Главная страница | Остросюжетные любовные романы | Льдинка

Льдинка
Алеся Троицкая
Мистические города
Белые волосы, бледная кожа, руки в перчатках. Алина привыкла быть изгоем и прятать свой разрушительный дар. Но в новой школе придётся туго. Здесь всё подчинено законам стаи: травят слабых, рвут чужаков. Алина – гарантированная жертва для волков.
Но они не знают, что связались не с овцой. В снежной королеве дремлет ураган, способный стереть их в пыль. Нужен лишь повод выпустить силу на волю.
Он появляется в лице Макса, школьного короля и покровителя Алины. Он тоже одиночка, он тоже другой. Между ними пробегает искра. Но хватит ли её разжечь пламя? Или полыхнёт пожар, который не оставит камня на камне?
Алина должна выбрать: стать безжалостной и внушать страх – или позволить страху пожрать себя. Открыться единственному, кто поймёт – или утянуть его на дно.

Алеся Троицкая
Льдинка

Глава 1
Говорят, есть пять стадий принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг, депрессия и смирение. Но для себя я открыла шестую – контролируемая глупость. Та, что затмевает остальные пять своей обманчивой сладостью и толкает на безрассудства.
Именно контролируемая глупость привела меня в этот захудалый коридор, пропахший плесенью, краской и безысходностью. Серые стены в потёках, исцарапанный линолеум, тусклый свет люминесцентных ламп. Будто декорации к фильму ужасов категории B. Или моей новой жизни.
Я стояла перед дверью с облупившейся синей краской и тусклой табличкой "Директор". В ушах привычно шумела музыка – бодрый, разухабистый мотивчик, под который так и тянуло пуститься в пляс:
"Все твои подруги – суки, часто ездят за границу.
Чтобы фоточки в Фейсбуке залепить, как говорится…"
Это Шнур, в своём неповторимом стиле, в очередной раз сыпал соль на раны гламурной богемы, обличая её пороки и ничтожество. Раньше меня это порядком веселило. Но сегодня почему-то не вызывало и тени улыбки.
Сквозь щель в двери просачивались обрывки разговора, отдающие затхлостью и фальшью. Будто две немолодые актрисы разыгрывали плохо отрепетированную сцену – некогда первая дива школы, а ныне спившаяся неудачница выпрашивает роль у бывшей соперницы, дослужившейся до главрежа провинциального театра.
– Тамарочка, солнышко, ты же знаешь, как оно всё обернулось, – глухо, чуть заплетающимся языком тянула мать. – Муж мой, Лешенька, ни в чём не виноват, подставили его, ироды. А я вот с Алиночкой осталась, ни кола ни двора. В ноги тебе кланяюсь – определи дочурку в выпускной, не дай пропасть!
Голос директрисы сочился отравленным мёдом:
– Что ж ты, Лерочка, милая, раньше о подруге не вспомнила? Двадцать лет как не было тебя, на смски не отвечала, звонки сбрасывала. Думала, верно, зазнавшаяся провинциалочка уже не ровня столичной штучке? Ничего, я не гордая. Пристрою твою девочку, куда денусь. Класс у нас… своеобразный, но до выпускного, глядишь, и доживёт.
Обе собеседницы захихикали, но веселья в этом смехе было не больше, чем тепла в осеннем ветре, сующем ледяные пальцы мне за шиворот. Я поёжилась и крепче стиснула лямку рюкзака. Жизнь моя летела под откос с такой же неумолимостью, с какой жухлые листья срывались с почерневших веток облетевших дубов во дворе.
Всего месяц назад у меня было всё: красавец-отец, преуспевающий бизнесмен, мать светская львица, огромная квартира в сталинском доме, престижная гимназия и будущее, расписанное до мелочей. А теперь – лишь груз семейного позора, нищета и неизвестность. И назойливый, неутихающий страх, что однажды тайна, что я берегу пуще жизни, вырвется на свободу.
Внезапно у меня за спиной что-то щёлкнуло и зашипело. Я резко обернулась – и оказалась нос к носу с рослым парнем в чёрной байкерской куртке. В зубах он зажимал дымящуюся сигарету, прищуренные, синие глаза цепко ощупывали моё лицо и фигуру. Он напоминал голодного волка, принюхивающегося к кроличьей норе. Или, скорее, матёрого арестанта, прикидывающего, на сколько сигарет потянет шмотьё новенького.
Я застыла, охваченная смесью липкого, первобытного ужаса. В школах, подобных этой, я ещё не бывала. Там, откуда я пришла, мальчики носили отглаженные брюки и говорили о курсах акций. Здесь же людям было явно плевать на приличия.
Незнакомец выпустил дым почти мне в лицо и процедил сквозь зубы:
– Чё, за снежинку, в наши джунгли занесло? Не боишься, что обезьянки тебя тут живьём сожрут?
Он кивнул на мои белые как снег волосы и бледную кожу. Привычная злость шевельнулась внутри. Я уже устала объяснять, что это не краска и не болезнь, а наследственная аномалия. Впрочем, правду о своей внешности я не рассказывала никому. И не собиралась. Даже этому смазливому наглецу.
Я вздёрнула подбородок и холодно улыбнулась. Мой взгляд, прозрачный и колючий, как ледяная крошка, уперся в переносицу собеседника.
– Тебе лучше знать повадки местной фауны. Сам-то давно с ветки слез? – я старалась, чтобы мой голос звучал насмешливо и холодно. Так учила меня мама – никогда не показывать страх.
Парень вытаращил глаза от изумления, явно потрясенный дерзостью "снежинки". А потом вдруг расхохотался, запрокинув голову. Белые зубы блеснули в свете коридорных ламп.
– Ни хрена себе! У нас, оказывается, не просто Снежинка новенькая, а Снежинка с характером! И откуда ж тебя, такую бойкую, к нам занесло? С Рублёвки, что ль, сбежала?
В его голосе звенел неприкрытый сарказм.
Я стиснула зубы, борясь с подступившей злостью. Выпрямилась и вскинула подбородок, глядя на наглеца в упор. Мой дед-фронтовик всегда учил: если тебя загнали в угол – бей первым.
– Не с Рублёвки, а с Патриарших. Меня Алина зовут. А ты у нас, видимо, местный шут? Сейчас ещё в колпаке появишься и на трубе заиграешь?
Повисла звенящая тишина. Парень замер, округлив глаза. Кажется, он не ожидал от "снежинки" такой отповеди. Несколько долгих секунд он сверлил меня недобрым прищуром, будто примериваясь – то ли дать сдачи, то ли снова расхохотаться. Но прежде чем я успела что-то сказать, парень бесцеремонно выдернул у меня из уха наушник. Из него доносился знакомый хрипловатый голос:
"…На фоне Эйфелевой башни с айфона селфи заебашим.
А нахуя ж ещё на наш вояж?.."
Незнакомец присвистнул и ухмыльнулся, снова обнажив крепкие белые зубы:
– Ленинград, значит? Ну ты даёшь, Снежинка! А с виду-то – тихоня тихоней.
Его слова вывели меня из ступора. Я вздёрнула подбородок и процедила ледяным тоном:
– Музыкальные вкусы – понятие растяжимое. Как и представления о воспитании. Тебя, я смотрю, мама в детстве не учила, что нельзя хватать чужие вещи без спроса?
Парень расхохотался, запрокинув голову.
– Остра на язычок, да? Люблю таких. Меня, кстати, Макс зовут.
– Приятно познакомиться, – процедила я сквозь зубы. – А теперь, будь добр, верни мне наушник. Не хочу пропустить любимый трек.
– Даже так? – Макс хищно прищурился, явно почуяв, что задел меня за живое. – И что же это за трек такой? Поделишься?
Он шагнул ко мне почти вплотную, обдав запахом табака и чего-то неуловимо пряного, мужского. Против воли я почувствовала, как к щекам приливает кровь. Никто и никогда не смел так со мной разговаривать. Будто я не Снежная Королева, а обычная деревенская девка, которую можно завалить на сеновал после парочки комплиментов.
Гордость взбунтовалась, не желая сдаваться. Я выпрямилась, вскинула голову, глядя на наглеца ледяным взором. Выдернула наушник из его пальцев и процедила:
– Вот этот. "В Питере – пить" называется. Отличная вещь, очень тонизирует с утра. Рекомендую, если мозги прочистить надо.
Макс вытаращил глаза и на миг потерял дар речи. Но вдруг его взгляд зацепился за мои руки. Я невольно сжала пальцы, затянутые в тонкие чёрные перчатки.
– Ишь ты, какие мы цацы! В перчаточках, как принцесса. Что, боишься об нас, плебеев, ручки испачкать? Брезгуешь?
Я сжала кулаки и процедила ледяным тоном:
– Руки мёрзнут. Я же снежинка, забыл?
Глаза Макса опасно блеснули. Он шагнул ещё ближе, почти вплотную, и прошипел:
– Врёшь, Снежинка. Не знаю пока, что ты там прячешь, но учти: я до всего докопаюсь. Такой уж я любопытный.
В этот миг дверь директорского кабинета содрогнулась и распахнулась. На пороге стояла моя мать – бледная, осунувшаяся, с растёкшейся тушью под покрасневшими глазами. Не та гламурная дива, что когда-то собирала толпы поклонников в инстаграме – жалкая, сломленная женщина.
– Алиночка, доченька, – просипела она сорванным голосом. – Иди сюда, я договорилась. Ты принята. А этот милый мальчик тебя проводит.
"Милый мальчик", чью ухмылку не испортил бы и намордник, смерил ее насмешливым взглядом. И, не говоря больше ни слова, зашагал прочь по коридору.
– Полевой! – вдруг раздался за моей спиной резкий окрик. Я вздрогнула и обернулась. В дверях кабинета стояла директриса и сверлила спину Макса уничижительным взглядом. – Ты куда намылился, голубчик? А ну стой!
Макс застыл, явно борясь с желанием сделать вид, что оглох. Лопатки под чёрной курткой напряглись, на скулах заиграли желваки. Но всё же он медленно обернулся и уставился на директрису с вызовом.
– Чего надо? – процедил он. – Сказали проводить, вот и провожаю. Ножки новенькой не переломятся по школе погулять.
Директриса поджала губы и процокала каблуками к замершему парню. Её глаза недобро щурились, будто примериваясь, с какой стороны лучше клюнуть.
– Проводишь, значит? Ну-ну. А курить в коридорах у нас, между прочим, не положено. Забыл, что ли? Или решил, раз выпускной класс – всё можно?
Она кивнула на дымящийся окурок, зажатый в пальцах Макса. Тот криво ухмыльнулся и поднёс тлеющий кончик к лицу, затягиваясь прямо перед носом разъярённой директрисы. Выдохнул дым и процедил:
– Не, не забыл. Просто как раз перекур у меня. Устав школы почитайте на досуге – там ясно сказано, что для лиц, достигших восемнадцати лет, ограничений по курению нет.
Он выдержал эффектную паузу и припечатал:
– Статья 3, параграф 5, пункт А. Если что, могу распечатку принести.
У директрисы дёрнулась щека и сузились зрачки. Её холёные пальцы конвульсивно сжались, будто мечтая вцепиться наглецу в глотку. Но она взяла себя в руки и процедила:
– Против устава, говоришь, не погрешил? Ну-ну. А как насчёт того, чтобы вспомнить про свой должок? Или думал, я забыла, как ты в прошлом годе полсклада учебников спалил по пьяни? Вместе со своими дружками-уголовниками?
Макс дёрнулся, будто от пощёчины. Глаза полыхнули яростью пополам с испугом.
– Те учебники самовозгорелись, ясно? Не докажете ничего!
– Ой ли? – директриса издевательски прищурилась. – Ну так я напомню. Или вызовем твою мамашу, пусть освежит память. Она ведь поручилась за тебя, дуболома. Обещала, что больше никаких фокусов не будет. А ты, я смотрю, всё никак не уймёшься?
Директриса многозначительно замолчала. Макс стоял, опустив голову, только желваки ходили на скулах. Было видно, что он из последних сил давит рвущуюся наружу ярость.
– В общем, так, Полевой, – припечатала директриса. – Или ты сейчас берёшь новенькую под крылышко и следишь за ней, как цербер за Преисподней, или вылетаешь из школы с волчьим билетом – и прямиком на нары. А мамаша твоя – в санитарки, полы драить. Ей не привыкать, да?
Она торжествующе осклабилась. Макс зажмурился и втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Потом медленно разлепил веки и просипел:
– Ясно. Понял. Беру Снежинку на буксир. Расслабьтесь.
– Вот и чудненько! – пропела директриса, сладко улыбаясь. – Прямо от сердца отлегло. Ну что, Алина, голубушка, вот тебе и провожатый. Макс у нас орёл, в обиду не даст. Правда, Максик?
Она подмигнула застывшему парню и, щёлкнув каблуками, упорхнула в кабинет.
Моя мать, всё это время трясущимися руками комкавшая ремешок сумочки, шумно выдохнула и просияла:
– Ну и славненько! Устраивайся, доченька, осваивайся. А мне пора, дела не ждут! – И, цокая каблуками, она заспешила к лестнице.
Я проводила её остекленевшем взглядом, чувствуя, как горло сдавливает спазм горечи и разочарования. Неужели ей всё равно? Как она могла так со мной поступить?!
На глаза навернулись слёзы. Я часто заморгала и шумно втянула воздух, пытаясь подавить рвущиеся наружу рыдания. Нет. Нельзя. Только не здесь. Не перед ним…
Краем глаза я покосилась на Макса. Тот стоял, небрежно привалившись плечом к стене, и меланхолично докуривал, глядя в потолок. Но я кожей чувствовала, что он за мной наблюдает. Ждёт моей реакции.
Я стиснула зубы и усилием воли взяла себя в руки. Расправила плечи, вздёрнула подбородок. Нацепила на лицо маску высокомерной отрешённости – такой меня учили встречать удары судьбы.
Внутри всё рвалось и кровоточило, но я не имела права этого показать. Не сейчас. Не им. Никогда.
– М-да, снежная королева в нашем царстве вечной стужи, – задумчиво протянул Макс, разглядывая меня из-под полуопущенных ресниц. – Ну что ж, понаблюдаем за твоим ледяным высочеством. Только смотри, корону не урони, как бы потом по осколкам не собирать.
Он заржал собственной шутке и, перекинув рюкзак через плечо, направился к лестнице. Я, помедлив секунду, двинулась следом, стараясь ступать твёрдо и уверенно.
***
Коридор змеился бесконечной лентой, пропахшей краской и мелом. Лампы дневного света давили мертвенной белизной, гул голосов за дверями кабинетов гудел как потревоженный осиный рой. Я брела на полшага позади Макса, стараясь не вслушиваться и не всматриваться. Страх липкой паутиной облепил горло.
Он резко затормозил у одной из дверей, украшенной выцветшей табличкой "11 Б". Сердце подпрыгнуло и заколотилось где-то в районе горла. Макс обернулся, смерил меня насмешливым взглядом и дёрнул подбородком:
– Ну что, снежинка, прибыли. Добро пожаловать в наш дружный коллектив. Не серчай, если что, у нас тут народ простой.
Он с ухмылкой распахнул дверь и, небрежно бросив на ходу "Эй, харэ гудеть!", ввалился в класс. Я шагнула следом, чувствуя, как колени предательски подрагивают. В висках стучала кровь, ладони под тонкими перчатками взмокли от волнения. Я усилием воли заставила себя поднять подбородок и встретить пытливые, недоверчивые взгляды новых одноклассников.
Класс представлял собой унылое зрелище – облупленные стены, исцарапанные парты, обшарпанный линолеум. Но гнетущей атмосферу делали не столько эти приметы нищеты, сколько сами обитатели класса. Хмурые лица, затравленные или нагловатые взгляды, дешевая безвкусная одежда. Я пронзительно ощутила свою чуждость этому миру, словно заблудившийся ангел, по ошибке спустившийся в ад.
– А это у нас кто такая? – раздался вдруг гнусавый голос. Я перевела взгляд на его обладателя – невысокого худосочного парня с шальными водянистыми глазами. – Белоснежка, что ль? Или Снегурка с мороза?
Класс разразился издевательским хохотом. Я почувствовала, как горят щеки от унижения и гнева. Но тут Макс грубо одернул насмешника:
– Захлопни пасть, Жила. А то неровен час, вылетит оттуда что лишнее. Это Алина, она теперь с нами. Так что будь повежливее, понял?
В его голосе прорезались рычащие властные нотки. Оторопевший Жила сдулся под убийственным взглядом Макса и пробурчал что-то невнятное.
Макс повернулся ко мне и подмигнул краешком рта. Будто говоря – не бойся, я прикрою. От облегчения у меня едва не подкосились ноги. Я слабо улыбнулась в ответ, надеясь, что это сойдет за благодарность.
Он небрежно махнул рукой в сторону последней парты:
– Располагайся, снежная королева. Твой трон дожидается.
Я пробиралась к своему месту под перекрестьем насмешливых взглядов. Особенно старались девицы, восседающие за средним рядом. Крашеная блондинка с губами уточкой презрительно фыркнула, обратившись к своей подружке:
– Гля, Светка, кого к нам занесло! Видать, из Нарнии сбежала. Ща растает, бедняжка.
Светка, размалеванная брюнетка с серьгами-кольцами, издевательски захихикала в ответ:
– Не, Ленка, это она из морга сделала ноги. Видишь, какая бледная да страшная.
Они заржали, довольные собственным остроумием. Я стиснула зубы, призывая на помощь всю свою выдержку. Меньше всего хотелось устраивать разборки в первый же день.
Макс вальяжно развалился за одной из парт, закинув ногу на ногу. К нему подошли двое парней – коротко стриженый качок в олимпийке и долговязый тип с серьгой в ухе. Они по очереди хлопнули Макса по ладони, ухмыляясь.
– Здорово, бродяга, – хрипло гаркнул качок. – Кого привел? Очередную принцессу в беде?
– Типа того, – вяло отозвался Макс. – Начальство велело пасти, как овчарке. Куда деваться.
Парни понимающе заржали. Пирсингованный гаденько ухмыльнулся:
– Э, цыпа, не боись. Макс у нас спец по сказочным бабам. Белоснежек на раз в чувство приводит.
Меня замутило от их похабных ужимок. Я еле удержалась, чтобы не послать их к черту. И мысленно взмолилась, чтобы этот кошмар поскорее закончился.
В этот момент дверь класса распахнулась, и на пороге возникла она – высокая девица с точеной фигурой и длинными ногами. Волосы стянуты в идеальный высокий хвост, лицо – произведение искусства: точеные скулы, пухлые губы, ярко накрашенные глаза. Первая красотка и королева класса, сразу видно.
Она шагнула внутрь, небрежно кинула на ближайший стул дизайнерскую сумочку – или очень качественную реплику. И, игнорируя все и всех вокруг, целенаправленно двинулась к Максу. От ее походки, плавной и уверенной, у половины парней отвисли челюсти, а девчонки взирали с завистью и обожанием.
Не говоря ни слова, она грациозно опустилась к Максу на колени, обвила руками его шею и слилась с ним в жарком поцелуе. Её язык скользнул ему в рот, губы прижались с неприкрытой страстью. Макс и не думал сопротивляться – его руки обхватили талию девушки, притягивая ближе.
Они целовались самозабвенно, не скрываясь, демонстрируя свою близость всему классу. Девица словно ставила на Максе свое клеймо, показывая, кому он принадлежит. И ей явно было плевать на мое присутствие – новенькая не стоила её внимания.
Парни вокруг одобрительно заулюлюкали, кто-то засвистел и заехидничал. Но парочка, увлеченная поцелуем, не обращала ни на что внимания.
У меня внутри все сжалось от унижения и невольной неловкости. Значит, вот какие у них тут порядки? Прилюдные поцелуи, откровенные ласки, и никого это не смущает? Что ж, видимо, мне и впрямь предстоит привыкать к этим новым правилам. Стиснув зубы, я отвернулась к окну, стараясь скрыть свое смятение.
Лишь спустя целую вечность они наконец оторвались друг от друга. Девица игриво провела пальчиком по щеке Макса, чмокнула в нос и поднялась с его колен. И только тогда соизволила обратить на меня свой взор – оценивающий, презрительный.
– О, у нас свежее мясо? – протянула она, кривя свои идеальные губы. – Какой-то бледный цыпленок. Прямиком из инкубатора, да?
Компания Макса грубо заржала, поддакивая своей королеве. Сам он ухмыльнулся и хлопнул девицу пониже спины:
– Не наезжай, Элька. Мелкая моя головная боль теперь. Босслэйди велела пасти.
– Смотри не переусердствуй, – хохотнула девица. – А то я ревновать буду!
Она уже собиралась отойти, но вдруг ее взгляд зацепился за мои руки. Тонкие черные перчатки явно не вписывались в общую картину.
– Ой, а почему это мы в перчатках? – ядовито протянула она. – Ручки свои холишь, чтобы не испачкались?
Она картинно сморщила носик и оттопырила мизинчик, передразнивая манерность. Окружающие послушно загоготали, поддерживая издевку.
"Надеюсь, тебе никогда этого не узнать", – мысленно процедила я, сверля стерву уничижительным взглядом.
– Просто мерзну. У вас тут прохладно. Видимо, с отоплением напряг?
Глупо, знаю. Но ничего умнее в тот момент мне в голову не пришло.
Элька прищурилась, явно почуяв слабину. Ее рот раскрылся для очередной шпильки, но тут вмешался Макс:
– Харэ. Проехали. У девчонки свои заморочки, не нам судить.
И хотя сказано это было лениво и равнодушно, Элеонора, или, как ее все называли, Элька, послушно заткнулась. Видимо, слово Макса тут было законом. Она лишь процедила напоследок:
– Смотри, как бы заморочки не вылезли боком. Таким фифам у нас быстро крылышки обламывают.
Она послала мне леденящую улыбку и, покачивая бедрами, прошествовала на свое место. Провожаемая почтительным молчанием, как и подобает королеве.
А я осталась сидеть, опустошенная и растерянная. В груди бушевала буря противоречивых чувств. Унижение, страх, злость, благодарность Максу за поддержку. И щемящее осознание надвигающейся беды.

Глава 2
Остаток уроков прошел как в тумане. Я старательно делала вид, что слушаю учителей и записываю что-то в тетрадь, но мысли мои витали очень далеко. Периодически я ловила на себе любопытные взгляды одноклассников, особенно девчонок. Видимо, необычная внешность и показная высокомерность сделали меня главной сенсацией дня. То и дело до меня долетали обрывки шепотков и хихиканья. Приходилось делать каменное лицо и гордо игнорировать пересуды за спиной.
Когда прозвенел звонок с последнего урока, я с облегчением выдохнула и принялась сгребать вещи в рюкзак. Не успела застегнуть молнию, как рядом нарисовался Макс. Небрежно подпирая плечом стену, он кивнул на выход:
– Ну что, снежинка, провожать тебя до дому или как? Я б не рекомендовал пока одной шастать, мало ли.
Я хмыкнула, пытаясь изобразить невозмутимость.
– Спасибо за заботу, но я как – ни будь сама, – отрезала я, вскидывая подбородок. – Не маленькая, не потеряюсь.
Он прищурился и качнул головой, будто взвешивая что—то про себя.
– Зря ерепенишься, – наконец бросил парень. – Здесь это до добра не доводит. Я ж по—хорошему предлагаю. Мне-то что, меня этим не проймешь.
Оттолкнувшись от стены, Макс направился к двери, на ходу бросив через плечо:
– Но смотри, снежок. Не говори потом, что не предупреждал.
Колыхнулась и захлопнулась дверь. Я осталась стоять с рюкзаком наперевес, чувствуя, как к щекам приливает краска стыда и раздражения. Ну вот, опять все сделала не так. Нагрубила человеку, который хотел помочь. Оттолкнула того, кто предлагал поддержку. Эх, права была мама – никакая сила не заменит умения выстраивать отношения с людьми. Всю жизнь из-за этого страдаю…
Тряхнув головой, я решительно направилась к выходу. Ладно, не очень—то и хотелось его провожаний. Подумаешь, великое одолжение. Напугал ежа голой задницей, тоже мне! Как-нибудь обойдусь без няньки. Чай, не впервой одной по улицам ходить. А все эти местные шпанюки – так я и сама любого напугаю до икоты, если припрет.
Бодрясь такими мыслями, я сбежала по ступеням и вышла на школьное крыльцо. Серое осеннее небо хмурилось, набрякшие тучи ползли над притихшим городком. С желтых клёнов то и дело срывались и плавно кружились листья. Ветер задувал под тонкую куртку, бросал в лицо колючие брызги мороси. Пора было доставать пуховик и утепляться. Не хватало еще простыть в первую неделю в новой школе!
Зябко поежившись, я засунула руки поглубже в карманы и торопливо зашагала по аллее к воротам. Тут невольно вспомнились вчерашние вопли матери насчет "приличной одежды" и "правильного образа". Ага, как же. В гробу я видала этот пафос с лощеными манерами. Буду носить то, в чем удобно и тепло. И точка.
Хм, интересно, а Макс уже ушел? Или остался где—то позади, наблюдает за мной исподтишка? Не решаюсь оглянуться, чтобы проверить. Вдруг все—таки свалил? А я тут раздумываю, не разыграл ли он спектакль с предложением проводить. Мол, так и быть, снизойду до простых смертных, великодушно вас эскортирую. Тьфу, самой противно от этих мыслей.
Ворота остались позади. Я зашагала по тротуару, с удивлением разглядывая невзрачные пятиэтажки и обшарпанные магазинчики. Так вот где мне предстоит теперь жить? В этой дыре, пропахшей безнадегой и унынием? Не думала, что когда—нибудь скажу такое, но моя старая школа на фоне этого убожества виделась теперь прямо—таки храмом науки. Да уж, права была Алиса – все познается в сравнении…
Тут сзади донесся скрип подошв и сырое хлюпанье луж. Я вздрогнула и ускорила шаг. Вот черт, неужели Макс все—таки увязался за мной?
Однако, когда скрип раздался совсем близко, я поняла – что—то не так. Шаги были тяжелее и шарканье – грубее. Явно не Максовы. Но тогда чьи?..
От нехорошего предчувствия засосало под ложечкой. Я рывком обернулась – и обомлела. За мной, ухмыляясь и скаля зубы, вышагивали трое парней. Тот самый Жила со своими дружками—переростками. И, судя по их рожам, настроены они были крайне недружелюбно.
– Ну здорово, снегурочка, – елейно протянул Жила, надвигаясь на меня. – Никак на прогулку собралась? Одна—одинешенька? А це ж не дело, в наших краях. Мы ж переживаем. Давай—ка провожатых организуем, чисто по—братски.
Его глазки масляно блеснули. Дружки загоготали, толкая друг друга локтями. У меня похолодело внутри.
Я лихорадочно завертела головой, ища пути отступления. Но парни уже обступили меня полукругом, отрезая дорогу назад. Жила подошел вплотную, почти касаясь своим немытым телом. Я попятилась, чувствуя, как земля уходит из—под ног.
– Ну чего ты, красавица? – проворковал он, протягивая ко мне свою лапу. – Мы ж любя. Чисто по—дружески решили скрасить твое одиночество. А ты нос воротишь. Не по—людски это, не по—соседски.
Его пальцы почти касались моего плеча. Еще миг – и он вцепится мне в руку. И тогда мне конец. Скрыться не удастся. В отчаянии я дернулась в сторону, пытаясь проскочить между двумя дружками Жилы. Но тщетно. Дылды схватили меня за локти, больно стиснув и дернув назад. Жила заржал и подался вперед, намереваясь облапать за грудь.
И тут мое терпение лопнуло. Страх и отвращение переплавились в бешеную, опасную ярость. К черту осторожность! К черту инкогнито! Они сами напросились. Но не успела я стянуть с пальцев перчатку, как за спиной раздался знакомый голос. Низкий, с хрипотцой и легкой угрозой.
– А ну, уроды, отвалили от девчонки! Кому сказал!
Жила замер, так и не донеся лапу до моей груди. Его дружки сконфуженно заозирались, не понимая, что происходит. А я обернулась, чувствуя, как бешено колотится сердце.
В паре метров от нас, широко расставив ноги и сунув руки в карманы куртки, стоял Макс. На скулах проступили желваки, глаза недобро сощурились. Обычно насмешливое лицо стало жестким, почти свирепым.
– Ты что, оглох, Жила? – процедил он, глядя тому прямо в глаза. – Я кому сказал – отвали от Алины. Быстро.
Жила несколько секунд таращился на него, будто не веря своим глазам. Потом осклабился и сделал шаг вперед, выпятив грудь колесом.
– Ой—ой—ой, а вот и господин защитник пожаловал! – гаркнул он, картинно всплеснув руками. – И че ты мне сделаешь, а? В рыло дашь? Так я тебе сам с десяток зуботычин отвешу, и будем квиты. Или в ментовку стуканешь? Ну так стукани, посмотрим, кто из нас там раньше окажется.
Жила заржал и, повернувшись к дружкам, видимо, ждал поддержки. Но те молчали, переводя испуганные взгляды с него на Макса. Видимо, что—то в лице парня их сильно напрягло. Меня, если честно, тоже.
– Ты меня не понял, придурок, – тихо, с расстановкой произнес Макс, глядя на Жилу в упор. – Я сказал, отпусти девчонку. Немедленно. Иначе я тебя урою. Прямо здесь, и мне плевать, кто из нас окажется в ментовке. Ты – надолго. А я – ненадолго. Только тебе от этого легче не станет, веришь?
Несколько секунд Жила буравил его ненавидящим взглядом. На скулах заиграли желваки, пальцы машинально сжались в кулаки. Но что—то в глазах Макса, холодных и колючих, видимо, его отрезвило.
– Ладно, черт с тобой, – сквозь зубы процедил он, отступая на шаг. – Забирай свою курицу. Подавись.
Жила смачно сплюнул мне под ноги и, развернувшись, потопал прочь. Дружки, повинуясь его раздраженному окрику, засеменили следом, то и дело опасливо косясь на нас с Максом.
– Сволочь, – процедил тот им в спины, сжимая кулак. – Думают, если шайкой ходят, так все им с рук сойдет. Ну ничего, попомнят меня еще…
Он перевел взгляд на меня и шагнул ближе. Я невольно сглотнула и попятилась. Сердце колотилось где—то в горле, в ушах стоял звон. Страх и облегчение мешались, мысли путались.
– Ты как, нормально? – хмуро спросил Макс, вглядываясь в мое лицо. – Они тебя не… не успели ничего?
Я судорожно помотала головой, прижимая ладони к пылающим щекам. Сказать что—то внятное не выходило – губы дрожали, зубы выбивали дробь.
– Н—нет, – наконец выдавила я, часто сглатывая. – Т—ты вовремя п—подоспел, они не у—успели…
Я осеклась и закусила губу. В горле стоял ком, глаза предательски защипало. Черт, только разреветься не хватало! Разнюниться тут перед ним, как последняя размазня.
– Эй, ты чего? – удивленно спросил он, приподнимая брови. – Ты что, плачешь? Брось, все же обошлось. Забей на этих кретинов, они больше не сунутся.
Макс неловко потоптался, явно не зная, что делать с раскисшей девицей. Потом протянул руку и несмело потрепал меня по плечу.
– Ну—ну, ты это… не реви, Алин. Все уже хорошо. Я с тобой. Пошли, провожу до дома, чтоб эти гады не надумали возвращаться.
Я судорожно всхлипнула, разрываясь между желанием гордо отказаться и позорной благодарностью. Плечо горело от его прикосновения, в груди что—то трепетало и сжималось.
– С—спасибо, – пролепетала я, шмыгнув носом. – Я… в порядке. Правда. Просто… занервничала слегка. Сейчас отпустит.
Глубоко вздохнув, я выпрямилась и одернула куртку. Рукавом украдкой отерла покрасневшие глаза. Все, истерика закончена. Пора взять себя в руки.
– А за помощь спасибо, – уже тверже добавила я, глядя в сторону. – Сама бы не справилась.
Я невольно коснулась перчаток, скрывающих кожу ладоней. Макс перехватил мой жест и нахмурился. Покачал головой и подхватил мой рюкзак за лямку, забрасывая себе на плечо. Махнул рукой – мол, пошли уже, чего встала.
Я безропотно зашагала следом, кусая губы. Какое—то время мы шли молча. Я исподтишка поглядывала на широкую спину Макса, обтянутую потертой кожанкой. Ветер трепал его темные волосы, бросал в лицо колкие капли. Но он будто и не замечал непогоды – шагал размашисто и упрямо, засунув руку в карман.
И снова этот вопрос: почему он мне помог? Ну не верю я в его бескорыстие и благородство. Наверняка у него свой интерес. Только какой?
По спине пробежал неприятный холодок. Вот черт, а вдруг он тоже собирается меня… того? Сейчас проводит до дома, а там прижмет к стенке: мол, раздвигай ноги. Господи, ну за что мне все это? И почему сейчас, когда я и без того на взводе из—за переезда?
Громко скрипнула подъездная дверь, вырывая меня из невеселых мыслей. Я очнулась и растерянно заморгала. Надо же, и не заметила, как дошли. Вот он, мой новый дом – серая панельная пятиэтажка, унылая и облезлая. Ну просто сказочный дворец для ледяной принцессы!
Я повернулась к Максу, пытаясь подобрать слова благодарности. Но он опередил меня, бесцеремонно сунув рюкзак в руки. Кивнул на подъезд:
– Все, давай, снежная королева. Наши пути—дорожки расходятся. Ты в следующий раз башкой думай, прежде чем одна по гиблым местам шариться. А то ж никаких защитничков не напасешься.
Макс фыркнул и направился к остановке. Потом вдруг резко затормозил и в два счета оказался рядом со мной. Я опешила от такого напора и инстинктивно отпрянула. Но он уже выудил из кармана ручку и требовательно протянул руку:
– Давай сюда лапку, снежинка. Номерок черкану, чтоб не потерялась.
Я ошарашенно моргнула и машинально протянула ладонь, обтянутую тонкой лайкровой перчаткой. До меня не сразу дошло, что он задумал, а когда дошло – Макс уже ловко задрал рукав моей куртки и потянул длинную перчатку вниз. Я задохнулась от возмущения, но возразить не успела. Ловким движением он стянул перчатку ровно настолько, чтобы оголить запястье.
От прикосновения холодного воздуха по коже побежали мурашки. А может, дело было вовсе не в воздухе… Я замерла, боясь лишний раз вздохнуть. Прямо ступор какой—то напал, честное слово.
Макс склонился над моей рукой, почти касаясь кожи носом. От его макушки пахнуло чем—то свежим, с хвойными нотками, будто он только что из леса вышел. Или это такой шампунь? Черт, о чем я вообще думаю в такой момент?!
Я закусила губу, пытаясь унять сумасшедшую дробь сердца. Его пальцы, обхватившие мое запястье, были теплыми и чуть шершавыми, от прикосновений по коже словно искры пробегали. Дыхание перехватило, в горле пересохло.
Макс меж тем принялся старательно выводить цифры, по несколько раз обводя каждую. Он будто нарочно растягивал процесс, с усмешкой поглядывая на меня из—под ресниц. Вот ведь… нахал! Ишь, забавляется!
Я стояла ни жива ни мертва, боясь шелохнуться и спугнуть наваждение. В голове царил полный сумбур, мысли разбегались, эмоции захлестывали. Близость парня одновременно пугала и волновала, хотелось то ли оттолкнуть его, то ли притянуть ближе. Да что со мной творится то?
Наконец, Макс закончил свою каллиграфию и выпрямился, окидывая меня насмешливым взглядом. На губах играла самодовольная ухмылка, зеленые глаза сверкали дьявольскими искрами. Прям сама невинность, ага.
– Готово, снежинка, – хмыкнул он, отпуская мою руку и отступая на шаг. – Теперь никуда не денешься. Придется позвонить, если что.
Я вспыхнула и гневно раздула ноздри, пытаясь справиться с обуревавшими меня чувствами. Ярость мешалась со смущением, негодование – с непонятной благодарностью. Ну все, сейчас он у меня получит!
– Ты совсем офонарел?! – задыхаясь, процедила я, потирая горящее запястье. – Кто тебя просил лезть ко мне со своими номерами? Я что, похожа на дуру беспомощную?
Макс расхохотался. А потом подмигнул и отсалютовал мне двумя пальцами.
– Поорать всегда успеешь, льдинка. А номерок сохрани. Лишним не будет, вот увидишь.
И, посвистывая, зашагал прочь, оставив меня стоять посреди улицы с пылающими щеками и бешено колотящимся сердцем. Вот же… нахал! Невежа! Грубиян! И ведь даже ответить нечего, зараза!
Я с усилием перевела дух и натянула перчатку обратно, скрывая от любопытных глаз следы "преступления". В голове роились сотни мыслей, одна противнее другой. И что это сейчас было? Игра на публику? Попытка самоутвердиться? Или… проявление заботы?
Тьфу ты, ну что за ерунда в голову лезет! Ясное дело, он просто решил покуражиться. Поглумиться над "слабой и беззащитной девчонкой". Конечно—конечно, так я и поверила! Ну ничего, я ему еще устрою веселую жизнь, он у меня попляшет!
Тряхнув головой, я решительно направилась к дому. Ладно, проблемы будем решать по мере поступления. Сейчас главное – добраться до своей комнаты и чуток отдышаться. А там уже подумаю, как быть с этим "подарочком" на моей руке.
И что—то мне подсказывало – просто так стереть этот номер не выйдет. Как бы руки ни чесались вытравить его вместе с кожей.
Потому что в глубине души я понимала – Макс прав. Лучше подстраховаться. В конце концов, от перемены мест слагаемых сумма не меняется. А в моем случае слагаемые сложились в весьма неуютное и чреватое место.
Значит, надо принимать все меры предосторожности. Даже если эти меры исходят от нахального пижона с синими глазами и наглой ухмылкой.
***
Закатное солнце медленно ползло к горизонту, окрашивая облезлые пятиэтажки в грязно—оранжевый цвет. Я сидел на крыше своего дома, привалившись спиной к кирпичной трубе и рассеянно глядя вдаль. В зубах дымилась самокрутка, от которой я время от времени лениво затягивался.
Перед глазами снова встала утренняя картина. Я лениво тащился по школьному коридору, засунув руки в карманы потертых джинсов. Первый урок давно начался, но идти на алгебру не было ни малейшего желания.
Я уже думал облюбовать подоконник, но вдруг краем глаза заметил какое—то движение. Это ещё что за птица? Я медленно повернул голову и обомлел.
У стены стояла девчонка. Точнее, не девчонка, а мечта поэта, мать её. Стройная, хрупкая, с осиной талией и острыми ключицами, просвечивающими сквозь тонкую кофту. Ноги длинные, точеные, в обтягивающих джинсах и узких сапожках на каблуках. Роскошные белоснежные волосы – то ли крашеные, то ли свои, хрен разберешь.
Но главное – лицо. Нежное, фарфоровое, без единого изъяна. Огромные голубые глаза, тонкий прямой нос, пухлые розовые губы, будто созданные для поцелуев. И все это великолепие – на фоне белой, почти прозрачной кожи. Словно неземное создание, спустившееся с небес по ошибке.
Я невольно залюбовался этой красотой, чувствуя, как желание горячей волной разливается по телу. Вот это да, настоящая снежная королева! Интересно, какая она на ощупь – холодная, гладкая, как лед? Или все же живая, страстная?
Незнакомка вдруг обернулась и впилась в меня колючим взглядом. Ого, спалился! Похоже, не слишком—то я ей понравился. Ну и хрен с ней, можно подумать, очередь из принцесс выстроилась. Хотя, чего греха таить, с такой снегуркой я бы покувыркался. Прям руки зачесались стиснуть эти хрупкие плечики, запустить пальцы в шелковистые патлы. Да не похожа она на давалку, скорее уж царевна недотрога.
Я стряхнул пепел и хмыкнул, возвращаясь мыслями к событиям вечера. Ну а чего я хотел, в самом деле? Сам ведь вызвался подбросить новенькую до дома. Сам полез геройствовать, когда увидел, что к ней доколупались Жила с дружками. Вот и расхлебывай теперь последствия.
Если уж быть честным с собой, новенькая меня зацепила. Чем—то неуловимым, едва различимым. То ли колючей гордостью во взгляде, то ли едва сдерживаемым напряжением в уголках губ. Казалось, вся она – как сжатая пружина. Тронь неосторожно – и схлопочешь по полной.
Интересно, а тот нервный жест, когда она теребит край перчатки – это что? Привычка? Или попытка что—то скрыть? Я задумчиво прищурился, перебирая в памяти детали сегодняшнего дня. Наблюдательности мне было не занимать.
Особенно если дело касалось объекта моего интереса. А эта снежная королева определенно попадала в категорию "интересных". Причем интересных не только своей мордашкой и фигуркой. Но и какой—то внутренней силой, упрямством, дерзостью.
Прямо как я сам. Достойный соперник, ничего не скажешь. Или напарник? Тьфу ты, о чем я только думаю! Нашел тоже, с кем себя равнять.
Я скривился и швырнул бычок в пустую консервную банку. Запустил пальцы в волосы, взлохматив непослушные вихры. Да что со мной такое? Раньше вроде одними драками—разборками жил, а как новенькая появилась – так и поплыл.
Нет, ну а чего она? То рожи корчит, будто лимон проглотила, то вдруг краснеть начинает и глазищами своими синющими хлопать. И ведь поди пойми, что у нее на уме! Может, просто стервозная истеричка? А может, и правда помощь нужна, а гонор не позволяет попросить?
Я задумчиво пожевал губу, прокручивая в голове сцену у подъезда. Ловко я ее, конечно. И номерок всучил, и за гордость ущипнул. Авось, одумается теперь, если снова вожжа под хвост попадет.
Хотя… если совсем уж начистоту… Приятно было. Кожа у нее там нежная такая, гладкая. Того гляди, дыханием опалишь. И пахло от нее чем—то сладким, цветочным, аж голова кругом шла. Небось, духами импортными поливается. Ишь ты, цаца городская!
Я тряхнул головой, пытаясь отогнать непрошенные мысли. Ну все, кажется, крыша поехала окончательно. Так и до греха недалеко. Нет уж, я в эти игры не играю. Захомутают меня еще, не дай бог. Потом хрен вывернешься.
Надо завязывать с этим. Пусть неуязвимая снежная королева сама со своими тараканами разбирается. А у меня и без нее дел по горло. Вон, Жила со своими дружками – первейшая головная боль. Теперь точно зуб на меня имеют. За своего вожака вступятся, помяни мое слово.
С этими веселыми мыслями я поднялся и отряхнул джинсы. Сплюнул на прощание и полез в слуховое окно, ведущее на чердак. Пора было делать ноги. Предчувствие подсказывало – спокойной жизни можно больше не ждать.
И как бы я ни отпирался, чуйка нашептывала – виной тому не только Жила и компания. Но и вздорная белобрысая девчонка, ворвавшаяся в мою жизнь, как ледяной ураган.
Что ж, будем решать проблемы по мере их поступления. В этом я был мастак. А пока – по домам. Выспаться, собраться с мыслями. И приготовиться к войне.
На всех фронтах.