Главная страница | Научная фантастика | Мертвыми не становятся

Мертвыми не становятся
Евгений Сергеевич Филипцов
Мир, в котором рождаешься ты мертвым и оживить тебя могут лишь родители или стечение обстоятельств. Молодой художник и его супруга отваживаются на призыв новой души в этот мир… Это – непривычная нам реальность. В том мире все иначе.

Евгений Филипцов
Мертвыми не становятся

Основано на нереальных событиях.

Глава 1
– Ну? Как все прошло? – завидев, показавшегося в дверном проеме, доктора, Станислав подскочил со своего места, словно пробка из-под шампанского и материализовался возле уставшего на вид человека в белом халате. Ничего не выражающие, кроме лишь утомленности, глаза, посмотрели на новоиспеченного отца поверх медицинской маски. Маска слегка надулась от выпущенного воздуха и втянулась обратно, так уж ей было положено вести себя на всяком лице. За спиной доктора возникла хрупкая фигура молоденькой медсестры. Она, словно кошка, протиснулась между доктором и дверной рамой, потянулась на носочках и принялась смачивать ватным тампоном обильно выступившую испарину со лба ее покровителя. Доктор, словно не замечал ее. Все с тем же присущим ему безразличием он безуспешно стягивал с себя перепачканные в неведомой человеку не просвещенному желеобразной синей субстанции, хирургические перчатки. Достав из-за уха скальпель, он довершил начатое парой отточенных движений, оставив на своих запястьях по одному латексному браслету. Медсестра уже сменила два тампона и уходить, по всей видимости, вовсе и не собиралась. Она срослась с доктором.
Голова доктора опустилась вниз, среагировав на шлепающий звук упавших резиновых лохмотий, затем, вскинув поочередно сначала одну бровь, затем и вторую, уставилась на Станислава, который стоял перед ним в стоическом ожидании. В отличии от доктора у Стаса ребенок родился в первый, а может быть и вовсе в последний раз, кто знает. Он понимал это и потому его сдержанности можно было лишь только позавидовать.
Маска вновь надулась, затем и вовсе сползла вниз, оголив роскошные черные, как смоль, усы врача. Теперь тампон понадобился и его помощнице.
– Все славненько, – коротко бросил доктор, отгоняя, словно надоевшую муху, тоненькую ручку медсестры. – Родился мертвым. Как и полагается. – Врач захлопал себя по карманам, словно отыскивая что-то. Нащупав нужное, он вновь уставился на уже блаженное лицо Стаса и добавил:
– Девочка.
– Йиху! – не сдержавшись, выкрикнул счастливый отец и, спохватившись, обеими руками прикрыл себе взбалмошный рот. – Спасибо вам, Родион Георгиевич! Спасибо!
– Так, полно вам, успокойтесь сию минуту, – строго осадил радостного человека врач, тыча тому в рот ватный тампон, словно пытаясь заткнуть сливную дырку. – Еще не хватало! Еще разбудите! А пока вот, держите. Обмотайте вокруг шеи четыре раза и не снимайте восемь дней. Надеюсь, я здесь вас более не увижу.
Станислав принял из рук своего спасителя пуповину и устремил исполненный высшей благодарности взгляд в спину того. Худощавая фигура доктора скрылась за пластиковой белоснежной дверью. Та, не успев защелкнуться вновь приоткрылась и в образовавшуюся щель показались усы.
– Матери привет давай. И пусть мне позвонит, – усы исчезли, но через короткий миг возникли вновь. – Часиков через пять. У меня еще три мамки.
Мягкий щелчок дверного замка вернул Стаса на землю. Спохватившись, он метнулся к холодильной камере, что стояла возле входа в акушерскую и приобрел в ней сразу три пакета со льдом. В один он бережно, уложил еще теплую пуповину, а второй пакет уместил в третий, дабы на дольше хватило. Мало ли что.
Ребенок был мертв и это было удивительно. Счастливые родители не сводили с него глаз, пока добирались до дома на своем автомобиле управляемым автопилотом. Бархатная кожа малыша цвета свежесорванной сливы отражала на себе огни от проплывавших мимо фонарных столбов. Гель, которым было обработано ее спокойное тело, еще не успел до конца впитаться и потому она продолжала флуоресцировать. Веки были плотно сжаты и родителям не терпелось узнать, какого же оттенка будут ее глаза и тогда можно будет определить истинное предназначение ребенка, если таковое имелось, конечно же.
– Как назовем? – нарушив тишину, шепотом спросила Аня.
Стас все же вздрогнул по привычки, но выражения лица своего не сменил. Суть вопроса, как и сам его смысл, дошли до него не сразу, в отличие от колебаний воздуха. Он удивленно уставился на Аню.
– Шутишь? Проснется если и сама себе имя выберет! – произнес Стас, вновь обратив все свое внимание на мертвую девочку, не забыв при этом нежно поцеловать Аню в лоб. Но получилось криво. Автомобиль слегка тряхнуло на невесть откуда взявшейся кочки и поцелуй пришелся в глаз.
Утерев мокрый глаз рукавом больничного халата, Аня составила компанию мужу в его наблюдениях. Через секунду она вновь нахмурилась и воздух заметно уплотнился, чего не заметить было делом совершенно невозможным.
– Стас, – робко произнесла Аня, слегка вжав голову в плечи, словно боясь, что ее могут услышать. – А ты взял?
– Конечно! – тут же отозвался Стас и, не прерываясь от своего занятия, продемонстрировал сверток со льдом, что он извлек из-под седенья.
Автомобиль, который молодым супругам подарили их родители в качестве аванса за воскресшую внучку, плавно сбавил ход, въезжая на городскую территорию. Из-за приближающегося горизонта показались сигнальные огни административного корпуса, что были установлены на крыше того по периметру. Моросил дождь, от чего огоньки веселее отражались в глазах двоих наблюдателей заворожено взиравших на величественное здание. Анна крепче сжала руку супруга, тот мгновенно ответил ей взаимностью, поглаживая большим пальцем руки ее худенькую ладонь. Улыбнувшись, Аня опустила свою голову на надежное плечо своего мужа и отца их дочери.
Авто слегка дернуло и оба родителя, мгновенно среагировав, выставили перед своим чадом руки дабы избежать удара. На дисплее, что располагался на приборной панели машины, всплыло окно запроса остановки. Стас, перевалившись через свободное переднее сиденье, аннулировал запрос и машина прибавила ходу.
– Завтра заедем, – ответил тот, возвращаясь обратно, вернув руку Ани в прежнее положение. – Поздно уже. Да и тебе нужно выспаться.
Коротко угукнув, Аня вновь устроилась на плече своего мужа и, совершенно незаметно для них обоих, задремала.
Оказавшись возле дверей гаража, который был пристройкой к дому, Стас, ловко извернувшись, убрал свое плечо из-под теплой щеки дремавшей супруги и подставил вместо него, заранее нагретую в кармане куртки, свою ладонь. Оказавшись несколько свободнее в своих телодвижениях, глава семейства с удивительной ловкостью дотянулся до приборной панели автомобиля и успешно деактивировал автоматическое управление. Автомобиль отозвался характерным щелчком, сработали неведомые тумблеры и многочисленные микросхемы. В общем, произошло то, что и должно было произойти. И Стас, который, к слову говоря, по профессии своей (да и по натуре тоже) был художником до мозга костей, вполне себе уверенно сделал для себя вывод, что автопилот выключен. Удовлетворенно угукнув, он вернулся на исходную и, убедившись, что Аня крепко спит (в этот самый момент, его мысли, безнадежно перепачканные всеми сортами различных красок, пронзила другая, касаемая того, что любовь всей его жизни спит куда крепче его новой любви всей жизни), залюбовался своими женщинами. Он с наслаждением принялся смаковать ту самую мысль. Верилось с трудом, но Вселенная даровала ему сразу два любимых человека. От осознания всего этого великолепия у него даже сердце забилось куда чаще, нежели обычно.
– Так, ладно, – шепотом произнес Стас, – пора дела делать. – Словно скомандовав для себя самого, он принялся раздумывать, как ему решить непростую задачу. Сон и покой его любимой жены стоял на первой полке его подсознательной выставки. А Стас был крайне педантичным человеком. Особенно, когда дело касалось его выставки. Промелькнула мысль дозвониться до отца Анны. Благо телефон был в кармане под свободной рукой. Да и сам Леонид окажется здесь быстрее хода самого времени.
– И что тогда? – вновь принялся тихонько вслух рассуждать Станислав, нащупывая в кармане миниатюрную металлическую коробочку.
– И тогда, милый мой, я почешу тебе за ушком и что-нибудь спою, – заспанный голос Ани, словно падающий шелковый платок слегка лишь только взволновал бархатную тишину, что царила в салоне их автомобиля.
– Блин, облажался, – прищурившись и плотно сомкнув губы, произнес Стас.
– Хотел папке уже звонить, да? – нежась в теплой ладони, словно кошка на солнце, спросила Аня, не забыв зевнуть.
Когда она зевала, время для ее мужа останавливалось. Или же замедляло свой привычный ход. В любом случае, эта несуществующая и абстрактная трактовка превращалась в воображаемый кисель. Все, что было вокруг этого ангельского создания – расплывалось, проваливалось в небытие. Глаз одаренного художника сфокусировался лишь только на одном человеке – на том, который зевал, словно маленький львенок, который только-только лишь освоил эту удивительную штуку.
Теперь, в фокусе было два человека.
Аня знала эту слабость своего человека и потому старалась подарить ему подобных моментов, как можно больше.
– Я вас вижу, – произнес Стас, коснувшись щекой лба сначала жены, затем своей дочери.
Аккуратно убрав руку, на которой покоилась теплая щека самой красивой и счастливой девушки этого города, не менее счастливый мужчина перемахнул через переднее пассажирское сиденье, оказавшись в кресле водителя. Поправив зеркало заднего вида и отыскав в нем глаза цвета летнего вечереющего неба, подмигнул и аккуратно дал машине ход. Открытый гараж впустил их в свои объятия, гостеприимно включив слабое освещение. Стас мысленно похвалил себя за то, что заведомо настроил освещение в доме, так как предположил, что прибудут они в темное время суток. Слабый световой поток шел из-под ниши стен, преломлялся на уровни полутора метров и рассеивался по всему свободному периметру. Остатки же его корпускул достигали разве что лишь уровня груди среднего человека. Средним человеком был Стас.
Подождав, пока ворота гаража закроются, Стас вышел из машины, обошел ее с левой стороны и открыл пассажирскую дверь. Анна протянула ему чадо.
– Ой, дай поправлю, – Аня принялась поправлять шарф, что предательски оголил шею супруга. – Надо греть ее тебе.
– Угу, – ответил Стас, довершая подбородком начатое женой. – Я мигом.
Детская комната располагалась на втором этаже дома, находилась рядом со спальней супругов. Стас уверенным шагом устремился было туда, но именно их спальня была сейчас подсвечена приятным пурпуром. Не мешкая, молодой папка отправился именно туда. Переступив порог их спальни, он подошел к кровати и уложил ребенка ровно посередине. Считай, что, между ними. Бережно накрыв дочь пуховым одеялом, он спустился к жене.
– Детская молчит, ты представляешь, – начал Стас, подхватывая Аньку на руки.
– Как так?? – искренне удивилась Аня, обвивая руками шею супруга.
– Ого! А ты стала еще легче!
– Прекрати. Вот увидишь: скоро я превращусь в пушинку.
– Украсишь мой роуч тогда.
– Так что там с детской? – вновь спросила Аня, прикрывая рукой голову мужа, которая прошла в опасной близости от дверного проема.
– Ровным счетом ничего, милая, – Стасу было не видно первой ступеньки и он безуспешно пытался нащупать ее ногой. – Почему-то подсвечена была именно наша спальня.
– Хм. Пожалуй, самое время тебе запустить руку в карман.
– Уверен, это не горит, – ему наконец-таки удалось отыскать ступень и теперь он уверенно шагал по лестнице вверх. – Мы позвоним твоим родичам завтра. Тем более что мы и так планировали к ним заскочить.
– Обещали, – внесла поправку Анна.
– Точно! И заедем.
– На обратном пути, – Анна вновь уберегла голову мужа от неминуемого столкновения с очередным дверным проемом.
– Совершенно верно, – уже шепотом ответил Стас, переступая порог их спальни. – Ой, гляди. А у нас гости.
Стас слегка наклонился, чтобы Аня тоже смогла разглядеть маленький пожелтевший березовый лист.
На дворе водила хоровод Осень.
Бережно уложив жену на кровать, Стас, выпрямился, с любовью взглянул на нее и отправился в ванную комнату. Вымыв руки, он вернулся обратно. Аня уже спала в крепких объятиях Морфея. Она лежала на левом боку и ее правая рука бережно укрывала их дочь. Накрыв их одеялом, Стас спустился вниз. Его влекло какое-то весьма важное дело и он никак не мог вспомнить, какое именно. Вымеряя шагами просторную комнату, он очутился на кухне. Подошел к холодильнику, открыл его, закрыл, затем открыл вновь и, почесав затылок, тупо уставился на содержимое. Его ног ненавязчиво коснулся холод и Стас, словно ужаленный десятком гималайских пчел, подскочил на месте и пулей устремился в гараж. По пути он больно ударился мизинцем ноги о пуфик, который, по всей видимости, существовал для одной лишь цели. Не замечая этой обидной боли, что в миг пронзила всю ногу целиком, Стас вихрем ворвался в гараж, распахнул заднюю дверь автомобиля и извлек из-под сиденья холодный пакет. Достав из него темно-фиолетовую пуповину, дрожащими руками он обмотал ее вокруг своей шеи, как велел Родион Георгиевич и, взглянув на часы, облегченно вздохнул. Было уже далеко за полночь. Часы, проведенные в напряженном ожидании, обвалом дали себе знать. Ноги Стаса превратились в спагетти и он, опираясь через раз о стены дома, побрел в комнату. Лишь только благодаря бесконечной любви к своей жене и ребенку, он смог преодолеть подъем по лестнице, дабы попасть в спальную комнату.
Завершив этот изнурительный подъем, Стас оперся руками в колени, дав себе немного передохнуть. Слабое мерцание привлекло его внимание и он поднял голову на свет: маджента струилась из под двери детской комнаты. Слегка озадаченный столько странным явлением, Стас подошел к запертой двери и прислушался. Хмыкнув, так и не решившись отворить дверь, он отправился к своим, решив, что расскажет о своих приключениях завтра.
Глава семейства, как всегда, проснулся раньше всех. Открыв глаза, Станислав прислушался к размеренному и глубокому дыханию, что раздавался за его спиной. Пролежав так с минуту, давая мозгу окончательно пробудиться, Стас вытянул вперед себя затекшую руку, приветствуя солнце, лучи которого пробивались сквозь осыпающиеся листья берез, что семейством росли под их окном. Деревья раскачивались в такт дыханию жены. Высвободив из-под себя другую руку, молодой художник принялся рисовать воображаемую картину, что возникла в его голове. То был утренний пейзаж, наблюдаемый в окно из домика на Кеплере. Стасу очень нравилось рисовать пейзажи далеких от Солнечной Системы планет. Его картины пользовались неплохой популярностью и его идеи довольно-таки часто одалживали кинорежиссеры снимающие фантастические фильмы. Однажды ему даже самому предложили сняться в очередной фантастической эпопеи, но он наотрез отказался от этой затеи, сославшись на мигрень. Закончив свой пейзаж, Стас отложил в сторону краски и нежно погладил пуповину на шее.
– Хотелось бы мне вдохнуть в тебя жизнь, что струиться извне испокон веков. Незримая подать и дань человеку, что бережно чтит твое естество…
– Невзирая на убыль бесконечности дней, – шепотом раздалось за его спиной.
– Аня, – произнес Стас переворачиваясь. Его сердце застучало чаще.
Анна, как и любая другая женщина, была особенно прекрасна в глазах своего мужа. Он часто ей говорил это, в ответ на что она мигом пряталась под одеяло и всячески протестовала его нежным комплиментам. Их дочь лежала между своих родителей и их внимание всецело было обращено на их крохотное творение.
– Скорее бы она вздохнула, – с хрипотцой в голосе, произнесла Анна, гладя малышку по ее крохотной голове.
– Мы сделаем это, – ответил Стас, целуя свою жену в голову. – Пойду машину прогревать. А ты пока собирайся потихоньку.
Взглянув на электронные часы, что стояли на прикроватной тумбочке, Станислав нахмурился и отправился в гараж. В гараже было прохладно, даже слегка морозно. Зима неумолимо подкрадывалась, вытесняя теплую, хоть и дождливую в этом году, осень своими леденящими чувствительную кожу щупальцами. Укутавшись в пижаму, которую Стас забыл сменить на нечто куда более теплое, он подошел к воротам, которые забыл закрыть до щелчка и ногой помог тем закрыться окончательно.
– Хотя какая разница? – недовольно буркнул художник, подходя к автомобилю.
Усевшись в остывшее водительское сиденье, он повернул ключ зажигания, включил печку на всю и довольный тем, что подогреет салон для жены, откинулся на спинку кресла.
– Дерьмо! – в сердцах выругался тот и, пулей выскочив из авто, устремился к запертым вратам. – Да лучше бы я рисовал столько же эпично, как у меня выходит косячить на каждом шагу! Ха-ха-ха! – Стас боролся с запертыми вратами, замок на которых через рас заедал. А в прошлый раз они открылись на удивление легко. Справившись наконец-таки с надоедливым замком, он пообещал себе, что сегодня же займется этим.
– Чем этим? Я ж забуду опять… – прижав руку в то место, где давала о себе знать пуповина его дочери, он, придав своему доброму выражению лица вполне себе серьезный вид, повторил мысленно восемь раз то, что зарекся сегодня совершить.
Стас был до сих пор влюблен в Анну с такой же точно силой, с какой он любил ее еще будучи школьником. Это ощущение не проходило. Оно лишь стремительно разрасталось в груди молодого художника. Его чувствительное сердце раз в день да замирало от неожиданно нахлынувшего любовного порыва, который, словно осенний ветер, заставший врасплох прогуливающуюся парочку влюбленных, давал им лишний повод слиться в нежных объятиях друг друга, дабы не дать ветру заставить их отпустить руки.
Выкатив автомобиль во двор, Стас отправился в гостиную и, мигом переодевшись, уселся на диван. Закинув ноги на журнальный столик, он с деловым видом принялся листать какой-то Анькин журнал. Он никогда не читал его, да и вообще – чтение было для него занятием абсолютно чуждым и он его попросту не понимал. Он читал картины. Стас, как никто другой, мог прочесть любую картину, будь то картина величайшего Клода Моне, будь то хоть иллюстрации из Анькиного «За тысячу парсеков». Анна, всегда поражалась тому, с какой легкостью ее возлюбленному удается описать ей кадры из жизни Вселенной. Стас был гением. Совершенно не зная терминологии, он, своими словами, рассказывал ей о Солнечном ветре, что преломляется мощнейшими гравитационными полями, чем провоцирует всеразличные смещения в пространстве. Они могли часами напролет обсуждать увлечения друг друга, при том, что никто из них не являлся истинным знатоком: Анна – живописи; Стас – астрономии. Они черпали вдохновение в беседах друг с другом. Их уютные беседы на заднем дворе дома никогда не заканчивались каким бы то ни было выводом. Они разговаривали до тех пор, пока их не морило сном.
Услышав, как сверху аккуратно закрывается дверь в спальню, Стас отложил журнал, встал и принялся расправлять на себе его любимые бордовые шерстяные брюки и клетчатый темно-синий пиджак, который он надевал лишь в особенных случаях. А сегодня случай был именно такой. Анна остановилась возле лестницы, отыскав глазами мужа, улыбнулась ему и, держась за перила рукой, принялась спускаться по деревянной лестнице со свойственной ей грацией. На ней было надето темно-красное драповое пальто, которое больше всего любил Стас. Она знала это, хоть он ей об этом никогда не говорил. Да и к чему слова влюбленным? Ведь достаточно одного лишь только взгляда.
– Увлеченная порывом горстка листьев встрепенулась. Дабы не свершиться чуду, чтобы злом не обернулось, – Аня спускалась, читая строки из их любимого стихотворения. – Кисточка, ты способен вымазаться в краске весь с головы до ног. Но никогда ты не выпачкаешь ею левую руку, в которой неизменно ты держишь факел, что освещает сотворенный тобою холст. Держи. – Она встала на носочки, дотянувшись до уголка его губ награждая их легким поцелуем и, вручив ему папку с документами, отправилась на улицу.
Смущенный и счастливый живописец, вновь уселся за журнальный столик, раскрыл папку и, убедившись в наличии всей необходимой документации, отправился вприпрыжку вслед за Аней.
Пристегнув ремень безопасности, Стас не глядя проверил пристегнут ли ремень пассажирского сиденья и, подавшись телом вперед, пытаясь высмотреть слева из-за кустов возможную помеху, дал автомобилю ход. Остановившись перед самой дорогой, он еще раз посмотрел по сторонам и лишь только тогда выехал на проезжую часть. Дорога была пуста, как и сама улица, по которой они ехали. Сегодня был выходной день, раннее утро. Любой бы предпочел провести лишнюю пару часов в уютной теплой постели.
– Ну, или же лишнюю пару тройку часов, – неразборчиво произнес Стас себе под нос и хихикнул.
– А? Прости, что ты только что сказал? – отвлекшись от своих материнских мыслей, спросила мужа, внимательно глядя на него.
– Да день сегодня такой, знаешь, – начал тот, после короткой паузы, будто бы слова его жены преодолевали загустевший воздух и потому не сразу достигли адресата. – День такой, ну. Ленивый чтоли, не знаю.
Анна отложила свежий выпуск тысячи парсеков, что подобрала возле порога, когда выходила из дома и внимательно уставилась на Стаса.
– Ты неисправимый импрессионист, муж мой.
– Не, не, не!
– Да, да, да! И не желаешь признавать его в себе!
– Вот еще! – возмутился Стас, сдвинув брови в неминуемой встрече. – Пускай вот этот импрессионист сам меня признает!
– Справедливо, – отметила Анна, вновь раскрывая перед собой тысячу парсеков. – Хитрец.
Проехав в полнейшем безмолвии, нарушаемом лишь шуршанием переворачиваемых страниц журнала, Стас гмыкнул и его рука потянулась к рукоятке радиоприемника. Обхватив регулятор частот пальцами, он принялся крутить им туда-сюда и напевать себе под нос всеразличные мелодии, какие только ему приходили на ум.
– Ну включай, включай уже скорее его! – произнесла Аня, звонко рассмеявшись и откинула любимый журнал на заднее сиденье.
– О да, детка! – весело отозвался Стас, включая радио. – Иди к папочке! Старый добрый рок-н-ролл! Скидыщ!
Весело барабаня по рулю пальцами в такт музыке, Стас позволил себе немного прибавить скорости. Взглянув на часы, лишний раз убедившись, что они успевают к часу приема, он откинулся на спинку сиденья.
– У тебя хорошее настроение, – заметила Анна, чуть приоткрыв окно и высунув в него свой курносый нос, вдыхая чистейший осенний воздух, что струился сквозь щелку.
– А когда оно было плохим?
– Когда ты наступил на свой натюрморт, – напомнила Аня, весело хихикнув.
Стас нахмурился, вспоминая тот чудной эпизод из своей жизни. Точнее говоря: самый чудной эпизод из всех его чудных эпизодов.
– Аа, ты про это то? Это уж точно. Да не наступи на холст я – так это непременно сделал бы кто-нибудь другой!
– Ха-ха! Например, Валентин Ниткин!
Стас наградил свою жену удивленно-нахмуренным выражением лица, при этом смешно задрав одну бровь. У него это всегда выходило крайне выразительно. Аня частенько подшучивала над ним, якобы он упражняется перед зеркалом в мимическом искусстве. В итоге ей однажды якобы удалось уличить его в этом.
– Слушай, – ответил Стас, смотря то на Аню, то на дорогу. Лица при этом он не терял. – Я тебе не перестаю поражаться, вот клянусь. Твоя память – это поистине своей – горькая реинкарнация.
– Глазами Пешкова гляжу я на тебя и диву дивлюсь, – произнесла Аня, изображая прядью своих густых волос, черные усы под носом.
На горизонте замаячили очертания исполинского здания Министерства. Оно находилось на окраине города и размеры занимаемой им площади превосходили даже некоторые его отдельные районы. По виду это было ничем не примечательное здание (не считая его размеров): кубический монолит с редкими маленькими окнами. Архитектурный гений раскрывался внутри этого здания. Естественная вентиляционная система действовала по принципу муравейника. Здание буквально дышало, давая своим обитателям чистый воздух и поддерживая приятную прохладу совершенно естественным образом.
– Там разве что лампочек не хватает, – после затянувшейся паузы, произнес Стас, поглядывая в сторону их пункта назначения. – Так-то вот.
– Что, так-то вот? – спросила Аня, глядя в ту же сторону. – Слушай, Стасямба?
Стас не очень-то любил, когда она его так называла, но со временем, ему удалось удалить весь заряд этого сочетания букв и он относился к этому совершенно хладнокровно. Тем более, подобное из нее вылетало крайне редко.
– Чего тебе, трынделка?
– А кем бы ты хотел стать в прошлой жизни? – произнесла Анна, награждая своим вдумчивым взглядом теперь уже загустевшее серое небо.
Стас задумался. Затем посмотрел на свою жену, как бы лишний раз убеждаясь в ее намерениях получить ответ на вопрос и, убедившись в серьезности ее вопроса, вернулся к размышлениям над сказанным.
– Скрипкой Паганини! – совершенно неожиданно, даже для самого себя, выпалил Стас.
– Ого! – искренне удивилась Аня, изумленно уставившись на мужа. Она даже придвинулась к нему, заинтересованная подобным ответом. – Я представляю, как бы ты тогда агрился всякий раз, когда бы великий мастер фальшивил.
– Я бы лопнул от злости!
– Сколько нам еще ехать, смычок?
– Вёрст семь, около того.
– Мой муженёк величайший знаток древности, – с любовью произнесла Анна, возвращаясь обратно к окну.
– Ну, не величайший, но знаток уж точно.
– Сто лет не слышала этого выражения, кстати, – буднично произнесла Анна, приоткрыв окно и, высунув в него руку, успев схватить за тонкую ножку, летящий навстречу пожелтевший лист орешника.
– Раньше столько не жили, – ответил Стас, принимая из рук жены ее подношение. Сжав в кулак ладонь с листком и растерев его в крошку, Стас высыпал то, что осталось от листка себе за пазуху, осыпав тем самым пуповину своей дочери.
– Она будет любить осень, – Анна гладила левую руку мужа, которой он дотрагивался до пуповины. Ей нельзя было трогать пуповину все эти восемь дней.
– Знаешь, мне не очень-то по душе эта поездка, – Стас скривил лицо, будто бы увидел картину, которую он рисовал опять же таки разминки ради. Картина называлась «Пук». На пуке были изображены люди, едущие в общественном транспорте. Там были женщины, дети, старики и старухи… Содержимое салона автобуса было самым разномастным, проще говоря. Были изображены даже парочка животных: маленькая, ничем не примечательная на вид собачка, которую держала в руках женщина неопределенного возраста и летучая черная мышь, уцепившаяся за поручень своими лапками, болтающаяся в самом дальнем углу. Впрочем, не присмотревшись, ее совершенно элементарно можно было и не заметить. Автор картины любил себя, свою жену, что родила ему дочь, так же он любил изображать себя на своих творениях. В пуке лица у всех были одинаковы и это было лицо автора. Различались они друг от друга разве что мимикой, ну и конечно же прической.
– С чего же? – спросила Аня и, завидев гримасу мужа, коротко хохотнула. Она поняла это выражение лица и знала суть его природы. Она тоже вспомнила «Пук», от того и рассмеялась. – Мы быстро управимся, скрипка, вот увидишь. Тем более мой папочка нас внес в списки заранее. Так что нам совершенно не предстоит дожидаться своей очереди.
– Надеюсь, он не забыл при этом снять своих очков.
Стас ловко припарковал машину недалеко от центрального входа и заглушил мотор. Напротив него висел предупреждающий знак. На знаке был изображен перечеркнуто водитель, выходящий из автомобиля.
– Здесь даже парковка странная, – вновь принялся ворчать Стас.
– Ничего странного. Всякому миру нужно дать к нам привыкнуть. Каков бы мал он не был, – голос Анны звучал успокаивающе. Муж часто называл ее гипнотизером. Стоило ей сменить тембр и частоту, как все вокруг молниеносно успокаивалось и приходило в равновесие. – Все, можно смело выходить.
Двери Министерства автоматически распахнулись перед своими посетителями, впуская их в свою обитель. Внутри было тихо, малолюдно и даже немногим прохладно. Слегка опешив от раскрывшегося перед восприятием Стаса огромного ограниченного пространства, тот сделал неуверенный шаг назад, но, наткнувшись на маленький кулачок жены, вернулся на исходную. В этом гигантском кубе было лишь четыре стены и, теряющийся в километрах силовых кабелей, потолок. Огромное пространство заключенное в стены, которое Стас всегда хотел разрушить, дабы выпустить на свободу человекосферу заключенную здесь. Вдалеке располагался ресепшен, за которым сидел клерк с всегда учтивым выражением лица, облаченный в строгий костюм серого цвета. Костюм выглядел так, будто бы его обладатель в нем родился. Может оно и в самом деле было так. Стас часто подшучивал над клерками, еще будучи студентом. Ходили слухи, будто бы Министерство само порождает своих работников. Ведь решив стать служителем Министерства ты уже никогда не покинешь его стены. Странное решение для абсолютно любого человека. Стас этого никогда не понимал. Для него это было сродни с желанием стать проктологом. Но, такова цена за местное бессмертие.
Клер ненавязчиво коснулся мыслей Стаса, как бы напоминая о себе и давая заодно тому понять, что он не занят в данную минуту. Отвергнув телепатию сотрудника, Стас переступил желтую линию и, изображая уверенную и твердую походку, отправился в сторону ресепшена. Аня осталась дожидаться мужа возле линии. Она взглядом поддерживала спину своего мужа, не давая тому провалиться под гнетом окружающего умиротворения, что так пагубно действовало на Стаса.
– Чай с малиной, он так прекрасен, даже вдалеке от крова моего, – повторял едва слышно себе под нос свои священные мантры Стас. Он верил, что они ему помогают избавиться от разрастающейся внутренней тревоги, что возникала в его светлой душе совершенно беспричинно. – Дверь закрыта, пахнет медом и в округе никого. Лишь только взгляд жены мне свято верен… Гм! День добрый!
Клер лишь учтиво улыбнулся, пододвинув в сторону прибывшего планшет для заполнения стандартной формы, и его смиренное лицо украсила улыбка учтивости. Человек за стойкой информации был молод, его бледное, никогда не видавшее Солнца лицо, было гладким, как лампочка. Впрочем, и таким же безволосым. В форме нужно было заполнить данные о родившемся ребенке. Данных было всего три: наличие жизни; дата появления; длинна пуповины.
Заполнив первые два и бросив взгляд на крайний пункт, ноги прибывшего в очередной раз превратились в спагетти и никакой уже взгляд не мог помочь справиться с осознанностью собственной невнимательности. Он забыл померить пуповину своей дочери. Страх и тревога обвили липкими и холодными объятия душу Стаса. Он поднял испуганные глаза на сотрудника Министерства и дрожащими руками протянул тому планшет указывая пальцем на крайний пункт.
Оглянувшись по сторонам, клер улыбнулся выразительнее, наклонился через стойку, призывая Стаса сделать тоже самое. Стас сделал тоже самое, только наоборот.
– Папки всегда теряют голову при рождении первенца, – бархатным голосом проговорил клерк, вернувшись на исходную. – Вы у нас не первый такой. Пишите: 0,75. Это совершенно стандартное значение. Уверяю вас: важна лишь только дата. Остальное – формальность. Ах да, и передайте, я вас искренне прошу, привет вашей матери.
Камень, свалившийся с души Стаса, проломил пол Министерства и с грохотом полетел вниз. Обратно Стас шел уже с другой походкой. Это была походка уверенного в себе мужа, которому чужды страх и тревога. Данная перемена очень позабавила Аню, которая наблюдала за этим в первом ряду. Зная своего мужа от пят до макушки, она снова влюбилась в него.
– Ты пижон, Стаааас! – ответила Анна, прогоняя прочь сомнения, что хвостом волочились за ее мужем и заключила его в свои нежные и уютные, как чай с малиной, объятия.
– Ты – мой чай с малиной, – Стас крепко обнял жену и приподнял ее.
– Ну вот. Все прошло, как по сливочному маслу!
– Ну, не совсем, – смутившись, ответил Стас, ставя жену на место. – Я забыл померить ее. – Он похлопал себя рукой по шее.
– И?
– А ничего, собственно. Клерк мне велел написать 0,75, аргументировав это ничего не значащей формальностью.
– Ну вот и чудненько! Итак. Чем мы теперь займемся, мой герой? – задав риторический вопрос, Анна, как бы невзначай, принялась изучать свой причудливый маникюр и хмыкать себе под нос знакомую мелодию. Видимо ту самую, что играла по радио на их пути в Министерство.
– Эм, – Стас замялся и занял свои руки поиском ключей от машины, которые были у его жены и оба это прекрасно знали. – Поедем… Куда-нибудь поедем. Да. – Подытожил Стас, направляясь к автомобилю, все еще продолжая безнадежно хлопать себя по карманам. Можно было подумать, что, отыскав ключи, он бы уехал без Ани.
– Ах! Куда-нибудь! – иронично воскликнула Аня, догоняя Стаса. – Вот почему мужчины так не любят навещать родителей своей жены? Это же так банально! – Взмолилась Анна, протягивая мужу ключи.
– Да не то, чтобы я не люблю навещать твоих родичей, – начал было оправдываться Стас. Но выходило у него это так же, как и с ключами. – Я их люблю. Они милые люди…
– Но, – под ее строгим взглядом, сердце художника пролило все краски мимо холста.
– Я до жути боюсь, когда вижу твоего отче в солнцезащитных очках, – потупившись, признался Стас и заспешил за руль. Но, вовремя спохватившись, сперва открыл пассажирскую дверь.
– Дурилка, – ответила Аня и, поцеловав колючую щеку мужа, выхватила у него из рук ключи. – А дай я поведу!
– Только не гони!
– Сам не гони! – показав Стасу язык, Аня в один миг оказалась за рулем их машины.
Смирившись со своим безнадежным положением, Стас уселся на Анькино место и принялся листать тысячу парсеков. Картинки ему нравились. Он принялся крутить журнал в разные стороны, моментально позабыв обо всем. Теперь Стас был космонавтом и глядел в иллюминатор своего собственного космического корабля. Взглянув на мужа, Аня улыбнулась и дала машине ход. Она ощутила вкус мыслей своего мужа.
– Пап! – прикрикнула Анна, спустя четверть часа. Ничего не подозревающий Стас, вздрогнул от неожиданности и чуть было не потерял контроль над своим кораблем, который он лихо маневрировал сквозь пояс астероидов далекой Галактики. – Пап, мы едем!
Отец Ани был телепатом. Наполовину. Так что сигналы он принимал лишь в одну только сторону. Видимо, из-за этого его и не взяли, в свое время, работником в Министерство. Все думают, что из-за этого. Истинная же причина этого храниться в секрете.
– Ань, – Стас отложил журнал в сторону, решив, что корабль справится благодаря автопилоту и уставился на жену.
– Да-да, – отозвалась Аня, почесав свой курносый нос. – Ну говори же.
– А твой папка может блокировать входящий поток? Ведь к нему можно обратиться в не совсем удачный момент, знаешь. Может он спит, к примеру. Или пытается уснуть. А тут ему: Пап! Мы едем, пап!.. Па-а-ап!
– Ахах! Дурилка! – Аня громко рассмеялась и не глядя, тюкнул своим маленьким кулачком в плечо мужа. – Там своя методика.
– Ну ка! – Стас заерзал в сиденье, в предвкушении интересного разъяснения. Он любил, когда Аня ему что-нибудь объясняла. А она любила ему объяснять, что знала сама.
– Там поначалу идет касание. Знаешь, ты сначала человека аккуратно тронешь, как бы, предупреждая его о своем намерении обратиться, а уж затем делаешь это обращение. Так и здесь. После того, как на мое прикосновение откликнулись, я смело могу вещать вовсю. Ты понял?
– Куда уж, не понять то, – скептично отозвался Стас. – Понял. А как это происходит на фоне ощущений? Каков привкус отдачи?
– Папка мне рассказывал, что это как во сне. Ты можешь проснуться и выслушать человека, а можешь отвернуться на другой бок и продолжить видеть сны.
Стас призадумался, рисуя у себя в голове картину, теми красками, которыми ему разъяснилась Аня.
– А если тот, кто дотрагивается, проигнорирует то, что человек отвернулся и не желает контакта? Что произойдет тогда?
– Не знаю. Но папка точно в курсе на этот счет. Я спрашивала, – предупреждая вопрос мужа, ответила Аня.
Остаток пути супруги ехали молча. Анька восстанавливалась после короткого сеанса связи со своим отцом. Стас не смел тревожить ее в такой момент. Поначалу, когда они только-только стали обживаться друг с другом, Стасу было некомфортно в такие моменты. Ему хотелось разговаривать с женой. И как бы он тщательно не скрывал этого своего неумолимого желания – ему это ну никак не удавалось свершить. Журнал не листался, музыка в плеере напрягала, а картины в голове получались мазня мазней. И вся эта мазня неумолимо переваливалась через края ауры мужчины. Со временем подобное его поведение сгладилось. Внутри все как-то само по себе успокоилось. Стас всецело принял этот момент и пережидать подобные паузы ему удавалось непринужденно. Не станешь же пузыриться всякий раз, стоит любимому человеку удалиться, скажем, для принятия ванны, к примеру. Стас стал гибким. Как бублик.
Анна же являла собой лишь только начинающего астромиуса. Но ей повезло в этом. Во-первых – гены. Ее отец был потомственным связным. В том возрасте, сколько сейчас его дочери – он уже поддерживал каналы связи аж с четырьмя звездными Системами. Подобная способность всецело передается из поколения в поколение практически нерушимо. Единственным минусом этого является то, что Анна, в виду своего пола, вынуждена этот ген в себе возбудить, а иначе он так и останется в ней в зачаточном состоянии. Родись же она мужчиной – этого бы делать не пришлось. Ген был бы активен в полную свою силу, будучи находясь еще даже в чреве матери. В таком случае, если руководствоваться теорией – любой из родителей астромиус может начать прямое общение со своим ребенком, пускай тот и еще не сформировался даже толком. Но это лишь теория. На практике же все совершенно иначе. Ведь еще не было ни единого случая живорождения. А вот случаи, когда ребенок, будучи оживленный полученной Министерством душой, подтверждал попытки своих родителей выйти с ним на контакт, находясь в чреве матери – были. А вот прямого доказательства, подтверждающие сие событие научно – отсутствовали. Посему, совершенно неминуемо угодили в раздел занимательных историй Карла Бергнома – популярнейшего в свое время писателя-фантаста.
Стас взглянул на часы и принялся считать до четырнадцати. На счете тринадцать лицо его жены, до сей поры имевшее весьма напряженный вид, расслабилось. В салоне автомобиля стало светлее – Анька улыбалась.
Припарковав машину возле открытого гаража родителей, Аня вытащила ключи из замка зажигания, смущенно улыбнулась и передала их мужу. То одобряюще закивал ей в ответ и убрал ключи в нагрудный карман на замке. Прошлый раз она забыла отдать ему их и они провалились в диванную щель, выпав из кармана ее джинс. А так как ее отец питал никому непонятную любовь к этому дивану, соответственно, проникать в недра излюбленного ложа он никому не позволил. Мама Ани лишь отмахнулась в ответ на недоумевающие взгляды детей и предложила им пройтись пешком. Тем более что пройти было всего-то три перекрестка. В тот вечер, вернувшись домой от родителей жены, Стас заперся у себя в мастерской и принялся портить полотно в очередной своей разминки. Он нарисовал тот самый диван, из щели которого торчала недовольная голова его тестя. Кроме него этой картины не видел ни один глаз.
Открыв дверь мобиля со своей стороны и высунув из нее голову, Стас расплылся в блаженной улыбки, закрыв глаза. Он как довольный мартовский кот замурлыкал от предвкушения того удовольствия, которое им (хотя, что конечно же и скорее всего ему) готовила на ранний ужин Анькина мама. Запах был настолько осязаем, что хотелось буквально кусать пропитанный им воздух. Казалось, можно было им же и наесться. Но это все лишь иллюзия. По факту же в животах обоих запели песни киты. У Стаса запел целый китовый хор. В какой-то момент ему даже неловко стало. Но заметив туже самую неловкость на лице супруги, он успокоился и принялся вновь дирижировать своими спазмами.
Стас хоть и вредничал порою, относительно наведывания к Анькиным родным, но в самом же деле он считал это делом исключительной важности, так как всякий раз его одолевало ощущение детства и некого празднества. Анна являла собой консистенцию этого празднества, ибо провела в нем всю свою сознательную жизнь. Она была подпиткой мужа.
– И да начнется пир желудка моего, – громко и весело заявил молодой художник, предоставляя жене треугольник своей левой руки. – И моего! – Добавил тот, погладив Анькин живот.
Дверь в дом была по обыкновению своему не заперта. Остановившись на пороге, молодые не спешили разуваться и снимать пальто. Атмосфера тепла и уюта этого жилища, потревоженная гостями, едва ощутимо коснулась их, словно бы обнюхав, и любезно приняла их в свои теплые объятия. Аня и Стас стояли бок о бок прижавшись друг к другу и, закрыв глаза в блаженной улыбке, вдыхали удивительные ароматы. До их уха донеслась приглушенная спокойная музыка. Все, можно было разуваться.
По звукам, доносившимся с кухни, было понятно, что родители их дожидаются именно там. Взяв Аню за руку, Стас устремился по зову своего голодного инстинкта.
Валентина, встретила своих детей (а ни кем другим она и не могла считать их, ибо молодожены были для нее единым целым уже на протяжении восьмидесяти восьми лет) в своем праздничном обмундировании: сиреневый легкий сарафан, поверх которого был накинут, уже испачканный чем-то вкусным, фартук ярко-красного цвета с огромной викторией. Голову ее украшала эгретка, выполненная из крыльев венерианской стрекозы. Украшение переливалось всеми цветами радуги, чувствуя гостей. Даже после своей смерти, крылья венерианской стрекозы имели способность реагировать на энергетическое изменение окружающей среды. Насекомое считалось бессмертным.
Почувствовав детей у себя за спиной, Валентина отодвинула от себя разделочную доску, отряхнула руки о фартук, поправила эгрет и повернулась, расставив руки в стороны, приглашая гостей в свои объятия.
– Как же бесконечно долго вы добирались, родные мои, – произнесла Валентина, возвращаясь на передовую приготовления своих изысканных блюд. – Как все прошло в Министерстве? Уверена, что все прошло, как и должно было пройти. – Не дожидаясь ответа, подытожила мама.
– Я, как бы, – слегка замявшись, начал Стас, – я как бы это, слегка заменьжевал.
– Да, он слегка заменьжевал, – задиристо ответила Анька, закидывая себе в рот горошину.
– Но вообще-то все прошло гладко! – оправдываясь, ответил Стас, незаметно толкая Аньку в бок.
Ничего не ответив на это, Валентина повернулась к рядом сидящему Георгию и, поправив ему темные очки, перелистнула страницу тысячи парсеков. Собравшись было вернуться к своим кухонным делам, Валю задержала рука мужа, которая успела ухватиться за фартук хозяйки очага.
– Чего ничего! Собравшись было безумствам поток преградив! Пространство извечно прогнувшись под гнетом смотрящих прозрачных зеркал! – на одном дыхании выпалил папа Ани. Быстрым движением сняв с себя очки и брезгливо отбросив их в сторону, он переменился в лице, завидев пред собою своих родных. Бесцветные глаза Леонида стали приобретать свой привычный фиолетовый окрас (типичный цвет глаз потомственных связных), уголки его тонких и плотно сжатых губ принялись натягивать улыбку.
– Папка! – тихо произнесла Аня, присаживаясь подле его левой руки. – Папулечка! Ты так долго там блуждал!
Завидев, что Анна сидит прямо на полу, Стас приподнялся, вытягивая из-под себя подушку и принялся подпихивать ее своей жене.
– Где это там? – с наигранным удивлением ответил Леонид, продолжая улыбаться. Он положил руку на голову своей дочери и поцеловал ее. – Здравствуй, родной мой. – Леонид обратился к мужу своей дочери, привставая и протягивая тому через столик открытую ладонь.
– Как дела в заледеневшем кубике пространства? – спросил Стас, принимая крепкое приветствие отца.
– Уф, – отмахнулся тот, усаживаясь обратно в удобное кресло. Аня была все еще под рукой. – Существует немало теорий, касаемо, как ты выразился, кубичности. Но каждая из них относительна. И относительна относительно друг друга. Эдакий лимб.
– Самое время посмотреть на него сбоку! – забористо произнес Стас, подмигивая своей жене.
– Эх! Люблю я твоего мужа, Анька, как родного! Дорогая! – он обратился к Валентине. – Я готов, моя стихия!
Аня хохотнула и присела обратно подле мужа.
Стас приобнял ее под руку и тихо произнес на ухо:
– Стихия. А я это запомню, пожалуй.
Стихия Валентиновна, тем временем, в призывающем жесте заманивала всех немедля оказаться в гостиной и занять свои места за столом. Еды за столом было не много. Но все было определенно сытно. Много было всеразличных напитков. Каждый напиток был разлит в красивые прозрачные сосуды. В самом центре стола стоял огромный кувшин, наполовину заполненный кристаллической жидкостью. Каждый кристаллик словно бы жил своей жизнью. То был мерцианит. Структура мерцианита всячески видоизменялась под воздействием на него различных факторов: в данном случае это была вода. Кристаллики ударялись друг о друга и порождали микровспышки.
– Такого я еще не видел, – изумленно произнес Стас, заворожено уставившись на красивый сосуд.
– Это все лишь предисловие, – буднично ответил Леонид, помогая своей жене занять место за столом. – Самое интересное потом начнется, когда домой приедешь и в кровать уляжешься.
Оба ребенка удивленно переглянулись.
Вечер протекал исключительно уютно и бережно. Плотно поужинав (оба родителя, кстати, к еде практически не притронулись), все семейство переместилось к камину, возле которого стояли заранее приготовленные три мягких кресла. Стас и Аня уселись в одно, обняв друг друга, Валя и ее муж сели порознь, взявшись за руки. Все четверо молча принялись смотреть на играющие языки пламени. Огонь гипнотизирует не только тело, но и разум. Каждый думал о своем. Аня думала о тех кристаллах, что мерно дрейфовали по ее маленькому желудку и уже начинали излучать слабое свечение, которое усилиться в сто крат, стоит ей сделать лишь маленький глоток воды. А она обязательно захочет напиться перед сном. Ее муж принялся рисовать в своей голове величайшее соитие стихий: огня и незримого ветра, что блуждал по его голове, принося в нее то вдохновение, то опавшую листву. Валентина едва заметно раскачивалась и напевала про себя свою любимую песню, которую, давным-давно, сочинила и исполнила на открытие заповедника Седны. Мама Анны была не только замечательной домохозяйкой и добропорядочной женщиной. В свое время она была обладательницей удивительного (даже для того времени, который считается бриллиантовый тысячелетием классической оперы) голоса. Голос ее был поистине своей неподражаемым, волшебным. Своим пением юная певица очаровывала послов с далеких Галактик, ее голос делал мысли слушателей прозрачными.
В возрасте тринадцати лет, Валентина также слышала внутри себя, по мимо своего, еще другой голос. То был голос ее единственной дочери. Говорили, что это попросту невозможно (что и по сей день является правдой, с поправкой лишь на одно в истории человечества исключение) и девочка фантазирует. Фантазировать, к слову говоря, на тот момент пришлось многим видным и нет ученым и исследователям. Появление Валентины на свет – загадка. Она просто появилась. В тот же самый момент в ее жизни и появился Леонид. Астромиус в те далекие года лишь только зарождался на свет и Леонид был истинным пионером этого дела. Самом собой разумеющееся, что юный исследователь (тогда ему только исполнилось семьдесят девять) обязался приложить максимум своих мысленных усилий для разгадки тайны появления Валентины на этой планете.
Бесконечные часы, проведенные за беседами дали свои плоды – Леонид бесконечно влюбился в, к тому моменту уже выросшую из девочки в девушку (женщины созревают гораздо быстрее мужчин во всех аспектах этого понятия), Валентину. Именно в этот момент пика их влюбленности, Леониду и удалось выяснить природу появления своей возлюбленной. С тех пор Леонид периодически надевает на себя темные очки (те самые, что и тогда) и все вокруг считают его олицетворением абсолютной невидимости. Просто потому, что всем так удобнее считать.
Молчание нарушил глава семейства:
– Я вот тут подумал, – начал отец Ани ненавязчиво, как бы промежду прочим. – 118 километров. – Леонид многозначительно замолчал, продолжая отрешенно наблюдать за игрой пламени.
– О! Кстати! – подхватила Валя, оживившись. – Это отличная тема, мой юный исследователь! – Она всегда его так называла, когда хотела подбодрить его рассуждения. Валя была гораздо старше своего мужа, хоть и выглядела моложе.
– Именно, – продолжил юный исследователь. – Я как раз-таки именно эту тему хотел с детьми обсудить. Вот смотрите, дорогие мои, облака плывут, так? Так. Наблюдаемая стая плывет с одинаковой скоростью, плоскостью вперед, острым углом – это неважно, поверьте. Скорость одна. Мы же, при наблюдении, автоматически приучили себя следовать тем законам физики, которые сами же и выдумали! Острый край – он обтекаем, он легче вонзается в встречный поток. Воздух – это тоже физика. Космические корабли нашего же флота – они огромны! И им не нужна обтекаемость. Все, что мы выдумали – рассыпается через 118 километров от поверхности нашей планеты. Вообще все, прошу заметить. В особенности это касается убеждений.
– И рекордов Ставинского, – добавила мама, воспользовавшись паузой.
– Ага! Кстати, этот негодник рекордирует теперь будучи находясь в открытом космосе.
– Каков хитрец!
– Не то слово! Ну ничего. С упреками мы его и там достанем! – подытожил Леонид и надвинул себе на глаза темные очки. Его лицо украшала самодовольная улыбка и нежный поцелуй жены.
– Пока ты завариваешь чай, произойти может все, что угодно, – произнесла Валя, гладя руку мужа и наблюдая за костром.
– Или кто угодно, – Анька тихонько хихикнула и слегка повалилась на Стаса телом.
Совершенно неожиданно для всех троих, Леонид резко покинул силы притяжения своего вместилища, попутно снимая с себя очки. Валентина не успела отреагировать на подобную неожиданность и не убрала свою ладонь с руки мужа, от чего та, словно невесомая, вспорхнула вслед за мужем, и опустилась обратно на подлокотник так же безмятежно, как и подлетела вверх.
Стас предательски дрогнул от подобной неожиданности, но пытался сохранить остатки каменной непроницаемости. Аня коротко хихикнула вновь, принимая все, как есть. Валя в замешательстве уставилась на своего мужа, взглядом требуя от того немедленных объяснений, который он давать, судя по его непроницаемому взору, и не собирался вовсе. Может быть и подумывал об этом… Хотя врятли.
Очки нарушителя всеобщего покоя съехали набекрень, придавая тому более комичный вид, нежели обычно. Поправлять их никто пока что и не собирался.
Леонид снял с себя маскировку, удивленно уставился на них и бережно поставил очки на подлокотник.
– Что ж, – наконец-то произнес хозяин дома, – давненько же я их не надевал.
Валентина в эмоциях хлопнула себя по коленям. Анька вновь хихикнула.
– Каков наглец! – произнесла атмосфера в доме, но этого никто не услышал, кроме Леонида
– Это вы мне? – удивленно произнес Леонид, ткнув себя указательным пальцем в грудь. – Впрочем, неважно… Стас! Дуй за мной! Есть у меня к твоей персоне разговорчик-с.
– Ну ка! И прям так кс? – скептично отозвался Стас, вставая с кресла, покидать которое ему не хотелось, как минимум вечность. В ожидании поддержки он посмотрел на Анну, но та отрешенно наблюдала за пламенем. Стас залюбовался отражением огня в ее больших фиолеовых глазах, но голос вновь призвал его следовать в неизвестном направлении. Вздохнув, Стас отыскал глазами спину Леонида и заспешил в ту самую сторону.
Они оказались на кухне. В сегодняшний вечер здесь был целый склад всеразличной закуски, что очень здорово обрадовало молодого гостя. Стас, хоть и был худощавого телосложения, имея рост чуть выше среднего, но это не мешало ему оставаться голодным несколько чаще среднестатистического землянина.
Усевшись за стойкой на высокий стуле с подножкой, Стас принялся крутиться вправо-влево, закидывая себе в рот всякую вкусную всячину, которой под рукой оказалось вдоволь. Леонид стоял напротив, спиной к гостю: он химичил с экзотическим напитком, решив, по всей видимости, в очередной раз удивить зятя своим умением смешивать несмешиваемое и сочетать несочетаемое.
Через скорое время возня прекратилась и Леонид повернулся к гостю, обратив на того свое щедрое внимание. Руки его были пусты (видимо, очередной эксперимент все же не удался). Он оперся ими о стойку и принялся тарабанить по ней пальцами, смотря то в непонимающие глаза Стаса, то на его, укутанную какой-то тряпицей, шею. Взгляд любого астромиуса долго стерпеть, при этом никаким образом не подав виду – было делом невозможным. Тем более, если на тебя смотрит пара глаз с несколькими веками многоуровневой телепатической практики за плечами, что называется. Впрочем, можно упомянуть то, что благодаря лишь только практическим умениям Леонида – человечество смогло отойти от привычных методах межгалактической связи. Расстояния, покоряемой Вселенной увеличивались несоизмеримо. На бесконечных научных симпозиумах кто-то даже отшучивался, мол, что Вселенная не успевает расширяться за нами (подобная шутка, кстати, стала особенно популярна после того, как расширение Вселенской материи категорически было опровергнуто). Поддерживать связь с далекими колониями становилось все труднее и труднее, а со временем и вовсе сталось делом невозможным. Человек изобрел колесо и летел на нем, сломя голову, сквозь пространство-время. Методы же всем привычной квантовой связи попросту не успевали за подобным прогрессом. Сообщения, отправляемые на другой конец Галактики – не имели возможности мгновенного достижения цели. Квант, содержащий в себе информацию, хоть и был мгновенен, но и мгновения было недостаточно. Здесь то ученые умы и выдвинули теорию «мысли». Лишь только мысль имеет возможность преодолевать бесконечные расстояния и скорость полета ее эквивалента расстоянию. По сути своей, если уж слегка углубиться в теорию, которую, кстати говоря, первым выдвинул ближайший друг и однокашник Леонида, сила мысли, в виду своей бесконечности абсолютно во всех аспектах существования – сводит на нет числовые понятия. Расстояние и время уже не являются расчетной величиной для связи с далекими мирами. Стало совершенно неважным, в какой край Галактики ты решил отправить весточку – все-равно это будет мгновенным делом.
Стас прекратил свое бессмысленное вращение, но жевать не перестал. Леонид принялся щуриться.
– Ну вот уж хватит! – не выдержал Стас, протестуя с битком набитым ртом. – Вы всякий раз пытаетесь прочесть мои мысли под любым абсолютно предлогом.!
Леонид расслабился, в отличие от гостя и сложил руки в примирительном жесте.
– Да потому что всякий раз я удивляюсь, – начал Леонид, ставя перед Стасом два высоких бокала с красиво оформленным напитком. – Может, у тебя их там нету вообще, м? Мыслишек то.
– В данный момент нету совершенно, – признался подопытный, отпивая из бокала. – В этот раз получилось отменно!
– Рецепт я подглядел далеко-о-о отсюда.
– Боюсь себе представить…
– А ты не бойся, – отмахнулся Леонид, подливая гостью коктейля, – все-равно не представишь. Ты мне расскажи лучше, что с вами случилось по возвращению из роддома?
Стас вновь отпил, поставил бокал перед собой и испытывающе уставился на Леонида.
– Вот вы, папа, вопрос задаете некорректный.
– Зато вежливый. Пурпур яркий был?
– Еще как! – оживился Стас, готовясь поделиться с будущим дедом всем тем, что с ними произошло в день появления ребенка. – Только струился он не из детской.
– Хм, в этом, конечно же, нет ничего серьезного, но то, что это необычно – факт. Объяснить в состоянии это? Хотя бы как-то? – Леонид взял пустой уже графин и отвернулся, видимо, чтобы наполнить его чем-то другим, либо тем же самым.
– Совершенно вот никак не могу объяснить, – уверенно заявил художник, едва сдерживая себя, чтобы не закинуть себе в рот очередную закуску. Желудок его уж был на грани.
– Если не можешь объяснить – значит это настоящее, – неоднозначно протянул Леонид, ставя перед гостем наполненный пурпурного цвета жидкостью графин.
Стас протянул руку к графину, обнажив тем самым свое предплечье: на внутренней стороне руки была небольшая татуировка с изображением двух восьмерок. Леонид задержал свой взгляд на руке Стаса и нежно улыбнулся. Стас, смутившись, одернул короткий рукав рубашки.
– Вы вместе уже две бесконечности, – произнес Леонид, ставя нетронутый бокал перед собой. – Далекие звезды! Как же летит время! А ведь только вчера, не буквально конечно же, я выжигал на Лунном камне точно такой же рисунок, чтобы подарить его своей Валечке… Хм, а кстати! Что-то мне не довелось заметить подобное на теле своей дочери. Подобное попросту не могло обойтись без моего внимания.
Астромиус наградил гостя пытливым взглядом. А тот, словно не слушавший его, продолжа с умилением изучать свою руку, которую уже без стеснений оголил.
– Она предпочла несколько иной способ. Подобный символ украшает ее ребро, – не отвлекаясь от созерцания, гипнотически произнес художник и осушил махом свой бокал.
– Что ж, это вполне в ее духе, – Леонид вновь напустил на себя отрешенный взгляд и принялся буравить им пустоту.
– Вы вновь с кем-то поддерживаете контакт? – поинтересовался Стас, пристально глядя на отца.
Леонид встрепенулся и его лицо сменило цвет.
– Прости, родной, – поспешил извиниться тот, – но это было действительно важно! Ты даже представить себе не можешь, как часто мы, порою, ссоримся с Валей вот из-за подобного… А как ты так сразу догадался?
– Анька точно в такой же манере перебирает пальцы рук, когда тренируется в телепатии.
Так более ничего и не ответив своему зятю, Леонид вновь принялся перебирать пальцами.
Пространство между двумя мужчинами наполнилось дружелюбной тишиной, давая возможность каждому предаться своим мыслям.
Стас наслаждался мерным шуршанием лепестков обогревателя. Редкие порывы ветра поднимали в воздух сгрудившуюся листву и кидали их навстречу автомобилю. Оранжевые и бардовые листья прилипали к покрытому изморозью кузову автомобиля. На улице уже было темно и безлюдно. Никому не хотелось покидать уютное общество своего дома. Осень – это повод наслаждаться закипающим чайником.
Художник взглянул на пассажирское сиденье и ослабил давление на педаль газа. Анька наблюдала за протекающим мимо ее окна пейзажем, подперев подбородок своим маленьким кулачком изредка вздыхая.
– Значит, мне тоже предстоит поправлять на тебе темные очки, когда тебя отправят на пенсию? – спросил Анну Стас. Одной рукой он держал руль, другую протянул к печке, вращая перед ней ладонь.
– Это случиться не раньше следующего миллениума, – безучастно произнесла Анна, глядя в окно. Затем, она сделала незаметное движение рукой, надевая на себя темные очки и повернулась к мужу, поднимая их. – Впрочем, к чему нам ожидания.
На дворе стоял 3848й год.
Объевшийся до беспамятства Стас с трудом припарковал автомобиль. Он чуть было не задел бампером парковочный ограничитель, который сам же и поставил возле въезда в гараж, так как Анна всякий раз норовила задеть створку ворот. Выйдя из автомобиля, Аня одарила своего мужа скептическим взглядом и, фыркнув, отправилась в дом. Доставать из багажника многочисленные контейнеры с едой, что мама вручила детям вдогонку, никому не хотелось. Решено было оставить транспорт на улице, чтобы не испортилось ничего. Стас, в какой-то момент хотел было тайком протащить в дом пару блюд, даже уже прикинул, каких именно, но, в последний момент подумал, что это будет, пожалуй, лишним. На завтра больше останется. От этой мысли художнику сделалось еще теплее на душе и он, вполне собой довольный, отправился вслед за женой, которая, как оказалось, стояла на пороге в дом и с самодовольной ухмылкой наблюдала за съедобными раздумьями мужа.
– Ты неисправимый поглотитель, – отметила Анна, ткнув Стаса пальцем в живот.
– Ой, прошу, без резких движений. Я того и гляди лопну.
– Тогда предлагаю завершить сей прекрасный вечер за просмотром комедии.
Аня, словно бабочка, упархала в сторону кухни и включила воду, наполняя чайник водой. От мысли о чае, Стасу сделалось вдвойне приятнее. Что ж, для чая место всегда найдется. Скинув с себя верхнюю одежду и подобрав по пути раскинувшееся на полу Анькино пальто, Стас предался объятиям мягкого дивана и, взяв в руки пульт от телевизора включил тот. Показывали прямую трансляцию приземления исследовательской экспедиции на новой планете. Внизу изображения наматывала круги бегущая строка с информацией о мире, что изображали на экране. Стас всячески пытался разглядеть слившиеся в белую полосу буквы, но разузнать, что же это был за мир, ему так и не удалось. По телевизору показывали лишь новости и передачи связанные с исследованием Космоса. А что может быть еще интереснее и полезнее этого?
На кухне явно творилось ладное: чашки гремели одна за другой, кипяток лился рекой, ароматная заварка давала о себе знать уже сиюминутно. Анька решила заварить тот самый чай.
– Ань! – крикнул Стас, направляя пульт от телевизора в сторону кухни. – Ан-145, ты завариваешь тот самый чай?
– Сам ты Ан-145! – крикнула Аня с кухни и по голосу было понятно, что ее руки заняты чем-то важным. – Тут такое твориться. – Повторила хозяйка, спустя минуту.
Стас еще раз мельком взглянул на экран телевизора, повертел пульт в руках и переключил канал. Выступал Профессор Витковский с объяснением теории возникновения параллельных Вселенных.
– Ой! – раздалось с кухни незамедлительно. – Милый, а сделай пожалуйста погромче! Я совсем забыла, что хотела Витковского с тобой посмотреть. А в записи смотреть я не люблю. Да и тем более…
Последнего предложения Стас уже не слышал, так как звуки самого родного голоса уже перекрывал мужской голос с хрипотцой.
– … в жизни всякое имеет место быть, – говорил Витковский, поправляя на себе галстук, который не имел привычки носить, но прекрасно понимал, что иногда надо бы. – На данный момент зарегистрировано более девяноста семи миллионов параллельных Вселенных. Вполне себе вероятно, что и наша с вами Вселенная является чьей-то параллелью. Моя теория возникновения всего Бытия основывается как раз именно на данном утверждении. Нет! Нет, господа, что вы. Я вовсе не берусь утверждать, что наш с вами мир – выдумка. Совсем нет. Я всего лишь на всего предполагаю. И да, вы совершенно правы, молодой человек в пиджаке, существует лишь один способ подтвердить мои догадки. Вполне вероятно, что некий изобретательный ум просто на просто выдумал наш с вами мир, запустил, так сказать, процесс новообразования. Что же далее, спросите вы? А далее мы отправляемся с вами, буквально, на встречу с нашим выдумщиком… Хех, верно, что назвать «создателем» подразумеваемый субъект – было бы делом не совсем уместным… Так вот. Встретившись с ним, выясняется, что и он, вместе со своей реальностью, являет ничто иное, как аналогичное порождение чьего-то не менее пытливого ума. Теперь вообразим, что мы решили копать далее… Для наглядности, предлагаю на всеобщее обозрение, простую совершенно схему воссоздания Вселенных. Я увидел, собственно, так и представил ее, в виде цепочки. Одно за другое, что называется… Обобщенно говоря, мы неумолимо отыщем первородный источник мысли. Да, верно говорите – сначала была мысль…

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71183815?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.