Главная страница | Ужасы | Поломанный Мир

Поломанный Мир
Андрей Коробов
Неспокойно в Герцогстве Ларданском. До сих пор.
Одни отчаянно пытаются убраться подальше. Другие ударились в передел остаточной власти. Третьих занесло прямо в капкан ветрами провидения. Словно в клетке, силы эти не могут не столкнуться.
Грядет борьба до последнего вздоха. Проигравшие потеряют все. Но победители – что останется от них в конце пути?

Андрей Коробов
Поломанный Мир

Глава 1
– Мы несё-о-о-ом!.. – запевал воевода, заводя норманнское воинство.
Изъял из ножен меч и поднял к свинцовому небу над равниной. Всеотец должен был гордиться своими белокурыми сынами.
Тусклый свет солнца пробился сквозь хмурый заслон и лёг на полированный клинок, отбрасывая блики. Задор передавался легиону дикарей, настраивая их на смертный бой. Северяне заряжались уверенностью: они возьмут Олдкасл, и Восточная Нирения окончательно перейдёт в Дителаг. Уже сегодня.
И к вечеру их ждёт пир – кого наяву, кого в небесном чертоге асов.
–… Смерть! Смерть! Смерть! – бойко скандировали варвары.
В их голосах монументальное мужество наталкивалось на жажду кровопролития, полное безразличие к погибели. Каждому воздастся за причастность к безумному побоищу. И никто не уйдёт ущемленным.
Обухи бродаксов без конца осаждали поверхность их деревянных, небрежно окрашенных щитов. Ритм в такт боевым барабанам. В строю стояли мужчины и женщины от стара до млада. Несколько племен – будто пальцы, стиснуты в единый железный кулак, ниспадавший на цивилизацию.
Культура северян отнюдь не претила такому разбросу среди бойцов. Их всегда числилось на порядок меньше, чем противника. Буквально каждый воин был на счету. Тем не менее, пришельцы с задворок Западного Аштума умели побеждать, обходясь малым. Железом и кровью они оправдали ореол непобедимости вокруг своего народа.
Злой рок, неумолимая жадная сила. Сила, что сметает всё на своём пути. Немало корольков поломали зубы об норманнскую волю к победе. Венценосцы развалившейся империи Бештов, халифы Вестании, деспоты – даже они глотали пыль порой.
Бессмысленные потуги противостоять варварам ничего, в сущности, не приносили. Однако и бездействовать имущим власть не сулило ничего хорошего.
По ходу истории цивилизации дробились, теряли земли, население, уступая норманнам благодатное жизненное пространство по обе стороны от Экватора. Явившись из царства льда и снега, они веками, планомерно заселяли Аштум, не терпя рядом соседей. Как луры и молвяне на изломе Западной Дельмейской империи.
Говорят ведь – и неспроста: история циклична.
Лорд Наррамор самой кровью чувствовал закат родной Нирении. Создавалось такое впечатление, будто этот исход закономерен, естественен.
Феодал свою родословную вёл от скаггов, дальних родственников нынешних норманнских племён. Когда-то давно предки его захватили эту землю. Так или иначе, перебили дельмеев и велатов, здесь проживавших. Некоторых – просто растворили в себе. И сейчас ниренов ждало то же самое.
Заграждая путь северян к своей вотчине, Олдкаслу, Наррамор вывел армию в чистое поле. Особых надежд на победу лорд не питал: ему хватало сознательности не обманываться. Но и брошенный вызов он не мог не принять.
Это дело чести. Уравненная ставка в игре, где на кону так много. Его власть над вилланами. Золото и влияние в королевстве. Жизни тысяч душ. Будущее династии. Наследники и жена, брак с которой упрочил его позиции в государстве. Тщетная попытка отстоять нажитое, ибо насилие порождает насилие.
Хотя в конце концов, иначе быть не может.
Гулкий ветер терзал стяги норманнов и луров. Морские драконы и львы щерились и трепетали в преддверии битвы. Предвидели: серая почва побуреет, набухнет от крови. Воистину, в бою неравном столкнутся две крайности.
Животная ярость из глубины веков и чопорная гордость. Впрочем, всякая мораль разбивается об грубую силу.
Резкие порывы воздуха доносили тарабарщину дикарей до ниренских рядов. Доблестные защитники Олдкасла вглядывались в чёрные волны неприятеля, стекшие каскадом с пологого холма над ними. Язык Севера, казалось, нёс в себе лишь проклятия – злую магию, не оставлявшую и шанса на победу. В некотором роде так и было.
Нирены стояли плечом к плечу. Места себе не находили. Они нервно играли щитами, стискивали древки продолговатых копий. Потели нещадно, даром что снег сошёл в этих краях буквально неделю назад. Армия Наррамора хотела бежать.
Увы, ноги уносить им было больше некуда. За ними Олдкасл.
Полководец и сам не понимал, почему. Ну почему ему так страшно при виде язычников? Их оснащение уступало его армии: сущие голодранцы. Кольчуга поверх тела на одном через трёх. Грубо слаженные топоры да копья в изобилии, мечей – раз-два и обчёлся. Далеко не каждую шапку золотых волос укрывает железная каска. Что не доспехи из сыромятины, то мешковатые крестьянские обноски. Словом, кто во что горазд.
Лорд не скупился на оснащение армии Олдкасла.
В пехоте все, как на подбор: стандарты оружия, зеленые стёганки на вате, бармицы, шлемы-цервельеры, миндалевидные щиты на заклепках. Длинные тисовые луки у стрелков да тяжелые арбалеты. Скорпионы, унаследованные от местных дельмеев.
Рыцари в полном латном оснащении восседали на конях, в совокупности являя собой несокрушимую стихию для варваров.
Северян ведь легко разбить. Легко! Но почему-то гармонистам всегда было мало своих преимуществ. Владыка Олдкасла об этом помнил прекрасно. Феодал не верил в злой рок, стоявший на стороне язычников. Однако и за всю жизнь лорд Наррамор не натолкнулся умом на суровую правду, простую до безобразия и далекую от домыслов.
Благие времена порождают слабых людей. Слабые люди вызывают времена дурные. Уже они способствуют рождению сильных мира сего. Золотое правило, которое обошло истинных норманнов стороной. Варвары, сколько бы ни забрали у цивилизации, всё также злы и голодны. Им всегда есть, за что убивать и погибать самим.
Верования их шли рука об руку с действительностью.
Так что они не ведают страха, присущего изнеженным гармонистам. Сей факт прост, и он же являет прогрессивному Аштуму смертный приговор.
– В бо-о-о-о-ой! – проревел рыжебородый воевода, наставляя меч на врага.
Гармонисты дрогнули. Поджилки у них затряслись. Ибо над весенним стылым полем поднялся оглушительный рёв. Его высекли десятки тысяч глоток, сложившие замогильный, холодящий гул. С норманнами в Восточную Нирению сама зима пришла.
Опять.
Язычники сорвались с места. Чёрные волны их воинства потекли с холма в сторону армии Наррамора. Измученный предвкушением бессмысленной борьбы, лорд поднял руку вверх. Давал сигнал своим стрелкам. Лучники стали тянуть тугую тетиву, арбалетчики – бежать вперёд первых рядов, дабы встретить варварский авангард. Всё тщетно.
Тьма накрыла стылое поле битвы. Призрачный свет неласкового солнца Нирении заслонил шквал норманнских стрел, пущенных откуда-то из-за холма. Ума язычникам было не занимать, и плевать, что дикари они. Лорд округлил глаза и закричал надрывно, захлёбываясь ужасом и яростью одновременно. Ведь первый удар за северянами, причём – весьма успешный. Залп проредил ряды феодальной армии.
Солдаты дрогнули. Отступить – попросту не успели, тут же осажденные дикарями.
Гнев моря обрушился на хлипкие прибрежные скалы, вбирая в себя и растирая уже внутри в песок.
А ведь это только начало…
Битва затяжной выдалась. Норманны не дали сбежать гармонистам. Защитников Олдкасла ничто не спасло: ни доспехи, ни оружие, ни кони. Дельмейские скорпионы – и те отстреляли всяко меньше, чем ожидали нирены. Их армию разбили в пух и прах.
Окрестное воронье тонко ощутило аромат крови, поднимавшийся над полем брани. Чёрные птицы прилетели заблаговременно, множась числом от минуты к минуте. Падальщики порхали кругом, описывая ненароком в небе причудливые образы. Ложка дорога к обеду. Сегодня они полакомятся свежатиной.
Холодный полдень обозначил поражение лорда Наррамора. Мужи, вставшие плечом к плечу ради спасения Олдкасла, пали в полном составе. Грязь и кровь смешались в единую, тошнотворную смесь. Ниренские глаза остекленели, обращенные к отстраненному небу. С горы Мидал истинно веровавшие так и не дождались помощи. Одноглазый Всеотец же соблаговолил своим белокурым сынам. Вновь.
Рыть стылую землю под Олдкаслом норманны не стали. Обычай требовал схоронить павших собратьев со всеми почестями. Все сотни тел, души с которых унесли Всеотцу валькирии на славный пир. Ногти должно было остричь, лишь бы в Рагнарёк не выплыл Нагльфар. Слишком долго в нынешних реалиях. Язычники с Севера спешили победить, ибо жизнь коротка; они же – спешили дальше, на Юг.
С убитых соплеменников сорвали все, что пригодится в нескончаемом походе вниз по карте. Их тела свалили в одну огромную гору и подожгли. Кислый дым поднялся над вулканом из плоти и крови, заметно поумерив аппетиты воронья.
Обуглившиеся кости не достанутся никому, кроме матери-Земли. Чёрным птицам оставалось довольствоваться лишь дохлыми ниренами. Благо, те были в изобилии. В плен язычники взяли только одного нирена, да и то ненадолго. Когда с погибшими северянами было покончено, конунг повёл выживших на Олдкасл.
Город уже был у ног норманнов. Последние защитники Восточной Нирении головы сложили в поле, отданные на растерзание падальщикам. Впредь путь варварам преграждали только стены. Хотя эта преграда являлась по большей части эфемерной.
Полагаться жители Олдкасла могли разве что на своих доблестных мужей. Теперь они остались одни. На растерзание дикарям. В стенах, скорее ограничивавших пространство их клетки, нежели оберегавших от напасти. Они буквально попали в безвыходное положение. Решение, принятое невпопад, сулило только смерть. Кто поумнее, понял это с лёту.
Запрутся горожане от северян, и те возьмут их измором. Легко и просто. К началу зимы их запасы провианта значительно истощились. Неделя или две – и половина жителей передохнет от голода ни за что, ни про что. Остальные не выдержат и откроют ворота, сами приползут на стёртых коленях к ставке конунга. Бессмыслица.
Норманны терпением не блещут – это знают все. И потому дикари не дали жителям прожить и нескольких дней. Дителаг рос веками. По мере того язычники учились. Тихим ходом прознали они и об осадных орудиях, которые дали им значительный скачок в завоеваниях. Захватчики стали брать город за городом.
Дня два, дня три – этого вполне достаточно, чтобы всем скопом выстрогать катапульты и натаскать камней. Стены Олдкасла будут разбиты. Гнев Севера зальёт его улицы, и горожане захлебнутся в крови.
Колесо времени сделает новый оборот, и история повторится вновь.
Мужчин свесят с карнизов, столбов и крон деревьев ногами вниз. Они, тюфяки изнеженные, бесполезны и мятежны – рабы из них никудышные. Только хлеб эти трэллы будут переводить почем зря.
Женщин – по крайней мере, пригодных – ждёт неволя. Кто в наложницы, кто в служанки, кто на продажу за Экватор сарацинам и паоссцам. Будут украшения дворцам тамошних господ, охочих до белой кожи, ясных глаз и светлых волос.
Их детей ждёт участь не лучше. Они податливые, будто глина в руках гончара. Дикари сломают их, вгонят в пучину безволия, лишат всякого достоинства, заставят смотреть себе строго под ноги, склоняя голову перед хозяевами.
Никакого иерархического вызова – и никогда. Так норманны заимеют себе трэллов, живые инструменты для возделывания земли на новых местах. Горе побежденным.
Лучшее для себя, что могли сделать жители Олдкасла, – это признать своё бессилие перед сынами льда и снега. Отворить норманнам ворота подобру-поздорову. Пока ещё не слишком поздно. Так они и сделали, приглашая любезно победителей пожинать плоды.
Вот только терпение дикарей уже было испытано затяжным походом в Восточной Нирении. Лорд Наррамор дерзнул выступить против конунга и потому был должен расплатиться по полной. А вместе с ним – и все его души.
– Я не лишал тебя выбора, – на ломаном ниренском заговорил конунг, обращаясь к пленнику. Феодал был ещё жив. Его оставили на потом.
Хозяин Олдкасла, связанный по рукам, увел взгляд в сторону. Его поставили на колени. Нацепили на него ошейник, будто на псину. Теперь он – вещь. Собственность вождя норманнов. Пасть настолько низко ещё надо постараться. И владыка Восточной Нирении делал всё, чтобы закончить вот так. Но то ли ещё будет!
– Сюда смотри! – буркнул богатырь и дёрнул за верёвку.
Наррамор свалился в грязь, будто весил не больше пушинки. Испачкался пуще прежнего. Поднялся на колени. Уставился на конунга. Взгляд феодала стал пуст, как никогда прежде. Он потерял свою землю. Золото. Своих людей. А скоро – и свою семью.
– Тебе предлагали подчиниться. И ты знал, чем все кончится, если откажешься. Гордыня затмила рассудок. Взялся платить – отплати сполна, – строго наказал вождь, чуть снисходительно улыбаясь в лицо лорду.
Он хотел, чтобы Наррамора с костями сожрало чувство вины. Своего добился.
Язычники зашли в Олдкасл. Они раздирали город на части, будто волки.
Три дня и три ночи. Веселью не было конца. Слезам и смертям – тоже. Кто родился тогда, будет клеймен ублюдком до самой могилы: норманны равнодушны к тем, кого наплодили в походах от взятых женщин.
Бесправная помесь. Трэллы – ни разу не люди. Собственность.
К рассвету четвертого дня в Олдкасле совсем перестал звучать язык ниренов. Судьба здешнего народца незавидна: кто помер мучеником, кто угнан из родных краев.
Вождь язычников созвал всех ярлов и конунгов, ему подчинившихся, на главной площади города. Надлежало собрать пену минувших дней – даром, что хмель шатал голову до сих пор. Его вассалы вели с собой свиту, свои хирды, которые также были достойны слышать волю конунга конунгов из первых уст.
Предводитель норманнов уселся на обрушившуюся каменную колонну. Укутанный в медвежьи меха, с густой бородой до нагрудника и увесистым полутораручным мечом, он и сам выглядел, как зверь. Янтарные глаза его, хоть и обладали теплым цветом, жгли морозом насквозь тех, на он кого смотрел.
За его спиной высился кол, залитый кровью. Местами черноватая была. На него насадили лорда Наррамора. Три дня и три ночи феодал наблюдал за бесчинствами дикарей. Семью порубили на куски и скормили собакам – его же собакам!
Лишь потом очередь в кои-то веки докатилась и до него.
Обтёсанный ствол берёзы пробился через задний проход сквозь все тело. А остриё выглядывало из раскрытого рта. Челюсти оттянуло донельзя.
Мученик сползал потихоньку вниз.
Дикари, засвидетельствовавшие казнь, помнили, как он кричал:
– Больно! Больна-а-а!..
Кричать-то кричал. Да недолго.
Лорд слишком суетился. Вот и пробило его быстрее, чем ждали язычники.
Эту чудовищную казнь северяне подглядели при дворе дельмеев, которым то проблемы доставляли, то служили верой и правдой. Раз на раз не приходится. Для многих всё решал вес золота. По крайней мере, так было до рождения конунга всех конунгов.
Внезапно похолодало. Стал идти крупный снег – медленно. Он припорошит кровь ниренов, которую пролили дикари.
Речь владыки Севера по Олдкаслу прокатилась раскатами грома. Словно говорил не он, а сам Всеотец, пожертвовавший одним глазом ради истины, ради силы.
– Свершилось пророчество, братья! – возвещал конунг всех конунгов. – Орм Сказатель не ошибался. Я привёл вас к победе. Наш закон держит Восток!
Особо пассионарные воины выхватили оружие. Стали чествовать вождя.
– Конунг Рериг! Рериг Объединитель! Слава конунгу всех конунгов! – гремели отовсюду голоса норманнов.
Среди них был и сам Орм Сказатель. Но провидец лишь улыбался блаженно, держась тенью в чёрном балахоне поодаль.
Рядом с непримиримым братом, сохранявшим хмурую мину: тот не видел для себя никаких поводов радоваться. И всё же, молодой воитель кивнул в знак уважения вождя и признания подвигов их рати.
Такие люди, как Рериг, рождаются не часто. Часто живут ярко и быстро гаснут, не оставляя за собой хоть сколько-нибудь соразмерных преемников. И кто знает, как долго союз норманнских племен продержится, когда его не станет. Но пока всё хорошо.
Конунг всех конунгов прожил полвека, оставаясь внешне сравнительно молодым и свежим. Что называется, пышет здоровьем. Неудивительно, сколь много для норманнов он успел сделать за это время.
Диты. Белеги. Скавеи. Скоды. Кельсы. Фаады. Веккары. Поморы, скорвены и чёрная скивь из молвян. Железом и словом он добился преданности их князей, объединив народы в единый ударный кулак под своим началом. Лишь так они могли упасти от краха Дителаг за Серым Морем.
И вот они – продвинулись дальше, чем когда-либо. Всё аж до самого Эстуария под пятой норманна. Ниренская корона ослаблена вековечной войной в Бештии. Королю остается только ждать, когда и с его головы дикари сорвут венец.
Шутка ли, язычники не упирались в единый фронт. Последовательность им оказалась не чужда. Они согнали на север велатов Изумрудного Острова близ Нирении. Заложили первые поселения Эбландии, ставшие перевалочным пунктом их работорговли. Били по ниренам с севера и юго-востока, мерно подбираясь к столице.
Без прежних пахотных земель, с последними армиями за проливом густонаселенный Эстуарий долго не протянет. Норманны уже победили. Можно было просто выждать, пока подбитый зверь не истечет кровью сам и не издохнет. Вот, как хотел поступить Рериг. Между тем конунг всех конунгов смотрел дальше на юг.
Орм Сказатель умел убеждать. И теперь ничто, кроме юга, не интересовало вождя всех норманнов также сильно. Тот заявил строго:
– Наши войска расходятся здесь, в Олдкасле. Пусть конунг Сван додавит гнусную змею в Эстуарии. Пусть ждёт нашего возвращения с Юга. Туманные Острова будут наши!
В приближенных Рериг Объединитель не сомневался нисколько. Союзники стали ему братьями, за которых он был готов сложить голову. И эта готовность у них встречала взаимность. Хирд Свана приветствовал такое решение, предвкушая сладостный триумф над ниренами. Их вождю всего-то и надо, что добить лежачего. Его люди легко сдюжат.
– Арнульф Злоглазый, плыви к Изумрудному Острову. Эбландия нуждается в крепкой руке. Рыжие дикари покорятся норманнам. Ежели нет, гони друидов до самого моря. Сверши над ними казнь на сизом песке. Их земля наша. По праву сильных.
Тот вождь скрестил руки на груди, расправляя широкие плечи. Кивнул Реригу. Ломать хребет врагу, лишать его последних проблесков воли – это его стихия.
– Бранислав Ярый, Китовое Море ждёт, – возвещал конунг всех конунгов. – Полно скивским князьям грызть глотки друг другу. Император луров уже зашёл слишком далеко. Если мы не разрешим их свару, они следующие.
Предводитель чёрной скиви не сказал ничего, не дернулся даже – и тем самым выразил своё немое согласие. Равно как и его бойцы. За них высказались миндалевидные щиты, ударившиеся об каменную кладку площади. Громогласное «да!»
– Королю ниренов не дождаться своих войск из-за пролива. После всего, что они учинили там, так просто бешты их не отпустят. Их война близится к концу – не в пользу ни тех, ни других. Мы воспользуемся этим, – рассуждал Рериг и взглянул на одного из вассалов. – Хельги, наши дальние родичи в Бештии пошли от предателя Сигурда. Но они не глупцы. Они видят, к чему их ведет упадок в стране. Гелесгантам стоит напомнить о том, чья кровь течет в их жилах.
Хельги ждало опасное путешествие. Но отказываться зарёкся. Доказывал свою преданность из раза в раз. И впредь не оступится.
Конунг всех конунгов хотел было продолжить свою мысль. Но тут выступил вперёд брат самого Орма Сказателя. Он позволил себе грубость, задавая вопрос Объединителю в открытую. Если бы Рериг не чувствовал себя частью войска, на пол упала бы еще одна голова.
– Мой вождь, мы отправимся в Вестанию, к Эльверонам?
Ярл, которому служил воитель, хотел было подойти. Даже занёс бродакс, намереваясь омрачить их триумф кровью мальчишки. Объединитель заметил это и выставил вперед раскрытую ладонь. Сказал:
– Стейнмод, оставь парнишку. Я отвечу.
Тот фыркнул, ощупал седую заплетенную бороду и отступил, косолапя, будто медведь. И действительно, жира и мяса на его костях держалось с избытком. Дочка его, дева щита, покачала головой.
– Эльвероны совсем позабыли свои корни. Сколько ни разговаривай. Тем более, пиретрейцы уже прогнали сарацинов. Они больше не норманны. Они – наши будущие враги. Дорога туда нам заказана. Пока что. Барбины из Илантии – то же самое. На потомков Синебрада нечего надеяться. В нашем деле они не помощники. И лишь Аскольд из венделов чтит память предков. Мы поплывём прямиком в Тримоген. Доверимся провидению Сказателя!
Одобрительный гвалт поднялся над площадью Олдкасла. Язычники стучали топорами и копьями по щитам, искренне радуясь решению Рерига. Каждый норманн, так или иначе, слышал о неиссякаемых дарах Востока.
Не так много верили в идею Объединителя о слиянии норманнского мира в единое целое, сколько в горы золота. Дикари уже обескровили Нирению, выжали из нее все соки. Этого мало. Быть может, за Экватором они утолят свою жажду богатства.
К тому же, морской путь вдоль западной Илантии – уже истоптанная тропа. Они запросто попадут в Тримоген. Это ворота Востока для тех, кто живет выше Экватора.
Брат Орма ничего не сказал и лишь холодно взглянул на родную кровь. Его преследовало дурное предчувствие; он знал, что не отделается от него, пока не вернётся обратно на Север, к домашним фьордам.
Сказатель блаженно улыбался, довольный конунгом всех конунгов. Лишь доверившись провидению, вождь норманнов мог исполнить свое предназначение. Помочь провидцу добиться всего того, ради чего тот вообще жил.
– Всеотец жаждет. И мы послушаемся его. Такова моя воля, – заявил конунг Рериг, будучи в том всецело уверенным.
Дикари ликовали. Они просто не знали, как далеко они зайдут, обогнув запустелую Бештию. Никто из них до конца не понимал суть провидения. У них и в мыслях не было, что весь этот поход Рериг подсознательно затеял ради одного только Орма Сказателя.
Снег повлёк за собой всеочищающую метель. Белая пурга отбросила тень на Олдкасл. Темно стало, как ночью. Ветер не утихал, ревя заунывно.
Говорят, судьба не терпит спешки. Юг же был должен пролить свет истины. Такой, что затмит само солнце непроглядной Тьмой…

Глава 2
Сон, что наслал Сокофон, может, и был сладким. Только вот по пробуждению Альдред не мог вспомнить и единого мгновения. Забытье оказалось буквальным.
Жаль. Ему бы хотелось ощутить послевкусие от сновидения. Вспомнить, что жизнь человека – и его в частности – не ограничивается Мёртвым Городом. Роковой десятиднев подошёл к концу. Самое время открыться чему-то новому. Кто бы знал ещё, что сулит это самое новое. Альдреду Флэю. Ларданскому Герцогству. Поломанному Миру, наконец.
К Югу Илантийского полуострова испытывал Киаф отныне разве что равнодушие. Что получилось, то получилось по итогу. Ведь кто бы что ни говорил, он остался один-одинешенек. Ноги сами подзуживали его пуститься в путь.
И чем дальше отсюда, тем лучше.
Веки он распахнул ещё до заката. Солнце уже достигло зенита, и теперь медленно клонилось в сторону Пиретреи. Там, где Альдред скоротал часы в беспамятстве, было отчётливо видно ход пылающего диска по горизонту. Флэй не спешил вставать.
Его мышцы, сами кости служили напоминанием об испытаниях, пережитых в Саргузах. По телу будто прошлись кухонным молотком, как если бы готовили отбивную.
Суставы скрипели, будто старые петли. Боль кромешная. Зато в некотором роде даже приятная. Она явственно указывала: путь пройден, цена за победу уплачена сообразная.
Эх, если бы за победу! Об этом Альдред старался не думать вовсе. Лишь бы не чувствовать себя последним ничтожеством в Поломанном Мире.
Что толку от слияния с Богом, если жизнь его так и не стала божественно гладкой? Это больше он – для Сокофона, нежели Сокофон – для него.
Игнорируя уязвимость своего тела, Флэй привстал, закряхтел. Свесил ноги с обрыва, сгибаясь вопросительным знаком. Он понемногу приходил в себя. Бог Снов никуда не девался. Едва избранник стал дышать ровно, в голове прозвучал голос Мелины:
– Хорошо отдохнул, я надеюсь?
Фантом возлюбленной казался более материальным, чем есть на самом деле. Губы шелестели у самого уха. Шелковистые волосы призрака приятно щекотали шею. Хоть и не касались они друг друга телами, спиной Альдред чувствовал: сзади кто-то подпирает.
Нагло, настойчиво, бестактно.
Медом на душу ложился милый, родной уже голос Мелины. И тем не менее, у Флэя в один миг возникли противоречивые ощущения. С одной стороны близость первой любви служила ему обезболивающим подчас лучше медицинских средств, но…
С другой-то, повергали в первородный, хтонический ужас. Перед неведомым и неописуемым существом, что прятало себя за материальный образ.
Угол восприятия, унаследованный от предков и доведенный уже самим Киафом до совершенства, не давал обмануться. Он обладал редким озарением, за которое дорого расплачивался своим запасом прочности.
Озарение не давало закрыть глаза на двойное дно. Раствориться в приятном моменте. Полностью отдаться тому, чего так не хватало по жизни.
Альдред понимал Бога Снов отчетливо. Через образ Мелины Сокофон давит на него, оказывает воздействие посредством мягкой силы, незаметно корректируя поведение. Постепенно. С чувством, с расстановкой.
Так будет столько, сколько потребуется. Прежде чем они сольются воедино, а истинный облик потустороннего не покажется сущей обыденностью. Все изменится, когда Бог Снов своего добьётся. Когда Киаф будет готов. Когда его можно будет брать тепленьким.
Пленник всё понимал. Но увы. Он не придумал ничего лучше, кроме как пустить всё на самотёк, отложить на потом. Смысла не видел вступать в словесную перепалку с незримым покровителем, апеллировать к чисто человеческим понятиям о милосердии. Ведь они неразлучны – до тех самых пор, пока Флэй дышит.
Здесь и сейчас было сложно сказать, правильно ли поступал Альдред, принимая выжидательную позицию. Такие решения проходят проверку лишь временем.
Лишь бы не чувствовать гнетущее одиночество, Киаф пошёл на попятную.
Он ответил:
– Ещё увидим. Дорога дальняя будет.
Говорил сдержанно и чуточку томно. Заранее устал от близости с фантомом.
Тогда избранник Бога не подозревал даже, о чем вообще толкует. По крайней мере, намёк обещал проявиться скоро. Очень скоро.
Его путь прочь из Ларданов начинался отсюда. Альдред поднялся на ноги, подобрал и навешал на себя оружие. Покинул утёс. Чуть шатаясь, принялся перебирать содержимое походной сумы. Не удосужился этого сделать при побеге с капища, так хоть сейчас удостоверится в своих шансах на удачный переход.
Эфелион оставался на месте. План железорудных шахт – в том числе.
Разве что проточная вода оставила на носителе чернильные разводы. Не беда. Теми штреками Альдред мог и не воспользоваться. Главное, чтоб обвалы уже на месте не поставили в неловкое положение.
Сыр принял на себя немало влаги, заплесневев. Этот мерзкий запах! Ничего общего с бештинской изысканностью не имел.
При виде синюшной поросли грибка Флэй чуть было не исторг из себя желчь. Выбросил без сожаления. Галеты ждала та же участь. Ломоть засоленной оленины спарился, пока тянулся сон, и теперь источал гнилостный запах. Есть всё это себе дороже. Смысл жалеть невелик, проще выкинуть.
Остались только свёртки с курагой и царскими орехами. Это лучше, чем ничего. Альдред поел, осушив целиком флягу разбавленного вина. Чуть ли не завялился на солнце, пока спал. Так и освободилось место под воду из горного ручья. Набрал в дорогу. Привел себя и оружие в порядок. Лекарства у него стащили маги, поздно было даже просто сожалеть о снадобьях: легко пришло, легко ушло.
Альдред выдвинулся в сторону лесного массива, поправив лямку самострела.
– За что схватиться, понять бы еще, – проворчал Флэй, скрываясь в густой тени древесных крон.
Фантом возлюбленной, накинув на голову капюшон, последовал за ним в отдалении.
Как если бы опасался приближаться. На самом деле, обсуждать в понимании Сокофона пока было нечего. Проблемы людей Богу чужды.
Арбалет хоть и отличался лёгкостью лука по силе натяжения тетивы, проще путь не делал. Боезапаса на него оставалось кот наплакал. И всё же, кое-какой имелся. Как отстреляет последние болты, Альдред с ним расстанется тут же. С радостью.
Надеялся он только истратить снаряды не на упырей, а на дичь. Флэй испытывал острую нужду в пище. Чем свежее, тем лучше.
Мясо, ягоды, орехи. Коренья, на худой конец.
Целенаправленно добычу было не отыскать. Охотник-собиратель из Альдреда никудышный был: опыт никакой. Это не то же самое, что в тропиках наткнуться на изобилие прямо под ногами. На островах это еда шла к нему.
Здесь, на юге Полуострова по большей части опирались на сельское хозяйство. Только вот от него мало что осталось, когда пришёл Мор. Цивилизация перед лицом хрустальной чумы оказалась нежизнеспособна, отбрасывая редких выживших обратно в дремучие века. Хотели того люди либо нет, никто не спрашивал.
Под сенью реликтовых замшелых сосен и кедров Альдреда больше не волновал палящий зной широты. Солнце сюда не проникало совсем, навевая воспоминания о джунглях.
Дурные, стоит сказать. Фантомная боль как она есть.
Становилось не по себе. Особенно в свете последних событий, потому что тень – верный союзник упырей. Но зараженных здесь не водилось. Во всяком случае, такое впечатление у Альдреда возникло. Покупаться на тревоги, ничем не мотивированные, казалось глупым.
Только и оставалось, что вглядываться в лесной мрак, надеяться глазом зацепить кроля или кого покрупнее. Лесные обитатели видели его издалека. Он же оставался слеп.
У него не возникло и мысли заняться сбором кедровых орехов, хотя это была наиболее доступная еда при первом рассмотрении.
Слишком трудозатратно, времязатратно. Неблагодарное занятие. Да и не умел Альдред их добывать.
Голову ломать не хотел. Быть может, подальше найдётся чего поинтереснее.
Если бы он только знал, как смердил в восприятии местных зверей! Тогда не удивлялся бы своим неудачам. Шёл, несолоно хлебавши.
Лишь вперёд, лишь поднимаясь выше в горы. Туда, где мог бы наметить свой дальнейший путь к искомому шахтёрскому городку.
Ровным счётом ничего не происходило уже битый час. Альдред игнорировал молчаливый призрак Мелины, как мог. Но Бог Снов сократил дистанцию точно тогда, когда посчитал нужным.
Неземной дух Сокофона непроизвольно пробивался сквозь образ куклы.
Призрак прошлого дыхнул жаром прямо в ухо узника совести, говоря:
– Зачем закрываешься от меня? От меня не укроешь, тебя что-то гложет.
Охота вполсилы оборвалась одномоментно. Альдред скривил губы раздраженно, чувствуя свою беспомощность в компании Бога Снов. Пантеон всегда берет, что нужно. И Флэй – точно такая же добыча его. Киаф подчинился небожителю.
– Я задаюсь вопросами, ответы на которые боюсь узнать.
Во всяком случае, он признавал собственную несовершенность. Шутка ли, Сокофон и не подумал смеяться над ним на сей раз. Укоренившись, он проявил неслыханное снисхождение к своему смертному потомку. Будто родитель или… кто-то наподобие. Кто-то родной.
– Что тебя заставляет бояться? – Проведя рукой по спине Киафа, Мелина с ним поравнялась и начала шагать нога в ногу.
Флэй глянул на возлюбленную недоверчиво и ответил сбивчиво:
– Вдруг правда того не стоит. Вдруг… вдруг всё, что я делаю, напрасно. Какой смысл мне бороться – и за что? За что бороться, если всё предрешено? Ради чего тогда я иду вперёд. Иду, сам не знаю, куда?..
– Ты к себе слишком строг, Альдред, – заявила первая любовь, мягко приобняв его за плечи. Взгляд её был направлен точь-в-точь в его глаза. И тот отворачивался, как мог, не доверяя внеземному подселенцу. – Позволь мне развеять сомнения. Смелее, спрашивай, не колеблясь.
– Разве тебе не известно и без моих слов? – хмыкнул Киаф, качая головой.
– Известно. Важно, чтоб тревоги были преданы огласке. Станет легче, будь уверен, – заверяла Мелина.
Флэй поглядел по сторонам. Добычи в округе было не видать, поэтому он смирился. Ему всё равно хотелось отвлечься от гнетущей тени леса. Здесь, в чащобе, Альдред чувствовал себя неуютно. Чужим. Потенциальной жертвой невесть, кого.
– Будь по-твоему, – признавал поражение Альдред, бубня себе под нос.
– Дело ведь в Актее Ламбезисе, не так ли? – Сокофон зашёл с козырей. Бил не в бровь, а в глаз – и с лёту.
– Не исключаю, – буркнул Киаф. – Даже после всего, что было, я ему не верю. Как мы “дружим”, никто не дружит.
– Правильно, – кивал призрак.
– Он меня использовал. И быть может, использует и сейчас. Ты об этом кое-что знаешь, я ведь прав? – предположил Флэй, степенно поддаваясь тону беседы, что навязали ему.
– Именно. Я знаю. Говорят, история обречена повторяться. Снова и снова. Снова и снова. – Возлюбленная улыбнулась Флэю снисходительно.
– То есть? – напрягся Альдред.
– Мы с Пращуром и правда были по одну сторону, – признал Сокофон. – В незапамятные времена. Его боль оказалась нашей созвучна. Кто-то выступил против Орвакона и прочих богов, кто-то – нет. Иерархический вызов – самый настоящий…
Шумы леса резко оборвались, потонули в голосах Бога Снов и его Киафа. Даже птицы прекратили своё пение вдали. Никто клювом по дереву больше не долбил.
Словно от этих двоих исходила зловещая аура, повергавшая зверей в ужас. Так и есть, но не до конца.
– Нас ждало поражение. Если бы не Прародитель, никто и не подумал бы пойти против себе подобных. Горе побежденным. Справедливо или нет, но кара снизошла только на Бога Смерти. Остальные легко отделались, низведенные до величин второго порядка. Ты уже об этом слышал, хоть и вскользь.
– Стало быть, с приходом Седьмой Луны Бог, который выбрал Актея, жаждет восстановить былые союзы? – подытожил Альдред.
– Это воля Граста, – согласился Бог Снов. – И в таком деле Актей Ламбезис – его лучший пособник. Сон и Смерть ближе, чем ты можешь себе представить. Быть может, иначе Киаф Пращура не стал бы над тобой виться, будто пчела над цветами.
– Получается, я для него… что-то вроде перспективы? – задумался Флэй.
Такое положение вещей ему не нравилось. Никому по вкусу не придется. Но то ли еще будет, стоило полагать.
– Все верно. Ты шёл по выстроенной им линии. Шёл все это время. Осознанно и неосознанно – попеременно. И в отношении тебя у архонта сложилось всё именно так, как ему хотелось. Разве ты не видишь? – Губы Мелины расплылись в улыбке опять.
– Это меня и смущает, – парировал Альдред. – Я бы хотел писать историю своей жизни. И не хотел бы отыгрывать роль в чужом спектакле.
– Ты выражаешься так… поэтично! – прыснул смехом призрак. – Но, Альдред, я умоляю, не разочаровывай меня. Смотришь глубже и дальше, чем большинство ныне живущих, – пускай. Надо бы тебе научиться и видеть суть…
– О чем ты? – Флэй нахмурил брови.
Дошёл до скал, препятствовавших дальнейшему продвижению наверх. Зрительно оценил их. Его глаза зацепились за уступы, по которым он мог бы забраться. Полез, не заботясь о том, как доберется до вершины Мелина. Флэй подозревал: пространство призракам не преграда. И был прав.
Пока взбирался, слушал рассуждения Сокофона:
– Взгляни правде в глаза. Он прямо на ходу выверял твой путь вплоть до утёса, где вы распрощались. Да, твоё появление в камере дознания – это подарок судьбы. Но что было дальше… стало его замыслом. Хитрым, стоит заметить: ни одной ошибки. А ведь и Богам свойственно ошибаться, они несовершенны.
Альдред хотел было рявкнуть на Сокофона, чтоб не ходил вокруг да около. Но увы, следил за конечностями, дыханием и усталостью, чтоб не свалиться вниз, не убиться так бездарно об камни, оставшиеся позади. Молчал и лишь пыхтел.
– Его сестра должна была умереть на Островах – так и вышло, хоть и без твоего прямого участия. Главное, что в преддверии Седьмой Луны сила, заложенная в тебе, начала приоткрывать истины, которые другим недоступны были. Там-то ты и начал свою мерную подготовку к Вознесению.
Резонно, про себя отмечал Альдред. Он ведь и сам подсознательно к этому пришёл. Теперь у него возник вопрос: это он оказался настолько чувствительным, либо же Бог Снов давал пищу для размышлений, сколько требовалось?
– Ты был всего лишь человеком. С человеческими изъянами, такой же слабый телом и душой. Киаф Смерти этим воспользовался правильно. Заставил тебя гнаться за ним через весь Город. К судну, где и настиг тебя, в конце концов. Там, где тебе явилась правда…
Этого следовало ожидать. И Альдред в том себе ясно отдавал отчёт, оборачиваясь на прошлое. Да только не сами слова представляли важность, сколько миг, поделивший на “до” и “после” саму жизнь его.
– Будь уверен. Это не Цанци тебя заразил. Не Валентино. Кадавры на саргузских улицах тоже ни при чем. “Сирокко” стал рассадником саргузской чумы. Усилил её чёрный нектар. И так уж вышло, что Пращур тебя заманил в самый рассадник заразы. Ты заболел там, на корабле.
Мелина рассказывала подоплёку минувшего десятиднева уверенно. У Альдреда не нашлось причин ей не верить. Всякой болезни требуется время, чтобы укорениться в теле человека. Здесь же состояние Флэя ухудшилось мгновенно.
Если миротворец чах медленно, но верно, то контролировать своё состояние Киафу давалось едва ли. Умирал заходами. Словом, всё сходилось. Да и оборвалось на удивление резко. Вряд ли это было чудо – скорее уж, рок. Наверняка злой.
– Ты правильно понял тогда. Чума – это рычаг давления. Посредством неё Актей Ламбезис подстёгивал тебя нестись, как барана, вперёд. Будто хлыстом. И ты шёл. Ровно туда, куда следовало. Встречал тех, кого должен был. Церковь Первых Уверовавших, бандиты Тринадцати, Ученый, чумной доктор, некромант…
– Хочешь сказать, Актей сам заразил меня и сам подвёл к исцелению? – кряхтя, осведомился Альдред.
Он добрался до вершины и лишь чудом поднялся на новую для себя высоту. Не успел он встать с четверенек, поднимаясь на ноги, как вдруг увидел перед самым носом лицо Мелины. Призрак смотрел на него со значением.
Миг – и с губ её сорвался фундаментальный вопрос:
– С чего ты взял, что тебя исцелил тот врач?..
– Кто, если не он? – озадачился Альдред, вставая в полный рост.
Задача не из лёгких, учитывая, сколько всего на его хребет навешано. Руки плетьми вело из стороны в сторону. Он выпрямился, глядя на призрак сверху-вниз. Мелина сделала шаг навстречу, пролонгируя зрительную дуэль.
– Вдумайся хорошенько в то, что я скажу, – настоятельно советовала кукла Сокофона. – Человек находит способ одолеть болезнь, созданную Богом. Человек. Одолевает. Болезнь. Созданную Богом Смерти. По-твоему, такое бывает?
Флэй тщательно поразмыслил над акцентами, что расставила возлюбленная. Не имел свойства верить в чудеса. Вернувшись трезвым рассудком в тот злосчастный день, он увидел своё исцеление в ином свете. И хотя выглядело всё правдоподобно или около того, если Пращур – и вправду умнейший из Богов, триумф Альдреда обесценивался разом. Былой вкус его победа потеряла.
– Разве нет? – неуверенно выдавил из себя Флэй, хмуря брови.
– Неважно, кто доктор Ван, кто – Фульвио. Учти виды Прародителя на тебя и меня. Пойми, что оба – всего лишь пешки в игре Бога Смерти, – холодно твердил Сокофон, приоткрывая завесу тайны перед своим Киафом. – Сколько бы звеньев цепочки ни связал воедино Пращур, они все вели к тебе. К моменту Вознесения. К удару, который ты нанёс Иоланте, и дал дорогу И… прочим Киафам.
Лицо Альдреда приобрело землистый оттенок от злости. Причина проста: его вверг во фрустрацию сам факт абсолютного бесправия.
Больно оттого, что не Альдред крутит Поломанный Мир. Хуже всего то, что даже не Поломанный Мир диктует ему направление, а кто-то другой.
Если каждый шаг его был заранее вымерен Актеем Ламбезисом, немудрено чувствовать собственную неполноценность. Ведь за право самостоятельно выбирать путь он и боролся с Инквизицией.
По-умному боролся. Не пёр, как безмозглый баран прям на ворота, нет. Он медленно, но верно выжидал момент, чтобы вырваться на свободу. Выдрать свой триумф зубами и когтями. Только вот пасти не хватило урвать целый кусок. И каждый раз об этом вспоминая, Альдред испытывал вполне физическую боль.
Все напрасно в свете слов, которые говорила первая любовь.
Отчаяние подкралось внезапно.
– Значит, вот мой удел? Быть пешкой в игре Богов? Даже не Богов, а одного, определенного? Тогда ради чего я вообще живу? Чтобы помереть ни за что, ни про что? – сокрушался Альдред. Пропасть за его спиной мягко обнимала за плечи, приглашая рухнуть камнем вниз и всё закончить. Сразу. Тут же.
Бог Снов уже укоренился в самой сути Флэя. Сокофон тонко почувствовал перемену в настроениях Киафа. Мгновенно ощутил риски, которые преподносил переломный момент. Небожитель не мог допустить глупости, что овладевала Альдредом.
– Умирать вовсе не обязательно, – Милена тепло улыбнулась и осторожно взяла за руку, затем – ненавязчиво сжала. Глаза её искрились в свете солнца, как у живой. Касание было тёплым. Киаф окунулся в негу приятных воспоминаний. – И уж тем более плясать Пращуру под дудку. Наше будущее зависит лишь от нас, милый Альдред. Мы решаем.
Флэй прищурился. Вскинул бровь, совершенно ничего не понимая.
К чему это Сокофон клонит? Что, их Я теперь одно на двоих? Или тут кроется нечто еще?
“Мы? Что значит “мы”? Кто мы-то?..”
Своё слово вставить Альдред не решался долго. Достаточно долго, чтобы призрак продолжил низводить отчаяние Киафа на нет:
– Никто нам не указ. Покуда мы вместе, и покуда мы свободны, всё возможно. Нам не помешать – ни Пращуру, ни его архонту, ни даже самой Смерти. Даже если сейчас ты до конца не понимаешь, ради чего до сих пор жив, рано или поздно туман рассеется. Просто знай, я хочу того же, чего и ты. И мы этого добьёмся. Вместе.
Шутка ли, Альдреда Бог Снов прочитал, как раскрытую книгу. Он собирался выбраться в Ларданскую Провинцию просто потому, что ему так предписывал поступить врожденный инстинкт самосохранения. Низменная жажда выжить. Что делать впредь со своей сохраненной жизнью, он не знал. Так может, и правда, стоило немного подождать?
– Я помогу, – заверяла Мелина.
Удивительно, Альдред не мог не поверить ей. Потому что хотел верить. Он остро нуждался в плече, в которое всегда бы имел возможность упереться при первой возможности. Даже если оно фантомное.
Какие бы мысли ни приходили Альдреду на ум здесь и сейчас, он так и не сумел выровнять их в стройный ряд. Не всегда ему они давались легко, чтобы жечь глаголом сердца других. Да и вряд ли его чисто человеческая, пламенная речь могла поразить Бога Снов. Если Сокофон интересовался хоть сколько-нибудь Поломанным Миром, он видел таких, как его Киаф, все сотни, все тысячи.
Поэтому Альдред принял единственно верное решение: отложить стенания на потом. Видно будет, когда Саргузы останутся по ту сторону гор. Лучшее, что он мог сделать сейчас, – это заняться своим побегом.
Избранник Бога Снов услышал ровно то, что хотел. Он задумчиво погонял воздух во рту, выдохнул с шумом, будто бык.
Альдред кивнул коротко Мелине и сделал шаг вперёд. Призрак дал ему дорогу, растворяясь в пространстве и времени. Флэя встречал резкий порыв ветра, сорвавшийся со склонов над головой.
Прохладный горный воздух принёс с собой гнилостный запах протухшего мяса. За минувшие часы в Ларданах Альдред успел отвыкнуть от миазмов, пронизавших Мёртвый Город. Расставание оказалось временным. Этого следовало ожидать.
Где-то рядом образовалось целое кладбище…

Глава 3
От моровых ветров, по-хорошему, следовало бы отойти подальше. Даже если Альдред не заразится. Нынче, где запах трупной вони, поблизости запросто могут затесаться гули. Тут и гадать нечего на кофейной гуще.
И Флэй бы незамедлительно обошёл затхлые склоны стороной. Не верил он, что упыри перестали расценивать его как пищу, а сам Актей – больше не вставляет палки в колёса, дрессируя Киафа Снов. Больно хорошо, чтоб правдой быть.
Доверяясь инстинкту самосохранения, Альдред хотел было уже двинуться прочь. Но тут остановился, глубоко призадумавшись. Перед ним возникла дилемма, вызванная физическими потребностями. Шествие через горы даром не проходило, отнимая столь мизерные силы его. Между тем новая волна голода всё подступала. С ней Флэй не мог не считаться, раз уж не питался солнцем и воздухом.
Разумеется, где мертвечина, там и зараженные. Нынешние реалии добавляли ещё один логичный тезис: где погиб человек, остались припасы, которые он не смог донести. О гастрономических предпочтениях упырей помимо человеческого мяса Альдред не знал. Понадеялся, что сухой паёк выживших интересует чудищ не слишком.
– Проклятье, – прошипел Флэй, срываясь в миг с места. Решение было принято.
Мелина материализовалась буквально из ниоткуда. Призрак выглядел обеспокоенно. Возлюбленная спросила, тушуясь немного:
– Ты уверен, что это хорошая мысль?
– Я ни в чем вообще не уверен, – парировал Альдред, не сбавляя ходу. Он вытянул на ходу кацбальгер, сочтя это оружие наиболее удобным в случае чего.
Верный выбор. Болты к арбалету стоило поберечь. Между тем на узких тропках и склонах, усеянных деревьями самой природой, продолговатым фламбергом особо не помашешь. Другого варианта попросту не имелось.
– Сколько ни брожу, в округе ни одного кролика. Фазаны, горные козлы – и те куда-то подевались. Может быть, они отходят от цивилизации с мором куда подальше. А может, их места обитания лежат на высотах над нами. Всё одно. Понадобится еда. И уже очень скоро, – со знанием дела рассуждал Киаф Снов.
Ход мыслей у него был, как у охотника. Или, скорее, мародёра?
– Будь осторожен, – заклинал Сокофон. Он не смел дотронуться и пальцем до Альдреда, лишь бы усилить эффект своих слов. – Это небезопасно.
– Жизнь прожить – не поле перейти, – хмыкнул Альдред, идя прямиком на очаг зловония. – Не о чем волноваться. Что я там не видел?..
Как бы да. Но как бы нет.
Подстава пришла, откуда не ждали. Со стороны Восточного Муниципалитета к Ларданскому хребту поползли облака. Белые, обыкновенные самые. И тем не менее, динамическая смена погоды сразу дала о себе знать. Чистое пространство рвалось тенью и светом на куски. Всякий раз, когда очередной паровой корабль заслонял солнце.
– Засада, – прошипел Флэй, держа в зубах кацбальгер. Сам – взбирался всё выше и выше по корневищам деревьев, что выбивались прямо из скал.
– Так и знала, – вздыхала Мелина, укрывшись на абстрактном плане бытия.
– Ерунда-а-а!.. – затянул Киаф рыком, подымаясь ровно туда, откуда смрад ветром тащило особенно сильно.
Уже наверху вонь плотно окутала Флэя с ног до головы, будто дым. Аж в глазах засвербело, и дело даже не в ветре, порывы которого то и дело пытались его скинуть с обрыва вниз. Альдред, опираясь на ствол, обогнул сосну, росшую на краю обрыва. Почти с лёту он увидел перед собой нежданно-негаданную поляну. Люди здесь устроили масштабный привал: видать, несколько семей разом. Стоит сказать, последний в жизни.
Глаза окидывали картину целиком. Пальцы чисто инстинктивно стиснули рукоять кацбальгера до белизны фаланг. И хотя в первую очередь Флэй чисто по-человечески думал только о себе, не мог оставаться равнодушным к представшему зрелищу. Опять же, чисто по-человечески. Зримое доставляло ему боль на уровне подсознания, сформированного десятками предшествовавших поколений.
К гадалке не ходи, над выжившими поработали гули. Судя по всему, для зараженных толком не осталось пищи в пределах Мёртвого Города. И тогда часть из них повалила в горы, вслед за саргузскими беженцами. Получилось то, что получилось.
Людей полегло немерено. Может, на рассвете. А может, и после полудня. Вырывались из Города одними из последних. Простые смертные жители. Костры уже погасли, но угли, местами красные, по-прежнему источали слабый дым. Запах гари терялся в облаке удушающей вони, рассеивался горными ветрами.
Чем выше оказывался Альдред в Ларданах, тем холоднее становилось. Летним палящим зноем, что царил у моря, здесь и не пахло. По ощущениям, как мягкая весна – такое лето на этой высоте. И тем не менее, останки уже успели подгнить изрядно.
Взгляд метался от одной порванной палатки к другой. Проносился по навесам повозок, изрезанным когтями упырей. Окидывал обглоданные трупы, видневшиеся в подросшей траве то здесь, то там: над ними вились мухи. Лошадей, привязанных к деревьям, – и тех не пожалели.
На группу беженцев напали аккурат в преддверии трапезы. По земле расплескали похлёбку из чечевицы с вяленым мясом. Котелок лежал на боку, позвякивая об камень и дребезжа из стороны в сторону при малейшем дуновении ветра.
Зараженные не тронули кушанье. Добрый знак. То ли дело те, кто явился к братской могиле сразу следом.
То тут, то там с важным видом вышагивали вороны. Чёрные птицы лениво драли волокнистые куски, до которых не сумели дорваться зараженные. Падальщики делили стол с насекомыми, наземными и летающими.
Карканье и жужжание заглушал разве что ветер. На незваного гостя ни те, ни другие не обращали внимание. Флэй решил им не мешать.
От санитаров природы никуда не деться. И всё же…
– Мерзость, – прошипел Альдред в отвращении. – Что за дерьмище…
Зрелище не располагало к спокойному мародёрству. Ладно, гули. Они пришли за выжившими. Но назойливое воронье и беснующаяся мошкара – эти твари загадят всё, до чего только доберутся. Тем не менее, не для того Альдред поднимался выше, чтобы поворачивать назад. Что-то съестное должно было остаться. Ежели нет, так лекарства.
Хоть что-нибудь ценное в реалиях после миниатюрного апокалипсиса.
Призрак тоже с неподдельным интересом разглядывала место жатвы. Мелина обошла Киафа с правой стороны и остановилась. Руки сомкнула, пряча те в рукавах.
Она размышляла многозначительно, во многом повторяя тезисы великого и ужасного Пращура:
– Смерть одних сулит Жизнь прочим. Они неразрывны между собой, как земля и небо. Для Прародителя эти люди – ничто. Ресурс. Так надежен ли друг, что не считается с жизнью других? Можно ли ему доверять?
Бог Снов давал Киафу правильную пищу для размышлений. Но до сих пор Альдред не мог ответить на столь важные вопросы сам себе. Он, воротя нос, буркнул:
– Не знаю. И я не знаю, ради чего всё это…
– Ради нового мира, конечно же, – смиренно отвечал призрак. – Этот поломан, видно невооруженным глазом.
– Что ж это за мир такой будет? – ворчал Флэй.
– Иной. Довершенный, – рассуждала Мелина. – Не Равновесный, нет. Зато целостный. В представлениях Пращура, стоит сказать.
– Вряд ли в нём найдётся место обычным людям, какими я их знаю, – прикинул Киаф Снов. – Да и Богам навряд ли. Не всем – так точно.
– Покажет время, – пожимала плечами возлюбленная. Сокофон посчитал своим долгом пояснить: – Когда мы ополчились против Тысячеликого, сами до конца не знали, к чему придём. Нас объединяло чувство несправедливости. Однако картина того, к чему бы мы пришли в итоге, если бы возымели успех, замыта. Что тогда была, что сейчас есть.
Альдред шумно выдохнул и покачал головой. Он уже всякого насмотрелся, и косвенные злодеяния Актея Ламбезиса его нисколько не поражали. Киаф Смерти делал ровно то, что считал правильным. Столкнутся ли интересы их с потомком Сокофона – и где, как – судить было рано. Тем не менее, Флэй чувствовал: рано или поздно они ударятся лоб в лоб. Всегда найдётся, что делить, – не отпрыскам, так самим Богам.
– Ладно. Посмотрим, – заключил Флэй и пошёл к привалу мертвецов.
Чёрные птицы до последнего не верили, что чужак вообще сунется в их сторону. От греха подальше, протяжно каркая, вороньё уносило крылья прочь. Хотя Альдред и не подумал бы гнать их от останков.
Это всё ненадолго. Вороны вернутся на то же место, как только двуногий уйдёт: не пропадать же добру. Насекомых же человек нисколько не смущал. То ли дело они его.
– Гадская мошкара! – будто ворчливый дед, ругался Флэй.
Если бы у него имелась бандана, осталась бы хоть какая-то ветошь, только бы прикрыть лицо от поганых насекомых! Шутка ли, мертвечины мошкам недоставало. Решили позариться и на Альдреда. Садились на открытые участки тела, кусали. Некоторые влетали прямо в глаз, путая все планы. Неудобства сплошь.
Флэй чертыхался, но от акта мародёрства не отказывался. Проморгается ещё, быть может. В нем взыграло магическое мышление, присущее всем людям так или иначе. Он тут же расплачивался за посягательство на скарб умерших. Такова воля Вселенского Разума, хотя в это понятие от религии к религии вкладывался самый разный смысл.
Мертвецам плевать. С тех самых пор, как испустили дух. На той стороне им не нужно ничего из Материального Мира: ни пожитки, ни даже собственные физические оболочки. Поэтому Альдред стал обносить палатки без зазрения совести.
Он не прогадал. Ему действительно было, чем поживиться. Да только не все, что удалось обнаружить, Флэй мог взять с собой. Он натыкался на личные вещи везде и всюду: разной степени ценности – по крайней мере, в мире, который канул в лету. Теперь это не более, чем мусор. Даже золото. Вода, еда, соль, сахар, табак, алкоголь, оружие, лекарства – только они имели теперь цену в Ларданском Герцогстве.
Их-то найти оказалось не просто. Просто потому, что приходилось перебирать.
– Хлам. Хлам. Хлам, – приговаривал Альдред, потроша палатку за палаткой. Даже гули оставили беспорядок меньший, нежели он, равнодушный расхититель.
Крупы и бобы на краткосрочную перспективу не представляли никакой ценности. Чистую воду и здесь, в горах отыскать казалось проблематичным. Тогда как чугунный котелок изрядно повлиял бы на манёвренность Флэя в случае опасности. О горячей пище стоило позабыть. Во всяком случае, на пока.
Лишь спустя три порванные палатки он наткнулся на ту, где ему улыбнулась удача. Только отворил створку, наружу полетели мухи. Целый маленький рой. Перепугавшись до полусмерти, Альдред рухнул на спину. Жужжащие твари тут же унеслись в сторону лошадиных скелетов. Опомнившись, Флэй выдохнул: не лучшее решение обчищать тенты мертвецов так беспечно. Сейчас вылетели мухи – и это ещё легко отделался.
Мародёр занырнул внутрь. С лёгкой брезгливостью отставил человеческие останки в тряпье – то ли отрока, то ли невысокой женщины. Уже не разберешь. Анатом из Альдреда был неважнецкий. На глаза ему попалась шкатулка. Довольно ценная на вид.
– Ну-ка, посмотрим, – с придыханием заключил Флэй, открывая её.
Свезло так свезло: аптекарский ларь, хоть и полупустой. Из него Альдред переложил к себе всё, что счёл необходимым в новых условиях выживания. Набор для обработки и перевязки ран. Болеутоляющие эликсиры. Противовоспалительные припарки. Снадобье для дезинтоксикации. Даже походный фильтр для очистки воды нашёлся.
Вот оно, настоящее золото. Подчас и светская медицина радовала. Уже неплохо. Жаль только, ничего, что помогло бы при переломах, внутри не лежало. За потрошением аптекарского ларя Альдред и не заметил, как облако загородило солнце прямо над ним: слишком увлёкся. Привал поделило на светлую и затененную сторону. Ветер осыпался об кроны сосен, вызывая шелест. Между тем позади него началось движение…
Осознание, что что-то не так, пришло чересчур поздно. Только когда чужое присутствие уже невозможно было игнорировать. Флэй точно понимал: не призрак это. Существо вполне материальное. Да только не на ногах передвигается.
Мыслительный процесс оформился менее, чем за долю секунды. Альдред вздрогнул и инстинктивно отпрянул. Повалился с колен, разворачиваясь, и уселся на задницу, роняя аптекарский ларь. Содержимое шкатулки вывалилось в грязь. Он выругался, хватаясь за кацбальгер.
По большому счёту, Флэй сделал пару лишних телодвижений. Киаф Снов перед собой увидел гуля. Впрочем, отнюдь не типичного представителя заражённых. До нападения орды это был вполне обыкновенный отрок, чуть младше самого Альдреда.
Зараженные сотворили с ним страшное. Только потому, что не успели доесть. По-видимому, скопище отпугнуло скорое приближение солнца. Гули сожрали бедолагу наполовину. Никого так не изуродовали, как его. И всё же, чума дело своё сделала.
Твари ему переломали и объели ноги: левую голень упырь потерял где-то, продвигаясь ползком к добыче. Живот являл собой рвань, теревшуюся об траву и местами каменистый грунт. Челюсть выломали, пробили череп. Насекомые занялись остальным. Из пустой глазницы рвались потревоженные мухи. Звуков каких-либо ртом зараженный не издавал: выдрали зубами язык прямо с корнем. Только пыхтел и шелестел брюхом при движении. Страшная участь.
Хотя бездумного голода от этого у отрока не убавилось. Гуль неустанно рвался к застывшему Альдреду, тянул обломанные пальцы. Одинокий глаз на месте не держался, его косило нещадно. Не Флэй прибьёт его, так сама незавидная участь.
– Он уже не опасен. – Мелина была тут как тут. Стояла за спиной у возлюбленного. И как будто прочитала его мысли. – Надо оно тебе?
Тот не ответил.
Киаф хотел было уже подняться на ноги. Осторожно пресечь муки зараженного отрока и продолжить поиски, оставив труп солнцу, воронью и насекомым на съедение. Не успел и брыкнуться. Облако оттянуло порывами воздуха в сторону, пуская лучи. Те ниспали на зараженного раскаленными стрелами Громовержца, мерно плавя.
И снова поднялась нешуточная вонь. Упырь забурлил сам в себе, затихнув навсегда. Под останками натек миазматический бульон. Может, и правда начался сухой сезон. Да только суховеи с Пиретреи до сих пор не добрались до Юга Илантии. Раз уж и похолодание да потопы принесло с бурями, климат вообще останется так же предсказуем?
Шутка ли, грянул гром в стороне пика Центиман. Остаточные тучи после недавних ливней ещё застоялись в Ларданах. Ниже обещал пролиться тяжелый дождь. Выше, где ещё царила зима, – разразиться метель. Близость к Экватору, нижний предел субтропиков – это всё ничто, когда суша мерно уходит в небо. Капризная природа, исправно норовящая прикончить беззащитного человека, разнится в зависимости от высоты.
Уж куда-куда, но соваться в дождь Альдреду после десятидневного кошмара не хотелось. Главное, чтобы право выбора оставалось за ним. А не как обычно…
– Это было близко, – заключил Флэй, кося взгляд на останки упыря-отрока. Мухи вернулись тут же, садясь прямо в гнилостный бульон. Киаф Снов поднялся.
Следовало продолжать поиски провизии во что бы то ни стало. Медикаменты – это безусловно хорошо. Но в первую очередь, на перспективу, которой может и не случиться. Зато есть хочется всегда.
Альдред перерыл весь палаточный городок вверх дном. Однако он так и не сумел отыскать хоть сколько-нибудь вменяемой пищи. Сухари – даже их у выживших не водилось. По всей видимости, жители взяли ровно то, чем богаты были. Никто бы и не подумал, что вторичная пища станет настолько актуальна в Эпоху Семи Лун.
Как ни крути, Флэй не терял надежды. Пронизываемый солнечными лучами чуть ли не насквозь, он побрёл в сторону телег с навесами. Если и есть искомый провиант, оставалось поискать лишь там. Но как только нога его коснулась порога, остановился, как вкопанный. Откуда-то с востока донёсся животный рёв, что высекали десятки глоток.
Спрыгнув, Альдред укрыл от солнца глаза ладонью, прищурился и посмотрел вдаль. Примерно в двухсот шагах образовалась мелкая орда гулей. Их скрывала тень кучковавшихся облаков.
Голов под пятьдесят, не меньше. В одиночку с ними совладать Киаф ни за что не сумел бы. Не имел он достаточных способностей, чтоб онейромантией, по щелчку пальца убрать заражённых.
– Ведь всё могло оказаться куда проще, – со значением проронил Флэй, удаляясь. Он ловко кинул камень в огород Сокофона. Как если бы это была вина Бога Снов.
Тот проигнорировал выпад, имея внеземное чувство собственного достоинства.
Беспокоиться впредь Альдреду следовало далеко не о состоятельности на поприще Киафов. Погода в очередной раз ударилась в динамику, скрывая в тени облаков привал, где находился Флэй. Как будто по щелчку, гули мигом ринулись в его сторону. Возможно, те самые твари, что загрызли семьи беженцев. Избранник небожителя рявкнул:
– Проклятье!
– Живее! Беги! – подстёгивал Сокофон.
Еда в мгновение ока перестала быть приоритетом. Само тело позабыло о подступавшем голоде. Инстинкт самосохранения вытеснил собой любые лишения.
Наследник его так и сделал, ринувшись в сторону бора. Чуть в глубине леса над пушистыми кронами сосен собирался дождь…
Гулей в полевых условиях изучить не представлялось возможным. Никто точно не ответил бы, к кому ближе зрение, дарованное им хрустальной чумой. Так или иначе, едва Альдред попался им на глаза, они уже не теряли его из виду. Зараженные точно знали, как и куда идти, чтобы в конце концов натолкнуться точно на него.
Упыри давно уже покинули скалистую дорогу и просочились в лес, бросаясь врассыпную. Точно волки, что мерно загоняли свою добычу в тупик. Альдред, спасаясь бегством, непроизвольно поймал себя на неутешительном выводе подсознания: для гулей охота – тоже своего рода забава перед сытной трапезой. Если бы.
Просто повадки схожи.
– Да вы издеваетесь! – пророкотал Флэй, краем глаза то и дело замечая силуэты среди папоротников.
Хотя Киаф Снов уносился прочь из последних сил, чуть ли не сверкая пятками, казалось, что этого мало. Сокофон молчал и с неподдельным интересом наблюдал за ходом событий. То же самое – Граст, видя глазами всех, кого коснулась его некромантия. Мытарства Альдреда Ламбезису так и не надоели в край.
Флэй набрёл на просёлочную дорогу, выдолбленную прямо посреди соснового бора. Бессознательно продолжил бегство по ней, даже не обратив никакого внимания на колею от колёс, причем – довольно свежую.
Рассудок вернулся к нему слишком поздно, чтобы обратить внимание на ход повозки, что находилась во владении невесть, кого. С неба, затянутого тучами, стала накрапывать морось. Высоко в горах осадки выпадали несколько иначе, чем в Саргузах, у самого берега моря. Крапинок воды было недостаточно, чтобы гули прекратили свою азартную погоню в глубине леса.
– Этого еще не хватало, – запыхаясь, ворчал Альдред.
Тело – само тело умоляло его прекратить и сдаться. Он превозмогал сквозь ломоту в мышцах, так и не оправившихся за минувшие часы излишней физической нагрузки. Вскоре выяснилось, что в хвойном лесу сегодня уже лил дождь. Грунт местами был влажный, а вскоре и вовсе являл собой размокшую почву. Флэй увязал в грязи только больше. И всё равно не повод бросить борьбу.
Другого выхода попросту не было. Остановиться и просто принять бой безрассудно. Такой шаг сулил Киафу разве что бездарную Смерть.
Земля, смешавшаяся с дождевой водой, поднималась вверх, едва Альдред самозабвенно рассекал грязные лужи. А между тем пачкотня садилась на его одежду и походную сумку, добираясь аж до выскочивших краёв сорочки с пятнами крови.
Сокофон уже не мог стоять в стороне, предчувствуя, что вот-вот произошло бы. Он предупредил наследника. Исключительно из добрых побуждений.
– Под ноги смотри!
Из Тонкого Мира предостережение добралось с задержкой, звуча скорее как недоброе пророчество. Флэй только-только хотел в очередной раз возразить своему пожизненному спутнику. Но тут же запнулся об выступивший прямо на дороге кусок скалы и махом полетел лицом в грязь.
К счастью, пострадавшую лодыжку при этом не вывихнуло.
Распластавшись в холодной серо-бежевой воде, Альдред промок до нитки, пустил насмарку свои «утренние» умывания, но протрезвел окончательно.
От боли сознание Киафа мигом вытянулось по струнке.
Падая, он чудом успел задержать дыхание. Теперь же, приподымаясь руками, жадно пытался вобрать в лёгкие хоть немного влажного воздуха.
Именно в это мгновение уха Альдреда коснулся рёв разъярённых каннибалов.
Очевидно, гули уже находились в опасной близости от него. Тучи мерно сгущались, дождь усиливался, но непростительно медленно. Бор же потерял былой покой с появлением жертв хрустальной чумы.
Твари просто скрывались в тенях, не решаясь покидать спасительные островки сухости. Впрочем, выяснять, осмелятся ли они выйти под лёгкий дождь или нет, Альдреду не хотелось. Момент передышки открыл в нем второе дыхание.
Флэй взбрыкнул ногами, упираясь в размокшую почву руками, и поднялся в полный рост. Уже на бегу Киаф перехватил кацбальгер, занося клинок за спину.
Это на случай, если прямо на пути перед ним встанет зараженный.
Поле зрения Альдреда лишь сужалось по мере того, как над его головой темнел тучевой заслон. Вечер в пасмурную погоду всегда наступал внезапно.
И тем не менее, спустя четверть версты перед его взором, будто выплыв из ниоткуда, предстали кованые ворота, теснённые с обеих сторон добротным и высоким забором из сизого кирпича, который венчал частокол острых, как бритва, шпилей.
Примерно в ста шагах от Киафа из дождевой дымки выглядывал силуэт роскошного загородного особняка. Не веря своим глазам, Альдред не без труда остановился и чуть было не рухнул в грязь уже во второй раз.
Рык снующих во тьме гулей всё приближался и без конца давил на психику. На мгновение показалось, будто в дожде мелькают силуэты зараженных.
Немыслимо! Разве дождевая вода не действует на них, как безидова кислота? Либо же в горах её состав несколько отличается, суля злой рок?
Еле-еле переводя дыхание, Альдред всеми правдами и неправдами силился разглядеть отлитую из чугуна стилизованную эмблему благородного дома.
При виде двух башен донжона, одна из которых как будто выглядывала из-за другой, для Флэя всё тут же встало на свои места.
Совершенно случайно Киаф наткнулся на загородную резиденцию герцога:
– Барбины?..

Глава 4
Эмблема герцогской династии не сулила ничего хорошего.
Для Флэя это было ясно, как день.
Реалии эпидемии, пожравшей Саргузы, неутешительны. Там, где обосновываются Барбины, нет ни места, ни житья всякому сброду: власть имущие бросили их на произвол судьбы нещадно.
Укутанный разразившимся холодным ливнем, Альдред оставался вне досягаемости заражённых. Те продолжали, изредка завывая, скрываться под хвойными сенями окрестных пихт и кедров. Лишь белёсые масляные глазки мелькали из-за можжевеловых кустов, злобно поблёскивая в полумраке.
Только поэтому Киаф Снов по-прежнему стоял на месте, как вкопанный. В полной безопасности. Но такой хрупкой и отчасти совершенно мнимой.
На холодной синеве радужек отразился зловещий особняк помазанника Света с Тьмой. Золотистые волосы напитались водой, покрыли голову неказистой шапкой.
Из-за промозглого дождя одежда плотно прилипла к телу, являя собой лишний слой кожи. Похолодевшие конечности пробирали судороги.
Оказалось, не так-то просто переступить едкий страх, навеянный слухами о невинно убиенных беженцах под стенами Вальперги. Альдреду неоткуда было знать, найдет ли по ту сторону ограды он спасение, или же свою Смерть.
В голову Киафа закралась шальная мысль: быть может, в лесу, с прорвой заражённых, будет безопаснее. Или, по крайней мере, понятнее, как себя вести.
Но в то же время Альдред чётко видел: в окнах загородного имения свет не горел. Не имелось ни единого признака жизни.
Казалось, будто резиденцию оставили днями ранее и впредь не возвращались. Получается, на той карете, что оставила колею на проселочной дороге.
Наблюдение дерзновенно манило Флэя прыгнуть в омут с головой не раздумывая, оттого порождая лишние, опасные сомнения.
Медлительность избранника изрядно наскучила Сокофону. У Бога Пантеона взрезался голос. Устами первой любви он буркнул недовольно, как бы подталкивая Альдреда шевелиться:
– Нельзя здесь оставаться, мой милый. Это небезопасно.
– У меня нехорошее предчувствие, – холодно парировал тот вслух.
От сих до сих мимолётом он пробежался по ретроспективе своего восхождения в горы, только бы собрать куски мутной мозаики воедино. Слухи о семье герцога, что иной раз доходили до ушей Альдреда.
Лишь для того, чтобы себя успокоить четким пониманием ситуации.
Жалкая попытка. А результат – прямо противоположный.
«Судя по всему, герцог или кто-то из его семьи отдыхал здесь. А когда в Город пришёл мор, в спешке покинул загородный дом. Как-никак, за стены Вальперги хрустальная чума не закралась. Пока что.
Я же знал, что где-то здесь Барбины устраивают свои охотничьи игрища, но чтобы отгрохать целую виллу, только бы почаще находиться поближе к природе… Я думал, это не больше, чем городские байки от завистливых нищих злопыхателей.
Меня волнует другое: свято место пусто не бывает. Герцог не мог не пригласить сюда львиную долю своих вассалов и прочих чинуш. Вряд ли он по доброте душевной укрыл их всех в родовом замке. Кто-то же должен был остаться в Старых Саргузах, гнить по уши в миазмах и черном эфире…
Посреди леса, за высоким забором, в каменных стенах – уж явно спокойнее дышится, чем в жилых массивах.
Среди тех, кому известно об этом особняке, наверняка были и неугодные слуги. Они наверняка попытались бы проникнуть сюда. Даже просто в отместку. Тем более, если внутри есть что-то… особенное, ценное, полезное».
– К чему ты клонишь? – осекся призрак, чётко слыша все измышления. Она без всякого труда просочилась в поток сознания Альдреда.
– Никто не зажигал фонарей. Возможно, досюда просто ни один из них не добрался. Но… на страже фамильной резиденции наверняка должен стоять кто-то. Или… что-то.
– Об этом ещё можно долго стоять и разглагольствовать, но… – в совершенно миролюбивой и ласковой манере начала Мелина, как вдруг рубанула с плеча: – Погода никого не ждёт. Сейчас не время стоять и гадать. Хочешь жить – двигайся! Ты сначала через забор переберись. А уж потом рассуждай!
Через флёр нежности, присущей первой любви, пробилось нетерпение Сокофона. И всё-таки Бог Снов опасался потерять своего Киафа. По крайней мере, этого.
Пассажи небожителя Флэй воспринял в штыки. Решил не торопиться на зло Богу, хотя сам же и рисковал.
Он вдумчиво набрал полные лёгкие сырого воздуха, сжимая пальцами рукоять кацбальгера. Речи тёмного попутчика будто бы стегали его плетью, разжигая детскую озлобленность, но в то же время наполняя решимостью, столь необходимой здесь и сейчас. Как если бы назойливая оса сгоняла его с насиженного места.
Кроме того, обеспокоенность Высшего Существа даже несколько вдохновила его. Пускай Сокофон старательно оборачивал её в вуаль пренебрежения и недовольства.
Выбор пал на отсутствие выбора. Не ровен час, ливень и правда подойдёт к концу. И лучше пусть это случится тогда, когда между Альдредом Флэем и сворой чумных каннибалов будет стена.
Альдред ничего не ответил покровителю из Абстракции. Он мельком оглядел кованые ворота. Удостоверился, что никак не перемахнет прямо через них из-за вертикальных прутьев и высоты конструкции.
Тем более что створки скрепляла толстенная цепь, на которой висел увесистый замок. Беглец не питал иллюзий. Ковыряться ему в нём нечем, да и незачем – ни навыков, ни отмычки. Вот если бы онейромантия засквозила сквозь пальцы, порождая нечто вроде «Выжигателя»… Но, похоже, не тот случай, не то время, не то место.
Киаф Снов зашлёпал по лужам, вздымая грязь, и начал свой обход по периметру забора. Он не спешил, пытаясь обнаружить в кирпичной кладке хоть что-нибудь, что послужило бы ему подмогой или подсказкой.
А между тем Сокофон, чувствуя своё превосходство над смертным ничтожеством, всё подзуживал голосом Мелины:
– Давай же, Альдред. Они никуда не уходят. Значит, времени не так много!..
Грустно, зато правда: впредь лишь дождь ограждал Флэя от Чёрной Смерти.
Чуть лукавый, приторный голосок Мелины будто бы заполонял черепную коробку Киафа, мешая слушать окружающий мир. Он едва ли мог сосредоточиться на поисках.
Ведь даже плотный шелест дождя не мог пробиться сквозь густой заслон звуков из Абстракции. Чего и говорить о глухом треске веток, несущем в себе смертельную угрозу.
Казалось, герцогский забор возвели совсем недавно. Кирпичи, налегая один на другой, стояли плотным рядом, куда ни глянь. Да так, что и носком сапога не зацепишься!
Последнюю надежду на акробатические ухищрения горе-домушника погубили острые, как бритва, шпили. Не задеть их не представлялось возможным.
Хуже всего то, что стены были выше на две головы самого Альдреда.
Нельзя было просто взять и заглянуть за них, дабы банально изучить двор особняка в мельчайших подробностях.
Местами массивные кроны пихт нависали прямо под забором. Не хватало только тележки с сеном или кошеной травой, чтоб заиметь шанс мягко приземлиться и очутиться на частной территории.
Увы, так бывало только в сказках про непобедимых героев из тени.
– А кто сказал, что будет легко?.. – сокрушался про себя Альдред еле слышно.
Он боялся, будто покинет задворки резиденции герцога несолоно хлебавши. Совсем. Раз уезжали, всё, что пригодилось бы ему, запросто могли вывезти. Пустить на нужды гарнизона. И тогда – финал историй, конец рассказам.
В момент, когда Киаф Снов окончательно потерял бдительность, в его руку кто-то вцепился, распространяя по влажному воздуху резкий запах подгнившей человечины.
Флэй не успел и вскрикнуть от неожиданности. Только вздрогнул, в мгновение ока осознав свою нелепую ошибку.
Лишь чудом он успел совершить какое-никакое противодействие. Мышцы не то скрипели, не то взвыли в ломоте.
Киаф упёрся в размокшую землю ногами, бороня её, и оттолкнулся назад, падая на спину в лужу с оглушающим всплеском.
Глаза застлала мутная жижа, чуть пощипывая. Кацбальгер выскользнул из пальцев, глухо утопая в намокшем грунте.
На мгновение среди туч вспыхнула молния, озаряя всё пространство слепящей белизной и неся за собой кишечный раскат грома.
Изувеченные пальцы чумной людоедки плотно обхватили рукав грязной рубашки. Цвет её стал серо-буро-малиновым. Расставаться с добычей упырица не собиралась.
Всё это время заражённая скрывалась в кустах, где и выжидала удобного момента для нападения.
Она намеревалась затащить Альдреда на островок сухости, где в густой растительности разодрала бы на куски. Вместе с братьями по несчастью – всей гурьбой.
Но, чтобы отказаться от напрасной попытки, рабе Чёрной Смерти не доставало проблесков остаточного сознания. Худосочная тварина обрушилась мешком рядом с Флэем, изваливаясь в ларданской грязи.
Даже покинув безопасную область, гуль не оставлял слепых попыток умертвить свою жертву, упиться горячей кровью ещё живого. Что есть чёрный нектар в крови, что нет.
Отрывисто рявкая, упырица кинулась в сторону Альдреда. Ломаные ногти цеплялись за одежду, слегка вспарывая ткань и воронёную кожу.
Бывший инквизитор закряхтел, затрепыхался. Флэй, не успев и опомниться, бессознательно лягнул заражённую каблуком в лоб.
Этого недостаточно, чтобы пробить размякшую кость. И хотя тварь отшатнулась под силой удара, едва ли это могло её остановить.
– Сука! – шипел Альдред, борясь из последних сил.
Его мозг отключился. Предоставил телу самостоятельно побороться за жизнь.
Мокрая россыпь почерневшей земли плотно прилипала к белесой щеке, разъедая морщинистые покровы исчадия мора и обнажая гнойно-чёрную плоть.
Как если бы этого было мало, жирные капли дождя без конца молотили чумную людоедку по макушке, распадаясь на крапинки.
Над головой обезображенной женщины катил парок, словно пресная вода воздействовала на гулей подобно кислоте.
Значит, всё-таки вода с облаков работает…
Струи ливня стекали вниз, к подбородку, пузырились, будто слюни, разрывая и без того подгнившие волокна трупной плоти.
Альдред едва ли воспринимал то, что наблюдал. Киаф Снов узрел боль в белёсых стеклянных глазах горожанки.
Однако та самозабвенно продолжала наседать на него в попытке сомкнуть шатающиеся зубы на шее. Даже после минувших дней с момента перерождения веса в полоумной людоедке хватало с излишком. В основном, за счёт жировой прослойки.
Тварь без особого труда пригвоздила жертву к земле в надежде поживиться. Будто бы так если не могла слегка отсрочить погибель, хотя бы передала моровую эстафету ещё здоровому человеку.
Собрав оставшиеся силы воедино, Флэй держал морду гуля под подбородком на относительно безопасном расстоянии от шеи.
Второй же рукой без конца хлопал по мокрой земле в надежде таки коснуться хоть кончиком мизинца рукояти кацбальгера. Но всё без толку.
С разлагающейся хари людоедки на одежду Альдреда опадали омерзительные, студенистые куски мяса: с щёк, с шеи, с подбородка.
Последние клочки тлеющих, некогда шелковистых каштановых волос. С век у гуля срывались капли не то гноя, не то крови.
Мгновения растекались плевками по плоскости времени, уподобляясь минутам. В какой-то момент пресные слёзы неба продолбили себе путь через мягкие кости.
Прямо к подсохшему мозгу заражённой, отчего она изогнулась, истошно взвизгнув. И будто бы позабыла о том, что хотела пожрать божественный сосуд.
Киаф не мог не воспользоваться подвернувшейся возможностью. Наплевав на утерянный кошкодер, Флэй обхватил обеими руками голову гуля.
Да так, что ни при каких обстоятельствах оглушённая тварь ни оставила бы на них и единого кровоточащего следа от укуса.
Не теряя ни мига почем зря, Альдред рванул парализованную тушу вбок, повалил её в лужу плашмя и держал так, будто намеревался придушить.
Однако пресная вода всё делала сама. Людоедка тут же опомнилась, испытывая небывалую, не передаваемую человеческим языком боль.
Руки её вытянулись тонкими берёзовыми стволами. Закачались, будто на ветру. Изрезанные ноги беспомощно заплясали.
Заражённая хотела было исторгнуть из себя пронзительный вопль, но лишь заглатывала потоки жидкой грязи, захлёбываясь.
Впрочем, простолюдинку не первой свежести убило далеко не отсутствие воздуха.
К землистому оттенку лужи стала примешиваться миазматическая чернота: вода расщепляла и растворяла, будто колотую соль, плоть гуля, вымывая оставшиеся мозги из черепа и обрывая последний миг её второй жизни.
Флэй с ужасом наблюдал за тем, как ядовито-чёрное озерцо под ним пенилось и бурлило. Поражаясь тому, что при этом сам он не испытывал ни тени жжения в погружённых туда руках.
Киаф Снов даже не заметил, как тварь издохла, опуская ослабевшие лапы.
Разумеется, Альдред знал о том, что моровая саранча боится воды, как огня. Но при этом не имел радости пронаблюдать в такой близи причину.
Всю буквальность. Всю подноготную этого факта.
Выдохнув с облегчением, Альдред подался назад и уселся на задницу в грязь. По рукам змеилась вода, сдобренная чумной кровью. Однако открытых ран на них не было, и потому о внезапном заражении беспокоиться не стоило. Ливень всё смоет.
Альдреду было нужно время, чтобы прийти в себя, отделяясь от внутреннего убийцы, его спасшего. Едва сердцебиение восстановилось, он осмотрел близлежащие потёмки хвойного леса на предмет разносчиков хрустальной чумы.
Гули восприняли гибель своей сестры по несчастью совершенно холодно. Будто в действительности их моровая рать не понесла потерь.
И действительно, одна утраченная голова – лишь капля в море.
Каннибалы подобно марионеткам на ниточках безликого кукловода продолжали сверлить незадавшуюся жертву бездушным взглядом. Шевелить губами нелепо и периодически бубнить себе под нос невесть что.
По обрывкам фраз Альдред Флэй с ужасом отметил: даже если сознание по-прежнему теплилось в головах заражённых, оно закостенело, рисуя им воспоминания, не связанные с настоящим.
–… ещё не вернулся… домой.
– Папа. Смотри. Рыбки.
– Патока. Сладкая. Купи.
В отрыве от внешнего вида и трагической, всецело безнадёжной участи бормотание их даже могло показаться смешным, ввергнуть в замешательство.
Однако «счастливчики» вроде Альдреда – те, кому довелось приблизиться к ходячим трупам на столь опасное расстояние, – не испытывали ничего.
Ничего, кроме тихого ужаса, бегущего мурашками по спине.
Безусловно, вчерашние обитатели Герцогства были ещё живы, даже не осознавая, что творят и где находятся.
Чёрная Смерть, чем бы ни была в действительности, повергла их в некое состояние, подобное снам наяву.
В то время как сама она прибрала к своим тлетворным рукам их тела.
Только лишь для того, чтобы Её гуляния по белу свету было в разы быстрее, а охват потенциальных носителей наконец-то упёрся в геометрическую прогрессию.
Разве это всё, чем способна некромантия Пращура пустить Поломанный Мир по наклонной? Кто, как не Бог Смерти, способен удивить неверных на Западе, переписав историю, как победитель?
Впрочем, ни о чём подобном в тот момент сам Флэй не думал: своя рубашка ближе к телу. Лишь бы не стать для гулей обедом или вовсе одним из них.
Тем более что Альдреду хотелось поскорее забыть, что мор со всеми вытекающими последствиями существует вообще.
Киаф Снов зацепился взглядом за испачканный кацбальгер. Вокруг него уже образовался земляной резервуар, полный воды и бивший ключом. Флэй чуть подался вперёд на четвереньках и сжал пальцами рукоятку крепко-крепко.
Вставая на ноги, он строго наказал себе впредь так не плошать. И, как вариант, идти по стеночке.
– Осторожнее, Альдред, осторожнее. Я ведь тебе говорила… – не могла не возмутиться первая любовь. – Ты чуть не погиб!..
– Иногда мне хочется перестать сопротивляться. Посмотреть, как далеко зайдет Актей. Но я боюсь ошибиться, – хмыкнул тот угрюмо.
Продрогший до мозга костей и мокрый до нитки, Альдред проковылял к кирпичной кладке. По грудной клетке прокатывалась режущая дрожь, намекая, что если так будет продолжаться и дальше, он, самое малое, подхватит простуду.
Озлобившись, Флэй не смолчал, не затерпел.
Альдред просто обязан был расставить все точки над «i» для Мелины:
– Можно подумать, в такие моменты действительно есть смысл меня подзуживать. Я и сам могу разобраться, как быть. Не слепой и не глухой.
– Что? – с вызовом насупилась возлюбленная. Встала у можжевеловых кустов, загораживая терпеливых гулей.
Опираясь рукой на стену, Флэй восстановил дыхание и сказал без запинки, уверенно, со всей надлежащей строгостью:
– Я говорю, всему своё время. Чревато отвлекаться на возгласы по поводу и без.
– И как это понимать?
Хотя Альдред в сторону призрака даже не смотрел, он почувствовал тяжёлый взгляд на себе. Сокофон уставился на него из самых потаённых глубин Абстракции.
О, нет. Уступать смертному потомку Бог Снов не собирался.
Альдред продолжил держать ноту. Плевать ему хотелось, что разговаривает он с Высшим Существом. С самого начала погони Бог Снов скорее вставлял палки в колёса, нежели помогал.
По крайней мере, Киафу так показалось. Тем более, меньше всего ему хотелось что-то выслушивать после близкого свидания со Смертью в который раз.
– Я говорю, не время болтать, – сказал Флэй уже прямо, будто плюнул в Сокофона желчью. Призрак Мелины тут же растворился в пространстве. Огорчил Альдред своего Бога не на шутку.
Ему неоткуда было знать, чем столь дерзкий выпад мог обернуться. Впрочем, о том он и не собирался рефлексировать. Как бы то ни было, в сущности, не произошло ничего.
Кулак божественного гнева не размозжил наглого мужлана об бренную землю. И всё же, среагировал Сокофон в привычном для себя, снисходительном ключе. Ограничился разве что молчаливой пассивной агрессией.
В своей голове Альдред услышал, как нечто внеземное хмыкнуло отстраненно. Как если бы царь Тонкого Мира отвернулся от своего наследника, уйдя по-ниренски. Тем не менее, кукла бросила Флэю напоследок:
– О, милый Альдред. Как скажешь, так и будет.
При этом голос её с каждой гласной становился всё тише. Больше она не произнесла ничего, предоставляя Флэя самому себе.
Он отлип от стены, держа в поле зрения мечущихся от пихты к пихте гулей, и буркнул себе под нос:
– Так бы сразу…
Какое-то время, то и дело озираясь на иссиня-чёрные небеса, Альдред продолжал обходить периметр. Наконец его поиски увенчались успехом – или, по крайней мере, намёком на то. Сколько бы кирпичей ни понадобилось, чтобы оградить загородное имение Барбинов от внешнего мира, среди них нашёлся один выступающий.
Флэй тут же приметил в нём трамплин для себя.
Дождь мог закончиться в любую минуту, поэтому продолжать нарезать круги вдоль стен Альдред намерен не был. Он изучал место возможного проникновения на частную территорию, стараясь понять, как ему поступить, чтобы осуществить задуманное.
Идей было не так много.
Выступ располагался на углу, рядом с кирпичной угловатой колонной, плоской и оттого безопасной. Будь здесь дерево, которое бы клонилось во двор, Альдред без задней мысли бы осмелился вскарабкаться на него, а после – всеми правдами и неправдами перелезть, не боясь ничего себе поломать впопыхах.
Но увы и ах.
Единственным выходом из сложившейся ситуации для него стало превозмогание. Понимая, чем грозит слабина, он сглотнул и полез на стену.
Опёрся левой ногой на выступающий кирпич.
Цемент не держал глиняный брикет, и тот просто застрял между двух других, давя на них диагонально противоположными рёбрами.
Впрочем, этого было вполне достаточно, чтобы оставить внизу примерно четверть общей высоты стены. Повиснув на одной ноге, вторую Альдред упёр в край колонны.
Всего лишь на мгновение. Взор его тут же упёрся в острые шпили, венчавшие кирпичный ряд. Вслед за тем он подпрыгнул, выдыхая, и уцепился лезвием кацбальгера за один из них. Металл разносил противный слуху лязг, но выдержал его изнуренное тело.
Мгновение ещё не подошло к концу, когда Флэй подогнул ступни, уперев их в поверхность. Впредь Киаф держался только за счёт кошкодера, выступившего поручнем.
Благо, пальцы будто бы приросли к рукоятке. И тем не менее, находиться в таком положении было тяжело: кровяное давление тут же подскочило вверх.
Альдред выдохнул, будто нагруженный бык в поле. Глаза его налились кровью от напряжения. Разума коснулось осознание: если сейчас он сорвётся, все потуги будут насмарку. Мысль подожгла Киафу пятки.
Он припрыгнул в рывке, выбрасывая вперёд свободную руку. Кончики пальцев налились кровью и вспухли, едва впились в края верхушки колонны по ту сторону забора. Как бы ни было больно, Альдред по-прежнему преуспевал, о чём без устали себе напоминал, только бы подбодрить.
Из глубин мироздания Сокофон молча наблюдал за его борьбой и лишь гадал без задней мысли, удастся ли Флэю покорить новую для себя вершину. Самостоятельно.
Киаф Снов держался сугубо на силе своих рук, а между тем – изгибался, поднимая шажок за шажком ноги всё ближе к короне из острых шпилей. Мышцы уже застонали, как если бы умоляли остановиться. И, тем не менее, он даже не думал жалеть себя. К тому же, ливень ощутимо сбавил напор, грозясь оборотиться моросью.
Настал момент для самого опасного трюка, какой Альдред мог только себе вообразить. «Сейчас или никогда».
С противным скрежетом кацбальгер заскользил лезвием по ножке шпиля. Перебрасывая вес на подогнутые ноги, Альдред высвободил оружие и уцепился уже за самый краешек металлической иглы. Хребет разгибался, благодарственно расслабляясь.
Позволив себе перевести дух, Флэй осторожно перебросил руку с колонны на один из шпилей, а другой заделал кошкодёр за пояс.
Чередой нехитрых телодвижений, крывших в себе поистине титанические усилия, Киаф добрался боком до колонны и вскарабкался на неё.
Лишь когда он уселся на плоской поверхности, в блаженстве свесив ноги вниз, ко двору резиденции, позволил себе отдохнуть.
От сухофруктов и испитой воды не осталось и крохи в желудке, потому каждый такой раз требовал от него всё больше и больше времени.
Восстанавливая силы, Альдред праздно оглядывал частную территорию. Впрочем, с его позиции едва ли было видно хоть что-то в деталях, по существу.
Кусочек небольшого конного трека, где Барбины объезжали своих лошадей для охоты. Мишени, утыканные стрелами: его сыновья обращались куда лучше с луками, нежели чем с мечами.
Но о том говорить было не принято в высшем обществе, если дороги языки.
Стоявшие полубоком конюшни, откуда не доносилось и отзвука лошадиного ржания: видимо, пустовали.
Дощатый сарай, больше похожий на покосившуюся хибару, – явно остался после поденных строителей.
Молодой сад, где с яблонь так до сих пор и не сошёл нежный белый цветок.
И, разумеется, сама резиденция в три этажа. Явно не шале, какие можно встретить в Альдах: тагернские горцы жили куда скромнее.
Здесь наверняка можно было расположить добрую половину саргузского света – и ведь располагали!
Однако сколько бы палат ни вмещала в себя герцогская загородная резиденция, выглядела она всё так же пусто. Будто бы ждала, что хоть кто-нибудь осветит её наконец уютным пламенем очага.
Пустынность придала Флэю уверенности.
Что бы ни ждало его внутри, Альдред убедил себя: у трусливого самодержца, который отвернулся от своего народа в ответственный час, брать что-либо – не зазорно.
Тем более, когда ты сам Киаф Бога Снов, плюющий на занудную мораль фальшивой Церкви Равновесия.
– Ну что ж, поехали, – приободрил себя Альдред, как мог, и принялся осторожно слезать.
Сапоги опустились в подрастающую мокрую траву, которая тут же оплела ему зеленью носки. Приземление нельзя было назвать мягким, и всё же, спазм в коленях едва ли заслуживал внимания Альдреда. Он растёр их наспех, приговаривая:
– В доме наверняка есть все удобства. Хватит с меня на сегодня гулей и всех этих приключений… – Голос его был преисполнен облегчения и надежды.
Однако день для Киафа на том, увы, не заканчивался.
Флэй всё также стоял спиной к окнам резиденции, когда ощутил хребтом чей-то пристальный, ошалелый взгляд.
– А?
«Кто это?»
По позвонкам тут же прокатился холодок – ещё более ощутимый, чем всепоглощающее жжение от леденящего ливня.
Нарушитель вздрогнул и тут же повернул голову. Взгляд устремился точь-в-точь туда, откуда на него пялился некто.
Ему было дано лишь мгновение, чтобы понять: и действительно, свято место пусто не бывает.
В одном из окон первого этажа показался силуэт, казавшийся чёрным из-за косм и кустистой бороды. С фонарём в массивной волосатой руке, в непримечательной одежде.
Их глаза встретились, но лишь на долю секунды.
Как вдруг из-за сгустившихся туч вновь полыхнула молния, заливая всё непроглядным белым светом.
Небеса зарычали, будто лев, готовящийся к прыжку. Ливень обрушился на землю с новой силой.
Инкогнито мигом затерялся в коридорах герцогской резиденции. Свет фонаря погас.
Гигант-смотритель исчез, будто привидение, – в мгновение ока. Но шестое чувство подсказывало нарушителю, что ему не привиделось.
Кто бы ни ждал его в тенях загородной виллы, он был настоящим…

Глава 5
Незваный гость поймал себя на чувстве, которое испытывает вор, пойманный с поличным в чужом доме.
Для него наступил момент, когда следует быстро покончить с роковой дилеммой – и после пожинать плоды. А может, просто расплатиться за ошибку.
Сознание Флэя будоражило от выбора, который перед ним поставила секундная дуэль взглядов. Киаф метался между вариантами, спрашивая себя, убраться ему куда подальше или всё-таки остаться.
Если визит без стука, это большая неловкость… Тем более, когда наведался к Барбинам.
Два потенциальных решения в равной степени влекли за собой серьёзные последствия. Нужно было понять, с чем придётся смириться. Ясно одно: здесь нет правильного ответа.
В конце концов, Альдред уже перемахнул забор имения, спасая свою жизнь от прямой угрозы и буйства стихии. Возвращаться обратно, уповая на непогоду, в объятия зараженных – чистой воды безумие. Чтобы что? Найти незанятую хибарку? А будет ли?..
– То-то и оно, – пробормотал Альдред, пытаясь упорядочить мысли.
Пусть так. Но идти в имение, зная, что там кто-то есть, и не зная, чего от него ждать, – выбор отнюдь не легче.
Кошмар на улицах Мёртвого Города ясно показал: люди теперь ведут себя похуже животных.
В глубине души Альдред надеялся, что ему не придётся пускать в ход оружие, и всё обойдётся. К моменту захода на частную территорию он устал от концентрации насилия, которое пришлось учинить, пронаблюдать и претерпеть.
Случившееся больно давило на подкорку мозга, разъедая подсознание. Ждать от него сверх возможного не приходилось. Ему хотелось просто убежать от всего, просто забыться.
Но если взглянуть правде в глаза, навряд ли прихвостень Герцога пойдёт ему на попятную. Размышляя, Альдред простоял на одном месте, как вкопанный, порядка минуты.
За это время сторож особняка уже должен был выйти к нему с дубиной наперевес, ясно обрисовав свой настрой. Этого не произошло, ввергая в противоречивые настроения.
Так не работает! Обычно…
– Он просто исчез. Как в воду канул. Почему? Зачем?
Бог Снов абсолютно всё видел и слышал, чувствуя душевные смятения потомка. Ни вмешиваться, ни давать ориентиры или хоть как-то морально поддержать Киафа он не собирался.
Час от часу не легче…
– Да нахер всё! – прошипел незваный гость и направился в сторону дома.
Хотя моментом по-прежнему правила неопределённость, к счастью, Флэй пошёл сам с собой на компромисс: действовать сообразно ситуации.
Отнесутся к нему гостеприимно и дадут уйти после – чудесно.
Нет – придётся попотеть и взять своё.
Всё одно: держи ухо востро.
Нервно ощупывая рукоять кацбальгера, Киаф тщательно всматривался в окна особняка на предмет пугающего грузного силуэта.
Смотрителя и след простыл, давая разгуляться воображению. Интуиция настоятельно втолковывала Альдреду: «Тут что-то не так».
Иначе зачем гигант затаился при виде зрительно хилого незнакомца?
Попутно Флэй вслушивался в поздний дождливый вечер. Ливень утих, и всё же где-то за горизонтом рокотал небосвод, грозясь вновь подтопить землю.
Тем временем гули не переставали голосить, клекоча и воркуя между собой. Казалось, они подавали друг другу сигнал, сообщая, где заметили добычу.
Мало-помалу к имению Барбинов пачками подтягивались новые зараженные, не давая Флэю убраться восвояси.
Они брали его в кольцо, и только свет нового дня мог расчистить ему путь дальше.
Заражённые, выглядывая из-за кустов, с любопытством провожали выжившего взглядом. А некоторые – сновали вдоль периметра, как если бы пытались найти путь внутрь.
К счастью, остаточного ума им не доставало провернуть то же, что и Альдреду. И не было с ними Бегемота или нечто подобного, чтобы проломить ворота.
В любом случае, своим слепым голодом гули только подталкивали Флэя не сворачивать с пути воришки, колеблющегося довести начатое до конца.
Альдреду казалось глупым вломиться в особняк через главный вход: неровен час, именно там его поджидает бородатый дворецкий с топором наперевес.
Ежели так, он должен был отыскать более тернистый, но, по крайней мере, безопасный способ пробраться внутрь. Ему удалось бы морально себя подготовить ко встрече с ключником и попутно исследовать таинственный дом.
Флэй осторожно подталкивал окно за окном, проверяя, не закрыто ли то на шпингалет. К счастью или к горести, все они были закрыты.
И может быть, пользуясь его замешательством, смотритель сделал это превентивно, дабы подкараулить у одного-единственного открытого входа – и загубить.
Незваный гость готов был проклясть самого себя за поток сообразительности и попытку вжиться в шкуру недоброжелателя.
То, как напряжение пронзило его тело и рассудок, ему помогало мало. Пока что.
Спустя какое-то время поиски Альдреда увенчались успехом. Он наткнулся на раскрытую форточку, ведущую в какое-то тёмное подвальное помещение. Иного выбора у Флэя не было.
Оставалось только молиться, чтоб дверь в коридор не заперли, чтоб сам он себя не завел ненароком в ловушку.
– Будь что будет, – скрипнув зубами, прошептал Альдред и глубоко вздохнул.
Убрав кацбальгер, чтоб освободить руки, Флэй лег на холодную, захлебнувшуюся водой землю, пачкаясь только больше, и пополз ногами вперёд через форточку.
На его счастье, конституция тела позволяла проникнуть в подвал почти безболезненно. Оружие только мешалось немного.
Под ступнями не нашлось ни шкафа, ни малейшего уступа – и хорошо, и плохо.
Голая стена – да и только.
Он приложил физическое усилие, опираясь на оконную раму, и сполз вниз, в кромешную тьму. Как только подошвы, глухо стукнув, опустились на холодный пол подвального помещения, Флэй острее прежнего ощутил себя ворюгой. Чувство не из приятных, идущее вразрез что с Моралью, что с его собственной совестью. Но…
Не мы такие, жизнь – такая…
Темно в подвале было – хоть глаз выколи. Поэтому Альдред не спешил сделать следующий шаг. Он дал зрению привыкнуть ко мраку, полностью погрузившись в слуховое восприятие мира вокруг. Именно звуковое наполнение пространства обострилось для него тогда.
Флэй слышал лёгкий стук, разносящийся по потолку: очевидно, ключник Барбина в тяжёлых сапогах мерно плутал по имению. Опознать, в какой части дома, отсюда, увы, было нельзя. Погоды это не делало.
И что странно, казалось, верзила бродил совершенно бесцельно. Вряд ли высматривал гостя. И едва ли что-то готовил: в противном случае, Альдред наверняка бы услышал и другие звуки.
«По крайней мере, он здесь. Я точно знаю. Ладно хоть он не застыл, как я тут, иначе – жди неприятных сюрпризов. Может, и ему известно, что я внутри. Нужно быть бдительнее. Вести себя тихо, как мышь. Тогда у меня будет преимущество. И право первого удара останется за мной…»
Как знать. Языком чесать – не мешки ворочать.
Наконец его зрение адаптировалось к кромешной тьме, из которой тут же вырвало нагромождение огромных бочек на подставках и настилах и стоек с ромбическими вырезами под бутылки. Очевидно, сюда Барбин сгрёб лучшие сорта вина со всей Илантии, Бештии, Пиретреи: баловать гостей и себя любимого.
Уже «с порога» Альдред пытался предположить, открыта ли дверь в это помещение. В конце концов, насколько он читал в какой-то книжке, хранение вина требует особых условий.
Но что виноделие, что консервация, что употребление мало его интересовали.
Поэтому сказать, давно ли открыта та же форточка, он не мог.
Что ж, надежда умирает последней.
Им овладел соблазн чуть задержаться в винном погребе. Но только затем, чтобы дополнительно вооружить себя. Стрелять и махать фламбергом в замкнутом пространстве – не вариант. Нужно пространство для размаха и маневра.
Он бесшумно подошёл к винотеке и осторожно вытянул бутылку средней увесистости. Огреть ей верзилу-дворецкого значит оглушить, а на выходе у него вполне может остаться ещё и «розочка». Чем не подспорье?
Сымпровизированное оружие погрузилось в походную сумку, оттесняемое толстенным фолиантом Культа Скорпиона.
Вот и настал момент истины. Затаив дыхание, Альдред еле-еле душа в теле потянул за ручку кованой двери. Шестое чувство не подвело и на сей раз: она была открыта и потому поддавалась манипуляциям. Петли хоть и смазали, но без перестука в замке, создававшего шум, выбраться из подвала Флэй не мог.
«Итак. Коридор».
Здесь было ещё темнее, чем в помещении. Однако путь наверх лежал прямо перед Альдредом: взору в двух-трёх шагах открывались очертания ступеней. Лестница, очевидно, вела на первый этаж, прямо в лапы к смотрителю.
Одному ключнику было известно, что ещё находится в подвальных помещениях особняка, в какие из них можно попасть, а в какие – нет.
Флэй тут же принял решение отложить исследование дома до тех пор, пока не разберётся с верзилой. Иллюзии, будто здесь найдётся пистолет с колесцовым замком, который бы в миг убрал герцогского прихвостня, он не питал. Хотя… кто знает?
К тому моменту весь первый этаж погрузился в давящую тишину. Очевидно, сторож где-то затих в засаде. Едва Альдред осторожно затворил за собой дверь в погреб, даже гули заглохли.
Безмолвие стояло настолько густое, что Киаф услышал шипение в ушах, ощутил пульсацию в голове. Сглотнув нервно, Флэй опустил ногу на каменную ступень. Оставалось гадать, насколько громкий это звук на самом деле – в такой-то общедомовой тишине. Вынув кацбальгер и обхватив рукоять крепко-крепко, он стал подниматься.
Без сомнения, дверь на первый этаж была отворена. Но никто не мог сказать наверняка, случайно или преднамеренно. Альдреду чудилось, будто ключник притаился за косяком.
Откроет – и тот как выскочит, как придушит…
Паранойя не могла не обойти Флэя стороной в непроглядном мраке и гробовой тишине. Альдред, поймав себя на мысли, что сходит с ума, разозлился. Он ощутил нездоровый азарт и бросил вызов судьбе, занеся потрошитель за спину для удара.
В следующий миг дверь мягко отворилась под давлением его ладони.
На пороге Альдред стоял с мгновение. Но косматое чудовище так и не выскочило ему навстречу. Не сказать, что Киафа это сильно расстроило. Скорее, подожгло пятки.
Флэю начинали надоедать обоюдные прятки с ключником. Ему хотелось поскорее разделаться с ним. Так или иначе. Хотя, быть может, именно этого сторож и добивался.
С тех пор, как он и смотритель встретились взглядами, их поведение напоминало кошки-мышки. Вот только участники игры будто бы не определились до сих пор, кто есть кто, и потому из момента в момент менялись ролями.
Отнюдь.
Уж для кого-кого, а для смотрителя всё стало ясно уже тогда, когда на частную территорию пробрался чужак.
«Да покажись, чтоб тебя!» – чуть ли не умолял Киаф, шаря глазами в темноте.
Его нервы сдавали бесповоротно. Становилось очевидно: ключник заманивал незваного гостя в ловушку, словно паук – зазевавшуюся муху. И могло статься так, что жертва не узрит охотника вплоть до тех пор, пока зубья капкана не сомкнутся на кости.
Ситуация обстояла настолько сложно, неоднозначно и замысловато, что Альдреду всё происходящее напоминало игры больного разума. Ещё бы понять, чьего – сторожа или его.
Очутился на герцогской кухне, где дотлевал очаг и стыл недоеденный мясной ужин бородача. Мясо пахло странно – смутно знакомо. Не баран, не козёл, не олень и не лось. Что-то среднее.
Впрочем, Флэй особо над тем не задумался. А зря.
Альдред представил себе, как прочёсывает комнату за комнатой. Как находит что угодно, только не смотрителя имения.
Киаф точно вымотается. Может, даже убедит себя, будто в имении больше никого нет, раз по его душу не явились. А между тем смотритель досконально изучит его и нанесёт удар в момент, когда нарушитель будет ждать этого меньше всего.
У него в голове не укладывалось, как у сторожа хватает вообще терпения позволить незваному гостю хозяйничать в доме господина Барбина.
Зачем? Ради чего? Кто бы знал…
Образ тем страшнее, чем скуднее известен, и тем большим количеством мифов он обрастает. Как ни крути, ясно одно:
«Если это какая-то дурацкая игра, это он мне навязывает свои правила. И до сих пор я ему потакаю. Верховодит мной, как хочет. Я застал его врасплох – это точно. С этого всё и началось.
Герцогская семья никого не допустит в свои владения без приглашения. Я угроза. Вот, почему он не спешит идти на контакт, хоть как-то высунуть нос. Не знает, насколько я опасен. Размышляет, что я здесь забыл.
Ждёт, изучает. Как и я его. Он догадывается об этом. Он хочет, чтобы я осторожничал. Ему нужен удобный момент – и он ударит.
Не стоит идти у него на поводу. Тогда…»
Разумеется, от небожителя Альдреду не перепало никоего вменяемого дара пока – чего и говорить о телепатии. Он не мог залезть в голову ключника и действовал наобум.
А Сокофон всё также молчал, с интересом наблюдая, как сходит с ума потомок. Бога в некоторой степени даже забавляло это зрелище. Ну и зачем вмешиваться?
Может, Киаф действительно прочитал сторожа. А может, просто сбрендил. Время покажет.
Пока что он мысленно расслабился и перестал мыкаться, будто таракан, свободно и безнаказанно осматривая кухню. Издавал достаточно шума, чтобы смотритель услышал его.
Как минимум, он должен был занервничать. А как максимум, не выдержал бы сам, и сам же бы попался уже в его ловушку.
Увы, сколько бы Киаф ни топтался на кухне, побрякивая кухонными приборами и выискивая для себя ещё какое-нибудь оружие сверх того для борьбы со сторожем, тот и ухом не повёл.
От слова «совсем».
– Хм… А ты не так прост. Да? – буркнул себе под нос Альдред.
Хотя набор ножей пестрил клинками для самых разных целей: от очистки корнеплодов до рубки свиной туши на составные части, едва ли даже один из них принёс бы Флэю больше пользы, чем собственный кацбальгер.
Несолоно хлебавши он выпорхнул из пустой кухни в такой же пустой обеденный зал. За окном разливалась пасмурная ночь в ожидании очередного ливня. Гули слегка успокоились и перестали клекотать, однако белёсые глаза по-прежнему отчётливо виднелись в подлеске.
Упёртые твари. Всё также ждут, что всё-таки набьют человечиной нутро.
Как бы ни было темно в столовой, вычислить смотрителя зрительно Альдред бы сумел, равно как и услышать его.
Ничьи ноги не торчали из-под портьер, где их задвинули. Ничей силуэт не чернел за белым тюлем, никто не сопел носом и не скрипел суставами.
Сторожа здесь просто не было.
Зато двустворчатая дверь, ведущая в гостиную, была распахнута настежь.
И уже оттуда, на расписную стену, из боковой, полузакрытой комнаты падал свет. Открытие заставило Альдреда напрячься. Его терзали смутные сомнения. Он бросился в размышления, пытаясь понять, как это вообще объяснить.
Внутренний голос подсказывал ему: это ловушка; всецело глупая, даже наивная, и всё же смотритель хотел, чтобы он зашёл внутрь.
Ещё бы понять, что именно его там ждёт. Ситуация складывалась таким образом, что бородатый фантом ни в какую не поддавался на провокации со стороны Альдреда.
А значит – одерживал верх над ним. До сих пор.
Положение вещей злило Киафа до зубовного скрежета.
Не выпуская из рук оружие, Флэй решился поддаться неуловимому сторожу, но на своих условиях. Он осторожно проскользнул в роскошную гостиную, вслушиваясь в каждый шорох, заглядывая всюду с ножом наготове.
Стол на золотых ножках, восточные софы и мягкие кресла, стены с дорогими пейзажными и абстрактными картинами, сервант, ковёр, сплетённый из волос аль-логедских девственниц.
Амбалу здесь негде было спрятаться, даже если бы он очень хотел. Даже за распахнутыми дверьми – лишь пустота.

Глава 6
«Не нравится мне всё это…» – думал про себя Флэй, задумчиво гоняя воздух во рту.
От былой беспечности и след простыл. Неизвестность, когда ничего ровным счётом не происходит, оказалась ему не по зубам: слишком давила на рассудок.
Оставалось проследовать на свет. В комнату с приоткрытой дверью…
Двигаясь, будто призрак-полуночник, плывущий под серебристой луной, Киаф дошёл до нужного помещения. Опрометчиво распахивать дверь, как ни в чём ни бывало.
Да и с пинка – не лучше. Перво-наперво надлежало убедиться, глядя в просвет, что внутри никто не копошится. Что сторож не ужался у стенки с кочергой наперевес.
Комната пустовала. Как только Альдред в этом уверился, прислонился ладонью к двери и стала медленно толкать. Петли скрипели.
Флэй бросил мельком взгляд под рукоятку: замочной скважины не было. Следовательно, никто внутри его бы не запер. Да и окна, как стало понятно ещё во дворе, закрываются изнутри.
Незваного гостя это обнадёжило: есть путь для отхода в виде маленького окошка – значит, есть и шанс не попасть впросак.
Убранство не отличалось тем же богатством, что и гостиная. Это была клетушка обычного слуги. Только самое необходимое: топчан под рослого детину, платяной шкаф, бадья с водой для умывания, мелкий письменный стол и табурет на контрасте.
Вся комната пропиталась хозяином – его резким потом. В пыльном полу местами виднелись потерянные чёрные, крючковатые волосы.
Источником света служил масляный фонарь, с которым сторож бродил по оставленному имению до того. Он стоял на столе, чем привлёк внимание Альдреда к рваному куску пергамента рядом с ним.
Вопрос о том, нарочно смотритель оставил адресованное ему письмо там или нет, оставался открытым. Голова лишь окунулась в вязкий сумбур.
У Альдреда взыграло любопытство: ему захотелось прочесть, что там написано. Быть может, хоть так удастся пролить свет на личность бородатого дворецкого. Узнать, ждать ли возвращения сюда Барбинов, и если да, то как скоро.
Глаза Флэя опустились на первую строку. Огонёк в фонаре подрагивал, оттеняя буквы и оттого будто делая их жирнее, чем на самом деле.
«Мой верный Гоффредо!
Тебе неоткуда узнать новости большого мира, кроме как из моего послания. До меня дошли слухи, что в Саргузах бушует некая диковинная болезнь. От неё люди гибнут сотнями. А скоро счёт пойдёт на тысячи.
Сейчас, когда войска короля Теаполя стоят в ста пятидесяти верстах от моих владений, только этого не хватает. Мы и так не успеваем. 
Что ж, не видать мне покоя. Народ в ужасе, и кто, как не я, должен быть рядом с ним в столь тёмный час. В противном случае, лишь Свету с Тьмой известно, чего нам ожидать, если ситуация выйдет из-под контроля.
С грустью сообщаю тебе, что я вынужден покинуть имение. Со мной уедут и мои сыновья, и вся челядь. Таким образом, дом полностью остаётся на тебя, как и всегда. Никто другой не сможет справиться с возложенной задачей лучше, нежели ты: лучшего сторожа для моего убежища от мирской суеты не сыскать. 
Только ты знаешь, как правильно ухаживать за садом и лесом. Ты один никогда, ни под какими пытками не выдашь секреты этого дома, а ведь знаешь больше, чем даже мой наследник. 
Недаром я удостоил тебя называться моим доверенным лицом.
Я не смею обнадёживать тебя оценочными суждениями. Мне неизвестно, как скоро удастся разрешить неурядицу с болезнью. 
Но как и всегда, я, с помощью Противоположностей, вернусь назад.

Освальдо Барбин, первый своего имени,

Герцог Ларданский»
Более-менее всё вставало на свои места.
«Вот оно как. Сторож один – и это радует. Похоже, когда феодал покидал свой загородный дом, ещё был уверен, что сможет как-то побороться с мором. Быстро же бравада сошла на нет», – призадумался Альдред, опустив голову.
Касаемо письма, чертовщина скрывалась в деталях: местами было не понять, что именно владыка Ларданский имел ввиду. Это ещё предстояло установить, если представится возможным. Многие тревожные строки здесь и сейчас не имели значения.
Что до «Гоффредо», то касаемо его положения здесь Альдред угадал.
«Очень жаль».
Ключник, садовник, уборщик и просто цепная собака, верная хозяину до мозга кости…
Ни с того, ни с сего Альдред весь изогнулся. Голову задрал кверху, пробираемый эфиром. На него снизошёл отрывистый хрономираж.
Стоны и крики людей в неволе. Удар топора, порождающий хруст костей. Треск очага. В котелке бурлит кипящее варево. Эта вонь…
Точно такая же стояла в кухне.
Уж не двуногие ли звери послужили мясной основой капустному супу?..
Внезапно последняя капелька масла в фонаре израсходовалась, и язычок пламени на кончике фитиля погас. Стало темно, как и везде.
Одновременно с этим сквозь толщу размышлений краем уха Альдред услышал предательский скрип позади: старые половицы выдали приближение грузного тела.
Всё внутри нарушителя сжалось. Однако ни единый волосок на его голове не дрогнул: он не смел подать вида, что заметил сторожа.
От этого напрямую зависела жизнь Альдреда. Руки он держал на столе – смотритель не мог их увидеть. Хорошо.
Пальцы незаметно скользнули в сумку, сцепились на бутылочном горлышке.
Альдред прислушался.
Бородач всячески пытался не выдать своё присутствие. Но это было невозможно, если он хотел умертвить незваного гостя.
С собой он тащил некий увесистый предмет: кувалду или скорее топор.
Ему нужен был один точный удар, чтобы обезвредить нарушителя. Один широкий замах.
Флэй подстерег момент, когда услышал, как лезвие всё-таки топора впервые разрезало воздух. Именно тогда он резко развернулся, вынимая бутылку.
Метил туда, где ориентировочно должна была находиться физиономия Гоффредо.
Не прогадал: на долю секунды заросшее лицо сторожа действительно мелькнуло перед его глазами. Флэй тут же закрыл их. Очень вовремя.
Силы, вложенной в удар, оказалось достаточно, чтобы основание бутылки вдребезги разбилось об голову смотрителя имения.
Красное сухое растеклось по лицу, закапало на пол. Осколки побросало врассыпную.
Частицы стекла впивались в кожу, кровя её, застревали в бороде, некоторые просто оцарапали щёки и нос.
Быть может, и вовсе попали в глаза, чего в отношении себя Флэй допустить не мог никак.
Гоффредо ошеломило, он пошатнулся, отчего и атака его сошла на нет.
Терять время почём зря было бы опрометчиво. Поэтому Флэй тут же воспользовался распустившейся «розочкой».
Он со всей дури, как умалишённый, пырнул ей сторожа, нанеся пару колотых ран в брюхо. Как если бы разбитой головы и микропорезов было мало!
Так там стекло и осталось.
В суматохе, гонимый лишь желанием выжить и одолеть смотрителя, Флэй даже не заметил, что за минувшие пару мгновений бородач не произнёс ровным счётом ни звука.
Пользуясь его замешательством, он нырнул ему под мышку: хотел юркнуть в гостиную, где простор, сервант и вазы сыграли бы только на руку.
Но не тут-то было. Из-за головокружительной боли ноги уже не держали Гоффредо.
И всё же, сторож из последних сил не желал отпускать незваного гостя так просто. По меньшей мере, Барбин бы ему не простил этого.
Тем более, что муки возожгли в нём ярость, жажду расквитаться. Падая, он ухватил Киафа за ногу, дёрнул на себя, заставляя того рухнуть и чуть пропахать дощатый пол своей физиономией.
Альдред ухнул. В глазах у него заплясали мириады звёзд. Начало мутить. Поддаваться слабости тела было нельзя: он прекрасно помнил о топоре, пустить в ход который сторож мог в любой момент.
Стиснув пальцы на рукоятке клинка, Флэй повернулся лицом к амбалу и вонзил лезвие в его лапищу. Потянул на себя, распарывая плоть, жилы, суставы.
На пол хлынула кровь, казавшаяся чёрной в свете выглянувшего месяца.
Он помнил мародёров, которые его осадили во дворе-колодце. Как их глава верещал, получив роковое увечье. Этому – хоть бы хны. Лишь скорчился, разинув рот, но оттуда не донеслось и комариного писка.
Чуть приглядевшись, Альдред выпучил свои и без того огромные глаза: на месте, где у любого человека был язык, просто зияла полость. Значит, это плата за роль герцогского приближенного?
Тень жалости пала на ключника, на Освальдо Барбина – презрения.
Не просто так он нахваливал этого Гоффредо за, казалось бы, стальные нервы. Наоборот, сам феодал постарался над своим слугой, подавил его волю, сделал послушной марионеткой, которая лишнего никому не сболтнет, как ни старайся.
Едва ли это личность в привычном понимании – калека, физически и духовно.
Методы Священная Инквизиция подчас использовала схожие.
Впрочем, на жалость у Флэя недоставало времени. Опасность висела над шеей мечом. Даже секунда промедления могла стоить жизни. Хватка амбала ослабла.
Более того, боль настолько овладела несчастным сторожем, что он отпустил топор.
Шальная мысль проскользнула в разум Киафа. Он ясно видел, полученных ранений оказалось недостаточно, чтобы здоровяк пал замертво: уж больно толстая шкура, крепкая грубая плоть.
Сколько ни тыкай кошкодером, пока не вытечет вся кровь, не издохнет. Здесь был нужен ещё один, тяжелый удар, который бы в миг поставил точку в истории жизни бедного Гоффредо.
Взгляд Альдреда упал на колун, который так и манил ублажить внутреннего убийцу. Наблюдая за происходящим, чётко понимая, о чём думает наследник, Сокофон замер в возбуждении.
Ещё чуть-чуть. Ещё немного…
Немой смотритель распластался на полу, лишь слегка похрипывая. Рука его ёрзала в луже крови. Выглядел он так, будто совершенно потерял ориентацию в пространстве.
И всё равно, как зачарованный, ключник изо всех сил пытался подняться на ноги. Воздать незваному гостю по заслугам.
Рывком, едва ли отдавая себя отчёт в собственных же действиях, Альдред убрал кацбальгер и бросился к топору. Его руки коснулись древка.
В этот момент на него и накинулся Гоффредо. Встав на колени, он больно вцепился в его предплечья. Кровь ключника грела кожу сквозь намокшую ткань сорочки.
Только сейчас, за миг, тет-а-тет, он смог разглядеть физиономию мученика во всей красе. Лицо, красное от вина и крови, было местами изрезано и напоминало свёклу.
Его перекосило от боли и ненависти. Волосы на месте ушиба примялись и напитались влагой.
Один глаз был закрыт и дрожал: через веко в глаз впились осколки стекла, фиксируя его в одном положении, с ресниц подтекала смесь слёз, крови и бульона.
Второй, усеянный полопавшимися капиллярами, ошалело уставился на неё.
Рот изогнулся в безмолвном, волчьем оскале. Киафа не ждало ничего хорошего.
Хуже всего, что Альдред ясно это понимал. Замешкается – и ключник сотрёт его в порошок голыми руками. Собирая воедино остаток сил, великан вскочил на обе ноги и одновременно с тем швырнул нарушителя на столик вокруг соф и кресел.
Вниз полетели с треском ваза и фарфоровая тарелочка с яблоками. Свежие цветы из сада Барбинов рухнули на пол в осколках. Яблоки покатились врассыпную.
Альдред больно ударился головой об стол, на долю секунды парализованный болью. Колун сбряцал где-то под столом.
Именно тогда сверху на него навалился всей грузностью тела ключник, выбивая из груди последний воздух. Благо, кости остались целы, хоть и плоть заныла.
Опираясь на края стола, сторож поднялся над Альдредом, готовый выбить из него весь дух. Лучшее, что он мог сделать, – пнуть калеку под дых. Новый прилив боли заставил Гоффредо согнуться, пуская носом пузыри.
Сторожа качнуло. Буйная голова склонилась к груди. Альдред не преминул возможностью нанести ему ещё рану.
Выскользнувший кошкодёр вошёл Гоффредо между ребер, ослабив, но не окончательно.
Флэю не составило труда резким движением оттолкнуть ключника от себя, и тот распластался на полу, в россыпи осколков, давя угодившие под него яблоки.
Не теряя времени почем зря, Альдред подорвался с места и подхватил топор. Благо, колун лежал прямо под ним. Он был готов.
Окровавленная рука Гоффредо распласталась пятернёй, пачкая выкрашенный белым лаком стол. Физиономию его перекосило так, будто он беспробудно пил последние дней десять.
Сейчас, ещё и с кацбальгером в боку, ключник едва ли понимал, кто он и где находится. Лишь в последний момент жизни разум его прояснился.
Уцелевшим глазом он посмотрел на топор, что опускался вниз, на него. Альдред вложил все силы в этот удар. Колун со всего маху обрушился на череп ключника, раскраивая его с хрустом, будто арбуз.
Прихвостень герцога вздрогнул, но лишь на миг. Раненый глаз чуть открылся, вслед за вторым уставился вверх.
С век потекли багровые жирные капли. Кровь змейкой потекла из-под толщи волос на лоб.
Такой удар никто в этом мире не переживёт. Не пережил и Гоффредо. Тогда как ноги его задубели, сам он рухнул на спину с торчавшим из головы, будто рог, топором.
Руки Флэя опустились. Он, обуреваемый самыми разными чувствами, стал медленно отступать назад, пока не коснулся софы. Колени сами подогнулись, и Альдред уселся небрежно.
Взгляд его был устремлён в никуда. Наступила полная прострация.
Страх за свою жизнь, больной азарт в борьбе со смертью, напряжение, боль – всё как рукой сняло, оставив после себя ровным счётом ничего.
Онемение всего тела. Пустота в голове. Не жив и не мертв.
Киаф просидел так некоторое время, прежде чем первые мысли стали планомерно упорядочивать его рассудок. Что он имел на руках после произошедшего?
Он ворвался в герцогский дом, будто грабитель или мародёр, чего никогда в своей жизни не делал. Хотя это уж как посмотреть. Можно подумать, он никогда не брал чужого в руки.
В глубине души Альдред надеялся, что ему удастся обойтись без кровопролития. Даже при всём при том, что герцогское имение оказалось обитаемо.
Возможности мирно урегулировать ситуацию ему не дали. Прям как тогда, у винокуров.
Доколи убийствам быть?
Впрочем, был ли у него шанс избежать обычного, неутешительного итога?
Как только он перемахнул забор и попался на глаза измученному слуге Барбина, его уже позиционировали, как незваного гостя, нарушителя на частной территории.
Это был смертный приговор, исходя из письма. Самооборона супротив самообороны.
Наконец, он бы не сообразил, как объясниться с цепным псом владыки Ларданов, если помнить, что ключник был нем ввиду увечья и слеп ввиду собачьей преданности своей.
Всё вело к одному – смертоубийству. Тем более, если над браконьерами тут издевались.
Причем – так по-свойски.
Или ты, или тебя. Бескомпромиссно.
Альдред без конца прокручивал у себя в голове итог своих мытарств, чем всё-таки привлек внимание Сокофона. После случившегося Бог Снов не мог не вставить свои пять солидов: чувствовал, что если не вмешается, может и вовсе потерять носителя.
– Я тебя прекрасно слышу, – начала Мелина.
Голос её был спокойный, уравновешенный, что шло вразрез с недавним поведением. Потому Флэй навострил уши.
– Милый Альдред… Пожалуйста, не утруждай себя излишними угрызениями совести, бесполезной рефлексией, самокопаниями и самобичеванием. Тебе это сейчас нужно меньше всего. У тебя был трудный день, знаю. Но… не для того ты улизнул от Культа и Церкви, чтоб расклеиться из-за смерти калеки, который видел в тебе не больше, чем постороннего.
– Тошнит, – прошептал еле слышно Флэй. В глазах его не было слёз, лишь пустота. – Я устал от смертей. Им просто… нет конца.
– И не будет, – со всей твёрдостью заявил призрак, приобнимая его. – Всё только начинается, Альдред. Чересчур рано у тебя опускаются руки. С тех пор, как ты узнал, кто ты, дороги назад нет. С неё тебе не повернуть ни влево, ни вправо.
Ты – Киаф. Киаф Бога Снов. Заведомая угроза для всего мира, выстроенного Ложными Богами. Тебя захотят убить. За пригоршню монет, за косой взгляд или просто за то, кто ты есть, – неважно. Такова жизнь.
Понимаешь, правда в том…
Альдред почувствовал, будто первая любовь стала реальнее обычного. Будто чьи-то губы слегка, нежно и воздушно, ласково коснулись его уха. В несмелом, но трепетном поцелуе.
Раздался страстный шёпот:
– Правда в том, что отныне и впредь весь мир – твой враг. Пора понять и смириться. Если вдруг на твоём пути тебя и будут сопровождать друзья, не обманывай себя: это просто исключение из правил, дружба до первого перекрёстка.
Важно помнить об этом. Так у тебя будет на руках ключ к божественной силе. Прими себя нового – и тогда над тобой не будет никакой власти. Ни мирской власти, ни чувств, ни слабостей. Только стылая кровь, только холодный рассудок, только буйство крови. Мощь Аида.
– Я не этого хочу, – нерешительно пробормотал Альдред, опуская глаза.
– Но тебе это нужно, – строго сказал тёмный попутчик. – Думаешь, насмотрелся на кровь? О, нет! Её много не бывает. Даже если под ногами расстелится алым полотном целый океан крови. В конце концов, ты порождение Сокофона. Твоя стихия неразрывна с погибелью.
Неверные называют тебя отродьем Нефилимов, Дьяволом во плоти. Фанатики – Старшей Кровью. Для тех и других ты – ночной кошмар во плоти, существо высшее, не от мира сего. Так докажи, что они правы. Стань сильнее. Соответствуй.
Едва ли Альдред понимал, о чём толкует Мелина. Сказано же было, что правда откроется постепенно. Прошло бы немало времени, прежде чем слова призрака возымели практический смысл. Иного выбора, кроме как согласиться с возлюбленной сейчас, не было.
Безмятежность души и тела ещё надо заслужить. Ещё бы понять, как.
Пока он живой, в Новых Королевствах покоя ему не будет. Но это не повод вешать нос или давать себя убить.
Альдред встал и направился к трупу ключника, перешагивая через стол. Он широко расставил ноги, надавил ступнёй мертвецу на грудь, обхватил обеими руками древко колуна.
Вздохнув, Киаф пробормотала горько:
– Я начинаю ненавидеть себя и свою жизнь.
С этими словами он высвободил топор из пут плоти, надрывно кряхтя.
День сменялся ночью, но тяжкая судьба не позволяла просто лечь и забыться сном.
Тем более что в нём навряд ли было бы уютнее, чем наяву. Даже во сне Киафа!
Работы накопилось ещё невпроворот.
– Разве ты когда-нибудь переставал? – елейным голоском спросил призрак со значением. С каким бы апломбом Бог ни воспитывал Киафа, не мог над ним не поглумиться. Такова природа Сокофона, видевшего всё.
Обхватывая колун поудобнее, Альдред выдохнул и буркнул себе под нос:
– Действительно…
С этими словами он занес оружие над головой и опустил на шею трупа. Кровь окропила его бледное, изможденное лицо.

Глава 7
Перо с противным скрипом скребло по пергаменту. С влажным шелестом разносило чернила по грубой поверхности. И по мере того, как рассказ из первых уст наполнялся волнующими подробностями, – лишь стремительнее.
Этот пронзительный визг будто бы отчаянно пытался заглушить мертвецки тихий голос измождённого очевидца.
Тусклый огонь бедного ряда свечей вырывал из полумрака тронного зала лишь три фигуры: безучастного писаря, Верховного Персекутора и самого герцога.
Впрочем, помимо них во тьме еле-еле можно было различить силуэты дюжины гвардейцев, что были закованы в блестящие стальные латы. Безликие големы держались каменных стен, готовые в любой момент, по первому зову напасть на чужака.
И в том отец Энрико не имел и тени сомнений. Пока что воины просто не спускали с него глаз. Был тут и Зеркальный Рыцарь, телохранитель семьи Барбинов.
Целиком закован в доспехи с бликующим напылением. Одна рука – на бастарде, покоившемся в ножнах. Вторая держит овальный щит из сарацинского стекла, порождавшего целый калейдоскоп отражений.
Он чуть опустил подбородок, натужно всматриваясь в инквизитора.
Шлем его повторял голову юного античного мученика-гармониста с терновым венком поверх кудрявой шапки волос. Изделие было вдохновлено статуей Святого Зенона, убиенного за непоколебимую веру в Противоположности.
Ни его имени, ни облика мутант не видел никогда. Впрочем, как и большинство при дворе Герцога Ларданского. Личность его была окутана тайной за семью печатями.
Зеркальный Рыцарь стоял возле трона феодала. Аккурат по правую сторону.
Окружённый недоброжелателями со всех сторон, без химеритовой дискармы Энрико – Энрико! – чувствовал себя всё равно что букашкой, которую вот-вот перетрут между пальцами.
Хроник самозабвенно документировал всё самое важное, тщательно отделяя зёрна истины от плевел никчёмных впечатлений в речах трансчеловека.
В Вальперге мастер слова находился лишь физически, умом же – следовал за Священной Инквизицией в обезлюдевшие кварталы чумного Города, встречая на своём пути чужую смерть и прочие ужасы мора.
Энрико Малатесту не покидало дурное предчувствие, пророчившее бездушную расправу: будто над его головой ни за что, ни про что повис меч слепого покарания.
Ревнитель веры опустил глаза к холодному полу, не в силах выдержать пристальный, всепожирающий взгляд молчаливого божьего помазанника в Ларданах.
Все они смотрят на него одного. Это потому что он не похож на них? Потому что когда выпытают все, нарежут его на ремни, как диковинную зверушку?
С тяжелыми думами исполнитель внеземного правосудия рапортовал, как мог: сбивчиво, ненароком путаясь в собственных показаниях.
Ему и раньше доводилось докладывать Освальдо Барбину о благой деятельности Церкви в Саргузах, об успехах и неудачах Священной Инквизиции в борьбе с ересью. Внутреннее смятение при этом ему было несвойственно.
Однако в свете последних событий пёс-альбинос на цепи Света и Тьмы уже не различал в фигуре местного владыки ни своего союзника, ни хотя бы единомышленника.
Всё тщетно. И всё изменилось так быстро.
Это был не иначе как волк в овечьей шкуре, себе на уме, не считавшийся с догматами, общими для всех.
Память сызнова, то и дело рисовала Малатесте картины, которые предстали перед выжившими ревнителями веры на пути в спасительный герцогский оплот.
Вобрав носом в себя пыльный воздух тёмного чертога, Верховный Персекутор цокнул языком и продолжил:
– Дворянскую резиденцию мы покинули примерно в четыре часа дня… Как только обезвредили тварей, засевших там в ожидании нас, выдвинулись к вам сразу.
Для писаря возобновление рассказа стало своего рода призывом к действию. Хроник наспех обмакнул кончик пера в чернила и вновь заскользил по пергаменту, строго передавая фактическую выжимку. Этот противный скрип… Он так больно ездил по чувствительным ушам альбиноса.
–… Нам повезло: солнце прогнало с городских улиц всех заражённых, и путь в крепость был свободен, Свет и Тьма миловали. Ни исчадья мора, ни маргинальные элементы нам не встретились. Саргузы будто вымерли. Дальнейшие события Вам известны, Ваше Благородие…
На это Освальдо Барбин разве что хмыкнул пространно. Очевидно, донесения Малатесты просто служили базисом для его собственных умозаключений.
Закончив с рапортом, Верховный приложил волевое усилие и вытянулся по струнке, спрятал руки за спину. Через «не могу» он всё-таки осмелился взглянуть прямо в глаза помазаннику Света и Тьмы на земле. В полумраке серые и грязные, как осенний лёд, глаза Барбина казались чёрными, людоедскими, даже демоническими.
И тем не менее, в этот момент отец Энрико самозабвенно отбросил все страхи, преследовавшие его, – просто затолкал их, словно никчёмный хлам, в самые потаённые уголки своей души. Если в замке Вальперга суждено ему было пасть наконец, да будет так.
По крайней мере, это пресечет страдания, которые обещали ему последующие годы в Поломанном Мире. Он был бы рад ошибиться в своем предназначении как инквизитора.
У мутанта на уме вертелись всё те же образы. Они ввергали красноглазого пса Инквизиции в смятение.
И он, и его группа видели одно и то же, однако воспринимали едва ли одинаково.
Боевые товарищи под началом Армандо Коллеоне, обглоданные прямо до костей. Свыше сотни чумных чудищ, которые встретили повторную погибель под шквалом стрел. И всё это – прямо под стенами горной крепости!
Очевидно, гарнизон палец о палец не ударил, чтобы помочь воинам Противоположностей.
В пользу того говорил примечательный нюанс: весь инквизиторский сплав с останков ревнителей веры к их приходу успели снять.
И впредь было не разобрать, кому какие скелеты принадлежат.
Ещё до того, как последних инквизиторов Города впустили на территорию герцогской твердыни, подопечные Малатесты не постеснялись еле слышно выразить своё замешательство.
Их надежды на покой в неприступном оплоте власти рухнули в тот же миг, однако в сущности некуда им больше было пойти.
Только в пасть к дракону.
Или обратно в саргузский кошмар, где и оборвалась бы их жизнь.
Замолкли мечи Противоположностей лишь тогда, когда неподъёмные, титанические врата Вальперги пришли в движение, негласно приглашая их, что удивительно, внутрь.
Сам же отец Энрико хранил молчание – что тогда, что сейчас, на ковре у Человека в высоком замке. Как бы ни было тяжело осознавать: его преданный подчиненный, брат Армандо, пал жертвой не то герцогской прихоти, не то чисто человеческого страха.
И всё же, не повод роптать. Верховный Персекутор не питал иллюзий, быстро расставив точки над “i”. Просто сделал для себя неутешительные выводы.
Вдвойне неутешительные потому, что его идея-фикс и главное дело Священной Инквизиции в одночасье накрылись медным тазом. Именно так считал Энрико Малатеста.
«У людей Армандо были все шансы спастись. Но… Святый Хроза! Стрелки герцога ждали приказа, я не сомневаюсь. Их господин же и ухом не повёл. Лучники пустили залп только тогда, когда от наших бойцов остались рожки да ножки. Проклятье!..
В глазах Барбина мы – не больше, чем разменная монета. А Священная Инквизиция была ему нужна постольку-поскольку. Договор с ним обстоял предельно чётко: воины Противоположностей выполнят своё обязательство и устранят апостатов, он же, в свою очередь, возьмёт нас под своё крыло. А что на деле?..
Это я сплоховал. Сам. Под давлением обстоятельств я слишком спешил, беспокоился за своих и не удосужился даже подумать, почему он раз за разом вменял мне, что нужно ещё, помимо всего прочего, доставить в Вальпергу как можно больше инквизиторского сплава, заклинаний, фантомной пыли.
Церковный Арсенал – только он представляет ценность для Герцога. Зачем именно наше оружие ему – не так важно. Сам бы он в Саргузы спускаться не стал – больно надо лезть в это зловонное пекло. Нужны были простачки со стороны, которые бы и так за милую душу доставили всё снаряжение в крепость! Результат налицо.
Нас обвели вокруг пальца. Легко и непринуждённо. Странно другое: почему-то мы всё ещё живы. Почему-то нас не спешат списывать со счетов…»
И действительно, прослеживалась неприкрытая разница между тем, как бойцы герцога поступили с людьми Коллеоне, отрядом Кьяры и группой Верховного.
Последним, по крайней мере, дали пройти под главной аркой Вальперги. Другое дело, приём псов Инквизиции не отличался радушием.
Хлебом-солью воинов Света и Тьмы встречать и не думали. В них видели не героев религиозного конфликта. Не эталон праведности гармонистов и пример для подражания. Не светочей, которые озаряют своей стойкостью тьму, повисшую над Саргузами.
Лишь угрозу. Просто потому, что четверка ревнителей веры выплыла на берег здоровых людей из моря чумных миазмов, полного хрустальных акул.
Животный страх каплями стекал с наконечников болтов: напротив мечей Противоположностей выстроилось порядка тридцати стрелков с тяжёлыми арбалетами, со стен выглядывали лучники, также державшие стрелы наготове.
Одно неверное движение, и средь бела дня польётся стальной дождь.
Ни одному из четырех выживших такое обращение не пришлось по душе. Однако и сделать что-либо супротив они не могли. Кьяра и “Медуза” подевались куда-то – не докричаться.
Даже просто вякнуть невпопад было бы чреватым. В глубине души каждый из них понимал: ничего лучше ждать не придётся, как бы в итоге ни вышло.
Даже сорвиголова из Орши был вынужден охладить свой пыл и не дёргаться.
Только Малатеста оставался в состоянии что-либо противопоставить своре боязливой замковой солдатни.
Но он отдавал себе отчёт: это не то, с чего стоит начинать выстраивание переговоров.
Просто встал, как вкопанный, понимая: они в западне. Шаг влево, шаг вправо – расстрел.
К нежданно-негаданным беженцам из Мёртвого Города вышел капитан местной гвардии, представлявший герцога. Принюхавшись к пришельцам, он поморщил нос в отвращении: воняли они точь-в-точь как сама погибель. Или же сточная канава – всё одно.
Однако это не тот душный серный запах, который приписывали чумным больным, и уж тем более – не кисло-солёный, что разносила моровая саранча.
И тем не менее, доверенное лицо Барбина властным тоном приказал инквизиторам побросать оружие.
Даже когда инквизиторский сплав и химерит с лязгом упали на каменные плиты, капитану гвардии было мало того, чтобы убедиться в отсутствии опасности.
Он велел им раздеться, причём – целиком и полностью. Ревнители веры метали в бойцов герцога молнии осуждения, но подчинились приказу, не имея право выбора.
За инквизиторской бронёй падала уставная униформа и прочая одежда. Особенно туго пришлось Жаклин Аземе. Девушка зарделась и даже тихонько рычала, видя глумливые усмешки на пустых лицах арбалетчиков. Однако стажёрка прекрасно понимала, что без этого не обойтись, и потому пересилила своё монашеское целомудрие.
Командир бойцов повязал маску из тёмного сукна, после чего обошёл каждого из инквизиторов по отдельности.
Он изучал тела на предмет воспаления лимфоузлов и прочих гнойников. Ничего больше его не интересовало. К счастью для рыцаря-монахини.
Необъяснимо, но каким-то чудом хрустальная напасть обошла воинов Света и Тьмы стороной. Более того, стоя нагими в объятиях прохладного горного воздуха, никто из них даже разок не закашлялся, не зачесался, как умалишённый.
Ревнители веры прошли проверку на вшивость сквозь унижение. Как если бы этого было мало, их погнали, словно кучку чумазых свиней, к стене, где после долго и упорно обливали ледяной водой из староимперских резервуаров.
Так – вплоть до тех пор, пока последняя сажа, оставшаяся на коже, не сошла на нет, являя белу свету небывалую свежесть и чистоту.
Мечи Противоположностей извивались, как ужи на сковородке, постепенно привыкая к жгучему холоду, и бесправно наблюдали за тем, как прямо при них изымаются инквизиторский сплав и химерит, а униформа и бельё нещадно предаются огню от греха подальше.
Иными словами, к воинам Света и Тьмы отнеслись, как к скотине.
Даже объяснять, в чём дело, ни один из бойцов не удосужился. Всякий вопрос, пущенный между делом, остался без ответа.
Но кто были эти угнетатели? Такие же оскотинившиеся ларданцы – разве что из соображений собственной безопасности. В общем и целом, разница между обитателями Вальперги да безумцами Мёртвого Города была невелика. Одних до животных низвёл страх перед незримой опасностью, вторых – постоянная борьба за выживание.
Лишь после «бодрящего душа» в замковом гарнизоне взыграла какая-никакая гуманность. Инквизиторам всё-таки выдали новую одежду – аляповатую, не по размеру, из того, что было.
А после – так и быть, погнали обедать в отдельном бараке, наспех обустроенном под столовую для новоприбывших мечей Противоположностей.
Изначально в здании явно предполагалось разместить куда больше людей, и это умозаключение наводило отца Энрико на противоречивые мысли.
Персекуторы предпочли не разговаривать друг с другом и просто хлебали баланду, искоса поглядывая на гвардейцев, за ними смотревших.
Умберто Эрколи относился к происходящему спокойнее, чувствуя себя в большей безопасности, чем на улицах Мёртвого Города.
Якуб Вронски отличался особой злопамятностью – даже самые агрессивные звери не могли похвастаться тем же. Он простить издевательства не мог. И если подвернётся шанс, обязательно заставит обидчиков пострадать. Ему. Просто. Нужна. Возможность.
Что же касается стажёрки, она к еде не притрагивалась. Лицо её стало белее снега. Интуиция подсказывала Верховному Инквизитору: бывшая монахиня не могла выкинуть из головы то надругательство, через которое её заставили пройти.
Быть может, в мыслях бывшая участница священного похода пыталась замолить перед Противоположностями это грехопадение – в первую очередь, со своей стороны. Не зная о ней ничего, мутант имел полное право заблуждаться.
На приём пищи отводилось около часа. Однако не успел обед закончиться, как за Верховным пришёл капитан гвардии. С собой он привёл троих рослых помощников, знаменующих собой теплящееся недоверие к цепным псам Инквизиции.
Первый среди Персекуторов был вынужден бросить до горечи солёное гороховое месиво на половине миски и проследовать за командиром гарнизона в тронный зал для отчёта.
Оставляя за собой прочих ревнителей веры, чья судьба для него осталась покрыта мраком тайны и недосказанности.
И вот он здесь. Стоит, не имея ни малейшего понятия, встретит ли завтрашний день с головой на плечах. Совершенно беспомощный.
Безмолвный хроник закончил составление документа, тихонько опустил перо в чернильницу и, повернувшись к феодалу, писклявым голоском объявил:
– Всё готово, Ваше Благородие!
Продолжая сверлить взором альбиноса, Освальдо Барбин сказал угрюмо:
– Ты знаешь, что делать. Можешь идти.
Отвесив нижайший поклон своему владыке, писарь в спешке, но с надлежащей аккуратностью собрал все принадлежности и посеменил в сторону выхода.
Малатеста мимолётом бросил на него недобрый солдатский взгляд, подстегнув пошевеливаться. Покинув тронный зал, коренастый грамотей потерялся в коридоре.
Как только топот учёных сандалий стих, помазанник Света и Тьмы вздохнул еле слышно и протёр глаза. В силу преклонного возраста формальности феодальной жизни утомляли его донельзя. Особенно – на фоне катастрофы вселенского масштаба.
И всё же, с отцом Энрико они не закончили.
Герцог убрал руки со стола и уселся в своём драгоценном кресле вальяжнее некуда. Одарил ревнителя веры неприятной, жеманной улыбкой. Его поза сквозила осознанием собственной власти и безнаказанности.
Момент затянулся. И на то имелись причины…

Глава 8
Длительная пауза изрядно давила на разум Верховного Персекутора.
Он сопел и без конца шастал взглядом, пытаясь в телодвижениях Освальдо Барбина отыскать разгадку собственной судьбы.
Потомок Усмирителя Сарацин был на три головы ниже Верховного Персекутора – ещё и потому, что старость неуклонно сплющивала его ближе к бренной земле.
А вообще, потомки Синебрада просто-напросто деградировали. Всему виной политика и браки с влиятельными династиями Равновесного Мира: многие из них кривые и косые, прошедшие через хотя бы одно кровосмесительное поколение.
Барбины уже не были теми плечистыми богатырями, которыми покоряли Юг Илантии. Теперь они невзрачные, низкорослые и слабосильные физически сморчки. Если бы не титул, среди простых людей их род бы очень быстро прервался. Они бы попросту не смогли реализовать злобу, присущую их горячей крови. Пусть и разбавленной, но горячей!
Тем не менее, на фоне своих родственников и предков Освальдо стоял особняком.
Белая ворона.
Молва рисовала правителя Ларданов как праведного гармониста, каких на свете раз-два – и обчёлся.
Человеколюбца, который делал всё, чтобы территория, вверенная ему Противоположностями, не знала горечи нищеты. По крайней мере, повальной.
Даже можно сказать, этот Герцог слыл морализатором, насаждавшим правильные устои везде и всюду. Словом, образ имел для него немаловажное значение.
Как и Синебрад в стародавние времена, он держал иноверцев из Аль-Логеда в ежовых рукавицах. Единственное отличие: позволял им жить бок о бок с истинными почитателями Света и Тьмы, приносить пользу вопреки расхождениям в вере.
Недаром говорили, он – благороднейший среди благородных. Кроме того, в достаточной мере находчивый и сообразительный. Тонкие черты лица и широкий лоб как бы поддакивали этому портрету, что был дан феодалу его свитой.
Один лишь взгляд, безнадёжно тяжёлый взгляд, словно нерушимый кулак внеземного правосудия, выдавал его деспотичную натуру, характерную для власть имущих.
Сколько бы Освальдо Барбин ни пытался приблизиться к простому люду или хотя бы притвориться, он оставался вне круга сирых и убогих по праву своей знатной крови.
Герцог относился к вверенному народу также, как мальчишка с лупой – к муравьям на солнцепёке. Ибо знал: его воля вершит судьбы тысяч душ. Так оно и вышло в итоге.
И теперь, поскольку стена между Церковью и Престолом, поддерживаемая архиепископом, рухнула, как карточный домик, последние инквизиторы также попали в мглистые лапы его господства, данного Противоположностями.
Причём – совершенно бесповоротно.
Как продукт Церкви Равновесия, Верховный Персекутор ни в какую не мог что полюбить, что понять земных наместников Света и Тьмы над мирянами. Другого пошива люди. Себе на уме, кто бы что ни говорил.
Все они, начиная от самого императора Священной империи Луров и заканчивая благородными корольками вроде Барбина, были далеки от того романтичного образа, что предписывала Дюжина Столпов.
Тем не менее, эту роль сыграть кто-то праведнее просто не мог: ангелы во плоти не занимают престолы надолго, вытесняемые худшими из худших.
Малатеста считал, можно сколько угодно хаять феодала и ему подобных, сути вещей это не изменит. Пока твоя жизнь не попадает в поле интересов поистине «больших людей», о них можно и не вспоминать.
Но вот отец Энрико опять почувствовал себя никчёмной пешкой на шахматной доске. В ночь грязных слёз он хотя бы знал, за что сражался…
Величину личности определяет борьба за что-то, не за кого-то.
Те остаются в тени, как правило. Чем бы дитя ни тешилось…
В кои-то веки герцог Ларданский удосужился нарушить установившуюся тишину. Будто и не подписывал смертный приговор отряду Коллеоне.
Как если бы не поругал честь мечей Света и Тьмы, Освальдо Барбин в совершенно миролюбивой и сострадательной манере заявил:
– Что ж, позвольте мне выразить искреннюю благодарность, отец Энрико. Будьте уверены, сведения, которые Вы любезно предоставили нам, помогут разрешить случившийся кризис. К счастью, Свет и Тьма не оставили наш Город, раз уж лучшие, достойнейшие воины его таки добрались до нас в добром здравии…
Не понимая, к чему клонит старый Герцог, мутант лишь хлопал растерянно глазами. В мыслях он считал мгновения, отведённые ему на этом свете.
Впрочем, радоваться альбиносу было рано.
– За вашу победу над магами-язычниками я бы хотел поблагодарить Вас отдельно. Это значительный вклад в грядущую реставрацию Саргуз…
«Как если бы все эти смерти значения не имели!»
Освальдо Барбин сложил пальцы рук домиком. Да так, что кремовые перчатки его из лайковой кожи отозвались протяжным скрипом.
Он испытующе поглядел на отца Энрико:
– Однако это вовсе не значит, что впредь Герцогство не нуждается в Священной Инквизиции. Наоборот, каждый воин Света и Тьмы на счету…
Неужели? Армандо Коллеоне и прочих это не касалось? Только мутантов и тех простых смертных, что шли в довесок?
«Да. Слышали бы это павшие…»
И всё же, стоило признать: риторика герцога скорее успокаивала, нежели вызывала волнение. Шанс поправить, что еще можно, у Священной Инквизиции не отбирали – уже хорошо. Уже есть надежда добраться до Альдреда Флэя. Где бы он ни был…
Все страхи Малатесты разом испарились, будто неупокоенная душа в свете восходящего солнца. Однако в то же самое время его разума коснулось противоречие: разница между ним и Армандо Коллеоне была понапрасну упущена из виду. Самым деликатным образом.
И хотя Верховный Персекутор уже знал герцога достаточно хорошо, в суете мирных дней он едва ли мог распознать, в чьих руках находится Юг Илантийского Полуострова.
Так или иначе, мысли альбиноса уткнулись в самую острую, свежую боль его. С надеждой в голосе он промямлил нерешительно:
– Вы хотите сказать…
Герцог Ларданский ненавидел, когда его перебивали подчинённые. Однако из уважения и благоговения перед фигурой отца Энрико, акцентировать внимание на просчёте инквизитора он не стал. Просто поднял мягко руку с растопыренными пальцами и покачал головой, как бы говоря: «Я не закончил».
Верховный Персекутор осёкся и мигом проглотил конец своей фразы: даже если убивать его подопечных не собираются, не в том он был положении, чтобы перечить помазаннику.
– Не существует на свете заболеваний, которые бы не были посланы Светом и Тьмой в наказание за содеянные нами грехи. В этой жизни или в предыдущем воплощении, ибо всё едино. Тенденция каждого отдельного недуга хорошо описана. Болезни же – своего рода земные врата в геенну огненную, уготованный человеку после смерти…
“Да, ещё раз да. Тысячу раз “да”. Только вот эта болезнь воссоздана проклятым Богом Смерти. Богом дельмеев!”
Отец Энрико прищурился, в глубине души поражаясь тому бреду, что изливался из ниточных уст Освальдо Барбина. Кто бы ни растолковывал феодалу Дюжину Столпов, он отличался опасным вольнодумством.
– … Я склонен считать, что с мором, который прокатился по Саргузам, – всё то же самое. Кто бы что ни думал или говорил, правда такова, – продолжал герцог.
Он знал правду, а окутывал всё флёром внеземного рока. Так ему было выгоднее. С ним осталось не очень много людей. Незачем их было повергать в ужас перед лицом Пантеона. Вот только самому Энрико сказки рассказывать было бессмысленно.
Присутствующие оставались в сладком неведении судилища Противоположностей.
– Единственное, эта новая напасть зверствует куда более всеобъемлюще, чем та же лепра, чахотка, гонорея или диарея. Свет и Тьма низвергли заразу на нас вовсе не за то, как неумело мы обращаемся с нашими телами, нет.
Тогда?..
– Он карает нас за грязь наших помыслов, не иначе. Вы не находите?
– Прошу прощения, Ваше Благородие, я не понимаю… – фальшиво пробубнил Верховный Персекутор, шаркая каблуком об ковёр.
Из-за пелены замешательства он и представить не мог себе, как ему «повезло».
– Ну как же! – удивился Барбин, всплеснув руками от негодования. – Я ухаживал за Городом, будто дотошный садовник, что с любовью взращивает благоухающий рододендрон. Но моих усилий, увы, оказалось недостаточно, чтобы внешний порядок в Саргузах привёл и к порядку в головах его жителей. С виду наша жемчужина процветает, но изнанка-то – гниль, да и только. Жаль это признавать.
Знал бы он, что происходит в прибрежных городах Вестании, Кордугала, Бештии, молвянской Дельмеи и Келган прямо сейчас…
– Но как ты ни держи людей в узде, сколько стражи ни расставь по районам, душа неуклонно стремится к греху из соображений низменных потребностей и желаний тела. Или шёпота из Тонкого Мира – всё одно. Это касается всех – от осознавшего себя мага до сироты, который помышляет подрезать чужой кошель. Кому-то удаётся преступить священные писания, а кто-то – лишь сладко грезит, но сути дела это не меняет.
Что вершит судьбу человечества в этом мире? Кто или что угодно, только не они сами. Люди не приближали Седьмую Луну. Не могли знать, чем это обернется. Это была закономерность, которая поставила их в новые условия. Им только и оставалось, что найти своё место в Поломанном Аштуме…
– С приходом Чёрной Смерти какая-то часть этих несчастных полегла сразу. За своё инакомыслие. Другие же – встали под знамёна кровожадной рати, дабы продолжить вершить правосудие. Тем более, что хаос, накрывший Город, развязал грешникам руки и дал им разгуляться вволю. Перед часом расплаты…
«Милостивые Противоположности… – сокрушался про себя отец Энрико, округлив глаза по пять сольдо. – Этот безумец… Он что, пытается оправдать мор? Так, что ли?..»
– Я очень щепетилен в выборе приближённых, но даже мне свойственно ошибаться ввиду сердоболия. Большинство тех, кто остался в крепости с началом эпидемии, действительно не познало чумную печать Света и Тьмы. Те же немногие, кто таил зло до поры до времени, пали замертво под гнётом болезни. Мы избавились от них.
И теперь наш Илоев Ковчег чист, в нём нет ни одной души, придерживающей греховный помысел до удобного случая. Судный День для Саргуз уже настал, и если так, мы спокойно переживём его здесь. А после – восстановим Город, как только он окончательно очистится от скверных умов. На пока меня больше волнует Провинция. К этому вернёмся позже…
«Скверных умов? Это какая-то шутка, да?» – бесновался Малатеста, не подавая виду. И тем не менее, он всё больше убеждался: Свет и Тьма лишили своего помазанника здравого смысла, и тот выжил из ума безнадёжно. Ненадёжный союзник, пропащий лидер.
Освальдо Барбин рассмеялся недобро, пряча глаза, и, как если бы зрел прямо в душу мутанта, пояснил:
– Вы только вдумайтесь, отец Энрико: только четверым воинам Церкви Противоположности позволили добраться до моего Ковчега последними! Благо, “Медуза” прибыли первыми. Как раз вовремя. До Вас к нашим вратам приходили и другие, но…
Герцог поджал губы и всплеснул руками, как бы извиняясь. Фальшь. Плевать на уважение. Альбиносы – точно такие же подданные его. Овцы гениального пастыря.
Говорить прямо о чужой смерти Барбин что тогда, что сейчас не решался, как если бы так накликал на себя гнев Противоположностей.
– Да, Ваше Благородие. Я всё видел… – предельно холодно пролепетал Верховный Персекутор, стараясь абстрагироваться от факта, что кости под стенами Вальперги принадлежали лучшим из людей.
Его Корпусу. Его братьям по вере и оружию. Его друзьям.
– Я надеялся, среди вас будет больше достойных гармонистов. Мне жаль, – беспечно говорил старик, бесстрастно глядя в глаза альбиносу. – Чумная орда всё расставила по местам.
Зеркальный Рыцарь позволил себе хмыкнуть. Герцог и ухом не повёл: телохранителю было позволено многое. Тот мог выразиться под час яснее, желчнее и искромётнее, чем придворный шут. Но предпочитал молчать. Ибо молчание – золото.
Едва осознав, куда вляпался, Малатеста тут же смекнул, что именно хочет от него услышать умалишённый фанатик-феодал.
Выпустив со свистом воздух через ноздри, первый среди персекуторов склонил голову к груди и заговорил в попытке оправдать Корпус:
– Так и есть. Но все они, так или иначе, полегли при исполнении. Так решили Противоположности. О тех, кто был с братом Армандо, судить я не берусь…
«Негде в Саргузах искать спасения. В низинах – моровая напасть, в горах – авторитет старика, потерявшего последний свет разума. Отсюда некуда бежать…»
Может, и есть, да только не по его честь.
Печальный вывод. Верный, но лишь отчасти.
– Две дюжины инквизиторов лучше, чем нисколько, – холодно подытожил Освальдо Барбин. Как вдруг лицо его стало каменным. – Хотя могло быть и больше. Но увы, увы…
Энрико Малатеста нахмурился.
– В смысле?
– Альмансары, – вздохнул Освальдо, разводя руки в стороны.
И этим всё сказано. С вестанской семьей святого отца из Вестании что у Церкви, что у Священной Инквизиции, что у власти исключительно светской постоянно возникали проблемы. По-другому они и не могли: самая настоящая, горячая кровь Пиретреи.
Своенравность их запредельна чуть ли не от природы. К тому же, кровь у них тоже смешанная с сарацинской, о чем сами Альмансары говорить не любили. Морисков терпеть не могут в Вестании – кровь из носа. То-то они перебрались в Илантию в своё время.
Не из простых семейка.
Так или иначе, сути дела не меняет. На каком бы счету ни находились клирики рода Альмансар, с ними не заскучаешь. Постоянно что-нибудь да где-нибудь. Отец Бруно сам по себе позволял более прямое чтение Дюжины Столпов, глаголом паля сердца людей.
Между тем его старшие сыновья выслужились настолько, что поднялись до капитанов. “Пегас” и “Фавн” – их люди. Раз уж “Феникс” и “Цербер” более не существуют, по эффективности они идут сразу за “Медузой”.
У них свои методы священной войны, порицаемые прочими в Церкви. Бесчеловечные. Зато действенные.
Потому-то их по возможности закидывали в Провинцию, где те могли спокойно творить бесчинства. В Городе их злодеяния бы тут же предали огласке, бросив тень на Священную Инквизицию. Благо, за Ларданами народ всяко проще: блаженны кроткие.
Следующей ротации “Пегас” и “Фавн” так и не дождались. Мор порушил все графики околорелигиозной военной организации.
– Что на этот раз? – недовольно пробормотал отец Энрико, скрестив руки на груди.
Верховный никогда бы не подумал, что ему придется краснеть за Альмансаров.
– Ещё предстоит выяснить, – сказал феодал, как отрезал. – В начале эпидемии посылали за ними гонцов. Они так и не вернулись. Минувшей ночью я решил рискнуть и послал новых всадников. До епархии Сан-Витале не так уж и далеко. Скоро вернуться должны обратно в замок. Поживём – увидим.
Малатеста скривил губы. Хотя Альмансары немало крови попили руководству в Саргузах, он был бы рад воссоединиться с ними. Силы, которыми располагал епископ из Вестании, могли послужить нехилым подспорьем в поимке Альдреда Флэя.
А уж как Освальдо Барбин бы обрадовался!.. Наездники Священной Инквизиции на дороге не валяются. Особенно сейчас, когда экономический пузырь Церкви в Ларданах лопнул, а золото из казны пришлось в спешке распределять. Понабирали всякий сброд, когда могли просто держаться курса и идти проторенной дорогой.
Система Церкви Равновесия – особенно в Илантии – за века существования была доведена до совершенства. Если не профицит, хотя бы плато. Но всякая система разбивается, когда во главе угла встают бесталанные управленцы.
Вроде Модрича, Петефи, Буассара.
– Я уверен, Альмансары где-то там. Ещё живы, – поделился ощущениями альбинос. – Они обязательно пошлют нам весточку…
– Не сомневаюсь, – отозвался герцог угрюмо. Помолчал немного, предчувствуя неладное. – Давайте лучше вернёмся к делам насущным…
Феодал встал из-за стола, чуть прихрамывая на правую ногу, поражённую подагрой, поднял трость и поманил Верховного Персекутора на себя рукой.
– Идёмте же.
Осознание бесправия привело мутанта к полному безволию. Положение вещей разожгло тлетворное, ядовитое пламя в его тощей груди.
И тем не менее, Малатеста был готов проглотить его, только бы добраться однажды до Киафа…
Скрепя сердце Верховный последовал за герцогом по коридору, что в конечном счёте должен был вывести их на широкую лоджию.
По мере продвижения Освальдо Барбин описывал ему первостепенные проблемы, которые Саргузскому Корпусу предстояло решить в дальнейшем.
Следом за ними увязался не кто иной как Зеркальный Рыцарь. Один среди кучи телохранителей. Как если бы герцог был уверен: его безликого хранителя достаточно. При мысли об этом отцу Энрико стало жутко. Ведь, как правило, люди боялись мутантов – презирали, плевали вслед, но боялись!
Лязганье стали заглушал голос Человека в высоком Замке, что эхом раздавался в каменной кишке кулуара:
– Исходя из того, что ни Вы, ни ваши подчинённые не подхватили заразу, смею предположить, что и в дальнейшем Противоположности не пометят вас чумной печатью.
Какая чушь…
Верховный процедил воздух сквозь зубы, чувствуя, как его шансы поймать Альдреда сводятся к нулю, утекая, будто вода сквозь пальцы.
«Из огня да в полымя…»
– В отличие от нас, об эпидемии Вы знаете не понаслышке. И всё же, этого мало, чтобы составить цельную картину, которая бы покрыла все вопросы, волнующие праведных гармонистов. До сих пор доподлинно неизвестно, как протекает заболевание, его причины также остаются тайной. Наш замковый врач весьма заинтересован в природе мора.
Еще чего не хватало! По-видимому, такова судьба недобитков из Священной Инквизиции: быть мальчиками на побегушках у герцога.
– Глядишь, и лекарство найдётся. Или антидот какой, – задумчиво проронил мутант.
– Мы все на это очень надеемся. У доктора аль-Харада глаз намётан. Руки золотые. Он исцелил моего наследника от гемофилии. Думаю, и на заразу управу найдет.
Первый среди персекуторов поморщился. Сарацин в Илантии жаловали не слишком. И какова же была ирония: Синебрад поставил прихвостней джиннов на колени, а один из их потомков служит верой и правдой продолжателям династии победителей.
Что-то здесь не сходится.
– Ему не помешали бы образцы, – пояснил Освальдо Барбин.
Энрико вздохнул с тяжелым сердцем.
– Сделаем, что сможем. Надеюсь, наше сотрудничество будет взаимовыгодным для обеих сторон, Ваше Благородие.
Феодал пропустил это мимо ушей, погруженный сугубо в свои мысли:
– Тем более, что местами в вашем отчёте встречаются неточности, а иной раз – вещи, в которые сложно поверить. Скажу Вам честно, на мгновение я усомнился в происхождении хрустальной заразы. Как если бы Свет и Тьма тут не при чем – больно зверски это, по-язычески зверски,  – Герцог застонал, неудачно ступив больной ногой. – Если б только Свет и Тьма дали нам знак!..
Альбинос прищурился, но не от ослепительного свечения факелов. Он уличил в разглагольствованиях герцога вполне человеческие опасения за свою собственную шкуру, без налёта околорелигиозной блажи и ханжеского высокомерия. Однако участь ревнителей веры от этого легче не становилась.
– Именно поэтому Священной Инквизиции следует изучить её природу. Досконально. Это Судный День, бесспорно. Но Вы не подумайте. Я вовсе не исключаю, что в распространении мора как-то замешаны дельмеи с их мифами…
– Вполне может быть, – пользуясь случаем, вставил свои пять сольдо отец Энрико. – Вот, почему нам нужно как можно скорее отыскать беглого Киафа. И плевать, что Культ Скорпиона разбит в пух и прах…
Ревнитель веры надеялся, что упоминание Флэя избавит его людей от заигрываний со Смертью, однако в ответ Освальдо Барбин только рассмеялся.
– Не беспокойтесь Вы так насчёт Вашего дезертира. Ларданское Герцогство неприступно. Практически. За его пределы этот Ваш “Киаф” не уйдёт. Живым – уж точно!
«Так оно так. Вот только магистры Культа проникли в Саргузы извне. Без проблем. Как, хотелось бы мне знать!» – парировал про себя Малатеста.
Высокопарные речи феодала не вселяли уверенности в его сердце.
– Рано или поздно Священная Инквизиция доберётся до Альфреда Крэя. Вы… – подчеркнул Барбин. – настигнете его. Даже не сомневайтесь.
“Альдред Флэй. Это имя лучше запомнить”, – считал Энрико Малатеста.
Первый среди Персекуторов ему не ответил. Немного отстал, чтобы обуздать свой воспалённый рассудок.
Он едва ли понимал, что там, в чреве священного холма, наткнулся на собственное помешательство.
Верховный Персекутор без боя укрепился в одержимости белобрысым ублюдком.
Хотя бы одного Киафа им удалось достать. И быть может, это их ключ к успеху.
– Церковный долг превыше всего, – мягко намекал Энрико, не ведая, что с отцом Дьюлой и его воспитанницей. – Мы должны довести до ума изначальный замысел. Бенеке опасна.
– Пока я не увижу это воочию, не поверю. Верховный Куратор клялся и божился, что подаст мне итоги на блюдечке с голубой каёмочкой, – парировал герцог. – Я жду.
– Как отец Дьюла? Пришёл в себя? – осведомился мутант.
– Ему всяко хуже, нежели мне, – рассмеялся феодал сквозь боль. – Он заслуживает уважения. Сразу приступил к работе.
– Рад слышать, – проскрипел мутант, хоть и был искренен в словах.
А между тем феодал прошёл на балкон и облокотился на парапет, любуясь Городом, что был погружён во мглу. Руины остывали после знойного похода солнца. В воздух поднялась испаренная за день влага, порождая туман. Белизна окутала Саргузы целиком. До самого моря.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71248630?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.