Главная страница | Русское фэнтези | Час медведицы

Час медведицы
Татьяна Лисицына
Олеся, наделенная способностью возвращаться в прошлое и предсказывать будущее, приезжает Ярославль. Близится тысячелетие с тех пор, как князь Ярослав убил священную медведицу. Оказавшись на месте прежнего капища, девочка "слышит" проклятия Велеса, пообещавшего вернуться через тысячу лет и отомстить предавшему его народу.

Татьяна Лисицына
Час медведицы

Глава 1
Погода изменилась, когда до Ярославля осталось несколько километров. Свинцовые тучи спрятали голубое небо. Первые капли дождя, плюхнув по лобовому стеклу, сползли дорожками слез. Крылья молний прорезали темноту, гром зарокотал над крышей маленького автомобильчика. Показатели приборной доски, зловеще подмигнув, погасли. «Что за чертовщина!» – выругалась Вероника, сворачивая на обочину.
Дождь расходился. Ветки деревьев, словно набожные старухи, гнулись к земле.
– Придется подождать, – сказала Вероника, поворачиваясь к дочери.
Олеся провела ладошкой по запотевшему стеклу и тихо, словно для себя, сказала:
– Не надо нам туда ехать.
– Малыш, но нет другого выхода. Я сто раз объясняла.
Олеся резко повернулась к матери. Властный огонёк полыхнул в глазах. Темные волосы упали на лицо, а растопыренными пальцами правой руки она провела по голому колену, на котором, словно от когтей, проступили красные следы. Вероника вздрогнула: ей показалось, что в облике дочери промелькнуло что-то звериное.
– Я всё понимаю, – через минуту голос девочки уже звучал спокойно, черты лица разгладились. – Нам пришлось сдать квартиру в Москве, чтобы рассчитаться с долгами. И тут вовремя подвернулось предложение тетушки пожить в ее квартире, – в темно-карих глазах девочки зажглись и тут же погасли желтые огоньки. – Но нам не стоит туда ехать.
– Но почему? Чем этот город отличается от любого другого? – Вероника с трудом сдерживалась, в данный момент ее больше беспокоили неполадки с машиной, чем капризы дочери. – Ты ведь никогда не была в Ярославле.
– Нехорошее предчувствие. Как в тот раз, помнишь?

Самолёт, на который Вероника опоздала, когда Олеся устроила истерику, столкнулся с другим самолётом. Как она плакала в аэропорту от счастья, что осталась жива. Тогда и дала себе слово, что будет прислушиваться к предсказаниям дочери. И вот опять поступила вопреки её воле.

В тетушкиной квартире Вероника тщетно пыталась расшевелить Олесю, но та, свернувшись клубочком на стареньком диване, включила телевизор и отказалась от ужина.
Женщина встала перед мутноватым зеркалом тетушкиного трюмо. Покрутилась, любуясь стройной фигурой в обтягивающих черных джинсах. Сняла заколку, густые каштановые волосы упали волнами, обрамляя бледное лицо с грустными темными глазами.
«Иногда красота вместо удовлетворения причиняет боль, – подумала Вероника. – Почему рядом со мной нет мужчины, который бы любил бы меня?» Вопрос повиснул в воздухе, кольнув глубоко сидящей в сердце занозой одиночества. Слишком долго бизнес-леди в строгом костюме с холодным взглядом и компьютером вместо мозга упивалась своей ролью. Пусть личная жизнь не задалась, зато карьеру сделала, дочку смогла поднять в одиночку. Даже квартиру в Москве купила. А ведь начинать пришлось с «нуля», да еще с ребенком на руках. Но ничего, справилась, открыла собственный магазин женской одежды. Осуществила свою детскую мечту. Пришлось, конечно, кредит взять, но три года назад это казалось правильным: костюмы ее быстро расходились. А потом кризис грянул: женщины стали реже покупать одежду. Какое-то время она, не привыкшая сдаваться, пробовала выплыть. Ей бы тогда закрыть фирму, а она еще прикупила зимнюю коллекцию – вечерние платья для Нового года. Да только, похоже, этот Новый год, как и предыдущий, все дома встречали. Разукрашенные стразами и перьями наряды пришлось продавать ниже закупочных цен. А чтобы расплатиться с кредитом еще и собственную квартиру сдать.

Вероника забралась на продавленную софу с ногами и уткнулась в пахнущую нафталином подушку, вспоминая прошлое.
Замуж вышла в восемнадцать лет и по любви. Каким счастьем тогда казались их отношения. Подруги завидовали – повезло. А потом как-то быстро, погрязнув в быту и борьбе с нищетой, исчезло их волшебное чувство. А она беременна. Муж чуть ли не силком на аборт тащил, но она уперлась: можешь уходить, я оставлю ребенка. Он не заставил себя долго упрашивать:
– Вот и справляйся сама, если ты такая дура. Мне спиногрыз не нужен.

Она хорошо помнила, как приехала к подруге и рыдала, уткнувшись ей в колени. Алла, как мама в детстве, гладила по волосам:
– Ты правильно поступаешь, Ника. Внутри тебя растет маленькая девочка, и если ты сломаешься, она никогда не увидит весны, не почувствует запаха цветущих яблонь.
– Причем тут яблони, Алка? – подняла мокрое от слез лицо Вероника. – Я не вытяну этого ребенка. Мне надо платить за комнату, учиться, работать. А меня тошнит весь день, и я с трудом заставляю себя подняться с постели. Мы вдвоем с Димой еле-еле концы с концами сводили. У тебя же своя квартира, ты не представляешь, как отдавать больше половины зарплаты за съем жилья. И куда я приведу малышку – никто из них не сомневался, что родится девочка – в комнату в коммуналке? И буду мыть ее в ржавой ванной?
– А ты переезжай ко мне.
– Да что ты такое говоришь?! – помотала головой Вероника. – Я буду тебе мешать. Тебе надо строить свою жизнь, заканчивать институт, выходить замуж.
– Замуж пока никто не берет, а институт вместе закончим. И, вообще, ты мне мешать не будешь. Так что давай съездим за вещами и начнем устраиваться.
– Но я не могу стеснять тебя…
– Можешь. Я уже решила.
Тогда Вероника поверила в женскую дружбу. Что бы она делала без Аллы?!
Вероника взяла телефон и набрала номер подруги.
– Алла, привет! Доехали! Тоска здесь такая, хоть плачь.
– Я же говорила – пожили бы у меня.
– Нет уж, хватит. Я достаточно долго пользовалась твоим гостеприимством.
– Как там Олеся?
– Уткнулась в телевизор. По дороге опять говорила, что не надо сюда ехать.
– Вот и у меня нехорошее предчувствие, – вырвалось у Аллы.
– Да ну вас с вашей тонкой организацией. Что с нами может случиться?! Поживем здесь, подышим чистым воздухом. Олесе будет полезно, а то за последнее время у нее два приступа астмы было. А ты приезжай к нам на выходные – погуляем по Ярославлю.

Глава 2
Владимир редко вспоминал о матери, но сегодня ночью она приснилась: сетовала, что не ходит к ней на могилку.
«Странный обычай ухаживать за куском земли, где гниют кости близких людей, – рассуждал он сам с собой. – Мертвым это не нужно, нужно живым, а он был против захоронения. Но кто его спрашивал? И как не выполнить последнюю волю?»
Молодой человек передернул плечами: в языческие времена трупы сжигали, чтобы души вкупе с дымом отправились на небо. Там же все и сходились: мать встречала дитя, отец сына, брат сестру и жили на небесах вечно. Уход из жизни считали спасением. Похоронные обряды сопровождались тризнами.
Владимир почувствовал злость – что, вообще, осталось от Руси? От её веры в языческих Богов? Веками молились на Перуна – бога грозы, войны и оружия, на супругу его, Макошь, богиню плодородия, воды и женских работ, на Велеса – покровителя скота, домашних животных и богатства. А потом вдруг порушили прежних богов и стали поклоняться Христу. А что стоит народ, который отрекся от веры своих предков?

Владимиру вздохнул, поражаясь силе детских воспоминаний, нахлынувших на него. Ему тогда было лет шесть, когда мать – до этого работавшая в оркестре – вдруг поверила в Бога, стала посещать церковь и устроилась петь в церковном хоре. Это «вдруг» Володю раздражало, он пытался найти логическое объяснение. Что мать находила в церкви? Покой и поддержку? Лишний повод упрекнуть отца, любителя женщин и выпивки?

Володя был еще слишком мал, чтобы сопротивляться матери, таскавшей его за собой! Ему становилось трудно дышать, когда он входил в церковь, а всё, на что падал его взгляд: потрескивающие свечи, темные иконы, люди, стоящие на коленях, пугало его. Он убегал и ждал мать на улице. Мать выходила со строгим лицом и, не замечая его, вновь поворачивалась к храму, чтобы перекреститься. Только потом подходила к нему:
– Ну что с тобой, поделаешь?! Почему ты не стал молиться? Вырастешь таким же безбожником, как твой отец. Прости его, Господи, и вразуми! – она снова крестилась.

Отца Володя не любил, но был признателен ему, что тот брал его в лес. А для него, мальчугана, ничего не было лучше леса. Только там, а не в городе, в душной маленькой квартирке, он чувствовал себя счастливым. Шумевшие деревья и мягкий ковер травы, пусть ненадолго, но вносили умиротворение в его душу. Часами Володя мог бродить по лесу с отцом, заядлым грибником, не жалуясь на усталость и не собирая грибов; у него и без того было много занятий: на мху попрыгать, понаблюдать за полетом стрекозы с прозрачными крылышками, послушать пение птиц.

Владимир потряс головой, отгоняя воспоминания. Надо одеться, позавтракать. Он выпустил поверх просторных брюк льняную рубаху на пуговицах и подошел к зеркалу, чтобы привести себя в порядок. Борода выглядела неопрятно, он расчесал ее и бережно подправил острыми ножницами. Вновь с удовлетворением взглянул на себя, подумав, как опрометчиво поступают мужчины, уродующие свое лицо, прикасаясь к нему лезвиями. «Глупо все это, – рассуждал Владимир. – Забыли люди, что борода и волосы являются символами жизненной силы, изобилия и счастья. И не было на Руси хуже наказания, чем лишение бороды».

Владимир зло ухмыльнулся: чужая вера, а как укоренилась! И мать его, несмотря на все, что он ей рассказывал о древних богах, только отмахивалась, по-прежнему называя его безбожником. И была права по-своему: даже организм его христианского бога не принимал.

Когда ему минуло пятнадцать, мать – он сам не помнил, как такое могло произойти – уговорила его покреститься. И началась с того дня у Володи бессонница: всю ночь он таращился в потолок, а когда надоедало, брал книгу и читал, пока не начинали слезиться глаза. Тогда выключал свет, засыпал на пару часов, а там уже и мать в школу будила. Так продолжалось несколько месяцев. Конечно, нельзя сказать, что он совсем не спал, но этих жалких часов отдыха было недостаточно.
Начинались его ночные бдения всегда одинаково: закрывал глаза, мысли начинали путаться, он погружался в дрему и вдруг ощущал что-то вроде удара. Пугался, вздрагивал и больше не засыпал.
То, что ему был послан знак свыше, молодой человек осознал, когда цепочка разорвалась, и он потерял крест. Выслушав упреки матери, он почувствовал странное освобождение, и в первую же ночь после потери спал как убитый.

За воспоминаниями Владимир не заметил, как проглотил свои бутерброды с сыром и выпил кофе. Взгляд случайно упал на календарь: тридцатое апреля. Мужчина хлопнул себя по лбу. Сегодня Родоница, день поминания предков. «Летите, милые деды…». Он усмехнулся. Знала бы мать, в какой день она ему явилась во сне.

На скромном маленьком холмике выцветшая табличка, на которой с трудом можно разобрать фамилию. Кроме него, единственного сына, сюда никто не приходит. Владимир долго смотрел, как сквозь старые листья пробиваются первые стрелки молодой травы. Весна! И он, посланный на землю самим Велесом, должен выполнить свою миссию.
Мужчина выкинул старые листья в овраг, постоял, облокотившись на березу, глядя на могилку.
– Так ты, мать, ничего и не поняла, – вздохнул он. – Не смог я тебя переубедить. Ну что ж, воля твоя и Христос тебе судья.
Молодой человек вынул из сумки купленные по дороге блинов и положил на могилку. Выходя из ворот кладбища, привычно обернулся назад и прошептал: «Именем Велеса заклинаю: Навье оставайся в Нави, а живое живи в Яви! Да будет так!»

Глава 3
Олеся чувствовала, как силы по капельке покидают ее, делая тело лёгким и невесомым. Боль, поселившаяся в затылке, исчезла. Новое ощущение, когда она видела себя сверху, показалось забавным.
Кто-нибудь пробовал разглядывать свою комнату с потолка? Вот её маленький полированный столик, на котором лежит раскрытая книжка «Белоснежка и семь гномов». Олеся хотела бы оказаться на месте героини и жить в лесу с гномами. Ну и с мамой, конечно. Только вряд ли мама бы согласилась: лес она совершенно не любит. Надо ей рассказать, как интересно сидеть на потолке и как здорово, когда у тебя ничего не болит.
Так что тут у нас в комнате? Кукла Ариша до сих пор спит в маленькой кроватке, шкафчик с ее нарядами, коляска. Слонёнок Тима слегка завалился на бок, как будто устал, а вот…
Олесю отвлёк шум в коридоре: лёгкие мамины шаги, хлопнула дверь, раздался знакомый голос. «Ах, это дядя Валера приехал, – подумала Олеся. – И, наверно, привез мне подарок».
Дверь открылась, на цыпочках в комнату прокралась мама. Осторожно присев на краешек кровати, положила Олесе руку на лоб.
«Почему я не чувствую прикосновения?» – удивилась девочка.
– Мама я здесь! На потолке.
Вероника убрала руку со лба и вздохнула.
– Что с тобой, милая? Лоб опять горяченный.
Олеся смотрела на свое тело. Да, лицо бледное-пребледное, растрепавшиеся темные косички лежат на белой подушке мертвыми змейками. А нос кажется острым.
Но у неё ничего не болит, совсем ничего, пока она на потолке. Но мама её не слышит, придётся снова забираться в тело, чтобы поговорить с ней.
Девочка застонала: ох, как же здесь больно. Она с трудом приподняла тяжеленные веки:
– Пить!
Вероника прислонила к губам чашку с водой. Олесе удалось сделать несколько глотков.
– Мам, я была на потолке.
– Доченька, да что ты такое говоришь?! Температура опять поднялась. Подожди, сейчас лекарство тебе дам.
«Ну вот, мама не поверила», – подумала Олеся.
Дядя Валера просунул голову в приоткрытую дверь.
– Ника, я зайду на минутку. У меня для Олеси подарок.
– Да какой подарок?! Не знаю, как температуру сбить?! Таблетки не действуют.
– У меня есть для нее одна вещь. Я на минутку.
Тяжёлые мужские шаги. Олеся с трудом открыла глаза, пытаясь улыбнуться.
– Привет больным! Смотри, что я тебе принёс, – Валера достал из пакета коричневого медвежонка и посадил на постель. – Теперь ты обязательно поправишься: мишка принёс здоровье. На улице весна, косолапый только проснулся, вышел из берлоги, в которой сладко проспал всю зиму…
Дядя Валера ещё что-то рассказывал, Олеся выпила лекарство. Почувствовала, словно проваливается куда-то…

– Валер, это что такое ты Олеське на шею нацепил? – накинулась Вероника на брата, когда они вышли на кухню.
– Это мой талисман – медвежий клык, – смущённо пояснил мужчина.
– Только этого не хватало! – возмутилась Вероника. – Больному ребенку всякую заразу в постель тащишь.
– Послушай меня, Ника. Несколько лет назад, лет пять или шесть, подожди, посчитаю. Сейчас у нас две тысячи второй год. А тогда был девяносто восьмой. Ага, значит, пять лет назад…
– В том году Олеська родилась, – заметила Вероника. – Ты ближе к делу можешь?
– Да успокойся ты, сестрёнка, – Валера обнял её за плечи. – Говорю тебе – поправится наша Олеся. Так вот, слушай. У меня знакомый есть, Лешка, мы в армии подружились. Он с Ростова. Даже не с Ростова, а из посёлка какого-то. У них там развлечения – охота да рыбалка. Ну и водка ещё, – Валера улыбнулся и погладил недавно отросшую бородку. – Как-то приехал я к нему на охоту. Да неудачно вышло, кабаниха, защищая деток своих, мне ногу клыком пропорола. Рана неопасная, да видать зараза попала. Температура у меня тогда поднялась, как у Олеси. Врач заговорил об ампутации. А Лёха привёл местного знахаря, который лечил меня травами да заговорами. Я плохо помню, как это происходило – без сознания был. Только потом заметил, что лекарь крест мой серебряный с шеи снял, а вместо него надел медвежий клык на шнурке. Я когда поправился, сходил к моему спасителю. Оказалось, он до сих пор поклоняется языческому богу Велесу, поэтому и крест мой снял. Сказал, что клык заговорённый, здоровье приносит. Вот я его Олесе и передал. Пусть ей поможет.
– И ты в это веришь? – поморщилась Вероника.
– Видела бы ты меня тогда, так бы не говорила, – оборвал её Валера. Он вдруг вспомнил последнюю фразу старика: через тебя этот амулет попадет к тому, к кому нужно.
– И ты теперь вместо креста медвежий зуб стал носить? – ехидно спросила Вероника.
– Ну, – Валера опять смутился и начал пощипывать бородку, – крест-то ведь не помог… Знахарь мне много рассказывал про нашу старую веру. Я даже как-то проникся. Он верит, что в две тысячи десятом году прежние боги вернутся.
– Неужели? – скептически сузила глаза Вероника, с подозрением относившаяся к любой религии. – А почему именно в этом году?
– Исполняется тысячелетие, с тех пор, как было уничтожено последнее капище. Это там, где богам молились и жертвы приносили, – пояснил он.
– Дурак ты, Валерка, – отмахнулась Вероника. – Хотя я готова поверить в твой талисман, если Олеся поправится. И зачем я только Аллу послушалась, потащила ее в церковь, – нахмурилась Вероника.
– О чем ты?
– Я про крещение, – Вероника опустилась на табурет и прислонилась спиной к стене. Солнечный луч осветил маленькую кухню, и Валера заметил, как осунулось и побледнело за время болезни Олеси лицо сестры.
– Боюсь об этом думать, но.... – взгляд Вероники заметался по комнате, прежде чем она взглянула в глаза брата. – Мне бы, конечно, и в голову не пришло – ты знаешь мое отношение к религии, – но Алла настояла. Как вошли в церковь – Олеська такая странная сделалась – побледнела, глаза огромные, полные слез и только головой во все стороны вертит и что-то шепчет.
– И что дальше?
– Батюшка ее окунул в купель с головой, а у нее волосы, сам знаешь, какие густые. Ну, я и подумала, что она заболела из-за того, что простыла, – молодая женщина посмотрела на брата слегка виновато. – Ветер тогда был сильный, а мы шапку дома оставили. Священник еще сказал, что у нее имя нехристианское. Пришлось другое выбирать.
– И какое взяли? – поинтересовался Валера.
– Ольга, – отмахнулась Вероника. – Какая разница? Кто ее так называть будет? Алла попробовала, но Олеська крикнула, что ей не нравится.
Оба замолчали. Валера уткнулся в скатерть на кухонном столе, словно разгадка была в желтых подсолнухах на красном фоне. Потом вдруг решился, поднял голову.
– Вот все думаю, если вы ее недавно крестили, то почему креста на ней нет?
– Как это нет?! Никто не снимал с самого крещения.
– Да нет ни креста, ни цепочки! Я же ей медвежий клык надевал, я бы заметил.
– Может, потерялся? – Вероника зябко передернула плечами, почувствовав, как по спине пробежал холодок.

Глава 4
Олесе снился сон. Лесная поляна, под деревьями ещё лежал снег, а на солнышке уже появились первые желтые цветы. Вдруг она увидела медведя. Он шёл, переваливаясь на толстых лапах, прямо на неё. Какой смешной. Она совсем не испугалась. Ей показалось, что он хочет что-то сказать. Он приближался – она замерла. Да что же это, медведь не видит её?
Внезапно Олеся почувствовала изменение: словно она и медведь слились в одно существо. Запахи стали острее, руки превратились в лапы, и она с наслаждением впилась когтями в траву, чувствуя, что лес вместе с деревьями, птицами и всяким зверьём находится в её подчинении.
Олеся открыла глаза и удивилась тому, что чувствует себя значительно лучше. Осторожно приподняла голову с подушки и потрясла ей. Голова больше не болела. Она села на постели и увидела своего игрушечного медвежонка. Чёрные глазки-бусинки смотрели с хитрецой, словно медвежонок знал, что произошло в лесу.
– Мишка, так мы теперь вместе?
Ей показалось, или его голова чуть наклонилась вперёд, как если бы он кивнул ей в ответ?
Девочка прижала игрушку к груди.
– Я знаю, ты мой друг. Ты вылечил меня.
В комнату заглянула Вероника.
– Проснулась? Как ты, солнышко?
– Хорошо.
Вероника с удивлением смотрела на дочь: всего несколько часов назад, она, выпив лекарство, провалилась в сон. Температура была под сорок, а сейчас чудеса: лоб прохладный, на щёчках румянец.
– Мам, я есть хочу!
– Сейчас что-нибудь приготовлю. Яичницу будешь?
– Угу! – Олеся кивнула и крепче прижала к себе медвежонка.
– Ну что, мишка, это будет наш с тобой секрет, – прошептала девочка, оставшись одна. – Мама ведь ни за что не поверит, если я ей расскажу. Она не поверила, что я была на потолке.
Вероника вошла на кухню, где, развалившись на маленьком угловом диванчике, Валера читал газету.
– Олеське лучше, – обратилась она к брату. – Уже готова поверить, что твой клык волшебный, – Вероника достала из холодильника два яйца, зажгла газовую горелку. – Повернулась к брату: Валер, а креста и, правда, на ней нет, – сказала она.
Глаза брата и сестры встретились. Валера молчал, не решаясь сказать, что об этом думает.
– Найдется, – наконец, выдавил он, не веря в свои слова. – Наверно, где-нибудь под подушкой.
Но крестик таинственно исчез. Вероника обнаружила под кроваткой только разорванную цепочку. Она дважды перетряхнула постель, спросила у Олеси, но девочка ничего не знала.

Глава 5
Володя проснулся, но сон, такой яркий и живой, не хотел отпускать его. Он закрыл глаза, желая снова вернуться туда. Туда, где он был на виду, где его слушались и где он был приближенным к богу. Все это: деревянная статуя божества, подле которой жарко горел огонь, люди из его племени, одетые в медвежьи шкуры, жертвоприношения, которые совершались, он уже видел в предыдущих снах. Он руководил всеми обрядами, и люди из его племени почтительно относились к нему. Все, кроме Олиславы.
Володя улыбнулся. Удивительно, что даже имя ее осталось в памяти. Красивое имя. Да и девушка была хороша, хороша настолько, что он даже сейчас чувствовал возбуждение. И дело было даже не в красоте, а в непокорности, и от этого она становилась еще желаннее. Он хорошо помнил ее лицо с горящими глазами и презрительной усмешкой полных губ. Усмешка, которую он мечтал стереть поцелуями.
«Я никогда не стану твоей, Велимир, лучше прикажи убить меня», – услышал Володя.
Велимир? Значит, тогда его звали Велимиром. Имя, похожее на его настоящее. Наверно, все эти сны имеют какое-то значение.
Владимиру стало жарко. Отбросив одеяло, он раскрыл настежь окно. Уселся на подоконник, вглядываясь в темное небо. В образовавшемся просвете, появилось и тут же пропало созвездие большой медведицы.
Взволнованный и замерзший он забрался под одеяло, желая, чтобы ему снова приснилась Олислава. И чтобы он снова почувствовал то яркое желание, какое казалось бы не пробуждала в нем ни одна женщина. Может из-за этого он и не женился. Да и, вообще, ограничивал общение несколькими свиданиями. Только бы они ничего не требовали и не привязывались. Он должен быть свободен. А для чего он и сам не знал.

Глава 6
Зайдя в тетушкину спальню поцеловать Олесю на ночь, Вероника улыбнулась: на пожелтевших от старости обоях в цветочек красовались цветные фотографии медведей.
Один игрушечный медвежонок лежал на подушке, второго Олеся держала в руках. Остальные пять, рядком, сидели на журнальном столике, сверкая глазками-бусинками.
– И здесь медвежий угол? – спросила Вероника, присаживаясь на край кровати.
– Они меня охраняют, – Олеся свернулась калачиком и зевнула. – Спокойной ночи, мам.
– Спокойной ночи, – Вероника прикрыла за собой дверь.

Поначалу увлечение Олеси забавляло Веронику, но когда, после болезни, ее комната превратилась в медвежий угол, это показалось странным. К тому же с девочкой, кроме медвежат проблем хватало. Она ни с кем не дружила, плохо училась, отказывалась ходить в школу, хотя много читала и не производила впечатления ребёнка с отклонениями. Все попытки убедить её учиться потерпели неудачу. «Мне неинтересно», – заявляла Олеся.

И тогда Вероника пожаловалась Алле.
– Не знаю, что делать с Олеськой. Эти медвежата начали меня раздражать. А еще учительница вчера опять в школу вызывала. Говорит, что Олеся на уроках витает в облаках и даже не пытается учиться. Может, с ней что-то не в порядке и ее врачу надо показать?
– Успокойся. Ей не нравится в школе. А на счет медвежат могу тебя кое-что рассказать. Только обещай не делать такое лицо, словно я говорю чушь. Ты слышала что-нибудь о тотемных животных?
– Нет, а кто это?
– Тотемных животных называют животными силы. Когда ребёнок выбирает себе игрушку, он подсознательно выбирает ту, которая несёт качества, необходимые ему в тот момент. Например, если это собака – символ веры и дружбы, то малышу не хватает любви, общения.
– И ты в это веришь? – скептически спросила Вероника, понимая что подруга опять оседлала свой любимый конёк тонких материй.
– Причём здесь веришь или нет? – возмутилась Алла. – Ты любую теорию воспринимаешь в штыки. Тебе досталась такая дочь, чтобы ты поняла: кроме материального, есть ещё духовный мир, где правят другие законы. – Прости, не хотела тебя обидеть, – спохватилась Алла. – Рассказать тебе, что символизирует медведь? – Вероника кивнула, и Алла с энтузиазмом продолжила: – Энергия медведя поддерживала мистиков, шаманов и предсказателей. Когда наступает зима, медведь удаляется в свою берлогу, чтобы в тишине и покое проанализировать годовой опыт. Каждое животное наделено неким духом. Это может быть дух самого животного, либо духовная сущность. Тотемное животное само выбирает человека. Игрушка, подаренная Олесе, помогла ей поправиться, потому что она узнала свой тотем. – Алла потёрла лоб, что-то вспоминая, и вдруг вскрикнула: – Да, тотем использовался при лечении больного. Шаманы призывали дух животного, чтобы ускорить выздоровление человека.
– И ты считаешь, что в мою дочь вошёл тотем медведя? – с подозрением спросила Вероника, вспоминая их «медвежью» квартиру и подаренный братом клык, который Олеся до сих пор носила на шее.
Алла покачала головой.
– К сожалению, я не ясновидящая. Я могу лишь предположить. А тебе, подружка, скажу, что если Олеське нравится окружать себя медвежатами, не мешай. Позволь ей жить своей жизнью.
Вероника подошла к окну, вглядываясь в темную улицу и думая о подруге. До погружения в христианство, Алла чем только не увлекалась: и йогой, и буддизмом, и гаданиями. А теперь настала пора соблюдения постов, скромной одежды и молитв. Веронике все это, конечно, не нравилось, но она старалась не вмешиваться. Она уважала Аллу и надеялась, что та сама разберется, но весь этот мистический мир, которого нельзя было потрогать и который казалось люди сами выдумывали, ее очень раздражал.

Глава 7

Будимир уселся поудобнее, огладил бороду, откашлялся.
– Две тысячи лет назад евреи и помыслить не могли ни о какой избранности, – начал он низким чарующим голосом. – Наоборот, каждый народ хотел в рабство его обратить, да землю обетованную отобрать. И тут появился ведун, – он скользнул по лицу Владимира, – вижу, что не знаешь этого слова. Поясню сразу. Ведун – человек, одаренный сверхъестественной мудростью, их же иногда волхвами называют. – Владимир встрепенулся. Опять возник огонь перед глазами и суровый лик деревянного Велеса. – Имя у того волхва было Иешуа. Наставления его людей на путь истинный оказалось невыгодным для израильских правителей, и они распяли его на кресте. Да не дергайся ты, – опять словно прочел его мысли Будимир. – Я знаю, что это все знакомо. – Крест был создан для казни, и люди, умирая на нем в муках, заряжали его своей смертью. В христианстве говорят, носите крест как напоминание, что Христос умер за вас. Это ложь! – повысил голос Будимир. – Столб, устремленный в небо – путь ведуна, перекладина посередине – путь сатаны. Пересечение – их встреча. Сатана – реальный человек, обладающий способностью к перерождению и сохраняющей память о том, кем он был в прошлой жизни. Его цель – бесконечная власть над людьми, вожделеющими господства над себе подобными. Понимаешь о чем я?
– Вы хотите сказать, что люди, не желающие власти, сатане не интересны?
– А ты много таких знаешь? Одни мечтают разбогатеть, другие прославиться. Ты вот о чем думаешь, когда засыпаешь?

Володя смутился, опустил голову вниз, припомнив свой сон и то сладкое упоение своей властью, когда люди тебя слушаются и верят. Будимир поднял глаза к высокому голубому небу, обрамляемому кружевом черных веток, и глубоко вдохнул бодрящий воздух.
– Сатана победил Иешуа. Тот был распят на кресте, чтобы другие даже не пытались. Символ его поражения каждый христианин носит на груди, соглашаясь с тем, что отказывается от борьбы, чтобы найти свое предназначение. Вместо этого, он крестится: проводит рукой ото лба к животу – путь к смерти – и еще его перечеркивает. Что это, как ни жест раба, кладущего единственный бесценный дар у ног хозяина. «Да будет на все воля твоя».

На Володю опять нахлынули воспоминания: маленькая душная церковь, в которую они вошли с матерью. На коленях перед иконой старушка с покорным лицом, губы шепчут молитву. Что она сделала? Почему она, такая старенькая, стоит на коленях? Мерцающие в пламени свечей красивые лица святых пугают его. Кажется, что они накажут его? Но за что?

– Что ты пялишься вокруг? – дергает его за руку мать. – Попроси прощения у Господа за свои грехи. Прочитай «Отче наш», как я учила тебя.
Володе стало страшно, он выбежал из церкви, спрятался в кустах. Прижался к березе, обнял ее, ища защиты. Шершавая кора ласкала ладони, солнечный луч высушил слезы. На руку опустилась божья коровка. Страх прошел.
– Жест – сложенные у груди ладони, знак покорности. Так что крещение – это отказ от самого себя. Почему так настаивают на крещении в младенческом возрасте? Да-да. Чем раньше, тем легче. Меньше борьбы, больше покорности.
– Допустим, ты прав. И что же делать?
– Зависит от тебя. Хочешь молиться чужому богу – молись. – Володя нетерпеливо кивнул головой.
– Я никогда ему не молился.
– Крещеные атеисты еще хуже. Христиане хотя бы веруют. А ты и вовсе смысла в жизни не видишь. Такие люди часто руки на себя накладывают. Мир кажется им жестоким, а для каких-либо изменений они слишком слабы. Для них и существует обряд раскрещивания.
– И где проводится это… раскрещивание?
– Да уж не в церкви, – усмехнулся Будимир. – Есть специальные места, где влияние природы, дающей нам силу, ощущается особенно сильно. Ибо кто мы без Земли? Только Земля дарит силу каждой травинке, каждому деревцу и каждому живому существу, но чтобы пользоваться этой силой нужно установить утерянную связь между человеком и природой. Я пытаюсь помочь тем, кто хочет это сделать, выступаю в роли жреца, но мое участие минимально – ответственность за свою жизнь каждый принимает сам. Если раскрещивание удалось, бывший раб становится свободным. Те, кто избран, начинают ведать.
– Я готов! – Владимир порывисто повернулся к нему.
Будимир похлопал его по плечу.
– Я помогу, но сначала ты должен побольше узнать о своих корнях. И поверь, я вовсе не против иудеев. Я против того, что мы предали нашу религию. И посмотри кем теперь стал русский народ? Да разве к нам относятся с тем уважением, с которым относились к нашим предкам? Отсюда и беды наши. – Будимир обвел рукой окружающие их деревья. – Вот они – воплощения земные богов. Лучше им молись, чем рисованным иконам. Я и о березе тебе могу рассказать и еще о том, кому памятник поставлен и чье имя носит наш город.
– Вы имеете в виду Ярослава Мудрого?
Будимир грустно улыбнулся.
– Был бы он мудрым, послушался бы своей Березини и оставил бы Северную Русь в покое, а не продолжил бы деяния своего отца-развратника, возжелавшего на старости лет брака с византийской принцессой.

Повинуясь возникшему внезапно чувству, Владимир подошел к березе, коснулся шершавой коры и прижался к ней всем телом и обхватил руками. Зашелестели листья. Качнулись ветки. Владимир закрыл глаза и как будто провалился куда-то. И не просил даже, а почувствовал, как вся тяжесть, всё дурное что мучило уходит от него в берёзу, а из неё в землю. И так вдруг хорошо ему стало, что губы сами сложились в «спасибо». Даже поклониться берёзке захотелось. Будь он один так бы и сделал, а тот человек странный, который смотрел на него, смущал его. Владимир не привык свои чувства на людях выражать.
Постояв чуть-чуть, глядя на дерево, уселся на бревно. Будимир продолжил рассказ. И такая была магия в его голосе, что Володя закрыл глаза и словно в кино увидел события давно минувших лет.

Глава 8
Вероника читала, лежа в постели, когда услышала в коридоре тихие шаги. В комнате появилась Олеся. Глаза полузакрыты, в руках медвежонок.
– Олеся, ты что?
Не обращая никакого внимания на слова матери, девочка прошлась по комнате и пробормотала несколько бессвязных фраз, из которых можно было понять, что она говорит о какой-то медведице. Вероника быстро поднялась и, обняв дочь за плечи, отвела в постель.
Легла снова, попыталась читать, но не смогла: раньше дочка никогда не ходила во сне. «Надо увозить её из этого города», – решила молодая женщина, ворочаясь с боку на бок.
О своём ночном приключении Олеся ничего не помнила, а когда Вероника предложила ей уехать, лишь грустно покачала головой.
– Слишком поздно, мам. Она уже вошла со мной в контакт.
От странных слов и ноток обреченности в голосе дочери Вероника вздрогнула и подсела ближе, впиваясь взглядом в ее лицо.
– Кто она, милая?
Олеся прижалась к мамину плечу и ничего не ответила.
Днём Вероника с трудом вытащила дочь на прогулку. Квартира тётушки находилась в центре города. Пройдя по тихой улице, они быстро оказались на набережной Волги.
Вероника застыла у парапета, залюбовавшись проплывающим мимо белым теплоходом, откуда доносилась весёлая музыка. Мимо них, разговаривая и смеясь, шли принаряженные жители.
– Смотри, Олесь, как здесь здорово! – улыбнулась Вероника. – Какие белые пароходы. Когда всё наладится, мы с тобой тоже поплывём куда-нибудь. А вон там старинная церквушка. – Переполнявшая женщину неожиданная радость заставляла теребить дочку.
– Здесь красиво, – сказала Олеся, глядя себе под ноги.
Радость сразу погасла, в груди матери зашевелилось нехорошее предчувствие, заслонившее всю праздничность солнечного дня. Теперь её уже раздражала эта толпа, в которой они двигались, а город стал чужим и враждебным. Рука об руку они дошли до угла набережной, в том месте, где две реки сливались в одну и, спустившись по ступенькам, сели у воды.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71015530?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.