Пионерская правда
Пионерская правда
Денис Николаевич Муравлёв
Повествование этой книги сложилось из записных книжек, доставшихся автору от героя с целью опубликования, ? подано в третьем лице и подсвечивает многочисленные сценки из детства, юности и взросления героя – Дениски Биркина, его непростые взаимоотношения с матерью и отцом, его службу и работу переводчиком, а также любовные похождения в молодости. Книга вскрывает отношение героя, представителя поколения 90-х – 00-х годов, к перипетиям в нашей стране на перепутье двух веков, его оценки ошибок и предательств в высших управленческих и армейских эшелонах советского государства на последнем этапе существования социалистического строя в конце 80-х – начале 90-х годов ХХ века и презрение героя к нынешнему засилью коммерческого чванства, выражаемое им в скрытых размышлениях и открытых словах и действиях.
Роман хронологически написан в продолжение книги ««Мама, верни мой звездолёт!», или Исповедь Особиста Шмакодявки», при этом является самостоятельным литературным произведением.
Денис Муравлёв
Пионерская правда
Любезным моим родителям
Взвейтесь кострами,
синие ночи!
Мы пионеры,
дети рабочих.
Гимн пионеров СССР
Всем, всем,
Всем и каждому скажу,
Я, я, я секретов не держу,
Я, я, я не шкаф и не музей
Хранить секреты от друзей!
Большой детский хор центрального телевидения и всесоюзного радио
А мы летим орбитами,
Путями неизбитыми.
Прошит метеоритами
Простор.
Земляне
Всякое искусство автобиографично; жемчужина – это автобиография устрицы.
Федерико Феллини
* Газета «Пионерская правда» – печатный орган ЦК ВЛКСМ и ЦЕНТРАЛЬНОГО СОВЕТА ВСЕСОЮЗНОЙ ПИОНЕРСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ имени В. И. ЛЕНИНА, информировавший детскую читательскую публику о жизни в советской стране и за рубежом.
Новоселье
Я по асфальту шагаю
С тем, кого сберечь не смогу,
До остановки трамвая,
Звенящего на бегу.
Ночные снайперы
В погожее сентябрьское утро 1975 года, в субботу, из подъезда одной московской хрущёвки вышли молодая мамаша и её почти пятилетний отпрыск. Она не держала его за руку, не тащила за собой, как можно подумать в таких случаях, так как он, несмотря на утреннюю слабость, шёл за ней отважно и самостоятельно. И ей хотелось наладить бодрый контакт с сынулей, ещё не проснувшимся, но упорно сжимавшим в кулачке медный пятак, случайно доставшийся ему по родительской душевной доброте.
– Прогуляемся перед отъездом по нашему райончику? А то долго можем сюда не вернуться, – уточнила она, впрочем, не ожидая никакого ответа. Ведь что мог сказать сынок, когда решение Она уже приняла?.. Он несколько вяло спросонья только поддакнул Ей. Мать продолжила:
– Помнишь, что вчера было? Как погуляли? Вчера День рожденья был чей-то там…
Он же отказывался что-либо вспомнить и только сонно помотал головой.
– Ладно, забудь. Потом вспомнишь.
Вдруг он бойко поинтересовался:
– Куда мы шагаем?!
– Кто куда… – ответствовала Мать. – Куда ты вот лично шагаешь или идёшь, или скачешь вприпрыжку, или несёшься сломя голову, как это часто с тобой бывает, – я не в курсе. А я сама – по асфальту шагаю! – Она притихла и призадумалась. Потом выдала:
– С тем, кого сберечь не смогу… – Мать вобрала в лёгкие воздуха и резко выдохнула.
Она повела сына к Лефортовскому парку. Но, словно давая возможность себе и ему передохнуть, приостановилась на трамвайной остановке и начала произносить что-то там себе под нос, похоже, пытаясь сконцентрироваться на чём-то, только что вспомнившемся, и уже через полминуты поделилась продолжением своих словесных придумок:
– До остановки трамвая, звенящего на бегу!
Она снова призадумалась и молвила:
– Да-а, хорошая песенка получается. В будущем только петься будет.
– В каком будущем?! Как ты узнала?! – недоумевал сынок.
– В вашем там будущем, в твоём. Кто там с тобой петь будет, не знаю. Там у вас много интересных песенок будет. И безынтересных также немало.
Вдруг из-за поворота, дребезжа всем корпусом, выкатил трамвай. Красно-жёлтый. Яркий. Овальный, как кит. Железный. А давно проснувшийся мальчик, пока Мать обернулась в сторону приближавшегося трамвая, в этот момент уже соскочил с тротуара и прыгал где попало на булыжной мостовой у путей.
– Ну-ка, марш обратно! – раздался строгий материнский голос. Сын встрепенулся на Её окрик и поспешил послушно вспрыгнуть на тротуар.
– А не то – смотри мне! Одному уже так голову трамваем переехало!
– И что!? – заборзел малец.
– Да ничего! Отрезало головку-то. И покатилась она прямо на рельсы, вся кровааввая-кровааввая[1 - Булгаков М.А. Мастер и Маргарита.].
– У кого?
– Да так, ни у кого… У козла одного! А ты мне ещё нужен будешь. Кроме того, нас ещё переезд на новую квартиру сегодня ждёт. Поэтому дел – выше крыши!
Днём они уехали.
* * *
Когда они добрались на такси по адресу и поднялись на нужный этаж, Мать, сказав на его нерешительность: «Входи, входи. Я скоро вернусь. Сам давай входи! Ты должен сам сюда войти!», – зашла без него обратно в лифт и уехала вниз за вещами.
Он остался на этаже. Квартирная дверь в новый мир была открыта. Первое, о чём он боязливо подумал, оказавшись в прихожей и увидев уходящую в комнаты тускло поблёскивавшую паркетным лаком перспективу новой жилплощади, – это то, что он в гостях у чужих и что скоро придут. Он даже испугался звука открывшихся дверей лифта, донёсшегося с этажа. Но когда вернулась Мать, он успокоился и стал опасливо, но внимательно следить за Её быстрыми и возбуждёнными передвижениями по просторным квадратным метрам, не понимая почти ничего из того, что? Она говорила. Однако тональность Её голоса, как всегда властного и назидательного, была направлена скорее на строгое внесение позитивных изменений в ту часть суши на восьмом этаже этого высокого здания, где они вдруг по непонятному стечению обстоятельств оказались с Ней вдвоём. И это зарождало в нём неожиданную, но радостную догадку, что Мать имела какие-то необъяснимые права в этом совсем чужом для него и, как ему казалось, огромном доме.
– Ну, теперь посмотрим, что? у нас тут. Так, это хорошо. Это надо будет сделать по-другому. Балкон – хорошо. Паркет, та-ак: паркет нормально, перелакиру?ем. Циклёвка не потребуется, как я посмотрю. Та-ак. Стены. Потолок. Это всё никуда не годится! Это надо будет ровнять и красить. Кухня. Так, кухня, смотрим кухню. Линолеум. Поменяем! Это просто делается. Можно потом будет при случае и плитку постелить. Мойка. Так, мойдодыр. Хоть и древний, но ничего, ещё послужит. Плита! Хорошая. Газовая. – Мать чиркнула спичкой, повернула рукоятку, и из конфорки заструилось голубое пламя. – Отлично! Ну, в целом, скажу так: неплохо, неплохо. С этим можно жить. Хотя… могло быть и лучше, моглло бытть и луччше, – произнесла Она напоследок с мелодичной расстановкой, криво закусив губу и задумавшись о чём-то своём. А потом почесала лоб и тихонько пробурчала в ответ на вопрос в его глазах:
– Да просто думаю: нас тут не надули с тобой часом? – но, посмотрев на него, спросила с ясной улыбкой:
– Ну? Как тебе?!
– Это чё, наше? – он остерёгся выдать восхищение.
– Конечно! А ты как думал?!
И тогда он по-детски слащаво сам театрально расплылся в улыбке:
– Ма-ама, пра-авда?! Это пра-авда всё-о на-аше? – и восторженно заходил по новому царству, трогая шершавые бетонные стены, поднимая голову к раскритикованному Ею только что потолку, то демонстративно удивляясь одному, то восторгаясь другим. А потом прильнул к Ней, наконец позвавшей его к себе обняться на радостях.
Наступил вечер, и Мать в честь новоселья решила приготовить сыну шикарную пиццу из привезённых с собой продуктов, собственноручно замесив и раскатав тонкое тесто, положив на него кусочки ветчины, нарезанные помидоры и обильно посыпав всё золотистым сыром, натёртым Ею на тёрке. Когда Она достала своё кулинарное чудо из духовки, он ликовал вовсю?. Потом, помыв посуду, Она ушла хлопотать в комнаты. А он подтянул свои синие вельветовые шорты, надетые на серые рубчатые колготки, взобрался на широкий крашеный бетонный подоконник кухонного окна и стал под голос Юрия Антонова, доносившийся из динамика радиоточки негромким и мягким напевом: «Мы все спешим за чудесами, но нет чудесней ничего», – молча смотреть далеко-далеко: туда, где уже не было Москвы, а было только одно усыпанное звёздами вечернее небо, по которому изредка проплывали мерцающие огоньки.
Кукольный театр
Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие…
Н. В. Гоголь «Ревизор»
– Эй, вставайте! – крикнул всадник. – Пришла беда, откуда не ждали. Напал на нас из-за Чёрных Гор проклятый буржуин. Опять уже свистят пули, опять уже рвутся снаряды. Бьются с буржуинами наши отряды, и мчатся гонцы звать на помощь Красную Армию. Так сказал эти торжественные слова краснозвёздный всадник и умчался прочь. А отец Мальчиша подошёл к стене, снял винтовку, закинул сумку и надел патронташ.
Аркадий Гайдар «Военная тайна»
Он вздрогнул от пулевого ранения и страшной боли в груди. За секунду до своего падения назад в траншею, над которой, осмелев после минутного затишья, выбравшись на вал и отважно стоя наверху, вёл бой, он успел заметить пороховую вспышку в стиле Крымской войны по ту сторону линии фронта и устремившийся в воздух сизый дымок. Расширив глаза, он смог молниеносно проследить великолепный хвост кометы, скоропостижно приблизившейся к его шинели на уровне солнечного сплетения, а потом, подломившись в коленках, стал вглядываться в появившееся на сером войлоке над ремнём мокро поблёскивавшее небольшое красное пятно, упорно расползавшееся, багровея, и вдруг мгновенно закоричневевшее в мультипликационном ускорении кадров. Он прикрыл рану рукой и забылся.
Спустив ноги с края детской кроватки, со взмокшей головой, он стал прислушиваться к мужским и женским голосам в соседней комнате. Сколько там было говоривших, определить было невозможно. В конце концов любопытство к реальности взяло верх над тяжестью минувшего ночного бреда, и он, тихо крадучись, прошёл сквозь темноту детской, нащупал круглую дверную ручку, вышел в коридор и протиснулся в приоткрытую – как раз настолько, чтобы можно было без скрипа пройти боком, – дверь во взрослую комнату.
Появление мальца было замечено не сразу. Но уже через мгновение резко и глупо оборвавшейся светской беседы их лица замерли, волосатая рука нервно дрогнула и робко поползла прочь с маминого плеча, а лицо льнувшего к Ней ухажёра поменялось в цвете. Лазутчик перевёл взгляд на ещё то?лько что уверенно, с отчётливой натренированной дикцией и безапелляционно-интересно говорившее куда-то на публику красным ртом лицо Матери, но уже в следующую секунду, невольно встретив его детский, но мужественный взгляд, дрогнувшее и исказившееся от ужаса. Справившись с собой, Мать уверенно, и даже с каким-то неуместным атакующим апломбом, произнесла: «Та?к, ты? что тут делаешь?! Иди! Иди!» А он уже с невыразимым восторгом наблюдал, как материна компаньонка вдруг поползла прочь вполуприсядку лягушачьими прыжками широкой по-коровьи попы, руками хватаясь за незакреплённые, предательски проваливавшиеся и ускользавшие мягкие валики диванного уголка, задев толстой коленкой тонкую ножку журнального столика и чуть было не опрокинув стоявший с краю хрустальный бокал с закачавшимся в нём алкоголем тёмно-красного цвета, – по периметру влево, через коленки второго кавалера, с дивана на кресло и дальше – во?н: в сторону неосвещённой части пространства большой комнаты, прочь за границы видеокадра его детской памяти.
– Иди?, сказала! Сейчас вы?йду к тебе! – огрызнулась Мать и отвернулась.
Он застыл как вкопанный, несмотря на дрожь, проникавшую на кожу под пропотевшую во вре?мя безумного сна хэбэшную пижамку. Вслед за Коровой и материн мимолётный сосе?душка-дурема?р пугливо встал и, позорно шаря по обоям сузившимися до точек глазками, стараясь показывать только свой посеревший в бурую крапинку ежевичный профиль и бритый затылок, – как можно незаметней для Ревизора ретировался под предлогом «я покурить на балкон». За ним на балкончик ускакала и тяжёлая Корова. «Ушли буржуины, а вернулись теперь они не скоро».[2 - Гайдар А. Военная тайна.]
– Иди. Ну иди, ну! Нам нужно закончить взрослый разговор. Говорю, я выйду, – небрежно бросила Мать Ветерану Крымской войны, напрасно и плохо изображая, что хоть ему теперь и пора, но как будто «всё нормально»: якобы его появление никому не помеша?ло, всем ве?село, все отдыха?ют, – театрально продолжая дубль возобновления беседы с кем-то, оставшимся сидеть в двух метрах справа от Неё и слева через журнальный столик от вошедшего маленького Ветерана. Но на этого кого-то вошедший Ветеран не смотрел вообще, разве что видя того боковым зрением, но глядя только на свою Мать – в упор:
– Когда?! – топнул он голой пяткой в холодный паркет.
– Сейчас выйду, говорю. Иди к себе.
– Это не ответ. Через скокка минут?!
– Каких тебе ещё минут?! – досадливо повернулась Она к пижамному привидению. Он смотрел Ей в глаза:
– Отвечай мне! Через одну или через пять? Ну-у?!
– Через две минуты выйду, так и быть.
Он попятился, сел в полумраке детской, сказочно освещённой оранжевым ночником с изображением весёлого клоуна в колпаке с бубенчиками. Прошло, вероятно, минут пять. Потом Она вошла, вернув себе присущее Ей публичное достоинство, артистически-цинично светившееся сейчас через макияж.
Мать и сын стояли в полутьме детской с чуть приоткрытой дверью в светлую прихожую друг напротив друга. Мать холодно посмотрела сверху вниз на сына, не сводившего с Неё взгляда. И он видел, как Она была не в силах выдавить из себя ни капли теплоты, хоть иногда перепадавшей ему. Внезапно он осознал, что должен обязательно спасти Её, расколдовать Снежную Королеву и что это может сделать только о?н и только тепе?рь, сию мину?ту, ина?че – всё пропа?ло! После нескольких неудачных попыток уловить контакт с Ней, он заискивающе ухватился, как за маленькую надежду, за какую-то странную случайную искорку в Её глазах и с просящей, поддельной детской весёлостью пролепетал: «А-а, вижу-ви-ижу! Мам, не-е… Мам, ну улубнись жы, а-а?» Он подошёл к своей детской кроватке, нахлобучил треуголкой подушку на голову, надул щёки и так, изображая кухарку из детского сада, выпятив живот колесом, проговорил как можно басистей:
– Мальчик! Тебе чего-о?! Колбаски? Колбаски тут не-ет!
Она, по-клоунски передразнив его младенческий порыв зародить просвет в Её настроении, натужно и зло, и совсем несмешно растянула сжатые накрашенные губы в широкую идиотскую издевательскую гримасу, но, почувствовав, что собственная смешливость предательски накатывает и не выдерживает напора его джентльменского юмора, впопыхах отвернулась, чтобы не выдать себя. Он попробовал, заигрывая, одной рукой ухватить подол Её кремового платья, обойти Её вокруг и найти снова Её потерявшееся лицо, но Она ещё раз круто повернулась – спиной к нему!
Отполз, поняв и испугавшись, больше не говорящий Сверчок и занял свой шесток у подоконника детской, грустно глядя в заоко?нный мрак. Мать, собравшись, подошла к нему и, поймав его секундную слабость, оборвала повисшую паузу наставническим тоном Мальвины, в срочном порядке пришедшей в запертый чулан проверять и ставить отметки Буратинке[3 - Толстой А.Н. Приключения Буратино, или Золотой ключик.]:
– Сколько тебе лет, мальчик?!
– Ше-сть, – не?хотя выдавил он из себя.
– Нет, не шесть. Шесть тебе будет только осенью. Сейчас тебе пять. Или пять с половиной. Когда тебе будет шесть, ты пойдёшь в школу. Но на следующий год. Возмо?жно, будет, и возмо?жно, пойдёшь. Посмотрим! – и, предоставив его голове недолгую возможность прокалькулировать тему возраста, Она добавила:
– Я сейчас пойду к ним, а потом выйду, и мы поговорим. Жди!
Он притаился на проходе во взрослую, и когда Она скорым комендантским шагом вышла обратно, то чуть не снесла его, не ожидая, что он там, и сама испугавшись его.
– Ты хочешь знать, что будет потом?!
– Когда?! – он посмотрел к Ней наверх.
– Ну, потом, не скоро – в будущем.
– А это разве можно?
– Слушай! У нас с тобой будет пакт!
Ветеран Крымской войны недоумённо потупился. Лицо его налилось кровью от мгновенно охватившего его испуга перед Неизбежным и одновременно от неодолимого желания услышать то, что? объявят, что? бы это ни было.
– Это приговор?! – спросил он отчётливо, глядя с отвагой наверх, прямо Ей в лицо, в предчувствии Са?мого Ху?дшего, но в разуда?лой готовности к Са?мому Ху?дшему.
Мать расхохоталась в голос! Её смех чуть было не заставил его так же сорваться и так же заразно рассмеяться. Но, поняв, что смеются над ним, он приуныл… Затем снова задрал голову, собрался и решил, что не отпустит Её без ответа.
– Что такое пакт?! – лихо спросил он, скрывая изо всех сил свою внезапную растерянность.
– Ты не знаешь, что такое пакт? – плохо вуалируя свою брезгливость к его кретинизму, занервничала Она и заторопилась снова уйти. Но теперь уже о?н не отпускал Её своим цепким взглядом, ловко заняв место у Её любимой выгодной позиции в прихожей – у высокого и узкого модерно?вого зеркала в тонкой рамке, в которое она теперь не могла заглянуть перед выходом к гостям, – и стойким оловянным солдатиком неотступно не пуская Её туда, к ним, следя за Её намагниченными, испуганными, бессмысленными и мучительными шагами взад и вперёд, – словно супер-наблюдатель, следящий за мечущимся электроном в супер-позиции, находящимся одновременно в двух отсеках, – и чувствуя нутром, что если сейчас хотя бы на одно мгновение, хотя бы на полсекундочки отвести взгляд, то Она – упорхнёт.
– Пойми, я должна идти. Я должна быть там! Так надо. Так, ладно… Молотов и Риббентроп[4 - Пакт Молотова-Риббентропа – Договор о ненападении 1939 года между фашистской Германией и Советским Союзом, вероломно нарушенный Третьим Рейхом 22 июня 1941 года в ходе нападения вермахта и люфтваффе на нашу страну без объявления войны, которая продлилась как Великая Отечественная война четыре года и завершилась разгромом германской военной машины и полной, окончательной и безоговорочной капитуляцией фашистской Германии 8 мая 1945 года.]. Ты знаешь? Так, не знаешь. Хорошо, потом мы тебе расскажем – поймёшь. Ты – точно поймёшь. Смотри… Пакт, пакт… Это как договор, понимаешь? То есть, у нас с тобой будет договор. Но не просто договор – у нас с тобой будет военный договор. О ненападении. Пакт! Не входи, выйду – сама всё тебе расскажу, что? узнаю. Как твоя фамилия знаешь, Дениска?
– Да, знаю – Биркин!
– Вот! И никогда не забывай этого, потому что твоя фамилия от солдатского жетона происходит. Теперь я должна идти. Но я скоро вернусь, и мы поговорим. Иди в комнату.
– Хорошо, но дверь оставь открытой!
– Нет. Нельзя! – отсекла Она его требование.
– Тогда оставь хотя бы щёлку! Как в детскую перед сном! – начал он торговаться, уловив, что Она теперь всё-таки принимает его игру, хоть игра эта и была какая-то новая, интуитивная и пока непонятная для него.
Мать мгновенно испарилась, оставив дверь приоткрытой. Он стоял, не сходя с места, прислушиваясь к мерно зажурчавшему и явно немаловажному разговору во взрослой комнате. Вдруг дверь изнутри захлопнули. Болезненный интерес к только что слышанному и виденному натыкался на собственную трусость перед возможным повторением увиденного или перед Её отказом выложить обещанное в том случае, если попробовать нарушить объявленный Ею запрет и всё-таки войти туда.
Через некоторое, довольно продолжительное, время Она снова вышла в прихожую:
– Смотри, будет так! У нас сейчас социалистический строй. Тебе нравится социалистический строй?
Ветеран не понял вопроса по своему малолетству.
– Я имею в виду, тебе нравится, как сейчас у нас вообще? В стране. Как у нас в семье, – повторила Она свой вопрос, глядя с нескрываемой улыбкой на его тупую мину.
– Да, нравится. А что?!
– Что, правда нравится?! Ха-ха! Неужели! Ну, ладно, допустим, – ухмыльнулась Она. – Кстати, чем?
– Когда Папа приносит с работы пирожки-и с кураго?-ой.
– А, ну это да-а… Разве что?… Но это дома. А на улицах как? На улицах тебе нравится у нас?
– Да, мне очень нравится, как у нас на улицах. У нас краси-ива.
– Что? значит красиво, по-твоему? – уточнила Она, скептически скривив рот.
– Ты чё, не зна?-аишь, што? значит краси-ива? Чё спра?-ашваишь?! – недоверчиво, и даже несколько по-мальчишески презрительно к Её девчачьей глупости, протянул он.
– Не-ет, дружок, я-то знаю, что? значит красиво. Причём я о-оччень хорошо знаю, что? такое красиво, а что? такое – не?красиво, и умею это чётко различа?ть, вовремя отличая о?дно от друго?го. А также отделя?я одно от другого! Но это знаю – я?. И так понимаю – я?. А ты? как понимаешь, мальчик? Что? в твоём понимании означает красиво?
– У нас чи-исто!
– И?! Всё? – хмыкнула Мать в сторону.
– Ну, и цветы-ы там на клу-умбах, и машины езьдють разные там, грузавы?-ые там… интире-есные… и всё тако-ое…
– Не говори, как Бабушка! А легковые?
– Ну, и лихкавы?-ые, кане?-ешна. Чё спра?шваишь-то?! – Хорошо. Теперь другой вопрос. Ты сказал: «Там».
Где это там? Уточни-ка.
– Ну – там… – махнул он ладошкой в сторону закрытой входной двери.
– Не там – а вон та?м, – Она изящно направила чётко отманикюренный в ярко-красный лак указательный палец в противоположную сторону – в открытую дверь в детскую, прямо туда, где было окно, за которым царила ночная темнота.
– Это где? Там што?! – возник он любопытно.
Мать грациозно прошлась на каблуках в его полутёмную комнатку, встала у окна. Сын тупо посмотрел Ей в спину и дёрнул ручку квартирной двери:
– А вот и не?т! И та?м то?-оже! – махнул он снова на дверь и стукнул в дерматиновую обивку кулачком.
Она вышла из детской:
– Хм… Да, действительно. И там тоже. Ты, как всегда, прав, – соглашаясь и признавая за ним первенство в данном вопросе, изобразила Она смущение перед этим сложившимся первенством.
– А где больше грузовые, а где больше легковые ездят, как считаешь? – усложнила Она вопрос, хоть и не жестикулируя уже, но стараясь повлиять словом, тем самым давая и ему шанс попробовать отвечать, также не размахивая руками. Он сперва кивнул подбородком, а потом опять не сдержался и невольно качнул по-футбольному ногой в сторону двери:
– Там!
– Что «там»?
– Грузаву?шки.
– А легковые?
– Там! – махнул он снова в сторону окна.
– Так во?т: та?м вот, – показала Она с учёным видом назад через своё плечо большим пальцем в красном маникюре на окно, темневшее в полусвете детской, – там грузовые, ведь та?м – шоссе?! Если уже построили. Если не построили, то построят. Посмотрим. Вначале посмотрим, а потом увидим. Или не увидим – тоже вариант. А вот та?м, – показала Она теперь на входную дверь, – там-то как раз таки и легковые.
– Нет. Там – грузовики. У них – груз! – стукнул он повторно в дверь, вспомнив, как недавно у почты, как раз в том направлении, куда выходила квартирная дверь, – видел крытый грузовик с синей полосой и надписью «ПОЧТА». Никак не отпуская дверную ручку, он слегка толкал в обивку плечом глуповатыми детскими покачиваниями, потом поднял подбородок в сторону воображаемого шоссе за окном своей детской и презрительно процедил:
– А вот там – одни лихкаву?-ушки с мига?-алками.
– Ладно, – молвила Она, – кто и где легковушки, а кто и где грузовушки, это мы потом разберёмся. Сам разберёшься, без меня! Так. Ещё что-нибудь есть добавить? – и уже направилась в сторону большой комнаты. Потом приостановилась:
– Или тебе куда? Куда направился? В Крым рвёшься?! А может, на Ближний Восток? А, милок?!
Он нехотя отпустил ручку входной двери и пристыжённо замолчал, думая про себя: «Чё Ей на?-ада?», – однако, не желая, чтобы Она уходила к гостям, сын широко и глупо, как бравый французский кавалер перед польской панночкой, улыбался Матери, демонстрируя свою полнейшую любезность и сердечную преданность хотя бы на время наполеоновского нашествия. Но потом, вернув себе прежний, сво?й, ход мыслей, решил наперекор Ей вырваться отсюда пе?рвым – во?н из квартиры, и, не сдержавшись, рявкнул всё равно своё:
– Мне – туда!
– Ну иди, иди гуляй по Крыму своему. Я пошла. Но только знай: как вернёшься, будут санкции! – и Она уже направилась к гостям, величественно махнув белой юбкой платья, представившейся ему королевским шлейфом.
– Чё-ё? Какие ещё сакции? Секции, что ль? Спортивные? – форсировал он голосом присущее ему и, как он считал, неотъемлемое право хамить.
– Накажу – во?т что! Са?нкции![5 - Санкции– попытки Запада экономическими методами, пошлинами и запретами воздействовать в своих интересах на российскую международную и внутреннюю политику вопреки принципам свободной рыночной экономики, двулично провозглашаемым Западом основой свободного экономического развития и мирного сосуществования правительств и государств.] Причём, та?к накажу, что ма?ло не пока?жется! – помолчав строго, но с упрямо вкрадывавшейся в Её губы улыбкой, Она добавила, – а кому-то и сакции! Ли?по-! И в ма?ску запаку?ю навсегда?! – тут Она радушно улыбнулась, как ведьма, заманивая его веерообразным ярко-красным маникюром обеих рук, словно ласково приглашая к обещанным Ею только что уникальным ворожейкиным процедурам, способным, само собой, как снять, так и навести любую порчу.
– Чё-о? Совсе-ем ду-ура?! – не выдержал сынок.
– Ли?па, говорю… Ха! Отвали?, Моя Чере?шня!
Сын тоскливо посмотрел Матери в спину, на Её изящно отманикюренную кисть, задержавшуюся на секунду на золотой пружинящей, уже вжатой Ею до упора вниз дверной ручке в большую комнату, где собрались чужие, отвернулся опять к замку входной двери, услышал, – в момент задушив свою скорбную зависимость, – как Она решительно открыла дверь и ушла к ним. Тупо в своей гордости он сердито процедил холодному замку входной двери: «Дсвидэ-эния, милое создэ-эние!»
Вышел. Пошаркал тапочками по тускло освещённому коридорному линолеуму восьмого этажа. Стало муторно. Потянуло вправо, мимо лифтовых дверей – на свет, струившийся из матовой застеклённой двери лестничной клетки. Осторожно, чувствуя себя залётным воришкой, отворил красную дверцу с белой надписью «ПК», настырно, через резь в пальцах, перекрутив на отлом проволоку пломбы; внимательно обследовал внутренности пожарного шкафа, зачем-то посчитал бухты свёрнутого шланга болотно-серого цвета; безуспешно попытался свернуть ручку крана, затяжным плевком смачно плюнул в ведро, ответившее со своего пустого дна на его залётный привет только коротким жестяным эхом; констатировал, что, видимо, всё на месте, и начал медленно, шажками, робко пряча свой слух от эха любого производимого шума, – подниматься по широкой бетонной лестнице. И так печально плёлся, нудно, натужно размышляя: «И ка?к с Ней говорить?..» Стал истуканом у сплошного окна, открывавшего с общей лестницы просторный вид на ночную Москву, и долго-долго смотрел вдаль: на гигантский вертикальный параллелепипед из бетона, металла и стекла, окаймлённый по своим граням ночной праздничной иллюминацией. Постояв в раздумьях, вернулся на этаж.
Входная дверь в квартиру по-прежнему оставалась растворена настежь. Повезло! Не касаясь двери, вихрем ворвался в прихожую и сходу направился к ним: Мать там! Но тут за спиной послышался глухой деревянный хлопок. Обернулся: дверь в коридор закрыта! Как в страшном, когда-то уже виденном сне, дёрнул ручку, нервно покрутил замок, толкнул дверное полотно – облом, дверь не поддавалась. Повторил попытку – опять нет!
– Ну чё?! Будешь ещё Мать одну оставлять?! – послышалось из-за двери, как со дна глубокого колодца, но как-то уж очень подозрительно близко.
– Открой! Выпусти! – заистери?л он, поняв, что Она упёрлась в дверь с внешней стороны. Сделав ещё одну попытку толкнуть, он стал уже всем своим маленьким корпусом давить дверное полотно наружу, в ярости сам выворачиваясь наизнанку, с глазами навыкате и урча как мотор.
– Где был?! Отвечай вначале! – донеслось снаружи.
– Нигде! Откррой! – надрывался он.
– В Крыму? Или ещё дальше: на Ближнем Востоке? Или, может, на Да?льнем?
Вдруг дверь открылась сама по себе, отъехав вперёд как по волшебству: Она стояла в коридоре спиной к нему в своём белом платье и красных туфлях на высоких каблуках. В Её руках волшебным образом мелькнуло нечто металлическое и сразу исчезло.
– Каком ещё крэму?!? – он удивлённо утёрся.
Она не обернулась и продолжала вещать спиной к нему:
– Не крему?, а Кры-му?! Полуостров такой русский – Крым. Как раз в том направлении, куда ходил. На Украине сейчас находится. Пока что. Но мы это поправим со временем.[6 - Март 2014 года – воссоединение Крымского полуострова как исконной российской территории с Россией путём проведения всенародного референдума в Крыму и создания необходимого конституционного поля в России и в Автономной республике Крым, вопреки попыткам Украины и Запада противостоять такому воссоединению военными методами.] А вот ко?фэ с крэ?мом бу?дэшь пить в Крэмле?! Я это и Отцу твому? давно уже сказа?ла – такому же ха?му, как и ты?. – Она спортивно и театрально развернулась на остром каблуке своей красной туфельки в его сторону, чуть присела, и, прищурив один глаз, наставила на него в упор сверху вниз его детский калейдоскоп:
– Вы арестованы за нарушение скоростного режима!
– Отдай! Это моя Подзорная Труба! – тявкнул он.
– Люди-то е?сть при социализме? – произнесла Она, как заправский астролог, неуловимую для него двусмысленность, смерив его через калейдоскоп с головы до ног и обратно, показу?шно настраивая своим красным маникюром резкость его «Подзорной Трубы», сулившей Русскому Генералу от инфанте?рии при обычных, более счастливых, условиях пребывания в детстве одну лишь хаотичную смену невпопад бессмысленных стеклянно-пёстрых мозаичных орнаментов. Он уловил тему, увидев на себе наведённое жерло Судьбины, но, не показывая своего напряжённого состояния, подошёл поближе и решил угодить Ей в Её игре:
– Ну-у… и люди интиресные такие ходють по улицам.
– Не ходють, а хо-дят! – поправила Мать.
– Ну, хо-одя-а-ат, – лениво отмахнулся он.
– Не «ну», а лю?ди хо?дят! Куда и откуда, а также когда и во сколько – э?то мы ещё посмо?трим, – Она подозрительно сузила глаза на Генерала от инфантерии.
– Ну, лю-юди хо-одят. – он как-то скис от ночного информационного перегруза.
– Опять «ну». Ладно, потом об этом.
– О чём?!
– О том, как ты? говоришь, о том, как Бабушка Ната?ша твоя говорит, и о том, как на?до говорить! Продолжим?
– Ну, – пробурчал он.
– Опять «ну»! – помолчав, спрятав калейдоскоп за спину, словно вспоминая, о чём был разговор, и уловил ли сын нить разговора, Она продолжила:
– Ага! Значит, люди тебе нра?вятся, говоришь? Мм-г… – Мать прошла мимо него в квартиру и остановилась у двери в большую комнату, переваривая сказанное и услышанное от него в ответ.
– Да! Нравятся! – задиристо стоял он на своём.
– А кто бо?льше нравится: женщины или мужчины? – спросила Она тогда, повернувшись к нему с провокаторской улыбкой.
– Мне все? нравятся! Космонавты и пожарники. И дети мне то?же нравятся! Пионеры!
– Не пожарники, а пожарные! Пожарники – это жуки такие, – поправила Она. – Пионеры ему нравятся, смотри-ка… Значит при социализме хорошо жить, считаешь?
– Да! – он даже воспрял духом в своей уверенности.
– Ладно, хорошо так хорошо. Хотя кому хорошо, а кому и не очень. Но потом придёт другой строй. Это не капиталистический, но что-то вроде. Как бы нечто между капиталистическим строем и социалистическим. Серединка на половинку.
– Откуда знаешь?! – округлил он глазёнки.
– Так сказали. Потом поймёшь. А сейчас – слушай!
– Что будет со мной? – встрял он.
– А ты эгоист, – улыбнулась Она. – Ладно, так и быть, узнаю и это.
Она собралась было идти к ним, но сын, уже бодрствующий в ночи?, учуявший свалившуюся на него свободу, убеждённый в своём праве на теперешний личный диалог с Матерью, в котором он тем более проявлял себя вроде бы достойно, – не пускал Её. Она вынуждена была замереть на пороге взрослой, чтобы не дать ему войти самому?, и начала в игриво-извиняющемся, издевательски ищущем подмоги тоне заговорщически перебрасываться с оставшимися там гостями, стоя спиной к сыну, впе?рившемуся сзади и снизу вверх глазами в Её стройную оси?нковую фигуру в кремовом платье, за юбку которого он держался. И театрально жаловалась, и ныла, и умоляла о том, что «слы?шите! он не спи-ит и мешает войти-и, и хочет войти са-ам». Потом всё-таки, несмотря на все его усилия Ей помешать, подло проникла в дверь и, напоследок плотно и оскорбительно далеко отодвинув его икрой правой ноги ему по животу, ушла, так и не дав ему прорваться вслед за собой и выяснить сразу все вопросы напрямую с официальным источником информации и нынешних бедовых переживаний. Да ещё туго задвинула дверь перед ним, как он ни пытался, вцепившись обеими руками в дверную ручку и тщетно скользя тапочками по паркету, толкать эту дверь от себя. Послышался щелчок на уровне его головы. Он похолодел от ужаса! Отскочил на полшага назад. Но через секунду решился и, мужественно дёрнув ручку вниз, надавил на дверь. Дверь оказалась заперта изнутри, что, с одной стороны, лишило его последней надежды попасть теперь во взрослую, к ним, но и успокоило в том, что недавно раздавшийся щелчок всё-таки не был звуком затвора нацеленного на него изнутри пистолета, как промелькнуло у него в голове сперва.
Через какое-то время, он не знал какое, дверь щёлкнула снова. Мать вышла и с ажиотажем, олицетворявшим явную попытку пробудить в нём такую же щепетильную экзальтацию к Предстоящему, стала с напускной учёностью вещать:
– Так, слушай внимательно! Ты не будешь бога?т, но будешь состоятелен. У тебя уже к тому моменту будет машина и работа. Хорошая машина. Так: честным или нечестным путём будет она получена, не сказали, но машина бу?дет. Не самая дорогая, правда, но достойная.
Он заворожённо внимал.
– Да. И ещё. Слушай! У тебя будет много женщин. Та?м это будет мо?жно. Сейчас это нельзя. Но при но?вом общественном строе это будет мо?жно.
– Но заче?м?!
– Ка?к, ты не хо?чешь?! – Она на секунду заколебалась. – Представляешь, сможешь менять их, сколько захочешь, одну за другой, или спать сразу с двумя?.
– Заче-ем? – никак не догонял он Её радужных посу?лов.
– А вот затем! Затем, что это прия?тно! Понима?ешь?!
Прия?тно! – и Она долго посмотрела на него сверху вниз с заискивающей и одновременно язвительной, но по-прежнему ловящей контакт понимания в его детском недоразвитом сознании улыбочкой.
– А зачем? Я жиню?сь хоть?! – искренне понадеялся он.
– Так. Э?то тебя интересует. Хорошо. Потом ты же?нишься. На одной из них. У тебя будет всё! И люба?я за тебя пойдёт, какую захо?чешь. У тебя будет много де?нег и хорошая до?лжность. А в том случае, если строй сменится обратно на социалисти?ческий… тогда?-а… у тебя будет вообще? така?-а-я до?-о-олжность! – тут Она с невыразимым ужасом на лице провела лукавым с искоркой взглядом вверх по косой, к высокому потолку, тонко присвистнув и важно подняв при этом вертикально вверх хорошо отманикюренный красным лаком указательный палец слоновой кости, затем осторожно спрятала указательный маникюр в кулак и уже преспокойненько, в тоне любящей Мамы, нараспев добавила:
– И тогда?-а, но то-олько тогда?-а, запо?мни, ты смо?-ожешь жени?ться. Ты сможешь выбирать себе любу?ю – любую, какую твоя душа? только пожелает!
– Ка?к это, выбира?ть? – заинтересовался он, сам отвернувшись в сторону, смущённый начатой Ею темой.
Мать со словами «Жди ту?т!» ушла в комнату гостей.
Он поначалу стал прислушиваться к обрывкам их беседы, мерно зажурчавшей за дверью взрослой комнаты. Но через минуту всё стихло. И как он ни напрягал слух, тужась представить себе, что? же всё-таки там может происходить, всё равно больше ничего не мог услышать в ожидании Её возвращения и опять тоскливо, как бродяга, посмотрел вправо – на замо?к квартирной двери. Так задумчиво стоя в коридоре, он вовсе забыл про время.
Вдруг до него донёсся возвысившийся строгий мужской голос, адресованный непонятно кому с вопросом:
– Что он там делает?!
– Я не знаю… Ждёт чего-то… – громко, но спокойно и даже как-то равнодушно-насмешливо отвечала голосу Мать.
– Он что-то хо-очет?! – снова послышался громкий вопрос, задевший его слух своей нарочитой важностью.
– Да чёрт его знает, чего он хочет… – прозвучало опять в ответ голосом Матери, словно говорившей не о своём сыне, а о каком-то потеряшке-замарашке в дворняжьей шкурке.
– Ну так пойди и спроси? у него, чего он хочет! – «весомо-грубо-зримо» дошло до него из глубин, «как в наши дни дошёл водопровод»[7 - Маяковский В.В. Во весь голос.], новое резкое развитие ситуации, что? заставило Замарашку вздрогнуть в предчувствии ареста.
– Да ладно… Пусть себе… Оставь его. Чокнутый какой-то… – абсолютно индифферентно уже было подытожила Мать. Потеряшка теперь окончательно проникся мыслью, что он точно – бездомная собачонка.
– Нет, ты вы?йди к нему и задай ему вопро?с, чего он хо?чет! – мужской голос явно любил руководить и руководил.
Когда Она наконец вышла к нему, он, насквозь зомбированный услышанным, смотрел на Неё изумлённо, как на шикарную большую дорогую куклу из Центрального театра кукол имени Образцова на Садовом кольце, ведо?мую в данном случае не верёвочками сверху или рычажками снизу, но являвшимся одновременно и тем и другим этим низким мужским закулисным голосом какого-то таинственного Карабаса Барабаса[8 - Толстой А.Н. Приключения Буратино, или Золотой ключик.], засевшего себе та?м, куда Замарашка только что отважно рвался; а теперь вот стоял, испуганно замерев, не в состоянии пошевелить ни руками, ни ногами, с тревожным любопытством ожидая новых команд требовательного голоса Фатума.
– Так. Ты вы?-ышла к нему?! – раздавались раскаты.
– Да, я ту?т! – как рядовой в строю, очередь которого быть перечисленным по ранжиру теперь подошла, отрапортовала рядом Кукла.
– А он с тобо?й находится? Где? он?!
– Да. Мы рядом. Он ту?т! – отчиталась честно Кукла о вновь прибывшем, хоть и прибыла? в данном случае Она сама?, свои?ми нога?ми, женственно цокая по лакированному паркету каблуками своих красных туфелек.
– Но где? вы?! Я вас не ви?жу! Вы в коридо?ре?! – напустил пущего гипноза Карабас из-за своих Кулис.
– Да! Мы здесь! В прихожей. Вдвоём.
– Задай ему вопрос!
– Так, что? я должна у него спросить? – нарочито взволнованно и послушно, преисполненная решимости выполнить любую команду, в том числе и команду спросить, требующую, однако, в настоящий момент уточнения у непосредственного командира способа и инструментария выполнения, произнесла Кукла механическим голосом, тактично подавшись своим марионеточным корпусом в сторону Таинственной Комнаты, дверь в которую оставалась немного приоткрытой в целях обеспечения коммуникации с начальством.
– Спроси его, чего он хочет! Поняла? – прозвучал из глубины взрослой вопрос с заложенным в нём требованием немедленно сообщить о готовности к выполнению.
– Да, поняла! Я должна спросить его, чего он хочет! – показала Кукла полне?йшее уразумение сложившейся ситуации и тактики момента, а также стопроцентное согласие с теперешним руководством, вглядываясь с трепетной надеждой, но как-то по-строевому тупо, в ту сторону, откуда из-за приоткрытой двери доносился бас.
– Вопрос должен звучать так: «Что ты хочешь?» Повтори! – сохранял за собой инициативу Карабас.
– Что? ты хочешь?! – воскликнула Честная Кукла в безотчётной экзальтации, слегка оторвав каблучки от паркета и, по-лебяжьи вытянув шею, тупо упёрлась деревянным взглядом в деревянную дверь взрослой комнаты, явно уверенная в том, что такая фундамента?льная и та?к вы?спренне произнесённая на этой импровизированной сцене реплика из вновь полученной Ею роли непременно сулит Ей достойный ангажемент.
– Не я? хочу, а о?н хочет! Он хочет! Дошло??! – брезгливо-разочарованно выдохнул Карабас – он же сценарист и он же режиссёр постановки, призванной вызвать фурор в театральном мире. Тем самым Карабас откровенно показывал, кто? тут из всех самый у?мный, а кто дура?к, и что если так пойдёт и да?льше, то репетиция спектакля будет прова?лена, а роль могут и отобрать.
– Да, теперь, думаю, что поняла, – с артистичной вежливостью приложив подушечку среднего пальца с красным ногтем к виску, а сам палец выгнув дугой, изобразила Марионетка наигранную секундную неуверенность, а также нечаянно оброненное и вдруг заново обретённое Ею постижение смысла задумки сценариста и режиссёра при неизменной, по-бабьи глупой преданности и стремлении угодить своим постижением, своей умной предупредительностью сценаристу и режиссёру постановки, и, торжественно воображая себя в глубине души Принцессой Турандот, неожиданно громко и пафосно растянула долгожданное, та?к ну?жное восклицание не своим драматическим сопрано:
– Чего-о-о он хо-о-очет?!! – и вновь мягко, словно пёрышко, опустилась на каблуки, захлопав крыльями.
– Я не зна?-а-аю, чего он хо?-о-очет! Ты меня?-а об этом спра-ашиваешь?! – безвозвратно усугубил сокрытый от людских глаз басовитый Карабас вопрос понимания как краеугольный вопрос философии.
– Не-ет. Я у него?-о спра?-ашиваю: Чего о?-он хо-очет?! А он не отвеча?-ает! – начала капризничать, чуть ли не теряя терпение, Примадонна.
– Он этого не знает. Он должен задать вопрос о то?м, чего он хочет, ему?! Тогда он будет это зна?ть, если получит от него ответ, и сможет ответить тебе. Поняла?!
– Да. Теперь, думаю, что поняла, – немного успокоилась Принцесса.
– Теперь скажи: «Задай вопрос, чего он хочет».
– За-дай воп-рос, че-го он хо-чет! – с тупой механистичной расстановкой по слогам, но достаточно быстро, словно на автомате, протараторила в ответ Марионетка.
– Но не мне?, а ему?! Надо сделать та?к, чтобы было поня?тно. Чтобы он понял. Он!
– Задай ему? вопрос: Чего о?н хочет?! – скорректировалась Кукла, вновь ухватив утраченный смысл и дух реплики, входя во вкус темы, но поворачивая голову вправо и вниз к Буратинке по-прежнему туповато и угловато.
– Чего? он хочет?! – бо?рзо пискнул Ветеран Крымской войны, экзаменуемый сразу по двум предметам: формальной логике и риторике.
Кукла вдруг замолчала, и, казалось, навсегда, безвозвратно выпав из интерактивной логической цепочки всего пять минут назад так весело начавшейся межкультурной и межвозрастной коммуникации.
– Ты? зна?-аешь, чего? о-он хо?-очет?! – прогремел из Комнаты уточняющий вопрос, совершенно дезориентировавший Турандот.
– Да кто?, наконец?! – окончательно вышла Примадонна по кличке Турандот из терпения, то?пнула своей красной подламывающейся туфелькой в паркет, чуть ли не теряя при этом равновесие вместе с остатками сознания, и немного потопталась на месте.
– Вот у него и спроси?, кого он имеет в виду?. Меня??! – по-прежнему уверенно, с толком и с расстановкой, но без излишнего чувства[9 - Грибоедов А.С. Горе от ума.], въедливо манипулировал Карабас.
– Тебе кого?, его?? Ты хочешь узнать, чего о?н хочет? – спросила Кукла сверху вниз, не скрывая своего сомнения в смелости Потеряшки тепе?рь, когда тот услышал, как звучит Смертельная Опасность.
– Да, мне его?! Я хочу знать, чего о?н хочет! – возник снова отважный пискля, уверенный в непреложности и чистоте своих помыслов.
– Вот тогда и спроси у него! Как должен звучать вопрос? – подбодрила Турандот Потеряшку и мягко коснулась его пижамного плеча ладонью.
Но малец, введённый в заблуждение отсутствием перед глазами какого бы то ни было живого образа, который бы сопровождал и иллюстрировал доносившиеся до его детских ушей магические громовые раскаты, уже не зная, в каком направлении, кому? и про что? пищать, – подавленно ушёл в себя. Потом он с глубокомысленным трудом всё-таки сформулировал своё вопросительное предложение, потянувши Куклу за? руку вниз и советуясь с Ней шёпотом:
– Чего ты хочешь? Так?
Турандот одобрительно кивнула, наклонившись к Потеряшке, принимая в этот момент его? сторону, подбадривая его и показывая всем своим видом и жестикуляцией, что Она сейчас с ним, за него. Тем не менее, Она мягко уточнила:
– Только не я? чего хочу, а ему? ты должен задать этот вопрос. По?нял? – и этим полностью снимая с себя возможные подозрения в чём-либо. – Ну! Давай!
– Чего ты хо?чешь?! – привстав на цыпочки, вытянув голову на тонкой шее вверх и в направлении приоткрытой двери в Таинственную Комнату и представляя себя прожорливым волком из сказки про мальчика-с-пальчик[10 - Братья Гримм. Мальчик-с-пальчик.], выпалил детским «басом» пискля.
– Кто-о?! Я-а-а?! – раздался в ответ ужасный громогласный Карабас Барабас, явно грозивший вот-вот появиться из своего Звериного Логова, и тогда от наглядных иллюстраций всего ужаса происходящего уже точно будет не отвертеться. Но, не желая так просто капитулировать, пискля проора?л, чуть не надорвав свою маленькую глоточку:
– Да?-а! Ты?-ы-ы! – сам безвозвратно подпадая под колдовство де?йства.
– Ты?-ы?! Ты-ы хо-очешь зна-а-ать, чего?-о я хочу?-у-у?! – неумолимо гремел и грохотал Карабас оттуда.
– Да! Я хочу зна?ть, чего ты хо?-очешь! – не испугавшись, упрямо настаивал пискля, сумевший снова сказочным образом по восходящей эволюционной кривой всего за минуту их вербального противостояния превратиться обратно из бездомной Каштанки[11 - Чехов А.П. Каштанка.] в смелого Мальчиша-Кибальчиша[12 - Гайдар А. Военная тайна.].
– Тогда зайди-и и спроси-и! – вызывал Карабас Барабас новоявленного Мальчиша-Кибальчиша на решающий бой.
– А вот и зайду?! – пронзительно принял вызов Мальчиш, надеясь, что враг осознал-таки всю неминуемую опасность своего положения. И только он было взялся за ручку незахлопнутой двери в большую комнату, рьяно топнув тапком аки турнирный конь с отчаянным воплем «Я зайду!», как вдруг густой голос Карабаса изнутри Закулисья остановил его:
– Нет! Подожди! – что? заставило Мальчиша благородно и даже несколько смущённо призадуматься, что надо бы теперь, чтобы всё было по-честному, дать врагу время хорошенько подготовиться к бо?-ою и что, вероятно, там, в темноте, у робко прячущегося за освещённым рингом соперника в предстоящем рыцарском турнире, – заслуженным Призом за победу в котором обязательно будет Большая Праздничная Кукла, – возникли какие-то временные пробле-емы… Может быть, у этого, второго, претендента на Приз, к приме-еру… ну… забра?-ало, допустим, заржаве-ело, и он не в состоянии его опусти-ить или там… Собственно, ни Ветеран, ни Буратинка, ни Бродяга, ни Мальчиш в одном-единственном лице ка?спер-минимозга[13 - «Каспер – доброе маленькое привидение», мультфильм-сказка. Режиссёры А. Гимено, Мария М. Дайл.] Пижамного Привидения, даже не знали, о чём теперь думать, – ни вообще, ни конкретно в таких ситуациях, – и стояли себе в нахлынувших глубоких сомнениях, неловко поёживаясь, в компании с этой дурацкой большой нарядной, да к тому же сильно накрашенной и надушенной Механической Куклой рядом, как-то ласково и глупо улыбавшейся им сверху, словно Мама. А са?м Ка?спер уже плыл от Неё далеко-далеко, в неведомые страны, стоя на капитанском мостике у красного железного штурвала морского катера с плоским треугольным носом, претендовавшим на то, чтобы резать все волны этого бушующего океана жизни. Катера? были маленькой недвижной флотилией стационарно закреплены на прогулочной территории детсада «Солнышко», вульгарно ярко выкрашены в химо?зный синий и жёлтый и являлись пределом мечтаний и снов послеобеденного тихого часа и феерическим финишем оголтелого командного забега наперегонки после детсадовского полдника без бабушкиных вкусных сырников, а с обры?длой казёной запеканкой. Ребята, стремившиеся в их вечной дебильной манере играть в такие минуты в Царя Горы и занять место у крутящегося красного рулевого колеса, не принимали во внимание тот непреложный фа?кт, что в какую сторону и сколько оборотов этой попавшейся в их детские ручки, вращающейся вхолостую, глупой в своей округлости штурвалиной ни крути?, а также в какой цвет её ни перекра?шивай, от этого сама? дощатая платформа катера, – всякий раз с безмолвным равнодушием встречая на своём постоянном причале у детской площадки перед корпусом старшей группы их орущую ватагу, каждый в которой боролся за лидерство у крашеного руля, – так никогда никуда и не плыла?, ведь она была на?мертво зафиксирована на железных свайках, врытых в детсадовскую землю на глубину их маленького росточка.
Кукла Турандот дотронулась до его плеча. Каспер вздрогнул от прикосновения Её руки.
– Нет! Я захожу! – обрёл Каспер заброшенный статус своего мальчишества-кибальчишества и вспомнил вдруг реплику из забытой им роли. Но потом он снова засомневался, и ему?, уже? не зна?вшему, сколько прошло минут, пока он мечтал про свой детсадик, показалось в этот момент, что роль эта – не его?, что он – чужо?й и что ме?сто его – не зде?сь, хоть и сознавал, что теперь это уже дело че?сти, что он ввяза?лся в предначертанный спектакль и назад хода теперь не бу?дет.
И именно в момент его секундного колебания из взрослой комнаты, как ни в чём не бывало, послышался уже нормальный человеческий голос – тот же, кара-бара-басов, но адекватный и предполагавший, или хотя бы не исключавший своей неожиданно ровной интонацией, что разум всё-таки есть на этом свете:
– Ладно. Заходи! – донеслось негромко и по-мужски сдержанно из внезапно расколдованного Закулисья после краткого прокашливания.
Но Мальчиш, не будучи готов к неожиданно возникшему изменению тональности и тембра театрального мира волшебных звуков, в который он успел с головой погрузиться, замер, чутко вслушиваясь в возникшую тишину. А Принцесса вновь должна была слегка подтолкнуть его, на мгновение мысленно потерявшего нить происходящего, выпавшего из роли и уже не знавшего, как себя дальше вести с этим непредсказуемым Карабасом, ещё совсем недавно вызывавшим его на турнирную схватку за Прекрасную Даму, а теперь, словно какой-то арабский шейх, вальяжно приглашавшим Малыша-Каспера к себе на ковёр.
С опаской войдя, Мальчиш с первых шагов опознал молчавший теперь и одними глазами следивший внимательно за передвижениями вошедшего голосовой источник своих страхов по строгому чёрному костюму, по аккуратно выбритому мужественному каменному лицу и такой же недвижи?мой позиции в замершем выжидательном положении сидя, изначально занятой владельцем чёрного костюма на диванном уголке несколько сепаратно от остальных фигур, уже пропавших куда-то, да и не интересовавших его больше – Жопа?стой Коровы и дурема?ра-обнима?шкина. Руки Арабский Шейх в чёрном костюме держал в замок, уперев локти в колени. И Мальчиш, хоть и пожалел о том, что это не Отец, даже испытал гордость за себя, вызванную подспудным уважением к представшему его взору врагу, который тем временем просто оставался на занимаемом им месте, в противоположность трусам, при появлении Мальчиша сразу сбежавшим, поджав хвосты, нервно курить на балкон. Тот факт, что перед ним сейчас оказался, как почувствовал Мальчиш-Кибальчиш, Главный в этой компании классовых врагов Буржуин, и то, что этот Главный Буржуин не был рядом с Матерью в тот момент, когда Ветеран Крымской войны прокрался к ним без скрипа, неожиданно для себя уличив их компашку в ночных бдениях, – вселило в него не только почтение к умной силе, которую он находил в данном типе, но и готовность попробовать поговорить с типом в чёрном костюме более доверительно и всё-таки по-мужски.
Но тот встретил его брошенным не глядя резким пренебрежительным тоном:
– Тебе чего? – подался чуть вперёд, расцепил пальцы и кратко развёл ладони.
В новой ситуации Кибальчиш опешил.
– Ну?! Я жду, – терпеливо настаивал Чёрный Костюм.
– Чего ты хо?чешь?! – выпалил строго Мальчиш, так как позади него в этот момент точно была Москва![14 - Лермонтов М.Ю. Бородино.] Тут у него всё оборвалось внутри от собственной отваги, но он упорно продолжал смотреть Чёрному Костюму прямо в глаза.
– Я просто сижу здесь, посиживаю себе, никого не трогаю. Что спрашиваешь? – с каким-то индифферентным достоинством ответил Чёрный Костюм.
– Нет! Я? тебе не ве?рю! – пронзительно надрывался Мальчиш, словно заводя мотор, ощущая себя целым танком «Т-34», обнаружившим для себя цель пушечной стрельбы и намеревавшимся подъехать на гусеницах поближе к этой заветной цели.
– Ну и не верь себе, мне-то что! Са?м-то что? пришёл? Что? хо?чешь-то? – продолжил безразличный Шейх.
Мальчиш молчал, и его «Т-34» заглушил мотор, поскольку в эту минуту Каспер действительно забыл и не просто забыл, что? он тут забыл, а даже забыл, забыва?л ли он тут вообще? что-либо когда-либо или не?т. И бо?лее того: он совершенно позабыл в эту минуту даже спроси?ть себя о то?м, не забы?л ли он тут что-либо в большой взрослой комнате. И от этого складывалась ситуация, в которой хотеть что-либо было неактуально.
– Или, может, потеря?л там что-нибудь? – не отставал Тип.
– Где та?м? – заинтересовался Мальчиш частностями.
– Откуда мне знать, где?. Я?, что ль, потерял? Может, та?м, а может, зде?сь, – увернулся Чёрный Костюм, сразу вязко уводя за собой в болото непознанного.
– А я что? потерял? – не унимался Кибальчиш-Потеряшка, надеясь этой зацепочкой всё-таки выведать, о чём вообще идёт речь, так как было бы всё-таки особенно обидно, если потерявшийся предмет относился бы к чему-то ценному из его сокровищницы детских игрушек.
– Я не знаю, что ты конкретно потерял, если ты вообще что-нибудь терял. Кстати, а ты теря?л что-нибудь? – вдруг заинтересовался, словно очнувшийся от долгого сна, чахнувший досе?ле в забытьи над златом Кащей Бессмертный[15 - Пушкин А.С. Руслан и Людмила.], он же сам Главный Буржуин, и строго посмотрел на Мальчиша?.
– А что, нашли??! – руки в бо?ки, потянул было за ниточку Мальчиш-Кибальчиш.
– Что? нашли?! – тут же ушёл Чёрный Костюм от темы, словно тема и не затрагивалась.
Воцарилось неловкое молчание.
– Ладно, – примирительно прервал паузу Чёрный Костюм, – с каким вопросом пришёл-то?
Мальчиш задумался. И как-то надолго, если не насовсем.
– Тебя интересовало же там что-то… Или уже не интересует? – уже явно показывал Чёрный Костюм, он же – Кащей Бессмертный, свою искреннюю готовность идти на компромисс, хоть и явно конъюнктурно обусловленный. И Главный он или не Главный, и Буржуин он или не Буржуин, Мальчиш – вновь обретя своё изначальное рыцарское достоинство – уже начал подвергать серьёзным сомнениям.
Напоследок бросив Мальчишу-Кибальчишу:
– Ну ладно, поду?май покамест, может, вспомнишь, – ЧК вдруг куда-то испарился.
Мальчиш, застыв в этом судорожном поиске безвозвратно утраченной последовательности полночного разговора, в безуспешной, путаной обратной отмотке собственных аудио- и видеозаписей в голове, уже даже не замечал, как взрослые визитёры Мамы теперь преспокойненько разбрелись и шлялись себе туда-сюда по квартире, о чём-то свободно, в голос, переговариваясь, – то из комнаты в комнату, то на кухню, где они то спонтанно собирались в могучую кучку[16 - «Могучая кучка» – содружество русских композиторов 3-й четверти XIX века.] и и?здали в голос хохотали, то, подозрительно замолкая, возвращались поодиночке, всё подсмеиваясь в его адрес над чем-то… До его детских ушек всё время долетал взрослый гогот то вновь осмелевшего дядьки-обнима?шкина, то жопастой и грудастой тётьки, называвшей себя дядькам то Любой, а то вдруг целой Любовью, не перестававших «то вместе, то поврозь, а то попеременно» гнусно улыбаться ему свысока. На его строгий вопрос: «Над чем вы там всё смеётесь?!» – они подло включали интригу: «Да так… над анекдотом одним…». И когда он, застав их сборище в кухне, грозно и громко потребовал выложить ему этот развеселивший всех, кроме него, анекдот, – предварительно получив от кого-то, на минуточку оторвавшегося от их компашки и непредвиденно завалившегося к нему в детскую, объяснение того?, что? вообще есть «анекдот», – то вынужден был, уже не помня, в какой комнате сам находится, тоскливо и безропотно ловить покрасневшими от стыда ушами претендовавшее на неназойливое, звучавшее всякий раз в форме искреннего дружеского напутствия пожелание «вспомнить», и что мнимый, но так пока никем не озвученный анекдот – это якобы как раз он сам и есть. При этом они упорно называли его каким-то неведомым Лариосиком[17 - Булгаков М.А. Белая гвардия.] и всё время повторяли: «Закрой рот!» О чём или что? вспомнить, а также о чём анекдот, он так и не догонял, но уже был почти уверен, раз все повторяли ему одно и то же, что что-то всё-таки потерял: не зря же он стоит здесь, у себя в детской, и пытается вспомнить неизвестно что? и даже роется то тут, то там. И наконец, ему по?д ноги, как собаке кость, была вальяжно-пьяно брошена этими взрослыми дураками реплика:
– Ладно, иди пока к себе и подумай! Может, вспомнишь. Может, заодно и найдёшь, что потерял, в случае если вспомнишь.
И тут, после продолжительных сомнений, к нему всё-таки пришло то, о чём говорилось в последнем разговоре. Пошёл, разыскал Чёрного Костюма, как раз двигавшегося на него по коридору, и призвал того к неумолимому ответу:
– Стой! Я вспомнил! Я скажу! – молвил Кибальчиш.
– Так. Что нужно?! – мнимо опешил Чёрный Костюм.
– Что ты хочешь?! – задиристо спросил Мальчиш.
– Что?? Кто?? Я? что хочу?! – наигранно испуганно отпрянул Чёрный Костюм. – Я ничего? не хочу! Что надо-то?! От-ва-ли?!
– Надо, чтобы ты срочно сказал, что? ты хо?чешь! – бойко повторил Мальчиш своё требование.
– Сказа?ть?! – вдруг приостановился в коридоре и, внимательно посмотрев Мальчишу-Кибальчишу в лицо, спросил Чёрный Костюм, строго и таинственно продолжая глядеть на него сверху, явно пугая и проверяя готовность испытуемого, осмелившегося преследовать его? – самого? Чёрного Костюма, встретить с честью то?, что? будет сказано сейчас, но что сказанное уже невозможно будет после этого ни измени?ть, ни отмени?ть, ни замоли?ть, ни попра?вить.
– Говори?! – самоотверженно потребовал Мальчиш.
– Я хочу зна?ть, что? ты видел во сне?! – резко и прямо, как неподкупный экзаменатор, задал свой вопрос ЧК.
– Не скажу?! – насторожился Кибальчиш, вту?не подозревая, не изме?на ли это, и не Мальчиш ли Плохиш перед ним в эту минуту, собирающийся выведать у него Военную Тайну и затем – за банку варенья и коробку печенья – самым диверсионным и самым подлым манером применить бертоллетову соль с целью подзорвать все пиротехнические склады? уже вот-вот подступающей к мальчиша?м на подмогу Красной Армии?!
– Па?дал? – поинтересовался Чёрный Костюм.
– Нет! – не дрогнул Кибальчиш.
– Ну, нет – так нет… – ЧК помолчал, потом уточнил:
– Но упал назад в траншею или вперёд на бру?ствер?
– Какой ещё брусвир? – покрутил Мальчиш у виска, подумав, что его первоначальная оценка Чёрного Костюма как достойного умного врага была явно поспешно завышенной. И всё равно Мальчишу казалось странным, что ЧК что-то знает. Это и пугало его, и заманивало смело продолжать разговор.
– Немецкий-то знаешь? – крайне аккуратно, стараясь не задевать внутреннего достоинства Красноармейца, полюбопытствовал ЧК. – Vielleicht auf Deutsch?[18 - Нем. Может быть, по-немецки?]
– Ну-у… И чё? – хитро? прищурился Мальчиш, не желая выдавать в эту ответственную минуту своих познаний немецкого.
– Бруст-вер. Brust знаешь? – Грудь. А Wehr – защита. Защита груди! От выстрелов. От летящих пуль и осколков снарядов.
– О! Ве?ер! – искренне порадовался и даже как-то по-весеннему просветлел Красноармеец. – Это я в Большом театре вида?л у же-енщин не?ктрых с бино-оклями. Мне даже доста-алось ветерку. Когда с Ма-амой ходили, – Красноармеец посмотрел снизу вверх на ЧК сквозь кулачки-окуляры.
– Почти? как веер. Так и говорится. Долго. Если для дам, – стараясь вернуть разговор в строгое деловое русло, приосанился Чёрный Костюм. – Так в какую сторону завалился-то?
– Не по?мню! – решительно отрезал Кибальчиш, сделав полшага вперёд – в направлении Чёрного Костюма.
– По-ня-атно. Значит назад упал, в траншею, – констатировал, хоть и как-то примирительно, Чёрный Костюм.
– А вот и не упал! Не упа?л! – гордо топнул Мальчиш.
– Ну, не упал, значит падал. А раз падал, значит упал. А кровь видел? – Чёрный Костюм изобразил искреннюю товарищескую заботу, присев перед Мальчишом на корточки и рассматривая его лицо.
– Нет! – Мальчиш автоматически, против воли, схватился за живот рукой и на секундочку глянул вниз.
– По-ня-атно – ви-идел, – сделал с лёгким вздохом свой вывод Чёрный Костюм и, слегка оживившись, мимолётно глянул поверх буйной головы зардевшегося Красноармейца – на Мать, подошедшую бесшумно сзади.
– Как пуля летела, ви?дел? Ладно, неважно! Выстрел-то видел?! – форсировал дознание ЧК, слегка улыбнувшись краешком рта в ответ на расплывшуюся младенческую улыбку, которую допрашиваемый им Красноармеец больше не мог сдерживать, уже признаваясь себе внутренне в том, что только что был уличён во лжи:
– Ну-у…
– Так, теперь вопрос: Дымок ви?дел? – спросил ЧК.
– Ну-у… – угрызения совести мешали Мальчишу думать над правильным ответом или над тем, как бы соврать похитрее.
– На что похоже-то было, на какое время?
– Да ва-аще-е, какой-то дре-евний, ста-арый-ста-арый, про-ошлый-про-ошлый-пазапро-ошлый ве-ек, каро-оче, – Мальчиш вяло и криво качнул назад рукой, сам не заметив, что только что в чём-то признался.
– Этого ты как раз и не до?лжен помнить! Если потом вспомнишь, то никому? не говори. Всё можешь говорить, но про дымо?к – не говори?! Даже когда шампа?нское будешь открывать. Если ска?жешь – тогда всё! В общем, ты меня по?нял, – разъяснил ЧК.
– Не по?нял! – не сдаваясь, зло ответил Мальчиш, а на самом деле грустно посетовал в сердце: «Было полбеды, а теперь кругом беда. Много буржуинов, да мало наших».[19 - Гайдар А. Военная тайна.] Э-хх! – и он почувствовал себя та?к одино?ко…
– Ну, не понял – так потом поймёшь. Иди! – подытожил разговор Чёрный Костюм.
И Мальчиша, всё ещё не желавшего прерывать этот только что затеянный им же самим серьёзный деловой разговор «на равных», поймав момент его безнадёжной и по-идиотски улыбчивой задумчивости, когда Чёрный Костюм, привставая с корточек, напоследок задал Матери, преданно вставшей за спиной сына, вопрос: «Что с ним?» – Та почти что силой увела в детскую, сопроводив его невольную увольнительную привычным дисциплинарным напутствием ждать и свято верить в Её скорое возвращение к любимому сыночку. Он устало присел на свою детскую кроватку и скучно ссутулился, как маленький кораблик, хоть и пытавшийся по своей революционной заносчивости что-то там резать, но в итоге потрёпанный на бушующих волнах гражданской войны и утомлённо прибившийся к берегу[20 - Булгаков М.А. Белая гвардия.].
Вдруг дверь в детскую отворилась, и Мать с порога с язвительным ехидством и свысока обратилась к его поглупевшему на несколько сот лет сознанию:
– Ну? Что?!
Он, полный сомнений, как ёжик в тумане[21 - Козлов С. Ёжик в тумане (сборник сказок и советский мультфильм).], вышел в коридор.
– О чём беседовали-то, помнишь? – продолжила Мать.
– Мы в каком веке живём? – попытался очнуться он.
– Неважно! В двадцатом. Ну?! Что помнишь?!
– Помню… э-это-о… Про сон! – встрепенулся он, почёсывая свою русую макушку.
– А ещё что ты помнишь? – поинтересовалась Она с некоторой насмешливой снисходительностью, но и с заботой Старшей Медсестры, говорившей в настоящую минуту с раненым в голову, которую Она теперь, в силу своего профессионального долга, но и в силу своей нескрываемой симпатии к раненому в голову, попавшемуся Ей в бережные, но хваткие руки, – вынуждена будет лечить и перебинтовывать.
– Что-о? – он никак не мог понять, чего от него хотят.
– Всё, что? бы?ло! Вспоминай по порядку. Вспоминай, если сможешь вспомнить, – и Она ушла, вероятно, за перевязочным материалом, уверенным, цепким движением своих длинных, чётко наманикюренных в красный лак пальцев прикрыв прямо перед носом Ветерана Крымской войны и за собой дверь в детскую.
Обретение
В который день, Мальчиш не помнил, сидя один дома, он услышал за стенкой трезвон телефона. Не подходил долго в надежде на то, что авось рассосётся. Но, чувствуя, что звонки никак не прекращаются, вынужден был придти к внезапной мысли о возможной важности настойчивого вызова и поплёлся в большую комнату, вяло снял трубку:
– Алло?
– Ты посмотри там хороше?нько, что? потеря?л-то. Са?м знаешь, что?, да??.. – быстро произнёс Отец своим далёким, каким-то недосягаемым, ни в физическом смысле, ни для его скудного сыновнего понимания, голосом, но голосом, всегда уверенным и в итоге чётко бившим в ту? точку его мозга, в которую и ме?тил. Хоть дойти могло и не сразу, а с некоторым опозданием. И после краткой паузы, сопровождённой тихим сопением сыночка в трубку, добавил:
– По крайней мере, я там то?чно видел твою пропажу. В общем, ты меня понял, сам разберёшься. Или ещё в прихожей можешь гля?нуть среди книг. Сориентируешься, короче, – Отец повесил трубку, оставив за собой в эфире только многозначительную очередь тревожных коротких гудков «занято».
Задумался. Вернулся, помаялся в прихожей в какой-то странной тишине, звеневшей в ушах гулкой пустотой после недавнего телефонного разговора. Пробежался взглядом по книгам, давно знакомым по корешкам, плотно сжатым в застеклённых полках от пола до потолка. Прошёл в детскую. Оглядевшись внимательно, замер. И вдруг увидел перед собой то, что искал! Даже скорее сперва вспомнил, где оно – то? припрятанное и вновь обретённое им, впредь бывшее с ним всегда в течение всей жизни, а тогда – материализовавшееся в находку, обнаруженную им в собственной детской, неожиданно вернувшуюся теперь в его искательскую мальчишескую ладонь даже не по прямой наводке, а по Его далёкому намёку, по туманной подсказке, зашифрованной Им пу?тано, но на?мертво, – нахо?дку, хранимую с тех пор у сердца лёгким прохладным металлическим грузиком – Отцов гвардейский значок.
Посиделки
Хлопнув в темноте нао?тмашь рукой по стенке – по предполагаемому выключателю света, но промахнувшись и так и не добившись необходимого освещения, сын сломя голову влетел в большую комнату, скача вприпрыжку на одной ноге, при этом еле касаясь левой ступнёй, болтавшейся как тряпка, прохладного ночного паркета и при каждом таком задевании мучительно корча свою заспанную помятую фи?зию. Мать сразу проснулась, скинула ноги с постели, машинально, как лунатик, потянулась рукой и включила ночник, слепо поискала тапочки, обречённо, но мужественно поднялась в своей изящной бледно-розовой шёлковой пижаме в мелкий серенький цветочек-пятилистник, прикрыла рот рукой и, еле продирая глаза, спросила:
– Чего тебе? Совсем, что ль?! Чё не спишь-то?
– Да боржо-оми опять в ноге-е! – пожаловался сын.
– Что? – Она снова слегка зевнула в руку.
– Ма-ам, ну но-огу свело-оу! Булькает и щиплет! Ущщь! Ну, как всегда! – и он согнулся от нового колющего и тянущего приступа, перемежавшегося волнообразным, то отпускавшим, то вновь прихватывавшим онемением, и стал старательно растирать левую икру, стремясь вывести, как умел, сам себя из этого невыносимого, иногда застававшего его врасплох состояния.
– Судорога? Пойдём! – и Она, выведя его, скачущего за Ней под руку на одной ноге, в коридор, – скомандовала:
– А теперь прыг-скок к себе! И сядь! – и ушла.
Он кое-как, по стенке, добрался до своей кровати.
Мать вошла, сияя радужной ласковой улыбкой и ловко вертя в пальцах цыганскую швейную иглу – самую большую, какую он когда-либо замечал у Неё, и уж точно никогда раньше не извлекавшуюся Ею из шкатулки со швейными сокровищами: всевозможными пестрящими катушками хэбэшных, шёлковых, нейлоновых и капроновых ниток, разнокалиберными клубками шерстяных, пронзённых иголками и иголочками разной величины, с коробочками английских булавок, миниатюрными ножницами, желтометаллическим напёрстком в косую рифлёную сеточку по стенкам усечённого конуса и с пупырышками на макушке, а также оранжевым клеёнчатым рулончиком сантиметра.
– Ты чё это? – с опаской поглядел он на гигантскую иглу, хватко зажатую в длинных пальцах Мамули и как бы невзначай наставленную Ею своим опасным стальным остриём прямо на него.
– А что?! – уверенная в своих намерениях ничтоже сумня?шеся уточнила Она. – Чему? удивля?ешься? – и, прицелившись остриём в направлении его болезной ноги, Мать, словно мастер спорта по фехтованию, молниеносным выпадом вперёд прошила ночной воздух, не коснувшись ноги.
– У тя всё нормально, Ма?! – вскрикнул он.
– Ну! А ты? У тебя-то как? Всё нормально, сынок?
– Я-а – да-а… – решил он срочно выбрать наиболее уместный в данной, новой для него, ситуации вариант ответа, втянув голову в плечи, – всё-о норма-а-льно, всё-о норма-а-льно, Маму-у-ля, – и, заворожённый собственным внезапным ужасом перед увиденным весёлым инструментом, явно трофейным орудием из хирургического набора гестаповских палачей, – резко подался на своей кровати назад, схватил подушку и прижал её к животу, судорожно комкая в пальцах.
– Ага, ну раз всё нормально… – и Она, резко приподняв подбородок и саркастически кривя рот, торжественно и гордо вытянула вверх иголку в угловато согнутой в локте руке, – словно это был сияющий в ночи? факел на каком-нибудь нацистском факельном шествии, – и уверенно ушла, больше не произнеся ни слова.
А он, потерев свою левую икру, как-то вдруг обнаружил, что нога, и впрямь… уже, кажется, ничего… вроде прошло.
Минут через десять выполз на кухню. Мать сидела с чашкой из своего любимого китайского сервиза за квадратным лакированным столиком, закинув ногу на? ногу.
– Ма, у тя чё-нить сладенькое е-есть? И попи-ить…
– Те чего? Сла-а-денького ему захотелось, смотри-ка!
– Ну хоть бы сушечку какую-нить. И посидеть немножко.
– Ладно, горе ты моё, сади-ись уж. Но чаю не налью. А то будешь бегать потом всю ночь.
– Ну, я так тогда. Мне бы просто посидеть с тобой за компанию.
– Ладно уж… Тоже мне мон-шер-ами вы?искался! Садись, плесну чайку, так и быть, – видя его плохо скрываемое разочарование, душевно пригласила Она и ловко взялась своими по-домашнему свободными от привычного яркого маникюра пальцами за бамбуковую дужку заварочного чайника тонкого фарфора.
– Урра-а!
– Не ори! Соседи спят.
– Ой… Просто так хочется иногда с тобой побыть. А ты всё время занята, – сын скучно пожал плечами.
– Не мы такие – жизнь такая. Разговор про войну помнишь?
– Помню, – он почесал макушку. – Ма?!
– Что?
– Так война ж давно закончилась уже? Мы ж победили вроде?
– Ты про какую? Про Великую Отечественную, что ль?
– А какую же ещё?!
– В том-то и дело, дружок, что они но?вую войну собираются начать, теперь уже в другой стране.
Сын автоматически бросил взгляд вниз на кухонный линолеум, где абсолютно бездеятельно томилась спонтанно припаркованная с вечера, катавшаяся ещё вчера по срочным вызовам через всю квартиру, а теперь брошенная своим экипажем после боевого дежурства большая металлическая пожарная машина – с выдвижной высотной лестницей, контрастировавшей своим стальным блеском с красным сиянием лакированного кузова, – игрушка, подаренная ему Отцом после очередной командировки вместо такой же по габаритам, а если честно признаться, даже ме?ньшей в размерах, зелёненькой стратегической ракетной установки, которую сынуля поначалу так долго и настырно умолял родителей купить. Пожарная машина, подаренная ребёнку родителями с упором на недосягаемость радиуса действия выдвижной лестницы по сравнению с дальностью действия этих двух убогих стратегических пу?калок, вылетавших, словно хамский плевок забулдыги, под действием скрытых пружинок из мрачного нутра ракетной установки, в свою очередь приводимых в действие посредством пускового механизма шаловливыми пальчиками соседских пацанов, свято веривших в недосягаемое хитроумие конструкторов, техническое превосходство конструкции доставшегося им от их взрослых мощного игрушечного вооружения, а также всепоражающую убойную силу боевых частей, которыми их игрушечки из их детского мира были оснащены. Но, как бы там ни? было, сила толчка в пружинках со временем заметно ослабевала, – если рассматривать под лупой военно-полевые достижения этих школьных и соседских мальчишек-агрессоров, кошмарную боевую квалификацию и кошмарный боевой опыт которых их маленькому завистнику родители так перенять и не позволили, строго и чутко наказав ему, не сталкиваясь аварийно ни с какими материальными объектами и своевременно избегая каких-либо повреждений как своего собственного, так и любого корпуса, смело двигать своей красной пожаркой по всему паркетно-линолеумному периметру в досягаемости, вовремя подъезжая к воображаемому очагу возгорания на максимальное расстояние, позволяющее крайней площадке выдвижной лестницы дотянуться до всевозможных бытовых бед и чрезвычайных ситуаций с целью всяческого тушения. И противопожарный выдвижной механизм, находившийся, как и мобильное устройство семейно-национального спасения в целом, в ве?дении, под контролем и в ручном управлении недоросля, ещё очень долгое время как раз таки прекрасно позволял добиваться требуемого со стороны предков и в итоге осознанного младенческим мозгом отпрыска Необходимого и Желаемого Результата, всякий раз по первой команде легко и безупречно выдвигаясь на нужную дистанцию, как в то? счастливое время детских игрищ и отважных битв с воображаемым огнём, так и после, когда недоросль из недоросля уже вырос, с успехом и интересом прочитав «Мещанина во дворянстве»,[22 - Мольер. Мещанин во дворянстве.] и свободно, равно как и безвозвратно вышел далеко за рамки своего собственного и личного, а также любого мещанства любых мещан, как во дворянстве, так и во дворе, да и вообще где бы то и когда бы то ни было.
– Мне понравилось! – улыбнулась Мать одними глазами. В Её левой руке была теперь зажата крышечка красного лака с кисточкой, которой Она уверенно и ровно провела по острому ногтю большого пальца правой руки. На столе компактно стояли ещё какие-то, по Её приказанию временно занявшие свой пост на ночной кухне, разноцветные баночки из Её маникюрно-косметического хозяйства, и лежало бордовое этуи.
– Что? – не понял он.
– Твой взгляд. Что у тебя мысль затушить всё это дерьмо сразу появилась. У тебя откуда такая красота?-то?
– Па-а-па подарил! – торжественно похвастался сын.
– Смотри-ка, ва?жный он како?й! Па-а-па ему подарил… Погляди?те-ка все на него! – Она презрительно пригнула уголки губ вниз.
– И чё? Папа обещал мне машинку подарить – во?т и подари?л.
– Не чё 'от! Узнаешь чё! И не чёкай! Не доро?с ещё чёкаться! – Она продолжала спокойно маникюриться.
– Да чево?-о? – сразу стушевался он.
– Вот то?! То, что у многих, в отличие от тебя?, вообще? нет отца – ни с до?мом, ни без до?ма – никако?го! А игру?шек – так тем бо?лее не во?дится и не води?лось никогда. Кстати, как «Отец» пишется? Какие буквы в слове «Отец»?
– Ну, о-о там, т-э-э, е-э-э, ц-э-э,! В пинджаке и га?ллсухе! – принялся он обезьянничать.
– Это какая цэ ещё? Муха цэцэ, что ль? Или муха-цэкату?ха из ЦэКа?? Или всё-таки дрозофила?
– Это не цэце, а цэка?! И без му?хов всяких там. Му?хов ты сама? выдумала!
– Не му?хов, а му?х! – это во-пе?рвых. А во-вторы?х, вторая буква какая?
– т-э
– А третья?
– е-э!
– Так, это мы зна?ем. А как пишется? – и Мать начерта?ла в пустоте атмосферы своим свежим красным указательным маникюром показательный кириллический символ. Чуть пригнув голову и вопросительно заглянув ему в глазки, Она подсказала:
– е обычная? или э оборотная?
Он, хоть и не поняв вновь услышанного термина, но чётко закрутив пальчиком в воздухе куда требуется нужную закорючку е, – терпеливо дал немой ответ этой выискавшейся среди ночи и заставшей его врасплох своей полночной дидактикой Училке-Мальвине, на поучительный разговор с которой он сам и нарвался по собственной глупости или от скуки.
– Ага, понимаешь, о чём, – хорошо. Про други?е интересные буквы я те пото?м интересно расскажу. Или ты? мне расскажешь, не ме?нее интересно. Но уже при сле?дующей встрече. Если захо?чешь. А также если будешь зна?ть их правильное употребле?ние.
– Какие ещё? – заинтересовался сын.
– Там е?сть разные в компьютере, когда бу?дет у тебя.
– Какой ещё ю?-утере?
– Узнаешь! Маши?нка такая счётная, которая может не только цифры считать, но и таблички. И те?ксты писать, и карти?нки рисовать. Всё может! Компью?тер называется.
– Сама?! Сам?! – не смог скрыть он свой восторг.
– Нет, не сама, а при помощи опера?тора, челове?ка, наприме?р, вот – тебя?. Вернее, при твое?й помощи. Хо?чешь уметь управлять такой маши?нкой?
– Коне?чно! Мама! Урра?-а!
– Только надо аккура?тно управлять такой машинкой!
– Полома?ться может? – уже было посетовал он.
– Ха-ха! Дурачок! Не поломаться, а слома?ться! Поломаться женщина может перед мужчиной иногда, и то только тогда, когда у неё такое настрое?ние возникает – перед ним полома?ться. Но вот ты-то как раз и мо?жешь слома?ться. Хотя и она? тоже. Это как у вас с вашей разлюбезной маши?нкой получаться будет. Кто из вас пе?рвым, короче… А мы понаблюда?ем за вами. Ха-ха! – Мать не могла скрыть своего умиления в адрес его внезапной о?торопи, но вовремя включила строгость:
– Так, давай кончай попо?йку и отправляйся-ка ты спа?ть!
– А-а-а! – он покрепче обнял ладошками ещё тёплую расписную чашку и жадно посмотрел на ещё вразумительные остатки чёрного чая.
– А последняя буква в слове Отец? – Мать, вспомнив о соседях, задержала свой указательный палец с красным ногтем у рта, что? в его голове сразу родило присказку ц-сс, которую он и прошипел заговорщическим шёпотом Ей в ответ:
– Ц-сссс! – повторив за Матерью жест Оме?рты.
Но Мать было сложно подкупить такими дурацкими играми в тайны-заману?хи, и Она, расхохотавшись, едко уточнила: – Что «ц-сс»? Це, как Отец? или с-с, как SS?!
– Це, как Отец!
– А SS? – решила проверить Мать сыновнюю осведомлённость.
– А SS – это вообще? не Кэ-Пэ-эС-э?С! – вякнул он.
– 'От нагле?ц! Умный, тоже мне, вы?искался! Хотя, конечно, пра?льно говоришь. – Она вальяжно откинулась на спинку стула. – В о?бщем, как говорится в таких слу?чаях, ты, ка?к всегда, пра?в! Как и Папаша твой, член КПСС, такой же ха?м, как и ты?. Аппара?тчик ЦеКа?. Хоть и интеллиге?нтный.
– Какой ещё аппара?тик? У Папы аппара?тик?
– Не аппара?тик, а аппара?тчик. Чик-чирик. Рабо?тает там. В Центра?льном комите?те Коммунистической партии Советского Союза[23 - ЦК КПСС – центральный орган управления КПСС в Советском Союзе согласно уставу КПСС и принципу демократического централизма.], – и, подумав с улыбкой, Она прибавила:
– Но и аппара?тик имеет свой собственный, не без э?того. Ха-ха!
– Личный? Рабо?тает там? – с умным видом уточнил Буратинка, и не подозревая всю глубину полисемантики.
– А ка?к же! Ещё как работает! – хохотнула Мать. – Но и мой, в каком-то смысле. Совсем даже в неплохом смысле. – А мой?! – заволновался Буратинка.
– А у тебя сво?й аппаратик! – улыбнулась Она. – А будет ещё лучше! Ты же – отцов сын! – с напускной гордостью за него произнесла Она и ехидно улыбнулась.
Он немного успокоился и почесал затылок:
– Нет, Мать, ну мы пра?вильно поступа?ем? Ты скажи! – примирительно и даже заискивающе посмотрел он на Неё, понимая всю важность прерванной ранее темы.
– Сын, я не знаю… Ты помнишь, что? я тебе говорила? – грустно отвечала Она, устало опустив плечи.
– Когда? – потерялся он.
– Э-эх! Да ничего ты не помнишь.
– Расскажи. Я помню, что мы говорили, а о чём – ваще? забыл. Ты хотя б напомнила бы. Тогда бы и поговорили заодно, – робко пролепетал он.
– Не?чего разговаривать! Спа?ть иди!
– Ну скажи-и!
– Да то?! То, что их туда на?до отправить, на эту войну?! – в этот момент откровенности с сыном из Неё выплёскивалась злая досада, которую обычно Она умела сдерживать в себе и тем более не показывать на людях.
– Зачем? Они провинились в чём-то?
– Да нет… Хотя. Не знаю! Ладно. Оставь. Говорю – не разобраться сейчас в этом всё равно. Но чтобы ещё больше не провинились, и чтобы у нас на территории, в на?шей стране, своих военных операций не вели, пусть лучше туда? идут и та?м вот и вою?ют. Всё!
– Ну Ма-ам, расскажи, а-а?
– Всё, я сказала! Чай допива?й и спа?ть иди! Не ночны?е темы! Я то?же сейчас уже пойду? ложиться. Спокойной ночи.
Сын, загруженный всплывшими вопросами, понуро поплёлся восвояси в детскую, шаркая тапками, надоедливо цеплявшими задниками подметавшие паркет широкие штанины байковой пижамы.
– Фо?ртку закро?й! Я открывала на проветраж там у тебя, – бросила Она напоследок ему в спину.
– Ла-адно, – вяло отмахнулся он в пустоту.
– И проверь, все? ли му?хи вылетели в фо?ртку! – шутливо настаивала Мать, хоть за окном и стоял тугой февраль.
– Какие это ещё?!.. Му?хи какие-то… – хоть пока и на ногах, но уже плывя в подкатившей внезапно дрёме, пробурчал он себе под нос.
– Це-це-це! Цекату?хи! Позолоченные брюхи! Те, которые с рынка-базара,[24 - Чуковский К. Муха-цокотуха.] – звонко донеслось ему вослед.
– А ЦеКа?-а?! – зловредно продемонстрировал он напоследок всю серьёзность своего отношения к важнейшему вопросу современности. Чтоб зна?ла, что он и засыпа?ть будет – не отстанет говорить об Отце!
А Мать сразу же вернула ему то, за чем он, собственно, и приходил:
– А вот ЦК, дружочек, Цэ-Ка? на мухи-цокоту?хи и на прочих базарных баб, Коля и прове?рит, Отец твой, – лично и собственнору?чно! И если потре?буется, то кого надо вы?гонит!
– Кого?-о? – не унимался Боец, отстреливаясь уже из детской, закрыв фортку и забираясь под одеяло с ногами.
– Кого-кого! Кого на?до, того и вы?гонит! Му?х выгонит!
– Все?-ех? – уже сомкнув глаза и засыпая в темноте, кричал он куда-то или только думал, что кричит Матери далеко на кухню свой, как ему казалось, умный, искромётный издевательский вопрос, – а на самом деле уже что-то неясно бурчал, вяло шевеля губёшками, и уже не слышал, а только видел во сне материн ответ:
– Если придётся и если твой Отец сам посчитает нужным выгнать всех, то выгонит все?х! Да?же не сомнева?йся! А созвездие Мухи вообще с территории СССР не видно!
– Из ЦэКа?-а?
– Из ЦК!
– А Кэ-Пэ-эС-э-эС?
– Из ЦК КПСС! – долетело напоследок с кухни. – Именно отту?да!
А может быть, и наяву.
Ребята-октябрята были самым дружным народом в отряде. Держались они всегда стайкой: петь так петь, играть так играть. Даже рёву задавали они и то не поодиночке, а сразу целым хором, как это было на днях, когда их не взяли на экскурсию в горы.
Аркадий Гайдар «Военная тайна»
* * *
Дениска возвращался из школы, уныло-тяжело болтая набитым учебниками и тетрадками портфелем и лелея мечту пожрать дома, да и скорее завалиться спать. А ещё он вспоминал, как в последнее воскресенье они с пятилетней сестрёнкой бегали босиком по раскалённому на солнце асфальту и по вагонам метро, догнав аж до самого центрального «Детского мира», а там до судорог студили ноги о мраморные плиты и завистливо пялились на игрушки на магазинных полках. «А-а-а, ещё эти уро-оки… Да ну их! Вечером сделаю!» – он почесался и мысленно отмахнулся от промелькнувшей и лишь слегонца задевшей его совесть своим крылом неизбежной необходимости выполнять домашнее задание, которая порой из-за его ученической безала?берности застигала его врасплох целыми авра?лами двоек и троек, требовавших срочного исправления перед концом четверти.
Когда на восьмом этаже автоматические двери лифта открылись, он лениво вывалился из кабины и, сонно глядя себе по?д ноги, машинально поплёлся в сторону квартирной двери. Вдруг он отчего-то внезапно поднял свою бу?йну голову и встретился взглядом с Отцом, вероятно, навещавшим сегодня Мать после своего долгого командировочного отсутствия и теперь вновь уезжавшим на работу.
– Ты у на?с был?! Ого?! – на его лице вспыхнула неподдельная радость.
– Не твоё де?ло. Пое?хали! – отрезал Отец грубовато – грешок, водившийся за Ним в те минуты, когда Он торопился передать сыну что-то крайне важное.
– Куда-а?! – отпрянул отпрыск, всё никак не расставаясь со своими недавними грёзами об обеде и сне.
– Ничё! Со мной прокатишься чуть-чуть, – Он немного улыбнулся, чутко заметив внезапную настороженность сына, и подмигнул, оставаясь внутренне всё таким же строгим и непостижимым.
– Да куда?-а ещё?! – не унимался сын.
– Вниз! – и Отец развернул и отнюдь не слегка подтолкнул Дениску в плечо вдоль по коридору – обратно в сторону лифта, прибавив с ехидцей, которая смутно напомнила отлетевшему на два метра сыну Бабушку Наташу, Отцову Маму, в этот сумато?шный момент так до конца и не прояснив в его путаной памяти далёкий родной образ, давно затерявшийся где-то там – в прошлой жизни, которой они жили до переезда в новую квартиру:
– А можно и дальше, не хочешь? – провокационно интриговал Отец своим низким баритоном. Увлекательные есть и примечательные маршруты. Разные, – с напускным официозом, но с каким-то скрытым сарказмом, проинформировал Отец.
– Да куда ещё?! – потерялся сын.
Но Отец уже успел затащить его в чуть было не закрывшуюся у них перед лицом лифтовую кабину, двери которой Он во?время поймал ногой и раздвинул обратно. Когда они ехали вниз, Отец, словно невзначай державший теперь в руках сложенный продольно копеечный номер детской газеты, – добавил как-то таинственно:
– Хотя куда конкре?тно, вниз или наве?рх, – это будет зависеть о?т.
– От чего??! Зави-исеть от чего-то ещё-ё… – не знал, что думать, Денис и насупился. Но, догадываясь, что Отец сейчас вовлекает его в какую-то значительную тайну, хоть всё ещё немного побаиваясь встреченной в Нём строгости и Его тайного плана, который Тот так и не раскрывал до конца в своей вечной манере сюрпри?зника, сын с плохо скрываемой надеждой, немного нагловато и любопытно, но с должным уважением, заглянул к Нему прямо наверх.
– Вопросы потом будешь задавать! – среагировал Тот.
– Когда?!
– Когда дое?дем! И когда «Пионерскую правду» мне привезёшь обратно! Прочитав предварительно…
– Куда?
– В газете написано. – Отец лихо хлопнул бумажным выпуском по своей второй открытой ладони.
– Да?й почитаю! – бо?рзо потребовал сын чтиво.
– Ты пионер? – осадил его Отец.
– Нет. Пока только уже октябрёнок. Но скоро стану!
– Тогда тебе нельзя!
– Почему?! Я умею читать!
– Какое число сегодня?
Сын призадумался, а потом зычно выпалил:
– Девятнадцатое, пятница!
– Вот! Зна-аешь, смотри-ка! – ухмыльнулся Отец. – А месяц, знаешь, како?й? И год?
– Знаю! – воспрял излишне гордый своими знаниями.
– Хорошо, что знаешь. Тогда молчи, как вспомнишь.
Сын было вякнул что-то про месяц, но Отец перебил:
– Молчи, говорю! Потом узнаем. И про месяц, и про число?, и какого го?да, и что за газе?та. И сколько сто?ит.
– Что?-о сто?-оит? – насупился октябрёнок.
Но в этот момент двери лифта уже открылись. Они вышли и спустились по короткой широкой лестнице просторного холла подъезда.
Отец быстрым шагом пошёл к выходу, мыслями уже явно находясь где-то в своих вопросах, должных быть решёнными Им за предстоящий остаток дня. Вдруг Он приостановился и, посмотрев на сына долгим оценивающим взглядом, произнёс нечто необычное, никогда ранее не слышанное Дениской, причём так, словно Ему было, если не всё, то мно?гое ве?домо наперёд, что? пугало уже само по себе, хоть и было сказано в спокойном тоне. Но именно это гробовое спокойствие в тембре и интонации Отцовского голоса, чётко и доходчиво проговариваемые Им слова наводили сына на самые страшные подозрения в отношении своей собственной скромной октября?тской персоны:
– Ничего?, – молвил Отец, – и что? узнаем, и кто?. И кто? тут чего? сто?ит. Всё узнаем! Если сам, конечно, вспомнишь. – А потом, словно вдруг избавляя сына от постоянного ожидания свойственной Ему излишней резкости и от навязчивых гнетущих мыслей о возможной скрытой подоплёке какого-то Его неведомого замысла, добавил чуть помягче:
– Нормально. Сам поднимешься.
Затем Он развернулся, махнул рукой вверх – уже назад, за себя – остающемуся ждать в подъезде щенку, и ушёл решительным шагом в своём важном чёрном костюме по своим важным, совсем не обязательно чёрным, делам.
А сын, прежде чем пойти к лифту, ещё долго одиноко стоял в фойе их большого многоквартирного дома в своих самых разных мыслях об Отце. Глядя в окно на двор, совершенно не замечая изредка проползавшие мимо за спиной соседские тени и время от времени безотчётно и глубокомысленно почёсывая свою русую макушку, он непрестанно задавал себе один и тот же вопрос: Кто же Он?
И только по прошествии многих-многих долгих и так быстро пронёсшихся лет, выйдя из своего вечного состояния сонного детства, Денис однажды понял своей головой, и то, вероятно, не до конца, – да и невозможно ни одной нормальной голове понять до конца, – насколько важен был всегда этот Человек в его жизни и для его жизни, и что никто из встречавшихся в его судьбе людей не смог бы никогда и ни за что, самоотверженно и тщательно скрывая свою неизменную самоотверженность, как это умел делать Он один, та?к помочь ему во всём, и что никто и никогда не сумел бы так тонко втайне управлять всеми его действиями и помыслами, близко ли, издалека ли, открыто либо затаённо, но неотступно следя с самого рождения своего сына и вплоть до собственной смерти за всеми его провалами и успехами, бедами и радостями, никогда не подбадривая и не суля свою помощь навязчиво, но всегда давая надежду найти в самом себе новые возможности жить и открывая ему новые горизонты каким-нибудь вроде бы незначительным, на первый взгляд, крошечным логическим поворотом мыслей о себе, о семье, о нашей стране и о других далёких царствах-государствах, о планете Земля, третьей слева в Солнечной системе Млечного Пути, и о Вселенной, внимательно стерегущей каждый наш шаг.
Мать люльку качает в ауле,
А где-то под жёлтой луной
Свистят ненасытные пули,
И вспять не вернуть ни одной.
Расул Гамзатов
Золотыми кольцами струны на моей гитаре вьются.
Как мечтал по жизни я на парашюте с неба звездануться.
Но моя земная мама говорила: «Никуда не деться.
Самолёт твой на ремонте, самолёт безоблачного детства».
Илья Чёрт
* * *
В тёмной детской витал аромат «Красной Москвы»[25 - Женские духи. До Революции 1917 года носили название «Аромат Ея Величества Императрицы».]. Мать, в какой-то странной, незнакомой доселе, фатальной полусогбенной позе, жёстко уперев локти себе в коленки и сцепив пальцы в замок, сидела на краю его кроватки и, то ища в полумраке его взгляд своими подёрнутыми слезливой влагой глазами, то отворачивая прочь, в темь, своё красивое заплаканное лицо и вытирая ладонью расплывшиеся вокруг глаз тени, – заискивающе причитывала:
– Ну, пожалуйста, не надо, не ходи с ними! Я знаю, какой ты! Я видела, как вы с ребятами швырялись ледяными снежками там, у школы, когда играли в войнушку. Я наблюдала за тобой издалека, незаметно для тебя. Ты был занят с ними. Не удивляйся. Ты отча?янный! Ты же ничего не замеча?ешь вокруг себя, когда вокруг тебя друзья! Эти ваши идио?тские вопросы че?сти, которые вы всё никак реши?ть между собой не мо?жете! И эти ваши дешёвые побе?ды, которые неизвестно кому из вас и за что? доста?нутся! Я ви?жу, я чу?вствую, что уже не имею ту вла?сть над тобой, как это было раньше. Что на тебя уже ничто? не де?йствует. Я только об одно?м прошу: не ходи? туда! Ну, туда?, где будут стреля?ть друг в друга. Где убива?ют. Не ходи ни за что? на све?те! Я умоля?ю тебя! Пожа?луйста! Ина?че я сойду с ума?! – Она, опять чуть не разрыдавшись в голос, но усилием воли загнав свой новый материнский истерический приступ внутрь себя, резко повернулась к сыну, полёживавшему себе преспокойненько в пижамке, закинув руки за? голову, и смотревшему на Неё снизу вверх внимательно и даже с некоторой жалостью со своей детской кроватки, – резко повернулась, как-то нервно, даже маниакально, расширила глаза и выпалила ему в упор:
– Ну, хо?чешь, давай, ты будешь торговать ору?жием! Хо?чешь?! Мы сде?лаем! Мы так сде?лаем! Представля?ешь?! Поставлять и ру?жья, и автома?ты, и даже пу?шки, и та?-анки.
– Это ка?к это поставлять? – глуповато переспросил он, стараясь сохранять важный тон в мальчишеском голосе.
– Ну-у… продавать, продавать, понима?ешь? Туда?, где они всего нужне?е, – Она почувствовала, что сейчас Ей вот-вот удастся пробудить его интерес.
Тут он, и правда, резко приподнявшись в постели на один локоть, стал вслух фантазировать и увлечённо допытываться ночным приключенческим шёпотом:
– Да-а?! А самолёты?! Самолёты – вот это здо?ровски! Мам, а самолё-ёты можно будет продавать, в смысле, поставлять?
– И даже самолёты! Коне?чно! – Она уже предчувствовала свой триумф и стала несколько успокаиваться, смахнув с глаз какую-то последнюю глупую, непонятно что? там забывшую слезу. – Представля?ешь?! Но только не ходи туда, к ни?м, с ни?ми! – После некоторой паузы Она, слегка закинув голову назад, таинственным голосом Кассандры стала расписывать красо?ты его блестящего будущего, суля ему невероятный карьерный взлёт на поприще оптовой торговли вооружением:
– Да! Я ви-ижу! Ты будешь поставлять ору?жие. Туда?, где оно потре?буется. Где оно будет бо?лее всего необходи?мо в нужный момент! Где его будут очень жда?ть! И самолёты тоже. Непреме?нно! Ты будешь очень ва?жным для них, незамени?мым человеком! Зна?ешь, на этом даже можно зарабо?-отать. Причём, о?ччень хорошо заработать! – Она вытянула вертикально вверх свой длинный указательный палец слоновой кости, венчавшийся острым ногтем. – Можно разбогате?-еть! – Только, пожалуйста, останься. Пожа?луйста! – чуть было снова не сорвалась Она…
А он откинулся обратно на подушку и ровно, даже с некоторым презрением, смотрел на Неё и на Её мокрые глаза, и на Её красивые руки, привыкшие гладить его в младенчестве, которые Она теперь уже не знала, куда девать, судорожно водя ими сверху по его детскому одеялу. Вдруг, резко изменив тональность, Она быстро, но отчётливо зароптала сокрушённым полушёпотом:
– Хорошо-о… Хорошо-о… Иди?! Иди?-и-и! Иди, с ке?м хочешь и куда? хочешь! Я зна?ю, всё знаю! Ты всё равно пойдёшь, – всхлипнув, Она поднялась и отрешённо покачала головой, словно сдаваясь перед страшной неизбежностью. – Ты с ними пое?дешь. Тогда будет война?. Небольшая. Но будет война?. Не знаю ещё где?, какой регион… Како?й регион?! Како?й?! – ходила Она по детской, схватившись за голову, и стенала глухо с уже высохшими, словно Арал, ме?ртвенно глядевшими перед собой глазами.
Он спустил голые ноги из-под одеяла и, сидя на кровати, изумлённо, с опаской, наблюдал сквозь потёмки за Её движущимся силуэтом, за Её взволнованными ломаными шагами, как бы в ожидании новых унижений своего достоинства, приподняв к Ней острый подбородок. Но, испытав присущее ему в минуты Её срывов желание по-мужски сбить это Её спонтанное бешенство каким-нибудь логическим включением, да и самому спастись от Её бессмысленной, иррациональной девчачьей сопливости, – витавшей тут с какой-то стати в ночном героическом воздухе его детского мира, забивая соломой его мозги, и неотвязно липшей к нему по его сентиментальной слабости по-сыновнему сопереживать Матери в такие тяжёлые минуты, – Дениска в спокойном тоне задал свой вопрос, словно запросил рутинную справку в Географическом обществе при Академии наук СССР:
– Что? есть регио?н?
– Ну где, понимаешь?! В какой республике!
– Что значит республика? – по-прежнему невозмутимо уточнил он далее, уже вставая с кровати, в надежде вернуть Её к разуму и заинтересовать те?м, о чём он якобы хотел разузнать как о чём-то новом для себя. И тут он принялся, пригнув голову к паркету и расширив зрачки, как бы невзначай рыскать вокруг Неё в поисках своего потерявшегося правого тапочка.
– Тоже не знаешь, что ли? Да-а, милок. Ну, мы в России живём. А у нас в советской стране есть ещё четырнадцать республик, кроме России. Как самостоятельные государства. Самостоятельно мы проходили с тобой уже. Или нет? – Она мгновенным прикосновением пальцев к выключателю зажгла свет на потолке.
– Проходи-или, – протянул он, сонливо жмурясь.
– Хорошо. Ну вот. Но все они – части одного целого, части одной большой страны – на?шей страны. Понял?!
Он кивнул, по-прежнему занимаясь поисками.
– Как страна?-то называется, зна?ешь?
– Зна-аю. Сэ?с-сэ?р – так, что ль, вро-оде… – отмахнулся он, как от скучного урока по школьной программе.
– Не сесесе?р, а СССР! Или Сове?тский Сою?з. Та?к мы говорим. Повтори!
– Сове?тский Сою?з!
– Вот! И война будет на нашей, советской, территории. Но где точно, в какой республике, не знаю. – И вдруг Её словно всю кольнуло, или прошило автоматной очередью, и Она, резко дёрнувшись, конвульсивно схватилась за? голову:
– Украина! Боже мой, бедная Украина! Да! – Она остановилась как вкопанная на середине детской комнаты и начала слегка покачиваться, словно потерявшая себя пьяная девка, словно своими магическими повторяющимися раскачиваниями Она стремилась замолить и расколдовать обратно страшное будущее. Потом вдруг странно, тихо замерла:
– И тогда-а… И ты не сможешь остаться. Ты поедешь с ними… – пролепетала Она еле слышно, как сквозь сон.
– «Всегда готов!», – прогорланил он, салютану?в по-пионерски взмахом руки надо лбом, хоть и был в ночи без пионерского галстука и без значка, зато в байковой пижаме.
– Тише! Соседи спят. А ещё как мы говорим, знаешь? – Знаю. А как же!
– Ну, раз знаешь, значит, знаешь. Потом скажешь.
– Нет. Пото?м не скажу?, – он нагло подбоче?нился.
– Почему?
– Потому?! Потому что я сейча?с скажу?, – едко процедил он, внимательно наблюдая за Её реакцией.
– Заче?м?! Мне не на?—адо, спаси-ибо, – всем своим женским нутром запротестовала Она.
– Так может, я потом не успе?ю! – улыбнулся он криво и издевательски.
– Нет. Вот сейча?с, при мне?, не на?до этого говорить, – уже поняв судьбоносную неизбежность и ужаснувшись неотвратимости наступившей минуты, попыталась Она исправить то?, что? уже было не в Её силах ни изменить, ни отменить, ни замолить, ни поправить.
– Не?-а! Я сейчас! Прям вот ща?с и при тебе?! – по-хамски агрессивно захохотал он прямо Ей в лицо и сразу строго, по-командирски, прибавил:
– Я скажу! Скажу?! – и топнул голой ногой.
– Хм… если ты так хочешь… – говори… Что хо?чешь, говори себе там… Хм… Я постою, подожду, пока ты там себе говоришь своё… – Она отвернулась вполоборота, по-женски игриво покрутилась, поправляя на себе платье, и вдруг снова потушила свет.
Но именно в тот момент, когда под Её тонкими пальцами щёлкнул выключатель, сын успел отчётливо и по-детски звонко отрапортовать:
– Служу? Сове?тскому Сою?зу! – но – юзу он произнёс уже в кромешной мгле.
– Вот! – зафиксировала Она, хоть и не без улыбки, всю глобальную истинность момента, подняв вертикально вверх указательный палец в розовом маникюре, на странное несоответствие пошлости пастельного цвета которого всей важности и глобальной истинности самого момента сын обратил внимание ещё при свете. И этот странный и даже в чём-то предательский цвет, когда-то уже виденный на маникюре Матери, – он не помнил, когда виденный, – тут же зародил в нём подозрительность и необходимость привлечь Её незамедлительно, не отходя от кассы, к ответственности за всё, что? будет сказано им, но и Ей, и сейчас, и в дальнейшем, что? должно было, по его пра?ведному замыслу, сразу и навсегда? привязать Её к нему?, Её сыну?, и к тому образу чаяний и помыслов, которые он считал единственно правильными и которые достались ему от Отца.
Он сразу словно стал в десять раз сильнее и бдительнее – особенно теперь, почувствовав себя единственным героем, последним из могикан[26 - Купер Дж. Ф. Последний из могикан.] в этой резко навалившейся тьме, в которой пока не мог различить глазами, где конкретно в данную минуту находится Мать, но всё же ощущая фибрами Её присутствие. Успев уловить, или даже с запозданием вспомнив направление акустического источника, произнёсшего Её голосом последнее «Вот!», он, так и не найдя свой правый тапок, балансировал теперь в потёмках на одной левой ноге, поставив правую голую ступню на тёплый тряпичный верх левого тапка. И так, вприпрыжку на одной ступне, с ладонью, ровно и напряжённо приложенной к правому виску и салютовавшей по-военному одной его пустой голове, он стал, как локатор, поворачиваться в искомом направлении, стараясь сам оставаться ровно в том квадрате, где нашёл тогда свой железный гвардейский приз, местонахождение которого уже целую вечность назад было подсказано ему Отцом, и откуда он только что произнёс своё Страшное Заклинание.
Но Она, вдруг шумно оживившись, шелестя во тьме своими платьями, прошлась из стороны в сторону, на великосветский манер и издеваясь над всё время вертевшимся убогим одноногим Локатором СССР, всё искавшим движущийся по детской комнате вражеский объект в Её лице, и в спесивом, язвительном высокомерии провозгласила свой приговор:
– Но-о, друг мо-ой… Увы?!.. Маши-ина, на которой вы будете е-ехать, выйдет из стро?я! – замолчала. А потом с ещё большей уверенностью в сказанном отчеканила:
– Да! Всё! Теперь я зна?ю: будет поломка. Несерьёзная. Но вы не смо?жете ехать дальше. Причём ты будешь именно те?м, кто постарается сделать всё, чтобы это испра?вить, и чтобы вы смогли добраться до фро?нта. Да. И ты, ты примешь важное реше?ние. Ты сделаешь всё до после?днего, чтобы вернуть ситуацию в нужное ру?сло! – Она немного помялась, но сразу резко повернулась к нему. – Постреля?ть он захотел! – в голосе Матери отчётливо улавливалось неприкрытое раздражённое, грубое презрение.
– В себя? сразу стреляй! – мужественно произнесла Она во тьме в адрес сына то?, что? заставило его сперва боязливо насторожиться, но потом, бодрясь, всё-таки собраться и не потерять ни своего одноногого равновесия, ни смелости перед объявленной героической перспективой.
Но Мать, почуяв, что Её обо?лтуса не покидает боевой задор, не пожелала упускать инициативу. Она секунду помешкала, борясь сама с собой и с царившим вокруг беспросветным мраком, словно покачивая на чашах весов Вечности и Справедливости теми возможностями, которые сулило Гряду?щее Её стране?, Её сыну? и Ей само?й, и медленно, с вдумчивой расстановкой, уверенно ставя ударение на нужном слоге, чётко акцентируя внимание сына на каждом произнесённом слове, продолжила:
– Всё! Вы вернётесь обра?тно. Ха! Под и?х флагом и со своими же све?рстниками за их пога?ные кошельки? мы? тебе воевать не дади?м! О чём бы эти «свои?» ни ду?мали, когда в таких вот, как ты?, стрелять будут. Или че?м бы, каким ме?стом они бы ни ду?мали!
И по интонации, с которой Мать всё это проговорила сыну, знавшему возможные повороты Её настроения и связанные с такими поворотами глобальные риски, и в темноте детской явственно чувствовалось, что на Её лице в эту минуту застыла мертвенно-презрительная, полная ненависти к любой войне гримаса, наводившая при неловком попадании Ей по?д руку неконтролируемый ужас не только на него одного, но при необходимости – и на весь белый свет!
– И в свои?х ты то?же стрелять не бу?дешь! Ни в ру?сских, ни в украи?нцев, ни в други?х – ни в кого? из наших, сове?тских! А другие пусть делают, что? хотя?т! На?м – на-пле-ва?ть! И на америка?нцев их плевать – те?х американцев, которые вою?ют, и на американцев кровавые дела?, так же, как и на и?х кровавые дела?, – плева?ть! Причём плевать далеко и свысока? – с колокольни Ивана Вели?кого! С самого? Оста?нкино! Хоть на них сами?х и не плевать. Но всё равно?! Но не? ты?! На тебя? нам – ни мне?, ни Отцу твоему – не? плевать в пе?рвую о?чередь! Извиняй, если чем не угодили, стрело?к ты наш, но ты? нам доро?же. И богате?ть ты под и?х фла?гом то?же не будешь! Хоть и мо?г бы, глядя на тебя. Но мы? с Отцом тебе этого сделать не дади?м.
– Почему? – попробовал цепко вызнать он.
– Потому что все позабу?дут та?м, где мы ока?жемся, – а ты будешь те?м, кто будет до?лжен помнить и бу?дет помнить, откуда хотя бы он са?м родом, из како?й страны?! И что? это за Страна?! И понима?ть, куда? нас всех занесёт. Или если не занесёт, то, по крайней мере, понесёт. Всё! Самолёт твой на ремо?нте! Так что отдыха?й! – торжественно, подобно сказочной Золотой Рыбке, махнув шлейфом чуть зашелестевшей длинной юбки своего праздничного платья, Она прошла мимо Главного Локатора всего Советского Союза, у которого осталось к Матери оччень много вопросов, и подлодкой ушла, возможно, и впрямь в кругосветку, но в этот вечер уж точно и всенепременно – в дальние воды Мирового океана комнаты взрослых, резко потянув на себя тонкими пальцами в нежно-розовом маникюре, словно штурвал, ручку двери в коридор, мгновенно осветивший Её стройную решительную фигуру, и, уверенно повернув во взрослую, бесшумно исчезла, даже не прикрыв за собой дверь детской, всё равно со скрипом захлопнувшуюся за Ней от потянувшего сквозняка, оставив наедине с самим собой и с собственными тщеславными милитаристскими грёзами одноногого Локатора, то ли всё кого-то ждавшего под свой воображаемый козырёк, то ли всё так и продолжавшего по инерции, или собственной инертности, ёжась и слепо озираясь в темноте, преданно-браво салютовать чему-то или кому-то неизвестному…
* * *
Отец и сын сидели вдвоём в полуосвещённой кухне и были заняты разговором, воспринимавшимся им и раньше, и сейчас, – несмотря на всю теперешнюю мягкость Его голоса, – как предречение чего-то катастрофического, но тако?го, что? он, по мнению Отца, в состоя?нии, а следовательно, непременно до?лжен будет преодолеть са?м. И обязательно преодоле?ет при правильном подходе, а сейча?с – получает только маленькие подсказки, которые, как он чувствовал, должны были быть правильно оценены, как конфетки в блестящей обёртке, которые ему предстояло, предварительно разобрав надпись на фантике, а при желании, необязательно принимая всё на веру, развернув его, затем самому же раскусить кондитерку и, если понравится, разгрызть, разжевать в пыль и так далее… Хотя речь шла всего лишь о домашнем задании по математике, а на повестке дня стоял, ни больше ни меньше, вопрос: «С какой скоростью должна двигаться собака, чтобы не слышать звон бьющейся об асфальт чугунной сковородки, которая привязана к её хвосту?» В доме были гости.
На кухню вошла Мать и, всем своим женственным и загадочным видом потребовав Его внимания, с таинственной улыбкой Джоконды спросила вкрадчиво:
– Любишь меня?
Этот неожиданно заданный Ею Отцу бабий душещипательный вопрос прозвучал, словно одинокий грустный детский плевочек, пущенный с надеждой на отзвук в пустое жестяное пожарное ведро, томящееся в тёмной кладовке.
Он продолжал молча смотреть на сына, – уплывшего в свои поливариантные размышления, склонные мозаично переливаться в самых непредсказуемых ассоциациях, – в ожидании, когда же придёт ответ на поставленный только что наводящий вопрос по теме.
Мать, несмотря на своё физическое присутствие с Ними, фактически была мыслями с празднующей гостевой публикой. Но, набравшись терпения, Она стала с интересом вникать в дух и смысл представшей Её взору семейной сценки и даже не без некоторого умиления попробовала почувствовать себя своей в компании своих Мужчин. В итоге, поняв по тяжело нависшему над всеми троими молчанию, что попала не туда? и не во?время и что спросила не то?, Она решила зайти по-новому, с другой стороны:
– Тогда другой вопрос: Время придёт, яду дашь?
– Кому? это?! – хмыкнул Он, с наигранным любопытством чуть обернувшись назад – от него к Ней, словно с целью нарочно проверить, кто? это тут задаёт такие смелые вопро?сы, и если это та?, кто Он ду?мает, то не оши?блась ли вопрошавшая адресом.
– Мне. Я бы тебе дала, например, если б потребовалось, – отважно захотела Она увлечь Его в тему.
Сидя спиной к Ней, Он нарочито чихнул в ладонь, замер и с осторожной издёвкой, как бы обращённой в никуда? и ни к кому?, пробурчал себе под нос:
– Спасибо, я как-нибудь.
– Что?! – как-то по-глупому не расслышала Она.
– Спасибо, не надо, говорю?-у?! Обойду?-у?сь! – уже неестественно громко, то ли сам, как глухой, то ли говоря, как с глухой, по-дурацки вскрикнул Он, всё ещё оставаясь к Ней спиной.
– Ну а ты?, если мне? потребуется? – не отставала Она.
– Не да?-а?-ам! – в своей ехидно-твёрдой, но какой-то разуда?лой манере, – свойственной Ему в минуты, когда Он хотел кому-то в чём-то отказать и в таких случаях непременно отка?зывал, – хохотнул Он, так и не оборачиваясь к Ней. Потом вдруг оставил сына с его неразрешимыми математическими ребусами, развернулся всем корпусом к Ней и, долго глядя Ей в глаза, уже мертвенно-спокойно, серьёзно и жёстко произнёс:
– Тебе? – не да?м! Даже не проси?.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/denis-nikolaevich-muravlev/pionerskaya-pravda-71171488/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Булгаков М.А. Мастер и Маргарита.
2
Гайдар А. Военная тайна.
3
Толстой А.Н. Приключения Буратино, или Золотой ключик.
4
Пакт Молотова-Риббентропа – Договор о ненападении 1939 года между фашистской Германией и Советским Союзом, вероломно нарушенный Третьим Рейхом 22 июня 1941 года в ходе нападения вермахта и люфтваффе на нашу страну без объявления войны, которая продлилась как Великая Отечественная война четыре года и завершилась разгромом германской военной машины и полной, окончательной и безоговорочной капитуляцией фашистской Германии 8 мая 1945 года.
5
Санкции– попытки Запада экономическими методами, пошлинами и запретами воздействовать в своих интересах на российскую международную и внутреннюю политику вопреки принципам свободной рыночной экономики, двулично провозглашаемым Западом основой свободного экономического развития и мирного сосуществования правительств и государств.
6
Март 2014 года – воссоединение Крымского полуострова как исконной российской территории с Россией путём проведения всенародного референдума в Крыму и создания необходимого конституционного поля в России и в Автономной республике Крым, вопреки попыткам Украины и Запада противостоять такому воссоединению военными методами.
7
Маяковский В.В. Во весь голос.
8
Толстой А.Н. Приключения Буратино, или Золотой ключик.
9
Грибоедов А.С. Горе от ума.
10
Братья Гримм. Мальчик-с-пальчик.
11
Чехов А.П. Каштанка.
12
Гайдар А. Военная тайна.
13
«Каспер – доброе маленькое привидение», мультфильм-сказка. Режиссёры А. Гимено, Мария М. Дайл.
14
Лермонтов М.Ю. Бородино.
15
Пушкин А.С. Руслан и Людмила.
16
«Могучая кучка» – содружество русских композиторов 3-й четверти XIX века.
17
Булгаков М.А. Белая гвардия.
18
Нем. Может быть, по-немецки?
19
Гайдар А. Военная тайна.
20
Булгаков М.А. Белая гвардия.
21
Козлов С. Ёжик в тумане (сборник сказок и советский мультфильм).
22
Мольер. Мещанин во дворянстве.
23
ЦК КПСС – центральный орган управления КПСС в Советском Союзе согласно уставу КПСС и принципу демократического централизма.
24
Чуковский К. Муха-цокотуха.
25
Женские духи. До Революции 1917 года носили название «Аромат Ея Величества Императрицы».
26
Купер Дж. Ф. Последний из могикан.
Денис Николаевич Муравлёв
Повествование этой книги сложилось из записных книжек, доставшихся автору от героя с целью опубликования, ? подано в третьем лице и подсвечивает многочисленные сценки из детства, юности и взросления героя – Дениски Биркина, его непростые взаимоотношения с матерью и отцом, его службу и работу переводчиком, а также любовные похождения в молодости. Книга вскрывает отношение героя, представителя поколения 90-х – 00-х годов, к перипетиям в нашей стране на перепутье двух веков, его оценки ошибок и предательств в высших управленческих и армейских эшелонах советского государства на последнем этапе существования социалистического строя в конце 80-х – начале 90-х годов ХХ века и презрение героя к нынешнему засилью коммерческого чванства, выражаемое им в скрытых размышлениях и открытых словах и действиях.
Роман хронологически написан в продолжение книги ««Мама, верни мой звездолёт!», или Исповедь Особиста Шмакодявки», при этом является самостоятельным литературным произведением.
Денис Муравлёв
Пионерская правда
Любезным моим родителям
Взвейтесь кострами,
синие ночи!
Мы пионеры,
дети рабочих.
Гимн пионеров СССР
Всем, всем,
Всем и каждому скажу,
Я, я, я секретов не держу,
Я, я, я не шкаф и не музей
Хранить секреты от друзей!
Большой детский хор центрального телевидения и всесоюзного радио
А мы летим орбитами,
Путями неизбитыми.
Прошит метеоритами
Простор.
Земляне
Всякое искусство автобиографично; жемчужина – это автобиография устрицы.
Федерико Феллини
* Газета «Пионерская правда» – печатный орган ЦК ВЛКСМ и ЦЕНТРАЛЬНОГО СОВЕТА ВСЕСОЮЗНОЙ ПИОНЕРСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ имени В. И. ЛЕНИНА, информировавший детскую читательскую публику о жизни в советской стране и за рубежом.
Новоселье
Я по асфальту шагаю
С тем, кого сберечь не смогу,
До остановки трамвая,
Звенящего на бегу.
Ночные снайперы
В погожее сентябрьское утро 1975 года, в субботу, из подъезда одной московской хрущёвки вышли молодая мамаша и её почти пятилетний отпрыск. Она не держала его за руку, не тащила за собой, как можно подумать в таких случаях, так как он, несмотря на утреннюю слабость, шёл за ней отважно и самостоятельно. И ей хотелось наладить бодрый контакт с сынулей, ещё не проснувшимся, но упорно сжимавшим в кулачке медный пятак, случайно доставшийся ему по родительской душевной доброте.
– Прогуляемся перед отъездом по нашему райончику? А то долго можем сюда не вернуться, – уточнила она, впрочем, не ожидая никакого ответа. Ведь что мог сказать сынок, когда решение Она уже приняла?.. Он несколько вяло спросонья только поддакнул Ей. Мать продолжила:
– Помнишь, что вчера было? Как погуляли? Вчера День рожденья был чей-то там…
Он же отказывался что-либо вспомнить и только сонно помотал головой.
– Ладно, забудь. Потом вспомнишь.
Вдруг он бойко поинтересовался:
– Куда мы шагаем?!
– Кто куда… – ответствовала Мать. – Куда ты вот лично шагаешь или идёшь, или скачешь вприпрыжку, или несёшься сломя голову, как это часто с тобой бывает, – я не в курсе. А я сама – по асфальту шагаю! – Она притихла и призадумалась. Потом выдала:
– С тем, кого сберечь не смогу… – Мать вобрала в лёгкие воздуха и резко выдохнула.
Она повела сына к Лефортовскому парку. Но, словно давая возможность себе и ему передохнуть, приостановилась на трамвайной остановке и начала произносить что-то там себе под нос, похоже, пытаясь сконцентрироваться на чём-то, только что вспомнившемся, и уже через полминуты поделилась продолжением своих словесных придумок:
– До остановки трамвая, звенящего на бегу!
Она снова призадумалась и молвила:
– Да-а, хорошая песенка получается. В будущем только петься будет.
– В каком будущем?! Как ты узнала?! – недоумевал сынок.
– В вашем там будущем, в твоём. Кто там с тобой петь будет, не знаю. Там у вас много интересных песенок будет. И безынтересных также немало.
Вдруг из-за поворота, дребезжа всем корпусом, выкатил трамвай. Красно-жёлтый. Яркий. Овальный, как кит. Железный. А давно проснувшийся мальчик, пока Мать обернулась в сторону приближавшегося трамвая, в этот момент уже соскочил с тротуара и прыгал где попало на булыжной мостовой у путей.
– Ну-ка, марш обратно! – раздался строгий материнский голос. Сын встрепенулся на Её окрик и поспешил послушно вспрыгнуть на тротуар.
– А не то – смотри мне! Одному уже так голову трамваем переехало!
– И что!? – заборзел малец.
– Да ничего! Отрезало головку-то. И покатилась она прямо на рельсы, вся кровааввая-кровааввая[1 - Булгаков М.А. Мастер и Маргарита.].
– У кого?
– Да так, ни у кого… У козла одного! А ты мне ещё нужен будешь. Кроме того, нас ещё переезд на новую квартиру сегодня ждёт. Поэтому дел – выше крыши!
Днём они уехали.
* * *
Когда они добрались на такси по адресу и поднялись на нужный этаж, Мать, сказав на его нерешительность: «Входи, входи. Я скоро вернусь. Сам давай входи! Ты должен сам сюда войти!», – зашла без него обратно в лифт и уехала вниз за вещами.
Он остался на этаже. Квартирная дверь в новый мир была открыта. Первое, о чём он боязливо подумал, оказавшись в прихожей и увидев уходящую в комнаты тускло поблёскивавшую паркетным лаком перспективу новой жилплощади, – это то, что он в гостях у чужих и что скоро придут. Он даже испугался звука открывшихся дверей лифта, донёсшегося с этажа. Но когда вернулась Мать, он успокоился и стал опасливо, но внимательно следить за Её быстрыми и возбуждёнными передвижениями по просторным квадратным метрам, не понимая почти ничего из того, что? Она говорила. Однако тональность Её голоса, как всегда властного и назидательного, была направлена скорее на строгое внесение позитивных изменений в ту часть суши на восьмом этаже этого высокого здания, где они вдруг по непонятному стечению обстоятельств оказались с Ней вдвоём. И это зарождало в нём неожиданную, но радостную догадку, что Мать имела какие-то необъяснимые права в этом совсем чужом для него и, как ему казалось, огромном доме.
– Ну, теперь посмотрим, что? у нас тут. Так, это хорошо. Это надо будет сделать по-другому. Балкон – хорошо. Паркет, та-ак: паркет нормально, перелакиру?ем. Циклёвка не потребуется, как я посмотрю. Та-ак. Стены. Потолок. Это всё никуда не годится! Это надо будет ровнять и красить. Кухня. Так, кухня, смотрим кухню. Линолеум. Поменяем! Это просто делается. Можно потом будет при случае и плитку постелить. Мойка. Так, мойдодыр. Хоть и древний, но ничего, ещё послужит. Плита! Хорошая. Газовая. – Мать чиркнула спичкой, повернула рукоятку, и из конфорки заструилось голубое пламя. – Отлично! Ну, в целом, скажу так: неплохо, неплохо. С этим можно жить. Хотя… могло быть и лучше, моглло бытть и луччше, – произнесла Она напоследок с мелодичной расстановкой, криво закусив губу и задумавшись о чём-то своём. А потом почесала лоб и тихонько пробурчала в ответ на вопрос в его глазах:
– Да просто думаю: нас тут не надули с тобой часом? – но, посмотрев на него, спросила с ясной улыбкой:
– Ну? Как тебе?!
– Это чё, наше? – он остерёгся выдать восхищение.
– Конечно! А ты как думал?!
И тогда он по-детски слащаво сам театрально расплылся в улыбке:
– Ма-ама, пра-авда?! Это пра-авда всё-о на-аше? – и восторженно заходил по новому царству, трогая шершавые бетонные стены, поднимая голову к раскритикованному Ею только что потолку, то демонстративно удивляясь одному, то восторгаясь другим. А потом прильнул к Ней, наконец позвавшей его к себе обняться на радостях.
Наступил вечер, и Мать в честь новоселья решила приготовить сыну шикарную пиццу из привезённых с собой продуктов, собственноручно замесив и раскатав тонкое тесто, положив на него кусочки ветчины, нарезанные помидоры и обильно посыпав всё золотистым сыром, натёртым Ею на тёрке. Когда Она достала своё кулинарное чудо из духовки, он ликовал вовсю?. Потом, помыв посуду, Она ушла хлопотать в комнаты. А он подтянул свои синие вельветовые шорты, надетые на серые рубчатые колготки, взобрался на широкий крашеный бетонный подоконник кухонного окна и стал под голос Юрия Антонова, доносившийся из динамика радиоточки негромким и мягким напевом: «Мы все спешим за чудесами, но нет чудесней ничего», – молча смотреть далеко-далеко: туда, где уже не было Москвы, а было только одно усыпанное звёздами вечернее небо, по которому изредка проплывали мерцающие огоньки.
Кукольный театр
Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие…
Н. В. Гоголь «Ревизор»
– Эй, вставайте! – крикнул всадник. – Пришла беда, откуда не ждали. Напал на нас из-за Чёрных Гор проклятый буржуин. Опять уже свистят пули, опять уже рвутся снаряды. Бьются с буржуинами наши отряды, и мчатся гонцы звать на помощь Красную Армию. Так сказал эти торжественные слова краснозвёздный всадник и умчался прочь. А отец Мальчиша подошёл к стене, снял винтовку, закинул сумку и надел патронташ.
Аркадий Гайдар «Военная тайна»
Он вздрогнул от пулевого ранения и страшной боли в груди. За секунду до своего падения назад в траншею, над которой, осмелев после минутного затишья, выбравшись на вал и отважно стоя наверху, вёл бой, он успел заметить пороховую вспышку в стиле Крымской войны по ту сторону линии фронта и устремившийся в воздух сизый дымок. Расширив глаза, он смог молниеносно проследить великолепный хвост кометы, скоропостижно приблизившейся к его шинели на уровне солнечного сплетения, а потом, подломившись в коленках, стал вглядываться в появившееся на сером войлоке над ремнём мокро поблёскивавшее небольшое красное пятно, упорно расползавшееся, багровея, и вдруг мгновенно закоричневевшее в мультипликационном ускорении кадров. Он прикрыл рану рукой и забылся.
Спустив ноги с края детской кроватки, со взмокшей головой, он стал прислушиваться к мужским и женским голосам в соседней комнате. Сколько там было говоривших, определить было невозможно. В конце концов любопытство к реальности взяло верх над тяжестью минувшего ночного бреда, и он, тихо крадучись, прошёл сквозь темноту детской, нащупал круглую дверную ручку, вышел в коридор и протиснулся в приоткрытую – как раз настолько, чтобы можно было без скрипа пройти боком, – дверь во взрослую комнату.
Появление мальца было замечено не сразу. Но уже через мгновение резко и глупо оборвавшейся светской беседы их лица замерли, волосатая рука нервно дрогнула и робко поползла прочь с маминого плеча, а лицо льнувшего к Ней ухажёра поменялось в цвете. Лазутчик перевёл взгляд на ещё то?лько что уверенно, с отчётливой натренированной дикцией и безапелляционно-интересно говорившее куда-то на публику красным ртом лицо Матери, но уже в следующую секунду, невольно встретив его детский, но мужественный взгляд, дрогнувшее и исказившееся от ужаса. Справившись с собой, Мать уверенно, и даже с каким-то неуместным атакующим апломбом, произнесла: «Та?к, ты? что тут делаешь?! Иди! Иди!» А он уже с невыразимым восторгом наблюдал, как материна компаньонка вдруг поползла прочь вполуприсядку лягушачьими прыжками широкой по-коровьи попы, руками хватаясь за незакреплённые, предательски проваливавшиеся и ускользавшие мягкие валики диванного уголка, задев толстой коленкой тонкую ножку журнального столика и чуть было не опрокинув стоявший с краю хрустальный бокал с закачавшимся в нём алкоголем тёмно-красного цвета, – по периметру влево, через коленки второго кавалера, с дивана на кресло и дальше – во?н: в сторону неосвещённой части пространства большой комнаты, прочь за границы видеокадра его детской памяти.
– Иди?, сказала! Сейчас вы?йду к тебе! – огрызнулась Мать и отвернулась.
Он застыл как вкопанный, несмотря на дрожь, проникавшую на кожу под пропотевшую во вре?мя безумного сна хэбэшную пижамку. Вслед за Коровой и материн мимолётный сосе?душка-дурема?р пугливо встал и, позорно шаря по обоям сузившимися до точек глазками, стараясь показывать только свой посеревший в бурую крапинку ежевичный профиль и бритый затылок, – как можно незаметней для Ревизора ретировался под предлогом «я покурить на балкон». За ним на балкончик ускакала и тяжёлая Корова. «Ушли буржуины, а вернулись теперь они не скоро».[2 - Гайдар А. Военная тайна.]
– Иди. Ну иди, ну! Нам нужно закончить взрослый разговор. Говорю, я выйду, – небрежно бросила Мать Ветерану Крымской войны, напрасно и плохо изображая, что хоть ему теперь и пора, но как будто «всё нормально»: якобы его появление никому не помеша?ло, всем ве?село, все отдыха?ют, – театрально продолжая дубль возобновления беседы с кем-то, оставшимся сидеть в двух метрах справа от Неё и слева через журнальный столик от вошедшего маленького Ветерана. Но на этого кого-то вошедший Ветеран не смотрел вообще, разве что видя того боковым зрением, но глядя только на свою Мать – в упор:
– Когда?! – топнул он голой пяткой в холодный паркет.
– Сейчас выйду, говорю. Иди к себе.
– Это не ответ. Через скокка минут?!
– Каких тебе ещё минут?! – досадливо повернулась Она к пижамному привидению. Он смотрел Ей в глаза:
– Отвечай мне! Через одну или через пять? Ну-у?!
– Через две минуты выйду, так и быть.
Он попятился, сел в полумраке детской, сказочно освещённой оранжевым ночником с изображением весёлого клоуна в колпаке с бубенчиками. Прошло, вероятно, минут пять. Потом Она вошла, вернув себе присущее Ей публичное достоинство, артистически-цинично светившееся сейчас через макияж.
Мать и сын стояли в полутьме детской с чуть приоткрытой дверью в светлую прихожую друг напротив друга. Мать холодно посмотрела сверху вниз на сына, не сводившего с Неё взгляда. И он видел, как Она была не в силах выдавить из себя ни капли теплоты, хоть иногда перепадавшей ему. Внезапно он осознал, что должен обязательно спасти Её, расколдовать Снежную Королеву и что это может сделать только о?н и только тепе?рь, сию мину?ту, ина?че – всё пропа?ло! После нескольких неудачных попыток уловить контакт с Ней, он заискивающе ухватился, как за маленькую надежду, за какую-то странную случайную искорку в Её глазах и с просящей, поддельной детской весёлостью пролепетал: «А-а, вижу-ви-ижу! Мам, не-е… Мам, ну улубнись жы, а-а?» Он подошёл к своей детской кроватке, нахлобучил треуголкой подушку на голову, надул щёки и так, изображая кухарку из детского сада, выпятив живот колесом, проговорил как можно басистей:
– Мальчик! Тебе чего-о?! Колбаски? Колбаски тут не-ет!
Она, по-клоунски передразнив его младенческий порыв зародить просвет в Её настроении, натужно и зло, и совсем несмешно растянула сжатые накрашенные губы в широкую идиотскую издевательскую гримасу, но, почувствовав, что собственная смешливость предательски накатывает и не выдерживает напора его джентльменского юмора, впопыхах отвернулась, чтобы не выдать себя. Он попробовал, заигрывая, одной рукой ухватить подол Её кремового платья, обойти Её вокруг и найти снова Её потерявшееся лицо, но Она ещё раз круто повернулась – спиной к нему!
Отполз, поняв и испугавшись, больше не говорящий Сверчок и занял свой шесток у подоконника детской, грустно глядя в заоко?нный мрак. Мать, собравшись, подошла к нему и, поймав его секундную слабость, оборвала повисшую паузу наставническим тоном Мальвины, в срочном порядке пришедшей в запертый чулан проверять и ставить отметки Буратинке[3 - Толстой А.Н. Приключения Буратино, или Золотой ключик.]:
– Сколько тебе лет, мальчик?!
– Ше-сть, – не?хотя выдавил он из себя.
– Нет, не шесть. Шесть тебе будет только осенью. Сейчас тебе пять. Или пять с половиной. Когда тебе будет шесть, ты пойдёшь в школу. Но на следующий год. Возмо?жно, будет, и возмо?жно, пойдёшь. Посмотрим! – и, предоставив его голове недолгую возможность прокалькулировать тему возраста, Она добавила:
– Я сейчас пойду к ним, а потом выйду, и мы поговорим. Жди!
Он притаился на проходе во взрослую, и когда Она скорым комендантским шагом вышла обратно, то чуть не снесла его, не ожидая, что он там, и сама испугавшись его.
– Ты хочешь знать, что будет потом?!
– Когда?! – он посмотрел к Ней наверх.
– Ну, потом, не скоро – в будущем.
– А это разве можно?
– Слушай! У нас с тобой будет пакт!
Ветеран Крымской войны недоумённо потупился. Лицо его налилось кровью от мгновенно охватившего его испуга перед Неизбежным и одновременно от неодолимого желания услышать то, что? объявят, что? бы это ни было.
– Это приговор?! – спросил он отчётливо, глядя с отвагой наверх, прямо Ей в лицо, в предчувствии Са?мого Ху?дшего, но в разуда?лой готовности к Са?мому Ху?дшему.
Мать расхохоталась в голос! Её смех чуть было не заставил его так же сорваться и так же заразно рассмеяться. Но, поняв, что смеются над ним, он приуныл… Затем снова задрал голову, собрался и решил, что не отпустит Её без ответа.
– Что такое пакт?! – лихо спросил он, скрывая изо всех сил свою внезапную растерянность.
– Ты не знаешь, что такое пакт? – плохо вуалируя свою брезгливость к его кретинизму, занервничала Она и заторопилась снова уйти. Но теперь уже о?н не отпускал Её своим цепким взглядом, ловко заняв место у Её любимой выгодной позиции в прихожей – у высокого и узкого модерно?вого зеркала в тонкой рамке, в которое она теперь не могла заглянуть перед выходом к гостям, – и стойким оловянным солдатиком неотступно не пуская Её туда, к ним, следя за Её намагниченными, испуганными, бессмысленными и мучительными шагами взад и вперёд, – словно супер-наблюдатель, следящий за мечущимся электроном в супер-позиции, находящимся одновременно в двух отсеках, – и чувствуя нутром, что если сейчас хотя бы на одно мгновение, хотя бы на полсекундочки отвести взгляд, то Она – упорхнёт.
– Пойми, я должна идти. Я должна быть там! Так надо. Так, ладно… Молотов и Риббентроп[4 - Пакт Молотова-Риббентропа – Договор о ненападении 1939 года между фашистской Германией и Советским Союзом, вероломно нарушенный Третьим Рейхом 22 июня 1941 года в ходе нападения вермахта и люфтваффе на нашу страну без объявления войны, которая продлилась как Великая Отечественная война четыре года и завершилась разгромом германской военной машины и полной, окончательной и безоговорочной капитуляцией фашистской Германии 8 мая 1945 года.]. Ты знаешь? Так, не знаешь. Хорошо, потом мы тебе расскажем – поймёшь. Ты – точно поймёшь. Смотри… Пакт, пакт… Это как договор, понимаешь? То есть, у нас с тобой будет договор. Но не просто договор – у нас с тобой будет военный договор. О ненападении. Пакт! Не входи, выйду – сама всё тебе расскажу, что? узнаю. Как твоя фамилия знаешь, Дениска?
– Да, знаю – Биркин!
– Вот! И никогда не забывай этого, потому что твоя фамилия от солдатского жетона происходит. Теперь я должна идти. Но я скоро вернусь, и мы поговорим. Иди в комнату.
– Хорошо, но дверь оставь открытой!
– Нет. Нельзя! – отсекла Она его требование.
– Тогда оставь хотя бы щёлку! Как в детскую перед сном! – начал он торговаться, уловив, что Она теперь всё-таки принимает его игру, хоть игра эта и была какая-то новая, интуитивная и пока непонятная для него.
Мать мгновенно испарилась, оставив дверь приоткрытой. Он стоял, не сходя с места, прислушиваясь к мерно зажурчавшему и явно немаловажному разговору во взрослой комнате. Вдруг дверь изнутри захлопнули. Болезненный интерес к только что слышанному и виденному натыкался на собственную трусость перед возможным повторением увиденного или перед Её отказом выложить обещанное в том случае, если попробовать нарушить объявленный Ею запрет и всё-таки войти туда.
Через некоторое, довольно продолжительное, время Она снова вышла в прихожую:
– Смотри, будет так! У нас сейчас социалистический строй. Тебе нравится социалистический строй?
Ветеран не понял вопроса по своему малолетству.
– Я имею в виду, тебе нравится, как сейчас у нас вообще? В стране. Как у нас в семье, – повторила Она свой вопрос, глядя с нескрываемой улыбкой на его тупую мину.
– Да, нравится. А что?!
– Что, правда нравится?! Ха-ха! Неужели! Ну, ладно, допустим, – ухмыльнулась Она. – Кстати, чем?
– Когда Папа приносит с работы пирожки-и с кураго?-ой.
– А, ну это да-а… Разве что?… Но это дома. А на улицах как? На улицах тебе нравится у нас?
– Да, мне очень нравится, как у нас на улицах. У нас краси-ива.
– Что? значит красиво, по-твоему? – уточнила Она, скептически скривив рот.
– Ты чё, не зна?-аишь, што? значит краси-ива? Чё спра?-ашваишь?! – недоверчиво, и даже несколько по-мальчишески презрительно к Её девчачьей глупости, протянул он.
– Не-ет, дружок, я-то знаю, что? значит красиво. Причём я о-оччень хорошо знаю, что? такое красиво, а что? такое – не?красиво, и умею это чётко различа?ть, вовремя отличая о?дно от друго?го. А также отделя?я одно от другого! Но это знаю – я?. И так понимаю – я?. А ты? как понимаешь, мальчик? Что? в твоём понимании означает красиво?
– У нас чи-исто!
– И?! Всё? – хмыкнула Мать в сторону.
– Ну, и цветы-ы там на клу-умбах, и машины езьдють разные там, грузавы?-ые там… интире-есные… и всё тако-ое…
– Не говори, как Бабушка! А легковые?
– Ну, и лихкавы?-ые, кане?-ешна. Чё спра?шваишь-то?! – Хорошо. Теперь другой вопрос. Ты сказал: «Там».
Где это там? Уточни-ка.
– Ну – там… – махнул он ладошкой в сторону закрытой входной двери.
– Не там – а вон та?м, – Она изящно направила чётко отманикюренный в ярко-красный лак указательный палец в противоположную сторону – в открытую дверь в детскую, прямо туда, где было окно, за которым царила ночная темнота.
– Это где? Там што?! – возник он любопытно.
Мать грациозно прошлась на каблуках в его полутёмную комнатку, встала у окна. Сын тупо посмотрел Ей в спину и дёрнул ручку квартирной двери:
– А вот и не?т! И та?м то?-оже! – махнул он снова на дверь и стукнул в дерматиновую обивку кулачком.
Она вышла из детской:
– Хм… Да, действительно. И там тоже. Ты, как всегда, прав, – соглашаясь и признавая за ним первенство в данном вопросе, изобразила Она смущение перед этим сложившимся первенством.
– А где больше грузовые, а где больше легковые ездят, как считаешь? – усложнила Она вопрос, хоть и не жестикулируя уже, но стараясь повлиять словом, тем самым давая и ему шанс попробовать отвечать, также не размахивая руками. Он сперва кивнул подбородком, а потом опять не сдержался и невольно качнул по-футбольному ногой в сторону двери:
– Там!
– Что «там»?
– Грузаву?шки.
– А легковые?
– Там! – махнул он снова в сторону окна.
– Так во?т: та?м вот, – показала Она с учёным видом назад через своё плечо большим пальцем в красном маникюре на окно, темневшее в полусвете детской, – там грузовые, ведь та?м – шоссе?! Если уже построили. Если не построили, то построят. Посмотрим. Вначале посмотрим, а потом увидим. Или не увидим – тоже вариант. А вот та?м, – показала Она теперь на входную дверь, – там-то как раз таки и легковые.
– Нет. Там – грузовики. У них – груз! – стукнул он повторно в дверь, вспомнив, как недавно у почты, как раз в том направлении, куда выходила квартирная дверь, – видел крытый грузовик с синей полосой и надписью «ПОЧТА». Никак не отпуская дверную ручку, он слегка толкал в обивку плечом глуповатыми детскими покачиваниями, потом поднял подбородок в сторону воображаемого шоссе за окном своей детской и презрительно процедил:
– А вот там – одни лихкаву?-ушки с мига?-алками.
– Ладно, – молвила Она, – кто и где легковушки, а кто и где грузовушки, это мы потом разберёмся. Сам разберёшься, без меня! Так. Ещё что-нибудь есть добавить? – и уже направилась в сторону большой комнаты. Потом приостановилась:
– Или тебе куда? Куда направился? В Крым рвёшься?! А может, на Ближний Восток? А, милок?!
Он нехотя отпустил ручку входной двери и пристыжённо замолчал, думая про себя: «Чё Ей на?-ада?», – однако, не желая, чтобы Она уходила к гостям, сын широко и глупо, как бравый французский кавалер перед польской панночкой, улыбался Матери, демонстрируя свою полнейшую любезность и сердечную преданность хотя бы на время наполеоновского нашествия. Но потом, вернув себе прежний, сво?й, ход мыслей, решил наперекор Ей вырваться отсюда пе?рвым – во?н из квартиры, и, не сдержавшись, рявкнул всё равно своё:
– Мне – туда!
– Ну иди, иди гуляй по Крыму своему. Я пошла. Но только знай: как вернёшься, будут санкции! – и Она уже направилась к гостям, величественно махнув белой юбкой платья, представившейся ему королевским шлейфом.
– Чё-ё? Какие ещё сакции? Секции, что ль? Спортивные? – форсировал он голосом присущее ему и, как он считал, неотъемлемое право хамить.
– Накажу – во?т что! Са?нкции![5 - Санкции– попытки Запада экономическими методами, пошлинами и запретами воздействовать в своих интересах на российскую международную и внутреннюю политику вопреки принципам свободной рыночной экономики, двулично провозглашаемым Западом основой свободного экономического развития и мирного сосуществования правительств и государств.] Причём, та?к накажу, что ма?ло не пока?жется! – помолчав строго, но с упрямо вкрадывавшейся в Её губы улыбкой, Она добавила, – а кому-то и сакции! Ли?по-! И в ма?ску запаку?ю навсегда?! – тут Она радушно улыбнулась, как ведьма, заманивая его веерообразным ярко-красным маникюром обеих рук, словно ласково приглашая к обещанным Ею только что уникальным ворожейкиным процедурам, способным, само собой, как снять, так и навести любую порчу.
– Чё-о? Совсе-ем ду-ура?! – не выдержал сынок.
– Ли?па, говорю… Ха! Отвали?, Моя Чере?шня!
Сын тоскливо посмотрел Матери в спину, на Её изящно отманикюренную кисть, задержавшуюся на секунду на золотой пружинящей, уже вжатой Ею до упора вниз дверной ручке в большую комнату, где собрались чужие, отвернулся опять к замку входной двери, услышал, – в момент задушив свою скорбную зависимость, – как Она решительно открыла дверь и ушла к ним. Тупо в своей гордости он сердито процедил холодному замку входной двери: «Дсвидэ-эния, милое создэ-эние!»
Вышел. Пошаркал тапочками по тускло освещённому коридорному линолеуму восьмого этажа. Стало муторно. Потянуло вправо, мимо лифтовых дверей – на свет, струившийся из матовой застеклённой двери лестничной клетки. Осторожно, чувствуя себя залётным воришкой, отворил красную дверцу с белой надписью «ПК», настырно, через резь в пальцах, перекрутив на отлом проволоку пломбы; внимательно обследовал внутренности пожарного шкафа, зачем-то посчитал бухты свёрнутого шланга болотно-серого цвета; безуспешно попытался свернуть ручку крана, затяжным плевком смачно плюнул в ведро, ответившее со своего пустого дна на его залётный привет только коротким жестяным эхом; констатировал, что, видимо, всё на месте, и начал медленно, шажками, робко пряча свой слух от эха любого производимого шума, – подниматься по широкой бетонной лестнице. И так печально плёлся, нудно, натужно размышляя: «И ка?к с Ней говорить?..» Стал истуканом у сплошного окна, открывавшего с общей лестницы просторный вид на ночную Москву, и долго-долго смотрел вдаль: на гигантский вертикальный параллелепипед из бетона, металла и стекла, окаймлённый по своим граням ночной праздничной иллюминацией. Постояв в раздумьях, вернулся на этаж.
Входная дверь в квартиру по-прежнему оставалась растворена настежь. Повезло! Не касаясь двери, вихрем ворвался в прихожую и сходу направился к ним: Мать там! Но тут за спиной послышался глухой деревянный хлопок. Обернулся: дверь в коридор закрыта! Как в страшном, когда-то уже виденном сне, дёрнул ручку, нервно покрутил замок, толкнул дверное полотно – облом, дверь не поддавалась. Повторил попытку – опять нет!
– Ну чё?! Будешь ещё Мать одну оставлять?! – послышалось из-за двери, как со дна глубокого колодца, но как-то уж очень подозрительно близко.
– Открой! Выпусти! – заистери?л он, поняв, что Она упёрлась в дверь с внешней стороны. Сделав ещё одну попытку толкнуть, он стал уже всем своим маленьким корпусом давить дверное полотно наружу, в ярости сам выворачиваясь наизнанку, с глазами навыкате и урча как мотор.
– Где был?! Отвечай вначале! – донеслось снаружи.
– Нигде! Откррой! – надрывался он.
– В Крыму? Или ещё дальше: на Ближнем Востоке? Или, может, на Да?льнем?
Вдруг дверь открылась сама по себе, отъехав вперёд как по волшебству: Она стояла в коридоре спиной к нему в своём белом платье и красных туфлях на высоких каблуках. В Её руках волшебным образом мелькнуло нечто металлическое и сразу исчезло.
– Каком ещё крэму?!? – он удивлённо утёрся.
Она не обернулась и продолжала вещать спиной к нему:
– Не крему?, а Кры-му?! Полуостров такой русский – Крым. Как раз в том направлении, куда ходил. На Украине сейчас находится. Пока что. Но мы это поправим со временем.[6 - Март 2014 года – воссоединение Крымского полуострова как исконной российской территории с Россией путём проведения всенародного референдума в Крыму и создания необходимого конституционного поля в России и в Автономной республике Крым, вопреки попыткам Украины и Запада противостоять такому воссоединению военными методами.] А вот ко?фэ с крэ?мом бу?дэшь пить в Крэмле?! Я это и Отцу твому? давно уже сказа?ла – такому же ха?му, как и ты?. – Она спортивно и театрально развернулась на остром каблуке своей красной туфельки в его сторону, чуть присела, и, прищурив один глаз, наставила на него в упор сверху вниз его детский калейдоскоп:
– Вы арестованы за нарушение скоростного режима!
– Отдай! Это моя Подзорная Труба! – тявкнул он.
– Люди-то е?сть при социализме? – произнесла Она, как заправский астролог, неуловимую для него двусмысленность, смерив его через калейдоскоп с головы до ног и обратно, показу?шно настраивая своим красным маникюром резкость его «Подзорной Трубы», сулившей Русскому Генералу от инфанте?рии при обычных, более счастливых, условиях пребывания в детстве одну лишь хаотичную смену невпопад бессмысленных стеклянно-пёстрых мозаичных орнаментов. Он уловил тему, увидев на себе наведённое жерло Судьбины, но, не показывая своего напряжённого состояния, подошёл поближе и решил угодить Ей в Её игре:
– Ну-у… и люди интиресные такие ходють по улицам.
– Не ходють, а хо-дят! – поправила Мать.
– Ну, хо-одя-а-ат, – лениво отмахнулся он.
– Не «ну», а лю?ди хо?дят! Куда и откуда, а также когда и во сколько – э?то мы ещё посмо?трим, – Она подозрительно сузила глаза на Генерала от инфантерии.
– Ну, лю-юди хо-одят. – он как-то скис от ночного информационного перегруза.
– Опять «ну». Ладно, потом об этом.
– О чём?!
– О том, как ты? говоришь, о том, как Бабушка Ната?ша твоя говорит, и о том, как на?до говорить! Продолжим?
– Ну, – пробурчал он.
– Опять «ну»! – помолчав, спрятав калейдоскоп за спину, словно вспоминая, о чём был разговор, и уловил ли сын нить разговора, Она продолжила:
– Ага! Значит, люди тебе нра?вятся, говоришь? Мм-г… – Мать прошла мимо него в квартиру и остановилась у двери в большую комнату, переваривая сказанное и услышанное от него в ответ.
– Да! Нравятся! – задиристо стоял он на своём.
– А кто бо?льше нравится: женщины или мужчины? – спросила Она тогда, повернувшись к нему с провокаторской улыбкой.
– Мне все? нравятся! Космонавты и пожарники. И дети мне то?же нравятся! Пионеры!
– Не пожарники, а пожарные! Пожарники – это жуки такие, – поправила Она. – Пионеры ему нравятся, смотри-ка… Значит при социализме хорошо жить, считаешь?
– Да! – он даже воспрял духом в своей уверенности.
– Ладно, хорошо так хорошо. Хотя кому хорошо, а кому и не очень. Но потом придёт другой строй. Это не капиталистический, но что-то вроде. Как бы нечто между капиталистическим строем и социалистическим. Серединка на половинку.
– Откуда знаешь?! – округлил он глазёнки.
– Так сказали. Потом поймёшь. А сейчас – слушай!
– Что будет со мной? – встрял он.
– А ты эгоист, – улыбнулась Она. – Ладно, так и быть, узнаю и это.
Она собралась было идти к ним, но сын, уже бодрствующий в ночи?, учуявший свалившуюся на него свободу, убеждённый в своём праве на теперешний личный диалог с Матерью, в котором он тем более проявлял себя вроде бы достойно, – не пускал Её. Она вынуждена была замереть на пороге взрослой, чтобы не дать ему войти самому?, и начала в игриво-извиняющемся, издевательски ищущем подмоги тоне заговорщически перебрасываться с оставшимися там гостями, стоя спиной к сыну, впе?рившемуся сзади и снизу вверх глазами в Её стройную оси?нковую фигуру в кремовом платье, за юбку которого он держался. И театрально жаловалась, и ныла, и умоляла о том, что «слы?шите! он не спи-ит и мешает войти-и, и хочет войти са-ам». Потом всё-таки, несмотря на все его усилия Ей помешать, подло проникла в дверь и, напоследок плотно и оскорбительно далеко отодвинув его икрой правой ноги ему по животу, ушла, так и не дав ему прорваться вслед за собой и выяснить сразу все вопросы напрямую с официальным источником информации и нынешних бедовых переживаний. Да ещё туго задвинула дверь перед ним, как он ни пытался, вцепившись обеими руками в дверную ручку и тщетно скользя тапочками по паркету, толкать эту дверь от себя. Послышался щелчок на уровне его головы. Он похолодел от ужаса! Отскочил на полшага назад. Но через секунду решился и, мужественно дёрнув ручку вниз, надавил на дверь. Дверь оказалась заперта изнутри, что, с одной стороны, лишило его последней надежды попасть теперь во взрослую, к ним, но и успокоило в том, что недавно раздавшийся щелчок всё-таки не был звуком затвора нацеленного на него изнутри пистолета, как промелькнуло у него в голове сперва.
Через какое-то время, он не знал какое, дверь щёлкнула снова. Мать вышла и с ажиотажем, олицетворявшим явную попытку пробудить в нём такую же щепетильную экзальтацию к Предстоящему, стала с напускной учёностью вещать:
– Так, слушай внимательно! Ты не будешь бога?т, но будешь состоятелен. У тебя уже к тому моменту будет машина и работа. Хорошая машина. Так: честным или нечестным путём будет она получена, не сказали, но машина бу?дет. Не самая дорогая, правда, но достойная.
Он заворожённо внимал.
– Да. И ещё. Слушай! У тебя будет много женщин. Та?м это будет мо?жно. Сейчас это нельзя. Но при но?вом общественном строе это будет мо?жно.
– Но заче?м?!
– Ка?к, ты не хо?чешь?! – Она на секунду заколебалась. – Представляешь, сможешь менять их, сколько захочешь, одну за другой, или спать сразу с двумя?.
– Заче-ем? – никак не догонял он Её радужных посу?лов.
– А вот затем! Затем, что это прия?тно! Понима?ешь?!
Прия?тно! – и Она долго посмотрела на него сверху вниз с заискивающей и одновременно язвительной, но по-прежнему ловящей контакт понимания в его детском недоразвитом сознании улыбочкой.
– А зачем? Я жиню?сь хоть?! – искренне понадеялся он.
– Так. Э?то тебя интересует. Хорошо. Потом ты же?нишься. На одной из них. У тебя будет всё! И люба?я за тебя пойдёт, какую захо?чешь. У тебя будет много де?нег и хорошая до?лжность. А в том случае, если строй сменится обратно на социалисти?ческий… тогда?-а… у тебя будет вообще? така?-а-я до?-о-олжность! – тут Она с невыразимым ужасом на лице провела лукавым с искоркой взглядом вверх по косой, к высокому потолку, тонко присвистнув и важно подняв при этом вертикально вверх хорошо отманикюренный красным лаком указательный палец слоновой кости, затем осторожно спрятала указательный маникюр в кулак и уже преспокойненько, в тоне любящей Мамы, нараспев добавила:
– И тогда?-а, но то-олько тогда?-а, запо?мни, ты смо?-ожешь жени?ться. Ты сможешь выбирать себе любу?ю – любую, какую твоя душа? только пожелает!
– Ка?к это, выбира?ть? – заинтересовался он, сам отвернувшись в сторону, смущённый начатой Ею темой.
Мать со словами «Жди ту?т!» ушла в комнату гостей.
Он поначалу стал прислушиваться к обрывкам их беседы, мерно зажурчавшей за дверью взрослой комнаты. Но через минуту всё стихло. И как он ни напрягал слух, тужась представить себе, что? же всё-таки там может происходить, всё равно больше ничего не мог услышать в ожидании Её возвращения и опять тоскливо, как бродяга, посмотрел вправо – на замо?к квартирной двери. Так задумчиво стоя в коридоре, он вовсе забыл про время.
Вдруг до него донёсся возвысившийся строгий мужской голос, адресованный непонятно кому с вопросом:
– Что он там делает?!
– Я не знаю… Ждёт чего-то… – громко, но спокойно и даже как-то равнодушно-насмешливо отвечала голосу Мать.
– Он что-то хо-очет?! – снова послышался громкий вопрос, задевший его слух своей нарочитой важностью.
– Да чёрт его знает, чего он хочет… – прозвучало опять в ответ голосом Матери, словно говорившей не о своём сыне, а о каком-то потеряшке-замарашке в дворняжьей шкурке.
– Ну так пойди и спроси? у него, чего он хочет! – «весомо-грубо-зримо» дошло до него из глубин, «как в наши дни дошёл водопровод»[7 - Маяковский В.В. Во весь голос.], новое резкое развитие ситуации, что? заставило Замарашку вздрогнуть в предчувствии ареста.
– Да ладно… Пусть себе… Оставь его. Чокнутый какой-то… – абсолютно индифферентно уже было подытожила Мать. Потеряшка теперь окончательно проникся мыслью, что он точно – бездомная собачонка.
– Нет, ты вы?йди к нему и задай ему вопро?с, чего он хо?чет! – мужской голос явно любил руководить и руководил.
Когда Она наконец вышла к нему, он, насквозь зомбированный услышанным, смотрел на Неё изумлённо, как на шикарную большую дорогую куклу из Центрального театра кукол имени Образцова на Садовом кольце, ведо?мую в данном случае не верёвочками сверху или рычажками снизу, но являвшимся одновременно и тем и другим этим низким мужским закулисным голосом какого-то таинственного Карабаса Барабаса[8 - Толстой А.Н. Приключения Буратино, или Золотой ключик.], засевшего себе та?м, куда Замарашка только что отважно рвался; а теперь вот стоял, испуганно замерев, не в состоянии пошевелить ни руками, ни ногами, с тревожным любопытством ожидая новых команд требовательного голоса Фатума.
– Так. Ты вы?-ышла к нему?! – раздавались раскаты.
– Да, я ту?т! – как рядовой в строю, очередь которого быть перечисленным по ранжиру теперь подошла, отрапортовала рядом Кукла.
– А он с тобо?й находится? Где? он?!
– Да. Мы рядом. Он ту?т! – отчиталась честно Кукла о вновь прибывшем, хоть и прибыла? в данном случае Она сама?, свои?ми нога?ми, женственно цокая по лакированному паркету каблуками своих красных туфелек.
– Но где? вы?! Я вас не ви?жу! Вы в коридо?ре?! – напустил пущего гипноза Карабас из-за своих Кулис.
– Да! Мы здесь! В прихожей. Вдвоём.
– Задай ему вопрос!
– Так, что? я должна у него спросить? – нарочито взволнованно и послушно, преисполненная решимости выполнить любую команду, в том числе и команду спросить, требующую, однако, в настоящий момент уточнения у непосредственного командира способа и инструментария выполнения, произнесла Кукла механическим голосом, тактично подавшись своим марионеточным корпусом в сторону Таинственной Комнаты, дверь в которую оставалась немного приоткрытой в целях обеспечения коммуникации с начальством.
– Спроси его, чего он хочет! Поняла? – прозвучал из глубины взрослой вопрос с заложенным в нём требованием немедленно сообщить о готовности к выполнению.
– Да, поняла! Я должна спросить его, чего он хочет! – показала Кукла полне?йшее уразумение сложившейся ситуации и тактики момента, а также стопроцентное согласие с теперешним руководством, вглядываясь с трепетной надеждой, но как-то по-строевому тупо, в ту сторону, откуда из-за приоткрытой двери доносился бас.
– Вопрос должен звучать так: «Что ты хочешь?» Повтори! – сохранял за собой инициативу Карабас.
– Что? ты хочешь?! – воскликнула Честная Кукла в безотчётной экзальтации, слегка оторвав каблучки от паркета и, по-лебяжьи вытянув шею, тупо упёрлась деревянным взглядом в деревянную дверь взрослой комнаты, явно уверенная в том, что такая фундамента?льная и та?к вы?спренне произнесённая на этой импровизированной сцене реплика из вновь полученной Ею роли непременно сулит Ей достойный ангажемент.
– Не я? хочу, а о?н хочет! Он хочет! Дошло??! – брезгливо-разочарованно выдохнул Карабас – он же сценарист и он же режиссёр постановки, призванной вызвать фурор в театральном мире. Тем самым Карабас откровенно показывал, кто? тут из всех самый у?мный, а кто дура?к, и что если так пойдёт и да?льше, то репетиция спектакля будет прова?лена, а роль могут и отобрать.
– Да, теперь, думаю, что поняла, – с артистичной вежливостью приложив подушечку среднего пальца с красным ногтем к виску, а сам палец выгнув дугой, изобразила Марионетка наигранную секундную неуверенность, а также нечаянно оброненное и вдруг заново обретённое Ею постижение смысла задумки сценариста и режиссёра при неизменной, по-бабьи глупой преданности и стремлении угодить своим постижением, своей умной предупредительностью сценаристу и режиссёру постановки, и, торжественно воображая себя в глубине души Принцессой Турандот, неожиданно громко и пафосно растянула долгожданное, та?к ну?жное восклицание не своим драматическим сопрано:
– Чего-о-о он хо-о-очет?!! – и вновь мягко, словно пёрышко, опустилась на каблуки, захлопав крыльями.
– Я не зна?-а-аю, чего он хо?-о-очет! Ты меня?-а об этом спра-ашиваешь?! – безвозвратно усугубил сокрытый от людских глаз басовитый Карабас вопрос понимания как краеугольный вопрос философии.
– Не-ет. Я у него?-о спра?-ашиваю: Чего о?-он хо-очет?! А он не отвеча?-ает! – начала капризничать, чуть ли не теряя терпение, Примадонна.
– Он этого не знает. Он должен задать вопрос о то?м, чего он хочет, ему?! Тогда он будет это зна?ть, если получит от него ответ, и сможет ответить тебе. Поняла?!
– Да. Теперь, думаю, что поняла, – немного успокоилась Принцесса.
– Теперь скажи: «Задай вопрос, чего он хочет».
– За-дай воп-рос, че-го он хо-чет! – с тупой механистичной расстановкой по слогам, но достаточно быстро, словно на автомате, протараторила в ответ Марионетка.
– Но не мне?, а ему?! Надо сделать та?к, чтобы было поня?тно. Чтобы он понял. Он!
– Задай ему? вопрос: Чего о?н хочет?! – скорректировалась Кукла, вновь ухватив утраченный смысл и дух реплики, входя во вкус темы, но поворачивая голову вправо и вниз к Буратинке по-прежнему туповато и угловато.
– Чего? он хочет?! – бо?рзо пискнул Ветеран Крымской войны, экзаменуемый сразу по двум предметам: формальной логике и риторике.
Кукла вдруг замолчала, и, казалось, навсегда, безвозвратно выпав из интерактивной логической цепочки всего пять минут назад так весело начавшейся межкультурной и межвозрастной коммуникации.
– Ты? зна?-аешь, чего? о-он хо?-очет?! – прогремел из Комнаты уточняющий вопрос, совершенно дезориентировавший Турандот.
– Да кто?, наконец?! – окончательно вышла Примадонна по кличке Турандот из терпения, то?пнула своей красной подламывающейся туфелькой в паркет, чуть ли не теряя при этом равновесие вместе с остатками сознания, и немного потопталась на месте.
– Вот у него и спроси?, кого он имеет в виду?. Меня??! – по-прежнему уверенно, с толком и с расстановкой, но без излишнего чувства[9 - Грибоедов А.С. Горе от ума.], въедливо манипулировал Карабас.
– Тебе кого?, его?? Ты хочешь узнать, чего о?н хочет? – спросила Кукла сверху вниз, не скрывая своего сомнения в смелости Потеряшки тепе?рь, когда тот услышал, как звучит Смертельная Опасность.
– Да, мне его?! Я хочу знать, чего о?н хочет! – возник снова отважный пискля, уверенный в непреложности и чистоте своих помыслов.
– Вот тогда и спроси у него! Как должен звучать вопрос? – подбодрила Турандот Потеряшку и мягко коснулась его пижамного плеча ладонью.
Но малец, введённый в заблуждение отсутствием перед глазами какого бы то ни было живого образа, который бы сопровождал и иллюстрировал доносившиеся до его детских ушей магические громовые раскаты, уже не зная, в каком направлении, кому? и про что? пищать, – подавленно ушёл в себя. Потом он с глубокомысленным трудом всё-таки сформулировал своё вопросительное предложение, потянувши Куклу за? руку вниз и советуясь с Ней шёпотом:
– Чего ты хочешь? Так?
Турандот одобрительно кивнула, наклонившись к Потеряшке, принимая в этот момент его? сторону, подбадривая его и показывая всем своим видом и жестикуляцией, что Она сейчас с ним, за него. Тем не менее, Она мягко уточнила:
– Только не я? чего хочу, а ему? ты должен задать этот вопрос. По?нял? – и этим полностью снимая с себя возможные подозрения в чём-либо. – Ну! Давай!
– Чего ты хо?чешь?! – привстав на цыпочки, вытянув голову на тонкой шее вверх и в направлении приоткрытой двери в Таинственную Комнату и представляя себя прожорливым волком из сказки про мальчика-с-пальчик[10 - Братья Гримм. Мальчик-с-пальчик.], выпалил детским «басом» пискля.
– Кто-о?! Я-а-а?! – раздался в ответ ужасный громогласный Карабас Барабас, явно грозивший вот-вот появиться из своего Звериного Логова, и тогда от наглядных иллюстраций всего ужаса происходящего уже точно будет не отвертеться. Но, не желая так просто капитулировать, пискля проора?л, чуть не надорвав свою маленькую глоточку:
– Да?-а! Ты?-ы-ы! – сам безвозвратно подпадая под колдовство де?йства.
– Ты?-ы?! Ты-ы хо-очешь зна-а-ать, чего?-о я хочу?-у-у?! – неумолимо гремел и грохотал Карабас оттуда.
– Да! Я хочу зна?ть, чего ты хо?-очешь! – не испугавшись, упрямо настаивал пискля, сумевший снова сказочным образом по восходящей эволюционной кривой всего за минуту их вербального противостояния превратиться обратно из бездомной Каштанки[11 - Чехов А.П. Каштанка.] в смелого Мальчиша-Кибальчиша[12 - Гайдар А. Военная тайна.].
– Тогда зайди-и и спроси-и! – вызывал Карабас Барабас новоявленного Мальчиша-Кибальчиша на решающий бой.
– А вот и зайду?! – пронзительно принял вызов Мальчиш, надеясь, что враг осознал-таки всю неминуемую опасность своего положения. И только он было взялся за ручку незахлопнутой двери в большую комнату, рьяно топнув тапком аки турнирный конь с отчаянным воплем «Я зайду!», как вдруг густой голос Карабаса изнутри Закулисья остановил его:
– Нет! Подожди! – что? заставило Мальчиша благородно и даже несколько смущённо призадуматься, что надо бы теперь, чтобы всё было по-честному, дать врагу время хорошенько подготовиться к бо?-ою и что, вероятно, там, в темноте, у робко прячущегося за освещённым рингом соперника в предстоящем рыцарском турнире, – заслуженным Призом за победу в котором обязательно будет Большая Праздничная Кукла, – возникли какие-то временные пробле-емы… Может быть, у этого, второго, претендента на Приз, к приме-еру… ну… забра?-ало, допустим, заржаве-ело, и он не в состоянии его опусти-ить или там… Собственно, ни Ветеран, ни Буратинка, ни Бродяга, ни Мальчиш в одном-единственном лице ка?спер-минимозга[13 - «Каспер – доброе маленькое привидение», мультфильм-сказка. Режиссёры А. Гимено, Мария М. Дайл.] Пижамного Привидения, даже не знали, о чём теперь думать, – ни вообще, ни конкретно в таких ситуациях, – и стояли себе в нахлынувших глубоких сомнениях, неловко поёживаясь, в компании с этой дурацкой большой нарядной, да к тому же сильно накрашенной и надушенной Механической Куклой рядом, как-то ласково и глупо улыбавшейся им сверху, словно Мама. А са?м Ка?спер уже плыл от Неё далеко-далеко, в неведомые страны, стоя на капитанском мостике у красного железного штурвала морского катера с плоским треугольным носом, претендовавшим на то, чтобы резать все волны этого бушующего океана жизни. Катера? были маленькой недвижной флотилией стационарно закреплены на прогулочной территории детсада «Солнышко», вульгарно ярко выкрашены в химо?зный синий и жёлтый и являлись пределом мечтаний и снов послеобеденного тихого часа и феерическим финишем оголтелого командного забега наперегонки после детсадовского полдника без бабушкиных вкусных сырников, а с обры?длой казёной запеканкой. Ребята, стремившиеся в их вечной дебильной манере играть в такие минуты в Царя Горы и занять место у крутящегося красного рулевого колеса, не принимали во внимание тот непреложный фа?кт, что в какую сторону и сколько оборотов этой попавшейся в их детские ручки, вращающейся вхолостую, глупой в своей округлости штурвалиной ни крути?, а также в какой цвет её ни перекра?шивай, от этого сама? дощатая платформа катера, – всякий раз с безмолвным равнодушием встречая на своём постоянном причале у детской площадки перед корпусом старшей группы их орущую ватагу, каждый в которой боролся за лидерство у крашеного руля, – так никогда никуда и не плыла?, ведь она была на?мертво зафиксирована на железных свайках, врытых в детсадовскую землю на глубину их маленького росточка.
Кукла Турандот дотронулась до его плеча. Каспер вздрогнул от прикосновения Её руки.
– Нет! Я захожу! – обрёл Каспер заброшенный статус своего мальчишества-кибальчишества и вспомнил вдруг реплику из забытой им роли. Но потом он снова засомневался, и ему?, уже? не зна?вшему, сколько прошло минут, пока он мечтал про свой детсадик, показалось в этот момент, что роль эта – не его?, что он – чужо?й и что ме?сто его – не зде?сь, хоть и сознавал, что теперь это уже дело че?сти, что он ввяза?лся в предначертанный спектакль и назад хода теперь не бу?дет.
И именно в момент его секундного колебания из взрослой комнаты, как ни в чём не бывало, послышался уже нормальный человеческий голос – тот же, кара-бара-басов, но адекватный и предполагавший, или хотя бы не исключавший своей неожиданно ровной интонацией, что разум всё-таки есть на этом свете:
– Ладно. Заходи! – донеслось негромко и по-мужски сдержанно из внезапно расколдованного Закулисья после краткого прокашливания.
Но Мальчиш, не будучи готов к неожиданно возникшему изменению тональности и тембра театрального мира волшебных звуков, в который он успел с головой погрузиться, замер, чутко вслушиваясь в возникшую тишину. А Принцесса вновь должна была слегка подтолкнуть его, на мгновение мысленно потерявшего нить происходящего, выпавшего из роли и уже не знавшего, как себя дальше вести с этим непредсказуемым Карабасом, ещё совсем недавно вызывавшим его на турнирную схватку за Прекрасную Даму, а теперь, словно какой-то арабский шейх, вальяжно приглашавшим Малыша-Каспера к себе на ковёр.
С опаской войдя, Мальчиш с первых шагов опознал молчавший теперь и одними глазами следивший внимательно за передвижениями вошедшего голосовой источник своих страхов по строгому чёрному костюму, по аккуратно выбритому мужественному каменному лицу и такой же недвижи?мой позиции в замершем выжидательном положении сидя, изначально занятой владельцем чёрного костюма на диванном уголке несколько сепаратно от остальных фигур, уже пропавших куда-то, да и не интересовавших его больше – Жопа?стой Коровы и дурема?ра-обнима?шкина. Руки Арабский Шейх в чёрном костюме держал в замок, уперев локти в колени. И Мальчиш, хоть и пожалел о том, что это не Отец, даже испытал гордость за себя, вызванную подспудным уважением к представшему его взору врагу, который тем временем просто оставался на занимаемом им месте, в противоположность трусам, при появлении Мальчиша сразу сбежавшим, поджав хвосты, нервно курить на балкон. Тот факт, что перед ним сейчас оказался, как почувствовал Мальчиш-Кибальчиш, Главный в этой компании классовых врагов Буржуин, и то, что этот Главный Буржуин не был рядом с Матерью в тот момент, когда Ветеран Крымской войны прокрался к ним без скрипа, неожиданно для себя уличив их компашку в ночных бдениях, – вселило в него не только почтение к умной силе, которую он находил в данном типе, но и готовность попробовать поговорить с типом в чёрном костюме более доверительно и всё-таки по-мужски.
Но тот встретил его брошенным не глядя резким пренебрежительным тоном:
– Тебе чего? – подался чуть вперёд, расцепил пальцы и кратко развёл ладони.
В новой ситуации Кибальчиш опешил.
– Ну?! Я жду, – терпеливо настаивал Чёрный Костюм.
– Чего ты хо?чешь?! – выпалил строго Мальчиш, так как позади него в этот момент точно была Москва![14 - Лермонтов М.Ю. Бородино.] Тут у него всё оборвалось внутри от собственной отваги, но он упорно продолжал смотреть Чёрному Костюму прямо в глаза.
– Я просто сижу здесь, посиживаю себе, никого не трогаю. Что спрашиваешь? – с каким-то индифферентным достоинством ответил Чёрный Костюм.
– Нет! Я? тебе не ве?рю! – пронзительно надрывался Мальчиш, словно заводя мотор, ощущая себя целым танком «Т-34», обнаружившим для себя цель пушечной стрельбы и намеревавшимся подъехать на гусеницах поближе к этой заветной цели.
– Ну и не верь себе, мне-то что! Са?м-то что? пришёл? Что? хо?чешь-то? – продолжил безразличный Шейх.
Мальчиш молчал, и его «Т-34» заглушил мотор, поскольку в эту минуту Каспер действительно забыл и не просто забыл, что? он тут забыл, а даже забыл, забыва?л ли он тут вообще? что-либо когда-либо или не?т. И бо?лее того: он совершенно позабыл в эту минуту даже спроси?ть себя о то?м, не забы?л ли он тут что-либо в большой взрослой комнате. И от этого складывалась ситуация, в которой хотеть что-либо было неактуально.
– Или, может, потеря?л там что-нибудь? – не отставал Тип.
– Где та?м? – заинтересовался Мальчиш частностями.
– Откуда мне знать, где?. Я?, что ль, потерял? Может, та?м, а может, зде?сь, – увернулся Чёрный Костюм, сразу вязко уводя за собой в болото непознанного.
– А я что? потерял? – не унимался Кибальчиш-Потеряшка, надеясь этой зацепочкой всё-таки выведать, о чём вообще идёт речь, так как было бы всё-таки особенно обидно, если потерявшийся предмет относился бы к чему-то ценному из его сокровищницы детских игрушек.
– Я не знаю, что ты конкретно потерял, если ты вообще что-нибудь терял. Кстати, а ты теря?л что-нибудь? – вдруг заинтересовался, словно очнувшийся от долгого сна, чахнувший досе?ле в забытьи над златом Кащей Бессмертный[15 - Пушкин А.С. Руслан и Людмила.], он же сам Главный Буржуин, и строго посмотрел на Мальчиша?.
– А что, нашли??! – руки в бо?ки, потянул было за ниточку Мальчиш-Кибальчиш.
– Что? нашли?! – тут же ушёл Чёрный Костюм от темы, словно тема и не затрагивалась.
Воцарилось неловкое молчание.
– Ладно, – примирительно прервал паузу Чёрный Костюм, – с каким вопросом пришёл-то?
Мальчиш задумался. И как-то надолго, если не насовсем.
– Тебя интересовало же там что-то… Или уже не интересует? – уже явно показывал Чёрный Костюм, он же – Кащей Бессмертный, свою искреннюю готовность идти на компромисс, хоть и явно конъюнктурно обусловленный. И Главный он или не Главный, и Буржуин он или не Буржуин, Мальчиш – вновь обретя своё изначальное рыцарское достоинство – уже начал подвергать серьёзным сомнениям.
Напоследок бросив Мальчишу-Кибальчишу:
– Ну ладно, поду?май покамест, может, вспомнишь, – ЧК вдруг куда-то испарился.
Мальчиш, застыв в этом судорожном поиске безвозвратно утраченной последовательности полночного разговора, в безуспешной, путаной обратной отмотке собственных аудио- и видеозаписей в голове, уже даже не замечал, как взрослые визитёры Мамы теперь преспокойненько разбрелись и шлялись себе туда-сюда по квартире, о чём-то свободно, в голос, переговариваясь, – то из комнаты в комнату, то на кухню, где они то спонтанно собирались в могучую кучку[16 - «Могучая кучка» – содружество русских композиторов 3-й четверти XIX века.] и и?здали в голос хохотали, то, подозрительно замолкая, возвращались поодиночке, всё подсмеиваясь в его адрес над чем-то… До его детских ушек всё время долетал взрослый гогот то вновь осмелевшего дядьки-обнима?шкина, то жопастой и грудастой тётьки, называвшей себя дядькам то Любой, а то вдруг целой Любовью, не перестававших «то вместе, то поврозь, а то попеременно» гнусно улыбаться ему свысока. На его строгий вопрос: «Над чем вы там всё смеётесь?!» – они подло включали интригу: «Да так… над анекдотом одним…». И когда он, застав их сборище в кухне, грозно и громко потребовал выложить ему этот развеселивший всех, кроме него, анекдот, – предварительно получив от кого-то, на минуточку оторвавшегося от их компашки и непредвиденно завалившегося к нему в детскую, объяснение того?, что? вообще есть «анекдот», – то вынужден был, уже не помня, в какой комнате сам находится, тоскливо и безропотно ловить покрасневшими от стыда ушами претендовавшее на неназойливое, звучавшее всякий раз в форме искреннего дружеского напутствия пожелание «вспомнить», и что мнимый, но так пока никем не озвученный анекдот – это якобы как раз он сам и есть. При этом они упорно называли его каким-то неведомым Лариосиком[17 - Булгаков М.А. Белая гвардия.] и всё время повторяли: «Закрой рот!» О чём или что? вспомнить, а также о чём анекдот, он так и не догонял, но уже был почти уверен, раз все повторяли ему одно и то же, что что-то всё-таки потерял: не зря же он стоит здесь, у себя в детской, и пытается вспомнить неизвестно что? и даже роется то тут, то там. И наконец, ему по?д ноги, как собаке кость, была вальяжно-пьяно брошена этими взрослыми дураками реплика:
– Ладно, иди пока к себе и подумай! Может, вспомнишь. Может, заодно и найдёшь, что потерял, в случае если вспомнишь.
И тут, после продолжительных сомнений, к нему всё-таки пришло то, о чём говорилось в последнем разговоре. Пошёл, разыскал Чёрного Костюма, как раз двигавшегося на него по коридору, и призвал того к неумолимому ответу:
– Стой! Я вспомнил! Я скажу! – молвил Кибальчиш.
– Так. Что нужно?! – мнимо опешил Чёрный Костюм.
– Что ты хочешь?! – задиристо спросил Мальчиш.
– Что?? Кто?? Я? что хочу?! – наигранно испуганно отпрянул Чёрный Костюм. – Я ничего? не хочу! Что надо-то?! От-ва-ли?!
– Надо, чтобы ты срочно сказал, что? ты хо?чешь! – бойко повторил Мальчиш своё требование.
– Сказа?ть?! – вдруг приостановился в коридоре и, внимательно посмотрев Мальчишу-Кибальчишу в лицо, спросил Чёрный Костюм, строго и таинственно продолжая глядеть на него сверху, явно пугая и проверяя готовность испытуемого, осмелившегося преследовать его? – самого? Чёрного Костюма, встретить с честью то?, что? будет сказано сейчас, но что сказанное уже невозможно будет после этого ни измени?ть, ни отмени?ть, ни замоли?ть, ни попра?вить.
– Говори?! – самоотверженно потребовал Мальчиш.
– Я хочу зна?ть, что? ты видел во сне?! – резко и прямо, как неподкупный экзаменатор, задал свой вопрос ЧК.
– Не скажу?! – насторожился Кибальчиш, вту?не подозревая, не изме?на ли это, и не Мальчиш ли Плохиш перед ним в эту минуту, собирающийся выведать у него Военную Тайну и затем – за банку варенья и коробку печенья – самым диверсионным и самым подлым манером применить бертоллетову соль с целью подзорвать все пиротехнические склады? уже вот-вот подступающей к мальчиша?м на подмогу Красной Армии?!
– Па?дал? – поинтересовался Чёрный Костюм.
– Нет! – не дрогнул Кибальчиш.
– Ну, нет – так нет… – ЧК помолчал, потом уточнил:
– Но упал назад в траншею или вперёд на бру?ствер?
– Какой ещё брусвир? – покрутил Мальчиш у виска, подумав, что его первоначальная оценка Чёрного Костюма как достойного умного врага была явно поспешно завышенной. И всё равно Мальчишу казалось странным, что ЧК что-то знает. Это и пугало его, и заманивало смело продолжать разговор.
– Немецкий-то знаешь? – крайне аккуратно, стараясь не задевать внутреннего достоинства Красноармейца, полюбопытствовал ЧК. – Vielleicht auf Deutsch?[18 - Нем. Может быть, по-немецки?]
– Ну-у… И чё? – хитро? прищурился Мальчиш, не желая выдавать в эту ответственную минуту своих познаний немецкого.
– Бруст-вер. Brust знаешь? – Грудь. А Wehr – защита. Защита груди! От выстрелов. От летящих пуль и осколков снарядов.
– О! Ве?ер! – искренне порадовался и даже как-то по-весеннему просветлел Красноармеец. – Это я в Большом театре вида?л у же-енщин не?ктрых с бино-оклями. Мне даже доста-алось ветерку. Когда с Ма-амой ходили, – Красноармеец посмотрел снизу вверх на ЧК сквозь кулачки-окуляры.
– Почти? как веер. Так и говорится. Долго. Если для дам, – стараясь вернуть разговор в строгое деловое русло, приосанился Чёрный Костюм. – Так в какую сторону завалился-то?
– Не по?мню! – решительно отрезал Кибальчиш, сделав полшага вперёд – в направлении Чёрного Костюма.
– По-ня-атно. Значит назад упал, в траншею, – констатировал, хоть и как-то примирительно, Чёрный Костюм.
– А вот и не упал! Не упа?л! – гордо топнул Мальчиш.
– Ну, не упал, значит падал. А раз падал, значит упал. А кровь видел? – Чёрный Костюм изобразил искреннюю товарищескую заботу, присев перед Мальчишом на корточки и рассматривая его лицо.
– Нет! – Мальчиш автоматически, против воли, схватился за живот рукой и на секундочку глянул вниз.
– По-ня-атно – ви-идел, – сделал с лёгким вздохом свой вывод Чёрный Костюм и, слегка оживившись, мимолётно глянул поверх буйной головы зардевшегося Красноармейца – на Мать, подошедшую бесшумно сзади.
– Как пуля летела, ви?дел? Ладно, неважно! Выстрел-то видел?! – форсировал дознание ЧК, слегка улыбнувшись краешком рта в ответ на расплывшуюся младенческую улыбку, которую допрашиваемый им Красноармеец больше не мог сдерживать, уже признаваясь себе внутренне в том, что только что был уличён во лжи:
– Ну-у…
– Так, теперь вопрос: Дымок ви?дел? – спросил ЧК.
– Ну-у… – угрызения совести мешали Мальчишу думать над правильным ответом или над тем, как бы соврать похитрее.
– На что похоже-то было, на какое время?
– Да ва-аще-е, какой-то дре-евний, ста-арый-ста-арый, про-ошлый-про-ошлый-пазапро-ошлый ве-ек, каро-оче, – Мальчиш вяло и криво качнул назад рукой, сам не заметив, что только что в чём-то признался.
– Этого ты как раз и не до?лжен помнить! Если потом вспомнишь, то никому? не говори. Всё можешь говорить, но про дымо?к – не говори?! Даже когда шампа?нское будешь открывать. Если ска?жешь – тогда всё! В общем, ты меня по?нял, – разъяснил ЧК.
– Не по?нял! – не сдаваясь, зло ответил Мальчиш, а на самом деле грустно посетовал в сердце: «Было полбеды, а теперь кругом беда. Много буржуинов, да мало наших».[19 - Гайдар А. Военная тайна.] Э-хх! – и он почувствовал себя та?к одино?ко…
– Ну, не понял – так потом поймёшь. Иди! – подытожил разговор Чёрный Костюм.
И Мальчиша, всё ещё не желавшего прерывать этот только что затеянный им же самим серьёзный деловой разговор «на равных», поймав момент его безнадёжной и по-идиотски улыбчивой задумчивости, когда Чёрный Костюм, привставая с корточек, напоследок задал Матери, преданно вставшей за спиной сына, вопрос: «Что с ним?» – Та почти что силой увела в детскую, сопроводив его невольную увольнительную привычным дисциплинарным напутствием ждать и свято верить в Её скорое возвращение к любимому сыночку. Он устало присел на свою детскую кроватку и скучно ссутулился, как маленький кораблик, хоть и пытавшийся по своей революционной заносчивости что-то там резать, но в итоге потрёпанный на бушующих волнах гражданской войны и утомлённо прибившийся к берегу[20 - Булгаков М.А. Белая гвардия.].
Вдруг дверь в детскую отворилась, и Мать с порога с язвительным ехидством и свысока обратилась к его поглупевшему на несколько сот лет сознанию:
– Ну? Что?!
Он, полный сомнений, как ёжик в тумане[21 - Козлов С. Ёжик в тумане (сборник сказок и советский мультфильм).], вышел в коридор.
– О чём беседовали-то, помнишь? – продолжила Мать.
– Мы в каком веке живём? – попытался очнуться он.
– Неважно! В двадцатом. Ну?! Что помнишь?!
– Помню… э-это-о… Про сон! – встрепенулся он, почёсывая свою русую макушку.
– А ещё что ты помнишь? – поинтересовалась Она с некоторой насмешливой снисходительностью, но и с заботой Старшей Медсестры, говорившей в настоящую минуту с раненым в голову, которую Она теперь, в силу своего профессионального долга, но и в силу своей нескрываемой симпатии к раненому в голову, попавшемуся Ей в бережные, но хваткие руки, – вынуждена будет лечить и перебинтовывать.
– Что-о? – он никак не мог понять, чего от него хотят.
– Всё, что? бы?ло! Вспоминай по порядку. Вспоминай, если сможешь вспомнить, – и Она ушла, вероятно, за перевязочным материалом, уверенным, цепким движением своих длинных, чётко наманикюренных в красный лак пальцев прикрыв прямо перед носом Ветерана Крымской войны и за собой дверь в детскую.
Обретение
В который день, Мальчиш не помнил, сидя один дома, он услышал за стенкой трезвон телефона. Не подходил долго в надежде на то, что авось рассосётся. Но, чувствуя, что звонки никак не прекращаются, вынужден был придти к внезапной мысли о возможной важности настойчивого вызова и поплёлся в большую комнату, вяло снял трубку:
– Алло?
– Ты посмотри там хороше?нько, что? потеря?л-то. Са?м знаешь, что?, да??.. – быстро произнёс Отец своим далёким, каким-то недосягаемым, ни в физическом смысле, ни для его скудного сыновнего понимания, голосом, но голосом, всегда уверенным и в итоге чётко бившим в ту? точку его мозга, в которую и ме?тил. Хоть дойти могло и не сразу, а с некоторым опозданием. И после краткой паузы, сопровождённой тихим сопением сыночка в трубку, добавил:
– По крайней мере, я там то?чно видел твою пропажу. В общем, ты меня понял, сам разберёшься. Или ещё в прихожей можешь гля?нуть среди книг. Сориентируешься, короче, – Отец повесил трубку, оставив за собой в эфире только многозначительную очередь тревожных коротких гудков «занято».
Задумался. Вернулся, помаялся в прихожей в какой-то странной тишине, звеневшей в ушах гулкой пустотой после недавнего телефонного разговора. Пробежался взглядом по книгам, давно знакомым по корешкам, плотно сжатым в застеклённых полках от пола до потолка. Прошёл в детскую. Оглядевшись внимательно, замер. И вдруг увидел перед собой то, что искал! Даже скорее сперва вспомнил, где оно – то? припрятанное и вновь обретённое им, впредь бывшее с ним всегда в течение всей жизни, а тогда – материализовавшееся в находку, обнаруженную им в собственной детской, неожиданно вернувшуюся теперь в его искательскую мальчишескую ладонь даже не по прямой наводке, а по Его далёкому намёку, по туманной подсказке, зашифрованной Им пу?тано, но на?мертво, – нахо?дку, хранимую с тех пор у сердца лёгким прохладным металлическим грузиком – Отцов гвардейский значок.
Посиделки
Хлопнув в темноте нао?тмашь рукой по стенке – по предполагаемому выключателю света, но промахнувшись и так и не добившись необходимого освещения, сын сломя голову влетел в большую комнату, скача вприпрыжку на одной ноге, при этом еле касаясь левой ступнёй, болтавшейся как тряпка, прохладного ночного паркета и при каждом таком задевании мучительно корча свою заспанную помятую фи?зию. Мать сразу проснулась, скинула ноги с постели, машинально, как лунатик, потянулась рукой и включила ночник, слепо поискала тапочки, обречённо, но мужественно поднялась в своей изящной бледно-розовой шёлковой пижаме в мелкий серенький цветочек-пятилистник, прикрыла рот рукой и, еле продирая глаза, спросила:
– Чего тебе? Совсем, что ль?! Чё не спишь-то?
– Да боржо-оми опять в ноге-е! – пожаловался сын.
– Что? – Она снова слегка зевнула в руку.
– Ма-ам, ну но-огу свело-оу! Булькает и щиплет! Ущщь! Ну, как всегда! – и он согнулся от нового колющего и тянущего приступа, перемежавшегося волнообразным, то отпускавшим, то вновь прихватывавшим онемением, и стал старательно растирать левую икру, стремясь вывести, как умел, сам себя из этого невыносимого, иногда застававшего его врасплох состояния.
– Судорога? Пойдём! – и Она, выведя его, скачущего за Ней под руку на одной ноге, в коридор, – скомандовала:
– А теперь прыг-скок к себе! И сядь! – и ушла.
Он кое-как, по стенке, добрался до своей кровати.
Мать вошла, сияя радужной ласковой улыбкой и ловко вертя в пальцах цыганскую швейную иглу – самую большую, какую он когда-либо замечал у Неё, и уж точно никогда раньше не извлекавшуюся Ею из шкатулки со швейными сокровищами: всевозможными пестрящими катушками хэбэшных, шёлковых, нейлоновых и капроновых ниток, разнокалиберными клубками шерстяных, пронзённых иголками и иголочками разной величины, с коробочками английских булавок, миниатюрными ножницами, желтометаллическим напёрстком в косую рифлёную сеточку по стенкам усечённого конуса и с пупырышками на макушке, а также оранжевым клеёнчатым рулончиком сантиметра.
– Ты чё это? – с опаской поглядел он на гигантскую иглу, хватко зажатую в длинных пальцах Мамули и как бы невзначай наставленную Ею своим опасным стальным остриём прямо на него.
– А что?! – уверенная в своих намерениях ничтоже сумня?шеся уточнила Она. – Чему? удивля?ешься? – и, прицелившись остриём в направлении его болезной ноги, Мать, словно мастер спорта по фехтованию, молниеносным выпадом вперёд прошила ночной воздух, не коснувшись ноги.
– У тя всё нормально, Ма?! – вскрикнул он.
– Ну! А ты? У тебя-то как? Всё нормально, сынок?
– Я-а – да-а… – решил он срочно выбрать наиболее уместный в данной, новой для него, ситуации вариант ответа, втянув голову в плечи, – всё-о норма-а-льно, всё-о норма-а-льно, Маму-у-ля, – и, заворожённый собственным внезапным ужасом перед увиденным весёлым инструментом, явно трофейным орудием из хирургического набора гестаповских палачей, – резко подался на своей кровати назад, схватил подушку и прижал её к животу, судорожно комкая в пальцах.
– Ага, ну раз всё нормально… – и Она, резко приподняв подбородок и саркастически кривя рот, торжественно и гордо вытянула вверх иголку в угловато согнутой в локте руке, – словно это был сияющий в ночи? факел на каком-нибудь нацистском факельном шествии, – и уверенно ушла, больше не произнеся ни слова.
А он, потерев свою левую икру, как-то вдруг обнаружил, что нога, и впрямь… уже, кажется, ничего… вроде прошло.
Минут через десять выполз на кухню. Мать сидела с чашкой из своего любимого китайского сервиза за квадратным лакированным столиком, закинув ногу на? ногу.
– Ма, у тя чё-нить сладенькое е-есть? И попи-ить…
– Те чего? Сла-а-денького ему захотелось, смотри-ка!
– Ну хоть бы сушечку какую-нить. И посидеть немножко.
– Ладно, горе ты моё, сади-ись уж. Но чаю не налью. А то будешь бегать потом всю ночь.
– Ну, я так тогда. Мне бы просто посидеть с тобой за компанию.
– Ладно уж… Тоже мне мон-шер-ами вы?искался! Садись, плесну чайку, так и быть, – видя его плохо скрываемое разочарование, душевно пригласила Она и ловко взялась своими по-домашнему свободными от привычного яркого маникюра пальцами за бамбуковую дужку заварочного чайника тонкого фарфора.
– Урра-а!
– Не ори! Соседи спят.
– Ой… Просто так хочется иногда с тобой побыть. А ты всё время занята, – сын скучно пожал плечами.
– Не мы такие – жизнь такая. Разговор про войну помнишь?
– Помню, – он почесал макушку. – Ма?!
– Что?
– Так война ж давно закончилась уже? Мы ж победили вроде?
– Ты про какую? Про Великую Отечественную, что ль?
– А какую же ещё?!
– В том-то и дело, дружок, что они но?вую войну собираются начать, теперь уже в другой стране.
Сын автоматически бросил взгляд вниз на кухонный линолеум, где абсолютно бездеятельно томилась спонтанно припаркованная с вечера, катавшаяся ещё вчера по срочным вызовам через всю квартиру, а теперь брошенная своим экипажем после боевого дежурства большая металлическая пожарная машина – с выдвижной высотной лестницей, контрастировавшей своим стальным блеском с красным сиянием лакированного кузова, – игрушка, подаренная ему Отцом после очередной командировки вместо такой же по габаритам, а если честно признаться, даже ме?ньшей в размерах, зелёненькой стратегической ракетной установки, которую сынуля поначалу так долго и настырно умолял родителей купить. Пожарная машина, подаренная ребёнку родителями с упором на недосягаемость радиуса действия выдвижной лестницы по сравнению с дальностью действия этих двух убогих стратегических пу?калок, вылетавших, словно хамский плевок забулдыги, под действием скрытых пружинок из мрачного нутра ракетной установки, в свою очередь приводимых в действие посредством пускового механизма шаловливыми пальчиками соседских пацанов, свято веривших в недосягаемое хитроумие конструкторов, техническое превосходство конструкции доставшегося им от их взрослых мощного игрушечного вооружения, а также всепоражающую убойную силу боевых частей, которыми их игрушечки из их детского мира были оснащены. Но, как бы там ни? было, сила толчка в пружинках со временем заметно ослабевала, – если рассматривать под лупой военно-полевые достижения этих школьных и соседских мальчишек-агрессоров, кошмарную боевую квалификацию и кошмарный боевой опыт которых их маленькому завистнику родители так перенять и не позволили, строго и чутко наказав ему, не сталкиваясь аварийно ни с какими материальными объектами и своевременно избегая каких-либо повреждений как своего собственного, так и любого корпуса, смело двигать своей красной пожаркой по всему паркетно-линолеумному периметру в досягаемости, вовремя подъезжая к воображаемому очагу возгорания на максимальное расстояние, позволяющее крайней площадке выдвижной лестницы дотянуться до всевозможных бытовых бед и чрезвычайных ситуаций с целью всяческого тушения. И противопожарный выдвижной механизм, находившийся, как и мобильное устройство семейно-национального спасения в целом, в ве?дении, под контролем и в ручном управлении недоросля, ещё очень долгое время как раз таки прекрасно позволял добиваться требуемого со стороны предков и в итоге осознанного младенческим мозгом отпрыска Необходимого и Желаемого Результата, всякий раз по первой команде легко и безупречно выдвигаясь на нужную дистанцию, как в то? счастливое время детских игрищ и отважных битв с воображаемым огнём, так и после, когда недоросль из недоросля уже вырос, с успехом и интересом прочитав «Мещанина во дворянстве»,[22 - Мольер. Мещанин во дворянстве.] и свободно, равно как и безвозвратно вышел далеко за рамки своего собственного и личного, а также любого мещанства любых мещан, как во дворянстве, так и во дворе, да и вообще где бы то и когда бы то ни было.
– Мне понравилось! – улыбнулась Мать одними глазами. В Её левой руке была теперь зажата крышечка красного лака с кисточкой, которой Она уверенно и ровно провела по острому ногтю большого пальца правой руки. На столе компактно стояли ещё какие-то, по Её приказанию временно занявшие свой пост на ночной кухне, разноцветные баночки из Её маникюрно-косметического хозяйства, и лежало бордовое этуи.
– Что? – не понял он.
– Твой взгляд. Что у тебя мысль затушить всё это дерьмо сразу появилась. У тебя откуда такая красота?-то?
– Па-а-па подарил! – торжественно похвастался сын.
– Смотри-ка, ва?жный он како?й! Па-а-па ему подарил… Погляди?те-ка все на него! – Она презрительно пригнула уголки губ вниз.
– И чё? Папа обещал мне машинку подарить – во?т и подари?л.
– Не чё 'от! Узнаешь чё! И не чёкай! Не доро?с ещё чёкаться! – Она продолжала спокойно маникюриться.
– Да чево?-о? – сразу стушевался он.
– Вот то?! То, что у многих, в отличие от тебя?, вообще? нет отца – ни с до?мом, ни без до?ма – никако?го! А игру?шек – так тем бо?лее не во?дится и не води?лось никогда. Кстати, как «Отец» пишется? Какие буквы в слове «Отец»?
– Ну, о-о там, т-э-э, е-э-э, ц-э-э,! В пинджаке и га?ллсухе! – принялся он обезьянничать.
– Это какая цэ ещё? Муха цэцэ, что ль? Или муха-цэкату?ха из ЦэКа?? Или всё-таки дрозофила?
– Это не цэце, а цэка?! И без му?хов всяких там. Му?хов ты сама? выдумала!
– Не му?хов, а му?х! – это во-пе?рвых. А во-вторы?х, вторая буква какая?
– т-э
– А третья?
– е-э!
– Так, это мы зна?ем. А как пишется? – и Мать начерта?ла в пустоте атмосферы своим свежим красным указательным маникюром показательный кириллический символ. Чуть пригнув голову и вопросительно заглянув ему в глазки, Она подсказала:
– е обычная? или э оборотная?
Он, хоть и не поняв вновь услышанного термина, но чётко закрутив пальчиком в воздухе куда требуется нужную закорючку е, – терпеливо дал немой ответ этой выискавшейся среди ночи и заставшей его врасплох своей полночной дидактикой Училке-Мальвине, на поучительный разговор с которой он сам и нарвался по собственной глупости или от скуки.
– Ага, понимаешь, о чём, – хорошо. Про други?е интересные буквы я те пото?м интересно расскажу. Или ты? мне расскажешь, не ме?нее интересно. Но уже при сле?дующей встрече. Если захо?чешь. А также если будешь зна?ть их правильное употребле?ние.
– Какие ещё? – заинтересовался сын.
– Там е?сть разные в компьютере, когда бу?дет у тебя.
– Какой ещё ю?-утере?
– Узнаешь! Маши?нка такая счётная, которая может не только цифры считать, но и таблички. И те?ксты писать, и карти?нки рисовать. Всё может! Компью?тер называется.
– Сама?! Сам?! – не смог скрыть он свой восторг.
– Нет, не сама, а при помощи опера?тора, челове?ка, наприме?р, вот – тебя?. Вернее, при твое?й помощи. Хо?чешь уметь управлять такой маши?нкой?
– Коне?чно! Мама! Урра?-а!
– Только надо аккура?тно управлять такой машинкой!
– Полома?ться может? – уже было посетовал он.
– Ха-ха! Дурачок! Не поломаться, а слома?ться! Поломаться женщина может перед мужчиной иногда, и то только тогда, когда у неё такое настрое?ние возникает – перед ним полома?ться. Но вот ты-то как раз и мо?жешь слома?ться. Хотя и она? тоже. Это как у вас с вашей разлюбезной маши?нкой получаться будет. Кто из вас пе?рвым, короче… А мы понаблюда?ем за вами. Ха-ха! – Мать не могла скрыть своего умиления в адрес его внезапной о?торопи, но вовремя включила строгость:
– Так, давай кончай попо?йку и отправляйся-ка ты спа?ть!
– А-а-а! – он покрепче обнял ладошками ещё тёплую расписную чашку и жадно посмотрел на ещё вразумительные остатки чёрного чая.
– А последняя буква в слове Отец? – Мать, вспомнив о соседях, задержала свой указательный палец с красным ногтем у рта, что? в его голове сразу родило присказку ц-сс, которую он и прошипел заговорщическим шёпотом Ей в ответ:
– Ц-сссс! – повторив за Матерью жест Оме?рты.
Но Мать было сложно подкупить такими дурацкими играми в тайны-заману?хи, и Она, расхохотавшись, едко уточнила: – Что «ц-сс»? Це, как Отец? или с-с, как SS?!
– Це, как Отец!
– А SS? – решила проверить Мать сыновнюю осведомлённость.
– А SS – это вообще? не Кэ-Пэ-эС-э?С! – вякнул он.
– 'От нагле?ц! Умный, тоже мне, вы?искался! Хотя, конечно, пра?льно говоришь. – Она вальяжно откинулась на спинку стула. – В о?бщем, как говорится в таких слу?чаях, ты, ка?к всегда, пра?в! Как и Папаша твой, член КПСС, такой же ха?м, как и ты?. Аппара?тчик ЦеКа?. Хоть и интеллиге?нтный.
– Какой ещё аппара?тик? У Папы аппара?тик?
– Не аппара?тик, а аппара?тчик. Чик-чирик. Рабо?тает там. В Центра?льном комите?те Коммунистической партии Советского Союза[23 - ЦК КПСС – центральный орган управления КПСС в Советском Союзе согласно уставу КПСС и принципу демократического централизма.], – и, подумав с улыбкой, Она прибавила:
– Но и аппара?тик имеет свой собственный, не без э?того. Ха-ха!
– Личный? Рабо?тает там? – с умным видом уточнил Буратинка, и не подозревая всю глубину полисемантики.
– А ка?к же! Ещё как работает! – хохотнула Мать. – Но и мой, в каком-то смысле. Совсем даже в неплохом смысле. – А мой?! – заволновался Буратинка.
– А у тебя сво?й аппаратик! – улыбнулась Она. – А будет ещё лучше! Ты же – отцов сын! – с напускной гордостью за него произнесла Она и ехидно улыбнулась.
Он немного успокоился и почесал затылок:
– Нет, Мать, ну мы пра?вильно поступа?ем? Ты скажи! – примирительно и даже заискивающе посмотрел он на Неё, понимая всю важность прерванной ранее темы.
– Сын, я не знаю… Ты помнишь, что? я тебе говорила? – грустно отвечала Она, устало опустив плечи.
– Когда? – потерялся он.
– Э-эх! Да ничего ты не помнишь.
– Расскажи. Я помню, что мы говорили, а о чём – ваще? забыл. Ты хотя б напомнила бы. Тогда бы и поговорили заодно, – робко пролепетал он.
– Не?чего разговаривать! Спа?ть иди!
– Ну скажи-и!
– Да то?! То, что их туда на?до отправить, на эту войну?! – в этот момент откровенности с сыном из Неё выплёскивалась злая досада, которую обычно Она умела сдерживать в себе и тем более не показывать на людях.
– Зачем? Они провинились в чём-то?
– Да нет… Хотя. Не знаю! Ладно. Оставь. Говорю – не разобраться сейчас в этом всё равно. Но чтобы ещё больше не провинились, и чтобы у нас на территории, в на?шей стране, своих военных операций не вели, пусть лучше туда? идут и та?м вот и вою?ют. Всё!
– Ну Ма-ам, расскажи, а-а?
– Всё, я сказала! Чай допива?й и спа?ть иди! Не ночны?е темы! Я то?же сейчас уже пойду? ложиться. Спокойной ночи.
Сын, загруженный всплывшими вопросами, понуро поплёлся восвояси в детскую, шаркая тапками, надоедливо цеплявшими задниками подметавшие паркет широкие штанины байковой пижамы.
– Фо?ртку закро?й! Я открывала на проветраж там у тебя, – бросила Она напоследок ему в спину.
– Ла-адно, – вяло отмахнулся он в пустоту.
– И проверь, все? ли му?хи вылетели в фо?ртку! – шутливо настаивала Мать, хоть за окном и стоял тугой февраль.
– Какие это ещё?!.. Му?хи какие-то… – хоть пока и на ногах, но уже плывя в подкатившей внезапно дрёме, пробурчал он себе под нос.
– Це-це-це! Цекату?хи! Позолоченные брюхи! Те, которые с рынка-базара,[24 - Чуковский К. Муха-цокотуха.] – звонко донеслось ему вослед.
– А ЦеКа?-а?! – зловредно продемонстрировал он напоследок всю серьёзность своего отношения к важнейшему вопросу современности. Чтоб зна?ла, что он и засыпа?ть будет – не отстанет говорить об Отце!
А Мать сразу же вернула ему то, за чем он, собственно, и приходил:
– А вот ЦК, дружочек, Цэ-Ка? на мухи-цокоту?хи и на прочих базарных баб, Коля и прове?рит, Отец твой, – лично и собственнору?чно! И если потре?буется, то кого надо вы?гонит!
– Кого?-о? – не унимался Боец, отстреливаясь уже из детской, закрыв фортку и забираясь под одеяло с ногами.
– Кого-кого! Кого на?до, того и вы?гонит! Му?х выгонит!
– Все?-ех? – уже сомкнув глаза и засыпая в темноте, кричал он куда-то или только думал, что кричит Матери далеко на кухню свой, как ему казалось, умный, искромётный издевательский вопрос, – а на самом деле уже что-то неясно бурчал, вяло шевеля губёшками, и уже не слышал, а только видел во сне материн ответ:
– Если придётся и если твой Отец сам посчитает нужным выгнать всех, то выгонит все?х! Да?же не сомнева?йся! А созвездие Мухи вообще с территории СССР не видно!
– Из ЦэКа?-а?
– Из ЦК!
– А Кэ-Пэ-эС-э-эС?
– Из ЦК КПСС! – долетело напоследок с кухни. – Именно отту?да!
А может быть, и наяву.
Ребята-октябрята были самым дружным народом в отряде. Держались они всегда стайкой: петь так петь, играть так играть. Даже рёву задавали они и то не поодиночке, а сразу целым хором, как это было на днях, когда их не взяли на экскурсию в горы.
Аркадий Гайдар «Военная тайна»
* * *
Дениска возвращался из школы, уныло-тяжело болтая набитым учебниками и тетрадками портфелем и лелея мечту пожрать дома, да и скорее завалиться спать. А ещё он вспоминал, как в последнее воскресенье они с пятилетней сестрёнкой бегали босиком по раскалённому на солнце асфальту и по вагонам метро, догнав аж до самого центрального «Детского мира», а там до судорог студили ноги о мраморные плиты и завистливо пялились на игрушки на магазинных полках. «А-а-а, ещё эти уро-оки… Да ну их! Вечером сделаю!» – он почесался и мысленно отмахнулся от промелькнувшей и лишь слегонца задевшей его совесть своим крылом неизбежной необходимости выполнять домашнее задание, которая порой из-за его ученической безала?берности застигала его врасплох целыми авра?лами двоек и троек, требовавших срочного исправления перед концом четверти.
Когда на восьмом этаже автоматические двери лифта открылись, он лениво вывалился из кабины и, сонно глядя себе по?д ноги, машинально поплёлся в сторону квартирной двери. Вдруг он отчего-то внезапно поднял свою бу?йну голову и встретился взглядом с Отцом, вероятно, навещавшим сегодня Мать после своего долгого командировочного отсутствия и теперь вновь уезжавшим на работу.
– Ты у на?с был?! Ого?! – на его лице вспыхнула неподдельная радость.
– Не твоё де?ло. Пое?хали! – отрезал Отец грубовато – грешок, водившийся за Ним в те минуты, когда Он торопился передать сыну что-то крайне важное.
– Куда-а?! – отпрянул отпрыск, всё никак не расставаясь со своими недавними грёзами об обеде и сне.
– Ничё! Со мной прокатишься чуть-чуть, – Он немного улыбнулся, чутко заметив внезапную настороженность сына, и подмигнул, оставаясь внутренне всё таким же строгим и непостижимым.
– Да куда?-а ещё?! – не унимался сын.
– Вниз! – и Отец развернул и отнюдь не слегка подтолкнул Дениску в плечо вдоль по коридору – обратно в сторону лифта, прибавив с ехидцей, которая смутно напомнила отлетевшему на два метра сыну Бабушку Наташу, Отцову Маму, в этот сумато?шный момент так до конца и не прояснив в его путаной памяти далёкий родной образ, давно затерявшийся где-то там – в прошлой жизни, которой они жили до переезда в новую квартиру:
– А можно и дальше, не хочешь? – провокационно интриговал Отец своим низким баритоном. Увлекательные есть и примечательные маршруты. Разные, – с напускным официозом, но с каким-то скрытым сарказмом, проинформировал Отец.
– Да куда ещё?! – потерялся сын.
Но Отец уже успел затащить его в чуть было не закрывшуюся у них перед лицом лифтовую кабину, двери которой Он во?время поймал ногой и раздвинул обратно. Когда они ехали вниз, Отец, словно невзначай державший теперь в руках сложенный продольно копеечный номер детской газеты, – добавил как-то таинственно:
– Хотя куда конкре?тно, вниз или наве?рх, – это будет зависеть о?т.
– От чего??! Зави-исеть от чего-то ещё-ё… – не знал, что думать, Денис и насупился. Но, догадываясь, что Отец сейчас вовлекает его в какую-то значительную тайну, хоть всё ещё немного побаиваясь встреченной в Нём строгости и Его тайного плана, который Тот так и не раскрывал до конца в своей вечной манере сюрпри?зника, сын с плохо скрываемой надеждой, немного нагловато и любопытно, но с должным уважением, заглянул к Нему прямо наверх.
– Вопросы потом будешь задавать! – среагировал Тот.
– Когда?!
– Когда дое?дем! И когда «Пионерскую правду» мне привезёшь обратно! Прочитав предварительно…
– Куда?
– В газете написано. – Отец лихо хлопнул бумажным выпуском по своей второй открытой ладони.
– Да?й почитаю! – бо?рзо потребовал сын чтиво.
– Ты пионер? – осадил его Отец.
– Нет. Пока только уже октябрёнок. Но скоро стану!
– Тогда тебе нельзя!
– Почему?! Я умею читать!
– Какое число сегодня?
Сын призадумался, а потом зычно выпалил:
– Девятнадцатое, пятница!
– Вот! Зна-аешь, смотри-ка! – ухмыльнулся Отец. – А месяц, знаешь, како?й? И год?
– Знаю! – воспрял излишне гордый своими знаниями.
– Хорошо, что знаешь. Тогда молчи, как вспомнишь.
Сын было вякнул что-то про месяц, но Отец перебил:
– Молчи, говорю! Потом узнаем. И про месяц, и про число?, и какого го?да, и что за газе?та. И сколько сто?ит.
– Что?-о сто?-оит? – насупился октябрёнок.
Но в этот момент двери лифта уже открылись. Они вышли и спустились по короткой широкой лестнице просторного холла подъезда.
Отец быстрым шагом пошёл к выходу, мыслями уже явно находясь где-то в своих вопросах, должных быть решёнными Им за предстоящий остаток дня. Вдруг Он приостановился и, посмотрев на сына долгим оценивающим взглядом, произнёс нечто необычное, никогда ранее не слышанное Дениской, причём так, словно Ему было, если не всё, то мно?гое ве?домо наперёд, что? пугало уже само по себе, хоть и было сказано в спокойном тоне. Но именно это гробовое спокойствие в тембре и интонации Отцовского голоса, чётко и доходчиво проговариваемые Им слова наводили сына на самые страшные подозрения в отношении своей собственной скромной октября?тской персоны:
– Ничего?, – молвил Отец, – и что? узнаем, и кто?. И кто? тут чего? сто?ит. Всё узнаем! Если сам, конечно, вспомнишь. – А потом, словно вдруг избавляя сына от постоянного ожидания свойственной Ему излишней резкости и от навязчивых гнетущих мыслей о возможной скрытой подоплёке какого-то Его неведомого замысла, добавил чуть помягче:
– Нормально. Сам поднимешься.
Затем Он развернулся, махнул рукой вверх – уже назад, за себя – остающемуся ждать в подъезде щенку, и ушёл решительным шагом в своём важном чёрном костюме по своим важным, совсем не обязательно чёрным, делам.
А сын, прежде чем пойти к лифту, ещё долго одиноко стоял в фойе их большого многоквартирного дома в своих самых разных мыслях об Отце. Глядя в окно на двор, совершенно не замечая изредка проползавшие мимо за спиной соседские тени и время от времени безотчётно и глубокомысленно почёсывая свою русую макушку, он непрестанно задавал себе один и тот же вопрос: Кто же Он?
И только по прошествии многих-многих долгих и так быстро пронёсшихся лет, выйдя из своего вечного состояния сонного детства, Денис однажды понял своей головой, и то, вероятно, не до конца, – да и невозможно ни одной нормальной голове понять до конца, – насколько важен был всегда этот Человек в его жизни и для его жизни, и что никто из встречавшихся в его судьбе людей не смог бы никогда и ни за что, самоотверженно и тщательно скрывая свою неизменную самоотверженность, как это умел делать Он один, та?к помочь ему во всём, и что никто и никогда не сумел бы так тонко втайне управлять всеми его действиями и помыслами, близко ли, издалека ли, открыто либо затаённо, но неотступно следя с самого рождения своего сына и вплоть до собственной смерти за всеми его провалами и успехами, бедами и радостями, никогда не подбадривая и не суля свою помощь навязчиво, но всегда давая надежду найти в самом себе новые возможности жить и открывая ему новые горизонты каким-нибудь вроде бы незначительным, на первый взгляд, крошечным логическим поворотом мыслей о себе, о семье, о нашей стране и о других далёких царствах-государствах, о планете Земля, третьей слева в Солнечной системе Млечного Пути, и о Вселенной, внимательно стерегущей каждый наш шаг.
Мать люльку качает в ауле,
А где-то под жёлтой луной
Свистят ненасытные пули,
И вспять не вернуть ни одной.
Расул Гамзатов
Золотыми кольцами струны на моей гитаре вьются.
Как мечтал по жизни я на парашюте с неба звездануться.
Но моя земная мама говорила: «Никуда не деться.
Самолёт твой на ремонте, самолёт безоблачного детства».
Илья Чёрт
* * *
В тёмной детской витал аромат «Красной Москвы»[25 - Женские духи. До Революции 1917 года носили название «Аромат Ея Величества Императрицы».]. Мать, в какой-то странной, незнакомой доселе, фатальной полусогбенной позе, жёстко уперев локти себе в коленки и сцепив пальцы в замок, сидела на краю его кроватки и, то ища в полумраке его взгляд своими подёрнутыми слезливой влагой глазами, то отворачивая прочь, в темь, своё красивое заплаканное лицо и вытирая ладонью расплывшиеся вокруг глаз тени, – заискивающе причитывала:
– Ну, пожалуйста, не надо, не ходи с ними! Я знаю, какой ты! Я видела, как вы с ребятами швырялись ледяными снежками там, у школы, когда играли в войнушку. Я наблюдала за тобой издалека, незаметно для тебя. Ты был занят с ними. Не удивляйся. Ты отча?янный! Ты же ничего не замеча?ешь вокруг себя, когда вокруг тебя друзья! Эти ваши идио?тские вопросы че?сти, которые вы всё никак реши?ть между собой не мо?жете! И эти ваши дешёвые побе?ды, которые неизвестно кому из вас и за что? доста?нутся! Я ви?жу, я чу?вствую, что уже не имею ту вла?сть над тобой, как это было раньше. Что на тебя уже ничто? не де?йствует. Я только об одно?м прошу: не ходи? туда! Ну, туда?, где будут стреля?ть друг в друга. Где убива?ют. Не ходи ни за что? на све?те! Я умоля?ю тебя! Пожа?луйста! Ина?че я сойду с ума?! – Она, опять чуть не разрыдавшись в голос, но усилием воли загнав свой новый материнский истерический приступ внутрь себя, резко повернулась к сыну, полёживавшему себе преспокойненько в пижамке, закинув руки за? голову, и смотревшему на Неё снизу вверх внимательно и даже с некоторой жалостью со своей детской кроватки, – резко повернулась, как-то нервно, даже маниакально, расширила глаза и выпалила ему в упор:
– Ну, хо?чешь, давай, ты будешь торговать ору?жием! Хо?чешь?! Мы сде?лаем! Мы так сде?лаем! Представля?ешь?! Поставлять и ру?жья, и автома?ты, и даже пу?шки, и та?-анки.
– Это ка?к это поставлять? – глуповато переспросил он, стараясь сохранять важный тон в мальчишеском голосе.
– Ну-у… продавать, продавать, понима?ешь? Туда?, где они всего нужне?е, – Она почувствовала, что сейчас Ей вот-вот удастся пробудить его интерес.
Тут он, и правда, резко приподнявшись в постели на один локоть, стал вслух фантазировать и увлечённо допытываться ночным приключенческим шёпотом:
– Да-а?! А самолёты?! Самолёты – вот это здо?ровски! Мам, а самолё-ёты можно будет продавать, в смысле, поставлять?
– И даже самолёты! Коне?чно! – Она уже предчувствовала свой триумф и стала несколько успокаиваться, смахнув с глаз какую-то последнюю глупую, непонятно что? там забывшую слезу. – Представля?ешь?! Но только не ходи туда, к ни?м, с ни?ми! – После некоторой паузы Она, слегка закинув голову назад, таинственным голосом Кассандры стала расписывать красо?ты его блестящего будущего, суля ему невероятный карьерный взлёт на поприще оптовой торговли вооружением:
– Да! Я ви-ижу! Ты будешь поставлять ору?жие. Туда?, где оно потре?буется. Где оно будет бо?лее всего необходи?мо в нужный момент! Где его будут очень жда?ть! И самолёты тоже. Непреме?нно! Ты будешь очень ва?жным для них, незамени?мым человеком! Зна?ешь, на этом даже можно зарабо?-отать. Причём, о?ччень хорошо заработать! – Она вытянула вертикально вверх свой длинный указательный палец слоновой кости, венчавшийся острым ногтем. – Можно разбогате?-еть! – Только, пожалуйста, останься. Пожа?луйста! – чуть было снова не сорвалась Она…
А он откинулся обратно на подушку и ровно, даже с некоторым презрением, смотрел на Неё и на Её мокрые глаза, и на Её красивые руки, привыкшие гладить его в младенчестве, которые Она теперь уже не знала, куда девать, судорожно водя ими сверху по его детскому одеялу. Вдруг, резко изменив тональность, Она быстро, но отчётливо зароптала сокрушённым полушёпотом:
– Хорошо-о… Хорошо-о… Иди?! Иди?-и-и! Иди, с ке?м хочешь и куда? хочешь! Я зна?ю, всё знаю! Ты всё равно пойдёшь, – всхлипнув, Она поднялась и отрешённо покачала головой, словно сдаваясь перед страшной неизбежностью. – Ты с ними пое?дешь. Тогда будет война?. Небольшая. Но будет война?. Не знаю ещё где?, какой регион… Како?й регион?! Како?й?! – ходила Она по детской, схватившись за голову, и стенала глухо с уже высохшими, словно Арал, ме?ртвенно глядевшими перед собой глазами.
Он спустил голые ноги из-под одеяла и, сидя на кровати, изумлённо, с опаской, наблюдал сквозь потёмки за Её движущимся силуэтом, за Её взволнованными ломаными шагами, как бы в ожидании новых унижений своего достоинства, приподняв к Ней острый подбородок. Но, испытав присущее ему в минуты Её срывов желание по-мужски сбить это Её спонтанное бешенство каким-нибудь логическим включением, да и самому спастись от Её бессмысленной, иррациональной девчачьей сопливости, – витавшей тут с какой-то стати в ночном героическом воздухе его детского мира, забивая соломой его мозги, и неотвязно липшей к нему по его сентиментальной слабости по-сыновнему сопереживать Матери в такие тяжёлые минуты, – Дениска в спокойном тоне задал свой вопрос, словно запросил рутинную справку в Географическом обществе при Академии наук СССР:
– Что? есть регио?н?
– Ну где, понимаешь?! В какой республике!
– Что значит республика? – по-прежнему невозмутимо уточнил он далее, уже вставая с кровати, в надежде вернуть Её к разуму и заинтересовать те?м, о чём он якобы хотел разузнать как о чём-то новом для себя. И тут он принялся, пригнув голову к паркету и расширив зрачки, как бы невзначай рыскать вокруг Неё в поисках своего потерявшегося правого тапочка.
– Тоже не знаешь, что ли? Да-а, милок. Ну, мы в России живём. А у нас в советской стране есть ещё четырнадцать республик, кроме России. Как самостоятельные государства. Самостоятельно мы проходили с тобой уже. Или нет? – Она мгновенным прикосновением пальцев к выключателю зажгла свет на потолке.
– Проходи-или, – протянул он, сонливо жмурясь.
– Хорошо. Ну вот. Но все они – части одного целого, части одной большой страны – на?шей страны. Понял?!
Он кивнул, по-прежнему занимаясь поисками.
– Как страна?-то называется, зна?ешь?
– Зна-аю. Сэ?с-сэ?р – так, что ль, вро-оде… – отмахнулся он, как от скучного урока по школьной программе.
– Не сесесе?р, а СССР! Или Сове?тский Сою?з. Та?к мы говорим. Повтори!
– Сове?тский Сою?з!
– Вот! И война будет на нашей, советской, территории. Но где точно, в какой республике, не знаю. – И вдруг Её словно всю кольнуло, или прошило автоматной очередью, и Она, резко дёрнувшись, конвульсивно схватилась за? голову:
– Украина! Боже мой, бедная Украина! Да! – Она остановилась как вкопанная на середине детской комнаты и начала слегка покачиваться, словно потерявшая себя пьяная девка, словно своими магическими повторяющимися раскачиваниями Она стремилась замолить и расколдовать обратно страшное будущее. Потом вдруг странно, тихо замерла:
– И тогда-а… И ты не сможешь остаться. Ты поедешь с ними… – пролепетала Она еле слышно, как сквозь сон.
– «Всегда готов!», – прогорланил он, салютану?в по-пионерски взмахом руки надо лбом, хоть и был в ночи без пионерского галстука и без значка, зато в байковой пижаме.
– Тише! Соседи спят. А ещё как мы говорим, знаешь? – Знаю. А как же!
– Ну, раз знаешь, значит, знаешь. Потом скажешь.
– Нет. Пото?м не скажу?, – он нагло подбоче?нился.
– Почему?
– Потому?! Потому что я сейча?с скажу?, – едко процедил он, внимательно наблюдая за Её реакцией.
– Заче?м?! Мне не на?—адо, спаси-ибо, – всем своим женским нутром запротестовала Она.
– Так может, я потом не успе?ю! – улыбнулся он криво и издевательски.
– Нет. Вот сейча?с, при мне?, не на?до этого говорить, – уже поняв судьбоносную неизбежность и ужаснувшись неотвратимости наступившей минуты, попыталась Она исправить то?, что? уже было не в Её силах ни изменить, ни отменить, ни замолить, ни поправить.
– Не?-а! Я сейчас! Прям вот ща?с и при тебе?! – по-хамски агрессивно захохотал он прямо Ей в лицо и сразу строго, по-командирски, прибавил:
– Я скажу! Скажу?! – и топнул голой ногой.
– Хм… если ты так хочешь… – говори… Что хо?чешь, говори себе там… Хм… Я постою, подожду, пока ты там себе говоришь своё… – Она отвернулась вполоборота, по-женски игриво покрутилась, поправляя на себе платье, и вдруг снова потушила свет.
Но именно в тот момент, когда под Её тонкими пальцами щёлкнул выключатель, сын успел отчётливо и по-детски звонко отрапортовать:
– Служу? Сове?тскому Сою?зу! – но – юзу он произнёс уже в кромешной мгле.
– Вот! – зафиксировала Она, хоть и не без улыбки, всю глобальную истинность момента, подняв вертикально вверх указательный палец в розовом маникюре, на странное несоответствие пошлости пастельного цвета которого всей важности и глобальной истинности самого момента сын обратил внимание ещё при свете. И этот странный и даже в чём-то предательский цвет, когда-то уже виденный на маникюре Матери, – он не помнил, когда виденный, – тут же зародил в нём подозрительность и необходимость привлечь Её незамедлительно, не отходя от кассы, к ответственности за всё, что? будет сказано им, но и Ей, и сейчас, и в дальнейшем, что? должно было, по его пра?ведному замыслу, сразу и навсегда? привязать Её к нему?, Её сыну?, и к тому образу чаяний и помыслов, которые он считал единственно правильными и которые достались ему от Отца.
Он сразу словно стал в десять раз сильнее и бдительнее – особенно теперь, почувствовав себя единственным героем, последним из могикан[26 - Купер Дж. Ф. Последний из могикан.] в этой резко навалившейся тьме, в которой пока не мог различить глазами, где конкретно в данную минуту находится Мать, но всё же ощущая фибрами Её присутствие. Успев уловить, или даже с запозданием вспомнив направление акустического источника, произнёсшего Её голосом последнее «Вот!», он, так и не найдя свой правый тапок, балансировал теперь в потёмках на одной левой ноге, поставив правую голую ступню на тёплый тряпичный верх левого тапка. И так, вприпрыжку на одной ступне, с ладонью, ровно и напряжённо приложенной к правому виску и салютовавшей по-военному одной его пустой голове, он стал, как локатор, поворачиваться в искомом направлении, стараясь сам оставаться ровно в том квадрате, где нашёл тогда свой железный гвардейский приз, местонахождение которого уже целую вечность назад было подсказано ему Отцом, и откуда он только что произнёс своё Страшное Заклинание.
Но Она, вдруг шумно оживившись, шелестя во тьме своими платьями, прошлась из стороны в сторону, на великосветский манер и издеваясь над всё время вертевшимся убогим одноногим Локатором СССР, всё искавшим движущийся по детской комнате вражеский объект в Её лице, и в спесивом, язвительном высокомерии провозгласила свой приговор:
– Но-о, друг мо-ой… Увы?!.. Маши-ина, на которой вы будете е-ехать, выйдет из стро?я! – замолчала. А потом с ещё большей уверенностью в сказанном отчеканила:
– Да! Всё! Теперь я зна?ю: будет поломка. Несерьёзная. Но вы не смо?жете ехать дальше. Причём ты будешь именно те?м, кто постарается сделать всё, чтобы это испра?вить, и чтобы вы смогли добраться до фро?нта. Да. И ты, ты примешь важное реше?ние. Ты сделаешь всё до после?днего, чтобы вернуть ситуацию в нужное ру?сло! – Она немного помялась, но сразу резко повернулась к нему. – Постреля?ть он захотел! – в голосе Матери отчётливо улавливалось неприкрытое раздражённое, грубое презрение.
– В себя? сразу стреляй! – мужественно произнесла Она во тьме в адрес сына то?, что? заставило его сперва боязливо насторожиться, но потом, бодрясь, всё-таки собраться и не потерять ни своего одноногого равновесия, ни смелости перед объявленной героической перспективой.
Но Мать, почуяв, что Её обо?лтуса не покидает боевой задор, не пожелала упускать инициативу. Она секунду помешкала, борясь сама с собой и с царившим вокруг беспросветным мраком, словно покачивая на чашах весов Вечности и Справедливости теми возможностями, которые сулило Гряду?щее Её стране?, Её сыну? и Ей само?й, и медленно, с вдумчивой расстановкой, уверенно ставя ударение на нужном слоге, чётко акцентируя внимание сына на каждом произнесённом слове, продолжила:
– Всё! Вы вернётесь обра?тно. Ха! Под и?х флагом и со своими же све?рстниками за их пога?ные кошельки? мы? тебе воевать не дади?м! О чём бы эти «свои?» ни ду?мали, когда в таких вот, как ты?, стрелять будут. Или че?м бы, каким ме?стом они бы ни ду?мали!
И по интонации, с которой Мать всё это проговорила сыну, знавшему возможные повороты Её настроения и связанные с такими поворотами глобальные риски, и в темноте детской явственно чувствовалось, что на Её лице в эту минуту застыла мертвенно-презрительная, полная ненависти к любой войне гримаса, наводившая при неловком попадании Ей по?д руку неконтролируемый ужас не только на него одного, но при необходимости – и на весь белый свет!
– И в свои?х ты то?же стрелять не бу?дешь! Ни в ру?сских, ни в украи?нцев, ни в други?х – ни в кого? из наших, сове?тских! А другие пусть делают, что? хотя?т! На?м – на-пле-ва?ть! И на америка?нцев их плевать – те?х американцев, которые вою?ют, и на американцев кровавые дела?, так же, как и на и?х кровавые дела?, – плева?ть! Причём плевать далеко и свысока? – с колокольни Ивана Вели?кого! С самого? Оста?нкино! Хоть на них сами?х и не плевать. Но всё равно?! Но не? ты?! На тебя? нам – ни мне?, ни Отцу твоему – не? плевать в пе?рвую о?чередь! Извиняй, если чем не угодили, стрело?к ты наш, но ты? нам доро?же. И богате?ть ты под и?х фла?гом то?же не будешь! Хоть и мо?г бы, глядя на тебя. Но мы? с Отцом тебе этого сделать не дади?м.
– Почему? – попробовал цепко вызнать он.
– Потому что все позабу?дут та?м, где мы ока?жемся, – а ты будешь те?м, кто будет до?лжен помнить и бу?дет помнить, откуда хотя бы он са?м родом, из како?й страны?! И что? это за Страна?! И понима?ть, куда? нас всех занесёт. Или если не занесёт, то, по крайней мере, понесёт. Всё! Самолёт твой на ремо?нте! Так что отдыха?й! – торжественно, подобно сказочной Золотой Рыбке, махнув шлейфом чуть зашелестевшей длинной юбки своего праздничного платья, Она прошла мимо Главного Локатора всего Советского Союза, у которого осталось к Матери оччень много вопросов, и подлодкой ушла, возможно, и впрямь в кругосветку, но в этот вечер уж точно и всенепременно – в дальние воды Мирового океана комнаты взрослых, резко потянув на себя тонкими пальцами в нежно-розовом маникюре, словно штурвал, ручку двери в коридор, мгновенно осветивший Её стройную решительную фигуру, и, уверенно повернув во взрослую, бесшумно исчезла, даже не прикрыв за собой дверь детской, всё равно со скрипом захлопнувшуюся за Ней от потянувшего сквозняка, оставив наедине с самим собой и с собственными тщеславными милитаристскими грёзами одноногого Локатора, то ли всё кого-то ждавшего под свой воображаемый козырёк, то ли всё так и продолжавшего по инерции, или собственной инертности, ёжась и слепо озираясь в темноте, преданно-браво салютовать чему-то или кому-то неизвестному…
* * *
Отец и сын сидели вдвоём в полуосвещённой кухне и были заняты разговором, воспринимавшимся им и раньше, и сейчас, – несмотря на всю теперешнюю мягкость Его голоса, – как предречение чего-то катастрофического, но тако?го, что? он, по мнению Отца, в состоя?нии, а следовательно, непременно до?лжен будет преодолеть са?м. И обязательно преодоле?ет при правильном подходе, а сейча?с – получает только маленькие подсказки, которые, как он чувствовал, должны были быть правильно оценены, как конфетки в блестящей обёртке, которые ему предстояло, предварительно разобрав надпись на фантике, а при желании, необязательно принимая всё на веру, развернув его, затем самому же раскусить кондитерку и, если понравится, разгрызть, разжевать в пыль и так далее… Хотя речь шла всего лишь о домашнем задании по математике, а на повестке дня стоял, ни больше ни меньше, вопрос: «С какой скоростью должна двигаться собака, чтобы не слышать звон бьющейся об асфальт чугунной сковородки, которая привязана к её хвосту?» В доме были гости.
На кухню вошла Мать и, всем своим женственным и загадочным видом потребовав Его внимания, с таинственной улыбкой Джоконды спросила вкрадчиво:
– Любишь меня?
Этот неожиданно заданный Ею Отцу бабий душещипательный вопрос прозвучал, словно одинокий грустный детский плевочек, пущенный с надеждой на отзвук в пустое жестяное пожарное ведро, томящееся в тёмной кладовке.
Он продолжал молча смотреть на сына, – уплывшего в свои поливариантные размышления, склонные мозаично переливаться в самых непредсказуемых ассоциациях, – в ожидании, когда же придёт ответ на поставленный только что наводящий вопрос по теме.
Мать, несмотря на своё физическое присутствие с Ними, фактически была мыслями с празднующей гостевой публикой. Но, набравшись терпения, Она стала с интересом вникать в дух и смысл представшей Её взору семейной сценки и даже не без некоторого умиления попробовала почувствовать себя своей в компании своих Мужчин. В итоге, поняв по тяжело нависшему над всеми троими молчанию, что попала не туда? и не во?время и что спросила не то?, Она решила зайти по-новому, с другой стороны:
– Тогда другой вопрос: Время придёт, яду дашь?
– Кому? это?! – хмыкнул Он, с наигранным любопытством чуть обернувшись назад – от него к Ней, словно с целью нарочно проверить, кто? это тут задаёт такие смелые вопро?сы, и если это та?, кто Он ду?мает, то не оши?блась ли вопрошавшая адресом.
– Мне. Я бы тебе дала, например, если б потребовалось, – отважно захотела Она увлечь Его в тему.
Сидя спиной к Ней, Он нарочито чихнул в ладонь, замер и с осторожной издёвкой, как бы обращённой в никуда? и ни к кому?, пробурчал себе под нос:
– Спасибо, я как-нибудь.
– Что?! – как-то по-глупому не расслышала Она.
– Спасибо, не надо, говорю?-у?! Обойду?-у?сь! – уже неестественно громко, то ли сам, как глухой, то ли говоря, как с глухой, по-дурацки вскрикнул Он, всё ещё оставаясь к Ней спиной.
– Ну а ты?, если мне? потребуется? – не отставала Она.
– Не да?-а?-ам! – в своей ехидно-твёрдой, но какой-то разуда?лой манере, – свойственной Ему в минуты, когда Он хотел кому-то в чём-то отказать и в таких случаях непременно отка?зывал, – хохотнул Он, так и не оборачиваясь к Ней. Потом вдруг оставил сына с его неразрешимыми математическими ребусами, развернулся всем корпусом к Ней и, долго глядя Ей в глаза, уже мертвенно-спокойно, серьёзно и жёстко произнёс:
– Тебе? – не да?м! Даже не проси?.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/denis-nikolaevich-muravlev/pionerskaya-pravda-71171488/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Булгаков М.А. Мастер и Маргарита.
2
Гайдар А. Военная тайна.
3
Толстой А.Н. Приключения Буратино, или Золотой ключик.
4
Пакт Молотова-Риббентропа – Договор о ненападении 1939 года между фашистской Германией и Советским Союзом, вероломно нарушенный Третьим Рейхом 22 июня 1941 года в ходе нападения вермахта и люфтваффе на нашу страну без объявления войны, которая продлилась как Великая Отечественная война четыре года и завершилась разгромом германской военной машины и полной, окончательной и безоговорочной капитуляцией фашистской Германии 8 мая 1945 года.
5
Санкции– попытки Запада экономическими методами, пошлинами и запретами воздействовать в своих интересах на российскую международную и внутреннюю политику вопреки принципам свободной рыночной экономики, двулично провозглашаемым Западом основой свободного экономического развития и мирного сосуществования правительств и государств.
6
Март 2014 года – воссоединение Крымского полуострова как исконной российской территории с Россией путём проведения всенародного референдума в Крыму и создания необходимого конституционного поля в России и в Автономной республике Крым, вопреки попыткам Украины и Запада противостоять такому воссоединению военными методами.
7
Маяковский В.В. Во весь голос.
8
Толстой А.Н. Приключения Буратино, или Золотой ключик.
9
Грибоедов А.С. Горе от ума.
10
Братья Гримм. Мальчик-с-пальчик.
11
Чехов А.П. Каштанка.
12
Гайдар А. Военная тайна.
13
«Каспер – доброе маленькое привидение», мультфильм-сказка. Режиссёры А. Гимено, Мария М. Дайл.
14
Лермонтов М.Ю. Бородино.
15
Пушкин А.С. Руслан и Людмила.
16
«Могучая кучка» – содружество русских композиторов 3-й четверти XIX века.
17
Булгаков М.А. Белая гвардия.
18
Нем. Может быть, по-немецки?
19
Гайдар А. Военная тайна.
20
Булгаков М.А. Белая гвардия.
21
Козлов С. Ёжик в тумане (сборник сказок и советский мультфильм).
22
Мольер. Мещанин во дворянстве.
23
ЦК КПСС – центральный орган управления КПСС в Советском Союзе согласно уставу КПСС и принципу демократического централизма.
24
Чуковский К. Муха-цокотуха.
25
Женские духи. До Революции 1917 года носили название «Аромат Ея Величества Императрицы».
26
Купер Дж. Ф. Последний из могикан.
Денис Муравлёв
Тип: электронная книга
Жанр: Современная русская литература
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 01.10.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Повествование этой книги сложилось из записных книжек, доставшихся автору от героя с целью опубликования, − подано в третьем лице и подсвечивает многочисленные сценки из детства, юности и взросления героя – Дениски Биркина, его непростые взаимоотношения с матерью и отцом, его службу и работу переводчиком, а также любовные похождения в молодости. Книга вскрывает отношение героя, представителя поколения 90-х – 00-х годов, к перипетиям в нашей стране на перепутье двух веков, его оценки ошибок и предательств в высших управленческих и армейских эшелонах советского государства на последнем этапе существования социалистического строя в конце 80-х – начале 90-х годов ХХ века и презрение героя к нынешнему засилью коммерческого чванства, выражаемое им в скрытых размышлениях и открытых словах и действиях.