Лекции для психологов из супервизорской группы
Лекции для психологов из супервизорской группы
Евгения Белова
В книге представлены лекции для психологов из супервизорской группы. Книга будет полезна тем, кто идёт в профессию «с нуля», и также тем, кто желает получить секреты профессиональных психологов, чтобы улучшить свою жизнь (и жизнь своих близких).В этой книге вы узнаете, как меняются негативные сценарии. Также вы сможете применить полученные знания в своей жизни и получать классные результаты.
Лекции для психологов из супервизорской группы
Евгения Белова
© Евгения Белова, 2024
ISBN 978-5-0064-5432-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Введение
«Заниматься наукой только для личного блага постыдно… Необходимо возвратить людям, употребить им во благо свои знания, полученные из общечеловеческой сокровищницы».
В. Вернадский.
В книге представлены лекции для психологов из супервизорской группы. Мы изучали подход Мелани Кляйн (как работать по её методу с клиентами). Можете распечатать эти лекции, подчёркивать фломастерами, изучать. Важен принцип активного обучения! Желаю применять полученные знания на практике, в своей жизни. Лично я не видела таких книг, поэтому решила внести тоже свой небольшой вклад в «общечеловеческую сокровищницу», как говорил Вернадский. Приятного погружения в профессию Психолог, Коуч! И готовьтесь, ваша жизнь будет меняться!
с уважением, психолог Евгения Белова.
Три этапа в отношениях Психолог-Клиент
Добрый день. Делюсь с вами тем, что узнаю от своих коллег. Верю, что это поможет вам в работе. Итак, когда к вам приходит пациент, то ваши интерпретации должны быть сосредоточены вокруг темы ДОВЕРИЯ. Тогда у вас появляется возможность сделать этого пациента постоянным. Люди приходят очень часто в каком-то порыве отчаяния, бессилия, когда они уже дошли до точки невыдерживания. Я это понимаю как острую боль. Например, если у вас болит голова или зуб – вы принимаете лекарства, чтобы боль ушла. Вам становится легче. Но причина боли не уходит. Надо идти к специалисту, чтобы он назначил обследование и лечение. Этот процесс энергозатратный – по времени, финансам, психическим возможностям, потому что надо решиться на лечение и следовать ему. Когда вы принимаете таблетку и снимаете боль – есть ощущение, которое не адекватно реальности, что вместе с болью ушла и причина боли. Но это не так. Часто, человек, который всё-таки решается на консультацию у психолога, находится в состоянии острой боли. Плюс он находится с убеждением, что ему достаточно пары встреч (или одной), чтобы ему дали обезболивающее. И если вдруг он его не получил, то психолог для него окажется шарлатаном. Мне так в комментариях в ютубе написал один мужчина: «Все психологи шарлатаны, только деньги им плати». Недавно у меня была одна консультация. Женщина меня в переписке сразу предупредила, что она не готова со мной работать постоянно. Но хочет получить консультацию. Я это воспринимаю как попытку попробовать – насколько она будет чувствовать себя со мной в безопасности. Я начала консультацию с вопроса: «Что вы от меня ожидаете? Вы хотите, чтобы я помогла вам в чём-то сориентироваться». В переписке она написала, что сейчас запуталась. Она была в очень тяжёлом состоянии. В контрпереносе у меня было ощущение, что её мысли очень медленно движутся, что она как будто разрозненная, не может собраться и почувствовать себя целой.
На первом этапе анализа очень важно говорить с пациентом о её или его недоверии. Что человек не понимает – зачем он пришёл к психологу. Тем более, когда появляется ощущение, что острая боль уже снята. А хроническая её или его не беспокоит.
Поэтому интерпретации строятся вокруг темы ДОВЕРИЯ. Например:
– «Вы можете мне не доверять. Не понимать – зачем вам ко мне приходить и платить мне деньги, когда вы можете также поговорить со своей подругой или мамой, сестрой».
– «Может возникать много непонимания – чем мы с вами здесь занимаемся. У вас может быть больше вопросов, чем ответов. И вы можете мне пока не доверять, поэтому боитесь эти вопросы задавать».
– «Я для вас в данный момент совершенно незнакомый человек. И у вас может крутиться в голове вопрос – можете ли вы мне доверять. Есть ли смысл отдавать свои с трудом заработанные деньги малознакомому человеку. И что вы получите в итоге нашего с вами взаимодействия».
Надеюсь, вам понятен смысл. О доверии надо говорить как минимум 5 встреч. А вообще, до полугода. Подумайте о себе – сколько вам необходимо было времени, чтобы довериться мне, прийти ко мне в обучение. Будет здорово, если вы повспоминаете свои страхи – что вас останавливало от того, чтобы стать частью сообщества, чтобы начать изучать психологию. Как только вспоминаете – выписывайте. Это сильно поможет вам в работе с новыми пациентами, чтобы была возможность их удержать длительно.
Если у вас есть пациенты, с которыми вы работаете до полугода, то тоже можно осветить тему доверия. Например: «Вы мне доверились, когда решились на длительную работу. Я вам за это благодарна». Так мы признаём, что пациентка сделала большую внутреннюю работу по преодолению своих сомнений. Она доверилась незнакомому человеку. И это действительно большая заслуга с её стороны.
Это первый этап анализа. Дальше во втором этапе анализа мы говорим о РАЗОЧАРОВАНИИ. Пациентка представляла себе, что она походит пару месяцев или полгода максимум – и у неё будут потрясающие изменения. Вся жизнь наполнится чем-то новым, удивительным, тем, чего раньше не было.
Поэтому здесь мы говорим о разочаровании. Например:
– «Вы ожидали, что по прошествии нескольких месяцев нашей работы у вас разрешится большинство ваших проблем. Но к сожалению, этого не произошло. Это может вызывать много злости, что я не достаточно хорошо с вами работаю. У вас могут возникать сомнения – насколько я хороший психолог».
– «Думаю, вы чувствуете разочарование от того, что я как будто не даю вам эффективные методы, чтобы вы смогли изменить свою жизнь. Как будто не делюсь с вами ценным, которое есть у меня. Как будто скрываю от вас какой-то секрет».
– «Конечно, всегда хочется, чтобы можно было прийти к другому человеку, опытному специалисту – и он бы решил все проблемы. Но в реальности у нас с вами так не произошло. И не происходит сейчас. Это может вызывать много злости от разочарования. Могут быть мысли: „А может, зря я доверилась? Может, я обманулась, когда выбрала этого специалиста“».
Обращаю ваше внимание, что граница между 1-м и 2-м этапом сильно размыта. У кого-то 2-й этап может наступить через 3—5 встреч. И дальше они могут идти параллельно. Поэтому держите эти мысли в голове. Как вы можете узнать, что наступает 2-й этап? По разговорам, связанным с расставанием. Если вы будете слышать, что пациентка говорит про развод, про уход мужчины, про смерть близкого – она говорит про то, что хочет уйти.
Когда вы даёте интерпретации, связанные с доверием и разочарованием от доверия – вы сообщаете пациентке, что вы её понимаете. Тогда она остаётся с вами. Помните, что для самой пациентки её мысли об уходе от вас могут быть не до конца осознанными. Эта мысль может приходить и уходить. И она складывает в копилочку все ваши «промахи» и воспринимает их как доказательства того, что она должна уйти. Потому что она чувствует, что вы её не понимаете. Конечно, вы работаете с тем, что пациентка приносит. Но подразумеваете, что она вам не доверяет. А потом разочаровывается работой.
Поэтому очень важно, чтобы вы сами понимали — в чём ценность вашей профессии.
Ещё на 1-ом этапе пациентка очень сильно может бояться зависимости.
Поэтому на 1-м этапе можно и нужно давать интерпретации, связанные со страхом зависимости. Например:
– «Стабильность может очень сильно пугать. Потому что вы как будто начинаете зависеть от меня. И вам может быть страшно – как я потом буду использовать вашу зависимость. Может быть страшно, что вдруг я превращусь в тирана, который будет вас использовать».
– «Стабильность бывает очень сложно переносить. Ведь это значит, что вы становитесь как будто обязаны. В тоже время очень хочется стабильности, потому что вокруг неопределённость, нестабильно всё. И вам бы и хотелось получить от меня стабильность. И очень страшно, потому что это будет значить, что вы от меня зависите. А зависимость пугает».
– «Стабильность создаёт ритм. Это как ритм сердца. Есть стабильность – есть уверенность в завтрашнем дне. И в тоже время стабильность может пугать. И может хотеться избавиться от страха. А как это сделать? Кажется, что выход очевидный— разорвать отношения с тем, кто призывает стабильности. Сейчас это я».
Т.е. в основном интерпретируем страх зависимости и желание разорвать отношения из-за этого страха.
Думаю, что третий этап в анализе начнётся тогда, когда пациентка почувствует, что может вам доверять те чувства, которые ей сложно выдерживать. Будет говорить вам о злости, гневе, ненависти. Будет наблюдать за вами— справляетесь вы с ними или нет. Поэтому нужно будет их интерпретировать. Предполагаю, что если начать о них говорить рано, то пациентка может испугаться и разорвать отношения, чтобы не разрушить вас своими невыносимыми переживаниями. Кстати, на этом этапе пациенты уже не уходят. Или уходят, а потом возвращаются. Они готовы прощать аналитику его непонимание, его ошибки. Аналитик при этом попадает в проективную идентификацию, которая может разыгрываться очень долго. Буквально годами. Здесь уже необходимы супервизии. Надо искать – на чём концентрироваться, понимать – что происходит, как влияют внутренние объекты пациента на аналитика.
После начала доверия вы также сможете услышать главные травмы. Остановимся сейчас на различии травмы и внутреннего объекта. Про травму мы говорили очень много. Надеюсь, у вас сложилась в голове картинка – чем может быть вызвана травма. Немного повторюсь. Суть травмы. У каждого из нас есть внутренние фантазии, которые мы воспринимаем как пугающие, ужасные, переполненные ненавистью, яростью. Мы можем чувствовать себя способными убить. И более того, можем фантазировать – как убиваем на самом деле. В символдраме нам давали мотив «вулкан», «лев в клетке». Эти мотивы были призваны разгрузить ярость. Предполагалось, что голодного льва выпускают из клетки, и он раздирает на части всех вокруг. Т.е. мы принимаем факт, что внутри нас есть мысли-убийцы или просто очень разрушительные мысли. Когда в реальности случается какое-то тяжёлое событие – например, смерть – нами это воспринимается на бессознательном уровне, как будто мы своими мыслями убили этого человека. Конечно, может, не буквально своими мыслями. Но мы как будто поспособствовали убийству. Являемся как будто сопричастными к убийству. Вообщем, можно объяснить себе совершенно по-разному – как именно я поучаствовала в смерти человека, про которого я плохо думала. Т.е. разрушительная фантазия становится частью этой реальности. И тогда кажется, что 2 мира имеют проход. Мысли-монстры могут выйти и сотворить с другим человеком что-то очень плохое. Вы можете видеть отражение этой мысли, когда человек говорит: «Я ничего не буду делать. Его Бог накажет». Т.е. как будто мысли дойдут до Бога, а Бог поступит по справедливости и что-то отнимет у этого человека. И тогда свершиться правосудие. Кроме подобного вида травмы – когда разрушительные мысли как будто становятся частью реальности – существует другой вид травмы. Это всё, что связано с телом: операции под общим наркозом, избиение, изнасилование, травмы головы и позвоночника. В этом случае мы имеем ощущение небезопасности в собственном теле, страх находиться в собственном теле. Также травма расставания создаёт фантазию: «Это я плохая настолько, что меня бросили».
Я запомнила вопрос супервизора: «Вы отработали травму?» Честно – я не понимала, как можно отработать травму. И что должно произойти после того, как травма отработана. Из того, что я видела и переживала в собственном анализе с разными аналитиками: Травма— это то, с чем надо смириться. Это твоя особенность, которая будет всегда болеть. Можно только создать такое пространство вокруг себя, чтобы тебя меньше ранили. Т.е. это позиция, что внутри ничего изменить нельзя. Можно только позаботиться о себе так, чтобы во внешнем мире было меньше триггеров, которые выдёргивают тебя из состояния равновесия. И только сейчас я понимаю – что значит «отработать травму». В травме происходит определённая физиологическая реакция. Тело запоминает состояние во время травмы. Когда вы отрабатываете травму – вы разделяете внешнее и внутреннее. И дальше вы уже начинаете работать исключительно с фантазиями пациентки. Травма может наложиться на объект внутри психики, который пациентка уже, до этого испортила. Травма как будто подтверждает – да, я так и думала, что все вокруг плохие. Со временем человек просто возвращается к себе. Восстанавливает связь с хорошим объектом внутри. Он начинает дальше нормально справляться с жизненными трудностями.
Травматичная ситуация будет обязательно включать в себя переживание психической смерти. Поэтому сейчас я даю много интерпретаций, включая это понятие – психическая смерть. Так человеку становится не так страшно обсуждать свои мысли о смерти. Я, конечно, объясняю – что я имею в виду под психической смертью. «Как будто вы распались на кусочки. Как будто вы перестали существовать. И вы не были уверены, что сможете вернуться в собственное тело. В тот момент ничего от вас не зависело. Вы переживали ужас распада и несуществования». Вы можете подобрать свои слова – что такое для вас психическая смерть. Многие интерпретации я даю через это переживание. Например, одной своей пациентке я сказала: «Вы торопитесь, потому что боитесь, что вас настигнет переживание психической смерти. Вы как будто от него убегаете». Для неё это была очень важная мысль. На следующей сессии она сказала: «Помните, прошлый раз была очень важная мысль. Я просила вас запомнить». И я вспомнила эту мысль и повторила ей. На что она стала реагировать тем, что в проекции стала говорить, что хочет расстаться. Я была сильно расстроена. Контейнировала, давала какие-то интерпретации, связанные с гневом на меня. А потом я поняла, уже после сессии, что это была негативная реакция, связанная с завистью к тому, что я родила такую крутую, как ей кажется, мысль. Но она справилась с завистью. И уже на следующую сессию принесла мне свою победу – как она смогла не извиниться, не переживать чувство вины за выплеск своей ярости и ненависти. Здесь уже я ей объяснила: «В наших с вами отношениях это выражалось в том, что вы считали мою мысль по поводу расставания бредовой. Вы на меня сильно злились, вам казалось, что я вас не понимаю. Но я продолжала придерживаться своего мнения. В итоге вы поняли, что имеете право на своё собственное мнение. И вы не должны просить прощение за то, что считаете так, как считаете». На что она мне ответила: «Да, вы вообще крутая».
Вернёмся к травме. Мы её с вами отрабатываем теми способами, которые мы наработали с опытом и считаем эффективными. Дальше мы попадаем в мир фантазий, мир внутренних объектов. То, что раньше было травмой, теперь становится параноидно-шизоидной позицией. Т.е. мир как будто становится чёрно-белым. Нам легче ориентироваться. Мы точно можем сказать – кто нам друг, кто враг. Мы можем понять – что с этим человеком дружить не надо, потому что он вызывает у нас тяжёлые переживания, с которыми мы ещё не справились внутри себя. Поэтому не можем справиться и в реальности. Это плюсы параноидно-шизоидной позиции. Минусы. Когда мы находимся в этой позиции, то время как будто тянется бесконечно.
Травма— это глубокое и тяжёлое состояние психического расщепления. В параноидно-шизоидной позиции расщепление остаётся. Но оно больше не связано с реальностью внешней. Оно связано с реальностью внутренней. Мы как будто попадаем в пространство, где всё закручено. Где происходит повторение событий. Я смотрела художественный фильм про временные петли. Они бывают короткие, а бывают длинные. Всё, чего хотят герои, которые попали в эти петли – сделать иначе, не так как им уготовано судьбой. Они хотят умереть по-своему. Суть фильма – надо выбраться из круга временных петель, оказаться за их пределами, чтобы не быть их заложником. Когда мы меняем мышление — мы можем видеть свои параноидно-шизоидные петли времени. И можем делать выбор – попадать туда или нет. Как мы это делаем в анализе, как аналитики? Чтобы не включиться в проективную идентификацию (хоть это и неизбежно), мы говорим о процессе, которые происходит внутри нашей пациентки. И говорим о том, какую роль мы, как аналитики, играем в этом процессе. Именно это помогает сохранять равноудалённую позицию от хорошего и от плохого объектов пациентки.
Задача анализа – развить символическое мышление. Не могу вам сказать, что на данный момент у меня разложено в голове по полочкам – что такое символическое мышление. Давайте вместе размышлять на эту тему. Буду вам благодарна за ваши мысли. А пока скажу – как на настоящий день я это понимаю. На примере моей пациентки. Мы с ней работали 3 раза в неделю. Она недавно родила. И после отпуска я предложила ей, чтобы мы работали 2 раза в неделю. Она сказала, что сама об этом думала, что сейчас сложно с деньгами и т. д. Получается, что на сознательном уровне она благодарна мне, что я сама предложила. В плане сознательных установок всё хорошо – экономия денег, не прекращён анализ, ощущение, что я пошла на уступку, вошла в положение и т. д. Но есть и другой пласт – потеря сессии. Сессия – это нечто конкретное, понятное. Мы должны понимать – чем для пациентки является сессия. Если бы она не была ценной – она бы не приходила. Но сессия для неё – это нечто важное, где она может поговорить о своих переживаниях. Где она чувствует себя понятной. Где она может выгрузить свои сомнения, неуверенность, в том числе гнев и ненависть. Где она получает поддержку. И чувствует, что она не одна. Когда вы понимаете – что для пациентки значит сессия, тогда вы уже переходите на символический уровень. И тогда потеря сессии не становится просто пропущенной сессией. Мы можем говорить об убийстве сессии. Что мы обе её убили. Важно, что у каждой из нас (и естественно, у пациентов) возникает определённый набор чувств, связанных с потерей или расставанием, или чем-то другим. Когда происходит в анализе что-то непредсказуемое – мы об этом обязательно говорим. Или предсказуемое – отпуск аналитика, как символ расставания. Эта пациентка позвонила мне на следующей неделе в наше время в отменённую встречу. Это говорит о том, насколько у неё был сформирован ритм. И ей была важна эта встреча. Я не знаю – какой механизм психической защиты она использовала. Это было отрицание, как будто потери не было. Или это было вытеснение. На мой взгляд, она невротической организации личности, поэтому вполне возможно, что это было вытеснение. И на следующей сессии после этого звонка она говорила, что мы застряли, что я ей чего-то не даю. Я её не поняла. И проговорила о потери только в конце встречи. На следующей встрече пациентка говорила, что переживала за меня, что вылила на меня ярость. Т.е. она чувствовала, что переполнена яростью, что произошла потеря. И ей казалось, что она меня своей яростью если не убила, то точно затопила. В реальности я не чувствовала, что она на меня нападает. Всю сессию я говорила о потере. И в конце встречи она сказала: «Спасибо, что вы мне разрешили беспокоиться о вас только в квадратике». Это был ответ на мою интерпретацию до этого: «Вы беспокоитесь обо мне – что со мной будет, как я выживу всё то время, что мы с вами не видимся». Она ответила: «Я не беспокоюсь всё время, а как будто выделяю квадратик, когда могу беспокоиться». Не помню – что я ей на это ответила. Но по её словам я поняла, что она почувствовала, что не разрушает меня своей яростью. Что ей можно жить свою жизнь вне наших сессий и не беспокоиться обо мне. Думаю, так она прорабатывала свой разрушающийся объект. Нам с вами важно давать интерпретации, которые не будут повторять слова пациентки. Был такой вопрос. Когда женщина приходит к аналитику, жалуется на близких, а аналитик ей отвечает примерно такими же слова: «В чём вы можете жаловаться на меня?» Подобные интерпретации вызывают гнев, сопротивление. Потому что они ощущаются пациентами как преследующие. Как будто аналитик только и ждёт, чтобы напасть. Символическое мышление будет развиваться у пациентки, когда вы будете думать – что она хочет сообщить. Когда вы будете думать о потери сессии не как о пропущенной встрече, а как о потери чего-то ценного. И будете думать – как вы причастны к этой потери.
На этом всё. До встречи в следующей лекции!
Когда родитель психически нездоров (разрушающийся объект)
Добрый день. Сегодня разберём – как переживается РАЗРУШАЮЩИЙСЯ ОБЪЕКТ внутри психики. Внутри психики происходит РАСЩЕПЛЕНИЕ объекта на хороший и плохой. В плохой объект мы помещаем негативные переживания, которые мы отодвигаем от себя, потому что они видятся нам как угрожающие. Как те, которые способны нас убить, отравить, расчленить. Вообщем, тем или иным образом разрушить. Поскольку эти переживания часто являются невыносимыми – мы их помещаем в ДРУГОГО человека методом проективной идентификации. Может быть, иногда просто проецируем. Проекция отличается от проективной идентификации тем, что это более зрелый механизм психической защиты. Это значит, что её гораздо легче увидеть у себя, принять, что это наше. Проективная идентификация – это механизм защиты очень ранний. Там нет слов, нет понимания. Моё определение проективной идентификации – я чувствую то, что чувствует другой, но убеждена, что это мои чувства. Или ровно наоборот – я убеждена, что другой вызывает во мне эти чувства, как будто другой обладает магической силой заставлять меня что-то почувствовать. И я ничего не могу с этим поделать. Думаю, степень БЕССИЛИЯ отличает проекцию от проективной идентификации. Итак, внутри есть хороший объект и плохой объект. Обращаю ваше внимание на важную мысль, что у каждого человека свой хороший объект. И свой плохой объект. И мы, как аналитики, можем быть настолько хороши для нашего пациента – насколько хорош у него или неё внутренний объект. Т.е. идея в том, что у всех, абсолютно у всех, есть хороший объект. Его не может не быть. Тем не менее, человек часто находится в тяжёлом состоянии. Почему? Потому что у него прочная связь с плохим объектом и ненадёжная связь с хорошим объектом. Когда мы работаем длительно— у человека появляется возможность почувствовать прочную связь со своим хорошим объектом. Мы это называем способностью справляться с жизненными трудностями. Т.е. у человека как будто: есть ресурс видеть ситуацию иначе, способность подумать – как можно с ней справиться или даже извлечь выгоды, найти и принять нужную информацию, которая может ему помочь.
Для ребёнка принципиально важно сохранить внутри себя связь с хорошим объектом. Он зависит от родителя, даже когда мама или папа обращаются с ним жестоко. Чтобы остаться в связи с родителями, ребёнок путает себя. Он создаёт идеальный ОБРАЗ родителя. А жестокость воспринимает как должное. Может возникнуть ФАНТАЗИЯ, что он просто не достаточно хороший. Поэтому девочка или мальчик будут себя исправлять, чтобы быть для родителя лучшей версией себя. Когда ребёнок видит ужасные проявления родителя (его жестокость, садизм, извращения) – он старается быть хорошим. Таким образом ребёнок хочет как будто ублажить плохого родителя. Он хочет превратить его в хорошего. Он делает для этого всё, что может. Так мы получаем «хороших» девочек и мальчиков, которые переполнены ужасом и яростью, что им приходится часто иметь дело с плохим родителем. В разрезе зависти можно сказать, что ребёнок боится ЗАВИСТИ родителя. Чем больше он хороший – тем более плохой стороной поворачивается родитель. Думаю, таких примеров у вас много перед глазами. Ситуация меняется на противоположную, когда родитель для ребёнка хороший. Тогда малыш как будто проверяет – до какой степени ты можешь быть хорошим? Здесь мы уже видим не только работу зависти, но и возможность расслабиться. Ребёнок чувствует, что его принимают и плохого и хорошего. Он может существовать и выражать себя. Например, у пациентки дочь поступает подобным образом. Она принимает от мамы деньги, подарки. И не даёт взамен никакого общения. Не звонит, не пишет. Когда разговор случается дочь ведёт беседу так, как будто мать ей обязана, как будто она причинила ей сильнейшую травму и не осознаёт этого. Если пациентка говорит, называя её чувства – дочь приходит в ярость: «Ты опять со своей психологией! Как ты меня достала!» В этом примере у девочки работает зависть. И мать здесь бессильна. Ей приходится ждать, пока дочь справится со своей завистью – и поймёт, что мать желает ей добра. Ещё пример. Женщина пишет вам и спрашивает: «Что делать, моя дочь живёт с абьюзером. Он запрещает ей с нами общаться. Она полностью измотана» и т. д. Вы, условно, порекомендовали позаботиться о дочери насильственным способом – забрать её из этих отношений. И через некоторое время женщина пишет: «Дочь на меня постоянно злится, отпускает язвительные комментарии по любым поводам. Я не знаю, что делать». Говорит, что и она и дочь работают с психологами. Возможно, психологи не достаточно контейнируют. Или другой вариант – на сессиях психологи поддерживают их агрессию друг к другу. Вы можете порекомендовать говорить: «Ты делаешь мне больно своими словами» и ждать. Дочь превратилась из Жертвы в Насильника. И здесь надо говорить о ярости, которая не позволяет чувствовать себя хорошей.
Итак, переходим к разрушающемуся объекту. Внутри психики хороший объект чувствуется ненадёжным, нестабильным. Представьте себе здание, которое находится в процессе разрушения. Подумайте – какие чувства у вас это вызывает? Страх. Теперь представьте, что это не просто какое-то здание. Это здание, которое вы строили с самого основания. Вы заливали фундамент, возводили стены, ставили крышу, делали ремонт, обставляли мебелью. Вы там жили. Там хранится очень много воспоминаний. И вот это рушится. Какие чувства? Ужас. Этот ужас что-то делает с вами. Он заставляет вас определённым образом действовать. Как? Вы хотите сохранить его всеми силами, которые у вас есть. Что это значит? Вы превращаетесь в того самого хорошего ребёнка, который хочет спасти свою маму. Потому что вы чувствуете, как будто ваша жизнь зависит от того – выживет ваша мама или нет, разрушится это здание или нет. Как будто вы можете жить только тогда, когда мама жива. Что произойдёт, если мама разрушится? Небытие.
Мы можем видеть разрушающийся объект у тех пациенток, которые пережили диссоциацию, т. е. РАСКОЛ внутри психики, т.е. психическую смерть. И получается, что для них разрушающийся объект – это как попытка остановить неизбежное приближение психической смерти. Можно предположить, что в момент диссоциации они ощутили внезапное исчезновение хорошего объекта. Например, девочка не ожидала от своего дяди, что он будет трогать её в интимных местах, заставлять трогать его. Это переживание как РАСКОЛ – была безопасность, и вдруг она исчезла. Как будто она оказалась в зазеркалье, в другом, параллельном мире. Одно из воспоминаний детства после соблазнения дяди тоже, например, было связано с зеркалом. Зеркало – это символ, который выбрала её психика, чтобы справиться с переживаниями раскола. Далее в динамике сновидений был образ, как будто она встречается с женщиной, а позади неё есть зеркало. Мы можем это интерпретировать как ВЫХОД из зазеркалья. Тот, кто в зеркале, он как будто заточён. Его невозможно увидеть, пока не заглянешь в зеркало. Если смотреть в зеркало, то отражение пугает. Или наоборот вызывает зловещие переживания.
Другой пример с алкоголиками-родителями. Здесь ребёнку приходиться путать себя, о чём мы говорили выше, чтобы не видеть жестокую реальность. Реальность того, что мама или папа из хороших превращаются в ужасных с каждым годом, даже каждым днём. Это похоже на то, как показывают в мультфильмах, когда кто-то срывается в ОБРЫВ, а другой пытается его удержать. Постепенно рука не выдерживает веса, пальцы постепенно разжимаются. Думаю, в реальности это происходит достаточно быстро. Но внутри это длится как будто бесконечно. И в конце остаётся фантазия, что можно удержать вес другого кончиками своих пальцев. Думаю, что этот процесс можно назвать процессом РАЗРУШЕНИЯ, который внутри психики проживается и наблюдается как в замедленной съёмке. Самоё тяжёлое – это принять, что хорошая мама или хороший папа со временем действительно умер. Он или она могут лишь эпизодически выглядывать из глаз родителя. А остальное время кто-то другой – жестокий и холодный – живёт в теле мамы или папы.
Например, у пациенток с сильными разрушающимися объектами внутри может быть непереносимость детского плача. Есть фантазия, что надо сделать для ребёнка всё возможное, чтобы быть рядом. Эта фантазия мешает им тестировать реальность. Мешает распознавать плач своих детей. Они затоплены чувствами вины из фантазии, что они плохие мамы. Крик ребёнка для них равно «я- плохая мама. Я не поняла, я не справляюсь»и т. д. Вы можете также видеть, что в разрушающемся объекте есть много ярости. Ярость связана с чувством потери. Мы можем здесь думать и о зависти тоже. Тогда это будет зависть к тому, что аналитик не имеет опыта РАСКОЛА души и не понимает, что значит психическая смерть. Повторюсь – фантазия не имеет отношения к реальности. Если вы будете убеждать свою пациентку, что вы тоже переживали подобный опыт – она не поверит. Если поверит, то будет думать о вашей ненадёжности. И будет стараться беречь вас от своей ярости и жестокости. Зависть мы можем интерпретировать на сессиях позже. Мне кажется, что сначала надо сосредоточиться на том, что ярость связана с потерей.
В разрушающемся объекте мы видим интенсивный страх потери. Он ужасает, затапливает тревогой, приводит в полную растерянность, дезориентирует, выключает мышление, поглощает энергию, парализует. Разрушающийся объект отличается от бросающего тем, что он остаётся с человеком. Но при этом постоянно угрожает умереть. И человек не знает – в какой момент случится его смерть. Он как будто находится в ожидании этой смерти. Просто представьте себе уровень напряжения человека, который находится в ожидании смерти другого, близкого ему человека. Плюс он ещё чувствует зависимость от этого умирающего близкого. Это напряжение может быть настолько невыносимым, что пациент может уйти из анализа. Поэтому пациенты очень тяжело переживают внезапные передвижения сессий со стороны аналитика. Если такое случается постоянно, то одни приспосабливаются, постоянно перепроживают свою травму, как нечто привычное. Другие уходят навсегда. Именно поэтому вы должны говорить, когда происходит смена сеттинга, неважно по чьей инициативе. Для пациента ваши разговоры об изменениях сеттинга говорят, что вы видите реальность, что вы её не игнорируете. Например. Когда началась пандемия, клиентка говорит: «Я не знаю – как буду это переживать, мне невыносимо. Давайте сделаем встречи 2 раза в неделю». И Вы сразу на это согласились. Тогда это ваша бессознательная реакция на её разрушающийся объект. По правильному надо было поговорить с ней об этом хотя бы пару встреч. Т.е. отодвинуть на пару недель, а не соглашаться сразу. Далее, например, приближается ваш отпуск. Вы с ней говорите о расставании. Кажется, как будто она воспринимает это нормально. Но ближе к вашему отпуску она входит в такое же состояние, как и перед предложением встречаться 2 раза в неделю. Она говорит, что в бизнесе всё плохо, надо сократить встречи до 1 раза в неделю. При этом здесь же она говорит, что лето у неё не сезон. И обычно она переживала его спокойно. Но здесь она не может, говорит, что мы должны сократить встречи. До этого у неё, например, была попытка торговаться с вами по поводу отмен: «У нас же с вами 2 раза в неделю, поэтому было бы справедливо, если бы вы сделали больше, чем 5 отмен». В этом моменте лучше проявлять твёрдость, не идти ей навстречу. Дальше, на одной из сессий, когда вы говорите про расставание перед отпуском, она решила «похвастаться». Стала говорить, что у неё опять появился интерес к мужчинам. И она хочет встретиться с тем, от кого была в зависимости. На что Вы ей сказали: «Мы с вами говорим о расставании. И вы уже готовите мне замену. Не будет меня, но будет ваш бывший мужчина». Пациентка может ответить: «Я видела всё как позитивное, а вы это перевернули». И дальше, например, перед отпуском Вы сильно заболели, она просила об отменах. И у вас не было сил сопротивляться. Вы полностью отменили с ней консультации без оплаты с её стороны. После отпуска лучше дать ей следующие интерпретации: «Вы чувствуете меня ненадёжной. Я говорю вам одно, а делаю потом другое. Сказала, что у нас только 5 отмен, но получилось, что я согласилась вам дать больше. Вы чувствуете ко мне очень сильную благодарность за то, что я как будто вошла в ваше положение, поняла, что вы не можете встречаться. Но на деле я не отстояла себя.Поэтому вы не чувствуете, что вы можете отстаивать себя со своими детьми, со своими подчинёнными». И Вы эту интерпретацию можете повторять ей несколько раз. Т.е. ту благодарность, которую она чувствует, что ей не надо платить вам деньги, вы переворачиваете в то, что она не имеет право выражать вам свою ярость, потому что она боится, что вы не справитесь с её яростью. Она как будто нападает на вас сменой сеттинга, а вы не выдерживаете – и разрушаетесь. Разрушаетесь, потому что постоянно идёте ей на уступки. И дальше, например, она сдвинула день вашей встречи из-за того, что к ребёнку будет приходить преподаватель музыки. Вы можете ей сказать: «Вы ощущаете границы как те, что вас ранят. Моё отстаивание себя вы воспринимаете как нападение на себя, как безразличие по отношению к вашим чувствам, а не как мою заботу о себе. А мои уступки как моё понимание вас». Клиентка может увидеть ваши действия по отстаиванию границ, как вашу работу, что вы не хотите нападать на неё.
Когда у пациента активен разрушающийся объект, то у него или у неё сильна фантазия, что он или она способны спасти свой объект. Для пациента невыносимо собственное БЕССИЛИЕ. И он или она пытаются справиться с этим напряжением по-разному. Когда они двигают сеттинг, у них создаётся ощущение управления, ВСЕМОГУЩЕСТВА. Что они могут влиять на аналитика. Аналитик будет действовать по их правилам, а не по своим. Отказ психолога – это встреча с яростью пациента. Пациентам кажется, что их ярость просто убийственная. Она разрушает аналитика. Поэтому такие пациенты могут долго терпеть и не уходить из анализа. В какой-то момент не выдержать и уйти. Также эти пациенты обладают особой сверхчувствительностью. С ними надо обращаться бережно. Но, естественно, это не всегда получается. На ошибку они реагируют яростью. Проявление этой ярости- это как попытка пациентки доказать самой себе, что смерти не произойдёт – психолог всё же выживет. Особенно сильно вы можете наблюдать тревогу пациентов, когда вы заболеете. Важно говорить со всеми о том, как им страшно, если вы умрёте. Они могут переживать БЕССИЛИЕ вам помочь. Им бы хотелось как будто войти внутрь вас и взять на себя вашу болезнь. И в фантазии это могло бы помочь вам вылечиться. Также можно говорить, что пациенты чувствуют, что предъявили вам свой гнев прошлый раз. И как будто их мысли оказались материальны. Как будто они своими мыслями на вас напали, поэтому вы сейчас болеете. Они же чувствуют себя бессильными вам помочь. Чувствуют себя в сильной небезопасности. Плюс можно говорить о том, что вы можете не вернуться после отпуска по болезни. Ведь неизвестно, что может произойти. Для многих пациентов может быть потрясением почувствовать – насколько сильно они за вас переживают. И соответственно – насколько вы значимы для них. Как сильно им хочется сохранить вас. Они готовы быть хорошими, делать всё, что от них зависит, чтобы вам стало легче. Когда спадает напряжение, связанное с переживанием – умрёт или нет объект – приходит ярость. Это ярость за то, что человека как будто заставили прожить психическую смерть. Плюс (и это важно) против его воли. Поэтому когда вы слышите вдруг ни с того ни с сего слова благодарности от пациента – знайте, что он сейчас вас воспринял, как разрушающийся объект. Тогда ему или ей можно говорить: «Похоже, вы почувствовали сейчас меня ненадёжной. Как будто вам надо меня спасать. Как будто я нуждаюсь в помощи. Или может быть, даже умираю».
Ещё один пример. Например, Вы работаете с клиенткой. И Вы увидели, что в проективной идентификации вы оказались тем ОБЪЕКТОМ, который решал за неё – что ей делать. И вы её постоянно направляли. Таким образом, ваши отношения были очень стабильны. Она выдавала вам результаты во внешнем мире, которые связаны с карьерой и деньгами. Но основной конфликт не менялся. В анамнезе у неё психически разрушенная мама, которая жестоко её била в подростковом возрасте. Она очень сильно её любит и в тоже время боится. Запрос, над которым вы работаете – это создание отношений. Несколько лет у неё был молодой человек, с которым не сложились отношения. Около года назад была ситуация, когда она ходила на свидание с мужчиной, который ей понравился. Но он вёл себя так, что её это оскорбило. Из ваших слов она поняла, что вы бы хотели, чтобы она продолжила с ним отношения. И она вам пыталась доказывать, что поступила верно. Вы много раз обращали её внимание на то, что она говорит ПРО СВОИ ФАНТАЗИИ. Но пока внутри процесс РАЗДЕЛЕНИЯ не происходит. Ваши слова она воспринимает как инструкцию к действию. Она переполнена тревогой, у неё пока не получается остановиться и посмотреть иначе на происходящее. Перед отпуском вы также говорили с ней о расставании, как ей будет тяжело. После отпуска вы встретились один раз. Затем она вам написала, что не помнит, предупредила или нет, что на следующую встречу она не сможет прийти. И спрашивает у вас – перенести или отменить встречу. У вас было только одно время. Оно ей не подошло. Вы чувствовали её давление – она хотела бы, чтобы вы приняли решение об отмене встречи. Затем она вам написала с просьбой, чтобы вы помогли её сестре. Вы ответили, что вы обсудите это на встрече. Когда вы встретились после пропуска, вы сказали, что сначала вы должны обсудить причину, по которой она не смогла с вами поговорить об отпуске на встрече, о том, что она спрашивала вас, чтобы вы решили – отменить или перенести встречу. На что пациентка в ходе монолога отвечает: «Когда вы сказали, что надо отменить встречу». Здесь вы её остановили, чтобы обратить внимание на эти слова. Она была удивлена, что она их сказала. Вы как будто поймали её за «руку». Вы говорили о её необходимости делегировать в вас свою способность принимать решения. На следующей встрече она сказала, что хочет поговорить о чувствах. И снова стала вспоминать историю с парнем годовалой давности. Опять у вас складывалось ощущение, как будто вы её толкали в эти отношения, а она выстояла. Далее она сказала, что вы своими словами про нового мужчину погрузили её в отрыв от реальности. Она несколько недель ходила и думала о несуществующих отношениях. Вы не понимали – что вы такого сказали, что погрузили её в это состояние. Поэтому Вы спросили: «Что я вам сказала?» Пациентка ответила: «Вы сказали, что я опять не доверяю себе». На встрече после отпуска она рассказала, что ей понравился парень. Она не знает, что делать. На это вы ответили: «Вы опять не доверяете себе». Эти ваши слова пациентка восприняла как: «Вступайте сейчас в отношения. Делайте активные действия по сближению». Далее она рассказывает о своём опыте интуиции с парнем, с которым она рассталась, и с тем парнем, от которого она чувствовала унижение. Как будто сгусток энергии отходил от них. И от последнего парня она чувствовала такой же сгусток. Вы сказали: «Вы боитесь, что я буду думать, что вы сумасшедшая». Вам стало понятно, что вы мало говорили об этом. Иногда вы держали это в фокусе, иногда забывали об этом. Дальше вы стали говорить о том, что её видение – это интуиция. Но она не может понять язык своей интуиции. Вы привели пример с языком. «Например, вы приезжаете в Тайланд, вы не знаете тайского. Но вам приходиться как-то изъясняться. Вы можете что-то считывать по невербалике. Но у этого есть свой предел. Вы до конца не можете быть уверены – правильно вы поняли слова или ошиблись. Поэтому вы находитесь в постоянных сомнениях». У этой пациентки разрушающийся объект проявляется в сомнениях – останетесь ли вы сумасшедшей или всё же будете в реальности. Она как будто помещает в вас свою БЕЗУМНУЮ ЧАСТЬ, в которой она сильно путается. В тоже время она ценит её как нечто, что делает её особенной, отличной от других. Но эта особенность имеет 2 стороны – страх, что посчитают её безумной, и чувство собственной уникальности, неповторимости. Вы стали ей говорить: «Вы сомневаетесь – превращусь я в сумасшедшую или нет. Или всё же останусь в реальности». Когда я вам сказала: «Вы опять себе не доверяете», – вы восприняли мои слова как: «Начинайте действовать, входите в отношения». Я стала для вас сумасшедшей, той, которая отрывает вас от реальности. Вы сильно испугались. Поэтому вы предпочли отменить следующую встречу, хотя у вас была возможность встретиться. Для вас я как будто осталась безумной, которая разделяет вас с реальностью. Вы не верили, что я смогу выйти из сумасшедшего состояния. Для вас было безопаснее отменить нашу встречу. Хотя вы считали, что её отменила я. На прошлой встрече вы стали говорить о необходимости помочь сестре. В процессе разговора я вернула вас к нашим отношениям. И для вас это значило, что я- сумасшедшая ушла. Вернулась я- адекватная. Поэтому вы почувствовали себя в безопасности и смогли спустя 3 недели высказать свой гнев по поводу того, что я вас оторвала от реальности своими словами «Вы опять себе не доверяете»». Пациентка ответила: «Но ведь раньше вы меня направляли, подталкивали». Вы сказали: «Да, и это было для вас проявлением сумасшествия с моей стороны. Теперь вы очень сильно боитесь, чтобы я не вернулась к прежним схемам. И одновременно ожидаете от меня этого, потому что вам кажется, что так легче».
Когда мы говорим о психически разрушенном родителе – мы говорим о разрушающемся ОБЪЕКТЕ. Ребёнку очень сложно поверить, что с его родителем может быть что-то не то. Ему гораздо проще думать, что с ним что-то не так. Тогда у него появляется ФАНТАЗИЯ, что он может исправить. Это фантазия ВСЕМОГУЩЕСТВА. Если он отказывается от этой фантазии, то ему приходится смиряться с тем, что мама такая, её не исправить. Она действительно жестоко относилась. И здесь не может быть оправданий, кроме как болезнь.
На этом остановимся. Жду ваши вопросы, размышления.
Эдипов комплекс и Эдипова ситуация. В чём разница?
Добрый день. Мы с вами сделаем новый скачок в понимании. Надеюсь, что вам будет не только интересно, но и полезно. Может, вы смотрели фильм «Опасный метод». Там К. Г. Юнг говорит фразу: «Не может всё держаться на одном гвозде». Это было о том, что З. Фрейд сделал из мифа об Эдипе центральный конфликт. На семинаре «Комплексы» С. Раевский говорил примерно тоже самое, что и в фильме. Он нарисовал черту, которая разделяет Сознание и Бессознательное. Мне тогда представилось, что Бессознательное – это как море или океан. И в нём плавают комплексы. Раевский сказал, что З. Фрейд предположил, что в Бессознательном находится один комплекс – Эдипов. А К.Г, Юнг пошёл дальше – он предположил, что там находится много комплексов. В этом свете идеи К. Г. Юнга видятся более прогрессивными. Мне долгие годы было непонятно – почему фрейдисты как будто отказываются принимать наличие других комплексов, в том числе архетипов. Не то, что они о них не знают. Но они для них не имеют значения. В то время как юнгианцы погружаются и множат видение разных комплексов. Мифология здесь очень сильно помогает. Потом я также слышала, что миф об Эдипе – один из небольших мифов в большой книге. Почему З. Фрейд выбрал именно его – мне было не понятно. После семинаров у меня осталось представление, что у З. Фрейда было 2 дочери —Анна (родная) и М. Кляйн. М. Кляйн была влюблена в теорию З. Фрейда. И она была мыслителем, который пошёл дальше. Как я запомнила, З. Фрейд считал, что человек может быть проанализирован только с того возраста, с которого он начал говорить. Т.е. около 2-3-х лет. М. Кляйн наблюдала детей с рождения. Причём, как я слышала на семинарах, это были разрушенные дети. Те, которые находились в доме малютки, без мамы. Анна Фрейд не была согласна с М. Кляйн, потому что к ней обращались обеспеченные родители, у которых дети были в относительной психической норме. Плюс она не наблюдала их с младенчества. Соответственно, она не видела того, что видела М. Кляйн. Плюс личная неприязнь сыграла свою роль. Говорят, они орали друг на друга на конференциях. Так что продвинутые психологи тоже могут быть «непроработанными». Я вам это говорю, чтобы успокоить. Но с другой стороны думаю, что вы уже не связываете свой профессионализм и удачи или неудачи в личной жизни, какие-то собственные комплексы. Если связываете – пишите, давайте с этим разбираться.
В теории объектных отношений совершенно другой подход к самой практике. Скажу про себя – если бы я только читала статьи, я бы ничего не поняла про то, как работать реально в кабинете. После практики открывается новый мир. Теперь мне стало понятно – почему З. Фрейд «зацепился» за Эдипов комплекс. Думаю, это было больше интуицией. Он, как и К. Г. Юнг знал о существовании других комплексов. Но они не описывали скачок внутри психики. А Эдипов комплекс для З. Фрейда смог описать этот скачок. В юнгианстве мы говорили о триангуляции – когда третий появляется в отношениях. Но там речь шла о том, что сначала была единица (уроборос – змея, кусающая свой хвост), затем двойка как слияние с другим, плоскость. И потом тройка – как приход отца, 3-х мерное пространство. М. Кляйн пошла дальше З. Фрейда. Она предположила, что Эдипов комплекс существует в зародышевом состоянии с рождения. И да, он действительно существует как нечто единое, как единица. И более того (что для меня было невероятным инсайтом на семинарах) – он никуда не девается. Можно сравнить с механизмом зависти – сколько бы мы его у себя не прорабатывали – он остаётся. Другое дело, что он становится нам понятен. Мы начинаем его выдерживать. Не выливаем на людей орудия зависти— гнев, ненависть, обесценивание, идеализацию в том числе. Начинаем адекватно конкурировать. Это значит перенимаем модели, по которым человек, которому мы завидуем, достигает успеха. Находим у себя качества, способные двигать нас вперёд. Проверяем свои идеи в реальности, а потом их корректируем. Это уже творческий процесс созидания, а не процесс разрушения.
Теперь про Эдипов комплекс. В теории объектных отношений Эдипов комплекс используется в качестве символа, чтобы описать процесс, который происходит между аналитиком и пациентом в кабинете. У аналитика есть свои мысли, которые он может «думать». В результате отношений со своими мыслями у аналитика рождается интерпретация, т.е. новая мысль, которой не было раньше. Это творческий процесс. Пациенту кажется, что он не способен на «сношение» со своими мыслями, чтобы родить такие мысли, которые приводят к успеху. Эту свою способность он проецирует в аналитика. И защищается от неё с помощью защит, например, идеализации или обесценивания. Т.е. мама и папа, которые мы видим в Эдиповом комплексе – это аналитик со своими мыслями. Пациент никаким образом не может зайти внутрь аналитика. Т.е. в классической версии психоанализа – не может зайти в спальню аналитика, чтобы увидеть процесс соития и рождения. В случае аналитика – рождения интерпретации. Он может получить её готовую. И потом уже что-то с ней делать. Например, обесценить, отвергнуть. Или наоборот— сделать сверхценной, идеализировать. Сама по себе возможность рождать новые мысли вызывает у пациента сильную зависть. Невозможность зайти внутрь аналитика и повлиять на процесс создания новых мыслей вызывает у пациента сильный гнев и бессилие. Чтобы защититься от этих интенсивных чувств, пациент может их портить. Т.е. он портит внутри себя родительскую пару, которая оказалась настолько креативна, что смогла создать его – пациента. Как пациент (и каждый из нас) портит эту пару? Мы представляем эту пару в соитии. Она для нас как единое целое. Но этого не достаточно. Мы уродуем её до такой степени, что она начинает нас пугать. Творческий акт мы превращаем в нечто хаотичное, разрывающее на куски, несущее угрозу нашему существованию. Почему? Потому что раз мы появились в результате этого творческого акта, то может появиться кто-то другой. Т.е. папа с мамой в комнате за закрытой дверью делают новых детей. Придётся делить внимание родителей, любовь и заботу с кем-то ещё. В случае отношений с аналитиком – это другие пациенты. Они воспринимаются пациентом как сиблинги. Кто-то может иметь фантазию, что у аналитика нет других пациентов, как будто он или она единственный у аналитика. Другие же пациенты наоборот – фантазируют, что у аналитика очень много пациентов. И как тогда аналитик справляется со всеми, хватает ли у него энергетического ресурса, чтобы оставалось ещё и на пациента. Пациент может переживать – насколько другие сиблинги-пациенты разрушают или наоборот заботятся об аналитике. Т.е. постоянно находится в сравнении, хотя и бессознательно. Я на этом останавливаюсь так подробно, чтобы вы видели – как то, что было в детстве переходит в отношения с аналитиком. Психологи в других подходах обычно это не обсуждают. Но это не значит, что эти фантазии не живут внутри. Когда мы проводим параллели детства и сегодняшних отношений с аналитиком в кабинете – мы даём шанс на то, чтобы произошли изменения. Пациент начинает различать «Здесь и Сейчас» и «Там и Тогда». Напоминаю, что пациент сам проводит параллели с прошлым. Если вы понимаете, что с ним происходит и даёте интерпретацию про ваши отношения – его внутренние объекты меняются. Итак, родительская пара в соитии может представляться как зло, с которым невозможно иметь дело. Как что-то, что может поглотить и разрушить, а также расчленить. Ребёнку эта мысль видится логичной. Кажется, что тот, кто создал – может и разрушить. Эта мысль также имеет отношение к порче родительской пары.
Здесь хочу привести пример сна пациентки. Ей снится, как будто она случайным образом оказалась в моём городе. И случайно встретила меня. Я приглашаю её к себе домой. Она видит, что у меня большой дом, в который она не может войти. Она может находиться только в веранде, которая выглядит шикарно. На веранде стоит стол, там много разной еды. Она видит меня за столом с моим мужем. Я приглашаю её, она присаживается. Тут выходят мои дети. Она с ними общается, разговаривает. А потом она встаёт из-за стола, а я в её сне поднимаюсь, чтобы проводить её. И здесь она видит, что у меня проблемы с ногами. Как будто у меня дефект, что-то типа ДЦП. И ей становится жаль меня. Мы обсудили этот сон. Я дала интерпретацию: «Наверное, вам важно, чтобы у меня был какой-то изъян. Иначе для вас моя идеальность будет непереносимой». Во сне моя идеальность представлена в виде атрибутов социальной успешности— шикарный дом, муж, дети, полный еды стол. Обращаю ваше внимание, что она во сне как будто не может войти в сам дом, чтобы подсмотреть, увидеть— как же происходит процесс творчества, что же такое творится в моей голове, что у меня всё настолько хорошо. На следующую сессию пациентка приносит другой сон. Она как будто встречает меня на улице. И видит, что со мной всё в порядке, я хорошо выгляжу, хорошо одета. В моём представлении такая динамика возможна, потому что я держала в голове мысль об Эдиповой ситуации. Я вижу, что когда я держу эту мысль в голове – мои пациенты понимают меня иначе. У них случаются другие инсайты. Я постараюсь по мере возможности приводить примеры в лекциях. Может, не всегда будет получаться говорить только об Эдиповом комплексе, буду разбавлять другими примерами – про расставание, зависть, внедрение, отдельность. Так постепенно будем двигаться и уложим у себя в голове функционирование Эдипова комплекса. Итак, у нас в голове есть то, что я для себя обозначила как «мыслительная конструкция». Под мыслительной конструкцией я понимаю систему мышления, комплекс бессознательных фантазий или установок, линзу, через которую мы воспринимаем отношения с другими людьми. И в моей голове воздействовать на эту конструкцию мы можем через то, чтобы
– понимать, что она существует;
– говорить, как пациент воспринимает отношения и происходящее в отношениях через эту конструкцию.
Мыслительная конструкция – это Эдипова ситуация. Она как зародыш для дальнейшего развития Эдипова комплекса. Но не у каждого есть психические силы для трансформации Эдиповой ситуации в Эдипов комплекс. Эдипов комплекс – это триада, это появление 3-х мерности, допущение, что можно быть отдельным. Повторюсь – Эдипова ситуация – это мыслительная конструкция в виде соития родительской пары в акте творения. Поскольку это переживание чувствуется как невыносимое для нас – мы его портим. Делаем страшным, желающим нас уничтожить. И соответственно, эта мыслительная конструкция работает против того, чтобы мы достигли успеха, о котором мечтаем. Потому что акт творения для нас – это сумасшествие, в которое мы превратили родительскую пару.
После понимания, что внутри существует не просто Эдипов комплекс, а Эдипова ситуация, которая видится как угрожающая, мне стало понятно переживание одного мальчика. Мальчику было 10 лет. Он случайно увидел секс родителей. Это был для него такой шок, что он перестал разговаривать на месяц. 5 лет назад, когда я услышала эту историю, мне было непонятно – почему для него оказалось такой травмой наблюдение секса родителей. Ведь ему не 2—5 лет. И только теперь ясно. Он создал себе такую Эдипову ситуацию, т.е. испортил свою родительскую пару до ужаса полного уничтожения. У него произошла психическая смерть. Т.е. его родительская пара у него внутри его убивает. И чтобы справиться с чувством переживания смерти ему понадобился целый месяц. Мне кажется, что время для него тянулось бесконечно. Поэтому мы снова должны вспомнить, что во вне могут происходить тяжёлые события. Но внутри ребёнка они могут быть, а могут и не быть травмой. Это зависит от того – насколько прочная связь с хорошим объектом установлена внутри ребёнка или взрослого человека. Или напротив – событие может и не быть ужасным. Но для ребёнка это будет глубокой травмой, с которой он может и не справиться. Как в случае с этим мальчиком, по-сути, он увидел, как родители доставляют друг другу удовольствие. Но что это значило для него? Как будто своим удовольствием они уничтожали его самого. Вот до такой степени чужое творчество может ощущаться невыносимым. Когда мы у себя в голове поселяем мысль, что работаем исключительно с фантазиями пациента – нам легче понимать и говорить о нашем влиянии на мышление пациента. Когда мы начинаем «верить» фантазиям – мы становимся конкретными. Тогда исчезает возможность изменить сам внутренний объект. Мы должны помнить, что важно не само событие, которое произошло или не произошло в жизни пациента. Важно то – какие выводы для себя он из этого сделал. Этими выводами он руководствуется до сих пор. Они мешают ему или ей чувствовать себя счастливыми, реализовывать свои творческие способности. Его мысли блокируют его творческую энергию. Мы, как психологи, вызвались помочь измениться. И мы это делаем через анализ мышления. Через видение и понимание мыслительных конструкций внутри пациента, которые вызывают у него или у неё остановку психической энергии. В мифе для Эдипа порча могла заключаться в том, что его родители изгнали его. Это могла быть психическая защита – отрицание. Оно длится достаточно долго. Потом когда Эдип осознаёт, что убил своего отца – его затапливает вина. Поэтому он себя ослепляет. В наших реалиях ослепление – это не-думание о родительской паре. Или в отношениях с аналитиком – не-думание про наличие других пациентов. Мои пациенты периодически мне говорят: «Я об этом не думала». Нам может казаться, что только сознательные мысли управляют. А бессознательные не существуют. Как в описанном выше сне пациентки – есть только веранда, нет возможности войти в сам дом. Какая-то сила не пускает. Хотя явного запрета не было. Эдипов комплекс появляется тогда, когда ребёнок справляется с Эдиповой ситуацией. Тогда у него в голове появляется Отец, который вносит свои правила, создаёт структуру, на которую он может опираться. Тогда внутри единая фигура родителей, которые находятся в соитии, как будто распадается на 2 – отца и мать. Они перестают быть настолько угрожающими. Мальчик начинает бороться с отцом за право обладать матерью. В идеале эта конкуренция происходит длительно. Мальчик хоть и соперничает с отцом, он его всё же любит. Ему важно сохранить с ним хорошие отношения. В итоге этой конкуренции он отказывается от идеи обладать матерью. И тогда он понимает, что может создать такую же семью, как у отца. Он выбирает себе женщину. И всё повторяется. Та же история с девочкой. Раньше на семинарах я слышала про комплекс Электры. Думаю, что З. Фрейд выбрал миф об Эдипе как универсальное описание самого механизма. Возможно, поэтому нет смысла его множить через комплекс Электры.
Надеюсь, вам интересна эта тема. Она сильно может помогать в работе. Там, где вы чувствуете тупик, у вас не рождаются новые мысли, смотрите через Эдипову ситуацию, и вы увидите сильный отклик у пациентов.
На этом сегодня остановимся. Жду ваших вопросов и размышлений.
В следующий раз начнём разбирать статью Рональда Бриттона «Утраченная связь: родительская сексуальность в Эдиповом комплексе».
Сценарии из Там и Тогда проявляются Здесь и Сейчас
Добрый день. Начнём разбирать статью Рональда Бриттона «Утраченная связь». Она находится в книге «Эдипов комплекс сегодня. Клинические аспекты».
Р. Бриттон говорит, что для З. Фрейда Эдипов комплекс был ядром. М. Кляйн с ним была согласна. Она наблюдала за детьми, видела – как они играют. В игре они использовали машинки или куклы и как будто имитировали сношение родителей. Из этого она и сделала вывод о том, что Эдипов комплекс проявляется не только в возрасте 3—5 лет, а существует в зачаточном состоянии с рождения. Т.е. младенец в своей бессознательной фантазии имеет представление о том – как он был зачат. И в принципе, имеет представление о сношении родителей.
М. Кляйн распространила идею Эдипова комплекса на ЧАСТИЧНЫЕ ОБЪЕКТЫ. Напомню вам – частичные объекты – это части тела. В первую очередь – грудь. Почему грудь? Потому что после рождения младенец имеет контакт с грудью. Она его кормит, от неё зависит его жизнь. Даже если младенца не кормили грудью, у него внутри всё-равно есть архетипическая грудь.
Думаю, что так бы можно было сформулировать через юнгианский взгляд. Если не было кормления грудью, то было кормление из бутылочки. Важнее не то, каким было кормление. А отношения между мамой и младенцем. А также важно – насколько младенец способен сохранять связь с хорошей грудью. Здесь мама может сильно повлиять на этот процесс, если будет называть переживания младенца и объяснять ему— почему в реальности происходит так, а не иначе. Например, что она его кормит из бутылочки, потому что у неё не хватает молока. И она хочет, чтобы он был сытым. Она любит его. Или когда мама уходит. Она объясняет, что ей надо идти, например, зарабатывать деньги. И она любит своего малыша, думает о нём или о ней. Р. Бриттон ссылается на М. Кляйн: «В самом раннем детстве происходит знакомство детей с реальностью через депривации (лишения), которые она им навязывает. Отвергая реальность, они тем самым защищаются от неё. Однако фундаментальным фактором и критерием всей дальнейшей способности адаптироваться к реальности становится то, насколько они способны выносить депривации, проистекающие из эдипальной ситуации».
Здесь мы с вами видим установку: Человек должен уметь приспосабливаться к реальности. Реальность может быть полна лишений. Если потери не прорабатываются внутри, то человек путает сам себя относительно реальности. Когда человек прорабатывает чувства, связанные с потерей – он сталкивается с дилеммой. Ему приходится разделять для себя —
– кто в реальности является для него угрозой, и соответственно, надо разрывать отношения; и
– кто безопасен для него, с кем имеет смысл сохранять отношения.
В анализе мы прорабатываем лишения (депривации) через окончания сессий и через отпуск аналитика. И постепенно у пациента в голове укладывается, что аналитик его не бросает и не отвергает. Что расставание – это часть реальности, часть жизни. Их можно пережить. Вернусь к пациентке, с которой мы прорабатываем до сих пор потерю сессии. У нас была частота 3 раза в неделю, теперь 2 раза в неделю. Мы много говорили о ярости, что обстоятельства так складываются. О том, что отсутствие этой сессии как яма в течение недели, в которую она проваливается. У неё произошли очень сильные перемены. Она обнаружила вора в бизнесе. Поняла за 1 день – как она может подсчитать весь товар, который у неё есть на данный момент. Она не могла это сделать в течение 6-ти лет. Не могла представить – как технически это можно организовать. Я дала ей в конце сессии какую-то интерпретацию, связанную с расставанием. А она меня поправила. Сказала: «Нет, я сильно злюсь на вас, что мы сейчас расстаёмся, и мне придётся целых 5 дней быть одной со всем этим». Это говорит о том, что чувства, связанные с потерей стали более выносимы. Ещё момент. Я много говорила: «Вам не хватает этой сессии». И она как-то сказала: «Что же делать? Тогда надо вернуть её обратно?» Я ей ответила: «Если мы вернём сессию, то как будто убежим от чувств, связанных с потерей. Потеря никуда не исчезнет – будет сессия, но не будет денег, которые вы должны мне дополнительно платить. Мы просто отыграем, но не поймём – что происходит, как это на вас влияет. Давайте вернём сессию тогда, когда у вас будет финансовая возможность». Хочу сделать акцент – потеря будет всё равно. Но она будет выражаться в другом. И наша задача не отыгрывать, а говорить о фантазиях. Иногда расставание неизбежно. Это часть жизни, часть реальности. Наша задача – научиться сохранять связь с хорошим объектом внутри себя даже тогда, когда в реальности рядом нет человека, который нам дорог. И этому мы обучаем своих пациентов.
Далее Р. Бриттон подчёркивает, что
– способность человека справиться с фантазиями и чувствами Эдипова комплекса зависит от возможности выхода на депрессивную позицию.
Напомню, что депрессивная позиция – это возможность видеть другого человека целым. И как следствие – возможность видеть целой себя. Когда вы начинаете осознавать, что не можете искоренить в себе зло, ненависть, зависть. Что любовь и ненависть существуют одновременно внутри вас. Зависть и благодарность или творчество—это необходимые составляющие вашей психики. Это нормально, что они есть. Другое дело, тяжело, когда они невыносимы и разрушают отношения или то хорошее, что вы создали.
Р. Бриттон говорит, что проработка депрессивной позиции ведёт за собой проработку Эдипова комплекса.
Депрессивная позиция характеризуется осознанием собственной отдельности, ограниченности, а также подразумевает, что другой человек существует в голове пациента. Существует не в виде какой-то функции – например, чтобы выгружать в него свои негативные переживания. Но также как тот, о ком надо заботиться. Поэтому важно показывать пациентам, как они о вас заботятся. И также стоит говорить, что они берегут вас от своего гнева, чтобы вы не разрушились. С одной пациенткой я говорю о том, что даю ей рекомендации. И для неё эти рекомендации могут значить как будто я лишаю её своего мнения. Как будто говорю ей одно – что надо опираться на своё мнение. А делаю другое – даю рекомендации, как будто хочу, чтобы она опиралась на моё мнение. И она говорит, что думала – почему я так делаю. И успокоила себя тем, что я давала рекомендации, потому что чувствовала, что она находится в критической ситуации. Я интерпретировала, что она заботится обо мне. Что она переживает, что если предъявит мне то, что я говорю одно, а делаю другое – я не выдержу и брошу её, откажусь от неё. И что ей важно видеть, что она предъявляет мне злость, а я всё равно прихожу на следующую сессию. Чтобы давать более глубокие интерпретации – надо описывать процесс, который происходит внутри пациента. В этом случае происходит проработка депрессивной позиции. Но здесь необходимо ещё сделать отступление. Мы с вами говорим о том, что опираемся на точку зрения М. Кляйн, что ребёнок создаёт внутри себя объекты. Он портит хорошие объекты. Потому что он переполнен завистью к хорошему. И чем лучше мы стараемся быть для наших пациентов – тем более недоступными мы для них кажемся. Они ощущают нас настолько принимающими, понимающими, идеальными, что им кажется, что они никогда не смогут прийти к такому состоянию. И здесь срабатывает наша привычная логика. Нам кажется, что если пациент в ярости – то это мы сделали что-то не так. И исходя из этого убеждения, мы стараемся быть ещё лучше, ещё идеальнее. А на это пациенты реагируют парадоксальным образом – приходят в ярость ещё сильнее. Т.е. выдают нам ту самую негативную терапевтическую реакцию. И когда мы ошибаемся, не выдерживаем – они как будто вздыхают: «Ну слава Богу, не такая она уж и идеальная». Так могут вести себя и дети. Они как будто добиваются того, чтобы мама взорвалась – и успокаиваются. Что мы можем делать в случаях негативной терапевтической реакции?
– Помнить, что для пациентов наша хорошесть и идеальность может быть невыносимой. Эта мысль ровно противоположна тому, что сейчас пропагандируется в социуме. Якобы мы все недолюбленные дети. И просто надо найти того, кто нас долюбит, дообнимает, дотискает и т. д. Это не работает.
– Интерпретировать зависть. Но стараться не употреблять само слово зависть. С теми пациентами, которые прямо говорят —можно подтвердить. Но лучше говорить в терминах: гнев, разрушение, уничтожение; у меня есть, а у вас нет; воровство.
– Понимать свои ограничения. Вы, как хороший аналитик, делаете всё возможное, чтобы вашим пациентам стало легче. Но это они принимают или «срыгивают» то, что вы даёте. Им самим надо провести внутри себя определённую работу, чтобы превратить вас из плохого аналитика в хорошего. Вы можете продолжать и продолжать пробовать, искать новые интерпретации для описания их состояния. Стараться понять ещё с других сторон. Но вы ограничены. В этом состоит коренное отличие подхода теории объектных отношений от других направлений. Когда вы описываете процесс, который происходит между вами – вы уже работаете на депрессивную позицию. И соответственно, прорабатывается и Эдипова ситуация, Эдипов комплекс.
Р. Бриттон пишет: «Первоначальное обнаружение сексуальных взаимоотношений родителей влечёт за собой отказ от идеи о единоличном и постоянном обладании матерью и вызывает глубокое чувство утраты, которое, если ребёнок не способен его выносить, может выродиться в чувство преследования». Есть статья М. Фельдмана, где он пишет о том, что человек должен уметь переживать расставания. Т.е. по-сути, мы должны прорабатывать конфликт, связанный с расставанием.
Цитату Р. Бриттона я понимаю так. Ребёнок, находясь в утробе, имел фантазию, что он единолично обладает матерью. Эта фантазия обладания очень соблазнительная, поэтому пациентам и нам очень часто хочется в неё окунуться с головой. Эта фантазия отрывает от реальности. В нашей реальной жизни у каждой из нас кроме пациентов есть семья, интересы, т.е. своя личная жизнь и своё пространство. У какого-то пациента может быть фантазия, что он или она являются единственными. И что у аналитика нет личной жизни. Здесь мы имеем дело с отрицанием Эдипова комплекса. Когда они узнают, что у аналитика есть другие пациенты – они могут просто не выдержать. Не выдержать того, что они не в слиянии с аналитиком. Что существует кто-то третий. И даже не один. Тогда аналитик как тот, кто принадлежит им полностью – теряется для них. Вот здесь и наступает утрата.
Мне вспоминается одна моя давняя пациентка, с которой я не смогла работать. В то время я много принимала дома. И эта пациентка столкнулась на лестнице с другой моей пациенткой. Она сразу поняла, что она выходит от меня. И на сессии мне сказала: «Я знаю, что девушка, которую я встретила – ваша клиентка. Я её знаю. Я вместе с ней училась на писательских курсах». Дальше она говорила о своих фантазиях, что она чувствовала себя особенной и эксклюзивной, что она нашла такого психолога, как я. А теперь она увидела, что у меня такие клиенты, которых она уже давно переросла. Так эта пациентка столкнулась с собственной обыкновенностью, что она ничем не лучше той девушки, которую она по её мнению переросла. Она почувствовала себя на одной с ней ступени. И это оказалось для неё невыносимым. И дальше анализ пошёл уже под уклон. Когда она рассказала, как избила до полусмерти своего месячного котёнка, что он лежал бездыханный – я поняла, что она хотела это сделать со мной. Я отдавала себе отчёт, что не умею с этим работать, я не знаю – что с ней делать. Поэтому я отдала её другому психологу. Прошло около 13 лет, а я всё ещё возвращаюсь к этому случаю. На этом примере вы можете увидеть – что такое «вырождение в чувство преследования». Этой пациентке казалось, что я превратилась из эксклюзивного психолога в обычного, ничем не отличающегося от всех остальных. И это было для неё невыносимое переживание. Сравнение с другой пациенткой было невыносимым. Она была затоплена ощущением, что я принадлежу кому-то ещё. Поэтому использовала утешение «я переросла». О невыносимости переживаний говорит избиение котёнка. Причём она его очень сильно хотела. Взяла его через некоторое время после того, как мы начали работу. Он был ценным. А потом она захотела его убить за то, что он стал драть диван. Т.е. делать то, что обычно делают кошки. Она как будто хотела убить то ценное, что мы создали с ней вместе.
Ещё пару слов о параноидно-шизоидной позиции. Мы помним, что младенец сначала разделяет мир на плохой и хороший. Можно сказать – на чёрный и белый. В плохую грудь он помещает свои тяжёлые переживания. И потом отодвигает их от себя. Поскольку они в первые месяцы его жизни для него невыносимы – он проецирует их в кого-то другого. Т.е. он создаёт уходящий, бросающий объекты. Чувства утраты могут переживаться младенцем, как что-то, что оставляет его в небытие. Что погружает его в одиночество и изоляцию. Чувства могут быть настолько невыносимыми, что они переживаются на уровне ощущений тела – оно как будто разрывается. Этот феномен я обнаружила на другой своей пациентке, которая страдает депрессией. Я давала ей интерпретации: «Как будто я физически могу что-то сделать с вашим телом. Т.е. буквально мои мысли заходят внутрь вас и как будто могут вас убить изнутри». На что она мне отвечала: «Ну да». Т.е. для неё не было «как будто». Для неё это было буквально. И каждый раз она приходит ко мне на сессию в ожидании поддержки, а получает страх, что я буду её убивать своими мыслями. И всё, что ей остаётся – изолироваться. Быть со мной, и при этом быть в одиночестве. К сожалению, пока мои интерпретации не достигают её. Она не может отделить реальность внешнюю и внутреннюю. Иногда мне кажется, что у неё есть проблески. У меня наступает воодушевление, но на следующей сессии всё повторяется сначала. Причём, я понимаю, что какой-то частью своего мозга она понимает—о чём я говорю, когда объясняю, что мысли не могут убить на физическом уровне. Она на это отвечает: «Но я так чувствую. Я понимаю головой, что вы мне хотите сказать. Но телом я ощущаю по-другому». Иногда у меня тоже наступает бессилие, хочется верить, что кто-то другой ей поможет лучше, чем я. Но для неё это будет глубокое предательство с моей стороны. Она потеряет всю надежду. Если я её отправлю к другому терапевту, то она угрожает мне тем, что покончит жизнь самоубийством. Я ей только один раз предложила пойти к кому-то другому около 3-х лет назад. А про суицид она мне говорила на последних сессиях. Мне казалось, что у нас с ней был серьёзный прорыв, когда я думала о спутанной Эдиповой ситуации, что ей надо портить родителей, меня, потому что для неё невыносимо чувство собственной ценности. Но на следующей сессии я теряла эту мысль – и она полностью изолировалась от меня. Ещё с этой пациенткой мне удивительно то, как она воздействует на мышление моих коллег. На супервизии 90% мыслей были про хаос и разрозненность. Как будто невозможно ощутить её целиком. Понравилась идея моего коллеги, что ей страшно расстаться с собственным всемогуществом. Т.е. у неё фантазия, что мои мысли настолько всемогущи, что могут её убить в реальности – это на самом деле переворот: Она такая всемогущая, что может контролировать мои мысли через своё тело.
Мы говорили, что в подходе теории объектных отношений Эдипов комплекс – мама, папа и ребёнок – раскладывается следующим образом. Мама и папа – это аналитик с его мыслями. А пациент оказывается в роли ребёнка, который не может забраться в голову (в теории З. Фрейда – в постель) аналитика. Не может никаким образом повлиять на рождение мыслей в голове аналитика. Но пациент всё равно хочет это сделать. И тогда мы вводим понятие – нападение на мышление аналитика. Когда вы чувствуете, что не можете думать на сессии – это значит, что вы в гуще проективной идентификации. Когда вы чувствуете, что отвлекаетесь на что-то постороннее в своих мыслях – речь о том, что пациент хочет донести до вас свои очень интенсивные чувства. Вам сложно думать об этих чувствах, поэтому ваше мышление останавливается, и вы отвлекаетесь. С символической точки зрения Эдипова комплекса – пациенту всё-таки удалось забраться в голову-спальню аналитика. И он остановил акт создания мыслей. У меня сейчас бывает получается отслеживать свой контрперенос, останавливать себя и говорить о происходящем процессе. С одной пациенткой я поймала себя на том, что хочу до неё донести какую-то важную мысль, которая противоречит её мысли. Мне захотелось пуститься в пространные объяснения. Я себя остановила и стала говорить с ней о процессе, который происходит между нами: «Как будто мы с вами сейчас спорим. И вам важно доказать свою мысль. А я хочу донести до вас свою мысль. И мы обе не слышим друг друга». Пациентка ответила: «Я тоже об этом думала. Как будто раньше я с вами во всём соглашалась, но внутри была не согласна, была при своём мнении. А теперь я с вами спорю. Так у меня было с мамой. Когда я была маленькая – я молчала, всё глотала. А потом начала сопротивляться. А вот с папой было не так». Когда вы начинаете думать о процессе, который происходит внутри пациента – вероятность попадания выше. Вы ориентируетесь на свой контрперенос – и говорите то, что с человеком происходит. То, что я попала про описание ситуации спора – говорит последующая реакция пациентки. Вы даёте интерпретацию, если она попадает, то пациент начинает рождать ассоциации из прошлого. В данном случае пациентка сделала сравнение с родителями. Р. Бриттон говорит: «Эдипова ситуация начинается с признания ребёнком отношений между родителями в некой примитивной или частичной форме. Своё развитие она получает в соперничестве ребёнка с одним из родителей за обладание другим. А разрешается отказом ребёнка от своих сексуальных притязаний к собственным родителям в результате принятия реальности их сексуальных отношений». Здесь он раскрыл весь путь – от Эдиповой ситуации до Эдипова комплекса. Я напомню, что и Эдипова ситуация и Эдипов комплекс существуют у нас внутри как нечто постоянное, как механизм зависти и благодарности. Но если чувства из Эдиповой ситуации или Эдипова комплекса будут невыносимыми – эти комплексы будет очень сложно увидеть. Об этом пишет Эдна О’Шонесси в последней статье этой книги «Невидимый Эдипов комплекс». Надеюсь, мы тоже с вами разберём эту статью в будущем.
Что значит «соперничество»?
Здесь мне вспоминается Дж. Холлис «Под тенью Сатурна. Мужские психические травмы и их исцеление». Там он описывает, как Зевс воевал со своим отцом Сатурном. И в итоге победил его. В реальности мы много говорим о конфликтных переживаниях. О гневе, который может разрушить аналитика. Мы отслеживаем – когда и как пациент нападает на мысли аналитика, интерпретируем это. Говорим о том, о чём страшно говорить. Также говорим о конкуренции. Я говорю со своими пациентами, что они бояться быть лучше, чем я. Но в каких-то ситуациях они уже превосходят меня. Хотя им кажется, что они ещё до меня не дотянулись. Я вижу, что многие уже находятся на моём уровне. Наверное, для всех важно признание талантов и способностей. И если бы я действительно не считала так, как говорю— они бы чувствовали. И не могли бы справиться со своей завистью. Надо было бы только расставаться. Проработка заключается в том, когда вы чувствуете, что и ваше и моё мнение (или другого человека) имеет право на существование. И вам не надо отказываться от своего. Т.е. пусть у аналитика есть аппарат, который рождает мысли. И у меня тоже есть аппарат, который рождает мои собственные мысли. Я могу им пользоваться и опираться на своё мнение.
С одной пациенткой мне было очень страшно говорить о том, что между нами происходит. После того как я осознала – что она со мной делает в проективной идентификации, я смогла с ней поговорить только через пару сессий. Я сказала: «Вы как будто вкладываете в меня способность рождать крутые инсайты. В конце каждой сессии обязательно рождается какой-то крутой инсайт. И вы говорите: „Вау! Вы такая крутая“.А на следующую сессию вы приходите как будто ничего не было. Похоже, что у вас есть фантазия, что раз я рождаю эти инсайты, то вы просто не имеете право ими пользоваться. Они крутые, но не ваши. И вы их уничтожаете, убиваете. Иначе вы будете чувствовать себя воровкой. И вы будете бояться, что когда-нибудь я предъявлю вам по счетам за свои инсайты. Что скажу вам: „Это я родила, поэтому вы мне платите“. Но ведь эти инсайты родились в нашем общем пространстве. Они принадлежат как вам, так и мне. Но вам кажется, что вы можете пользоваться только тем, что родили сами, в одиночестве. И здесь получается конфликт – вы обращаетесь ко мне за помощью, чтобы я вам помогла. Но на самом деле не можете пользоваться тем, что у нас с вами рождается». Загвоздка с тем, чтобы сказать ей это состояла в способе – как сказать, чтобы не ранить. И я ей также говорила, что также как она уничтожает мои инсайты, она уничтожает собственную самоценность. И связала это с потерей. Убийство происходит между нашими сессиями. Я между сессиями как будто отсутствующая для неё, т.е. переживаюсь ненадёжной, той, которая может бросить в любой момент. Поэтому нет возможности опираться на эти инсайты, нет возможности сохранять их. Я поясню – почему я связала с потерей. Для неё это самый сильный конфликт. Я считаю, что она ко мне пришла, чтобы проработать его. Поэтому всё, что я обнаруживаю в наших отношениях – я связываю с потерей и расставанием.
У пациентов очень часто есть фантазия – что если они полагаются на мысли аналитика, то должны отказаться от своих собственных мыслей. Я это часто проговариваю со всеми пациентами. Для пациента его мысли – это то, что у него есть. То, как он представляет себя. То, на что он или она опирается. Отказ от собственных мыслей превращает их в щенка на поводке, как сказала одна моя пациентка. И одновременно им страшно отстаивать свои мысли, потому что для них это значит как будто они выглядят яростными, неадекватными. Им кажется, что если они начнут себя отстаивать, то точно разрушат отношения. И внутри себя они как будто выбирают остаться со своими мыслями и при этом отказаться от мыслей аналитика. Например, моя пациентка работает в доме психически разрушенной женщины. Я объясняю ей, что женщина разрушена, поэтому пациентка чувствует как будто отравлена ей. Поэтому у неё плохое эмоциональное состояние. Ей кажется, что её работодательница такая же как она. Но она отличается, она другая. Мы говорим об этом на протяжении пары месяцев. И она не может принять мои мысли. Потому что для неё это значит, что надо отказаться от своих.
Надеюсь, Эдипов комплекс стал для вас немного ближе.
До встречи в следующей лекции!
Установление надёжных отношений с материнским объектом
Добрый день. Продолжаем говорить об Эдипове комплексе и Эдиповой ситуации. Перед началом хочу сказать о формировании ХОРОШЕГО ОБЪЕКТА внутри психики. Эту идею кляйнианства пояснил мне мой коллега. В моём представлении было, что хороший объект внутри психики появляется сразу после рождения. Может быть, даже формируется в утробе матери. Я думала, что младенец с ним рождается. В подходе М. Кляйн младенец не рождается с хорошим объектом. Он рождается в хаосе. Там, где нет пока никаких объектов. И затем он начинает их формировать, когда разделяет мир на хороший и плохой – хорошая и плохая грудь. Как я поняла, это разделение происходит где-то к трём месяцам жизни. И дальше младенец устанавливает связь с хорошим объектом. У кляйнианцев есть такое понятие: «Мы, как аналитики, можем быть настолько хороши для наших пациентов – насколько хорош их внутренний объект». Т.е. мы не можем изменить внутренний объект.
– То, над чем мы работаем – над установлением прочной связи с хорошим объектом. Это одна сторона.
– А вторая— через наши отношения мы показываем пациенту, что невыносимое можно выносить. Что можно с этим жить и справляться. Как мне кажется, возможность с этим жить подразумевает, что есть то хорошее, что позволяет выносить невыносимое. А когда пациент не видит внутри себя то хорошее, что может ему или ей помочь, нет доступа к своей хорошести – тогда и наступает невыносимость.
Проиллюстрирую это на сновидении пациентки. Спустя несколько лет анализа, она решилась рассказать мне свой повторяющийся сон. Сказала, что боялась рассказывать, потому что страшно было соединиться с чем-то тяжёлым, с чем придётся потом жить. И она была права. Сон такой. Как будто она в отношениях с первым молодым человеком. Она испытывает к нему отвращение, презрение, ненависть. И не понимает – как она оказалась с ним в отношениях. Сновидец начинает возмущаться и говорить: «Подождите, здесь что-то не так». Она во сне вспоминает о том, что у неё есть муж, с которым у неё хорошие отношения. А её пытаются уговорить на другого, который ей совсем не подходит. Она просыпается от возмущения и страха, что она потеряла отношения с мужем. Можно пойти за ассоциациями относительно молодого человека, с которым она как будто должна быть. И я спросила ассоциации. Они действительно негативные. Для меня было важнее другое – есть ли динамика в этом повторяющемся сне. Всегда ли так было, что как будто она потеряла мужа? Оказалось, что не всегда. Сердцевина этого сна остаётся – она должна быть в отношениях с первым мужчиной. А окружение меняется. Раньше во снах не было представления, что у неё есть отношения с любимым мужем. Кто такой любимый муж, про которого она помнит во сне? Это тот самый ХОРОШИЙ ОБЪЕКТ, с которым установлена связь. Она действительно установлена, потому что во сне приходит ясная мысль – у меня есть другой, а меня заставляют быть с тем, кто мне ненавистен. Можно предположить, что ОБРАЗ первого мужчины во сне —это плохой объект. Но она уже помнит, что у неё был хороший. Это невероятно важное изменение.
– Первый мужчина, с которым она должна находиться в отношениях – с точки зрения объектных отношений – это мысли, которые «нападают» на пациентку. Она как будто обязана их думать. И обязана ими руководствоваться по жизни.
– Воспоминания о любимом муже – это образ мышления, который противоположен прежнему. Который помогает ориентироваться в реальности и сохранять связь с хорошим.
О чём говорит этот сон? О потери. Пришло время прорабатывать потерю. Любимый муж пока не появился в виде конкретного образа во сне. Пока он есть в воспоминании. И это значит, что сон говорит о том, что когда-то пациентка пережила потерю любимого объекта. И это не муж. К мужу это не имеет отношения. На мужа психика спроецировала хороший объект. Сон может говорить: «У меня не разрешён главный конфликт. Я переживаю отвращение к себе, к своему образу мыслей. До сих пор испытываю отвращение к собственной ценности. Стыжусь своих проявлений творчества». Но суть сна – в потери связи с хорошим. Может, вы тоже сможете проанализировать свои повторяющиеся сны с точки зрения динамики. И поделитесь этим, будет интересно.
Напомню, что М. Кляйн пошла дальше З. Фрейда. Она предположила, что Эдипову комплексу предшествует Эдипова ситуация. Эдипова ситуация – это единый объект. Это папа и мама, которые слиты в одно. Там нет отдельно папы, нет отдельно мамы. Есть один объект. Р. Бриттон говорит: «Эдипова ситуация начинается с признания ребёнком отношений между родителями в некоей примитивной или частичной форме». Когда вы слышите во снах или образах страха пациентов смешанные фигуры: «Похоже на то и на то», – это может говорить об Эдиповой ситуации.
Сейчас немного усложню мысль. Это из статьи Э. О’Шоннеси «Невидимый Эдипов комплекс». Представьте себе снова единый объект Эдиповой ситуации. Мало того, что ребёнок уже её испортил, чтобы справиться с невыносимым чувством зависти к акту творения родителей. Он может её ещё и расколоть. И это не про видение отдельным папы и мамы. Это про раскол единого объекта Эдиповой ситуации. Будем ещё возвращаться к этим мыслям.
Далее Р. Бриттон говорит, что сначала надо, чтобы у ребёнка установились надёжные отношения с материнским объектом. И только потом должно прийти понимание об отношениях между родителями. Тогда мы имеем дело с нормальным психическим развитием. И тогда Эдипова ситуация должна развиться в Эдипов комплекс. Когда ребёнок разделяет пару родителей на папу и маму. У него появляется возможность конкурировать. Если этого не происходит – тогда в анализе мы имеем дело с Эдиповой ситуацией, а не Эдиповым комплексом.
Здесь сделаю отступление.
Надо понимать, что движение от Эдиповой ситуации к Эдипову комплексу не происходит без потери. И вообще никакие глобальные изменения в психике (и как следствие в жизни) не происходят без потери. Поэтому мы ставим во главу угла в анализе – возможность переживать потерю. И получаем очень классные результаты наших пациентов.
– Что теряет мальчик? Мальчик и девочка идентифицируются с мамой. И мальчик должен перестать чувствовать себя как мама. Если он не справился с этим, то тогда им легко манипулировать по жизни. Можно «брать на слабо». Объяснять – что значит «не быть девочкой». Это значит не плакать, держать всё в себе, драться и т. д. У такого мальчика будет страх не стать снова мамой. Он может бороться с женщинами и хотеть их подчинить. Я подумала, что можно попробовать давать такую интерпретацию сыновьям, мальчикам и даже мужчинам: «Тебе очень страшно, что ты можешь превратиться в женщину. Поэтому ты доказываешь свою мужественность».Свою мужественность мальчик обретает в конкуренции с папой. Он стремится стать как папа, папа его побеждает. Он снова поднимается и т. д. Так укрепляется идентичность мальчика как мужчины. Т.е. мальчик теряет идентичность. И он пускает свои психические силы на создание и укрепление своей идентичности.
– Что теряет девочка? У неё остаётся та же идентичность, что и у мамы. Но ей приходится терять объект любви. Потому что ей надо начать любить папу, как противоположный пол. Ей как будто надо разлюбить маму. Может, даже начать ненавидеть маму. Тогда она сможет подарить свою любовь папе. Поэтому для женщин очень важны чувства, важно – любят её или нет.
Возвращаемся к статье.
Напомню вам, что Эдипова ситуация не исчезает никуда из психики. У нас у всех есть объект в виде Эдиповой ситуации—единого объекта, который в акте творчества. И мы его испортили. Но если мы перешли к Эдипову комплексу – это значит, что мы справились с чувствами, которые вызывает Эдипова ситуация. Думаю, пример сна пациентки, когда она устанавливает связь с хорошим объектом, согласуется с тем, что говорит Р. Бриттон – сначала надо установить надёжные отношения с хорошим объектом. А потом есть возможность выносить чувства, связанные с Эдиповой ситуацией. Кстати, один из запросов пациентки – это возможность творить. До этого она чувствовала невозможность что-то создавать. А теперь она чувствует, что копит силы, чтобы выйти на рынок и стабильно там оставаться. Теперь я вижу, что надо отгоревать те её мысли, её состояние, тот образ её, которой она себя видела. А видит она себя как персонаж сна в виде молодого человека – как будто она переполнена отвратительными мыслями. И всё, что из неё выйдет в виде творчества, как будто будет вызывать отвращение. Поэтому она заранее не хочет это создавать, не хочет с этим соприкасаться.
Идём дальше. Р. Бриттон говорит, что формируется эдипальная конфигурация иллюзий. Это защиты. Они нужны, чтобы отрицать психическую реальность родительских взаимоотношений. Он подчёркивает, что это защита именно от психической реальности. Мы здесь с вами возвращаемся к тому – с чем мы работаем. Мы работаем с фантазиями пациентов. Фантазии – это мыслительные конструкции, которые «подтверждаются» ощущениями в теле и чувствами. У моей пациентки, которая страдает глубокой депрессией, её ощущения в теле служат доказательством тому, что мои мысли фактически входят внутрь её и отравляют её. С её слов, оставляют грязь в ней, навсегда меняют её. Я осознала это недавно. И стала делать упор на том, что она не подвергает сомнениям свои мысли, потому что она чувствует реальную физиологическую реакцию от моих слов. Я в этой ситуации нахожусь в ловушке. Если я говорю – то заношу грязь внутрь её, отравляю её навсегда. Если я молчу —я не выполняю свою работу, я отбираю у неё надежду на излечение. У меня было ощущение, что мы стоим на месте. Мой коллега помог мне понять, что это не так. Она сейчас находится на стадии разочарования. Она думала, что я волшебная фигура, которая заберёт у неё страдание изнутри, освободит от внутреннего ужаса. Но сейчас она начала понимать, ещё не до конца сознаётся себе, что я этого не сделаю. Я могу только научить её жить с её страданиями. Могу сделать их более выносимыми. В случае этой пациентки однозначно имеет место Эдипова ситуация, а до Эдипова комплекса психически она не дошла. Отрицание реальности в наших отношениях выражается в том, что она не признаёт за мной какие-то положительные мысли. Она говорит: «Да, я понимаю головой. Но я ничего не могу с собой поделать – я вам не верю». Т.е. она продолжает меня считать угрожающим объектом, несущим ей разрушение. Как будто я делаю то же, что и её мать. И никакие факты из прошлого, что я поступаю иначе – не могут её переубедить. У неё всегда один и тот же довод: «Я понимаю это головой. Но я так не чувствую». Данный случай- очень наглядное отображение теории М. Кляйн. Она портит меня, как ту, которая хочет ей помочь. И я ощущаю бессилие. Когда я ей об этом говорю – она ощущает отчаяние. И как будто я у неё отбираю надежду. И соответственно, толкаю её на суицид. Вот такая ловушка. Когда мой коллега сказал, что она находится на стадии разочарования – я вздохнула. Потому что работа тяжёлая, но она не тупиковая. Всё-равно изменения происходят, но не в такой степени, как у других.
Далее Р. Бриттон описывает более подробно про эдипальные иллюзии: «Отношения между родителями уже были отмечены и запомнились. А теперь они отрицаются. И против них организуется защита с помощью некой эдипальной иллюзии, как я это называю. Этими системами иллюзий обеспечивается то, что у Фрейда именуется «областью …изолированной от реального внешнего мира в момент внедрения принципа реальности… свободной от насущных потребностей жизни, – нечто вроде резервации». Речь о том, что есть принцип реальности. В реальности у родителей могут быть очень хорошие отношения. Ребёнок их увидел, они ему запомнились. Но для него это стало невыносимым. Поэтому мальчик или девочка организуют систему защит, которую Р. Бриттон назвал «эдипальные иллюзии». Т.е. в реальности может быть одно. А в психической реальности человека – совершенно другое. Поэтому нам не так важно – как было на самом деле. Нам важно – как человек сохранил то, что было, у себя в психике. И мы можем на это повлиять и, по крайней мере, постараться это изменить. На реальных родителей и реальную ситуацию из прошлого – не можем. Критерий нашей хорошей работы – это изменение реакций пациентов. Они видят ситуацию совершенно иначе. Моя пациентка, с которой мы прорабатываем потерянную сессию, пришла с абсолютно новыми мыслями, с её слов. Она поняла, что жила в иллюзии – если иметь хорошие отношения, то не будет воровства. Девушка осознала, что люди воруют, потому что видят деньги, потому что просто воруют. И с отношениями связи нет. Она поняла, как сильно ошибалась, что не поставила дорогостоящую систему наблюдений. Развела у себя в голове – за что отвечает милиция, а за что налоговая. И увидела, как она говорит, «золотую жилу». Сказала, что поставила себе более амбициозные цели. Говорила, что то, что мы с ней обговаривали до этого по целям – ерунда. Вот так работает проработка темы расставания. Я считаю это своим результатом. Я понимаю – что конкретно я сделала, чтобы она пришла к такому образу мышления. Я с ней говорила о потере сессии. Пациентка проживала чувства из расставания. Она смогла пережить потерю прошлой системы мышления. В частности смогла отказаться от идеи, что хорошие отношения оберегают её от воровства.
Моя рекомендация для вас – отслеживайте, что вы делаете, и какие изменения у пациента происходят в результате. Это очень сильно укрепляет вашу идентичность психолога, у вас появляется больше веры в собственный профессионализм. И как следствие – вам гораздо легче себя продавать. Потому что вы понимаете – за что конкретно вам платят деньги.
Далее в статье Р. Бриттон говорит об эдипальном соперничестве. И здесь, как я понимаю, речь уже идёт об Эдиповом комплексе. Автор говорит, что эдипальное соперничество может быть в позитивной и негативной форме. И то и другое имеет отношение к Эдипову комплексу. Позитивная форма – гетеросексуальная. Негативная форма—гомосексуальная. Т.е. при позитивной форме мы имеем дело с классическим Эдиповым комплексом – мальчик борется с отцом за маму; девочка борется с мамой за любовь отца. А при негативной форме – мальчик борется с мамой за отца. И наоборот —девочка борется с отцом за любовь мамы. В обоих формах есть возможность проработать депрессивную позицию. Р. Бриттон говорит: «В любом из этих вариантов один из родителей становится объектом вожделения. А другой – ненавистным соперником. Данная конфигурация сохраняется, однако сами чувства по отношению к каждому из родителей претерпевают изменения. Так, хорошее становится плохим, и наоборот – по мере превращения позитивного в негативное». Т.е. на депрессивной позиции тот, кого мы считали плохим —постепенно становится для нас если не хорошим, то нормальным, терпимым. Тем, кого можно выносить. И наоборот —тот, кого мы идеализировали, считали неприкосновенным внутри себя – становится для нас более земным. Мы начинаем понимать его недостатки и ограничения. Мы разочаровываемся в нём или в ней. Благодаря этому процессу мы чувствуем и свою ограниченность. Приходится расставаться с фантазией о всемогуществе.Мы понимаем свои ограничения. Можем чувствовать себя жалкими, униженными, ничтожными на планете Земля, во всей Вселенной. И, конечно, в отношениях с аналитиком. И аналитика видим таким же ограниченным. Понимаем, что всё, что он или она могут для нас сделать—понять, увидеть процесс нашего мышления. А дальше нам надо самим справляться с тем, что даёт жизнь. Надо самим ориентироваться в реальности. Вот это и есть проработка депрессивной позиции. Из неё мы черпаем силы справляться с реальностью. Дальше мы научаемся в этой реальности ориентироваться. И получать от неё то, что мы хотим. Т.е. реализовывать свои цели.
Далее Р. Бриттон говорит: «Признание отношений родителей друг с другом объединяет его (ребёнка) психический мир, сводя его к миру, общему для ребёнка и обоих родителей, в котором возможны различные объектные отношения». Т.е. при Эдиповой ситуации психика как будто застывает, нет движения.
Как я вам описывала выше про пациентку, которая страдает депрессией. Она понимает мои интерпретации буквально. И отказывается видеть меня как отдельную, обладающую своими собственными мыслями. Т.е. она не может представить, что есть я и есть мысли, которые я рождаю. Для неё я единый объект, который вторгается своими грязными мыслями в её внутреннее пространство. И в её фантазии я всегда порчу. Нет ни малейшего шанса посмотреть на этот процесс иначе. По-крайней мере, в данный момент.
Когда мы имеем дело с Эдиповым комплексом – ситуация другая. Моя пациентка, с которой мы работаем около года, получила очень серьёзные изменения. Она тоже видела мир слитым, единым. В мышлении это выражалось в том, что она не могла себе представить, что может со мной работать индивидуально. Она не представляла, что может организовать пространство так, чтобы было место для неё. Поэтому первое время мы работали так, что прибегала её маленькая дочь. Когда началась пандемия, у неё было ощущение, как будто смешались дни и ночи, нет разделения по дням недели. Однажды она забыла про нашу сессию. Я позвонила ей через 15 минут после начала. Она говорила, что телефон её разбудил, и она не понимала – зачем я ей звоню. Это всё были проявления Эдиповой ситуации. Она чувствовала себя единой со своими детьми, со своей работой, со всеми домашними. И одновременно была заражена фантазией, что хочет уйти с работы, разойтись с мужем. Эти фантазии были о том, что она остро нуждалась в необходимости личного пространства. Сейчас, спустя чуть больше года анализа, мы работаем в её рабочее время. Она себе тоже не могла это представить. На последней сессии она говорила, что сейчас дома, на карантине. И она легко может закрыть дверь на ключ со словами: «У меня совещание», – и мы спокойно работаем.
Чем ситуацией этой пациентки отличается от предыдущей?
Когда-то в детстве она уже смогла справиться с чувствами из Эдиповой ситуации. Она вышла в Эдипов комплекс. А пациентка, которая страдает депрессией – не вышла. Последняя пациентка пережила глубокую травму, связанную с наркоманией и смертью мужа. Это погрузило её в такой сильный стресс, что она как будто вернулась к образу мышления из Эдиповой ситуации. Но как только у неё появилась благоприятная возможность почувствовать свои мысли через наши отношения – она достаточно быстро вернулась в Эдипов комплекс, к той конструкции мышления, которая помогает видеть реальность и хорошо адаптироваться в этой реальности. У неё ушли навязчивые мысли уйти с работы, разойтись с мужем. Она определилась – в какую специальность хочет идти. И сейчас мы работаем над тем, что она боится своим успехом разрушить окружающих.
Р. Бриттон говорит, что в Эдиповом комплексе появляется «возможность стать участником взаимоотношений, находится под наблюдением 3-го лица и в равной мере стать наблюдателем взаимоотношений двух людей».
– Т.е. в Эдиповой ситуации человек чувствует себя исключённым из взаимоотношений. Он всё время как будто в одиночестве. Это сильно пугает. Другие люди становятся для него угрожающими.
– Там нет возможности строить отношения. Хотя моя пациентка с депрессией строит отношения с мужчиной. Тем не менее, она чувствует постоянную угрозу и небезопасность.
Далее Р. Бриттон говорит: «Способность представлять себе хорошие отношения родителей друг к другу влияет на развитие пространства, находящегося вне самости и поддающегося наблюдению и осмыслению со стороны, это создаёт основу для убеждения в безопасности и прочности мира». Т.е. человек, который не смог справиться с чувствами Эдиповой ситуации не может почувствовать себя и мир отдельным. Опять же, как моя пациентка, страдающая депрессией. Она ощущает телесные реакции на мои мысли, на мои слова – это служит ей доказательством, что мир не существует вне её представлений. И она как будто сохраняет мир и меня в частности.
В Эдиповом комплексе человек чувствует отдельность. Понимает – на что он может повлиять на другого, а на что не может. Т.е. происходит принятие реальности. Далее: «Первичный семейный треугольник обеспечивает ребёнка двумя связями, соединяющими его с каждым из родителей отдельно. И сталкивает его с их связью между собою, исключающей его присутствие».
Здесь речь снова о том, что ребёнок вынужден переживать свою отдельность, свою исключённость. Приходится принимать идею, что у других людей может быть их собственный выбор. И да, они могут испытывать удовольствие. И ребёнок не будет в это включён.
Если мы перенесём на отношения с аналитиком, то получается, что у аналитика есть своя собственная жизнь. И пациентка или пациент никаким образом в эту жизнь не включены.
– Пациент на психотическом уровне может фантазировать, что аналитик живёт только тогда, когда пациент с ним общается. А когда заканчивается сессия, то жизнь аналитика как будто замирает. Аналитик как будто засыпает. Это Эдипова ситуация.
– В Эдиповом комплексе пациенты понимают, что у аналитика есть жизнь, из которой они исключены. И это понимание доставляет им сильную боль. Они могут пытаться контролировать жизнь аналитика, следя за его жизнью в соцсетях. Отсюда исходит рекомендация не показывать свою личность в соцсетях. Я считаю, что всё должно быть в рамках разумного. Можно не показывать. Можно говорить о себе. И если пациент говорит об этом на сессии, то стоит давать интерпретацию: «Может быть, понимание того, что у меня есть своя жизнь, за рамками наших сессий, вызывает у вас смешанные чувства. Например, тревогу или даже гнев».
Далее Р. Бриттон: «Если психика ребёнка способна перенести и выдержать существование связи родителей, воспринятой через любовь и ненависть, это даёт ему прообраз объектных отношений третьего типа. Где он выступает в качестве свидетеля, а не участника. Тогда возникает 3-я позиция, из которой возможно наблюдать объектные отношения. … Тем самым мы обретаем способность видеть себя во взаимодействии с другими и учитывать другую точку зрения, не отказываясь от своей, размышлять над собой, оставаясь собою. Эту способность мы и надеемся открыть у себя и у наших пациентов в процессе психоанализа». Мы много с вами говорили о 3-ей позиции.
Можно сравнить, как будто Эдипова ситуация – это 2-х мерное пространство. Вы можете видеть только плоскость с осью x/y.
Эдипов комплекс —это 3-х мерное пространство, где появляется вертикальная ось z. И всё становится не таким однозначным. Когда мы наблюдаем отношения, мы можем анализировать. Можем понять – что нам нравится в отношениях, и мы бы хотели взять себе. А что не нравится – и мы бы хотели оставить это родителям. Когда человек застревает на образе мышления из Эдиповой ситуации – он чувствует, как будто объекты влияют на него. А он при этом остаётся бессильным. Он как будто ничего не может поменять. Отсюда установки: «Это мама/папа был (а) такой, поэтому со мной сейчас так».
Когда мы начинаем воспринимать фигуры, о которых говорит пациентка или пациент как фантазии—мы таким образом обучаем символическому мышлению. Мы выходим из плоского мышления Эдиповой ситуации, переходим в объёмное мышление Эдипова комплекса.
Важное, что подчёркивает Р. Бриттон – мы овладеваем позицией Наблюдателя. Здесь мне вспоминаются фильмы про квантовую механику. О том, что реальность зависит от наблюдателя. И мы не создаём реальность. Но мы начинаем её видеть. А потом устанавливаем с ней отношения. Т.е. мы занимаем позицию наблюдателя относительно реальности. Учитываем её. Изучаем её законы. И думаем – как мы можем в неё вписаться. Это и приводит нас к успеху.
И в конце хочу подвести итог.
– Для того, чтобы выйти на депрессивную позицию, необходимо сформировать хороший объект внутри психики.
– Дальше необходимо установить с этим объектом надёжную связь. Тогда появляется возможность справиться с переживаниями Эдиповой ситуации и выйти из 2-х мерного мышления в 3-х мерное объёмное – к Эдипову комплексу.
На этом сегодня остановимся. Жду ваших вопросов и размышлений.
Основные принципы работы с семейной парой
Добрый день. Сегодня мы с вами разберём пример из практики, чтобы немного разбавить теорию. И затем продолжим разбор статьи. Хочу вам сказать об основных принципах работы с парой, чтобы вы не пугались, если к вам обращаются муж с женой. Когда психолог работает только индивидуально, у него или у неё может быть желание разделить пару. Я считаю это ошибкой. Мне кажется, что это может усугубить нехорошие отношения в семье. Поэтому очень важно, чтобы вы держали в голове понимание – как работать с парой.
– 1) Пару надо видеть как единый организм.
Понимаю, что это легче сказать, чем сделать. Обычно происходит такая ситуация: Один из супругов договаривается о встрече с психологом. Говорят, что придут вместе. Когда они приходят, то один начинает в нехорошем свете выставлять другого.
Что происходит с психологом? Если психолог забывает о том, что семья —это единый организм, то он начинает присоединяться к одному из супругов. Он начинает входить в его положение. Обычно это тот, кого психолог видит жертвой.
Мы же должны не забывать нашу ключевую установку – мы должны находиться на равноудалённом расстоянии от хорошей и плохой части. В паре – это негативные мысли одного из супругов по отношению к другому (одна часть). И держим в голове, что эта пара уже функционирует длительное время. Значит, есть что-то, что их держит вместе. Мы предполагаем, что это что-то – любовь, привязанность, хорошее отношение (вторая часть). Поэтому мы обязаны держать в голове не только конфликт, с которым они пришли, но и то позитивное, что соединило их вместе.
– 2) Мы должны давать интерпретации на объединение пары.
На сессии это проявляется так, что мы лишний раз промолчим, когда один из супругов нападает на другого. И поддержим, уделим особое внимание, когда видим нечто объединяющее. Если этого нет – мы сами на него указываем.
– 3) Нельзя занимать сторону одного из супругов.
Если вы отследили у себя, что с вами это произошло —остановитесь и подумайте о проективной идентификации. Верните себе ваше мышление – оно является признаком вашего высокого профессионализма. Вы должны чувствовать атаки на ваше мышление. Когда есть атака на мышление – вы перестаёте думать. И ведёте себя так, как будто вы судья, как будто вы лучше разбираетесь, что необходимо этой паре.
– 4) Надо видеть «симптом» семьи.
Обычно это ребёнок. Работа с одним ребёнком не даст необходимого результата. Как только родители почувствуют опасность изменений – они заберут ребёнка из анализа. Обычно это происходит бессознательно. При этом родители обесценивают психолога, что переживается очень болезненно.
Ещё раз. Помните – если к вам привели ребёнка, то есть вероятность, что он является вынесенным симптомом семьи или того родителя, который привёл. Поэтому, если вы работаете эффективно, то ваша работа под постоянной угрозой. В любой момент родитель может забрать ребёнка из анализа и обвинить вас в некомпетентности.
Приведу вам пример работы с одной парой.
Это моя коллега, подруга. Я давала ей супервизии, и по ходу она мне что-то рассказывала про свою семью. Она также работает с парами периодически, но не может сохранить отношения с ними. Когда она брала супервизии у своего супервизора – она также давала ей интерпретации на разъединение пары, что, естественно, никак не помогало сохранить отношения.
Например, супервизор говорила: «Вот посмотри, к тебе обратился мужчина, а ты решила оставить в анализе женщину». Я задала другой вопрос: «Что заставило тебя разъединить пару?» Надеюсь, вы видите разницу в этих вопросах. Если нет – пишите, давайте разбираться. Теперь немного истории семьи коллеги. Она вышла замуж за вдовца. У него уже было 2-е детей. И она присоединилась со своими детьми. Поскольку моя коллега ещё и нейропсихолог, она видит, что дети мужа отстают в развитии, что они нуждаются в помощи. Она обращается сначала к одному психологу. Что делает психолог и чего вам делать ни в коем случае нельзя. Психолог говорит о своём контрпереносе. Она говорит: «Я чувствую ужас, как будто меня душат, что мне нечем дышать» и т. д. Моя коллега чувствует её слова так, как будто ей говорят, что она плохая мама. Что она делает недостаточно, чтобы ребёнку было хорошо. Что ещё делает психолог? Задерживает встречу. Вместо 60 минут —90. В результате моей коллеге пришлось переносить пациентку, что увеличивает вероятность ухода пациентки, т.е. потери денег. Вот так отыгрывается чувство вины в этой сессии. В чём вина и чья вина? Психолог оставила виноватой мою коллегу. Коллега не смогла остановить консультацию, потеряла деньги (потому что отменила свою сессию) и создала предпосылки для ухода пациентки. Т.е., возможно лишила себя будущего дохода. Вина психолога состояла в том, что она не понимала – как можно помочь ребёнку кроме как обвинив маму.
– ПОМНИТЕ! Мы никогда не должны обвинять родителя. Родитель сам не знает, как справиться. Но он хочет быть хорошим. Именно поэтому и приводит ребёнка к психологу. Да, по факту родитель не справляется. Мы берём деньги за то, чтобы помочь справиться. Мы этому обучены. Мы на одной стороне с мамой. Иначе ребёнок вылетит из анализа не потому, что родитель почувствовал угрозу перемен, а потому что вы нападаете на родителя через ребёнка. Представляете – как тяжело ребёнку в этой ситуации? Вместо того, чтобы чувствовать себя в бОльшей безопасности, он будет чувствовать ужас, что находится между двух огней. Что ему надо угодить и родителю и психологу. Пожалуйста, заботьтесь и о ребёнке и о маме, и о папе. Ваша задача— снизить напряжение, а не усугубить конфликт. Моя коллега была ещё у нескольких психологов вместе с мужем. И ситуация была подобная. Обычно психологи занимали сторону мужа. Так моя коллега чувствовала себя одной против двоих.
Просто представьте себе ситуацию. Ей не безразличен ребёнок мужа. Она видит проблему и старается помочь. Посещает психолога за психологом, а её всё больше обвиняют. Это очень сильно обесточивает. Далее они с мужем попадают к психологу, которая занимает сторону моей коллеги. Муж не выдерживает и выходит из встречи с руганью. Кто страдает? Все – и ребёнок, которому не могут оказать квалифицированную помощь, и пара, которая уже начинает говорить о разводе. Моя коллега говорит: «Давай мы встретимся втроём, и ты всё это расскажешь моему мужу. Он тебя послушает, и мы сможем вылечить ребёнка». Я согласилась. Но! Я не собиралась выполнять просьбу коллеги. Это важный момент, которым я хочу с вами поделиться. Когда нас о чём-то просят – мы не должны понимать эту просьбу буквально. Иначе получается, что сессией руководит тот, кто просит. Ситуация такая. Коллега как будто говорит: «Я не могу донести до мужа, что он не прав. Давай ты ему объяснишь, как сильно он не прав». Иными словами: «Давай ты усугубишь конфликт между нами. Ты теперь будешь на моей стороне, я смогу победить». Разве в этом нуждаются наши пациенты? Конечно, нет. Я думала – о чём я буду с ними говорить. Как выглядит это ситуация. Что чувствует муж. Чего ждёт моя подруга. Когда мы встретились, я стала говорить в дружеском тоне, обращаясь к мужу (потому что я не аналитик им): «Привет. Ты, наверное, думаешь, что я знакома с твоей женой, поэтому я могу с ней объединиться против тебя». На что он отвечал, естественно, отрицанием. Что он вообще так не думает, с чего я это взяла. Я стала говорить о том, что он может гневаться на меня, что я пришла проталкивать свои идеи. Он опять отвечал отрицанием. Внимание, ответ: «Зачем злиться, когда я могу просто встать и уйти?» Я сказала: «Пожалуйста, с этого места поподробнее. Что я могу такого сделать, что ты встанешь и уйдёшь?» Он рассказал про последнего психолога, который, по его словам, выслушал его жену, а ему не дал и минуты высказаться. Сказал, что она перебивала.
– Т.е. психолог оказалась расщеплена, как и все предыдущие психологи. Она поверила симптому, не задумываясь о причине. Симптом— ребёнок, которому необходима коррекция.
Я решила не спорить с мужем коллеги, прийти с ним к общему знаменателю. И предложила замену слову «гнев, ярость»: «Может, раздражение, злость». Он ответил, что это тоже чересчур. И тогда я предложила: «Может, напряжение». И он согласился. Это была моя первая победа. Я дала ему понять таким образом, что готова к сотрудничеству. Я не собираюсь класть его на лопатки и доказывать свою правоту. Дальше зазвонил телефон. Нам пришлось прерваться. Я размышляла о ситуации. И слушала, как папа заботится о ребёнке, отстаивает его. Звонит и договаривается с учительницей. Дальше я делаю то, на что меня толкает моя интуиция. Я начинаю говорить: «В вашей семье есть одна очень большая проблема. Она заключается в том, что вы не говорите об умершей жене, маме детей». И только когда я это произношу, я осознаю, что смерть – это как слон в маленькой комнате. Все как будто сговариваются его не замечать.
– Ни один из психологов не был проработан в теме смерти. Именно поэтому семья их расщепляла. Именно поэтому они предпочитали концентрироваться на симптоме – задержке в развитии ребёнка, чем на основной проблеме. И далее минут 40 муж рассказывает о том, какая была жена. Оказывается, она болела раком. Оказывается, ей вообще нельзя было рожать детей. Оказывается, она бросала их постоянно. И я слышу, как папа любил своих детей, заботился о них, делал для них всё, что считал правильным, всё, что узнавал.
И я даю такую интерпретацию: «Похоже, когда твоя жена говорит тебе, что ребёнок нуждается в коррекции, ты воспринимаешь это как нападение на себя, как на хорошего отца. Как будто она обесценивает всю ту работу, что ты проделал». Эта интерпретация была в точку. Далее жена говорит, что ей обидно, что он её не слышит. Она рассказывает метафору сообщающихся сосудов о том, что если она чувствует злость, то это не её злость, а его злость. Т.е. она на него нападает. Что делать в таком случае? Помнить, что мы должны находиться на равноудалённом расстоянии от мнения жены и мнения мужа. Поэтому я ничего не говорю, никак это не интерпретирую. Просто иду дальше, переключаю тему и даю рекомендацию: «Вам необходимо начать говорить об умершей маме. Для этого надо выбрать время каждый день. Или хотя бы 3 раза в неделю. По 30 минут. Вы садитесь все вместе и начинаете говорить об умершей».
Родители переживают. Жена говорит: «Как только я начинала говорить о ней, он сразу начинал плакать». Я: «Да, он может плакать. Слёз будет очень много, потому что это больно. Надо будет выдерживать и продолжать. Когда ребёнок увидит, что ничего страшного не происходит, вы продолжаете говорить – он поймёт, что может чувствовать себя в безопасности со своими мыслями». Ещё вопрос родителей: «А мы начнём говорить про умершую жену и всплывёт вопрос про отсутствующего папу ребёнка жены». Я: «Значит будете говорить и о нём. Будете прояснять, что с тем папой, он не может общаться. Теперь у него новый папа, который его любит. И помните – вы одна семья. Теперь у вас такая ситуация какая есть. О ней надо говорить». Забыла сказать, что я давала интерпретацию: «Я знаю, что вы любите друг друга. И вы хотите быть вместе. Но сейчас есть то, что вас разъединяет. То, что отдаляет друг от друга. Это смерть жены». Плюс родители пугались: «А дети её совсем не помнят, что они могут говорить». Я: «Вы можете их спрашивать – какой они помнят свою маму. Они будут рассказывать вам о своих фантазиях. После этого можно будет говорить: „Теперь у вас другая мама“». Когда было где-то 50 минут нашего общения, я сказала: «У нас с вами осталось немного времени. Может, вы хотите что-то ещё спросить». Я так сказала, поскольку время мы не оговаривали. До конца было непонятно – это дружеская встреча или консультация. Я решила, что дружеская встреча, но она всё равно должна быть ограничена по времени. 60 минут вполне достаточно.
Мы что-то ещё обсудили. Я сказала: «Давайте тогда остановимся». Муж ответил: «Надо же, это первый психолог, с которым мы уложились по времени. А то обычно жена опаздывает на консультацию. Мы ни к чему не приходим в конце встречи». Жена ответила: «Потому что психолог контейнирует». А я сказала нескромно: «Потому что я одна из лучших психологов». В результате мы договорились ещё на одну встречу через 2 недели. Надеюсь, передать их другому аналитику.
Что я хочу показать в этом примере? Психологи верили «симптому» и игнорировали главное— смерть матери ребёнка. Смерть не отгорёвана. Она табуирована в семье. Я считаю, что пока дети не отгорюют смерть – они не примут реальность. А это значит, что нет шанса на психические изменения. Когда они будут видеть нормальное отношение взрослых к смерти, они перестанут её пугаться. Я считаю, что семья объединится благодаря совместным посиделкам.
– Т.е. чтобы исправлять задержку в развитии ребёнка, надо, чтобы родители были согласны друг с другом. Чтобы между ними не было напряжения, которое толкает их к разрыву отношений. Для детей это будет опыт того, что родители могут договариваться друг с другом. Что есть место, где можно поговорить о том, о чём нигде больше поговорить нельзя. И это будет опыт того, как родители справляются с тяжёлыми переживаниями. Дети смогут перенять этот опыт. Я считаю, что когда уйдёт тема смерти из семьи, родители смогут понять друг друга. Муж не будет думать, что обесценивают его отцовский вклад. А жена будет уверена, что не уничтожают её заботу. И тогда будет полезна и нейропсихология и помощь психолога. Понимаю, что работа не быстрая. Но это верное направление. Если у вас остались вопросы —пишите. Если есть размышления или можете поделиться своим опытом работы – пишите.
Давайте теперь вернёмся к статье Р. Бриттона «Утраченная связь».
Он переходит к случаю пациентки. Автор говорит, что не понимал вначале – как трудности пациентки могут быть связаны с эдиповым комплексом. Он увидел, что у неё отсутствует «третья позиция». Пациентке было невыносимо чувствовать, что аналитик может быть наедине со своими мыслями. И ей было невозможно представить взаимоотношения между людьми.
Р. Бриттон пишет, что у пациентки был психотический срыв. И кажется, как будто внешне она справилась.
В отношениях с аналитиком надо присутствовать здесь и сейчас. Мы прорабатываем идею близости. Наша глобальная задача —разделять в близости – где моё, где чужое. По всей видимости, эта пациентка не могла этого делать. Можно предположить, что она интерпретировала слова, интонацию и взгляд, позу аналитика как враждебные. Думаю, ему было очень тяжело чувствовать себя как садистический, нападающий объект. Её эдипова ситуация – это катастрофа: «Она не допускала понятия о половом сношении родителей, ибо оно могло означать для неё только катастрофу». Эта позиция пациентки рождает у автора сильную путаницу. Подумайте о своих пациентах – когда вы не можете понять, что происходило между родителями, в отношениях с подругами и т.д., – это признак эдиповой ситуации, где отношения – это катастрофа.
Р. Бриттон описывает, как пациентка контролировала расстояние между ними. Если только они становились ближе – она впадала в истерику, кричала. Думаю, ему было невероятно тяжело. Тем более, что он пишет, что иногда она физически что-то делала. И далее коронная фраза, на которую ссылаются все аналитики. Пациентка смогла выразить в словах то, что она чувствует. Она кричала: «Прекратите эти траханые мысли!» В этом смысле скайп чувствуется, как то, что сохраняет безопасность. И с другой стороны, пациенты нуждаются в том, чтобы предъявлять свои невыносимые чувства. Для нас скайп может быть как защита. Для пациента может быть лучше живая связь. Но это всё под вопросом. Р. Бриттон вывел формулу, которая ему помогала справляться с чувствами этой пациентки: «Как я обнаружил, единственным способом найти место для мышления, результативным и неразрушительным, было предоставление моему опыту возможности развиваться во мне: Ясная и чёткая формулировка для меня самого. И параллельное изложение пациентке моего понимания её точки зрения».
– Я представляю это так. Сначала вы проговариваете сами себе – что вы чувствуете, что с вами делает пациентка. Затем вы интерпретируете пациентке – как вы понимаете её точку зрения. Например, в ситуации, когда пациентка бросает вещи или кричит, я бы почувствовала сильный страх, ужас, панику. Это будет формулировка для меня. Дальше я могу сказать пациентке: «Вы очень сильно боитесь, что я отниму вашу точку зрения, заставляю вас отказаться от своего мнения. И это может вызывать ужас, вы хотите защищать свои убеждения всеми возможными способами».
Давайте разберём следующую идею автора: «Идея хорошего материнского объекта может быть восстановлена только путём отщепления непроницаемости матери, чтобы ощущалось существование враждебной силы, которая атакует хорошую связь ребёнка с собственной матерью. Материнская „хорошесть“ теперь непрочна и зависит от того, насколько ребёнок ограничивает своё знание о матери. Расширение знания о матери как следствие развития ребёнка и его любопытства воспринимается как угроза этой жизненно важной взаимосвязи. Любопытство также обнаруживает существование эдипальной ситуации. В развитии каждого ребёнка это серьёзное испытание его веры в „хорошесть“ матери; и нежелание включить данную ситуацию в представление о своей матери совершенно нормально. Ребёнку уже угрожает всякое расширение знания о матери вследствие её текущего ненадёжного статуса в его психике, и опасность признания её отношений с отцом воспринимается как равнозначная катастрофе. Враждебная сила, которая в представлении ребёнка атаковала его исконную связь с матерью, теперь уже отождествляется с эдипальным отцом. А связующее родителей звено воспринимается как воссоздающее невосприимчивую суровую мать. Исконная связь ребёнка с хорошим материнским объектом ощущается как источник жизни. И поэтому, когда эта связь оказывается под угрозой, это воспринимается, как угроза жизни».
Начнём с конца. Для младенца жизненно важно, чтобы у него была надёжная связь с материнским объектом, причём с хорошим материнским объектом. Напомню, что в анализе наша задача не стоит в создании хорошего объекта. Он уже создан в психике ребёнка. Наша задача в установлении надёжной связи с этим объектом. У пациента может быть ощущение, что ярость, ненависть, зависть нарушают связь с хорошим объектом. Пациент как будто может потерять хороший объект из-за разрушающих чувств. Когда мы говорим об этих состояниях, приходим в следующий раз вовремя на сессию – мы показываем, что выживаем. И так пациент получает опыт, который может перенести во внутренний мир – что связь с хорошим объектом не разрушают негативные чувства. Но в разрезе эдиповой ситуации мы видим картину, что ребёнку, чтобы сохранить мать хорошей – надо сделать её непроницаемой, т.е. отец не может внедриться в мать своим пенисом.
Отношения отца и матери ребёнок объединяет в единую фигуру – эдипальную ситуацию. Тогда «хорошая мать» остаётся нетронутой, непроницаемой отцом. Но поддерживать в психике объект непроницаемой матери очень сложно, потому что рядом находится эдипальный объект. И ребёнок обязательно обнаруживает этот объект благодаря своему любопытству. Получается, ребёнку надо как будто убивать своё любопытство. Надо как будто запретить себе узнавать мать разную. Только в этом случае она будет оставаться непроницаемой и как будто хорошей. Если ребёнок признает отношения матери и отца – для него это будет нападение на хорошую непроницаемую мать. И он как будто усилием воли заставляет себя не смотреть в сторону реальности, в сторону сексуальных отношений матери и отца. Это очень энергозатратно.
Надо понимать, что мы имеем дело с мыслительной конструкцией. У пациентов, подобных пациентке Р. Бриттона это выражалось в непризнании того, что у людей могут быть свои собственные мысли. Если она видит думающего аналитика – это аналитик, который будет нападать на её «хорошую непроницаемую мать», т.е. на те мысли, которые защищают её от реальности.
– Связь родителей для ребёнка значит, что приходит «суровая» мать. Это бросающая, отвергающая, нападающая, безразличная и т. д. Т.е. мы можем с вами искать корни «плохой» матери в эдиповой ситуации. А именно в связи между отцом и матерью.
Мы с вами говорили, что младенцу очень важно установить связь с хорошим объектом, иначе он может умереть. В случае эдиповой ситуации получается, что когда пациент расширяет знание о нас, он может чувствовать себя в сильной небезопасности. Мы для него становимся «проницаемыми», когда он или она осознают, что у нас есть своя жизнь, и в частности, сексуальные отношения. Это знание может соединять пациента с его эдиповой ситуацией, поэтому он или она могут чувствовать опасность для жизни.
Идём дальше.
Эдипальная ситуация— это отдельный объект внутри психики. Он чувствуется втограющимся в связь ребёнка с хорошей матерью. Р. Бриттон говорит, что иногда он чувствовал себя насильником, а иногда жертвой. Автор описывает, что пациентка иногда теряла речь. И тогда он давал ей понять, что понимает её.
Р. Бриттон говорит: «Обратив внимание на часто повторявшуюся последовательность событий, я стал понимать, что ей нужно было накопить некоторый опыт того, как я в этом во всём разбираюсь, прежде чем я мог вернуться в её психику в роли хорошего материнского объекта, с которым она могла говорить. В противном случае я мог бы оказаться, как она говорила, „не тем человеком“». Мы снова видим, что можно стараться понять, можно быть очень хорошим, но у пациентов есть свои процессы. Автор видел, что когда пациентка замолкала – он превращался для неё в плохой, преследующий объект. Но когда он описывал ситуацию, она постепенно допускала мысль, что он-хороший к ней возвращается. Мать у пациентки идеализированная, та самая непроницаемая. Иначе можно было бы сказать – непорочная дева, зачавшая от святого духа. А отец – агрессивная фигура, которая по непонятным причинам находится с матерью.
Далее Р. Бриттон описывает перенос пациентки – она не понимала, когда он был для неё хорошим, когда был отсутствующим между сессиями. Она воспринимала его как разные личности. Как я понимаю, ей было очень страшно, если вдруг пациентка обнаруживала, что аналитик один человек. И тогда она говорила: «Не становитесь единым целым». Автор говорит: «От этой пациентки я узнал, как важно проводить различие между интеграцией, которой добиваются как средства проработки депрессивной установки, и слиянием элементов, которые не поддаются стабилизации и отличаются друг от друга по своим качествам и свойствам. А будучи объединёнными, порождают хаос». Мы снова возвращаемся к эдиповой ситуации. Две фигуры слиты в одну и переживаются как угроза.
– Там отрицается связь между родителями. Родители в этом объекте единое целое. Как будто они находятся в слиянии. Эти фигуры во снах могут проявляться как комбинированные и сильно враждебные – богомолотаракан, гиенособака и т. д. Они хотят напасть на беззащитного ребёнка, растерзать его. Т.е. нападают на связь с хорошим материнским объектом.
Я понимаю интеграцию, как изменение образа себя. Если вы не видите в анализе смены представления о себе, то, скорее всего, вы имеете дело со слиянием, и хаосом, соответственно.
На этом мы остановимся. Я жду ваших вопросов и размышлений.
Развитие символического мышление, а не буквального
Добрый день. Мы с вами сегодня закончим разбор статьи Р. Бриттона «Утраченная связь». И затем начнём разбирать статью Дж. Стайнера «Цель психоанализа». Хочу обратить ваше внимание. Идеи, которые мы изучаем, основаны на работе с пациентами. И аналитики пытались понять то, что с ними происходит через призму того, что они знали.
Сейчас мы говорим про Эдипов комплекс, который увидел З. Фрейд. Уже на основе этого знания М. Кляйн увидела, что Эдипову комплексу предшествует Эдипова ситуация.
Мы с вами говорим, что важно развивать у пациента символическое мышление вместо конкретного. Мне лично нелегко понять смысл символического мышления. Я нахожусь в процессе. Т.е. я понимаю, но не до конца в этом уверена.
Главная мысль, которую я сейчас упорно подчёркиваю – это необходимость различать внешнюю и внутреннюю реальность. Когда у человека происходит травма в реальной реальности – он использует систему защит, чтобы справиться с этой травмой и функционировать дальше в социуме, среди людей.
Мы также должны помнить, что травмы бывают 2-х видов:
– внешняя и
– внутренняя.
Я считаю, что мы можем и должны работать с внешней травмой теми способами, которые знаем, которые сработали и эффективны. Если мы работаем в проективном подходе, то должны будем понимать – что мы сейчас вытащили на свет: это травма из реальности или травма внутренняя.
К проективным методам я отношу:
– работу со снами, с картами, арт-терапия, символдрама, психодрама, расстановки и работа с воображением.
Как отличить внешнюю и внутреннюю травму?
Пока я вижу только один способ – контрперенос. Поэтому считаю, что имеет смысл развивать свою чувствительность к различению 2-х видов травм.
Теперь про символическое мышление. Мы должны понимать, что Эдипова ситуация и Эдипов комплекс – это мыслительные конструкции внутри психики. Также как и «хорошая мать» – это мыслительная конструкция. Если мы видим повторяющийся сон – мы видим жёсткую мыслительную конструкцию, которая пугает человека. В неё он помещает свои невыносимые переживания, которые затем его преследуют. Чтобы легче было их выносить— переживания через проективную идентификацию человек помещает в другого. Здесь может возникнуть вопрос: «А если другой человек на самом деле относится ко мне, например, агрессивно?»
Ответ: Когда мы прорабатываем собственную травму расставания, мы перестаём путать внешнюю и внутреннюю реальность. В первую очередь свою. Агрессивное или наоборот любвеобильное состояние другого человека будет на нас воздействовать всегда. От проработанности мы не становимся бесчувственными. Но. Мы иначе будем видеть поведение другого человека. Оно не будет нас запутывать и вызывать вопросы внутри: «Может, я действительно такая, какой меня видят? И я просто себя не знаю? И мне действительно нужно, например, попросить прощение за своё поведение? Или (другой вариант) признать свою „звёздность“?»
Также я считаю, что при проработке травмы расставания у нас появляется возможность определить – какой человек наносит нам вред (психический или физический). А кто для нас безопасен и даже полезен. Проблема в том, что и в том и в другом случае возникают одинаковые ощущения в теле и переживания. Отсюда и путаница. Где границы, которые лечат? И где границы, которые травмируют? И если пациент чувствует себя сильно раненным от установления границ – должны ли мы идти на уступки и жёстко настаивать на своём? В каждом конкретном случае приходится решать индивидуально. Всё зависит от того – хотите вы сохранить отношения с этим конкретным пациентом или нет. И какова цена уступки. Я имею ввиду:
– 1) ваше личное самочувствие и
– 2) польза для этого конкретного пациента.
Вернёмся к мыслительным конструкциям. Р. Бриттон описывает переживания своей пациентки: «Она считала, что я не должен превращаться в „единое целое“, т.е. в чудовищное смешение обособленных сущностей матери и отца, которые она мне приписывала. Сочетание, возникающее в результате такого смешения, создало бы якобы любящую материнскую фигуру, которая содержала бы в себе противоречие собственной природе. И это придало бы ненадёжность всем её внешне хорошим качествам. Я постоянно приводил ей описания одержимости бесами, когда дьявол пропитывал тайным злом все свойства человека. Ужас, который моя пациентка испытывала к дьяволу, был связан с его противоречивой природой, которую пациентка называла „неестественно“ и почитала ужасным возникновение в переносе такого представления обо мне, ибо тем самым разрушалось не только всё хорошее, но также и весь прежде установленный смысл».
Далее автор ссылается на М. Кляйн: «Этот страшный результат соответствует описанному у Мелани Кляйн детскому ужасу перед комбинированным объектом как фантазии преследования, где родители слиты воедино в процессе постоянного полового сношения». Т.е. мысли, чувства, ощущения, наши переживания бессознательное «упаковывает» в образ комбинированной фигуры. Которая представляется как единое целое – нет отдельного отца, нет отдельной матери.
– В реальной жизни – это конкретные переживания, которые мы не хотим видеть в других людях. Потому что тогда они становятся для нас злобными и страшными преследователями. И хоть мы не хотим видеть, мы периодически погружаем в других свои переживания, потому что они для нас невыносимы.
Если взять какой-нибудь внутренний конфликт относительно сферы, которую хочется решить в реальности. Я поразмышляю над своей Эдиповой ситуацией. Вдруг вам откликнется. Например, я хочу продвигать свои курсы и услуги на рынке. И у меня могут возникать фантазии, что меня будут оценивать, критиковать, что я потеряю время и деньги. И всё-равно ничего не получится. Что это значит в разрезе Эдиповой ситуации? У меня внутри есть объект комбинированной фигуры из Эдиповой ситуации. Этот объект— моя мыслительная конструкция. Я его наделяю следующими свойствами – уничтожать сделанное, негативно оценивать то, что создаю я, затапливать чувством вины и стыда, а также унижением. Это значит, что я так отношусь к себе и своему творчеству. Но проецирую это на будущую реальность, будущих потенциальных клиентов. И таким образом, успокаиваю себя.
– Т.е. я объясняю себе – почему я не делаю масштабные запуски. К примеру, мне нужно освоить техническую часть, разобраться в самом процессе этих запусков. Но мне это очень сложно, на грани невыносимого. Моя мыслительная конструкция в виде Эдиповой ситуации вызывает ощущение, что в меня (такую хорошую) внедряются новые знания. Как будто кто-то заставляет меня делать то, что я ненавижу. Т.е. этот кто-то рвёт связь с моей «хорошей матерью».
«Хорошая мать» для меня— это образ себя, как состоявшегося профессионала и в принципе успешной женщины. Т.е. я испытываю очень тяжёлые чувства садистического внедрения. И здесь вопрос – меня действительно насилуют? Кто-то на самом деле хочет лишить меня моего представления обо мне? Меня кто-то принуждает? И здесь мы приходим к самому важному – это связь с реальностью. Если я буду «думать» из Эдиповой ситуации, то буду чувствовать именно нападение. И тогда моей естественной реакцией будет защита. В реальности это значит – ничего не делание. Изучение курсов и нереализации в реальности. Об этом говорят все бизнес-тренера: «Надо просто делать». Но нет, не просто. Сначала мне надо внутри себя разделить—каким своим мыслям я могу доверять? Мне надо доверять мыслям, что техническая часть бизнеса меня убивает, поэтому я должна защищаться и не предпринимать реальных действий? Или я должна доверять своим мыслям, что я справлюсь, мне лишь нужно больше времени? Если представить, что у нас у всех есть определённое количество энергии, то важно понимать—как она перераспределяется. Если вы в стрессе, не здоровы, много работаете, у вас неразрешённые конфликты, связанные с травмой в реальности, -у вас будет недостаточно сил, чтобы сначала понять – что делать. А потом реализовать. Реализация – это 2-й пункт. Важнее понять. Если нет понимания – вы просто делаете (по совету бизнес-тренеров) – и у вас ничего не получается. Вы тогда не понимаете – что конкретно вам надо исправить. Не понимаете, потому что внутри наталкиваетесь на мыслительную конструкцию, которая поднимает ужас. Вы от него бежите, успокаиваете себя. И остаётесь неудовлетворёнными, что не делаете то, что ведёт вас к успеху.
Р. Бриттон говорит, что пациентка прибегала к насильственному расщеплению, потому что была уверена, что Эдипова ситуация вызовет катастрофу. Так мы уверены, что наши мысли приведут нас к трагедии в реальности. И какие-то выборы действительно приводят. А какие-то наоборот. Но пока мы не разделяем реальность внутреннюю и внешнюю, мы не сможем определить, понять – на какие мысли внутри себя мы можем положиться. Мне писала одна молодая девушка. Один раз я не открывала её сообщение 2 дня. И она в итоге его удалила и больше не пишет. Я думала, что я своими ответами как будто пообещала ей, что всегда буду на связи, что всегда дам совет. И мне стоило один раз нарушить обещание, которого я не давала— и я превратилась в её голове в подлую предательницу, которой нельзя доверять. Причём, я понимаю, что в её окружении просто нет тех, кто способен её поддержать и понять. Т.е. (я фантазирую) она доверилась своим мыслям, что я, как и все, пообещала ей быть рядом, хорошо относится. Но обманула её.
Р. Бриттон подчёркивает, что когда Эдипова ситуация не разрешена— мы находимся в параноидно-шизоидной позиции. Т.е. мы помещаем в объект (Эдипову ситуацию) свои невыносимые чувства. Затем отодвигаем этот объект от себя, потому что видим его как преследующий, наносящий нам рану. И чтобы хоть как-то на время освободиться от чувств, которые находятся в этом объекте— мы их проецируем в другого человека или какие-то действия (как я описала выше – техническая часть бизнеса).
Далее в статье Р. Бриттон говорит об эдипальных иллюзиях. Он говорит: «Когда эти иллюзии превалируют, человеку известно о взаимоотношениях родителей, но их полное значение от него ускользает. А природа их, состоящая в различии между взаимоотношениями родителя и ребёнка, не распознаётся». Т.е. для ребёнка нет разницы – в чём отличается любовь мамы к папе и любовь мамы к ребёнку. Ребёнок может фантазировать, что разницы нет.
Автор говорит: «Иллюзия ощущается как защита индивидуума от психической реальности фантазий об эдипальной ситуации».
Получается, что ребёнок не может выносить чувства из Эдиповой ситуации, поэтому он путает себя относительно того – что на самом деле происходит между родителями. Р. Бриттон продолжает: «Я обнаружил, что в подобных случаях эти фантазии суть ожидание бесконечно унизительного вынужденного созерцания родительского торжества или катастрофическая версия родительского сношения». Он говорит, что в норме из Эдиповой ситуации в Эдипов комплекс можно перейти с помощью соперничества или отказа. Я предполагаю, что речь идёт об отказе от привязанности к объекту Эдиповой ситуации.
– Соперничество (конкуренция) – это возможность совершить работу по выходу из Эдиповой ситуации. Поэтому необходимо с пациентами обсуждать конкуренцию – в чём они могут вас превосходить в своих фантазиях. Р. Бриттон говорит, что «в условиях нормального развития эдипальные иллюзии не редки, но преходящи. Циклы формирования и разрушения иллюзий характерны для психоанализа». Поэтому мы не должны думать, что лично нас они могут миновать. Нам стоит думать, что чем лучше мы ориентируемся в реальности – тем проще нам справляться с эдипальными иллюзиями. Мы как будто движемся по спирали в своём развитии.
Далее автор говорит, что идеи исполнения тайных желаний могут быть не раскрыты в ходе психоанализа. У пациента может быть убеждение, что между ним и аналитиком есть тайное взаимопонимание, «которое выходит за рамки формально признаваемого». Я вспоминаю ситуации, когда пациенты говорят: «Вы меня понимаете». А я в контрпереносе ничего не понимаю. Но своей фразой пациент как будто ловит в ловушку. Вы как будто становитесь обязаны понимать с полуслова, потому что вы психолог. В таких случаях я обычно говорю: «Нет, не понимаю. Пожалуйста, проясните – что вы имеете ввиду».
– Р. Бриттон говорит, что пока эдипальная иллюзия существует – пациент будет всё воспринимать через эту призму, т.е. через мыслительную конструкцию эдипальной иллюзии. Т.е. в эдипальной иллюзии у пациента есть убеждение, что аналитик всё понимает, всё знает о переживаниях. И более того, специально ранит, когда говорит о тяжёлых вещах.
Далее Р. Бриттон приводит в пример своего пациента, который познакомился с его женой. Он находился между 2-х психических состояний. Или 2-х мыслительных конструкций. В 1-й он видел связь с аналитиком как постоянную. И во 2-й —эта связь заканчивалась смертью аналитика. И тогда он женится на вдове аналитика. Автор говорит: «Последствия же для умственной деятельности данного пациента были самые серьёзные. Несмотря на свою значительную интеллектуальную одарённость, он был не в состоянии сопоставлять в уме разные вещи, что мешало ему как следует учиться в детстве и чётко и ясно мыслить, когда он стал взрослым. И это ограничивало его незаурядные способности».
Я уже ссылалась на Людмилу Ясюкову. Она говорит о необходимости создания понятийного мышления. Говорит о том, что оно может быть создано только тогда, когда человек изучает науки. Я для себя сравнила понятийное мышление и символическое. Благодаря понятийному мышлению человек может оценить – что он делает сейчас, и к чему это приведёт в будущем. Какие события в экономике как могут повлиять. Тоже касается разных сфер жизни. Я сделала свой вывод про психоанализ. Когда мы изучаем психоанализ, в частности теорию объектных отношений – мы создаём понятийный аппарат относительно внутреннего мира и отношений. Пока у нас не проработаны Эдиповы ситуации, Эдиповы комплексы, травмы расставания – мы находимся в путанице. Т.е. у нас нет понятийного мышления. Мы не способны понять – как наше поведение с человеком здесь и сейчас может повлиять на будущие отношения. Мы находимся в неких фантазиях относительно будущих отношений.
Например, муж моей пациентки, который её обманул, был убеждён, что она должна всю жизнь о нём заботиться. Он говорил ей такие слова: «Ты показала мне другую жизнь. А потом у тебя вдруг кончились деньги. Ты перестала мне помогать». Т.е. он не воспринимал её как реального живого человека, у которого в жизни случаются проблемы. Он видел её как бесконечную, нескончаемую, как будто она всю жизнь должна удовлетворять его потребности. Ему ничего не надо делать – она обо всём позаботится.
Или пример другой пациентки. Её муж был или отсутствующий в командировках или нападающий, что она не достаточно старается. В итоге она решила развестись – и только тогда он очнулся, решил, что изменится, пошёл на психотерапию. Жена для него была всепринимающим контейнером, который всегда мог восстановиться. Но оказалось, что она живая и её ресурсы не безграничны. И это ввергло его в шок. И мы можем видеться нашим пациентам, как безгранично принимающие и понимающие. Они могут не чувствовать, как ранят нас. Они видят только то, что мы раним их. В этом смысле анализ мыслительных конструкций из Эдиповой ситуации или Эдипова комплекса должны вести к успеху. По крайней мере, к движению в сторону желаемого. И в голове будет лучше проясняться – что же действительно нужно пациенту, чего он на самом деле хочет. Р. Бриттон говорит, что этого пациента ужасали любые перемены. Это связано с тем, что в Эдиповой ситуации всё выглядит застывшим. Иначе это невозможно контролировать. Иначе появится продукт творчества. Поэтому пациентов могут пугать перемены.
– Автор говорит, что анализ долгое время был океаном спокойствия. «Спокойствие – было целью пациента, а не исполнение задачи (анализа). И спокойная отстранённость идеализировалась». Я помню, что мне тоже казалось, что в результате анализа я должна быть спокойной. И в анализе я была долгое время спокойной.
Получается, что спокойствие – это бегство от переживаний. Мы с вами уже обсуждали – пациента можно успокоить. А можно встретиться с его чувствами и попытаться их выдержать. Часто бывает так, что успокоение – это отрыв от реальности. Когда мы слышим: «Не беспокойся, всё будет хорошо», – мы злимся, потому что не признаётся здесь и сейчас. А сейчас плохо и совсем не хорошо. Есть ещё один способ успокоиться – отвлечь себя. «Просто не думай об этом». Или как в книге «Унесённые ветром»: «Я подумаю об этом завтра».
Когда человек находится в критической ситуации, и обстоятельства требуют от него включённости и внимания— тогда отвлечение от тяжёлых переживаний будет верным решением. Но наша работа заключается в том, чтобы не отвлекать человека от его чувств, переживаний. Он это с успехом делает и без нас. Наоборот, мы должны сосредоточиться на них. Ещё сюда хочу добавить про контейнирование. Оно ставится во главу угла в психоанализе. Если вы не умеете контейнировать – вы не можете быть хорошим аналитиком. Однако, (это мысль моего коллеги, который ссылается на ведущих психоаналитиков) контейнирование не исцеляет. Оно носит успокаивающую функцию. Когда вы описываете пациенту – что происходит у него внутри – он чувствует, что его понимают. Но, к сожалению, одно лишь понимание не помогает меняться. Перемены внутри психики не происходят. Обращаю ваше внимание, что вы можете абсолютно верно понять человека. И так вы становитесь для него как мама, которая его принимает, контейнирует. И кстати, здесь удовлетворяется фантазия «вот если бы у меня была такая мама». Он может чувствовать по отношению к вам благодарность. Но его внутренний конфликт останется с ним. Поэтому психология и психологи помогают, когда описывают переживания. На начальной стадии анализа это необходимо.
– Что нужно, чтобы произошли изменения? Интерпретации в переносе. В следующей лекции мы разбираем следующую статью, которая прояснит для вас этот механизм.
Скажу немного о других подходах в психологии. Каждый подход предполагает, что происходит влияние на внутренний мир пациента. Например, в расстановках расставляются внутренние фигуры. Предполагается, что если подвигать внутренние фигуры через других людей, то произойдут движения и во внутреннем мире. У кого-то они происходят, а у кого-то нет. Надо понимать, что мы хотим повлиять на мыслительную конструкцию. На то, через что человек видит этот мир и взаимоотношения с людьми. У меня возникла фантазия, может быть, если бы расстановщики были психоаналитиками, и расставили бы Эдипову ситуацию —может, произошло бы изменение внутри психики. Но, возможно, многие тренера воспринимают слишком буквально истории тех, кого расставляют. И тогда получается тупик. Человек может почувствовать, что его понимают – всё так и есть, как расставили. Но он не почувствует изменений. Потому что нет второй составляющей— как то, что расставили, проигрывается Здесь и Сейчас, в реальной жизни. Говорится, что есть влияние, но не видится проигрывания в реальной жизни. Мне так кажется. То же касается работы с любыми образами. Должны быть ассоциации с этими конкретными образами. И должно быть понимание аналитика— про что это может быть из внутреннего мира.
Ещё немного о структуре сессии. Нам с вами не нужно постоянно давать интерпретации в переносе. Иногда они просто не приходят в голову. Тогда лучше подождать и посмотреть— что проявится. В эти моменты вы контейнируете пациента, т.е. описываете то, что с ним происходит. Тогда пациент чувствует, что его понимают. Его доверие к вам растёт.
– В анализе мы с вами движемся от состояния пациента «меня понимают» к состоянию «я понимаю». Т.е. мы как будто возвращаем пациенту возможность понимать. В моём представлении мы создаём этот самый понятийный аппарат. И тогда у него появляется возможность видеть – что он делает с другим человеком, и к чему это может привести. Где он развивает отношения, а где он разрушает их. Давайте дальше обсуждать Эдипову ситуацию и Эдипов комплекс.
Буду рада вашим размышлениям и вопросам.
Как менялось мышление психоаналитиков
Добрый день. Начинаем разбор статьи Дж. Стайнера «Цель психоанализа в теории и практике». Напомню вам, что Дж. Стайнер написал книгу «Психические убежища».
– Идея психических убежищ в том, что человек при переходе из параноидно-шизоидной позиции в депрессивную (или наоборот) может попасть в психическое убежище. Он как будто изолируется от внешнего мира.
Начало статьи Дж. Стайнера даёт нам исторический экскурс – как менялось мышление психоаналитиков. Я надеюсь, что мы подробно остановимся на этом, и вы сможете понимать – какое у вас мышление было, как вы видели своих пациентов и ваше взаимодействие с ними.
Первая теория З. Фрейда – застой либидо. З. Фрейд предполагал, что «душевное заболевание возникает в результате сексуальных торможений». Если вы ещё не смотрели фильм-комедию «Без истерик» – обязательно посмотрите. Это фильм об изобретении вибратора. Вы увидите – как мыслили врачи того времени. Женщины были сексуально неудовлетворёнными, потому что церковь запрещала сексуальные удовольствия. Но возбуждение никуда не деть. Как я понимаю, женщины сами не понимали, что они возбуждены. Они приходили к врачам (которые в то время были только мужчинами), описывали свои симптомы. И мужчины ставили диагноз – бешенная матка. В качестве лечения предлагали удаление матки. Тогда, когда никто не смел заговаривать о сексе, З. Фрейд это сделал. Поэтому в то время его теория была революционной. Он открыто заговорил о сексуальных желаниях. И о том, что они вытесняются. В то время у женщин была болезнь «перчаточный синдром». У женщины отнималась рука примерно до локтя. Лечить эту болезнь не удавалось теми способами, что предлагали врачи. З. Фрейд понял, что «перчаточный синдром» возникает от того, что женщина мастурбирует. Но поскольку мастурбация под запретом, то она испытывает чувство вины. И это чувство вины как будто локализуется в «перчаточном синдроме». Т.е. чтобы не мастурбировать, у женщины отнимается рука.
– Когда происходило осознание вытесненного желания— чувствительность руки восстанавливалась.
Таким образом, подтверждалась теория застоя либидо. Как будто сексуальная энергия не могла свободно течь. Когда через осознание сексуальных желаний, течение энергии восстанавливалось— пациентам становилось лучше. Во многих фильмах показывают, как психоаналитик даёт интерпретации, связанные с сексом. И человеку становится лучше. Да, эта тема по-прежнему табуирована, хотя совсем не в той степени, как это было во времена З. Фрейда. В фильме «Опасный метод» герой, играющий К. Г. Юнга говорит: «Не может всё держаться на одном гвозде». К. Г. Юнг пошёл дальше – он увидел другие комплексы кроме Эдипова. Но для З. Фрейда это было предательством, он не смог простить К. Г. Юнга. Потом произошла сексуальная революция. О сексе стали говорить много. Постепенно он перестал быть запрещённым. Хотя и сейчас у многих могут быть табу на тему секса, но мы уже не даём интерпретаций по застою либидо.
Далее Дж. Стайнер говорит о теории психического конфликта. «Эта ранняя теория либидо вскоре была заменена моделью психического конфликта, которая по мере своего развития стала классической теорией фрейдовского психоанализа и остаётся центральной для всех психоаналитиков». Автор говорит, что со временем менялась формулировка сущности конфликта. Но идея остаётся до сих пор. Он говорит: «Вначале подчёркивался конфликт между бессознательными импульсами и влечениями с одной стороны. И требованиями реальности – с другой. Затем, с введением структурной теории, более важным стал конфликт между Эго и силами Ид и Супер-Эго. Наконец, конфликт стал определяться в терминах конфликта между инстинктами жизни и смерти. А внутренняя деструктивность – как устанавливающая границы того, что психоанализ может достичь (З. Фрейд, 1937)»
У З. Фрейда есть топографическая модель личности. Есть Эго, на которое с двух сторон давит Ид (Оно) и Супер-Эго. Предполагается, что конфликт происходит как раз из-за этого давления. Примеры 1-го типа конфликта – между
– 1) бессознательными импульсами и влечениями и 2) требованиями реальности.
Очень не хочется ходить на работу, не хочется проходить собеседования, не хочется продвигать себя как специалиста. Вместо этого хочется почитать интересную книгу, посмотреть сериал, позаниматься всякой ерундой. Это будут бессознательные импульсы и влечения. Но есть реальность, в которой надо кушать, оплачивать квартиру как минимум. Это будет требование реальности. Или другой пример. Сейчас продвигают закон о домашнем насилии. Предполагается, что у мужчины есть бессознательные садистические импульсы, которые он не способен сдерживать. Возможно, женщина тоже его провоцирует. Мужчина срывается и избивает женщину. Это будут влечения и бессознательные импульсы. Предполагается, что если ввести закон о домашнем насилии, где мужчина будет серьёзно наказан за свою несдержанность – он будет ощущать требование реальности – не бить женщину. Иначе последует наказание. Такой же пример, когда мужчин стали жестоко наказывать за изнасилование. У мужчины есть потребность в сексуальном удовлетворении. Это влечения. Но реальность требует быть сдержанным и держать их при себе. Пример ближе к нашей работе. Когда происходит смерть близкого человека – происходит отрицание его смерти. Человек может там застрять. Требование реальности – принять, что человек умер, принять потерю. Потеря не принимается – случается депрессия, упадок сил и т. д.
Второй конфликт – между Эго и силами Ид и Супер-Эго. Здесь мы видим, что есть Эго, как остров. И ему необходимо защищаться от внутренних сил Ид и Супер-Эго, которые давят на него с разных сторон. Чтобы защищаться, Эго требуются системы защит. Мы с вами их проходили в психоаналитической диагностике. Психических защит очень много. Те же примеры можно увидеть с точки зрения этого конфликта. Только теперь внешние структуры в виде законов в социуме становятся внутренними структурами Супер-Эго. Но теперь можно увидеть иначе конфликты с родителями. Например, мать была жестокой – нападала, критиковала, унижала. Теперь это структура Супер-Эго. И человек сам на себя нападает, критикует за малейшие ошибки. Чувствует себя униженным от любого замечания. Чтобы справиться с этими нападками Супер-Эго на Эго, человек использует разные механизмы психических защит. Например, идеализацию и обесценивание, отрицание, рационализацию, интеллектуализацию. А также сексуализацию и сублимацию—перевод в творчество.
Третий конфликт – между инстинктом Жизни и инстинктом Смерти.
Впервые про инстинкт смерти сказала Сабина Шпильрайн на конференции, год не помню. Через несколько лет З. Фрейд взял её идею и стал говорить, что есть энергия либидо, и есть энергия мортидо. Другими словами – инстинкт жизни и инстинкт смерти. Это две силы, которые живут у нас внутри. Инстинкт смерти проявляется в деструктивном поведении, в любых типах зависимости. А инстинкт жизни проявляется в виде творчества, желания жить, воле к жизни. На примере зависимости можно видеть борьбу этих двух сил. Например, алкогольная зависимость. Она помогает отвлечься от реальности. Обещает расслабление, отвлечение от тяжёлых мыслей, переживаний. Но на самом деле, эти переживания принадлежат инстинкту смерти. Потому что чем больше человек прибегает к зависимости – тем глубже разрушения в теле и в психике. Инстинктом жизни в данном случае будет воля к жизни.
– Силы, чтобы сражаться с внутренними монстрами, которые нападают через чувство вины, стыда. Плюс соблазняют, обещая лёгкое удовлетворение. Это удовлетворение кажется невероятной ценностью. Из-за этой ценности человек готов рвать отношения с близкими. Потому что они причиняют боль. Он путает – кто ему помогает и хочет спасти. А кто убивает. Ему кажется, что убивают те, кто хотят лишить его зависимости. А помогает зависимость, потому что происходит облегчение страданий на время.
Делитесь своими примерами – как вы поняли эти 3 конфликта.
Далее Дж. Стайнер говорит, что согласно этой теории – суть «в том, чтобы уладить этот конфликт. И когда он (человек) не в состоянии сделать это – он развивает симптом в качестве компромисса. И использует неадекватные механизмы для защиты себя и своих объектов. Такие механизмы устанавливаются как постоянные свойства личности и могут привести к болезни или тяжёлым расстройствам характера». Получается, мы смотрим – как одна часть пациента борется с другой частью.И думаем – как мы можем их примирить. Психическое разрушение мы видим, как невозможность пациента справиться со своим конфликтом. Например, зависимость мы видим как защиту от невыносимых переживаний, от ран, которые были нанесены пациенту в детстве или позже. И чтобы справиться с этими переживаниями – человек пьёт. Тогда переживания притупляются. Далее автор говорит: «Модель конфликта была существенно обогащена, когда Фрейд открыл перенос и сопротивление. Что дало возможность появления сложной теории, согласно которой конфликт может быть проработан в анализе, поскольку во время лечения он переживается вновь в отношении к аналитику (Фрейд, 1914а). Из этой модели следуют цели лечения, состоящие в помощи пациенту в разрешении конфликта более здоровым способом, в особенности посредством использования инсайта. Если пациент может развить понимание своих бессознательных процессов, конфликт становится менее искажённым примитивными фантазиями и, следовательно, более управляемым».
З. Фрейд понимал так, что перенос не складывается сразу. Что он как будто бы зреет в процессе анализа. И в какой-то момент пациент не может не думать, не может не говорить о том, что происходит между ним и аналитиком. Он назвал это переживание «невроз переноса». И считал, что надо дожидаться невроза переноса, и потом только говорить с пациентом об отношениях в кабинете. Наверняка, вы тоже слышали о важности инсайта. Предполагалось, что когда неосознанное становится сознательным– конфликт решается. Наверное, вы знаете, что З. Фрейд ставил вопрос: «Почему?» А К. Г. Юнг ставил вопрос: «Зачем?»По-сути, они оба говорили об инсайте, который даёт понимание. Только З. Фрейд предполагал, что понимание надо искать в прошлом. А К. Г. Юнг предполагал, что надо искать смысл, который потом будет направлен в будущее.
– Я это понимаю так. Например, может быть такой инсайт по З. Фрейду: «Оказывается, потому что мама бросила меня в раннем детстве —теперь я не выношу одиночества, „прилипаю“ к первому, кто обратит на меня внимание».
– Тот же самый инсайт по К. Г. Юнгу: «Мама бросила меня в раннем детстве. Я понимаю—насколько это больно, как хочется „прилипнуть“ к первому, кто обратит внимание. Поэтому я стала психологом, чтобы помогать другим понять себя и вместе переживать эту боль».
Поэтому мы были заняты тем, чтобы «раскопать» что-то глубокое, но (как нам казалось) важное. И пациент приходил к нам за этими инсайтами. Ему часто было больно. Кто-то не выдерживал и уходил. И, как мне кажется, сам инсайт становился наркотиком. Одна пациентка мне сказала: «Вы ничего нового мне не сказали». Тогда её слова меня поразили. Я почувствовала, что не соответствую идеалу, который она выстроила в своей голове. Как-то я оправдалась, но сделала вывод: «Ей надо, чтобы я всё время генерировала новые мысли». Сейчас с одной пациенткой я замечаю, что она как будто давит на меня. Она как будто вкладывает в меня свою способность рождать инсайты. Я их выдаю ей. Она успокаивается. А на следующей сессии не помнит ничего, что было. Т.е. она их уничтожает. Потому что не она их рождает. Мне кажется, что сейчас время идеализации инсайтов прошло. Люди видят, что им не помогают никакие осознания. «Да, мама издевалась надо мной в детстве. Но сейчас мне это знание никак не помогает— надо мной теперь издеваются все окружающие».
Ханна Сигал, в одной из своих статей говорила об эмоциональном инсайте. Он меняет мышление. После него не может звучать вопрос: «И что теперь делать?» Ответ очевиден – надо менять своё поведение.
Думаю, что теория травмы вписывается в теорию конфликтов. Мы видим треугольник Карпмана: Насильник-Жертва-Спасатель. В моём представлении треугольника как такового не существует. Есть связи Насильник-Жертва и Жертва-Спасатель. Мне кажется, что пары Насильник-Спасатель не существует. При травме из внешней реальности внутрь погружаются два этих объекта в жёсткой связи. И тогда Насильник и Жертва будут представлять собой инстинкт смерти. Потому что один убивает, а вторая умирает. А Спасатель будет представлять собой инстинкт жизни, потому что пытается оставить в живых. И наша задача была бы показать конфликт пациенту. И предполагалось, что он увидит его, получит инсайт – и это поможет снизить это напряжение. И человек начнёт действовать иначе, опираясь на инсайт. Но если сюда добавить теорию переноса, то получается, что при неврозе переноса пациент будет чувствовать, что он жертва, а аналитик насильник. И через осознание, что это не так —конфликт будет разрешён.
И теперь двигаемся дальше. Дж. Стайнер говорит о следующей теории – теории проективной идентификации: «Теория конфликта сохраняет основополагающее значение для психоанализа. Однако, она была существенно обогащена представлением о шизоидных механизмах, описанных Мелани Кляйн (Кляйн, 1946, 1952). В частности, открытие расщепления и проективной идентификации радикально повлияло на наше понимание психического конфликта, изменило базовую модель душевной болезни и оказало фундаментальное влияние на понимание целей психоанализа».
Далее он говорит, что З. Фрейд тоже использовал представление о расщеплении Эго, но только по отношению к фетешизму и психозу. «Фрейд утверждал, что при фетишизме реальность одновременно признаётся и отрицается (Фрейд, 1927). … Однако, на мой взгляд, фрейдовское использование термина „расщепление“ сильно отличается от его использования Кляйн. … По большей части он считал Эго единым – разумеется, подвергающимся „изменениям“ под влиянием сил Ид и Супер-Эго, но не расщеплённым и не фрагментированным. И определённо, не разбитым на отдельные части таким образом, чтобы отдельные аспекты личности перестали считаться своими и приписывались другим людям. В представлении Фрейда, слабость Эго возникает из-за конфликта, а не из-за истощения через утрату частей себя. И вытеснение, а не расщепление, считается механизмом, посредством которого в самости преграждается доступ к отдельным её элементам. Индивидуум, хотя и находящийся под влиянием отдельных инстанций, воспринимается в данной концепции как целостная личность, вынужденная находить свой путь среди опасностей и конфликтов жизни».
Здесь мы видим кардинальное отличие теории М. Кляйн и З. Фрейда.
В теории проективной идентификации М. Кляйн предполагается, что человек проецирует в другого не просто конфликт – он проецирует часть себя. Можно сказать, что он отдаёт свою руку. И видит, как будто другой – это его рука. А сам человек при этом остаётся без руки. Моя пациентка говорит мне: «Я восхищаюсь вами. Вы такая талантливая, у вас всё получается». Таким образом, она проецирует в меня часть себя, где она талантлива и у неё получается. Она остаётся истощённой. Она не целая. Я обращаю её внимание: «Вы мне рассказываете, как у вас получается отстаивать себя, как другие признают вас лидером мнений. И вы очень радуетесь, а потом как будто убиваете это знание о себе успешной». Моей пациентке страшно – если она себе оставит успех, который видит во мне – тогда что останется мне? Т.е. как будто она у меня заберёт мой успех, а я останусь пустой. Поэтому она заботится обо мне, чтобы я продолжала быть успешной. И делает это тем, что отказывается от представления о себе, как успешной и талантливой женщины. Таким образом, сохраняется баланс. Но что будет, если она решит присвоить себе свои же качества, которые видит во мне? Я её спрашивала: «Когда вы видите меня такой успешной – какой вы видите себя?» Ей было очень страшно смотреть на эту картину, поэтому она даже не сразу поняла вопрос. Затем ответила: «Я никчёмная, серенькая. У меня ничего не получается». Таким образом, мы видим объектные отношения. На одной стороне сверкающая талантливая, у которой всё получается. На другой стороне – никчёмная, которая обязана смотреть снизу вверх и ничего не делать, никак не проявляться. Предполагаю, что если пациентка будет чувствовать себя успешным специалистом, с достаточным количеством сил и энергии – тогда меня она будет видеть как никчёмную, не способную рождать новые мысли. И как будто в её фантазии она отбирает у меня возможность творить и быть такой, какой она меня видит. Это работа механизма зависти. Поэтому следующая фантазия может быть, что я приду в ярость от того, что она как будто отняла у меня все таланты и мой потенциал. И как будто я захочу разорвать связь с ней. А это высшая мера наказания. Поэтому в данный момент она сохраняет фантазию обо мне прекрасной и недостижимой. Оставляя себе образ нищенки, которая может только восхищаться королевой. У пациентки был вопрос: «А что если правда вы такая талантливая и успешная?» Вот этот вопрос может сильно путать. Когда наши пациенты указывают на наши реальные достоинства или слабости —мы не можем отрицать, что они у нас есть. Я имею ввиду для самих себя. Но. Это не значит, что они не проецируют свои достоинства или слабости. Т.е.я на самом деле талантливая и успешная. И одновременно с этим моя пациентка такая же. Но ей пока страшно о себе так думать.
С точки зрения теории конфликта можно было бы представить, что в моей пациентке борются 2 энергии —
– 1) её творческая часть и 2) механизм зависти, который разрушает достижения.
Это будет правдой. И тогда пациентка должна получить инсайт об этих 2-х силах. И ей должно стать легче. Но этого не происходило. С точки зрения М. Кляйн и теории проективной идентификации моя пациентка вложила в меня свою успешную и талантливую часть. И когда эта часть во мне – она не в ней. И таким образом, она не может ей пользоваться. У неё просто нет сил, чтобы продвигать себя как специалиста на рынке. И так будет продолжаться до тех пор, пока не произойдёт процесс горевания (об этом будет в статье дальше). Т.е. пациентке предстоит тяжёлая душевная работа, чтобы расстаться с представлением о себе, как о нищенке, которая может только восхищаться другими. И также будет одновременно горевание – она будет расставаться с образом меня, как всемогуще-успешной, ослепительно-талантливой. Я останусь такой какая я есть. Но для неё я стану более реальной. Это значит, что она почувствует, что может пройти путь, подобный тому, что прошла я. Он будет другим, будет отличаться. Но это будет путь успеха.
И ещё хочу привести пример сессии с другой моей пациенткой. Надеюсь, что это полезно для вас. И вы можете этим пользоваться. Она пришла и была счастлива, что не опоздала. Потом стала жаловаться, что у неё не получается вести общение с мужчинами, которые её привлекают. А привлекают её те, кто выше её интеллектуально. (С точки зрения проективной идентификации пациентка помещала свой образ, свою часть себя неуспешной, непонятливой, тупой в тех мужчин, с которыми строила отношения). Далее мы говорим с пациенткой о механизме разрушения, который становится для неё всё более очевидным. Она говорит, что все люди кругом не помогают ей. Все как будто против неё. Но я знаю, что это не так. Потому что 3 встречи назад я ей показывала, как механизм разрушения внутри неё рушит отношения с людьми, которые ей помогают. И буквально перед тем, как она стала говорить, что все против неё, она рассказала – как ей помогает мужчина, помогла подруга тем, что объяснила этому мужчине, как моей пациентке нужна помощь. Он откликнулся и делает всё возможное, чтобы у неё пошло продвижение по карьере. Поэтому, когда она начала говорить: «Мне никто не помогает», – я ответила: «В реальности это не так». Пациентка как будто впала в ступор. Сказала привычное: «Ну да», – но по её выражению лица я поняла, что она не понимает, о чём я говорю. Я сказала: «Вам помогает этот мужчина. Он делает всё, чтобы у вас получилось». Этот мужчина нашёл ей квартиру, поселил её туда бесплатно. Нашёл ей помещение для работы, сделал вместе с ней рекламу, чтобы приходили клиенты. (Таким образом я возвращала её в реальность, с одной стороны. А с другой стороны – возвращала ей потерянную часть её, на которую она может опираться) После моих слов она поняла. У неё случилось замешательство. В контрпереносе я почувствовала сильную неловкость.
Это была проективная идентификация, я не смогла с ней справиться. И я ей стала что-то говорить, чтобы просто заполнить ту пустоту, что образовалась. Одновременно с этим я всё больше осознавала свою неловкость. И поняла, что должна о ней говорить. Я сказала: «Когда я вам сказала о том, что в реальности у вас есть поддержка – я как будто напала на вас. Как будто я оголила ваше самое уязвимое место. И от этого вы можете ощущать стыд. И возникает вопрос – придёте ли вы на следующую консультацию. Потому что чувства настолько невыносимые, что может хотеться разорвать отношения. Вы можете чувствовать сильную неловкость и растерянность». После того, как я сделала очевидными переживания пациентки, она как будто воодушевилась, сказала, что действительно себя так ощущает. Дальше у неё пошли ассоциации. Она рассказала про то, что обычно никто не понимает её шуток. Но нашёлся один мужчина, который понял. И когда она это почувствовала, то тут же сжалась, сказала, что ей завтра рано вставать, пора уходить. А потом он подловил её, спросил: «Куда ты завтра с утра идёшь?» Тогда ко мне в голову пришла мысль, которую я ей озвучила: «Когда я вам сказала о том, что в реальности вам помогают – я как будто оказалась выше вас интеллектуально. И тогда вы почувствовали себя так, как с мужчинами, которые вам нравятся. Вы как будто потеряли дар речи. Возникла невыносимая неловкость. Как будто я уличила вас в чём-то стыдном. С одной стороны – вы пришли ко мне за помощью, ожидаете, что я буду выше вас интеллектуально. С другой стороны —для вас это невыносимо». Пациентка ответила: «Да, я пережила: „Она меня видит! Неужели это возможно, чтобы меня увидели такой, какая я есть“. И я почувствовала себя маленькой девочкой». Я ответила: «Вы себя сравнили со мной. Механизм разрушения как будто напал на вас изнутри. И вы почувствовали себя тупой, намного ниже интеллектом, чем вы есть. Вы как будто увидели во мне свою интеллектуальную часть. И решили – раз она во мне, то не может быть в вас. Механизм разрушения как будто напал на ваш интеллект, и велел отдать его весь без остатка мне. Если он во мне – значит вы должны быть маленькой глупой девочкой».
Вот такая была сессия. Это было пару месяцев назад. Сейчас эта пациентка сильно продвинулась по своим заработкам. Гораздо лучше отстаивает себя перед работодательницей. И делает конкретные шаги для продвижения по карьере.
На этом сегодня остановимся. Жду ваших вопросов и размышлений.
Психолог сначала хороший (Спасатель), а потом плохой (Насильник)
Добрый день. Мы с вами продолжаем работать над статьёй Дж. Стайнера.
Я буду повторять принцип нашей работы. И вы будете более ясно видеть – что вы делаете и почему получаете результат.
Итак, прошлый раз мы говорили— как развивалась психоаналитическая мысль. От теории конфликта между инстинктами жизни и смерти психоаналитики сдвинулись в сторону теории проективной идентификации. Суть её заключается в том, что мы не можем видеть мир вне себя. Если вы смотрели фильм «Вниз по кроличьей норе. Сила мысли и что мы об этом знаем», то помните – мир не существует вне наблюдателя. Я могу вас попросить сейчас рассказать о городе, в котором вы живёте. И вы станете рассказывать про улицы, парки и т. д. Вы как будто не видите себя там, вы смотрите на всё это. Но одновременно вы там есть.
Эта мысль понятная и одновременно сложная. Мы существуем в своей голове только в связке с объектом. Может, вы тоже читали идею о корне проблемы. И если выдернуть корень проблемы (ну или как-то его трансформировать), то состояние изменится, уйдут все проблемы. Я скажу, как я объясняю пациентам – с чем мы работаем.
– «У нас внутри есть конфликт. Этот конфликт сформировался в раннем детстве. В результате события, которое произошло тогда – вы создали внутри себя мыслительную конструкцию. Можно сказать— ограничивающее убеждение или установку. Этот конфликт есть Здесь и Сейчас. Из прошлого вы перенесли его в настоящее. И он выражается не только в вашем отношении к маме, мужчине, работе. Он проявляется везде. В том числе и в наших с вами отношениях. Мы, к сожалению, не можем вернуться в прошлое, чтобы изменить то, что было. Но мы можем совершить изменения Здесь и Сейчас, в наших с вами отношениях. Мы можем думать – как этот конфликт проявляется в наших отношениях. И стараться понять— что происходит».
Вот примерно так я описываю процесс для своих пациентов.
Давайте посмотрим на отношения с пациентом через призму проективной идентификации. Пациент будет тем, кто наблюдает. Вы, как аналитик, становитесь его объектом. Пациент в каждый момент времени видит в вас свой объект. Вы можете говорить мягким тоном голоса, но он будет слышать, как будто вы на него орёте. Вы будете молчать – он слышит, как будто вы его отвергаете. Вы говорите ему свои идеи – он может чувствовать, что вы обесцениваете его идеи. Или что он должен подчиняться вашему мнению. Вариантов может быть бесконечное множество. Может, вы читали книгу «Множественные умы Билли Миллигана». Когда молодой человек согласился, чтобы о нём написали книгу – вышла часть личности, которая помнит абсолютно всё, которая видит все личности. И одновременно не включена ни в одну из игр каждой личности, не оценивает никакую из них. Она видела расщепление, которое произошло из-за болезни в младенческом возрасте. Она видела и помнила – что происходило с каждой личностью. По-сути, мы становимся таким объектом для пациента, который видит всё со стороны. И мы описываем пациенту процесс, который у него внутри происходит.
Как мы это делаем? – Мы опираемся на свой контрперенос. Внимательно слушаем себя.
Здесь возникает вопрос: «А может, у меня не контрперенос, а перенос?»
Перенос отличается от контрпереноса тем, что вы переносите свой собственный непроработанный конфликт на пациента. Да, такое может быть.
Что может помочь?
– 1. Знание своих конфликтов.
– 2. Чуткое отношение к своему пациенту.
Как мы двигаемся в аналитической работе?
Мы даём интерпретацию. И внимательно наблюдаем – что пациент говорит дальше. Первая реакция не так важна. Она может быть: «Вы говорите ерунду!» или «Да, вы абсолютно правы». На эту реакцию мы не обращаем особого внимания. Мы слушаем – что пациент говорит потом. Может, потом, в будущем, когда отношения уже сложатся, можно обращать внимание на эту реакцию. Но вначале она не так важна. Если пациент начинает вспоминать прошлое— вы попали. Воспоминание – это ответ на вашу интерпретацию. Т.е. то, как пациент понял то, что вы сказали. Вместо воспоминаний о прошлом может быть сон или переключение на что-то другое. Вы удерживаете в голове вашу интерпретацию и основной мотив, который хочет передать пациент. Так происходит коммуникация. Вы снова даёте интерпретацию – и видите, как человек меняется. Или не меняется. Т.е. вы видите, как вы влияете. Ваша задача – описывать процесс, который происходит внутри пациента. Тогда пациент начинает видеть то, что с ним внутри происходит, как будто со стороны. Постепенно он понимает, что это безопасно. И начинает лучше понимать себя.
Возьмём пример, что вы сказали интерпретацию исходя из переноса, а не контрпереноса. Пациент начинает реагировать или нападением, или уходом в себя, или обесцениванием, или прямым текстом. Например, мне моя пациентка сказала: «Я вот слушаю вас сейчас и думаю: «Что она делает? Разве она не должна мне помогать, вместо того, чтобы советовать какие-то книги? Она думает, что я чего-то не знаю?» В данном случае я прекрасно понимаю, что моя пациентка права на 100% – моя речь была не с позиции аналитика. Я в сильной тревоге за неё, и бессознательно начинаю давать советы. С точки зрения контрпереноса – мне надо было отследить тревогу, которую я вижу как не тестирование реальности со стороны пациентки. И начать с ней говорить об этом. Но мне очень страшно разрушать её умиротворённое состояние. Из-за своего страха разрушения я вместо интерпретаций начала отыгрывание – т.е. стала давать конкретные рекомендации.
Что делать? Не оправдываться. Я говорила: «Да, у вас абсолютно верная претензия ко мне. Вы почувствовали себя брошенной. Я как будто перестала вам помогать. И вы не могли меня перебить, потому что вам страшно было разрушить меня». Когда вы перестаёте защищаться – пациент чувствует, что вы не разрушаетесь и понимаете его.
Вернёмся к статье.
Дж. Стайнер говорит, что понятие «расщепление» в понимании З. Фрейда и М. Кляйн отличается. З. Фрейд считал Эго единым, но оно как будто подвергается воздействию Ид и Супер-Эго, поэтому меняется. И поэтому расщепляется под их воздействием. М. Кляйн считала Эго фрагментированным, разбитым на отдельные части. Причём отдельные части Эго настолько чувствуются не родными, что приписываются другому человеку. По-сути, чем сильнее, чем невыносимее для нас переживание – тем больше мы видим его в другом человеке. Например, жертва насилия. По факту в результате травматичного события мы имеем раскол Эго на 3 части (как минимум) – жертву, насильника и спасателя. Возьмём для примера женщину. В случае мужчины ситуация будет подобной. Внутренний насильник ощущается настолько невыносимым, что женщина должна искать насильника во внешнем мире. Если находится подходящий мужчина, который действительно поступает садистически по отношению к ней— происходит разыгрывание. Чем более невыносимо для женщины ощущение собственной жестокости – тем сложнее ей расстаться с реальным мужчиной, который поступает с ней жестоко. В случае если расставание происходит – женщина остаётся со своими садистическими переживаниями. Куда она их направляет? Чаще всего на детей или на других членов семьи. Т.е. насильственная часть помещается в кого-то другого, потому что видеть её как часть себя— невыносимо. Если женщина приходит к аналитику, то сначала она помещает в него своего внутреннего спасателя. У неё есть фантазии, что аналитик возьмёт и чудесным образом уберёт у неё изнутри жестокие переживания. Проходит время – пациентка разочаровывается. Она соединяется с реальностью и признаётся себе— аналитик не волшебник. Он не может войти в её внутренний мир и уничтожить её садиста. Тогда она может начать погружать в аналитика своего насильника. Видеть, как психолог поступает по отношению к ней садистически, например, тем, что молчит, не даёт конкретных рекомендаций, говорит так, что ей больно. Таким образом происходит расщепление своих частей и проецирование (через проективную идентификацию) в других людей. Так я понимаю процесс расщепления, как его видела М. Кляйн. И напомню, что первоначальное расщепление М. Кляйн видела— расщепление на хороший и плохой объект.
Дж. Стайнер говорит:
«Мотивы проективной идентификации весьма разнообразны (Rosenfeld,1971), и поэтому всегда необходимо понимать в деталях, какова её цель в данном конкретном случае. Результат, однако, хотя и в различной степени, всегда состоит в отрицании разделённости самости и объекта, и в соответствующем объединении личных ресурсов, а также в искажении объекта, который теперь воспринимается так, как если бы он содержал отвергнутые качества».
– В реальной жизни мы обычно отыгрываем. Чем сильнее зависть – тем сильнее порча объекта. Из-за работы механизма зависти мы можем искажать то, как видим реального человека. Причём это может быть как в положительную сторону, так и в отрицательную.
Из примера выше – аналитик сначала хороший Спасатель, а потом плохой Насильник.
Дж. Стайнер продолжает:
– «Радикальный характер этой теории приводит к тому, что самость уже не может восприниматься как единая структура, и целостное ощущение самости должно достигаться через возвращение обратно и интеграцию утраченных и распределенных вовне элементов. В то же самое время объекты внешнего мира наделяются личными качествами, которые были спроецированы на них, так что отношение, которое может выглядеть как отношение к другому человеку, в действительности в большей мере представляет собой отношение с самостью или с объектом, контролируемым самостью».
Поэтому мы с вами работаем над тем, чтобы пациент вернул себе утраченные части. Термин «самость» здесь понимается не как «Самость» К. Г. Юнга. У К. Г. Юнга «Самость» – это нечто гораздо большее, чем мы. Это некая сила, которая ведёт нас дорогой, которую мы не видим. Как будто она складывает нашу судьбу. Причём Самость как архетип также двойственна. Т.е. она бывает светлой и тёмной. Например, Персефона стала богиней подземного царства, потому что её похитил и изнасиловал Аид. Можно сказать, что у неё проявилась тёмная сторона Самости. Также Самость связана с индивидуацией– собственным путём, который находит тот, кто слушает себя, развивается.
Во фрейдистском понимании «самость» – это синоним Эго. Так я это запомнила с семинаров. Если у вас есть другое знание – делитесь. Таким образом, получается, что мы раскидываем кусочки себя. Мы помещаем в других людей, с которыми общаемся, свои собственные части. В зависимости от того – как с нами общаются в ответ, т.е. что нам в ответ возвращают – мы меняем себя, свои части. Получается, что наша задача – забрать себе то, что было (и есть) для нас невыносимым. Тогда у нас появляются силы видеть других такими, какие они есть. И в соответствии с этим вИдением скорректировать своё поведение.
– Когда мы о ком-то думаем, в голове «жвачка» из одних и тех же мыслей – это значит, что в этом человеке мы оставили часть себя.
Как себя вернуть? Не так просто, как это прозвучит.
– Понять – какое чувство помещено в другого человека,
– Понять – почему мы его туда поместили.
По-сути, я вам говорю о том – как строится интерпретация. Ответ на вопрос «почему» не такой простой, как кажется. В анализе мы стараемся понять конфигурацию, которую создал пациент, чтобы защитить себя от невыносимого чувства. Мы даём интерпретацию своего вИдения – как мы понимаем. И потом смотрим на отклик пациента.
Дж. Стайнер говорит, что модель проективной идентификации не отменяет теорию внутреннего конфликта. Она углубляет и расширяет её. «Согласно этой модели, конфликт не есть нечто, что анализ может разрешить для пациента. Но что анализ иногда может сделать, так это помочь пациенту использовать его собственные психические активы более адекватно. В результате чего он становится способным искать разрешение конфликтов своими силами и средствами».
И здесь подходит термин «справляться». Мы с вами говорим о том, что мы можем сделать для пациента в рамках анализа. Мы не можем сделать так, чтобы его жизнь поменялась. Только он сам может делать действия в сторону того, что он хочет. И человек сам живёт свою жизнь.
Мы с вами способны повлиять на его мышление. И это влияние заключается в том, что мы показываем нашему пациенту— как выглядят его мыслительные конструкции. Мы описываем процессы внутри. Также мы понимаем чувства, которые он испытывает. Т.е. как будто делаем для него самого видимым его внутренний мир. Также мы пытаемся показать пациенту реальность через то, что происходит между нами в отношениях.
Дж. Стайнер ссылается на У. Биона и говорит, что проективная идентификация не всегда патологична. Если человек подходящий и восприимчивый, то тогда она служит важной формой примитивной идентификации. А идентификация в свою очередь (как я понимаю) служит основой идентичности. Т.е. ответа на вопрос: «Кто я?» Мы с вами разбирали в одной из лекций тему, что пациенты хотят быть как вы. И одновременно им надо провести внутри серьёзную работу – быть как вы И не быть как вы. Т. е. когда вы вместе с пациентом проводите работу по возврату частей Эго обратно пациенту— вы возвращаете их таким образом, что пациент чувствует благодарность. Он чувствует вас хорошей. И соответственно сам хочет стать таким же хорошим, только ещё лучше. Поэтому пациенты могут хотеть становиться психологами. Это может быть их истинное желание или нет. Чтобы понять это – необходимо разговаривать о фантазиях по поводу профессии.
Мы сейчас с вами не затрагиваем вопрос негативной терапевтической реакции. Когда пациент портит то хорошее, что получил в результате отношений. Далее автор говорит, что у людей с психотической и пограничной организацией личности выстроена жёсткая защитная организация, которая продолжает удерживать части самости в других людях. У таких людей нет возможности допустить мысль, что невыносимые чувства могут принадлежать им.
Далее Дж. Стайнер переходит к самому процессу – повторное обретение спроецированных частей самости. Он говорит, как важно смотреть в лицо психической реальности. Т.е. видеть собственную жестокость, собственную слабость и другие импульсы, которые отрицаются. Способность смотреть в лицо психической реальности по мнению Дж. Стайнера полностью зависит от возможности переживать потерю, расставание. Часто чувства, связанные с расставанием, уничтожают воспоминания о том, когда были отношения. Как будто дыра в виде отпуска заполняет всё пространство отношений. Автор говорит, что когда человек умеет скорбеть, переживать утрату— он возвращает себе потерянные части самости. По-сути, у него появляется больше возможности справляться с теми трудностями, что даёт нам реальность.
– «Когда проективная идентификация устанавливается как постоянная форма взаимодействия с объектами, это может привести к вере, иллюзорной или реалистичной, что объект является собственностью и находится под контролем (Rosenfeld, 1964, 1971)». И далее Дж. Стайнер говорит, что в этой ситуации необходима проработка скорби по утраченному объекту. Но для этого человек должен отказаться от контроля и обладания объектом. Если он не может отказаться, то устанавливается хроническая форма проективной идентификации. Эта форма защищает человека от переживания отдельности. Мы с вами знаем, что чувство отдельности отвечает за тестирование реальности. Мы не можем что-то улучшить в своей жизни там, где мы запутаны, т.е. не понимаем – как устроена реальность. Потому что мы смотрим на неё не с позиции: «Я хочу понять, как она устроена, чтобы потом пользоваться». А с позиции: «Я хочу, чтобы реальность подстроилась под меня. Я всё делаю правильно, а реальность всё-равно не меняется».
Здесь мы с вами возвращаемся к ожиданиям пациента от анализа. Пациент приходит с фантазиями, что он так плохо себя чувствует, потому что у него были такие родители, такая судьба, такие обстоятельства. Отсюда вытекает глубинная мыслительная конструкция, на которую он опирается: «Надо изменить родителей, судьбу, обстоятельства – тогда мне внутри станет легче». Хотя на сознательном уровне человек вам говорит: «Я пришёл, чтобы поменяться».
Мы должны удерживать у себя внутри этот конфликт:
– сознательное убеждение пациента, что он хочет поменяться;
– бессознательное убеждение, что должны поменяться другие.
В отношениях с вами— это вы. И это будет выражаться в том, что пациент будет стараться изо всех сил изменить сеттинг. Ему будет неудобно время, день. Он будет просить снизить оплату. Он будет требовать советов и конкретных рекомендаций. Т.е. он не будет принимать ваши правила. Он будет стараться изменить мир под себя. Обращаю ваше внимание, что возникают разные обстоятельства в жизни, например, смена рабочего графика, проблемы с финансами. Если у вас пациент давно в анализе, то, конечно, вы можете снизить оплату, пока он не станет на ноги в финансовом плане. Вы можете изменить день и время сессии. И потом надо будет это обсуждать. Но когда это происходит с самого начала – давайте интерпретации, связанные с тем, что пациенту кажется, что если мир изменится во вне, то мир изменится и у него внутри. Одна моя пациентка бастовала против этой установки. Она говорила: «Я реально, действительно чувствую себя по-другому, когда приезжаю в другую страну. Моё состояние реально меняется, когда я с другими людьми». Да, это так. Но она возвращается к мужу-алкоголику и в свою страну. Я замечаю, что дорога, путешествия очень сильно отвлекают от переживаний, связанных с утратой. Потеря происходит, но она как будто к лучшему. Сначала потеряли ту страну или город, в котором находились. Приехали, сменили обстановку – и вроде всё нормально. Потом потеряли то место, в котором отдыхали, вернулись домой – и вроде тоже всё хорошо. Отыграли потерю— стало легче. До следующего путешествия. У меня была пациентка, которая не могла без путешествий хотя бы раз в два месяца. Не знаю – как она пережила карантин. Для неё было невыносимо находится на одном месте. Депрессия нападала на неё и уничтожала. И ещё один пример моей пациентки. Она вернулась ко мне около 1,5 года назад. За это время мы сменили сеттинг 4 раза. Сначала был один день недели, потом другой. Потом 2 раза в неделю. Потом один раз в неделю. Потом другой день. Вначале я просто отыгрывала. Т.е. шла на её просьбы переноса без разговоров об этом. Также как и на отмены. Я с ней не говорила, когда мы стали работать 2 раза в неделю. Очень мало говорила, когда стали работать 1 раз в неделю. А потом сделала это фокусом и стала говорить об отменах, уничтоженных сессиях, о её нежелании платить; о том, что ей не хватает сессии, которую мы отменили. Помню, она мне сказала с подозрением, что я хочу её использовать: «Вы хотите, чтобы мы снова стали встречаться 2 раза в неделю?» Я ответила: «Нет. Если вы захотите встречаться 2 раза в неделю, то теперь я уже не буду допускать такой ошибки – мы с вами сначала будем говорить об этом. А потом уже решим и договоримся – раз в неделю или два раза».
– Пациентка стала ощущать, что я отстаиваю свои границы. Я с ней про это говорила много раз. Примерно так: «Я иду вам на уступки. И в этот момент вы мне благодарны. Но потом в реальной жизни вы чувствуете, что тоже должны идти на уступки другим. И тогда у вас возникает гнев на меня, что я не отстояла свои границы. И таким образом, не научила вас отстаивать свои».
Через несколько месяцев моих повторений, пациентка увидела меня отдельной. У неё случился инсайт. Она сказала: «Я поняла – то, что вы выставляете мне границы, это вы не хотите меня обидеть или задеть. Это вы заботитесь о себе». Таким образом, я, как отдельный объект, появилась в её голове. Но она продолжает атаковать границы. Пока она не может принять, что должна измениться сама, а не я (как мир с обстоятельствами) должна поменяться, т.е. пойти ей на уступки. Она теперь говорит мне, что это время ей не удобно. «Вот если бы на полчаса позже». Сейчас я проявляю достаточно жёсткую позицию – чётко говорю, что время не изменится. На последней консультации она сказала, что ей не хватает дополнительной сессии. Я ей ответила: «Это моя ошибка, что я не говорила с вами о потерянной сессии. Давайте об этом говорить». Я хочу вам сказать, что не проявляю жёсткую позицию относительно сеттинга. Это связано с моими личными особенностями. Вижу, что мои коллеги могут выдерживать и держать очень жёсткий сеттинг. В моём случае я поняла, что буду идти за пациентом, чтобы сохранить отношения. И дальше буду говорить о том, что могло для него значить смена сеттинга.
Надеюсь, вам яснее стало видно— как пациент реализует бессознательную установку, что мир должен поменяться, чтобы ему стало легче. В случае с последней пациенткой вы видите – сколько бы я ни шла на её уступки в плане смены сеттинга – её всё-равно не устраивает. Поэтому прежде чем жертвовать своим временем, своим удобством – поговорите с пациентом – что даст ему или ей смена сеттинга. Проводите параллели с желанием, чтобы мир изменился благодаря Всемогущему желанию. Сами мы тоже должны принять мысль, которую я очень часто читала, когда изучала бизнес-курсы: «Если что-то не получается – то это не получается У ВАС». Реальность не станет меняться. Но тем не менее, мы можем влиять на неё. И в результате изменится наша жизнь, благодаря изменению нашего мышления. Новое мышление заставит нас совершать другие действия.
Ещё раз подытожим. Наша задача – работать с переживаниями расставания. Мы как будто обучаем пациента расставаться. Мы как будто даём ему некий навык расставания. И тогда он может перенести этот навык в свой внутренний мир и в свою реальную жизнь. Во внутреннем мире человек должен будет расстаться с жестокостью по отношению к себе. Может быть, «расстаться» звучит слишком громко. По крайней мере, он должен будет вернуть себе свою жестокость. И тогда он сможет отстаивать свои границы, чувствовать себя отдельным, лучше справляться с трудностями.
Жду ваших вопросов и размышлений.
Про психическое «убежище» как уход от контакта с реальностью
Добрый день. Мы с вами находимся в подразделе статьи «Повторное обретение спроецированных частей самости». Дж. Стайнер говорит: «Когда имеет место такая ситуация, объект, содержащий спроецированные части самости, интернализуется, и происходит идентификация с ним. Так что во время разрывов, отвержения или тяжелой утраты раздельность переживается не полностью и утрата отрицается».
Был задан вопрос: «Почему мы имеем дело с гореванием?» В этой цитате автор отвечает на этот вопрос.
Переживание отдельности – это то, к чему мы стремимся. Идею отдельности я увидела и осознала только в подходе теории объектных отношений. По-сути, основное, что мы стремимся получить в анализе в виде результата пациента – это переживание отдельности (в статье переведено как «раздельности»).
Обратите внимание – как много зависит от отдельности.
– Человек начинает ощущать свои границы. Очень многие говорят о важности личностных границ, но мало кто понимает – как достичь того, чтобы у пациента они действительно появились.
– Когда появляется переживание отдельности— происходит принятие реальности. Можно сказать, что именно переживание отдельности отвечает за тестирование реальности.
– Только тестирование реальности помогает в ней сориентироваться. Помогает понять— какие действия необходимо делать, например, для своего успеха. А также помогает пережить неудачи. Понять— где обстоятельства играют роль, а где свои собственные ошибки.
Хочу вам привести пример моей пациентки, где она рассказывает про собственную путаницу. Это именно те места внутри психики, где есть травма и нет переживания отдельности.
Пациентка: «Я хочу вам привести пример из своей жизни. У маленького ребёнка после рождения, где-то в месяца 2 что-то было на глазу. Я убрала, а потом глаз начал гноиться. Мы промывали, ничего не помогало. Обратились к врачу – слабые капли не помогли, потом выписали более сильные капли. Всё прошло. В моей голове было, что это я убрала с глаза гной и своими руками занесла инфекцию. Теперь ребёнку полгода. Снова началось тоже самое. Мы обратились к врачу. Врач сказала, что у ребёнка непроходимость канала. Надо почистить канал. Я отказалась, сказала, что буду делать массаж. Но массаж я то делала, то нет. Глаз не выздоравливал. И вот через какое-то время до меня дошло – дело не во мне. Это у ребёнка непроходимость слёзного канала. У всех людей стекает это по носу, а у моего ребёнка не может стечь, потому что канал слишком маленький. Когда я это осознала – я начала делать массаж регулярно. И всё прошло. Я такой человек – если я чего-то не понимаю, то спрашиваю и докапываюсь. Мне всё-равно, что обо мне подумают. А здесь я не понимала, что я не понимаю. Вот это меня ужасает». Этот пример, который привела пациентка, очень ярко и понятно описывает – как мы не до конца переживаем отдельность. Происходит путаница— где моя зона ответственности, а где другого. И соответственно – не понятно, что надо делать. Рекомендации от специалистов видятся несерьёзными. «Ну и что если я не буду это делать? Что произойдёт? Ничего, буду жить как раньше, как сейчас. А сейчас я живу нормально».
Соответственно, то, что могло бы помочь решить проблему кардинальным образом— обесценивается. И таким образом, сохраняется всемогущий баланс. Нет отдельности – нет движения вперёд. И здесь дело не во внешней реальности (например, в желании успеха) – в первую очередь дело во внутренней реальности. Например, у этой пациентки были нападающие и разрушающие её мысли: «Я занесла инфекцию в глаз ребёнка». Я дала ей такую интерпретацию: «Вы видели себя плохой матерью. Вы были убеждены, что вы плохая мать. И соответственно, у вас было ощущение всемогущества – вам всего лишь надо стать хорошей матерью, чтобы у ребёнка исчезла болезнь». Обращаю ваше внимание, что переживание горя блокируется всемогуществом. От идеи всемогущества приходится отказываться. Приходится принимать собственную ограниченность.
Приходится встретиться с мыслью, что в любой момент может случиться непоправимое, например, смерть близкого человека. И мы не можем никаким образом на это повлиять. По-сути, мы защищаем себя мыслями о всемогуществе от переживания собственной ограниченности. Но когда мы принимаем собственные ограничения – мы способны двигаться. У нас появляются на это силы. До принятия ограничений наши силы уходят на конфликт всемогущества: «Если я начну что-то делать, то разрушу своего близкого человека. Например, он умрёт от зависти, что у него нет того, что есть у меня. Или начнёт нападать – и тогда отношения разрушатся». Для этой пациентки я сделала ещё интерпретацию. Она сейчас купила курсы по бизнесу и увидела несоответствие своего заработка и своей квалификации. Также у неё конфликт относительно своего тела. Я сказала: «Обращаю ваше внимание – где находятся те зоны, в которых вы не понимаете, что не понимаете. Это тело. У вас с телом непростые отношения. Вы делаете себе операции, что-то стараетесь исправить. И давайте я проведу параллель с деньгами. Ваша слепая зона – это ниша, в которой вы работаете. Вы сами мне об этом говорили, что нужно менять направление, но вы боитесь».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71067199?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Евгения Белова
В книге представлены лекции для психологов из супервизорской группы. Книга будет полезна тем, кто идёт в профессию «с нуля», и также тем, кто желает получить секреты профессиональных психологов, чтобы улучшить свою жизнь (и жизнь своих близких).В этой книге вы узнаете, как меняются негативные сценарии. Также вы сможете применить полученные знания в своей жизни и получать классные результаты.
Лекции для психологов из супервизорской группы
Евгения Белова
© Евгения Белова, 2024
ISBN 978-5-0064-5432-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Введение
«Заниматься наукой только для личного блага постыдно… Необходимо возвратить людям, употребить им во благо свои знания, полученные из общечеловеческой сокровищницы».
В. Вернадский.
В книге представлены лекции для психологов из супервизорской группы. Мы изучали подход Мелани Кляйн (как работать по её методу с клиентами). Можете распечатать эти лекции, подчёркивать фломастерами, изучать. Важен принцип активного обучения! Желаю применять полученные знания на практике, в своей жизни. Лично я не видела таких книг, поэтому решила внести тоже свой небольшой вклад в «общечеловеческую сокровищницу», как говорил Вернадский. Приятного погружения в профессию Психолог, Коуч! И готовьтесь, ваша жизнь будет меняться!
с уважением, психолог Евгения Белова.
Три этапа в отношениях Психолог-Клиент
Добрый день. Делюсь с вами тем, что узнаю от своих коллег. Верю, что это поможет вам в работе. Итак, когда к вам приходит пациент, то ваши интерпретации должны быть сосредоточены вокруг темы ДОВЕРИЯ. Тогда у вас появляется возможность сделать этого пациента постоянным. Люди приходят очень часто в каком-то порыве отчаяния, бессилия, когда они уже дошли до точки невыдерживания. Я это понимаю как острую боль. Например, если у вас болит голова или зуб – вы принимаете лекарства, чтобы боль ушла. Вам становится легче. Но причина боли не уходит. Надо идти к специалисту, чтобы он назначил обследование и лечение. Этот процесс энергозатратный – по времени, финансам, психическим возможностям, потому что надо решиться на лечение и следовать ему. Когда вы принимаете таблетку и снимаете боль – есть ощущение, которое не адекватно реальности, что вместе с болью ушла и причина боли. Но это не так. Часто, человек, который всё-таки решается на консультацию у психолога, находится в состоянии острой боли. Плюс он находится с убеждением, что ему достаточно пары встреч (или одной), чтобы ему дали обезболивающее. И если вдруг он его не получил, то психолог для него окажется шарлатаном. Мне так в комментариях в ютубе написал один мужчина: «Все психологи шарлатаны, только деньги им плати». Недавно у меня была одна консультация. Женщина меня в переписке сразу предупредила, что она не готова со мной работать постоянно. Но хочет получить консультацию. Я это воспринимаю как попытку попробовать – насколько она будет чувствовать себя со мной в безопасности. Я начала консультацию с вопроса: «Что вы от меня ожидаете? Вы хотите, чтобы я помогла вам в чём-то сориентироваться». В переписке она написала, что сейчас запуталась. Она была в очень тяжёлом состоянии. В контрпереносе у меня было ощущение, что её мысли очень медленно движутся, что она как будто разрозненная, не может собраться и почувствовать себя целой.
На первом этапе анализа очень важно говорить с пациентом о её или его недоверии. Что человек не понимает – зачем он пришёл к психологу. Тем более, когда появляется ощущение, что острая боль уже снята. А хроническая её или его не беспокоит.
Поэтому интерпретации строятся вокруг темы ДОВЕРИЯ. Например:
– «Вы можете мне не доверять. Не понимать – зачем вам ко мне приходить и платить мне деньги, когда вы можете также поговорить со своей подругой или мамой, сестрой».
– «Может возникать много непонимания – чем мы с вами здесь занимаемся. У вас может быть больше вопросов, чем ответов. И вы можете мне пока не доверять, поэтому боитесь эти вопросы задавать».
– «Я для вас в данный момент совершенно незнакомый человек. И у вас может крутиться в голове вопрос – можете ли вы мне доверять. Есть ли смысл отдавать свои с трудом заработанные деньги малознакомому человеку. И что вы получите в итоге нашего с вами взаимодействия».
Надеюсь, вам понятен смысл. О доверии надо говорить как минимум 5 встреч. А вообще, до полугода. Подумайте о себе – сколько вам необходимо было времени, чтобы довериться мне, прийти ко мне в обучение. Будет здорово, если вы повспоминаете свои страхи – что вас останавливало от того, чтобы стать частью сообщества, чтобы начать изучать психологию. Как только вспоминаете – выписывайте. Это сильно поможет вам в работе с новыми пациентами, чтобы была возможность их удержать длительно.
Если у вас есть пациенты, с которыми вы работаете до полугода, то тоже можно осветить тему доверия. Например: «Вы мне доверились, когда решились на длительную работу. Я вам за это благодарна». Так мы признаём, что пациентка сделала большую внутреннюю работу по преодолению своих сомнений. Она доверилась незнакомому человеку. И это действительно большая заслуга с её стороны.
Это первый этап анализа. Дальше во втором этапе анализа мы говорим о РАЗОЧАРОВАНИИ. Пациентка представляла себе, что она походит пару месяцев или полгода максимум – и у неё будут потрясающие изменения. Вся жизнь наполнится чем-то новым, удивительным, тем, чего раньше не было.
Поэтому здесь мы говорим о разочаровании. Например:
– «Вы ожидали, что по прошествии нескольких месяцев нашей работы у вас разрешится большинство ваших проблем. Но к сожалению, этого не произошло. Это может вызывать много злости, что я не достаточно хорошо с вами работаю. У вас могут возникать сомнения – насколько я хороший психолог».
– «Думаю, вы чувствуете разочарование от того, что я как будто не даю вам эффективные методы, чтобы вы смогли изменить свою жизнь. Как будто не делюсь с вами ценным, которое есть у меня. Как будто скрываю от вас какой-то секрет».
– «Конечно, всегда хочется, чтобы можно было прийти к другому человеку, опытному специалисту – и он бы решил все проблемы. Но в реальности у нас с вами так не произошло. И не происходит сейчас. Это может вызывать много злости от разочарования. Могут быть мысли: „А может, зря я доверилась? Может, я обманулась, когда выбрала этого специалиста“».
Обращаю ваше внимание, что граница между 1-м и 2-м этапом сильно размыта. У кого-то 2-й этап может наступить через 3—5 встреч. И дальше они могут идти параллельно. Поэтому держите эти мысли в голове. Как вы можете узнать, что наступает 2-й этап? По разговорам, связанным с расставанием. Если вы будете слышать, что пациентка говорит про развод, про уход мужчины, про смерть близкого – она говорит про то, что хочет уйти.
Когда вы даёте интерпретации, связанные с доверием и разочарованием от доверия – вы сообщаете пациентке, что вы её понимаете. Тогда она остаётся с вами. Помните, что для самой пациентки её мысли об уходе от вас могут быть не до конца осознанными. Эта мысль может приходить и уходить. И она складывает в копилочку все ваши «промахи» и воспринимает их как доказательства того, что она должна уйти. Потому что она чувствует, что вы её не понимаете. Конечно, вы работаете с тем, что пациентка приносит. Но подразумеваете, что она вам не доверяет. А потом разочаровывается работой.
Поэтому очень важно, чтобы вы сами понимали — в чём ценность вашей профессии.
Ещё на 1-ом этапе пациентка очень сильно может бояться зависимости.
Поэтому на 1-м этапе можно и нужно давать интерпретации, связанные со страхом зависимости. Например:
– «Стабильность может очень сильно пугать. Потому что вы как будто начинаете зависеть от меня. И вам может быть страшно – как я потом буду использовать вашу зависимость. Может быть страшно, что вдруг я превращусь в тирана, который будет вас использовать».
– «Стабильность бывает очень сложно переносить. Ведь это значит, что вы становитесь как будто обязаны. В тоже время очень хочется стабильности, потому что вокруг неопределённость, нестабильно всё. И вам бы и хотелось получить от меня стабильность. И очень страшно, потому что это будет значить, что вы от меня зависите. А зависимость пугает».
– «Стабильность создаёт ритм. Это как ритм сердца. Есть стабильность – есть уверенность в завтрашнем дне. И в тоже время стабильность может пугать. И может хотеться избавиться от страха. А как это сделать? Кажется, что выход очевидный— разорвать отношения с тем, кто призывает стабильности. Сейчас это я».
Т.е. в основном интерпретируем страх зависимости и желание разорвать отношения из-за этого страха.
Думаю, что третий этап в анализе начнётся тогда, когда пациентка почувствует, что может вам доверять те чувства, которые ей сложно выдерживать. Будет говорить вам о злости, гневе, ненависти. Будет наблюдать за вами— справляетесь вы с ними или нет. Поэтому нужно будет их интерпретировать. Предполагаю, что если начать о них говорить рано, то пациентка может испугаться и разорвать отношения, чтобы не разрушить вас своими невыносимыми переживаниями. Кстати, на этом этапе пациенты уже не уходят. Или уходят, а потом возвращаются. Они готовы прощать аналитику его непонимание, его ошибки. Аналитик при этом попадает в проективную идентификацию, которая может разыгрываться очень долго. Буквально годами. Здесь уже необходимы супервизии. Надо искать – на чём концентрироваться, понимать – что происходит, как влияют внутренние объекты пациента на аналитика.
После начала доверия вы также сможете услышать главные травмы. Остановимся сейчас на различии травмы и внутреннего объекта. Про травму мы говорили очень много. Надеюсь, у вас сложилась в голове картинка – чем может быть вызвана травма. Немного повторюсь. Суть травмы. У каждого из нас есть внутренние фантазии, которые мы воспринимаем как пугающие, ужасные, переполненные ненавистью, яростью. Мы можем чувствовать себя способными убить. И более того, можем фантазировать – как убиваем на самом деле. В символдраме нам давали мотив «вулкан», «лев в клетке». Эти мотивы были призваны разгрузить ярость. Предполагалось, что голодного льва выпускают из клетки, и он раздирает на части всех вокруг. Т.е. мы принимаем факт, что внутри нас есть мысли-убийцы или просто очень разрушительные мысли. Когда в реальности случается какое-то тяжёлое событие – например, смерть – нами это воспринимается на бессознательном уровне, как будто мы своими мыслями убили этого человека. Конечно, может, не буквально своими мыслями. Но мы как будто поспособствовали убийству. Являемся как будто сопричастными к убийству. Вообщем, можно объяснить себе совершенно по-разному – как именно я поучаствовала в смерти человека, про которого я плохо думала. Т.е. разрушительная фантазия становится частью этой реальности. И тогда кажется, что 2 мира имеют проход. Мысли-монстры могут выйти и сотворить с другим человеком что-то очень плохое. Вы можете видеть отражение этой мысли, когда человек говорит: «Я ничего не буду делать. Его Бог накажет». Т.е. как будто мысли дойдут до Бога, а Бог поступит по справедливости и что-то отнимет у этого человека. И тогда свершиться правосудие. Кроме подобного вида травмы – когда разрушительные мысли как будто становятся частью реальности – существует другой вид травмы. Это всё, что связано с телом: операции под общим наркозом, избиение, изнасилование, травмы головы и позвоночника. В этом случае мы имеем ощущение небезопасности в собственном теле, страх находиться в собственном теле. Также травма расставания создаёт фантазию: «Это я плохая настолько, что меня бросили».
Я запомнила вопрос супервизора: «Вы отработали травму?» Честно – я не понимала, как можно отработать травму. И что должно произойти после того, как травма отработана. Из того, что я видела и переживала в собственном анализе с разными аналитиками: Травма— это то, с чем надо смириться. Это твоя особенность, которая будет всегда болеть. Можно только создать такое пространство вокруг себя, чтобы тебя меньше ранили. Т.е. это позиция, что внутри ничего изменить нельзя. Можно только позаботиться о себе так, чтобы во внешнем мире было меньше триггеров, которые выдёргивают тебя из состояния равновесия. И только сейчас я понимаю – что значит «отработать травму». В травме происходит определённая физиологическая реакция. Тело запоминает состояние во время травмы. Когда вы отрабатываете травму – вы разделяете внешнее и внутреннее. И дальше вы уже начинаете работать исключительно с фантазиями пациентки. Травма может наложиться на объект внутри психики, который пациентка уже, до этого испортила. Травма как будто подтверждает – да, я так и думала, что все вокруг плохие. Со временем человек просто возвращается к себе. Восстанавливает связь с хорошим объектом внутри. Он начинает дальше нормально справляться с жизненными трудностями.
Травматичная ситуация будет обязательно включать в себя переживание психической смерти. Поэтому сейчас я даю много интерпретаций, включая это понятие – психическая смерть. Так человеку становится не так страшно обсуждать свои мысли о смерти. Я, конечно, объясняю – что я имею в виду под психической смертью. «Как будто вы распались на кусочки. Как будто вы перестали существовать. И вы не были уверены, что сможете вернуться в собственное тело. В тот момент ничего от вас не зависело. Вы переживали ужас распада и несуществования». Вы можете подобрать свои слова – что такое для вас психическая смерть. Многие интерпретации я даю через это переживание. Например, одной своей пациентке я сказала: «Вы торопитесь, потому что боитесь, что вас настигнет переживание психической смерти. Вы как будто от него убегаете». Для неё это была очень важная мысль. На следующей сессии она сказала: «Помните, прошлый раз была очень важная мысль. Я просила вас запомнить». И я вспомнила эту мысль и повторила ей. На что она стала реагировать тем, что в проекции стала говорить, что хочет расстаться. Я была сильно расстроена. Контейнировала, давала какие-то интерпретации, связанные с гневом на меня. А потом я поняла, уже после сессии, что это была негативная реакция, связанная с завистью к тому, что я родила такую крутую, как ей кажется, мысль. Но она справилась с завистью. И уже на следующую сессию принесла мне свою победу – как она смогла не извиниться, не переживать чувство вины за выплеск своей ярости и ненависти. Здесь уже я ей объяснила: «В наших с вами отношениях это выражалось в том, что вы считали мою мысль по поводу расставания бредовой. Вы на меня сильно злились, вам казалось, что я вас не понимаю. Но я продолжала придерживаться своего мнения. В итоге вы поняли, что имеете право на своё собственное мнение. И вы не должны просить прощение за то, что считаете так, как считаете». На что она мне ответила: «Да, вы вообще крутая».
Вернёмся к травме. Мы её с вами отрабатываем теми способами, которые мы наработали с опытом и считаем эффективными. Дальше мы попадаем в мир фантазий, мир внутренних объектов. То, что раньше было травмой, теперь становится параноидно-шизоидной позицией. Т.е. мир как будто становится чёрно-белым. Нам легче ориентироваться. Мы точно можем сказать – кто нам друг, кто враг. Мы можем понять – что с этим человеком дружить не надо, потому что он вызывает у нас тяжёлые переживания, с которыми мы ещё не справились внутри себя. Поэтому не можем справиться и в реальности. Это плюсы параноидно-шизоидной позиции. Минусы. Когда мы находимся в этой позиции, то время как будто тянется бесконечно.
Травма— это глубокое и тяжёлое состояние психического расщепления. В параноидно-шизоидной позиции расщепление остаётся. Но оно больше не связано с реальностью внешней. Оно связано с реальностью внутренней. Мы как будто попадаем в пространство, где всё закручено. Где происходит повторение событий. Я смотрела художественный фильм про временные петли. Они бывают короткие, а бывают длинные. Всё, чего хотят герои, которые попали в эти петли – сделать иначе, не так как им уготовано судьбой. Они хотят умереть по-своему. Суть фильма – надо выбраться из круга временных петель, оказаться за их пределами, чтобы не быть их заложником. Когда мы меняем мышление — мы можем видеть свои параноидно-шизоидные петли времени. И можем делать выбор – попадать туда или нет. Как мы это делаем в анализе, как аналитики? Чтобы не включиться в проективную идентификацию (хоть это и неизбежно), мы говорим о процессе, которые происходит внутри нашей пациентки. И говорим о том, какую роль мы, как аналитики, играем в этом процессе. Именно это помогает сохранять равноудалённую позицию от хорошего и от плохого объектов пациентки.
Задача анализа – развить символическое мышление. Не могу вам сказать, что на данный момент у меня разложено в голове по полочкам – что такое символическое мышление. Давайте вместе размышлять на эту тему. Буду вам благодарна за ваши мысли. А пока скажу – как на настоящий день я это понимаю. На примере моей пациентки. Мы с ней работали 3 раза в неделю. Она недавно родила. И после отпуска я предложила ей, чтобы мы работали 2 раза в неделю. Она сказала, что сама об этом думала, что сейчас сложно с деньгами и т. д. Получается, что на сознательном уровне она благодарна мне, что я сама предложила. В плане сознательных установок всё хорошо – экономия денег, не прекращён анализ, ощущение, что я пошла на уступку, вошла в положение и т. д. Но есть и другой пласт – потеря сессии. Сессия – это нечто конкретное, понятное. Мы должны понимать – чем для пациентки является сессия. Если бы она не была ценной – она бы не приходила. Но сессия для неё – это нечто важное, где она может поговорить о своих переживаниях. Где она чувствует себя понятной. Где она может выгрузить свои сомнения, неуверенность, в том числе гнев и ненависть. Где она получает поддержку. И чувствует, что она не одна. Когда вы понимаете – что для пациентки значит сессия, тогда вы уже переходите на символический уровень. И тогда потеря сессии не становится просто пропущенной сессией. Мы можем говорить об убийстве сессии. Что мы обе её убили. Важно, что у каждой из нас (и естественно, у пациентов) возникает определённый набор чувств, связанных с потерей или расставанием, или чем-то другим. Когда происходит в анализе что-то непредсказуемое – мы об этом обязательно говорим. Или предсказуемое – отпуск аналитика, как символ расставания. Эта пациентка позвонила мне на следующей неделе в наше время в отменённую встречу. Это говорит о том, насколько у неё был сформирован ритм. И ей была важна эта встреча. Я не знаю – какой механизм психической защиты она использовала. Это было отрицание, как будто потери не было. Или это было вытеснение. На мой взгляд, она невротической организации личности, поэтому вполне возможно, что это было вытеснение. И на следующей сессии после этого звонка она говорила, что мы застряли, что я ей чего-то не даю. Я её не поняла. И проговорила о потери только в конце встречи. На следующей встрече пациентка говорила, что переживала за меня, что вылила на меня ярость. Т.е. она чувствовала, что переполнена яростью, что произошла потеря. И ей казалось, что она меня своей яростью если не убила, то точно затопила. В реальности я не чувствовала, что она на меня нападает. Всю сессию я говорила о потере. И в конце встречи она сказала: «Спасибо, что вы мне разрешили беспокоиться о вас только в квадратике». Это был ответ на мою интерпретацию до этого: «Вы беспокоитесь обо мне – что со мной будет, как я выживу всё то время, что мы с вами не видимся». Она ответила: «Я не беспокоюсь всё время, а как будто выделяю квадратик, когда могу беспокоиться». Не помню – что я ей на это ответила. Но по её словам я поняла, что она почувствовала, что не разрушает меня своей яростью. Что ей можно жить свою жизнь вне наших сессий и не беспокоиться обо мне. Думаю, так она прорабатывала свой разрушающийся объект. Нам с вами важно давать интерпретации, которые не будут повторять слова пациентки. Был такой вопрос. Когда женщина приходит к аналитику, жалуется на близких, а аналитик ей отвечает примерно такими же слова: «В чём вы можете жаловаться на меня?» Подобные интерпретации вызывают гнев, сопротивление. Потому что они ощущаются пациентами как преследующие. Как будто аналитик только и ждёт, чтобы напасть. Символическое мышление будет развиваться у пациентки, когда вы будете думать – что она хочет сообщить. Когда вы будете думать о потери сессии не как о пропущенной встрече, а как о потери чего-то ценного. И будете думать – как вы причастны к этой потери.
На этом всё. До встречи в следующей лекции!
Когда родитель психически нездоров (разрушающийся объект)
Добрый день. Сегодня разберём – как переживается РАЗРУШАЮЩИЙСЯ ОБЪЕКТ внутри психики. Внутри психики происходит РАСЩЕПЛЕНИЕ объекта на хороший и плохой. В плохой объект мы помещаем негативные переживания, которые мы отодвигаем от себя, потому что они видятся нам как угрожающие. Как те, которые способны нас убить, отравить, расчленить. Вообщем, тем или иным образом разрушить. Поскольку эти переживания часто являются невыносимыми – мы их помещаем в ДРУГОГО человека методом проективной идентификации. Может быть, иногда просто проецируем. Проекция отличается от проективной идентификации тем, что это более зрелый механизм психической защиты. Это значит, что её гораздо легче увидеть у себя, принять, что это наше. Проективная идентификация – это механизм защиты очень ранний. Там нет слов, нет понимания. Моё определение проективной идентификации – я чувствую то, что чувствует другой, но убеждена, что это мои чувства. Или ровно наоборот – я убеждена, что другой вызывает во мне эти чувства, как будто другой обладает магической силой заставлять меня что-то почувствовать. И я ничего не могу с этим поделать. Думаю, степень БЕССИЛИЯ отличает проекцию от проективной идентификации. Итак, внутри есть хороший объект и плохой объект. Обращаю ваше внимание на важную мысль, что у каждого человека свой хороший объект. И свой плохой объект. И мы, как аналитики, можем быть настолько хороши для нашего пациента – насколько хорош у него или неё внутренний объект. Т.е. идея в том, что у всех, абсолютно у всех, есть хороший объект. Его не может не быть. Тем не менее, человек часто находится в тяжёлом состоянии. Почему? Потому что у него прочная связь с плохим объектом и ненадёжная связь с хорошим объектом. Когда мы работаем длительно— у человека появляется возможность почувствовать прочную связь со своим хорошим объектом. Мы это называем способностью справляться с жизненными трудностями. Т.е. у человека как будто: есть ресурс видеть ситуацию иначе, способность подумать – как можно с ней справиться или даже извлечь выгоды, найти и принять нужную информацию, которая может ему помочь.
Для ребёнка принципиально важно сохранить внутри себя связь с хорошим объектом. Он зависит от родителя, даже когда мама или папа обращаются с ним жестоко. Чтобы остаться в связи с родителями, ребёнок путает себя. Он создаёт идеальный ОБРАЗ родителя. А жестокость воспринимает как должное. Может возникнуть ФАНТАЗИЯ, что он просто не достаточно хороший. Поэтому девочка или мальчик будут себя исправлять, чтобы быть для родителя лучшей версией себя. Когда ребёнок видит ужасные проявления родителя (его жестокость, садизм, извращения) – он старается быть хорошим. Таким образом ребёнок хочет как будто ублажить плохого родителя. Он хочет превратить его в хорошего. Он делает для этого всё, что может. Так мы получаем «хороших» девочек и мальчиков, которые переполнены ужасом и яростью, что им приходится часто иметь дело с плохим родителем. В разрезе зависти можно сказать, что ребёнок боится ЗАВИСТИ родителя. Чем больше он хороший – тем более плохой стороной поворачивается родитель. Думаю, таких примеров у вас много перед глазами. Ситуация меняется на противоположную, когда родитель для ребёнка хороший. Тогда малыш как будто проверяет – до какой степени ты можешь быть хорошим? Здесь мы уже видим не только работу зависти, но и возможность расслабиться. Ребёнок чувствует, что его принимают и плохого и хорошего. Он может существовать и выражать себя. Например, у пациентки дочь поступает подобным образом. Она принимает от мамы деньги, подарки. И не даёт взамен никакого общения. Не звонит, не пишет. Когда разговор случается дочь ведёт беседу так, как будто мать ей обязана, как будто она причинила ей сильнейшую травму и не осознаёт этого. Если пациентка говорит, называя её чувства – дочь приходит в ярость: «Ты опять со своей психологией! Как ты меня достала!» В этом примере у девочки работает зависть. И мать здесь бессильна. Ей приходится ждать, пока дочь справится со своей завистью – и поймёт, что мать желает ей добра. Ещё пример. Женщина пишет вам и спрашивает: «Что делать, моя дочь живёт с абьюзером. Он запрещает ей с нами общаться. Она полностью измотана» и т. д. Вы, условно, порекомендовали позаботиться о дочери насильственным способом – забрать её из этих отношений. И через некоторое время женщина пишет: «Дочь на меня постоянно злится, отпускает язвительные комментарии по любым поводам. Я не знаю, что делать». Говорит, что и она и дочь работают с психологами. Возможно, психологи не достаточно контейнируют. Или другой вариант – на сессиях психологи поддерживают их агрессию друг к другу. Вы можете порекомендовать говорить: «Ты делаешь мне больно своими словами» и ждать. Дочь превратилась из Жертвы в Насильника. И здесь надо говорить о ярости, которая не позволяет чувствовать себя хорошей.
Итак, переходим к разрушающемуся объекту. Внутри психики хороший объект чувствуется ненадёжным, нестабильным. Представьте себе здание, которое находится в процессе разрушения. Подумайте – какие чувства у вас это вызывает? Страх. Теперь представьте, что это не просто какое-то здание. Это здание, которое вы строили с самого основания. Вы заливали фундамент, возводили стены, ставили крышу, делали ремонт, обставляли мебелью. Вы там жили. Там хранится очень много воспоминаний. И вот это рушится. Какие чувства? Ужас. Этот ужас что-то делает с вами. Он заставляет вас определённым образом действовать. Как? Вы хотите сохранить его всеми силами, которые у вас есть. Что это значит? Вы превращаетесь в того самого хорошего ребёнка, который хочет спасти свою маму. Потому что вы чувствуете, как будто ваша жизнь зависит от того – выживет ваша мама или нет, разрушится это здание или нет. Как будто вы можете жить только тогда, когда мама жива. Что произойдёт, если мама разрушится? Небытие.
Мы можем видеть разрушающийся объект у тех пациенток, которые пережили диссоциацию, т. е. РАСКОЛ внутри психики, т.е. психическую смерть. И получается, что для них разрушающийся объект – это как попытка остановить неизбежное приближение психической смерти. Можно предположить, что в момент диссоциации они ощутили внезапное исчезновение хорошего объекта. Например, девочка не ожидала от своего дяди, что он будет трогать её в интимных местах, заставлять трогать его. Это переживание как РАСКОЛ – была безопасность, и вдруг она исчезла. Как будто она оказалась в зазеркалье, в другом, параллельном мире. Одно из воспоминаний детства после соблазнения дяди тоже, например, было связано с зеркалом. Зеркало – это символ, который выбрала её психика, чтобы справиться с переживаниями раскола. Далее в динамике сновидений был образ, как будто она встречается с женщиной, а позади неё есть зеркало. Мы можем это интерпретировать как ВЫХОД из зазеркалья. Тот, кто в зеркале, он как будто заточён. Его невозможно увидеть, пока не заглянешь в зеркало. Если смотреть в зеркало, то отражение пугает. Или наоборот вызывает зловещие переживания.
Другой пример с алкоголиками-родителями. Здесь ребёнку приходиться путать себя, о чём мы говорили выше, чтобы не видеть жестокую реальность. Реальность того, что мама или папа из хороших превращаются в ужасных с каждым годом, даже каждым днём. Это похоже на то, как показывают в мультфильмах, когда кто-то срывается в ОБРЫВ, а другой пытается его удержать. Постепенно рука не выдерживает веса, пальцы постепенно разжимаются. Думаю, в реальности это происходит достаточно быстро. Но внутри это длится как будто бесконечно. И в конце остаётся фантазия, что можно удержать вес другого кончиками своих пальцев. Думаю, что этот процесс можно назвать процессом РАЗРУШЕНИЯ, который внутри психики проживается и наблюдается как в замедленной съёмке. Самоё тяжёлое – это принять, что хорошая мама или хороший папа со временем действительно умер. Он или она могут лишь эпизодически выглядывать из глаз родителя. А остальное время кто-то другой – жестокий и холодный – живёт в теле мамы или папы.
Например, у пациенток с сильными разрушающимися объектами внутри может быть непереносимость детского плача. Есть фантазия, что надо сделать для ребёнка всё возможное, чтобы быть рядом. Эта фантазия мешает им тестировать реальность. Мешает распознавать плач своих детей. Они затоплены чувствами вины из фантазии, что они плохие мамы. Крик ребёнка для них равно «я- плохая мама. Я не поняла, я не справляюсь»и т. д. Вы можете также видеть, что в разрушающемся объекте есть много ярости. Ярость связана с чувством потери. Мы можем здесь думать и о зависти тоже. Тогда это будет зависть к тому, что аналитик не имеет опыта РАСКОЛА души и не понимает, что значит психическая смерть. Повторюсь – фантазия не имеет отношения к реальности. Если вы будете убеждать свою пациентку, что вы тоже переживали подобный опыт – она не поверит. Если поверит, то будет думать о вашей ненадёжности. И будет стараться беречь вас от своей ярости и жестокости. Зависть мы можем интерпретировать на сессиях позже. Мне кажется, что сначала надо сосредоточиться на том, что ярость связана с потерей.
В разрушающемся объекте мы видим интенсивный страх потери. Он ужасает, затапливает тревогой, приводит в полную растерянность, дезориентирует, выключает мышление, поглощает энергию, парализует. Разрушающийся объект отличается от бросающего тем, что он остаётся с человеком. Но при этом постоянно угрожает умереть. И человек не знает – в какой момент случится его смерть. Он как будто находится в ожидании этой смерти. Просто представьте себе уровень напряжения человека, который находится в ожидании смерти другого, близкого ему человека. Плюс он ещё чувствует зависимость от этого умирающего близкого. Это напряжение может быть настолько невыносимым, что пациент может уйти из анализа. Поэтому пациенты очень тяжело переживают внезапные передвижения сессий со стороны аналитика. Если такое случается постоянно, то одни приспосабливаются, постоянно перепроживают свою травму, как нечто привычное. Другие уходят навсегда. Именно поэтому вы должны говорить, когда происходит смена сеттинга, неважно по чьей инициативе. Для пациента ваши разговоры об изменениях сеттинга говорят, что вы видите реальность, что вы её не игнорируете. Например. Когда началась пандемия, клиентка говорит: «Я не знаю – как буду это переживать, мне невыносимо. Давайте сделаем встречи 2 раза в неделю». И Вы сразу на это согласились. Тогда это ваша бессознательная реакция на её разрушающийся объект. По правильному надо было поговорить с ней об этом хотя бы пару встреч. Т.е. отодвинуть на пару недель, а не соглашаться сразу. Далее, например, приближается ваш отпуск. Вы с ней говорите о расставании. Кажется, как будто она воспринимает это нормально. Но ближе к вашему отпуску она входит в такое же состояние, как и перед предложением встречаться 2 раза в неделю. Она говорит, что в бизнесе всё плохо, надо сократить встречи до 1 раза в неделю. При этом здесь же она говорит, что лето у неё не сезон. И обычно она переживала его спокойно. Но здесь она не может, говорит, что мы должны сократить встречи. До этого у неё, например, была попытка торговаться с вами по поводу отмен: «У нас же с вами 2 раза в неделю, поэтому было бы справедливо, если бы вы сделали больше, чем 5 отмен». В этом моменте лучше проявлять твёрдость, не идти ей навстречу. Дальше, на одной из сессий, когда вы говорите про расставание перед отпуском, она решила «похвастаться». Стала говорить, что у неё опять появился интерес к мужчинам. И она хочет встретиться с тем, от кого была в зависимости. На что Вы ей сказали: «Мы с вами говорим о расставании. И вы уже готовите мне замену. Не будет меня, но будет ваш бывший мужчина». Пациентка может ответить: «Я видела всё как позитивное, а вы это перевернули». И дальше, например, перед отпуском Вы сильно заболели, она просила об отменах. И у вас не было сил сопротивляться. Вы полностью отменили с ней консультации без оплаты с её стороны. После отпуска лучше дать ей следующие интерпретации: «Вы чувствуете меня ненадёжной. Я говорю вам одно, а делаю потом другое. Сказала, что у нас только 5 отмен, но получилось, что я согласилась вам дать больше. Вы чувствуете ко мне очень сильную благодарность за то, что я как будто вошла в ваше положение, поняла, что вы не можете встречаться. Но на деле я не отстояла себя.Поэтому вы не чувствуете, что вы можете отстаивать себя со своими детьми, со своими подчинёнными». И Вы эту интерпретацию можете повторять ей несколько раз. Т.е. ту благодарность, которую она чувствует, что ей не надо платить вам деньги, вы переворачиваете в то, что она не имеет право выражать вам свою ярость, потому что она боится, что вы не справитесь с её яростью. Она как будто нападает на вас сменой сеттинга, а вы не выдерживаете – и разрушаетесь. Разрушаетесь, потому что постоянно идёте ей на уступки. И дальше, например, она сдвинула день вашей встречи из-за того, что к ребёнку будет приходить преподаватель музыки. Вы можете ей сказать: «Вы ощущаете границы как те, что вас ранят. Моё отстаивание себя вы воспринимаете как нападение на себя, как безразличие по отношению к вашим чувствам, а не как мою заботу о себе. А мои уступки как моё понимание вас». Клиентка может увидеть ваши действия по отстаиванию границ, как вашу работу, что вы не хотите нападать на неё.
Когда у пациента активен разрушающийся объект, то у него или у неё сильна фантазия, что он или она способны спасти свой объект. Для пациента невыносимо собственное БЕССИЛИЕ. И он или она пытаются справиться с этим напряжением по-разному. Когда они двигают сеттинг, у них создаётся ощущение управления, ВСЕМОГУЩЕСТВА. Что они могут влиять на аналитика. Аналитик будет действовать по их правилам, а не по своим. Отказ психолога – это встреча с яростью пациента. Пациентам кажется, что их ярость просто убийственная. Она разрушает аналитика. Поэтому такие пациенты могут долго терпеть и не уходить из анализа. В какой-то момент не выдержать и уйти. Также эти пациенты обладают особой сверхчувствительностью. С ними надо обращаться бережно. Но, естественно, это не всегда получается. На ошибку они реагируют яростью. Проявление этой ярости- это как попытка пациентки доказать самой себе, что смерти не произойдёт – психолог всё же выживет. Особенно сильно вы можете наблюдать тревогу пациентов, когда вы заболеете. Важно говорить со всеми о том, как им страшно, если вы умрёте. Они могут переживать БЕССИЛИЕ вам помочь. Им бы хотелось как будто войти внутрь вас и взять на себя вашу болезнь. И в фантазии это могло бы помочь вам вылечиться. Также можно говорить, что пациенты чувствуют, что предъявили вам свой гнев прошлый раз. И как будто их мысли оказались материальны. Как будто они своими мыслями на вас напали, поэтому вы сейчас болеете. Они же чувствуют себя бессильными вам помочь. Чувствуют себя в сильной небезопасности. Плюс можно говорить о том, что вы можете не вернуться после отпуска по болезни. Ведь неизвестно, что может произойти. Для многих пациентов может быть потрясением почувствовать – насколько сильно они за вас переживают. И соответственно – насколько вы значимы для них. Как сильно им хочется сохранить вас. Они готовы быть хорошими, делать всё, что от них зависит, чтобы вам стало легче. Когда спадает напряжение, связанное с переживанием – умрёт или нет объект – приходит ярость. Это ярость за то, что человека как будто заставили прожить психическую смерть. Плюс (и это важно) против его воли. Поэтому когда вы слышите вдруг ни с того ни с сего слова благодарности от пациента – знайте, что он сейчас вас воспринял, как разрушающийся объект. Тогда ему или ей можно говорить: «Похоже, вы почувствовали сейчас меня ненадёжной. Как будто вам надо меня спасать. Как будто я нуждаюсь в помощи. Или может быть, даже умираю».
Ещё один пример. Например, Вы работаете с клиенткой. И Вы увидели, что в проективной идентификации вы оказались тем ОБЪЕКТОМ, который решал за неё – что ей делать. И вы её постоянно направляли. Таким образом, ваши отношения были очень стабильны. Она выдавала вам результаты во внешнем мире, которые связаны с карьерой и деньгами. Но основной конфликт не менялся. В анамнезе у неё психически разрушенная мама, которая жестоко её била в подростковом возрасте. Она очень сильно её любит и в тоже время боится. Запрос, над которым вы работаете – это создание отношений. Несколько лет у неё был молодой человек, с которым не сложились отношения. Около года назад была ситуация, когда она ходила на свидание с мужчиной, который ей понравился. Но он вёл себя так, что её это оскорбило. Из ваших слов она поняла, что вы бы хотели, чтобы она продолжила с ним отношения. И она вам пыталась доказывать, что поступила верно. Вы много раз обращали её внимание на то, что она говорит ПРО СВОИ ФАНТАЗИИ. Но пока внутри процесс РАЗДЕЛЕНИЯ не происходит. Ваши слова она воспринимает как инструкцию к действию. Она переполнена тревогой, у неё пока не получается остановиться и посмотреть иначе на происходящее. Перед отпуском вы также говорили с ней о расставании, как ей будет тяжело. После отпуска вы встретились один раз. Затем она вам написала, что не помнит, предупредила или нет, что на следующую встречу она не сможет прийти. И спрашивает у вас – перенести или отменить встречу. У вас было только одно время. Оно ей не подошло. Вы чувствовали её давление – она хотела бы, чтобы вы приняли решение об отмене встречи. Затем она вам написала с просьбой, чтобы вы помогли её сестре. Вы ответили, что вы обсудите это на встрече. Когда вы встретились после пропуска, вы сказали, что сначала вы должны обсудить причину, по которой она не смогла с вами поговорить об отпуске на встрече, о том, что она спрашивала вас, чтобы вы решили – отменить или перенести встречу. На что пациентка в ходе монолога отвечает: «Когда вы сказали, что надо отменить встречу». Здесь вы её остановили, чтобы обратить внимание на эти слова. Она была удивлена, что она их сказала. Вы как будто поймали её за «руку». Вы говорили о её необходимости делегировать в вас свою способность принимать решения. На следующей встрече она сказала, что хочет поговорить о чувствах. И снова стала вспоминать историю с парнем годовалой давности. Опять у вас складывалось ощущение, как будто вы её толкали в эти отношения, а она выстояла. Далее она сказала, что вы своими словами про нового мужчину погрузили её в отрыв от реальности. Она несколько недель ходила и думала о несуществующих отношениях. Вы не понимали – что вы такого сказали, что погрузили её в это состояние. Поэтому Вы спросили: «Что я вам сказала?» Пациентка ответила: «Вы сказали, что я опять не доверяю себе». На встрече после отпуска она рассказала, что ей понравился парень. Она не знает, что делать. На это вы ответили: «Вы опять не доверяете себе». Эти ваши слова пациентка восприняла как: «Вступайте сейчас в отношения. Делайте активные действия по сближению». Далее она рассказывает о своём опыте интуиции с парнем, с которым она рассталась, и с тем парнем, от которого она чувствовала унижение. Как будто сгусток энергии отходил от них. И от последнего парня она чувствовала такой же сгусток. Вы сказали: «Вы боитесь, что я буду думать, что вы сумасшедшая». Вам стало понятно, что вы мало говорили об этом. Иногда вы держали это в фокусе, иногда забывали об этом. Дальше вы стали говорить о том, что её видение – это интуиция. Но она не может понять язык своей интуиции. Вы привели пример с языком. «Например, вы приезжаете в Тайланд, вы не знаете тайского. Но вам приходиться как-то изъясняться. Вы можете что-то считывать по невербалике. Но у этого есть свой предел. Вы до конца не можете быть уверены – правильно вы поняли слова или ошиблись. Поэтому вы находитесь в постоянных сомнениях». У этой пациентки разрушающийся объект проявляется в сомнениях – останетесь ли вы сумасшедшей или всё же будете в реальности. Она как будто помещает в вас свою БЕЗУМНУЮ ЧАСТЬ, в которой она сильно путается. В тоже время она ценит её как нечто, что делает её особенной, отличной от других. Но эта особенность имеет 2 стороны – страх, что посчитают её безумной, и чувство собственной уникальности, неповторимости. Вы стали ей говорить: «Вы сомневаетесь – превращусь я в сумасшедшую или нет. Или всё же останусь в реальности». Когда я вам сказала: «Вы опять себе не доверяете», – вы восприняли мои слова как: «Начинайте действовать, входите в отношения». Я стала для вас сумасшедшей, той, которая отрывает вас от реальности. Вы сильно испугались. Поэтому вы предпочли отменить следующую встречу, хотя у вас была возможность встретиться. Для вас я как будто осталась безумной, которая разделяет вас с реальностью. Вы не верили, что я смогу выйти из сумасшедшего состояния. Для вас было безопаснее отменить нашу встречу. Хотя вы считали, что её отменила я. На прошлой встрече вы стали говорить о необходимости помочь сестре. В процессе разговора я вернула вас к нашим отношениям. И для вас это значило, что я- сумасшедшая ушла. Вернулась я- адекватная. Поэтому вы почувствовали себя в безопасности и смогли спустя 3 недели высказать свой гнев по поводу того, что я вас оторвала от реальности своими словами «Вы опять себе не доверяете»». Пациентка ответила: «Но ведь раньше вы меня направляли, подталкивали». Вы сказали: «Да, и это было для вас проявлением сумасшествия с моей стороны. Теперь вы очень сильно боитесь, чтобы я не вернулась к прежним схемам. И одновременно ожидаете от меня этого, потому что вам кажется, что так легче».
Когда мы говорим о психически разрушенном родителе – мы говорим о разрушающемся ОБЪЕКТЕ. Ребёнку очень сложно поверить, что с его родителем может быть что-то не то. Ему гораздо проще думать, что с ним что-то не так. Тогда у него появляется ФАНТАЗИЯ, что он может исправить. Это фантазия ВСЕМОГУЩЕСТВА. Если он отказывается от этой фантазии, то ему приходится смиряться с тем, что мама такая, её не исправить. Она действительно жестоко относилась. И здесь не может быть оправданий, кроме как болезнь.
На этом остановимся. Жду ваши вопросы, размышления.
Эдипов комплекс и Эдипова ситуация. В чём разница?
Добрый день. Мы с вами сделаем новый скачок в понимании. Надеюсь, что вам будет не только интересно, но и полезно. Может, вы смотрели фильм «Опасный метод». Там К. Г. Юнг говорит фразу: «Не может всё держаться на одном гвозде». Это было о том, что З. Фрейд сделал из мифа об Эдипе центральный конфликт. На семинаре «Комплексы» С. Раевский говорил примерно тоже самое, что и в фильме. Он нарисовал черту, которая разделяет Сознание и Бессознательное. Мне тогда представилось, что Бессознательное – это как море или океан. И в нём плавают комплексы. Раевский сказал, что З. Фрейд предположил, что в Бессознательном находится один комплекс – Эдипов. А К.Г, Юнг пошёл дальше – он предположил, что там находится много комплексов. В этом свете идеи К. Г. Юнга видятся более прогрессивными. Мне долгие годы было непонятно – почему фрейдисты как будто отказываются принимать наличие других комплексов, в том числе архетипов. Не то, что они о них не знают. Но они для них не имеют значения. В то время как юнгианцы погружаются и множат видение разных комплексов. Мифология здесь очень сильно помогает. Потом я также слышала, что миф об Эдипе – один из небольших мифов в большой книге. Почему З. Фрейд выбрал именно его – мне было не понятно. После семинаров у меня осталось представление, что у З. Фрейда было 2 дочери —Анна (родная) и М. Кляйн. М. Кляйн была влюблена в теорию З. Фрейда. И она была мыслителем, который пошёл дальше. Как я запомнила, З. Фрейд считал, что человек может быть проанализирован только с того возраста, с которого он начал говорить. Т.е. около 2-3-х лет. М. Кляйн наблюдала детей с рождения. Причём, как я слышала на семинарах, это были разрушенные дети. Те, которые находились в доме малютки, без мамы. Анна Фрейд не была согласна с М. Кляйн, потому что к ней обращались обеспеченные родители, у которых дети были в относительной психической норме. Плюс она не наблюдала их с младенчества. Соответственно, она не видела того, что видела М. Кляйн. Плюс личная неприязнь сыграла свою роль. Говорят, они орали друг на друга на конференциях. Так что продвинутые психологи тоже могут быть «непроработанными». Я вам это говорю, чтобы успокоить. Но с другой стороны думаю, что вы уже не связываете свой профессионализм и удачи или неудачи в личной жизни, какие-то собственные комплексы. Если связываете – пишите, давайте с этим разбираться.
В теории объектных отношений совершенно другой подход к самой практике. Скажу про себя – если бы я только читала статьи, я бы ничего не поняла про то, как работать реально в кабинете. После практики открывается новый мир. Теперь мне стало понятно – почему З. Фрейд «зацепился» за Эдипов комплекс. Думаю, это было больше интуицией. Он, как и К. Г. Юнг знал о существовании других комплексов. Но они не описывали скачок внутри психики. А Эдипов комплекс для З. Фрейда смог описать этот скачок. В юнгианстве мы говорили о триангуляции – когда третий появляется в отношениях. Но там речь шла о том, что сначала была единица (уроборос – змея, кусающая свой хвост), затем двойка как слияние с другим, плоскость. И потом тройка – как приход отца, 3-х мерное пространство. М. Кляйн пошла дальше З. Фрейда. Она предположила, что Эдипов комплекс существует в зародышевом состоянии с рождения. И да, он действительно существует как нечто единое, как единица. И более того (что для меня было невероятным инсайтом на семинарах) – он никуда не девается. Можно сравнить с механизмом зависти – сколько бы мы его у себя не прорабатывали – он остаётся. Другое дело, что он становится нам понятен. Мы начинаем его выдерживать. Не выливаем на людей орудия зависти— гнев, ненависть, обесценивание, идеализацию в том числе. Начинаем адекватно конкурировать. Это значит перенимаем модели, по которым человек, которому мы завидуем, достигает успеха. Находим у себя качества, способные двигать нас вперёд. Проверяем свои идеи в реальности, а потом их корректируем. Это уже творческий процесс созидания, а не процесс разрушения.
Теперь про Эдипов комплекс. В теории объектных отношений Эдипов комплекс используется в качестве символа, чтобы описать процесс, который происходит между аналитиком и пациентом в кабинете. У аналитика есть свои мысли, которые он может «думать». В результате отношений со своими мыслями у аналитика рождается интерпретация, т.е. новая мысль, которой не было раньше. Это творческий процесс. Пациенту кажется, что он не способен на «сношение» со своими мыслями, чтобы родить такие мысли, которые приводят к успеху. Эту свою способность он проецирует в аналитика. И защищается от неё с помощью защит, например, идеализации или обесценивания. Т.е. мама и папа, которые мы видим в Эдиповом комплексе – это аналитик со своими мыслями. Пациент никаким образом не может зайти внутрь аналитика. Т.е. в классической версии психоанализа – не может зайти в спальню аналитика, чтобы увидеть процесс соития и рождения. В случае аналитика – рождения интерпретации. Он может получить её готовую. И потом уже что-то с ней делать. Например, обесценить, отвергнуть. Или наоборот— сделать сверхценной, идеализировать. Сама по себе возможность рождать новые мысли вызывает у пациента сильную зависть. Невозможность зайти внутрь аналитика и повлиять на процесс создания новых мыслей вызывает у пациента сильный гнев и бессилие. Чтобы защититься от этих интенсивных чувств, пациент может их портить. Т.е. он портит внутри себя родительскую пару, которая оказалась настолько креативна, что смогла создать его – пациента. Как пациент (и каждый из нас) портит эту пару? Мы представляем эту пару в соитии. Она для нас как единое целое. Но этого не достаточно. Мы уродуем её до такой степени, что она начинает нас пугать. Творческий акт мы превращаем в нечто хаотичное, разрывающее на куски, несущее угрозу нашему существованию. Почему? Потому что раз мы появились в результате этого творческого акта, то может появиться кто-то другой. Т.е. папа с мамой в комнате за закрытой дверью делают новых детей. Придётся делить внимание родителей, любовь и заботу с кем-то ещё. В случае отношений с аналитиком – это другие пациенты. Они воспринимаются пациентом как сиблинги. Кто-то может иметь фантазию, что у аналитика нет других пациентов, как будто он или она единственный у аналитика. Другие же пациенты наоборот – фантазируют, что у аналитика очень много пациентов. И как тогда аналитик справляется со всеми, хватает ли у него энергетического ресурса, чтобы оставалось ещё и на пациента. Пациент может переживать – насколько другие сиблинги-пациенты разрушают или наоборот заботятся об аналитике. Т.е. постоянно находится в сравнении, хотя и бессознательно. Я на этом останавливаюсь так подробно, чтобы вы видели – как то, что было в детстве переходит в отношения с аналитиком. Психологи в других подходах обычно это не обсуждают. Но это не значит, что эти фантазии не живут внутри. Когда мы проводим параллели детства и сегодняшних отношений с аналитиком в кабинете – мы даём шанс на то, чтобы произошли изменения. Пациент начинает различать «Здесь и Сейчас» и «Там и Тогда». Напоминаю, что пациент сам проводит параллели с прошлым. Если вы понимаете, что с ним происходит и даёте интерпретацию про ваши отношения – его внутренние объекты меняются. Итак, родительская пара в соитии может представляться как зло, с которым невозможно иметь дело. Как что-то, что может поглотить и разрушить, а также расчленить. Ребёнку эта мысль видится логичной. Кажется, что тот, кто создал – может и разрушить. Эта мысль также имеет отношение к порче родительской пары.
Здесь хочу привести пример сна пациентки. Ей снится, как будто она случайным образом оказалась в моём городе. И случайно встретила меня. Я приглашаю её к себе домой. Она видит, что у меня большой дом, в который она не может войти. Она может находиться только в веранде, которая выглядит шикарно. На веранде стоит стол, там много разной еды. Она видит меня за столом с моим мужем. Я приглашаю её, она присаживается. Тут выходят мои дети. Она с ними общается, разговаривает. А потом она встаёт из-за стола, а я в её сне поднимаюсь, чтобы проводить её. И здесь она видит, что у меня проблемы с ногами. Как будто у меня дефект, что-то типа ДЦП. И ей становится жаль меня. Мы обсудили этот сон. Я дала интерпретацию: «Наверное, вам важно, чтобы у меня был какой-то изъян. Иначе для вас моя идеальность будет непереносимой». Во сне моя идеальность представлена в виде атрибутов социальной успешности— шикарный дом, муж, дети, полный еды стол. Обращаю ваше внимание, что она во сне как будто не может войти в сам дом, чтобы подсмотреть, увидеть— как же происходит процесс творчества, что же такое творится в моей голове, что у меня всё настолько хорошо. На следующую сессию пациентка приносит другой сон. Она как будто встречает меня на улице. И видит, что со мной всё в порядке, я хорошо выгляжу, хорошо одета. В моём представлении такая динамика возможна, потому что я держала в голове мысль об Эдиповой ситуации. Я вижу, что когда я держу эту мысль в голове – мои пациенты понимают меня иначе. У них случаются другие инсайты. Я постараюсь по мере возможности приводить примеры в лекциях. Может, не всегда будет получаться говорить только об Эдиповом комплексе, буду разбавлять другими примерами – про расставание, зависть, внедрение, отдельность. Так постепенно будем двигаться и уложим у себя в голове функционирование Эдипова комплекса. Итак, у нас в голове есть то, что я для себя обозначила как «мыслительная конструкция». Под мыслительной конструкцией я понимаю систему мышления, комплекс бессознательных фантазий или установок, линзу, через которую мы воспринимаем отношения с другими людьми. И в моей голове воздействовать на эту конструкцию мы можем через то, чтобы
– понимать, что она существует;
– говорить, как пациент воспринимает отношения и происходящее в отношениях через эту конструкцию.
Мыслительная конструкция – это Эдипова ситуация. Она как зародыш для дальнейшего развития Эдипова комплекса. Но не у каждого есть психические силы для трансформации Эдиповой ситуации в Эдипов комплекс. Эдипов комплекс – это триада, это появление 3-х мерности, допущение, что можно быть отдельным. Повторюсь – Эдипова ситуация – это мыслительная конструкция в виде соития родительской пары в акте творения. Поскольку это переживание чувствуется как невыносимое для нас – мы его портим. Делаем страшным, желающим нас уничтожить. И соответственно, эта мыслительная конструкция работает против того, чтобы мы достигли успеха, о котором мечтаем. Потому что акт творения для нас – это сумасшествие, в которое мы превратили родительскую пару.
После понимания, что внутри существует не просто Эдипов комплекс, а Эдипова ситуация, которая видится как угрожающая, мне стало понятно переживание одного мальчика. Мальчику было 10 лет. Он случайно увидел секс родителей. Это был для него такой шок, что он перестал разговаривать на месяц. 5 лет назад, когда я услышала эту историю, мне было непонятно – почему для него оказалось такой травмой наблюдение секса родителей. Ведь ему не 2—5 лет. И только теперь ясно. Он создал себе такую Эдипову ситуацию, т.е. испортил свою родительскую пару до ужаса полного уничтожения. У него произошла психическая смерть. Т.е. его родительская пара у него внутри его убивает. И чтобы справиться с чувством переживания смерти ему понадобился целый месяц. Мне кажется, что время для него тянулось бесконечно. Поэтому мы снова должны вспомнить, что во вне могут происходить тяжёлые события. Но внутри ребёнка они могут быть, а могут и не быть травмой. Это зависит от того – насколько прочная связь с хорошим объектом установлена внутри ребёнка или взрослого человека. Или напротив – событие может и не быть ужасным. Но для ребёнка это будет глубокой травмой, с которой он может и не справиться. Как в случае с этим мальчиком, по-сути, он увидел, как родители доставляют друг другу удовольствие. Но что это значило для него? Как будто своим удовольствием они уничтожали его самого. Вот до такой степени чужое творчество может ощущаться невыносимым. Когда мы у себя в голове поселяем мысль, что работаем исключительно с фантазиями пациента – нам легче понимать и говорить о нашем влиянии на мышление пациента. Когда мы начинаем «верить» фантазиям – мы становимся конкретными. Тогда исчезает возможность изменить сам внутренний объект. Мы должны помнить, что важно не само событие, которое произошло или не произошло в жизни пациента. Важно то – какие выводы для себя он из этого сделал. Этими выводами он руководствуется до сих пор. Они мешают ему или ей чувствовать себя счастливыми, реализовывать свои творческие способности. Его мысли блокируют его творческую энергию. Мы, как психологи, вызвались помочь измениться. И мы это делаем через анализ мышления. Через видение и понимание мыслительных конструкций внутри пациента, которые вызывают у него или у неё остановку психической энергии. В мифе для Эдипа порча могла заключаться в том, что его родители изгнали его. Это могла быть психическая защита – отрицание. Оно длится достаточно долго. Потом когда Эдип осознаёт, что убил своего отца – его затапливает вина. Поэтому он себя ослепляет. В наших реалиях ослепление – это не-думание о родительской паре. Или в отношениях с аналитиком – не-думание про наличие других пациентов. Мои пациенты периодически мне говорят: «Я об этом не думала». Нам может казаться, что только сознательные мысли управляют. А бессознательные не существуют. Как в описанном выше сне пациентки – есть только веранда, нет возможности войти в сам дом. Какая-то сила не пускает. Хотя явного запрета не было. Эдипов комплекс появляется тогда, когда ребёнок справляется с Эдиповой ситуацией. Тогда у него в голове появляется Отец, который вносит свои правила, создаёт структуру, на которую он может опираться. Тогда внутри единая фигура родителей, которые находятся в соитии, как будто распадается на 2 – отца и мать. Они перестают быть настолько угрожающими. Мальчик начинает бороться с отцом за право обладать матерью. В идеале эта конкуренция происходит длительно. Мальчик хоть и соперничает с отцом, он его всё же любит. Ему важно сохранить с ним хорошие отношения. В итоге этой конкуренции он отказывается от идеи обладать матерью. И тогда он понимает, что может создать такую же семью, как у отца. Он выбирает себе женщину. И всё повторяется. Та же история с девочкой. Раньше на семинарах я слышала про комплекс Электры. Думаю, что З. Фрейд выбрал миф об Эдипе как универсальное описание самого механизма. Возможно, поэтому нет смысла его множить через комплекс Электры.
Надеюсь, вам интересна эта тема. Она сильно может помогать в работе. Там, где вы чувствуете тупик, у вас не рождаются новые мысли, смотрите через Эдипову ситуацию, и вы увидите сильный отклик у пациентов.
На этом сегодня остановимся. Жду ваших вопросов и размышлений.
В следующий раз начнём разбирать статью Рональда Бриттона «Утраченная связь: родительская сексуальность в Эдиповом комплексе».
Сценарии из Там и Тогда проявляются Здесь и Сейчас
Добрый день. Начнём разбирать статью Рональда Бриттона «Утраченная связь». Она находится в книге «Эдипов комплекс сегодня. Клинические аспекты».
Р. Бриттон говорит, что для З. Фрейда Эдипов комплекс был ядром. М. Кляйн с ним была согласна. Она наблюдала за детьми, видела – как они играют. В игре они использовали машинки или куклы и как будто имитировали сношение родителей. Из этого она и сделала вывод о том, что Эдипов комплекс проявляется не только в возрасте 3—5 лет, а существует в зачаточном состоянии с рождения. Т.е. младенец в своей бессознательной фантазии имеет представление о том – как он был зачат. И в принципе, имеет представление о сношении родителей.
М. Кляйн распространила идею Эдипова комплекса на ЧАСТИЧНЫЕ ОБЪЕКТЫ. Напомню вам – частичные объекты – это части тела. В первую очередь – грудь. Почему грудь? Потому что после рождения младенец имеет контакт с грудью. Она его кормит, от неё зависит его жизнь. Даже если младенца не кормили грудью, у него внутри всё-равно есть архетипическая грудь.
Думаю, что так бы можно было сформулировать через юнгианский взгляд. Если не было кормления грудью, то было кормление из бутылочки. Важнее не то, каким было кормление. А отношения между мамой и младенцем. А также важно – насколько младенец способен сохранять связь с хорошей грудью. Здесь мама может сильно повлиять на этот процесс, если будет называть переживания младенца и объяснять ему— почему в реальности происходит так, а не иначе. Например, что она его кормит из бутылочки, потому что у неё не хватает молока. И она хочет, чтобы он был сытым. Она любит его. Или когда мама уходит. Она объясняет, что ей надо идти, например, зарабатывать деньги. И она любит своего малыша, думает о нём или о ней. Р. Бриттон ссылается на М. Кляйн: «В самом раннем детстве происходит знакомство детей с реальностью через депривации (лишения), которые она им навязывает. Отвергая реальность, они тем самым защищаются от неё. Однако фундаментальным фактором и критерием всей дальнейшей способности адаптироваться к реальности становится то, насколько они способны выносить депривации, проистекающие из эдипальной ситуации».
Здесь мы с вами видим установку: Человек должен уметь приспосабливаться к реальности. Реальность может быть полна лишений. Если потери не прорабатываются внутри, то человек путает сам себя относительно реальности. Когда человек прорабатывает чувства, связанные с потерей – он сталкивается с дилеммой. Ему приходится разделять для себя —
– кто в реальности является для него угрозой, и соответственно, надо разрывать отношения; и
– кто безопасен для него, с кем имеет смысл сохранять отношения.
В анализе мы прорабатываем лишения (депривации) через окончания сессий и через отпуск аналитика. И постепенно у пациента в голове укладывается, что аналитик его не бросает и не отвергает. Что расставание – это часть реальности, часть жизни. Их можно пережить. Вернусь к пациентке, с которой мы прорабатываем до сих пор потерю сессии. У нас была частота 3 раза в неделю, теперь 2 раза в неделю. Мы много говорили о ярости, что обстоятельства так складываются. О том, что отсутствие этой сессии как яма в течение недели, в которую она проваливается. У неё произошли очень сильные перемены. Она обнаружила вора в бизнесе. Поняла за 1 день – как она может подсчитать весь товар, который у неё есть на данный момент. Она не могла это сделать в течение 6-ти лет. Не могла представить – как технически это можно организовать. Я дала ей в конце сессии какую-то интерпретацию, связанную с расставанием. А она меня поправила. Сказала: «Нет, я сильно злюсь на вас, что мы сейчас расстаёмся, и мне придётся целых 5 дней быть одной со всем этим». Это говорит о том, что чувства, связанные с потерей стали более выносимы. Ещё момент. Я много говорила: «Вам не хватает этой сессии». И она как-то сказала: «Что же делать? Тогда надо вернуть её обратно?» Я ей ответила: «Если мы вернём сессию, то как будто убежим от чувств, связанных с потерей. Потеря никуда не исчезнет – будет сессия, но не будет денег, которые вы должны мне дополнительно платить. Мы просто отыграем, но не поймём – что происходит, как это на вас влияет. Давайте вернём сессию тогда, когда у вас будет финансовая возможность». Хочу сделать акцент – потеря будет всё равно. Но она будет выражаться в другом. И наша задача не отыгрывать, а говорить о фантазиях. Иногда расставание неизбежно. Это часть жизни, часть реальности. Наша задача – научиться сохранять связь с хорошим объектом внутри себя даже тогда, когда в реальности рядом нет человека, который нам дорог. И этому мы обучаем своих пациентов.
Далее Р. Бриттон подчёркивает, что
– способность человека справиться с фантазиями и чувствами Эдипова комплекса зависит от возможности выхода на депрессивную позицию.
Напомню, что депрессивная позиция – это возможность видеть другого человека целым. И как следствие – возможность видеть целой себя. Когда вы начинаете осознавать, что не можете искоренить в себе зло, ненависть, зависть. Что любовь и ненависть существуют одновременно внутри вас. Зависть и благодарность или творчество—это необходимые составляющие вашей психики. Это нормально, что они есть. Другое дело, тяжело, когда они невыносимы и разрушают отношения или то хорошее, что вы создали.
Р. Бриттон говорит, что проработка депрессивной позиции ведёт за собой проработку Эдипова комплекса.
Депрессивная позиция характеризуется осознанием собственной отдельности, ограниченности, а также подразумевает, что другой человек существует в голове пациента. Существует не в виде какой-то функции – например, чтобы выгружать в него свои негативные переживания. Но также как тот, о ком надо заботиться. Поэтому важно показывать пациентам, как они о вас заботятся. И также стоит говорить, что они берегут вас от своего гнева, чтобы вы не разрушились. С одной пациенткой я говорю о том, что даю ей рекомендации. И для неё эти рекомендации могут значить как будто я лишаю её своего мнения. Как будто говорю ей одно – что надо опираться на своё мнение. А делаю другое – даю рекомендации, как будто хочу, чтобы она опиралась на моё мнение. И она говорит, что думала – почему я так делаю. И успокоила себя тем, что я давала рекомендации, потому что чувствовала, что она находится в критической ситуации. Я интерпретировала, что она заботится обо мне. Что она переживает, что если предъявит мне то, что я говорю одно, а делаю другое – я не выдержу и брошу её, откажусь от неё. И что ей важно видеть, что она предъявляет мне злость, а я всё равно прихожу на следующую сессию. Чтобы давать более глубокие интерпретации – надо описывать процесс, который происходит внутри пациента. В этом случае происходит проработка депрессивной позиции. Но здесь необходимо ещё сделать отступление. Мы с вами говорим о том, что опираемся на точку зрения М. Кляйн, что ребёнок создаёт внутри себя объекты. Он портит хорошие объекты. Потому что он переполнен завистью к хорошему. И чем лучше мы стараемся быть для наших пациентов – тем более недоступными мы для них кажемся. Они ощущают нас настолько принимающими, понимающими, идеальными, что им кажется, что они никогда не смогут прийти к такому состоянию. И здесь срабатывает наша привычная логика. Нам кажется, что если пациент в ярости – то это мы сделали что-то не так. И исходя из этого убеждения, мы стараемся быть ещё лучше, ещё идеальнее. А на это пациенты реагируют парадоксальным образом – приходят в ярость ещё сильнее. Т.е. выдают нам ту самую негативную терапевтическую реакцию. И когда мы ошибаемся, не выдерживаем – они как будто вздыхают: «Ну слава Богу, не такая она уж и идеальная». Так могут вести себя и дети. Они как будто добиваются того, чтобы мама взорвалась – и успокаиваются. Что мы можем делать в случаях негативной терапевтической реакции?
– Помнить, что для пациентов наша хорошесть и идеальность может быть невыносимой. Эта мысль ровно противоположна тому, что сейчас пропагандируется в социуме. Якобы мы все недолюбленные дети. И просто надо найти того, кто нас долюбит, дообнимает, дотискает и т. д. Это не работает.
– Интерпретировать зависть. Но стараться не употреблять само слово зависть. С теми пациентами, которые прямо говорят —можно подтвердить. Но лучше говорить в терминах: гнев, разрушение, уничтожение; у меня есть, а у вас нет; воровство.
– Понимать свои ограничения. Вы, как хороший аналитик, делаете всё возможное, чтобы вашим пациентам стало легче. Но это они принимают или «срыгивают» то, что вы даёте. Им самим надо провести внутри себя определённую работу, чтобы превратить вас из плохого аналитика в хорошего. Вы можете продолжать и продолжать пробовать, искать новые интерпретации для описания их состояния. Стараться понять ещё с других сторон. Но вы ограничены. В этом состоит коренное отличие подхода теории объектных отношений от других направлений. Когда вы описываете процесс, который происходит между вами – вы уже работаете на депрессивную позицию. И соответственно, прорабатывается и Эдипова ситуация, Эдипов комплекс.
Р. Бриттон пишет: «Первоначальное обнаружение сексуальных взаимоотношений родителей влечёт за собой отказ от идеи о единоличном и постоянном обладании матерью и вызывает глубокое чувство утраты, которое, если ребёнок не способен его выносить, может выродиться в чувство преследования». Есть статья М. Фельдмана, где он пишет о том, что человек должен уметь переживать расставания. Т.е. по-сути, мы должны прорабатывать конфликт, связанный с расставанием.
Цитату Р. Бриттона я понимаю так. Ребёнок, находясь в утробе, имел фантазию, что он единолично обладает матерью. Эта фантазия обладания очень соблазнительная, поэтому пациентам и нам очень часто хочется в неё окунуться с головой. Эта фантазия отрывает от реальности. В нашей реальной жизни у каждой из нас кроме пациентов есть семья, интересы, т.е. своя личная жизнь и своё пространство. У какого-то пациента может быть фантазия, что он или она являются единственными. И что у аналитика нет личной жизни. Здесь мы имеем дело с отрицанием Эдипова комплекса. Когда они узнают, что у аналитика есть другие пациенты – они могут просто не выдержать. Не выдержать того, что они не в слиянии с аналитиком. Что существует кто-то третий. И даже не один. Тогда аналитик как тот, кто принадлежит им полностью – теряется для них. Вот здесь и наступает утрата.
Мне вспоминается одна моя давняя пациентка, с которой я не смогла работать. В то время я много принимала дома. И эта пациентка столкнулась на лестнице с другой моей пациенткой. Она сразу поняла, что она выходит от меня. И на сессии мне сказала: «Я знаю, что девушка, которую я встретила – ваша клиентка. Я её знаю. Я вместе с ней училась на писательских курсах». Дальше она говорила о своих фантазиях, что она чувствовала себя особенной и эксклюзивной, что она нашла такого психолога, как я. А теперь она увидела, что у меня такие клиенты, которых она уже давно переросла. Так эта пациентка столкнулась с собственной обыкновенностью, что она ничем не лучше той девушки, которую она по её мнению переросла. Она почувствовала себя на одной с ней ступени. И это оказалось для неё невыносимым. И дальше анализ пошёл уже под уклон. Когда она рассказала, как избила до полусмерти своего месячного котёнка, что он лежал бездыханный – я поняла, что она хотела это сделать со мной. Я отдавала себе отчёт, что не умею с этим работать, я не знаю – что с ней делать. Поэтому я отдала её другому психологу. Прошло около 13 лет, а я всё ещё возвращаюсь к этому случаю. На этом примере вы можете увидеть – что такое «вырождение в чувство преследования». Этой пациентке казалось, что я превратилась из эксклюзивного психолога в обычного, ничем не отличающегося от всех остальных. И это было для неё невыносимое переживание. Сравнение с другой пациенткой было невыносимым. Она была затоплена ощущением, что я принадлежу кому-то ещё. Поэтому использовала утешение «я переросла». О невыносимости переживаний говорит избиение котёнка. Причём она его очень сильно хотела. Взяла его через некоторое время после того, как мы начали работу. Он был ценным. А потом она захотела его убить за то, что он стал драть диван. Т.е. делать то, что обычно делают кошки. Она как будто хотела убить то ценное, что мы создали с ней вместе.
Ещё пару слов о параноидно-шизоидной позиции. Мы помним, что младенец сначала разделяет мир на плохой и хороший. Можно сказать – на чёрный и белый. В плохую грудь он помещает свои тяжёлые переживания. И потом отодвигает их от себя. Поскольку они в первые месяцы его жизни для него невыносимы – он проецирует их в кого-то другого. Т.е. он создаёт уходящий, бросающий объекты. Чувства утраты могут переживаться младенцем, как что-то, что оставляет его в небытие. Что погружает его в одиночество и изоляцию. Чувства могут быть настолько невыносимыми, что они переживаются на уровне ощущений тела – оно как будто разрывается. Этот феномен я обнаружила на другой своей пациентке, которая страдает депрессией. Я давала ей интерпретации: «Как будто я физически могу что-то сделать с вашим телом. Т.е. буквально мои мысли заходят внутрь вас и как будто могут вас убить изнутри». На что она мне отвечала: «Ну да». Т.е. для неё не было «как будто». Для неё это было буквально. И каждый раз она приходит ко мне на сессию в ожидании поддержки, а получает страх, что я буду её убивать своими мыслями. И всё, что ей остаётся – изолироваться. Быть со мной, и при этом быть в одиночестве. К сожалению, пока мои интерпретации не достигают её. Она не может отделить реальность внешнюю и внутреннюю. Иногда мне кажется, что у неё есть проблески. У меня наступает воодушевление, но на следующей сессии всё повторяется сначала. Причём, я понимаю, что какой-то частью своего мозга она понимает—о чём я говорю, когда объясняю, что мысли не могут убить на физическом уровне. Она на это отвечает: «Но я так чувствую. Я понимаю головой, что вы мне хотите сказать. Но телом я ощущаю по-другому». Иногда у меня тоже наступает бессилие, хочется верить, что кто-то другой ей поможет лучше, чем я. Но для неё это будет глубокое предательство с моей стороны. Она потеряет всю надежду. Если я её отправлю к другому терапевту, то она угрожает мне тем, что покончит жизнь самоубийством. Я ей только один раз предложила пойти к кому-то другому около 3-х лет назад. А про суицид она мне говорила на последних сессиях. Мне казалось, что у нас с ней был серьёзный прорыв, когда я думала о спутанной Эдиповой ситуации, что ей надо портить родителей, меня, потому что для неё невыносимо чувство собственной ценности. Но на следующей сессии я теряла эту мысль – и она полностью изолировалась от меня. Ещё с этой пациенткой мне удивительно то, как она воздействует на мышление моих коллег. На супервизии 90% мыслей были про хаос и разрозненность. Как будто невозможно ощутить её целиком. Понравилась идея моего коллеги, что ей страшно расстаться с собственным всемогуществом. Т.е. у неё фантазия, что мои мысли настолько всемогущи, что могут её убить в реальности – это на самом деле переворот: Она такая всемогущая, что может контролировать мои мысли через своё тело.
Мы говорили, что в подходе теории объектных отношений Эдипов комплекс – мама, папа и ребёнок – раскладывается следующим образом. Мама и папа – это аналитик с его мыслями. А пациент оказывается в роли ребёнка, который не может забраться в голову (в теории З. Фрейда – в постель) аналитика. Не может никаким образом повлиять на рождение мыслей в голове аналитика. Но пациент всё равно хочет это сделать. И тогда мы вводим понятие – нападение на мышление аналитика. Когда вы чувствуете, что не можете думать на сессии – это значит, что вы в гуще проективной идентификации. Когда вы чувствуете, что отвлекаетесь на что-то постороннее в своих мыслях – речь о том, что пациент хочет донести до вас свои очень интенсивные чувства. Вам сложно думать об этих чувствах, поэтому ваше мышление останавливается, и вы отвлекаетесь. С символической точки зрения Эдипова комплекса – пациенту всё-таки удалось забраться в голову-спальню аналитика. И он остановил акт создания мыслей. У меня сейчас бывает получается отслеживать свой контрперенос, останавливать себя и говорить о происходящем процессе. С одной пациенткой я поймала себя на том, что хочу до неё донести какую-то важную мысль, которая противоречит её мысли. Мне захотелось пуститься в пространные объяснения. Я себя остановила и стала говорить с ней о процессе, который происходит между нами: «Как будто мы с вами сейчас спорим. И вам важно доказать свою мысль. А я хочу донести до вас свою мысль. И мы обе не слышим друг друга». Пациентка ответила: «Я тоже об этом думала. Как будто раньше я с вами во всём соглашалась, но внутри была не согласна, была при своём мнении. А теперь я с вами спорю. Так у меня было с мамой. Когда я была маленькая – я молчала, всё глотала. А потом начала сопротивляться. А вот с папой было не так». Когда вы начинаете думать о процессе, который происходит внутри пациента – вероятность попадания выше. Вы ориентируетесь на свой контрперенос – и говорите то, что с человеком происходит. То, что я попала про описание ситуации спора – говорит последующая реакция пациентки. Вы даёте интерпретацию, если она попадает, то пациент начинает рождать ассоциации из прошлого. В данном случае пациентка сделала сравнение с родителями. Р. Бриттон говорит: «Эдипова ситуация начинается с признания ребёнком отношений между родителями в некой примитивной или частичной форме. Своё развитие она получает в соперничестве ребёнка с одним из родителей за обладание другим. А разрешается отказом ребёнка от своих сексуальных притязаний к собственным родителям в результате принятия реальности их сексуальных отношений». Здесь он раскрыл весь путь – от Эдиповой ситуации до Эдипова комплекса. Я напомню, что и Эдипова ситуация и Эдипов комплекс существуют у нас внутри как нечто постоянное, как механизм зависти и благодарности. Но если чувства из Эдиповой ситуации или Эдипова комплекса будут невыносимыми – эти комплексы будет очень сложно увидеть. Об этом пишет Эдна О’Шонесси в последней статье этой книги «Невидимый Эдипов комплекс». Надеюсь, мы тоже с вами разберём эту статью в будущем.
Что значит «соперничество»?
Здесь мне вспоминается Дж. Холлис «Под тенью Сатурна. Мужские психические травмы и их исцеление». Там он описывает, как Зевс воевал со своим отцом Сатурном. И в итоге победил его. В реальности мы много говорим о конфликтных переживаниях. О гневе, который может разрушить аналитика. Мы отслеживаем – когда и как пациент нападает на мысли аналитика, интерпретируем это. Говорим о том, о чём страшно говорить. Также говорим о конкуренции. Я говорю со своими пациентами, что они бояться быть лучше, чем я. Но в каких-то ситуациях они уже превосходят меня. Хотя им кажется, что они ещё до меня не дотянулись. Я вижу, что многие уже находятся на моём уровне. Наверное, для всех важно признание талантов и способностей. И если бы я действительно не считала так, как говорю— они бы чувствовали. И не могли бы справиться со своей завистью. Надо было бы только расставаться. Проработка заключается в том, когда вы чувствуете, что и ваше и моё мнение (или другого человека) имеет право на существование. И вам не надо отказываться от своего. Т.е. пусть у аналитика есть аппарат, который рождает мысли. И у меня тоже есть аппарат, который рождает мои собственные мысли. Я могу им пользоваться и опираться на своё мнение.
С одной пациенткой мне было очень страшно говорить о том, что между нами происходит. После того как я осознала – что она со мной делает в проективной идентификации, я смогла с ней поговорить только через пару сессий. Я сказала: «Вы как будто вкладываете в меня способность рождать крутые инсайты. В конце каждой сессии обязательно рождается какой-то крутой инсайт. И вы говорите: „Вау! Вы такая крутая“.А на следующую сессию вы приходите как будто ничего не было. Похоже, что у вас есть фантазия, что раз я рождаю эти инсайты, то вы просто не имеете право ими пользоваться. Они крутые, но не ваши. И вы их уничтожаете, убиваете. Иначе вы будете чувствовать себя воровкой. И вы будете бояться, что когда-нибудь я предъявлю вам по счетам за свои инсайты. Что скажу вам: „Это я родила, поэтому вы мне платите“. Но ведь эти инсайты родились в нашем общем пространстве. Они принадлежат как вам, так и мне. Но вам кажется, что вы можете пользоваться только тем, что родили сами, в одиночестве. И здесь получается конфликт – вы обращаетесь ко мне за помощью, чтобы я вам помогла. Но на самом деле не можете пользоваться тем, что у нас с вами рождается». Загвоздка с тем, чтобы сказать ей это состояла в способе – как сказать, чтобы не ранить. И я ей также говорила, что также как она уничтожает мои инсайты, она уничтожает собственную самоценность. И связала это с потерей. Убийство происходит между нашими сессиями. Я между сессиями как будто отсутствующая для неё, т.е. переживаюсь ненадёжной, той, которая может бросить в любой момент. Поэтому нет возможности опираться на эти инсайты, нет возможности сохранять их. Я поясню – почему я связала с потерей. Для неё это самый сильный конфликт. Я считаю, что она ко мне пришла, чтобы проработать его. Поэтому всё, что я обнаруживаю в наших отношениях – я связываю с потерей и расставанием.
У пациентов очень часто есть фантазия – что если они полагаются на мысли аналитика, то должны отказаться от своих собственных мыслей. Я это часто проговариваю со всеми пациентами. Для пациента его мысли – это то, что у него есть. То, как он представляет себя. То, на что он или она опирается. Отказ от собственных мыслей превращает их в щенка на поводке, как сказала одна моя пациентка. И одновременно им страшно отстаивать свои мысли, потому что для них это значит как будто они выглядят яростными, неадекватными. Им кажется, что если они начнут себя отстаивать, то точно разрушат отношения. И внутри себя они как будто выбирают остаться со своими мыслями и при этом отказаться от мыслей аналитика. Например, моя пациентка работает в доме психически разрушенной женщины. Я объясняю ей, что женщина разрушена, поэтому пациентка чувствует как будто отравлена ей. Поэтому у неё плохое эмоциональное состояние. Ей кажется, что её работодательница такая же как она. Но она отличается, она другая. Мы говорим об этом на протяжении пары месяцев. И она не может принять мои мысли. Потому что для неё это значит, что надо отказаться от своих.
Надеюсь, Эдипов комплекс стал для вас немного ближе.
До встречи в следующей лекции!
Установление надёжных отношений с материнским объектом
Добрый день. Продолжаем говорить об Эдипове комплексе и Эдиповой ситуации. Перед началом хочу сказать о формировании ХОРОШЕГО ОБЪЕКТА внутри психики. Эту идею кляйнианства пояснил мне мой коллега. В моём представлении было, что хороший объект внутри психики появляется сразу после рождения. Может быть, даже формируется в утробе матери. Я думала, что младенец с ним рождается. В подходе М. Кляйн младенец не рождается с хорошим объектом. Он рождается в хаосе. Там, где нет пока никаких объектов. И затем он начинает их формировать, когда разделяет мир на хороший и плохой – хорошая и плохая грудь. Как я поняла, это разделение происходит где-то к трём месяцам жизни. И дальше младенец устанавливает связь с хорошим объектом. У кляйнианцев есть такое понятие: «Мы, как аналитики, можем быть настолько хороши для наших пациентов – насколько хорош их внутренний объект». Т.е. мы не можем изменить внутренний объект.
– То, над чем мы работаем – над установлением прочной связи с хорошим объектом. Это одна сторона.
– А вторая— через наши отношения мы показываем пациенту, что невыносимое можно выносить. Что можно с этим жить и справляться. Как мне кажется, возможность с этим жить подразумевает, что есть то хорошее, что позволяет выносить невыносимое. А когда пациент не видит внутри себя то хорошее, что может ему или ей помочь, нет доступа к своей хорошести – тогда и наступает невыносимость.
Проиллюстрирую это на сновидении пациентки. Спустя несколько лет анализа, она решилась рассказать мне свой повторяющийся сон. Сказала, что боялась рассказывать, потому что страшно было соединиться с чем-то тяжёлым, с чем придётся потом жить. И она была права. Сон такой. Как будто она в отношениях с первым молодым человеком. Она испытывает к нему отвращение, презрение, ненависть. И не понимает – как она оказалась с ним в отношениях. Сновидец начинает возмущаться и говорить: «Подождите, здесь что-то не так». Она во сне вспоминает о том, что у неё есть муж, с которым у неё хорошие отношения. А её пытаются уговорить на другого, который ей совсем не подходит. Она просыпается от возмущения и страха, что она потеряла отношения с мужем. Можно пойти за ассоциациями относительно молодого человека, с которым она как будто должна быть. И я спросила ассоциации. Они действительно негативные. Для меня было важнее другое – есть ли динамика в этом повторяющемся сне. Всегда ли так было, что как будто она потеряла мужа? Оказалось, что не всегда. Сердцевина этого сна остаётся – она должна быть в отношениях с первым мужчиной. А окружение меняется. Раньше во снах не было представления, что у неё есть отношения с любимым мужем. Кто такой любимый муж, про которого она помнит во сне? Это тот самый ХОРОШИЙ ОБЪЕКТ, с которым установлена связь. Она действительно установлена, потому что во сне приходит ясная мысль – у меня есть другой, а меня заставляют быть с тем, кто мне ненавистен. Можно предположить, что ОБРАЗ первого мужчины во сне —это плохой объект. Но она уже помнит, что у неё был хороший. Это невероятно важное изменение.
– Первый мужчина, с которым она должна находиться в отношениях – с точки зрения объектных отношений – это мысли, которые «нападают» на пациентку. Она как будто обязана их думать. И обязана ими руководствоваться по жизни.
– Воспоминания о любимом муже – это образ мышления, который противоположен прежнему. Который помогает ориентироваться в реальности и сохранять связь с хорошим.
О чём говорит этот сон? О потери. Пришло время прорабатывать потерю. Любимый муж пока не появился в виде конкретного образа во сне. Пока он есть в воспоминании. И это значит, что сон говорит о том, что когда-то пациентка пережила потерю любимого объекта. И это не муж. К мужу это не имеет отношения. На мужа психика спроецировала хороший объект. Сон может говорить: «У меня не разрешён главный конфликт. Я переживаю отвращение к себе, к своему образу мыслей. До сих пор испытываю отвращение к собственной ценности. Стыжусь своих проявлений творчества». Но суть сна – в потери связи с хорошим. Может, вы тоже сможете проанализировать свои повторяющиеся сны с точки зрения динамики. И поделитесь этим, будет интересно.
Напомню, что М. Кляйн пошла дальше З. Фрейда. Она предположила, что Эдипову комплексу предшествует Эдипова ситуация. Эдипова ситуация – это единый объект. Это папа и мама, которые слиты в одно. Там нет отдельно папы, нет отдельно мамы. Есть один объект. Р. Бриттон говорит: «Эдипова ситуация начинается с признания ребёнком отношений между родителями в некоей примитивной или частичной форме». Когда вы слышите во снах или образах страха пациентов смешанные фигуры: «Похоже на то и на то», – это может говорить об Эдиповой ситуации.
Сейчас немного усложню мысль. Это из статьи Э. О’Шоннеси «Невидимый Эдипов комплекс». Представьте себе снова единый объект Эдиповой ситуации. Мало того, что ребёнок уже её испортил, чтобы справиться с невыносимым чувством зависти к акту творения родителей. Он может её ещё и расколоть. И это не про видение отдельным папы и мамы. Это про раскол единого объекта Эдиповой ситуации. Будем ещё возвращаться к этим мыслям.
Далее Р. Бриттон говорит, что сначала надо, чтобы у ребёнка установились надёжные отношения с материнским объектом. И только потом должно прийти понимание об отношениях между родителями. Тогда мы имеем дело с нормальным психическим развитием. И тогда Эдипова ситуация должна развиться в Эдипов комплекс. Когда ребёнок разделяет пару родителей на папу и маму. У него появляется возможность конкурировать. Если этого не происходит – тогда в анализе мы имеем дело с Эдиповой ситуацией, а не Эдиповым комплексом.
Здесь сделаю отступление.
Надо понимать, что движение от Эдиповой ситуации к Эдипову комплексу не происходит без потери. И вообще никакие глобальные изменения в психике (и как следствие в жизни) не происходят без потери. Поэтому мы ставим во главу угла в анализе – возможность переживать потерю. И получаем очень классные результаты наших пациентов.
– Что теряет мальчик? Мальчик и девочка идентифицируются с мамой. И мальчик должен перестать чувствовать себя как мама. Если он не справился с этим, то тогда им легко манипулировать по жизни. Можно «брать на слабо». Объяснять – что значит «не быть девочкой». Это значит не плакать, держать всё в себе, драться и т. д. У такого мальчика будет страх не стать снова мамой. Он может бороться с женщинами и хотеть их подчинить. Я подумала, что можно попробовать давать такую интерпретацию сыновьям, мальчикам и даже мужчинам: «Тебе очень страшно, что ты можешь превратиться в женщину. Поэтому ты доказываешь свою мужественность».Свою мужественность мальчик обретает в конкуренции с папой. Он стремится стать как папа, папа его побеждает. Он снова поднимается и т. д. Так укрепляется идентичность мальчика как мужчины. Т.е. мальчик теряет идентичность. И он пускает свои психические силы на создание и укрепление своей идентичности.
– Что теряет девочка? У неё остаётся та же идентичность, что и у мамы. Но ей приходится терять объект любви. Потому что ей надо начать любить папу, как противоположный пол. Ей как будто надо разлюбить маму. Может, даже начать ненавидеть маму. Тогда она сможет подарить свою любовь папе. Поэтому для женщин очень важны чувства, важно – любят её или нет.
Возвращаемся к статье.
Напомню вам, что Эдипова ситуация не исчезает никуда из психики. У нас у всех есть объект в виде Эдиповой ситуации—единого объекта, который в акте творчества. И мы его испортили. Но если мы перешли к Эдипову комплексу – это значит, что мы справились с чувствами, которые вызывает Эдипова ситуация. Думаю, пример сна пациентки, когда она устанавливает связь с хорошим объектом, согласуется с тем, что говорит Р. Бриттон – сначала надо установить надёжные отношения с хорошим объектом. А потом есть возможность выносить чувства, связанные с Эдиповой ситуацией. Кстати, один из запросов пациентки – это возможность творить. До этого она чувствовала невозможность что-то создавать. А теперь она чувствует, что копит силы, чтобы выйти на рынок и стабильно там оставаться. Теперь я вижу, что надо отгоревать те её мысли, её состояние, тот образ её, которой она себя видела. А видит она себя как персонаж сна в виде молодого человека – как будто она переполнена отвратительными мыслями. И всё, что из неё выйдет в виде творчества, как будто будет вызывать отвращение. Поэтому она заранее не хочет это создавать, не хочет с этим соприкасаться.
Идём дальше. Р. Бриттон говорит, что формируется эдипальная конфигурация иллюзий. Это защиты. Они нужны, чтобы отрицать психическую реальность родительских взаимоотношений. Он подчёркивает, что это защита именно от психической реальности. Мы здесь с вами возвращаемся к тому – с чем мы работаем. Мы работаем с фантазиями пациентов. Фантазии – это мыслительные конструкции, которые «подтверждаются» ощущениями в теле и чувствами. У моей пациентки, которая страдает глубокой депрессией, её ощущения в теле служат доказательством тому, что мои мысли фактически входят внутрь её и отравляют её. С её слов, оставляют грязь в ней, навсегда меняют её. Я осознала это недавно. И стала делать упор на том, что она не подвергает сомнениям свои мысли, потому что она чувствует реальную физиологическую реакцию от моих слов. Я в этой ситуации нахожусь в ловушке. Если я говорю – то заношу грязь внутрь её, отравляю её навсегда. Если я молчу —я не выполняю свою работу, я отбираю у неё надежду на излечение. У меня было ощущение, что мы стоим на месте. Мой коллега помог мне понять, что это не так. Она сейчас находится на стадии разочарования. Она думала, что я волшебная фигура, которая заберёт у неё страдание изнутри, освободит от внутреннего ужаса. Но сейчас она начала понимать, ещё не до конца сознаётся себе, что я этого не сделаю. Я могу только научить её жить с её страданиями. Могу сделать их более выносимыми. В случае этой пациентки однозначно имеет место Эдипова ситуация, а до Эдипова комплекса психически она не дошла. Отрицание реальности в наших отношениях выражается в том, что она не признаёт за мной какие-то положительные мысли. Она говорит: «Да, я понимаю головой. Но я ничего не могу с собой поделать – я вам не верю». Т.е. она продолжает меня считать угрожающим объектом, несущим ей разрушение. Как будто я делаю то же, что и её мать. И никакие факты из прошлого, что я поступаю иначе – не могут её переубедить. У неё всегда один и тот же довод: «Я понимаю это головой. Но я так не чувствую». Данный случай- очень наглядное отображение теории М. Кляйн. Она портит меня, как ту, которая хочет ей помочь. И я ощущаю бессилие. Когда я ей об этом говорю – она ощущает отчаяние. И как будто я у неё отбираю надежду. И соответственно, толкаю её на суицид. Вот такая ловушка. Когда мой коллега сказал, что она находится на стадии разочарования – я вздохнула. Потому что работа тяжёлая, но она не тупиковая. Всё-равно изменения происходят, но не в такой степени, как у других.
Далее Р. Бриттон описывает более подробно про эдипальные иллюзии: «Отношения между родителями уже были отмечены и запомнились. А теперь они отрицаются. И против них организуется защита с помощью некой эдипальной иллюзии, как я это называю. Этими системами иллюзий обеспечивается то, что у Фрейда именуется «областью …изолированной от реального внешнего мира в момент внедрения принципа реальности… свободной от насущных потребностей жизни, – нечто вроде резервации». Речь о том, что есть принцип реальности. В реальности у родителей могут быть очень хорошие отношения. Ребёнок их увидел, они ему запомнились. Но для него это стало невыносимым. Поэтому мальчик или девочка организуют систему защит, которую Р. Бриттон назвал «эдипальные иллюзии». Т.е. в реальности может быть одно. А в психической реальности человека – совершенно другое. Поэтому нам не так важно – как было на самом деле. Нам важно – как человек сохранил то, что было, у себя в психике. И мы можем на это повлиять и, по крайней мере, постараться это изменить. На реальных родителей и реальную ситуацию из прошлого – не можем. Критерий нашей хорошей работы – это изменение реакций пациентов. Они видят ситуацию совершенно иначе. Моя пациентка, с которой мы прорабатываем потерянную сессию, пришла с абсолютно новыми мыслями, с её слов. Она поняла, что жила в иллюзии – если иметь хорошие отношения, то не будет воровства. Девушка осознала, что люди воруют, потому что видят деньги, потому что просто воруют. И с отношениями связи нет. Она поняла, как сильно ошибалась, что не поставила дорогостоящую систему наблюдений. Развела у себя в голове – за что отвечает милиция, а за что налоговая. И увидела, как она говорит, «золотую жилу». Сказала, что поставила себе более амбициозные цели. Говорила, что то, что мы с ней обговаривали до этого по целям – ерунда. Вот так работает проработка темы расставания. Я считаю это своим результатом. Я понимаю – что конкретно я сделала, чтобы она пришла к такому образу мышления. Я с ней говорила о потере сессии. Пациентка проживала чувства из расставания. Она смогла пережить потерю прошлой системы мышления. В частности смогла отказаться от идеи, что хорошие отношения оберегают её от воровства.
Моя рекомендация для вас – отслеживайте, что вы делаете, и какие изменения у пациента происходят в результате. Это очень сильно укрепляет вашу идентичность психолога, у вас появляется больше веры в собственный профессионализм. И как следствие – вам гораздо легче себя продавать. Потому что вы понимаете – за что конкретно вам платят деньги.
Далее в статье Р. Бриттон говорит об эдипальном соперничестве. И здесь, как я понимаю, речь уже идёт об Эдиповом комплексе. Автор говорит, что эдипальное соперничество может быть в позитивной и негативной форме. И то и другое имеет отношение к Эдипову комплексу. Позитивная форма – гетеросексуальная. Негативная форма—гомосексуальная. Т.е. при позитивной форме мы имеем дело с классическим Эдиповым комплексом – мальчик борется с отцом за маму; девочка борется с мамой за любовь отца. А при негативной форме – мальчик борется с мамой за отца. И наоборот —девочка борется с отцом за любовь мамы. В обоих формах есть возможность проработать депрессивную позицию. Р. Бриттон говорит: «В любом из этих вариантов один из родителей становится объектом вожделения. А другой – ненавистным соперником. Данная конфигурация сохраняется, однако сами чувства по отношению к каждому из родителей претерпевают изменения. Так, хорошее становится плохим, и наоборот – по мере превращения позитивного в негативное». Т.е. на депрессивной позиции тот, кого мы считали плохим —постепенно становится для нас если не хорошим, то нормальным, терпимым. Тем, кого можно выносить. И наоборот —тот, кого мы идеализировали, считали неприкосновенным внутри себя – становится для нас более земным. Мы начинаем понимать его недостатки и ограничения. Мы разочаровываемся в нём или в ней. Благодаря этому процессу мы чувствуем и свою ограниченность. Приходится расставаться с фантазией о всемогуществе.Мы понимаем свои ограничения. Можем чувствовать себя жалкими, униженными, ничтожными на планете Земля, во всей Вселенной. И, конечно, в отношениях с аналитиком. И аналитика видим таким же ограниченным. Понимаем, что всё, что он или она могут для нас сделать—понять, увидеть процесс нашего мышления. А дальше нам надо самим справляться с тем, что даёт жизнь. Надо самим ориентироваться в реальности. Вот это и есть проработка депрессивной позиции. Из неё мы черпаем силы справляться с реальностью. Дальше мы научаемся в этой реальности ориентироваться. И получать от неё то, что мы хотим. Т.е. реализовывать свои цели.
Далее Р. Бриттон говорит: «Признание отношений родителей друг с другом объединяет его (ребёнка) психический мир, сводя его к миру, общему для ребёнка и обоих родителей, в котором возможны различные объектные отношения». Т.е. при Эдиповой ситуации психика как будто застывает, нет движения.
Как я вам описывала выше про пациентку, которая страдает депрессией. Она понимает мои интерпретации буквально. И отказывается видеть меня как отдельную, обладающую своими собственными мыслями. Т.е. она не может представить, что есть я и есть мысли, которые я рождаю. Для неё я единый объект, который вторгается своими грязными мыслями в её внутреннее пространство. И в её фантазии я всегда порчу. Нет ни малейшего шанса посмотреть на этот процесс иначе. По-крайней мере, в данный момент.
Когда мы имеем дело с Эдиповым комплексом – ситуация другая. Моя пациентка, с которой мы работаем около года, получила очень серьёзные изменения. Она тоже видела мир слитым, единым. В мышлении это выражалось в том, что она не могла себе представить, что может со мной работать индивидуально. Она не представляла, что может организовать пространство так, чтобы было место для неё. Поэтому первое время мы работали так, что прибегала её маленькая дочь. Когда началась пандемия, у неё было ощущение, как будто смешались дни и ночи, нет разделения по дням недели. Однажды она забыла про нашу сессию. Я позвонила ей через 15 минут после начала. Она говорила, что телефон её разбудил, и она не понимала – зачем я ей звоню. Это всё были проявления Эдиповой ситуации. Она чувствовала себя единой со своими детьми, со своей работой, со всеми домашними. И одновременно была заражена фантазией, что хочет уйти с работы, разойтись с мужем. Эти фантазии были о том, что она остро нуждалась в необходимости личного пространства. Сейчас, спустя чуть больше года анализа, мы работаем в её рабочее время. Она себе тоже не могла это представить. На последней сессии она говорила, что сейчас дома, на карантине. И она легко может закрыть дверь на ключ со словами: «У меня совещание», – и мы спокойно работаем.
Чем ситуацией этой пациентки отличается от предыдущей?
Когда-то в детстве она уже смогла справиться с чувствами из Эдиповой ситуации. Она вышла в Эдипов комплекс. А пациентка, которая страдает депрессией – не вышла. Последняя пациентка пережила глубокую травму, связанную с наркоманией и смертью мужа. Это погрузило её в такой сильный стресс, что она как будто вернулась к образу мышления из Эдиповой ситуации. Но как только у неё появилась благоприятная возможность почувствовать свои мысли через наши отношения – она достаточно быстро вернулась в Эдипов комплекс, к той конструкции мышления, которая помогает видеть реальность и хорошо адаптироваться в этой реальности. У неё ушли навязчивые мысли уйти с работы, разойтись с мужем. Она определилась – в какую специальность хочет идти. И сейчас мы работаем над тем, что она боится своим успехом разрушить окружающих.
Р. Бриттон говорит, что в Эдиповом комплексе появляется «возможность стать участником взаимоотношений, находится под наблюдением 3-го лица и в равной мере стать наблюдателем взаимоотношений двух людей».
– Т.е. в Эдиповой ситуации человек чувствует себя исключённым из взаимоотношений. Он всё время как будто в одиночестве. Это сильно пугает. Другие люди становятся для него угрожающими.
– Там нет возможности строить отношения. Хотя моя пациентка с депрессией строит отношения с мужчиной. Тем не менее, она чувствует постоянную угрозу и небезопасность.
Далее Р. Бриттон говорит: «Способность представлять себе хорошие отношения родителей друг к другу влияет на развитие пространства, находящегося вне самости и поддающегося наблюдению и осмыслению со стороны, это создаёт основу для убеждения в безопасности и прочности мира». Т.е. человек, который не смог справиться с чувствами Эдиповой ситуации не может почувствовать себя и мир отдельным. Опять же, как моя пациентка, страдающая депрессией. Она ощущает телесные реакции на мои мысли, на мои слова – это служит ей доказательством, что мир не существует вне её представлений. И она как будто сохраняет мир и меня в частности.
В Эдиповом комплексе человек чувствует отдельность. Понимает – на что он может повлиять на другого, а на что не может. Т.е. происходит принятие реальности. Далее: «Первичный семейный треугольник обеспечивает ребёнка двумя связями, соединяющими его с каждым из родителей отдельно. И сталкивает его с их связью между собою, исключающей его присутствие».
Здесь речь снова о том, что ребёнок вынужден переживать свою отдельность, свою исключённость. Приходится принимать идею, что у других людей может быть их собственный выбор. И да, они могут испытывать удовольствие. И ребёнок не будет в это включён.
Если мы перенесём на отношения с аналитиком, то получается, что у аналитика есть своя собственная жизнь. И пациентка или пациент никаким образом в эту жизнь не включены.
– Пациент на психотическом уровне может фантазировать, что аналитик живёт только тогда, когда пациент с ним общается. А когда заканчивается сессия, то жизнь аналитика как будто замирает. Аналитик как будто засыпает. Это Эдипова ситуация.
– В Эдиповом комплексе пациенты понимают, что у аналитика есть жизнь, из которой они исключены. И это понимание доставляет им сильную боль. Они могут пытаться контролировать жизнь аналитика, следя за его жизнью в соцсетях. Отсюда исходит рекомендация не показывать свою личность в соцсетях. Я считаю, что всё должно быть в рамках разумного. Можно не показывать. Можно говорить о себе. И если пациент говорит об этом на сессии, то стоит давать интерпретацию: «Может быть, понимание того, что у меня есть своя жизнь, за рамками наших сессий, вызывает у вас смешанные чувства. Например, тревогу или даже гнев».
Далее Р. Бриттон: «Если психика ребёнка способна перенести и выдержать существование связи родителей, воспринятой через любовь и ненависть, это даёт ему прообраз объектных отношений третьего типа. Где он выступает в качестве свидетеля, а не участника. Тогда возникает 3-я позиция, из которой возможно наблюдать объектные отношения. … Тем самым мы обретаем способность видеть себя во взаимодействии с другими и учитывать другую точку зрения, не отказываясь от своей, размышлять над собой, оставаясь собою. Эту способность мы и надеемся открыть у себя и у наших пациентов в процессе психоанализа». Мы много с вами говорили о 3-ей позиции.
Можно сравнить, как будто Эдипова ситуация – это 2-х мерное пространство. Вы можете видеть только плоскость с осью x/y.
Эдипов комплекс —это 3-х мерное пространство, где появляется вертикальная ось z. И всё становится не таким однозначным. Когда мы наблюдаем отношения, мы можем анализировать. Можем понять – что нам нравится в отношениях, и мы бы хотели взять себе. А что не нравится – и мы бы хотели оставить это родителям. Когда человек застревает на образе мышления из Эдиповой ситуации – он чувствует, как будто объекты влияют на него. А он при этом остаётся бессильным. Он как будто ничего не может поменять. Отсюда установки: «Это мама/папа был (а) такой, поэтому со мной сейчас так».
Когда мы начинаем воспринимать фигуры, о которых говорит пациентка или пациент как фантазии—мы таким образом обучаем символическому мышлению. Мы выходим из плоского мышления Эдиповой ситуации, переходим в объёмное мышление Эдипова комплекса.
Важное, что подчёркивает Р. Бриттон – мы овладеваем позицией Наблюдателя. Здесь мне вспоминаются фильмы про квантовую механику. О том, что реальность зависит от наблюдателя. И мы не создаём реальность. Но мы начинаем её видеть. А потом устанавливаем с ней отношения. Т.е. мы занимаем позицию наблюдателя относительно реальности. Учитываем её. Изучаем её законы. И думаем – как мы можем в неё вписаться. Это и приводит нас к успеху.
И в конце хочу подвести итог.
– Для того, чтобы выйти на депрессивную позицию, необходимо сформировать хороший объект внутри психики.
– Дальше необходимо установить с этим объектом надёжную связь. Тогда появляется возможность справиться с переживаниями Эдиповой ситуации и выйти из 2-х мерного мышления в 3-х мерное объёмное – к Эдипову комплексу.
На этом сегодня остановимся. Жду ваших вопросов и размышлений.
Основные принципы работы с семейной парой
Добрый день. Сегодня мы с вами разберём пример из практики, чтобы немного разбавить теорию. И затем продолжим разбор статьи. Хочу вам сказать об основных принципах работы с парой, чтобы вы не пугались, если к вам обращаются муж с женой. Когда психолог работает только индивидуально, у него или у неё может быть желание разделить пару. Я считаю это ошибкой. Мне кажется, что это может усугубить нехорошие отношения в семье. Поэтому очень важно, чтобы вы держали в голове понимание – как работать с парой.
– 1) Пару надо видеть как единый организм.
Понимаю, что это легче сказать, чем сделать. Обычно происходит такая ситуация: Один из супругов договаривается о встрече с психологом. Говорят, что придут вместе. Когда они приходят, то один начинает в нехорошем свете выставлять другого.
Что происходит с психологом? Если психолог забывает о том, что семья —это единый организм, то он начинает присоединяться к одному из супругов. Он начинает входить в его положение. Обычно это тот, кого психолог видит жертвой.
Мы же должны не забывать нашу ключевую установку – мы должны находиться на равноудалённом расстоянии от хорошей и плохой части. В паре – это негативные мысли одного из супругов по отношению к другому (одна часть). И держим в голове, что эта пара уже функционирует длительное время. Значит, есть что-то, что их держит вместе. Мы предполагаем, что это что-то – любовь, привязанность, хорошее отношение (вторая часть). Поэтому мы обязаны держать в голове не только конфликт, с которым они пришли, но и то позитивное, что соединило их вместе.
– 2) Мы должны давать интерпретации на объединение пары.
На сессии это проявляется так, что мы лишний раз промолчим, когда один из супругов нападает на другого. И поддержим, уделим особое внимание, когда видим нечто объединяющее. Если этого нет – мы сами на него указываем.
– 3) Нельзя занимать сторону одного из супругов.
Если вы отследили у себя, что с вами это произошло —остановитесь и подумайте о проективной идентификации. Верните себе ваше мышление – оно является признаком вашего высокого профессионализма. Вы должны чувствовать атаки на ваше мышление. Когда есть атака на мышление – вы перестаёте думать. И ведёте себя так, как будто вы судья, как будто вы лучше разбираетесь, что необходимо этой паре.
– 4) Надо видеть «симптом» семьи.
Обычно это ребёнок. Работа с одним ребёнком не даст необходимого результата. Как только родители почувствуют опасность изменений – они заберут ребёнка из анализа. Обычно это происходит бессознательно. При этом родители обесценивают психолога, что переживается очень болезненно.
Ещё раз. Помните – если к вам привели ребёнка, то есть вероятность, что он является вынесенным симптомом семьи или того родителя, который привёл. Поэтому, если вы работаете эффективно, то ваша работа под постоянной угрозой. В любой момент родитель может забрать ребёнка из анализа и обвинить вас в некомпетентности.
Приведу вам пример работы с одной парой.
Это моя коллега, подруга. Я давала ей супервизии, и по ходу она мне что-то рассказывала про свою семью. Она также работает с парами периодически, но не может сохранить отношения с ними. Когда она брала супервизии у своего супервизора – она также давала ей интерпретации на разъединение пары, что, естественно, никак не помогало сохранить отношения.
Например, супервизор говорила: «Вот посмотри, к тебе обратился мужчина, а ты решила оставить в анализе женщину». Я задала другой вопрос: «Что заставило тебя разъединить пару?» Надеюсь, вы видите разницу в этих вопросах. Если нет – пишите, давайте разбираться. Теперь немного истории семьи коллеги. Она вышла замуж за вдовца. У него уже было 2-е детей. И она присоединилась со своими детьми. Поскольку моя коллега ещё и нейропсихолог, она видит, что дети мужа отстают в развитии, что они нуждаются в помощи. Она обращается сначала к одному психологу. Что делает психолог и чего вам делать ни в коем случае нельзя. Психолог говорит о своём контрпереносе. Она говорит: «Я чувствую ужас, как будто меня душат, что мне нечем дышать» и т. д. Моя коллега чувствует её слова так, как будто ей говорят, что она плохая мама. Что она делает недостаточно, чтобы ребёнку было хорошо. Что ещё делает психолог? Задерживает встречу. Вместо 60 минут —90. В результате моей коллеге пришлось переносить пациентку, что увеличивает вероятность ухода пациентки, т.е. потери денег. Вот так отыгрывается чувство вины в этой сессии. В чём вина и чья вина? Психолог оставила виноватой мою коллегу. Коллега не смогла остановить консультацию, потеряла деньги (потому что отменила свою сессию) и создала предпосылки для ухода пациентки. Т.е., возможно лишила себя будущего дохода. Вина психолога состояла в том, что она не понимала – как можно помочь ребёнку кроме как обвинив маму.
– ПОМНИТЕ! Мы никогда не должны обвинять родителя. Родитель сам не знает, как справиться. Но он хочет быть хорошим. Именно поэтому и приводит ребёнка к психологу. Да, по факту родитель не справляется. Мы берём деньги за то, чтобы помочь справиться. Мы этому обучены. Мы на одной стороне с мамой. Иначе ребёнок вылетит из анализа не потому, что родитель почувствовал угрозу перемен, а потому что вы нападаете на родителя через ребёнка. Представляете – как тяжело ребёнку в этой ситуации? Вместо того, чтобы чувствовать себя в бОльшей безопасности, он будет чувствовать ужас, что находится между двух огней. Что ему надо угодить и родителю и психологу. Пожалуйста, заботьтесь и о ребёнке и о маме, и о папе. Ваша задача— снизить напряжение, а не усугубить конфликт. Моя коллега была ещё у нескольких психологов вместе с мужем. И ситуация была подобная. Обычно психологи занимали сторону мужа. Так моя коллега чувствовала себя одной против двоих.
Просто представьте себе ситуацию. Ей не безразличен ребёнок мужа. Она видит проблему и старается помочь. Посещает психолога за психологом, а её всё больше обвиняют. Это очень сильно обесточивает. Далее они с мужем попадают к психологу, которая занимает сторону моей коллеги. Муж не выдерживает и выходит из встречи с руганью. Кто страдает? Все – и ребёнок, которому не могут оказать квалифицированную помощь, и пара, которая уже начинает говорить о разводе. Моя коллега говорит: «Давай мы встретимся втроём, и ты всё это расскажешь моему мужу. Он тебя послушает, и мы сможем вылечить ребёнка». Я согласилась. Но! Я не собиралась выполнять просьбу коллеги. Это важный момент, которым я хочу с вами поделиться. Когда нас о чём-то просят – мы не должны понимать эту просьбу буквально. Иначе получается, что сессией руководит тот, кто просит. Ситуация такая. Коллега как будто говорит: «Я не могу донести до мужа, что он не прав. Давай ты ему объяснишь, как сильно он не прав». Иными словами: «Давай ты усугубишь конфликт между нами. Ты теперь будешь на моей стороне, я смогу победить». Разве в этом нуждаются наши пациенты? Конечно, нет. Я думала – о чём я буду с ними говорить. Как выглядит это ситуация. Что чувствует муж. Чего ждёт моя подруга. Когда мы встретились, я стала говорить в дружеском тоне, обращаясь к мужу (потому что я не аналитик им): «Привет. Ты, наверное, думаешь, что я знакома с твоей женой, поэтому я могу с ней объединиться против тебя». На что он отвечал, естественно, отрицанием. Что он вообще так не думает, с чего я это взяла. Я стала говорить о том, что он может гневаться на меня, что я пришла проталкивать свои идеи. Он опять отвечал отрицанием. Внимание, ответ: «Зачем злиться, когда я могу просто встать и уйти?» Я сказала: «Пожалуйста, с этого места поподробнее. Что я могу такого сделать, что ты встанешь и уйдёшь?» Он рассказал про последнего психолога, который, по его словам, выслушал его жену, а ему не дал и минуты высказаться. Сказал, что она перебивала.
– Т.е. психолог оказалась расщеплена, как и все предыдущие психологи. Она поверила симптому, не задумываясь о причине. Симптом— ребёнок, которому необходима коррекция.
Я решила не спорить с мужем коллеги, прийти с ним к общему знаменателю. И предложила замену слову «гнев, ярость»: «Может, раздражение, злость». Он ответил, что это тоже чересчур. И тогда я предложила: «Может, напряжение». И он согласился. Это была моя первая победа. Я дала ему понять таким образом, что готова к сотрудничеству. Я не собираюсь класть его на лопатки и доказывать свою правоту. Дальше зазвонил телефон. Нам пришлось прерваться. Я размышляла о ситуации. И слушала, как папа заботится о ребёнке, отстаивает его. Звонит и договаривается с учительницей. Дальше я делаю то, на что меня толкает моя интуиция. Я начинаю говорить: «В вашей семье есть одна очень большая проблема. Она заключается в том, что вы не говорите об умершей жене, маме детей». И только когда я это произношу, я осознаю, что смерть – это как слон в маленькой комнате. Все как будто сговариваются его не замечать.
– Ни один из психологов не был проработан в теме смерти. Именно поэтому семья их расщепляла. Именно поэтому они предпочитали концентрироваться на симптоме – задержке в развитии ребёнка, чем на основной проблеме. И далее минут 40 муж рассказывает о том, какая была жена. Оказывается, она болела раком. Оказывается, ей вообще нельзя было рожать детей. Оказывается, она бросала их постоянно. И я слышу, как папа любил своих детей, заботился о них, делал для них всё, что считал правильным, всё, что узнавал.
И я даю такую интерпретацию: «Похоже, когда твоя жена говорит тебе, что ребёнок нуждается в коррекции, ты воспринимаешь это как нападение на себя, как на хорошего отца. Как будто она обесценивает всю ту работу, что ты проделал». Эта интерпретация была в точку. Далее жена говорит, что ей обидно, что он её не слышит. Она рассказывает метафору сообщающихся сосудов о том, что если она чувствует злость, то это не её злость, а его злость. Т.е. она на него нападает. Что делать в таком случае? Помнить, что мы должны находиться на равноудалённом расстоянии от мнения жены и мнения мужа. Поэтому я ничего не говорю, никак это не интерпретирую. Просто иду дальше, переключаю тему и даю рекомендацию: «Вам необходимо начать говорить об умершей маме. Для этого надо выбрать время каждый день. Или хотя бы 3 раза в неделю. По 30 минут. Вы садитесь все вместе и начинаете говорить об умершей».
Родители переживают. Жена говорит: «Как только я начинала говорить о ней, он сразу начинал плакать». Я: «Да, он может плакать. Слёз будет очень много, потому что это больно. Надо будет выдерживать и продолжать. Когда ребёнок увидит, что ничего страшного не происходит, вы продолжаете говорить – он поймёт, что может чувствовать себя в безопасности со своими мыслями». Ещё вопрос родителей: «А мы начнём говорить про умершую жену и всплывёт вопрос про отсутствующего папу ребёнка жены». Я: «Значит будете говорить и о нём. Будете прояснять, что с тем папой, он не может общаться. Теперь у него новый папа, который его любит. И помните – вы одна семья. Теперь у вас такая ситуация какая есть. О ней надо говорить». Забыла сказать, что я давала интерпретацию: «Я знаю, что вы любите друг друга. И вы хотите быть вместе. Но сейчас есть то, что вас разъединяет. То, что отдаляет друг от друга. Это смерть жены». Плюс родители пугались: «А дети её совсем не помнят, что они могут говорить». Я: «Вы можете их спрашивать – какой они помнят свою маму. Они будут рассказывать вам о своих фантазиях. После этого можно будет говорить: „Теперь у вас другая мама“». Когда было где-то 50 минут нашего общения, я сказала: «У нас с вами осталось немного времени. Может, вы хотите что-то ещё спросить». Я так сказала, поскольку время мы не оговаривали. До конца было непонятно – это дружеская встреча или консультация. Я решила, что дружеская встреча, но она всё равно должна быть ограничена по времени. 60 минут вполне достаточно.
Мы что-то ещё обсудили. Я сказала: «Давайте тогда остановимся». Муж ответил: «Надо же, это первый психолог, с которым мы уложились по времени. А то обычно жена опаздывает на консультацию. Мы ни к чему не приходим в конце встречи». Жена ответила: «Потому что психолог контейнирует». А я сказала нескромно: «Потому что я одна из лучших психологов». В результате мы договорились ещё на одну встречу через 2 недели. Надеюсь, передать их другому аналитику.
Что я хочу показать в этом примере? Психологи верили «симптому» и игнорировали главное— смерть матери ребёнка. Смерть не отгорёвана. Она табуирована в семье. Я считаю, что пока дети не отгорюют смерть – они не примут реальность. А это значит, что нет шанса на психические изменения. Когда они будут видеть нормальное отношение взрослых к смерти, они перестанут её пугаться. Я считаю, что семья объединится благодаря совместным посиделкам.
– Т.е. чтобы исправлять задержку в развитии ребёнка, надо, чтобы родители были согласны друг с другом. Чтобы между ними не было напряжения, которое толкает их к разрыву отношений. Для детей это будет опыт того, что родители могут договариваться друг с другом. Что есть место, где можно поговорить о том, о чём нигде больше поговорить нельзя. И это будет опыт того, как родители справляются с тяжёлыми переживаниями. Дети смогут перенять этот опыт. Я считаю, что когда уйдёт тема смерти из семьи, родители смогут понять друг друга. Муж не будет думать, что обесценивают его отцовский вклад. А жена будет уверена, что не уничтожают её заботу. И тогда будет полезна и нейропсихология и помощь психолога. Понимаю, что работа не быстрая. Но это верное направление. Если у вас остались вопросы —пишите. Если есть размышления или можете поделиться своим опытом работы – пишите.
Давайте теперь вернёмся к статье Р. Бриттона «Утраченная связь».
Он переходит к случаю пациентки. Автор говорит, что не понимал вначале – как трудности пациентки могут быть связаны с эдиповым комплексом. Он увидел, что у неё отсутствует «третья позиция». Пациентке было невыносимо чувствовать, что аналитик может быть наедине со своими мыслями. И ей было невозможно представить взаимоотношения между людьми.
Р. Бриттон пишет, что у пациентки был психотический срыв. И кажется, как будто внешне она справилась.
В отношениях с аналитиком надо присутствовать здесь и сейчас. Мы прорабатываем идею близости. Наша глобальная задача —разделять в близости – где моё, где чужое. По всей видимости, эта пациентка не могла этого делать. Можно предположить, что она интерпретировала слова, интонацию и взгляд, позу аналитика как враждебные. Думаю, ему было очень тяжело чувствовать себя как садистический, нападающий объект. Её эдипова ситуация – это катастрофа: «Она не допускала понятия о половом сношении родителей, ибо оно могло означать для неё только катастрофу». Эта позиция пациентки рождает у автора сильную путаницу. Подумайте о своих пациентах – когда вы не можете понять, что происходило между родителями, в отношениях с подругами и т.д., – это признак эдиповой ситуации, где отношения – это катастрофа.
Р. Бриттон описывает, как пациентка контролировала расстояние между ними. Если только они становились ближе – она впадала в истерику, кричала. Думаю, ему было невероятно тяжело. Тем более, что он пишет, что иногда она физически что-то делала. И далее коронная фраза, на которую ссылаются все аналитики. Пациентка смогла выразить в словах то, что она чувствует. Она кричала: «Прекратите эти траханые мысли!» В этом смысле скайп чувствуется, как то, что сохраняет безопасность. И с другой стороны, пациенты нуждаются в том, чтобы предъявлять свои невыносимые чувства. Для нас скайп может быть как защита. Для пациента может быть лучше живая связь. Но это всё под вопросом. Р. Бриттон вывел формулу, которая ему помогала справляться с чувствами этой пациентки: «Как я обнаружил, единственным способом найти место для мышления, результативным и неразрушительным, было предоставление моему опыту возможности развиваться во мне: Ясная и чёткая формулировка для меня самого. И параллельное изложение пациентке моего понимания её точки зрения».
– Я представляю это так. Сначала вы проговариваете сами себе – что вы чувствуете, что с вами делает пациентка. Затем вы интерпретируете пациентке – как вы понимаете её точку зрения. Например, в ситуации, когда пациентка бросает вещи или кричит, я бы почувствовала сильный страх, ужас, панику. Это будет формулировка для меня. Дальше я могу сказать пациентке: «Вы очень сильно боитесь, что я отниму вашу точку зрения, заставляю вас отказаться от своего мнения. И это может вызывать ужас, вы хотите защищать свои убеждения всеми возможными способами».
Давайте разберём следующую идею автора: «Идея хорошего материнского объекта может быть восстановлена только путём отщепления непроницаемости матери, чтобы ощущалось существование враждебной силы, которая атакует хорошую связь ребёнка с собственной матерью. Материнская „хорошесть“ теперь непрочна и зависит от того, насколько ребёнок ограничивает своё знание о матери. Расширение знания о матери как следствие развития ребёнка и его любопытства воспринимается как угроза этой жизненно важной взаимосвязи. Любопытство также обнаруживает существование эдипальной ситуации. В развитии каждого ребёнка это серьёзное испытание его веры в „хорошесть“ матери; и нежелание включить данную ситуацию в представление о своей матери совершенно нормально. Ребёнку уже угрожает всякое расширение знания о матери вследствие её текущего ненадёжного статуса в его психике, и опасность признания её отношений с отцом воспринимается как равнозначная катастрофе. Враждебная сила, которая в представлении ребёнка атаковала его исконную связь с матерью, теперь уже отождествляется с эдипальным отцом. А связующее родителей звено воспринимается как воссоздающее невосприимчивую суровую мать. Исконная связь ребёнка с хорошим материнским объектом ощущается как источник жизни. И поэтому, когда эта связь оказывается под угрозой, это воспринимается, как угроза жизни».
Начнём с конца. Для младенца жизненно важно, чтобы у него была надёжная связь с материнским объектом, причём с хорошим материнским объектом. Напомню, что в анализе наша задача не стоит в создании хорошего объекта. Он уже создан в психике ребёнка. Наша задача в установлении надёжной связи с этим объектом. У пациента может быть ощущение, что ярость, ненависть, зависть нарушают связь с хорошим объектом. Пациент как будто может потерять хороший объект из-за разрушающих чувств. Когда мы говорим об этих состояниях, приходим в следующий раз вовремя на сессию – мы показываем, что выживаем. И так пациент получает опыт, который может перенести во внутренний мир – что связь с хорошим объектом не разрушают негативные чувства. Но в разрезе эдиповой ситуации мы видим картину, что ребёнку, чтобы сохранить мать хорошей – надо сделать её непроницаемой, т.е. отец не может внедриться в мать своим пенисом.
Отношения отца и матери ребёнок объединяет в единую фигуру – эдипальную ситуацию. Тогда «хорошая мать» остаётся нетронутой, непроницаемой отцом. Но поддерживать в психике объект непроницаемой матери очень сложно, потому что рядом находится эдипальный объект. И ребёнок обязательно обнаруживает этот объект благодаря своему любопытству. Получается, ребёнку надо как будто убивать своё любопытство. Надо как будто запретить себе узнавать мать разную. Только в этом случае она будет оставаться непроницаемой и как будто хорошей. Если ребёнок признает отношения матери и отца – для него это будет нападение на хорошую непроницаемую мать. И он как будто усилием воли заставляет себя не смотреть в сторону реальности, в сторону сексуальных отношений матери и отца. Это очень энергозатратно.
Надо понимать, что мы имеем дело с мыслительной конструкцией. У пациентов, подобных пациентке Р. Бриттона это выражалось в непризнании того, что у людей могут быть свои собственные мысли. Если она видит думающего аналитика – это аналитик, который будет нападать на её «хорошую непроницаемую мать», т.е. на те мысли, которые защищают её от реальности.
– Связь родителей для ребёнка значит, что приходит «суровая» мать. Это бросающая, отвергающая, нападающая, безразличная и т. д. Т.е. мы можем с вами искать корни «плохой» матери в эдиповой ситуации. А именно в связи между отцом и матерью.
Мы с вами говорили, что младенцу очень важно установить связь с хорошим объектом, иначе он может умереть. В случае эдиповой ситуации получается, что когда пациент расширяет знание о нас, он может чувствовать себя в сильной небезопасности. Мы для него становимся «проницаемыми», когда он или она осознают, что у нас есть своя жизнь, и в частности, сексуальные отношения. Это знание может соединять пациента с его эдиповой ситуацией, поэтому он или она могут чувствовать опасность для жизни.
Идём дальше.
Эдипальная ситуация— это отдельный объект внутри психики. Он чувствуется втограющимся в связь ребёнка с хорошей матерью. Р. Бриттон говорит, что иногда он чувствовал себя насильником, а иногда жертвой. Автор описывает, что пациентка иногда теряла речь. И тогда он давал ей понять, что понимает её.
Р. Бриттон говорит: «Обратив внимание на часто повторявшуюся последовательность событий, я стал понимать, что ей нужно было накопить некоторый опыт того, как я в этом во всём разбираюсь, прежде чем я мог вернуться в её психику в роли хорошего материнского объекта, с которым она могла говорить. В противном случае я мог бы оказаться, как она говорила, „не тем человеком“». Мы снова видим, что можно стараться понять, можно быть очень хорошим, но у пациентов есть свои процессы. Автор видел, что когда пациентка замолкала – он превращался для неё в плохой, преследующий объект. Но когда он описывал ситуацию, она постепенно допускала мысль, что он-хороший к ней возвращается. Мать у пациентки идеализированная, та самая непроницаемая. Иначе можно было бы сказать – непорочная дева, зачавшая от святого духа. А отец – агрессивная фигура, которая по непонятным причинам находится с матерью.
Далее Р. Бриттон описывает перенос пациентки – она не понимала, когда он был для неё хорошим, когда был отсутствующим между сессиями. Она воспринимала его как разные личности. Как я понимаю, ей было очень страшно, если вдруг пациентка обнаруживала, что аналитик один человек. И тогда она говорила: «Не становитесь единым целым». Автор говорит: «От этой пациентки я узнал, как важно проводить различие между интеграцией, которой добиваются как средства проработки депрессивной установки, и слиянием элементов, которые не поддаются стабилизации и отличаются друг от друга по своим качествам и свойствам. А будучи объединёнными, порождают хаос». Мы снова возвращаемся к эдиповой ситуации. Две фигуры слиты в одну и переживаются как угроза.
– Там отрицается связь между родителями. Родители в этом объекте единое целое. Как будто они находятся в слиянии. Эти фигуры во снах могут проявляться как комбинированные и сильно враждебные – богомолотаракан, гиенособака и т. д. Они хотят напасть на беззащитного ребёнка, растерзать его. Т.е. нападают на связь с хорошим материнским объектом.
Я понимаю интеграцию, как изменение образа себя. Если вы не видите в анализе смены представления о себе, то, скорее всего, вы имеете дело со слиянием, и хаосом, соответственно.
На этом мы остановимся. Я жду ваших вопросов и размышлений.
Развитие символического мышление, а не буквального
Добрый день. Мы с вами сегодня закончим разбор статьи Р. Бриттона «Утраченная связь». И затем начнём разбирать статью Дж. Стайнера «Цель психоанализа». Хочу обратить ваше внимание. Идеи, которые мы изучаем, основаны на работе с пациентами. И аналитики пытались понять то, что с ними происходит через призму того, что они знали.
Сейчас мы говорим про Эдипов комплекс, который увидел З. Фрейд. Уже на основе этого знания М. Кляйн увидела, что Эдипову комплексу предшествует Эдипова ситуация.
Мы с вами говорим, что важно развивать у пациента символическое мышление вместо конкретного. Мне лично нелегко понять смысл символического мышления. Я нахожусь в процессе. Т.е. я понимаю, но не до конца в этом уверена.
Главная мысль, которую я сейчас упорно подчёркиваю – это необходимость различать внешнюю и внутреннюю реальность. Когда у человека происходит травма в реальной реальности – он использует систему защит, чтобы справиться с этой травмой и функционировать дальше в социуме, среди людей.
Мы также должны помнить, что травмы бывают 2-х видов:
– внешняя и
– внутренняя.
Я считаю, что мы можем и должны работать с внешней травмой теми способами, которые знаем, которые сработали и эффективны. Если мы работаем в проективном подходе, то должны будем понимать – что мы сейчас вытащили на свет: это травма из реальности или травма внутренняя.
К проективным методам я отношу:
– работу со снами, с картами, арт-терапия, символдрама, психодрама, расстановки и работа с воображением.
Как отличить внешнюю и внутреннюю травму?
Пока я вижу только один способ – контрперенос. Поэтому считаю, что имеет смысл развивать свою чувствительность к различению 2-х видов травм.
Теперь про символическое мышление. Мы должны понимать, что Эдипова ситуация и Эдипов комплекс – это мыслительные конструкции внутри психики. Также как и «хорошая мать» – это мыслительная конструкция. Если мы видим повторяющийся сон – мы видим жёсткую мыслительную конструкцию, которая пугает человека. В неё он помещает свои невыносимые переживания, которые затем его преследуют. Чтобы легче было их выносить— переживания через проективную идентификацию человек помещает в другого. Здесь может возникнуть вопрос: «А если другой человек на самом деле относится ко мне, например, агрессивно?»
Ответ: Когда мы прорабатываем собственную травму расставания, мы перестаём путать внешнюю и внутреннюю реальность. В первую очередь свою. Агрессивное или наоборот любвеобильное состояние другого человека будет на нас воздействовать всегда. От проработанности мы не становимся бесчувственными. Но. Мы иначе будем видеть поведение другого человека. Оно не будет нас запутывать и вызывать вопросы внутри: «Может, я действительно такая, какой меня видят? И я просто себя не знаю? И мне действительно нужно, например, попросить прощение за своё поведение? Или (другой вариант) признать свою „звёздность“?»
Также я считаю, что при проработке травмы расставания у нас появляется возможность определить – какой человек наносит нам вред (психический или физический). А кто для нас безопасен и даже полезен. Проблема в том, что и в том и в другом случае возникают одинаковые ощущения в теле и переживания. Отсюда и путаница. Где границы, которые лечат? И где границы, которые травмируют? И если пациент чувствует себя сильно раненным от установления границ – должны ли мы идти на уступки и жёстко настаивать на своём? В каждом конкретном случае приходится решать индивидуально. Всё зависит от того – хотите вы сохранить отношения с этим конкретным пациентом или нет. И какова цена уступки. Я имею ввиду:
– 1) ваше личное самочувствие и
– 2) польза для этого конкретного пациента.
Вернёмся к мыслительным конструкциям. Р. Бриттон описывает переживания своей пациентки: «Она считала, что я не должен превращаться в „единое целое“, т.е. в чудовищное смешение обособленных сущностей матери и отца, которые она мне приписывала. Сочетание, возникающее в результате такого смешения, создало бы якобы любящую материнскую фигуру, которая содержала бы в себе противоречие собственной природе. И это придало бы ненадёжность всем её внешне хорошим качествам. Я постоянно приводил ей описания одержимости бесами, когда дьявол пропитывал тайным злом все свойства человека. Ужас, который моя пациентка испытывала к дьяволу, был связан с его противоречивой природой, которую пациентка называла „неестественно“ и почитала ужасным возникновение в переносе такого представления обо мне, ибо тем самым разрушалось не только всё хорошее, но также и весь прежде установленный смысл».
Далее автор ссылается на М. Кляйн: «Этот страшный результат соответствует описанному у Мелани Кляйн детскому ужасу перед комбинированным объектом как фантазии преследования, где родители слиты воедино в процессе постоянного полового сношения». Т.е. мысли, чувства, ощущения, наши переживания бессознательное «упаковывает» в образ комбинированной фигуры. Которая представляется как единое целое – нет отдельного отца, нет отдельной матери.
– В реальной жизни – это конкретные переживания, которые мы не хотим видеть в других людях. Потому что тогда они становятся для нас злобными и страшными преследователями. И хоть мы не хотим видеть, мы периодически погружаем в других свои переживания, потому что они для нас невыносимы.
Если взять какой-нибудь внутренний конфликт относительно сферы, которую хочется решить в реальности. Я поразмышляю над своей Эдиповой ситуацией. Вдруг вам откликнется. Например, я хочу продвигать свои курсы и услуги на рынке. И у меня могут возникать фантазии, что меня будут оценивать, критиковать, что я потеряю время и деньги. И всё-равно ничего не получится. Что это значит в разрезе Эдиповой ситуации? У меня внутри есть объект комбинированной фигуры из Эдиповой ситуации. Этот объект— моя мыслительная конструкция. Я его наделяю следующими свойствами – уничтожать сделанное, негативно оценивать то, что создаю я, затапливать чувством вины и стыда, а также унижением. Это значит, что я так отношусь к себе и своему творчеству. Но проецирую это на будущую реальность, будущих потенциальных клиентов. И таким образом, успокаиваю себя.
– Т.е. я объясняю себе – почему я не делаю масштабные запуски. К примеру, мне нужно освоить техническую часть, разобраться в самом процессе этих запусков. Но мне это очень сложно, на грани невыносимого. Моя мыслительная конструкция в виде Эдиповой ситуации вызывает ощущение, что в меня (такую хорошую) внедряются новые знания. Как будто кто-то заставляет меня делать то, что я ненавижу. Т.е. этот кто-то рвёт связь с моей «хорошей матерью».
«Хорошая мать» для меня— это образ себя, как состоявшегося профессионала и в принципе успешной женщины. Т.е. я испытываю очень тяжёлые чувства садистического внедрения. И здесь вопрос – меня действительно насилуют? Кто-то на самом деле хочет лишить меня моего представления обо мне? Меня кто-то принуждает? И здесь мы приходим к самому важному – это связь с реальностью. Если я буду «думать» из Эдиповой ситуации, то буду чувствовать именно нападение. И тогда моей естественной реакцией будет защита. В реальности это значит – ничего не делание. Изучение курсов и нереализации в реальности. Об этом говорят все бизнес-тренера: «Надо просто делать». Но нет, не просто. Сначала мне надо внутри себя разделить—каким своим мыслям я могу доверять? Мне надо доверять мыслям, что техническая часть бизнеса меня убивает, поэтому я должна защищаться и не предпринимать реальных действий? Или я должна доверять своим мыслям, что я справлюсь, мне лишь нужно больше времени? Если представить, что у нас у всех есть определённое количество энергии, то важно понимать—как она перераспределяется. Если вы в стрессе, не здоровы, много работаете, у вас неразрешённые конфликты, связанные с травмой в реальности, -у вас будет недостаточно сил, чтобы сначала понять – что делать. А потом реализовать. Реализация – это 2-й пункт. Важнее понять. Если нет понимания – вы просто делаете (по совету бизнес-тренеров) – и у вас ничего не получается. Вы тогда не понимаете – что конкретно вам надо исправить. Не понимаете, потому что внутри наталкиваетесь на мыслительную конструкцию, которая поднимает ужас. Вы от него бежите, успокаиваете себя. И остаётесь неудовлетворёнными, что не делаете то, что ведёт вас к успеху.
Р. Бриттон говорит, что пациентка прибегала к насильственному расщеплению, потому что была уверена, что Эдипова ситуация вызовет катастрофу. Так мы уверены, что наши мысли приведут нас к трагедии в реальности. И какие-то выборы действительно приводят. А какие-то наоборот. Но пока мы не разделяем реальность внутреннюю и внешнюю, мы не сможем определить, понять – на какие мысли внутри себя мы можем положиться. Мне писала одна молодая девушка. Один раз я не открывала её сообщение 2 дня. И она в итоге его удалила и больше не пишет. Я думала, что я своими ответами как будто пообещала ей, что всегда буду на связи, что всегда дам совет. И мне стоило один раз нарушить обещание, которого я не давала— и я превратилась в её голове в подлую предательницу, которой нельзя доверять. Причём, я понимаю, что в её окружении просто нет тех, кто способен её поддержать и понять. Т.е. (я фантазирую) она доверилась своим мыслям, что я, как и все, пообещала ей быть рядом, хорошо относится. Но обманула её.
Р. Бриттон подчёркивает, что когда Эдипова ситуация не разрешена— мы находимся в параноидно-шизоидной позиции. Т.е. мы помещаем в объект (Эдипову ситуацию) свои невыносимые чувства. Затем отодвигаем этот объект от себя, потому что видим его как преследующий, наносящий нам рану. И чтобы хоть как-то на время освободиться от чувств, которые находятся в этом объекте— мы их проецируем в другого человека или какие-то действия (как я описала выше – техническая часть бизнеса).
Далее в статье Р. Бриттон говорит об эдипальных иллюзиях. Он говорит: «Когда эти иллюзии превалируют, человеку известно о взаимоотношениях родителей, но их полное значение от него ускользает. А природа их, состоящая в различии между взаимоотношениями родителя и ребёнка, не распознаётся». Т.е. для ребёнка нет разницы – в чём отличается любовь мамы к папе и любовь мамы к ребёнку. Ребёнок может фантазировать, что разницы нет.
Автор говорит: «Иллюзия ощущается как защита индивидуума от психической реальности фантазий об эдипальной ситуации».
Получается, что ребёнок не может выносить чувства из Эдиповой ситуации, поэтому он путает себя относительно того – что на самом деле происходит между родителями. Р. Бриттон продолжает: «Я обнаружил, что в подобных случаях эти фантазии суть ожидание бесконечно унизительного вынужденного созерцания родительского торжества или катастрофическая версия родительского сношения». Он говорит, что в норме из Эдиповой ситуации в Эдипов комплекс можно перейти с помощью соперничества или отказа. Я предполагаю, что речь идёт об отказе от привязанности к объекту Эдиповой ситуации.
– Соперничество (конкуренция) – это возможность совершить работу по выходу из Эдиповой ситуации. Поэтому необходимо с пациентами обсуждать конкуренцию – в чём они могут вас превосходить в своих фантазиях. Р. Бриттон говорит, что «в условиях нормального развития эдипальные иллюзии не редки, но преходящи. Циклы формирования и разрушения иллюзий характерны для психоанализа». Поэтому мы не должны думать, что лично нас они могут миновать. Нам стоит думать, что чем лучше мы ориентируемся в реальности – тем проще нам справляться с эдипальными иллюзиями. Мы как будто движемся по спирали в своём развитии.
Далее автор говорит, что идеи исполнения тайных желаний могут быть не раскрыты в ходе психоанализа. У пациента может быть убеждение, что между ним и аналитиком есть тайное взаимопонимание, «которое выходит за рамки формально признаваемого». Я вспоминаю ситуации, когда пациенты говорят: «Вы меня понимаете». А я в контрпереносе ничего не понимаю. Но своей фразой пациент как будто ловит в ловушку. Вы как будто становитесь обязаны понимать с полуслова, потому что вы психолог. В таких случаях я обычно говорю: «Нет, не понимаю. Пожалуйста, проясните – что вы имеете ввиду».
– Р. Бриттон говорит, что пока эдипальная иллюзия существует – пациент будет всё воспринимать через эту призму, т.е. через мыслительную конструкцию эдипальной иллюзии. Т.е. в эдипальной иллюзии у пациента есть убеждение, что аналитик всё понимает, всё знает о переживаниях. И более того, специально ранит, когда говорит о тяжёлых вещах.
Далее Р. Бриттон приводит в пример своего пациента, который познакомился с его женой. Он находился между 2-х психических состояний. Или 2-х мыслительных конструкций. В 1-й он видел связь с аналитиком как постоянную. И во 2-й —эта связь заканчивалась смертью аналитика. И тогда он женится на вдове аналитика. Автор говорит: «Последствия же для умственной деятельности данного пациента были самые серьёзные. Несмотря на свою значительную интеллектуальную одарённость, он был не в состоянии сопоставлять в уме разные вещи, что мешало ему как следует учиться в детстве и чётко и ясно мыслить, когда он стал взрослым. И это ограничивало его незаурядные способности».
Я уже ссылалась на Людмилу Ясюкову. Она говорит о необходимости создания понятийного мышления. Говорит о том, что оно может быть создано только тогда, когда человек изучает науки. Я для себя сравнила понятийное мышление и символическое. Благодаря понятийному мышлению человек может оценить – что он делает сейчас, и к чему это приведёт в будущем. Какие события в экономике как могут повлиять. Тоже касается разных сфер жизни. Я сделала свой вывод про психоанализ. Когда мы изучаем психоанализ, в частности теорию объектных отношений – мы создаём понятийный аппарат относительно внутреннего мира и отношений. Пока у нас не проработаны Эдиповы ситуации, Эдиповы комплексы, травмы расставания – мы находимся в путанице. Т.е. у нас нет понятийного мышления. Мы не способны понять – как наше поведение с человеком здесь и сейчас может повлиять на будущие отношения. Мы находимся в неких фантазиях относительно будущих отношений.
Например, муж моей пациентки, который её обманул, был убеждён, что она должна всю жизнь о нём заботиться. Он говорил ей такие слова: «Ты показала мне другую жизнь. А потом у тебя вдруг кончились деньги. Ты перестала мне помогать». Т.е. он не воспринимал её как реального живого человека, у которого в жизни случаются проблемы. Он видел её как бесконечную, нескончаемую, как будто она всю жизнь должна удовлетворять его потребности. Ему ничего не надо делать – она обо всём позаботится.
Или пример другой пациентки. Её муж был или отсутствующий в командировках или нападающий, что она не достаточно старается. В итоге она решила развестись – и только тогда он очнулся, решил, что изменится, пошёл на психотерапию. Жена для него была всепринимающим контейнером, который всегда мог восстановиться. Но оказалось, что она живая и её ресурсы не безграничны. И это ввергло его в шок. И мы можем видеться нашим пациентам, как безгранично принимающие и понимающие. Они могут не чувствовать, как ранят нас. Они видят только то, что мы раним их. В этом смысле анализ мыслительных конструкций из Эдиповой ситуации или Эдипова комплекса должны вести к успеху. По крайней мере, к движению в сторону желаемого. И в голове будет лучше проясняться – что же действительно нужно пациенту, чего он на самом деле хочет. Р. Бриттон говорит, что этого пациента ужасали любые перемены. Это связано с тем, что в Эдиповой ситуации всё выглядит застывшим. Иначе это невозможно контролировать. Иначе появится продукт творчества. Поэтому пациентов могут пугать перемены.
– Автор говорит, что анализ долгое время был океаном спокойствия. «Спокойствие – было целью пациента, а не исполнение задачи (анализа). И спокойная отстранённость идеализировалась». Я помню, что мне тоже казалось, что в результате анализа я должна быть спокойной. И в анализе я была долгое время спокойной.
Получается, что спокойствие – это бегство от переживаний. Мы с вами уже обсуждали – пациента можно успокоить. А можно встретиться с его чувствами и попытаться их выдержать. Часто бывает так, что успокоение – это отрыв от реальности. Когда мы слышим: «Не беспокойся, всё будет хорошо», – мы злимся, потому что не признаётся здесь и сейчас. А сейчас плохо и совсем не хорошо. Есть ещё один способ успокоиться – отвлечь себя. «Просто не думай об этом». Или как в книге «Унесённые ветром»: «Я подумаю об этом завтра».
Когда человек находится в критической ситуации, и обстоятельства требуют от него включённости и внимания— тогда отвлечение от тяжёлых переживаний будет верным решением. Но наша работа заключается в том, чтобы не отвлекать человека от его чувств, переживаний. Он это с успехом делает и без нас. Наоборот, мы должны сосредоточиться на них. Ещё сюда хочу добавить про контейнирование. Оно ставится во главу угла в психоанализе. Если вы не умеете контейнировать – вы не можете быть хорошим аналитиком. Однако, (это мысль моего коллеги, который ссылается на ведущих психоаналитиков) контейнирование не исцеляет. Оно носит успокаивающую функцию. Когда вы описываете пациенту – что происходит у него внутри – он чувствует, что его понимают. Но, к сожалению, одно лишь понимание не помогает меняться. Перемены внутри психики не происходят. Обращаю ваше внимание, что вы можете абсолютно верно понять человека. И так вы становитесь для него как мама, которая его принимает, контейнирует. И кстати, здесь удовлетворяется фантазия «вот если бы у меня была такая мама». Он может чувствовать по отношению к вам благодарность. Но его внутренний конфликт останется с ним. Поэтому психология и психологи помогают, когда описывают переживания. На начальной стадии анализа это необходимо.
– Что нужно, чтобы произошли изменения? Интерпретации в переносе. В следующей лекции мы разбираем следующую статью, которая прояснит для вас этот механизм.
Скажу немного о других подходах в психологии. Каждый подход предполагает, что происходит влияние на внутренний мир пациента. Например, в расстановках расставляются внутренние фигуры. Предполагается, что если подвигать внутренние фигуры через других людей, то произойдут движения и во внутреннем мире. У кого-то они происходят, а у кого-то нет. Надо понимать, что мы хотим повлиять на мыслительную конструкцию. На то, через что человек видит этот мир и взаимоотношения с людьми. У меня возникла фантазия, может быть, если бы расстановщики были психоаналитиками, и расставили бы Эдипову ситуацию —может, произошло бы изменение внутри психики. Но, возможно, многие тренера воспринимают слишком буквально истории тех, кого расставляют. И тогда получается тупик. Человек может почувствовать, что его понимают – всё так и есть, как расставили. Но он не почувствует изменений. Потому что нет второй составляющей— как то, что расставили, проигрывается Здесь и Сейчас, в реальной жизни. Говорится, что есть влияние, но не видится проигрывания в реальной жизни. Мне так кажется. То же касается работы с любыми образами. Должны быть ассоциации с этими конкретными образами. И должно быть понимание аналитика— про что это может быть из внутреннего мира.
Ещё немного о структуре сессии. Нам с вами не нужно постоянно давать интерпретации в переносе. Иногда они просто не приходят в голову. Тогда лучше подождать и посмотреть— что проявится. В эти моменты вы контейнируете пациента, т.е. описываете то, что с ним происходит. Тогда пациент чувствует, что его понимают. Его доверие к вам растёт.
– В анализе мы с вами движемся от состояния пациента «меня понимают» к состоянию «я понимаю». Т.е. мы как будто возвращаем пациенту возможность понимать. В моём представлении мы создаём этот самый понятийный аппарат. И тогда у него появляется возможность видеть – что он делает с другим человеком, и к чему это может привести. Где он развивает отношения, а где он разрушает их. Давайте дальше обсуждать Эдипову ситуацию и Эдипов комплекс.
Буду рада вашим размышлениям и вопросам.
Как менялось мышление психоаналитиков
Добрый день. Начинаем разбор статьи Дж. Стайнера «Цель психоанализа в теории и практике». Напомню вам, что Дж. Стайнер написал книгу «Психические убежища».
– Идея психических убежищ в том, что человек при переходе из параноидно-шизоидной позиции в депрессивную (или наоборот) может попасть в психическое убежище. Он как будто изолируется от внешнего мира.
Начало статьи Дж. Стайнера даёт нам исторический экскурс – как менялось мышление психоаналитиков. Я надеюсь, что мы подробно остановимся на этом, и вы сможете понимать – какое у вас мышление было, как вы видели своих пациентов и ваше взаимодействие с ними.
Первая теория З. Фрейда – застой либидо. З. Фрейд предполагал, что «душевное заболевание возникает в результате сексуальных торможений». Если вы ещё не смотрели фильм-комедию «Без истерик» – обязательно посмотрите. Это фильм об изобретении вибратора. Вы увидите – как мыслили врачи того времени. Женщины были сексуально неудовлетворёнными, потому что церковь запрещала сексуальные удовольствия. Но возбуждение никуда не деть. Как я понимаю, женщины сами не понимали, что они возбуждены. Они приходили к врачам (которые в то время были только мужчинами), описывали свои симптомы. И мужчины ставили диагноз – бешенная матка. В качестве лечения предлагали удаление матки. Тогда, когда никто не смел заговаривать о сексе, З. Фрейд это сделал. Поэтому в то время его теория была революционной. Он открыто заговорил о сексуальных желаниях. И о том, что они вытесняются. В то время у женщин была болезнь «перчаточный синдром». У женщины отнималась рука примерно до локтя. Лечить эту болезнь не удавалось теми способами, что предлагали врачи. З. Фрейд понял, что «перчаточный синдром» возникает от того, что женщина мастурбирует. Но поскольку мастурбация под запретом, то она испытывает чувство вины. И это чувство вины как будто локализуется в «перчаточном синдроме». Т.е. чтобы не мастурбировать, у женщины отнимается рука.
– Когда происходило осознание вытесненного желания— чувствительность руки восстанавливалась.
Таким образом, подтверждалась теория застоя либидо. Как будто сексуальная энергия не могла свободно течь. Когда через осознание сексуальных желаний, течение энергии восстанавливалось— пациентам становилось лучше. Во многих фильмах показывают, как психоаналитик даёт интерпретации, связанные с сексом. И человеку становится лучше. Да, эта тема по-прежнему табуирована, хотя совсем не в той степени, как это было во времена З. Фрейда. В фильме «Опасный метод» герой, играющий К. Г. Юнга говорит: «Не может всё держаться на одном гвозде». К. Г. Юнг пошёл дальше – он увидел другие комплексы кроме Эдипова. Но для З. Фрейда это было предательством, он не смог простить К. Г. Юнга. Потом произошла сексуальная революция. О сексе стали говорить много. Постепенно он перестал быть запрещённым. Хотя и сейчас у многих могут быть табу на тему секса, но мы уже не даём интерпретаций по застою либидо.
Далее Дж. Стайнер говорит о теории психического конфликта. «Эта ранняя теория либидо вскоре была заменена моделью психического конфликта, которая по мере своего развития стала классической теорией фрейдовского психоанализа и остаётся центральной для всех психоаналитиков». Автор говорит, что со временем менялась формулировка сущности конфликта. Но идея остаётся до сих пор. Он говорит: «Вначале подчёркивался конфликт между бессознательными импульсами и влечениями с одной стороны. И требованиями реальности – с другой. Затем, с введением структурной теории, более важным стал конфликт между Эго и силами Ид и Супер-Эго. Наконец, конфликт стал определяться в терминах конфликта между инстинктами жизни и смерти. А внутренняя деструктивность – как устанавливающая границы того, что психоанализ может достичь (З. Фрейд, 1937)»
У З. Фрейда есть топографическая модель личности. Есть Эго, на которое с двух сторон давит Ид (Оно) и Супер-Эго. Предполагается, что конфликт происходит как раз из-за этого давления. Примеры 1-го типа конфликта – между
– 1) бессознательными импульсами и влечениями и 2) требованиями реальности.
Очень не хочется ходить на работу, не хочется проходить собеседования, не хочется продвигать себя как специалиста. Вместо этого хочется почитать интересную книгу, посмотреть сериал, позаниматься всякой ерундой. Это будут бессознательные импульсы и влечения. Но есть реальность, в которой надо кушать, оплачивать квартиру как минимум. Это будет требование реальности. Или другой пример. Сейчас продвигают закон о домашнем насилии. Предполагается, что у мужчины есть бессознательные садистические импульсы, которые он не способен сдерживать. Возможно, женщина тоже его провоцирует. Мужчина срывается и избивает женщину. Это будут влечения и бессознательные импульсы. Предполагается, что если ввести закон о домашнем насилии, где мужчина будет серьёзно наказан за свою несдержанность – он будет ощущать требование реальности – не бить женщину. Иначе последует наказание. Такой же пример, когда мужчин стали жестоко наказывать за изнасилование. У мужчины есть потребность в сексуальном удовлетворении. Это влечения. Но реальность требует быть сдержанным и держать их при себе. Пример ближе к нашей работе. Когда происходит смерть близкого человека – происходит отрицание его смерти. Человек может там застрять. Требование реальности – принять, что человек умер, принять потерю. Потеря не принимается – случается депрессия, упадок сил и т. д.
Второй конфликт – между Эго и силами Ид и Супер-Эго. Здесь мы видим, что есть Эго, как остров. И ему необходимо защищаться от внутренних сил Ид и Супер-Эго, которые давят на него с разных сторон. Чтобы защищаться, Эго требуются системы защит. Мы с вами их проходили в психоаналитической диагностике. Психических защит очень много. Те же примеры можно увидеть с точки зрения этого конфликта. Только теперь внешние структуры в виде законов в социуме становятся внутренними структурами Супер-Эго. Но теперь можно увидеть иначе конфликты с родителями. Например, мать была жестокой – нападала, критиковала, унижала. Теперь это структура Супер-Эго. И человек сам на себя нападает, критикует за малейшие ошибки. Чувствует себя униженным от любого замечания. Чтобы справиться с этими нападками Супер-Эго на Эго, человек использует разные механизмы психических защит. Например, идеализацию и обесценивание, отрицание, рационализацию, интеллектуализацию. А также сексуализацию и сублимацию—перевод в творчество.
Третий конфликт – между инстинктом Жизни и инстинктом Смерти.
Впервые про инстинкт смерти сказала Сабина Шпильрайн на конференции, год не помню. Через несколько лет З. Фрейд взял её идею и стал говорить, что есть энергия либидо, и есть энергия мортидо. Другими словами – инстинкт жизни и инстинкт смерти. Это две силы, которые живут у нас внутри. Инстинкт смерти проявляется в деструктивном поведении, в любых типах зависимости. А инстинкт жизни проявляется в виде творчества, желания жить, воле к жизни. На примере зависимости можно видеть борьбу этих двух сил. Например, алкогольная зависимость. Она помогает отвлечься от реальности. Обещает расслабление, отвлечение от тяжёлых мыслей, переживаний. Но на самом деле, эти переживания принадлежат инстинкту смерти. Потому что чем больше человек прибегает к зависимости – тем глубже разрушения в теле и в психике. Инстинктом жизни в данном случае будет воля к жизни.
– Силы, чтобы сражаться с внутренними монстрами, которые нападают через чувство вины, стыда. Плюс соблазняют, обещая лёгкое удовлетворение. Это удовлетворение кажется невероятной ценностью. Из-за этой ценности человек готов рвать отношения с близкими. Потому что они причиняют боль. Он путает – кто ему помогает и хочет спасти. А кто убивает. Ему кажется, что убивают те, кто хотят лишить его зависимости. А помогает зависимость, потому что происходит облегчение страданий на время.
Делитесь своими примерами – как вы поняли эти 3 конфликта.
Далее Дж. Стайнер говорит, что согласно этой теории – суть «в том, чтобы уладить этот конфликт. И когда он (человек) не в состоянии сделать это – он развивает симптом в качестве компромисса. И использует неадекватные механизмы для защиты себя и своих объектов. Такие механизмы устанавливаются как постоянные свойства личности и могут привести к болезни или тяжёлым расстройствам характера». Получается, мы смотрим – как одна часть пациента борется с другой частью.И думаем – как мы можем их примирить. Психическое разрушение мы видим, как невозможность пациента справиться со своим конфликтом. Например, зависимость мы видим как защиту от невыносимых переживаний, от ран, которые были нанесены пациенту в детстве или позже. И чтобы справиться с этими переживаниями – человек пьёт. Тогда переживания притупляются. Далее автор говорит: «Модель конфликта была существенно обогащена, когда Фрейд открыл перенос и сопротивление. Что дало возможность появления сложной теории, согласно которой конфликт может быть проработан в анализе, поскольку во время лечения он переживается вновь в отношении к аналитику (Фрейд, 1914а). Из этой модели следуют цели лечения, состоящие в помощи пациенту в разрешении конфликта более здоровым способом, в особенности посредством использования инсайта. Если пациент может развить понимание своих бессознательных процессов, конфликт становится менее искажённым примитивными фантазиями и, следовательно, более управляемым».
З. Фрейд понимал так, что перенос не складывается сразу. Что он как будто бы зреет в процессе анализа. И в какой-то момент пациент не может не думать, не может не говорить о том, что происходит между ним и аналитиком. Он назвал это переживание «невроз переноса». И считал, что надо дожидаться невроза переноса, и потом только говорить с пациентом об отношениях в кабинете. Наверняка, вы тоже слышали о важности инсайта. Предполагалось, что когда неосознанное становится сознательным– конфликт решается. Наверное, вы знаете, что З. Фрейд ставил вопрос: «Почему?» А К. Г. Юнг ставил вопрос: «Зачем?»По-сути, они оба говорили об инсайте, который даёт понимание. Только З. Фрейд предполагал, что понимание надо искать в прошлом. А К. Г. Юнг предполагал, что надо искать смысл, который потом будет направлен в будущее.
– Я это понимаю так. Например, может быть такой инсайт по З. Фрейду: «Оказывается, потому что мама бросила меня в раннем детстве —теперь я не выношу одиночества, „прилипаю“ к первому, кто обратит на меня внимание».
– Тот же самый инсайт по К. Г. Юнгу: «Мама бросила меня в раннем детстве. Я понимаю—насколько это больно, как хочется „прилипнуть“ к первому, кто обратит внимание. Поэтому я стала психологом, чтобы помогать другим понять себя и вместе переживать эту боль».
Поэтому мы были заняты тем, чтобы «раскопать» что-то глубокое, но (как нам казалось) важное. И пациент приходил к нам за этими инсайтами. Ему часто было больно. Кто-то не выдерживал и уходил. И, как мне кажется, сам инсайт становился наркотиком. Одна пациентка мне сказала: «Вы ничего нового мне не сказали». Тогда её слова меня поразили. Я почувствовала, что не соответствую идеалу, который она выстроила в своей голове. Как-то я оправдалась, но сделала вывод: «Ей надо, чтобы я всё время генерировала новые мысли». Сейчас с одной пациенткой я замечаю, что она как будто давит на меня. Она как будто вкладывает в меня свою способность рождать инсайты. Я их выдаю ей. Она успокаивается. А на следующей сессии не помнит ничего, что было. Т.е. она их уничтожает. Потому что не она их рождает. Мне кажется, что сейчас время идеализации инсайтов прошло. Люди видят, что им не помогают никакие осознания. «Да, мама издевалась надо мной в детстве. Но сейчас мне это знание никак не помогает— надо мной теперь издеваются все окружающие».
Ханна Сигал, в одной из своих статей говорила об эмоциональном инсайте. Он меняет мышление. После него не может звучать вопрос: «И что теперь делать?» Ответ очевиден – надо менять своё поведение.
Думаю, что теория травмы вписывается в теорию конфликтов. Мы видим треугольник Карпмана: Насильник-Жертва-Спасатель. В моём представлении треугольника как такового не существует. Есть связи Насильник-Жертва и Жертва-Спасатель. Мне кажется, что пары Насильник-Спасатель не существует. При травме из внешней реальности внутрь погружаются два этих объекта в жёсткой связи. И тогда Насильник и Жертва будут представлять собой инстинкт смерти. Потому что один убивает, а вторая умирает. А Спасатель будет представлять собой инстинкт жизни, потому что пытается оставить в живых. И наша задача была бы показать конфликт пациенту. И предполагалось, что он увидит его, получит инсайт – и это поможет снизить это напряжение. И человек начнёт действовать иначе, опираясь на инсайт. Но если сюда добавить теорию переноса, то получается, что при неврозе переноса пациент будет чувствовать, что он жертва, а аналитик насильник. И через осознание, что это не так —конфликт будет разрешён.
И теперь двигаемся дальше. Дж. Стайнер говорит о следующей теории – теории проективной идентификации: «Теория конфликта сохраняет основополагающее значение для психоанализа. Однако, она была существенно обогащена представлением о шизоидных механизмах, описанных Мелани Кляйн (Кляйн, 1946, 1952). В частности, открытие расщепления и проективной идентификации радикально повлияло на наше понимание психического конфликта, изменило базовую модель душевной болезни и оказало фундаментальное влияние на понимание целей психоанализа».
Далее он говорит, что З. Фрейд тоже использовал представление о расщеплении Эго, но только по отношению к фетешизму и психозу. «Фрейд утверждал, что при фетишизме реальность одновременно признаётся и отрицается (Фрейд, 1927). … Однако, на мой взгляд, фрейдовское использование термина „расщепление“ сильно отличается от его использования Кляйн. … По большей части он считал Эго единым – разумеется, подвергающимся „изменениям“ под влиянием сил Ид и Супер-Эго, но не расщеплённым и не фрагментированным. И определённо, не разбитым на отдельные части таким образом, чтобы отдельные аспекты личности перестали считаться своими и приписывались другим людям. В представлении Фрейда, слабость Эго возникает из-за конфликта, а не из-за истощения через утрату частей себя. И вытеснение, а не расщепление, считается механизмом, посредством которого в самости преграждается доступ к отдельным её элементам. Индивидуум, хотя и находящийся под влиянием отдельных инстанций, воспринимается в данной концепции как целостная личность, вынужденная находить свой путь среди опасностей и конфликтов жизни».
Здесь мы видим кардинальное отличие теории М. Кляйн и З. Фрейда.
В теории проективной идентификации М. Кляйн предполагается, что человек проецирует в другого не просто конфликт – он проецирует часть себя. Можно сказать, что он отдаёт свою руку. И видит, как будто другой – это его рука. А сам человек при этом остаётся без руки. Моя пациентка говорит мне: «Я восхищаюсь вами. Вы такая талантливая, у вас всё получается». Таким образом, она проецирует в меня часть себя, где она талантлива и у неё получается. Она остаётся истощённой. Она не целая. Я обращаю её внимание: «Вы мне рассказываете, как у вас получается отстаивать себя, как другие признают вас лидером мнений. И вы очень радуетесь, а потом как будто убиваете это знание о себе успешной». Моей пациентке страшно – если она себе оставит успех, который видит во мне – тогда что останется мне? Т.е. как будто она у меня заберёт мой успех, а я останусь пустой. Поэтому она заботится обо мне, чтобы я продолжала быть успешной. И делает это тем, что отказывается от представления о себе, как успешной и талантливой женщины. Таким образом, сохраняется баланс. Но что будет, если она решит присвоить себе свои же качества, которые видит во мне? Я её спрашивала: «Когда вы видите меня такой успешной – какой вы видите себя?» Ей было очень страшно смотреть на эту картину, поэтому она даже не сразу поняла вопрос. Затем ответила: «Я никчёмная, серенькая. У меня ничего не получается». Таким образом, мы видим объектные отношения. На одной стороне сверкающая талантливая, у которой всё получается. На другой стороне – никчёмная, которая обязана смотреть снизу вверх и ничего не делать, никак не проявляться. Предполагаю, что если пациентка будет чувствовать себя успешным специалистом, с достаточным количеством сил и энергии – тогда меня она будет видеть как никчёмную, не способную рождать новые мысли. И как будто в её фантазии она отбирает у меня возможность творить и быть такой, какой она меня видит. Это работа механизма зависти. Поэтому следующая фантазия может быть, что я приду в ярость от того, что она как будто отняла у меня все таланты и мой потенциал. И как будто я захочу разорвать связь с ней. А это высшая мера наказания. Поэтому в данный момент она сохраняет фантазию обо мне прекрасной и недостижимой. Оставляя себе образ нищенки, которая может только восхищаться королевой. У пациентки был вопрос: «А что если правда вы такая талантливая и успешная?» Вот этот вопрос может сильно путать. Когда наши пациенты указывают на наши реальные достоинства или слабости —мы не можем отрицать, что они у нас есть. Я имею ввиду для самих себя. Но. Это не значит, что они не проецируют свои достоинства или слабости. Т.е.я на самом деле талантливая и успешная. И одновременно с этим моя пациентка такая же. Но ей пока страшно о себе так думать.
С точки зрения теории конфликта можно было бы представить, что в моей пациентке борются 2 энергии —
– 1) её творческая часть и 2) механизм зависти, который разрушает достижения.
Это будет правдой. И тогда пациентка должна получить инсайт об этих 2-х силах. И ей должно стать легче. Но этого не происходило. С точки зрения М. Кляйн и теории проективной идентификации моя пациентка вложила в меня свою успешную и талантливую часть. И когда эта часть во мне – она не в ней. И таким образом, она не может ей пользоваться. У неё просто нет сил, чтобы продвигать себя как специалиста на рынке. И так будет продолжаться до тех пор, пока не произойдёт процесс горевания (об этом будет в статье дальше). Т.е. пациентке предстоит тяжёлая душевная работа, чтобы расстаться с представлением о себе, как о нищенке, которая может только восхищаться другими. И также будет одновременно горевание – она будет расставаться с образом меня, как всемогуще-успешной, ослепительно-талантливой. Я останусь такой какая я есть. Но для неё я стану более реальной. Это значит, что она почувствует, что может пройти путь, подобный тому, что прошла я. Он будет другим, будет отличаться. Но это будет путь успеха.
И ещё хочу привести пример сессии с другой моей пациенткой. Надеюсь, что это полезно для вас. И вы можете этим пользоваться. Она пришла и была счастлива, что не опоздала. Потом стала жаловаться, что у неё не получается вести общение с мужчинами, которые её привлекают. А привлекают её те, кто выше её интеллектуально. (С точки зрения проективной идентификации пациентка помещала свой образ, свою часть себя неуспешной, непонятливой, тупой в тех мужчин, с которыми строила отношения). Далее мы говорим с пациенткой о механизме разрушения, который становится для неё всё более очевидным. Она говорит, что все люди кругом не помогают ей. Все как будто против неё. Но я знаю, что это не так. Потому что 3 встречи назад я ей показывала, как механизм разрушения внутри неё рушит отношения с людьми, которые ей помогают. И буквально перед тем, как она стала говорить, что все против неё, она рассказала – как ей помогает мужчина, помогла подруга тем, что объяснила этому мужчине, как моей пациентке нужна помощь. Он откликнулся и делает всё возможное, чтобы у неё пошло продвижение по карьере. Поэтому, когда она начала говорить: «Мне никто не помогает», – я ответила: «В реальности это не так». Пациентка как будто впала в ступор. Сказала привычное: «Ну да», – но по её выражению лица я поняла, что она не понимает, о чём я говорю. Я сказала: «Вам помогает этот мужчина. Он делает всё, чтобы у вас получилось». Этот мужчина нашёл ей квартиру, поселил её туда бесплатно. Нашёл ей помещение для работы, сделал вместе с ней рекламу, чтобы приходили клиенты. (Таким образом я возвращала её в реальность, с одной стороны. А с другой стороны – возвращала ей потерянную часть её, на которую она может опираться) После моих слов она поняла. У неё случилось замешательство. В контрпереносе я почувствовала сильную неловкость.
Это была проективная идентификация, я не смогла с ней справиться. И я ей стала что-то говорить, чтобы просто заполнить ту пустоту, что образовалась. Одновременно с этим я всё больше осознавала свою неловкость. И поняла, что должна о ней говорить. Я сказала: «Когда я вам сказала о том, что в реальности у вас есть поддержка – я как будто напала на вас. Как будто я оголила ваше самое уязвимое место. И от этого вы можете ощущать стыд. И возникает вопрос – придёте ли вы на следующую консультацию. Потому что чувства настолько невыносимые, что может хотеться разорвать отношения. Вы можете чувствовать сильную неловкость и растерянность». После того, как я сделала очевидными переживания пациентки, она как будто воодушевилась, сказала, что действительно себя так ощущает. Дальше у неё пошли ассоциации. Она рассказала про то, что обычно никто не понимает её шуток. Но нашёлся один мужчина, который понял. И когда она это почувствовала, то тут же сжалась, сказала, что ей завтра рано вставать, пора уходить. А потом он подловил её, спросил: «Куда ты завтра с утра идёшь?» Тогда ко мне в голову пришла мысль, которую я ей озвучила: «Когда я вам сказала о том, что в реальности вам помогают – я как будто оказалась выше вас интеллектуально. И тогда вы почувствовали себя так, как с мужчинами, которые вам нравятся. Вы как будто потеряли дар речи. Возникла невыносимая неловкость. Как будто я уличила вас в чём-то стыдном. С одной стороны – вы пришли ко мне за помощью, ожидаете, что я буду выше вас интеллектуально. С другой стороны —для вас это невыносимо». Пациентка ответила: «Да, я пережила: „Она меня видит! Неужели это возможно, чтобы меня увидели такой, какая я есть“. И я почувствовала себя маленькой девочкой». Я ответила: «Вы себя сравнили со мной. Механизм разрушения как будто напал на вас изнутри. И вы почувствовали себя тупой, намного ниже интеллектом, чем вы есть. Вы как будто увидели во мне свою интеллектуальную часть. И решили – раз она во мне, то не может быть в вас. Механизм разрушения как будто напал на ваш интеллект, и велел отдать его весь без остатка мне. Если он во мне – значит вы должны быть маленькой глупой девочкой».
Вот такая была сессия. Это было пару месяцев назад. Сейчас эта пациентка сильно продвинулась по своим заработкам. Гораздо лучше отстаивает себя перед работодательницей. И делает конкретные шаги для продвижения по карьере.
На этом сегодня остановимся. Жду ваших вопросов и размышлений.
Психолог сначала хороший (Спасатель), а потом плохой (Насильник)
Добрый день. Мы с вами продолжаем работать над статьёй Дж. Стайнера.
Я буду повторять принцип нашей работы. И вы будете более ясно видеть – что вы делаете и почему получаете результат.
Итак, прошлый раз мы говорили— как развивалась психоаналитическая мысль. От теории конфликта между инстинктами жизни и смерти психоаналитики сдвинулись в сторону теории проективной идентификации. Суть её заключается в том, что мы не можем видеть мир вне себя. Если вы смотрели фильм «Вниз по кроличьей норе. Сила мысли и что мы об этом знаем», то помните – мир не существует вне наблюдателя. Я могу вас попросить сейчас рассказать о городе, в котором вы живёте. И вы станете рассказывать про улицы, парки и т. д. Вы как будто не видите себя там, вы смотрите на всё это. Но одновременно вы там есть.
Эта мысль понятная и одновременно сложная. Мы существуем в своей голове только в связке с объектом. Может, вы тоже читали идею о корне проблемы. И если выдернуть корень проблемы (ну или как-то его трансформировать), то состояние изменится, уйдут все проблемы. Я скажу, как я объясняю пациентам – с чем мы работаем.
– «У нас внутри есть конфликт. Этот конфликт сформировался в раннем детстве. В результате события, которое произошло тогда – вы создали внутри себя мыслительную конструкцию. Можно сказать— ограничивающее убеждение или установку. Этот конфликт есть Здесь и Сейчас. Из прошлого вы перенесли его в настоящее. И он выражается не только в вашем отношении к маме, мужчине, работе. Он проявляется везде. В том числе и в наших с вами отношениях. Мы, к сожалению, не можем вернуться в прошлое, чтобы изменить то, что было. Но мы можем совершить изменения Здесь и Сейчас, в наших с вами отношениях. Мы можем думать – как этот конфликт проявляется в наших отношениях. И стараться понять— что происходит».
Вот примерно так я описываю процесс для своих пациентов.
Давайте посмотрим на отношения с пациентом через призму проективной идентификации. Пациент будет тем, кто наблюдает. Вы, как аналитик, становитесь его объектом. Пациент в каждый момент времени видит в вас свой объект. Вы можете говорить мягким тоном голоса, но он будет слышать, как будто вы на него орёте. Вы будете молчать – он слышит, как будто вы его отвергаете. Вы говорите ему свои идеи – он может чувствовать, что вы обесцениваете его идеи. Или что он должен подчиняться вашему мнению. Вариантов может быть бесконечное множество. Может, вы читали книгу «Множественные умы Билли Миллигана». Когда молодой человек согласился, чтобы о нём написали книгу – вышла часть личности, которая помнит абсолютно всё, которая видит все личности. И одновременно не включена ни в одну из игр каждой личности, не оценивает никакую из них. Она видела расщепление, которое произошло из-за болезни в младенческом возрасте. Она видела и помнила – что происходило с каждой личностью. По-сути, мы становимся таким объектом для пациента, который видит всё со стороны. И мы описываем пациенту процесс, который у него внутри происходит.
Как мы это делаем? – Мы опираемся на свой контрперенос. Внимательно слушаем себя.
Здесь возникает вопрос: «А может, у меня не контрперенос, а перенос?»
Перенос отличается от контрпереноса тем, что вы переносите свой собственный непроработанный конфликт на пациента. Да, такое может быть.
Что может помочь?
– 1. Знание своих конфликтов.
– 2. Чуткое отношение к своему пациенту.
Как мы двигаемся в аналитической работе?
Мы даём интерпретацию. И внимательно наблюдаем – что пациент говорит дальше. Первая реакция не так важна. Она может быть: «Вы говорите ерунду!» или «Да, вы абсолютно правы». На эту реакцию мы не обращаем особого внимания. Мы слушаем – что пациент говорит потом. Может, потом, в будущем, когда отношения уже сложатся, можно обращать внимание на эту реакцию. Но вначале она не так важна. Если пациент начинает вспоминать прошлое— вы попали. Воспоминание – это ответ на вашу интерпретацию. Т.е. то, как пациент понял то, что вы сказали. Вместо воспоминаний о прошлом может быть сон или переключение на что-то другое. Вы удерживаете в голове вашу интерпретацию и основной мотив, который хочет передать пациент. Так происходит коммуникация. Вы снова даёте интерпретацию – и видите, как человек меняется. Или не меняется. Т.е. вы видите, как вы влияете. Ваша задача – описывать процесс, который происходит внутри пациента. Тогда пациент начинает видеть то, что с ним внутри происходит, как будто со стороны. Постепенно он понимает, что это безопасно. И начинает лучше понимать себя.
Возьмём пример, что вы сказали интерпретацию исходя из переноса, а не контрпереноса. Пациент начинает реагировать или нападением, или уходом в себя, или обесцениванием, или прямым текстом. Например, мне моя пациентка сказала: «Я вот слушаю вас сейчас и думаю: «Что она делает? Разве она не должна мне помогать, вместо того, чтобы советовать какие-то книги? Она думает, что я чего-то не знаю?» В данном случае я прекрасно понимаю, что моя пациентка права на 100% – моя речь была не с позиции аналитика. Я в сильной тревоге за неё, и бессознательно начинаю давать советы. С точки зрения контрпереноса – мне надо было отследить тревогу, которую я вижу как не тестирование реальности со стороны пациентки. И начать с ней говорить об этом. Но мне очень страшно разрушать её умиротворённое состояние. Из-за своего страха разрушения я вместо интерпретаций начала отыгрывание – т.е. стала давать конкретные рекомендации.
Что делать? Не оправдываться. Я говорила: «Да, у вас абсолютно верная претензия ко мне. Вы почувствовали себя брошенной. Я как будто перестала вам помогать. И вы не могли меня перебить, потому что вам страшно было разрушить меня». Когда вы перестаёте защищаться – пациент чувствует, что вы не разрушаетесь и понимаете его.
Вернёмся к статье.
Дж. Стайнер говорит, что понятие «расщепление» в понимании З. Фрейда и М. Кляйн отличается. З. Фрейд считал Эго единым, но оно как будто подвергается воздействию Ид и Супер-Эго, поэтому меняется. И поэтому расщепляется под их воздействием. М. Кляйн считала Эго фрагментированным, разбитым на отдельные части. Причём отдельные части Эго настолько чувствуются не родными, что приписываются другому человеку. По-сути, чем сильнее, чем невыносимее для нас переживание – тем больше мы видим его в другом человеке. Например, жертва насилия. По факту в результате травматичного события мы имеем раскол Эго на 3 части (как минимум) – жертву, насильника и спасателя. Возьмём для примера женщину. В случае мужчины ситуация будет подобной. Внутренний насильник ощущается настолько невыносимым, что женщина должна искать насильника во внешнем мире. Если находится подходящий мужчина, который действительно поступает садистически по отношению к ней— происходит разыгрывание. Чем более невыносимо для женщины ощущение собственной жестокости – тем сложнее ей расстаться с реальным мужчиной, который поступает с ней жестоко. В случае если расставание происходит – женщина остаётся со своими садистическими переживаниями. Куда она их направляет? Чаще всего на детей или на других членов семьи. Т.е. насильственная часть помещается в кого-то другого, потому что видеть её как часть себя— невыносимо. Если женщина приходит к аналитику, то сначала она помещает в него своего внутреннего спасателя. У неё есть фантазии, что аналитик возьмёт и чудесным образом уберёт у неё изнутри жестокие переживания. Проходит время – пациентка разочаровывается. Она соединяется с реальностью и признаётся себе— аналитик не волшебник. Он не может войти в её внутренний мир и уничтожить её садиста. Тогда она может начать погружать в аналитика своего насильника. Видеть, как психолог поступает по отношению к ней садистически, например, тем, что молчит, не даёт конкретных рекомендаций, говорит так, что ей больно. Таким образом происходит расщепление своих частей и проецирование (через проективную идентификацию) в других людей. Так я понимаю процесс расщепления, как его видела М. Кляйн. И напомню, что первоначальное расщепление М. Кляйн видела— расщепление на хороший и плохой объект.
Дж. Стайнер говорит:
«Мотивы проективной идентификации весьма разнообразны (Rosenfeld,1971), и поэтому всегда необходимо понимать в деталях, какова её цель в данном конкретном случае. Результат, однако, хотя и в различной степени, всегда состоит в отрицании разделённости самости и объекта, и в соответствующем объединении личных ресурсов, а также в искажении объекта, который теперь воспринимается так, как если бы он содержал отвергнутые качества».
– В реальной жизни мы обычно отыгрываем. Чем сильнее зависть – тем сильнее порча объекта. Из-за работы механизма зависти мы можем искажать то, как видим реального человека. Причём это может быть как в положительную сторону, так и в отрицательную.
Из примера выше – аналитик сначала хороший Спасатель, а потом плохой Насильник.
Дж. Стайнер продолжает:
– «Радикальный характер этой теории приводит к тому, что самость уже не может восприниматься как единая структура, и целостное ощущение самости должно достигаться через возвращение обратно и интеграцию утраченных и распределенных вовне элементов. В то же самое время объекты внешнего мира наделяются личными качествами, которые были спроецированы на них, так что отношение, которое может выглядеть как отношение к другому человеку, в действительности в большей мере представляет собой отношение с самостью или с объектом, контролируемым самостью».
Поэтому мы с вами работаем над тем, чтобы пациент вернул себе утраченные части. Термин «самость» здесь понимается не как «Самость» К. Г. Юнга. У К. Г. Юнга «Самость» – это нечто гораздо большее, чем мы. Это некая сила, которая ведёт нас дорогой, которую мы не видим. Как будто она складывает нашу судьбу. Причём Самость как архетип также двойственна. Т.е. она бывает светлой и тёмной. Например, Персефона стала богиней подземного царства, потому что её похитил и изнасиловал Аид. Можно сказать, что у неё проявилась тёмная сторона Самости. Также Самость связана с индивидуацией– собственным путём, который находит тот, кто слушает себя, развивается.
Во фрейдистском понимании «самость» – это синоним Эго. Так я это запомнила с семинаров. Если у вас есть другое знание – делитесь. Таким образом, получается, что мы раскидываем кусочки себя. Мы помещаем в других людей, с которыми общаемся, свои собственные части. В зависимости от того – как с нами общаются в ответ, т.е. что нам в ответ возвращают – мы меняем себя, свои части. Получается, что наша задача – забрать себе то, что было (и есть) для нас невыносимым. Тогда у нас появляются силы видеть других такими, какие они есть. И в соответствии с этим вИдением скорректировать своё поведение.
– Когда мы о ком-то думаем, в голове «жвачка» из одних и тех же мыслей – это значит, что в этом человеке мы оставили часть себя.
Как себя вернуть? Не так просто, как это прозвучит.
– Понять – какое чувство помещено в другого человека,
– Понять – почему мы его туда поместили.
По-сути, я вам говорю о том – как строится интерпретация. Ответ на вопрос «почему» не такой простой, как кажется. В анализе мы стараемся понять конфигурацию, которую создал пациент, чтобы защитить себя от невыносимого чувства. Мы даём интерпретацию своего вИдения – как мы понимаем. И потом смотрим на отклик пациента.
Дж. Стайнер говорит, что модель проективной идентификации не отменяет теорию внутреннего конфликта. Она углубляет и расширяет её. «Согласно этой модели, конфликт не есть нечто, что анализ может разрешить для пациента. Но что анализ иногда может сделать, так это помочь пациенту использовать его собственные психические активы более адекватно. В результате чего он становится способным искать разрешение конфликтов своими силами и средствами».
И здесь подходит термин «справляться». Мы с вами говорим о том, что мы можем сделать для пациента в рамках анализа. Мы не можем сделать так, чтобы его жизнь поменялась. Только он сам может делать действия в сторону того, что он хочет. И человек сам живёт свою жизнь.
Мы с вами способны повлиять на его мышление. И это влияние заключается в том, что мы показываем нашему пациенту— как выглядят его мыслительные конструкции. Мы описываем процессы внутри. Также мы понимаем чувства, которые он испытывает. Т.е. как будто делаем для него самого видимым его внутренний мир. Также мы пытаемся показать пациенту реальность через то, что происходит между нами в отношениях.
Дж. Стайнер ссылается на У. Биона и говорит, что проективная идентификация не всегда патологична. Если человек подходящий и восприимчивый, то тогда она служит важной формой примитивной идентификации. А идентификация в свою очередь (как я понимаю) служит основой идентичности. Т.е. ответа на вопрос: «Кто я?» Мы с вами разбирали в одной из лекций тему, что пациенты хотят быть как вы. И одновременно им надо провести внутри серьёзную работу – быть как вы И не быть как вы. Т. е. когда вы вместе с пациентом проводите работу по возврату частей Эго обратно пациенту— вы возвращаете их таким образом, что пациент чувствует благодарность. Он чувствует вас хорошей. И соответственно сам хочет стать таким же хорошим, только ещё лучше. Поэтому пациенты могут хотеть становиться психологами. Это может быть их истинное желание или нет. Чтобы понять это – необходимо разговаривать о фантазиях по поводу профессии.
Мы сейчас с вами не затрагиваем вопрос негативной терапевтической реакции. Когда пациент портит то хорошее, что получил в результате отношений. Далее автор говорит, что у людей с психотической и пограничной организацией личности выстроена жёсткая защитная организация, которая продолжает удерживать части самости в других людях. У таких людей нет возможности допустить мысль, что невыносимые чувства могут принадлежать им.
Далее Дж. Стайнер переходит к самому процессу – повторное обретение спроецированных частей самости. Он говорит, как важно смотреть в лицо психической реальности. Т.е. видеть собственную жестокость, собственную слабость и другие импульсы, которые отрицаются. Способность смотреть в лицо психической реальности по мнению Дж. Стайнера полностью зависит от возможности переживать потерю, расставание. Часто чувства, связанные с расставанием, уничтожают воспоминания о том, когда были отношения. Как будто дыра в виде отпуска заполняет всё пространство отношений. Автор говорит, что когда человек умеет скорбеть, переживать утрату— он возвращает себе потерянные части самости. По-сути, у него появляется больше возможности справляться с теми трудностями, что даёт нам реальность.
– «Когда проективная идентификация устанавливается как постоянная форма взаимодействия с объектами, это может привести к вере, иллюзорной или реалистичной, что объект является собственностью и находится под контролем (Rosenfeld, 1964, 1971)». И далее Дж. Стайнер говорит, что в этой ситуации необходима проработка скорби по утраченному объекту. Но для этого человек должен отказаться от контроля и обладания объектом. Если он не может отказаться, то устанавливается хроническая форма проективной идентификации. Эта форма защищает человека от переживания отдельности. Мы с вами знаем, что чувство отдельности отвечает за тестирование реальности. Мы не можем что-то улучшить в своей жизни там, где мы запутаны, т.е. не понимаем – как устроена реальность. Потому что мы смотрим на неё не с позиции: «Я хочу понять, как она устроена, чтобы потом пользоваться». А с позиции: «Я хочу, чтобы реальность подстроилась под меня. Я всё делаю правильно, а реальность всё-равно не меняется».
Здесь мы с вами возвращаемся к ожиданиям пациента от анализа. Пациент приходит с фантазиями, что он так плохо себя чувствует, потому что у него были такие родители, такая судьба, такие обстоятельства. Отсюда вытекает глубинная мыслительная конструкция, на которую он опирается: «Надо изменить родителей, судьбу, обстоятельства – тогда мне внутри станет легче». Хотя на сознательном уровне человек вам говорит: «Я пришёл, чтобы поменяться».
Мы должны удерживать у себя внутри этот конфликт:
– сознательное убеждение пациента, что он хочет поменяться;
– бессознательное убеждение, что должны поменяться другие.
В отношениях с вами— это вы. И это будет выражаться в том, что пациент будет стараться изо всех сил изменить сеттинг. Ему будет неудобно время, день. Он будет просить снизить оплату. Он будет требовать советов и конкретных рекомендаций. Т.е. он не будет принимать ваши правила. Он будет стараться изменить мир под себя. Обращаю ваше внимание, что возникают разные обстоятельства в жизни, например, смена рабочего графика, проблемы с финансами. Если у вас пациент давно в анализе, то, конечно, вы можете снизить оплату, пока он не станет на ноги в финансовом плане. Вы можете изменить день и время сессии. И потом надо будет это обсуждать. Но когда это происходит с самого начала – давайте интерпретации, связанные с тем, что пациенту кажется, что если мир изменится во вне, то мир изменится и у него внутри. Одна моя пациентка бастовала против этой установки. Она говорила: «Я реально, действительно чувствую себя по-другому, когда приезжаю в другую страну. Моё состояние реально меняется, когда я с другими людьми». Да, это так. Но она возвращается к мужу-алкоголику и в свою страну. Я замечаю, что дорога, путешествия очень сильно отвлекают от переживаний, связанных с утратой. Потеря происходит, но она как будто к лучшему. Сначала потеряли ту страну или город, в котором находились. Приехали, сменили обстановку – и вроде всё нормально. Потом потеряли то место, в котором отдыхали, вернулись домой – и вроде тоже всё хорошо. Отыграли потерю— стало легче. До следующего путешествия. У меня была пациентка, которая не могла без путешествий хотя бы раз в два месяца. Не знаю – как она пережила карантин. Для неё было невыносимо находится на одном месте. Депрессия нападала на неё и уничтожала. И ещё один пример моей пациентки. Она вернулась ко мне около 1,5 года назад. За это время мы сменили сеттинг 4 раза. Сначала был один день недели, потом другой. Потом 2 раза в неделю. Потом один раз в неделю. Потом другой день. Вначале я просто отыгрывала. Т.е. шла на её просьбы переноса без разговоров об этом. Также как и на отмены. Я с ней не говорила, когда мы стали работать 2 раза в неделю. Очень мало говорила, когда стали работать 1 раз в неделю. А потом сделала это фокусом и стала говорить об отменах, уничтоженных сессиях, о её нежелании платить; о том, что ей не хватает сессии, которую мы отменили. Помню, она мне сказала с подозрением, что я хочу её использовать: «Вы хотите, чтобы мы снова стали встречаться 2 раза в неделю?» Я ответила: «Нет. Если вы захотите встречаться 2 раза в неделю, то теперь я уже не буду допускать такой ошибки – мы с вами сначала будем говорить об этом. А потом уже решим и договоримся – раз в неделю или два раза».
– Пациентка стала ощущать, что я отстаиваю свои границы. Я с ней про это говорила много раз. Примерно так: «Я иду вам на уступки. И в этот момент вы мне благодарны. Но потом в реальной жизни вы чувствуете, что тоже должны идти на уступки другим. И тогда у вас возникает гнев на меня, что я не отстояла свои границы. И таким образом, не научила вас отстаивать свои».
Через несколько месяцев моих повторений, пациентка увидела меня отдельной. У неё случился инсайт. Она сказала: «Я поняла – то, что вы выставляете мне границы, это вы не хотите меня обидеть или задеть. Это вы заботитесь о себе». Таким образом, я, как отдельный объект, появилась в её голове. Но она продолжает атаковать границы. Пока она не может принять, что должна измениться сама, а не я (как мир с обстоятельствами) должна поменяться, т.е. пойти ей на уступки. Она теперь говорит мне, что это время ей не удобно. «Вот если бы на полчаса позже». Сейчас я проявляю достаточно жёсткую позицию – чётко говорю, что время не изменится. На последней консультации она сказала, что ей не хватает дополнительной сессии. Я ей ответила: «Это моя ошибка, что я не говорила с вами о потерянной сессии. Давайте об этом говорить». Я хочу вам сказать, что не проявляю жёсткую позицию относительно сеттинга. Это связано с моими личными особенностями. Вижу, что мои коллеги могут выдерживать и держать очень жёсткий сеттинг. В моём случае я поняла, что буду идти за пациентом, чтобы сохранить отношения. И дальше буду говорить о том, что могло для него значить смена сеттинга.
Надеюсь, вам яснее стало видно— как пациент реализует бессознательную установку, что мир должен поменяться, чтобы ему стало легче. В случае с последней пациенткой вы видите – сколько бы я ни шла на её уступки в плане смены сеттинга – её всё-равно не устраивает. Поэтому прежде чем жертвовать своим временем, своим удобством – поговорите с пациентом – что даст ему или ей смена сеттинга. Проводите параллели с желанием, чтобы мир изменился благодаря Всемогущему желанию. Сами мы тоже должны принять мысль, которую я очень часто читала, когда изучала бизнес-курсы: «Если что-то не получается – то это не получается У ВАС». Реальность не станет меняться. Но тем не менее, мы можем влиять на неё. И в результате изменится наша жизнь, благодаря изменению нашего мышления. Новое мышление заставит нас совершать другие действия.
Ещё раз подытожим. Наша задача – работать с переживаниями расставания. Мы как будто обучаем пациента расставаться. Мы как будто даём ему некий навык расставания. И тогда он может перенести этот навык в свой внутренний мир и в свою реальную жизнь. Во внутреннем мире человек должен будет расстаться с жестокостью по отношению к себе. Может быть, «расстаться» звучит слишком громко. По крайней мере, он должен будет вернуть себе свою жестокость. И тогда он сможет отстаивать свои границы, чувствовать себя отдельным, лучше справляться с трудностями.
Жду ваших вопросов и размышлений.
Про психическое «убежище» как уход от контакта с реальностью
Добрый день. Мы с вами находимся в подразделе статьи «Повторное обретение спроецированных частей самости». Дж. Стайнер говорит: «Когда имеет место такая ситуация, объект, содержащий спроецированные части самости, интернализуется, и происходит идентификация с ним. Так что во время разрывов, отвержения или тяжелой утраты раздельность переживается не полностью и утрата отрицается».
Был задан вопрос: «Почему мы имеем дело с гореванием?» В этой цитате автор отвечает на этот вопрос.
Переживание отдельности – это то, к чему мы стремимся. Идею отдельности я увидела и осознала только в подходе теории объектных отношений. По-сути, основное, что мы стремимся получить в анализе в виде результата пациента – это переживание отдельности (в статье переведено как «раздельности»).
Обратите внимание – как много зависит от отдельности.
– Человек начинает ощущать свои границы. Очень многие говорят о важности личностных границ, но мало кто понимает – как достичь того, чтобы у пациента они действительно появились.
– Когда появляется переживание отдельности— происходит принятие реальности. Можно сказать, что именно переживание отдельности отвечает за тестирование реальности.
– Только тестирование реальности помогает в ней сориентироваться. Помогает понять— какие действия необходимо делать, например, для своего успеха. А также помогает пережить неудачи. Понять— где обстоятельства играют роль, а где свои собственные ошибки.
Хочу вам привести пример моей пациентки, где она рассказывает про собственную путаницу. Это именно те места внутри психики, где есть травма и нет переживания отдельности.
Пациентка: «Я хочу вам привести пример из своей жизни. У маленького ребёнка после рождения, где-то в месяца 2 что-то было на глазу. Я убрала, а потом глаз начал гноиться. Мы промывали, ничего не помогало. Обратились к врачу – слабые капли не помогли, потом выписали более сильные капли. Всё прошло. В моей голове было, что это я убрала с глаза гной и своими руками занесла инфекцию. Теперь ребёнку полгода. Снова началось тоже самое. Мы обратились к врачу. Врач сказала, что у ребёнка непроходимость канала. Надо почистить канал. Я отказалась, сказала, что буду делать массаж. Но массаж я то делала, то нет. Глаз не выздоравливал. И вот через какое-то время до меня дошло – дело не во мне. Это у ребёнка непроходимость слёзного канала. У всех людей стекает это по носу, а у моего ребёнка не может стечь, потому что канал слишком маленький. Когда я это осознала – я начала делать массаж регулярно. И всё прошло. Я такой человек – если я чего-то не понимаю, то спрашиваю и докапываюсь. Мне всё-равно, что обо мне подумают. А здесь я не понимала, что я не понимаю. Вот это меня ужасает». Этот пример, который привела пациентка, очень ярко и понятно описывает – как мы не до конца переживаем отдельность. Происходит путаница— где моя зона ответственности, а где другого. И соответственно – не понятно, что надо делать. Рекомендации от специалистов видятся несерьёзными. «Ну и что если я не буду это делать? Что произойдёт? Ничего, буду жить как раньше, как сейчас. А сейчас я живу нормально».
Соответственно, то, что могло бы помочь решить проблему кардинальным образом— обесценивается. И таким образом, сохраняется всемогущий баланс. Нет отдельности – нет движения вперёд. И здесь дело не во внешней реальности (например, в желании успеха) – в первую очередь дело во внутренней реальности. Например, у этой пациентки были нападающие и разрушающие её мысли: «Я занесла инфекцию в глаз ребёнка». Я дала ей такую интерпретацию: «Вы видели себя плохой матерью. Вы были убеждены, что вы плохая мать. И соответственно, у вас было ощущение всемогущества – вам всего лишь надо стать хорошей матерью, чтобы у ребёнка исчезла болезнь». Обращаю ваше внимание, что переживание горя блокируется всемогуществом. От идеи всемогущества приходится отказываться. Приходится принимать собственную ограниченность.
Приходится встретиться с мыслью, что в любой момент может случиться непоправимое, например, смерть близкого человека. И мы не можем никаким образом на это повлиять. По-сути, мы защищаем себя мыслями о всемогуществе от переживания собственной ограниченности. Но когда мы принимаем собственные ограничения – мы способны двигаться. У нас появляются на это силы. До принятия ограничений наши силы уходят на конфликт всемогущества: «Если я начну что-то делать, то разрушу своего близкого человека. Например, он умрёт от зависти, что у него нет того, что есть у меня. Или начнёт нападать – и тогда отношения разрушатся». Для этой пациентки я сделала ещё интерпретацию. Она сейчас купила курсы по бизнесу и увидела несоответствие своего заработка и своей квалификации. Также у неё конфликт относительно своего тела. Я сказала: «Обращаю ваше внимание – где находятся те зоны, в которых вы не понимаете, что не понимаете. Это тело. У вас с телом непростые отношения. Вы делаете себе операции, что-то стараетесь исправить. И давайте я проведу параллель с деньгами. Ваша слепая зона – это ниша, в которой вы работаете. Вы сами мне об этом говорили, что нужно менять направление, но вы боитесь».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71067199?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Евгения Белова
Тип: электронная книга
Жанр: Общая психология
Язык: на русском языке
Издательство: Издательские решения
Дата публикации: 11.09.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: В книге представлены лекции для психологов из супервизорской группы. Книга будет полезна тем, кто идёт в профессию «с нуля», и также тем, кто желает получить секреты профессиональных психологов, чтобы улучшить свою жизнь (и жизнь своих близких).В этой книге вы узнаете, как меняются негативные сценарии. Также вы сможете применить полученные знания в своей жизни и получать классные результаты.