Главная страница | Социальная фантастика | Рекло. Роман об именах

Рекло. Роман об именах
Владислав Дронов
Добро пожаловать в Старороговскую – этой станицы нет на картах, но она существует везде и сразу.
Когда студент Василе попадает в это загадочное место, он и не подозревает, что оказался в ловушке. Здесь законы физики и логики теряют силу: восемь параллельных миров сплетаются воедино, конечности обретают сознание, а записи в дневнике влияют на мир.
Василе предстоит раскрыть секреты Старороговской, научиться управлять реальностью силой слова и встретиться лицом к лицу с самым страшным врагом – самим собой.
Сможет ли он спасти станицу от гибели и найти выход из лабиринта миров? Или Старороговская навсегда заключит его в свои объятия и превратит в очередного вечного узника своих улочек? Читайте!

Владислав Дронов
Рекло. Роман об именах

Рекло – названье, наименованье, слово, которым зовут, означают особь, личность. Имя предмета, животного, кличка; имя человека, которое встарь не оглашалось.

День – 1
Берег, длинная река растворяется где-то в лесу, маленький мальчик стоит и смотрит в небо. Ещё долго он будет видеть две исчезающие фигуры. Он уже пытался рассказать об этом хоть кому- то, но никто не верил. Для веры нужна неопределенность в сердце, а в этом месте все сомнения фигуры унесли вверх.
Иногда так бывает, что ты становишься частью чего- то ещё до своего рождения. Так случилось и с тобой, мой юный друг. Ты начал своё повествование с середины, так позволь мне начать его с самого начала. Я знаю, ты найдешь эти строки в своё время. Ты обязательно это сделаешь. Прости меня, если слукавил или начал словоблудить. Пишу всё это с огромной тоской в душе по человеку, который стал моим другом и частью семьи всего за три паршивенькие недели.
Начну издалека. С необъяснимой человеческой природы, которая всегда будет тянуться к тому, что она не способна осознать. Существовала эта неприятная для многих вещь ещё в те веселые времена, когда мысль о том, чтобы дернуть корову за вымя считалась абсурдной. Уже тогда многие люди отходили от банального цикла выживания и тянулись к вечному. Они складывали камни в пирамиды, они рисовали на скалах, они убивали и умирали, они двигали человечество вперёд. Никто не знает, когда возникла первая подобная мысль, но это и не важно. Моя личная теория вот какая: один из пещерных жителей слишком долго смотрел в темноту, копящуюся в углу его жилища. Он смотрел так долго, что погрузился в пространство, которое хранило нескончаемый поток образов и мыслей. В самого себя. Но это всё лишь догадки обычного деревенского инженера. Вот я уже и начал лишний раз рассуждать, прости. Прошло несколько тысячелетий, наступила эпоха огня и металла, а потом наступила эпоха микропроцессоров и длинных телефонных линий. Людей стало больше и многие отказывались от соприкосновения вечным в пользу комфортной жизни, удобного холодильника и прочего- прочего- прочего.
Именно во время очередного технологического бума в столице нашей страны и родился мой близкий друг с довольно запоминающимся именем. Василе. Бабушка Василе ещё в восьмидесятых урвала на непонятном торговом пятачке книгу с названием «Тайный смысл букв и слов». В недрах страниц этой книги планировалось сушить мяту, корешки и другие нужные в быту вещи. Что- то пошло не так, и эта книга таинственным образом была прочитана. Именно оттуда и взялось это имя. Поначалу он поправлял всех насчет ударения. А затем устал и в школе начал величать себя просто Василий. Так его и называли всю последующую жизнь все, кроме него самого. Но моего юного друга это совсем не волновало. В школьной библиотеке он брал журналы про всю сверхъестественную лабуду на свете. Прости, Василе, но иначе описать их никак не могу. Вечерами он наблюдал за небом, надеясь увидеть там хоть что-нибудь необычно летающее. А когда бабушка брала его к себе на летние каникулы, он надеялся встретить в ближайшей безымянной речке хоть какого-нибудь, пусть и малюсенького, криптида. Продлилось это хоть и долго, но в один момент закончилось. Примерно в седьмом классе. Какие тут необычайности, когда в голову бьют гормоны, под носом начинает прорезаться непонятно что, а девушки становятся для затуманенного подросткового разума такими отдаленно- привлекательными. Трагичная первая любовь, болезненное расставание, попытки понять себя, лазание по заброшенным зданиям, зачисление в не самый престижный университет на филологическое отделение.
Отец Василе ушёл еще до того, как он родился. Низкий и гнусный человек, оставивший после себя своему сыну только огромную дыру сомнений и половинчатую неясность в восприятии мира. Его работу пришлось выполнять бабушке, маме и уличным друзьям, но теперь эстафета перешла к университету. Василе даже очень активно ходил на пары. Мир букв, семантических неопределенностей разных выражений и древней литературы захватывал его. Ему казалось, что это именно то, что он искал в этом мире, но, к сожалению, это был лишь ещё один воздушный шар. Там же на одной из потоковых лекций по предмету на вроде «Безопасность жизнедеятельности» он встретил странного парня. Сразу прошу прощения, но это во мне, наверное, говорит мой внутренний технарь. Хотелось бы написать, что лучше бы ты машинами увлёкся, но тогда бы мы никогда не встретились, а это слишком уж большое упущение. Василе, с детства не утративший такую великолепную вещь, как интерес к людям решил узнать у одного из скучающих студентов, что же он там так активно записывает в столбик на огрызке от листа. Ответ был следующий:
«Я хладен, как мышь
И грустен ужасно
К первой паре
Нужно идти
Передо мною
Лист вырван тетрадный
И душу мою уже не спасти
Руки мои печальны ужасно
Ноги мои подкосились слегка
Мне не до шуток
И чувства отпали
Ведь в сердце зияет дырой пустота
Кануло в лету еще пять минут
Прокляты были все вещи на свете
Радости нет
И не будет во мне
Её поглотило пространство и время»
После такого даже моя полная рационализма душа бы помчалась вслед за этим грустным поэтом подальше от нудной пары. Василе написал своё стихотворение, которое пришлось по вкусу его новому товарищу.
Так на втором курсе Василе попал в поэтический кружок имени М.В. Ломоносова, в котором он пропадал вместо длинных и скучных пар. Там и возобновился путь к чему- то вечному, давно забытому современными людьми. Больше всего его почему- то задевали стихи одной девочки с четвертого курса. Чего только в них Василе нашёл. Понять не могу. Куцые они какие-то что ли. Все стихи этой барышни были про деревню. Сама она там не была ни разу, даже в рамках полевой филологической практики. Например:
«Тополёчек мой любимый,
Распустился чуть сонливо
Рядом с хуторком красивым
Вот уже в десятый раз
И не нужен здесь мне город
Несмотря, что все тут вторят
Мол, езжай туда скорее, будет там уж веселее».
Не знаю, что тут задело Василе, но это и не так важно. Может, его цепляет наивное искусство? Как- то и не удалось спросить. Важно то, что после этого стихотворения Василе ночью лежал в удобной мягкой кровати в квартире на пятом этаже дома и начал смотреть куда- то в темноту. Он смотрел и смотрел, пока сознанием не провалился. Что произошло там, мне неизвестно, но известен результат этого провала. Василе решил, что он что- то ищет, а то, что он ищет находится явно не здесь, а где- то извне. Где- то извне города. Где- то там.
Наступила весна, пришло время студентам отправляться на практику. Василе выбрал направление «Полевая практика». Звучало всё легко: собрать и систематизировать предания жителей далеких деревень, хуторов, посёлков и станиц. Молодой руководитель практики выбрал для, по его мнению, уже взрослых студентов взрослый стиль работы. «Ребята, вы можете там к бабушкам в свои деревни съездить, а можно ко мне поехать на дачу в Уфу, там весело будет, я туда уже завтра рвану. Главное – предоставить отчет. Если вы ко мне поедете, то вы позвоните, как в Уфу приедете, я за вами заеду. А дорогу вам должен университет оплатить. Возьмите только с собой одежды тёплой и всего нужного. Договорились?» – сказал он на собрании своим шестерым подопечным. Иными словами – полная творческая свобода в определённых рамках. Василе не стал выдумывать что-то и решил поехать на полевую практику именно в Уфу и именно на поезде, потому что поезда завораживали моего друга ещё с давних времен. Мама Василе была только рада оплачиваемому путешествию своего сына и взяла с него обещание звонить ей почаще. Всё-таки, родительское волнение никуда не деть.
Вплоть до самого своего выезда Василе плохо спал. Бывало, что он просто лежал, глядя в потолок. Ему самому непонятна была природа бессонницы. Или дело было в предвкушении чего- то захватывающего или в страхе перед неизвестностью. Он даже перестал посещать стихотворный кружок, настолько разительным чувствовались ему возможные перемены от такого далёкого путешествия.
Прекрасным ранним апрельским утром Василе взял свой гигантский походный рюкзак, надел свои лучшие походные штаны, футболку с репликой картины «Спортсмены» Малевича и новые походные ботинки, которые он урвал прямо с картонки возле метро всего за каких- то тысяча сто рублей и твёрдым шагом пошёл в сторону вокзала. Выйдя на перрон, Василе ощутил себя строителем вавилонской башни. Томительное ожидание поезда было прервано протяжным звуком гудка, который, кажется, может вывезти из транса любого человека. Василе вошёл в свой вагон и сразу же почувствовал вязкий кислый запах. Как водится, в народных поговорках, носки пахнут более всего по весне.
Глаза так резало от запаха, что трудно было найти нужное место. Спустя пару минут Василе нашёл своё место, но оно было занято бездыханной тушей. Василе было попытался начать коммуникацию с телом, но это было больше похоже на разговор испанского конкистадора с жителем джунглей.
– День добрый, извините меня, у меня на это место билетик есть, а вы, наверное, перепутали, – начал было разговор робкий студент.
– Я… ничего никогда не путаю, – ответило тело.
Василе почувствовал, как поезд начал двигаться
– Вы меня извините, но вот мой билет, здесь указано пятнадцатое место, вот пятнадцатое место. А вон, по- моему, друзья ваши, вы, наверное, перепутали, – вновь попытался достучаться до тела Василе.
– Друзья? Нет друзей у меня. Место тюти, иди отседова. Туда вот, – окончил разговор злостный нарушитель этики и доброго тона.
После этих слов собеседник Василе вцепился в стол обеими руками, обвил ногами ножки стола, начал скалиться и рычать. Соседнее место целиком было забито вещами, а на верхней полке спал молодой парень, одетый так, будто едет он в этом поезде уже не первый день. Василе не воин, но дипломат. Решение проблемы началось с разговора с предположительными друзьями узурпатора места. Они сидели в дальнем конце вагона и выглядели, как типичные мужчины- труженики. Проблему Василе они поняли сразу.
– Дружище, это хамло село вот только недавно. Дружбу водить с таким – себя не уважать, обижаешь. А чё он? Покусал тебя? Мы это мудло быстро в рог бараний скрутим, выкинем прямо с окна! – ответил самый лысый и поджарый из них.
– Да нет, спасибо вам. Я просто думал, может человек от весёлой компании отбился, нехорошо же, – ответил Василе.
– Не дай бог, чтобы он к нам прибился. Парень, ты если что, нам говори. У нас на четверых опыта общения с такими достаточно. Если хочешь, можешь с нами присесть, у нас всё с собой, не обидим, – выступил с предложением пухлый мужчина, сидевший у окна.
– Спасибо вам ещё раз. Я лучше пойду скажу проводнице.
Решение обратиться в высшие инстанции – это всегда рабочий метод и пытливый ум юного студента прекрасно об этом знал. Голос рыжей короткостриженой проводницы лет сорока трёх придал моему юному другу душевного спокойствия. После недолгого совещания со «своими» в каморке проводников, она вышла и торжественно объявила Василе:
– Почему вы сразу не сказали? Высадим на следующей же остановке. А пока пройдём, молодой человек, в качестве извинения за неудобства предлагаю проехать до Новгорода в купе, – улыбаясь сказала она.
Василе был рад такому стечению обстоятельств и сразу же согласился. Наконец-то в вагоне можно было присесть и отдохнуть после такого долгого ожидания на перроне. Купе было полностью свободно. Вот повезло! Василе задремал, но блаженство продлилось совсем недолго. Сну помешал звук трости, бьющейся об металл. Дверь открылась. В проёме стоял опрятного вида старикан, его лицо украшали борода и очки в квадратной оправе, на его голове была плоская шляпа, волосы его были больше светло-русыми, нежели седыми. Довольно часто лица людей отражают их желания незаметно от них. Лицо старика отражало явное намерение хоть с кем-нибудь поговорить:
– Доброго времени суток и бытия, молодой человек! – довольно веселым голосом проговорил старикан.
Василе немного отдохнув решил не отказывать старику в общении. Довольно странно для жителя большого города, но не странно для моего друга.
– Доброго! Вернее, здравствуйте, – присев на полку ответил Василе.
– Эх, молодой человек. Еле успел сюда, вы не представляете. Всё уже подчинили себе, а время всё никак. Вы куда путь держите? – с каким- то явным и интересным говором спросил старик.
– Вообще до Уфы, а там уже смотреть буду.
– Ох, по работе едете? Ну н-е-е-е-т. Какая уж там работа. Путешествуете, видимо?
– Да, можно и так сказать, а вы куда?
– Ох, далеко, молодой человек. Можно сказать, мне с вами по пути. Вас как зовут?
– Васил…
Василе осёкся, он уже давненько не задумывался о том, как именно ему представиться собеседнику. Ему казалось, что именно этот приятный дедуля всё поймет, так оно верно и было бы, но он решил представиться, как обычно:
– Василий. А как можно к вам обращаться?
– Фёдор. Фёдор Кузьмич.
Новый попутчик сделал акцент на букве У. Василе это заметил, от его внимания не ускользнуло и то, что говор старика был явно южный.
– Вы, случайно, не с юга? – спросил Василе.
– Нет, совсем нет. Родом я из северной нашей столицы, просто жил уж долгое время то там, то сям. Повидал многое, повидал многих. Правда иногда совсем из жизни выпадаю, вот к примеру, о чем пишут сейчас?
– Вы про литературу? Современных почти не читаю. В попсе сейчас одни слабодушные писатели, которых принято освистывать в интернете. Один раз брал книгу чью- то, очень мне она понравилась, а потом мне объяснили, что именно вот эту книгу нужно всей интернетной ватагой топтать ногами наотмашь.
– Молодой человек, где- где сейчас одни слабодушные писатели? – с неподдельным интересом спросил Федор Кузьмич.
– Ну в попсе, в области популярной литературы.
– Англицизм, наверное. Прекрасно. Новые времена рождают новую кровь для языка. Но это совсем не то. Что чаще всего обсуждается?
Василе немного замялся и задумался. Что вообще происходит? Вот даже спроецировать эту ситуацию на себя сложно. Подсядет ко мне какой-нибудь старик и начнёт спрашивать какие-то фундаментальные вопросы жизни и что делать? До этого их не спрашивали, да и выглядит это странно. Но любую странность всегда можно списать на неловкость при первом общении.
– Все сейчас говорят про самоопределение. Вот, например, заходишь ты новости почитать с утра, а там на весь экран реклама очередной онлайн лекции от безработной женщины. Пишет: «Обрети себя», – довольно злостно сказал Василе.
– Так если помогают, то чего плохого? – с искренним удивлением спросил Фёдор Кузьмич.
– Помогают, но за деньги ведь.
– За деньги?!
– Да. Вот и пользуются обездоленными, в духовном плане, людьми.
Диалог был поставлен на паузу. Обе стороны обдумывали что- то своё. Тишину прервал Фёдор Кузьмич, сказав, глядя в окно:
– А вы хотите себя понимать?
Василе вновь замялся. Его собеседник вызывал системные сбои один за другим.
– А кто не хочет? – ответил юный студент.
– Каково ваше имя? – задал ещё один странный вопрос старец.
– Ой, извините, мне кажется, я говорил. Меня зовут Василий.
– Не извиняйтесь, Василий. Вы просто не поняли моего вопроса. Я спросил про ваше имя. Вас зовут Вася?
– Ну да.
– Но вы же сказали, что вас зовут Василий. Имён не может быть два. Иначе это попросту два разных человека. Современные люди настолько часто употребляют в обиходе слова совсем не по их значению, что совсем забылись. Имя – это то, как называет себя человек сам, и как к нему обращается Бог. Зовут-то меня Фёдор Кузьмич, но имя моё совсем не таково.
Василе немного напугал этот короткий монолог, но вместе с тем он вызвал неподдельный интерес. Намечался отличный материал для практики.
– А как узнать свое имя? – спросил Василе.
– Вот тут-то и нужно прислушаться к себе. Один режиссёр как- то мне сказал, что узнал своё имя, когда жена позвала его во сне. Но это был не просто набор букв. Имя – это целая наука. Не думаю, что вас зовут «Ва-а-а-а-си-и-и-илий».
Фёдор Козьмич с гробовой интонацией протянул каждую гласную, а потом довольно ехидно улыбнулся.
– И сколько можно узнавать имя? Нужно же время рассчитать, долгий же процесс, наверное, – с интересом спросил молодой студент.
– Имя можно узнавать всю жизнь. Только вот лучше бы, чтобы вы только его и знали, – загадочно ответил старик.
– Почему? А зачем его тогда вообще знать, если только ты и будешь к себе обращаться?
Старец задумался и хмыкнул:
– Вы же знаете, что в древности имя главного животного племени хранилось под строжайшим секретом? – издалека начал свою мысль Фёдор Кузьмич.
– Если честно, то только сейчас узнал, извините, – со стыдом ответил Василе.
– Не за что извиняться, молодой человек. Делали это потому, что тот, кто знал имя, мог управлять.
Василе вспомнил что- то из старой сказки про Румпельштильцхена. Про историю и тотемных животных он совсем не знал. Да и сказки он не помнил. Помнил лишь мультфильмы.
– Что- то вроде голосового пароля? – сделал предположение Василе.
– Что-то вроде. Речь про обычное взаимодействие. Вот смотрите, Василий, подайте мне подушку с верхней полочки.
Василе механически потянулся к верхней полке.
– Спасибо, Василий, не нужно. Присядьте. Как вам? Только вот человек отзывается на множество слов. А теперь представьте существо, у которого всего одно имя. Его не зовут громовой орлик или громовой орёлище. Племя может звать его только Ку Унх Ва. Если по-нашему, то Громовая Птица. Только на это имя он отзывается, только назвав это имя к нему можно обратиться, только сказав это имя его можно разгневать. И вы представьте, Василий, соседний клан молодых ребят под предводительством старого мудрого вождя вдруг узнает имя вашего священного божества. Они ходят вокруг, выкрикивают всякое и хулят. Василий, ну просто вообразите себе, у вас есть любимый пузатый кот по кличке «Тёма», которого вы боготворите. Иногда кажется, что он управляет вами. И вот, проснувшись рано утром, вы под своим балконом обнаруживаете группу неприятных личностей с плакатами «Тёма, твои предки сдали Египет, труслявая ты тварь». А потом эта же толпа начинает скандировать: «Тёма! Тёма! Тёма!». Естественно, кот решит проверить, что там и как. Аналогия, конечно, пошлая и неточная, зато крайне понятная.
– Если бы знал, что какие- то упыри будут так про моего кота писать, в жизни бы нигде его имени не упомянул бы. А как это связано с познанием и обретением себя? Может послушаю вас и свои курсы открою.
– Если вы свои курсы откроете, то познание вам закроется сразу. Откроются двери к деньгам и другому мирскому, но разве это счастье без познания? Бедные люди. Рано или поздно, у них будут все деньги мира, а потом что? Вот встанут они в огромной янтарной комнате, забитой деньгами. Справа будет красивый чайник, на столе будут стоять фаянсовые тарелки с яствами. А дальше что? Вроде, добились своего. Остаётся только руки накладывать. Наверное, в такие моменты понятно становится, что не деньги целью были. А некоторые не осознают и продолжают бесконечно складировать фаянс в свои бездонные клозеты. Не представляете, всё это тоже относится к обретению себя. Вот такие молодые люди пытаются себя просто купить. Задарить самого себя подарками, чтобы настоящий их «Я» вышел наконец-то и сказал что-то вроде: «Лёшенька, зачем оно тебе все сдалось? Ты не видишь, как люд простой живет? Шёл бы просто в монастырь, а все остальное отпиши хорошим людям». Тактика иногда действенная, конечно. Ну что я всё про себя и свои методики, вы лучше, Василий, расскажите, что предлагают там у вас для познания. Вы же, наверное, в университете учитесь.
– Эмпирические методы, наблюдение там, индукция и дедукция…
Пока Василе говорил, старец копался в своей сумке. Вопрос был явно задан для какого-то манёвра.
– Эх, молодой человек. Это всё не то. Позвольте познакомить вас с самым главным источником познания себя.
Фёдор Кузьмич поставил на стол полуторалитровую стеклянную бутыль без всяких этикеток.
– Алкоголь?
– Ну вы скажете, Василий, это слишком пошло. Главный источник познания себя – приятная беседа. Её, кстати, можно вести и с самим собой. А это просто кагорчик, я сам делал, кстати, – ответил старик.
– Вы меня простите, но я не пью.
– Понимаю, но вы же не против будете, если я слегка? Тут и осталось немного.
За окном проносились кустарники, деревья, реки, дома, людские жизни и тени. Столица была оставлена позади, впереди ждала первая остановка на долгом пути Василе к его настоящему и будущему.
Слово за слово и коммуникация была налажена. Из купе повалил раскатистый хохот. Василе понравился его новый попутчик. С ним они спорили, смеялись и грустили на протяжении вот уже трёх часов.
Обсуждались фундаментальные философские концепции:
– Василий, я же вам говорю, ну если бы я этому Зенону камень кинул бы в голову, то он бы и увернуться не успел бы! – говорил Фёдор Кузьмич.
– Думаете? А мне кажется, что они там в Древней Греции всему были научены и опыт имели. Не вы первый подумали о проведении такого эксперимента, – отвечал Василе.
– Ох, так и представляю. Сажает перед собой Зенона его учитель и говорит так вполголоса: «Зеня, ты бы головушку поберег. После твоих слов только и хочется, что камушек в тебя кинуть».
Далее беседа перетекла в область литературы, потом кинематографа, а затем кагор кончился. Василе предложил взять что-нибудь в вагоне-ресторане или еще где-нибудь поблизости, провиант тратить совсем не хотелось, а его собеседник был совсем не против. В вагоне- ресторане было не слишком людно, сидел там лишь узурпатор старого места. Сидел он с закрытыми глазами, покачиваясь в такт стука колес поезда. Василе хотел было подойти к прилавку, чтобы хорошенько разглядеть ассортимент, но узурпатор остановил его движением руки, затем широко улыбнулся и открыл глаза.
– Мне вот эти четыре нижних зуба казах знакомый в армии выбил. Девяносто девятый год был. Я тогда спал, а он хвать душку и того. Проснулся я, сплюнул зубы-то мои и пошёл его лупить, че поделать, да? – начал разговор со странного заявления мужчина.
Василе уставился на него, как на полоумного.
– Малой, ты прости меня, я просто человек такой вот уставший, ну чё поделать со мной, да? Ну вот так, житья нет просто, садись рядом, – снова попытался пойти на контакт мужчина.
– Вы меня извините, меня там друг ждет, – тактично пытался откланяться Василе.
– Да не ссы ты, я тебе возьму что-нибудь. Тебе какой чай? Ай, возьму черный, да? Тебя как зовут, паря? Ты меня еще раз извиняй, такой уж я вот, да? – странно начал беседу мужчина.
– Вася, – решил ему подыграть Василе.
– Вася, слушай, вот ещё, да. Было дело, парень бинтом руку свою обмотал в армейке, а потом лупанул по стене, она у него и обмякнула, ну а чё поделать, да? Хочешь жить – умей вертеться, хе-хе. Он потом в санчасти за жопы щипал этой рукой самой медсестер ещё месяца три, пока его домой не отправили, ну приколист был парень, что ещё сказать. Дело было, кстати, за три дня до того, как меня мышь укусила за ухо в этой же части, ты приколи? Вот прям мышь, вот прям за это вот ухо, ну да.
Василе было трудно терпеть это, он совсем не мог оценить оголённую душу простого русского парня, спрятанную за сложными коммуникационными надстройками, поэтому было принято решение ретироваться:
– Вот это ужас. Надеюсь, сейчас всё хорошо. Я пойду, наверное, меня там правда ждут.
– Вот все вы так: «Я пойду, меня там ждут». «Ой, херовенький из тебя муж, пойду я, наверное, меня там ждут». Никто нихера вас нигде не ждет, ждут вас только мрак и смерть, да и то не особо. Думаешь, интересно твоей смерти смотреть за тем, как ты помирать будешь? Нет! Сначала может и будет у неё там какие ожидания, мол, ох, ну вот этот точно помрет хорошо, броситься на бобра утопающего спасать там или ребёнка спасёт с горящего дома. А хер там плавал, чипсов обожрётся и резко со стула встанет. Привет, смертюшка. Пару таких человечков, да и смерть ждать перестанет. Поэтому, Вася, понял я, что нужно договора заключать с духами, вот они точно ждут. Моя от меня ушла, я месяц по рыгаловкам чалился, пока другана толкового не нашел. Он мне всё объяснил, разъяснил, книжку дал и ещё вдогонку пивка купил. С тех пор вот езжу, подношения делаю. Сейчас вот поеду задабривать духа леса. Ты на меня, как на шизика не смотри- то, я сразу всё понимаю. Дебилом то меня считай, да это мне хоть какую-то веру и надежду дает, понял? Это вас там, ваше поколение, отбили полностью. В плане веры, конечно. Одни девки с их гороскопами спасают, хоть какая-то преемственность. А где у парней вера в чудо? В жопе она, Вася. Вот ты веришь во что-нибудь?
– Ну допустим, верю. Даже много во что, – сдержанно отвечал молодой студент.
– Ох, значит ты парень толковый, из тебя много что выйдет. Глядишь, будешь сидеть на моём месте лет через десять. Шучу. О, Вась, Рязань походу проезжаем, – ответил мужчина.
Василе уже встал изо стола, держа в руках две котлеты в панировке и чай, но его вновь остановили:
– Настучал на меня? – спросил мужчина
– Нет, – твердо ответил Василе.
– На твоей совести, малой. Всё, иди. Иди куда там шел, – пробурчал мужчина, вновь закрывая глаза.
Фёдор Кузьмич активно рассматривал книгу, которую ему вручил Василе. Дверь в купе распахнулась. Разговор продолжился, но уже совсем иначе. Происшествие в вагоне-ресторане не прошло незамеченным. Василе тут же доложил обо всем.
– Духам подношения делает? Ну это дело благое, кушать всем надо, кто-то вот курицей подпитывается, а кто-то верою.
– Сейчас модно всё вот это, верить в звёздных проводников, заниматься медитациями, бегать. Мне кажется, не прав он совсем, просто с грусти ляпнул.
– Вера – это вещь мощная, скажу я вам. Вот гостевал я дорогой недавно у мужчины одного, он пирамиды построил, значится, почти как в Египте, место то в Нижегородской области. И вот этот мужчина верил там в какое-то гиперболическое поле. Совершенно адекватнейший человек. На любой мой вопрос отвечал. Вот спрашиваю: «А как вы поняли, что есть оно это ваше поле?», а он мне и отвечает: «Ну как его быть не может?», и сразу понял я все, Василий. Так звучит только человек, уверенный в себе. Мы с ним побеседовали ещё чуток, а затем он меня со своим сподвижником познакомил, а тот уже был математик, помогал ему с поиском этого поля. Вот в нём веры особой не было. Это их и отличало. Один верил и зиждился на вере своей, а другой, если разрешите выразиться, камень тесал и помогал.
– Вот бы и мне так, у меня, извините пожалуйста за такую историю пошлую, из подобного было только то, что в одном московском подвале я нашел надпись «Илюша, где алименты?», мне показалось, что написано была эта надпись кровью. Страшно стало. Почему именно в подвале? Может, надпись и не для меня совсем предназначалась. Может, это была точка спиритического контакта с потусторонними силами, бедная женщина старалась там. Наверное, алиментов никаких не нашла, а её послание прочитал не Илюша, а какой-то там любопытный Вася с четвертого подъезда. А я всё давно хотел увидеть что-нибудь эдакое, столкнуться с чем-нибудь. Вы извините меня, что я жалуюсь, но скучно совсем. Может и поехал я для этого.
Фёдор Кузьмич после этих слов задумался. Так сильно он ещё не погружался в раздумья за всё время пребывания в поезде. Скорее всего, этот момент и был переломным для дальнейшего путешествия
– Давно хотели бы? Ну ничего, у вас еще впереди много чего, дай бог, – задумчиво сказал старик.
Поезд тронулся со станции «Рязань-1», Василе увидел, как сотрудник в полицейской форме за окном уводил пьяного узурпатора его места номер пятнадцать в плацкарте. На секунду они пересеклись взглядами. Лицо у него было разочарованное.
– Знаете, Василий, что-то я совсем устал. Дорога у нас дальняя, нужно чуть подкопить сил для дальнейших бесед. Вам советую того же.
Было решено вздремнуть. По словам Василе, заснул он тогда довольно легко. Сны ему снились престранные. Прости, дорогой мой друг, просто из-за жены давно выработал привычку не запоминать сны. Василе стоял посреди дороги, а над ним летали два ворона, потом неожиданно пришёл инспектор ГИБДД и сказал, что здесь, собственно, стоять нельзя. Василе лишь позабавило столкновение мифологичности и бюрократичности происходящего. Очень завидую, если честно, твоим снам, дорогой мой друг. Мне после работы только и снится, что поломанные генераторы, да прыгающие WD-40. Проснувшись, Василе ещё долго представлял себе, что было бы, будь разные потусторонние силы и существа существовали бы наравне с нами в нашем мире. Всадник без головы пытается сдать на права, монстер Франкенштейна заполняет форму Б612 в местной поликлинике и слова сказать не может вероломным старушкам, что пролезают через очередь, языка у него и нет. Действительно забавно, но вместе с тем и как-то грустно. С этими мыслями Василе проехал вплоть до станции Зубова Поляна, где его и поджидал вход в кроличью нору. Тонна стали на колесах подъехала к остановке близ небольшого поселка. Лицо старика становилось всё веселее и веселее по мере приближения к пирону.
– А вот и моя остановочка, Васенька. Очень приятно было пообщаться с кем-то молодым, наивным и приятным. Удачи вам! Думаю, что мы ещё обязательно встретимся
– Вам спасибо за приятную компанию!
Фёдор Кузьмич встал со своего места и вышел из купе. Василе пару минут смотрел на сидение напротив, только спустя время он заметил, что его приятный попутчик забыл свою черную сумку. Капкан был заряжен, Василе проглотил наживку. Юный студент схватил забытую сумку и бросился к выходу из поезда. Люди слегка оглядывались вслед, но в поездах происходят вещи и поинтереснее. Пятисекундное внимание людей в поезде заслуживал скорее танцующий кот в костюме морячка, но никак не обычный молодой человек. Василе стремглав вылетел из поезда, Фёдор Кузьмич ушел на приличное расстояние, его силуэт виднелся возле хвоста поезда. Сумка была очень легкая, поэтому переход на сверхсветовую скорость был вопросом времени. Конечно, я приукрашиваю свой рассказ, но иначе было бы попросту скучно. Старец обернулся.
– Не думал, что мы встретимся так скоро, мой юный друг! Что случилось?
– В-в-в-в-ваша сумка. Вы. Вы её в поезде забыли, – запыхаясь ответил Василе.
Василе принялся отдыхать после спринта, Фёдор Кузьмич похлопал его по плечу, в этот момент поезд начал трогаться. Капкан захлопывается. Руки Василе принялись безудержно стучать по поезду, но всё безуспешно. Оставалось только сесть на лавочку, обхватить руками свои колени и горько заплакать. Но, с другой стороны, телефон же он не забыл. Считай, все главное осталось при нём.
– У меня же там все мои вещи, все вещи там, – очень грустно провыл Василе.
– В этом чемодане? Я видимо перепутал наши сумки, Васенька, вы меня простите. Я поэтому так беспечно и пошёл, – беспокоясь сказал Федор Кузьмич.
– Правда?! Эх, ну почему именно со мной? Я так всё и знал!
– Не могу смотреть, кровью сердце обливается. Вася, поезда тут каждые шесть часов проходят. Я вам билет сам куплю на следующий! Вы всё-таки из-за меня выбежали. Не смейте отказывать, средств у меня много, не бойтесь, не бедствую. Обижусь, в конце концов. А чтобы вам здесь не зябнуть, предлагаю к моим родственничкам сходить. Я их как раз навестить приехал, они очень гостеприимные. Все будет хорошо! Не унывайте! Пойдёмте, – хватая руку студента говорил старец.
Василе оставалось только одобрительно хмыкнуть и сказать:
– Спасибо вам огромное. Давайте я с сумкой помогу, раз такое дело.
Пироном командовал дух настоящего русского полустанка. Женщины с переносными столами торговали сомнительной рыбой, мужчины продавали сигареты по завышенным ценам, а всё это действо и буйство человеческих жизней сопровождалось прекрасным запахом цветущих полевых цветов. Вечер мягкой поступью опустился на землю. Василе со своим новым пожилым другом провёл сорок минут пути пешком, шли они по грунтовой дороге, затем вообще по узкой тропинке. Фёдор Кузьмич аргументировал выбор такого маршрута следующим образом: «Вася, ну что же ты в самом деле, ты ж вдвое сильнее меня, отобьешься же, если нападу. Ха-ха! Ладно тебе, я тут просто был, если по дороге идти, то час пути выйдет максимум. А тут все местные ходят, вон гляди как вытоптали. Всю ежевику перетоптали!». Это немного успокоило Василе, но ненадолго. Хуторок уже начал виднеться. Казалось, что он совсем крошечный. Девять или десять приятных деревянных домиков. Деревья со всех сторон поглощали дома, а возвышающийся впереди холм выглядел, как гигантский погребальный курган. Прямо на нём стояла мельница, судя по всему, заброшенная. На улице уже было темно, но ни в одном из домов не горел свет. К тому же было слишком тихо. Птицы замолкли, ветер перестал гонять листву. Время будто остановилось. Замолчали даже оба путника, так приятно беседовавшие всю дорогу. Уже войдя в хутор, Василе решил прервать молчание:
– Странно как-то. Вроде темно, а свет не горит. Далеко ваш родственник живёт?
– Да нет, Василий, вот уж здесь за поворотом. А свет не горит видно из-за того, что спать уж все улеглись. Тут люд рабочий, вставать нужно рано, хотя признаюсь тебе, так рано они ещё на моей памяти не ложились. Видать жатва какая была.
Василе и Фёдор Кузьмич повернули за угол очередного опрятного домика, впереди стоял такой же. Только вот с интересной росписью на заборе, возле калитки стояла гипсовая фигурка петуха. Фёдор Кузьмич попытался постучать в калитку, но она открылась. Странно! Они вошли во двор и сразу же пошли к входной двери. Она тоже была открыта. Напряжение росло с каждой секундой. Внутри была абсолютная тьма, которую Василе решил рассеять фонариком на телефоне. Возможно, этот сиюминутный импульс, связанный с банальным страхом перед непроглядной темнотой, спас их двоих. Они были шокированы.
– Боже упаси, Васенька, боже упаси. Что это тут такое? – беспокойно лепетал Фёдор Кузьмич.
Василе не мог ответить. Его накрыл всепоглощающий ужас. Начать стоит с того, что ручки у двери не было, её будто выбили. Прямо на деревянной стене в прихожей зияли две дыры, которые, видимо, были пробиты кулаками. В центре стены прихожей был нарисован красный змей и что-то похожее на солнце. Всё это «искусство» было нарисовано кровью. Василе моментально набрал номер полиции, но заметил, что связи совсем не было. Его попытки поднять телефон и выйти из дома успехом не увенчались. Во дворе он заметил тёмную фигуру, похоже, что шум не остался незамеченным. Василе сразу же заскочил обратно в прихожую и прошептал старику сквозь сжатые от страха зубы: «Там кто-то есть, нужно отсюда бежать». Фёдор Кузьмич безмолвно потянул Василе за рукав в другую комнату. За тучами показалась луна, благодаря которой Василе увидел, как старец показывает ему на погреб. Они действовали быстро и решительно, совсем без переговоров: взяли крышку одновременно и аккуратно залезли внутрь, предварительно закрыв за собой ход. Василе вновь включил фонарик на своем телефоне, ужас в этот раз был ещё сильнее. В погребе лежала связанные какими-то тряпками семья. Они ещё были живы. Отец семейства, которому на вид было около пятидесяти лет, безумными глазами смотрел в пустоту, но увидев лицо Фёдора Кузьмича, его взгляд тут же изменился на более радостный. Старец вытащил из его рта ткань и развязал руки. Мужчина тут же принялся развязывать свою жену и взрослую на вид дочь. При этом он злостно и отрывисто приговаривал вполголоса какие-то проклятья. Затем он вновь обратил внимание на старца и очень радостно прошептал:
– Фёдор Кузьмич! Вы тут откуда? Вас они тронули? – говорил из полутьмы суровый мужской голос.
– Да что ты, Павел, тише. Там над нами вот один ходит. Василий, ты бы того, выключил фонарь. Я тут с товарищем хотел заночевать у вас. А тут такое. Вас ранили? Кто это такие? – спросил старик.
– Вроде нет, всё закончится, можете у нас хоть всю жизнь жить. По гроб обязан. А твари эти… Единственное, что слышал от них самих – это культ какой-то гнидской змеи. В жертву нас точно хотели принести. Твари, – говорил мужчина.
– Павел, нужно же переждать, да за помощью отправиться. Их много? Не один же, всех же не сдюжим, – с нескрываемой паникой в голосе говорил Фёдор Кузьмич.
– Один-то может и не один. Нас шестеро тащили, слышал от них, что они людей к мельнице поведут, а нас потом заберут. Хер пойми, что этим тварям нужно.
Только сейчас, слегка оправившись от шока и ужаса, Василе заметил странные звуки и невероятно едкий запах:
– А чем пахнет? – прошептал Василе.
– Твою мать! Керосин! – тихо воскликнул спасенный мужчина.
Гибель в огне от рук каких-то странных змеелюбов – участь не из самых лучших. Действовать пришлось быстро и решительно. Отец семейства выскочил из погреба, вслед за ним ринулся Фёдор Кузьмич. Василе в этот момент помогал дамам. Послышались звуки борьбы. Вся братия оказалась наверху. Василе смотрел на пудовые кулаки отца семейства, летящие прямо в лицо неясному лежащему типу. В его голове были только и мысли о том, какой путь его привел. Многие люди, сидя в своих бетонных конурах только и думают втайне от других: «Ох, оказаться бы мне героем какого-нибудь романа в письмах. Чтобы тяжбы были, чтобы думы были», но при этом сами нещадно огораживают себя от подобной жизни. Василе очень повезло, он тоже всегда мечтал стать героем приключенческого фильма. Судьба оказалось к нему благосклонна не до конца, ведь поместила его на эти страницы. Страницы куцевато сложенной летописи за моим авторством. Одержав победу, мужчины приступили к допросу. Но добились они всего лишь неясных зловещих смешков и фразы: «Ну ты и тупой, мужик». Деревня вдали от чужих глаз, ночь, отсутствие любой связи с внешним миром. Всё это напоминало грошовую страшилку для пионеров, которой меня когда-то пугали у костра, но Василе видел в этом сейчас ростовой костюм панической атаки. Слова летели через него, лишь в ушах стоял неясный звон, хотелось просто сбежать, рука Фёдора Кузьмича тянула его куда-то на улицу. Бедный мой друг, сколько же тебе пришлось пережить. Женщин оставили в доме. Василе не слышал ничего, но догадывался, что идут они к той самой мельнице. Он думал о картине, которая висела на стене в прихожей. Луна осветила её настолько, что оказалось возможным понять лишь общую композицию, детали были утеряны в кромешной тьме ужасной ночи. Василе увидел палубу корабля, устремленного в сердце океана. На переднем плане стоял моряк, он смотрел в бесконечную синеву неба. Картина была написана широкими мазками, контуры растворялись друг в друге. Василе чувствовал себя моряком. Дома и деревенские пейзажи превратились в мешанину, он не понимал зачем и где находится. Вот стоит прекрасный дом, который наверняка согревал многие поколения. Было бы логично предположить, что у этого дома есть богатая история. Быть может, именно в этом доме был когда-то последний оплот язычников. Язычник отец приходил домой, целовал в лоб свою язычницу супругу, затем спрашивал, как дела у их язычника сына, садился на свой языческий стул и закуривал языческую самокрутку. Потом пришёл староста с добрыми молодцами, отправил всю эту братию куда подальше, а дом переоборудовали в библиотеку. От этого дома и следа не осталось. Окна были совсем недавно выбиты, дверь очень печально висела на последней петельке, а внутри царила полная разруха. Эта картина пронеслась мимо Василе с огромной скоростью, оставив только широкий мазок краски в периферийном зрении. Трое мужчин неслись в ночи к большому кургану без всякого плана. Только на середине пути они заметили, что возле мельницы сияют огни. Дома перестали быть дружелюбными и уютными. Они смотрели на путников потухшими безжизненными глазами. Каждый заворот казался Василе фатальным, он даже не осознавал, что именно может их погубить, всё смешалось в одном ужасном грязном копотном чане. Когда миновал последний «потухший» дом, трио ступило на длинную вытоптанную дорожку, ведущую к вершине кургана. Сень величавых тополей и дубов полностью укутала во тьме любые передвижения по этой дорожке.
– Ненавижу эту убогую дорогу. Мне здесь и днём не по себе, – прошептал отец спасенного семейства.
Путь до вершины казался невероятно долгим. Василе казалось, будто он маленькая улитка, ползущая куда-то в сторону вершины Хуашаня. Маленькая улитка не была готова к тому, что она увидела на вершине. Мельница была окружена факелами, стоящими на длинных деревянных ножках. Сама же древняя постройка была укутана громоздким рисунком. Гигантский красный змей обволакивал старую мельницу. Голова кровавого змия опускалась к земле. Хтонический ужас происходящего усиливали растворяющиеся и появляющееся тени, они кружили вокруг зловещего места, но ни одна из них не вышла на свет. Казалось, что тьма укрыла в себе тысячи диких зловещих зверей, по другому их не назвать. Различимы были лишь тёмные капюшоны и глаза. «Тени» даже не заметили появления лишних людей на месте ритуала. Подобно пчёлам, они были погружены в собственные обязанности. Уверенность и излишняя автоматизация действий сыграли против них. Очевидно, что всё это было распланировано давно, всё работало, как часы. Благодаря этому, Фёдор Кузьмич заметил, как одна из «пчелок» в тёмном капюшоне завязывает руки пожилой женщине в одном из амбаров. Свет от факела падал настолько удачно, что можно было разглядеть даже лицо.
– Значится так, – начал резким шепотом излагать свой план отец семейства, – амбаров тут всего два, вон там раз наши сидят, нужно им помочь. А чё во втором амбаре – хер его знает, он вообще заперт. Туда нам нужно лезть обязательно, мы его отродясь не запирали, а эти решили запереть. Если там наши сидят, то помочь им нужно. Обязательно.
Василе стал немного приходить в себя. Первый шаг был сделан: осознание и принятие. Он больше не в большом город, он не в кружке стихописцев, он столкнулся с тем, чего искал. Это ему уже тогда было понятно. После такого не возвращаются домой в добром здравии и духе. Может тогда что-то надломилось в нём, а может попросту вырос новый поведенческий мост, позволявший выжить. В критических ситуациях человеческий организм способен подстроиться под множество условий.

– Л-л-ладно, – дрожащим голосом шепнул Василе, – там вон они вроде все отошли от этого амбара, вы давайте в открытый, а я проверю, ч- ч- ч- ч….я проверю, что там в закрытом.
Его спутники безмолвно кивнули. Запертый амбар был вне света факелов. Откуда они только их принесли? Неужели все подобные ребята всегда носят с собой факелы и тёмные мантии? Где соответствие новому времени? Неужели, деятельность непонятного зловещего культа настолько консервативна? Не верю. Уже тогда я понял, что работают бездарные затхлые желторотики. Но буду честен, их способность планировать и воплощать планы достойна уважения. Сердце Василе не сбавляло ритм ни на секунду. Ползком он подобрался к закрытому амбару. На удивление, боковое окно было открыто настежь. Видимо, его забыли закрыть. Одним прыжком Василе достиг оконной рамы. Все складывалось очень удачно, он тайно вошёл в закрытый амбар. Внутри наверняка было душно и жарко. Василе совершенно не ожидал, что внутри амбара будет гореть свет. На стенах висели два старых керосиновых фонаря, где их только откапали? Фонари позволяли разглядеть происходящее в амбаре. На полу совершенно пустого здания лежали связанными шесть человек: трое девушек и трое мужчин. У двоих виднелась кровь на одежде. Эти двое были здоровенными мужиками. Рот каждого был заткнут импровизированными кляпами из ткани. Слава богу, двое раненых были живы. Более того, они были активны. Оба сразу же хотели выбить дверь амбара и ринуться в бой, но их остановил жест Василе. После того, как все были развязаны, молчаливый спаситель в лице городского студента показал на окно. Мужчины полезли вперёд, чтобы, если того потребовал бы случай, они могли сразу же ринуться в оборонительный бой. Василе решил лезть последним, чтобы помочь женщинам. Всё шло крайне гладко, из окна виднелись снующие взад и вперёд капюшоны, которых совсем не волновал закрытый амбар. Виднелся оттуда и открытый амбар, из которого потянулась импровизированной шеренгой большая группа спасённых людей. Но прекрасная госпожа Фортуна не может всегда сопровождать своих избранников, иногда ей нужно отлучиться и отпустить вожжи человеческой судьбы. Всё произошло после того, как за последней женщиной захлопнулось с оглушительным треском спасительное окно. Неудивительно, что сразу после этого послышались различные крики от простых нечленораздельных «Ааааааааа» и «Ловите их!», до ответного «Бегите!». Нужно было как-то спасать положение. Тогда-то и проявились первые зачатки создания абсолютно нового человека в теле московского паренька. Василе схватил керосиновую лампу и вышиб плечом с двух попыток дверь амбара. Уже тогда чувствовалось, что внимание от беглецов было переключено в сторону неясного агрессора из тьмы. Василе в считанные секунды бросился к мельнице и с абсолютно животным рёвом метнул лампу в деревянные лопасти мельницы. Меткий бросок пришёлся ровно на середину конструкции таким образом, что огонь перешёл равномерно на все четыре лопасти. После этого было решено спасаться бегством. Главное, что создалось пространство для маневра. Возможно, ставка была сделана на помощь жителей, но ставка не сыграла. Олимпийскому метателю керосиновых ламп не дали пробежать и десяти метров. Тёмная гурьба накрыла его. Кто-то связывал, кто-то принялся дубасить всеми доступными конечностями. В конце концов, Василе был отправлен в нокаут ударом какого-то молодого щёголя с хитрым прищуром. Последнее, что он успел разглядеть перед погружением в бессознательность – грустное лицо спасённого отца семейства, убегающего в пучину ночи. Никто и не думал помочь. Ночь была прекрасна. На небе было ни звезды, луна окончательно освободилась от оков туч и осветила цепь таинственных людей. Они тащили за собой на верёвке тело молодого парня в модной одежде. Эх, был бы я тогда в тот день, они бы и пальцем не тронули моего друга. Василе совершенно не помнил того, как он покинул прекрасную подгорную деревню.
Знаешь, в былые времена, кино крутили на пленках. Крутили их на больших бобинах. Киномеханик осознавал, в какой момент нужно переставить бобину благодаря появлявшимся на экране желтым кружкам. «Сигаретные ожоги». Так вот, тело твоё, мой друг наверняка болело на утро, как после сеанса прижигания сигаретами марки «Беломорканал». Произошёл переход состояний. Ещё вчера в деревне в сумерках захваченного дома посреди прихожей стоял мальчик, смотрящий на огромный всепоглощающий океан. Гигантская волна шла на мальчика, а он только и смотрел на неё, пока не решил нырнуть в пучину. Выбор в таких ситуациях зачастую не подразумевается. Тебя смывает гигантская волна новых событий и шокирующих ситуаций, ты сходишь с ума и теряешь контроль. Или же ты можешь занырнуть поглубже прямиком в течение судьбы и с достоинством пройти все её испытания. Мальчик решил, что его выживанию более потворствует второй вариант и погрузился в глубокий омут. Прости за такое высокопарное описание, мой друг, но было всё действительно как-то так. Ты и правда герой в моих глаза.
Василе проснулся. Он был привязан к подобию трубы. Что-то очень звонко загремело в импровизированной тюремной клетке, оборудованной внутри передвижного железного вагончика. Солнце палило с самого утра, поэтому атмосфера внутри потихоньку накаливалась. Окно было открыто, но это слабо помогало ситуации. Грохот исходил от его «сокамерника», который был привязан на пять метров дальше. Он бил ногами по жестяному полу, стенам, да и вообще по всему, до чего мог дотянуться его ботинок. Выглядело это всё со слов Василе таким образом, будто нога этого человека существовала отдельно. Сам он лежал неподвижно, его лицо было накрыто подобием тканевой тряпки, видимо, это была импровизированная защита от насекомых. Василе промычал и привлёк внимание своего товарища по несчастью. Тот снял со своего лица плотную тряпку и удивлённо выстрелил взглядом в своего сокамерника:
– Васек, ты? Тебя-то они где взяли? Ехал же ровно себе на жопе своей в поезде, нет?
Сокамерником Василе оказался узурпатор места в плацкарте.
– Я-я-я-я… – заикаясь начал говорить Василе.
– Да ты не заикайся, Вась, эти лохи пальцем не тронут, разве что потаскают, что-то они задумали, я хер пойму. Шептаются постоянно, ходят в своих балахонах. Хоть жрать нормально дали, на том спасибо, – ответил сокамерник.
– А вас где они взяли? Я же видел, вас из поезда высаживали, – приходя в себя спросил Василе.
– А? Точно, заметили, что у меня билета тю-тю. Прям после того, как ты вышел, ко мне из другого вагона контролер подошёл. Ну чё делать, глотки резать что ли розочкой? Не, если так свыше решили, что я высадиться должен, то ладно, чё поделать, да? А…Так вот, меня высадили, посадили в бобик. Ко мне этот в фуражечке рядовой или кто он там, поворачивается такой и бряк: «Мужик, мы щас на дело еще поедем, тебя оформим попозже. Там шпалы дальше на дороге херанули, проверить нужно, протокол написать. У тебя выбора особого нет, это я тебя так оповещаю». Вот и поехали мы куда- то в глухомань полную, ну вот натурально пердь какая-то. Короче, ехали мы там ну час, может, я не знаю, чё их вызвали в такую даль. Едем втроем. Я и два вот этих в фуражках. Они там чёт говорят, я о своём думаю, но чувства странные у меня еще тогда появляться начали. Понял, да? У меня такое чувство в животе было ещё, когда от меня моя женушка свалить хотела. Чуял я тогда уже, да думал, что компот просто уже переспевший был, так оно и было, но ведь и баба моя угнала. Сигналы, короче, от вселенной я улавливаю, но воспринимаю пока плохо. И вот мы всё ближе, а живот у меня всё болит и болит. Ну я посетовал снова на морс, да фиг там плавал. Мы подъезжаем, темнота кромешная, на дороге никого, мы в глуши какой-то полной. Видно лишь, как железки отсвечивают, а деревяшек нет. Ну эти в фуражечках там куда-то чет отошли, я почуял, что тут мой шанс. Они думали, чё, козленка какого-то на заднее посадили? Хер там, там такой козёл, что машину перепрыгнет и не заметит, понял да? Ну вот, я сижу и прикидываю. Дверь задняя то вообще хлипкая, а чё? У них там из событий только покушение на гусей или чё там. На соплях, короче, держится дверь, понял да? Ну я по ней двумя ногами херак. Руки мне вязать не стали ребята, спасибо им, а чё взять с меня? Я опасный какой рецидивист что ли какой? Так лишь на поезде хотел без билета шмыгануть, людское же, понял, да. Ну вот бегу я по дороге этой какой-то безобразной, про себя думаю, что вообще как-то мутно. Я хоть с духами там на одной волне, но такое вообще не по мне, Вась, понял да? Не маленький уже, а темона давит и давит. Ну вот увидел я свет какой- то, подумал, что это друзья мои в фуражечках, шмыгнул в кусты, а там хопа – четыре рыла в каких-то мешках мусорных сидят, на меня зыркают. Я договориться пытался, а они молчат. Лыбились. Да такую лыбу давили ехидную, ты бы видел. Будто им вот меня и не хватало. Я уж хотел тапку давить, разворачиваюсь, чую, что ноги не идут, а в глазах темнеет. В висок мне прописали палкой. Вот так вот, Вась, понял? Проснулся ночью уже вот тут на привязи. Они успели побеседовать со мной даже, с тобой тоже болтать будут. Ну мракобесы, конечно, конченные, Вась, я тебе скажу. Это я тебе как духовный мост между человечеством и русскими тополями говорю. Я как услышал, кто они и о чм они, сразу стыдно стало за всё наше дорогое и любимое. Ну хоспади, ну есть же хорошие вещи, рунами бы лучше занимались, чем этим. Хлеб бы пекли, деревянный символ фаллический выстругали там, обнялись вокруг него. Ты, Вась, пойми, они верят в гигантскую невидимую змею, которая обвилась вокруг мира нашего. Извращения какие-то. Я сам вообще тёмный человек, но даже я знаю культы змей получше и покраше, а это прям вот даже не опишешь. Вызывайте врача, да везите меня в склифасовского, понял да? У нас вот в армии в девяносто девятом тоже парень был, с ним случай вот. Он как-то вот ремень просрал, у него командир по роте спрашивает: «Товарищ, где ремень ваш», а он ему: «Уполз, товарищ командир взвода, сейчас найду», а потом с разбега в стену врежется, его потом дембельнули по головушке, сейчас держит две автозаправки под Костромой, вот так вот.
Голова у Василя от такого рассказа заболела ещё больше прежнего. Весь этот поток информации трудно влезал в уши и усваивался в сознании. Понятно было то, что находился он в каком-то подобии плена. Предельно ясным представлялось то, что пленители его были совсем непростые, какие-то представители какого-то неясного странного культа. Туманно всё. Зачем кого-то похищать? Зачем всё это устраивалось? Вопросов было, конечно, бесконечное множество. Василе молчал, обрабатывая все сказанное. Сокамерник, казалось, понял это и даже перестал стучать ногой по жестяному полу. Всё вокруг казалось дурацкой книженцией про попаданцев. Глядя в маленькое окошко своей импровизированной клетки, Василе вспоминал своих маму, своё детство и юность. Какая же простая судьба. Средние оценки, увлечённость фильмами и странными вещами, первая любовь по имени Света, первое расставание, обычный выпускной и самое типичное поступление. А потом мой друг оказался в этом вагончике и задумался. Хлынули вопросы на него.
«Если я сегодня выживу, то проживу свою жизнь достойно», – мысль каждого пленника и узника. Мне кажется, что все самые мудрые мысли на нашей планете ползут прямиком из капкана. Насколько же абсурдно всё вокруг. Вот был мальчик Василе, ходил и жил он в каких-то смысловых потемках, всё спрашивал себя о разном. И вот миру почему-то нужно покалечить его, чтобы потом привнести хотя бы какое-то понимание. Сплошное скотство. Размышления Василе были прерваны звуком шагов. Направлялись явно в сторону пленников. Дверь в «камеру» распахнулась, дневной свет залил тесную и затхлую железную комнатушку. На пороге стояла худая фигура в светлой робе. В лице культиста читалась усталость, во взгляде чувствовалось пренебрежение, а в голосе сухое безразличие:
– Так, ты сейчас пойдешь со мной.
Особой церемонии ждать не приходилось. Новому заключенному надели мешок на голову и поволочили за шиворот прямо по земле. Транспортировка продолжалась довольно долго, за всё время не было произнесено ни одного слова, всё вокруг будто затихло. Даже листья деревьев в этот момент не двигались под натиском сильного утреннего ветра. Солнце уже светило достаточно ярко, поэтому Василе мог смутно осматривать окружающую его действительность. Они находились в заброшенном детском лагере, здесь не нужно было гадать дважды. Типовые «бараки», оставшиеся рисунки на стенах, доска объявления, абсолютно всё указывало на это. Приволокли Василе, стало быть, прямо в домик директора лагеря, если такой вообще существовал. Теперь это был кабинет главы культа.
– Снимите с него мешок, – сказал повелительно чей-то хриплый голос.
Перед Василе стоял лысый мужчина средних лет. Щетина подчеркивала острые контуры его лица. Глаза злобно блестели.
– Садись-садись, в ногах правды нет, правда? – холодно начал диалог лидер культа.
– Если вам что-то от меня нужно, то я всё отдам. У меня нет никого, клянусь.
– Тс. Ты не волнуйся, парень. Всё, что нужно уже у нас было бы, если бы не ты. Сейчас уже не поделаешь ничего. Ты сиди себе и слушай, внимательно слушай, особо не трясись и отвечай. Проверка связи, ты меня понял?
Василе кивнул.
– Хорошо. Вчера лично тобою был прерван ритуал, носящий показательный характер. Мы не хотели призвать демона или приносить всю деревню в жертву. Это был акт захвата территории. Видишь ли, сейчас ты находишься на нашей территории. Ты вот откуда?
– Из Москвы.
– Из Москвы. А в этой вашей Москве про тотемы слышали что-то?
– О каких тотемах?
– Не слышали про тотемы? Удивлён-удивлён. Что уж тут, это основы, окружающие нас, которым, к сожалению, не учат. Но к твоему счастью, настал твой черёд познавать мир. Добро пожаловать в жизненный этап осознания окружающей действительности. Уверен, что у тебя множество вопросов, я постараюсь ответить на каждый, но перед этим стоит провести с тобой небольшую вводную беседу. Учение, которому я посвятил всю свою жизнь, многие с небрежностью называют анимизм, спутывая понятия. Начну свой рассказ с небольшой истории: когда-то давно десятки тысяч лет назад жил змей, что опоясывал всю землю, он ведал всё и был всюду. Однажды он встретился с людьми. Люди плодились и плодили имена для всего, что окружало их. Сам змей получил целую сотню разных имен. К этим именам прикреплялись и разные функции. И чем больше людей называло его, тем сильнее чувствовал себя змей. Только вот он и без людей знал, как его зовут. Но на зовы он откликался и спустя многое время его настоящее имя забылось. Даже в нашем языке. Ты только представь. Змей – это имя, заменяющее собой реальное табуированное имя, от которого ничего не осталось. И вот наступают новые времена. Какие-то животные меняются под ветрами времени, адаптируясь и выживая. Так было и со змеем. Хватку свою он не ослаблял, более того, великий змей лишь расширял свои владения, впиваясь в виде образов в людские умы. Что касается меня. С самого рождения мне было предрешено вести людей к славному и лучшему миру. Зовут меня Олег Чуабоков. С Чуабоковом и так всё стало понятно, с индийского слово Чуа означает «змей», а вот истинное значение моего имени открылось мне только в седьмом классе во время чтения «Песни о вещем Олеге». Смерть Олега окутана мифами, самый известный гласит о том, он погиб от змеи, что вылезла из останков его любимого коня. Змея! Из коня! Сходится же! А теперь мы подходим к самому интересному. В ночь на двенадцатое декабря двенадцатого года людям из разных уголков нашей страны приснился один и тот же сон. Гигантский змей зарывался в выжженную землю, после чего всё оживало, и было на том месте цветущее царство. Мне при этом приснилось, что я указываю змею путь, стоя у него на голове. Более того, во сне он назвал мне своё имя. Обо всём этом, я написал в интернете, там я и нашёл своих первых единомышленников. Сначала мы просто на даче решили посидеть, но змей послал знамение. Когда мы собрались на моей веранде, я заметил, что умершее дерево груши начало цвести, виднелись даже первые плоды. Я подметил это, а после назвал имя змея. Яркий столб молнии ударил в грушу. Мы глазам не верили. Смотрим мы на древо, а груша ничуть не пострадала. Уже через неделю я продал всё, что имел и купил территорию этого старого детского лагеря. Здесь, среди этих лесов, вдали от всей цивилизации мы живём в полном процветании. Здесь растёт абсолютно всё. Если потребуется, то можно здесь вырастить даже тропические фрукты. И это в обмен на скромные подношения, дары и веру. Ты сейчас можешь посчитать нас всех фанатичными безумцами, но ведь всё работает, тут поспорить нельзя. Даже больше, наши ряды пополняются. А чем больше людей, тем больше нужно места. Однажды житель нашей коммуны во время рыбалки наткнулся на деревушку в лесу. Ты уже начинаешь, наверное, понимать. Жителей мало, домов достаточно. Имелось даже место для столба. Да, та самая мельница, возвышавшаяся над деревней. Убивать цели у нас не было, мы связали жителей только для того, чтобы объяснить, с кем придётся соседствовать. Все несогласные могли бы просто покинуть деревню. А потом ты уже всё знаешь, пришел ты, устроил то, что устроил и сжёг наш столб. Нам пришлось уйти, а ближайшие месяцы нам придётся держаться тише. Это идёт вразрез со всеми планами. Вопросы остались?
– А я зачем вам? Что вы собрались делать?
–К столбу поведём вечером. Чего ещё.
– К какому столбу?
– Ну смотри, тебя и твоего «сокамерника» мы отпустить не можем, нам свидетели не нужны. Мы хотим продолжить мирно жить. Убивать мы тоже не хотим. Остаётся только обратить вас. Обряд пройдёт, ты воспрепятствовать не можешь. Придётся еще чуть- чуть побыть связанным, но скоро всё закончится и начнётся новый этап твоей жизни. Учти, удумаешь что-то сделать, за всю мою жизнь у меня сложилась крепкая система связей. Я найду тебя. Везде. Родителям, если они есть, отправишь какое-нибудь письмо, у тебя будет возможность иногда видеться с ними. А теперь уведите его, у меня ещё много дел. Все вопросы можешь задать уже после обряда.
На голову Василе снова надели мешок. На его лице все это время была гримаса, говорившая: «Что я тут делаю?». Принимать в свою жизнь тотемизм московский студент не хотел, как и подобный образ жизни. Василе тоже часто снились животные. Быть может, он тайно связан с каким-то древним духом? Тогда будет ли предательством этого духа принятие нового покровителя? И вообще, Василе был крещёным, бабушка такое предательство точно не одобрит. Получается, вечером его ожидало мероприятие тотальной несправедливости. Выращивает себе древний дух черепахи или великое религиозное учение послушника, а тут его в лет эдак двадцать перехватывает вероломный дух гигантского змея вместе со своими послушниками. Да ещё и не по своей воле обращает, а угрожающе так. Если говорить коротко, возможность принадлежать к этому месту была очень сомнительной во всех аспектах. Не только духовном, вдруг они тут не моются и грязь должна спадать сама, подобно змеиной чешуе? Нет, такого точно не нужно. Когда Василе привели обратно в жестяной барак, его сокамерник будто бы спал. Он не стучал ногой, не посвистывал и не кряхтел как обычно. Оказалось, что он выжидал, пока они останутся наедине.
– Ну чё, рассказал тебе? – начал разговор сокамерник.
– Да, – ответил Василе.
– И про сон рассказал? И про молнию в грушу тоже?
– Да, про это тоже.
– Паря, я тебе серьезно сейчас скажу, без хихонек и хаханек. Ты обо мне судить можешь, я – суеверный пропойца, но даже мне эта лабуда показалось хернёй полной. Какие-то сны, тотемы, имена. Да всё это бредятина, а даже если нет, то свои убеждения я предавать не буду. Навыращивали тут яблонь и папоротников каких, думают своими уродскими головешками, что природу в бараний рог скрутили? Ага, как бы ни так. Эта куча тупарей даже книжек в руки не брала. Сидят тут и думают, что вера – это просто какой-то обмен ресурсами. Я тебе вот веру, а ты мне вот дыню давай, да? Детский сад какой-то, вырядились, как кончуги какие-то. У нас был вот смурной типок в части в девяносто девятом году, чёт ходил пытался какую-то свою истину проповедовать. Говорил, что он так может наколдовать, что в ночную ставить вообще не будут. Ага, уже на следующий день дежурил в ночную. Короче, я тебе что говорю, если вот так подходить к этому всему важному, да? Обмен какой-то, как на базаре, а это не дело, я тебе говорю. Смотри, я тут уже побольше твоего буду, я успел рассмотреть, что тут и как. Сбежим мы с тобой, Васёк, сбежим из этого дерьмограда, я тебе зуб даю свой, понял, да? Только вечера дождёмся, как смеркнется, у меня уже схвачено всё. Этих уродов, наверное, узлы вязать учил кто-то типа меня, гы-гы, понял? Покумекаем уже потом, будем так вот шуршаться, они точно внимание обратят. Я тебе план пока просто обрисую. Как темнеть начнёт, я тебя пну. Ты заори протяжно так и громко, как будто у тебя аппендицит выскочил, понял, да? Ну вот ори, а там дело дальше за мной будет.
Василе кивнул. Появилась хоть какая-то смутная надежда, а предложение посидеть молча подчеркивало серьёзность операции. Время до сумерек тянулось невероятно долго. В такие моменты, наверное, хочется просто завыть. Ведь обдумать что-то серьёзное в такой ситуации совсем не выйдет. Не думаю, что в каком-то металлическом бараке можно действительно осознанно подумать про природу тотемизма, про окружающий наш мир, про природу возникновения всех этих безумных людей. Василе, ты же ведь сам сказал мне, что думалось только: «Как там мама? Надеюсь, что она не волнуется», про другое мыслить не хотелось совсем. Сумерки начали спускаться на землю. Небо заволокли тучи. В окне барака виднелось, как где-то зажигаются светлые жёлтые огоньки. Жизнь к вечеру в старом детском лагере начала кипеть. Будто все пришли с полей и начали организовать вечернюю культурную деятельность. Сокамерник Василе после их разговора принялся дремать, поэтому для него время до наступления сумерек прошло довольно скоротечно. В комнате стемнело очень сильно, когда Василе почувствовал увесистый пинок. Он готовился к этому моменты уже несколько часов и завопил, что есть мочи. Он кричал и причитал о том, что его живот вот-вот взорвётся. На его крики тут же прибежал кто-то. Это было ясно по огоньку за дверью. Дверь отворилась, фигура в саване подошла к Василю. Над фигурой возвысилась длинная тень. На голову человека в саване обрушилось сразу два кулака. Для верности, сразу после этого в ту же анатомическую точку прилетел удар ноги.
– Меня, кстати, Лёха зовут – сказал сокамерник Василе, развязывая его.
На полу жестяной камеры лежал старый фонарик и бездыханное тело неизвестного культиста.
– Так, смотри дальше, Васек, они все шныряют вот там. Похоже готовят что-то, а мы с тобой побежим вон туда, я видел там тропинку, а там уж недалеко может и до твоей деревни, понял? Готов? – проговорил тихо Леха
– Готов. Пойдём уже, – тихо прошипел Василе.
– Двинули. Фонарик-то не забудь, пригодится ещё.
Старый лагерь окутала лёгкая ночная мгла. Силуэты и огни отчётливо различались, но более мелкие детали растворялись в дымке и сумерках. Двое беглецов вышли из своей кибитки и оглядели всё вокруг. Фонарные огоньки стягивались в центр лагеря. Их шествие было медленным и напоминало похоронную процессию. В этот момент требовалось лишь определить направление побега. Культисты были повсюду, каждая секунда была важна. Рано или поздно за пленниками должны были прийти. Без них ритуал попросту не состоится. Побег через чащу выглядел как самый адекватный вариант. К тому же огней в тени лесных массивов не наблюдалось. Конечно, сразу же появлялась трудность с тем, чтобы найти спасительную тропу, ведущую в деревню, но сокамерник успокоил Василе словами: «Че я не найду что ли? Со мной деревья говорят, а я им верю. Не трясись, короче. Тсс». Не нашел. Спустя десять минут ходьбы, Василе осознал, что они плутают в непроглядном тёмном лесу. Фонари в старом лагере виднелись до сих пор. Они и выступали ориентиром для продвижения, но тропы так и не было видно. В какой-то момент было решено включить фонарик. Ушли они достаточно далеко, но всё равно это было довольно опрометчивым решением. Их ведь могли увидеть. Хотя кто я такой, чтобы судить о поступках людей в критических ситуациях? Я, конечно, в ситуациях похуже бывал и даже удавалось оставлять свой ум хладным. Вспомнить только, как на меня недавно стая кабанья выскочила, вот это была история. Всем селом на следующий день хохотали. Но стоит понимать, что на Василе чуть не выскочила стая культурно и ментально бедных людей в балахонах. Здесь ситуация более щепетильная. Вот, к примеру, тогда я самого большого кабана кастрюлей-то огрел, все и разбежались. Мне совестно не было. А вот человека если так стукнуть, даже плохого, так стыд сразу возьмет. Думаю, Василе и его товарищ про насилие даже не думали. Тем более, врагов было больше. Поэтому, когда Василе со своим братом по несчастью заметили, что огоньки начали приближаться к ним довольно быстро, то приняли они единственное верное тактическое решение – бежать. Очевидно, что включенный фонарик попросту раскрыл их. Василе, конечно, сразу выключил его, но это не мешало людям в балахонах преследовать их. Я думаю, что бежали они с такой скоростью, что листья деревьев, темнота и зелёная трава смешалась в их восприятии в один большой ком. Без оглядки они бежали прямо, не думая о направлении движения. Они бежали пока не наткнулись на отвесный обрыв. Снизу была широкая река. Большим везением оказалось то, что прибежали они прямо к верёвочному мосту, который вёл на другую сторону. После небольшой передышки, Василе первый ступил на мост. Ненадежная конструкция ходила под ним ходуном. Может, дело было в том, что его трясло и колотило от гнетущего страха, а, может, дело было в возрасте этого «моста». Его новый товарищ на несколько шагов отставал, в этом ему повезло. На середине пути одна из досок с невероятным хрустом сломалась под ногами Василе. Он полетел вперед и проломил своим корпусом ещё одну доску. Юный студент даже не смог схватиться за что-то. Шокированный и безмолвный, прямо как летящий с горы солдат из отряда Спартака, Василе летел вниз к реке. Плавать он не умел, поэтому махал руками, пока не наткнулся на одну из досок. Не представляю, сколько он на ней дрейфовал. На мой берег его прибило около полуночи. Я услышал протяжный, полный грусти, крик. В ту ночь мне совсем не спалось. И естественно, я выбежал из дома, как только услышал его голос. На береге возле своего дома моему взору представилась ужасающая картина. Промокший молодой человек в джинсах и модной футболке лежал на песке, обнявшись с доской, и горько плакал. Я подошёл к нему и сказал: «Всё хорошо». Василе сказал, что и не слышал этого. Помнит он всё только с того момента, как проснулся у меня в кровати. Оно и не мудрено. Мало, кто вот так попадает в нашу станицу. Дальше всё было прозаично. До дома я сам его донес. Моя Машенька проснулась и принялась охать, разбудила всех остальных, пока я раздевал и укладывал Василе. Уже через минуты десять в гостиной стоял Никита Соломонович со своим саквояжем. Он мужчина обстоятельный и славный, я ему доверился полностью. В тот день до самого утра глаза сомкнуть не могли мы. Верно, до полудня Василе спал. Тогда уж весь поселок почти собрался посмотреть на него, да я никого не пускал. Знаю, что в таких вещах покой прежде всего нужен. Затем молодой студент наконец проснулся. С того времени мы и стали знакомы с тобой, Василе. Надеюсь, ты сохранишь дневник. Не страшись пути, что стоит перед тобой и всегда следуй вперед.

День 1
Пишу всё это из глубокой признательности к спасшему меня Богдану Алексеевичу. Он назвал весь этот процесс старой традицией. Сказал: «От часика-двух писанины в день от тебя не убудет. К тому же, позволит держать свой разум в тонусе». На самом деле, я с ним даже согласен. Особенно на фоне предписаний местного врача, Никиты Соломоновича. Прошёл день с моего прибытия сюда. Нервы слегка успокоились, голова чуть-чуть очистилась, но ни то, ни другое в норму, я уверен, никогда не придут. Я невероятно смутно помню всё, что произошло после того, как тогда ночью в деревне меня окружили люди в чёрных балахонах. Богдан Алексеевич говорит, что я заработал себе помимо физических травм психологические раны. Это очевидно. Нужно обязательно позвонить маме. Только, насколько я понимаю, нормальных телефонов здесь нет. В каждом доме есть стационарные телефоны с громоздкими трубками, но звонить по ним можно исключительно внутри деревни. Странно, конечно. Вроде, сотовыми вышками сейчас стараются покрыть вообще всё пространство на свете. Я немного слукавил, нормальный телефон здесь есть. Находится он совсем недалеко, в здании почты. Излишняя старомодность меня, если честно, пугает, но забота хозяев дома мою настороженность усыпляет. Больше всё-таки волнуюсь за маму, продолжу писать после того, как позвоню ей.
Странно, но мама совсем не волновалась. Напротив, её голос был очень спокойным. С другой стороны, причин для волнения и нет. Я её предупредил заранее, звонил до этого исправно. Похоже, что после произошедшего моя подозрительность возросла. Путь был близкий. Я не успел рассмотреть и четверти станицы. Прошёл пару улочек и уткнулся в здание почты. Её архаичный дизайн даже ввёл меня в ступор на пару минут. Она была полностью деревянная, выкрашенная в каштановый цвет. И выглядела при этом ничуть не старой. Совсем наоборот, её будто вчера построили. Внутри всё тоже выглядело опрятно. Не похоже совсем на типовые здания почты. Внутри никого не было, но я сразу увидел телефон, он был совсем один и стоял в проходной. На обратном пути я встретил Никиту Соломоновича. С ним я поговорил совсем немного. Он поинтересовался моим самочувствием, а я выяснил, что здесь врачей кроме него не имеется. А нужно ли ещё? Потом Никита Соломонович заспешил вниз по брусчатой дороге. Точно! Дорога. Как у меня сразу не зацепилось внимание? Она здесь есть! И даже очень неплохая. Я был удивлён, когда увидел её. Конечно, может это только на этой улице дорога такая, но подсказывает мне нутро, что во всей станице все обстоит похожим образом. Как странно, вся деревня пока что пышет благополучием, но при всём этом не имеет вышки сотовой связи? Что-то здесь точно не так. Нужно было спросить об этом Богдана Алексеевича за чаем, но он со своей женой так увлёк меня беседой, что я совсем забылся.
Дом, в котором меня приютили, по стилю очень похож на американские дома из шестидесятых. Правда, когда я сказал об этом хозяину дома, тот с хохотом ответил: «Ничего подобного. Меня бы такое обидело, да обижаться настроения нет». В любом случае, чувствуется любовь хозяев дома к дереву. Солнце уже скрывается за холмами деревни, быстро же пробежало время. Перед домом меня встретила жена Богдана Алексеевича – Мария Семеновна. Она проводила меня в кухню. На дубовом столе уже стояли три фарфоровых стакана с чаем. За столом на резном кресле сидел сам Богдан Алексеевич, который выглядел под стать своему дому: чёрные усы, затасканный зеленый свитер с рубашкой и коричневые домашние брюки с пятнами. Со словами: «Все же нечасто у нас гости бывают!», он пригласил меня за стол. Было видно, что никто за столом не хотел касаться темы произошедшего прошлой ночью, поэтому мне задавали обтекаемые вопросы. Беседа началась с вопроса хозяина дома:
– А вот ты зачем поехал в даль такую и глушь?
– Меня отправили от университета на практику в Уфу. А потом я дедушке одному помог, поезд без меня ушел и как-то всё закрутилось. Потом всё смутно. Помню лишь, что бежал сквозь лес от кого-то. А потом. Потом вот берег. И всё.
– У нас теперь на практику в Уфу отправляют? А вы на кого учитесь?
– На филолога.
– Интересно. Далековато вас от Москвы и от Уфы забросило. И чему сейчас филологов учат?
– Там много дисциплин разных. Много дисциплин непрофильных, поэтому я прогуливал много. Ходил в литературный кружок, там стихи писали, можно сказать, что по специальности всё.
– Стихи я люблю, – сказал Богдан Алексеевич и громко отхлебнул. – Расскажите хоть один, уважьте.
Я вспомнил не самый лучший стих девочки, которая вот-вот недавно вступила в литературный кружок. Рифмы были не самая лучшая. Что уж говорить, если стихотворение начинается со слов «Тополечек мой любимый».
– Мдам-с. Лучше б стихи про краску на стене писалии. Ну что уж, пусть тешатся своими обрезками слов, пока настоящие люди действиями превращают свою жизнь в настоящую речь. Как вам наша деревенька? – спросил Богдан Алексеевич.
– Выглядит благополучно! Мне говорили, что русская провинция умирает.
– Нам определенно свезло. Свезло во многом. Да и вам повезло, что вы к нам попали. А насчёт различных «умираний», если так подумать, то про абсолютно каждый материальный и нематериальный объект можно так сказать. Высказывание: «Культура потребления пива за 25 рублей умирает» абсолютно равноценно высказыванию: «Современная проза умирает». Всё куда-то движется, верно? Интересовать более должен путь, а не конечная точка. Вам ли это не знать?
– Я всё же следовал за конечной точкой, – возразил я.
– А где она была?
– Где-то в области Уфы. У меня там живет мой руководитель практики.
– Но все дороги ведут сюда! Что же. Тут тоже найдется материалов для практики. В чём она у вас там заключалась?
– По идее, мы должны были собирать предания, поговорки или еще что-то. Я первый раз во всём этом участвую, если честно, – ответил я.
– Думаю, здесь вы найдете искомое. Гляньте, уже и фонари зажигаются. Темнеет совсем. Я надеюсь, что наше общество вас не стесняет.
– Нет, совсем. Я вас обязательно отблагодарю. У вас тут транспорт ходит? Может автобусы какие?
– О, этим у нас Алексей Митрич занимается. Он каждую неделю ездит то в райцентр, то в город какой, как подвернется. Вы, наверное, устали совсем? Не буду вас беспокоить на сегодня. Не забудьте все в дневничок записать. Унесёте с собой потом бесценные упорядоченные воспоминания. К тому же, пригодится для сдачи вашей практики! Если что, то у нас можем всё подписать и поставить любые печати, с этим проблем не будет.
Затем после небольшого молчания Богдан Алексеевич достал из внешнего кармана своей фланелевой рубашки маленький блокнот и принялся записывать в него что-то невероятно быстро.
– Иными словами, Василе, выдохните. Не смею вас больше беспокоить, мне еще нужно заняться лампами, которые мне сегодня принесли на починку.
После этих слов хозяин дома поднялся и покинул место чаепития, оставив меня наедине с его женой. Волосы на её голове слегка тронула седина. Глаза у неё были выразительные и полные какого-то тайного, недоступного остальным знания. Крепкая худая женщина сидела напротив меня молча и наслаждалась прекрасной погодой. Затем она прервала молчание:
– Удалось дозвониться?
– Да. Мама даже не беспокоилась, – ответил я.
– А чего стоит беспокойство в нашем абсурдном мире? Абсолютный ноль. Думаете, Сизиф беспокоился из-за того, что толкал камень?
Повеяло французской философией двадцатого века. Я утверждающе хмыкнул, Мария Семёновна продолжила:
– Отложи своё беспокойство. Набеспокоишься ещё. Какой ужас. Сегодня ты сидишь в тёплой столичной квартирке, а завтра ты уже невесть где попадаешь водоворот. Только в вашей ситуации абсурда мало, много порядка и закономерностей. Вы, кстати, кино не увлекаетесь? У нас вот обширная коллекция, стараемся пополнять. Много кассет есть. Нужно же нам здесь как-то коротать томные вечера.
– Спасибо, но сегодня я устал. Лучше не буду вам мешать и просто тихонечко отдохну в комнате. Надеюсь, скоро уже не буду доставлять вам никаких забот и быстренько уеду. Не могу избавиться от чувства стыда, – признался я.
– Что вы! Не каждый год у нас здесь новые люди бывают. Я всегда рада гостям. Оставайтесь столько, сколько потребуется. Отдыхайте.
После разговора, я помог убрать всё со стола, а потом поднялся в свою комнату и начал писать. Я не соврал, тело действительно ломит, усталость делает своё. Заметил сейчас в окне движущиеся к реке возле дома огоньки. Дело не моё, но делать тут нечего. Может, высунуть нос на веранду, да глянуть? Выйдет неплохая прогулка перед сном. Вернусь к записям позже.
Руки трясутся. Всё трясет. Я увидел то, что видеть не должен? Что это было? Куча людей возле реки с фонарями. Каждый порезал себе руку и пролил кровь в реку. Что это? Они до сих пор стоят там. Просто стоят, может, общаются. Это местная шутка какая? Чувствую, что сегодня я не усну. Сказать об этом никому не могу. Колотит от страха до сих пор, писать больше не могу
Мне всё же удалось уснуть. Собрание длилось довольно долго, я видел их даже из своего окна. Разошлись они где-то под полночь. Примерно в это же время ко мне в комнату пришёл молодой рыжий кот. Не знал, что в доме живёт ещё и кот. Он запрыгнул на мою кровать и улёгся под моим боком, мурлыкал, как трактор. Его мурчание немного успокоило меня. Вдруг я зря волнуюсь? Может, как-то завуалировано спросить обо всем Богдана Алексеевича? Не может быть, что в такой милой деревеньке происходит что-то непонятное и пугающее. Это слишком клишировано. Слышу, как Мария Семеновна зовёт меня на завтрак. Хочу уехать уже сегодня. Не могу так долго стеснять людей.
Нет, всё не может быть так. Только я успокоился и привёл нервы в порядок, как снова что-то происходит. Да что со мной такое? В какой момент я стал магнитом для всего самого странного, что может вообще произойти в нашей вселенной? Специально не хочу выражаться, вдруг все это будут читать потомки. О чём я вообще думаю? Началось всё хорошо, я бы даже сказал очень хорошо. Мария Семеновна приготовила сырники, было вкусно. А ещё был душистый чай. Мы вели непринуждённую беседу, я рассказал о своём желании уехать в ближайшее время. Богдан Алексеевич ухмыльнулся и посоветовал сходить к Алексею Митричу, он уж точно должен подвезти. Сразу после завтрака я решил последовать его совету. Открыл дверь на улицу. Приятная утренняя прохлада потихоньку сменялась теплом дня. На пороге меня ждал мужчина в клетчатом костюме, рубашке и старом кепи. Его лицо украшали чёрная густая аккуратно стриженая борода. Такая стрижка бороды, вроде, называется «французская вилка». Да, жизнь в столице даёт абсолютно бесполезные знания. Он стоял и всматривался в меня. По ощущениям, всматривался он в меня целую вечность так пристально, будто пытался разглядеть что-то за мной. Затем он пригласил меня присесть на лавочку возле веранды. Он заговорил первым, его голос показался мне холодным и пугающим. В манере его речи тоже было что-то эдакое. Что-то, что удерживало внимание. Наверное, это были постоянные паузы и резкое ускорение речи, которое совсем невозможно предугадать:
– Доброе утро, дорогой Василе. Как вам спалось? Всё хорошо? – спросил неизвестный мне человек в костюме.
– Доброе утро, всё хорошо, спасибо за беспокойство. Извините меня, я не успел с вами познакомиться, – ответил смущенно я.
– Этого не требовалось. Я про вас всё слышал, а вам необязательно знать про каждого человека в радиусе пары километров. Так и с ума сойти можно. А куда это вы так рано? – довольно грубо спросил неизвестный мне человек.
– Решил, что уже достаточно доставляю хлопот и пора ехать домой, – холодно ответил я.
– Хм. Вот с этим будет пара накладок. Василе, вы вчера видели что-нибудь?
У меня подскочил пульс, я онемел, язык перестал подчиняться мне. Я не должен больше так бояться. Сквозь страх мне удалось процедить:
– Г-г-где видел?
– Ну вечером, что же вы так. Верно, забыли? – совершенно непринужденно спросил человек напротив меня.
Я промычал что-то невыразительное в ответ. Человек продолжал:
– Значит видели. Это же отлично, почему вы так загрустили? Это же для вас специально было устроено! Было бы обидно, если бы всё осталось незамеченным. Жалко, что не присутствовал я, но меня такое уже давно не интересует. Все эти альтернативные виды весёлого досуга заставляют меня скучать. Должно быть, вы думаете о том, каким же образом я тогда узнал обо всём происходящем? Таким же, каким я знаю о том, что через три минуты из-за скачка напряжения одна из ламп, которые чинит Богдан Алексеевич лопнет. У вас сейчас много вопросов. Не бойтесь, абсолютно на все вы получите ответы. Алексей Митрич сейчас в отъезде. Но он должен вернуться скоро. Не пугайтесь вы так, с вами ничего не будет, никто вас и пальцем не тронет, особенно после случившегося. Даю вам слово, у нас совершенно порядочная станица. К тому, что вы видели вчера мы вернёмся немного позже. О вашей ситуации осведомлены все жителя Старороговской, никто здесь не позволит вам уйти пешком. Одно ваше пешее путешествие уже закончилось не слишком удачно, но тут уж как посмотреть. Предлагаю вам следующий план действия, от которого вы попросту не сможете отказаться. Я дам вам листочек с адресами, если их можно так назвать. Эти люди обещали помочь устроить небольшой праздник в честь вашего выздоровления и высказали ярое желание с вами познакомиться. Я им уже всё пообещал. Вы придёте к ним, познакомитесь и передадите, что нужно будет прийти в дом к Богдану Алексеевичу к шести часам. Вы всё равно смурнее тучи, Василе! Сегодня отличная погода, а вас ждет отличная компания! Всё будет хорошо! Не беспокойтесь. А теперь: три, два, один.
Послышался звук разбитого стекла. Я остался стоять в ступоре, но решил не подавать виду:
– Извините, я совсем забыл спросить, как вас зовут?
– Не извиняйтесь, Василе. Можете называть меня Ий. Вот такое интересное имя. Можете считать, что мордовское.
С этими словами человек, назвавший себя Ий, поднялся с лавки, поправил кепи и быстро зашагал по дороге. Прямо сейчас гляжу на «список адресов», который он мне дал. Теперь я понял его странную улыбку. На бумаге было обозначено пять пунктов:
1. Небольшой дом с желтой крышей недалеко от почты
2. Дом с зеленой крышей возле озера
3. Дом с небесно- голубой крышей рядом с полем
4. Дом с черной крышей возле леса
5. Дом с красной крышей возле Вас
Всё очень схематично. С другой стороны, наименования, вроде «Улица Хозяйственная», видимо, не слишком прижились в этой деревушке. Кстати, пока мы сидели на лавке, я принялся считать дома. Здесь их достаточно. Насчитал я домов двадцать, могу ошибаться. Как же всё странно, словами не передать. На часах десять утра, а я уже чувствую себя потерянным в океане безумия. Хаотичность в неразумных дозах – злейшее зло из всего, что может существовать, впрочем, с порядком ситуация похожая. Надеюсь, на адекватность людей из списка, большего сделать не могу. Почему я? Чувствую до сих пор, что ко мне будто что-то прицепилось, и я не отцеплюсь от этого еще долгое время. Не буду задерживаться, чем быстрее закончу свой «обход», тем быстрее смогу обдумать всё. Пора идти.

День 1,5
Не знаю, с чего начать. Описать общие впечатления или сразу перейти к частным? На часах половина пятого, до вечерней встречи полтора часа. Решил занять время описанием произошедшего. Страшно. Очень страшно.
Сперва я пошёл к дому с красной крышей. Он действительно был рядом. Оказалось, что дом принадлежит местному врачу Никите Соломоновичу. Дом был обставлен довольно минималистично. Приём был радушный, можно сказать даже чересчур. В какой-то момент моё приглашение перетекло в полноценный врачебный досмотр. Поначалу я сопротивлялся, но затем подумал, что подобное не помешает в сложившейся ситуации. Ничего особо нового я не услышал. «Будьте спокойны и пейте больше чаю» – резюмировал станичный врач. Но всё же кое-что в нашем небольшом разговоре меня насторожило. Никита Соломонович спросил у меня:
– Василе, дорогой, а вы так и не вспомнили про тот вечер?
– Что- то всплывает в памяти, но для меня это слишком травматично, если честно.
– Понимаю- понимаю, а каких- то странных позывов не было?
– В каком плане?
– Ну знаете, после различных травм у людей могут наблюдаться изменения в поведении. Например, упадет вам на вашу светлую голову что-нибудь эдакое, вы голову почешете, пойдёте дальше, а разум зародит стойкое желание съесть квашенной капусты, при этом к квашенной капусте вы до этого сто лет не прикасались, да ещё бы столько же не прикасались бы. А потом окажется, что у вас там травма какая опасная, а вы и не придали значения позывам организма.
Меня такой подход к медицине довольно удивил:
– Никогда не слышал о таком медицинском методе.
– Передовые методики, друг мой! Что-то я совсем закружился. Простите меня, пожалуйста, нужно подготовить список покупок для Алексея Димитрича. Без лекарств сейчас никак. Приду сегодня обязательно. Спасибо вам большое, Василе, что пришли и пригласили, – ответил мне Никита Соломонович.
Я благодарен станичному врачу за такое чувство такта, у меня всегда были проблемы с завершением диалогов. Язык существует уже столько лет, а конец человеческой коммуникации всё равно иногда чувствуется невероятно неловко, забавный парадокс.
Следующим пунктом моего маршрута был дом возле почты. Свой путь я строил по принципу «Что будет ближе, туда и пойду». Небольшие масштабы станицы давали определённые преимущества. Дом с жёлтой крышей недалеко от почты был найден в считанные секунды. Он встретил меня довольно высоким деревянным забором. Такой еще красил, кажется, Том Сойер. Впрочем, деревянная калитка была открыта и ставила под сомнение защитные функции забора. Вполне возможно, что он тут стоял для усыпления бдительности домочадцев. Дверь дома была заперта. Ждал я уж точно минут десять, за это время я успел обдумать свой слог. Вдруг, после того, как я выберусь отсюда мне посчастливится показать или даже издать свой дневник? На такой случай, нужно уметь удержать читателя, хотя куда уж там. Унять тряску в руках-то не могу уже минут двадцать, а тут еще незримого гипотетического читателя этими самыми трясущимися руками удерживать. Мои рассуждения прервала скрипучая дверь, отворившаяся настежь. Кое-что я осознал только сейчас, на улице не было и полудня, а внутри дома стояла непроглядная тьма. Из этой тьмы вынырнул ребенок лет тринадцати и буркнул что-то между «Здрсте» и «Дбре утро». В ответ я начал произносить типичную ритуальную пригласительную речь. Мальчуган махнул головой и резко захлопнул дверь. Обрадовавшись тому, что ничего страшного не произошло, я выдохнул и осмотрелся. Дом с чёрной крышей рядом с лесом был прямо по улице, мои ноги инстинктивно зашагали в его сторону.
Лес монолитным рядом возвышался над близлежащими домами, укутывая их в прохладную тень. Гигантские зелёные природные изваяния создавали уют и задавали тон всей деревне. На веранде нужного мне дома стояла фигура. Меня встретил мужчина лет сорока семи с волосами, собранными в хвост. Ростом он был чуть выше меня, лицо украшали очки в стильной оправе. Он замахал своей большой рукой, только стоило приблизится к калитке. В этот момент с моим сознанием произошло какое-то помутнение. Не то, чтобы произошло что-то пугающее или тревожащее меня. Очень трудно описать. Произошла дереализация, я как будто наблюдал процесс знакомства со стороны. И выглядело это так, будто кто- то экранизировал «Унылую пору очей очарования» в виде музыкального клипа. Речь моего собеседника покидала его рот подобно реке. Отвечать ему совершенно не хотелось, хотелось слушать. Передо мной стоял человек не ищущий, но знающий. Это выражалось совсем не в содержании его речи. Всё дело было в выражениях, ударениях, темпе и композиции. С одной стороны, она была такой, будто её произносит литературный персонаж. Всё по методичке, как меня учили в университете. Но с другой стороны, эта методичка использовалась настолько свободно, что чувствовалось что-то эдакое в стоящем передо мной незнакомце:
– Василе, здравствуй. Рад видеть тебя в таком добром здравии! Не представляешь, как разрывалось сердце, когда я увидел тебя лежащим в беспамятстве на кровати в доме Богдана Алексеевича. Ты, наверное, меня не запомнил. Не до этого было воспаленному разуму. Там бы частицы себя сохранить, что уж до других? Но это всё лирика жизни. Что случилось? Неужели что- то настолько срочное, что ты в своем нынешнем состоянии пришёл ко мне?
– Вы были в доме Богдана Алексеевича в тот день? Если честно, я вообще не помню, как именно оказался там. Никита Соломонович сказал, что это всё последствия травмы, поэтому простите. А много людей вообще слышали про мою ситуацию?
– Хм. Как сказать тебе, Василе. В Страророговской живёт ровно сто шесть человек и сто семь, когда приезжает Алексей Митрич. Собственно, вот сто семь человек знают о вашей ситуации, будьте уверены. К дому Богдана Алексеевича до сих пор не выстроилась вся эта толпа исключительно из-за того, что наш врач обещал бросаться с кулаками на любого, кто потревожит вас. Надеюсь, вы не привели его с собой? – довольно весело, вытирая пот со лба говорил мужчина.
– Мне ничего такого не говорили. От такой заботы я только краснею. Кстати, очень рад знакомству.
– Ой, я и не представился. Будете смеяться и не верить мне, но мама подарила мне имя Джотто, в паспорте так и написано, могу показать. Джотто Иванович. Мне, конечно, больше нравилось в детстве имя Андрей, но я как-то свыкся. Теперь можно и на «ты» переходить. Василе, чего ты тут делаешь?
– Ехал на практику, но завернул не туда. Поезд уехал. Потом какие-то люди в балахонах. И вот я здесь, – совершенно серьезно ответил я.
– Это я знаю. Ты не понял меня. Что привело тебя сюда ко мне в дом? – весело спросил Джотто Иванович.
– Богдан Алексеевич устраивает званый ужин сегодня в шесть вечера, вас попросили пригласить лично.
– Василе, я думал, что мы все обговорили. Можно уже на «ты», я тебя почти нагим видел, а ты стесняешься словоформ. Уже оценил деревню? Оглянись! Это ведь моих рук дело!
– Не совсем понял. Вы про высадку леса? – замявшись спросил я.
– Лес выстроился здесь без моих усилий. Нет. Я построил здесь каждый дом. Я знаю каждый кирпич, каждый кусочек дерева. Каждый материал встречал мои руки и ложился в основание чего-то красивого, чего-то фундаментального. На самом деле, я ведь всегда хотел писать стихи, но на рифмы и слова мой разум скуп. Или слишком богат. Склеить что-то очень трудно. Строительство стало моим окном в поэзию. Рифма оконных рам и дверей стали моей отдушиной, понимаешь? Тебе не хотелось никогда написать что-нибудь? – спросил он.
– Наверное, хотелось. Я как раз учусь на филолога, – ответил я.
– Ах, точно…Ты мне это уже говорил в тот день. Вернее, в ту ночь.
– Я тогда ещё и говорил? В бреду был, наверное, – довольно холодно ответил я.
– Ещё бы! Бредил всю ночь. Ты бы, кстати, отдохнул. Может чаю? Или молочка?
– Нет, мне, наверное, пора идти. Спасибо за радушный прием! Я столько интересных людей даже в Москве не встречал
– То ли ещё будет! Удачи!
Конечно, асфальт и красивое здание почты не казались мне чем-то фундаментальным и тем более поэтичным. Рифма окон и дверей стоят в моей эстетической иерархии рядом с рифмой «Полковник-подполковник».
Я подошёл к озеру, от него веяло приятной прохладой. Мне стало забавно, потому что я поймал себя на мысли о том, что домик действительно рифмуется с озером. Ни о чем таком все годы моей жизни не задумывался, хотя, казалось бы, пора. Отделанный деревом фасад дома сочетался с большим толстым дубом, который стоял в метрах трёхстах от дома. Озеро стояло на том же расстоянии, что и дерево. Ощущалось что-то Левитановское. К дому была проложена дорожка из странного по цвету кирпича. В целом весь этот дом как будто хотел слиться с окружающим пространством. Только вот для чего? Я подошёл к красивой резной двери, какие видел только в вестернах. Моя рука сжалась в кулак и устремилась к двери, но провалилась в пустоту. Дверь совершенно неожиданно открыла молодая девушка, ей было явно больше двадцати, но меньше двадцати шести. Я к таким вещам чуток с детства. Кисть разрезала пустоту дверного проема и опустилась прямо на плечо тогда ещё незнакомой девушке. Я разжал кулак и поднял руку на уровень своего плеча. Получилось всё так, будто я поприветствовал ее каким-то тайным, известным только мне, замысловатым образом. Мне кажется, что неловко было только мне. Её взгляд был тверд, а мой, наверное, беспорядочен и слаб. У меня вообще бывает когда-то твёрдый взгляд? Его нужно тренировать, или он сам проявляется? Обязательно нужно узнать. Я промямлил что-то на северо-южном диалекте утопцев. Её черные длинные до лопаток волосы немного поднял ветер. Это вызвало у меня неведомые фантомные воспоминания. Мой мозг запустил процесс визуализации, но будто никакого воспоминания и не было. Состояние было похоже на то, как когда ты удалил программу с компьютера, но оставил ярлык. Её естественные ухоженные брови сдвинулись с места. Её зелёно-желтые глаза излучали недоумение, веснушки дрогнули, когда она сморщилась. Её пухлые губы скривились в непонятном мне испуге.
– Вы кто? – с твёрдой уверенностью в голосе сказала она.
Странно, что она обо мне не слышала. Все, с кем я до этого имел честь разговаривать, знали меня. А здесь пришлось буквально знакомится, но, может, оно и к лучшему.
– Я у Богдана Алексеевича и Марины Семёновны живу, они меня подобрали. Я студент. Из Москвы. Решил съездить в другой город, вот.
– И что? Вы их родственник? – снова спросила она.
– Нет. Я вообще здесь случайно! Мне сказали, что я упал с моста, но я не помню. Если честно, мне трудно всё это вам сейчас объяснять. Меня сюда попросили прийти и пригласить на ужик к Богдану Алексеевичу. А я всё равно скоро уеду, не забивайте голову.
– Хорошо, не буду. Мне все понятно, спасибо. Можете идти, я очень хочу дописать начатое ещё неделю назад, а сегодня у меня как раз возникло вдохновение.
– Я и собирался. Мешать не буду.
Я уже отошёл от дома на добрых сто метров, как снова услышал её голос.
– Эй, Василе, скажи Марине Семёновне, чтобы лук в пирожки не клала.
Я обернулся, почесал затылок и прокричал в ответ с улыбкой на лице: «Конечно! Обязательно передам». Только отойдя на приличное расстояние, я вспомнил, что не называл своё имя. Не то, чтобы меня преследуют параноидальные мысли, но стоит перестраховываться. А что со мной вообще произошло? Я вернулся к дому и увидел, что она сидит под дубом возле озера с большой книгой и яростно записывала в неё что-то. Не в моём темпераменте беспокоить людей. Я бы не побеспокоил и доктора, если бы умирал. Какая-то древняя услужливость соседствовала в моей душе с постоянным ощущением несправедливости мира ко мне. Нужно было тогда подойти и спросить. Нужно было. На моем пути остался последний дом.
Дом с небесно-голубой крышей возле поля. Он стоял поодаль от других домов, и это меня насторожило. Но что меня не настораживает? Я сам себя иногда настораживаю, если честно. Дневник всё равно мой, что уж там. Меня до сих пор настораживает, что десять лет назад на празднике в честь дня рождения Вики я ударил того мальчика, разбил ему нос, и мне за это не стыдно. Хотя убеждаю себя в обратном. Если уж писать про все мысли, то у меня есть одна навязчивая. Нет, на самом деле меня преследует много мыслей. Я много думаю о своей «потере памяти», о своем «путешествии», о людях в балахонах, о моей первой ночи здесь, о власти в глазах той девушки, о том, существовал ли вообще до поездки. Но есть одна мысль, которая как осколок от гранаты застряла где-то между сосцевидным и миндалевидным телом в моём мозге. Мне кажется, что будто бы здесь умру. Не могу объяснить, как и почему, но осознаю это только с помощью навязчивой мысли. Всё чувственное во мне молчит.
В доме с небесно-голубой крышей была открыта дверь. Я всё равно постучал. Очень знакомый голос приказал из глубины дома: «Входите. Как видите, открыто». Нужно было ещё тогда разворачиваться. Меня теперь выворачивает просто от всего его вида и даже от голоса. Внутри домик был очень даже уютно обставлен. Из общей атмосферы выбивалась только картина, висящая в зале. Какое-то абстрактное искусство. Что-то похожее на пейзаж, нарисованное крупными резкими мазками. «Проходите сюда. Чай уже заварен». На кухне, в той же одежде, что и утром, за столом сидел Ий. Это важно. С этого начался наш разговор. Мне показалось, что он сумасшедший. Но сейчас я начал чуть-чуть слабо понимать.
– А почему вы решили, что я должен быть в другой одежде? – начал разговор Ий.
– Что? – опешив спросил я.
– Вы зашли сюда с мыслей: «Он в том же костюме, в котором был утром», я не прав? – снова насмешливо спросил он.
– Я должен оправдываться за мысли? – огрызнулся я.

—Нет-нет, что вы. Мне просто, как исследователю интересно. Вы просто не первый с такими мыслями. Интересует только, почему именно у вас они возникли.
– Мне просто показалось утром, что вы оделись специально, чтобы встретиться со мной. Потом встреча произошла, и я думал, что надобность в костюме отпадёт.
– Как видите, я встречаюсь с вами снова. Если это так диссонирует в вашей голове, то этот костюм до сих пор на мне только потому что этого требует должность. Вы так далеко от дома, в богом забытом месте без связи, как попали сюда помните отрывочно, а вас волнует только то, что я не сменил одежду? На самом деле, это похвально. Но мне стоит хвалить скорее ваш рептильный мозг, который выработал отличную систему психологической защиты. Как вам люди, с которыми вы встретились сегодня? Кто больше всех понравился? Кто меньше всех? Запомнили имена? Джотто Ивановича застали?
– Я пока ходил, уже забыл, что его так звали. Если честно, слишком мало времени прошло для знакомства с каждым. В одном доме не застал хозяев, там лишь мальчик был какой-то. Но он обещал, вроде как, передать приглашение.
– Мало времени говорите? А если бы вы провели с каждым, скажем, недельку? Этого бы хватило?
– Вы к чему? Но вообще, недели, конечно, хватит, чтобы уловить всё самое основное в каждом человеке.
– У вас такая возможность будет! Не пугайтесь только, впереди еще больше. Этот дом. Этот дом совсем не мой, как вы могли подумать. Он ваш. Вы так травмировались, столько всего прожили. А этот дом стоял попусту. Я как староста станицы решил немного отреставрировать его и отдать на время вашего пребывания здесь. Оно продолжится дольше, чем вы думали. Простите, но, во- первых, Алексей Дмитриевич сильно задерживается. Во-вторых, вы ещё не отошли от того, что произошло. А, в-третьих. В-третьих, вы узнаете сегодня за ужином. Могу лишь сказать, что наша деревушка находится намного дальше от вашей стартовой точки. Вряд ли в ближайшее время она станет ближе. У вас сейчас много вопросов, но советую придержать их, пойти обратно к Богдану Алексеевичу и записать все в свой дневник.
– Не понимаю вообще ни одного слова из того, что вы говорите. Какая неделя? Какой дом? Но я лучше сам пешком пойду отсюда. Я и так уже напуган по полной, просто до тряски. А от вас ещё страшнее. Что мне помешает просто пойти по дороге? Я же приду куда-нибудь, вы же не другая цивилизация, за миллион километров от других не живете. Найду просто в другом месте тех, кто отвезёт меня. Вы меня простите, но мне тут уже страшно, – дрожа от страха сказал я.
– Извините меня пожалуйста, Василе. Василе, я не стремлюсь вас устрашить или напугать. Всё что делается, всё делается для вашего блага. Вы можете, конечно, прямо сейчас попытаться пойти по дороге отсюда. Может, так даже будет ближе до Богдана Алексеевича. Но предупреждаю – ещё сильнее не пугайтесь, всё хорошо. Клянусь своей жизнью, здесь никто и ничто не принесёт вам вреда. Но правда, лучше вам будет задать все вопросы до обеда. Прогуляйтесь! У меня, между прочим, тоже много вопросов, но я тоже потерплю. Вы ещё раз простите меня, но вам лучше сейчас правда пройтись. Да и я пойду.
Ий похлопал мне по плечу, мне стало противно, и я правда захотел сам выйти. Но дальше меня ждал Клондайк панических атак. Я даже не буду описывать, как мы вышли из дома, и как немыслимое до этого момента наитие повело меня по ровнейшей дороге из асфальта на выезд из станицы. Что ж. Я шёл где-то час, погруженный в свои мысли. Думал преимущественно о том, что буду говорить первым встречным сельчанам. О том, как буду падать им в ноги и просить увезти куда-нибудь подальше. Но мои мысли прервала закончившаяся неожиданно дорога. Впереди был даже не просёлочный путь, а настоящая лесная тропинка. Уже это меня напугало. Там даже машина не проедет, о чём речь? Может я пропустил какой-то поворот? На это мне уже плевать. Я прошёл вперёд буквально метров двести и увидел его. Я увидел обрыв и оборванный верёвочный мост. Внизу была река. Справа в метрах четырехстах был виден дом Богдана Алексеевича, а ещё дальше та самая ровная дорога. Я побежал обратно, но лесная тропа оборвалась перед большим густым лесом. И тут в меня, как тысяча ножей, ударило всё забытое. Этот детский лагерь, эти сумасшедшие сектанты, мой побег. Что с моей жизнью не так? Почему ситуация такая идиотская? Почему такое не происходит с теми, кто правда этого хочет? Я дошёл до дома Богдана Алексеевича абсолютно бледный. Мария Семеновна охнула, побежала на кухню и принесла какие-то таблетки. Я жестом отказался от них и поднялся наверх. В зеркале на меня смотрела бледная не похожая на человека тень. От обеда тоже отказался. Я устал, меня всё достало. Если это какая-то неведомая потусторонняя дичь, то пусть только попробуют. Никаких манер приличия перед лицом опасности извне. А если я умер? Если умер на том мосту? Если это чистилище, то дело ещё страннее. Почему бы сразу всё не сказать? Зачем мне писать всё это? Как мне ответила тогда мама? Боль, вроде, чувствую. Усталость и голод – тоже. Не сильно похоже это на чистилище. Но ведь я и не видел ни одного за всю жизнь. Всё ближе и ближе ужин. Сил уже нет. Лучше морально подготовлюсь к тому, что может и не может произойти.

День 2
Опять не знаю с чего начать. С одной стороны, если этот дневник кто-нибудь когда-то обнаружит, намного удобнее для понимания будет хронологический стиль изложения, но как тогда понять всю глубину того, что я чувствую? Почему я вообще об этом рассуждаю. Поначалу всё было нормально. Я держался стойко и бойко. Первым, сильно раньше других, пришёл мальчик. Один. Без родителей. Он быстро представился мне. Его поломанный подростковый голос пробубнел: «Лёник», затем он как-то очень забавно поклонился и скрылся на кухне. Видимо, это была подмога для подготовки к ужину. Очень мило. Потом пришел Джотто Иванович. Он тоже покинул меня под предлогом помощи на кухне. Что у них там было? Хряк на вертеле? Затем пришел Никита Соломонович. Он снова быстро осмотрел меня и ушёл в дальнюю комнату «перекинуться парой слов с хозяином дома». Создавалось ощущение, что все избегали меня, но длилось оно совсем недолго. Но ведь мир не может крутиться вокруг одного объекта, у других людей тоже есть, чем заняться. Потом пришла она и лучше бы у нее были другие дела. Художница из дома возле озера.
– И всё-таки. Как тебя зовут? – спросил я.
– А как ты называл меня у себя в голове и в своём дневнике? – поинтересовалась она.
– В каком дневнике?
– Богдан Алексеевич рассказал, что дал тебе дневник, и ты старательно его заполняешь. Я уже приходила сегодня, ты как раз был занят своими заметками. Ты чего так побледнел?
Я застеснялся.
– Я назвал тебя «Художница у озера», а потом просто писал «Она». В голове ты у меня тоже «Она», – честно ответил я.
– Знаешь, а мне нравится. Называй меня «Она» с ударением на «О». Пусть это будет наша игра. Знаешь, как будто кто-то зовет Йоку Ону с небольшим краснодарским акцентом, – сказала Она.
– Мне кажется, это слишком странно. Как будто какое-то издевательство. Звучит так, как будто меня пятиклассник просит его называть его «Волк», – пренебрежительно ответил я.
– Нет, всё совсем не так. Это такая игра. Игра, которая поможет тебе расслабиться, а мне не напрягаться. Не будь таким занудой. Тебе нужно воспринимать весь мир, как сборник игр. Знаешь, были такие в ранних двухтысячных – сто игр на одном диске. Игра в хорошего сына, игра в студента. Когда примешь эту, станет очень весело. Мне недавно такой диск привезли как раз, я люблю собирать всякое такое старое. Ты в этом разбираешься? Такие старые игры запустятся на моём компьютере? Слушай, чего я мозги парю, приходи как-нибудь, поможешь. А я нарисую тебя.
Она просто обрушила на меня поток слов.
– А это не инфантилизм постоянно играть? – поинтересовался я.
– Какой уж тут инфантилизм. Просто прибегать к этому нужно в подходящих условиях. Нужно проводить линию между осознанным восприятием мира и бессознательной защитной реакцией. Пробовать или нет – дело твое. Выглядишь ты слишком напряжённым. Что-то случилось?
– Мне этот фарс надоел. Я всё вспомнил. А ещё я видел абсолютно все здесь. Видел ночью людей в балахо… – начал было я пламенную речь, но был прерван.
– Тс! Не порть пока ужин, ещё не время. Здесь и так всё знают без тебя. Потерпи прямо вот самую малость. Успокойся и не сходи с тропы. Лучше давай про картины поговорим. Ты, например, знал, что все картины Сальвадор Дали писал с себя? – Она спокойным голосом попыталась отвлечь меня от моей праведной ярости.
– Нет, и это никакого отношения не имеет к тому, что тут происходит. Меня здесь выходили, я очень благодарен. Ты ко всему происходящему можешь не иметь никакого отношения, поэтому извини, что злость срываю на тебя, но интересные факты сейчас меня злят только больше. Поставь себя на моё место.
В этот момент Она раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но её прервал скрип двери. Странно, до этого входная дверь совсем не скрипела, более того, сама дверь выглядела довольно новой. На пороге стоял Ий. Он сменил костюм. Из-за меня? Какая глупость. Всё вокруг глупость. Он заговорил, и всё вокруг будто остановилось. Как будто его голос, его речь – это единственная стабильная в моей реальности вещь.
Всё вокруг – кванты в суперпозиции. Всё вокруг – кванты в суперпозиции. Всё вокруг – кванты в суперпозиции. Всё вокруг – кванты в суперпозиции. Всё вокруг – кванты в суперпозиции. В суперпозиции всё вокруг – кванты. Кванты. Кванты. Кванты.
Я не знаю, как мне продолжать писать. Если кто-то найдет мою рукопись, как мне объяснить всё, что происходит здесь? Это всё больше походит на глупый плохо написанный фанатский рассказик. Но всё реально!!! Читающий эти строки, ты должен знать, ни на секунду не сомневайся, что всё здесь написанное – это реальность!!! Я НЕ ПИСАЛ ПОСЛЕДНИЙ АБЗАЦ! Вся эта чушь про кванты в суперпозиции просто появилась в моем дневнике на моих глазах. Как будто кто-то написал тайное письмо невидимыми чернилами, а я прошёлся по нему утюгом и проявил послание. Это невозможно. Это невыносимо. Эти строчки про кванты появились просто сами по себе. Если раньше я писал всё это от скуки, то теперь мне просто нужно, чтобы весь мой дневник попал куда-нибудь или к кому-нибудь. Самое ужасное, что всё это рифмуется с тем, что мне сказал Ий. Да. Точно. Он попросил меня пойти на веранду и присесть на лавочку. Почему-то в ту минуту, меня это успокоило. Как будто наступил момент удаления больного зуба и ничего уже нельзя было поделать, ты уже сидишь в кабинете стоматолога, он уже подготовил инструменты, ты уже подготовил свой разум и организм ко всей волне дискомфорта, которая вот-вот тебя накроет. Он снова заговорил первым:
– Василе, вы не поверите, но я вас понимаю больше всех на свете. Вы же всё вспомнили? Да, вас могут раздражать мои ужимки или мои костюмы, кстати, переоделся специально для вас, но спокойствие – это выход из всего. Не буду сильно погружать вас в мои взгляды и верования, но поверьте, это помогает. Если вам тревожно, просто мысленно превращайтесь в фикус. Фикуса не волнуют человеческие проблемы. Фикус готов вынести любой удар судьбы. Прекращайте быть человеком. Теперь касательно всего остального. Я начну, с вашего позволения, рассказывать, а вы остановите меня в любой момент, если вам станет дурно. Поток информации будет очень высоким и будьте готовы, что многое из сказанного мною будет в штыки восприниматься вашим разумом. Рептильный мозг в вашем организме будет пытаться адаптироваться к абсолютно новым условиям и будет это болезненно. Вы готовы? – учтиво спросил он.
– Да. Извините, если обидел вас, костюм меня правда из себя вывел, – смирившись ответил я.
– Никогда не извиняйтесь передо мной, Василе. Тем более, что вы ничего не сделали.
– Не могу это пересилить.
– Как будет угодно. Я хочу только минимизировать возможный дискомфорт, но он будет. Итак, с чего начать? Начнём с ваших ночных приключений. Они действительно имели место быть. Поиски сектантов уже ведутся. Ваш друг по несчастью уже второй день блуждает по Тамбову. Он нашёл работу и, насколько мне известно, помирился с женой. Или не помирился. Всё зависит от того, выпил ли он чай вчера утром. Многое в нашей судьбе зависит от сущих мелочей, которые скапливаясь образуют гигантский снежный ком. С этим бесполезно бороться. Это можно контролировать, но бороться просто иррационально. Бороться —, в целом, вещь немного иррациональная. Я заболтался. Вы пошли по дороге, ведущей на выезд из нашего прекрасного селения. Потом дошли до самого конца, прошли дальше по тропе…И оказались снова здесь. Удивительно, верно? Я первый раз тоже удивился. До сих пор не могу привыкнуть, на самом деле. Что произошло? Ваши догадки?
– Я-я-я пропустил поворот? Или дорога завернула, а я не заметил?
– Очень близко, но нет. Объясняю будто уже сотый раз, но каждый раз не могу определиться, с чего начать. Давайте тогда скажу прямо, а вы затем переварите информацию. Дело в том, что наша станица существует одновременно в семи разных местах. Прямо сейчас мы находимся возле Новосибирска. Можете называть это как угодно, у каждого здесь есть свой взгляд на это. Я считаю, что мы все сейчас пребываем в деревне, которая находится в состоянии постоянной квантовой суперпозиции. Трудно объяснить это человеку, не заинтересованному в физике в своей жизни, но я знаю, что вы человек интересующийся, поэтому всё-таки попытаюсь. Про кота Шредингера вы, я уверен, слышали, поэтому расскажу вам о другом эксперименте. В годы моей молодости авантюрные ученые, как подобает авантюрным ученым, выпили немного игристого вина и решили, руководствуясь предыдущими известными экспериментами, что нужно бы им выстрелить из фотонной пушки в доску с тремя дырами. Простите, если буду как-то запутанно объяснять. Моё историческое образование накладывает некие последствия на моё восприятие подобных вещей. О чём это я? Результат эксперимента с двумя закрытыми дырами был предсказуем, наблюдалась типичная картина немного размытой полосы напротив открытой щели. Но когда две другие щели открывались, картина кардинально отличалась: возникало множество узких полос. Был еще один более пугающий эксперимент со светом, но о нём я лучше расскажу позже. Прямо сейчас вы должны понять, сюда не просто попасть, отсюда не просто уйти. Извините, не так. Вам сюда было не просто попасть и будет не просто отсюда уйти. Но это всё еще можно отнести к определенному везению. Некоторым, например, никогда не суждено покинуть Страророговскую. Дорога, по которой вы шли сегодня, ведёт меня сюда снова и снова. Любая моя попытка уйти приведёт к тому, что я снова окажусь здесь. Это не приносит мне никаких страданий, мне нравится здесь находится. Мне нравится осознавать себя квантом в суперпозиции. Но есть и те, кто не мог покинуть наше славное селение, но потом смогли. С тремя вы уже знакомы. Вы проведете с каждым по неделе. Это нужно, чтобы вы смогли отсюда выбраться. В мире квантовой неопределенности важнее всего сохранять стабильность и отрешённость. Но отрешенность не от людей, а от происходящих вокруг событий. Учитесь справляться и контролировать созданное, воплощая нереализованные действия в реальность. Например, вы задумывались, что вместо разговора со мной, вы бы сейчас могли писать что-то в свой дневник? Вы будете очень сильно удивлены результату, если начнете верить в то, что вы сейчас не сидите со мной, а пишете что-то в свой дневник. Каждый обретает здесь стабильность и свою частичку искомого счастья. Поймите, Василе, здесь правда никто не желает вам абсолютно ничего плохого. Всё наоборот.
– Почему мне все вокруг это твердят? – немного помолчав спросил я.
– Потому что так и есть. У вас появилось много вопросов, но лучше обдумайте услышанное и поспите. Лучше переночуйте у Богдана Алексеевича. Чтобы вы точно не волновались, я обещаю, что приду на завтрак. Давайте не будем сильно всех волновать и пойдём ужинать. Как ваше самочувствие? – невероятно отрешенно спросил Ий.
Я не ответил ему. Весь этот бред не укладывался в моей голове, но он сильно меня остудил. До этого мною двигала какая-то ярость, желание превозмочь. Прямо как в той подгорной деревне. А после этого разговора вся злость куда-то ушла. Мы зашли обратно в дом, я был, наверное, очень поникший. Все глаза были устремлены на меня. Первым заговорил Богдан Алексеевич:
– Ну? Как ты, Василе? Не грусти, такая возможность выпадает одному на десять миллионов. Давай, садись, Машуня напекла вот вкусностей. Сдоба с чаем поставит тебя на ноги. Чьим хвостиком будешь первую неделю? Шутка! К кому завтра в гости пойдешь? У нас такой обычай! – весело проговаривая каждую букву произнёс он.
Я даже не успел ничего ответить, паренек Лёник оторвал взгляд от стола, поднял свой взор на меня и быстро проговорил:
– Первую неделю тебе лучше провести со мной. Так будет лучше для всех. Мне ещё сказали, что ты ведешь дневник. Я тоже веду. Будет хорошо. Для тебя и для меня. Запиши туда, что мой любимый вкус мороженного – фисташковый, а любимое дерево – яблоня. А какой у тебя любимый вкус? Шоколадный? Нам будет весело! А теперь давайте кушать! После меня выбирай кого хочешь. Всё уже будет неважно. Для меня.
– А так с каждым, кто первый раз сюда приезжает?
– Конечно, – в один голос ответили все присутствующие за столом.
– Я точно отсюда живым уйду? – проговорил я шёпотом.
– Конечно, – ответили мне все в унисон снова
Все вокруг начали мирно есть и обсуждать какие-то отвлеченные дела. На столе дымилось мясо, в большой стеклянной формочке томилась печёная картошка, а вокруг меня говорили о каких-то глупостях.
«А как там Танюшка?».
«Слушай, да я же тебе говорю, что геморрой пчелами не вылечишь, был один у меня случай во врачебной практике…».
«А если сквозь банку с компотом на тебя смотреть, то ты такой смешной становишься».
«Слушай, а если я заштукатурю вот стену, а потом разрисую красиво так?».
«Технически, это все же был теннисный матч».
Какие Танюшки? Какие пчелы? Вы сидите за столом в доме посреди чего-то, что не может удерживать свое географическое положение. Посреди какой-то штуки, которая может не выпускать. Станица живая что ли? А как я сюда попал? Сколько она существует? Почему это никого не волнует? Где я? Почему у меня в дневнике проявились буквы? Если мне завтра никто не ответит, то просто с ума сойду. Просто поеду кукушкой и пойду бить окна в домах или ещё чего. Я так устал, что не могу уже писать. Если кратко, то потом мы мирно разошлись. Со мной немного поговорил Богдан Алексеевич. Он успокаивал меня и говорил что-то вроде: «Прими и расслабься». Надеюсь, что получится. Вот бы найти в интернете видео: «Что делать, если попал в странную деревню и не знаешь, как выбраться». Мечта человека моего времени сбывается, а я прозябаю на задворках реальности. Чувствую, как уже засыпаю. До новой записи. Надеюсь, буду жив.

День 3
Утром ничего не успел написать. Ночью я очень много думал о своём существовании. Снова думал о том, что мог умереть и все это одна большая предсмертная галлюцинация, но даже если всё действительно так, то лучше уж пройти путь до конца и существовать полноценно. Я осознаю себя, пусть это и возможно очень крепкий сон, галлюцинация, демоническое наваждение, пребывание в межпространственном разломе и всякое другое прочее. Постараюсь пройти дальше, сжать зубы и показать, что трудно меня сломить. С этим разобрались, осталось разобраться с реальностью вокруг меня. Ночью я думал и про это. Если подводить какие-то мысленные итоги моих попыток осознать действительность, то выходит, что всё окружающее меня сейчас – дрейфующая непостоянная деревня, перемещающаяся между семью географическими положениями. Вчера мы были возле Новосибирска. А где сейчас? Как часто происходит перемещение? Это пока не ясно. Все люди, кроме Лёника и Ийа попали сюда по воле случая, многие живут тут поколениями. Выходит, что деревня не всегда была такой? Или всегда? Про существование современных технологий здесь все знают, но знание это ничего не дает, технологии здесь бесполезны. Сеть здесь не ловит при любых раскладах, но работает проводная телефония на почте. Как? Всё слишком сильно похоже на дыры в сюжете сериала из две тысячи восьмого года, которые мне нужно залатать в своём воспаленном сознании. Прежде чем начну всё описывать, мне не терпится опробовать кое-что, что может снова меня напугать. Меня научил сегодня Лёник. Так, откладываю ручку. Поставлю только в начале кавычки, чтобы помнить, что всё это написано не моей рукой.
«ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ – ВЫМЫСЕЛ? Я не писал от руки очень давно и зачем-то решил сделать это снова. Зачем? Всё разрушено. Всё разбито. Всё горит. Все мертвы. Всё обречено. Я привел в родной дом смерть. Я могу покинуть станицу, но какой ценой? Я могу покинуть станицу, но какой ценой? Я могу покинуть станицу, но какой ценой? Сколько можно? Всё из-за меня. Никогда не вернусь сюда. Но у тебя есть шанс. Теперь всё зависит от тебя. Ты должен сделать всё правильно».
Не ожидал, что это меня так напугает. Минут десять просто смотрел на текст и не мог дорисовать кавычки. Это ещё что? Весь написанный выше абзац – не моих рук дело. Точнее моих, но тут всё сложно. Я ничего не писал рукой. Проще будет, если опишу всё с самого начала. Ночевал я в доме Богдана Алексеевича и Марии Семеновны. Утром их взгляд был полон какого-то лишнего сочувствия и понимания, как будто меня сегодня поведут на убой. Отношение их ко мне тоже было добрее, хотя куда уж тут. Позавтракав, я встретил на пороге дома Ийа, он выглядит довольно озабоченным. Его борода была малость растрёпана, а взгляд отражал его внутреннюю занятость тяжёлыми думами. Он проводил меня до моего «нового жилища». Если честно, не вижу в таком широком жесте никакого смысла. Мне будет страшно ночевать одному в новом месте, поэтому я заранее договорился о том, что смогу ночевать в доме Богдана Алексеевича столько, сколько захочу. Я сейчас задумался. Постоянно встречаю Ийа на пороге, но не видел ни разу, чтобы он к нему подходил. Может у меня шизофазия уже, но почему-то эта мелочь просто свербит. Не знаю, как описать, начинает работать какое-то «паучье чутье». Сейчас перечитаю свои ранние записи. Может, меня подводит память?
Нет, он постоянно «ждал у порога». Ну и слог у меня был пару дней назад. Для кого я так излагал мысли? Написано, конечно, чопорно, Василе, старайся больше. Но сегодня Лёник объяснил мне весь настоящий смысл процесса, которым я сейчас занимаюсь.
Возвращаясь к дню ушедшему. Если что, ночевать в новом месте сегодня не решился, пишу из старого логова. Ий не дал мне почти никаких ответов на вопросы, которые я задавал буквально на ходу.
– Деревня всегда была такой? – спросил я.
– Да и нет, она в суперпозиции – ответил он.
– А как тут телефония работает? – спросил я.
– А она тут работает и не работает, она в суперпозиции, – ответил он.
Мне обязательно помечать там, где спросил я, а ответил он? Разве и так непонятно? Но в книгах, которые я до этого читал обычно так делают.
– А как часто деревня перемещается? – спросил я.
– Часто и нечасто, она в суперпозиции, – ответил он.
– Скажите мне честно, пожалуйста. Я умер и это всё предсмертные галлюцинации? – спросил я.
После этого вопроса мы синхронно остановились. Ий посмотрел на меня и всматривался в мои глаза секунд десять. Это был не презирающий взгляд и не осуждающий взгляд. Это был ищущий взгляд, он как будто искал что-то во мне. Что-то, что заставило меня задать этот вопрос. Потом его взгляд смягчился, как будто он нашёл искомое, а затем он ответил:
– Тут могу точно сказать. Нет, Василе, на которого я смотрю прямо сейчас, смерть не прибрала к своим рукам. Вы точно живы, но это не отменяет того, что вам предстоит пережить.
Он как будто ждал от меня этого вопроса. После такой очень «содержательной» беседы я был предоставлен сам себе. Мне лишь зачем-то объяснили, как пройти до дома Лёника. Я же уже был там. Какой-то Ий сегодня очень странный. И не только сегодня. Но сегодня прямо сильнее всего. Забыл его спросить про ритуал в балахонах, в следующий раз точно спрошу, ради чего задумывался весь этот фарс. Перед тем, как пойти к Лёнику, я решил сначала пройтись вдоль озера. Вчера я так и не рассмотрел всё вблизи. Плюс, у воды я себя чувствую гораздо спокойнее. Возле берега снова была Она. В том же самом месте. И снова рисовала. Первым разговор начал я:
– Дорисовываешь картину?
–О! Доброе утро, Василе. Зачем подкрадываешься? Я ж и упасть с берега могла. Тебе уже лучше? Как голова?
– Разбежавшись прыгнуть со скалы – актуально во все времена, главное после этого – выжить. Если честно, ничего не понимаю и стесняюсь задавать вопросы, потому что мне кажется, что всё происходящее – плод моего воображения. На самом деле – это обычная деревня, а мне всё-всё-всё здесь привиделось.
– Не привиделось. А даже если так, то подыгрывай и всё будет восприниматься намного легче. Здесь так не принято, но можешь задать мне пару вопросов, пока дорисовываю. Надеюсь, облегчу твои страдания.
– Почему все так? Откуда взялась Старороговская? Почему всё вокруг как будто сбежало из средненького романа про попаданцев или сериала с оценкой шесть из десяти? Как здесь всё работает?
– Сейчас было обидно. Кто-то говорит, что всё дело в суперпозиции, квантовой неопределенности, а мне кажется, что всё дело в эстетике и коллективном бессознательном. Мы живём в мечтах тысячи людей, которые мечтают о стабильности. Мы живём в произведении искусства, произведенного многомиллионной толпой. Именно поэтому мы постоянно перемещаемся. Да, здесь есть проблемы и свои несчастья, но они полностью перекрываются. Их можно описать, как несчастья героев романа. Неразделенная любовь, проблемы отцов и детей, проблемы взросления, всё это посреди дрейфующей по карте деревне. Вот как я думаю. Думаю, что мы живём здесь, как экспонаты в музее, в который не пускают посетителей, но это и прекрасно.
– Но я же тогда сюда как-то попал.
– А ты думаешь, что ты не экспонат? – она усмехнулась. – Здесь каждый – часть выставки. Нужно лишь определить твоё место и особенность. А ты не должен идти сегодня к Лёнику? Или решил всё-таки начать с меня?
В этот момент у меня заболела голова, и я готов поклясться, что вот-вот и из моих ноздрей бы хлынул мерзкий кровавый поток. Возможно это подействовало на моё решения. Мне почему-то вздумалось, что именно окружение виновато в моей головной боли, нужно было его срочно сменить.
– Да, нужно идти. Извини за беспокойство, что-то мне нехорошо. Со вчерашнего, наверное. Я пойду. Спасибо тебе за объяснение, – быстро удаляясь проговорил я.
Хотя какое там объяснение. Еще один неровный кирпичик в странного вида стену. Она только посмотрела, как-то сочувственно и продолжила рисовать, пока мои ноги сами вели меня к моему новому другу на ближайшую неделю.
Солнце уже было довольно высоко, вокруг царила успокаивающая и благоухающая природа, которая готова была схватить мою маленькую холодную душонку в свои большие тёплые лапы. Всё-таки наступила весна.
Я довольно быстро дошёл до нужного места и постучался в уже знакомую дверь. Открыл Лёник и меня это насторожило. Вопрос «Где родители этого мальчика? Они ведь даже не были на ужине» не отпускал меня до самого момента ответа на этот вопрос. Впуская меня в дом, он не переставая бурчал себе под нос:
– Чего ты так рано пришел, я только из школы, вот делаю сейчас матешу. Нужно потом ещё «Отцов и Детей» двадцать страниц почитать или не надо, зависит от ситуации через десять минут. Поставь пока чайник нам, ща всё доделаю. Хозяйничай. Василе. Хе-хе-хе. Василе. Хе-хе-хе.
Меня немного оскорбило, что его рассмешило моё имя, но всё в тот момент можно было списать на молодость. Я последовал его совету и пошёл на кухню, на плите уже стоял чайник полный воды, и мне оставалось лишь зажечь огонь. Весь домик напоминал мне дачу моей бабушки. Всё также уютно и нет ничего лишнего. Всё на своих местах, даже календарь с быком за 2009 год. Может, он нужен для того, чтобы Леник не забыл, в каком году родился? О чём можно вообще говорить с ребенком? Хотя сегодня он впечатлил меня своими знаниями о деревне, да и вообще, как человек он очень удивительный, но в остальном – это ребенок, пусть и очень-очень необычный. И это ещё мягко сказано.
Он вышел из своей комнаты как раз тогда, когда чайник уже закипал и продолжил бурчать:
– Ну почему писать так долго. Хотя бы задания интересные. Ты уже расположился? У меня гости не часто бывают.
– У меня? А где родители твои? На работе? Они хоть знают, что к тебе послали ежедневно приходить студента?
– У меня их и нет. У других есть. Может, были, откуда-то я появился всё-таки. Может где-то они есть, но я привык жить так. Родители бы добавили лишних проблем, а так спокойно живу сам.
– Это как? Давно ты так живешь? Откуда ты вообще взялся здесь?
– Ты очень-очень много спрашиваешь. А-а-а-а, ты же тот, которому ничего не объяснили. Извини, иногда путаюсь. Какой чай будешь? Есть каркаде, а есть с мелиссой.
Я замешкался на пару секунд, делая выбор. Он продолжил говорить:
– Ты думаешь, потому что тебе не нравятся оба варианта, да? Каждый твой выбор – это расщепление. Ты можешь выбрать один чай, можешь выбрать другой, а можешь отказаться от чая. Что и к чему приведет ты знать не можешь, даже я могу понять, как это повлияет на тебя только в ближайшие пять минут.
– Ты вообще, о чём? Какое расщепление? Тебе сколько лет? Говоришь, как пугающие слишком умные дети телепаты из фильмов ужасов. Тебя разве не должны интересовать мобильные игры про большие машины, велосипеды, карточки с мультяшными героями? – попытался было я наладить с ним контакт.
– Ты очень-очень-очень много спрашиваешь. Ты тот, которому вообще ничего не объяснили? Да что же такое, я думал, хоть тут хотя бы раз повезет. Это будет трудновато. Смотри, попробую снова. Тебя направили к трём людям не просто так. Я родился прямо тут, в этом доме, не помню ничего до трёх лет. Потом помню, что лицо мужчины или женщины, или бабушки или ещё пяти человек. Воспоминания начали сильнее проясняться. Помню, как учился со всеми детьми, мне читали в шесть лета «Тома Сойера» или «Геккельбери Финна или Приключения Фунтика» или ещё пять вариантов книг. В восемь лет я впервые увидел свою смерть. Мне было очень плохо, я не понимал, где нахожусь. Просыпаюсь сегодня в одном доме, завтра в другом и все вокруг делают вид, что всё обычно и нормально. Все, кроме одного человека. Ты его, наверное, уже встречал. Он пришёл ко мне, когда мне было девять и научил всему, что знал. Понимаешь. Как бы так сказать. Я живу сразу в восьми вариантах событий. В восьми вариантах развития моей истории. Вот ты не можешь сейчас выбрать, какой чай тебе попить, а я, например, вижу, как пью сразу оба чая, как выливаю тебе чай на голову за то, что ты посмеялся надо мной, и как ты вообще не пришел ко мне, а я пью сок, который стоит в холодильнике. Это можно контролировать, можно понимать, что я сейчас нахожусь в своей истории и просто подглядывать. Если бы я продолжил жить, как жил раньше, то просто бы сошёл с ума. Вот прямо сейчас мне очень повезло, Лёнику из другой истории моей жизни помогли с трудным примером, а я всё подслушал и сейчас напишу ответ. Из всей деревни так могу только я. В других историях моей жизни я так не умею. За три года вот таким подглядыванием я прочитал столько книг, посмотрел столько передач, столько фильмов и послушал столько музыки, что можно даже сейчас поступать туда, где учишься ты. Ясно?
– Меня как будто ударили мешком по голове. А есть какие-то доказательства помимо твоих слов? Как я могу быть уверен, что это не просто фантазии?
– Эх, вот почему вы всё такие? Ни один просто так не поверил. Смотри, тебя зовут Василе, всем ты представляешься Василий, потому что стесняешься своего имени, в седьмом классе у ты любил девочку, но она ничего не чувствовала к тебе и только смеялась, поэтому у тебя образовалась травма. В одиннадцатом классе ты встретил ещё одну девушку, с которой ты повстречался три месяца, после чего она бросила тебя из-за того, что решила поехать учиться заграницу, но при этом никуда не поехала и поступила в педагогический университет в Архангельске, её большие, на выкат, глаза до сих пор иногда снятся тебе. Единственное воспоминание о твоём дедушке по маминой линии – это когда в первом классе он научил тебя завязывать шнурки, больше ты о нём ничего не помнишь. Пароль на твоем телефоне: три, два, два, один. На компьютере почти такой же, но ты добавляешь ещё одну тройку в конце. Достаточно?
Я был в ступоре еще минут пять, а затем решился задать вопрос, хоть и примерно знал ответ:
– Как? Откуда ты это узнал?
– Ты сам всё рассказал, но не мне, а другому Лёнику. В той сюжетной ветке, в которой ты попал сюда на неделю раньше.
– На неделю? И что там? Я жив?
Он замешкался, но потом заговорил:
– Да, вроде, жив, но я не слишком подглядываю туда, там всё туманно.
– Стой, ты еще до этого сказал, что ты умер в одном из вариантов развития событий. Это как? Что ты видишь там?
– Там… Там просто пусто. Когда я подглядываю туда, то ничего не вижу, но каждый раз проходит какое-то количество времени. А умер я, когда твои знакомые из культа змеи пришли сюда и поперевешали всех, – он улыбнулся, – до меня они не добрались, я побежал к озеру, но плавать там и тогда совсем не умел. Пошёл топориком на дно, окруженный пламенем. Я даже не знаю, с чего бы им было нападать на нас. Может из-за своих жертвоприношений?
Я молча сидел на краю стула, пытаясь освоить еще один гигантский пятитонный шмат абсурдной информации. Каждый раз выглядело это так, как будто мне сообщали о моей скорой смерти. Мои глаза были направлены в одну точку в углу комнаты, а мой разум взлетал далеко за эти деревенские домишки, поля и леса куда-то вверх, стараясь абстрагироваться и сохранить хотя бы каплю моей нервной системы. Гиппокамп, отвечающий за формирование эмоций и консолидацию памяти в моей маленькой голове, перегревался всё сильнее и сильнее с каждым днём, проведенным здесь. Даже сейчас я не знаю, какой должна быть моя реакция на всё происходящее? И нет никого, кто испытывал бы тоже самое.
«Сгусток мяса, обращенный в оболочку жалкого существа, называемого себя человеком, прекрати ныть и плакать. Чего ты жаждешь? Чего ты хочешь? Погрузиться в бескрайнее холодное тягучее пространство, полностью окутанное тьмой? Как можешь ты и не только ты называть себя человеком, если по сути, ты лишь жалкая гусеница, мечтающая отправиться в теплый кокон? Ты каждую секунду делаешь выбор в пользу существования в своём гнусном мясном мире, так откуда же ты черпаешь жалость к себе? Ты хочешь знать, что кто-то себя чувствует также? Консолидация жалости тебе не поможет. Хочешь знать, как себя чувствует кто-то другой? Знай, что пока ты не заслуживаешь даже жалости, все твои действия – это возня насекомого. Подними наконец эту штуку на твоих плечах, которую ты называешь своей головой и сделай что-нибудь, что присуще роду человеческому. Приспосабливайся, борись, уничтожай, захватывай».
Успел поставить только кавычки. Для собственного напоминания: каждый раз, когда будет идти подобная штука с кавычками, то знай, что писал это не я. Я просто подумал: «А что чувствовали другие Василе? Может им было бы также тревожно и грустно, и они бы тоже записывали бы это всё в свой дневник». Это какой-то очень грубый гость моего дневника. И очень напыщенный. Откуда только можно набраться этого всего? Но зато была хоть какая-то доля мотивации. Спасибо, неизвестный. Спасибо, господин Н.
«Не называй меня так. Не давай мне чужих имен. У меня есть свое имя. Оно намного древнее всего, что ты когда-либо видел. Оно древнее всего, с чем мог бы ты когда-то сталкиваться».
Я даже ручку убрать не успел, это ещё что такое? Сейчас я даже не думал о другом Василе или чём-то подобном. И что делать, если такое будет врываться постоянно в мой дневник? Во- первых, мне до этого никто не отвечал через дневник. Я думал, что эта коммуникация односторонняя. Подглядывание, как называл это Лёник. А тут вот есть даже реакция на мою писанину. Во-вторых, сначала я подумал, что всё это пишет альтернативная версия меня, но теперь она отметается? Тогда кто? Кто-то к кому попал дневник? Есть вариант развития событий, при которых я выкидываю дневник? И куда он тогда попадает? Нужно спросить всё завтра. Так, на чем я остановился?
Мы оба молча сидели, пока Леник не подскочил со своего стула с веселым криком:
– Слушай, а давай на рыбалку сходим? Я очень люблю спортивную рыбалку. А ты любишь? Тут почти никто не любит, только Алексей Дмитриевич, а он ездит куда-то постоянно. Пошли!
Делать было нечего, к тому же, это сильно помогло бы развеять по ветру и остудить мой разум. У Лёника в доме оказалось довольно много удочек. Штук шесть я насчитал точно. Зачем столько много? Какие удочки, Василе? Чего ты несёшь? Не о том думаешь. Этот пацан. Чувствую, что знает он намного больше, чем говорит. Мы снова пришли к уже знакомому мне озеру. Она уже, видимо, дорисовала картину и ушла, поэтому нас никто не беспокоил. Только Богдан Алексеевич проходя мимо одобрительно кивнул и сказал зайти потом к нему. А куда бы мне ещё потом заходить? Он подумал, что я решусь сегодня ночевать один в том доме? Во время рыбалки Лёник очень сильно притих, но мне удалось кое-что выудить из него:
– Слушай, а как тебе вообще одному живется? Тебе же совсем мало лет. Нужно же и готовить, стирать, убирать, держать дом в порядке.
– Мне помогают. Плюс, умение подглядывать очень сильно помогает по бытовухе. Я как будто прожил уже три-четыре жизни.
За всё время рыбалки мы не поймали ни одной рыбы, сначала он сидел расстроенным, но затем пошёл дождь, Лёник повернулся куда-то в сторону леса и непродолжительное время всматривался куда-то в тучи. Потом он схватил мою удочку, сказал: «Всё, с тебя сегодня хватит. Иди обдумывай. Тебя дядя Богдан ждет», а затем бросился быстрым шагом куда-то в сторону лесопосадки. Очень заботливо с его стороны. Я спокойным шагом дошёл до места своего пребывания и на веранде меня действительно ждал Богдан Алексеевич. Он, завидев меня издалека, помахал, потом уже у входа он своим басистым голосом пригласил меня в дом со словами:
– Василе-Василе, заходи, попей чай, покушай, а потом у меня к тебе одно дело есть. Уверен, тебе будет приятно помочь! Да и дело интересное. Жду!
В итоге, его интересным делом оказалась починка какого-то странного двигателя и старой радиолы. Но жаловаться не могу, потому что было действительно интересно. Радиол до этого в своей жизни я не видел, а наши разговоры в основном были про что-то отвлечённое. К нам присоединилась даже Мария Семеновна. Говорили в основном про кино, книги и садоводство. Я спросил у Богдана Алексеевича про ночное сборище в тёмных капюшонах, но он лишь удивленно на меня посмотрел, сказал что-то очень быстро, что-то вроде: «Иногда для того, чтобы произошло что-то, нужно сделать что-то дурацкое», а потом продолжил возиться с радиолой. После долгой починки, Мария Семеновна предложила всем вместе посмотреть фильм. Оказалось, что сегодня традиционный киновечер, но в деревне все были заняты, поэтому пришла только Она и Никита Соломонович со своей женой. Смотрели какую-то старую французскую комедию из семидесятых. Было довольно интересно, но я быстро устал и с всеобщего позволения поднялся на верх. Нужно позвонить завтра маме. Надеюсь, этот пугающая и грубая «древняя сущность» не ворвётся снова в мой дневник. Я ужасно устал. Снова надеюсь, что завтра буду жив.

День 5
Я ничего не писал уже два дня. Вчера просто не добрался до записей. Утром вчерашнего дня пошёл к Лёнику, он был занят своей учебой, поэтому лишь слегка рассказал про жителей деревни. Он сказал, что Джотто Иванович – главный архитектор Старороговской. Но что это значит, мне предстоит узнать только на следующей неделе.
Да, следующую неделю буду шататься именно за ним, решено. К Оне даже приближаться пока не хочу, слишком она странная. Хотя о чем речь? Сегодня был в таком месте, что мне теперь ничто не должно показаться странным. Я просил доказательств и получил. Даже с лихвой. Мой безымянный палец теперь будет мне доказательством на всю мою жизнь.
Ещё вчера узнал немного про механизм «подглядывания», которым пользуется Лёник. Как я понял, все это – вещь сугубо индивидуальная. Например, он проживает сразу семь жизней одновременно, постоянно сдерживая своё сознание здесь. И его процесс подглядывания – это небольшое освобождение собственных оков. Он просто на время перестает сдерживать свой разум, оказываясь во всех нужных ему точках одновременно. Это требует большой практики. Я с опаской рассказал ему о том, что со мной что-то общается через мои записи в дневнике. Это его удивило, потому что все его взаимодействие с «другими» заканчивается только на подглядывании, переносить что-то сюда, кроме личного опыта он не может. Но он больше удивился не процессу переноса материи на листы бумаги, а тому, что что-то извне взаимодействует со мной. Лёник сказал что-то вроде: «Я пока о таком не слышал. Видел недавно, как стул перенесли, а вот чтобы “другой” говорил с кем-то – никогда». В итоге, мы проболтали вчера с час, а потом просто разошлись. Особой пользы от встречи не было, поэтому я решил пройтись по станице и позвонить маме. Она снова была невероятно спокойна. Даже не могу вспомнить, о чём мы говорили. Наверное, потому что больше говорила она. Надеюсь, не покажусь эгоистом, но со мной здесь столько произошло, что я абстрагировался во время рассказа о подросших цветах на окне. Почему-то именно в день пика моего желания коммуницировать все отвернулись. Похоже, что иногда ты получаешь то, что тайно желал, а иногда не получаешь того, чего желал так открыто. От полной безнадёжности пошёл к Оне, она говорила что-то про компьютерные игры, но её не оказалось дома или поблизости. Решил снова пойти по дороге на выезд отсюда с надеждой на то, что выйду отсюда. На самом деле, не буду утаивать, я надеялся, что дорога снова закольцует и отправит меня на тот же утес. Это помогло бы удостовериться, что я не сумасшедший. В этот раз что-то пошло не так. Дорога всё не заканчивалась и продолжалась вглубь леса. Мои блуждания по прямой перевалили за час, это очень сильно настораживало. В прошлый раз всё было намного быстрее. Я так испугался, что побежал и, уверен, что пробежал ещё минут десять. Впервые за несколько дней тревога снова начала активно пульсировать в моих висках, растекаясь по всему остальному телу, заряжая каждую конечность жалкой нервной тряской. Такие приступы паники заставляют меня делать хоть что-нибудь, чтобы перестать чувствовать это унизительное ощущение. Я увидел небольшую тропинку. Тропинка была еле заметной и уже немного заросшей, но мне было плевать. Мои ноги ринулись туда без ведома моего мозга. Мои руки, игнорируя все истошные взовы моих нервных окончаний, раздвигали ветки и листву. Весь этот процесс занял совсем немного. Я выбежал на вершину небольшого пригорка, с которого была видна деревня. Другая деревня. Та самая деревня! Та самая деревня, которую атаковали люди из культа змея, я сразу узнал мельницу, она была совсем недалеко. В центре, прямо ниже лопастей, осталось чуть-чуть черной краски, но было видно, что её смыли. Я ринулся вниз по пригорку отталкивая ветки деревьев с двойным энтузиазмом и оказался снова возле обрыва, слева от дома Богдана Алексеевича. Это какое-то издевательство?! Какая-то игра?! Этот день успокоил меня и усыпил мою бдительность, но воспоминания не остыли. Описываю всё и понимаю, что сейчас во мне нет ничего, кроме ярости и злобы. А что, если бы я вернулся по тропе назад? Может тогда что-то бы и выгорело? Но узнать мне этого уже было мне не дано. Я снова улетел вниз в реку. С другой стороны, быстрее добрался до дома. На берегу стоял Богдан Алексеевич и Никита Соломонович. Вылезая, я успел услышать лишь обрывок их разговора:
– Еще кто-то новый? – сказал Никита Соломонович.
– Нет, это наш. Похоже, снова по дороге ходил. Ничего, сейчас отогреем, – ответил Богдан Алексеевич.
Он стоял с полотенцем, как будто ожидая меня. Мы вместе пошли домой. Богдан Алексеевич поделился своей одеждой, которая оказалась слишком большой для меня, но выглядит это даже стильно. Оказалось, что прошёл совсем не час. Я блуждал по дороге в никуда целых пять часов. Пять часов. А если бы я не побежал сквозь чащу, то пропал бы на неделю? Какой бред. Как это вообще работает всё? Пожалуй, ближайшее время и до выяснения всех-всех-всех-всех квазинаучных квантово-фантастических и искусственно-изобразительных обстоятельств не двинусь больше на выезд. Какое-то сумасшествие. Попытался ещё в тот день поговорить с «древними сущностями» через дневник, но ничего не вышло. Над бумагой стояло радиомолчание. День высушил меня, поэтому уснул я крепчайшим сном довольно рано. Не было и десяти. Мне даже и не снилось ничего толком.
Наступил день насущный. Если вчерашний день был короткий и яркий, как молния в грозу, то сегодня день тянется долго, как шторм в океанах. Вот это метафоры. Ты настоящий гений, Василе! Вообще, я тут почитал недавно и, наверное, неудобно будет разбираться во всей этой писанине. Какие-то пространные рассуждения, врыв каких-то сущностей. С другой стороны, вот сегодня Лёник наконец-то нормально и подробно объяснил, зачем этот дневник нужен и писать в него захотелось почаще. Может взять его с собой как-нибудь и записывать прямо по ходу? Выйдет глупо и нелепо, но зато очень фактурно и самобытно. Начинаю думать уже, как Ий. Проклятая станица. Как будто её дух проникает в меня. Я как будто начинаю врастать в деревню, теряя всякое удивление к произошедшему. Возможно, так работают защитные механизмы моего организма, но я правда чувствую, как тень безразличия или какого-то автономного принятия любых условий падает на всё мое восприятие мира. Перемещающаяся в пространстве квантово- неопределенная деревне – окей! Сектанты, поклоняющиеся богу Змею – несите еще! Мальчик, проживающий семь жизней одновременно – хорошо! Может, всё из-за того, что я слишком долго здесь и совсем не чувствую опасности от всех удивительных вещей? Может, моя система удивления работает только так? Задумываюсь и пишу об этом во многом из-за произошедшего сегодня, во многом меня даже подстегивает интерес или какой-то охотничий задор. Начну по порядку.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71207341?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.