Главная страница | Книги о путешествиях | Непутевые на краю Империи

На краю Империи
Идалия Вагнер
Бывает, что папенька может рассердиться! Но генерал Ястребов не только рассердился, но и отправил нашкодивших сына и племянника в опасное путешествие. Правда, дал парням надежного наставника, а времени на всё про всё – два года. Конец девятнадцатого века. От Петербурга до Амурского лимана более девяти тысяч верст, а за Уралом почти нет дорог. Почти нет связи. Почти нет снабжения. Почти нет населения. Зато есть каторжники и преступники. Что будет с изнеженными разгильдяями-бабниками, которым предстоит совершить поездку на дальневосточные рубежи империи и вернуться обратно? Смогут ли выжить? Выйдут ли победителями из опасных приключений, ведь велика Россия-матушка, а люди в ней разные. Приключения начинаются.

Идалия Вагнер
На краю Империи

Глава 1. Фиаско, брат
Огромный дом притих, вышколенная прислуга ходила на цыпочках. В кабинете генерала Ястребова гремели грозовые раскаты.
– Что вы себе позволяете, милостивые господа! Как смеете позорить свои достойные фамилии! Стыд и срам. Когда дойдет до его величества, я буду дискредитирован на веки вечные! Если я не могу достойно воспитать сына и племянника, то как могу командовать солдатами! Вы рушите мою карьеру, позорите ваших достойных матушек, пятнаете собственную честь! Бедный мой зять, друг детства, муж любимой сестры, перед безвременной кончиной поручивший мне своего сына, смотрит сейчас с небес и плачет горькими слезами, что его наследник растет таким… таким… разгильдяем!
– Дядюшка!
– Молчать! Таким разгильдяем под стать своему кузену, а моему сыну! Оба разгильдяи и остолопы!
– Гришенька, милый, может, не все так плохо? Успокойся, доктор наказал тебе не волноваться. Может случиться апоплексический удар!
– Вот! Может случиться удар! И моя смерть будет на вашей совести, а вы останетесь старшими мужчинами в семье! Как ваши матери и сестры смогут рассчитывать на вас? В два счета промотаете состояние на всяких… финтифлюшек и пустите семьи по миру.
– Батюшка!
– Дядюшка!
– Братец, да расскажи, что случилось-то?
– Что случилось? Что случилось? – весь багровый от негодования генерал с трудом справился с желанием выразиться по-солдатски грубо.
– То и случилось, что сыновей наших я сегодня выручил из полицейского участка!
– Ах!
– Вот и ах, душенька! Эти оболтусы решили, что они вполне взрослые, и могут шляться по разным злачным заведениям в то время, как их соученики упорно изучают науки!
– Пап, ну вакации же!
– Молчать! Какие такие вакации! Вы учиться должны, а не отдыхать! Денно и нощно грызть гранит науки. Пусть другие отдыхают, а Ястребовы и Красновы должны быть в работе или учебе всегда!
– По каким это злачным местам они шляются, братец? – растерянно спросила Анна Павловна.
– А таким, сестрица моя милая! Эти великовозрастные лодыри завалились в заведение мадам Жюли «Услада сердца» и в пьяном виде устроили там потасовку из-за падшей женщины! Они оспаривали ее друг у друга! Они собирались устроить дуэль! На пистолетах! В пьяном виде! Молокососы! В семнадцать лет! – генерал рванул ворот мундира, освобождая шею, на пол посыпались оторвавшиеся пуговицы.
Супруга генерала бросила укоризненный взгляд на сына и племянника, стоявших у двери, и бросилась со стаканом воды к мужу. Он раздраженно отказался и уже почти спокойным голосом продолжил:
– Извольте внимательно меня выслушать. Пока вы, судари, изволили спать-почивать после возлияний, я съездил в университет и выяснил, что студенты Краснов и Ястребов не так часто появляются в стенах своей альма матер. В чрезвычайно раздраженном состоянии я отправился в штаб и по случайности встретился с моим давним знакомым Невельским Геннадием Ивановичем. Если бы вы, господа оболтусы, следили за состоянием дел, то знали бы, что Геннадий Иванович со своими единомышленниками недавно сделал важное открытие о том, что река Амур, которая проистекает на востоке континента, на самом краю российской империи, вполне судоходна, а не теряется в песках, как думали раньше.
Также он доказал, что Сахалин не полуостров, как ошибочно полагалось совсем недавно, а совершенно отдельный остров, отделенный от континента проливом. Геннадий Иванович со товарищи закрепились на берегах реки и подняли там российский флаг. Сейчас по приказу Его Величества ведется активное заселение плодородных земель вдоль Амура.
Невельской за свои подвиги получил звание адмирала. Сей достойный господин посоветовал мне идеальное решение возникшей проблемы.
– Николай! – раздраженный отец хлопнул ладонью по столу так, что рассыпались аккуратно сложенные бумаги. – Стой смирно, когда отец говорит! Что переминаешься, как будто вошь тебя кусает? Смиррррна!
Два потрепанных, украшенных синяками и ссадинами молодых человека у двери хором вздохнули и выпрямились.
– Так вот, я принял решение по совету Геннадия Ивановича. Оно окончательное, и я считаю его единственно верным.
Генерал уверенным шагом подошел к двери, едва не задев плечом племянника, выглянул в коридор и бросил:
– Федор Ильич, войди.
В кабинет вошел мужчина лет пятидесяти явно с военной выправкой, но в штатской, очень простой одежде. Оба молодых человека, не сговариваясь, отодвинулись от него.
– Вот Федор Ильич Авдеев, прошу любить и жаловать. Его мне рекомендовал сам Геннадий Иванович как человека бывалого, который хорошо знает тайгу. Он сопровождал адмирала в его походах, бывал на основанной им базе в заливе Счастья.
Вас, уважаемые Павел Алексеевич и Николай Григорьевич, я забрал из университета на год. За этот год вы с Федором Ильичом доберетесь до Тихого океана по сухопутному маршруту, по которому туда ездил Геннадий Иванович, то есть или через Иркутск и Читу, или через Якутск и Охотск или Аян. Это уж по ходу решу. Побываете в Николаевске, в бухте Счастья, посмотрите, что и как там. Может, еще на годик продлим ваш отпуск от университета. На время путешествия Федор Ильич – ваш отец, дядька, наставник, профессор, кто угодно, но не слуга! Может вас выпороть, если заслужите! Слышал, Федор? Ты главный!
– Дамы, я вам слова не давал, – генерал недовольно повернулся к жене и сестре, которые ринулись к нему, – они поедут туда и вернутся настоящими мужчинами. Мужчинами не в борделях становятся.
– Милый, ты, конечно, прав, как всегда. Но они же дети совсем!
– Дети, Машенька, не напиваются пьяными и не устраивают дебоши в публичных домах из-за… – генерал помялся, – из-за женщины недостойного поведения.
– Аннушка, сестрица, я думаю, если бы жив был Алеша, он первый одобрил бы это решение, – генерал мягко обратился к сестре, не сводящей глаз со своего проштрафившегося сыночка, – пойми, так надо. Ты посмотри, что они удумали! Они же друг с другом даже не разговаривают, так осерчали. Из-за падшей женщины!
Он гневно смотрел на кузенов. Сын генерала Николай, чуть старше возрастом и мощнее фигурой, и племянник Павел, хоть и не обладающий такой внушительной мускулатурой, но очень спортивный, даже не переглянулись, выслушивая решение генерала.
– Детали вашего маршрута мы обсудим с Федором Ильичом. Деньги будут у него же. Он сможет получать средства в банках по ходу движения по маршруту. Только он сможет их брать! У вас будет у каждого самая небольшая сумма на всякий непредвиденный случай. Надеюсь, таких случаев не будет. Федор Ильич, ты написал перечень того, что надо приготовить молодым людям для путешествия?
Мужчина передал генералу листок бумаги, и тот быстро пробежал его глазами:
– Умно, умно. Вот вам, господа путешественники, список того, что пригодится в дороге. На подготовку два дня. Еще от меня внесите в список толстые тетради и карандаши. Будете вести путевые дневники, потом мне предъявите, я почитаю.
Генерал повернулся к женщинам:
– Да прекратите плакать! Что вы как бабы деревенские! Еще в голос заревите «На что вы нас покидаете!». Вернутся ваши мальчики! Вернутся же, Федор Ильич?
– Так точно, – в первый раз подал голос мужчина.
– Все, идите все. Я остаюсь обсуждать детали с Федором Ильичом.
В этот день еще долго шло обсуждение в кабинете генерала, опечаленные матери в гостиной Марии Константиновны рыдали на плечах друг у друга, а сыновья заперлись в своих комнатах и никуда не выходили.
***
Сборы были недолгими. На европейской части России стояла пока теплая погода. Отягощать себя зимними припасами было неразумно, поэтому поехали почти налегке. Правда, оружие взяли сразу, а Авдеев проверил все, что брали молодые люди. У него самого, судя по обмолвке, был значительный арсенал.
Федор Ильич особыми разговорами с подопечными себя не утруждал, маленькие всплески юношеских амбиций гасил просто:
– Приказ генерала не обсуждается. Я действую в рамках приказа.
Сам Ястребов, вызвав отъезжающих в свой кабинет, сказал:
– Надеюсь на ваше благоразумие, молодые люди. Вам следует помириться, а не смотреть друг на друга, как чужие люди. Вы будет долго находиться своей маленькой компанией вместе. По опыту знаю, в таких малочисленных группах очень важна личная сплоченность и желание прийти на помощь в сложной ситуации.
Я даю вам запечатанные пакеты, в которых вы найдете инструкции на тот случай, если придется расстаться по какой-то причине с Федором Ильичом, а у вас возникнут серьезные сложности. Будет хорошо, если пакеты останутся невскрытыми до конца путешествия.
Утром выезжаете чуть свет, иначе ваши матери устроят тут наводнение из слез. Не люблю. Идите отдыхать. Все, жду вас с победой не ранее чем через год. Пишите письма. Мы тоже будем писать, направляя их по основным пунктам вашего маршрута.

Глава 2. Начало пути
Николенька Ястребов и Павлуша Краснов были неразлучны с раннего детства. Летом они жили то в имении Ястребовых, то в имении Красновых. После кончины Алексея Наумовича и отъезда дочери в Смольный институт, Анна Павловна Краснова все чаще надолго оставалась в Петербурге в доме Ястребовых, находя утешение в общении с близкими родственниками.
Николай уродился весь в отца – высоким, широким в плечах, кряжистым. Темно-русые волосы достались от маменьки, от нее же – добродушный нрав и смешливость.
Павел казался похожим больше на маменьку, таким же белокурым, тонкокостным и изящным. Девицы полагали, что своим обычно томным видом он похож на херувимчика. Тем не менее, Павлуша во многих боевых и физических искусствах не уступал более сильному брату, был быстр и меток в стрельбе.
Братья отлично дополняли друг друга во всем, а у дамского пола имели значительный успех, несмотря на юный возраст.
Все было бы хорошо, если бы не душечка Милочка из заведения мадам Жюли. Малышка одинаково ласково принимала как одного братца, так и другого. Они сами не знали, кто у нее был первым их них. Она скромно краснела и ничего не говорила, сводя беседу к разговору об отличной погоде, или к тому, что в газетах писали, как в какой-то глуши родился поросенок с двумя головами.
Молодые люди старались одновременно не бывать в заведении, справедливо опасаясь, что столкновения не избежать, но оно все равно случилось.
Николушка Ястребов появился в заведении и по реакции мадам Жюли понял, что братец здесь. Он схватил со стола рюмку водки и залпом выпил. Практически в тот же момент в гостиную впорхнул Павлуша Краснов.
И такая уж у него была довольная… рожа. Такая… масленая! И Николенька сорвался. Поскольку они оба были навеселе, а в самом начале потасовки пострадал любимый сервиз разгневанной мадам Жюли, то вызванная полиция арестовала смутьянов. По дороге в участок оба фигуранта поединка еще постарались достать друг друга кулаками, за что получили угощение по физиономиям от привычных к этому делу полицейских. И сейчас оба баламута были разукрашены синяками разной степени зрелости.
***
Забайкальский казак Федор Ильич Авдеев, сорока восьми лет от роду, холостой и бессемейный, повидал на своем веку многое: и на целые месяцы уходил на охоту в тайгу, и в местечке Кяхта на ярмарке многократно бывал, и по Амуру-реке бродил, и до самого Китая доходил. Говорили, что была у него жена, да то ли пропала, то ли в родах умерла. Только почему-то с того времени озлился казак на маньчжур, и иногда казалось, что он нарочно ищет с ними встречи. Некоторые купцы маньчжурские после встречи с ним безвозвратно терялись в тайге, хоть и ходили привычными тропами. И приклеилась к казаку кличка Федор Лютый.
Сибирь бескрайняя! Кто ж к ответу бедового казака приведет, да все подчистую выяснит!
Когда в казацкую станицу в поисках проводников пришли соратники Невельского, Федя Авдеев недолго думал. Покидал в походный мешок вещички, да и отправился служить государевым людям. В походе показал себя дельным проводником, умелым таежником, верным товарищем, за что Геннадий Иванович его неоднократно поощрял.
Когда его попросили сопроводить двух городских оболтусов до залива Счастья, да показать им жизнь, думал недолго. Геннадий Иванович попросил – надо сделать. Еще и в программу путешествия, написанную генералом Ястребовым, свои предложения внес. А уж что это оболтусы и маменькины сыночки – ну, так им же и хуже. Вернутся домой – будут ученые оболтусы, а значит, почти нормальные люди.
Федор Авдеев слов на ветер не бросал, задание планировал выполнить со всей серьезностью.
Парни ему понравились. А что бузят – так кто в семнадцать лет не бузил, да синяки не носил!
Правда, не разговаривают друг с другом – это плохо. У них в станице мужики стенка на стенку дрались, дух друг из друга вышибали, а потом все вместе на лавке курили, да ржали над тем, кто кому сколько раз в глаз дал!
***
Генерал приказал времени на европейскую часть России не тратить, а проехать ее максимально быстро. Сложностей при поездке по густонаселенному региону не предвиделось, да и молодые люди с родителями ездили и в Москву, и в Казань. Никаких особых ситуаций не предвиделось.
Но приключения начались почти сразу, как только выехали в дорогу.
Ехать решили верхом, поскольку груза практически не было, а все трое отлично держались в седлах, да и быстрее так.
В дороге братья упорно игнорировали друг друга, ехали по обе стороны от Авдеева. С ним они разговаривали очень вежливо, поскольку генерал их настраивал на это, предупреждая, что у Федора Ильича большие полномочия.
Путешествие на край света обещало быть интересным, потому никто из парней не собирался ссориться с навязанным дядькой. Каждый мечтал о том, как вернется в Петербург возмужавшим и наделавшим кучу подвигов, как войдет в знакомые гостиные, как к нему ринутся восхищенные девицы и станут расспрашивать об опасностях и страшных разбойниках, как померкнут другие молодые люди на его фоне!
Странно или нет, но не успела троица выехать из города, как образ лукавой Милочки стал мельче и тускнее. О случившейся драке оба брата помнили, первым никто мириться не собирался, но грызни и столкновений они не допускали. Авдеев счел это отличным признаком, но вслух ничего не говорил. Судя по тому, что ему рассказывали про братьев, они все же друг друга любили. Размолвка вряд ли надолго затянется.
Ехали интересно, потому что Авдеев рассказал историю путешествий Невельского, о которых братья ничего раньше не знали. Казак много не знал, только то, что слышал в разговорах сослуживцев. Поэтому со слов моряков рассказывал о том, что под началом Геннадия Ивановича служил цесаревич Константин, который на всю жизнь сохранил привязанность к своему наставнику и веру в него, потому и поддерживал амбициозные дальневосточные начинания.
У Невельского был определенный талант. Все люди, которые его окружали, заражались его идеями и смело шли за бесстрашным исследователем.
С особой лаской Авдеев рассказывал о жене Невельского. Молоденькая выпускница Смольного института, красавица Катенька Ельчанинова не только вышла замуж за известного своими чудачествами капитана, но и проследовала за ним к месту службы, жила в простой избе, терпела лишения, как и все в Амурской экспедиции, и пережила смерть ребенка. Все время службы Геннадия Ивановича на дальневосточных рубежах она была рядом с ним.
Возможно, братья вспоминали о своих веселых подружках, когда слушали рассказ об отважной женщине.
Первую ночь решили провести в лесу. Дорога еще не утомила, по цивилизации не соскучились. Наоборот, братья с удовольствием были за ночевку на лоне природы.
Проехали ухоженные барские поля, небольшую деревеньку и свернули в смешанный лес, рядом с которым протекала узенькая речушка. Напоминать, что каждый ухаживает за своим конем, не пришлось. Братья любили лошадей и умели с ними обращаться. Быстро распределили обязанности: кто готовил ужин из домашних припасов, кто разводил костер и собирал дрова, кто раскладывал небольшую армейскую палатку.
Поужинали быстро. Молча сидели и дружно стучали ложками. Авдеев тоже не форсировал события, говорил только по делу. После того, как убрали импровизированный стол, предложил братьям начать писать дневники, пока еще светло.
Когда с поляны ушел Николай, никто не видел. Было уже довольно темно, когда Авдеев начал выказывать беспокойство. На громкие крики никто не откликнулся. Он походил по округе, но пропажу не нашел. В раздумьях Авдеев стоял у костра, когда из тьмы в круг ступил мальчик лет семи:
– Дяденьки, а это ваш что ли Ястреб в нашу деревню залетел?
Павел и Федор бросились к пареньку:
– О каком Ястребе говоришь? Что знаешь? Где твоя деревня?
Мальчик охотно поднял глазенки на Федора, признавая в нем старшего по возрасту:
– А что он девок больно любит? – и хихикнул.
– Ну, Колянчик, – скрипнул зубами Павел, – из города не успел выехать. Каков жеребец!
Оказалось, что совратителя деревенских красавиц застали за тем, что он уговаривал купающихся в реке девушек выйти из воды, размахивая собранными на берегу сарафанами.
Это непотребство увидел деревенский парень, возможно, тоже наблюдавший за девицами в соседних кустах. Началась потасовка. Под шумок мокрые, замерзшие девы из речки выползли и оделись, а потом, как водится, принялись визжать. Набежали мужики. Обоих драчунов отдубасили, как следует. Только деревенского отдубасили, да домой отпустили, а пришлого парня бросили в холодный погреб.
– И что все девок в реке хотят видеть? Я сколько раз из кустов смотрел, ничего хорошего там нет. Хохочут все и водой брызгают друг на друга, как дети малые! – солидно заключил посланец.
Мужчины подавили невольные улыбки.
Позже одна из речных девиц побитого бедолагу пожалела, да отправила маленького брата выяснять у пленника, как ему помочь. Он и помог за малую денежку, которую Авдеев ему тотчас же вручил. Денежка тут же исчезла за щекой. Осталось решить, что делать с арестантом: выкупить у «опчества», или вооружиться наглостью.
Если бы Федюша Авдеев сейчас был лет на двадцать моложе, де не был бы наставником, то он, во-первых, сам мог оказаться в том погребе, во-вторых, другого варианта, кроме драки за своего парня, не придумал бы. Но неожиданная роль дядьки двух оболтусов диктовала поучительный исход дела.
Правда, и парнишка, увидев, что мужчины собираются в путь, остановил их:
– Дяденьки, не надо сейчас иттить-то. На деревне все спать давно улеглись, староста тоже. Он еще до свету встает.
– Так замерзнет в вашем погребе наш Ястреб.
– Ни-и-и, не замерзнет. Староста наш Михеич нормальный мужик, не зверь какой, – совсем по-взрослому ответил мальчик, – он ему тулупчик свой бросил. Хороший у него тулупчик, теплый. Ваша птица Ястреб сам мне сказал, что вам не надо приходить. Он только хотел дать вам знать, чтобы не искали. А староста даже мужиков поругал, что пришлого барина поколотили. Он ведь и пожалиться может, а зачем нам такие страсти?
Мальчик деловито подтянул короткие штанишки и продолжил.
– Отпустит староста утром-то вашего Ястреба, да еще звиняться будет. Скажет, что мужиков поколотит. Было уже такое у нас давеча, когда городской барчук к девкам приставал, которые за ягодой в лес ходили! Ох, эти девки, за ними глаз да глаз! – парнишка развел руками, как бы удивляясь данному факту. – Если бы в реке его дочки были, он, может, сильно осерчал бы. А так – нет, к бабке уезжали Машка с Анфиской. Что Михеичу сердце-то рвать?
Никто не хочет, чтобы полиция нагрянула. Только сейчас, дяденьки, ни к кому вы не попадете. Все спят. А Михеич, как почивать наладится, так пса своего Буянку с цепи спускает. А Буянка злой! Никого не подпускает к дому! Зря время потеряете. Я и то проскользнул к погребу, пока еще Буян на цепи сидел. А сейчас – даже я не полезу туда, – мальчик деловито шмыгнул носом.
– Ну, раз даже ты не полезешь! – улыбнулся Авдеев. – Как зовут-то тебя, храбрый мужик?
– Фролкой кличут, отец тоже Фролка.
– Понятно, Фролка, сын Фролки. Уговорил, пойдем выручать утром. Как найти вашу деревню?
– А вот, дяденьки, прямо вдоль речки пойдете, а как дойдете до бабьих мостков, где белье колотят, там повыше смотрите, наша деревня будет. У старосты дом приметный, он ворота недавно ладил, так они совсем светлые. Не ошибетесь. Как рассветет, так и приходите, а я пошел, – мальчик развернулся и намеревался нырнуть в черный лес.
– Эй, малой! А ты сам почему вдоль речки не идешь?
– А я напрямки, тут близко. Идти по берегу, как стемнеет, дурных нема! Там ночью водяные девки полощутся, да мужиков к себе зазывают. Не нать нам такого, – и мальчик исчез в темноте.
Пока готовились ко сну, Павлуша не умолкая бубнил о том, что Николашка разгильдяй, неисправимый любитель баб, и нет ему прощения за хулиганство. Замолчал он только, когда Авдеев ему серьезно сказал:
– Я на днях почти такие же слова слышал.
– От кого? – парень не сразу заметил подвох в вопросе.
– Генерал один говорил, – равнодушно проговорил Федор.
Кажется, молодой человек покраснел.
***
Проснулись рано. Федор ночью еще подумал над ситуацией и заявил Павлу, что за братом тот пойдет один. Особых вариантов, как действовать, не было – предстоял разговор со старостой. Если все так, как предположил ночной гость Фролка, сын Фролки, то сложностей особых быть не должно. Если все же староста скажет, что девки ворчат, то придется откупиться деньгами.
– Ну что, деньги у тебя должны быть. Иди, выручай братца. Учти: все должно быть тихо и смирно. А Николаше полезно было в холодном погребе оказаться. Только не хулиганьте там.
– Какое уж тут хулиганство! Могу только добавить ему по роже, чтобы в истории не влезал, – буркнул Павел, поспешно собираясь.
– И это не смей. Не хватало еще драк в компании. Выпорю обоих, – серьезно проговорил Авдеев.
Павел сверкнул глазами, но промолчал.
Оставшись один, Федор принялся готовить завтрак. В голове постоянно крутились мысли о том, правильно ли он сделал, отправив Павла одного за братом. Может, надо было идти вместе? Но это был реальный шанс на примирение братьев! Он же видел, что Паша переживает за брата!
Тем временем Павел летел вдоль реки к маячившим вдали мосткам. Действительно, от них было хорошо видно деревеньку. Дом с новыми воротами был заметен сразу. Сами ворота оказались распахнуты, но собака злобным лаем отреагировала на появление чужака.
– Буян, Буянушка, хороший песик. Надеюсь, ты на цепи, – бормотал Павел, осторожно входя во двор. Во дворе его удивил даже не вид огромного черного пса. Округлившимися глазами парень смотрел на то, как его бедовый братец, раздевшийся по пояс, азартно пилит дрова на пару с пожилым мужиком. Белое тело генеральского сына было украшено синяками и ссадинами, сам он при каждом неловком движении то охал, то ахал, но увлеченно постигал крестьянскую науку.
Увидев Павла, стоящего в воротах, он махнул ему рукой, а своему напарнику весело сказал:
– Ну что, Карп Михеич, за мной пришли. Отпустишь теперь? Отработал я?
Мужик отпустил ручку пилы и прикрикнул на бесновавшегося пса:
– Цыц, Буян! Свои! Цыц, говорю!
– А проходьте, барин, проходьте! Не бойтесь Буянушку, он еще маленький, резвится только!
Павел недоверчиво посмотрел на огромного пса, продолжающего басовисто порыкивать на чужака.
Он и не заметил, как подошел Николай и приобнял его за плечи:
– Привет, братец! А где Федя?
– Привет, братец. Завтрак готовит.
Мужик, умильно глядевший на встречу братьев, спохватился:
– А как же! Завтракать, завтракать! Заслужил, работничек. И ты проходи, гость дорогой! Анфиска, у тебя все готово?
– Да, батюшка. Готовы пироги-то. Садитесь, пока горячие!
Слегка изумленного Павла заставили полить холодной водицы на руки хозяину и невольному пленнику, а затем потащили к столу.
Федор Ильич уже успел сводить коней на реку, сварить кашу на костре и заправить в котелок с кипящей водой листочки земляники, когда невдалеке раздались мужские голоса. Несколько секунд Федор вслушивался в них, а потом четко понял, что говорят Николай и Павел, и они оба… хохочут! Чуть позже стало слышно, как Николай рассказывал, что ничего плохого не замышлял, а только хотел посмотреть, у кого из девушек косы длиннее.
Через несколько минут оба братца вывалились из кустов на место ночлега. Судя по тому, что они шли в обнимку и дружно смеялись, все было нормально! В руках у Николая был узелок, источающий умопомрачительные ароматы пирогов с яйцами и луком, а Павел нес крынку с молоком.
Сам Николенька, конечно, был шикарен. Новые синяки поверх незаживших старых делали его похожим на персонажа сказок о жутких чудищах.
Маленькая победа случилась. Братья опять стали братьями. А староста не то что не потребовал откупных за сором девиц стыдливых, а даже гостинцев передал, чтобы не серчали господа городские на драчливых деревенских мужиков. Да и погреб холодный – не дворец.

Глава 3. Москва
Дорога стала веселее. Федор с удовольствием наблюдал за тем, как общаются соскучившиеся братья. Николай в красках описывал свое хулиганство, и кузены от души хохотали. Если бы не их ссора, то в холодном погребе явно ночевали бы братья на пару. Во всяком случае, чудили сейчас оба.
У обоих явно просматривался исследовательский интерес к жизни, тем ее проявлениями, которые оказались незнакомыми. Они с интересом рассматривали детали быта селений, мимо которых проезжали. Было такое ощущение, что хотя они путешествовал ранее с родителями, но до обычной жизни их не допускали, и они очень много не знали, а сейчас с удовольствием впитывали, не считая это зазорным.
Им было все интересно: и как баба мужика колотила веником, а он от нее бегал и кричал: «Ить, дурная баба! Нешто мужики никогда не пьют?», и как покойника на погост несли. Федор видел, как Паша тайком сунул что-то в руку вдове с детишками, а она безостановочно кланялась и причитала, что всю жизнь теперь будет молиться за молодого барина. Потом долго сидели на лугу с благообразным дедком, который малевал пейзажи, даже с удовольствием что-то пририсовали на его эскизе. Как маленькие дети стояли на каком-то полустанке и орали «братцы, возьмите нас с собой!» глядевшим из окон пассажирам поезда Санкт-Петербург-Москва.
Апофеозом хулиганств на данном участке была шалость, придуманная парнями при подъезде к Бологому. Сначала Федор сопротивлялся задумке. Потом махнул рукой и разрешил, ему было самому интересно, получится ли у них озорство.
А оно удалось с перекосом в амурную сторону по причине юных лет и бурлящих гормонов.
***
Двери постоялого двора открылись, пропуская в помещение двух парней. Оба одеты были просто, но чисто. На коленях и на локтях красовались не очень аккуратно пришитые заплаты – а что делать? Искусство пришивания заплат тоже пришлось постичь, Федор категорически отказался шить за хулиганов, правда, показал, как это делается.
Началось все благообразно. Оба истово перекрестились на образа в красном углу и поклонились грузному хозяину, стоявшему за небольшой конторкой в углу большой залы, в которой сидели и поглощали что-то аппетитно пахнущее человек десять гостей.
Оба хулигана переглянулись и демонстративно шумно сглотнули.
– Здрав будь, хозяин!
– И вам здоровья, гости дорогие! Чего изволите? Комнатку на ночь или жаркое с кроликом, только что сготовилось? Скусное – спасу нет!
Здоровенный Николай смущенно потупил шальные глаза:
– Нам бы и того, и другого. Только…
– Что только, молодой человек?
– Протратились мы, хозяин. Все как есть! Все, что батюшка в дорогу дал, все на девок беспутных потратили. И сейчас идем до Москвы пешком и ищем добрых людей, которые помогут.
Поскучневший хозяин замахал руками:
– Молодые люди, я подаю только по воскресеньям божьим людям, которые у храмов сидят. В другие дни не подаю. Идите своей дорогой.
На вошедшего Федора, который сразу уселся за столик, никто не обратил внимания. Зато оба проходимца заметили бездельно сидевшую у окна дородную девицу, явно хозяйскую дочку.
– Хозяин, не христарадничаем мы. Делом отслужим. Скажи, что сделать, а мы уж с братом постараемся! А ты за работу нашу покормишь тем, что кухарочка накухарила, и спать положишь, где не жалко.
Из-за плеча брата выдвинулся Павел, бросавший короткие томные взгляды в сторону девицы. Длинные ресницы были выразительны и взывали к той, что оценит обладателя голубых глаз и блондинистых кудрей.
– Отработаете, говорите? – хозяин бросил оценивающий взгляд на широкоплечего Николая, – ну, отработайте. Потом посмотрим, чем вас накормить и куда уложить.
Девица вскочила с лавки, присоединилась к батюшке и что-то шепнула ему на ухо. Парни напряглись.
– Что ж, есть работка для вас. Идемте, покажу. А ты, Грушенька, посмотри пока здесь за порядком, да скажи Нюрке, чтобы барина обслужила, – кивнул хозяин на Авдеева.
Дотемна пришлось носить ведрами воду в огромные бочки рядом с баней, наводить порядок на заднем дворе, где кололи свиней, и чистить в конюшне, где в ряду других стояли и их кони.
Уморились, потеряли хулиганский юношеский задор и уже не смотрели в окно постоялого двора, из которого сочувственно выглядывал Федор. Из последних сил закончили заданный урок, стремясь, чтобы этот кошмар скорее прекратился. Смотреть друг на друга не хотелось. Почему возникла именно эта схема представления, уже никто и не мог вспомнить. Оба считали себя зачинщиками, каждому казалось, что брат страдает из-за него. На стадии планирования почему-то рассчитывали, что дело ограничится колкой дров, а уж этой забавой их было не испугать.
Федор издали наблюдал за своими подопечными, ждал, что они запросят пощаду и посмеются вместе с хозяином из-за розыгрыша. Но нет. Братья с честью выдержали испытание нелегким непривычным трудом. В конце концов, хозяин разрешил невольным работникам ополоснуться в бане и переночевать в сарае на сене. Ужин в сарай принесла хозяйская Грушенька.
Когда уже совсем по темну в сарай пробрался Федор, чтобы перемолвиться с подопечными, он обнаружил только Николая. На вопрос, где Павел, Николаша небрежно махнул рукой в сторону дальнего угла сарая и проговорил:
– Херувимчик, что с него взять?!
– Что вы творите, негодяи! А если хозяин застанет? Что делать будете? Здесь нет папы-генерала, который за чуб оттаскает, но выручит.
Николаша философски протянул:
– Что будем делать? Тикать, наверно. Да ты не бойся, Федор Ильич. Если что случится, твое дело вещички наши и коней вывести в ближайший лесок по дороге, а мы уж сами как-нибудь выберемся.
– В гроб вгоните, ребята! Я за вас отвечаю перед генералом.
– Сами ответим, Федя. Ты не бойся, иди спать. Переодеваться и выбрасывать вонючую одежду будем уже завтра. Правда, Грушеньке запахи не очень мешают. Иди, Федор Ильич, мы тут разберемся. Все по очереди. Не обидим девушку тоскующую.
***
Федор думал, что эта ночь не закончится никогда. Утром он с тревогой смотрел на хозяина и его дочку, но никаких признаков недовольства не увидел.
После стремительного завтрака он вывел коней во двор, долго прилаживал груз, надеясь, что сорванцы его увидят, и скорым шагом поехал к ближайшему леску по ходу из городка. Но его остановили чуть раньше.
Довольные, как могут быть довольными нашкодившие парни в семнадцать лет, его подопечные встретились на выезде из города. Они весело шли по дороге и жевали еще горячие пироги – такие же, какими сегодня Федор завтракал на постоялом дворе.
– Федор Ильич, голубчик! Давай речку найдем или прудик какой. Помыться нужно, да одежку сменить, а то уж больно… амбре.
– Шалопаи! Да чтобы я хоть раз вам что-нибудь эдакое позволил! В гроб вгоните!
– Не надо никуда вгоняться! Все же хорошо и все довольны? Отдай мне моего Виконта. Мой мальчик соскучился без дурного хозяина, – Павел обнял морду своего весело гарцующего коня, отдал ему остаток пирога и вскочил в седло.
Вскоре оба озорника уже мчались по полю.
***
До Москвы доехали не торопясь за десять дней дружно и без особых приключений, если не считать приключениями бегство от сурового вида мужика. Братья не сразу его заметили, когда совершили набег на поле с подсолнухами. Семечки были почти пустыми, удовольствия не принесли, но забраться на поле и открутить головку подсолнуха братьями нужно было позарез. Суровый мужик не догнал, семечки в деревне покупать не захотелось, поскольку это слишком просто и неинтересно, зато удалось помочь милой девушке собрать разбежавшихся гусей и сорвать сладкий поцелуй за помощь.
В Москве дядька Авдеев отправил на городском почтамте свой отчет генералу и получил от него послание. Прочитав письмо, улыбнулся в усы и хмыкнул, многозначительно глянув на братьев. На вопрос: «Что же там написал батюшка и дядюшка», отвечать не стал, сказав, что не велено. Николушка и Павлуша получили письма от матушек, полные наставлений и слез по поводу расставания.
В Москве остановились у тетушки Павлуши по отцовской линии. Тетушка обожала племянника и была счастлива встретить путешественников у себя. У нее же решили оставить впоследствии коней, поскольку не планировали брать их дальше.
Ни Федор, ни братья Москву почти не знали, поэтому с удовольствием ходили осматривать многоликий город. Ходили без особого плана, просто шли в произвольном направлении. Парням была интересна жизнь простого люда, до которой родители не допускали, поэтому актерство продолжалось, и на прогулку они выходили в одежде разночинцев. Тетушка удивлялась, даже пыталась спорить и ругаться, но племянник умудрялся ее успокоить очаровательными улыбками и кроткими словами, что так надо. Антонине Наумовне оставалось только смириться. Даже картуз и косоворотка на ее прекрасном племяннике смотрелись изумительно.
Однажды во время прогулки зашли достаточно далеко в незнакомый ранее район и решили отдохнуть, а заодно поесть в трактире. В заведении было достаточно людно. Казалось, что здесь обитают не самые обеспеченные горожане. Помещение было в меру прокуренным, в меру пропахшим пережаренным мясом и чесноком, в меру грязным.
У парней не было сомнения, что родителям здесь точно бы не понравилось. Потому следовала совершенно естественная в такой ситуации реакция: незнакомо, значит, надо исследовать.
Расположились за массивным деревянным столом. Тут же подскочил половой в довольно несвежем переднике, но с салфеткой на руке. Он взмахнул грязной тряпицей над столом, смахнул крошки на пол и подобострастно согнулся:
– Чего изволите-с?
Николай постарался придать себе максимально солидный вид и веско спросил:
– Что, голубчик, посоветуешь?
– Ежели желаете поскуснее, то извольте селяночку с осетринкой. Страсть как хороша! И расстегайчиков с налимьими печенками.
– Давай, голубчик, уважь гостей.
Половой метнулся исполнять заказ, только его и видно было. Павел развернул лежавшую на скамье чью-то газету, полистал ее, несколько раз фыркнул, наконец возмутился:
– Ну и куда это годится? Тут пишут, на Хитровом рынке инспекцию делали, чтобы определить, достаточно ли чистоплотно продавцы содержать свой товар.
– Ну-ну? – Николай отвлекся от разглядывания певчих птичек, содержащихся в клетках.
– Автор сообщает, что там ужас ужасный творится. Ножи и тумбы, на которых животных разделывают, никогда не моются, всюду грязь, нечистоты, смрад, гниение снятых шкур, запекшаяся кровь, черви, фу. Получается, у того трактирщика, у которого мы с тобой, Николашка, хулиганили, вообще чистота безукоризненная.
– Безукоризненной она стала после работы бесплатных заезжих молодцов, Херувимчик. А мне тот трактир больше запомнился скучающей Грушенькой. Ну-ка, покажи, где там ужасы описывают. Люблю всякие мандражи, чтобы под одеялом хотелось спрятаться, – и Николай подхватил газету.
Селянка и расстегаи и впрямь были выше всяких похвал. Видимо, этот трактир славился этими явствами, потому что к концу обеда почти все столы в трактире были заняты сосредоточенно жующими посетителями.
Когда были готовы рассчитываться и уходить, в трактире вновь приоткрылась дверь и в помещение проскользнула худенькая девушка лет восемнадцати. Быстро обведя глазами зал, девушка направилась к столу, где сидели Авдеев и его подопечные, и присела на край лавки.
– Угостите, господа, со вчерашнего дня не ела, – ясные глазки умильно заглядывали в лица мужчин, – могу отплатить, я умелая.
Половой, пробегавший с подносом с мисками, замахнулся на нее тряпкой:
– Иди отсюда, не мешай господам кушать. Иди, давай.
Но Николай был сыт и благодушен, поэтому бросил половому:
– Дай ей расстегайчиков ваших знатных. За наш счет.
– Слушаюсь-с. Только, господа…
– Иди, любезный. Принеси, что сказано.
– Слушаюсь-с.
Девушка, подскочившая со скамейки, снова села:
– Благодарствую, господа.
Пока ждали полового с заказом, Николай строго выспрашивал у девушки, сколько ей лет, где живет. Девушка отвечала смущенно, но довольно складно, а сама все ближе придвигалась к Павлу, который сидел, свободно откинувшись на спинку. Тот фыркал, как довольный кот, и, кажется, даже поглаживал тоненькую ручку, лежащую на скамье. Авдеев не вмешивался, только внимательно слушал.
Половой вернулся не очень довольный. Он сунул девушке в руки расстегаи, завернутые в промасленную бумагу, и коротко бросил:
– Иди уже.
Девушка вскочила со скамьи, схватила аппетитно пахнущий сверток и опрометью бросилась на выход, даже не поблагодарив.
Реакция братьев была одинаковой:
– Ну что же ты так грубо, любезный.
– Надоели они, эти девки, спасу нет. А оне разные бывают, господа. Иная молодая, а уже все прошла, да на все способная. Извольте счет-с.
Пока Федор расплачивался, решали, куда теперь отправиться. Притихший Павел хлопал себя по карманам и что-то бормотал себе под нос.
– Павлушка, пойдем. Ты что, блох ловишь?
Павел как-то растерянно протянул:
– Братцы, часов нет. Точно помню, пристегивал утром и смотрел время, когда гуляли. Коля, это папины часы, которые он мне дарил, с дарственной надписью…
– Может, под стол закатились?
Возле посетителей, которые двигали скамью и шарили по карманам, снова остановился бегущий половой.
– Что-то еще угодно, господа?
– Да вот, братец, часы закатились куда-то.
Половой медленно покачал головой.
– Эх, господа. Говорил я, что этих девок нужно гнать. Шалава паскудная.
– Ты думаешь, это девушка?
– А кто ж еще? Они тут ходят и ходят. Некоторые приходят и ждут, когда добрый человек покормит, другие клиентов ищут, а есть такие, что добром чужим разживаются. Мы их гоняем, а они все ходят. Эх, Хитровка рядом, оттель тянутся. Потаскушки тамошние. Нарочно вид ангельский представляют, чтобы пожалели их.
– А конкретно эту девушку ты знаешь по имени?
– Нет, господа хорошие. Они все разные ходят, не упомнишь. Вроде как в первый раз видел.
– Но часы папины…, – Павел был безутешен.
Авдеев скомандовал:
– Все, в участок идем. Что теперь разговоры разговаривать.
– Это правильно, господа. Тут за углом по правую руку участок. Недалече. Спросите Ферапонтова, он человек совестливый. Если сможет, то поможет. Деньгой отблагодарите, так даже доволен будет.
– Спасибо, братец. Все, идемте. Паша, не разводи панику, идем в участок.
Уже выходя из трактира, тихо добавил в дверях так, чтобы слышали только братья:
– Кобели, прости Господи. Бабники малолетние.
– Ну Федор Ильич!
***
Ферапонтов оказался грузным высоким мужчиной. Он внимательно выслушал рассказ и спросил только одно:
– Была молодая, худенькая и робкая?
– Да.
Полицейский вздохнул:
– На то и берут нашего брата, на жалость. А то, что ваш половой сказал, что это Хитровка, так он прав. Оттуда такая схема, на мужчин рассчитанная. Что, сильно ценные часы были? Золотые?
– Нет, серебряные. Но их мне отец подарил, они с дарственной надписью. Отца больше нет, это память. Я не обижу, Петр Петрович, отдарю за помощь.
– Память. Хмм. Отца помнить – это правильно. Ну, что ж, – Ферапонтов встал и оправил мундир, – Прокопьев, я на Хитровку ушел. Остаешься за старшего, смотри мне тут.
Хитровка при дневном освещении особо страшной не выглядела. Еще не тянулись к ночлежкам толпы людей, несших свой пятачок за право занять кусочек нар, уже разошлись по разным углам стоявшие на местной «бирже» безработные, еще не вышли на ночную работу ловкие ночные тати, и не вернулись к месту ночевки профессиональные преступники, которых плодила эта страшная площадь. Вполне можно было из-за незнания зайти на территорию и даже не понять, где находишься. Но это только до темноты, когда начинается самая хитровская жизнь.
Страшная, удушающая реальность. Человек любого сословия мог пополнить ряды хитровских жителей. Здесь бок о бок существовали и спившиеся и потерявшие все дворяне, и мещане, и священники, и неудачливые юристы. Для некоторых прожигателей жизни такой образ жизни был комфортен абсолютной свободой, здесь они могли делать все, что желала их пресыщенная другими развлечениями душа. Несчастные родственники таких личностей время от времени их разыскивали, отмывали, но те через некоторое время возвращались к любимому образу жизни. Хитровка отравляла собой и не отпускала.
И было на этой территории все, что требовалось для существования в небольшом городке: цирюльни, трактиры, лавки, харчевни. И тут же под открытым небом торговли всем, что только можно предположить: спичками, салом, спиртным, табаком, ведрами, продуктами, подложными паспортами, тряпьем, ворованными и перешитыми вещами. Если украденная одежда попадала на Хитровку, можно было с ней попрощаться. В многочисленных закутках и подпольных заведениях их перешивали многочисленные «мастера» и вещь начинала свою новую жизнь.
Братья и Авдеев шли за Ферапонтовым по каким-то длинным темным переходам. Если бы не последние лучики заходящего солнца, которые проникали в маленькие грязные оконца где-то высоко под потолком, вообще ничего не было бы видно. И то Ферапонтову приходилось ежеминутно предупреждать:
– Здесь ступенька прогнила, здесь дырка в полу, осторожно. Опять какую-то гадость разбросали, ироды. Осторожнее господа, тут пригнуться нужно, не ушибите головы.
Никто не попался навстречу. Только слышны были шорохи со всех сторон, как будто кто-то осторожно крался.
Было страшно, и оба брата незаметно нащупывали в карманах оружие, опасаясь, что его придется применить. Наконец, остановились возле какой-то перекошенной двери со следами взломов и ударов. Ферапонтов резко ударил кулаком, а потом зычно проорал:
– Зинка, отворяй, едрена вошь. Живо. Не то дверь выломаю!
Женщина, которая вышла навстречу, казалась непомерной рыхлой, жеманной и слишком нарядно разодетой для этого района:
– О-о-о! Петр Петрович! Какими судьбами! Давненько не виделись, – женщина притворно-радостно взмахнула руками.
– Закрой рот, Зинаида, если не хочешь видеться чаще в участке.
– А что так, Петр Петрович? Случилось что? Зачем я могу пригодиться в участке? – женщина кокетливо повела плечами. – Может, я могу пригодиться этим красавчикам, которых вы привели?
– Зинаида, еще раз предупреждаю: отвечать только на мои вопросы. Прекращай эти свои глупости, – Ферапонтов отодвинул женщину с дороги и кивнул остальным мужчинам идти за ним.
– Ой, а что так? Это обыск, Петр Петрович? Так у меня все в порядке. Я законопослушная гражданка, – Зинаида разговаривала с Ферапонтовым, а заодно жеманно подмигивала всем мужчинам попеременно.
– Зинка, хватит. Заарестую я тебя. Язык у тебя во рту не помещается, балаболит не к месту. Все, пошли, – и городовой первым шагнул в помещение.
Прошли по узкому коридору, заставленному каким-то барахлом, спотыкаясь и отпихивая то, что попадалось под ноги. Зинаида шла позади и что-то взволнованно шипела. Авдеев, шедший последним из мужчин, слышал тихое: ирод, аспид зловредный.
Ферапонтов, не оборачиваясь, рыкнул:
– Зинаида, я слышу все.
Женщина замолчала.
В довольно большой комнате, в которой не было двери, обнаружилось несколько девушек. Они чинно сидели по лавкам, спрятав глаза, и качали на руках детишек разного возраста. Еще несколько совсем маленьких детей лежали на лавке и сидели на полу. В глаза бросилось, что дети были завернуты в ужасающе грязные лохмотья и казались слишком тихими и спокойными. Они безучастно смотрели перед собой, даже не отреагировав на вошедших. Запах грязи, немытого тела и нечистот стоял невероятный.
– Это все девушки, которых я приютила по доброте душевной, Петр Петрович. На улице с детишками подобрала и теперь вожусь с ними, кормлю да пою. Они все хвалят меня и благодарят за кров и заботу. Так, девушки?
Мегера в пышном платье выдвинулась чуть вперед. Девушки, как будто их кто-то дернул за веревочку, принялись благодарить Зинаиду Прохоровну за материнскую заботу.
Ферапонтов брезгливо поморщился:
– Кончай концерт, Зинка. Я не вмешиваюсь в твои дела, пока все спокойно и никто не жалуется. А вот сейчас мне пожаловались, и я недоволен. Кто у тебя сегодня промышлял в трактире у Кузьмича, да часы у господ увел?
– Ах, часы нужны! Вы за ними пришли. Такие серебряные часики, да с надписью?
– Да, – не выдержал обещания молчать Павел.
– Да-да! Зачем мне часы чужие? Девочка ошиблась, зачем-то принесла их мне.
Зинаида суетливо ринулась в соседнюю комнату и принесла часы. Павел выхватил их из рук, открыл, посмотрел на циферблат и вздохнул с облегчением.
Городовой взял женщину за подбородок и погрозил толстым волосатым пальцем:
– Зинка, доиграешься! Через недельку приду проверить, как с детишками управляешься. Корми их хоть, дурища. Они тебе деньги приносят, а ты их голодом моришь, да травки разные божьим созданиям подсовываешь. Шмотки краденные опять напялила, тетеха ты нескладная. Ух, убил бы скудоумку.
Потом обратился к мужчинам:
– Идемте, господа. Я позже здесь разберусь.
Медленно, переглядываясь и не понимая, как вести себя, авдеевцы потянулись к выходу. Уже на улице они окружили городового:
– Да как же так, Петр Петрович. Там же дети. Это же чужие дети, возможно краденые, и они больные. Не могут себя так вести нормальные дети. Надо Зинку арестовать, а детей отдать в приют.
Ферапонтов вздохнул:
– Это Хитровка, господа. Тут свои законы, и мы только может следить, чтобы Хитровка не выплеснулась на улицы Москвы. Статус кво, как сказал один умный законник. Мы их стараемся не трогать, пока ситуация контролируемая.
А дети. Я знаю, что дети чужие. Сколько тут таких! И не сосчитаешь. Бабы пропащие рожают и сами продают своих детей за шкалик вот таким теткам. Такая Зинка отдает детей в аренду нищим, чтобы они жалость вызывали своим видом. Это называется иностранным словом бизнес. Гадость, одним словом.
Так что, господа, часики даренные вызволили, это хорошо. А остальное уж не ваше дело, вы это поймите и не пытайтесь возражать. Не вы первые, не вы последние.
Пойдемте быстрее. В темноте даже я на Хитровом не все могу сделать. Пойдемте-пойдемте.
Пока быстрым шагом покидали территорию Хитровки, видели, как разительно поменялись декорации. Потянулись длинные шеренги грязных, оборванных людей с поденной работы, которые нашли эту работу еще утром на своеобразной «Бирже труда». Отработав день, усталые люди тянулись в трактиры, чтобы пропить-проесть полученную копеечку, а потом завалиться в ночлежке на нарах, или под ними – на что хватит денег. Страшно и безысходно.
А навстречу трудягам из недр Хитровки выходили темные неясные тени – это шли на свою работу те, кто предпочитает работать под покровом ночи – воры и убийцы.
Расставшись с Ферапонтовым и отблагодарив того за труды, молча отправились домой. Московских впечатлений хватило. Решили, что пора выезжать. Гостеприимная тетушка сопротивлялась, как могла, но была побеждена.
***
Инструкция, данная генералом Авдееву, предписывала знакомство с Нижегородской ярмаркой. Потому билеты взяли до Нижнего.
Парни, которые совсем недавно ставили спектакль, в ходе которого им пришлось чистить место бойни скота и хозяйские конюшни, настаивали на билетах в вагоне первого класса, но сдержанный Федор пригрозил третьим классом. Братья переглянулись и согласились на второй.
Ранним утром пассажиры пробыли на вокзал и направились к вагону желтого цвета, в котором всегда были места второго класса. В вагоне попрыгали на мягких диванах, обтянутым серым сукном, полюбовались бронзовыми ручками и крючками. В целом, остались вполне довольны и отделкой под дуб, и стенами, отделанными ланкрустом, и изящными светильниками.
Соседи оказались довольно чопорными и скучными. Парни мигом поняли, что супруги строгих инженеров и юристов, едущих по делам, их не очень вдохновляют, и принялись рассматривать пейзажи за окном, а после настоятельного напоминания Авдеева немного пописали в дневниках для предъявления генералу.
По дороге до Владимира выходили на станциях, чтобы перекусить в буфете или в ресторане, и в целом быстро устали от скучной, однообразной поездки. Прогуливались по перрону и заглядывали в окна вагона третьего класса зеленого цвета, в котором явно кипела жизнь. Народу там было гораздо больше, чем во втором классе, и контингент там состоял из мастеровых и разночинцев. Кажется, братья пожалели, что не согласились на поездку в более интересном вагоне.
Николаша, правда, попытался завести разговор с какой-то разбитной бабенкой, торгующей семечками на перроне, но у той оказался рядом ухажер, который очень убедительно возвышался над своей любезной. На выразительный взгляд молодого барина девица ответила благосклонно, но в планах Авдеева значилось довезти своих подопечных без потерь. Поэтому он твердо увел расшалившегося Николая к афишной тумбе, на которой висел свежий номер «Ведомостей» и, кажется, что-то ему тихо выговорил.
Судьба была милостива к молодым повесам. На одной из станций в вагон в сопровождении тучного господина вошла дама – небольшого роста черноглазая брюнетка. И сразу стало как-то веселее, в воздухе носились любовные флюиды, а Авдеев тяжело вздохнул, предчувствуя осложнения. Господину было очень жарко, он постоянно вытирал распаренное лицо большим платком и просил даму помахать на него веером. Дама покорно махала, бросая трогательные взгляды из-под шляпки. Ее грудь при каждом взмахе и каждом вдохе соблазнительно вздымалась, привлекая нескромные взгляды. Где-то рядом носились амурчики со своими луками и стрелами.
К счастью для шалопаев, господин вскоре уснул, и дама с явным облегчением откинулась на спинку дивана. Через некоторое время из рук дамы выпал и приземлился на пол кружевной платочек. Истинные джентльмены ринулись поднимать, отдавливая друг другу ноги в элегантных штиблетах. Авдеев обреченно вздохнул.
Что характерно для вагонов второго класса, он был полон только на треть. Потому никто не мешал найти рядом три местечка. Ведь никто же не станет отрицать, что мешать спящему грузному господину не стоит?
Оказалось, что Ниночка едет с мужем на ту же Нижегородскую ярмарку. Дата и место встречи были назначены.
***
Ох уж эти поезда в девятнадцатом веке! Легко было остаться на перроне, если не уследишь за сигналом колокола. Перед отправлением поезда служащий трижды ударял в колокол, затем следовал свисток поезда. А уж если поезд трогался, то выскочить из него или на ходу запрыгнуть было уже нельзя.
Хорошо хоть появились вагоны-рестораны, но удобных спальных мест так и не было. Поэтому пассажиры покупали билеты с возможностью выйти на любой станции, отдохнуть в гостинице, а потом по тому же билету продолжить путь в другом поезде по нужному направлению. Именно поэтому вагоны были заполнены не полностью. Никто никогда не знал, сколько будет пассажиров конкретно в этом поезде и на этой станции! Правда, иногда случалось, что отдохнувший пассажир был готов ехать дальше, но в прибывшем поезде в нужном классе не оказывались свободные места. Тогда пассажиру приходилось возвращаться в гостиницу и ждать следующего поезда.
У братьев и их дядьки была запланирована остановка во Владимире, а Ниночка с мужем, севшие позже, ехали дальше. Незаметное для окружающих движение ресничек, соблазнительно прикусанная пухлая губка, искрящийся взгляд – кому надо, тот поймет! И только от очаровательной обладательницы белозубой улыбки зависело, кто из милых братьев получит сладкий подарок в Нижнем.
Но не успел поезд тронуться, как образ милой Ниночки тотчас же рассеялся, ведь предстояла прогулка по чудесному городу. Несколько часов провели, гуляя по холмистым улочкам, заходя в величественные храмы и отдыхая в тенистых парках. После с удовольствием растянулись на чистых простынях в гостинице и от души выспались.

Глава 4. Нижегородская ярмарка
Нижний Новгород встретил прекрасной погодой. Разместившись в гостинице, братья сначала наведались к другу генерала Ястребова, передали ему пакет и получили приглашение на бал к купцу Мустафину. На бал идти не хотелось, братьям понравилась жизнь «по-простому», но генеральский друг настаивал, говоря, что собирается иногда очень интересная компания, а сам Мустафин очень влиятельный человек. К тому же, большой оригинал, и дочка у него огонечек. Пришлось пообещать приехать.
Территория ярмарки поражала, оглушала и приводила в восторг. Шум, гам, толчея захватывали человека в свои объятья и вели по бескрайним рядам. Чего тут только не было! Ярмарка, которую современники называли «карман России» за могучий круговорот денег и товаров, торговала всем: сельскохозяйственными орудиями, валенками, чаем, драгоценными камнями, сахаром, кашемиром, вином, конями, коврами, лекарствами, лесом, рудой! Здесь крутились огромные деньги, сопоставимые с бюджетом всей России.
Индийские драгоценности, китайские ткани, дамасские пистолеты и кинжалы, персидские седла и попоны, орехи, мед, икра, шелк, мука – товар на любой вкус можно было видеть в приземистых каменных лавках. Покупатели текли сплошным потоком мимо открытых настежь лавок и огромных прилавков, на которых лежали неисчислимые богатства. Иногда драгоценные товары лежали прямо под ногами продавца, увлеченно о чем-то толкующего. Зеваки рассматривали расписной фарфор, заглядывали в сверкающие зеркала с изумительными окладами, приценивались к мехам, посуде, мебели, кастрюлям, коням или изделиям из кости.
В своих рядах степенные купцы и промышленники вели неспешный торг металлом, лесом, зерном, рыбой, мясом в промышленных объемах. Здесь набивался «карман России».
Даже днем горели лампы, освещавшие самые укромные места, чтобы все можно было увидеть и купить. А продавцы торговали всяк сообразно своему темпераменту.
Бухарцы, персияне, хивинцы весь процесс организовывали на разостланном большом ковре. Сам торговец обычно сидел, скрестив на нем ноги, на нем же демонстрировал свои товары, на нем же вкушал и угощал своих собратьев, компаньонов и клиентов.
Русские купцы обычно были угодливы и старались предугадать каждое желание проходящих мимо посетителей ярмарки. Человек еще ничего не понял, а продавец уже точно знал, что ему нужно и подсовывал подходящий товар, ловко, как фокусник, вытаскивая его из неведомых глубин.
И всюду нищие, калеки, уроды – это постоянные обитатели любого события, на котором собиралось много народа. Они, так же как и проститутки, знали, что покупатель расслабится в этой атмосфере изобилия и денег и обязательно пожалеет убогого, или немного согрешит.
Потолкались втроем по торговым рядам, потом парням, которые только по возрасту и назывались парнями, захотелось развлечений. Пошли на «веселую Самокатную», как ее называли в народе. Целая улица была заставлена каруселями, или самокатами, по-простонародному. Покатались от души, до состояния головокружения, еще и спектакль по обыкновению представили: два лощенных красавца придерживали визжащих от ужаса и восторга девиц, у которых «охолонуло сердце от этих ужастей и закружилась голова».
Джентльменское поддерживание под ручку сопровождалось тайным поглаживанием и щекотанием, от чего барышни приходили в полный восторг. Авдеев только диву давался, надеясь, что не попадется какой-нибудь бдительный кавалер, ревностно опекающий свою красаву любезную. Но нет, обошлось перемигиванием и громким писком.
Потом пообедали в снедальном шатре щами и расстегаями и отправились развлекаться дальше. Посмотрели спектакль в кукольном балагане Петрушки и подивились на фокусников и танцовщиков. Хотели еще посмотреть представление с медведями, но нужно было уже ехать собираться на бал. Очень не хотелось уходить, но обещание присутствовать было дано.
Никаких особых заданий генерал не ставил по Нижегородской ярмарке, просто надлежало посмотреть на это событие, поэтому взяли коляску и, очень довольные, отправились в гостиницу мыться, переодеваться, готовиться.
***
На бал братья поехали вдвоем. Авдеев категорически отказался сопровождать, сказав, что за целый день устал ожидать реакции от какого-нибудь ревнивца, да и университетов не кончал, танцулькам не учен и ему там быть не по чину. Добавил, что надеется на благоразумие подопечных, которые на каруселях получили массу удовольствия от общения с девицами, и на сегодня им должно хватить.
Честно говоря, Авдеев тут же пожалел, что не поехал, едва братья отъехали от гостиницы:
– Ах, Федюшка, не помнишь что ли себя в семнадцать лет? Разве щупаньем девок можно удовольствоваться в этом возрасте? Они же сейчас в самый раж вошли! Ну, Федька, огребешь ты от генерала, огребешь, если что. И никакой адмирал Невельской не поможет.
Но мрачные предчувствия дядьки и наставника не оправдались. Все прошло очень благопристойно.
Бал у купца Мустафина был, несомненно, значительным событием. Об этом говорило большое количество собственных выездов, ожидавших своих хозяев.
Все приглашенные уже собрались, и запоздавшие питерские гости появились триумфально и замечены были всеми.
Бывший однополчанин генерала Ястребова, к которому у братьев было послание от генерала, отправился представлять молодых людей собравшимся. Кто может в такой ситуации запомнить имена всех, кто ему представлен? Вот и Павел с Николаем не всех запомнили, но Айнур Мустафина…
Айнур Мустафина была прекрасна, эмансипирована, своевольна и непосредственна. Ей было много позволено папенькой, и вхожие в его дом люди были в курсе этого.
Она вскинула блестящие черные глазки на новых знакомцев, решительно тряхнула головкой и потащила братьев в уголок гостиной разговаривать. По дороге она досадливо отмахнулась от худощавой дамы в национальном платье, которая попыталась к ним присоединиться. Усадив своих гостей на полукреслица, сама разложила юбки фиалкового цвета платья на диванчике и требовательно произнесла:
– Рассказывайте. Фердинанд Иванович сказал, что вы едете на Амур. Рассказывайте.
Братья даже немного растерялись:
– Что рассказывать, блистательная Айнур Раисовна?
Девушка досадливо поморщилась:
– Паша, Коля, я Айнур. А Айнур Раисовна я для вот этих, – она небрежно кивнула головой в сторону гостей, – рассказывайте, что знаете про Амур, и почему едете.
Наверно, надо было лучше подготовиться к поездке, потому что они на двоих смогли рассказать очень немного, только то, что успели узнать от Авдеева. Но девушка слушала про глухую тайгу, тунгусов, маньчжуров, огромную реку и медведей на каждом шагу с напряженным вниманием, чуть приоткрыв алые губки:
– Феноменально! Папеньке обязательно надо этим заняться. Я ему скажу, чтобы вложился, пока не поздно. Амур судоходный, говорите? Пароход нужно покупать. Товаров простых, для простой жизни. Посуда всякая, ткани дешевые, крупа, соль. Раз народ туда едет жить, такой товар понадобится. Это я знаю, понимаю. Что оттуда можно везти, кроме манчжурских и китайских товаров? Наверно, рыбу? Рыба – это хорошо. Соли надо много. Что еще есть?
– Наверно, меха, – робко проговорил Павел, несколько обескураженный напором энергичной красивой девушки. Обычно его знакомые красивые девушки энергию направляли не в вопросы коммерции.
– Феноменально! Меха! А какие?
Братья переглянулись и оба развели руками.
– Не знаете. Это плохо, это очень плохо. Меха разные бывают, и сбыт разный, и стоимость. Все надо знать досконально. И тогда все будет фе-но-ме-наль-но!
Девушка снова застыла в раздумьях, потом задумчиво продолжила.
– Буду серьезно говорить с папенькой. А вы будете нашими представителями на Амуре. Это я устрою, – потом спохватилась, – или у вас свой интерес коммерческий там имеется?
– Эээ, нет, нет интереса, – промямлили братья, переглядываясь и испытывая за что-то жгучий стыд.
– Ну, раз нет, значит, пожалуйте к нам завтра ввечеру. Я прикажу что-то наше национальное приготовить к ужину. Вкусно, я люблю! Вы хотите татарские блюда попробовать? Мы часто такое едим, когда по-простому, без разных манер. Думаю, я с папенькой к тому времени успею поговорить. Он согласится. Это будет феноменально!
Внезапно девушка вскочила и побежала в сторону бальной залы, весело крича:
– А пойдемте танцевать, господа!
Больше ни разу за весь вечер серьезных разговоров не было. Легкомысленная барышня Айнур веселилась, порхала по всему залу, фиалковое платье мелькало то там, то здесь. В ее бальной книжечке для братьев было оставлено только по одному танцу.
Авдеев, который с тревогой ожидал своих подопечных, сразу понял, что все же что-то произошло, когда Павел не сразу понял обращенный к нему вопрос. Взгляд молодого человека был туманным и мечтательным.
Николай чуть приобнял Федора Ильича за плечи:
– Не переживай, дядька Ильич. Это же Херувимчик! У него всегда что-то случается!
Павел как лег на кровать, забросив руки под голову и глядя в потолок, так и уснул. И снились ему неведомые дали, море рыбы, связки мехов и мохнатые медведи, выглядывающие из-за кустов с рычанием: «Феноменально!». А когда сон уже стал глубоким и непробудным, снились фиалковое платье и черные глазки из-под длинных ресниц.
***
Национальная кухня на ужине у купца Мустафина братьям понравилась: и ароматный бэлиш с тремя видами мяса, и нежные кыстыбый с начинкой из пшенной каши, и губадия с рисом, изюмом и красным творогом корт, и сладкий чак-чак к чаю со сливками.
После представления хозяину дома, которого на вчерашнем балу не было, перед приемом пищи мыли руки в розовой воде и вытирали вышитым полотенцем. Проходя ритуал, братья чувствовали на себе острый взгляд купца – цепкий, не пропускающий никаких промашек. Потому парни чувствовали себя немного скованно.
Потом хозяин произнес молитву «Бисмилла арра хман аррахим», во время которой братья сидели, скромно сложив руки, затем можно было приступать к трапезе.
Хозяин дома собственноручно принял из рук прислужницы большое блюдо с бэлишом, поставил его перед собой и острым ножом срезал верхнюю крышку пирога, символизирующую верх степной кибитки. Из-под приподнятой крышкой пыхнуло жарким ароматом, заставляя сглотнуть слюнку в ожидании своей тарелки с огромным куском пирога. Этот кусок заваливался набок, из него высыпалась благоухающая начинка из большого количества мяса, картофеля и лука, обильно сочащаяся крепким бульоном.
Не успели братья справиться с одним куском вкуснейшего пирога, как на тарелке оказался второй кусок, и не было сил отказаться, ибо вкусно все невероятно!
А следом шли еще высокая многослойная губадия, чарующая сладким, медовым вкусом и запахом, и лепешки кыстыбый с начинкой из пшенной каши, сваренной специальным образом. Лепешки сочились маслом, брать их полагалось руками, поэтому приходилось поминутно вытирать пальцы. Каша выпадала из свернутой лепешки на тарелку, хотелось по-детски подбирать эти вкусные кусочки и отправлять их в рот.
Да, собственно все так и ели за столом – просто, без особых манер. Сам хозяин, сидя во главе стола в темно-синей шелковой рубахе-тунике и длинной вышитой безрукавке, ел только руками, аппетитно причмокивал, иногда облизывал масляные пальцы и коротко отдавал по-татарски распоряжения прислуге. Никто не признал бы сейчас в этом невысоком деде в тюбетейке одну из акул торговли. Через его руки проходили товары на сотни тысяч золотых, на него работали тысячи людей, но сейчас он был хлебосольным хозяином, встречающим гостей.
И Айнур была неузнаваема в простом домашнем платье. Она, правда, не носила национальный костюм, но волосы сейчас не были закручены в сложную прическу, а лежали двумя косами на спине, а головку венчала маленькая красная расшитая тюбетейка. Это был единственный элемент татарского одеяния, который на ней был.
Так же, как и отец, она усердно угощала гостей, придвигая к ним поближе пиалы с айраном, расставленные по всему столу блюда с конской колбасой казылык, говяжьей вырезкой каклаган, запеченной стерлядью.
Девушка сидела между гостями. И Павел, то млел от загадочного выражения миндалевидных глазок, обращенных к нему, то любовался маленьким ушком с покачивающейся крупной сережкой, когда она поворачивалась к Николаю.
А круглые упругие щечки с одной маленькой ямочкой, возникающей, когда хозяйка улыбалась! А стремительные бровки, которые активно участвовали в мыслительном процессе и то вздымались от недоумения, то опускались и успокаивались. А губки, аккуратно открывающиеся, чтобы захватить кусочек пирога и дать работу белоснежным зубкам!
Стоп, разве губки нужны только для того, чтобы захватывать край пиалы с чаем? А если прикусить своими губами эту пухленькие сладкие губки и… ах, становилось все жарче и жарче! И это не только из-за атмосферы богатого татарского дома, в котором любят вкусно поесть и умеют встретить гостей.
Казалось, что хозяева задались целью откормить гостей до отвала. И только Николай с Павлом решили уже взмолиться, что больше не могут, как хозяин резко отставил пиалу с чаем и произнес молитву. Стало понятно, что ужин завершен.
***
Серьезный разговор начался в кабинете хозяина. Пока до него дошли, Павлу удалось стряхнуть с себя любовный морок.
– Ну что, гости дорогие. Моей дочке пришло в голову, что благосостояние семьи Мустафиных рухнет, если мы не поучаствуем в движении государства российского на восток. Х-м-м. Амур, говорите? Ну, посмотрим. Где тут карта была, Айнурка?
– Вот, папенька.
– Вот самая последняя карта, которая у меня есть. Амур… Амур… Непонятно, где ваш Амур начинается и где заканчивается. Можно ли по нему пароходам ходить.
– Раис Амирович…
– Называйте меня, сынки, Раис абый.
– Раис абый, это совсем старая карта. Были еще исследования адмирала Невельского. Он доподлинно уверился, что Амур вполне судоходен. Не зря же туда людей сейчас переселяют.
– То, что переселяют, я знаю, слышал, что его величество распорядился народ туда гнать. Живы хоть те люди, которые туда ушли, или лежат где-то в болотах топких и лесах черных?
– Папенька, – не дала ответить братьям Айнур, – ты ли не знаешь, как важно быть в каждом деле первым? Не ты ли сам нехожеными тропами ходил, когда никто не верил в успех на Урале? Здесь тоже новое. Я слышала о господине Невельском. Рассказывали, что он самолично с моряками своими исследовал все, даже супругу свою возил на Амур, жили они там несколько лет.
– Ну, да. Слышал-слышал. А ты слышала, что ребенок у них там погиб?
– Слышала, папенька. Так сколько времени прошло уже! Обустроились уже, поставки наладили. Живут люди. А почему не мы там торгуем на благо российского отечества? Там люди расселяются вдоль Амура, им нужны товары. Мука нужна, соль, крупа. Эх, папенька, была бы я мужчиной, я бы сей же час отправилась с молодыми людьми на восток, новые рынки открывать! Купцы Мустафины – поставщики на российский Амур! Это же феноменально! Царь-батюшка оценить должен старания наши.
– Эк, сказанула, – аж крякнул купец, – на восток ей понадобилось. Сиди дома, да жениха хорошего жди, внук мне нужен. Амурская поставщица нашлась!
– Папенька!
– Помолчи, я думаю.
Толстый палец купца ткнулся в точку, обозначавшую Нижний Новгород на карте, а потом медленно пополз на восток через Казань, Самару, потом сдвинулся на Екатеринбург, Омск, Томск. На точке, отображающей Иркутск, палец остановился.
– Не пойму пока как. И людей угроблю, и товары. Прибытка ноль будет.
– Папенька, а еще товары оттуда! Рыба амурская! Ни у кого нет, а Мустафины соленую привезут. Меха богатые!
– Привезут – не привезут. Дочка, втягиваешь ты меня в аферу жуткую.
– Папенька, так его величество не зря же под свою руку все берет. Никакая это не афера. Ты посмотри – земель здесь сколько! Это же феноменально!
– Земель, может и много, да есть ли люди? А дорог, думаю, совсем нет. Эх, велика Рассея, да дорог в ней и здесь-то нет, а там – тем более!
– Так разве это геройство – по готовым дорогам ходить, да торговать, а новые места исследовать, да находить их – вот где геройство!
– Тебе бы геройствовать только. Не девка ты у меня, а мужик в юбке. Все бы тебе всякие штучки придумывать.
Николай и Павел сидели на диване, молчали и думали о том, какие они оба балбеса неумные. Вопросов к ним у семейства не было. Оставалось слушать, как купцы Мустафины между собой толкуют. Наконец, и до них дошло время.
Услышав от дочери о китайских товарах, Мустафин вдруг застыл, потом резко хлопнул ладонью по карте:
– Господа, вы сколько дней еще будете в Нижнем?
– Вообще не хотели задерживаться. Ярмарку посмотрели, да ехать пора. Не хотелось в осеннюю распутицу попасть. Наш сопровождающий – бывалый человек, он рассказывал, что месяцами можно ждать, когда дорога установится.
– Вот, дочь. Бывает еще и распутица осенняя, а там и весенняя. Ну, да ладно. Все равно мне интересно стало. Был бы помоложе – рванул бы с вами. Вы езжайте. Очень правильное дело выбрали, и мы с вами договорчик-то составим. Поработаем вместе. Моими глазами поедете, раз ваш батюшка никакого коммерческого интереса вам не учинил. Нечего вхолостую ездить, ноги стаптывать, дело надо делать, капитал зарабатывать, пока молодые да хваткие. И тогда все у вас будет, как дочка моя говорит, феноменально.
***
Ниночка дождалась в условленный день и в условленное время только Николая. Павел просил передать обольстительнице, что он занемог. Он и вправду занемог. Очаровательная татарочка Айнур не выходила у него из головы.
Скорее всего, коварная деловая девушка поняла, какое впечатление она произвела на заезжего блондина, но вида не подавала. Она с увлечением составляла список того, на что надо обратить внимание во время поездки, расписывала, что именно может интересовать Мустафиных. Павел не сводил глаз с пухленьких губок, изрекающих странные для девушки речи о выгоде и доходе, с темных глазок, которые, казалось, видели неведомых и страшных гольдов и гиляков, и с румяных щечек, которые были так рядом, но выглядели недоступными, а оттого еще более желанными. Никогда еще ему не приходилось видеть таких удивительных девушек. И ни одна девушка ему не казалась такой недостижимой.
В условленный с Ниночкой день Николай сочувственно погладил кузена по блондинистым кудрям, изрек что-то типа «проходит все, пройдет и это», получил затрещину от брата и наставление о благоразумии от Авдеева и отбыл на свидание.
Вернулся поздно, в расхристанном виде, запыхавшийся от быстрого бега и довольный сверх меры! Встревоженного Федора он успокаивающе похлопал по плечу, а с братом закрылся в комнате, откуда вскоре послышался взрыв хохота. Есть что-то очень смешное для молодых людей в том, что нужно бежать от разъяренного мужа, не вовремя вернувшегося из деловой поездки. Только надо успеть убежать.
***
Генералу написали и отправили письма с описанием предложения купца Мустафина и засобирались в дорогу.
На Павла было жалко смотреть: не успел встретить такую удивительную девушку, и уже пора расставаться. Айнур была совсем не похожа ни на одну его знакомую. Она поражала своими взглядами на жизнь и заставляла думать о будущем. Пожалуй, только с ней он впервые понял, что когда-то надо стать настоящим мужчиной и забыть о детских проделках. Ни увещевания матери и покойного отца, ни громовые раскаты дядюшки Григория Павловича не доносили до него то, что он вдруг начал понимать, пообщавшись с девушкой.
Почему? Девушка, которой по всем законам общества полагалось думать о нарядах и прочих глупостях, так масштабно мыслит и задает вопросы, который в голову не приходят ему – не самому глупому (ну да, университет не так часто посещается, но это не в счет) представителю мужского рода. Все знают, что именно мужчины двигают прогресс, ставят цели, преобразуют мир и создают богатства. А тут совсем юная девица – и такие взгляды на жизнь.
Брат Николай ничем не мог помочь мятущейся душе. Айнур и его удивляла не в меру, но таких глобальных изменений в его сознание не внесла. Мудрый Авдеев, которого Павел тоже привлек к размышлениям, сказал:
– Павел Алексеевич, благодари Господа нашего за то, что послал тебе такую закавыку в юбке. Не батогами тебе в голову вдалбливают мудрость, не казенный дом уму-разуму учит, не собственными слезами усеян твой путь. Просто прими это как знак свыше.
Вроде не к месту мой рассказ, но вспомнилось что-то. Был у нас в деревне мужик – пьянь подзаборная. Ни в черта, ни в бога не верил, пил беспробудно, семью поколачивал чуть не каждый день. Говорили ему, чтобы остановился, а он нет – ни в какую. Самогонка ему милее матери родной была.
Через то пьянство однажды у него в доме пожар случился. Давно надо было печку переложить, а ему все некогда было, все горькую хлебал. Он сам-то в тот день в сенях валялся, вытащили мужики, которые огонь увидели. А все, кто в доме спал, – мать старуха, жена, да трое ребятишек угорели. И остался он один на всем белом свете. Один на пепелище своего дома.
Враз у него то пьянство прошло. Не шла в горло горькая. Он и рад бы горе залить, а организм не принимал. А на трезвую голову ой как он свою судьбинушку хорошо понял! Все у него было для хорошей, справной жизни, только счастья своего не понимал.
Упаси боже через такие испытания жизнь понять. А тебе, Павел, сейчас только остается пример хороший брать, да за ум браться. А то, что девка, – так она всю жизнь при таком батюшке живет, с младых ногтей впитывает. Иная, конечно, и не станет слушать, будет только папеньками деньгами пользоваться и по лавкам с бабьими фитюльками ходить, а эта нет. Ну, так молодец.
– Ильич, вот ты сейчас, кажется, нас имел в виду.
– Когда это?
– Когда про папенькины деньги говорил и про фитюльки.
– Не-е-е. Разве ж могу я такое говорить. Это я от одного знакомого генерала недавно слышал.
– Злой ты, Ильич!
– Разве ж я злой! Жизнь куда злее бывает! Эх, ребятки.

Глава 5. Каторжный тракт
Взяли подорожную, оформили прогонные и отправились в путь. Порадовала Казань. Провели там весь день, гуляли по чистым улицам, любовались своеобразным соседством церквей и мечетей, слушали непривычные призывы к молитвам муэдзинов, посетили кремль, долго рассматривали товары местных мастеров. Румяным щечкам местных красавиц уделили самое пристальное внимание, даже Павел чуть утешился.
Посмотрели на Варваринскую церковь, от которой начинался великий кандальный путь в Сибирь. На следующий день отправились в путь.
Михайловский каторжный тракт оставил тягостное впечатление, тем более, что пришлось обогнать небольшой конвой. Размахивая плетями, охранники согнали несчастных каторжников с дороги, чтобы господская коляска проехала.
Наверно, каждый из колонны вполне заслужил такой участи своими жизненными прегрешениями, но не оставляло тяжкое чувство, когда проезжали мимо ссыльных, исхудавших, измученных, в рваной одежде. Парни с ужасом смотрели на тяжелые, огромные колодки на ногах, кандалы на руках и на опущенные лохматые головы. То ли от немыслимого стыда, то ли от безысходности, но каторжники шли, опустив головы. Братья заметили только одного молодого арестанта, который бросил злой взгляд на проезжавших бар и тут же опустил глаза.
– Смотрите, смотрите, господа. Это все русские люди, – добавил свою лепту Авдеев.
Он, видимо, еще в Казани побеспокоился на случай, если встретят этапников, поэтому остановил коляску и передал корзину с хлебом офицеру, сопровождавшему этап.
Вернувшись на место, объяснил своим подопечным, что подкармливать голодных арестантов не возбраняется. Во времена Пугачева арестантов вообще не кормили, они должны были иметь жалкий вид и вымаливать подаяния. Это было своеобразной острасткой для народа, который боялся такой участи и опасался идти против власти. Никому не хотелось оказаться в этой жалкой, голодной толпе.
– Это сейчас погода еще хорошая, – тяжело ронял слова Авдеев, – а идти сердешным приходится и в ливень, и в метель, и в жару адскую. В этой колонне женщин не вижу, а они часто бывают, и идут также, послаблений им нет. Если не получается за день дойти до следующей станции с полуэтапом для ночевки или каторжной избой, то несчастным приходится ночевать посреди поля, опять же в любую погоду. Единственное облегчение – костры можно разжечь. Больные и увечные тоже тащатся со всеми, если есть телега, то могут на нее бросить. Умирать.
– Федор Ильич, а что такое полуэтап?
– Так это огороженные территории, внутри которых помещаются деревянные домики. Офицеры в основном живут отдельно, солдаты отдельно. Самое большое помещение выделяется для арестантов. Я там не был, сам не видел, но говорят, что имеются внутри печи и нары. Это полуэтап. А этапы – они больше, и еще имеют хозяйственные постройки. Мы увидим их, они обычно окрашены в грязно-желтый цвет.
– Это же так долго идти пешком.
– Да, долго. Говорят, от Петербурга до Иркутска несчастные могут тянуться до двух лет. А вообще сейчас у каторжной службы все расписано. У меня сослуживец живет в деревне, где выстроили этапную избу. Он рассказывал, что теперь после каждых двух дней пути полагается сутки отдыхать. Расстояние между этапными избами двадцать пять – тридцать верст.
Эх, грехи наши тяжкие! Не приведи господь поперек власти пойти! – тяжело вздохнул Авдеев.
– Потихоньку обустраивается, конечно, тракт. Он же не только для каторжников. Здесь и государственная почтовая служба проезжает, и простой, и государев люд ездят, сейчас вот амурские переселенцы идут, и товары разные возят, и золото из рудников. Торговлишка идет. С востока везут меха, пушнину, серебро, кедровые орехи, рыбу, чай, а на восток – муку, крупу, толокно, ткани, оружие.
Видите – вдоль дороги березки растут? Это государственный указ вышел, чтобы направление дороги и зимой было видно, и никто не плутал, сбиваясь с пути, и дабы снежных заносов было меньше. Окрестные села отвечают за сохранность этой метки. Не дай бог засохнут деревца – сразу последует штраф на всю крестьянскую общину.
Через каждые три метра обязательно должно быть здоровое дерево. Эти же близлежащие к дороге села ремонтируют дорогу, строят мосты, стелют гати. Большое это хозяйство – тракт. Столько каменных и песчаных карьеров открыли, чтобы добывать камень и песок для дороги. Постоянно ездят чиновники из дорожной службы, следят. Все равно, как осенняя или весенняя слякоть наступает, так во многих местах дорога непроходимая.
Вообще матушка Екатерина сильно побеспокоилась о состоянии дороги , появилось много почтовых станций, изб для ямщиков, ставили верстовые столбы, строили мосты. Царица-матушка приказала, мужики сделали. Тяжкие повинности были, да и сейчас не проще. Через то многие крестьяне отселялись подальше от тракта, да и спокойнее было дальше от тракта жить. По первости, когда еще конвойная служба не была налажена, много побегов было. Опасались беглецов каторжных. Они ой какие злые бывали.
Сейчас железную дорогу тянут в Сибирь. Добираться, конечно, будет проще. Говорят, что до Иркутска точно дорога будет. Дожить бы, да проехаться первым или вторым классом. То-то, наверно, красота будет по сторонам смотреть.
После рассказа Авдеева долго ехали молча. Потом снова потихоньку разговорились, обсуждали деревеньки, которые проезжали, небольшие заводики, стоявшие вдоль тракта, обилие мастерских, обслуживающих проезжающих, почтовые станции, постоялые дворы. Казалось, что все это выстроено и функционирует для нужд тракта. Все эти сбруйные, санные, тележные мастерские, кузницы, маленькие лавочки здесь не возникли бы без большой дороги.
И тракт обеспечивал все эти большие и маленькие производства, потому и двигалось все в ту и другую сторону с завидной интенсивностью – обозы из Сибири и в Сибирь, заграничные восточные товары, транзит в западные страны.
А теперь, когда был взять курс на заселение Амура, на восток двинулись значительные массы населения. Обозы создавались очень протяженные, иногда они парализовали движение, поскольку кроме груженых телег люди гнали много скотины, и эта неповоротливая махина с трудом соблюдала установленный порядок.
Путь до Екатеринбурга ничем особым больше не запомнился. Качество дороги после Казани было иногда вполне приличным, иногда не очень. Хорошо, что дождей в последнее время не было, потому ехали довольно легко и быстро.
На государевых почтовых станциях в европейской части России задержек почти не было. Шел постоянный поток проезжающих, а процесс был отлажен. Поэтому пролетали довольно быстро, с лошадьми задержек почти не было, пили чай, ночевали, питались и запасались продовольствием на целый день на постоялых дворах.
Дорога не надоедала, хотя была достаточно однообразна. Даже Павел немного успокоился после расставания с Айнур. Молодые люди, довольно легкомысленные в обычной жизни, любовались бескрайними лугами, на которых паслись многочисленные стада, необозримыми полями, где колосились пшеница и рожь. Некоторые культуры были уже убраны, что только подталкивало вперед! Осень! О том, что делает осенняя распутица с почти приличными дорогами, все понимали.
Как-то незаметно перевалили через Урал, особых сложностей не заметили. Если бы не возчик, то могли и не увидеть столбик светло-серого мрамора. С одной стороны столбика висела надпись «Европа», с другой «Азия». Не ждали, не гадали, что это будет так буднично. И ничего, вроде, пока не отличалось от того, что было на европейской стороне от границы.
Сомнительные радости дороги начались ближе к Тюмени. Нахмурилось небо, и закапал мелкий дождик, который быстро перерос в ливень. Сразу стало сложно ехать. Да и просто отдаленность от европейской части страны уже сказывалась. На почтовых станциях стало совсем скудно с едой. Самовар даже за деньги ставили не очень охотно, чего уж говорить о горячих блюдах.
Когда Авдеев увидел, что братья немного приуныли и уже не с таким воодушевлением говорят о дороге, он понял, что почтовую дорогу надо оставлять и переходить на купеческую, «вольную». Случилось это тогда, когда им в первый раз не достались на почтовой станции лошади. Немного продрогшие от осенней сырости парни ввалились в избу. В «помещении для проезжающих» на продавленных жестких диванах и лавках было полно народа, визгливо и нервно говорили женщины, плакали дети, ругались мужчины. Воздух был спертым, напоенным сыростью, затхлостью, промокшей шерстью и запахами случайно встретившихся людей
Начальник станции – унылого вида мужчина – вяло отругивался от наседавших на него людей:
– Никак не могу вас отправить. Нет лошадей совершенно. Недавно почта проехала, а до нее господин тайный советник со свитой проследовали. Все подчистую забрали. Никак не могу вас отправить. Раньше, чем завтра к обеду – никак. Устраивайтесь, ночуйте здесь. Самовар сейчас мальчик поставит.
Авдеев остановил за рукав Николая, который решительно направился вперед:
– Николай Григорьевич, погоди шуметь, идем на улицу.
На улице Федор поймал мальчишку, тащившего с деловым видом ведро с водой:
– Эй, малой, иди сюда, копеечку дам.
– Чего, дяденька?
– Есть у вас тут на деревне мужики, которые вольными возчиками страждущих возят?
– Есть, дяденька. Только ужо который день на казенной станции с лошадьми плохо, все к вольным идут. Не знаю, возьмется ли кто везти.
– Думай, парень. Еще денежку получишь.
– Может, Лукашка Оглобля возьмется? Кажись, он ужо приехал.
– Где твоего Оглоблю найти?
– Да вот дойдете до церквы, а за ней сразу будет Лукашкин дом, у него большая береза рядом с домом.
– Ну, спасибо, малой. Держи.
Авдеев сунул мальчику две монетки, и они втроем оправились искать дом Лукашки Оглобли.
Лукашка был тощ, мал ростом и нисколько не соответствовал своему прозвищу. Зато жена его Аксюта была выдающихся статей – высокая, грудастая, дородная. Увидев чужих людей во дворе, она безошибочно определила:
– Лукашка, подь сюды, до тебя господа пришли. Видать, у казенных опять чтой-то случилось. Никого из вольных в деревне не осталось, все разъехались.
Когда на крыльце показался босой щуплый Лукашка с неказистой бороденкой, Павел тихонько присвистнул:
– Вот так Оглобля. Его самого не придется везти?
Мужик обвел своих гостей мутным взглядом, почесал затылок и изрек:
– Ехать чё ли?
– Да, нужно ехать. У нас дорога дальняя. Боимся в распутицу попасть.
– Энто да. В распутицу ехать никому не хочется. Далеко ли собрались, господа?
– В Иркутск нужно.
– Эвона, в Иркутск, значить, – мужик опять вздохнул, – Дальше можно нашим обчеством доехать. С рук на руки будем передавать, без задержки поедете. От свата, как говорят, до брата. Самовар и горячее поснедать будет. Так-то ладно вам?
– Ладно, Лукашка. Сколько денег стоить будет?
– Сколько? А сколь не жаль, – мужик жиденько рассмеялся, потом серьезно сказал – три копейки серебром верста. Не боись, лошадки у всех бодрые, довезем вмиг. А то и вправду погодка портится ужо. В сильный дождь попадете – никто не захочет везти. Там только по казенной надобности выезжают.
Авдеев махнул рукой:
– Ладно, Лукашка, едем. Только где бы нам поесть перед дорогой? На почтовой станции ничего нет, а животы уже к спинам приросли.
Мужичок меленько хихикнул:
– У них никогда ничего нет. У Кузьмича своей бабы нет, вот он и сам как попало снидает, и проезжающих голодом морит. Говорили ему, чтобы не баловал, а то начальство как узнает про такой непорядок, вмиг места лишит и жалованья. А так-то давай расчет до следующей станции, и будут вам и самовар, и пироги, и штей миска. У нас, то есть, вольных возчиков, такого, чтобы седоков своих голодухой держать, не бывает.
Бабы-то с вами едут, то есть мамзели? Для них сластей нет, а так брюхо набить всегда есть чем.
– Нет, женщин с нами нет, мы щам и простым пирогам будем рады, а то все запасы уже подъели. Верно, парни?
– А ну и ладно, господа хорошие. Ладно так-то.
Пока Лукашка с Авдеевым занимались расчетами, Николай не мог не подмигнуть улыбчивой хозяйке, уж очень ему нравились такие женские стати. Кажется, она немного удивилась этой вольности, но внесла свою лепту в разговор:
– Не сумлевайтесь, довезет Лукашка. Он у меня лихой да быстрый!
Ребята с некоторым удивлением смотрели на Лукашку, который лихим и быстрым не казался, но возчик принял комплимент от жены как должное и довольно крякнул.
Затем он получил оговоренную плату от Авдеева и крикнул жене:
– Аксютка, корми господ. Поедем сейчас. И узелочек приготовь, как обычно.
В доме Лукашки было довольно сумрачно и пахло щами. Под крохотным мутным окном на лавочке сидела маленькая девочка и что-то серьезно говорила свернутой из лоскутков кукле. На печи надсадно кашлял дед.
Аксютка, вошедшая вместе с господами, весело прикрикнула:
– Батюшка, ты сейчас господ распугаешь своим кашлем-то.
Одновременно она что-то стряхивала с большого стола, придвигала лавки и сгоняла с них двух котов. Казалось, что с появлением хозяйки стало даже гораздо светлее и живее. У Николая даже пальцы зачесались, так хотелось ухватить за мягкий бочок, но усилием воли получилось воздержаться.
Ребята и их наставник чинно перекрестились на красный угол и уселись за стол, на которым быстро появилось блюдо с пирогами и крупно нарезанным хлебом. Хозяйка ловко вытащила из печи горшок с томленым варевом и налила четыре большие миски густых, наваристых щей. В каждой миске лежало по куску мяса с косточкой. Семья явно была зажиточной. Со двора зашел хозяин и присоединился к своим гостям.
Закончив метать на стол и собирать узелок в дорогу хозяину, Аксютка уселась на лавку, подперла пухлую щеку ладошкой и заворковала:
– А снедайте, снедайте. Скусные шти из свежей капустки. Они мне завсегда больше нравятся со свежей, чем с кислой-то. Снедайте, господа хорошие.
Павел и Николай оба отметили, что отношение к господам здесь другое, чем по ту сторону Урала. Спокойнее что ли, без лишнего подхалимства. Это нравилось ребятам, чувствовалось, что здесь жизнь иная, не та, что дома.
Дружно стучали четыре ложки. В дополнение к обещанным щам и пирогам появился чугунок с картошкой в мундирах и плошка с янтарным постным маслом. Жевали сосредоточенно, насыщаясь перед дальней дорогой.
После обеда поблагодарили хозяюшку и пошли на станцию за оставленными там вещами. Лукашка пообещал вскорости подъехать, как запряжет своих лошадок.
Когда подошли к почтовой станции, то поняли, что вовремя подсуетились с вольным возчиком. Навстречу шли крайне раздосадованные мужчины. Они явно направлялись по избам искать, кто их возьмется везти. Увидев Авдеева и парней, прекратили ругаться и бросились к ним:
– А что, господа, есть ли в деревне возчики?
– Мы нашли, подрядились уже. Сейчас поедем.
– А кого подрядили? Как звать возчика?
– Лукашкой кличут.
– Ах, опоздали! Нам тоже посоветовали его искать. Он за церковью живет?
– Да, за церковью. Вы поспрашивайте. Может, еще кто-нибудь сможет выехать. Всего хорошего, господа.
Мужчины пошли дальше, продолжая ругаться и клясть дорогу, почтовую службу, бездельника станционного начальника, ленивых ямщиков и свою судьбу.
***
Лукашка и впрямь оказался бедовый. И лошади у него были злые до работы. Не успели седоки разместиться и уложить свои вещи, как яростная тройка взвилась и бешено рванула вперед. Пока удалось приноровиться к сумасшедшей скачке, получили немало синяков, потому что сидеть спокойно не получалось. Только чуть позже езда стала немного спокойнее. Но в первые минуты в головах билась одна мысль: «Зачем? Зачем подрядили этого безрассудного мужика? Что не сиделось на почтовой станции в ожидании спокойных почтовых лошадок?»
А бесстрашный Лукашка только и делал, что покрикивал на своих лошадок, явно испытывая восторг от безумной гонки.
Зато до следующей станции доехали гораздо быстрее, чем предполагалось. Видеть ничего не видели по дороге, поскольку были заняты тем, что судорожно держались за то, что попадалось под руку. Обомлевшие от непривычной скачки седоки вывались прямо на руки «дружку» Лукашки в его дворе.
Тот был, видно, привычен к такому состоянию приехавших гостей, поэтому нисколько не удивился, а сочувственно ждал, когда они очухаются и смогут самостоятельно передвигаться. А довольный Лукашка в первую очередь принялся обихаживать своих лошадушек, обтирать и кормить чем-то вкусненьким, что доставал из кармана. Бывшим своим седокам он ехидно бросил:
– Как назад возвертаться будете, милости просим в наше обчество. Довезем в целости и сохранности.
Потирая ушибленные бока, Павлуша бурчал:
– А у вас все такие быстрые в вашем обчестве?

Глава 6. Томск
Как оказалось, быстрыми были все. Но уже на втором отрезке пути с возчиком Карпом было проще. То ли уж сам Карп немного аккуратнее ехал, то ли его кибитка чуть мягче оказалась, то ли после Лукашки все должно было показаться медом. Во всяком случае, не было такого ощущения, что сейчас вывалишься прямо на дорогу, и голова не моталась, рискуя оторваться.
Возчик Влас на следующем этапе приоткрыл тайну. Оказалось, что Лукашка сильно неистовый в дороге бывает, когда на его любимую супругу седоки заглядываются. Не терпит мужик этого. Отвезти отвезет, но приятной поездка не будет. Правда, если поехать с ним в обратный путь, то дорога будет вполне пристойной. На укоризненные взгляды Федора и Павла Николушка ответил ангельским, незамутненным взором, дескать, я здесь ни при чем, и кто такая фигуристая аппетитная Аксютка даже не знаю.
В Томске решили отдохнуть пару дней, потому что даже сильные, тренированные тела требовали остановки. Покинули лихих «вольных возчиков» и остановились в гостинице. Хотелось насладиться подобием цивилизации после поездки по довольно необжитым местам. Надо было размяться, сходить в баню, поесть нормально и закупить товары для зимнего времени. Все, что было у них из теплой одежды, уже не спасало в дороге, надо было утепляться. Да и почту надеялись получить, написать свои письма матушкам и друзьям и заняться путевыми дневниками по наказу генерала.
Из письма Николая матери Марии Константиновне:
– Матушка, целую ручки. Ваш сын-охламон жив-здоров, чего и всем желает. Едем весело, в конфликты не встреваем, как вы и просила. Проезжали границу между Европой и Азией. Разницы никакой не заметили. В Томске Федор нас сводил в общую городскую баню, было весело. Из Иркутска напишу еще.
Из письма Николая отцу Григорию Павловичу:
– Батюшка, ваш озорной сын сейчас очень солидный и совсем не балуется. Так-то хорошо едем, и все нам нравится. Видели колодников, сильно печально было, а так все хорошо. Вы и сами все знаешь, поелику Авдеев вам все пишет.
Из письма Павла матери Анне Павловне:
– Любезная маменька. Получил твои письма, полные любви и заботы обо мне. Ты все переживаешь. Не нужно, родненькая, так беспокоиться, у нас все хорошо. Авдеев хороший наставник, мы всегда под присмотром, он никому не дает хулиганить. Мы в полной безопасности. Пока больше всего понравилось в Нижнем Новгороде. Еще в Казани было хорошо, как я тебе и писал ранее. Мы готовимся к дальнейшей поездке, накупили теплой одежды, чтобы не простудиться в дороге. За здоровьем я слежу. Береги себя, ненаглядная матушка.
Из письма Павла дяде Григорию Павловичу:
– Дорогой дядюшка. Рад сообщить, что у нас все хорошо. Мы едем и все время радуемся вашей прекрасной придумке с поездкой на Амур. Более того радуемся вашему выбору наставника для нас. Федор Ильич нам как отец. Много рассказывает интересного и бдит денно и нощно. Под его великолепным руководством даже мы, балбесы, усмирились и только по сторонам смотрим и в жизнь вникаем. Жизнь простая интересная оказалась. Сегодня купцу Мустафину отправили цены на некоторые товары в Томске, которые его интересовали. Скоро станем в таких важных вопросах разбираться. Надеемся, что прилежание в вопросах негоцианства вам по душе, милый дядюшка. Это, конечно, не воинская наука, но тоже полезно, особливо для кошелька и счета в банке. Надеюсь, что батюшка смотрит на нас сверху и радуется, каким благоразумным становится его сын благодаря вашему участию в его жизни.
***
Воспользовавшись остановкой, заранее по совету знающих людей накупили зимней одежды. Никто не знает, когда морозы ударят, и хорошо, если сразу подморозит, без распутицы. Хоть и надеялись, что до Иркутска доедут до снега, но в дальней дороге надо быть готовым ко всему.
Комплект бывалого путешественника по Сибири состоял из овечьего полушубка, дохи (купили медвежьи, хотя можно было поискать и найти оленью), «самоедские шапки», у которых было подобие шарфов, валенки пимы, шерстяные носки, вязаные варежки и рукавицы-шубенки. Легкое сопротивление у парней вызвали только фуфайки, которые торговец называл на сибирский манер кухвайками, и чембары – широкие штаны, надеваемые на пимы. Но Авдеев знал, что это очень нужные в дороге вещи, поэтому сопротивление в коллективе быстро погасил, и полезная дорожная амуниция была куплена. Торговец только проговорил, принимая деньги:
– Как залихолетит-то в дороге, так меня добрым словом вспомните.
В лавке запаслись съестными припасами. Тут никто не капризничал, брали, что советовали. Никто не хотел ехать голодным. Накупили меда, чая, кофе, холодных мясных и рыбных закусок, икру, сухарей из белого хлеба. Когда ударят морозы, можно будет в дорогу брать горшочки с морожеными щами и пельменями. Отдельно в деревянные ящики, засыпанные стружкой, уложили бутылки с вином. Наученные поездкой с удалым Лукашкой Оглоблей, набрали перины, подушки и одеяла, чтобы мягче и теплее было ехать, да и багаж так сохраннее.
Все готово, можно было ехать.
***
К вечеру накануне отъезда братья отправились на прогулку, обещав вернуться не позже восьми, поскольку утром предполагалось рано встать. Когда кузены не пришли ни в девять, ни в десять, Авдеев забеспокоился не на шутку.
Наконец, около двенадцати оба появились, грязные и усталые. Николай сразу завалился на кровать, держась за голову, перевязанную тряпицей.
История была похожа на плохой водевиль из жизни уездного городка, переросший в детективную историю. Во всяком случае, в их изложении. Павел рассказывал, нервно посмеиваясь, но ясно виделось, что ему совсем не смешно.
Братья сначала, как и планировали, просто гуляли по улицам города. Особо интересное в центре города они уже давно посмотрели, решили пойти подальше, где еще не были. Было пасмурно и холодно, потому быстро созрело желание повернуть назад в теплую гостиницу. Но, как говорят, «благими намерениями вымощена дорога в ад, а благими делами – в рай».
Благие намерения не переросли в благие дела. Виной этому была особа молодая, строгая на вид и прекрасная, как маленький ангелочек. Она деловито цокала каблучками ботиночек в сторону темного переулка, в который не всякий мужчина в здравом уме рискнул бы сунуться.
Проходя мимо братьев, стоявших под тусклым фонарем, роковая девица коротко стрельнула в их сторону ясными глазками, и только драгоценный образ обожаемой Айнур немного охладил Павла. У Николая не было такого стоп-крана, поэтому он развернулся и в три прыжка догнал удаляющуюся красотку:
– Прошу прощения, мадемуазель. Мне кажется, вы намереваетесь углубиться в этот негостеприимный переулок. Вам не страшно одной?
Ах, такие чудные глазки должны смотреть только на него – бесстрашного защитника прекрасных дам Николая Ястребова!

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/idaliya-vagner/na-krau-imperii-71012884/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.