Сыщик. Негативный мизантроп
Сыщик. Негативный мизантроп
Дмитрий Карпович
Подполковник милиции в отставке, известный в кругах, связанных с частной детективной деятельностью как ДНК, представляет вашему вниманию свою третью книгу, основанную на предыдущем опыте работы в подразделениях криминальной милиции МВД РФ, а также его нынешней деятельности в качестве частного детектива.
Дмитрий Карпович
Сыщик. Негативный мизантроп
Предисловие.
Мне не спится и не может спаться:
Не затем, что в мире столько бед,
Просто очень трудно оклематься,
Чтоб писать поэмы, а не бред.
В. Высоцкий
Самая крупная и популярная в мире онлайн-энциклопедия утверждает, что «Сыщик» – это специалист по расследованию (раскрытию) уголовных преступлений. Не буду, пожалуй, с ней спорить.
Слово «мизантроп» еще пару месяцев назад для меня былообыкновенным матерщинным словом. Услышав его в очередной раз в каком-то фильме, я специально полез в Википедию и прочел, что этот нехороший человек, как и «редиска» из жаргонного словаря, не очень-то любит людей и даже испытывает откровенную неприязнь к «двуногим».
Увлекшись чтением толкования этого слова, я, к своему удивлению, обнаружил, что сейчас мизантропом кличут любого, кто открыто проявляет свое нежелание общаться с другими представителями общества, оголтело социализироваться, участвовать в веселых флешмобах или просто высказывает свое мнение о том, что человечество катится в пропасть и дегради-рует в эпоху цифровых технологий.
Однако, как выяснилось дальше, мизантроп мизантропу рознь. Одни могут страдать от своего мироощущения и чувствовать тотальное одиночество в мире, полном пороков и до-стойном лишь презрения, другие, напротив, будут наслаждать-ся своей ролью отшельника. Казалось бы, ну и пусть, если это не мешает им жить и не портит жизни окружающим их людям, если от этого не страдают их близкие.
В общем такая абракадабра, под которую можно подпих-нуть большую часть нашего общества. Проявив настырность, я читал все больше и дальше.
Психологи считают, что родиться с геном мизантропии невозможно: каждый человек с рождения нуждается в тепле, за-боте, любви и обществе себе подобных. Такой склад характера формируется в результате ярких или многочисленных событий,связанных с опытом взаимодействия конкретного человека с негативными моментами окружающего мира.
«Негативный мизантроп» – (термин введен в обиход не-мецким философом XVIII века Иммануилом Кантом) – это, наоборот, человек, желающий другим добра, несмотря на то, что видит в них серьёзные недостатки. Негативная мизантро-пия связана с моральным разочарованием человека из-за его предыдущего негативного опыта общения с другими людьми и событиями и приводящая к самоизоляции…
Так, блин, это вообще все про меня… Я призадумался.
А действительно, может ли опер, постоянно работающий над раскрытием преступлений, на протяжении многих лет сталкивающийся с человеческими пороками – алчностью, похотью, хамством, безнаказанностью, постоянно видящий чужое горе, беды, страдания, трупы, или частный сыщик, постоянно пытающийся решить проблему заказчика своих услуг, выслушивающий, как священник на исповеди, жалобы и стоны своих клиентов, наваливающий в свои уши и свой мозг кучи «моральной грязи», – могут ли эти люди стать мизантропами? Пожалуй, да, и, может быть, даже чаще всех остальных…
Однажды я ехал с одним из своих клиентов на его автомобиле и мило болтал с ним ни о чем.
Разговор перешел на личные темы, и он спросил меня как бы невзначай и с некоторым еле заметным саркастическим упреком: «Не надоело копаться в чужом грязном белье?»
Он был мой клиент, заказчик моих услуг, мало того, он был хозяин положения, бизнесмен, владелец удачного стартапа и т. д. Мы даже сейчас ехали на его автомобиле и были, другими словами, полностью на его территории. Он мог, расслабившись, позволить себе задать мне такой вопрос…
Я немного подумал и ответил:
– А у вас есть знакомые врачи?
– Есть, конечно, у меня мама врач. А при чем здесь это?
– А какая у нее специализация? – снова спросил я.
– Аллерголог. А вы серьезно сравниваете свою профессию с профессией врача? – с еще большим сарказмом спросил клиент.
– Вот смотрите, у вашей мамы есть друзья, товарищи, сослуживцы, однокашники по мединституту, и кто-то из них сейчас наверняка работает гинекологом, венерологом, проктологом или вообще патологоанатомом… Спросите у них также невзначай, за рюмкой чая у мамы на дне рождения, не надоело им копаться в чужих грязных жопах, рассматривать чужие гни-ющие половые члены или вообще в трупах ковыряться. Так, из любопытства спросите. Мне вот самому даже интересно. А моя профессия – лучшая, по крайне мере для меня.
Дальше мы ехали молча.
Может, я точно за свои тридцать лет работы в государственном и частном сыске все-таки стал мизантропом? Ну, если только негативным…
В этой повести я частично расскажу о своем опыте «взаимодействия с окружающей действительностью» при прохождении службы в подразделениях криминальной милиции и работе в частном сыске на протяжении 30 лет своей жизни…
В книге будет отражена исключительно субъективная оценка автора отдельных лиц, событий, фактов, обстоятельств, сопутствовавших его карьере сотрудника милиции и последующей работе частного детектива.
Имена персонажей будут изменены.
Глава 1. Глеб Жеглов или Володя Шарапов?
«Поступок или проступок?» – вот в чем вопрос…
Новосибирский «Сельский» – так в быту назывался отдел милиции, в котором мне пришлось проходить службу на протяжении четырех лет после окончания школы милиции.
Сельским он назывался потому, что обслуживал весь пригород третьего по величине города нашей необъятной родины – Новосибирска.
Особенностью этого района является обилие, точнее сказать, засилье дачных обществ. Можно, конечно, задаться целью и посчитать, сколько дачных обществ (не дачных домов, домиков или коттеджей, а хотя бы дачных обществ) присут-ствует в данном районе. Но, честно сказать, лень это делать.
Я просто скажу, что больше пятисот обществ, это точно. А уж посчитать количество дач и самих дачников – это дело под силу разве что нашей самой точной в мире статистике.
В дачный сезон население города мигрирует в пригород, и он раздувается, как живот при расстройстве кишечника. В такое время население пригорода увеличивается втрое.
В те далекие времена середины 90-х годов прошлого века самое интересное с криминогенной точки зрения происходило на дачах не в пик активности городского населения с апреля по октябрь, а в самые тихие и «скромные» месяцы, когда дачники, как перелетные птицы, уже покидали свои насиженные гнезда и увозили с собой законсервированные ими продуктовые ингредиенты в стеклянных банках, мешках, коробках и прочей таре. Когда тишина и покой накрывали пригородные дачи вместе с опавшей листовой и снегом.
Именно тогда из города направлялась на дачи другая прослойка населения, не столь многочисленная и чистоплотная, как первая, не ставящая своей целью возрастить плоды ого-родно-садового хозяйства, дабы насытиться ими, а тихая и скрытная, молчаливая и темная, можно даже сказать, грязная прослойка, существующая как тень от светлой части населения, – прослойка «чистильщиков», воров, бомжей и прочих маргиналов. Они, как звери-падальщики, собирали свою дань с «уставших» дач.
Некоторые дачники при временном расставании со своими «опекаемыми чадами» наглухо закрывали их, запирая и двери, и окна, и гаражи, и погреба, так что дача превращалась в глухую крепость или дзот, взять который можно было лишь с применением спецтехники, что еще более раззадоривало дач-ную нечисть, ведь в наглухо запертом помещении всегда есть чем поживиться.
Некоторые, наоборот, оставляли двери и окна открытыми, чтобы «варвары» не вырвали с корнями дверные косяки, ставни, засовы. Были случаи, когда дачники, оставляя открытыми двери, писали письма для воров и клали их на самом видном месте с просьбами, почти мольбами, не ломать имущество, не губить интерьер дачного дома.
Однако большинству этих упырей доставляло удовольствие чувствовать свою безнаказанность на осиротевших на полгода дачах.
Очень часто жульманы, видя, что взять на даче нечего, просто так ломали мебель, имущество, били стекла, крушили все подряд.
Сторожа чаще всего боялись голову высунуть на улицу. Сотовой связи и видеонаблюдения тогда еще не было, бравых казаков-охранников на ядреных лошадях – тоже. Стационарные телефоны были далеко не в каждом обществе. Вот и приходилось сторожам лишь констатировать факты взлома, краж и уничтожения имущества, вызывать на место происшествия хозяев и нас, сотрудников пригородной милиции.
Очень часто дачи вскрывались серийно, бывало, что и по нескольку десятков штук за пришествие одной группы жуликов. Бывало так, что одну и ту же дачу за зимний период обносили разные группы вороваек по нескольку раз. Не успевали хозяева обиженной дачи наспех ее починить, насколько это позволяли спартанские условия зимнего пребывания, как уже через пару недель сторож звонил снова и вызывал на место «трагедии» и хозяев, и нас.
Как правило, жулики прибывали на дачи на общественном транспорте, электричках, если дачи стояли вдоль железнодорожной ветки, изредка на автомобиле какого-нибудь своего подельника.
Похищали все, что может пригодиться или что можно про-дать на стихийном рынке, от садового инструмента до электроприборов, счетчиков света и просто старых носимых вещей дачников.
Ловить таких залетных преступников было затруднительно потому, что они, как правило, не проживали на нашей территории, совершая набеги на наши дачи из глубины города. Насытившись нехитрыми пожитками дачников, жулики вновь исчезали в каменных джунглях, оставляя после себя разруху и хаос на «потерпевших» дачах.
Однако и ловить таких отморозков все же удавалось и было очень даже перспективно для нас.
При задержании такой группы вороваек, да еще с поличным, они, как правило, рассказывали о всех своих похождениях и показывали целые «проспекты» обворованных ими дач. В таком случае удавалось раскрыть целую серию, сразу несколько десятков как ранее заявленных, зарегистрированных, так и ла-тентных преступлений.
Иногда информация о них и совершаемых ими преступлениях приходила от оперов из местного СИЗО. Когда жулики, арестованные за какие-либо прегрешения в других районах города, вдруг начинали расхваливать свои пригородные похождения, и информация из камер долетала до местных оперов, а затем уже, с их подачи, и до нас.
Я знал и дружил с очень многими тамошними операми.
С некоторыми поддерживаю общение до сих пор, спустя 25–27 лет знакомства…
Как-то раз гаишники, работающие на нашей территории, доставили в отдел грузовой автомобиль, затаренный ящиками с водкой. Что-то не понравилось им в сопроводительных документах на товар.
По имеющимся правилам водка должна была быть направлена на исследование на предмет соответствия ее химического состава ГОСТУ.
Согласно этому же ГОСТА, крепость водки должна составлять 40 %. Допускалось разница в крепости напитка от 39,5 до 40,5 %.
Изъятая водка оказалась крепостью 38 %, все остальные химические ингредиенты соответствовали ГОСТУ. Однако, по существующим правилам, она должна была быть утилизирована…
Но это же водка, нормальная такая водка, чуть менее крепкая, чем положено. Кто же такую уничтожит.
В общем, по документам она была уничтожена, а по факту передана операм и участковым на «оперативные расходы».
Каждому из нас досталось ящиков по пять. Недолго думая, я «затарил» два ящика водки в китайские баулы и отвез их в СИЗО моим знакомым операм для стимулирования, так сказать, обменного процесса и получения информации о преступлениях на нашей территории.
Процесс не заставил себя долго ждать. Весь 1996 год явки с повинной по кражам из дач на территории обслуживания нашего отдела милиции были в приоритете у всего оперативного отдела СИЗО № 1 г. Новосибирска.
В итоге за год нами было раскрыто больше сотни таких преступлений только по информации, пришедшей от оперов из СИЗО…
Как-то раз в отделении милиции раздался телефонный звонок. Дежурный Володя Гаврюшин подозвал меня к телефону:
– Иди, тебе опять опера из СИЗО звонят.
– Да, Карпович у аппарата.
– Дима, привет, это Костя Гаврилов.
Костя Гаврилов был старшим опером СИЗО и моим хорошим товарищем. Часть доставленной мною в оперотдел СИЗО водки была «побеждена» мною вместе с ним.
– Привет, Костян.
– Слушай, тут жульман один явку с повинной хочет написать по вашим дачам «Голубые озера». Есть такое дачное общество у вас?
– Есть, давай принимай, я завтра подъеду к вам, пообщаюсь с ним.
– Только он говорит, что на дачах ничего не брал, так, поломал двери, окна. Толком ничего не нашел. Будете вы по таким эпизодам работать?
– Что, вообще ничего не взял?
– Ну, говорит ничего.
– Ладно, прими явку об умышленном уничтожении чужого имущества, а я завтра приеду. Разберемся.
Дачное общество «Голубые озера», располагавшееся на территории обслуживания нашего отдела милиции, было очень скромное. Домики простых людей – рабочих с находящегося неподалеку завода одиноко стояли каждый на своих шести сотках.
Прибыв в СИЗО, я подробно опросил жулика. Выяснилось, что он в одиночку, на автобусе, доехал до ближайшей к дачам остановки общественного транспрта, прошел примерно с километр до дачного общества и просто взломал два десятка домиков.
Он ничего не брал, просто ломал окна, двери, мебель, садовый инвентарь. Было такое ощущение, что насмотрелся боевиков и, дабы выплеснуть негативную энергию, отправился крушить ближайшие дачи.
– А зачем ты на себя добровольно два десятка преступлений вешаешь? – спросил я.
– Вы же меня на проверку показаний повезете на дачи?
Домой ведь завезете? Я вспомнил, что из одной дачи электрический чайник украл, он у меня как раз дома находится, я его выдам добровольно. А я хоть пятнадцать минут дома побуду, переоденусь, помоюсь, поем домашней еды, осточертели уже эти серые стены камеры. Мне теперь долго домой не попасть, при моей основной статье эти дачные эпизоды для меня – «цветочки».
– Сентиментальный вор, – подумал я, – по дому соскучился, а чужие дома ломал со скуки, что ли?
– Ладно, завезу тебя домой, чайник все равно изымать придется.
По имеющимся правилам документирования преступлений, я должен был вывезти жулика на место совершения преступления и провести проверку его показаний на месте: установить, какие именно дачи взломал, как он это сделал, установить владельцев этих дач и, если заявление они еще не подали, принять их и уже после этого передавать материал в следствие.
Работая шаблонно, еще через пару дней я оформил необходимые разрешительные документы для конвоирования арестованного силами нашего отдела милиции на место совершения преступления и проведения проверки его показаний.
Приехав с жуликом и конвоем на дачи, мне в первую очередь нужно было найти понятых, которые приняли бы участие в проверке показаний преступника.
Была ранняя весна, и дачи были пустынны, как пески Сахары. Мы взяли в понятые сторожа и его жену и поползли по еще глубокому снегу за жуликом в поисках следов его приключений.
Пробираясь по нечищеным дачным улицам, жулик уверенно показывал на тот или иной домик и рассказывал, как он забирался внутрь дачи, где, сломав дверь или вырвав хлипкое дачное окно, если зайти было невозможно из-за крепости запираемых конструкций, он просто разбивал стекла в окнах, ломал забор, теплицу или нехитро смастеренное крыльцо.
Таких дач оказалось девятнадцать штук. Он все четко помнил, уверенно показывал и даже демонстрировал с увлечением свои «геройства», видимо, вспоминая свой «боевой вояж».
Было видно, что ему это доставляло удовольствие, ему прямо не терпелось размяться и, если бы не наручники, сковывавшие его руки, то он, наверное, бы повторил свои «подвиги».
– А зачем ты имущество-то ломал? – спросил я у жулика. – Ну нет ничего, что забрать можно, ну и ушел бы просто.
Зачем внимание сторожа привлекать или вдруг кто из дачников на месте был бы, милцию вызвал?
– Ты не понимаешь, начальник, кураж это такой, – с ненаигранной улыбкой, вызвавшей у него если не оргазм от сказанного, то как минимум кучу наслаждения, прошептал он.
– Аааа, кураж…а то я подумал, что ты просто извращенец или придурок какой-то. Кураж – это дело другое.
Заканчивая похождения по разбитым дачам, мы увидели, как по плохо очищенной от талого снега дороге к обществу приближается дряхлый старик. Он шел медленно, опираясь на какую-то не то трость, не то палку.
– Это Степаныч, – сказал сторож. – Его дачу тоже разгромил этот, – сторож с опаской глянул на стоявшего сбоку арестанта.
Сторож посеменил навстречу Степанычу с радостными известиями, что негодяя, изувечившего старенькую избу еще более старенького вдовца, пенсионера, нашли и что он во всем сознался.
Степаныч подошел к нам. Это был старик за семьдесят с гаком, белая седина выступала редкими прядями из-под серой заячьей шапки. Уставшее лицо Степаныча было исполосовано морщинами, как Марс каналами. Он тяжело дышал, расстояние от остановки общественного транспорта до дачного общества, которые он шел пешком, было больше километра. Я поздоровался и представился.
– Мне нужно принять от вас заявление об уничтожении вашего имущества.
– Да какое заявление, внучок. Что там красть да ломать-то осталось. Этой даче уже лет пятьдесят. Одна труха.
Мы сверились со списком «изувеченных» дач. Строение Анатолия Степановича было крайним от озера и действительно самым дряхлым. Ему же больше всего и досталось. Изверг буквально вырвал с корнями двери, два окна и напрочь повалил ограду с лицевой стороны дома.
Старик еще не видел свою «потерпевшую» дачу. Я просто зачитал ему детали из протокола проверки показаний жулика.
Он сел на скамейку рядом с домом сторожа и заплакал:
– Не восстановить мне ее уже, сил и денег не хватит. Бабка померла, на одну пенсию не «вытащить» мне свою дачу, и продавать жалко. Да и кто ее возьмет, кому она нужна, рухлядь! Своими руками ее строил, мне участок еще в 1957 дали от завода, – вспоминал старик.
– Давайте все-таки я приму от вас заявление, вы уж меня извините, – порядок такой – сказал я.
– Да поступай как знаешь, – обреченно ответил Степаныч со вздохом.
Он сидел и отрешенно смотрел почти в одну точку, как будто вспоминая и просматривая черно-белую киносъемку о строительстве и житие на этой самой старенькой, но очень родной и дорогой для него даче на протяжении почти пятидесяти лет, где прошли самые любимые и родные для него летние дни и годы с его женой, детьми и несостоявшимися внуками…
Что еще было в голове этого старого, измученного заводом и самой жизнью старика, я мог только догадываться…
Мы оформили необходимые документы и собрались уезжать. Жулик стоял около дежурного автомобиля и жадно курил застегнутыми в наручники руками, пытаясь надышаться весенним «воздухом свободы». Он изредка, как бы из-под тишка, поглядывал на старика, но даже и не думал перед ним извиниться…
– Внучек, – старик обратился ко мне, – можно я ему «ёбну» разок, так, напоследок… от души?
Степаныч поднял на меня свои старческие, мокрые, «стеклянные», уже не от слез, а от старости, глаза и показал на деревянный самодельный посох, сделанный им из ветки какого-то дерева, на который он опирался при ходьбе. Денег на нормальную трость у него, видимо, тоже не хватало.
Я на секунду замешкался.
– Можно, Анатолий Степанович, вам можно, только по лицу его не бейте, пожалуйста.
Старик не спешно и смачно так, по-заводски, по-мужски, как будто выбивает пыль из старой обоссанной его первенцем перины, приложился как мог своей палкой по хребтине стоявшей рядом «скотины».
Жулик попытался что-то возразить. Тогда уже не выдержал я, и моя правая нога отметилась на заднице жулика.
– Лезь в машину, псина, стоит тут, сука, огрызается еще, – скомандовал я. Моему сознанию было ни капельки не жаль эту тварь. Я уже понимал, что буду делать дальше вопреки своим обещаниям офицера милиции.
Закончив свои мероприятия, мы двинулись в сторону города и сопроводили арестанта в СИЗО. Заезжать к нему домой и изымать чайник я не стал. Изъял его позже, самостоятельно, в ходе обыска.
– Начальник, ты же обещал домой меня завезти, ты обманул меня, – проскрипел прокуренным голосом жулик.
– Я не обманул, я передумал. Нет куража сегодня…
Прежде чем перейти к моральному аспекту обсуждения наших отдельных поступков по отношению к той или иной «маргинальной» личности, отмечу в этой главе своей повести еще одну историю, связанную с дачами, моими коллегами и задержанными жуликами.
Моим напарником по кабинету был опытный опер – капитан милиции Эрлих Юрий Яковлевич. Аббревиатура трех заглавных букв его фамилии имени и отчества состояла из трех последних букв нашего алфавита: ЭЮЯ. Так мы его и называли за глаза.
Юра пришел в опера из участковых. И работу, и «землю» знал прекрасно. Опыта ему было, как говорится, не занимать.
Это был невысокий, но крепкий, спокойный, улыбчивый мужчина, очень размеренный в делах и поступках. Никогда не суетившийся, точно знающий, что и зачем делать, куда и кого, если нужно, посылать. Вот только почерк у него был такой, что графологам-почерковедам нужно очень потрудиться, чтобы его разобрать.
Однажды, находясь на суточном дежурстве, он выехал на очередную заявленную кражу из дачного дома и по горячим следам вышел в прямом смысле слова на двух «бродяг», ожидающих электричку на ближайшей к дачам железнодорожной станции.
Похищенного из дачного дома имущества (заявленного по-терпевшими) у этих людей при себе не было. У них вообще при себе ничего кроме трех бутылок пива не было, даже документов.
Просто само нахождение потенциальных и вероятных подозреваемых вблизи криминогенного объекта, коими являются дачные общества, не имеющих при себе документов, не проживающих вблизи данного места, не имеющих дач в этих обществах, является обоснованной причиной для доставления таких людей в местный отдел милиции и проверки их на причастность к совершению преступлений на близлежащей территории. Что и было осуществлено Юрием Яковлевичем.
Доставив предполагаемых жуликов в отдел, он оставил их оформляться в дежурке и поочередно, неспешно начал персональное общение с каждым.
– Юр, тебе помочь? – спросил я.
– Да не, я сам их сейчас отработаю: откатаем пальчики, личности установим, опрошу подробненько, что там делали. Если что-то наклюнется, то потом поможешь.
Юра начал монотонно опрашивать по очереди каждого из доставленных.
Вернувшись часа через полтора в отдел, я обратил внимание на изменившееся поведение задержанных.
Один что-то кричал из камеры для задержанных, куда был водворен дежурным по отделению, второй в чем-то убеждал Эрлиха, оправдываясь перед ним чуть ли не на коленях.
– Что случилось, Юр, что тут за цирк? – спросил я у него.
– Потом расскажу, сейчас дожму еще одного. Да, Леха? Обратился он к находившемуся в нашем кабинете жулику, несколько повысив голос и растянувшись в ехидной улыбке.
– Да гражданин начальник, я вам честное слово говорю, не был я там никогда, Петруха подтвердит, мы в первый раз там вообще оказались.
Он так убедительно и красноречиво оправдывался, всхлипывая и вытирая то нос, то глаза, что даже я поверил в его непричастность к чему-то, на что его пытался расколоть Юрий Яковлевич.
Юра, закончив опрашивать жулика по имени Леха, протянул ему измученный своим нечеловеческим почерком бланк объяснения и произнес:
– На, читай, что ты ничего не делал и ни в чем не виноват. Вот здесь, в конце, напиши своей рукой: «С моих слов записано верно, мною прочитано лично, замечаний и дополнений нет».
– Так тут же ничего не понятно, что написано, – возмутился жулик Леха.
– Ну что написано? Что ты мне говорил, что не виноват ни в чем и ничего не знаешь, я то и написал, только чуть подробней. Подписывай быстрее, быстрее и домой пойдешь.
Леха написал своим почерком фразу об ознакомлении с протоколом опроса, поставил свои подписи, и Юра отвел его в дежурную часть, в соседнюю камеру с Петрухой – вторым запертым там маргиналом.
«Достав» из соседней камеры Петруху, Юра завел его в кабинет, плотно прикрыв двери за собой.
– Ну что, чучело, говорил я тебе, кто первый покается, тот и на воле останется, а? – стихами «выпалил» Эрлих. – Всё, приплыл ты. Леха первый говорить начал, значит, ему и веры больше, значит, он сегодня домой поедет, а ты задержишься у нас сначала на трое суток, а потом и лет на пяток отчалишь в места не столь отдаленные…
– Юрий Яковлевич, да не делал я ничего противозаконного, я же говорю, что мы случайно на дачах оказались, вышли не на той остановке, вот и ждали обратную электричку…
– Ну ладно, так и скажешь на суде – больше срок получишь, это я тебе точно говорю.
– Да какой срок то? За что?
– На, почитай, – сказал Эрлих.
Он положил перед Петрухой объяснение от его подельника
Лехи.
– Знаешь подчерк Лехин? – спросил он у жулика.
– Дааа.
– Ну читай, читай. Вот он пишет, точнее, я пишу, а он подписывает, что несколько дней назад он вместе с тобой был на этих дачах и совершил кражу чужого имущества из пяти дачных домов. Организовал это преступление ты, он же сначала и не знал, что вы планируете совершать кражи, а когда понял, то деваться было уже некуда, и он стал помогать тебе. Теперь он готов показать, где находятся остатки похищенного имущества и добровольно их выдать.
Эрлих показывал Петрухе и подробно, почти пословно, как прилежная учительница плохому ученику, каждое слово из своего объяснения, написанного как курица лапой, расшифровывая не то что каждую фразу, а каждую букву. Заканчивалось же объяснение Лехиной фразой об ознакомлении, написанной собственноручно.
Позже сам Юра рассказал, что пока Леха разглагольствовал о своей невиновности и рассказывал басни о чистоте своих мыслей, Юра, как кот Васька из поговорки, слушал и писал не то, что говорил жулик, а то, что выяснил по крупицам, беседуя по очереди то с одним, то с другим жуликом.
Жили они по соседству около железнодорожной станции Новосибирск-Восточный и частенько подрабатывали на находящемся там же стихийном рынке, на котором продавалось всякая всячина, как на барахолке.
Вот Эрлих и предположил, что очень удобно похищенные на дачах вещи сбывать именно там. Он чисто интуитивно предположил это и попал в точку.
Как выяснилось чуть позже, эти двое не были причастны к той краже, на которую он выехал как дежурный опер, но они оказались причастны к целой серии других краж из того же садового общества.
Глаза Петрухи от прочитанного становились все круглее и круглее, пока не стали похожи на два желтка яичницы на сковородке.
– Вот сука, – вымолвил он. – Это ведь Леха меня притащил на эти дачи, я и знать-то не знал про их существование в этом месте.
Петруха обнял свою голову руками и опустил ее на колени.
– Опять сидеть, сууука этот Леха. Пиши, начальник. Я хочу явку с повинной оформить, еще ведь не поздно?
– Не, в самый раз – невозмутимо промолвил Юрий Яковлевич.
Он достал чистый бланк явки с повинной и уже ровным почерком, как самый прилежный ученик, почти печатными буквами начал писать признательные показания Петрухи.
Петруха признался в совершении пяти эпизодов краж. Когда признания жулика были оформлены надлежащим образом, с соблюдением всех формальностей, Эрлих также не спеша отвел его в камеру для задержанных, вывел из соседней Леху, усадил его на стул около дежурного и в его присутствии зарегистрировал явку с повинной у дежурного по отделению, лично продиктовав фабулу преступлений, только вместо пяти указанных Петрухой эпизодов краж продиктовал дежурному «пятнадцать» таким образом, чтобы Леха все слышал своими ушами.
Леха сидел обреченно, он все прекрасно понял. Заведя его в кабинет, Эрлих показал из своих рук Петрухину явку с повинной.
– Ну что, Леха? Твоя очередь каяться. Ты пойми, кому из вас больше веры будет, к тому и отношение будет другое, того и домой свозим перед тем как на ИВС отправить. Давай не ломайся, как целка на первом свидании…
Леха сознался в совершении уже двадцати пяти эпизодов краж из дачного общества.
Таким образом, по очереди выдергивая одного за другим из камер для задержанных и предъявляя им показания друг друга, Юрий Яковлевич в одиночку «поднял на поверхность» тридцать три эпизода краж из дачных домов садоводческого общества «Ранетка», совершенных этой группой лиц.
Он не сделал ничего сверхъестественного, он просто подробно опросил жуликов, выяснил мельчайшие детали их праздного существования, места проживания, образ жизни, связи, а затем просто «развел» преступников, используя свою невозмутимую харизму и корявый почерк, раскрыв тридцать три преступления, воплотив в жизнь метод Жеглова о неотвратимости наказания: «Вор должен сидеть в тюрьме, и людей не интересует, каким способом я его туда упрячу».
Все наше отделение уголовного розыска аплодировало Юрию Яковлевичу молча…
А теперь, резюмируя и подводя итоги написанному выше, я попытаюсь вставить свои «пять копеек» в полувековой спор Жеглова и Шарапова с трансформацией этой ситуации на миллионы подобных случаев, происходивших ранее и происходящих сегодня с извечным тандемом соперников опер – жулик.
Прав ли он, опер, обманувший жулика? Имеет ли он на это моральное право?
Даже в многочисленных обсуждениях после выхода фильма «Место встречи изменить нельзя» в 1979 году и по настоящее время действия Жеглова называют не иначе как «метод Жеглова», а слова Шарапова – не иначе как «философия Шарапова».
Основа спора этих двух литературных персонажей умещается в одном вопросе: справедливо ли сделать подлость для подлеца?
Справедливо! Но ионгда бывает, что незаконно, но иногда по-другому и не получается. Иногда цель оправдывает средство.
Можно ли назвать опера обманувшим жулика подлецом? Конечно же нет. Как не можем мы назвать подлецами героев сказок, которые обманывают нечисть. Разве Мальчик-с-пальчик, обманувший барина, подлец? Или Иванушка, обманувший Бабу Ягу? Конечно нет. Для них тоже цель оправдывала средство, и благородство цели оправдывала подлость, совершаемую по отношению к силам зла.
Не бывает шараповых среди оперов. Точнее, не так. Бывает, что они приходят, но надолго не задерживаются. И это не теорема, требующая проверки и подтверждения. Это аксиома – истина, не требующая доказательств. И даже прообраз Володи Шарапова, взятый одним из братьев Вайнеров для своего произведения, списан с действующего сотрудника МУРа Владимира Арапова, который больше всего по манере поведения и отношению к жуликам похож на Жеглова, чем на Шарапова.
А вот из жегловых со временем зачастую получаются негативные мизантропы.
Ну что же, лес рубят – щепки летят…
Глава 2. Пакулис.
«Героями не рождаются,
героями становятся»
А. В. Суворов
А в этой главе своей повести я хочу рассказать об удивительном человеке, с которым судьба свела меня в 1997 году при прохождении службы все в том же пригородном отделе милиции. Зовут его Андрей Владимирович Пакулис.
Но начну главу я, пожалуй, не с момента знакомства с ним, а с маленькой исторической справки.
Образ Ильи Муромца знаком, наверное, каждому русскому. Это самый сильный и смелый из русских богатырей.
На знаменитой картине «Богатыри» Виктора Васнецова Илья Муромец изображен в самом центре. Он кажется больше и мощнее своих товарищей, и даже конь его выглядит солиднее.
Оказывается, ростом богатырь был всего 177 см, но вот силищей обладал огромной. Как известно из былин, до тридцати трех лет богатырь пролежал на печи, страдая редкой болезнью, но как-то раз к нему пришли старцы и не только исцелили от недуга, но и вдохнули в него нечеловеческую силу.
Поясню, для чего я вспомнил здесь про богатыря. Те, кто лично знает Пакулиса, со мною согласится, кто не знает, пусть представят. Если поставить рядом Муромца и Пакулиса, могут сойти за двойников. По крайней мере по фигуре и телосложению точно. Правда, Андрей располнел сейчас немного.
При таком же росте, как и у Ильи Муромца, силищей Андрей обладает огромной. Именно его сила и стала причиной нашего знакомства. А познакомились мы с ним при странных обстоятельствах.
В самом начале июня 1997 года я был на суточном дежурстве все в том же пригородном отделении милиции, когда в три часа утра в дежурную часть пришло сообщение из больницы о поступлении туда избитого человека. Я выехал в больницу и стал опрашивать потерпевшего. Им оказался молодой мужчина, житель дачного поселка Мочище.
Он что-то невнятно бормотал, что ехал с двумя товарищами на своем автомобиле по поселку. Путь им перегородили двое мужчин. Выйдя из автомобиля и пытаясь выяснить причину остановки, он и двое его друзей были жесточайшим образом избиты одним из этих мужчин. Всем троим пришлось убегать в разные стороны, бросив автомобиль. Каких-либо объективных причин к нападению на себя мужчина не мог прояснить.
– Ну что, просто так остановил вас и начал херачить, что ли? – спросил я потерпевшего при опросе.
– Да, мы просто ехали, он остановил. Он дверку у машины оторвал.
– В каком смысле оторвал дверь у машины? – удивился я.
– Ну, когда нас бить начал, то вырвал дверь автомобиля.
– Вы чё там, с Халком дрались, что ли, или Кинконг приплыл к вам из-за океана, чтобы нарушить покой и сон дачного поселка? – съязвил я, не поверив словам.
– Я не знаю. Реально, монстр какой-то.
Я выяснил у дежурившего доктора его диагноз, не мог ли он бредить в таком состоянии.
– Не бредит точно, – сказал доктор, – переломы трех ребер с левой стороны, ушибы мягких тканей лица, перелом левой руки и состояние опьянения средней тяжести присутствует.
Выяснив у потерпевшего данные и адреса людей, с которыми он ехал в то злополучное для него раннее утро по спящему поселку, я узнал, что одним из его попутчиков оказался известный сотрудникам нашего отделения милиции местный «положенец» и криминальный авторитет по кличке Слива.
– Еще заказного убийства нам не хватало на территории, – подумал я, отправляясь в Мочище, – нужно дежурному по отделению доложить.
Дачный поселок Мочище расположен вдоль берега Оби. На Центральной улице поселка всегда было освещение рядом с остановкой общественного транспорта и продуктовыми киосками, работающими круглосуточно. Где-то там, неподалеку от этих ларьков, и должен был находиться пострадавший от действий неизвестного Халка автомобиль потерпевшего.
Выйдя из дежурного автомобиля, я с удовольствием вдохнул свежий речной воздух. В начале лета на реке дышится по-особенному, а нарастающая заря добавляет оттенков красок и запахов, которые как будто просыпаются от зимней спячки и начинают благоухать во всей своей красе, и так не хочется разбавлять эту красоту ложками дегтя в виде избитых человеческих тел или исковерканных автомобилей.
Ну а куда деваться-то, ты сам выбрал эту работу, а не работа тебя.
Найдя автомобиль потерпевшего, я оказался в еще более шоковом состоянии, чем от красот речной зорьки.
В 1997 году ВАЗ-2107, да еще новый, да еще белого перламутрового цвета, был вполне себе шикарным автомобилем.
Иномарки тогда только начинали заселять улицы нашего города и не были еще столь популярны и многочисленны. Большинство наших граждан ездили еще на отечественном автопроме.
Передо мною стояла почти новая «семерка» бело-перламутрового цвета, точнее, то, что от нее осталось…Зрелище было не для слабонервных. Все четыре двери автомобиля были вывернуты в обратную сторону, водительская дверь держалась на одной петле, вторая петля была вырвана с корнем. Багажник и капот автомобиля были вырваны вместе с запирающими упорами. Руль автомобиля был оторван и просто отсутствовал на месте происшествия. Водительское сиденье было вырвано со своего места и валялось рядом с автомобилем.
А теперь представьте себе человека, который мог бы в одиночку, со слов потерпевшего, сотворить такое варварство.
Я представить себе не мог. На заказное убийство это не очень-то было похоже.
Вернувшись к круглосуточным ларькам в центре поселка, я представился и начал опрашивать продавщиц, работавших в ночь. Двое из них вышли из своих убежищ и мирно покуривали на улице дешевые сигареты вперемешку со жвачкой.
– Девчонки, видели вы кого-нибудь сегодня ночью в центре, кто тут дрался, бузил или просто, может, шатался, кого-то подозрительного, может быть?
– Да нет, в принципе, все как обычно, молодежь какая-то гуляла, песни пели, пиво покупали.
– А они местные были?
– Нет, не местные точно, может, дачники… Постойте, они какие-то удостоверения все показывали, пожарники что ли, но молодые очень, человек двадцать их было тут.
– А драку какую-нибудь видели?
– Нам из ларьков сильно-то ничего и не видно, но криков или беготни точно никакой не было, около нас по крайней мере.
– Значит, молодые, с ксивами пожарников, двадцать человек. Что ж за богатыри-то такие и с ними дядька Черномор, отодравший машину «положенца» руками, как кувалдой, – думал я.
Рассвело. Скоро должен был прибыть первый рейсовый автобус. Я связался по рации с дежурным по отделению и попросил подмоги. Одному вступать в неравный бой с возможными и потенциальными подозреваемыми было «ссыкновато».
На подмогу ко мне прибыл экипаж ГАИ и участковый.
– Гена, – обратился я к инспектору ДПС, – тормози все автомобили, выезжающие из поселка, где больше двух человек находятся, будем проверять всех молодых пацанов со следами драки.
Только мы расположились на выезде из поселка, как вдали показалась толпа людей. Они неспешно шли к остановке общественного транспорта на первый утренний рейсовый автобус, о чем-то переговаривались, весело балагурили. Я подошёл к ним, представился. Не дав им опомниться, я наобум спросил:
– Ну и чё вы тут, нахрен, ночью устроили, людей и машину зачем изувечили?
Все двадцать человек молча достали служебные удостоверения курсантов местной школы милиции и протянули мне прямо в лицо, как будто это были не удостоверения, а индульгенция, освобождающая их не только от уголовной ответственности, но и прощающая все грехи на свете. Они даже не пытались оправдаться.
Самый крупный из них вышел вперед, видно было невооруженным взглядом, что это и есть дядька Черномор, и попросил меня еще раз представиться.
– Старший лейтенант милиции Карпович, оперуполномоченный уголовного розыска.
– Пакулис. Андрей, – представился он. – Товарищ старший лейтенант, я вам сейчас все объясню. Эти люди из «семерки», они на нас первые напали, и вот… – он показал на красную полосу, похожую на шрам, расположенную у него на лбу, идущую от переносицы и скрывающуюся где-то под его короткими волосами.
– Что, втроем на двадцатерых напали? – спросил я.
– Нет, вы не поняли. Все наши пацаны стояли около киосков, а я с Эдиком ушел вперед с двумя местными девчонками. Тут около нас останавливается «жига», из нее выходят трое человек, все бухие, и начинают нам предъявлять, что, мол, зачем мы гуляем без их спроса с «ихними телками». Бор-зые такие. Я их послал, тогда один из них мне прямо в лоб зарядил зубилом, вот посмотрите, – он еще раз показал на красную отметину во весь его лоб.
– В любом случае, все собирайтесь в кучу и едем в отделение для разбирательства. Один человек в больницу госпитализирован, машина изувечена, просто так, одним разговором на улице, мы с вами не разойдемся.
– Да товарищ старший лейтенант, нам в школу милиции надо, у нас в восемь часов построение. Если нас не будет, да еще в таком количестве, это целый кипишь начнется.
– Нет, Андрей, едем все вместе, там разбираться будем.
К нам подошел гаишник Геннадий Сучков и не то сказал, не то спросил:
– Чё ты с ним разговариваешь, сади его в машину и поехали. Он филигранно, как учили его задерживать преступников, провел Пакулису прием «загиб руки за спину».
Ну как «провел»? Попытался провести. Руку-то он загнул, и в то время, когда обычный смертный в положение «раком» проследовал бы рядом с ним до автомобиля с кривой миной на лице от боли, Пакулис просто разогнул руку и отшвырнул в сторону повисшего всей своей массой на этой руке гаишника. Гена вновь пытался атаковать Пакулиса, но вновь тщетно.
Легкая летняя футболка не могла скрыть горы мышц на теле курсанта. Невооруженным взглядом было видно, что здоров он как бык. Это были не искусственно накачанные мышцы, это было мясо, наросшее на кости по своей природе. Бывают такие самородки в русских селениях. Сам невысок ростом и даже неуклюж где-то, немного похож на кубик, но силища неимоверная. Его руки по объему мышц были как мои ноги.
– Андрей, я так понимаю, ты тут старший среди курсантов. Собирай всех, рассаживаемся по машинам и двигаем в отделение.
Все вместе мы все равно не влезли в два автомобиля, хотя и запихали курсантов, как селедку в две банки. Пришлось «дежурке» еще раз возвращаться за оставшейся партией.
Курсанты были дисциплинированные и разбегаться не собирались. Прибыв в отделение милиции, я стал подробно опрашивать всех курсантов по очереди: кто что видел, кто и где находился, кто и чем занимался около киосков ночью. Начал опросы, естественно, с Пакулиса.
Из опроса курсантов картина вырисовывалась диаметрально противоположная услышанному мною от избитого Пакулисом мочищенского мужичка.
Это был выпускной курс местной школы милиции. Курсанты находились на государственных экзаменах и через две недели должны были стать офицерами милиции. После сдачи очередного экзамена часть из них решили отметить это дело на даче одного из курсантов, расположенной как раз в дачном поселке Мочище.
Затарившись продуктами и спиртным? они весело проводили время. Вечером решено было пройтись по поселку, прогуляться, проветриться. Завтра утром, к восьми часам, нужно было быть в школе милиции на построении.
Уже ночью, находясь около круглосуточных киосков (в то «золотое» время не было указа правительства о запрещении продажи алкоголя после двадцати двух часов), весело балагуря с киоскершами и двумя местными девчонками, они не переставали как бы невзначай хвалиться, что через пару недель наденут офицерские погоны, махали курсантскими ксивами – в общем, расслаблялись, не выходя при этом за рамки этических норм поведения.
В это же время к киоскам подъехала белая «семерка», в которой и находился местный «положенец» и преступный авторитет по кличке Слива.
С ним было двое его «корешей». Они тоже приехали за горячительными напитками для продолжения какого-то там праздника. Увидев молодых пацанов, да еще не местных, Слива решил показать, кто в поселке хозяин. Начав свой пьяный «базар», он быстро осекся, так как пацаны показали служебные удостоверения сотрудников милиции, да и численное превосходство было на их стороне.
Однако, закусив обиду на «молодых мусорков», он не успокоился и не уехал далеко. Отъехав на пару сотен метров, они вышли из машины и продолжили бухать прямо на капоте автомобиля.
Всасывая водку, Слива наблюдал. Он увидел, когда от толпы курсантов откололись двое и пошли в сторону реки провожать местных девчонок. Дождавшись их возвращения обратно к киоскам, он скомандовал корешу, находившемуся за рулем «семерки»:
– Давай к ним! Обгонишь их – тормозни, выйдем, отхерачим быстро их и свалим.
– Ты уверен? Это же мусора, – молвил водитель и хозяин «семерки».
– Это еще не мусора, так, мусорята. Не бзди, стартуй давай!
Не мог предположить пьяный Слива последствий ночной разборки…
Друг Пакулиса, весельчак и балагур Эдик Кузнецов, «подснял» двух местных девчонок и договорился проводить их домой без «продолжения банкета». Пакулис отпускать его одного не захотел, и они все вчетвером двинулись по поселковой дороге в сторону реки. Остальные курсанты остались около киосков.
– Парни, дождитесь нас, мы скоро вернемся и идем спать, завтра рано вставать, – сказал Пакулис.
Дождавшись, когда двое курсантов, проводив девчонок, возвращались в центр дачного поселка к киоскам, разгоряченная местная «блоть» подкатила к ним.
Слива выскочил из пассажирского кресла автомобиля с монтажным зубилом для перебортовки колес, подбежал к Пакулису и со словами: «Не хер лапать наших телок» – нанес удар зубилом прямо в лоб Пакулису.
В моей практике были случаи и не единичные, когда смерть человека наступала от простого удара деревянным бруском или обыкновенной доской по голове…
По факту, если трактовать юридическим языком, то действия Сливы назывались «покушение на убийство из хулиганских побуждений», ибо он мог предполагать, что удар тяжелым железным предметом в жизненно важный орган может привести к тяжким последствиям. Но это если бы перед ним был простой смертный, ну или Пакулис бы вырубился, потерял сознание и оказался в больнице. Но Пакулис стоял, он даже не сразу понял, что произошло, пока Эдик не заорал на Сливу.
Илье Муромцу, чтобы стать богатырем, понадобилось чарка воды из рук старцев и их благословение, Пакулису – удар зубилом по башке.
Сливу он просто смахнул рукой, как косой срубил тонкий стебелек травы. Если бы не темнота и кровь, заливающая глаза Пакулиса, то получился бы из Сливы сухофрукт.
Водителю повезло меньше. Он был еще за рулем, когда Слива исчез из поля зрения Пакулиса. Вытаскивая его из автомобиля… вместе с креслом, он просто сломал ему руку и смял несколько ребер. Эдик еле оттащил водителя от разъяренного друга. Что стало с автомобилем, я описал выше.
К курсантам уже бежали на помощь их соплеменники, все отчетливо наблюдавшие с расстояния пары сотен метров. Они успокоили командира, вытерли кровь с его лица и побрели неспешно восвояси, оставив изувеченный автомобиль в гордом одиночестве.
Троица местных блатных разбежалась в три разные конца света. Водитель уже из дома вызвал скорую помощь и был госпитализирован.
Всё это красиво расписано на бумаге, но по факту вырисовывалось нечто другое: человек с тяжкими телесными повреждениями в больнице, «избитый» автомобиль с огромным ущербом, а Пакулису хоть бы хны. Фактически, в действиях Пакулиса были все признаки злостного хулиганства и умышленного причинения вреда здоровью водителя автомобиля.
В эти сутки дежурным следователем по отделу была опытнейшая и очень старая для милицейского возраста подполковник юстиции Марина Петровна Осипова. Ей было уже за шестьдесят, но она все еще держалась за систему, о пенсии даже и не мечтала. Это был следователь еще той эпохи, она еще людей в тюрьму сажала за тунеядство, изготовление самогона для личного потребления у себя на дачном участке и за спекуляцию.
Я на 1000 % был уверен, что, приехав и изучив материал, она возбудит уголовное дело в отношении Пакулиса за хулиганство, задержит его на трое суток и только после этого передаст дело в прокуратуру, так как милицейские преступления были их подследственностью. Если дело возбудят и его задержат, значит 99,9 %, что его арестуют и осудят. У меня был примерно час до приезда Марины Петровны.
Начальником районного управления ей разрешалось спать дома в дежурные сутки как самому старому и опытному сотруднику. Конечно разрешалось, если она уже была следователем, когда он только в милицию пришел служить, если она, единственная из всего управления, называла его на «ты». Спорить с ней боялся даже такой же старый и опытный начальник следственного отдела. Вызывали ее и привозили только в крайнем случае. Этот случай был такой.
– Может, оставить все как есть, я ведь не следователь, не прокурор, я – опер, я свою работу сделал. Всех участников конфликта установил, доставил в отдел, пускай теперь квалификацию их действиям дают компетентные лица. Или попытаться помочь пацанам? Закроет ведь «старая ведьма» богатыря, не просто карьеру, всю жизнь ему перечеркнет. Он же мой коллега, еще пара месяцев – и также встанет у милицейского «станка» в каком-нибудь райотделе милиции.
Мысли мелькали в моей голове, как звездочки в глазах Пакулиса после Сливиного «приветствия» зубилом по лбу. Мелькали они у меня не долго. Я собрал всех курсантов у себя в кабинете и молвил речь:
– Какой следующий госэкзамен у вас?
– Уголовный процесс, завтра, – хором ответили они.
– Вот хрен вы угадали: уголовное право и сегодня. И вот почему, – я передал им объяснения курсантов Пакулиса и Кузнецова.
– Ксерокса в отделе нет, поэтому копий сделать не могу. Прочитать всем вместе и выучить их показания как "Отче Наш", чтобы от зубов отлетало при допросе у следователя, что вы все видели своими глазами, все происходило на ваших глазах, что Пакулис не начинал драки и даже вынужден был защищаться.
Если кто-то из вас будет блеять как овца, или мычать как теленок, или моросить, как осенний ленивый дождик, то выпускной вечер ваш друг Пакулис встретит в СИЗО.
– Теперь ты, – я обратился к Пакулису – пулей в больницу и ложишься туда минимум на три недели.
– У меня же госэкзамены!
– Позже сдашь, можешь и из больницы срываться на свои экзамены. Поверь из больницы вырваться можно, из СИЗО – нет.– Да за что в СИЗО-то? – возмущались курсанты.
– Рты закройте и слушайте меня дальше. Пакулис, ты должен пробыть в больнице не меньше 21 дня: жалуйся на головные боли, тошноту, хоть диарею, но лежать должен, если сидеть не хочешь. Теперь вы, – я снова обратился к остальным курсантам. – Все вы «перцы» не простые наверняка. Смею предположить, что папы или мамы ваши тоже служат в органах и не на рядовых должностях. Сейчас все вместе идем в дежурку, каждый из вас садится за телефон и обзваниваем ваших родичей. Говорить надо, что вы встряли все скопом и вас всех могут закрыть. Нужно, чтобы через час в отделе звезд на погонах и чем крупнее, тем лучше, – было больше, чем звезд на небе. Пусть выходят на наше начальство и договариваются любыми путями дело замять.
Весь этот выпуск школы милиции был 1977 года рождения, на момент описываемых событий им всем было по двадцать лет, они были ровно на пять лет младше меня.
Курсанты стояли и слушали меня молча, как бандерлоги перед питоном Каа из «Маугли». Только я не жрать их собирался, а товарища их от тюрьмы спасал.
– Ну что, вопросы есть?
– Никак нет, товарищ старший лейтенант, – ответили они почти хором.
– Значит, так: одни заучивают показания Пакулиса, другие звонят родителям, процесс пошел.
Через час, когда в отделение милиции привезли недовольную ранним подъемом Марину Петровну, разбуженную фурию, я только взглянул на нее из-под тишка и все сразу понял.
Она была не просто расстроена, она была зла. Она реально могла «закрыть» не только Пакулиса, но и всех курсантов вместе взятых.
К счастью для них, начали подтягиваться и родственные погоны. Прибыл начальник нашего управления, заместитель начальника школы милиции. Шутка ли, двадцать курсантов задержаны по подозрению в массовом хулиганстве!
– Карпович, еб.твою…! Бегом ко мне! – раздался голос Марины Петровны со второго этажа.
Именно там находились кабинеты следователей и именно так она общалась со всеми вокруг, хотя ко мне была, почему-то благосклонна… иногда. Предлагала мне даже как-то в следователи перейти, к ней в один кабинет, научу, говорила, тебя, Дима, всему, что сама знаю. Чур меня.
– Где этот Дукалис? Куда ты его нахрен спрятал?
– Марина Петровна, побойтесь бога, куда я этого Кинконга спрячу! В больницу увезли. Он тут чуть «кони не двинул».
В обморок упал, припадки начались. Его же чуть не убили там монтажкой по башке, там, по сути, покушение на убийство было, – начал врать я.
– Я не верю в Бога! – орала Марина Петровна. – Давай я сама с квалификацией разберусь.
Видимо от злости, что Пакулиса от нее спрятали, дело она все-таки возбудила, да еще не только в отношении Пакулиса, но и в отношении его друга курсанта Эдика Кузнецова. Задерживать, к счастью, никого не стала и в таком виде передала дело в местную прокуратуру для дальнейшего расследования.
А Сливу потом все равно застрелили на какой-то очередной разборке преступных группировок.
Я упустил из виду курсанта Пакулиса и весь тот выпуск школы милиции и почти забыл о них, ибо забот у опера на земле, как блох у кота помойного, когда через пару месяцев, находясь в отделении милиции, увидел, что ко мне в кабинет вваливается улыбающийся человек-гора – Пакулис.
– О, курсант, привет! Как дела? – я даже забыл его фамилию в то время.
– Здравия желаю! Уже не курсант, а лейтенант милиции Пакулис Андрей Владимирович!
– Красава! Отбился от уголовки?
– Да, все разрулили, дело закрыли. Вот заехал спасибо вам огромное сказать, если бы вы тогда за нас не впряглись, не знаю, стоял бы я сейчас тут перед вами или нет.
– Да не за что, в общем-то пустяки, дело-то житейское, – отшутился я словами мультяшного героя.
Мы обнялись с Андреем и рассмеялись.
Ровно через год, когда я перевелся для прохождения службы в РУБОП, встретил Андрея там. Он проходил службу в СОБРе.
Мы уже по-дружески поприветствовали друг друга и постепенно наше общение переросло в дружбу. Дружим мы до сих пор семьями.
А физическая сила и выносливость еще не раз выручали его и в быту, и на службе.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/dmitriy-karpovich/syschik-negativnyy-mizantrop-70941616/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Дмитрий Карпович
Подполковник милиции в отставке, известный в кругах, связанных с частной детективной деятельностью как ДНК, представляет вашему вниманию свою третью книгу, основанную на предыдущем опыте работы в подразделениях криминальной милиции МВД РФ, а также его нынешней деятельности в качестве частного детектива.
Дмитрий Карпович
Сыщик. Негативный мизантроп
Предисловие.
Мне не спится и не может спаться:
Не затем, что в мире столько бед,
Просто очень трудно оклематься,
Чтоб писать поэмы, а не бред.
В. Высоцкий
Самая крупная и популярная в мире онлайн-энциклопедия утверждает, что «Сыщик» – это специалист по расследованию (раскрытию) уголовных преступлений. Не буду, пожалуй, с ней спорить.
Слово «мизантроп» еще пару месяцев назад для меня былообыкновенным матерщинным словом. Услышав его в очередной раз в каком-то фильме, я специально полез в Википедию и прочел, что этот нехороший человек, как и «редиска» из жаргонного словаря, не очень-то любит людей и даже испытывает откровенную неприязнь к «двуногим».
Увлекшись чтением толкования этого слова, я, к своему удивлению, обнаружил, что сейчас мизантропом кличут любого, кто открыто проявляет свое нежелание общаться с другими представителями общества, оголтело социализироваться, участвовать в веселых флешмобах или просто высказывает свое мнение о том, что человечество катится в пропасть и дегради-рует в эпоху цифровых технологий.
Однако, как выяснилось дальше, мизантроп мизантропу рознь. Одни могут страдать от своего мироощущения и чувствовать тотальное одиночество в мире, полном пороков и до-стойном лишь презрения, другие, напротив, будут наслаждать-ся своей ролью отшельника. Казалось бы, ну и пусть, если это не мешает им жить и не портит жизни окружающим их людям, если от этого не страдают их близкие.
В общем такая абракадабра, под которую можно подпих-нуть большую часть нашего общества. Проявив настырность, я читал все больше и дальше.
Психологи считают, что родиться с геном мизантропии невозможно: каждый человек с рождения нуждается в тепле, за-боте, любви и обществе себе подобных. Такой склад характера формируется в результате ярких или многочисленных событий,связанных с опытом взаимодействия конкретного человека с негативными моментами окружающего мира.
«Негативный мизантроп» – (термин введен в обиход не-мецким философом XVIII века Иммануилом Кантом) – это, наоборот, человек, желающий другим добра, несмотря на то, что видит в них серьёзные недостатки. Негативная мизантро-пия связана с моральным разочарованием человека из-за его предыдущего негативного опыта общения с другими людьми и событиями и приводящая к самоизоляции…
Так, блин, это вообще все про меня… Я призадумался.
А действительно, может ли опер, постоянно работающий над раскрытием преступлений, на протяжении многих лет сталкивающийся с человеческими пороками – алчностью, похотью, хамством, безнаказанностью, постоянно видящий чужое горе, беды, страдания, трупы, или частный сыщик, постоянно пытающийся решить проблему заказчика своих услуг, выслушивающий, как священник на исповеди, жалобы и стоны своих клиентов, наваливающий в свои уши и свой мозг кучи «моральной грязи», – могут ли эти люди стать мизантропами? Пожалуй, да, и, может быть, даже чаще всех остальных…
Однажды я ехал с одним из своих клиентов на его автомобиле и мило болтал с ним ни о чем.
Разговор перешел на личные темы, и он спросил меня как бы невзначай и с некоторым еле заметным саркастическим упреком: «Не надоело копаться в чужом грязном белье?»
Он был мой клиент, заказчик моих услуг, мало того, он был хозяин положения, бизнесмен, владелец удачного стартапа и т. д. Мы даже сейчас ехали на его автомобиле и были, другими словами, полностью на его территории. Он мог, расслабившись, позволить себе задать мне такой вопрос…
Я немного подумал и ответил:
– А у вас есть знакомые врачи?
– Есть, конечно, у меня мама врач. А при чем здесь это?
– А какая у нее специализация? – снова спросил я.
– Аллерголог. А вы серьезно сравниваете свою профессию с профессией врача? – с еще большим сарказмом спросил клиент.
– Вот смотрите, у вашей мамы есть друзья, товарищи, сослуживцы, однокашники по мединституту, и кто-то из них сейчас наверняка работает гинекологом, венерологом, проктологом или вообще патологоанатомом… Спросите у них также невзначай, за рюмкой чая у мамы на дне рождения, не надоело им копаться в чужих грязных жопах, рассматривать чужие гни-ющие половые члены или вообще в трупах ковыряться. Так, из любопытства спросите. Мне вот самому даже интересно. А моя профессия – лучшая, по крайне мере для меня.
Дальше мы ехали молча.
Может, я точно за свои тридцать лет работы в государственном и частном сыске все-таки стал мизантропом? Ну, если только негативным…
В этой повести я частично расскажу о своем опыте «взаимодействия с окружающей действительностью» при прохождении службы в подразделениях криминальной милиции и работе в частном сыске на протяжении 30 лет своей жизни…
В книге будет отражена исключительно субъективная оценка автора отдельных лиц, событий, фактов, обстоятельств, сопутствовавших его карьере сотрудника милиции и последующей работе частного детектива.
Имена персонажей будут изменены.
Глава 1. Глеб Жеглов или Володя Шарапов?
«Поступок или проступок?» – вот в чем вопрос…
Новосибирский «Сельский» – так в быту назывался отдел милиции, в котором мне пришлось проходить службу на протяжении четырех лет после окончания школы милиции.
Сельским он назывался потому, что обслуживал весь пригород третьего по величине города нашей необъятной родины – Новосибирска.
Особенностью этого района является обилие, точнее сказать, засилье дачных обществ. Можно, конечно, задаться целью и посчитать, сколько дачных обществ (не дачных домов, домиков или коттеджей, а хотя бы дачных обществ) присут-ствует в данном районе. Но, честно сказать, лень это делать.
Я просто скажу, что больше пятисот обществ, это точно. А уж посчитать количество дач и самих дачников – это дело под силу разве что нашей самой точной в мире статистике.
В дачный сезон население города мигрирует в пригород, и он раздувается, как живот при расстройстве кишечника. В такое время население пригорода увеличивается втрое.
В те далекие времена середины 90-х годов прошлого века самое интересное с криминогенной точки зрения происходило на дачах не в пик активности городского населения с апреля по октябрь, а в самые тихие и «скромные» месяцы, когда дачники, как перелетные птицы, уже покидали свои насиженные гнезда и увозили с собой законсервированные ими продуктовые ингредиенты в стеклянных банках, мешках, коробках и прочей таре. Когда тишина и покой накрывали пригородные дачи вместе с опавшей листовой и снегом.
Именно тогда из города направлялась на дачи другая прослойка населения, не столь многочисленная и чистоплотная, как первая, не ставящая своей целью возрастить плоды ого-родно-садового хозяйства, дабы насытиться ими, а тихая и скрытная, молчаливая и темная, можно даже сказать, грязная прослойка, существующая как тень от светлой части населения, – прослойка «чистильщиков», воров, бомжей и прочих маргиналов. Они, как звери-падальщики, собирали свою дань с «уставших» дач.
Некоторые дачники при временном расставании со своими «опекаемыми чадами» наглухо закрывали их, запирая и двери, и окна, и гаражи, и погреба, так что дача превращалась в глухую крепость или дзот, взять который можно было лишь с применением спецтехники, что еще более раззадоривало дач-ную нечисть, ведь в наглухо запертом помещении всегда есть чем поживиться.
Некоторые, наоборот, оставляли двери и окна открытыми, чтобы «варвары» не вырвали с корнями дверные косяки, ставни, засовы. Были случаи, когда дачники, оставляя открытыми двери, писали письма для воров и клали их на самом видном месте с просьбами, почти мольбами, не ломать имущество, не губить интерьер дачного дома.
Однако большинству этих упырей доставляло удовольствие чувствовать свою безнаказанность на осиротевших на полгода дачах.
Очень часто жульманы, видя, что взять на даче нечего, просто так ломали мебель, имущество, били стекла, крушили все подряд.
Сторожа чаще всего боялись голову высунуть на улицу. Сотовой связи и видеонаблюдения тогда еще не было, бравых казаков-охранников на ядреных лошадях – тоже. Стационарные телефоны были далеко не в каждом обществе. Вот и приходилось сторожам лишь констатировать факты взлома, краж и уничтожения имущества, вызывать на место происшествия хозяев и нас, сотрудников пригородной милиции.
Очень часто дачи вскрывались серийно, бывало, что и по нескольку десятков штук за пришествие одной группы жуликов. Бывало так, что одну и ту же дачу за зимний период обносили разные группы вороваек по нескольку раз. Не успевали хозяева обиженной дачи наспех ее починить, насколько это позволяли спартанские условия зимнего пребывания, как уже через пару недель сторож звонил снова и вызывал на место «трагедии» и хозяев, и нас.
Как правило, жулики прибывали на дачи на общественном транспорте, электричках, если дачи стояли вдоль железнодорожной ветки, изредка на автомобиле какого-нибудь своего подельника.
Похищали все, что может пригодиться или что можно про-дать на стихийном рынке, от садового инструмента до электроприборов, счетчиков света и просто старых носимых вещей дачников.
Ловить таких залетных преступников было затруднительно потому, что они, как правило, не проживали на нашей территории, совершая набеги на наши дачи из глубины города. Насытившись нехитрыми пожитками дачников, жулики вновь исчезали в каменных джунглях, оставляя после себя разруху и хаос на «потерпевших» дачах.
Однако и ловить таких отморозков все же удавалось и было очень даже перспективно для нас.
При задержании такой группы вороваек, да еще с поличным, они, как правило, рассказывали о всех своих похождениях и показывали целые «проспекты» обворованных ими дач. В таком случае удавалось раскрыть целую серию, сразу несколько десятков как ранее заявленных, зарегистрированных, так и ла-тентных преступлений.
Иногда информация о них и совершаемых ими преступлениях приходила от оперов из местного СИЗО. Когда жулики, арестованные за какие-либо прегрешения в других районах города, вдруг начинали расхваливать свои пригородные похождения, и информация из камер долетала до местных оперов, а затем уже, с их подачи, и до нас.
Я знал и дружил с очень многими тамошними операми.
С некоторыми поддерживаю общение до сих пор, спустя 25–27 лет знакомства…
Как-то раз гаишники, работающие на нашей территории, доставили в отдел грузовой автомобиль, затаренный ящиками с водкой. Что-то не понравилось им в сопроводительных документах на товар.
По имеющимся правилам водка должна была быть направлена на исследование на предмет соответствия ее химического состава ГОСТУ.
Согласно этому же ГОСТА, крепость водки должна составлять 40 %. Допускалось разница в крепости напитка от 39,5 до 40,5 %.
Изъятая водка оказалась крепостью 38 %, все остальные химические ингредиенты соответствовали ГОСТУ. Однако, по существующим правилам, она должна была быть утилизирована…
Но это же водка, нормальная такая водка, чуть менее крепкая, чем положено. Кто же такую уничтожит.
В общем, по документам она была уничтожена, а по факту передана операм и участковым на «оперативные расходы».
Каждому из нас досталось ящиков по пять. Недолго думая, я «затарил» два ящика водки в китайские баулы и отвез их в СИЗО моим знакомым операм для стимулирования, так сказать, обменного процесса и получения информации о преступлениях на нашей территории.
Процесс не заставил себя долго ждать. Весь 1996 год явки с повинной по кражам из дач на территории обслуживания нашего отдела милиции были в приоритете у всего оперативного отдела СИЗО № 1 г. Новосибирска.
В итоге за год нами было раскрыто больше сотни таких преступлений только по информации, пришедшей от оперов из СИЗО…
Как-то раз в отделении милиции раздался телефонный звонок. Дежурный Володя Гаврюшин подозвал меня к телефону:
– Иди, тебе опять опера из СИЗО звонят.
– Да, Карпович у аппарата.
– Дима, привет, это Костя Гаврилов.
Костя Гаврилов был старшим опером СИЗО и моим хорошим товарищем. Часть доставленной мною в оперотдел СИЗО водки была «побеждена» мною вместе с ним.
– Привет, Костян.
– Слушай, тут жульман один явку с повинной хочет написать по вашим дачам «Голубые озера». Есть такое дачное общество у вас?
– Есть, давай принимай, я завтра подъеду к вам, пообщаюсь с ним.
– Только он говорит, что на дачах ничего не брал, так, поломал двери, окна. Толком ничего не нашел. Будете вы по таким эпизодам работать?
– Что, вообще ничего не взял?
– Ну, говорит ничего.
– Ладно, прими явку об умышленном уничтожении чужого имущества, а я завтра приеду. Разберемся.
Дачное общество «Голубые озера», располагавшееся на территории обслуживания нашего отдела милиции, было очень скромное. Домики простых людей – рабочих с находящегося неподалеку завода одиноко стояли каждый на своих шести сотках.
Прибыв в СИЗО, я подробно опросил жулика. Выяснилось, что он в одиночку, на автобусе, доехал до ближайшей к дачам остановки общественного транспрта, прошел примерно с километр до дачного общества и просто взломал два десятка домиков.
Он ничего не брал, просто ломал окна, двери, мебель, садовый инвентарь. Было такое ощущение, что насмотрелся боевиков и, дабы выплеснуть негативную энергию, отправился крушить ближайшие дачи.
– А зачем ты на себя добровольно два десятка преступлений вешаешь? – спросил я.
– Вы же меня на проверку показаний повезете на дачи?
Домой ведь завезете? Я вспомнил, что из одной дачи электрический чайник украл, он у меня как раз дома находится, я его выдам добровольно. А я хоть пятнадцать минут дома побуду, переоденусь, помоюсь, поем домашней еды, осточертели уже эти серые стены камеры. Мне теперь долго домой не попасть, при моей основной статье эти дачные эпизоды для меня – «цветочки».
– Сентиментальный вор, – подумал я, – по дому соскучился, а чужие дома ломал со скуки, что ли?
– Ладно, завезу тебя домой, чайник все равно изымать придется.
По имеющимся правилам документирования преступлений, я должен был вывезти жулика на место совершения преступления и провести проверку его показаний на месте: установить, какие именно дачи взломал, как он это сделал, установить владельцев этих дач и, если заявление они еще не подали, принять их и уже после этого передавать материал в следствие.
Работая шаблонно, еще через пару дней я оформил необходимые разрешительные документы для конвоирования арестованного силами нашего отдела милиции на место совершения преступления и проведения проверки его показаний.
Приехав с жуликом и конвоем на дачи, мне в первую очередь нужно было найти понятых, которые приняли бы участие в проверке показаний преступника.
Была ранняя весна, и дачи были пустынны, как пески Сахары. Мы взяли в понятые сторожа и его жену и поползли по еще глубокому снегу за жуликом в поисках следов его приключений.
Пробираясь по нечищеным дачным улицам, жулик уверенно показывал на тот или иной домик и рассказывал, как он забирался внутрь дачи, где, сломав дверь или вырвав хлипкое дачное окно, если зайти было невозможно из-за крепости запираемых конструкций, он просто разбивал стекла в окнах, ломал забор, теплицу или нехитро смастеренное крыльцо.
Таких дач оказалось девятнадцать штук. Он все четко помнил, уверенно показывал и даже демонстрировал с увлечением свои «геройства», видимо, вспоминая свой «боевой вояж».
Было видно, что ему это доставляло удовольствие, ему прямо не терпелось размяться и, если бы не наручники, сковывавшие его руки, то он, наверное, бы повторил свои «подвиги».
– А зачем ты имущество-то ломал? – спросил я у жулика. – Ну нет ничего, что забрать можно, ну и ушел бы просто.
Зачем внимание сторожа привлекать или вдруг кто из дачников на месте был бы, милцию вызвал?
– Ты не понимаешь, начальник, кураж это такой, – с ненаигранной улыбкой, вызвавшей у него если не оргазм от сказанного, то как минимум кучу наслаждения, прошептал он.
– Аааа, кураж…а то я подумал, что ты просто извращенец или придурок какой-то. Кураж – это дело другое.
Заканчивая похождения по разбитым дачам, мы увидели, как по плохо очищенной от талого снега дороге к обществу приближается дряхлый старик. Он шел медленно, опираясь на какую-то не то трость, не то палку.
– Это Степаныч, – сказал сторож. – Его дачу тоже разгромил этот, – сторож с опаской глянул на стоявшего сбоку арестанта.
Сторож посеменил навстречу Степанычу с радостными известиями, что негодяя, изувечившего старенькую избу еще более старенького вдовца, пенсионера, нашли и что он во всем сознался.
Степаныч подошел к нам. Это был старик за семьдесят с гаком, белая седина выступала редкими прядями из-под серой заячьей шапки. Уставшее лицо Степаныча было исполосовано морщинами, как Марс каналами. Он тяжело дышал, расстояние от остановки общественного транспорта до дачного общества, которые он шел пешком, было больше километра. Я поздоровался и представился.
– Мне нужно принять от вас заявление об уничтожении вашего имущества.
– Да какое заявление, внучок. Что там красть да ломать-то осталось. Этой даче уже лет пятьдесят. Одна труха.
Мы сверились со списком «изувеченных» дач. Строение Анатолия Степановича было крайним от озера и действительно самым дряхлым. Ему же больше всего и досталось. Изверг буквально вырвал с корнями двери, два окна и напрочь повалил ограду с лицевой стороны дома.
Старик еще не видел свою «потерпевшую» дачу. Я просто зачитал ему детали из протокола проверки показаний жулика.
Он сел на скамейку рядом с домом сторожа и заплакал:
– Не восстановить мне ее уже, сил и денег не хватит. Бабка померла, на одну пенсию не «вытащить» мне свою дачу, и продавать жалко. Да и кто ее возьмет, кому она нужна, рухлядь! Своими руками ее строил, мне участок еще в 1957 дали от завода, – вспоминал старик.
– Давайте все-таки я приму от вас заявление, вы уж меня извините, – порядок такой – сказал я.
– Да поступай как знаешь, – обреченно ответил Степаныч со вздохом.
Он сидел и отрешенно смотрел почти в одну точку, как будто вспоминая и просматривая черно-белую киносъемку о строительстве и житие на этой самой старенькой, но очень родной и дорогой для него даче на протяжении почти пятидесяти лет, где прошли самые любимые и родные для него летние дни и годы с его женой, детьми и несостоявшимися внуками…
Что еще было в голове этого старого, измученного заводом и самой жизнью старика, я мог только догадываться…
Мы оформили необходимые документы и собрались уезжать. Жулик стоял около дежурного автомобиля и жадно курил застегнутыми в наручники руками, пытаясь надышаться весенним «воздухом свободы». Он изредка, как бы из-под тишка, поглядывал на старика, но даже и не думал перед ним извиниться…
– Внучек, – старик обратился ко мне, – можно я ему «ёбну» разок, так, напоследок… от души?
Степаныч поднял на меня свои старческие, мокрые, «стеклянные», уже не от слез, а от старости, глаза и показал на деревянный самодельный посох, сделанный им из ветки какого-то дерева, на который он опирался при ходьбе. Денег на нормальную трость у него, видимо, тоже не хватало.
Я на секунду замешкался.
– Можно, Анатолий Степанович, вам можно, только по лицу его не бейте, пожалуйста.
Старик не спешно и смачно так, по-заводски, по-мужски, как будто выбивает пыль из старой обоссанной его первенцем перины, приложился как мог своей палкой по хребтине стоявшей рядом «скотины».
Жулик попытался что-то возразить. Тогда уже не выдержал я, и моя правая нога отметилась на заднице жулика.
– Лезь в машину, псина, стоит тут, сука, огрызается еще, – скомандовал я. Моему сознанию было ни капельки не жаль эту тварь. Я уже понимал, что буду делать дальше вопреки своим обещаниям офицера милиции.
Закончив свои мероприятия, мы двинулись в сторону города и сопроводили арестанта в СИЗО. Заезжать к нему домой и изымать чайник я не стал. Изъял его позже, самостоятельно, в ходе обыска.
– Начальник, ты же обещал домой меня завезти, ты обманул меня, – проскрипел прокуренным голосом жулик.
– Я не обманул, я передумал. Нет куража сегодня…
Прежде чем перейти к моральному аспекту обсуждения наших отдельных поступков по отношению к той или иной «маргинальной» личности, отмечу в этой главе своей повести еще одну историю, связанную с дачами, моими коллегами и задержанными жуликами.
Моим напарником по кабинету был опытный опер – капитан милиции Эрлих Юрий Яковлевич. Аббревиатура трех заглавных букв его фамилии имени и отчества состояла из трех последних букв нашего алфавита: ЭЮЯ. Так мы его и называли за глаза.
Юра пришел в опера из участковых. И работу, и «землю» знал прекрасно. Опыта ему было, как говорится, не занимать.
Это был невысокий, но крепкий, спокойный, улыбчивый мужчина, очень размеренный в делах и поступках. Никогда не суетившийся, точно знающий, что и зачем делать, куда и кого, если нужно, посылать. Вот только почерк у него был такой, что графологам-почерковедам нужно очень потрудиться, чтобы его разобрать.
Однажды, находясь на суточном дежурстве, он выехал на очередную заявленную кражу из дачного дома и по горячим следам вышел в прямом смысле слова на двух «бродяг», ожидающих электричку на ближайшей к дачам железнодорожной станции.
Похищенного из дачного дома имущества (заявленного по-терпевшими) у этих людей при себе не было. У них вообще при себе ничего кроме трех бутылок пива не было, даже документов.
Просто само нахождение потенциальных и вероятных подозреваемых вблизи криминогенного объекта, коими являются дачные общества, не имеющих при себе документов, не проживающих вблизи данного места, не имеющих дач в этих обществах, является обоснованной причиной для доставления таких людей в местный отдел милиции и проверки их на причастность к совершению преступлений на близлежащей территории. Что и было осуществлено Юрием Яковлевичем.
Доставив предполагаемых жуликов в отдел, он оставил их оформляться в дежурке и поочередно, неспешно начал персональное общение с каждым.
– Юр, тебе помочь? – спросил я.
– Да не, я сам их сейчас отработаю: откатаем пальчики, личности установим, опрошу подробненько, что там делали. Если что-то наклюнется, то потом поможешь.
Юра начал монотонно опрашивать по очереди каждого из доставленных.
Вернувшись часа через полтора в отдел, я обратил внимание на изменившееся поведение задержанных.
Один что-то кричал из камеры для задержанных, куда был водворен дежурным по отделению, второй в чем-то убеждал Эрлиха, оправдываясь перед ним чуть ли не на коленях.
– Что случилось, Юр, что тут за цирк? – спросил я у него.
– Потом расскажу, сейчас дожму еще одного. Да, Леха? Обратился он к находившемуся в нашем кабинете жулику, несколько повысив голос и растянувшись в ехидной улыбке.
– Да гражданин начальник, я вам честное слово говорю, не был я там никогда, Петруха подтвердит, мы в первый раз там вообще оказались.
Он так убедительно и красноречиво оправдывался, всхлипывая и вытирая то нос, то глаза, что даже я поверил в его непричастность к чему-то, на что его пытался расколоть Юрий Яковлевич.
Юра, закончив опрашивать жулика по имени Леха, протянул ему измученный своим нечеловеческим почерком бланк объяснения и произнес:
– На, читай, что ты ничего не делал и ни в чем не виноват. Вот здесь, в конце, напиши своей рукой: «С моих слов записано верно, мною прочитано лично, замечаний и дополнений нет».
– Так тут же ничего не понятно, что написано, – возмутился жулик Леха.
– Ну что написано? Что ты мне говорил, что не виноват ни в чем и ничего не знаешь, я то и написал, только чуть подробней. Подписывай быстрее, быстрее и домой пойдешь.
Леха написал своим почерком фразу об ознакомлении с протоколом опроса, поставил свои подписи, и Юра отвел его в дежурную часть, в соседнюю камеру с Петрухой – вторым запертым там маргиналом.
«Достав» из соседней камеры Петруху, Юра завел его в кабинет, плотно прикрыв двери за собой.
– Ну что, чучело, говорил я тебе, кто первый покается, тот и на воле останется, а? – стихами «выпалил» Эрлих. – Всё, приплыл ты. Леха первый говорить начал, значит, ему и веры больше, значит, он сегодня домой поедет, а ты задержишься у нас сначала на трое суток, а потом и лет на пяток отчалишь в места не столь отдаленные…
– Юрий Яковлевич, да не делал я ничего противозаконного, я же говорю, что мы случайно на дачах оказались, вышли не на той остановке, вот и ждали обратную электричку…
– Ну ладно, так и скажешь на суде – больше срок получишь, это я тебе точно говорю.
– Да какой срок то? За что?
– На, почитай, – сказал Эрлих.
Он положил перед Петрухой объяснение от его подельника
Лехи.
– Знаешь подчерк Лехин? – спросил он у жулика.
– Дааа.
– Ну читай, читай. Вот он пишет, точнее, я пишу, а он подписывает, что несколько дней назад он вместе с тобой был на этих дачах и совершил кражу чужого имущества из пяти дачных домов. Организовал это преступление ты, он же сначала и не знал, что вы планируете совершать кражи, а когда понял, то деваться было уже некуда, и он стал помогать тебе. Теперь он готов показать, где находятся остатки похищенного имущества и добровольно их выдать.
Эрлих показывал Петрухе и подробно, почти пословно, как прилежная учительница плохому ученику, каждое слово из своего объяснения, написанного как курица лапой, расшифровывая не то что каждую фразу, а каждую букву. Заканчивалось же объяснение Лехиной фразой об ознакомлении, написанной собственноручно.
Позже сам Юра рассказал, что пока Леха разглагольствовал о своей невиновности и рассказывал басни о чистоте своих мыслей, Юра, как кот Васька из поговорки, слушал и писал не то, что говорил жулик, а то, что выяснил по крупицам, беседуя по очереди то с одним, то с другим жуликом.
Жили они по соседству около железнодорожной станции Новосибирск-Восточный и частенько подрабатывали на находящемся там же стихийном рынке, на котором продавалось всякая всячина, как на барахолке.
Вот Эрлих и предположил, что очень удобно похищенные на дачах вещи сбывать именно там. Он чисто интуитивно предположил это и попал в точку.
Как выяснилось чуть позже, эти двое не были причастны к той краже, на которую он выехал как дежурный опер, но они оказались причастны к целой серии других краж из того же садового общества.
Глаза Петрухи от прочитанного становились все круглее и круглее, пока не стали похожи на два желтка яичницы на сковородке.
– Вот сука, – вымолвил он. – Это ведь Леха меня притащил на эти дачи, я и знать-то не знал про их существование в этом месте.
Петруха обнял свою голову руками и опустил ее на колени.
– Опять сидеть, сууука этот Леха. Пиши, начальник. Я хочу явку с повинной оформить, еще ведь не поздно?
– Не, в самый раз – невозмутимо промолвил Юрий Яковлевич.
Он достал чистый бланк явки с повинной и уже ровным почерком, как самый прилежный ученик, почти печатными буквами начал писать признательные показания Петрухи.
Петруха признался в совершении пяти эпизодов краж. Когда признания жулика были оформлены надлежащим образом, с соблюдением всех формальностей, Эрлих также не спеша отвел его в камеру для задержанных, вывел из соседней Леху, усадил его на стул около дежурного и в его присутствии зарегистрировал явку с повинной у дежурного по отделению, лично продиктовав фабулу преступлений, только вместо пяти указанных Петрухой эпизодов краж продиктовал дежурному «пятнадцать» таким образом, чтобы Леха все слышал своими ушами.
Леха сидел обреченно, он все прекрасно понял. Заведя его в кабинет, Эрлих показал из своих рук Петрухину явку с повинной.
– Ну что, Леха? Твоя очередь каяться. Ты пойми, кому из вас больше веры будет, к тому и отношение будет другое, того и домой свозим перед тем как на ИВС отправить. Давай не ломайся, как целка на первом свидании…
Леха сознался в совершении уже двадцати пяти эпизодов краж из дачного общества.
Таким образом, по очереди выдергивая одного за другим из камер для задержанных и предъявляя им показания друг друга, Юрий Яковлевич в одиночку «поднял на поверхность» тридцать три эпизода краж из дачных домов садоводческого общества «Ранетка», совершенных этой группой лиц.
Он не сделал ничего сверхъестественного, он просто подробно опросил жуликов, выяснил мельчайшие детали их праздного существования, места проживания, образ жизни, связи, а затем просто «развел» преступников, используя свою невозмутимую харизму и корявый почерк, раскрыв тридцать три преступления, воплотив в жизнь метод Жеглова о неотвратимости наказания: «Вор должен сидеть в тюрьме, и людей не интересует, каким способом я его туда упрячу».
Все наше отделение уголовного розыска аплодировало Юрию Яковлевичу молча…
А теперь, резюмируя и подводя итоги написанному выше, я попытаюсь вставить свои «пять копеек» в полувековой спор Жеглова и Шарапова с трансформацией этой ситуации на миллионы подобных случаев, происходивших ранее и происходящих сегодня с извечным тандемом соперников опер – жулик.
Прав ли он, опер, обманувший жулика? Имеет ли он на это моральное право?
Даже в многочисленных обсуждениях после выхода фильма «Место встречи изменить нельзя» в 1979 году и по настоящее время действия Жеглова называют не иначе как «метод Жеглова», а слова Шарапова – не иначе как «философия Шарапова».
Основа спора этих двух литературных персонажей умещается в одном вопросе: справедливо ли сделать подлость для подлеца?
Справедливо! Но ионгда бывает, что незаконно, но иногда по-другому и не получается. Иногда цель оправдывает средство.
Можно ли назвать опера обманувшим жулика подлецом? Конечно же нет. Как не можем мы назвать подлецами героев сказок, которые обманывают нечисть. Разве Мальчик-с-пальчик, обманувший барина, подлец? Или Иванушка, обманувший Бабу Ягу? Конечно нет. Для них тоже цель оправдывала средство, и благородство цели оправдывала подлость, совершаемую по отношению к силам зла.
Не бывает шараповых среди оперов. Точнее, не так. Бывает, что они приходят, но надолго не задерживаются. И это не теорема, требующая проверки и подтверждения. Это аксиома – истина, не требующая доказательств. И даже прообраз Володи Шарапова, взятый одним из братьев Вайнеров для своего произведения, списан с действующего сотрудника МУРа Владимира Арапова, который больше всего по манере поведения и отношению к жуликам похож на Жеглова, чем на Шарапова.
А вот из жегловых со временем зачастую получаются негативные мизантропы.
Ну что же, лес рубят – щепки летят…
Глава 2. Пакулис.
«Героями не рождаются,
героями становятся»
А. В. Суворов
А в этой главе своей повести я хочу рассказать об удивительном человеке, с которым судьба свела меня в 1997 году при прохождении службы все в том же пригородном отделе милиции. Зовут его Андрей Владимирович Пакулис.
Но начну главу я, пожалуй, не с момента знакомства с ним, а с маленькой исторической справки.
Образ Ильи Муромца знаком, наверное, каждому русскому. Это самый сильный и смелый из русских богатырей.
На знаменитой картине «Богатыри» Виктора Васнецова Илья Муромец изображен в самом центре. Он кажется больше и мощнее своих товарищей, и даже конь его выглядит солиднее.
Оказывается, ростом богатырь был всего 177 см, но вот силищей обладал огромной. Как известно из былин, до тридцати трех лет богатырь пролежал на печи, страдая редкой болезнью, но как-то раз к нему пришли старцы и не только исцелили от недуга, но и вдохнули в него нечеловеческую силу.
Поясню, для чего я вспомнил здесь про богатыря. Те, кто лично знает Пакулиса, со мною согласится, кто не знает, пусть представят. Если поставить рядом Муромца и Пакулиса, могут сойти за двойников. По крайней мере по фигуре и телосложению точно. Правда, Андрей располнел сейчас немного.
При таком же росте, как и у Ильи Муромца, силищей Андрей обладает огромной. Именно его сила и стала причиной нашего знакомства. А познакомились мы с ним при странных обстоятельствах.
В самом начале июня 1997 года я был на суточном дежурстве все в том же пригородном отделении милиции, когда в три часа утра в дежурную часть пришло сообщение из больницы о поступлении туда избитого человека. Я выехал в больницу и стал опрашивать потерпевшего. Им оказался молодой мужчина, житель дачного поселка Мочище.
Он что-то невнятно бормотал, что ехал с двумя товарищами на своем автомобиле по поселку. Путь им перегородили двое мужчин. Выйдя из автомобиля и пытаясь выяснить причину остановки, он и двое его друзей были жесточайшим образом избиты одним из этих мужчин. Всем троим пришлось убегать в разные стороны, бросив автомобиль. Каких-либо объективных причин к нападению на себя мужчина не мог прояснить.
– Ну что, просто так остановил вас и начал херачить, что ли? – спросил я потерпевшего при опросе.
– Да, мы просто ехали, он остановил. Он дверку у машины оторвал.
– В каком смысле оторвал дверь у машины? – удивился я.
– Ну, когда нас бить начал, то вырвал дверь автомобиля.
– Вы чё там, с Халком дрались, что ли, или Кинконг приплыл к вам из-за океана, чтобы нарушить покой и сон дачного поселка? – съязвил я, не поверив словам.
– Я не знаю. Реально, монстр какой-то.
Я выяснил у дежурившего доктора его диагноз, не мог ли он бредить в таком состоянии.
– Не бредит точно, – сказал доктор, – переломы трех ребер с левой стороны, ушибы мягких тканей лица, перелом левой руки и состояние опьянения средней тяжести присутствует.
Выяснив у потерпевшего данные и адреса людей, с которыми он ехал в то злополучное для него раннее утро по спящему поселку, я узнал, что одним из его попутчиков оказался известный сотрудникам нашего отделения милиции местный «положенец» и криминальный авторитет по кличке Слива.
– Еще заказного убийства нам не хватало на территории, – подумал я, отправляясь в Мочище, – нужно дежурному по отделению доложить.
Дачный поселок Мочище расположен вдоль берега Оби. На Центральной улице поселка всегда было освещение рядом с остановкой общественного транспорта и продуктовыми киосками, работающими круглосуточно. Где-то там, неподалеку от этих ларьков, и должен был находиться пострадавший от действий неизвестного Халка автомобиль потерпевшего.
Выйдя из дежурного автомобиля, я с удовольствием вдохнул свежий речной воздух. В начале лета на реке дышится по-особенному, а нарастающая заря добавляет оттенков красок и запахов, которые как будто просыпаются от зимней спячки и начинают благоухать во всей своей красе, и так не хочется разбавлять эту красоту ложками дегтя в виде избитых человеческих тел или исковерканных автомобилей.
Ну а куда деваться-то, ты сам выбрал эту работу, а не работа тебя.
Найдя автомобиль потерпевшего, я оказался в еще более шоковом состоянии, чем от красот речной зорьки.
В 1997 году ВАЗ-2107, да еще новый, да еще белого перламутрового цвета, был вполне себе шикарным автомобилем.
Иномарки тогда только начинали заселять улицы нашего города и не были еще столь популярны и многочисленны. Большинство наших граждан ездили еще на отечественном автопроме.
Передо мною стояла почти новая «семерка» бело-перламутрового цвета, точнее, то, что от нее осталось…Зрелище было не для слабонервных. Все четыре двери автомобиля были вывернуты в обратную сторону, водительская дверь держалась на одной петле, вторая петля была вырвана с корнем. Багажник и капот автомобиля были вырваны вместе с запирающими упорами. Руль автомобиля был оторван и просто отсутствовал на месте происшествия. Водительское сиденье было вырвано со своего места и валялось рядом с автомобилем.
А теперь представьте себе человека, который мог бы в одиночку, со слов потерпевшего, сотворить такое варварство.
Я представить себе не мог. На заказное убийство это не очень-то было похоже.
Вернувшись к круглосуточным ларькам в центре поселка, я представился и начал опрашивать продавщиц, работавших в ночь. Двое из них вышли из своих убежищ и мирно покуривали на улице дешевые сигареты вперемешку со жвачкой.
– Девчонки, видели вы кого-нибудь сегодня ночью в центре, кто тут дрался, бузил или просто, может, шатался, кого-то подозрительного, может быть?
– Да нет, в принципе, все как обычно, молодежь какая-то гуляла, песни пели, пиво покупали.
– А они местные были?
– Нет, не местные точно, может, дачники… Постойте, они какие-то удостоверения все показывали, пожарники что ли, но молодые очень, человек двадцать их было тут.
– А драку какую-нибудь видели?
– Нам из ларьков сильно-то ничего и не видно, но криков или беготни точно никакой не было, около нас по крайней мере.
– Значит, молодые, с ксивами пожарников, двадцать человек. Что ж за богатыри-то такие и с ними дядька Черномор, отодравший машину «положенца» руками, как кувалдой, – думал я.
Рассвело. Скоро должен был прибыть первый рейсовый автобус. Я связался по рации с дежурным по отделению и попросил подмоги. Одному вступать в неравный бой с возможными и потенциальными подозреваемыми было «ссыкновато».
На подмогу ко мне прибыл экипаж ГАИ и участковый.
– Гена, – обратился я к инспектору ДПС, – тормози все автомобили, выезжающие из поселка, где больше двух человек находятся, будем проверять всех молодых пацанов со следами драки.
Только мы расположились на выезде из поселка, как вдали показалась толпа людей. Они неспешно шли к остановке общественного транспорта на первый утренний рейсовый автобус, о чем-то переговаривались, весело балагурили. Я подошёл к ним, представился. Не дав им опомниться, я наобум спросил:
– Ну и чё вы тут, нахрен, ночью устроили, людей и машину зачем изувечили?
Все двадцать человек молча достали служебные удостоверения курсантов местной школы милиции и протянули мне прямо в лицо, как будто это были не удостоверения, а индульгенция, освобождающая их не только от уголовной ответственности, но и прощающая все грехи на свете. Они даже не пытались оправдаться.
Самый крупный из них вышел вперед, видно было невооруженным взглядом, что это и есть дядька Черномор, и попросил меня еще раз представиться.
– Старший лейтенант милиции Карпович, оперуполномоченный уголовного розыска.
– Пакулис. Андрей, – представился он. – Товарищ старший лейтенант, я вам сейчас все объясню. Эти люди из «семерки», они на нас первые напали, и вот… – он показал на красную полосу, похожую на шрам, расположенную у него на лбу, идущую от переносицы и скрывающуюся где-то под его короткими волосами.
– Что, втроем на двадцатерых напали? – спросил я.
– Нет, вы не поняли. Все наши пацаны стояли около киосков, а я с Эдиком ушел вперед с двумя местными девчонками. Тут около нас останавливается «жига», из нее выходят трое человек, все бухие, и начинают нам предъявлять, что, мол, зачем мы гуляем без их спроса с «ихними телками». Бор-зые такие. Я их послал, тогда один из них мне прямо в лоб зарядил зубилом, вот посмотрите, – он еще раз показал на красную отметину во весь его лоб.
– В любом случае, все собирайтесь в кучу и едем в отделение для разбирательства. Один человек в больницу госпитализирован, машина изувечена, просто так, одним разговором на улице, мы с вами не разойдемся.
– Да товарищ старший лейтенант, нам в школу милиции надо, у нас в восемь часов построение. Если нас не будет, да еще в таком количестве, это целый кипишь начнется.
– Нет, Андрей, едем все вместе, там разбираться будем.
К нам подошел гаишник Геннадий Сучков и не то сказал, не то спросил:
– Чё ты с ним разговариваешь, сади его в машину и поехали. Он филигранно, как учили его задерживать преступников, провел Пакулису прием «загиб руки за спину».
Ну как «провел»? Попытался провести. Руку-то он загнул, и в то время, когда обычный смертный в положение «раком» проследовал бы рядом с ним до автомобиля с кривой миной на лице от боли, Пакулис просто разогнул руку и отшвырнул в сторону повисшего всей своей массой на этой руке гаишника. Гена вновь пытался атаковать Пакулиса, но вновь тщетно.
Легкая летняя футболка не могла скрыть горы мышц на теле курсанта. Невооруженным взглядом было видно, что здоров он как бык. Это были не искусственно накачанные мышцы, это было мясо, наросшее на кости по своей природе. Бывают такие самородки в русских селениях. Сам невысок ростом и даже неуклюж где-то, немного похож на кубик, но силища неимоверная. Его руки по объему мышц были как мои ноги.
– Андрей, я так понимаю, ты тут старший среди курсантов. Собирай всех, рассаживаемся по машинам и двигаем в отделение.
Все вместе мы все равно не влезли в два автомобиля, хотя и запихали курсантов, как селедку в две банки. Пришлось «дежурке» еще раз возвращаться за оставшейся партией.
Курсанты были дисциплинированные и разбегаться не собирались. Прибыв в отделение милиции, я стал подробно опрашивать всех курсантов по очереди: кто что видел, кто и где находился, кто и чем занимался около киосков ночью. Начал опросы, естественно, с Пакулиса.
Из опроса курсантов картина вырисовывалась диаметрально противоположная услышанному мною от избитого Пакулисом мочищенского мужичка.
Это был выпускной курс местной школы милиции. Курсанты находились на государственных экзаменах и через две недели должны были стать офицерами милиции. После сдачи очередного экзамена часть из них решили отметить это дело на даче одного из курсантов, расположенной как раз в дачном поселке Мочище.
Затарившись продуктами и спиртным? они весело проводили время. Вечером решено было пройтись по поселку, прогуляться, проветриться. Завтра утром, к восьми часам, нужно было быть в школе милиции на построении.
Уже ночью, находясь около круглосуточных киосков (в то «золотое» время не было указа правительства о запрещении продажи алкоголя после двадцати двух часов), весело балагуря с киоскершами и двумя местными девчонками, они не переставали как бы невзначай хвалиться, что через пару недель наденут офицерские погоны, махали курсантскими ксивами – в общем, расслаблялись, не выходя при этом за рамки этических норм поведения.
В это же время к киоскам подъехала белая «семерка», в которой и находился местный «положенец» и преступный авторитет по кличке Слива.
С ним было двое его «корешей». Они тоже приехали за горячительными напитками для продолжения какого-то там праздника. Увидев молодых пацанов, да еще не местных, Слива решил показать, кто в поселке хозяин. Начав свой пьяный «базар», он быстро осекся, так как пацаны показали служебные удостоверения сотрудников милиции, да и численное превосходство было на их стороне.
Однако, закусив обиду на «молодых мусорков», он не успокоился и не уехал далеко. Отъехав на пару сотен метров, они вышли из машины и продолжили бухать прямо на капоте автомобиля.
Всасывая водку, Слива наблюдал. Он увидел, когда от толпы курсантов откололись двое и пошли в сторону реки провожать местных девчонок. Дождавшись их возвращения обратно к киоскам, он скомандовал корешу, находившемуся за рулем «семерки»:
– Давай к ним! Обгонишь их – тормозни, выйдем, отхерачим быстро их и свалим.
– Ты уверен? Это же мусора, – молвил водитель и хозяин «семерки».
– Это еще не мусора, так, мусорята. Не бзди, стартуй давай!
Не мог предположить пьяный Слива последствий ночной разборки…
Друг Пакулиса, весельчак и балагур Эдик Кузнецов, «подснял» двух местных девчонок и договорился проводить их домой без «продолжения банкета». Пакулис отпускать его одного не захотел, и они все вчетвером двинулись по поселковой дороге в сторону реки. Остальные курсанты остались около киосков.
– Парни, дождитесь нас, мы скоро вернемся и идем спать, завтра рано вставать, – сказал Пакулис.
Дождавшись, когда двое курсантов, проводив девчонок, возвращались в центр дачного поселка к киоскам, разгоряченная местная «блоть» подкатила к ним.
Слива выскочил из пассажирского кресла автомобиля с монтажным зубилом для перебортовки колес, подбежал к Пакулису и со словами: «Не хер лапать наших телок» – нанес удар зубилом прямо в лоб Пакулису.
В моей практике были случаи и не единичные, когда смерть человека наступала от простого удара деревянным бруском или обыкновенной доской по голове…
По факту, если трактовать юридическим языком, то действия Сливы назывались «покушение на убийство из хулиганских побуждений», ибо он мог предполагать, что удар тяжелым железным предметом в жизненно важный орган может привести к тяжким последствиям. Но это если бы перед ним был простой смертный, ну или Пакулис бы вырубился, потерял сознание и оказался в больнице. Но Пакулис стоял, он даже не сразу понял, что произошло, пока Эдик не заорал на Сливу.
Илье Муромцу, чтобы стать богатырем, понадобилось чарка воды из рук старцев и их благословение, Пакулису – удар зубилом по башке.
Сливу он просто смахнул рукой, как косой срубил тонкий стебелек травы. Если бы не темнота и кровь, заливающая глаза Пакулиса, то получился бы из Сливы сухофрукт.
Водителю повезло меньше. Он был еще за рулем, когда Слива исчез из поля зрения Пакулиса. Вытаскивая его из автомобиля… вместе с креслом, он просто сломал ему руку и смял несколько ребер. Эдик еле оттащил водителя от разъяренного друга. Что стало с автомобилем, я описал выше.
К курсантам уже бежали на помощь их соплеменники, все отчетливо наблюдавшие с расстояния пары сотен метров. Они успокоили командира, вытерли кровь с его лица и побрели неспешно восвояси, оставив изувеченный автомобиль в гордом одиночестве.
Троица местных блатных разбежалась в три разные конца света. Водитель уже из дома вызвал скорую помощь и был госпитализирован.
Всё это красиво расписано на бумаге, но по факту вырисовывалось нечто другое: человек с тяжкими телесными повреждениями в больнице, «избитый» автомобиль с огромным ущербом, а Пакулису хоть бы хны. Фактически, в действиях Пакулиса были все признаки злостного хулиганства и умышленного причинения вреда здоровью водителя автомобиля.
В эти сутки дежурным следователем по отделу была опытнейшая и очень старая для милицейского возраста подполковник юстиции Марина Петровна Осипова. Ей было уже за шестьдесят, но она все еще держалась за систему, о пенсии даже и не мечтала. Это был следователь еще той эпохи, она еще людей в тюрьму сажала за тунеядство, изготовление самогона для личного потребления у себя на дачном участке и за спекуляцию.
Я на 1000 % был уверен, что, приехав и изучив материал, она возбудит уголовное дело в отношении Пакулиса за хулиганство, задержит его на трое суток и только после этого передаст дело в прокуратуру, так как милицейские преступления были их подследственностью. Если дело возбудят и его задержат, значит 99,9 %, что его арестуют и осудят. У меня был примерно час до приезда Марины Петровны.
Начальником районного управления ей разрешалось спать дома в дежурные сутки как самому старому и опытному сотруднику. Конечно разрешалось, если она уже была следователем, когда он только в милицию пришел служить, если она, единственная из всего управления, называла его на «ты». Спорить с ней боялся даже такой же старый и опытный начальник следственного отдела. Вызывали ее и привозили только в крайнем случае. Этот случай был такой.
– Может, оставить все как есть, я ведь не следователь, не прокурор, я – опер, я свою работу сделал. Всех участников конфликта установил, доставил в отдел, пускай теперь квалификацию их действиям дают компетентные лица. Или попытаться помочь пацанам? Закроет ведь «старая ведьма» богатыря, не просто карьеру, всю жизнь ему перечеркнет. Он же мой коллега, еще пара месяцев – и также встанет у милицейского «станка» в каком-нибудь райотделе милиции.
Мысли мелькали в моей голове, как звездочки в глазах Пакулиса после Сливиного «приветствия» зубилом по лбу. Мелькали они у меня не долго. Я собрал всех курсантов у себя в кабинете и молвил речь:
– Какой следующий госэкзамен у вас?
– Уголовный процесс, завтра, – хором ответили они.
– Вот хрен вы угадали: уголовное право и сегодня. И вот почему, – я передал им объяснения курсантов Пакулиса и Кузнецова.
– Ксерокса в отделе нет, поэтому копий сделать не могу. Прочитать всем вместе и выучить их показания как "Отче Наш", чтобы от зубов отлетало при допросе у следователя, что вы все видели своими глазами, все происходило на ваших глазах, что Пакулис не начинал драки и даже вынужден был защищаться.
Если кто-то из вас будет блеять как овца, или мычать как теленок, или моросить, как осенний ленивый дождик, то выпускной вечер ваш друг Пакулис встретит в СИЗО.
– Теперь ты, – я обратился к Пакулису – пулей в больницу и ложишься туда минимум на три недели.
– У меня же госэкзамены!
– Позже сдашь, можешь и из больницы срываться на свои экзамены. Поверь из больницы вырваться можно, из СИЗО – нет.– Да за что в СИЗО-то? – возмущались курсанты.
– Рты закройте и слушайте меня дальше. Пакулис, ты должен пробыть в больнице не меньше 21 дня: жалуйся на головные боли, тошноту, хоть диарею, но лежать должен, если сидеть не хочешь. Теперь вы, – я снова обратился к остальным курсантам. – Все вы «перцы» не простые наверняка. Смею предположить, что папы или мамы ваши тоже служат в органах и не на рядовых должностях. Сейчас все вместе идем в дежурку, каждый из вас садится за телефон и обзваниваем ваших родичей. Говорить надо, что вы встряли все скопом и вас всех могут закрыть. Нужно, чтобы через час в отделе звезд на погонах и чем крупнее, тем лучше, – было больше, чем звезд на небе. Пусть выходят на наше начальство и договариваются любыми путями дело замять.
Весь этот выпуск школы милиции был 1977 года рождения, на момент описываемых событий им всем было по двадцать лет, они были ровно на пять лет младше меня.
Курсанты стояли и слушали меня молча, как бандерлоги перед питоном Каа из «Маугли». Только я не жрать их собирался, а товарища их от тюрьмы спасал.
– Ну что, вопросы есть?
– Никак нет, товарищ старший лейтенант, – ответили они почти хором.
– Значит, так: одни заучивают показания Пакулиса, другие звонят родителям, процесс пошел.
Через час, когда в отделение милиции привезли недовольную ранним подъемом Марину Петровну, разбуженную фурию, я только взглянул на нее из-под тишка и все сразу понял.
Она была не просто расстроена, она была зла. Она реально могла «закрыть» не только Пакулиса, но и всех курсантов вместе взятых.
К счастью для них, начали подтягиваться и родственные погоны. Прибыл начальник нашего управления, заместитель начальника школы милиции. Шутка ли, двадцать курсантов задержаны по подозрению в массовом хулиганстве!
– Карпович, еб.твою…! Бегом ко мне! – раздался голос Марины Петровны со второго этажа.
Именно там находились кабинеты следователей и именно так она общалась со всеми вокруг, хотя ко мне была, почему-то благосклонна… иногда. Предлагала мне даже как-то в следователи перейти, к ней в один кабинет, научу, говорила, тебя, Дима, всему, что сама знаю. Чур меня.
– Где этот Дукалис? Куда ты его нахрен спрятал?
– Марина Петровна, побойтесь бога, куда я этого Кинконга спрячу! В больницу увезли. Он тут чуть «кони не двинул».
В обморок упал, припадки начались. Его же чуть не убили там монтажкой по башке, там, по сути, покушение на убийство было, – начал врать я.
– Я не верю в Бога! – орала Марина Петровна. – Давай я сама с квалификацией разберусь.
Видимо от злости, что Пакулиса от нее спрятали, дело она все-таки возбудила, да еще не только в отношении Пакулиса, но и в отношении его друга курсанта Эдика Кузнецова. Задерживать, к счастью, никого не стала и в таком виде передала дело в местную прокуратуру для дальнейшего расследования.
А Сливу потом все равно застрелили на какой-то очередной разборке преступных группировок.
Я упустил из виду курсанта Пакулиса и весь тот выпуск школы милиции и почти забыл о них, ибо забот у опера на земле, как блох у кота помойного, когда через пару месяцев, находясь в отделении милиции, увидел, что ко мне в кабинет вваливается улыбающийся человек-гора – Пакулис.
– О, курсант, привет! Как дела? – я даже забыл его фамилию в то время.
– Здравия желаю! Уже не курсант, а лейтенант милиции Пакулис Андрей Владимирович!
– Красава! Отбился от уголовки?
– Да, все разрулили, дело закрыли. Вот заехал спасибо вам огромное сказать, если бы вы тогда за нас не впряглись, не знаю, стоял бы я сейчас тут перед вами или нет.
– Да не за что, в общем-то пустяки, дело-то житейское, – отшутился я словами мультяшного героя.
Мы обнялись с Андреем и рассмеялись.
Ровно через год, когда я перевелся для прохождения службы в РУБОП, встретил Андрея там. Он проходил службу в СОБРе.
Мы уже по-дружески поприветствовали друг друга и постепенно наше общение переросло в дружбу. Дружим мы до сих пор семьями.
А физическая сила и выносливость еще не раз выручали его и в быту, и на службе.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/dmitriy-karpovich/syschik-negativnyy-mizantrop-70941616/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Дмитрий Карпович
Тип: электронная книга
Жанр: Иронические детективы
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 02.08.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Подполковник милиции в отставке, известный в кругах, связанных с частной детективной деятельностью как ДНК, представляет вашему вниманию свою третью книгу, основанную на предыдущем опыте работы в подразделениях криминальной милиции МВД РФ, а также его нынешней деятельности в качестве частного детектива.