в девятнадцать ноль-ноль, но наряд обязан обеспечить горячую пищу в течение десяти минут. Так что не будем терять времени. Для начала, товарищи офицеры, я попрошу сдать мобильные телефоны. Добавлю, здесь нет GSM-покрытия. Вся связь с родными – через штаб, с моего разрешения. Никакой другой электроники нет? Кардиостимуляторы? Хорошо. Здесь, на базе, созданы минимальные бытовые условия, стройка ещё продолжается. У вас контракт на два года?
– Так точно. И чо, все два года в минимальных бытовых? – попытался сострить Генрих, но подполковник не поддержал шутливый тон.
– Большую часть времени вы будете проводить там, где нет вообще никаких удобств. Российских партнёров мы просили: нужны специалисты по выживанию. Нынешнее физическое состояние специалиста значения не имеет, хотя, конечно, я не ожидал…
– Увидеть инвалидов? Договаривайте, подполковник. Если будете делать вид, что перед вами молодые спортсмены-олимпийцы, откровенности не получится.
– Верно. Но важны не сила и ловкость, а опыт, квалификация, мотивация. Кроме того, способность держать язык за зубами, когда два года истекут. Запрет покидать территорию Союзного Государства вам известен?
– Конечно, – подтвердил Глеб. – Всё понятно. Кроме самого главного: для чего это? И где пригодится наш опыт выживальщиков?
– В прошлом. Куда вы отправитесь добывать сведения и артефакты. А для начала спасёте нашего специалиста, застрявшего в середине XVII века, – он бросил на стол фотографию молодого мужчины не старше двадцати пяти в общевойсковой лейтенантской форме. – Его жене сказано, что муж задерживается в командировке. У них сын, всего два года. Пока не знает и не понимает, что папка может не вернуться никогда… потому что умер за три с половиной сотни лет до его рождения.
В следующую минуту явился ефрейтор-«муха» с тремя тарелками, на каждой лежал ароматный шницель в окружении картофельного пюре с колечками солёных огурцов. Подполковник принялся с аппетитом поглощать ужин, приезжие едва притронулись к еде.
– Это – шутка? – спросил, наконец, Генрих. – Кино про машину времени?
– Ничуть. Вы кушайте, не стесняйтесь. Там вам придётся довольствоваться местным провиантом, боюсь, он не всегда по вкусу людям из двадцать первого века. Что касается кино, то наш сюжет напоминает «Аватар». Вам предстоит лежать, а ваше сознание будет управлять телом в прошлом. Поэтому всё равно, в какой физической форме вы сейчас. Если командование сочтёт, что из вас, Глеб Сергеевич, стоит сделать Хабиба Нурмагомедова, а из вас, Генрих Павлович, Фёдора Емельяненко, причём – в лучшие годы, так тому и быть.
У Глеба чуть прибавилось энтузиазма. Да и ужин был приготовлен на славу. Мясо – натуральное. Неужели в белорусской армии прапорщики не крадут? Не верится.
– То есть мы будем вроде операторов FPV-дронов? – удивился Генрих.
– С той лишь разницей, что гибель дрона повлечёт разрушение сознания, товарищи. Поэтому наш фильм ближе к «Матрице». Оба должны вернуться к исходной точке. Иначе…
– Иначе вам потребуются новые инструкторы по выживанию, – догадался Глеб. – И много уже осталось… там?
– Один. И это был обычный экспериментатор-темпонавт. Мы не знаем, что с ним стряслось. Он ушёл из точки А и не вернулся. Согласно стандартного протокола безопасности в эту точку было отправлена табличка с сигналом срочного возвращения. Увидев её, лейтенант был обязан отказаться от миссии и остаться. Оттого миссия не считалась опасной.
– Чо с телом? Отдали родственникам? – по тону Генриха чувствовалось, что он пока ни на грош не верит услышанному, скорее думал – это какой-то тест на психологическое восприятие рассказа о невероятном. – Хотя… Если жене сообщили про командировку…
– Тело хранится здесь, и оно в коме. На искусственном кровообращении и принудительной вентиляции лёгких. Мозг не умер, но и в сознание человек не придёт. Был бы я верующим, сказал бы, что в прошлое отправляется не только сознание, но и душа. А поскольку вырос в нерелигиозной семье, родители в СССР были коммунистами, то просто передам вас в руки научников. Пусть они строят предположения. А вы берегите себя и возвращайтесь.
Пара будущих темпонавтов переглянулась.
– То есть подключение к аппарату сердце-лёгкие производится сразу? – уточнил Генрих. – Пока я там, железки меня поддерживают тут…
– Зачем? Вас возвращают через микросекунду после отправки в прошлое.
Глеба посетила пренеприятная догадка. Начал он издалека.
– То есть если нам понадобится два года на выполнение миссии, мы вернёмся, получим расчёт за два года – сразу можем уезжать в Москву?
– Вынужден вас расстроить. Ни один финотдел ни одной войсковой части в мире не выплатит вам сумму за пребывание в ином времени и ином измерении. Тем более, вы никак не подтвердите точное время командировки. Даже если сам Пётр Первый выпишет справку и поставит императорскую печать. Сегодня 12 января 2024 года. Значит, ваш контракт истекает 11 января 2026 года. Поскольку здесь вам всё равно не придётся тратить денег, всем необходимым вы и так будете обеспечены, считайте сами. Денежное довольствие начисляется наравне с участниками СВО. Умножайте на двадцать четыре. Сколько-то миллионов российских рублей на карточке увезёт каждый. К тому же проживёте несколько альтернативных жизней! Молодыми, здоровыми. Я немного завидую, мужики. Но с тех пор, как Кирилл не вышел из комы, никого в прошлое не отправляли.
– Несколько жизней? – уцепился Генрих. – Так вы же станете отправлять нас к царю Гороху через секунду после возврата в настоящее! Пока не погибнем нахрен! Щаз! Моя вдова не обрадуется белым «жигулям». Их дают семьям погибших на Украине. Ну, коль нас приравняли к СВО.
– Не считайте белорусов варварами, отправляющих граждан братской России на убой. Нужно убедиться, что тело при возврате, так сказать, души не получило ущерба. Подготовиться к новому заданию. Это же фактически другой мир! Допустим, отправить вас сейчас к Ивану Грозному, что вы помните о том времени из школьной программы?
– Паки-паки иже херувимы, – брякнул капитан. – То не из программы, а из «Иван Васильевич меняет профессию».
Ефрейтор принёс три кружки компота и плоское дешёвое печенье.
– Подкрепляйся, соучастник, – вздохнул Глеб. – Завтра будешь жрать вепря, жареного на вертеле, а он ни разу не мягкий, и запивать водой из ручья.
После ужина подполковник сдал их на руки начальнику объекта. Тот, представленный как Юрий Марьянович Осокин, был в штатском, но явно с военной выправкой. Не старше тридцати пяти. Похоже, собирался закончить рабочий день, отчего кабинет был погружён в полумрак, и задержался для знакомства с пополнением.
– Разрешите вопрос, товарищ…
– Товарищ полковник, но предлагаю оставить общение по имени-отчеству. Присаживайтесь, располагайтесь. Поговорим, потом представлю вас научному руководителю и начальнику отдела спецподготовки. Но сначала… Вас не слишком удивило задание?
Кабинет Юрия Марьяновича был подчёркнуто безлик. Шкафы, стол, сейф. Обязательный портрет Александра Лукашенко в форме главнокомандующего белорусскими вооружёнными силами над креслом хозяина офиса. Красно-бело-зелёное знамя на подставке. На столе – ни единой бумажки, ни письменного прибора. Ни-че-го. Селектор внутренней связи – и то на боковой тумбочке. Сам полковник, скорее всего, начинал службу в военной контрразведке. Обтекаемый как торпеда и начисто лишённый индивидуальных черт. Голос ровный, спокойный, лишённый эмоциональной окраски. Наверно, даже матом кроет подчинённых с той же безразличной интонацией, предположил Глеб.
– Задание кажется настолько фантастическим, что мы, люди реального мира и солдаты, не поверим в путешествия во времени, пока не убедимся воочию, – ответил майор.
– Хороший ответ, Глеб Сергеевич. Вас введут в курс дела мои сотрудники. Я обрисую ситуацию в общем виде. История проекта «Веспасий» началась в октябре 2023 года, когда из Литвы в Беларусь перебрался гражданин США по имени Конрад Бронштейн. Преподавал в Массачусетском, профессор, уважаемый учёный. Доказывал, что технически возможно воздействовать на прошлое, даже материализовать в нём объекты. Поставил эксперимент и получил записку с датой 2023.10.07, пролежавшую в определённом месте сто лет, при этом едва не угробил систему энергоснабжения университетского корпуса. Опыт чрезвычайно энергозатратен. Более того, он предполагал, что в прошлом получится воссоздать весьма сложный объект. Например – человеческое тело. Но случилось неожиданное. Дата – 7 октября 2023 года – вам о чём-нибудь говорит?
– Арабы грохнули тысячи евреев около сектора Газа… Ну конечно, Бронштейн – еврейская фамилия! – въехал Генрих. – Но какое отношение физика имеет к террористам из ХАМАС?
– Естественно, он хотел предупредить правительство Израиля. Не вышло. Какие-то физические законы не позволяют реализовать «эффект бабочки». То есть, уважаемый Генрих Павлович, вам не удастся в прошлом отговорить прадедушку жениться на вашей прабабушке. Мироздание ограждает себя от парадоксов. Современность не улучшить, что-то переиграв в былые годы. Тем не менее, кое-какие действия в прошлом возможны, мы убедились. Добавлю, что Конрад отказался от продолжения опытов в США. Во-первых, из-за пожара в электропроводке его отстранили от любой экспериментальной работы. Во-вторых, его чрезвычайно возмутили массовые антисемитские выступления студентов, особенно в Гарварде.
– Чем же его Земля Обетованная не устроила? – ввернул Глеб.
– Правительству Израиля сейчас не до фундаментальной науки. Кроме того, в Израиле проблема с электроэнергетикой, ядерные установки не строят, боятся из-за террористов… Правильно боятся. Бронштейн, чтоб вы знали, потомок эмигрантов из царской России, из Бобруйска. Вдобавок наш кабинетный учёный представил, что узнает подробности жизненного пути царя Давида, и ортодоксы забьют камнями из-за расхождений с их воззрениями.
– А Русская Православная Церковь всё стерпит. Особенно если пообещать – не обнародовать компру про наших святых. Рациональный тип ваш Конрад, прошареный. Всё продумал! – одобрил Генрих.
– Именно. Даже тот факт, что литовцы охраняют границу, лишь бы беженцы из арабского мира не пробирались из Беларуси в ЕС. Обратно в СНГ – им до лампочки. Бронштейн легче лёгкого преодолел забор, приставив складную лесенку, и сдался белорусскому погранотряду. Старший патруля оказался головастый, не допустил утечки информации. И вот, за два месяца мы переоборудовали объект, снабжаемый электроэнергией прямо с АЭС. Правда, её реакторы не любят резких перепадов нагрузки, каждый запуск установки приходится согласовывать, нас поддерживает практически вся энергосистема республики.
– Если так удачно сложилось… На чо вам Россия, Юрий Марьянович?
– Куда же без вас, Генрих Павлович. Атомная электростанция построена на российский кредит, погашаемый за счёт продажи электроэнергии. Мало того, что продажи в ЕС запрещены санкциями, сами знаете почему, так ещё прорва электричества уходит как в бездонную бочку! Лукашенко предложил Путину совместный проект – отправки темпонавтов в прошлое Российской империи и Русского царства, а услуги белорусской стороны зачитываются в счёт погашения кредита. Как пропал Кирилл Мазуров, о ваших специалистах подумали. Мы не воюем с самого распада СССР, у вас – две чеченских, операция в Грузии, Сирия, «вежливые люди» в Крыму, теперь вот СВО. Практический опыт бесценен. Физические недуги значения не имеют. Мы синтезируем любое тело, правда, не забывайте про ограничения по массе. Шестьдесят пять, максимум – семьдесят килограмм. Ещё одежда, золото на расходы. Слишком дорого… для зачёта по российскому кредиту.
Пиликнул селектор.
– Товарищ полковник! Бронштейн явился. Проводить в ваш кабинет?
– Нет. Пусть идёт к себе. Михеенко! Отведи к нему двух новоприбывших. Потом устрой их в комнаты, помоги принести вещи из машины. Оба плохо ходят, – начальник отпустил кнопку селектора. – Через несколько дней будете порхать как молодые. К сожалению, бой на мечах или на копьях освоить не успеете. Современное огнестрельное оружие, как мы уже убедились, моментально теряется или ломается. Мирозданию не нужна стрельба из пистолета Макарова в палатах деревянного Кремля. Так что пригодятся навыки ножевого боя, рукопашного боя. Причём нужно будет потренироваться в новом теле, с непривычки непросто. Вам всё объяснят. В общем, – он поднялся, – добро пожаловать в проект «Веспасий».
Россияне тоже встали, не так легко, как полковник.
– Что такое «Веспасий», Юрий Марьянович?
– Не что, а кто. Легендарный белорусский царь, правивший в Полоцке в конце пятого века нашей эры. Проект – военный, потому что сейчас история – военная наука, обосновывающая… Всё то, что нужно обосновать. Наше дело правое, эта земля издревле принадлежит нам, любой, кто на неё зарится – агрессор и захватчик. Скоро мы обнародуем некоторые результаты. А если что-то обнаружится, дающее козыри пропаганде врага, то оно не выйдет за пределы этой территории. До завтра, товарищи.
По пути к кабинету (как оказалось – логову) еврейско-американского учёного, отныне белорусского, Генрих шепнул напарнику:
– Молодец их Батька! Энергию, полученную из российского урана да истраченную на опыты, продал России! Этот их еврейский учёный будет простаком рядом с главным белорусом.
Тот мало напоминал чокнутого профессора, автора машины времени из «Назад в будущее», но вот бедлам в его логове весьма соответствовал бы растрёпанному виду американского персонажа. Внешность Бронштейн имел совершенно не семитскую, скорее ирландскую: рыжий, с резко очерченной челюстью. Низенький, двум рослым российским отставникам – по грудь. Что удивительно, немного говорил по-русски благодаря предкам из Российской империи, да чего-то нахватался за месяцы пребывания здесь, причудливо мешая английские, русские и белорусские слова.
– Спешиал форсез? Спецназ? О'кей, гайз. Сначала идём смотреть в наш тайм-машин. Дон'т ворри, это есть недалеко.
Учёный, накинув китайскую тёплую куртку, писк моды примерно 1990-х годов, увлёк обоих на коридор и быстро семенил впереди, раздражённо останавливаясь, потому что спутники не поспевали.
Обещанная «тайм-машин», то есть машина времени, мягко говоря, ничуть не соответствовала ни солидности объекта, на который, судя по ЛЭП, затрачены сотни миллионов долларов, ни её киношным сёстрам, даже полицейская будка из «Доктор Кто» – это хайтек по сравнению с…
Короче, среди сосен темнела самая заурядная яма глубиной пару метров, на дно опущена алюминиевая лесенка, всё это богатство сиротски освещалось единственным светодиодным прожектором. «Фантастическая аппаратура» по-белорусски.
Экс-военные застыли соляными столбами. Отмахать едва ли не тысячу километров от Москвы, чтобы стать жертвой дешёвой мистификации?! И уж точно их не выпустят, чтоб не рассказали, как беззастенчиво белорусские партнёры разводят россиян…
– Это есть ресивер, – Бронштейн, взявший на себя роль гида, гордо протянул руку к яме, будто демонстрировал адронный коллайдер, а не окоп для УАЗика. – Здесь ваши бонс… Ваши кости будут вернутся в настоящее.
– Звучит обнадёживающе, – хмыкнул Генрих. – А как кости попадают в прошлое? Ты здесь их закапываешь?
– Ноу!
Из путаных объяснений на смеси языков удалось понять, что никакой материальный объект из нашего времени в прошлое не отправить. Бронштейну удалось создать установку, по существу – всего лишь программу, позволяющую на достаточно простом оборудовании организовать синтез чего-то в этом самом прошлом.
– Голова идёт кругом, – признался Глеб. – Мы вместе с Землёй движемся со скоростью сколько-то километров в секунду вокруг Солнца. То есть вчера на месте этой «тайм-машины» был космический вакуум.
– О, ес! Это есть парадокс, – учёный обрадовался толковому вопросу. – Я не знаю, почему есть привязка к координатам Земли. То есть, никто не знать – как.
В ночном лесу основательно похолодало. Гид смилостивился и повёл их в помещение. В корпусе, оборудованном под лабораторный, колдовали два ассистента. Один из них, словоохотливый, объяснил расклады, не спотыкаясь на каждой фразе как их босс.
– Сердце установки – этот сканер. Закладываем предмет, создаём электронный образ, вводим время переноса. Например, записку с надписью «хэллоу, Долли». Потом профессор возносит молитву Универсу и опускает главный рычаг. Даже если с Островцом согласовано, во всём «Веспасии» свет гаснет наполовину, компьютеры питаются от беспепребойников, а я рысью бегу к яме между соснами. Тихое место, туда никто тысячу лет не заглядывал. Кроме нас.
– И чо, ждёте записку?
Ассистент, аккуратный молодой человек лет двадцати пяти в очках, снисходительно улыбнулся.
– Сразу видно, Генрих Павлович, вы новичок в делах тепоральных перемещений. Если босс поставил на пятьсот лет назад, мы изменили прошлое. Значит, записка уже лежала там с 1524 года. Главное, чтоб не истлела.
– Так… Но вы же отправляли другие предметы раньше, – прикинул Глеб. – Допустим, вчера. Почему же вы не забрали вчера записку «хеллоу, Долли», запущенную днём позже?
– Потому что вмешательство в прошлое ещё не было осуществлено. Прошлое уже существует, в отличие от будущего. Представьте себе тоннель, который мы пробиваем все вместе. Мы – это Вселенная, Мироздание, профессор называет его «Универс» и даже считает чем-то разумным. В общем, вы, господа, не получите от себя самих никакого послания из 2030 года в духе «спасти Сару Коннор», потому что вас в грядущем ещё нет. Мы – в первом вагоне поезда, это ясно?
– Универс апрувс наш экспириенс, гайз. Он позволил мне тайм машин.
– Мистер Бернштейн считает, что такова воля Вселенной, поскольку она разрешила ему открыть алгоритм и составить компьютерное приложение для воздействия на прошлое, – истолковал ассистент профессорово красноречие.
– Но копировать предметы, переносить человеческое сознание… – не унимался Глеб. – Мне порой кажется… Как вас, молодой человек?
– Алесь.
– Мне кажется, Алесь, что Вселенная как-то слишком постаралась, дав белорусам столь много и сразу. По Сеньке ли шапка?
– Главное, что Универс позволил людям сварганить нейросети и искусственный интеллект. Теперь и не такие задачи по плечу. Но… Человека пока ничем не заменишь. И не отправишь дрон в Средневековье, высокотехнологичное оборудование там моментально выходит из строя. Тоже, видимо, причуды Универсума. Поэтому заснять Куликовскую битву на айфон и положить его в нашу яму – не выйдет.
– И что же должен был разведать Кирилл Мазуров? Поймите, Алесь. Мы с Генрихом испытали много такого, что вам лучше не слышать и не видеть. Но всё же хотим больше знать об опасностях.
– Первые два похода были чисто испытательными – в разное время. Пока мы ограничены девятым веком нашей эры, до библейских времён не достаём. Третий – в январь 1654 года. Выдавая себя за путешественника из Западной Европы, наш человек должен был добраться до Полоцка. 29 июня литвины сдадут город без боя русским войскам. В Софийском соборе хранится один из списков Полоцкой летописи. Практически всем документам древней белорусской истории суждено исчезнуть – частью во время этой русско-польской войны, долгой и жестокой, остальное – уже в петровское время, остатки погибнут в год наполеоновского нашествия.
– Ваш парень получил приказ спереть летопись?
– Именно, – подтвердил Алесь. – Причём, без преувеличения, с практической военной целью. Вы, служившие в армии России, прекрасно знаете: украинский режим провозглашает «славянское первородство» Киева, чему способствует легенда о как бы «единой» Киевской Руси. На самом деле, унитарного древнерусского государства не существовало, а Киев – отнюдь не колыбель восточнославянской цивилизации. Один из её центров – да. Но не более значимый, чем Полоцк, Псков, Новгород Великий и другие древнейшие столицы. Исчезновение одного из списков летописи ни на что не повлияет, впоследствии, как я сказал, все они и так утрачены. Но мы получим документ, позволяющий заявить южным соседям: сидите ровно на заднице, уважайте старших. То есть белорусов. Лейтенант был хорошо подготовлен и имел все шансы справиться. Но что-то пошло не так.
– Чо за проблема? Крути свою шарманку, академик, я отправлюсь в яму на минуту раньше вашего Кирилла и скажу ему: кина не будет. Возвращаемся в Белоруссию.
– Беларусь, – столь же машинально поправил Алесь, как и прежде режимный офицер. – Думаете, мы сами не хотели бы? Увы. Ещё один необъяснимый парадокс. Можно прибыть примерно в тот же день, 12 января. Мы точно не знаем, по какому календарю, но, во всяком случае, именно в это время года. Кирилл убыл 3 января, в первый рабочий день. Это в России сплошь выходные, мы работаем… Не обижайтесь, не в упрёк говорю, даже немного завидно. Правда, соответствующее послание тут же улетело в 1653 год, категорическое: отмена задания. Первым делом темпонавт обшаривает дно ямы. Если найдёт там металлический диск с перфорацией в виде STOP, никуда нельзя идти. Диска нет – путь свободен, миссия завершится успешно.
– То есть оставшись в яме… – Глеб вспомнил про кости почувствовал холодок между лопатками.
– Примерно через сотню секунд местного времени синтезированное тело умрёт. Точно также произойдёт, если покинуть яму и вернуться. Энергетическая субстанция, в просторечии – душа, переносится через века и измерения, возвращаясь владельцу. Скорее метафизика, чем физика, что-либо объяснить научным образом пока невозможно. Бренные останки вместе с добытыми артефактами я тут же обнаруживаю в настоящем.
– То есть диск со словом STOP сохранился до наших дней…
– Да, слегка подёрнутый окислом и на несколько сантиметров покрытый грунтом. Жмура нет. Тело, оставшееся в настоящем, находится в коме. Хрен знает что с ним. Точнее, что с ним произошло в 1654 году. Естественно – давно умер. Но как, где похоронен, отчего не вернулся в настоящее – неизвестно. За пределами ямы-ресивера мы беспомощны.
– Кирилл есть ваш первый таргет, – добавил Бронштейн. – Полоцкая летопись есть ваш второй таргет. Ждём ваши кости в яме. Три комплекта.
– Это – самое лучшее пожелание, чо я слышал перед отправкой, – хохотнул Генрих. – Вернуться в виде трупа! Ей Богу, когда забрасывали на территорию Талибана, не было так ссыкотно.
Глеб кивнул. Как ни удивительно, порой удаётся договориться и с талибами, и с Хезболлой, и даже с сомалийскими пиратами, хотя бы за выкуп, в конце концов – вернуться в Россию. Но вот с самим Мирозданием не поспоришь и не поторгуешься.
С другой стороны, он снова приглашён на войну. Ту, что Россия ведёт со всем западным миром, и где главное – совсем не количество ракет, дронов, бронетанковой техники, личного состава. Важнее сознание собственной правоты. И признание твоей правоты хотя бы частью людей в стане противника.
Алесь прямо сказал напоследок: если докажем, что Киев был белорусской колонией не только с XIV по XVII век, но и гораздо раньше, это вообще изменит взгляд на историю Восточной Европы, соответственно – на текущий конфликт. Рядовые американцы, уже давно независимые, всё равно смотрят на Англию с уважением. Точь-в-точь как в «Нашей Раше» Джамшут и Равшан: «нашальника…» Помнят, кто был первый, кто был главный.
Так что миссия в прошлом гораздо важнее пуска «Кинжала».
Но сначала нужно вернуть жене мужа, а сыну – отца.

2
– Велкам ту Литовская Русь, мистер Генрих!
– И тебя тем же концом, мистер Глен. Фак! Наверно, даже в нашем «родном» Массачусетсе не так морозно.
Вытащив засапожные ножи, принялись колупать землю под ногами. Обнаружился только знак STOP, адресованный Кириллу. Новой эпистолии не нашли и сочли за добрый знак: у оставшихся в будущем нет оснований волноваться за посланцев в прошлое.
Глеб выкарабкался из ямы, подталкиваемый товарищем, и протянул руку, помогая подняться. Генрих прихватил с собой железяку Кирилла, но наверху оступился и обронил её обратно вниз.
– А ты думал! – хмыкнул майор. – Если знак пролежал в яме до 2024 года, заставив белорусов отправить нас сюда, как ты намеревался его забрать?
– Ну, попытка не пытка, правда, товарищ Берия? – не смутился тот, отвечая цитатой из анекдота, и съёжился от холода.
Оба «мистера» получили одежду, прямо скажем, недостаточно теплую. Легенда гласила, что они – потомки пилигримов, прибывших в будущий штат Массачусетс на борту легендарного «Мэйфлауэра». Теперь отправились в Старый Свет в поисках древних религиозных рукописей. Поскольку выходцы из британских колоний с Восточного побережья Северной Америки сюда ещё не попадали, история показалась руководителям проекта «Веспасий» удовлетворительной. Во всяком случае, так проще объяснить местным отличия в облике, речи, одежде и манерах. Если Московия находилась в известной изоляции от будущих стран НАТО, то Речь Посполитая имела достаточные связи, и выдавать себя, к примеру, за англичан было бы ещё сложнее. Английский язык, усвоенный обоими офицерами для выполнения заданий за пределами России, весьма отличался от принятого в шекспировском времени (великий драматург умер всего полвека назад), но кто в Литве знает, как говорят в Америке XVII века?
Минусом было аскетическое одеяние странствующих святош. Вдобавок одновременная отправка двух темпонавтов вылилась в такой расход электроэнергии, что полковник Осокин выкатил ультиматум: не более 70 килограмм на каждого, включая одежду и снаряжение.
В итоге в средневековом лесу материализовались два очень худых жилистых мужичка, укутанных в подобие рясы с капюшоном. Из инвентаря, кроме ножей, Евангелие на староанглийском языке (Библия целиком в XVII веке – зело увесистая), нательные кресты на шнурках, некоторое количество золотых, серебряных и медных монет да кое-какая санитарная мелочь, позволяющая обработать несерьёзную рану.
Специалисты по выживанию? Так – выживайте!
В отличие от них, лейтенант Мазуров был фанатом истории Великого Княжества Литовского, участвовал во всяких реконструкциях, в том числе с боем на мечах, знал русский язык Великого Княжества Литовского, называемый иногда старобелорусским. Но ни разу в жизни не участвовал в реальной опасной операции на чужой территории, обычный «пиджак», то есть выпускник гражданского вуза с военной кафедрой, призванный в армию, в данном случае – после исторического факультета Белгосуниверситета.
К тому же одиночка может рассчитывать только на себя. Двое – это не просто на одного человека больше. Это – команда!
Только очень замёрзшая.
Кирилл свою главную команду оставил в грядущем – жену и сына. Его супруга была допущена на территорию для встречи с Богдановым, тот скорчил непробиваемую рожу и сообщил: командировка лейтенанта задерживается на неопределённое время, с ним всё в порядке. Женщина не поверила, но ничего не могла поделать. Цеплявшийся за неё пацанёнок не желал слушать никаких аргументов и вопил «папка!», мешая разговаривать. Подполковник подстроил, чтоб россияне увидели эту сцену. Для повышения мотивации. Тем более что тянуть бесконечно невозможно. Скоро отключат тело от аппаратуры, и вдова вместо зарплаты военного получит только пенсию по потере кормильца, та намного меньше. И малыш останется без отца навсегда.
– Мистер Глен! – выдернул его из раздумий напарник. – Вы освоились в новом теле?
– Понял пока, что оно молодое, развитое. Чтобы освоиться вполне, надо двигаться. Заодно согреемся, мистер Генрих.
– Именно! Эскьюз ми, сэр…
Прямо на краю ямы Генрих бросился в атаку, пробив прямой удар правой ногой в корпус соперника. Затем последовала серия руками.
Глеб, не ожидавший подобной выходки, принял первый удар на пресс, ушёл из зоны поражения, а когда партнёр открылся, пробовал сам атаковать. У обоих получилось, мягко говоря, невыразительно.
Так потоптались минут пять. И правда, согрелись.
– Если вздумаешь напасть на меня с ножом, капитан, бери деревяшку. Плохо себя контролируешь. Да и я – не Брюс Ли, – признался Глеб, отдышавшись. – Пошли, что ли?
Какая-то доля солидности, присущая капитану перед отправкой в прошлое, моментально слетела. Молодое тело способствует жеребяческому поведению. Даже шагал он едва ли не вприпрыжку, радуясь силе и энергии.
Направление на юг они держали по солнцу, пока светило не зашло. До ближайшего поселения, оставившего какие-то следы своего существования в XXI веке, предстояло преодолеть около пятнадцати-двадцати километров.
Когда опустились сумерки, Генрих заметил:
– Чо я думаю, майор. Косточки кирилловы где-то здесь лежат. Снег глубокий, под ним – валежник. Если без опыта, ногу сломать как два пальца. Или заблудиться. Наверно, поздно спохватились и потом лишь запросили у России нас, трудноубиваемых.
Он вытащил нож и метнул в трухлявый пень. Получилось удачно. Видно, мышечная память от прежнего существования постепенно проникала в эту мускулатуру.
Но от стаи волков парой ножей не отбиться. Поэтому, приготавливаясь к ночлегу, оба выбрали себе по ухватистой дубинке. Расположились у сосны с толстыми низкими сучьями – забраться наверх человеку просто, а волку вряд ли.
Огниво, сухая тряпица и мох позволили развести огонь. Топлива было сколько угодно – только вытаскивай из-под снега. Спали по очереди сидя, прижавшись друг к дружке спинами, бодрствующий подбрасывал сучья в огонь да посматривал вокруг.
Это в XXI веке по лесам Центральной России, да и в Беларуси, наверно, тоже, можно день шастать и не увидеть ничего крупнее белки. Средневековый ночной лес полнился звуками, порой – тревожащими. Кроме волков, здесь наверняка встречаются медведи, те в теории должны спать. А вот кабаны вполне себе бодрствуют, и встреча со стадом клыкастых не сулила ничего хорошего.
Бог миловал. Едва начало светлеть, Глеб растормошил Генриха. Заготовленные дрова закончились, требовалось или снова разводить костёр, или срочно двигать дальше.
Протирание снегом заменило умывание. Растопленный снег дал пресную воду. А вот еды не осталось, из экономии веса им синтезировали минимум, благополучно поглощённый вчера. Холод, недосып и голод переплелись в общую картину дискомфорта.
– Слыш, старшой! – травил Генрих, чтоб как-то перекрыть урчание желудка. – Хорошо, что тело молодое-здоровое. На костылях бы далеко не упрыгал. Я к чему. Могут нам такое в настоящем сварганить? По возвращении. Ну, с нашими старыми мордами, но вполне цветущими организмами?
– Вряд ли, – усомнился Глеб. – Скорее всего, об этом никто не знает за пределами базы. Представь, Трамп, проиграв выборы, покупает тело двойника Байдена и вселяется в него, настоящего ликвидируют… Четыре года правит Штатами от демократов!
– Трамп и так выиграет, – напророчествовал Генрих. – Через 370 лет узнаем. Но ты прав. И так столько фейков в Сети про двойников Путина. Хотя… Раз в одном месте изобрели, со временем и в других догадаются. Вернёмся, а все богатые тёлки выглядят на восемнадцать, фигура девяносто-шестьдесят-девяносто, ноги от ушей, сиськи-губы-жопы…
– А ты – дедунчик с одной ногой и несколькими миллионами деревянных? Нужен ты долларовым миллионершам с сиськами-письками! Я вот к своей Зине вернусь. Надеюсь – дождётся. Из Чечни, Сирии и Донбасса ждала.
Генрих засопел. Из-под капюшона выглядывал только его острый нос. Куцые усы и бородка, прикрывавшие нижнюю часть лица, утонули в тени, как и глаза. Малый рост и худоба придали ему вид юноши-недомерка.
Глеб, по легенде сменивший имя на похожее английское, выглядел солиднее и чуть старше. Длинная борода, берущая начало на впалых щеках, и яркие голубые глаза делали его похожим на религиозного аскета, что довёл себя до анорексии умерщвлением плоти.
Правда, разговоры они вели отнюдь не благочестивого характера, нимало не опасаясь, что кто-то поймёт русский язык, каким он станет лет через триста.
И про двойников зубоскалили, просто чтоб занять время. Осокин объяснил, что невозможно их соорудить в настоящем. А покупка нового тела, но в прошлом, когда связан ограничениями – не дай Бог запустишь эффект бабочки, вряд ли привлекательна для многих. Хотя… Поменять больное, старое, умирающее тело на молодое, пусть живущее в шестидесятые годы, и тихо-мирно коптить ещё несколько десятилетий – вполне себе вариант.
Когда солнце миновало зенит, майор жестом приказал остановиться.
– Что-то слышишь?
– Нет… Но вроде запах дыма… Ветер оттуда. Идём! На вторую ночь в лесу я не подписывался.
Скоро и Генрих учуял. Наверно, топилась баня.
Через четверть часа вышли к хутору. Баня действительно готовилась к употреблению – из низкого бревенчатого домика на отшибе валил дым. Курилась труба и в центральном усадебном доме. К аромату дыма добавился целый букет: навоза, какой-то кислятины, через них пробивался дух чего-то готовящегося съестного, отчего журчание в чреве зазвучало с новой силой. Специалисты по выживанию, но всё же люди XXI века, Глеб и Генрих привыкли к трёхразовому питанию, в средневековой Речи Посполитой необязательному.
По мере приближения залаял пёс. Предупреждённый им, к путникам обернулся хозяин в зимнем кафтане и бесформенной мягкой шапке, что-то мастеривший во дворе. Выглядел мужик-мужиком, но носил саблю в ножнах, наверно – здорово мешающую в повседневных делах.
– Шляхтич, – догадался Генрих. – Худородный.
– Не самый тяжёлый случай. Какую-то недвижимость да лошадёнку имеет. Почтительнее с ним. Любой голодранец тут шашкой умеет махать. Слово поперёк, и будешь смотреть на себя снизу вверх со снега, симпатичный, но безголовый.
А если напасть первыми?
Начальник отдела спецподготовки майор Евстафьев предупреждал: опасно. Мироздание не допустит существенного вмешательства в историю. Вдруг род хуторянина не угаснет, кому-то из его потомков дано свершить нечто заметное. Тогда есть шанс, что на стороне местного окажется невероятное везение, он сумеет уклониться от любых неотразимых ударов, атакующие, наоборот, начнут путаться в собственных ногах.
Правда, все доводы Евстафьева больше основаны на теоретических выкладках, опыт путешествий в прошлое исчезающее мал, а советы майора не спасли Кирилла.
Лейтенант, кстати, получил несколько более солидную внешность и не такое субтильное телосложение. Всё же материализация одного темпонавта менее затратна, чем пары. Фото предшественника в местном обличии Глеб и Генрих выучили до последней мелкой чёрточки.
– Витаю пана! Благослови тебя Господи.
– Кто вы есть?
– Брат Генрих и брат Глен, – принялся отвечать майор.
– Ангельцы? – строго переспросил абориген.
– Так! С заокеанской ангельской колонии.
– Богоотступники? Еретики?
– Добрые католики, пан.
Старобелорусский язык литвинского шляхтича оба едва понимали. Наверно, и он их – с трудом. Возможно, помогла бы латынь, вот только два россиянина успели заучить лишь «Отче наш» до In nomine Domini Patris et Filii et Spiritus Sancti. Оставалось уповать, что местный землевладелец сделает вывод в духе Михаила Задорнова: американцы – они тупые, и примет обоих как есть.
Правда, сомневаться в благоразумии собеседников шляхтича заставило другое – избранный маршрут. Братья во Христе прибыли в Литву якобы морем, а из Ковно отправились в Полоцк не через Вильню, а приняли на Городен (Гродно). И, естественно, заблудились.
– Так… Городен близко.
Приглашения отдохнуть, согреться и разделить трапезу не последовало, на что намекнул Генрих, пообещав, что они с братьями будут возносить молитвы за здоровье пана и его семьи. Расставаться с деньгами не хотелось. Да и были наслышаны, что в средневековые времена монахи путешествовали, получая кров и питание на халяву, Христа ради.
Шляхтич, а звали его на польский манер паном Станиславом, без охоты повёл непрошенных гостей в дом, сам вернулся во двор.
Это была обширная изба, вместившая многочисленную семью, жарко протопленная. «Пилигримы» поклонились образам, перекрестившись на католический манер. Вряд ли здесь слышали про кальвинистов, в любом случае не стоило рисковать и призывать себе на голову обвинения в протестантской ереси. В центре «Веспасий» убеждали, что мелкая бедная шляхта и крестьянство, а на востоке – и середняки, чаще исповедуют униатство, относясь лояльно к католикам. С другой стороны, хуторяне вряд ли знают все тонкости католического обряда. Тем более, в заокеанском толковании.
По крайней мере, на это надеялись путешественники и не угадали. Суровый дед, как оказалось – отец пана Станислава, учинил настоящий допрос о догматах веры и ритуалах, незнание тонкостей местного языка считал не оправданием, а уловкой, и уже через четверть часа сердито стучал палкой по доскам пола, требуя изгнать «нехристей».
– Был тут один такой, понимаешь… Аккурат после Рождества. Тоже не мычал, не телился. Вот повадилось диавольское отродье по нашу душу!
– Значит, Кирилл миновал хутор, – шепнул Глеб по-английски. Генрих кивнул.
Услышав иностранную речь, старик, не потерявший остроту слуха, окончательно слетел с резьбы, уверовав, что перед ним – колдуны, накладывающие чары и проклятья.
Ситуацию попробовала разрядить супруга шляхтича, призывавшая его утихомирить свёкра. Странники, да ещё божьи люди, как их не покормить-согреть?
Станислав, вернувшийся с холода, решил вопрос компромиссно. За общий стол не усадил, но и не вытурил взашей, чем опрокинул на себя отцовский гнев.
Путники, сидящие вдоль длинной лавки, получили по глиняной миске с супом-ботвиньей на квасе, на запивку – тот же квас. Плюс ломоть жёсткого, но душистого ржаного хлеба. Прочли кусок из «Отче наш» на латыни и, стараясь не давиться большими кусками, с аппетитом поели.
Ботвинья, суп из корнеплодов, показался несолёным, но вполне съедобным. Квас – свежим и бодрящим.
Рядом подкреплялся парень лет двадцати, по первому впечатлению – холоп и не родня семье Станислава, оказавшийся управляющим, ибо шляхтичу в теории неуместно самому заниматься хозяйством. В общем – чистая фикция, видимо, распространённая. Коль шляхта – до пятнадцати процентов Литвы, а сколько-то процентов горожане-мещане, духовенство, иудеи и прочие, страна просто не просуществовала бы, коль в мирное время десятки тысяч крепких мужиков вот так просто гордо расхаживали бы с саблей на боку, не утруждаясь ничем полезным. Это не XXI век, когда всего лишь треть населения, занятая в реальной экономике, способна прокормить и обеспечить остальных.
После трапезы Глеб извлёк Евангелие и прочитал кусок от Матвея, оба перекрестились. Дед сменил гнев с десятибалльного балла на четыре, однако Станислав прямо намекнул: мир в семье ему дороже законов гостеприимства, кивнув на дверь.
«Монахи» поблагодарили хозяйку и хозяина, Глеб отдельно пожелал всего доброго желчному дедку, добавив, что «тот не ведает что творит, но милосердный Бог всё видит и простит грехи», после чего откланялись.
– Помню, в ноль-восьмом году у нас в УАЗике мотор забарахлил, – поделился майор, когда хутор скрылся за спиной. – Осетия, горы, вечереет. Дотащились до ближайшего села. Так не поверишь! Мало того, что нас, трёх здоровых мужиков, пригласили в дом, вдобавок обогрели, накормили от пуза – не встать из-за стола. На отдых отвели – в лучшую комнату! Душ, махровое полотенце, чистые простыни… Наутро выхожу: наш УАЗ по дворе, капот поднят, два осетина меж собой «гыр-гыр» по-своему. Починили! Завтраком угостили, с собой свёрток дали и бутыль домашнего вина!
– Южная Осетия или Северная? – уточнил Генрих.
– Да без разницы. Там по обе стороны нормальные люди. Православные не просто по кресту на груди. По духу. И чтущие законы гор.
– Эти тоже не звери. Батька нашего пана чот взъелся не по делу. А панна – добрая. Хоть и некрасивая. «В старомодном ветхом шушуне».
– Её халат шушуном называется? – уточнил Глеб.
– Понятия не имею, чо на ней и что у Есенина. К слову пришлось.
Путь от Гродно до «Веспасия» на «тойоте» одолели очень быстро, чего не скажешь о дороге в обратную сторону. После хутора стало, правда, значительно легче идти. Пан Станислав указал на просвет между деревьями. Там проходила тропа на Городен, пусть заметённая, но без деревянного мусора под снегом.
– Старшой! Есть идея, – после перекуса у Генриха проснулась фантазия. – Как монахи путешествовали в Средневековье? От монастыря к монастырю. Мы что – рыжие?
Сам он был тёмно-русый в этом воплощении, Глеб светлее и с нитками седины.
– Не забывай, что ты такой же монах, как и нинзя. Посторонних обманешь, если удастся. Ну а попадём на знающего? В монастыре все в курсе, как правильно молиться по католическому обряду.
– Но диковатые америкосы запросто не знают! Прикинь, образовалась в их Массачусетсе католическая община, святой отец помер, оставшиеся живут в духе ранних христиан – молятся как могут. Однажды соображают: баста, карапузики, пора в Европу за святым словом. Приплыли в Англию, там засада: сплошные англикане-протестанты. Ладно, разделились, одна пара на юг, в Испанию, вторая на север…
– Север – это мы.
– Иес, браза Глен. Но и на севере, в Пруссии и в Нидерландах, нам попадались одни грёбаные лютеране. На перекладных добрались до Риги, оттуда – в Речь Посполитую. И о, радость! Примите, святы отцы, заблудшую заокеанскую паству.
– Которой отчего-то свербит попасть в Полоцк. Как ты это объяснишь настоятелю, браза Генрих?
Эти «браза» почему-то напомнили Глебу американские боевики про чернокожих, вызвав улыбку.
– Импоссибл… – признался напарник. – Значит, в Гродно никому не говорим о Полоцке.
– В принципе, мы временем не ограничены. Помнишь, что сказал Богданов в первую минуту знакомства? Здесь понятия «срочно» и «несрочно» весьма относительны. В прошлом некуда торопиться. Лучше действовать обдуманно и не спешить. Вот только Кирилла хотелось бы догнать. Но он нас опережает недели на четыре. Генрих, я думаю, шанс пересечься с ним будет не раньше, чем в Полоцке. Вряд ли он моментально ограбит соборную библиотеку, чтоб сразу метнуться обратно к яме.
Вечерело, когда они вышли из леса на протоптанную дорогу со следами ног, копыт и полозьев, выводящую с севера на Городен. По всей вероятности, это был северный маршрут на Ковно. То есть, будь их легенда правдивой, из будущего Каунаса они бы прошли здесь, не петляя по лесу.
Центральную часть опоясывала крепостная стена, видимая издали. На вечернем небе чётко выделялись многочисленные башни костёлов.
– Результат бессовестной эксплуатации польскими магнатами белорусских зодчих и трудового крестьянства, – прокомментировал Генрих, некогда случайно увидевший книжку по истории советских лет выпуска.
– До монастыря не дотопаем к ночи, – прикинул более практичный Глеб. – Слушай, в семнадцатом веке уже существуют какие-нибудь харчевни или, там, постоялые дворы?
В пожарном порядке изучавшие перед миссией скудные сведения о Великом княжестве Литовском, оба как-то опустили столь важный момент. К тому же в каблуках хранились золотые «уогрские» червонцы и всего несколько серебряных грошей да пара медяков. Если пара монахов начнёт сорить серебром, то неприятности неминуемы. И можно дать зуб: обменников здесь днём с огнём не найти.
– Про постоялые дворы не скажу. Давай по прежней схеме, уповая на волонтёрство. Спросить бы… Но чот дорога совсем пустынная. Похоже, все засветло решили забиться под крышу.
– Не нравится мне… – согласился Глеб.
Дубинка, заготовленная против волков и сейчас используемая в качестве посоха, вряд ли надёжно защитит от двуногих хищников.
Подумал и как сглазил. На дорогу вывалили шестеро. Лиц в сумраке не видно, или они замотаны тряпками. В руках – вилы, дубинки, у одного меч.
Один звучно чиркнул камнями и подпалил факел.
– Мир вам, добрые люди. И благословит вас Господь, – немедленно откликнулся Генрих, но в ответ получил только глумливое ржанье.
– Чудно говорит! Иноземец, мать его в душу…
– Матка Боска, да это же святые отцы! – вторил другой. – Рясы новые, тёплые, сапоги крепкия… Сами, небось, ждали уже – вот придут в монастырь, нажрутся от пуза, запивая благочестивым вином, и завалятся спать в тепле.
– Побойтесь Бога, братья, – попробовал зайти с другого бока Глеб. – Грабить монаха – грех тяжкий, не отмолите перед Всевышним.
– Бог давно от нас отвернулся. Значицца, и мы от него. Живём одной ночью и одним днём, – третий говорил совершенно серьёзно и спокойно. Наверно, старший в банде. – Скидавайте рясы, сапоги и порты.
– Замёрзнем же, брат во Христе, – жалобно и беспомощно проблеял Генрих. – Не губи душу свою.
– Городен близко, добежите, – утешил первый. – Жирок растрясёшь.
Естественно, зимним вечером да под рясой он не мог рассмотреть худобу обоих. Видимо, чревоугодие монашества, пусть не соответствующее действительности, служило пищей для народных анекдотов.
– У главного – арбалет, – предупредил капитан по-английски. – Я беру на себя ближнего.
Громко читая «Отче наш» на латыни, а человеку несведущему сразу не отличить латынь от английского, тем более произношение у Генриха всё равно оставалось российско-рязанское, он опустился на снег и принялся стягивать сапог, стоивший вместе с тайником больше, чем напавшая на них банда видела за всю свою жизнь. А ещё в правом голенище был нож.
Мироздание, провидение, невезение или что-то иное из их компании решило не вмешиваться в дальнейшее. Лезвие чётко вошло под кудлатую бороду и вонзилось по рукоять, пробив мозг. Лжемонах резко оттолкнул тело, чтоб не заляпаться кровью, и метнул нож следующему искателю приключений – точно в глаз.
Глеб воспользовался секундной заминкой, пока напарник привлёк к себе внимание, и изо всех сил тщедушного организма приложил дубиной ближайшего, расчищая дорогу к главарю.
Тот держал арбалет незаряженным. Похоже, абсолютно не ожидал отпора и только закрылся им.
Понимая, что далёк от полного овладения телом, Глеб действовал максимально просто и врезал по шарам – туда, где распахнулся овчинный тулуп. В это время не практиковали ударов ногами, тем более «подлых» – в причинное место. Атаман охнул, согнулся в три погибели, и Глеб на мгновение почувствовал себя Месси, пробив ему по голове как по футбольному мячу.
Двое удрали, в том числе – обладатель факела, бросивший его на снег. Тот не погас. Майор поднял его, осветив поле скоротечной битвы.
Генрих обулся и обтёр нож, заодно выслушал нотацию старшего в паре.
– Учись, брат во Христе. Ты действовал летально, и могла рука соскочить. Повезло, что уроды ничего не значат для истории и, скорее всего, сдохнут, не оставив потомства. Я своих только оглушил.
Главарь застонал и попробовал встать на четвереньки. Отведавший дубины не подавал признаков жизни.
– Не хвались, босс. Ты одного, кажись, тоже упокоил. Но – не жалко. Или они нас, или мы их. Хрен бы добежали по морозу босыми да голышом… Да и кто бы впустил? Средние века, вряд ли тут любят эксбиционистов, – он подобрал арбалет, стащил с плеча разбойника сумку с короткими толстыми стрелами, там же нашёлся крюк для натягивания тетивы. – Вот и первый ништяк в нашем квесте. Жаль, не засейвишься…
Схватившись за плечо, Глеб рывком поднял предводителя в вертикальное положение. Ну, почти, так как тот норовил скрючиться и прижать руки к отбитому сокровищу. Наливающаяся гематома на физиономии, похоже, занимала его гораздо меньше.
Майор сунул ему нож под бороду и уколол в горло.
– Жить хочешь?
– Живот…
Сообразив, что в данном контексте «живот» означает просьбу не убивать, Глеб продолжил:
– Покажи ночлег. Тепло и еду. Останется твой живот без дырок.
Наверно, тот не понял подробности спича, но ухватил общий смысл и увлёк обоих в сторону крайних домов у города. Охал при каждом шаге. Может – и правда больно. Или хитрил, преувеличивая немочь. Для верности Генрих взвёл арбалет и наложил болт, недвусмысленным жестом показав пленнику: дёрнешься – стреляю.
Через четверть часа, когда на Литву окончательно опустилась темень, троица вышла к низкому бревенчатому строению. За микроскопическим окошком плясал свет.
– Кто внутри? – рявкнул Глеб.
– Так Рыгор и Йоська…
– Двое его подельников, сбежавших после облома на гоп-стопе, – сообразил Генрих. – Ладно, если придётся их выгнать, за мной не заржавеет.
Он, конечно, был ещё весьма далёк от физической формы, в которой участвовал в спецоперациях, задолго до Нагорного Карабаха. Но победа над первым противником, пусть не самым грозным, зато численно превосходящим втрое, здорово подняла самооценку.
– Чтоб они подожгли дом снаружи? Безопасней присмотреть.
Глеб открыл дверь и пихнул пленника внутрь. Тот едва не упал, споткнувшись о порог. Похоже, боль в промежности его не отпустила до конца.
Вонь стояла несусветная. Навоз, гниль, кислятина… Даже в экваториальной Африке в сезон дождей, когда стопроцентная влажность, а ещё висит жара под пятьдесят и всё моментально разлагается, не всегда так шмонит.
Здесь, конечно, не пятьдесят, но и мороза не было. Небольшая каменная печка чуть прогрела воздух.
Упомянутые Рыгор с Йоськой на миг застыли от неожиданности, потом один схватил кистень, другой взялся за рогатину.
Генрих взял вожака за шиворот и встряхнул.
– Скажи, чтоб не баловали. А то ещё три греха возьму на душу.
– Ша, хлопцы…
Те неохотно опустили «вооружение».
– Капитан, не передумаем здесь оставаться? Зело ароматно.
– Привыкаем, босс. Средневековье, оно, наверно, практически всё такое.
А ведь по хронологии из школьных учебников это уже было что-то вроде просвещения-ренессанса, свыше полутораста лет распространялись печатные книги, в Западной Европе началась промышленная революция, в Англии – так и не только промышленная. Восток сильно отстал. России ещё предстоял переход к абсолютизму, захват западных территорий, когда Речь Посполитая ослабнет изнутри… Глеб отогнал эти мысли. Они – на задании. Остальное не важно. В том числе и личный комфорт. Будет необходимость – заночуют хоть в нужнике.
Угрожая арбалетом, они связали грабителей кожаными ремнями, порезав конскую упряжь. Поставили к столбам, подпирающим кровлю. Руки – за спиной.
– Еда? Пожрать есть?
Генриху порой приходилось повторять одно и то же по два-три раза, пока находились слова, похожие на старобелорусские. Оба военных жадно ловили ответы. В странах третьего мира приходилось за несколько дней учить ключевые понятия местных и как-то изъясняться, так что ничего необычного.
Самый высокий, тот, что был с факелом, указал головой на ларь. В нём обнаружились хлеб, вино и копчёное мясо. Глеб не поленился выйти наружу и, прочистив нос, обнюхать. Вроде не испорченное.
Взял миску, набрал в нее снега, поставил у печи – растапливаться. Вино, конечно, это классно. Но в присутствии трёх архаровцев хотелось сохранить трезвую голову.
Потребление вина, пива или, на худой конец, кваса, но не воды, диктовалось санитарными соображениями. Постоянно вспыхивали эпидемии чумы или холеры. Примесь алкоголя в напитке снижала опасность заражения, а кипятить воду перед питьём здесь ещё не догадались. Поэтому, если утрировать, человечество пережило тёмные века в состоянии перманентного запоя.
Поужинали. Генрих нарезал хлеба и мяса в расчёте на завтрак, завернув в тряпицу. Затем, отвязывая по одному, позволили поесть хозяевам заведения.
Последним за стол из грубо рубленных деревянных досок сел атаман.
– Имя? Как звать-то? – спросил Глеб.
– Овсей…
– Чот ты тихий стал, вождь команчей. Скажи, как тебе разбойничать удавалось? Куда стража воеводы смотрит?
Он повторил несколько раз, пока Овсей допёр, что от него требуется, и изумился вопросу.
– Понятно – как. Десятский забирает хабар. Половину добычи.
– Старая добрая традиция коррупции, уходящая корнями в глубину веков! А у нас с ней пытаются бороться, наивные. И чо? Понятно, с каким результатом.
Генрих продолжил расспросы, постепенно вставляя в речь всё больше специфических местных слов, Глеб мысленно повторял. Конечно, за несколько недель они не научатся говорить как литвины, но, по крайней мере, уйдёт непонимание.
Спали, как и прошлую ночь, по очереди, бодрствующий подкидывал дровишки в печь. Утром капитан не удержался от небольшого спектакля, заставил развязанных «джентльменов удачи» стать на колени и прочесть покаянную молитву, обещая Господу оставить неправедный жизненный путь.
– Припрятать бы ништяки, – предложил Генрих, когда достаточно удалились от бандитской штаб-квартиры. – Гроши и медяки возьмём, пригодятся. А остальное?
Арбалет, длиной примерно с АКМ, в карман не спрячешь. Запасливый капитан нагрёб в мешок какую-то утварь и женские украшения. Хоть к ночи дорога и пустела, банда Овсея не оставалась без наживы. Нашлась и цивильная одежда, достойная мелкопоместного шляхтича, как раз на размеры обоих, по меркам XVII века оба оказались вполне среднего роста, некоторые из встреченных были ниже.
– Бусики тебе не к лицу. Ты же не из заднеприводных… Давай пожертвуем монастырю. Как и арбалет. Пистоль я бы оставил.
Наверно, тот принадлежал кому-то из важных господ, поскольку в рукояти тёмно-малиновым отсвечивал рубин. Сравнительно небольшой, двуствольный, с задорно высекаемыми искрами, если спустить курки. Глеб бережно счистил нагар, используя кусочек свиного сала за неимением ружейной смазки. Пуль и пороха в заначке у бандитов не нашлось. Впрочем, как правильно зарядить архаичное оружие, не знали оба. В теории – да, засыпать порох в стволы, потом пыжи, пули, снова пыжи, немного пороха кинуть на полки, чтоб загорелся от искры, но именно в простоте действий крылся подвох – как добиться, чтоб карманная артиллерия не отказала в бою.
С другой стороны, смертоубийство во время экспедиции в прошлое – рискованная штука. Зато двуствольный пистолет позволит взять на испуг. Здесь огнестрельное оружие – вундерваффе.
– Эх, меня бы с таким пистолем и в XIX век, – мечтательно протянул Генрих.
– Зачем?
– Чтоб вызвать Дантеса на дуэль. Выписать ему окончательный оревуар. И не промажу, даже если вся Вселенная начнёт толкать под локоть.
Так, балагуря, они добрались до монастыря иезуитов, перекрестились, и Глеб решительно стукнул в массивную, оббитую железом дверь.

3
Низкорослый монах с круглой лысой головой, увенчанной выбритой макушкой, скользнул в покой настоятеля.
– Уехали мериканцы, ваше преподобие!
– Проследил?
– Как велено было. Укрепился я в мысли, что не братья они нам по вере, заблудшие в неведении за морями, а слуги диавола.
– Что заставило тебя так думать, брат Павел?
– От того, что брат Генрих и брат Глен не вышли на Варшавский тракт, как выказывали намерение, а купили повозку, двух лошадей и выехали к Лиде.
Покои настоятеля иезуитского монастыря, образовательно-пастырского центра Трокайского воеводства, были тесными: келья-опочивальня и рабочий кабинет. Монахи ордена только обосновались в городе, возвели деревянный монастырь с коллегиумом и церковью Петра и Павла. Круль посполитый, правда, выделил золото на строительство Фарного собора и иных каменных зданий, но это ещё лишь начало пути…
Отец Игнаций отличался редкой даже для иезуитов гибкостью, понимая, что соперничать с другими монашескими орденами Речи Посполитой и униатами не просто. Повторял, что «цель оправдывает средства», потому озаботился открытием бесплатной столовой и приюта для бедных, куда пускали не только католиков, но непременно приобщали к истинной вере. Предпочитал интригу ударам в лоб, отчего позволил прожить в монастыре двум загадочным личностям, скверно говорящим по-русски и почти не понимающим ни польский, ни латынь, присматриваясь к ним.
Само по себе известие, что в заокеанских колониях распространяется Слово Божье, не было откровением. Отец Игнаций знал про иезуитов в Парагвае, этот пример в Риме сочли образцовым. Но вот самозарождение католического прихода на землях, занятых английскими вероотступниками, впечатлило… Если это не ложь.
– Зачем им в Лиду?
– Так оттуда дорога дальше лежит, на Менск и в Московию. Лазутчики царя Алексея они, ваше преподобие. Никакие не монахи, воины. А что плохо русский понимают – так прикидывались.
Подозрения зародились у монаха, когда тот по приказу настоятеля учинил обыск в келье «мериканцев», где обнаружил мирскую одёжу. Чаял найти «Апокрисис» Xристофора Филалета или нечто другое богопротивное, но больше предосудительного не накопал.
А невзлюбил их, получив сапогом в лоб.
Брат Генрих поведал, что вокруг их колонии живут дикие племена, закоренелые язычники, поклоняющиеся духам предков и не приемлющие Слово Господне. Крестьяне в «Мерике» обороняют себя сами. Каждый божий день оба «мериканца» выходили на монастырский двор и принимались тузить друг дружку. Сам отец Игнаций показал интерес. Шляхта и княжеские дружинники дрались мечами, копьями да клевцами, стреляли из пищалей и арбалетов. Простой люд бился на кулаках – кто кому врежет сильнее, подножка считалась подлостью. Заокеанские братья не чурались ничего, лупили ногами во всю дурь, а от ударов соперника укрывались да уклонялись. Настоятель велел паре монахов поучиться, Павел бросился на брата Генриха с кулаками… и тотчас обнаружил себя на снегу, а голова раскалывалась от жестокого удара. Чужестранец помог встать и предложил повторить, но монаху расхотелось учиться, если ценой науки станет пробитый лоб.
А ещё эта парочка, переодевшись в цивильное, раза три шастала по городу. Заходили в харчевни, заказывали побольше еды и пива, отъедались, словно монастырской еды им мало. Брат Павел подглядывал от входа и глотал слюну, отведав одних лишь кухонных ароматов.
Если бы пришлые отправились к непотребным девкам, тотчас раскрыли бы себя. Но нет, целомудрие блюли.
Клятые москали!
– Что делать велите, ваше преподобие? Уедут далеко ведь… Диавольские отродья! Чую, готовят набег татарский. Спасу от них нет! Предупредить бы…
– Ничего не делай, – ответил настоятель после раздумий. – Епископу доложу. А вот в магистрат и князю сообщать не надо. Точных сведений ты не добыл. Обвинят нас, что вражьих лазутчиков пригрели, ордену на пользу не пойдёт.
– Так в острог их и на дыбу… – прошипел злопамятный Павел. – Городской страже сказать – догонят антихристов.
– На дыбе любой что хочешь признает, – возразил отец Игнаций. – В городе, поди, шептаться начнут: по навету иезуитов схватили приезжих и запытали до смерти. Не во благо выйдет. Смирись, брат Павел. Но коль они снова объявятся, я должен об этом знать.
Монах поклонился и вышел, не скрывая разочарования.
х х х
– Лихо мы провели иезуитов! – радовался Генрих. – Неделями жили в монастыре, никто и не предположил, что мы – не святоши из Нового Света.
Сияло солнце, снег местами принялся темнеть. Из Гродно уезжать не хотелось. Добрые католики и не менее добрые униаты праздновали языческую масленицу, над улицами висел такой аромат блинов и всякой разной выпечки, что даже просто стоять и нюхать было вкусно.
Слышали об обычае топить чучело зимы, но Нёман ещё не вскрылся, хоть лёд потемнел, местами до промоин. Горожане просто сожгли это чучело, водрузив на шест, чему необычайно радовались. Детишки с пением водили хоровод вокруг огня. Издали казалось, что играют в казнь Жанны д'Арк, такое вот себе средневековое развлечение.
Во время одной из вылазок Глеб показал напарнику на брата Павла, ступавшего за ними шагах в тридцати-сорока. Сей топтун был неопытен в слежке, хоть и пытался не бросаться в глаза. Товарищи разделились, святоша прилип к Генриху, а майор разменял у местного купца один золотой на серебряные гроши.
Покинув монастырь, они приобрели «тойоту в две лошадиные силы». Опыт с четырёхкопытным транспортом имели, но минимальный. Две смирные серые кобылки точно не требовали умений джигитовки.
Они тащили короткую четырёхколёсную повозку с «бензобаком» – мешками сена и овса. Колёса были сняты с осей литовскими кулибиными и тоже ехали в телеге, вместо них шуршали полозья. По весенней распутице дороги станут непроходимыми, а когда подсохнет, путь можно продолжить на колёсном ходу. Даже если удастся покинуть Полоцк до прихода московского войска, обратно выедут не раньше конца апреля, а то и в мае.
Не забыли и о себе, набрав сушёного мяса, сала, колбас, ржаного хлеба, жбан с соленьями, а также литров тридцать спиртного: горелки, пива, вина. Не только чтобы бухнуть. Вода из колодцев мутная, подозрительная и после кипячения, а дезинфицирующих таблеток нет. Если отфильтровать и перемешать с вином – пить куда безопаснее. Водка, точнее – крепкий ржаной самогон, возгорающийся при поднесении огня, незаменим при перевязке раны и дезинфекции, появления антибиотиков ждать сотни лет.
Темпонавты условились рулить по очереди, отдыхавший в кузове укрывался полостью. Оба утеплились поддёвкой и больше не страдали от холода, как в день попаданства в прошлое, тем более температура стала выше, чувствовалось приближение весны. На будущее обзавелись и летними рясами, полегче.
Долгая остановка у иезуитов дала многое. Оба чуть обвыклись, впитывая местные реалии. Устроили филиал Шао-Линя и убедились, что полностью вернули себе навыки прошлой жизни, а тела стали привычными, будто в них родились и жили с детства. Малость отъелись, в монастыре кормили безыскусно, но давали добавку, три-четыре раза путешественники позволили себе пир в таверне.
Конечно, блага вынуждены были отрабатывать. Хоть удивили настоятеля, пожертвовав трофеи, изъятые у бандитов, обоих моментально пристроили к благому делу – возведению очередного собора, будто мало церквей в городе.
Не учли одного – пришлось пожертвовать волосами. Глеб в реальной жизни успел потерять изрядную их часть и был три дня рад густой русой шевелюре с благородной проседью, пока брат Павел, нехорошо улыбаясь, не выбрил туповатым лезвием их макушки. Но что делать, коль решили стать «настоящими» монахами, надо соответствовать. Генрих, удерживая левой рукой вожжи, правую пятерню периодически запускал под капюшон – погладить лысину, он предпочёл голый череп.
До Полоцка им предстояло отмахать порядка пятисот километров. Другой маршрут – через Троки (Тракай) и Вильно – забраковали ещё в 2024 году, поскольку Кириллу полагалось двигать на Лиду и Менск (Минск), соответственно, не терялась надежда что-то о нём узнать.
Вспомнив о лейтенанте и щурясь от солнца, Генрих лениво бросил:
– Что-то не сходится у меня в голове, брат Глен. В «Веспасии» нас уверяли, что энергетическая сущность, на поповском жаргоне – душа, возвращается в тело в пределах микросекунды, независимо от того, сколько времени темпонавт провёл в прошлом. Ну и прикинь. Сидит Кирилл в темнице, два американских монаха вдруг выторговывают ему условно-досрочное, он возвращается к яме и… опа-на! Уже дома. В момент начала командировки. Зачем тогда всей этой белорусской братии просить Шойгу дать специалистов по экстремальному выживанию? Зачем нас озадачивать возвращением того парня?
– Я тоже думал, брат Генрих. Предположения могут быть самые разные. Первое: нам не удалось его спасти. Второе: у нас и шансов не было. Третье: слишком мало знаем о перемещениях в прошлое. Два успешных похода лейтенанта в XIX век дали слишком мало опыта.
– Про шансы подробнее, а?
– Ну, представь. Их грёбаный Универс узнаёт, что мы близки к вызволению Кирилла, и грядёт парадокс, о котором ты сказал: он вернётся в современную Белоруссию за две недели до нашей отправки для его спасения. Бронштейн уверен: Мироздание стремится избежать парадоксов, а потому проще всего удержать парня здесь, дав ему окочуриться за пределами ямы.
– Не верю, чтоб профессор не задумывался. Он чот тебе сказал?
Генрих спиной почувствовал усмешку Глеба.
– Само собой, нет. Нас грузили знаниями о XVII веке, а ещё сверху накинуть темпоральных парадоксов – перебор. К тому же и Бронштейн, и Алесь, хоть второй был попроще, не скрывали, что видят в нас исполнителей-солдафонов.
– И что тупым солдафонам надо соображать как выкручиваться, когда нет связи со штабом, об этом геморятся в последнюю очередь, – согласился капитан. – Зато времени обдумать – море. Дорога до Полоцка займёт около месяца, если делать вёрст по двадцать в день.
До сего дня их навыки выживальщиков не потребовались. Самое суровое, что произошло, была ночёвка в зимнем лесу, чему не удивились, понимая, что и далее на пути к Полоцку не миновать отдыха под открытым небом. Литовская Русь заселена не густо. Деревни, фольварки, таверны, корчмы или постоялые дворы встречаются не часто, хоть дорога тянет к себе предприимчивых, и не только грабителей.
Памятуя о встрече с ними, Глеб сохранил пистолет. В Гродно, избавившись от филера, прикупил порох и попросил торговца отлить пули под калибр стволов. В эту эпоху стрелки обычно сами заботились о боеприпасах, каждый носил нехитрый набор для изготовления пуль. Заодно просветился относительно пользования кремниевой волыной.
Когда проехали около половины дневного пути, и Генрих дал лошадям отдых, майор зарядил пистолет, отошёл с ним вглубь рощицы, утопая по колено в снегу. Там виднелись следы вырубки. Глеб поставил чурбак на пенёк и прицелился с десяти шагов.
Замки звонко щёлкнули, и это всё. Слышал, кремниевое оружие давало десять-пятнадцать процентов осечек, но тут – сто процентов…
Ещё раз. На полувзвод. Открыл крышки. Сдул порох с полки. Прочистил затравочные отверстия. Снова насыпал порох. Закрыл крышки. Боевой взвод.
Говорила мама: учи пушкинского «Евгения Онегина». Кто бы знал, что столько лет спустя (или столетий назад) в памяти прорежется и пригодится единственное место:
Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В гранёный ствол уходят пули,
И щёлкнул в первый раз курок.
Вот порох струйкой сероватой
На полку сыплется. Зубчатый,
Надёжно ввинченный кремень
Взведён ещё. За ближний пень
Становится Гильо смущённый…
Ай да Пушкин, ай да сукин сын, облёк мануал на кремниевый пистолет в стихотворную форму!
Мама, царствие ей небесное, требовала вызубрить письмо Татьяны «Я вам пишу, чего же боле…», но пацану, уже тогда тайком мечтавшему об армии, куда больше запомнилось про оружие.
Стряхнув воспоминания, прицелился. После спуска зашипело, выстрел грянул примерно через секунду или около того. Чурбак даже не пошатнулся. Вторым выстрелом, наконец, сбил его.
Оружие годное, но капризное. Если хранить заряженным, порох на полке придётся менять ежедневно. Он, хоть и прикрыт крышкой, запросто отсыреет.
Арбалет, конечно, надёжнее. Но отобранный у грабителей они презентовали монастырю, не получив отказа: в те времена все монастыри рассматривались как фортеции, способные держать вражескую осаду, сколько-то оружия нигде не помешает.
А что касается точности стрельбы… Тот же Генрих, вздумай стреляться с Дантесом, вынужден был бы долгие месяцы посвятить тренировке. Если в чурбак размером с человечью голову получилось угодить лишь с второй попытки, а бретёры XIX века на спор били в игральную карту, шансов против убийцы Пушкина практически ноль, даже если Мироздание не будет подталкивать в локоть.
– Зайца подстрелил? – спросил напарник, когда Глеб покинул рощу.
– Пока смогу только кабана, если будет стоять боком в пяти шагах, не хрюкать и не шевелиться.
– М-да… Но местные чот боятся огнестрелов. Держи-ка его заряженным. Пальнёшь в воздух, скажешь – вторая пуля в лоб. Местные не знают, что снайпер-Чингачгук из тебя как балерина.
Но пистолет – штука с характером. Ищет случай, чтоб себя проявить. На третий день пути услышали яростный лай большой собачьей своры слева от дороги. Лошади вдруг всхрапнули и встали колом, как бы Глеб, сидевший на облучке, не понукал их.
Впереди стаи нёсся крупный волк. Вылетел на дорогу, остановился, явно теряя силы: за ним тянулись красные следы. Собаки, каждая размером лишь ненамного уступавшая волку, окружили его.
Глеб слез с повозки и шагнул вперёд, игнорируя предостерегающий возглас Генриха.
В глазах лесного хищника сверкали ярость и одновременно какая-то неземная тоска. Хоть мимику зверя глупо проецировать на человеческую, те же вельш-корги, собаки-улыбаки, далеко не всегда веселы как кажется, щемящее предчувствие смерти было написано на острой морде огромными буквами. Волк поворачивался, демонстрируя собакам клыки, и предупреждал: пусть я умру, но и для кого-то из вас эта битва станет последней. Псы, подбадривая себя и всю стаю заливистой брехнёй, медлили, понимая опасность предсмертной ярости врага.
У Глеба жила больше десяти лет немецкая овчарка, по старости отправившаяся за радугу, поэтому что-то кольнуло внутри. Не хотелось, чтоб волчьи зубы напоследок перекусили горло кому-то из животных. Да и гордому хозяину чащи не желал долгих мук…
Он подошёл вплотную к кольцу собак и выстрелил. Пуля прошила серому бок. Вторично не получилось, псы как по команде ринулись в атаку на подранка, образовалась куча мохнатых тел, и не смог бы точно прицелиться, будь даже в руках «глок».
Наконец, свалка распалась. Волк лежал недвижимый. Собаки слизывали кровь. Похоже, ни одна из них серьёзно не пострадала.
Подошёл Генрих.
– Засада, командир. По бокам снег здесь глубокий, застрянем. А взять волчью тушу и отшвырнуть за обочину не выйдет. Шавки решат, что мы покусились на их добычу, и набросятся.
Пока что те никак не реагировали на людей. Лошади тоже стояли смирно и только косились на мёртвого волка, внушавшего больше опасений, чем его убийцы.
Ждали около десяти минут, пока слева из леса не показались конники.
Впереди на высоком буланом жеребце скакал важный мужик с ружьём поперёк седла. Хоть вроде бы на охоте, а разодет был как на парад: отороченная мехом шапка с верхом в форме колпака, откинутым назад, и с перьями, торчащими из какой-то бляхи надо лбом, зимний чёрный расшитый кафтан, тоже с меховой опушкой, синие шаровары заправлены в красные сапоги с загнутыми носами. Усы имел висячие, бороду бритую, а вид неприступный.
Первым прискакав к месту развязки звериной драмы, пан спрыгнул с коня, отпустил поводья и шагнул к волку. Глеб обратил внимание, что на левом боку болталась неизменная сабля, вряд ли полезная на охоте. Но за недели, проведённые в Великом княжестве Литовском, усвоил: шляхтичи разве что не в постель её берут как символ гордости и принадлежности к верхушке. Только шляхте и их слугам дозволено носить оружие. Оттого пистоль спрятал под рясу.
Боярин похвалил псов, добывших волка, и склонился над добычей. Тем временем его окружила дюжина всадников. Четверо мужчин были в шляхетской одежде, с ними, вот неожиданность, две дамы – в мужских сёдлах верхом, а не боком, как показывали в фильмах. Остальные явно относились к холопскому сословию и, как и женщины, не имели ружей.
– У волка моя пуля в боку! – гордо заявил главный.
– Пшепрашам, пан Заблоцки, – возразил другой охотник, судя по одёже, вряд ли уступавший ему знатностью и богатством. – С пулей в боку так бы далеко не убёг. Я слышал выстрел совсем недавно.
– Хотите сказать, я плохо стреляю, пан Ковальски? – первый поднялся от тела волка и положил правую руку на эфес сабли, всё же полезной даже тут – затеять конфликт и решить его ударом клинка.
– Стреляете вы отменно, – второй и не думал раздувать спор. – Только есть у меня подозренье, что кто-то иной осмелился охотиться в ваших угодьях.
– Кто же посмел? – возмутился Заблоцки, впрочем, довольный поводу перевести гнев на другой объект. – Не эти же монахи!
Взгляды шляхты и слуг перенеслись на русских американцев. Собственно, только сейчас почтенная публика изволила обратить на них внимание.
– Благослови Господь ваши долгие дни, пан Заблоцки.
Шляхтич вместо того, чтоб успокоиться, занервничал ещё больше.
– Чужестранцы?!
– Так есть, ясновельможный пан. Монахи-пилигримы из католического прихода в Массачусетсе, заокеанской англицкой колонии. Следуем на восток, чтоб прикоснуться к христианским святыням Литовской Руси. Я – брат Глен, со мной брат Генрих.
– Во имя Отца, Сына и Святого Духа, – невпопад присовокупил второй.
– Не видали ли вы, святые братья, кто стрелял в волка? – спросил Ковальски.
– Я стрелял, – к изумлению Генриха тут же признался Глеб. – Волк, хоть и раненый был, выскочил прямо на лошадей. Думал – нападёт. Мы в Массачусетсе всегда готовы – и к атаке зверей, и язычников-дикарей.
Он без смущения продемонстрировал пистолет, чем произвёл сильнейшее впечатление. Охотники не знали, что стрелял в недвижного волка с пяти-семи шагов, и вообразили: попал в бегущего.
– Не шляхтич, но с оружием… Стрелял в дичь в моих угодьях, не испросив позволения… – начал было Заблоцки, не решив, нужна ли эскалация конфликта или разрулить дело миром, всё же монахи, да ещё прибывшие издалека…
– Я желала бы видеть братьев у нас в фольварке и услышать рассказ о заморской стране, – вмешалась старшая из женщин, моментально спустившая давление.
– Почту за великую честь, прекрасная панна, – склонил голову Глеб.
– Разве вам положено любоваться женской красотой? – подколол Ковальски.
– Чем сильнее искушение, тем благостнее удержание от искуса, – выкрутился Генрих. – У нас целибат, и только Господь – наша семья. Но посмотреть-то хочется, как ни умерщвляй плоть.
– Оставь греховные помыслы, брат Генрих, не злоупотребляй добрым отношением почтенных господ, – одёрнул его старший коллега.
Пани Заблоцкая, тем не менее, вполне благосклонно восприняла комплимент.
Один из холопов поднял волка и перекинул через круп своей кобылы, вызвав у неё приступ паники. Другой остался с монахами, чтоб указать дорогу в Заблотье. Паны и панны дали пятками в бока лошадям и унеслись обратно в лес, видно – кратчайшей дорогой в фольварк. Проводник указал другую, длиннее, но проходимую для саней.
К фольварку, барской усадьбе с россыпью хозпостроек, примыкала деревушка в несколько десятков домов, в центре выделялась сельская церковь, похоже – униатская.
– Зажиточно живут холопы пана Заблоцкого, – Глеб указал кнутом в сторону бегающих между домами детишек среднего школьного возраста, если, конечно, здесь была бы школа. – Видишь? У каждого мелкого ребёнка имеется зимняя рубаха, порты, колпак на голове, обуты в лапотки. Я читал, что в бедных семьях детей до середины весны не выпускали из дома – не в чём. Облегчались прямо в избе – в глиняный горшок. По крайней мере, так пишут… Представь: полгода на печи! И без смартфона.
– Я вообще ребёнка без смартфона видел только в странах третьего мира. В Анголе, например, но не в Луанде даже, а в глубинке.
Оставив деревушку в стороне, свернули к фольварку.
Конечно, он не шёл ни в какое сравнение с первым увиденным хутором. Панская приусадебная земля была обнесена каменным забором высотой метра полтора, перелезть просто, но, похоже, ограда несла некое символическое значение. Дорога вела к браме, то есть арке въездных ворот, сами ворота отсутствовали.
Господский дом, невысокий, представлял длиннющее сооружение с жилой частью, конюшней, псарней, амбарами и прочими помещениями для хозяйских нужд, отдельно стояла часовня, рядом с ней – склеп. Заблоцкие не расставались с дорогими покойниками и хоронили их прямо здесь, на кусочке освящённой земли. Трогательная забота о памяти усопших, но если гробы в том склепе опускаются в землю, то крайне негигиенично, потому что колодец находился шагах всего в двадцати от захоронения.
Охотники прибыли раньше, снаружи оставались лишь холопы, рассёдлывающие лошадей да ухаживающие за собаками. Свора получила праздничную долю мяса: добыть матёрого волка удаётся не каждый день.
Генрих, покинув сани, несколько раз присел и распрямился, разок даже подпрыгнул, разминая затёкшие ноги, челядь смотрела с изумлением на монаха, коему пристало чинное поведение.
Прошли в дом. Безо всяких сеней сразу начинался довольно обширный зал, видимо – для приёмов. В глубине на возвышении стояло кресло, не трон, но выделяющееся, вокруг него – ещё четыре кресла. Наверно, там шляхтич восседал, принимая холопов и прочую публику нижнего ранга.
Топилась печь, но поскольку кто-то часто входил и выходил, впуская морозный воздух, в помещении оставалось весьма прохладно. Паньство сбросило зимние кафтаны и осталось в… Ни Глеб, ни Генрих не подобрали бы точных названий, потому что не знали тонкостей шляхетского гардероба. В общем, у мужчин это были такие же кафтаны, но уже без меховой опушки, примерно одинакового кроя, разного цвета, включая нежно-голубой и розовый, совсем странно в сочетании с надменными усатыми рожами. Сукно украшала затейливая вышивка. Дам было трое: пани Заблоцкая, её дочь и женщина старше, вся в чёрном, голова укрыта чем-то вроде чёрного чепца. Как потом узнали – мама пана Заблоцкого, вдовая, оттого и в вечном трауре. Дамы носили длинные платья с юбками-колоколами, на талии облегающие. Естественно – под горло, никаких оголённых плеч или открытых грудей, норовящих выпрыгнуть из лифа, как на картинках и в фильмах о французской знати.
Зал приёмов одновременно был трапезной гостиной, содержащей длинный стол, достаточный, чтоб вместить всех охотников, да ещё место оставалось. На небольшом помосте виднелись скрипка и какие-то щипковые инструменты, музыканты вокруг них не суетились, поскольку три дамы, вдовая явно не расположенная к развлечениям, не составят компанию сразу нескольким кавалерам. Кроме двух землевладельцев и их сыновей присутствовали ещё трое с непременными железяками на боку. Тоже в расписных кафтанах, но если присмотреться, то несколько потёртых. И перстней на руках не так богато, как у хозяина. Эти особенно свирепо сверкали глазами и накручивали усы.
Попросили за стол.
– Янка! Тот, без верхнего зуба, это кузен пана Заблоцкого?
– Так! Пан Анджей. О нем говорят – герой. Участник всех сражений последних десяти лет, где войско Речи Посполитой было разбито.
Два тинэйджера, сидевших рядом с Глебом, тихонько прыснули, а воин-герой сердито зыркнул в их сторону, словно догадываясь, что разговор завели о нём, причём – без должного почтения. Скулу вояки украшал шрам. На правой руке не хватало мизинца.
Холопы принялись метать на стол самые разнообразные блюда в количестве, словно за ним расселись не два десятка человек, а две сотни.
– Для чего столько?! – изумился Генрих. Ни у пана Станислава на их первой остановке, ни в монастыре, ни в харчевнях Гродно и по пути они не видели столько еды сразу.
– Понтуются, – заключил Глеб. – Помню, в семидесятые мама также старалась – к каждому приходу гостей. Войну ещё все помнили, голодные пятидесятые. Достать шпроты, болгарский зелёный горошек и банку индийского кофе считалось достижением. Вот и вываливали перед гостями, мол: и мы в порядке. Потом – ответный визит. Мама, царствие ей небесное, как и её подруги, сплошь были пышки. Сготовленное съедать приходилось, не выкидывать же!
Больше еды было только напитков. Вино грецкое, вино угорское, горелка на рябине, пиво… И выпивали быстрее, чем кушали, вдова степенно, остальные – жадно. Хозяин схватил в каждую руку две куриные ножки и поочерёдно откусывал от каждой, отпуская их, чтоб схватить кубок с вином, тотчас после опорожнения снова наполняемый холопом.
Шутки становились громче и грубее, языки развязнее, политкорректность сюда дорогу не знала. Единственно, шляхтичи старались сильно не поддевать присутствующих, яд выплёскивали на третьих лиц. Заблоцкий давеча не поделил что-то с паном Рысицким, чьё имение граничило с его землями, потом с ним спорили о какой-то безделице в сеймике, Рысицкий предлагал там нечто, по его мнению, очень важное, но затаивший на него зуб Заблоцкий важно встал и как гвоздь забил: «либерум вето!», заблокировав решение. Сейчас, вспомнив о претензиях к Рысицкому, хозяин приподнялся и громко заявил:
– Не везёт Речи Посполитой на соседей! Пруссия, Московия… а ещё и пан Рысицкий!
Захохотали. Выпили за благополучный исход свары Заблоцкого с тем паном.
«Монахи», делая вид, что отдыхают наравне со всеми, напряжённо прислушивались к разговорам.
– Генрих! Не налегай на вино. Пятая точка подсказывает: чем больше они пьют, тем ближе к точке срыва. Хоть мы и божьи люди, но…
– Понял, майор. Больше всех меня настораживает этот, что напротив, участник проигранных битв. Пан Анджей. Так и смотрит, к чему прицепиться.
Глеб согласился. Это было очевидно.
_______
Примечание к гл. 3. Автор признаётся, что некоторые зарисовки из жизни шляхты вдохновлены польским сериалом «1670».

4
Совершенно невпопад и не к месту, пан Заблоцкий громко брякнул:
– Заседаем один час двенадцать минут.
И утробно рыгнул.
– Мой дорогой муж прикупил голландские часы изумительной точности, – разъяснила неловкость его половина, указав на блестящий циферблат.
– Да! Заплатил за них, между прочим, пятьдесят полновесных золотых! У кого ещё в нашем повете найдутся такие часы? Небось, даже у пана Збруцкого попроще! – захохотал хозяин, без сомнений – многократно завысил цену покупки, как же иначе.
Збруцкий за столом не сидел, но вот Ковальскому и другим гордым носителям сабли хвастовство Заблоцкого прозвучало прямым вызовом. Повисла неприятная пауза. Гости перестали даже ковыряться двузубыми вилками в мясе, тем более, первый голод утолили. Глеб почувствовал, что общество балансирует на тонкой грани – разгонять конфликт дальше, до оскорблений и вытаскивания железяк из ножен, или купировать его. Безземельный шляхтич, заседавший напротив, с удовольствием раздувал ноздри, вызывая закономерное любопытство – присоединится ли он к хулителям кузена, уличённый в неимении дорогих часов, или заступится за него перед Ковальским. Последний, круглолицый господинчик невоинственной внешности, как ни хмурь брови и ни крути усы, не выглядел достойным соперником в дуэли с любым из сидящей за столом шляхты.
Пани Заблоцкая, прочувствовав ситуацию, высоко подняла кубок с вином и предложила выпить за свекровь, так чудесно организовавшую угощение, пока паньство демонстрировало удаль на охоте. Карга в чёрном бросила на неё косяк: «знаю тебя, стерву, не подлизывайся», но изволила благосклонно кивнуть. Пирующие опрокинули в себя кубки, большинство – с облегчением, кузен хозяина – с досадой.
– Пришло время расспросить моих гостей, – продолжила панна. – Как живётся праведным столь далеко – за океаном?
– Это сейчас мы далеко, ясновельможная пани. За океаном мы дома, там родились, всё знакомое и привычное.
«Ясновельможной» полагалось величать жену магната, а не заурядного владельца фольварка, но какой лейтенант обидится на «ваше превосходительство»?
Шляхта гыгыкнула незамысловатой шутке и продолжила жевать.
– Ты Фенимора Купера читал? – вполголоса спросил Глеб.
– В юности, в семидесятые. В кино на Гойко Митича ходил. Только… Все эти американские герои, покорявшие прерии, это же обычные оккупанты на чужой территории. А «хорошие» индейцы, подыгрывающие бледнолицым, как по мне, те же самые предатели, как полицаи, служившие немцам в войну.
Пока на базе «Веспасий» готовились к отправке в прошлое, много раз натыкались глазами на плакат с цитатой из речи белорусского главнокомандующего о том, что народ, защищающий свою землю, победить невозможно. Жаль, что индейцы не слышали Лукашенко, иначе в две тысячи двадцать четвёртом за Белый дом сражались бы не Байден с Трампом, а какой-нибудь Соколиный Глаз от команчей и Медвежий клык от партии ирокезов.
– Значит, включай Фенимора Купера. Индейцы – они кто? Нехристи, язычники, европейцы – христиане. Соображаешь, кто хорошие парни, кто плохие? Трави!
Когда Заблоцкая-средняя дала знак начать рассказ, отрабатывая угощенье, Генрих принялся вдохновенно врать. Что любопытно, если следовать легенде, что они – потомки пилигримов с «Мейфлауэра», то первые десятилетия колонистов прошли без серьёзной конфронтации с аборигенами. Коренное население будущего штата Массачусетс выкосила эпидемия, земли обезлюдели. Потом, когда Восточное побережье Северной Америки быстро обросло европейскими поселениями, а новые волны колонизаторов двинули дальше – в Средиземье (почти как у Толкиена) и к Западному побережью, вот тогда и начались главные столкновения с краснокожими.
Но историческая правда не вписалась бы в бла-бла застольной беседы. Поэтому Генрих, сурово сдвинув брови, вещал о суровых буднях, когда даже монахи, в поте лица добывающие хлеб насущный и впахивающие во имя Господа, вынуждены не расставаться с оружием и применять его на убой, не терзаясь сомнениями, ибо кто же озаботится чистотой веры поселенцев, если слуги Господа падут от рук язычников.
При отсутствии интернета, да и просто телевизора-радио-газет, поток такой информации падал в умы провинциальной шляхты как летний дождь на благодатную землю. Слушали, не затаив дыхание, наоборот – перебивая репликами, восклицаниями и вопросами, но в целом как довольно позитивная публика.
Картину испортил всё тот же голодранец – пан Анджей.
– Врёшь! Хочешь сказать, монах, что ты – воин?
– Дорогой племянник! Не гоже так с гостями, – пробовала его осадить Заблоцкая-старшая, гневно встряхивая вдовьим чепцом, но тщетно.
– Честь шляхетская не позволит мне слушать враньё! – распалялся тот.
«Американцы» переглянулись, и Глеб пожал плечами. Уходить от ссоры было ещё рискованнее, нежели ввязываться в драку.
– Против христианина не выходил. Но коль пан, не обученный добрым манерам, настаивает, преподнесу ему урок, – он отложил вилку. – Выйдем же во двор. Надеюсь, панове, вы засвидетельствуете, чтобы всё было честно.
– Да я просто снесу тебе башку, враль!
Вот теперь участники пирушки наблюдали за конфликтом с благосклонностью. Драки между Анджеем и кем-то из своих они не желали, а вот поразвлечься за счёт приезжего – почему бы и нет?
– Тогда я тебе отстрелю голову. Не вставая из-за стола. Бог учил: око за око, зуб за зуб. Прими, Господь, душу новопреставленного раба твоего…
Глеб взвёл оба курка и наставил стволы на забияку. Считая, что монах способен подстрелить волка на бегу, тот побледнел.
– Братья! Во имя Господа! Остановитесь! – вмешался пан Заблоцкий. – Справедливо ли наставлять пистолет на того, у кого пистолета нет?
– А справедливо ли обещать снести голову тому, у кого нет сабли? – сварливо заметил Глеб, не опуская оружие.
Естественно, стрелять он не собирался. Один ствол пуст, не зарядил его после ранения волка. Второй – может пальнёт, может и нет.
Над столом повис гул. Народ оживлённо обсуждал – как уравнять шансы. По напряжённой морде Анджея стекал пот. Забияка оказался изрядным трусом.
– У вас есть иное оружие, брат Глен? – спросил Ковальски.
– Нож. Если дадите хаму кинжал или что-то другое короткое, выйду против него с одним ножом. У этого бедолаги, как я понял, кроме сабли нет вообще ничего своего?
А вот это Глеб сказал зря, сразу восстановив против себя присутствующих. Тем самым оскорбил всё сословие, принадлежность к которому – великая самоценность, независимо от наполнения кошелька. Поэтому, когда вышли во двор, симпатии шляхты принадлежали Анджею – нищему, паскудному, но своему.
– Убивать его нельзя, – шепнул Генрих. – Не знаем, что судьба ему готовит. Вдруг обрюхатит селянку, а из её потомков какой-то особо великий поляк или белорус вырастет.
– Само собой. А вот ему меня грохнуть – только в путь.
Глеб распустил поясок рясы и стянул её через голову, оставшись в шароварах и тёплой рубахе. Показал, что за голенищем правого сапога у него имеется нож с длиной лезвия в две ширины ладони – гораздо короче, чем кинжал, выданный пану.
Тот перекрестился и бросился вперёд. Не пытался решить дело одним тычком, клинок в его руках описывал сверкающую восьмёрку, перекрывая всё пространство впереди дуэлянта. Пара литров вина, влившихся в его утробу, никак не повлияли на подвижность и стремительность – организм был привычен к возлияниям.
Глеб принялся отступать, Анджей наседал, подбадриваемый болельщиками. Генрих молчал, не досаждая подсказками «под руку», понимая, что оба недооценили голоштанного шляхтича. Трусость того превратилась в противоположность: маниакальное желание убить испугавшего.
В какой-то миг Глеб вроде бы оступился и брякнулся на снег, перемешанный с грязью, после чего снежный ком полетел в физиономию Анджея, а движение клинка на миг сбилось с ритма. Этого хватило. Майор бросился на противника прямо с земли и перехватил запястье с кинжалом.
Дальше – дело техники. Пан грохнулся ничком с вывернутой за спину рукой. Глеб отобрал кинжал и наступил сапогом поверженному на затылок. Левой подбросил кинжал в воздух и поймал.
– Панове! Как по вашим обычаям – прирезать засранца или проявить милосердие Божие?
Он насладился замешательством. Ни в какие обычаи не входило, чтобы в Речи Посполитой безродный чужестранец топтал шляхтича – и самого, и его достоинство. Тем более неуместно было бы прирезать его как свинью.
Вперёд шагнула вдова.
– Отпусти племянника. Не ведает он, что творит.
– Отпущу, – легко согласился победитель. – Но с условием: добровольно принять епитимью. Сходить в костёл и двадцать раз прочесть «Отче наш».
И хотя добровольность, когда тебе выламывают руку, а голову втоптали в грязь и грозят смертью, такая себе добровольная, Заблоцкая кивнула. Из-под сапога тоже донеслось нечто соглашающееся.
Глеб пару раз подкинул кинжал в руке, затем, перехватив за лезвие, метнул в дверной косяк.
– Слышал, панове, есть на востоке такой обычай: защищать сталью входную дверь. Тогда никакая нечисть не заберётся внутрь – досаждать хозяевам. Мой подарок вам, дорогие панове.
Ковальски, а это он одолжил кинжал, попытался его вытащить, но клинок даже не шелохнулся.
– Верно, придётся кликать кузнеца, – огорчился шляхтич.
Ковальского не вдохновила идея оставить кинжал в двери для защиты не своего дома от нечистой силы.
Побитый за стол не вернулся и куда-то исчез. Вероятно, не чувствовал бы себя уютно. Гости Заблоцких шумно обсуждали поединок, хозяева цвели от восторга: вон какое крутое развлечение устроили, показательное шоу заморского боевого монаха. Ещё одна разновидность понтов. Ради неё пентюха Анджея не жаль.
Снова перемена блюд. Фильм «Иван Васильевич меняет профессию», часто вспоминаемый Генрихом, не мог передать всего разнообразия снеди, его снимали в советские времена тотального дефицита, и даже бутафорские-киношные яства с как бы царского стола уступали реальному великолепию еды в довольно рядовом фольварке. Вот только без «танцуют все» и без сдобной царицы для центрального персонажа.
Чревоугодное веселье затянулось до сумерек, лишь тогда гости принялись разъезжаться. «Американцам», естественно, был предложен ночлег. Пан Заблоцкий не возражал, чтоб путники задержались подольше. В день созыва сеймика свозил бы их в городок, служивший центром повета (он называл его на польский манер – «повят»), где понтовался бы оригинальными гостями перед остальной шляхтой округи, не менее чем голландскими ходиками.
Им постелили в отдельной комнате на перинах сказочной толщины. Глеб настоятельно попросил помыться, девка принесла бадью тёплой воды и игриво подмигнула: не нужно ли святым отцам каких-то других услуг?
Проводив холопку с пониженной социальной ответственностью, Генрих озадачился вопросом – считать ли супружеской изменой секс на задании в прошлом.
– Технически тело осталось в «Веспасии». Здесь мы как бы в виртуальной игре, только опасной и реалистичной по ощущениям. Чо такого, если перепихнусь?
Глеб подошёл к решению с монашеской прямотой.
– Допустим, ты предложил девке задержаться и чпокнул её. Скажи, Генрих, это ты бы трахался или Пушкин? Ты! Значит, твои молодые гениталии пусть терпят. Хоть и мне порой свербит. Уровень тестостерона как у тридцатилетнего, пальцем его не заткнёшь.
– А когда вернёмся в шестидесятилетние тела… У меня ещё и ноги нет, не только потенции. А тут время теряю.
– Поэтому если путешествия в прошлое поставят на поток, я уверен, кто-то не захочет возвращаться к яме.
Сифилис в этом времени уже известен. Но, конечно, распространённость венерических заболеваний куда ниже, СПИДа нет, а нежелательную беременность предотвратит Мироздание, ему ни к чему лишние люди. Соблазн велик… Тем более, восточноевропейские девицы чистоплотные, в баню ходят, это вам не французская знать, моющаяся раз в год и носящая щипцы – давить вшей.
Утром поднялись поздно. После вчерашнего ни есть, ни усугублять не хотелось. Глеб вполуха слушал за завтраком разглагольствования хозяина и бурчание его матушки. Судачили о будущем их дочери. Если старший сын наследует поместье, а младший выбрал духовную карьеру, паненка же предназначалась в жёны магнатскому сыну… Оставалось только найти того магната и убедить кого-то из его сыновей сделать выбор в пользу Заблоцкой.
Откланялись, благословив хозяев фольварка и их чад. Уже во дворе Генрих предложил:
– Если объехать деревню, там есть другая дорога к Менскому тракту. У меня хреновое предчувствие. Вчерашний придурок не явился к завтраку, что для приживалки странно.
– Думаешь, устроил засаду на дороге? Заехать что ли к Ковальскому, пусть Анджей помёрзнет? – Глеб, усмехнувшись, сам себе возразил: – Не пойдёт. И так делаем меньше расчетных двадцати вёрст в день. А что там с нашим Кириллом, вдруг его повязали и обувают в испанский сапожок…
– Вроде же на Руси другие пытки? Главное – его живого притащить к яме перехода. Даже если ему ноги оторвут до задницы, на теле в XXI веке оно никак не скажется. Но – чуток неприятно, не спорю.
Очень бы помог карандашный рисунок лица Кирилла в том его воплощении, в котором лейтенант отправился шастать по Литовской Руси. Сделать его было совершенно не сложно, а тут стоило показывать в придорожных трактирах и спрашивать: вдруг кто видел. Но почему-то столь очевидная мысль в «Веспасии» никому в голову не пришла.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71251855?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.